/
Author: Платов Л.Д.
Tags: повесть художественная литература фантастическая повесть географическая литература
Year: 1962
Text
ЛД,П/1АТОВ
Государственное издательство
географической литературы
Р2
П-37
Известный советский писатель Л, Пла¬
тов в своей научно-фантастической повести
«Архипелаг исчезающих островов» расска¬
зывает о поисках гипотетической Земли
Ветлугина.
Герои повести преодолевают трудности,
с ними происходят необычайные приключе¬
ния, они совершают интересные открытия,
в результате которых и раскрывается тай¬
на исчезающих островов.
Художник СКРЫННИКОВ Е. С.
I
Глава первая
УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ
В жизни каждого человека бывает решительный пово¬
рот, который потом на многие годы определяет его судьбу.
У меня такой поворот произошел на уроке географии.
Много воды утекло с той поры, много плавучих льдин
проплыло извечным своим маршрутом через весь Ледови¬
тый океан, а я и сейчас до мельчайших подробностей помню
первый урок Петра Ариановича.
В тот день в расписании значилась география. Она была
«пустым» уроком. Старый учитель вышел на пенсию, новый
еще не прибыл. Интервалы заполнял Фим Фимыч, помощ¬
ник классных наставников. Он усаживался за кафедру и
пялился на нас оттуда, задрав голову, неестественно прямой,
будто пораженный столбняком... Рядом с собой ставил кого-
нибудь из учеников, которому приказывал читать вслух по
книге. Пропуская слова, перескакивая через знаки препина¬
ния, по-дьячковски «отхватывал» тот отрывки из хрестома¬
тии, а мы занимались перышками — популярной школьной
игрой моего времени.
Но на этот раз сыграть не пришлось. После звонка стре¬
мительно распахнулась дверь, и в класс, широко шагая, во¬
шел незнакомый учитель. За ним наш инспектор.
Загрохотали крышки парт. Мы встали.
Инспектор проникновенно посмотрел на нас, чуть скло¬
нив голову.
— Вот, дети, новый педагог ваш,— сказал он.— Петр
Арианович Ветлугин! Поздоровайтесь с ним.
з
Мы грянули приветствие.
— Садитесь!
Мы сели.
Полагалось, наверное, сказать что-нибудь еще, какое-
либо теплое пожелание или напутствие. Но инспектору не
удалось выдавить из себя ничего. Он обернулся к своему
спутнику:
— Все как будто? Я вам представил класс, передал его,
как говорится, из рук в руки... Теперь разрешите оставить
вас, Петр Арианович.
Он вышел — чуть ли не на цыпочках — и осторожно при¬
крыл за собой дверь.
Некоторое время мы в молчании смотрели друг на друга.
Новый учитель был молод, лет двадцати пяти — два¬
дцати шести, и, если бы не очки, выглядел еще моложе.
Правда, большое доброе лицо его оттеняла узенькая бородка,
но была, видно, внове своему владельцу, потому что он то и
дело принимался рассеянно ее пощипывать. Обращал на
себя внимание лоб, не особенно высокий, но широкий, с вы¬
дающимися надбровными дугами, которые придавали лицу
своеобразное выражение упрямства и силы.
Дети — любопытный, глазастый народ. В мгновение ока
мы успели охватить все это.
Замечено было, что форменная тужурка с петлицами
министерства просвещения еще не обмялась и смешно то¬
порщится на широких плечах учителя. Она не шла ему. Не¬
даром, вспоминая о Петре Ариановиче, я представляю его
в домашнем наряде: в стоптанных войлочных туфлях и чер¬
ной косоворотке с расстегнутым воротом, небрежно подпоя¬
санной шнурком с мохнатыми висюльками на концах.
Дежурный по классу суетливо выскочил вперед:
— Молитву?
Учитель встрепенулся:
— Да, да! Молитву, пожалуйста!
Однако, пока расторопный дежурный частил молитву,
Петр Арианович продолжал стоять в задумчивости и ни
разу не перекрестился. Затем не поднялся на кафедру, как
ожидали, а подступил вплотную к партам.
— Ну-с,— сказал он приятным баском, как-то очень за¬
просто.— Будем, стало быть, путешествовать вместе? Кто из
вас любит путешествовать?
Недоуменное молчание было ему ответом. На задних
партах неуверенно хихикнули.
Впрочем, и новый учитель не смог скрыть своего удив¬
ления, приступая к проверке наших знаний. Получая назна¬
чение в Весьегонск, видимо, не ждал, что у него будут такие
ученики.
4
С недоумением вглядывался он в Толстоносова, неуклю¬
жего верзилу, сына местного лавочника и племянника про¬
тоиерея, усилиями всей родни, будто мешок с камнями, пе¬
регружавшегося из класса в класс.
Толстоносов топтался у карты и нерешительно тыкал
пальцем куда-то между Уралом и Волгой.
— Выше бери, выше! — неслась через весь класс под¬
сказка.— Ох ты! Каму ищи, реку Каму! На ней Пермь...
Но Толстоносов не знал ничего и о Каме и мог только в
растерянности еще выше поднимать свои реденькие брови.
— Садитесь, Толстоносов,— сказал учитель с огорче¬
нием.
Огорчение тоже было непонятно. Не все ли равно учи¬
телю, что получит Толстоносов: кол либо пятерку?
Как будто не понравился ему и наш первый ученик Со-
юшкин, который бойко отрапортовал все, что полагается
насчет Камы и Перми, глядя снизу вверх преданными го¬
лубыми глазами. Выводя в классном журнале отметку,
несомненно благоприятную, новый учитель почему-то
вздохнул.
Потом он встал со стула и принялся расхаживать взад
и вперед перед партами, заложив руки за спину, иногда
останавливаясь и посматривая на нас через очки.
Сейчас мне кажется очень странным, почему предшест¬
венник Петра Ариановича так скучно преподавал геогра¬
фию — предмет, интереснее которого, по теперешнему
моему, может быть пристрастному, мнению, нет ничего на
свете.
Помню, даже описание кругосветного плавания, сделан¬
ное старым географом, разочаровало меня. Как! Все дело,
стало быть, сводилось лишь к корице, перцу и вацили?
Каждый день я ходил в училище мимо лавки 'Толстоно¬
сова. За окном, на витрине, стояли баночки с перцем и са¬
харные головки в синей обертке. Над дверями висела вы¬
веска: «Бакалейные и колониальные товары».
Согласно разъяснению Толстоносова-сына, бакалейными
(или бокалейными) назывались мука и крупа, которые отме¬
ривали покупателям по старинке, бокалами.
На уроке географии разъяснился смысл и второго зага¬
дочного слова — «колониальные».
Получалось, что Магеллан стремился к Островам Пряно¬
стей в обход Америки для того лишь, чтобы отец нашего
Толстоносова мог в своей лавке торговать ванилью и пер¬
цем. Это уронило Магеллана в моих глазах.
Зато новый учитель умел повернуть самые обыкновен¬
ные вещи вокруг их оси так, что на них падал яркий вол¬
шебный, романтический свет.
5
Что увлекательного, например, могло таиться в понятии
«меридиан»?
В свое время мы зазубрили, что это «воображаемая дуга,
соединяющая...» и т. д. От одного этого скучнейшего опреде¬
ления сводило в зевоте рот.
Петр Арианович сумел за понятием показать человека,
труд человека.
Он рассказал, как измерили меридиан.
Оказалось, что в России это сделал скромный учитель
Василий Яковлевич Струве, ставший благодаря своему тру¬
долюбию первым директором Пулковской обсерватории. Зи¬
мой он занимался астрономическими наблюдениями, а ле¬
том забирался с геодезическими инструментами в леса или
степи, ночуя у костра, добывая пищу охотой.
Гигантский труд занял чуть ли не четверть века. Струве
измерил самый длинный отрезок дуги меридиана, какой
когда-либо удавалось измерить — от одного края России до
другого, от Ледовитого океана до Черного моря,— и это яви¬
лось ценнейшим вкладом русских в науку о Земле — геогра¬
фию.
Но не только ученые, открыватели и путешественники
приблизились к нам из-за этой сетки меридианов и паралле¬
лей. Все оживало на карте под магической указкой учителя.
Мы видели, как уточняются очертания берегов, меняется
направление рек, всплывают новые острова.
-— Земля живет,— говорил Петр Арианович,— а карта —
это зеркало. Земли. Знаете ли, что не проходит часа, чтобы
где-нибудь не происходили землетрясения? Известно ли
вам, что самое высокое в мире плоскогорье — Тибетское —
миллионы лет назад было морским дном? Природа не тер¬
пит застоя, неподвижности! Согласно одной гипотезе, в ре¬
зультате вращения Земли целые материки со своими гор¬
ными кряжами, внутренними морями, реками, плоско¬
горьями плывут с востока на запад в полужидкой магме,
как льдины по воде...
Петр Арианович взмахивал указкой, показывая маршрут
материков.
— И главное, запомните: меняется не только Земля —
меняется наше представление о ней! Когда-то Косьма Инди-
коплов втискивал Землю в сундук. Да, да, в священную ски¬
нию, в ящик! Но человеческой мысли было тесно там. Она
взломала ящик изнутри.— Учитель делал быстрый, реши¬
тельный жест, показывая, как мысль ломает тесный ящик.—
Смелые путешественники раздвинули границы мира... Возь¬
мите хотя бы Крайний Север (название-то какое — Край¬
ний!). Еще в средние века моря, омывающие Сибирь, каза¬
лись человеку пределом его дерзаний, .концом света. А по¬
6
том выяснилось, что конца-то краю нет, потому что Земля —
шар!
Учитель рассказывал замечательно живо и с таким увле¬
чением, что оно передавалось и нам.
Однако при всем том мы оставались детьми, и, прямо
скажем, не очень благонравными, отнюдь не хрестоматий¬
ными пай-мальчиками в отложных воротничках, со скромно
потупленными глазками. Наша энергия искала выхода в са¬
мых разнообразных школьных каверзах. Петр Арианович
стал жертвой одной из них.
Удалось подметить, что у нового учителя географии есть
слабость: север России был его коньком. Р1ногда он до того
увлекался описанием северных морей, что забывал спросить
урок.
Этим не замедлили воспользоваться лентяи.
Когда с устрашающим душу шелестом учитель раскры¬
вал журнал и произносил: «Ну-с, теперь попросим к геогра¬
фической карте...» — и запинался, выбирая фамилию, а не
выучившие урок втягивали голову в плечи, трусливо отводя
от учителя взгляд, случалось, что из глубины класса прихо¬
дило спасение.
— Извините, Петр Арианович,— доносилось оттуда,—
прошлый раз вы рассказывали о плавучих льдах. Вот инте¬
ресно было бы еще...
Это называлось «оттеснять на север». Не подозревая
заговора, Петр Арианович разъяснял недоуменный вопрос.
Иногда подобными уловками удавалось отвлекать его от
рокового классного журнала до тех пор, пока в коридоре не
раздавался звонок на перемену.
«Оттеснять» надо было с умом, не слишком назойли¬
во. Класс облек своим доверием двух человек: Союшкина,
первого ученика, и пишущего эти строки, о котором в учи¬
лище ходили легенды, что он «всего Майна Рида знает
назубок».
Лентяи, расположившиеся на последних партах, чувство¬
вали себя за нашими спинами как за каменной стеной.
— Ну, братцы, выручайте! Сегодня не выучил урока,—
объявлял на переменке какой-нибудь горемыка, останавли¬
ваясь передо мной и Союшкиным.— Вот и Толстоносов не
выучил, и Пересядько, и Кошатников. Всем пропадать!
Толстоносов, Пересядько и Кошатников стояли тут же —
молча, с погребальным выражением на лицах.
И снова в напряженной тишине раздавался вкрадчивый
голос:
— А вот еще скажите, Петр Арианович...
И лентяи на задних партах облегченно переводили ды¬
хание...
7
— Как выглядят плавучие льды, хотите вы знать? —за¬
думчиво повторял Петр Арианович.
Глаза его щурились, лицо светлело, точно вдали перед
ним проплывала льдина, отбрасывая слепящие солнечные
лучи от всех своих граней.
Он рассказывал не торопясь, с паузами, будто пригляды¬
вался к однообразному морю, постепенно различая в нем все
новые и новые детали. Мне представлялось иногда, что это
наш капитан стоит на мостике у штурвала, а мы, команда,
смотрим на него, ожидая в нетерпении, когда же наконец
крикнет: «Земля!»
Долго не пришлось ждать.
Осенью 1913 года полярная гидрографическая экспеди¬
ция под начальством Вилькицкого открыла Северную Зем¬
лю, и хотя той, понятно, еще не было в учебнике, Петр
Арианович на радостях посвятил открытию весь урок.
— Видите? Видите? — возбужденно говорил он, укреп¬
ляя карту на доске.— Просторнее делается мир! Раздвигается
наша Россия! И вот карта не годна уже, устарела!
К северу от Таймыра все было закрашено в ровный голу¬
бой цвет на нашей учебной карте. Петр Арианович торопливо
подскочил к ней с мелом в руке и порывистыми штрихами
изобразил мыс, основание которого наметил беглым пункти¬
ром. Там новая земля пока еще не была исследована.
— Недаром Ледовитый океан называли Маре инкогни-
тум — море неизвестное,— сообщил Петр Арианович, рас¬
сеянно улыбаясь своим непонятным для нас мыслям.
Удивительнее всего, по его словам, было то, что Северная
Земля лежала рядом с материком, в каких-нибудь тридцати
шести морских милях от мыса Челюскин. К ней приближа¬
лись, мимо нее проходили, но так и не видели, не могли обна¬
ружить в тумане. Плотная стена тумана стояла вдоль побе¬
режья, охраняя тайны Ледовитого океана.
— А говорят, нет «белых пятен»! — восклицал наш
учитель, расхаживая по классу и с воодушевлением погля¬
дывая на только что появившуюся на карте землю.— Врут,
врут! Это лежебоки говорят, лентяи, которым с печи лень
сойти, в окно выглянуть. Считали же когда-то, что Азия с
Америкой — один материк. А пришли наши Дежнев, Беринг,
Чириков, увидели — вода, пролив!.. И заметьте, все большей
частью простые люди: казаки, поморы, якуты-проводники!
Или же лейтенанты морского флота, как Овцын, Малыгин,
братья Лаптевы... Простые, простые люди! Не адмиралы, не
члены академий королевских...
Мысль эта, видимо, доставляла ему особое удовольствие.
Об открытии Северной Земли Петр Арианович говорил с та¬
ким волнением, словно это событие имело непосредственное
8
и самое живое отношение к чему-то личному, очень важ¬
ному для него.
Как сейчас слышу его низкий, чуть хрипловатый голос,
повторяющий с какими-то особенными интонациями:
— Маре инкогнитум — море неизвестное... Море тайн,
море тьмы...
Почему он был так увлечен этим морем? Почему расска¬
зывал о нем с такими красочными подробностями, так ощу¬
тительно реально?..
Минули уж и рождественские каникулы, а новый учи¬
тель по-прежнему оставался непонятным, неразгаданным.
Об этом свидетельствовало хотя бы то, что он до сих пор не
имел прозвища.
По плохим школьным традициям того времени, мы наде¬
ляли прозвищами почти всех учителей. Это получалось
легко, само собой. Математик был у нас Перпендикуляр,
потому что держался чрезвычайно прямо, не сгибая шеи и
спины. Фим Фимыч, помощник классных наставников, за
глаза именовался Фимиам Фимиамыч, так как угодничал пе¬
ред начальством. Законоучитель, отец Фома, назывался Лам¬
падкой— уж очень был елейный, какой-то масляный.
Но для нового учителя прозвища не находилось.
Могли ли мы ожидать, что прозвище для учителя гео¬
графии придумают в недалеком будущем не школьники, а
взрослые?
...Но теперь попрошу вас последовать за шумной гурьбой
мальчишек, закидывающих за спину ранцы и обмениваю¬
щихся веселыми тычками, спуститься вместе с ними по ле¬
стнице мимо заспанных, позеленевших от дождя чугунных
драконов, которые охраняют вход в реальное училище, и
выйти на улицу.
Справа, над крышами домов, торчит каланча; слева, у
подножия собора с ярко-синими маковками куполов, рас¬
ползлись по площади лабазы.
Таков Весьегонск, уездный город, где я провел детство.
Глава вторая
ДУША ОБЩЕСТВА
Это был очень скучный город.
Возможно, многие в нем готовы были поверить Косьме
Индикоплову, который помещал мир внутри сундука. Им
было, по-видимому, хорошо там, несмотря на тесноту и
спертый воздух. А если крышка на минуточку приоткрыва¬
лась и пропускала немного света, они начинали в панике
9
метаться, зажмурив глаза, ударяясь сослепу о стены и боль¬
но ушибаясь...
Помню, как все были удивлены, узнав, что в энциклопе¬
дии упомянут наш город. Этому не поверили. Кинулись к
словарю, перелистали. Да, точно: после императора Веспа-
сиана и весов аптекарских значился Весьегонск!
Мой дядюшка тотчас же вышутил это «событие».
— А чего хорошего-то? — спрашивал он.— Теперь все
знают про нас, вся Россия. И в Петербурге знают, и в Мо¬
скве. А может, лучше бы не знали? — И, далеко отставив
словарь, декламировал с ироническими интонациями: —
«Весьегонск, уездный город Тверской губернии. Церквей
каменных четыре, домов каменных четыре, деревянных
семьсот пятьдесят девять. Грамотных среди городского на¬
селения пятьдесят семь и четыре десятых процента...» Это,
стало быть, каждый второй неграмотный...— комментировал
он, отрываясь от чтения.— Ага! Вот оно, вот-вот, самое
смешное! «Герб города,— дядюшка возвышал голос,— герб
города Весьегонска составляет черный рак на золотом
поле!..» — Живот его, выпиравший из-под пиджака, начинал
колыхаться от беззвучного хохота.— Каково, а? Рак! У дру¬
гих, как полагается, лев там, единорог или сокол, а у нас —
рак, снедь речная...* А вы радуетесь, пляшете, в литавры
бьете... Энциклопедисты!
Посмеявшись, весьегонцы отходили от полки с книгами.
— Шутник ты, Федор Матвеич! Тебе бы придраться к
случаю, ничего святого нет...
Не знаю, какую должность занимал он в земской управе,
что-то мизерное — служил чуть ли не секретарем, хотя имел
университетское образование. Положение его определялось,
впрочем, не должностью. Дядюшка был в Весьегонске при¬
знанным остряком, душой общества.
Сама наружность соответствовала его призванию. Щеки
были такие румяные и круглые, точно он хотел сказать:
«Ф-фу, жара!» Борода расчесана на обе стороны, «на отлет»,
и усы заботливо завиты кольцами. Только голос был нехо¬
рош: какой-то квакающий. И из-под морщинистых век по¬
блескивали иногда беспокойные, злые огоньки.
Издавна он коллекционировал в нашем городе чудаков,
как другие коллекционируют марки или бабочек.
Так найден был и выставлен на всеобщее осмеяние ста¬
рый, выживший из ума помещик, которому почудилось, что
он изобрел вечный двигатель. Потом в коллекцию угодил
податной инспектор, увлекавшийся оккультными науками и
* Города Российской империи имели свои гербы. Изображение
рака было присвоено Весьегонску.
10
занимавшийся нравственным усовершенствованием по само¬
учителю.
Проходило немало времени, прежде чем коллекционируе¬
мые догадывались, что их, так сказать, насадили на булавку
и поместили под стекло.
А дядюшка между тем резвился и шалил, как дитя.
Каждый раз он менял обличье и тон при встречах со
своей жертвой. Иногда принимал вид добродушного сочув¬
ствия, спрашивал участливым голосом, не болен ли дражай¬
ший имярек. Рекомендовал домашние средства лечения,
послабляющее, компресс из льда на голову и прочее. В дру¬
гой раз, наоборот, изображал доверенного друга и даже на¬
персника тайн. Бормотал невнятно какую-то чушь, которая
должна была означать, что он на правах единомышленника
посвящен во все сокровенные замыслы своего «драгоцен¬
ного приятеля». Многозначительные подмигивания и покаш¬
ливания, с которыми он через всю комнату адресовался к
своей жертве, обычно вызывали шумный восторг зрителей.
Называлось это «делать фигуру умолчания».
Иногда удивительная иллюзия овладевала мною. Пред¬
ставлялось, что дядюшка только притворяется взрослым,
что шутки ради он прицепил себе фальшивую бороду и де¬
лает вид, будто ходит на службу. Это игра, всего лишь игра.
На самом деле он мальчишка, чуть постарше меня, обита¬
тель последней парты, злой второгодник, из тех, которые
любят мучить малышей.
И впрямь, порой какое-то хищное, очень злое выражение
мелькало на румяном лице его, когда он острил, словно бы
крепко, двумя пальцами, прихватывал свою жертву и с вы¬
вертом щипал ее.
Но, как ни странно, дядюшка в нашем городе считался
самым остроумным и веселым, даже свободомыслящим че¬
ловеком!..
— Э-эх, посмотрели бы, какой он раньше был! — расска¬
зывали его приятели.—Пикадор! Либерал! Самому исправ¬
нику к фалдам бумажного чертика на маскараде прицепил.
Чуть до дуэли не дошло! Ну, а теперь уж не то, нет...
И приятели дядюшки грустно качали головами.
— Что с тобой, Феденька? — спрашивали они с уча¬
стием.— Не болен ли? Не то у тебя выходит, знаешь ли...
Сам дядюшка чувствовал, что не то. Он мог поперхнуть¬
ся водкой, что с ним ранее не случалось, мог забыть припа¬
сенный с утра «экспромт», повторить в один вечер тот же
анекдот и только по смущенным лицам друзей догадаться:
снова не то!
Постарел-поглупел? Нет. Он понимал, что дело в другом.
В чем же?
11
Его коллекция нуждалась в пополнении!..
В этот критический для него момент замаячила на гори¬
зонте коренастая фигура, двигавшаяся быстро, почти бегом.
Полы черной крылатки раздувались, толстая палка бодро
постукивала по тротуару.
Чудак? Несомненно. Но какой масти чудак? В чем суть
его чудачества?
Оказалось, по наведенным справкам, что Петр Ариано-
вич Ветлугин — сын местного почтового чиновника, умер¬
шего несколько лет назад.
Мать Петра Ариановича, тихая, чистенькая старушка,
почти неслышно жила в одном из весьегонских переулков,
снимая квартиру у вдовы исправника. Сын по приезде из
Москвы поселился там же.
Исправница была поразительно глупа даже для Весье-
гонска. Гренадерского роста и осанки, с багровым неподвиж¬
ным лицом и мелко завитым шиньоном а ля вдовствующая
императрица Мария Феодоровна, она говорила звучным ба¬
ритоном и слово «монпансье» произносила в нос с такой
выразительностью и силой, что на подсвечниках звякали
стекляшки.
Когда ее обокрала горничная, она ездила по знакомым
и с порога объявляла трагически: «РтИа 1а сотесйа» *. За¬
тем, не снимая шляпы, грузно опускалась в кресло и, при¬
няв чашку с чаем, переходила к подробностям.
Однажды, тряся шиньоном и подмигивая (у нее был тик,
придававший значительность каждому сказанному ею сло¬
ву), она возвестила слушателям, что ее квартирант — чудак.
Чудачества его начинались с утра.
— Телешом, да-с, почти что телешом выбегает во двор,—
рассказывала она вздрагивающим голосом,— и ну, знаете
ли, снегом посыпать себя!
Дамы всплескивали руками.
Оголенный по пояс человек, выбегающий на мороз и обти¬
рающийся снегом из сугроба, привлекал любопытных. У окон
теснились жильцы. В задумчивой позе, наподобие мону¬
мента, застывал дворник с лопатой, расчищавший дорожки.
— Мне-то каково, а? — негодовала исправница.— У меня
не цирк, у меня дом! Хочешь кувыркаться в снегу, вон поди!
В цирк, в цирк!..
Странным казалось также, что приезжий не курит, не
пьет.
— Я, признаться, как-то не вытерпела. «Вы,— говорю,—
Петр Арианыч, может, из секты какой-нибудь? Молокан,
штундист?» Посмотрел на меня через очки свои, будто,
* «Комедия окончена!» (итал.).
12
знаете, пронзил взглядом! «Нет,— отвечает,— Серафима
Львовна, просто берегу себя».— «А для чего бережете?» —
«А для будущего»,— говорит. «Для какого же будущего, по¬
звольте узнать?..» Молчит.
Исправница картинно откидывалась в креслах...
В городе не удивились, узнав, что дядюшка зазвал но¬
вого учителя к себе в гости. В тот вечер он приглашал «на
чудака», как приглашают на блины или уху.
Когда Петр Арианович явился, дядюшка сразу же поспе¬
шил стать с ним на короткую ногу.
•— Боже мой, я ведь тоже в Москве, в университете...—
бормотал он.— Ну как же, боже мой!..— И, легонько обняв
гостя за талию, притопывая, начинал: «Гаудэамус игитур...» *
Гость не подтягивал. Он стоял посреди гостиной и выжи¬
дательно поглядывал на нас.
— Это племянник ваш? — спросил он, заметив меня и
подавая мне руку.— Столько на уроках спрашивает всегда...
Любознательный!
— Как я! Точь-в-точь, как я! — заспешил дядюшка, по¬
тирая руки, поеживаясь и похохатывая, будто только что
выскочил из-под холодного душа.
Он начал расставлять ловушки непонятному человеку
еще за чаем, но осторожно, опасаясь, как бы не спугнуть.
Когда же гости уселись играть в лото, дядюшка свернул
разговор на географию: нюхом чуял, что смешное — то, за
чем охотился,— связано с географией.
— Вот вы говорите: Вилькицкий, Вилькицкий,— донесся
до меня квакающий голос.— А что хорошего-то? Подумаешь:
клочок тундры нашел! Или какие-то две скалы в океане...
Это не Пири, нет!
— Открытие русских моряков считаю еще более важ¬
ным! — вежливо, но без воодушевления отвечал учитель,
позванивая в стакане ложечкой.— Самое значительное гео¬
графическое событие нашего времени.
— Ой ли?
— Да ведь земля! По территории, думаю, не меньше,
чем какое-нибудь европейское государство средней руки...
А принципиальный смысл открытия? — Петр Арианович
отодвинул стакан с чаем. Видимо, его, как говорится, начи¬
нало «разбирать».— Нашли землю там, где не рассчитывали
ничего найти!..
Меня услали зачем-то из комнаты, а когда я вернулся,
учитель географии уже стоял, держась за спинку стула и
сердито глядя на дядюшку.
— ...потому что американские путешественники — вот
что! Не нашим чета,— втолковывал ему дядюшка.
* Начало студенческой песни «Будем веселиться, друзья» (лат.).
13
— Американские? — переспросил Петр Арианович с осо¬
бой интонацией.— А чем они встретили своего Пири, знаете?
— Нуте-с?
— Помоями. Ушатом помоев.
— Почему?
— Другой открыватель, Кук, представил доказательства,
что побывал на полюсе раньше Пири.
— Пири, надо полагать, в амбицию?
— Еще бы! Подумайте, в каком оказался положении!
Газеты подняли шум...
— Нехорошо...
— Чего хуже! Сплетни, гадость. Как в последнем уезд¬
ном городишке... Пири обвиняет Кука в том, что тот подку¬
пил своих спутников. Кук обвиняет Пири в многоженстве...
А выражения!.. Я в Москве, в Румянцевской библиотеке,
читал: там получают американские газеты. «Живые свиде¬
тели пакостей Пири!», «Человек с греховными руками!»,
«Похититель денег у детей!», «Покрыт паршой невырази¬
мого порока»... Фу, мерзость!
— Стало быть, не Кук открыл?
— Кук до полюса не дотянул целых пятьсот миль. «Ве¬
личайшая мистификация двадцатого века»,—писали газеты
потом. А вы говорите, американские!.. Рекорд, сенсация для
американца все! Славу спешат разменять на деньги...
Петр Арианович прошелся по комнате:
— Рекорд? Согласен. Но не географическое открытие.
Даже глубины подо льдом не смог промерить. Троса не хва¬
тило. Слышите ли, троса!.. А возьмите плавание Текльтона.
Это уже совсем недавно, наши дни. Его протащило во льдах
по окраине Восточно-Сибирского моря. Тоже спешил к по¬
люсу, видел только полюс впереди. И прошел мимо замеча¬
тельного открытия, проглядел, прозевал!.. Уж потом другие
разобрались и поняли, что...— Он запнулся и замолчал.
Впоследствии Петр Арианович рассказывал мне, что его
поразила наступившая в гостиной настороженная тишина.
Смолкли разговоры за столом и мерный стук кубиков лото.
Шеи гостей по-гусиному были вытянуты в его сторону.
Здесь были самые различные лица — одутловатые и
длинные, багровые и бледные,— но все они сохраняли оди¬
наковое выражение напряженного ожидания.
Прикрыв коротенькими пальцами выигранные гривен¬
ники, исподлобья смотрел училищный священник, отец
Фома, в фиолетовой рясе. Рядом помаргивала и трясла
шиньоном исправница. Помощник классных наставников,
Фим Фимыч, выкликавший номера лото, застыл с кубиком
в руке. Рот его, растянутый в улыбке, западал так сильно,
что, казалось, все лицо можно сложить пополам.
14
А впереди всех, верхом на стуле, восседал дядюшка.
— Да, да, другие разобрались и поняли, сказали вы? —
нетерпеливо повторил он, подавшись всем туловищем к го¬
стю. Даже, кажется, скакнул вперед на стуле.
Петр Арианович нервным движением поправил очки.
— Нет, ничего, так...— пробормотал он, садясь.— Мысли
вслух. И, конечно, некстати...
После этого он перестал бывать у нас, несмотря на все
ухищрения моего дядюшки.
Он решительно не желал пополнять собой его коллек¬
цию.
Гдава третья
СВЕТ В ОКНЕ
А в училище больше всех интересовались учителем я и
мой друг Звонков.
Дружба наша началась незадолго перед этим на уроке
арифметики, при довольно странных обстоятельствах.
В ту зиму я долго болел, а когда опять явился в класс, за
моей партой сидел новичок — стриженый, черненький, на
вид бука, с круглым лицом и здбавно вздернутым носом.
Условия предложенной классу задачи выглядели, ка¬
жется, так: два путешественника отправились из пункта А
в пункт Б, причем, как водится, один позже другого. Требо¬
валось узнать, через сколько времени второй догонит пер¬
вого, если... И так далее.
Покосившись на соседа, я увидел, что он отложил перо и
рассеянно смотрит в угол, шевеля губами.
— Ты что? — шепотом спросил я.
— Да вот не пойму, почему второй догонял первого,—
также шепотом ответил он.— Может, сыщик был? Или мсти¬
тель?
Я задумался.
— И что за пункты такие? — продолжал бормотать со¬
сед.— А и Б?.. А и Б?..
— Если А — это Африка,— неуверенно предложил я.—
Да, надо думать, Африка. То Б — Бразилия... Тогда еще
можно понять. Оба путешественника добывали алмазы в
Африке на копях...
— Ага! И первый у второго похитил черный, необыкно¬
венной величины алмаз?
Обстановка уточнялась. Было совершенно очевидно, что
составители задачника умолчали о многом. Одна красочная
подробность выяснялась за другой.
— А тот — в погоню за ним...
15
— Ну ясно!
— Спешит изо всех сил...
— На шхуне через Атлантический океан...
— Да, да, на шхуне!.. Настигает в Бразилии на берегу,
выхватывает восьмизарядный кольт и...
— Звонков Андрей!—донеслось до нас издалека.— Ка¬
кой ответ получился у тебя, Звонков?
Мой сосед медленно поднялся и застыл потупясь. Поза
его говорила сама за себя.
Глаза математика остановились на мне, он ласково кив¬
нул. Я вздохнул и тоже поднялся...
Нас в наказание оставили без обеда. Впрочем, судьба,
говорят, поступала так не раз и со взрослыми мечтателями.
Сидя в пустом классе после окончания уроков, мы неко¬
торое время приглядывались друг к другу.
— Слушай,— произнес мой сосед, видимо проникшись ко
мне доверием,— тебя лупцуют дома?
— Н-нет,— ответил я нерешительно.— А тебя?
— Ого!.. Еще как!
Выяснилось, что отец Андрея, конторщик на речной при¬
стани, овдовел в прошлом году. После этого характер его
переменился. Он начал пить запоем, как умеют только от¬
чаявшиеся вконец русские люди. В пьяном виде становился
страшен, смертным боем бил сына, если тот подвертывался
под руку, жег его учебники и тетрадки, выгонял из дому на
мороз или под дождь. Протрезвившись, был тих, плакал,
просил прощения.
— Рассердился я на него прошлым летом,— рассказывал
мой сосед,— решил совсем из дому уйти. Ну тебя, думаю, к
богу с пьянством с твоим...
— Уйти? А куда?
— Ну, мало ли куда! На Волгу к плотовщикам. Или к
Черному морю, в Одессу. А там-—юнгой на корабль...
— Не ушел все-таки?
— Не ушел. Вернулся из Рыбинска.
— Почему же так?
— Отца жалко стало...
Он неожиданно улыбнулся, немного сконфуженно. Улыб¬
ка у него была замечательная. Улыбались не только рот и
глаза, но даже крупный вздернутый нос, который забавно
морщился, будто владелец его собирался чихнуть.
Кто лучше меня мог понять его? Иной раз тоже хотелось
податься куда-нибудь на Волгу или в Одессу, а еще бы
лучше в Африку на алмазные копи.
Я рано потерял родителей и жил у тетки. Тетка была доб¬
рая полная женщина, вечно озабоченная тем, чтобы не под¬
горело жаркое к обеду, а пол в комнатах — паркетный, чем
16
она очень гордилась,— был натерт до головокружительного
блеска. Однако с мужем ее, моим дядюшкой, мы не могли
поладить, больше того, не терпели друг друга.
Возможно, ему неприятен был мой приезд. Во всяком
случае, он хмурился, когда в сопровождении тетки входил
в гостиную, посреди которой я стоял.
Потом заулыбался, присел на корточки и стал тормошить
меня, спеша завязать знакомство, в котором ничуть не был
заинтересован. Я сразу понял это. Ведь дети чутки ко всякой
фальши.
Заметив, что я дуюсь, тетка сказала:
— Что ты, Лешенька, такой? Дядя шутит. Дядя всегда
шутит. Он будет тебе вместо папы.
— Мой папа умер,— пробормотал я, глядя в пол.
И, как ни уговаривали меня, повторял эти слова упрямо,
как заклинание, изо всех своих детских сил защищаясь от
чужого человека с неискренней улыбкой, которого хотели
навязать мне в папы.
— Чудак какой-то! — сказал дядюшка, с оскорбленным
видом отходя от меня.
Этими словами он как бы вынес приговор. Он презирал
чудаков.
С годами антипатия между нами углублялась. Видимо,
все более определялось во мне то, что он считал проявле¬
нием смешного чудачества.
Не раз, подняв глаза от книги, я ловил на себе его испы¬
тующе недоброжелательный взгляд.
— Ив кого такой? — говорил он, поворачиваясь к тет¬
ке.— Никогда у нас не бывало таких...
И принимался пророчествовать:
— Ой, смотри, Алексей, зачитаешься, мозги свихнешь!
Фантазии до добра не доведут... Слыхал поговорку: «Чудак
все таланты имеет, а главного-то и нет: таланта жить...»
Либо принимался вышучивать меня.
— Алексей уже пугач прочистил,— сообщал он тетке,—
и кусочки сахару стал откладывать. Остановка за двойкой
по арифметике. Двойку получит — и к индейцам сбежит!
И сам смеялся своей выдумке.
Бывало, по вечерам, от нечего делать, он начинал приди¬
раться к моей наружности:
— Путешественником хочешь быть? Ну, разве путеше¬
ственники такие бывают? Погляди на себя в зеркало, по¬
гляди! Подбродок как у девочки, брови жиденькие... А нос?
Я глядел на себя в зеркало и тосковал. Возразить дя¬
дюшке было нечего. Я не любил своего лица. Характер
на нем, к сожалению, был намечен пока лишь пунк¬
тиром.
17
Сделав уроки, я спешил взяться за книгу, торопливо рас¬
пахивал ее, как окно в другой, яркий, залитый солнечным
светом мир.
Книги! Ведь у меня, по счастью, оставались еще книги!
В окно с той, другой, стороны заглядывала пестро разо¬
детая компания. Ободряюще улыбался толстяк-изобретатель
Мастон, почесывая голое темя крючком, заменявщим ему
руку. Непобедимый и веселый д’Артаньян в низком поклоне
обметал пыль с ботфортов своей украшенной перьями фет¬
ровой шляпой. А из-за спины его выглядывал долговязый
Шерлок Холмс и, чопорно поджав тонкие губы, приподни¬
мал цилиндр над головой.
Что бы я делал без них? Как выдержал бы общество дя¬
дюшки в первые годы своего пребывания в Весьегонске?
Почти каждый мой день окрашивало какое-нибудь свое¬
образное радостное ощущение, связанное с книгой, которую
я читал в то время. Реальная жизнь была лишь рамкой для
этих ощущений.
Выть может, поэтому так хорошо помню улицу, которая
вела от нашего дома к библиотеке: ее тенистые клены, узень¬
кий тротуар и канавки, сплошь заросшие крапивой. Назва¬
ние улицы было Овражная, но для себя я называл ее Ули¬
цей Радостных Ожиданий...
Все ускоряю и ускоряю шаги, подгоняемый нетерпением.
Крутая лестница со скрипучими шаткими ступенями
ведет в детский отдел городской библиотеки. Там, у длин¬
ной стойки, вразброс заваленной книгами, теснятся школь¬
ники.
Книги, книги!.. Милые! В большинстве своем уже не но¬
вые, некоторые с разлетающимися при неосторожном пере¬
листывании страницами, зачитанные до дыр. Говорят, от¬
важного ветерана узнают по шрамам, а интересную книгу
по числу недостающих страниц!..
Признаюсь, недолюбливаю так называемые роскошные
издания, с форзацами, титулами и шмуцтитулами, в над¬
менных раззолоченных переплетах. Грустно видеть, как они
стынут за стеклом книжных шкафов, погребенные, будто
в склепах, не тревожимые никем. Разве изредка обмахнут
с них пыль, либо хозяин подойдет вечерком с гостями и мно¬
гозначительно пощелкает ногтем по стеклу. О том, чтобы
дать почитать кому-нибудь, не может быть и речи. Да и чи¬
тает ли их сам? Вряд ли. Жалеет! Не хочет нарушать деко¬
ративный стиль своего кабинета.
В весьегонской библиотеке было совсем по-другому.
Глаза разбегаются у юных посетителей, шеи напряженно
вытянуты. Какая книга досталась соседу? О! Да еще с кар¬
тинками! Повезло!
18
— А ты что сдаешь? Покажи! Интересная? И львы есть!
Вероника Васильевна, вот он сдает книгу, дайте мне!
Слышен медлительный грудной голос:
— Сейчас, дружок, сейчас... А тебе какую, Ладыгин?
Вероника Васильевна знает по фамилии всех постоянных
читателей. Она неторопливо двигается по ту сторону стойки,
перебирая книги. В ее руках — моя судьба, по крайней мере
на сегодняшний вечер. Хорошо ли проведу его, с увлека¬
тельной ли, интересной книгой вдвоем? Эх, мне бы ту, со
львами!..
Теперь, спустя много лет, не могу припомнить лица на¬
шей библиотекарши, зато помню ее пальцы: тоненькие, про¬
ворные, предупредительно раскрывающие передо мной одну
книгу за другой. И еще подробность: указательный и сред¬
ний пальцы правой руки всегда в чернилах. Как у девочки!
А потом я возвращаюсь домой. Бодро перепрыгиваю че¬
рез канавы, прижимая к себе библиотечные книги. Теперь
уж дядюшка не страшен мне! Я не один! К сожалению, я чи¬
тал слишком жадно и беспорядочно, до одури, до тумана в
голове. Казалось, все глубже уходил на дно книжного
океана, без надежды вынырнуть на поверхность.
Да, я мог стать одиноким фантазером, книжником, ото¬
рванным от действительности. Искал бы в книгах не помощи
в борьбе,— лишь утешения, забвения.
Но этого не случилось — благодаря Петру Ариановичу...
Бывало, впрочем, не помогали и книги. Проигравшись в
клубе, дядюшка несколько вечеров оставался дома и раска¬
чивался в качалке, злой, приставучий, словно осенняя муха.
Тетка обматывала себе голову полотенцем, намоченным в
уксусе, прислуга боязливо забивалась на кухню, дети раз¬
мещались по углам, зареванными мордочками к стене, а я
откладывал книгу и кидался к выходу.
— Леша, куда?
— К Андрею. Уроки делать...
Перебежав улицу, я приникал к стене дома и издавал
условный свист. Троекратный, согласно хорошим романти¬
ческим традициям!
Тотчас же в окне появлялся силуэт моего приятеля. Я ви¬
дел, как он мечется по кухне, торопливо натягивая шинель.
— Андрюшка, куда?
От грубого голоса его отца дребезжали стекла.
— Куда, куда!—бранчливо отвечал Андрей.— Сами зна¬
ете куда. К Лешке. Уроки готовить...
Он кубарем скатывался с крыльца, и мы мчались по
улице, будто подхваченные снежным вихрем.
В кружащейся белой пелене возникали низенькие домики
с нахлобученными по самые окна крышами. Одна игра сме¬
19
няла другую. То мы пробирались вдоль заборов, сжимая
в руках воображаемые карабины, то перепрыгивали через
канавки и сугробы, «сбивая след». А если нас нагонял слу¬
чайный прохожий, трусивший озабоченной рысцой, мы со¬
провождали его до самого дома, оберегай от предполагаемых
преследователей.
Город в эти часы принадлежал только нам. Он волшебно
преображался. Собор, купол которого нависал над улицей,
превращался в вершину Кордильер. Сами улицы казались
каньонами. И мы, как белки в колесе, без устали кружили в
этом маленьком, выдуманном нами мирке подгоняемые
своим воображением.
Вспоминая это время, понимаю, что мы грезили на ходу.
Свойство возраста!..
Улицы были пустынны и тихи. Лишь снег негромко по¬
скрипывал под ногами. Мелькали низенькие дома, провожая
нас тусклым взглядом,— в Весьегонске рано ложились
спать... Но как-то раз мы увидели свет в окне.
— Лампу зажгли,— сказал Андрей.— У исправницы...
Подле двухэтажного деревянного дома стояло дерево.
В столбе света, падавшем из окна,— почему-то зеленом,—
иней на ветках искрился подобно стеклярусу на празднично
убранной елке.
— Отчего зеленый?
— Лампа под абажуром.
К окну подошел человек и отдернул штору.
Это был Петр Арианович.
Нет, он не заметил меня. Он смотрел поверх моей го¬
ловы куда-то вдаль, со знакомым, задумчиво рассеянным
выражением. Таким бывало его лицо на уроках, когда он
рассказывал о северных морях.
— О! Смотри-ка! Петр Арианович!..
Он отошел от окна, позабыв задернуть штору.
Комната теперь была хорошо видна. Множество карт ле¬
жало повсюду — на столе, на узкой койке, даже на полу.
В углу возвышалось громоздкое сооружение наподобие чана,
в котором отсвечивала вода.
Что бы это могло быть?
Лампа под зеленым абажуром бросала спокойный круг
света на исписанный до половины лист бумаги.
Несомненно, именно здесь, в этой тесной комнате, до¬
верху набитой географическими картами, на столе, завален¬
ном раскрытыми книгами, скрывалась тайна нашего учи¬
теля.
Потянувшись, Петр Арианович вернулся к чану.
Мы, поднявшись на цыпочки, продолжали смотреть в
окно.
20
Стоя спиной к нам, учитель географии что-то сделал с
чаном, отчего тот стал медленно вращаться. По потолку над
ним побежали, закружились светлые пятна. Ага, учитель
нарезает ножницами бумагу на маленькие кусочки и бросает
в воду...
Нехорошо подглядывать в окна, но так уж случилось в
тот вечер. В извинение себе и Андрею могу сказать, что под¬
глядывание продолжалось не более двух или трех минут.
Старушка в чепце, сидевшая у стола с вязаньем,—вна¬
чале мы не заметили ее,— что-то сказала, посмотрев в глубь
комнаты. Тотчас оттуда протянулась узкая смуглая рука и
задернула штору.
Андрей тихонько вздохнул...
С того вечера мы зачастили в переулок, где жил учитель.
Тайна притягивала нас как магнит. Прижавшись к изгороди
или втиснувшись между присыпанными снегом кустами,
надолго, в ожидании новых чудес, замирали перед освещен¬
ным окном. Но штора больше не раздвигалась...
Между тем туман таинственности, как выражался дя¬
дюшка, сгущался вокруг нашего учителя все больше и
больше.
— Оригинал, своеобразного ума человек,— с двусмыс¬
ленной улыбкой говорил помощник классных наставников
Фим Фимыч.— На почтамте даже удивляются: состоит в пе¬
реписке чуть ли не с половиной России! Письма на его имя
приходят из Москвы, из Петербурга, из Архангельска. Даже,
можете себе представить, из Якутска!
— Непонятно! Из Якутска — в Весьегонск?! — изумленно
спрашивал дядюшка.— Кто же может ему писать? И о чем?
Фим Фимыч разводил руками.
Ему пришлось развести их еще шире, когда стало изве¬
стно, что во время ледохода учитель, как маленький, пускал
на реке кораблики.
Да, так оно и было. Мы видели это с Андреем собствен¬
ными глазами.
Обычно ледоход в наших местах начинается в первой по¬
ловине апреля. Однако весна в том году была необычайно
ранней.
В середине марта вдруг потеплело. Подули южные
ветры, снег растаял, и по реке поплыли льдины.
Тотчас ребята, жившие вблизи реки, и мы в том числе,
кинулись к мосту. Наперегонки с нами бежали ручьи.
Делая плавные повороты, неторопливая Молога текла
среди бурых огородов и деревянных домиков, вплотную
подступивших к воде. Тоненькие льдинки кружились в за¬
вихрениях пены и задевали за низко нависший прибрежный
кустарник.
21
Ярко сверкали на солнце кресты собора. Бамкал большой
колокол на звоннице. День, к нашему удовольствию, был
воскресный.
Мы стояли с Андреем в толпе на деревянном мосту, на-
вадившиеь грудью на перила, оцепенев от восторга.
— Глянь-ка, учитель! — удивленно сказали рядом.
Я посмотрел на берег, но увидел только стаю гусей. Над¬
менно озираясь, они проследовали огородами к реке.
— Левее, левее!.. Вон там,— подтолкнул меня локтем
Андрей. У самой воды я увидел учителя географии.
В распахнутом форменном пальто и сдвинутой на заты¬
лок фуражке, он шел по берегу, сопровождая игрушечный
деревянный кораблик.
За ним, соблюдая приличную дистанцию, двигалась
гурьба зареченских мальчишек, мал мала меньше, в про¬
сторных, хлопающих по икрам сапогах.
— С ребятами связался! — вздохнули в толпе.
В руках у Петра Ариановича был длинный шест, кото¬
рым он отталкивал кораблик подальше от берега. Иногда
учитель останавливался, вынимал часы и что-то торопливо
записывал в книжечку.
Нет, видно, не просто забавлялся. Вот послюнил указа¬
тельный палец, поднял вверх. Из Майна Рида я знал, что
так определяют направление ветра.
Странная процессия приблизилась к мосту. Волнение
охватило меня. Не знаю, чего я ждал. Быть может, чуда?
Хотелось, чтобы мановением своего жезла Петр Арианович
превратил игрушечный кораблик в настоящий ледокольный
пароход с высокими бортами и мачтами, на которых разве¬
вались бы праздничные флаги расцвечивания.
Но этого не случилось.
Осторожно придерживая шестом кораблик, Петр. Ариано¬
вич направил его под мост. Почетный конвой в просторных
сапогах забежал вперед, чтобы лучше видеть. Мы с Андреем
в нетерпении перевесились через перила.
Кораблик, который несло прямо на бык моста, сделал
разворот и обогнул препятствие. Льдины стиснули и зато¬
пили его уже по другую сторону моста.
— Доигрался? — беззлобно спросили сверху.
Петр Арианович поднял лицо. Оно было разгоряченное,
потное и радостно улыбалось, точно учитель нашел решение
давно мучившей его загадки. Фуражка держалась на самой
макушке.
— Чудак! — сказали в толпе скорее недоумевающим, чем
укоризненным тоном.
22
Глава четвертая
ЧЕЛОВЕК С ТЕНЬЮ
Чудак ли?
Наше представление о чудаках было иным. Нам рисо¬
вался сварливый старик, с угловатыми движениями, в глу¬
боких калошах, стремглав выбегающий на крыльцо и разго¬
няющий зонтиком ребят, играющих в бабки перед окном его
кабинета.
Этому старику нельзя мешать. Он пишет какое-то глубо¬
комысленное, никому не нужное сочинение о головастиках
или о водорослях, но не может сосредоточиться. Смех маль¬
чишек, их восторженные возгласы раздражают и отвлекают
его. Он уже забыл о том, что сам был когда-то мальчишкой
и, может быть, кричал еще азартнее, если удавалось сши¬
бить бабки битой. Впрочем, это было так давно, что не муд¬
рено и забыть. Старик непонятен нам и несимпатичен.
Петр же Арианорич выглядел почти нашим сверстником.
Что-то молодое, очень привлекавшее нас было в нем, какая-
то веселая, размашистая удаль. Увлекшись изложением
своего предмета, он не мог усидеть на месте: принимался
бегать по классу, то и дело откидывая со лба прямые длин¬
ные волосы.
Замечено было, что в классе некоторые уже практику¬
ются в этом откидывании волос, подражая учителю,— вер¬
ный признак, что учитель нравится.
В конце марта в училище была доставлена посылка на
его имя. Мы с Андреем видели через стеклянную дверь учи¬
тельской, как он распаковывал объемистый ящик.
Ничего необычного там не было, только книги.
Петр Арианович бережно, обеими руками вынимал их
одну за другой, перелистывал, сдувал с переплетов пыль.
В тот день наш учитель не остался на репетиции спек¬
такля, который готовили под его руководством старшеклас¬
сники,— сразу после уроков побежал домой, прижимая к
себе стопку книг. Видно, ему не терпелось просмотреть их.
Книги были, наверное, интересными, потому что после их
получения настроение нашего учителя улучшилось. Чаще
обычного откидывал он волосы со лба. На широких скулах
рдел румянец.
С воодушевлением рассказывал он о первых шагах рус¬
ских путешественников в Сибири, прослеживая по ‘карте
путь какого-нибудь храброго Василия Бугра или хладно¬
кровного Бузы Елисея.
Архангельские поморы, мангазейские купцы, стрельцы
Якутского острога двигались на север и восток чаще всего
23
по воде, то спускаясь многоводными сибирскими реками в
тундру, то по их притокам забираясь в недра тайги.
Отважные русские люди даже решались выходить в
океан на своих утлых кочах.
Это были широкие плоскодонные лодки, которые обычно
шли на веслах и лишь при попутном ветре — на парусах.
Парусами служили оленьи шкуры. В кочах не было ни од¬
ного железного гвоздя, ни одной скобы. Даже якорь делали
из дерева, а для тяжести прикрепляли к нему камни.
— Какую смелость надо было иметь,— восклицал Петр
Арианович,— какими искусными быть мореходами, чтобы
на таких суденышках совершать вылазки в Ледовитый
океан!.. Недаром наш Ломоносов сказал: «Колумбы! Ко¬
лумбы росские!»
Петр Арианович признавал, что сравнение удачно и есть
много общего в двух этих встречных людских потоках,
почти одновременно с разных концов огибавших землю. Но
было и важное различие между западноевропейскими и рус¬
скими Колумбами.
Западноевропейские, по словам учителя, становились в
случае удачи вице-королями, наместниками, губернаторами,
получали богатую долю в доходах, награждались гербами,
поместьями, титулами, русские же как были, так и остава¬
лись простыми людьми. Сам народ присвоил им общий
скромный титул — «землепроходцы».
Петр Арианович округлял глаза.
— Мало того,— продолжал он, таинственно понижая го¬
лос.— Иностранные шпионы из кожи лезли вон, чтобы ра¬
зузнать о морском пути в Индию вдоль Сибири. Большин¬
ство наших открытий поэтому сохранялось в секрете. Неко¬
торым так и суждено было погибнуть в архивах. Даже о
плавании Дежнева узнали только спустя сто лет. Петр Пер¬
вый послал Беринга проведать, сходится ли Америка с
Азией, не зная, что Дежнев уже решил эту задачу. Я прочту
вам, что писал об этом русский мореплаватель Федор Литке...
Петр Арианович вытащил из кармана записную книжку.
— «История первых покушений россиян в Ледовитое
море,— прочел он вслух,— и постепенных открытий всех
мест, оным омываемых, представила бы, конечно, не менее
удивления и любопытства достойных подвигов, как и подоб¬
ная история норманнов, но все они скрыты от нас непрони¬
цаемой завесой неизвестности...» Непроницаемой ли, вот во¬
прос!
Петр Арианович прервал чтение и, заложив пальцем
страницу, многозначительно посмотрел на нас:
— Не все архивы подняты, далеко не все. Много доку¬
ментов, относящихся к эпохе великих русских географиче¬
24
ских открытий, не опубликовано... Представьте: какому-ни¬
будь счастливцу географу вдруг удалось бы приподнять
завесу, на которую жаловался Литке...
Он замолчал, досадливо морщась и покашливая, как бы
сердясь на себя за то, что сказал лишнее.
Несомненным было одно: из всех географических откры¬
тий XVI, XVII и XVIII веков больше всего интересовали
нашего учителя открытия на Крайнем Севере России, и
именно в той его части, какая близка к Америке.
Почему?
Ответ на этот вопрос дала исправница, первая вестов¬
щица в городе, явившись к нам с очередной новостью.
— Учитель-то! — не сказала, а выдохнула она, монумен¬
тально возникая на пороге.
— Что учитель?.. Милости просим! Да входите же, Сера¬
фима Львовна!
Парадным шагом, как была — в шубе и капоре, исправ¬
ница прошла по комнате и рухнула в кресло.
— Голубушка, Серафима Львовна! — всполошилась тет¬
ка.— Что случилось? На вас лица нет!
Исправница торопливо расстегнула шубу, вытерла плат¬
ком распаренное багровое лицо и уставилась на слушателей.
— Учитель-то! Жилец мой!
— Что? Ну что?
— Человек с тенью!
— Как так?
— А так! Не то ссылался, не то привлекался... Его мать
проговорилась вчера... В общем верно вам говорю: человек
с тенью.
— Позвольте,— усомнился дядюшка.— Если ссылался, то
как же в училище преподает? Ему не разрешили бы.
— Не знаю, не знаю. Привлекался, подозревался... Что-то
такое, в общем...
Дядюшка задумался и некоторое время барабанил паль¬
цами по столу.
— Это, знаете ли, идея!..— начал он бодро.
Но тут с колен у меня, к моему ужасу, со стуком свали¬
лась книга. Потрепанные страницы Майна Рида разлетелись
по комнате.
— Опять ты здесь! — раздраженно воскликнул дядюш¬
ка.— Зачем ты здесь?
— Наш Леша — странный мальчик,— пожаловалась тет¬
ка гостье.— Почему-то всегда со взрослыми, в гостиной...
Часы после уроков я предпочитал проводить в гостиной,
укрывшись за карликовой комнатной пальмой. Возможно,
что за фикусом или геранью не чувствовал бы себя так хо¬
рошо. Все-таки это была пальма, хоть и в кадке. Шорох ее
25
метелкообразных листьев навевал приятное настроение. Го¬
лоса взрослых доходили сюда, как бы пробиваясь сквозь
густые тропические заросли.
Но слова исправницы я услышал ясно.
«Ссыльный?.. Вот как!—думал я, поспешно собирая с
полу разлетевшиеся страницы.— Может, отбывал ссылку
в Сибири? Бежал оттуда?..»
Это было важно. Это давало новое направление нашим
с Андреем догадкам.
Я схватил первые попавшиеся под руку учебники и ки¬
нулся к выходу.
— Леша, куда?
— К Андрею. Дали задачу на дом. Хочу проверить ре¬
шение...
Да, надо было проверить решение!
«Человек с тенью»... Петра Ариановича преследуют!
Тень — это преследователь! Кто-то идет за Петром Ариано-
вичем по пятам.
Мне представился учитель географии в своей развеваю¬
щейся крылатке, перебегающий улицу. Ночь. Луна. Мгно¬
вение улица пуста. Затем из-за угла, ярко освещенного лу¬
пой, медленно выдвигается зловещий силуэт. Только тень!
Самого человека не видно...
Кто же он такой, наш учитель географии? Почему его
преследуют?
— Ссыльный, понимаешь? — втолковывал я Андрею.—
Был ссыльным. Долго скитался по Сибири...
— Может, с рудника бежал?
— Ага! Прятался в тайге...
— Переплыл Байкал...
Мы то вскакивали с места, то снова садились, то снижали
голоса до шепота, то принимались кричать друг на друга.
Все правдоподобнее становилась наша догадка-вымысел,
разматываясь виток за витком, как волшебная, далеко уво¬
дящая нить.
И когда Андрей, прикинувшись простачком, вдруг спро¬
сил Петра Ариановича на уроке, не бывал ли он в Сибири,
а тот, вздохнув, ответил, что за всю жизнь из Центральной
России не выезжал, мы только многозначительно перегля¬
нулись.
Еще бы! Станет на уроке выкладывать всю подноготную!
С презрением поглядывая на одноклассников, мы наду¬
вались, как голуби-трубачи. Тайна переполняла нас. Никто
не догадывался, почему учитель хорошо знает север России,
а мы с Андреем догадались. Два человека в Весьегонске,
больше никто!
Но задача была решена неправильно.
26
Глава пятая
ПРОЗВИЩЕ
Дядюшка решил ее иначе.
Он раньше нас проник в тайну учителя, причем со свой¬
ственной ему суетливостью забежал с задворок, с черного
хода. Впоследствии Андрей утверждал, что не иначе как
дядюшке помогли его приятели из жандармского управле¬
ния. А приятели у него были повсюду.
Возможно, что перехватывалась и читалась обширная пе¬
реписка Петра Ариановича; возможно, что кое-какие сведе¬
ния были добыты непосредственно в Москве.
Дядюшка, во всяком случае, был вознагражден за свои
хлопоты. Приезжий явился ценнейшим пополнением и даже
украшением его коллекции.
— Вдумайтесь, вдумайтесь только, господа! — упраши¬
вал дядюшка, простирая руки к сидящим на диване и в
креслах удивленным гостям.— Живет учитель географии.
И где живет? В Весьегонске в нашем, то есть посреди болот,
за тридевять земель от всякой цивилизации.— В горле его
что-то восторженно попискивало.— Нуте-с... И вот из дре¬
мучей глуши увидал вдруг острова. Не один, заметьте,—
много, целый архипелаг! Новехонький, даже без названия,
не открытый еще никем... Где же увидал? В Северном Ледо¬
витом океане. Как увидал? Почему?
Весьегонцы ошеломленно смотрели на дядюшку.
— Через телескоп или в бинокль? Ничуть! Умозритель¬
ным путем. Силой мысли, так сказать.
— Это смешно!
—■ Уж так, то есть, смешно...
Входили новые гости.
— Приезжий-то, знаете?..— бросался к ним дядюшка.
— Что?
— Острова открыл!
Гости пугались.
— Где?
— То-то и есть, что где! На краю света! В Северном Ле¬
довитом океане!
— Бывал, что ли, там?
— То-то и есть, что не бывал. За письменным столом си-
дючи открыл... Другие путешественники — на корабле, вер¬
хом, пешком, а наш путешественник — в кресле сидючи.
— Как так?
— А так. Ткнул карандашиком в карту. «Здесь,— го¬
ворит,— мой архипелаг! Негде ему больше быть, как
здесь».
27
В гостиной смеялись. Один дядюшка не смеялся. Он стоял
посреди комнаты, гордо выпрямившись, обеими руками рас¬
правляя пушистую бороду.
Вот уж подлинно счастье привалило ему! Год бы трудил¬
ся— такого сюжета не выдумал. А тут смешной сюжет для
анекдота — даже серии анекдотов — сам давался в руки.
— Ну вас! — говорил он, озорно поблескивая глазами.—
Радоваться бы надо, торжествовать, что среди нас такое
светило живет, а вы со смеху помираете, шута из него
делаете!
— Позвольте, Федор Матвеич! — подавала голос исправ¬
ница.— Как же говорите: в Сибири не бывал? Он именно бы¬
вал— ссылался, привлекался...
— Не ссылался! Точно знаю! Не ссылался! Привлекал¬
ся— да. Участвовал в студенческой забастовке... И вот ре¬
зультат! Имея влечение к научной географической деятель¬
ности, к таковой не допущен! Вместо Северного полюса и
всемирной славы пожалуйте на болото, в Весьегонск!
— Скажите! — качали головами гости, усаживаясь за
стол и продолжая разговор под однообразное постукивание
бочоночков лото.— Человек еще молодой!
— Заучился, бедный... Это бывает. Учится, учится, а по¬
том...
— Двадцать пять...
— Закрыто!
Один лишь обстоятельный отец Фома пытался доискать¬
ся тайного смысла в причудах учителя.
— Позвольте,— бормотал он,— что за острова? К чему
острова? Может, сие — иносказание, конспиративная алле¬
гория?
Тогда же, за лото, придумали и прозвище:
«Кукипирий-Пирикукий!»
— Вот именно! Ха-ха! Двое разом: и Кук и Пири! Очень
хорошо!
— В самую точку, Федор Матвеич!
— Кукипирий! Ну и Федя! Ай да Федя! Придумает же
такое!
— Пирикукий-Кукипирий! Кукипирий-Пирикукий! Ха-
ха-ха-ха!
Прозвище из гостиной перекочевало на улицу.
Представьте себе длинную, узкую улицу. Вечереет. Вдоль
деревянных тротуаров, по-местному «мостков», шаркая по¬
дошвами, двигаются пары. Дойдя до конца улицы, они круто
поворачивают и идут обратно. Это «гулянье».
Песен на «гулянье» не слышно. В городе не дозволено
петь — не деревня! Зато звонко, как из граммофонной тру¬
бы, вырывается на улицу треньканье балалаек или молодец¬
28
кий перебор трехрядки. И так же разом обрывается. Это
открылась и закрылась дверь одного из трактиров. На глав¬
ной улице Весьегонска девять трактиров.
Иногда можно увидеть на улице и учителя географии.
Свою вечернюю прогулку Петр Арианович совершал
обычно в одиночестве. Он шел, как всегда, очень быстро,
энергично постукивая палкой, чуть подавшись вперед, по¬
груженный в размышления.
Простой люд уступал ему дорогу молча и с уважением.
Но вот со звоном и грохотом распахивалась дверь трак¬
тира. Загулявший купчик вываливался оттуда. Утвер¬
дившись на шатких ногах и оглядевшись, он замечал учи¬
теля.
— Господину Пирикукию! — орал он, сдергивая с головы
шапку и потрясая ею.— Наше вам! С кисточкой!
Петр Арианович строго смотрел на крикуна и, не замед¬
ляя шаг, проходил мимо...
О нем вскоре узнали далеко за пределами Весьегонска.
Купцы из Вятки, Твери и Ярославля, побывав в январе
на знаменитой весьегонской ярмарке, разнесли по своим го¬
родам анекдот о чудаке-учителе, который, не отходя от
письменного стола, в Ледовитом океане острова открыл...
Однако в реальном училище прозвище, данное дядюш¬
кой, не привилось. Петр Арианович был единственным из
преподавателей, которого мы, ученики, за глаза и в глаза
звали только по имени и отчеству...
Глава шестая
ТЕНЬ ЧЕЛОВЕКА
Но каково было нам с Андреем!
В грустном молчании проводили мы переменки на широ¬
ком подоконнике в коридоре. Мимо шныряли наши това¬
рищи, весело толкаясь и подставляя друг другу ножку. Се¬
менил, держась, как всегда, ближе к стеночке, наш первый
ученик Союшкин. Широко вышагивал, вертя во все стороны
маленькой головой, помощник классных наставников Фим
Фимыч.
Итак, все? Тайны нет больше?
Упрямый Андрей ни за что не хотел примириться с этим.
— Врут, врут! — повторял мой друг, сердито морща
вздернутый нос.— Глупости: на Севере не бывал! Самим за¬
видно, сами небось не бывали нигде, вот и наговаривают на
него.
Андрей был сторонником решительных действий.
29
— Слушай, пойдем и спросим,— уговаривал он меня.—
Прямо пойдем в учительскую к нему и скажем...
— А чего скажем-то?
— Не может быть, скажем, чтобы вы не бывали в Си¬
бири...
■— Да, легко сказать — пойдем и скажем!..
Однажды мы явились в переулок к заветному окну еще
засветло, в те часы, когда учитель обычно отправлялся на
прогулку, и прошлись мимо дома. Надеялись на что-то не¬
определенное, на случай. Учитель, однако, не вышел.
Мы расхрабрились до того, что подошли к входной двери
и совсем было собрались постучать, но слишком долго топ¬
тались у крыльца, препираясь, кому войти первому.
Этим воспользовалась девчонка, жившая в прислугах у
исправницы. Она высыпала на нас совок золы со второго
этажа. И мы даже не могли забросать ее снежками, потому
что круглое ухмыляющееся лицо то появлялось, то исчезало
в форточке, как Петрушка.
Ну и противная же была девчонка! Даже куцые, рыжева¬
того цвета косички торчали на голове с нелепым, раздра¬
жающим вызовом.
Мы знали, что ее зовут Лизкой, потому что слышали, как
окликала хозяйка. Лизка не ходила, как все люди, а носи¬
лась, всегда стремглав, дробно стуча по полу босыми пят¬
ками.
Конечно, ниже нашего достоинства было связываться с
девчонкой, и мы сделали вид, что ошиблись домом.
Мы снова пришли в переулок вечером. Что-то по-преж¬
нему тянуло нас сюда. Наверное, луч света, падавший на
снег из окна. Он был ярко-зеленый, какой-то очень уютный
и приветливый.
Глядя на него, как завороженные, мы простояли в мол¬
чании минут десять и собрались уже уходить, как вдруг
штора колыхнулась.
Но раздвинул ее не Петр Арианович.
Человек, смотревший в окно, повертел в разные стороны
маленькой головой, будто принюхиваясь к морозному воз¬
духу, швырнул в открытую форточку окурок и снова ото¬
шел от окна.
Это был Фим Фимыч.
Удивленные, мы приблизились к дому и, приподнявшись
на носки, заглянули в окно.
Видно все-таки было неважно.
Тогда я, недолго думая, проворно вскарабкался на де¬
рево, которое росло как раз против окна и, скорчившись,
пристроился на ветке, хотя она потрескивала и гнулась подо
мной.
30
Испытанный прием разведчика! Отсюда, со своего наблю¬
дательного поста, я передавал волнующие краткие сообще¬
ния Андрею, нетерпеливо подскакивавшему внизу.
Комната была хорошо видна. Фим Фимыч, скрестив
длинные ноги, раскачивался на качалке. У книжного шкафа
стоял Петр Арианович. По брезгливо выдвинутой нижней
губе можно было судить о том, что он не очень обрадован
посещением помощника классных наставников.
О чем говорили собеседники, слышно не было,— нас раз¬
деляли двойные рамы.
Видимо, Петр Арианович не нашел на полке книгу, ко¬
торую искал. Он сказал что-то Фим Фимычу и, взяв со стола
лампу, вышел.
С полминуты, наверное, в комнате было темно.
Потом вспыхнул колеблющийся огонек спички. Он по¬
плыл по диагонали через всю комнату от качалки к пись¬
менному столу. Пятна света падали на книжные шкафы, на
разбросанные повсюду географические карты.
Спичка потухла. Тотчас Фим Фимыч зажег другую. Он,
видимо, волновался, потому что, шагнув к столу, свалил
стул и некоторое время стоял неподвижно, втянув голову
в плечи, уставившись на дверь.
Все в комнате приняло совсем другой вид — причудли¬
вый, тревожный. Пламя спички покачивалось в высоко
поднятой руке. На стеклах шкафов появились отблески. Ка¬
залось, вещами в комнате овладело беспокойство. Враг, вор,
чужой был среди них!
Горящая спичка — уже четвертая или пятая по счету —
совершала порывистые зигзагообразные движения в руке
Фим Фимыча. Он кинулся к столу, остановился, с раздраже¬
нием оттолкнул свиток карт, который подкатился под ноги,
преграждая дорогу.
Скрюченная, как вопросительный знак, зловеще длинная
тень скользнула по потолку. Она закрыла от меня стол.
Так вот что означало это странное выражение: «человек
с тенью»! У Петра Ариановича действительно была тень.
И она, как в сказке, существовала самостоятельно, отдельно
от него. Стоило человеку уйти за дверь, как тень тотчас же
принималась хозяйничать в оставленной им комнате, при¬
творяясь человеком.
Вдруг спичка, догорев, пролетела по комнате. За ней
мелькнул длинный светящийся след.
Секунду было темно. Затем в дверь вплыла лампа под
зеленым абажуром. И все вещи сразу же встали на свои
места.
А посреди комнаты на качалке, удобно скрестив длинные
тощие ноги, все так же покачивался Фим Фимыч.
31
О притворщик! Вероломный!
Надо было что-то сделать, подать Петру Ариановичу сиг¬
нал. Но как?
С удивлением увидел я, как помощник классных настав¬
ников, изогнувшись, принял у Петра Ариановича книгу.
Нижняя, брезгливо оттопыренная губа нашего учителя оста¬
валась в прежней позиции. Впрочем, он проводил своего
гостя до дверей.
Спускаясь с крыльца, Фим Фимыч прошел под веткой,
на которой я сидел. Скрип снега затих вдали.
Петр Арианович стоял в раздумье у стола, над исписан¬
ными листками.
Бедный, доверчивый человек! Он не знал, кого прини¬
мает у себя! Фим Фимыч — его враг, это было ясно. Фим
Фимыч стремится выведать важную тайну, быть может, по¬
хитить со стола одну из драгоценных записей учителя гео¬
графии...
Записи!
Я поспешно нагнулся к Андрею, чтобы сказать о запи¬
сях. Не терять ни минуты! Спасти Петра Ариановича, не¬
медленно предупредить! Он еще успеет нагнать похити¬
теля!
Воображая, как мы проделаем это, а потом будем стоять
в кабинете Петра Ариановича и достойно принимать благо¬
дарность и похвалы, я уже летел вверх тормашками. Ветка
не была приспособлена для чересчур порывистых движений
и подломилась подо мной.
Добро бы я упал в снег. Нет, меня угораздило упасть
прямехонько на крыльцо. По обыкновению мальчишек на¬
шего города, я набивал карманы разнообразной, преиму¬
щественно металлической дрянью и, покатившись по сту¬
пенькам, затарахтел всеми этими жестяными коробочками,
медяками, свистками.
Оглушенный, ничего не понимая, я начал было подни¬
маться, как вдруг сзади на меня налетело что-то визжащее.
Ах, пропади ты пропадом! Ведь это была девчонка ис¬
правницы!
— Ага, попался! Ага! — кричала она невыносимо прон¬
зительным, торжествующим голосом.— Одного держу, дру¬
гой убег!
Я отмахнулся от девчонки, но сильная рука придер¬
жала меня.
— Подожди, голубчик,— сказал голос Петра Ариано¬
вича.— Как ты попал сюда? Из рогатки тобой выстрелили
или как?
Я совсем уж по-глупому зажмурил глаза.
— Вот оно что! Ладыгин Алексей? Странно! Да нет, ты
32
не жмурься! Когда жмуришься, ты сам не видишь. А тебя-
то видно очень хорошо.
Я открыл глаза. Петр Арианович смотрел на меня в упор,
чуть прищурясь.
Рядом суетилась девчонка, продолжая цепляться за мой
рукав.
— Вышла за вашим гостем двери закрыть, а он у окна,—
докладывала она, то и дело срываясь на визг.— Подгляды¬
вал в окно. Я его пугнула раз из дома, а он...
— Как же, пугнула ты!— пробормотал я.— Мы сами
тогда не захотели, ушли...
— Да у тебя, брат, синяк,— вдруг сказал Петр Ариано¬
вич.— Вон и кровь на руке. О ступеньку разбился? Тебя
надо перевязать. Так?
— Так,— сказал я, ничего не понимая.
— Матери моей нету, в гости ушла,— сообщил Петр
Арианович, пропуская меня внутрь дома.— Но мы сами,
сами... Вот бинт достанем, йод...
И он принялся с грохотом открывать ящики комода.
— Куда же йод задевался?
— Двери вышла закрыть,— сказала девчонка, входя за
нами следом и стряхивая снег со своего короткого ситцевого
платья.— Глянула в щелку, а он у окна...
— Хорошо, хорошо. Йод поищи!
Она нашла йод. Но этим не ограничилось. Петр Ариано¬
вич заставил ее помогать бинтовать мою руку. Видимо, это
было уже свыше ее сил, потому что, оказав «первую по¬
мощь», она поспешила уйти. Слышно было, как с негодова¬
нием бурчала что-то себе под нос в соседней комнате. Вскоре
на втором этаже гулко захлопали двери.
— Сердитая! — улыбнулся Петр Арианович.— Значит, ты
уже бывал здесь? А зачем?
Он сел на стул и посмотрел на меня. Некуда было деться
от этого спокойного, серьезно-вопросительного взгляда.
Можно было, конечно, попытаться убежать, но тогда
Петр Арианович не узнал бы ничего о поведении Фим Фи-
мыча. Я должен был предостеречь его.
Запинаясь, дрожа, не заканчивая фраз, я рассказал обо
всем, что мы видели в окне. Петр Арианович выслушал
меня, не прерывая, ничем не выражая своего удивления.
— Спасибо, не пропало ничего,— сказал он. Потом, по¬
морщившись, добавил непонятно: — Я ведь знаю, зачем он
ходит ко мне. Его подсылает инспектор училища...
Он задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Но ты сказал «мы». Кто же это «мы»? Разве вас, та¬
ких вот взъерошенных мальчишек, еще много под моим
окном?
зз
— Еще один.
— Кто же?
— Товарищ мой.
— И сейчас там?
— Да.
— Небось убежал,— предположил Петр Арианович,
взглядывая на меня исподлобья.
— Нет, не такой,— сказал я уверенно.— Не бросит това¬
рища в беде.
Я подошел к окну. Андрей сидел на корточках под самой
стеной, втянув голову в плечи, и напряженно смотрел на
меня снизу вверх.
— Сидит,— доложил я Петру Ариановичу,
— Вот как!
Петр Арианович с любопытством заглянул черев мое
плечо и вдруг захохотал — раскатисто, отмахиваясь руками,
приседая, кашляя. Я не думал, что взрослый человек может
так смеяться.
Он смеялся долго, пока опять не явилась девчонка и не
принялась с ожесточением вытирать тряпкой пол, на кото¬
ром блестели мокрые следы от моих сапог.
— Правильно, Лизочка, правильно! — рассеянно сказал
Петр Арианович.— А то от мамаши попадет. Мамаша,
знаешь, Ладыгин, стро-огая у меня!
Он придвинул ко мне стул.
— Все-таки каким же ветром кинуло тебя к моему окну?
Я подождал, пока девчонка ушла.
— Не верим взрослым, что про вас говорят!
— А что взрослые говорят?
— Что не бывали нигде... На Севере не бывали, и нет
никаких островов...
Петр Арианович стал серьезным. Помолчал.
— Правду говорят,— кивнул он.— На Севере не бывал.
Наверное, мое лицо стало очень несчастным, потому что
он поспешил добавить:
— Но острова есть. Я нашел эти острова!
— А как же...— начал было я.
Щтр Арианович поднялся со стула и положил мне руку
на плечо:
— Все об этом! Все!.. Теперь домой, Ладыгин Алексей!
Попадет тебе за синяк? Очень хорошо! Не будешь в окна
подглядывать. Да, чтобы не забыть: в будущее воскресенье
опять приходи. С верным товарищем со своим. Расскажу,
как нашел острова...
И уже вдогонку сказал с крыльца:
— Только без шума и драки, пожалуйста! На дверях
звонок. Там и надпись есть: «Прошу крутить!»
34
Глава седьмая
ЗИГЗАГ НА КАРТЕ
Проходит положенный срок, и вот, в праздничных гимна¬
стерках, с обильно смоченными волосами, чтобы не торчали
на макушке, мы присаживаемся с Андреем на краешек ста¬
рого клеенчатого, с выпирающими пружинами дивана и
робко осматриваемся.
Вокруг — карты, множество карт: свернутые в трубку,
развешанные на стенах, брошенные на стулья. В шкафах —
книги, конечно описания путешествий, и, наверное, с кар¬
тинками.
Все поражает здесь, даже беспорядок на столе, непри¬
вычный, будоражащий ум. Раскрытые книги с закладками,
какие-то чертежи, четвертушки бумаги, исписанные разго¬
нистым почерком. Видно, что за столом работают, и помногу,
с увлечением.
А вот и загадочный чан! В него налита вода, по краям
закреплены какие-то маленькие вентиляторы. Вблизи он
еще более непонятен, чем издали.
— О! Всего лишь модель, и очень примитивная! — не¬
брежно поясняет Петр Арианович, заметив, что мы не сво¬
дим глаз со странного сооружения.— Сам строгал, пилил,
прилаживал. Самоделка! Вот ежели бы сработать это на за¬
воде, да увеличить бы в размерах, да...
Вздохнув, он кладет на воду вырезанные из фанеры ли¬
сты. Что-то знакомое угадывается в их угловатых очерта¬
ниях. Ага! Это восточный берег Северной Америки, а это
западный берег Европы. Между ними Атлантический океан.
Бойко затрещали вентиляторы, приводимые в движение
рукой. Вода завертелась в миниатюрном Мексиканском за¬
ливе, потом веселая рябь побежала вдоль берегов Америки
и быстро пересекла океан, ширина которого была не более
аршина.
— Гольфстрим,— пояснил Петр Арианович.— Модель за¬
рождения Гольфстрима! Постоянно дующие от берегов
Африки ветры, пассаты, нагоняют в залив нагретую воду, а
отсюда она поднимается к Гренландскому морю, Баренцеву
и дальше на север... Помните, я рассказывал на уроке? Да,
правильно, водяное отопление Европы.
Он положил на воду листы, вырезанные уже иначе, и пу¬
стил в ход другую группу вентиляторов.
— Узнаете? Тихий океан, течение Куросиво...
Но это было только вступлением. С особой тщатель¬
ностью учитель расположил в чане новые игрушечные ма¬
терики и острова. Мы вслух называли их, радуясь им, как
35
старым знакомым. Нот легла на воду крошечная Гренландия.
На противоположной стороне чана появились знакомые бе¬
рега Сибири, а рядом выгнутая, как лук, Новая Земля, не¬
сколько скрепленных проволокой Новосибирских островов
и одинокий остров Врангеля.
— Я покажу вам удивительный, продолжающийся круг¬
лый год ледоход,— сказал Петр Арианович,— иначе гово¬
ря— ледяную реку, которая пересекает Полярный бассейн.
Конечно, здесь учтен только один фактор — ветры...
Он бросил на воду мелко нарезанные клочки бумаги.
— Истоки этой реки,— продолжал он,— здесь, у бере¬
гов Сибири. Устье там, между Норвегией и Гренландией...
Покачиваясь на волнах, бумажные «льдинки» тронулись
в путь.
Мы заметили, что, повинуясь скрытому внутри меха¬
низму, чан очень медленно вращается вокруг своей оси. Ну,
конечно, надо соблюсти и это условие: земля-то ведь вра¬
щается!..
Вскоре поверхность воды побелела. По мере приближения
к узким выходным воротам, к устью реки, движение клоч¬
ков бумаги ускорялось. Атлантический океан, куда впадала
река, находился уже за пределами чана.
— Купель,— усмехнулся Петр Арианович.— Ледяная
арктическая купель...
Он облокотился на край чана, задумчиво провожая гла¬
зами игрушечные льдинки, которые, кружась и сталкиваясь,
плыли по воде.
— Еще в университете заинтересовал меня Крайний Се¬
вер России,— начал он негромко и медленно, как начинают
обычно рассказ о собственной жизни.
Это и был рассказ о его жизни.
Итак, еще в университете заинтересовал его таинствен¬
ный Крайний Север России, «где всякая география койчает-
ся». Там еще оставались «белые пятна». Там были реки,
истоки которых терялись в непроходимой тайге, горные
кряжи, очертания которых обводились пунктиром, моря,
скрытые за сплошной завесой тумана.
А в самом центре Арктики находился полюс — заповед¬
ная точка, к которой стремилось изо всех сил и которой ни¬
как не могло достигнуть человечество.
То было время, когда адмирал Макаров выдвинул лозунг:
«К Северному полюсу напролом!», когда по чертежам его
строили первый в мире мощный ледокол «Ермак», а семиде¬
сятилетний Менделеев писал: «Завоевав себе научное имя,
на старости лет я не страшусь его посрамить, пускаясь в
страны Северного полюса».
36
Мечтал о полюсе и молодой студент Ветлугин. Исследо¬
вания Арктики были его призванием. Он знал это и чувство¬
вал в себе достаточно сил, чтобы горы своротить на пути к
Северному полюсу. Его географические открытия в Арктике
должны были со временем прославить Россию!
Для этого надо было упорно учиться. И он учился. Ночи
напролет молодой Ветлугин просиживал над книгами.
Русские ученые давно уже догадывались о том, что пла¬
вучие льды, начиная путь в прилегающих к Сибири морях,
проходят затем через весь Полярный бассейн. Арктику про¬
дувает сквознячком. Впервые своим зорким оком подметил
это наш великий Ломоносов.
Нельзя ли использовать попутные ветры в Арктике, так
же как Колумб использовал пассаты, пригнавшие его кара¬
веллы к американским берегам?
Судно «Фрам» полярного исследователя Фритьофа Нан¬
сена вмерзло во льды в море Лаптевых и тронулось с ними
на северо-запад. Нансен надеялся, что его пронесет через
полюс. Надежда не оправдалась: «Фрам» прошел значи¬
тельно южнее полюса.
Почему это произошло? Почему Нансен промахнулся?
Не следовало ли ему взять правее, то есть начать свой
дрейф восточнее — не в море Лаптевых, а в Чукотском или
в Восточно-Сибирском море? Не там ли зарождался тот мо¬
гучий поток льдов, который спустя два-три года достигал,
наконец, полюса?
Вот о чем думал Ветлугин, мечтая в тиши своей низень¬
кой студенческой комнатки повторить плавание Нансена,
только держа гораздо круче к востоку.
Однако к этой же мысли пришли и по другую сторону
океана.
Из газет Ветлугин узнал о Текльтоне.
Примерно на меридиане острова Врангеля предприимчи¬
вый американец отправился к полюсу вместе со льдами. Ему
не повезло. Вскоре его корабль был раздавлен и пошел ко
дну. Текльтону с частью команды удалось добраться до бе¬
рега, сохранив в непромокаемой клеенке шканечный журнал
и другие судовые документы.
Отчет о путешествии Текльтона был напечатан, и Ветлу¬
гин успел ознакомиться с ним лишь совсем недавно, нака¬
нуне своего ареста.
В то время в политике он разбирался слабо. К участию в
студенческой забастовке его привлекли друзья, уважением
которых он дорожил и с мнением которых считался.
Так случилось, что свое необычайное географическое от¬
крытие молодой Ветлугин совершил в камере предваритель¬
ного заключения.
37
Была ночь. На нарах рядом и наверху вздыхали, хра¬
пели, стонали во сне товарищи. Петру Ариановичу не спа¬
лось. Он был слишком взбудоражен событиями — шумным
митингом, схваткой с полицией. Кровь еще громко стучала
в висках.
Чтобы успокоиться, он принялся думать об оставленных
дома книгах. Мысль повернула от книжного шкафа к пись¬
менному столу, на котором лежали раскрытый на сере¬
дине отчет Текльтона и вычерченная Ветлугиным схема
дрейфа.
Изучая астрономические показания по судовому жур¬
налу, Петр Арианович восстановил на карте дрейф корабля.
Ему представлялась ломаная линия. Она двигалась вверх,
слегка изгибаясь то влево, то вправо. Это напоминало спо¬
койные излучины реки. Так плыли к Северному полюсу
льды, подталкиваемые ветром. Вдруг резкий скачок в сто¬
рону!
Что случилось? Почему в этом месте корабль сделал
зигзаг?
Мерные шаги часового продолжали раздаваться за
дверью. В гулком коридоре время от времени стучал при¬
клад винтовки. Ветлугин уже не слышал ничего.
Что за препятствие возникло на пути льдов, с кото¬
рыми двигался корабль? Что заставляло их делать такой
зигзаг?
Спокойствие, спокойствие! Не спешить, не фантазировать.
Хладнокровно додумать до конца...
Память развернула перед Ветлугиным свитки географи¬
ческих карт, где зигзаг повторялся. Река текла по зеленой
просторной низменности и вдруг круто отклонялась в сто¬
рону. Ей встретилось на пути препятствие — скала, горный
кряж.
Аналогия казалась подходящей. Не на остров ли натыка¬
лись плавучие льды, дрейфуя на северо-запад? Не остров ли
вместе со льдами обогнул путешественник, так и не заподоз¬
рив его существования?
Всю ночь прошагал Ветлугин по камере, осторожно
обходя спящих студентов, которым не хватило места на
нарах.
Выйдя из тюрьмы, он пошел к профессору, считавшему
его своим лучшим учеником и, возможно, преемником. Про¬
фессор отнесся к новой географической гипотезе сочув¬
ственно, ободрил Петра Ариановича и помог ему опублико¬
вать статью, названную довольно скучно: «О возможности
нахождения острова или группы островов в северо-восточной
части Восточно-Сибирского моря».
Статья прошла незамеченной.
38
Петр Арманович продолжал разрабатывать свое откры¬
тие. Теперь уже Северный полюс интересовал его гораздо
меньше, чем неизвестная земля во льдах.
Настойчивый студент принялся обивать пороги соответ¬
ствующих ведомств с предложением организовать экспе¬
дицию.
Но повторялась история с Землей Франца-Иосифа.
Обширный архипелаг в Арктике получил имя одного из
австрийских императоров потому лишь, что русское пра¬
вительство пожалело тридцать тысяч рублей на снаряжение
экспедиции. Австрийские путешественники наткнулись на
архипелаг случайно, хотя его существование было абсо¬
лютно точно предсказано за несколько лет до этого русскими
географами и моряками.
Впрочем, Петр Арманович не складывал оружия.
Мысли его летели теперь через необозримые простран¬
ства не на север, к полюсу, а на северо-восток, к туманному
и пустынному Восточно-Сибирскому морю.
Ясная цель была перед ним. Он приналег на занятия и
с блеском закончил университет. Считалось решенным, что
его оставят при кафедре для научной- работы.
Однако после поражения революции мракобесы торже¬
ствовали в науке. Все передовое, прогрессивное, патриотиче¬
ское в высоком смысле этого слова изгонялось. Из москов¬
ского университета — уже во второй раз! — вынужден был
уйти его краса и гордость Тимирязев.
Петр Арианович попал в число людей «политически не¬
благонадежных ».
Ректор сказал:
— Позвольте, вы же бастовали, отказывались учиться!
Вместе с революционерами выставляли какие-то там... поли¬
тические требования. Это не говорит о вашей привязанности
к науке. Наука, молодой человек, должна быть чиста, сво¬
бодна от политики!
Друзья советовали Петру Армановичу набраться терпе¬
ния, переждать трудное время.
Легко сказать — ждать! На руках у Петра Армановича
была старуха мать. Надо было подумать и о ней. Он принял
назначение учителем в Весьегонск.
Но, живя здесь, не отступил от задуманного, продолжал
обосновывать свою гипотезу.
Петр Арианович провел ряд опытов (один из них во время
ледохода так удивил весьегонцев), выписывал географиче¬
ские новинки, состоял в переписке с виднейшими русскими
географами.
Профессор, очень любивший Петра Армановича, регу¬
лярно снабжал его книгами. В последний раз в присланном
39
им ящике оказалось несколько книг о славных русских зем¬
лепроходцах, путешественниках XVI и XVII веков.
Исторические заслуги их к нашему времени были уже
основательно забыты.
Ветлугин с интересом углубился в присланные книги.
Прикованный к Весьегонску, лишенный возможности путе¬
шествовать, он странствовал теперь под серыми в заплатах
парусами из оленьей кожи вместе с отважными Дежневым
и Ребровым. Вслед за ними выходил на плоский, поросший
редким мхом берег, пытливо осматриваясь. Зимовал долгую
полярную ночь в наспех сколоченном срубе с маленькими
оконцами, в которых синевато поблескивали вставленные
вместо стекла льдинки...
В одной из книг он наткнулся на «скаску», то есть отчет
о путешествии зверопромышленника Веденея, фамилия ко¬
торого указана не была.
«Скаски», как знал Петр Арианович, могли быть двух
родов.
Некоторые представляли собой всего лишь занима¬
тельное чтение, своеобразную приключенческую литера¬
туру того времени. Быль в них перемешивалась с небыли¬
цами.
Другие являлись деловыми отчетами путешественников,
тщательно засекречивались и вынырнули из мрака архивов
уже в позднейшие годы.
Трудно было определить, к какому роду «скасок» отнести
историю странствований зверопромышленника Веденея «со
товарищи».
Бесспорно, в ней было много фантастического. Нельзя же
в самом деле поверить в появление каких-то водяных, пы¬
тавшихся задержать путешественников! И вместе с тем изло¬
жение отличалось точностью, последовательностью, какой-то
подкупающей достоверностью деталей.
Заинтересовавшись рассказами о баснословно богатой
корге, то есть отмели, где собираются моржи, зверопромыш¬
ленники отправились на поиски ее. Из устья не назван¬
ной в повествовании реки они выходят в море, держа курс
«промеж сивер на полунощник», иначе — на северо-во¬
сток.
Вскоре им преграждает путь какая-то загадочная «мерт¬
вая вода». Согласно описанию могучая рука поднимается из
пучины. Судно перестает слушаться руля. Всех охватывает
ужас.
Однако чары спадают, и судно под парусом и веслами
снова весело бежит по волнам.
По пути к заколдованной корге приходится преодолеть
еще несколько таких же сказочных препятствий. Путешест¬
40
венники приходят к мысли, что водяной упорно не желает
пускать их дальше. Корщик (очевидно, сам Веденей) творит
молитву.
Но молитва не помогает.
Надвинулись льды.
«И понесло нас неволею на сивер,— пишет автор «ска-
ски»,— и несло три дни. И стали ждать лютыя смерти, го¬
лодны и холодны, сами себе пути не знаем...»
Однако спустя несколько дней зверопромышленники уви¬
дели землю.
С волнением Петр Арианович вчитывался в описание:
«Оная реченная земля обширна есть. Берега ее подлеглы
(не круты). Посредине гора, ей же высота не мене пяти сот
сажон».
Зверопромышленники решили добраться до неведомой
зеМли. Возможно, там и была богатейшая корга, о которой
толковали на материке. В этом случае обеспечена была бы
благополучная зимовка на острове, вдоволь мяса и жиру для
топлива.
Но как добраться туда сквозь сплошные льды?
«Уже не о заморной кости (бивнях) помышляли, а токмо
о спасении живота своего»,— пояенял автор «скаски».
Двинулись к темневшим на горизонте горам, таща коч по
льду волоком. Но ведь двигались и льды. Они продолжали
свой путь, огибая землю.
Зверопромышленники поволокли бы коч бегом, если бы
не мешали нагромождения льдин. С ужасом видели, как
земля отдаляется от них, как бы медленно поворачиваясь
вокруг своей оси.
На другой день она исчезла совсем, будто нырнула под
воду или растаяла в воздухе, как мираж.
Неизвестно, как вернулись землепроходцы на материк.
Часть их, по словам Веденея, погибла на обратном пути от
голода.
В родных местах путешественников встретили непривет¬
ливо. Веденей жалуется:
«Награждения нам за наше терпение нету, и веры нам и
нашим словам про дивный в море камень не имут...»
С тем большей убеждающей силой звучат заключитель¬
ные слова «скаски». Автор ее обращается к «русским людям,
которые проведывать новые землицы идут». Он настойчиво
уговаривает их двинуться по его следам, чтобы найти «зем¬
лицу», которую видел среди льдов в океане.
Дальше, впрочем, указываются уже чисто сказочные
«приметы»: «Егда мертвую -воду пройдешь, поворотишь»,
«егда птиц летящих узришь, то вскорости и быть той сказан¬
ной земле...»
41
Исходный пункт, во всяком случае, был ясен. Это могло
быть только устье Колымы. Значит, путь «Веденея со това¬
рищи» пролегал между Новосибирскими островами и остро¬
вом Врангеля.
А если так, то увиденная им земля была именно той, мимо
которой прошел Текльтон, не заметив ее, и которую угадал,
которую увидел сквозь мглу и туман Ледовитого океана
весьегонский учитель географии.
— Продолжим эту линию от устья Колымы,— сказал
Петр Арианович.— Она поднимается на северо-восток. Где-то
здесь зверопромышленники вошли во льды, и в этой точке
пересеклись обе линии: путь, по которому следовали наши
землепроходцы, и путь дрейфующего корабля Текльтона.
Мы с Андреем жадно всматривались в беловато-голубое
пустое море, где красным пунктиром обведено было не¬
сколько силуэтов.
— Очень длинный остров, по-видимому, несколько вы¬
гнутый к северо-западу,— пояснил Петр Арианович.—
А возможно, и группа островов. В существовании их в этом
районе я убежден не меньше, чем в существовании Весь-
егонска, где мы находимся с вами сейчас...
И мы снова, уже втроем — сзади на цыпочках подошла
девчонка с торчащими косами,— наклонились над картой,
с трепетом радостного ожидания вглядываясь в нее.
За нашей спиной Петр Арианович спокойно сказал:
— Так с помощью книг я во второй раз увидел эту землю.
Теперь я видел ее еще яснее...
Глава восьмая
ВПЕРЕД, К ОСТРОВАМ!
Из дома исправницы мы вышли с Андреем не чуя ног
под собой.
В острова на окраине Восточно-Сибирского моря пове¬
рили сразу, без колебаний и сомнений. Нам очень хотелось,
чтобы там были острова.
Петр Арианович не взял с нас никаких клятв — ни на
мече, ни на библии,— но молчание подразумевалось.
Звезды, висевшие на небе, как сверкающие елочные укра¬
шения, казалось, многозначительно щурились и мигали нам:
«Молчание, мальчики, молчание...»
Удивительно хорошо было на улице! Тихо и бело. Под но¬
гами— поскрипывающий снежок, чистый, искрящийся, над
головой — Млечный Путь, как ласково осеняющая нас, при¬
сыпанная инеем ветвь.
42
Даже привычный Весьегонск выглядел сейчас по-дру¬
гому.
Мы оглянулись. На сугробы падал из окна луч, и был он
очень яркого зеленого цвета...
Поспевая за быстро шагающим Андреем, я заметил, что
он размахивает рукой, будто отбивая такт.
— Слушай, как это? — бормотал он.— «Умными очами...
Я вижу умными...» А дальше?
— О чем ты, Андрей? — спросил я, испугавшись. Мне
было известно, что он не любил и даже презирал стихи, счи¬
тая, что это «занятие для девчонок».
— Подожди! Сейчас... «Спешит и презирает рок...» Вот
оно, есть! Вспомнил!
Андрей остановился, взмахнул рукой и, повернув ко мне
курносое воодушевленное лицо, освещенное звездами, про¬
декламировал:
Напрасно строгая природа
От нас скрывает место входа
С брегов вечерних на восток.
Я вижу умными очами:
Колумб российский между льдами
Спешит и презирает рок..,
Откуда это, помнишь?
— Ломоносов?
— Ну да! На уроке русского языка читали. У Ломоносова
сказано: «умными очами»!.. Понимаешь? Будто он о Петре
Ариановиче нашем!
Мы расстались с Андреем у крыльца моего дома.
Я побаивался, что мне попадет за то, что я был у Петра
Ариановича. Однако дядюшка отнесся к этому с непонятным
благодушием. Он даже поощрил меня к дальнейшим посе¬
щениям и всякий раз по возвращении расспрашивал:
— Чему же учит вас там? Географии? А насчет ра¬
бочих не говорил? И насчет самодержавия тоже ничего?
Ну-ну...
Помощника классных наставников мы больше не видели
У Петра Ариановича. В городе как бы притихли, выжидали
чего-то.
Но меня, поглощенного мечтой об островах, все это не ин¬
тересовало.
...Вижу себя идущим по улице, слабо освещенной раска¬
чивающимися висячими фонарями. Март. Вечер. После ко¬
роткого потепления снова похолодало, выпал снежок. И все
же это март, не январь. Весна чувствуется в воздухе.
Ветер дует порывами. Я расстегнул ворот, жадно дышу.
Побежал бы, такая беспокойная радость на сердце, но не по¬
добает будущему путешественнику бегать по улицам.
43
То непередаваемое восторженное предчувствие счастья,
которое в юности испытывал, думаю, каждый, охватило
меня. И что, собственно, случилось со мной? Мартовский ве¬
тер повстречался в пути, стремительный, влажный. До
смерти люблю такой ветер! Пусть бы всю жизнь дул в лицо,
шумел в парусах над головой, швырял пенистые брызги че¬
рез борт!..
Из-за сонных домов мигнул зеленый огонек.
На приветливое: «Ты, Леша? Войди!» — открываю дверь.
Лампа под зеленым абажуром бросает круг света на две
склоненные над столом головы: светло-русую Петра Ариано-
вича, черную Андрея. Видимо, Андрей торчит здесь давно.
Озабоченно пыхтя, он измеряет что-то на карте циркулем.
Углы комнаты теряются в полутьме. У стола, нагнувшись
над бесконечным вязаньем, сидит старушка — мать Петра
Ариановича. Она ничуть не строгая и не придирчивая: Петр
Арианович шутил в тот вечер, когда я попал к нему в пер¬
вый раз. Ее почти не слышно в доме.
Зато из-за печки выглядывает нахмуренное лицо. Это
Лиза. Даже не оборачиваясь в ее сторону, я знаю, что она
следит за мной сердитым, уничтожающим взглядом.
Вот кто совершенно не переносил наших с Андреем по¬
сещений! До сих пор мы оставались для нее «теми с улицы...
которые подглядывали...»
Встречала нас она неизменно с поджатыми губами. От¬
крыв двери, никогда не упускала случая мстительно сказать
вдогонку:
— Эй, вы! Ноги-то надо вытирать!
Потом проскальзывала следом и, усевшись в напряжен¬
ной позе на диван, до самого конца визита не спускала с нас
недоверчиво-испытующего взгляда.
Она была похожа на кошку, которая озабочена и встре¬
вожена тем, что ее наивный, доверчивый хозяин притащил
с улицы каких-то дворняг и возится с ними.
Между тем мы вели себя очень скромно. Смирение наше
доходило до того, что мы даже к девчонке с торчащими ко¬
сами обращались на «вы», потому что она жила в одной квар¬
тире с Петром Ариановичем.
Наш учитель шутливо называл ее Елизавет Воробей.
— Не робей, Елизавет Воробей,— повторял он.— Проби¬
вайся, проталкивайся вперед!
— Почему так зовете ее — Воробей? — недоумевали мы.
— По Гоголю. Помните, у Николая Васильевича? В спи¬
сок плотников, каретников, кузнецов вдруг чудом каким-то
затесалась женщина — Елизавет Воробей. Вот и наша такая
же. По сердцу ей только мужская профессия.
Он, конечно, шутил.
44
Родом Лиза была из села Мокрый Лог, где избы, в пред¬
видении паводка, ставят на сваях. Десяти лет ее привезли в
город и отдали в прислуги. Пребывание у исправницы имело
то преимущество, что по вечерам хозяйка не бывала дома
(разносила новости по городу) и Лиза могла посидеть на по¬
ловине Петра Ариановича.
В свободную минуту Петр Арианович занимался с девоч¬
кой: обучал грамоте, арифметике.
Но едва лишь раздавался с лестницы пронзительный
вопль: «Эй! Лизка! Заснула, раззява?.. Двери открой!» — как
Лиза срывалась с места, и через минуту до нас доносилась
хроматическая гамма. Ступеньки деревянной лестницы зву¬
чали под ее быстрыми босыми пятками, как клавиши.
Потом гамма повторялась в обратном порядке, и уже в
значительно более замедленном, почти похоронном темпе.
То грузно поднималась к себе на второй этаж хозяйка.
Стихали, наконец, и эти посторонние надоедливые звуки,
и мы снова поворачивались к Петру Ариановичу.
Наш учитель географии садился на своего конька.
То был чудесный Конек-Горбунок, уносивший седока в
причудливый край, где над острыми зубцами торосов про¬
стирались складки северного сияния. И нам с Андреем остав¬
лено было место на широком крупе сказочного конька, за
спиной Петра Ариановича.
Подхваченные ветрами юго-западных румбов, мы мча¬
лись вперед, в неизведанное море, на северо-восток...
Думаю, что Петр Арианович испытывал удовольствие от
наших посещений. Наверное, они были нужны ему.
Как-то он обронил слова, которых я не понял тогда:
«Горькое одиночество ума и сердца». Много позже я узнал,
что слова эти произнес Чернышевский.
Видимо, Петра Ариановича тянуло выговориться, помеч¬
тать вслух, поделиться планами. Быть может, даже он чув¬
ствовал себя смелее, увереннее, когда видел обращенные к
нему разгоревшиеся мальчишеские лица и восторженно бле¬
стевшие глаза.
Как все же одинок он был в нашем городе! Если не счи¬
тать отмеченных выше полуофициальных визитов Фим Фи-
мыча, то, насколько знаю, у Петра Ариановича не бывал ни¬
кто из сослуживцев. Достойных ли не находилось среди них,
сам ли был чересчур горд и замкнут — не сумею сказать.
Порой его одолевали приступы злой хандры,— если по¬
долгу не получал писем от профессора, продолжавшего хло¬
потать в высоких инстанциях о разрешении экспедиции.
Придя к Петру Ариановичу, мы заставали его расхаживаю¬
щим из угла в угол и угрюмо бормочущим что-то себе под
нос. Кроткая старушка, мать его, говорила с состраданием:
45
•— Взял бы лучше, Петюнюшка, гитарку да сыграл бы
нам... Оно бы от сердца и отлегло...
Петр Арианович послушно снимал со стены гитару и, при¬
сев на краешек дивана, принимался ее настраивать.
От низких аккордов сумерки в комнатах делались как
бы еще плотнее, гуще. Лампы в этих случаях не зажи¬
гали.
Гитара, как известно, располагает к задумчивости. Мы с
Андреем осторожно усаживались на стульях в уголке, Лиза
(если была свободна) пристраивалась на низенькой ска¬
меечке в ногах у старушки.
Пел Петр Арианович негромко и чуть медленнее, чем по¬
лагалось, в какой-то своей собственной, я бы сказал, заду¬
шевно-повествовательной манере. А песни пел по преимуще¬
ству грустные. Помню из них «Среди долины ровныя»,
«Однозвучно гремит колокольчик», «Вырыта заступом яма
глубокая».
Особенно нравилась песня про сокола, которого посадили
на цепь.
Низко свесив голову, словно удрученный судьбой бедного
крылатого пленника, Петр Арианович неторопливо баском
рассказывал под гитару:
На голом кургане,
В широкой степи,
Прикованный сокол
Сидит на цепи...
Кто же так отомстил соколу или наказал его? И за
что? Столько лет томится он, бедный, среди степного при¬
волья, под синим, бездонным, манящим, но недоступным
небом!
— «Сидит он уж тысячу лет,— подтверждал Петр Ариа¬
нович и мрачно заканчивал: —Все нет ему воли... все нет...»
Бережно прикрыл ладонью отверстие в деке гитары, а за¬
ключительный басовый аккорд еще звучит, замирая в ти¬
шине, и мы в молчании сидим — не шелохнемся по своим
темным уголкам.
Но хандра проходила, Петр Арианович становился опять
самим собой — оживленным, деятельным.
— Кажется, дело-то в Петербурге сдвинулось с мертвой
точки! — сообщал он во время очередного нашего посещения
и весело подмигивал.— Молодец дедка, профессор мой! До
самого президента Географического общества дошел! Но
только, чур, братцы: силенциум, молчание!
Еще бы! Об этом не стоило и предупреждать!..
Впрочем, мне с Андреем не скучно было дожидаться ре¬
шения из Петербурга. Читали мы теперь по строгому выбору.
46
Петр Арианович заботливо руководил нашим чтением. По-
прежнему поощрялись Жюль Верн, Стивенсон и другие, но
в сочетании с более серьезными книгами. Важно было
именно сочетание.
Петр Арианович любил повторять афоризм: «Некоторые,
читая, наращивают умственные мускулы, другие же только
умственный жир».
Жир и мускулы — как верно!
В городской библиотеке, удивляя других читателей, я с
достоинством заказывал книги по списку. Однажды Веро¬
ника Васильевна поинтересовалась, кто — отец или мать —
рекомендуют мне эти книги для чтения.
— Петр Арианович! — гордо ответил я.— Новый наш
учитель географии!
— А,— сказала Вероника Васильевна и почему-то по¬
краснела.
После этого она стала относиться ко мне с еще большей
предупредительностью и симпатией.
Да, круг наших друзей значительно расширился.
Твердой рукой отстранив теснившихся вокруг индейцев
в устрашающей боевой раскраске и африканских охотников
на львов, шагнул вперед суровый корщик Веденей. Следом
за ним, расталкивая пеструю толпу иноземцев, приблизился
Дежнев «со товарищи». За высокими казацкими шапка¬
ми и тускло поблескивающими из-под тулупов кольчугами
темнели кафтаны и треуголки Лаптевых, Овцына, Челю¬
скина.
Они с разных сторон сходились к нам, знаменитые рус¬
ские путешественники, будто Петр Арианович кликнул клич
по всему свету.
От берегов Тихого океана спешил Иван Москвитин. С го¬
лубого Амура — Поярков и Хабаров. С Камчатки — Атласов
и Крашенинников. Из Центральной Азии скакал на низень¬
ком мохнатом коне Пржевальский. Под нависшими над во¬
дой листьями пальмы проплывал в челне друг и защитник
папуасов Миклухо-Маклай. С другого конца земли, лавируя
между айсбергами, двигались корабли Беллинсгаузена и Ла¬
зарева — первых исследователей Антарктики.
Это были наши великие соотечественники, такие же рус¬
ские, как мы!
Весь мир исходили они с умно прищуренными внима¬
тельными глазами.
Не было, наверное, уголка на земном шаре, куда не до¬
несли бы они гордый русский флаг.
Чего бы, кажется, не дал я, чтобы хоть немного походить
на Миклуху или Пржевальского!
Но возникали сомнения в связи с этим.
47
Как-то я пожаловался Петру Армановичу на свою наруж¬
ность.
— Наружность? — переспросил он, глядя на меня с удив¬
лением.— А что тебе до твоей наружности? Ты же не де¬
вица...
— Да,— согласился я.— А вот дядюшка подбородок мой
вышучивает. Круглый, говорит, как у девочки... И нос не тот.
— Как это «не тот»?
— Не орлиный... Путешественникам полагается орлиный.
А подбородок должен быть выдвинутый вперед, квадрат¬
ный...
Поняв в чем дело, Петр Ариаиович долго смеялся.
Этот смех, как ни странно, не обидел меня, а успокоил.
Я сам стал улыбаться, глядя на учителя географии.
— Нет, ты педант, брат,— сказал он, вытирая слезы, вы¬
ступившие на глаза.— В первый раз такого педанта встре¬
чаю! Специальный подбородок ему подавай, нос там еще
какой-то...
— Вот вы смеетесь,— сказал я,— а ведь в книгах гово¬
рится: у каждого на лице написана его судьба!..
— Ну и что из того? А ты поборись со своей судьбой, на¬
перекор подбородку и носу сделайся знаменитым путешест¬
венником! Больше чести будет, только и всего...
Такой выход из положения мне понравился.
Признаться, возникло небольшое соперничество между
мною и Андреем: каждому хотелось заслужить похвалу,
а Петр Арманович был скуп на похвалы. Но соперничество
шло на пользу. Уроки теперь готовили вместе. И на пере¬
менках были вместе, а драчуны-второгодники знали: попро¬
буй тронь одного, будешь иметь дело с обоими!
Дядюшку почему-то раздражали наши отношения.
Как-то вечером он долго наблюдал за нами — мы, сидя
под пальмой и тесно сдвинув головы, решали какую-то за¬
дачу, на этот раз уж без похитителя алмазов,— потом изрек,
мудро кивая головой:
— Ничего, ничего! Вырастете — очерствеете душою...
А то еще женщина черной кошкой между вами пройдет. Вот
и дружбе вашей конец!..
По-видимому, ему хотелось, чтобы случилось именно так.
Иначе разговаривал с нами Петр Арианович. Однажды он
ласково взял нас за руки и долго всматривался попеременно
в обоих. Он будто сравнивал, взвешивал наши характеры
и ум.
— Очень хорошо дополняете друг друга,— задумчиво
сказал он.— Держитесь всегда вместе! Понимаете? Всегда и
всюду, что бы ни случилось!
48
Нам, впрочем, казалось, что это понятно само собой. Как
же держаться порознь, если мечта у нас общая?..
К открытию островов в Восточно-Сибирском море мы
с Андреем готовились всерьез. То Андрею приходило в го¬
лову, что сон в кровати изнеживает, и он, устроив из одеяла
нечто вроде спального мешка, перебирался на пол, за что
получал очередную «лупцовку» от отца; то, узнав, как стра¬
дают путешественники в снегах от жажды — снег не утоляет,
а разжигает ее еще больше,— я принимался упражнять волю
и в течение трех дней отказывался не только от воды, но и
от супа.
В пригородной роще был у нас любимый уголок — живо¬
писный яр, на дне которого даже в конце весны залеживался
снег. Хорошо было постоять над яром, выпрямившись и
скрестив руки на груди, как подобало, по нашим представле¬
ниям, открывателям «новых землиц». Потом ухнуть по-озор¬
ному, с присвистом, так, чтобы галки снялись с деревьев, и,
согнув колени, ринуться вниз навстречу ветру, мимо мель¬
кающих елей и берез.
Но как ни нравились нам замечательные русские путе¬
шественники, скромный учитель географии, в нашем пред¬
ставлении, не уступал никому из них. Конечно, он не стран¬
ствовал в тундре на собаках, не ел медвежатину, не добывал
заморной кости; наш учитель совершил зато нечто еще бо¬
лее удивительное — открыл острова в океане, не вставая
из-за письменного стола!
Торжество человеческой мысли и духа, которое лежит
в основе всякого научного открытия, в том числе и географи¬
ческого, проявилось здесь с наибольшей силой.
Мы сказали Петру Ариановичу, что Ломоносов в свое
время уже написал о нем стихи. Он засмеялся.
— Это хорошо сказано — «умными очами»! Но ведь ска¬
зано не обо мне. Об ученых вообще. Наука тем и сильна, что
может заглянуть далеко вперед, может видеть и предвидеть.
А что касается географии...— Он поднял глобус и заставил
его завертеться.— Пифагор впервые, две с половиной тысячи
лет назад, высказал мысль, что Земля — шар. Но ведь ему
не пришлось забираться на Луну и смотреть на Землю со
стороны. Он дошел до своих выводов умозрительным путем,
сопоставляя и вычисляя...
Вот что пленяло нас в учителе: радость научного откры¬
тия! Даже больше того — радость научного труда!
Труд этот совершался у нас на глазах. Мы были свидете¬
лями его, были посвящены во все его перипетии. Мы видели,
как постепенно разрастается научная база гипотезы. Острова
точно всплывали из пучины на наших глазах.
49
Глава девятая
КАНАРЕЕЧНАЯ ВОЛОСТЬ
Друзей прибавилось у нас. Но вместе с тем появился и
враг, что сразу же значительно обогатило нашу жизнь.
И впрямь, что за жизнь без врагов?
Таковых ни у меня, ни у Андрея до сих пор не было.
Нельзя же, в самом деле, считать врагами учеников парал¬
лельного класса «Б», с которыми происходили регулярные
стычки в саду во время больших перемен!
А этот враг был настоящий, завистливый, мстительный и
непримиримый. Как ни странно, то был наш первый ученик.
Его надо описать подробнее.
Не знаю, как в других учебных заведениях того времени,
но в нашем весьегонском реальном училище первыми уче¬
никами могли стать только зубрилы. Обучение, видимо,
было поставлено так, что выдвигались и поощрялись не са¬
мые способные, а самые усидчивые, вдобавок выскочки.
Союшкин был именно таков: безнадежный, скучнейший
зубрила. Ни проблеска мысли не появлялось на его лице,
когда он торчал у доски и рапортовал урок. Он знал только
«от сих пор до сих», не более!
Мне могут не поверить, но он так и не удосужился про¬
честь ни одного из романов Жюля Верна или Майна Рида, во
всяком случае, в свои детские годы. Ведь Майн Рид и Жюль
Верн не значились в учебной программе! А Союшкин ничего
не делал зря. Он никогда не читал ради удовольствия, он
лишь «проходил», чтобы получить хорошую отметку.
Да, зубрила, школяр! Бич моего детства! С удручающим
постоянством мне ставили его в пример и дома и в школе.
— Посмотрите, дети, на Союшкина! — восклицал инспек¬
тор, простирая к нему руки.
Мы смотрели в указанном направлении и видели благо¬
нравного мальчика, востроносого, бледного. Перед ним раз¬
ложены были на парте пенальчик, карандашики, ластик,
ручка с наконечником и, наконец, тетрадки, поражавшие
опрятностью, без единой помарки или кляксы, словно в зер¬
кале отражавшие душу своего владельца. А почерк был уже
установившийся, четкий, с небольшим наклоном в левую
сторону, как говорят, признак упорства характера.
Союшкин изумлял своими добродетелями. Никогда не
играл он в перышки, не читал на уроках припасенную
книгу, прикрываясь, как щитком, крышкой парты. Избегал
и драк, причем не из боязни увечий, а не желая ронять до¬
стоинства первого ученика. Он очень дорожил своим досто¬
инством.
50
Ходил Союшкин всегда бочком. Семенил по коридору,
держась у стеночки, чтобы не дали невзначай подножки или
не вытолкнули на середину.
Зато на уроках при каждом удобном случае тянул руку
вверх, иногда даже отпихивая локтем соседа:
— Я знаю, я! Меня спросите, господин учитель!
По традиции, Союшкину доверялось развешивать геогра¬
фические карты на доске. Это была одна из его привилегий.
Когда в класс входил Петр Арианович с картами, сверну¬
тыми трубкой, первый ученик поднимался навстречу, по¬
спешно одергивая свою куцую гимнастерку. Ему было
важно заслужить еще одну похвалу начальства. А Петр
Арианович, как ни странно, был начальством в его глазах.
Дома меня неизменно попрекали добродетельным Союш-
киным.
— Вот уж за него-то я спокоен,— говорил дядюшка, уда¬
ряя на слово «него».— Фим Фимыч рассказывал мне об этом
Союшкине. Уверен: и оклад будет приличный иметь и квар¬
тиру казенную. И орден раньше тебя получит. Да, впрочем,
где уж тебе орден!
Тетка соболезнующе вздыхала. А дядюшка, постепенно
входя во вкус, принимался фантазировать. Получалось
складно, но обидно для меня. Вот как описывал он мою
встречу с Союшкиньш лет этак через пятнадцать-двадцать:
— Союшкин твой на лихаче, развалясь, или даже в соб¬
ственном экипаже, а ты трюх-трюх по тротуару — денег-то
нет даже на конку... Связка книг под мышкой, в кургузом
пальтеце, воротничишко поднят. Дождь, слякоть. Остановит
Союшкин лихача, окликнет: «Эй, Ладыгин! Хочешь под¬
везу?» И благосклонно тебе — два пальца...
— А я не приму его двух пальцев,— угрюмо прерывал я.
— Примешь, примешь! Еще как примешь~то!
Дядюшка злорадно хохотал.
Впрочем, антипатия была взаимная.
Дело в том, что Союшкин был самолюбив и обидчив.
А получалось так, будто его выбросили из игры. Давно уже
прекратилось описанное выше «оттеснение учителя на се¬
вер». Это было ни к чему. Приглашение к географической
карте перестало пугать.
Во время уроков Петр Арианович, конечно, ничем не вы¬
казывал своего особого внимания ко мне или к Андрею.
Нельзя было, однако, скрыть, что мы вхожи к нему в дом.
А Союшкин не был вхож. Но ведь он был первый ученик,
и географические карты на доске развешивал именно он, а не
кто другой!
Подталкиваемый ревнивой обидой и любопытством, Со¬
юшкин стал набиваться к нам в товарищи. Мы с Андреем
51
отклонили его домогательства. У нас в классе не любили пер¬
вого ученика. Да и за что его было любить?
Вот с каких давних пор и от какой, по сути, пустяковой
причины началась эта вражда с Союшкиным, которая впо¬
следствии доставила мне и Андрею немало неприятностей,
хлопот и даже тяжелых переживаний.
В апреле, когда зазеленели деревья, мы стали совершать
воскресные загородные прогулки.
Еще накануне, в субботу, охватывало меня сладкое пред¬
праздничное волнение. Андрей, сидя рядом за партой, озабо¬
ченно хмурился. «Банку для насекомых захватить,— бормо¬
тал он, загибая пальцы.— Два сачка. Нож охотничий не за¬
быть...»
Это были не просто прогулки с учителем, нет,— путеше¬
ствие в неведомое, в Страну Тайн.
Двигались строго по компасу. Маленький, на вид игру¬
шечный, он всегда был при Петре Ариановиче. Наш учитель
носил его на часовой цепочке вместо брелока,— терпеть не
мог разной модной в те годы металлической фигурной че¬
пухи: якорьков, лир, охотничьих собачек.
Бывало, впрочем, что компас не вынимался. Петр Ариа-
нович учил нас ориентироваться по солнцу и по часам, по
мху на стволах деревьев, учил находить друг друга в лесу по
условным знакам. По дороге развертывал целую цепь за¬
мысловатых задач-приключений и сам был увлечен и дово¬
лен не меньше нас.
Помню одну из таких воскресных прогулок.
День выдался теплый, солнечный. Широкой поймой На¬
логи шагали мы все дальше и дальше от Весьегонска. Сле¬
дом за нами плыли в воде облака. Распрямлялся полегший
за зиму камыш. Хлопотливо журчащие струи обегали ост¬
ровки с одиноко торчащими ветлами. Кое-где темнели избы
на островах.
С компасом в руке мы определяли части света. На восток
от нас, за холмами, покрытыми березняком, располагался
город Пошехонье, родной брат Весьегонска. На севере был
Череповец, на западе — Вышний Волочек. Все болотистые,
низменные места, страна озер, которую населяло когда-то
племя весь.
Кустарник был очень высок, почти в рост человека. На
упругих плетях его уже появились листочки. Мы двига¬
лись как бы в сплошном зеленом, нежнейших оттенков ту¬
мане.
А наверху, в просветах, синело небо.
Весело было перекликаться друг с другом, перебегать по
хлипким жердочкам через ручьи, остановившись, в молча¬
52
нии наблюдать за хлопотливой беготней всякой водяной
мошкары. Немолчно свистели птицы вокруг. Иногда пода¬
вали голос лягушки.
Солнце начало сильно припекать, когда Петр Арианович
остановился. Я подбежал к нему. Раздвинув руками заросли,
он смотрел на группу построек, черневших вдали.
Избы были странные. Они стояли посреди болота на
сваях!
Часть деревеньки была затоплена. Ребятишки, игравшие
на пригорке, с воробьиным гомоном порхнули при виде нас
в сторону.
Потом, когда мы устроились на привал, к нам подплыла
лодка. В ней во весь рост стоял высокий худой старик с ше¬
стом в руках. Он был какой-то весь пегий от заплат.
Еще на середине реки старик начал улыбаться и стащил
с головы замасленный картуз.
Это был знакомый Петра Ариановича, дед Лизы.
Взрослые мужчины в Мокром Логе занимались обычным
для весьегонских крестьян отхожим промыслом — гоняли
плоты — и сейчас отсутствовали в деревне. Один старик си¬
дел дома.
*— Я и дома при деле нахожуся,— сказал он, открывая
в улыбке беззубый рот.— Мы птичкой кормимся.
— Охотники? — спросил Андрей с уважением.
— Нет. На продажу разводим.
Он проводил нас к своей избе на сваях, поднялся по шат¬
кой лесенке и распахнул дверь. Мы заглянули туда. Шум
внутри стоял такой, будто работало одновременно несколько
прялок. То были канарейки, множество канареек. Прижив¬
шиеся на чужбине переселенцы из жарких стран суетливо
прыгали в своих клетках, наполняя тесное помещение оглу¬
шительным свистом и щебетом.
— Мы из Медыни, калуцкие,— пояснил дед, осторожно
притворяя дверь.— У нас каждая волость имеет свое пред¬
назначение. Из Хотисина идут по всей России бутоломы,
иначе — камнерои, из Дворцов — столяры, из Желохова —
печники, маляры, штукатуры. Наша Медынская волость за¬
нимается канарейками.
— Сами их продаете?
— Зачем сами? Скупщики скупают, потом развозят пти¬
чек по всей империи.
— Кто же у вас, у калуцких, землей занимается? — спро¬
сил Петр Арианович.
— Землей? — удивился дед.— А откуда ей быть, земле¬
то? У нас, слышь ты, одних графьев да князей, почитай, де¬
сятка полтора или два. Им-то кормиться надоть?
— А Лиза говорила: была у вас земля.
53
— Ну, это когда была! Была да сплыла. Вода теперь на
нашем поле, заливные луга.
— Чьи?
— Княгини Юсуповой, графини Сумароковой-Эльстон!..
Дед произнес двойной титул своей обидчицы чуть не с
гордостью, будто ему приятнее было, что землю оттягала не
простая помещица, а сиятельная.
— Мельницу она воздвигла на речушке,— словоохот¬
ливо продолжал он,— и плотину к ней. Вот и затопила вода
землицу. Пошли мы к княгине, в ноги упали. Смеется: «Не
я виновата — паводок, вода!» С тем и ушли.
— Судились с ней?
— Что ж судиться-то? К ней губернатор кофий приез¬
жает пить.
— Ну и как же?
— А так же. Безземельные остались мужики. Одно зва¬
ние — мужцки. Таких у нас дразнят бобылями. Бобыль —
стало быть, ненастоящий, одинокий, без земли все одно что
холостой.
Петр Арианович встал, сердито дернул плечом.
— Канареечная волость! Подстрочные примечания к
учебнику географии!..
Он долго говорил о чем-то со стариком — вполголоса. До
меня донеслись только последние слова его:
— Ну и что ж, что далеко? Ты до моря не дойдешь — оно
до тебя, может, дойдет!
Старик засмеялся. Он понимал, что барин шутит.
А про море зашла речь так. Старик вспомнил, что служил
«действительную» в городе Дербенте. И полюбилось ему с
той поры море. Вот уж море так море! Правду в сказках го¬
ворят: синь-море!.. Перед смертью мечтаю побывать еще ра¬
зок в Дербенте, на море взглянуть. Да где уж! Ноги плохи
стали, не дойти до Дербента...
Петр Арианович на обратном пути молчал, думая о своем.
Потом обернулся к нам:
— Дед не поверил, засмеялся... А почему? Человек давно
начал менять мир вокруг себя. На то он человек! Силен —
да, но будет еще сильнее, во сто крат сильнее...
Он сделал широкий жест, будто обнял всю затопленную
половодьем пойму Мологи.
— Тогда все волшебно преобразится вокруг. Моря будем
передвигать, направление рек менять. Появится точка
опоры, понимаете? Точка опоры, которую искал Архимед,
чтобы перевернуть мир. И то, на что требовались природе
века, мы станем совершать в самые короткие сроки. Но для
этого необходимо, чтобы произошло одно великое, величай¬
шее событие!
54
Много позже я понял, что Петр Арманович говорил о ре¬
волюции.
Вспоминая об этом вечере, представляю себе Петра Арма¬
новича стоящим на высоком берегу. Фуражка в руке, пря¬
мые волосы треплет ветер. Фигура четко вырисовывается на
фоне пронизанной солнечными лучами просторной поймы.
Вдали густо-синяя кайма лесов, в светлых излучинах не¬
торопливой Мологи темнеют деревеньки, несколько низень¬
ких покосившихся, крытых дранкой изб, между которыми
протянуты для просушки рыбачьи сети. Все будто сковано
сном, все неподвижно, неизменно. Так же, наверное, текла
Молога, так же темнели избы, сушились сети и сто лет
назад, и триста, и пятьсот.
Кто же разбудит пойму Мологи от векового сна?
Солнце уже садится за лес. Золотисто-красная рябь по¬
бежала по воде. Вечер ветреный. Полы плаща Петра Арма¬
новича взлетают, и кажется: еще немного, он расправит их,
как крылья, снимется с высокого берега и полетит над широ¬
кой поймой, над лесом, к черной черте горизонта, все дальше
и дальше от нас...
Возвращались не тропинками, а по тракту. Быстро тем¬
нело. Чтобы согреться и стряхнуть усталость, запели песню.
Пели в отрывистом темпе, «под ногу».
Начинал Петр Арманович:
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно...
Мы подхватывали:
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Была в этой песне какая-то ширь, удаль. Мы словно ви¬
дели, как под парусом взлетает на волну «быстрокрылая
ладья».
Облака плывут над морем,
Крепнет ветер, даль черней.
Будет буря, мы поспорим,
И поборемся мы с ней...
Буря! Что может быть лучше бури?!
А особого, волнующего значения полны строки:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна.
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Там, впереди, был только Весьегонск, подслеповато щу¬
рившийся из тумана своими оконцами. Но за Весьегонском,
в далеком Восточно-Сибирском море ждали нас загадочные,
еще не открытые, не положенные никем на карту острова!..
55
Глава десятая
«СКОРЕЙ ВЕСЬЕГОНСК
С МЕСТА СОЙДЕТ!»
Петру Армановичу преграждали путь к островам.
Опасность все время подстерегала его. Мы чувствовали ее
в многозначительных косых взглядах Фим Фимыча, в осто¬
рожно прощупывающих вопросах моего дядюшки. Мы чув¬
ствовали ее всю весну — за каждым кустом, за каждым
углом.
Однажды после привала в лесу Андрей обнаружил не¬
сколько окурков у куста. Место было примято, от свежей
земли шел пар. Значит, только что кто-то лежал здесь и под¬
слушивал нас.
В другой раз, сидя над картой в комнате Петра Армано¬
вича, я ощутил холодок в спине и быстро оглянулся. В про¬
свете между шторами темнело чье-то прижавшееся к окон¬
ному стеклу лицо. Оно тотчас исчезло.
Кто же это мог быть? Круглые глаза, очень толстые губы,
приплюснутый — пуговкой — нос. Лицо, прижатое вплотную
к стеклу, как бы превратилось в маску. Я бы не смог потом
узнать его.
Андрей предположил, что это был Фим Фимыч. Очень
приятно было думать, что мы сидим сейчас в тепле, а он, же¬
лая подслужиться инспектору, мерзнет на улице. Почки на
дубе уже начали распускаться, а в эту пору всегда холодает.
Наверное, помощник классных наставников подпрыгивал
на месте, чтобы согреться. Мороз хватал его за ноги, и он
быстро отдергивал их, будто обороняясь от собак.
Попрыгай, попрыгай!..
Имя-отчество помощника классных наставников было
Ефим Ефимович, но дети и взрослые звали его сокращенно
Фим Фимычем. О, если бы можно было укоротить и самого
его, как сделали это с именем-отчеством!.. Я никогда, ни до
того, ни после, не видел таких длинных людей. Он выглядел
именно длинным, а не высоким, потому что плечи его были
необыкновенно покаты и узки. На тощей шее рывками пово¬
рачивалась маленькая голова.
Во взгляде его было что-то больное. Замечали: чем спо¬
собнее, инициативнее, талантливее ученик, тем больше при¬
дирается к нему Фим Фимыч.
В обязанности Фим Фимыча входило следить за тем, что¬
бы, встречаясь на улице с педагогами, ученики приветство¬
вали их согласно ритуалу (полагалось не просто козырнуть,
а, плавно отведя фуражку в сторону, вполоборота повер¬
нуться к приветствуемому, причем желательно — с улыб¬
56
кой). Он должен был также пресекать всякую школьную
крамолу. Можно было почувствовать на затылке сдерживае¬
мое дыхание и увидеть, как через плечо простирается к тет¬
радкам длинная рука: а не малюешь ли карикатуру на ин¬
спектора или на самого Фим Фимыча?
Нужное и важное дело — поддержание в училище дис¬
циплины — превращалось в унизительную слежку.
Видно, рамки эти показались Фим Фимычу тесными. Он
взял на себя обязанность следить не только за учениками, но
и за учителями. (Помните: «Его подсылает ко мне инспектор
училища»?)
С нами он стал подозрительно ласков. Как-то даже назвал
«милыми мальчиками». Это было, конечно, неспроста.
Затем меня вызвал инспектор училища и принялся вы¬
спрашивать про знакомства Петра Ариановича за пределами
Весьегонска.
Я знал лишь, что существует какой-то профессор, кото¬
рый хлопочет насчет экспедиции, но, понятно, промолчал об
этом.
Стоя посреди просторного кабинета, инспектор с минуту
недоверчиво смотрел на меня, потом закрыл глаза и, каза¬
лось, забыл о моем присутствии.
Известно было, что он обременен разнообразными болез¬
нями, которые, собственно говоря, и составляют смысл его
существования. Вот и сейчас наш инспектор неподвижно
стоял, чуть склонив голову набок, как бы прислушиваясь к
тому, что происходит внутри него и, судя по выражению
лица, не был доволен происходящим.
— Ты еще здесь? — сказал он после некоторого молча¬
ния.— Ну, не знаешь, так иди! Иди себе...
Окурки в лесу, плоское, прижавшееся к оконному стеклу
лицо, вкрадчивая приветливость Фим Фимыча, расспросы
инспектора и моего дядюшки — все говорило о том, что враги
Петра Ариановича не дремлют, что они стягивают кольцо.
А между тем Петр Ариацович с поразительной беспечно¬
стью относился к нашим тревожным сообщениям.
Быть может, он думал, что мы до сих пор еще играем в
индейцев? Или просто недооценивал своих весьегонских про¬
тивников?
Да, понятно, недооценивал. И можно ли в конце концов
винить его за это? Ему ли было бояться каких-то гнусных
провинциальных сплетников, ему, который сейчас потягался
бы силою со всеми льдами Северного Ледовитого океана?
Никогда еще не видели мы нашего учителя в таком ожив¬
ленном, бодром, приподнятом настроении, как той весной —
первой и последней, кстати сказать, которую нам довелось
провести вместе.
57
От профессора регулярно приходили письма, благоприят¬
ные, обнадеживающие. Если не летом 1914 года, то уж навер¬
няка летом 1915-го небольшая, но хорошо снаряженная
экспедиция отправится на поиски островов в Восточно-Си¬
бирском море. Профессору как будто бы удалось заинтересо¬
вать ею кого-то из видных сибирских капиталистов. По-ви¬
димому, легендарная корга Веденея сохраняла свою притяга¬
тельную силу и по сей день.
Весной все чудесным образом ладилось у Петра Армано¬
вича, все удавалось. Был бы он суеверен, мог бы, пожалуй,
забеспокоиться, заподозрить, что судьба лишь дразнит, ма¬
нит надеждами.
Конечно, дело было не только в добрых вестях из
Москвы. Я и Андрей с запозданием догадались об этом —
уже перед самым скандалом в Городском саду, давшим но¬
вый, опасный поворот событиям.
Скандал случился в воскресенье, а Петра Ариановича и
Веронику Васильевну мы увидели накануне, стало быть,
в субботу.
Я с моим другом совершали обычный свой вечерний об¬
ход Весьегонска. Андрей затеял спор о преимуществах вин¬
честера перед штуцером. За разговором мы незаметно отда¬
лились от центра и углубились в благоуханную темноту пе¬
реулков.
Вечер был хорош. Ветки черемухи перевешивались через
заборы иа садов, было приятно касаться прохладной листвы
рукой, будто обмениваясь с деревьями беглым приветствием.
Но сирень еще не цвела. Иначе я запомнил бы ее запах.
Доски тротуара поскрипывали под нашими торопливыми
шагами. Я только было собрался сразить Андрея последним
аргументом, как вдруг увидел мужчину и женщину, которые
шли под руку, очень медленно, то появляясь в конусе света,
отбрасываемом уличным фонарем, то снова ныряя во тьму и
надолго пропадая в ней.
О! Мало ли влюбленных парочек, словно во сне, бродит
весенними вечерами по улицам!
Мы непоколебимо продолжали свой путь, не замедляя и
не убыстряя шаг. Если бы знали, что парочка эта Петр Ариа-
нович и Вероника Васильевна, то поспешили бы круто свер¬
нуть в один из боковых переулков, чтобы «раствориться во
мгле». Но мы не знали, и потому, громко сопя и перебрани¬
ваясь, настигли их и, конечно, под самым фонарем, в ярко
освещенном пространстве.
Это было глупо, нелепо. Я сгорел от стыда. Однако сами
влюбленные почти не обратили на нас внимания. Вероника
Васильевна, опираясь на руку Петра Ариановича, продол¬
жала прижимать к груди охапку черемухи и чему-то смея¬
58
лась — негромко, смущенно и ласково. Петр Арманович вел
ее с такой бережностью, точно она вся была из фарфора.
Он повернул к нам лицо — счастливое, улыбающееся.
Узнав нас, Петр Арманович улыбнулся еще шире, хотел что-
то сказать, но мы с Андреем уже пронеслись мимо, втянув
голову в плечи, невнятно пробормотав цриветствие.
Обогнав парочку, Андрей озадаченно хмыкнул. Я тоже
был удивлен. Как-то до сих пор не представляли себе Петра
Армановича влюбленным, женатым.
Капитан Гаттерас, кажется, не был женат? Сами мы не
собирались связываться с девчонками. Ну их!
Впрочем, быть влюбленным, наверное, не так уж и плохо,
если судить по лицу Петра Армановича. Какое же было у
него лицо — чуть наивное, трогательно наивное, словно бы
он сам немного удивлялся своему счастью!
Тогда я в последний раз видел его счастливым...
Дядюшка мой, наконец, сорвался, выкинул неожиданно
коленце, одну из своих нелепых шутовских «штук». Случи¬
лось это вечером в Городском саду.
Сад располагался через три улицы от нашего дома. Анд¬
рей и я частенько убегали туда по вечерам. Внутрь, понятно,
нас не пускали, и мы пристраивались у щелей в заборе, как
у наблюдательных пунктов.
Зрелище, открывавшееся глазам, за отсутствием других
развлечений могло показаться интересным.
По аллеям, тускло освещенным висячими лампами, как
заводные, двигались пары. Слышались шарканье ног, смех,
деланно веселые голоса.
Против главной аллеи возвышалась «раковина», где сол¬
даты местного гарнизона, с распаренными лицами, шевеля
усами, дули в трубы. Вальс «Ожиданье» сменялся звуками
марша лейб-гвардии Кексгольмского полка, а затем подска¬
кивающими взвизгами «Ойры».
Поодаль, в глубине сада, находился ресторан, рядом —
бильярдная. Оттуда обычно доносились хлопанье пробок,
стук шаров и неразборчивые выкрики.
В тот воскресный вечер в бильярдной было более шумно,
чем всегда. Шум становился все тревожнее, и вскоре туда
с обеспокоенным лицом пробежал распорядитель.
Скандалы случались в Весьегонске не часто. Заинтересо¬
ванные событием, мы перешли из галерки в партер, то есть
попросту перемахнули через забор.
Толпа жестикулирующих людей, бесцеремонно расталки¬
вая гуляющих, покатилась от бильярдной к выходу. До нас
донеслось:
— Полегче, полегче! Уберите руки, вам говорят!..
— Ну бросьте, стоит ли, бросьте...
59
— Скорей наш город с места сойдет!..
— Подумаешь, плевал я на вас!..
— Да бросьте же, бросьте, господа!..
На минуту мелькнуло лицо учителя, за ним багровая лы¬
сина моего дядюшки, вся в испарине, а вокруг колыхались
фуражки с кокардами и соломенные шляпы-канотье, до¬
вольно быстро подвигавшиеся к выходу.
Обиженные голоса, хохот и чье-то однообразное, на са¬
мых низких нотах: «Да бросьте же, бросьте, господа!» —уда¬
ляясь, стихли, наконец, и цветастая, шаркающая ногами
карусель возобновила свое движение.
Позже я узнал, с чего все началось.
Иногда, чтобы поразмяться, Петр Арианович игрывал на
бильярде. На этот раз он заканчивал партию с молодым
фельдшером, когда в бильярдную, пошатываясь, ввалился
дядюшка. Его сопровождали приятели в соответственно при¬
поднятом настроении.
— Чур, чур! — закричал дядюшка с порога бильярдной.—
Следующую партию со мной! Согласны?
Петр Арианович отклонил предложение.
— Почему? — поразился дядюшка, с аффектацией отки¬
дываясь назад.
— Так.
— Нет, тут не «так». Тут начинка... А какая?
Петр Арианович пожал плечами.
— Что же вы, брезгуете нашим обществом? — не отста¬
вал дядюшка.— Мы ничего. Пьяненькие, но... Что поде¬
лаешь? У нас культурному человеку не пить нельзя.
Петр Арианович отвернулся и занялся шаром.
— Потому что болото, провинция,— продолжал дядюш¬
ка.— Потому что рак на гербе... Весьегонск!
— Я сам из Весьегонска,— коротко сказал учитель, при¬
целиваясь по шару.
— Я ж и говорю,— подхватил дядюшка.— А с кем тя¬
гаться вздумали? Страшно сказать — с заграницей, со все¬
мирно известным Текльтоном! Вы — и Текльтон! Хо-хо! Сам
Текльтон не открыл острова, а учитель географии открыл...
В Весьегонске, в провинции!
— Да что вы привязались: провинция, провинция! —
вступился за Петра Ариановича фельдшер.— А Ломоносов
откуда был?
— Ну, Ломоносов! Сравнили! То академик! И в Петер¬
бурге! Добро бы господин Пирикукий... то бишь Ветлугин„..
в Петербурге жили... А у нас в Весьегонске академий нет!
Приятели вразнобой поддержали дядюшку:
— В Калуге, говорят, тоже учитель на звезды собрался
лететь! Все ракету какую-то строит...
60
— В Козлове и того лучше: не учитель — часовщик новые
растения стал выдумывать!
— Ну вот видите, видите? Вот она вам, провинция ваша!
И дядюшка захохотал.
Петр Арианович с полным самообладанием натирал ме¬
лом кий.
— Часовщики! Учители! — ликовал дядюшка.— А зачем
стараются, лбом стену прошибают?
— Не для себя. Для славы отечества!..
— Ах, славы! — Дядюшка подмигнул приятелям.— Все
слава, слава... Ну именно — чудаки! В каждом городе по чу¬
даку!
— Какие же чудаки? Патриоты России!
Дядюшка удивился:
— Этак, скажете, и вы патриот России?
— Конечно.
Дядюшка неожиданно обиделся:
— Позвольте! Если вы патриот, то кто же тогда я?
Он обвел всех оскорбленным взглядом. Вид у него был,
наверное, очень глупый, потому что в бильярдной засмея¬
лись.
— Нет-с, не шучу! Господин Ветлугин говорит: я, мол,
патриот России! Хорошо-с! Кто же тогда мы все? — Вдруг
всхлипнув, он ударил себя кулаком в грудь: — Врете! Я пат¬
риот, я!
— Почему?
— То есть как это «почему»? Потому, что доволен своим
отечеством. Политически благонадежен. Не придумываю вся¬
ких теорий. Служу...
Петр Арианович улыбнулся.
— Ни. к чему ваша усмешка! — Дядюшка рассердился.—
Служу, да! А вы? Острова нашли? Не верю в ваши острова!
Не видал! А чего не видал, того...
Петр Арианович, не обращая больше внимания на его
болтовню, стал расплачиваться с маркером.
— Не верю! — продолжал выкрикивать дядюшка, бестол¬
ково размахивая руками и обращаясь больше к висячей
лампе, чем к Петру Ариановичу.— Ни в часовщика не верю,
ни в этого... с ракетой! Ни в острова там какие-то еще! Уж
скорее я...
Он оглянулся, подбирая сравнение. Оно должно было
быть хлестким и кратким. Что-нибудь вроде пословицы или
афоризма. Требовалось выразить в одной фразе все превос¬
ходство над этим Кукипирием.
На фоне звездного неба четко вырисовывался купол со¬
бора. Чуть поодаль торчала каланча пожарной части, словно
это была долговязая шея великана, с любопытством загля-
61
дывавшего в сад через деревья. Еще дальше темнели крыши
домов.
Весьегонек был строен прочно, на века. В его приземи¬
стых рубленых домах можно было отсидеться от любых
жизненных бурь, как в бревенчатых блокгаузах во время
осады.
Сравнение пришло.
— Скорее я...— Дядюшка качнулся, чуть было не упал,
но удержался за бильярд широко расставленными руками.—
Скорее наш Весьегонек с места сойдет,— крикнул дядюш¬
ка,— чем ты свои острова найдешь!
Много раз потом представляли мы с Андреем эту сцену.
С сухим щелканьем сталкивались и разлетались шары. Раз¬
давались возгласы: «К себе в среднюю!», «В угол налево!».
У стен, хватаясь от смеха за животы, корчились дядюшкины
приятели, а посредине стоял дядюшка. Над лысиной дыми¬
лись редкие волосы. Одну руку он устремлял вперед с ви¬
дом колдуна-заклинателя, другой продолжал цепляться за
спасительный бильярд...
Спор закончился безобразно.
Кажется, не насладившись до конца триумфом, дя¬
дюшка захотел удержать Петра Ариановича. Он потребовал
вина и стал упрашивать, чтобы тот выпил с ним на брудер¬
шафт.
Повторялась обычная, известная уже читателю, про¬
грамма надоедливых издевательств. Петр Арианович попы¬
тался уйти, ему преградили дорогу к двери. Дядюшка уце¬
пился за рукав его кителя. Рукав треснул.
Тогда Петр Арианович пустил в приставалу шаром, но
промахнулся.
Их кинулись разнимать. Подскочил Фим Фимыч, до того
смирно сидевший в уголке и что-то записывавший. Толпа
подхватила его, дядюшку, Петра Ариановича, вынесла из
бильярдной и потащила к выходу из Летнего сада.
В тот же вечер, пылая жаждой мщения, дядюшка сделал
обыск на моей полке с тетрадями и книгами.
Глава одиннадцатая
БУКВЫ «С. С.»
Меня разбудили шелест перевертываемых страниц и сер¬
дитое бормотание.
Открыв глаза, я увидел дядюшку, который сидел на кор¬
точках в нескольких шагах от кровати, спиной ко мне,
и рылся на книжной полке.
62
— Поглядим, поглядим,— бормотал дядюшка с ожесточе¬
нием,— каков он из себя, этот патриот, поборник славы оте¬
чества!
Одну за другой он раскрывал тетради, порывисто перели¬
стывал и, раздраженно фыркнув, швырял на пол.
Зажженная свеча стояла у дядюшкиных ног. Длинные
тени раскачивались на стенах и потолке. Они похожи были
на щупальца осьминога. Будто чудом каким-то я очутился
не в своей комнате, в которой улегся спать, а в зловещей под¬
водной пещере.
Было в этом что-то знакомое, мучительно знакомое. Ви¬
дел я уже и тени на потолке, и хищно согнутую спину, и бес¬
покойно раскачивающийся язычок пламени. И так же надо
было подать сигнал, предупредить кого-то об опасности.
Кого?
Я так и не успел вспомнить, потому что с торжествую¬
щим возгласом дядюшка сдернул с полки одну из тетрадей
и обернулся ко мне:
— Ага, не спишь? Совесть нечиста? То-то! Ну-ка, объ¬
ясни, отвечай: что означает «с. с.»?
Я спрыгнул с кровати и, шлепая босыми пятками, подо¬
шел к этажерке.
— Что это, что?!
Он тыкал в страницу с такой злостью, что, наконец, про¬
рвал ее указательным пальцем.
Это была моя тетрадь по географии. С недавнего времени
я принялся заносить сюда кое-что из того, что рассказывал
нам Петр Арианович. На обложке тетради, как водится, кра¬
совались якоря, а также переводные картинки с пейзажами
тундры, кораблями и белыми медведями.
— Две буквы — «с. с.»!—размахивал передо мной дя¬
дюшка тетрадью.— Отвечай! Как понимать?
Переступая босыми ногами — от пола дуло,— я объяснил,
что это географическая пометка, известная всем географам.
(«Я не географ!» — мотнул дядюшка головой.) А означает:
«Существование сомнительно», сокращенно «с. с.». («Ага, со¬
кращенно!») Если человек находит на карте или в справоч¬
нике буквы «с. с.» подле какого-нибудь острова, горного
кряжа или реки, то...
— Врешь, врешь! — прервал дядюшка.— По голосу
слышу, что врешь! Нет, брат, я не глупей тебя с учи¬
телем с твоим... Какое там еще придумали «сомнительно!»
Ничего не сомнительно! Ясно-понятно все! «С. с.» —это есть
«Совершенно секретно»! Ага, угадал? Ну-с, а что же именно
секретно?
Он с жадностью принялся листать тетрадку дальше.
— Стишки? Что за стишки? «Первое мая, солнце играя»?..
63
Нет. «Нелюдимо наше море...» Вот оно что! Не-лю-ди-мо!..
Ну-ка, ну-ка...
Он пробубнил несколько строк себе под нос, потом оста¬
новился и почмокал губами, как бы пробуя стихотворение,
на вкус.
— Это как же понимать? — повернулся он ко мне.—
«Блаженная страна...» Что это?
Делая многозначительные паузы, дядюшка прочел:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна.
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Он глубокомысленно смотрел на меня снизу, не вставая
с корточек.
— «Блаженная страна»! Очень хорошо! Именно совер¬
шенно секретно!
Он торжествующе выпрямился.
— Вот и приоткрылся учитель ваш! — Дядюшка захохо¬
тал и пошатнулся. Только сейчас я заметил, что он пьян.*—
Вот как сразу стало хорошо! Упирался, лукавил... А сейчас
и приоткрылся. Ну что стоишь? Брысь в постель! Досыпай!
А тетрадочку под замок спрячем, под замок!
Он бережно закрыл мою тетрадь по географии.
Утром я узнал от Андрея, что на рассвете у него побывал
Фим Фимыч и также перетряхнул все учебники и тетради.
Найдены были те же подозрительные буквы «с. с.» и
песня, но, кроме того, длинная выписка из сочинений ка¬
кого-то опасного революционера, подрывающая уважение к
правительству.
Собственно, выписок в Андреевой тетради было две. Пер¬
вая из них разочаровала помощника классных наставников.
Она была озаглавлена «Мечта».
«Моя мечта может обгонять естественный ход событий
(слово «обгонять» было подчеркнуто). Если бы человек был
совершенно лишен способности мечтать таким образом...
тогда я решительно не могу представить, какая побудитель¬
ная причина заставляла бы человека предпринимать и до¬
водить до конца обширные и утомительные работы в области
искусства, науки и практической жизни...»
Спрошенный Фим Фимычем, кто автор рассуждения о
мечте, Андрей ответил, что не знает.
Он действительно не знал автора. Только много лет
спустя мы узнали, что это цитата из сочинений Писарева, ко¬
торую любил приводить в своих выступлениях Ленин.
Фим Фимычу рассуждения о мечте не показались опас¬
ными.
64
— Ну, это не серьезный человек писал,— сказал он, про¬
бегая глазами выписку.— Поэт какой-нибудь...
Зато вторая выписка с лихвой вознаградила его за все
хлопоты. Там было сказано следующее:
«Недавно приходилось читать в «ТЬе АШепеит», что в
России варварство простонародья часто губит благие наме¬
рения правительства (по организации экспедиций)... Но ни¬
когда не произносилось ничего более неверного. Наоборот,
простонародье почти всегда пролагало путь научным изы¬
сканиям. Вся Сибирь с ее берегами открыта таким образом.
Правительство всегда только присваивало себе то, что народ
открывал. Таким образом присоединены Камчатка и Куриль¬
ские острова. Только позже они были осмотрены правитель¬
ством. Предприимчивые люди из простонародья впервые от¬
крыли всю цепь островов Берингова моря и весь русский
берег северо-западной Америки».
Я привожу здесь эту выписку целиком, потому что
именно она послужила причиной увольнения Петра Ариано-
вича с должности учителя в нашем училище.
Со всеми предосторожностями, как пойманную ядовитую
змею, выписку доставили инспектору, так как директор был
в отъезде. Тотчас же для объяснений был вызван Петр Ариа-
нович.
— «Простонародье пролагало путь...», «Правительство
присваивало...»,— с ужасом вчитывался инспектор в Анд¬
реевы каракули.— Боже мой, боже мой! И это география?
Разве у Иванова это есть? Я помню Иванова.... Полюбуйтесь!
Пропаганда, чуть ли не прокламация!
Он схватился за правый бок и скрючился.
Петр Арианович, нагнувшись, близоруко щурился на ле¬
жавшую на столе раскрытую тетрадь.
— Позвольте... «Простонародье пролагало путь научным
изысканиям»? Да, я это говорил. Не помню уж на каком
уроке, но говорил...
— Боже мой, на уроке!
— Чему вы ужасаетесь? Это отнюдь не прокламация,
а ученая статья! Написал ее действительный член Импера¬
торской Академии наук...
— Императорской? Не верю!
— Знаменитый русский ученый Карл Максимович Бэр...
Прочитав о том, как в иностранном журнале пытаются
ошельмовать наших русских землепроходцев, он, есте¬
ственно, вступился за них и...
— А стихи? Как тут? «Блаженная страна». «Там, за
далью непогоды...» Это как понимать? А «совершенно сек¬
ретно»?.. Все, знаете, одно к одному... Наконец эти ваши
загадочные прогулки с учениками, какой-то КОНСПИратИВ¬
65
ный географический кружок! Нет-с, извините, я умываю
руки.;.
Инспектор с таким ожесточением потер рука об руку, что
даже поморщился от боли.
— Объясняйтесь с господином попечителем учебного
округа или с кем он там сочтет нужным. Это дело полити¬
ческое. Все! Я умыл руки...
Мы сидели с Андреем на подоконнике в коридоре, когда
с шумом распахнулась дверь учительской и оттуда, встря¬
хивая волосами, вышел Петр Арианович. На широких ску¬
лах его рдели два красных пятнышка. Брови были сдви¬
нуты.
Фим Фимыч, беспокойно расхаживавший у дверей, едва
успел отскочить. Петр Арианович шел прямо на него. Еще
шаг — и оттолкнул бы в сторону.
Мы вскочили с подоконника, поклонились. Петр Ариано¬
вич кивком ответил на поклон. Он посмотрел на нас, прищу-
рясь, со странным выражением. Потом чуть заметно покачал
головой. Это означало, что подходить к нему нельзя.
И тогда, оглянувшись, я увидел Союшкина.
Он стоял, по обыкновению, у стеночки, как бы желая
врасти в нее, слиться с нею, и с ужасом смотрел на опаль¬
ного учителя. То, что он опальный, делало его, видимо, со¬
вершенно другим в глазах Союшкина. Мимо вприскочку,
весело толкаясь, проносились ученики. Союшкина окликали,
подзывали, но он оставался недвижим. Он будто оцепенел.
Так, на долгие годы, запечатлелся в моей памяти наш
первый ученик: тощенький, бледный; прижавшись к стене,
он провожал испуганным взглядом Петра Ариановича.
Тогда же, на перемене, стало известно, что Петр Ариано¬
вич временно, «по болезни», не будет продолжать занятия.
Некоторые учителя открыто выражали ему сочувствие,
другие пожимали плечами. Зато отец Фома был доволен
свыше меры и не скрывал этого. Взмахивая рукавами рясы,
он радостно вскрикивал:
*— Вот она, аллегория-то! Я же говорил! Неизвестные
острова суть одна лишь аллегория!
Ждали прибытия попечителя.
Глава двенадцатая
ТРОЙКА ПО ПОВЕДЕНИЮ
Это были томительные дни. По вечерам меня держали
взаперти, а домой из училища конвоировала тетка.
Вдруг на большой перемене пронесся слух, что попечи¬
тель уже приехал и к нему вызывают учеников.
бв
Я и Андрей с ужасом переглянулись.
— Звонков Андрей! За ним Ладыгин Алексей! — провоз¬
гласил Фим Фимыч, вышагивая по коридору.
Он торжественно препроводил нас к учительской, втолк¬
нул Андрея первым, меня придержал за плечо. Потом взма¬
хом руки разогнал малышей, в волнении шнырявших во¬
круг.
Через стеклянную дверь я видел спину Андрея, его
узенькие плечи и большую голову с торчащими вихрами.
Он волновался. Все время оттягивал складки гимнастерки
под поясом, хотя те и так торчали воробьиным хвостиком.
Прямо против двери сидели за столом наш инспектор и
осанистый старик в вицмундире, то поднимавший, то опу¬
скавший очень толстые черные брови. Отец Фома при¬
строился у окна, на солнышке.
Видимо, ответы Андрея были неудовлетворительны, по¬
тому что инспектор погрозил ему пальцем.
От гулкого окрика задребезжало стекло двери:
— Ладыгин!
Я очутился перед столом, рядом с Андреем.
— Вот второй экземпляр, ваше превосходительство,—
печальным голосом сказал инспектор, выворачивая ладонь
в мою сторону.— Племянник уважаемого в городе человека,
н-но...
Отец Фома шумно вздохнул.
Брови попечителя выжидательно поднялись.
— Расскажи нам, Ладыгин, все,— продолжал инспек¬
тор.— Покажи товарищу пример. Товарищ твой из молчу¬
нов, язык проглотил...
Я очутился перед столом, рядом с Андреем.
Он был взъерошен и больше обычного смотрел букой.
Со своими торчащими на макушке вихрами и гимнастеркой,
оттопыривающейся сзади в виде хвостика, он напоминал
сейчас очень маленькую сердитую птицу. Я, наверное, вы¬
глядел не лучше.
— Ну, что же молчишь, сыне? — вопросил отец Фома,
склонив голову набок.—Чему учитель научает тебя? Мол¬
чать?..
Допрос тянулся очень долго.
То, взмахивая длинными рукавами рясы, с вкрадчивыми
усовещеваниями приступал отец Фома:
— Нет?.. Что нет, сыне?
— Не знаю, батюшка.
— А почему так тряхнуло тебя, когда я спросил?
То грозно качал указательным пальцем инспектор:
— Ты мне симфонию не разводи!..— И непередаваемое
презрение было в слове «симфония».— Не разводи симфо¬
,67
нию, а ответь: про капиталистический строй говорил он
тебе?
Некоторые вопросы были совершенно непонятны, но ин¬
стинктом мы чуяли в них подвох, опасность, грозящую
Петру Ариановичу.
Черные брови попечителя продолжали то подниматься,
то опускаться. Вдруг я заметил, что лицо его начинает
багроветь.
— Тройка по поведению! — неожиданно тонким голосом
крикнул он, и так громко, что отец Фома поперхнулся во¬
просом, а любопытных приготовишек, толпившихся у стек¬
лянной двери, кинуло в сторону, как ветром.— Тройка по по¬
ведению— вот что угрожает вам, понимаете ли, дураки?..
Что будете делать после этого? С тройкой только во второ¬
разрядное юнкерское принимают!..
Отец Фома возвел глаза к потолку. Инспектор скорчил
соболезнующее лицо. Нас вывели.
В течение нескольких дней в учительской перебывали
другие ученики. Никто не понимал, в чем дело, но молчали
все, как в рот воды набрали.
Подробности разговора Петра Ариановича с попечителем
остались неизвестными. О них можно было судить по пове¬
дению дядюшки. В тот день он был оживлен более обыч¬
ного и обедал с аппетитом.
— Уволен! — сообщил он, шумно высасывая из кости
мозг.— Уволили нашего Пирикукия! Вызван для объяснения
в Тверь!
Тетка взглянула на меня и перекрестилась.
Вечером у нас были гости.
Столик для лото расставили в палисаднике. Оттуда до¬
носились веселые голоса, звон стаканов и вилок. В руках
у меня был Майн Рид, но читать не хотелось.
Может быть, в тот вечер кончилось мое детство? Выду¬
манное перестало увлекать. Настоящая, реальная, суровая
жизнь со всеми ее радостями, горестями, опасностями под¬
хватила и понесла куда-то в неведомое —из тихой заводи
в океан...
Я услышал, как камешек ударился в подоконник. Пауза.
Дробно ударился еще один.
Распахнув окно, выглянул наружу. Темно было, хоть глаз
выколи. Спросил шепотом:
— Ты, Андрей?
Что-то зашуршало в кустах под окном, шмыгнуло носом,
сердито сказало:
— Не Андрей... Я Лизка...
— О! Лиза! Что ты, Лиза?
— Попрощаться зовет...
68
— Кто?
— Петр Арманович. Уезжает сегодня...
Я, по существу, находился под домашним арестом, впе¬
реди маячила предсказанная попечителем тройка по поведе¬
нию, но, понятно, я не колебался ни минуты. Кинувшись к
кровати, быстро сдернул подушки, бросил их особым обра¬
зом, прикрыл одеялом. Отошел, оценивая взглядом. Уло¬
жил складки еще небрежнее.
Лиза с удивлением следила за мной через окно.
Да, теперь будет хорошо! Человек спит на кровати. Чело¬
век читал Майна Рида, уронил на пол, заснул.
Я перемахнул через подоконник. Майн Рид остался ле¬
жать, раскрытый на середине...
Держась за руки, мы побежали с Лизой вдоль изгороди.
За густыми кустами сирени горела лампа. Мошкара тре¬
щала крыльями вокруг нее.
У калитки пришлось переждать, пока отойдет гость, ку¬
ривший папиросу.
Кто-то сказал за столом, подавляя зевок:
— Что ни говори, а без него скучно будет в Весьегонске!
Стук кубиков лото. Голос исправницы:
— У кого тринадцать? У вас? Он революционер! И опас¬
ный!
Дядюшка поддержал:
— Учил, говорят, что ничего незыблемого в географии
нет... Как нет? А существующий в Российской империи госу¬
дарственный строй? Ага! То-то и оно!
— Не революционер... (Голос отца Фомы.) Еще не рево¬
люционер, однако же закономерно шел к тому, чтобы стать
таковым...
— Вы фаталист, отец Фома!
Гость, куривший папиросу, отошел. Мы скользнули в ка¬
литку.
Как-то получилось, что не разняли рук: бежать по темной
улице было удобнее, взявшись за руки.
Бежали молча. Перепрыгивали через канавки, шараха¬
лись от возникавших силуэтов прохожих. Вечер был сырой.
От Мологи медленно наползал туман, по-местному называе¬
мый мга.
Я заметил, что направляемся не к дому исправницы, а че¬
рез весь город, к заставе.
— Зачем? Не туда!
— Туда! Подъедет Петр Арианович... И Андрей там...
Андрей действительно был уже там. Он сидел на пере¬
кладине шлагбаума нахохлившись и вяло ответил на привет¬
ствие.
№
Вскоре из тумана послышалось тпруканье извозчика. Же¬
лезная дорога в те годы еще не доходила до Весьегонска.
Петр Арианович сначала пожал нам руки, как взрослым,
потом обнял и расцеловал, как маленьких.
— Спасибо, ребятки. Спасибо за все!
— За что же, Петр Арианович?
— О! За многое! Вам не понять сейчас... За бодрость,
верность, за веру в мечту!..— Он спохватился.-—А подарок?
Что же подарить вам? Все вещи запакованы... Хотя...
Он порылся в карманах. Послышался тонкий металличе¬
ский хруст. Петр Арианович протянул нам на обрывке це¬
почки крохотный компас, служивший ему брелоком к часам.
— Всем троим: Андрею, Леше, Лизе!
— Но как же троим? Один компас — троим, Петр Ариа¬
нович?.. Мы же разъедемся, расстанемся...
— И-эх! Залетные! — неожиданно сказал извозчик,
щелкнув кнутом.
«Залетные» налегли и дернули. Захлюпала грязь под ко¬
пытами.
— А вы не расставайтесь! — крикнул Петр Арианович,
уже отъезжая.
И туман, как вода, сомкнулся за ним...
От заставы возвращались молча. Лиза все чаще и чаще
шмыгала носом. Наверное, она застыдилась, наконец, этого
шмыганья, потому что, не попрощавшись, нырнула в переу¬
лок, который вел к дому исправницы.
Туман наползал от реки, постепенно заполняя все улицы.
Колышущаяся синеватая пелена пахла водорослями. Легко
можно было вообразить, что наш Весьегонск затонул и мы
бродим по дну реки.
Эта мысль на короткое время развлекла меня. Я сообщил
о ней Андрею, желая утешить, но он сердито дернул меня
за рукав:
— Тш! Слышишь?
— Шаги?
— От самой заставы!..
Да, сзади мерно поскрипывал деревянный тротуар. Это
не мог быть случайный прохожий, потому что стоило нам
остановиться, как прекращался и скрип. Двинулись
дальше — доски снова заскрипели под чьими-то осторож¬
ными, крадущимися шагами.
— Пропустим его,— шепнул я.
Мы юркнули во двор. Пауза.
Настороженно прислушиваемся к тишине. Кто-то стоит
там, за серой занавесью тумана, сдерживая дыхание.
Вдруг рядом, и совсем не в той стороне, куда мы смот¬
рели, раздался торжествующий голос Фим Фимыча:
70
— Я вижу вас, не прячьтесь! Это вы, Ладыгин и Звонков!
Я вижу вас!..
И тогда мы тоже увидели его, точнее — его длинные ноги.
Помощник классных наставников был как бы перерезан по¬
полам: голова и туловище терялись в тумане.
Он шагнул к нам и очутился рядом.
— Провожали уволенного педагога? Очень хорошо! По¬
хвально! Вот я завтра инспектору... А это что у тебя? Он
дал? Покажи!
— Пустите!
Но помощник классных наставников ловко выхватил
у меня из рук маленький, подаренный нам Петром Армано¬
вичем компас, чиркнул спичкой и поднес трофей к глазам.
Мы услышали противный дробный смех.
Невыносимо было стоять и слушать, как он смеется.
Будто что-то толкнуло нас, и мы разом, не сговариваясь, ки¬
нулись к Фим Фимычу.
Я больно оцарапал щеку о пуговицу или запонку на его
манжете. Андрей крикнул: «Отдайте!» И вот уже мы скач¬
ками несемся вдоль улицы. Полосы тумана бесшумно раз¬
дергиваются перед нами. Сзади грохочет деревянный тро¬
туар.
— У тебя?
— У меня!
Маленький компас-брелок я прижимал к груди, как та¬
лисман.
Конечно, не Фим Фимычу, даже с его длинными ногами,
было догнать нас. Мы безошибочно ориентировались в ту¬
мане. Кидались в переулки, в проходные дворы. Довольно
долго, к раздражению своего преследователя, кружили на
площади, среди лабазов. Мы знали город так хорошо, что
прошли бы по нему с завязанными глазами.
Вскоре помощник классных наставников отстал.
Талисман со всеми предосторожностями был спрятан в
тайнике, на чердаке дома, где йсил Андрей. Потом я отпра¬
вился домой.
Гости уже перешли из палисадника в столовую, и там
над звоном рюмок, над звяканьем ножей и вилок, как
обычно, царил ненавистный мне квакающий голос.
Я влез в окно, размышляя о своем будущем. Теперь уже
никак не миновать второразрядного юнкерского училища,
куда принимают «штрафных» — с тройкой по поведению.
Ночь я спал очень плохо. Снилась все та же тройка. Вна¬
чале она свернулась кольцами на коврике у моей кровати,
затем стала медленно подниматься на кончике хвоста, как
черная змея, пока не коснулась потолка...
71
Рассвет прекрасен и радостен под любыми географиче¬
скими широтами, но лучше всего, по-моему, встречать его
у нас, за Полярным кругом.
Удивительное, восторженно праздничное настроение ох¬
ватывает зимовщиков, когда на южной стороне горизонта
открывается узенькая светлая щелочка (ее называют «краем
дня»). Проходит некоторое время, наполненное томительным
ожиданием, и «край дня» начинает увеличиваться, захваты¬
вать все большую часть неба. Впечатление такое, будто
кто-то невидимый приподнимает край тяжелой черной
портьеры.
Вокруг светлеет все быстрее.
Мы, гидрологи, метеорологи, радисты, каюры, сгрудились
на пороге своего бревенчатого дома, переминаясь с ноги на
ногу, и хриплыми от волнения голосами унимали собак.
На облака уже легли бледно-розовые отсветы — предве¬
стие дня. День спешит к нам из-за торосов и айсбергов, из-за
морей и материков!
И вот — солнце!
Нет, это еще не шар и не полушарие, даже не сегмент.
Это оранжево-красный клин, что-то вроде факела или про¬
туберанца. Таково действие рефракции на Севере, которая
искажает, приподнимает край восходящего солнца над го¬
ризонтом.
72
Осматриваемся с удивлением, с наивным, почти детским
любопытством. За долгую зиму, проведенную в потемках,
успели позабыть, каков он при дневном освещении, этот
великолепный, подвластный нам заполярный край.
Все нарастает ликующая, звенящая мелодия утра. Розо¬
вый цвет уступает место багрянцу и золоту. Остроконечные
скалы разом вспыхнули на горизонте, как факелы. Пламя
стремительно перекинулось дальше, стекает со склонов, за¬
полняет ложбинки и рытвины. За нашим домом и пристан¬
ционными строениями вытянулись на снегу длинные синие
тени.
А вдали полыхает море, размахнувшееся из конца в ко¬
нец, всхолмленное, с зазубринами торосов.
Мир непривычно раздвинулся.
Как далеко видно сейчас! Как просторно вокруг!
Черная повязка упала с глаз...
После своей первой зимовки я пытался подобрать доста¬
точно сильное сравнение для утра в Арктике. Хотел, чтобы
Лиза поняла меня возможно лучше. Сравнение, однако, не
находилось. И вдруг я подумал о миге творческого озарения.
Это было, пожалуй, единственное, что могло подойти.
— Вообрази человека,— объяснял я Лизе,— который тру¬
дится над разгадкой чего-то непонятного. Ну пусть, к при¬
меру, этот человек будет Андрей, или буду я. Решение ни¬
как не дается. Ночь проходит за письменным столом, среди
справочников, географических атласов, выкладок и наме¬
ток. На полу гора скомканных бумажек. Не то, не то! Все
не то! Спину ломит от усталости, но голова необычайно
легка, свежа. Мы охвачены тревожным и радостным ожи¬
данием... Представляешь такое состояние?
— Конечно.
— И вот уже на исходе ночи в одном из закоулков мозга
вдруг начинает брезжить догадка. Пока что неясная, сла¬
бенькая. Это «край дня». Догадка укрепляется, мало-помалу
превращается в уверенность. Завеса над тайной приподня¬
лась. Последнее усилие — и ослепительно яркий свет залил
все вокруг! Ну как?
— Наверное, похоже...
Именно поэтому я решил начать вторую часть повести
с описания рассвета. Озарения предшествовали нашей экспе¬
диции в северо-восточный угол Восточно-Сибирского моря,
больше того — они подготовили ее!
Ведь особенность проделанной мною и Андреем работы
как раз и состояла в том, что мы вначале неопровержимо
доказали существование Земли Ветлугина — в затянув¬
шемся жарком научном споре — и лишь потом отправились
на ее поиски.
73
Мне бы хотелось, чтобы читатель ощутил переход от
первой части ко второй так, словно шагнул бы вместе со мной
и Андреем через порог темной комнаты в светлую. За спи¬
ной остался город на болоте, дореволюционное захолустье
с его сероватой мгой и скрипучими деревянными тротуа¬
рами. Перед глазами ширь Восточно-Сибирского моря, в яр¬
ком свете солнца, торжественно поднимающегося над гори¬
зонтом. Вот она, Арктика, куда мы стремились с детских лет!
Да, очень хотелось бы не задерживаться на «промежу¬
точных станциях», стремительно, рывком, продвинуться впе¬
ред, к цели, к смутно синеющей на горизонте полоске, зажа¬
той между небом и льдами! Но о многом придется тогда
умолчать или пробормотать скороговоркой. В изложении,
помимо спора о земле, будет опущен и наш путь к одной из
важнейших «промежуточных станций» — к университету на
Моховой. Путь из Весьегонска в Москву, который был очень
трудным, извилистым и крутым!
Вот почему на этих страницах вновь возникают бревен¬
чатые, строенные на века, трехоконные дома в синеватых
предрассветных сумерках (это утро нашей жизни!), а над
ухом начинает звучать все тот же противный квакающий
голос, нарастая, приближаясь...
Начать хотя бы с тройки по поведению. Дело-то оберну¬
лось куда хуже, чем мы ожидали, но только спустя не¬
сколько лет, и не за молчание на допросе, не за проводы
Петра Ариановича, а за другие наши прегрешения, впро¬
чем, также связанные с бывшим учителем географии.
Не замедлило оправдаться то, о чем вскользь сказал «фа¬
талист» отец Фома («еще не революционер, однако же зако¬
номерно идет к тому, чтобы стать таковым!»). В этом была
внутренняя логика. Приехав в Москву из Весьегонска, Петр
Арианович тотчас завязал связи с революционерами, видимо
старыми своими товарищами по университету, и принял уча¬
стие в подпольной работе.
Впоследствии стало известно, что то было большевистское
подполье.
Вскоре Петра Ариановича арестовали и выслали сна¬
чала в Акмолинскую губернию, потом, за какую-то новую
провинность, еще дальше, на Крайний Север, в деревню со
странным названием Последняя.
Об изменениях в судьбе нашего учителя мы узнавали от
его матери. К ней забегали украдкой, по вечерам, таясь от
прохожих.
Писал Петр Арианович почему-то не часто, но в каждом
письме обязательно передавал привет «хранителям малень¬
кого компаса». Это были мы с Андреем. Зная, что корреспон¬
денцию из ссылки проверяют (тем более, что с началом
74'
войны была введена строжайшая цензура), он именовал нас
иносказательно, боясь подвергнуть неприятностям.
Письма прочитывались вслух и внимательно выслуши¬
вались по нескольку раз. Потом мы отправлялись в сарай¬
чик пилить и колоть дрова, с рвением таскали из колодца
воду, расчищали от снега тротуар перед домом Дарьи Пав¬
ловны.
Бедная старушка осталась сейчас совсем одна. Знакомые,
напуганные скандалом, шарахнулись от нее в сторону. Не
было под рукой и Лизы, нашей маленькой приятельницы:
хозяйка увезла ее в другой город.
Вдобавок с каждым днем здоровье Дарьи Павловны
ухудшалось. От Петра Ариановича она получила с Севера
только два письма — осенью 1915 года. Больше писем не
было.
Старушка забеспокоилась, заметалась. Четыре повтор¬
ных запроса по месту ссылки остались без ответа.
Это ускорило ее конец.. Так и не дождавшись писем от
сына, она умерла в декабре, когда ночи всего длиннее, когда
темнота особенно давит, кажется безысходной.
На кладбище было совсем мало провожающих: нас двое,
три или четыре старушки-богомолки из тех, кто не пропу¬
скает ни одного погребения, и — неожиданно — Вероника
Васильевна. Мы удивились, увидев ее здесь. Она никогда не
присутствовала при чтении писем, вряд ли даже была зна¬
кома с Дарьей Павловной, хотя общее горе, говорят, сбли¬
жает. И вот пришла только к могиле — попрощаться.
Она стояла в своем стареньком, обтягивавшем фигуру
пальто, в меховой круглой шапочке, прижавшись щекой к
стволу дерева, очень красивая, с задумчивым и строгим,
чуть отчужденным выражением лица. О чем думала сейчас?
Не прощалась ли одновременно и с Петром Ариановичем?
Ведь молодость уходила. В томительном ожидании трати¬
лись годы и годы...
Мы не подошли к Веронике Васильевне после похорон.
Что-то удержало нас. Настроение ли было слишком подав¬
ленным, встревожила ли встреча с Фим Фимычем. Я увидел
его у самых ворот кладбища. Он пялился на нас, стоя на
тротуаре, с любопытством вытянув морщинистую тощую
шею. Потом чуть заметно с осуждением покачал головой.
Через несколько дней директор пригласил к себе моего
дядюшку. Принял он его более чем сухо.
— Установлено,— сказал директор с нажимом, будто
припечатывая слова тяжелой печатью,— установлено, что
племянник ваш состоит в сношениях с политическим ссыль¬
ным, бывшим учителем нашего реального училища.
— Позвольте...— начал удивленный дядюшка.
75
— Нет, уж это вы мне позвольте! Племянник ваш не по¬
желал воспользоваться предоставленной ему возможностью
исправиться, упорствует в своем заблуждении, которое...
— Но ему нет и шестнадцати,— снова ввернул дядюшка,
оправясь от потрясения.
— Вот именно! Нет и шестнадцати! Что же будет с ним
дальше?.. Он бросил вызов всему городу! Да-с! Именно вы¬
зов!.. Участие его в похоронах покойной матушки господина
Ветлугина было де-мон-стра-тивным!..
Для большей выразительности он произнес последнее
слово по слогам. Дядюшка привстал, желая возразить, но
директор вернул его на стул мановением руки.
— На совете,— произнес он по-прежнему с нажимом,—
кое-кто предлагал снизить вашему племяннику балл по по¬
ведению. Я возразил!.. Таково мое убеждение, и я возразил!
Ампутация — единственный исход! Ампутация, то есть иск¬
лючение из училища! Гниющую конечность надо отсечь,
и без промедления.
Дома произошла тяжелая сцена.
— Штрафной! Штрафной! — восклицал дядюшка, бегая
взад и вперед по комнате. Тетка в изнеможении лежала на
диване, повязав голову полотенцем, смоченным в уксусе.—
Исключат, куда пойдешь? А? Куда, я спрашиваю? В теле¬
графисты? В конторщики? Или на Мологу с дружком со
своим плоты гонять?
Тетка в ужасе вскрикивала.
Впрочем, в изобретательном мозгу дядюшки тотчас же
мелькнула некая спасительная комбинация, которая при¬
шлась по сердцу и нашему инспектору. Он придумал пуб¬
личное покаяние! В этом случае нам с Андреем дали бы за¬
кончить училище.
Инспектор, большой любитель всяких торжественных це¬
ремоний, готовил, кажется, великолепное и поучительное
зрелище, нечто вроде аутодафе. По мысли его, предполага¬
лось построить учеников в зале, а нам выйти на середину
и перед портретом государя императора произнести заранее
заученный длинный текст. Затем намечались слезы раская¬
ния, быть может, даже плач, назидательные речи директора,
инспектора, отца Фомы и, наконец, отеческое всепрощение.
Но я и Андрей были из упрямых. Выдабриваться перед
начальством, Союшкину подражать? Вот еще!..
Мой дядюшка был неправ, когда, стараясь выгородить
меня перед директором, ссылался на возраст. Шестнадцать
лет! Что ж, не так мало. В этом возрасте полагается уже
иметь убеждения и в случае нужды не бояться их отстаи¬
вать. А одно из самых твердых моих убеждений заключа¬
лось в том, что Петр Арианович не мог сделать ничего пло¬
76
хого, был безукоризненно честен, добр и порядочен — один
из лучших людей на свете!
Итак?..
Но до волчьего билета не дошло. Нас попросту не успели
исключить.
Глава вторая
Я ДОГОНЯЮ СВОЙ ЭШЕЛОН
Впрочем, весной и летом тысяча девятьсот семнадца¬
того года наши недоброжелатели еще бодрились, разгули¬
вая по улицам с огромными пунцовыми розетками в петли¬
цах. Дядюшку даже избрали в городскую думу,— быть
может, в воздаяние его прошлых либеральных заслуг («на
маскараде самому исправнику к фалдам бумажного чертика
прицепил, чуть до дуэли не дошло»). Только в октябре но¬
сители пунцовых розеток вдруг поблекли, съежились, по¬
желтели, будто осенние листья, кружившиеся и путавшиеся
под ногами.
Фим Фимыч до того отощал, что стал виден только в про¬
филь. Он донашивал чиновничью фуражку > без кокарды,
с побелевшим верхом, и первым приподнимал ее при
встрече с бывшими реалистами. Отца же Фому от огорчения
раздуло так, что он перестал выходить из дому, только вы¬
глядывал в окно. Прохожие старались не замечать выстав¬
ленное между гераньками опухшее водяночное лицо с оби¬
женно поджатыми губами, от злости дрожавшее, словно
студень.
Один лишь дядюшка еще кипятился и бурлил, но, так
сказать, сам в себе, как чайник на плите. Он, видите ли, «не
принимал революцию», хотя, вернее, революция не прини¬
мала его, и все брюзжал, брюзжал без конца, почти до бес¬
памятства доводя мою бедную безответную тетку. Инспек¬
тор, постоянный наш гость, только горестно кивал, скрючив¬
шись в кресле.
Они называли себя интеллигентами, эти два человека, но,
боже, как невежественны, как ограниченны были оба, ка¬
кими нелепыми базарными сплетнями поддерживали свое
существование! Брюзжать для них означало жить.
Они жили и брюзжали весь тысяча девятьсот восемнад¬
цатый год. Наступил тысяча девятьсот девятнадцатый,
а они держались все той же неизменной позиции: дя¬
дюшка, разглагольствуя за столом, покрытым клеенкой,
инспектор, горестно скрючившись у печки в скрипучем со¬
ломенном кресле.
77
Нам с Андреем очень не хватало Петра Ариановича, осо¬
бенно в эти годы.
Что с ним? Где он? Остался ли в Сибири, партизанит в
каком-нибудь отряде в тылу Колчака? Колесит ли на броне-
поезде с грозным названием «Факел революции» или «Крас¬
ный вихрь»?
Вот к нему бы в отряд, а еще лучше на бронепоезд! И уж
не расставаться до конца войны, а там в Арктику, к неиз¬
вестным островам!
Мы часто толковали об этом. Мой друг кивал, озабоченно
пощипывая верхнюю губу, над которой уже пробивались
усики. Он был очень сосредоточенный, серьезный, на вид
гораздо старше меня, хотя мы были ровесники.
В начале весны я подхватил ангину, от которой долго не
мог избавиться. Андрей навещал меня, сидел у постели, уго¬
варивал аккуратно принимать лекарства. В последнее посе¬
щение он показался мне каким-то странным: был красен,
мялся, отводил глаза, точно хотел что-то сказать и не ре¬
шался. Порывисто схватив мою руку, он с силой тряхнул
ее, потом, подержав, осторожно положил на одеяло. «Ну, ну,
Леша! — сказал он растроганным голосом.— Не сердись!
Прощай в общем!» И стремительно выскочил из комна¬
ты, зацепив и чуть не уронив по пути этажерку с кни¬
гами.
Я ничего не понял.
Неужто я так плох? Прощался со мной, будто с уми¬
рающим!
Утром тетка подала мне записку, оставленную Андреем.
Он сообщал, что с группой комсомольцев уезжает на колча¬
ковский фронт.
«Я бы, конечно, подождал тебя,— писал он,— да тетка
твоя говорит: долго будешь болеть. Посуди сам: на фронт
еду! Увидимся, Леша! Вместе повоюем. Ты поправляйся в
общем...»
Записка была ласковая, заботливая, хоть и нескладная,
а к ней приложен подарок: собственноручно склеенная из до¬
щечек— еще два года назад — модель ледокола «Ермак».
Модель всегда нравилась мне. Видно, мой друг чувствовал
себя виноватым передо мной и старался утешить, как ма¬
ленького.
Впервые мы расставались с ним, и при таких обстоятель¬
ствах! Надолго, быть может, навсегда!
Как же это произошло: Андрей ушел на фронт, а я
остался в Весьегонске?
Я и злился на Андрея, и до слез завидовал ему, и неве¬
роятно скучал без него. А4 потом в голову пришла простая
мысль: догнать! Сесть, не мешкая, на поезд и догнать! (В ту
78
пору крикливые веселые «кукушки» уже бегали между
Весьегонском и Москвой.)
Воодушевленный этой идеей, я скорее обычного стряхнул
с себя болезнь.
Каждый день, якобы для моциона, я отправлялся на же¬
лезнодорожную станцию. За пазухой лежали свернутая за¬
пасная пара белья и полотенце, в кармане куртки — немного
припасенных денег.
Был март, беспокойный, ветреный весенний месяц. На
лужах подрагивала солнечная рябь. Протаявший снег был
похож на дешевое пупырчатое стекло, на осколки стекла,
сваленные за ненадобностью вдоль тротуаров.
Но уехать было не так-то легко. Составы ходили редко и
только воинские. Пассажиров не брали.
Я печально бродил между рундуками маленького при¬
вокзального рынка, где лежала нехитрая снедь того вре¬
мени: краюхи серого, с соломой, хлеба, янтарно-желтые,
будто сделанные из церковной фольги луковицы, груды ды¬
мящейся требухи в мисках. Тут же выставлены были на
всеобщее обозрение старые брюки галифе, расческа, два
стакана с махоркой и балалайка чрезвычайно яркой рас¬
цветки.
Когда-то Петр Арианович выучил меня немного бренчать
на струнных инструментах. От нечего делать я приценился
к балалайке, повертел ее в руках, сыграл вальс «Ожидание».
К прилавку подошли несколько красноармейцев. Выяс¬
нилось, что они выбирают хорошую балалайку, но никто из
них не умеет играть. Продавец, расхваливая свой товар,
сделал перебор, сфальшивил, смутился. «Вот паренек хо¬
рошо играет»,— сказал он, указывая на меня.
По просьбе «публики» я сыграл, что знал. Красноар¬
мейцы похваливали, удивлялись, а после окончательно рас¬
трогавшего их романса «Однозвучно гремит колокольчик»
решили, что я должен ехать с эшелоном.
На вокзальную платформу мы вернулись все вместе.
Я шагал посредине и, не помня себя от радости, играл при¬
личествующий случаю «маршок».
Эшелон двигался на восток с песнями и смехом. Красно¬
армейцы учились у меня игре на балалайке. Сдвинув в кру¬
жок стриженые и бритые головы, с напряженным внима¬
нием следили они за движениями моих пальцев. Колеблю¬
щийся свет фонаря выхватывал из темноты сосредоточен¬
ные добрые лица, озарял их на секунду и опять погружал
в мрак. Колеса аккомпанировали в быстром темпе.
Все было хорошо, все удавалось! Я ехал на фронт! Я до¬
гонял Андрея! И ведь могло случиться, что мы встретим
там и нашего Петра Ариановича.
79
Но на станции Темь (или Тумь, провались она!) я слу¬
чайно отстал от эшелона. Оборвалась струна на балалайке,
пришлось отправиться на поиски новой. Эшелон должен был
стоять не менее трех часов, так сказал комендант. А когда
я возвратился, то не увидел своей родной теплушки. Путь
был пуст!
Двое суток пришлось проторчать на этой станции, пока
машинист одного из грузовых составов не сжалился надо
мной и не взял в паровозную будку.
Снова семафоры приветливо закивали мне круглыми го¬
ловами. Поезд мчался вперед, мосты рокотали под ним слит¬
ным гулом. Рядом стлалось по земле красное пятно — от¬
блеск топки. Торжествующий гудок прорезал дробную ско¬
роговорку колес.
Вечером, по совету машиниста, я перелез на тендер, вы¬
копал в угле ямку и, забравшись в нее, свернулся кала¬
чиком.
Сон был прерывистым. Казалось мне или на самом деле
мчались мы сквозь горящий лес, подожженный артиллерий¬
скими снарядами? Оранжевые стены стояли по обеим сторо¬
нам пути, в небо летели искры...
А перед рассветом поездная бригада сменилась, и невый
обер-кондуктор, дюжий мужчина со щегольскими усами,
грубо растолкав меня, потребовал взятку.
Денег у меня не было, белье и балалайку я давно уже
променял на хлеб. Тогда началась странная игра в кошки-
мышки, тоже похожая на сон. На каждой станции я соска¬
кивал наземь и прятался где-нибудь под вагоном или за де¬
ревом, пережидая облаву. Но едва призывно звякали бу¬
фера, снова оказывался на крыше теплушки или на пло¬
щадке, так как панически боялся отстать от поезда. Он шел
довольно быстро, и я надеялся нагнать «свой» эшелон с
красноармейцами.
Наконец усачу-оберу как будто надоела беготня по кры¬
шам, и он оставил меня в покое.
Но это была хитрость с его стороны. Едва лишь устро¬
ился я на одной из тормозных площадок и задремал под
успокоительный перестук колес, как обер был уже тут как
тут. «Слезай, приехали!» — торжествующе крикнул он и,
грозно распушив усы, столкнул меня с площадки.
Я очнулся на очень холодном цементном полу. Кто-то
спросил надо мной: «Тифозный?» — «Надо быть, так,— отве¬
тили ему.— Валялся у насыпи. Сомлел в поезде и упал, надо
быть». «Ну, клади его к стеночке!»
Стена была выбелена известью. Вокруг метались и бре¬
дили на мешках тифозные больные. Остро пахло карболкой.
Я опять потерял сознание и уже не приходил в себя до вы¬
80
здоровления, потому что, не успев оправиться от ушибов,
тотчас же заболел тифом.
В бреду я переживал все перипетии своего путешествия.
Немолчно тренькала балалайка над ухом. Огненные брызги
взлетали чуть не до звезд. Я прятался в тени пристанцион¬
ных построек, настороженно следя за раскачивающимся
вдали кондукторским фонарем. Надо было не упустить мо¬
мент, успеть вскочить на площадку, как только звякнут бу¬
фера. Не раньше и не позже. Но вот из мглы надвигались
грозно распушенные усы. «Слезай, приехали!» — торжест¬
вующе кричали они, и я стремглав летел в пропасть.
«Не догнать, не догнать,— в отчаянии бормотал я.— Не
попаду на фронт!»
— Куда уж вам на фронт! — с сожалением сказал врач,
выстукав и выслушав меня перед выпиской из госпиталя.
Потом, заглянув в лицо, перешел на грубовато-ласковое
«ты»: —Ну-ну, временно же! Пока не окрепнешь!
И с этим я вернулся в Весьегонск.
Мне удалось устроиться на работу в типографию. И но¬
чевать разрешили тоже там — на пачках бумаги. Она была
в те годы грубая, толстая, оберточная, но я предпочитал
именно такую, потому что не только спал на ней, но и укры¬
вался ею. К дядюшке не захотел возвращаться, несмотря на
слезные просьбы и уговоры тетки.
В типографии мне нравилось. Я работал одним из коррек¬
торов, держал корректуру уездной газеты, официальных из¬
вещений и приказов, а также отдельных брошюр, которые
печатались у нас.
Только сейчас стало ясно, как далек был наш город от
цивилизации, от XX века, хотя и фигурировал, к великому
огорчению дядюшки, в энциклопедическом словаре.
О паровозах и телефоне весьегонцы знали до сих пор
лишь понаслышке. Зато менее чем через год после Великой
Октябрьской революции над весьегонскими болотами прока¬
тился гудок первого в этих краях паровоза, а несколькими
неделями позже в учреждениях хлопотливо затрещал-зазво-
нил телефон.
Уже тогда следовало основательно почиркать и выпра¬
вить уничижительную справку в энциклопедии. («Церквей
столько-то, трактиров столько-то, каждый второй или тре¬
тий житель неграмотен».)
Перемены, принесенные революцией, были глубоки и
значительны. Да что говорить! Большевики сдвинули наш
город с насиженного места на болоте среди низкорослого
ельника, причем самое замечательное, что сдвинули не
только в переносном, но и в буквальном смысле. Об этом,
однако, позже.
81
Меня поразило, что сам Ленин, руководитель Коммуни¬
стической партии и Советского государства, нашел время
в разгар гражданской войны заинтересоваться нашим горо¬
дом и происходящими в нем переменами. Он даже посвятил
особую статью переменам в Весьегонске.
Нет, я был доволен своей работой. Отсюда, из маленькой
уездной типографии, было видно далеко вокруг.
Вот только писем не было от Андрея. Мой друг терпеть
не мог писать письма.
Весной меня приняли в комсомол.
Навсегда запомнился с той поры волнующий запах све¬
жей типографской краски. Стоит «учуять» его, и сразу же
возникает передо мной длинное, неярко освещенное поме¬
щение упаковочного цеха. Из-за стены доносятся мерные
удары. То работает плоская печатная машина. Комсомольцы
типографии сидят в разных позах — на подоконниках, на
рулонах бумаги — и выжидательно смотрят на меня.
— Ну же, начинай, Ладыгин! — говорит ободряюще пред¬
седатель.
В горле пересохло от волнения. Я тянусь к графину с во¬
дой, хотя выпил уже залпом два или три стакана. Председа¬
тель, засмеявшись, отодвигает от меня графин.
— Я родился...— начинаю я прерывающимся голосом.
Неожиданно из глубины зала раздается:
— Неинтересно! Знаем!
Председатель строго стучит карандашом по столу.
— Нет, правда же, неинтересно! — С подоконника подни¬
мается сероглазая фальцовщица, с которой мы не раз толко¬
вали о жизни.— Дай скажу!.. Сколько тебе лет, Ладыгин?..
Ага, вот видите! Какая же может быть у него биография!
Ну родился, ну учился...
— Тем более он с детства в Весьегонске живет,— поддер¬
живает кто-то.— Все знаем про него: и как учился, и почему
из дому ушел...
— Полагается так: о прошлом,— пытается возражать
председатель.
— Не надо о прошлом! Пусть лучше о будущем!
— Это как же — о будущем?
— А так! Вот, скажем, станешь ты, Лешка, комсомоль¬
цем, передовым человеком... Что дальше будешь делать?
— Работать буду. Учиться.
— Очень хорошо. А на кого учиться?
Я отвечаю с запинкой.
— На этого... на полярного исследователя...
— Почему же именно на полярного?
И тогда, путаясь и запинаясь, я принимаюсь рассказы¬
вать собранию о незаконченном открытии нашего учителя
географии, об островах в далеком Восточно-Сибирском море,
куда во что бы то ни стало надо добраться, чтобы водру¬
зить там советский флаг.
Пауза. Тишина. Потом кто-то медленно, будто думая
вслух, произносит в глубине цеха:
— Ну что ж? Я так считаю: можно принять...
И непонятно, что он имеет в виду: считает ли меня
с моей мечтой достойным высокого звания комсомольца,
мечту ли об Арктике включает в перечень романтических
и дерзновенных мечтаний нашего поколения.
Глава третья
ДОМ НА МОХОВОЙ
Я, несомненно, был на правильном пути, потому что
вскоре дядюшка торжественно проклял меня. Он избрал
для этого темный переулок, где подстерег меня, когда я
возвращался из клуба в общежитие.
— Убийца! — сказал он свистящим шепотом, преграждая
мне дорогу.— Ты убил нас с теткой! Как нам смотреть в
глаза знакомым?
Я молча обошел его, оскользаясь в грязи. Он сделал было
движение, чтобы схватить меня за рукав, но не решился. Он
понимал, что я уже взрослый, что я сильнее его.
— Что же ты молчишь, убийца? Как всегда, знаешь одно:
молчишь?
Я обернулся.
— А что сказать, Федор Матвеич? — И я шумно вы¬
дохнул воздух. Что-то стискивало горло и мешало гово¬
рить.— Дороги-то ведь разные у нас. Вам направо теперь,
мне налево!
Он отшатнулся и театральным жестом простер руку:
— Проклинаю! Убийца мой! Проклинаю во веки веков,
аминь!
Фу, как он кривлялся! Даже в такой момент не мог не
кривляться!
После краткого разговора в переулке мы уже встреча¬
лись как чужие, не здоровались и не смотрели друг на
друга,— в общем покончили на этом долголетнее знаком¬
ство.
К тому времени я перешел из упаковочного в общежи¬
тие. И опять попалась мне необычайно высокая и простор¬
ная спальня, помещение бывшего кондитерского магазина
«Реноме». Окно-витрина было во всю стену, и из него очень
дуло по ночам, хотя мы забаррикадировались мешками и
83
фанерой. Своды терялись где-то во мгле, так что, лежа на¬
взничь, я мог воображать, будто забрался тайком в спальню
сказочного великана. Впрочем, кровать была без балдахина
и даже без пуховиков,— обыкновенные солдатские нары, а
в головах тускло отсвечивали наши винтовки в стойке. Все
комсомольцы были одновременно и бойцами батальона осо¬
бого назначения.
Нетрудно понять мою гордость, когда мы, туго подпоя¬
санные поверх пальто и курток, держа винтовки по-поход-
ному — на ремне, маршировали по улицам Весьегонска, рас¬
певая во все горло «Смело, товарищи, в ногу» или «Белая
армия, черный барон снова готовят нам царский трон».
На тротуарах стояли люди и смотрели на нас. Я не стоял
на тротуаре, нет, я шагал посреди улицы. Я был в строю!
Однажды осенью, только что вернувшись из уезда, мы,
несколько комсомольцев, сидели в своем общежитии и гото¬
вились чистить винтовки. Я уже разобрал затвор и акку¬
ратно уложил его части на масленую тряпку, разостланную
на нарах, как вдруг окликнули из коридора:
— Лешка! К тебе!
С грохотом распахнулась дверь, и на пороге появился
Андрей! Именно такой, каким я представлял его себе: в ко¬
жаной фуражке со звездой, в сапогах со шпорами, с кобу¬
рой на боку. Потом уж я разглядел, что левая рука его ви¬
села на черной перевязи. Андрей был ранен!
Когда мы обнялись,— с осторожностью, чтобы не потре¬
вожить раненую руку,— щегольские кавалерийские ремни
воинственно заскрипели.
Выяснилось, что он успел куда больше моего: был
дважды ранен, тогда как я только болел сыпным тифом,
много раз ходил в атаку, а я видел атаки лишь на картин¬
ках, и, в довершение всего, был в течение недели прикоман¬
дирован к самому Фрунзе в качестве ординарца!
Таким другом можно было гордиться. Я и гордился, что
ж тут делать? Однако и завидовал, нечего греха таить. Но
крепился изо всех сил, не подавал виду.
— Мог бы хоть ранами с товарищем поделиться,— ска¬
зал я в шутку.— У тебя все-таки две, а у меня ни одной.
Андрей исподлобья посмотрел на меня, потом сказал не¬
ожиданно:
— За это и люблю тебя, Лешка!
— За что же? — удивился я.
— Шутишь,— коротко пояснил Андрей.— Как бы плохо
тебе ни было, все шутишь. Значит, воевать будешь хорошо.
Ну и будешь воевать!
Я подскочил от удивления.
— А ты как думал?—Андрей солидно передернул пле-
м
чами, отчего ремни его тотчас же послушно скрипнули.—-
Поедешь со мной Врангеля добивать! Я тебе это устрою,
можешь не сомневаться!
Но Врангеля добили уже без нас.
Выздоровление Андрея затянулось, и мы так и не по¬
спели в его эскадрон. Гражданская война закончилась без
моего участия, как ни грустно было в этом сознаться.
Зато теперь я уже не расставался с Андреем.
В конце 1921 года мы перебрались в Москву. Тогда не
так-то просто было найти в ней работу, но помог фронто¬
вой товарищ Андрея. Он устроил нас грузчиками на базу.
Мы стали развозить молоко «по точкам» — в магазины.
Делалось это ночью. Так странно было передвигаться по
спящему безлюдному городу под тарахтение бидонов и мер¬
ный цокот копыт флегматичного битюга, будто звонкий
дождь-невидимка сопровождал нас! Невысокие силуэты
расплывались во тьме — Москва была преимущественно
двухэтажной. Потом вдоль улицы тянуло предрассветным
ветерком, из ворот, позевывая, выходили дворники и с оже¬
сточением принимались мести и скрести мостовую. Насту¬
пал их час. Наш час, молочников, кончался.
Работа на базе была хороша тем, что день почти целиком
оставался в нашем распоряжении. А это было важно. Мы
готовились в вуз.
Многое из того, что учили в школе, забылось. Кое-что
вообще не успели пройти. Андрею приходилось особенно
туго.
— Я-то понимаю, в чем дело,— говорил он, тыча пальцем
в карту России, которая висела у нас на стене.—Алгебру
позабыл, наверно, вот здесь, под Сарептой. Как оглушило и
бросило оземь взрывной волной, так и вышибло из головы
всю алгебру, А по физике знания растерял уже на деникин¬
ском, когда гнали беляков без роздыху до самого Перекопа.
Какая уж там физика! Теперь по клочкам снова все надо
собирать!..
Он нагонял упущенное со свойственным ему упорством,
почти с остервенением. Даже по ночам, подскакивая на уха¬
бах в нашей трясучей колымаге, продолжал повторять прой¬
денное. Вдруг из-за бидонов, позванивавших крышками,
раздавался требовательный голос: «Ну-ка, спроси, Лешка,
закон Бойля — Мариотта!» Или: «Погоняй-ка меня, старик,
по всеобщей истории».
Как-то дома, оторвавшись от тетради по тригонометрии,
он долго в задумчивости смотрел на меня, потом объявил
в обычном своем категорическом тоне:
— Сейчас ты прокладываешь лыжню!
— Как так лыжню?
— А так. То один, то другой выходит вперед, помогая
товарищу. Утаптывает снег, понимаешь? Сейчас ты утап¬
тываешь. Все эти проклятые тангенсы и котангенсы как-то
прочнее зацепились в памяти у тебя.
— А ты уже прокладывал лыжню,— пробормотал я.—
На фронт. И в комсомол...
— Старый должок отдаешь?
— Ну, какие счеты между друзьями!
Он засмеялся и снова уткнулся в учебники...
И вот настал день, когда, побывав под низкими сводами
университетской канцелярии, мы прочли свои фамилии в
списке, вывешенном на стене.
Вышли в садик перед университетом, опустились на ска¬
мейку. Блаженное состояние изнеможения и полной умиро¬
творенности охватило нас. Не хотелось уходить отсюда, от
этого высокого здания и приветливой зеленой листвы. Де¬
ревья задумчиво шелестели над головами. А посреди высо¬
ких флоксов и георгинов стоял Ломоносов.
Очень хорошо было сидеть так, у подножия памятника, и
смотреть на Манежную площадь. День был пасмурный, но
это было ничего. И дождик, который то и дело принимался
накрапывать, не мешал ничуть.
Вскоре к нам подсело еще несколько студентов. Выясни¬
лось, что один будущий физик, другой химик, третий фи¬
лолог.
Ломоносов со своего пьедестала ласково смотрел на нас.
Так разнообразна была деятельность этого человека, («че¬
ловек-университет», сказал Пушкин о нем), что любой из
сидящих на скамейке — будущий физик, будущий химик,
будущий филолог ■—мог принять на свой счет ласково бла¬
гожелательно е выражение его лица.
Однако хотелось думать, что особо ласково он смотрит
на нас с Андреем. Всю жизнь свою великий помор был при¬
вязан к Сибирскому морю, как называли в то время Ледови¬
тый океан.
С десяти лет до девятнадцати ходил на рыбную ловлю
с отцом. Став ученым, снаряжал корабли для достижения
полюса. Проник в суть северных сияний. Разгадал вековеч¬
ную тайну льдов, зарождающихся у берегов Сибири и пере¬
секающих океан. Был первым русским гидрологом-поляр-
ником!
А мы с Андреем пришли сюда именно для того, чтобы
стать гидрологами-полярниками. Отсюда, с Моховой, наши
острова в Восточно-Сибирском море были куда лучше
видны, чем из Весьегонска. До них теперь, казалось, рукой
было подать!..
86
Глава четвертая
ХРАНИТЕЛИ КОМПАСА
Громадное счастье смолоду, еще в отроческие годы, опре¬
делить свою будущую профессию и не обмануться в вы¬
боре: понять, что это и есть призвание в жизни!
Мы были обязаны этим Петру Ариановичу.
Когда я вспоминаю о начале нашего знакомства, мне
представляется, будто сильный ветер внезапно пронизал
здание весьегонского реального училища, с шумом пронесся
по длинным коридорам, распахивая двери одну за другой,
поднимая вихри пыли в углах и хлопотливо перелистывая
книги, грудами лежащие на столах. Ветер, прилетевший
откуда-то издалека, с севера, холодный, бодрящий!..
Теперь над нашим с Андреем письменным столом ви¬
сел, между расписанием лекций и отрывным календарем,
маленький компас-брелок — подарок учителя географии.
Стрелка, закрепленная неподвижно, указывала на северо-
восток.
К сожалению, у нас не сохранилось фотографической
карточки Петра Ариановича: не догадались выпросить у
Дарьи Павловны. Но мы хорошо помнили его и так. Я бы
даже сказал, что с годами образ нашего учителя как бы про¬
яснился. Второстепенные черты отошли в тень, стушева¬
лись, а на передний план выступило то главное, что состав¬
ляет сущность, душу человека.
В ушах начинал звучать иногда негромкий хрипловатый
басок: «Меня всегда тянет узнать, посмотреть, что за тем
вон поворотом или перевалом. Мог бы идти так очень долго,
часами...»
Или же слышалась песня о соколе:
Сидит он уж тысячу лет.
Все нет ему воли, все нет...
Сразу же по приезде в Москву я поспешил навести
справки в Наркомпросе. Нет, в списках педагогов Петр
Арианович не числился.
Я обратился в отдел кадров Академии наук. Среди науч¬
ных работников Петра Ариановича не было.
После некоторых колебаний мы решились написать в
Весьегонск Веронике Васильевне. Ответа на письмо так и
не получили. Потом узнали стороной, что Вероника Василь¬
евна вышла замуж — вскоре после революции — и пере¬
ехала на жительство в другой город. Оборвалась и эта то¬
ненькая ниточка, связывавшая нас с Петром Ариановичем.
Что же произошло с ним? Неужели умер?..
87
В это было трудно поверить. О таких людях, которые
всеми помыслами и делами своими устремлены в будущее,
не так-то просто сказать: «умер».
Умер, не нанеся на карту свои острова?
Личность Петра Ариановича неразрывно слилась в
нашей памяти с удивительными, неразгаданными остро¬
вами.
Помнили о них всегда, видели их как бы боковым зре¬
нием, трясясь со своими бидонами по московским булыжни¬
кам, проверяя друг друга накануне экзаменов, восторженно
разглядывая афиши: «Принцесса Турандот», «Вечер Мая¬
ковского», «Концерт Собинова и Неждановой».
Так бывает в поезде. Можно разговаривать с попутчи¬
ком, читать журнал или играть в домино и в то же время
краем глаза неотрывно следить за пейзажем, проплываю¬
щим за окном вагона.
Иногда надеялись, что узнаем одновременно о Петре
Ариановиче и об островах. Разве нельзя было, остановив¬
шись по дороге в университет у щита, где вывешивалась
«Правда», увидеть заголовок: «Открытие новых островов
в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря»?!
А под этим: «С борта корабля. От нашего специального кор¬
респондента... Только что начальником экспедиции П. А. Вет-
лугиным под грохот салюта поднят флаг Советского Союза
на вновь открытом архипелаге... Величественная картина
крутых склонов... Конические горы, снежными вершинами
упирающиеся в облачное небо...»
Но не появлялось такого сообщения в «Правде».
Клад, завещанный Петром Ариановичем, оставался не¬
тронутым. То был географический клад — острова, охраняе¬
мые льдами и туманом. И на пути к островам нельзя было
«рыскать», как говорят моряки, .то есть отклоняться от за¬
данного курса. Стрелка компаса, закрепленная неподвижно,
указывала на северо-вбсток!
— Не забывай афоризм,— поучительным тоном повто¬
рял Андрей,— «Если хочешь достигнуть чего-нибудь в
жизни, будь целеустремленным».
Андрей гордился своей целеустремленностью. Я порой
разбрасывался, по его мнению.
— У тебя шквалистый характер,— сказал он однажды.
— То есть?
— Как ветер, налетающий порывами.
— А у тебя?
— О! Постоянно дующий легкий бриз,— сказал он, но
сам не выдержал и захохотал.
Вот уж ничего похожего на бриз, на его нежнейшее, ла¬
скающее дуновение!
88
Наружность моего друга соответствовала его характеру.
Он остался букой, таким же, каким был в детстве.
Он не имел уменьшительного имени. Язык не повер¬
нулся бы назвать его Андрюша или Андрейка. Андрей —
это было то, что полагалось. Андрей — это было хорошо!
Только крупный вздернутый нос нарушал общее впе¬
чатление, Очень забавны были эти широкие, будто любо¬
пытные ноздри. И по-прежнему нос смеялся со всем лицом:
покрывался мелкими складочками и морщинками, точно
Андрей собирался чихнуть. Смеялся мой друг не часто, но
зато уж закатывался надолго, совсем как Петр Арианович.
Устроились мы в бывшем студенческом общежитии
между Пречистенкой и Остоженкой. То была необычная
квартира. За сравнительно короткий срок она переменила
несколько хозяев. До революции здесь обитал какой-то бо¬
гатей, роскошествовавший в просторных высоких комнатах,
отделанных под дуб, с тяжелыми лепными карнизами. По¬
том его вытряхнули вон, а дуб и карнизы остались, но уже
перегороженные стеночками. По коридору, громко перего¬
вариваясь и хохоча, забегали студенты и студентки, на раз¬
ные голоса завыли на кухне примусы и в ванной поселился
мрачный ветеринар с усами и бородой.
В спешке понаделали слишком много комнат, и самого
разного калибра. Одна была так велика, что в ней поме¬
щался чуть ли не целый курс, в другой, казалось, живет
всего один лишь платяной шкаф, чудом уцелевший от бога¬
тея после всех перемен.
Прошло пять-шесть лет, и характер квартиры вновь из¬
менился. Большинство студентов окончило вузы, иные пере¬
женились, обзавелись детьми. Со всех сторон понаехали к
ним родственники в провинциальных салопах и тулупчиках,
коридор заполнился чемоданами, раскладушками, корзи¬
нами и картонками, а на кухне появились бранчливые ста¬
рушонки, которые вместе с клопами понавезли уйму кухон¬
ных дрязг и распрей.
В бывшем студенческом общежитии очутился даже нэп¬
ман с семьей, обменявшийся с кем-то комнатами. «Частно¬
капиталистический сектор»,— называла его наша молодежь
и особенно вызывающе выбивала чечетку перед обитой вой¬
локом нэпманской дверью. А наряду с ним сохранился и
одинокий пожилой студент, носивший усы торчком и эспань¬
олку образца 1913 года. Он учился в своем ветеринарном
институте что-то уже одиннадцать или двенадцать лет.
Бури и штормы проносились над его головой — мировая
война, революция, гражданская война,— а он все учился и
учился. Да, припоминаю: именно двенадцать! Как-то по ко¬
89
ридору, напевая и приплясывая, промчалась одна из рабфа¬
ковок, а ветеринар, который, по обыкновению, корпел над
своими учебниками, выскочил из ванной и закричал ей
вслед: «Трулялям? Трулялям? Из-за этого вашего «труля-
лям» я двенадцать лет не могу институт кончить!»
Возможно, дело было не только в, «трулялям». Багровое
лицо бедняги, к сожалению, выражало только натугу, ни¬
чего больше. Впрочем, он был безобидный, хоть и мрачный,
и мы с Андреем быстро сошлись с ним.
Мы вообще сразу же освоились в этом мирке: сочувство¬
вали «вечному студенту», ухаживали за рабфаковками, пре¬
зирали старушонок, трусливо сгибавшихся над своими при¬
мусами («Как бы сосед керосину не отлил») и коллективно
ненавидели проникший в нашу квартиру «частнокапитали¬
стический сектор».
Мадам, супруга нэпмана, чуть ли не каждый день ходила
жаловаться на нас в домоуправление: «Из угловой комнаты
студенты,— ну, этот, кудрявый, и товарищ его, в кожаной
куртке,— опять с семи утра топали по крыше, а крышу,
учтите, три года не ремонтируют, крыша и без того течет».
Мы занимались на крыше закалкой. Даже зимой выска¬
кивали на чердак, голые по пояс, быстро пролезали в узкое
чердачное окно и выбегали на крышу, делая руками такие
движения, точно плыли брассом.
Холодно? Вздор! Сейчас будет тепло!
Пританцовывая, обеими горстями захватывали побольше
хрустящего снега, с силой растирали спину, грудь. Потом —
бегом вниз, по винтовой лестнице, к крану на кухне. Вода
после снега казалась всего лишь прохладной.
— Хорошо! Ух, и хорошо же!..
Говорят, по-настоящему здоров тот, кто не ощущает сво¬
его здоровья. Это не так. Мы ощущали свое здоровье. Мы
даже щеголяли приобретенной на крыше неуязвимостью.
В лютые морозы, когда на улице все горбились и прятали
носы в воротники, я и Андрей беззаботно сдвигали фуражки
на затылок. Ни кашне, ни меховых шапок, ни зимних пальто
не носили из принципа. Подумаешь: 56-я параллель! Нам в
будущем зимовать на 76-й или 86-й!..
Крыша была нашим владением не только зимой, но и ле¬
том. Выходили сюда в одних трусах и готовились к зачетам,
подстилая коврик, чтобы не так обжигало железо. Надо
было набрать побольше солнышка внутрь, про запас, в пред¬
видении долгих бессолнечных зим в Арктике.
На крыше, кроме того, удобно было проверять друг друга
по метеорологии.
— Какие облака проплывают, Андрей?
— Цирусы.
90
— Врешь, врешь! В учебник загляни. Куммулюсы! Ви¬
дишь, пышные, будто взбитая мыльная пена.
Крыша называлась у нас верхней палубой. Комнату снис¬
ходительно именовали кубриком. Она и в самом деле была
похожа на кубрик: узкая, длинная, отделенная тонкой пере¬
боркой от соседней.
Приятно было воображать себя на ледоколе, уже в пути.
То и дело поглядывая на маленький компас, висевший
рядом с расписанием занятий в университете, мы постепенно
подвигались к нашим островам. Я шутил, что каждая про¬
слушанная нами лекция, каждый сданный зачет прибли¬
жает нагс к островам по меньшей мере на милю, а то и на две...
Глава пятая
ЧЕМ УВЕНЧАТЬ ЖИЗНЬ?
А с Лизой встретились зимой в библиотеке имени Ленина.
Новое здание в середине двадцатых годов еще не было
построено, и все многочисленные посетители, преимущест¬
венно студенты, теснились в старом зале. Был тот час, когда
в зале делается особенно уютно от зеленого теплого света
абажуров. Мы стояли с Андреем на «антресолях», у перил,
как раз там, где прибита дощечка с надписью «Стоять вос¬
прещается» и где, несмотря на это, всегда толкутся влюблен¬
ные парочки, а также одиночки, сосредоточенно прожевы¬
вающие свои бутерброды.
— Петр Арианович сидел за одним из этих столов,— ска¬
зал я, глядя вниз.
— Угу!—пробормотал Андрей.— Накануне приезда в
Весьегонск...
— Как странно, что мы здесь, где он обдумывал свою ги¬
потезу!
— Что же странного? Сначала он был, теперь мы...
Стоявшая неподалеку девушка с любопытством вскинула
на нас глаза. Я принял небрежную позу, прищурился и от¬
вернулся.
Вдруг меня тронули за локоть и спросили таинственным
шепотом:
— Курс норд-ост, верно?..
Слова прозвучали как пароль!
Я с удивлением оглянулся.
Это могла быть только Лиза! Кто же, кроме нее, знал
курс к нашим островам?
Но девушка ничем не напоминала бывшую девчонку с
косичками. Она была без передника, в клетчатом опрятном
91
платьице, в туфельках на низком каблуке. Над головой не
торчали смешные мышиные хвостики: волосы были остри¬
жены коротко, «под мальчика», по тогдашней моде, только
надо лбом оставлена небольшая прядка, которой девушка
встряхивала по временам. Однако ладошка была такой же
теплой и твердой.
— Я сразу же поняла, что это вы,— с сияющим видом
объявила она, продолжая держать нас за руки.— Ты так же
щуришься, Леша, а Андрей глядит таким же букой!
Но тут к нам с кислым лицом приблизилась библиоте¬
карша и попросила «восторг по случаю встречи» перенести
на лестницу.
Выяснилось, что Лиза уже второй год в Москве, учится
на рабфаке.
— Я знала, что встретимся, знала!—повторяла она.—
Ведь Петр Арианович наказывал нам, чтобы были вместе...
— Не забыла Петра Ариановича?
— Ну что ты! — Лиза обиделась.— Ведь он научил меня
читать и писать. Этого забыть нельзя...
В тот же вечер она затащила нас к себе.
Лиза жила в общежитии студентов консерватории, хотя
к музыке не имела никакого отношения. Просто устроилась
с девушкой, случайной попутчицей, с которой познакоми¬
лась в поезде, подъезжая к Москве.
В открытые окна комнаты на третьем этаже несся много¬
голосый шум. От стены дома, стоявшего напротив, звуки от¬
ражались, как от огромного экрана. Львиный бас разучивал
арию варяжского гостя, колоратурное сопрано старательно
выводило рулады. Пиликали скрипки, рычали трубы, мимо
струились нескончаемые гаммы, перегоняя друг друга. То
был как бы музыкальный срез этого трудолюбивого, словно
улей, дома.
— В такой обстановке,— пошутил я,— немудрено и са¬
мой начать писать фуги или оратории.
— Пробовала. Не выходит,— вздохнула Лиза. — Соседки
по комнате говорят, что мне на ухо белый медведь наступил:
он тяжелее бурого.
Вообще, по ее словам, она должна была еще «найти»
себя. А что это, собственно, означало «найти себя»?
— Обратилась бы в милицию, в бюро утерянных ве¬
щей,— поддразнил я.
Она не обиделась. Только повернула ко мне узкие, как у
китаянки, красивые глаза и сказала:
— Ах, Леша, ты ничего не понимаешь, ничего!
Андрей вспомнил о недавней публичной лекции Луна¬
чарского, которая произвела на нас большое впечатление.
Лиза тотчас подхватила:
92
— До чего же хочется на Луначарского быть похожей!..
— Как? — притворно удивился я.—Чтобы в пенсне и с
бородкой?
— Чтобы все знать, как он! Чтобы уметь сразить врага
остротой, сшибить с ног! Я подумаю еще, может, на литфак
пойду...— Она опять вздохнула.— Отчего, ребята, я такая
жадная? Всюду хочу поспеть сама. Музыку слушаю — хочу
быть композитором или дирижером, книгу читаю — мечтаю
писать, по мосту иду — хочу, чтобы мой был мост, чтобы
я строила его. И всюду хочу первой... Это плохо?
В комнате у нее было очень уютно, несмотря на то что
там жили еще четыре девушки. Наша Лиза умела создать
Зчот из пустяков, из ничего, воткнув в стакан букетик лан¬
дышей или разбросав на этажерке вырезанные из цветной
бумаги салфеточки.
У нее был талант, свойственный, кажется, только жен¬
щинам,— обживать любое, самое неуютное, помещение. Она
обжила бы, по-моему, даже льдину среди океана, заставив
морских зайцев и нерп потесниться к краешку.
Наблюдая за тем, как она носится по комнате, накрывая
на стол, дружески перебраниваясь со мной и ловко нарезая
присланное из Весьегонска сало, я заметил — просто так, к
слову:
— Представляю себе жену полярного путешественника
именно такой, как ты. Да! Домовитой, заботливой и...
— Ага! — Она тотчас накинулась на меня, так как по-
прежнему была забиякой.— Это значит: ждать-поджидать,
поддерживать огонь в очаге? Англосаксонские образцы! Вы¬
читано из книг!
— Ну что ты!—удивился я.— Какие же образцы? Вооб¬
рази усталого путешественника с заиндевелой бородой, с ко¬
торой падают сосульки на коврик перед камином...
И я изобразил путешественника довольно яркими крас¬
ками.
— Разве ему,— продолжал я,— не нужен отдых, не
нужна заботливая, любящая жена?
— Нужна,— смягчилась Лиза.— Но самой женщине мало
этого. Я имею в виду советскую женщину, тем более комсо¬
молку. У нее... у меня... у нас должна быть своя собственная
яркая жизнь! И своя слава, а не только отблеск мужниной
славы.
И пошла, и пошла... На эту тему, видно, могла говорить
часами.
— Нет, Лешенька, милый! Уж если быть женой путе¬
шественника, то лишь такой, как Ольга Федченко или Ма¬
рия Прончищева! Чтобы с мужем всюду, рука об руку, чтобы
вместе и в горы Средней Азии, и в тундру на собаках...
93
— И чтобы бухту назвали твоим именем?
— А что ж, Прончищева заслужила это... Впрочем, лично
я не хочу заниматься открыванием новых земель,— неожи¬
данно добавила она.
— Почему?
— Отмирающая профессия!
— Что-о?!
Андрей с изумлением посмотрел на меня, я на Андрея.
Так-таки и бухнула: «отмирающая»!
— Это ты, чтобы позлить,— сказал я, придя в себя.
— Нет, докажу, как дважды два! Ответь: настанет
время, когда вы сотрете все «белые пятна» на карте, откроете
все острова, измерите все моря?
— Ну, допустим.
— Не «допустим», а так и есть... Но и тогда останется
огромная, неизученная, таинственная страна...
— Какая же?
— Страна Завтрашнего Дня. Наш Советский Союз в бу¬
дущем. И каждый человек, который обгоняет свое время —
новатор, изобретатель, мыслитель,— прокладывает путь в
Страну Завтрашнего Дня!
— -Вычитала где-нибудь,— пробормотал Андрей недовер¬
чиво.
— Ну и что же, что вычитала! Правильно ведь?
— А разве мы с Лешей собираемся путешествовать во
Вчерашний День? Новые острова, открытые в Советской
Арктике, разве не Завтрашний День?
— Так ведь острова уже были до вас! Как ты не пони¬
маешь? Вот если бы вы их создали, построили на дне мор¬
ском...
— Еще острова ей какие-то строй!
•— А может, это, девочки, все равно? — подала голос со
своей кровати молчавшая до сих пор студентка в очках, по¬
друга Лизы. По рассеянности и меня с Андреем зачислила
в «девочек», но мы даже не улыбнулись, потому что дальше
она стала говорить толковые вещи.— Любая жизнь, какую
ни возьми,— говорила она,— получит, по-моему, совсем дру¬
гой смысл, другое звучание, если человек будет стремиться
увенчать ее подвигом... Помните, у Энгельса: «венец жизни —
подвиг»? Стремиться к подвигу!.. Важно именно стремиться!
Тогда и жизнь твоя будет звучать, как туго натянутая ба¬
совая струна! Вот так...
Протянув руку, она коснулась виолончели, стоявшей ря¬
дом с кроватью. Над комнатой поплыл величаво-медлитель¬
ный, тягучий звук, такой густой, что я даже зажмурился.
— Правильно, Мариша! — Лиза быстро пересела со стула
на кровать и, обняв подругу, обернулась к нам.— Моя Ма-
94
риша, например, собирается сыграть «Аппассионату», да так,
как никто еще до нее не играл.
— Да уймись ты, балаболка!
— Я же правду, Мариша... Так что не очень-то зада¬
вайтесь, товарищи путешественники! Не вы одни хотите
увенчать свою жизнь подвигом. Мы с Маришей тоже
хотим!..
Глава шестая
«СИДЕЛИ ДВА МЕДВЕДЯ»
Незаметно Лиза усвоила с нами интонации старшей се¬
стры, хотя была моложе на год или на два. Журила за не¬
практичность, неэкономность, неаккуратность. Убеждала
«вводить в организм» супы, а не есть впопыхах и всухо¬
мятку. Перед ее появлением я и Андрей с ожесточением под¬
метали комнату. И все-таки наша приятельница оставалась
недовольна, хватала веник и подметала по-своему.
— Опять бегали на ледоход смотреть? — возмущалась она
и недоверчиво оглядывала нас с головы до ног.— Ну, ко¬
нечно, брюки в снегу, пальто тоже... Дети! Ну, просто дети!
Со мной, впрочем, Лиза обращалась ласковее, чем с Анд¬
реем: быть может, потому, что он был такой серьезный.
Мой друг обладал большим чувством собственного до¬
стоинства, умел всюду себя поставить — завидная черта! Но
с девушками разговор у него не клеился. «Гордый он какой-
то»,— говорили девушки. А это была не гордость, а застен¬
чивость. Порой он и хотел бы пошутить с девушками, да
шутки не получались.
Андрей добросовестно старался разобраться в новой об¬
становке.
— О чем ты разговариваешь с ними? — спрашивал он
меня.— Я наблюдал за тобой. Черт тебя знает, чуть ли не
с каждой девушкой говоришь- так, словно влюблен в нее. На
них это действует, наверное? — Мне было немногим более
двадцати лет, а в этом возрасте человек пребывает в состоя¬
нии постоянной восторженной влюбленности, как бы в лег¬
ком опьянении своей молодостью.
Влюбленность, как известно, трудно переносить молча.
Тянет выговориться, обязательно поделиться с кем-нибудь.
Однако Андрей отстранял все попытки дружеских излияний.
Лиза явилась как нельзя более кстати. В этом отноше¬
нии просто выручила меня из беды.
Наша весьегонская приятельница принадлежала к той
категории женщин, которым как-то чрезвычайно легко,
95
сами собой, поверяются сердечные тайны. Она была отзыв¬
чива и вместе с тем оптимистична — отличное сочетание!
Бывало, мы уединялись с ней в уголке и начинали шеп¬
таться, сблизив головы. Это раздражало Андрея:
— Опять Лешка исповедуется?
— Я не называю имен,— откликался я.— И ничего пло¬
хого не говорю. Я советуюсь. Лиза — девушка. Она может
понять женскую психологию, подать нужный квалифициро¬
ванный совет...
— Каждые полгода нужен тебе совет!
Лиза в общем сочувствовала мне, но с оттенком неодоб¬
рения.
На память приходило первое посещение Петра Ариано-
вича в Весьегонске, когда она перевязывала ссадины на
моей руке. Шершавые проворные пальчики двигались очень
осторожно, чтобы не причинить боль, но губы были сердито
оттопырены.
Так получалось и сейчас.
— Разбрасываешься! Нехорошо! — говорила она.— Раз¬
мениваешь свое чувство на гривенники!
— Посмотрю, как ты не будешь разменивать! — отвечал
я снисходительно.— У тебя поучусь!
— Гривенников не будет! Не хочу мельчить любовь.
Мне, знаешь, подавай все сразу, в большущем золотом
слитке! Я жадная. Ты же сам говорил, что я жадная!
Случалось, что и Андрей вступал в разговор.
— Ну как, Лиза? — усмехаясь, спрашивал он.— Отпу¬
стила ему грехи? То-то. Вчера опять потряхивал чубом своим
перед девушками. Не пойму я, Лешка, откуда у тебя слова
берутся! Из книг, что ли, вычитываешь? Готовишься перед
объяснением?
— Слова? — удивлялся я.— А они сами приходят в нуж¬
ный момент. Да и не в словах дело, Андрей. Прикосновение
решает, длинный ответный взгляд, интонация...
Я излагал это с глупо самодовольным видом и, так ска¬
зать, в популярной форме, снисходя к невежеству това¬
рища... О, как нелеп был я тогда! И не нашлось никого, кто
бы встал со стула и стукнул меня кулаком по глупой кудря¬
вой башке!
Лиза, во всяком случае, могла бы и должна была бы это
сделать. Но нет! Она слушала меня, чуть приоткрыв рот,
с сосредоточенным, почти благоговейным вниманием. Потом
тихонько вздохнула.
— Мне бы все-таки, знаешь, хотелось, чтобы слова,—
сказала она.— Ведь это раз в жизни бывает, если по-настоя¬
щему, не так ли? И слова при этом должны быть единствен¬
ными, настоящими. Чтобы их повторять и повторять самой
96
себе,— когда станет грустно, или во время разлуки, и вообще
во все трудные минуты жизни...
Андрей быстро вскинул на нее глаза и тотчас же опустил,
будто сделал в уме заметку. Тогда я не обратил на это вни¬
мания. Был слишком упоен, поглощен собой... Да, глупая,
кудрявая башка!
Мы нередко ходили в театры, в музеи, на публичные лек¬
ции— втроем, «сомкнутым строем»: Лиза посредине, я и
Андрей по бокам.
За все время только раз я и Лиза остались вдвоем. Ан¬
дрей совсем было собрался идти с нами, но в последний мо¬
мент его вызвали в райком: мой друг был секретарем нашей
факультетской партийной организации.
Очень красиво выглядела Москва-река! Похожее было, что
устроители молодежного карнавала в Нескучном саду одол¬
жили на время радугу, сняли с неба и аккуратно уложили ее
между деревьями. Стоя на берегу, мы смотрели с Лизой на
воду. Ветви закрывали от нас небо, но праздничный фейер¬
верк был хорошо виден и в воде.
Сначала, как это обычно бывает, говорили об отсутствую¬
щих: хвалили Андрея за твердость и целеустремленность,
потом Лиза вполголоса запела, немилосердно фальшивя:
Живет моя отрада
В высоком терему...
Оборвала, вопросительно посмотрела на меня.
Я предложил съесть мороженого. Затем мы катались на
«чертовом колесе», хохотали над своими дурацкими изобра¬
жениями в зеркальной «комнате смеха» и немного потанце¬
вали на танцплощадке под баян.
Почему-то опять очутились на старом месте, на нашей
аллейке у воды. Было очень тепло. По Москве-реке плыли
украшенные фонариками катера с пассажирами, толпивши¬
мися на верхней палубе. Оттуда нам кричали что-то, какую-
то карнавальную чепуху.
Я был в приподнятом настроении, что называется
«в ударе». Только что пришла в голову мысль: в поисках
островов в Восточно-Сибирском море воспользоваться по¬
мощью эхолота. Хорошо бы сразу рассказать об этом Анд¬
рею, проверить, правильна ли мысль. Но Андрея не было.
Рядом была только Лиза.
— Понимаешь,— начал я издалека,— в сплошном ту¬
мане штурман находит место корабля по глубинам. На
карте обозначены глубины. Если применить этот принцип
к гипотетическим землям...
Лиза обернулась ко мне. Голос ее странно дрогнул:
— Какая ночь, Леша!.
97
Я рассеянно посмотрел на небо. Ночь была, как говорили
в старину, «волшебная», вся пронизанная дрожащим при¬
зрачным светом.
Лиза сказала с убеждением:
— Такой ночи больше не будет!
Меня удивило ее волнение. Эти слова прозвучали
проникновенно и грустно и даже словно бы с укориз¬
ной!
Глаза Лизы были обращены ко мне — широко раскрытые,
блестящие, все с тем же странным вопросительным выра¬
жением.
Мне захотелось взять ее за руку и спросить, что с нею,
не устала ли она от «чертова колеса» или от этой дурацкой
«комнаты смеха». Но между нами не приняты были неж¬
ности.
— Я хотел рассказать тебе о глубинах,— начал я неуве¬
ренно.
Но Лиза продолжала молчать.
— Ты здорова? — спросил я, беря за руку.— Что с то¬
бой, Рыжик?
Неистово защелкал соловей в листве над нашими голо¬
вами. Теплая ладошка дрогнула в моей руке...
Внезапно затрещали кусты, послышалось прерывистое
дыхание, и на тропинку подле нас прыгнул, почти свалился
с косогора Андрей.
— Ф-фу, жара! -— сказал он, отдуваясь и вытирая шею
платком.— В мыле весь, так бежал!.. Извините, ребята, что
запоздал...
Я с удивлением увидел на нем галстук.
— Поздравляю! Андрей галстук нацепил! Ну уж, если
сам партийный секретарь нацепил...
Галстук как бы знаменовал переход к новой эпохе. Дол¬
гое время он, наряду с канарейкой, гитарой и фокстротом,
считался принадлежностью капиталистического мира и пре¬
небрежительно именовался «гаврилкой». С течением вре¬
мени «гаврилка» был амнистирован. Однако на смельчаков,
впервые надевших его, глядели пока с опаской и недове¬
рием.
Итак, наш Андрей надел галстук! К чему бы это?..
Мы долго еще гуляли по парку, распевая песни.
Лиза заводила:
Сидели два медведя
На ветке на одной...
Мы с Андреем подхватывали:
Один смотрел на небо,
Другой качал ногой.
И опять заводила Лиза:
И так они сидели
Всю ночку напролет...
А мы мрачно подтверждали:
Один смотрел на небо,
Другой качал ногой...
Кончилось тем, что Андрей потерял свой галстук. (Под
шумок, пользуясь темнотой, он снял его с шеи и засунул в
задний карман брюк.) Мы с Лизой помирали со смеху, а он
вертелся на месте, пытаясь посмотреть, не свешивается ли
галстук из кармана.
Отличный, веселый вечер! И все-таки странный. Показа¬
лось ли мне, что Лиза за что-то сердится на меня? Впрочем,
на другой день она была такая же, как всегда.
Глава седьмая
ЖРЕБИЙ
...С тихим шелестом перевертываются страницы учебни¬
ков, зажигаются и гаснут лампы под зелеными абажу¬
рами — словом, годы проносятся быстрой чередой, и вот уже
я и Андрей выходим из ворот университета. Сегодня мы ти¬
хие, празднично торжественные и сосредоточенные. Сдан
последний государственный экзамен. Университет — за спи¬
ной, впереди — Арктика!
Там, среди ледяного безмолвия, терпеливо дожидается за¬
поведная Земля Ветлугина. Пока что не открытая, не изве¬
стная никому, кроме нас.
Но «белые пятна» на географической карте нельзя закре¬
пить за собой. В любой момент могёсет выдвинуться из тьмы
некто, шагнуть к «белому пятну» и стереть его с карты од¬
ним взмахом руки.
Текльтон, правда, не мог уже этого сделать. Нам было из¬
вестно, что он умер. Умер, «не прозрев», так и не узнав, что
по борту его корабля остались неоткрытые, не нанесенные
на карту острова.
Были, однако, и другие иностранные путешественники,
которые, не подозревая о существовании Земли Ветлугина,
проявляли чрезмерный интерес именно к северо-восточному
сектору Советской Арктики.
Опасная возня велась, например, вокруг острова Врангеля,
ближайшего к Земле Ветлугина.
Наши острова лежали на том же меридиане, что и остров
Врангеля, только на триста пятьдесят миль севернее, на са¬
мом краю материковой отмели. А это особый меридиан. Через
99
него засматривают из-за океана «глаза завидущие», тянутся
«руки загребущие».
Правда, еще в 1916 году русское правительство объявило,
что «считает составляющими нераздельную часть империи
острова Генриетты, Жаннеты, Беннета, Геральда и Уедине¬
ния, которые вместе с островами Новосибирскими, Врангеля
и иными, расположенными близ азиатского побережья им¬
перии, составляют продолжение к северу континентального
пространства Сибири».
Земля Ветлугина находилась в пределах материковой от¬
мели, то есть составляла продолжение континентального
пространства Сибири, и поэтому не могла считаться спор¬
ной. Все же после Великой Октябрьской революции кое-кто
пытался, «под шумок», по-добрососедски, «подобрать» па¬
рочку-другую окраинных территорий бывшей Российской
империи, как водится, сохраняя при этом совершенно невин¬
ное, почти отсутствующее выражение лица.
И в северо-восточном углу России, к нашему с Андреем
неудовольствию, вдруг запестрели-зареяли иностранные
флажки.
Чужеземных промышленников привлекала все та же «за-
морная кость», которая когда-то поманила Веденея и увела
его за собой далеко на север.
Доподлинно известно было, что целые скопища моржей,
тысячи, десятки тысяч, развалившись в небрежных позах на
льдинах близ острова Врангеля, выставляют свои отменно
крепкие желтоватые бивни, словно бы на рекламах зубной
пасты!
Сама земля скалится бивнями. Изогнутые, как сабли,
клыки мамонтов торчат из мерзлого грунта.
Впрочем, люди, которые стояли за спиной зверопромыш¬
ленников, думали не только о барышах, но и о политике, что,
кстати сказать, зачастую одно и то же. Известный полярный
путешественник Вильялмур Стефанссон предлагал оккупи¬
ровать остров Врангеля и создать на нем военную базу для
английских самолетов и дирижаблей. Иначе говоря, Сибирь
бралась бы с севера под прицел.
Наглость всегда труслива. Так было и в этом случае.
Охотники за бивнями, которых Стефанссон отрядил на
остров Врангеля, чувствовали себя неуютно, неуверенно, как
грабители, проникшие через окно в чужую квартиру. Они
нервничали, торопились. У моржей вырубали только бивни,
а мясо, шкуру, жир оставляли на съедение птицам и песцам.
Меж тем засуетились и конкуренты. Прослышав про сте-
фанссоновскую авантюру, аляскинский «олений король» Ло-
мен поспешил снарядить корабль и, в свою очередь, погнал
его к острову Врангеля. Канадцев приказано было снять,
100
английский и канадский флаги с флагштоков спустить, а на
место их поднять над островом флаг Соединенных Штатов
Америки!
Это выглядело нелепо. Канадцы и американцы едва не
подрались из-за нашего, советского, острова Врангеля в на¬
шем, советском, Восточно-Сибирском море!
Но Стефанссон и Ломен собирались распорядиться без
хозяина.
Летом 1924 года гидрограф Давыдов вышел из Владиво¬
стока на канонерской лодке «Красный Октябрь» со специ¬
альным правительственным заданием. Пройдя Берингов про¬
лив, он высадился на острове Врангеля и водрузил на нем
советский флаг.
С оккупантами было поступлено запросто, без всяких
дипломатических демаршей и нот,— всего лишь как с бра¬
коньерами, повинными в незаконном и хищническом про¬
мысле зверя. Их препроводили на борт советского ко¬
рабля, а добытые ими бивни, а также орудия промысла кон¬
фисковали.
Узнав об этом, мы с Андреем ринулись на телеграф и бух¬
нули во Владивосток на имя Давыдова поздравительную
телеграмму — длиннейшую, чуть ли не на сто слов. (По
счастью, накануне давали стипендию.) Подписано было: «Два
неизвестных вам студента, имеющие свои особые интересы
в северо-восточном районе Советской Арктики».
Подпись, как я думаю теперь, была мальчишески интри¬
гующая и несолидная. Но мы не знали, как быть. Не раскры¬
вать же тайну островов в телеграмме, вдобавок незашифро¬
ванной! При личной встрече — дело другое. С глазу на глаз,
за бутылкой старого рома, в сугубо конфиденциальной бе¬
седе!..
Мы очень надеялись попасть во Владивосток, на морскую
геофизическую обсерваторию, начальником которой был
Давыдов. Чрезвычайно важно было заручиться поддержкой
такого человека, заинтересовать его нашей землей. Но Давы¬
дов умер вскоре после своего похода к острову Врангеля.
Затем туда отправился — уже надолго, обживать остров —
Георгий Алексеевич Ушаков. С ним были несколько русских
и большая группа эскимосов. Но, к сожалению, мы и тут не
поспели: летом 1926 года сдавали последние экзамены.
По окончании университета нам пришлось расстаться
с Андреем, так как на полярной станции обходятся обычно
услугами одного гидролога. На выбор предложены были две
вакансии. Одна — роскошная, лучше трудно придумать,—
на созданную в прошлом году метеорологическую радиостан¬
цию, располагавшуюся на юго-восточном берегу острова
Большой Ляховский. То была первая метеостанция нашего
101
Восточно-Сибирского моря! Чего же надо еще? Зато вторая
вакансия не могла понравиться: на одну из старейших рус¬
ских метеостанций — Маточкин Шар. О! Новая Земля! Кар¬
ское море! За тысячи миль от наших островов!
Мы в нерешительности смотрели друг на друга.
— Жребий, Леша?
— Ясно, жребий!
И, как в детстве при разрешении спорных вопросов, Ан¬
дрей, кряхтя и посапывая, принялся старательно сворачи¬
вать в трубочку две бумажки.
Ему и тут повезло, а мне нет.
— Что делать! — сказал я, подавляя вздох.— Буду снова
догонять тебя. Как в девятнадцатом, помнишь?
Андрей сочувственно кивнул.
Но на этот раз я догнал его быстрее, чем думал...
Глава восьмая
ЛЬДЫ НЕВИДАННОЙ
ГОЛУБИЗНЫ
Осмотревшись, я сразу понял, что Арктика не любит
слишком восторженных и порывистых, и поспешил придер¬
жать себя. Я очень хотел, чтобы Арктика полюбила меня.
Здесь нельзя суетиться, но нельзя и мешкать. Как ветер,
дующий день за днем, постепенно обтесывает, шлифует
камни, так Арктика формирует душу человека. Однако не
надо думать, что при этом он и впрямь стоит неподвижно,
как камень. Полярник утверждает свое «я», свое собствен¬
ное человеческое достоинство в неустанной опасной борьбе
с природой Крайнего Севера. И если это горожанин, как я,
то он как бы рождается заново.
Молодые зимовщики, прибывшие на Маточкин Шар
вместе со мной, очень тяжело переносили мрак полярной
ночи. Он казался им зловещим, гнетущим. Кое-кто называл
его беспросветным.
Беспросветный? Вот уж нет!
Какой же это беспросветный, если в небе исправно светят
луна и звезды, гораздо более яркие и красивые, чем в уме¬
ренных широтах? А кроме того, Арктику осеняют северные
сияния!
Не знаю, может быть, сыграло решающую роль мое вооб¬
ражение, с детских лет взбудораженное Арктикой. В дет¬
стве, случалось, сияния даже снились мне. Они раскачива¬
лись, подобно кисее, над моей кроватью, со звоном и шоро¬
хом распадались на мириады длинных серебристых нитей,
102
потом отвердевали, как сталактиты, и вот уж это были не¬
передаваемо красивые, искрящиеся ворота в сказку!
Наутро после такого сна у меня всегда бывало прекрас¬
ное настроение.
Но то, что я увидел на Маточкином Шаре в начале зимы,
было, конечно, куда красивей снов! Северные сияния, по¬
просту сказать, околдовали меня. В них и впрямь было что-
то колдовское, одновременно манящее и грозное. И они
струились, мерцали, переливались всеми цветами радуги,
а ведь сны, к сожалению, почти никогда не бывают цвет¬
ными.
Вдруг в непроглядном мраке возникало облачко. Оно под¬
нималось, легкое, почти прозрачное. Свет, исходивший от
него, делался ярче и ярче. Весь мир преображался вокруг.
Он становился совсем другим, не таким, как раньше, при
будничном свете луны или звезд. Сполохи, разноцветные
лучи прожекторов ходили по небу, мелькали, исчезали, по¬
являлись вновь.
Бывало, что сияние продолжалось очень долго. Очарова¬
ние его заставляло забывать о лютом морозе, и товарищи
чуть не силой, под руки, уводили меня обратно в дом.
Иногда сияние медленно и торжественно гасло. Но порой
исчезало мгновенно, будто киномеханик одним поворотом
руки выключал за моей спиной проекционный аппарат.
Да, северные сияния и рассветы — это было самое уди¬
вительное, что я увидел в Арктике до того момента, как под
крылом самолета появились вдруг льдины необычайно яр¬
кой ослепительной голубизны.
Сейчас расскажу о них.
Мне все же удалось, спустя год, попасть на Владивосток¬
скую морскую обсерваторию, перемахнув через весь СССР,
с Новой Земли на Дальний Восток.
Здесь на меня обратил внимание один из опытнейших
полярных капитанов, Павел Георгиевич Миловзоров, кото¬
рый возглавлял дальневосточную экспедицию.
В те годы Северный морской путь эксплуатировался еще
по частям. Таймырский полуостров, выдававшийся далеко
к северу, разделял путь на два отрезка: западный и восточ¬
ный. Последний-то и обслуживала наша дальневосточная
экспедиция, корабли которой регулярно ходили между Вла¬
дивостоком и Колымой.
Говорю «наша», потому что вскорости Миловзоров, к
моей огромной радости, взял меня к себе.
Тут, впрочем, помогло одно чрезвычайное обстоятельство.
Дело в том, что кораблям труднее всего доставалось в про¬
ливе Лонга, который часто забит льдами. Решено было в по¬
103
мощь караванам использовать воздушную разведку. Непо¬
далеку от каверзного пролива, на мысе Северном, впослед¬
ствии переименованном в мыс Шмидта, создали базу авиа¬
ции, а меня прикомандировали к ней в качестве гидролога-
ледовика. Я должен был давать ледовые прогнозы.
Авиация взаимодействовала с кораблями в Арктике и
раньше, но для меня это было ново и удивительно инте¬
ресно.
Мы вылетали в авиаразведку, кружили надо льдами, фо¬
тографировали их, изучали с воздуха. Наших радиосообще¬
ний нетерпеливо ждали на кораблях, двигавшихся к про¬
ливу с востока или с запада.
Иногда, по условиям разведки, случалось забираться и
дальше пролива Лонга, пересекать воздушное пространство
над черно-белой громадой острова Врангеля и обследовать
состояние льдов у его северных берегов.
Теперь я «догнал» Андрея, даже опередил его! Был на¬
много ближе к Земле Ветлугина, чем он.
Чтобы убедиться в этом, соедините прямыми линиями
на карте мыс Шмидта, юго-восточную оконечность острова
Большой Ляховский и точку в северо-восточном углу Во¬
сточно-Сибирского моря, где, по расчетам Петра Ариано-
вича, располагались его острова. У вас получится разносто¬
ронний треугольник. Вершина его — Земля Ветлугина, не
так ли? Моя сторона вдвое короче Андреевой.
Поэтому мне и посчастливилось перехватить льдины, ко¬
торые нежданно-негаданно очутились у северного берега
острова Врангеля.
Произошло это так. Возвращаясь после очередного об¬
лета района, я увидел несколько голубых льдин, которые
сбились в стайку неподалеку от берега.
Голубые? Не может быть!
Пилот по моей просьбе снизился и начал делать круги.
Распугивая тюленей, снова и снова проносились мы на
бреющем надо льдами, а я все не мог надивиться, нагля¬
деться, не в силах был оторвать от глаз бинокль.
Торосы? Обломки больших торосов? Как бы не так!
Во-первых, цвет! Торосы обычно зеленоватые, а эти льди¬
ны — ярко-голубые, какими бывают айсберги. Во-вторых,
размеры. Среди торосов айсберги выделяются, как грецкие
орехи в рассыпанной крупе. В-третьих, кристаллизация
льдов. Торосы более ноздреваты, быстрее тают, так как
разъедающая их морская соль помогает разрушению. Все
приметы были налицо!
Сомневаться не приходилось: подо мною айсберги, облом¬
ки айсбергов. Они находились в полуразрушенном состоя¬
нии, но возникли, несомненно, на суше, а не в море.
104
Где же? Только не на острове Врангеля. Остров Врангеля
не рождает айсбергов, на нем не имеется ледников. Других
островов поблизости нет. Но я-то ведь знал, что за горизон¬
том лежит Земля Ветлугина, еще не нанесенная на карту.
Стало быть, айсберги приплыли оттуда?..
К несчастью, еще в самом начале полета я израсходовал
все кассеты своего фотоаппарата. Непростительная небреж¬
ность! Снимать было нечем!
На базу пришлось вернуться с пустыми руками.
Мы собирались — с новым набором кассет — снова ле¬
теть к голубым льдинам. Не удалось. Не пустила погода.
Поднялся снежный ураган и бушевал над нашим районом три
дня. А когда мы опять прилетели на старое место, то удиви¬
тельных льдин уже не было. Вероятно, их разметало и
унесло в море.
Начальник базы отнесся к моему сообщению с обидным
недоверием. Впрочем, поломавшись с полчаса, он дал себя
уговорить и послал запрос-радиограмму Арефу Ивановичу
Минееву, который сменил к тому времени Ушакова на ост¬
рове Врангеля. Минеев ответил немедленно. Нет, эскимосы,
промышлявшие песца на северном берегу, не замечали ни¬
каких необычных льдин в море.
— Наверное не обратили на них внимания,— сказал я.—
Надвигался снежный ураган. Надо было успеть осмотреть
капканы...
Я осекся под взглядом начальника базы.
Лишь Андрей — душа, настроенная в унисон с моей,—
понял меня до конца и разделил мое огорчение. Когда мы
встретились в Москве, он внимательно, не прерывая, выслу¬
шал рассказ об удивительных голубых льдинах, потом
сплюнул и с досадой поскреб всей пятерней в затылке.
Ведь это было так важно — айсберги у острова Врангеля!
Нам вспомнился случай с гидрографической экспедицией
Вилькицкого. В открытом море, за много десятков миль от
суши были замечены высокие белые призраки. То покачива¬
лись айсберги на волнах. Гидрографы поняли: где-то лежит
в этом районе еще не открытый остров или группа остро¬
вов— гнездо айсбергов. И вскоре они увидели на горизонте
Северную Землю!
Правда, те айсберги были гораздо выше виденных мною.
По свидетельству Вилькицкого, поднимались на семь сажен
над водой! Но это говорило лишь о том, что Земля Ветлу¬
гина меньше Северной Земли, только и всего.
— Не унывай! Подождем другого благоприятного слу¬
чая! — сказал Андрей.
— Французскую поговорку знаешь? — спросил я уны¬
ло.—«Слабый ищет случая, сильный его создает».
105
— Но не можем же мы с тобой вручную создавать айс¬
берги,— пошутил Андрей. И, как всегда, шутка, сказанная
вовремя, разрядила напряжение.
Глава девятая
УЛИКА КОСВЕННАЯ
На протяжении нескольких лет мой и Андрея постоян¬
ный адрес был — Арктика, причем — северо-восточная. Ста¬
рались не очень отрываться от «своего» моря, держаться по¬
близости— на всякий случай! В переулок между Пречи¬
стенкой и Остоженкой наведывались лишь от времени до
времени.
Лиза исправно встречала и провожала нас, единственный
оседлый участник триумвирата. Ее метания кончились. По¬
ступила в строительный институт, наконец-то «найдя себя»
в одной из наиболее романтических профессий конца два¬
дцатых годов. Замуж почему-то не вышла, хотя, по-моему,
была не хуже многих других девушек.
Весной 1931 года Андрей по-прежнему находился на ост¬
рове Большой Ляховский, а я был в бухте Тикси, когда из
северо-восточного угла Восточно-Сибирского моря донеслись
тревожные сигналы «308». Их передавало сухогрузное судно
«Ямал», зажатое плавучими льдами и дрейфовавшее с ними
на северо-запад.
Сигналы приняли одновременно несколько полярных
станций, так как с недавних пор за «Ямалом» было установ¬
лено непрерывное наблюдение в эфире.
Судно принадлежало нашей дальневосточной экспедиции.
Летом 1930 года оно побывало в устье Колымы, а на обрат¬
ном пути во Владивосток встретило сплоченные льды и пы¬
талось укрыться в Колючинской губе, но проникнуть туда не
смогло и вмерзло в припай у входа в губу.
Часть зимы прошла благополучно. Однако в феврале
1931 года сильные ветры оторвали кусок припая вместе с
«Ямалом» и потащили в Чукотское море. Так начался дрейф,
все эти зигзаги, вензеля и петли, от которых кругом идет
голова, когда смотришь на карту.
Легонько покусывая корабль, то сжимая, то отпуская
его, как кошка, забавляющаяся пойманной мышью, плаву¬
чие льды донесли его почти до координат Земли Ветлугина
и здесь раздавили.
«Ямал» пошел ко дну. Команда успела выбраться на лед.
Тотчас же были организованы спасательные работы.
Первым к месту аварии долетел самолет, базировавшийся
106
на острове Большой Ляховский. Я прилетел позже Андрея
с группой самолетов, отправленных из бухты Тикси.
Дел было невпроворот. Гидрологам и метеорологам, вклю¬
ченным в состав спасательной экспедиции, приходилось
быть начеку. Погода капризничала. Сжатия учащались. То
и дело по льдам словно бы прокатывалась судорога. Не¬
трудно представить, что произошло бы, если бы в разгар
эвакуации сюда проник циклон с обычными для него жесто¬
кими ветрами.
Нам так и не пришлось повидаться с Андреем: расписа¬
ние самолетов не совпадало. Я узнал лишь, что он сделал
серию фотографических снимков, пролетая над районом
«белого пятна». Делал их, понятно, и я, расходуя кассеты
более осмотрительно, чем когда-то над проливом Лонга.
И что же?
Льды и туман... Туман и льды... Больше ничего!
Да, да, представьте себе!
Я пользовался каждым появляющимся в тумане окном-
просветом, чтобы сделать снимок. Их было не так много,
этих просветов. И на пленке они ничем не отличались друг
от друга. Ни единого, даже самого маленького, черного пят¬
нышка! Ни признака суши!
Между тем я самым тщательным образом определял на¬
правление, и не по магнитному компасу, который может под¬
вести в тех местах, а по солнечному указателю курса. Фото¬
снимки, сделанные с большой высоты и охватывавшие зна¬
чительную площадь, последовательно фиксировали наш
путь.
Над предполагаемым районом Земли Ветлугина летчик
сделал несколько кругов.
Я был так обескуражен неудачей, что, вернувшись в Тик¬
си, безропотно отдал проявленные фотопустышки напори¬
стому весельчаку-корреспонденту центральной газеты,—
просто как-то обмяк, душевно ослабел.
Однако ни на минуту не позволил себе усомниться в
Петре Ариановиче, в точности его расчетов, в правильности
научного предвидения. Так и заявил корреспонденту, при¬
знаюсь даже с некоторой запальчивостью.
Тот был поражен.
— Но вы не видели землю! — сказал он.
— Туман, туман...
Корреспондент продолжал удивленно смотреть на меня.
— Туман помешал! — с раздражением пояснил я.— Длин¬
ные полосы тумана лежали над районом «белого пятна».
За ними, конечно, и прячется наша земля!..
В Москву я вернулся в отвратительном настроении.
Еще бы! Побывать, хоть и мимоходом, над заповедными
т
ветлугинскими координатами и — безрезультатно! Земля не
пожелала показаться из тумана.
Я сам после этого ходил как в тумане. Был так рассеян,
так погружен в свои невеселые мысли, что, прилетев из
Тикси в Москву, забыл чемодан в аэропорту, но унты и
шапку-треух зачем-то прихватил с собой.
А день выдался на редкость жаркий, что иногда слу¬
чается в Москве в конце мая. Москвичи разгуливали в лег¬
ковесных панамках и незапятнанных белых брюках, мо¬
сквички в совсем уж невесомых сарафанах самой игривой и
пестрой расцветки. Один я выглядел, как заморское диво:
в свитере, в пиджаке и суконных брюках, под мышкой унты,
в руке треух, которым обмахивался вместо веера.
Мое появление в трамвае, где пассажиры стояли впри¬
тык, не вызвало энтузиазма.
— Хотя бы на подножке ехали!—простонал кто-то.—
Такая духотища здесь, а тут еще вы с унтами со
своими.
Стоявший навытяжку толстяк повертел шеей, потом, по¬
косившись на унты, спросил слабым голосом:
— С периферии?
— Из Арктики.
Это признание сразу же сделало меня центром внимания
в трамвае. Ропот прекратился. Вокруг приветливо заулы¬
бались. Даже кондукторша, со свирепым видом отрывавшая
билетики, разрешила мне сойти с задней площадки.
— Куда уж вам через весь вагон тесниться! — милостиво
сказала она.
Стройная девушка, обогнав меня на тротуаре, засмеялась
и оглянулась. Ей, верно, понравился треух. Я даже не улыб¬
нулся в ответ. А ведь в Арктике в особенности не хватает
звонкого женского смеха, женских голосов. Только после
первых своих зимовок я понял, как при всем великолепии
Крайнего Севера обеднена там звуковая гамма — звуки, так
сказать, лишь в одном басовом ключе.
Но сейчас было не до девичьего смеха и улыбок.
Я мрачно проследовал в переулок между Пречистенкой
и Остоженкой. Чем ближе к дому, тем серьезнее и сосредо¬
точеннее становился. Предстояло объяснение с Андреем, ко¬
торый должен был вернуться в Москву на несколько дней
раньше меня. Да, объяснение, а может быть, и головомойка,
вполне заслуженная! Я сам ругал себя за то, что, не посове¬
товавшись с Андреем, отдал фотографии напористому корре¬
спонденту.
Медленно, стараясь протянуть время, поднялся я по
лестнице, повернул ключ в замке.
— Алексей Петрович приехал!—взвизгнули на кухне.
108
Тотчас же население коммунальной квартиры высыпало
в коридор — выбежали сразу все, будто сидели, притаясь за
дверью.
— А где же Андрей? — удивился я.
— Андрей Иваныч в зоопарке,— торопливо доложил вос¬
троглазый мальчик, один из сыновей ветеринара.— Он в
зоопарке, и тетя Лиза с ним!
— Вам записочку просили передать.
Андрей писал:
«Пишу на случай, если разминемся. Мы собрались с Ли¬
зой в зоопарк. Приходи и ты. Если, конечно, не устал. Дело
важное, касается и тебя. С полпервого до двух будем у пло¬
щадки малышей. Не сможешь — вернемся, расскажем...»
Я обозлился и больше всего, конечно, на Лизу. Уверен был,
что это она продиктовала Андрею такую дурацки интригую¬
щую и бестолковую записку: уж я-то знал нашу Лизу! Она
очень любила удивлять!
Но, повалявшись бестолку с полчаса, я вскочил и отпра¬
вился в зоопарк.
«Малыши», разморенные жарой, почивали в низенькой
пристройке, был «мертвый час». Андрей с Лизой нереши¬
тельно топтались у двери.
— А вот и Леша! — сказала Лиза с таким выражением,
точно мы расстались только вчера.
Андрей молча стиснул мне руку и обернулся к служи¬
тельнице, стоящей у входа:
— Вот и товарищ интересуется!—Он кивнул на меня.—
Сегодня прилетел из Арктики и, видите: сразу к вам...
— В положенное время, гражданин, в положенное,—
невозмутимо сказала служительница.— Как все посетители.
— Так он же не все! —заступилась Лиза за Андрея, под¬
хватив под руку и легонько подталкивая к двери.— Ведь это
он его доставил в зоопарк, понимаете?
— Ну, а коли доставил, подарил, то и должен подчи¬
няться распорядку! Сказано: «мертвый час». Не велено бу¬
дить.
— Что тут происходит? — спросил я недовольно.
— Да спутал время, понимаешь! — Андрей присел на ска¬
мейку и вытащил портсигар.— Черт их знает, «мертвый час»
кончается у них в час, а не в полпервого, вот и...
— Медвежонка привез, что ли?
— Нет, ты спроси, где раздобыл его! — вмешалась
Лиза.— В этом все дело!
— Ничего не понимаю,— сказал я, присаживаясь рядом
с Андреем на скамью.— Ну, привез медвежонка, ну и бог с
ним! У меня на сердце кошки скребут, а ты с медвежонком
каким-то...
109
— Из-за чего кошки-то?
— Из-за фотопустышек этих, будь они трижды неладны!
— Пустышек? Каких пустышек? — спросил Андрей,
точно просыпаясь.— А, тех, что в газете!
— Как? — ужаснулся я.— Их успели в газете тиснуть?
— А что ж такого? И мои там есть. Фотографии как фото¬
графии. Безотрадная картина тумана и льдов, как говорится.
Я молча глядел на него.
— Уж и испугался! То-то, смотрю, лицо у тебя такое
странное, будто перевернутое. Нет, брат, медвежонок, кото¬
рого я привез, враз все эти фотографии — и твои и мои —
слопал. Так, знаешь, гам — и нет их! Я, конечно, выражаюсь
фигурально.
Лиза засмеялась. Она явно наслаждалась моим изумле¬
нием и любопытством, которых я и не пытался скрыть.
— Тут, понимаешь ли,— неторопливо продолжал Анд¬
рей,— вышло именно по той старинной поговорке: не бывать
бы счастью, так несчастье помогло. Ну, несчастье-то было не
ахти какое: маленькая неисправность в моторе. Но пришлось
нам, когда уже во второй раз возвращались с эвакуирован¬
ными, сделать вынужденную посадку на лед и малость по¬
сидеть на нем...
— Ну, ну!
— Вот и мы то же долдонили бортмеханику: «Ну, ну!»
Торчали возле него, подавали советы кто во что горазд, пока
один из матросов с «Ямала» не приметил на горизонте мед¬
ведей. Звери-то, сам знаешь, непуганые в тех местах, чело¬
века отродясь не видали. Очень, надо думать, заинтересовал
их наш самолет. Не съедобен ли, смекают? Вот, видим, при¬
ближается к нам вразвалку из-за ропаков и торосов медве¬
дица с двумя медвежатами...
— То-то пальба поднялась!
— Нет, народ все опытный, полярники. С одного выст¬
рела уложили мать, с двух — детеныша. А второго медве¬
жонка взяли живьем. Оказалось — девчонка. И назвал я ее,
знаешь, как? Улика Косвенная! По всем правилам: имя и фа¬
милия! Каково?
Лиза снова засмеялась.
— Но почему же Улика?—-пробормотал я.
В это время толпа ребятишек стремглав кинулась со всех
сторон к площадке молодняка и плотно обступила ее. «Мерт¬
вый час» кончился.
Первое животное, появившееся из дверей пристройки, вы¬
звало дружный смех ребят. То была свинка, обыкновенная,
домашняя, и не аристократических кровей, пегая.
— Для развлечения держат,— сообщил Андрей, поспешно
вставая со скамейки.— Чтобы медвежата лучше ели.
но
Свинка, подрагивая хвостиком, с чрезвычайно озабо¬
ченным и даже угнетенным видом обежала площадку, оста¬
новилась у бассейна, наполненного водой, и взволнованно
захрюкала.
— Тоскует! Жить без них не может,— снова сказал Анд¬
рей, который стал в зоопарке совсем своим человеком.
Пестрым комом выкатились из дверей львенок и тигре¬
нок. Потом сломя голову вылетела лисичка и принялась но¬
ситься по вольере, не обращая ни на кого внимания. Следом
за лисенком неторопливой походкой вышел взрослый жест¬
кошерстный терьер. Заметив его, свинка замолчала, а ли¬
сичка перестала носиться по вольере.
— Гувернер!—пояснил Андрей.— Состоит при малышах
в качестве воспитателя. В случае чего наводит порядок.
Наконец, высоко подбрасывая угловатые зады, испод¬
лобья озираясь по сторонам, смешным курцгалопом при¬
мчались медвежата. Их было трое: два бурых и один белый.
— Вот она, вот она! —забормотали мне в оба уха Андрей
и Лиза.
Улика Косвенная была ниже ростом и более худая, чем
ее бурые товарищи. Наверное, и силенок было поменьше. Но
брала энергией и решительностью.
Бесспорно, она первенствовала в этой бестолковой и шум¬
ной компании. Продолжавшие бороться львенок и тигренок
почтительно уступили ей дорогу. Свинка кинулась к ней со
всех ног и принялась рыльцем подталкивать к бассейну.
Впрочем, Улику не надо было долго просить, особенно в та¬
кую жару. Оба бурых медвежонка уселись у края бассейна,
в нерешительности поглядывая на веселых купальщиков.
— Тон на площадке задает! — с гордостью сказал Анд¬
рей.— А иначе и быть не может. Вся остальная мелюзга ро¬
дилась в зоопарке, а Улика все-таки нюхнула вольного воз¬
духу. Догадался, где родилась?
— Ну же, не тяни!
— На Земле Ветлугина, вот где!
— О!..
Но тут лисичка остановилась против нас и приветственно
завиляла хвостом. Волк в соседней клетке опрокинулся на
спину и задрыгал лапами по-собачьи.
Мы оглянулись. За нами стояла невысокая худенькая
женщина.
— Антонина Викентьевна, наконец-то!..
Андрей познакомил нас:
— Антонина Викентьевна Демина, заведующая отделом
хищников.
— Так и дежурите весь день возле своей Улики? — спро¬
сила заведующая хищниками, кротко улыбаясь.— Могу,
ш
товарищ Звонков, сообщить вам заключение, мое и моих
коллег. Вы были правы, Улика родилась в январе этого года.
Андрей победоносно оглядел нас. Лиза молчала, ожидая
объяснений, я с лихорадочной поспешностью производил не¬
обходимые расчеты в уме.
В начале января? Так! «Ямал» был раздавлен плавучими
льдами 17 апреля. На второй или третий день после этого,
во время эвакуации команды, Андрей подобрал на льду оси¬
ротевшего медвежонка. Тому от роду было тогда, наверное,
три — три с половиной месяца. Да, именно так, судя по внеш¬
нему виду.
Все дело было в возрасте Улики, а также в расстоянии до
ближайшего к месту аварии «Ямала», помимо Земли Ветлу-
гина, клочка суши — острова Врангеля.
— Слушай, Андрей, старина! — заорал я, забыв о том,
что нахожусь в общественном месте.— Ты же прав! Ей-богу,
абсолютно прав!
— А, уже подсчитал?
Самцы белых медведей в отличие от бурых не впадают
в спячку. Зимой спят лишь самки, причем в ожидании потом¬
ства устраиваются на ночлег с комфортом — обязательно на
суше.
В конце октября — начале ноября, когда начинаются за¬
носы, медведица находит крутой склон, разрывает ямку в
снегу и ложится там. Остальное доделывает за нее работя¬
щий ветер: подбрасывает с каждым днем все больше и
больше снега. Образуется нечто вроде пещерки, уютное теп¬
лое логово.
Медведица спит всю зиму.
Рожает она в январе — феврале. Медвежата являются на
свет слепыми, с рукавицу величиной и месяца два с полови¬
ной проводят в берлоге. Потом делают свои первые шаги.
Скатываются сидя со склона, как все малые ребята, пыхтя
влезают, опять скатываются, а мамаша восседает рядом и
наслаждается семейным счастьем.
Лишь в конце марта — середине апреля она выводит свое
потомство в «большой свет», то есть спускается на лед. С ма¬
лышами, которые лишь недавно научились ходить, прихо¬
дится двигаться не слишком быстро — километров пятна¬
дцать в день.
— В этом-то и штука, Лиза! Только пятнадцать, от силы
двадцать!—принялся я торопливо объяснять.— А сколько
миль до Врангеля? Триста пятьдесят. Ага! К семнадцатому
апреля медведица с медвежатами никак не могла бы дойти
от острова Врангеля до района аварии «Ямала». Слишком
далеко! Значит, есть поблизости другой остров или группа
островов. Там медведица родила медвежат...
112
— Да, Земля Ветлугииа! — подтвердил Андрей.— Поэто-
му-то я и назвал медвежонка Уликой...
Вот цепь умозаключений, логически связанных между со¬
бой. На одном конце цепи — медвежонок Улика, подобран¬
ный в районе аварии «Ямала», на другом — наша земля!
— Уленька, Уленька! — закричали дети.
Встав на задние лапы, держа в передних полосатую кег¬
лю, Улика вперевалочку прошлась мимо нас, с мокрой
облипшей шерсткой после купанья, тощенькая, но крепко
сбитая, потешная, как ребенок, недавно научившийся
ходить.
— Из Улики уже в Уленьку перекрестили,— с улыбкой
сказала Антонина Викентьевна.— За несколько дней всеоб¬
щей любимицей стала!..
Лиза присела на корточки, маня разыгравшегося белого
медвежонка.
— Нет, на ее глазки-бусинки посмотрите! — потребовала
она.— Черненькие! И какие смышленые! Ведь все понимает,
плутовка, а молчит. Ответь, Уленька: правильно о тебе го¬
ворим? Ты где родилась, а? На Земле Ветлу гина?.. Ну же,
скажи нам, скажи!..
Глава десятая
НЕТ БОЛЬШЕ «БЕЛЫХ ПЯТЕН»!
Посещение зоопарка подействовало на меня самым жи¬
вительным образом. Черноглазая пушистая Улика была
чрезвычайно убедительна.
Поэтому, когда мы отправились на следующий день с Ан¬
дреем в библиотеку, я, уже бестрепетной рукой, развернул
толстые комплекты советских и иностранных газет. Пусть
себе пишут, что хотят, о наших фотоснимках,— остается
еще не известный никому, пока неиспользованный довод,
который до поры до времени сохраняется в одной из вольер
Московского зоопарка!
Впрочем, большинство советских корреспондентов почти
не обратило внимания на фотографии, сделанные мною и
Андреем над ледяной пустыней Восточно-Сибирского моря.
Интересовали подробности спасения людей с «Ямала». Только
вскользь сказано было в одной из статей:
«Решена попутно проблема гипотетической земли к се¬
веру от острова Врангеля, о существовании которой выска¬
зывались догадки до революции: полеты двух научных ра¬
ботников на самолетах, эвакуировавших команду «Ямала»,
с очевидностью показали, что земли в этом районе нет...»
из
Однако заграничная, главным образом американская, пе¬
чать придала больше значения фотоснимкам. Их напы¬
щенно именовали «беспристрастным рефери».
«Фотографический аппарат рассудил людей,— заявляла
«Манхеттен Кроникл».— Земли в этом районе нет. Земли и
не могло быть. Иначе ее нашел бы Текльтон. Глупо было
сомневаться в этом».
Расторопный корреспондент «Манхеттен Кроникл» в
Москве перетряхнул старые журнальные комплекты и вы¬
тащил на свет статью Петра Ариановича «О возможности
нахождения острова или группы островов...». Мало того, за¬
интересовался мною и Андреем и разведал наши биографии.
То, что мы учились у Петра Ариановича, придавало
всему, в понимании корреспондента, привкус сенсации.
«Ученики опровергают учителя!», «Конец арктической
сказки», «Текльтон прав!» — таков был звонкий тройной за¬
головок.
— Хвалят? — спросил я, поднимая глаза от газетного
листа.
— Хвалят, черт бы их побрал!
— А помнишь афоризм: «Скажи, кто тебя хвалит, и я
скажу, кто ты»?
Да, афоризм был колючий!
О такой ли похвале мечтали мы с Андреем?
Я отодвинул ворох иностранных газет и принялся про¬
сматривать «Вечерку». Ну-ка, что новенького в театрах сто¬
лицы? Как жила-поживала без меня театральная Москва?
— Махнем в театр, Андрей? Рассеемся.
Я перебросил ему «Вечерку». Он заглянул на четвертую
страницу и изумленно присвистнул.
— Смотри-ка: Союшкин объявился!
Я перегнулся через плечо Андрея. Пониже театральных
и повыше рекламных объявлений было напечатано:
Институт землеведения. 17.VI в 7.30 вечера в конфе¬
ренц-зале состоится обсуждение реферата тов. Союш-
кина К. К. «О так называемых гипотетических землях в Арк¬
тике в связи с последними исследованиями советских по¬
лярников».
Союшкин? Весьегонский примерный пай-мальчик? Зуб¬
рила с первой парты?
— А что сомневаться, гадать? — Андрей отодвинул
стул.— Пойдем и убедимся. Когда обсуждение это? Сегодня
в семь тридцать? Успеем.
В конференц-зале было не очень много народу, но не так
уж и мало — как раз столько, сколько нужно для того,
чтобы у докладчика, топтавшегося, наверное, где-нибудь в
коридоре, тревожно екало сердце и холодело под ложечкой.
114
Достойно улыбаясь и негромко переговариваясь, рассажи¬
вались за столом члены президиума. Два служителя с безу¬
частными лицами повесили за кафедрой большую, во всю
стену, карту Арктики. Раздался трезвон колокольчика.
Внимание!
К кафедре приблизился человек примерно моих лет. По
виду не был испуган или встревожен. Держался довольно
уверенно, только часто поправлял хлипкое пенсне-клипс и
даже вскидывал голову, чтобы оно не сползало с носа.
Прямые, довольно длинные волосы его были зачесаны
набок и блестели, словно на них навели глянец сапожной
щеткой. Он был похож на морского льва в водоеме и гордо
пофыркивал на публику из-за графина с водой.
— Он? — шепнул я Андрею.
— Как будто бы он! Хотя...
В этом было что-то необычное, почти что из арабских
волшебных сказок. Вода в графине, приготовленная для до¬
кладчика, замутилась, пошла кругами, и со дна вдруг выско¬
чил чертик: поднялась остренькая -— редькой-хвостом
ьверх — голова с зачесанными набок мокрыми волосами, по¬
том, поправив пенсне, с достоинством оглянулась по сто¬
ронам.
Я не разобрал первых слов докладчика, так как был по¬
глощен изучением его наружности. Затем до меня донес¬
лось:
— Нет больше «белых пятен» на Земле! Период откры¬
тий закончен... К тридцатым годам двадцатого столетия все
открыл, взвесил, измерил человек. Мир обжит нами, мы
знаем его теперь, как собственную свою комнату...
Андрей подтолкнул меня локтем:
— Обрати внимание на редчайший экземпляр: человек,
которому ясно все.
С удивлением смотрели мы на «редчайший экземпляр».
Докладчик то и дело высвобождал манжеты из рукавов, как
это делают фокусники. Манжеты мешали ему откладывать
в сторону четвертушки бумаги с цитатами. Для цитат приго¬
товлен был особый ящик. Еще тогда меня поразил этот жест.
В нем было что-то птичье.
От монотонно повторяющегося взмаха рук над кафедрой
мельтешило в глазах.
С глубокомысленным видом Союшкин перечислил: Землю
Джиллиса, Землю Санникова, Землю сержанта Андреева.
Все они, по его мнению, никогда не существовали и были,
к сожалению, всего лишь обманом зрения, арктическим ми¬
ражем либо же грядами торосов, принятыми за землю.
Он привел ряд доказательств, правильно назвал Землю
Петермана и Землю короля Оскара, которые явились только
115
плодом воображения путешественников. Но я уже не вслу¬
шивался в его многословную аргументацию. Указка посту¬
кивала по карте, двигаясь по самому ее краю, с запада на
восток. Медленно, но верно Союшкин подбирался к нашим
островам в Восточно-Сибирском море, по своему обыкнове¬
нию крадучись, ползком.
Поколебавшись с минуту в воздухе, указка ткнулась в
правый верхний угол Восточно-Сибирского моря. Так и есть!
Добрался наконец.
— Накануне мировой войны,— неторопливо продолжал
Союшкин,— длинный список был пополнен. Появилась не¬
кая новая гипотетическая земля в Арктике, причем в отли¬
чие от остальных координаты ее были в точности опреде¬
лены. Помещаться должна была бы вот здесь...
Докладчик описал небрежный круг указкой на карте и
усмехнулся. Кулаки сжались у меня сами собой от этой сни¬
сходительной усмешки!
— Автор гипотезы,— доносилось с кафедры,— не был,
однако, путешественником, никогда даже не заглядывал в
такую даль, как Восточно-Сибирское море, которое, кстати
сказать, наименее исследовано из всех полярных морей и
чрезвычайно редко посещалось путешественниками. Всю
жизнь свою новоявленный открыватель в кавычках проси¬
дел в одном из самых захолустных городов старой цар¬
ской России, в Весьегонске. Об этом городе найдете упоми¬
нание у наших гениальных русских сатириков Гоголя и
Щедрина.
Далее Союшкин высмеял провинциального учителя гео¬
графии, страдавшего манией величия, осмелившегося под¬
нять руку на общепризнанный — мировой! — авторитет
Текльтона. Не смехотворны ли были его претензии считать
себя чуть ли не «открывателем островов», призванным ис¬
править «ошибку» Текльтона, хотя сам он, как известно,
в Арктике никогда не бывал?
— Лишь наша советская наука об Арктике,— тут голос
оратора окреп и зазвенел,— лишь она смогла разрешить
этот запутанный, темный вопрос. Менее месяца тому назад
на помощь кораблю, терпевшему бедствие во льдах Во¬
сточно-Сибирского моря, ринулись краснозвездные само¬
леты. Во время эвакуации команды были совершены полеты
и над районом мнимых островов — сейчас уже можно с пол¬
ной уверенностью сказать: не гипотетических, именно мни¬
мых!.. Два гидролога, участники спасательной экспедиции,
находившиеся на борту самолетов, попутно произвели, со
свойственной советским ученым добросовестностью, серию
фотографических снимков. Р1 что же? Внизу не оказалось
никаких, даже самых ничтожных, признаков земли!..
116
Докладчик поспешно отпил глоток воды из стакана и сде¬
лал особенно торжественный, видимо, заключительный
взмах своими манжетами.
— Итак, из перечня гипотетических, то есть предпола¬
гаемых, земель выброшена еще одна, последняя. Полеты со¬
ветских исследователей над Восточно-Сибирским морем пе¬
речеркнули на карте буквы «с. с.» — «существование сомни¬
тельно» — заодно с сомнительной землей!
Он сделал решительный, немного театральный жест в
воздухе, точно крест-накрест перечеркивая тайну островов,
и захлопнул папку.
Раздались разрозненные хлопки.
Я покосился на Андрея. Он сидел, глядя прямо перед
собой, сжав губы.
Докладчик сошел с трибуны и бочком двинулся к своему
месту, обходя сидевших за столом, точно боясь, что кто-
нибудь из членов президиума невзначай толкнет или под¬
ставит ножку.
— Он?
— Да уж теперь по всему видно, что он!
С трудом взобравшись за кафедру, седенький, в желтой
тюбетейке профессор с неразборчивой фамилией долго
мямлил, шепелявил, сморкался и кашлял. Вывод его, сколько
можно понять, был благоприятен для Союшкина. Старичок
высоко оценил его усилия. Затем выступил еще кто-то и
тоже похваливал. Но мы уже слушали вполуха, сблизив
головы за стульями и переговариваясь заговорщическим
шепотом.
— Каков гусь, а? — возмущался Андрей.— Мы, значит,
еще в пути были с тобой, еще выводов не опубликовали,
а он уже готовился цитировать, скальпы снимать!
— Забежал, по своему обыкновению, вперед. Раздобыл
где-то материалы...
— Хотел украсить свой реферат самыми последними до¬
стижениями, новинками...
— Да это бы, понимаешь, еще полбеды! Но он напутал,
извратил все!
— Ну, вот что,— сказал Андрей, выпрямляясь.— Кто
первым будет выступать: ты или я? Про Нобиле ты скажи
и про Северную Землю, а я про Улику. Ладно? Про голубые
льдины не стоит. Если бы ты успел сфотографировать их...
В президиум, перепархивая по рядам, полетела записка.
Председательствующий поднялся с места и с улыбкой
оглядел зал.
— Приятная неожиданность, товарищи! — сказал он.—
Среди нас находятся участники спасательной экспедиции,
о которых упоминалось в докладе, товарищи... (он заглянул
117
в записку) Ладыгин и Звонков. Первым желает выступить
товарищ Ладыгин. Прошу!
Впоследствии московский корреспондент «Манхеттен
Кроникл», присутствовавший, как выяснилось, на заседа¬
нии, вышутил меня. Он написал, что оратор «напустил много
туману в свое выступление».
Это был каламбур, потому что я говорил именно о ту¬
мане.
Что делать! Тумана в Арктике было в самом деле слиш¬
ком много, но, как ни странно, это как раз и помогало
уяснить положение.
Я начал с того, что поблагодарил за характеристику, дан¬
ную фотографиям.
— В Америке их назвали «беспристрастным рефери».
Пусть так. Рефери так рефери... Все ли участники обсужде¬
ния имеют на руках центральные газеты? Очень хорошо. По¬
прошу, в Таком случае, обратить внимание на то, что всюду
между ярко освещенными пространствами льда видны длин¬
ные полосы тумана. На фотографии номер один туман зани¬
мает почти треть снимка. На фотографии номер четыре —
не меньше половины. А это, как станет ясно из дальнейшего,
имеет немаловажное значение.
В зале хлопотливо зашелестели страницами.
— Позволю себе,— продолжал я,— напомнить случай с
Нобиле. В 1928 году его дирижабль пролетел всего в пят¬
надцати километрах от Северной Земли, и она осталась не
замеченной в тумане. Ни Нобиле, ни спутники его не смогли
увидеть внизу огромный архипелаг, несмотря на то, что коор¬
динаты его были известны.
Я рассказал о том, что в Америке нашлись скептики, ко¬
торые воспользовались случаем печатно высказать подозре¬
ния в научной добросовестности Вилькицкого, за пятнадцать
лет до полета Нобиле открывшего Северную Землю. Некото¬
рые даже развязно сравнивали его с печальной памяти ми¬
стификатором доктором Куком.
«Северной Земли нет»,— так-таки напрямик утвержда¬
лось в приложении к американскому гидрографическому
справочнику «АгсНс РПоЬ>.
Смех в зале.
— Не провожу пока аналогии,— продолжал я.— Просто
говорю: вот что может наделать туман! Я бывал на мысе Че¬
люскин. Северная Земля находилась от нас в каких-нибудь
тридцати шести морских милях, по ту сторону пролива,
однако видно ее было очень редко, лишь в исключительно
ясную погоду. Говорят, из Сухуми бывают видны на гори¬
зонте горы Трапезунда. Но то Черное море, а это Арктика...
Могу назвать еще людей, которые за туманом не видели Се¬
на
верной Земли, хотя до нее было рукой подать. Это штурман
Челюскин, добравшийся до мыса сушей на собаках и про¬
двинувшийся по льду еще на восемнадцать километров к
северу; это Норденшельд, по описанию которого туман был
так густ, что моряки, стоя на носу, не видели кормы судна.
Норденшельд оставил землю слева по борту, так же как и
Нансен на «Фраме». И тот и другой не заподозрили ее суще¬
ствования. У мыса в начале двадцатого века зимовал наш
отважный и настойчивый Толль, отправляясь на поиски
Земли Санникова. Он гнался за химерой, а реальная земля
осталась незамеченной, неоткрытой, хотя, повторяю, до нее
было всего тридцать шесть морских миль... Заколдованная
земля! И только перед экспедицией Вилькицкого, наконец,
раздернулась завеса тумана...
— Вывод, вывод! — попросили из президиума.
— А вывод прост: пока воздержаться от выводов! То, что
мы не видали островов, не значит еще, что их нет. В нашем
распоряжении слишком мало фактов. Гипотеза Ветлугина не
поколеблена и ждет глубокой всесторонней проверки.
В зале царило молчание. Я уступил место Андрею.
Он был краток, говорил отрывисто и сердито, косясь на
Союшкина, сидевшего сбоку стола в непринужденной позе
и покачивавшего ногой. Нога эта, видно, больше всего раз¬
дражала Андрея.
— Остров,— начал он,— или группа островов, над кото¬
рыми пролетали самолеты, могли быть погребены под
снегом.
— Ветлугин писал о высоких горах,— скромно вставил
Союшкин.
Андрей с ненавистью поглядел на его ногу.
— Ветлугин не писал о горах: о них говорил землепрохо¬
дец Веденей! Да, Землю Ветлугина легко было не заметить
сверху, в особенности если перед тем выпал снег. Что же
касается корабля, тот не мог подойти вплотную к земле.
Часто острова на такой широте окаймлены неподвижным
льдом. К островам, как видите, очень трудно подступиться
как с моря, так и с воздуха. Поэтому в своих суждениях мы
можем опираться пока лишь на отдельные косвенные
улики...
И он предъявил «косвенную улику» — снимок медве¬
жонка в зоопарке. Снимок произвел впечатление на соб¬
рание. Все были ошеломлены: никто не ждал, не мог ждать,
что так обернется обсуждение. Союшкин хвалил нас, а мы
спорили с ним! Нам говорили: «Вы хорошо сделали, что до¬
казали отсутствие Земли Ветлугина», а мы упрямо повто¬
ряли: «Проблема не решена. Земля Ветлугина есть, должна
быть!..»
119
И все же Андрея проводили аплодисментами. Правда,
в президиуме, вежливо улыбаясь, хлопал один лишь Союш-
кин.
Боже мой! И надо же, чтобы случилось именно так:
Союшкин, подобно нам, занялся географией! Почему? Не¬
ужели только потому, что когда-то, пользуясь высокими
привилегиями первого ученика, торжественно вносил за
Петром Ариановичем географические карты в класс и раз¬
вешивал их на доске? Других оснований у него, по-моему,
не было.
Медленно продвигаясь с толпой к выходу, я не утерпел
и оглянулся. Зубрила с первой парты аккуратно укладывал
в портфель свои бесчисленные заметочки и выписочки.
Подле него, одобрительно кивая головами, топталось не¬
сколько человек, среди них и старичок в тюбетейке.
Глаза Союшкина были скромно потуплены. Я понял: он,
как всегда, получил высший балл!
Глава одиннадцатая
ПОКА ВРИО...
У вешалки нас перехватила юркая личность в высоко
подпоясанной гимнастерке, какие носят обычно завхозы или
снабженцы.
— Товарищ директор просят в кабинет,— сказала лич¬
ность, подобострастно осклабясь.
Отказаться было неудобно, тем более что до этого мы
никогда не бывали в Институте землеведения.
Суетливо двигая лопатками, посланец повел нас по кори¬
дорам и лестницам, в обход зала, пока мы не достигли, на¬
конец, дверей директорского кабинета.
Они бесшумно распахнулись. Из-за огромного, как сарко¬
фаг, стола поднимался навстречу Союшкин!..
— Рад, очень рад! — так начал он, пока мы ошеломленно
глядели на него.— Ну кто бы мог подумать, кто бы мог пред¬
положить... Вы знакомы? Профессор Черепцхин! — Из
кресла с легким полупоклоном привстал давешний старик
в тюбетейке.— Член-корреспондент Академии наук! — мно¬
гозначительно уточнил Союшкин.— А это, можно сказать,
друзья детства! Однокорытники, вместе учились... Никогда
не ожидал, никогда! В отчете фамилии указаны не были...
Садитесь, милости прошу!
Мы сели.
— Поздравляю,— обратился я к Союшкину, старательно
избегая местоимений.— Уже директор?
120
Союшкин зарумянился.
— Врио,-— поправил он.— Только врио.
— Пока врио,— любезно перегнулся к нему Черепихин.
Пока они с изысканной вежливостью пререкались, я при¬
сматривался к нашему бывшему первому ученику.
Ну что ж! Лицо как лицо. Ничего отталкивающего. Ли¬
шенные всякого загара бледные щеки, остроконечный носик,
небольшие черные глаза. И держался вполне прилично, был
прост в обращении, говорил тихим, размеренным голосом.
Только руки выдавали его внутреннее беспокойство — были
беспрестанно в движении! Союшкин бесцельно переставлял
письменный прибор на столе, хватался за пенсне, вынимал
из бокового кармана гребешок и старательно поправлял свою
разваливающуюся прическу. Он был плешив и стремился
скрыть это.
Видя, что разговор не получается, профессор счел нуж¬
ным вмешаться.
— Вероятно, вы предпочли бы встретиться иначе,— про¬
шепелявил он, глядя на нас со стариковским благодушием.—
Столько лет не видались и вдруг, даже не обменявшись ру¬
копожатием, кинулись друг на друга, сразу же в драку,
в драку!..
Он дробно засмеялся.
— Без драки не проживешь,— неопределенно сказал
Андрей.
Нам подали чай.
— Но чего вы добиваетесь? — продолжал профессор,
осторожно прихлебывая с ложечки.— Вы провели большую
работу, стерли & белое пятно» с географической карты. Это
признано всеми, даже за границей... Так почему же ставите
под сомнение результаты своих наблюдений? Простите, не
понимаю вас. Я пробормотал что-то о романтике географи¬
ческих открытий.
— Мне думается,— снисходительно изрек Союшкин,—
что мы уже вышли с вами из того возраста, когда верят в
неоткрытые острова!
Как будто бы он когда-либо верил в них, этот непонят¬
ный, удивительный человек, даже не читавший в детстве
Майна Рида!..
Союшкин вежливо наклонил голову, узнав, что Петр
Арианович не вернулся из ссылки, потом перешел к теме,
которая, видимо, занимала его больше остальных,— к са¬
мому себе, к своим успехам на жизненном пути.
Оказывается, учился в Ленинградском университете, был
оставлен при кафедре, а в Москву переехал всего год назад.
— Решили укрепить руководство Института землеведе¬
ния,— сказал он, тонкой улыбкой давая понять, что сам, по
121
скромности, не разделяет столь высокого мнения начальства
о своей особе.
Профессор в это время занимал Андрея. Мой друг отде¬
лывался сердитым покашливанием. Взгляды, какие он
бросал из своего угла на преуспевающего первого ученика,
были так красноречивы, что я придумал какой-то предлог и
поспешил увести Андрея из директорских чертогов.
— Самое странное в нем то, что он не изменился,— ска¬
зал мой друг, когда мы сели в трамвай.— Все изменилось
вокруг, а Союшкин не изменился. Удивительно!
— Может, мы недостаточно знаем его? — осторожно
предположил я.
— Нет, не защищай. Зубрила и зубрила! А обратил вни¬
мание на его жесты?
— Да. Слишком жестикулировал, по-моему. Как в немом
кино.
— Вот именно. Суетится, петушится. Я не доверяю та¬
ким людям.
Некоторое время Андрей шагал безмолвно. Потом лицо
его просветлело.
— А помнишь, как мы тузили его на больших перемен¬
ках? — спросил он.
И это отрадное воспоминание детских лет так освежающе
подействовало на моего друга, что он опять стал бодр и
весел.
Я в отличие от Андрея не принял встречу с Союшкиным
близко к сердцу. Подумаешь! Возобновили старое знаком¬
ство, немного поцапались, попили чайку и разошлись.
Но я ошибся.
Глава двенадцатая
ЗАУТРА БОЙ!
Мы недооценили нашего бывшего первого ученика. Вер¬
нее, недостаточно глубоко вдумались в его положение. А оно
было щекотливым. Оно было таково, что Союшкин не мог,
даже если бы и хотел, сложить оружие. Во что бы то ни
стало должен был драться с нами, обороняться, нападать
и — победить!
Сами того не подозревая, мы затронули наиболее чув¬
ствительное его место: на глазах у всех сотрудников инсти¬
тута— «возглавляемого им института» — посягнули на его
директорский авторитет. Но ведь с прочностью авторитета
связывались непосредственно и остальные успехи на жиз¬
ненном поприще, как-то: высокий оклад, отдельная квар¬
тира, персональная машина и прочее.
122
Положение осложнялось тем, что Союшкин был лишь
«врио» («пока врио!»). В уютном директорском кресле он си¬
дел все еще неудобно, бочком. А ему очень хотелось пере¬
менить позу, как явствовало из беглого обмена репликами
между ним и профессором Черепихиным.
Вот какой тугой узел — и совершенно неожиданно для
нас — завязался в Москве после нашего возвращения из
Арктики.
По-видимому, чаепитие в директорском кабинете было
разведкой. Очень осторожно ставя вопросы, чтобы, не дай
бог, не спугнуть, Союшкин пожелал удостовериться в том,
что мы с Андреем рядовые гидрологи-полярники, немного
наивные, не очень практичные и совсем неискушенные в
житейских хитростях.
Ему важно было выведать не только это. Оказалось, к его
облегчению, что никаких связей в высших научных сферах
у нас нет, и, затевая спор о Земле Ветлугина, мы не можем
надеяться на покровительство кого-либо из крупных совет¬
ских ученых. А коли так, то и действовать разрешалось без
стеснения, по возможности более дерзко, чтобы ошело¬
мить, устрашить, подавить с первого же наскока.
Пока мы, не подозревая об опасности, спокойно обраба¬
тывали результаты своих наблюдений над льдами Восточно-
Сибирского моря, Союшкин снова появился на страницах
газеты, и на этот раз уже не на четвертой, в отделе объявле¬
ний, а на третьей, где помещаются статьи.
Спустя всего несколько дней после обсуждения реферата
«О так называемых гипотетических землях...» мы увидели
в «Вечерке» пространное интервью с нашим бывшим первым
учеником. Озаглавлено оно было так: «Последний арктиче¬
ский мираж. Беседа с исполняющим обязанности директора
Института землеведения тов. К. К. Союшкиным».
Спору нет, зубрила с первой парты обладал эрудицией.
Однако все это было книжно, мертво! Он прыгал, подобно
дрессированному попугаю, по книжным полкам, перенося
в клюве цитаты с места на место, снимая и навешивая
ярлычки. Он не был ученым, нет, всего лишь архивариусом
фактов!
«Весьегонский учитель географии,— заявлял Союшкин,—
вообразил острова в океане, потому что корабль Текльтона,
дрейфуя со льдами, сделал резкий зигзаг. «Льды огибают
в этом месте преграду»,— предположил П. А. Ветлугин.
Между тем не проще ли считать, что зигзаг является резуль¬
татом влияния ветров? Выдвинут был и второй аргумент.
Автор гипотезы ссылался на показания безвестного — фа¬
милия не установлена — русского землепроходца XVII
века».
123
Далее Союшкин приводил обширные цитаты из «скаски»,
сопровождая их снисходительными комментариями. Правда,
он проявил некоторое великодушие и отводил от Веденея
подозрения в лживости. По его мнению, отважный корщик
не лгал и не пытался разжалобить начальство, чтобы выма¬
нить «награждение». Он действительно думал, что видел
землю.
«Но надо учесть психику путешественников, которые на¬
ходились на краю гибели,— писал Союшкин.— По собствен¬
ному признанию, Веденей «со товарищи» в течение несколь¬
ких дней буквально умирали от голода. При этих обстоятель¬
ствах им могло привидеться все, что угодно. Удивительно
ли, что измученным, обреченным людям померещилась же¬
ланная земля?»
Союшкин старательно обосновал этот тезис.
«В пустыне арктических льдов миражи так же часты, как
в песчаной пустыне,— резонно замечал он.— Можно сказать,
что злая Моргана, фея английских сказок, жившая на дне
моря и обманчивыми видениями дразнившая путешествен¬
ников, переселилась от берегов Британии в Арктику...»
Вслед за тем наш бывший первый ученик перечислил
наиболее известные арктические миражи. Он выстроил пе¬
ред читателем длинную шеренгу призрачных островов, воз¬
никавших на пути полярных путешественников и таявших
в воздухе, едва лишь корабли приближались к «островам».
Норденшельду почудился как-то остров в тумане. Спу¬
стили шлюпку, подошли к «острову». Это оказалась голова
любопытного моржа, высунувшаяся из полыньи!
Так меняются очертания предметов, и так трудно опре¬
делить расстояние до них в Арктике!
Пролетая над Полюсом недоступности, Амундсен увидел
группу островов. На борту дирижабля засуетились. Фото¬
графы взяли фотоаппараты на изготовку. Подлетели
ближе — ахнули: на глазах «острова» развеяло порывом
ветра.
Некоторые арктические миражи, по свидетельству Союш-
кина, перекочевали даже на географическую карту.
В 1818 году, отыскивая Северо-Западный проход, Росс на
своем корабле уткнулся в тупик. Впереди был кряж, наглухо
запиравший выход. Видел его не только Росс, видела вся
команда. Путешественники повернули обратно.
Найденные горы получили название гор Крокера и неко¬
торое время вводили в заблуждение географов.
В действительности гор Крокера не существует. Прямо
по курсу корабля был пролив, открытая, чистая вода. Россу
померещились горы. Дорогу путешественнику преградил
мираж.
124
«Сейчас развеян, наконец, последний арктический ми¬
раж— в Восточно-Сибирском море,— с торжеством заклю¬
чал Союшкин.— Причем самый странный из всех — мираж,
привидевшийся провинциальному учителю географии за его
письменным столом...»
Наши фамилии не назывались. Вскользь сказано было,
что сотрудники советских полярных станций, принимавшие
участие в спасении «Ямала», попутно сделали серию фото¬
снимков, которые послужили для ученых очень ценным и
важным материалом.
О споре, который возник на обсуждении реферата, также
не упоминалось. Видимо, Союшкин не считал нужным сооб¬
щать о столь незначительном эпизоде,
Вот как? Мы, стало быть, низводились до ранга зауряд¬
ных добытчиков, сборщиков материала? Самостоятельно не
в силах были осмыслить его, просто приволокли из Арктики
ворох фактов и в полной растерянности вывалили на пол в
великолепном директорском кабинете — помоги, мол, Со¬
юшкин!
— Нет, это уж слишком. Это не скальп! — сказал я с
возмущением.
— Какой там скальп! — подхватил мой друг.— Прокля¬
тый зубрила просто заживо сдирает с нас семь шкур!..
Кипя негодованием, мы ринулись в редакцию.
— О! Стало быть, вы верите в миражи? — с интересом
спросил сотрудник редакции. Он даже перегнулся через
стол, чтобы получше рассмотреть нас. Потом откинулся в
кресле, и длинноносое очкастое лицо его выразило профес¬
сиональное огорчение.— Был, говорите, и спор? Я не знал
этого. Жаль! Спор можно было бы хорошо «подать». Когда
спор, всегда намного живее, не правда ли?.. Но сведения по¬
лучены из авторитетных источников. Редактору лично зво¬
нил член-корреспондент Академии наук Черепихин. Вы
знаете Черепихина?
Я ответил утвердительно. Однако выяснилось, что мы
еще не знаем Черепихина.
Принял он нас с академической вежливостью, усадил в
кожаные кресла, назвал по имени-отчеству, хотя то и дру¬
гое перепутал. Но был еще более невнятен, чем на обсужде¬
нии реферата, подозрительно невнятен.
Профессор Черепихин оказался большим любителем не¬
домолвок. Битый час беседовали мы с ним, пытаясь уточ¬
нить его собственное мнение по поводу Земли Ветлугина,
и так и не добились толку.
Совершенно нельзя было понять, за нас он или за Союш-
кина. Вот уж будто бы начинал понемногу склоняться на
нашу сторону, одобрительно кивал, потирая руки, улы-
125
бале я и вдруг опять пугливо отступал на несколько шажков,
не переставая, впрочем, улыбаться, как щитом прикрываясь
от нас неопределенными вежливыми фразами.
Временами начинало казаться, что мы не обсуждаем важ¬
ную научную тему, а играем в распространенную детскую
игру: «Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите,
«да» и «нет» не говорите...»
— Ну как? Укачало? — спросил я Андрея, когда мы, от¬
дуваясь, вышли на улицу.
Мой друг снял шляпу и принялся с ожесточением тереть
ладонью свою коротко остриженную голову.
— Ты что?
— Восстанавливаю кровообращение. У меня, знаешь, во
время разговора с такими людьми мозги терпнут.
— Как это терпнут?
— Ну словно бы ногу отсидел. Тяжесть и мурашки. Му¬
рашки и тяжесть.
Но наши мозги получили необходимую им освежающую
встряску. Нас поджидали гости: двое незнакомых молодых
людей, которые поспешно поднялись с табуреток, едва мы
вошли в переднюю.
— Вяхирев, гидробиолог,— отрекомендовался один из
них, коренастый, круглолицый, по виду спортсмен-лыж¬
ник.
— Метеоролог Синицкий,— пробасил его товарищ,
скромно склонив голову. Он был чрезвычайно высок — чуть
ли не под притолоку — и, видимо, как большинство высоких
людей, стеснялся своего роста.
Рукопожатие обоих было коротким, твердым, распола¬
гающим. Я очень верю в первое впечатление от рукопо¬
жатия.
Оказалось, что это сотрудники Института землеведения.
Они присутствовали на обсуждении союшкинского реферата,
а сегодня с удивлением и возмущением прочли в газете пре¬
словутое интервью.
— Уж вы извините за вторжение,— бормотал Синицкий,
конфузливо подбирая длинные ноги под сиденье стула.—
Но мы хотели, мы думали... Быть может, наша помощь, хотя
бы в самой минимальной степени...
— Вы, главное, знаете что? Не поддавайтесь! — нахму¬
рясь, попросил нас Вяхирев.
— А мы и не думаем поддаваться,— ответил я весело.
С чего вы взяли, что мы думаем поддаваться?
— И очень хорошо,— обрадовался Вяхирев.— Вы, не
мешкая, сразу же ответ. Статьищу в газету!
— И порезче, пожестче!
— Прямо наотмашь его!
126
Мы с Андреем переглянулись. «Он» — это был, конечно,
Союшкин.
— Ведь дело-то какое, а? Необыкновенное дело,— про¬
должал Вяхирев с воодушевлением.— Совершить открытие,
не вставая из-за письменного стола!
— Как Менделеев, как Лавуазье,— поддержал Синицкий
из своего угла.
С чуткостью молодого воображения они уловили главное
в географическом открытии, которое сделал наш Петр Ариа-
иович,— романтику научного предвидения, то есть как раз
то, чего никак не могли усвоить Черепихин и Союшкин.
А может, возраст был тут ни при чем? Может, люди
просто понимали мир, видели, ощущали его по-разному,
с диаметрально противоположных позиций?
— А как в институте работается вам? — поинтересо¬
вался я.— Какова обстановка? — Синицкий сделал печаль¬
ное лицо.
Институт общего и сравнительного землеведения (так
полностью он назывался) представлял из себя как бы «хуто¬
рок», стоял на отшибе у всей советской географической
науки. Годами мусолили в нем никчемные темы, готовили
толстенные, никому не нужные статистические сборники,
в общем наглухо отгородились от жизни.
— Еще бы! — кивнул Андрей.— Союшкин же директо¬
ром!.. А, кстати, как достиг этого своего директорского поста?
Талантами никогда не блистал...
— Загадочные силы сцепления,— глубокомысленно ска¬
зал Синицкий.
— Черепихин?
— Ну что Черепихин! — Вяхирев состроил пренебрежи¬
тельную гримасу.— Ведь это, знаете, какой человек? Он, мо¬
жет, и не вредный, и даже на редкость обходительный, да
вот запас слов ограничен.
— Как так?
— А так. Допустим, у среднего русского человека в за¬
пасе имеется десять тысяч слов. А у профессора Черепихина
не десять тысяч, а только девять тысяч девятьсот девяносто
восемь.
Я понял и засмеялся. Андрей с недоумением посмотрел
на меня.
— Двух слов не знает Черепихин: «да» и «нет»,— пояс¬
нил я.— Я же говорил тебе.
— Нет, тут другое непонятно,— сказал Синицкий.—
Знаете что? Бычковский.
— А Бычковский при чем?
— Ну как же! Ведь это он перетащил за собой Союшкина
в Москву. И в Ленинграде тот при Бычковском состоял.
127
— Говорят, при каждом гиганте есть свой пигмей.
— Нет, тут что-то не то. Пигмей и гигант? Хотя сопостав¬
ление удачно.
— Так если понадобится,— начал Вяхирев, берясь за
кепку.
— Спасибо. Уж и то хорошо, что зашли, поговорили, по¬
могли уточнить обстановку.
Проводив гостей до лестницы, я вернулся в комнату. Анд¬
рей встретил меня задорно-веселым взглядом:
— Ну что, Лешка? Налицо, я считаю, все признаки. Вот
уж и перебежчики появились.
— Да. Как говорится: заутра бой!..
Но мы, понятно, и думать не могли о том, что он будет
столь жестоким, а главное, затяжным, изматывающим.
III
Глава первая
ВЕТЛУГИН
ПРОТИВ ТЕКЛЬТОНА
Утром мы засели за письмо в редакцию «Вечерней
Москвы». Я расположился за столом, решительно обмакнул
перо в чернила и, почти донеся уже до бумаги, оставил его
колебаться на весу. Андрей, прохаживавшийся по комнате,
нетерпеливо спросил:
— Что же ты?
— А ты что? Диктуй.
— Но это же очень просто. Хотя бы так...
Он задумался, стоя посреди комнаты. Пауза затянулась.
Я вздохнул и написал:
«Уважаемый товарищ редактор! На днях в Вашей ува¬
жаемой газете опубликовано было одно удивившее нас ин¬
тервью».
— Удивившее? — спросил Андрей, заглядывая через
плечо.— Не то слово. Слишком слабо: удивившее!
Я дважды аккуратно зачеркнул фразу, подумал немного
и снова написал ее. Затем заботливо поправил хвостик у
буквы «д».
Подобные переживания знакомы, вероятно, всем людям,
которые впервые усаживаются за статью для печати. Мы
чувствовали себя ужасно глупыми и неуклюжими, как
юнцы, после долгих колебаний и сомнений решившиеся, на¬
конец, танцевать. Нет, недостаточно иметь две ноги, чтобы
танцевать, как и знать грамоту для того, чтобы писать. Наш
129
бывший первый ученик не колебался, не кряхтел. Просто
вызвал корреспондента, который тут же, не сходя с места,
обработал за него с полдюжины фактов, вычитанных из
книг, и проворно тиснул в газету.
Я продолжал сидеть за столом, созерцая чернильницу.
В ней были только чернила — готовых фраз, к сожалению,
не было. Андрей возобновил свое глубокомысленное и беспо¬
лезное хождение за моей спиной.
Письмо не вытанцовывалось.
Перо будто сковало судорогой. Чернила казались вяз¬
кими, бумага — шершавой. Оказывается, во сто крат легче
пролететь над районом «белого пятна», чем кратко написать
об этом!
А пока мы с Андреем топтались на месте и увязали в
длинных и вежливых придаточных предложениях, поправ¬
ляя друг друга, нас опередили.
В «Географическом вестнике» появилась статья извест¬
ного геолога академика Афанасьева. Она называлась «В за¬
щиту оптимизма». Подзаголовок был такой: «Ветлугин про¬
тив Текльтона».
«История полярных открытий — это история человече¬
ского оптимизма, человеческой стойкости,— писал Афа¬
насьев.— Казалось бы, конец, предел усилий, последняя
черта! Но человек делает еще шаг — и за чертой неведомого
открываются перед ним новые горизонты...»
«Тов. Союшкин,— продолжал академик,— упоминал в
своем интервью об ошибке Росса. Это характерная ошибка.
Я бы сказал, психологическая ошибка. Росс усомнился в
возможности обогнуть Америку с севера. Ему показалось,
что он уткнулся в тупик. Но тупика на самом деле не было.
По следам Росса пришел на следующий год другой исследо¬
ватель, Парри, и не увидел гор. Освещение ли было иным,
меньше ли содержалось в воздухе влаги, но на этот раз ми¬
раж не появился. Путешественник двинул вперед свой ко¬
рабль и прошел по чистой воде. На месте же гор Крокера на
карте возник пролив Ланкастера, который можно увидеть
там и сейчас... Вот поучительный пример из истории геогра¬
фических открытий, особенно поучительный для тех, кто
высказывается сейчас против Земли Ветлугина!»
«Не предрешаю вопроса о земле,— заявлял Афанасьев.—
Говорю лишь: не рубите сплеча! В науке верят не словам,
а фактам. Фактов же пока слишком мало. И даже те, что
есть, могут быть истолкованы по-разному».
В связи с Союшкиным академик вспомнил грибоедовского
«французика из Бордо».
«Живуч, оказывается, «французик»,— с умной стариков¬
ской улыбкой замечал Афанасьев.— Не знал я, что в нашей
130
советской науке попадаются еще дамы обоего пола, готовые
млеть и ахать перед такими «французиками», дутыми ино¬
странными знаменитостями, только потому, что они ино¬
странные...»
И далее подробно останавливался на «прославленном пу¬
тешественнике Текльтоне». Он был именно дутой знаменито¬
стью, не чета Нансену, Пири, Амундсену и другим. Смыслом
жизни его была не наука, не благородное, бескорыстное слу¬
жение науке, но всего лишь сенсация, достижение рекорда,
а затем и связанные с ним материальные выгоды.
Не достигнув полюса, Текльтон сумел, несмотря на это,
извлечь из путешествия пользу, создать себе «паблисити».
Газеты, киностудии, рекламные агентства подняли шумиху
вокруг его имени.
Вместе со славою пришли, понятно, и деньги. За одно
лишь разрешение печатать его портрет на коробочках с кре¬
мом от загара Текльтон получил от парфюмерной фирмы
пятьдесят тысяч долларов.
В 1918 году он выступил в новой роли — предпринима-
теля-авантюриста.
Он находился с американской военной миссией на Даль¬
нем Востоке, считаясь официально консультантом по Край¬
нему Северу. Началась возня вокруг использования природ¬
ных богатств Чукотки. Кажется, затевалось концессионное
общество. Считали, что имя Текльтона будет служить при¬
манкой для пайщиков.
Эти планы, как известно, не осуществились. Жадные ин¬
тервенты, мечтавшие о богатствах нашего Севера, были вы¬
брошены за пределы Советской страны.
Дальнейшая судьба Текльтона неизвестна. Во всяком
случае, он умер богатым человеком.
«Случилось так,— продолжал Афанасьев,—что в одном
из районов Арктики, на окраине Восточно-Сибирского моря,
столкнулись два исследователя. Текльтона мы представляем
себе. Кем же был П. А. Ветлугин?»
С удивлением я и Андрей узнали в маститом авторе
статьи того самого профессора, который благоволил к Петру
Ариановичу, переписывался с ним и высылал в Весьегонск
новинки географической литературы.
Афанасьев признавал, что Петр Арианович был одним из
самых многообещающих его учеников.
«П. А. Ветлугин был даровит. Труженик. Умница. И чест¬
ный. Это очень важно в науке: быть честным, то есть не
бояться выводов».
Старый учитель Петра Ариановича оказался гораздо бо¬
лее осведомленным, чем мы. Петр Арианович, по его сло¬
вам, был выслан в Сибирь за то, что принимал участие в ра-
т
боте подпольной большевистской типографии. В те годы
волна рабочего революционного движения, которая после по¬
давления революции 1905 года временно пошла на убыль,
снова начала нарастать, подниматься. Она подхватила и Вет-
лугина, вернувшегося в Москву.
Однако тогдашняя революционная ситуация (в Петер¬
бурге уже, как известно, воздвигались баррикады) была
сорвана начавшейся мировой войной. Многие революцио¬
неры были арестованы. Среди них оказался и Петр Ариа-
нович.
Находясь в ссылке, сначала в Акмолинской губернии, по¬
том на Крайнем Севере Сибири, он, по сведениям Афа¬
насьева, продолжал свою научную деятельность, проводил
метеорологические наблюдения, изучал многолетние мерз¬
лые горные породы. Видимо, Петр Арианович умер еще до
Октябрьской революции, потому что настойчивые поиски,
предпринятые академиком, к сожалению, не увенчались
успехом.
«Таковы биографические справки о двух исследователях
Арктики,— заканчивал Афанасьев.— Как видим, люди они
были разные и к решению своей задачи подходили по-раз¬
ному. Обоих уже нет в живых, но спор между ними, затя¬
нувшийся чуть ли не на четверть века, продолжается».
Вот какая это была статья, очень спокойная, сдержанная
и в то же время внушительная. А ведь академик еще не знал
об Улике Косвенной, которая продолжала благоденствовать
на площадке молодняка, не подозревая о том, что она не
только медвежонок, но и важный аргумент в научном споре.
— Слушай, ему же надо об Улике,— всполошился Анд¬
рей, вскакивая со стула.— Надо старика повести в зоопарк
или, в крайнем случае, показать ее фотографию.
— И о голубых льдах рассказать...
Неожиданно Андрей захохотал.
— Ты чего?
— Союшкина вспомнил, этого «врио»...
— Интересно, как выглядит теперь, после статьи,— за¬
думчиво сказал я.— Полагалось бы выразить соболезно¬
вание.
— Ну и что ж такого? Поедем! Можем раз в жизни до¬
ставить себе удовольствие.
С торжеством размахивая «Географическим вестником»
и предвкушая приятное зрелище — огорченного, унижен¬
ного, посрамленного Союшкина, мы поехали в институт.
В директорском кабинете, однако, Союшкина не было.
Нам сказали, что он поднялся наверх, на третий этаж, к Че-
репихину. (Член-корреспондент и фигурально и фактически
132
как бы «осенял» подшефный ему научно-исследовательский
институт.)
«Ну теперь-то,— решил я,— примет нас иначе, чем в пер¬
вый раз. Вспомнит, наконец, забытое слово «да»...»
Но Черепихин, к моему изумлению, наоборот, вспомнил
слово «нет».
Разительная перемена произошла с почтенным профессо¬
ром. Он распушился весь, как разозленный кот. Глазки его
не мигали кротко под очками, а метали искры, молнии.
Правда, он все же пригласил нас садиться, но сам разго¬
варивал стоя за письменным столом и почти не шепелявил —
так был зол.
— Легковесная статья, очень легковесная! — заявил Че¬
репихин.— Хоть и действительный член академии писал, но,
увы, увы, легковесная! Ложной патетики много. Потом био¬
графии. И зачем-то сопоставление...
Незаметно он перешел на старый труд Афанасьева об
орографии Восточной Сибири и разругал за какие-то допу¬
щенные там ошибки. Вообще Афанасьев вызывал у него не¬
понятное ожесточение. Фамилию его не мог слышать спо¬
койно, дергался, словно бы прикасался к оголенному элек¬
трическому проводу.
Союшкин присутствовал при разговоре, но почти не при¬
нимал в нем участия.
Он тоже удивил нас. Против ожидания, был бодр, улы¬
бался, а ногой, переброшенной через ногу, дрыгал с еще бо¬
лее независимым видом, чем на обсуждении своего рефе¬
рата.
Отвечая Черепихину — речь зашла о нашем «козырном
доводе», медвежонке с Земли Ветлугина,— я случайно взгля¬
нул на врио директора и замолчал в смущении.
Поразило выражение дряблого союшкинского лица. Он
смотрел на меня почти с сожалением. Да, да, в этом нельзя
было ошибиться: именно с сожалением! Вероятно, в глазах
этого старого, несмотря на сравнительно молодой возраст,
службиста, понаторевшего во всяких ведомственных скло¬
ках, интригах и взаимных подсиживаниях, мы с Андреем
выглядели как два нелепых несмышленыша. Случайно за¬
брели в дремучий лес и теперь растерянно озираемся по
сторонам в поисках выхода.
Перехватив мой взгляд, Союшкин опустил глаза и, выта¬
щив из карманчика пиджака расческу, задумчиво при¬
чесался.
— Академик Афанасьев, в сущности, работает не в на¬
шей системе,— сказал он. Черепихин энергично закивал.—
А потом,— неторопливо продолжал наш бывший первый
ученик,— у знаменитых ученых иногда бывают и стран¬
133
ности. Это известно даже из раздела «Смесь». Помните, был
такой в старых журналах? — он улыбнулся, показав блед¬
ные десны.— Вернее, даже не улыбнулся, а просто припод¬
нял верхнюю губу и подержал ее секунды две в таком поло¬
жении.— Что же касается лично мною очень уважаемого
академика Афанасьева, то он, говорят, верит до сих пор в
существование не только Земли Ветлугина, но и Земли Сан¬
никова, Земли Андреева. Согласитесь, это же несерьезно.
И вы рассчитываете на его помощь?.. Ну, не знаю, не знаю...
Впрочем, с обычной своей вежливостью он проводил нас
до двери и пожелал успеха во всех наших делах и начи¬
наниях.
Афанасьеву мы позвонили из ближайшего же автомата.
Нелегко было растолковать по телефону обстоятельства
столь запутанного дела, пытаясь заодно как-то предста¬
виться, отрекомендоваться. Но, кажется, академик меня в
общем понял. Он понял бы, я уверен, еще лучше, если бы
Андрей не мешал мне. Мой друг топтался тут же в тесной
телефонной будке, делая многозначительные гримасы, хмуря
брови и надоедливо бубня над самым ухом: «Про Улику ему
объясни. Про голубые льды...»
— Мы с вами так сделаем,— сказал, наконец, Афа¬
насьев.— Сегодня у нас что? Суббота? Завтра, стало быть,
воскресенье. Вот и прошу завтра ко мне на дачу. Обо всем
и поговорим. Адрес такой. Записывайте...
Глава вторая
УЧИТЕЛЬ НАШЕГО УЧИТЕЛЯ
К Владимиру Викентьевичу Афанасьеву мы отправились
не без трепета. Ведь это был покровитель нашего учителя,
помогавший ему в самые трудные годы жизни, и, быть мо¬
жет, единственный человек, кроме нас, искренно располо¬
женный к Петру Ариановичу и горевавший о его безвремен¬
ной гибели. Мало того, это был академик, ученый с мировым
именем, автор более двухсот научных трудов!
Но с первых же слов Афанасьева чувство неловкости и
связанности исчезло. Нам стало удивительно просто с ним —
почти как с Петром Ариановичем.
Он вышел на террасу, встречая нас, приветливо улыбаю¬
щийся, очень похожий на елочного деда-мороза. У него была
такая же пушистая четырехугольная борода и ласковые мор¬
щинки у глаз, но одет был не в тулуп и валенки, а по-лет¬
нему, в майку, тапки и какие-то полосатые брючки.
— Так вот вы какие! — протяжно сказал академик, вни¬
134
мательно оглядывая нас.— Думается мне, вы Ладыгин! А вы,
по-моему, Звонков! Ну как, угадал я?
— Удивительно! Но как смогли угадать?
— А Петр Арианович писал о вас из Весьегонска.
— Что же писал?
— Есть, писал, два друга у меня. Теперь я не одинок
в Весьегонске.
— Однако он знал и описывал нас подростками. Как
же вы?..
— О, стало быть, самое главное, особо важное сумел
описать.
Мне очень хотелось спросить, что именно «самое главное,
особо важное» приметил он во мне и Андрее, но Афанасьев
уже знакомил нас со своей женой.
— Вот, Машенька,— сказал он церемонно,— позволь тебе
представить...
Мы последовали за его высокой седой женой на террасу
и уселись вокруг стола, на котором был сервирован чай.
Академик продолжал пытливо присматриваться к нам.
— Ну-с, хорошо,— произнес он, пододвигая ко мне пе¬
ченье.— Так как же думаете искать свою землю-невидимку?
— А мы хотим проверить гипотезу на слух. Если землю
никак не удастся увидеть, попробуем ее услышать.
— А, эхолот! Ну что же, правильно. Кропотливо и мед¬
ленно, зато надежно. Тем более, ежели такой туман... В ис¬
тории исследований Арктики метод, конечно, новый, необыч¬
ный, но... И как думаете: отзовутся ваши острова?
— Должны отозваться. Не могут не отозваться,— сказал
Андрей нахмурясь.
— Ну, ну, «не могут», «должны»... Очень хорошо! По¬
громче кричите, настойчивей зовите, обязательно отзовутся!
Лучики морщин побежали от глаз, он заулыбался. Затем
уселся прочнее в кресло, со вкусом приготовляясь к обстоя¬
тельному разговору.
— Значит, прямо с университетской скамьи в Арк¬
тику?— начал Афанасьев.— И сколько пробыли там?
— Пять лет.
— Собственно, меньше пяти,— уточнил Андрей.— Если
считать перерывы...
— И все в районе своего Восточно-Сибирского моря?
— Хотелось, знаете ли, поближе к Земле Ветлугина,—
пояснил я.— Боялись упустить какую-нибудь счастливую
возможность. И вот по-нашему и вышло! Возьмите хотя бы
голубые льды или того же медвежонка...
На этот раз спокойно и не спеша я перечислил все наши
удачи и неудачи на пути к Земле Ветлугина, вплоть до се¬
годняшнего собеседования с Черепихиным
135
— А тут уж я вам помешал,— неожиданно засмеялся
Владимир Викентьевич.— Не будь моей статьи, Черепихин,
наверное, иначе бы разговаривал с вами.
— Почему?
— Да ведь у нас нечто вроде вендетты с ним. Из-за
сущего пустяка, впрочем, из-за чепухи. Но профессорская
междоусобица, как водится, охватила и наших сотрудников,
учеников. Нелепо, каюсь. Какие-то Монтекки и Капулетти
в географической науке.
— Из-за чего же все-таки вендетта?
— До революции еще произошло,— вставила жена Афа¬
насьева, разливая чай.— Еще когда в Петербурге жили.
— Да, очень, очень давно. Профессору Черепихину пере¬
дали один отзыв о нем, якобы высказанный мною в приват¬
ном разговоре. Что-то юмористическое, какая-то легонькая
шутка, которую я бы не мог сочинить при всем своем жела¬
нии, потому что совершенно не владею юмором. Ну, а про¬
фессор страшно разобиделся. И, как говорится, затаил...
Имени моего слышать не может. И школа моя, дескать, на
ложном пути, и сам я уже выжил из ума...
— Поразительно!
— Так в жизни бывает. За пустяками иногда скрываются
значительные вещи. А иногда наоборот: за мнимозначитель¬
ными совершеннейшие пустяки.
— Пустяк как движущая пружина событий!
— Вот именно.
— И ведь у нас с Союшкиным из-за пустяков,—сказал
я и вздохнул.
Мой вздох, видимо, не понравился академику, потому что
он круто повернулся ко мне и нахмурил густые брови:
— А вы чего ждали-то? Легко ли «белые пятна» с карты
стирать!
— Нет, но...
— Ждали, наверно, что трудное начнется вне Москвы,
уже во время экспедиции в высокие широты, в преддверии
Земли Ветлугина?.. О, это только последний этап, завер¬
шающий! Много торосов возникнет еще до Восточно-Сибир¬
ского моря. Не удивляйтесь! И тряхнет вас и сожмет во
льдах.
Он с задором посмотрел на нас сбоку.
Но, вероятно, на наших лицах написано было только
изумление, а не страх, потому что Владимир Викентьевич
сразу смягчился.
Решительным движением он смахнул крошки со стола,
точно среди них были и Союшкин с профессором Черепихи-
ным, потом принялся прикидывать вслух:
— В этом году экспедицию, конечно, не успеют снаря-
136
дить. Но в будущем — вполне вероятно. А подготовку науч¬
ную начать сейчас же, немедля! Причем привлечь к обсуж¬
дению представителей самых разнообразных специально¬
стей: гидрологов, метеорологов, гидрогеологов, гидробиоло¬
гов и прочее. Экспедиция, по-видимому, должна быть ком¬
плексной. А вы как считаете?..
С ним не только легко было разговаривать, с ним было
легко думать. Мысли возникали сами собой от соприкоснове¬
ния с этим удивительно разносторонним, по-молодому гиб¬
ким умом.
— Насчет тумана вполне правильно изволили заме¬
тить,— продолжал академик.— Амундсен, пролетев на дири¬
жабле над полюсом, дальше не видел уже ничего, кроме ту¬
мана. Сам рассказывал мне об этом. Туман, по его словам,
сгустился и держался на протяжении двадцати градусов, то
есть более двух тысяч двухсот километров. Представляете?
Внизу, понятно, могли остаться острова небольшой высоты,
которые Амундсену не удалось заметить.
— Да, разительная аналогия!
Афанасьев интересовался не только возможностями при¬
менения эхолота. Он с увлечением вникал во все детали
будущей экспедиции, даже встал из-за стола и быстро на¬
чертил на бумажной салфетке схему дополнительного креп¬
ления шпангоутов, которое считал очень важным для пла¬
вания в высоких широтах.
Только о своем любимом ученике избегал говорить, ста¬
рательно, будто опасный подводный риф, обходя в разговоре
его имя. Стоило мне или Андрею упомянуть Петра Ариа-
новича, как Афанасьев тотчас же, с неуклюжей поспешно¬
стью, заговаривал о другом. При этом Машенька, многозна¬
чительно глядя на нас, поднимала брови. Видимо, в доме
Афанасьевых не принято было касаться этой печальной
темы.
И еще кое-что я приметил. Когда мне или Андрею уда¬
валось особенно точно выразить свою мысль, так сказать,
блеснуть знаниями, полученными в университете, а потом
в Арктике, наш хозяин странно посматривал на нас, одоб¬
рительно и вместе с тем печально. Взгляд из-под седых клоч¬
коватых бровей на мгновение делался рассеянным, будто
какая-то неясная тень тихо проходила перед глазами...
В каких-нибудь полтора-два часа сложился в основном
проект экспедиции к Земле Ветлугина.
— Вам бы и возглавить экспедицию,— закинул я удочку.
— А что ж такого? Я вполне! — Академик с бравым ви¬
дом огляделся по сторонам.
Но Машенька, как неусыпный телохранитель стоявшая
за его креслом, тотчас же нагнулась и настойчиво-предосте-
т
регающе, хотя и очень ласково, положила мужу руки на
плечи.
Академик только сконфуженно покряхтел. Все было ясно
без слов.
— Нет, статью об экспедиции, статью поскорей! — с пре¬
увеличенной бодростью сказал он, немного оправясь.—
И без лишнего полемического задора, без этой, знаете ли,
модной ныне шумихи, трескотни! Обоснованную статью, вы¬
держанную в нарочито спокойных тонах!
Мы встали из-за стола, готовясь прощаться. Машенька
напомнила мужу:
— А как же письма? Ты решился?
— Да, да. Конечно, я решился. Ты же видишь. Смешно
и спрашивать.
Академик ушел в комнаты и снова появился на террасе,
неся в руках пакет, аккуратно перевязанный бечевкой.
— Вот! — сказал он с некоторой торжественностью.—
Здесь письма Пети Ветлугина из ссылки, из деревни Послед¬
ней. Ничего особенного, но вам, наверное, интересно будет
прочесть. Один ничтожный человек в Якутске задержал их
доставкой из мести, из гнусного, мелкого, подлого чувства
мести!.. Я не волнуюсь, Машенька, я просто говорю... Эти
письма передали мне уже после революции. Они сохранились
в архиве жандармского управления. Прочтете в сопроводи¬
тельной записке...
Я начал благодарить.
— Ничего, ничего! — прервал меня академик.— Вначале
никому не хотел отдавать — вам отдаю! Надо прочесть! Осо¬
бенного ничего, но надо, надо!
Со старомодной вежливостью Владимир Викентьевич от¬
правился провожать меня и Андрея к калитке. Объясняя во
всех подробностях, как кратчайшим путем, через лесок,
пройти к станции, он вдруг замолчал, порывисто притянул
нас к себе и обнял.
Весь вечер, видимо, крепился, не давал себе воли, а тут,
прощаясь, сдал. Поговорил со мной и Андреем, представил,
как, при других обстоятельствах, сам Петя Ветлугин, моло¬
дой, жизнерадостный, веселый, обсуждал бы с ним план вы¬
сокоширотной экспедиции, и вот...
Мы с Андреем смущенно молчали.
Минуту или две Афанасьев постоял у калитки, свесив се¬
дую голову, чуть слышно бормоча:
— Эх, Петя, Петя...
Потом выпрямился, кашлянул и подчеркнуто бодрой по¬
ходкой, стараясь не шаркать подошвами, пошел обратно к
даче, где в освещенном четырехугольнике дверей уже под¬
жидала его заботливая Машенька.
138
Глава третья
НА КРАЮ СВЕТА
Вернувшись домой, мы занялись письмами Петра Ариа-
новича.
Самое страшное в них были даты. Аккуратно простав¬
ленные в уголках пожелтевших от времени страниц, они
первыми бросались в глаза. Подумать только: письма на¬
писаны более пятнадцати лет назад — и забыты, не отправ¬
лены по назначению. А Петр Арианович ничего не знал об
этом!
Так мстил ему какой-то экзекутор или столоначальник из
Якутска, надо думать, мелкая сошка, но, видимо, обладав¬
шая неограниченными возможностями портить жизнь лю¬
дям. О нем небрежно упоминалось в одном из писем. «При
проезде своем через Якутск,— писал Петр Арианович,—
я имел небольшую перебранку с местным мелким чиновнич¬
ком и, к удовольствию окружающих, поставил его на место».
Но «маленький чиновничек, поставленный на место»,
вскоре с лихвой расквитался со своим обидчиком. Он по¬
просту перестал отсылать его письма в Россию, а также пе¬
редавать письма с воли. Вся корреспонденция незаконно за¬
держивалась в Якутске, в тамошней канцелярии, и по
вскрытии и прочтении вкладывалась в особую папку с
надписью «Переписка ссыльного поселенца П. Ветлугина».
Чего только, наверное, не передумал бедный ссыльный в
свои долгие бессонные ночи на берегу пустынного моря!
Почему не пишут Вероника, профессор Афанасьев, мо¬
сковские товарищи? Почему, наконец, не пишет мать?
(А мать, сгорбленная, жалкая, металась в это время по Весье-
гонску, упрашивая бывших сослуживцев сына заступиться,
похлопотать, узнать у начальства, что же стряслось с ее Пе-
тюнюшкой, жив ли он, заболел ли, храни бог, не умер ли!)
Да, трудно пришлось тогда Петру Ариановичу. В одном
из писем Афанасьеву есть фраза: «Полгода прошло, как ни от
кого не имею вестей. Это, поверьте, самое тяжелое здесь.
Будто наглухо заколотили в избе последнее слюдяное
оконце...»
То-то, верно, ликовал «маленький чиновничек» в
Якутске, читая и перечитывая это письмо. И радостно ерзал
взад и вперед на своем стуле, и подхихикивал в кулак, и кор¬
чил рожи другим канцеляристам, словно развеселившаяся
злая обезьяна.
Почему-то мне казалось, что он был похож на нашего
Фим Фимыча, весьегонского помощника классных наставни¬
ков. Та же маленькая голова на жилистой верткой шее, тот
№
же западающий рот, те же выпуклые и мертвенно-тусклые,
оловянные глаза.
Тень, тень! Ни шагу без тени! Куда бы ни ступал Петр
Арианович, даже за Полярный круг, длинная дергающаяся
тень тотчас появлялась за его спиной.
Однако не часто доводилось радоваться мстительному
якутскому канцеляристу. Общий тон писем был бодрый, не¬
смотря ни на что.
И снова мы окунулись в дорогие нам воспоминания о
Весьегонске. Читая и перечитывая письма Петра Ариано-
вича к Афанасьеву, мысленно как бы переносились на много
лет назад, ощущали себя подростками, которые темными,
глухими переулками тайком пробираются к Дарье Павловне.
Получено новое письмо от нашего бывшего учителя гео¬
графии!
Обычно оно прочитывалось вслух и по нескольку раз.
Зажигалась лампа под зеленым абажуром, затем Дарья
Павловна присаживалась к столу и, далеко отставив дрожа¬
щую руку с письмом, принималась читать, вздыхая, часто
останавливаясь и запинаясь.
Так странно было сидеть на привычном месте, приткнув¬
шись в уголок потертого клеенчатого дивана с выпирающими
пружинами, созерцая бесполезный ныне чан, среди геогра¬
фических карт Петра Ариановича, развешанных на стене,
среди его книг, с которых по-прежнему стирали пыль, хотя
никто уже не снимал их с полок.
Кабинет казался пустым, потому что отсутствовал его хо¬
зяин. Трудно было отделаться от этого ощущения. Ждали
все время: вот-вот скрипнет дверь за спиной, мягко ступая
в старых стоптанных туфлях, войдет Петр Арианович, ми¬
моходом потреплет нас по макушкам и, поцеловав мать, ла¬
сково отберет у нее свое письмо со штампом «Проверено».
К чему письмо, когда он сам здесь? Потом придвинет стул
к письменному столу, чтобы, уже устно, продолжить рассказ
о своих мытарствах в годы ссылки.
Но перед тем остановится у окна и озабоченно проверит:
хорошо ли занавешено, нет ли щелей? Там, по ту сторону,—
настороженный, назойливый, любопытный Весьегонск. Там
непроглядно темно. Кажется подчас: только и свету во всем
мире, что эта лампа под зеленым абажуром.
В мире идет война. Каждую неделю военный обозрева¬
тель в журнале «Нива» предвещает победу. Буба Кошатни¬
ков из пятого класса уже бежал на фронт и с зареванным
лицом возвращен под расписку родителям.
На фотографиях в журналах — ряды колючей проволоки,
кокетливые сестры милосердия, приветственно поднятый
лоснящийся цилиндр Раймонда Пуанкаре, шеренги солдат в
140
папахах с разрезами на боках, вздыбленные вильгельмов-
ские усы, часовой, склонившийся на свою винтовку, замер¬
зающий в метель на подступах к Эрзеруму, и поверх всего
скользящий холодно-безучастный взгляд человека с акку¬
ратным пробором и красиво подстриженной бородкой. Царь
снят в подчеркнуто простой походной гимнастерке. Руки его
спокойно уложены на столе...
Но все это где-то там, за стеной, очень далеко. Настоль¬
ная лампа очертила в комнате магический круг. Стоит пере¬
шагнуть его, и мы — с Петром Ариановичем, сопутствуем
ему в странствиях по Сибири...
О пребывании в деревне Последней Петр Арианович пи¬
сал Афанасьеву в таких же легких тонах, что и матери о
своем пребывании в казахской степи. Видимо, не хотел вол¬
новать старика, больше говорил о картинах природы: опи¬
сывал северное сияние («час, не меньше, стоял как вкопан¬
ный, не мог отвести глаз — такая красота!») или летнюю не-
водьбу на Севере, в которой ему довелось участвовать
(«рыбы в устье нашей реки полным-полно, серебристая,
толстая, чуть ли не сама сигает в сеть!»).
За этим, однако, угадывалось другое. Что-то произошло
с ним в Акмолинской губернии, где он прожил зиму и часть
лета 1915 года. Надо полагать, опять «проштрафился».
Он неисправимый, упрямый, неугомонный человек! Ни¬
что не могло сломить его, заставить поступиться своими
принципами: ни увольнение от должности, ни царская
ссылка. Сам писал глухо: «Пытался вступиться за своих
соседей (так называл казахов) перед неумолимо знойной
природой. Не удалось...» Быть может, он подразумевал под
«природой» правительство, которое во время войны прово¬
дило особо жестокую колониальную политику в Среднего
Азии? Но при чем тогда было слово «знойная»?
Так или иначе, Петр Арианович не засиделся у казахов.
Из засушливо-жарких степей его перебросили прямехонько
к Ледовитому океану — чтобы «остудить пыл».
Деревня Последняя, где назначено было ему жить, пред¬
ставляла собой, собственно, посад, то есть избы располага¬
лись не в два ряда, а в один. Все они стояли на низком га¬
лечном берегу, в тундре, и только длинные развешанные
между ними рыбачьи сети немного оживляли однообразный
пейзаж.
Петра Ариановича мучительно долго доставляли туда —
сначала на перекладных, потом по железной дороге и, нако¬
нец, на барже, по одной из многоводных сибирских рек.
И впрямь, судя по письмам, то был край света!..
Именно в такой деревеньке жил, наверно, отважный кор-
щик Веденей «со товарищи». Может быть, даже происходил
Ж
отсюда, из Последней, и много лет назад, помолясь богу и
простившись с домочадцами, отвалил на своем коче от здеш¬
них пологих берегов, «чтобы новые незнаемые землицы для
русской державы проведывать идти».
С обостренным вниманием и симпатией вглядывался
Петр Арианович в лица окружавших его крестьян. Он тешил
себя безобидной иллюзией, старался угадать в них праправ¬
нуков Веденея.
Еще раз — ив такой необычной обстановке! — наблюдал
Петр Арианович удивительную жизненную силу русского
человека, который умеет примениться к любым, самым су¬
ровым условиям жизни, не теряя при этом исконных качеств
русского характера.
Все в деревне были безлошадными. На Севере лошади
были ни к чему. Рыба кормила русских за Полярным кру¬
гом. Вокруг не росло ни одного, даже самого маленького, де¬
ревца. Зато южнее, за тысячи верст, была тайга, необозри¬
мые лесные пространства. Весной полая вода подмывала
берега, с корнями выворачивала высоченные деревья и во¬
локла вниз по течению к океану. Все лето население соби¬
рало плавник на берегу или вылавливало баграми из во¬
ды. На толстых стволах появлялись зарубки: кресты, зиг¬
заги, «галочки»—владелец ставил свою «примету», свое
тавро.
Требовалось очень много дров, потому что зимы были
свирепые, особенно когда задувало с материка. Снег заносил
избы по крышу, и приходилось откапываться, как после
обвала.
Труд был единственным средством против тоски. Надо
было работать, работать, неводить, ставить «пасти», соби¬
рать плавник, то есть жить, как живут все вокруг.
Для Петра Ариановича такой образ жизни имел и другое
значение. Ведь он по-прежнему мечтал о том, чтобы отпра¬
виться на поиски островов в Восточно-Сибирском море («ко¬
нечно, впоследствии, при более благоприятных обстоятель¬
ствах»,— осторожно добавлял он). Пребывание в ссылке на
берегу Ледовитого океана можно было, таким образом, рас¬
сматривать как своеобразную тренировку, подготовку к бу¬
дущей экспедиции.
«Я здоров абсолютно,— отвечал Петр Арианович на тре¬
вожные вопросы Афанасьева.— За здоровьем слежу. В об¬
щем берегу его, только не так, как мне наказывала мать:
не кутаюсь, не отлеживаюсь в сорокаградусные морозы на
лежанке или на печи. Меня бы не уважали здесь, если бы
я стал отлеживаться. Охочусь, рыбалю, много хожу на лы¬
жах. Почти целый день на воздухе, в физическом труде. Ве¬
чером— за книгой либо за беседой. Не даю себе скучать».
142
«Судьба улыбнулась мне,— сообщал далее Петр Армано¬
вич,— послала товарища! А ведь пословица говорит: «Доб¬
рый товарищ — полпути». Мы живем вместе. Он рабочий,
кузнец, занялся на Севере старым своим ремеслом, и я по¬
могаю ему у наковальни. Поглядели бы на меня, дорогой
профессор, каков я в кожаном фартуке, с тяжелым молотом
в руках. Что ни говори, кусок хлеба на старости»,— шу¬
тил он.
И опять повторял: «Добрый товарищ — полпути». Не¬
ужели же речь шла только о том, чтобы скоротать вместе
время ссылки? Не собирался ли Петр Арманович, выждав
удобный момент, двинуться по маршруту Веденея — на се¬
веро-восток, к своим островам? Но где бы он добыл судно,
ездовых собак, сани? И потом он был ссыльный, которому
не разрешали покидать место ссылки. Стало быть, упоминая
о «пути», Петр Арманович делал намек на возможность по¬
бега?..
Последнее письмо с «края света» было датировано седь¬
мым августа 1916 года. На этом вести обрывались.
Странное, двойственное впечатление произвели они
на нас.
Как-то сразу, одним взглядом охватили мы всю жизнь
нашего учителя географии. Словно бы зычная команда раз¬
далась: «Становись!» И на берегу Ледовитого океана в одну
шеренгу начали строиться его враги. На правом фланге
длинный-длинный Фим Фимыч, инспекторский шпион и на¬
ушник, рядом его двойник, мстительный столоначальник из
Якутска, дальше дядюшка, торопливо застегивавший свой
чесучовый пиджак на выпиравшем вперед брюхе, а между
дядюшкой и столоначальником боком втискивался запо¬
здавший отец Фома в фиолетовой рясе.
Вот шеренга заколыхалась и, мерно отбивая шаг, двину¬
лась на нас...
Тьфу ты, наваждение! Но ведь это всего лишь призраки,
фантомы, бывшие люди!
Сам Петр Арманович не сдавался до последнего своего
вздоха — в тех невыносимо трудных условиях, будучи от¬
резан от внешнего мира, подвергнутый жесточайшей пытке
мраком и одиночеством. Недаром в одном из писем Афа¬
насьеву вырвались у него такие слова. «Ничего не боюсь,
дорогой профессор, ничего! Только тоски моей боюсь, смер¬
тельно боюсь остаться один, без людей».
Но он же не остался один! Даже там, на краю света, су¬
мел разыскать людей, побратался с товарищем по ссылке,
подружился в труде с крестьянами-рыбаками, потомками
прославленного корщика Веденея!
из
Глава четвертая
ПУСТЬ ПРОТЯНЕТ
СКВОЗНЯЧКОМ!
Лето выдалось неважное в том году, и пневмония уло¬
жила Афанасьева в постель раньше обычного его срока, то
есть осени.
А помощь академика была бы как нельзя более кстати.
Спор, к сожалению, начался в чрезвычайно неблагоприят¬
ных для нас условиях — в четырех стенах Института земле¬
ведения.
Произошла закономерная вещь. В начале тридцатых го¬
дов даже это захолустное научно-исследовательское учреж¬
дение было неожиданно поставлено в необходимость за¬
няться, наконец, «актуальной географической тематикой».
Выбор главной темы определил уже известный читателю ре¬
ферат «О так называемых...».
Положение осложнялось еще и тем, что тогдашние круп¬
нейшие ученые-полярники, такие, как Шмидт, Визе, Зубов
и другие, сосредоточили все свое внимание на проблеме ско¬
рейшего освоения Северного морского пути. Им было просто
некогда, не до гипотетических земель. Поэтому ни Шмидт,
ни Визе, ни Зубов не участвовали и не могли участвовать
в затеянном нами споре о Земле Ветлугина.
Союшкину и Черепихину это, конечно, было на руку, нам
с Андреем — нет.
Наше положение было вообще какое-то странное. Офи¬
циально мы числились за Управлением гидрометслужбы и
после зимовки проводили в Москве свой очередной летний
отпуск. Между тем почти не вылезали из Института земле¬
ведения. Кое-кто даже считал нас штатными сотрудниками
этого учреждения или уж по крайней мере «прикомандиро¬
ванными».
Все дело было в Земле Ветлугина. Она держала нас на
приколе в институте, где «витийствовал» Союшкин. Сущест¬
вование земли надо было доказать, неопровержимо дока¬
зать, чтобы добиться в ближайшее время снаряжения экспе¬
диции.
Однако Союшкин оказался увертливым. Он проявил го¬
товность пользоваться любыми приемами в споре, лишь бы
взять верх,— не постеснялся даже привлечь в качестве союз¬
ника старого провинциального сплетника и остряка, моего
дядюшку!
Понятно, с полемической точки зрения было очень вы¬
годно выставить в смешном виде автора гипотезы о неиз¬
вестных островах, отрекомендовать его этаким шутом горо-
144
ховым, чудаком и недоучкой, почти что сумасшедшим. Это
подрывало доверие к самой гипотезе. Расчет безошибочный.
Вот почему бывший первый ученик вытащил на свет старые
весьегонские анекдоты и сплетни и, заботливо отряхнув и
сдунув с них пыль, тотчас же пустил по кругу.
Афанасьева он тоже изображал отчасти чудаком («верит,
представьте себе, не только в Землю Ветлугина, но и в
Землю Санникова и в Землю Андреева»). Однако то, что
было простительно академику с мировым именем, написав¬
шему свыше двухсот научных трудов, доктору Кембридж¬
ского и Оксфордского университетов, то ни под каким видом
не дозволялось дилетанту, безвестному преподавателю
уездного реального училища.
По-видимому, жизнь раскрывалась перед Союшкиным
как громадный, аккуратнейшим образом разграфленный
классный журнал, в котором проставляются отметки. Про¬
тив фамилии Союшкина всегда, при всех обстоятельствах и
во что бы то ни стало должна была красоваться цифра
«пять», даже если бы требовалась для этого легонькая под¬
чистка.
Но я замечаю, что опять сбился на характеристику на¬
шего противника. Что поделаешь, накипело...
Летом 1931 года спор проходил при явном преимуществе
Союшкина. Расстановка сил была не в нашу пользу.
Напрасно я и Андрей ссылались на Улику Косвенную,
по-прежнему выставленную для всеобщего обозрения в Мо¬
сковском зоопарке. Союшкин заявил, что расчеты наши
взяты с потолка: возраст медвежонка не может иметь ника¬
кого отношения к спору о земле.
Напрасно — в который уже раз! — подробно комментиро¬
валось свидетельство Веденея «со товарищи». На это отве¬
чали с непередаваемо кислой усмешкой: «Сказка». Напрасно
мы приводили примеры с Амундсеном, Нобиле и Парри.
Союшкин величественно вставал за своим письменным сто¬
лом, как памятник самому себе, потом обличительным же¬
стом указывал на фотографии, которыми был увешан его
кабинет. То были мои и Андрея фотографии, сделанные
весной во время полета в район «белого пятна».
Вот когда пригодилась закалка, полученная нами на
мысе Шмидта и на острове Большой Ляховский, да, пожа¬
луй, и раньше, в годы юности, когда я «догонял» Андрея,
а «догнав», примостился подле него на колымаге, громыхаю¬
щей пустыми бидонами, повторяя вслух даты из всеобщей
истории и геометрические теоремы.
Нам повезло с Андреем. Юность у нас была трудная.
Если бы Союшкин знал, какой она была трудной, то, воз¬
можно, не ввязался бы в драку с нами — поостерегся бы.
145
Осенью в Москву приехал Никандр Федосеич Тюлин, по¬
лярный капитан, с которым мы участвовали в проводке су¬
дов дальневосточной экспедиции. Я и Андрей явились к
нему в гостиницу.
— Садитесь, товарищи, садитесь. Курите,— пригласил
хозяин.— Вот папиросы, вот табак трубочный.— Он отки¬
нулся назад и, не выпуская моей руки из своей, поглядел
на меня прищурясь. Потом перевел глаза на Андрея: —
А почему невеселые оба? Похудели, смотрите сентябрем.
— Да ведь и на дворе сентябрь,— отшутился я.
— Ну, не настаиваю, не хочешь, не говори. Посидим, по¬
курим, помолчим...
— Это верно, Никандр Федосеич,— согласился Андрей.—
С хорошим человеком и помолчать хорошо. А поговорить
и того лучше. Мы ведь шли к вам поговорить...
— Понимаю. Где-то не ладится у вас. Где же? Может,
поссорились, хотите, чтоб помирил?
Тюлин опустил абажур настольной лампы так, чтобы
свет не бил нам в глаза. Зато его лицо было теперь хорошо
освещено: немолодое, усатое, с морщинками у глаз, пожа¬
луй даже не столько участливое, сколько спокойно-выжи¬
дательное и тем не менее очень располагающее к откровен¬
ности.
— Тут, видите ли, Никандр Федосеич...— начал я и рас¬
сказал все, что уже известно читателю.
— Да-а, корни глубокие,— задумчиво протянул Тю¬
лин.— Вон, стало быть, откуда еще тянутся!
— Поставить бы этого Союшкина на место!—сказал я.
— Или, наоборот, снять с места,— поправил Андрей, сер¬
дито скрипнув стулом.
Капитан поморщился.
— «Снять», «поставить», уволить, назначить... Прими¬
тивно рассуждаете! Допек вас Союшкин? Понимаю. Да в
Союшкине ли дело? Что за фигура Союшкин?
— Нет, погодите,— сказал я.— Тут ведь дело в чем, Ни¬
кандр Федосеич? Если станут прислушиваться к нему, экс¬
педицию не разрешат. Скажут: «Зачем? Все ясно и без экс¬
педиции. Союшкин хорошо разъяснил...» А обязательно надо
экспедицию!
— Обязательно,— подтвердил Андрей.— Земля есть, Ни¬
кандр Федосеич! — Он перегнулся через стол и убедительно
забормотал, загибая пальцы:—Первое: зигзаг льдов! Вто¬
рое: свидетельство землепроходцев семнадцатого века!
Третье: айсберги, которые видел Леша. Четвертое: медвежо¬
нок, подобранный на льду в трехстах пятидесяти милях от
острова Врангеля. Пятое: интуиция подсказывает...
— Дошли уж и до интуиции!
146
— Нет, вдумайтесь, Никандр Федосеич...
— Тогда почему руки опускаете? Чувствуете, что земля
есть,— деритесь, пробивайтесь к ней!
— Да вопрос-то какой! Ответственный, сложный!
— И очень хорошо! Учиться плавать легче на глубоком
месте: на глубоком месте сама вода держит.
— Союшкина вон пузыри держат,— вставил Андрей.
— И мешкать не положено, Никандр Федосеич,— про¬
должал я.— Вы сами дальневосточник, помните историю с
островом Врангеля. О чем писал Стефансон? — Я полистал
свою записную книжку.— Напрямик писал, без всяких оби¬
няков. Я для памяти вырезал в свое время, постоянно ношу
при себе. Вот...
И я прочел вслух:
— «Фолклендские острова лежат у самых берегов Ар¬
гентины, но в то же время являются необходимостью ком¬
мерческой мощи империи, а в военное время должны слу¬
жить базой для крейсеров. Нам нужно, чтобы остров Вран¬
геля принадлежал Великобритании как территория для раз¬
вития воздушных сил—дирижаблей и аэропланов, как
Фолклендские острова служат нашим крейсерам и шху¬
нам». Каково? — Я оглядел своих слушателей.
— Ну, когда он это писал,— лениво протянул Тюлин.—
В году, я думаю, двадцать первом или двадцать втором. Те-
перь-то он, можно сказать, наш приятель...
— Дали в свое время по рукам, вот и стал приятель.
— Зачем так резко? Бывает в жизни: ошибся человек,
потом осознал ошибку. И без Стефансона ясно: лучше,
чтобы там была земля!
— А вот, представьте себе, недавно мой сосед по квар¬
тире — и человек-то интеллигентный, ветеринарный врач! —
вдруг говорит: «И зачем еще земля эта на окраине Арктики?
Мало, что ли, земли у нас?»
— Ну, а вы что?
— Стал объяснять, конечно. Была бы там полярная стан¬
ция,— говорю,— намного проще обстояло бы дело с навига¬
цией по Северному морскому пути. Причем на самом труд¬
ном, ответственном его участке— последнем. Моряки бы шли
вперед с открытыми глазами, могли бы предвидеть измене¬
ние ледовой обстановки и соответственно выбирать то или
иное решение. Никаких случайностей! Все продумано, взве¬
шено, проверено! Через каждые два-три часа радиограммы
на корабль: «Тяжелые льды надвигаются со стороны По¬
люса относительной недоступности... Земля Ветлугина (это
станция так называется, понимаете?) определяет их в
столько-то баллов...» Или: «Обстановка улучшилась. Реко¬
мендуемый Землей Ветлугина курс...»
147
Наш собеседник сосредоточенно смотрел на абажур на¬
стольной лампы, стараясь что-то припомнить.
— У Ветлугина нет об этом,— вдруг сказал он.— Я чи¬
тал Ветлугина.
— Это в развитии его идей. Петр Арианович еще не знал,
как пригодится России его земля.
— Значит, дополнили учителя, пошли дальше, чем он?
Мечта, романтика на вполне реальной, даже утилитарной
основе?
Тюлин встал из кресла, прошелся взад и вперед по ком¬
нате, широко, враскачку ступая.
— Спор о Земле Ветлугина стал академическим, заглох
в четырех стенах. А это нехорошо. Это опасно! Где же
выход?
Тюлин остановился у окна, сильным движением распах¬
нул его настежь.
— Вот! — обернулся он к нам.— Это, считаю, и есть вы¬
ход!
Свежий сентябрьский ветер ворвался в комнату, закача¬
лись полосы табачного дыма. Листки бумаги зашевелились,
как живые, и поползли по столу. А вместе с холодным воз¬
духом в окно плеснул шум вечерней Москвы: звонки трам¬
ваев, голоса людей, проходивших под окнами, обрывок
песни, передававшейся по радио.
— Пусть наш народ примет участие в споре,— продол¬
жал Тюлин.— Пусть скажет: важно для него это или не
важно.— Он начал перелистывать телефонную книжку, бор¬
моча: — Настежь все окна откроем, настежь! Пусть протя¬
нет сквознячком! Полезно, хорошо! Ага, вот партийный
отдел центральной газеты...— Он положил руку на рычажок
телефона.
— Подождите, Никандр Федосеич,— недоумевающе ска¬
зал Андрей.— Почему же в партийный отдел, а не в какой-
либо другой?
— Сейчас узнаем, в какой. А дело, товарищи, самое что
ни на есть партийное. Ну как же: открытие новых островов,
умножение славы нашей Родины!
И старый капитан стал уверенно набирать телефонный
номер.
Через несколько дней с легкой руки Федосеича мы вы¬
ступили, наконец, на страницах центральной газеты.
Не прошло и недели, как в редакцию хлынул поток от¬
ветных писем.
Поглядел бы на эти письма Петр Арианович! То, что рев¬
ниво оберегал от невежд и зубоскалов, то, что во всем Весье-
гонске доверил только двум подросткам, стало в наши дни
предметом общенародного взволнованного спора.
148
Да, слова «Нужно для Северного морского пути» прозву¬
чали как пароль и отзыв, настежь распахнув перед нами
двери в неизведанное Восточно-Сибирское море.
Но не забывалась при этом и вторая, менее утилитарная
часть задачи: прыжок с островов к Полюсу относительной
недоступности, который уже давно манил магнитологов, гра¬
виметристов, метеорологов и даже иногда именовался тор¬
жественно — «клубок научных тайн».
Московский корреспондент «Манхеттен Кроникл» ирони¬
зировал, явно раздраженный:
«На этих участниках научного спора нет ни мантий, ни
квадратных старинных шапочек, какие носят в Сорбонне
или в Оксфорде,— писал он.— Однако об Арктике они рас¬
суждают с таким пылом, точно изучение ее — дело каждого
рядового советского гражданина. Нашему читателю трудно
уяснить себе это. Вдруг в спор между учеными, расталки¬
вая их локтями, врывается какой-то охотник, малограмот¬
ный кочевник Тынты Куркин или же моряк торгового флота
казах Сабиров, которых не пустили бы, понятно, и на порог
Оксфорда или Сорбонны...»
Но обо всем этом мы узнали с Андреем уже из радио¬
грамм, которые регулярно приходили в адрес полярной
станции на мыс Челюскин. Жизнь шла своим чередом. Нам
пришлось срочно вылететь туда по специальному заданию,
несмотря на то что спор о Земле Ветлугина вступил в но¬
вую фазу — выбился на широкий простор из четырех стен
института.
Наше пребывание на мысе Челюскин счастливо совпало
с пребыванием там известного каюра и охотника Тынты
Куркина, который несколько лет до этого провел на острове
Врангеля вместе с Ушаковым и Минеевым.
Как-то вечером, покормив собак, каюр подсел к нашему
рабочему столу и стал неторопливо набивать трубку.
Без особого интереса он пересмотрел «картинки» на
стене: вид Весьегонска, кусок кремлевской стены, еще
что-то. Потом надолго задержался у снимка Улики Косвен¬
ной.
— В клетке живет, ой-ой! Бедный.— Старый каюр отсту¬
пил на шаг и, прищурясь, внимательно рассматривал фото¬
графию медвежонка.— Поймали его где?
Андрей подробно и с удовольствием, как всегда, расска¬
зал историю Улики Косвенной. Тынты слушал внимательно,
не прерывая.
Я уже успел погрузиться в прерванную работу, как вдруг
снова раздался скрипучий голос:
— Это ты правильно говоришь, что земля. Есть
149
земля! — Старый охотник принялся неторопливо выкола¬
чивать пепел из трубки о ножку стола.
— Откуда знаешь, Тынты?
— А как же! Птиц видал. Летели в ту сторону. Значит,
земля!
Мы вскочили со своих мест и подсели поближе к охот¬
нику, сохранявшему свой величественно-невозмутимый вид.
— Ну, ну, Тынты!
Оказалось, что в бытность свою на острове Врангеля
Ушаков широко пользовался в научной работе помощью
эскимосов-зверопромышленников. Был среди них и Тынты,
который под руководством начальника острова обучился не¬
которым простейшим фенологическим и метеорологическим
наблюдениям, и очень гордился этим.
Однажды он отправился за мамонтовой костью в север¬
ную часть тундры. Был разгар полярной весны. Поиски
утомили Тынты, и промышленник присел на обсохший
моховой бугорок, чтобы в выданной ему Ушаковым клеен¬
чатой тетради сделать несколько записей о силе ветра,
облачности и т. д. Подняв голову, он увидел табунки гаг и
кайр, которые летели вдоль побережья. Через минуту или
две с неба заструился характерный прерывистый гомон: по¬
казались гуси, летевшие строем клина.
Тынты ощутил волнение охотника и, отбросив клеенча¬
тую тетрадку, схватился за ружье. Но две или три стаи кайр
и гаг круто изменили курс — чуть ли не под прямым уг¬
лом— и полетели уже не вдоль берега, а в открытое море,
на север. За ними, как привязанные, потянулись и гуси.
Как положено наблюдателю, охотник аккуратно занес
удивительный факт в тетрадку.
А осенью товарищи Тынты наблюдали над островом
Врангеля перелет нескольких стай гусей с севера на юг.
Объяснение напрашивалось: по-видимому, где-то севернее,
на другом конце Восточно-Сибирского моря, был остров или
группа островов, на которых летовали, то есть проводили
лето, птицы!
Важное сообщение Тынты тотчас же было передано по
радио в Москву, потом с помощью наших московских дру¬
зей опубликовано в одной из газет.
Довод был блистательный. «Воздушный след уводит к
Земле Ветлугина»,— так называлась статья.
У Союшкина, однако, опять нашлись возражения.
«Почему надо предполагать, что птицы летуют на
земле? — спрашивал он.— А кромка льдов? Забыли о ней?»
Известно, что жизнь в летние месяцы бьет ключом у
кромки вечных льдов. Вода здесь как бы удобрена питатель¬
ными веществами. В ней пышно цветет фитопланктон, ко¬
150
торый по значению можно сравнить с ряской в реке. Он
привлекает к кромке льдов рыб. Вдогонку за рыбами приле¬
тают птицы, приплывают тюлени и, наконец, к «большому
обеденному столу» развалистой походкой поспешает белый
медведь.
«Длинная цепочка, как видите,— заключал Союшкин с
торжеством.— И одно из ее звеньев — птицы!»
Торжество его, впрочем, было недолгим.
Теперь уж в Москве были наши, так сказать, полномоч¬
ные представители, которые не пропускали ни одной реп¬
лики Союшкина без ответа.
«Вы правы, птицы встречаются у кромки льдов,— писал
Вяхирев.— Гаги и кайры отдыхают здесь, ищут и находят
корм. Гаги, но не гуси! Те питаются травкой и поэтому не
могут надолго отрываться от земли. Кроме того, только там
выполняют свою основную летнюю обязанность — выводят
птенцов. А нам известна одна-единственная птица на зем¬
ном шаре, которая настолько неприхотлива, что устраивает
гнездовье на айсбергах. Это пингвины, встречающиеся лишь
в Антарктике...»
Немедленно в спор о кайрах и гусях ввязалось несколько
орнитологов: трое за нас, двое против.
В общем сообщение Тынты Куркина возбудило большое
оживление среди советских полярников.
Наши радисты только покряхтывали.
Ведь им приходилось сообщать нам, хоть и в общих чер¬
тах, о всех перипетиях великого спора.
Но, помимо спорщиков, на свете существовали еще и
влюбленные.
Незадолго перед отъездом в Арктику один из зимовщи¬
ков женился. С дороги он принялся изливать свои чувства
по телеграфу, но нерегулярно, от станции к станции. Зато,
прибыв на место назначения, стал посылать не менее одной
нежной радиограммы в день.
Возможно, это дало толчок чувствам, дремавшим в душе
Андрея.
Как-то вечером, когда я, вытянувшись на койке, про¬
сматривал перед сном «Справочник по температурным ко¬
лебаниям моря Лаптевых», мой друг подошел ко мне и осто¬
рожно положил на одеяло четвертушку бумаги.
— Вот, понимаешь, накорябал тут кое-что,— сказал он,
смущенно покашливая.— Как-то раз не спалось, пони¬
маешь...
Это были стихи. Андрей писал стихи!
Я почти с ужасом, снизу вверх, посмотрел на него. Он
отвернулся:
— Читай, читай...
151
Стихи были плохие, на этот счет не могло быть двух мне¬
ний. Рифмовались «розы» и «грезы», «любовь», «кровь» и
даже «северное сияние» и «стенания».
Я бы не поверил в то, что это написано Андреем, делови¬
тым, суховатым, собранным, если бы не знал его почерка.
Бросалось в глаза несоответствие текста с почерком. Он был
очень экономный, прямой и мелкий, без всяких завитушек.
Было ясно само собой, что человек слишком занят, чтобы
заниматься какими-то завитушками. И вдруг, пожалуйте:
«стенания», «сияние»!
«Что делает поэзия с человеком!»—подумал я.
Но дело было не в поэзии.
— Ну как? — спросил новоявленный стихотворец сдав¬
ленным голосом.
Он, видите ли, жаждал еще и похвал! Я сделал вид, что
не нахожу слов.
— А ты прочти еще раз,— попросил Андрей.
Для очистки совести я прочел еще раз, стараясь выискать
хоть что-нибудь сносное.
Эге~ге! Что это? У вдохновительницы моего друга — уз¬
кие китайские глаза и кудрявая челочка надо лбом! Инте¬
ресно! Я пристально посмотрел на стихотворца.
— Андрей! — строго сказал я.
— Ну что еще?
— У нее узкие китайские глаза?
Андрей побагровел и попытался выдернуть у меня из рук
стихотворение. Я отстранил его:
— И ты молчал? Очень хорошо! Сколько времени скры¬
вал от лучшего друга!.. Ай да Андрей! Я узнаю случайно из
какого-то стихотворения, плохого к тому же... Узнаю по¬
следним!
— Почему же последним? — пробормотал Андрей, отво¬
рачиваясь.— Наоборот, узнаешь первым.
— А Лиза?
— Ну что ты! Она не знает ничего.
Я удивился.
— Видишь ли, я обращаюсь к тебе как к человеку ком¬
петентному,— сказал Андрей, присаживаясь на мою койку.
Я сделал протестующий жест.— Ну, все равно! В общем ты
изучил все их женские штуки, ухищрения и повадки. А я,
понимаешь, как-то подзапустил в своей жизни этот момент.
Не было времени, что ли, черт его знает...
К моим обязанностям на полярной станции прибавилась,
таким образом, еще одна: я стал тайным советником и кон¬
сультантом по любовно-поэтическим делам!
Признаюсь, меня огорчал и возмущал скудный набор
эпитетов, которыми располагал мой друг.
152
— Вот ты пишешь «карие». Темно-карие, светло-карие...
Слабо это. Бедно. У нее янтарные глаза! — втолковывал я
Андрею.— Цвета темного янтаря! А волосы — светлого ян¬
таря. Вот сочетание!
— Янтарные? — переспрашивал Андрей с растерянным
видом.— Да, да, именно янтарные! Спасибо тебе! Я вставлю
в стихи.
— Но о девичьих глазах, брат, писали уже миллион раз.
Ты обрати внимание на брови. Вот что характерно для нее!
У Лизы умные брови! Такие спокойные, прямые...
— Умные, прямые,— повторял за мной Андрей.
Долгими вечерами толкуя о прямых бровях и темно-ян¬
тарных глазах, я и сам по-новому увидел Лизу. Конечно, она
была хорошенькая и очень милая. Но я как-то прозевал это,
никогда не смотрел на нее с такой стороны, потому что при¬
вык видеть в Лизе девчонку с торчащими рыжими косич-
Ксчми, подругу детства, почти сестру. Сейчас отблеск чужой
любви упал на нее и волшебно преобразил в моих глазах.
Понятно, я от всей души желал, чтобы они поженились,
Андрей и Лиза, лучшие мои друзья. И все же иногда немного
грустно становилось на душе. Я понимал, что мы будем оста¬
ваться друзьями и все же что-то изменится в наших отно¬
шениях. До сих пор дружба поровну разделялась между
нами троими. Однако на двоих, да еще на одного, старой
дружбы уже могло и не хватить. Сложная арифметика,
и довольно грустная!
Но что бы там ни было, я честно трудился для пользы
друга. Того и гляди, думал я, на Большую землю, вдогонку
за перелетными птицами, помчатся любовные радиограммы
Андрея.
Но до этого не дошло. Андрей не пожелал возвещать
о своих чувствах на весь свет, выходить в эфир с любовным
объяснением.
— Тут, знаешь, надо осторожно, планомерно,— пояснял
он шепотом.— С глазу на глаз.
При этом он многозначительно похлопывал ладонью по
своим стихотворениям. По-видимому, все же возлагал на
них какие-то надежды.
Глава пятая
ТРИ ФЛАКОНА САБИРОВА
Но мы не застали Лизу в Москве, когда вернулись с мыса
Челюскин. Лиза была на практике, на какой-то новостройке.
«И очень хорошо! Лучше подготовлюсь»,— сказал Андрей,
как видно трусивший объяснения.
153
Зато в Москве нас встретил целый ворох писем: из Алма-
Аты и Минска, из Великого Устюга и Полтавы. Они продол¬
жали поступать в адрес редакции центральной газеты, где
осенью была помещена наша статья. Прошел уже год, но по¬
ток писем не иссякал.
«Ого! Нашего полку прибыло! — думал я, сидя в одной из
комнат редакции за ящиком, доверху заваленным письма¬
ми.— И еще прибывает! С каждым днем прибывает!»
— Погляди-ка, Леша, от земляков! От весьегонских пио¬
неров! — Андрей с торжеством показал конверт, старательно
скленный треугольником.— А вот от пограничников, с аф¬
ганской границы, из крепости Кушка.
Мой друг сидел напротив меня. Он по локоть погружал
руки в груду писем, сортировал их, перекладывал. На обыч¬
но серьезном, даже суровом лице его было блаженное выра¬
жение.
— Какие у нас с тобой корреспонденты! Какие люди, а?
— Замечательные люди,— согласился я.— Хоть бы по¬
смотреть на одного из них!
В этот момент раздался стук в дверь. Это была, конечно,
случайность, совпадение, но выглядело так, будто желание
мое сразу же, чудом каким-то, исполнилось.
— Разрешите войти? — вежливо спросили за дверью.
— Да, да, пожалуйста!
Дверь отворилась, и в комнату, прихрамывая, вошел мо¬
лодой человек небольшого роста, но очень коренастый,
в плотно облегавшем морском кителе.
Смуглая, с чуть проступавшим под ней румянцем кожа
была туго натянута на могучих, как бы каменных скулах.
Казалось, они снизу подпирают глаза и делают прищур их
еще более узким. Над верхней губой чернели коротенькие,
подбритые по-модному усики.
— Не узнаете? — спросил моряк, дружелюбно улы¬
баясь.— Сабиров. С «Ямала». Второй помощник капитана...
Узнать было, конечно, нелегко. Члены команды «Ямала»
в дни эвакуации выглядели на одно лицо: усталые, худые,
заросшие многодневной щетиной.
Впрочем, я запомнил Сабирова. Ему повредили ногу при
катастрофе, и товарищи вели его под руки. Меня удивило,
что он брел по льду согнувшись, придерживая что-то локтем
за пазухой.
Сейчас второй помощник был чисто выбрит, имел бод¬
рый, веселый вид.
— Сабиров? — сказал Андрей, припоминая.— Это вы
пререкались с пилотом, требовали уложить вас так, чтобы
не трясло, а он сказал: «Боится толчков, точно стеклянный»?
— Правильно! Я и был стеклянный.
154
Посетитель осторожно вытащил из оттопыренных карма¬
нов кителя три небольших флакона, до половины наполнен¬
ные водой.
— Не простая вода,— предупредил он.— Из Восточно-
Сибирского моря! — И с некоторой торжественностью поста¬
вил флаконы среди вороха писем на стол.
— Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь,— сказал Анд¬
рей, приглядываясь к посетителю.— Ведь вы казах, судя по
наружности?.. Никогда не видел казаха-моряка.
— И я не видел,— подтвердил я.
Сабиров деликатно, бочком, подсел к столу.
Да, он казах, родился в Акмолинске \ Дед его, бывший по¬
гонщик верблюдов, был очень удивлен, когда ему сказали,
что внук решил стать моряком. Казах хочет стать моряком!
«Оглянись, Сайт,— требовал он.— Что видишь вокруг?
Степь. Десятки дней надо ехать степью, чтобы добраться до
ближайшего моря. Наше ли, казахов, дело водить по морям
корабли?»
«Но Казахстан — это часть Советского Союза,— почти¬
тельно возражал деду Сайт.— Ты ведь знаешь, что Совет¬
ский Союз — морская держава. Казах — гражданин великой
морской державы. Почему бы казаху не водить корабли?»
В ответ на ворчливые ссылки на историю, на то, что ис-
покон веку не бывало еще казахов-моряков, внук только
пожимал широкими плечами: ну что ж, он, значит, будет
первым в истории казахом-моряком, только и всего!
Впрочем, когда упрямец, закончив в Ленинграде море¬
ходное училище, совершил свое первое кругосветное плава¬
ние и приехал в гости к деду, старик смягчился.
Усевшись на полу, на коврах и маленькими глотками
отхлебывая чай из плоских чашек, родичи слушали моряка,
с удивлением покачивали головами. Подумать только: он
обошел вокруг Земли! Тайфун вертел его в страшной водя¬
ной карусели, и туманы стеной смыкались перед ним!
Деду Сайт привез поющую раковину, купленную в Ко¬
ломбо. Весь вечер бывший погонщик верблюдов просидел на
почетном месте в своем праздничном халате, держа рако¬
вину в руках и поднося попеременно то к одному, то к дру¬
гому уху. Внутри удивительного подарка был спрятан не¬
громкий мелодичный гул, как бы отголосок далекого прибоя
Заботливо завернутая в пестрый халат поющая раковина
осталась под Акмолинском, а молодой штурман дальнего
плавания продолжал плавать под южными широтами.
Наконец судьба моряка бросила Сайта из-под тропиков
далеко на север, за Полярный круг. Сухогрузное судно ** Теперь город Целиноград.
155
«Ямал», на котором казах-моряк шел вторым помощником,
поднялось Беринговым проливом и двинулось на запад.
Неблагоприятная ледовая обстановка помешала плава¬
нию. Льды потащили «Ямал» на северо-запад, примерно по
тому пути, на котором нашел свою гибель корабль Теклъ-
тона.
Жизнь на дрейфующем «Ямале» была заполнена неустан¬
ной разнообразной работой, не оставлявшей времени для
уныния или паники. Больше всего усилий требовала борьба
со сжатиями. Вдруг раздавался сигнал: «К авралу!» —
и команда выбегала наверх. Из мрака полярной ночи доно¬
сился зловещий скрип. Он нарастал, делался резче, пронзи¬
тельнее. Тишина. И снова скрежет. Все ближе, громче! При
свете прожекторов видно, как ледяные валы подползают
к судну.
Применялась активная оборона. Это означало, что мо¬
ряки с аммоналом спускались на лед. Старались добраться
до воды. Гидравлический удар распространяется на значи¬
тельной площади, взбаламученная взрывом вода ломает и
крошит лед, распирает его снизу.
Пробить ломами многолетний лед нелегко, поэтому вна¬
чале закладывали небольшой заряд в трещину, проходив¬
шую поблизости, затем, выбрав из нее обломки льда, опу¬
скали туда основной заряд, весом в несколько десятков ки¬
лограммов.
Бикфордов шнур горел минуты полторы, подрывники
успевали за это время отбежать к кораблю.
Раздавался грохот. Льдины давали трещины. Обломки
образовывали своеобразную пружинящую подушку, которая
смягчала давление льдов на корабль.
На такие вылазки Сабиров всегда отправлялся с пустыми
бутылками и мотком троса. Он добровольно взял на себя
обязанности гидролога, так как чувствовал большую склон¬
ность к научно-исследовательской работе.
Льды несли «Ямал» по краю «белого пятна». Когда-то
в этих же местах побывал Текльтон, но научные результаты
его экспедиции были ничтожны. Надо было использовать
для науки вынужденный дрейф «Ямала».
Пробы воды с различных горизонтов сохраняются
обычно в специальных бутылках. Под рукой у Сабирова та¬
кой посуды, понятно, не было. Приходилось изворачиваться.
Тайком от кока он опустошил буфет.
Какой-нибудь надменный ученый в мантии и шапочке,
возможно, ужаснулся бы, увидев, что морская вода, взятая
для научных исследований, разлита в склянки из-под ле¬
карств, в какие-то узкогорлые флаконы неизвестного проис¬
хождения и даже в темные бутылки из-под пива.
156
Впрочем, каждую взятую пробу Сабиров тщательно за¬
купоривал и заливал парафином. Этикетки были смыты с
бутылок, вместо них выведены белилами порядковые но¬
мера.
Едва пробивали первым взрывом дыру во льду, как Са¬
биров поспешно разматывал трос, на конце которого закреп¬
лен был самодельный батометр. Надо было успеть взять
пробу в течение того времени, пока подготовят второй,
основной, заряд аммонала.
Восточно-Сибирское море — самое мелкое из всех совет¬
ских арктических морей. Второй помощник имел возмож¬
ность обходиться без лебедки.
«Вот оно, наше Восточно-Сибирское море!—с гордостью
говорил он товарищам, указывая на множество разнокали¬
берных бутылок, уставленных на полочках над его кой¬
кой.— Все здесь, в моей каюте! Расфасовано, расписано, за¬
нумеровано...»
«Смотри, не вычерпай море до дна!» — отвечали това¬
рищи Сайта, ухмыляясь.
Второму помощнику не удалось доставить свое «расфа¬
сованное море» на материк. Весной в район дрейфа при¬
мчался циклон.
Не раз трепали Сабирова жестокие штормы в Север¬
ной Атлантике, довелось побывать и в центре тайфуна в
Японском море, но страшнее всего показался ему циклон
в Арктике. «Ямал» был раздавлен льдами и пошел ко
дну.
При поспешной эвакуации на лед Сабиров успел захва¬
тить с собой только три флакона, оставленных с вечера в
коридоре. Он пытался взять еще несколько, но тщетно.
Дверь в каюту была завалена и зажата сломавшимися пере¬
борками. Товарищи едва вытащили его самого из коридора
под руки.
Вывезенный на материк, второй помощник долго отле¬
живался в госпитале. Только в середине зимы он отнес до¬
ставленные им склянки в лабораторию. По счастью, это
были последние пробы, взятые в высоких широтах, в рай¬
оне «белого пятна», где батометр доставал до дна.
Сабиров никогда ничего не слыхал о Земле Ветлугина.
Лишь в санатории на Южном берегу Крыма попались ему
в руки газеты, оживленно обсуждавшие эту волнующую за¬
гадку Арктики. Но и тогда второй помощник не думал, что
три спасенные склянки примут участие в споре.
Между тем в них заключался самый убедительный, са¬
мый неоспоримый довод!
Дело в том, что часто с водой захватывалось со дна и не¬
много грунта. В двух склянках грунт был обычный, мор-
257
ской, каким ему и положено быть. Зато в последней, третьей,
склянке неожиданно обнаружили примесь мелкозернистого
гравия.
— Гравий? Неужели? — Мы с Андреем в волнении вы¬
скочили из-за стола.
Сабиров скромно подтвердил, что во флаконе из-под оде¬
колона находится гравий, присутствие которого в грунте
говорило о близости земли!..
Каждый моряк знает, что на далеком расстоянии от бе¬
рега морское дно устлано илом и нежнейшим бархатистым
песком. Гравий же попадается в открытом море лишь на
подходах к островам или к мелководью. Вода размывает
берег, подтачивает его и волочит свои трофеи по дну, унося
их иногда на десятки километров от места размыва.
След к Земле Ветлугина, таким образом, проходил не
только по льду (медвежонок), не только по воздуху
(птицы), но и подо льдом, в воде (гравий в морском грунте).
Глава шестая
УХОД ВЕСЬЕГОНСКА
Я думаю, временами Союшкин горько жалел о том, что
мы попались ему на пути.
До этого все гладко шло, все удавалось. А по натуре, мне
кажется, он был человеком мирным и даже не слишком
притязательным.
Земля Ветлугина? В конечном счете ему наплевать было
на эту землю. Она случайно подвернулась под руку. Не она,
так какая-нибудь другая, не все ли равно, боже ты мой!
Была бы тема для реферата.
После того как перелетные птицы появились на гори¬
зонте, Союшкин, наверное, даже готов был примириться с
нами. Но мириться — значило капитулировать. А это было
невозможно без ущерба для его авторитета. Теперь уж он
увяз в споре, и чем дальше, тем увязал все сильнее и
сильнее.
Да, в недобрый час решился зубрила с первой парты на
школьную выходку: «списал» у нас с Андреем или, деликат¬
нее выражаясь, воспользовался собранными нами научными
материалами.
Когда же Сабиров бросил на весы спора щепоть гравия,
поднятого им со дна Восточно-Сибирского моря, то замеша¬
тельство, почти паника, возникли в лагере наших против¬
ников. Довод был уж очень веским, хотя на глаз в нем не
было, вероятно, и десяти-двенадцати миллиграммов.
158
Союшкин притих. Молчал и Черепихин. Пора, казалось,
было бы громыхнуть громами Бычковскому с его научного
Олимпа, но и он продолжал безмолвствовать (об особе та¬
кого ранга не полагается говорить просто «молчал»).
Именно во время паузы в споре, которая, быть может,
выглядела лишь как затишье перед порывом бури, мы по¬
лучили письмо от Лизы.
В нем не было ничего о гравии или о перелетных птицах,
но оно имело отношение к Земле Ветлугина.
Странно выглядел обратный адрес: «Подмосковная Ат¬
лантида». Это была, конечно, шутка в обычном стиле Лизы:
она любила удивлять!
«А я раньше вас пустилась в путешествие,— задорно на¬
чиналось письмо,— в свое путешествие в Страну Завтраш¬
него Дня!..»
Между тем она писала всего лишь из Весьегонска.
Так вот, стало быть, о какой новостройке шла речь! Лиза
работала на сооружении гидроузла и Рыбинского водохра¬
нилища! Впрочем, уважительно называла водохранилище
морем.
«В Советском Союзе одним морем стало больше,— писала
она. И добавляла нежно: — Оно просторное и красивое, наше
море... Не похожее, наверное, ни на одно море на свете.
Светлое-светлое, как жемчужина. В оправе ярко-зеленых
берегов. На нем бывают штормы. Над ним летают чайки.
А когда по небу плывут облака, то кажется, что море до¬
верху наполнено взбитой пеной...»
Все письмо было в таком же восторженном духе и изо¬
биловало восклицательными знаками.
«Я расскажу вам об удивительном путешествии, во
время которого не я приближалась к морю, а оно приближа¬
лось ко мне,— писала наша приятельница.— В системе водо¬
хранилищ канала Москва — Волга наше Рыбинское — самое
большое. Расположено оно в междуречье Мологи и Шексны.
Сейчас мы объединили эти реки.
Учтите, что на территории «Подмосковной Атлантиды»
жило двести тысяч человек, располагались сотни сел и три
города, районных центра: Молога, Пошехонье и Весьегонск
Официальное наименование нашей группы: «Отдел под¬
готовки зон затопления». Здесь работают представители раз¬
личных профессий: гидротехники, землеустроители, агроме¬
лиораторы и мы, инженеры-строители. Ведь подготовка к
затоплению и само затопление — сложный комплекс самых
разнообразных мероприятий. Это раньше благоговели перед
природой, а теперь мы видим, что природа действует зача¬
стую сгоряча, опрометчиво. Вдруг происходит геологический
сброс, или сдвиг, или еще какая-нибудь катастрофа, и мор-
759
екая волна в мгновение ока начисто смывает все перед со¬
бой, неся гибель и разрушение.
Не знаю, можно ли верить — вы разбираетесь в геогра¬
фии лучше меня,— будто существовал материк или остров
между Европой и Америкой, который погрузился в пучины
океана, унаследовавшего его имя. Бедные атланты, наверно,
и оглянуться не успели, как очутились на дне со всеми
своими городами, памятниками, храмами, садами. Как хо¬
тите, грустно читать о таких вещах...
У нас все произошло совсем по-другому, организованно,
планомерно!
Достаточно сказать, что в какой-нибудь месяц пришлось
переселить более тридцати тысяч крестьянских хозяйств!
В какой другой стране сумели бы сделать это за такой ко¬
роткий срок и так хорошо?..
Эх, поглядели бы вы на Мологу и Шексну в те дни! Тесно
было от плотов. Села одно за другим проплывали вниз, усту¬
пая место морю. А на плотах, сбитых из разобранных домов,
ехали со всем своим скарбом домохозяева: мужчины у кор¬
мового весла, женщины на бревенчатом настиле и рядом
с ними ребятишки, прижимая к груди какого-нибудь ко¬
тенка или кутенка.
Думаете, оставляли хоть что-нибудь на том месте, где
стояли села? Что вы! Снимали и увозили постройки, разрав¬
нивали бугры, убирали дно под метелочку. Новенькое море
должно было быть чистым и прозрачным, как хрустальный
стакан!
В двух местах только оставили церковные колокольни.
Так и по сей день торчат из воды. За них заступился Нар¬
комат речного флота: понадобились как ориентиры для лоц¬
манов.
А как поступили с городами, хотите вы спросить?
Пошехонье-Володарск нам удалось сохранить. Вокруг
города воздвигли земляной вал, довольно высокий, примерно
в три человеческих роста, и устроили дренаж. Он забирает
воду, которая просачивается через землю, а насосы на по¬
строенной рядом насосной станции откачивают ее.
С городом Мологой, который, как вы знаете, стоял южнее
Весьегонска, почти у впадения в Волгу реки Мологи, дело
было посложнее.
Территория, на которой располагался город,— самое низ¬
кое место водохранилища. Это и предопределило участь Мо¬
логи.
Наверное, представляете себе ветхие домики, покосив¬
шиеся заборы, через которые лениво перекатывается вода?
Нет! Ни домов, ни заборов уже не было, когда море пришло
сюда. Город Молога при нашем содействии переехал с реки
160
Мологи на Волгу и обосновался там, влившись в город Ры¬
бинск.
И, наконец, совсем по-иному сложилась судьба нашего
Весьегонска.
Обваловывать его, подобно Пошехонью-Володарску, бы¬
ло трудно по техническим причинам. Город стоит на песке.
Надо, стало быть, сооружать очень большие насосные стан¬
ции, которые могли бы откачать всю проникающую через
глубокие пески воду. Дешевле и легче было передвинуть
город, подать его несколько «вбочок», чтобы он не мешал
морю и море не мешало ему.
Помните бор, подальше усадьбы Туркиных, над самым
обрывом?.. Город теперь здесь! Мы подтянули его на пятна¬
дцать метров вверх по берегу».
Однако Лиза, по ее словам, не присутствовала при окон¬
чательном водворении Весьегонска на новое место. Ее вы¬
звали в Переборы.
Недавно это была маленькая деревенька, обязанная
своим названием тому, что стояла у самого узкого места
Волги. Зимой здесь перебирались по льду путники, шедшие
в Рыбинск из Весьегонска, Брейтова, Мологи, Веретеи. Те¬
перь Переборы стали центром строительства.
— Говорят, вы неплохо справлялись в Весьегонске,—
сказали Лизе.— Вот вам повышение. Под ваше начало
даются два трактора. Отправляйтесь с ними в Поречье. Эту
деревню надо перевезти на пять километров в сторону от
реки. Срок — три дня!
Это была первая самостоятельная работа Лизы.
В Весьегонске дома перевозили грузовиками. Каждое де¬
ревянное здание разбиралось по бревнышку, грузилось в
разобранном виде на машины, доставлялось на новое место
и там собиралось. Дело долгое, муторное.
Домовозы, примененные Лизой в Поречье, изменили кар¬
тину. К дому подъезжал трактор, за которым, поднимая
клубы пыли, волочился диковинного вида прицеп. Тракто¬
рист еще издали кричал: «Эй, хозяйка! Выноси плошки,
ложки, чашки, стекляшки! Как бы не зазвенело по дороге!»
Хозяева бегом вытаскивали из дома посуду, зеркала и дру¬
гие бьющиеся вещи. Затем диковинный прицеп, оказывав¬
шийся при ближайшем рассмотрении рамой-каркасом, наде¬
вался на дом, снизу подводились катки, и тракторист, лихо
сдвинув фуражку на ухо, выезжал по шоссе.
Проводы домовоза выглядели празднично. Помимо хо¬
зяев, их родичей и знакомых, за прицепом шли зрители.
Мужчины солидно толковали о том, что место для нового
Поречья выбрано с умом, деревня будет располагаться на
морском бережку, так что правильнее, пожалуй, называть
161
ее теперь не Поречье, а Поморье. Женщины, белея воскрес¬
ными платками, помогали хозяйке нести посуду, а маль¬
чишки, немилосердно пыля босыми ногами, бежали впри¬
скочку подле дома, поставленного на катки, или даже, по
своему обыкновению, пытались «прокатиться», прицепив¬
шись сзади к какой-нибудь балясине.
«Хорошо бы так и Весьегонск! — думала Лиза, присмат¬
ривая за перевозкой Поречья.— Единым бы духом домчать!
Впрячься бы всеми нашими тракторами — ив гору, в гору,
на указанную городу высоту!..»
По домовозы пока применялись главным образом на рав¬
нине. Весьегонск же перевозился с нижней террасы на верх¬
нюю. Подъем был слишком крут.
Однако к моменту возвращения Лизы в Весьегонск там
управились и без домовозов.
Внизу, в той части города, которая была предназначена
к затоплению, сиротливо торчали сваи фундамента да кое-
где, как шары перекати-поля, носились по пустырю брошен¬
ные жестяные банки из-под консервов.
Весьегонск был поднят над обрывом и утвержден на про¬
сторной зеленой площадке среди удивленно перешептывав¬
шихся мачтовых сосен.
Еще не вся работа была закончена. Дело было за цве¬
тами. Садоводы торопливо разбивали на улицах клумбы.
Когда же плотина у Переборов была воздвигнута и к вы¬
соким берегам прихлынула бурливая волжская вода, отсюда,
с обрыва, открылся широчайший кругозор. У ног засияло
новое, созданное руками людей море, а вдали поплыли кра¬
савцы корабли, белые, как лебеди...
Письмо из «Подмосковной Атлантиды» заканчивалось
приглашением в гости:
«Приехали бы ко мне погостить, ребята! Оценили бы мою
работу. Выкупались бы в море, покатались на лодке. Леша
пострелял бы уток в плавнях... Ведь вам, я знаю, полагается
отпуск после зимовки. Вот и приезжайте! Хоть на недельку!..
А то совсем забыли родные места. Нехорошо!.. Когда вы
были здесь в последний раз?»
Глава седьмая
В ПОГОНЕ ЗА ЛИЗОЙ
— Ну как, поехали? — спросил Андрей, откладывая
письмо.
— Давай. Как они там с морем теперь!
— Да, занятно. Весьегонск, наверно, не узнать.
162
— Конечно, не узнать. Был в низинке — влез на гору.
Стоял у реки — очутился у моря.
— Весьегонское взморье! Каково? Знакомые будут спра¬
шивать: «Куда едете?» — «На взморье».—-«На черномор¬
ское?»— «Нет, весьегонское!»
Андрей внезапно оборвал смех и испуганно посмотрел на
меня.
— А ведь вдвоем не сможем.
— Почему?
— Экспедиция.
— Но Афанасьев сказал: не раньше августа...
— А вдруг?
Я задумался. Решение вопроса об экспедиции для поис¬
ков Земли Ветлугина было передано в высшую инстанцию.
Афанасьев не очень обнадеживал насчет сроков. На очереди
к рассмотрению немало других вопросов, помимо нашего.
«Что-нибудь: август, сентябрь,— прикидывал он.— Так и
тамошние референты говорят. Даже в рифму получается:
жди ответа к концу лета...»
Но Андрей был прав. А вдруг? Референтам могли пона¬
добиться справки, какие-нибудь дополнительные данные,
цифры.
Мало того. Это лето обещало стать знаменательным в ис¬
тории освоения Арктики. В первый сквозной рейс по Север¬
ному морскому пути отправляется «Сибиряков». Он должен
был в одну навигацию пройти из Мурманска до Владиво¬
стока, то есть совершить нечто небывалое, а кое-кто считал
даже: невозможное.
За плаванием ледокольного судна «Сибиряков» с по¬
нятным волнением следили в Советском Союзе и за гра¬
ницей.
Что же касается нас с Андреем, то мы связывали с этим
плаванием особые надежды. Если Северный морской путь,
рассуждали мы, сделается нормально действующей маги¬
стралью, если вдоль северного побережья Сибири, следом за
«Сибиряковым», потянутся караваны танкеров и сухогруз¬
ных кораблей, то поднимется и значение нашей земли в
Восточно-Сибирском море. Она станет нужнее Советской
стране, как опорный пункт на последнем, самом трудном
этапе пути. И тогда, быть может, поиски ее будут скорее
и легче разрешены.
Вот какой тревожной и сложной была ситуация! Ухо
приходилось держать востро. Рискованно было отлучаться
из Москвы надолго, тем более вдвоем.
Мой друг огорченно оттопырил губы. Я подумал, что ему
хочется поглядеть не только на Весьегонск, но и на одну из
строительниц нового Весьегонска. Что ж, в добрый час! Судя
163
по письму Лизы, в новом городе немало отличных мест для
объяснения в любви. Например, обрыв. Мне представились
длинные лунные дорожки на воде. Откуда-то снизу, может
быть с проходящих пароходов, доносится негромкая музыка.
Шуршат ветви сосен над головой. И вот совсем близко, почти
у самого лица, сияют в темноте узкие, чуть косо поставлен¬
ные глаза...
— Выходит, ехать одному из нас,— сказал я.— Тебе.
— Почему же именно мне?
— Да уж потому. Сам знаешь почему. Я стихов не писал.
Но Андрей не захотел этой «жертвы», как он выразился.
— Жребий, жребий! — сказал он.
И опять мой друг выиграл. Ему выпало ехать, мне —
оставаться.
— Кто счастлив в игре...— пробормотал он, вопроси¬
тельно глядя на меня.
— Глупости, глупости! Только не робей, не трусь!
На другой день Андрей уехал с Химкинского речного
вокзала.
Я проявил о нем заботу до конца.
— Не бери стихов,— посоветовал я, помогая ему укла¬
дываться.— Прочтешь ей потом, когда поженитесь.
Мне стало немного грустно, когда он уехал.
Я привык, что в Москве мы проводим время вместе: он,
я и Лиза. Теперь я остался в Москве один, а Лиза и Андрей
были вдвоем в Весьегонске. Я представил себе, как они ка¬
таются на лодке по морю, и Лиза с воодушевлением, но от¬
чаянно фальшивя, поет «Отраду». Потом они идут зеленой
улицей вверх, проходят мимо аккуратных бревенчатых до¬
миков, обсаженных цветами, и медленно поднимаются к об¬
рыву. Заходит солнце, стволы сосен делаются прозрачно
розовыми. К ночи начинают сильнее пахнуть маттиола и
табак.
Только бы он не читал ей стихи...
Однако вернулся Андрей неожиданно рано, не пробыв в
Весьегонске и недели. Вернулся надутый, мрачный.
— Ты почему такой? Лизы не видал?
— Видал. Уже купил обратный билет, а тут она заяв¬
ляется. Объезжала район. В общем разминулись с ней...
— И поговорить не удалось?
— Обменялись несколькими словами.
Возвращается на будущей неделе в Москву.
Андрей рывком сдернул с себя плащ, швырнул на диван.
Я с удивлением наблюдал за ним.
— Да ты не злись, не свирепствуй,— сказал я спокойно.—
Ты по порядку рассказывай. Ну-с, сел ты, стало быть, на па¬
роход...
164
Да, сел он в Москве на пароход. Чудесный лайнер, за¬
мечательный. Белым-белехонький, без пятнышка. Блеск, чи¬
стота, как полагается на морском корабле.
Море тоже было замечательное. (Читатель помнит, что
Андрей не был щедр на эпитеты.) И покачивало основа¬
тельно, не на шутку: в таких замкнутых со всех сторон во¬
дохранилищах ветер разводит большую волну.
Несмотря на сильный противный ветер, Андрей не ухо¬
дил с палубы и разглядывал море в бинокль, как строгий
приемщик, как инспектор по качеству. Но придраться было
не к чему: Лиза сделала свою работу хорошо.
Навстречу, ныряя в волнах, двигались пассажирские
пароходы, нефтевозы, буксиры, баржи со строевым
лесом.
Особенно много было плотов. Не тех хлипких, связанных
кое-как, вереницы которых гоняли по Мологе когда-то, а сби¬
тых особым образом, морских.
— Так называемые «сигары»,— с удовольствием пояснил
стоявший на палубе матрос.— Тяжелые плоты, по семь и по
восемь тысяч кубометров. Плавучий дровяной склад.
Эти «плавучие склады» плыли на длинных тросах следом
за пароходами. Теперь плотовщикам не приходилось маяться
с плотами, как раньше, то и дело снимать их с мелей,
проталкивать на перекатах. Море было глубоко и про¬
сторно.
Все расстояния с появлением Рыбинского моря сократи¬
лись чудесным образом. Теперь от Пошехонья, Рыбинска и
Весьегонска рукой было подать до Москвы.
Андрею вспомнился отъезд Петра Ариановича на желез¬
нодорожную станцию после его увольнения. На лошадях, по
грязи, под дождем...
В Пошехонье-Володарске Андрей воспользовался полу¬
часовой стоянкой и сошел на берег. Он прогуливался по
набережной, любуясь своим белоснежным двухпалубным
пароходом,— тот выглядел особенно внушительно со сто¬
роны. Гордость пассажира — одна из забавных разновидно¬
стей гордости — овладела моим другом. Он остановил про¬
ходившего мимо грузчика.
— Красив? — спросил Андрей, указывая на лайнер.
— Красив,— охотно согласился грузчик.— Не видали та¬
ких, пока море к нам не подошло.
— Выбрались из медвежьего угла?
— Какой там угол! — с достоинством сказал пошехо¬
нец.— На самом бойком перекрестке живем.— Он посмотрел
на часы, висевшие над зданием порта.— Сейчас гудок будут
давать. К отправлению. Не отстали бы от парохода, граж¬
данин!
165
Таков был конец захолустья. Пошехонье-Володарск стоял
теперь на обочине большой морской дороги. Мимо тянулись
караваны кораблей.
На рассвете лайнер Андрея остановился у причалов
весьегонского порта.
Город, стоявший на высоком берегу, среди мачтовых со¬
сен, выглядел гораздо красивее и компактнее, чем раньше.
Андрею пришло на ум сравнение. Строители подняли Весье-
гонск на вытянутой ладони, чтобы видно было проходящим
мимо кораблям: «Вот он, новый город! Смотрите, любуйтесь
им!..»
И впрямь, огни Весьегонска, по свидетельству лоцманов,
были видны в море издалека.
Размахивая чемоданчиком, Андрей медленно шел в гору
по незнакомым улицам.
Вздорные собачонки, не признавшие в нем весьегонца,
провожали его в качестве шумного эскорта от пристани до
самой конторы. Но там моего друга ждало разочарование.
— Елизаветы Гавриловны нет,— сказали ему.— Уехала
по трассе.
Андрей поставил чемодан на пол и с огорченным видом
вытер платком лицо и шею.
Кудрявой машинистке, стучавшей в углу на «Ундервуде»,
стало, видно, жаль его.
— А она скоро приедет,— утешила девушка Андрея, пре¬
рвав свою трескотню.— Дня через два или через три. В Пе¬
реборах побудет и в Ситцевом. Может, еще в Поморье загля¬
нет. Она собирается в Москву, ей нельзя задерживаться...
Андрей подумал-подумал, посердился на Лизу, которая
приглашает людей в гости, а сама исчезает в неизвестном
направлении, и махнул в Поморье.
Часть пути он проделал на попутной машине, а у раз¬
вилки шоссе сошел с грузовика, решив сократить расстояние
и пройти к колхозу напрямик, берегом.
В Весьегонске ему довольно точно объяснили маршрут:
«Все по столбам да по столбам — и дойдете».
Железные столбы-великаны шагали навстречу Андрею.
Собранная вместе вода Волги, Шексны и Мологи вертела
турбины на гидростанции в Переборах, а электроэнергия,
переданная оттуда по проводам, питала окрестные заводы,
фабрики и колхозы.
Да, сбиться с дороги было мудрено.
А вскоре нашелся и попутчик — мальчишка лет двена¬
дцати, поморьинский пионер.
Они быстро шли по тропинке вдоль берега, то прибли¬
жаясь вплотную к воде, то удаляясь от нее и ныряя в высо¬
кие хлеба. День был безоблачный, жаркий. Море лежало
166
рядом, светлое, ослепительно яркое, даже как будто немного
выпуклое, словно линза.
Вдруг в кустах Андрей увидел притаившегося зайца.
Андрей не был охотником, на мысе Челюскин не раз осуж¬
дал меня за излишний охотничий пыл. Но день на берегу
моря был так хорош, что моего друга внезапно охватила
мальчишеская одурь, которая охватывает иногда даже са¬
мых подтянутых, строгих с виду людей.
— Го-го-го!—закричал суровый гидролог и со всех ног
кинулся к зайцу.
За спиной раздался предостерегающий возглас, но Андрей
уже кубарем катился с пригорка. Тотчас же он вскочил на
ноги. Что это? Земля качнулась под ним! Он сделал не¬
сколько неуверенных шагов. Еще толчок... Второй!.. Земле¬
трясение?
Андрей вскинул глаза к верхушкам елей и сосен. Они
раскачивались, словно от ветра, хотя поверхность моря была
зеркально гладкой.
Тут только мой друг заметил, что стоит в каком-то стран¬
ном, мертвом лесу, точнее — подлеске. Вокруг торчали го¬
лые, с обломанными ветками низенькие стволы, много де¬
ревьев полегло. На елях еще осталась часть хвои, но была
она какого-то желтоватого, неживого цвета. Пожар прошел
здесь? Или бурелом?
Андрея сердито потянули за рукав. Он оглянулся. Рядом
стоял пионер с озабоченным лицом.
— Я же кричал: остров, остров! — говорил он быстро.—
А вы побежали за русаком, не послушались...
— Какой остров?
— Да плавучий же! Сами не видите?
Андрей с изумлением осмотрелся. Пригорок, на котором
они только что стояли, медленно удалялся. Между мертвым
лесом и полем пшеницы сверкнула полоска воды. Она дела¬
лась шире и шире.
Инстинктивно Андрей рванулся назад, к удалявшемуся
берегу.
— Э, нет, дядя, лучше стойте на месте! — строго сказал
пионер и придержал Андрея за рукав.— Тут такие окна бы¬
вают в земле, вроде проруби, туда провалишься — и под
воду...
Мертвый лес, в котором они находились, сравнительно
недавно был дном нового, Рыбинского моря.
Не всюду удалось подмести дно «под метелочку», как
хвалилась в своем письме Лиза. Этого нельзя было сделать
по техническим причинам. При затоплении междуречья Мо¬
лота — Шексна закрылось много торфяников. Некоторое
время спустя они начали всплывать на поверхность с остав¬
167
шимися на них, повалившимися, как после бури, кустами и
деревьями, а также торчавшими из-под слоя черной земли
корнями. Площадь некоторых плавучих островов достигала
десяти, даже пятнадцати гектаров. Ветер носил их по морю,
прибивал к берегу.
Вначале прибрежные жители, особенно бабы и девчонки,
Пугались, когда из воды внезапно появлялись голые де¬
ревья, опутанные тиной, как утопленники, но потом при¬
выкли.
Мало ли чудес совершается на Рыбинском море!
Глава восьмая
«С ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
ВЕДЕМ СЧЕТ!»
Путешествие на торфянике, всплывшем со дна моря, обо¬
шлось без неприятностей. Плавучий островок, обогнув мыс,
остановился у берега, в двух или двух с половиной километ¬
рах расстояния от Большого Поморья.
Когда-то оно называлось Поречьем, потому что стояло на
берегу реки. В те времена деревня насчитывала не более
двух десятков изб — низкорослых, с нахлобученными по са¬
мые наличники крышами, чуть не по пояс ушедших в
землю,— попробуй-ка выковырни! И вдруг нежданно-нега¬
данно катят из Весьегонска строители и трактористы.
— Подхватили тракторы нашу деревню — и айда в
поле! —- с восторгом рассказывал Андрею его спутник.— Мы
оглянуться не успели — уже на новом месте живем! И за¬
боры возле изб, и деревянные тротуары настилают...
Тогда, по словам пионера, переселили сюда крестьян из
ближайших деревень, которые были предназначены к сносу:
из Голодаевки и Мокрого Лога. Население Поморья (Поречья
тож) сразу утроилось. Деревню стали именовать не просто
Поморьем, а Большим Поморьем!
И эта работа была выполнена Лизой на совесть!..
У самой воды рыбаки тянули сеть, в которой сверкали
серебряные блестки. Под вечер рыба бралась хорошо.
Оказалось, что Лизаветы Гавриловны, лица, по-види-
мому очень уважаемого, нет в Поморье: сегодня утром на
колхозном грузовике отбыла в Переборы. А дед ее действи¬
тельно проживает в колхозе.
— Деда вам предоставим, это у нас мигом,— бодро ска¬
зал председатель колхоза.
— Ну хоть бы деда,— растерянно ответил Андрей, думая
про себя, что дед ему решительно ни к чему.
168
Присев на одну из перевернутых лодок, мой друг угостил
хозяев московскими сигаретами.
— Уже второй консервный завод на берегу ставят,— со¬
общил кто-то из колхозников.— Скоро наша рыба в банках
по всей России поплывет...
Но тут явился дед — при часах и в праздничном черном
пиджаке.
Хотя прошло немало лет, Андрей сразу же признал ста¬
рика из деревеньки на сваях, который разводил канареек на
продажу «по всей Российской империи». Он мало изменился,
только побелел весь да глаза выцвели, стали водянистыми,
как у младенца.
— Мы с вашей Лизой друзья,— сказал Андрей, здоро¬
ваясь со стариком.— Помните, я в гости приходил? Еще то¬
варищ со мной был. И учитель наш. В очках и крылатке.
О море говорил. Будет, мол, море в этих местах...
Дед ничего не ответил, недоверчиво приглядываясь к но¬
вому человеку.
— Старый старичок,— извиняющимся тоном заметил
председатель.— Годов восемьдесят будет...
— И не восемьдесят вовсе, а семьдесят семь,— недо¬
вольно, тонким голосом поправил дед, подсаживаясь к ры¬
бакам.
Сосед принялся скручивать ему толстенную цигарку из
самосада: сигарет дед не курил. Прерванный разговор про¬
должался.
Андрей обратил внимание на то, что собеседники его часто
употребляют выражение: «до моря», «после моря». Это, судя
по всему, был рубеж в летосчислении, важная отправная
дата.
— Счет годам ведете от Рыбинского моря, от новой гид¬
ростанции? — пошутил Андрей.
— С Октябрьской революции ведем счет,— внушительно
поправил председатель. Он обвел взглядом колхозников,
сидевших на перевернутых лодках, усмехнулся.— Слы¬
шали такое глупое слово «бобыль»? — повернулся он к
Андрею.
— Как будто... что-то...— неуверенно начал Андрей.
— Ну, «бобыль» — значит одинокий, холостой. А у нас
так мужиков называли, которые земли не имели. Без земли,
стало быть, вроде как неженатый, холостой. Бот мы все, что
нас видите, до советской власти в «бобылях» числились.
Я плоты гонял, этот в извозчиках был в Твери, дед — может,
знаете? — птичек для купеческой услады разводил...
Все посмотрели на деда.
— А почему он птичками занимался? — продолжал пред¬
седатель.— Потому что барыня его с земли согнала. У нее
169
своей небось десятин с тыщу было, да еще дедовых две-три
десятинки понадобились. Водой затопила их.
— Она плотину ставила,— уточнил один из колхозни¬
ков.— Мельница ей понадобилась.
— Вот и смыло нашего деда с земли.
— Не простая, слышно, барыня была,— лениво заметил
кто-то.— Тройная!
— Как это тройная?
— Три фамилии имела... Дед, а дед! Как ей фамилии-то
были, обидчице твоей?
Обидчицу дед вспомнил сразу, будто проснулся.
— Княгиня Юсупова, графиня Сумарокова-Эльстон! —
громко и внятно, как на перекличке, сказал он, подавшись
всем туловищем вперед.
— А теперь он, гляди, какой, дед-то! — заключил пред¬
седатель с удовольствием.— Его наше советское Рыбинское
море с болота, со свай подняло и снова на твердую землю
поставило...
Андрей почтительно посмотрел на старика, с которым
произошли в жизни такие удивительные перемены: сначала
«смыло» водой с плотины, поставленной «тройной барыней»,
потом, спустя много лет, светлая волна, набежав, подняла с
болота у Мокрого Лога и бережно опустила на здешний зеле¬
ный колхозный берег.
Старый колхозник был, видимо, польщен оказанным вни¬
манием. Выяснилось, что хотя он и не мог припомнить Анд¬
рея в лицо, но учителя, говорившего о том, что синь-море
само до него, деда, дойдет, помнил очень хорошо.
— Большая ему была сила дана, ох, большая! — сказал
старый колхозник, качая головой.— Море мог угадывать!
А на вид был простой, ростом вроде как я. И разговор имел
тоже простой, душевный... Я все на свои ноги обижался, не
надеялся до моря дойтить, а он говорит: идти не надо, де¬
душка, ты доживи до моря... Во как! Доживи, говорит. Глу¬
бокие слова! Сам-то он жив?
— Без вести пропал в Сибири.
— Жаль! Не дожил, значит, до моря...
Был тот спокойный вечерний час, когда в воздухе после
жаркого дня, полного хлопот, разливается успокоительная
прохлада.
Так тихо по вечерам бывает, кажется, только в июле
в средней полосе России. Даже облака как бы в раздумье
остановились над головой. Не шелохнется листва на де¬
ревьях. Водная поверхность сверкает, как отполированная:
ни морщинки, ни рябинки!
В зеркале вод отражаются неподвижные кучевые облака,
задумчивый лесок, ярко-зеленая луговина и разбросанные
170
по берегу колхозные постройки. Там темнеет круглая силос--
ная башня, здесь раскинулся просторный ток, а вдали, на
холмах, высятся столбы электропередачи — обычный фон
современного сельского пейзажа.
— Море в полной точности предсказал,— продолжал бор¬
мотать дед, не сводя глаз с моря.— Ну, просто сказать: как
в воду глядел...
Андрей молча кивнул. В этот тихий вечерний час не хо¬
телось разговаривать.
Пахло скошенной травой и сыростью от развешанных на
кольях сетей.
За неподвижной грядой облаков заходило солнце. С вели¬
чавой медлительностью менялась окраска Рыбинского моря.
Со всех сторон обступили его тихие лиственные и хвойные
леса, будто это была чаша зеленого стекла, налитая до краев.
На глазах совершались в этой чаше волшебные превраще¬
ния. Только что вода была нежно-голубого цвета, потом на¬
лилась густой синевой, и вдруг море стало ярко-пестрым,
будто поднялись со дна и поплыли полосы, огненно-синяя
коловерть.
Жаль, Лизы не было рядом! Тут, на берегу этого сказоч¬
ного синь-моря, наверное, и смелости хватило бы и нужные
слова нашлись — те самые, заветные, единственные, которые
так дороги сердцу девушки...
Утром, посоветовавшись с председателем, Андрей отка¬
зался от поездки в Переборы и вернулся пешком в Весье-
гонск. Он решил там дожидаться Лизу.
Четыре дня подряд слонялся мой друг по зеленым тихим
улицам. Город был очень милый, уютный, но ничем не напо¬
минал тот Весьегонск, в котором Андрей родился и провел
детство. Никто не узнавал Андрея, и он никого не узнавал.
В конце концов ему стало просто скучно в незнакомом
городе.
Каждое утро, как на службу, приходил он в контору
строительного участка и перебрасывался несколькими фра¬
зами с кудрявой машинисткой, которая принимала в нем
участие. Обычно свое «Лизаветы Гавриловны нет, задержи¬
вается Лизавета Гавриловна» она произносила очень груст¬
ным голосом и смотрела на Андрея так, что ему становилось
немного легче.
Однажды, протискиваясь к выходу, мой друг споткнулся
о человека, который сидел на корточках у высокой пачки
писчей бумаги и хлопотливо пересчитывал листы, то и дело
слюня пальцы. Видна была только лысина внушительных
размеров, розовая, почти излучавшая сияние.
— Федор Матвеич! — окликнули из-за столов.— Дайте
человеку пройти. Весь проход загородили пачками своими.
171
Сидевший на корточках обернулся. Что-то странное было
в этом одутловатом бритом актерском лице. Казалось, не хва¬
тает обычного грима: накладных усов, бороды.
Выпученными рачьими глазами со склеротическими про¬
жилками он скользнул по Андрею.
— Ах, виноват, виноват,—вежливо сказал он.— Пожа¬
луйста!
Он посторонился и нагнулся над бумагой, снова показав
Андрею свою лысину.
Где-то Андрей уже видел эту лысину. Знакомая лысина!
Забавно!.. Где же он ее видел?
Он потоптался в раздумье у порога, напрягая память, но
так и не вспомнил.
Мысли были заняты другим. Сегодня пятый день его си¬
дения в Весьегонске, а Лизы нет как нет! Он пятый день гу¬
ляет взад и вперед по Весьегонску, тогда как в Москве, воз¬
можно, решается судьба экспедиции, дело всей его жизни!
Все ли там в порядке?
Беспокойство все сильнее овладевало моим другом.
Машинально он шел по улицам, пока не очутился перед
зданием порта. Ноги сами принесли его сюда.
Он справился в кассе о ближайшем пассажирском паро¬
ходе. Ага, ожидается через полчаса! Очень хорошо! Один
билет до Москвы, будьте добры!
Неторопливо шагая, совершил Андрей свой последний
прощальный круг по городу. Спешить было некуда. Он рас¬
считал время так, чтобы по пути на пристань заглянуть в
контору — попрощаться с приветливой машинисткой.
На этот раз та встретила его необычно. Улыбалась, ки¬
вала, трясла своими веселыми кудряшками.
— Приехала! — сообщила она радостным шепотом.— До¬
ждались. Вот!
Действительно, посреди комнаты, окруженная сослужив¬
цами, стояла Лиза. На ней был просторный пыльник с отки¬
нутым капюшоном — не успела снять.
Голова с задорной челкой быстро поворачивалась из сто¬
роны в сторону. Лизу одолевали расспросами, тянулись к ней
через столы, подсовывали на просмотр и на подпись ка¬
кие-то бумажки.
Встреча с Андреем не удалась. Разговор произошел почти
на ходу, в скачущем телефонно-телеграфном стиле.
— О! Андрей! Ты приехал? Здравствуй, здравствуй! —
сказала Лиза.— Извини, что так сложилось. Вызвали, пони¬
маешь, на трассу. Ты давно в Весьегонске? Да что ты гово¬
ришь!.. Но ты все видел в Весьегонске? Все-все? И новую
школу, и цветники, и обрыв? Ну как? Какое у тебя впечат¬
ление? Приятно слышать. Жаль, Леша не видал. Я к вечеру
172
освобожусь, Андрей, покажу тебе город еще раз... Почему?
О! Уезжаешь? Хотя на следующей неделе я тоже в Москву.
Мы переезжаем, ты знаешь?.. А что нового с экспедицией?
Леша ничего не писал?..
Впрочем, можно ли говорить более связно, когда над ухом
тарахтит телефон и стоящие вокруг сотрудники осуждающе
смотрят на Андрея.
— Ты что-то хотел сказать? — догадалась Лиза.— Что-
нибудь важное? Отойдем в сторонку.
Они отошли к окну, но тут Лизу настиг владелец лысины,
которую Андрей видел где-то, но так и не смог припомнить,
где. Суетливо шаркая подошвами, он приблизился, одер¬
нув на себе толстовку, до предела вытянув тощую, жили¬
стую шею.
— Кнопочки я купил, Лизавета Гавриловна,— сказал он
конфиденциальным тоном.— Вы давали указание насчет
кнопочек...
Тьфу ты пропасть! Нигде не дают поговорить!
С моря донесся протяжный низкий звук. То пассажир¬
ский пароход, весь белый от ватерлинии до верхушек труб,
подходил к пристани.
— Я побежал! — спохватился Андрей.— Договорим в
Москве...
Только на пароходе он припомнил, где и когда видел
служаку, заведывавшего писчей бумагой и кнопками. В те
времена, правда, толстое брюхо его, выпиравшее из-под ле¬
гонького, франтовской расцветки пиджака, перетягивала
цепочка от часов. Румяное и полное лицо было украшено
подвитыми усами и бородой, заботливо расчесанной на две
половины, «на отлет». Но лысина была та же. Лысина оста¬
лась без изменений.
Секретарь земской управы, враг Петра Ариановича, дя¬
дюшка Леши — вот кто это был!
Бывшая «душа общества». Или, может, правильнее ска¬
зать — душа бывшего общества?..
Глава девятая
моллюски
— Вот как! — удивился я.— Федор Матвеич жив?
— Представь себе!
— А я было думал, смыло его благодатной водичкой.
В самый большой паводок. Еще в тот, в октябрьский...
— Ну-ну! Не можешь простить? Зря. А я считаю: хо¬
рошо, что не дали пойти ко дну со старым Весьегонском.
173
Даже такой моллюск со своими кнопками и скрепками при¬
нял посильное участие в создании нового моря, в пере¬
движке города вверх по горе, на новое место.
— Моллюск! Вот именно моллюск! Присосался к килю
корабля и отправился с ним в дальнее плавание — в социа¬
лизм. А ведь как замедляют такие ракушки ход корабля!
В доках даже приходится соскребать их с днища... Ну ладно,
черт с ним, моллюском. Все-таки я не пойму, почему ты не
остался, если Лиза приехала? Билет было жалко, что ли?
— Не очень просили, потому и не остался,— пробормо¬
тал мой друг, отворачиваясь.— А кроме того, хватит, отдох¬
нул уже. Сам знаешь: дел полно
— Даже если и так! Чего же злиться-то? Прокатился в
Весьегонск, встряхнулся, новое море повидал. Я тебе зави¬
дую, честное слово! А с Лизой объяснишься в Москве. Она
же сказала, что приедет в Москву.
— При чем здесь Лиза? Заладил одно: Лиза, Лиза, Лиза!..
Меня последняя встреча разозлила. С дядюшкой с твоим...
— Почему? Ты же сам говоришь: хорошо, что Федор
Матвеич принял участие в передвижке.
— Вот-вот! О передвижке и речь. Знаешь, о чем думал,
пока ехал в Москву?
— Ну?
— О последней ссоре твоего дядюшки с Петром Ариано-
вичем. Помнишь, дядюшка крикнул: «Скорей Весьегонск...»
А! Я понял! «Скорей Весьегонск с места сойдет, чем ты
свои острова найдешь!» — в запальчивости крикнул мой дя¬
дюшка. Он подыскивал сравнение покрепче, что-нибудь
вроде «Когда рак свистнет», но пооригинальнее, что-нибудь
совершенно очевидное, разумеющееся само собой, ясное лю¬
бому дураку. И такое сравнение нашлось. «Скорей Весье¬
гонск с места сойдет!»
Но шутка старого уездного остряка не получилась. Весье¬
гонск сошел с места! То, что раньше казалось незыблемо¬
прочным, неожиданно пришло в движение. Город, простояв¬
ший сотни лет в низине у реки, кряхтя, вскарабкался на
гору. Море заколыхалось там, где недавно чернели приземи¬
стые избенки и сушились рыбацкие сети. И сделала это
вместе с другими строителями бывшая девчонка на побе¬
гушках у исправницы, босоногая рыжая Лизка, получившая
при советской власти высшее образование.
Да, росла, поднималась на глазах наша страна, менялась
ее география. А острова в Восточно-Сибирском море все еще
не были найдены. Андрей прав. Жизнь, советская жизнь то¬
ропила, подгоняла нас!..
Всю ночь прошагал мой друг взад и вперед по нашей
узкой, длинной комнате. И курил, курил без передыху. В ми¬
174
нуты большого душевного волнения закуривал козью
ножку — по его словам, это помогало думать, навевало бод¬
рящие фронтовые ассоциации.
Ступать Андрей старался на носки. Зная, что при свете
я не могу заснуть, с неуклюжей заботливостью загородил
абажур газетами, оставив только конусообразный луч, па¬
давший на стол.
Но я не спал.
Я со вздохом поднялся и также принялся ходить взад и
вперед по комнате.
— Как два тигра в клетке! — невесело пошутил Андрей.
— Союшкина еще сюда бы, в эту клетку...
— Ну, и была бы сцена кормления голодных тигров!
Андрей остановился посреди комнаты:
— Нет, серьезно. Встреча с дядюшкой как-то прояснила
для меня Союшкина. Ведь они похожи, ты не согласен?
— Похожи? В чем?
— Не наружностью, само собой, даже не характерами.
А что-то общее все-таки есть. Подлость, что ли?.. Но извини,
тебе неприятно про дядюшку...
Я устало махнул рукой.
— Валяй, ничего. От Федора Матвеича никуда не де¬
нешься. Ты прав, конечно. Их с Союшкиным объединяет,
по-моему, Весьегонск. Понимаешь, тот, старый Весьегонск,
город среди болот. Он ведь очень цепкий, и он в нас. Да, да,
в тебе и во мне, и даже в Лизе! Надеюсь, однако, что не в
такой уж большой степени.
Андрей, заинтересованный, остановился посреди ком¬
наты.
— Хочешь сказать, что хотя и подняли город высоко, на
пятнадцать метров над уровнем моря, а до сих пор еще кое-
кто копошится у его подножия в болоте?
— Вроде того. Только Федор Матвеич помельче и весь
как на ладони: сначала в этом чесучовом пиджачке нарас¬
пашку, потом бритенький, тихенький в толстовочке. Союш¬
кина, конечно, потрудней разгадать. Он-то ведь не просто
службист, так сказать, новейший титулярный советник.
— Но и титулярный! — с ожесточением прервал Анд¬
рей.— Самый что ни на есть титулярный! Как раньше назы¬
вали таких? А, человек двадцатого числа! Ему все равно,
какому хозяину служить, лишь бы жалованье исправно по¬
лучать.
Я кивнул.
— И кроме того, он нахал, но тихий,— продолжал Анд¬
рей.— Всюду проникает, как бурав, с легким поскрипыва¬
нием, почти бесшумно. Так и в географическую науку
проник.
175
— Но почему именно в науку?
— Выгоднее, я думаю, показалось.
— Вот-вот! Выгоднее — в этом-то и дело! К ученым в на¬
шей стране относятся, сам знаешь, заботливо, как нигде.
Материально обеспечивают прекрасно. Вдобавок они ведут
размеренный образ жизни, долго живут... О, Союшкин все
учел, взвесил, прикинул на счетах.
— Подожди-ка. Ведь все-таки он не дурак. Понимает, что
наука — не его призвание, что у него не было и нет никаких
способностей к науке.
— А здесь уже сказалось воспитание. С детских лет вби¬
вали ему в голову — кстати, и наш Фим Фимыч с инспекто¬
ром,— что всего можно добиться прилежанием. Не трудолю¬
бием даже, а прилежанием. Улавливаешь разницу?
— А Союшкин не только прилежен. Он даже энергичен.
— Дьявольски энергичен!
— Да.
— А заметь, энергия в сочетании с бездарностью — это
нечто устрашающее, почти общественное бедствие!
— Согласен. Ну, а мысли?
— Э! К чему Союшкину мысли? Ведь он же не ученый,
он притворяется ученым. Он всего лишь служащий по науч¬
ной части. Или, иначе,— состоящий при науке. Да, вот
именно,— при! Что-то вроде, знаешь, антрепренера, распоря¬
дителя или администратора, только не в театре, а в научно-
исследовательском географическом институте.
— И, по-твоему, понимает, что бездарен?
— Догадывается. Вероятнее всего*—догадывается. Очень
трудно скрыть от себя такие вещи. От других-то легче.
— Ну и как Союшкин отнесся к этому открытию?
— Обозлился на всех! От сознания своей бездарности еще
подлее стал, еще ухватистее. Жить очень хочет, понимаешь?
И по возможности лучше прожить, со всеми удобствами, как
говорится! Потому и к килю корабля присосался...
Андрей быстрыми шагами прошелся по комнате.
— Подумай, как он затормозил, задержал нас с тобой! Не
впутайся в спор, экспедицию, я уверен, давно разрешили бы.
— Ладно, Андрей,— сказал я.— Спать давай. Ты устал,
не выспался. Ночью союшкины кажутся черней и страшней.
Завтра все будет выглядеть совсем по-другому.
Раздеваясь, мой друг продолжал бормотать:
— Моллюски! Моллюски чертовы!..
Я-то понимал, что дело не только в моллюсках. Стран¬
ным образом все перемешалось, спуталось в один клубок:
и затянувшийся измотавший нервы спор с Союшкиным, и не¬
ожиданная встреча с бывшим уездным остряком, который
когда-то травил Петра Ариановича, и, вдобавок, конечно,
176
неласковый прием, оказанный Лизой. Неужели она догады¬
валась о том, что Андрей любит ее, и отстраняла его, укло¬
няясь от объяснений?
Уже лежа в кровати, Андрей спросил:
— Ну, как «Сибиряков» там? Ты узнавал в комитете?
— Преодолевает тяжелые льды,— ответил я неопреде¬
ленно.
После такой сумбурной ночи не хотелось огорчать Анд¬
рея. Лучше уж поутру скажу, что «Сибиряков», пройдя Во¬
сточно-Сибирское море, потерял винт в Чукотском, то есть
уже на самом пороге Берингова пролива, будучи почти у
цели. В настоящее время ледокольный пароход, к которому
приковано было внимание всего мира, дрейфовал на запад,
в обратном направлении.
Эту новость Андрей принял на следующий день сравни¬
тельно спокойно, насупился, помолчал, угрожающе поиграл
желваками. Уныние уступило место гневу — хороший при¬
знак!
Глава десятая
ВЕСТЬ ИЗ ДЕРЕВНИ
ПОСЛЕДНЕЙ
А через два дня позвонила Лиза. Она вернулась и при¬
глашала в гости — сегодня же! Обязательно сегодня!
— Очень-очень важная новость! Приходите!
— А что за новость? Ты взволнована, голос дрожит.
— Брат подруги — помните Маришу? — приехал из Си¬
бири. Историк, был в командировке. В общем приходите, рас¬
скажем. Это не телефонный разговор.— И повесила трубку.
«Не телефонный разговор!», «Приходите, расскажем!»
Ну, кажется, напрасно я старался, обучал Андрея галант¬
ному обхождению! Брат подруги! Гм!..
Лиза, бывая в Москве, по старой памяти останавливалась
в общежитии консерватории. В ее комнате жили уже другие
девушки, но к Лизе относились по-прежнему с любовью и
уважением, как к хранительнице полузабытых славных тра¬
диций.
Мы пришли раньше назначенного срока: Андрею не тер¬
пелось. Глаза у Лизы почему-то были заплаканы. И вела
себя она очень странно: стеснительно вздыхала, то и дело
без нужды поправляла салфеточки на книжных полках.
Андрей угрюмо молчал.
Да, дело как будто прояснялось. Пам, видимо, предстояло
проводить Лизу в семейную жизнь и от души пожелать ей
счастья.
177
— А Мариша твоя как? — начал я, желая завязать раз¬
говор.— Потрясла уже мир, сыграла по-своему, по-новому,
«Аппассионату» ?
— Нет. Кажется, нет. Она ведь пошла по педагоги¬
ческой... Сейчас один из лучших педагогов Одесской музы¬
кальной школы. Ее ученики с успехом выступали в Брюс¬
селе.
— Ну знаешь что: хватит темнить! — сказал я Лизе.—•
Подняла трезвон, вызвала, как на пожар, а сама молчишь.
Выкладывай, что там у тебя?
Лиза подняла голову. В прихожей раздавалось мерное
шарканье подошв. Кто-то старательно, даже со рвением, вы¬
тирал ноги о половичок.
Ого! Я переглянулся с Андреем. Гость, вероятно, уже не
раз бывал здесь, если так хорошо знал пристрастие Лизы к
порядку и чистоте.
Он переступил через порог.
Молодой. Моложе нас с Андреем лет на пять. Лицо круг¬
лое, розовое.
— Савчук Владимир Осипович.
— Очен^> приятно. Ладыгин.
— Весьма рад. Звонков.
Мы обменялись рукопожатием.
Выяснилось, что молодой человек заканчивает универси¬
тет и готовится стать музейным работником.
— Музейным?—удивился я.— В наше время — музей¬
ным? Старые черепки собирать? Ну и профессия — спец по
черепкам!
Молодой человек, спокойно улыбаясь, усаживался по¬
удобней в кресле — это, кстати сказать, было мое любимое
кресло, я просто не успел еще сесть в него. Потом новый
гость по-хозяйски сдвинул со стола стопку книг, принесен¬
ную Андреем. Каково?
За чаем выяснилось, впрочем, что Савчук понимает кое-
что и в нашей профессии.
— При изучении истории географических открытий,—
сказал он,— много дает, например, лингвистика. Проанали¬
зируйте, скажем, слово «Сибирь». Искаженное «сивер», то
есть «север». Или вот еще — «Грумант». Почему русские так
назвали Шпицберген? «Грумант» сходно по звучанию с
«Грюнланд». Но Грюнланд — это Гренландия. Дошли, как
видите, до корня. А корень вон он где —в четырнадцатом
веке! Выходит, русские принимали Шпицберген за Грен¬
ландию.
Ицтересно!..
Но дальше было еще интереснее. Оказалось, что Савчук
только что вернулся из командировки в Сибирь.
178
— Собирал материалы для Музея Революции,— пояснил
он.— У меня интересная тема: «Роль большевиков, с^ыль-
ных поселенцев, в изучении и освоении Сибири».
— Ссыльных поселенцев?
— Ну да. Ведь это был цвет тогдашней России. Передо¬
вые люди и в большинстве своем привыкшие к напряженкой
умственной деятельности. Некоторые занимались в ссылке
этнографией, геологией, метеорологией... Да вот я Лизе уже
говорил: один ссыльный, например, занимался в Океанске
изучением многолетне-мерзлых горных пород, по старому
наименованию, вечной мерзлоты...
Мы с Андреем насторожились.
— Океанск? Ведь это бывшая деревня Последняя?
— Да... И, видно по всему, замечательный был человек.
Твердой воли, кипучей энергии! Мне показывали метеороло¬
гические приборы, сработанные им самим. В прошлом был,
кажется, учителем географии...
Я и Андрей вскочили, с грохотом отодвинув стулья:
— Ветлугин фамилия?
Савчук педантично сверился со своей записной книжкой:
•— Ветлугин П. А. Да, правильно
Я в волнении зашагал по комнате. Так вот, стало быть,
о какой новости говорила Лиза!
— Ну что же вы? Не томите! Рассказывайте!
Прежде всего интересовало, не оставил ли Петр Ариано-
вич мысль об островах в Восточно-Сибирском море. Нет.
Савчук слышал о них от местного старожила Овчаренко.
В молодости тот был сослан на поселение в деревню Послед¬
нюю, а спустя несколько лет после Октябрьской революции
вернулся сюда, чтобы строить на месте Последней новый го¬
род Океанск.
Петр Арианович говорил Овчаренко, что открытие свое
завершит лишь после революции, наступления которой
ждал с нетерпением. Природа островов, по его словам, стала
ему окончательно ясна здесь, на Крайнем Севере, и это
почему-то вселяло в него тревогу. Что-то угрожало ост¬
ровам!
«Спешить надо, спешить! — повторял Ветлугин, прогули¬
ваясь со своим товарищем вдоль бревенчатых изб и глядя,
как ходят-качаются над головой радужные столбы северного
сияния.— Спешить, чтобы застать!..»
Но,- что именно угрожало островам, Овчаренко так и не
понял* или же забыл. Столько лет прошло с тех пор, да и
каких лет!..
Всю зиму 1915 и 1916 годов, а затем весну и лето
1916-го ссыльные жили ожиданием революции. Вести о том,
что происходит в России, доходили до Последней с большим
179.
запозданием, путаные, искаженные. Петр Арианович, мо¬
жет быть, не разобрался бы в них, но Овчаренко, старый
подпольщик, профессиональный революционер, издалека
чуял приближение бури. Поэтому так торопил Петра Ариа-
новича с побегом. Мешкать было нельзя. Место их было в
бою, в крупных индустриальных центрах России, там, где
готовилась решительная схватка с российским капита¬
лизмом.
Тогда-то и встретился ссыльным пройдоха Гивенс.
С конца прошлого века американцы шныряли у берегов
Сибири, стремясь прибрать ее к рукам. Один за другим про¬
никали сюда через Берингов пролив предприимчивые кито¬
бои, золотоискатели, торгаши.
Гивенс был торгашом. Жителям Последней он объяснил,
что шхуну его пригнала к берегу буря. Впоследствии ока¬
залось: пригнала жадность.
Гивенсу было хорошо известно, что русское правитель¬
ство запрещает продажу спиртных напитков на Крайнем
Севере. Это было на руку американцу. Он мог стать моно¬
полистом, мог разбогатеть на контрабандной продаже спирт¬
ного. Перед глазами маячил раздражающий пример Астора,
который нажил миллиарды, спаивая индейские племена пре¬
рий во второй половине XIX века.
Американец бросил якорь у Соленого Носа: так назы¬
вался мыс в семи верстах от Последней, где пресные воды
реки сталкивались с соленой водой моря. Вереницы ненцев
потянулись туда. Обмен был выгодным для американца. За
бутылку плохого, разбавленного водой виски он брал деся¬
ток песцов. Стоимость подержанного карабина измерялась
еще проще. Нужно было уложить шкурки одна на другую
так, чтобы стоймя поставленный карабин достигал верхней
из них.
Овчаренко сумел сладиться с американцем.
Гивенс собирался подняться по реке, чтобы поторговать
еще и в тайге. Решено было, что он заберет ссыльных с
собой на обратном пути. В Петропавловске беглецы будут
отсиживаться в трюме среди пустых бочек и ящиков с пуш¬
ниной, а с корабля сойдут где-нибудь в Нагасаки или в Сан-
Франциско.
Поначалу американец заломил непомерную цену. Но
Овчаренко был парень не промах. Поторговавшись, сошлись
на полсотне шкурок. Именно столько добыли ссыльные за
зиму. Плату они доставили на корабль сразу же, чтобы быть
налегке при побеге.
Гивенс ушел вверх по реке.
Миновал июль, миновал и август. Сентябрь подходил уже
к концу, а долгожданная шхуна не появлялась.
т
Неужели же побег сорвется? Неужели что-нибудь поме¬
шает побегу?
Маленькие друзья ссыльных, деревенские ребятишки, ко¬
торые знали, что Петра Ариановича и его товарища интере¬
сует приход американца, день-деньской дежурили на крыше.
Однажды вечером запыхавшийся гонец в сбитой набок от¬
цовской шапке примчался со всех ног в избу, где жили
ссыльные.
— Прошел!—закричал он с порога.— Кинул якорь у
Соленого Носа!
За добрую весть Петр Арианович подарил ему большой
кусок сахару. Овчаренко кинулся увязывать вещи.
Однако не прошло и четверти часа, как в избу ввалились
новые гости, три казака. Оказалось, что ссыльных прика¬
зано воротить в Энск, уездный город, стоявший выше по
реке.
— Не отлучаться никуда: ни на охоту, ни рыбу ловить! —
строго объявил бородач-старшой.— Зимник установится —
по первопутку вас и повезем.
Приезжие отправились ночевать к куму, в другую избу,
а Овчаренко и Петр Арианович остались одни.
Что произошло? Янки предал, обманул?
Уже после революции Овчаренко дознался правды. Ги¬
венс рассудил по-торгашески. Шкурки песцов получены,
больше с беглецов взять нечего. Зато, сообщив куда следует
о готовящемся побеге, он, Гивенс, может получить значи¬
тельную выгоду в торговле. В будущем, 1917 году местные
власти предоставят ему преимущества и льготы по сравне¬
нию с другими иностранными купцами.
Это была, так сказать, взятка натурой.
Предательство Гивенса, однако, раскрылось значительно
позже.
Накануне побега и Петр Арианович и Овчаренко действо¬
вали сгоряча. Очень хотелось думать, что Гивенс верен
уговору.
Перед рассветом беглецы со всеми предосторожностями
выбрались из деревни. Они почти дошли до условленного
места, и за прибрежными скалами на небе четко зачер¬
нели три мачты, как вдруг Ветлугин схватил товарища за
плечо:
— Погоня!
В тундре даже на рассвете видно очень далеко. Оглянув¬
шись, Овчаренко различил над холмами три раскачиваю¬
щихся силуэта в высоких шапках...
Тут Лиза, сидевшая в уголке, прикрыв ладонью глаза,
попросила Савчука помолчать.
— Одну минуточку! — сказала она слабым голосом.
181
Видимо, дальше предстояло самое страшное, и Лиза, ко¬
торая уже слышала рассказ, хотела передохнуть, справиться
с волнением.
Мы молчали все четверо. Лиза, свернувшись в три поги¬
бели на кровати, продолжала прикрывать глаза. Я непо¬
движно сидел на стуле. Андрей, как начал скручивать козью
ножку, так и остался стоять с нею посреди комнаты, держа
в руках раскрытый кисет и приготовленный клочок бу¬
маги.
— Прошло,— донеслось из угла.— Продолжайте, Володя!
...Итак, казаки! Скорее, скорее! Они нагоняют ссыльных!
Поклажа сброшена с плеч. С шорохом летит снег по
мерзлой земле.
— Дурень заморский! — в сердцах кидает Овчаренко.—
Почему не подошел ближе? Придется по льду.
— А выдержит лед?
— Черт его знает!
— Эх, была не была!..
Старый припай сохранился еще в излучине берега, раз¬
рыхленный, но прочный на вид. За ним стоит шхуна. Мел¬
кие волны катятся по воде, порывистый ветер дует с мате¬
рика, пронизывает насквозь, рвет на беглецах одежду.
Сзади захлопали выстрелы.
— Быстрей! Быстрей!
Первым на лед припая шагнул Петр Арианович и побе¬
жал, пригнувшись, размахивая руками. Следом побежал
Овчаренко.
До шхуны оставалось каких-нибудь триста-четыреста
шагов. На палубу высыпала вся команда. Слышны были
выкрики, смех. Быть может, там заключали пари: добегут
русские или не добегут? Сам Гивенс, в шубе, волчьим мехом
наружу, облокотившись на поручни, неподвижно стоял, на¬
блюдая за усилиями беглецов.
Вдруг — негромкий треск! На льду берегового припая по¬
явился все расширяющийся зигзаг. Овчаренко увидел тре¬
щину и сразу же с размаху упал на лед. Петр Арианович
по инерции пробежал дальше.
Американские матросы закричали: «Эй! Эй! Берегись!..»
Поздно! Край припая обломился, Большая льдина, на ко¬
торой остался Петр Арианович, медленно уплывает в от¬
крытое море.
Казаки добежали до Овчаренко, окружили, крутят назад
руки. Внезапно остановились. В наступившей тишине слы¬
шен грохот выбираемой якорной цепи. Гивенс снимается с
якоря!
— Глянь, что делает-то,— предостерегающе закричали
казаки.— Уходит! Мериканец уходит!
182
Но к чему кричать об этом? У Петра Армановича нет ни
весла, ни багра. Он не может управлять льдиной, не может
пристать обратно к берегу.
Покачиваясь на волнах, льдина уплывает все дальше и
дальше.
Овчаренко уже не вырывается из рук казаков. Непо¬
движно стоит между ними, закинув голову назад. Волосы
его треплет ветер. В свалке с беглеца сшибли шапку, разо¬
рвали ворот.
— Ветлугин! — кричит он.— Петро!..
С моря несется слабое, как эхо:
— Проща-ай... дру-уг!..
Казаки смотрят, как, заваливаясь на корму, разворачи¬
вается американская шхуна. Затем она уходит на восток,
оставляя за собой длинный хвост черного дыма, медленно
оседающий на воду.
Одинокую льдину с Петром Армановичем толкает,
кружит, неотвратимо несет на север.
Бородач-старшой торопливо крестится:
— Помяни, господи, раба твоего!..
Серое с белым море. Серое с белым небо. Линия горизонта
стерлась между ними. Бездна...
О чем было говорить? Разве о чем-нибудь еще нужно
было говорить?..
До сих пор мы знали, что Петр Арманович исчез, пропал
без вести, растворился в необъятных просторах Сибири. Ве¬
роятно, умер. Да, скорее всего умер. Иначе вернулся бы к
нам или прислал письмо. Такая смерть оставалась отвлечен¬
ной для нас и не так больно ранила. Ведь мы еще могли те¬
шить себя надеждой. Но теперь смерть нашего учителя при¬
обрела страшную, зримую силу реальности. Был, оказы¬
вается, очевидец, товарищ по ссылке, и он передал подроб¬
ности, в которые нельзя было не поверить.
На мгновение я ощутил себя Петром Армановичем.
Хмурое море. Льдина покачивается под ногами. За спи¬
ной низкий, медленно удаляющийся берег. А впереди, на
севере,— мрак, как жадно разверстая пасть...
Лиза зябко повела плечами. Наверное, ей стало холодно,
как и мне.
Вскоре мы ушли с Андреем, растерянные, ошелом¬
ленные.
Молчали, переходя улицу. Молчали и в трамвае. Лишь
поднимаясь за мной по лестнице, Андрей сказал:
— Но что он хотел выразить этим: «Спешить, чтобы за¬
стать»? Понимаешь, Петр Арманович будто подал нам важ¬
ный знак из могилы, хотел предупредить о чем-то...
183
— «Спешить, чтобы застать»,— в недоумении повторил
я.— Застать! Неужели же можно прийти на место, где
должны быть наши острова, и не застать, не найти их?..
Еще на лестничной площадке мы услышали, что телефон
в коридоре трезвонит во всю мочь.
Открывая дверь ключом, Андрей обругал соседей:
— Лень подойти им, что ли? Или спать завалились спо¬
заранок? Алло! Слушаю вас!.. Да, Звонков! Добрый вечер,
Владимир Викентьевич! Откуда вы? Из Комитета по делам
Севера? А что случилось? О! (Андрей повернулся ко мне и
бросил скороговоркой: «Сибиряков» вошел в Берингов про¬
лив!») Это я Ладыгину, Владимир Викентьевич. Он тут ря¬
дом со мной стоит. Но как это произошло? Ведь винта у них
не было. Винт-то был потерян? Да что вы говорите? Вот мо¬
лодцы, а? Хотел бы я сейчас быть на «Сибирякове». («По¬
ставили паруса,— торопливо пояснил он мне,— сшили из
брезентов!») Да, да, понятно, Владимир Викентьевич!..
(«Слышишь, Лешка! Воспользовались ветрами западных
румбов, выскочили из Чукотского моря и под парусами за¬
кончили путь».) Замечательно! Ничего не скажешь, даже
завидно... О? Неужели так считаете? Вашими бы устами,
Владимир Викентьевич, да мед пить. Ну, спасибо, что сразу
сообщили. Ладыгин жмет руку, я тоже. Спокойной ночи!
Он осторожно повесил трубку и посмотрел на меня.
Я кивнул.
Поход «Сибирякова», триумфально закончившийся, круто
менял ситуацию в нашу пользу. Теперь уж экспедицию к
Земле Ветлугина обязательно должны были разрешить!
IV
Глава первая
НА БОРТУ
«ПЯТИЛЕТКИ»
— Океанск! Океанск! — сказал я в волнении и приник
к окну.
— Правильно, Алексей Петрович! Остановки надо объ¬
являть,— спокойно отозвался Андрей, но, когда начал затя¬
гивать ремни чемодана, я заметил, что руки у него дрожат.
Самолет стал описывать круг, предшествующий посадке.
Под крылом сверкнул широкий залив со стоящими на якоре
кораблями, замелькали длинные склады на пристани, дома,
улицы, потом веером развернулся городской бульвар. Мгно¬
вение — и самолет, покачиваясь и подскакивая, уже бежал
по аэродрому.
Все было на этом заполярном аэродроме таким же, как и
на подмосковном, который мы покинули несколько дней
назад. Зеленела упругая, высокая трава, знак «Т» был выло¬
жен на траве. Даже полосатая «колбаса» — флюгер над зда¬
нием аэропорта — указывала для полноты иллюзии то же
направление ветра.
Только небо было совсем другим — очень прозрачным и
светлым, как обычно летом в этих широтах. Нам пришлось
пересечь по диагонали почти всю Сибирь, чтобы добраться
из Москвы до Океанска.
Дорога, соединявшая аэропорт с морским портом, проло¬
жена была в объезд города, прямо по тундре, поэтому
Океанск мы сумели увидеть лишь издали.
Машина остановилась у ворот в порт.
185
Северное солнце светило неярко, но пространство чистой
воды отбрасывало такое сияние, словно это было гигантское
вогнутое зеркало.
Жмурясь, я не сразу разглядел наш корабль. Он манев¬
рировал на середине рейда, красиво описывал циркуляцию,
катился то влево, то вправо, разворачиваясь на разные
курсы. Видимо, капитан выверял магнитный компас.
Я залюбовался кораблем. Он был хорош! Все было в нем
гармонично, соразмерно, умно. Внутренняя красота, кото¬
рую, наверное, способны уловить только глаза и сердце мо¬
ряка, как бы одухотворяла корабль.
Эх, Петра бы Ариановича сюда! Должен был бы не¬
слышно подойти и стать рядом, на пирсе, в своей развеваю¬
щейся крылатке, сдвинув на затылок фуражку, улыбаясь
той широкой улыбкой, какую я видел у него в памятный
день ледохода на Мологе. «Подходящий кораблик, Леша»,—
сказал бы он глуховатым баском, с упором на «о».
О таком ледоколе Петр Арианович мечтал, наверное,
в Весьегонске, подталкивая шестом игрушечный деревян¬
ный кораблик перед быками моста. Такой красавец мере¬
щился и в ссылке, когда он одиноко прогуливался по берегу
пустынного и мрачного залива. Но не суждено было ему
увидеть корабль, снаряженный для поисков его потаенной
земли...
Медленно разворачиваясь против солнца, «Пятилетка» —
теперь уже видно было название на борту — приближалась
к пирсу. Мачты и реи отчетливо вырисовывались на фоне
бледно-голубого неба.
Признаюсь, я ощутил почти ребячью тщеславную гор¬
дость, когда к трапу, переброшенному с корабля на пирс,
шагнул капитан и, держа под козырек, как полагается при
отдаче рапорта, неторопливо сказал:
— Товарищ начальник экспедиции! Ледокол готовится к
походу в высокие широты. Заканчиваю проверку приборов...
Нам повезло: предложение идти на «Пятилетке» принял
старый мой приятель Никандр Федосеич Тюлин.
С удовольствием смотрел я на знаменитого ледового ка¬
питана. Силой и спокойствием веяло от него — такой был он
большой, устойчивый, широкоплечий, какой-то очень на¬
дежный.
«О, Федосеич не подведет,— заверяли в Москве.— Федо¬
сеич мало сказать понимает — нутром чувствует полярные
льды».
А кому, как не мне, было знать об этом!..
Из-за крутого капитанского плеча, приветливо улыбаясь,
выглядывал коротышка Сабиров, который «расфасовывал»
когда-то Восточно-Сибирское море во множество пивных
т
бутылок, а также во флаконы из-под одеколона. На «Пяти¬
летке» он шел старшим помощником капитана.
Рядом с ним в ожидании рукопожатия топтались длин¬
ный метеоролог Синицкий и спокойный плечистый гидро¬
биолог Вяхирев. Они обогнали меня с Андреем, так как по
делам экспедиции нам пришлось задержаться на несколько
дней в Москве.
И еще одно знакомое лицо выдвинулось вперед из
группы встречающих.
С радостным восклицанием, чуть ли не с распростертыми
объятиями кинулся к нам Союшкин!
Не раз во время спора о Земле Ветлугина воображал я
будущую эту встречу, припасал слова покрепче, поувеси¬
стее. Можно сказать, готовился чуть ли не убить его, но
сейчас только вяло пожал ему руку.
Да, так случается в жизни...
Он болтал, а мы с настороженным любопытством разгля¬
дывали его. Врет? Нет, как будто был искренним. Неве¬
роятно!
Союшкин не извинялся, не оправдывался перед нами. Ви¬
димо, просто не чувствовал за собой вины. И это было уди¬
вительнее всего.
Впрочем, потом о Союшкине, потом! Не будем омрачать
радость встречи с Федосеичем, Сабировым, Синицким, Вяхи¬
ревым и — нашим ледоколом!..
Научные сотрудники окунулись в лихорадочную суто¬
локу приготовлений.
Андрей принял душ и, наспех перекусив с дороги, засел
в штурманской рубке наедине с эхолотом — прибором для
измерения глубин. Эхолот был призван сыграть сугубо важ¬
ную роль в поисках Земли Ветлугина, и мой друг никому
не доверял окончательной его регулировки.
Погрузкой командовал Сабиров. Стоя на капитанском мо¬
стике, он повелевал корабельными лебедками. По манове¬
нию руки они подхватывали тюки, лежавшие на пристани,
и, пронеся по воздуху, бережно опускали на палубу или в
недра трюма. Голос старшего помощника гулко раскаты¬
вался над рейдом. Как дирижерская палочка, то взлетал, то
опускался сверкающий металлический рупор: по прямому
назначению Сабиров использовал его не часто, больше по¬
лагаясь на силу своих богатырских легких.
На некоторых ящиках чернели надписи: «Не кантовать!»
В них были метеорологические самописцы, термометры,
магнитометры, астрономические приборы и т. д.
По палубе в тревоге метался завхоз, вконец замотав¬
шийся человек, поминутно вытиравший лысину большим
клетчатым платком. На «Пятилетку» под его наблюдением
187
перебрасывались бочки с квашеной капустой, шоколад, ке¬
росиновые лампы, витаминный сок, лимоны, стиральная
машина, звероловные капканы и многое другое. В трюме
размещались в разобранном виде три дома для будущей по¬
лярной станции на Земле Ветлугина.
На пирсе лаяли и визжали — просились на корабль —
десятка два ездовых собак, которых солидно утихомиривал
стоявший возле них каюр с мыса Челюскин Тынты Куркин
с неизменной своей трубкой в руке.
На борт «Пятилетки» предполагалось взять и самолет.
Он вылетел своевременно из Красноярска, но потерпел по
дороге аварию. Можно было бы, конечно, попытаться найти
замену. Однако это задержало бы выход «Пятилетки» не¬
дели на полторы-две, а я не соглашался ни на какие за¬
держки, так как знал, что за штука эти плотные льды, кото¬
рые встретят нас северо-восточнее Новосибирских островов.
«Промедление времени смерти подобно есть»,— повторял я
слова Петра.
Вот почему «Пятилетка», также как и знаменитый «Си¬
биряков», отправилась в путь без воздушного ледового раз¬
ведчика.
А по вечерам, когда стихал шум корабельных лебедок,
я и Андрей занимались с молодыми участниками экспе¬
диции.
Синицкий и Вяхирев, уже известные читателю, делали
на «Пятилетке» свой первый поход в Арктику. («Засиделись,
знаете ли, на Большой Калужской, в институте в своем»,—
сконфуженно оправдывался Синицкий, хотя в этом, конечно,
виноват был не он, а бывшее его начальство.)
Впервые к высоким широтам шел и второй радист Тара-
тута. На узком лице с блестящими глазами и очень ярким
юношеским румянцем написано было беспокойство: а что,
если подвернется счастливый случай совершить подвиг — за
чем же и ездят люди в Арктику, как не за подвигом! —
и вдруг кто-нибудь другой перехватит, опередит его, радиста
Таратуту?..
Так, за подготовкой, за сборами в дальний путь, неза¬
метно прошло три дня.
А на четвертый день, уже накануне отплытия, Андрей
разыскал меня на палубе, молча постоял рядом, потом не¬
громко сказал, глядя в сторону:
— Ну что ж! Пора, я думаю?
Я понял, что он хотел сказать.
— Отдадим, как говорится, последний долг, навестим мо¬
гилку...
Оба мы, кажется мне, старались до последней возмож¬
ности оттянуть это последнее, самое тягостное для нас, про¬
188
щание. Но теперь медлить, откладывать было уже нельзя.
Завтра «Пятилетка» отправлялась в путь.
К сожалению, не было в Океанске старого товарища
Петра Ариановича по ссылке: весной его перевели в другой
заполярный порт.
Председатель горсовета, узнав о желании побывать на
Соленом Носу, был настолько предупредителен, что даже
предложил нам свою машину.
— Сам бы и сопроводил, но...— он деликатно отвел
глаза.— Понимаю, хотите без посторонних...
Когда мы выезжали за пределы порта (впервые за это
время), мне думалось, что я смогу признать в Океанске де¬
ревню Последнюю, увижу хотя бы ее неясный абрис за вы¬
сокими новыми домами. Однако даже отдаленного сходства
нельзя было найти здесь с той бедной деревенькой из пятна¬
дцати или двадцати изб, которую приткнули у студеного
моря, на краю света, и назвали Последней потому, что
дальше не было, не могло быть других деревень.
Новехонький город, будто только что соскочивший с вер¬
стака, открылся перед нами. И пахло в нем весело, как в
недавно срубленной избе,— смолой и стружками.
Океанск, подобно большинству наших северных городов,
сработан плотниками. Но если в Архангельске дощатые
лишь одни тротуары, то здесь даже мостовые деревянные.
Улицам это придает какой-то своеобразный милый уют.
Улицы-сени! И древесная пыль (в городе работает несколько
лесопильных заводов) носится, искрится, пляшет повсюду,
будто это крупинки золота раскачиваются на солнечных
лучах.
Мимо замелькали молоденькие деревца на бульваре.
— Прошлой весной высаживали,— прокомментировал не
без гордости шофер.
То и дело он оборачивался с разъяснениями — видно, ему
приятно было показывать свой город приезжим.
Подскакивая на бревенчатом настиле, мы выехали за
пределы Океанска и двинулись вдоль берега, по дороге к Со¬
леному Носу.
Весь день неотступно преследовал меня один мотив. Ве¬
тер насвистывал его в вантах над головой. Речная волна
подхватывала, ударяя в борт. А сейчас повторяли колеса,
ритмично постукивая по бревнам:
Эй, баргузин, пошевеливай вал!
Слышатся грома раскаты...
В детстве мы придумали с Андреем биографию своему
учителю. Мы не могли поверить в то, что он не выезжал ни¬
куда из Весьегонска — «на Севере не бывал...» И что же?
189
Вымысел неожиданно обернулся явью: Петр Арианович был
выслан в Сибирь, бежал с места ссылки...
Старый товарищ бежать пособил.
Ожил я, волю почуя...
Ожил?..
Заметьте, никто не видел мертвого Ветлугина! Овча-
ренко видел только, как его товарища уносит в море на
льдине.
— Стоп! Тут! — сказал шофер, оглянувшись.
Мы вышли из машины. Она стояла на пустынном, ли¬
шенном растительности мысе. Длинная коса вдавалась да¬
леко в море, напоминая волнорез.
— Соленый Нос?
— Да.
Поодаль, за решетчатым забором, белели метеорологиче¬
ские будки, торчала мачта с флюгером, еще дальше видне¬
лось несколько бревенчатых домиков.
Метеорологической станции не могло быть здесь во вре¬
мена Петра Ариаковича. Но пейзаж, надо думать, остался
без изменений. Так ясно представлялся он в моем воображе¬
нии, что я не удивился, увидав его: серые скалы, плоский
галечный берег, на котором смирно сидело пять или шесть
пегих лаек, и над всем этим — светлое северное небо.
Именно таким ожидал я увидеть здешнее небо, хотя те¬
перь был август, а Петр Арианович и Овчаренко пытались
бежать в сентябре.
Как часто снились мне и этот пустынный берег, и неве¬
селая гладь тундры, и три раскачивающихся силуэта, неот¬
вратимо приближающихся сзади.
— Название «Нос» — обычное у северян,— донесся до
меня голос словоохотливого шофера.— «Нос» — значит
«мыс». Канин Нос, Святой Нос... А Соленым назвали оттого,
что речная, пресная вода смешивается тут с соленой, мор¬
ской.
Взглянув на наши лица, он замолчал.
Море, одно бескрайное море впереди! Море и небо. Ли¬
ния горизонта стерлась между ними...
Андрей тронул меня за рукав.
— Поехали, Леша,— сказал он тихо.— В семнадцать ча¬
сов у тебя разговор с Москвой, а я созвал на вечер совеща¬
ние научных работников.
— Сейчас... Вот я стою здесь, на этом берегу, и- все-таки
не верю! Я не могу поверить, что Петра Ариановича нет...
А ты?
Андрей молчал.
— Не знаю,— уклончиво сказал он, смотря вдаль.— Не
зря же моряки говорят: океан — могила храбрых...
Это был предпоследний день нашего пребывания в Оке-
анске. Ночью получено было «добро» Москвы, то есть раз¬
решение на выход в море, и на другой день утром «Пяти¬
летка», осторожно разворачиваясь против ветра, двинулась
мимо лесовозов.
Тотчас же по рее, свисавшей с мачты на здании порта,
помчались вверх сигнальные флаги: сначала флаг с тремя
полосками — синей, белой и синей, за ним — треугольный,
как бы перечеркнутый крестом, и, наконец, четырехуголь¬
ный, с маленьким красным крестиком в центре. Это был
прощальный привет Большой земли. Согласно морскому це¬
ремониалу нам желали счастливого плавания и удачи.
Разноцветные флаги побежали и по реям лесовозов, за¬
мелькали, забились на ветру. Пожелание было подхвачено
и повторено всеми океанскими пароходами, стоявшими на
рейде. Капитан приказал поднять ответный сигнал: «Бла¬
годарю».
Мы прошли Соленый Нос. В скулу корабля тяжело уда¬
рила морская волна и разлетелась ослепительно белыми
брызгами.
Глава вторая
ПЕРВАЯ МЕТАМОРФОЗА
СОЮШКИНА
Туман уходил на запад.
Только голубоватая дымка стлалась над морем, создавая
странную зрительную иллюзию. Водная поверхность словно
приподнималась — чуть-чуть, на полметра или на метр,—
и море парйло, как говорят на Севере.
Я, стоя подле капитана на мостике, залюбовался раскры¬
вающимся водным простором. Краски медленно менялись на
глазах. Вначале море было зеленоватого оттенка, потом
стали появляться синие полосы. И чем больше удалялись
мы от безлесных пологих берегов, тем все гуще делалась эта
синева.
Жизнь постепенно налаживалась на корабле. Под ровный
гул машин проходило в кают-компании комсомольское со¬
брание: Андрей рассказывал свободным от вахты молодым
морякам о задачах экспедиции. Завхоз сорванным сиплым
голосом распекал кого-то у камбуза. Синицкий хлопотал на
баке у своих приборов, а рядом, энергично жестикулируя,
что-то втолковывал ему Вяхирев.
Я оглянулся на корму. Там стоял Союшкин и неотрывно
глядел на чаек, шумной оравой провожавших нашу «Пяти¬
летку». Интересно, о чем он думал сейчас?
191
Быть может, старался понять, почему мы одолели его в
споре и, так сказать, влачим за собой к Земле Ветлушна?
Но ведь это было так легко понять. С нами двумя он, воз¬
можно, еще и справился бы при поддержке Черепихина.
К счастью, мы были не одни. Горой встали за гипотезу Вет-
лугина сотни, тысячи советских людей: Афанасьев, Синиц-
кий, Вяхирев, Тынты Куркин, Сабиров, Тюлин, журналисты
из центральной партийной газеты, затем наши многочислен¬
ные читатели и почитатели, буквально завалившие редак¬
цию своими письмами.
В какой-то степени это, пожалуй, напоминало знаменитое
движение за создание Урало-Кузбасса и даже почти совпа¬
дало с ним по времени, хотя, понятно, было не столь велико
по размаху. Такое уж было то время, начало грандиозного
творческого подъема народных масс в нашей стране — пер¬
вая пятилетка!
Недаром еще в самом начале спора Андрей внушал мне:
— Почаще оглядывайся на календарь! Он за спиной у
тебя висит. Год-то теперь какой? Не 1913-й, а 1931-й!
То-то...
Да, важно было почаще оглядываться на календарь.
Союшкин, с головой погруженный в свои справочники, вряд
ли оглядывался и был наказан за это.
Думаю, что они — Союшкин и Черепихин — по очереди
отпаивали друг друга водой, прочтя о решении высоких ин¬
станций организовать в 1933 году поиски Земли Ветлугина.
«Принимая во внимание,— было написано там,— что с осени
1932 года, после исторического похода «Сибиракова», Север¬
ный морской путь превращен в нормально действующую
магистраль, и учитывая, что для облегчения проводки кара¬
ванов чрезвычайно желательно было бы создать метеороло¬
гическую радиостанцию на предполагаемой Земле Ветлу¬
гина... и т. д.»
Союшкин, однако, быстро оправился. В его положении
нельзя было мешкать, хныкать, тянуть. Он перестроился
мгновенно, повернулся на каблуках, через левое плечо,
будто по команде: «Кру-гом!»
Едва лишь было обнародовано решение об экспедиции,
как главный ее противник сделался одним из самых рев¬
ностных, даже яростных ее защитников.
— Есть! — кричал он, брызжа слюной и размахивая ру¬
ками.— Земля Ветлугина есть! Какие сейчас могут быть со¬
мнения в том, что она есть?
И это кое-кому даже нравилось. Говорили, сочувственно,
кивая головами:
— Смотрите-ка! Товарищ осознал свои ошибки. Надры-
вается-то как! Переживает...
192
Но, увы, это было только мимикрией.
Давным-давно, в годы невозвратного милого детства,
бывший наш первый ученик, когда ему слишком достава¬
лось на переменках, быстро ложился навзничь на пол и от¬
бивался от противников ногами. Теперь уж нельзя было
применить такую тактику. У Союшкина просто не оказалось
другого выхода, как переметнуться на нашу сторону.
Тут стали раскрываться его хамелеоиские качества, о ко¬
торых мы с Андреем не подозревали раньше. Впрочем, чему
же удивляться? Он, духовный наследник многих поколений
службистов и чинуш, обязательно должен был юлить, при¬
способляться в наше время. Иначе как бы мог выжить?
Не трудно вообразить себе позу Союшкина зимой
1932/33 года. Он сидел в своем директорском кресле, скрю¬
чившись, сгорбившись, с подобострастно выпученными гла¬
зами и капельками холодного пота на лбу. Лишь бы усидеть!
Лишь бы как-нибудь усидеть в кресле!
Но все-таки его сдуло сквозняком, поднявшимся от рас¬
пахнутых настежь окон.
Мало того, Союшкин вдобавок еще и перестарался. Он
чересчур много выступал, шумел, галдел.
И снова припомнилось детство, и наш первый ученик на
уроке географии, с простертой вперед рукой, нетерпеливо
подавшийся всем туловищем с парты, чтобы обратить на
себя внимание: «Я знаю, я! Меня вызовите, господин учи¬
тель!..»
И вот его вызвали. К ужасу своему, Союшкин уз¬
нал о том, что назначен в состав высокоширотной экспе¬
диции!
Мы с Андреем испугались этого назначения еще больше,
чем он. Мы даже собирались отвести нежелательную кан¬
дидатуру, на что имели право, так как в середине зимы я
был назначен начальником экспедиции, а Андрей — моим
заместителем по научной части. Однако Афанасьев отгово¬
рил нас.
— Ну и что ж такого? Пусть себе едет! Пригодится.— Он
укоризненно покачал головой.— И ничего-то вы, друзья, не
понимаете в жизни. Э-эх, наивные! Ведь это очень хорошо,
что главный «отрицатель» будет присутствовать при откры¬
тии. И на берег его с собой непременно возьмите. «Вот, ска¬
жете ему, та самая Земля Ветлугина, в которую ты так
долго не верил. И как она только тебя, беднягу, держит?»
Вот почему Союшкин, к нашему и собственному своему
неудовольствию, очутился на борту «Пятилетки».
— Пришел к вам перековываться,— пошутил он, знако¬
мясь с капитаном Тюлиным. Но никто из присутствующих
при разговоре даже не улыбнулся.
193
А сейчас, обряженный в просторный ватник и меховую
шапку с висячими длинными ушами, потеряв весь свой сто¬
личный лоск и директорский апломб, он меланхолически
стоял на корме и смотрел на чаек.
Те кружились подле борта, то падая к отлогой волне, то
снова взмывая в воздух. Ведь это птицы-попрошайки. И го-
лоса-то у них какие-то плаксивые, жалостные. «Подайте на
пропитание, подайте!»
Клянчат, словно нищие на церковной паперти.
Быть может, Союшкин, глядя на них, по ассоциации
вспомнил о других птицах, которые когда-то помогали от¬
крывать неведомые далекие земли? Это был его собствен¬
ный, союшкинский, вклад в гипотезу, и он отчасти мог даже
козырять им.
При всех недостатках нашего бывшего первого ученика
нельзя было отказать ему в начитанности, а также в умении
комбинировать факты. После того как произошло его чудес¬
ное преображение (первое по счету, спешу уточнить, не¬
сколько забегая вперед), он деятельно принялся рыться в
географических справочниках, описаниях путешествий, ат¬
ласах и раскопал немало интересного.
У белого медвежонка Улики и гусей, замеченных Тын-
ты Куркиным во время перелета, была, оказывается, длин¬
нейшая вереница предшественников. Еще викинги исполь¬
зовали воронов в качестве своеобразной «авиаразведки».
Они брали их в плаванце и выпускали по мере надобности,
чтобы по направлению полета определить, где ближайшая
земля.
Во время кругосветного плавания корабль капитан-лей¬
тенанта Лисянского окружило в открытом море множество
птиц. Надвигалась ночь. Лисянский предположил, что где-то
поблизости земля, и не рискнул идти дальше, опасаясь ри¬
фов. Он бросил якорь. Когда солнце поднялось над горизон¬
том, моряки увидели, что стоят вблизи острова.
К неизвестным землям приводили путешественников не
только птицы. В погоне за моржами архангельские поморы,
земляки Ломоносова, еще в XIV веке добрались до Шпиц¬
бергена.
Подобную же услугу оказали зверопромышленникам
морские котики.
Наряду с алеутским стадом замечено было другое стадо,
которое уходило на северо-восток и затем возвращалось с
молодняком. Не нашли ли котики необитаемый остров или
острова, где спокойно, без помех, выводят детенышей?
Штурман Прибылов решил проверить эту догадку. Он от¬
правился на поиски лежбища котиков и к северу от Алеутов
действительно обнаружил новые острова.
194
Зверопромышленник Ляхов, находясь в прибрежной
тундре, вдруг увидел, как с моря двигается на него стадо
оленей. Ляхов едва успел посторониться.
Откуда двигались олени?
Зверопромышленник направил своих упряжных собак к
морю. Следы широких оленьих копыт были явственно
видны на льду. Идя по следам, Ляхов наткнулся на неиз¬
вестные доселе острова, которые отстояли от материка на
расстоянии семидесяти километров.
Наконец само открытие Сибири тесно связано с соболями.
Пушистый юркий зверек, мелькая, как пламя, между
стволами деревьев, уводил путешественников XVII века от
одной реки до другой, все дальше и дальше на восток.
Местные жители не знали цены соболю. Мехом его,
к удивлению русских, подшивали лыжи, чтобы те лучше
скользили по снегу, а за один медный котелок променивали
столько золотистых шкурок, сколько могло уместиться в
нем. Недаром иностранные купцы, пряча завистливый блеск
в глазах, называли Сибирь «царством соболей».
Глава третья
ПРИСТРОИЛИСЬ В КИЛЬВАТЕР
Заранее оговариваюсь: многое в описании нашего похода
будет опущено, а кое-что передано скороговоркой. Не хоте¬
лось бы повторяться, да и ни к чему,— ведь существует
столько книг о плавании в высоких широтах. Надо, кроме
того, учесть и особенности моего восприятия Арктики. Она
всегда являлась для меня как бы рамкой, внутри которой
заключена Земля Ветлугина. А я, и Андрей вместе со мною,
были до такой степени заворожены, загипнотизированы ею,
что по пути к ней, так сказать, почти не оглядывались по
сторонам, видели только наши потаенные манящие острова
впереди.
Поэтому буду излагать лишь то, что связано непосредст¬
венно с поисками Земли...
Утром Андрей распахнул дверь в мою каюту:
— Поздравляю! Вошли в Восточно-Сибирское!
— Уже Восточно-Сибирское? Приятно слышать! В штур¬
манской рубке узнал?
— Нет, по воде определил. Вода снова прозрачная, как
и в море Лаптевых. На глубине двенадцати метров отрица¬
тельная температура. Только что провели измерение.
— А видимость?
— Ни к черту!
195
Наверху и впрямь было мутновато. Корабль медленно
подвигался вперед в почти сплошной белесоватой мгле.
Мы с Андреем поднялись на капитанский мостик. Взгля¬
нув на сконфуженное лицо Сабирова, стоявшего рядом с ка¬
питаном, я догадался, что место наше неизвестно.
Это было нехорошо. По гидрологическим признакам, на¬
званным Андреем, получалось, что мы уже перешагнули
порог Восточно-Сибирского моря *. Но оно большое, это
море. Где же мы? В тумане могут произойти любые неожи¬
данности. Нас может снести на юг или на север. А к северу
в этом районе опасные банки.
— Не успел солнце схватить,— доложил Сабиров с огор¬
ченным видом.
— Схватить? Как это схватить?
— Ну, засечь, определиться. Оно минут двадцать назад
проглянуло. Я за секстантом, а солнце опять в туман.
— Да, обидно.
Я с интересом смотрел на капитана. Как-то он выйдет
из положения? Какое решение примет?
Капитан повернул ко мне и Андрею свое широкое, про¬
стодушное, невозмутимо спокойное лицо.
— Уточню место по глубинам, Алексей Петрович,—- ска¬
зал он.— Здесь уже работали гидрографы. Карта очень по¬
дробная... Ну-ка, помощник, к эхолоту! Что там он показы¬
вает?
Странный водолаз бежит по дну моря под килем «Пяти¬
летки». Это звук. Когда мы проникнем в глубь «белого
пятна», звук поведет за собой наш корабль.
Принцип эхолота прост. Беспрерывно подаются с судна
звуковые сигналы, которые, отразившись от морского дна,
возвращаются в приемник. Надо разделить пополам проме¬
жуток времени между подачей сигнала и его приемом и
умножить на скорость звука в воде, чтобы получить глу¬
бины. Делается это автоматически. На вращающемся валике
прибора появляется лишь итог: по квадратам кальки быстро
бежит зигзаг.
Когда появился эхолот, это было настоящим переворотом
в океанографии. Ученые получили возможность изучать и
наносить на карту рельеф морского дна, какая бы огромная
глубина ни отделяла его от поверхности.
С помощью эхолота измерены были впадины Мирового
океана до одиннадцати километров глубиной, обнаружены
* Течения в проливе Санникова, соединяющем два моря — Лап¬
тева и Восточно-Сибирское,— перемешивают воду, делают ее темпе¬
ратуру более высокой и ровной, а также поднимают частицы ила со
дна. Картина резко меняется, едва корабль выходит из пролива
в море.
196
подводные плато, горные кряжи, ущелья. Люди увидели на
кальке эхолота седьмую часть света, новый подводный мир,
считавшийся ранее недосягаемым для человеческого глаза.
Раздумывая над тем, как найти нашу землю-невидимку,
закрытую большую часть года туманом или погребенную
под снегом, мы с Андреем пришли к выводу, что надо не
доверяться зрению, а положиться на слух, то есть прибег¬
нуть к помощи эхолота.
Есть пословица: «Как аукнется, так и откликнется».
В этих словах заключался план нашей географической экс¬
педиции, одобренный академиком Афанасьевым.
Преодолевая сопротивление льдов, мы должны пройти к
северо-восточной окраине Восточно-Сибирского моря, под¬
няться к «белому пятну» и, проникнув внутрь его, несколько
раз пересечь в различных направлениях, беспрерывно про¬
стукивая дно эхолотом.
Если в пределах «белого пятна» находится Земля, она
даст знать о приближении к ней изменением зигзага на
кальке.
Мы вчетвером вошли в штурманскую рубку.
Сабиров быстро переписал последние показания эхолота
на листок бумаги и положил перед капитаном.
— Ну-ка, ну-ка! Где мы?—сказал капитан, наклоняясь
над картой и водя по ней толстым пальцем.— Вот пролив
Санникова. Вот ваша прокладка. Стало быть, где-то здесь...
Или здесь?
Бормоча себе под нос, он принялся сличать цифры глу¬
бин, обозначенные на морской карте, с цифрами, выписан¬
ными штурманом,— искал цепочку глубин, подобную той,
что осталась за кормой «Пятилетки».
— Нашел,— сказал он негромко и спокойно, как всегда.—
Четырнадцать метров, пятнадцать, шестнадцать, семна¬
дцать, снова пятнадцать... Отмечайте на карте, помощник.
Отсюда и поведете прокладку. Курс — зюйд-вест!..—Он во¬
просительно вскинул на меня глаза: — Так, Алексей Петро¬
вич? Пойдем вдоль берега, как говорили, прибрежной по¬
лыньей?
Я кивнул. Подольше надо было сохранять чистую воду
впереди, по возможности избегая встреч со льдами. К высо¬
ким широтам я предполагал подняться лишь на меридиане
острова Врангеля.
— Еще хватит хлопот,— успокаивал Андрей нашу нетер¬
пеливую молодежь.— И тряхнет и сожмет во льдах. А сей¬
час надо горючее экономить. И время. В Арктике кружный
путь часто короче прямого.
Прибрежная полынья представляет собой нечто вроде
коридора. С одной стороны — лед берегового припая или бе¬
197
рег, с другой — плавучие льды. В этом году «коридор» был
очень широк. Почти беспрерывно дувшие ветры южных
румбов отжимали плавучие льды от берега, отгоняли их да¬
леко на север.
«Пятилетка» круто повернула на юго-восток и двинулась
южной окраиной Восточно-Сибирского моря.
Однообразная бурая тундра протянулась с правого борта
на сотни километров. Чуть заметно поднимаясь к югу, она
сливалась с туманным небом вдали. По временам ее затяги¬
вала колышущаяся завеса дождя.
Изредка на горизонте возникали дымки, раздавался рев
сирен. «Пятилетка» обменивалась приветствиями со встреч¬
ными кораблями.
А на исходе пятых суток, находясь на траверзе Колымы,
мы увидели нечто вроде приметного подводного знака: не¬
обычайную веху, будто специально оставленную для нас
корщиком Веденеем. Правильнее даже сказать — с разбегу
натолкнулись на нее!
У устья Колымы наш осторожный капитан приказал за¬
медлить ход и выслать на бак впередсмотрящих — по од¬
ному с каждого борта. О, здесь надо глядеть в оба! Сибир¬
ские реки выносят в море плавник — множество деревьев,
подмытых во время половодья и вырванных с корнем где-
нибудь в верховьях, в дремучей тайге. Беда, если такой
ствол попадет на лопасть винта!
Я стоял на мостике, когда «Пятилетка» внезапно сбро¬
сила ход. Но это не был плавник. Казалось, судно тяжело
ползет килем по дну. Если бы мы шли по реке, я с уверен¬
ностью сказал бы, что наскочили на перекат. Неужели на¬
мыло отмель, не показанную в лоции?
— Река?
— Река,— ответил Тюлин, перегибаясь через леер и при¬
сматриваясь к следу винтов за кормой.— И в море с кораб¬
лями шутки играет!
— Отмель? Не может быть!
— Какая еще там отмель! Глубины достаточные. Вы на
воду, на волны поглядите!
Море выглядело необычно. При совершенном безветрии
возникли большие поперечные волны, которые следовали за
кораблем, начинаясь примерно с его середины. А перед
форштевнем бежала одиночная, странная волна. «Пяти¬
летка» как бы толкала ее перед собой. Вокруг вода остава¬
лась зеркально гладкой.
На палубу высыпали научные сотрудники, обмениваясь
взволнованными замечаниями.
— Позвольте-ка,— удивленно сказал я, припоминая.—
Неужели «мертвая вода»?
198
Это сравнительно редкое явление. Его наблюдал во
время плавания на «Фраме» и подробно описал Фритьоф
Нансен. Суть явления заключается в том, что пресная вода,
которая легче морской, соленой, вытекая в море, распола¬
гается сверху тонким слоем. Возникает своеобразное мелко¬
водье. На плоскости, разделяющей два слоя воды, гребные
винты корабля образуют под килем большие волны и по¬
пусту расходуют на это часть своей энергии. Отсюда сниже¬
ние хода.
Взглянув на меня, Андрей засмеялся от удовольствия:
— Каково, Алексей Петрович? Считаю, повезло нам!
Все участники экспедиции закивали в знак согласия. Они
тоже считали, что нам удивительно повезло.
Вяхирев, поднявшись на мостик, попросил разрешения
взять пробы воды из обоих слоев.
— Это эффектное сопоставление, Алексей Петрович! —
бормотал он, в волнении переминаясь с ноги на ногу.— Нан¬
сен писал, что матросы, черпая из верхнего слоя, пили со¬
вершенно пресную воду, а вода из нижнего слоя — ее полу¬
чали через кингстон — была так солона, что не годилась и
для питания котлов.
С другой стороны над ухом бубнил Таратута:
— Ну хоть на пять минут прикажите машине застопо¬
рить! Ну, ей-богу, ну что вам стоит, Алексей Петрович! Вот
и товарищ Союшкин подтверждает. Как там у Нансена, то¬
варищ Союшкин?
И наш ходячий справочник с готовностью процитировал
наизусть известные нансеновские слова:
«Мы поворачивали в разные стороны, кружили, но ни¬
чего не помогало. Едва останавливали машину, что-то
словно присасывало корабль назад».
Научные сотрудники смотрели на меня в нетерпеливом
ожидании. Но я остался неумолим.
— Нечего, нечего Нансена проверять! — сказал я.— Без
вас все уже проверено, взвешено, измерено. Нас с вами
Земля Ветлугина ждет. И мешкать в пути никак нельзя.
В общем я так и не дал им насладиться необычайным яв¬
лением природы.
— Пошли! Пошли! — закричали на палубе.
Тахометр, отсчитывающий скорость хода корабля, зати¬
кал быстрее. Ничего не изменилось на гладкой водяной по¬
верхности, только корабль рванулся вперед, словно растре¬
воженный конь.
«Пятилетка» миновала устье Колымы.
Я, Тюлин и Андрей вошли в рубку. Стоявший у стола
Сабиров держал на весу раскрытый вахтенный журнал и
размахивал им из стороны в сторону.
— Что это вы? Будто дьякон с кадилом!
— Чтобы чернила просохли, Алексей Петрович!
Па странице чернела жирная клякса.
— Ая-яй! Неаккуратно как! —пожурил капитан.— Жур¬
нал же, официальный документ!
— Ей-богу, это не я, Никандр Федосеич!
— А кто же?
— «Мертвая вода» расписалась. Нет, правда! Когда трях¬
нуло нас, я обмакивал перо в чернила. Капля упала с
пера и...
В хронологической последовательности на страницы
журнала заносится все, что происходит во время плавания.
Это его неукоснительно точная, хотя и очень лаконичная ле¬
топись. Педант Сабиров счел нужным прокомментировать
также и кляксу. Под ней было выведено аккуратным по¬
черком:
«След внезапного толчка. Восьмого августа в 19.15 ко¬
рабль на траверзе Колымы вошел в «мертвую воду», в 19.22
вышел из нее».
— Здесь неточно, надо дописать,— сказал я, прочитав
запись.— Добавьте: в 19.15 корабль пристроился в кильватер
судну отважных землепроходцев XVII века!
Сабиров недоумевающе вскинул на меня глаза. Капитан,
удивившись, вынул трубку изо рта. Только Андрей пони¬
мающе кивнул и усмехнулся.
— Я не шучу,— продолжал я.— Ведь «мертвая вода»
упомянута в одном старинном манускрипте. Помните
«скаску» о странствии корщика Веденея «со товарищи»?
— Ну как же!
У Тюлина и Сабирова просветлели лица.
Стало быть, «мертвая вода» не была выдумкой или тра¬
диционной сказочной подробностью, как пытались утвер¬
ждать некоторые скептически настроенные толкователи
«скаски»! Отважный корщик, опередивший нас на три сто¬
летия, отнюдь не выдумывал, не фантазировал. Он описы¬
вал только факты, хотя не умел дать им правильное науч¬
ное объяснение, поэтому «валил» на нечистую силу, на
водяного, поднявшегося из морских пучин.
Видимо, и в его время существовали здесь особо благо¬
приятные условия для возникновения «мертвой воды».
Оставив «веху» за кормой, мы взяли курс на северо-во¬
сток, в точности повторив маневр землепроходцев, напра¬
вивших в этом месте свой коч «промеж сивер на полу-
нощник».
И еще раз пожалел я о том, что нашей Лизы нет с нами.
То-то радовалась бы сейчас «приметному знаку», перебегала
бы от борта к борту, чтобы рассмотреть получше все подроб¬
200
ности, громко ахала бы, ужасалась кляксе в вахтенном жур¬
нале и сочувствовала Сабирову!
Уж ей-то, во всяком случае, надо было предоставить воз¬
можность видеть и «мертвую воду», и дрейфующие льды, и,
наконец, главное — таинственно поднимающиеся из-за гори¬
зонта ветлугинские острова. Именно благодаря нашей Лизе,
и вопреки дядюшкиному «заклятью», сдвинули с места
Весьегонск, на заплесневелом гербе которого чернел рак,
стоящий на хвосте. А ведь старое «заклятье», как известно,
неразрывно связывалось с Землей Ветлугина, с поисками
Земли Ветлугина...
Но никак, при всем моем и Андрея желании, не удалось
втиснуть нашу приятельницу в так называемое штатное
расписание экспедиции.
— Послушайте,— говорили нам,— да ведь она у вас ин¬
женер-строитель ?
— Правильно.
— Ну так как же вы не можете понять? Строитель! Что
же строить ей посреди пустынного, покрытого льдами
океана?!
Довод казался неотразимым. Лишь спустя два года, после
наших исследований Восточно-Сибирского моря, мнение это
круто изменилось. Но не буду забегать вперед.
Очень неприятно было, что так получилось с Лизой еще
и потому, что мы оставляли ее в странном, тревожно-мелан¬
холическом, совершенно непривычном для нее настрое¬
нии — прямо в каком-то трансе.
Я заходил к ней накануне отъезда. Мне нужно было по¬
видаться с нею наедине. Ведь их отношения с Андреем не
были до сих пор выяснены. Мой друг продолжал пялить на
нее глаза, мямлить, краснеть, топтаться на месте. Фу ты,
черт! Просто противно было смотреть на него со стороны.
«Брат подруги» отпугивал его, что ли? Ну и зря! При всей
своей разносторонности, и уме, и даже симпатичности —
в этом надо было отдать ему справедливость — румя¬
ный музейный деятель в подметки не годился нашему
Андрею.
В общем я решил сам взяться за дело, одним взмахом
разрубить этот запутанный узел. Я так и сказал, переступая
порог Лизиной комнаты:
— Лиза! Я решил, наконец, разрубить этот узел!
Потом я остановился посреди комнаты и торжественно
высморкался. Так уж почему-то заведено: перед всяким
щекотливым или глубокомысленным объяснением непре¬
менно прибегать к носовому платку.
— Узел?.. Разрубить?.. О чем говоришь?
— Нет, помолчи. Твоя речь впереди.
201
Я положил шляпу на диван, неторопливо закурил папи¬
росу и принялся расхаживать взад и вперед, как привык де¬
лать во время наших бесконечных споров-разговоров с
Андреем. Лиза, аккуратно скрестив на коленях руки —
в позе пай-девочки,— ждала продолжения.
— Так вот, стало быть, считаю, что нам надо откровенно
поговорить. Ведь мы же взрослые люди с тобой, не так ли?
Лиза открыла рот, чтобы что-то сказать, но я поспешил
остановить ее.
— А если мы взрослые люди,— продолжал я с нажи¬
мом,— тогда зачем же притворяться, дуться, делать такие
вот наивно-недоумевающие гримасы, как ты делаешь, на¬
пример, сейчас?
Лиза неожиданно рассердилась:
— Да ну тебя, Лешка! Пришел, даже не поздоровался и
кричишь на меня!
— Я не кричу, я спокойно говорю. Но мне твое поведение
не нравится и не может нравиться. Тем более, что мы с Анд¬
реем уходим в плавание, расстаемся с тобой на год, а то и
больше. Отдаешь ли ты себе отчет в этом? Чем недоумевать,
пожимать плечами, отмалчиваться, лучше бы как-нибудь
обнадежила, подбодрила человека — вот это был бы пра¬
вильный поступок с твоей стороны.
— Ой, Лешка! — Лиза взялась за виски.— Хоть сядь, не
ходи, не мельтеши перед глазами!
— Мне просто легче так думать. Но пожалуйста!
Я сердито ткнул окурок в пепельницу и, остановившись
перед Лизой, оперся рукой о спинку ее стула.
— Заметь,— убедительно продолжал я,— ведь он и льды
будет легче преодолевать, намного сильнее станет, смелее,
когда узнает, что его любят, что ждут не дождутся его воз¬
вращения из полярной экспедиции. Дружба, знаешь ли,
дружбой, а любовь — это все-таки...
Лиза снизу вверх, чуть приоткрыв рот, смотрела на меня.
Вдруг она начала краснеть, все так же молча, не опуская
глаз, медленно заливаясь румянцем от шеи до лба, до кор¬
ней своих пушистых, будто пронизанных солнечным светом,
волос.
— О! — изумился я.— Только сейчас догадалась? Я был
лучшего мнения о твоей проницательности. Тогда еще
больше удивлю тебя. Поверишь ли, этот человек даже стихи
в твою честь писал! Во как! Во время последней зимовки на
мысе Челюскин.
— Стихи? — как автомат повторила Лиза.— На мысе
Челюскин?
— Да. Вообрази, до чего дошел! Это он-то — стихи!
— Никогда не думала, чтобы мне стихи. И — хорошие?
202
— Нет, что ты! Ужасные!
Лиза опустила голову, пряча пылающие щеки. Мне стал
виден только ее кудрявый, подстриженный «под мальчика»
затылок.
— А это ничего, что ужасные,— чуть слышно пробормо¬
тала она.— Я бы очень хотела их услышать.
— Вот уж не советую!
— Почему? Ты не помнишь наизусть?
— Помню, конечно. Еще бы мне не помнить! Столько
бился, черкал, выправлял. Вот они где у меня сидят! Все эти
«стенания», «сияния», эти «кровь», «вновь», «любовь»... Ну и
рифмы!
— Мне неважно, какие рифмы,— шепнула Лиза, метнув
на меня взгляд искоса. Потом снова быстро опустила го¬
лову. Я с удивлением отметил, что в голосе ее появились не¬
понятно нежные, воркующие интонации.— Все равно мне
понравится. Я уверена: очень понравится. Прочти, Ле¬
шенька! Пожалуйста!
— Прочесть? Да ты в уме? — В негодовании я отшат¬
нулся от нее.— Прочесть тебе эти стихи? Иначе, предать
своего лучшего друга?
Лиза выпрямилась и посмотрела на меня с таким видом,
будто только что проснулась. Не хватало еще, чтобы на¬
чала протирать кулачками заспанные глаза.
— Какого друга? О ком ты говоришь?
— Да об Андрее же! О ком еще?.. Эх, опять не пони¬
мает!
Я вздохнул, набираясь терпения, и присел на краешек
дивана.
— Это, знаешь ли, выглядело бы так,— сказал я,—
словно бы я выставляю Андрея с невыгодной стороны, чуть
ли не подвергаю его осмеянию. А ведь я же сват, выступаю
в роли свата. И разве это имеет значение: стихи там или не
стихи? Вот ты, например, не можешь петь, хотя и очень лю¬
бишь петь. Зато во всем остальном ты же редкая девушка!
Умница. Энергичная. Хороший товарищ. Даже довольно кра¬
сивая, по-моему. В общем вы с Андреем будете отличная
пара, уверяю тебя. И дети у вас будут отличные...
Я запнулся. «Что-то я не то говорю,— подумал я.— Де¬
тей зачем-то сюда приплел...»
Но где, когда, в каком месте разговора прервался мой
контакт с Лизой? Он ведь определенно прервался. Оттого
я и чувствовал себя таким нелепым, неуклюжим, скован¬
ным. Оттого так многословно говорил. А остановиться было
уже нельзя.
— Ваш брак с Андреем обещает быть очень прочным,—
пробормотал я.— Вы все-таки знаете друг друга с детства...
203
— Ты полагаешь, это имеет значение? — холодно спро¬
сила Лиза.
Она поднялась со стула и, перейдя к окну, стала поправ¬
лять прическу. И отошла-то всего на два или на три шага,
а показалось, будто на самодвижущейся платформе стрем¬
глав унеслась от меня далеко-далеко. Даже голос ее доно¬
сился теперь издалека, приглушенный, негромкий, как бы
стертый расстоянием.
— Я же хотел, как ваш общий друг. Я хотел, как лучше...
— Знаешь что,— сказала она просительно,— ты лучше
уйди сейчас, а? Только условие — не обижаться. У меня, по¬
нимаешь, с утра голова болит...
— А ты бы пирамидону. И ляг отдохни.
— Да-да, пирамидону. Ты заботливый, как всегда...
Лиза проводила меня до лестницы и там, прощаясь, на
мгновение задержала мою руку в своей.
— Сват... Тоже мне сват нашелся,— сказала она шутливо,
видимо превозмогая боль; глаза у нее действительно были
совсем больные.— Но какой же ты еще мальчишка! По-
настоящему на тебя даже сердиться нельзя. Ученый, поляр¬
ник, огромный плечистый дядя — и все-таки мальчишка.
Вечно погруженный в выдумки, фантазии, вечно занятый
своей мальчишеской игрой...
— Это Земля Ветлугина игра? — сердито обернулся я.
Но она не стала меня слушать и захлопнула дверь.
Я ушел от Лизы очень недовольный. Вот и заботься об
этих людях, хлопочи, выясняй их дурацкие любовные отно¬
шения! А какова благодарность?
Понятно, я ни слова не сказал Андрею о своем посеще¬
нии. К чему было волновать его перед отлетом в Океанск,
тем более, что ведь Лиза могла еще и передумать?
Проводы вышли вообще неудачные, сумбурные. Много
было помпы, пышных речей, букетов. Один букет вручили
Андрею, и он таскал его за собой, держа вниз цветами, как
веник, не зная, куда девать.
Но больше всего огорчила меня Лиза. Она выглядела
очень грустной и худенькой в своем сером макинтоше, не¬
привычно тихая, молчаливая. Жаль было покидать ее в та¬
ком состоянии.
Конечно, с нами на борту «Пятилетки» она быстро по¬
правилась бы. Обдуло бы ее соленым морским ветерком и
сразу же стало бы легче голове. А уж после того, как ко¬
рабль миновал «мертвую воду» и пристроился в кильватер
кочу Веденея, от головной боли, я уверен, не осталось бы и
следа. И на Земле Ветлугина, глядишь, они отлично объяс¬
нились бы с Андреем и поладили бы, даже без всякой моей
дружеской помощи...
204
Глава четвертая
ВНУТРИ «ЧАНА»
К ночи ветер начал меняться. Резко похолодало. А к утру
разыгрался восьмибалльный шторм.
Наша молодежь не уходила с палубы. Каждый хотел по¬
скорей «оморячиться». Даже Союшкин, имевший зеленова¬
тый вид, стоически мок наверху и, косясь на вскипавшие и
опадавшие за бортом холмы с белыми прожилками пены,
толковал о чем-то ученом, кажется об элементах волн.
Я с удивлением узнал, что Сабиров, «старый морской
волк», совершивший кругосветное плавание, плохо перено¬
сит качку. По временам ему делалось совсем нехорошо. Но
он преодолевал нездоровье, ни в чем не давал себе поблажки,
даже не присаживался, и с обычным рвением выполнял свою
работу.
— Некогда раскисать,— пояснил он шепотом, заставляя
себя улыбнуться.— Попробуй прилечь на минуточку — и го¬
тов!..
— Неужели всегда так? — посочувствовал я.
— После долгого перерыва в плавании всегда. Только
девушкам не рассказывайте, Алексей Петрович. Не поймут...
А чем я виноват, что у меня такой аппарат равновесия в
среднем ухе? У одних лучше отрегулирован, у других хуже.
У меня хуже. В общем, неуравновешенный человек! — Он
засмеялся.— Ну и что же? Из-за какого-то среднего уха от¬
казываться от любимой профессии?
— Нет никакого смысла отказываться! — поддержал я.
— Еще бы! Приноровлюсь, втянусь! Учтите: без малого
год околачивался на берегу. Госпиталь, санаторий, то да се...
А море не любит этого. Оно как ревнивая жена. Вот и до¬
стается сейчас...
Сменившись с вахты, он сломя голову бежал в кают-ком¬
панию. Буфетчик, зная его вкус, тотчас же подавал ему
очень горячий и крепкий, почти черный — флотский — чай.
Значение таких блаженных пауз может оценить только
моряк.
Обжигаясь, старший помощник жадно, с присвистом гло¬
тал чай. Узкие глаза его, подпертые высокими, будто камен¬
ными скулами, оживленно блестели.
— Разве ж это шторм? — бормотал он.— Это детские ка¬
чели, игрушка, а не шторм!
Разнежившись в тепле, Сабиров обычно начинал вспоми¬
нать о тропиках, о том, как, плавая по Тихому океану, у ка¬
ких-то там экзотических берегов, случилось ему угодить в
центр тайфуна.
205
Он до смерти надоел нам этим своим тайфуном.
— Ну, опять попал в тайфун! — говорил Андрей, приот¬
крывая дверь в кают-компанию и сразу же быстро захло¬
пывая.— Когда-то теперь выберется из него...
Мой друг и во время шторма отличался спокойной и не¬
многословной деловитостью. Он так заботился о том, чтобы
никто на корабле не падал духом и не боялся, что ему са¬
мому просто некогда было бояться.
Но ветер мне определенно не нравился. Ветер был нехо¬
рош. Он дул с севера, из недр Арктики, значит должен был
пригнать плавучие льды. Видимо, плавание по чистой воде
подходило к концу. Такого же мнения держался и капитан.
Вскоре сигнальщик оповестил о том, что на горизонте по¬
явилась неширокая белесоватая полоса. По мере нашего при¬
ближения к ней она поднималась все выше и выше и белизна
ее делалась интенсивнее.
Мы переглянулись с капитаном.
— Идут льды,— сказал я.
— Сплоченные льды,— значительно добавил Федосеич.
Далекие, еще невидимые, они отражались в небе, как в
зеркале. Точнее было бы назвать это отсветом. Чем льды
плотнее, тем более их отсвет и тем выше стоит над гори¬
зонтом.
Сначала мы увидели мелкобитый лед, который двигался
на нас сплошным фронтом, размахнувшись во всю морскую
ширь.
По мере сгущения льдин вокруг корабля качка уменьша¬
лась и, наконец, прекратилась совсем. Я оглянулся. За кор¬
мой, примерно в километре расстояния, море по-прежнему
бушевало. А впереди царил штиль. Плавучие льды смиряют
любое волнение.
Позади вскипали и опадали волны с разлетающимися
брызгами пены, но справа, и слева, и прямо по курсу только
мелкобитый лед чуть заметно колыхался, подобно мертвой
зыби. Мы оставили шторм за кормой.
Теперь к мелодии ветра, который продолжал дуть, выть,
свистеть на все лады, прибавился еще и негромкий монотон¬
ный шорох. Это «Пятилетка» легко раздвигала мелкобитый
лед.
Час от часу, однако, лед делался все плотнее. Он уже не
шуршал, а скрипел, зловеще скрежетал.
По мере сгущения льдов нарастали и усилия ледо¬
кола.
Появились первые большие ледяные поля. Их можно
было считать пока лишь «застрельщиками», «передовыми
частями», высланными навстречу для того, чтобы завязать
бой. Главные силы Арктики были еще впереди.
2№
Белая пустыня медленно двигалась на нас. Зигзагообраз¬
ные разводья бороздили ее во всех направлениях.
Федосеич с сугубой осторожностью выбирал путь по раз¬
водьям в обход больших ледяных полей. Широкие плечи ру¬
левого были неподвижны, но спицы штурвала так и мель¬
кали в проворных, сильных руках. Капитан менял курс
очень часто.
Я диву давался, слушая его команду. Почему он повернул
вот в это разводье, а не в другое? То было даже шире и не
так уводило от нашего генерального курса — норд-ост. Но не
полагается давать капитану советы на мостике.
Мы продвигались узким каналом несколько десятков мет¬
ров, и я убеждался, что Федосеич прав. Именно это разводье
выводило нас из скопления льдин, а соседнее не годилось.
Если бы ледокол проник в него, то уперся бы в тупик.
Но как Федосеич сумел это определить? По каким мель¬
чайшим, непонятным, едва уловимым признакам или соче¬
танию признаков? И почему, проявляя величайшую осмот¬
рительность, он вдруг, не колеблясь, командовал в перего¬
ворную трубу: «Полный вперед!» — фигурально выражаясь,
поднимал ледокол на дыбы, чтобы форсировать узкую пере¬
мычку между двумя полями?
Это и было, видимо, то «чутье», о котором мне толковали
еще в Москве. Федосеич, уроженец Соломбалы *, потомок
поморов, ходивший с юных лет по «Сибирскому морю», не
только «понимал» льды, но и «чувствовал» их, иначе говоря,
обладал интуицией ледового капитана, сложнейшим сплавом
знаний, опыта и, конечно, вдохновения.
Чертов ветер! Толпы льдин, подгоняемые им, безостано¬
вочно двигались навстречу, теснясь и толкаясь, словно пы¬
таясь остановить наш корабль, отогнать назад, к Большой
земле.
Видимо, во время путешествия Веденея ледовая обста¬
новка складывалась иначе. Судя по «скаске», вскоре же
после встречи с «мертвой водой» судно землепроходцев было
подхвачено попутными плавучими льдами, которые пота¬
щили его к Земле Ветлугина.
Попутные льды ожидали и нас, но севернее, там, где на¬
чинался великий «ледоход» — вынос больших масс льда из
восточных полярных морей на северо-запад.
В описываемое мною время — в начале тридцатых го¬
дов— плавать в восточном секторе Арктики было гораздо
труднее, чем в западном.
— Не то, не то! И сравнить нельзя! — говорил Федо¬
сеич.— Кому же сравнивать, как не мне? В Баренцевом,
* Пригород Архангельска.
207
в Карском, в море Лаптевых метеостанций полно! Каждый
твой шаг сторожат, успевай только радиограммы получать:
там давление понизилось, тут повысилось, там ветер та¬
ких-то румбов, тут таких, там тяжелые льды, тут послабей.
С открытыми глазами прокладываешь курс. А здесь? — Он
махнул рукой.
— Море тайн, море тьмы! — подсказал Андрей.
— Вот-вот! Именно тьмы! Хоть и солнышко светит и бе¬
лым-бело вокруг, а все равно темно.
— А как же чутье, Никандр Федосеич?
— Ну что чутье! — сказал Тюлин, сердито отворачи¬
ваясь.— Чутье чутьем, а прогноз все-таки будьте любезны!
Прогноз мне подай!
Но некому было дать ему этот прогноз.
Правда, на борту «Пятилетки» был метеоролог, который
проводил регулярно наблюдения. На их основе мы с Анд¬
реем пытались строить кое-какие предположения. Однако
слишком мало было материала в наших руках, чтобы судить
о состоянии льдов всего Восточно-Сибирского моря или хотя
бы значительной части его.
— Убедились, Никандр Федосеич? — то и дело спраши¬
вал Андрей капитана.— Сами видите теперь, как нужна
Земля Ветлугина.
— Твердь нужна, твердь! — подхватывал я.— Чтобы хоть
ногу поставить, чтобы точка опоры была! Для вас же ста¬
раемся, для капитанов! Хотим, чтобы плавали по морю с
открытыми глазами.
Мы были в положении путника, который, взбираясь по
склону горы, не может составить себе общего представления
о горе, охватить взглядом ее всю.
Авиаразведка? Понятно, очень помогла бы в нашем поло¬
жении. Но собственного самолета у нас не было. Дважды вы¬
летал самолет с мыса Шмидта, стремясь проложить «Пяти¬
летке» путь во льдах, и возвращался из-за плохой види¬
мости.
Не надо забывать, что в описываемое мной время еще не
были совершены над Арктикой героические полеты Чкалова,
Громова, Водопьянова, Черевичного и других отважных со¬
ветских летчиков. Наша полярная авиация только расправ¬
ляла еще крылья, набирала разгон.
Участвуя с Андреем в эвакуации команды «Ямала», я ви¬
дел, как всторошен лед в северо-восточной части Восточно-
Сибирского моря. Выли основания предполагать, что внутри
«белого пятна» он всторошен еще больше. Найдется ли там
подходящая посадочная площадка? Окажется ли Арктика
достаточно гостеприимной, подготовит ли площадки для нас?
Вот что возбуждало опасения.
208
Другое дело, если бы внутри «белого пятна» были люди,
которые расчистили бы для самолетов аэродром на льду. Ах,
как нужна была земля в этом районе Арктики, позарез
нужна, и не только морякам, но и летчикам!..
А разводья делались все уже, поля сдвигались теснее,
возможностей для маневрирования оставалось все меньше.
«Лед — семь баллов»,— занес Сабиров в вахтенный жур¬
нал. Это означало, что участок моря впереди «Пятилетки»
покрыт льдом примерно на семьдесят процентов всей его
площади.
— Маре конгелатум,— сказал Союшкин задумчиво.
Я оглянулся. Он стоял на палубе, сгорбившись и опустив
наушники пегой шапки.
— Море? Какое море? — спросил Сабиров.
— Я говорю: маре конгелатум — застывшее море. Так
римляне называли Ледовитый океан, плавучие льды.
— Ну, а мы их назовем иначе: попутные льды! — отве¬
тил я.— Вы ведь знаете, что нам со льдами по пути?
«Пятилетка» продвинулась немного и остановилась, упер¬
шись форштевнем в торосистый лед.
Корабль сделал еще несколько усилий. Нет! Льды были
слишком сплоченными. Пора было стопорить машины.
К чему зря расходовать горючее? Пусть плавучие льды сде¬
лают за нас хотя бы часть работы.
Напролом надо было идти, пока льды двигались на¬
встречу. Теперь корабль включился в общий дрейф льдов,
потому что тот был попутным.
И Сабиров, раскрыв вахтенный журнал, вывел своим би¬
серным, убористым, так называемым штурманским, по¬
черком:
«В 15.40 на таких-то координатах, войдя в тяжелые льды,
корабль временно прекратил активное плавание и начал
дрейф со льдами в общем направлении на 1МШ».
Вот какой кружный путь проделали мы в Восточно-
Сибирском море: вошли в его западные ворота, прошли
южной окраиной вдоль материка, поднялись на северо-
восток и, наконец, севернее острова Врангеля, включившись
в общий поток дрейфующих льдов, начали продвигаться к
цели над самым материковым склоном!..
Очень важно правильно поставить корабль во льдах.
Опаснее всего попасть на линию сжатия, в разводье, края
которого сходятся и расходятся, как снабженные острыми
зубами челюсти. Танкер «Ямал», по словам Сабирова, за¬
тонул именно в такой ледяной западне.
Очень долго Федосеич не мог остановить свой выбор на
каком-либо поле. Ни одно из них не удовлетворяло его при¬
дирчивый вкус.
209
Наконец капитан решился. Я согласился с его выбором.
Мощным рывком «Пятилетка» пробила перемычку и по¬
шла к ледяной «пристани», у которой и ошвартовалась.
Механик со скучающим лицом, вытирая замасленные
руки паклей, поднялся на мостик. Палуба больше не подра¬
гивала под ногами. Машины были застопорены.
Вместе со льдами нас незаметно уносило на северо-запад.
Похоже было, будто мы попали в весенний ледоход.
Только река размахнулась здесь почти во всю ширь океана.
И течение ее было вялым, неторопливым.
— Колумбу, пожалуй, веселее было, Алексей Петро¬
вич,— сказал Сабиров, усмехаясь.— Пассаты вмиг его до¬
мчали. А нас еще когда до земли дотянет!
Говорят: ветреный — в смысле непостоянный. Это не¬
верно. Есть постоянно дующие ветры, «работающие» изо
дня в день с точностью отрегулированного механизма. К их
числу принадлежат пассаты. В эпоху парусного флота мо¬
реплавателю было достаточно «поймать» пассат в паруса,
чтобы тот проворно доставил его на место назначения —
через весь океан к берегам Америки.
И над Полярным бассейном в определенное время года
преобладают ветры постоянных направлений. Они вместе с
морскими течениями и увлекают за собой плавучие льды.
Мы плыли с их «помощью» очень медленно.
Кончилось время, когда вахтенный командир бодро до¬
кладывал: «Ход — двенадцать узлов, товарищ начальник
экспедиции!» С плавучими льдами корабль делал едва пять-
шесть миль, и не в час, а в день!
Да, с пассатами двигаться было, наверное, веселей!
Но для нас и пять-шесть миль были хороши. Во всяком
случае, мы двигались почти вдвое быстрее Текльтона, кото¬
рый побывал в этих местах за много лет до нас.
С той поры в Арктике произошли большие перемены.
Началось ее потепление. Дрейф льдов значительно уско¬
рился.
Мы прикинули с Андреем. Выходило, что если дрейф бу¬
дет продолжаться тем же темпом и ничто не задержит нас,
то через две недели «Пятилетка» очутится на самом пороге
«белого пятна». Тут-то и потребуется от ледокола вся его
мощь, чтобы вырваться из потока попутных льдин и напря¬
мик, своим ходом, пробиваться внутрь «пятна», к таинствен¬
ной земле-невидимке.
«Если ничто не задержит...» Но Восточно-Сибирское море
не считалось с нашим графиком.
Следующий день отмечен записью в вахтенном журнале:
«В 4 часа ветер совершил поворот на 180 градусов и по¬
дул с северо-запада».
210
Некоторое время льды по инерции продолжали двигаться
в прежнем направлении, но с каждым часом все медленнее.
Мы с тревогой отмечали возрастающее падение дрейфа.
Однако в семнадцать тридцать снова задули попутные
ветры, и вся неоглядная, изрезанная разводьями, искорежен¬
ная сжатиями, с торчащими зубьями торосов ледяная пу¬
стыня возобновила свое прежнее торжественно медлитель¬
ное движение на северо-запад.
Мне вспомнился жестяной чан, в котором когда-то под
трескотню вентиляторов подскакивали на игрушечных вол¬
нах мелко нарезанные клочки бумаги.
Теперь «чан» раздался вширь, где-то в тумане теря¬
лись его «стенки», и мы с Андреем медленно плыли внутри
него...
Глава пятая
«СПЕШИТЬ, ЧТОБЫ ЗАСТАТЬ!»
Большую часть своего времени Андрей проводил в штур¬
манской рубке, забившись в уголок у эхолота. В рубке было
очень тесно. Но Сабиров не жаловался. Со свойственным ему
добродушным юмором он называл Андрея своим «угловым
жильцом».
Частенько заглядывал сюда и я.
Линия постепенно удалялась от края ленты. Эхолот от¬
мечал глубины: 17, 19, 23, 31, 48, 56 метров. Чем дальше на
север, тем материковая отмель понижалась все больше.
Сидя у прибора, мы как бы видели сбоку всю толщу воды
и профиль дна, над которыми проплывал наш корабль.
Вот в глубокой впадине между двумя подводными ри¬
фами появились две линии. Нижняя — это скала, верхняя —
поверхность толстого слоя ила, скопившегося внутри впа¬
дины.
На кальке неожиданно возникла третья волнистая ли¬
ния— почти у самого киля корабля. Она стремительно, под
острым углом, уходила вглубь. Это косяк рыб, потревожен¬
ный и спасающийся бегством от устрашающего шума вин¬
тов. (Над малыми глубинами мы шли еще своим ходом.)
Наверху, в реяхг свистел ветер, раздавалась громкая
команда, ледокол со скрежетом протискивался между ледя¬
ными полями, но сюда, в штурманскую рубку, где находился
эхолот, не доносились даже самые слабые отзвуки.
Андрей поправлял валик. Медленно тикали часы.
Мы шли и шли на северо-восток, простукивая дно неви¬
димой «волшебной палочкой».
211
Острая на язык молодежь называла частые отлучки
Андрея в штурманскую рубку «погружением на дно». Дей¬
ствительно, появляясь в кают-компании в часы завтрака,
обеда и ужина, он имел такой вид, будто только что выныр¬
нул на поверхность и с удивлением озирается по сторонам.
— У вас там хорошо, Андрей Иванович,— говорили ему
Таратута или Вяхирев.— Спокойно. Тихо.
— Где? В рубке?
— Нет, на морском дне. А у нас шум, грохот, льдины
сталкиваются друг с другом. Полчаса назад снова пере¬
мычку форсировали.
Как-то, запоздав к обеду, мой друг не сразу понял, по¬
чему в кают-компании такое ликование. Оказалось, на гори¬
зонте видно темное — «водяное» — небо.
Всех будто сбрызнуло «живой водой». Ведь вода во
льдах — это почти то же, что вода в пустыне.
Даже молчаливый и замкнутый Тынты Куркин, очень
похожий в профиль на индейца, стал улыбаться: видно,
и ему надоело однообразие плавучих льдов, да, кроме того,
хотелось поохотиться в полынье.
Только меня брало сомнение. Что-то уж слишком рано
появилась эта долгожданная полынья!
В бытность нашу на мысе Шмидта мы с известным лет¬
чиком Кальвицей не раз проводили разведку льдов севернее
острова Врангеля. Однажды под крылом самолета зачернела
очень широкая полынья, целое озеро среди льдов. Проис¬
хождение ее было нетрудно объяснить. В тех местах нередко
дуют южные ветры, которые отжимают льды на север, обра¬
зуя большую полынью. Ее-то и высматривали мои спутники.
Но лицо капитана было невозмутимо спокойно. Он не щу¬
рился, не подкручивал усы — многозначительный признак!
Чутье не обмануло его. Полынья оказалась мнимой.
Когда мы приблизились к ней, то увидели лишь сплочен¬
ный лед. Но в отличие от окружавших его ледяных полей он
не был белым, он был темно-бурым, попросту грязным.
Соответствующего цвета было и его отражение в небе, что
ввело в заблуждение всех, кроме капитана.
Мнимой полыньей «Пятилетка» продвигалась около трех
часов. Сгрудившись у борта, участники экспедиции с удивле¬
нием наблюдали за тем, как ледокол разбивает и раздвигает
странные бурые, непривычные для взгляда льдины. За кор¬
мой, извиваясь, тянулась полоса почти коричневой воды,
очень похожей на ту, какая течет по полу после «генераль¬
ной» уборки квартиры.
— Ну и грязнухи! — Сабиров покачал головой.— А гово¬
рят еще, чистый как лед, белый как снег!
— Вероятно, эти грязнухи, как вы называете их,— заме¬
212
тил Андрей,— не меньше года околачивались у какого-
нибудь берега. Весной на них хлынула вода. Прибрежные
ручьи приволокли с собой из тундры ил, глину и аккуратно
сгрузили все это на лед.
Я подхватил понравившееся мне сравнение.
— А потом засвистел в свою дудку невидимый боцман,—
сказал я,— иначе говоря, южный или юго-восточный ветер,
подал сигнал к отправлению, и караван темных льдин тро¬
нулся в путь.
Вяхирев и Союшкин спустились, по моему распоряже¬
нию, на лед и взяли несколько проб. С помощью химического
анализа, может быть, удастся в будущем установить проис¬
хождение частиц земли, их «отправную» станцию. О «конеч¬
ной» же станции пока гадать было слишком трудно.
Мнимая полынья разочаровала нашу молодежь. Когда,
спустя некоторое время, на горизонте снова появилось «во¬
дяное небо», никто не захотел подниматься на палубу.
— Ложная тревога,— сказал Вяхирев, передавая Союш-
кину пробирку с грунтом.
Однако одно коротенькое магическое слово заставило всех
бросить работу и стремглав выбежать из кают. Захлопали
двери, под быстрыми шагами загудели ступени трапов.
Я никак не мог дознаться впоследствии, кто первый про¬
изнес слово «земля». Андрей считал, что это сделал солид¬
ный, пожилой и положительный Никандр Федосеич. Впро¬
чем, сам капитан, смущенно посмеиваясь в усы, просил не
возводить на него напраслину.
Выскочив на палубу, я оцепенел. Суровый обрывистый
берег был передо мною. Прямо по курсу всплывала из воды
земля. Неужели земля? Я поспешно поднес бинокль к
глазам.
И тотчас же манящее видение исчезло. Землю будто
сдуло ветром!
То была всего лишь рефракция, оптический обман. Токи
теплого, нагревшегося воздуха поднимались над полыньей —
на этот раз уже настоящей, не мнимой! Воздух струился,
трепетал, как натянутая кисея. А по ней, по этой тончайшей,
едва видимой кисее, бежали вверх причудливые очертания
холмов и скал, а также зигзаги глубоких ущелий, прорезаю¬
щих склоны.
— Вот и у нас в степи так,— негромко сказал Сабиров,
протирая линзы своего бинокля.— Едешь на коне в жаркий
день — вся степь навстречу плывет. Сады мерещатся,
дворцы, леса...
Мы в общем отлично правели время в этой полынье, и с
несомненной пользой для науки: добыли со дна образцы мор¬
ского грунта, особым тралом выловили кучу офиур, морских
213
ежей, раков, звезд и, спуская за борт термометры, стара¬
тельно измеряли температуру воды, словно наше Восточно-
Сибирское море захворало, а мы дежурим у его постели.
Я даже расщедрился и разрешил участникам экспедиции
поохотиться на моржей.
И раньше по пути попадались моржи, но мы нигде не
встречали их в таком количестве, как здесь.
Обитатели Арктики в поисках пищи теснятся обычно к
воде, к источнику всего живого. (Недаром же сама жизнь на
нашей планете зародилась в воде.) Найденная нами огром¬
ная полынья была подлинным оазисом в пустыне. Тут при¬
вольно чувствовали себя морские зайцы, белухи, множество
всякой водоплавающей птицы. То и дело «выставали» из
воды тюлени, выныривали и с любопытством оглядывались
по сторонам их круглые, совсем кошачьи головы. А моржи,
наслаждаясь недолгим полярным летом, разлеглись на льди¬
нах совсем как на пляже, подставляя солнцу тугое брюхо и
лениво пошевеливая ластами.
По своему обыкновению, они располагались группами по
двадцать-тридцать зверей. В каждой группе был свой сторо¬
жевой морж, который не спал, не дремал, бдительно охра¬
нял послеобеденный сон товарищей.
Завидев наш медленно приближающийся корабль, «часо¬
вые» заволновались, вытянули шеи, завертели головами, по¬
том подали какой-то сигнал, и вся компания с видимой не¬
охотой принялась покидать насиженные места. Один за
другим потревоженные хозяева полыньи сползали со льдин
и неуклюже бултыхались в воду. Рев их напоминал грохот
прибоя, разбивающегося о камни.
Когда стихла поднявшаяся беспорядочная стрельба и
рассеялся дым от выстрелов, мы увидели, что охота удалась.
Три неподвижные глянцевито-черные, будто лакированные,
туши вповалку лежали на окраине льдины.
Кто-то осторожно потянул у меня из рук ружье.
— По-моему, кучно бьет,— сказал Союшкин, хотя мы
стреляли в моржей, понятно, не дробью, а пулями.— Туль¬
ское? Разрешите взглянуть, Алексей Петрович?
Я дал ему подержать ружье и вслед за гурьбой охотников
направился к штормтрапу, чтобы сойти на льдину. Меня
опередил Вяхирев со своим неизменным фотоаппаратом. Но
раньше всех на льдине очутился Союшкин. Мы и оглянуться
не успели, как бывший первый ученик был уже подле
моржей.
Он, видите ли, торопился занять наиболее выгодное, наи¬
более импозантное место — в центре группы!
Наблюдая со стороны, как он молодецки упирается ногой
в матерого, убитого не им, а другими, зверя, как сжимает в
214
руках выпрошенное у меня ружье и устремляет вдаль
непоколебимый взгляд, я не смеялся, нет. До смеху
ли тут?
Да, со дня отплытия, и даже еще раньше, во время под¬
готовки экспедиции в Москве, Союшкин действовал нам на
нервы.
Раздражали даже мелочи, например то, что он ужасно
любил фотографироваться.
В Москве перед отъездом нас одолевали репортеры, от
которых приходилось прятаться или уходить черным ходом.
Один Союшкин мужественно оставался для объяснений с
ними. Фотографировали его обычно в позе все той же непо¬
колебимой решимости, с гордо скрещенными на груди ру¬
ками.
Он увековечился так и на пирсе, накануне отплытия из
Океанска, причем, хотя и стоял во втором ряду, изловчился
перед щелчком фотоаппарата быстро податься вперед и про¬
сунуть свое лицо как раз между мной и Андреем, так что
получился в самом центре. Пенсне он снял, видимо пола¬
гал, что герою Арктики не пристало быть в пенсне.
В этом проглядывало что-то провинциальное и в то же
время нетерпеливо-эгоистическое, мелочно-тщеславное.
Андрей, впрочем, думал, что Союшкин и тут притво¬
ряется: хочет выглядеть попроще, быть, так сказать, доступ¬
нее широким народным массам, в его примитивном, союш-
кинском, понимании.
Он старательно подлаживался к нам. Недаром с такой го¬
товностью смеялся остротам Сабирова и Вяхирева, даже
неудачным: наверное очень хотел прослыть добряком. Но,
наблюдая за ним и видя, как в улыбке неохотно обнажаются
его бледные десны, а глаза под стеклышками пенсне
остаются холодными, настороженными, я думал, что он по-
прежнему зол, непримиримо, отчаянно зол.
И ведь, главное, никуда не уйдешь, не денешься от него!
Вокруг лед и вода, мы зажаты в очень тесном пространстве,
в узкой металлической коробке. Приходится по многу раз
на дню сталкиваться в библиотеке, на палубе, в коридоре,
раскланиваясь и вежливо уступая дорогу, слушать его раз¬
глагольствования об историческом значении нашей экспеди¬
ции, наконец, завтракать, обедать и ужинать за одним сто¬
лом в кают-компании, стараясь не замечать, как он с хлю¬
паньем втягивает в себя суп из ложки и деликатно утирается
салфеткой.
О, все это надо пережить, чтобы понять!..
Конечно, Союшкина трудно было заподозрить в том, что
он, к примеру, сунет в котлы «Пятилетки» адскую машину.
215
То, что делал бывший первый ученик, я бы назвал, пожа¬
луй, психологическим или моральным вредительством.
Союшкин держал в неустанном напряжении наши нервы,
методически и последовательно — сам, вероятно, даже
не догадываясь об этом,— выматывая душу из меня и
Андрея.
Словно бы злой дух отрицания сопровождал нас в нашем
путешествии к Земле Ветлугина, одним видом своим наго¬
няя тоску и предчувствие несчастья. Это перевязанное ве¬
ревочками и проволочками пенсне (на случай сильной качки
или сжатия)! Эти понурые, уныло висящие уши шапки! Этот
посиневший на холоде носик, длинный, остренький, как бы
постоянно к чему-то принюхивающийся!
И вдобавок Союшкин был отвратительно, старомодно
угодлив! Разговаривая со мной, он неизменно сохранял
слегка наклонное положение, оттопыривая зад, как бы нахо¬
дясь в состоянии постоянной готовности бежать.
А ведь еще недавно этот человек, принимая меня и Анд¬
рея в своем директорском кабинете, снисходительно цедил
сквозь зубы: «Мы с вами, думается, уже вышли из того
возраста, когда верят в неоткрытые острова...»
Сейчас до меня доносилось лишь: «Слушаюсь, Алексей
Петрович! Будет исполнено, Алексей Петрович! Учту и
приму к исполнению, Алексей Петрович».
Ну, что ж! С этим, видимо, надо мириться. Поколения
провинциальных титулярных советников, Кувшинных Рыл
подготовили и создали Союшкина. Ему передалось от них и
строение позвоночника, и особая гибкость шеи, и глаза, как
у креветки, выскакивающие из орбит при виде начальства.
Но очень противно было сознавать себя начальством Со¬
юшкина...
Мы подобрали охотников с их трофеями, пересекли по¬
лынью, и плавучие льды с шорохом сомкнулись вокруг нас.
Будто и не было никакого «водяного оазиса» с его обилием
и разнообразием живых существ, будто не грохотали наши
победные выстрелы над водой. Опять все бело, куда ни кинь
глазом. Бело и очень тихо.
Однако какой-то осадок остался в душе, вернее, неясное,
глухое беспокойство. Виноват, конечно, мираж. Он поманил
нас, подразнил, растревожил. В струях нагревшегося над
полыньей воздуха как бы промелькнула перед нами иллю¬
страция к реферату «О гипотетических землях в Арктике».
Ведь еще полтора года назад Союшкин с пеной у рта доказы¬
вал, что Земля Ветлугина всего лишь оптический обман, что
острова в северо-восточной части Восточно-Сибирского моря
«привиделись» Веденею,
216
По огорченным лицам своих спутников я догадываюсь,
что встреча с миражем произвела на них тягостное впечат¬
ление. «Что, если Союшкин все-таки прав? — думают, на¬
верное, они, стыдясь высказывать свои сомнения вслух.—
Не вдогонку ли за миражем стремимся? Вдруг и внутри «бе¬
лого пятна» мелькнет перед нами такое же мимолетное драз¬
нящее видение...»
Неспроста весь вечер толкуют в кают-компании о Зем¬
ле Ветлугина, пытаются доискаться тайного смысла в
словах «Спешить, чтобы застать!». Это очень тревожные
слова.
Острова, видимо, непрочны, ненадежны. Есть в них таин¬
ственный изъян, который, судя по предостережению Петра
Ариановича, может привести либо к внезапной катастрофе,
либо к постепенному исчезновению архипелага.
Что же это такое?
Молодых участников экспедиции привлекала эффектная
догадка. Таратута предполагал, что архипелаг — вулканиче¬
ского происхождения.
— И вулкан, безусловно, действующий,— разглагольство¬
вал он в кают-компании.— Быть может, до Ветлугина до¬
шли рассказы местных жителей о вулкане.
Он красочно описывал, как, пробившись сквозь льды, мы
увидим на горизонте слабое зарево, отблеск огня, потом ка¬
чающийся столб дыма. Огонь среди льдов! Из белеющей,
искрящейся рамки медленно наплывает на нас черный ко¬
нус, над которым пляшут язычки пламени. Это Земля Вет¬
лугина!
— Понимаю ход ваших мыслей,— снисходительно заме¬
чал Союшкин.— Вы очень молоды, и вас, разумеется, при¬
влекает необыкновенное.
— Но почему же необыкновенное? — скромно покашли¬
вая, спрашивал Синицкий.— А остров Завадского?
Беллинсгаузен и Лазарев открыли этот остров в Антарк¬
тике и дали ему имя русского моряка. С удивлением они
обнаружили на острове вулкан. Вокруг огнедышащей горы
громоздились плавающие ледяные горы — айсберги — высо¬
той до пятисот метров.
В догадке Таратуты, конечно, много эффектного.
Вулканическая деятельность в Арктике не прекращается
так же, как и в Антарктике. Земля Ветлугина явилась бы
новым звеном в длинной цепи вулканов, опоясывающих По¬
лярный бассейн. Наиболее известны среди них гора Врангеля
на Аляске, Ключевская сопка на Камчатке, Гекла в Ислан¬
дии, потухший вулкан на острове Ян-Майен в Гренланд¬
ском море. Недавно обнаружены потухшие вулканы в Вер¬
хоянско-Колымском горном районе.
217
— Клокочущая магма подняла Землю Ветлугина над по¬
верхностью океана, такое предположение напрашивается
само собой,— заключил Таратута.
Его неожиданно поддержал Сабиров.
В своих скитаниях по южным морям он видел десятки
подобных островов, обязанных своим рождением подзем¬
ному огню. Они могли простоять тысячи лет, но иногда ис¬
чезали столь же быстро и неожиданно, как и появились.
Эфемерное существование такого острова-однодневки Са¬
биров даже зарегистрировал в вахтенном журнале. Совет¬
ский лесовоз, на котором он служил, пересекал Тихий океан.
Вдруг прямо по курсу Сабиров увидел небольшой, лишен¬
ный растительности остров. Штурман протер глаза. Остро¬
вов в этих местах не полагалось. По лоции были тут боль¬
шие глубины, до полутора километров.
— Ночью шли бы, обязательно на остров наскочили,—
с воодушевлением разъяснял старпом.— Ведь на самом
курсе лежал! И, видно, новехонький, только-только подняло
со дна, вокруг еще кольцевые волны ходят.
— Определили координаты?
— Конечно. Записал о нем в вахтенный журнал. Я уж
и название придумал: Громовой. А на обратном пути смот¬
рим, нету острова! Будто и не было вовсе. Море и море. Мор¬
ская гладь, как говорится. Пришлось делать новую запись
в журнале...
Меня вызвал старший радист Окладников, чтобы под¬
писать очередные радиограммы. А когда я вернулся в кают-
компанию, разговор, по свойственной русским спорщикам не¬
последовательности, уже перебросился на другое: почему-то
на Яффу, порт в Средиземном море.
Сабиров по-прежнему главенствовал в разговоре.
— ...миль за двадцать,— говорил он,— угадываю в тем¬
ноте, что корабль подходит к Яффе...
— За двадцать? — переспросил Таратута и переглянулся
с Вяхиревым.— Травишь, Сайт!
— Нет, верно говорю. Если ветер дует с берега. По за¬
паху апельсинов... В море запахи очень долго держатся. Мы
как-то прошли Тимор, остров в Зондском архипелаге. Так
уж и берега давно не видно, один океан вокруг, а плодами
манго пахло так, будто их целая гора на палубе, будто мы
посреди манговой рощи плывем...
— Внеси добавление в лоцию, Сайт,— посоветовал Вяхи¬
рев.— На траверзе Тимора — запах манго! Вместо ориентира,
если туман.
В кают-компании засмеялись.
— Чем-то нас Земля Ветлугина порадует? — спросил Та¬
ратута.
218
— Запахом вулканического пепла, наверное,— отклик¬
нулся Синицкий, и в кают-компании снова засмеялись.
Беспечная, в сущности, молодежь!
И Таратута, и Вяхирев, и Синицкий были, конечно, ро¬
мантически настроены, верили в наши острова, стремились к
ним. И могли так легко говорить об их возможной гибели.
Для меня Земля Ветлугина была чем-то большим, чем
просто островом или группой островов, грудой скал, мед¬
ленно оседавших в море.
Андрей под каким-то предлогом вызвал меня на палубу.
Лицо его показалось мне озабоченным.
— Вулкан — это чепуха,— сказал я успокоительно.— Ты
не думай о вулкане, Андрей, не расстраивайся.
— А я и не думаю о вулкане. Меня, брат, вот что беспо¬
коит! — Он указал на льдины, которые в вечерних сумерках
со скрипом и скрежетом теснились за бортом.
— Льдины?
— Ну да. Только не такие, конечно, а многолетние, тол¬
стенные. Целые плавучие ледяные острова. Мне, знаешь, все
тот плавучий островок вспоминается, на котором я стран¬
ствовал с пионером по Рыбинскому морю.
— Торфяник?
— Ага! Торфяник, всплывший со дна. Нет ли, думаю,
аналогии здесь, а? Но ледяное поле должно быть огромней¬
шее, не этим чета, в несколько квадратных километров!
— Айсберг, что ли?
— Какой там айсберг! Ледяной остров, оторвавшийся от
берегового припая где-то у канадских берегов, в море Бо¬
форта или Эльсворта. Собственно, что мы знаем о зарожде¬
нии льдов в тех краях?
— Плавучий остров? Погоди, Андрей! Ведь Земля Вет¬
лугина обнаружена Петром Ариановичем именно в том
месте, где видел ее корщик Веденей!
— А Веденей указал ее координаты?.. То-то и оно! Да
это не так уж и важно. Остров мог проторчать в одном месте
несколько десятков лет, даже столетий. Представь себе: есть
в море мель. Плавучий ледяной остров сел на нее, ну, как
стамухи садятся. Потом, спустя некоторое время, сошел с
мели и двинулся дальше на северо-запад.
— Почему же сошел?
— Ну, в связи с ускорением общего дрейфа льдов или
в результате опускания дна.
— Маловероятно, Андрей.
— Почему маловероятно? Может же быть и такой ва¬
риант. Вариант, понимаешь? Я ведь не утверждаю и не вы¬
ношу на всеобщее обсуждение, только тебе говорю. Но надо
быть готовым ко всему. Придем в указанное место — и вдруг
219
нет никаких островов, даже следа нет. Были и сплыли, как
говорится! Иначе как же понимать предостережение Петра
Ариановича: «Спешить, чтобы застать!»?
Да, эти загадочные слова все время звучали в моем мозгу.
Иногда, особенно по ночам, они звучали так явственно, будто
кто-то повторял их над ухом в тишине.
Глава шестая
ПОРОГ ТАЙНЫ
Но, понятно, никто из участников экспедиции не узнал
о строго конфиденциальном разговоре на палубе.
«Удел начальника экспедиции — нести в одиночестве груз
своих тревог и сомнений,— говорил Афанасьев, прощаясь с
нами в Москве.— И ваше лицо, что бы ни случилось, всегда
должно оставаться ясным, бодрым, неизменно спокойным.
Помните, что спутники будут то и дело вопрошающе погля¬
дывать на вас, по выражению вашего лица выверяя и соб¬
ственное свое настроение».
И мы твердо запомнили это напутствие. Даже и виду не
подали с Андреем, что «работящие» плавучие льды, которые
уносят к цели нашу «Пятилетку», пробудили в нас тягост¬
ные ассоциации. Мало того. Все усилия свои приложили к
тому, чтобы возможно выше поднять тонус нашего малень¬
кого коллектива.
Ко времени сказанная шутка очень ценилась у нас. Юмор
в Арктике — это своеобразный душевный витамин. Без
юмора нельзя жить. Если душевные силы не обновляются,
тоска и страх берут верх над человеком.
С утра до позднего вечера научные сотрудники напря¬
женно работали: в каютах над пробирками, на палубе, на
льду у батометров и глубоководных термометров. Трижды в
день все сходились в кают-компанию, делились новостями,
острили, «разминали мозги», как выражался Таратута.
Наука была удивительным образом «одомашнена» в на¬
шем коллективе. С самыми внушительными терминами об¬
ращались запросто. Да и как могло быть иначе? Изотермы,
изобары, скорость ветра, магнитное склонение, теплые воды,
проникающие в Полярный бассейн,— все это было подле
нас, рядом с нами, вклинивалось в быт, служило темой за¬
стольных разговоров.
Всякий раз, когда Сабиров или Синицкий вваливались
в кают-компанию после обсервации, их встречали возгла¬
сами: «Ну, что говорят солнце и луна? Где мы? Куда
привез?»
220
Потом молодежь теснилась у карты Восточно-Сибирского
моря, висевшей на стене. Это была достаточно много испы¬
тавшая на своем веку карта, вся испещренная пометками,
как шрамами, в желтых пятнах от пальцев, хранящая следы
научных споров, лекций и прогнозов.
Теперь дребезжащий тонкий голос Союшкина уже не вы¬
делялся в общем хоре. Наоборот, очень часто его заглушали
задорные молодые голоса.
У карты обычно давал объяснения Синицкий. Ему, при
его росте, кстати сказать, даже не приходилось пользоваться
указкой. Я с удовольствием отмечал про себя, что он, нако¬
нец-то, распрямился в Арктике — ив прямом и в переносном
смысле этого слова. Перестал сутулиться, робеть, перестал
поджимать ноги под стул и застенчиво покашливать во
время спора. На корабле, судя по всему, чувствовал себя
превосходно, лучше, чем дома. Арктика, видимо, оказалась
ему по росту.
Однажды милый, застенчивый Васечка, никогда не ругав¬
шийся, ни на кого не повышавший голоса, расхрабрился
даже до того, что назвал Союшкина цитателем.
Придя вечером в кают-компанию, я застал уже конец ка¬
кого-то спора. Союшкин, бледный, сердитый, с криво сидя¬
щим на носу пенсне, стоял спиной к карте, а Вяхирев, Тара-
тута и Сабиров наседали на него. Синицкий молча сидел за
столом, углубившись в книгу.
— Во всяком случае,— обидчиво сказал бывший первый
ученик,— вы не можете отказать мне хотя бы в том, что я
квалифицированный читатель.
— Цитате ль вы, а не читатель! — вдруг пробасил Синиц¬
кий, поднимая глаза над книжкой. И это было так неожи¬
данно, что все замолкли, потом расхохотались, кроме Союш¬
кина.
Невольно приходила на память экспедиция Текльтона,
которую льды протащили по этим же местам почти тридцать
лет назад.
...Две тени все время скользят борт о борт с нашим ледо¬
колом. Одна из них — коч отважного Веденея, искавшего к
северо-востоку от Колымы заповедную коргу, то есть отмель,
богатую моржами. Другая — обледенелый корабль Текль¬
тона, медленно подвигавшийся с плавучими льдами, но не
к полюсу, как предполагал Текльтон, а к месту своей гибели.
Я воображаю нечто угловатое и пугающее, какой-то при¬
зрак, корабль мертвых, вроде «Летучего Голландца».
Люди в меховом одеянии, с лицами, почти черными от
копоти печек-времянок, медленно расхаживают по палубе.
Обледенелые ванты низко провисли над ними. Люди еще
живы, но уже обречены.
221
Честолюбие, алчность, затаенная зависть разрознили их
в самом начале плавания, а это смерть для участников по¬
лярной экспедиции!
На руководящую роль, помимо Текльтона, претендует бо¬
гатый молодой лоботряс Рандольф Питчер, сын короля рыб¬
ных консервов, который финансировал экспедицию.
Я представляю себе, как они сидят по вечерам, разделен¬
ные длинным обеденным столом, под раскачивающейся ке¬
росиновой лампой, исподлобья глядя друг на друга.
— Маньяк! Тупица! — цедит сквозь зубы Питчер.
— Но кто же вас просил соваться в экспедицию? — не¬
брежно отвечает Текльтон.— Ваше занятие — увеселитель¬
ные яхты, а не экспедиция!
А между ними сидит и осторожно стравливает их чело¬
век с узким, умным и вероломным лицом. Это Стоун, врач
экспедиции, втайне мечтающий о том, что Текльтон и Пит¬
чер передерутся и он доведет до полюса корабль.
«Каждый сам за себя, и все вместе к полюсу!» — такой
странный прощальный тост могли бы поднимать они, отходя
ко сну.
В каком-то пьяном злобном чаду продвигаются к цели
участники экспедиции. Их обносит вокруг Земли Ветлугина,
о существовании которой никто даже не догадывается, и та¬
щит вдоль 79-й параллели в северо-западный угол Восточно-
Сибирского моря. Там во время одного из сжатий корабль,
затертый льдами, идет ко дну.
Рушится, гибнет задуманное. До полюса не дойти уже ни
Текльтону, ни Питчеру, ни Стоуну. Но Текльтон не забывает
принять позу напоследок.
«Корабль погибал. Вода заливала трюм,— писал он в
своей книге.— Я приказал всем сойти на лед, затем завел
граммофон и поставил пластинку с траурным маршем
Шопена. Под звуки марша палуба начала медленно кре¬
ниться.
Мешкать было нельзя, и я последним покинул корабль...»
До Новосибирских островов, расположенных к югу от
места катастрофы, Текльтон добирается по льду. Большин¬
ство его спутников, в том числе Питчер и Стоун, погибают в
пути от холода и голода. Уже в виду острова Котельный
Текльтон приказывает расстрелять матроса, который украл
из общего запаса и съел три кожаных ремня.
Зверопромышленники, ставившие капканы на песцов, по¬
добрали в тундре четырех человек, которые передвигались
ползком,— это было все, что осталось от экспедиции Текль¬
тона. Когда потерпевших кораблекрушение доставили в бли¬
жайшее стойбище, они рычали и старались отнять друг у
друга предложенные им куски пищи.
222
Стало как-то тяжело на душе, когда одну за другой пе¬
ребрал в памяти подробности трагической экспедиции Текль¬
тона. Могильным холодом повеяло с моря, какой-то затхлой,
леденящей сыростью, как из склепа.
Чтобы рассеяться, стряхнуть тяжесть с души, я стал мед¬
ленно прогуливаться по палубе.
Первым попался на пути Тынты Куркин. Казавшийся
почти квадратным в своей просторной малице, он стоял у
обвеса и задумчиво смотрел вдаль, туда, где за ледяными
гребнями и туманной пеленой скрывалась Земля Ветлу-
гина.
Я положил ему руку на плечо.
— Слыхал ли ты о таком человеке — Джергели? — спро¬
сил я.— Он был проводником у русского путешественника
Толля и семь раз в течение своей жизни видел неизвестную
землю к северу от Новосибирских островов. Когда Толль
спросил его, хочет ли он дойти до этой земли, Джергели
сказал: «Раз наступить — и умереть!» Мог бы ты сказать
так?
Тынты с удивлением посмотрел на меня.
— Умереть? — переспросил он.— Почему же умереть, то¬
варищ начальник? Нет, наступить — и жить!..
Мы продолжали обстукивать дно Восточно-Сибирского
моря «волшебной палочкой» — эхолотом. По-прежнему ли¬
ния на кальке была очень ровной, такой же ровной, как и
дно под килем корабля,— «Пятилетка» все еще двигалась
над материковой отмелью. Но, судя по нашей карте, нас под¬
носило уже к местам, где корабль Текльтона начал свой
зигзаг.
То и дело Вяхирев, Таратута, Синицкий, Сабиров, я, Со-
юшкин, Андрей, капитан — все вместе или поодиночке —
подходили к карте и застывали подле нее, сосредоточенно
дымя папиросами.
Внимание привлекали две ломаные линии: одна черная —
дрейф Текльтона, другая красная — наш дрейф. Обычно они
двигались параллельно, изредка пересекались или расходи¬
лись. Цифры дат, проставленные в отдельных пунктах, сви¬
детельствовали о том, что мы намного «обогнали» Текль¬
тона — иначе говоря, плавучие льды несут нас к земле быст¬
рее, чем несли его.
И вот настало утро, когда Сабиров, сменившись с вахты,
явился к завтраку с многозначительно торжественным ви¬
дом.
Дрейф на северо-запад замедлился!
Перед тем как смениться, старший помощник определил
по солнцу координаты. Оказалось, что нас протащило по пря¬
223
мой к северу всего на полмили за ночь, хотя беспрерывно
дули ветры южной половины горизонта.
Почему это случилось?
Ответ вертелся на языке.
— О порожек запнулись! -— вскричал Таратута, самый
экспансивный из всех.
Вяхирев и Синицкий нетерпеливо посмотрели на меня.
Я молчал, изучая карту. Да, замедление дрейфа было по¬
дозрительным.
— Пробиваться будем? — спрашивал Таратута за моей
спиной.— Ну же, Алексей Петрович! Как думаете, там
земля?
Между тем на кальке эхолота не возникло никаких изме¬
нений. Если и была впереди земля, то еще очень-очень да¬
леко. Дно моря оставалось гладким, было словно укатано
гигантским катком. И все же льды впереди наткнулись на
какую-то преграду, это несомненно.
— Этого надо было ожидать — сказал Андрей.— Непре¬
рывный напор дрейфующих льдов создал на прибрежных
мелях ряд высоких ледяных барьеров, нечто вроде пан¬
циря...
— И второй признак, Андрей Иванович,— вмешался Са¬
биров.— Смотрите на карту: наше место здесь. Оно почти
совпадает с началом зигзага, который описал вокруг земли
корабль Текльтона.— Старший помощник обвел нас торже¬
ствующим взглядом.
Мы поспешили выйти на палубу. Да, решительный час
приближался! Ну и торосы! Торосищи! Конечно, даже при
самых сильных подвижках на плавучих льдинах не могло
образоваться таких торосов, если бы на пути этих льдин не
находилось серьезного препятствия.
Беря очередную пробу воды, Андрей обнаружил, что трос
отклоняется к юго-востоку.
Накануне мы довольно быстро подвигались к северо-
западу. Обычно массы воды при ускоренном дрейфе льда
увлекаются вслед за ним. Но тут вода двигалась в противо¬
положном направлении.
Корабль начал медленно разворачиваться вместе со
льдами. Единственным ориентиром в однообразно белой пу¬
стыне было солнце. В это время дня оно обычно находилось
сзади, за кормой. Сейчас светило прямо в глаза.
— Корабль лег на другой галс,— доложил Федосеич. Мы
склонились над прокладкой курса в штурманской рубке.
Линия дрейфа делала резкий поворот вправо, почти под
прямым углом. Теперь плавучие льды несли нас на северо-
восток, обносили вокруг земли.
— Итак —зигзаг!
Все преобразилось на корабле, выходившем из дрейфа.
Повеселел старший механик. Заработали мощные машины.
Задрожала палуба под ногами.
Ледокол возобновил активное плавание во льдах. Он ри¬
нулся напрямик к цели, а эскортировавшие его ледяные
поля так же неторопливо продолжали путь в обход препят¬
ствия.
Мы расстались без сожаления со своими «попутчиками».
Плавучие льды выполнили положенную им часть работы.
Закончить мы могли и сами. Земля, остававшаяся по-преж¬
нему невидимой, была, казалось, рядом, рукой подать.
Но это только казалось.
За несколько часов, ценой огромных усилий, «Пятилетка»
пробилась вперед всего лишь на полмили.
Небо над нами было грозно белым.
— Полный вперед! — негромко говорил капитан в пере¬
говорную трубку, соединявшую капитанский мостик с ма¬
шинным отделением.
Могучий корабль делал рывок, всползал на ледяное поле,
подминал его под себя, давил, ломал, крошил. Это позволяло
продвинуться вперед примерно на одну треть корпуса. Та¬
ков был «шаг» «Пятилетки» во льдах.
— Малый назад! — командовал капитан.
И ледокол пятился, отходил, осторожно и неторопливо,
чтобы не повредить винт в обломках льда. Взяв разгон,
снова устремлялся на ледяное поле. Так, раз за разом,
с силой бросал Тюлин тысячи тонн нашей «Пятилетки» на
врага.
Корабль, послушный воле капитана, превратился в ги¬
гантскую секиру, вернее — в колун. И льды Восточно-Си¬
бирского моря неохотно расступались перед нами.
Только сейчас мы увидели настоящего Федосеича. Он
как бы проснулся. Нет, это, пожалуй, неточно сказано. У чи¬
тателя не должно быть впечатления, что до сих пор ледокол
вел сонный и вялый капитан. Может быть, ему и было не¬
много скучно в прибрежной полынье, но он не показывал
виду. Зато, столкнувшись, наконец, с сильным противником,
Федосеич сразу как-то подобрался, ожил, повеселел.
Бесстрашные светлые глаза его то и дело щурились.
Иногда он с задумчивым видом принимался подкручивать
кончики своих обвисших, желтых от табака усов. Все это
свидетельствовало о том, что наш капитан получает истин¬
ное удовольствие от борьбы со льдами.
— Душа расправляется во льдах,— признался он, когда
на мостике, кроме него, было только двое: я и рулевой. Ка¬
питан не любил выражать свои чувства на людях.
Я залюбовался им.
т
Наверное, и Веденей говорил о себе так: «Душа рас¬
правляется во льдах...» И хотя автор «скаски» почему-то
представлялся мне худощавым человеком средних лет,
с угловатыми чертами лица и с черной бородкой клиныш¬
ком, а Федосеичу давно перевалило за пятьдесят, и красное
лицо его украшали только седоватые прокуренные усы,
что-то общее, должно быть, было во внешности обоих море¬
плавателей. Быть может, прищур глаз, очень светлых, как
бы отражавших блеск и белизну льдов впереди?
Главные силы Арктики вступили в дело.
Все свое искусство, весь свой опыт «ледового капитана»
пришлось пустить Федосеичу в ход, чтобы провести ледокол
через новое препятствие, не повредив лопасти винта. Правда,
мы захватили с собой и везли в трюме запасные лопасти, но
насаживать их в теперешних условиях было бы нелегко и
отняло бы очень много времени.
Гребной винт — это ахиллесова пята ледокола, его наи¬
более слабое, уязвимое место.
У всех был еще свеж в памяти случай с «Сибиряковым».
Под конец плавания, в Чукотском море, то есть на самом
пороге Берингова пролива, обломился конец гребного вала.
Сибиряковцев вывезла русская смекалка. Они использовали
шесть больших брезентов, которыми прикрывались трюм¬
ные люки, и поставили их вместо парусов. Так, под пару¬
сами, легендарный ледокольный пароход прошел последние
сто миль, отделявшие его от цели — выхода в Тихий океан...
Впрочем, мы все понимали, что упоминание о потере ло¬
пасти было бы сейчас некстати. Это означало бы «говорить
под руку».
Мы пробивались внутрь «белого пятна» без роздыха трое
суток. Узкий зигзагообразный канал, в котором чернела вода,
оставался за кормой «Пятилетки». Впереди громоздились
новые и новые, все более сплоченные льды.
И тени земли не было видно в самый сильный бинокль.
Эхолот показывал едва заметное повышение дна.
Снизу, из машинного отделения, поступали невеселые
вести. Очень большим был расход горючего.
Механик поднялся на мостик. Он молчал, только смотрел
на меня печально-вопрошающим взглядом. Но я и так знал,
что если подобная «скачка с препятствиями» продлится день-
два, не хватит горючего на возвращение домой.
Сомнения разрешили два слова, сказанные Тюлиным.
— Рискуем винтом,— негромко произнес он, не оборачи¬
ваясь.
Я переглянулся с Андреем и кивнул.
— Позовите Тынты Куркина,— приказал я Сабирову.—
Будем спускать на лед санную группу!
226
Глава седьмая
ВНУТРЬ ЗИГЗАГА
Обдумывая в Москве план экспедиции, мы предвидели,
что можем в последний момент, почти дойдя до Земли Вет-
лугина, споткнуться о такой вот порожек, ледяной барьер.
Именно здесь, в месте наибольшего напора плавучих льдов,
они должны быть чрезвычайно уплотнены, спрессованы, об¬
разуя неодолимую для корабля преграду. В этом случае нам
надлежало прибегнуть к помощи прославленного каюра
Тынты Куркина.
Сабиров козырнул мне: «Есть!» и бойко сбежал по трапу
на палубу. Тотчас же все на корабле пришло в движение.
Загрохотали лебедки, захлопали дверцы люков, весело за¬
лаяли собаки, предвкушая разминку после длительного без¬
действия. Тынты, широко улыбаясь, помахал мне рукой и по
штормтрапу спустился на лед вслед за матросами.
Погрузка совершалась быстро — каждый матрос знал
свое место.
На первые сани уложили автоматический бур, анероид,
секстант, компас, портативную аптечку, на вторые — примус,
керосин, кухонные принадлежности, палатку, спальные
мешки и небольшой запас высококалорийного продоволь¬
ствия: сало, шоколад, какао, молочный порошок, галеты.
Этот запас предполагалось пополнять охотой — вблизи
Земли Ветлугина, по нашим сведениям, бродили медведи.
Наконец на третьи сани погрузили портативную рацию. Там
были еще теодолит и хронометры в герметически закупорен¬
ном ящике, а также сухие батареи небольшого веса и раз¬
мера. Санная группа уходила с корабля ненадолго, и связь
должна была осуществляться на близком расстоянии.
Сабиров шутил, что участников санной вылазки «поведут
на радиоверевочке». Они будут не только поддерживать ре¬
гулярную связь с ледоколом, но на обратном пути пойдут по
радиопеленгу.
Мы рассчитывали, что группа пересечет «белое пятно»
несколько раз, пока корабль будет двигаться с плавучими
льдами в обход «пятна». Очерченное линией зигзага на
карте, оно не очень велико — в самой широкой части своей
составляет не более семидесяти километров. Людям, которые
отправятся на собаках, понадобится дней пять для того,
чтобы пересечь «белое пятно» в различных направлениях,
как бы заштриховать его. Они в буквальном смысле слова
исколесят это пространство — к передовым санкам прикреп¬
лен одометр, прибор для измерения пройденного пути, на
вид смахивающий на обыкновенное велосипедное колесо.
227
После возвращения санной группы предполагалось пере¬
бросить на новую землю зимовщиков. Разборные дома в
этих условиях транспортировать, конечно, нельзя. Зимовать
пришлось бы в утепленной палатке.
— Текльтон затратил на обход препятствия одиннадцать
дней. Времени у нас уйма,— сказал Андрей.— А сойдемся,
Леша, с тобой где-нибудь вот здесь...
Мой друг раскрыл планшет и ткнул карандашиком в
карту. Сабиров и Тюлин закивали. Я сердито пожал пле¬
чами. Они все держались так, словно бы вопрос о том, кому
идти, кому оставаться, был решен. Но разве он был уже
решен?
К Земле Ветлугина могло отправиться не более трех че¬
ловек — по числу упряжек. Одним был каюр, вторым — ра¬
дист, третьим — научный работник. Ни Синицкий, ни Вяхи¬
рев, ни тем более Союшкин не претендовали на это место,
понимая, что оно по праву принадлежит Андрею. Со мной
было иначе. Мне тоже страстно хотелось отправиться с сан¬
ной группой. Однако начальник экспедиции в подобных слу¬
чаях как будто должен оставаться на ледоколе. Это было
вполне логично. И все же с этим трудно было примириться.
Старший радист Окладников давал на палубе последние
наставления Таратуте. Тот слушал, переминаясь с ноги на
ногу, и нетерпеливо поглядывал на меня: скоро ли дам
команду к отправлению? Юношу лихорадило от волнения.
Вот этот подвиг, о котором он так долго мечтал! Только бы
не упустить, не проворонить счастливую возможность. Та-
ратута, судя по лицу, очень боялся, что его не возьмут.
Вдруг в последний миг Алексей Петрович раздумает и при¬
кажет идти с группой не ему, а Окладникову. Но все шло
пока хорошо. Окладников стоял рядом, без шапки, в одном
свитере: стало быть, провожал. И все же...
Я услышал заразительный, беспечный смех Вяхирева.
Гидробиолог стоял у борта и показывал на лед:
— Союшкин уже приготовился!
У санок нервно прохаживался взад и вперед наш быв¬
ший первый ученик. Пенсне с веревочками он снял — зна¬
чит, готовился фотографироваться. Санная группа перед
отправлением в глубь «белого пятна»! О! Это же будет исто¬
рический снимок! Его, вероятно, обнародуют во всех совет¬
ских газетах, даже, возможно, за границей. Обязательно надо
попасть на снимок, как-нибудь, хоть бочком протиснуться
туда, сохраняя при этом неизменно достойное, приличе¬
ствующее случаю выражение лица.
Андрей сказал:
— Ну что ж, Алексей Петрович! Почеломкаемся и —
в путь!
228
Он стоял у трапа в полном походном снаряжении,
в унтах, с «ФЗДом» через плечо, похлопывая перчатками
одна о другую,— только это и выдавало его волнение. Снизу,
со льда, раздавался голос Сабирова, который торопил с от¬
правлением.
Вот никогда бы не подумал, что придется стоять так друг
против друга, решая, кому идти к Земле Ветлугина, а кому
оставаться на борту корабля, потому что в санной группе
для нас двоих не будет места!
Я оглянулся на капитана: помоги же, поддержи! Что-то
Глеснуло в его взгляде.
— Изучали профессию радиста, Алексей Петрович,—
как-то неопределенно сказал капитан и замолчал.
Ну конечно! Это был выход из положения!
На кораблях дальневосточной экспедиции я освоил вто¬
рую профессию — это носило особое, труднопроизносимое
название: «взаимозаменяемость». Сейчас я мог заменить Та-
ратуту, тем более что работа на походной рации была не¬
сложной.
Таратута побледнел, хотел что-то сказать, но только
сделал глотательное движение, будто у него пересохло
горло.
— Я отвечаю за всю экспедицию,— возразил я, колеб¬
лясь.
— Я помогу. Мы все поможем! — Федосеич повел рукой
в сторону Вяхирева, Синицкого, Окладникова, стоявших на
палубе.
Андрей ободряюще улыбнулся в ответ на мой взгляд.
Он тоже был рад тому, что я пойду вместе с ним к Земле
Ветлугина.
Один бедняга Таратута не" мог примириться со своей не¬
ожиданной «отставкой». Он сердито сдвинул на затылок
шапку-ушанку.
— Начальнику экспедиции идти в разведку? — он огля¬
нулся на старшего радиста, ища поддержки.
— А это не разведка,— поправил Вяхирев.— Это решаю¬
щий этап экспедиции! Алексей Петрович и Андрей Ивано¬
вич оба имеют право участвовать в решающем этапе.
Я больше не колебался. Быстро переодевшись, я следом
за Андреем спустился на лед, где уже в полной готовности
ждал подле собак Тынты.
Провожающие приветственно замахали шапками. Тара¬
тута что-то кричал, усиленно жестикулируя, кажется, на¬
поминал мне о хрупких деталях аппаратуры. Собаки рвану¬
лись вперед. Моя упряжка, натягивая постромки, взобра¬
лась на ледяной вал и спустилась с него. Впереди вздыма¬
лись новые, еще более высокие валы.
229
Наш путь пролегал к координатам, указанным Петром
Ариановичем. Мы то ныряли вниз, и тогда покинутый нами
корабль исчезал за торосами, то взбирались на крутой гре¬
бень и снова видели свою «Пятилетку». С каждым нырком
она делалась все меньше и меньше, наконец, исчезла из виду
совсем.
Внезапно кончился бег по сильно пересеченной мест¬
ности. Гряда торосов осталась за спиной. Кое-где еще выпи¬
рают бугры, ропаки, торчат одинокие торосы, как зубья
поредевшего гребня, но уже сравнительно ровное простран¬
ство размахнулось перед нами. Тут бы, кажется, и припу¬
стить во весь дух! Ан не тут-то было.
Арктика — летом! Мало кто представляет себе, какова
Арктика летом. В трех словах попытаюсь охарактеризо¬
вать ее: «Снег, лед, вода!» И главным образом, заметьте,
вода! Однако лед и снег тоже странные, необычные и
опасные.
Широкие ледяные поля весело отсвечивают, искрятся на
солнце. Но это только верхняя, очень тоненькая и непроч¬
ная, корочка. Под ней лежит крупнозернистый фирн *,
дальше — снег, пропитанный водой, еще ниже — слой воды,
скопившейся от таяния, и, наконец, последний пласт-
основа — морской лед.
С разгону собаки влетают на предательски мерцающий
снег и тотчас же проваливаются по брюхо, взметнув фонтан
разноцветных брызг. Сани накренились, выпрямились, по¬
грузились в воду. Ого! Глубина около пятнадцати-двадцати
сантиметров!
Но вот уже не предательская белизна впереди — ослепи¬
тельно яркая лазурь! Это скопление воды, целое озеро. При¬
ходится понукать собак, загонять их в воду, чтобы вброд
преодолеть препятствие.
Тынты ведет караван. Опытный каюр подобрался, вытя¬
нул шею, неотрывно глядит вперед. То и дело круто повора¬
чивает головную упряжку, меняет направление. Оттенки
воды! Вот что волнует его сейчас. По ним Тынты безоши¬
бочно определяет глубину воды и прочность льда, который
залегает под водой.
Иногда сани погружаются по самые вязки. Собаки не до¬
стают лапами льда и плывут перед санями с поклажей, вы¬
соко подняв голову с торчащими ушами, стремясь поскорей
выбраться из этой адски холодной ванны.
А я покрываюсь холодным потом и с тревогой огляды¬
ваюсь на самое ценное, что есть у нас: на рацию, батарею,
теодолит и хронометры. Не ровен час, еще зальет водой, что
* Смерзшийся кристаллическими комками лед,
230
будем тогда делать? Без рации мы не сможем поддержи¬
вать радиосвязь с кораблем, без теодолита и хронометров не
сумеем определиться, потеряем свое место.
Правда приняты меры предосторожности. Теодолит и
хронометры упрятаны в герметически закрывающимся ме¬
таллический ящик, а рация и батареи со всей тщательностью
завернуты в резиновую оболочку шара-пилота.
Прямо дрожь охватывала, когда наши упряжки начинали
двигаться по одному из тех узеньких ледяных перешейков-
перемычек, которые разделяли сквозные промоины. Пере¬
мычка порой бывала так узка, так тонка, что вибрировала
под ногами. Не путешествие по льдам, а сплошной цирковой
номер, какой-то баланс на проволоке!
Только после того как Тынты обследовал такой пере¬
шеек, мы пускали собак за каюром. При этом строжайше
соблюдалась дистанция между упряжками, чтобы равно¬
мерно распределить нагрузку на лед, а под рукой были
мотки крепкой бечевы — на случай аварии.
Все это почти целиком поглощало наше внимание. Не¬
когда было по-настоящему осмотреться по сторонам. Лишь
краем глаза замечал я, какая величественная бело-голубая
пустыня расстилается вокруг. Она несколько напоминала
весеннюю тундру с ее бесчисленными озерцами-лайбами.
Только здесь, увы, нигде не проглядывали черные или бу¬
рые проплешины — влажная распаренная земля или про¬
шлогодний мох. Куда ни глянь, только три уже названные
мною детали летнего арктического пейзажа — снег, лед,
вода! Снег, лед, вода...
Сходство с тундрой дополняла и многочисленная щебе¬
чущая, чирикающая, повизгивающая живность. Полным-
полно у промоин и полыней моевок, люриков, чистиков.
На приличном расстоянии от нас пробегают грязно-бе¬
лые, с торчащей клоками шерстью, отощавшие за зиму
песцы.
Медведей пока не видно. Вероятно, мы двигаемся в сто¬
роне от привычных медвежьих троп. Впрочем, я не разре¬
шил бы охоту. На обратном пути — может быть. Сейчас
нельзя задерживаться. Надо спешить, спешить!
И без того через каждый час приходится делать вынуж¬
денные остановки, правда очень короткие. Мы должны про¬
верять свой курс и наносить его на карту. Небо, по счастью,
ясное, солнце все время к нашим услугам. Это единственный
ориентир во льдах. И вдобавок очень капризный. Стоит на¬
двинуться туману или тучам — и ориентира уже нет.
— Стоп! Станция! — командую я.
Упряжки останавливаются, собаки тотчас же в изнемо¬
жении ложатся прямо в воду. Мы с Андреем бережно из¬
231
влекаем из ящика теодолит, хронометры и производим об¬
сервацию. Тем временем Тынты пускает в ход бур.
Пока определяемся, лунка во льду уже пробурена и
можно приступать к следующей операции. Мы продолжаем
обстукивать дно моря своей «волшебной палочкой».
Правда, эхолот с собой прихватить было нельзя — это
слишком громоздкий и сложный аппарат. Мы пользуемся
обыкновенным лотом, который применяется с незапамятных
времен.
Восточно-Сибирское море мелкое, одно из самых мелких
приполярных морей, и нам приходится совсем немного вы¬
травливать трос на маленькой лебедке.
Первая станция — сорок семь метров! Вторая — сорок
пять! Третья — сорок три! Показания лота утешительны.
Морское дно повышается к центру «белого пятна».
Уже на первой станции, отойдя от корабля всего на пол¬
тора километра, мы не обнаружили даже самого слабого от¬
клонения троса. Стало быть, льдины уже неподвижны. Они
перестали двигаться в направлении, общем с плавучими
льдами. Об этом говорит и необычное нагромождение то¬
росов.
Четвертая станция. Трос разматывается и разматывается,
уходя все глубже в воду. Семьдесят два метра! Восемьде¬
сят! Девяносто один! Тынты с тревогой вскидывает на нас
глаза.
— Подводное ущелье,— говорю ему успокоительно.
— А может, материковая отмель оборвалась,— предпо¬
лагает Андрей,— под нами уже материковый склон?
— Проверим!
Через четыреста-пятьсот метров повторяем станцию. Со¬
рок метров! Я прав: то было ущелье. Андрей поспешно де¬
лает отметку на карте глубин.
Но как возникло ущелье в те стародавние времена, когда
дно Восточно-Сибирского моря было еще сушей? Река ли
прорыла его, впадая в океан? Ледник ли, грузно сползавший
с крутого берега?
И сейчас еще, спустя много лет, я, засыпая, ощущаю
иногда что-то вроде толчка. Будто шел, шел — и споткнулся,
оступился в яму. Ух, и глубока же! Это давнее воспомина¬
ние о том путешествии по льдам с «волшебной палочкой»
в руке...
А работящее велосипедное колесо, прикрепленное к
задку саней, все вертелось и вертелось. Я взглянул на по¬
казания прибора. Счетчик бесстрастно доложил, что санная
группа углубилась в пределы «белого пятна» на семнадцать
километров.
Очень хорошо!
232
Мы шли еще около получаса. Потом я поднял руку —
сигнал остановки. Наступил условленный час радиосвязи с
«Пятилеткой».
Вокруг расстилалась водная гладь.
С трудом удалось отыскать льдину посуше, нечто вроде
островка. Мы выбрались на него, поспешно разбили палатку
и установили антенну.
В наушниках — голос Федосеича. Мы обменялись сведе¬
ниями о наших координатах.
— О! Шибко что-то несет вас,—удивился я.
— Да. Как собаки?
— Тянут.
— Вымотались небось на торосах-то?
— А торосы кончились. Впору бы на байдарке. Через
озера талой воды перебираемся чуть не вплавь.
— Поаккуратней там!
— Да уж стараемся, Никандр Федосеич. Недавно под¬
водное ущелье пересекли. А вообще-то дно моря повы¬
шается, хоть и медленно. Последние глубины — сорок мет¬
ров. Льды неподвижны.
— Когда станете на ночевку?
— Часа через два-три. Ждите, выйду в эфир. Ну, все!
Еще полтора часа напряженного, мучительного труда —
все то же хлюпанье воды под ногами, окрики Тынты, кото¬
рый погоняет собак.
Небо постепенно стало затягиваться дымкой. Вода в про¬
моинах потемнела, подернулась рябью. Потом солнце скры¬
лось совсем.
В рассеянном свете, который словно бы отражался от
льдин, замаячила гряда торосов. Они были еще грознее, еще
выше, чем те, что мы преодолели вначале. Впечатление оце¬
пеневшего прибоя! Будто разъяренные морские волны с
силой ударились о берег — и вдруг застыли, замерли в по¬
следнем могучем усилии, со своими загибающимися пени¬
стыми гребнями, с отдельными, отлетевшими далеко брыз¬
гами.
Мы приблизились к гряде и начали подъем. Приходи¬
лось двигаться зигзагом, протискиваясь в хаосе льдин, через
узкие проходы, плечом подпирая сани, местами перетаски¬
вая их на себе.
Собаки были измучены до того, что, вскарабкавшись на
вершину гряды, отказались идти дальше. Они легли на лед,
тяжело водя боками и умоляюще глядя на нас.
— Стоп! Ночевка! — сказал я охрипшим голосом.
Здесь, на ледяной горе, было относительно сухо. Разли¬
ванное море талой воды осталось внизу.
233
Облюбовав наиболее укромное местечко, защищенное от
ветра, мы разбили палатку и установили антенну.
Я передал наше место на «Пятилетку». За день мы про¬
шли— по одометру — двадцать один километр, то есть на¬
ходились уже где-то вблизи цели, почти в самом центре
«белого пятна». Но Земли Ветлугина видно не было.
— Туман мешает,— пожаловался я.— Видимость — три¬
ста-четыреста метров!
В свою очередь, капитан сообщил место корабля. Дрейф,
по его словам, ускорялся.
-— Из Москвы запрашивали о ходе санной экспедиции,—
сказал он.
— Передайте: все в порядке, через пять-шесть часов во¬
зобновим движение к земле. Благодарим за внимание.
А пока я разговаривал с «Пятилеткой», расторопный
Тынты уже успел распрячь уставших собак и хлопотливо
разжигал примус. Андрей вытаскивал продовольствие из
прорезиненного мешка. Меню нашего обеда: похлебка из
пеммикана *, галеты, какао, чай.
Но прежде чем приступить к роскошной трапезе, мы с
наслаждением переоделись в сухую одежду. В мешках у
нас был запасной комплект оленьих и суконных рубашек,
кожаных брюк и тюленьих непромокаемых пимов. Свою
отсыревшую меховую одежду мы развесили сушить на тор¬
чащих стоймя льдинах.
Просто невероятно, какое количество кружек — благо
вода под боком — может выпить человек в такой обстановке
и после такого похода! Наконец, чувствуя блаженную теп¬
лоту внутри, я со вздохом отвалился. Андрей продолжал
громко прихлебывать горячий чай. Где же Тынты? Я выгля¬
нул из палатки.
Наш каюр обходил собак, свернувшихся калачиком на
льду, присаживался на корточки подле каждой из них,
осматривал лапы. При этом он что-то бормотал. В ответ раз¬
давалось слабое повизгивание, будто собаки жаловались на
усталость, на холод, на промозглую сырость.
— Ну как, Тынты?
Он выпрямился и озабоченно посмотрел на меня.
— Не очень хорошо, начальник. Собаки начали разби¬
вать себе лапы.
Я кивнул. Еще на полпути к нашему лагерю, идя послед¬
ним, я начал замечать следы крови на снегу. Проклятый
фирн! Собаки резали себе лапы об эти крупные ледяные
кристаллы, похожие на битое стекло. И ничего нельзя было
с этим поделать. Собачьи чулки, которые применяются вес¬
* Мясной порошок, спрессованный с рисом и маслом.
234
ной и осенью, сейчас размокли бы в воде и перестали бы
держаться на лапах.
— И ели плохо, начальник, очень неохотно.
Тынты взял на руки и перенес одну из собак в более су¬
хое место. Она даже не пошевелилась.
— Это Фея. Видишь, охромела. И Вулкан из твоей
упряжки тоже охромел.
Некоторое время мы молча стояли подле собак.
— А еще посмотри, как спят,— продолжал Тынты.—
Прикрыли носы хвостами, сгрудились все вместе: перемена
погоды будет. Снег пойдет.
Я перевел взгляд с собак на небо. Оно было сплошь за¬
тянуто темными тучами. Поднимался ветер.
— Ничего, Тынты!—сказал я.— Второй лагерь разобьем
уже на Земле Ветлугина!
Ночью мне выпало стоять третью, последнюю, вахту.
Когда я, разбуженный Андреем, вылез из своего спального
мешка и, потягиваясь, позевывая, принялся расхаживать у
входа в палатку, метель уже стихла. Лишь изредка на
льдины шлепались тяжелые мокрые хлопья. Потом вдруг
просеялся дождь. Ну и погодка!
Я задумчиво смотрел на облака, постепенно редевшие,
рассеивавшиеся. Небо и вода! Вода и небо! Необъятная пу¬
стота вокруг — Северный Ледовитый океан, и мы со своей
палаткой, со своими собаками и санями затеряны в нем,
словно бы потерпевшие кораблекрушение...
Не могу сказать, сколько времени прошло так. Вдруг
мною овладело неприятное ощущение. Показалось, что
кто-то стоит за спиной и смотрит на меня. Я оглянулся. Су¬
тулая тень отодвинулась в сторону.
Медведь? Да, это был медведь. Из-за тороса выдвинулся
еще один силуэт, покрупнее, отчетливо рисовавшийся на
фоне зари.
Наши бедные псы были до того измучены, до того крепко
спали, что не учуяли зверя. Вдобавок и ветер дул в сторону
непрошеных гостей, привлеченных, вероятно, запахом
пипЦи.
Я сдедал резкое движение. Медведи вприскочку скры¬
лись за торосами. Теперь светло-оранжевая, холодная заря
была хорошо видна.
Я стряхнул с себя дремоту.
Но ведь солнце сейчас не заходит, оно проглядывает
сверху в разрывы между облаками. Заря? Какая там заря!
Йе заря, а земля!
Зем-ля!
235
Глава восьмая
ОТВАГА С ЗАПАЛЬЧИВОСТЬЮ
Я кинулся будить товарищей, еще не веря своим глазам,
то и дело оглядываясь на узкую светлую полосу, боясь, что
она исчезнет, растает.
Андрей и Тынты испуганно вскинулись.
— Что? Что случилось?
Неожиданно я забыл все слова. Мог только громко и не¬
разборчиво повторять: «Земля! Земля!»
Андрей выскочил из палатки, трясущимися руками под¬
нял большой морской бинокль и торопливо приник к нему.
А я в волнении и забыл про бинокль!
В сильных линзах, дававших восемнадцатикратное уве¬
личение, земля как бы сделала к нам молниеносный пры¬
жок. Она была холмистой. Округлые очертания ее почти
сливались с окружающими торосами. До нее было двена¬
дцать-пятнадцать километров, не больше.
Я сразу же мысленно схватил себя за шиворот и придер¬
жал. Спокойнее, спокойнее! Почему именно пятнадцать ки¬
лометров? Надо же сделать поправку на рефракцию. Из-за
особенностей освещения в Арктике, из-за зыбкого марева,
почти постоянно висящего над горизонтом, предметы как бы
приподнимаются, парят. Они кажутся выше, больше и
ближе.
Иногда рефракция бывает настолько сильной, что дает
возможность различать предметы, которые не были бы
видны на этом расстоянии при обыкновенном состоянии
атмосферы.
— Три или четыре горы конической формы,— хрипло
сказал Андрей, не отрываясь от бинокля.
— Конической? Что ты! Скорее типа плато, со срезан¬
ными вершинами. В седловине между двумя горами
вижу лес.
— Это тень. Не бывает лесов под этими широтами.
Тынты молчал. Он очень долго глядел в бинокль, потом
медленно опустил его.
— Лунная земля,— пробормотал каюр.
Лунная! Это было лаконично и метко, лучше не скажешь.
То, что виднелось вдали, напоминало именно безжизненный
и величавый пейзаж луны. И цвет был какой-то бледно¬
оранжевый, холодный. Наверное, это солнечный свет так па¬
дал из-за туч. В общем зрелище было очень странным, фан¬
тастическим и неотразимо манящим.
Потрясенные, мы стояли неподвижно, перебрасываясь
короткими, почти бессвязными замечаниями. Потом откуда-
236
то сбоку придвинулся туман и затянул узкую полосу на го¬
ризонте.
Но мы, наконец, увидели Землю Ветлугина!
Значит, лот не обманул нас. Не зря отмечал он неуклон¬
ное поднятие дна.
— Северо-восток, девятнадцать градусов,— пробормотал
Андрей.
Молодец! Как ни трясло его от волнения, все же успел
засечь направление к земле по компасу.
Тотчас я передал на «Пятилетку» ликующее сообщение.
Тюлин поздравил меня, но как-то неуверенно, смущенно.
В наушниках что-то шуршало, кашляло.
— Да что там у вас, Никандр Федосеич?—заорал я.—
Здоровы ли? Что-нибудь случилось на корабле?
— Все в порядке на корабле. Алексей Петрович, я дол¬
жен огорчить вас. Надо возвращаться.
— Возвращаться? Почему?
— Начался поворот, смена направления дрейфа. Нас та¬
щит уже на северо-запад. Скорость — до одного узла. Наше
место...
Я молчал, ошеломленный.
Стало быть, «Пятилетка» прошла со льдами половину
зигзага и дрейф ускоряется? Все мои расчеты полетели ку¬
вырком. Я думал, что в нашем распоряжении еще три-че¬
тыре дня. Получалось, что нельзя оставаться внутри «бе¬
лого пятна» ни одного лишнего часа.
— Ну, что он сказал? Что? — Андрей теребил меня сзади
за рукав.
Я передал содержание разговора. Мой друг только изум¬
ленно крякнул.
Санная группа оказалась в опасности. Она рисковала,
выйдя в условленном месте на соединение с «Пятилеткой»,
уже не застать ее. Нас, попросту говоря, могли не успеть
подобрать. Мы бы очутились тогда в положении зазевавше¬
гося пассажира, который отстал от поезда на полустанке.
Сходство, впрочем, на этом кончалось. Мы-то были не на
полустанке, а на окраине Восточно-Сибирского моря, в трех¬
стах пятидесяти милях от острова Врангеля. Разминуться с
кораблем, застрять во льдах, вызывать на помощь самолеты
с Большой земли? Я не хотел и думать об этом.
Значит, спасовать? Возвратиться на «Пятилетку», как
советовал нам капитан? Увидеть Землю Ветлугина — и, не
дойдя до нее, уйти, отступить?..
Нет!
— Свертываю лагерь, Никандр Федосеич. Возобновляю
движение к земле,— твердо сказал я.— Ждите в эфире в
одиннадцать часов.
237
И снова нас обступило безмолвие пустыни.
Мы двигались курсом: Земля Ветлугина. Видимость то и
дело менялась. Вдруг появлялся просвет, лучи солнца пуч¬
ком вырывались оттуда, и тогда дразнящая оранжевая по¬
лоска возникала вдали. Потом опять все темнело, сплошная
масса быстро несущихся, низких облаков как бы прижимала
нас ко льду.
Андрей догнал меня.
-— Нельзя так, Леша,— сказал он вполголоса, чтобы
Тынты не слышал нас.— Вспомни Суворова, его слова:
«Будь отважен, но без запальчивости!»
— Там земля! Наша земля, Андрей! Земля, к которой мы
шли всю жизнь!
— Вернемся сюда еще раз. В следующем году...
— Осталось совсем немного. Нельзя поворачивать, когда
земля так близко!
Мой друг продолжал шагать рядом.
— Что же ты молчишь?.. Как бы ты поступил на моем
месте?
— Вернулся бы,— сказал Андрей и, задержавшись, про¬
пустил мимо себя мою упряжку.
Он был очень собранным, дисциплинированным челове¬
ком, мой друг. Даже в такой момент не забывал, что я на¬
чальник экспедиции, не спорил, не возмущался, не уговари¬
вал меня. Ведь в Арктике люди зачастую гибнут из-за того,
что во время опасности возникает несогласие между
ними.
Я проверил отсчет одометра. С каждым оборотом вело¬
сипедного колеса мы приближались к Земле Ветлугина,
правда не так быстро, как мне хотелось бы.
Кратковременный отдых на второй гряде торосов совсем
не подкрепил наших собак. Силы их были, видимо, уже на
пределе. Вскоре пришлось выпрячь Фею, а за ней и Вулкана
и положить в сани: они до того обессилели, что другие со¬
баки чуть не волоком тащили их за собой.
Уже полтора часа мы были в пути. До земли оставалось
примерно десять километров, если рефракция не подводила
нас.
Но мы очень отклонялись в сторону от линии зигзага, от
места своей будущей встречи с кораблем.
Одиннадцать часов! Время радиосвязи с «Пятилеткой»!
Я приказал остановиться посреди промоины на одиноком
ледяном бугре. На нем было так тесно, что в поисках сухого
места собаки начали, визжа, взбираться на сани поверх по¬
клажи. Вид у бедняг был самый жалкий, мокрая шерсть
слиплась комками, лапы кровоточили. Тынты и Андрей тот¬
час же захлопотали возле них. Я занялся рацией.
228
Голос капитана, необычно взволнованный, донесся из
наушников:
— Место корабля... Алексей Петрович, если не повернете
немедленно, рискуем разминуться с вами! Корабль выходит
за пределы «пятна».
— Но Земля Ветлугина есть, Никандр Федосеич! Мы ви¬
дим ее, поймите это!
— Прошу вас вернуться, Алексей Петрович! Рискуете
жизнью не только своей, но и двух ваших подчиненных.
— Я не могу вернуться...
Пауза.
— Леша,— неожиданно сказал капитан как-то очень за¬
просто, задушевно.— Слушай, я как коммунист тебе говорю.
Как твой старший товарищ по партии...
Но я повторил:
— Не могу, нет!
Андрей и Тынты, услышав это, уже поднимали собак.
Вихрем, кажется, промчался бы остающиеся десять ки¬
лометров, если бы не этот проклятый фирн, не эти преда¬
тельские озера талой воды!
А ветер, как назло, все усиливался. Рябь, пробе¬
гавшая поверху, превратилась в настоящие маленькие
волны.
С тревогой я прислушивался к нарастающему вою ветра.
Он забирал все более и более высокую ноту. Облака неслись
очень низко, почти над самой головой, цепляясь за ропаки
и торосы. Земля уже давно скрылась в сером клубящемся
месиве.
Но я поминутно сверялся с компасом.
— Норд-ост девятнадцать... Норд-ост девятнадцать,—
бормотал я, как заклинание, словно бы мог забыть курс к
своей земле!
Упрямо продолжал убеждать себя в том, что еще успеем
дойти до Земли и вернуться на корабль. Конечно, риск был
велик, очень велик! Но ведь нельзя же не рисковать, когда
впереди наша земля!
Главное, дойти до нее, захватить с собой образцы грунта,
мха и вернуться на корабль с фактическими доказатель¬
ствами!
— Вперед! Вперед!..
Местами, где лед был гладким, мы переводили собак в
галоп, а сами бежали рядом, упершись хореем в сани.
Пережидать непогоду было некогда и негде.
Одометр показал, что санная группа продвинулась к
Земле Ветлугина еще на три километра. Сейчас от нас до
Земли было почти столько же, сколько от одного конца Мо¬
сквы до другого!
239
Но наши острова, кто их знает, могли быть и очень ма¬
ленькими. Легко можно было проскочить мимо них в этом
крошеве, в этой дождливо-снежной мути...
Внезапно вожак моей упряжки как-то странно ткнулся
мордой в лед. Другие собаки тотчас остановились. Они не¬
подвижно стояли рядом с ним, поводя боками, понурые,
мокрые.
— Рекс! — окликнул я.
Рекс, услышав мой голос, сделал попытку подняться, ми¬
нуту или две качался на подгибающихся ногах и снова упал.
Он был мертв!
Я в волнении нагнулся над ним. Оскаленная пасть, остек¬
леневшие глаза! А ведь это была лучшая собака нашей стаи,
самая работящая, терпеливая, послушная.
Трясущимися руками Тынты помог высвободить мерт¬
вого Рекса из лямки.
— Вперед, Тува, вперед!
Но не прошло и часу, как пали еще две собаки, на этот
раз из упряжки Андрея.
— Что-то делай, начальник! — сказал Тынты, выпрям¬
ляясь над мертвыми собаками.— Не тянут.
— Хорошо,— ответил я, подумав.— Связывай лямки для
нас! А ты, Андрей, проверь, без чего можем обойтись. Облег¬
чай сани.
Так аэронавты, вслед за балластом, выбрасывают за борт
вещи, лишь бы хоть немного продержаться еще в воздухе,
достигнуть намеченной высоты...
Перекинув через плечо ременные лямки, подбадривая,
понукая собак, мы поволокли свою кладь дальше, навстречу
летящему мокрому снегу.
Так преодолели еще полтора километра.
Тринадцать часов. Время связи с «Пятилеткой»!
Антенна гнулась. Полотнище палатки вздувалось и хло¬
пало. Сквозь щебет и лопающийся треск пробился издалека
напряженный голос:
— Товарищ Ладыгин! Товарищ Ладыгин!
— Слушаю вас, Никандр Федосемч.
— Место корабля... Скорость дрейфа — полтора узла
Слышите меня?
— Хорошо слышу: полтора узла.
Я не успел даже удивиться тому, что Федосеич назы¬
вает меня официально — по фамилии, а не по имени-отче¬
ству.
— Товарищ Ладыгин! — голос капитана то пропадал в
эфире, то снова появлялся.— Только что из Москвы... радио¬
грамма. Передаю текст: «Санной группе... немедленно... на
сближение с кораблем...»
240
Минуту или две я безмолвно сидел перед рацией* ста¬
раясь собраться с мыслями, овладеть собой.
— Товарищ Ладыгин! Товарищ Ладыгин! Слышите
меня?.. Поворачивать на сближение...
Да, это уже не просьба или совет. Это приказ! А приказ
надо выполнять.
— Прошу радиопеленг! — сказал я.— Санная группа
идет на сближение с кораблем...
— Есть дать радиопеленг,— повеселевшим голосом отве¬
тил капитан.— Даем!
В наушниках плеснула знакомая мелодия:
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна...
Это радист пустил нашу любимую пластинку, которую
не раз проигрывали в кают-компании.
Но каким грустным эхом отозвалась в сердце знакомая
песня!
Земля среди льдов поманила нас и скрылась. Мы были
так близко от нее и вот вынуждены повернуться к ней спи¬
ной, уйти ни с чем!
Мне и сейчас трудно вспоминать о нашем возвращении
на корабль. Что-то неладное творилось со мной. Впрягшись
в лямки, я бежал рядом с санями, покрикивал на собак,
осторожно переводил их по ледяным перемычкам, даже, ка¬
жется, ел и пил во время короткого роздыха, но все это де¬
лал почти машинально. Дразнящее видение узенькой оран¬
жевой полоски, на мгновение возникшей среди туч, продол¬
жало плясать перед глазами.
Видимость не улучшилась. По-прежнему полосами нале¬
тал снег, смешанный с дождем. Он бил теперь не в лицо, а в
бок, потому что мы, согласно приказанию, резко отвернули
на восток.
«Пятилетка» продвигалась с плавучими льдами где-то
там, за мглистой пеленой.
Вскоре пришлось бросить сани Тынты. Часть клади пере¬
грузили на мои и Андрея сани и припрягли к ним остав¬
шихся собак.
В одном месте мы чуть было не потерпели аварию.
Андрей поскользнулся и потащил сани и собак в озеро талой
воды. Там оказалось довольно глубоко. Собаки и сани
всплыли, а Андрей вымок до пояса. По счастью, я и Тынты
успели удержать от падения мои сани, на которых находи¬
лась рация. Без рации мы пропали бы.
Теперь мы не могли уже продвигаться с такой быстротой,
как хотелось бы: через правильные промежутки времени,
и довольно часто, нужно было выходить в эфир.
241
Невидимая гладкая дорожка расстилалась перед нами,
выводя прямехонько к дрейфующему кораблю. Мы шли по
радиопеленгу. Стоило отклониться от нужного направления,
и звук песни в наушниках ослабевал. Тотчас же, повинуясь
моей команде, упряжки поворачивали, и от сердца отлегало:
голос певца приближался, звучал громко и ясно:
Будет буря, мы поспорим,
И поборемся мы с ней..*
Да, «радиоверевочка», как шутил когда-то Сабиров!
Мне казалось, что сказал это он давным-давно, много лет
назад. Целая жизнь прошла с того момента, когда мы весе¬
лой гурьбой стояли на льду у борта «Пятилетки» перед от¬
правлением к Земле Ветлу гина...
Наконец послышались прерывистые, протяжные гудки.
Нам указывали дорогу.
Еще полчаса, и впереди в косо летящих хлопьях снега
появилась чернеющая громада.
«Пятилетка»! Мы — дома!
На лед сбежали матросы, засуетились возле саней. Я под¬
нялся по штормтрапу. Сабиров, стоявший вахту, шагнул ко
мне с рапортом, но я жестом остановил его. Все было ясно
без рапорта.
Люди, сгрудившиеся на палубе, молча расступились пе¬
редо мной.
— Новые радиограммы? — спросил я, входя в радио¬
рубку.
— Принята одна, Алексей Петрович,— отозвался стар¬
ший радист и предупредительно придвинул мне стул.— Ми¬
нут десять назад из Москвы снова запрашивали, не верну¬
лась ли санная группа.
— Передайте в Москву,— сказал я: — «Согласно вашему
приказанию вернулся на корабль. Научный сотрудник
Звонков и каюр Тынты Куркин действовали выше всяких
похвал. Начальник экспедиции Ладыгин».
Никита Саввич быстро застучал ключом.
Перед репродуктором еще крутилась пластинка, с кото¬
рой слетали заключительные слова песни:
Но на брег выносят волны
Только сильного душой..*
Почему же так случилось? Почему волны не вынесли нас
«на брег»? Устало опустившись на стул, я положил ладонь
на кружившуюся пластинку и остановил ее.
Глава девятая
ВТОРАЯ МЕТАМОРФОЗА
СОЮШКИНА
Это был провал. И тут уж ничего нельзя было испра¬
вить, изменить. Острова остались за кормой, в серой клубя¬
щейся мгле, в несущихся вдогонку хлопьях снега и струях
дождя.
Дрейф льдов, «буксировавших» корабль, ускорялся с
каждым часом. «Пятилетку» обнесло вокруг Земли Ветлу-
гина почти втрое быстрее, чем в свое время судно Текльтона,
да и зигзаг, очерченный ею, был значительно круче.
Через три дня льды настолько разредило, что корабль
получил возможность активно продвигаться в них. Мы спу¬
стились на юго-запад до Новосибирских островов и там на¬
шли чистую воду.
Отчет о нашей неудаче и причинах неудачи был передан
в Москву с пути. Ответной радиограммы ждали со дня на
день.
Конечно, дело было не только в ускорении дрейфа, кото¬
рое я мог и должен был предвидеть, зная, что сейчас проис¬
ходит общее потепление Арктики. Я еще проявил и опро¬
метчивость. Во время санной вылазки, видимо, просто не
владел собой: в самозабвении готов был на смерть и повел
своих спутников на смерть, лишь бы приблизиться к неуло¬
вимой земле. Чувство перевесило здравый смысл. А это
было непростительно. Ведь я был не рядовым участником
экспедиции, а ее начальником, отвечал за судьбу людей, за
судьбу оставленного мною корабля.
Так я и сказал об этом на открытом партийном собрании.
В прениях выступало всего несколько человек, и довольно
сдержанно. Наиболее подробно говорил Андрей, осуждая
мою «эмоциональность, импульсивность, недопустимую для
ученого», как он выразился.
Союшкин, против обыкновения, не выступал. Он втис¬
нулся в уголок между буфетом и пианино и, скорчившись
там, сидел тихо, как мышь. Изредка вскидывал на меня
глаза и тотчас поспешно отводил их в сторону.
Я узнал этот взгляд. Так же смотрел когда-то бывший
первый ученик на Петра Ариановича, прижавшись спиной к
стене, молча пропуская его мимо себя, когда тот выходил от
попечителя учебного округа.
И я понял, что меня снимут с должности. Это было неиз¬
бежно. Уж в этом-то Союшкин не мог ошибиться...
После собрания я вышел на палубу, потому что мучи¬
тельно разболелась голова. На баке у обвеса стояли два
243
матроса — впередсмотрящие — и зорко вглядывались в ту¬
ман впереди.
Через несколько часов откроется маяк у Соленого Носа:
два длинных проблеска, три коротких. А там недалек уж и
Океанск, конец пути.
Я загляделся на пенный след винтов за кормой.
Когда долго смотришь на море, особенно ночью, по¬
чему-то думается всегда о прошлом, о жизни. И думы эти
какие-то невеселые, хмурые, как море, медлительно перека¬
тывающее свои валы за бортом.
Я представил себе, что Земля Ветлугина была намного
ближе к нам, чем теперь маяк у Соленого Носа. И все же
пришлось вернуться ни с чем, с пустыми руками. Увидеть
на горизонте невысокую оранжевую «лунную» гряду — и от¬
ступить, повернуть назад...
Больше всего мучило опасение, что моя ошибка отразится
на успехе всего нашего дела. Не укрепит ли она позицию
скептиков и маловеров? Не скажут ли: экспедиция подтвер¬
дила, что земли нет. Ладыгин погнался за миражем, и вот
результат... Удастся ли повторить штурм «белого пятна»,
добиться разрешения на новую экспедицию?
Наш первый ученик молчал на собрании, но будет ли он
молчать по возвращении в Москву? Теперь сможет высту¬
пить против Земли Ветлугина не с одними цитатами в ру¬
ках,— сам побывал в высоких широтах и собственными гла¬
зами видел мираж над полыньей, которая расположена к се¬
веру от острова Врангеля.
Я перешел с бака на корму, вернулся на бак. Здесь меня
разыскал Андрей. Я знал, что мой друг ищет меня, потому
что, будь он на моем месте, я обязательно искал и нашел бы
его. Андрей подошел и молча стал рядом.
Некоторое время мы стояли, опершись локтями на пе¬
рила и смотря на пологие серые волны, катившиеся за ко¬
раблем.
Потом я сказал Андрею о том, что меня мучило. Как
думает он, не подорвет ли неудача первого штурма веру в
существование Земли Ветлугина? Андрей ответил, что не
разделяет моих опасений, но голос его был слишком бодрым,
и мы снова замолчали.
Сзади послышались торопливые шаги.
— Алексей Петрович! Где вы, Алексей Петрович?
Меня окликал старший радист.
— Я здесь,— отозвался я.
— Радиограмма из Москвы,— сказал он, подходя и про¬
тягивая бланк.
Я взял радиограмму. Мне предлагалось, вернувшись в
Океанск, не расформировывать научную группу экспедиции,
244
0 в полном составе, со всеми собранными материалами, при¬
быть в Москву.
Нас, видимо, хотели выслушать в высоких инстанциях,
дать возможность выступить с обстоятельными объясне¬
ниями. Это вселяло надежду...
По отношению ко мне участники экспедиции проявили
большой такт. Никто не топтался рядом с выражением собо¬
лезнования, не засматривал сочувственно в глаза. И в то же
время вокруг не образовалось безвоздушного пространства.
Со мной держались просто, по-деловому, стараясь не прика¬
саться к больному месту. Только Союшкин, прибыв в
Москву, мгновенно отпрянул от меня. Бывший первый уче¬
ник совершил обратный поворот на сто восемьдесят гра¬
дусов.
— Черт знает что! — сказал я с изумлением Андрею.—
И как только у человека шея не заболит! Смотреть страшно,
до чего вертит ею.
— Да,— согласился Андрей.— Но попомни мое слово! —
Тут он сделал глубокомысленное лицо и поднял указатель¬
ный палец.— Этот гнусный зубрила обязательно сломит себе
шею, и заметь, в самом непродолжительном времени...
Союшкин, по-видимому, не разделял этого мнения. Нао¬
борот, он считал, что теперь может отыграться за все: и за
холодно-пренебрежительное отношение к нему на корабле,
и за «выбитие» из-под него уютного директорского кресла,
и даже за стародавние пинки на большой перемене в весь-
егонском реальном училище.
Ожидая решающего разговора в высоких инстанциях
(точнее сказать — предвкушая его), бывший первый ученик
развил самую бурную деятельность. Он принялся выступать
всюду, где только мог: со статьями, сообщениями, докладами
и публичными лекциями — уже как «участник высокоши¬
ротной научно-исследовательской экспедиции» — так с гор¬
достью обозначал себя на афишах.
Преимущества теперешнего его положения были значи¬
тельны. Он получил возможность «опровергать» нашу землю
на основании собственных наблюдений. Он был очевидец!
Свидетельствовал против Земли Ветлугина, потому что, по¬
бывав самолично в районе «белого пятна», не увидел там
ничего, кроме миража над полыньей!
Его огорчало лишь то, что не догадался сфотографиро¬
вать мираж. Просто опешил, растерялся, из ума вон! Да, да,
очень жаль. А как убедительно выглядела бы эта фотогра¬
фия рядом с теми фотографиями ледяной пустыни, которые
полтора года назад обошли всю советскую и зарубежную
печать! Впрочерд, Союшкин ведь и раньше, до экспедиции,
говорил о мираже. Он говорил, он предупреждал!
245
Этот монотонный припев повторялся во всех его доклад
дах и статьях.
Всегда находится такой глубокомысленный дядя, кото¬
рый после какой-либо неудачи отходит в сторонку и начи¬
нает укоризненно кивать и бубнить над ухом: «Я говорил,
я предупреждал!»
Обо мне, как о бывшем начальнике экспедиции, Союшкин
упоминал, однако, сдержанно, с оттенком сожаления. Что
поделаешь, и раньше встречались в науке мономаны, кото¬
рые жили как бы в шорах, не видели перед собой ничего,
помимо цели, помимо одной неподвижной, загипнотизиро¬
вавшей их идеи...
Он явно не считал нужным снисходить до возобновления
спора со мною.
А как вела себя по отношению к нам зарубежная, глав¬
ным образом американская печать?
Здесь тоже произошла перемена.
Во время нашего путешествия в Восточно-Сибирско^
море тон американских газет был в общем лояльным, сдер¬
жанно-выжидательным. Одна только «Манхеттен Кроникл»,
проявляя повышенный интерес к экспедиции, продолжала
по-прежнему ругать нас и вышучивать, как могла. Это было
непонятно.
Из радиообзора, случайно, на подходах к Земле Ветлу-
гина, перехваченного Таратутой, стало известно, что «Ман¬
хеттен Кроникл» принадлежит тресту, который занят,, про¬
изводством холодильников.
Но при чем тут холодильники? Земля Ветлугина — и хо¬
лодильники? Какие претензии могли предъявить к нам за¬
океанские фабриканты холодильников?
Лишь в Москве удалось выяснить, что это связано с име¬
нем Текльтона, давно умершего. Трест когда-то был основан
при его участии, и даже на крышке холодильников с той
поры изображался корабль во льдах — марка фирмы. На¬
следники Текльтона, видимо, боялись «уронить марку».
Открытие архипелага, незамеченного Текльтоном, могло, по
их мнению, нанести ущерб его памяти и пагубно отразиться
на оборотах фирмы. Вот почему не хотели они успеха нашей
экспедиции!
Зато сколько радости и веселья было, наверное, в кон¬
торе, когда узнали, что экспедиция к Земле Ветлугина не
удалась! Тотчас же «Манхеттен Кроникл» с заливистым
воем кинулась на нас, как собака из подворотни, а следом
за ней и многие другие зарубежные газеты.
В неизменном своем стремлении обязательно выискать
нечто сенсационное, бьющее в нос, они подхватили и раз¬
несли по всему свету нелепый слух о «розни между учени¬
246
ками Ветлугина». Где-то удалось им проведать о том, что
Андрей возражал против дальнейшего продвижения внутрь
«белого пятна». Американскому читателю преподнесено это
было в виде экстракта событий:
«Алексей Ладыгин готов пожертвовать спутниками ради
своего честолюбия. Более рассудительный Андрей Звонков
пытается повернуть собак. Проводник Тынты Куркин раз¬
нимает бывших друзей».
А заголовки! Набранные самым жирным шрифтом, они
орали, гримасничали, нагло пялились на меня со страниц
«Манхеттен Кроникл»: «Советские фанатики в Стране Ми¬
ража!», «Конец дружбы!», «Вперед под дулом револьвера!!!»
Ах, да пропади ты пропадом! У меня-то с собой и револь¬
вера никакого не было. К чему там револьвер?..
Еще хорошо, что писаки не приплели сюда Лизу. А могли
бы! Чего доброго, сочинили бы еще, что рознь возникла из-
за девушки, что мы с Андреем ревнуем Лизу друг к другу.
О господи! Ну и чушь!
Я чувствовал себя просто больным, когда брал в руки
очередной номер «Манхеттен Кроникл», доставлявшийся
мне регулярно из Прессбюро.
Да, бизнес, бизнес! Дорого же обходились нам с Андреем
эти чертовы холодильники с красивой серебристой нашлеп¬
кой на них — изображением корабля во льдах...
В эту трудную для меня пору — самую трудную за всю
мою жизнь — я как-то очень обостренно воспринимал лю¬
дей. Теперь я понял в них многое из того, чего не понимал
раньше.
Статьями о фанатиках и миражах прикрывалось, оказы¬
вается, желание выжать побольше процентов из посмертной
славы путешественника. Под видом научных споров иногда
сводились личные счеты. Зависть, тщеславие, алчность в
этом случае были сутью, все остальное только оболочкой.
Низменные человеческие чувства рядились в пышные
одежды, чтобы обмануть, чтобы прикрыть неприглядную
наготу.
Глава десятая
УВЕРЕННОСТЬ УБЕЖДАЕТ
Ни я, ни Андрей не отвечали на атаки своих противни¬
ков. Не из гордости, нет — какая уж тут гордость! Просто
считали, что неправильно возобновлять спор до совещания
в высоких инстанциях. А совещание все откладывалось.
Видимо истолковав наше молчание, как признак сла¬
бости, Союшкин вместе с подоспевшим на помощь Черепи-
247
хиным усилил натиск, готовился «добивать». По слухам,
ожидалось выступление Бычковского, признанного союш-
кинского покровителя, державшегося до сих пор в тени.
Передавали за достоверное, что разгромная статья под на¬
званием «Конец мифа» уже набрана и лежит в редакции
«Известий».
Неужели все погибло? Неужели идея Земли Ветлугина
бесповоротно скомпрометирована?
Признаюсь, после экспедиции я даже не навестил Афа¬
насьева: боялся его строгих глаз, в упор глядевших из-под
лохматых седых бровей. Уже в конце ноября Андрей почти
силой затащил меня к академику.
— Сюрприз тебе, Лешенька, приготовил,— сказал он,
входя в нашу комнату. (С некоторых пор почему-то разгова¬
ривал со мной так, словно я был ребенком.) — Одевайся, оде¬
вайся! Проветриться повезу.
— Куда?
— Ну какое твое дело — куда? Ну, к Владимиру Ви¬
кентьевичу!
— Да ты что, Андрей!
— Не спорь, не спорь! Трусишь? Ай, как не стыдно! По¬
лярник и трусит!
— Не трушу, но...
— Ну вот и одевайся! Старик опять расхворался. Но се¬
годня сможет принять. Только жена предупреждала, чтобы
ненадолго, чтобы не очень утомлять...
Академик принял нас в постели. Перед ним установлен
был переносный пюпитр, на котором он что-то писал.
— О! Наконец-то! — радушно сказал Афанасьев, бросая
карандаш на одеяло.— Забыли старика. Нехорошо. Сади¬
тесь-ка. Поближе! Снимите папки со стула. Вот так...
Мы уселись.
— Ну-ну,— успокоительно пробормотал академик, от¬
водя взгляд.— Не надо расстраиваться, что вы! И Москва
не в один день строилась. Этим летом вы как бы заложили
фундамент, а будущим подведете все здание под крышу.
— Думаете, вторую экспедицию разрешат?
Афанасьев удивился.
— А как же? Еще Цезарь сказал: «Не доделано — не сде¬
лано». Очень правильно, по-моему, сказал. И многим нашим
молодым людям полезно бы запомнить. Чтобы не разбрасы¬
вались, не метались из стороны в сторону, чтобы обяза¬
тельно доводили начатое до конца. Ну, впрочем, это не по
адресу. Вы-то не разбрасываетесь.
— Не разбрасываемся, да, а вдруг правительство не раз¬
решит?
— Что ж правительство? Правительство — это советский
248
народ, а народ — это мы. Как захотим, стало быть, так и
сделаем!—Афанасьев подмигнул, усмехнулся в усы.—
Я упрощаю, конечно...
Он заворочался на своих подушках и оглянулся. Мы с
Андреем встали. В комнату вошла Машенька.
— На своего больного хочу пожаловаться,— шутливо
сказала она.— Пожурите его, молодые люди!
— Что случилось? Чем Владимир Викентьевич прови¬
нился?
— Не слушается. Вы же знаете, у него почти каждую
осень либо плеврит, либо воспаление легких. А в этом году
на даче задержались. Домработница как-то прибегает, го¬
ворит: журавли на юг летят! Он и вышел. А калоши, ко¬
нечно, не надел, забыл. Вот и...
— Ая-яй, Владимир Викентьевич! — Я укоризненно пока¬
чал головой.
Академик смущенно улыбался.
— Я, видите ли,— сказал он,— люблю курлыканье это
слушать. Молодость вспоминается. Ведь мы, геологи, всегда
осенью из экспедиции возвращались. Вещевой мешок с ко¬
телком за спиной, в руке молоток геологический, и на душе
так отлично, свежо. А над головой журавли пролетают...
Помните, у Чайковского романс: «Благословляю вас, леса, до¬
лины, нивы, горы, воды»?
— «И посох мой благословляю, и эту бедную суму,— под¬
хватил я,— и степь от края и до края...»
— Вот-вот! Чудесный романс! Э, да что говорить! Про¬
шло...
Он тычком поправил подушку, чтобы лучше видеть нас.
— О себе расскажите-ка! Не унимается Союшкин ваш?
— Не унимается. Еще и Бычковским грозит!
Я рассказал о якобы принятой и набранной статье «Ко¬
нец мифа».
— Так ли это? — усомнился академик.— Бычковский —
человек порядочный. Не хитрит ли ваш Союшкин? Не про¬
писал ли себе Бычковского в покровители? Я видел их вме¬
сте. Уж очень, знаете ли, брезгливо этот покровитель на
своего покровительствуемого глядел. А тот и юлил, и под¬
скакивал подле него, и как только спину не выгибал...
Владимир Викентьевич развеселился. И мы заулыбались
с Андреем.
Но неумолимая Машенька уже многозначительно трясла
своими седыми буклями и посматривала на нас, держа на
весу часы. Визит, видимо, надо было кончать. Мы стали про¬
щаться.
— Милости прошу на следующий год!—сказал Афа¬
насьев, пожимая нам руки.— Но обязательно с островами!
249
Да, да! Без островов не приму! У меня ведь и место для
них оставлено. Вот здесь! — Он указал на рукопись, над ко¬
торой работал перед нашим приходом.— Задуман новый
труд. Называется кратко: «Северный Ледовитый».
— О! И большой труд?
— По плану пять томов. Хочу дать полный свод совре¬
менных знаний об Арктике, нечто вроде энциклопедии...
Я поинтересовался, сколько лет работы отнимут эти пять
томов.
— Не меньше шести-семи, вероятно...
Мы невольно переглянулись с Андреем. Академик ис¬
коса посмотрел на нас и улыбнулся.
— А я знаю, что подумали! — сказал он.
Я смутился.
— Да, да. Подумали: каков старик! Девятый десяток по¬
шел, а он на шесть лет вперед загадывает, план работы со¬
ставляет.
Я принялся бормотать какую-то чепуху, потому что
Афанасьев угадал: именно это я и подумал.
Наш хозяин засмеялся:
— Ну-ну, не отнекивайтесь! И я на вашем месте поду¬
мал бы то же.— Не доживу? — похлопал по лежавшей на
одеяле рукописи.— Не доживу? Нет, друзья мои, доживу.
Именно потому и доживу, что на шесть лет вперед загады¬
ваю! Любимая работа поддерживает, бодрит... Когда я бо¬
лею, люблю античных авторов перечитывать. Так вот, Се¬
нека сказал: «Прожить сколько надо — всегда во власти
человека». Мне, например, надо десять лет, потому что труд
этот нужен людям, нужен моей Родине.
Андрей что-то хотел сказать, но Афанасьев перебил его:
— Помню, помню: здоровье, возраст... Но есть, по-моему,
нечто вроде рефлекса цели, как вы думаете? Я подметил:
если обычная прогулка, без цели, без дела,— устаю, если
же цель впереди, что-то очень интересное,—-забываю об
усталости!
Академик глядел на меня и Андрея, пршцурясь.
— А потом,— сказал он,— не находите ли, что вообще
интересно жить? Мне, например, до крайности любопытно
узнать, найдете вы свои острова или нет. Такой уж я, каюсь,
любопытный старик!
О моей опрометчивости или запальчивости во время
санной вылазки Афанасьев не сказал ничего, я напрасно
боялся.
Зато очень много говорила об этом Лиза, но совсем не
так, как, казалось, могла бы и должна была говорить. Не
упрекала, не читала нотаций, наоборот, полностью оправды¬
вала меня...
2§0
Только тогда, зимой 1933/34 года, я понял разницу в от¬
ношении ко мне двух моих самых близких друзей. Андрей
после партийного собрания, когда я мыкался в тоске по ко¬
раблю, отыскал меня и молча встал рядом. Это было в духе
Андрея. Наверное, если бы он находился на моем месте, то
не искал бы ни у кого сочувствия,—отошел бы в сторону
и, стиснув зубы, сурово перебарывал свое горе. Лиза же
проявила более шумную, экспансивную, по-женски самоот¬
верженную отзывчивость.
Но, главное, она удивительно умела слушать. За всю
жизнь я не встречал человека, который так умел бы меня
слушать. А сейчас тянуло выговориться. Часами я мог рас¬
сказывать о санной вылазке, описывать ее во всех подроб¬
ностях, час за часом, стараясь объяснить Лизе, а заодно и
себе, причину неудачи.
Первое время Лиза не прерывала меня, слушала, чуть по¬
давшись вперед, неотрывно глядя в лицо. Лишь изредка
бросала краткие реплики: «Ох, боже мой!», «Понимаю те¬
бя!», «Да не волнуйся так!»
Прошел вечер, другой, затем еще несколько вечеров.
Когда я выговорился до конца и, безмолвный, опустошен¬
ный, сидел, откинувшись на спинку кресла, заговорила Лиза.
Вначале я не очень вдумывался в смысл ее слов, просто
слушал голос, ласково-успокоительные интонации его.
Будто теплая, чуть вздрагивающая ладонь притрагивалась
к моему лбу, расправляла морщинки на нем, гладила бе¬
режно-мягкими, почти неощутимыми касаниями. Потом от¬
куда-то издалека донеслась фраза: «И другие бы на твоем
месте...» Я насторожился. Оказывается, Лиза пыталась не
только успокоить, но и в чем-то разубедить!
— Конечно, и я, и многие другие,— говорила Лиза,—
то же сделали бы на твоем месте. По-человечески вполне
понятно. Увидеть землю, к которой стремился с детских лет,
и вдруг остановиться, повернуть назад?.. Нет! Идти к ней —
по торосам, вброд через промоины — наперекор всему!
— Даже наперекор здравому смыслу?
— О, здравый смысл! — небрежно сказала Лиза.— Он
не всегда столь важен, этот твой здравый смысл. Обычно
и чувство влияет на события, обыкновенное человеческое
чувство. И это правильно, по-моему, это жизнь.
— Должен был совладать с собой,— угрюмо пробормотал
я.— Тогда не топтали бы нашу идею, не визжали бы так все
эти союшкины и черепихины, эти фабриканты холодиль¬
ников...
— Что ты! Еще как визжали бы, и даже с большей энер¬
гией!
— Почему?
251
— Все время стараюсь растолковать тебе это. Разве не
слышишь, что визг хриплый какой-то, надорванный? Союш-
кин твой еще храбрится, хорохорится, а запал уж не тот
у него.
— Неужели не тот?
— Конечно! Ты ошеломил, парализовал Союшкина сан¬
ной вылазкой. Ведь все-таки он неглупый, хоть и предубеж¬
денный и очень мстительный.
— Чем же парализовал?
— А силой уверенности своей! Порывом! Тем самым
эмоциональным порывом, за который казнишь себя до сих
пор.
— Это же ошибка была,— сказал я.— Мы должны были
отвернуть, когда узнали об ускорении дрейфа.
— Ошибка, ошибка! Фу, дурень какой!—Лиза с пылаю¬
щими от негодования щеками привстала со стула, потом,
заглянув в мое лицо, засмеялась и села опять.— Извини,
вырвалось. Но ты все-таки дурень. Вот ведь и умница у нас
и талантливый, а ничего, ну, ничегошеньки в жизни не по¬
нимаешь. И никогда не понимал,— сердито добавила она.—
Ошибка! Ты всех нас убедил этой своей так называемой
ошибкой!
— В чем же я убедил?
— А в том, что земля есть, что вы видели ее. Так по¬
ступить, как ты тогда поступил, то есть забыть обо всем,
о всех этих дрейфах, туманах, промоинах, мог лишь чело¬
век, который воочию увидел перед собой Землю Ветлугина!
Иначе невозможно объяснить то, что произошло с вами во
время вылазки.
Я с изумлением смотрел на нее.
— Но вот, например, говорят о мономанах, фанатиках...
— О! Кто ж это принимает всерьез? Можно ли заокеан¬
скую ругань принимать всерьез?
— Потом мы не привезли с собой никаких доказательств.
Хотя бы камушек один, или горсть моха, или фотографию,
наконец...
— Ты сам, твой тогдашний поступок — это лучшее дока¬
зательство.
— Удивительно! Ты показываешь мой поступок совсем
с другой, неожиданной, стороны.
— А это оттого, что ты закопался в формулы свои,
очертил подле себя какой-то магический круг. Головастик
несчастный! — В пылу спора она вспомнила старую студен¬
ческую кличку, которую дала когда-то мне и Андрею.
— Я не головастик.
— Ну как же не головастик? Доверяешь только неопро¬
вержимым железным доводам науки! — Лиза иронически
252
проскандировала последнюю фразу.— И вдруг самое про¬
стое человеческое чувство перевесило все эти доводы и ока¬
залось убедительнее и достовернее их. Понимаешь ли, твой
порыв психологически встряхнул людей, и намного сильней
встряхнул, чем, скажем, сабировский гравий в грунте или
же гуси Тынты.
Я вскочил и быстро прошелся по комнате.
— Стало быть, не напортил делу?
— Я считаю: помог! Сам не сознавая того, помог. Стра¬
стной верой, яростной убежденностью своей убедил!
— А это главное сейчас!
Я еще разок пробежался по комнате, остановился перед
Лизой и вдруг засмеялся от удовольствия.
— Слушай, ведь ты вернула мне утраченное самоуваже¬
ние! Это же чертовски важно для человека.
— Еще бы!
— Нет, ты просто воскресила меня. Окрылила, что ли,
слов даже не подберу...
В счастливом воодушевлении я схватил ее за плечи и
приподнял над полом: она была такая легонькая!
— Эх, Лизочек милый,— сказал я.— Рыжик ты мой до¬
рогой!
Мгновение мы смотрели в глаза друг другу, потом Лиза
смущенно засмеялась и осторожно высвободилась из моих
объятий.
— Кто-то идет, Лешенька, отпусти меня.
В комнату стремительно, пальто нараспашку, вошел
Андрей. За ним гурьбой ввалились Синицкий, Таратута,
Вяхирев. О, вся компания!
Комната будто завертелась, заплясала, наполнилась
шарканьем ног, взволнованными голосами.
— Я же говорил: он здесь! Одевайтесь, Алексей Петро¬
вич!— Здравствуйте, Лизавета Гавриловна! Извините, что
мы...— А Федосеич-то в машине ждет...
Кто-то, кажется, Вяхирев и Таратута, сообща напяли¬
вали на меня пальто, Синицкий держал шапку наготове, как
венец над головой.
С трудом я понял, что совещание в высоких инстанциях,
назначенное на конец недели, неожиданно перенесено на
сегодня, на два часа дня. А ведь надо еще заехать домой
за материалами!
Ну вот он и настал, решающий миг!
Мы так спешили, что не успели даже попрощаться с Ли¬
зой. Уже на лестнице я услышал вдогонку:
— Все будет хорошо! Я уверена: хорошо!..
И она не ошиблась: вторую экспедицию разрешили. Под¬
готовку к походу было предложено начать немедленно, для
253
чего выехать всем участникам в Океанск, где у причала
отстаивался наш ледокол. Состав коллектива оставался тот
же, только я и Андрей поменялись местами: он был назна¬
чен начальником экспедиции, я его заместителем.
Когда, после совещания, мы вышли на улицу, меня по¬
разило непривычное для моего друга растерянно-сконфу¬
женное выражение лица.
— Ты не подумай чего-либо,— бормотал Андрей.— Все
совершенно неожиданно для меня...
Я не дал ему закончить.
— Да ты в уме? — прикрикнул я.— Извиняешься передо
мной? Почему?
— Не извиняюсь, но...
— Послушай, это же глупо! Даже не в том дело, что
мы вековечные друзья, мы же оба — советские полярники,
перед нами одна цель.
— Мне только хотелось, чтобы ты...
— Я рад, пойми! Очень рад. И за экспедицию и за нас.
За нас обоих!
Глава одиннадцатая
КРЕН - ТРИДЦАТЬ ГРАДУСОВ
...И снова пологая морская волна упруго ударила в ску¬
лу борта, едва лишь остался за кормой белый с черными
полосами маяк на Соленом Носу. Справа потянулась по
борту однообразно серая, чуть волнистая черта берега.
А спустя несколько дней, пройдя остров Врангеля, капитан
круто повернул на северо-восток. Знакомая, хоженая мор¬
ская тропа!
В этом году к кромке льдов мы подошли на три дня
раньше, чем в прошлом. О том, что кромка близко, узнали
еще накануне. Нас оповестил Вяхирев.
— Калянусы * на ушко шепнули? — спросил Сабиров,
Мы с удивлением смотрели на нашего гидробиолога. Не
было никаких признаков льда впереди. Небо над горизон¬
том было типично «водяное», темно-серое.
— Калянусы, правильно,— в тон Сабирову ответил Вя¬
хирев.— Разговорчивым оказался зоопланктон.
Утром гидробиолог заметил, что количество зоопланкто¬
на в море резко увеличилось. А известна закономерность:
чем ближе к кромке льда, тем больше встречается мель¬
чайших, взвешенных в воде живых организмов.
— Увидим плавучие льды завтра или послезавтра,— уве¬
* Морские рачки,
254
ренно объявил он.— «Разговорчивый» планктон не подве¬
дет. И он не ошибся.
Когда мы вошли во льды, Сабиров имел сконфуженный
вид, а гидробиолог подшучивал над ним:
— Каково? Пошептался с планктоном — и вот пожа¬
луйте, в предсказатели попал!
Почти ничего не изменилось на борту «Пятилетки» с
прошлого года. Можно подумать, что впервые идем к «бе¬
лому пятну». По-прежнему сутулится на ходовом мостике
спокойный и немногословный Никандр Федосеич, а коро¬
тышка Сабиров грозно потрясает рупором или пригляды¬
вается к солнцу с секстантом в руках. По-прежнему улы¬
бающийся круглолицый Вяхирев трудолюбиво склоняется
над своими калянусами и офиурами, добытыми со дна моря.
Неукоснительно, четыре раза в сутки, проводит метеороло¬
гические наблюдения Васечка Синицкий, как будто бы еще
больше раздавшийся в плечах. Из радиорубки в каюту на¬
чальника носится суетливый Таратута, оглушительно стуча
сапогами по трапу. И, как раньше, подолгу простаивает
у борта Союшкин — в позе неподкупного судьи, скрестив
руки на груди и гордо глядя вдаль через пенсне.
Андрей и я знали, что он не хотел отправляться во вто¬
рую экспедицию, старался увильнуть под любым предлогом.
Но было решение — по-моему, очень правильное — обяза¬
тельно идти в том же составе.
Сейчас, понятно, не могло уже быть речи о каком-либо
сочувствии нам или же о воспоминаниях весьегонского пе¬
риода, «когда мы совместно под ферулой незабвенного.......
Бывший первый ученик держался холодно и замкнуто, ви¬
димо осознав свое новое предназначение. Хотя он числился
научным сотрудником экспедиции, но, по существу, был
ревизором нашей мечты. Тогда-то и возникло в кают-
компании шутливое прозвище, прочно приклеившееся к
нему: «наш штатный скептик». Подбадриваемый воспомина¬
ниями о мираже над полыньей, он ежевечерне подвергает
изничтожению все гипотетические земли подряд.
— Вереница миражей! — упрямо твердит он.— Ну как
же не мираж? Мелькнут, подразнят и опять исчезнут...
У чукчей сказка есть о Земле Тикиген, которая якобы пере¬
мещается по морю под влиянием ветра. Подует с севера ве¬
тер, пригонит к материку — все видят ее. Подует с юга —
уплывает земля...
— Пример неудачен,— резко говорит, будто дтрубает то¬
пором, Вяхирев.— Пример о Землей Тикиген неудачен,—
повторяет он.— Вам должно быть известно, что Земля из
сказки, передвигающаяся по морю, оказалась в действитель¬
ности островом Врангеля!
25$
Ого! Наша молодежь стала теперь зубастая, потачки
никому не дает!
Население кают-компании увеличилось. За длинным сто¬
лом, по левую руку от капитана, сидит крепыш-сибиряк
Пестрых, летчик полярной авиации. В разговоры о гипоте¬
тических землях он пока не встревает, только пригляды¬
вается к спорщикам маленькими медвежьими глазками да
загадочно поигрывает желваками. Пусть спорят! Землю
Ветлугина, во всяком случае, он увидит одним из первых!
На шканцах «Пятилетки», крепко закрепленный тросами
и прикрытый брезентом, стоит самолет, наше новое ценное
приобретение. Уроки прошлой экспедиции не прошли даром.
Кроме того, весной, за несколько месяцев до отправления
«Пятилетки», советская полярная авиация отлично показала
себя при эвакуации челюскинцев. Это было первым массо¬
вым применением самолетов в полярных условиях. Вот
почему пилот восседает на почетном месте в кают-ком¬
пании.
Место для якорной стоянки во льдах выбирали осмотри¬
тельно.
Наконец приткнулись к широкому торосистому полю
площадью в один квадратный километр. Лед был довольно
толстый, по-видимому многолетний.
— Очень выгодная конфигурация,— хвалил Сабиров
льдину.— Треугольник. Острым углом будет таранить, рас¬
талкивать льды. Дополнительный ледяной форштевень!
Однако выбранное поле было с подвохом. Едва задули
ветры северо-восточных румбов, как корабль стал оседать
на корму. Это было странно. Тюлин с Сабировым спусти¬
лись на лед и обошли корабль. Особенно долго пробыли
они у форштевня, заглядывали вниз, качали головами. Вы¬
яснилось, что под льдиной — подсов, вторая косо стоящая
льдина, не замеченная раньше. Теперь корабль сидел на ней
и раскачивался при подвижках.
Андрей приказал уменьшить дифферент *, перебросив
грузы с кормы на нос. Корабль выровнялся. Но вечером про¬
изошла новая подвижка, и льдина-подсов опять перекоси¬
лась.
Я выскочил на палубу. Ее перекосило набок — идти при¬
ходилось, держась за переборку. Сабиров, стоявший у кре¬
нометра, поднял озабоченное лицо.
— Крен — двадцать градусов!
Следом за мной выбежали Вяхирев и Синицкий, спустя
некоторое время — Андрей. Лицо его было еще более серь¬
езно, чем лицо Сабирова.
* Разность осадки кормы и носа корабля,
256
— Я из машинного отделения,— сказал он ровным голо¬
сом, каким всегда говорил в минуты опасности.— Запасной
холодильник дал течь...
Сабиров опрометью кинулся из рубки, я — за ним.
Машинное отделение ярко освещено. В трагической ти¬
шине аварии слышно только тяжелое дыхание механиков,
суетившихся подле крышки холодильника, и тонкое, певу¬
чее журчание. Из-за крена отливное отверстие холодиль¬
ника очутилось под водой, прокладку у крышки про¬
било, и вода тоненькой струйкой начала поступать внутрь
судна.
Спеша, догоняя друг друга, зазвучали удары била о
рынду. Тревога! Тревога! Общий аврал! Над головой
по трапам и палубе, как дождь, застучали быстрые
шаги.
Андрей приказал проверить, хорошо ли закреплены ава¬
рийные запасы. Я поспешил наверх.
Крен увеличивался с каждой минутой. Вдобавок палуба
обледенела, и ходить по ней стало очень трудно. Льды
вокруг были спокойны, но под этим спокойствием таилась
угроза. Они медленно кружились, как в хороводе. Видимо,
льдина, на которую сел дном корабль, также двигалась,
ерзала вместе с другими льдинами.
Я вернулся вниз.
За те несколько минут, что пробыл вне машинного отде¬
ления, напор воды увеличился. Струи воды, пробиваясь в
разрывы в прокладке, били с размаху в противоположную
переборку.
Вот где сказался опыт прошлогоднего плавания! Наш
коллектив был на редкость сколочен, «сбит». Люди работали
споро, без суеты, по какому-то наитию, почти без слов пони¬
мая Андрея и Тюлина, командовавших авралом. Если суще¬
ствует передача мыслей на расстоянии, то, вероятно, она
проявляется именно во время аварий.
Часть команды подтаскивала к холодильнику доски и
цемент. Несколько матросов бегом приволокли брандспойт,
мгновенно собрали его и протянули шланг за борт. Тотчас
же произошла перемена в зловещей какофонии: журчание
струй заглушили мощные всхлебы заработавшего бранд¬
спойта.
Воду откачивали с яростью. Всех охватило какое-то
вдохновение, азарт борьбы со стихией. Никогда моряк не
чувствует себя до такой степени связанным со своим кораб¬
лем, как в минуты опасности. Каждый понимал, что судьба
корабля — это его судьба!
А стрелка кренометра продолжала неудержимо двигать¬
ся. Она подходила уже к тридцати.
257
Вокруг отверстия, куда нахально ломилось Восточно-
Сибирское море, сгрудились люди. Одеревеневшими от хо¬
лода руками они городили, сколачивали доски.
Старший механик, мельком взглянув на выраставшую на
глазах опалубку, шагнул к Андрею.
— Есть мыслишка, Андрей Иванович,— сказал он.—
Разрешите спуститься с. Сабировым за борт. Попробуем
заткнуть эту дыру снаружи.
Отверстие к тому времени уже ушло на метр под воду.
Смельчаков ждала «ванна» при нулевой температуре. Мало
того: льды могли придвинуться к борту вплотную и разда¬
вить их.
Но другого выхода не было.
Механика и старпома поспешно обрядили в водолазные
костюмы. Затем механик спустился по штормтрапу за борт.
Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей оче¬
реди.
Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту
отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его пак¬
лей, обмазанной тавотом. Это было не так-то просто. Паклю
полагалось подставить как раз под струю воды. Струя сама
должна была затянуть ее внутрь.
По прошествии томительной четверти часа из машин¬
ного отделения явился гонец. Вода стала поступать медлен¬
нее. Стало быть, отверстие удалось закупорить.
Когда самоотверженные водолазы поднялись по шторм¬
трапу на палубу и мы отвинтили шлемы их скафанд¬
ров, они не могли говорить. Зуб на зуб не попадал от хо¬
лода!
— Обоих в каюту! — распорядился Андрей.— Оттереть
спиртом, напоить им же. Спасибо, товарищи! Дальше спра¬
вимся без вас.
По счастью, подвижек не было, льды вели себя очень
тактично, как бы соблюдая правило: «Двое дерутся — тре¬
тий не мешай».
Вскоре нам удалось уменьшить крен до пятнадцати гра¬
дусов, а затем выровнять судно совершенно.
Но оставаться на этой каверзной льдине было нельзя,
и, возобновив самостоятельное плавание во льдах, ледокол
переменил место стоянки.
— Ну и очень хорошо,— сказал Сабиров, которого, не¬
смотря на его протесты, уложили в постель.— Хоть и кач¬
нуло нас, хоть и крен был тридцать градусов, а все же ду¬
шевного равновесия никто не потерял.
Он сердито чихнул. Ванна в Восточно-Сибирском море
наградила его сильнейшим насморком.
258
Глава двенадцатая
ОБХОДНЫЙ МАНЕВР
Мы дрейфовали третью неделю, томительно медленно
подвигаясь к «белому пятну», описывая по морю выкрутасы
и вензеля. Кое-где приходилось вежливенько просить посто¬
рониться наседавшие на корабль льдины, чуть-чуть раздви¬
гая их локотками.
— Честью просят, честью просят,— бормотал Сабиров.
— Кого это — честью, товарищ Сабиров?
— Известно кого: льды плавучие...
По небу неслись низкие тучи. Вяло падал мокрый снег.
— Сколько под килем? — Андрей обернулся ко мне. (Те¬
перь я ведал эхолотом.)
Я доложил, что «Пятилетка» проходит над мелководьем.
Сабиров покрутил головой и чертыхнулся.
Многолетние поля, вначале возвышавшиеся над водой
всего на несколько десятков сантиметров, теперь пропол¬
зают почти на брюхе по дну. Напор страшный! С боков, сни¬
зу! Ледяные поля корежит, сгибает. И вот уже катится по
морю белый вал, растущий на глазах...
В какие-нибудь четверть часа белая равнина вокруг пре¬
вратилась в резко пересеченную местность. Всюду, как обе¬
лиски, торчат ропаки, образовавшиеся от столкновения
ледяных полей. Два поля сшиблись лбами, и вот лед вспу¬
чило здесь, выперло наверх, как огромный нарост, как чудо¬
вищную шишку. Трещины бороздят поля по всем направ¬
лениям.
Это картина первозданного хаоса, выполненная, впро¬
чем, только в два цвета — белый и бледно-голубой.
Исполненная на полотне и заключенная в рамку, подоб¬
ная картина вызвала бы у нас самые утонченные эмоции
и неподдельное восхищение перед талантом художника.
(«Здорово схвачено, а? Арктика—как живая, не прав¬
да ли?») Но, увы, мы находились, так сказать, внутри
рамки.
Тучи умчались за горизонт, и снег-поземка с шорохом
несся понизу. Дрейфующие льды, сжимаясь и разжимаясь,
уносили нас на северо-восток, к заветному «белому
пятну».
Странная иллюзия владела мною во время второй экспе¬
диции. Мне казалось, что Лиза здесь, рядом,— неслышная,
невидимая для других. Она помогала коротать ночные вахты
на мостике, сбегала по трапу, стуча каблучками, под тре¬
вожные удары рынды, а вечерами, пока я за столом корпел
над картами глубин, тихонько садилась на стул, сложив руки
259
на коленях, как пай-девочка, и смотрела на меня своими
длинными, узкими, темно-янтарными глазами.
Почему глаза у нее так ласково мерцали при этом?
Так же мерцали они и во время нашего последнего раз¬
говора, вернувшего мне утраченное самоуважение. Тогда я,
не зная куда девать себя от радости, схватил Лизу за узень¬
кие плечи и сильно тряхнул, по-дружески тряхнул, как, на¬
верное, сделал бы с Андреем, если бы тот в эту минуту под¬
вернулся под руку. Но она не высвободилась, только чуть
отклонилась и шепнула смущенно: «Кто-то идет, Лешенька,
отпусти меня...» И вот уже общая маленькая тайна появи¬
лась у нас.
А поправляя прическу, когда Андрей бушевал в комнате
со всей своей шумной ватагой, Лиза вскинула на меня
глаза, будто обдала искрящимися светлыми брызгами. И я по¬
нял значение этого взгляда.
То есть мне показалось, что я понял. Теперь я очень
боялся ошибиться. Я думал, прикидывал, заботливо пере¬
бирал в памяти многое из того, что раньше оставалось неза¬
меченным, неуясненным.
Однажды мы толковали о новом и старом быте. Я сказал
между прочим, что мне нравится, когда девушки причесы¬
ваются на прямой пробор. Андрей не снизошел до обсужде¬
ния столь мелкой темы. Лиза промолчала. На следующий
день мы, все трое, были в театре и прогуливались по фойе.
Вдруг Лиза спросила сердито: «Ну что же ты, Лешка? Я во¬
лосы уложила по-новому, а ты не скажешь ничего». Мы с
удивлением посмотрели на нее. Да, другая была прическа.
И, видимо, не так просто досталась. Упрямая рыжая челка
ни за что не хотела скромно укладываться на голове.
Потом был еще случай, тоже многозначительный. Я спро¬
сил Лизу, почему она не выходит замуж? «Тебя жду,— ска¬
зала она.— Дождусь, когда женишься, тогда выйду».
И снова я, по глупости своей, пропустил это мимо ушей.
А незадолго перед нашей первой экспедицией, будучи
у Лизы в гостях с Андреем, Синицким и еще с кем-то, я по¬
чувствовал, что она смотрит на меня. Долго не хотел обора¬
чиваться, но, когда остальные гости целиком погрузились
в спор, все-таки обернулся. И вот какой разговор произошел
между нами:
— Очень скучно, наверное, сидеть так и смотреть на
меня,— сказал я.
— А мне не скучно, представь.
— Почему?
— У тебя забавно меняется лицо. Ты то нахмуришься,
то вздохнешь, то улыбнешься про себя. Знаешь, что я делаю
в это время?
260
— Что?
— Стараюсь угадать твои мысли.
— И получается? — спросил я недоверчиво.
— Конечно. Ты же обычно думаешь о Земле Ветлугина.
Об эхолотах. О плавучих льдах.
— Ага! Вот и ошиблась на этот раз. Я почему-то думал
о майском карнавале в парке культуры. Мы тогда еще пели
с тобой такую нелепую песенку.
— Вот как?
Пауза.
— Я рада, что ты помнишь,— сказала Лиза.
Но и этому разговору я не придал значения.
Теперь же, когда нас разделяли тысячи миль, все в на¬
ших отношениях стало проясняться для меня.
Я понял вдруг, что не могу без Лизы. Кому же я рас¬
скажу обо всем, что пережил за время второй экспедиции?
Кто так поймет меня, как она— не просто мой товарищ, друг,
а любящая женская душа?..
Мне открылось вдруг, что я люблю Лизу давно: оче¬
видно, именно с этой зимы, которую вместе с Андреем про¬
вел на мысе Челюскин.
Как странно устроен человек! Только узнав, что в быв¬
шую девочку с торчащими косичками влюблен мой друг, я
и сам решил, что она милая и привлекательная. Вдобавок,
не кто иной, как я, придумывал для стихов эпитеты поярче!
«Консультация» сыграла свою роковую роль.
Тогда я не признавался себе в своем чувстве, не позво¬
лял признаваться, потому что Андрей был мой друг, и он,
как говорится, почтил меня своим доверием. Теперь все
складывалось по-иному. Поняв, что Лиза любит меня, а так,
конечно, оно и было, я должен сразу же рассказать об этом
Андрею. Не таиться от него, не прятать свое чувство, чтобы
и малейшей неправды не было между нами!
Додумав все до конца, я вскочил и побежал в каюту на¬
чальника экспедиции.
Андрей совершенно спокойно принял мое признание.
— Да,— сказал он.— Лиза любит тебя.
— Как? Ты знал? И ничего не сказал?
— Я же не знал, любишь ли ты ее. Если бы ты не любил
ее, такой разговор унизил бы Лизу, понимаешь?
Вот каков был Андрей — рыцарственно-благородный, де¬
ликатный!
— Давно уже догадался,— неторопливо продолжал он,—
после мыса Челюскин, когда съездил в Весьегонск. Лиза все
расспрашивала: что ты, как ты. И в своем письме, пригла¬
шая нас, писала о тебе. Даже не упомянула моего имени.
— Ну, дурак. Разиня.
261
— Кто?
— Я, конечно.
— Но ты же, помнится, говорил, что хорошо знаешь жен¬
щин. Все их увертки. Их повадки...
Я внимательно посмотрел в лицо Андрею. Нет, и тени
иронии не было на нем. Наш Андрей, по-видимому, вообще
не подозревал о том, что на свете есть ирония.
— Это ты говорил,—сказал я.— А я верил тебе...
Прерывистые гудки оповестили участников экспедиции,
что «Пятилетка» приблизилась к препятствию, к первому
ледяному барьеру.
В прошлом году ледокол пытался прорваться вперед,
форштевнем-секирой прорубиться к центру «белого пятна».
Когда это не удалось, была спущена на лед санная группа.
Сейчас мы, наученные горьким опытом, готовились посту¬
пить по-другому.
Нас заинтересовала большая полынья, еще в прошлую
экспедицию обнаруженная севернее острова Врангеля.
Нельзя ли было по аналогии предположить, что нечто подоб¬
ное можно найти и севернее Земли Ветлугина? Льдины, под¬
несенные могучим потоком к земле, громоздились, скопля¬
лись у ее южного берега, пространство же у северного должно
было оставаться свободным ото льдов.
На этом предположении строился план наших дальней¬
ших действий.
Да, обходный маневр!
Едва зазвучали прерывистые гудки, как матросы приня¬
лись поспешно стаскивать брезент с самолета, стоявшего на
палубе.
Очень быстро была расчищена небольшая стартовая пло¬
щадка, самолет осторожно, с помощью лебедок, спущен на
лед. Наконец разогрелся и мотор.
В качестве наблюдателя Андрей приказал лететь мне.
День, к сожалению, был пасмурный. Погода последнее
время вообще не баловала нас.
Торосы, торосы! Сверху похоже на складки земной коры,
следы горообразовательного процесса. А можно сравнить и с
фортификационными укреплениями. Вот первая линия обо¬
роны. Вот вторая. Как быстро, однако, очутились мы над
нею! Ведь в прошлом году это стоило нам стольких усилий!
Тащились с санями целый день, балансируя на ледяных пе¬
ремычках, форсируя промоины вброд.
Серые полосы тумана протянулись внизу. Знакомая кар¬
тина! Летний пейзаж остался неизменным, он такой же, ка¬
ким я видел его с самолета три года назад, во время ката¬
строфы с «Ямалом». Туман над Землей Ветлугина, наверное,
не исчезает почти никогда, как над Лондоном.
262
Мы несколько раз пролетели над районом «белого пят¬
на» — из конца в конец. За туманом не видно было не только
земли, но и полыньи.
Однако на этот раз я применил новинку — фотоаппарат
с инфракрасными лучами. Они обладают свойством прони¬
кать сквозь туман. Вернувшись на корабль, который за это
время успел пройти уже часть своего пути в обход препят¬
ствия, я поспешил проявить снимки.
Синицкий и Вяхирев, топтавшиеся за моей спиной, ах¬
нули от разочарования. Землю не было видно и на снимках.
Вероятно, контуры ее были слишком сглажены и она сли¬
валась с окружавшими ее льдинами.
Зато обнаружена была желанная полынья. Несколько
севернее тех координат, на которых, по вычислениям Петра
Ариановича, находилась земля, мы увидели то, что надея¬
лись увидеть: темное пространство воды.
Дальше все, как пишут в военных сводках, развивалось
по заранее разработанному плану.
Ледокол завершил зигзаг, потом, возобновив самостоя¬
тельное плавание во льдах, вышел из сомкнутого строя пла¬
вучих льдин и круто повернул на юг. Мы собирались с тыла
зайти к нашим островам.
Вначале предполагалось, что самолет опять поднимется
в воздух и поведет за собой корабль, выбирая разводья среди
льдин,— кратчайшим путем к полынье, но туман, непрони¬
цаемой пеленой повисший над «белым пятном», мешал
этому. Ледокол двинулся на юг почти в сплошной мгле, как
слепой с вытянутой вперед палочкой.
— К эхолоту,— сказал Андрей, и я сбежал вниз в рубку.
В рубке тихо. Только часы мерно тикают да шелестит
бумага. Все знакомо, буднично, словно бы мы еще находи¬
лись вне «белого пятна».
Вошли, прорвались!..
Не помню, сколько времени просидел я, не спуская глаз
с медленно двигавшихся квадратиков кальки, наверное,
очень долго, потому что заболела спина.
На пороге появился Андрей.
— Ну как?
— Глубины неизменны...
Глаза у Андрея воспаленные, красные. Он не говорит
таких слов, как «крепись», «мужайся». Просто стоит над
вращающимся валиком эхолота и смотрит на меня. Слова?
К чему нам слова? Мы как бы мысленно обменялись руко¬
пожатием над эхолотом.
— Продрог? — говорю я.
— Нет. Просто так... Пришел к тебе.
— Жаль, что туман!
263
— Ничего не поделаешь. Маре инкогнитум! Море тайн,
море тьмы... Слушай: я посижу у эхолота, сменю тебя. При¬
ляг хоть на четверть часа... До земли еще далеко.
— Опять? Что ты! Я только поднимусь на мостик, по¬
гляжу, как там, и сейчас же назад...
Туман, пока я был в рубке, сгустился еще больше. Он
обступил корабль со всех сторон. Изредка в разрывах ту¬
мана, как в колодце, мелькало чистое небо. С бака доноси¬
лись монотонные возгласы впередсмотрящих:
— Слева по борту торос!
— Прямо по борту разводье!..
Из мглы шагнул ко мне силуэт и сказал голосом Саби¬
рова:
— Ну и погодка! На эхолот только и надежда. Не вы¬
скочить бы на мель...
Я присел на скамью, прислушиваясь к успокоительно¬
равномерному пощелкиванью тахометра.
За плечами рулевого и за спицами штурвала были видны
ломающиеся, уходящие в воду льдины.
Впечатление такое, будто плывем под водой. В столбах
света неслись впереди дрожащие водяные капли. Прожек¬
торы вырывали из мглы то края ледяных полей, то тускло
отсвечивающую черную тропинку разводьев.
И вдруг почудилось на мгновение, что я в Весьегонске.
Плохо видно в струящемся сумраке воды. Стебли кув¬
шинок перегораживают улицу, как шлагбаум. Бревенчатые
низкие дома оплетены водорослями. Стайки рыб мелькают
в черных провалах окон.
Ну, конечно, как же иначе! Ведь это Подгорная улица,
а она затоплена, ушла на дно!
Мне нужно добежать до Петра Ариановича, который
ждет меня, но я не могу сдвинуться с места. На полусгнив¬
шем деревянном тротуаре сидит огромная жаба. Устало
закрывая и открывая глаза, она спрашивает голосом дя¬
дюшки:
«Искать острова в тумане? А иголку на полу?..»
«Что иголку?»
«Иголку в темной комнате пробовал искать?..»
Нет, разве это жаба? Это торос, похожий на жабу. Фор¬
штевень «Пятилетки» медленно наплывает на него, придви¬
нулся вплотную, смял, раздавил!
Делаю усилие, вскидываю голову. По-прежнему в свете
прожекторов колышется туман впереди, палуба подрагивает
под ногами.
Наверное, я здорово вымотался за этот день, особенно
во время полетов, когда нервы буквально вибрировали от
напряжения, потому что тотчас же снова задремал.
264
Мне привиделось, что я лежу в своей каюте. Ко мне на
цыпочках входит Петр Арианович. Хочу встать, но он са¬
дится на краешек койки, большой теплой ладонью ласково
проводит по моему лицу.
«Как ты устал, Леша,— говорит он.— И постарел... Глаза
по-прежнему твои, а морщинки у рта чужие. И седина скво¬
зит в висках. А ведь по возрасту ты не стар еще... Жаль бу¬
дить тебя, но... вставай! Надо вставать, Леша! Вставай, вста¬
вай! Эхолот показывает семь метров!»
Он крепко тряхнул меня за плечо. Я открыл глаза и уви¬
дел, что это не Петр Арианович, а Андрей стоит передо
мной.
— Вставай! — настойчиво повторил Андрей.— Семь мет¬
ров под килем!..
Корабль стоял на месте. Два пучка света уперлись в се¬
рую стену впереди. Что там? Острова или мелководье?..
— Ну и туман! — хрипло сказали на палубе.— Хоть
режь его ножом!
— Солнца надо ждать,— ответил кто-то рядом и нетер¬
пеливо вздохнул...
Прошло полчаса, и взволнованные возгласы возвестили,
что туман расходится. Поднявшийся ветер трепал, рвал на
части, рассеивал тяжелые серые складки.
Мы были уверены, что земля совсем близко, и все же она
открылась внезапно, будто всплыла из воды. В объективе
бинокля освещенные лучами солнца, падавшими сквозь об¬
лака, как светлый дождь, чернели пологие склоны с темно¬
бурыми пятнами мха.
— В тринадцать часов ноль шесть минут прямо по курсу
открылась Земля Ветлугина,— пробормотал Сабиров, будто
заучивая наизусть, и метнулся мимо меня, чтобы занести
эту фразу в вахтенный журнал.
Я уцепился за поручни обеими руками. Волнение не да¬
вало дышать, смотреть. Я зажмурился, потом опять открыл
глаза. Ослепительный архипелаг лежал прямо по курсу.
Лед искрился в лучах неяркого полярного солнца.
Это была Земля Ветлугина! Она существовала, и мы
стояли перед ней...
Глава тринадцатая
РАЗГАДКА ТАЙНЫ
Но я думал, что наша земля выглядит иначе.
Где «гора до небес», высоту которой Веденей определил
на глаз в «пятьсот сажон»? Перед нами был всего лишь не¬
высокий купол, за которым в отдалении виднелись еще два.
265
Прошло около трех столетий со дня, когда их впервые
увидел корщик Веденей.
Почему же земля изменилась за это время? Неужели
рефракция так приподняла острова над водой, что Веденею
привиделись горы на горизонте? Или дело было не в реф¬
ракции, а в чем-то другом?
Андрей приказал спустить шлюпки. В первой из них
уселся он сам, я, Сабиров и Союшкин. Во второй — осталь¬
ные научные сотрудники.
Между кораблем и берегом тянулся ледяной припай. Мы
добрались до него на веслах, затем двинулись пешком по
льду.
Когда матрос, который шел впереди и пробовал проч¬
ность льда шестом, уже готовился прыгнуть на берег, Са¬
биров испуганно крикнул:
— Стоп! Первым — Андрей Иванович!
А мы и забыли, что на вновь открытый остров, по гео¬
графической традиции, первым должен ступить начальник
экспедиции.
Традиция на этот раз была обновлена. Андрей подхватил
меня и Сабирова под руки и, несмотря на наше сопротивле¬
ние, шагнул на берег вместе с нами.
Сомневаться больше было нельзя. Обеими ногами я стоял
на Земле Ветлугина!
Удивительная земля! Сначала ее угадали в Весьегонске
на расстоянии нескольких десятков тысяч километров. По¬
том услышали при помощи эхолота. И вот, наконец, мы
ощущаем ее под ногами!..
Рядом раздался сердитый окрик Сабирова:
— Товарищ Союшкин! Вас отдельно приглашать?
Я оглянулся.
Союшкин отстал от всей компании, уже поднявшейся на
пригорок, и бродил взад и вперед по берегу, неуверенно
смотря себе под ноги. Нашел там что-нибудь?.. Но оказалось,
что, наоборот, потерял.
— Я потерял свое пенсне! — сказал он плачевным го¬
лосом.
Готовясь фотографироваться на вновь открытой земле,
Союшкин еще на корабле снял проволочки и веревочки, ко¬
торыми закреплялось его пенсне. Прыгая вслед за Сабиро¬
вым на берег, он нагнулся и...
Мы принялись скопом искать его пенсне.
— Вот оно! —вскричал один из матросов.
Удивительный случай! Пенсне уцелело. Оно упало в мох
и не разбилось!
— Ваше счастье, товарищ Союшкин, что попали на
землю,— сказал старший помощник назидательным тоном.—
266
Был бы здесь лед — только осколки и остались бы от ва¬
шего пенсне... Ну, а теперь надевайте его да пошире раскры¬
вайте глаза!..
Мы двинулись вдоль берега. Под ногами бесшумно пру-
яшнил красновато-бурый мох, устилавший землю.
Торжественное настроение, сосредоточенное и молчали¬
вое, охватило нас. Земля Ветлугина не совсем такая, какой
ее представляли себе, но все же она своеобразно и сурово
прекрасна.
Со склонов, сверкая на солнце, струились водопады.
Пройдя еще с полкилометра, мы увидели обширную ла¬
гуну. Узкая песчаная коса, отделявшая ее от моря, была за¬
валена грудами плавника.
— Отличное место для полярной станции,— хозяйским
тоном сказал Андрей, осматриваясь.— Бухта рядом, и плав¬
ник под рукой, недалеко ходить.
В задумчивости он постоял на косе.
— Здесь и ставить дома! — сказал мой друг.
Завтра фамилию Звонкова, начальника экспедиции, ко¬
торая открыла землю-невидимку, так долго скрывавшуюся
во льдах, станут выкрикивать газетчики на всех городских
площадях Европы и Америки, послезавтра Оксфорд и Сор¬
бонна почтительно поднесут ему почетное звание «доктор
гонорис кауза» *.
Я отлично понимал это. Шевельнулось ли во мне завист¬
ливое чувство: почему не я? Нет, по чести, нет! Немного
позже, правда, что-то начало щемить, но тогда был целиком
захвачен радостью открытия. Когда очень счастлив, когда
душа полна до краев, нет места в ней для маленьких чувств,
чувствишек! Вот он, тот миг, ради которого стоило жить!
Я видел ослепительное ледяное ущелье, по дну которого
звенел ручей. Выше сияла полоска яркой бирюзы. Это было
горное озеро, колыхавшееся в прозрачной хрустальной
чаше.
А дальше было еще красивее. Перед нами возникло не¬
что вроде русского терема из голубого кристалла. Два высо¬
ких ледяных зубца вздымались к небу, как сторожевые
башни. На ребристой «крыше» сверкали веселые солнечные
зайчики. А внизу зиял широкий вход.
Это был очень просторный высокий грот, под сводами ко¬
торого гулко разносились наши голоса.
Я нигде еще не видел таких красок, как в этом гроте.
У входа они были нежно-голубыми, потом постепенно начи¬
нали темнеть, а в углах становились ультрамариновыми.
Полная гамма синего цвета!..
* Почетная научная степень.
267
— Летняя резиденция деда-мороза,— громогласно пояс¬
нил Сабиров.
Я поморщился. Он был отличным человеком, наш стар¬
пом, но любил комментировать пейзаж, а сейчас хотелось
молчать, просто смотреть и молчать...
Площадка возле «теремка» была самым высоким местом
на острове, и здесь Андрей приказал укрепить флагшток.
— Объявляю эту территорию принадлежащей Союзу
Советских Социалистических Республик! — раздельно и чет¬
ко произнес мой друг формулу, включавшую Землю Ветлу-
гина в пределы нашей Родины.
— На флаг — смирно! — скомандовал Сабиров.
Участники экспедиции поднесли руки к шапкам. В тор¬
жественном молчании мы следили за тем, как красный флаг,
плеща по ветру, медленно ползет вверх по флагштоку.
— Салют!
Мы выстрелили в воздух. Тотчас же с моря донесся вто¬
рой ружейный залп. «Пятилетка», стоявшая у ледяного при¬
пая, окуталась дымом. То матросы, которые оставались на
корабле и восторженно теснились сейчас на палубе, на ван¬
тах, на мостике, салютовали флагу Советского Союза.
Опустив карабин, я прислушался. Среди ледяных ущелий
медлительно перекатывалось эхо наших выстрелов, будто
вибрировала, замирая, туго натянутая басовая струна.
Но ведь я уже слышал что-то похожее! В тесной ком¬
натке, заполняя ее всю, плыл величаво-тягучий звук,— да,
звук виолончели,— и кто-то говорил о подвиге, о том, что
каждый должен стремиться к подвигу, чтобы подвигом увен¬
чать свою жизнь...
— Алексей Петрович! — окликнули меня.— Что же вы?
Дальше пошли! — Я так и не успел вспомнить, додумать до
конца и последовал за своими товарищами.
Координаты вновь открытых островов очень мало роз¬
нились от предполагаемых, указанных в свое время Петром
Ариановичем.
Рапорт правительству был отправлен, и вскоре, по образ¬
ному выражению Таратуты, эфир запенился, забурлил во¬
круг антенны ледокола.
Отклики с Большой земли шли беспрерывно весь вечер
и всю ночь.
Пядь земли в океане! Только мореплаватель может по-
настоящему понять, что это такое. Много дней, даже недель
находиться вдали от берегов, видя только море вокруг, ощу¬
щая себя затерянным среди колышущейся водной пусты¬
ни, и вдруг увидеть на горизонте землю! Пусть это лишь
голая скала, без травинки, без деревца, все же это земля,
твердь!
268
Но на корабль мы вернулись в некотором смущении.
И Андрей и я были слишком опытными полярниками, чтобы
не угадать с первого же взгляда природу архипелага. А во
время обхода самого большого острова поняли это также
Союшкин, Синицкий, Вяхирев и другие.
На обратном пути к кораблю открылся как бы срез архи¬
пелага. Мы увидели вдали странный пятнистый холм. Он
беспрерывно шевелился, точно осыпаясь. Внезапно холм
распался на составные части. Туча птиц поднялась в воз¬
дух. Андрей что-то крикнул мне, но я не услышал его за
птичьим гомоном. От мелькания множества крыльев рябило
в глазах.
Это было самое большое гнездовье, которое я когда-ни¬
будь видел!
Пока наши охотники поспешно разряжали ружья, мое
внимание привлек обрыв, над которым гнездовали птицы.
Мы с Андреем подобрались к нему снизу со сторо¬
ны взморья. Именно здесь природа архипелага была яснее
всего.
Верхний слой земли был очень тонок, не более метра.
Дальше шел ископаемый лед с примесями осадочных пород.
Земля Ветлугина представляла собой не что иное, как ле¬
дяной купол огромных размеров с песчано-глинистыми отло¬
жениями, спаянными между собой многолетними ледяными
прослойками.
По слоям обрывистого берега можно было прочесть не
только прошлое архипелага, но и его близкое будущее. От¬
крытый нами архипелаг таял... Вот когда стало понятно зна¬
чение странных, как бы подгонявших нас слов: «Спешить,
чтобы застать!»
Природу островов, открытие которых Петр Арианович
предвидел и предсказал за много лет, он понял до конца
лишь в ссылке. Быть может, он побывал на островах Ва¬
сильевском или Семеновском — во всяком случае, ясно пред¬
ставлял себе, что мешкать нельзя, что надо возможно ско¬
рее отправляться на поиски земли, пока та не ушла под
воду...
Вот выдержка из первого тома книги «Северный Ледови¬
тый», которая вышла вскоре после открытия архипелага.
«Надо вспомнить о том,— писал Афанасьев,— что нахо¬
дилось на месте окраинных сибирских морей сотни тысяч
лет назад. Здесь была суша. Материк тянулся на север при¬
мерно до 82°. Климат был гораздо более теплым, чем сейчас.
На равнинах, которые впоследствии стали дном моря, росли
леса, водились мамонты, носороги, олени.
В начале четвертичного периода эта часть суши, как и
вся Сибирь, подверглась оледенению. Во время таяния и
269
отступления ледников могли образоваться участки мертвого,
то есть неподвижного, льда, на которых откладывались
глина, песок, галька, нанесенные талыми водами.
Но вот произошла катастрофа, подобная той, которую
описывает Платон в легенде об Атлантиде. Северная часть
материка начала опускаться под воду. Долины заливались,
холмы и горы превращались в острова (из них уцелели до
наших дней лишь архипелаги Северной Земли и Новой
Сибири).
Что же случилось с животными?
Животные спасались от наводнения, отступая на юг или
укрываясь в горах. В последнем случае Они, понятно, оста¬
вались отрезанными от материка и вымирали.
Этим объясняется огромное скопление костей на сибир¬
ских островах. Остров Большой Ляховский, например, мо¬
жет быть назван кладбищем мамонтов. В течение XVII и
XVIII веков отсюда вывозили на ярмарку в Якутск ежегодно
по нескольку тысяч пудов бивней.
Вероятно, ряд островов-гор сохранялся до последнего
времени и в других районах Советской Арктики. Пласты
ископаемого льда под толщей наносов не таяли в холодной
воде на протяжении столетий.
Однако наступило потепление Арктики. Ископаемый лед
стал таять, острова опускались все ниже и ниже.
Вот почему корщик Веденей в XVII веке видел горы, а
наши советские исследователи Андрей Звонков и Алексей
Ладыгин увидели в XX веке только невысокие купола.
Но они могли и ничего не увидеть, если бы пришли сюда
спустя несколько лет.
Архипелаг, надо думать, исчез бы, ушел под воду.
С Землей Ветлугина могло произойти то, что произошло
с островами Васильевским и Семеновским, расположенными
в море Лаптевых.
Эти острова были впервые нанесены на карту в 1823 го¬
ду, затем еще раз — в 1912 году и, наконец, были обследо¬
ваны в 1936 году. При этом оказалось, что за сто тринадцать
лет остров Семеновский уменьшился более чем в семь раз,
а остров Васильевский совсем растаял. Там, где его видели
в 1823 и 1912 годах, в 1936 году осталась только подводная
банка *.
По счастью,— заканчивал академик,— с Землей Ветлу¬
гина этого не случилось. Советские полярники успели про¬
биться к ней, хотя время ее уже истекает...»
* Впоследствии растаял и остров Семеновский.
270
Глава четырнадцатая
ВРЕМЯ ИСТЕКАЕТ...
Неужели это правда? Неужели мы не ошиблись в своем
печальном диагнозе?
Да, острова доживали последние годы, возможно, даже
месяцы. То потепление Арктики, которое началось несколько
десятилетий назад и все еще не разгадано до конца уче¬
ными, было убийственным, роковым для архипелага. Океан
наступал на него со всех сторон.
Гибель древней Атлантиды, по утверждению Платона,
произошла в одно мгновение. Внезапно поднялась гигант¬
ская волна, стремительно ринулась на материк и смыла на¬
чисто все.
Здесь же волны, ничуть не страшные на первый взгляд,
накатывались на берег, как атакующие цепи, методически
и беспрерывно, одна за другой.
То и дело прокатывался зловещий грохот. Это откалыва¬
лись подмытые глыбы ископаемого льда и с тяжелым гулом
обрушивались в море. Будто сверкающее облачко, взлетали
потревоженные чайки.
Очень трудно было класть архипелаг на карту.
Вчера еще какой-нибудь мыс был обсервирован нами и
окрещен, а завтра, придя на то же место, мы не находили
мыса. Там, где был он, появлялась бухта или лагуна.
Просто голова шла кругом от этих перемен!
Случалось, что изменения на карте происходили бук¬
вально на наших глазах.
Зазевавшись, я как-то попал в опасную переделку. Зани¬
мался измерением температуры на одном из мысов, высту¬
павшем далеко в море, и вдруг почувствовал, что теряю
опору. Край берега качнулся, сполз в воду. Мыс неожиданно
перестал быть мысом: отодвинувшись от острова, он сам
превратился в маленький плавучий островок, наподобие
айсберга,
К счастью, поблизости оказалась шлюпка, с которой Си-
иицкий и Тынты производили промеры дна. Увидев, что
я в нелепой позе торчу на айсберге, они поспешили на по¬
мощь.
Земля Ветлугина неотвратимо уходила под воду, таяла,
рассыпалась.
Но если мы с огорчением наблюдали этот процесс, то что
же сказать о щебечущем, ворчащем и лающем населении
архипелага — о многочисленных птицах и песцах? С какой
жадностью, с каким отчаянием цеплялись они за клочок
суши, уходившей у них из-под ног!
271
Много лет подряд целые поколения птиц прилетали на
уединенную, безлюдную землю в северо-восточной части
Восточно-Сибирского моря, землю, которая превратилась в
своеобразный заповедник. Здесь, на приволье, летовали,
гнездовали, выводили своих птенцов пуночки, гаги, кулики,
гуси, чайки.
В начале лета нарушалась тишина пустыни — воздух
наполнялся птичьим гвалтом, пернатый народец, хлопот¬
ливо треща крыльями, появлялся над архипелагом. Это
была их «дача».
Внезапно приблизившись к островам, бедные «дачники»
обнаруживали, что привычные, насиженные места исчезли,
ушли под воду. Даже обрыв, где из года в год устраивались
шумные гнездовья, осел, сполз к самому морю.
Чайки встревоженно летали над оползнем, оглашая воз¬
дух звуками, похожими на плач. Тяжело взмахивая крылья¬
ми, поднимались и опускались на мох гаги. А высоко в блед¬
но-голубом небе вились гуси, делая большие круги над
островом. Они ничего не могли понять. Кто похитил их пре¬
красные гнездовья? Почему остров стал таким маленьким?..
Это очень беспокоило и нас в связи с организацией по¬
лярной станции на Земле Ветлугина.
Сколько же времени протянет наш архипелаг? Станция
на большом острове, конечно, продержится ближайшую
зиму. Ну, может быть, еще две-три зимы... А дальше? Об
этом не хотелось и думать.
Судьба напоследок все же побаловала нас смешным при¬
ключением. В разгар топографических работ потерялся
«штатный скептик». Это произошло так.
Мы спешили нанести на карту очертания всех трех остро¬
вов, потому что надвигалась полярная ночь. Рано утром я
отправился на берег, взяв с собой Союшкина и Синицкого, за
которым увязался славившийся своим легкомыслием пес
Ротозей. Когда высаживались из шлюпок на береговой при¬
пай, дорогу преградил огромный морж. Он был настроен не
очень любезно и со злостью фыркал на оробевшего Ротозея.
Отогнав моржа, мы продолжали свой путь.
Синицкий принялся утверждать, что морж мог быть все-
таки гостеприимнее. Как-никак он хозяин острова, «старо¬
жил». Союшкин по привычке стал возражать. Почему
морж — хозяин острова? Если на то пошло, нас должны
были встретить белые медведи или песцы, которые, конечно,
могли гораздо больше моржа претендовать на роль хозяина
острова. Я прекратил нелепый спор, поручив Союшкину за¬
няться съемкой.
Солнце, как назло, не появлялось. Когда мы оглянулись,
Союшкина поблизости не было.
272
— Странно! — удивился я.— Только что был здесь...
— И следов даже нет,— сказал Синицкий, смотря на мох.
— Не на небо же взяли,— попробовал я пошутить.— Во-
первых, не заслужил, во-вторых, теодолит-то оставили бы...
Мы начали припоминать, где был Союшкин в последний
раз. Он стоял вон на том бугорке, склонясь над теодолитом.
Неизменная молодецкая трубка — он начал курить после
первой экспедиции — торчала изо рта.
И вот его нет теперь. Как сквозь землю провалился!
Пока мы озирались с тревогой по сторонам, Ротозей при¬
нялся повизгивать и перебирать лапами.
— Чует, Алексей Петрович! Ей-богу, чует! — вскричал
Синицкий.— Пустим собаку, она найдет...
Ротозей, быстро перебирая лапами, вскарабкался на
скользкую наледь. Он топтался там, визжа от нетерпения, и
засовывал нос в трещину.
Что за черт! Тоненькая струйка дыма поднималась над
наледью.
— Он там! — закричал Синицкий.— Смотрите-ка, дым от
трубки!..
Метеоролог подсадил меня. Я заглянул в расщелину. Она
уходила вниз, глубокая и темная. На архипелаге полно было
таких расщелин, и мы старательно обходили их.
«Нарочно залез туда или сорвался?» — недоумевал я. Си¬
ницкий указал на края расщелины. Они были обломаны.
Союшкин провалился!
— Э-эй! — закричал я вниз, как в трубу.— Со-юш-кин!
Снизу раздалось слабое:
— Зде-есь! (Как на перекличке в классе!)
Соединенными усилиями мы вытащили из расщелины
незадачливого путешественника. Впрочем, правильнее ска¬
зать,— извлекли его тело, правда вполне живое. Дух Союш-
кина остался там, внизу. Это был единственный урон, кото¬
рый понесла наша высокоширотная экспедиция.4 Дух неуто¬
мимого спорщика был сломлен* и погребен в пещере вместе
с разбитым вдребезги пенсне.
Правда, первый ученик при падении не повредил ни рук,
ни ног, но шея его как бы окостенела, та самая удивительно
гибкая шея, умевшая поворачиваться сразу на сто восемь¬
десят градусов!
Теперь Союшкин ходил по Земле Ветлугина бочком, с
осторожностью, близоруко и недоверчиво щурясь на окру¬
жающие предметы.
Несчастный случай со «штатным скептиком» был увеко¬
вечен в стенгазете, которая выходила на ледоколе. Шарж
подписан был так: «Последний провал Союшкина, или как,
наконец, он уверовал в существование Земли Ветлугина».
273
На этом я хотел бы и проститься с Союшкиным, чтобы
никогда больше не встречаться с ним,— по-моему, желание
законное.
«Штатный скептик» претерпел последнюю свою метамор¬
фозу на наших глазах. Душевно он как бы оцепенел. И в этом
состоянии оцепенения был доставлен на корабль, а затем и
на материк.
Впрочем — чем черт не шутит! — ведь он мог еще, пожа¬
луй, отогреться и расцвести в иной, более благоприятной об¬
становке...
Положив Землю Ветлугина на карту, мы занялись воз¬
ведением привезенных с собою разборных домов. В течение
трех суток на большом острове кипела авральная работа.
Надо было спешить. Надвигалась зима, тяжелые льды могли
не выпустить «Пятилетку» из Восточно-Сибирского моря.
Уже четырнадцатого сентября среди ледяных глыб под¬
нялся бревенчатый жилой дом, а рядом — службы, метео¬
будка, домик для магнитных наблюдений. Над ними на вы¬
соком флагштоке реял красный флаг.
Это был крайний северо-восточный аванпост Советского
Союза в Арктике.
Мы оба — Андрей и я — просили оставить нас на вновь
открытом архипелаге. Выбор пал на Андрея. Он был назна¬
чен начальником первой полярной станции на Земле Ветлу-
тина,— высокая честь, которую мой друг вполне заслужил.
Мне было приказано принять начальство над экспедицией
и вместе с Тюлиным вести корабль обратно в Океанск.
Наше прощание было кратким. На берегу толпились
матросы и зимовщики. Федосеич торопил с отправле¬
нием.
— Лизе самый сердечный привет,— сказал Андрей, обни¬
мая меня, и добавил вполголоса: — А заодно уж и поздрав¬
ления вам обоим... Афанасьеву руку пожми.
— Будет выполнено... Что же, Андрей, ведь к земле до¬
вел все-таки ты...
— Менялись, Лешка! Все время менялись. Помнишь, ко¬
гда-то я говорил про лыжню? То ты протаптывал ее, то я...
Да и теперь еще много забот. Я очень надеюсь на тебя.
Нельзя же в самом деле архипелаг под воду пустить. Пошу¬
руй там в Москве. Со строителями поговори, с мерзлотове¬
дами, с инженерами. Растревожь, расшевели их!
— Будет сделано, Андрей!
Пятнадцатого сентября «Пятилетка» отвалила от Земли
Ветлугина. Синеватые сумерки лежали надо льдом. Через
четверть часа архипелаг нельзя было разглядеть даже в са¬
мый сильный бинокль...
274
Глава пятнадцатая
НА ВЫСОКОМ БЕРЕГУ
Мы очень хотели вернуться домой обязательно к ноябрь¬
ским праздникам, и это удалось. Уже в начале ноября уча¬
стники экспедиции были в Москве.
Но Лиза отсутствовала. Ее, оказывается, пригласили
на праздничные дни в Весьегонск. Вот непоседа-то! Вечно
пропадает, исчезает, ускользает, и как раз именно тогда,
когда поклонники наконец решаются объясниться ей в
любви.
Что ж, выходит, и мне в этом году встречать праздники
в родном своем городе, в котором я не бывал не помню уже
сколько лет?
Я позвонил Лизе прямо с вокзала. Знал, где искать ее,—
в райкоме партии или в горсовете. Там и нашел.
— Вот я приехал, Лиза! — сказал я довольно нескладно,
потому что начал волноваться, едва лишь забрался в теле¬
фонную будку. Мое смущение сразу же, наверное, переда¬
лось и Лизе.
— Вот как? Здравствуй,— невнятно сказала она.— Ну
как наша Земля там?
— Ничего. Спасибо.
Неожиданно — взрыв смеха, искреннего, очень звонкого
смеха!
— Сейчас ты ответил, как тот благовоспитанный маль¬
чик, которого спросили: «Ну, был в зоопарке? Как лев там?»
А он сказал: «Ничего. Спасибо».
— Да, глупо... Я, знаешь ли, приехал к тебе в гости,
Лиза.
— Понимаю... Это товарищ Ладыгин! — сказала она в
сторону, видимо поясняя кому-то наш разговор.— О, что вы!
Нет, нет! Торжественных встреч не надо. Он только что с
дороги, устал...— И опять мне:—Тут небольшое заседание
у нас. Буду занята еще с полчаса...— И опять кому-то: —
Как, товарищи, освобожусь через полчаса? Говорят, освобо¬
жусь. Ты на вокзале? Так вот, иди потихоньку к морю.
Встретимся у школы-новостройки. Это на горе. Найдешь?
— Найду.
Я прошел через весь город, озираясь, удивляясь, не узна¬
вая его. Впрочем, шел как в тумане...
Конечно, я раньше Лизы пришел на свидание. Наше пер¬
вое свидание!
Отсюда, с горы, открывалась великолепная панорама Ры¬
бинского водохранилища. У берегов море уже затягивалось
ледком, а вода была сине-сизая с белыми полосами. Небо —
275
в низких тучах — почти сливалось с далеким, лесистым,
принахмурившимся берегом.
Да, осень. Поздняя осень.
Я присел на выгнувшееся седлом корневище высоченной
сосны. Эка вымахнула! Под самые тучи! Хорошо было
думать под мерно-протяжный успокоительный шум ее
кроны...
Как все удивительно сошлось: новый город, почти незна¬
комый мне, лежавший у моих ног, и острова в далеком Во¬
сточно-Сибирском море! В этом, по-видимому, была законо¬
мерность нашего советского строя жизни, неразрывное,
взаимоопределяющее сцепление событий. Созданы были
условия, благодаря которым сдвинулся с места один из са¬
мых захолустных городов царской России, и вскоре на дру¬
гом конце страны возникли, выплыли из тумана легендар¬
ные исчезающие острова.
Глядя на север, где осеннее небо всего темнее, я мыс¬
ленно перенесся на Землю Ветлугина. Там сейчас тоже
готовятся отметить ноябрьские праздники. Кают-компания
ярко освещена, и на стене под портретом Ленина висит ло¬
зунг: «Да здравствует 17-я годовщина Октября!» Многозна¬
чительные слова! Без Октября здесь не было бы зимовщи¬
ков, не было бы никакой полярной станции на этих остро¬
вах...
Кок мудрит на кухне над тортом собственного изобрете¬
ния, которым мечтает поразить даже прихотливого в еде
Вяхирева. Зимовщики спешно бреются, подшивают бело¬
снежные подворотнички, утюжат брюки.
Таратута, сидя у рации, принимает и передает поток
поздравительных радиограмм, а Синицкий, уже облаченный
в парадный китель, обходит празднично сервированный
стол, озабоченно поправляя бумажные цветы в вазе.
Счастливых праздников вам, друзья!
Над островами уже царит ночь. Только желтые квадра¬
тики окон бревенчатой избы прорезают тьму, да в центре
метельного хоровода пляшет ярко-красный язычок. Это
флаг.
У подножия высокой мачты установлен фонарь с реф¬
лектором, который бросает сноп света вверх и превращает
трепещущее на ветру полотнище в неугасимое, согревающее
душу пламя.
Это жизнь в потемках.
Правда, небо бывает иногда звездным, либо расцве¬
чивается холодной арктической радугой — северным сия¬
нием.
Однако чаще над архипелагом на бреющем полете проно¬
сится метель. Острова стоят на самом юру, мчащийся снег
276
покрывает их с головой — сплошной вздувающийся и опа¬
дающий мутно-белый полог.
Да, нелегко придется Андрею и его товарищам на вновь
открытых островах. Яростные арктические штормы будут
бить архипелаг льдинами, лютые ледяные ветры прохваты¬
вать его насквозь. Во время сжатий лед начнет корежить
вокруг, как бересту на огне.
Белые валы громоздятся у высокого обрывистого берега.
Со скрежетом и визгом отламываются льдины, вставая при¬
зрачными громадами. А от горизонта надвигаются все новые
и новые оцепеневшие гребни.
Луна проглядывает из-за туч и освещает тревожный, бес¬
престанно меняющийся ландшафт. Оттого, что фон зловеще
черный, белые глыбы, передвигающиеся на переднем плане,
выглядят особенно жутко. Беспрерывно проплывают мимо
ледяные поля. Если долго смотреть на них, кружится го¬
лова. Кажется, что остров сорвало с мертвых якорей и не¬
бывало огромные ледоходы уносит куда-то вдаль, как дрей¬
фующий корабль.
Но в том-то и дело, что его не уносит никуда! Это твердая
земля, твердь, о которой так мечтали исследователи этого
района Арктики.
Помимо обычных бурь, проносятся над архипелагом и
другие, почти неощутимые. Сказал бы даже — бури-неви-
димки, если бы у зимовщиков не было чувствительного при¬
бора, отмечающего их приближение. Я имею в виду так на¬
зываемые магнитные бури, неистовствующие в этой части
Арктики. Некоторые из них так сильны, что колебания маг¬
нитной стрелки за сутки доходят до шестидесяти двух гра¬
дусов.
Но есть на зимовке компас, один-единственный, который
не подвержен влиянию бурь. Стрелка его закреплена и ука¬
зывает неизменно все тот же курс: — N0 — норд-ост. Компас
этот висит в простенке между окнами. Это маленький ком¬
пас-талисман, подарок весьегонского учителя географии.
Сегодня Таратута и Синицкий заботливо обрамили его вен¬
ком из красновато-бурого мха.
...И вот уже подняты все тосты, отдана дань и грандиоз¬
ному торту, над которым самозабвенно трудился кок. Зи¬
мовщики повели свои обычные нескончаемые разговоры: о
двух походах «Пятилетки», о магнитных бурях, о Полюсе
относительной недоступности — своем ближайшем соседе, и
о трагической судьбе Ветлугина, указавшего путь к архипе¬
лагу и погибшего где-то среди льдов...
Кто-нибудь, наверное, вспомнит за праздничным ужином
и обо мне, старом их товарище, который делил с ними ра¬
дости и горести двух высокоширотных походов. Лицо
277
Андрея, сидящего во главе стола, прояснится, когда он
услышит мое имя.
Потом начнут фантазировать о будущем архипелага.
Никто не может и не хочет примириться с тем, что острова
растают, исчезнут, погрузятся на дно. Особенно кипятится
молодежь. Ведь в нашей стране привыкли смело пере¬
краивать географию, а если уж строят, то строят прочно, на
века.
Так неужели же нельзя предотвратить разрушение Земли
Ветлугина, которая нужна советским морякам, летчикам и
ученым, изучающим Арктику?
За праздничным столом возникают десятки самых дерз¬
ких проектов. Толкуют о замораживании грунта, о заполне¬
нии пустот внутри островов, чуть ли даже не о создании
стального каркаса наподобие Эйфелевой башни.
Только Андрей помалкивает, сидя в конце стола и спо¬
койно покуривая свою излюбленную самокрутку. Он, я уве¬
рен, думает сейчас обо мне. «Нет, Лешка ни за что не подве¬
дет,— думает мой друг.— Уж Лешка-то переворошит все в
Москве, заинтересует Землей Ветлугина лучших тамошних
специалистов, поднимет на ноги научно-исследовательские
институты, советскую общественность. И какой-то, пока не
известный еще, выход найдется!..»
Я поудобней уселся на корневище сосны. Однако горсо-
ветчики прямо клещами вцепились в мою Лизу, никак не
отпускают ее ко мне!
Рыбинское водохранилище сделалось темнее, белые лез¬
вия бурунов стали взблескивать еще резче. Протяжнее —
перед ночью — зашумели сосны над головой.
А там, за морем, наверное, уж свечерело. Там в богатыр¬
ском раздумье стоят древние вологодские леса. Еще дальше
начинаются Архангельская область и по-зимнему одевщееся
льдами Белое море...
Ноябрь. Осень. Вечер... Полярный день кончился.
Что ж! День был хорош. Расцвеченный мечтами, насы¬
щенный борьбой, завершенный победой. Чего желать еще?
Быть может, кое-кому покажется, что мы слишком бы¬
стро— всего за два года — дошли до нашей земли? Но мы
шли к ней много лет, чуть не со школьной скамьи гото¬
вились к экспедиции! И ведь время измеряется собы¬
тиями.
Можно прожить восемьдесят лет и не почувствовать
этого. И можно в двадцать пять — тридцать лет уложить
столько событий, сколько другому хватило бы на три жизни.
Быть может, на пути к нашим островам было меньше
приключений, чем мы когда-то надеялись в Весьегонске?
278
Да, эффектных событий произошло не так уж много.
В Арктике главное — труд, упорный, повседневный, буднич¬
ный. Но разве мы не пережили самое увлекательное из того,
чего может пожелать ученый,— приключения мысли?
Мысль, сосредоточенная, ищущая, все время обгоняла, опе¬
режала путешественников! И сейчас она по-прежнему ле¬
тела впереди.
Мне думается, что радость научного открытия можно
сравнить с восхождением на высокую гору. По мере подъ¬
ема все больше предметов охватывает пытливый взор. Пут¬
ник забывает об усталости, поглощенный открывающимся
перед ним зрелищем. Из тумана, клубящегося внизу, из
хаоса фактов, догадок, сопоставлений возникает посте¬
пенно обширная, прекрасная, никем не виданная до него
страна.
И с каждым шагом еще шире, еще просторнее распахи¬
вается мир. В туманной дымке теряются его границы.
Что же скрыто там, за этой новой, манящей чертой неведо¬
мого?
Если бы меня увидел сейчас Андрей, то спросил бы: «За¬
думался? О чем? Куда улетели твои мысли? Каким кур¬
сом?»
«Все тем же,— улыбнулся бы я в ответ.— Курсом норд-
ост».
«А! Полюс относительной недоступности?»
«Ну да! Полюс... узел тайн. Пора же, наконец, распутать
его... Заманчивое место для ученого, не правда ли?»
«Ну что ж,— сказал бы мой друг уверенно.— Будущим
летом — милости просим. Оборудуем на земле аэродром, за¬
везем горючее и отсюда, с этой базы, с тверди земной, начнем
обследование Полюса недоступности!»
Я услышал дробный стук каблучков. Так же точно сту¬
чали они по трапу и по каюте на «Пятилетке» — в моих
мечтах. Сейчас стучали по очень твердой, подмерзшей
земле.
Лиза почти бегом поднималась в гору, энергично разма¬
хивая правой рукой. Круглое лицо ее раскраснелось, волосы
выбились из-под берета.
— Опоздала? Очень сердишься?
Она быстро подбежала и взяла меня за руки. Дышала уча¬
щенно, а на носу ее видны были бисеринки пота. Они были
такие милые и трогательные, эти бисеринки. Ведь Лиза спе¬
шила сюда ко мне, ради меня!
— Это я опоздал,— пробормотал я.— Так долго шел к
тебе... Таким длинным кружным путем... Через столько мо¬
рей...
279
Я притянул ее к себе, несмотря на то, что какой-то бол¬
ван в шляпе вышел из школы-новостройки и с удивлением
уставился на нас. Лизин беретик свалился на землю.
— Берет упал...
— А ну его, берет!
Откуда-то из-за молодых посадок выскочил шалый ветер
и, словно бы поддразнивая нас, швырнул вверх горсть снега,
колючую снежную крупу. Все-таки сейчас был ноябрь, а не
май. Но это было ничего. Мне и моему Рыжику все было
теперь нипочем!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Героев повести Л. Платова «Архипелаг исчезающих островов»
объединяет идея поисков гипотетической Земли, существование и
местонахождение которой предсказано учителем географии Ветлу-
гиным.
Земли Ветлугина в действительности не существовало. Однако
фантазия автора имеет под собой твердую почву. До последнего вре¬
мени географов, моряков и полярных летчиков занимала проблема
гипотетических земель в Арктике. Некоторые из этих земель были
«усмотрены» путешественниками, как, например, Земля Санникова
и Земля Андреева.
Существование других было предсказано за письменным столом
на основании анализа тех или других фактических материалов,
в частности ледового дрейфа судов.
Надо отметить, что последняя категория земель оказалась более
< надежной». Так, например, была открыта Земля Франца-Иосифа.
В. Ю. Визе, тщательно проанализировав дрейф брусиловской «Святой
Анны», твердо заявил о наличии в Карском море острова, который
впоследствии был открыт в указанном месте и назван его именем.
Подобным образом советский гидролог В. А. Березкин определил на¬
личие в том же Карском море найденного впоследствии острова Уша¬
кова.
Что касается «усмотренных» земель, го советские полярники,
моряки и летчики, обследовавшие места их предполагаемого нахож¬
дения, так и не нашли их.
Какова же разгадка исчезновения этих земель?
В последнее время советские летчики обнаружили в Арктике
огромные плавучие ледяные острова. Площадь некоторых из них до¬
стигает 700 кв. километров. Они-то и могли быть приняты путешест¬
венниками за земли, когда медленно пересекали эти районы север¬
ных морей.
Но в случае с гипотетической Землей Ветлугина, описанной в по¬
вести Л. Платова, вполне правдоподобно и другое объяснение ее воз¬
251
никновения и постепенного исчезновения. Нам известны многие
острова в Арктике, сложенные льдом. На наших глазах исчезли,
растаяли острова Василевский и Семеновский. Теперь их бывшее
местонахождение можно определить только по морским глубинам.
Таким образом, и здесь фантазия автора подкрепляется фактами.
Поиски Земли Ветлугина дают возможность Л. Платову показать
вполне реальную Арктику. Изображение ее в повести основано на
богатом географическом материале, приведенном в описаниях раз¬
личных полярных путешественников.
Доктор географических наук
Г. Ушаков
ОГЛАВЛЕНИЕ
| Стр.
Глава первая
Учитель географии 3
Глава вторая
Душа общества . 9
Глава третья
Свет в окне 15
Глава четвертая
Человек с тенью 23
Глава пятая
Прозвище 27
Глава шестая
Тень человека 29
Глава седьмая
Зигзаг на карте 35
Глава восьмая
Вперед, к островам! 42
Глава девятая
Канареечная волость 50
Глава десятая
«Скорей Весьегонск с места сойдет!» 56
Глава одиннадцатая
Буквы «С.С.» 62
Глава двенадцатая
Тройка по поведению , , . , 66
и
Глава первая
На рассвете 72
Глава вторая
Я догоняю свой эшелон . 77
283
Глава третья
Дом на Моховой * • 83
Глава четвертая
Хранители компаса * * 87
Глава пятая
Чем увенчать жизнь? 91
Глава шестая
«Сидели два медведя» 95
Глава седьмая
Жребий 99
Глава восьмая
Льды невиданной голубизны . * . 102
Глава девятая
Улика косвенная . . » . * 106
Глава десятая
Нет больше «белых пятен»! , * 443
Глава одиннадцатая
Пока врио 420
Глава двенадцатая
Заутра бой! . * . . 422
III
Глава первая
Ветлугин против Текльтона 429
Глава вторая
Учитель нашего учителя 434
Глава третья
На краю света 439
Глава четвертая
Пусть протянет сквознячком! * . . 444
Глава пятая
Три флакона Сабирова 453
Глава шестая
Уход Весьегонска . 158
Глава седьмая
В погоне за Лизой . . . . 162
Глава восьмая
«С Октябрьской революции ведем счет!» .... 168
Глава девятая
Моллюски , * «с» 473
Глава десятая
Весть из деревни Последней ♦ 177
284
IV
Глава первая
На борту «Пятилетки» 185
Глава вторая
Первая метаморфоза Союшкина 191
Глава третья
Пристроились в кильватер 195
Глава четвертая
Внутри «Чана» , * 205
Глава пятая
«Спешить, чтобы застать!» 211
Глава шестая
Порог тайны 220
Глава седьмая
Внутрь зигзага . , . * 227
Глава восьмая
Отвага с запальчивостью 236
Глава девятая
Вторая метаморфоза Союшкина 243
Глава десятая
Уверенность убеждает 247
Глава одиннадцатая
Крен — тридцать градусов 254
Глава двенадцатая
Обходный маневр * 259
Глава тринадцатая
Разгадка тайны 265
Глава четырнадцатая
Время истекает 271
Глава пятнадцатая
На высоком берегу 275
Послесловие 281
Леонид Дмитриевич Платов
* * *
АРХИПЕЛАГ ИСЧЕЗАЮЩИХ ОСТРОВОВ
Редактор С. Я. Проходцева
Младший редактор М. П. Черных
Художественный редактор С. М. Полесицкая
Технический редактор С. М. Кошелева
Корректор Р. Ш. Гезенцвей
* * *
Т-05031. Сдано в производство 14/ХИ 61 г. Подписано
в печать 9/Х 62 г. Формат 60 X ЭО1/^. Печатных
листов 18. Условных листов 18. Издательских ли¬
стов 17,41. Тираж 50.000. Цена 62 коп. Заказ № 3147.
Москва, В-71, Ленинский проспект, 15, Географгиз
Типография «Красный пролетарий» Госполитиздата
Министерства культуры СССР.
Москва, Краснопролетарская, 16.
ГЕОГРАФГИЗ
ВЫПУСТИЛ В СВЕТ В 1961—1962 гг.
В СЕРИИ «ПУТЕШЕСТВИЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ. ФАНТАСТИКА»
В. АЖАЖА,
«Северянка» уходит в океан, ц. 22 коп.
И. ГУСЕЛЬНИКОВ.
В стране золотой, ц. 33 коп.
Г. ГРИН.
Путешествие без карты, ц. 52 коп.
В. ДРУЖИНИН.
В нашем квадрате тайфун, ц. 43 коп.
Б. ЕВГЕНЬЕВ.
Стрела над океаном, ц. 30 коп.
И. ЕФРЕМОВ.
Дорога ветров, ц. 84 коп.
И. ЗАБЕЛИН.
Пояс жизни, ц. 46 коп.
Б. ЗЮКОВ.
Под волнами Иссык-Куля, ц. 18 коп.
Р. ИТС.
Цветок лотоса, ц. 18 коп.
А. КАЗАНЦЕВ.
Лунная дорога, ц. 27 коп.
А. КАРР.
Наветренная дорога, ц. 37 коп.
Р. ЛУСКАЧ.
Завещание таежного охотника, ц. 47 коп.
Г. МЕЛВИЛЛ.
Моби Дик, ц. 2 р. 18 коп.
К. СТАНЮКОВИЧ.
Рассказ об одной экспедиции, ц. 14 коп.
А. ФИДЛЕР.
Канада, пахнущая смолой, ц. 67 коп.
Н. ФРАДКИН.
С четырех сторон горизонта, ц. 22 коп.
П. ФРЕЙХЕН.
Зверобой залива Мелвилл, ц. 60 коп.
Д. ШУЛЬЦ.
Моя жизнь среди индейцев, ц. 56 коп.
В СЕРИЮ «РАССКАЗЫ О ПРИРОДЕ»
ВХОДЯТ НАУЧНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ КНИГИ
Их особенностью является то, что они сочетают яркое, ху¬
дожественное изложение с большим познавательным
материалом.
Книги эти столь же разнообразны по своему содержанию
и по форме изложения, сколько разнообразны явле¬
ния природы, о которых они рассказывают.
Рассчитаны на массового читателя.
Книги 1962 г.
И. АКИМУШКИН. Следы невиданных зверей, ц. 56 коп.
О загадочных животных суши и моря.
Р. Л. ПОТАПОВ. В Тигровой балке, ц. 24 коп.
Об интересном зоологическом заповеднике в Таджики¬
стане Тигровая балка.
Д, СМИТ. Старина четвероног (перев. с англ.), ц. 73 коп.
Увлекательно повествует автор о тяжелом, но радостном
труде ученого-ихтиолога, об одном из величайших
биологических открытий нашего века — поимке кисте¬
перой рыбы.