foi-t*L
Jo}:L
О

Ч

Е

Р

К

И

оо^

ПРОФЕССОРА

y>f.

С.

Кор

V
6

;
1910.

е

дина,

/

^

f

ОГЛАВЛЕНІЕ.
Стр.
Что такое «Возрожденіе»
5
Петрарка, какъ политикъ
35
Іт4
Первая гуманистка
Леонъ-Баттиста Альберти и его отношеніе къ
наукЛ и искусству
162
Casa giojosa (Эгюдъ изъ исторіи новой школы). 182
Отношеніе гуманистовъ къ вещественнымъ памятникамъ классической древности . . . . 220

1
АЛП
. опллосшо Моиаі.Ліліл m» 4L

• irf.A'MlMM*
ЬЯБПИОТЕКА
\

СССР

I iiAjjUialÏÏ.

00704Э 9

éf\
f-4
S

Что такое «Возрожденіе»
«Возрожденіемъ» или гуманизмомъ называется
движеніе, освободившее на западѣ Европы личность и культуру отъ порабощенія католическою
церковью и положившее прочное начало новой
независимой наукѣ, свѣтской философіи, литературѣ, школѣ и самостоятельному искусству.
Оно началось въ Италіи, откудаі распространилось ісъ большей или меньшей силой по всей
Европ'1? и было первымъ проявленіемъ въ новой
исторіи культурнаго роста личности, которая
стала относиться критически къ современнымъ,
уже отживавшимъ тогда культурнымъ формамъ.
Аскетическій идеалъ, составлявшій нравственное
основаніе господства церкви надъ государствомъ
и культурой, стоялъ въ X I V и X V стол, въ
рѣзкомъ противорѣчіи съ жизнью. Всемогущіе
нѣкогда папы, поселившись въ Авиньонѣ, сдѣлались орудіемъ въ рукахъ французскихъ королей, а вернувшись въ Римъ, произвели такъ-называемый великій расколъ, который окончательно
подорвалъ ихъ моральное и политическое вліяніе.
Съ его прекращеніемъ папство превратилось въ
свѣтское государство, глава котораго пользовался
остатками д}^ховной власти исключительно съ
политическими и финансовыми цѣлями. Въ то же
время распадался, особенно въ ЕІталіи, средневѣКОБОЙ политически! и соціальный строй. Прежнее

строгое сословное дѣленіе сильно расшаталось,
особенно благодаря внутренней борьбе въ городскихъ республикахъ. Аристократія повсюду, за,
исключеніемп Вепеціи, оттеснена была богатыми
горожанами (popolo grasso), съ которыми вели
упорную и иногда успешную борьбу низшіе классы (popolo minuto). Тиранія, подавившая городскія республики, нанесла окончательный ударъ
высшими классами и открыла служебную карьеру
талантливыми людями всѣхи сословій. Этоти
процеесп разложенія средневѣковыхи форми начался раньше гуманистичеекаго движенія и проистекали изи одинаковой си ними причины. Индивидуальное развитіе, вызвавшее ки жизни новыя
потребности, ви гуманистическомп движеніи выразилось не только критическими отношешемп ки
теоретическими основами средневѣковыхп форми,
не только теоретическими оправданіеми ихи разрушенія, но и попытками построить новое міросозерцаніе, которое было бы основано на повыхп
индивиду а льныхи потребностях!»
развив шейся
личности.
Гуманистически! индивидуализми характеризуется, во-первыхи, иитересоми человека ки себе
самому, ки своему внутреннему міру; во-вторыхъ,
интересоми ки внешнему міру и преимущественно
ки человеку; ви - третьихи, убѣжденіемп ви высокомъ достоинствѣ человеческой природы вообще и ви неотъемлемомъ праве человека развивать свои способности и удовлетворять своими
потребностями; ви - четвертыхп, интересоми ки
окружающей действительности, поскольку она
имѣетъ вліяніе на человека. Эта точка зрѣнія,
составляющая основу гумапистическаго міросозер-

цанія, была діа^етрально противоположна средневековыми аскетическими воззреніями. В ъ средніе века человеческая природа считалась, на ряду
си внешними міроми и дьяволомн, источникоми
соблазна и причиною вечной гибели. Ви силу
этого слѣдуетъ интересоваться только божественными, а не человеческими; умственное развитіе—
опасное излишество, которое можети повести
ки смертному гр-ізху, т.-е. ки дьявольской гордыне; отъ міра лучше всего бежать за монастырскія
стены, а си человеческими потребностями нужно
вести упорную борьбу. Разойдясь, такими образомъ, си средневековыми ученіеми, гуманисты
должны были искать опоры длясвоихи воззреній
за пределами христіаиства, которое они знали
только въ форме католицизма — и нашли ее ви
античной литературе. Глубокій и горячій интереси ки классической древности— вторая характерная черта гумаінистическаго движенія. Гуманисты
не только изучаюти греческій илатинскій языки,
античную литературу и исторію, какп всякій обиектъ науки, но ищутъ ви древности оружія для
борьбы си средневековыми воззрешями и авторитета для оправданія своихи ученій. Ви античной литературе гуманисты Накодятп иногда родственное настроеніе, иногда готовую формулу
для своихи воззрений, иногда высокій образец-ь
для научной или литературной работы. Кроме
того, античный міръ и преимущественно древній
Рим! является ви ихи глазахи великою родною
стариной, которая ви некоторыхъ отношеніяхп
стоить, гораздо выше настоящаго. Гуманисты любятъ древность, высоко цГняти ея авгоритеги и
стараются у пей учиться; но живой интересъ ки

действительности, пониманіе ея жизненности,
силы и важности препятствуютъ слѣному преклонен]») переді аитичнымъ гірошлымъ, фантастическому с.тремленію воскресить отжившее — и
гумг миг ты относятся къ классической древности
такъ же критически, какъ къ ближайшему прошлому к современной дѣйствительности. Исходнымъ пунктомъ ихъ стремленій являлась индивидуальная потребность ; основнымъ настроеніемъ по
отношенію къ прошлому былъ критицизмъ, причемъ классическая древность по - временамъ служила опорой для новаго міросозерцанія, а современная дѣйствителыюсть—Іего регуляторомъ.
Отвергши средневѣковый аскетизмъ, гуманисты
попытались выработать новыя религіозныя воззрѣнія. Это было самою слабой стороной итальянскаго возрожденія. Ранніе гуманисты, какъ Петрарка, Салютати и нѣкоторые другіе, старались
примирить свое настроеніе съ церковнымъ ученіемъ; но Ниспровергнуть панство, опираясь на
Евангеліе, они не были въ состояніи, по недостатку религіознаго одушевленія, съ одной стороны, и смѣлости мысли, съ другой. В ъ послѣдующихъ поколѣніяхъ смѣлость критицизма возросла, но одновременно ослабѣли религіозные
интересы, и среди позднѣйшихъ
итальяискихъ
гуманистовъ въ религіозномъ отношеніи можно
отмѣтить четыре теченія: формальную приверженность къ старой церкви и внѣшнее благочестіе—у неглубокихъ натуръ и поверхностныхъ
умовъ; полное равнодушіе къ религіознымъ вопросам!,, скептическое и иасмѣшливое невѣріе—
у большинства, и фантаотическій паганизмъ,
результатъ крайняго увлеченія Платоновой фило-

софіей у весьма немногихъ гуманистовъ второй
половины X V в. I ораздо смѣлѣе, чѣмъ церковное ученіе, отрицали гуманисты средневѣковую
философію и ея госпожу—теологію, и въ этой
области пытались противопоставить средневѣковому собственное ученіе. Петрарка и вообще
ранніе гуманисты отрицали метафизику и сводили философію на мораль; одни изъ нихъ старались формальнымъ образомъ примирить съ христіанствомъ стоицизмъ, другіе — эпикурейство.
Позже, со второй половины X V в., гуманисты
распадаются на платониковъ и аристотеликовъ,
и только въ концѣ столѣтія являются крупные
представители оригинальной философской мысли.
Но если гуманистамъ не удалось создать самостоятельную свѣтскую философію, то результатом ъ ихъ разрыва съ богословіемъ и вообще съ
церковными доктринами была полная секуляризація
мысли, которая имѣла благотворное вліяиіе на другая сферы ихъ деятельности. Такъ, многочисленные этическіе трактаты гуманистовъ и ихъ дидактическая беллетристика проникнуты тою мыслью,
что человѣкъ по природѣ существо нравственное
и что на лучшихъ сторонахъ нашей природы
должна быть построена новая этика. Самое содержаніе моральнаго ученія гуманистов!, отличается индивидуалистическимъ характеромъ и
сводится къ проповѣди права личности на широкое удовлетвореніе всѣхъ ея потребностей и на
полное развитіе всѣхъ ея свойствъ. Гуманистамъ
не удалось выработать долговѣчной этической
системы и, что еще важнѣе, не удалось найти
моральнаго авторитета. Ихъ этическій индивидуализмъ, лодъ вліяніемъ реакціи противъ аскетизма,

и въ теоріи заходилъ иногда слдшкомъ далеко;
кром'Ь того, современные нравы и положеніе гуманистовъ, находившихся въ зависимости отъ меценатовъ, весьма невыгодно отразились на ихъ
морали, и въ гуманистической литературѣ встрѣчается иногда открытая проповѣдь безнравственности въ индивидуальныхъ и политическихъ отношеніяхъ. Тѣмъ не мепѣе несомненную заслугу
гуманистовъ срставляетъ секуляризація этики,
какъ науки, и признаніе правъ личности на всестороннее развитіе въ предписаніяхъ практической морали. Эта послѣдняя сторона гуманистической нравственности особенно благотворно гювліяла на школу. Средневѣковая школа была проникнута аскетическими духомъ, что вызывало
враждебное отношеніе къ ней гуманистовъ и ихъ
стремленіе противопоставить ей новым педагогическія требованія; кромѣ того, многіе гуманисты
были педагогами по спеціальности. Этимъ объясняется обиліе трактатовъ, которые всѣ проникнуты одними духомъ: воспитаніе должно ^быть
основано на изученіи индивидуальныхъ свойствъ
ребенка, должно готовить іего къ жизни, а для
этого необходимо развивать всѣ хорошія духовным и физическія стороны его природы. Эти недагогическія теоріи были положены въ основу
гуманистической школы, и мантуанскій педагоги
Витторино да Фельтре, назвавъ свою школу casa
giojosa (радостный домъ), сд'Ьлалъ первую и весьма удачную попытку ихъ практическаго осуществленія.
Особенно наглядно выражаются особенности
итальянскихъ гуманистовъ въ ихъ политическихъ
теоріяхъ. Вначалѣ они настроены очень иатріо-

тично: ихъ идеаломъ является объединенная
Италія, а некоторые, въ видѣ исключенія, мечтаютъ даже о возстаиовленіи прежняго господства
Рима надъ міромъ. Средневѣковымъ учрежденіямъ — папству и имперіи — и политическими
формами вообще они не придаютъ абсолютнаго
значенія. Если Петрарка возлагали большія надежды на Каірла IV, то имѣлъ въ виду исключительно его индивидуальным свойства. Вообще,
между итальянскими гумаінистами не было ни
гвельфовъ, ни гибеллиновъ въ средневѣковомъ
смыслѣ; также мало вѣрили они въ возможность
реставраціи антнчныхъ гюрядковъ. В ъ осповѣ ихъ
политическихъ воззрѣній лежали вѣра въ могущество отдѣлыюй личности въ установленіи обществепныхъ порядковъ и наблюденія надъ современною дѣйствителыюстыо. Т ѣ гуманисты,
которые вѣрили въ возможность объединенія
РІталіи, ожидали осуществленія этого идеала отъ
отдѣлытой личности: сначала отъ Роберта Неаполитанскаго, Кола да Ріеицо, Карла IV, гіотомъ
отъ Висконти и отъ Медичи. Эта же вѣра; въ
личность, въ связи съ наблюденіями, заставляла
большинство гуманистовъ предпочитать монархію
республикѣ, и притомъ монархію абсолютную:
происходившая у нихъ на глазахъ внутренняя
борьба падающихъ ресгіубликъ приводила гуманистов'ь къ убѣжденію въ большой жизненности моиархіи и внушала гірезрѣніе къ закону, который одинаково попирался и въ республикахъ,
и въ тиранніяхъ. Т ѣ немногіе гуманисты (почти
исключительно флорентійскіе), которые защищаютъ республик}', нападаютъ не принцигііально па
мопархію, а только па ея современиыхъ предста-

вителей, попирающихъ свободу и всѣ права
личности Но наблюденіе надъ дѣйствительностыо у ыѣкоторыхъ гуманистовъ подрывало вѣру
и въ отживающія республикаінскія формы, и въ
благотворность тиранніи, и въ возможность объединения Италіи, и даже въ политическое всемогущество личности. Вслѣдствіе этого съ самаго начала среди гуманистовъ возникаетъ направление,
проповѣдуюнцее политическій индифферентизмъ
и даже космополитическія тендеыціи.
В с ѣ эти разнообразный политическія теченія
проникнуты общимъ всѣмъ гуманистамъ демократизмомъ, который, однако, не вдеть далѣе отрицания сословныхъ привилегій. Исходя изъ своего основного воззрения на человѣческую природу, почти всѣ гуманисты, кроме венеціанскихъ,
не допускаютъ никакой справедливой разницы между людьми, кромѣ различія въ нравственныхъ
и умственныхъ свойствахъ, и въ силу этого рѣзко нападаютъ на аристократію; но идея народовластія имъ совершенно чужда,: наоборотъ, большинство изъ нихъ относится къ грубой и невежественной толпѣ съ открытымъ презрѣиіемъ.
Итальянскимъ гуманистамъ не удалось выработать
стройной политической системы, если не считать
макіаівеллизма; тѣмъ не менѣе ихъ заслуга заключается въ томъ, что ихъ политическіе трактаты
въ новое время положили основание политике,
какъ науке и какъ искусству, а ихъ борьба против! аристократы и сословныхъ различій вообще во имя дндивидуальныхъ свойствъ представляетъ первую попытку теоретическаго обоснования политическаго равенства.
Культурный ростъ личности им Ьл ь, между про-

чимъ, слѣдствіемъ признаніе важности стремления
человѣка къ знанію, a секуляризація мысли давала
полную свободу этому стремлению, и гуманизмъ
создалъ самостоятельную и свободную науку.
Первые гуманисты, каКъ Петрарка, отдавая неизбежную дань прошлому, еще ставятъ науку въ
прямую и косвенную зависимость отъ религіи:
изучение языческой поэзіи, философіи и науки
необходимо потому, что оно внушаетъ уважение
къ истинной религіи, и потому еще, что оно ведетъ къ самопознанию и добродетели, а следовательно къ спасенію. Изъ этой религиозной санкціи науки они делаютъ и дальнейший выводъ:
если цель науки — самопознание, то ея главный
объектъ — человекъ. Позже эта внешняя санкція
науки секуляризировалась: гуманисты отождествляют!. науку съ добродетелью и на этомъ основаны выделяютъ себя изъ толпы, ai затѣмъ стремленіе къ зніанію, какъ одна изъ важнѣйшихъ
потребностей человечества, признается и само по
с е б і за высокое блаіго. Сделавшись самостоятельной и свободной, гуманистическая наука, делавшая первые шаги подъ вліяніемъ борьбы со
схоластикой, съ самаго начала носить критический характеръ. Этотъ критицизмъ повелъ къ выработке наіучныхъ методовъ, При чемъ первою
школой послужило здесь изучение классической
древности. В ъ виду важности для гуманистовъ
античной литературы, ея изученіе сделалось настоящею страстью: собирание древнихъ рукописей
считалось деломъ почти государственной важности; государи, республикански правительства и
частные люди основывали публичныя библіотеки;
знатоки классической латыни и особенно редкіе

учителя греческаго языка нарасхватъ приглашались городами и частными людьми; ради изученія
греческаіго языка гуманисты отправлялись въ Визаінтію. При такомъ положеніи дѣла извѣстное
увлечепіе формаільной стороной античной литературы было неизбѣжно: нѣкоторые—правда, весьма немногіе—гуманисты, какъ, напр., Траверсари,
не шли дальше этого; большинство, не ограничиваясь формой, придавало ей весьма существенное знаіченіе, такъ что хорошее знаиіе древнихъ
языковъ считалось самими гуманистами признаком!» принадлежности къ созданному ими движенію. Но изъ этого нельзя заключать, что они
презираіли родную речь. Правда, они писали преимущественно {по-латыни, а иногда даже по-гречески, старались усвоить себе
классически!
стиль. Но, во-первыхъ, многіе изъ безспорныхъ
гуманистовъ, какъ Бруни, JI. Б. Альберти и др.,
писали р по-итальянски, когда имели въ виду
более широкій кругъ читателей; во-вторыхъ, употребленіе латыни въ качестве учено-литературнаго языка было средневековой традиціей, къ которой только примкнули гуманисты, и ихъ попытки заменить средневековую латинскую рі»чь
классической были не слепымъ подражаиіемъ
античной старине, а тѣмъ же стремленіемъ къ
изящной форме, которое съ такимъ блескомъ
выразилось въ искусстве Ренесанса. Результатом!»
этого интереса къ формальной стороне древней
литературы былъ целый рядъ важныхъ работъ по
латинской ороографіи (Гаспарино ди-Барцицца,
Гуарино, Веронезе, Тортелло), .реформа школьпой латинской грамматики и попытки построить
ее на научныхъ основахъ (труды П. К. Дечем-

бріо, Гуарино, Перотти и въ особенности Баллы,
а, по греческой грамматике — М. Хризолора,
Ѳ. Газы и К. Ласкариса), а таДже несколько
сочиненій по метрикё (П. П. Верджеріо и Перотти). Съ увлеченіемъ изучая форму древнихъ
писателей, гуманисты находили главный интересъ
въ ихъ содержаніи, которое они критиковали
съ разныхъ точекъ зрѣнія. Уже самое желаніе
точно и правильно понять автора приводило къ
критике,—для этого нужно было не только хорошо изучить языкъ, но и возстаповить подлинный текстъ оочиненія, дошедшаго въ одной или
нѣсколькихъ искаженных!» рукописях!»—и гуманисты съ самаго начала движенія занимались
этимъ дѣломъ, развивая на немъ наклонность къ
критицизму. Съ этой эпохи ведутъ начало критическія изданія латинскихъ авторовъ и разнообразные комментаріи къ нимъ. Наконецъ, гуманисты впервые предъявили ргрого-научныя требованія къ переводамъ. Переводы на національный
языкъ встречаются редко; но съ самаго начала
движенія MeiHe доступные греческіе писатели
усердно переводятся на латинскій языкъ, причем!» раннимъ переводчикамъ приходилось преодолевать (своеобразный трудности. Такъ, средневековой латинскій Аристотель былъ не переводомъ, а переделкой, приспособленною къ соврем еннымъ богословскимъ понятіямъ, и когда
Бруни впервые далъ точный переводъ его сочиненій, то ему пришлось выдержать горячую полемику съ богословами, которые, признавая точность перевода, объявили, тёмъ не менее, подлиннаго Аристотеля не настоящим!», такъ что
Бруни въ особомъ трактате («De recta interpréta-

tione»), формулировалъ условія совершеннаго
перевода. Гуманистическіе переводчики преслѣдовали еще одну цѣль, весьма характерную для раннихъ періодовъ движенія: стремясь придать наукѣ
нравственную санкцію, гуманисты переводили
древнихъ авторовъ съ цѣлыо назиданія и поэтому особенно останавливались на Плутархѣ, обстоятельно разъясняя въ предисловіи дидактическій элементъ своей работы.
Уже въ чисто-филологическихъ работах!, обнаруживается связь научной дѣятельности гуманистовъ съ ихъ основнымъ настроеніемъ. Этою
же связью определяется степень ихъ активнаго
интереса къ различнымъ отраслямъ знанія: чѣмъ
ближе касается человѣка извѣстная наука, тѣмъ
болѣе занимаетъ она гуманистовъ. Поэтому съ
самаго начала движенія исторія становится любимымъ предметомъ ихъ научной деятельности;
но первые гуманисты понимаютъ ее весьма односторонне: исторія для нихъ—аггрегатъ біографій,
а ея цѣль—воспитаніе индивидуальиыхъ добродетелей. Съ этой точки зрѣнія древняя исторія,
богатая примерами 'личной доблести, представлялась особенно поучительной; уже Петрарка началъ писать римскую исторію въ біографіяхъ, и
послѣдующіе гуманисты шли по его стопамъ.
Такое узко-индивидуалистическое понимапіе исторіи имѣло и хорошую сторону; интересъ къ біографіи имѣлъ то послѣдствіе, что уже въ X V в.
$ч*бтъ отдѣлъ исторіографіи доведет, до значителыіаго совершенства (біографія послѣдняіЧ> Висконти, написанная Дечембріо). Вскоре
взглядъ на исторію расширился, ея цѣль стала
пониматься глубже: объектомъ исторіи призна-

ютъ не только отдельна го человека, но и государство, а ея назидательность видятъ въ замѣнѣ
ею политическаго опыта. Предметомъ историческаго изучеиія становится не только античный
міръ, но также средніе вѣка и болѣе близкое
прошлое; въ томъ же направленіи действовало
желаніе меценатов!, прославить прошлое своихъ
фамилій и своихъ владѣній. Уже въ 1-й половинѣ X V в. Дечембріо написалъ сочиненіе о римской магистратуре, а Бруни—исторію Флоренціи,
предпославъ ей спеціальную работу на греческом!, языке о флорентійскихъ учрежденіяхъ.
Тотъ же авторъ положила, начало историческимъ
мемуарамъ, записав!, современный ему событія,
часто на основаніи непосредственныхъ наблюденій. За этимъ слѣдуетъ продолженіе флорентійской исторіи Бруни, написанное Поджіо, coчиненіе П. П. Верджеріо о Каррарахъ, Декады
Біондо, первый крестовый походъ Аккольти, исторія папъ Платины, исторія Фердинанда Аррагонскаго Валлы и мн. друг. Родоначальникомъ
исторической критики былъ Петрарка, доказавшій
подложность одного письма, приписываемаго Цезарю; но у него самого и его ближайшихъ послѣдователей эта критика еще очень элементарна,
чаще всего ограничивается простымъ сопоставленіемъ разногласящихъ источниковъ и рѣдко идегь
дальше скептицизма. Уже Бруни дѣлаетъ значительный шагъ >впередъ: его письмо о начале
Мантуи и о происхождер^і 'Цицерона — чрстти^*
чайно разносторонній анализа, источниковъ.іОид
очистилъ исторію Флорен^іиІ^ТъЦѴет'іеЪ4коИхт
и античныхъ басенъ и і:читал!>іРѲ^)№ЙЙ4^мъ
написать новыя біографій| Ари^то-у^ЗИ» AjKRJülrKjÖf О
Очер. Итал. возр.

/і

•

•х^'

в

на, такъ какъ имѣвшіяся казались пристрастными.
Съ этихъ поръ историческія сочиненія гуманистовъ, оставаясь еще долгое время подъ формальнымъ вліяніемъ Ливія и Ѳукидида, заключаютъ
уже въ себе всѣ элементы новой научной исторіографіи. На юриспруденцію итальянскіе гуманисты
имѣли только весьма общее и косвенное вліяніе,
и обнаружилось оно значительно позже. Гуманисты непосредственно не интересовались правомъ ни современнымъ, ни римскимъ. Современные юристы казались имъ обыкновенными схоластиками, и съ ними они вели Непрерывную и
ожесточенную борьбу; къ законамъ вообще, включая сюда и римскіе, они чувствовали пренебрежете. Тѣмъ не менѣе ихъ филологическія работы, ихъ историческіе и философскіе интересы,
свойственный имъ критицизмъ, который они особенно изощряли въ полемике съ юристами, въ
концѣ - концовъ, благотворно подействовали на
развитіе научной юриспруденціи. Также косвенное, хотя и болѣе непосредственное,
вліяніе
имѣло гуманистическое движеніе на естественный науки. Уже первые гуманисты обнаружив а ю т любовь къ природе и почти религіозное
благоговѣніе передъ ея красотами, и эта черта
проходитъ красною нитью черезъ все движеніе; но
оно отразилось прежде всего и сильнее всего
па искусстве и на поэзіи; затѣмъ развившаяся
страсть къ Нутешествіямъ повліяла на развитіе
географіи, о которой писали гуманисты уже въ
X V вѣкѣ. («Описаніе Крита» Буондельмонти,
«Italia illustrata» Біондо, «Космографія» Пикколомини); наконецъ, среди самихъ гуманистовъ появляются натуралисты, какъ JI. Б.
Альберти.

На . ряду съ философіей и наукой, а иногда даже выше ихъ, гуманисты ставили поэзію, въ которой Петрарка и его ближайшіе последователи
видѣли моральное Назиданіе въ аллегорической
формѣ; поэтому всѣ гуманисты называли себя поэтами, и весьма многіе изъ нихъ писали стихи.
ГІоэтическія произведенія гуманистовъ распадаются на двѣ категории латинскія, составлявшія по
форме подражаніе древнимъ, и итальянскія, продолжавшія средневѣковую литературную траднцію. Воспроизводя всѣ формы античной поэзіи,
отъ эпоса до драмы, гуманисты влагали въ нихъ
новое содержаиіе. Такъ, уже Петрарка, воспѣвавшій въ эпической поэме «Африка» Сципіона
Африканскаго, въ эклогахъ изображали современную действительность; позже гуманисты обрабатывали почти исключительно современный
темы; но поэзія по большей части совершенно
отсутствуетъ въ ихъ произведеніяхъ, кромѣ музыки. Существеннее и важнее измененія, внесенным ими в ъ національную литературу. Петрарка и Боккаччіо !ие только оказали сильное
вліяніе на развитіе итальянскаго стихосложенія
и прозы, ІНО изменили самое отношеніе къ сюжету. Интересъ къ человеку развилъ наблюдательность къ своей и чужой психической жизни;
лирика сделалась точными изображеніемъ внутренняго міра человека, а въ произведеніяхъ Боккаччіс встречаются первые образцы психологическаго романа. В ъ конце движенія латинская поэзія постепенно исчезаетъ, и въ произведеиіяхъ
Тассо и Аріосто итальянская поэзія по художественности приближается къ античнымъ об-

разцамъ, вполнѣ сохраняя національный характеръ
въ форме и содержании.
Перерабатывая унаследованную культуру въ
духе новыхъ индивидуалыныхъ потребностей, гуманисты не оставались только теоретиками, но и
практически проводили въ жизнь свои воззрения.
Свѣтскій ученый, кроме практических! врачей и
юрисіовъ практиковъ—исключительное явленіе въ
средние века, и гуманистамъ, порвавшимъ съ монастыремъ, приходилось создавать себе новое
общественное положеніе. Выходя, по большей части, изъ среднихъ и даже низшихъ классов!
городского населенія, они или принимали духовный санъ, чтобы иметь какіе - нибудь доходы,
оставаясь чисто светскими людьми по жизни и
убѣжденіямъ, или добивались университетских!
каоедръ, или открывали свои школы, или чаще и
охотнее всего, поступали на службу къ частнымъ
лицамъ, къ республиканским! правительствам!,
къ государямъ и въ папскую курію. Являясь выразителями назревших! общественных! потребностей, гуманисты скоро приобрели широкое
вліяніе, которым! они пользовались для распространения своихъ воззрений и вкусовъ. Средством! для этого служили публичныя речи, переписка, инвективы. Уже въ X I V ст. развился
обычай сопровождать речами дипломатическія
сношенія и все более или менее важные акты
внутренней жизни государства, что заставляло
правительство приглашать на службу гуманистовъ.
Позже появляется мода произносить речи на
домашнихъ торжествах!, и гуманистъ являлся въ
такихъ случаяхъ или почетным! гостемъ, или
наемнымъ ораторомъ. Гуманистическія речи не

только защищали интересы мецената или прославляли его, но служили средством! распространения въ обществе Н О В Ы Х ! В З Г Л Я Д О В ! и новыхъ вкусовъ. Обыкновенно эти образцы краснорѣчій собирались, перечитывались и имели
значеніе философской, ученой и политической
публицистики. Такое же значеніе имела гуманистическая эпистолографія. Уже Петрарка при
жизни собралъ и издалъ свою частную переписку; его примеру следовало большинство гуманистовъ. Личныя дела, кроме самыхъ интимных!, не исключались, потому что они могли
служить средством! самовосхваленія въ благовидной форме; но главное содержаніе переписки
составляла пропаганда гуманистических! воззрѣній, а иногда письма носятъ характеръ настоящей передовой статьи по политическому вопросу.
Чтобы произвести более сильное впечатление,
гуманисты прибегали къ инвективе, т. - е., къ
памфлету, а чаще къ пасквилю. Обыкновенно
инвективы писались гуманистами другъ противъ
друга; иго иногда онѣ
выходили за пределы
личныхъ отношеній. Такъ Петрарка написалъ
инвективу противъ одного французскаго кардинала, противодействовавшаго возвращенію папъ
изъ Авиньона въ Римъ; Верджеріо — противъ
Малатесты, сбросившаго статую Виргилія, и прот и в ! ростовщиковъ; Поджіо—противъ антипапы
Феликса и Базельскаго собора; даже знаменитая
критика Дара Константина, написанная Валлою,
имела характеръ инвективы. Гуманисты создают!
новый общественный классъ — светскую интел лигенцію, а ихъ речи, письма и инвективы служ а т ! органами руководимаго ими обществен-

наго мнѣнія и являются прототипомъ новой публицистики.
Несмотря на блестящій успѣхъ, гуманистическое движеніе не успѣло пріобрѣсти прочной
почвы въ Италіи, вслѣдствіе недостатковъ, заключавшихся отчасти въ міросозерцаніи гуманистовъ,
отчасти въ ихъ общественномъ положеніи. Совершивъ переворотъ въ воззрѣніяхъ образованнаго общества, гуманизмъ не былъ въ состояніи
проникнуть въ массу, не сохранила, для интеллигенціи связей 'съ народомъ, заключающихся въ религіи и патріотизмѣ, и остался безъ твердыхъ корней на поверхности итальянскаго общества. Съ
другой стороны, религіозный индифферентизмъ
и космополитическія Тенденціи не надолго удовлетворили и образованные классы: гуманистами
не удалось заменить средневѣковыхъ религіозноморальныхъ ученій твердою этикой и прочной
философскою доктриной, необходимость ВЪ K0торыхъ чувствовалась особенно живо въ конце
X V и въ X V I в., когда Италіи приходилось
испытывать тяжесть иноземнаго нашествія, а за
Альпами началось могучее религиозное движеніе,
нашедшее отголосокъ почти во всей Европе.
Неустойчивость гуманистической морали рѣзко
обнаружилась и на самихъ представителяхъ движенія. Реакція Противъ аскетизма во имя потребностей человеческой природы разнуздывала чувственность и въ практической жизни, и въ поэтическихъ произведеніяхъ, и даже въ моральных!,
теоріяхъ; стремленіе къ славе часто извращалось
въ необузданное тщеславіе и самохвальство; развращающее положеніе на службе у меценатовъ
заставляло кривить душой и писать по заказу.

Въ силу всего этого гуманистическое движеніе
заглохло въ Италіи къ концу X V I в., но созданный имъ культурный переворотъ не ограничился
родиной гуманизма, а распространился за Альпы.
Движеніе захватило Германію, Англію, Францію,
Испанію и даже Польшу, причемъ въ каждой
стране оно имѣло мѣстныя особенности.
Нѣмецкій гуманизмъ, сохраняя основныя черты
движенія, отличается отъ итальянскаго прежде
всего болѣе интенсивнымъ патріотизмомъ. Нѣмецкіе гуманисты считаютъ одной изъ главныхъ своихъ задачъ—«выгнать варварство изъ Германіи»
и «вырвать науку у римлянъ». Съ этою цѣлью
они усердно Иереводятъ классиковъ на родной
языкъ, отыскиваютъ памятники нѣмецкой старины, основываютъ школы, учреждают!, ученыя общества для изученія прошлаго, пишутъ историческія сочиненія, учебники и памфлеты въ патріотическомъ духѣ (труды Цельтеса, Вимпфелинга,
Пиркгеймера, Бебеля и другихъ). Ихъ политически! идеалъ—единство Германіи—сходный въ
основѣ съ стремленіями первыхъ итальянскихъ
гуманистовъ, отличался большей определенностью,
находилъ больше сочувствія и пониманія въ немецкой націи. Они хотели средневѣковаго императора сделать политическим!, вождемъ націи и
во имя этого боролись съ крупными феодалами,
съ папою, съ духовенствомъ. Нѣмецкіе гуманисты,
какъ Гуттенъ, могли стать во главе движенія,
тогда какъ ихъ итальянскіе единомышленники, не
имея определеннаго представителя итальянскаго
единства, служили силамъ, враждебными объедииенію. Другая особенность нѣмецкаго гуманизма—
религіозность его представителей, которая вну-

шала имъ интересъ къ Священному Писанію, помогла различить католицизмъ и христіанство и
примирить с ъ последними новыя потребности.
Хорошими знакомством!» съ древними языками
они воспользовались для критическаго установлеиія текста и толкованія Писаиія; гуманистическій критицизмъ они съ полной последовательностью приложили къ церковными
ученіямъ;
усвоивъ новый взглядъ на человеческую природу,
они примирили его съ Писаніемъ и сделали Библію оружіемъ въ борьбе противъ средневекового
аскетизма, а разумъ — авторитетными судьей въ
делахъ веры. В ъ силу этого въ Германии борьба
противъ папства и монашества велась гораздо
смелее, чемъ въ Италіи, где общественное положение связывало гуманистовъ съ папой и прелатами. Съ другой стороны, религіозпость связывала немецкихъ гуманистовъ съ массой и, кроме
того, делала ихъ союзниками реформаціи и предшественниками деизма.
В ъ другихъ странахъ местное гуманистическое
движеніе имело менее зиаченія. Во Франціи до
конца X V в. нѣтъ крупныхъ деятелей въ этомъ
направлении; позже следы переворота обнаруживаются въ искусстве, литературе и науке, при
чемъ эти поздніе гуманисты, подобно немецкими,
стоятъ въ тесной связи съ національностыо и
церковными движеніемъ. Произведенія Ронсара и
Плейяды, «Дафнисъ и Хлоя» Аміо и въ особенности Рабле, подобно Тассо и Аріосто, являются более результатами движения, чемъ его
проявленіемъ; то же самое въ науке—Скалигеры, Казобонъ и Сомэзъ, Герсонъ, Дальи и Клемаижъ, а позже Де - Ту и До - Бсзъ стоять въ

связи съ церковными движеніемъ. В ъ Англіи гуманистическое движеніе развивалось слабо и медленно и было отодвинуто на задній планъ реформаціей. Только при Елизавете обнаруживается
более значительное вліяніе гуманизма, и еще
позже гуманистическій духи проникаетъ въ некоторый протестантскія секты и одушевляетъ многія произведенія Мильтона. В ъ Испаніи, Венгріи
и Польше гуманизмъ былъ заносными явленіемъ,
при чемъ на Пиренейскомъ полуострове новое
движеніе, ожививъ местную литературу, заглохло
среди религіознаго фанатизма, а въ Венгріи и
Польше вызвало самостоятельное научное движете.
Внѣшняя и с т о р і я гуманизма. — Первыми гуманистами справедливо считаютъ Петрарку, хотя
гуманистическія идеи и интересы спорадически
встречаются гораздо раньше X I V столетія. Родиной гуманизма была Италія. Здесь культура
стояла выше, чемъ въ остальной Европе, развитіе
личности шло быстрее; живее, чемъ где-либо,
были древне - римскія воспоминания. Наиболее
ранними центрами движенія сделалась папская
курія, Неаполь, Флорепщія и тиранніи Северной
Италіи. При космополитическомъ дворе авиньонских!» гіапъ выступили Петрарка и нашелъ себе
тамъ многочисленныхъ последователей. Съ возвращеніемъ въ Римъ гуманистическій элементъ
въ куріи значительно усилился. При Бонифаціи
I X на папскую службу вступаетъ Поджіо, при
Иншокентіи ѴГІ — Бруни. Съ прекращеніемъ великаго раскола, папскій дворъ стали одними изъ
наиболее притягательныхъ центровъ для гуманистовъ, и папы охотно принимали ихъ на службу.

j

Даже такіе гіаны, какъ Евгеній IV, весьма мало
интересовавшійся движеніемъ, не считали возможнымъ обходиться безъ его представителей, а при
Николаѣ V, который самъ любилъ древнюю литературу, почти в с е наиболее крупные гуманисты находились На папской службе. Такого же
направленія держался Пій II, настоящій гуманиста» на папскомъ престоле. Павелъ П преследовала. гуманистическую академію, основанную Помпоніо Лето, котораго обвиняли въ крайнемъ паганизме и ігЬкоторые гуманисты были подвергнуты инквизиціоннымъ пыткамъ, но гоненіе имело
случайный характеръ и политическую окраску;
папа преследовала» не столько невРріе, сколько
республиканскіе замыслы, въ которыхъ они подозревали ученикова» Лето. При преемникахъ
Павла II, особенно при Сиксте IV, Александре
VI и Юліи II, гуманисты вернули свое положеніе въ куріи, а при Л ь в е X, когда при папскомъ
дворе сосредоточились самые крупные представители всехъ Історонъ Ренесанса, движеніе достигло своего апогея, после котораго началось
паденіе. Адріанъ VI были чужеземецъ; при Клименте VII Римъ подвергся страшному опустошенію, а затемъ началась католическая реакція.
Весьма рано началось гуманистическое движеніе
въ Папской области, где оно сосредоточивалось
отчасти въ университетахъ, отчасти при дворахъ
мелкихъ тиранновъ. В ъ X I V в е к е проф. въ
Болонье были Пьетро да Муліо (Muglio), другъ
первыхъ гуманистовъ, и учитель Салютати Бенвенуто Рамбальди да Имоло; позже тамъ преподавали весьма видные представители движенія,
между прочимъ Филельфо и Гуарино. Вт» Пе-

руджіи гуманистическіе профессора являются только въ X V ст. (Филельфо, Халькондила, Матораццо); въ мелкихъ городахъ встречаются второстепенные гуманисты; но и они обыкновенно
стремятся въ более крупные центры (Сігіасо,
d'Ancona, Enoc d'Ascoli и другіе). Изъ местныхъ
тиранній гуманистическое движеніе всего заметнее въ Римини при дворР» Малатесты (Изотта и
ея поэты: Порчелло, Базиніо, Требаніо, а также
Томазо Сенека и друг.) и въ Урбино, въ правленіе знаменитаго мецената Федериго да Монтефельтре. Другими раннимъ и крз'пнымъ центромъ
движенія былъ Неаполь. Уже въ X I V вРкР^при
дворе Роберта, где развивался Боккаччіо, было
несколько гуманистовъ (Барбато ди Сульмоно,
Діониджи Роберти и друг.); но процветаніе неагюлитанскаго г}'манизма относится ко времени
Альфонса Аррагонскаго, при дворР котораго находились Валла, Беккаделли, Фаціо, Манетти и
его преемника Ферранте, когда Джіовіано Понтано осповалъ тамъ гуманистическую академію. J
Преемникомъ Понтано въ академіи былъ Саннацаро; но паденіе движенія въ НеаполР началось
вмРсте съ французскими завоеваніемъ. Во Флоренціи гуманисты встречаются уже между современниками Петрарки (кромР Боккаччіо—Нелли,
старшій Костильоикіо и друг.) и во второй половинР X I V в. въ мРстномъ Studio преподаютъ
профессора въ новомъ духР (Бандини, Мальпагини, Ф. Виллани). В ъ концР столРтія, благодаря
канцлеру Салютати, монаху JI. Марсильи и купцу
Никколи, Флоренція становится настоящими разсадникомъ гуманизма; отсюда вышли весьма крупные дРятели Возрожденія, какъ Поджіо, Бруни,

Марсупини, Манетти и много другихъ; но большинство изъ нихъ ищетъ службы и меценатовъ
за пределами родного города и только подъ
старость, добившись обезпеченія, они дѣлаются
канцлерами республики.
Съ у станов леніемъ во Флоренціи принципата
Медичи гуманистическое движеніе получило местн ы х ! меценатовъ: около Козимо сгруппировались
ранніе гуманисты; при Лоренцо Великолепном!,
который покровительствовал!
представителям!
всехъ сторонъ Возрожденія, возникла гуманистическая академія въ духе Платона, гдѣ главную роль играли Ландини и Марсиліо Фичино.
Позже успешная проповедь Саванароллы нанесла
первый тяжелый ударъ флорентійскому гуманизму, а иноземныя завоеванія й католическая реакція положили конецъ его развитію.
Примеру Флоренціи следовали мелкія республики въ Тоскане. Такъ, изъ Ареццо вышло много
гуманистовъ, но они не живутъ въ родномъ городе,—чаще всего поступают! на службу въ курію (Ринуччіо, Тортелли), а потомъ пересылаются
во Флоренцию. В ъ Ciei-rb гуманистическое движет е обнаруживается весьма рано, и правительство
старается привлечь въ мѣстный университет! видн ы х ! гуманистовъ (Biglio, Филельфо) ; но сіенскіе
гуманисты покрупнее, какъ Э. С. Пикколомини,
точно также ищутъ успеха за пределами своей
маленькой родины. В ъ первое столетіе движенія
гуманистическіе центры особенно часты въ Сев.
Италіи. В ъ Милане гуманизм! былъ насажден!
самимъ Петраркой, который, живя при дворе
Дж. Висконти, основалъ здесь кружокъ (академію) изъ 30 членовъ. Изъ последующих! Вис-

копти систематическим! меценатомъ у гуманистовъ былъ Джангалеаццо, ясно сознававшій ихъ
публицистическую силу; !но ему удалось привлечь
къ своему двору только одного крупнаго представителя гуманизма—Лоски, который въ стихахъ и
прозе защищал! его интересы. Более успеха
имелъ въ этомъ отношеніи Филиппо-Маріа, при
дворе котораго была масса крупных! гуманистовъ
(Дечембріо, Бриппи, Да - Ро, Филельфо и др.).
Меценатами были и Сфорца, въ
особенности
Фраическо и Людовико Моро. При Висконти основанъ былъ университет! въ Павіи, который при
Джангалеаццо и особенно при Филиппо-Маріа
сделался проводником! гуманизма, такъ какъ тамъ
преподавали Барциццо, Хризолоръ, Валла и др.
Въ Вероне следы гуманистическаго движенія обнаруживаются еще при Скалигерахъ, но печальная участь этого города, переходившаго гіодъ
власть то одного, то другого изъ своихъ соседей, помешала образованно здесь крупнаго гуманистическаго центра. Т е м ъ не менее изъ Вероны
вышли знаменитый Гуарино и первая гуманистка
Изотта Ногаролла. Падуя, благодаря Каррарамъ и
тесной связи съ ними Петрарки, весьма рано сделалась однимъ изъ наиболее крупных! гуманистических! центров!. В ъ местном! университете
преподавали Фр. Дзабарелло, учепикъ Петрарки
Конвертино, ГІ. П. Верджеріо; некоторые изъ
нихъ занимали, кроме того, место государственнаго канцлера. Съ начала X V в., когда Падуя
перешла подъ власть Венеціи, местный университет! сталъ настоящей гуманистическою семинаріей для республики. Властители Феррары
д'Эсте весьма рано начали покровительствовать

гуманистами; но важную роль въ движеніи начинаетъ играть этотъ городи только съ X V в.,
когда тамъ появляется Гуарино, давшій гуманистическое образовапіе Ліонелло д'Эсте и образовавши цѣлую школу послѣдователей. Съ этихъ
поръ до самаго конца эпохи Феррара изобилуетъ
гуманистами, длинный рядъ которыхъ заканчивается великими національными поэтами—Баярдо,
Аріосто и Тассо.Въ МантуГ следы гуманистическаго движенія замечаются уже въ X I V в.; но
важное значеніе въ исторіи гуманизма приобретаете городъ только при Франческо II Гонзагѣ,
когда Витторино да Фельтре основали здесь гуманистическую школу. В ъ торговой Г е н у е гуманизмъ никогда не получали значительная развитія, а ея вечная соперница Венеція была захвачена врасплохъ движеніемъ сравнительно поздно.
До X V ст. его следы замечаются только среди
чиновниковъ республики, а также среди врачей
и учителей; позже въ ряды гуманистовъ встугіаютъ некоторые представители венеціанской знати (Джустиніани, Барбаро и др.), но они не разделяют!» в с е х ъ гуманистическихъ тенденцій и
представляют» собою консервативную партію въ
новомъ движеніи. Хотя гуманизм!» по своему
происхождению былъ итальянскими движепіемъ,
тёмъ не менее его тенденціи не заключали въ
себе никакихъ узконаціоналыіыхъ элементов!».
Среди деятелей Возрождения бі»іло несколько
византійскихъ грековъ, которые въ X I V ст. являлись только учителями греч'ескаго языка (Варлаамъ,
Пилатъ), въ начале X V соединяли съ формальными ©бученіемъ гуманистпческія тенденціи (Хризолоръ, Аргиропулосъ и др.), а после Флорен-

тійской уніи стали въ первыхъ рядахъ движенія
(Виссаріонъ, Гемистосъ Платонъ и др.).
В ъ Германію гуманистическое движеніе проникало изъ Италіи различными путями, и его вліяиіе началось Очень рано. Уже у Петрарки были
друзья въ Германіи (канцлеръ Карла IV Іоганъ
Неймаркскій и др.) ; в ъ X V в. немцы знакомятся
сл. движеніемъ троякими способом!»: на соборахъ
Констанцскомъ и Базельскомъ, куда пріезжали
изъ Италіи гуманистичеекіе прелаты и, ихъ секретари изъ гуманистовъ; непосредственными изученіемъ новой науки въ Италіи (Людеръ, Карохъ,
Рейхлинъ и др.). и пропагандою итальянскихъ
гуманистовъ въ Германіи. После Констанцскаго
собора на службу къ императору Сигизмунду
поступили П. П. Верджеріо; но настоящими апостоломъ гуманизма въ Германіи были Энео Сильвіо
Пикколомини, поступившій на службу къ Фридриху III после Базельскаго собора. ІІодъ его
вліяиіемъ возникаетъ гуманистическое движеніе
въ В е н е (Рудереръ, Зонненбергеръ и др.) и въ
другихъ мРстахъ тогдашней Германіи (Туссекъ,
Рабштейнъ и др.). Съ конца X V ст. начинается
расцвети немецкаго гуманизма. В ъ различныхъ
пупктахъ Германіи появляются меценаты, собирающіе при своихъ дворахъ иовыхъ ученыхъ и поэтовъ. Таковъ Альбрехтъ Майнцскій (при его дворе Eitelwolf von Stein, одно время Гуттенъ и др.),
Фридрихи Мудрый Саксонскій (при немъ Спалатинъ и др.) и Эбергардтъ Бородатый Вюртембергскій (у Него Тюнгеръ и др.). В ъ некоторыхъ
пунктах!» возникаютъ гуманистическія школы.
Дрингенбергъ основали такую школу въ ІІІлеттінтадт ѣ, Гегіусъ—въ Девентере, Рудольфъ фон ь-

f

Лангенъ—въ Мюнстерѣ, и изъ этихъ разсадниковъ новаго просвѣщенія вышелъ цѣлый рядъ
гуманистовъ. Труднее проникало движеніе въ
университеты. Людеръ враждебно встрѣченъ былъ
въ Гейдельбергѣ и Лейпцигѣ, гдѣ не имѣлъ успеха и Карохъ; позже въ Кельне гуманистъ Генр и х ! фонъ-Бушъ вынужден! былъ вести ожесточенную борьб}?- съ защитником! старины ОрТ}7иномъ Граціемъ.
Но мало-по-малу гуманисты водворяются и въ
университетах!. Такъ, въ Эрфурте, негостеприимно встретившем! Людера, позже появляются гуманистическіе профессора (Трутфеттеръ, Муціанъ
Руфъ и др.), а въ н е к о т о р ы х ! новыхъ университетах!, возникших! въ эту эпоху: въ Базельскомъ, основанном! Піемъ ГІ, и въ Тюбингенскомъ, основанном! Сикстомъ IV,—съ самаго начала преподаютъ гуманисты (въ Базеле Гейнлинъ
и Лапидъ, въ Тюбингене—Генрихъ Бабель). Наконец!, во многихъ городах! образуются самостоятельные гуманистическіе кружки, имГвшіе
широкое вліяніе. Такъ въ Страсбурге многіе гуманисты группировались около Вимфелинга (Себ.
Брантъ и др.), въ Аугсбургѣ—около Пейтингера,
въ Нюрнберге—около Пиркгеймера. Члены некоторых! кружковъ, а также отдельно дѣйствующіе гуманисты, составляли, кроме того, ученыя
общества (Sodalitates litterariae), изъ которых!
особенно замечательны Дунайское (Куспиніанъ
и друг.) и Рейнское (Пейтингеръ, Дальбургъ,
Рейхлинъ и др.). Ученіе Лютера произвело рас к о л ! среди гуманистовъ: одни безусловно его
приняли (Меланхтонъ), другіе находили его слишк о м ! радикальным! (Эразмъ), третьи — недоста-

точно решительным и и последовательным! (Гуттенъ). Кроме этого внутренняго распадеиія, гуманизм! и по другимъ причинам! уступил! место
реформаціи: она шире и глубже захватила немецкое общество, взволновала массы и повлекла
за собою ожесточенную политическую исоціальную борьбу.
В ъ Венгріи, куда достигло уже вліяніе Пикколомини, главными проводниками гуманизма были Витецъ, канцлеръ Матвея Корвина, и Янъ Понноній, оба получившіе образованіе въ Италіи. В ъ
Англіи имѣлъ друзей Петрарка (Richard d'Angerville) ; Чосеръ и Лидгатъ были хорошо знакомы )
съ латинскими и итальянскими произведеніями
первыхъ гуманистовъ; у Генри Бофора, еп. виичестерскаго, находился на службе Поджіо, съ
которым! онъ познакомился въ Констанце; герцогъ Глостеръ стоялъ въ сношеніяхъ со многими
гуманистами; Дечембріо переводилъ для него Платона. Наконецъ, несколько англичан! изучали
новую науку в ъ Италіи подъ руководством! гуманистовъ (Типтофтъ, Грей, Фри д др.) ; но до
X V I ст. в с е эти связи не имели значительных!
результатов!. То же самое можно сказать относительно Франціи. Хотя уже между французскими членами авиньонской куріи у Петрарки были
почитатели (Талейранъ и др.) и даже противники, способные бороться съ нимъ одинаковым!
оружіемъ, хотя между Франціей иИталіей не прерывались постоянный сношенія — тѣмъ не менѣе
вліяніе итальянскаго гуманизма было весьма слабо.
Интерес! къ древности или носилъ формальный
характеръ (Жанъ изъ Монтрейля), или онъ выразился религіозными потребностями (Клеманжъ
Очер. Итал. вовр.

^

и др.). Сорбонна была чужда гуманизму, и среди
французскихъ королей до X V I в. не было меценатовъ въ новомъ духе. В ъ Испаніи и Португаліи
только
спорадически встрѣчаются почитатели
итальянскихъ гуманистовъ (Фернандо-дель-Діасъ
и др.), хотя Альфонсъ Аррагонской, завладѣвъ
Неаполемъ, образовали при своемъ дворѣ гуманистическій кружокъ.
Такими образомъ, гуманизмъ, какъ самостоятельное движеніе, существовали только в ъ Италіи и Германіи; въ другихъ
странахъ его вліяніе усиливается только въ X V I
вѣкѣ, но оно дѣйствуетъ параллельно съ религіозными теченіями, и вігЬшняя исторія гуманизма
сливается съ исторіей реформаціоннаго
движенія *).

О Литература: Ucspasiano da Bisticci: «Uite di numini illustri
del secolo X V » (Фл. 1859); Voigt: «Die Wiederbelebung des classischen Alterthums oder das erste Jahrhundert des Humanismus»
(3-е изд. Б.;рл. 1894); Burckhardt: «Die Cultur der Renaissance 111
Italien» (4-е изд. Лиц. 1885); Symonds: «Renaissance in Italy» (Л.
1877—8i); Cuerzoni: «Il primo Rinascimento» (Верона 1878);
Janitschek: «Die Geselschaft der Renaissance in Italien und die
Kunst» (ІПтутгартъ 1879); Gebhart: «Les origines de la Renaissance en Italie» (П. 1870); его ж е : La Renaissance italienne et la
philosophie de l'histoire (П. 1885); Geiger: «Renaissance u. Hnrnanismus in Italien u. Deutschland» (Берл. 1882). Körting: «Die
Anfänge der Renaissance-litteratur in Italien» (Лпц. 1884); Корелинъ:
«Раншй итальянскій гуманизмъ и его исторіографія (M. 1892).

Петрарка, какъ политикъ )
Изъ всѣхъ сфсръ теоретической деятельности
чсловѣка политическая Імысль имѣетъ наиболее
тѣсную связь со всѣми сторонами дѣйствительиой жизни. В ъ действительности коренятся ея
начала: выходя Положительно или отрицательно
изъ существующая порядка вещей, она стремится привести его въ возможно полную гармоііію съ религіозными и нравственными идеалами
личности и, вслѣдствіе этого, въ одно и то же
время отражаетъ и политическую действительность, и отношеніе къ ней отдѣльной личности
со всѣми мотивами, обусловливающими это отношеніе. Съ другой стороны, теоретическая мысль
въ области политики всегда имѣетъ тенденцію
сдѣлаться практическою программой, предписывать реформы и мѣропріятія и, по временамъ,
если не прямо вызываетъ событія, то, по крайней мѣрѣ, оказываетъ на ыихъ сильное вліяніе и
создаетъ для нихъ теоретическое оправдапіе.
Чтобы иллюстрировать творческую деятельность
1) Francisci Petrarcae: Epistolae de rebus familiaribus, libri X X I V ,
Variae, liber 1, et Appendix litterarum. Edit. Josephi Fracassetti,
3 vol. Florentiae 1 8 5 9 — б з . - F r a n c e s c o Petrarca: Lettere Senili vorgarizzate da Guiseppe Fracasetti. Firenze. 1 8 6 9 . - F r a n c i s c i Petrarchae Ofiera, quae extant, omnia. Basileae 1 5 54 per Sebastianum
Henricpetri.—Petrarca: Scritti inediti publ. ed. illustr da A. liortis.
Trieste 1874.—Petrarca: Rime sopro argomenti stonci, morali e
diversi ed. Carducci. Livorno, I 8 7 6 .

политической мысли, достаточно узнать итальяпскіе походы средневѣковыхъ императоровъ, или
роль легистовъ въ исторіи французской королевской власти, или значеніе просвѣтительной литературы въ политической деятельности революціонныхъ собраній конца прошлаго века. Такими
образомъ, она является не только историческими
источникомъ для изученія действительности, но
могущественными ея факгоромъ, безъ пониманія котораго останутся непонятными и самыя
событія.
Съ этой точки зренія политическіе взгляды
итальянскаго Возрожденія представляютъ особенный интересъ. В ъ эту эпоху въ Западной Европе происходила крупная ломка во всехъ сферахъ
общественной и индивидуальной жизни. Старая
политическая теорія о двухголовомъ единстве
христіанскаго міра никогда не стояла въ болѣе
резкомъ противоречіи съ действительностью,
чемъ въ это время. Духовный глава завязи во
французскомъ городишке. Жалкая игрушка въ
рукахъ лицъ, обладающихъ реальною силой, они
дрожали за Римъ въ Авиньоне и не смели вернуться въ одичавшій Вечный городъ. Чтобы подготовить себе возвращеніе, папы наводнили Италію чужеземными войсками, которыя вскоре увеличили собою іи безъ того огромное количество
туземныхъ разбойничьихъ шаекъ, что наносило
тяжелый ѵдаръ авторитету и духовной власти
Христова наместника. Кроме этого, единственными прсявленіями папской деятельности были
злобныя анаѳемы, надъ которыми повсюду смеялись, и вогііющіе пороки куріи, которые вызывали
всеобщее презреніе. Не менее далеко отъ идеа-

ла стояли и светскія главы христіанскаго міра.
В ъ лучшемъ случае они пользовались своими
универсальными положеніемъ въ интересахъ фамильныхъ владеній, а чаще всего торговли императорскими прерогативами, иногда вследствіе печальной необходимости собрать кое-какія средства, чтобы Покрыть издержки коронованія или
даже чтобы заплатить мяснику. По мере ослабленія папства и имперіи усиливалась національная
монархія съ абсолютною властью, которой принадлежало непосредственное будущее. Но въ
конце X I V века монархически! принципъ въ однихъ государствах!, переживали тяжелый, хотя
и временный кризисъ, въ другихъ еще не развился окончательно. Во Франціи преемники Филиппа IV и предшественники Людовика X I V
влачили лшлкое существованіе. Англія была очень
далека до могучаго, хотя и кратковременнаго
деспотизма Тюдоровъ и Стюартовъ. В ъ Германіи
происходила взаимная борьба всех!, политическихъ силъ, при чемъ будущая окончательная
победа князей едва обозначалась въ Золотой
буллі. Карла IV. Еще неопределеннее было политическое положеніе Италіи. Страна распадалась на массу мелкихъ областей съ двумя господствующими политическими формами: республиканской и монархической. Между этими многочисленными государствами происходила непрерывная борьба; такая же борьба шла внутри калідаго изъ нихъ, такъ что въ общемъ Италія находилась въ естественномъ состояніи, какъ его
понималъ Гоббсъ: тамъ былъ homo homini lupus
(человекъ человеку волкъ) ; тамъ господствовало
bellum omnium contra omnes. Но среди этого

хаоса у лучшихъ людей не умирала старая вѣра
въ возможность всемірнаго владычества Рима и
появилась новая надежда на политическое объединеніе Италіи. Это была мечта, но мечта лестная для націоналыіаго самолюбія и дорогая для
патріотизма, какъ вѣрное средство установить политически порядокъ и поднять народное благоеостояніе. Не удивительно поэтому, что эитузіасты дѣлали попытки осуществить эту мечту и
даже увлекали за собой подвижную, въ особенности на югѣ, толпу. Но это были только минутные порывы, безпощадно разбиваемые действительностью. Не только всемірное господство,
но и первый шагъ къ нему—политическое объединеніе было отдаленною целыо, для достижеиія которой нужно было пользоваться наличными
политическими силами. Но на какую изъ нихъ
можно было положиться? Городскія республики
нахидились въ несомнѣнномъ упадке; но и монархіи не представляли гарантій прочности: онѣ
были основаны на насиліи, насиліемъ держались
и не имели ни юридическая, ни нравственная
авторитета въ обществе. Поэтому выборъ между
обеими силами представлялъ серьезныя затрудпенія. Аналогичное движеніе, особенно сильное
въ это время въ Италіи, происходило и въ соціальномъ строе. Средневёковой феодализма»,
раздробившій западно-европейскіе Пароды Іиамикроскопическія государства sui generis, распадался на такое же огромное количество мелкихъ
корпорации Населеніе феодальной сеньоріи, хотя
бы немногочисленное, было очень разнообразно
по своимъ правамъ и обязанностями; горожане
делились па огромное количество цеховъ, въ со-

ставъ которыхъ входили не только различные
промышленники и ремесленники, но и немногіе
представители весьма бедной тогда научной и
художественной деятельности.
Корпоративный
духъ проникали все, господствовали даже вътакихъ индивидуальныхъ проявленіяхъ жизни, какъ
религія и поэзія. Каждый цехи имели своего святого, каждое сословіе имело свою литературу.
Къ рыцарской поэзіи враждебно относилось духовенство, яродскіе фабльо осмеивали и представителей церкви, и дворянскіе романы, a низшій
класса» воспевали только свое горе и свои радости и игнорировали литературу другихъ сословій. Такими образомъ, в с я - и матеріалыіая, и
духовная-жизнь личности обусловливалась корпораций, къ которой она принадлежала по рожденію. Сами по себе человѣкъ не имели значеиія: оно цѣликомъ зависело отъ его класса. Это
было настоящее закрѣпощеніе личности, изъ кот о р а я былъ одинъ только в ы х о д ъ - в ъ монахи,
т. - е. отреченіе отъ жизни.
В ъ X I V веісЬ въ особенности въ Италіи эти
средневековые устои расшатались. Личность, духовный ростъ и развитіе которой такъ же органически необходимы, какъ ростъ и развиие физическіе, переросла ранее созданный ею культурный формы. Мысль и чувство отказались повиноваться церковному авторитету, появилось светское искусство, показались первые признаки самостоятельной науки. В ъ то же время начались
удачны я попытки перебираться черезъ сощальныя
перегородки: крестьяне начинают» предводительствовать войсками, ремесленники занимаются нау-

КОИ, банкиры захватывают!,
государственную
власть и разночинцы Ьходятъ въ придворный
штатъ государей, среди которыхъ точно также
бывали политическіе проходимцы. И эти попытки
личности восторжествовать надъ устарѣвшимъ
порядкомъ вещей встретили сочувствіе даже со
стороны представителей тѣхъ общественныхъ классовъ, которые были заинтересованы въ его сохранении. Лучшею иллюстраціей такого отношенія можетъ служить всеобщій ггочетъ, которымъ
былъ окруженъ Петрарка.
Петрарка былъ «сынъ флорептійскаго нотаріуса,
изгнаннаго изъ родного города и подвергшагося
конфискаціи имущества, — следовательно, происхожденіе не давало надежды на почести. Не
оправдывало подобиыхъ ожиданій и его собственное положеніе Въ обществе. Онъ былъ священникъ и, какъ духовная особа, не внушалъ большого уваженія: въ весьма поэтическихъ стихотвореніяхъ онъ воспевалъ свою несчастную любовь къ замужней женщине и открыто жилъ
съ другою, отъ которой имелъ детей, что одинаково не подобало его сану. Единственнымъ основаніемъ его славы была молва о его поэтическом!. таланте й выдающейся учености, и эти
чисто-индивидуальныя свойства оценивались обществом!, чрезвычайно и даже черезчуръ высоко.
Самымъ могущественным!, государемъ того времени въ Италіи былъ Робертъ Неаполитанскій.
Передъ нимъ дрожали папы; благодаря его вліянію, императоры попадали въ самое критическое
положеніе, и съ его стороны Петрарка былъ осыпана, почестями. Передъ своимъ поэтическим!,
короіюваніемъ первый гуманиста, выразила, жела-

ніе подвергнуться экзамену короля, чтобы оправдать свои лавры переда, цѣлымъ міромъ, и старый Роберта, въ теченіе трехъ дней съ полудня
до вечера экзаменовалъ поэта. Результаты этого
экзамена въ высшей степени характерны. Король
уговаривалъ Петрарку короноваться въ Неаполѣ
и остаться при его дворѣ; несмотря на всю щекотливость отказа, поэтъ иастаивалъ на своемъ
желаніи получить лавры на Капитоліи. Тогда
Робертъ, не будучи въ состояніи по старости
лично присутствовать на торжествѣ, послала, въ
Римъ своего представителя и написалъ римскому
сенату посланіе, въ которомъ до небесъ превозносила, ищущаго лавровъ Петрарку. На прощаніе
король іюцѣловалъ поэта и далъ ему свою пурпуровую мантію, какъ наиболѣе подходящій для
коронованія костюмъ. Это былъ единственный
подарок а, Роберта, другіе казались неприличны
для поэта, котораго королевскій пурпуръ ставил!,
наравнѣ съ монархомъ. Передъ такимъ почетомъ
могущественнѣйшаго изъ государей РІталіи блѣднѣли почести, которыми осыпали Петрарку второстепенные властители: Корреджи, Висконти и
Каррара.
Еще характернѣе отношеніе къ первому гуманисту республиканскихъ правительствъ. Господствовавшіе тама, представители правящихъ классовъ обнаруживали преклоненіе предъ человѣкомъ, успѣхъ котораго былъ проявленіемъ упадка
того самаго строя, :на которомъ они держались.
Республиканская Флоренція, изгнавшая отца Петрарки, приглашала къ себѣ поэта - монархиста
крайне лестною государственною грамотой и съ
парушеніемъ всѣхъ обычаевъ жшрахшіа-ему коп[ГОСУДССТВЙННІ 1
&ИЫШОТЕКА I
со Of*
!
( M Яшм I

фисковаииыя имущества, предварительно выкупивши ихъ 'на государственный средства у частныхъ владѣльцевъ. Аристократическая Венеція государственным! актомъ признала, что демократ!
Петрарка «обладает! теперь такою славой во
всей вселенной, что, насколько запомнят! люди,
между христіанами не было ни одного моралиста, ни одного поэта, который могъ бы съ нимъ
сравняться». Не удивительно поэтому, что мелкія
республики считали одно посѣщеніе Петрарки
для себя небывалою честыо.
Отъ правительства не отставали представители
отдѣльныхъ классов!. Достаточно перелистовать
обширную переписку Петрарки, чтобы составить
себѣ представленіе, какое огромное количество
почитателей имѣлъ онъ въ различных! слояхъ
средневѣковаго общества. Одинъ графъ приглаш а е т ! его въ свои владѣнія, чтобы «имѣть счастіе
коснуться его священных! ногъ». Докторъ правъ
изъ Пармы 'называет! его въ своемъ стихотвореніи «солнцемъ, затмевающим! другія звѣзды»,
вторымъ Гомеромъ, который возвратить золотой
вѣкъ. Даже августинскій монахъ-эрмитъ увлекается общимъ восторгом! и заявляет!, что при
одной мысли о Петраркѣ онъ забываетъ этотъ
міръ и дѣлается совсѣмъ другимъ человѣкомъ.
Еще силыіѣе очарованіе въ тѣхъ классахъ, которым! индивидуализм! открывал! широкіе горизонты, гіролагалъ новые пути къ недоступным!
прежде сферами дѣятельности. Школьные учителя обоготворяли Петрарку. Одинъ изъ нихъ,
слѣпой старикъ 'изъ южной Италіи, хотѣлъ навѣстить его в ъ Неаполѣ; но, не заставъ его въ
этомъ городѣ, пѣшкомъ прошелъ до самой Пармы,

опираясь на плечо едипственнаго сь.іна, чтобы коснуться поэта и услыхать звукъ его голоса. Благоговѣніе передъ первымъ гуманистом! проникало
даже и въ городское населеніе. В ъ Бергамо, около Милана, жилъ одинъ старый ювелиръ. Познакомившись съ сочиненіями Петрарки, онъ рѣшился просить поэта посѣтить его жилище. Петрарка И С П О Л Н И Л ! его просьбу и гюлучилъ в ъ
Бергамо чисто-королевскій пріемъ. Власти и почетные жители города устроили ему торжественную встрѣчу, а очарованный хозяинъ убралъ весь
домъ Петрарки, отдѣлалъ золотом! всю отведенную ему комнату иустроилъ пурпуровое ложе.
Увлеченные общимъ потокомъ, сами представители средневѣковаго строя, папа и император!,
осыпали Петрарку почестями. Авиньонскіе папы,—
а ихъ Петрарка пережилъ 5,—обезпечили его
средства выгодными синекурами, не разъ предлагали ему видное и доходное мѣсто апостольскаго
секретаря и есть извѣстіе, что пѣвца Лауры и
отца, по меньшей мѣрѣ, двоихъ незаконных! ді>
тей хотѣли сдѣлать кардиналомъ римской церкви
и такимъ образомъоткрыть путькъ папскому престолу. Такія награды вовсе не соотвѣтствовали отпошенію Петрарки къ папству. В ъ стихотвореніяхъ и нерепискѣ, онъ говорил! такимъ тономъ
о представителях! церкви, какой мы встрѣчаемъ
только у поздиѣйшихъ реформаторов!. Tain»,
между его сочиненіями находятся такъ-называемыя Письма безъ адреса
(Epistolae sine titulis).
Новѣйшій издатель его переписки, католикъ
Джузеппе Фракассетти, счелъ иужнымъ выпустить, по религіознымъ соображеніямъ, эти письма изъ своего собраиія, вышедшаго въ половинѣ

машего столѣтія. Действительно, въ этомъ маленькомъ сборнике разсказаны самые вопіющіе факты
скандальной хроники папскаго двора, нричемъ разоблачена сопровождаются столь резкими нападками, что Петрарка счелъ нужнымъ скрыть имена
своихъ адресатовъ, чтобы не навлечь на нихъ непріятностей. Тѣмъ не менее, папская курія, которую Петрарка задолго до Лютера называли Вавилономъ, выслушивала все это съ удивительными
благодушіемъ. Точно также относился къ нему
трезвый, холодный, чуждый какихъ бы то ни
было увлеченій Карлъ IV. Они не только посылалъ поэту ценные подарки, приглашали къ
СЕоему двору, но и отвѣчалъ на его письма, возвели даже въ достоинство пфальцграфа. Между
теми Петрарка умѣлъ даже безъ улыбки говорить
царями то, что они считали истиной. Карлъ IV
вернулся изъИталіи въ Германію, и недовольный
такою политикой поэтъ написали ему замечательное по своему тону письмо (XIX, 12). Они назьтваетъ это отсутствіе бѣгствомъ, упрекаетъ императора въ отсутствіи воли, которая составляешь «источники всякихъ дѣйствій», и прямо обвиняетъ въ Неумѣньи понимать свое положеніе и
даже въ варварстве. «Ты покидаешь, — пишетъ
Петрарка, — что съ такими трудомъ пріобрѣли
твои предки, и возвращаешься въ варварскую
страну. Весьма трудно переделать натуру!»—иронически замѣчаетъ они по этому поводу. Продолжая далТе параллель между Карломъ и его
предками, Петрарка формулируешь .еще более
оскорбительный для императора выводи, что «доблесть—не наследственное благо». Характерно
самое заключеиіе этого коротенькаго письма, слу-

жившаго своеобразными отвѣтомъ па любезность
императора, приславшаго привѣтствіе поэту. «Мой
Лелій,—пишетъ они,—принеси мне поклонъ отъ
тебя, который былъ для меня ножомъ острыми
и смертельною раной, а также императорское изображеніе весьма старой работы. Еслйбъ оно могло говорить, или ты моги посмотреть на него, то
оно удержало бы тебя отъ этого безславнаго, чтобы не сказать—позорнаго, пути. Будь здоровъ,
Цезарь, и подумай, что ты оставляешь и къ
чему стремишься». Несмотря на все это, Карлъ
IV продолжали посылать дерзкому писателю подарки и приглашать его къ себе въ Богемію.
Этотъ ошеломляющій почетъ представляется
несколько загадочными и для современного изследователя. Какъ поэтъ, Петрарка занимаетъ
сравнительно очень невыдающееся место въ исторіи всемірной литературы; да и не итальянская
поэзія составляла источники его славы у современниковъ. Африка, его главная латинская
поэма, осталась неоконченной; большинство его
эклоги были Непонятны публике. Его краснорѣчіе весьма сомнительной цѣны: въ его рЕчахъ
гораздо больше грамма'тическихъ ошибокъ, чѣмъ
изящества. Прозаическія сочиненія перваго гуманиста имѣютъ, конечно, огромное культурное
значеніе; но ихъ главная важность не въ содержаніи, а въ индивидуалистической тенденціи,
которая пробивается чрезъ средневековое благочестіе. По объему знаній Петрарка немногими
превосходили своихъ современниковъ; и, кроме
того, его главное ученое сочиненіе Be viris illustribus (о знаменитыхъ людяхъ) осталось неоконченными, да и дрѵгіе тракты вышли уже

въ самый разгаръ его славы. Остается его страсть
къ изученію древности: она была, действительно,
заразительна; по самое ея существованіе у Петрарки и импонирующее вліяніе на современников!
объясняются тѣмъ, что въ античной литературе
вычитывали свои чувства, находили идеи, оправдывающія современное пастроеніе. Единственное
объясненіе огромной, притомъ не оправдываемой
фактами, популярности Петрарки заключается въ
полусознательном! чувствё симпатіи къ человеку, стремившемуся разрушить егЬснявшія личное развитіе корпоративный перегородки и ниспровергнуть внешній авторитет»,давившій и мысль,
и чувство, и волю отдельной личности. Почести
Петрарки были выраженіемъ инстинктивная сочувствія первоему борцу индивидуализма со стороны общества съ вполне развившимися уже индивидуалистическими потребностями. Вотъ почему безсозиателыю раздувалась репутація Петрарки, вотъ почему лавры на Капитоліи даны были
ему въ кредита», только на основаиіи слуховъ
объ имеющемъ появиться великомъ произведеніи, незначительные отрывки изъ которая были
известны только неаполитанскому королю.
При такомъ торжестве индивидуальных! стремлепій среди (разрушающихся старыхъ и нарождающихся новыхч» общественныхъ порядковъ политическая мысль представляет» особенный интересъ. Ея творческая деятельность вызывается самым!» положеніемъ дГлъ; ея вліяніе особенно
сильно чувствуется въ тотъ моментъ, когда слагаются новыя учрежденія. Съ другой стороны,
для целесообразной политической программы она
должна опираться па т е наличныя общественный

силы, которыя считаются въ данное время наиболее жизненными. Съ этой точки зрѣнія трудно
найти более характерная для своей эпохи политическая мыслителя, чемъ былъ Петрарка.

II.
В ъ X I V в е к е жили два болѣе крупныхъ деятеля въ этой сфере, которые занимают» видное
место во всемірной исторіи политическихъ ученій: это соотечественники Петрарки — Данте
Алигьери и Марсилій Падуанскій. Но великій
поэтъ остается на средневековой почве и въ
политическихъ теоріяхъ, какъ въ своей безсмертиой поэме. Его трактат» о монархіи представляетъ собою такую же лебединую песнь въ области политическихъ идеаловъ, какъ
Божественная Комедія вообще въ сфере средневековая
міросозерцанія. Марсилій Пауданскій—новый мыслитель; онъ требуетъ секуляризаціи государства,
по полагает» въ основу своей программы идею
народовластия въ то время, когда повсюду развивался деспотизмъ. Данте возводили въ идеалъ
отжившую мечту о средневековой имперіи; Марсилій мечтали о порядкахъ, для осуществлеиія
которыхъ далеко еще не наступило время. Одинъ
былъ слишкомъ старъ, другой — слишкомъ молоди для [своей эпохи; но оба одинаково были
мечтательными теоретиками, оба игнорировали
современность и оба мало имели на нее вліянія.
Совсѣмъ другими характером!» отличался Петрарка.

Петрарка былъ родоначальникомъ гуманизма,
стоялъ' во главѣ того течеиія, которое уже въ
X I V вѣкѣ ^хватило всю Италію и позже проникло далеко за ея предѣлы. Онъ былъ, слѣдователыю, настоящимъ сыномъ своего вѣка, истипнымъ представителемъ реальныхъ потребностей современнаш общества, радовался его радостями, страдалъ его горемъ. Съ дѣйствительпостыо связанъ былъ Петрарка и самымъ характеромъ стремленій, которыя раздѣляли и его современники. Онъ былъ гуманистъ въ тѣсномъ
смыслѣ этого слова, т.-е. индивидуалистъ самой
чистой воды. Критеріумомъ всего существующего была 'для него личность. В ъ философіи онъ
отрицалъ метафизику и, признавалъ только мораль, т.-е. ту ея сторону, которая имѣетъ непосредственное отіюшеніе къ человѣку. Точно также относился онъ и къ положительному знанію:
по его мйѣнію, главнымъ объектомъ науки долженъ быть человѣкъ; изученіе же внѣшняго міра
имѣетъ смыслъ лишь постольку, поскольку онъ
касается человѣка, и достойны изученія только
тѣ стороны окружающей среды, которыя имѣютъ
вліяніе на личность. Съ этой точки зрѣнія политичеекіе порядки тѣмъ болѣе напрашивались
па ььиманіе, что ихъ слабыя стороны чувствовались, и чувствовались чрезвычайно болѣзненно,
въ силу того же индивидуализма. Выше всего
онъ ставилъ личную независимость. Чтобы жить
на полной свободѣ, онъ много лѣтъ провелъ въ
деревенскомъ уедииеніи; чтобы по желанію предаваться любимымъ занятіямъ, онъ отказывался
отъ самыхъ выгодныхъ и гючетпыхъ должностей
и всю жизнь остался частнымъ человѣкомъ, а

чтобы добиться экономической обезпечепности,
онъ выпрашивалъ себѣ синекуры въ томъ самомъ Авиньонѣ, который такъ сурово порицалъ
въ своихъ сочиненіяхъ. Съ такою же заботливостью охранялъ Петрарка и духовную независимость. Онъ страстно любилъ античную литературу, въ которой иаходилъ отзвуки собственнаго настроенія, но тщательно остерегался ея вліянія. «Ягіредпочелъ бы лучше обойтись безъ вождя, чѣмъ быть принужденнымъ во всемъ слѣдова-fL за нимъ»,—пишетъ онъ одному изъ своихъ
друзей (ХХП, 2). Его щепетильность доходитъ
до того, что онъ боится подражать даже стилю
классиковъ, хотя и пишетъ на латинскомъ языкѣ. ГІо его мнѣнію (и это мнѣніе имъ впервые
было формулировано въ новое время), стиль долженъ быть индивидуален!», какъ походка, жесть,
выражеиіе лица. «Я предпочитаю свой стиль,—пишетъ опъ,—хотя бы необработанный и ужасный,
чѣмъ чужой, изящный отъ изысканныхъ ѵкрашепій» И этому-то индивидуалисту не разъ приходилось }Фѣдиться на себѣ, и иногда въ высшей степени оскорбительно, что на его родинѣ
необезпечена даже личная безопасность. ГІовсемѣстные
разбои и бродячія шайки наемных!,
войскъ, результат!, господствующей тогда анархіи, не разъ давали себя чувствовать Петраркѣ,
не разъ разрушали его планы. По винѣ разбопниковъ, опоздалъ на торжественное короиоваиіе
поэта въ Капитоліи представитель неаполитаііскаго короля; самъ Петрарка почти тотчасъ послѣ торжества едва избѣжалъ ограблепія и плѣна вооруженной шайки почти у самыхъ воротъ
Рима, долженъ былъ вернуться въ городъ и взять
Онер. Итал. иозр.

съ собою вооруженных! провожатыхъ. Общественные безпорядки и позже не разъ разстраивали его планы. В ъ 1349 году два друга Петрарки,
жившаго тогда въ Пармѣ, посѣтили его по дорогѣ изъ Авиньона во Флоренцію и не застали
его дома. Между тѣмъ, у поэта возникъ планъ
устроить дружеское общежитіе, нѣчто вродѣ
гуманистическаго монастыря, и для его осуществленія онъ особенно разсчитывалъ именно на
этихъ друзей. Поэтому, изложивши очень обстоятельно свой проектъ въ письмѣ, онъ немедленно отправилъ повара догонять друзей, но
вернувшійся посланный сообщил!, что въ Аппенинахъ на нихъ напали разбойники, и одинъ
успѣлъ спастись бѣгствомъ, а другой былъ убитъ.
Даже свобода передвиженія была крайне затруднена политическими неурядицами, что было особенно тяжело для Петрарки, такъ какъ путешествія доставляли ему огромное наслажденіе. В ъ
1362 году онъхотѣлъ посѣтить Авиньонъ послѣ
десятилѣтняго пребыванія въ Италіи и долженъ
былъ вернуться назадъ, потому что всѣ дороги
были заняты вооруженными шайками. По этой
же причинѣ онъ долженъ былъ отказаться отъ
намѣренія побывать при дворѣ Карла IV. Подобные факты Не могли не наталкивать Петрарку на размышленія о печальном! положении современной дѣйствительности. A кромѣ того, еще
по двумъ причинам!, онъ хотѣлъ быть не только зрителемъ, но иактеромъ итальянской политики: во-гіервыхъ, вслѣдствіе горячей любви къ
родинѣ и, во-вторыхъ, въ силу глубокой вѣры
въ могущество личности въ дѣлѣ устройства политическаго порядка.

В ъ исторіи итальянскаго Возрожденія былъ довольно продолжительный періодъ политическаго
и національнаго индифферентизма: это—та эпоха, когда предшественники новой интеллитенціи
боролись за 'свое личное экономическое и общественное положеніе. Но это случилось позже,
когда продолжительная борьба за существование
атрофировала любовь къ родинѣ. Родоначальн и к ! гуманистовъ былъ искренній патріотъ. В ъ
этомъ убѣждаетъ, прежде всего, безусловно лучшее изъ его стихотворений Italia тіа, которое
представляет! собою болѣзненный вопль, выходящій изъ самой глубины сердца поэта и, въ то
же время, поэтическій комментарій къ его политическим! стремленіямъ. «О, моя Италія! словами
нельзя описать смертельный раны, которыми покрыто твое прекрасное тѣло, —такъ начинает!
онъ свою канцону и, прежде всего, обращается
съ молитвой къ Богу:—Царь Небесный, я умоляю Твое милосердіе, которое низвело Тебя на
землю, обрати свой взоръ на благословенную Тобою страну, мою родину. Взгляни, всемилостивый
Боже, отъ какихъ ничтожных! причинъ возгораются жестокія войны! Открой, Отецъ, смягчи,
освободи отъ ложныхъ увлеченій сердца, который
гордый и дикій Марсъ замкнулъиожесточилъ!
Дай туда доступ! Твоей истинѣ, возвѣщаемой
моимъ слабым! Я З Ы К О М ! » . Далѣе Петрарка обращается къ тѣмъ, «кому судьба дала въ руки
угіравленіе прекрасными землями, къ которым!
они не имѣютъ никакого состраданія», и упрек а е т ! ихъ за чужеземныя наемный войска. «ЗачЬмъ тамъ много чужеземных! шаекъ? Зачѣмъ
зеленьтя поля обагряются варварскою кровью?»

Властители напрасно полагаются па такихъ солдата», напрасно ищутъ «любви и верности, въ
продажномъ сердцѣ,—,чѣмъу кого больше такого народа, тѣмъ болѣе окруженъ онъ врагами».
«Природа, — продолжаешь Петрарка, — хорошо
позаботилась о насъ, поставивши Альпы преградою между нами и немецкою свирѣпостію,
но, ослѣпленыые страстями, мы сами привили зараз}' къ здоровому тѣлу». По поводу этихъ «дикихъ звѣрей», «парода безъ закона», поэтъ припоминаешь славное прошлое, когда Марій и Цезарь наносили нѣмцамъ тяжкія пораженія. Теперь все наоборотъ, и «это случилось благодаря
вамъ,—снова обращается Петрарка къ современными властителями. — Ваши раздоры испортили
наилучшую часть міра. По какому предопредѣленію, по какому соображению и за какую вину
ненавидите вы беднаго сосѣда, разграбляете его
истощенное и разстроенное состояніе, ищете солдатъ и содействуете тому, чтобъ они проливали
кровь и продавали за золото свою душу?» «Я
говорю это,—заключает!» поэтъ,—не изъ презрѣнія и не изъ ненависти къ кому - нибудь, а
только ради истины». Убеждая сеньоровъ позаботиться объ устраненіи этихъ бѣдствій, Петрарка настоятельно совѣтуетъ имъ подумать и
о родине. '«Развѣ не этой земли коснулся я
впервые? Разве не здѣсь то гнѣздо, гдѣ я съ такою любовыо былъ воспитан!»? Разве не это моя
родина, на которой покоятся всѣ мои упованія,
любящая и благодѣтельная мать, охраняющая
прахъ моихъ родителей?Боже мой! вошь тѣ мысли, который должны руководить вами. Взгляните
съ сожалѣніемъ ца сл^зы страдающаго народа.

который на васъ после Бога возлагает!» свои
надежды. Обнаружьте только какой-нибудь признак!» любви къ нему, и добродѣтель возьмется
за оружіе 'лротивъ неистовства и быстро одержит!» победу. В ъ душѣ итальянцевъ не умерла •
еще античная доблесть». Напомнивъ ради этой
цѣли сеньорамъ о загробной жизни, Петрарка
заключаешь канцону восклицаніемъ: «Гѵо gridando
расе, расе, расе! (Я призываю, миръ, миръи миръ) !
Итакъ, внутренніе раздоры властителей, кровопролитный войны и шайки наемныхъ чужеземцевъ—вотъ главный бѣдствія, отъ которыхъ страдает!» столь любимая поэтомъ родина. Этотъ
патріотизмъ и подобный же жалобы мы найдемъ
и въ его латинскихъ сочиненіяхъ. В ъ обширной
перепискѣ Петрарки цѣлая масса писемъ посвящена изображенію современной дѣйствителыюсти. Чтобы составить себе представленіе объ
общемъ характере и тонѣ этихъ писемъ, достаточно привести нѣсколько примѣровъ. Петрарка
относится къ тогдашнему положенію Италіи съ
крайним!» пессимизмомъ. «Знай,—пишешь онъ къ
одному другу,—что едва ли было что - нибудь печальнее и бѣдственнѣе нашего времени. Одно
меня утѣшаетъ, что если должно было родиться,
если было решительно необходимо, чтобы неумолимая Клото толкнула насъ за несчастный порогъ этой жизни и если не суждено было увидеть свешъ раньше, то меньшее зло быть рожденным!» теперь, чёмъ после» (XX, 1). В ъ другом!» месте онъ выражается еще резче: «Что
бы ни доводили до 'нашего сведѣнія трудъ историковъ и вопль трагедій,—-говорить онъ, — все
это ниже того, что мы видимъ своими глазами.

Преступление, которое у нихъ считалось достойнымъ сцены, у насъ сделалось ходячими порокомъ» (Ер. sine titulis III). Главнѣйшія бедствия,
которыя угнетаютъ Италію, Петрарка характеризует!» такъ: «власть погребена, свобода подавлена, и никогда не кончаются войны» (XXII, 14).
В ъ одномъ письме онъ подробнѣе характеризует!» иоложеніе делъ. В ъ Пизе и Сіене народный бунтъ, революція въ Болоньи, «плачъ
въ Риме, Неаполь боится, что его прозвище
Terra laboris будетъ вполне соответствовать положенію делъ», въ Сициліи съ страшною ненавистью кипитъ борьба партій, Мантуя среди затруднений проводитъ безеонныя ночи, въ Феррарт»
господствует! ужасъ, «Верону, какъ несчастная
Актеона, рвутъ собственный собаки», «Аквилейя
и Тридентъ открыты для непрерывных! варварс к и х ! набеговъ и, накоиецъ, къ величайшему
позору, шайки разбойников! бродятъ по Италіи, такъ что она изъ госпожи гіровинцій c;dm
лалась провинціей рабовъ» (XIX, 9). «Кто бы ни «
разсказалъ о теперешнем! положеніи делъ потомками, если только останутся потомки, —говорить онъ,—все равно, разсказъ покажется басней» (XI, 7). Такое тягостное состояние Италін
внушаетъ Петрарке глубокое огорченіе. «Повсюду причина къ скорби,—говорить онъ въ томъ
же письме,—,и каждое настоящее зло служить
признаком! будущая, еще более, тяжкая». По
поводу землетрясенія въ Риме онъ пишетъ: «Меня страшно т р е в о ж и т общее положепіе политическихъ делъ и движенія не столько земли,
сколько людей внушают» мне печальный пред-

сказанія не для Рима только, но и для всей
Италіи».
Такая горячая любовь къ родинР, такое болезненное сознание 'ея б'І»дствій должны были вызывать у патріота попытки къ улучшенпо положения отечества, къ устранению терзающихъ его
золъ. Петрарка чувствовали эту обязанность.
«Благосостояніе всей моей родины и нашей общей матери,—пишет онъ одному другу,—находится въ опасности, и т о т не сынъ, кого не
т р о г а ю т обиды, причиняемыя любящей матери»
(XI, 16). Но если патриотизм! побуждали къ
политической деятельности и давали для иея общую программу, то взглядъ на значение личности
въ обществе указывали для нея средства и внушали веру въ возможность благопріятныхъ результатов!.
Несмотря на обширныя ламентации о слабости
человеческой природы, которыми переполнены
философскіе трактаты Петрарки, несмотря на эти
" слабые отзвуки умирающая аскетизма, онъ высоко ценили разумъ человека. В ъ трактате De
remediis utriusque fortunae (о средствах! противъ
счастья и несчастья)
онъ доказывает!, между
прочими, что тело —тюрьма, а заключающийся
въ ней ' духъ—образъ и подобіе Божіе, перлъ
созданія и царь природы. Могущественный разумъ
человека долженъ и м о ж е т господствовать надъ
самими собою и надъ другими. Прилагая _ эту
точку зренія къ политическими отношениями,
Петрарка приходили къ в е Р е во всемогущество
личности въ этой сфере и къ глубокому убежденно въ целительность и вліяніе человеческая
слова. В ъ исторіи онъ не видЬлъ ничего кроме

личности. Задумавъ изобразить судьбы античнаго
Рима, древнюю щсторію своей родины, какъ понимали и теперь понимаютъ эту эпоху итальянцы,
Петрарка написалъ рядъ біографій знаменитыхъ
людей отъ Ромула до Цезаря. Характерно, что,
несмотря па страстную любовъ къ литературѣ и
философіи, онъ (не внесъ въ эту книгу ни одного писателя. Тамъ фигурируютъ исключительно
полководцы и государственные дѣятели, что стоит!» въ связи съ его общимъ взглядомъ на политическую жизнь. Въ этомъ отношенщ Петрарка
стоитъ на античной точкѣ зрѣнія. Отговаривая
отъ монашества одного изъ своихъ друзей, онъ
пишетъ ему: «Изъ Цицерона извѣстно небесное
изреченіе моего Сципіона: что всѣмъ тѣмъ, которые сохранили или усилили родину или помогли ей, обезпечено опредѣленное мѣсто на небѣ, гдѣ они, блаженные, будутъ наслаждаться
вѣчною жизнью; а также и следующее: для верховнаго Бога, — говоритъ Цицероиъ, — который
управляет!» всѣмъ міромъ, нѣтъ ничего болѣе
пріятнаго изъ того, что совершается на землѣ,
какъ совѣты и собранія людей съ общественнымъ правомъ, которыя называются государствами» (III, 12). Приведя эту цитату въ другомъ
мѣстѣ, Петрарка замѣчаетъ: «хотя это говоритъ
и язычникъ, но его мнѣніе не противно хр,испанской истинѣ и религіи». Но непосредственное
З^частіе въ государственныхъ совѣтахъ и собраніяхъ не соотвѣтствовало его вкусамъ; поэтому онъ нашелъ другой путь служить своей родинѣ. Если люди, — думаетъ Петрарка,—создают!-. общественные порядки, то они же ихъ
разстраиваютъ. Изображая въ одномъ письмѣ

современныя бѣдствія, онъ говорит!»: «Все это
не могло случиться безъ согласія рода человѣческаго; поэтому я съ гнѣвомъ и негодованіемъ
оплакиваю не столько свою, сколько общественную скорбь» (XIX, 9). Людскія заблужденія и страсти—источникъ политическихъ бѣдъ;
на нихъирѣшилъ Петрарка дѣйствовать своимъ
авторитетным!, словомъ и сдѣлался первьімъ публицистомъ, какого знаетъ новая
исторія.Оиъ
глубоко вѣровалъ въ могущественное вліяніе человѣческаго слова. «Часто простое слово бывало
благотворно для благоденствія государствъ,—говоритъ онъ,—-(И не а втор ъ этого слова, а само
оно въ состояніи привести въ движеніе умы,
могущественно развивая свою скрытую силу»
(Senil. VII, 1). Поэтому всѣ его сочиненія имѣютъ
болѣе или менѣе публицистическій характер!»:
онъ морализируетъ въ историческихъ произведеніяхъ, проповѣдуетъ въ философскихъ трактатах!», пишетъ политическіе памфлеты и, является настояшимъ журналистомъ въ своей переписи. Письма Петрарки рѣдко имѣютъ только личный или дѣловой характеръ,—въ болынинствѣ случаевъ, это или нравственный поученія,
или истордческія справки, или политическіе проекты, или докладныя записки, или газетныя передовым статьи. В ъ послѣднемъ случаѣ адресатъ
ставился иногда на удачу, или письмо адресовалось къ неизвѣстному, или цѣлый сборцикъ
лолучалъ Названіе «писемъ безъ адреса». Съ писемъ всегда снимались копіи, іи они распространялись въ обществѣ иногда раньше, чѣмъ
доходили по адресу. Кромѣ того, самъ автора»
ихъ тщательно собирала, и время отъ времени

выпускалъ ихъ въ видѣ сборника. Словомъ, это
былъ настоящій суррогата» политической прессы.

III.
Посмотримъ теперь, каковы были политические
идеалы Петрарки, и познакомимся поближе съ
его публицистическими пріемами.
Современные изслѣдователи рѣзко расходятся ;въ оцѣнкѣ его политическихъ стремленій.
Одни, какъ Кардуччи
и Цумбиіги 2 ), считают!» его продолжателем!-» Данте; Фогтъ 3) видит!» въ немъ суетнаго фразера, который, ради
Честолюбія, изрекалъ, какъ оракулъ, противоречивые советы, заимствованные изъ разныхъ римских!» писателей; Мезьеръ 4) и Гейгеръ 5) признают!» благородство его стремленій, но считают!» ;его и въ политике лоэтомъ, мнѣнія котораго зависели отъ минутнаго ііастроеиія. Кёртингъ 6 ), наконецъ, видитъ въ немъ политическаго (идеалиста, путавшагося въ своихъ собственныхъ противорёчіяхъ. Причина этого разноглас.ія (обусловливается разнообразіемъ
политическихъ
стремленій
Петрарки
въ
разнос
время, жизни и характеромъ его
дѣятелъности.
') Rome sopra argomenti storici, p. 118 и с л ѣ д .
) Zumbini; Studi sul Petrarca. Napoli. 1878, p. 175 и слѣд.
3 ) Voigt: Die
Wiederbelebung des classischen Alterthums, ß .
I., p. 98 и passim.
*) Mezières: Pétrarque. Paris. 1868, p. 220 и слѣд.
5 ) Geiger: Petrarka. Leipzig.
1874, p. 127 и слѣд.
e ) Körting:
Petrarca's Leben und Werke. Leipzig. 1878, p.
513 и слѣд.
2

Какъ публицистъ, писавшій въ интересе минуты,
онъ впадалъ иногда въ лротиворѣчія, который
находить, однако, объяснеиіе и примиреніе въ
общей цели его стремленій.
Политическій идеалъ Петрарки составляли три
главиыя последовательный по времени стремлепія: всемірное господство Рима, объедииеніе
Италіи и установленіе въ ней мира и порядка.
Несмотря на печальное положеніе свящепнаго
города, несмотря на то, что тамъ «господствовал!»
плачъ», Петрарка вместе съ соотечественниками
твердо верила», что Риму принадлежишь право господства надъ міромъ, и былъ глубоко убежденъ
въ возможности его осуществления: «Пусть сердятся и ворчатъ думающіе иначе,—говорилъ онъ въ
одном!» письме, — Римъ, все-таки, глава міра,
грязный и запустелый, онъ, безъ сомненія, глава
в с е х ъ страна». Я одинъ могу сказать это, и весь
міръ согласится, а если добровольно этого не
признаешь, то его можно убедить свидетелями
и документами» (XI, 7). Весь вопросъ заключается въ томъ, какъ осуществить это теоретическое
главенство, какъ возвратить Риму то положеніе,
которое онъ некогда занимали. Прошлое завещало четыре решенія: Римъ господствовала» во
время істарой республики и при античныхъ император ахъ; по временамъ эта мечта осуществлялась при папахъ, и попытки въ этомъ направлении делали и некоторые средневековые императоры. Петрарка останавливался на каждомъ
изъ этихъ решеній. В ъ античномъ міре у него
нетъ симпатій къ определенной политической
форме: онъ не решаешь, что лучше—республика или монархія: «хотя я хорошо знаю,—гово-

р.итъ онъ въ од'номъ (письмѣ,—насколько болѣе
возросло Римское государство подъ управлешемъ
многихъ, чѣмъ подъ властью одного, тѣмъ не
менѣе мнѣ извѣстно Ггакже, что мнопе великіе
люди считали счастливѣйшимъ государство, когда оно находится подъ властью одного справедливая монарха» (III, 7).
Но то былъ античный міръ. Несмотря на всю
любовь къ древности, Петрарка никогда не
увлекался до того, чтобы не чувствовать печальной разницы между прошлым! и настоящим!. Сравнительно съ древностью, Современность
то ему кажется достойною ісмѣха, то вызывает!
въ н е м ! жгучую тоску. «Вѣрь мнѣ,—пишетъ Петрарка одному изъ друзей,—если бы жилъ съ нами старый Крассъ, онъ часто смѣялся бы и Демокритъ, сравнивши эпохи, не отказался бы отъ
своего неумѣстнаго тогда смѣха» (XI, 9). В ъ
другомъ письмѣ Петрарка, сравнивая современное
позорное (Войско с ъ побѣдоносною римскою арміей, приходитъ къ печальному общему выводу,
что народы возвышаются и приходят! въ, упадокъ
въ зависимости отъ нравов!. «Поэтому нѣтъъ ничего удивительная,—говорить Петрарка,-что у
насъ губительныя войны, уничтожен! мир!, добродѣтель ;въ изгнаніи и государство находится
въ жалком! рабствѣ» (XXII, 14). При такой
точкѣ зрѣнія было совершенно естественно, что
Петрарка не переносил! на современный народъ
того уваженія, которое онъ питалъ къ древним!
римлянам!. Но ему казалось, особенно въ цачалѣ политической дѣятельности, что можно перевоспитать и современную массу. «Британцы,
говорит! онъ въ только что приведенном! пись-

мѣ, — которых! называют!» англами, считались
трусливѣйшими изъ варваровъ; а теперь этотъ
воинственнѣйшій народъ совершенно
разбилъ
галловъ, долго пользовавшихся военною славой».
Перемѣны возможны, и самымъ лучшим! воспитательным! средством! Петрарка считалъ эживленіе античных! воспоминаній. «Теперь кто болѣе невѣжественъ въ римскихъ дѣлахъ,
чѣмъ
сами римляне,—пишетъ онъ, — и кто можетъ сомневаться, что если Римъ начнетъ познавать самого (себя, то древняя у доблесть воскреснет!?»
(VI, 2). Трудно было Найти болѣе пріятное для
Петрарки ,дѣло, какъ оживлять такимъ путем!
античную доблесть. Онъ былъ неумолимъ въ
пропагандѣ страстно имъ любимой древности.
Какъ ученый, онъ вызывал! образы древнихъ
въ своихъ исторических! произведеніяхъ; какъ
поэтъ, онъ прославлял! Римъ въ своей Африкѣ;
какъ моралистъ, онъ рекомендовала» изученіе античных! писателей и, указывал! предѣлы, до
которых! можно увлекаться ими безъ вреда для
религіи, ;и съ неутомимым! усердіемъ распространяла» эти идеи, какъ публициста». На каждой страиицѣ его писемъ встречается или античное воспоминаніе, или эпизода» изъ римской
исторіи, или цитата изъ древняя автора-. Кромѣ
того, есть цѣлый рядъ писемъ исключительно такого содержанія. Для иха» ^характеристики достаточно привести иѣсколько примѣровъ. Одно
письмо излагает! разговоръ, который велъ Петрарка |Съ кард. Колонной іво время ихъ общей
прогулки по Риму. Рѣчь идетъ объ изученіи
древней литературы и перечисляются античныя
воспоминаиія, связанный съ Римомъ; письмо,

очевидно, предназначалось исключительно для
публики, потому что оно адресовано тому же Колонне. Особенно любить Петрарка пользоваться
древностью для определенной политической цели. Весьма характерны въ этомъ отношеніи два
письма, посвященныя самому больному месту
тогдашней Италіи—ея военному строю. Первое
изъ нихъ представляетъ собою целую брошюру
о римскихъ военпыхъ порядкахъ, сравнительно
съ современными безпорядками и заключается замечаніемъ, что военный строй представляетъ собою только отраженіе нравовъ вообще, которые
тоже можно исправить по древними образцами.
Второе письмо — настоящая передовая статья,
весьма реторичная по форме, Но не лишенная
патріотичеекаго рдушевленія. Письмо адресовано
къ неизвестному, и Петрарка начинаетъ его такъ:
«говорю ,'противъ воли, потому что любовь къ
родине вынуждает меня и в ы з ы в а е т въ удрученном!» сердце пылающіе стимулы, которые не
позволяют мне молчать, и говорю вами... кому?
Увы, не знаю». Далее, онъ изображает бѣідствія,
который причиняет стране наемное войско подл»
формою обращенія къ древними знаменитостями:
«О, великій мститель за Свободу и целомудріе,
Брутъ! Ты ниспроверг!» гордыхъ вИновниковъ постыдная рабства и преследовали мстительным!»
мечомъ до самаго ада учителей безстыдства. О,
если бъ ты былъ живи, я тебе разсказалъ бы
это!» Съ подобными же восклицаніями обращается онъ къ Камиллу, Сципіоиу, Павлу Эмилію, Марію, Помпею, Цезарю, Августу, Флавіямъ, Траяну и даже Ѳеодосію и з а к л ю ч а е т письмо горя-

чею молитвой объ избавлеиіи къ самому Христу
(XXIII, I).
Глубокая вера Петрарки въ целебность аптичлыхъ воспоминаній совершенно неожиданно получила фактическое подтверждеиіе, въ его глазахъ безусловно убедительное. Это случилось въ
1347 году, когда блестящими метеоромъ промелькнула на полическомъ цоризонтѣ- странная
фигура запоздавшая трибуна Кола ди Ріенцо.
Сынъ кабатчика и прачки, Кола провели детство
и первую молодость въ деревне, «какъ мужики
между мужиками», по его собственному выраженію. Только 20 лТтъ вернулся онъ въ Римъ; самоучкою нахватавшись кое-какихъ свѣденій, онъ
посещали университет и особенно пристрастился къ римскими писателями, которые познакомили его съ блестящими прошлыми его родины.
Кола горячо полюбили эту старину: его обычными
ізаиятіемъ было бродить по городу и собирать
старыя надписи; но сделаться археологом! онъ
ire моги. Во - первыхъ, онъ былъ большой мечтатель и желали прославиться; во -вторыхъ, онъ былъ
горячій іпатріотъ и живо ,чувствовали тяжесть
современная положеиія, когда въ Риме и его
области хозяйничало дворянство, половина кот о р а я разбойничала ради наживы, другая для
удовлетворенія не лучшихъ страстей. Кола на самом!» себе испытали результаты этого режима:
одинъ дворянин! совершенно безнаказанно убилъ
его родственника. Поэтому его изучеиіе получило
особый юттѣнокъ, онъ все спрашивали: «где теперь эти древніе римляне? Куда девалась ихъ
высокая справедливость? Если - бъ я моги перенестись в ъ то время, когда жили эти люди!» Но

объ этомъ можно было только мечтать; поэтому
Кола рѣшилъ перенести въ \ современность давно пережитую эпоху, что казалось ему возможнѣе. Къ исполненію столь замапчиваго плана онъ
приступ а лъ постепенно. Энтузіазмъ къ старинѣ
и живое сочувствіе къ современпымъ невзгодамъ
сдѣлали его краснорѣчивымъ ораторомъ. На него обратили вниманіе и дали ему мѣсто городского нотаріуса. Служебное положеніе представляло
возможность лучше знать возмутительныя продѣлки знати, іи краснорѣчіе Кола становилось
все популярнѣе. Городи послали его въ Авииьонъ ізвать домой Климента VI, и самъ папа обратила. благосклонное вниманіе на восторжеинаго
иотаріуса. Популярность Кола росла и, вернувшись в ъ Римъ и занявши прежнюю должность,
онъ с ъ кружкомъ друзей сталъ подготовлять
революцію. Средства для возбужденія толпы употреблялись чрезвычайно странныя: опъ выставлялъ гдѣ - нибудь на видномъ мѣстѣ картину,
гдѣ аллегорически изображалось тяжелое положите города, или прибивали къ дверямъ церкви
лаконическую надпись: «въ скоромъ времени
Римъ вернется къ своему древнему хорошему состоянію». Господствующая аристократія не могла
не знать объ этихъ продѣлкахъ, но не обращала
на нихъ внимаиія. Молодой энтузіастъ съ вѣчно
мечтательною улыбкой на устахъ казался ей совсѣмъ не опасными дурачкомъ. Между тѣмъ,
Кола подготовляли болѣе внушительную демопстрацію. Онъ нашелъ отрывокъ изъ lex regia,
которыми сенатъ передавалъ imperium Веспасіану, приказала» вдѣлать надпись въ стѣну Латеранскаго собора и нарисовать т у т ь же самую сцену,

о которой говорится въ текстѣ. Затѣмъ онъ объявилъ публичное объясненіе надштси, и въ соборъ явилась масса народа и огромное количество
знати. Кола, въ полу-римской Тогѣ и съ бѣлою
цѣмецкою шляпой, на которой были изображены
мечи и короны, произнесъ зажигательную рѣчь
о прежнемъ! величіи Рима и его теперешнемъ упадкѣ. Бароны забавлялись, и одцнъ изъ нихъ пригласилъ оратора на обѣдъ, чтобы позабавить своихъ гостей его краснорѣчіемъ. Кола исполнилъ
это желаніе, и гости разражались веселымъ хохотомъ, когда онъ, указывая то на одного, то на
другого изъ присутствующихъ, говорилъ : «еслибъ
я былъ императоромъ, то вотъ этого приказалъ
бы повѣсить, а того обезглавить». Между тѣмъ,
заговоръ оозрѣлъ, и революція, въ началѣ безкровная, произошла спокойно и неожиданно: въ
полночь 19 мая 1347 года Кола, выслушавши
мессу, двинулся на Капитолій съ четырьмя знаменами, напоминавшими крестный ходъ, и приказалъ прочесть торжествующему народу декреты, вводившіе наиболѣе необходимыя реформы.
Созванный вслѣдъ затѣмъ парламентъ ѵтвердилъ
эти законы, и Кола приняли слѣдующій титулъ:
«Николай, волею всемилостиваго Господа Іисуса
Христа, істрогій и милостивый, трибунъ свободы,
мира и справедливости и освободитель священной Римской республики». Новый трибунъ смирили бароновъ и на первое время установили
хорошее правительство; но онъ не удовольствовался достигнутыми успѣхомъ и задумали объединить Италію. Тотчасъ послѣ переворота была
выпущена новая монета съ надписью: «Римъ—
глава міра», повсюду были разосланы послы, приОчер. Итал. воар.

^

глашавшіе всѣ государства прислать къ 1 августа
въ Римъ депутатовъ въ национальный парламентъ.
Успѣхъ и этой мѣры превзошелъ всѣ ожиданія:
самъ папа прислать трибуну подарокъ, почти всѣ
государства—лестныя письма, a некоторый—и депутатовъ. Между тѣмъ, фаптазія трибуна все более разыгрывалась. Еще до прибытія депутатовъ
онъ объявилъ отмененными все права и привилегіи, когда-либо данныя римскимъ народомъ, и
передъ открытіемъ парламента возвелъ себя въ
рыцарское званіе. Это была очень странная церемонія. В ъ сопровожденіи высшаго духовенства Кола отправился въ баптистеріумъ Латеранскаго собора, тамъ погрузился въ ту самую купель, въ которой, по легенде, крестился Константинъ Великій, и затемъ, облекшись въ белыя одежды, провелъ ночь на устроениомъ тамъ
же пурпуровомъ ложе. После этого онъ прибавила» къ своему титз'лу новые эпитеты: «рыцарь
Николай, кандидатъ Св. Духа, другъ вселенной,
tribunus augustus», и вызывалъ къ своему трибуналу Людовика Баварскаго, Карла IV и в с е х ъ
курфюрстовъ. Затемъ депутаты надели золотыя
кольца въ знакъ обрученія с ъ Римомъ, и Италія
была объявлена объединенной, повсюду были разосланы послы объявить, что трибунъ решила,
дать вселенной новое устройство. При такиха,
возвышенных!» стремленіяхъ І\ола короновался
шестью коронами, и ему вручены были скипетра»
и держава. Сумасбродный требованія честолюбиваго энтузіаста остались, конечно, фаптазіею,
хотя венгерскій король и Іоанна Неаполитанская и предоставили свой споръ на его решеніе. Тема» не менее, его положеніе ва» Риме бы-

ло твердо, и возстаніе дворянства было подавлено, причема» были избиты почти все представители дома Колонна, одной изъ знаменитейшихъ
фамилій въ Риме.
Трудно представить себе тотъ восторга», съ
которым!» отнесся Петрарка къ смѣлому трибуну. Кандидатъ Св. Духа въ римской тоге былъ
настоящим!» олицетвореніемъ надеждъ Петрарки,
мечтавшаго о воз станов л еніи на христіанской почв е античнаго міра. Стремленія трибуна и поэта
были одинаковы; предполагают!» даже, что почести, оказанный на Капитоліи Петрарке, создали
Кола ди Ріенцо, и что заступничество поэта
спасло трибуна въ начале его карьеры, когда онъ
въ качестве римскаго посла вызвалъ обвиненіями
знати негодованіе итальянских!» гірелатовъ Климента VI. Фракассетти, авторитетный издатель переписки Петрарки, доказываешь съ большою вероятностью, что Кола заранее открылъ свои
намѣренія поэту. По крайней мере, на это указываешь одно ИЗЪ его писемъ, адресованное просто другу и не внесенное авторомъ въ предназначенный для большой публики сборникъ. Действительно, письмо носить интимный характеръ.
Петрарка сообщаешь другое свое впечатлепіе отъ
одной ихъ политической беседы: «Воспомииапіе О священнейшем!» и серьезнѣйшемъ разговоре, который ты имелъ со мною третьяго дня
передъ дверьми древняго святого храма, бросаешь
меня въ жаръ, и мне кажется, что я слушала»
Бога, а не человека. Ты такъ божественно оплакивалъ настоящее положеиіе, правильнее говоря—упадокъ и разрушеніе республики, своимъ
краснорѣчіемъ такъ глубоко вкладывалъ пальцы

въ наши раны, что всякій разъ, какъ твои слова
приходятъ мнѣ на память, скорбь возвращается
въ душу и слезы подступаютъ къ глазами». При
воспоминаніи Петрарка плачетъ, но это слезы
«мужскія», которыя внушаютъ смѣлость и вызываютъ на еодѣйствіе. Онъ переживаетъ тяжелый муки колебанія и сомнѣнія: «Я говорю себѣ,—
пишетъ онъ,—о, если бы когда-нибудь... если бы
въ мое время это случилось! Если бы мнѣ быть
участникомъ столь блестящаго дѣла и столь великой славы!» Восторженное письмо (Ар. 2) заканчивается, горячею молитвой къ Богу о помощи. Кромѣ Кола, трудно найти другое лице среди друзей Петрарки, которое могло бы возбудить
въ немъ подобный надежды.
Съ этихъ поръ между политическими писателемъ и революціонеромъ началась интимная переписка (она до насъ; (не дошла, но на нее цамекаютъ позднѣйшія письма Петрарки (Ѵаг 38),
которая іеще болѣе укрѣпила установившуюся
сзязь, [и Когда произошла революція, Петрарка
торжественными посланіемъ выразили свое сочувствіе совершившемуся факту. Это было восторженное поздравленіе, адресованное Кола н римскому народу ,и торжественно прочитанное трибуном!» въ парламентѣ. Обширное письмо начинается восхваленіемъ вновь пріобрѣтенпой свободы и горячими убѣжденіемъ защищать и охранять ее до послѣдней капли крови. Главная
опасность свободѣ грозитъ со стороны знати, на
которую Петрарка обрушивается съ необычайною страстностью. Это жалкіе пришельцы, насиліемъ поработившіе гражданъ. Ихъ господство не имѣетъ никакого основанія: по происхо-

жденію—они варвары, по доблестями—нѣтъ бѣднѣе цхъ никого въ мірѣ; они богаты, но богатство награблено этими разбойниками. Затѣмъ онъ
гірославляетъ трибуна, называя его третьими Брутомъ, превосходящими заслуги двухъ первыхъ,
и снова убѣждаетъ народи поддержать его дѣло противъ кровожаднаго дворянства. Съ такими
же совѣтомъ обращается онъ и къ самому трибуну, который превзошелъ своими подвигами
древнихъ героевъ. «Благоденствуй, Камиллъ, Наши
Брутъ, наши Ромулъ!—восклицаегь Петрарка.Благо действуй,
виновники
римской свободы,
римскаго мира, римской тишины!» Онъ предостерегает!-» его противъ знати, по отношенію къ
которой «всякая жестокость туманна и всякое состраданіе безчеловѣчно», и рекомендует!, благочестіе и литературныя занятія въ свободное время. Обращаясь загѣмъ къ народу, О І І Ъ убѣждаетъ его самоотверженно защищать трибуна и
напоминаетъ ему о подвигахъ Деціевъ, Коклеса и другихъ героевъ, пожертвовавших!, жизнью
за родину. Свое обширное посланіе Петрарка
заканчиваетъ сожалѣніемъ, что ему дично не
пришлось принять участія въ славномъ дѣлѣ, и
готовностью ИСПОЛНИТЬ свой долги. «Я поспѣшно схватили перо, чтобы тотчасъ же былъ услышанъ издалека ,и мой голоси, щ чтобы, такими
образомъ, была исполнена моя обязанность, какъ
римскаго гражданина». Заключая письмо благими
пожеланіями трибуну, народу и городу, Петрарка
обѣщаетъ «вернуть музъ изъ изгнанія», чтобы
воспѣть совершившуюся революцію.
В ъ отвѣтъ на это посланіе трибунъ отправили
поэту приглашеніе вернуться въ освобожденную

столицу міра, чтобы сдѣлаться ся лучшими украшеніемъ. Петрарка предпочел! остаться пока въ
своемъ уединеніи, но продолжали усердно поддерживать перомъ и словомъ и самого трибуна,
и его дѣло. В ъ одномъ писъмѣ онъ старается
поддержать энергію Кола; въ другомъ, разсказ'ывая, какъ усердно защищает іонъ его дѣло
въ частныхъ спорахъ, Петрарка Не с к р ы в а е т
своихъ сочувственных! опасеній. «Трудно выразить, какъ я обезпокоенъ и озабоченъ исходами
твоихъ начинаній»,—пишетъ
онъ и поди видомъ сна предостерегает трибуна отъ некотор ы х ! окружающих! его лицъ (Ѵаг 38 и 40). В ъ
то же время они защищает въ письмахъ и самое предпріятіе Кола. Когда курьеръ трибуна дорогой въ Авиньонъ подвергся оскорблениями, Петрарка съ горячими негодованіемъ напали на виновников! и съ искренними патріотизмомъ ободряли Кола довести
до конца начатое дѣло
(Ар. 8). В ъ другомъ дисьмѣ онъ жестоко нап а д а е т на нѣкоторыхъ «вельможи», которые выражали мнѣніе, что умиротвореніе Рима и Италіи не принесет пользы «вселенной». «Объяви
это моими словами римскому народу, — пишетъ
онъ,—чтобъ онъ зиалъ, какого мнѣнія эти вельможи. о нашемъ благополучіи» (Ар. 4), и снова
до небесъ превозносит трибуна.
Но Петрарка былъ не только публицистом!, а
также и поэтомъ революціи. Кромѣ знаменитая
сонета: Spirto
gentil, посвященіе которая трибуну оспаривается, Петрарка выполнили обѣщаніе, данное въ первомъ дисьмѣ, написавши въ
честь событія эклогу Pietas
pastor alls (Сыновняя любовь пастуха). Сообразно съ своим и взгля-

дом! на возвышенную поэзію, онъ изобразили
Римъ поди видомъ старой вдовы, матери двухъ
сыновей, Марція и Апиція. Марцій—трибунъ, люб и т свою мать, ж е л а е т возвратить ей прежнш
блескъ. и сохранить въ цѣлости: ея стадо, т.-е. римскій народи. Апицій, которому «пріятыы похищенія соединенный съ разбоемъ», аллегорія бароновъ, старается воспротивиться этому благому намѣренію. И здѣсь, какъ всюду, трибунъ осыпается похвалами; а чтобъ его божественный генш,
«занятый важнѣйшими дѣтіами республики», не потратили и момента на разгадки, Петрарка приложили къ эклогѣ комментарій.
Но вскорѣ восторги патриотически настроеннаго поэта-публициста смѣиился тяжелыми разочарованіемъ. Энтузіастъ оказался плохими политиком!; великіе замыслы на дѣлѣ превратились въ
обычное времяпрепровожденіе тиранна и, кромѣ
того невѣроятно-смѣлый мечтатель обнаружила»
такую же невѣроятную трусость. Еще не успѣли
разразиться собиравшіяся тучи, какъ трибунъ
Августъ изъявили готовность отмѣнить всѣ свои
широковѣщательные декреты, а когда кучка иностранных! наемников! укрѣпилась въ непрочной
баррикадѣ, кандидат Св. Духа самыми постыдными образомъ бѣжалъ изъ Рима. Отчаянно Петрарки не было предѣловъ. При первомъ извѣстш
о дурномъ управленіи трибуна онъ обнаруживае т ! глубокую скорбь. «Если Римъ растерзан!, то
каково б у д е т положеніе Италіи?—говорить онъ
въ одномъ интимномъ п и с ь м ѣ . — Е с л и Италія обезображена, то какова б у д е т моя жизнь.' При
этой общественной и личной скорби одни мог у т іп реддожить денежный средства, другіе—фи-

зическую силу, иные могущество, иные совѣтъ
А что я могу предложить, кроме слезъ?» (VII, 5).
Чтобы подѣйствовать на Кола, Петрарка обращается къ перу. В ъ адресованном! на его имя
письме онъ горько упрекаетъ трибуна за дурное
управленіе, за то въ особенности, что онъ любить Не народъ, а только самую дурную его часть,
ей только повинуется, о ней заботится, ей удивляется. Петрарка прибегает!» даже къ угрозам! :
напоминая о хвалебных! произведеніяхъ, онъ грозить изменить тонъ и написать сатиру (VII, 7).
Предостережете не спасло Кола: послё его семимесячная правленія въ Риме водворились прежніе порядки.
Ни одно современное событіе не имело столь
сильная вліяиія на Петрарку, какъ римская революція. Изъ-за нея онъ рорвалъ связи съ Орсини іи Колонна; іпоследній разрывъ былъ особенно тяжелъ для него. Колонны осыпали его
благодеяніями : благодаря поддержке этой знаменитой фамиліи, Петрарка выдвинулся въ Авиньоне
и добился матеріальнаго обезпеченія; съ однимъ
изъ іея членовъ, кардиналомъ Джіованни, онъ
былъ товарищем! по школе и близким! другомъ
в ъ теченіе целыхъ 20-ти летъ. Переворот! Кола, который былъ направлена» противъ аристократіи и во время которая погибли почти все Колонны, сделалъ невозможными далыті»йшія дружественный связи. Выражая сочувствіе революціонеру,
Петрарка горячо нападалъ на знать и особенно
на Колоннъ и Орсини, какъ самыхъ видныхъ ;ея
представителей. Дружба была более невозможна,
поэтъ ечелъ нужнымъ покинуть даже свой ноэтическій уголокъ около Авиньона и переселить-

ся въ Италію. Этотъ разрывъ 'произошел! не
безъ глубокой внутренней борьбы. Въ эклоге,
озаглавленной Разлука (Divortium), Петрарка въ
обычной аллегорической форме изображает! внутреннее страданіе, происходящее отъ столкновепія личной привязанности съ патріотизмомъ. В ъ
О Д Н О М ! изъ писемъ онъ еще разъ .возвращается
къ этой теме и говорить, ,что «во всемъ мірѣ
не было аристократической фамиліи, которая была бы ему дороже», чѣмъ Колонны; «но еще дороже мне общественное дело,—дороже Римъ, дороже Италія, дороже спокойствіе и безопасность
хороших! людей» (XI, 16). Естественно, что бегство Кола, о котором! Петрарка узналъ уже въ
Парме на пути в ъ Римъ, повергло его въ крайнее отчаяніе. В ъ написанномъ въ это время поэтическом! письме онъ обнаруживает! крайній
пессимизмъ: «Вместе со всемъ человеческим!
родомъ я чувствую скорбь,—пишетъ онъ,—и быстро стремлюсь къ смерти, безстрашно и съ большою готовностью, чтобъ освободиться изъ этой
тюрьмы» (Ер. II).
т е м ъ не менее паденіе трибуна не только не
примирило Петрарку с ъ Колоннами, Но еще более ожесточило его противъ знати.
Петрарка не могъ высоко ценить родовой аристократіи уже вследствіе о б щ а я характера своего міросозерцанія. Какъ индивидуалист! и моралистъ, онъ не придавал! особой цены случайности рожденія. В ъ трактате І)е remediis
онъ
проводить ,ту мысль, что /«только 1 добродѣтель
облагораживает!». «Разве не па самомъ грязномъ
навозе вырастают! веселыя нивы?»—спрашивае т ! онъ и доказывает!, что въ низкомъ званіи

Т'Ьмъ блистгітельнѣе сіяніе добродѣтели. Рѣзкій
тонъ противъ аристократіи, который онъ усвоилъ
себѣ въ рублилицистичеекой защитѣ римской революціи, Петрарка сохранили и послѣ
паденія
трибуна..
Когда Кола, в ъ качествѣ плѣнника, приведенъ
былъ въ Авиньонъ, Петрарка обвиняетъ его, что
онъ іне сумѣлъ сдѣлатъ дворянство «изъ враговъ гражданами или изъ опасныхъ враговъпрезрѣнными» и что не обращали достаточнаго вниманія на іего совѣты (XIII, 16). Еще рѣшительнѣе выражаетъ онъ ту же мысль въ двухъ письмахъ къ четыремъ кардиналами, которыми папа поручили водворить порядокъ въ Римѣ послѣ паденія
трибуна. Молчать в ъ такомъ допросѣ Петрарка
считаетъ «не только постыдными для себя, но
безчеловѣчнымъ и неблагодарными»; не будучи
въ еостояніи «дѣломъ защищать свободу, онъ
торопится гірійти къ ней
на помощь словомъ» и требуетъ, чтобы, по новой конституціи,
аристократія была совершенно исключена изъ
управленія и чтобы сенатъ состояли исключительно изъ представителей городского населенія. Аргумеитація остается та же самая, что и прежде:
аристократія,—это Тарквииіи Гордые на Капитоліи», «чужеземцы», которые подчинили своему
игу (Исконныхъ гражданъ. По прежнему Петрарка ртрицаетъ ихъ знатность |и богатство, какъ
осиованіе для власти, по прежнему сводитъ всѣ
ихъ стремленія къ алчному грабежу. Политическая вражда къ аристократіи до такой степени
охватила все существо Петрарки, что совершенно вытѣснила изъ его сердца старыя привязанности. Когда во время переворота были истреб-

лены почти всѣ члены фамиліи Колонна, они ради
приличія написали своему старому другу, кардиналу Джіованни, до непршщчія безсердечное
утѣшительное посланіе. Петрарка обстоятельно перечисляетъ благодѣянія, которыми онъ
былъ обязанъ пострадавшей фамиліи, разсказываетъ, какъ они узнали печальную новость,
какъ много перепортили бумаги, сочиняя письмо;
но узнавши, что кардиналъ мужественно перенеси ударъ, онъ почувствовали облегченіе. Восхваляя такое отношеніе друга къ несчастно, Петрарка доказываетъ, что о жизни и судьбѣ вообще не «слѣдуетъ безпокоиться, потому что первая полна бѣдствіями, а вторая превратностями,
и старается успокоить кардинала примѣрами вродѣ того, что у Юлія Цезаря не было ни братьевъ, ни сыновей. Но особенно характерно главное утѣшеніе: «Убѣдись, прошу ( тебя,—пишетъ
Петрарка,—что фортуны тѣмъ менѣе слѣдуетъ
бояться, чѣмъ болѣе она свирѣпствуетъ. Она уже
сдѣлала, что могла: лишила тебя братьевъ, племянниковъ и вообще родственниковъ; кромѣ отца,
у тебя никого не осталось; но онъ находится въ
томъ возрастѣ, когда не можетъ случиться ничего несвоевременнаго: онъ давно уже оставили
позади себя предѣлы человѣческой жизни». Еще
безсердечнѣе другое утѣшеніе, которое послГ
смерти кардинала Петрарка отправили отцу его,
старому Стефаио Колонна, пережившему всѣхъ
сыновей. Для характеристики этого длиинаго посланія достаточно 'привести его 'первый строки:
«О, жалкій старики! — п и ш е т ъ Петрарка.— О,
крайне живучая голова! Какими грѣхомъ оскорбили ты небо? За что наказ ант, ты столь продол-

,

жителыюю жизнью?» и т. д. Подробно и красноречиво описываются т е блага, которыя онъ некогда цмелъ и которыхъ потомъ лишился. У поэта, который умелъ чувствовать и нѣжную любовь, И искреннюю дружбу, и умелъ красноречиво выражать эти чувства, при страшномъ несчастіи (прежнихъ друзей не нашлось ничего, кроме бездушной риторики. До такой степени овладела имъ ненависть къ знати, которую онъ считать величайшимъ бедствіемъ для своей родины.
Другдмъ результатомъ римской революціи! было
глубокое презреніе Петрарки къ республиканскому режиму, основанному на .демократическомъ
начале. Отвергая родовую аристократію, Петрарка
и позднѣйшіе гуманисты были демократами только ръ соціальномъ отиошеніи. Отчаянные враги
сословиыхъ привилегій, они преклонялись передъ
аристократіей ума и таланта, глубоко презирали
современную толпу и были далеки отъ идеи народовластія. По ихъ политическому символу веры,
власть должна принадлежать лучшему, все равно,
какими бы средствами она ни была достигнута.
Но Петрарка къ такой точке зренія пришелъ не
сразу. После перваго паденія трибуна онъ соХранилъ еще веру въ римскій народъ, какъ это
видно изъ его проекта приведеннаго нами устройства ісвященнаго города. Когда надъ бывшимъ
трибуномъ былъ .назначенъ судъ въ Авиньоне,
Петрарка въ длинной и страстной статье подъ
формою письма къ римскому народу апеллируешь дъ своему адресату и требуешь его вмешательства. Онъ не скрываешь печальной слабости
средствъ у современных!» римскихъ гражданъ, но
«верьте мне,—Пишешь онъ, —если въ васъ оста-

лась хотя капля прежней крови, вы обладаете не
малымъ величіемъ и весьма значительный!» авторитетомъ». Желапіе Петрарки исполнилось: римляне прислали депутацію, Кола былъ освобожденъ,
хотя и Не въ силу этого вмешательства. Ьолѣе
того, прежній трибунъ былъ назначенъ сенаторомъ и, опираясь на дапскій авторитетъ, сделался столь невыносимымъ тираномъ, что былъ
убишь темъ самымъ народомъ, который некогда
ходатайствовалъ объ его освобожденш. Петрарка
хранилъ глубокое молчаніе о в с е х ъ этихъ событіяхъ но въ позднейшемъ трактате «о мудрости» пис.алъ: «Толпа съ долнымъ правомъ имеешь обыкновеніе называть безумными мудрецовъ
и мудрыми безумневъ, потому что ложь считаешь истиной, а Истину ложью. Н е т ъ
ничего
более далекаго отъ истины, чемъ народное мнѣніе» А в ъ трактате De remediis выражался еще
резче: «Я сказала» и повторяю: все, что думаешь
толпа, вздорно, что говорить—ложно, что одобряет!»—дурно, что предписываешь—постыдно,
что делаешь—глупо».
Возненавидевши знать и разочаровавшись въ
римскомъ народе, Петрарка вынесъ изъ неудавшейся революціи веру въ возможность реставрировать прежнее велйчіе Рима И глубокое убежденіе что эту да дачу можешь выполнить отдельная личность. Причину неудачи попытки Кола
онъ виделъ въ его индивидуальныхъ недостаткахъ О н ъ обвиняешь его въ разрушенш собственнаго дела, а не въ замысле несбыточнаго
предпріятія: «онъ виновенъ,—не разъ говорить
Петрарка,—въ пренебрежеиіи, а не в ъ защите
свободы, въ томъ, что онъ покинулъ Капитолш,

а Не въ томъ, что занялъ его». Самую же попытку Трибуна Петрарка ставила, такъ высоко,
что оохранилъ къ нему ,симпатіи, несмотря на
всѣ его Неудачи1. В ъ трактате De remediis онъ
называет! его человеком!, обладавшим!» «геніальными и великими, хотя и не постоянными начинаніями», и сожалеетъ о его погибели. Для
успеха этого дела пуженъ былъ только другой
ч е л о в е к ! съ большими силами, чѣмъ Кола, и
Петрарка думалъ найти его в ъ Карле IV.

IV.
Отношеніе Петрарки къ попытке неудавшаяся трибуна показывает!, что онъ, не былъ такимъ гибеллиномъ, какимъ х о т я т ! 'его представить некоторые итальянскіе последователи. Петрарка признаеть всякую власть, которая можетъ
возвысить Римъ, на какой бы основе она ни; покоилась. Правда, античная имперія представляется
ему осуществленіемъ золотого века, эпохой всео б щ а я благоденствія: иедаромъ же тогда родился Христосъ, царь «мира и справедливости».
Но т е времена прошли: въ вёчиость Рима и его
могущество Петрарка не верить и называет! утверждавшая это Виргилія «ложнымъ оракуломъ
ложная бога». «Все родившееся распадается,
все могучее старѣетъ»,—говорить онъ, и Римъ
не составляет! въ этомл» отношении исключенія.
Одни народы возвышаются, другіе падаютъ; «непостоянная фортуна,-—пишетъ Петрарка римскому народу,—въ непрерывном! движеніи вращаетъ
свое колесо ц будетъ перебрасывать непрочное

могущество изъ племени въ племя»; онъ приз н а е т ! далѣе, что по отношенію къ Риму фортуна «воспользовалась уже своимъ правомъ»: «Я
признаю,—говорить онъ римлянамъ,—что истощены ваши средства, хорошо знаю, что уменьшилось ваше могущество», и совѣтуетъ имъ требовать ;падшаго трибуна на свой оудъ, не на
основаніи всемірнаго господства, но по общему
праву: Кола іесли виновенъ, то только противъ
Рима,;—риМлян'е и должны его судить.
Кого бы ни называл! Петрарка въ канцонѣ
Italia тіа «пустымъ словомъ безъ содержагпя»
(un nome vano senza ,soggetto), нѣмцевъ вообще
или имперію, несомнѣнно, что средневѣковыхъ
императоров! онъ совершенно игнорирует!. Утверждая, что прежній блескъ Рима можетъ быть
возотановленъ, онъ опирается не на политическую доктрину, а на психологическое воззрѣше,
что въ устроеніи общественных! порядков! силы (человѣка безграничны, и на недавній реальный фактъ блестящая успѣха трибуна, въ котором! онъ думалъ найти подтвержденіе своего
взгляда. «Припомните,—писалъ онъ римлянамъ,—
въ дакомъ состояніи были ваши дѣла и сколь
великую и неожиданную надежду не только въ
Римѣ, но и во всей Италіи возбудили мудрость
и дѣятельность одного человѣка. Итальянское
имя и римская іслава получили новый блескъ;
среди враговъ господствовал! страхъ и смущеніе, среди друзей—радость. Народы находились
в ъ ' напряженном! ожиданіи, и въ общественном! настроеніи повсюду произошла рѣзкая перемена». «Если-бы трибун! , продолжал! такъ,
какъ начал!,—заключает! Петрарка,-то можно

было бы думать, что совершается дѣло скорее
божественное, ,чѣмъ человеческое. И на самомъ
дѣлѣ все, что хорошо дѣлаегь человѣкъ, есть
дѣло божественное» (Ар. 1). Такого
«хорошо
действующая человека» онъ и думали найти
въ інѣмецкомъ императоре.
Карлъ IV привлеки вниманіе Петрарки, не столько (Своими положеніемъ, сколько личными свойствами. Онъ были воспитанъ въ Италіи, чувствовали h Г к ото р ый интересъ къ науке, что имѣло
большое значеніе в ъ глазахъ ученаго патріота.
Кроме того, цмператоръ, въ бытность свою въ
Авиньоне, лестно замѣтившій Лауру, пользовался и личными симпатіями ея пѣвца. Вслѣдствіе
всего этого Петрарка увѣровалъ, что Карлъ IV
м о ж е т быть преемником! Кола ди Ріенцо, и
стали усиленно приглашать его въ Римъ обширными посланіями. [Весьма характерно для наступающая періода, что император!
немедленно
ответили на открытое письмо представителя общественная /Мнѣнія; но отвѣтъ запоздали на
цѣлыхъ 3 года; Петрарка написали еще одно
письмо и только в ъ третьемъ подвергъ критике
возраженія Карла IV. Эта въ высшей степени
интересная литературная полемика публициста
съ императором! живо характеризует» Петрарку,
какъ политическая писателя. Трезвый и практически Карлъ рисуетъ въ своемъ отвѣтѣ бедственное іположеніе Италіи и цидитъ въ немъ
главное препятствие для возстановленія старой
имПеріи. Петрарка ядовито замѣчаегь на это,
что онъ «вынужденъ болѣе удивляться и болѣе
хвалить въ Карлѣ талант, писателя, чѣмъ мужество императора», и обстоятельно р а з в и в а е т свою

Индивидуалистическую точку зрѣнія. РиМъ переживали при нашествіи галловъ, Ири Ганнибале
не менѣе трудныя времена, но «надъ чѣмъ смеялись предки, то мИі рплакиваемъ». Глубоких!
существенных! перемѣнъ Петрарка не допускае т , . «Верь миѣ, Цезарь,—цишетъ онъ,—міръ
тотъ же самый, что и былъ: то лее солнце, тѣ
же стихіи, уменьшилась только доблесть». Еслибы живы были прежніе римляне, еслибы живи
былъ Цезарь, они безъ труда возстановили бы
имперію; «теперь путь ровный и легкій, но не
достаетъ путника: теперь роскошь и бездеятельность получили широкое господство,
трусость
овладела вселенной и тотчасъ уступить вооруженному Цезарю, даже более . того — приметь
его сторону». Для доказательства этого положенія Петрарка ссылается на Кола ди Ріенцо.
«Недавно,—говорить онъ,—борцомъ за римскую
свободу явился некто изъ н и з к а я плебса, не
римскій царь, не консул!, не патрицій и едва
ли хорошо известный римскій гражданин!, безъ
титуловъ, безъ знаменитых! предковъ, неизвестный до того времени Даже и своими доблестями.
И уже пошла за ними постепенно вся Италія,
уже пришла въ движеніе вся Европа и целый
міръ. Чего же еще нужно? Мы это не вычитали, а видгьли»> Осторожный Карлъ цитирует
изъ Саллюстія слова: «ты не знаешь, сколь огромный зверь имперія»—и приписывает ихъ Августу, вместо Тиберія. Петрарка, поправивъ ошибку,
о т в е ч а е т : «животное огромное, но съ ними
можно справиться. Осмелься, действуй, возьми
въ руки поводья, вскочи на подобающее тебе
седло. Если боишься, оно найдетъ другого сеОчер. И г а л. возр.

6

дока». В ъ такомъ же духѣ отвѣчаетъ онъ На
осторожное замѣчаніе Карла, что, . по совѣту
медиковъ, къ желѣзу слѣдуетъ прибѣгать послѣ
всего. Петрарка думаетъ, что время для этого
уже наступило: испытано все: слова, просьбы,
угрозы и ласка. Теперь остается только стать на
ко л Т ни передъ (врагами имперіи. «Чего же ждешь?
чтобъ По потеки къ своему источнику?» Этого
никогда не случится, но с ъ рѣкою «утекаютъ и
годы, а съ годами—силы». Напомнивъ далѣе, что
императоръ долженъ исполнять обязанности своего сана или отказаться отъ него, Петрарка вполнѣ соглашается съ тою мрачною характеристикой,
которую даетъ Карлъ современной дѣйствитель110сти )въ Италій. Дѣйствительно, свобода уничтожена, Италія томится въ рабствѣ, о мирѣ позабыли народы, ad avaritiae lupanar prostituta justitia, но императоръ долженъ и можешь устранить всѣ эти бѣдствія. В ъ заключеніе Петрарка
указываетъ Карлу IV средство, какъ устранить
главное препятствіе—бѣдность. «Что общаго имѣетъ бѣдностъ съ Цезаремъ?—пишетъ онъ.—Многихъ бѣдность втолкнула въ войну, многими
внушала храбрость, ръ особенности если противники) богатъ. Несо.шѣнно, война
доставляешь
.богатство сильнымъ людямъ» (XVIII, I). В ъ э гомъ
послѣднемъ
совѣтѣ, а также въ побужденіи
прибѣгнутъ къ желѣзу, впервые проявляется тотъ
прииципъ, послѣдовательиое развитіе котораго
составляешь политика Макіавелли. Пѣвецъ мира
и итальянскій патріотъ побуждаешь нѣмца вооруженными грабежомъ обогатиться на счетъ
родимы. При печальной дѣйствігтельности Петрарка не могъ найтпі хорошихъ средствъ для

достижеиія высокаго политическаго идеала, и
чѣмъ больше знакомился онъ ръ окружающею
средой, (тДмъ рельефнѣе выступаешь зарождающійся макіавеллизмъ въ его политикѣ.
Карлъ I V пришелъ въ Италію, и Петрарка приветствовали [его прибытіе, какъ начало новой
эры (XIX, 12); но рнъ вернулся назадъ, нисколько іне рзмѣнивч» положенія Рима, и мы видѣли,
какимъ письмомъ напутствовала» Петрарка удаляющагося императора. Тѣмъ не менѣе, одного
опыта было недостаточно: прошло еще 7 лѣтъ,
и Петрарка, забывъ неудачу, пытается еще разъ
воодушевить императора (XXIII, 2, 15, 21); прошло еще 7 лѣтъ, Карлъ IV совершили свой второй, еще болѣе позорный походи въ Римъ, и
Петрарка утратили вѣру въ цѣлебность этого
средства. «Было нѣкогда время,—пишетъ онъ
въ трактатѣ De remediis,—когда императоры могли надѣятъся ,на имперію ,и народы—на императора, теперь же имперія—тягость для ея главы,
а ея глава—гибель для Народа» (I, 116).
Итакъ, по отношенію къ вопросу о всемірномъ владычествѣ Рима, Петрарка былъ скорѣе
плохой практическій политики, чѣмъ мечтательный поэтъ; Іего ошибка происходила отъ плохого пониманія действительности, а не отч» лишняго довѣрія къ фантастичной теоріи; онъ преувеличивали реальныя силы людей, а не могущество политическихъ мечтаній. Его исходными
пунктомъ была действительность, реальный человѣкъ съ его потребностями, вслѣдствіе этого
онъ былъ ічуждъ политическаго .доктринерства.
Какъ иублицистъ , а не философъ въ политике,
Петрарка пошелъ на всякія сдѣлки съ жизнью,

такъ что его можно Назвать оппортюнистомъ въ
политикѣ, если позволительно употребить новое
(выраженіе для тогдашнихъ отношеній. Особенно резко проявляется это въ его отношсніи къ
папству.
Петрарка искренно ечиталъ себя настоящимъ
католикомъ и подъ старость въ
особенности;
старался сделаться образцовыми сыномъ средневековой церкви. Онъ считали (папу наместникомъ Христа, сочиняли гимны Богородице, продолжали производить разпыя аскетическіяупражненія и построили даже Ца свой счетъ капеллу.
Но, въ качестве нравственнаго философа и благочестиваго христіанина, онъ неутомимо громилъ
пороки высшаго духовенства. В ъ «Письмахъ безъ
адреса» они самого папу называетъ «церковными
Діонисіемъ», который «мучишь иі грабишь наши
Сиракузы». «Вижу,—говоришь онъ,—какъ обманувшая мужа Семирамида тіарой покрываешь чело, искусно отводишь глаза присутствующими и,
загрязненная речистыми объятіями, издевается
надъ мужами». Теми не менее, Петрарка не
разъ и очень усердно приглашали папу вернуться въ Римъ. В ъ молодости онъ въ двухъ по этическихъ досланіяхъ звалъ на родину Бенедикта
XI, подъ старость онъ адресовали ради этой же
цели Урбану V огромное письмо, составляющее
несколько печатныхъ листовъ (Sen. VII, 1), въ
теченіе всей своей жизни боролся противъ шѣхъ
членовъ куріи, которые предпочитали; Авиньона»
Риму, (и никогда Не обнаруживали большей
страстности, какъ въ полемике по этому вопросу. Кроме обычныхъ писемъ съ адресомъ и
безъ адреса, Петрарка написали гіо этому пово-

ду дакъ -Паз ы в а ему ю инвективу, т.-е.
формальную полемическую статью противъ одного французская кардинала, горячность которой переходишь всякія границы прилнчія. Но, приглашая
цапу въ Римъ, Петрарка далеко не былъ убежденными гвельфомъ. Онъ резко упрекаешь Иныокентія V I за то, что онъ позволили Карлу IV
остаться вГь Риме только одинъ день (De vita solitar. operp., 269), хотя, въ то же время, убеждена», что «никакая власть не Терпишь сотоварища» и что «двухголовое животное—43'довиіцно»
(XX, 2). Призывая папу въ Римъ, онъ желаешь
добиться хоть чего-нибудь для родины. Если
столица папы и не сделается главой міра, то,
по крайней мере, освободится отъ анархіи, получить некоторый блескъ. В ъ письме къ Урбану
V риъ указываешь именно на эту цель: «какой
консулъ управляешь теперь Римомъ? Какой полководецъ «его защищаешь? Какіе советники заседают» въ немъ?» В ъ другомъ письме по тому
же адресу онъ подробно перечисляешь улучшенія, въ которыхъ нуждается столица (Sen. IX, 2).
Но, н е будучи гвельфомъ, Петрарка, какъ патріотъ-публицистъ новаго закала, не стесняется ради
достиженія цели поступаться своими теоретическими воззреніями. Когда Урбанъ V переехали
въ Римъ, онъ написалъ ему восторженное приветствіе, въ которомъ встречается, между прочими, такое место: «Твой Римъ действительно
растерзана» и опустошенъ; но онъ городъ священный, знаменитейшій славою небесныхъ и земныхъ дёяшй, мать городовъ, глава міра, скала
веры, гдіі ты предметъ почтенія для верныхъ и
ужаса для неверныхъ. За бедствіе, въ которомъ

4

онъ теперь находится, онъ достоинъ не того,
чтобы ты его покинулъ, но чтобы съ ревностью,
соответствующею его заслугамъ, постарался его
возстановить.
Основанный Ромуломъ,
освобожденный Брутомъ, возобновленный Камилломъ,
отъ нихъ редеть онъ (славу своего земного величія. Но его духовная власть была установлена
Петромъ, усилена Сильвестромъ, облагорожена
Гришріемъ, и я вижу, что тебе самъ
собою
предоставляется случай сравняться съ ними славою. Ты можешь заслужить, ,что память и неподкупный судъ потомства сравняют! тебя не
съ О Д Н И М ! или другимъ изъ нихъ, но СО всеми
вместе, потому что ты предназначен! возстановить разрушенный основанія, ростъ и украшеніе,
которыми они ихъ одарили» (Sen. IX, 1). В ъ
этой (тираде Петрарка с ъ :еще большею осторожностью предлагает! папе ту самую роль языческихъ героевъ, которую раньше онъ навязыв а л ! Карлу IV и за которую еще раньше апплодировалъ запоздавшему трибуну. Но
разнесся
слухъ, вскоре оправдавшійся, что Урбанъ V намеревается снова переселиться въ Авиньонъ; тогда встревоженный публицист! счелъ необходимым! превратиться въ настоящая гвельфа. В ъ
повомъ письме къ папе онъ заставляет! Римъ
произнести трогательную речь, въ которой священный дюродъ говорить, между прочимъ, Урбану: «у тебя ключи отъ царствія небесная и
тебе принадлежат! о б е власти» (Ѵаг. 3).
Убеждая отдельных! личностей возстановить
на земле или, по крайней мере, въ Италіи миръ
и спокойствіе, Петрарка старался воспользоваться для этого и другими средствами. Какъпубли-

Шістъ, онъ обладалъ очень грандюзНыми планами
и чрезвычайно широким ь интересомъ къ полита
ческой дѣятельности. Такъ, онъ имѣетъ мечтл
о завоеваніи не только Іерусалима, но и Констан
тинополя (De vita solitar. И, 4 3 и 5). ЭГУ цѣль
ставить онъ й геиуэзцамъ, убѣждая ихъ прекратить войну с ь Венеціей (XIV, 5),
^
^
его переселиться въ Римъ (Sen, VII 1) Ста
лѣтняя война при началѣ привлекла кт, себѣ вни
маніе Петрарки, симпатш котораго всегда оста
вались на сторонѣ Франціи. В ъ
^ p e «
письмѣ къ Гумберту II, иослѣднему владѣтелю
Дофинэ, йоборникъ мира для Италіи восхвалястъ военную доблесть и смерть на ратномъ полѣ,
чтобы побудить французскаго вассала выйти изъ
нейтралитета (III, 10). Но с ъ особенным!. интересомъ наблюдаетъ онъ за итальянскими событ
ЯШ. Всякое болѣе ИЛИ менѣе крупное явлеше въ
современной жизни отмѣчено въ перепискѣ Петрарки и въ иаиболѣе важное онъ считалъ долРгоРмъ 'рмѣшаться в ъ качествѣ непрошеннаго советника, т.-е. какъ публишегъ. Его иеизмѣн
ною точкой зрѣнія в ъ этихъ вопросахъ служитъ
интересъ мира и порядка в ъ Италш. Особенно
живоРе участіе принималъ Петрарка въ кровопролитной войнѣ между Венеціей и Генуей, которая закончилась подчиненіемъ послѣдняго города
миланскому тиранну. Еще прежде чѣмъ начались
в о " я дѣйствія, Петрарка попытался удержать
отъ нихъ венеціанскаго дожа Андр. Дандоло. В ъ
доюмъ
письмѣ (XI, 8) онъ, «какъ итальянецъ,
И лагаетъ итальянская жалобы», с у х о с т ь кот
пьттч сводится къ тому, что отъ этой борьОЫ
по страдаетъ вся ИталіяАеперь обѣ республики
у

м

о

л

я

я

могутъ быть названы «свѣточами» родины; вслѣдствіе войны «одиігъ изъ ІНИХЪ погаснетъ, другой
лотемнѣетъ». «Несомненно,—говорить Петрарка,
—что мы погибнемъ, раненые Нашими: собственными руками, что, ограбленные вами, мы потеряем!
и репутацію и власть на море, пріобрѣтеНную столь
многими трудами». Но особенно возмущаетъ Петрарку слухъ, что Венеція обратилась за помощью
противъ в para къ аррагонскому королю. «Итакъ,
итальянцами для уничтоженія итальянцев! призываются варварскіе короли ! —восклицаетъ онъ.—
Откуда же можетъ ожидать помощи несчастная
Италія, если сыновья ея, мало того, что сами терзаю т достойную уваженія мать, призывают еще
чужеземцевъ для открытая матереубійства?» Письмо, конечно, не достигло своей цели; но, какъ
Публицист, Петрарка могъ считать себя лично
удовлетворенным!: Дандоло послалъ ему лестный ответь, въ котором! доказывали, что повед е т е генуэзцевъ д е л а е т войну
неизбежной.
Военныя действія начались, и венеціанцы, несмотря !на союзъ съ Кантакузеномъ и Петромъ IV
Аррагонскимъ, потерпели жестокое пораженіе въ
феврале 1352 г., хотя и генуэзцами победа обошлась очень дорого. С ъ чуткостью настоящая
публициста Петрарка обратился после этого съ
длинными носланіеімъ къ дожу и совету Генуэзской республики (XIV, 5). Упомянувъ о письмГ
къ Дандоло, онъ признаетъ свою неудачу, которая удержала его тогда )отъ подобная обраіценія къ Генуе. «Я считалъ несвоевременными,—
пишетъ они,—отговаривать вооруженных! и стоящ и х ! въ строю отвлекать отъ оружія». Теперь
другое дело: «не только знаменитыми мужами и

народами, но даже благородными животными достаточно победить, и только подлыми доставляе т ! удовольствіе дальнейшее свирепство, только
въ нихъ кровожадность не уничтожается победою». Основною точкой зреиія и в ъ
ЭТОМ!
письме остаются интересы родины. Судьба Византии его мало трогаетъ. «Что касается фальшивых!
и неподвижных! грековъ, которые сами по себе
іщ на что не решаются, то я ихъ не только Не
сожалею, но даже очень ради ихъ пораженію и
желаю, чтобъ эта позорная цмперія, эта обитель
заблужденій была разрушена вашими руками, если
только Христосъ изберетъ васъ мстителями за
обиды и отъ в а с ! потребует! мщенія, которое
постыдно откладывает! весь католическій народа,.
Сердечно же сочувствую я толькоо итальянцами».
Петрарка Напоминает! далее, что ихъ противники тоже итальянцы, и у б е ж д а е т ихъ, вместо
взаимной борьбы, сообща направить оружіе противъ н е в е р н ы х ! и завоевать Святую Землю. Кроме
того, онъ обращает! вкиманіе Генуи на ея внутренняя смуты и предостерегает! отъ • заключающейся в ъ інихъ опасности. «Я не обладаю пророческим! духомъ,—пишетъ онъ,—и не предсказываю будущая по теченію звездъ; но, насколько могу догадываться о будущем!, принимая въ
соображеніе прошлое, доблесть и счастье сдел а ю т ! васъ непобедимыми во внешних! войн а х ! , [только своего врага, [только гражданская
меча вамъ с л е д у е т бояться». Исходя изъ этой
точки зренія, онъ старательно убеждаетъ генуэзцеівъ Продолжать войну, начатую съ аррагонскимъ
королем!, {потому что «эта [война благочестивая,
справедливая, святая и менЬе всего итальянская»

(XIV, 6). Гуенуэзцы не послушались совѣта Петрарки и потерпѣли жестокое пораженіе, которое
вызвало новое посланіе (XVII, 3), преисполненное
различными утѣшеніями.

Но любовь къ родине и глубокій интересъ
къ общественными дѣламъ заставляли Петрарку
принимать болѣе близкое участіе въ политике,
чѣмъ допускала одна только публицистическая
деятельность. Отвергнувъ выгодную службу при
куріи и лестное предложеніе занять каѳедру во
Флоренціи, изгнавшей его отца, отказавшись отъ
столь любимаго уединенія, Петрарка сделался
усердными слугой миланскихъ тиранновъ. Ради
этого ему пришлось пожертвовать многими убежденіями и впасть въ крайне непріятныя противоречія. Но онъ сделали это вследствіе глубокой
веры въ спасительность для Италіи монархическаго режима.
Петрарка не былъ монархистомъ-теоретикомъ.
РІзъ знакомства съ римскою исторіей онъ вынесъ
убежденіе, что полцтическія формы не имеютъ
абсолютная значенія. Не разъ прославляя античную имперію, когда это нужно было въ публицистическихъ целяхъ, Петрарка приводили генуэзцами такіе аргументы за дродолженіе войны
съ аррогоискимъ королемъ: «Не страшитесь царскаго имени; часто мрачно внутри то, что блестишь извне; наказывать гордость царей—гораздо
выше царской власти; у васъ нѣтъ царя, но вы
обладаете царскою душой. Римъ былъ малъ, пока

имели царя, и сделался безграничными, какъ
только его лишился; подъ властью царя он ь находился въ рабстве, безъ царей—повелевали. Нападайте на царя: скиптры не даютъ и не отнимаюшь добродетели» (XIV, 6). По личными наклонностями Петрарка склонялся даже къ республике, хотя для него и не оставались незаметными
ея темныя стороны.
Просиувшійся индивидуализмъ вызвали въ немъ,
между прочими, и любовь къ свободе. «Я считаю благомъ,—говорили онъ,—если можно жить
на свободе, никому не вредя, ничему не подчиняясь, кроме закоповъ любви. Я назвали это просто' благомъ, хотя это есть благо величайшее,
лучше котораго ігЬтъ ничего въ человеческой
жизни». Высоко ценя свободу въ индивидуальной жизни, Петрарка считаешь естественными
стремленіе къ ней и въ государстве. «Нечего
негодовать: и удивляться, — Пишетъ они римскому
трибуну,—если какой-нибудь народи или даже
всякій інародъ, какъ мы видимъ, хошЬлъ освободиться отъ римскаго ига, справедливейшаго
и
пріятнейшаго изъ всехъ. Стремленіе къ свободе
прирождено душе
смертныхъ, часто даже неразумное и необузданное; часто стыдясь повиноваться лучшими, дурно управляютъ те, которые
могли бы хорошо подчиняться» (App. I). Но
разъ общественная свобода пріобретена, она является величайшими благомъ въ государстве.
«Свобода среди васъ,—пишетъ онъ римскому народу и трибуну,—и н е т ъ ничего ея пріятнее и
желаннее. Поэтому, если съ свободою вернулся
И здравый смысли, то пусть Каждый изъ васъ
думаешь, что ее следуешь покинуть только вмѣ-

ГТ'Ь съ жизнью потому что жизнь безъ нея—насмѣшка ішдъ жизнью»' (Var.
теоретически, Петрарка находили монарх ю труд
„о совместимою со свободою. В ъ трактате l i e
remediis
онъ говоритъ, между прочимъ «НѢШь
более тяжкаго общественная бремени, чѣмъ мо
нархія... Что иное монархш, какъ не древнія ти
ранпіи? Отъ времени Не делается хорошими то,
что дурно по природе» (И, 78). В ъ другомъ месте того (Же трактата онъ говорить, что «быть
правителемъ и защитникомъ государства—самое
угодное Еюгу дзъ всехъ /дѣлъ человѣческих»,
но «хорошій царь-общественный рабъ»; если же
онъ превращается въ господина, то «кто не назовешь самыми дурными человекомъ того, кто о т
ним а ешь у своихъ граждан* самое Лучшее, гго
у нихъ І есть — свободу, высшее и преимущественнейшее благо жизни? Это видъ тиранновъ,
которых* чернь называешь господами и которые
въ действительности—палачи» (I, 85). Петрарка
хорошо понимали далее, что современные государи Италіи совсемъ не соответствуютъ его идеалу о хорошемъ монархе. «Наши князья и герцоr ï - г о в о р и т ь онъ въ трактате о б *
уединены
(De vita solitaria), —надменнейшіе изъ людей; въ
спальне они храбрее львовъ, На поле трусливее
оленей; они позорятъ мужское лицо женскою душой: они смелы только въ роскоши и въ ненависти къ добродетели; они преследуюсь и презираюсь ггѣхъ, кому не могутъ подрожать
кого
должны бы были уважать или, по крайней мѣрѣ,
молча преклоняться. Не удивительно, если примѣры добродетели тягостны для ее враговъ» (Up.,
271) Нравственные недостатки имели особую важ-

ность въ глазахъ такого исключительнаго моралиста, какъ Петрарка, который делили людей
только На добродетельныхъ и порочныхъ. і е м ъ
не менее, онъ отказался отъ своихъ индивидуалистическихъ стремленій и пожертвовали своими философскими убежденіями ради того,
что
считали высшими благомъ своей родины,—ради,
ея политическаго объединенія или, по крайней
мере ради установленія внутренняго порядка.^
Какъ ни высоко ценили Петрарка вліяніе пуолицистической пропаганды, онъ слишкомъ хорошо зналъ действительность, чтобы игнорировать ея более реалыіыя силы. Для осуществленія его идеаловъ въ Италіи на лицо были две политическія формы,—городскія республики и тиранніи. Петрарка не возлагали Никакихъ надеждъ
на республики. В ъ письме къ римскому народу
онъ говоритъ, между прочими: /(Всякое двухголовое животное—чудовищно; насколько же более ужасно и чудовищно-дико животное ,съ тысячью ; различныхъ головъ, которыя кусаютъ
другъ друга и находятся во взаимной борьбе? Не
подлежишь ісомненію, что если головъ много, то
все-таки должна быть одна такая, которая всехъ
обуздывала бы и надъ всеми начальствовала бы,
чтобы прочный миръ господствовали во всеми
теле. Безчисленными опытами и авторитетом*
ученейшихъ людей съ несомненностью доказано,
что и на небе, и на земле принципатъ всегда былъ
наилучшими единствомъ» (Ар. I). Этому взгляду
Петрарка оставался веренъ и въ жизни!. Когда
Флорепція! Предложила іему гірчетноеі выгодное место онъ вежливо, но решительно отказался, къ »
величайшему изумленно своихъ друзей и въ осо-

^бенности демократически настроенного Боккаччіо.
Совершенно иначе относится Петрарка къ современной манархіи. «Хотя я хорошо знаю,—говор и т ! онъ въ одномъ письмѣ,—насколько болѣе
возросъ Римъ подъ властью многихъ, чѣмъ подъ
владычеством! одного, но мнѣ извѣстно также,
что многіе ,и великіе люди считали счастливѣйшимъ состояніе государства подъ властью одного
справедливая князя. Что касается современная
положенія нашихъ дѣлъ, то, при столь непримиримом! разногласіи умовъ, не остается никакого
сомнѣнія, что для собранія PI возстановленія итальянских! силъ, которыя разсѣяло продолжительное
неистовство гражданских! войнъ, лучше , всего
подходить монархія. Зная это, я считаю царскую
руку необходимой противъ нашихъ болѣзней»
(Ш, 7). Чтобъ оказать посильное содѣйствіе этому исцѣленію, Петрарка сдѣлался оффиціознымъ
публицистом! и оффиціальиымъ ораторомъ итальянских! тиранновъ.
Болѣе всего надеждъ возлагалъ Петрарка На
Роберта Неаполитанская; но смерть этого государя и послѣдовавшіе за ней безпорядки заставили его искать другого избавителя родины отъ
Зтручавшихъ ее золъ. Наиболѣе подходящим!
для этого человѣкомъ казался ему Джіованни
Висконти, архіепископъ миланскій. В ъ 1353 году
Петрарка, восхвалявшій самаго могущественная
гвельфа, вступилъ въ свиту самаго сильная гибеллина и въ теченіе 8 лѣтъ самымъ уЬерднымъ
образомъ защищал! интересы его дома.
Дж. Висконти, несмотря на свой духовный санъ,
былъ такимъ княземъ, которая одобрилъ бы
Макіавелли и который могъ возбуждать самыя

пылкія надежды Петрарки. Сынъ «великаг^ Мат
тео основателя могущества Висконти, Джюванни
обладалъ всѣми свойствами крупнаго тирания еще
не ѵспѣвшей выродиться династіи. Умѣренно жестокій и безгранично коварный, онъ умѣлъ сдерживать личные порывы, пощшалъ людей и умѣлъ
подчинять ихъ себѣ; дѣйствуя осторожно но
рѣщительно, онъ пользовался всѣми средствами
для достиженія своей цѣли, которая всегда прикрывалась самыми благородными и возвышенными
словами. Джіованни пріобрѣлъ, прежде всего,
трудное искусство ладить со своими собственными родственниками. Его Племянникъ Аццо убилъ
его брата Марко, по съ большою любовью относился къ другому дядѣ. В ъ 1339 г. сдѣлавшись наслѣдникомъ вмѣстѣ съ другимъ братомъ, Люккино обширныхъ владѣній Висконти, Джюванни
отказался отъ своей части въ его пользу: Люккино былъ превосходный правитель и находился
въ ссорѣ с ъ церковью, a Джіованни нужно оыло
получить титулъ отъ папы, не отказываясь отъ
фамильной политики. Онъ получилъ санъ кардинала отъ антяпапы Николая V, но при помощи
племянника ему удалось вымѣнять за этотъ титулъ епископство; а во время управленш брата
онъ купилъ въ Авиньонѣ санъ архіепископа миланская
Это было не лишнее основаше для
шаткой тиранніи, которая въ 1349 перешла въ его
руки когда Люккино отравила его жена, чтобъ
избавиться отъ подобной же участи. Джюванни
принадлежало теперь 16 крупныхъ городовъ въ
Сѣверной Италіи; чтобы подчинить остальное,
архіепископъ сдѣлался гибеллиномъ и, прежде
всего купилъ папскую Болонью у захватившаго

тамъ власть тиранена. Климентъ VI попытался прибегнуть къ оружію, но jero армія потергіѣла пораженіе; тогда папа прислали въ Миланъ легата
съ требоваиіемъ, чтобы Висконти отказался или
отъ духовнаго сана, или; отъ светской власти.
В ъ отвѣтъ на это архіепископъ разыграли характерный фарсъ, который съ виду походили на
серьезное щредставленіе. По его предложенію,
легагъ вторично сообщили ему свое порученіе
при духовенстве и народе въ ближайшее воскресенье въ соборе, после торжественнаго богослуженія, совершеннаго самими тираниомъ, и Висконти, взявши въ одну руку крести, а въ другую
мечъ, объявили папскому посланному: «вотъ мое
оружіе духовное и светское: одними я буду защищать другое». Затемъ онъ обещали легату лично
явиться въ Авиньонъ для переговоровъ съ папой и
предварительно послали туда одного изъ секретарей, который заняли для своего господина в с е
свободный помещенія въ городе и окрестностях*
и начали заготовлять огромное количество провіантовъ. Постановка на сцену 2-го акта комедіи
обошлась автору в ъ 40.000 флориновъ, но эффектъ вышелъ поразительный. Испуганный папа,
узнавши отъ уполномоченнаго Висконти, что въ
свите его повелителя будешь находиться, кроме
миланской знати, 6.С00 пехоты и 12.000 кавалеріи, попросили архіепископа не утруждать себя
далекими путешествіемъ и немедленно отправили
Зъ Миланъ депутатовъ для переговоровъ, которые окончательно запродали Болопыо за 100.000

флориновъ 1). Между тѣмъ, папскій легагъ пытался основать лигу противъ Висконти, усилеше
котораго грозило всей Италіи, но потерпели полную неудачу. Тиранны северной Италш были
коми слабы, и, кроме того, почти въ каждой
фамиліи Висконти и м ѣ л ъ сторонников*; въ Неаполе происходили страшныя смуты; оставалась
одна гвельфская Флоренція; противъ нея и начали действовать теперь Висконти. Его план*
былъ задумаиъ и выполнена» съ маюавеллистическою ловкостью и коварством*. Парши гвельфов*
и гибеллиновъ давно уже утратили въ Италш свое
прежнее значеніе: объ осуществлений средневековых* мечтаній никто не думали; но старыми
знаменем* было чрезвычайно удобно пользоваться и для другихъ целей. Особенно выгодно оно
было для тиранновъ, которые находили въ немъ
кое-какое ргіравданіе для внутренних* и внѣшнихъ захватов*: въ гвельфскихъ республиках*
они захватывали власть во имя имперій, мнимые
интересы которой составляли такой же удобный
поводи вмешиваться въ дела и овладеть соседними городом*. Висконти возвели эту политику въ
систему: чтобы подготовить себе временных* союзников* для покоренія Тосканы и Романьи,
оііъ оказывали поддержку всякому злодею, который прикидывался гдбеллиномъ, чтобы сделаться тираниомъ. Для этого онъ содержали наемный
войска, жалованье которыми добывалось грабежом* и насмліемъ. Такъ, подъ предлогом* заговора, они приказали арестовать того тиранна, у
котораго купили Болонью, и отняли заплаченную

ему сумму. Флореитійцы, накомецъ, поняли опасность, хотѣли нанять солдатъ, но встретили неожиданное затруднепіе: начальники бродячихъ
шаекъ боялись Висконти, какъ самаго выгодная
патрона и какъ самаго страшная врага. Но попытка архіепископа захватить Тоскану на этотъ
разъ не удалась: на сѣверу ему подчинилась Генуя, и это пріобрѣтеніе могло вовлечь его въ
войну съ Венеціей. В ъ это время вступил! на
его службу Петрарка.
Союзъ моралиста и поклонника свободы съ
ковариѣйшимъ изъ тиранновъ произвел! удручающее впечатлѣніе на его друзей и въ особенности іна республикански настроенная Боккаччіо.
Со (всѣхъ сторонъ посыпались запросы, и Петрарка чувствовал! себя въ крайне затруднительном! лоложеніи. Открыть истину онъ не могъ,
потому что окончательную цѣль своихъ стремлений скрывалъ самъ Висконти; найти благовидную
причину было трудно, потому что онъ не хотѣлъ
служить ни республиканской Флорепціи, ни папскому Авиньону. Поэтому многочисленный отігЬтныя письма Петрарки производят! крайне невыгодное для него впечатлѣніе: онъ или уклоняется
отъ прямого отвѣта, ссылаясь въ длинном! письмѣ на недостаток! времени (XVI, 11), или отдѣлывается отъ 'порицаній извѣстной басней о
крестъяиинѣ и ослѣ (XVI, 13), дли путается въ
противорѣчіяхъ. В ъ письмѣ къ неизвѣстіюму
(Var. V) онъ яворитъ, что это произошло случайно, что {онъ «не могъ отказать величайшему
лзъ итальянцев!»; въ другомъ (XVII, 10), объясняя свое поведеніе, онъ обстоятельно, съ обширными цитатами изъ бл, Августина и ап. Павла,

доказывает!, что человѣкъ часто поступает! прот и в ! -своей воли. Между тѣмъ изъ другихъ писемъ слѣдуетъ, что это не было ни
слу
'
ни неожиданностью. Говоря о своемъ рѣшеніи,
Петрарка напоминает! Боккаччіо одинъ давиишній разговоръ, когда они порѣшили, «что при
теперешиемъ положеыіи дѣлъ Италіи и Европы
нигдѣ, кромѣ Милана, нѣтъ мѣста не только болѣе безопасная и удобная для занятій, но и
вообще 'болѣе подходящая» (Ѵаг 25). В ъ другомъ письмѣ по этому же поводу Петрарка выражается еще катеяричнѣе: «мнѣ не подъ стать
дѣлать іиичея такого, для чего нельзя было бы
найти достаточная основанія», только онъ не
желаетъ открывать своихъ побуждений. «Толпа
видитъ иногда, что я дѣлаю,—пишетъ онъ, — а
что думаю, не видитъ ; поэтому лучшая моя сторона и даже весь я остаюсь ей неизвѣстенъ». Убѣждая своихъ друзей, что Висконти уговорилъ его
остаться въ Миланѣ только въ качествѣ украшенія своего двора, Петрарка на дѣлѣ становится самымъ усердным! слугою тиранна. Когда
распространились первые слухи о подчиненіи ему
Генуи, Петрарка, не служившій еще тогда въ
Миланѣ, былъ огорченъ до глубины души, по его
собственному признанію (XVII, 3), но, сдѣлавшись
оффиціозиымъ публицистом! архіеішскопа, онъ
сразу измѣнилъ тонъ. В ъ слѣдующемъ письмѣ
тому же генуэзскому другу (ХѴТІ, 4) онъ сочувственно описываетъ торжественное врученіе власти иадъ Генуей Висконти, причемъ рѣчь тиранна
растрогала его до слезь. Онъ увѣряетъ далѣе
своего адресата, что «величайшій мужъ» весьма
сочувствует! бѣдствіямъ Генуи и что при такомъ

иоложеніи дѣлъ бывшей республикѣ остается
только радоваться. В ъ концѣ письма на всякш
случай Петрарка прибавилъ еще два утѣшенія:
во - первыхъ, что по мпѣнію мудрыхъ людей,
«наилучшее состояпіе государства—это находиться подъ справедливою властью одного лица», и,
во-вторыхъ, что главнымъ образомъ, слѣдуетъ
заботиться не о плотской, а о духовной родинѣ,
въ доказательство чего приведена длинная цитата изъ бл. Августина. Съ другой стороны, Петрарка продолжал! съ новою страстностью
еще
съ большею рѣзкостыо нападать на Венецію за
упорство въ войнѣ съ Генуей, хотя ей покровительствует! такой человѣкъ, «въ котором! не
знаешь, чему болѣе удивляться, добродѣтели или
счастью, мужеству или гуманности» (XVIII, 16).
По дорученію Висконти, Петрарка вмѣшался въ
эту войну и въ качествѣ оффиціалы-іаго лица:
архіепископъ отправилъ его посломъ въ Венецію,
чтобы добиться отъ нея мира съ его новою провинціей. В ъ произнесенной по этому случаю рѣчи
передъ дожемъ и совѣтомъ Петрарка, ссылаясь
на прежнія письма, еще разъ повторяет! приведенные тамъ аргументы противъ войны; въ ней
находится также и характеристика его н о в а я
господина. Онъ выставляетъ на видъ его добродѣтели и справедливость, съ которою онъ управляет! своими владѣпіями. Онъ старается убѣдить
Венецію, что задача миланская тирана—установить диръ если не на землѣ, то, по крайней
ыѣрѣ, цъ Италіи, и примѣняетъ къ нему слова
Виргилія, обращенный къ римскому народу.
Tu regere imperio populos, Romane, momento
Haec tibi erunt artes pacique imponere morem ( V I , 851).

нападеніе.

«

А

^

могущественный, благодѣте
страдать
Безъ необходимости онъ ^
*
никого. Повсюду, куда простите гея _его
•
онъ приносить миръ и согласіе .и болѣе

S

s

â

-

чтобы ратушить

s

s

-

S

раздоры и с в о л м ^

S

Î

^

^

шеніе исправить злоуіютреблешя во всѣхъ го
родахъ Тосканы; если онъ не будегь въ состоя
нНі достигнуть своей цѣлн мягкостью и.убЬж
Ь
нш
Д 0 С ^тоУ Тему
ѵдастся a»
это благодаря
J • оружію.
дешемъ,
удастся
к ъ
во.

Ь
ь
»~
да"=•
S « , S o w не преклонитесь нере.п

•
его волей.

(II, 8). Рѣчь милаігскаго генерала была какъ бы
продиктована Петраркой,—до такой степени ея
содержаніе совпадаешь съ его политическими статьям/и. ОхоТно вѣришь въ исполиеніе того, чего
желаешь, и патріотъ-моралистъ ради осуществлепія вавѣтйыхъ меіч|таній прощали архіепископугибеллину, что тотъ наводнили «родину чужеземными шайками и развращали церковь, истративъ
200.000 флориновъ на подкупи папской любовИ|Ицы и іея клевретовъ. »
Но въ первый же годъ службы Петрарки умеръ
Джіованни Висконти, и его, положеніе при миланскомъ дворр сделалось еще более фальшивыми. ,Три племянника архіепископа, получившіе
въ наследство его владенія, не унаследовали
его талантовъ и значительно превосходили его
пороками. Они начали съ того, что двое младшихъ отравили старшаго, потому что его нравственная распущенность казалась невозможной
даже такими извергами, какъ Галеаццо и Бернабо Висконти. ,Темъ не менее, Петрарка не легко! разставался съ своими іиллюзіями и усердно;
служили новыми тираннамъ. При вступленіи ихъ
во власть онъ произносили торжественную речь
Народу, которая, рпроч'емъ, была въ самомъ начале прервана астрологомъ, заявившими, что наступили самый благопріятный моментъ для обряда. Когда у Бернабо родился сынъ, Петрарка
держали его у купели и написали по этому поводу стихотвореніе (Ер. Poet. III, 29). В ъ это
время явился, наконецъ, въ Италію Карлъ IV,
(котораго давно уже ввала Венеція эмѣсте
съ
северными тираннами, чтобы съ его пол о'щыо \ кр >
тнть возрастающее могущество Висконти. Но им-

рез-ь года. о т р а в и «

е™ и " «

о™
почетною я Б

1

"

,

6

„ѣе

Петрарив
поздравленіемъ осво-

І
невіиііиха. тольио поздравительна^ р ѣ » ,
^ ф ш і о з и ь й публицистъ , о л « Ж »
« »
Городъ Навара л
Е

Ъ

Р

=

:

"

и^
Ь

ному ораторуПетрарка
псалма, примѣшивая къ

является макиавеллизм!»
Буссолари.

З

н у

™

u

а

"

™

ТОЛК
с х о л а

"^4

исграркн

Ш

о-

б ы л а

Монахъ августинец* Джакопо Буссолари был»
одинъ изъ представителей того течеиія, которое въ концё X V вѣка создало Савапароллу.
Онъ былъ послами своими начальством* проповедовать на вреНя поста въ Павію.
Обладая
увлекательными и страстными красноречіемъ, Буссолари безпощадно громили пороки высших*
слоев* общества и въ особенности представителей фамиліи Беккаріа, тогдашних* тиранновъ ПаBin. Беккаріа были враждебны Висконти, и Петрарка молчали. Висконти, занятые другими делами, не обратили даже особеинаго вниманія,
когда граждане, подъ предводительством* монаха, отбили отъ Павіи ихъ отряди, посланный
противъ Беккаріа.
Между теми Буссолари продолжали громить
тиранновъ вообще, и когда Беккаріа сделали неудачную попытку убить проповедника, онъ произвели революцію и выгнали тиранновъ. Тогда
они примирились -съ Висконти, и Петрарка, по
дхъ приказанію, написали длинное письмо Буссолари (XIX, 18).
Это посланіе чрезвычайно характерно по странной ісмѣси искренности и лицемерія. Его основная мысль та, что Буссолари нарушили миръ,
велдаайшее благо для государства, и
такими
образом* причинили зло родине. Это та точка
зрепія, которая определяла всю политическую
деятельность Петрарки; но онъ сознательно искажает* побужденія монаха и стрателыю
умалчивает* объ интересах* Висконти, не пытается
даже убедить противника," что миланскіе тираины—
истинные представители мира. Петрарка скрывае т * действительнаго иниціатора письма и отъ

своего имени упрекает* Буссолари, что онъ, «не
заботясь о совести» и «удовлетворяясь
славою
пустого красноречія», навлекает* беды на родину. «Еслибы ты Це умЕлъ или не моги говорить, не страдала бы и не скорбела бы Италія.
Итакъ, въ языке твоем* заключается ! корень
общественна™ бедствія, и еслибы ты любили
Бога, ближняго, родину, то тебе следовало бы,
откусивши языки зубами, выбросить его вонъ,
чтоб* онъ лучше принеси пользу воронами и
собаками, чем* вредили людямъ». Петрарка были
другом* Буссолари и не моги не знать его характера и не понимать его стремлений; поэтому
его обвиненія являются злобною публицистическою гиперболой, которая хорошо обрисовывает*
политическіе пріемъ предшественника Макіавелли.
Несмотря на все усердіе, съ которыми Висконти продолжали дело своего могущественна™
предшественника, ихъ власть потерпела значительный ущерб*. Д в е значительных* области,
Болонья и Генуя, отпали; тираины Северной Италш, встревоженные усиленіемъ Висконти, образовали противъ нихъ лигу. Мечты Петрарки объ
итальянском* національномъ короле исчезали все

более и более.

В ъ начатом* въ это время сочиненія De remediis заметно обнаруживается дессимистическій
взгляд* на (общественную деятельность вообще
и въ особенности на полигическіе порядки Италш и на ея будущее. Л е т о м * 1361 г. въ Милан е появилась чума, и Петрарка навсегда оставили этот* город*.
Неудача Висконти (нанесла третій по счету л
самый сильный ударъ политическими надеждами

Петрарки. Имъ овладело настоящее отчаяніе за
родину и глубокое разочарованіе въ своей деятельности, и онъ решился не только бросить политику, но д оставить Италію. «Я сытъ по горло этими (итальянскими делами,—говорить
онъ
въ одномъ изъ старческих* писемъ (Senil. I, 1 ) . Мне наскучили непрерывные перевороты въ
Италіи и я Хотел* бы быть вн Ь ея какъ можно
скорее»,—говорит* онъ въ другом* письме, относящемся къ этому же времени («Senil. I, 3).—
тогдашнее положеыіе делъ помешало ему исполнить это намереніе. Сначала направился онъ во
Францію, но ;вІсе пути были заняты вооруженными шайками; затем* онъ порешил* принять
предложеніе Карла IV и переселиться въ Прагу,
но дороги оказались непроездными по той же
причине. Тогда онъ поселился въ Веиеціи, гдъ
было, по крайней мере, спокойно, и предался
исключительно научным* и литературным* занятіямъ, снова отклонивши еще разъ предложенное ему место папскаго секретаря. Но политическій интерес*, несмотря на в с е разочарованы,
все еще сохранился въ Петрарке. Когда Венешя
пригласила противъ возмутившихся кандіотовъ
известнаго кондотьера Люккино дель Верме,. Петрарка посвятил* ему очень ученый трактат* Объ
обязанности и добродѣтеляхъ полководца, где онъ
предлагает* ему разные полезные советы, вычитанные у древних* авторов*. Къ этому же времени относится наиболее ревностная агитащя
его за возвращеніе въ Римъ папскаго престола.
Въ» последніе роды жизни Петрарка еще разъ
послужил* своим* пером* тиранну. Это былъ властитель Падуи, Франческо ди Каррара. Купивши

себе виллу въ его владеніяхъ, Петрарка 'былъ
лично заинтересован* въ ихъ благосостоянии
Между тѣмъ, Каррара вел* войну съ Венеціей,
во время которой дача Петрарки де разъ подвергалась большой опасности; поэтому онъ охотно принял* миссію сопровождать сына тиранна
въ Венецію и пустить въ ход* все свое красноречіе, чтобы вымолить миръ у могущественной
республики. Ему же посвятил* Петрарка обширный трактат*, О наилучшемъ
управленіи
государствомь
(Sen. XIV, 1), написанный имъ за
год* до смерти.
Это произведшие может* быть названо политическим* духовным* завещаніемъ перваго публициста. Несмотря на то, что въ немъ очень
много говорится о добродетели, что по временам* оно дсреходитъ въ моральную проповедь,
автор*, въ сущности, проводит* ту же точку
зренія, которую впоследствіи обстоятельно развил* со второстепенными поправками Макіавелли.
Самый тонъ (письма вполне подходить къ прежнему придворному Висконти, Франческо ди Каррара былъ один* изъ самых* обыкновенных* тиранновъ, а Петрарка называет* его «образцом*
государей» и уверяет*, что «онъ слышал* своими ушами, какъ сосѣдніе народы громким* голосом* выражали желаніе находиться подъ его
властью и завидовали его подданным*», потому
что граждане подъ его управленіемъ были «свободны и безопаспхы». Превознося далее всякую
политическую деятельность и по преимуществу
управленіе государством!», Петрарка советует*
государю, прежде всего, пріобрѣсти популярность. Любовь более прочная основа власти, чѣмъ

страхъ, и чтобы пріобрѣсти ее, нужИо относиться къ подданным! какъ къ дѣтямъ. Но при ближайшсмъ разсмотрѣніи этого вопроса оказывается,
что, несмотря на пространный разсужденія о важности и прелести взаимной любви между государ емъ и подданными, она имѣетъ весьма ограниченное значеніе. В ъ сущности Петрарка была,
весьма близокъ къ Макіавелли, который утверждал!, что государь долженъ больше полагаться
на страхъ, чѣмъ на любовь подданных!, и долж е н ! воздерживаться только отъ
ненужных!
жестокостей. То же самое говорил! и Петрарка. Любить государя должны только
хорошіе
граждане, а дурные, т. е. недовольные, должны
бояться. Только тѣ граждане, по его мнѣнію,
должны видѣть въ государѣ самаго любимая
отца, у которых! на сердцѣ миръ и спокойствіе
родины»; по отношенію къ другимъ позволительны
всякія средства. «Отложи въ сторону,—пишетъ
Петрарка,—оружіе солдата, стражу, барабаны и
трубы и пользуйся всѣмъ этимъ только противъ
иепріятеля: для твоихъ граждан! достаточно любви». «А подъ именем! граждан! я разумѣю
тѣхъ,—продолжает! онъ,—которым! дорого сохраненіе государства, а не тѣхъ, которые ежедневно дѣлаютъ попытки произвести переворот!
и измѣнить ,его судьбы; это, по моему мнѣнію,
не граждане, а на нихъ слѣдуетъ смотрѣть какъ
па бунтовщнковъ и общественных!
враговъ».
Другими словами, Петрарка рекомендует! не наводить страха на союзника, что и Макіавелли
называл! безсмысленною жестокостью.
Затѣмъ онъ переходить къ средствам! для
пріобрѣтенія популярности и требуетъ, прежде

всего справедливости и милосердія, причемъ такъ
усиленно предостерегает! отъ «излишней снисходительности и (необдуманной слабости», что весь
совѣтъ сводится къ шаблонной, въ такихъ случ а я х ! фразѣ. Важнымъ пособіемъ для достиженія этой цѣли Петрарка считает! благодѣянія,
и его аргументанція при этомъ отличается совершенно утилитарным! характером!. «Если нельзя
оказывать блаядѣянія каждому въ отдѣльности—
—говорить онъ,-покажи себя благодѣтельнымъ
правителем!. Рѣдко бываешь, чтобы кто-нибудь
питалъ любовь къ тому, кто не подаешь надежды
на личное или общественное благодѣянге». Гади
достижеиія такой любви Петрарка рекомендует!
далѣе Цѣлый рядъ улучшеиій, въ которых! особенно нуждалась тогдашняя Падуя: реставращя
храмовъ и стѣнъ, исправленіе городских! улицъ
и осушеніе болота. Характерно для эпохи, что,
аргументируя необходимость всѣхъ этихъ мѣръ,
Петрарка часто д охотно становится на точку
зрѣнія личная комфорта и эстетических! требование Его возмущаетъ, что, проѣзжая по грязным! и неровным! улицамъ, «дьявольскш» телѣги нарушают! «покой обывателей» и «мѣшаютъ
мысли, направленной на что-нибудь доброе». С ъ
величайшим! негодованіемъ и весьма обстоятельно доказывает! рнъ далѣе необходимость ^запретить жителям! выпускать па улицу свинеи. Онъ
припоминает! для этого древности Падуи, ея
святыни, говорить, что свиньи скандализируют!
иностранцев!, пугаютъ лошадей, который cöpaсываюгь всадниковъ, ,и требуетъ наказаніи для
тѣхъ кто «обращает! въ свинятникъ благородиѣйшую Падую». Петрарка указывает! и сред-

етва для производства всѣхъ этихъ работъ: расходы нужно 'отнести на счетъ городской коммуны и «такимъ образомъ, безъ новыхъ налоговъ,
безъ ущерба для казны и безъ личныхъ цздержекъ, можно ісдѣлатъ все, что нужно».
Онъ
понимает», что такое отношеніе къ городским!»
средствам! можегъ повести къ злоупотребление
со стороны правителя и сочувственно разсказываетъ, какъ Августъ на смертномъ одрѣ послалъ
свой отчетъ сенату. Петрарка готовъ признать,
что «въ этомъ заключается исполненіе личнаго
долга, пренебрегать которым!» нельзя безъ оскорбленія добродѣтели». «Но какая же важность въ
томъ,—продолжает! онъ,—что ты не долженъ
отдавать отчета другому, если тебѣ приходится
отдавать его себѣ самом)' и своей совѣсти, угрызенія которой дѣлаютъ твою жизнь печальной и
несчастной?»
Весьма важнымъ дѣломъ для правителя является, по мнѣнію Петрарки, экономическое удовлетвореніе массъ. «Довольство народа,—пишетъ
онъ,—завиеитъ не столько отъ положенія людей,
сколько отъ удовлетворенія ихъ
физических!
потребностей: отъ этого происходит! не только
общественное довольство, но и спокойствіе правителей». В ъ силу этого, онъ рекомендует! особенную осторожность при введеніи новыхъ налогов!». Государь долженъ постараться убѣдить
иародъ въ необходимости новой подати, показать, что онъ н а л а г а е т ее «противъ воли» и
«съ болью въ сердце», и дать «что-нибудь отъ
себя», показать, такимъ образомъ, что, стоя во
главѣ парода, онъ «признаетъ себя его частью».
Петрарка считаетъ нужиымъ также предостеречь

государя о т » излишпяго обремепешя парода податными тягостями. Это не только опасно, но ,и
'неблагоразумно: сосредоточеніе въ однѣхъ рукахъ массы богатства развиваетъ въ государь
гибельную для него скупость и, кромѣ того,
богатства остаются инертною
массой,
тоіда
какъ, расходуясь частными лицами, они становятся (полезными для государства. «Кто не
видитъ —спрашивает! Петрарка,-что богатство
иародовъ есть богатство государей?»—и этимъ
вопросом!» обнаруживает! гораздо болѣе глубокій взглядъ ;на государство, чѣмъ Макіавелли,
дсржавшійея противоположной точки зрѣшя на
этотъ предметъ.
Далѣе Петрарка предостерегает! государей
отъ различных!» пороковъ—жадности, скупости,
излишней жестокости, неблагодарности, пооуждаетъ ихъ къ добродѣтели, къ дружбѣ, къ скромности и показывает!, чт5 есть истинное смирепіе В ъ этой части своего трактата онъ является
моралистом!, а не политиком!, и даетъ
такіе
совѣты государю, исполненіе которыхъ возвысить его личность, не вредя положешю. Но въ
концѣ трактата онъ становится еще разъ на чисто-политическую точку зрѣнія. Онъ требуетъ,
чтобы государь никогда не поручал!» управленія
государством!» своимъ приближенным!. В ъ этомъ
проявилась ненависть къ знати, общая у пего съ
Макіавелли, хотя и не особенно рѣзко^ потому
что дворянство въ Падуѣ не представляло ^ значительной политической силы. Онъ требу етъ
также чтобы благородные не пользовались привилегиями, и весьма осторожно рекомендует» не
особенно стѣсняться ихъ имуществом!». «Ьлаго-

дѣтельствуй наиболее бѣднымъ,— пишетъ онъ,—
и не только изъ своего имущества, по также
показывай себя щедрымъ для нихъ въ тѣхъ средствах*, которыя ты безъ несправедливости можешь взять у богатых*». В ъ заключеніе Петрарка ставить правителю,—правда, почти мимоходом*,—новую задачу, которой не знало средневековое государство: заботу о науке1. Онъ
требует* покровительства ученым* в с е х * с.пеиіальностей, потому ,что они доставляют*
пользу
государству и славу государю, но не доказывает*, въ чем* заключается ихъ государственная
польза, а просто ссылается на пример* древних*.
Наконец*, Петрарке не совершенно чужда идея
о воспитательной задаче государства, только Тогдашнее положеніе д е л * не позволяло и мечтать
о ея скором* исполненіи. «У меня было намереніе,—пишетъ онъ,—здесь въ конце письма
посоветовать тебе исправит]» нравы народа; но
считая теперь это делом* невозможным*, видя,
что для ейо исполнения всегда тщетно прилагалась сила законов* и царей, я оставляю эту
мысль».
1
Таковы были гіолитическія воззрения перваго
публициста новой исторіи. Петрарка былъ настоящим* предшественником* Макіавелли. Онъ
неуклонно держался действительности, старался
быть практичным*, отказывался отъ самых* задушевных* мечтаній, чтобы добиться осуществлеыія того, ,что было необходимо и что казалось
возможным*. Онъ любилъ свободу и служил*
jдеспотизму, чтоб* избавиться отъ анархіи; онъ
ценил* людей по ихъ нравственному уровню и
отказывался отъ этической точки зренія по

отношенію къ государям*, потому что думал*
достигнуть таким* путем* большаго блага, оэщаго блага. В ъ этом* Положеніи было много
трагизма. Петрарка любилъ родину, видел* ея
бедствія, понимал*, что старыя силы
отжили
свой векъ, и тщательно искал* новых* въ современной среде. Самою жизненною изъ этихъ
последних* была тираннія; но она отталкивала
жестоким* деспотизмом* (и зверскими пороками,
и Петрарка не сразу вступил* съ нею въ союз*.
Апостол* индивидуализма слишком* высоко ставил* могущество отдельной личности;
отсюда
его пылкія Надежды на Кола ди Ріеицо и на
Карла IV. Только горькія разочарованы привели
его ко двору Висконти и заставили пожертвовать многим*, что было дорого, но и эти: жертвы не привели ни къ чему. Политическая деятельность Петрарки закончилась полною неудачей,
т е м * не менее она имеет* историческое значение. Петрарка былъ Первым*
представителем*
практической политики, ему принадлежит* первая попытка создать искусство управленія путем*
раціональнаго пользовапія наличными силами даннаго времени. • Макіавелли былъ только его продолжателем*, который талантом*, смелостью и
систематичностью затмил* своего предшественника. Еще важнее значеніе Петрарки, какъ публициста. Вместе съ нимъ, въ историческую жизнь
входить новый фактор*, неведомый предшествующему періоду. Петрарка былъ первым* выразителем* только-что народившагося светскаго общественна™ мненія, той идеальной силы, могущество которой съ каждым* годом* возрастает*
въ цивилизованной Европе.
Очер. Ита ь

возр.

о

Первая

гуманистка.

Культурная работа личности всегда преследовала и всегда будешь преследовать две цели:
во-первыхъ, подчинить себе природу, заставить
служить своим* (интересами стихійныя силы и,
во-вторыхъ, добиться наилучшаго положения въ
обществе, доставить себе возможность наиболее
широкаго развитія лучших* свойств* своей природы, наиболее іполнаго удовлетворенія своихъ
законных* потребностей, насколько
позволяет*
это справедливость, т.-е. насколько личное стремленіе не мешаешь таковыми же стремленіямъ другихъ лицъ. Оба направленія этой культурной работы во многих* отношеніяхъ представляютъ значительное сходство. В ъ борьбе съ природой челов е к * безсиленъ произвести даже самое незначительное количество новой матеріи, не въ состояніи
создать никакой силы. Вся его деятельность въ
этой сфере сводится только къ комбинаціи существующихъ элементовъ, только къ уменью воспользоваться наличными силами природы. И въ общественной среде человеку приходится въ огромном* большинстве случаев* иметь дело уже съ
прочно сложившимися формами И С!» готовыми
силами. Чтобы добиться успешныхъ результатов*,
и здесь необходимо уменье пользоваться общественными теченіями, уменье комбинировать съ
ними индивидуалыіыя цели. Далее, въ обоихъ

направленіяхъ, прежде всего, необходимо знаше
среды, пониманіе сравнительной силы отдельных*
ся факторовъ; наконец*, во всякой борьбе приходится преодолевать людскія суевѣрія, предразсудки, косность. Но борьба за права личности
съ сложившимися общественными формами и
установившимися общественными
воззрениями
представляешь гораздо более трудностей, чемъ
борьба съ природой. Прежде всего, изучение среды въ первом* случае несравненно труднее, чѣмъ
во втором*, какъ въ этомъ легко убедиться простымъ сравненіемъ современнаго состояшя такъназываемыхъ нравственныхъ и политических* нау к * , съ одной стороны, и естественных*—с* другой.' Кроме того, чтобы подчинить себе стихш,
достаточно познать неизменные законы, ими управляющее, и для борьбы съ природой человека»
легко находишь себе союзников*, такъ какъ общія выгоды [отъ победы над* ней понятны для
огромнаго большинства. При иных* условіяхъ происходит!» борьба за права въ обществе. Всякія
попытки личности расширить свои права и возвысить свое доложеніе нарушают* сложившіяся
отношенія, затрагивают* интересы
правящихъ
классов* или сословій, — интересы, освященные
иногда религіей и всегда обычаем* и законом*.
Конечно, и у новаторов* есть естественные союзники но они действуют* не дружно, разъединенно; более того, очень часто обездоленные
апатично переносят* свою участь и даже поддерживают* привилегированных*, потому что новый потребности, составляющія основное побужд а в кі» расширенно прав*, появляются не у всѣхъ
одновременно. Поэтому главною задачей новато-

ровъ является доказательство правоты ихъ стремленій и требований, фактическое и наглядное подтвержденіе законности расширенія ихъ правъ, а
главньгмъ средством! для этой цѣли—общественныя заслуги въ той или, другой форме. Такого
рода доказательства подрывают! нравственную
основу привилегій и такимъ путемъ сразу достигают!» двухъ цѣлей: поднимают! самосозианіе обездоленных!» и убѣждаютъ привилегированных! въ
необходимости уст}щокъ. Но въ обычное спокойное время борьба за права идетъ съ крайне медленным! успѣхомъ; гораздо успѣшнѣе действую т ! новаторы, когда въ обществе возникают!
сильыыя движенія и когда борцы за право, понявъ ихъ важность, сумѣютъ примкнуть къ
нимъ и занять тамъ видное мѣсто. Наоборотъ,
пропустив! моментъ и оставшись за флагомъ
или даже вступивши въ борьбу съ жизненным!
движеніемъ, личность и цѣлый классъ затирается
имъ и часто утрачивает! то, что было приобретено раньше. Поэтому для стремящейся впередъ
личности попять смысла» иоваго движенія и, стать
въ уровень съ его вождями — задача огромной
важности, и такую задачу въ X V в е к е блистательно разрешила итальянская женщина.
Она
поняла важность такъ называемая Ренессанса и
завоевала въ немъ видиую роль для себя, несмотря
на ыовизну дела и на целую массу стоявших!» у
пея на пути преграда» и затрудненій.
I.
Движеніе, известное цодъ именемъ гуманизма
или Возрожденія, имело чрезвычайно важныя
последствія. Оно не только освободило культуру

отъ оковъ, наложенных! па нее средневеков ы м ! католицизмомъ, но создало новый общественный классъ—светскую интеллигешіію—и предоставило въ его распоряжсніе новую силу—общественное мненіе. Понятно поэтому, какую колоссальную важность йм-Ьлъ для женщины вопросъ
объ участіи въ этомъ движеніи. Удастся женщине проникнуть въ ряды гуманистовъ, и она
можетъ войти въ составь светской иіттеллигенціи, ея голосъ сделается однимъ изъ факторов!
общественная мненія. Если же она осталась бы
вне движенія, то это должно было надолго закрепить ея униженное положеніе въ семье и въ
обществе, какъ существа низшая и несовершенн а я . В ъ силу этого итальянская женщина переживала въ начале гуманистической эпохи критическое положеніе, и этотъ кривись, повидимому, разрешался не въ ея пользу. Ді»ло въ томъ,
что первые гуманисты, Петрарка и Боккаччіо, отнеслись къ ней далеко не дружелюбно. Поэтъ
Лауры, столь нежно воспевавшій свою возлюбленную, не только при ея жизни, но и после
смерти, относился къ женщине съ враждой заскорузлая средневековая монаха. По его мнению, въ большинстве женщин! обитаетъ иастоящій дьяволъ; поэтому женщина — врагъ мира,
источник! всяческая зла, и истинное спокойствіе возможно только для того, кто можетъ безъ
нея обходиться. В ъ сущности, т е х ъ же самыхъ
воззрений держался Боккаччіо. Правда, въ своихъ итальянских! произведеніяхъ, написанныхъ
въ молодости, онъ является страстным! ПОКЛОНН И К О М ! женщинъ, и позже онъ
посвятилъ и м !
целый латинскій трактата. Но и въ это время

Боккаччіо очень не в ы с о к а я мпѣнія о предмете
своихъ симпатій: онъ любить женщину со всѣми
ся слабостями, недостатками и пороками, о которых* не забывает* ни на минуту. В ъ Декамеротъ женщины обнаруживают* много ловкости,
хитрости, остроумія, находчивости, но всѣ эти
свойства служат* имъ только для достиженія
грѣховныхъ цѣлей, составляют* проявление испорченности ихъ духовной природы, и Боккаччіо
часто влагает* въ уста своихъ героинь признаніе
ихъ собственных* несовершенств* — упрямства,
малодушія, несамостоятельности, трусливости и
т. д. По мнѣнію автора Декамерона,
женщина
всегда нуждается въ мужской опеке, и одна изъ
собеседниц* въ его разсказахъ весьма грубо определяет* это необходимое, по ея мнѣнію, руководство: «Есть у мужчин* такая поговорка,—говорит* она: — доброму коню и ленивому коню
надо погонялку, хорошей женщине и дурной
женщине надо палку... В с е женщины по природе
слабы и наклонны къ паденію, потому для исправленія злостности т е х * изъ нихъ, который дозволяют* с ебе переходит* за положенный имъ границы, требуется палка, которая бы ихъ покарала,
а чтобы поддержать добродетель тѣхъ, который не
даютъ увлечь себя через* меру, необходима палка, которая бы поддержала ихъ и внушила страхъ»:
Подъ старость Боккаччіо относился къ женщине
съ настоящею злобой. В ъ одном* цзъ своихъ
трактатов* онъ называет* ее «губительным*
зломъ», признает* нравственную испорченность
ея врожденным* качеством* и считает* ея упижештое положеніе въ обществе
заслуженным*

ею актом* божественной справедливости ), а его
старческое произведете СогЪассіо принадлежит*
къ числу наиболее злобных* пасквилен на женщину какіе только встречаются въ литературе.
Такое отношеніе къ женщине со стороны перв ы х * гуманистовъ съ перваго взгляда представляется" совершенно неожиданным*. Поклонники
человеческой природы, борцы за всѣ ея права
впадают* въ полное самопротиворѣчіе въ таком*
вопросе который имел* огромную важность для
осуществленія ихъ идеалов*, какъ общественных*,
такъ и индивидуальныхъ. Но это противореча
объясняется Т емъ, что патріархи гуманизма находились въ данном* случае подъ вліяшемъ д в у х *
традицій — античной и средневековой, которыя,
несмотря на свою противоположность во всѣхъ
отношеніяхъ почти одинаково
недружелюбно
относились къ женщине. Первым* гуманистам*
было вдвойне трудно отделаться отъ укоренивш а я с я предразсудка: они находили его у античных* писателей, которым* поклонялись, и у представителей средневѣковаго міросозерцашя, съ которым* не могли порвать сразу и окончательно.
Греческіе философы признавали женщину существом* низшим* сравнительно съ мужчиной,
и римскіе юристы объявили ее подъ вечной опекой отца или мужа, или даже сына, .вслѣдстае
прирожденная ей легкомыслія. Раннее христіан-

c

o

n Riandum et extiale malum mulier, paucis ad salutem, ante
g l i t l
quam expertum. Hae quidem puodammodo Dei vdipen o

illustrium. Augustae Vindelicorum 1544, P-

2Ö

-

етво стремилось исправить, по крайней мѣрѣ
отчасти, многовѣковую несправедливость по отношенію къ женщинѣ: оно громко и торжественно признало ея человеческое достоинство, ея
равенство съ мужчиной съ религіозной точки зрѣнія. Апостолъ Павелъ авторитетно провозгласил!,
что между мужчиной и женщиной передъ Богомъ
точно такъ же нѣтъ никакой разницы, какъ нѣтъ
ея между грекомъ и евреемъ, между раб'омъ и
свободным!, и всѣ отцы церкви единогласно
учатъ, что и женщина создана по образу и подобно Божію, И ЧТО ІИСуСЪ Христос.!
искупилъ своею смертію не одних! мужчинъ, но
также и женщинъ. В ъ силу такого воззрѣнія на
духовную природу женщины, христіаыство признало ея права, какъ жены и матери, и такимъ
образомъ возвысило ея положеніе въ семье. Мужъ
долженъ былъ отказаться отъ взгляда на жену,
какъ на вещь, которую нѣкогда можно было продать, подарить и даже предоставить кому-нибудь
по завѣщанію, и въ чисто - семейныхъ отношеніяхъ долженъ былъ признать за собою тѣ же
Обязанности, какія лежали на женѣ. Мать была
признана естественною воспитательницей своихъ
дѣтей и получила такія же права надъ ними,
какія принадлежали отцу. Но далѣе призыаиія за
женщиной правъ жены и матери христіанство не
пошло: античная традиція была слишкомъ сильна, и церковные писатели не сдѣлали дальнѣйшихъ выводовъ изъ религіознаго равенства женщины, такъ что она осталась по - прежнему безусловно подчиненной мужу въ предѣлахъ предоставленной ему власти, по-прежнему была устранена отъ всякой общественной деятельности,

кромѣ благотворительности. Позже съ развитіемъ
средневѣкового аскетизма, исконно - хриетшіскш
взглядъ на женщину заменился злобною враждой
противъ нея. Средневековые аскеты, особенно
наиболее искреНніе, страстно ненавидели женщину по двумъ причинам! : во-первыхъ, они считали ее виновницей изгнанія изъ рая, для возвращенія котораго имъ приходилось приносить
самую тяжелую для человека жертву — отказываться отъ міра со всеми его наслажденіями; вовторыхъ они ,видели въ ней главную силу, которая привлекая человека къ міру, более всего
препятствует! ему уйти въ пустыню или скрыться за стенами монастыря и мысль о которой чаще
всего емущаетъ душу благочестиваго отшельника Напрасно блажен. Іеронимъ доказывал!, что
въ грехопаденіи Адамъ гораздо виновнее Евы,
такъ какъ нашу праматерь соблазнилъ дьяволъ,
могучій духъ зла, превосходяіщй человека своими силами, тогда какъ Адамъ не устоялъ прот и в ! искушенія со стороны слабой женщины. Ь ъ
средніе века изъ этого библейскаго разсказа сделали противоположный выводъ : женщина съ
самаго начала своего еуществованія была наиболее
сильным! орудіемъ дьявола и съ т е х ъ поръ всегда
играла эту гибельную для человека роль, и это
доказывалось многочисленными примерами изъ
повседневной жизни. Если женщина ввела въ тяжкій г р е х ъ св. пророка Давида, заставив! 'его
погубить невиннаго человека,
если женщина
обезеилила могучаго Самсона и выдала его филистимлянам!, то какъ же устоять противъ ея губительных! чаръ слабому отшельнику.' Желаніе
свалить свою вину на другого—одна изъ наиболее

распространенных* человѣческихъ слабостей, И
неистовые аскеты мстили за свои и чужія неудачи вполйѣ осуществить свой суровый идеал*
ничем* неповинной женщине, осыпая ее въ своихъ сочиненіяхъ всевозможною браныо.
При такомъ хюложеніи дела первым* гуманистам* весьма трудно было освободиться отъ печальных* предубѣжденій противъ женщины. Они
стремились примирить христіанство съ тѣми сторонами языческаго міросозерцанія, которыя имъ
были симпатичны, Но разумели под* истинным*
христіанствомъ ту его форму, какая была выработана средневековым* католицизмом*. Если бы
Петрарка и Боккаччіо обратились въ этом* вопросе къ евангельскому и апостольскому ученію,
они нашли бы тамъ более гуманный взгляд* па
женщину, который более соответствовал* бы
ихъ гуманистическим* стремленіямъ чемъ закоренелый языческій предразсудокъ и несправедливая и противоестественная злоба разлагавшагося
средневековаго монашества. Но представители
итальянскаго Возрожденія не имели въ достаточном* количестве религіознаго одушевленія и
религіозныхъ интересов*, чтобы проверить церковные взгляды на основаніи источников* христіанской истины. Поэтому ранніе гуманисты или
чисто-внешним* образом* прилаживали средневековой католицизм* къ симпатичным* имъ воззрѣніямъ античнаго міра, или строили свое міросозерцаніе на основаніи своихъ индивидуальных*
потребностей, игнорируя всякіе авторитеты и
стремясь отрешиться отъ всяких* традицій. Это
последнее критическое направленіе побудило последователей
Петрарки и Боккаччіо пересмо-

треть вопрос* объ индивидуальных* свойствах*
и общественной роли женщины, и они пришли
къ другому, более справедливому, его рѣшенію.
Но это случилось не вдруг* и не безъ активнаго
участія со стороны самой женщины.
И.
В ъ основе гуманистических* стремлений лежало глубокое убежденіе въ высоком* достоинстве человеческой природы и въ признаши за
отдельною личностью полнаго права да всестороннее развитіе в с е х ъ свойств*, данных* ей
природою, и на широкое удовлетворена всѣхъ
ея потребностей. Отсюда вытекало требоваше,
во-первыхъ, не только духовнаго, но и физиче'скаго развитія въ школе; во-вторых*, безграничной свободы и полной независимости въ интеллектуальной деятельности человека, т . - е . въ
науке искусстве, въ литературе, въ философий въ-третьихъ, права на высокое место въ
обществе для умственно - развитой личности, независимо отъ нроисхожденія, состоянія и друг и х * случайностей. По воззрѣнію гуманистовъ,
личность имѣетъ широкія права, но ея положеніе въ обществе должно зависеть исключительно отъ ея индивиду альнаго развитая.
Іакои
взгляд* открывал* женщине широте горизонты,
подавал* ей блестящія надежды, но для этого
ей нужно было добиться признанія, что и ея
духовный міръ обладает* всеми достоинствами
человеческой природы. Что женщина способна
къ развитію, что она может* достигать даже до

высоты «мужского духа» и обладать «выдающимся талантомъ», это признавалъ самъ Боккаччіо.
Изъ своего трактата О знаменитыхъ
женщинахъ
онъ сознательно исключает! христіанскихъ праведниц!, (потому что оыѣ достигли
совершенства, главным! образомъ, при помощи благодати
Божіей, и останавливается только на тѣхъ, который обязаны были за свою славу преимущественно своимъ личнымъ способностям!. Но эти
женскія знаменитости, по мнѣнію автора 1 Декамерона, представляют! собою крайне рѣдкое исключеніе, которое тѣмъ болѣе для него странно
И изумительно, что в ъ женщину «самою природой вложена изнеженность и ей даны слабое тѣло и косный духъ», какъ это не разъ утверждается въ трактате. Итальянской женщине эпохи Возрожденія предстояло на деле доказать,
что, вопреки мнѣнію Боккаччіо, общечеловеческая способность къ развитію составляет! не
исключаете, а неотъемлемое свойство ея природы,
а мнимая косность ея ума—закоренелый предразсудокъ. Это была задача очень трудная и совсѣмъ
новая; темъ не менее женщины смело приступили къ -ея решенію и удачно преодолели все
трудности.
Нельзя указать, чтобы участіе женщины во
всемірно - исторических! движеніяхъ было неслыханным! дѣломъ до X V века. Правда, античный
міръ сравнительно очень беденъ женскими именами, но въ одномъ изъ величайших! и глубочайших! переворотов!, какіе знаетъ всемірная
исторія, въ торжестве христіанства надъ классическим! и варварским! язычествомъ, женщина
сыграла очень крупную роль. Она рано постигла

все могущество евангельская ученія, крепко полюбила новую религію, самоотверженно служила
ей при жизни и охотно шла изъ - за нея на
смерть. Глубоко убежденная въ спасительности
Христовой веры, она неутомимо проповедовала
везде, где могла, и прежде всего, въ семье, напрягая в с е силы могучей любви, чтобы достав и в блаженство на Небе темъ, кто на земле
былъ для нея всего дороже,—детямъ, мужу, родителям!. Но Христос! былъ'ДЛЯ нея безконечно выше в с е х ъ земныхъ привязанностей, и она
умела воспитывать въ своихъ детяхъ способность умирать за то, что считала великою истиной и высочайшею правдой. Исторія признала
важную роль женщины въ распространена! христіаиства, легенда и поэзія окружили блестящим! ореоломъ ея самоотвержеиіе, и чтобы оценить ея значеніе, какъ христіанской воспитательницы достаточно назвать имена св. Моники, матери 'блаж. Августина, или св. Анѳусы, матери
Іоанна Златоуста; чтобъ иллюстрировать важность
ея семейная вліянія, достаточно припомнить роль
Берты въ крещеніи англо-саксовъ или Клотильды въ обращеніи франков!. Не можетъ подлежать никакому сомненію, что исторія распространенія христіанства съ несомненною ясностью
доказала, что женщина одною стороной своей
духовной природы—силой чувства, способностью
глубоко веровать и безгранично любить идеальный о б ъ е к т ! веры, если не превосходить мужчину, то нисколько и не уступает! ему. Но для
столь же благотворная участія въ гуманистическом! движеніи были необходимы другія свойства.
Для гуманистовъ на первомъ плане стояло ум-

ственное развитіе, знаніе, наука, главнымъ источником! которой для того времени служила греко-римская литература. Чтобы принять
участіе
въ религіозномъ движеніи, женщине необходимо
было известное нравственное развитіе, которое дѣлало бы ее способной полюбить высокую
евангельскую мораль; чтобы участвовать въ Ренессансе, ей было нужно умственное развитіе,
которое дало бы ей возможность понять античн ы х ! писателей и подняться до высшаго уровня
тогдашняго. просвещенія. Чтобы сделаться образцовою христіанкой, женщине достаточно было
любить и веровать; чтобы стать гуманисткой, ей
было необходимо учиться и такимъ путемъ доказать высокія достоинства своего ума, какъ въ
начальной исторіи христіанства доказала она превосходство своего сердца. Итальянская женщина
X V века не испугалась этой новой задачи.
Съ самаго начала гз^манистическаго движенія
въ размыхъ местахъ Италіи образуются кружки,
въ которыхъ ведутся ученыя или богословскія
беседы, и въ этихъ кружкахъ мало-по-малу выс т у п а ю т женщины, по пока еще очень тихо ,и
незаметно. Такъ, флорентійскій монахъ - гуман и с т Луиджи Марсильи устраивалъ въ своей
келье, въ монастыре св. Духа, философскія и
теологическія собеседованія и допускалъ на нихъ
женщинъ, хотя некоторые изъ его друзей видели въ этомъ оскорбленіе науки. В ъ другомъ
кружке, собиравшемся въ вилле Антоніо Альберти, около Флоренціи, женщины принимали активное участіе въ беседахъ и даже одерживали
победы въ спорахъ.
Такою победительницей
оказалась однажды красавица Доза въ споре о

томъ отецъ или мать более любить своего сына,
и ея' разсужденія вызвали весьма характерное
восклицаніе одного изъ собеседников!, извѣстнаго юриста и ученаго въ средневековом! духѣ,
Бьяджіо Пелакани: «Клянусь Богоматерью,—сказ а л ! о н ъ — я никогда не поверилъ бы, что флорентійскія женщины такъ сведущи въ естественной и нравственной философіи и такъ искусны в ъ
логике и риторике». Средневековой предразеудокъ начинал! понемногу падать, и становилось
яснымъ что для его окончательна«) уничтоженія женщине, прежде всего, необходимо было научное образованіе. Его характер! подвергался въ это время существенной реформѣ,
руководителями которой были гуманисты; к ъ
нимъ и обратилась женщина за указаніями и
руководством!, и одипъ изъ представителей ранняго Ренессанса, Леонардо Бруни, паписалъ целый т р а к т а т , предетавляющій собою первую
программу жепскаго образованія въ новомъ дух е 1 ) Т р а к т а т ! Бурни требуетъ для женщины
основательнаго и миогосторонняго образована.
Женщины
той эпохи въ огромиомъ большинс т в е с о в с е м ! безграмотны или въ лучшемъ случае полуграмотны, и авторъ н а с т а и в а е т , чтобы,
прежде всего, элементарное образована было
поставлено на твердую почву: женщина должна
хорошо читать и красиво писать и не только на
родномъ языке, но и на древнихъ. Знаніе латинскаго языка признается необходимым!, такъ
какъ древняя литература была тогда единственн ы м ! хранилищем! науки; но недостаточно по*) Leonardas

Aretinus:

„ D e studiis e f l i t t e r i s " .

Parisiis

1642,

иимать по - латыни, нужно умѣть писать на этом*
языке, и писать изящно. Бруни признает*^ за
женщиной способность къ активной научной и
литературной деятельности, но требует*^ отъ
нея, прежде всего, изящнаго стиля, который долженъ 'быть выработан* на лучших* образцах*
классической литературы. Усвоивши форму, женщина должна перейти къ мзученію содержанія
древних* писателей, и Бруни подробно выясняет*, какую пользу для своего умственнаго и
Нравственного развитія извлечет* она изъ исторіи, философіи, богословія, математики и поэзіи. Таким* образом*, въ начале X V века,
когда была составлена эта программа, лучшіе
люди признали за женщиной право на общечеловеческое образование, хотя еще съ некоторыми оговорками. Такъ, гуманисты очень высоко
ценили ораторское искусство, но Бруни не рекомендует* его женщине: «І\акъ войны и битвы,—говоритъ онъ,—такъ и политическіе вопросы и споры—мужское дело». Кроме того, взгляд*
Бруни на духовную равноправность женщины
еще далеко не былъ общепринятым* мненіемъ
среди гуманистовъ. Правда, монашеская злоба и
классическое пренебрежение къ женщине падали
съ каждым* поколѣніемъ; но страстные ученые,
не желавшіе стеснять себя семейными заботами,
старательно отыскивали и выставляли на вид*
недостатки женской натуры, чтоб* оправдать
свое безбрачіе и навербовать себе единомышленников*. Они старались доказать, что прочная
любовь къ женщине доставляет* одни безпокойства и невзгоды, что гораздо выше ея дружба и что равноправным* и достойным* другом*

для всесторонне и высокообразованна^) человека
может* быть только мужчина. Но итальянская
женщина сумела опровергнуть и эти обвиненія.
Решительно и самоотверженно принявшись за
с а моо б р азо в ані е въ гуманистическом* духе, она
пошла дальше, чемъ ей советовали осторожные
друзья, какъ Бруни, и доказала своим* противникам*, что она может* не только понимать н
ценить' высокія стремления образованна™ мужчины, но и быть его равноправным* и равносильным* другом*. Единственным* оружіемъ женщины въ этой победоносной борьбе за свое человеческое достоинство было Научное образование.
III.
Раннее участіе женщин* въ гуманистических*
кружках*, обращение ихъ къ гуманистам* за советом* и руководством* показывают*, что, несмотря на в с е неблагопріятныя условія, женщина
инстинктивно угадала огромную важность для
себя гуманистическаго движенія еще въ X I V веке, т.-е. при самом* его начале. Т е м * не менее,
первая настоящая гуманистка появилась только въ
половине X V века. Это была Изотта Ногарола.
Правда, женскія имена встречаются и раньше въ
исторіи Возрожденія, но то были или меценатки,
сами не осилившія элементов* гуманистическаго
образования, или случайный гостьи въ науке и
литературе, не успѣвшія добиться заметных*
результатов*, первыя ласточки, которыя весны не
делали, а являлись только ея провозвестницами.
Изотта отдала науке в с е свои силы, посвятила
Q
Очер. Итал. воэр.

ей всю свою жизнь и, благодаря этому, вошла
равноправным* членом* въ среду гуманистов*,
впервые на дѣлѣ доказала способность женщины
принять активное участіе въ новом* движеніи.
Изотта родилась в ъ Веронѣ около 1418 года,
происходила изъ старинной дворянской фамиліи
графов* Ногарола, предки которых* пришли въ
Италію въ свите Карла Великая и навсегда там*
поселились. Будущая гуманистка росла въ огромной семье: у нея было 4 брата и 5 сестер*. Ея
отецъ, граф* Леонардо, умеръ рано, и воспитаніемъ,' по крайней мере,
четырех* младших*
сестер*, заведовала исключительно мать Бьяпка,
происходившая изъ фамиліи Борромео въ Вероне. Мать Изотты была безграмотна или, по крайней мере, полуграмотна, т а к * какъ писать она
не умела; тѣмъ не менѣе, дочерям* она дала гуманистическое образованіе. Ч е м * объясняется такое новаторство безграмотной графини, въ точности сказать трудно; может* - быть, ею руководил* правильный [инстинкт* чуткой къ общественному настроенію женщины, можешь - быть,
Бьянка предчувствовала наступающую моду, можетъ-быть, здесь действовали даже семейпыя традиціи. В ъ фамиліи Ногарола и раньше встречались ученыя женщины. Еще въ начале X I V века
Антоніа Ногарола, вышедшая замуж* за родственника герцога Мантуанскаго, славилась въ Вероне,
а потом* въ Мантуе, не только своею красотой,
но И обр азов аніемъ. Тетка Изотты, Анджола,
жившая въ конце X I V века, получила образование въ гуманистическом* духе и написала несколько стихотвореній на латинском* языке и обширную латинскую поэму О добродѣтеляхъ,
въ

которой при средневековом* содержаиіи чувствуется зѣяніе новаго времени. К а к * бы то ни
было, Бьянка пригласила домашним* учителем*
къ своим* дочерям* м ѣ с т н а я гуманиста, некоего
Мартина Риццони (Rizzonius), и его уроки onaj
зались особенно плодотворными для ея третьей
дочери Джиневры В и для четвертой — ЕІзотты.
Сестры получили разностороннее образован]'е.
«Своими гибкими руками оне извлекали изъ арфы сладкіе звуки,—пишетъ о нихъ один* гуманист* своему другу,—оне исполняли художественные танцы и пели по-истине ангельскими голосами». Но съ особенною любовыо относились оігЬ къ
научному образоваыію, которое почерпали тогда
изъ классических* [писателей. «Такъ велико наслаждение и удовольствіе отъ этихъ занятій,—
говорит* въ одном* письме Изотта,—что трудно
оторвать отъ нихъ мысль» (I, 168
«Страсть
къ дознанію и науке,—пишетъ она по другому
адресу,—увлекает* насъ в с е х * , ,и отличиться въ
этой области мы считаем* прекрасным* делом*,
а заблуждаться, погрешать, не знать, обманываться—признаем* делом* дурным* и постыдным*»
(I, 50). Совершенно естественно, что при таком*
настроеніи сестры быстро сделали огромные успехи въ гуманистической науке, изучили языческих*
и христіанскихъ классиков*,—словом*, сделались
настоящими гуманистками. Чтобы принять уча1) Точное произношеніе имени сестры Изотты не установлено;
по-латыни она называется то Junipera то Zenevera.
2 ) Я цитирую въ
текстѣ исключительно: Isotae
Nogarolae

Veronensis
Opera quae supersunt
omnia
Accedunt
et Zeneverae Nogarolae
Fpistolae
et carmina.
Collegit
der co?nes Apponyi,
edidit et praefatus
est Eugenius
Y. I—II.

Vindobonae, 1886.

Angelae
AlexanAbel.

стіе въ движеніи, оставалось только завязать сношения съ его ;вожДяЭДИ и добиться съ ихъ стороны признанія. Главнымъ и наиболее удобнымъ
средством! для этого служила переписка, и сестры начали составлять ученыя посланія къ знаменитым! гуманистамъ.
Едва ли когда-либо въ исторіи письма частныхъ
людей играли такую своеобразную и важную роль,
какъ въ эпоху Возрожденія. Ихъ обычная цѣль—
сообщеніе автором! письма частныхъ свѣдѣній
и личныхъ дѣлъ адресату—[имѣла весьма второстепенное зиаченіе. Письма предназначались не
для отдѣльнаго лица, а для публики. Адресъ
былъ или пустою формальностью, или писался
только для того, чтобы доставить
известность
адресату, если письмо было написано крупным!
писателем!, или для того, чтобы возбудить большую любознательность въ постороннем! читателе.
Знаменитые гуманисты, какъ Петрарка, прямо писали цисьма безъ адреса, и славолюбивые меценаты и литераторы добивались письма отъ знаменитости, потому что оно' находило много читателей и прославляло имя адресата. Частное
письмо было публичным! произведеніемъ; его отправитель часто сразу разсылалъ его въ нескольк и х ! экземплярах! въ разиыя места, не обращая вниманія на адресъ, его получатель старался доставить ему широкое распространеніе, и
письма переходили изъ рукъ въ руки, ихъ переписывали, собирали въ одинъ кодекса» какъ сами
авторы, /такъ и читатели. Такое зиаченіе частная
переписка прібрела вслѣдствіе того, что гуманисты воспользовались ею, какъ готовою формой, для новыхъ потребностей. Народился новый,

неизвестный средним! вѣкаміъ" классъ светской
интеллигенціи, которая со страстным! интересом!
относилась къ окружающей действительности и
пламенно желала сказать свое слово по всемъ
теоретическим! и практическим! вопросам!, интересовавшим! современное общество. Нарождалось светское общественное мнѣйіе, которое искало органа для своего выраженія, и такимъ органом!» служила переписка. Являлась ли у гуманиста оригинальная философская или моральная
м ы с л ь , онъ спешилъ опубликовать ее въ письме по
какому-нибудь адресу; желалъ ли онъ расположить общество въ пользу какого-нибудь политическаго предпріятія или государственна™ деятеля,
онъ ирибегалъ къ тому, же средству. Частное
письмо являлось то критическим! разбором! литературная произведенія, то серьезною статьей
по научному вопросу, то разоблаченіемъ продѣлокъ папской куріи, то политическим! памфлетом! цротивъ враговъ св. престола,—словомъ,
частная переписка заменяла для той эпохи нашу
журналистку со всеми ея светлыми и темными
сторонами. Это была могучая сила, которую уважали честные люди и которой боялись даже безсовѣстные тираны, и некоторые знаменитые представители Возрожденія предпочитали эту форму
литературной деятельности всякой другой, а некоторые только ею и ограничивались. Вслѣдствіе
такой роли частныхъ писемъ къ нимъ предъявлялись особенный требованія. В ъ эпоху развившихся эстетических! вкусовъ, которая создала блестящую плеяду величайших! художников! въ
архитектуре, пластике и живописи, и отъ письма
требовали, прежде всего, изящной формы въ чисто-

классическом! стиле. Кроме того, письмо должно
было удовлетворять и другому требование) : оно
должно обнаруживать хорошее знакомство автора
съ античною литературой. Долговременное вослитаніе подъ ферулой средневековой церкви не
осталось безъ вліянія и на первые шаги свободной мысли. Гуманисты, сбросивши съ себя
церковную опеку, старались санкционировать своп
идеи и стремления другими, болѣе подходящим!
для нихъ авторитетом! (и находили его въ писателях! древности. Поэтому цитата изъ греческаго
или латинскаго классика сделалась необходимою
принадлежностью всякаго гуманистическая произведенія, ,включая сюда и переписку. Для Начинающаго гуманиста составлеиіе изящная и ученаго письма служило вступленіемъ въ литературную деятельность; съ такого «открытая» письма начали свое служеніе гуманизму и сестры Ногарола, послѣ того, какъ выработали свой стиль
на лучших! представителях! латинской прозы и
пріобрѣли достаточное знакомство съ содержащем! классических! писателей. Оно было адресовано знаменитому венеціанскому гуманисту
Франческо Барбаро, съ которым! лично не были
знакомы иачинающія писательницы.
Адресъ былъ выбранъ не случайно, но довольно неудачно. Верона находилась тогда, подъ властно Венеціи и стояла съ нею въ тѣсныхъ культурных! сношеніяхъ. Поэтому было совершенно естественно обратиться къ Барбаро, который,
какъ писатель и въ особенности какъ богатый и
вліятельный патрицій, имѣлъ обширныя связи съ
гуманистами. Но раниіе дѣятелл Возрожденія изъ
венеціанской знати составляли крайнюю правую

движенія, интересовались больше его внѣшнею
стороной—изученіемъ древности-и побаивались
его политических! идей и моральных! воззрении
Письмо жеищинъ-гуманистокъ показалось, вѣроятно Барбаро нежелательным! новшеством!,
и онъ оставил! его безъ отвѣта. Эта неудача не
отбила эиергіи у сестеръ Ногарола, тѣмъ более,
что онѣ встретили сочувствіе; и поддержку со
стороны одного второстепенная гуманиста, Джіоржіо Бевилаква, автора историческая сочинены
о войне между Венеціей и Миланом!. Бевилаква
былъ хорошо знакомъ съ семьей Ногарола, и мать
Изотты попросила его ознакомиться съ занятіями
дочерей и оказать ,имъ содѣйствіе. Гуманисть
пришелъ въ восторг! отъ успѣховъ дѣвушекъ и
въ цѣломъ рядѣ писемъ самымъ восторженным!
тоыомъ прославлял! ихъ таланты. «Я не зналъ
женская генія,—говорит! онъ въ одномъ изъ
нихъ,—пока не зналъ васъ, ученѣйшія дѣвушки,
питомицы Вергилія и (Многихъ музъ» (I, 14), и
горько жалуется въ другомъ письмѣ, что поздно
познакомился съ сестрами, утѣшаясь только тѣмъ,
что, по крайней мѣрѣ, на склоне лѣтъ узналъ
дѣвушекъ, которыя «вызвали в ъ его памяти самих! музъ» (I, 1 9 - 2 1 ) . Сестры воспользовались
такимъ сочувствіемъ гуманиста, чтобы завязать
съ нимъ переписку, и Бевилаква до неоесъ превозносит! ихъ письма за необычайное изящество
стиля и ученость содержанія. Мало-по малу юныя
гуманистки пріобрѣтали известность и за пределами родной Вероны. Ихъ переписка, а въ особенности іписьма къ Барбаро, читались въ разныхъ
городах! Италіи, и Бевилаква доводил! объ этомъ
до свѣдѣнія публики. Такъ, въ одномъ письме

къ сеетрамъ онъ описывает следующую характерную сцену, имевшую мѣсто въ Болоньѣ: «Однажды случайно я вышелъ на весьма красивую
площадь, противъ сооруженной папою церкви,—
разсказываетъ Бевилаква.—Сюда стекаются люди
всякаго сорта и собираются здѣсь не столько
купцы, сколько студенты, ученые, дворяне и придворные нашего господина. Я увидалъ тамъ несколько весьма хорошихъ студентовъ моей спеціальности (Бевилаква былъ юристъ) и, желая
послушать ихъ разговоры, примкнулъ къ ихъ
кружку. Речь шла о наиболёе красноречивых!
людяхъ, которыми преимущественно теперь процветаетъ Италія, и каждый по своему выбору
оценивалъ того или другого изъ нихъ. Беседа
тянулась уже весьма долго, какъ вдругъ речь
прервалъ одинъ изъ студентовъ, родомъ изъ
Калабріи, которая некогда называлась Великою
Греціей: «Что вы упоминаете только о мужчинах!?—сказалъ онъ.—Я читалъ некоторый письма
двухъ веронскихъ девушекъ къ патрицію Франческо Барбаро, и эти девушки обнаруживают!
въ нихъ такое искусство, что въ ихъ письмахъ
не только можно созерцать образъ красноречивейшихъ людей, но, кажется даже, какъ будто
бы оне уже въ лоне матери развили въ себе
изящество речи». Тогда я,—продоллшетъ Бевилаква,—восхищаясь его словами, началъ смотреть
ему въ лицо и знаками выражать сочувствіе его
мненію, какъ будто бы речь шла обо мне самомъ.
Она» спросилъ меня, ^справедливы ли его слова,
и я, желая, іесли-бы' было можно, повсюду превозносить васъ заслуженными похвалами и достойно вознаграждать благодарностью ваши пе-

усыпные труды, не только подтвердил! его мненіе но разсказалъ о серьезности вашего характера о вашемъ ісамообладаніи, о безпорочности
вашей жизни, о ващихъ божественных! способностях! объ удивительном! прилежанш, о вашемъ геніи, о блеске вашего стиля и идеи, которыми сіяетъ всякая ваша речь. Тогда все начали
васъ восхвалять, говорили, что вы съ ранняго дѣтства вскормлены не женскимъ молокомъ, а кастальскою водой» (I, 26—9).
Бевилаква былъ, по выраженію гуманистовъ,
настоящею «трубой славы» веронскихъ девушекъ,
но его голосъ былъ недостаточно громокъ, а сестры Ногарола желали большей известности, ітобы расширить туманистическія связи, оне адресовали два письма сыну тогдашняго венещанскаго
дожа Джакомо Фоскари, который въ молодости
изучалъ древнюю литературу подъ руководством!
Барбаро Оба письма были» написаны^н'а одну тему,
восхваляли научный заыятія, причемъ въ доказательство важности науки приведен! былъ оошириый научный аппаратъ, заимствованный изъ
классических! писателей. Письма понравились
Фоскари и онъ отправил! ихъ своему другу, знаменитому гуманисту Гуарино, что имело весьма
важное вліяніе на карьеру веронскихъ девушекъ.
Гуарино тогда уже 66-ти лѣтній старикъ, былъ
настоящим! патріархомъ северно-итальянскаго гуманизма. Педагогъ ш> црофессш, онъ создалъ
целую плеяду гуманистовъ, и его ученики принадлежали къ самымъ разнообразным! слоямъ тогдашняго общества. Какъ глубоки! знатокъ латинскаго и греческаго языковъ и литературы,
какъ тонкій ценитель стиля, Гуарино пользовался

всеобщим* уваженіемъ и непререкаемым* авторитетом* во всей Италіи, и къ его отзывам!, прислушивались всѣ гуманисты ')• И этотъ-то тонкій судья гуманистической переписки пришел* въ
восхищение отъ доставленных* ему писем* Ногарола. Прежде всего онъ въ самом* восторженном* тонѣ написал* отвѣтъ Фоскари, гдѣ до небес* превозносил* стиль и содержаніе писем* веронских* дѣвушекъ, а самих* ихъ называл* лучшим* украшеиіемъ своего города и своего времени, a затѣмъ переслал* письма своему бывшему
ученику, властителю Феррары Ліоиелло д'Эсте,
снабдив* ихъ самым* лестным* отзывом* (I,
54—64). Это былъ очень крупный успѣхъ, для
довершения котораго Ногарола нужно было завести переписку съ самим* Гуарино или, по крайней мѣрѣ, получить (непосредственно отъ пего
одобреніе своей литературной деятельности. Особенно старалась объ этом* Изотта, такъ как!. Джиневра отличалась меньшею преданностью наукѣ и,
выйдя вскоре замужъ, совершенно оставила прежняя занятія. Hoi это не уменьшило энергіи младшей сестры, и она адресовала Гуарино длинное
письмо, представляющее собой искусный и ученый панегирик* знаменитому гуманисту. Отвѣта
не последовало, и это повергло Изотту въ крайнее уныніе. Дѣло въ томъ, что ея попытки выступить на учено-литературное поприще вызвали
много недоброжелателей, a іея первые
успѣхи
возбудили зависть. Дѣвушка-гуманистка была еще

г ) Гуарино см. мою книгу Ранній
стр. 921 и слѣд.

ишальяпскгй

гуманизм,ъ,

явленіемъ необычным*, и над* ея стремленіями
насмехались не только мужчины, но и женщины,
«Надо мной смѣются по всему городу,—говорит*
она во втором* письме къ Гуарино,—наш* женскій пол* издѣвается надо мной, у меня нигдѣ
нѣтъ прочнаго убѣжища: ослы кусают* меня зубами, быки бодают* (рогами». Изотгѣ
кажется
даже что сам* старый гуманист* на смѣхъ осыпал*' ее похвала-мИ и изъ презрѣшя къ ней не
отвѣтилъ на ея первое письмо. «При; моих* частых* размышленіяхъ о іженшипахъ,— пишет* она
ему — у меня является желаніе жаловаться на мою
судьбу за то, что я родилась женщиной, над* которой словами и дѣломъ издеваются мужчины».
Но Изотта гоиитъ отъ себя эту отчаянную мысль,
называет* ее простою догадкой и съ глубокою
грустью просить Гуарино ответить на ея письмо
И этим* «доставить !ей великую честь и зажать
тѣ преступный уста, которыя обвиняют* ее въ величайшей дерзости и готовы изгнать ее на край
земли» (I, 77—82). Гуарино отвѣтіглъ на этот*
разъ длинным* и дружественным* письмом*,
въ которомъ, извиняя свое молчаше массой семейных* забот* И хлопотъ, осыпает*
похвалами
Изотту, рѣзко порицает* ея противников* и защищает* право женщины заниматься наукой и
литературой. «Вспомни,—утѣшаетъ онъ девушку,—что сами музы ібыли женщины, a онѣ наставляют*, учатъ, прославляют* великих* людей
и божественных* поэтов*» (I, 88).
Письма Гуарино имѣли чрезвычайно
важное
значеніе: они не только упрочили гуманистическую репутацію Изотты, но и значительно расширили ея извѣстность. Съ этих* пор* имя Изот-

ты постоянно фигурирует* въ гуманистической
переписке и всегда произносится съ уваженіемъ
и похвалами. Лично (не знакомые съ нею гуманисты, и даже весьма крупные, какъ Лауро Двирино или Андреа Контраріо, адресуют* ей хвалебныя посланія. Изотта быстро становится настоящею знаменитостью. Один* сицилійскій гуманист* (Аитоніо Кассаріо), только-что вернувшись изъ Византіи въ Венецію, повсюду въ кружках* слышит* разговоры объ Изоттѣ, немедленно добывает* копіи ея писемъ и, ознакомившись
съ ихъ содержащем*, отправляет* ей восторженное письмо. Другой (Damiano Burgo), прежде чем*
выпустить свое исторические оочиненіе, въ самых* лестных* выраженіяхъ просить Изотту просмотрѣть и исправить его труд*. Юные ученики
Гуарино и гуманистическая молодежь вообще относятся къ ней съ настоящим* благоговѣиіемъ и
также добиваются отъ нея письма, какъ нѣкогда
сама она добивалась отъ Барбаро или Гуарино. «Я
часто пытался писать вамъ, }тди ительпыя дѣвушки,
—обращается один* юноша къобѣимъ сестрам*,—
но широкая извѣстгюеть и какое-то величіе вашего
имени
удерживали меня отъ
этого»
(1,121—122). Если Изотгаудостоивала кого пибудь
изъ них* отвѣтомъ то это приводило ихъ въ
Настоящій восторг*, иі до нас* дошел* цѣлый
ряд* латинских* стихотвореній, посвященных*
веронской гумаписткѣ. Таким* образом* Изоттѣ удалось протиснуться въ ряды гуманистовъ,
и въ весьма важной отрасли ихъ литературной
дѣятельности она добилась шумнаго успѣха. Но
первая гуманистка не желала ограничиться од

ною перепиской и показала р о и силы въ другом* родѣ гуманистических* произведен^: она
написала и произнесла нѣсколько рѣчеи.
IV.
На ряду съ перепиской въ гуманистической
лит ер ату рѣ видное мѣсто занимали ораторскія
произведены. Леонардо Бруни въ своей программѣ женскаго образованія не давал* мѣста краснорѣчію, такъ какъ для женщины недоступна политическая (И юридическая дѣятельность. Но и
мужчинам* этой эпохи не приходилось произносить рѣчей въ политическихъ собрашяхъ за
отсутствіемъ этихъ послѣднихъ. Еще въХІѴ столѣтіи въ большей части итальянских* городов*
республиканская форма правленія замѣнилась ткранническимъ деспотизмом*, который не оставлял* мѣста для политическаго краснорѣчія. 1 очно (также судебный рѣчи гуманистовъ большая
рѣдкость, такъ как* дѣятели Возрождешя почти
совсѣмъ не занимались современною имъ юриспруденціей и очень мало интересовались правом*
вообще. Тѣмъ не менѣе, ораторское искусство
составляло существенную сторону гуманистическаго обр азов анія, цѣнилось очень высоко, и гуманисты находили много случаев* обнаружить
свое любимое мастерство. Уже Петрарку прикомандировывали къ дипломатическим* миссіямъ
для подкрѣпленія ихъ краснорѣчісмъ, и съ этихъ
пор* входить въ обычай отправлять вмѣстѣ съ
послами оратора и отвѣчать на его рѣ-ь при
аудіенціи такою же рѣчыо, причем* превосход-

ство того или другого проіизведенія считалось
уже дипломатическою побѣдой. Позже гуманистическое краснорѣчіе проникло въ университеты: рѣчи произносились при открытіи учебныхъ
занятій, при полученіи ученой степени, при посѣщеніи знатнаго лица, и чѣмъ шире и глубже
распространялось движеніе, тѣмъ болѣе приложеній находило ораторское искусство. Безъ гуманистической рѣчи не обходилось ни одно торжество въ богатой д знатной семьѣ: на крестины, свадьбу, на (похороны всегда
приглашали
оратора. Даже церковь была захвачена общимъ
увлеченіемъ: на торжественные праздники приглашали гуманиста, и церковную проповѣдь замѣняла иногда рѣчь въ античномъ духѣ. По содержаний эти ораторскія произведенія цмѣютъ много
общаго съ перепиской, только форма играла здѣсь
еще болѣе значительную роль. Чаще всего рѣчи
гуманистовъ—ученые этюды по древней исторіи
или по классической археологіи; иногда ораторъ
развиваешь какую - нибудь философскую тему,
иногда доказывает важность [той или другой
науки, иногда излагает! свой взгляда» на бракъ,
на жизнь, на смерть, иногда, наконецъ, касается
какого-нибудь политическаго вопроса. Словомъ,
въ еодержаніи рѣчей допускалось чрезвычайное
разнообразіе, и отъ оратора неизмѣнно требовалась только изящная форма. Умѣнье произносить
краснорѣчивыя рѣчи цѣнилось такъ высоко, что
названіе «ораторъ» гуманисты считали чрезвычайно почетным! титуломъ.
Какъ истая гуманистка, Изотта высоко ставить
ораторское искусство. «Что выше красно рѣчія,
которое у всякаго свободнаго народа во всякомъ

развитом! государствѣ всегда пользовалось величайшим! почетомъ?—говорит» она въ одномъ
изъ раннихъ іадсемъ.—О но —с пугни къ міра, товарищ! досуга, какъ бы питомецъ благоустроенна«) государства. Отъ него проистекают» почести, популярность государей; отъ него зависит»
положение общественных! дѣлъ» (I, 8 — 9). Совершенно естественно, что веронская гуманистка
желала выступить и сама ораторомъ, но впервые
исполнила это желаніе только тогда, к о д а ей
было уже за тридцать лѣтъ и когда она прюбрѣла извѣстность своею перепиской. 1450 годъ
былъ юбилейиымъ, когда въ Римъ стекалось со
всѣхъ концовъ католичеекаго міра масса богомольцев ъ, такъ какъ всякій, посѣтившій во время
юбилея священный городъ, лолучалъ отпущеше
грѣховъ. На поклоненіе an. Петру отправилась
также и Изотта и тамъ передъ папой и его блестящею свитой произнесла свою первую рѣчь.
Выступленіе въ качествѣ оратора дѣвушки являлось смѣлымъ и желанным! новшеством!, которое было огромным! успѣхомъ не только для
самой гуманистки, но и для ея единомышленниц!
и послѣдовательницъ. Самая рѣчь до насъ не
дошла; мы не знаемъ и повода, по которому она
была сказана; по всей вероятности, гуманист»
Николай V, занимавшій тогда папскій престолъ,
самъ изъявил! желаиіе (послушать уже извѣстную писательницу. Какъ бы то m было, папа
и его свита, по свидетельству современника,
пришли въ восторгъ от» краспорѣчія Изоггы, ц
ихъ сочувствіе поощрило ее на дальнѣйшіе опыты въ ораторском!» искусстве. Три года спустя,
когда въ Веронѵ прибыль назначенный туда епис-

копомъ извѣстный гуманистъ Эрмолао Барбаро,
она обратилась къ нему съ рѣчыо, которая, впрочем*, повидимому, не была произнесена, а была
доставлена епископу въ видѣ посланія. Гораздо
важнѣе и характернее тот* фактъ, что въ следующем* году Изотта, по приглашенію одного
духовнаго лица, произнесла передъ многочисленною публикою обширную речь въ честь бл. кропима, по всей вероятности, иа празднике этого
святого. Во особенно важно последнее ораторское произведете веронской гуманистки. Въ 1459
году въ Мантуе заседал* соборъ, на которомъ
присутствовал* папа Пій IL На соборе обсуждался вопрос* о походе противъ турокъ, И
Изотта обратилась къ папе съ длинною речью
въ защиту этого предпріятія. Лично гуманистка
не могла отправиться въ Мантую, и ея речь была
прочитана другим* лицом*. Т е м * не менее,
красыоречіе и ученость Изотты произвели такое
впечатленіе, что кардинал* Виссаріонъ, один*
изъ самыхъ знаменитых* и самыхъ вліятельныхъ
гуманистовъ, решил* лично отправиться въ Верону, чтобы познакомиться ісъ знаменитою девушкой. Исполнивши это Намереніе, кардинал*
вынесъ изъ беседы съ ней убежденіе, что веронская гуманистка—существо исключительное,
обладающее скорее божескими, чемъ челове-ескими свойствами. И такъ, стремленія первой гуманистки увенчались ошеломляющим* успехом*.
Т е м * не менее, Изотта не получила полиаго удовлетворения, не добилась того душевна™ равиовесія, которое составляет* существенный элемент*
истиннаго счастья. Причины этой неудачи заклю чались отчасти въ ея личном* характере, отча-

сти во внешних* условіяхъ
ея жизни, отчасти
въ самыхъ свойствах* (того движенія, въ котором* она принимала такое ревностное участіе.

Внешняя жизнь Изотты не богата событіями,
но домашняго горя у первой гуманистки было
достаточно. Прежде всего, ея ближайшій друг*
и товарищ* по заняііямъ, сестра Джимевра, не
была счастлива въ замужестве. Прошло только
два года после ея свадьбы, и одинъобщій Друг*
обеих* сестер* пишетъ Изотте, что горе и болезни изменили Джиневру до неузнаваемости,
что отъ іея красоты, «передъ которой бледнели
блестящія (небесный светила», не осталось никаких* следов* и что вообще прежнюю красавицу
можно узнать только по голосу (I, 262 — 263).
пришлось пострадать и самой Изотте. Ея братья
поссорились между собою при дележе отцовскаго наследства и единодушно лишили его мать
и сестру. Вмешательство друзей Не принесло
пользы, и один* изъ Нихъ, важный венеціанскій
сановник* и гуманист*, Лудовико Фоскарини,
убеждает* Изотту примирить братьев* во что
бы то ни стало. Напоминая объ умиротворяющем*
действіи сабинянок* въ древнем* Риме, онъ надеется на успех* Изотты, а если ея старанія
останутся безъ результата, то пусть лучше она
сама откажется отъ наследства и не доводит*
дела до суда. Иначе отцовское достояиіе достанется адвокатам*, а враги Изотты, въ особенОчер

Итал. иозр.

^

ности же ея завистницы, воспользуются процессом!, чтобъ очернить іея доброе имя. «Многія
и серьезный женщины,—пи,шеіъ наблюдательный
венеціанскій сановник!, — имѣютъ обыкновение
сурово судить въ чужихъ дѣлахъ, a тѣ, который
похуже, обыкновенно оцѣниваютъ чужіе поступки на основаніи своихъ пороков!. Избѣгай не
только того, за что открыто можно упрекать
тебя, но и того также, что можно о тебѣ подумать тайно. Бойся сплетенъ, потому что иѣтъ
ничего столь податливая, хрупкаго и, неустойчивая, какъ мнѣніе толпы» (II, 72—83).Но эти
внѣшнія невзгоды все же имѣли временный характеръ: Джиневра приладилась къ своей судьбе, и семейная распря улеглась. Гораздо глубже
и болезненнее действовал! на (первую гуманистку внутренній, душевный разладь,
который
красною нитью проходить черезъ всю ея жизнь.
Изотта сильно привязалась къ научнымъ занятиям!, только въ нихъ думала она найти личное
счастье и ради нихъ отказалась отъ замужества.
Обладая красивою наружностью, принадлежа къ
знатной и богатой семье, пріобретя въ ранней
юности громкую известность учеными занятіями,
Изотта, подобно всемъ своим! сестрамъ, легко
могла выбрать себе мужа по сердцу; и есть основаніе предполагать, что она испытала ^сильное
чувство, преодолеть которое стоило ей много
труда. Темъ не менее, первая гуманистка сочла
необходимым! отказаться отъ семейная счастья
и Сделала это не |во имя религіи, не въ силу
необходимости, а вполне добровольно и исключительно ради науки. Но эта крупная жертва ие
была вознаграждена темъ истинным! и глубо-

ким! счастьем!, какое доставляет! активная научная работа. Изотгѣ было вполне доступно только то наслажденіе, которое даетъ цріобретеніе
знаній, усвоеніе идей и выводов!, добытых! ранними ^следователями; но другая сторона научн а я труда, которая глубже захватывает! человека и даетъ ему более полное удовлетвореніе,
ученое творчество въ добываніи новых! истинъ
и страстное, неудержимое желаніе провести ихъ
въ общественное сознаніе, — такая научно-литературная продуктивность сравнительно слабо проявляется въ произведеніяхъ Изотгы. В ъ ел письмах! и речахъ форма [почти всегда господствуе т ! надъ содержаніемъ. Правда, до известной
степени первая гуманистка разделяет! этотъ недостаток!, порожденный эстетическою требовательностью той эпохи, съ весьма 'многими изъ
своихъ единомышленников!, но у нея сравнительная бедность оодержаиія обусловливается и
другими причинами. Прежде всего, глубине натуры Изотгы и ея способностям! къ воспріятію
знанія не соответствовала творческая сила ума,
но, главным! образомъ, ей недоставало смелости
мысли. Этотъ недостаток! находить оправданіе
въ самомъ положеніи девушки-гуманистки. Уже
простое изученіе гуманистической^ науки и формальное участіе въ движеніи возбуждало въ лучшем! случае подозрительность, а то и завистливую вражду; совершенно естественно, что во
всякой оригинальной мысли, во всяком! вмешательстве въ общественный дела враги найдутъ
новые поводы для клеветы и насмѣшеігь. Мьт видели, что осторожный Фоскарини съ этой точки зрѣнія особенно боялся семейная процесса

Ногарола, и Изотта разделяла опасенія своего
друга. Есть много указаній, что она чувствовала
большой интерес* къ общественным* вопросам*.
Временно переселившись изъ Вероны въВенецію,
Изотта очень интересуется дѣлами родины и соседних* городов* и упрашивает* одного изъ
своихъ друзей какъ можно чаще и какъ можно
обстоятельнѣе писать ей объ этом*. Когда веронскій епископъ, гуманист* Эрмолао Барбаро,
возбудил* недовольство мѣстнаго населенія, то
посвятил* свою апологію Изотгѣ, как* вполнѣ
компетентному еудьѣ въ этом* дѣлѣ. Но своихъ
собственных* сужденій объ общественных* дѣлахъ первая гуманистка почти никогда не высказывает*. Исключеніе составляет* только упомянутая рѣчь къ папѣ Пію II, въ которой Изотта настаивает* на необходимости крестоваго похода противъ турок*; но и въ этом* случаѣ она
хорошо знала, что къ Походу сочувственно относился и сам* папа. Такую же осторожность
обнаруживает* она и въ вопросах* философіи
и практической морали. Один* юный гуманист*
въ письмѣ спрашивал* ея мнѣнія о бракѣ; Изотта написала отвѣтъ, но предварительно отправила его на цензуру Фоскарини, .и осторожный
венеціанецъ посовѣтовалч» не отвѣчать. «Твое
письмо (чрезвычайно изящно и очень серьезно,—
пишетъ онъ,—если - бъ оно было написано твоею
знаменитой сестрой Джиневрой, которая познала бракъ, то юно могло бы быть опубликовано
со славой... Но дѣвушкѣ, по моему мнѣнію, неприлично разсуждать о бракѣ. Одна весталка
была осуждена только потому, что въ ея комнатѣ нашли стихотвореніе въ похвалу браку». Фо-

скарини боится, что отвѣтъ, составленный Изоттой, повредить ея доброму имени. «Прилагая
всяческую заботу и все стараніе для сохранешя
своей репутаціи, — пишетъ онъ, — нѣтъ ничего
лучше осторожности и заслуживает* всякой похвалы страхъ, который избѣгаетъ козней злых*
демонов*» (И, 96—100). Изотта испугалась предостереженій и не отправила своего письма. Эти
трусливые совѣты черезчуръ осторожных* друзей, съ одной стороны, и собственная нерѣшительность—съ другой, заставили первую гуманистку тщательно скрывать тѣ свои произведенія,
содержаніе которых* казалось ей слишком* смѣлымъ. Т о т * же Фоскарини жалуется въ одном*
изъ писемъ, что Изотта даже ему «не показала
своихъ рѣчей и писемъ, кромѣ самых* общеизвѣстныхъ» (II, 124). Только по одному вопросу
веронская гуманистка не только не спрашивала
мнѣнія своихъ друзей, но даже вступала съ ними
въ полемику. Этот* вопрос*—духовная природа
женщины и ея право на образованіе. Один* изъ
самых* близких* знакомых* Изотты упрекнул*
жеышинъ въ болтливости, И она адресует* ему
по этому поводу гнѣвное письмо. Она допускает*, что есть болтливыя женщины, но мнѣніе,
что'этот* недостаток* составляет* отличительное свойство женскаго пола, считает* оскорбительною несправедливостью. «Я никогда не повѣрила бы, что ты въ письмѣ ко мнѣ выскажешь
такое мнѣніе,—говорить она въ своем* отвѣтѣ,—
потому что тебѣ хорошо извѣстно, какъ оно тяжело для меня, и потому еще, что ты, читая
дни и ночи, хорошо знаешь, сколь многія женщины превосходили мужчин* всякаго рода доб-

лестями и совершенствами». Приведя затем* въ
доказательство справедливости своего положенія
цѣлый рядъ именъ женскихъ знаменитостей древ
няго міра, Изотта заключает* письмо таким* вопросом*: «Зная все это, скажи мнѣ, болтливостью
или красиорѣчіемъ и добродетелью превосходит*
женщина мужчину?» (I, 255—257). В ъ другом*
письме первая гуманистка выступает* на защиту
жепскаго образованія. Продавались сочиненія Ливія, и Изоттѣ очень хотелось пріобрѣсти ихъ.
Но тогда книги стоили дорого, а денег* у нея
было мало; поэтому она обратилась за субсидіей
къ одному родственнику и мотивировала въ своем* письме важность покупки: «Весьма многіе
мужчины, іесли они только заслуживают* этого
названія, называют* образоваиіе для женщин*
ядомъ и общественною чумой»,—пишетъ Изотта
и горячо возстаетъ противъ этого гіредразсудка,
стараясь опровергнуть его примѣрами. Припомнивши всѣ, къ сожалѣнію, весьма немногочислен ныя имена ученых* женщин*, включая сюда и
музъ, она приходит* *<ъ тому выводу, что научное образованіе въ женщине не только не составляет* «источника и основапія несчастій», но
что оно содействует* ихъ добродетели, что научныя занятія женщины не только «не уменьшили достоинства науки», какъ думают* некоторые, а, наоборот*, содействовали его возвышенію (I, 42—44). Но, несмотря на глубокое
убежденіе въ правоте защищаема™ дела, несмотря на сильную любовь къ науке, коренной недостаток* первой гуманистки—отсутствіе смелости мысли—сказался и на этом* вопросе. Решительно доказывая въ письме къ близкому дру-

гѵ что женщины отличаются не -болтливостью,
а кшшноречіемъ въ письмах* къ знаменитостям*,
к а к ъ
Б арб а р о или Гуарино, Изотта робко присоединяется къ общепринятому мнѣнію (I, 76
77) Но особенно рельефно обнаруживается эта
ѵмственная нерешительность на единственном ь
—дшемъ
допас*
морально - философском*
т р Г к Т а Т изотты, точно также посвященном*
^ і з ъ ^ ъ
обычных* обвинений, возводившихся па женщину с р е д н е в ѣ к о в ы м и б ^ с ^
вами, заключалось въ томъ, что она въ липФ^пра
матери Евы была главною виновницеи потери
З К »
б л а ж е н с т в у ^ в е р ^ « .
3 E T Ï W
Трактатъ написанъ нъ ф о р г і
бесѣды автора съ Фоскарини по поводу мнЬнш
X y c J a , что прародители, несмотря на разлише пола, повинны въ одинаковое г р ѣ х ѣ
Съ
™мъ положепіемъ несогласны оба собесѣдникж
По мнѣнію Фоскарини, болѣе виновна Ева, і а к ъ
какъ она соблазнила Адама, который только изъ
Г б в и къ ней вкусилъ запре Щ еннаг0 ПЛ0Даж П0е
стомѵ Богъ и возложилъ на нее болѣе тяжелое
нак^аніе
Изотта искусно отражаетъ эти обвинения
На основаніи текстовъ доказываем она,
что Адалгь, а не Ева, навлекъ кару на родъ челодіалогь
Veneziis

I ^ t o l T Z t

.563) ™дъ

TZ^vel

atque Adae peccato dialogue,

Opera

Eva magis

и, p- 105

peccaverit,

вѣческій и противъ него были произнесены главнѣйшія осуждеыія Божіи. Но самый главный аргументъ въ защиту праматери былъ выбранъ Изоттой очень неудачно. Она доказываешь, что Ева согрешила не изъ гордости, не цзъ желанія стать
равной Богу, но потому, что не могла устоять передъ удовольствіемъ по слабости женской природы. «А гдѣ меньше смысла и меньше твердости,—говорить Изотта,—тамъ меньше и грѣха».
Фоскарини охотно допускаешь, что Ева впала въ
грѣхч» «по невежеству и по отсутствію твердости»,
но видишь въ этом* только усугубленіе ея вины.
Изотта вынуждена согласиться, что невѣжество
вообще не можешь служить оправданіемъ, но въ
данном* случае оно извинительно, такъ какъ
вложено самою природой. Чтобы смягчить эту
неудачную защиту, она допускает* далѣе, что
Ева желала быть равной Богу, но только не въ
могуществе, а въ знаніи добра и зла, и это меньшій грѣхъ, чѣмъ нарушеніе заповеди, потому
что «стремленіе къ знанію, по словам* автора,
есть нѣчто естественное, и всѣ люди желают*
знать по самой своей природе». Но въ дальнѣйшей аргументаціи Изотта снова защищает* праматерь тѣмъ, что «Адамъ животное совершенное,
а Ева несовершенное д невежественное», и діалогъ заканчивается разсужденіемъ Фоскарини,
который остается при своихъ прежних* воззрѣніяхъ.
Отсутствіе смѣлости мысли обнаружилось съ
полною ясностью на трактате Изотты. Она не
только Нерѣшается повторить здѣсь своихъ истин
ныхъ взглядов* на женщину, какъ они выражены въ ея болѣе интимной переписке, но дѣ-

лаешь массу уступок* своему противнику, и эти
уступки ослабляют* силу (ея аргументами. Робость мысли сказывается даже въ самой композиціи діалога. Трактат* составлен* и з * переписки, причем* Изотта, желая включить всѣ письма, и только письма, предоставила последнее
слово своему противнику, чѣмъ ослабила свою
аргументацію. Она не рѣшилась даже выпустить
при обработке діалога такія выраженія, который
извинительны въ переписке, но не имѣютъ смысла въ трактате. Такъ первую часть аргументами Изотта заканчивает* следующим* образом*:
«Я написала это, повинуясь твоему желанію, но
со страхом*, потому что это не женское дѣло;
я надѣюсь, что ты (по своей гуманности исправишь, если найдешь .Кто-нибудь нелѣпое».
Эта робость мысли, столь мѣшавшая ученолитературной деятельности Изотты, причиняла ей
большой вред* и въ другом* отношеніи. Почти
всѣ гуманисты, особенно въ начале движенія,
переживали внутреннюю борьбу, которая была
результатом* противорѣчія ихъ потребностей и
стремленій съ традйціонными нравственными идеалами. Античные писатели, міросозерцаніе которых* было имъ "Дакъ близко и, родственно, были
язычники, и ихъ никоим* образом* нельзя было
примирить съ католическим* аскетизмом*, который отождествлялся съ христіанскою нравственностью. Попытка выработать на евангельской почв е новую мораль осталась проблемой, неразрешимой на итальянской почве, и, гуманисты въ
общем* распались на два лагеря. Одни, обладавшіе большею смѣлостыо и независимостью мысли,
просто игнорировали церковный доктрины при

своихъ философских! и научныхъ занятіяхъ или
даже вступали въ борьбу съ традиціоннымъ католицизмом! за независимость философы и за
свободу науки. Другіе увлекались древностью
чисто - внѣшнимъ и формальным! образомъ и не
замѣчали ея противорѣчія съ средневековыми
доктринами. Къ этой последней категоріи принадлежали венеціанскіе друзья Изотты; но сама
первая гуманистка превосходила ихъ глубиной
своей натуры и уступала смѣлостыо! мысли, остальным! гуманистамъ. Въ Юилу этого она переживала тяжелую внутреннюю борьб)'' и не могла
найти изъ нея [никакого выхода.
Внутренняя борьба Изотты началась очень рано, какъ только первая гуманистка достигла своей первой цѣли, добилась признанія отъ вождей
движенія и пріобрѣла широкую извѣстность
своею перепиской. Двадцати трехъ лѣтъ отъ роду Изотта почувствовала первые приступы разочарованія и неудовлетворенности любимыми занятіями. Онавдругъ прекратила переписку и предалась исключительно чтенію религіозныхъ произведены. Краснорѣчивый проповѣдникъ аскетизма,
бл. Іеронимъ, сдѣлался ея любимымъ авторомъ, и
рабочій кабинет! гуманистки превратился въ монашескую келью: ея комната наполнилась разными священными реликвіями, картинами религіознаго содержанія, иконами, (сосудами, со святою
водой и т. п. Но и это средневѣковое благочестіе не внесло мира въ душу ученой дѣвушки:
старые интересы мѣшаютъ благочестивым! упражненіямъ, языческіе писатели вытѣсняюгь отцовъ
церкви, интересы къ жизни и пониманіе ея прелести не даютъ развиваться аскетизму. Изотта,

все-таки продолжает! переписку, Не можетъ даже выдержать обѣта не писать въ теченіе двухъ
мѣсяцевъ. Болѣе того, къ этому періоду относятся всѣ ея рѣчи, который были вызваны шізми
же мотивами, какъ (и раннія письма, и которыя
упрочили ея гуманистическую репутацію. Правда,
это рѣчи религіознаго содержанія, но- гуманистическая ученость успѣшно борется тамъ съ благочестивыми цитатами. Даже въ рѣчи въ честь
бл. Іеронима Изотта прославляет! этого аскета,
главпымъ образомъ, за его любознательность, за
отличное знаніе греческаго и латинскаго языка,
за знакомство съ языческими философами, за ученую и писательскую деятельность, и описаніе так и х ! заслугъ занимаешь большую часть похвальнаго слова, такъ ,что средневѣковой праведникъ
въ изображены Изотты болѣе похожъ на современнаго автора гуманиста, чѣмъ на самого себя.
То же самое настроеніе обнаруживаешь Изотта и
въ позднѣйшихъ письмахъ. Одинъ изъ ея знакомых! потерялъ сына, и гуманистка, по обычаю
своихъ единомышленников!, адресовала ему утешительное посланіе, въ ыачалѣ котораго она обнаруживает! самое благочестивое настроеніе и
обѣщаешь говорить съ чисто-христіанской точки
зрѣнія. Но это обѣшаніе позабывается въ самомъ
началѣ длиннаго письма, все содержаніе котораго —поучительныя сентенціи изъ языческихъ писателей и назидательные прдмѣры изъ жизни
древнихъ героевъ. Только на послѣдней странице Изотта вспоминает! о своемъ благочестивом!
намѣреніи и приводит! нѣсколько циташь религіознаго содержанія. Точно также Не удается ей
и аскетизмъ. Въ одномч» письмѣ она совѣтуешь

Фоскарини оставить общественную деятельность
и предаться созерцательной жизни, а немного
спустя сама вмешивается въ общественный дела,
убеждая папу предпринять крестовый походъ
противъ турокъ. Затворившись въ монашеской
келье, Изотта отправляетъ оттуда письмо, въ
котором! такъ восхваляетъ бракъ, что вызываетъ
порицаніе Фоскарини: «Я не могу одобрить твоего письма,—говорить онъ, — потому что твои
слова не соответствуют! твоей жизни: ты проявила презреніе къ браку на деле и прославляешь его письмомъ» (II, 96).
Это постоянное внутреннее протдворѣчіе, отравлявшее жизнь первой гуманистки, переживалось ею темъ мучительнее, что она была лишена дружеской поддержки. Ея ренеціанскіе друзья,
внешним! образомъ затронутые общимъ движеніемъ, ,или совсемъ рне понимали, ея внутренней
борьбы, какъ Фоскарини, или рекомендовали ей
неподходящія средства. Лауро Квирино, наприм.,
с о в е т у е т ! ей для философская назиданія читать
средневековых! знаменитостей, какъ Ѳома Аквинскій, Аверроэсъ, Авицена іи друг., которые
только усиливали разладъ. Но и эти друзья были далеко и только изредка писали страдавшей
девушке. В ъ Вероне у Изотгы не было крупных!
единомышленников!, такъ какъ более известные
и талантливые гуманисты не желали оставаться
въ городе, утратившем! политическое значеніе,
и искали себе карьеры въ более вліятельныхъ
центрахъ. Исключеніе составлял! некто Маттео
Боссо, съ детства близкій къ .семьѣ Ногарола;
но и онъ, припявъ духовный санъ, отказался видаться съ гуманисткой и въ обширномъ письме

мотивы своего решенія, которые должны были произвести тяжелое впечатлѣніе на
Изогту. «При частыхъ свиданіяхъ гораздо менее
можетъ повредить негодный мужчина, чемъ святая женщина», потому что «духовная
любовь»
легко можетъ получить иной характеръ,—пишетъ
Боссо и напоминает! девушке слѣ#ующія слова
ея любимаго автора, бл. Іеронима: «Нетъ ничего опаснее женщины для мужчины Д мужчины
для женщины; оба они солома щ оба огонь».
Аскетизм!, отравившій Изотгѣ ея любимыя занятія, отнялъ у нея удовольствіе облегчить личною беседой тяжелое настроеніе, и: первой гуманистке приходилось одной бороться въ своей
монашеской келье с ъ імірскими стремлениями: д
интересами. Это одиночество и внутренняя борьба подорвали слабый организм! девушки, а смерть
матери нанесла ей новый и весьма тяжелый ударъ.
Верона стала ей невыносима: она переехала въ
Венецію; но отъ себя никуда не уйдешь, и Изотта вернулась въ родной городъ, где вскоре умерла, далеко не доживши до староста (въ 1466
ИЗЛОЖИЛ!

году).
!
Итакъ, первая гуманистка дорого заплатала
за свою смелую решимость вполне посвятить
себе новой науке, но это не уманьшаетъ ея исторической заслуги. Неудачи ея личной жизни,
результат! ея индивидуальных! особенностей и
недостатков!, не были заметны постороннему
глазу и не могли служить устрашающим! примером!. Со стороны ^идны были только поразительные успехи научно-Литературной деятельности Изотгы, и в ъ этахъ успехахъ заключается ея историческое значеніе. Содержаиіе в с ѣ х !

ея произведетй не отличается ни глубиной, ни
оригинальностью .идей и воззрѣній: Изотта была
простым* рядовым* въ той великой арміи гуманистов*, которая нанесла 'рервый ударъ средневековому католицизму и заложила первыя основы новой культуры. Но заслуга веронской девушки заключается въ томъ, что она
своим*
примером* доказала способность женщины принять активное участіе въ гуманистическом* движеніи и содействовала разрушенію многовековаго убежденія противъ
общечеловеческих*
свойств* ея духовной природы. Огромный у с п е х *
писемъ Изотты, которыми зачитывались вожди
движенія и отъ которых* приходили въ восторг*
ихъ последователи, имел* культурно историческую важность независимо ртъ и х * содержанія.
Образ* девушки, ученую речь которой слушали
на церковном* празднике некогда заядлые враги
женщин*—монахи и сам* глава средневекового
католицизма, римскій епископъ, окруженный прелатами,—этот* образ* знаменовал* наступленіе
новаго'фазиса въ исторіи воззреній на женскую
природу и на роль д зиаченіе женщины въ обществе. Еще недавно представители
католической церкви, тогдашніе руководители общества,
характеризуя женщину, исчерпывали весь запас*
бранных* слов* въ латинском* лексиконе; теперь блистательный князь церкви, кардинал* Виссаріоиъ, нарочно пріезжаетъ въ Верону, чтобы
познакомиться съ замечательной девушкой, а новые руководители общественна™ 'микия, гуманисты, едва находят*
достаточно
латинских*
слов*, чтобы характеризовать ея духовныя совершенства. У с п е х * Изотты уменьшал* число

противников* женскаго образованія, вызывал*
подражаніе со стороны наиболее способных* девушек* и подкреплял* ихъ въ научной работе.
Венеція всегда отличалась консерватизмом* и,
тем* не менее, незнакомый Изотте современник*
свидетельствует*, что въ местном* обществе
противъ нея н е т * зависЦи и что ея ученыя занятія возбуждают* всеобщее сочувствіе (I, 138).
Пример* Изотты убеждал* родителей въ польз Ь
Научнаго образованія для ихъ дочерей, и один*
изъ нихъ, оплакивая умершую дочь, пишетъ
Изотте: «Я надеялся, что по научному образованно она будет* похожа на тебя, такъ что блеском* таланта и авторитетом* учености, утешит*
мою старость и будет* блестящим* образцом*
для женщин* моего рода» (I, ,208). При начале
своей литературной деятельности Изотта горько
жаловалась на недоброжелательность женщин*,
хотя она словом* и; на деле красноречиво доказывала высокое достоинство ихъ духовной природы. Прошло немного времени, и ея младшія
современницы, усвоив* стремленія Изотгы, впдятъ
въ ней высокій образец* для подражаіпя, считают* ея успехи залогом* своей будущей славы. Блестящая Костанца да-Варано прозой и стихами прославляет* веронскую гуманистку при ея
жизни. Другая поэтесса, Клара
Лаіщаведжіа,
желая достойно почтить память недавно умершей
Изотты и не чувствуя въ себе достаточно сил*
для этого, обратилась съ просьбой къ знаменитому
поэту-гуманисту Маріо Филельфо, который написал* въ честь первой гуманистки обширную
латинскую поэму въ 600 стихов* ( L i b e r
Jsottams)
ч несколько сонетов* на итальянском!» языке.

Итакъ, историческая заслуга Изотты заключается въ томъ, ,что она ввела женщину въ гуманистическое движете и заняла для нея прочное (и видное мѣсто среди руководителей общественна™ мнѣнія въ эпоху Ренессанса. В ъ концѣ
X I V и иачалѣ X V вѣка Марсильи порицали, что
онъ профанируешь науку, допуская къ участію
въ ученыхъ бесѣдахъ (женщинъ, и удивлялись,
какъ чему-то ненормальному, когда женщины въ
виллѣ Альберти иногда удачно оспаривали своихъ противников!. В ъ концѣ X V и началѣ X V I
вѣка дамскій учено-литературный салонъ считался необходимыми украшеніемъ каждаго города и
оказывали могучее вліяпіе на общественные нравы, вкусы и воззрѣнія. Всѣмъ извѣстно, какимч»
учеными, литературными и художественными
блескомъ сіялъ дворъ папы Льва X; но одно время тамъ не: было дамскаго салона, ,и приближенный папы, кардиналъ Бабіеыа, въ такихъ выраженіяхъ приглашает! поскорѣе пріѣхать въ Римъ
брата Льва X, Джуліаыо Медичи съ его молодой
женой: «Мнѣ кажется, что цѣлое тысячелѣтіе
пройдешь прежде, чѣмъ увидимъ вашу свѣтлѣйшую супругу, которую [наши дворъ ждешь съ
такимъ нетерпѣніемъ, что и сказать нельзя... Весь
городъ говоришь: славу Богу! нами здѣсь недоставало только дамскаго салона, ,и теперь
эта женщина, столь знаменитая, столь высокоодаренная, столь добрая и прекрасная, устроить
салонъ и чрезъ это д о в е д е т римскій дворъ до
полнаго совершенства». Такимъ образомъ, въ
эпоху Возрожденія, произошел! тотъ благотворный для культуры перевороти въ воззрѣиіяхъ на
женщину, который-открыли ей возможность сдѣ -

латься посредством! умственнаго развигія могу
чимъ фактором! въ общественной жизни, и за
мѣтную роль въ этомъ переворот^ сыграла бо
лѣзыеыная и слабая веронская гуманистка .

Очер. Итал. возр.

11

- 16.3 -

Леонъ-Баттиста Альберти и его отношеніе къ наукѣ и искусству
Едва ли можетъ подлежать сомйѣнію, что после паденія Эллады искуство никогда не играло такой роли въ жизнр, и художники никогда
не занимали такою места въ обществе, какъ въ
эпоху Возрожденія. Этому широкому и глубокому вліянію искусства соответствовало и художественное значеніе его произведеній. Если новейшая живопись по широте и разнообразно
сюжета, по глубине и оригинальности замысла
и превосходить картины великихъ итальянцев!
'гуманистической эпохи, то въ изображеніи души человека и въ особенности его духовной
красоты итальяискіе художники Ренессанса не
встречают! соперников!. Сикстинская Мадонна
обладает! такимъ же недосягаемым! совершенством! въ своемъ роде, какъ Афродита Книдская въ области греческой скульптуры, и великаго Рафаэля такъ іже не (затмили іюзднѣйшіе
художники, какъ не лотерялъ
художественной
цены Пракситель при ( в с е х ! у с п е х а х !
новой
скульптуры.
Причины необыкновеннаго подъема итальянскаго художественнаго творчества въ X V — X V I стоРефератъ, читанный на
любителей художествъ.

первомъ съѣздѣ

художниковъ и

лЪтіяхъ составляют! одну изъ интереснейшихъ
проблем! исторіи искусства; но ихъ всестороннее и полное выяісненіе (едва ли возможно при
современном! состояніи этой (науки вообще и
нашихъ ісіведеній объ эпохе Возрождения
въ
частности. Темъ не Іменѣе я позволяю себе
обратить вниманіе компетентнаго собранія на интересную особенность художниковъ того времени, Которая, по (моему убежденно, составляет;!
одну изъ самыхъ существенных! причииъ необыкновеннаго развитія гуманистическаго искусства. Эта особенность заключалась въ томъ, что
тогда даже второстепенные художники стояли
па высшемъ уровне современной имъ культуры,
а наиболее крупные занимали видное место среди вождей тогдашняго общества. Чтобъ иллюстрировать духовныя стремленія этихъ художниковъ-гуманистовъ, я остановлюсь на Л.-Б. Альберти (1404—1472).
Альберти былъ живописец!, скульптор! и архитектор!, но произведенія его резца и кисти
до насъ не дошли. Точно также проектированный имъ храмъ св. Франческо въ Римини остался только въ изображеиіи на одной медали, а
его планъ перестройки св. Петра въ Риме и 3 "
вестенъ лишь по описаніямъ. Единствеыыыя дошедшія до насъ постройки Альберти, это—двор е ц ! Руччелаи и фасадъ церкви Santa Maria
Novella во Флоренціи. Но иытересъ и значеніе
Альберти заключается въ его многочисленных!
сочиненіяхъ, который даютъ превосходную характеристику міросозерцаиія итальянских! художников! Возрождения. Альберти (писал1! по
всемъ вопросам! общественной жизни: отъ него

остались (сочинеиія религіознаго, философскаго
и цолитическаго оодержанія, а также трактаты
ц діалоги о любви,, о семье и о воспитаны, учеНыя 'статьи по математике, физике, исторш и
метрике, цѣлый рядъ произведений по теоры
живописи, скульптуры и архитектуры и, наконец!, комедіи и другія поэтическія произведены
Это былъ одинъ изъ наиболее разносторонних!
писателей своей эпохи, и почти всѣ его произв е д е т * проникнуты одними духомъ, составляют!
проявленіе законченнаго міроеозерцашя
Краеугольный камень міровоззрѣнія Альберти
и исходный пунктъ почти всѣхъ его трактатов!
составляешь, во-первыхъ, пламенная любовь къ
природе и широкій интересъ къ внешнему міру
и во-вторыхъ, глубокое убѣжденіе въ высоком!
достоинстве человека и въ его способности къ
безконечному совершенствованию. В ъ трактат!,
О семыъ онъ доказывает!, уто мы рождены для
угожденія Богу и прославленія Его, а то и другое вполне возможно только при познаны внѣпіыяго міра, при пониманіи безконечной красоты
-его В ъ этомъ же сочинены Альберти такъ формулирует свой взглядъ На уеловѣка: «Природа,
т - е Б о т , вложила в ъ человека элемент небесный и божественный, несравненно болѣе прекрасный и благородный, чѣмъ что-либо смертное. Она дала ему форму и члены, весьма приспособленные ко всякому движешю. Она дала
ему талантъ, способность къ обучение, разумъ,
свойства божественный, благодаря которым! онъ
м о ж е т изслѣдовать, различать и познавать, чего
должно избѣгать и чему следовать для того,
чтобы сохранить самого себя. К ъ этимъ вели-

кимъ и безцѣпнымъ дарамъ Богъ вложилъ еще
въ душу человѣка умеренность, сдержку противъ страстей и чрезмѣрныхъ желаній, а также
стыдъ, скромность и стремлеыіе заслулыть похвалу. Кроме того, Богъ внѣдрилъ въ людей
потребность въ твердой взаимной связи, которая поддерживаешь общежитіе, правосудіе, справедливость, щедрость и любовь, a всѣмъ этимъ
человѣкъ можетъ заслужить у людей благодарность и похвалу, а у своего Творца—благоволеніе и милосердіе. Богъ вложилъ еще въ грудь
человека способность выдерживать всякій трудъ,
всякое несчастіе, всякій ударь судьбы, преодолѣвать всяческія затрудненія, побѣждать скорбь,
не бояться смерти. Онъ далъ человеку крепость,
стойкость, твердость, силу, презрѣніе къ ничтожным! мелочамъ, и посредством! всѣхъ этихъ добродетелей мы можемъ, какъ должно, почитать
Бога и служить Ему справедливостью, любовью,
умѣреНностыо и всякими другими совершенными
и похвальными дѣйствіями. Поэтому будь убежден!, что человек! рождается не для того, чтобы влачить печальное существованіе въ бездёйствіи, но чтобы работать надъ великимъ и грандіознымъ деломъ. Этимъ ,оыъ {может, во-перв ы х ! , угодить Богу и почтить Его и, во-вторыхъ, оріобрести ДЛЯ самого себя наисовершеннейшія добродетели и полное счастье» 1 ).
Итакъ, нравственный долгъ человека, создан,наго по образу и подобію Божію, заключается,
1) Итальянскіе тракты
„Opere volgari de
1843—49. Латинскіе—по
inedita et pauca separatim

писсѵ

Альберти я цитирую по издашю ВоLeon Batt. Alberti". Tonn i — 6 . Firenze
иеданію Mancini: "L. В. Alberti opera
impressa". Florentae, 1890.

по мнѣнію Альберти, въ познаніи внѣшняго міра
и въ развитіи лучших* свойств* своей природы,
a приложеиіе этихъ свойств* къ Ідѣлу
составляет* не только наилучшее исполненіе общественных* обязанностей, не только источник* личнаго счастья на землѣ, но и вѣрный путь къ загробному блаженству. В ъ собственной жизни
Альберти твердо держится этихъ принципов*:
онъ не только разно стороцній художник*, не
только писатель съ самыми разнообразными ии
тересами, но и первостепенный гимнаст*, неутомимый ходокъ, превосходный стрѣлокъ и отличный наѣздникъ. Это страстное желаніе довести до совершенства свои ЗДчныя свойства,
чтобы широко пользоваться всѣми дарами природы д жизди для личнаго счастья и на общее
благо, составляет* психическую основу всей писательской дѣятелы-юсти Альберти.
Глубокое
убѣжденіе въ могуществѣ знанія и горячая проповѣдь образованія красною нитью проходят*
через* всѣ его сочиненія. В ъ тракташЬ О спокойствіи духа онъ доказывает*, что могущество
человѣка почти безгранично, если только оиъ
познает* самого себя д внѣшній міръ; въ діалогѣ Теодженіо онъ проводит* ту мысль, что
счастье зависит* не отъ фортуны, а отъ самого
человѣка; но для этого онъ должен* пріобрѣсти неотъемлемый духовный блага и широко развить свои общественные и научные интересы
«Печальная судьба не съ неба сваливается, а
раждается отъ человѣческой глупости», говоришь Альберти въ другом* сочиненіи и объявляешь невѣжество величайшим* изъ пороков*.
І ѣ м ъ же духомъ проникнуты и политическіе

трактаты Альберти. Онъ исходит* изъ той мысли, что разумное и плодотворное служеніе государству возможно только при правильном* понимании его цѣлей и при умѣньи найти надлежащія средства для ихъ достиженія. То и другое дается образованіемъ, которое является поэтому дѣломъ огромной важности для государства. Кромѣ того, образованный ічеловѣкъ можешь служить своей родинѣ и не принимая непосредственна™ участія въ политической практикѣ, не живя даже въ предѣлахъ своей страны.
Онъ будет* истинным* патріотомъ, если «въ
своихъ оочиненіяхъ изложишь согражданам* то,
что для нихъ полезно и что может* возвысить
значеніе и достоинство государства». Т а же самая мысль положена въ основаніе трактатов*
Альберти о семьѣ и о воспитаніи. Автор* настаивает*, прежде всего, на том*, что родители
должны тщательно изучать способности и наклонности своихъ дѣтей и на этом* изученіи
строить педагогическую систему. Но особенности характера должны имѣть рѣшающее значеніе только для выбора спеціальности и для пріемовъ -обученія. Что же касается общечеловѣческаго образоваыія путем* всесторонняго развитія,
то оно обязательно для всякаго характера и при
всѣхъ наклонностях*. Альберти прерывает* изложеніе одного трактата длинным* панегириком*
наукѣ, въ которомъ мы встрѣчаемся, между прочим*, съ такими мыслями: «Если существует*
что-нибудь,—говорит* автор*,—что болѣе всего подходишь К* знатности, что составляет* величайшее украшеніе человѣческой добродѣтелп,
что создает* авторитет* и репутацію семьѣ, то

это, конечно, науки, безъ которых* ни въ ком*
не может* быть истинна™ благородства, безъ
которых* (ничья жизнь не может* быть признана счастливой и никакая семья не может* считаться совершенной и твердой» *)•
Проповѣдуя Необходимость всесторонняго духовнаго развитія, Альберти составил* еебѣ довольно стройное и последовательное міросозерцаніе, выработал* определенные взгляды по всем*
главным* вопросам* личной и общественной жизни. Мы не будем* подробнее останавливаться на
его религіозныхъ, нравственных*, политических*
и общественных* воззреніяхъ, т а к * какъ они
имеют* больше интереса для исторіи культуры,
нежели для искусства. Для нас* достаточно разсмотреть, каким* образом* прилагал* онъ свои
основныя воззренія къ художественной деятельности. Какъ (художник*, Альберти считает* необходимым*, кроме широкаго общаго образованія, более сгіеціальное изученіе г ѣ х ъ наукъ, которыя имГютъ (Непосредственное приложеніе къ
художественной технике, т . - е . математики, физики и некоторых* отделов* естествознанія.
Кроме того, онъ первый въ новое время настаив а е т * На Необходимости теоретическаго изслѣдованія основ*, задач* и пріемовъ в с е х * видов*
образовательна™ искусства. Результатом* этого
былъ целый ряд* его сочиненій преимущественно по математике, съ одной стороны, и первыя
произведенія по Теоріи архитектуры, скульптуры
и живописи—съ другой. Физико-математическіе
трактаты Альберти не все сохранились до на*) Вописсі, 11, р.

104—105.

стоящаго времени. Такъ, его Математике с кіе
комментаріи (Çommentari delle cose matematiche),
сочиненіе О движеніи тяжести (Sui movimenti
del peso), трактат* о кораблестроеніи (Navis) —
известны только по заглавіямъ; некоторый другія работы, какъ, Напр., De pondi е leve di alcuna
rota, ; дошли въ крайне испорченном* виде. Но
и сохранившагося вполне достаточно, чтобы составить себе цредставленіе объ уровне физикоматематических* сведеній Альберти и о степени
ихъ глубины и основательности. В ъ небольшом*
трактате, озаглавленном* Математическія
забавы (Ludi matematici), онъ описывает* способы измерения недоступных* местностей, определенія
времени по звездам*, определенія недоступной
для лота морской глубины, предлагает* более
упрощенный механизм* водяных* часов*, описывает* некоторые физическіе инструменты, между прочим*, разные виды одометров* ц астролябій, а также прототип* современных* десятичных* в е с о в * и т. д. Словом*, маленькій тракт а т * свидетельствует*, что его автор* стоял*
на высоте (современна™ ему знанія въ этой области, вполне усвоил* все, сделанное античною
наукой и позднейшими изследователями. Но
Альберти не довольствуется пассивным* усвоеніемъ научных* ісведеній. Онъ стремится усовершенствовать результаты чужой работы и приложить къ практике эти усовершенствованія.
Такъ, онъ изменил* заимствованный у Савосарды
способ* измеренія морской глубины, приложил*
улучшенные имъ инструменты къ извлеченію старинна™ корабля со дна озера Неми, измерил*
собственными пріемами территорію Рима и от-

дѣльныя части города, собственноручно сдѣлалъ
карманные часы и т. д. Усвоивши, современную
ему науку, Альберти стремится двинуть ее впередъ, внести въ нее результаты своего творческаго генія, и ему принадлежать, между прочимъ,
два крупныхъ изобрѣтенія: гигрометръ, который
приписывается Леонардо да-Винчи, и камеръ-обскура, сослужившая весьма важную службу живописи1.,
Совершенно естественно, что свои обширныя
физико - математическія иознанія Альберти съ
особенным! усердіемъ прилагал! къ искусству.
Такъ, онъ нагіисалъ спеціалы-юе изслѣдованіе о
перспекТивѣ, которое, по всей вероятности, до
насъ не дошло 1 ), и целый рядъ трактатов! по
всемъ видамъ образовательных! искусств!. Уже
самая потребность въ теоретических! изследовапіяхъ до искусству весьма характерна. Широкое научное образованіе пріучало искать законов!
изящнаго и такимъ путемъ давало правильное
направленіе художественному творчеству. Художник! сливался съ мыслителем!, и умственное развитіе облагораживало фантазію, придавало более
глубокій смыслъ ея изящиымъ образамъ. Особенно наглядно проявляется благотворная связь науки
съ искусством! іна обширном! трактате Альберти
О строительномъ дѣлѣ (De re aedificatoria).
Это
сочиненіе, выдержавшее много изданій и переведенное почти на все европейскіе языки 2:),
доставило автору почетный титулъ «отца новыхъ
1) Приписываемый ему анонимный трактатъ на эту
считаютъ подложнымъ по весьма вѣскимъ причинамъ.
2) я цитирую по изданію X V в ѣ к а De Architectwa
de re aedificatoria
Libri X. Florentiae, 1485.

тему
sen

архитекторов!» и справедливо пользовалось большим! авторитетом! въ теченіе нескольких! столетій. Его ісодержаыіе даетъ ответь почти на
все запросы строительнаго дела. Альберти изображает! идеалъ архитектора, выясняетъ его задачи, определяет! наиболее удобное место и
время для постройки, описываетъ свойства строительных! матеріаловъ, условія красоты и устойчивости зданія ч даетъ обстоятельный правила
для всевозможных! построекъ, начиная отъ храмов! и кончая гидравлическими и ирригаціонными
сооруженіями. Не останавливаясь на технических!
подробностях! этого руководства для М Н О Г И Х !
поколеній архитекторов!, я ограничусь только
изложеніемъ гізхъ требоваыій, которыя предъявляет! авторъ къ строителю-спеціалисту. «Архитектура—великое дело,—говорить Альберти,—и
не всякому следуетъ за нее браться.Чтобъ осмелиться считать себя архитектором!, нуженъ большой талантъ, упорная работа, превосходное образованіе, продолжительная практика, развитой
вкусъ, зрелое сужденіе». Главным! источником!
архитектурнаго образованія авторъ считает! тщ ательное изученіе памятников! и преимущественно античныхъ. «Не существовало ни одного стариинаго зданія, где блистала изяществом! какаянибудь часть, изъ котораго бы я не попытался
чему-нибудь научиться,—говорить авторъ.—Ради;
этого я не переставал! изследовать, разсматривать, измерять и рисовать его до тёхъ поръ,
пока Ие и з У ч а л ъ е г о основательно и не постигалъ, въ Чемъ проявляется здесь талантъ или

искусство» *)• Т о т * же самый пріемъ рекомендует* онъ редкому архитектору: «Пусть онъ съ
величайшим* старапіемъ раземотришь тѣ постройки,—говорить Альберти, — который пользуются
всеобщею нзвѣстностыо и славой, пусть онъ нарисует*, измѣритъ по частям*, сдѣлаетъ модели,
даст* себѣ ясный отчет* о нихъ и объяснит*
себѣ ихъ устройство... Пусть онъ подражает*
ИМ* въ том*, что найдет* въ нихъ хорошаго;
если же найдет» возможным* что-либо улучшить,
то пусть исправит* это и видоизмѣнитъ обдуманно и художественно». Вообще Альберти не
требует* слѣітого подражанія въ архитектурѣ и
съ сочувствіемъ относится къ оригинальности и
художественному творчеетву.«Я вгюлыѣ одобрю,
говорит* онъ,—если архитектор* къ наилучшим*
созданіямъ древних* присоединит* новыя изобрѣтеыія, талантливо оовершенствующія постройку» 2 ). Но для оригинальна™ творчества въ замыслѣ и исполнеиіи зданія нужно эстетическое развитіе и научное рбразованіе. Всякое сооруженіе
вызывается практическими потребностями, но оно
должно заключать въ с ебѣ красоту. Автор* указывает*; только самыя общія эстетическія требованія по отношеыію къ архитектурѣ: пропорніопалыюсть частей зданія, его внутреннее единство
и украшенія. По украшенія должны подчиняться
законам* и правилам* архитектуры, и постройка
должна быть исполнена такъ, чтобы въ ней нельзя
і\ ße re aecl I. IK., с. 9. Результаты своихъ наблюденій
надъ памятниками античной архитектуры и изученія Битрувія Альберти изложилъ въ трактатѣ- Icinque
ordini
architettonici.
Ibid, L . VI, с. I .

было ісдѣлать ни дополненій, ни измѣненій безъ
вреда для цѣлаго. Альберти не считает* возможным* дать ггочныя предписанія, какъ достигнуть такого результата въ отдѣльныхъ случаях*,
такъ как* это—дѣло индивидуальных* особенностей каждаго архитектора. Но онъ указывает*
способы подготовки къ наилучшему
рѣшенію
такой задачи. .«Для архитектора полезны и даже
необходимы живопись и математика», говорит*
Альберти ;и совѣтуетъ, кромѣ того, заниматься
музыкой, чтобы лучше развить въ себѣ чувство
гармоніи.
Но одного эстетическаго развитія далеко не
достаточно для архитектора. Удачный выбор*
подходящаго матеріала зависит* отъ естественноисторических* свѣдѣній строителя, для устойчивости постройки ему необходимы физико-матеМатическія познанія и т. д. Но это еще не все.
Потребности, которым* удовлетворяет* архитектура, (чрезвычайно разнообразны. Постройки вызываются религіознымъ чувством*, политическими
соображеніями, нуждами просвѣщенія, торговли,
промышленности, зеИледѣлія, и архитектор* должен* знатъ и тонко понимать всѣ эти; потребности, чтобы дать имъ Наилучшее удовлетворена.
Болѣе того, архитектор*, по мнѣнію Альберти,
должен* не только изучать эти потребности, но
И облагораживать ихъ, и въ этом* заключается
культурная заслуга художника передъ обществом*.
Такъ Наприм., при постройкѣ храма архитектор*
должен* (принимать всѣ мѣры, чтоб* усилить и
возвысить религіозное ыастроеніе. Поэтому Аль- ,
берти в озстаетъ противъ обилія развлекающих*
украшеній, против* (многочисленности алтарей,

такъ какъ она понижает* сознаніе важности
этого рукта в ъ ) храме. В ъ другом* мѣстѣ онъ
настаивает*, чтобы кладбища устраивались за городскою [чертой, такъ какъ внутри города они
являются источником* болѣзней, и ратует* даже
за сожжейіе трупов*. Касаясь вопроса о тюрьмах*, Альберти говорить: «Если кто-нибудь вырост* подземную тюрьму, похожую на пещеру
или На ужасную могилу, тот* накажешь виповнаго болѣе, чѣмъ позволяют* нравственные законы и человеческая природа. Хотя злодѣи заслуживают* крайних* наказаній за ихъ негодность, ггѣмъ |йе менѣе, долг* республика» и государей Не оскорблять гуманности». Итак*, архитектор* долженъ быть не только эстетически - высокоразвитым* художником*, но и проводником* въ общество истиіннаго благочестія,
гуманности и здравых* гигіеническихъ понятій.
Поэтому чѣмъ шире его художественное воспитаніе, чѣмъ разностороннее и основательнее его
знанія (науки и жизни, тѣмъ лучше может* исполнить (онъ обѣ свои задачи—и спеціально архитектурную, и общественную.
Трактат* Альберти De statua—первое произвед е т е по теоріи искусства въ новое время; совершенно естественно, что автор* обращает*
вниманіе, (прежде всего, на технику, и главное
содержаніе 'его трактата составляет* описаніе
способов* измеренія человеческаго тела посредством* юообаго изобретенпаго имъ снаряда, а
также изображеніе результатов* такого измерения івъ виде ігЬлаго ряда таблиц*. Ыо этому
этюду (по скульптурной технике Альберти предпосылает* небольшое введеніе, которое заклю-

чаетъ въ себе целую эстетическую теорію. Онъ
требует*, гчтобы скульптор* изучал* человеческое тело и подражал* природе; но это не значит*, что онъ долженъ рабски копировать первую [попавшуюся натуру. Художник* для скульптурнаго изображенія идеалыіаго образа долженъ (создать типическія формы человеческаго
тела, потому что въ этом* типе заключается, по
выраженію Альберти, «совершенная красота, которую (природа дала въ даръ человеку, распределив* ее въ известном!» количестве во многих*
отдельных* шізлахъ» >)• Правда, мысль Альберти
не вполне оригинальна,—уже Поликлетъ, по словам* Плинія, создал* такую статую съ каноническими пропорціями человеческаго ші»ла. Но гуманисты заимствовали у древних* только то, что
соответствовало цхъ стремленіямъ, и Альберти
вполне разделял* мысль древних* греков*, что
задача художника - скульптора при изображенш
человеческаго рНЬла заключается въ воспроизведеніи полной красоты, свойственной его типу.
Гораздо обстоятельнее трактаты Альберти, посвященные живописи, и въ особенности главный изъ нихъ — Deila pittura 2). Это сочйненіе
разделено на 3 части: въ первой изложены необходимый для художника свёденія изъ математики и физики 3 ), во второй идет ь рЬчь о самой
живописи,—о рисунке, о композиціи, о колори!) Вописсі,

IV, р. і8о.

2) Издана Janitscheck'oMb въ Quellenschriften

..

fur

Kunstge-

3) Этимъ вопросам!» посвящено еще небольшое
Альберти Elementa
picturae
(Crotona, 1864).

сочиненіе

schichte und Kunsttechnik
des Mittelalters
sance v. R. Eitelberger
von
Edelberg.

und

der

Renais-

тѣ; въ третьей—о свойствах! истиннаго художника. Не касаясь подробностей трактата, я остановлюсь {только на двухъ наиболее важныхъ вопросах!: во-первыхъ, въ чемъ видишь Альберти
цѣль живописи и, во-вторыхъ, какія требования
предъявляешь рнъ художнику.
Авторъ чрезвычайно высокаго мнѣнія о живописи. В ъ этомъ искусстве, по его выраженію,
скрывается «истинно божественная сила». Живопись сохраняешь воспоминаніе объ отсутствующих!, оживляетъ мертвыхъ, доставляет! безсмертіе въ потомстве, возвышаешь и усиливаешь религиозное чувство, нравственно улучшаешь зрителя,
заставляя его страдать чужимъ горемъ и радоваться чужою радостью. Но всехъ этихъ результатов!
она достигает! только при томъ условіи, если
ставишь своею задачей воспроизведете красоты.
Такимъ образомъ, красота является конечною
целью живописи и высшимъ критеріемъ для ея
произведены. Альберти не даетъ определеиія, въ
чемъ (заключается сущность красоты, но выясняет» ея отдельный проявленія и указывает! способы ея воспроизведеиія. Прежде всего, эстетическое впечатленіе достигается и здесь, какъ въ
скульптуре, верностью природе, но не слепымъ
ей подражаніемъ. Красота разлита въ отдельн ы х ! предметах!, и картина должна собрать ее
въ одно целое, не нарушая, однако, верности
природе. Чтобъ иллюстрировать свою мысль, Альберти приводит» въ примерь Зевксиса, который
для изображенія Елены выбралъ для модели пять
самыхъ красивых! девушекъ въ Кротоне и воспроизвел! на авоей картине наилучшія формы
каждой изъ Нихъ. Далее, для живописи, какъ

для архитектуры, обязательна concinnitas, т.-е. гармоническая лропорціалыюсть отдельных! частей.
ЗашЬмъ для эстетическаго впечатленія необходимо строгое соответствіе между формой и содержащем!. Если, наприм., изображено живое шізло,
то дышать жизнью должна каждая его часть и
т. д. Альберти предоставляет! художнику широкую свободу въ выборе сюжета и особенно высоко ставит» ггѣ картины, которыя изображают!
какую-нибудь «исторію», по его выраженію, т.-е.
жаНръ, по нашей терминологіи. Но онъ требу етъ,
въ то же время, чтобы такая картина имела художественный центръ, основную идею, которая бы объединяла все богатое разнообразіе сюжета въ органическое целое. Кроме того, и здесь необходимо
самое тонкое (изучеше действительности. Впутреннія чувства изображенных! на картине лйцъ выражаются, главным! образомъ, внешними движеніями, и Альберти даетъ весьма обстоятельное
описаніе видовъ движенія и способов! ихъ изученія и изображенія. Но каковъ бы ни былъ сюжет», живопись не должна воспроизводить ничего непристойнаго и, по возможности, избегать
уродливаго и безобразнаго, не нарушая, однако,
верности природе. Такт», Альберти одобряет!
художников!, изображавших! Перикла въ шлеме, такт» какъ такое изображеніе, маскируя недостаток! формы головы, не мешало сходству
портрета.
Определив! цель живописи и главнейшіе способы ея достиженія, Альберти выясняет» свойства,
необходимыя для истиннаго и оовершеннаго художника. Какъ истый гумаішстъ, авторъ требуешь
отъ художника всесторои'няго духо'внаго развитія
Очер. Итал. возр,

12

и аргументируетъ это требованіе двоякимъ образом!. Прежде всего, художник! долженъ стремиться, ,Чтобы /современники уважали его , какъ
человека, а для этого одного таланта недостаточно, необходимо еще умственное и нравственное развитіе. Кроме того, такое же развитіе необходимо ему и для совершенства въ своей специальности. Въ искусстве отражается вся душа художника, отразятся поэтому и все ея недостатки,
Такъ, недостаток! научныхъ сведеній скажется,
прежде всего, на технике. Доказавши необходимость для живописи познанія въ математике и
физике, Альберти требуетъ самаго тщательнаго
изученія природы, какъ необходимой подготовки
къ художественной деятельности, такъ какъ только оно цріучаетъ къ наблюдательности. Далее,
отъ дзученія действительности зависят! и выб о р ! сюжета, и его обработка. Чѣмъ шире знаетъ жизнь художникъ 'р чемъ лучше ее понимает!, темъ более у него простора при выборе
сюжета и тізмъ большею глубиной будетъ отличаться обработка темы. Для достиженія первой
цели Альберти рекомендует! поэзію, для второй
—науку въ самомъ широком! смысле слова. Но
цель живописи — воспроизведете красоты при
верности природе, поэтому не достаточно знать
и понимать действительность, нужно уметь еще
находить въ ней красоту. Отсюда необходимость
эстетическаго развитія. Эстетическое чувство дается, конечно, природой, но оно развивается, вопервыхъ, (изученіемъ искусств!, и не только пластических!, но также музыки, поэзіи и красноречія, и, во-вторых!, оію воспитывается наукой,
догорая даетъ умѣиье сохранять верность приро-

дѣ ІИ такимъ образомъ направляет! на верный
путь художественную фантазію. Альберти идетъ
дальше и самое чувство красоты ставить въ связь
съ (изученіемъ действительности, «Отъ неопытн ы х ! талантовъ, — говорит! онъ,—ускользает,!
идея красоты, которую съ трудом! познают! и
наиболее опытные».
Итакъ, цель искусства, по Альберти, воспроизведете красота, которая заключается во внешнем! міре и въ человеческой природе; средство
для |ея достижеііія—воспитаніе таланта путемъ
образованія и преимущественно посредством!" изученія природы и жизни; идеалъ художника—всесторонне-развитая личность. Въ основе Э Т И Х !
воззрѣній лежитъ любовь къ внешнему міру, Признаыіе высокой цѣнніости жизни и уваженіе къ
человеческой природе, т.-е. то міровоззрѣніе,
которое составляет! характерную особенность гуманистической эпохи. В ъ силу этого, трактаты
Альберти представляют!» собою приложеніе господствующих! воззрений къ искусству, являются 'наглядным! изображеніемъ связи между міросозерцаніемъ известной эпохи и, ея художественными идеалами. Съ другой стороны, мы знаемъ,
что требованія Альберти не были праздным! измышленіемъ не понимающаго жизни теоретика.
Достаточно припомнить личность Леонардо даВиичи, чтобы признать, что идеи Альберти разделялись не одними только его ближайшими друзьями, какъ Донателло или БруНелески.
В ъ этой связи культуры съ искусством! заключается главнейшая причина ц необыкновенна го
подъема художественнаго (творчества, и небывалой высоты обществеинаго положенія и рліянія

художников*. Гуманистическая культура, съ ея
странным* іисканіемъ добра, правды и красоты
здѣсь, |на земле, была благопріятна для художественна™ развитія, и художник*, усваивая ее посредством* образован!я, приобретал* не только
стройное міросозерцаиіе, но и эстетическое направление. Съ другой стороны, широкое образовапіе
художников* усиливало дѣйствіе ихъ таланта
на общество. Стремясь воспроизводить красоту,
они, (стоя на уровне современнаго просвѣщенія,
ищут* ее и умѣютъ находить также и въ тѣхъ
явленіяхъ жизни, который составляют* предмет*
особаго общественна™ интереса. Такое отношеніе между искусством* и куль'турой въ эпоху
Возрождения было весьма плодотворно для обѣихъ
сторон*. Оно не только направляло (на вѣрные
пути [художественное творчество, но и дало художнику высокое мѣсто въ обществе, а то и другое (возвышало уваженіе къ искусству и содействовало эстетическому воспитанию публики. В ъ
средніе Івѣка художник* сливался съ ремесленником*, въ X V I столѣтіи Леонардо да-Винчи живет* какъ м а г н а т * ; Браманте строит* себетшяжескій дворец*; Рафаэль конкуррируеть въ великодушной щедрости съ банкиром* Киджи; МикельАнджело диктует* свои условія папе, а представители высших* слоев* общества не только въ
Италіи, но и за Альпами, какъ фрапшузскій король
и нѣмецкій император*, считают* за честь получить въ подарок* ртъ итальянскаго художника
картину или статую. Такая связь между Просвещением* и искусством*, какую мы отметили въ
гуманистическую эпоху въ Италіи, мтгЬ представляется нормальной и желательной для всякаго

времени. Правда, позднейшая культура можетъбыть не такъ благопріятпа для эстетическаго развцтія, какъ итальянское Возрожденіе, но это не
уничтожает* существенной необходимости высока™ образованія для художника. Каждый художник* подчиняется вліянію того или другого сілоя
общества, ц времепныя и неглубокія общественным веянія, неблагопріятныя для искусства или
искажающія его задачи, особенно опасны для
малообразованных* талантов*. Высоко - развитой
художник* не увлечется мимолетными и случайными течениями, хорошо понимая, что здоровым эстетическія стремлепія никогда не могут*
исчезнуть в * обществе, потому что они составляют* существенную потребность человеческаго
духа. Только такой художник* может* найти (и
воспроизвести красот}' самых* сложных* и самых* (глубоких* проявлений духовной жизни1 и
таким* путем* стать могущественным* проводником* художественных* интересов* въ общество,
эстетическим* воспитателем* современников* и
потомства. Но для полнаго достиженія этой высокой цели онъ должен* стоятыіа уровне современна™ просвещения.

Casa giojosa
(Этюдъ изъ исторіи новой школы).

Крупный Неремѣны въ общественной жизни
всегда захватывают! школу, и она после болѣе
или менѣе продолжительнаго сопротивления реформируется въ духѣ времени и; подчиняется новымъ требованіямъ. Если старая школа имѣла
твердую организацію и ус.пѣла выработать прочныя традиціи, т о она в с туп а етъ въ упорную борьбу съ новыми .жизненными потребностями, отстаешь отъ жизни и только мало-по-малу приходишь въ ооотвѣтствіе съ другими сторонами современной культуры. Такъ, языческая школа весьма долго противилась уже восторжествовавшему
христіанству, а потомъ сделавшись христіанской,
долго держалась старыхъ педагогичеекихъ пріемовъ и прежняго языческаго учебнаго матеріала.
Только мало-по-малу аскетическій духъ, наложившій печать на всѣ стороны духовной жизни
средЦевѣковаго общества, овладѣлъ и шНолой,
поставил! ей новыя (задачи воспитанія и предписали соответственные педагогическіе пріемы.
Подобно монастырю, школа монашескими средствами должна была готовить своихъ питомцевъ
къ загробной жизни, (внушая имъ вражду къ
міру, въ которомъ видели одинъ изъ важнейщихъ источников! греха, и всячески подавляя
ихъ плоть, другое могучее орудіе врага рода це-

лсвеческаго. Такимъ образомъ, самый Педагогическій идеалъ отрывалъ школу, отъ жизни и
осуждать ее на крайнюю односторонность, считая физическое воспитаніе за потворство греху.
Съ другой стороны, за духовными развитіемъ не
признавалось самостоятельной цены, д подъ суровой монашескою форулой (оно подвергалось
сильными ограниченіямъ и получало одностороннее направленіе. Прежде всего, школа должна
была такъ дисциплинировать волю питомца, чтобъ
она безпрекословно подчинялась чужой воле; такой же дисциплине долженъ быть подвергнуть
разумъ, который иначе легко можешь привести
къ дьявольской гордыне и къ отрицанію церковнаго авторитета. В ъ силу этого самостоятельная
наука считалась ересью, д въ малейшихъ проб л е м а х ! критицизма видели такой же тяжелый
црехъ, какъ въ неурегулированном! церковью
удоілетвореніи физических! потребностей нашей природы. Совершенно естественно поэтому,
что средневековая школа отличалась безпощадною суровостью въ педагогических! пріемахъ и
безжизненными формализмом! въ воспитаніиѵ
кото joe стремилось подавить де только физическое, но и духовное развитіе учащихся.
Эпсха возрожденія подвергла смелой критике
все оедневековые авторитеты и противопоставила іскетизму новый взглядъ На жизнь и на
человеческую природу. Гуманисты с ъ самаго начала лзиженія объявили всестороннее развитіе
неощьешемымъ правомъ личности и всеми средствами старались провести этошь принципъ въ,
жизнь. Ъъ силу этого, ихъ столкновеніе съ средневековую школой, основанною на діаметрально

противоположных! воззрѣніяхъ, было неизбежно, и это сгголкновеніе ускорилось, благодаря
общественному положеыію деятелей ранняго Ренессанса и условіемъ развитія гуманистическаго
движенія. Весьма многіе гуманисты занимали места ученыхъ секретарей при легальных! и нелегальных! правителях! тогдашней Италіи; совершенно (естественно, что къ (нимъ обращались за
советомъ по всемъ вопросам!, касавшимся науки ,и просвещения. Кроме того, педагогическая
деятельность была одной изъ наиболее распространенных! спеціалыюстей гуманистовъ, такъ
какъ только они обладали хорошимъ знакомством! с ъ античною литературой, которая, благодаря имъ, пользовалась высоким! почетомъ въ
тогдашнемъ обществе. Наконецъ, педагогія была
однимъ изъ самыхъ надежных! орудій гумонистической пропаганды; поэтому вопросы воспитания и. образования занимали даже тѣхъ гумднистовъ, которые не были учителями по спецальности. Благодаря всемъ этимъ причинам!, гедагсгическіе трактаты, всегда составлявшіе значительную отрасль гуманистической литературы,
стали появляться почти съ самаго начала дшж'енія и съ дерваго же раза провозгласили ювые
принципы воспитапія и поставили школе ювыя
задачи. Чтобы составить себе представлсніе о
педагогических! теоріяхъ гуманистовъ, достаточно познакомиться съ однимъ изъ наибол-fc раннихъ трактатов! такого содержания «О віспитапіи юношей» Леонардо Бруни (1369—144') 1 ).
9 Leonardi
Aretini:
«De institutione adolescentiun ad ubertinum Carrariensem». Трактатъ не изданъ.

Авторъ придаетъ воспитанно огромную важность. «Закладывать фундамент! для
хорошей
жизни и приспособлять душу къ добродетели,—
говорить ОГІЪ,—нужно въ нѣяшом! возрасте,
который легко доступен! .всякому впечатлению.
То, ,чт0 сложится въ этомъ возрасте, останется
и на всю (жизнь». Поэтому хорошее воспитаыіе
детей составляет! не только главную обязанность родителей, но и важный государственный
интересъ. В ъ противоположность средневеков ы м ! дедагогамъ, Бруни требуетъ отъ воспитанія не только духовнаго ; по и физическаго развита и настаивает! на необходимости обучать
молодежь военным! пріемамъ, ѣ з д е верхомъ д
гимнастике. Должно вводить,—пишетъ онъ,—.
такія упражнения, который сохраняют! здоровье
и укрепляютъ члены. Съ гигіеничеекой точки
зренія, рекомендует! Бруни д некоторое воздержание отъ телесныхъ удовольствии Такъ, по
его мпгішію, следуетъ поменьше спать д есть
хотя у различных! людей потребнюсти въ этомъ
отпюшеніи не одинаковы, но въ общемъ «природа довольствуется немногим!». Точно также въ
школьном! возрасте не следуетъ давать много
вина, потому что «излишнее его употребленіе
вредно для здоровья». «Следуетъ заботиться,—
пишетъ онъ далее,—чтобы юноши какъ можно
долее оставались целомудренными и чистыми
потому что незрелая любовь (immatura Venus)
ослабляетъ душевныя и телесный силы». Духовное воспитание, на котором! авторъ останавливается съ особенным! вниманіемъ, должно быть
построено на психологической основе, причемъ
педагогъ должеиъ тщательно изучить индивиду-

алыіыя свойства своихъ питомцев* и воспитывать ихъ сообразно съ ихъ психическими особенностями. Такъ, если у ребенка очень слаба
память или рѣзко выражены практическія наклонности, то «его слѣдуетъ готовить не для ученых*
занятій, а для дѣловой жизни. Если же юноша
способен* къ наукам*, :то слѣдуетъ изучить более тоикіе оттенки его способностей, чтобы сообразно (съ этим* направить его потом* на спеціальное дзученіе той или другой науки; при
этом* Бруни обстоятельно излагает* результаты
своихъ и чужих* наблюденій над* различными
свойствами ума человеческаго. На таких* же
основаніяхъ должны быть построены и педагогическіе пріемы. «Следует* пользоваться различными средствами, чтобы ізанятія шли хорошо и
правильно, — говоритъ Бруни: — одних* нужно
привлекать похвалою и надеждою на почесть,
других* подарками и поблажками, одних* надо
принуждать угрозами, других* ударами или розгами. Но всем* этим* нужно пользоваться со
строгою обдуманностью и разумною умеренностью и следует* остерегаться, чтобы наказанія
не были ни (слишком* слабы, ни слишком* суровы. К а к * излишнее своеволіе приводит* къ
распущенности и хорошо одаренный натуры, такъ
и суровыя и постоянный наказанія ослабляют*
духовный силы и гасяшь природный огонек* въ
дѣтяхъ, такъ что они, не будучи въ состояніи
ни на что решиться и боясь ошибиться въ каждом* деле, делают* промахи всегда и во всем*».
Цель духовнаго воспитанія, по Бруни, нравственное и умственное воспитаніе юноши. Автору
совершенно чужды идеалы [монашеской школы,

и его педагогическія теоріи носят* чисто светскій характер*; цтѣм* |не менее религія составляет* важный ингредіентъ ого программы воспитанія. «Хорошо воспитанный дшоша,—пишетъ
Бруни,—долженъ прежде всего заботиться о делах* божественных* и питать къ ним* уваженіе,
и такое цаправленіе ему должно быть внушено
съ самыхъ юных* лѣтъ. На самом* деле, что
святого будет* въ человеческих* делах* для
такого человека, который презирает* божество?
Но не следует* выдвигать на первый план* старушичьих* суевѣрій, которыя въ этом* возрасте
обыкновенно более всего осуждаются и подвергаются осмѣянію... Особенно же следует* наставлять юношей, цтобъ они не кощунствовали
и не насмехались над* священными именами, что
отвратительно въ каждом* возрасте». Такое почтительное отношеніе къ существующей религіи
не препятствует* Бруни резко отклониться въ
деле нравственнаго воспитанія отъ традиционных* педагогических* пріемовъ. .Онъ не рекомендует* ни постов*, (ни бичеваиій, ни других*
благочестивых* упражненій въ том* же духе и
не придает* большого значенія наказаніямъ и
внешней дисциплине. Автор* и здесь, какъ повсюду, старается держаться психологической почвы, стремится воспитывать, а не дрессировать,
вырабатывать нравственный наклонности, которыя
сами собою вызовут* соответствующую деятельность, а не удерживать только страхом* дурных*
проявлений порочной натуры, которыя обыкновенно обнаруживаются съ полною силой, какъ только юноша выйдешь изъ-под* чужой ферулы.
Такъ, чтобы подольше сохранить юношей цело-

мудренными, Бруни рекомендуешь воспитывать
фантазію и, въ особенности, «никогда не оставлять молодежь праздной, а всегда занимать ее
какимъ - нибудь благопристойным! упражненіемъ
духа дли тѣла». (Особенно важную роль въ дѣлѣ нравственнаго воспитанія приписывает авторъ
наглядному примѣру, поэтому онъ т р е б у е т не
только иазидательнаго поведенія отъ старшихъ,
но и; усиленнаго изученія образцов! античыыхъ
добродѣтелей. Накоыецъ, самое умственное развитіе должно вести, по Бруни, къ нравственному
улучшенію.
В ъ началѣ X V столѣтія приходилось еще доказывать пользу образованія, и Бруни обстоятельно останавливается на этомъ вопросѣ'. По его
мнѣнію, научное образованіе необходимо всякому
человѣку, какой бы дѣятельности онъ себя ни
посвятилъ, потому что оно ведетъ къ мудрости
и къ добродѣтели. «Мы называем!, — п и ш е т
онъ,—свободными науками (liberalia stadia) тѣ,
которыя достойны свободна го человѣка. Это тѣ
научныя занятія, посредством! коихъ развиваются дли отыскиваются добродѣтель и мудрость и
которыя располагают! тѣло или духъ ко всему
наилучшему». Изучеиіе этихъ свободных! наукъ
и искусств! должно быть доложено въ основу
образоваыія, и Бруни подробно говорит о воспитательном! значеніи каждой составной части)
своей программы образоваыія. Но, настаивая на
всесторонности развитія учащихся, авторъ относится враждебно къ дилетантской многопредметности и т р е б у е т , чтобы каждый выбиралъ для
спеціальнаго изучеиія тѵ науку или то искусство,
къ которому онъ ч у в с т в у е т себя наиболее спо-

собнымъ. Точно также Бруни не только далекъ
ошь обремененія учащихся чрезмѣрнымъ трудом!,
но считаешь необходимым!» удерживать даже самихъ учениковъ ошь непосильнаго усердія къ наукѣ. «При обученіи,—говорить онъ, — обыкновенно является препятствіемъ то, что должно
было бы служить большим!» подспорьемъ, а именно — чрезмѣрная страсть къ ученью, вслѣдствіе
которой учащіеся, желая одинаково
овладѣть
всѣмъ, не могутъ ничего вполнѣ усвоить». Наконец!, заслуживает вДиманія іеще одна черта
педагогическаго трактата Бруни: авторъ свобод е н ! отъ умственнаго аристократизма, которым!
страдало большинство гуманистовъ, и требуетъ
болѣе заботливаго воспптанія для дѣтей, мало
одаренных! отъ природы. «Хотя о способных!
должно тщательно заботиться,—пишетъ онъ,—1
но не слѣдуетъ пренебрегать и тѣми, которые
обладают» посредственными способностями,—имъ
нужно даже болѣе помогать, потому что у нихъ
слабѣе природныя силы».
Таковы идеалы новой ледагогіи. Полагая въ
основу воспитанія психологію, новые педагоги
смотрѣли на человѣческую природу съ точки
зрѣнія, діаметралыю противоположной аскетической морали, и требовали гармоническаго развигія всѣхъ тѣхъ свойствъ, къ подав л en ію которыхъ стремилась монашеская школа.
ІІедагогическія воззрѣнія Бруни, которыя дополнили и развили въ :томъ же духѣ другіе гуманисты, стоятъ въ органической связи съ міросозерцаніемъ новаго времени, и ихъ осуществленіе въ старой школѣ было такою же абсолютною
невозможностью, какъ и примиреніе новой куль-

туры съ средневековым* католицизмом*. Гуманисты пытались примкнуть къ университетам*, и эти
попытки имѣли благопріятный разультатъ для развитая движенія; но въ высшей діколѣ было невозможно полное примѣненіе новых* педагогических* теорій по многим* причинам*. Прежде
всего университеты имѣли дѣло уже со взрослою
молодежью, которая приходила сюда доканчивать
свое образование, т.-е. рріобрѣтазъ нужным свѣдѣнія въ праве и медицине для практической
деятельности или изучать богословскія тонкости,
полезным для церковной карьеры. Кроме того, въ
университетах* сложились про :ныя традиціи, вполне согласным съ общим* духомъ средневековой
культуры: тамъ царил* безусловный авторитет*,
исключавшій всякую критику и не допускавшій
никакой свободы научнаго изслѣдованія; право и
медицина, поскольку оне не были цеховым* ремеслом* и сохраняли научным тенденціи, разрабатывались чисто схоластическими методами и были
подавлены массой излишних* тонкостей и ненужных* мелочей. Гуманисты вступили въ борьбу съ
этой одряхлевшею ученостью и съ ея ремесленным* духомъ, но имъ не удалось одержать победы, по крайней мере, На итальянской почве. Для
успеха было необходимо противопоставить схоластике новую науку, ее нужно было еще создать, такъ какъ въ античной литературе нельзя
было найти готовых* образцов* для христіанскагэ
богословія или для каноническаго права. Такая
задача при начале Научнаго движенія не под*
силу никакому генію, и гуманисты въ борьбе со
схоластиками ограничивались критикой ихъ доктрин* и предъявлением* цъ ним* научных* тре-

бованій. Эта критика расчищала пути новой науке, но не могла дать положительной замены
господствовавшей въ университетах* схоластики,
такъ что даже гуманистически настроенные юристы (И медики должны были оставаться консерваторами въ своей спеціальности. В ъ силу этого гу, манисты, державшіеся въ университетах* особняком*, не были довольны своим* положеніемъ и
охотно меняли каѳедру на место «апостольскаго»
секретаря или придворнаго ученаго. Для осуществленія педагогических* теорій имъ приходилось
основывать свои школы, и таких* частных* школ*
было довольно много уже въ X I V и начале X V
века, но все оне имели скромные размеры и не
обладали определенной и прочной организаціей.
Дело изменилось, когда на помощь къ новым*
педагогам* пришли сочувствующіе имъ меценаты,
и первая строго организованная школа въ гуманистическом* духе была устроена въ Мантуѣ
Витторино Рамбальдони да-Фельтре въ 1425 году
при дворе Джаиъ-Франческо Гонзаги и на его
1
средства.
і
Витторино Рамбальдони (1378—1446) по натуре
и по воззреніямъ обладал* всеми свойствами
первостепеннаго педагога. Онъ сам* прошел* суровую жизненную школу и много поработал* надъ
собственным* воспитаніемъ, чтобы, победивши
дурныя стороны своего характера и развивши хорошая, приблизиться къ идеалу человека, какъ
его понимали въ ту эпоху. Витторино родился
въ городке Фельтре, въ Венеціанской области,
и принадлежал* къ крайне бедной семье, которая часто нуждалась въ самом* необходимом*.
Научившись кое-чему въ родном* городе, онъ

полюбилъ науку и уже взрослым! юношей отправился въ Падую, іближайшій къ Фельтре центръ
тогдашней учености. Здѣсь, пробиваясь кое-какъ
уроками, Витторино слушалъ въ мѣстномъ университете какъ свѣтилъ средневековой науки, такъ
и профессоровъ-гумапистовъ. Положеніе молодого
человека было крайне тяжелое; иногда приходилось даже платить профессорам! личною службой. Такъ Витторино -очень хотелось изучить
математику. Самымъ знаменитым! спеціалистомъ'
въ этой науке считался тогда Бьяджіо ГІелакане;
но въ университете онъ читали филоеофію, а
математику, которая была главным! источником!
его славы, онъ преподавал! дома и за особую
плату. Тщетно упрашивалъ Витторино жаднаго
ученаго позволить ему даромъ вместЬ съ другими
слушать математику; Пелакаие согласился принять его только подъ темъуслОвіемъ, чтобы безплатный слушатель сделался слугою въ его домѣ,
и Витторино целыхъ шесть месяцев! въ уплату
за лекціи мылъ посуду и исправлял! другія обязанности въ (доме профессора. Изучивши, подъ
руководством! хозяина, Эвклида, Витторино остав и л ! Пелакаие и продолжал! занятія безъ чужого
руководства.
Несмотря на некоторый интересъ къ средневековой науке, Витторино по своими воззрениям! и симпатіямъ принадлежал! къ числу гуманистовъ и съ весьма многими изъ нихъ находился въ дружеских! -отношениях!. Но онъ былъ
чуждъ крайностей Возрожденія, не питалъ безусловной и слепой вражды къ прошлому, а, наоборот!, старался воспользоваться тЬмн его сторонами, которыя можно было примирить съ но-

выми стремлениями. Витторино глубоко, все'мъ
существом! усвоилъ основное воззрение гуманизма, что человеческая природа обладает! высокими
достоинствами и способна къ бежонечному совершенствовагіію и что отдельная личность не только
имеетъ право, но даже обязана развивать все
хорошія стороны своей натуры. Это воззрение
сделалось руководящим! принципом! Витторино,
которому онъ оставался неизменно вернымъ до
конца жизни. Въ молодости онъ старался не- только образовать умъ и воспитать чувство и волю,
но также развить тело, и усердно занимался гимнастическими упражнениями, благодаря которым!
этотъ маленькій, тщедушный человек! до глубокой старости не зналъ болезни. Вся его жизнь
была непрерывною деятельностью, такъ что, по
выражению его ученика, онъ не оставался праздным! ни одного момента. Но въ пониманіи права
на всестороннее развитіе Витторино несколько
расходился съ своими единомышленниками. Гуманистамъ пришлось защищать этотъ принцип!
противъ традиціоынаго аскетизма, и въ жару полемики они впадали въ противоположную крайность и забывали, что некоторый наклонности человеческой природы необходимо обуздывать и
врагамъ монашества. Воюя противъ безбрачія, гуманисты обнаруживали иногда непозволительный
цинизмъ и въ жизни, ц въ сочииеніяхъ; считая
безполезнымъ постъ, они слишком! высоко ценили противоположный наслаждеиія, и, какъ известно, гастрономическими безразсудствами эпоха
Возрожденія могла смело поспорить съ императорским! Римомъ. Витторино иначе понимал!
принцип! всесторонпяго развитія и былъ далекъ
Очер. Игал. воар.

13

отъ гуманистической односторонности. Прежде
твердо держался того ученш о превосходствѣ духа надъ тѣломъ, которое было формуГ о Г о еще древними философами и освящено
хпистіанствомъ Съ этой точки зрѣнія человѣкъ
имѣетш право удовлетворять своимъ физическимъ
потребностямъУ НО ЛИЩЬ В Ъ ТОЙ мѣрѣ, поскольку это не вредить его духовной природѣ. В ъ
тікомъ д у х ѣ Витторино много поработалъ надъ
"
~ а я въ себѣ слишкомъ сильныя эротически наклонности, онъ непрерывно борется съ
Гими тщательно нзбѣгаегь такой литературу
такихъ разговоровъ и зрѣлищъ, которые могутъ
ТаКИХ Ь ра-зі
г
r i n - i p т о г о этотъ поклонвозбуждать фантазда. Ьолѣе того,
никъ классической литературы, другъ Подаю, и
Филельфо, съ молодыхъ лѣтъ и до старости под
веогалъ себя монашескимъ бичеваншмъ, чтобъ
обуздать чрезмѣрно развившуюся физическую поД б н о с т ь . Съ этой же точки зрѣиш б о р о л а ^
противъ гастрономические и«лишествъ.Вутори
но не держалъ поста въ монашеской, смыслѣ
слова и ѣлъ все, что считалъ
даъ
для
здоровья; но онъ ратовалъ за умѣренность въ
пишѣ и не дѣлалъ изъ ѣды наслаждешя «ВІ.рь
те мнѣ —говорилъ онъ своимъ ученикамъ,-что
не много пищи нужно для поддержки жизни
прочее » - т о л ь к о угожденіе брюху, а для этой
бездонной пропасти и многаго недостаточно». По
словамъ ученика-біографа, Витторнгю всегда упот р е б л я л ъ
одно и то же количество пищи и оканчивалъ обѣдъ гораздо раньше другихъ, говоря,
что питаніе не должно служить препятстшемъ
Z
послѣобѣденныхъ занятій и для физической

работы. Благодаря этой умеренности, непрерывной дѣятельности и тщательному воспитаиію фантазіи, Витторино привел* въ норму слишкомъ
усилившуюся наклонность: воспѣвая любовь и женщину въ латинских* и итальянских* стихах*, онъ
въ такихъ выраженіяхъ изображал* свое чувство,
что, по выраженію 'его біографа, его поэзія не
заставила бы покрасиѣть и самую скромную весталку. Съ такою же энергіей боролся Витторино противъ другого недостатка своего характера—
чрезмѣрной вспыльчивости. Исходя изъ того положения, что разгнѣванный человѣкъ не может*
сказать' или сдѣлать ничего достойнаго одобрения, онъ не только сам* постоянно наблюдал* за
собою, но и обращался к * содѣйствію своих*
учеников*: тѣ изъ нихъ, на которых* онъ наиболѣе полагался, замѣтивъ начинающееся раздраженіе учителя, должны были незамѣтно для другихъ обратить на это его вниманіе.
На-ряду съ таким* пониманіемъ права, личности на всестороннее развитіе, Витторино, благодаря особенностям* своего характера, нѣсколько
иначе относился и къ другим* людям*,^ чѣмъ
большинство гуманистовъ. Гуманистическій индивидуализм*, въ теоріи весьма высоко ставившій
служеніе ближнему, на практикѣ весьма часто
извращался въ эгоизм*. Идеалом* очень многих*
дѣятелей Возрождения былъ «почетный досѵгъ»,
который давал* бы время наставлять Публику въ
науках* и добродѣтеляхъ и доставлял* бы возможность безбоязненно карать людскіе пороки.
Для достиженія этой цѣли прежде всего необходимы были деньги, и хриетіанское нестяжаніе
не было распространенною добродѣтелыо среди

гуманистовъ. У Витторино теорія не расходилась
съ жизнью, можетъ-быть, благодаря также и природной добротѣ сердца. Пройдя суровую школу
бѣдности и тяжелыхъ лишеній, онъ умНзлъ понимать чужую нужду и съ величайшею готовностью приходилъ на помощь къ бѣднотѣ. Витторино дѣлился съ нуждающимися скромыымъ
педагогическим! заработком!», какой онъ имѣлъ
до переселенія въ Мантую, раздавал! свое обильное содержаніе, которое получалъ отъ Гонзаги,
умѣлъ привлекать къ благотворительности богат ы х ! людей и умеръ такимъ бѣдпякомъ, что хоронить его пришлось на общественный счетъ.
Единственным! достояніемъ Витторино былъ еадикъ съ хижиной На холмѣ Пьетоле, гдѣ, по
преданію родился Виргилій, да значительная по
тому времени библиотека, книги изъ которой онъ,
впрочемъ, охотно дарилъ лучшимъ изъ своихъ
учениковъ. Точно также ему было чуждо и тщеславіе—недостаток!, чревычайио распространенный среди гуманистовъ. Чрезмѣрная погоня за
славой, результат! отчасти индивидуализма, отчасти вліянія классической литературы, отчасти
стремленія къ наживѣ, значительно подрывала
нравственную рспутацію гуманистовъ. Создавъ
публицистику и возведя ее па степень общественной силы, дѣятели Возрожденія очень часто злоупотребляли ею въ личныхъ интересах!. Чтобы
подорвать авторитет! соперника, чтобы наказать
скупого мецената или унизить врага іцедраго
покровителя, чтобы отомстить "мелкую или даже
фиктивную обиду, они писали такъ - называемый
инвективы, т.-е., въ лучшемъ случаѣ, памфлеты,
и чаще всего пасквили, наполненные площадною

бранью и самой грязною клеветой. Подъ вліяніемъ мелочного самолюбія, даже литературная и
ученая критика почти всегда получала характер!
инвективы. Витторино умѣлъ служить дѣлу, а
не лицамъ, умѣлъ ладить съ товарищами и, никогда не прибѣгая къ инвективам!, не имѣлъ
враговъ между единомышленниками, представляя
въ этомъ отіюшеніи исключительное явленіе въ
исторіи итальянскаго гуманизма.
Наконецъ, дослѣднее отличіе Витторино отъ
современных! ему гуманистовъ составляло его
благочестіе. Непримиримая противоположность
новыхъ идеалов! съ той формой христіанства,
которая была извѣстна дѣятелямъ Возрождения,
и рѣзкій критицизмъ новыхъ ученыхъ, которые
не останавливались и передъ безпощадыымъ анализом! церковных! ученій, насколько это не компрометировало ихъ положенія, губительно дѣйствовали на религіозное чувство гуманистовъ и
приводили ихъ чаще всего къ насмѣшливому
индифферентизму, который всегда вредилъ движенію и былъ одной изъ главных! причинъ его
прекращенія на итальянской почвѣ. Витторино
избѣжалъ этого недостатка. Произошло ли это
вслѣдствіе того, что, по свойствам! своей натуры, онъ не чувствовал! наклонности къ критической провѣркѣ старыхъ основъ на почвѣ новыхъ идеалов!, или религиозное чувство было
настолько въ немъ сильно, что уберегло старыя
вѣроваиія отъ разрушительной критики,—во всяком! случаѣ Витторино былъ добрымъ катол,-;комъ и хорошим! христіаншюмъ. Онъ Не только тщательно исполнял! всѣ обряды, предписанные церковью, не только часто по ночамъ пони-

даль постель для молитвы, но помогал! бѣднымт»,
навѣщалъ больныхъ, посѣщалъ заключенных! и
такимъ образомъ въ высокой Нравственной стороне христіанскаго ученія находилъ твердую опору въ стремленіи къ совершенствованію своей
личности въ гуманистическом! духе. Более сходства съ другими гуманистами обнаруживается въ
отношеніи Витторино къ патріотизму. Мечта о
возвращеніи Риму его прежняго вліянія и стремленіе къ объединенію Италіи подрывали местный, городской патріотизмъ; но когда эти обширныя надежды не осуществились, среди гуманистовъ распространяются, хотя и не особенно широко, космополитическія тенденціи, и многіе изъ
нихъ открыто провозглашали: ubi bene, ibi patria,
—разумея подъ bene личныя выгоды. Несколько
иначе понималъ это изреченіе Витторино. Онъ
обыкновенно называл! себя мантуанцемъ и объяснял ъ своимъ ученикам! предпочтете Мантуи
своей родине гізмъ, что въ Фельтре онъ только
родился, а здесь исполнял! важныя обязанности
и здесь получил! возможность хорошо прожить
и принести пользу другимъ.
Лучшаго педагога для новой школы, благодаря всемъ Э Т И М ! особенностям! Витторино, нельзя было найти между гуманистами. Основной его
взглядъ на человеческую природу внушалъ ему
глубокую веру въ плодотворность воспитанія, и
эта вера поддерживалась личнымъ опытомъ. Съ
другой стороны, пониманіе человеческих! обязанностей, въ котором! лучшія воззреиія гуманизма соединялись съ христіанскою моралью, давало наилучшее направлеиіе его педагогической
деятельности. Кром Ь того, отсутствіе гуманиста -

ческихъ односторонностей давало Витторино широкій взглядъ на задачу школы, позволяло ему
подготовлять учеников! не только къ ученой и
литературной деятельности въ новомъ духе, но
и къ служенію на всякомъ другомъ поприще;
при этомъ важное значеніе для дела имела его
религіозность, которая помогала ему давать ученикам! положительные нравственные идеалы, как и х ! не удалось выработать итальянскому Возрожденію. Наконецъ, личныя свойства Витторино, доставившія ему всеобщее уваженіе, возвышали авторитет! новой школы, которой посвятилъ онъ все свои силы. Витторино не былъ ни
писателем!, ни профессіоналыіымъ ученымъ. Кроме немногих! стихотвореній, нескольких! писемъ и речей, онъ не написалъ ничего; объ его
ученыхъ занятіяхъ известно только, что онъ работал! надъ критическим! исправленіемъ текста
Плинія и Ливія, вероятно, въ интересах! преподав анія. Главным! и исключительным! объектом!
его деятельности была педагогія. Отношеніе Витторино къ школе лучше всего характеризует!
следующій разсказъ одного изъ раннихъ его біографовъ. Друзья убеждали его жениться и воспитать сыновей, чтобъ они продолжали его работу. «Вотъ мои сыновья!»—отвечал! Витторино,
показывая на своихъ учениковъ. Такимъ образомъ школа не только составляла главное общественное служеиіе Витторино, но и заменяла ему
семью. Темъ не меігЬе ему не сразу удалось найти подходящее место для полнаго юсущеетвленія своихъ педагогических! идеаловъ.
Витторино началъ педагогическую деятельность
въ Венеціи, открывъ тамъ маленькую школу для

ггреподаванія латинскаго языка, затѣмъ онъ занял* каѳедру въ Падуанскомъ Ginnasio, а въ то
же время цмѣлъ учеников* и на дому. Но университетское преподаваиіе не давало ему удовлетворенія: Витторино былъ воспитатель по преимуществу, а ему приходилось только обучать. Кроме того, тогдашніе университетскіе нравы, крайняя распущенность студентов*, интриги и раздоры между профессорами отравляли жизнь Витторино, который сознавал* свое безсиліе сколько нибудь улучшить существующая отношенія. Поэтому онъ оставил* Падую и вновь открыл* школу въ Венеціи; но и здесь приходилось действовать въ очень тесных* рамках*. Есть известіе
что въ это время Витторино хотел* поступить
въ монастырь, вероятно, для того, чтобы поставил* там* на более широкую ногу педагогическую деятельность, такъ какъ по воззрѣніямъ
онъ былъ далек* отъ монашества. Но репутація
Витторино, какъ выдающагося педагога, получила широкую известность, и Джанъ-Франческо
Гонзага, богатый и могущественный владетель
Мантуи, предложил* ему мѣсто воспитателя своих* детей и на весьма выгодных* условіяхъ.
Т е м * не менее бедный педагог* не безъ колебаній принял* блестящее предложеніе. Дворы
итальянских* властителей пользовались печальной известностью, а ихъ дети, выраставшія^ въ
развращающей обстановке, сулили тяжелый и
неблагодарный труд* воспитателю. Но Гонзага
былъ лучше других*, и Витторино надеялся, что
ему удастся организовать при его матеріальномъ
содействіи такую школу, какая носилась в * его
воображеніи. Кроме того, при тогдашних* по-

питическихъ условіяхъ Италіи, когда ея судьбаГ распоряжались абсолютные властители вое
питаніе будущаго государя и само по себі.пред
ставлялось важною задачей. В ъ силу э т ^ ъ со
ображеній Витторино отправился въ Мантую но
при первом* же свиданіи съ Гонзагои оо ъявилъ
ему- «Я пришел* по твоему зову, но останусь у
тебя только до т е х * пор*, пока ты не^norpegешь отъ меня того, что недостойно насъ обо
и х ъ »
Гонзага назначил* Витторино зиачительихъ».
. и приказалъ <-воемѵ
ное содержаше
своему казначею
выдавать сколько онъ потребуете на устрой
ство школы. Такимъ образомъ гуманистичной
ne даго гъ получилъ возможность осуществить
В ъ П вГбраженіи Витторино носилось античное
воспитаніе, какъ оно изображено въ педагогике кихъ трактатахъ Плутарха и Квинтилшна но
видоизмѣненное сообразно с ъ новыми потребностями. В ъ этомъ духѣ онъ И начать « ю е дѣло.
Гонзага ответь превосходное помѣщеніе для новой школы и далъ ей роскошную обстановку.
Школьное помѣщеніе называлось Casa giojosa (радостный или веселый домъ) •) и, благодаря своему шложенію, вполнѣ заслуживало этого названія Школа расположена въ сторонѣ отъ шродского шума, на берегу озера, среди луговъ и
около парка d тѣнистыми аллеями Внутренняя
обстановка отличалась роскошью: обшириыя кнаты украшенный стѣнною живописью, изобра
жашиею "различны* дѣтскія игры, соединялись

СВ

Ч Въ совремеыныхъ документальных* описаніяхъ
оно называется la Zoyosa или Domus jocosa.

Мантуи

широкими галлереями; столы были изукрашены
золотомъ и серебромъ и въ такомъ же родѣ
была остальная мебель. Среди этой роскошной
обстановки жили дѣти Гонзаги, _ окруженный
сверстниками изъ знатныхъ фамилій и разодѣтыми и раздушенными слугами. Содержалась будущая школа соотвѣтственію съ обстановкой:
столъ отличался изысканностью, и вся жизнь состояла изъ непрерывнаго ряда забавъ и наслаждений. Витторино началъ съ того, что круто измѣнилъ всѣ порядки. Онъ остался очень довол е н ! .только выѣшнимъ Ноложеніемъ школы и
простором! ея внутреыняго помѣщенія, но всяческое проявлеыіе роскоши было заботливо устранено: затѣйливая мебель была замѣнена болѣе
простою, изысканный столъ — здоровой и питательною пищей, количество прислуги было сокращено н оставлены были только нравственно
надежные слуги, между которыми были точно
разграничены ихъ обязанности. Витторино не побоялся раскассировать и знатныхъ товарищей своихъ питомцев!: онъ оставил! только тѣхъ немногих!, которые обнаруживали хорошія нравственный наклонности и способность къ наукамъ,
остальные были отправлены къ своимъ родителям!. Чтобы недопустить въ школу нежелательн ы х ! элементов! извнѣ, Витторино поставил! у
дверей сторожа, который безъ разрѣшенія никого не впускалъ въ школу и не выпускали изъ
и ея.
Эти первые и весьма трудные шаги въ дѣлѣ
организаціи новой школы Витторино совершили,
не посовѣтовавшись съ своимъ патрономъ, чтобы сразу создать себѣ независимое положеніе и

испытать степень довѣрія къ себѣ со стороны
Гонзаги. Д жанъ-Ф р аыч ее ко поддержали педагога и протесты знатныхъ родителей, недовольн ы х ! за удаленіе своихъ дѣтей, смолкли передъ
авторитетом! ихъ повелителя. Тогда Витторино
приступили къ дальнѣйшему осуществление своихъ плановъ. Отправляясь въ Мантую, онъ не
имѣлъ въ виду ограничиться воспитатели дѣтеи
Гонзаги, a хотѣлъ создать цѣлую школу; поэтому онъ началъ принимать посторонних! учеников!. Педагогическая репутація Витторино все
расширялась, и въ Мантую стекались ученики не
только изъ различных! областей Италш, но также изъ Франціи, Германіи и даже изъ I реши.
Помѣщеніе вскорѣ оказалось тѣснымъ, и рядомъ
съ Casa giojosa возникла другая школа правильнее—другой пансіонатъ, такъ какъ обученіе и
воспитаиіе велись совмѣстно. Расширена дѣла
потребовало сотрудников! для Витторино, и онъ
пригласили особыхъ преподавателей по разными
предметами, но главное руководство обѣпми школами принадлежало ему самому, и онъ ДО самой
смерти оставался душой своей системы. Бит ториыо съ большими разбором! принимали ученик о в ! не будучи въ состояніи помѣстить всѣхъ
желающихъ. Гще держа маленькую школу въ
Падуѣ, онъ подвергали нравственному и умственному испытанно вновь поступающих!: дѣти, нравственно испорченный или съ рѣзко выраженными порочными наклонностями, не допускались въ
школу или исключались изъ нея, если это Обнаруживалось позже; неспособный къ наукамъ и
искусствами возвращались родителями съ совѣтомъ выбрать для нихъ другую карьеру, болѣе

подходящую кі» ихъ наклонностям!. Иа общественное положеніе д состояніе ребенка Витторино не обращал и вниманія, только богатые родители должны были платить сообразно со своими средствами, и на эти деньги содержались,
воспитывались и обучались дѣти бТдняковъ, Такимъ же аристократическим! принципом! въ гуманистическом! духѣ руководился Витторино при
пріемѣ учеников! и въ Мантуанскую школу. Разница заключалась только въ томъ, что бѣдняковъ
принимали смѣлѣе, потому что Гонзага не жалѣлъ денет» на школу, тѣмъ не менѣе Витторино весьма охотно принимал! знатпыхъ питомцев!, держась того взгляда, что тотъ особенно
нуждается въ нравственном! и умственном! воспитаны, отъ кого впослѣдствіи будетъ зависѣть
судьба другихъ людей.
Педагогическая система, господствовавшая въ
Мантуанской школѣ, основана была приблизительно на тѣхъ же принципах!, которые проповѣдовалъ Бруни въ знакомом! намт» трактатѣ.
Витторино ставилъ своею задачею воспитывать
тѣло, умъ и чувство, т.-е. исправлять недостатки и развивать достоинства всѣхъ сторонъ человѣческой природы, причемъ воспитательные пріемы основывались на изученіи индивидуальных!
особенностей питомцев!. Въ силу этого, физическое в оспитаніе занимало видное мѣсто въ Casa
giojosa. Витторино ставилъ его на первомъ планѣ,
по крайней мѣрѣ, для дѣтей младшаго возраста,
которых! онъ особенно охотно принимал! въ
свою школу. Исходя изъ того положенія, что
mens sana in corpore sano, онъ считала» необходимым! прежде всего поддерживать и укреп-

лять здоровье, а также упражненіями помогать
природѣ въ развитіи физических! силъ ребенка.
Витторино внимательно слѣдилъ за пищей учеников!, всегда обѣдалъ вмѣстѣ съ Ними и, не
допуская никаких! излишеств! въ столѣ, лщательно заботился, чтобъ обѣдъ былъ простой,
но здоровый, причемъ принимались во вниманіе
и индивидуальныя особенности учеников!. Такъ,
старшій сынъ Гонзаги, Лодовико, отличался такою толщиной, что съ трудом! могъ двигать членами, а второй сынъ, Карло, представлял! собою
длинную, сухую и нескладную фигуру съ огромными руками и ногами и страдалъ слабостью во
всѣхъ членахъ и крайнею неловкостью всѣхъ
движеній. Витторино сократил! обѣдъ Лодовико, запретил! ему ужинать и предписалъ ему
какъ можно больше движенія; Карло, наоборот!, не стѣсняли въ пищѣ и предписанныя ему
упражненія заключались главным! образомъ въ
укрѣпленіи членовъ и въ развитіи физической
ловкости. Результаты были чрезвычайно успешны : молодые Гонзаги позже славились выносливостью и совершенством! во всемъ томъ, что
требовало тѣлесныхъ силъ и ловкости, такъ что
старый Витторино съ умиленіемъ называл! Лодовико своимъ Гекторомъ, а Карло—Ахиллесомъ.
Съ большою заботливостью относился Витторино
и къ костюму своихъ учеников!. Каждый долж е н ! былъ одѣваться по своему состоянію, но
франтовство и роскошь преслѣдовались б'езпоіцадпо. Прежде всего, платье должно быть чисто и опрятно, что важно для здоровья; кромѣ
того, дѣтямъ запрещалось чрезмѣрно кутаться,
чтобы не сдѣлать ихъ черезчуръ чувствительны-

ми къ простуде. Самъ Витторино ходилъ зимою
и лѣтомъ въ одинаковом* костюме, и ему подражали старшіе и крѣпкіе ученики; если же кто
изъ дѣтей жаловался на холод*, то его заставляли прогуляться или побѣгать и не позволяли
грѣться около печки и камина. Устраняя все то,
что могло изнежить ребенка, Витторино слѣдилъ, чтобы сонъ, также какъ пища и костюм*,
пріучалъ дѣтей къ умеренности и выносливости.
Устроив* для дѣтей наилучшую гигіеническую
обстановку, какъ понимали это дѣло въ начале
X V вѣка, Витторино для еодѣйствія естественному развитію тѣла ввел* въ свою школу цѣлую систему физических* }7пражненій. Каждый
день его ученики ездили верхом*, боролись, занимались фехтоваыіемъ, стрѣляли изъ лука, играли въ мяч* и т. п., причем* каждому назначалось такое упражненіе, которое соответствовало его индивидуальным* наклонностям* и под
готовляло къ будущей карьерѣ. Кроме того, до
пускались также охота и рыбная ловля; но самое любимое упражиеніе, въ которомъ принимала
участіе вся школа, составляли примѣрныя сраженія и штурм* крепостей, причем* ученики делились на два лагеря, и побѣдителямъ назначалась награда. «Витторино сердечно радовался,—
разсказываетъ его ученикъ-біографъ,—когда до
неба поднимались крики запыленных* учеников*».
Всѣмъ этим* упражнеиіямъ придавалось очень
важное значеніе также и для развитія выносливости. Витторино требовал*, чтоб* они происходили под* открытым* Небом* во всякую погоду и при всякой температуре. Тѣмъ Не менее до крайностей не доходили: въ Мантуѣ лѣ-

том* воздух* считался нездоровым*, и учеников* на это время перевозили на дачу въ более здоровыя мѣстности. Физическое воспитаніе
въ Casa giojosa не ограничивалось укрепленіемъ
здоровья и развитіемъ силы и выносливости. Витторино, какъ истый гуманист*, стремился также
и къ развитію въ своихъ учениках* граціи п
внешней красоты: въ школе исправляли недостатки голоса, пріучали къ плавным* и изящным* жестам*, позамъ л движеніямъ и т. п. и
доходили въ этом* отношеніи до скрупулезной
тщательности. В ъ детях* преследовали некрасивыя гримасы, слишкомъ громкое сморканье или
зеванье,—словом*, эстетическій вкус* педагога
ничего не упускал* изъ вниманія, придавал* значеніе всякой мелочи.
Физическое воспитаніе признавалось самостоятельной и важною задачей новой школы; но въ то
же .время оно должно было содействовать умственному и нравственному развитію учащихся.
Гимнастическія упражнеыія служили превосходным* отдыхом* отъ учебных* занятій и, подкрепляя тело, облегчали труд* пріобретенія научных* познаній, которыя въ Маптуанской школе стояли чрезвычайно высоко. Съ другой стороны, такое чередованіе умственных* и физических* упражненій самым* производительным* образом* постоянно занимало детей и не оставляло времени праздности, которую Витторино справедливо называл* матерыо в с е х * пороков*. Таким* образом*, физическое воспитаніе стояло въ
связи съ духовным*, которое составляло существенную задачу новой педагогіи. Витториио на
вопрос* одного изъ своихъ учеников*, что не-

обходимо для того, чтобы сдѣлаться образованНымъ человѣкомъ, такъ формулировалъ его обязанности: «ты долженъ разучиться, если случайЕ Л ѵ ш ѵ * Ч е М У " Н И б у Д Ь Д УР Н 0 М У- и, очистивши
В С Я К а Г ° л Р е д Р а з с У Д к а и отъ всякихъ Г !
кихъ дурныхъ привычекъ, долженъ отдаться хорошему учителю, который возьметъ на себя родительски: заботы .о тебѣ и которому ты долженъ оказывать сыновнее повиновеніе». На учителѣ, следовательно, лежать обязанности отца
с о в ѣ с ™ Ш П И С П 0 Л Н Я Л Ъ И Х Ъ ч Р е з в ь і ч а й н о добро-'
младнпго " Р И Ш Ш а я в ъ щ Колу дѣтей самаго
младшаго возраста, о н ъ начиналъ с ъ обученія
а Т ™ ; а Г в Ч е М Ѵ Л а В Н а Я 3 а б О Т а "Р^одавателя
заключалась в ъ облегченш дѣла. Витторино пис а т ь буквы на разнодвѣтныхъ кусочкахъ к а р а н а
облегчалъ всѣми способами ихъ запоминание и'
ПО свидетельству современника, дети игрТя 'на'
^ Т л я Г Г " Г р а М 0 Т Н ° С Т Ь с ч и т а л а с ь обяРзательною для в с ѣ х ъ ; но дальнейшее обученіе обусловливалось изученіемъ индивидуальных^ о с о Е
ностеи учащихся. По словамъ Витторино для
учащагося необходимы способности у.щаж'ненш
и Познани, и онъ с р а в н и в а в сгюсобности с ъ
полемъ, упражненія
съ его обработкой а по
з н а н ш - с ъ урожаемъ. Поля различны, и было бп
" î b на ни 0 Д Ш Ш К 0 В 0 И Х Ъ о б Р а б ™ ь и д ё
с Е "
V
° Д И Н а ~ п о с ѣ в ы - ' урожай завис и т ! о т ъ того, з на етъ ли земледѣлецъ свое поле
и правильно ли его обрабатывает:,. Разделяя гѵ
машстическш взглядъ на человѣческѵкГприроду
Витторино твердо в е Р илъ, что всякій человЕ
л Т Е
Г ж т у Т Ь
Другой сфере, если

Р ш е н с т в а в ъ 'той или
только верно опредѣлшы

сове

его способности и на ихъ развитіи основано его
воспитаніе. Чуждый
гуманистической односторонности, мантуанскій педагогъ ввелъ в ъ свою
школу преподаваніе в с ѣ х ъ наличныхъ наукъ й
искусствъ. Кромѣ него самого, тамъ были учителя
грамматики, логики, метафизики, математики, а
также живописи, вокальной и инструментальной
музыки, фехтованія, верховой ѣзды и т. д . , —
словомъ, всевозможных! специальностей. Отсутствовали только право и медицина; но если Витторино замѣчалъ в ъ какомъ - нибудь изъ своихъ
учениковъ наклонности к ъ этимъ наукамъ, ;то
отправлялъ его в ъ зшиверситетъ и, в ъ случаѣ
надобности, содержалъ тамъ на свой счотъ. В ъ
основѣ преподаванія лежало изученіе античныхъ
писателей, которые в ъ X V в ѣ к ѣ составляли единственный цсточникъ свѣтской науки и философіи, недосягаемый образецъ истинной поэзіи и
краснорѣчія. В ъ Мантуанской школѣ
изучали
классиковъ в ъ гуманистическомъ духѣ, т. - е. не
только форму, но главнымъ образомъ содерлшніе, и ученики-біографы Витторино
сохранили
намъ его взгляды на педагогическое значеніе отдѣльиыхъ писателей. В ъ Casa giojosa изучали
прежде всего только четырехъ писателей: Гомера, Виргилія, Демосѳена и Цицерона, такъ какъ'
они с ъ поучительностью содержанія с о е д и н я ю т
изящество формы. Затѣмъ Витторино з н а к о м и т
учениковъ и с ъ другими писателями с ъ цѣлью
сообщенія имъ научныхъ свѣдѣній и нравственнаго назиданія: с ъ Цезаремъ, Ливіемл» и Саллюстіемъ, чтобы показать образцы историческаго
изложенія, с ъ Платономъ, Аристотелемъ и стоиками для ознакомленія съ нравственною филоОчер. Итал. вскзр.
14

софіей, съ Пиндаромъ, Теокритомъ и Гораціемъ,
чтобы дать образцы различных! видовъ лирики,
съ греческими трагиками «ради познанія человѣческаго сердца», съ комиками, такъ какъ они
бичуютъ пороки, и т. д. На еочиненіяхъ Валерія Максима и Сенеки Витторино показывал!,
на-ряду съ ихъ достоинствами, вредное вліяніе
лести и другихъ пороковъ ихъ авторовъ. Римскіе элегики, а также Ювеналъ, исключались изл
преподавамія за безнравственность содержанія
ихъ произведеній. По древнимъ авторам! излаг а л ! Витторино логику, философію д литературу,
причемъ его преподаваніе отличалось особенною
ясностью. Для этой цѣли онъ тщательно готовился къ лекціи и останавливался съ чрезвычайной обстоятельностью на анализѣ трудных! мѣстъ
у философов! и поэтовъ, добиваясь, чтобы учеидки понимали самые тонкіе оттѣнки мысли писателя. Для провѣрки результатов! лекціи онъ
заставлял! кого - нибудь изъ своихъ учеников!
прочитывать вслухъ прокомментированное мѣсто
и по выраженію лица и голоса опредѣлялъ степень усвоенія комментарія; въ то же время другой ученикъ долженъ былъ отмѣчать основную
мысль и самыя изящныя выраженія въ данномъ
отрывкѣ. Но преподаваніе не ограничивалось изложеніемъ съ каѳедры, — нао бороть, Витторино
старался всѣми средствами возбудить самостоятельную деятельность учениковъ. Прежде всего,
на чтеніяхъ вслухъ онъ исправлял! ихъ произношение, недостатки голоса, цріучалъ къ выразительной дикціи; затѣмЪ они заучивали наизусть лучшіе отрывки изъ философов!, поэтовъ
и ораторовъ; далѣе, Витторино весьма поощрялъ

дополнительные и критическіе вопросы учениковъ
при его объясненіяхъ и иногда даже нарочно
допускалъ неясности и неправильности, чтобы
вызвать съ ихъ стороны критику. На - ряду съ
развитіемъ критических! способностей, въ Мантуанской школѣ пріучали и къ самостоятельной
творческой работѣ. Ученики писали сочиненія,
причемъ источником!, а отчасти и образцом!
служили древніе авторы, и Витторино съ необыкновенною тщательностью разсматривалъ эти работы, не упуская изъ внимднія ни одного промаха и не оставляя безъ вниманія Ни одного
достоинства. По словамъ современника, если ученикъ обнаруживал! въ своей работЬ или особенное изящество стиля, или зрѣлость суждешя,
то Витторино приходил! въ восторг! и даже
плакалъ отъ умиленія. Наконец!, особенно способным! и любознательным! ученикам! онъ рлннимъ утромъ, до занятій, давалъ частные уроки.
Такимъ образомъ, классическое образоваше въ
Маитуанской школѣ имѣло въ виду не только
изученіе языка и формы древнихъ писателей, но
главным! образомъ, почерпало изъ ихъ содержанія богатый для того времени запасъ научныхъ
свѣдѣній, развивало эстетичеекій вкусъ въ литературѣ и давало доступное возрасту философское міросозерцаніе, и при педагогическом! тактѣ Витторино его преподаваніе достигало поразительных! успѣховъ. Чтобы составить себѣпредставленіе о результатах! такого классицизма, достаточно привести показаніе компетентнаго современника, посѣтившаго Маитуанскую ш ол \
Четырнадцатилѣтній мальчикъ, разсказываетъ онъ,
«прочитал! составленное имъ стихотвореніе изъ

200 стиховъ, въ которомъ описывается торжество въ Мантуѣ при вступленіи туда императора
Сигизмунда, и прочитал* съ такою граціей и съ
таким* изящным* произношеніемъ, что показался мнѣ чудом* для своего возраста. Этот* же
милый мальчик* показал* мнѣ двѣ теоремы съ
чертежами, прибавленныя имъ къ геометріи Эвклида, откуда можно заключить, каких* результатов* въ наукѣ достиг* онъ при своихъ способностях*. Тамъ же была десятилѣтняя дочка князя (Чечилія Гонзага), которая писала погречески съ таким* изяществом*, что мнѣ стало
стыдно за всѣхъ моих* бывших* учеников*, изъ
которых* едва ли один* мог* писать съ таким*
искусством*». Пріѣзжій гуманист* отмѣчаетъ
далѣе изумительную зрѣлость ученических* работ* и легкость, съ которой они переводят* съ
греческаго на латинскій и обратно.
В ъ основѣ иравствепнаго воспитанія, составлявшаго третью задачу педагогической программы Витторино, лежал* гуманистическій взгляд*,
что въ человеческой природѣ сильнѣе лучшія ея
стороны и что разумными мѣрами возможно подавить развитіе ея недостатков*. Исходя изъ
этого положенія, Витторино стремился прежде
всего устранить всѣ вліяыія, опасный дня нравственности: без* разрѣшенія нельзя было проникнуть въ школу постороннему человѣку, за учениками был* установлен* самый строгій надзор*,
ихъ никогда не оставляли праздными и не позволяли уединяться отъ товарищей; сам* Витторино и его сотрудники тщательно слѣдили, чтобы ни одно предосудительное слово не выходило
изъ устъ ученика; точно также наблюдали и за

чтеніемъ, и соблазните л ьныя книги и картины не
допускались въ школу. Устраняя правильным*
режимом* препятствія, который могли помѣшать
развитию хороших* сторон* человѣческои природы, Витторино старался усилить это развитіе
личным* примѣромъ и назидательным* чтешемъ.
Онъ обладал* способностью горячо и искренно
проповѣдывать нравственный истины, а поведете
его самого и тщательно выбранных* имъ сотрудников* составляло превосходную иллюстрацш
проповізди. Ученикам* старались внушать правила христіанской нравственности, очищенныя отъ
средневѣновых* предразсудковъ и въ таком* видѣ
легко примиримыя съ моралью античных* философов* и съ новыми потребностями; но въ критику церковных* ученій не пускались, и Витторино требовал* отъ учеников* строгало исполненія католическаго культа.
Морализующее вліяиіе имѣла и школьная дисциплина, установленная Витторино. В ъ ея основѣ лежала искренняя любовь педагога къ дѣлу и
дѣтямъ, И, по единодушному свидѣтельству учеников*, Мантуанская школа боготворила своего
директора. Опираясь на эту привязанность, естественно и необходимо вытекавшую изъ родительскаго отношенія къ дѣтямъ, Витторино дѣиствовалъ на своихъ учеников*, главным* образом*, лаской й убѣжденіемъ. Даже первая реформа, круто измѣнившая образ* жизни знатных* питомцев* Витторино, проведена была имъ
съ ихъ согласія путем* убѣждеіпя въ ея неооходимости. Таким* же образом* онъ дѣиствовалъ позже, и для старших* учеников*, вполнѣ понимавших* своего учителя и высоко цѣ-

нившихъ ,его авторитет*, не было большаго наказанія, как* недовольное лицо Витторино и отт е н о к * лрезренія въ его речи. Школа стремилась предупредить пороки и редко прибегала къ
наказаніямъ. Т е м * не менее совершенно устранить наказаиія Витторино не считал* возможным*, и въ редких* случаях*, если не помогала
ласка и убѣжденія, употреблялись карательный
меры, причем* ихъ примёняли сообразно съ индивидуальными особенностями
провинившихся.
Для одних* достаточно было выговора, других*
лишали игр*, третьих* обеда, иных* ставили на
колени или заставляли носить на себе какойнибудь знак* наказанія. Телесныя наказания почти совершенно отсутствовали, a исключеніе изъ
школы, влекла за собою только крайняя и неисправимая испорченность, которая могла быть опасна для других*. Но Витторийо очень хорошо
понимал* нравственную опасность карательных*
мер*, такт, какъ оне пріучаютъ ко лжи изъ желанія «скрыть проступок*; (поэтому откровенное
признаніе вины спасало отъ наказанія.
Отдавая свои силы, на служеніе любимому делу, Витторино понимал*, что, отворачиваясь отъ
жизни, нельзя «служить настоящим*
образом*
школе и что для успеха дела чрезвычайно важно, своими отношеніями за пределами
школы,
на практике доказать приложимость той морали,
въ (правилах* которой воспитались его ученики,
и мантуанскій педагог* удачно выполнил* эту
трудную задачу. Прежде всего, несмотря на свое
зависимое положеніе, онъ смело говорил* правду Гонзаге и сумел* пріобрести огромный авторитет* при его дворе. Лесть была противна его

г

г, ітгпя один* изъ итальянских* князей
У него панегирика, Витторино прямо, ему
отв-Ьтилъ «есть много .государей и получше те
бя» в Л л у ч а ѣ надобности онъ рѣзко выступали
и противъ^амого Гонзаги. Такъ, старый ДжанъФранческо почему-то отстранялъ своеш старша
^
гг
„т.гч лтт, лтчастія въ военныхь іш

S 5 S 3 S

Маши Висконти и подъ начальствомъ его полно
полна знаменитаго Пиччишно, участвовалъ въ
походѣ въ Романьіо. Бѣгство Лодовико и самопо себѣ страшно раздражило отца, a кромѣ того старый Гонзага былъ тргда на службѣ J B e
іепіи которая находилась во враждѣ съ Вискон
™ и хотя Лодовико не сражался противъ Венеции тѣмъ не менѣе подозрительная республика не вѣрила своему полководцу, что e m сьшъ
п р о ' в ъ
отцовской воли служн-гь подъ знаменами врага. Джанъ-Франческо п о т р е б о в а л с ы н а
нами , F
Лодовико отказался вернуться,

™ ô „ f з а щ и т а » гуманисты и за него хо.атаи—

r

f

s

r

™

»

^

s .

Джанъ-Франческо несправедливость его поведения, и в ъ концѣ-концовъ добился прощенія и
возстановленія правъ Лодовико. Не менѣе упорную борьбу и, (Можетъ-быть, Не только съ отцомъ, но и съ самимъ собою, пришлось выдержать Витторино за свою ученицу Чечилію, дочь
Джанъ-Франческо Гонзаги. Эта юная красавица,
получившая блестящее воспитаніе, единственная
дочь владѣтеля Мантуи, рѣшила сдѣлаться монахиней вопреки духу времени. Отецъ слышать
не хотѣлъ о такомъ рѣшеніи и уже приготовил!
ей блестящую партію, обѣщавши ея руку Оддоне да-Монтефельтре, властителю Урбино. Тогда
дѣвушка обратилась за помощью къ своему бывшему учителю, и Витторино, убедившись путемъ
долгой и задушевной бееѣды въ глубинѣ и ис
кренности ея желанія, уговаривалъ ее настаивать
на своемъ рѣшеніи и с.амъ выступил! на ея защиту. Началась борьба, и Гонзага, накоиецъ, согласился с ъ доводами педагога. Чечилія поступила въ монастырь и такъ исполняла свой обѣтъ,
что церковь канонизировала ее подъ именемъ св.
Клары. Изъ этихъ примѣровъ виДно, какимі» вы
сокимъ авторитетом! пользовался Витторино при
дворѣ стараго Гонзаги. Но мантуанскій педагоги
не ограничивался защитою своихъ
учениковъ
послѣ окончанія ими курса. Онъ Также тщательно слѣдилъ за политикой, и однажды ДжаНъФранческо дорого заплатил! за то, что отвергъ
политическш совѣтъ стараго учителя. Гонзага
послѣ многолѣтней службы порвалъ съ Віенеціей
и рѣшилъ начать съ ней войну. Дитторино долго
убѣждалъ его в ъ опасности этого предпріятія и
въ ненадежности союзников!; тѣмъ не
менѣе

Джанъ-Франческо
союзниками, п о т е Р

я л

^;^7

Ь а

"тетъ

оовѣтника,
о'",,

— ніи своего бывшаго учителя.
З а н и м а я блестящее положеше
торино пользовался имъ прежде все
«
широкой благотворительности, онъ шдаерда
валъ родителей бѣдныхъ У^ников^ £ не толь
КО ни одинъ б ѣ д н я к ъ ш У - Д И ^ О - а не
^
пустыми руками
» m «
С О С Т О Я н і е и у м ѣ л ъ
н ы х ъ л р а т и л ъ н а нихъвсе сво
привлекать к ъ помощи богатыхъ. . д
н

в

ликое зло тогдашней Италш, «
есхе.
женнымъ добиться п р а в о с у д , ^ « f
ственно и понятно поэтому, что в;ся мштуи
4.ГТТТ ОТПГП го DO да. Люнелло досте, В Л А Д Ы
дѣлы этого
г0
знаменитаго гумаписьмѣ къ своей невѣсіѣ, что,

r
e
f
„ Г „ > S S « ,

11

e
r
s
na«a воскликнулъ, - к . , , . » « « «

кая душа живетъ в ъ этомъ малеНькОмъ тклі»
и, обращаясь къ окружающими, прибавилъ: «я
вставали бы при появленіи этого великаго человека, если бы санъ первосвященника позволяли
мнѣ это сделать». Но особенно характерно отношеніе къ Витторино гуманистовъ, руководителей и выразителей тогдашняго общественнаго
мнѣшя. Враговъ между ними у него не было:
наоборотъ, его имя встречается въ гуманистическои переписке только съ лестными эпитетами
а кроме того и до насъ дошла целая масса на-'
писанныхъ въ честь его панегириковъ. Правда
его ученики-біографы говорить также и о недоброжелателяхъ Витторино, котораго Обвиняли
за то, что онъ училъ ненужными вещами; но
изъ этихъ обвиненій видно, что врагами мантуанскаго педагога ібыли т ѣ обскуранты, противъ
которыхъ боролись гуманисты. Понятно
что
вражда защитниковъ мрака только констатировала заслуги Витторино и возвышала авторитетъ
новой школы.
Успехи Casa giojosa лучше всего видны по результатами педагогической деятельности Віиіторино. Ьго новый біографъ Росмини собралъ сведънія о 40 более выдающихся восшгтанникахе
мантуанскаго Педагога. К ъ ихъ числу относятся
между прочими, монахиня св. Клара, извѣстный
богословъ Кастильоне, а также поэтъ Базиніо и
гуманистическіе писатели Корарро, Аліотти и
др., несколько благочестивыхъ епископовъ цѣликомъ преданныхъ церковному служенію, а также епископъ-гуманисть Перотго и Босси, епископъ Алерш, известный издатель классическихъ
авторовъ, знаменитый врачи Сассуало и педагоги

п
я также искусный правитель МанТуи Ло
Лониго, a іакже и с ^
С К О Н Д О тьеръ и меВ
С
довико Гонзага и ® ^ ™ ф е ™
Это были
ценатъ Федериго да-Мон-гефел Р
б н ы Г Ь
представители различньхъ и ^ .
Р^
профессш, но тщательн
в 0 спитанш
Дельными - ^ з Т н ^ ъ в^щаюшимся дѣятесделало к а ж д а г с ^
q
іе учи.
лемъ въ своей ссреръ, п у
,
в Н у щили
теля и разумная
и
тдубокую и
/ ^ о д а ш .
Такими
кіреннее у в а ж е т е ^
ея ^ к о в m
^
^ ^
к
л
а
с
с
и
ч
е
образомъ первая
я ; т я , Н р C a s a giojosa,
отношеніяхъ оправдала свое н а з в а л е С « а
j ,
и если позже по в р е м е н а ^ - а снов ^Р Р ^
щалась въ душньш
^
^
^
образования^ Х ^ Г д і р ж а л с я маніуанскій недагогъ Витторино да-Фельтре.

Отношеніе гуманистовъ къ вещественнымъ памятникамъ классической
древности.
Классическая археологія началась почти одновременно с ъ историческою критикой, съ независимою философіей и, со свѣтскою литературой
и была вызвана къ жизни тѣми же самыми причинами, которыя положили основаніе новой культуры и дали ей въ эпоху Возрожденія весьма
своебразную окраску. Человѣческій разумъ, воспитанный подъ суровою ферулой средневѣковаго
аскетизма, достиг* наконец* такой зрѣлости, что
мог* критически отнестись къ своему многовековому воспитателю. Эта критика въ половине
X I V столѣтія была т е м * легче, что теорія и
практика аскетическаго католицизма пришли въ
это время въ крайнее прогиворѣчіе. Глава церкви и верховный властитель міра жил* вдали отъ
священнаго города и служил* орудіемъ въ руках* победивших* іего французских* королей.
Религіозныя и матеріальныя основы, на которых*
держалось его владычество, подорваны были поведеніемъ самой куріи, нравственная распущенность которой приводила въ отчаяиіе благочестивых* католиков*. Монашество, наивысшее
осуществленіе средневековых* идеалов* и самая
могущественная армія папства, пришло въ разложеніе. Меньшая его (часть, оставшаяся верной

благочестивымъ завѣтамъ прошлаго пришла л
столкновеніе съ св. престоломъ, a ^ ь ш ш ш т в о
монаховъ отказывалось отъ игра ^ л ь к о для то
го чтобъ ѵдобнѣе и спокоинѣе, безъ труда и
заботь^ пользоваться его грѣховными наслажденіями Совершенно естественно, что опека вое
питателей утратившихъ всякій престижъ, потеГ Г С ' л ъ У а ихъ ученіе, стоявшее въ
«
ъ
лпотиворѣчіи съ жизнью,—всякш авторитетъ, и
Е с к і й разумъ, созрѣвшій до п о т р «
независимой науки и, философш, почувствовал
себя самостоятельнымъ.
Но разрывъ съ прошлымъ представителей эпохиВозронденія с т а в и л передъ ними колоссальную задачу—выработать ,ювое мфосозерцанш
которое соотвѣтствовало бы новым ь потребно
стямъ и которое можно было бы противопостаи Г о т ж и в ш і у , НО цѣльному И стройному шровоззрѣнію средневѣковаго католициз^ Огром
ную поддержку въ этомъ трудномъ дѣлѣ оказа
^ классическая древность. Античный міръ вполнѣ « а
не забывался въ Италіи и, по краин е і Л ѣ р ѣ , въ политическом^ отношеши всегда
о х р а н я в нѣкоторый авторитетъ. Эпоха когда
Римъ и Италія господствовали надъ м ромъ,имѣ
ла особую привлекательность для патрютовъ пережив авш ихъ тогда тяжелый времена « * г р е к нихъ неурядицъ и рнѣшняго безеилш. Сохрани
лись ташке воспоминанія Я о томъ, что въ эпоху пережитаго могущества процвѣтали науки и
искусства и къ политическому авторитету древности присоединился авторитетъ культурный. Поэтому первое проявленіе научной любознательное™ новаго времени направлено было на изуче-

ніе античнаго прошла го, которое однако съ самаго начала не было только простыми объектомъ
науки. В ъ древности искали средствъ противъ
бѣдствій настоящаго и указаній для устройства
лучшаго будущаго, и чѣмъ болѣе изучали античный міръ, тѣмъ болѣе и болѣе возрастали его
авторитетъ. Гуманисты скоро увидѣли, что тамъ
существовала самостоятельная наука ,и философія, затрогивавшая всѣ вопросы человѣческаго
знанія, что тамъ сложились свѣтская литература
и свѣтское искусство, достигшія высокой степени совершенства, что античные взгляды на природу и человѣка гораздо ближе къ новымъ стремленіямъ, чѣмъ недавній аскетизмъ. Вслѣдствіе этого греко-римская литература пріобрѣла небывалый авторитетъ, и мнѣнія древнихъ писателей
въ ,тѣхъ случаяхъ, когда, они соотвѣтствовали
новымъ потребностямъ, получили почти такое же
значеніе, какъ цитаты изъ Св. Писанія въ церковной литер ату рѣ. При такомъ положеніи дѣла
античная древность сдѣлалась на первое время
не столько предметомъ научмаго нзучеиія, сколько цсточникомъ политическаго и моралыіаго иазиданія, и въ этой поучительности искали оправданы даже для самой науки. В ъ силу этого главный ,интересъ возбуждала литература; но съ самаго начала гуманистическаго движенія монументальные памятники древности съ ихъ надписями
точно также стали привлекать вниманіе представителей Возрожденія, и на ихъ изученіи проявились господствующія стремлеиія эпохи.

И.

ляетъ видѣнные „мъ тамъ п^штаики какъ язы
иргкой такъ и христіанскои старины ).
давно м е Г л ъ объ этомъ путешествш и тщательно ^ г о т о в и л с я къ нему и з у ч = ъ Р п и с .
ній памятников»» и связанщяхъ с ъ шми « ю у - ш
и поеданій «Мы много .говорили объ исторіи
И р — а е т ъ онъ, распредѣливъ ее «
собою такъ что ты казался болѣе свѣдуищмъ въ
Повой а я въ древней». Но П е т « готовился
к ъ
обозрѣнію ртмскихъ древжютеи
ДОдадеж
нымъ источниками Ц не дълаеі
п
Попытки отдѣлить фактъ отъ легендьь Онъ на
„ТРЛ-Т въ Римѣ пещеру Кака, мѣсто бесѣдъ tiy
мы съ Эгеріей и встрѣчи Христа съ an. Петромъ
П
Ъ ругой стороны, зпаченіе сохранившихся'остатковъ ему не всегда ясно: такъ но™
Т м ш т онъ считаетъ за надгробный паЕ ш к ъ Е г о императора •).
смыслъ изученія
*
^
недостаточно понятенъ первому г Э ™ «
итъ ДЛЯ него на второмъ плаиѣ. Знать эти па
да^ГеШ,

F. PetrarcaeEpistolae de rebus familiaribus et
S X unus —
tntperatorunr,

ut ait Eusebius,' intra urbem est sepultus

Ib.d,

P

.

3H-

мятники нужно, потому что невѣжество вообще
постыдно; но главное ихъ значеиіе заключается
по его мнѣнпо, въ ихъ политическом* вліяніи
Знакомство съ монументальными остатками блестящаго прошлаго может* воспламенить прежнія
доблести и воскресить славную старину
«Кто
теперь болѣе невѣжествененъ относительно римских* дѣяній, чѣмъ римскіе граждане?—восклицает* Петрарка. — Противъ воли должен* сказать что нигдѣ Рима не знают* меньше, чѣмъ
въ Римъ, и не одно только невѣжество оплакиваю я въ этом* дѣлѣ (хотя что хуже невежества?) а бѣгство и изгнаніе многих* добродетелей. На самом* дѣлѣ, кто может* сомиѣваться, что если Римъ начнет* познавать самого себя, то онъ воскреснет*» і).
Эта мистическая вѣра во всемогущество археологическаго памятника и политическія фантазіи
вызванный монументальными остатками прежняго
величія, не были достояніемъ одного ПетраркиОбъ этом* же мечтали и многіе другіе, и даже
на один* момент* археологическія ѵтопіи сделались фантастическою, почти сумасбродною действительностью, когда восторженный археолог*
захвативши въ руки власть, попытался осуществить свои завѣтныя мечты. Почти одновременно съ Петраркой на запустѣлыхъ улицах* д и чавшаго Рима изучал* уцѣлѣвшіе памятники пер-

й

e

ï

â

-

Â

МЙЙЗРШШ

вый издатель римских* надписей Кола диРіенцо,
Знаменитый Росси съ несомнѣнной ясностью доказал*, что автором* Descriptio urbis Romaeejusque excellentiarum был* знаменитый трибун* l ).
Кола относился къ памятникам* съ болѣе научной тщательностью, чѣмъ Петрарка: онъ собирал* надписи, и Росси признает* его своим*
первым* предшественником* въ новое время,
основателем* новой эпиграфики. Но и для Кола еще въ большей степени, чѣмъ для Петрарки, античные памятники были средством* политической пропаганды. Его старый біографъ отмѣчаетъ, что онъ объяснял* надписи и истолковывал* статуи и несомнѣнно старался оживить
воспоминанія съ цѣлью расшевелить народный
страсти. Такъ, папа Бонифацій VIII при сооружения одного алтаря въ Латеранѣ воспользовался старой мѣдной доской, съ записанным* на
ней постановленіемъ, которым* народ* передавал* власть Веспасіану. Кола, открыв* этотъ памятник*, положил* его на видное мѣсто въ церкви и въ публичной лекціи объяснял* его народу, доказывая, что его слушателям* принадлежит* власть надъ міромъ, такъ какъ ихъ предки
поставляли міровыхъ владык* въ лицѣ римских*
императоров*.
Судьба Кола ди Ріенцо достаточно извѣстна.
Ему удалось увлечь римскую толпу, тщетно звавшую изъ Авиньона своего господина, съ ея помощью разбить хищных* баронов* и захватить
власть зъ свои руки. Тогда Кола широко вос1) Bulletino deU'Instituto di correspondenza archeologica.
p. 13 и слѣд.
Очер. Итал. воар.

1871

пользовался своими познаніями въ классических!
и христіанскихъ древностях!. Прежде всего онъ
придумалъ себѣ самые разнообразные титулы:
трибуна, августа, кандидата, возложилъ на себя
всевозможные вѣнки и короны, посвят'илъ себя
въ рыцари и помѣстилъ въ своемъ гербѣ на ряду съ ключами ап. Петра классическое S.P.Q.R.
Затѣмъ, возстановивъ На іскорую руку древнія
права сената и народа, онъ далъ право римскаго
гражданства всѣмъ итальянцам! и потребовал!
въ Римъ императора Карла IV, чтобы подвергчуть его народному выбору.
Эта археологическая феерія кончилась, какъ
извѣстно, самымъ жалкимъ образомъ и навсегда
убила мечту о реставраціи античнаго могущества.
Родоначальник! гуманизма, самъ увлекшійся безумной попыткой Кола и подогрѣвавшій его археологическій патріотизмъ указаніемъ на монументальные памятники Э, отказался отъ надежды
оживить древній Римъ въ его прежнем! блескѣ,
но не измѣнилъ своей точки зрѣнія на вещественные остатки. Онъ продолжал! собирать и
скупать античныя монеты ,и геммы 2 ) и при случаѣ пытался пользоваться ими въ цѣляхъ прак1) Въ
стихотворномь посланіи: Ad Nicolauin Laurentii de
capessenda libertate hortatoria—онъ говорить:
Et quanta integrae fuit olim gloria Romae
Reliquiae testantur adhuc, quas longior aetas
Frangere non valuit etc. Petrarcae Opera Omnia Basileae
per Henricum Petri. 1554, p. 596.
a ) Saepe
me vineae fossor Romae adiit gemmam antiqui temporis, aut aureum argenteumque nummum manu tenens, nonnunquam rigido dente ligonis attritum, sive ut emerem, sive ut insculptos eorum vultus agnoscerem. Ep. fam. X V I I I , ep. 8. У Fracas. II,
p. 489.

тической политики. Отчаявшись въ успѣхѣ предпо ятій въ духѣ Кола ди Ріенцо, Петрарка стаи л с я различными средствами, по крайней мѣрѣ,
спасти покинутый всѣми Римъ отъ о = а т е л ь ыаго одичанія и, если ,не объединить Игалпо ТО
успокоить ее и избавить отъ непрерывных! междоусобій и ОТЪ хищпыхъ шаекъ бродячих ь кон
дотьеровъ. Возлагая свои надежды въ этомъ смыслѣ то на одно, то на другое лицо онъ ход Ьлъ
также направить на это дѣло
мя пребыванія императора въ
удалось имѣть съ нимъ продолжительную бесѣ
S во время которой первый ^мапистъ старался воодушевить трезваго и разечетливаго Карла
античными памятниками. Описывая это свиддте
въ письмѣ къ другу, Петрарка говорить. «Воспользовавшись во время бесѣды случаемъ я по
дарилъ ему нѣсколыю своихъ любимыхъ изо бра
женій нашихъ императоров!, который были сдѣланьі изъ золота и изъ серебра и с н ^
^
кими старинными надписями, и среди которых!
было почти совсѣмъ живое лицо Дезаря Августа Вотъ императоры,
сказалъ я ему, тъ, которым! ты наслѣдовалъ; вотъ тѣ, которым! ты
долженъ удивляться и стараться подражать, къ
ихъ образу и подобно ,ты долженъ приспособляться Я не далъ бы ихъ никому другому кром ? тебя твоя власть заставляет! меня сдѣлать
это такъ какъ я знаю только ихъ нравы, имена
и дѣянія, а твоя обязанность
только знать
и х Г н о и слѣдовать за ними, поэтому тебѣ они
должны принадлежать. И з л а г а я П р и э т о м ъ с ъ
большою краткостью сущность бюграф и^кажда
го изъ императоров!, я побуждал! его насколько

мог'ь къ подражанію Имъ и къ добродетели» 1 ).
Надежды Петрарки не осуществились и на этотъ
разъ. Карлъ IV охотно принял* подарок*; но
итальянскія дѣла его занимали весьма мало, и онъ
отправился обратно за Альпы, ничего не сделавши для ихъ улучшенія. Огорченный гуманист*
послал* удалявшемуся император/7 весьма рѣзкое
письмо, наполненное горькими упреками и строгими порицаніями за его поведеніе; но и въ этом*
посланіи онъ говорит** о «цезарскомъ изображеніи весьма старинной работы, которое, если бы
могло говорить или если бы Карлъ мог* его видѣть, удержало бы (императора отъ этого крайне безславнаго, чтобы не сказать безчестнаго
отступления» 2 ).
Итак*, первое ознакомленіе ;съ памятниками
античной (старины не повело прямо къ ихъ спокойному и строго - научному изслѣдованію. Это
зависѣло отчасти отъ патріотическаго увлеченія.
не регулированная зрѣлой политической мыслью!
) Sumpta igitur ex verbis occasione, aliquot sibi aureas argenteasque tiostrorum principum effigies, minutissimis ac vetenbus
litteris inscnptas, quas in deliciis habebam, dono dedi, in quibus et
Augusti Caesaris vultus erat репе spiralis: et ecce, inquam, Caesar,
quibus successisti ecce, quos imitari studeas et mirari, ad quorum
rormam atque miagmem te componas, quos praeter te unum, nulli
liommum daturus eram: tua me movit auctoritas. Licet eni.n horum
ego mores et nomina et res gestas norim, tuum est non modo
nosse, sed sequi: tibi itaque debebantur. Sub hoc singulorum vitae
summam multa brevitate perstringens, quos potui, ad virtutem
atque ad imitandi Studium acculeos verbis immiscui. Epist. fam.
AIX, 3. Tracas. II, p. 520.
(Lelius meus attulit) Caesaream effigiem pervetusti operis
quae, si vel ipsa loqui posset, vel tu illam contemplaci, ab hoc te
prorsus ingJorio, ne dicam infami, itinere retraxisset. Ep. fam.
a I A, 12. Fracas. Ibid, p. 548.

Изученіе родной старины (а итальянцы и теперь
еще считают* античный Римъ своимъ національнымъ прошлым*), содействуя самосозианію, всегда влечет* за собою некоторое патрютическое
одушевленіе, которое тѣмъ значительнее, чемъ
славнее и могущественнее было Прошлое. Но
въ X I V столетіи это естественное вліяніе монументальных* памятников* получало одностороннее и преувеличенное нанравлеиіе вследствіе
ошибочной ' веры во всемогущество человеческой личности при организаціи общественных*
порядков*. По мысли Кола и Петрарки, римляне
и итальянцы вообще только потому не стремятся
возстановить свое блестящее прошлое, что не
имеют* о нем* понятія: узнав* его, они пожелают* іего вернуть, а пожелавши, легко достигнут* своей цели. Совершенно естественно, что
съ этой точки зренія монументальный памятник*,
какъ наглядный свидетель подлинной старины,
представлялся могущественным* орудіемъ политическаго воззренія. Но это оболыценіе исчезло
весьма рано; гуманисты, чуткіе къ действительности, скоро отказались отъ политических* утопій, и вещественные остатки старины утратили
въ ихъ глазах* политическое значеніе. Изученіе
классических* памятников* получило новое направленіе, но еще не сделалось наукой о древностях*.
III.
Долговременное служебное положеніе науки
въ средиіе века сначала отразилось на ея новых* представителях* тем*, что они искали ея
raison d'être не въ ней самой, а въ ея прилЬже-

ніяхъ и вліяніяхъ. Ранніе итальянскіе гуманисты
оправдывали свои занятія тѣмъ, что они ведутъ
къ добродетели, и видѣли смысл* науки въ ея
морализующем* вліяніи. Съ этой точки зрѣнія смотрѣли они на изученіе древности вообще
и на монументальные памятники въ частности.
Классическая археологія изъ орудія патріотической и политической пропаганды стала средством* нравственнаго назиданія. Эта мысль еще
въ довольно неопредѣленной форме встречается
уже у Петрарки. Первый гуманист* составил*
для одного изъ своихъ друзей путеводитель изъ
Генуи въ Палестину и оттуда через* Египет*
обратно въ Италію. В ъ этом* сочинеиіи, которое поздиѣйшіе издатели озаглавили Itinerarium
Syriacum, Петрарка описывает* всѣ встречающееся на пути памятники языческой и христіанской древности и дѣлитъ ихъ по значенію на
три категоріи. Обозрѣніе одних*, возбуждая религіозныя чувства, содействует* «спасенію души», другіе служат* просто «для пріобретенія
знанія и украшенія ума», третьи напоминают* о
важных* событіяхъ и этим* возбуждают* дух*
(quae ad memoriam exemplorum excitandumque animum pertinent)
Эта мысль о моральном* вліяніи древних* памятников!» спорадически встречается въ различных* произведеніяхъ и других*
гуманистовъ. Такъ, Бруыи, въ неизданном* педагогическом* сочиненіи, настаивает* на воспи*) Itinerarium Syriacum напечатанъ
во всѣхъ базельскихъ
изданіяхъ Opera omnia Петрарки. В ъ і888 г. Giacomo I.umbroso
вновь издалъ текстъ этого сочинен ія съ обширнымъ введеніемъ
(L'itenerarium del Petrarca въ Atti della Reale Academia dei Lincei.
Vol. IV, p. 390).

тате льном* значеніи иэображеній древних* іероевъ, так* какъ они, вызывая подражание, возбуждают* къ добродетели і). Но наиболее полное выраженіе получило это направленіе въ историко - мо р а л ыго - архео логичес комъ трактате Франческо Поджіо Браччіолиии. Поджю даже среди
гуманистовъ выдавался необычайным* усердіемъ
въ разыскиваніи классических* манускриптов* и
монументальных* памятников*. Его обширная переписка где онъ описываешь свои поиски, размазываешь о своихъ находках* и упрашивает*
друзей добывать для него статуи, геммы, монеты
и т п служит* этому наглядным* доказательством*: Такъ, напр., въ городок* Ферентино ему
удалось попасть только на один* денъ; дѣло было летом*, и жара стояла страшная, т е м * не менее онъ обошел* весь город*, осмотрел* всЬ
древности, прочитал* все надписи. «Для меня
было чрезвычайно трудно,—пишетъ онъ,—читать
надписи и прежде всего rfe, который находились
на крепостной башне, такъ как* оне были далеко, а кроме того, по большей части сильно попорчены временем*, а также и тѣ, который находились на скале. Очень много часов* потѣлъ я
над* ними и потѣлъ даже въ полдень на солнцѣ
Но труд!» все побеждаешь» 2 ). Результатом* этихъ
" 1) Leonard! Aretini: De institutione
tinum Carrariensem. В ъ Миланской

11

2) Fuit Г *mihi

summus

labor

adotescenthim * U b e r Ambrosiana. Cod.
А.

.legere has

litteras

pnrnurn

mas de Toneiiis. Florentiae 1 8 3 2 - 6 1 . Lib. III, ep. 20.

illas

трудовъ и поисков! былъ, во-первыхъ, настояний музей древностей въ внллѣ Поджіо, около
Флореиціи и, во-вторыхъ, что важнѣе для науки, второе собраніе древнихъ надписей. Поджіо
похитили изъ одной монастырской библіотеки
экземпляр! сборника надписей, который еще въ
IX вѣкѣ составил! Anonymus Einsidelensis, положил! его въ основаніе своего собранія и дополнилъ массой надписей, которыя онъ самъ нашелъ
и тщательно скопировал! *).
Но Поджіо не довольствовался ролыо простого собирателя и комментатора древнихъ памятников!: ему хотелось осмыслить этотъ трудъ,
придать ему научную цѣну, какъ ее тогда понимали, и онъ написалъ трактатъ «Объ изменчивости
судьбы», первая часть котораго чисто археологическаго содержанія, такъ какъ она заключает! въ
себе описаніе памятников! древняго Рима 2 ).
Поджіо хорошо зналъ священный городъ. По
его собственному выраженію, онъ посѣдѣлъ па
папской службе и за это время имѣлъ полную
возможность удовлетворить своей археологической любознательности. Действительно, его описаніе римскихъ памятников! и развалинъ обнаруживает! весьма хорошее знакомство съ предметом!. Кромѣ того, научное движеніе, во главе
котораго стоялъ Петрарка, къ этому времени достигло заметныхъ успехов!, и Поджіо тщательностью критики значительно превосходить пер9 Собраніе Поджіо найдено было Росси.
2 ) Poggii
Braccioliiii Florentini Historiae de varietate fortunae
quatuor, ex. ms. codice Bibliothecae Ottobonianae nunc pri3 Dominico

Georgio-

Lutetiae

Pari-

ваго гуманиста. Такт», Петрарка считалъ между
прочимъ, пирамиду Цестія могилою брата основателя Рима, что возбуждаетъ изумлеше Поджю.
«Ученейшій мужъ,—пишешь онъ,—Франческо
Петрарка говоришь въ одномъ изъ своихъ писемъ, что этотъ памятник!—могила Рема, и это
меня ' тРмъ более удивляешь, что надпись сохраняется въ целости до сихъ поръ» *). Темъ не
менее, Поджіо не желалъ ограничиться однимъ
изследованіемъ памятников! и еще не могъ ввести результатов! своей археологической работы
въ историческое изученіе древняго міра въ духЬ
новой науки. Поэтому онъ задумалъ широкую
культурно-историческую картину, которая должна
была служить иллюстраціей непрочности земного
могущества и изменчивости человеческой фортуны. Сочиненіе написано въ форме діалога между автором! и его сослуживцем! въ куріи известным! гуманистом! Антоніо Лоски. Бес/Ьда
происходить въ Риме «на самыхъ развалинах!
Тарпейской крепости» (in ipsis Tarpeiae arcis minis), откуда открывался широкій видъ на остатки древняго города. Самую композицію сочиненія нельзя назвать вполнё удачной. Действительно, содержаніе его первой книги, заключающей
въ себе важное и интересное описаніе римскихъ
памятников!, еще можешь оправдать ея заглавіе.
Точно такъ же къ теме подходить и вторая книга, где разсказаны судьбы Ричарда II, Генриха VI,
Карла VI и Петра Кипрскаго; но въ третьей книге
авторъ, излагая событія, происшедшая при Евге1) Quô~magis miror, integro adhuc epigrammate, doctissimum
virum Franciscum Petrarcham in quadam sua epistola scribere id
esse sepulchrum Remi. De varietate fortunae, p. 9.

ніи IV, уже переходить къ простому повѣствованію, а четвертая книга, содержащая описаніе
Индіи и Египта, по разсказамъ очевидцевъ, не
имѣетъ уже никакого отношенія къ теме. Тѣмъ
не менѣе не может* подлежать никакому сомнѣнію, что ГІоджіо поставил* себе въ этом* сочиненіи мор ально - дидактическія задачи. «Чтобы несколько подавить пустое честолюбіе и безумную
жажду власти многих* людей,—говоришь онъ во
введеніи,—мы решили изложить въ этих* книгах* весьма мыогія разнообразный и неожиданIIыя иесчастія (casus), которыя игра судьбы тайно
решила наслать (notandos) на людей. Поэтому мы
думаем*, что тот*, кто прочитает* это, осторожнее (parcius) будет* доверяться произволу судьбы, принявши во впиманіе, как* мало надежно
было ея постоянство для многих*, кого она высоко
превознесла, и 'что изъ всего, чем* одарила нас*
природа, н е т * ничего лучше мудрости и превосходнее добродетели, которая выше фортуны и
надъ которой она не имеет* никакой власти» *)•
Нельзя сказать, чтобы назидапія Поджіо возвышались надъ прописною моралью, и его труизмы едва ли нуждались для своего подтверждения
въ обширном* трактате. Кроме того, нескладная к о м по з и іц я книги, въ которой автор* не мог*
) Quo lgitur mams miltorum ambitio atque insana dominancli
cupjdo paulum compnmatur, statuimus his mandare libris plures
vanosque insperatos casus, quos f'ortunae ludus palam statuithomimbus notandos. Parcius enim, ut arbitramur, qui haec legerint, se
credent arbitrio fortunae cum inspexerint, quam multis, quos in
subhmi veluti personatos collocavit, parum-fida fuerit illius fides:
sed omnium, quae nobis natura indidit, nihil melius sapientia, nihil
virtute praestantius, in qua nullum, cum supra earn sit, imperium
fortuna possidet. De var. fort., p. 2.

последовательно провести своей основной мысли,
свидетельствует*, что дидактически! вывод* не
вытекал* изъ содержанія сочинены, а был* привязан* къ нему чисто внешним* образом*. Правда созерцапіе" памятников* безвозвратно минувш а я величія можешь навеять грустную мысль о
превратности в с е я земного. Но меланхолическое
настроеніе было чуждо характеру автора. Мы хорошо знаем* Поджіо. Это былъ жизнерадостный гуманист*, который любил* изредка полицемерить напускным* стоицизмом*, но въ действительности полагал* мудрость въ собиранш
благ* фортуны и въ широком* пользования ими,
делал* это" весьма удачно и вообще жижь очень
весело Автор* живых* и остроумных* Фацещи,
онъ до старости собирал* свои безцеремонные,
часто циничные, но всегда неизменно веселые
анекдоты, изъ которых* многіе заимствованы имъ
изъ собственной жизни. Съ таким* же настроеніемъ занимался Поджіо и археологией. Такъ изображая упомянутая нами трудности изучешя надписей въ Ферентино,—онъ говоритъ между прочим*:— «труд* прочтенія и изучешя уменьшали
две незамужнія, но совсем* уже з Р елыя девицы,
которыя, находясь въ соседнем* доме, ободряли
меня пожеланіями. На нихъ я весьма часто устремлял* утомленные глаза, чтобы переменою зрелищ* дать имъ отдых*» '). Это несоотвѣтствіе
настроенія, въ которомъ собирались памятники,
ц Sed legendi cognoscendique laborem minuebant adole scentulae duae innuptae, quae tarnen plusquam maturae erant, haud
ршсиі adstantes domi laventesque vous, in quas oculos ego fessos
persaepe conjiciebam, ut vice speculi fungerer ad recreandam a a c m .
Epist. Ill, 20.

съ тѣмъ, въ которомъ они обрабатывались, находить объясненіе во взглядѣ Поджіо на науку.
Моральное оправданіе гуманистических! заиятій
встречается у него чаще, чемъ у кого-либо изъ
гуманистовъ; такой же смыслъ хотелъ онъ найти
и въ археологіи, такъ какъ одно только описаніе памятников! и простое собираніе надписей
кажется ему недостаточною заслугой. Правда, въ
діалоге онъ заставляет! Лоски похвалить себя
за изданіе надписей *), но не умеешь найти обоснования для этой похвалы. Научное значеніе
предварительных! археологических! работъ ему
неясно, да и самая наука представляется ему служанкою добродетели.

IV.
Два первыхъ направленія въ начальной классической археологіи—политическое и дидактическое—были созданы современными» положеніемъ
Италіи и традиціоннымъ взглядом! на науку, какъ
на нечто зависимое, не имеющее права на самостоятельное существованіе. Но интерес! къ древним! памятникам! существовал! и помимо этихъ
гіо^ существу посторонних! для науки соображеній. На-ряду съ археологами-политиками и археологами-моралистами существовали просто любители старины, собиравшіе и изучавшіе памятни9 In hoc laudo, inquit Antonius, curam et diligentiam tuara,
Poggi, qui ista tum publicorum, tum privatorum operum epigramata mira urbem et foris quoque multis in locis conquisita atque
m parvum volumen coacta litterarum studiosis legendas tradidisti.
De var. fort., p. 9.

ки ради нихъ самихъ. Такъ, уже другъ Петрарки известный врачъ и астрономъ Джюванни
Поит, собиралъ надписи; тѣмъ же занимался
гумаиистъ Синьерндли, служивши! при курш
Мартина V. Но наибольшую известность прюбрѣлъ въ этой сфере Чиріако ден-Пиццнколи
д' Анкона.
„
Чиріако происходить изъ купеческой семьи и
не получилъ с истематическаго, школьнаго ооразованія; тЬмъ не менѣе съ самыхъ раннихъ лѣтъ
онъ ощущалъ страсть къ путешествшмъ, mnatum
visendi orbis desiderium, какъ онъ самъ выражается Чтобъ удовлетворить этому «прирожденному
желанію», онъ поступалъ на службу къ купцамъ,
которые вели заграничную торговлю, и такимъ
способомъ посѣщалъ далекіе края. Но всеобщи
интересъ къ классической древности, господствовавши тогда въ Италіи, захватилъ и Чиріако, и
неутомимый путешественникъ сдѣлался страстньімъ археологомъ. Объѣхавъ всю Италпо, побывать въ Византіи, на греческихъ островахъ,
въ Малой Азіи, въ Сиріи и въ Ьгиптѣ, Чиріако
всюду собиралъ памятники древности, каше можно было пріобрѣсти, а остальные описывалъ. Результаты своихъ археологических»» путешествш
онъ изложилъ въ особой книгѣ, которую самъ
онъ называетъ Berum antiquarum
commentant.
Это сочиненіе, раздѣлявшееся на 3 тома и заключавшее въ себѣ копіи надписей и рисунки
памятниковъ, въ полнот. объемѣ остается неизданнымъ до сихъ йоръ »). Но въ прошломъ стоП Впервые отрывокъ изъ собран!*
подъ такимъ эаглашемъ: Inscriptions

Чиріако былъ изданъ
sacrosanctae vetustat.s.

лѣтіи Melius издалъ подъ заглавісмъ Itinerarium
краткій отчета о путешествіяхъ Чиріако, представленный имъ папѣ' Евгенію IV съ цѣлью полу ченія средств! на Новыя поѣздки, и приложил! къ изданію пѣсколько писемъ разныхъ
лицъ къ путешественнику *)• Отчета составлен!
очень коротко; но авторъ сообщает! тамъ много
данныхъ, бросающихъ яркій свѣтъ на огромный
интерес! въ эту эпоху къ остаткам! старины.
Прежде всего почти всѣ выдающіеся гуманисты
относились съ необычайным! сочувствіемъ къ
археологическим! странствованіямъ Чиріако, который получилъ отъ нихъ до сорока привѣтствій
въ стихахъ и прозѣ. Этотъ взрывъ единодушнаго восторга былъ вызванъ дѣятельностыо археолога, а не его личностью. Малообразованный
Яиріако, знавшій греческій языкъ настолько плохо, что не могъ въ подлинникѣ читать Аристотеля, и Не особенно свѣдущій въ латинской литературѣ, любилъ однако похвастаться своей ученостью, поэтому часто попадали въ просакъ и
возбуждалъ насмѣшки ученыхъ гуманистовъ. Но
его археологическое усердіе заставляло прощать
эти недостатки, и руководители тогдашняго общеотвеннаго мнѣнія восхваляли его заслуги въ
стихахъ и івъ прозѣ. Такое же сочувствіе встрѣтилъ Чиріако и въ итальянском! обществѣ. ПреIngolstadii 1535. Ьолѣе подробно: Epigram mata reperta per Illiricum a Kyriaco Anconitano (sine loco et anno).
1 ) Kyriaci Anconitani
Itinerarium nunc primum ex ms. cod. in
hicem erutum ex bibl. illus. clarissimique Baronis Philippi Stosch.
Editionem recensuit, animadversionibus ac praefationibus illustravit
nonnulisque ejusdem Kyriaci epistolis partim editis, paitim ineditis
locupletavit Laurentius'Mehus. Florentiae MDCCXL1I.

жде всего, государя Италіи оказывали ему необыкновенное вииманіе. Достопримѣчателыюсти Генуи показывали ему знатные граждане по рекочендаціи своего тогдашняго властителя Филипгю-Маріи Висконти, который для руководства
археолога при осмотрѣ Милана командировал!
своего секретаря. В ъ Неаполѣ Чиріано благосклонно приняла сама королева, и всемогущш
Караччоло оказывал! ему покровительство; по
ихъ приказанію до Пуцпуоли его провожали
мѣстный префект!, который и показали ему тамошнія древности. Такое же содѣиствіе оказывали ему позже Альфонсъ Аррагонскш, Фраическо Сфорца, Малатесты въ Римини, Пезаро въ
Чезенѣ, Гонзаги въ Мантуѣ, д'Эсте въ Феррарѣ
и Монтефельтре въ Урбино Э- Кромѣ того, въ
какой бы городокъ Италіи ни пріѣзжалъ Іиріако онъ всюду находили знатоков! и любителеи
мѣстныхъ древностей, которые помогали ему своими указаніями 2 ).
Эта любовь къ мѣстной старипѣ, широкою волной распространившаяся по Италш съ половины
X I V вѣка, подготовила появлеюе научной археологи! въ половинѣ слѣдующаго столѣтш. I oеударственные люди и епископы, врачи, юристы
и кондотьеры, интересовавшіеся древностями, были конечно, только дилетантами въ этомъ дѣлѣ- но они поддерживали интерес! къ памятникам! и своими сочувствіемъ и поддержкой возбуждали ихъ научное изслѣдованіе. Эта любовь
къ старинѣ, составлявшая чрезвычайно благо^,С^'переЧислены
телей.

имена многих*

люби-

пріягную почву для научной археодогіи, въ X V
вѣкѣ отъ классическаго міра перешла и къ древнему Востоку. Однажды къ папѣ Евгенію IV
явился нѣкто Nicolaus Venetus просить прощенія
за вѣроотступничество, къ которому онъ, возвращаясь изъ Индіи, былъ вынужден* на африканских* берегах*, и этот* путешественник*
скоро сделался предметом* особеныаго вниманія
ученых* куріаловъ. «Стремясь послушать его,—
разсказываетъ Поджіо,—уже въ томъ, что онъ
ранее говорил*, я заметил* много такого, с ъ
ч е м * стоило познакомиться,—я и въ собраніи
ученейших* мужей, и дома старательно разспрашивалъ его о весьма многом*, что, какъ мне
казалось, стоило
литературнаго изложенія
С ъ таким* же интересом* разспрашивалъ Поджіо
о египетских* достопримечательностях* абиссинских* послов*, прибывших* въ папскую курію 2 ), и полученныя таким* путем* сведенія казались ему настолько важными и интересными, что
онъ составил* изъ нихъ целую книгу въ своем*
трактате «Объ изменчивости судьбы», хотя они
не имели ничего общаго съ ея темою. Чиріако
точно такъ же стремился на Восток*. В ъ Индію
попасть ему не удалось, а (въ Египте онъ былъ и

l ) Hune ego audiendi
cupidus (multa enim ab eo jam dicta
praesenseram cognitione dicta) et in doctissimorum virorum coëtu
et domi meae percunctatus sum diligenter plurima, quae operae
pretium visum est, ut memoriae et litteris traderentur. De variet.
fortunae, p. 126.
2 ) Eodem
ferme tempore et ab Aethiopia quidam fidei causa
ad Pontificem profecti, cum rogarentur a me per interpretem de
situ Nili etc. Tbid., p. 149.

впервые вывез* оттуда въ Европу надпись', сделанную «финикійскими письменами», т.-е.,
по
всей вероятности, іероглифами

V.
К а к * ни велик* былъ интерес* къ монументальным* памятникам* древности, т е м * не мен е е простое ихъ собираніе и описаше никогда
не считалось
самостоятельною и окончательною задачею ихъ изследованія. В ъ этом* всегда видели только матеріалъ, но сначала не умели правильно имъ воспользоваться и употребляли его то для патріотическаго одушевлешя,
то для иравственнаго назиданія. Мысль применить его при исторических* работах* была
такъ чужда ранним* гуманистам*, что ни Петрарка, писавший по римской исторш, ни его
ближайшіе последователи, собирая вещественные памятники, не подозревали в ъ нихъ историческаго источника. К ъ половине X V столетія
эта точка зренія Изменилась. Политически интересы в ъ гуманистической среде отчасти ослаб1) Antiquissimum phoenicibus characteribus epigramma, ignotum
nostra aetate hominibus puto ob longuinquam aevi vetustatem et
magnarum et antiquissimarum artium impentiam et desuetudinem
q u o d - e t tarnen excepimus, ut admirabile, ac nostns p n w d « n e
adiecimus commentaries, nec non primum exemplar . Florent am
nostro Nicoiao Nicolo, viro in primis harum cunosissimo rerum
misimus, ef alterum postea simile ad hanc utique
florentissunam
Tuscorum urbem. Itinerar., p. 5 2 Очир. Итал. аозр.

**

ли, отчасти ;пріобр'Ьли реальный характер*, такъ
что (политическія теоріи строились уже не на
патріотическомъ одушевленіи античными воспоминаниями, а на изученіи господствующих* общественных* сил*. Интересы к ъ этикѣ сохранились, но монументальные (памятники имѣли слишкомъ слабое къ ней отношеніе, чтобы занять видное мѣсто въ моральном* восдитаніи общества.
Между тѣмъ археологическій матеріалъ все накоплялся, интерес* к ъ нему въ обществѣ возрастал*,
и любители
искали какого-нибудь
обоснованія и (ойравданія своихъ симпатій. Такъ,
Чиріако почти половину своего отчета Евгенію
IV" |занялъ перечислеиіемъ авторитетов*, какъ
Пиѳагоръ, бл. Іеронимъ и другіе, которые своим* примѣромТэ оправдывали его странствія ')•
ІТо на-ряду с ъ этим* выѣшнимъ оправданіемъ
археологъ-собиратель дѣлаетъ первую попытку
историческая изслѣдовапія на основаніи монументальных* источников*. Его работа о знатн ы х * римских* фамиліяхъ извѣстна до сихи»
н о р * только по заглавію; но она едва ли обладала какими-нибудь достоинствами, потому что
Чиріако не имѣлъ ни одного свойства, необходимая для историка. Кромѣ образования, «ему
недоставало ученой добросовѣстности и критицизма. Такъ, давая в ъ отчетѣ краткій очерк*
родной Анконы, онъ приводит* такія слова Курція. Тибулла, которых!» Пѣтъ въ ихъ сочипеІІІЯХЪ и сообщает* за достовѣрные факты такія
свѣдѣнія, которыя его позднѣйшій издатель вполнѣ справедливо называешь «старушечьими басияl

) Itinerar., p. I — 2 і .

мі,У Ч Но эти недостатки исиолненія не унитолІо"
заедуп! Ниріако, к а к . первого,
лога-изслѣдователя, который ввелъ в ъ науку но
вый историческій источник.-мопументальпьш
Г — Е
X V вѣка относится также первая работа №> римским, государственным, древпостаямъ и Первая попытка поставить сочинен«

І

і

а

saSES

оставил, извѣстное до с и х . п о р . только по загла
вію сочиншіе De типеНЪш ВеіргМісае
рукопись
к о т о р а я находится в.Ватиканской б и б л ю т е к ѣ Т
Книга распадается на 43 главы,
которых,
в . первой и д е т , рѣчь о б . основаши Рима а
в ъ остальных, описаны его свѣтскш и релипоз
ныя магистратуры в . період. республики и имітеріи 3 ). А в т о р , с о б р а л , свѣдѣгая изъ древ
1) Ibid

р. 42 и 44.

Миланской Atnbro-

вольно полное понятіе о с о д е р ж и ™ 1 0 е У dignitate regis,
писи нѣтъ): I) De origme urlз R »
n
ue
g
ri&us.
3) De consulibus. 4) D e ™ p e r a t o n a d gmta e
Dfi
r
e
b
l ) De dictator«. 7) De P ? ' ° " V ^ ?»
n ) D e aedilibus
proconsulari potestate. 10); D e tnbums ™ h t a m
D c
<ribu.
Lrrulibus.
De censonbuS D i 3 ^ De quaeswr
^
nis celerum et equitum. 1 ; ) De raagisiro eq
'fect0 urbi.
proconsulis. 17) De mterreg.a
p j t o r i o . 2 i ) De
,0) De piaefecto annonae. 201 Dt praetecto p a
^ ^
praefeclo vigllum. 22)
ris legum
ndarum
^

fere

^

^

Ä

^

Ä

24

" ™ v ® mv'k
De й ш т ѵ ш

ir s

Ä

^

c

du

t

i

E

X i a e '
.
e

deducendae.
r e f i d e n d a e

masilo

et

нихъ источников! и распредѣлилъ ихъ по рубрик а м ! безъ строгой системы. Правда, свѣтская
(магистратура отдѣлена отъ религіозной, но въ
распредѣленіи главъ каждаго отдѣла не замѣтно
слѣдовъ какой-нибудь системы. Кромѣ того, свѣдѣнія, сообщаемый Дечембріо, очень коротки, а
иногда даже тексгь ровно ничего не прибавляе т къ заглавію *). Критическіе пріемы автора
чрезвычайно элементарны, чаще же всего критика совершенно о т с у т с т в у е т . Такъ, простыя преданія о происхожденіи того или другого религіознаго института принимаются, какъ фактъ,

collegio pontificum. 32) De rege sacrorum. 33) De flamine Diali. 34) De
auguribus. 35) De duumviris sacrorum. 36) De saliis Marti dicatis.
37) De virginibus vestalibus. 38) De sacerdotibus
Cybellis deum
matris. 39) De feciali sacerdotio. 4 0 ) De sacerdotio fratrum arvalium. 4 1 ) De patre patrato. 42) De potitiis et penariis Herculi
sacris. 4 3 ) D e lupercalibus.
9 Такова, напр., глава 26: Duumviri reficiendae classi addiiut cum navigiis praesto opus es set, ea praepararent, necessarla disponerent. Fol. 11$. Привожу т а к ж е максимальную по обстоятельности главу 2 9 . Quia plerunque inter Caesares privatasque
personas actus fieri per procuratorem consueverant, licentia eidem
concessa est, ut quicquid a procuratore negotiorum imperialium
gestum foret, perinde haberetur, ac si ab ipso Caesare actum esset.
Ceterum si rem ejus quasi propriam procurator tradat, non putat
dominum transferre. T u n c vero transfert, quum negotium agens
Caesaris, ipsius consensu tradit; denique si donationis, venditionis,
transactions causa quid agat. Non enim alienare rem Caesaris, sed
diligenter negotia obire procuratori Caesaris injunctum est. Id vero
imprimis procuratori huic adscriptum est, quod servum Caesaris
heredem institutum adiré heriditatem jubet et ea hereditas imperatori acquiritur. Quin si Caesar ipse heres instituatur, si se procurator opulentae hereditati insérât, heredem Caesarem facit. Quod
si ea bona, ex quibus princeps institutus est, solvendo non sint
consulendum erit imperatori, ne quid perinde detrimenti patiatur.
Heredis enim instituti in adeundis repudiandisque hereditatibus,
congruo tempore explorari voluntas debuit. Deportandi huic magist r a t e facultas prae nissa non est. Fol. 116—117.

E t o S T
ВОДЪ

С а М

ä

Гкс«ькой

Г Е Е я Т ь

ä

главѣ о междуцаряхъ,

катешртчески

отнестись къ источникамъ. Такъ, приведя разГ я Т б ъ я с н е н і я происхожденш н а —
Рим
Течембріо дѣлаетъ изъ нихъ выборъ, хотя еще
н Д с н о в а н і и такого шаткаш критерш, какъ fama
- Т д а Т Г и г е п г і а , Romuli ' nutrix, «
stum factitabat eoque pacto ш а ^ т

in
я^Р

ч

^

еч duobus liberie,
S
i ^ u r b e ^ f i c i u i n duodicim sacerheredem institua. Ob hu,u m o d ^ ^ t u r bene
a ) t e
fe.
dotes, qui arvales apellantur »
rontes infulas et s p t c e a m c o r o n a m .
рактеромъ отличается 42-я глава, u n г
Herculi factam, « a m h o n o r e Heroulis um

Такимъ ж е xa-

^

c

g

^

CO

nstructa
^

est, in qua quotanms bos « r f e n « » d u a e
culi placitum, ut a dtgmonbus sacr hcta perag
Пае, ceteris n o b . h o r e s e l e c t a e p o t , m s e l c e t P
^
verô celerius ad saonfic.um accedentt extra app
1^
tarditatem caeterae dapes ad coenam appomuntu
^
S) Post exactes reges ' " t e r r e x o n s t i t u t u s ш . Ч ^
abessent, in habendi* solum « P ^ f X ^ ^ u t r a t u s
Й

Ж

^

S

S

am putant
—
lecto Herculis mipositas. Jolem
J

Ä

^

fol. 120—121.

'

S

i

S

e

.

ob
i 2 Q

^

^

m

eligendi

Fol. 115 (глава приведена

bi esse e
Mt

fami^

'

d nu

praedamque

<nciata

raeda

adeptus.

Ibid.,

celcbrior *)• Наконец*, на изложеніе неблагопріятію вліяютъ и нѣкоторыя симпатіи и антипатіи
автора. Такъ, онъ не желает* подробно говорить о царях*, потому что позже царская власть'
была ненавистна римлянам* 2 ), и весьма вероятно, что автор* потому съ такою почтительностью
отнесся къ римским* воззрѣніямъ, что одно время разделял* ихъ сам*.
Но, несмотря на в с е эти недостатки, трактат*
Дечембріо представляет* псторическій интерес*
не только какъ первая попытка систематической
обработки римских* государственных* древностей, но и какъ один* изъ первых* опытов* абстрактнаго изложенія историческаго матеріала,
такъ как* с о времен* Петрарки, писавшаго Римскую исторію въ біографіяхъ, біографическій элемент* господствовал* въ исторических* произведеніяхъ гуманистовъ. Дечембріо выделил* древне-римскія учрежденія, какъ предмет* спеціальнаго изученія, и хотя обработал* свою тему не
исторически, а археологически, т е м * не менее
его работа обращала вниманіе историков*-гуманистов* на политическія учрежденія и давала
некоторый матеріалъ для ихъ историческаго изучения. Таким* образом* трактат* Дечембріо, такъ
сказать, сводить археологію съ исторіей, но автору ихъ неразрывная связь еще не ясна. Наоборотъ онъ даетъ другую классификаиію наукъ, и

Pro аохеологическій трактат* представляет* собою заключительное звено этой
- ^ Ф ™ Сочинеше Дечембріо «De
составляет* заключеніе

пая* странное и непонятное названіе «I c r e g n n a
historial M Е я первая часть географическаго содержанія и озаглавлена «De cosmographia veterc
m nova Это—краткое и чисто внѣйшее описаніе
Грани?* частей 'свТта и некоторых* ^ ь ,
при
чем* Италія объявляется «знаменитѣишею c i pa
ной в ъ Европѣ» •). вторая часть н а з ы в а й с я «De

hominis genitura» и представляет*•

го меииийнскій трактат* о зачатш и рожденш
ч е л о Х а Т ъ У к а з ^ і е м ъ астрологических* влшнш
па его судьбу •). Самым* лучшим* заключешемъ
э т о ? трилогіи Дечембріо считает* описаніе учрежденій и нравов* города, который по власти нЬ"
б ы л * равен* цѣлому міру и произвел* так и х * людей, каких* почти совсѣмъ не встрѣчаетс ? ж ? современниками
- ) . Т а к и м * образом*,
основная мысль автора носишь чисто гуманисти-

K

) Ut quidam putant a Rome (sic), muliere, noraen est inditum...
Ho—celebrior fama asilum a Romulo prius factum, deinceps urbi
locum statuisse et nomen a rege urbi datum. Ibid., fol. 112.
2) Dignitatem regiam breviter attingere mens est priscos illos
recolenti, quibus nihil regio nomine indignius apparuit. Quamquam
plerumque ex malis initiis optima exempta orta sunt. Ibid., fol. 112

Ф ™ ^

T

Ж

^

Е

Ï

і

Ï

ж

:
bis

M

3

S

.

'

.

= з = > =

эта

часть трилопи была

напечатана

quae

liciti eramus, quid praestant.ua ordm tut ^ r e r e vel.
ejus urbis mores inst.tutaque refere, quae tot. o m p i
І Ж Й Ä
S
Ä
e
Ä
Ä
s
natura edidisse
videatur. F o l

in-

ческіи характеръ: главными объектомъ изученія
долженъ быть человѣкъ; поэтому Дечембріо сначала описываетъ мѣсто, гдѣ онъ живетъ, затѣмъ
его рождеше и, наконецъ, политическую и культурную сферу, въ которой онъ получаетъ духовное воспитаніе. Правда, длань гораздо выше
его выполнены; тѣмъ не менѣе трилогія Дечембрю имъетъ тотъ интересъ для исторіи классической археологіи, что ея авторъ уже предчувствовали истинную задачу изученія древностей
какъ составной части великой науки о человѣческомъ обществѣ.

*

;

,,

»

Ьг.Ь^ІѴІ^ІЕКА

1 .РОФЕССОРА

і . Е. ЖУРАКОІІСКОГ^