А. Максимов - Геккель и его «Мировые загадки»
Предисловие к 11-му изданию
Глава I. ПОСТАНОВКА МИРОВЫХ ЗАГАДОК
Прогресс в области общественных установлений
Наше правосудие
Наше государственное устройство
Наша школа
Наша церковь
Конфликт между разумом и догмой
Антропизм
Космологическая перспектива
Число мировых загадок
Решение мировых загадок
Разум, чувство и откровение
Философия и естествознание
Дуализм и монизм
Материализм и спиритуализм
Троичность субстанции
Глава II. СТРОЕНИЕ НАШЕГО ТЕЛА
Сравнительная анатомия
Черты позвоночных у человека
Черты четвероногих у человека
Черты млекопитающих у человека
Черты плацентарных у человека
Черты приматов у человека
Черты обезьян у человека
Черты узконосых у человека
Группа человекообразных
Глава III. НАША ЖИЗНЬ
Сравнительная физиология
Целлюлярная физиология
Целлюлярная патология
Физиология млекопитающих
Физиология обезьян
Неовитализм
Глава IV. ОНТОГЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА
Учение об эпигенезисе
Теория зародышевых листков
Яйцевая клетка и семенная клетка
Теория гастреи
Яйцевая и семенная клетки человека
Зачатие, или оплодотворение
Человеческий зародыш
Сходство зародышей позвоночных
Зародышевые оболочки у человека
Плацента у человека
Глава V. ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА
Трансформизм
Теория происхождения
Теория отбора
Естественная история миротворения
Основной биогенетический закон
Антропогения
Глава VI. СУЩНОСТЬ ДУШИ
Дуалистическая психология
Монистическая психология
Понятия психологии
Психологические метаморфозы
Объективная и субъективная психология
Точная психология
Психофизика
Сравнительная психология
Психология животных
Психология народов
Онтогенетическая психология
психология
Место психологии в ряду биологических наук
Глава VII. ЛЕСТНИЦА ДУШИ
Шкала ощущений
Шкала движений
Шкала рефлексов
Простые и сложные рефлексы
Рефлекторный акт и сознание
Шкала представлений
Шкала памяти
Ассоциация представлений
Инстинкты
Шкала разума
Речь
Шкала эмоций, или аффектов
Шкала воли
Свобода воли
Обзор главных ступеней в развитии душевной жизни
Глава VIII. ОНТОГЕНИЯ ДУШИ
Мифы о происхождении души
Физиология возникновения души
Наследственность души
Психологический атавизм
Основной биогенетический закон в психологии
Эмбриональная психогения
Постэмбриональная психогения
Глава IX. ГЕНЕАЛОГИЯ ДУШИ
Главные ступени филетической психогении
III. В. Душа безнервных многоклеточных
Губки
Орган души у позвоночных
Филетические ступени развития мозговой трубки
История души млекопитающих
Глава X. СОЗНАНИЕ ДУШИ
Сознание и душевная жизнь
Человеческое сознание
II. Неврологическая теория сознания
III. Анималистическая теория сознания
IV. Биологическая теория сознания
V. Клеточная теория сознания
VI. Атомистическая теория сознания
Монистическая и дуалистическая теория сознания
Трансцендентность сознания
Физиология сознания
Патология сознания
Онтогения сознания
Филогения сознания
Глава XI. БЕССМЕРТИЕ ДУШИ
Бессмертие одноклеточных организмов
Космическое и личное бессмертие
Первичный танатизм
Вторичный танатизм
Атанизм и религия
Происхождение веры в бессмертие
Христианская вера в бессмертие
Вечная жизнь
Метафизическая вера в бессмертие
Духовная субстанция
Душа-эфир
Душа-воздух
Жидкая и твердая душа
Бессмертие души животных
Доказательства в пользу атанизма
Доводы против атанизма
Атавистические иллюзии
Глава XII. ЗАКОН СУБСТАНЦИИ
Закон сохранения силы
Единство закона субстанции
Понятие субстанции
Кинетическое понятие субстанции
Пикнотическое понятие субстанции
Дуалистическое понятие субстанции
Масса, или телесное вещество
Атомы и элементы
Избирательное сродство элементов
Эфир
Существование эфира
Сущность эфира
Эфир и масса
Сила и энергия
Единство сил природы
Всемогущество закона субстанции
Борьба за закон субстанции
Закон субстанции, или универсальный закон, в освещении дуалистической и монистической философии
Глава XIII. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ МИРА
Сотворение мира и отдельных вещей
Сотворение субстанции
Сотворение отдельных вещей
Учение об эволюции
Пространство и время
Universum perpetuum mobile
Энтропия вселенной
II. Монистическая геогения
III. Монистическая биогения
IV. Монистическая антропогения
Глава XIV. ЕДИНСТВО ПРИРОДЫ
Углеродная теория
Архигония, или первичное зарождение
Телеология и механика
Цель в неорганической природе
Цель в органической природе
Цель в теории естественного отбора
Неовитализм
Учение о нецелесообразности
Несовершенство природы
Целеустремленность в органических телах
Нравственный миропорядок
Провидение
Цель, предназначение и случай
Глава XV. БОГ И МИР
Триплотеизм
Амфитеизм
Монотеизм
Натуралистический монотеизм
Антропистический монотеизм
Мозаизм
Христианство
Ислам
Миксотеизм
Сущность теизма
Личный антропизм бога
II. Пантеизм
III. Атеизм
Глава XVI. ЗНАНИЕ И ВЕРА
Специфическая, энергия сенсилл
Границы чувственного восприятия
Гипотеза и вера
Теория и вера
Вера и суеверие
Суеверие первобытных народов
Суеверие цивилизованных народов
Вера наших отцов
Спиритизм
Откровение
Истинное откровение
Глава XVII. НАУКА И ХРИСТИАНСТВО
II. Папизм
Папизм и наука
Папизм и христианство
III. Реформация
IV. Псевдохристианство XIX века
Непогрешимость папы
Энциклика и силлабус
Непорочное зачатие девы Марии
Глава ХVIII. НАША МОНИСТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ
II. Идеал добродетели
Идеал красоты
Христианское искусство
Монистическое искусство
Ландшафтная живопись и иллюстрированные издания
Современное наслаждение природой
Поэзия и музыка
Жизнь земная и грядущая
Монистические храмы
Глава XIX. НАША МОНИСТИЧЕСКАЯ МОРАЛЬ
Равноценность эгоизма и альтруизма
Основной этический закон
Христианская мораль
Папистская мораль
Государство и церковь
Церковь и школа
Государство и школа
Параллель основных понятий монистической и дуалистической психологии
Глава XX. РЕШЕНИЕ МИРОВЫХ ЗАГАДОК
II. Успехи геологии
III. Успехи физики и химии
IV. Успехи биологии
V. Успехи антропологии
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ И РАЗЪЯСНЕНИЯ
2. Сущность болезни
3. Бессилие  интроспективной психологии
4. Национальная идея
5. Неовитализм
6. Плазмодомные и плазмоядные
7. Стадии развития клеточной души
8. Главные формы ценобий
9. Психология стрекающих
10. Психология обезьян
11. Телеология Канта
12. Критика евангелий
13. Христос и Будда
14. Генеалогия Христа
15. Христианство и семья
16. Папская анафема науке
17. Теология и зоология
18. Монистическая церковь
19. Эгоизм и альтруизм
20. Взгляд на XX век
Антиномии Иммануила Канта
Теория познания
Послесловие к «Мировым загадкам»
Геккель — Монизм и закон природы
Приложения
Библиография
Именной указатель
Содержание
Text
                    *
АКАДЕМИЯ НАУК СССР. ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ЭРНСТ ГЕККЕЛЬ
о**ь
МИРОВЫЕ ЗАГАДКИ
ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО
С.Г. ЗАЙМОВСКОГО
С ПРИЛОЖЕНИЕМ
ЭРНСТ ГЕККЕЛЬ
МОНИЗМ И ЗАКОН ПРИРОДЫ
О о к т v /1 а философски* «auk
А-А*МАКСИ MOB А
огиз
ГОСУДАРСТ-ВЯЛНОБ ААТИРЕ ЛПГИОЗ ДОЕ ЯЭДАТ Е«ДЬСТВ#
МОСКВА • «937


ERNST HACKEL DIE WELTRATSEL "p_ oq Д00, «Мировые загадки» Геккеля при.Н'адле- и жат к числу популярных естествен но- на.учных произведений мировой известности. Книга эта является блестящей попыткой подвести итог и дать материа- лшстический синтез всех естественнонаучных знаний XIX в. и по всем вопросам естествознания противопоставить позиции поповщины научное решение, Борьба вогаруг «Мировых загадок» нашла широкий отклик и оценку в марксистской литературе. «Материализм и эмпириокритицизм» (§ 5, гл. 6) Ленина дает руководящую оценку философской и антирелигиозной деятельности Геккеля in его знаменитого произведения. В царское время «Мировые загадки» неизменно запрещались и уничтожалась. Ответственный редактор А. М а к с и м о Техн .ч. редактор М. Смелянов. Сдано в цроизводство 28/VI Ш7 г. По шисани к печати 2/XI 1937 г. Формат 8lxl0s7,e. Об'ем 33.5 п. л. Уч.-авторрких листов 36,45. Тираж 10.200. Индекс Б-2 Изд. .№ 33. За к*, тип. 5624. У полном, Главлита Б 33143. Типо-литография им. Воровского, ул. Дзержинского, 18 Цена 6 р. 15 к. Переплет 1 р. 35 б.
ЭРНСТ ГЕККЕЛЬ (1834-1919)
АМАКСИМОВ ГЕК КЕЛ Ь И ЕГО „МИРОВЫЕ ЗАГАДКИ"
^>ш*г$>*?^г^^ ГЛАВА 1 ГЕККЕЛЬ КАК ЧЕЛОВЕК И УЧЕНЫЙ рнст Геккель, родившийся 100 лет назад (1834 г.) и умерший в 1919 г., был незаурядным человеком во многих отношениях. Ему принадлежит ряд фундаментальнейших исследований и множество журнальных статей, посвященных специальным вопросам. Начав с диссертации о тканях речного рака (;1857 г.), Геккель в 1862 г. выпускает монографию о радиоляриях, в 1863 г. выступает с докладом о теории развития Дарвина, в 1866 г. он выпускает 2-томную «Общую морфологию», в 1868 — «Естественную историю миротворения», в 1872 — монографию об известковых губках, в 1874 — «Ан- тропогению, или историю развития, человека», в 1880 г. — монографию «Система медуз». Затем следуют монографии, посвященные обработке результатов экспедиции на судне «Челленджер». Наконец, если говорить лишь о крупнейших и имевших историческое значение работах, в 1894—1896 гг. Геккель выпускает 3 тома своей «Систематической филогении». Несмотря на эту бурную исследовательскую деятельность, сопровождавшуюся также большой популяризаторской деятельностью, Геккель не был узким ремесленником и кабинетным ученым. Еще в ранние юношеские и студенческие годы он полюбил собирание растений и много странствовал пешком с котомкой за плечами, исходив значительную часть Германии. В ^дальнейшем, когда Геккель вышел на торный путь крупного ученого, он не только не оставил эти склонности, но и развил их до возможных пределов. Природа для Гекке- ля не была только объектом его профессиональных исследований в ее расчлененном виде. Он глубоко любил природу в ее целом, видел ее красоты и умел их вскрыть и изобразить. Талантливый художник, Геккель оставил нам свой альбом «Красота форм в природе», где в рисунках зафиксировал 5
красивейшие природные формы низших животных. Кроме этого ему принадлежит большое количество акварельных картин, изображающих различные ландшафты. Еще студентом (1854 г.) он вместе со знаменитым «отцом современной физиологии» Иоганном Мюллером посещает с целью научных исследований Гельголанд. В 1856 г. в Ницце он изучает медуз. Затем, окончив высшую школу и сделав попытку квалифицироваться по своей медицинской специальности, Геккель снова переходит к своим биологическим исследованиям и едет в Италию — в Неаполь и Мессину, где и исследует (1859 —1860 гг.) радиолярий и других низших морских животных. В дальнейшем, когда Геккель стал профессором, он не упускает ни одних своих каникул, чтобы не использовать их для путешествий, для изучения животных форм в природных условиях. Так, в 1866 г. на о. Тенерифе он исследует медуз и сифонофор. Весною 1867 г. Геккель посещает Марокко, откуда через Мадрид и Париж возвращается в Иену. В 1869 г. он посещает Скандинавию; в 1871 г.— о. Лессину в Далмации; в 1873 г. — Египет, Малую Азию, Афины, Константинополь и побережье Черного моря; в 1875 г.— Корсику и Сардинию; в 1876 -г. — берега Великобритании, вплоть до Ирландии; в 1877 г. он посещает Итаку и Корфу и позднее — Ривьеру; в 1878 г. — Фиуме на Адриатическом море и позднее — Бретань и Нормандию. В 1879 г. он работает в Голландии и Шотландии и т. д. В 1881 — 82 гг. Геккель совершает второе, после Италии, длительное свое путешествие на о. Цейлон. Многие детали этого путешествия Геккель изложил в художественной форме в своих «Письмах из Индии». Весною 1887 г. Геккель посещает Иерусалим, Красное море, Эльбу; в 1890 г. — Алжир. Приключения, связанные с этими путешествиями, изложены в его «Письмах из Алжира». В 1897 г. он объезжает Россию от Финляндии и до Кавказа; в 1899 г. работает на Корсике. Осенью 1900 г., имея за плечами уже 60 лет, Геккель отправляется в третье большое путешествие в южные страны — Сингапур, Яву. В 1901 г. он перебирается из Батавии на Суматру. Это путешествие нашло свое отражение в его «Малайских письмах». Таков был Геккель-ученый — он знал и любил природу. Если к сказанному еще прибавить, что Геккель был спортсменом и участвовал даже в состязаниях, что он любил и ценил физическое развитие, то мы получим образ человека, отличающий Геккеля от «Вагнеров», от кабинетных ученых его времени. Своим характером и общим обликом Геккель напоминает Гете, .который также очень любил природу и считал ее кии- б
гой, открытой для всех, кто только захочет ее читать и изучать. Геккель и в мировоззрении был последователем Гете и натурфилософов. Одним из немногих, кто, отбросив мистицизм и идеализм, продолжал традиции натурфилософии на материалистической почве естествознания XIX в., был Геккель. Этим объясняется то, как он подошел к трактовке крупнейших открытий естествознания XIX в. Любовь к природе, глубокое знание ее наложили отпечаток на все мировоззрение Геккеля и, как увидим, послужили источником одновременно слабой и сильной сторон его. ГЛАВА 2 1 НАУЧНЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ ГЕККЕЛЯ Геккель не просто созерцал природу, не только изучал ее формы и красоты, он стремился понять природу, и притом, следуя Гете и Канту, понять в ее развитии. Расчленяя природу на отдельные формы и исследуя в деталях каждую форму в отдельности, Геккель стремился понять связь и переходы различных форм живых существ. Неудивительно поэтому, что «Происхождение видов»'Дарвина было принято им восторженно тотчас же по выходе этой книги. Признав руководящую роль этой работы, Геккель нашел в ней ключ к своим собственным открытиям. В то же время защитой основных положений дарвинизма он создал повод к тем конфликтам, которые, развиваясь и углубляясь, сделали Геккеля для одних трибуном идей эволюции, а для других одиозной фигурой, посягавшей на устои «христианской культуры» и буржуазной «нравственности». Открытие Дарвина Геккель воспринял не как какой-то изолированный факт, оторванный от общего хода развития науки. Наоборот, Геккель понимал, что дарвиново открытие есть венец целого ряда создавших эпоху и связанных между собою открытий. Эти открытия неизмеримо, по сравнению с предшествующим состоянием естествознания, углубили человеческое познание природы и раскрыли наличие естественных, природных причин там, где раньше метафизическое мировоззрение видело их в различных «невесомых» жидкостях и таинственных силах. Это метафизическое мировоззрение неспособно было выяснить происхождение явлений и развитие природы и, смыкаясь с библейскими сказками, укрепляло невежество и предрассудки. Естественно, что Геккель, поклонник природы и ее ярый исследователь, ясно видел величие перспектив развития материалистического (по 7
его терминологии — механического) объяснения природы и всю нелепость и вредность антинаучных, метафизических заблуждений. Поэтому каждое великое открытие служило для Геккеля аргументом против религии, против суеверий, против невежества. Вере в бога Геккель противопоставляет изучение природы, теологии — естествознание. И этим Геккель резко отличался от многих современных ему ученых, не говоря уже о тех из современных нам, которые делают на основе новейших открытий не научные, материалистические выводы, а всякие мистические и поповские выверты. Опираясь на материалистические воззрения древних атомистов — Левкиппа, Демокрита, Эпикура, Лукреция Кара*, на материалистов нового времени — Спинозу, Гоббса и Декарта (его взгляды на животных)2, Геккель начало новейшей и плодотворнейшей эпохи в развитии естествознания видел в возникновении учения об эволюции вселенной, обоснованного Кантом и Лапласом: «Наука, которую мы в настоящее время называем эволюционным учением (в самом широком смысле), — читаем мы в «Мировых загадках» Геккеля,—как в целом, так и в отдельных частях есть порождение XIX столетия; опа принадлежит к важнейшим и самым блестящим завоеваниям этого века. И действительно, это понятие, почти совершенно неизвестное XVIII веку, ныне стало твердыней, краеугольным камнем всего нашего мировоззрения». «Первую попытку возможно проще объяснить устройство и механическое происхождение всего мироздания по ньютоновым «Основным началам», т. е. математическими и физическими законами, — читаем мы далее в «Мировых загадках», — предпринял Иммануил Кант в своем знаменитом юношеском труде, во «Всеобщей естественной истории и теории неба» (1755 г.)». Теория Канта — Лапласа не только дала конкретное объяснение возникновению вселенной и ее отдельных тел и послужила основой дальнейшего плодотворнейшего развития космогонии, но и опровергла метафизические воззрения о начале и конце вселенной. Согласно старым воззрениям, принимавшимся и естествоиспытателями, вселенная была когда- то создана, приведена в движение (ньютонов первый толчок) и должна иметь свой конец. В противовес этому воззрению, смыкавшемуся с библейскими сказками о творении вселенной, Кант показал, что материя сама собою развивается и что это развитие, проходя различные стадии и повторяясь 1 См. «Мировые загадки», стр. 268, 283, 328. Все ссылки даны, как к в дальнейшем, по настоящему изданию. 2 Там же, стр. 223, 262, 268. 8
вновь,—вечно. «Толчок» для движения извне оказался излишним и ненужным. Материя обнаружила способность двигать сама себя, а движение оказалось имманентным материи. Таким образом, материя и движение оказались едиными. Понятно, что развитие естественно-научных воззрений в этом направлении было большим завоеванием науки и устраняло одно из религиозных заблуждений о начале и конце вселенной. «С этих пор, — писал Геккель, — все неорганические естественные науки стали чисто механическими (т. е. материалистическими. — А. Ж.), а вместе с тем и атеист и ч е с к и м и» \ Если в открытии Канта — Лапласа учение о единстве материи и движения и их вечности было одним из основных философских выводов и в то же время предпосылкой космогонической гипотезы, то в открытиях Лавуазье, Роберта Майера и других это положение являлось главным содержанием их естественно-научных открытий. Суть открытия Лавуазье заключалась в том, что «мы нигде в природе не наблюдаем, чтобы имеющаяся в наличности материя исчезала или превращалась в ничто. Это опытное положение считается ныне первейшим и непоколебимым основным законом химии (и всего естествознания. — А. М.) и во всякое время может быть непосредственно доказано с помощью весов. Бессмертная заслуга доказательства этого положения впервые посредством весов принадлежит великому французскому химику Лавуазье. В настоящее время все естествоиспытатели, многие годы занимавшиеся внимательным изучением явлений природы, настолько убеждены в безусловном постоянстве материи, что даже не могут себе представить, как могло бы быть иначе» 2. Так излагал Геккель суть открытия Лавуазье. Такова же была и суть закона сохранения и превращения энергии, или, как раньше говорили, силы, творцами которого были Мор, Фарадэй, Роберт Майер, Гельм- гольц и др. Энергия, или общее — движение материи, тоже постоянна, т. е. не творится из ничего и не исчезает, как и сама материя. Все, что мы наблюдаем во вселенной, есть лишь изменение форм движения материи и ничего больше. Материя и движение вечны, а потому и отпадают всякие антинаучные воззрения об их сотворении и уничтожении. Геккель особенно подчеркивал, что эти два естественнонаучные за-кона, открытые в разное время и разными людь- 1 См. «Мировые загадки», стр. 301 2 Там же, стр. 259—260. 9
ми (Лавуазье —в 1789 г., Майер —в 1842 г.), по существу теснейшим образом связаны друг с другом и представляют единое целое — всеобщий мировой закон вечности, нееотво- римюсти материи и движения. Это объединенное положение Геккель называл в своих работах «великим законом субстанции», понимая под субстанцией единство вещества (массы) и движения. «Для нашей монистической доктрины,— писал Геккель в «Мировых загадках», — необычайно важным является твердое убеждение, что оба великих космологических учения — химический заяон сохранения материи и физический закон сохранения силы — составляют нераздельное целое; обе теории связаны между собою столь же тесно, как и их объекты — вещество и сила, или материя и энергия». «Единство обоих основных законов, еще и ныне сильно оспариваемое, многие убежденные исследователи выражают термином — «закон сохранения силы и вещества». Для большего удобства и краткости обозначения этого основного, составленного из пяти слов, понятия я давно уже предложил назвать его «законом субстанции» или «космологическим основным законом». Его можно также назвать мировым законом, или законом постоянства, или еще «аксиомой постоянства вселенной»1. Таким образом, основные философские мысли Канта, изложенные в его «Естественной истории и теории неба», получили новое подкрепление в законах сохранения и превращения материи и энергии. Однако Геккель подчеркнул не только эту сторону открытий Лавуазье и Майера, он также подчеркивал неразрывную связь этих открытий с законом причинности. «Наше твердое монистическое убеждение, — писал Геккель в «Мировых -загадках», — что космологический основной закон обладает общеобязательной силой для всей природы, имеет огромную важность. Ибо этим не только положительным образом доказывается принципиальное единство космоса и причинная связь всех явлений, доступных нашему познанию, но вместе с тем отрицательным путем достигается высший духовный прогресс, окончательное ниспровержение трех центральных догматов метафизики: «бог, свобода и бессмертие». Вскрывая во всех явлениях их механические причины, закон субстанции сливается с «законом всеобщей причинности»2. Дальнейшее укрепление естественно-научных воззрений, в противовес метафизическим и религиозным, Геккель видел и в 1 «Мировые загадки», стр. 261.^ 2 «Мировые загадки», стр. 275. 10
учении атомистики. Отличая по форме и содержанию древнюю атомистику Левкиппа, Демокрита и Лукреция от современной, Геккель эмпирическое и теоретическое обоснование- современной естественно-научной атомистики видел в открытии Дальтоном закона кратных отношений и в фидоеофской трактовке, данной им этому закону. Геккель придавал колоссальное значение атомистике, потому что она разъясняла суть химических превращений веществ, давала ключ к пониманию- тех явлений, которые до тех пор оставались необъяснимыми. В то же время Геккель критиковал односторонность тех атомистических воззрений, согласно которым принимались во внимание лишь атомы, но игнорировалась окружающая их среда. Геккель видел, что игнорирование этой среды или отрицание связей между этой средой и атомами ведет к антинаучным выводам, дает возможность сохранить кое-что из старых воззрений. Согласно этим воззрениям выходило, что атомы «суть мертвые обособленные частицы вещества, колеблющиеся в пустоте и действующие на расстоянии» \ В противовес этому «кинетическому» воззрению на атомы Геккель выдвинул «пикнотичеекое» понятие материи, т. е. /представление о возникновении атома из всеобщей мировой субстанции. Поэтому он стоял за признание существования мирового эфира и рассматривал атом как сгущение этой мировой материи. Отсюда и возражения Геккеля против кинетического понимания материи. Как мы видим —и здесь принцип естественного возникновения и развития был руководящим для Геккеля. Исходя из этого основного своего воззрения, Геккель склонялся на сторону тех, кто химические элементы, эти неизменные виды химии, рассматривал как естественно возникшие и связанные между собой взаимными переходами. Именно такое понимание и выдвинул Геккель в отношении периодического закона химических элементов, открытого Менделеевым и Лотаром Мейером. «Групповое сродство этих элементов,—писал Геккель в «Мировых загадках», — и замечательные соотношения между их атомными Бесами, наличие которых показали Лотар Мей ер и Менделеев в их «периодической системе элементов», создают много вероятий, что элехменты отнюдь не представляют собою каких-либо абсолютных видов массы, вечно неизменяемых величин». «Групповые соотношения в естественной системе элементов напоминают, с одной стороны, аналогичные со- 1 Там же, стр. 263. И
отношения разнообразных и сложных углеродистых соединений, а с другой стороны, соотношения параллельных групп, существующих в естественной системе животных и растительных видов. Как в этом последнем случае родство аналогичных форм обусловливается общим происхождением от простых родоначальных форм, так и относительно элементов представляется весьма вероятным, что их семейства и порядки обусловливаются общим происхождением. Поэтому мы должны допустить, что нынешние «эмпирические элементы» не представляют собой в действительности простых и неизменных «видов массы», но первоначально были составлены из однородных простых первичных атомов» \ Исходя из этих воззрений, Геккель и склонялся к еще только зарождавшемуся тогда и развитому уже значительно позднее воззрению об образовании атомов из более простых составных частей. Мы уже видели выше на примере с критикой Геккелем «кинетического» понимания материи, что он восставал против сохранения или протаскивания под флагом новых воззрений — старых, метафизических представлений. Другим примером такой борьбы Геккеля против метафизики в новейшей науке о неорганической природе является его борьба против антинаучных выводов из второго закона термодинамики. Клаузиус, творец кинетической теории теплоты, помимо первого закона, тождественного с законом сохранения энергии, выдвинул еще второй закон, согласно которому различные . виды энергии обесцениваются, переходя в тепловую энергию. Это происходит потому, что тепловая энергия при равномерном распределении во вселенной не может быть превращена в другие формы и остается, так сказать, мертвой. Тем самым всякая смена форм движения во вселенной прекращается, и во вселенной наступает смерть, — так называемая «тепловая смерть». Следовательно оказывается, что вселенная имеет конец своего существования. Лри таком воззрении неизбежно приходилось признавать и начало возникновения вселенной. Таким образом получалось, что наука вдруг от успеха канто-лапласовских открытий, от открытий Лавуазье, Майера возвращалась вонять к уже отброшенным библейским воззрениям о том, что мир был сотворен и миру будет конец. При таком выводе трудно было избежать религиозных утверждений, и -попы различных мастей тотчас же ухватились 1 «Мировые загадки», стр. 267. 12
за ту трактовку второго закона термодинамики, которую этому закону дал Клаузиус. Вот против этой-то трактовки и восставал Геккель. «Начала мира так же не существует,-— писал Геккель в «Мировых загадках», — как и конца. Как мир бесконечен, так он пребывает и в ве^шом движении. Превращение живой силы в упругую и наоборот совершается безостановочно, и сумма этой потенциальной и актуальной энергии всегда одна и та же. Второе основоположение механической теории теплоты противоречит первому и должно быть отвергнуто. Защитники же энтропии справедливо ее отстаивают, пока имеют в виду лишь отдельные процессы, при которых в известных условиях связанная теплота не может быть вновь превращена в работу. Возьмем например паровую машину. Здесь теплота может быть превращена в механическую работу лишь в том случае, когда она переходит из более нагретого тела (пар) в менее нагретое (вода), но не обратно.. В огромном же целом мироздания господствуют совершенно иные отношения. Здесь даны условия, в которых может иметь место и Обратное превращение скрытой теплоты в механическую работу» \ И в этом вопросе общая материалистическая позиция Геккеля, как в вопросе о происхождении и взаимном превращении элементов, привела его к выводам, подтвержденным позднейшим развитием науки. Больцман и Смолуховокий, исходя из представлений кинетической теории материи, доказали, что вывод о «тепловой смерти» вселенной не является научно обоснованным. Совершенно новое и более глубокое освещение вопрос о вечном круговороте материи и движения получил на основе новейших представлений о строении и взаимном превращении атомов элементов, о космическом излучении, о строения и эволюции звезд. На основе всех этих представлений учение о «тепловой смерти» отброшено наукой и доказана правильность материалистических представлений, развитых еще Энгельсом2. Таковы были в основном взгляды Геккеля на матершо и движение в области неорганической природы. Эти воззрения Геккель распространял и на происхождение (что уже вытекало из признания канто-лапласовской гипотезы) и на развитие земли. И здесь Геккель подчеркивал значение работ Александра Гумбольдта, Буха, Зюоса и особенно Чарльза Ляйелля. 1 «Мировые загадки>, стр. 290. 2 Маркс и Энгельс, собр. соч., т. XIV, стр. 429, 489—491. 13
Подводя итоги открытиям, сделанным этими исследователями жизни земли, Геккель писал: «Чистой, основанной ла разуме науке они расчистили путь в область истории земли. Они устранили колоссальные препятствия, и здесь нагроможденные мифологической поэзией и религиозной традицией, больше же всего библией и основанной на ней христианской мифологией» \ Доказательство Чарльзом Ляйеллем естественного происхождения строения земли и ее постепенного развития было исторической прелюдией к открытиям Чарльза Дарвина — к доказательству естественного происхождения и развития живых существ. Но и в этой области Геккель не ограничился механическим усвоением того, что было дано Дарвином, а попытался синтезировать учение Дарвина с новейшими данными биологии в одно целое мировоззрение и двинуть дарвинизм далее. Для нас здесь важно подчеркнуть суть воззрений Гекке- ля по двум кардинальнейшим вопросам—по вопросу о происхождении жизни и по вопросу о возникновении ощущения. Доказывая всюду связь и естественное развитие в природе, Геккель не мог не видеть этой связи и естественного возникновения и в отношении органического вещества. Он подчеркивает, что характерной чертой органических веществ является то, что они все содержат углерод, что живое вещество— одна из форм углеродистых соединений. Именно способностью углерода давать бесчисленное множество переходящих друг в друга соединений объясняется одна из специфических черт жизненных явлений — их текучесть, постоянная изменчивость, движение. Отмечая эту сторону реакции углеродистых соединений, Геккель в то ке время подчеркивает, что жизненные свойства присущи не всяким углеродистым соединениям, а белковым углеродистым соединениям, т. е. таким сложным соединениям, в которые входят углерод, водород, кислород и азот. Поэтому процессы жизни в их основе являются формой деятельности белковых веществ-. Так Геккель подытоживает добытые естествознанием данные, устанавливает связь и переход от неорганического мира к органическому. Между ними нет никакой пропасти, а отличаются они лишь характером и формами тех материальных процессов, которые наблюдаются в «мертвой и живой природе». Поэтому неизбежно получался вывод, что жизнь возникла естественным путем из неорганических тел 1 «Мировые загадки», стр. 292. 8 Там же, стр. 295. It
в историческом ходе развития земли. Попытку детализировать картину этого возникновения Геккель дал в своем учении об архигонии, т. е. первичном зарождении \ Развивая это учение о первичном зарождении, Геккель, помимо положения о том, что органическое возникло из неорганического, подчеркивал также положение о наличии ряда переходных ступеней от простых неорганизованных белковых тел до организованной клетки. Так, Геккель принимал существование доклеточной формы, названной им манерой. Подробнее эти взгляды Геккель развил в своей «Естественной истории миротворения». Учение "о первичном естественном зарождении жизни разбивало всякие религиозные предрассудки о сотворении жизни сверхъестественной силой, о непроходимой дропасти между живым и мертвым. Развивая учение о первичном зарождении, Геккель оказался в союзе" с теми учеными, которые боролись против религиозных, антинаучных предрассудков. Поэтому Геккель особенно подчеркивает в «Мировых загадках», что он разделяет положение Негели о том, что «отрицать первичное зарождение значит провозглашать чудо» 2. Наличие чуда отрицал Геккель и в вопросе о возникновении ощущения. И в этом отношении Геккель отрицал наличие непроходимой пропасти между живым и мертвым и указывал на естественное происхождение ощущения. Ощущение не есть какое-то чудесное, необъяснимое свойство живых существ, а развивается из тех задатков, которые надо допустить существующими в основе всякой материи, т. е. в том числе и неорганической. Способность так или иначе воспринимать и реагировать на внешние воздействия и отражать их в известной форме встречается уже в мертвой материи. И в этом вопросе Геккель продолжал линию древних материалистов—гилозоистов, полагавших, что всякая материя, в том числе и так называемая мертвая, есть материя самодвижущаяся, материя, которой движение внутренне присуще. Еще больше соглашался Геккель с новейшими, более развитыми воззрениями по этому вопросу. Так, он разделял взгляды физиолога Ферворна о том, что у простейших животных психические процессы еще бессознательны, что процессы ощущения и движения у них еще совпадают с молекулярными жизненными процессами, совершающимися в плазме, и что конечной причины их сле- 1 «Мировые загадки», стр. 299. 2 Там же, стр. 299. 15
дует искать в свойствах плазмовых молекул. «Психические процессы, — писал Геккель, цитируя Ферворна, — в царстве протистов представляют поэтому мост, связывающий химические процессы неорганической природы с душевной жизнью высших животных. Они представляют собою зародыш высших психических явлений у многоклеточных и человека» \ В этом вопросе, как видим, Геккель искал соответствующих естественных объяснений явлений и стоял на научной, материалистической позиции. Материализм Геккеля в этом вопросе подчеркивал и Ленин в своем «Материализме и эмпириокритицизме». Разоблачая махистов и их идеализм и замаскированную поповщину в вопросе об ощущении, Ленин писал: «Материализм в полном согласии с естествознанием берет зат первичное данное материю, считая вторичным сознание, мышление, ощущение, ибо в ясно выраженной форме ощущение связано только с высшими формами материи (органическая материя), и «в фундаменте самого здания материи» можно лишь предполагать существование способности, сходной с ощущением. Таково предположение, например, известного немецкого естествоиспытателя Эрнста Геккеля, английского биолога Ллойда Моргана и других, не говоря о догадке Дидро, приведенной нами выше. Махизм стоит на противоположной, идеалистической, точке зрения...» 2. Так понимал и объяснял Геккель переход от неорганического к органическому и тем самым основные выводы биологических наук о происхождении живого вещества ставил в непосредственную связь с дарвинизмом. Если учение о происхождении живых веществ, об архи- гонии устанавливало связь между неорганической и органической природой, то дарвинизм разъяснил связь между видами живых существ. Учение о естественном отборе и о борьбе за жизнь, о расхождении признаков (дивергенция) в силу внутренней изменчивости организмов и о схождении признаков (конвергенция) под влиянием внешней среды и т. д. — раскрыло механизм возникновения бесконечного разнообразия живых существ, их целесообразного устройства, приспособления к внешней среде и друг к другу и т. д. В то же время дарвинизм нанес окончательный удар теологическим воззрениям об особом положении человека среди животных, об особом провидении, которое поставила перед человеком особые, божественным духом предначертан- 1 «Мировые загадки», стр. 204. 2 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр. 37. 1С
пые цели. В противовес всему этому дарвинизм доказал, что всякая целесообразность в живой природе есть естественная целесообразность и является относительной, что наряду с целесообразным устройством органов, являющимся результатом отмирания 'бесчисленного множества менее приспособленных особей, мы имеем налицо и нецелесообразные, вредные органы. Эти органы .когда-то также играли полезную роль, но в силу дальнейшего развития и изменения условий существования организмов оказались в дальнейшем ненужными или даже вредными, но еще не исчезли. Так был нанесен удар богословским утверждениям о том, что некий божественный дух разумно и целесообразно устроил мир. Геккель подчеркивал относительный характер естественной целесообразности, возникшей у организмов в результате отбора. Эта относительная целесообразность сопровождается наличием нецелесообразных приспособлений. «Как старый, мистический витализм, — писал он, — так и новый, столь же иррациональный неовитализм не в силах были найти объяснение этим и многим другим нецелесообразным приспособлениям в теле животных и растений. Но они очень просто объясняются теорией происхождения»1. Что же касается божественного провидения и предназначения человека к высшим целям, то Геккель с достаточной иронией высмеивал это провидение, 'когда писал в «Мировых загадках» о «нравственном миропорядке» буржуазного общества: «Ежегодно тысячи людей погибают при кораблекрушениях, происходят тысячи несчастий на железных дорогах, тысячи погибают на рудниках и заводах и т. д. Многие тысячи людей избивают друг друга каждый год в войнах, и приготовления к этому массовому убийству поглощают у самых высокоразвитых, исповедующих христианскую любовь цивилизованных народов самую значительную часть их народного богатства. А в число этих сотен тысяч, ежегодно падающих жертвой современной цивилизации, по большей части входят здоровые, сильные, работящие люди. И после этого говорить о нравственном миропорядке!» 2. Как учение Канта — Лапласа о развитии вселенной и основной космологический закон субстанции, «сохранения и превращения вещества и энергии», детализировались в учении атомистики и отдельных физико-химических дисциплинах, так и учение о трансформизме живой природы — дарви- 1 «Мировые загадки», стр. 306. 2 Там же, стр. 811. 2 Геккель. Н. 5Ш. 17
ниам— свое детальное развитие получило в анатомии и физиологии, в эмбриологии и палеонтологии и других биологических дисциплинах. Итоги достижений этих наук Геккель также трактует иод углом зрения учения о развитии. Если дарвинизм объяснил изменчивость видов, то клеточная теория, сравнительная анатомия, сравнительная эмбриология и сравнительная физиология дают ключ к пониманию изменчивости отдельных органов, тканей, -стадий развития организмов и их функций; в то же время эти дисциплины дают новый материал, подтверждающий дарвинизм. Именно изучая эту сторону биологических явлений и установил Геккель свои сыгравшие большую роль в развитии биологии теории — теорию гастреи и основной биогенетический закон. Теория гастреи утверждает, что каждый сложный организм в эмбриональном развитии 1проходит стадию гастру- лы — двуслойного шарообразного мешка, существующего и как, самостоятельный организм в ряду низко организованных животных. Уже в этом положении заключается часть того общего утверждения, которое Геккель выразил в своем основном биогенетическом законе, также сыгравшем большую роль в биологии и явившемся дальнейшим развитием дарвинизма в применении к области эмбриологии. Геккель установил связь между развитием рода (филогенез), объясняемым теорией естественного отбора, и эмбриональным развитием (онтогенез), доказав, что онтогенез есть сокращенное и видоизмененное повторение филогенеза. Основным биогенетическим законом был нанесен еще один мощный удар но старым метафизическим воззрениям и предрассудкам, так как он и в эмбриональном развитии например человека установил стадии низших ступеней развития животного мира (закладка жаберных щелей, ряд особенностей в развитии кровеносной системы ребенка и т. д. и т. п.). Глубоко понимая дарвинизм, Геккель ясно видел анти- дарвинистические тенденции некоторых из современных ему учений. Так, он один из первых вскрыл антидарвинизм вейсманизма, видевшего в «смешении зародышевой плазмы при половом зарождении общую и даже исключительную причину индивидуальной изменчивости». «Этот исключительный взгляд, находящийся в связи с теорией непрерывности зародышевой плазмы, по моему мнению, — писал Геккель, — преувеличен...» \ 1 «Мировые загадки», стр. 193. 18
Для Геккеля дарвинизм служил -путеводной звездой в решении всех биологических проблем. Так, Геккель включил дарвинизм как венец во всю систему открытий, произведших переворот в науке и обусловивших ее бурное развитие в XIX в. Естественным продолжением всех этих воззрений Гек.келя были и его собственно-философские воззрения. Рассматривая человека как природное существо, он не мог рассматривать психику вообще и сознание человека в частности иначе, как нечто исторически возникшее, как нечто природное, подчиненное общим законам природы, и прежде всего его так называемому закону -субстанции. За это говорят данные сравнительной анатомии, физиологии и т. д. Психика человека оказалась переходными ступенями связанной с психикой высших животных, а психика этих последних — с проявлением ощущения и движения у простейших организмов*. «По моему убеждению, то, что называют «д у ш о й», — писал Гек- кель, — в действительности есть явление природы. Поэтому я считаю психологию отраслью естествознания, и именно физиологии» \ Таким образом, самые сложные процессы сознания человека обнаружили свое историческое происхождение и явились усложненными психическими функциями более примитивных животных2. Исходя из этого, Геккель в отношении происхождения наших знаний придерживался исторической, материалистической точки зрения. «Подлинное и имеющее какую-либо цепу знание носит реальный характер и состоит из представлений, соответствующих действительно существующим вещам»3. И дальше о наших представлениях он писал, что они истинны постольку, поскольку «их содержание соответствует познаваемой стороне вещей» 4. Геккель решительно отрицал и идеалистические выводы физиологов, изучавших органы чувств, и прежде ©сего И. Мюллера, что наши органы чувств неспособны давать знания о внешних вещах, а ограничиваются субъективной стороной так называемых специфических энергий. В противовес этому мнению Геккель научно доказывал, что специфические энергии — «нечто возникшее исторически и не являются преградой к познанию внешнего мира». Защищая историческое, ^природное происхождение нашего 1 «Мировые загадки», стр. 147. 2 Там^же, стр. 184, 216—217, 221, 234—235, 276. 3 Там же, стр. ззз. 4 Там же. 2* 19
аппарата познания, Геккель ясно видел, что его позиция является Материалистической, и сам говорит об этом. «В этом смысле, — писал он, — наша концепция материалистична» \ Неудивительно, что Геккель в вопросе о сущности наших чувственных восприятий присоединился ко взглядам Людвига Фейербаха и Альбрехта Pay. Таковы были в самом кратком изложении взгляды Гекке- ля в области науки и философии. Наиболее общее свое выражение они нашли в его решении религиозной проблемы. Геккель был решительно против всякой веры в личного бога. Для Геккеля бог — это природа. Поэтому неудивительно, что так сильно было влияние Спинозы на выработку мировоззрения Геккеля. Он и сам этого не только не отрицал, а прямо заявлял, что «наш очищенный монизм возвращается таким образом на 200 лет назад, к основному представлению Спинозы; и для нас материя («вещество, заполняющее пространство) и энергия (движущая сила) суть два неразделимых атрибута единой субстанции» 2. Свое мировоззрение Геккель в его отношении к религиозной проблеме назвал дтантеизмом. Однако пантеизм Геккеля, как мы (Видели выше, был, собственно говоря, атеизмом, отрицавшим права религии шаг за шагом во всех областях знания. Само же название «пантеизм», употребляющееся им, он, пользуясь выражением Шопенгауера, справедливо называл «вежливым атеизмом». «Н е т ни б о г а, ни богов, если под этим словом разуметь личное, вне природы стоящее существо. Это «б е з б о ж и о е мировоззрение» в существенных чертах совпадает с м онизмом, или пантеизмом, современного естествознания; оно лишь дает ему другое выражение, подчеркивая отрицательную сторону его, несуществование внемирового, или сверхъестественного, божества. В этом смысле вполне справедливо выразился Шопенгауер: «Пантеизм — это лишь вежливый атеизм. Истина пантеизма заключается в устранении дуалистического противоречия между богом и миром, в признании того, что мир существует своей внутренней силой и сам-по-себе. Положение пантеизма: «бог и мир — одно целое», есть просто вежливый способ увольнения господа бога в отставку» 3. Таково было в целом мировоззрение Геккеля. 1 «Мировые загадки», стр. 148. 2 Там же, стр. 262. 3 Там же, стр. 329—330. 20
ГЛАВА 3 БОРЬБА ГЕККЕЛЯ ЗА НАУЧНОЕ РЕШЕНИЕ МИРОВЫХ ЗАГАДОК И БОРЬБА ПРОТИВ РЕЛИГИИ Мировоззрение Геккеля не было случайностью и его индивидуальной особенностью. Оно было 'продуктом революции 1848 года. Воспитавшись на предреволюционных идеях немецкой классической натурфилософии и переработав их на материалистической почве естествознания, Геккель обогатил их результатами новейших открытий. Особенную роль в этом отношении сыграл дарвинизм. Дарвинизм определил мировоззрение Геккеля та ©сю его жизнь. Он остался ему верен до конца своих дней и сделал его своим боевым знаменем. Уже первая попытка защищать дарвинизм столкнула Геккеля с консерватизмом ученых-естественников. Прочтя в I860 г. книгу Дарвина «О 'происхождении видов», Геккель уже тогда понял ее историческое значение. Однако он не встретил в этом отношении сочувствия в ученых кругах, и лишь знаменитый сравнительный анатом и в дальнейшем приверженец дарвинизма Гегенбаур (1826—1903) разделил мнение Геккеля. В открытой форме непонимание и недоброжелательство Геккель встретил на съезде немецких естествоиспытателей и врачей в 1863 г., где он сделал доклад о Дарвине и характеризовал его как Ньютона органического мира. Однако в тот период часть буржуазии Германии еще была прогрессивной силой, и это сказывалось и на кругах ученых. Естественно-научный материализм Бюхнера и Молешотта одерживал тогда большие успехи. Дарвинизм скоро завоевал себе широкое признание, более широкое, чем на родине самого Дарвина. Этому много способствовал сам Геккель. За дарвинизм выступали, 'кроме него, такие видные ученые, как Вирхов, Дюбуа-Реймон, Негели и др. Но обстановка стала решительно меняться о периода франко-прусской войны и Парижской коммуны. Коммуна 1871 г. с достаточной ясностью показала, что теперь речь идет уже об уничтожении господства 'буржуазии и об очистке исторической почвы Ьт классов ъообще. Начиная: с этого момента, буржуазия во всех областях общественной жизни поворачивает в сторону реакции. Этот поворот в сторону реакции сказался и в области философии и науки. Лозунги: «назад к Канту», «назад к Юму», «назад к Беркли», явились призывами к отказу и от того примитивного материализма, «разносчик&миг» которого были Бюхнер и К0 В материализме 21
увидели смертельную опасность устоям буржуазного общества, после того как красные знамена Парижской коммуны показали мощь единственно последовательного материализма — материализма Маркса и Энгельса. В среде ученых поворот к реакции оказался не только в отходе от материализма ряда крупных ученых: Вирхова, Дю- буа-Реймона, Рейнке и некоторых других, но и в движении против дарвинизма, которое с этого времени начинает все более усиливаться. Наиболее печальную известность в этом отношении приобрел Вирхов. Сам крупный ученый и приверженец дарвинизма и материализма, Вирхов, особенно начиная с 70-х годов прошлого столетия, 'круто поворачивает в сторону реакции и делается сторонником антидарвинизма, играя в то же время реакционную политическую роль в качестве члена «прогрессивной» партии. В такой обстановке нужно было иметь немало мужества, чтобы выступать в защиту материализма, в защиту науки, в защиту дарвинизма против реакции, мракобесия и поповщины. И Геккель нашел в себе мужество пойти против течения, пойти против своего учителя Вирхова и других видных ученых. Отсюда та мировая известность Геккеля, которую он -завоевал, отсюда та острая политическая и философская борьба, которая разгорелась вокруг его выступлений. Первое крупное столкновение Геккеля с официальной наукой и казенной философией произошло в 1874 г., после того, как он выпустил свою книгу «Антростогения, или история развития человека». Блестящая защита теории эволюции в применении к человеку, яркий и популярный язык, разоблачение и нападки на.религию и ее вождей и приверженцев, широкая картина общего материалистического мировоззрения, противопоставляемого идеализму и поповщине, — все это вызвало взрыв негодования и кучу нападок на Геккеля. Был поставлен вопрос, -может ли лицо, «развращающее» широкие народные массы разоблачением «таинства» зарождения и эмбриологии человека, нападающее на религию и придерживающееся «безбожного» дарвинизма, быть профессором германского университета. Однако крупный мировой авторитет Геккеля в области его специальности, поддержка, которую он получил в антиклерикальных кругах, спасли Геккеля от изгнания из университета. От разгула реакции не спаслись однако многие другие, преимущественно связанные с социал- демократией, научные работники (Дюринг, Ароне и некоторые другие). Однако вопрос о свободе науки и свободе преподавания стал перед правящими классами во весь рост. Революцион- 22
ные выводы, делаемые из научных открытий, и использование их пролетарским движением испугали не только лагерь реакции и воинствующего «черного интернационала» — церкви, но и значительную часть либеральной буржуазии. Начинают как из рога изобилия сыпаться речи о «свободе» науки и преподавания. Раздаются голоса о необходимости «разумного» использования свободы науки и преподавания. Это движение в философии подкрепляется попытками философов и некоторых естествоиспытателей доказать непознаваемость и неразрешимость тех самых вопросов, вокруг которых шла борьба и которые являлись коренными вопросами мировоззрения. И по той и по другой линии Геккель выступил на защиту науки1. В 1877 г. Геккель на мюнхенском съезде естествоиспытателей и врачей выступает с докладом «О современном учении о развитии и его отношении к науке в целом» 2. В ответ на это выступление на том же съезде Вирхов делает доклад «О свободе науки в современном государстве» 8, направленный против Геккеля. Вирхов в своей речи, ссылаясь на «печальные» события, к которым привели теории, подобные дарвинизму, события, произошедшие «в соседней стране» (Парижская коммуна), предлагает отказаться от свободного изложения перед широкими народными массами «опорных» теорий и ограничить школьные программы «строго установленными» истинами. При этом дарвинизм, учение о происхождении человека и т. п. оказываются в числе «недоказанных» истин. Против этой речи Вирхова Геккель выступил с особой брошюрой «Свободная наука и свободное учение» 4. Несмотря на то, что он в. ней пытался снять с дарвинизма упрек в связи с социалистическим движением, несмотря на все другие его непоследовательности, защита им дарвинизма и науки вообще вызвала вой враждебных голосов. Поповский лагерь требовал ограничения пропаганды и преподавания естествознания. «Новая евангелическая церковная газета», газета «Германия > и ряд других выступили против «догм» науки, против «обезьяньих фанатиков» на стороне Вирхова, Дгобуа-Реймо- на, Негели и других (противников Геккеля. Первая из упомянутых газет писала: «Мы. ничего не требуем от естествоиспы- 1 Н а е с к е 1—Gemeinverstandliche Vortrage und Abhandlungen aus dem Gebiete der Entwicklungslehre, Bd. II, S. 119—146. Bonn 1902. 2 Там же. 3 R, Vir chow—Die Freiheit der Wissenschaf ten im modernen Staat. Berlin 1877. * * Gemeinverstandliche Vortrage und Abhandlungen», etc. Bd. II* S. 199—324. 23
гателей кроме признания, что по ту сторону результатов их научного исследования имеется область невидимого и.неис- следуемого, куда никогда не проникнут ни лупа, ни скальпель, где господствуют только вера и откровение. Если бы эта граница всегда правильно соблюдалась, то теология и исследование природы никогда не стали бы в противоречие, которое вредно для них обоих, и профессорское явление наподобие Геккеля было бы невозможно» \ Но это «кроме» означало отказ от материализма в естествознании, от всех выводов, которые с неизбежностью вытекали из научных открытий, сделанных в XIX в. Навстречу этому требованию и шли те философы и естествоиспытатели, которые выбросили лозунг «назад к Канту» и т. д. Наиболее печальную известность в этом отношении приобрел Дюбуа- Реймон своей речью, произнесенной 14 августа 1872 г. «О границах познания природы», где он выставил свой лозунг «Ignorahimus» (никогда не познаем). В 1880 г. он продолжал свой поход против науки в речи «О мировых загадках», где объявил неразрешимыми или неразрешенными 7 проблем: 1) отношение материи и силы, 2) происхождение движения, S) происхождение жизни, 4) целесообразность в природе, 5) происхождение ощущения и сознания, 6) происхождение мышления и речи и 7) свободу воли. Вот против этого-то попятного движения ученых, против их отказа от вытекавших из новейших открытий материалистических и атеистических выводов и выступил Геккель со своими «Мировыми загадками», являющимися в то же время итогом и суммой его философских воззрений. Геккель отверг лозунг «назад к Канту» как несостоятельный. Он показал, что призыв к возврату % Канту есть призыв к подмене научных выводов такими антинаучными и шаткими воззрениями Канта, которые последний защищал в свой так называемый критический период. В (противовес идеализму и агностицизму «критического» Канта Геккель подчеркивал значение его до-критичеоких работ: «Кант юношеского периода, действительно критический Кант, — писал Геккель, — пришел к убеждению, что три великие дер ж-а вы мй с- тицизма — «бог, свобода и бессмертие» — представляются несостоятельными при свете «чистого разума», а состарившийся, догматический Кант находит, что эти три главных призрака суть «постулаты практического разума.» и, как таковые, представляются необходимыми. И далее, в наши дни, чем больше уважаемая шко- 1 «Gemeinverstandliche Vortrage utid Abhandlungen^'etc. Bd. II, S. 311. 24
ла неокантианцев проповедует «возврат к Канту» как единственное спасение от невообразимого хаоса современной метафизики, тем яснее обнаруживается несомненное и безысходное противоречие между основными воззрениями молодого и старого Канта»1. Разоблачая все шатания реакционных естествоиспытателей в отношении новейших открытий, Геккель в своих «Мировых загадках» выдвинул новое, последовательное решение всех тех мировых загадок, которые неразрешимыми объявил Дюбуа-Реймон. Вся книга Геккеля, более того — вся его научная деятельность были посвящены доказательству того, что «мировые загадки» Дюбуа-Реймона совсем не неразрешимые загадки, а успешно решаются современным естествознанием. Геккель показывает, что первая загадка решается тем, что естествознание раскрывает сущность материи и «силы», изучая смену форм вещества и энергии. Ничто не создается из ничего, и все есть лишь смена форм материи. Основным ответом на первую загадку являются законы сохранения вещества и энергии. Вторая загадка современным естествознанием решается тем, что движение признается основным, нераздельным свойством (атрибутом) материи. Третья загадка решается учением об эволюции и естественном зарождении жизни из неорганических веществ. Четвертая загадка — возникновение целесообразности в природе — объясняется дарвинизмом. Именно Дарвин показал, как появляется целесообразность в мире животных и растений. Пятая 'загадка — появление ощущений и сознания — решается доказательством того, что движение присуща материи изначально, а в первичной форме психического акта, в форме раздражимости, встречается у самых простых живых существ. Шестая загадка—^ возникновение разумного мышления и речи — решается доказательством того, что они развиваются в процессе эволюции животного царства и объясняются учением Дарвина. Что же касается седьмой загадки — свободы воли, то ее Геккель отбрасывает совсем, так как «в качестве чистой догмы она основана на иллюзии и в действительности совсем не существует» 2. Несколько сот страниц своей блестящей популярной кни- 1 «Мировые загадки», стр. 150. ' Там же, стр. 76 25
ги Геккель посвятил доказательству разрешимости «мировых загадок» на основе современного естествознания. Научное мировоззрение, возникающее на основе современного естествознания, Геккель противопоставил суевериям, вере в чудесное, поповщине вообще. «Характернейшую особе и- ность истекшего XIX столетия,—писал юн, — составляет все более возрастающая острота противоречия между наукой и христианством» \ «Либо победит «душеспасительная церковь», и тогда вообще прекратятся «свободная наука» и «свободное преподавание», наши университеты превратятся в католические общежития, а гимназии — в монастыри. И:ш йсе победит современное государство разума, и тогда в XX веке человеческое просвещение, свобода и благосостояние получат «значительно большее развитие, чем в XIX в. Именно для достижения этой высокой цели и представляется крайне важным, чтобы современная наука не только разрушила лживое здание суеверия и убрала с дороги его пыльные развалины, но и воздвигла на освободившемся месте -новое обитаемое строение для человеческого духа, дворец р а з у- м а...» 2. «Действительный мир может наступить лишь тогда, — добавляет Геккель, — когда один из борцов будет повержен наземь». Вскрывая вредную роль церкви, Геккель своей книгой много сделал для разоблачения церковных суеверий о загробной жизни, о непорочном зачатии девы Марии3 и т. д. Не поскупился Геккель и на яркие слова для характеристики современной церкви и ее руководителей. Римских пап он тв своих «Мировых загадках» характеризует следующим образом: «Огромное большинство их было бессовестными шарлатанами и обманщиками, многие же — преступными негодяями» 4. Поэтому величайшую опасность для науки и для распространения научного мировоззрения, особенно в широких массах, Геккель видел в союзе церкви и государства. «Хуже всего то, — писал он, — что современное культурное госу- 1 «Мировые загадки», стр. 347. 2 Там же, стр. 370. 3 В «Мировых загадках», в отделе «Генеалогия Христа», Геккель приводит один интересный случай из его наблюдений над отношением итальянского крестьянства к мифу о непорочном зачатии. Геккель был свидетелем, как обманутого своей женой мужа называли Беппо (Джу- зеппе — Иосиф) в отмять престарелого мужа евангельской .«непорочной» девы Марии — Иосифа. См. также данные из апокрифического евангелия о том, что Иисус был плодом соблазнения девы Марии- римским офицером Пап дера. См. стр. 431 и 361—362. 4 «Мировые загадки», стр. 359. 26
д а р с т в о бросается в объятия враждебной культуре ц е р к в и...» \ Разоблачая воинствующую церковь (ecclesia militans), Геккель одновременно вскрывал предательство и шатания среди ученых, не только не защищавших научных завоеваний, но шедших навстречу «черному интернационалу» — церкви. Геккель. разоблачает отступничество от прежних материалистических и более последовательных взглядов Бир- хова2, Дюбуа-Реймона3, Вундта4, К. Бэра6. Он подчеркивает идеалистический характер устремлений В. Оствальда с его энергетикой6. Он клеймит рецидивы мракобесия в форме спиритизма у видных ученых — Уоллеса, Крукса, Цельнера, Фехнера \ Разоблачает поповский характер виталистических утверждений Рейнке, Агассиса8 и т. д. Все эти шатания и попятные движения Геккель ставит в связь с поворотом к реакции в духовной и политической жизни9. Неудивительно, что борьба Геккеля за научное мировоззрение, 'борьба с темнотой, невежеством и церковью, разоблачение предательства со стороны ряда ученых встретили ожесточенное сопротивление в лагере реакции, в лагере поповщины не только в Германии, но и в ряде других стран. Перевод «Мировых загадок» на многие языки, распространение их в невиданном количестве экземпляров (в Германии к 1906 г. было распространено около 200 тыс. экз., в Англии — около того же количества; всего к этому времени Геккель насчитывал до 1 млн. экз. «Мировых загадок», распространенных в различных странах), превращение борьбы вокруг «Мировых загадок» в массовое движение—все это сделало защиту Геккелем науки предметом классовой борьбы и в то же время доставило ему мировую известность. На Геккеля ополчились и богословы, и философы, и ученые. Написаны были десятки толстых книг и сотни статей, посвященных «опровержению» геккелевской попытки решить мировые загадки. В Германии поповщина выступила в лице Лоофса, Деннерта и др. Лоофс, профессор истории церкви в 1 Мировые загадки», стр. 70. Там же, стр. 78, 150—151. 3 Там же, стр. 151, 230, 281. 4 Там же, стр. 155—156. 5 Там же, стр. 306. 0 Там же, стр. 80. 7 Там же, стр. 342. в Там же. стр. 280, 282, 304, 454. 9 Там же, стр. 415—416. См. также стр. 65, fe8, 70, 150, 304. 27
Галле, выпустил целую книгу «Анти-Геккель», Деннерт написал объемистую книгу «Правда об Эрнсте Геккеле и ого «Мировых загадках» по отзывам его товарищей по специальности» \ В царской России против Геккеля ш «лагеря поповщины выступил Н. М. Соловьев. Этот поборник философского черносотенства написал в свое время ряд статей против Гекке- ля, Мечникова и К. Тимирязева и позднее издал их отдельной «книгой. Так7 как эта книга появилась в свет уже в начале империалистической войны, то Соловьев борьбу против Ге<ккеля сдобрил черносотенно-шовинистической приправой. Он посвятил свою книгу «памяти православных воинов, павших в борьбе с немцами», соответствующим образом разъяснив это посвящение применительно не только к Геккелю, но и к Фейербаху и ряду других немецких мыслителей2. Кроме Соловьева выступали против Геккеля Лопатин и другие. Но мало того, что они сами выступали против Геккеля, они организовывали переводы различных печатных произведений, направленных против Геккеля и появившихся на иностранных языках. Так, Соловьев издал книгу Лоджа против Геккеля. Те же крути обеспечили появление книги Ден- нерта. Сюда же нужно отнести и появление антидарвинистских и виталистических статей Рейнке, тоже направленных против Геккеля3. Во всех этих открыто поповских выступлениях все точки над «i» были поставлены. Геккеля старались смешать с грязью. Его обвиняли в невежестве, подлоге и во всех смертных грехах. Уже упомянутый Лоофс, нагромоздив в своей книге кучу сознательных оскорбительных выражений по адресу Геккеля, закончил свое выступление следующим образом: «Это жестокий приговор. Все мои выводы оскорбительны. Я так писал, что каждый суд мог бы меня обвинить в оскорблении моего коллеги из Иены, если бы я вместе с тем не приводил доказательств справедливости моих утверждений. Я признаю себя побежденным лишь судебным приговором, основанным на предварительной экспертизе сведущих лиц» 4. 1 Русский перевод: Д е н н! е р т — Геккель it его «Мировые загадки» по суждению специалистов, Москва, 1909. 3 Н. М. Соловьев — Научный атеизм. Сборник статей о профессорах Геккеле, Мечникове и Тимирязеве, Москва, 1915 г. 8 Рейнке — Натурфилософия. СПБ. 1909, изд, «Природа» 4 «Мировые загадки», стр. 449. 88
Но Геккель не подал в суд и не вызвал Лоофса на дуэль, Он не поддался на эту гнусную провокацию. Прикрыто и поэтому еще более гнусно выступили против Геккеля философы из рядов кантианства: Адикес, Паульсен и др. I Так, Паульсен изображал собя противником поповщины, он защищал в своей статье кантианство «на два фронта». Он признавал в отличие от открытых попов и апологетов фидеизма заслуги Геккеля в области защиты дарвинизма и в области специальных исследований. Однако критика Пауль- сена, одетая в наукообразный костюм кантианства, по существу та же, что и критика открытой поповщины. Поэтому и вывод, к которому пришел Паульсен в своей статье, тот же, что и у Лоофсов, Деннертов и им подобных. «Я читал эту книгу (Геккеля. — А. М.) с жутким стыдом, — писал он,— со стыдом за состояние общего образования и философского образования нашего народа. Прискорбно, что оказалась возможность издать такую книгу, что она могла быть написана, напечатана, раскуплена, прочитана, удостоена удивлением и доверием народа, «который имеет Канта, Гете, Шопенгауера. Но — познай самого себя»1. Удар в спину нанесен был Геккелю рядом 'ученых, которые вместо защиты науки против поповщины стали на сторону враждебного науке лагеря. В Германии, кроме Вирхова и Дюбуа-Реймона, против Геккеля выступили с «научными» аргументами Рейнке и другие виталисты. В России профессор Хвольсон проявил столько полемического задора, что поехал в Германию и издал в 1906 г. на немецком языке, по оценке Ленина, — «подлую черносотенную брошюрку»: «Гегель, Геккель, Коссут и двенадцатая заповедь», которую- почти целиком и посвятил Геккелю. В Англии против Геккеля выступил Лодж, поборник спиритизма, и т. п. Эти выступления сыграли особенно гнусную роль, так как они исходили от признанных ученых и «опровергали» Геккеля якобы научными аргументами. Поповщина особенно обрадовалась этим выступлениям, и Деннерт, Соловьев и другие, захлебываясь, цитировали «ученых» опровергателей Геккеля. Но каковы были эти «ученые» аргументы, можно показать на выступлениях Рейнке, Лоджа и Хвольсона, появившихся также и на русском языке. Рейнке, как и все «ученые» оппоненты Геккеля, старался 1 Fr. Paulsen—Е. Haeckel als Philosoph. <Preu8sische JahrMcher» 1900, Bd. 101, S. 29—72. 29
особенно подчеркнуть, что он за «Достоверное» знание, против «домыслов», против «искажений» и «непроверенных утверждений». Однако его аргументация сразу же сама себя разоблачала, так как у Рейнке действительно имели место и домыслы, и искажения, и непроверенные утверждения, густо приправленные поповщиной и черносотенством. Действительно, Рейнке выступал в своих статьях за тепловую смерть вселенной1, отрицал происхождение высших животных от низших2, утверждал, что нет ни одного доказательства, которое можно было бы (проверить на опыте, говорящего в пользу гипотезы, будто человек произошел от животного» 3. Вместе с тем Рейнке теорию самозарождения живых существ объявлял «просто научной уткой» 4, основной биогенетический закон характеризовал как выдумку6 и т. д., и т. п. В противовес геккелевским, основанным на итогах новейших открытий, утверждениям Рейнке оперировал такими «глубоко научными» доводами, как напр. следующий: «Сходство человека с человекоподобной обезьяной, например с орангутангом, было явлением конвергенции, а не дивергенции, и не может быть основано на разветвлениях одной общей первичной формы. Сходство между китами и рыбами — явление конвергенции, и никто не станет утверждать, что кит развился непосредственно из ры(5, только потому, что и кит и рыба снабжены плавниками. Достоинство науки,— добавляет Рейнке, — требует заявить лишь то, что на;м ничего не известно о животном происхождении человека» °. И такие аргументы выдвигал биолог, который прекрасно знал, что только для самого поверхностного взгляда кит может напомнить о родстве с рыбой и что наука так же мало может назвать кита рыбой, как Рейнке можно назвать ученым в его полемике с Геккелем! Рейнке «шризнавал» эволюционную теорию, но допускал, что высшим фактором эволюции является «мировой регулирующий дух», т. е., попросту говоря, — бог. Поэтому неудивительно, что к числу первых теоретиков эволюционного 1 И о г. Рейнке — Натурфилософия. Вып. I. «Наше мировоззрение. Истина в теории развития. Геккель как биолог». СПБ. 1909, под ред. и с пред. В. Л. Комарова, стр. 12. 2 Там же, стр. 36. 3 Там же, стр. 49. * Там же, стр. 69. 5 Там же, стр. 73. 6 Там же, стр. 50—51. 30
учения Рейнке относил Моисея, а к числу первых трудов то эволюционной теории — его книгу «Бытия» \ Только прочитав эти и им подобные «высоконаучные» и «опытом проверенные» утверждения Рейнке, можно по достоинству оценить его требования, чтобы у ученых отличали изложение достоверного знания от вымыслов, а в науке — знание фактов от их объяснения. По Рейнке, вообще цель науки—'В описании фактов, а не в объяснении, наука должна ограничиваться областью познаваемого, а за этой областью признавать целое море непознаваемого2. При такой «теории познания» получалось, что Ignorabi- mus (никогда не познаем!) Дюбуа-Реймона являлось для Рейнке «фактом», не требующим объяснения!3. В полном соответствии с глубиной «научных» и «теорети- колошавательных» аргументов' находились и (прочие его выступления против Геккеля, затрагивавшие и политические вопросы. Естественно,* что Рейнке выступал против всей позиции Геккеля в вопросах религии и морали. Предвосхищая 'современных апологетов фашизма, Рейнке целью своих выступлений против Геккеля ставил «борьбу с монистической агитацией, которую, — заявил он, —¦ считаю опасной для нашей культуры»4. Особенно раздражало Рейнке и его хозяев то, что материализм Геккеля находил широкий отклик у трудящихся масс. Об этом же говорит и другой оппонент Геккеля — физик Оливер Додж, поборник спиритизма и мистики. Но то, что Рейнке и другие умели выразить в хитросплетениях специфического «ученого» философско-идеалистического языка, у Лоджа сказано ввиду его наивности и большей откровенности гораздо яснее. Лодж прямо подчеркивает, что «Мировые загадки» в Англии нашли особенно горячий прием среди английских рабочих 5. Но в та время как, по Лоджу, книгу Геккеля образованные могут прочесть с пользой, для необразованных она прямо вредна, и без противоядий ее нельзя разрешить чи- 1 Рейнке, цит. соч., стр. 23. Там же, стр. 5, 4, 20. 3 Там же, стр. 16. 20, 55. 4 Там же, стр. 82. 5 Оливер Лодж—Жизнь и материя. Критика «Мировых загадок» профессора Геккеля. Перевод с английского С. С. Розанова, под Редакцией и с предисловием Н. М. Соловьева. К-во «Творческая мысль*. I Москва, 1908, стр. 15, 16. 31
тать народу. В ка^ест&е такого противоядия Лодж и написал свою книгу1. Неопасной книгу Геккеля для лиц с «законченным образованием» Лодж считал потому, что среди буржуазной интеллигенции он видел налицо отлив симпатий от материализма и голос Геккеля считал «гласом вопиющего в пустыне». «Геккель,—писал он, — был вынесен вперед подступающей волной монистической философии», но теперь оказался «севшим на мель благодаря тому, что лоток мнений стал устремляться в другом направлении». «Голос Геккеля, — продолжал Лодж в своей книге, — есть глас вопиющего в пустыне, но не голос пионера .из авангарда наступающей армии. Это — знаменосец, мужественный и непреклонный, поднимающий крик в отчаянии тогда, когда его сотоварищи отступают и принимают новое направление, приводящее к более идеалистическим доктринам» 2. Что же предлагал Лодж в качестве противоядия от монизма Геккеля, отождествляемого Лоджем с материализмом? Вся книга Лоджа посвящена проблеме отношения духа и материи и проблеме жизни. Материя по нему — нечто неорганизованное, беспорядочное. Процессы, происходящие з ней, не могут итти в каком-либо определенном направлении. Однако, к великому нашему счастью, в действительности дело обстоит не так: вселенная определенным образом организована, процессы в ней протекают по определенным законам. Но эта организованность — результат воздействия мирового духа и его частных проявлений — человеческого духа, жизни и т. п. нематериальных факторов 3. «Материя служит орудием и проводником духа», — вот основной тезис Лоджа4. " Но Лодж—• физик, и пред ним встает проблема согласования его «философии» с естествознанием, с законом сохранения энергии и прочими законами. И он решает эту проблему очень «просто»: дух не нарушает этих законов; он лишь регулирует течение материальных процессов, направляя их к определенной цели6. Такова весьма немудрая основа «философии» Лоджа. Исходя из этой основы, Лодж решает и проблему жизни. Жизнь, по нему, как нечто одухотворяющее материю, — са- 1 Лодж, цит. соч., стр. 11, 15—16. 2 Там же, стр. 51—52. 3 Там же, стр. 85, 89, 92, 94, 122. 4 Там же, стр. 92. 5 Там же, стр. 91, 120 32
ма нематериальна. «Она, как мне кажется, — писал он в своей книге, — принадлежит к особенному порядку бытия, который воздействует на материальный строй вещей и в то же время проявляет руководство и контроль по отношению к уже существующей здесь энергии» \ Но откуда же берется эта регулирующая и контролирующая жизнь? Лодж против теории самозарождения. Жизнь, но нему, не рождается из неорганической материи. Нет! Она привходит к материи из лона всемирного духа, т. е. попросту — бога. Поквартировав некоторое время в материи, она, обогащенная опытом индивидуальной жизни (!), возвращается снова в указанное предвечное божественное лоно2. В соответствии со всем сказанным природа для Лоджа — несовершенное воплощение духа3. Понятно, что для Лоджа материальные вещи преходящи, а дух, жизнь — вечны. Более того, они вневременны. Время— это категория несовершенного. Для мирового же духа и прошлое и будущее, как и настоящее, всегда открыты. Примитивизм и наивность Лоджа особенно курьезный характер принимают при разъяснении последней проблемы — вечности идеи и временности вещей, в которые она воплощается. Например «идея» британского парламента существует вечно. Но тело, в которое воплощается эта идея, может меняться: собираться, разъезжаться и даже совсем распускаться и снова выбираться. «Он (парламент, как идея. — А. М.) пребывает перманентной сущностью даже тогда, когда становится невоплощенным» 4. Если бы мы не знали, что Лодж писал свою книгу всерьез, то мы могли бы приведенный пример считать за остроумную пародию на гегелевскую абсолютную идею. Но такова ирония судьбы, что Лодж, физик по специальности, взял из философского антиквариата напрокат идеалистическую философию абсолютного духа тогда, когда она была уже вдребезги разбита успехами естествознания и того движения, противоядие от которого стряпал Лодж. Отсюда и комизм его аргументации. Столь же комичным и в то же время антинаучным было* решение Лоджем проблемы познания. Считая, что сущность каждой вещи составляет нематериальная душа, что человеческий дух есть частица мирового 1 Лодж, цит. соч., стр. 101. 2 Там же, стр. 101, 143. 3 Там же, стр. 95, 127. 4 Там? же, стр. 105. Такие же мысли Лодж развивает об «идее» армии R Душе всякой вещи, см. стр. 105 и 89. 3. Гекк Н. 5624. 33
разума и т. д., Додж, естественно, допускал помимо научного познания также и откровение. «Геккель, — писал он,—поднимает на смех идею о возможности откровения или о возможности каких-либо знаний, имеющих нечеловеческое происхождение» \ А между тем, добавлял Лодж, Геккель признает возможным существование живых существ на других планетах и в других солнечных системах, притом таких живых существ, которые могут оказаться выше организованными, чем человек. Исказив Геккеля, приписав ему утверждение невозможности нечеловеческого знания, тогда как Геккель отрицал лишь сверхъестественное знание, Лодж так аргументировал свою мысль о возможности общения мирового духа с человеческим духом путем откровения: «Ведь дикари могут же получать «откровение» от цивилизованных людей» 2. И с таким заржавелым и примитивным оружием выступал Лодж против Геккеля! Понятно, что «Мировые загадки» стояли неизмеримо выше писаний Лоджа, Рейнке и К0 и пользовались неизмеримо большим успехом у «не получивших законченного образования» масс трудящихся. Предлагая свои писания вниманию просвещенного читателя, взгляды Геккеля Лодж считал философией, неприемлемой для приличного общества. «Если они, — писал он, — начинают учить других, что монизм обозначает ограничение доха возможностями материи, поскольку она в настоящее время известна; если они учат пантеизму, отождествляющему бога с природой, взятой в этом узком смысле; если они защищают, что дух и то, что они называют материей, так тесно связаны, что трансцендентное невозможно, что без мозговых полушарий сознание, разум, амоции, любовь и все высшие свойства, к которым человечество постепенно приближается, уничтожились бы, что термин «душа» обозначает «сумму движений плазмы в ганглиях», что термин «бог» является продуктом эволюционно познаваемого процесса и может быть выражен как «бесконечная сумма всех сил природы, суммы всех атомных сил и всех колебаний эфира», употребляя цитату из профессора Геккеля («Исповедание веры»), — то такие философы пусть довольствуются аудиторией необразованных людей» 3. Таковы были «научные опровержения» профессоров Рейнке и Лоджа. Не лучше обстояло дело и с книгой Хвольсона 1 Лодж, цит. соч., стр. 49 2 Там же, стр. 50. 3 Там же, стр. 90. 34
«Гегель, Геккель, Коссут и двенадцатая заповедь». Двенадцатая заповедь Хвольсона гласит: «Никогда не пиши о том, чего не знаешь». В другом месте брошюры Хвольсон выразил эту заповедь еще проще: «Сапожник, оставайся при сво ем деле» \ Вывод, который Хвольсон сделал в брошюре относительно Геккеля, гласил следующее: «Результат нашего исследования можно назвать ужасным: при чтении «Мировых загадок» местами волосы дыбом становятся. Все, буквально все, что Геккель говорит, объясняет и утверждает при упоминании вопросов физики, ошибочно, основано на недоразумениях или указывает на почти невероятное незнакомство с самыми элементарными вопросами»2. По аналогии Хвольсон полагал, что и в отношении других дисциплин Геккель все переврал. Получалось, что, как писал сам Геккель о себе по поводу этого заключения Хвольсона, «от моей достойной сожаления личности и моих натурфилософских очерков в конце-концов ничего не остается» 3. Но в действительности защита Хвольсоном Дюбуа-Реймо- на носила ярко партийный и антинаучный характер. Обвиняя Геккеля в невежестве в области физики, Хвольсон выступил против «единства сил природы», против геккелевско- го отрицания всеобщности второго закона термодинамики со всеми нелепыми выводами из него: о тепловой смерти вселенной, божественном предопределении судеб мира и т. п. Геккель писал в «Мировых загадках»: «Если бы это учение об энтропии было правильно, то предполагаемому «к о н ц у» мира должно было бы соответствовать и « н а ч а л о», м и н и- мум энтропии, при котором температурное различие между обособленными частями вселенной было бы наибольшим. На наш монистический и строго последовательный взгляд на вечный космогенетический процесс, оба воззрения представляются одинаково несостоятельными, оба противоречат закону субстанции. Начала мира так же не существует, как и конца. Как мир бесконечен, так он пребывает и в вечном движении; превращение живой силы в упругую и наоборот совершается безостановочно, и сумма этой потенциальной и актуальной энергии всегда одна и та же. Второе основоположение механической теории теплоты противоречит первому и должно быть отвергнуто. Защитники же энтропии справедливо ее отстаивают, пока имеют в виду лишь отдельные процессы, при которых в известных у с л о- птп? Хвольсон — Гегель, Геккель, Коссут и двенадцатая заповедь. Ulb. 1911, стр. 63. 2 Там же, стр. 117. 3 Е. Я а ее k el— Monismus und Naturgesetz. 1906, S. 33.
виях связанная теплота не может быть вновь превращена в работу» \ В противоположность этим философски и научно правильным взглядам Хвольсон писал: «Я утверждаю, что открытие этого закона следует признать наивысшим из всего, что до сих пор было достигнуто человеческим гением во всех областях знания». «Но выше всего, — продолжал он, — мы ценим глубоко философское и космологическое значение этого закона... Материя обесценивается, энергия вырождается» 2. Здесь же Хвольсон защищает представление о вселенной как о чем-то подобном шаровой поверхности, конечном, но безграничном. Мы теперь знаем еще более основательно, чем во времена Геккеля, что прав был именно биолог Геккель, а не физик Хвольсон. Таким образом «научные» аргументы были лишь наукообразной проповедью поповщины, и справедлива была резкая и краткая характеристика выступления Хволь- сона, данная Лениным. Геккель не отступил под натиском врагов, не свернул своего знамени, а, напротив, ответил врагам ударом на удар. По литературной линии Геккель дал ответ и Лоофсу, и Ден- нерту, и Паульсену, и ряду других поборников мракобесия в послесловии к дальнейшим изданиям своих «Мировых загадок». Хвольсону он ответил особой брошюрой «Монизм и закон природы». Отметив, что при писании своих «Мировых загадок» он руководствовался указаниями профессоров физики — Кнора, Винкельмана, Ауэрбаха, Кнопфа, Аббе и др. — и опирался на работы Р. Майера, Тиндаля, Гелымгольца, И. Г, Фогта и др., Геккель рассматривает, как сам Хвольсон решает общие вопросы физики в своем «Курсе физики», и справедливо приходит к выводу, что определения силы, энергии у Хвольсона, «как почти все его общие рассуждения, в высшей степени неясны и недостаточны; они не делаются от того лучше, что они окружаются объемистым аппаратом математических формул» 3. По поводу конечного, но безграничного мира Хвольсона Геккель писал: «Весь этот прекрасный мировой пузырь Хвольсона есть произвольная фикция, догма, которая окутывается в мантию точной физики и богато украшает 1 «Мировые загадки», стр. 290. 2 Хвольсон, цит. соч., стр. 97, 117. 8 Е. Haeckel — Monismus und Naturgesetz. S. 22—23. 36
себя математическими формулами. Его ограниченный мир соответствует его ограниченному мозгу, мысли которого движутся в самых узких эмпирических границах и для того, чтобы возвыситься до вселенной, не обладают ни потребностью к этому, ни способностью. Петербургский физик представляет собой тип ограниченного специалиста, который, стремясь в своей узкой, замкнутой специальной области к высшей точности и математической строгости всех единичных знаний, однако остается совершенно слепым в познании великого целого». Отсюда у таких специалистов, разъяснял Геккель, и ненависть к философии и популяризации науки1. Но не только по литературной линии продолжал Геккель борьбу с противниками науки и научного мировоззрения, но и по линии научной общественности и организации масс. В 1906 г. попочинуГеккеля организуется атеистическое общество «Союз монистов», поставившее себе целью борьбу с религией и пропаганду выхода из церкви. Религиозно настроенные круги естествоиспытателей и философов в противовес этому обществу организуют «Кеплербунд» («Союз Кеплера»). В 1908 г. травля Геккеля поповщиной приводит к попытке покушения на его жизнь. В 1910 г. Геккель официально оформляет свой отход от церкви. Движение, возглавляемое Геккелем, продолжалось и после его смерти, после окончания империалистической войны. «Союз монистов» существовал, издавал журнал (сначала «Монистические ежемесячники», затем «Голос разума»), но, раздираемый противоречиями, без особой борьбы был разрушен фашистами после прихода .к власти Гитлера. Таковы краткие итоги борьбы Геккеля за науку и научное мировоззрение. Им было много сделано для популяризации естествознания, особенно дарвинизма, и его аргументы против поповского мировоззрения сыграли большую положительную роль. И однако движение, возглавлявшееся Геккелем более полустолетия, в настоящее время можно считать, как буржуазное движение, прекратившим свое существование. В чем причины этого? Причины этого кроются в непоследовательности Геккеля в области философии и в том, что он целиком оставался на почве буржуазного мировоззрения, и, наконец, в его реакционной политической позиции. Е. Н а е с к е 1—Monismus und Naturgesetz. S. 22—23. 37
ГЛАВА 4 НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ И ОГРАНИЧЕННОСТЬ МИРО- ВОЗЗРЕНИЯ ГЕККЕЛЯ Непоследовательность философской линии Геккеля выразилась прежде всего в его отношении к материализму. Гек- кель свое мировоззрение называл монизмом и ошибочно полагал, что оно выше материализма, а материализм считал односторонней формой монизма. Под материализмом Геккель понимал учение, которое все сводит к материи, а движение считает чем-то вторичным, производным и чуждым материи. Еще Энгельс отметил нелепость такого представления о материализме. «Где он выкопал свой материализм?» —иронически спрашивал Энгельс1. Геккель видел преимущества своего монизма в том, что он движение считал атрибутом материи и мышление — производным явлением в развитии материального мира. Но уже домарксовские формы материализма решали этот вопрос более основательно, чем Геккель, и именно в смысле единства материи и движения. Не материализм был односторонней формой монизма, а наоборот, монизм был в действительности одной из непоследовательных, примитивных форм материализма. И в этом отношении философские противники Геккеля справа были близки к истине, когда они открыто в своих выступлениях против Геккеля обвиняли его в том, что под флагом монизма скрывается и пропагандируется ненавистный им материализм. Так, Деннерт довольно удачно определил термин «монизм» «салонным названием материализма». Но Геккель не имел смелости назвать свое мировоззрение материалистическим. Второй ограниченностью материализма Геккеля -был его механицизм. Геккель полагал, что объяснение явлений приводы должно считаться полным, когда «мы в состоянии законы природы установить в форме неопровержимых математических формул, а явления выразить при посредстве меры, числа и веса» 2. Исходя из этой точки зрения, Геккель полагал, что объяснение жизненных явлений должно заключаться в сведении их к физико-химическим явлениям. Поэтому аргументация Геккеля против витализма и идеализма, в основном совершенно правильная философски, приобретала, при ее детализации односторонний и примитивный характер. 1 Маркс -и Энгельс, собр. соч., т. XIV, стр. 419. 2 Е. Наеске 1—Monismus undJNaturgesetz. S. 5. 88
Геккель, считая себя последователем Спинозы, нисколько не пошел вперед. Более того, он стоял в философском отношении значительно ниже не только Спинозы, но и многих позднейших мыслителей, напр. Фейербаха. Опираясь на великие успехи естествознания XIX в., Геккель в своей теории познания оставался на примитивных философских позициях. Понятие опыта для него ограничивалось исключительно сферой явлений природы и физиологических процессов. Поэтому он психологию отождествлял с физиологией. Огромная же область социальных явлений и общественного опыта оставалась для Геккеля вне сферы внимания. Но и в области природы Геккель не развил своего материализма далее общих воззрений об эволюции, о последовательном развитии мира от первобытной туманности до самосознающего человека. Переходы от одной формы движения материи к другой он изображал грубо и примитивно, и это было результатом того, что Геккель совершенно не усвоил плодов той же немецкой классической философии, материалистическим интерпретатором натурфилософских воззрений которой он был. Глубокое понимание категорий бытия и мышления было недоступно Геккелю. Поэтому он, видевший все значение великих открытий XIX в., не заметил величайшего открытия — диалектики Маркса — Энгельса. Пропагандируя стихийно нашедшую себе путь в естествознание диа-д. лектику в форме учения Канта, Р. Майера, Дарвина и других, Геккель остался чужд развивавшейся Энгельсом диалектике природы. «Анти-Дюринг» Энгельса для Геккеля не существовал. Не зная диалектики, Геккель не мог последовательно и до конца бороться с идеализмом. Поэтому мы у него находим уступки идеализму (дуализму, по его терминологии). Отвергая наличие мировых загадок, Геккель позволял себе однако утверждать непознаваемость «внутренней сущности субстанции», непознаваемость «вещи в себе» \ Поэтому мы находим в писаниях Геккеля элементы агностицизма. Но самой существенной ограниченностью и непоследовательностью геккелевского материализма было то, что его материализм был исключительно естественно-научным материализмом. Геккель не только не был в состоянии распространить материалистическое воззрение на область общественных явлений, но, более того, — общественные явления сводил к биологическим явлениям. В духе рационалистов и просво- 1 «Мировые загадки», стр. 409, 39
тителей XVIII в. Геккель полагал, что общественные противоречия имеют свой корень в незнании законов отправления человеческого организма. «Строение и жизнь социального тела», т. е. г о с у д а р с т в а, -мы правильно поймем лишь тогда, когда будем обладать, естественно-научным знанием «строения и жизни» личностей, составляющих государство, и клеток, составляющих эти личности. Если бы наши «вожди государства» и сотрудничающие с ними «народные представители» обладали этими драгоценными предварительными сведениями по биологии и антропологии, мы не наталкивались бы каждый день в газетах на ужасающее обилие социологических промахов и политической болтовни, которыми, к несчастью, пестрят наши парламентские отчеты и многие* правительственные акты» \ Поэтому Геккель рекомендовал .правоведам изучение антропологии, психологии и эмбриологии, и тогда-де они не будут делать тех «ошибок», которые они делают. Поэтому Геккель допускал «растворение» гуманитарных наук в естествознании 2. Как видим, сведение общественных явлений к биологическим у Геккеля приводит его по существу к идеализму в понимании общественных явлений («незнание» — причина общественных неустройств) и к реакционным политическим выводам. Неудивительно, что, стоя на этой позиции, Геккель — стихийный революционер в науке — в области политических вопросов оказался самым настоящим филистером реакционного пошиба. Присоединяясь к неоднократно повторяемому положению Уоллеса, что «ino сравнению с нашими изумительными успехами в физических науках и в сфере их практического применения наша система правления, административной юстиции, народного образования и весь наш общественный и моральный уклад пребывают в состоянии варварства», несмотря на неоднократное констатирование все большего разгула реакции, Геккель приходил в восторг от «культур- кампфа» Бисмарка3. Смелый мыслитель в области естествознания, Геккель запутывался при решении политических вопросов в трех соснах и впадал в реакционную, буржуазную апологетику, как только дело заходило о политике. Неудивительно, что в пе- 1 «Мировые загадки», стр. 70. 2 Там же, стр. 71. 8 Там же, стр. 368. 40
риод империалистической войны Геккель, бывший ранее пацифистом, не избежал шовинистического угара. Полная беспомощность и неспособность выйти за границы ходячих буржуазных политических взглядов сказались у Геккеля и на его программе действия в области борьбы с религией. Считая церковь непримиримым врагом науки, считая веру в личного бога несовместимой с научным мировоззрением, Геккель считал возможным говорить о монистической религии и даже пропагандировать ее как разновидность пантеизма. Поэтому Геккель допускал возможность найти путь примирения между несколько подкрашенной религией и наукой. Это примиренчество Геккеля по отношению к религии выразилось в том, что он свой монизм объявлял особой формой пантеистической религии и рассматривал его «как связь между религией и наукой» \ Происходило это оттого, что атеизм Геккеля и всего монистического движения был буржуазным, непоследовательным атеизмом. Стараясь создать себе массовую базу в форме общества монистов, Геккель опирался исключительно на мелкобуржуазные и буржуазные элементы. Пролетариата как исторической силы, единственно способной победить религиозные предрассудки и навсегда выкорчевать их из сознания людей, он не знал и пути к нему не видел. Более того, он сознательно чуждался рабочего движения, открещивался от всякой связи с ним. И это в то время, как действительно массовым читателем «Мировых загадок» был именно рабочий, что видели противники Геккеля, на!пр. Лодж и другие. Геккель не видел, что силу его движению придавали не мелкие чиновники, интеллигенты, мелкие лавочники и т. д., сосредоточившиеся в его Союзе монистов, а те широкие массы трудящихся, которые в успехах науки и их антирелигиозном значении увидели орудие своего собственного освобождения. В то время как Геккель хулил социалистическое движение, его «Мировые загадки», «Чудеса жизни» распространялись с.-д. организациями, а полиция книги Геккеля, напр. в царской России, конфисковывала и сжигала наряду с прочей революционной литературой. Слепота Геккеля была слепотой буржуазного ученого. Показав своими «Мировыми загадками», как подчеркивал Ленин, «неискоренимость естественно-исторического ма- Ге к к е л ь — Монизм, как связь между религией и наукой. Вероисповедание естествоиспытателя. СПБ. 1907. 41
териализма, непримиримость его со всей казенной профессорской философией и теологией», Геккель в то же время выдумывал «свою религию (тоже что-то вроде «атеистической веры» Булгакова или «религиозного атеизма» Луначарского), отстаивая принципиально союз религии с наукой!» \ Так как последовательный атеизм присущ лишь пролетарскому движению, то враги Геккеля видели опасность в «геккелизме» именно потому, что он находил отклик в широких массах. Буржуазное же атеистическое движение, поскольку оно было против диктатуры пролетариата, не имело под собой прочной почвы и должно было распасться, как это и произошло с геккелевским Союзом монистов. Мы видим, таким образом, что если в области философии Геккель не вышел за пределы буржуазного материализма второй половины XIX в., то в области политики он погряз в болоте реакционного мещанства. Непоследовательность мировоззрения Геккеля и была причиной неудачи и крушения всего монистического движения, развивавшегося лишь как буржуазное движение. Мы видели выше, что поповщина критиковала Геккеля справа, пытаясь сбить его с его позиций и заставить отступить под напором реакции. Прямо противоположная критика Геккеля — критика слева — исходила из рядов пролетарского движения, с позиций марксизма. Еще Энгельс критиковал непоследовательность Геккеля, одновременно защищая его от несправедливых и неправильных реакционных нападок Дюринга2. Энгельс подчеркивал, что «благодаря Геккелю, представление об естественном отборе было расширено и изменчивость видов стала рассматриваться как результат взаимодействия приопособления и наследственности, причем приспособление является фактором, производящим изменения, а наследственность —¦ сохраняющим их» 3. По вопросу о соотношении между филогенезом и онтогенезом, следовательно, об основном биогенетическом законе Геккеля, Энгельс писал: «Оказывается, что между последовательным развитием органических зародышей до стадии зрелых организмов и иерархией следующих друг за другом 1 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр. 2S5—286. 2 Маркс и Энгельс, собр. соч., т. XIV, стр. 71 и ел, 3 Там же, стр. 70. 42
в истории земли растений и животных обнаруживается своеобразное совпадение. И именно это совпадение является надежнейшей основой теории развития» \ Точно так же Энгельс поддерживал и развивал далее положение Геккеля о том, что имеется целый ряд переходных ступеней от неорганизованного белка к вполне организованным одноклеточным живым существам2. Подчеркивал положительное значение работ Геккеля для дальнейшего развития дарвинизма, Энгельс в то же время видел ограниченность и ошибки в его воззрениях. Помимо непонимания Геккелем материализма, Энгельс отмечал полное незнание им диалектики Гегеля, неправильное противопоставление индукции дедукции, механистичность8. Критиковал Геккеля и И. Дицген. В своих «Экскурсиях социалиста в область теории познания», в главе «Дарвин и Гегель», Дипген решительно возражал против геккелевской «монистической чистейшей формы веры» и доказывал, что Геккель «все еще сидит на... дуалистическом коне», т. е. непоследователен в своей борьбе с религией4. Точно так же возражал Дицген против утвержпений Геккеля о непознаваемости последних, или первых, причин явлений. Источник непоследовательности Геккеля Дицген, повторяя по существу Энгельса, видел в том, что Геккель «недостаточно усвоил себе результаты чуть ли не 3-тысячелетнего развития философии», что «великий Гегель, развивший учение о мышлении, для него так и не существовал» *. Но Энгельс и Дицген были уже в могиле, когда возгорелся ожесточенный бой вокруг геккелевских выступлений, особенно в связи с появлением его «Мировых загадок». В этот период о Геккеле писал ряд авторов, примыкавших к марксистскому лагерю: Унтерман, Кунов, Блажко, Паннекук, Энрико, Геркнер и ряд других. Но все эти авторы, критикуя Геккеля, сами в той или иной степени ревизовали марксизм и нередко подменяли марксизм плохо понятым дарвинизмом. Поэтому они не могли указать правильного пути решения проблем, поднятых Геккелем. Более развернутую марксистскую критику позиции Геккеля в его «Мировых загадках» дал до Леигина Меринг в 1 Маркс и Энгельс, собр. соч., т. XIV, стр. 74. 2 Там же, стр. 412, 425. 3 Там же, стр. 498. 350 и др. 4 И. Дицгечг — Экскурсии социалиста в область теории познания. 1907, стр. 74. 6 Там же, стр. 80—81 43
своей статье «Мировые загадки», помещенной в журнале «Die neue Zeit» \ Меринг свою критику начал с рассмотрения предисловия Геккеля к его «Мировым загадкам»». «Старый план,—писал там Геккель, — лелеявшийся много лет подряд, о том, чтобы построить целую систему монистической философии на основе учения об эволюции, не будет приведен в исполнение. Силы мои не соответствуют такой задаче, и многообразные симптомы надвигающейся старости побуждают кончить работу» 2. Меринг отмечает, что дело совсем не в возрасте Геккеля. Такая же участь постигла и Штрауса. Причины их неудач в создании цельного мировоззрения кроются не в недостатке сил, а имеют более глубокие причины. Им потому не удалось примирить философию и естествознание в едином мировоззрении, пишет Меринг, что «им была неизвестна та область, в которой только и возможно примирить науку о духе и науку о природе, — область общественных взаимоотношений». «Как Штраус, — продолжал Меринг,— решил тайну мифа евангелической истории с тем, чтобы признать мистическую тайну династии Гогенцоллернов, так же и Геккель изгоняет любезного господа-бога из вселенной для того, чтобы торжественно признать Бисмарка могущественным государственным деятелем, который разрешил «политическую мировую загадку» немецкой нации» 3. Причина этого кроется в том, что Геккель — «материалист и монист, но не исторический; он полагает, что законы, которые имеют значение в природе, попросту могут быть перенесены на общество, и получает при этом такие философские выводы, убожество которых почти не поддается никакому описанию». Поэтому Геккель в религиозных суевериях видел причину социальных зол, поэтому он существование партии центра и католической церкви объяснял невежеством людей, поэтому он переоценил «культуркампф» Бисмарка. «Это так же хорошо, как и бессмысленно, и «варево» не станет от того жирнее, если добавится еще пара объяснений такого же калибра» 4. В конце-концов — подводил Меринг итог выяснению причин ошибок Геккеля — «Геккель как философ в конце XIX [века является отсталым в такой степени, в какой трудно себе представить в отношении столь способной и образованной головы, если бы это исчерпывающим образом не объяснялось 1 Mehring—Die Weltratsel. «Die neue Zeit». 1899-1900. 2 «Мировые загадки», стр. 59—60. 3 Mehring-Die Weltratsel, 1. c, S. 418. * Там же, стр. 418. 44
полной неспособностью естественно-научного материализма что-либо сказать в области общественных явлений» \ Так критиковал Меринг Геккеля. Правильно вскрывая непоследовательность и ограниченность его материализма, Меринг однако и сам не свободен был от ошибок. Так, он присоединился к положению Геккеля, что сущность субстанции с каждым новым открытием делается все более загадочной, что «вещь в себе» есть нечто мистическое и непостижимое. Таким образом Меринг, стоявший неизмеримо выше ревизионистов и, по оценке Ленина, не только желавший, но и умевший быть марксистом, сам делал уступку агностицизму и не доводил критики Геккеля до конца. И лишь Лениным были даны всесторонняя критика и оценка Геккеля и всего состояния естествознания конца XIX в., как и отношения оппортунистов и ревизионистов к естествознанию. Замечательная книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» посвящена выяснению того, как целый ряд писателей, желающих быть марксистами, 'предпринял поход против философии марксизма, как они, опираясь на якобы новейшие учения в естествознании XX в., договариваются до прямого фидеизма и как помог махизм им свихнуться в фидеизм. Последний же, § 5, последней, шестой, главы своей книги Ленин посвятил Геккелю. Вся книга Ленина направлена на разоблачение предательской роли оппортунистов и ревизионистов, разъяснение того, как извращением учения Маркса, некритическим отношением к буржуазной идеологии они прокладывают путь для враждебного пролетариату влияния и протягивают руку враждебному пролетариату лагерю. В то же время Ленин критиковал и тех, кто хотел и мог быть марксистами, напр." Дицгена. Ленин подчеркивал, что Дицген сбивался временами с последовательно материалистической позиции и допускал такие выражения, как «примирение идеализма с материализмом» и т. п., что давало возможность различным путаникам сочинять даже особое учение «натурмонизма», «диц- генизма» и т. д.2. Книга Геккеля, насквозь пронизанная естественно-научным материализмом, могла быть полезна, несмотря на непоследовательности самого автора ее, как помощь в борьбе против уклонов в идеализм, для выяснения непримиримой противоположности материализма и идеализма, замазывавшейся всякими путаниками. Это значение книги Геккеля было сра- 1 Mehring, цит. соч.,стр. 419. 2 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр. 202. 45
зу же отмечено Мерингом в его статье и еще раз подчеркнуто Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме». Ленин писал: «Меринг сразу указал на то, что «сочинение Геккеля и своими слабыми и своими сильными сторонами замечательно ценно для того, чтобы помочь прояснению несколько запутавшихся в нашей партии взглядов на то, чем является для нее, с одной стороны, исторический материализм, с другой стороны, исторический материализм»1. Особенностью «Материализма и эмпириокритицизма» Ленина является то, что в отличие от других его сочинений, где он подвергал убийственной критике ревизионизм и оппортунизм и беспощадно вскрывал всякие шатания в связи с политической борьбой, здесь он анализ ревизионизма связал не только с политической борьбой, но и с анализом состояния естествознания в эпоху империализма, с борьбой в области философии. Причиной того, почему отношение ревизионистов к естествознанию привлекло внимание Ленина, являлись те особые процессы, которые стали развиваться в естествознании с конца XIX в. С этого времени появляется особая разновидность физиков-идеалистов, которые вопреки всему опыту всей истории развития естествознания стали пытаться каждое новое крупное открытие в физике истолковывать идеалистически. За этих физиков стали ухватываться философы-идеалисты и откровенно-поповский лагерь. Однако этот поход против науки физики-идеалисты выдавали за поход против метафизики в естествознании, против отживших понятий и законов, за революционную ломку. Именно эта псевдореволюционная словесность и реакционная сущность послужили источником того, что ревизионизм, не видя реакционной сущности, прельстился псевдореволюционной словесностью и предпринял пересмотр якобы «устарелого» учения Маркса на основе новейших «открытий» физиков-идеалистов. Ленин показал, что эти «открытия» есть всего лишь повторения в новой форме идеализма Беркли, Юма и Канта. Однако псевдореволюционная словесность физиков-идеалистов имела и свой жизненный корень в тех новейших открытиях, которые действительно революционизировали все учения физики, начиная с конца XIX в. (радиоактивность, учение об электричестве). Но вместо того, чтобы увидеть в этих открытиях дальнейший шаг в познании нами природы, а в ломке физических понятий — необходимость дальнейшего 1 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр 290.
развития и пересмотра понятий физики с целью лучшего отражения при посредстве их познаваемой нами природы, эти физики-идеалисты стали утверждать абсолютную относительность всякого знания, субъективизм всяких понятий физики Отсюда и проистек тот кризис физики, который потрясает ее в капиталистических странах и до настоящего времени. Ленин показал, что борющимися партиями и по теоретическим вопросам естествознания являются те же партии, которые борются в философии, — материализм и идеализм, и что борьба этих партий выражает в последнем счете тенденции и идеологию классов современного .общества. На основе этого глубокого и широкого анализа, на основе последовательной и непримиримой ко всяким уклонам и шатаниям линии и дал Ленин свою оценку борьбы вокруг Геккеля. Ленин прежде всего вакрыл черносотенно-поповекий характер критики Геккеля откровенными идеалистами и фидеистами типа Лопатина. С Лопатиными же идут и махисты, одни—более открыто (напр. Петцольдт), другие — более скрыто, более путанно (Мах). Там, где путают и не договаривают махисты, з<а них договаривают и доводят их рассуждения до конца открытые фидеисты — имманенты. Роль Маха в том и заключается, чтобы, на словах 'отгораживаясь от прямых фидеистических выводов, на деле предавать естествознание фидеизму. Этой предательской роли махизма и противопоставлял Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» роль Геккеля. Он подчеркивал, что «буря, которую вызвали во всех цивилизованных -странах «Мировые загадки» Э. Геккеля, замечательно рельефно обнаружила партийность философии в современном обществе, с одной стороны, и настоящее общественное значение борьбы материализма с идеализмом и агностицизмом, с другой» \ Эта борьба показала истинное значение выступления Геккеля. В то время как он сам отрекался от материализма, выдумывал свою монистическую религию, его честная и смелая защита научных достижений XIX в. и развиваемого им научного мировоззрения не могла не сослужить службу материализму. Поэтому выступление Геккеля было встречено таким звериным воем во всех отрядах идеалистического лагеря, такой бешеной бранью казенных профессоров философии. «Весело смотреть, — писал Ленин, — как у этих высохших на мертвой схоластике мумий — может быть] первый раз в жиз- 1 Л е н и н, собр. соч., т. XIII, стр. 284—285. 47
йй — загораются глаза и розовеют щеки от тех пощечин, которые надавал им Эрнст Геккель. Жрецы чистой науки и самой отвлеченной, казалось бы, теории прямо стонут от бешенства, и во всем этом реве философских зубров (идеалиста Паульсена, имманента Ремке, кантианца Адикеса и прочих, их же имена ты, господи, веси) явственно слышен один основной мотив: против «метафизики» естествознания, против «догматизма», против «преувеличения ценности и значения естествознания», против «естественно-исторического материализма». Он — материалист, ату его, ату материалиста, он обманывает публику, не называя себя прямо материалистом — вот что в особенности доводит почтеннейших господ профессоров до неистовства» 1. Вскрывая классовый характер борьбы поповщины всех мастей против Геккеля, Ленин в то же время показал, почему выступления Геккеля служили и не могли не служить материализму и защите науки от поповщины, несмотря на ограниченность и непоследовательность самого Геккеля. Служа материализму, Геккель служил науке, так как «ход развития естествознания, несмотря на все его шатания и колебания, несмотря на всю бессознательность материализма естественников, несмотря на вчерашнее увлечение модным «физиологическим идеализмом» или сегодняшнее — модным «физическим идеализмом», отбрасывает прочь все системки и все ухищрения, выдвигая снова и снова «метафизику» естественно-исторического материализма»2. Ленин особенно подчеркивал, что естественно-научный материализм враждебен идеализму, в какой бы форме последний ни проявлялся; что укрепление естественно-научного материализма делает бесплодными все усилия, все потуги различных школ и школок идеализма; что «дело основателей новых философских школок, сочинителей новых гносеологических «измов», — проиграно навсегда и безнадежно»3. Подчеркивая ото значение естественно-научного материализма, Ленин в то же время отмечал, что поборники и представители этого материализма зачастую сами не сознают того, что они служат материализму; что они не умеют отчетливо противопоставить материалистическую теорию познания идеалистической. Это положение и иллюстрировал Ленин* на примере Геккеля. «Лично Геккель не желает рвать с филистерами, но то, что он излагает с таким непоколебимо-наивным убеждением, 1 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр. 285. 2 Там же, стр. 286—287. 3 Там же, стр. 286, 48
абсолютно не мирится, — писал Ленин, — ни с какими оттенками, господствующего философского идеализма. Все эти оттенки, от самых грубых реакционных теорий какого-нибудь Гартмана вплоть до мнящего себя новейшим, прогрессивным и передовым позитивистом Петцольдта или эмпириокритици- стом Маха, все сходятся на том, что естественно-исторический материализм есть «метафизика», что признание объективной реальности за теориями и выводами естествознания означает самый «наивный реализм» и т. п. И вот в это-то «заветное» учение всей профессорской философии и теологии -бьет в лицо каждая страница Геккеля» \ В другом месте Ленин писал: «Он (Геккель —А. М.) издевается над всеми идеалистическими, шире: всеми специально философскими ухищрениями, с точки зрения естествознания, не допуская и мысли о том, -будто возможна иная теория познания, кроме естественно- исторического материализма. Он издевается над философами с точки зрения материалиста, не видя того., что он стоит на точке зрения материалиста!» 2. Именно то, что Геккель выражал «самые прочные, хотя и неоформленные мнения, настроения и тенденции подавляющего большинства естествоиспытателей конца XIX и начала XX века», бесило представителей различных идеалистических школ и школок, а особенно новейших апологетов беркле- анства, старавшихся всеми силами протащить его в естествознание. Представители этого новоявленного берклеанства видели, как отмечал Ленин, что «естественники издеваются над этим берклеанством и идут за Геккелем» 8. Отсюда их ненависть к Геккелю и естественно-научному материализму вообще. Но еще более бесило представителей современного берклеанства, отмечает Ленин, то, что книги Геккеля, и особенно его «Мировые загадки», находили массового читателя. Это обстоятельство показывало, что материализм, а не поповщина, не идеализм, выражает, как говорит Ленин, «убеждение «наивных реалистов» (т. е. всего человечества) в том, что наши ощущения суть образы объективно реального внешнего мира» Таким образом каждый новый читатель геккелевских книг прибавлял новый удар по идеализму, углублял подрыв поповщины и ее современной разновидности — махизма. «Сто тысяч читателей Геккеля, — писал Ленин, — означают сто 1 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр. 2S6. 3 Там же, стр. 287. 3 Там же, стр. 289. 4. Геккель. H. 5д24. 49
тысяч плевков по адресу философии Маха и Авенариуса» \ Доказывая на всем протяжении «Материализма и эмпи* риокритицизма» неразрывность связи естественно-научного материализма с материализмом философским, Ленин в то же время и в отношении Геккеля и всех естествоиспытателей- материалистов (а на стихийно материалистической позиции стоит и не может не стоять большинство их) подчеркивал, что успешной борьба этих естествоиспытателей может быть лишь тогда, когда они выйдут за границы естественно-научного материализма и поднимутся до понимания диалектического материализма, до применения материализма не только к области природы, но и мышления и общества. Незнание диалектического материализма, неумение расширить естественно-научный материализм до исторического материализма-т-вот препятствие в борьбе естествоиспытателей за окончательную победу научного мировоззрения, за победу над поповщиной, невежеством, темнотой. Но требование Ленина к естествоиспытателям, чтобы они поднялись до понимания диалектического- материализма, значило, что естествоиспытатели должны, если они хотят разрешить поставленную перед ними историей задачу преодоления поповщины, подняться до понимания главного в марксизме, а главное в марксизме — учение о диктатуре пролетариата. В области политики — установление диктатуры пролетариата, в области мировоззрения — диалектический материализм — вот два условия окончательной победы науки над поповщиной. Такова была суть ленинского анализа положения естествознания в начале XX в., такова была критика Лениным Геккеля. Почти тридцать лет, прошедшие со времени появления «Материализма и эмпириокритицизма» Ленина, полностью подтвердили марксистский анализ развития науки в условиях империализма. Э. Геккель — тип лучшего из буржуазных ученых. Он был крупнейшим исследователем и вместе с тем честным мыслителем, опиравшимся в своем мировоззрении на успехи естествознания XIX в. Он был естественно-историческим материалистом и буржуазным атеистом и до конца жизни с успехом защищал свои взгляды против жесточайших напа- 1 Ленин, собр. соч., т. XIII, стр. 288. 50
Док взбесившейся идеалистической, черноссгенйой реакций, ополчившейся на него за материализм и атеизм. Геккель — один из немногих ученых, кто имел массовую, миллионную читательскую аудиторию. Борьба Геккеля против черносотенства в науке не кончилась и не могла кончиться поражением. Естественно-исторический материализм, за который он страстно боролся, неистребим. Однако свое последовательное выражение материализм находит лишь в диалектическом материализме Маркса — Энгельса— Ленина — Сталина. Геккель же не мог совершить этого перехода в высший класс материализма. Он остался на позициях непоследовательного материализма и буржуазного атеизма. И организованное им общество буржуазных атеистов и монистов стало давать трещины с дальнейшим углублением кризиса естествознания в связи с гигантским обострением противоречий современной капиталистической системы, современного империализма. Организационное начинание Геккеля кончилось и должно было кончиться развалом потому, что не было и не могло быть у членов этого общества единства и последовательности в борьбе за науку и научное, атеистическое мировоззрение на буржуазных позициях половинчатого материализма. А позиции Геккеля, как мы видели выше, были позициями буржуазными. Геккель не видел и не мог, стоя на буржуазных позициях, видеть исхода своей борьбы и движущих сил этой борьбы. Слепота Геккеля — слепота честного буржуазного ученого, искренне желавшего победы над противниками науки. Но, не видя ничего -за пределами своей специальности и за пределами естествознания вообще, Геккель не видел и той единственной исторической силы, которая способна обеспечить победу научного мировоззрения и дальнейшее беспрепятственное развитие науки, — пролетариата. Не случайно, что геккелевское «монистическое» движение было слабо и много слабее того движения, которое вообще было вызвано появлением его «Мировых загадок» и «Чудес жизни». Это происходило потому, что Союз монистов был узкой, малочисленной буржуазной организацией, в то время как борьба против религии является делом прежде всего пролетариата и широчайших масс трудящихся вообще. Теперь, после победы пролетариата в СССР, когда вопрос «кто кого» в СССР окончательно и бесповоротно решен в пользу социализма, когда уничтожены экоплоататорские классы и достигнуты невиданные успехи и темпы социалистического строительства, а СССР стал страной передовой культуры, «** для всех ясно, что лишь рабочий класс после- 4* 51
довательно и до конца борется за науку, за атеистическое, научное мировоззрение. Правота большевистского пути Ленина и Сталина доказана не только основной массе советских ученых. Великие исторические победы ООСР не остались без влияния и на буржуазных ученых в капиталистических странах. Книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», переведенная на европейские языки, медленно, но верна делает свое дело. Все более и более растет число ученых, которые не только борьбу за успехи техники ООСР, но и за философию рабочего класса — диалектический материализм — начинают считать своим кровным делом. Правда, этот процесс совершается медленно: путь, которым идут к диалектическому материализму иностранные ученые, загроможден пережитками буржуазной идеологии. И все же число ученых, встающих или пытающихся встать под знамена диалектического материализма, растет. Все живое тянется к пролетарскому фронту. Если под руководством рабочего класса обеспечены победа науки и расцвет научного мировоззрения, то в лагере буржуазии мракобесие и идеологическое черносотенство вытесняют науку. Лучшие произведения человеческой мысли сжигаются, пропаганда величайших открытий, как например дарвинизма, запрещается, сотнями изгоняются лучшие ученые и лишаются прав гражданства и т. д. Наука превращается в суррогат, служащий для оправдания разгула дубины и топора. Упадок науки особенно ярко сказался в настоящее время на родине Геккеля, в Германии. Не обежавшие от фашистского режима ученые принуждены или молчать, или пресмыкаться перед современными выродками варваров, вознесенными волной последних усилий окончательно озверевшей буржуазии на президентские и министерские кресла. Неудивительно, что подонки научной общественности находят теперь точку приложения своих сил в фашизированных государствах. Геккель родился сто с лишком лет назад, когда капитализм еще расцветал. Теперь капитализм переживает дни своего глубокого упадка. Окончательно ослабевшая буржуазия, отчаянно сопротивляясь наступлению рабочего класса в его борьбе за власть, выбрасывает за борт все либеральное, все буржуазно-демократическое наследство, устанавливая открытую диктатуру дубины и топора. Неудивительно, что наука- попадает в немилость и становится опасной для буржуазии, 52
которая открывает поход против нефальсифицированной науки. И лишь в стране победившего под руководством коммунистической партии рабочего класса атеистическое движение достигло невиданных в истории успехов. Рабочий класс ССОР успешно осуществляет преодоление пережитков капитализма и в сознании людей. Это значит, что религия, корни которой установлением диктатуры пролетариата и завершением фундамента социалистической экономики окончательно вырваны, преодолевается и должна навсегда исчезнуть с исторической сцены, как гнусный пережиток эксдлоататор- ского строя. В то же время высшая форма социалистического соревнования—стахановское движение в области [промышленности, сельского хозяйства и транспорта подымает миллионные массы до все большего и большего овладения наукой и техникой. Наука и научное мировоззрение — орудие широчайших масс трудящихся ООСР в деле строительства социализма. Неудивительно, что наука, имея несокрушимую базу в социалистическом строительстве и движении широчайших масс за овладение техникой, нашла такую почву для своего развития, какой она не имела и не могла иметь ни в какой предшествующий период истории человеческого общества. В СССР открыта новая страница в истории развития науки. В этом причина того, что подавляющее большинство ученых COOP и уже сотни и тысячи иностранных являются честными борцами за социалистическое строительство и идут вместе с другими отрядами трудящихся под общим знаменем победившего пролетариата. У-падок науки и разгул поповщины и мракобесия в капиталистических странах, расцвет науки и победное шествие воинствующего материализма — диалектического материализма— в СССР показывают, что путь, который указал Ленин естествоиспытателям, и Геккелю в том числе, есть единственный правильный путь. Лишь движение рабочего класса имеет в себе силу окончательно победить темноту и невежество и их организатора и проводника — церковь и государство капиталистов — и обеспечить беспрепятственное распространение научного мировоззрения. Вместе с тем лишь диалектический материализм — единственное философское учение, которое является последовательно и до конца научным мировоззрением. Поэтому лишь на основе этого мировоззрения успешно решаются и политические и научные «мировые загадки». 63
** * Издание «Мировых загадок» Геккеля, выпущенное Государственным антирелигиозным издательством в 1935 году, разошлось в короткий срок. Спрос же на всемирно известную популярную книгу Геккеля продолжал расти как оо стороны массового читателя, так и со стороны пропагандистов и пр. Поэтому издательство при содействии Института философии Академии наук предприняло шаги к новому изданию «Мировых загадок». Для настоящего второго издания «Мировых загадок» Геккеля, выпускаемого ГАИЗом, перевод, в свое время учитывав^- ший разные издания оригинала и наиболее полный, еще раз был сверен переводчиком О. Г. Займовским с 14-м немецким изданием (1928 г.), являющимся перепечаткой 11-го издания (1918 г.). Работа по редактированию перевода биологической терминологии и по составлению и редактированию примечаний к биологической части книги Геккеля была для настоящего издания выполнена проф. Б. О. Матвеевым совместно с научным сотрудником Института экспериментальной морфологии Академии наук А. А. Махотиным. Примечания в части неорганической были составлены 3. Цейтлиным. Остальные примечания, кроме небольшого числа примечаний, взятых из издания «Мировых загадок» 1907 г., принадлежащих проф. В. М. Шимкевичу, составлены редактором настоящего издания. " Как и >в предшествующем издании ГАИЗа, тате и в настоящем издании к «Мировым загадкам» Геккеля приложена его статья «Монизм и закон природы», являющаяся ответом на брошюру профессора 0. Д. Хвольсона «Гегель, Геккель, Коссут и двенадцатая заповедь». Перевод этой статьи принадлежит неизвестному переводчику дореволюционного времени и для настоящего издания просмотрен и исправлен С. Г. Займовским. Внесен ряд добавлений и исправлений также и в вступительную статью А. А. Максимова «Геккель и его «Мировые загадки». и
Э.ГЕККЕЛЬ МИРОВЫЕ ЗАГАДКИ
?Ж?/^1 4\V"#<:V ¦>>,>' щшШшгаШеГ *г ^ ' - '' ' *./ " " >Ш» Ли*4»* П*фодг&< ^; ,Л*С' "-¦ о life $&ЫштеЫкгт*п1|} Ьт $|#Ц8л$отш1|1 -,, **' \. > -*Ч L ' ' ч ' /' V '* s & /'V, '*' --x;;%v; -> Титульный лист массового издания «Мировых загадок» Гевкеля
®>^1Г^^^ ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ* (1899) редлагаемые очерки монистической философии предназначаются для мыслящих образованных лиц всех кругов, искренно стремящихся к отысканию истины. Одну из замечательнейших черт девятнадцатого века составляет все усиливающийся рост живого стремления к познанию истины в самых широких слоях общества. С одной стороны, это объясняется невероятными успехами действительного познания природы в этой удивительнейшей главе истории человечества; с другой стороны, явным противоречием, в котором это познание природы находится с преподаваемой истиной откровения; и, наконец, все более широкой и настоятельной потребностью разума в понимании бесчисленных новооткрытых фактов, в ясном уразумении их причин. Этому могучему прогрессу опытных знаний в наш «век естествознания» отнюдь не соответствуют успехи их теоретического истолкования и того высшего знания причинной связи всех отдельных явлений, которое мы обозначаем словом философия. Мы видим, напротив, что та отвлеченная и в значительной мере метафизическая наука, которая столько веков преподается в наших университетах в качестве «философии», весьма далека от того, чтобы воспринимать в себя вновь приобретаемые сокровища опытного знания. С таким же сожалением должны мы, о другой стороны, засвидетельствовать, что большинство представителей так называемой «точной науки» довольствуется обработкой узкого поля своей специальной области наблюдения и опыта, а более глубокое познание общей связи наблюдаемых явлений, т.-е. именно философию, считает излишним. И в то время как эти чистые эмпирики за деревьями не видят леса, метафизики довольствуются голым понятием леса, не видя деревьев, его составляющих. От понятия философии природы, в котором * Как адесь так и в дальнейшем звездочкой обозначены примечаний и разъяснения к тексту, мощенные в конце книги. — Р • д. 57
вполне законным ©бравом еливаютвя оба пути наследования истины, — опытный и умозрительный методы, — еще и поныне с ужасом открещиваются широкие круги двух упомянутых направлений. Это противоестественное и пагубное противоречие между естествознанием и философией, между данными опыта и плодами мысли, без сомнения, все с большей остротой и болезненностью ощущается широкими кругами образованного общества. Об этом свидетельствует необычайный рост популярной «'натурфилософской» литературы, наблюдающийся за вторую половину истекшего столетия. О том же говорит и тот отрадный факт, что, несмотря на взаимное нерасположение, питаемое друг к другу наблюдателями природы и мыслящими философами, выдающиеся ученые обоих лагерей протягивают друг другу руку в знак примирения и соединяют свои усилия для разрешения той высшей задачи исследования, которую мы обозначаем кратким словом «мировые загадки». Исследование «мировых загадок», предлагаемое мною в настоящем сочинении, не может, разумеется, претендовать на полное разрешение их; оно скорее должно дать широкому кругу читателей критическое освещение этих загадок и ответить на вопрос: насколько мы в настоящее время приблизились к решению их, какой ступени познания истины достигли мы в действительности к концу девятнадцатого века, и какие реальные успехи имеем мы на пути к достижению этой бесконечно отдаленной цели в продолжение истекшего столетия? Ответ на эти важные вопросы, поставленные мною здесь, может быть дан, разумеется, лишь субъективный и правильный только отчасти, ибо мое знание действительной природы и способность к суждению об ее объективной сущности ограниченны в той же мере, как и у всех других людей. Единственное, на что я здесь притязаю в полной мере и что должны признать даже самые ярые мои противники, — это то, что моя монистическая философия от начала до конца добросовестна, т.-е. является полным выражением убеждений, составившихся во мне путем многолетнего и ревностного исследования природы и неустанного размышления над истинной причиной явлений. Эта натурфилософская работа мысли тянется вот уже полстолетия, и теперь, на 66-м году своей жизни, я имею право сказать, что она достигла возможной степени зрелости, — в человеческом смысле, конечно; равным образом я вполне убежден, что этот «зрелый плод» древа познания не может подвергнуться значительному усо- 58
КвршвнвызсшАШШ идя дркнщшиальяьш изменениям зд год короткий срок, который мне суждено еще прожить на земле. Все существенные и решающие положения моей монистической и генетической философии я изложил еще 33 года тому назад в своей «Общей морфологии организмов», растянутом и написанном тяжелым слогом сочинении, нашедшем очень немногих читателей. Это была первая попытка применения только-что обоснованной теории эволюции ко всей области учения о формах организмов. Чтобы доставить торжество хотя бы некоторой части новых идей, содержавшихся в книге, и одновременно заинтересовать более широкие круги образованных лиц важнейшими успехами знания в нашем веке, я, два года спустя (1868), обнародовал свою «Естественную историю миротворения». Это более удобопонятно написанное, сочинение, несмотря на свои пробелы выдержавшее девять изданий и переведенное на двенадцать языков, в немалой степени содействовало распространению монистического мировоззрения. То же можно сказать и о менее усердно читаемой «Антропогении», в которой (1874) я пытался разрешить трудную задачу — сделать доступными и понятными для широких кругов образованных читателей важнейшие факты истории развития человека; в 1891 г. вышло четвертое, переработанное издание этой книги. Некоторые значительные и особенно ценные успехи, достигнутые в самое последнее время в этой важнейшей части антропологии, я старался осветить в докладе «О нынешнем состоянии наших знаний о происхождении человека», прочитанном в 1898 г. на четвертом международном зоологическом конгрессе в Кембридже (седьмое издание вышло в 1899 г.). Некоторые частные вопросы нашей современной философии природы, представляющие особенный интерес, я рассмотрел в своем «Сборнике популярных статей из области учения об эволюции» (1878). Наконец, самые общие основоположения своей монистической философии и их особенное отношение к господствующим вероучениям я вкратце резюмировал в «Исповеди натуралиста. Монизм каксвязующеезвено между религией и наукой» (1892, восьмое издание 1899). Предлагаемый труд о «мировых загадках» является дальнейшим изложением, обоснованием и дополнением убеждений, которые я на протяжении целой человеческой жизни высказывал и защищал в вышепоименованных сочинениях. На этом я полагаю закончить свои этюды по монистической философии. Старый план, лелеявшийся много лет подряд, о том, 59
чтобы построить целую систему монистич&окой философии на основе учения об эволюции, не будет приведен в исполнение. Силы мои не соответствуют такой задаче, и многообразные симптомы надвигающейся старости побуждают кончить работу. К тому же я до мозга костей сын девятнадцатого столетия и хотел бы с окончанием его подвести черту под трудом всей моей жизни. Невероятная ширь, которой достигла в наш век человеческая наука благодаря возрастающему разделению труда, уже теперь заставляет предвидеть невозможность охватить с одинаковой глубиной все ее отрасли и установить между ними единую внутреннюю связь. Даже первоклассный гений, который равно" господствовал бы во всех областях науки и в полной мере обладал бы искусным даром их синтетического изложения, все же не был бы в состоянии дать полную картину всего «космоса» в рамках тома средней величины. Лично я, обладая весьма неравными сведениями в различных областях человеческого знания, к тому же нередко и недостаточными, мог взять на себя только такое предприятие: набросать общий план этой картины вселенной и показать единство ее частей, проходящее в них красной нитью. Поэтому предлагаемая книга о мировых загадках и носит характер лишь «книги эскизов», в которой сведены в одно целое очерки весьма различного достоинства. Так как редактирование одной части их производилось в прежние годы, а других — лишь в самое последнее время, то и внешняя форма их, к сожалению, оказалась неравномерного качества; не удалось избегнуть и многократных повторений, за каковые прошу извинения. Каждой из двадцати глав, составляющих эту книгу, предпосылаются краткое содержание главы, эпиграф и библиография. Приводимые здесь библиографические справки не имеют в виду исчерпать предмет. Они просто должны, с одной стороны, указать по каждому вопросу капитальные сочинения, к нему относящиеся, а с другой — отослать читателя к новейшим трудам, наиболее способным облегчить более основательное изучение вопроса и заполнить пробелы моей книги. Расставаясь ныне с моими читателями, я выражаю надежду, что мне удалось своей честной и добросовестной работой — при всех ее сознаваемых мною пробелах — внести свою лепту в разрешение «мировых загадок» и в борьбе мировоз- врений указать добросовестным и стремящимся к чистому во
познанию читателям тот единственный, по моему убеждению, путь, который ведет к истине, — путь эмпирического исследования природы и основанной на ней монистической философия, ЭРНСТ ГЕККЕЛЬ. Иена. 2 апреля 1899 г. 61
1^!^$^^^ ПРЕДИСЛОВИЕ К ОДИННАДЦАТОМУ ИЗДАНИЮ (Октябрь 1918 г.) Предлагаемая книга о мировых загадках дана в первоначальной форме, которая двадцать лет назад вызвала на свет очень много полемических писаний и с которой была сделана большая часть переводов (на 24 различных языках). Появившаяся в 1904 г. моя книга о «Ч у д е с а х жизни» в существенной мере явилась дополнительным томом к ней. В дальнейшем вышло несколько других моих произведений, являющихся дополнением к этой книге. Большой выбор литературных указаний и вместе с тем ценнейшее дополнение к моим натур-философским работам заключает в себе вышедшая недавно «История эволюционной доктрины» д-ра Генриха Шмидта («Geschichte der Entwi- eklungslehre» von Dr. Heinrich Schmidt (Jena). Эта первая попытка показать фундаментальное значение идеи эволюции для всей области наук и внутреннюю связь всех частей человеческой пытливости и мышления заслуживает величайшего уважения, ибо автор преодолевает традиционное мистическое учение о сотворении мира разумной доктриной естественного развития и выводит нас из дуалистических и богословских вымыслов к монистическому и натуралистическому познанию мира. Об этой глубокой реформе философий обстоятельней сказано в моем предисловии к выходящему одновременно с этой книгой новому (16-му) изданию моей альтенбургской речи «Монизм как связующее авено между релишей и наукой». ЭРНСТ ГЕЕКЕЛЪ Иена, 18 октября 1918 г. 62
ГЛАВА ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКА МИРОВЫХ ЗАГАДОК ОБЩАЯ КАРТИНА КУЛЬТУРЫ ДЕВЯТНАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ. БОРЬБА МИРОВОЗЗРЕНИЙ. МОНИЗМ И ДУАЛИЗМ. «Й жизнерадостный, и к знанию усердный Все силится мой дух исследовать, понять, Как действует творящая природа. Одно in то ж предвечное Единство Себя различным образом являет; С великим малое сливается, а с малым — Велиокое, согласно роду их; Меняясь непрестанно, но притом И ;н ем змеиным вечно пребывая, В далеком — близким, в близком —- отдаленным; Так, формы создавая, изменяя. На игзумлень8 миру я живу>. Гете. 63
СОДЕРЖАНИЕ ПЕРВОЙ ГЛАВЫ Состояние человеческой культуры и миропонимания в конце XIX века. — Успехи познания природы, органического и неорганического мира. — Закон субстанции и закон эволюции. — Успехи техники и прикладной химии. — Застой в прочих областях культуры: в отправлении правосудия, в государственном строительстве, в школе, в церкви. — Конфликт между разумом и догмой. —- Антропизм. — Космоляическая перспектива. — Космологические основоположения. — Опровержение антрописти- ческой мании величия. — Число мировых загадок. — Критика семи мировых загадок. — Пути к их разрешению. — Деятельность органов чувств и мозга. — Индукция и дедукция. — Разум, чувство и откровение.— Философия и естествознание. — Опыт и умозрение. — Дуализм и монизм ЛИТЕРАТУРА P. R ё е — Philosophic. Berlin 1903. Otto Granzow — Geschichte der Philosophle seit Kant. Scharlot- tenburg 1906. Fritz Schultze — Stammbaum der Philosophie. 1890. 2. Auflage. Leipzig 1899. Кар у с Ш т e p н e — Эволюция мира. В 3 томах, М. 1909 — 10 гг. Ч. Дарвин — О происхождении* видов путем естественного подбора. G. L a m а г с k — Philosophie zoologique. 1809. Русск. перев. М. 1911. Ernst Haeckel— Die Entwicklungsgeschichte der Organismen in ihrer Bedeutung fiir Anthropologie und Cosmologie. 1866. (7-tes und 8-tes Buch der «Generellen Morphologie»). (Есть новое нем. изд. 1905). С. G. Re use hie — Philosophie und Naturwissensohaffc, 1874. K. Dieterich — Philosophie und Naturwissenschaft, ihr neuestes Bund- nis und die monistische Weltanschauung. 1875. Герберт Спенсер — Система синтетической философии. И б е р в е г-Г е й н ц е — История новой философии. Спб. 1898—99 гг. Fr. Paulsen — Einleitung in die Philosophie. 5. Aufl. 1892. (Есть русское издание 1904 г.) Э. Геккель —Естественная история миротворения. Спб. 1909. 64
онец девятнадцатого столетия, только-что истекшего, представляет мыслящему наблюдателю замечательнейшее (зрелище. Все образованные люди согласно признают, что ото столетие во (многих отношениях неизмеримо превзошло предшествующие, решив задачи, в начале его казавшиеся совершенно неразрешимыми. Всей нашей современной духовной жизни сообщен совершенно новый отпечаток не только поразительными теоретическими успехами в области познания природы, но и необычайно плодотворным практическим применением науки к технике, промышленности, торговле и т. д. Но, с другой стороны, в важных областях духовной жизни и общественных отношений мы должны оженить немногочисленность, а то и полное отсутствие успехов по сравнению с прошлыми веками; нередко же —увы! — приходится констатировать знаменательные шаги назад. Эта явная несообразность не только рождает чувство неловкости, внутреннего разлада, лжи, но и создает для нас опасность тяжелых катастроф в политической и социальной области. Поэтому каждый честный и одушевляемый любовью к человечеству исследователь должен почесть не только своим полным нравом, но и священной обязанностью сколь можно добросовестнее способствовать улаживанию этого разлада и устранению опасностей, из него проистекающих. По нашему убеждению, эта цель может быть достигнута лишь путем отважного стремления к познанию истины и выработки опирающегося на нее ясного и согласного с природой мировоззрения. УСПЕХИ В ПОЗНАНИИ ПРИРОДЫ. — Если мы попробуем представить себе несовершенное состояние познания природы в начале XIX века и сравнить его с блестящим состоянием науки в конце того же столетия, то успехи, сделанные ею, ^должны показаться изумительно огромными всякому, кто смыслит в этом деле. Каждая частная отрасль естествознания может похвастаться экстенсивными и интенсивными завоеваниями величайшей важности, сделанными в этом 5 Геккель. Н. 5G24. (55
столетии, а особенно во второй половине его. Микроскопическое исследование неизмеримо малых, как и телескопическое исследование неизмеримо огромных предметов добыли нам неоценимые данные, о которых сто лет назад и подумать нельзя было. Усовершенствованные приемы микроскопических и биологических изысканий не только открыли нам повсюду в царстве одноклеточных протистов (простейших организмов) «невидимый мир организмов», бесконечно богатый формами, но и показали нам в мельчайшей клеточке общий «элементарный организм» *, составляющий 'путем ассоциации клеток ткани, из которых образовано тело всех многоклеточных растений и животных, так же как и человека. Эти анатомические сведения представляют величайшую важность; они дополняются свидетельством эмбриологии о том, что всякий высший многоклеточный организм развивается ив отдельной простой клетки, «оплодотворенной яйцевой клетки». Основанная на этом важная клеточная теория раскрыла нам, наконец, истинный смысл физических и химических, равно как и психических процессов жизни, этих таинственных явлений, для объяснения которых прежде прибегали к сверхъестественной «жизненной силе» или к «бессмертной духовной сущности». Вместе с тем врачу стала ясна и понятна истинная природа болезней благодаря целлюляр- ной (клеточной) патологии, неразрывно связанной с целлю- лярной теорией *. Не менее замечательны открытия XIX века в области неорганической природы. Физика во всех своих отделах сделала поразительнейшие успехи — и в оптике, и в акустике, в теории магнетизма и электричества, в механике и в теории теплоты; что всего важнее, эта наука показала единство сил природы во всей вселенной. Механическая теория теплоты обнаружила тесную связь, существующую' между этими силами, и показала, как они могут при известных условиях непосредственно превращаться одна в другую. Спектральный анализ учит нас, что вещества, входящие в состав (нашей земли и населяющих ее живых существ, составляют и массу других планет, солнца и самых отдаленных звезд. Астрофизика в огромной степени расширила наше представление о мире, показав нам в бесконечном пространстве миллионы кружащихся тел, превышающих размерами нашу землю, подобно ей непрерывно изменяющихся и переживающих вечную смену «становления и исчезновения». Химия познакомила нас с массой новых, ранее неизвестных веществ, состоящих из соединения немногих неразложимых элементов (около семидесяти) *, часть которых приобрела величайшее 66
практическое значение во всех сферах жизни. Она показала, что один из этих элементов, углерод, есть то удивительное вещество, которое участвует в образовании бесконечно многообразных органических соединений и, в силу этого, представляет собою «химическую основу жизни». Но все частные успехи физики и химии в своей теоретической важности далеко уступают открытию могучего закона, соединяющего их в себе, как в фокусе: закона субстанции. Установив вечное сохранение силы и вещества, общее постоянство энергии и материи во всей вселенной, этот космологический основной закон стал вернейшей путеводной звездой, которая дает возможность нашей монистической философии выбиться из запутанного лабиринта мировых загадок на путь их разрешения. Так как задача наш$, состоит в том, чтобы нарисовать в последующих главах общую картину современного состояния науки о природе и успехов, сделанных ею в истекшем столетии, то мы не будем впредь останавливаться на рассмотрении каждой отдельной отрасли этой науки. Мы хотим лишь отметить величайший успех, достигнутый ею, столь же важный, как закон субстанции, и дополняющий его — учение об эволюции. Несомненно, отдельные исследователи уже много веков тому назад размышляли о развитии, об эволюции вещей; но мысль, что этот закон управляет всем м и- розданием и что самая вселенная есть не что иное, как вечная «эволюция субстанции», — эта могучая мысль есть порождение XIX века. И лишь во второй половине этого века она достигла полной отчетливости и всеобщего применения. Бессмертная заслуга сообщения этой высокой философской идее эмпирической обоснованности и всеобъемлющей важности принадлежит великому английскому естествоиспытателю Чарльзу Дарвину; в 1859 г. он поставил на прочное основание ту теорию происхождения, которую гениальный француз Л а м а р к, философ и естествоиспытатель, установил в общих чертах в 1809 г., а величайший из германских поэтов и мыслителей Вольфганг Гёте провидел еще в 1799 г. Так нам дарован был ключ к разрешению «проблемы всех проблем», великой загадки вселенной, к познанию «места человека в природе» и его естественного происхождения. .Если теперь, в 1899 году, мы в состоянии ясно видеть господство закона эволюции — и «монистического генезиса» — во всем царстве природы и применять его совокупно с законом субстанции к монистическому истолкованию естественных явлений, то этим мы прежде всего обязаны тем трем гениальным натур-философам; они бле- 5* 67
стят, как три звезды первой величины среди других великих людей нашего века \ Этим необычайным успехам нашего теоретического природоведения соответствуют разнообразные практические применения его во всех сферах культурной жизни. Если мы в данное время живем в «эпоху мировой связи», если международная торговля и путешествия получили совершенно непредвиденное широкое значение; если мы победили пространство и время с помощью телеграфа и телефона, то всем этим мы прежде всего обязаны техническому прогрессу физики, особенно же успешному применению пара и электричества. А если с помощью фотографии мы с большою легкостью овладеваем солнечным светом, заставляя его в одно мгновение давать нам точные изображения любых предметов; если мы достигли поразительных практических результатов в сельском хозяйстве и разных отраслях промышленности; если медицина при помощи хлороформа и морфия, антисептики и лечения сывороткой бесконечно облегчила страдания человечества, то этим мы обязаны прикладной химии. Насколько мы опередили этими и другими завоеваниями техники прошлые века, до того общеизвестно, что не приходится об этом более распространяться. ПРОГРЕСС В ОБЛАСТИ ОБЩЕСТВЕННЫХ УСТАНОВЛЕНИЙ. — В то время как мы с законной гордостью взираем на гигантские успехи, сделанные XIX веком в области естествознания и его практических применений, нам, к сожалению, представляется иное и далеко не отрадное зрелище, если мы взглянем на другие, не менее важные стороны 'современной культурной жизни. К несчастью, мы можем лишь подписаться лод нижеследующей фразой Альфреда Уоллеса: «По сравнению -с нашими изумительными успехами в физических науках и в сфере их практического применения, наша система правления, административной юстиции, народного образования — и весь наш общественный и моральный уклад пребывают в состоянии варварства». Чтобы убедиться в справедливости этих тяжелых упреков, нам нужно лишь окинуть беспристрастным оком нашу общественную жизнь или взглянуть в такое зеркало, как ежедневная газета, представляющая собою выражение общественного мнения. НАШЕ ПРАВОСУДИЕ. — Начнем наш обзор с правосудия, этого «fundamentum regnorum», опоры царств. Никто не станет утверждать, что нынешнее его состояние находится в 1 Е. Haeckel—Die Naturanschauung von Darwin, Goethe und Lamarck. (Доклад, читанный в Эйзенахе. Иена 1882). 68
соответствии с нашими передовыми понятиями о человеке и мире. Недели не проходит без того, чтобы мы не читали о приговорах, перед которыми «здравому смыслу» остается лишь многозначительно пожать плечами; многие решения наших низших или высших судов кажутся прямо невероятными. Говоря о мировых загадках, мы оставляем в стороне тот факт, что во многих современных государствах, вопреки писанным на бумаге конституциям, в действительности царит еще абсолютизм и что многие «жреды правосудия» судят не по честному убеждению, а согласно «видам высших сфер». Мы охотно готовы допустить, что большинство судей и чиновников судят по чистой совести и лишь ошибаются по свойственной человеку слабости. Тогда большую часть ошибок приходится отнести на счет недостаточной подготовленности к делу. Без сомнения, ходячее мнение таково, что юристы именно и суть самые образованные люди: по этой-то причине их и назначают на высшие должности. Но это хваленое «юридическое образование» носит почти всецело формальный характер, не заключая в себе ничего реального. Наши юристы лишь поверхностным образом изучают главный и существенный объект своей деятельности: человеческий организм и его важнейшую функцию — душу; об этом свидетельствуют, например, удивительнейшие понятия о «свободе воли», «вменяемости» и т. п., с которыми приходится каждодневно встречаться. Когда я однажды уверял известного юриста, что мельчайшая шаровидная клетка, из которой развивается каждый человек, одарена жизнью, живет в такой же мере, как двух-, семи- и даже девятимесячный плод, он мне ответил недоверчивой улыбкой. Большинство людей, изучающих правоведение, и не думают заняться а н- тр о пологие й, психологией и эмбриологией, составляющими, однако, необходимые предварительные условия правильного представления о природе человека. Правда, для этих занятий «нехватает времени»; это время, к сожалению, отнимается глубоким изучением вина и пива и /благородными» упражнениями на шпагах1; остаток же этого драгоценного времени необходимо посвящать изучению сотен ста" тей законов, знание которых дает юристу возможность занять любую должность в современном цивилизованном государстве. НАШЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО. — Печальной области политики мы коснемся лишь слегка, ибо плачевный 1 Разумеется, это относится только к германским студентам конца XIX в., среди которых; были сильно распространены дуэли. — Пере©. 69
строй современной общественной жизни всем известен, и каждый ежедневно может испытать на себе его последствия. Несовершенства его в значительной мере объясняются тем, что в большинстве -государственными чиновниками являются те же юристы, люди высокого формального образования, но лишенные основательного знакомства с природой человека, — каковое может быть приобретено лишь путем сравнительной антропологии и монистической психологии, — и знания социальных отношений, органические прообразы которые нам показывает сравнительная зоология и эмбриология, клеточная теория и изучение простейших. «Отроение и жизнь социального тела», т. е. государства, мы правильно поймем лишь тогда, когда будем обладать естественно-научным знанием «строения и жизни» личностей, составляющих государство, и к л е- т о к, составляющих эти личности \ Если бы наши «вожди государства» и сотрудничающие с ними «народные представители» обладали этими драгоценными предварительными сведениями по биологии и антропологии, мы не наталкивались бы каждый день в газетах на ужасающее обилие социологических промахов и политической болтовни, которыми, к несчастью, пестрят наши парламентские отчеты и многие правительственные акты. А хуже всего, конечно, то, что современное культурное государство бросается в объятия враждебной культуре церкви, и мелкий эгоизм партий, ослепление недальновидных вождей поддерживают существующую иерархию. Так возникают грустные картины, какую представляет, например, германский рейхстаг в конце XIX века: судьбы образованной германской нации находятся в руках католического центра, руководимого римским папизмом, злейшим и опаснейшим врагом культуры. Вместо права и разума царствуют суеверие и тупость. Государственный строй исправится только тогда, когда освободится от оков церкви и поднимет на более высокий уровень познания граждан относительно мира и человека путем всеобщего естественно-научного образования. Та или иная форма правления не имеет при этом существенного значения. Будет ли монархия или республика, аристократическая или демократическая конституция, — все это вопросы второстепенные в сравнении с главным, великим вопросом: должно ли современное культурное государство быть духовным или светским? Должно ли оно управляться теократически, при посредстве бессмысленных символов веры и клери- 1 См. Schaffle— Bau und Leben des sozialen Korpers, 1875. 70
кального произвола, или же номократически, на основе разумных законов и гражданского права? Главная задача заключается в том, чтобы воспитать в нашей молодежи здравомыслящих, свободных от предрассудков граждан, а этого можно достичь лишь путем своевременной школьной реформы. НАША ШКОЛА. — Подобно нашей юстиции и государственному строю, и наше воспитание молодежи далеко не соответствует требованиям, предъявляемым к системе народного образования научными успехами XIX в. Естествознание, так далеко опередившее все другие науки и растворяющее в себе, по ближайшем рассмотрении, и так называемые гуманитарные науки, все еще играет в наших школах роль побочного предмета или какой-то поставленной в угол замарашки. Зато большинство наших преподавателей все еще считает своей главной задачей вколачивание той мертвой учености, которая была заимствована из монастырских школ средневековья; на первом плане стоит грамматический спорт и «основательное изучение» классических языков, отнимающее массу времени, а также и изучение внешней истории народов. Моралью, важнейшим предметом практической философии, совершенно пренебрегают, а на ее место ставится преподавание церковных догматов. Знанию, мол^ должна предшествовать вера — не та научная вера, которая может привести нас к монистической религии, но неразумное суеверие, лежащее в основе искаженного христианства. Между тем как великие учения современной космологии и антропологии, биологии и эмбриологии совсем не находят себе места в наших высших школах или представлены очень слабо, память учащихся обременяется массою филологических и исторических фактов, совершенно бесполезных и для теоретического образования, и для практической жизни. О другой стороны, устарелые учреждения и факультетский строй университетов столь же мало соответствуют современному состоянию монистического мировоззрения, как и постановка преподавания в гимназиях и начальных школах. НАША ЦЕРКОВЬ. — Венцом противоречия с современным образованием и с его основой, глубоким знанием природы, является, бесспорно, церковь. Мы не будем здесь говорить о папском католицизме и о правоверно-евангелических учениях, нисколько не уступающих первому ни в незнании действительности, ни в преподавании величайшего суеверия. Лучше разберемся в проповеди либерального протестантского пастора, обладающего хорошим средним образованием и отводящего разуму должное место рядом с верой. В ней мы 71
встретим наряду с превосходными нравственными правилами, вполне согласующимися с нашею монистическою моралью (см. XIX гл. этой книги) и гуманными воззрениями, к которым мы всецело присоединяемся, такие понятия о существе бога и мира, о человеке и жизни, которые самым положительным образом противоречат всем данным опытного исследования природы. Нечего удивляться, если технологи и химики, врачи и философы, основательно изучавшие природу и глубоко размышлявшие над тем, что им приходилось наблюдать, отказываются слушать подобные проповеди. Нашим богословам, как и филологам, нашим политическим деятелям, как и юристам, недостает необходимого знания природы, которое опирается на монистическое учение об эволюции и которое уже сделалось прочным достоянием современной науки. КОНФЛИКТ МЕЖДУ РАЗУМОМ И ДОГМОЙ. —Из этих печальных, здесь лишь вкратце перечисленных противоречий нашей современной культурной жизни возникают тягостные конфликты, представляющие большую опасность и настоятельно требующие разрешения. Нынешняя наша образованность, являющаяся плодом колоссальных успехов науки, требует права гражданства во всех областях общественной и частной жизни; она желает поднять человечество посредством р а з у м а на ту высшую ступень знания, а следовательно, и близости к счастью, которою мы обязаны высокому развитию естествознания. Но на нее ополчаются всеми своими силами те влиятельные круги, которые хотели бы удержать нашу духовную культуру по важнейшим вопросам на той, давно забытой, стадии, на которой она находилась в средние века; они упорно желают оставаться под игом традиционных д о г м и требуют, чтобы разум склонился перед этим «высшим откровением». Так обстоит дело в широких кругах богословов, филологов, социологов и юристов. Конечно, побуждения этих последних покоятся обычно не на чистом егоизме или своекорыстных желаниях, но частью на незнании фактов действительности, частью же на вошедшей в привычку традиции. Из трех злейших врагов разума и знания самым опасным является не злость, но невежество, а еще больше, пожалуй, леность. О последними двумя силами сами боги тщетно ведут борьбу, даже когда счастливо одолели первую. АНТРОПИЗМ.—'Эта отсталая философия черпает свою главную опору в антропизме, или антропоморфизме (очеловечении). Под этим словом я разумею тот мощный и обширный комплекс ошибочных представлений, ко'торый про- 72
тивопоставляет человеческий организм всей остальной природе, изображает его предустановленной целью органического творения, богоподобным существом, принципиально отличным от природы. При ближайшем ознакомлении с этим влиятельным кругом представлений оказывается, что он складывается, собственно, из трех различных догм, которые мы различаем под названием антропоцентрического, антропоморфического и антрополатриче- ского заблуждения1. I. — В основе антропоцентрической догмы лежит представление, что человек есть центр, предопределенная конечная цель всей земной жизни или, расширяя это понятие, всего мироздания. Так как это заблуждение в высокой степе- пи льстит человеческому эгоизму, а кроме того, находится в тесном родстве с мифами о сотворении мира трех великих средиземных религий — моисеева, христианского и магометанского вероучения, то оно и доныне господствует над большей частью цивилизованного мира. П. — Равным образом и антропоморфическая до- г м а связана с мифами о сотворении мира, встречающимися ¦те только в трех упомянутых вероучениях, по и во многих других. Она уподобляет сотворение и управление мира богом художественному творчеству искусного техника или «ипже- нер-механика» и правлению мудрого главы государства. «Господь бог», создатель, вседержитель и правитель вселенной, своим образом мышления и действий во всех мелочах является, таким образом, подобным человеку. «Бог сотворил человека по образу своему». Древнейшая наивная мифология есть чистый гомотеизм (человекобожие), который сообщает своим божествам человеческий образ, облекает их в плоть и кровь. Еще менее доступна здравому смыслу новейшая мистическая теософия, поклоняющаяся'богу в лице «невидимого»— в сущности газообразного!—существа и заставляющая его тем не менее мыслить, говорить и действовать по-человечески; она вводит таким образом парадоксальное понятие «газообразного позвоночного». III. — Антрополатрическая догма вытекает сама собою из такого сопоставления человеческой и божеской душевной деятельности; она ведет к обожествлению человеческого организма, к «антропистической мании вели чия». Отсюда вытекает, далее, высоко ценимая «вера в личное 1 Е. Ilaeckel — Systematische Phylogenie. 1895, Bd. Ill, S. 646—650: «Anthropogenie und Anthropismus». 73
бессмертие души», равно как и дуалистическая догма о двойственной природе человека, «бессмертная душа» которого лишь временно обитает в смертном теле. Различным образом развивавшиеся и приспособлявшиеся к изменчивым формам различных религий, эти три антропистические догмы с течением времени приобрели огромнейшее значение и сделались источником опаснейших заблуждений. Вытекающее из них ¦ антропистическое мировоззрение находится в непримиримом противоречии с нашим монистическим знанием природы; оно совершенно опровергается космологической перспективой. КОСМОЛОГИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА. — Не только три .антропистические догмы, но и многие другие положения дуалистической философии и ортодоксальной религии оказываются недопустимыми, как только рассмотришь их под критическим углом зрения монистической космологической перспективы. Под этим словом мы разумеем то широкое воззрение на мировое целое, которое мы получаем, поднявшись на высшую точку монистического познания природы. Тогда мы убеждаемся в справедливости ни- жеследующдх важных и, на наш взгляд, в большинстве теперь доказанных космологических основных начал: 1. Мироздание (вселенная, космос) вечно, бесконечно и безгранично. 2. Его субстанция со своими двумя атрибутами (материей и энергией) заполняет бесконечное пространство и находится в вечном движении. 3. Это движение протекает в бесконечном времени в форме непрерывного развития, с пе риодической сменой появления и исчезания, образования и распадения. 4. Бесчисленные небесные тела, рассеянные в наполняющем пространство эфире, все без исключения подчиняются закону субстанции; в то время как в одной части вселенной вращающиеся тела медленно идут навстречу своему упадку и исчезновению, в другой части мирового пространства происходит новое образование и развитие их. 5. Наше солнце есть одно из этих бесчисленных бренных небесных тел, а земля — одна из бесчисленных недолговечных планет, их окружающих. 6. Земля наша прошла через долгий процесс охлаждения прежде, чем на ней могла появиться вода в капельно-жидком состоянии, т.-е. создаться первое предварительное условие органической жизни. 7. Последовавший затем биогенетический процесс, медленное развитие и преобразование бесчисленных органических форм, потребовал многих миллионов лет (более ста!). 8. Из различных животных групп, развивавшихся на нашей земле в течение биоге- 74
нетического процесса, группа позвоночных далеко опередила все другие в борьбе за развитие. 9. Важнейшая ветвь группы позвоночных, класс млекопитающих, очень поздно (в триасовом периоде) выделилась из низших пресмыкающихся и земноводных*. 10. Совершеннейшей и наивысше развитой ветвью этого класса является порядок приматов, появившийся лишь в начале третичной эпохи (не менее трех миллионов лет тому назад) путем превращения из низших плацентарных * или древних дископлацентарных животных (ррохориа- тов). П. Последним и самым совершенным разветвлением группы приматов является человек, происшедший в конце третичной эпохи из ряда человекообразных обезьян. 12. Следовательно, так называемая «всемирная история», т.-е. короткий промежуток в несколько тысячелетий, на протяжении которых разыгрывалась история человеческой цивилизации, составляет ничтожный эпизод в долгом процессе органической истории земли; эта же последняя, в свою очередь, является крохотным отрывком из истории нашей планетной системы; и подобно тому, как наша мать-земля есть лишь бренная солнечная пылинка в бесконечной вселенной, так и отдельный человек есть ничтожное зернышко плазмы среди тленной органической природы. Ничто не представляется мне в такой мере способным, как эта грандиозная космологическая перспекти- в а, установить для нас с самого начала правильный масштаб и широкую точку зрения, которыми мы должны руководиться при разрешении великих мировых загадок, окружающих нас. Этот путь не только ясно определяет точное «место человека в природе», но и ведет к искоренению столь распространенной антропистической мании величия, этой надменной притязательности, с которою человек противопоставляет себя бесконечной вселенной и возвеличивает себя в качестве важнейшей части мироздания. Это безграничное преувеличение собственного значения привело тщеславного человека к тому, что он стал считать себя «подобием божиим», претендовать на «вечную жизнь» своей тленной особы и воображать, будто он обладает неограниченной «свободой воли». Смешной цезаристский бред, которым был обуян Калшула, есть лишь особая форма этого высокомерного самообожествления человека. Лишь отрешившись от этой непозволительной мании величия и усвоив сообразную с природой космологическую перспективу, мы сможем притти к решению мировых загадок. ЧИСЛО МИРОВЫХ ЗАГАДОК. — Современный человек, не получивший образования, совершенно так же, как грубый 75
первобытный человек, на каждом шагу окружен бесчисленным множеством мировых загадок. По мере того, как растет цивилизация и прогрессирует наука, число их уменьшается. В конечном счете монистическая философия знает только одну всеобъемлющую загадку: «проблему субстанции». Тем не менее, нам кажется полезным удержать для некоторого числа труднейших проблем это название. В знаменитой речи, произнесенной в 1880 г. в заседании в честь Лейбница в Берлинской академии наук, Э м и л ь Д ю- буа-Реймон различает «семь мировых загадок», перечисляя их следующим образом: I. Сущность материи и силы. П. Происхождение движения. III. Первое появление жизни. IV. (Мнимо предустановленная) целесообразность природы. У. Появление простых ощущений и сознания. VI. Разумное мышление и происхождение тесно связанной с ним речи. VII. Вопрос о свободе воли. Из этих семи загадок президент Берлинской академии считает совершенно трансцендентными и неразрешимыми три (первую, вторую и пятую); три других он считает хотя и трудными, но разрешимыми (третью, четвертую и шестую); относительно седьмой, последней «мировой загадки», практически представляющей наибольшую важность, именно о свободе воли, он находится в нерешительности. Так как мой монизм существенно отличается от монизма берлинского оратора и так как, с другой стороны, его трактование «семи мировых загадок» нашло горячее сочувствие в широких слоях общества, то я считаю уместным тут же определенно выяснить свою позицию в данном вопросе. На мой взгляд три «трансцендентных» загадки (I, И, V) устраняются нашим понятием субстанции; три другие трудные, но разрешимые проблемы (III, IV, VI) вполне разрешаются нашим современным учением об эволюции; что же касается седьмой и последней загадки, свободы воли, то она не может быть объектом критического и научного объяснения, ибо в качестве чистой догмы основана на иллюзии и в действительности совсем не существует. РЕШЕНИЕ МИРОВЫХ ЗАГАДОК. — Средства и пути, которыми мы должны следовать при решении великих мировых загадок, те же самые, что и у чистого научного познания вообще, т.-е. прежде -всего о п ы т, а затем рассуждение. Научный опыт мы получаем путем наблюдения и эксперимента, в которых прежде всего участвуют своей деятельностью органы чувств, а затем — «внутренние очаги чувств», расположенные в коре большого мозга. Микроскопическими элементарными органами первых являются чувству- 76
ющие клетки, а вторых — группы ганглиозных клеток. Впечатления, получаемые нами из внешнего мира посредством этих драгоценнейших органов нашей духовной жизни, перерабатываются затем другими частями мозга в представления, а эти, в свою очередь, путем ассоциации сочетаются в суждения. Образование этих суждений происходит двумя различными путями, на мой взгляд одинаково ценными и необходимыми: индукциейи дедукцией. Дальнейшие сложные мозговые операции — образование связных умозаключений, абстрагирование и образование понятий, дополнение познавательной способности рассудка пластической деятельностью фантазии, наконец сознание, мышление и философствование — все это такие же отправления ганглиозных клеток мозговой коры, как и предыдущие, более простые виды душевной деятельности. Все вместе мы их объединяем в высшем понятии разума1. РАЗУМ, ЧУВСТВО И ОТКРОВЕНИЕ. —Только при помощи разума мы можем притти .к истинному познанию природы и решению мировых загадок. Разум — высшее благо человека и то единственное преимущество, которое существенным образом отличает его от животных. Правда, он приобрел эту высокую ценность лишь с успехами цивилизации и духовной культуры, с развитием науки. Человек, не получивший образования, и грубый первобытный дикарь столь же мало (или не более) «разумны», как и близко стоящие к нему млекопитающие (обезьяны, собаки, слоны и т. д.). Но в широких кругах публики до сих пор еще распространен взгляд, что, кроме божественного разума, есть еще два других (и далее более важных) способа познания: «сердце», чувство или душевное настроение (Gemtit) и откровение. Мы должны с первой же минуты самым решительным образом выступить против этого опасного заблуждения. Настроение не имеет ничего общего с познанием истины. То, что мы разумеем и так высоко ценим под названием «настроения», есть сложная деятельность мозга, слагающаяся из ощущений удовольствия и страдания, из представлений влечения и отвращения, вожделения и неохоте. Сюда могут привходить и другие виды деятельности организма, потребности органов чувств и мускулов, желудка и половых органов и т. д. Все эти чувственные состояния и движения отнюдь не содействуют познанию истины; напротив, они часто лишь смущают единственно способный к познанию истины разум и нередко наносят ему весьма чувствительный вред. Ни одна еще «ми- 1 Об индукции и дедукции см. мою «Naturliche Schopfungsge- schichte» (9. Aufl. 1898)). 77
ровая загадка» не была разрешена мозговою функцией настроения, и настроение никогда еще такому решению не способствовало. То же самое можно сказать и относительно так называемого «откровения» и получаемых при его посредстве мнимых религиозных истин; они основаны на сознательном или бессознательном самообмане, что мы покажем в XVI главе. ФИЛОСОФИЯ И ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ. —Благоприятнейшим обстоятельством для решения мировых загадок мы должны считать то, что в последнее время оба ведущие к этому пути — опыт и мышление, или эмпирия и умозрение, —• вое больше признаются за равноправные и взаимно друг друга дополняющие познавательные методы. Философы мало-по-малу убедились, что чистого умозрения, которым, напр., пользовались Платон и Гегель для идеального построения мира, недостаточно для истинного познания. С другой стороны, естествоиспытатели убедились, что чистый опыт, который, напр., Бэкон иМилль клали в основу своего реалистического мировоззрения, недостаточен сам по себе для полноты концепции. Ибо два великих познавательных метода, чувственный опыт и разумное мышление, -суть две различные функции мозга; первая совершается при посредстве органов чувств и центральных очагов чувств; вторая — при посредстве лежащих между ними мыслительных очагов, больших «ассоциативных центров мозговой коры» (ср. главы VII и X). Только из совместной деятельности обеих возникает истинное познание. И теперь еще найдется немало естествоиспытателей, желающих построить мир «от разума» и презирающих опытное познание природы лишь потому, что они не знают действительного мира. С другой стороны, некоторые естествоиспытатели и поныне утверждают, что единственная задача науки заключается «в знании фактов, в объективном исследовании отдельных явлений природы»; что «век философии» миновал, а ее место заняло естествознание (В и р х о в, 189(3) \ Это одностороннее преувеличение роли опыта является столь же опасной ошибкой, как и противоположная преувеличенная оценка умозрения. Оба познавательные метода необходимы друг другу. Величайшие триумфы современного естествознания— целлюлярная теория и учение о теплоте, теория эволюции и закон субстанции — суть философские фак- 1 R. Virchow — Die Grundung der Berliner Universitat und der Uebergang aus dem philosophischen in das naturwissenschaftliche Zeital- ter. Berlin 1893. 78
т ы, а не выводы чистого умозрения; они суть данные предварительного, самого широкого и самого тщательного опыта. В начале девятнадцатого века величайший немецкий поэт-идеалист, III л л л е р, обратился к обоим враждующим станам, к философам и естествоиспытателям, с таким призывом: Вражда да будет между вами! Ваш преждевременен союз! В своих исканьях разделитесь — Сама к вам истина придет! С тех пор, к счастью, картина совершенно переменилась; так как оба лагеря различными путями стремились к одной высшей цели, то они встретились на общей почве и соединен? ными усилиями все более приближаются к познанию истины. В конце столетия мы вернулись к тому монистическому методу п о s н а н и я, который в начале еого был признан единственно сообразным с природой величайшим поэтом-реалистом Гете \ ДУАЛИЗМ И МОНИЗМ. — Различные направления философии с точки зрения 'современного естествознания могут быть разбиты на две противоположных группы: с одной стороны, дуалистическое, двойственное миросозерцание, с другой стороны, монистическое, единое мировоззрение. Первое обыкновенно соединяется с теологическими и идеалистическими догматами, второе —с механистическими и реалистическими принципами. Дуализм <в самом широком смысле) разлагает вселенную на две совершенно различных субстанции, материальный мир и нематериального бога, противопоставляемого ему в качестве создателя, вседержителя и правителя. Монизм же (опять-таки в самом широком смысле) признает во вселенной одну единственную субстанцию, которая — «и бог и природа» в одно и то же время; для него тело и дух (или материя и энергия) неразрывно связаны между собою. В немирный «личный» бог дуализма неизбежно приводит нас к теизму, внутримирный бог монизма — к пантеизму. МАТЕРИАЛИЗМ И СПИРИТУАЛИЗМ. — Еще и в настоящее время публика очень часто смешивает различные понятия монизма и материализма, а равным образом и существенно отличные друг от друга направления теоретического и практического материализма. Так как эти и им подобные смешения понятий оказывают крайне вредное влия- 1 Е. Н а е с к е 1—Generelle Morphologie der Organismen. 1866, гл. 4, ^Критика методов, применяемых в естествознании». 79
ние й порождают бесчисленные заблуждения, то, во избежание всяких недоразумений, мы считаем нужным сделать следующие краткие замечания. I. Наш чистый монизм не тождествен ни с теоретическим материализмом, отрицаю- щдм дух и сводящим мир к сумме мертвых атомов, ни с теоретическим спиритуализмом (недавно окрещенным Оствальдом энергетикой)1, отрицающим материю и считающим мир пространственной группой энергий, или нематериальных сил природы. II. Мы скорей твердо убеждены вместе с Гёте, что «ни материя без духа, ни дух без материи не могут ни существовать, ни действовать». Мы неуклонно придерживаемся чистого и недвусмысленного монизма Спинозы: материя, как разлитая в бесконечности субстанция, и д у х (|или энергия), как чувствующая или мыслящая субстанция, суть оба основные атрибуты или главные свойства всеобъемлющей божественной мировой сущности, всемирной субстанции (см. гл. XII). ТРОИЧНОСТЬ СУБСТАНЦИИ. —Связь моего монизма с цельным пантеистическим мировоззрением Гёте и спино- зовской «философией тождества», какую я пытался установить в 1892 году в альтенбургской лекции о «монизме», а обстоятельнее в 1899 году, в первом издании «Мировых загадок», впоследствии вызвала множество противоречивых высказываний. Мне кажется, что я смогу в большинстве разрешить эти противоречия и недоразумения и дать им удовлетворительное истолкование, если разложу понятие «духа» (или, лучше сказать, «мирового духа») на два атрибута: энергию (или «силу») и ощущение (или «психому»). Тогда и получится та «троичность субстанции» («триединство божественной природы»), о которой я говорил в 1904 году в 19-й главе моих «Чудес природы» (дополнительный том к «Мировым загадкам»). Однако, и «ощущение» можно рассматривать как форму энергии — так поступают и сейчас многие физиологи и большинство монистов; «специфическая энергия» «чувствующих нервов», которую впервые рассмотрел Иоганн Мюллер, есть звено дальнейшего развития понятия энергии. Но наше представление о субстанции будет более ясным, если мы ей припишем три согласованных атрибута: материю (протяженность, заполненность пространства), энергию (или «силу» в старинном значении, «волю» в смысле Шоленгауера) и психому (бессознательное ощущение, восприятие в самом широком смысле). 1 Wilhelm Ostwal d—Die Ueberwindung des wissenschaftlichen Materialismus. 1895. (В русском переводе: «Несостоятельность научного материализма и его устранение». СПБ. 1896). 80
Уже Альбрехт Pay в своем превосходном труде «Ощущение и мышление» («Empfinden und Denken», 1896, S. 372) указывал, что «восприятие или ощущение есть вполне обычный процесс в природе. Но тем самым дана возможность того, что и мышление сводится к тому же всеобщему процессу». Более обстоятельные соображения по этому предмету мы найдем в сочинении Эрнста Маха «Анализ ощущений и отношение физического к психическому». Да и Н е- г е л и приписывает всем атомам и молекулам способность ощущения и говорит при этом: «Человеческий дух есть не что иное, как высшее развитие духовных процессов, повсюду оживляющих и движущих Природу» (;,1877). $ Геккель. Н. 5324,
ГЛАВА ВТОРАЯ СТРОЕНИЕ НАШЕГО ТЕЛА МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ АНАТОМИЙ ЧЕЛОВЕКА И СРАВНИТЕЛЬНОЙ АНАТОМИИ. СОВПАДЕНИЕ ГРУБЫХ И ТОНКИХ ПРИЗНАКОВ У ЧЕЛОВЕКА И МЛЕКОПИТАЮЩИХ «Какую бы систему органов мы ни рассматривали, сравнение изменений, которые она гцретерпевает в ряде обезьян, всегда приводит нас ск одному заключению: что анатомические различия, отделяющие человека от гориллы и шимпанзе, ine так велики, как те, котдрые отличают гориллу от" других обезьян». \ Томас Гексли (1Ш). 83
СОДЕРЖАНИЕ ВТОРОЙ ГЛАВЫ Фундаментальное значение анатомии. — Анатомия человека: Гиппо* крат. — Аристотель. — Гален. — Везалий. — Сравнительная анатомия: Жорж Кювье. — Иоганн Мюллер. — Карл Гегенбаур. — Учение о тканях.— Учение о клетке: Шлейден и Шванн. — Кёлликер. — Вирхов. — Черты позвоночных у человека. — Черты четвероногих у человека. — Черты плацентарных у человека. — Черты приматов у человека. — Полуобезьяны и обезьяны. — Узконосые. — Собакообразные и человекообразные. — Несомненное тождество строения тела человека и человекообразных обезьян ЛИТЕРАТУРА С. Gegenbaur — Lehrbuch der Anatomie des Menschen. 1883. R. Virchow- Gesammelte Abhandlungen zur wissenschaftl. Medizinj 1. «Die Einheits-Bestrebungen». 1856. И. Ранке — Человек. Изд. т-ва «Просвещение», Спб. 1897. R. Wiedersheim — Der Bau des Menschen als Zeugnis fiir sein! Vergangenheit. 1893. i R. Hartmann — Die menschlichen Affen und ihre Organisation ii| Vergleich zur menschlichen. 1883. 1 E. Haeckel — Anthropogenie oder Entwicklungsgeschichte des Men! schen. IX. «Die Wirbeltier-Natur des Menschen». 1874. I Th) Schwann — Mikroskoilsche Untersuchungen iiber die UebereiJ stimmung in der Struktur und dem Wachstum der Tiere und Pflanzeil 1839. А. Кб Hiker — Handbuch der Gewebelehre des Menschen. 1889 Ph. S t б h r — Lehrbuch der Histologie und der mikrosk. Anatoml des Menschen. 1898. Гертвиг — Клетка и ткани. Спб. 1894. P. Topinard — Anthropologie. Leipzig 1888, A. Heilborn—Der Mensch. 1904. C. H. S t г a t z — Naturgeschichte des Menschen. Stuttgart 1904. L. Hopf — Das spezifisch menschliche in anatomischer, physiolo scher und pathologischer Beziehung. Stuttgart 1907. 84 I
се биологические изыскания, все исследования формы и жизненных отправлений организмов прежде всего должны направляться на видимое тело, на котором мы можем наблюдать соответственные морфологические и физиологические явления. Это положение в такой же мере касается человека, как и всех других живых предметов природы. При этом исследовании не должно ограничиваться рассмотрением одной только внешней формы, но должно проникать во внутреннюю сущность ее и определять состав целого из крупных и мелких частей. Наука, имеющая целью такое фундаментальное исследование в самом широком объеме, называется анатомией. АНАТОМИЯ ЧЕЛОВЕКА. —Первый толчок к изучению устройства человеческого тела дала, разумеется, медицина. Так как эта последняя у древнейших культурных народов обыкновенно практиковалась жрецами, то мы можем считать, что эти высшие представители тогдашнего просвещения уже во втором тысячелетии до р. х. и раньше обладали некоторыми анатомическими познаниями. Но более точные знания, добытые путем рассечения млекопитающих и от них перенесенные на человека, мы находим лишь у греческих натурфилософов шестого и пятого столетия до р. х., у Э м п е д о к- л а (из Агригента), у Демокрита (из Абдеры), а больше всего у знаменитого врача классической древности Гиппократа (с Коса). Из их сочинений и из других авторов черпал сведения (в четвертом веке до р. х.) и великий Аристотель, прославленный «отец естествознания», одинаково обширный ум как в естествознании, так и в философии. После него древность дала только одного значительного анатома, греческого врача КлавдияГалена(из Пергама); он имел во втором веке по р. х., при императоре Марке Аврелии, огромную практику в Риме. Все эти древние анатомы получали свои знания в большинстве случаев не путем прямого исследования человеческого тела, — это в те времена было строжайше запрещено, — но путем изучения ближайших к человеку млекопитающих, особенно же обезьян; таким об- 85
разом, они все уже были «сравнительными анатомами». Расцвет христианства и связанного с ним мистического мировоззрения ознаменовал собою для анатомии, как и для всех других естественных наук, начало упадка. Римские папы, величайшие шарлатаны всемирной истории, больше всего старались о том, чтобы удерживать человечество б невежестве, и справедливо считали познание человеческого организма опасным средством просвещения умоц, насчет истинной нашей природы. В течение долгого периода, почти тринадцать веков, сочинения Г а л е н а были чуть не единственным источником сведений по анатомии человека, равно как творения Аристотеля — по общему естествознанию. Только когда в шестнадцатом веке по р. х. реформация сокрушила всемирное духовное господство папизма, а новая система мира Коперника разрушила тесно связанное с папизмом геоцентрическое мировоззрение, для науки о человеческом теле наступил новый период расцвета. Великие анатомы В е з а л и й (из Брюсселя), Евстахий и Фалл о- п и й (из Модены) так далеко подвинули своими глубокими исследованиями точное знание устройства нашего тела, что их многочисленным последователям по главным вопросам осталось установить только частности. Столь же смелый, сколь и остроумный и неутомимый, А н- дрей Везалий (род которого, как показывает самое имя, происходил из Везеля) шел впереди всех, пролагая путь; он уже на 28 году своей жизни закончил свой крупный, проникнутый единством труд «De humani corporis fabrica» (1543); он дал всей анатомии человека новое, самостоятельное направление и прочную основу. За это Везалий впоследствии был осужден инквизицией на смерть, как колдун, в Мадриде, где он состоял лейб-медиком Карла У и Филиппа IL Он спасся лишь тем, что предпринял поездку в Иерусалим; на обратном пути он потерпел крушение у острова Занте и здесь умер в болезнях, лишенный всяких средств. СРАВНИТЕЛЬНАЯ АНАТОМИЯ. — Заслуги девятнадцатого столетия в области познания человеческого организма прежде всего -заключаются в создании двух новых и чрезвычайно важных ветвей исследования, сравнительной анатомии и учения о тканях, или «микроскопической анатомии» (она же «гистология»). Что касается первой, то она с самого начала .находилась в тесной связи с анатомией человека; она даже занимала ее место, покуда рассечение человеческих трупов считалось преступлением, достойным смертной казни, — а так обстояло дело еще и в XV веке! Но 86
многочисленные анатомы последующих трех столетий почти все без исключения ограничивались точным наблюдением человеческого организма. Та высоко развитая дисциплина, которую мы называем теперь сравнительной анатомией, зародилась лишь в 1803 году, когда великий французский зоолог Жорж Кювье (родом из Монбельяра, (в Эльзасе) издал свои замечательные «Legons sur TAnatoimie comparee», в которых впервые пытался установить определенные законы строения тела человека и животных. Вто время как его предшественники,—между прочим, и Гёте в 1790 году — обстоятельно сравнивали лишь скелет человека со скелетом остальных млекопитающих, Кювье своим более широким взглядом охватил всю совокупность животной организации; он различал четыре больших самостоятельных главных формы, или типа*: позвоночные (Vertebrata), суставчатые (или членистоногие, Articulata), мягкотелые (Mollusca) и лучистые (Radiata). Для «вопроса вопросов» этот успех сделал эпоху потому, что он ясно установил принадлежность человека к типу позвоночных, а равно и коренное отличие его от всех других типов. Правда, уже проницательный Линней в своей первой «Systema naturae» (1735) сделал значительный шаг вперед, окончательно отведя человеку место в ряду м л е к о п и т а ю- щих (Mammalia); он даже соединял оз порядок приматов (Primates) три группы: полуобезьян, обезьян и человека (Lemur, Simia, Homo). Но этому смелому завоеванию систематики недоставало еще глубокого опытного обоснования посредством сравнительной анатомии, данного впервые Кювье. Эта последняя получила дальнейшее развитие благодаря великим сравнительным анатомам нашего столетия: Фридриху М е к е л ю -ОГалле), Иоганну Мюллеру (Берлин), Р и- чарду Оуэну и Томасу Гек с ли (Англия), К а р л у Гегенбауру (Иена, позже Гейдельберг). Этот последний, в своих «Началах сравнительной анатомии» (1870) впервые приложивший к этой науке вновь основанную Дарвином теорию происхождения, поставил ее на первое место в ряду биологических дисциплин. Многочисленные сравнительно- анатомические работы Гегенбаура наравне с его широко распространенным «Учебником анатомии человека» одинаково замечательны как глубоким эмпирическим знанием невероятного количества фактов, так и широким пониманием и философским истолкованием их в духе теории эволюции. Его недавно вышедшая в свет «Сравнительная анатомия позвоночных» (1898) кладет незыблемый фундамент, на который может опереться наше убеждение во всестороннем сходстве природы человека с природой позвоночных животных. 87
УЧЕНИЕ О ТКАНЯХ (ГИСТОЛОГИЯ) И УЧЕНИЕ О КЛЕТКЕ (ЦИТОЛОГИЯ). — Совсем в другом направлении, чем сравнительная, развивалась в девятнадцатом столетии микроскопическая анатомия. Уже в начале его (1802) французский врач Б и ш а пытался разложить органы человеческого тела при помощи микроскопа на отдельные составные части и выяснить взаимное отношение этих различных тканей (Hista или Tela). Но эта новая попытка не могла дать многого, так как не был еще известен общий элемент многочисленных видов тканей. Он был открыт лишь в 1838 году для растений^ Матиасом Шлейденом (Иена) в клетке, а вслед затем присутствие ее и в теле животных доказано Теодором Ш в а н н о м, учеником и аосистентом Иоганна Мюллера (Берлин). Два других знаменитых ученика этого "великого ученого-пионера, Альберт Кёлликер и Рудольф Вирхов, обстоятельно разработали в шестидесятых годах XIX столетия (в Вюрцбурге) клеточную теорию и основанное на ней учение о тканях здорового и больного человеческого организма; они показали, что у человека, как и у всех других животных, все ткани состоят из одинаковых микроскопических элементов, клеток, и что эти «элементарные организмы» суть настоящие, самостоятельные граждане, которые, соединясь миллиардами, образуют наше тело, «государство клеток». Все эти клетки возникают путем многократно повторяющегося деления из одной простой клетки, из родоначальной клетки,, или «оплодотворенной яйцевой клетки (Cytula)». Общее строение и состав тканей у человека совершенно те же, что и у прочих позвоночных. Из этой группы некоторыми особенными, поздно приобретенными признаками выделяются млекопитающие, младший и наиболее высокоразвитый класс. Напр., микроскопическое образование волос, кожных железок, молочных желез, форменных элементов крови у млекопитающих носит вполне своеобразный характер, отличающий их от прочих позвоночных. По всем этим мельчайшим гистологическим данным ч е- ловек есть настоящее млекопитающее. Микроскопические исследования Альберта Кёлли- кера и Фр анца Лейдига (также из Вюрцбурга) не только всесторонне расширили наши сведения о тончайшем строении тела человека и животных, но и получили особую важность благодаря своей связи с историей развития клетки и тканей; между прочим они подтвердили важную теорию Карла Теодора Зибольда (1845) о том, что низшие животные, инфузории к корненожки, суть одноклеточные организмы. S8
ЧЕРТЫ ПОЗВОНОЧНЫХ У ЧЕЛОВЕКА. —Наше тело как в общих чертах, так и в частностях своего строения представляет характерный тип позвоночного (Vertebrata). Эта важнейшая и совершеннейшая группа животного царства была познана во воем своем единстве лишь в 1801 г. великим Л а- марком; он объединял в этом понятии четыре высших животных класса Линнея: млекопитающих, птиц, земноводных и рыб. Оба низшие класса, насекомых и червей, он помещал в группу беспозвоночных (Invertebrata). Кювье подтвердил (1812) единство типа позвоночных и прочнее обосновал его своей сравнительной анатомией. Действительно, все позвоночные, от рыб до человека, сходны между собою во всех существенных чертах: у всех у них имеется твердый внутренний скелет, хрящевой и костный, у всех он состоит из позвоночного столба и черепа; хотя детали устройства последнего в отдельных случаях весьма разнообразны, но всегда его можно свести к одной и той же первоначальной форме. Далее, у всех позвоночных на спинной стороне этого осевого скелета расположен «орган души», центральная нервная система, в виде спинного и головного мозга; об этом имеющем огромное значение головном мозге — орудии сознания и всех высших душевных функций! — можно сказать то же, что и о покрывающей его костной коробке, черепе: представляя в^отдельных случаях большое разнообразие в степени развития и величине, он в общем имеет одно и то же устройство. То же самое получится, если мы станем сравнивать прочие органы нашего тела с органами других позвоночных: у всех в силу наследственности первоначальное положение и взаимное расположение органов остается одинаковым, хотя величина и степень развития отдельных частей отличаются крайним разнообразием, соответственно приспособлению к изменчивым жизненным условиям. Так, мы видим, что у всех кровь обращается по двум главным сосудам, из которых один (аорта) проходит кад кишечником, другой (главная вена) — под кишечником, и что путем расширения второго возникает на вполне определенном месте сердце; это «брюшное сердце» столь же характерно для всех позвоночных, как спинной сосуд, или «спинное сердце», Для суставчатых или мягкотелых. Не менее характерно для всех позвоночных раннее разделение пищеварительного канала на предназначенную для дыхания горловую трубку (или «жаберную») и предназначенный для переваривания пищи кишечник с печенью; затем расчленение мускульной системы, особое устройство мочевых и половых органов 89
и т. д. Во всех этих анатомических отношениях человек — настоящее позвоночное. ЧЕРТЫ ЧЕТВЕРОНОГИХ У ЧЕЛОВЕКА. — Словом ч е т- вероногие (Tetrapoda) еще Аристотель обозначил всех высших теплокровных животных, обладающих двумя парами ног. Это понятие было впоследствии расширено и заменено латинским названием Quadrupeda после того, как Кювье доказал, что и «двуногие» — птицы и люди — в сущности четвероногие животные; он показал, что внутренний костный остов четырех конечностей у всех высших наземных позвоночных, от земноводных до человека, первоначально также состоял из определенного числа суставов. И «руки» человека, и «крылья» летучих мышей и птиц обнаруживают то же типическое устройство скелета, что и «передние ноги» бегающих животных, четвероногих в собственном смысле. Это анатомическое единство столь сложного скелета четырех конечностей у всех четвероногих представляет величайшую важность. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно сравнить скелет саламандры или лягушки со скелетом обезьяны или человека. Мы тотчас же увидим, что спереди плечевой, а сзади тазовой пояс составлены из тех же главных частей, что и у остальных «четвероногих». Мы видим, что у всех у них первый отдел конечностей заключает в себе только одну толстую трубчатую кость (спереди плечо, Humerus; сзади бедро, Femur); второй отдел всегда разделяется на две кости (спереди локтевая, Ulna, и лучевая, Radius, сзади малоберцовая, Fibula, и болыпеберцо- вая кость, Tibia); рассмотрев строение стопы, мы с изумлением убеждаемся, что многочисленные косточки, составляющие ее, у всех четвероногих расположены одинаковым образом и в одинаковом количестве; спереди во всех классах четвероногих носят одинаковый характер три группы костей кисти (или «руки»): 1) запястье (Carpus), 2) пясть (Metacarpus) и пять пальцев (Digiti anteriores); в задней стопе им соответствуют: 1) предплюсна (Tarsus), 2) плюсна (Metatarsus) и пять пальцев (Digiti posteriores). Свести к одной первоначальной форме все эти многочисленные косточки, столь различающиеся между собою видом и степенью развития, то срастающиеся, то исчезающие у различных животных, было делом весьма нелегким; не менее трудно было установить соответствие отдельных частей. Эта важная задача была разрешена выдающимся сравнительным анатомом нашего времени, Карлом Гегенбауром. В своих «Исследованиях по сравнительной анатомии позвоночных» он показал (1864), 90
как эта «пятипалая нога», характеризующая наземных четвероногих, произошла первоначально («не ранее каменноугольного периода) из лучевидного «плавника» (грудного или брюшного) древнейших морских рыб. Он же в своих знаменитых «Исследованиях головного скелета позвоночных» (1872) показал, что череп нынешних позвоночных происходит от древнейшей черепной формы рыб, именно акул (Selachii). Особенно же достойно замечания то обстоятельство, что одинаковое число, именно пять, пальцев на каждой из четырех конечностей, появившихся сперва у земноводных каменноугольного периода (так называемая пентадакти- л и я), перешло путем строгой наследственности к современному человеку. Вполне понятно и естественно, что типическое расположение сочленений и связок, мускулов и нервов в общих чертах у человека таково же, как и у других «четвероногих», и во всех этих важных отношениях человек есть настоящее четвероногое. ЧЕРТЫ МЛЕКОПИТАЮЩИХ У ЧЕЛО-ВЕКА. — Среди позвоночных млекопитающие составляют самый молодой и наиболее совершенно развитый класс. Как и птицы и пресмыкающиеся, они, несомненно, произошли от более древней группы земноводных; но от всех этих четвероногих они отличаются некоторыми весьма замечательными анатомическими особенностями. Снаружи прежде всего бросается в глаза волосяной покров кожи, а в коже —¦ присутствие двоякого рода железок: потовых и сальных. Из подвергнувшегося превращению локализованного в коже живота участка этих желез образовался (в течение триасового периода?) орган — молочная или грудная железа (Mammarium), который особенно характерен для этого класса и дал ему его название. Это важное орудие кормления детенышей состоит из млечных желез (Mammae) и «млечных карманов» (складки кожи брюха); дальнейшее развитие их дало «соски» (Masta), из которых молодые млекопитающие сосут материнское молоко. Внутри тела заслуживает особого внимания сплошная грудобрюшная преграда (диафрагма), мускулистая перегородка, совершенно отделяющая у всех млекопитающих — и только у них!—-грудную полость от брюшной; у всех остальных позвоночных эта перегородка отсутствует. Череп млекопитающих также замечателен некоторыми любопытными образованиями, главным образом строением челюстного аппарата (верхняя и нижняя челюсть и слуховые косточки). Кроме того, и мозг, и орган обоняния, сердце, легкие, внутренние и наружные половые органы, почки и другие части тела представляют у млекопитающих много особенностей как об- 91
щего, так и частного свойства; вое они в совокупности с несомненностью свидетельствуют о выделении млекопитающих из более древних родоначальных групп земноводных и пресмыкающихся, совершившемся не позднее триасового периода, — по меньшей мере двенадцать миллионов лет тому назад. Во всех этих важных отношениях человек — настоящее млекопитающее. ЧЕРТЫ ПЛАЦЕНТАРНЫХ У ЧЕЛОВЕКА. — Многочисленные отряды (12—33), на которые «современная зоология разбивает класс млекопитающих, еще в 1816 г. (Бленвил- л е м) располагались б три естественные основные группы, считаемые как бы подклассами: 1) однопроходные (Мо- notremata), 2) сумчатые (Marsupialia) и 3) плацентарные (Macentalia). Эти три подкласса различаются между собою не только важными особенностями строения тела и развития, но и соответствуют трем различным историческим стадиям рассматриваемого класса, как мы увидим позже. За древнейшей группой, за однопроходными триасового периода, последовали в юрскую эпоху сумчатые, а их сменили лишь в меловом периоде плацентарные. К этому младшему подклассу относится и человек, ибо его организация являет все признаки, которыми все плацентарные отличаются от сумчатых и еще более древних однопроходных. На первом месте следует поставить характерный орган, по имени которого названа группа плацентарных, именно — плаценту (placenta). Она служит у млекопитающих для питания молодого плода в течение того времени, когда он еще заключен в матке матери; состоит она из кровеносных ворсинок, вырастающих из ворсистой оболочки (Chorion) околоплодного мешка и внедряющихся в соответственные углубления слизистой оболочки материнского плодохранилища, матки (Uterus). Здесь нежная кожица между обоими образованиями настолько утончается, что питательные вещества пе реходят через нее непосредственно из крови матери в кровь плода. Этот замечательный, поздно появившийся способ питания зародыша создает для него возможность более долгого пребывания и более полного развития в хранительнице-матке; он отсутствует еще у неплацентарных, у более древних подклассов сумчатых и однопроходных *. Но плацентарные животные стоят выше своих предков — неплацентарных— и по другим признакам, особенно же по более высокому развитию мозга и по отсутствию исчезнувшей у них сумочной кости. Во всех этих важных отношениях человек — настоящее плацентарное животное. 92
ЧЕРТЫ ПРИМАТОВ У ЧЕЛОВЕКА. — Подкласс плацей тарных, очень богатый формами, разделяется на много отрядов; обыкновенно их насчитывают 10—16; если же считать и важные вымершие формы, открытые в новейшее время, то отрядов окажется не менее 20—26. Для лучшего обзора этих многочисленных отрядов и более полного уяснения родственной между ними связи очень важно разбить их на более крупные естественные группы, которым я дал наименование легионов. В своем последнем опыте1 филогенетической классификации сложной системы плацентарных я разделил 26 отрядов на 8 таких легионов и показал, что эти последние можно свести на 4 родоначальных группы. Эти последние опять-таки можно свести к общей древнейшей ро- доначальной группе всех плацентарных, к древнепла- центарным (Prochoriata) мелового периода. Они же непосредственно примыкают к сумчатым предкам юрского периода. Важнейшими представителями этих четырех главных групп в современную эпоху мы считаем грызунов, копытных, хищных и приматов (первенствующих животных). К легиону первенствующих (Primates) относятся три порядка: полуобезьян (Prosimiae), обезьян (Si- miae) и людей (Anthropi). Все члены этих трех порядков похожи друг на друга многими важными признаками, которыми отличаются от остальных 23 отрядов плацентарных животных. Особенно же выдаются они своими длинными конечностями, развившимися путем приспособления вследствие беспрерывного лазанья по деревьям. Руки и ноги имеют по пяти пальцев, и длинные пальцы замечательно хорошо приспособлены к хватанию и охватыванию древесных ветвей; на них — либо на некоторых, либо на всех — находятся ногти (но не когти). Зубы развиты полностью, состоят из всех четырех групп (резцов, клыков, малых и больших коренных). Приматы отличаются от остальных плацентарных также и важными особенностями в строении черепа и мозга, и тем сильнее, чем выше они развиты, чем позднее они выступили на арену истории земли. Во всех этих важных анатомических отношениях наш человеческий организм совершенно схож с организмом прочих приматов: человек — настоящий примат. ЧЕРТЫ ОБЕЗЬЯН У ЧЕЛОВЕКА. — Беспристрастное и внимательное сравнение строения тела приматов позволяет различить в этом высокоразвитом легионе млекопитающих Два отряда: полуобезьян (PTosimiae или Hemipitheci) и обезьян (Simiae или Pitheci). Первые во всех отношениях * «Systematische Phylogenie», 1886. Teil III, S. 490. 93
представляются низшей и более древней группой, последние составляют более молодой и высший отряд. У полуобезьян матка еще раздвоена (так называемая двурогая матка), как и у всех, остальных млекопитающих; у обезьян же правая и левая матка совершенно слились; они образуют одну грушевидную матку, каковая имеется еще только у человека. Как у этого последнего, так и у обезьян главная впадина черепа совершенно отделяется от височной костной перегородкой; у полуобезьян же она совсем отсутствует или развита очень слабо. .Наконец, у полуобезьян большой мозг гладок или слабо изрезан извилинами и сравнительно невелик по размерам; у обезьян он гораздо крупнее, и притом серая мозговая кора, орган высшей душевной деятельности, несравненно лучше развита, характерные 'борозды и извилины на ее поверхности тем сильнее выражены, чем более обезьяна приближается к человеку. Во всех этих и других важных отношениях, особенно же в устройстве лица и рук, человек обладает всеми анатомическими признаками настоящей обезьяны. ЧЕРТЫ УЗКОНОСЫХ У ЧЕЛОВЕКА.—Богатый формами отряд обезьян был уже в 1812 г. разделен Жоффруа на два естественных подотряда, еще и ныне принятые в систематике зоологии: западных обезьян (Platyrrhinae) и восточных обезьян (Catarrhinae); первые обитают исключительно в западном, вторые — в восточном полушарии. Американские западные обезьяны называются плосконосыми (Platirrhinae) по той причине, что нос у них плоский, ноздри направлены вбок и разделены широкой перегородкой. Напротив, восточные обезьяны, населяющие Старый Свет, все «узконосы» (Catarrhinae); ноздри их, как и у человека, направлены книзу, и перегородка между ними узкая. Дальнейшее различие меяеду обеими группами заключается в том, что у западных обезьян барабанная перепонка расположена ближе к поверхности скалистого отростка, а у восточных — лежит глубже, внутри ее; здесь развился длинный и узкий костяной слуховой ход, у западных же он широкий и короткий или же вовсе отсутствует. Наконец, очень важное и поразительное различие между обеими группами заключается в том, что у узконосых совершенно такое же образование жевательного аппарата, как и у человека, именно: 20 молочных зубов и 32 постоянных (в каждой половине челюсти 2 резца, 1 клык, 2 малых и 3 больших коренных зуба 1). У плосконосых же в каждой половинке челюсти имеется лишний малый коренной, т.-е. всего 36 зубов. 1 Эти цифры дают так называемую зубную формулу; для чело- 94
Так как эти анатомические отличия обеих групп обезьян носят вполне общий и несомненный характер и соответствуют географическому распространению в каждом из обоих полушарий земли, то они дают право провести между ними строгое систематическое разграничение и сделать вытекающий из него филогенетический вывод о том, что с очень давних пор (больше миллиона лет тому назад) оба подотряда развивались отдельно друг от друга в западном и восточном полушариях. Это крайне важно для родословной нашей расы, ибо человек являет все черты настоящего у з'к о н о с о г о; он развился из древнейших вымерших обезьян этого подотряда в Старом Свете (вероятно, в Южной Азии). ГРУППА ЧЕЛОВЕКООБРАЗНЫХ.— Многочисленные формы узконосых, живущие еще и поныне в Азии и Африке, с давних пор подразделялись на две естественные группы: хвостатых собакообразных (Cynopitheca) и бесхвостых человекообразных (Anthropomorpha). Эти последние стоят гораздо ближе к человеку, чем первые, не только отсутствием хвоста и общим видом тела (особенно головы), но и некоторыми особенными признаками, незначительными по себе, но представляющими важность своим постоянством. Крестец у человекообразных обезьян, как и у человека, состоит из пяти сросшихся позвонков, у собакообразных же — из трех (реже четырех) позвонков. Малые коренные зубы (Ргае- molares) собакообразных обезьян имеют большее протяжение в длину, чем в ширину; у человекообраз- н ы х, наоборот, ширина их больше длины. Первый большой коренной (molaris) у собакообразных имеет четыре, у человекообразных пять бугорков. Далее, на каждой стороне нижней челюсти у человекообразных обезьян, так же как и у человека, крайний резец шире внутреннего; у собакообразных, наоборот, уже. Наконец, особое значение имеет тот важный факт, установленный Зеленкою в 1890 г., что у человекообразных обезьян наблюдаются те же, что и у человека, особенности в образовании дисковидной плаценты (последа), отпадающей оболочки (Decidua reflexa) и п у л о в и- ны (см. гл. IV1). Впрочем, даже поверхностное сравнение формы тела ныне живущих человекообразных показывает, что как азиатские представители 'этой группы (орангутан и века она пишется обыкновенно так: о^^'я7 Т* е' 8 зу(^ов на кажД°^ половине челюсти, всего 32. 1 Е. Haeckel — Anthropogenic. 1891, 4. AufL, S. 599. 95
представляются низшей и более древней группой, последние составляют более молодой и высший отряд. У полуобезьян матка еще раздвоена (так называемая двурогая матка), как и у всех остальных млекопитающих; у обезьян же правая и левая матка совершенно слились; они образуют одну грушевидную матку, каковая имеется еще только у человека. Как у этого последнего, так и у обезьян главная впадина черепа совершенно отделяется от височной костной перегородкой; у полуобезьян же она совсем отсутствует или развита очень слабо. Даконец, у полуобезьян большой мозг гладок или слабо изрезан извилинами и сравнительно невелик по размерам; у обезьян он гораздо крупнее, и притом серая мозговая кора, орган высшей душевной деятельности, несравненно лучше развита, характерные борозды и извилины на ее поверхности тем сильнее выражены, чем более обезьяна приближается к человеку. Во всех этих и других важных отношениях, особенно же в устройстве лица и рук, человек обладает всеми анатомическими признаками настоящей обезьяны. ЧЕРТЫ УЗКОНОСЫХ У ЧЕЛОВЕКА.—Богатый формами отряд обезьян был уже в 1812 г. разделен Жоффруа на два естественных подотряда, еще и ныне принятые в систематике зоологии: западных обезьян (Platyrrhinae) и восточных обезьян (Catarrhinae); первые обитают исключительно в западном, вторые — в восточном полушарии. Американские западные обезьяны называются плосконосыми (Platirrhinae) по той причине, что нос у них плоский, ноздри направлены вбок и разделены широкой перегородкой. Напротив, восточные обезьяны, населяющие Старый Свет, все «узконосы» (Catarrhinae); ноздри их, как и у человека, направлены книзу, и перегородка между ними узкая. Дальнейшее различие между обеими группами заключается в том, что у западных обезьян барабанная перепонка расположена ближе к поверхности скалистого отростка, а у восточных — лежит глубже, внутри ее; здесь развился длинный и узкий костяной слуховой ход, у западных же он широкий и короткий или же вовсе отсутствует. Наконец, очень важное и поразительное различие между обеими группами заключается в том, что у узконосых совершенно такое же образование жевательного аппарата, как и у человека, именно: 20 молочных зубов и 32 постоянных (в каждой половине челюсти 2 резца, 1 клык, 2 малых и 3 больших коренных зуба 1). У плосконосых же в каждой половинке челюсти имеется лишний малый коренной, т.-е. всего 36 зубов. 1 Эти цифры дают так называемую зубную формулу; для чело- 94
Так как эти анатомические отличия обеих групп обезьян носят вполне общий и несомненный характер и соответствуют географическому распространению в каждом из обоих полушарий земли, то они дают право провести между ними строгое систематическое разграничение и сделать вытекающий из него филогенетический вывод о том, что с очень давних пор (больше миллиона лет тому назад) оба подотряда развивались отдельно друг от друга в западном и восточном полушариях. Это крайне важно для родословной нашей расы, ибо человек являет все черты настоящего узконосого; он развился из древнейших вымерших обезьян этого подотряда в Старом Свете (вероятно, в Южной Азии). ГРУППА ЧЕЛОВЕКООБРАЗНЫХ.— Многочисленные формы узконосых, живущие еще и поныне в Азии и Африке, с давних пор подразделялись на две естественные группы: хвостатых собакообразных (Cynopitheca) и бесхвостых человекообразных (Anthropomorpha). Эти последние стоят гораздо ближе к человеку, чем первые, не только отсутствием хвоста и общим видом тела (особенно головы), но и некоторыми особенными признаками, незначительными по себе, но представляющими важность своим постоянством. Крестец у человекообразных обезьян, как и у человека, состоит из пяти сросшихся позвонков, у собакообразных же — из трех (реже четырех) позвонков. Малые коренные зубы (Ргае- molares) собакообразных обезьян имеют большее протяжение в длину, чем в ширину; у человекообраз- н ы х, наоборот, ширина их больше длины. Первый большой коренной (molaris) у собакообразных имеет четыре, у человекообразных пять бугорков. Далее, на каждой стороне нижней челюсти у человекообразных обезьян, так же как и у человека, крайний резец шире внутреннего; у собакообразных, наоборот, уже. Наконец, особое значение имеет тот важный факт, установленный Зеленкою в 1890 г., что у человекообразных обезьян наблюдаются те же, что и у человека, особенности в образовании дисковидной плаценты (последа), отпадающей оболочки (Decidua reflexa) и п у л о в и- ны (см. гл. IV1). Впрочем, даже поверхностное сравнение формы тела ныне живущих человекообразных показывает, что как азиатские представители этой группы (орангутан и века она пишется обыкновенно так: 2'1/2'3' т. е. 8 зубов на каждой половине челюсти, всего 32. 1 Е. Н а е с к е 1 — Anthropogenic. 1891, 4. AufL, S. 599. 95
гиббон), так и африканские (горилла и шимпанзе) стоят ближе к человеку общим строением тела, чем все собакообразные. Из этих последних собакоголовые бабуины (Papio- morpha), павианы и мартышки стоят на крайне низкой ступени развития. Анатомическое различие между этими грубыми павианами и столь высоко развитыми человекообразными обезьянами во всех отношениях — какой бы мы орган ни рассматривали — больше, чем различие между этими последними и человеком. Этот поучительный факт был обстоятельно доказан (1883 г.) анатомом Робертом Гартманном в сочинении о" «Человекообразных обезьянах и их организаций сравнительно с человеческою»; он предложил дать иное деление отряду обезьян и разделить их на две главные группы: приматов (людей и человекообразных обезьян) и собственно обезьян, или и и т е к о в (прочие узконосые и плосконосые). Во всяком случае представляется несомненным теснейшее родство человека с человекообразными обезьянами. Интересные опыты Фриденталя и Уленгута по смешиванию крови принесли и физиологическое доказательство тому, что это есть «кровно* родство» в самом тесном смысле слова. Таким образом -сравнительная анатомия удостоверяет беспристрастному и критически мыслящему исследователю то важное обстоятельство, что строение тела человека и человекообразных обезьян не только в высокой мере аналогично, но и во всех существенных отношениях вполне тождественно. Те же 200 костей, в том же расположении и связи, составляют каш внутренний скелет; те же 300 мускулов участвуют в наших движениях; те же волосы покрывают нашу кожу; те же группы ганглиозных клеток образуют чудесный аппарат нашего мозга; то же четырехкамерное сердце составляет центральный насос нашей системы кровообращения; те же 32 зуба и в том же порядке образуют наш жевательный аппарат; те же слюнные железы, печень и кишки участвуют в нашем пищеварении; те же органы размножения способствуют сохранению нашего рода. Конечно, при точном сравнении мы находим некоторые незначительные различия между человеком и человекообразными обезьянами в величине и форме большей части органов; но эти и подобные различия мы найдем при тщательном сравнении и между высшими и низшими человеческими расами и даже при точном сравнении всех отдельных индивидуумов нашей собственной расы. Мы не найдем в ней и двух лиц, у которых величина и форма носа, ушей, глаз 96
и ?. д. были бы совершенно одинаковы. Достаточно лишь внимательно сравнить в многочисленном собрании эти отдельные части человеческого лица у различных персон, чтобы убедиться в поразительном разнообразии форм, видовых отличий. Нередко даже братья и сестры бывают столь неодинакового сложения, что с трудом верится в то, что они произошли от одной и той же пары родителей. Но все эти индивидуальные различия не умаляют значения основного сходства в строении тела, ибо они обусловливаются незначительными уклонениями в росте отдельных частей. ? Геккель. Н. S624,
ГЛАВА ТРЕТЬЯ НАША ЖИЗВЬ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ФИЗИОЛОГИИ ЧЕЛОВЕКА И СРАВНИТЕЛЬНОЙ ФИЗИОЛОГИИ. СОВПАДЕНИЕ ВСЕХ ЖИЗНЕННЫХ ФУНКЦИЙ ЧЕЛОВЕКА И МЛЕКОПИТАЮЩИХ *При лзучаатй жизненных явлений одушевленной природы физиология приводит нас лишь к тем принципам об'яснен1Ия, какие допускает физика к химия относительно природы неодушевленной. Существование жизненной силы, во всех формах сохраняющей свои особенности, .не только совершенно |ИЗЛ1ишне, (Но и прямо недопустимо. Очагом всех жизненных процессов я составным элементом всякой живой субстанции* является клетка. Следовательно, если физиология желает дать об'яснение основным >и общим жизненным явлениям, она это может сделать лшшь как целлюлярная физиология». Макс Ферворн (1894).
СОДЕРЖАНИЕ ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЫ Развитие физиологии в древности и в средние века: Гален. — Опыты и вивисекции. Открытие кровообращения Гарвеем.—. Жизненная сила (витализм): Галлер. — Телеологическая и виталистическая концепция жизни.— Механистическое и монистическое определение физиологических процессов. — Сравнительная физиология в XIX веке: Иоганн Мюллер.— Целлюлярная физиология: Макс Ферворн. — Целлюлярная патология: Вирхов. — Физиология млекопитающих. — Тождество всех жизненных отправлений у человека и обезьян ЛИТЕРАТУРА М й 11 е г — Handbuch der Physiologie des Menschen. 3. Bd. 4. Aufl. 1844. R. Virchow —Die Cellular-Pathologie in ihrer Begriindung auf physiologische und pathologische Gewebelehre. 4. Aufl. 1871. Имеется несколько русских переводов. I. М о lescho t t —Kreislauf des Lebena. 5. Aufl. 1886. Carl Vogt — Physiologische Briefe fur Gebildete aller Stande. 5. Aufl. 1874. Есть- русское издание. Спб. 1867. Ludwig В ii с h n е г-г-Physiologische Bilder. 3. Aufl. 1886. Есть устарелое русское издание под названием «Круговорот жизни». Спб. 1867. С. Radenhauser — Isis. Der Mensch und die Welt. 4. Bd. 1874. A. Do del — Aus Leben und Wissenschaft (I. «Leben und Tod». II. «Na- tur-Verachtung und Betrachtung». III. «Moses oder Darwin»), Stuttgart 1900. Макс Ферворн — Общая физиология. Изд. «Библиотеки для самообразования». Москва 1897. М. Kassowitz — Allgemeine Biologie. Wien 1899. J. Bernstein —Lehrbuch der Physiologie. Stuttgart 1900. Э. Геккель — Чудеса жизни. Спб. 1908. И. Мечников— Этюды о природе человека. 100
аши сведения о жизни человека лишь в течение XIX в. поднялись на степень самостоятельной, настоящей и а у к и. Лишь в этом столетии они развились в возвышеннейшую, привлекательнейшую и важнейшую область знания. Это «учение о жизненных отправлениях», физиология, правда, давно уже было признано желательной, даже необходимой предпосылкой врачебной науки для успешного исцеления недугов, в тесной связи с анатомией, учением о строении тела. Но оно могло подвергнуться основательному исследованию лишь значительно позднее последней и развивалось медленнее ее, так как встретило больше трудностей. Понятие жизни, как противоположности смерти, естественно, с давних пор служило предметом человеческого мышления. В живом человеке, как и в живых животных, наблюдался ряд характерных изменений, преимущественно же движений, отсутствовавших в «мертвых» предметах природы: самостоятельное передвижение с -места на место, биение сердца, дыхание, речь и т. д. Но отличие таких «органических движений» от подобных же явлений у неорганических тел было нелегко провести, и часто оно не замечалось; бегущая вода, пылающий огонь, дующий ветер, обрушивающаяся скала являли человеку совершенно такие же изменения, и весьма естественно было, что наивный первобытный человек приписывал самостоятельную жизнь и этим «мертвым телам1». В этом последнем случае так же трудно было даты себе отчет о действующих .причинах, как в первом. ФИЗИОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА.—Древнейшие научные соображения о сущности жизненных отправлений человека (так же как и о строении его тела) мы находим у греческих естествоиспытателей и врачей шестого и пятого столетий до р. х. Богатейшее собрание относящихся сюда известных в то время фактов мы находим в естественной истории Аристотеля; большая часть его данных заимствована, вероятно, еще у Демокрита и Гиппократа. Школа последнего уже пыталась давать объяснения; она считала первопричиной жизни человека и животных текучий «ж и з н е п- 101
н ы й д у х» (Pneuma); а Эразистрат (280 г. до р. х.) различал уже высший и низший лшзненный дух, Pneuma zoticon в сердце и Pneuma psychicon в мозгу. Честь сведения воедино этих разрозненных знаний и попытки создать систему физиологии принадлежит великому греческому врачу Г а л е н у, тому самому, который известен как первый великий анатом древнего мира (см. стр. 87). При своих исследованиях органов человеческого тела он постоянно задавался вопросом и об их жизненных отправлениях, или функциях; здесь он следовал сравнительному методу и прежде всего изучал человекоподобные существа, обезьян. Результаты, которые он таким образом получал, он переносил прямо на человека. Он уже сознавал высокую ценность физиологического эксперимента; он производил различные интересные опыты с вивисекцией (живосечением) обезьян, собак и свиней. Вивисекция* в недавнее время была предметом самых яростных нападок не только со стороны невежественных и ограниченных людей, но и со стороны враждебных науке богословов и сердобольных бар; но она принадлежит к числу необходимых приемов изучения жизни и подарила нас драгоценнейшими данными по важнейшим вопросам; и это признавал еще Г а л е н 1700 лет тому назад. Вое различные отправления тела Гален сводит к трем главным категориям, соответствующим трем формам пнев- мы, жизненного духа, или Spiritus'a. Pneuma psychicon — «душа» — имеет свое пребывание в мозгу и нервах и служит орудием мышления, чувства и воли (волевого движения); Pneuma zoticon— «сердце» — заведует «сфигмическими функциями»: сердцебиением, пульсом и образованием теплоты; наконец, Pneuma physicon, пребывающая в печени, является причиной так называемых растительных жизненных функций: питания и обмена (веществ, роста и размножения. При этом он придавал особое значение обновлению крови в легких и выражал надежду, что со временем удастся выделить из атмосферного воздуха тот элемент, который при дыхании проникает в виде пневмы в кровь. Прошло слишком пятнадцать векоъ, прежде чем эта дыхательная пневма — кислород — была открыта химиком Лавуазье. Как для анатомии, так и для физиологии человека описанная система Г а л е н а долгое время — целых тринадцать веков—-оставалась codex aureus, неприкосновенным источником всякого знания. Враждебное культуре влияние христианства ставило этой науке, как и всем другим отраслям естествознания, непреодолимые препятствия. В промежуток 102
с третьего по шестнадцатое столетие не нашлось ни одного исследователя, который дерзнул бы заново и самостоятельно изучить жизненные отправления организма и перешагнуть пределы Галеновой системы. Лишь в XVI в. было сделано в этом направлении несколько робких попыток выдающимися врачами и анатомами (JI а р а ц е л ь с, С е р в е т, В е- з а л и й и др.). Но только в 1628 г. английский врач Г а р в е й обнародовал свое открытие кровообращения и показал, что сердце есть насос, который непрерывно гонит волну крови по системе сообщающихся между собою трубок, или 'кровеносных сосудов, правильным и бессознательным сокращением своих мускулов. Не меньшую важность представляют и исследования Г а р в е я о размножении животных, в результате которых явилось установленное им знаменитое положение: «Все живое развивается из яйца» (omne vivura ex ovo). Могучий толчок, данный Гарвеем физиологическим наблюдениям и опытам, привел в XVI и XVII вв. к большому числу открытий. Впервые их объединил в середине XVIII в. ученый Альбрехт Галлер; в своем крупном труде «Elementa physiologiae» он утвердил самодовлеющую ценность этой науки, а не только в отношении (практической медицины. Однако, приняв за причину деятельности нервов особую силу восприимчивости, или чувствительности, а движений мускулов— особую возбудимость, «раздражимость», он создал сильную опору ошибочному учению об особенной «жизненной силе» (Vis vital is). ЖИЗНЕННАЯ СИЛА (ВИТАЛИЗМ) *.— Больше ста лет, с половины XVIII до середины XIX в., в медицине и особенно в физиологии господствовало старинное воззрение, что если часть жизненных явлений может быть сведена" к физическим и химическим процессам, то другая часть их обусловливается особой, от первых не зависящей причиной, жизненной силой (Vis vitalis). Сколь различны ни были отдельные представления о ее сущности, особенно же о ее связи с «душою», однако они все согласно признавали, что «жизненная сила» существенным образом отлична и независима от физико-химических сил обыкновенной «материи»: в качестве самостоятельной, отсутствующей в неорганической природе «первичной силы» "(Archaeus) она держит первые у себя в подчинении. Не только деятельность самой души, чувствительность нервов и раздражимость мускулов, но и явления в области чувств, размножения и развития вообще казались столь чудесными и причина их столь загадочной, что считалось невозможным свести их на простые физические и 103
химические естественные процессы. Так как свободная Деятельность жизненной силы (проявлялась как бы целесообразно и сознательно, то в философии это понятие привело к полной телеологии; она казалась особенно неоспоримой ввиду того, что сам «критический» философ Кант в своей знаменитой критике телеологической способности суждения признал, что хотя сила человеческого разума в деле механического объяснения всех явлений безгранична, однако она оказывается беспомощной перед явлениями органической жизни; здесь необходимо прибегнуть к «действующему целесообразно», т. е. сверхъестественному, началу. Конечно, контраст между этими жизненными явлениями и механическими жизненными функциями становился тем разительнее, чем крупней были успехи химико-физического объяснения этих явлений. Кровообращение и часть других движений можно было свести на механические, дыхание и пищеварение на химические процессы, подобные тем, какие совершаются в неорганической природе; но это казалось неприложимым к чудесной деятельности нервов и мускулов, как и -к собственно «душевной жизни», почему представлялось невозможным объяснить и совокупное участие всех этих сил в жизни индивидуума. Так развился полный физиологический дуализм — принципиальная противоположность между органической и неорганической природой, между механическими и жизненными процессами, между материальной силой и жизненной силой, между телом и душою. В начале XIX в. этот витализм был наиболее полно обоснован Луи Дюма во Франции, Р е й л е м в Германии. Прекрасное поэтическое изложение витализма сделано еще в 1795 г. Александром Гумбольдтом -в рассказе о Родосском гении (воспроизведено с критическими замечаниями в его «Картинах природы»). В новейшее же время он вос- жрес в форме абсолютно несостоятельного «неовитализма». МЕХАНИЗМ ЖИЗНИ (МОНИСТИЧЕСКАЯ ФИЗИОЛОГИЯ). — Уже в первой половине XVII в. знаменитый философ Декарт, опираясь на Гарвеево открытие кровообращения, высказал мысль, что тело человека, как и животных, представляет собой сложную машину, движения которой происходят по тем же механическим законам, как и в искусственных машинах, построенных человеком для определенной цели. Тем не менее и Декарт признавал в человеке, в виде исключения, полную самостоятельность нематериальной души и даже считал ее субъективные ощущения, мышление, единственным в мире источником непосредственного и вполне достоверного познания («Cogito, ergo sum!» «Мыслю, следовательно суще- 104
ствую!»). Но этот дуализм не помешал ему разносторонне обогащать в отдельных случаях наши познания о механических жизненных процессах. Вслед затем Б о р е л л и (1660) сводил движения животного организма к чисто физическим законам, а одновременно с -ним Сильвий пытался объяснить явления, совершающиеся при дыхании и пищеварении, чисто химическими процессами; первый основал в медицине иатромеханическую, второй — иатрохимиче- с к у ю школу. Однако эти старания ума отыскать естественное, механическое объяснение жизненным явлениям не могли найти себе общего применения и не получили должной оценки: в течение XVIII в. они были преданы забвению, между тем как теологический витализм получал вее большее развитие. Окончательное низложение последнего и возврат к первому взгляду были подготовлены девятнадцатым веком: а именно, в четвертом десятилетии этого века выступила на сцену сравнительная физиология, получившая значение плодотворнейшей научной дисциплины. СРАВНИТЕЛЬНАЯ ФИЗИОЛОГИЯ. — Первоначально сведения как о строении человеческого тела, так и о его жизненных отправлениях добывались по большей части не прямым наблюдением 'самого человеческого организма, но наблюдением 'ближе всего к нему стоящих высших позвоночных, главным образом млекопитающих. В этом смысле уже древнейшие зачатки анатомии и физиологии человека были «с р а в- нит е л ьными». Но собственно «сравнительная физиология», обнимающая всю область жизненных явлений от низших животных до человека во веей их совокупности, есть приобретение лишь XIX века; великим творцом ее был Иоганн Мюллер из Берлина (сынсапожника, род. 1801 г. в Кобленце). С 1833 по 1858 г., целых двадцать пять лет, этот многосторонний и образованнейший биолог нашего времени развивал ъ Берлинском университете в качестве преподавателя и исследователя свою деятельность, которую можно сравнить разве лишь с совокупною деятельностью" Г а л л е р а и Кювье. Почти все видные биологи, преподающие и работающие в Германии последние 60 лет, были прямо или косвенно учениками Иоганна Мюллера. Исходя первоначально из анатомии и физиологии человека, этот ученый вскоре включил ©се главные группы высших и низших животных в круг своего сравнительного исследования. Сравнивая притом отроение вымерших животных с живущими, здорового человеческого организма с больным, поистине философски стремясь ох" ватить всю совокупность жизненных явлений, он поднялся на недосягаемую дотоле высоту биологического познания. 105
Драгоценнейшим плодом этих всеобъемлющих исследований Иоганна Мюллера было «Руководство к физиологии человека» (в двух томах и восьми книгах, 1833, четвертое издание в 1844). Этот классический труд дал гораздо более того, что обещало заглавие; это — черновой набросок обширной «Сравнительной биологии» *. Еще и теперь он не имеет себе равного по содержанию и объему намеченной к исследованию области. В частности приемы наблюдения и опыта применены в нем с таким же мастерством, как и философские методы индукции и дедукции. Впрочем, первоначально Мюллер, как и все физиологи его эпохи, был виталистом. Но господствующее учение о жизненной силе приняло у него новую форму и постепенно превратилось в совершенно противоположное воззрение. Мюллер стремился во всех областях физиологии давать жизненным явлениям механическое объяснение, его реформированная жизненная сила стоит не н а д физическими и химическими законами остальной природы, но тесно связана с ними; в конце-концов она не что иное, как сама «ж и з н ь», т. е. сумма движений, наблюдаемых нами в живом организме. Он всюду стремился объяснить их механически: в чувственной и душевной жизни, как и в деятельности мускулов, в процессах*кровообращения, дыхания и пищеварения, как и в явлениях размножения и роста. Величайших успехов Мюллер достиг тем, что повсюду стремился исходить из простейших жизненных явлений у низших животных и шаг за шагом прослеживал их постепенный переход в высшие формы, вплоть до наивысшей, человека. И его метод критического' сравнения оправдался как в физиологии, так и в анатомии. Вместе с тем Иоганн Мюллер — единственный великий естествоиспытатель, в равной мере усовершенствовавший эти различные стороны исследования и одинаково блестяще воплотивший цх в себе. Тотчас после его смерти широкая область его любимой науки распалась на четыре различных отдела, почти повсеместно теперь преподаваемые на стольких же или еще большем числе кафедр: анатомия человека и сравнительная анатомия, патологическая анатомия, физиология и эмбриология. Разделение труда в этой исполинской научной области, происшедшее внезапно (1858), уподобляли распаду всемирного царства, некогда собранного воедино Александром Великим. ЦЕЛЛЮЛЯР'НАЯ ФИЗИОЛОГИЯ. — Из многочисленных учеников Иоганна Мюллера, давших могучий толчок развитию различных отраслей биологии отчасти при жизни его, либо после его смерти, одним из самых удачливых (и едва ли не 106
самым выдающимся) был Теодор Ш в а н н *. Когда в 1838 г. гениальный ботаник Ш л е й д е н из Иены признал в к л е т- к е общий элементарный орган растений и доказал, что все разнообразные ткани растительного организма состоят из клеток, то Иоганн Мюллер тотчас же оценил всю необычайную важность этого знаменательного открытия; он сам пытался показать аналогичное строение в различных тканях животного организма, напр., в спинной струне (Chorda dorsalis) * позвоночных, и этим побудил своего ученика Шванна распространить этот взгляд на все животные ткани. Ш в а н н удачно разрешил эту трудную задачу в своих «Микроскопических изысканиях относительно тождества строения и роста животных <и растений» (1839). Этим положен был краеугольный камень клеточной теории, фундаментальное значение которой как для анатомии, так и для физиологии усиливалось с каждым годом, приобретая все более общий характер. Два других ученика Иоганна Мюллера, проницательный физиолог Эрнст Брюккеиз Вены и знаменитый гистолог Альберт Кёлликер из Вюрцбурга, показали, что и жизненная деятельность всех организмов может быть сведена к деятельности их тканевых элементов, микроскопических клеток. Первый правильно назвал клетки «элементарными организмами» и показал, что они являются в теле человека и всех других животных единственным действительным, самостоятельно действующим фактором жизни. Высокая заслуга Кёлликера заключается не только в том обосновании, которое он дал всему учению о' тканях, но и в доказательстве того, что яйцо животных, как и возникающие из него «шары дробления», суть простые клетки. Сколь ни общепризнано было «высокое значение клеточной теории для всех биологических задач, однако основанная на ней целлюлярная физиология получила самостоятельное развитие лишь в самое последнее время. В этой области двойная заслуга принадлежит Максу Ферворну* (из Иены). В своих «Психо-физиологических исследованиях о протистах» (18S9) он показал, опираясь на остроумные экспериментальные изыскания, что предложенная мною * (1866) «теория клеточной души»1 вполне подтверждается точным изучением одноклеточных простейших и что «психические процессы в царстве протистов образуют мост, связывающий химические процессы неорганической природы с душевной жизнью высших животных». Эти взгляды Макс 1 Е. Haeckel — ZHlspelen und Seel^nzell'-n. Gesamm^lte p ори ] are Vortrage. l. Hoft. 1878. Есть русское издание: « Клеточные души и душевные клетки». Киев, изд. Иогансона. 107
Ф е р в о р н развил подробнее и подкрепил данными современной эмбриологии в своей «Общей физиолотии» (второе изд.. 1897 г.) \ Этот замечательный труд впервые воскрешает всеобъемлющую точку зрения Иоганна Мюллера, в противоположность односторонним и узким методам тех современных физиологов, которые считают возможным определить сущность жизненных явлений исключительно путем физических и химических экспериментов. Ф е р в о р н показал, что только помощью сравнительного метода Мюллера и глубокого изучения физиологии клетки можно достигнуть той высшей точки зрения, которая дает нам целостное представление о всей области жизненных явлений, что все жизненные отправления человека подчиняются тем же физико-химическим законам, что и жизненные функции всех других животных. ЦЕЛЛЮЛЯРНАЯ ПАТОЛОГИЯ. — Капитальное значение целлюлярной теории для всех отраслей биологии подтвердилось во вторую половину XIX века не только грандиозными успехами общей морфологии и физиологии, но и е особенности "полным преобразованием той биологической дисциплины, которая своей связью с практической медициной издавна претендовала на видную роль, —• именно патологии, или учения о болезнях. Что болезни человека, как и всех прочих живых существ, суть естественные явле'ния и, подобно другим жизненным функциям, должны изучаться только естественно-научными приемами, в этом были твердо убеждены даже многие врачи древности. Кроме того, еще в XVII столетии некоторые медицинские школы, иатрофизики и и а т р о х и м и к и, пытались свести причины болезней к определенным физическим или химическим изменениям. Но тогдашний низкий уровень естественно-научных знаний препятствовал прочному уопеху этих правильных воззрений. Вот почему до самой середины XIX столетия оставались в силе некоторые устарелые теории, искавшие сущность болезни в сверхъестественных, или мистических, причинах. Лишь около этого времени Рудольфу Вирхову, также ученику Иоганна Мюллера, пришла в голову счастливая мысль перенести учение о клетке со здорового организма на больной; в микроскопических изменениях больных клеток и составляемых ими тканей он искал истинной причины более крупных изменений, которые в качестве определенных «картин болезни» угрожают смертью живому организму. Эту проблему В и р х о в разрабатывал с блестящим 11 Есть русский перевод, изд. «Библиотеки для самообр.», Москва. 108
успехом особенно в течение своей семилетней профессорской деятельности в Вюрцбурге (1849—1856); опубликованная им в 1858 году «Ц е л л ю л я р н а я патология» одним взмахом поставила всю патологию и опирающуюся на нее практическую медицину на новый, в высшей степени плодотворный путь. Для нашей задачи эта реформа -медицины потому имеет огромное значение, что она нас приводит к монистическому, чисто научному определению болезни. Больной человек, так же как и здоровый, подчиняется тем же «вечным, железным законам», что и весь прочий органический мир. ФИЗИОЛОГИЯ МЛЕКОПИТАЮЩИХ. —Среди многочисленных классов животных, которые различает новейшая зоология, млекопитающие (Mammalia) занимают особое положение не только в морфологическом, но и физиологическом отношении. И так как человек по всему строению -своего тела также принадлежит к классу млекопитающих, то мы можем .заранее ожидать, что он разделяет с прочими млекопитающими и особый характер их жизненных функций. Так оно обстоит и в действительности. Кровообращение и дыхание совершаются у человека совершенно в той же характерной форме и по тем же законам, что и у всех других млекопитающих — и только у них; эти особенности обусловлены своеобразным и очень сложным строением их сердца и легких. Только у млекопитающих вся артериальная кровь идет в тело из левого желудочка сердца по одной—- притом левой же — дуге аорты, тогда как у птиц это совершается при участии правой, а у пресмыкающихся — обеих дуг аорты. Кровь млекопитающих отличается от крови всех других позвоночных тем, что в ее красных кровяных клетках исчезло ядро (путем обратного развития). Только у животных этого класса дыхательные движения совершаются при участии грудобрюшной преграды, которая у других классов не составляет полной, сплошной перегородки между грудной и брюшной полостью. Особенно же важным отличием этого высокоразвитого класса является выработка молока -в грудных железах (Mammae) и особый способ вскармливания детенышей —молоком матери. Так как этот процесс вскармливания оказывает сильнейшее влияние и на другие жизненные функции, так как начало материнской любви млекопитающих коренится в этой интимной форме ухода за детьми, то название этого класса правильно указывает на его высокое назначение. В миллионах картин, большей частью первоклассных художников, «Мадонна с Христом-младенцем» превозносится как самый чистый и возвышенный прообраз материнской любви — того самого инстинкта, крайним выражением кото- 109
рого является преувеличенная нежность обезьяньих самок к своим детенышам. ФИЗИОЛОГИЯ ОБЕЗЬЯН. —Так как среди млекопитающих обезьяны наиболее приближаются к человеку всем своим строением, то можно наперед сказать, что это сходство распространяется и на область физиологическую, т. е. жизненные функции; так оно и есть на деле. До какой степени обезьяны походят на человека своими 'привычками, движениями, чувственными функциями, душевной жизнью, уходом за детенышами, известно каждому. Но научная физиология показывает наличность этого многознаменательного тождества и в других, менее общеизвестных явлениях, особенно в деятельности сердца, выделительных органов и половой жизни. В последнем отношении особенно замечательно то, что у многих видов обезьян самки, достигшие половой зрелости, подвержены периодическим кровотечениям из матки, соответствующим менструации (или «месячным очищениям») у женщины. Равным образом выделение молока из грудной железы и кормление грудью происходят у самок обезьян совершенно так же, как и у женщин. Особенный интерес, наконец, представляет тот факт, что звуковой язык обезьян при физиологическом сравнении оказывается предварительной ступенью к членораздельной человеческой речи. Среди живущих ныне человекообразных обезьян есть один индийский вид, который отличается музыкальностью: Hylobates syndactylus на Суматре поет вполне чистым и звонким голосом, в полутонах, целую октаву. Для непредубежденного языковеда теперь уж не «может быть никакого сомнения, что наш высокоразвитый «язык понятий» образовался медленным и постепенным путем из несовершенного «языка звуков» наших плиоценовых предков — обезьян (см. 18-ю главу моей «Anthropogenie»). НЕОВИТАЛИЗМ. — К концу девятнадцатого столетия в физиологии народилось новое направление, стремящееся воскресить учение о «жизненной силе», успешно опровергнутое в середине того же столетия; оно именует себя «неовитализмом», т. е. «новым витализмом». Однако непредубежденная критика этого претенциозного понятия показывает, что мы здесь имеем дело с весьма своеобразными взглядами на «жизнь». Можно с полным правом говорить об особой «жизненной силе», если объединять этим словом те явления, которые на обычный взгляд кажутся своеобразными формами силы, присущими только организмам («качества энергии»), и которые отсутствуют в «неорганических», «неживых телах» 'Природы. Так как ©ти шлания имеют место ис- 110
ключительно в плазме и связаны с ее химическим составом, то ее можно в том же смысле назвать «жизнеродом», «жизненной материей». Но физиологическая химия с несомненностью устанавливает, что эти «жизненные вещества», существующие в бесчисленных изменчивых сочетаниях, построены из таких же элементов, как и вещества, встречающиеся в неорганической природе. Да и физиологическая физика убеждает нас, что все своеобразные «жизненные процессы», исходящие из плазмы, представляют собою лишь особые сочетания и видоизменения тех же физических сил, или форм энергии, которые существуют и в неорганической природе. Эта допустимая механистическая и монистическая концепция «жизненной силы» подлежит ведению физики в самом широком смысле (ом. главу 20-ю моих «Чудес жизни», таб. 21). Но совершенно недопустимым и ненаучным язвляется тот дуалистический и мистический неовитализм, который считает «жизненную силу» сверхъестественным явлением, принципиально отличным от всех других сил природы, или физических форм энергии; тая называемая «целеустремленность», или финальность, этой телеологической гипотезы противоречит «ягриродосообразности» или истинной причинности, которую мы находим в природе повсюду. Бессмысленность этого дуализма тотчас же обнаруживается, как только мы взглянем на него с высшей генетической и космологической точек зрения. Органическая жизнь (которую мы знаем только по нашей планете!) и в отношении времени, и пространственно является лишь крохотной частицей неизмеримой «космической жизни», с незапамятных времен существующей в бесконечном пространстве. Подробней об этом см. в главе 2-й моих «Чудес жизни» (1904) и в 4-й главе моей «Общей морфологии» (1866). В 1906 году была издана часть этого последнего сочинения, давно распроданного, под заголовком «Начала общей морфологии организмов» («Prmzipien der generellen Morphologie der Orgatnsmen»).
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ОНТОГЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ОНТОГЕНИИ ЧЕЛОВЕКА И СРАВНИТЕЛЬНОЙ ОНТОГЕНИИ. ОБЩИЕ ЧЕРТЫ В ОБРАЗОВАНИИ ЗАРОДЫША И В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА И ПОЗВОНОЧНЫХ «Особенное ли существо человек? Произошел ли он иным способом:, чем собака, птица, лягушка или (рыба? Справедливо ли, таюим образом, утверждение, что ему яет места в природе и что он не обретается пи -в каком действительном родстве с низшим миром животной жизни? Или же он возникает из того же зародыша, проходит медленно и постепенно те же изменения, что и все другие существа? Ответ ни на минуту не представляет сомнений и нисколько не возбуждал таковых в течение последних тридцати лет. Да и нет возможности сомневаться: способ образования и первые стадии развития тождественны у человека и у животных, стоящих непосредственно на предшествующей ему ступени зоологической лестницы; и невозможно сомневаться, что в этом отношении он ближе ctoiht к обезьяне, чем обезьяна к собаке>. Томас Гексли (1863 г.). 8. Геккель. Н. 5624. 113
СОДЕРЖАНИЕ ЧЕТВЕРТОЙ ГЛАВЫ Начало эмбриологии. — Учение о преформации. — Теория включения- зачатков.— Галлер и Лейбниц. — Учение об эпигенезисе. — К. Ф. Вольф.— Теория зародышевых листков. — Карл-Эрнст Бэр. — Открытие человеке ского яйца. Ремак. Кёлликер. — Яйцевая клетка и зародышевая клетка.— Теория гастреи. — Протозоа и метазоа. — Яйцевая и семенная клетки человека. — Оскар Гертвиг. — Зачатие, или оплодотворение. — Человеческий зародыш. — Сходство зародышей позвоночных. — Зародышевые оболочки у человека. — Амнион, серозная оболочка и мочевой мешок (аллантоис). — Образование плаценты и послед. — Решетчатая перепонка и пуповина. — Дисковидная плацента человека и обезьян. ЛИТЕРАТУРА С. Е. В а е г — Ueber Eetwicklungsgeschichte der Tiere. 1828. А. Кё л л и к е р — Основы истории развития человека и высших животных. Спб. 1892 г. (2-е нем. изд. 1884 г. «Grundriss der Entwicklungs- geschichte des Menschen und der hoheren Tiere»). E. H ae ckel — Studien zur Gastraea-'l heorie. Jena. 1873 — 1884. О. H er twig — Lehrbuch der Entwicklungsgeschichte des Menschen und der Wirbeltiere (6. Aufl. 1896 Есть русский перевод. Одесса 1889 г.) Н. Locher-Wild— Ueber Familien-Anlage und Erblichkeit. Eine wissenschaftliche Razzia. Zurich 1874. J. Kollmann — Lehrbuch der Entwicklungsgeschichte des Menschen. 1898. Ч. Дарвин — Изменение животных и растений в прирученном состоянии. Е. Haeck el — Anthropogenie. 4. Aufl., 1891. und 5. Aufl. 1903. R. Bonnet — Lehrbuch der Entwicklungsgeschichte. Berlin 1907. 0. Hertwig—El mente der Entvvicklungslehre. Jena 1907. Alexander Gurwitsch — Atlas und Grundriss der Embriologie der Wirbeltiere und des Menschen. Munchen 1907. J. Kollmann — Handatlas der Entwicklungsgeschichte des Menschen. Jena 1907. 114
равнительная онтогения, история развития отдельного животного, или индивидуума, — еще в большей степени детище девятнадцатого века, чем сравнительная анатомия и физиология. Как возникает человек в материнской утробе? И как развиваются животные из яйца? Как развивается растение из семени? Этот чреватый последствиями вопрос на протяжении тысячелетий занимал мыслящее человечество, но лишь в последнее время, не далее семидесяти лет тому назад, эмбриолог Бэр указал надлежащие пути и средства к более глубокому проникновению в таинственные факты развития зародыша; и значительно позднее, всего лет сорок тому назад, Дарвин своей реформой в теории происхождения дал нам ключ, с помощью которого нам удалось отомкнуть плотно запертые двери к уразумению истории зародыша и к познанию причин его происхождения. Так как я уже дал обстоятельное и популярное изложение этих в высокой мере интересных, но и трудно поддающихся усвоению фактов в своей «Эмбриологии человека» (первая часть «Антропогении», пятое немецкое издание 1903 г.), то здесь я ограничусь лишь кратким обзором и объяснением важнейших явлений. При этом мы бросим беглый исторический взгляд на старинную онтогению и находящуюся с нею в связи теорию преформации. УЧЕНИЕ О ПРЕФОРМАЦИИ.—ДРЕВНЕЙШАЯ ЭМБРИОЛОГИЯ (см. 2-ю лекцию моей «Антропогении»). Древнейшим из известных нам научных источников как по сравнительной анатомии, так и по эмбриологии являются классические сочинения Аристотеля, многостороннего «отца естественной истории» (в IV в. до р. х.). Не только в своей великой «Истории животных», но и в особом небольшом сочинении «Пять книг о зарождении и развитии животных» великий философ сообщает массу интересных фактов и высказывает соображения о их значении; многие из них были оценены должным образом лишь в наши дни и в сущности были как бы заново открыты. Конечно, мы находим в этих трудах и множество басен и заблуждений, о сложном же происхождении человеческого за- 8* 115
родыша в ту пору ничего не было известно. Но и в долгий последующий двухтысячелетий промежуток заснувшая наука не сделала никаких шагов вперед. Только в начале XVI в. этим вопросом снова занялись ученые; итальянский анатом Фабриций Аквапенденте (в Падуе) опубликовал в 1600 г. древнейшие из известных нам рисунки и описания зародышей человека и некоторых высших животных; а знаменитый Марче л л о Мальпиги в Болонье, одинаково талантливый пионер как в зоологии, так и в ботанике, дал в 1687 году первое связное изложение развития цыпленка в яйце. Все эти старинные наблюдатели находились во власти представления, будто в яйце животных, равно как и в семени высших растений, находится в готовом виде весь организм со всеми своими частями, но лишь в таком мелком и прозрачном состоянии, что нет возможности распознать его; все развитие поэтому является не чем иным, как ростом или разворачиванием (Evolutio) свернутых частей (Partes invo- lutae). Это ложное воззрение, пользовавшееся почти всеобщим признанием до начала XIX века, лучше всего обозначить словом: учение о предобразовании *, или теория префор- м а ц и и; нередко ее называют и «теорией эволюции», но под этим словом многие кавейшие писатели разумеют нечто совершенно другое — учение о трансформизме. ТЕОРИЯ ВКЛЮЧЕНИЯ ЗАЧАТКОВ (ТЕОРИЯ СКАТУЛЯ- ЦИИ).— В тесной связи с преформационным учением и в виде логического продолжения его возникла в семнадцатом веке еще одна теория, живейшим образом заинтересовавшая мыслящих биологов, — удивительная «шкатулочная теория». Так как предполагалось, что в яйце заключается уже весь законченный организм со всеми мельчайшими частями, то в нем необходимо должен был заключаться и яичник молодого зародыша с яйцами следующего поколения в лреформированном состоянии, а в последнем опять-таки яйца следующего и т. д. до бесконечности. Так, знаменитый физиолог Г а л л е р высчитал, что бог за 6 000 лет—в шестой день сотворения мира— создал разом зародыши 200 000 миллионов людей, искусно заключив их в яичник достопочтенной праматери нашей Евы! К этим взглядам примкнул не больше, не меньше как прославленный философ Лейбниц, пустив их в оборот в своем учении о монадах; а так .как по этому учению душа и тело находятся в вечной неразрывной связи, то он перенес их и на душу: «души людей всегда существовали в форме организованных тел в наших предках с Адама, следовательно, при начале вещей» (!!). и 6
УЧЕНИЕ ОБ ЭПИГЕНЕЗИСЕ *. — В ноябре 1759 г. молодой 26-летний медик Карл-Каспар Вольф (сын берлинского портного) защищал в Галле докторскую диссертацию под заглавием «Theoria generationis». На основании целого ряда утомительнейших и тщательнейших наблюдений он показал, что господствовавшая тогда теория ^реформации и ска- туляции ложна от начала до конца, В снесенном курицею яйце вначале мы не видим еще никаких следов будущего организма и его частей; вместо него мы находим вверху на желтке маленький кругообразный белый диск. Этот тонкий зародышевый диск становится овальным и затем распадается на четыре лежащих друг над другом слоя, представляющих собою вчерне важнейшие четыре системы органов: верхний — нервную систему, ниже — мышечную массу (мускульную систему), далее идет сосудистая система с сердцем и, наконец, кишечный канал. Следовательно, справедливо утверждает Вольф, развитие зародыша состоит не в развертывании предсуществующих органов, но.в цени новообразований, в настоящем «эпи- генезисе»; одна часть .возникает после другой, и все возникает в простой форме, совершенно отличной от той, которая будет образована впоследствии; это образование ее заключается в целом ряде замечательнейших превращений. Хотя это великое открытие — одно из важнейших завоеваний XVIII века — •и было непосредственно подтверждено немедленным исследованием наблюденных фактов и хотя опирающаяся на него теория зарождения есть в сущности и не теория, а просто голый факт, тем не менее она совершенно не пользовалась признанием целых полстолетия. Особенно мешал ей могучий авторитет Г а л л е р а, упрямо воевавшего с нею и утверждавшего с непререкаемой уверенностью: «Нет становления! Ни одна часть животного организма не делается прежде другой, а все создаются одновременно». Вольф, приглашенный в Петербург и там скончавшийся, давно уже покоился в гробу, когда наблюдавшиеся им и забытые факты снова были открыты Лоренцом Океном в Иене (1806). ТЕОРИЯ ЗАРОДЫШЕВЫХ ЛИСТКОВ. —После того как Океп подтвердил теорию эпигенезиса Вольфа, а Мекке ль (1812) перевел ценное сочинение Вольфа о развитии пищеварительного канала с латинского языка на немецкий, очень многие молодые естествоиопытатели в Германии набросились с чрезвычайным усердием на более точное изучение эмбриологии. Наибольших и самых плодотворных результатов в этой области достиг Карл-Эрнст Бэр; его знаменитый главный труд появился в 1828 г. под заглавием Ш
«Эмбриология животных, наблюдения и размышления». В нем не только с необычайной ясностью и полнотой описаны процессы образования зародыша, но приведено и множество остроумных соо-бражений. Хотя главным образом он дает точное изложение развития зародыша человека и позвоночных, однако уделяет место и рассмотрению существенно отличной онтогении и низших, беспозвоночных животных. Два листообразных слоя, которые появляются на круглом зародышевом диске высших позвоночных, затем, по Бэру, прежде В'сего распадаются на два листка,, а эти четыре зародышевых листка превращаются в четыре трубки, в основные органы: кожный слой, мышечный слой, сосудистый слой и слизистый слой. Путем очень сложных эпигенетических процессов из них возникают различные органы, притом существенно одинаковым образом у человека и у всех позвоночных. Совсем иначе обстоит дело с тремя главными группами беспозвоночных животных, в свою очередь резко отличных одна от другой. Из множества отдельных открытий Бэра одним из важнейших является открытие человеческого, яйца. До него у человека, как и у других млекопитающих, принимались за яйца мелкие пузырьки, в большом количестве находящиеся в яичнике. Лишь Бэр показал (1827), что настоящие яйца заключаются аз этих «Граафовых пузырьках», будучи гораздо меньше их и представляя собою шарики диаметром всего лишь в 0,2 миллиметра, которые при благоприятных обстоятельствах делаются доступны невооруженному гла-* зу в виде точек. Он же первый открыл, что из этой крохотной яйцевой клетки млекопитающих развивается затем характерный зародышевый 'пузырь, .полый шар с жидким содержимым, стенки которого образуют тонкий зародышевый слой (Blastoderma). ЯЙЦЕВАЯ КЛЕТКА И СЕМЕННАЯ КЛЕТКА.—Через десять лет после того, как Бэр создал для эмбриологии такой прочный фундамент своим учением о зародышевых листках, перед этой наукой встала новая важная проблема по обоснованию целлюлярной теории (1838). В каком отношении находится яйцо животных и возникающие из него зародышевые листки к тканям и клеткам, составляющим развитой организм? Правильный ответ на этот капитальный вопрос был дан в середине девятнадцатого века двумя выдающимися учениками Иоганна Мюллера: Робертом Рема- ком из Берлина и Альбертом Кёлликером из Вюрц- бурга. Они показали, что яйцо вначале представляет собою не что иное, как простую клетку, и что многочисленные зародышевые ядрышки, или «шары дробления», получающиеся 118
путем повторного деления, суть также простые клетки. Эти «сегментационные клетки» сперва образуют зародышевые листки, а затем уже, путем разделения труда или диференциа- ции, различные органы. Кёлликеру принадлежит еще важная заслуга доказательства того, что слизистая семенная жидкость самцов представляет собою скопление микроскопически мелких клеток. Подвижные булавкообразные «семенные живчики» (Spermatozoa), находящиеся в ней, суть не что иное, как особые жгутиковые клетки, как я показал впервые (1866) относительно семенных нитей губок. Этим было доказано относительно обоих важных воспроизводительных элементов животных, мужской спермы и женского яйца, что и они подчиняются клеточной теории, — открытие, высокое философское значение которого было признано лишь много позднее, при более точном исследовании процессов оплодотворения (1875) «(pp. 6—9 лекции моей «Антропогении», 5-е изд. 1903 г.). ТЕОРИЯ ГАСТРЕИ. — Все старинные исследования относительно образования зародыша касались человека и высших позвоночных, больше же всего птичьего зародыша: куриное яйцо представляет собою крупнейший и удобнейший объект для такого рода исследований и всегда может быть добыто в каком угодно количестве; с помощью аппарата для высиживания цыплят (совершенно так же, как и при естественном высиживании курицей) можно высидеть яйцо и по часам наблюдать в течение трех недель весь ряд превращений, от простой яйцевой клетки до готового организма. Бэру удалось доказать тождество характерного образования зародышевых листков и происхождения из них отдельных «органов только для различных классов позвоночных. У многочисленных же классов беспозвоночных, — следовательно, огромного большинства животных, — развитие зародыша, казалось, происходило совершенно иначе, и большинству ученых представлялось, что зародышевые листки едесь совершенно отсутствуют. Только в середине века доказано было присутствие их у некоторых беспозвоночных животных, напр., в 1Я49 г. Г ек- € л и — у медуз, в 1844 г. Кёлликером — у головоногих. Особую важность представляет в этом отношении открытие Ковалевского (1866), что низшее позвоночное, ланцетник, или Amphioxus, развивается совершенно таким же, притом весьма первобытным способом, что и беспозвоночное, явно очень далеко отстоящее по организации животное — оболочник, «морокой чехол», или Ascidia. Подобное же образование зародышевых листков этот наблюдатель констатировал и у различных червей, иглокожих и членистоногих. Я в ИЗ
ето время (с 1866) занимался эмбриологией губок, кораллов, медуз и сифонофор, и так как нашел и у этих низших классов многоклеточных животных все то же образование двух первичных зародышевых листков, то пришел к убеждению, что этот важный зародышевый процесс одинаков во всем животном царстве. Особенно важным показалось мне при этом то обстоятельство, что у губок и низших кишечнополостных (полипов, медуз) тело состоит долгое время или в течение всей жизни только из двух простых клеточных слоев; у медуз эти слои еще Геке л и (1849) сравнивал с двумя первичными зародышевыми листками позвоночных. Опираясь на эти наблюдения и сравнения, я предложил в 1872 г. в своей «Философии известковых губок» теорию гастреи, основными положениями которой являются следующие: I. Все животное царство распадается на две существенно различных главных группы, одноклеточных простейших (Protozoa) и многоклеточных (Metazoa); весь организм простейших (корненожки и инфузории) в течение всей его жизни состоит из простой клетки (реже — из рыхлого соединения клеток, не образующих ткани, СоепоЫшп'а); организм многоклеточных, напротив, только вначале бывает одноклеточным, а позже составляется из множества клеток, образующих т к а- н и. П. Поэтому размножение и развитие каждой из главных групп носит также совершенно особый характер; простейшие обыкновенно размножаются только бесполым * путем, делением, почкованием и спорообразованием; у них нет настоящих яиц и нет спермы. У многоклеточных же различается мужской и женский пол, и размножаются они половым путем, посредством настоящих "яиц, оплодотворяемых мужским семенем. III. Поэтому только у многоклеточных образуются настоящие зародышевые листки, а из них ткани, вовсе отсутствующие у простейших. IV Далее, у всех тканевых образуются только два первичных зародышевых листка, везде имеющих одно и то же важное назначение: из внешнего, кожного листка развивается внешний, кожный покров и нервная система; внутренний же, брюшной листок дает начало кишечнику и всем прочим органам. V. Зародышу, у всех возникающему из оплодотворенного яйца и состоящему только из этих двух первичных зародышевых листков, я дал название кишечной личинки или зародышевого бокальчика (Gastrula); ее кубкообразное двуслойное тело заключает в себе первоначально простую пищеварительную полость, первичный кишечник (Progaster или Archenteron), а простое отвер- 120
стие его есть первичный рот (Prostoma или Blastoporus). Зто — первичные органы многоклеточного животного тела, а оба клеточные слоя его стенки, простые эпителии, суть его первичные ткани; все другие органы и ткани развиваются из них позднее (вторично). VI. Из этого сходства, или г о м о л о- гии, гаструлы во всех разветвлениях и классах тканевых животных я вывел, согласно основному биогенетическому закону (глава V), то заключение, что все тканевые животные произошли от одной общей родона- чальной формы, гастреи, и что эта древнейшая (лав- рентьевской эпохи), давно вымершая родоначальная форма в существенных чертах имела строение тела и состав нынешней, сохранившейся путем наследственности гаструлы. VII. Этот филогенетический вывод из сравнения онтогенетических фактов подтверждается и тем, что еще и поныне существуют некоторые отдельные гастреады (Orthonec- tida, Cyemaria, 'Physemaria), а равно и древнейшие формы других животных, чуть-чуть возвышающихся над первыми своей организацией (Olynthus у губок; гидра, обыкновенный пресноводный полип у кишечнополостных, Convoluta и другие бескишечные, как простейшие турбеллярии среди пло- скотелых). VIII. При дальнейшем развитии различных тканевых животных из гаструлы выделяются две главных группы: более древние, низшие животные dOoelenteria или Ace- lamia) не образуют еще брюшной полости и не имеют ни крови, ни выводного отверстия: так дело обстоит у гастрсад, губок, кишечнополостных и плоских червей. Более молодые, высшие животные (Ooelomaria или Bilateralia), напротив, обладают настоящей брюшной полостью и в большинстве случаев имеют кровь и выводное отверстие (задний проход); сюда относятся черви (Verm&lia) и высшие типические группы животных, ведущие свое начало от червей: иглокожие, мягкотелые, суставчатые (или членистоногие), плащеносные и позвоночные. Таковы существенные положения моей теории гастреи*, первый набросок которой (1872) я впоследствии расширил и постарался прочнее обосновать в ряде «Исследований по теории гастреи» (1873—1884). Хотя эта теория вначале была отвергнута и на протяжении десятилетия горячо оспаривалась многими авторитетами, однако теперь (почти пятнадцать лет уже) она признается всеми знающими специалистами. Теперь посмотрим, какие широкие выводы вытекают из теории гастреи и вообще эмбриологии для нашего главного вопроса, о «месте человека в природе». ЯЙЦЕВАЯ И СЕМЕННАЯ КЛЕТКИ ЧЕЛОВЕКА. — Яйцо 121
человека, как и всех других многоклеточных животных, представляет собой простую клетку, и эта крохотная шарообразная яйцевая клетка (всего 0,2 мм в диаметре) имеет точно такое же устройство, как и у всех других живородящих млекопитающих. Крохотная плазмовая масса окружена толстой прозрачной яйцевой оболочкой, тонко исчерченной радиальными полосками (Zona pellucida); мелкий шаровидный зародышевый пузырек (клеточное ядро), окруженный плазмой (клеточное тело), представляет ту же величину и строение, что и у других млекопитающих. То же можно сказать и о крайне подвижных сперматозоидах, или семенных нитях мужчины, крохотных нитевидных жгутиковых клетках, миллионами находящихся в каждой капле слизистого мужского семени (Sperma); ввиду их быстрых движений они считались особыми семенными животными (Spermatozoa), на что указывает сохранившееся название: «живчики». Возникновение этих важных категорий половых клеток в половой железе (гонада) совершается одинаково как у человека, так и у прочих млекопитающих; как яйца в яичнике женщины (Ovarium), так и семенные нити в яичке мужчины (Sper- marium) происходят совершенно одинаковым образом из клеток, первоначально возникающих из брюшного эпителия, клеточного слоя, выстилающего брюшную полость *. ЗАЧАТИЕ, ИЛИ ОПЛОДОТВОРЕНИЕ. —Важнейшим моментом в жизни каждого человека, как и всякого другого многоклеточного животного, является тот, в который начинается его индивидуальное существование; это то мгновение, в которое сливаются .половые клетки обоих родителей, образуя одну простую клетку. Эта новая клетка, «оплодотворенная яйцевая клетка», есть индивидуальная родоначальная клет- к a (Cytula), из которой получаются зародышевые листки и гаструла путем повторного деления клеток. Лишь с образования этой ц и т у л ы, следовательно с самого процесса оплодотворения, начинается существование личности, самостоятельного, отдельного существа. Этот онтогенетический факт представляет величайшую важность, ибо уже из него одного вытекают многозначительнейшие следствия. Прежде всего* с очевидностью следует, что человек, подобно всем другим тканевым животным, получил все свои личные, как телесные, так и душевные, свойства путем наследственности от обоих своих родителей; далее, с несомненностью вытекает то знаменательное следствие, что новая, возникшая таким образом личность никоим образом не может претендовать на бессмертие. Поэтому детали процесса зачатия и вообще полового раз- 122
множения представляют величайшую важность; они нам стали известны во всех своих особенностях лишь с 1875 г. благодаря Оскару Гертвигу, моему тогдашнему ученику и спутнику, когда он начал в Аяччио, на Корсике, свои замечательные исследования над .морскими ежами по оплодотворению яиц животных. Прелестная столица острова розмаринов, на котором в 1769 г. родился Наполеон, была также местом, в котором впервые были точно исследованы тайны животного оплодотворения в важнейших деталях. Г е р т «в и г нашел, что единственно существенным событием в оплодотворении является слияние обеих половых клеток и их ядер. Из миллионов мужских бичевидных клеток, кишащих вокруг женской яйцевой клетки, в ее плазмовую массу проникает только одна. Ядра обеих клеток, семенной и* яйцевой, притягиваются друг к другу какой-то таинственной силой, которую мы считаем химической чувственной деятельностью*, родственной обонянию, сближаются и сливаются друг с другом. Так, благодаря чувственному восприятию обоих половых ядер, в силу эротического хемотропизма, возникает новая клетка, соединяющая в себе наследственные качества обоих родителей; семенное ядро переносит отцовские, яйцевое ядро — материнские характерные черты на р о д о- начальную клетку, из которой развивается дитя; это относится столько же к телесным, сколько и к так называемым душевным качествам. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЗАРОДЫШ. — Образование зародышевых листков повторным делением родоначальной клетки, возникновение гаструлы и от нее происходящих зародышевых форм у человека, точно так же как и у прочих высших млекопитающих, сопровождается теми же характерными особенностями, какие отличают эту группу от низших позвоночных. На первых стадиях развития зародыша эти характерные особенности плацентарных еще не заявляют о себе. Очень важная форма х о р д у л ы, или «хордальной личинки», развивающейся непосредственно из гаструлы, представляет у всех позвоночных в существенных чертах одно и то же устройство: простой прямой осевой стержень, хорда, или струна, тянется по большой оси продолговатого щитообразного тела («зародышевого диска»): над струной развивается из внешнего зародышевого листка спинной мозг, под струной — пищеварительная трубка. Лишь тогда по обе стороны осевого стержня, справа и слева, возникают цепи «первичных позвонков», зачатки мускульных пластинок, которыми начинается расчленение позвоночного животного. Опереди на кишечнике появляются по обе стороны жаберные щели, отверстия глотки, че- 123
рез которые у наших предков, рыб, выходит наружу вода, втягиваемая ртом при дыхании. Благодаря стойкой наследственности эти жаберные щели, имевшие смысл лишь у рыбообразных, живших в воде древних форм, появляются еще и теперь у человека и всех других позвоночных; позже они исчезают. После того даже, как в голове станут заметны пять мозговых пузырьков по бокам — зачатки глаз и ушей, после того, как в области туловища выступят зачатки двух пар конечностей в виде круглых 'плоских точек, рыбообразный человеческий зародыш' так сильно похож на зародыш других позвоночных, что нет никакой возможности провести между ними различие. СХОДСТВО ЗАРОДЫШЕЙ ПОЗВОНОЧНЫХ. — Существенное сходство внешнего вида и внутреннего строения, наблюдаемое между зародышами человека и других позвоночных в этот ранний период развития, представляет собою эмбриологический факт первостепенной важности; из него вытекают, согласно основному биогенетическому закону, знаменательнейшие выводы. Ибо его иначе нельзя объяснить как наследованием от общей родоначальной формы. Ковда мы видим, что в определенной стадии зародыши человека и обезьяны, собаки и кролика, свиньи и овцы хотя и определяются как зародыши высших позвоночных животных, однако не могут быть отличены друг от друга, то и этот факт мы можем объяснить только общим происхождением. И это объяснение представляется еще более правдоподобным, когда мы прослеживаем наступающее позже разделение или расхождение этих зародышевых форм. Чем ближе стоят друг к другу две животных формы в отношении общего строения тела, а та.кже и в естественной системе, тем дольше сохраняется сходство и между их зародышами, тем теснее они связаны с генеалогическим деревом соответствующей группы, и тем в более близком друг с другом «генеалогическом родстве» состоят они. Поэтому зародыши человека и человекообразных сохраняют сильнейшее сходство между собой и значительно позже, на очень высокой ступени развития, на которой немедленно распознается отличие их от зародышей других млекопитающих. Этот замечательный факт я иллюстрировал сравнительными таблицами как в «Естественной истории миротворения» (1902, табл. II и III), так и в «Антропогении» (табл. VI—IX), изобразив соответствующие ступени развития различных позвоночных. ЗАРОДЫШЕВЫЕ ОБОЛОЧКИ У ЧЕЛОВЕКА. — Высокий филогенетический смысл только-что упомянутого сходства явствует не только из сравнения самых зародышей позвоноч- 124
ных, но и из сравнения их зародышевых оболочек. А ймеййо, все позвоночные трех высших классов, пресмыкающиеся, птицы и млекопитающие, отличаются от низших классов образованием особых зародышевых оболочек, Amnion'a (водной оболочки) и Serolemm'bi (серозной, или сывороточной, оболочки). В этих наполненных жидкостью мешках и заключается зародыш, защищенный таким образом от толчков и надавливания. Это целесообразное защитительное приспособление возникло, по всей вероятности, лишь в течение пермского периода, когда древнейшие пресмыкающиеся (прорелтилии), общие родона- чальные формы амниот, окончательно приспособились к жизни на суше. У их прямых предков, земноводных, как и у рыб, еще отсутствуют эти оболочки; этим оводным обитателям они были не нужны. В тесной связи о появлением этих предо-, хранительных оболочек находятся у всех амниот еще два других изменения: во-первых, полная потеря жабр (причем жаберная дуга и щели наследуются в качестве «рудиментарных органов»); во-вторых, образование аллантоиса. Этот пу- •зыреобразный, наполненный водою мешок -вырастает у всех зародышей амниот из конечной кишки'и представляет собою не что иное, как увеличенный мочевой пузырь земноводных предков. Из внутренней и нижней части его позднее развивается настоящий мочевой пузырь амниот, более же крупная внешняя часть мешка подвергается обратному развитию. Обыкновенно она долгое время играет важную роль дыхательного органа зародыша, и на ее стенке развивается богатая система кровеносных сосудов. Как возникновение зародышевых оболочек (Amnion и Serolemma), так и аллантоиса у человека происходит совершенно так же, как и у всех других амниот, и путем тех же сложных процессов роста, — человек настоящее амниоиное животное. ПЛАЦЕНТА У ЧЕЛОВЕКА. —Питание человеческого зародыша в материнской утробе, как известно, совершается при посредстве особого, очень богатого кровью органа, так называемой плаценты, или детского места. Этот важный орган питания образует губчатый круглый диск в 16—20 см диаметром, 3—4 ом толщиною и 1—2 фунта весом; он отделяется после рождения плода и извергается в виде так называемого последа. Плацента состоит из двух существенно различных частей: зародышевой, или детской, плаценты (Placenta foetalis) и маточной, или материнской, сосудистой плаценты (P. uterina). Эта последняя заключает в себе сильно развитые кровеносные пазухи, получающие кровь из сосудов матки. Детская же плацента образована многочисленными разветвлениями ворсинок, вырастающих из наружной 125
Поверхности детского мочевого мешка и получающих кровь из сосудов пуповины. Полые, наполненные кровью ворсинки детской плаценты врастают в кровеносные лазухи материнской плаценты, и нежная перегородка между обеими плацентами настолько утончается, что через нее может совершаться непосредственный обмен веществ в питательной кровяной жидкости (посредством осмоса). У древнейших и низших групп плацентарных (Placentalia) вся поверхность наружной околоплодной оболочки (Chorion) покрыта множеством коротких ворсинок; эти «хорионные ворсинки» врастают в ямкообразные углубления слизистой оболочки матки и при родах легко отделяются от нее. Так бывает у большей части копытных (напр. свиньи, верблюда, лошади), у большинства китообразных и полуобезьян; этих «мехоплацентарных» (Malloplacentalia) называют еще Indeciduata (с разветвленной ворсистой оболочкой, не отпадающей). У прочих плацентарных и у человека это образование также имеется вначале. Но вскоре оно подвергается изменению, так как ворсинки на одном участке хориона исчезают; зато они очень сильно развиваются в другой части и крепко срастаются с слизистой оболочкой матки. Вследствие этого срастания часть ее отрывается при родах и извергается с потерей крови. Эта дряблая кожа, или отпадающая оболочка (Decidua), является характерным образованием для высших плацентарных, которых поэтому назвали Deciduata; сюда относятся хищные^ коготные, обезьяны и человек; у хищных и некоторых копытных (напр. слонов) плацента имеет вид пояса (Zonoplacentalia), у коготных же, у насекомоядных (крот, еж), у обезьян и человека она дискообразна (Discoplacentalia) *. Еще десяток лет тому назад большинство эмбриологов думало, что человек характеризуется некоторыми особенностями в образовании своей плаценты, именно присутствием так называемой Decidua reflexa, а также особым образованием — пуповиной, соединяющей ее с зародышем; считалось, что эти особые эмбриональные органы отсутствуют у прочих плацентарных, особенно же у обезьян. Важный орган, пуповина (Funiculus umbilicalis) представляет собою цилиндрический мягкий шнур длиною в 40—60 сантиметров и толщиною с мизинец (11—13 мм). Он образует связь между зародышем и материнской плацентой, проводя кровеносные сосуды, служащие для питания, из тела зародыша в детскую плаценту, кроме того в него же входят окончания мочевого и желточного мешков. Занимая на третьей неделе беременности еще бйль- шую половину человеческого зародышевого пузыря, желточ- 126
ный мешок затем быстро рассасывается, так что прежде его совсем не находили у зрелого плода; но он все время существует в зачаточной форме и даже после рождения в виде крохотного пупочного пузырька CVesicula umbilica- lis). Пузыреобразный зачаток мочевого мешка также скоро исчезает у человека, что находится в связи с некоторыми особенностями в образовании амниона, с 'возникновением так называемого пупка. В сложные анатомо-эмбриологиче- ские отношения этих образований, обрисованные и иллюстрированные мной в «Антропогении» (|23-я лекция), мы здесь не можем входить. Противники учения об эволюции еще десять лет тому назад указывали на эти «совершенно особые обстоятельства» образования плода у человека, которыми он будто бы отличается от всех других млекопитающих. В 1890 г. Эмиль Зеленка показал, что эти особенности имеются и у человекообразных обезьян, особенно у оранга (Satyrus), но отсутствуют у низших обезьян. Так и здесь подтвердился литекометрический принцип Гексли: «Различия между человекОхМ и человекообразными обезьянами слабее, нежели между последними и низшими обезьянами». Мнимые «свидетельства против (кровного родства человека с обезьянами» после точных исследований фактических соотношений и здесь повернулись в обратную сторону, сделавшись доказательствами в пользу этого родства. Каждый естествоиспытатель, который желает, не закрывая глаз, глубже проникнуть в этот темный, но крайне интересный лабиринт нашей эмбриологии и который в состоянии критически сопоставить ее с эмбриологией прочих млекопитающих, найдет в них надежный ключ к выяснению нашего происхождения. Ибо различные ступени образования зародыша в качестве палингенетических явлений наследственности проливают яркий свет на соответствующие ступени лестницы наших предков, согласно основному биогенетическому закону. Но и ценогенетические явления приспособления, образование временных эмбриональных органов — характерных зародышевых оболочек и прежде всего плаценты — приводят нас к совершенно определенным заключениям относительно тесного, в порядке происхождения, родства нашего с приматами.
ГЛАВА ПЯТАЯ ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА ОТ ПОЗВОНОЧНЫХ, БЛИЖАЙШИМ ОБРАЗОМ ОТ ПРИМАТОВ «Общий очерк родословного древа приматов, от древнейших полуобезьян эоценового периода до человека, весь обнимается третичным периодом: здесь нет ни одного сколько-нибудь ваяонюго «недостающего звена». Происхождение человека от ряда п (Р и матов третичного периода, от форм, ныне исчезнувших, теперь представляется уже не смутной гипотезой, но историческим фактом. Огромная важгаость этого достоверного свидетельства происхождения человека ясна всякому беспристрастному и последовательному мыслителю». (Доклад «О современном состоянии наших знаний о происхождении человека», читанный Э. Геккелем на международном зоологическом конгрессе в Кембридже 26 августа 1898 г.). 9. Гетекель. Н. 5624. 129
СОДЕРЖАНИЕ ПЯТОЙ ГЛАВЫ Происхождение человека. — Мифическая история сотворения мира. — Моисей и Линней. — Сотворение неизменяемых видов. — Учение о катастрофах, Кювье. — Трансформизм, Гёте (1790). — Теория происхождения, Ламарк (1809). — Теория подбора, Дарвин (1859). — Генеалогия (филохения. 1866). — Родословные древа. — Общая морфология. — Естественная история миротворения. — Систематическая филогения. — Основной биогенетический закон. — Антропогения. — Происхождение человека от обезьяны. — Питекоидная теория. — Ископаемый питекантроп Дюбуа (1894) ЛИТЕРАТУРА Ч. Дарвин — Происхождение человека и половой подбор. Т. Гексли — 0 положении человека в ряду органических существ. 1864. Е. Haeckel — Anthropogenie (2-ter Teil, «Stammesgeschichte oder Phylogenie») 4. Aufl. 1891 und 5. Aufl. 1903. С Gegenbaur— Vergleichende Anatomie der "Wirbeltiere mit Berucksichtigung der Wirb*41osen. 2. Bd. Leipzig. 1898. C. Zittel — Grundzuge der Paleontologie. 1895. E. Haeckel — Systematische Stammgeschichte des Menschen (7. Ka- pitel der «Systematischen Phylogenie der Wirbeltiere»). Berlin 1895. L. Buchner—-Der Mensch und seine Stellung in der Natur. 3. Aufl. 1889. J. G. V о g t — Die Menschwerdung. Die Entwicklung des Menschen aus der Hauptreihe der Primaten. Leipzig 1892. E. Haeckel — Ueber unsere gegenwartige Kenntnis vom Ursprung des Menschen. 8. Aufl. 1898, Carl Vogt — Vorlesungen iiber den Menschen. Giessen 1863. R. Wiedersheim — Der Bau des Menschen. Freiburg 1888. 3. Aufl. 1902. Gustav Schwalbe — Ueber unsere gegenwartige Kenntnis vom Ursprung des Menschen. Braunschweig 1904. 130
ладшей из больших ветвей живого дерева биологии является та наука, которая называется генеалогической и с т о р и ей, или филогенией1. Она развилась значительно пЪзже и с гораздо б&лыпими затруднениями, чем ее родная сестра, эмбриология, или онтогения. Задача этой последней состоит в познании тех таинственных процессов, путем которых развиваются из яйца органические индивиды, неделимые экземпляры животных и растений. Генеалогии же приходится решать несравненно более темный и трудный вопрос: «каким образом возникли органические виды, отдельные породы животных и растений?». Онтогения (как эмбриология, так и учение о метаморфозе) могла приступить к решению своей ближайшей задачи непосредственно эмпирическим путем наблюдения; ей нужно было лишь следить день за днем и час за часом за теми явными превращениями, -которые -переживает органический зародыш в короткие промежутки своего развития из яйца. Гораздо труднее складывалась с самого начала более отдаленная задача филогении, ибо медленные процессы постепенного превращения, определяющие возникновение растительных и животных видов, протекают незаметно на протяжении тысяч и миллионов лет; непосредственное наблюдение их возможно лишь в очень узких пределах значительно же большая часть этих исторических процессов может быть раскрыта лишь непрямым путем: посредством критического размышления, сравнительного использования эмпирических данных, относящихся к весьма различным областям — палеонтологии, онтогении и морфологии. Установление естественной генеалогии встречалось еще с могучим препятствием в лице предрассудков вообще и в особенности в форме существования тесной связи «истории мироздания» с сверхъестественными мифами и религиозными догматами; неудивительно, что научное существование истинной генеалогии бы- 1 Ее можно назвать историей вида. 9* 131
ло завоевано и обеспечено ценою тяжкой борьбы, длившейся все последние сорок лет. МИФИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ МИРОЗДАНИЯ. — Все серьезные попытки решения вопроса о происхождении организмов, предпринимавшиеся до начала XIX века, запутались в мифо логическом лабиринте легенд о сверхъестественном сотво рении мира. Отдельные попытки выдающихся мыслителей освободиться от них и притти к естественному объяснению не увенчались успехом. Разнообразнейшие мифы о сотворении мира разбивались у всех древних культурных народов в связи с религией; в средние ©ека задачу решения вопроса о мироздании в,зяло на себя, конечно, христианство, достигшее в эту пору полноты своего могущества. Так как библия- считалась незыблемой основой религиозного здания христианства, то вся история мироздания почерпалась из первой книги Моисея. И даже великий шведский естествоиспытатель Карл Линией опирался еще на нее, когда предпринял в 1735 году свою «Systema Naturae», первый опыт систематического определения, обозначения и классификации бесчисленных и разнообразных тел природы. В качестве наилучшего вспомогательного средства он ввел известную двойную номенклатуру: каждую отдельную породу или вид животных и растений он обозначил особым видовым именем, а перед ним ставил 'более общее родовое название. В одном роде (Genus) соединялись наиболее родственные между собою виды (Species); так, Линней соединял в род «собака» (Canis) различные виды: домашнюю собаку (Oanis familiaris), шакала (Oanis aureus), волка (Oanis lupus), лисицу (Canis vulpes) и др. Эта двойная номенклатура оказалась настолько удобной, что вскоре получила о-бщее признание и доныне сохранила свое значение в зоологической и ботанической систематике. Но для науки в высшей степени роковой оказалась теоретическая догма, которою сам Линней сковал свое практическое понятие вида. Первым вопросом, .который должен был озаботить мыслящего систематика, конечно был вопрос об истинной сущности понятия вида *, о содержании и объеме этого понятия. И именно на этот капитальный вопрос автор понятия дал самый наивный ответ, согласно общепризнанному Моисееву мифу о сотворении мира: «Species tot sunt diversae, quot diversas formas ab initio creavit infinitum ens» («Существует столько различных видов, сколько различных форм было сотворено с самого начала бесконечно Сущим»). Этой теософской догмой отрезывался всякий путь к естественному объяснению происхождения видов. Линней знал только ныне живущие растительные и животные формы; он и пред- 132
ставления не имел о гораздо более многочисленных вымерших видах, которые .в сменявших друг друга формах населяли наш земной шар в прежние эпохи истории земли. Только Кювье в начале XIX века ближе познакомился с этими ископаемыми животными. В своем знаменитом сочинении об ископаемых костях четвероногих позвоночных (1812) он дал первое точное описание и верное объяснение многочисленных окаменелостей. Вместе с тем он показал, что в различные периоды истории земли совершенно различные животные населения последовательно сменяли друг друга. Но так как Кювье упорно отстаивал учение Линнея об абсолютной .неизменяемости видов, то он считал возможным объяснить их появление только предположением, что в истории 'земли следовали друг за другом колоссальные катастрофы и повторные акты творения; в начале каждою великого земного переворота гибли все живые существа, а в конце его снова появлялась жизнь. Хотя эта теория катастроф, изобретенная К ю в ь е, вела к самым нелепым выводам и сбивалась на простую веру в чудеса, тем не менее она быстро получила -признание и господствовала в науке вплоть до Д а р- вина (1859). ТРАНСФОРМИЗМ. ГЕТЕ. —Легко понять, что глубоко мыслящих исследователей не могли удовлетворять господствовавшие представления о безусловном постоянстве и сверхъестественном сотворении органических видов. Поэтому мы видим, что уже во второй половине восемнадцатого века отдельные выдающиеся умы заняты попытками притти к сообразному с природой решению великой «проблемы творения». Прежде всех к ясному пониманию внутренней связи всех органических форм и к твердому убеждению в общности их естественного 'происхождения пришел величайший немецкий поэт и мыслитель Вольфганг Гёте, благодаря своим усердным и многолетним морфологическим исследованиям. В своем знаменитом «Метаморфозе растений» (1790) он произъодит все многообразные формы от одного родоначальт ного растения, а все различные органы — от родоначалъного органа, каковым считал лист. В своей позвоночной теории черепа он пытался показать, что черепа всех позвоночных, включая и человека, одинаково состоят из расположенных определенным образом костных групп, а эти последние суть не что иное, как видоизмененные позвонки. Именно глубокие исследования в области сравнительной остеологии привели Гёте к твердому убеждению в единстве- организации; он увидел, что скелет человека построен по тому же типу, что и у всех прочих позвоночных — «построен но 133
первоначальному образцу, который в самых постоянных частях своих уклоняется несколько в ту или другую сторону и ежедневно изменяется и развивается в процессе размножения». Это превращение, или трансформацию, Гёте объясняет постоянным воздействием двух образующих сил: внутренней, центростремительной силы организма, «стремления к спецификации», и внешней, центробежной силы, стремления к вариации, или «идеи метаморфоза»; первая соответствует тому, что мы ныне называем наследственностью, вторая —¦ тому, что мы называем приспособлением. Околь глубоко Гёте проник этими натур-философскими исследованиями об «образовании и превращении органических тел природы» в их сущность и до какой стшени он в силу этого может считаться величайшим предтечей Дарвина и Лама р к а, явствует из интересных мест его сочинений, которые я сгруппировал в четвертой лекции своей «Естественной истории миротворения». В своем докладе «О мировоззрении Дарвина, Гёте и Ламарка» (Эйзенах 1882)1 я подробнее развил свой 'взгляд. Однако эти естественно-научные эволюционные воззрения Гёте, а равно и им подобные (см. названную брошюру) представления Канта, Окена, Тревира- н у с а и других натур-философов начала девятнадцатого века не выходили за пределы некоторых общих мнений. Им недоставало еще могучего рычага, в котором нуждалась «Естественная история миротворения» для своего утверждения путем критики понятия вида, и этот рычаг был создан лишь Л а м а р к о 'м. ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ. ЛАМАРК* (1809).—Первая серьезная попытка научного обоснования трансформизма предпринята была в начале XIX столетия великим французским натуралистом Жаном Ламарком, сильнейшим противником своего коллеги Кювье в Париже. Он еще в 1802 г. в своих «Соображениях относительно ныне живущих организмов» высказал смелые мысли о непостоянстве и превращениях видов, каковые детально обосновал затем в двух томах своего глубокого сочинения «Philosophie Zoologique», вышедшего в 1809 г. Здесь, в противовес господствовавшему учению о видах, Л ам ар к впервые провел ту верную мысль, что органический «в и д или порода» (Species) представляет -собою искусственную абстракцию, понятие относительной ценности, равно как и более общие понятия рода, семейства, отряда и класса. Далее, он утверждал, что IE. Haeckel—Die Noturansohauung von Darwin. Goethe und Lamarck. Доклад, читанный в Эйзенахе в 1882 г. (Иена, 1882). 134
все виды изменяются и произошли в очень отдаленное время путем медленного превращения более древних видов. Общими родоначальными формами, от которых произошли эти последние, были простейшие низшие организмы; первые и древнейшие из них возникли путем первичного зарождения. Между тем как в силу наследственности тип, с одной стороны, сохраняет свое постоянство в целом ряде поколений, с другой стороны, виды постепенно изменяются под влиянием приспособления, привычки и упражнения органов. Наш человеческий организм также произошел этим естественным путем превращения от целого ряда обезьянообразных млекопитающих. 'За истинную действующую причину всех этих процессов, как и всех вообще явлений в природе и душевной жизни, Л а м а р к принимает исключительно механические, физические и химические процессы. Его глубокая «Philosophie Zoologique» содержит в себе элементы чисто-монистической естественной системы на основе эволюционного учения. Я подробнее указал на эти заслуги Ламарка в четвертой главе моей «Антропогении» и в пятой главе «Естественной истории миротворения». Можно было ожидать, что эта величественная попытка научно обосновать теорию происхождения тотчас же поколеблет господствующий миф о сотворении видов и проложит путь к естественной теории эволюции. Однако Ламарку столь же мало удалось пошатнуть консервативный авторитет своего великого противника Кювье, как двадцатью годами позже его коллеге и единомышленнику Жоффруа Оент-Иле- р у. Знаменитые споры, которые этому естествоиспытателю пришлось выдержать в недрах Парижской академии с Кювье (1830), закончились полной победой последнего. Могучее развитие эмпирического изучения биологии, масса интересных открытий в области сравнительной анатомии и физиологии, установление целлюлярной теории и успехи онтогении давали зоологам и ботаникам того времени такое обилие благодарного материала для работы, что трудный и темный вопрос с происхождении видов был как-то совсем забыт. Ученые успокаивали себя старой догмой сотворения видов. Даже после того, как великий английский естествоиспытатель Чарльз Л я й е л л ь опроверг в 1830 году своими «Началами геологии» чудовищную теорию катастроф Кювье и доказал, что неорганическая природа нашей планеты подчиняется естественному и непрерывному ходу развития, его простой принцип непрерывности не был, однако, принят для органической природы. Зачатки естественной филогении, намечавшиеся в сочинениях Ламарка, были преданы такому же забвению, 135
как и зародыши естественной онтогении, заключавшиеся в предложенной за полвека перед тем (1759) теории зарождения Кае <п ара-Фридриха Вольфа. Ив том и в другом случае протекло целых полстолетия, прежде чем плодотворнейшие идеи об естественном развитии получили заслуженное признание. После того лишь, как в 1859 г. Дарвин совсем с другой стороны подошел к проблеме творения, удачно воспользовавшись для этого богатой сокровищницей накопившихся к тому времени эмпирических знаний, ученые вспомнили о Ламарке как о значительнейшем его предшественнике. ТЕОРИЯ ОТБОРА. ДАРВИН* (1859). —Беспримерный успех Чарльза Дарвина всем известен; он обнаруживает в нем ныне, в конце девятнадцатого века, если и не величайшего, то влиятельнейшего естествоиспытателя своего ьека. Ибо никто другой из многочисленных духовных титанов нашего времени не соединил в одном классическом труде столь могучих, столь глубоких и всеобъемлющих результатов, как Дарвин в 1859 г. своей знаменитой главной работой «О происхождении видов и животном и растительном царстве путем естественного отбора, или сохранения рас, наиболее приспособленных для борьбы за существование». Несомненно, что реформа сравнительной анатомии и физиологии, произведенная Иоганном Мюллером, открыла собою для всей биологии новую плодотворную эпоху; создание клеточной теории Шлейденом и Шванном, реформа онтогении Б э р о м, обоснование закона субстанции Ро б е р- т о м Майером и Гельмгольцем бесспорно являются научными завоеваниями первоклассного достоинства; но ни одно из них по глубине и широте не оказало столь могучего, преобразующего влияния на все человеческое знание, как Дарвипова теория естественного происхождения видов. Ибо ею была решена мистическая «проблема творения», а вместе с тем и важный «вопрос всех вопросов» — проблема об истинной сущности и происхождении самого человека. Если мы проведем параллель между двумя великими основателями трансформизма, то у Ламарка заметим явную наклонность к дедукции и к построению полной монистической системы природы, у Дарвина же, напротив, господствует стремление к индукции и благоразумное старание возможно полнее обосновать отдельные части теории происхождения наблюдением и опытом:. В то время как французский естествоиспытатель далеко перешагнул тогдашний круг эмпирического знания и в сущности набросал программу будущих исследований, английский экспериментатор, напро- 136
тив, создал объединяющий принцип объяснения целой массы эмпирических сведений, до того представлявших собою нагромождение непонятных фактов; в этом огромная его заслуга. В этом и причина того, что успех Дарвина был настолько же прочен, насколько уапех Дамарка был недолговечен. За Даръином, однако, не только та громадная заслуга, что он собрал общие результаты различных биологических областей исследования в едином фокусе теории происхождения и этим, в сущности, объяснил их; он открыл, кроме того, в принципе отбора прямую причину превращения, ускользнувшую от Ламарка. Приложив в качестве практического животновода данные искусственного отбора к организмам в естественном состоянии свободы и открыв в «б о р ь б е за существование» решающий момент естественного отбора, Дарвин создал сво>ю важную теорию отбора, дарвинизм в собственном смысле слова (см. Arnold Lang «Zur Oharakteristik der Forschungswege von Lamarck und Darwin». Jena 1889). ГЕНЕАЛОГИЯ (ФИЛОГЕНИЯ) (1866). —Из многочисленных и важных задач, поставленных Дарвином современной биологии, наиболее неотложной представлялась реформа зоологической и ботанической о и € темы. Если бесчисленные растительные и животные виды не сотворены сверхъестественным «чудом», но «развились» путем естественного превращения, то «е с т е с т в е н н а я система» .их будет р о- дословным древом. Первая попытка обработать систематику в этом смысле была сделана мною (1866) в «Общей морфологии организмов». Первый том этого сочинения (общая анатомия) трактовал о «механической науке о законченных формах», второй том (общая эмбриология)— «об образующихся формах». Систематическое введение в последнюю науку составил «генеалогический обзор естественной системы организмов». До этого времени под «эмбриологией», историей развития, как в зоологии, так и в ботанике разумели исключительно развитие организованных н е- делимых '(или индивидуумов), т. е. собственно эмбриологию и учение о метаморфозе. Я проводил тот взгляд, что рядом с историей 'зародыша (онтогенией) должна быть доставлена в качестве .полноправной и родственной отрасли и родословная организма (филогения). Обе ветви истории развития находятся, на мой взгляд, в теснейшей иричинной связи; эта .последняя отирается на взаимодействие законов наследственности и приспособления; точное и широкое выражение его заключается в моем «основном биогенетическом законе». 137
ЕСТЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ МИРОТВОРЕНИЯ (1868).— Так как изложенные в «Общей морфологии» новые воззрения, несмотря на свой строго научный характер, обратили на себя очень мало внимания ученых специалистов, а еще меньше получили одобрения, то я попытался открыть до€туп к важнейшей части моих взглядов более широкому кругу образованных читателей посредством менее объемистого, но более популярного сочинения. Я это осуществил в 1868 г. в «Естественной истории миротворения» (общедоступные научные беседы о теории эволющии вообще и о теориях Дарвина, Гёте и Ламарка в частности). Между тем -как слабый успех «Общей морфологии» оказался ниже моих законных чаяний, успех «Естественной истории миротворения» оказался зато превыше всех возможных' ожиданий. На протяжении тридцати четырех лет йышло десять переработанных изданий и двенадцать переводов этого сочинения на разные языки. Несмотря на крупные пробелы, эта книга все же много способствовала распространению в широких слоях общества основных идей современной теории эволюции. Разумеется, свою главную цель, филогенетическое преобразование естественной системы, я мог здесь выполнить лишь в общих чертах. Зато мне удалось предложить невыполненное здесь обоснование филогенетической системы позднее, в более .крупном труде, в «Систематической филогении» (очерк естественной системы организмов на основе их генеалогии). Первый том ее (1894) трактует о простейших и растениях, .второй (1896) — о беспозвоночных животных, третий (1895) — о позвоночных. Родословные древа малых и больших групп представлены здесь в той мере, в какой мне это позволило знакомство с тремя великими «генеалогическими документами»—палеонтологией, онтогенией и морфологией. ОСНОВНОЙ БИОГЕНЕТИЧЕСКИЙ ЗАКОН *. — Тесную причинную связь, существующую, по моему убеждению, между обеими ветвями органической истории развития, я отметил еще в заключении пятой книги «Общей морфологии» в качестве важнейшего понятия трансформизма, а точное выражение ее дал в нескольких «Положениях о причинной связи биогенетического «(индивидуального) и филетического развития»: «Онтогенез есть краткое и быстрое повторение филогенеза, обусловленное физиологическими функциями наследственности (размножения) и приспособления (питания)». Уже Дарвин указал (1859) на важное значение своей теории для объяснения эмбриологии, а Ф р и ц Мюллер разъяснил (1864) эту мысль на примере одного 138
класса животных, именно ракообразных, в небольшом остроумном сочинении, озаглавленном «За Дарвина» (1864). Я сам пытался затем доказать всеобщую приложимость и капитальное значение этого основного биогенетического закона в ряде работ, особенно в биологии известковых губок (1872) и в «Исследованиях ло теории гастреИ» (с 1873 по 1884). Изложенное там учение о гомологии зародышевых листков, а также об отношениях междупалингенией (историей сокращенного развития) и цепогенией (историей нарушений развития) подтверждается еще и многочисленными работами других зоологов; благодаря ему стало возможным установить естественные законы единства в разнообразной истории развития зародышей животных; в области истории рода им доказывается общность их происхождения от простейшей родоначальиой формы. АНТРОПОГЕНИЯ (1874).—Прозорливый творец теории происхождения Лам ар к еще в 1809 г. справедливо полагал, что она имеет всеобщую силу и что, следовательно, человек как наиболее высоко развитое млекопитающее относится к тому же роду, что и все другие млекопитающие, а эти в свою очередь — к той же древней ветви родословного древа, что и все прочие позвоночные. Он также указал на те процессы, посредством -которых может быть научно объяснено происхождение человека от обезьяны, как от наиболее родственного человеку млекопитающего. Дарвин, который пришел, разумеется, к тому же убеждению, в своей главной работе (1859) умышленно обошел молчанием это крайне «скандальное» следствие своего учения и лишь ©последствии (1871) остроумно развил его в своей книге «Происхождение человека и половой отбор». Но еще ранее его друг Г е к с л и * (1863) весьма искусно изложил этот важнейший вывод из теории происхождения в знаменитой небольшой книжке «Факты, свидетельствующие о месте человека в природе». Имея в своем распоряжении сравнительную анатомию и онтогению и опираясь на факты палеонтологии, Гексли показал, что «происхождение человека от обезьяны» составляет необходимое следствие дарвинизма и что другого научного объяснения появления на земле человеческого рода вообще не может быть дано. Это убеждение разделял в то время уже и Карл Геген- б а у р, величайший представитель сравнительной анатомии, (поднявший эту науку на более высокую ступень последовательным и остроумным применением теории происхождения. Дальнейшим следствием этой питекоидной теории (или теории «происхождения человека от обезьяны») явилась трудная задача: исследовать не только наиболее родственных 139
млекопитающих предков человека третичного периода, но и длинный ряд более древних предшественников животного царства, живших в лрежние эпохи истории земли и развивавшихся в течение бесчисленных миллионов лет. К гипотетическому разрешению этой великой исторической задачи я пытался приступить еще в 1866 году в «Общей морфологии»; дальнейшее развитие ему я дал в 1874 г. в моей «Антропоге- нии» (I часть: «Эмбриология»; II часть: «Генеалогия»). Пятое, переработанное издание этой книги (1903) содержит б себе то изложение истории развития человека, которое, -по моему личному убеждению, при нынешнем состоянии нашего знакомства с источниками, всего больше 'приближается к отдаленной цели — истине; при этом я неизменно старался по возможности равномерно и связно пользоваться всеми тремя эмпирическими источниками — палеонтологией, онтогенией и морфологией (или сравнительной анатомией). Несомненно, изложенные здесь гипотезы относительно происхождения человека будут неоднократно дополняемы и подтверждаемы последующими филогенетическими изысканиями; но не менее «крепко во мне убеждение, что начертанный там последовательный ход развития человеческого рода в общих чертах соответствует истине. Ибо историческая последовательность окаменелостей позвоночных животных вполне соответствует морфологическому ряду развития, раскрываемому нам сравнительной анатомией и онтогенией: за рыбами силурийского периода следуют двоякодышащие рыбы (Dipneusta) девонского периода, каменноугольные земноводные, пермские пресмыкающиеся и мезозойские млекопитающие; в триасе из них появляются низшие формы, однопроходные (Monotremata), далее в ioipe сумчатые (Marsupialia), а затем в меловом слое древнейшие плацентарные (Placentalia). Из этих последних в древнейшую третичную эпоху (эоцен) выступают затем низшие приматы, полуобезьяны; далее (в миоценовую эпоху) настоящие обезьяны, из узконосых прежде всего собакообразные (Cynopithoca), позднее человекообразные обезьяны (Anthropomorpha); из ветви этих последних в плиоценовую эпоху возник лишенный способности речи о б е з ь я н о - ч е л о в е к (Pithecanthropus alalus), а от этого последнего наконец произошел человек, наделенный даром слова. Лестница беспозвоночных предков человека гораздо с большим трудом и меньшей достоверностью поддается исследованию, чем этот ряд позвоночных предков; ибо мягкие, бескостные формы не дают окаменелостей; палеонтология не может нам здесь дать решительно никаких указаний. Тем большую 140
важность приобретают зато сравнительная анатомия и онтогения, ибо человеческий зародыш проходит через то же состояние ChorduFbi, что и зародыш всех других позвоночных; так как он подобно им развивается из двух зародышевых листков гаструлы, то мы заключаем, согласно -основному биогенетическому закону, о существовании в прошлом аналогичных ро- доначальных форм (Vermalia, Gastreada). Наибольшую же важность представляет тот факт, что и зародыш человека, подобно зародышам всех других животных, первоначально развивается из простой клетки; эта родоначальная клетка (Cytula) — «оплодотворенная яйцевая клетка» — с несомненностью указывает на соответствующую одноклеточную ро- доначальную форму, на древнейшее (лаврентьевское) первичное животное (jProtozooп). Для нашей монистической философии, впрочем, в высокой мере безразлично, каким образом еще с большей достоверностью может быть установлен в деталях генеалогический ряд наших предков из -мира животных. Для нее составляет неоспоримый исторический факт то чреватое последствиями обстоятельство, что человек происходит непосредственно от обезьяны, следовательно от длинного ряда низших позвоночных. Логическое обоснование этого питскометрического положения я дал еще в 1866 г. в седьмой книге «Общей морфологии» (стр. 427): «Положение, что человек развился из низших позвоночных животных, и прежде всего из настоящей обезьяны, есть частный дедуктивный вывод, следующий с абсолютной необходимостью из общего индуктивного закона теории происхождения». Величайшую важность для окончательного утверждения и признания этого фундаментального литек о метрического положения приобрели палеонтологические открытия последних трех десятилетий; больше же всего способствовали выяснению в главных чертах генеалогии важнейшего класса животных, млекопитающих, от низших, яйцекладущих однопроходных, до человека, поразительные находки многочисленных вымерших млекопитающих третичной эпохи. Четыре главные труппы плацентарных (Placentalia), богатые формами легионы * хищных, грызунов, копытных и приматов, представляются разделенными непроходимой пропастью, если мы станем считаться лишь с ныне живущими представителями этих групп. Но эта пропасть совершенно заполнится, и резкие различия между четырьмя легионами окончательно сотрутся, если мы сравним их с третичными вымершими предками и углубимся до эоценовой зари 141
Древнейшей третичной эпохи (по крайней мере на три миллиона лет назад). Мы увидим, что большой подкласс плацентарных, обнимающий ныне свыше 2 500 видов, представлен здесь лишь небольшим числом мелких и незначительных «древне- плацентарных» животных (Proplacentalia); у этих Prochoriata, как их еще называют, отличительные черты упомянутых четырех легионов наблюдаются в таком смешанном и сглаженном виде, что мы, оставаясь на почве благоразумия, не можем не признать в них общих предков первых. Древнейшие хищные (Ictopsales), древнейшие грызуны (Esthonycha- le.s), древнейшие копытные (Condylarthrales) и древнейшие приматы (Lemuravales) в существенных чертах обладают одинаковым устройством скелета и одинаковым типическим жевательным аппаратом первобытных плацентарных (в каждой получелюсти три резца, один клык, четыре малых и три больших коренных, всего 44 зуба) *; все они отличаются небольшим ростом и неполным развитием мозга (осо- бенно же важнейшей части, коры мозговых полушарий, которая развилась в истинный «орган мышления» лишь значите- тельно позже, у миоценовых и плиоценовых потомков); у всех у них короткие ноги, пятипалая ступня, и при ходьбе они опираются на всю подошву (Plantigrada, стопоходящие). Относительно некоторых из этих плацентарных эоценового периода вначале возникало сомнение, куда их отнести, к хищным или к грызунам, к копытным или приматам: настолько родственны друг другу на этой ступени четыре больших, столь различных впоследствии легиона плацентарных — родственны до полного слияния. А отсюда с несомненностью вытекает общность их происхождения от одной родоначальной группы. Эти Prochoriata жили еще в предыдущий меловой период (свыше чем за три миллиона лет) и возникли, по всей вероятности, в юрском периоде из группы насекомоядных сумчатых (Amphitera, двуутробки), с появлением первобытной Placenta diffusa, простейшей плаценты. Но важнейшие из всех палеонтологических открытий, служащих к объяснению генеалогии плацентарных, касаются нашего собственного рода, легиона первенствующих (Primates). В прежнее время окаменелые остатки их попадались очень редко. Еще К ю в ь е, великий основатель палеонтологии, утверждал до самой своей смерти (1832), что окаменел остей приматов не существует; хотя он сам описал череп эоценовой полуобезьяны (Adapis), но он ошибочно счел ее копытным 1 Зубная формула: зЧЧ'У'* J 42
животным. За последние же десятилетия было открыто немало хорошо сохранившихся окаменелых скелетов полуобезьян и обезьян; среди них отыскались все важнейшие промежуточные звенья, составляющие непрерывную цель предков от древнейших полуобезьян до человека. Самой громкой и интересной находкой такого рода является окаменелый обезьяно-человек с острова Явы, найденный в 1894 г. голландским военным врачом Евгением Дюбуа; это — пресловутый Pithecanthropus erectus. Он и есть в действительности «Missing Link», мнимо недостающее з.вено в цепи приматов, .которая непрерывно тянется от низших узконосых обезьян до наивыоше развитого человека. Огромную важность, представляемую этой замечательной находкой, я обстоятельно оттенил в докладе «О1 наших современных знаниях, касающихся происхождения человека», прочитанном 26 августа 1898 г. в Кембридже на четвертом международном зоологическом конгрессе. Палеонтолог, знакомый с условиями образования и сохранения окаменело- стей, должен видеть в открытии питекантропа особенно счастливую случайность. Живя на деревьях, обезьяны (если случайно не падают в воду) очень редко попадают после смерти в условия, допускающие сохранение и окаменение их скелета. Находкой этого ископаемого обезьянообразного человека с Явы палеонтология с такой же ясностью и достоверностью свидетельствует о «происхождении человека от обезьяны», как это прежде засвидетельствовали источники сравнительной анатомии и онтогении; и ныне мы действительно обладаем всеми существенными материалами к истории нашего происхождения *. За последние десятилетия о «происхождении человека от обезьяны», и в особенности о его родстве с ископаемым питекантропом, опубликована масса работ. В них нередко делаются попытки умалить -высокое значение открытия «обезьяно-чело- века» на Яве; при этом либо отрицается его несомненное морфологическое промежуточное положение между человеком и известными нам человеко-обезьянами, либо оспаривается его существование в третичную эпоху. В то время как одни считают его лишь крупным гиббоном (Hylobates), другие видят в нем останки дилювиальной расы людей, ничего не доказывающие в пользу происхождения человека от обезьяны. Окончательный итог этих противоречивых взглядов сводится к подтверждению нашего взгляда, что Pithecanthropus действительно является одним из искомых «недостающих звеньев» между человеком и обезьяной. О другой стороны, некоторые антропологи пытались отри- 143
цать родство человека не только с обезьянами и полуобезьянами, но и со всеми другими известными нам млекопитающими животными, и отнести его происхождение на счет длинного ряда совершенно неведомых вымерших млекопитающих. Некоторые дилетанты, недостаточно знакомые с анатомией и онтогенией этого класса животных, хотят даже изобразить человека первоначальной формой млекопитающих и произвести от него всех других животных путем обратного развития (не грехопадения ли?). Все эти фантастические гипотезы опровергаются анатомически питекометрией Г е к с л и, а физиологически интересными экспериментами Фриденталя и У л е н г у т а, давшими прямое доказательство подлинно кровного родства человека с человекообразными обезьянами (ом. мои берлинские лекции о «Борьбе за идею эволюции», 1905, стр. 60). Да и ископаемые останки человека дилювиального периода, особенно вызвавший много споров череп из Неандерталя (1856), из бельгийского костняка в Спи (1886) и Крапины (1899), в последнее время получили правильную оценку своего филетического (значения. Отрасбургский анатом Густав Ш в а л ь б е путем очень тщательных и критически поставленных исследований доказал в 1904 году, что в них надо видеть останки (вымершего вида первобытного человека (Н ото primigeni u s), занимающего среднее положение между третичным Pithecanthropus'OM и живущим ныне Homo sapiens. Дальнейшие доказательства этому я привел в 1908 году в своей статье «Наши предки» (Р г о g о п о t а х i s h о m i n i s — юбилейная статья к 350-летию Иенского университета, с 6 таблицами).
ГЛАВА ШЕСТАЯ СУЩНОСТЬ ДУШИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ПОНЯТИЯ ДУШИ (РЭУСНЕ). ЗАДАЧИ И МЕТОДЫ НАУЧНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕТАМОРФОЗЫ «Поихолопические различия между человеком и человекообразной обезьяной менее значительны, чем соответствующее различ.ия между человекообразной и самой низшей по развитию обезьяной. И этот психологический факт в точности соответствует данным анатомини относительно мозговой коры, важнейшего органа души. Если же и по настоящий день, почти во всех слоях общества, душа человека принимается за особую субстанцию и выдвигается в качестве важнейшего аргумента против «нечестивого» утверждения, что человек произошел от обезьяны, то это об'яоняется, с одной стороны, весьма отсталым состоянием так называемой «психологии», а с другой — весьма распространенным пред рассудком о бессмертии души». (Доклад о происхождении человека, читанный Э. Геккелем в Кембридже в 1898 г.). Ю. Гекк*ль. Н. 6624. 145
СОДЕРЖАНИЕ ШЕСТОЙ ГЛАВЫ Основное значение психологии. — Понятие и методы этой науки. — Противоречие во взглядах на нее. — Дуалистическая и монистическая психология.—Отношение к закону субстанции. — Смешение понятий. •— Психологические метаморфозы: Каят, Вирхов, Дюбуа-Реймон. — Пути к познанию душевных явлений. — Интроспективный метод (самонаблюдение). — Точный метод (психофизика). — Сравнительный метод (животная психология). — Перемены психологических воззрений, Вундт. — Психология народов и этнография, Бастиан. — Онтогенетическая психология, Прейер. — Филогенетическая психология, Дарвин, Романе ЛИТЕРАТУРА J. Lamettrie — Histoire naturelle de l'ame. На русск. языке имеются «Избранные сочинения Ламеттри». ГИЗ 1925. Г. Спенсер — Начала психологии. W. W u n d t — Grundriss der Psychologie. Leipzig 1898. На русском есть: «Душа человека и животных», изд. Риккера 1895. «Очерк психологии», М. 1897. Т. Ц и г е н — Физиологическая психология. Спб. 1893. Н. Munsterberg — Ueber Aufgaben und Methoden der Psychologie. Leipzig 1891. L. Besser — Was ist Empfindung? Bonn 1891. A. R a u — Empfinden und Denken. Giessen 1896. P. Carus- The soul of Man. An investigation of the facts of physiological and experimental Psychology. Chicago 1891. A, F о г e 1 — Gehirn und Seele (Vortrag in Wien). 4. Aufl. Bonn 1894. A. Swoboda — Der Seelenwahn, Geschichtliches und Philosophi- sches. Leipzig 1886. Johannes Muller — Sinne und Seelenleben. 5. und 6. Buch der «Physiologie des Menschen». Coblenz 1840. Romanes — Die geistige Entwicklung im Tierreich und im Menschen. Leipzig 1885 -1893. P. Flechsig — Gehirn und Seele. Leipzig 1894. H. К roll —Der Aufbau der menschlichen Seele. 1900. Die Seele im Lichte des Monismus. Strassburg 1902. 146
вления, обыкновенно обозначаемые словами ч душевная жизнь, или психическая деятельность, являются, с одной стороны, самыми важными и интересными, а с другой— наиболее сложными и загадочными из всех известных нам явлений. Так как самое познание природы, цель наших предстоящих философских изысканий, есть часть душевной нашей жизни и так как в силу этого и антропология, равно как и космология, предполагает верное познание «псих е» — души, то мы можем считать и психологию, истинно научную теорию души, основой и предпосылкой всех других наук; с другой же стороны, она является частью философии или физиологии, или антропологии. Огромная трудность естественно-научного обоснования этой дисциплины заключается в том, что психология в свою очередь предполагает точное рнание человеческого организма, и прежде всего мозга, важнейшего органа душевной жиз- яи. Большинство же так называемых «психологов» совершенно не располагает, или если располагает, то весьма неполными сведениями об анатомических основах души, и в этом причина того печального факта, что ни в какой другой науке мы не встречаем столь противоречивых и несостоятельных представлений, какие господствуют в психологии по части определения этой науки и ее основных задач. Хаотичность в этой области чувствуется за последние три десятилетия тем сильнее, чем больше поразительные успехи анатомии и физиологии расширяют наши познания о строении и функциях важнейшего органа души. МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ДУШИ. —По моему убеждению то, что называют «душой», в действительности есть явление природы; поэтому я считаю психологию отраслью естествознания, и именно физиологии*. А потому я должен с самого начала подчеркнуть то обстоятельство, что мы не можем принять для психологии никаких иных приемов исследования кроме тех, 1какие допустимы во всех прочих ю* 147
естественных науках, т. е. на первом плане наблюдение и опы т, во-вторых — историю развития, а в-третьих — метафизическое умозрение, пытающееся возможно ближе подойти к неведомой «сущности» явления путем индуктивных и дедуктивных умозаключений. Что же касается принципиального рассмотрения таковой, то мы должны ^прежде всего, и именно здесь, обстоятельно отметить противоречие между дуалистическим и монистическим воззрениями. ДУАЛИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ. — Господствующее представление о душевной жизни, с которым мы боремея, считает душу и тело двумя различными «сущностями». Обе эти сущности могут вести независимое одна от другой существование и не являются необходимо связанными друг с другом. Органическое тело есть смертная материальная сущность, химически составленная из живой плазмы и порожденных ею соединений (плазматические продукты). Душа же есть бессмертная нематериальная сущность, духовный агент, загадочная деятельность которого нам совершенно неведома. Этот тривиальный взгляд, как таковой, чисто спиритуалистичен, а принципиально противоположный ему — в известном смысле материалистичен. В то же время это трансцендентная и сверхъестественная концепция, ибо она утверждает наличность сил, существующих и действующих без материальной основы; она опирается на предположение, что вне природы и сверх ее существует «духовный мир», нематериальный мир, о котором из опыта мы ничего не знаем, да по нашей природе и не можем знать. Этот гипотетический «духовный мир», будто бы существующий вполне независимо от материального, телесного мира и на предполагаемом существовании которого построено все искусственное здание дуалистического мировоззрения, есть просто продукт творческой фантазии; то же можно сказать и о мистической, тесно с ним связанной вере в «бессмертие души», научную несостоятельность которой нам еще цридется (в гл. XI) доказывать. Если бы содержащиеся в этом цикле мифов представления действительно имели под собою почву, то соответствующие явления не подчинялись бы закону субстанции; это единственное исключение из высшего космологического основного закона должно было однако появиться лишь очень поздно в органической истории земли, так как оно касается лишь «души» человека и высших животных. Равным образом и догмат «свободной воли», не менее существенная часть дуалистической психологии, совершенно несовместим с мировым законом субстанции. МОНИСТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ. — Естественная же 148
концепция душевной жизни, защищаемая нами, видит в ней сумму жизненных Я1влений, которые подобно всем другим связаны с определенным материальным субстратом. Эту материальную основу всякой психологической деятельности, без которой последняя немыслима, мы пока назовем п с и х о- п л а з м о й, и именно потому, что химический анализ повсюду обнаруживает в ней тело, принадлежащее'к группе плазматических тел, т. е. тех белковых углеродистых соединений, которые лежат в основе всех жизненных процессов. У высших животных, обладающих нервной системой и органами чувств, из психоплазмы путем диференциации образовалась невроплазма, нервное вещество. В этом смысле наша концепция материалистична. Вместе с тем однако она и эмпирична и натуралистична, ибо наш научный опыт не -показал нам еще никаких сил, которые обходились бы без материальной основы, и никакого «духовного мира», который существовал бы над природой и вне ее. Явления душевной жизни, подобно всем другим явлениям природы, подчинены высшему, над всем господствующему закону субстанции, ив этой области лет никаких исключений из этого высшего космологического основного закона (сравни гл. XII). Процессы низшей душевной жизни у одноклеточных простейших и растений, но также и у низших животных, — их раздражимость, их рефлекторные движения, их чувствительность и стремление к самосохранению — прямо обусловлены «психологическими процессами в плазме их клеток, физическими и химическими изменениями, которые могут быть объяснены отчасти наследственностью, отчасти приспособлением. Но совершенно то же самое мы должны оказать и о более высокой душевной деятельности высших животных, об образовании представлений и понятий, о чудесных явлениях разума и сознания, ибо последние филогенетически развились из первых, и только более высокая степень интеграции, или централизации, ассоциации, или соединения, прежде разделенных функций поднимает их на эту изумительную высоту. ПОНЯТИЯ ПСИХОЛОГИИ. —Первейшей задачей каждой науки справедливо почитается ясное определение понятия предмета, подлежащего исследованию. Но ни в какой другой области решение этой первой задачи не представляет таких трудностей, как в науке о душе, и это тем более замечательно, что логика, учение об образовании понятий, сама составляет лишь часть психологии. Если сравнить все когда-либо сказанное наиболее выдающимися философами 149
и естествоведами всех времен об основных понятиях психологии, то мы запутаемся в хаосе самых противоречивых воззрений. Что собственно представляет собою «душа»? В каком отношении она обретается к «духу»? Какой собственно смысл имеет «сознание»? Как мы отличаем «впечатление» от «ощущения»? Что такое «инстинкт»? В чем сущность «свободной вол и»? Что такое «представление»? Какая разница между «рассудком» и «разумом»? И что собственно представляет собою «чувство»? Каково соотношение между всеми этими «душевными явлениями» и телом? Ответы на эти и многие другие смежные с ними вопросы до крайности разнообразны; не только взгляды выдающихся авторитетов сильно расходятся в этом вопросе, но даже один и тот же научный авторитет нередко совершенно меняет свои воззрения в течение собственного психологического развития. Несомненно эта «психологическая метаморфоз а», приключившаяся со -многими мыслителями, не мало способствовала колоссальной путанице понятий, господствующей в психологии больше, чем в какой-нибудь другой отрасли знания. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕТАМОРФОЗЫ. — Любопытнейший пример подобного полного переворота в объективных и субъективных психологических воззрениях представляет влиятельнейший вождь немецкой философии, Иммануил Кант. Кант юношеского периода, действительно критический Кант, пришел к убеждению, что три вели к и е державы мистицизма — «бог, свобода и бессмертие»— 'представляются несостоятельными при свете «чист о- г о разума», а состарившийся догматический Кант находит, что эти три главные призрака суть «постулаты практического разума» и, как таковые, представляются необходимыми. И далее, в наши дни, чем больше уважаемая школа неокантианцев проповедует «возврат к Канту», как единственное спасение от невообразимого хаоса современной метафизики, тем яснее обнаруживается несомнен-в ное и безысходное противоречие между основными воззрениями молодого и старого Канта; ik этой двойственности мы еще вернемся впоследствии. Интересный пример такого же глубокого переворота во взглядах представляют два знаменитейших естествоиспытателя: Р. Вирхов иЭ. Дюбуа-Реймон; метаморфозу, произошедшую в их психологических воззрениях, тем меньше можно обойти молчанием, что оба берлинских биолога свыше 40 лет играли очень видную роль в величайшем университете 150
Германии, прямо и косвенно оказывая глубокое влияние на современную духовную жизнь. Рудольф Вирхов, заслуженный творец целлюлярной патологии, в эпоху расцвета своей ученой деятельности, около середины XIX в. (особенно же во время пребывания в Вюрцбурге, с 1849 по 1856), был чистым монистом; он считался в то время самым выдающимся представителем того вновь народившегося «матери а- л и з м а», который был выдвинут двумя знаменитыми, почти одновременно вышедшими в свет, сочинениями: «Сила и материя» Людвига Бюхнера и «Вера угольщика и наука» Карла Фохта. Свои общие биологические взгляды на жизненные процессы, совершающиеся в человеке, — которые он все считал механическими явлениями природы — Вирхов тогда изложил в целом ряде превосходных статей, помещенных в первых томах издававшегося им «Архива патологической анатомии». Беоспорно, значительнейшей из этих работ и тех, в которых он всего яснее изложил свое тогдашнее м о- нистическое мировоззрение, является работа о «Стремлениях к единству в научной медицине» (;1849). Несомненно, Вирхов вполне обдуманно и с убеждением в философской ценности этого «медицинского исповедания веры» поставил его .в 1856 году во главе своего «Собрания исследований по научной медицине». Он с твердостью и ясностью защищает здесь основные начала нашего современного монизма в том виде, как я их излагаю в связи с решением «мировых загадок»; он отстаивает исключительное полноправие опытной науки, единственно дозволенными источниками которой являются деятельность чувств и мозговые функции; столь же решительно ополчается он против антропологического дуализма, против (всякого так называемого откровения и всякой «трансцендентности» с ее двумя путями: «верой и антропоморфизмом». Прежде всего он подчеркивает монистический характер антропологии, неразрывную связь между духом и материей; в -конце сБоего предисловия (стр. 4) он произносит такую фразу: «Я убежден, что никогда не окажусь б положении, в котором стану отрекаться от принципа единства человеческой природы и его следствий». К сожалению, «убеждение» это было глубоким заблуждением, ибо двадцать восемь лет спустя Вирхов защищал совершенно противоположные принципиальные взгляды, а именно — в вызвавшей много толкоб речи о «Свободе науки в современном государстве», которую он прочел в 1877 г. на собрании естествоиспытателей в Мюнхене, и нападки -которой я отразил в своей статье «Свобода науки и свобода преподавания» (1878). Такую же противоречивость по части важнейших философ- 151
ских основоположений обнаружил, кроме Вирхова, и Э м и л ь Д ю б у а - Р е й м о н, заслужив этим громкое одобрение дуалистической школы, и прежде всего самой Ecclesia militans — воинствующей церкви. Чем больше сей знаменитый оратор Берлинской академии защищал, в общем, основные положения нашего монизма, чем больше он сам содействовал опровержению витализма и трансцендентной концепции жизни, тем громче должен был раздаться торжествующий клик противников, когда в 1872 г. в своей нашумевшей речи Ignorabi- mus он объявил «сознание» неразрешимой мировой загадкой и противопоставил его, в качестве сверхъестественного явления, прочим мозговым функциям. Впоследствии (в гл. X) мы вернемся к этому обстоятельству. ОБЪЕКТИВНАЯ И СУБЪЕКТИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ. — Совершенно особый характер многих душевных явлений, и главным образам сознания, обусловливает необходимость некоторых изменений и модификаций в наших приемах научного исследования. Особую важность представляет здесь то обстоятельство, что к обыкновенному, объективному, внешнему наблюдению должен здесь присоединиться интроспективный метод, субъективное, внутреннее наблюдение, обусловливаемое отражением нашего «я» в сознании. Из этой непосредственной достоверности «я» исходила большая часть .психологов: «Cogito, ergo sum» («Я мыслю, следовательно я существу го»). Поэтому мы прежде всего бросим взгляд на этот познавательный метод, а затем и на другие дополняющие его приемы. ИНТРОСПЕКТИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ (САМОНАБЛЮДЕНИЕ ДУШИ). — Огромное большинство всех тех сведений, которые скопились на протяжении тысячелетий в бесчисленном множестве сочинений о душевной жизни человека, опирается на интроспективное исследование души, т. е. на с а м о наблюдение, и на выводы, которые мы почерпаем из ассоциирования и критики этих субъективных «внутренних опытов». Для одной важной части психологии этот интроспективный путь является вообще единственно возможным, и прежде всего для исследования сознания эта функция мозга занимает поэтому особое положение и больше, нежели всякая другая, служила источником бесчисленных философских заблуждений (ср. гл. X). Однако мы пришли бы к весьма недостаточным и ложным заключениям, если бы усмотрели в этом самонаблюдении нашего духа важнейший или вообще единственный источник познания его, как это делали многие весьма почтенные философы. Ибо большая часть важнейших явлений душевной жизни, и прежде всего функции 152
чувств (зреете, слух, обоняние), далее речь могут быть исследованы только тем же путем, что и всякая другая жизненная деятельность организма, а именно, прежде всего, основательным анатомическим изучением органов, а затем — точным физиологическим анализом зависящих от них функций. Но для того, чтобы произвести это «внешнее наблюдение» душевной деятельности и этим дополнить данные «внутреннего наблюдения», необходимо обладать основательным знанием анатомии и гистологии, онтогении и физиологии человека. Об этих необходимых основах антропологии большинство так называемых «психологов» не располагает никакими сведениями или же, если и располагает, то крайне несовершенными; поэтому они не в состоянии получить достаточное представление хотя бы о собственной душе. К этому присоединяется то невыгодное обстоятельство, что высокочтимая собственная душа таких психологов представляет собою обыкновенно односторонне развитую (хотя и очень наупраж- нявшуюся в своем умозрительном спорте) душу культурного человека высшей расы, следовательно последний член длинного ряда филетического развития, для правильного понимания которой необходимо знать многочисленных более древних и низших предшественников ее. Вот почему значительнейшая часть богатой психологической литературы ныне представляет собою никуда негодную макулатуру. Интроспективный метод бесспорно является весьма драгоценным и необходимым средством, но он безусловно нуждается в дополнении другими методами. ТОЧНАЯ ПСИХОЛОГИЯ. — Чем пышнее развивались в течение девятнадцатого века различные ветви человеческого древа познания, чем больше совершенствовались различные методы отдельных наук, тем сильнее росло стремление придавать им точный характер, т. е. подвергать явления возможно более точному исследованию и давать выводимым законам возможно более отчетливое, а если можно, то мат е- •матическое выражение. Последнее однако достижимо лишь в небольшой сфере человеческого знания, преимущественно в тех науках, в которых дело идет главным образом об определении поддающихся измерению величин: прежде всего в математике, затем в астрономии, механике, вообще в значительной части физики и химии. Поэтому перечисленные науки и называются точными дисциплинами в тесном смысле. Напротив, неправильно и ошибочно было бы считать все естественные науки «точными» и противопоставлять их другим, именно историческим и «гуманитарным» наукам. Ибо большая ч&стъ естественных наук столь же мало, 153
как и эти последние, могут рассматриваться как действительно точные знания; особенно же это справедливо для биологии, а в ней — для психологии. Так как эта последняя является лишь частью физиологии, то она вообще должна разделять с нею ее основные приемы исследования. Она должна возможно точнее обосновывать фактические явления душевной жизни эмпирическим путем наблюдения и опыта; затем она должна выводить из них путем индуктивных и дедуктивных умозаключений законы души, формулируя их возможно отчетливее. Но математическая формулировка их, по вполне понятным причинам, возможна -здесь лишь в виде редкого исключения; она успешно применяется лишь в незначительной области физиологии учувств, к огромной же сфере физиологии мозга она совершенно неприложима. ПСИХОФИЗИКА. — Вот уже двадцать лет с величайшим усердием изучается под названием психофизики, поднявшейся на высоту самостоятельной дисциплины, небольшой отдел психологии, повидимому, доступный желаемому «точному» исследованию. Основатели ее, физиологи Теодор Фехнер и Эрнст-Генрих Вебер из Лейпцига, прежде всего точно исследовали зависимость ощущений от внешних, действующих на органы чувств, раздражений, особенно же количественное соотношение между силою раздражения и интенсивностью ощущения. Они нашли, что для возбуждения ощущения необходимо раздражение определенной минимальной силы ц«порог раздражения») и что данное раздражение всегда должно быть изменено на известное количество («порог различения раздражений»), прежде чем в ощущении произойдет заметная перемена. Для важнейших чувственных восприятий (зрение, слух, ощущение давления) имеет силу закон, по 'которому изменение их пропорционально силе раздражения. Из этого эмпирического «Веберова закона» Фехнер вывел математическим путем свой «психофизический основной закон», по которому напряженность ощущения возрастает в арифметической прогрессии, когда сила раздражения возрастает в геометрической прогрессии. Однако этот Фехнеровский закон, равно как и другие психофизические «законы», неоднократно подвергался нападкам и объявлялся «неточным». Во всяком случае, широких надежд, которыми была встречена современная психофизика двадцать лет тому назад, она не оправдала во всей полноте: область ее возможного применения весьма ограничена. Принципиально же она представляет большую ценность постольку, поскольку доказала полную приложимость физических законов к небольшой, правда, области так называемой «душевной жизни», на како- 154
вую приложимость ко всей сфере душевной жизни издавна уже по принципу притязает материалистическая психология. «Точный метод» здесь, как и но многих других отраслях физиологии, оказался недостаточным и мало плодотворным; хотя принципиально к нему повсюду следует стремиться, но в большинстве случаев он, к -сожалению, неприменим. Гораздо плодотворнее сравнительный и генетический метод. СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ.—Поразительное сходство, наблюдающееся между душевной жизнью человека и высших животных, особенно же наиболее близких к нему по организации,—'факт, давно известный. Большинство первобытных народов еще и поныне не делает существенного различия между тем и другим рядом психических явлений, что показывают уже общераспространенные басни о животных, древние саги и представления о переселении душ. В этом была убеждена и большая часть философов классической древности, не находивших между человеческой и звериной душой никакой существенной качественной разницы, а лишь количественную. Даже Платон, первый философ, утверждавший фундаментальное различие между телом и душою, заставляет в своем переселении душ одну и ту же душу (или «идею») поселяться в различных звериных и человеческих телах. Только христианство, теснейшим образом слившее веру б бессмертие с верою в бога, провело принципиальное разграничение между бессмертной человеческой душой и смертной душой животного. В дуалистическую философию оно проникло прежде всего под влиянием Декарта (1643); он утверждал, что только человек обладает истинной «душой», а следовательно чувствительностью и свободной волей, животные же суть автоматы, машины без чувства и воли. С этих пор большинство психологов — а в том числе и Кант — совершенно пренебрегали душенной жизнью животных и ограничивали свои психологические исследования только человеком; человеческая, по большей части чисто интроспективная, психология лишена была оплодотворяющего сравнительного метода и потому пребывала на той же низкой ступени, на которой находилась морфология человека до того, как Кювье созданием сравнительной анатомии вознес ее на высоту «философской естественной науки». ПСИХОЛОГИЯ ЖИВОТНЫХ. —Научный интерес к душевной жизни животных вновь пробудился лишь во второй половине XVIII в., в связи с успехами систематической зоологии и физиологии. Особенно сильное влияние оказало в этом отношении сочинение Реймаруса «Общие соображения об инстинктах животных» (Гамбург, 1760). Однако более глу- 155
боков научное исследование стало возможным лишь с коренной реформой физиологии, которой мы обязаны великому берлинскому естествоиспытателю Иоганну Мюллеру. Этот гениальный биолог, равно владевший всей областью органической науки, морфологией и физиологией, первый ввел точные методы наблюдения и опыта во всю физиологическую область, гениально связав их вместе с тем со сравнительными методами; он приложил их как к душевной жизни в самом широком смысле слова (речь, чувства, деятельность мозга), так и ко всем прочим жизненным явлениям. Шестая книга его «Руководства по физиологии человека» (1840) трактует специально «о душевной жизни» и содержит на 80 страницах массу драгоценных психологических соображений. За последние 50 лет вышло множество сочинений по сравнительной психологии животных, вызванных большей частью могучим толчком, который сообщил научной мысли в 1859 г. Чарльз Дарвин своим сочинением о происхождении видов и введением эволюционной теории в область психологии. Некоторыми важнейшими сочинениями в этой области мы обязаны Ромэнсу и Дж. Леббо'кув Англии, В. Вундту, Л. Бюхнеру, Г. Г. Шнейдеру, Фрицу Шульце и Карлу Гроосу в Германии, Альфреду Эспинасу и Журдану во Франции, Тито Виньо- л и и другим в Италии. В Германии одним из значительнейших психологов считается в настоящее время Вильгельм Вундт из Лейпцига; перед большинством других философов он обладает неоценимым преимуществом в виде основательного зоологического, анатом и чес'К otq и физиологического образования. Бывший ассистент и ученик Гельмгольца, Вундт рано приучился применять основные законы физики и химии ко всей области физиологии, следовательно, в духе Иоганна Мюллера, и к психологии, как к отделу физиологии. Исходя из этой точки зрения, Вундт обнародовал в 1863 г. свои «Лекции о душе человека и животных». Как он сам говорит в предисловии, он даег в них доказательство, что ареной важнейших душевных процессов является бессознательная душа, и дает нам возможность «заглянуть в тот механизм, который перерабатывает в бессознательной подпочве души возбуждения, возникающие от внешних впечатлений». Но мне представляется особенно -важным и ценным в сочинении В у и д т а то, что он «здесь впервые распространяет закон сохранения силы на дсихическую область 156
и при доказательствах пользуется целым рядом фактов электрофизиологии». Тридцать лет спустя (1892) В у н д т выпустил второе, значительно сокращенное и совершенно переработанное издание своих «Лекций о душе человека и животных». Важнейшие начала первого издания во втором совершенно отброшены, и первоначальная монистическая точка зрения заменена чисто дуалистической. Вундт сам говорит в предисловии ко второму изданию, что он лишь постепенно освободился от основных ошибок первого и что он «уже много лет считает эту работу грехом молодости»; она «тяготела над ним как какая-то провинность, которую он, насколько можно было, старался искупить». И действительно, важнейшие основные воззрения психологии в обоих изданиях широко распространенных «Лекций» В у н д т а совершенно противоположны между собою; в первом издании они чисто монистичны и материалистичны, во втором чисто дуалистичпы и спиритуалистичны. Там психология трактуется как естественная наука, на тех же основаниях, как и вся физиология, которой она составляет лишь часть; тридцатью годами позже психология стала для него чисто г у м а к и- тарной наукой, основания и цели которой соъершенно отличны от основ и предмета естествознания. Это превращение ярче всего выражено в его принципе психофизического параллелизма, по которому «всякому психическому явлению соответствует какой-нибудь физический процесс», причем однако оба явления совершенно независимы друг от друга и не находятся в естественной, причинной связи между собою. Этот полный дуализм души и тела, природы и духа, разумеется, встретил живейшее одобрение со стороны господствующей школьной философии, которая приветствовала его как знаменательный шаг вперед, тем более что он исходил от выдающегося естествоиспытателя, который прежде защищал противоположные воззрения нашего современного монизма. Так как сам я уже сорок лет стою на этой последней «ограниченной» точке зрения, от которой меня не освободили даже усилия, сделанные с самыми лучшими намерениями, то я, разумеется, должен считать «грехи молодости» молодого физиолога В у н д т а правильным взглядом на природу и энергично защищать их против новейших воззрений старого философа By н дта. Полный переворот в философских основных воззрениях, с которым мы здесь встречаемся у В у н д т а, как прежде наблюдали у Канта, Вирхова, 157
Дюбуа-Реймона, а также уКарла-Эрнста Бэра и других, представляет величайший интерес. В своей молодости эти смелые и талантливые естествоиспытатели охватывают широким взглядом всю область своего биологического исследования и усердно стремятся к единой, естественной основе познания; в старости они признают, что эта цель недостижима во -всей полноте, и потому предпочитают совершенно от нее отказаться *. В оправдание этой психологической метаморфозы они могут, конечно, сказать, что в молодости проглядели трудности великой задачи и обманулись насчет истинных целей ее; лишь придя к зрелому благоразумию старости и приобретя больше опыта, они убедились в своих заблуждениях и познали настоящий путь к источнику истины. Но можно утверждать и обратное: именно, что великие мужи науки в юности приступают смелее и беспристрастнее к своей трудной задаче, что взгляд их шире, способность суждения чище в это время; опыты последующих лет часто ведут не только к обогащению, но и к помрачению взгляда, и в старческом возрасте с мозгом происходит такое же постеленное вырождение, как и о другими органами. Во всяком случае этот теоретико-познавательный метаморфоз сам по себе представляет поучительный психологический факт, ибо он, как и многие другие формы «перемены мнения», показывает, что высшие душевные функции подвергаются в течение жизни столь же основательным индивидуальным изменениям, как и другие виды жизненной деятельности. ПСИХОЛОГИЯ НАРОДОВ. —Для плодотворного развития сравнительной психологии крайне важно не ограничиваться просто критическим сравнением человека и животных, но и сопоставлять различные ступени их душевной жизни. Лишь таким путем мы можем притти к отчетливому знанию длинной лестницы психического развития, которая непрерывно тянется от низших, одноклеточных жизненных форм до млекопитающих и человека, стоящего на (Вершине ее. Но и в пределах человеческого рода эти ступени очень значительны, и разветвления «родословного древа души» крайне разнообразны. Духовное различие между грубейшим первобытным человеком и стоящим на высшей ступени человеком совершеннейшей культуры прямо колоссально; оно несравненно значительнее, чем обыкновенно принято думать. Справедливое признание этого факта вызвало, особенно во второй половине XIX века, сильное оживление антропологии первобытных народов (Вайц), когда и срашнитель- ная этнография приобрела для психологии ъажное значение. 158
К сожалению, накопившиеся массы сырого материала этой науки еще не получили достаточной критической обработки. Какие неясные и мистические представления еще господствуют здесь, показывает, например, так называемая «Идея народов» известного путешественника Адольфа Бастиа- и а, отличившегося великими заслугами б качестве основателя берлинского «Музея этнографии», но в роли плодовитого писателя являющего собой настоящий монстр некритической компиляции и туманнейшего мудрствования. Зато весьма поучительна критическая сравнительная «Психология первобытных народов» Фрица Шульце (Лейпциг, 1900). ОНТОГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ. — До настоящего дня из всех методов исследования души наибольшим пренебрежением и наименьшим применением пользовалась и с т о- рия развития души; и как-раз этот мало проторенный путь оказывается тем, который всего быстрее и вернее ведет нас через темные дебри психологических предрассудков, догматов и заблуждений к ясному взгляду на многие важнейшие «проблемы души». Как и во всякой другой области органической истории развития, я и здесь противопоставляю две главных ветви ее, которые впервые разграничил в 1866 г.: эмбриологию (онтогению) и генеалогию (филогению). Эмбриология души, индивидуальная, или бионтическая, психогения, исследует медленное и постепенное развитие души отдельного лица и стремится к выяснению законов, которые причинно обусловливают его. Для одного важного отдела душевной жизни человека в этом отношении очень много делается вот уже несколько тысячелетий; рациональная педагогика давно уже должна была поставить своей задачей теоретическое изучение постепенного развития и способности к (воспитанию детской души, к гармоническому сформированию и руководству которой она стремилась на практике. Но в большинстве педагоги были идеалистическими и дуалистическими философами и потому приступали к своей задаче с унаследованными традиционными предрассудками спиритуалистической психологии. Лишь несколько десятилетий тому назад, в противовес этому догматическому направлению, в школе получил признание естественнонаучный метод; теперь больше стараются применять и к суждениям о детской душе основные начала эволюционной теории. Индивидуальный сырой материал детской души качественно уже заранее ведь дан от родителей и прародителей путем наследственности; воспитанию представляется прекрасная задача превратить эту душу в пышный цветок интеллектуальным обучением и нравственным воспитанием, 159
т. е. путем приспособления. Знаниям о самом ранней нашем психическом развитии положил начало Вильгельм П р е й е р (1882) своим интересным трудом «Душа ребенка, наблюдения над духовным развитием человека в первые годы жизни». Для познания позднейших ступеней и метаморфоз индивидуальной души еще остается многое сделать; правильное, критическое применение основного биогенетического закона и здесь начинает играть роль яркой путеводной звезды научного исследования (ср. Hermann Kroll «Der Aufbau der menschlichen Seele», Leipzig 1900). ФИЛОГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ. — Для психологии, как и для всех других биологических наук, новая плодотворная эра началась с той поры, как Чарльз Дарвин, сорок лет тому назад, применил к ней основные положения эволюционной теории. Седьмая глава его сделавшего эпоху труда «О происхождении видов» (1859) посвящена инстинкту; в ней заключается драгоценное указание, что инстинкты животных, подобно всем другим жизненным отправлениям, подчиняются общим законам исторического развития. Специальные инстинкты отдельных видов животных преобразуются путем приспособления, и эти «приобретенные изменения» передаются путем наследственности потомкам; в сохранении и развитии их естественный отбор путем «борьбы за существование» играет такую же дисциплинирующую роль, как и в преобразовании всякой другой физиологической деятельности. Позже Дарвин полнее развил эти основные воззрения во многих сочинениях и показал, что во всем органическом мире господствуют одни и те же законы «духовного развития», у человека так же, как у животных, у этих последних так же, как у растений. Единство органической природы, объясняющееся их общим происхождением, распространяется и на всю область душевной жизни, от простого одноклеточного организма вплоть до человека. Дальнейшим развитием дарвиновской психологии и ее специальным применением ко всем отдельным областям душевной жизни мы обязаны выдающемуся английскому естествоиспытателю Джорджу Ромэнсу. К сожалению, недавно последовавшая преждевременная кончина его помешала окончанию огромного труда, который должен был перестроить все части сравнительной психологии в духе монистической эволюционной теории. Две части этого труда, вышедшие в свет, составляют драгоценнейший вклад в психологическую литературу. В согласии с началами нашего современного монистического естествознания, здесь, во-первых, собраны 160
и приведены й порядок важнейшие факты, устанавливавшиеся в течение тысячелетий эмпирическим путем наблюдения и опыта в области сравнительной психологии; во-вторых, они проверены объективной критикой и целесообразно расположены; и наконец, из них сделаны те разумные выводы по важнейшим общим вопросам психологии, которые согласуются только с основными положениями нашего современного монистического мировоззрения. Первый том сочинения Ромэнса (440 страниц, 1885) носит заглавие: «Духовная эволюция в животном царстве», и дает в естественной связи всю длинную лестницу психического развития в животном царстве, от простейших восприятий и инстинктов низших животных до совершеннейших явлений сознания и разума у наиболее высокоразвитых животных. Там приведе- дено много выдержек из посмертной рукописи Дарвина «об инстинкте», и вместе с тем «полностью собрано все, что Дарвин надшсал по психологии». Вторая и важнейшая часть сочинения Ромэнса касается «духовной эволюции человека и происхождения человеческих способностей» \ Проницательный психолог приводит здесь убедительные доказательства в пользу того, что «психологическая грань между животным и человеком уничтожена» (!); присущее человеку мышление, понятиями и способность абстрагирования постепенно развились из низшей стадии мышления и представлений ближайших млекопитающих животных, не оперирующих понятиями. Высшие формы душевной деятельности человека, разум, речь и сознание, произошли от низших, предыдущих стадий этих форм, эволюционировавших в целом ряде предков из отряда приматов (обезьян и полуобезьян). У человека нет ни одной «душевной деятельности», которая была бы свойственна исключительно ему; вся его душевная жизнь отличается от душевной жизни близких к нему млекопитающих лишь степенью, а не родом, лишь количественно, а не качественно *. Читателя, интересующегося этими крайне важными «вопросами души», я отсылаю к капитальному сочинению Ромэнса. Почти все взгляды и убеждения его и Дарвина я разделяю целиком; где оказывается видимое различие между этими авторами и моими прежними мнениями, там оно объясняется или несовершенной формой изложения с моей стороны, или же незначительной разницей в применении основных поня- 1 Есть русский перевод этого сочинения в издании московской «Библиотеки для самообразования». Ц. Гоккель. Н, 5624. 161
тий. Впрочем, такова уже характерная особенность этой «науки понятий», что относительно важнейших ее основных понятий выдающиеся философы придерживаются совершенно различных взглядов. В то время как господствующая дуалистическая психология, не считаясь с современными успехами биологии, продолжает трактовать свою «бессмертную душу» как некое особое мистическое создание, еще в 1904 году появилось важное сочинение, ставящее на твердую почву сообразное с.природой Монистическое учение о душе. В обильной мыслями книге о «Мнеме1, как сохраняющем начале в смене органических состояний» Рихард Земон дал физиологическое доказательство тому, что процессы воспроизведения тождественны и в сфере памяти, и в наследственности. Физиолог Эвальд Геринг еще в 1870 году установил, что «память есть всеобщая функция органической материи». Затем я в 1875 году в моей статье о «Перигенезисе пластидулы» пытался объяснить «наследование приобретенных признаков» при помощи этой гениальной мысли Геринга. Но лишь 3 е- м о н у удалось отчетливо доказать идентичность упомянутых процессов воспроизведения путем основательного физиологического анализа. Примечание. После смерти Ромэнса появилось якобы им написанное сочинение: «Мысли о религии»; оно частью Противоречит его прежним трудам. (Психологический метаморфоз?? *). у 1 Мнвма — цо гречески память. Прим. ред. 162
МЕСТО ПСИХОЛОГИИ В РЯДУ БИОЛОГИЧЕСКИХ НАУК Биология (Наука об организмах=естественная история живых существ в широком смысле) I. Протистология. II. Ботаника. III. Зоология. IV. Антропология Морфология Учение о формах Анатомия Учение об органах Гистология Учение о тканях Биогения История развития Онтогения История зародыша Филогения История вида Физиология Наука об отправлениях Физиология животных функций (Ощущение и движение) Эстематика Учение об ощущении Форономия Учение о движении Психология Учение о душе Физиология растительных функций (Питание и размножение) Трохономия Учение об обмене веществ Гониматика Учение о воспроизведении Блерономия Учение о наследственности и*
ГЛАВА СЕДЬМАЯ ЛЕСТНИЦ! ДУШИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ СРАВНИТЕЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ, ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ШКАЛА. ПОИХОПЛАЗМА И НЕРВНАЯ СИСТЕМА. ИНСТИНКТ И РАЗУМ. «Чудеснейшее из явлений природы, которому мы даем освященное поеданием название духа или д у ш (и, является безусловно общей принадлежностью всего живущего. Во есякой живой материя, во всяжой протоплазме нужно уметь различать присутствие начальных элементов психической жизни, зачаточную форму чувствительности к удовольствию и страданию, зачаточную форму влечения и отвращения. Но различные степени развития и сложности етой души изменяются соответственно многообразию живых существ* они ведут нас от безгласной клеточной души через длинный ряд промежуточных, все более возвышающихся ступеней, к душе человека, сознательной и разумной». Геккель — Клеточные души и душевные клетки. 165
СОДЕРЖАНИЕ СЕДЬМОЙ ГЛАВЫ Психологическое единство органической природы. — Материальная ос- нова души: психоплазма. — Шкала ощущений. — Шкала движений. — Шкала рефлексов. — Простые и сложные рефлексы. — Рефлекторный акт и сознание. — Шкала представлений. — Сознательные и бессознательные представления. — Шкала памяти. — Бессознательная и сознательная память. — Ассоциация представлений. — Инстинкт. — ^Первичные и вторичные инстинкты. — Шкала разума. — Речь. — Эмоционные движения и страсти. — Воля. — Свобода воли ЛИТЕРАТУРА Ч. Дарвин —О выражении ощущений у человека и у животных* B. В у н д т — Лекпии о душе человека и животных. Fritz Schultze — Vergleichende Seeienkunde. Leipzig 1897. L. Biichner — Aus dem Geistesleben der Tiere, oder Staaten und Taten der Kleinen. 4. Aufl. Berlin 1897. А. Эспинас — Социальная жизнь животных. Спб. 1882. Tito Vignoli —Об основном законе разума в животном царстве. (На итальянском). Есть немецкий перевод. C. Lloyd Мог gan—Animal life and intelligence. London 1890. Русский перевод в изд. Сабашниковых. W. Boise he Das Liebesleben in der Natur. Leipzig 1898. Есть русский перевод. Москва 1902. Дж. Ромэнс — Духовная эволюция в животном царстве и у человека. (На английском, немецком и французском яз.). August F о г е 1 — Das Gedachtnis und seine Abnormitaten. Zurich 1905. R. Semon — Die Mneme als erhaltendes Prinzip im Wechsel des organischen Geschehens. Leipzig 1904. 2. Aufl. 1908. 166
. громные успехи, сделанные психологией во второй половине XIX в. с помощью эволюционной теории, увенчались признанием психологического единства органического мира. Сравнительная психология, в союзе с онтогенией и филогенией души, привела нас к убеждению, что органическая жизнь развивается на всех ступенях от одноклеточных, простейших организмов до человека под влиянием одних и тех же элементарных сил природы, складывается из физиологических функций ощущения и движения. Поэтому главная задача будущей научной психологии должна состоять не в исключительно субъективном и интроспективном, как доныне, расчленении высокоразвитой души философа, но в объективном и сравнительном исследовании длинной лестницы, по которой человеческий дух постепенно ёазвивался из длинного ряда низших животных состояний, высокая задача — исследовать отдельные ступени этой психологической лестницы и показать их непрерывную филогенетическую связь — привлекла к себе серьезное внимание лишь в последние десятилетия девятнадцатого века, и первое место в этом отношении занимает превосходный труд Ро- м э н с а ()см. предыдущую главу). Мы ограничимся здесь кратким обсуждением общих вопросов, к которым нас приводит исследование этих ступеней. МАТЕРИАЛЬНАЯ ОСНОВА ДУШИ. — Все без исключения явления душевной жизни связаны с материальными процессами в живом веществе организма, в плазме, или протоплазме. Мы назвали ту часть ее, которая является непременным носителем души, психоплазмой (как «душевную субстанцию» в монистическом смысле), т. е. мы не видим в ней никакой особенной «сущности», но считаем душу коллективным понятием, обнимающим все психические функции плазмы. В этом смысле «душа» есть такая же физиологическая абстракция, как понятие «обмен веществ» или «зарождение». У человека и высших животных псцхоплазма, благодаря довольно совершенному разделению труда органов и тканей, является диференциро- 167
ванной составной частью нервной системы, невроплаз- м о й ганглиозных клеток и их центробежных отростков, нервных волокон. У низших же животных, не обладающих обособленными нервами и органами чувств, психоплазма еще не достигла самостоятельной диференцировки, равно как и у растений. Наконец, у одноклеточных простейших психоплазма или тождественна со всей живою протоплазмой простой клетки, или составляет некоторую часть ее. Во всех случаях, как на этой низшей, так и на той высшей ступени психологической шкалы, неизбежна наличность известного химического состава психоплазмы и известного физического строения ее для того, чтобы «душа» функционировала, или работала. Это в той же мере необходимо для элементарной душевной деятельности, плазматического ощущения и движения простейшего организма, как и для сложных функций органов чувств и мозга у высших животных, и во главе их — у человека. Работа психоплазмы, которую мы называем «душой», всегда 'Сопряжена с обменом веществ. ШКАЛА ОЩУЩЕНИЙ.—Все без исключения живые организмы обладают чувствительностью; они различают состояния окружающего внешнего мира и реагируют на них известными внутренними изменениями. Свет и тепло, давление тяжести и электричество, механические и химические процессы, совершающиеся в окружающей среде, действуют как «раздражители» на чувствительную л с и х о- плазму* и вызывают изменения в ее молекулярном строении. Мы различаем пять главных ступеней такой впечатлительности, или чувствительности. I. На низших ступенях организации вся психоплаз- м а, как таковая, чувствительна и реагирует на раздражения; так обстоит дело у низших протистов, у многих растений и у некоторых весьма несовершенных животных. П. На второй ступени на поверхности тела начинают развиваться простейшие недиференцированные очаги чувств в виде плазматических волосков и пигментных, пятен, — это прототипы органов осязания и зрения; так обстоит дело у некоторой части высших протистов, а также у многих низших животных и растений. III. На третьей ступени из этих простых зачатков развиваются путем диференцировки специфические органы чувств, особенным образом приспособленные к своим функциям: химические орудия обоняния и вкуса, физические органы осязания и температурного чувства, слуха и зрения. «Специфическая энергия» этих высших орудий чувствительности не является их прирожденным свойством, но постепенно приобретается функциональным приспо- 168
соблением и прогрессивным наследованием. IV. На четвертой ступени наступает централизация, или интеграция, нервной системы и вместе с нею ощущений; путем ассоциации обособленных, или локализированных, ощущений возникают представления, которые вначале еще носят бессознательный характер, — так обстоит дело у некоторых низших и высших животных. V. На пятой ступени путем отражения ощущений в центральной части нервной системы развивается высшая психическая функция, сознательное ощущение; так обстоит дело у человека и высших позвоночных, вероятно и у некоторых высших беспозвоночных, особенно у суставчатых, или членистоногих. ШКАЛА ДВИЖЕНИЙ. —Все без исключения живые тела црироды обладают способностью произвольного движения, в противоположность застывшим и неподвижным неорганическим телам (кристаллы), т. е. в живой психоплазме происходят перемещения частиц под влиянием внутренних причин, кроющихся в самом химическом составе психоплазмы. Эти активные жизненные движения отчасти прямо доступны наблюдению, отчасти же позволяют заключать о своем существовании косвенно, 'на основании их последствий. Мы различаем пять ступеней движения: I. На низшей ступени органической жизни, у Chromacea, многих простейших растений (Protophyta) и низших многоклеточных растений (Metaphyta) мы замечаем те движения роста, которые свойственны воем организмам. Они обыкновенно совершаются так медленно, что их нельзя наблюдать непосредственно, а о них лишь косвенно заключают по результатам, по изменению величины и формы растущего организма. П. Многие протисты, именно одноклеточные водоросли из группы диатомовых и десмидицейных, перемещаются ползком или вплавь посредством выделения (Sekretion), одностороннего выпячивания слизистой массы. III. Другие, плавающие в воде организмы, напр. многие радиолярии, сифо- нофоры, ктенофоры и др., опускаются и поднимаются, изменяя свой удельный вес либо осмосом, либо выделением или выпусканием воздуха. IV. Многие растения, особенно стыдливые мимозы и другие мотыльковые, производят движения листьями или иными частями посредством изменения тургора, т. е. они изменяют напряжение протоплазмы, а этим и давление ее на окружающую ее упругую клеточную стенку. V. Важнейшими из всех органических движений являются сократительные явления, т. е. изменения формы поверхности тела, сопровождающие изменения взаимного расположения его частей; они всегда сопряжены с 169
двумя различными состояниями, или фазами, движения: ф а- зой сокращения и фазой расширения. Различаются четыре формы сокращения плазмы: а) амебоидные движения (у корненожек, клеток крови, пигментных клеток и др.); Ъ) аналогичные токи плазмы внутри замкнутых клеток; с) мерцательные движения (жгутиковые и ресничные) у инфузорий, семенных клеток, клеток мерцательного эпителия и d) мускульные движения (у большинства животных). ШКАЛА РЕФЛЕКСОВ (рефлекторные явления, рефлекторные движения и т. п.). — Элементарную душевную деятельность, возникающую от сочетания ощущения и движения, мы называем (в самом широком смысле) рефлексом, или рефлекторной функцией, а еще лучше — рефлекторным аЕТом. Движение — какого угодно рода — является здесь непосредственным следствием раздражения, вызванного ощущением: поэтому в наиболее простых случаях (у протистов) его кратко именуют «д в иуж е н и е м раздражения». Всякая живая плазма обладает раздражимостью. Каждое физическое или химическое изменение в окружающей внешней среде может при известных обстоятельствах раздражающе влиять на психоплазму и вызывать или «разряжать» движение. Позже мы увидим, как важное физическое понятие «разряд а» непосредственно связывает простейшие органические рефлекторные акты с аналогичными механическими процессами движения, происходящими в неорганической природе (напр. при взрыве пороха с помощью искры, динамита — посредством удара). В шкале рефлексов мы различаем следующие семь ступеней: I. На низшей ступени организации, у низших протистов, раздражения внешнего мира (свет, теплота, -электричество) вызывают в безразличной протоплазме лишь те неизбежные внутренние движения роста и обмена веществ, которые общи веем организмам и необходимы для их сохранения. Это относится и к большей части растений. П. У многих свободно движущихся протистов (особенно у амеб, солнечников и вообще корненожек) внешние раздражения вызывают во всяком пункте обнаженной поверхности одноклеточного тела внешние движения, выражающиеся в изменении формы, а нередко и в перемене места (амебоидное движение, образование ложноножек, выпячивание и втягивание их)7~эти неопределенные, изменчивые отростки протоплазмы еще не. представляют собой самостоятельных органов. Общая органическая раздражимость проявляется в качестве индиферентного рефлекса также и у стыдливых 170
мимоз и у низших многоклеточных животных; у этих многоклеточных организмов раздражения могут передаваться от одной клетки к другой, так как все клетки находятся в соприкосновении посредством тонких отростков. III. Многие протисты, именно высокоразвитые виды, имеют на своем одноклеточном теле двоякого рода зачаточные органы: чувствующие, осязательные органы и моторные, двигательные органы; обяг орудия являются прямыми наружными продолжениями протоплазмы; раздражение, действующее на нервные органы, прямо передается через-психоплазму одноклеточного тела вторым и обусловливает их сокращение. Особенно хорошо удается наблюдать это явление и даже вызывать искусственным образом у многих прикрепленных инфузорий (напр., Poteriodendron у биченосцев, сувойка у ресничных). Малейшее раздражение, касающееся крайне чувствительных волосков (реснички, или жгутики) на свободном краю клетки, тотчас же вызывает сокращение нитевидного стерженька, которым клетка прикреплена. Это явление называют «простой рефлекторной дугой»1. IV. К этим процессам в одноклеточном организме инфузорий непосредственно примыкает интересный механизм нервно-мышечных клеток, который мы находим в многоклеточном теле многих низших многоклеточных животных, особенно у стрекающих (полипы, кораллы). Каждая отдельная нервно-мускульная клетка есть «одноклеточный орган р е ф л е к с а»: на поверхности ее тела имеется чувствительная часть, на соответственном месте внутри подвижное мускульное волокно; последнее сокращается, как только первая получит раздражение. V. У других стрекающих, именно у свободно плавающих медуз, наиболее родственных сидячим полипам, — простая нервно-мускульная клетка распадается на две различных, по все еще связанных нитью клетки: наружную, чувствующую клетку (в верхней кожице) и внутреннюю, мышечную клетку (под кожею); в этом дву- клеточном органе рефлекса первая является элементарным органом ощущения, вторая—органом движения; связующий мост — психоплазмовая нить — передает раздражение от первой ко второй. VI. Важнейшей ступенью постепенного образования механизма рефлекса является обособление трех клеток; на место вышеупомянутого простого соединительного моста вступает самостоятельная третья клетка, психическая * до д к с ф^рворн — Общая физиология. 171
•клетка, или ганглиозная клетка; наряду с этим появляется на сцену новая психическая функция, бессознательное «представление», местом возникновения которого и является эта центральная клетка. Раздражение передается от чувствующей клетки прежде всего этой посредствующей клетке представлений, или психической клетке, а от этой как приказ идет к моторной мускульной клетке. Эти «т р е х к л е- точные органы рефлекса» преобладают у огромного большинства беспозвоночных животных. VII. На место этого аппарата у большей части позвоночных появляется четырехклеточный орган рефлекс а, в котором между чувствующей клеткой и моторной мускульной клеткой помещается не одна, а две психических клетки. Внешне^ раздражение передается вдесь центростремительным путем от чувственной клетки к клетке чувствующей (чувствительная психическая клетка), а от этой последней к волевой клетке (моторная психическая клетка), от которой идет уже к сократимой мускульной клетке. Путем соединения множества таких аппаратов> и образования новых психических клеток и возникает сложный механизм рефлексов у человека и высших прзвоночных. ПРОСТЫВ И СЛОЖНЫЕ РЕФЛЕКСЫ*. —Важное различие, проводимое нами в морфологическом и физиологическом отношении между одноклеточными организмами (п р о т и- сты) и многоклеточными (гистоны), наблюдается и в их элементарной душевной деятельности, в рефлекторном акте. У одноклеточных протестов (как у плаз- мостроящих первичных растений, Protophyta, так и у плазмоядных первичных животных, Protozoa) весь физический процесс рефлекса протекает в пределах протоплазмы одной клетки; «клеточная д у ш а» ее представляется еще единой функцией психоплазмы, отдельные фазы которой начинают обособляться лишь с диференцировкой отдельных органов. Уже у сожительствующих протистов, у клеточных колоний (напр. у Volvox, Carchesium) начинается вторая ступень душевной деятельности, сложный рефлекторный акт. Многочисленные общественные клетки, образующие колонии (Coenobia), находятся в более или менее тесной связи, часто прямо посредством нитевидных плазматических мостков. Раздражение, действующее на одну или несколько клеток союза, передается через соединительные мостки остальным и может все их побудить к общему сокращению. Такая связь существует и в тканях многоклеточных животных- и растений. Прежде ошибочно полагали, что клетки растительных тканей стоят друг родле друга изолированно, 172
Теперь же повсюду доказано присутствие тонких плазматических нитей, пробуравливающих толстые (клеточные перепонки и поддеряшвающих материальную и психическую связь между частицами живой протоплазмы. Этим и объясняется то, что сотрясение чувствительных корней мимозы, вызываемое ходьбою путника по земле, тотчас же передает раздражение всем клеткам ствола растения и заставляет его нежные перистые листья складываться, а черешки поникать. РЕФЛЕКТОРНЫЙ АКТ И СОЗНАНИЕ. — Важный и общий признак всех рефлекторных явлений составляет отсутствие сознания. По причинам, которые подробно разовьем в десятой главе, мы признаем наличность настоящего сознания только у человека и высших животных и не находим его у растений, низших животных и протистов; поэтому у этих последних все движения раздражения должны считаться рефлексами, т. е. вообще все движения, поскольку они не произвольны и не вызваны внутренними причинами (импульсивные и автоматические движения) \ Иначе обстоит дело у высших животных, у которых имеется централизованная нервная система и законченные органы чувств. Здесь из рефлекторной психической деятельности постепенно развилось сознание, и наряду с существующими еще рефлекторными актами фигурируют уже сознательные волевые акты. Но и здесь, как в инстинктах, мы должны разграничивать два существенно различных явления, первичные и вторичные рефлексы. Первичными рефлексами являются те, которые филетически никогда не были сознательными, следовательно сохранили первоначальную природу свою (путем наследования от низших зоологических предков). Вторичными же рефлексами являются те, которые у прародителей были сознательными волевыми актами, но позже, вследствие привычки или исчезновения сознания, сделались бессознательными. Резкой границы между сознательными и бессознательными психическими актами здесь, как и во всех случаях, провести нельзя. ШКАЛА ПРЕДСТАВЛЕНИЙ (докезы). — Старинные психологи (напр. Г ер б ар т) считали «представление» (Vorstel- lung) основным душевным явлением, из которого должны быть выводимы все прочие. Современная сравнительная психология принимает это воззрение, поскольку дело идет о понятии бессознательного представления; в сознательном же представлении она видит вторичное явление 1 Max Verw orn-Psychophysiologische Protisten-Studicn. 1898, S. 135. 173
душевной жизни, совершенно отсутствующее у растений и низших животных и развивающееся лишь у высших животных. Из множества противоречивых определений, даваемых психологами понятию «представления» (jDokesis), мы считаем целесообразнейшим то, которое видит в нем внутренний образ внешнего предмета, передающийся нам при посредстве ощущения («идея» в известном смысле). В восходящей лестнице функции представлений мы различаем четыре главные ступени. ' I. Клеточное представление. На низших ступенях представление встречается в роли общей физиологической функции психоплазмы; уже у простейших одноклеточных протистов ощущения могут оставлять в психоплазме продолжительные следы, которые могут быть воспроизведены памятью. Слишком у четырех тысяч видов радиолярий, описанных мною, каждый вид характеризуется особой наследственной формой скелета. Построение этого специфического, нередко очень сложного скелета крайне простой (по большей части шарообразной) клеткой можно объяснить не иначе, как если мы припишем строящей плазме способность представления, и именно особливого воспроизведения «пластического чувства расстояния», как я показал в своей психологии радиолярий («Allgemeine Naturgeschichte der Radiolarien». 1887, S. 121) *. П. Тканевое представление. — Уже в клеточных колониях общественных протистов, а еще больше в тканях растений и низших, безнервных животных (губки, полипы) мы встречаем вторую ступень бессознательного представления, обусловливаемую общей душевной жизнью многочисленных, тесно между собою связанных клеток. Когда однократные раздражения не только вызывают преходящее рефлекторное движение органа (напр. листка растения, хватательного щупальца полипа), но и оставляют длительное впечатление, которое впоследствии может произвольно воспроизводиться, то для объяснения этого явления мы должны признать существование гистонального (тканевого) представления, связанного с психоплазмой ассоциированных клеток. III. Бессознательное представление г а н- глиозных клеток. — Третья, высшая ступень представления является наичаще встречающейся формой душевной деятельности в животном царстве; она состоит в локализации представления в определенных «психических клетках». В простейшем случае она появляется при рефлекторном акте лишь на шестой ступени развития, когда образуется трехкле- точный орган рефлекса; местом возникновения представления является в этом случае средняя психическая клетка, поме- 174
щающаяся между воспринимающей чувственной клеткой и моторной мускульной клеткой. С постепенным развитием центральной нервной системы в животном царстве, с возрастанием ее диференцировки и интеграции и образование этих бессознательных .представлений поднимается на все более высокую ступень. IV. Сознательное представление мозговых клеток. — Лишь на высших ступенях развития -животной организации появляется сознание в качестве особой функции определенного центрального органа нервной системы. По мере того как представления становятся сознательными и особые части мозга ©се больше приспособляются к асе о- ц и а ц и и сознательных представлений, организм становится способным к тем высшим психическим функциям, которые мы называем мышлением и размышлением, рассудком и разумом. Хотя установление филетичёской границы между более древними, бессознательными, и более новыми, сознательными, представлениями крайне затруднительно, мы все же с некоторым вероятием можем признать, что последние возникли из первых полифилетически, ибо мы находим сознательное и рассудочное мышление не только у высших форм группы позвоночных (у человека, млекопитающих, некоторой части низших позвоночных), но и у очень высокоразвитых представителей других групп (муравьев и других насекомых, пауков и высших ракообразных среди членистоногих, у головоногих и мягкотелых) *. ШКАЛА ПАМЯТИ. — В тесной связи с лестницей развития представлений находится шкала развития памяти; эта крайне важная функция психоплазмы — условие всякого успешного развития души —¦ в существенной мере заключается в воспроизведении представлений. Впечатления в биоплазме, обусловленные раздражением, вызвавшим ощущение, и закрепленные в форме представлений, вновь оживляются памятью; они переходят из потенциального состояния в активное. Скрытая «сила напряжения» психоплазмы превращается в активную «живую силу». Соответственно четырем ступеням представления мы можем установить и четыре главных ступени в развитии памяти. I. Клеточная память. — Еще тридцать лет тому назад Эвальд Геринг* в своей глубокой работе определил «память как общую функцию организованной материи» и указал на высокую важность этой душевной деятельности, «которой мы обязаны почти всем, что мы есть и что имеем» (1870). Позже (1876) я дал этой мысли дальнейшее развитие и 175
пытался обосновать ее плодотворным применением к эволкь ционной теории в статье «Перигенезис пластидулы, или колебательное зарождение жизненных частичек; опыт механического объяснения элементарных процессов развития» \ Я пытался здесь представить «бессознательную память» общей, крайне важной функцией всех пластидул, т. е. тех гипотетических молекул или молекулярных групп, которые Негели назвал мицеллами, другие — биопластами и т. п. Только живые пластидулы, как индивидуальные молекулы активной плазмы, способны к воспроизведению и потому обладают памятью; в этом состоит главное различие между органической природой и неорганической. Можно ска* зать: «Наследственность есть память л ласт и- д у л ы, изменчивость же есть сообразительность пластидулы» (там же, стр. 72). Элементарная память одноклеточных протистов складывается ив молекулярной памяти пластидул, или мицелл, из которых построено их живое клеточное тело. Для поразительных проявлений бессознательной памяти у этих одноклеточных протистов никакой факт не является столь поучительным, как бесконечно разнообразное и правильное строение их сложных защитительных аппаратов, скорлупы я скелета; особенно интересные примеры этому во множестве встречаются у диатомовых и космарий среди первичных растений, у радиолярий и таламофор (то же, что форамииифе- ры) среди простейших. У многих тысяч видов этих протистов специфическая форма скелета наследуется с о т н о с и т е л ь- ным постоянством и свидетельствует о безошибочности их бессознательной клеточной памяти *. Рихард Земон обосновал это физиологически в замечательном труде «М нема как сохраняющий принцип в смене органических состояний» (1904). II. Тканевая память. — Столь же интересные свидетельства в пользу второй ступени воспоминания, именно бессознательной памяти тканей, дает наследственность отдельных органов и тканей в теле растений и низших, безнервных животных (губок и т. п.). Эта вторая ступень представляется воспроизведением гистональных представлений, той ассоциации клеточных представлений, которая начинается уже с образованием колоний у общественных протистов. III. Равным образом и третья ступень, «бессознательная память» тех животных, у которых уже имеется нерв- 1 Е. Haeckel — Gesammelte populare Vortrage. Heft, 1879 (auch 2. Band, 1902). . 176
пая система, должна рассматриваться как воспроизведение соответствующих «бессознательных представлений», накопившихся в некоторых ганглиозных клетках. У большинства низших животных память вообще бессознательна. Но и у человека и высших животных, которым мы должны приписать сознание, повседневные функции бессознательной памяти несравненно более многочисленны и разнообразны, чем сознательные; в этом нас легко убеждает беспристрастное исследование тысячи бессознательных актов, которые мы исполняем по привычке, не думая о них, когда ходим, говорим, пишем, едим и т. д. IV. Сознательная память, оперирующая при помощи определенных мозговых клеток у человека и высших животных, является поэтому лишь «внутренним отражением» позднейшего происхождения, высшим расцветом тех самых психических воспроизведений, которые совершались у наших низших животных предков в виде бессознательных процессов в ганглиозных клетках. АССОЦИАЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ. — Сцепление представлений, которое обыкновенно называют ассоциацией идей (или просто ассоциацией), также проходит длинную лестницу развития от низших до высших ступеней. Но и оно первоначально и чаще всего бессознательно («инстинкт»); лишь у высших классов животных оно постепенно становится сознательным («разумом»). Психические продукты этой «ассоциации идей» крайне разнообразны; тем не менее от простейших бессознательных ассоциаций низших протистов к совершеннейшим сознательным сцеплениям идей культурного человека ведет очень длинная непрерывная лестница постепенного развития. Единство сознания у человека является высшим следствием этой ассоциации (Юм, Ко н- д и л ь я к). Всякая высшая душевная деятельность становится тем совершеннее, чем больше расширяется нормальная ассоциация бесконечного множества представлений и чем сообразнее с природою располагает их «критика чистого разума». В сновидениях, где эта критика отсутствует, ассоциация воспроизведенных представлений нередко происходит в самой беспорядочной форме. Равным образом и в творчестве поэтической фантазии, создающей путем разнообразного сцепления наличных представлений совершенно новые группы их, как и в галлюцинациях и т. п., представления часто располагаются совершенно несообразно с природою и при трезвом размышлении представляются поэтому совершенно бессмысленными. Особенно же это можно сказать о сверхъестественных «образах веры», о привидениях 12. Геккель, Н. МИМ. 17?
спиритизма и оккультизма и фантастических образах •трансцендентной дуалистической философии; но именно эти н е- нормальные ассоциации «веры» и мнимого «откровения» неоднократно расценивались и аттестовались как драгоценнейшие «духовные блага» человека (ср. главу XVI) *. ИНСТИНКТЫ. — Устарелая психология средних веков, которая однако и теперь еще имеет многих приверженцев, считала душевную деятельность человека и животных совершенно разнородными явлениями; первую она выводила из «разум а», вторую — из «инстинкта». Согласно традиционной истории миротворения принималось, что каждому виду животных при его создании напечатлевалось творцом опреде 1ен- ное бессознательное душевное качество и что это «е с т е- ственное влечение» (instinctus) столь же неизменно присуще каждому виду, как его телесная организация. После того как уже Л а м а р к (1809) при обосновании своей теории происхождения показал несостоятельность этого заблуждения, оно было совершенно опровергнуто Дарвином в 1859 году; опираясь на свою теорию эволюции, он выставил следующие положения: I. Инстинкты вида индивидуально раз- личны и в той же мере подвержены изменению путем приспособления, как и морфологические признаки телесной организации. II. Эти изменения (по большей части возникающие вследствие перемены привычек) путем наследственности частью передаются потомкам, умножаясь и укрепляясь в течение поколений. III. Отбор (как искусственный, так и естественный) производит среди этих наследственных изменений душевной деятельности выборку, сохраняя целесообразные модификации и отбрасывая менее полезные. IV. Обусловливаемое этим расхождение психических признаков ведет в процессе смены поколений к возникновению новых инстинктов, аналогично тому как~ расхождение морфологических признаков приводит к возникновению нового вида. Эта Дарвинова теория инстинкта теперь признается большинством биологов; Джон Ромэнс столь обстоятельно разработал и капитально расширил ее в своем превосходном труде «Духовная эволюция в животном царстве» (ltfS5), что мне остается лишь отослать к нему читателя. Замечу лишь вкратце, что на мой взгляд инстинкты существуют у всех организмов, у всех протистов и растений, так же как и у всех животных и человека; но у последних они тем больше отходят на задний план, чем больше на их счет развивается разу м. Бесчисленные формы инстинкта можно разбить на два х Adalbert Swoboda—• Gestalteu dos Glaubens, Leipzig 1897. m
главных класса: йервичныб и <втори*шые. ПерБй^йЫб инстинкты суть общие низшие влечения, присущие психоплазме с самого начала органической жизни и бессознательные, прежде всего стремление к самосохранению (защита и питание) и сохранению вида (размножение и уход за потомством). Эти два основных влечения органической жизни, голод и любовь, первоначально у всех возникают бессознательно, без участия рассудка или разума; у высших животных, как и у человека, предметами сознания они стали позже. Иначе обстоит дело со вторичными инстинкта- м и; эти последние первоначально возникли путем разумного приспособления, путем рассудочного мышления и умозаключения, а также целесообразных сознательных действий; с течением времени они настолько вошли в привычку, что эта «altera natura» («вторая природа») действует бессознательно, а благодаря наследственности и у потомков является «прирожденною». Сознание и мышление, первоначально связанное с этими особенными инстинктами высших животных и человека, с течением времени утрачивается пластидулами (как при «сокращенной наследственности»). Бессознательные целесообразные действия высших животных (например художественные наклонности) являются теперь в качестве прирожденных инстинктов. Так объясняется и возникновение у человека «априорных з н а н и й», первоначально возникших a posteriori, эмпирически, у его предков*. ШКАЛА РАЗУМА. — Те поверхностные психологические соображения, невежественные по части душевной жизни животных, которые признают «настоящую душу» только у человека, приписывают ему одному в качестве исключительного дара «разу м» и сознание. Но это тривиальное заблуждение (еще и поныне, впрочем, встречающееся во многих учебниках) в корне опровергнуто сравнительной психологией последних сорока лет. Высшие животные (особенно же близко стоящие к человеку млекопитающие) в той же мере обладают разумом, что и человек; в ряду животных, так же как и в ряду человека, может быть прослежена длинная лестница постепенного развития разума. Мы не станем разбирать различие между разумом (ratio) и рассудком (intellectus); об этих понятиях и их границах, равно как и о многих других основных понятиях психологии, весьма почтенные философы высказывают самые противоречивые мнения. В общем можно сказать, что способность образования понятий, общая обеим функциям мозга, в рассудке обнимает более тесный круг конкретных и близких между собою ассоциаций, в разуме же бо- 12* ire
лее широкий круг абстрактных и многообъемлющих ассоциативных групп. На длинной лестнице, ведущей от рефлекторных актов и инстинктов низших животных к разуму высших животных, рассудок предшествует последнему. Наибольшую важность для наших общих. психологических соображений представляет тот факт, чтД эти высокоразвитые формы душевной деятельности в такой же мере подчиняются законам наследственности и приспособления, как и их органы; такими «органами мышления» у человека и высших млеко- питающдх являются, как показал Ф л е к с и г (1894), те части коры головного мозга, которые расположены между четырьмя внутренними очагами чувств (см. гл. X и XI). РЕЧЬ. — Высшая степень развития понятий, рассудка и разума, ставящая человека столь высоко над животными, тесно связана с развитием его речи. Но здесь, как и там, можно доказать существование длинной лестницы развития, ведущей непрерывно от низших до высших стадий. Язык столь же мало, как и разум, является s исключительной принадлежностью человека. Скорее язык представляет, в более широком смысле, общее преимущество всех высших 'общественных животных, по крайней мере ©сех членистоногих и позвоночных, живущих обществами и стаями; им он необходим для сношений, для обмена представлениями. Последний может происходить либо путем прикосновения, либо подачею знаков, либо при помощи звуков, обозначающих определенные понятия. Пение певчих птиц и поющих человекообразных обезьян (Hylobates) так же принадлежит к звуковому языку, как и лай собак и ржание лошадей; сюда же относятся чириканье сверчков и крики, испускаемые -кобылками. Но только у человека развился тот членораздельный языкпо- н я т и й, который сделал его разум способным к столь изумительным проявлениям. Сравнительная филология, одна из интереснейших из возникших в XIX столетии наук, учит нас, как многочисленные высокоразвитые языки различных народов медленно и постепенно развились из небольшого числа простых наречий (Вильгельм Гумбольдт, Бопп, Шлейхер, Штейнталь и др.). В особенности же Август Шлейхер из Иены* показал, что историческое развитие языков совершается по тем же филогенетическим законам, что и развитие других физиологических функций и соответствующих им органов. Ромэнс (1893) дал этой мысли дальнейшее развитие и убедительно доказал, что 1 A. Schleicher —Die Darwin'sche Theorie und die Sprachwis- senschaft (Weimar 1863); «Ueber die Bedeutung der Sprache fiir die Naturgeschiohte des Menschen» (Weimar 1865). 180
и язык человека отличается от языка высших животных только степенью развития, а не природой и сущностью. ШКАЛА ЭМОЦИЙ, ИЛИ АФФЕКТОВ. — Важная груша душевных функций, которые мы обнимаем в понятии «ч у в- с т в о», играет ввдную роль как в теоретическом, так и в практическом учении о разуме. Для нашего способа суждения эти явления потому приобретают особую важность, что здесь непосредственно обнаруживается прямая связь мозговой функции со всеми другими физиологическими функциями (сердцебиением, деятельностью органов чувств, мускульным движением); здесь с наибольшей ясностью проступает противоестественный характер и несостоятельность той философии, которая хочет провести принципиальную грань между психологией и физиологией. Все многочисленные проявления эмоциональной жизни, находимые нами у человека, существуют и у высших животных (особенно у человекообразных обезьян и ообак); сколь бы они ни различались степенью своего развития, все же все они могут быть сведены к двум элементарным функциям души — ощущению и движению, и к соединению их в рефлексе и в представлении. К области ощущения в широком смысле относится чувство удовольствия и страдания, определяющее эмоцию; с другой стороны, к области движения принадлежит соответственным образам влечение и отвращение («любовь и ненависть»), стремление к достижению удовольствия и к избежанию страдания. «Притяжение и отталкивание» являются здесь первоначальными источниками воли, того в высшей степени важного элемента души, который определяет характер индивидуума. Страсти, играющие столь видную роль в высшей душевной жизни человека, представляют собою лишь усиление «эмоций» и аффектов. Что они присущи как человеку, так и животным, неопровержимо доказал недавно Р о м э н с. Уже на самой низкой ступени органической жизни мы находим у всех протистав те элементарные ощущения удовольствия и страдания, которые проявляются в их так называемых тр о- пизмах, в стремлении к свету или темноте, к теплу или холоду, в различном отношении к положительному или отрицательному электричеству* На высшей же ступени душевной жизни, у культурного человека, мы (встречаем те тончайшие оттенки чувства и степени восторга и омерзения, любви и ненависти, которые являются пружинами истории и неисчерпаемым источником поэзии. И все же те первобытные состояния чувства в психоплазме одноклеточных протестов с этими высшими формами развития страстей у чело- U81
века, разыгрывающихся в ганглиозных клетках коры большого мозда, связывает непрерывная цель всех мыслимых переходных ступеней. Уже Спиноза в своей знаменитой «Статике душевны хдвижений» доказал, что и эти последние безусловно подчиняются физическим законам. ШКАЛА ВОЛИ.— Понятию воли, подобно другим' основным понятиям психологии (представление, душа, дух), дается самый различный смысл и самые различные определения. То воля рассматривается в самом широком смысле, как космологический атрибут: «мир как воля и представление» (Шопенгауер); то, в самом тесном смысле — она рассматривается как антропологический атрибут, как исключительное свойство человека; последнего взгляда придерживается напр. Декарт, которому животные представлялись безвольными и бесчувственными машинами. В обычном словоупотреблении воля выводится из явлений произвольного движения и считается душевной деятельностью, присущей большинству животных. Если же мы «станем исследовать волю при свете сравнительной физиологии и теории эволюции, то убедимся так же, как и относительно ощущения, что она составляет общее свойство всякой живой психоплазмы. Автоматические, так же как и .рефлекторные, движения, которые мы уже наблюдали у всех одноклеточных протистов, являются следствиями стремлений, неразрывно соединенных с самым понятием жизни. У растений и низших животных стремления, или т р о п и з м ы, также представляются совокупным результатом стремлений всех отдельных клеток. Лишь с развитием «трехклеточного органа рефлекса», когда между воспринимающей чувственной -клеткой и моторной (двигательной) мускульной клеткой возникает самостоятель* ная третья клетка, «психическая, или ганглиозная, клетка», мы можем признать в ней самостоятельный элементарный орган воли. Но здесь, как и у низших животных, воля по большей части еще бывает бессознательна. Лишь когда у высших животных разовьется сознание как субъективное отражение объективных внутренних процессов, совершающихся в невроплазме психических клеток, воля достигает той высшей степени, которая качественно уподобляет ее человеческой воле .и к которой в обычном словоупотреблении претенциозно прилагают термин «свободна я». Ее свободное проявление и функционирование представляются тем импозантнее, чем больше развивается мускульная система и органы чувств вместе с произвольным и быстрым перемещением, а в соотношении с ними — мысдительные оргацы мозга> щ
СВОБОДА ВОЛИ. — Проблема свободы человеческой воли является той мировой загадкой, которая издавна больше всего занимала мыслящее человечество, и именно по той причине, что здесь с высоким философским интересом вопроса тесно связаны важнейшие выводы, имеющие интерес для практической философии и касающиеся морали, воспитания, правосудия и т. д. Э. Д ю б у а - Р е й м о н, обсуждающий эту проблему в качестве седьмой и последней из своих «семи мировых загадок», справедливо говорит о свободе воли: «Этот вопрос, каждого задевающий, каждому на вид доступный, тесно переплетающийся с основными условиями человеческого общества, глубоко внедряющийся в область религиозных убеждений, сыграл в истории духа и культуры чрезвычайно важную роль, и в способах его решения отчетливо отражаются стадии развития человеческого духа. Кажется, нет ни одного предмета человеческого мышления, о котором было бы написано столько фолиантов, никогда не раскрываемых и гниющих длинными рядами на пыльных полках библиотек». Эта важность рассматриваемого вопроса явствует и из того, что Кант ставил убеждение в «свободе воли» рядом с убеждением в «бессмертии души» и «верой в бога». Он считал эти три великих вопроса тремя необходимыми «постулатами практического ip а з у м а», отчетливо засвидетельствовав наперед, что их реальность недоказуема при свете чис^ того разума! Всего замечательнее в грандиозном и крайне запутанном споре о свободе воли, быть может, то обстоятельство, что теоретически она отрицается не только крайне критически настроенными философами, но и самыми противоположными воззрениями, и, несмотря на это, большинство людей и поныне признает ее как факт, сам собою подразумевающийся. Выдающиеся учители христианской церкви, как, например, блаженный Августин и реформатор Кальвин, столь же решительно отрицают свободу воли, как и известнейшие вожди чистого материализма, Гольбах в XVIII и Б ю х- н е р в XIX ст. Христианские богословы отрицают ее потому, что она несовместима с их твердой верой во всемогущество божие и в предопределение; бог всемогущий и всеведущий все предвидел и начертал спокон веков, он же предопределил и поступки людей. Если бы человек поступал по свободной воле, иначе, чем предопределил бог, то бог не был бы всемогущ и всеведущ. В том же смысле и Лейбниц был решительный детерминист. Монистические исследователи XVIII в., и прежде всего Лаплас, также защищали детерминизм, ис* Ходя из своего единого механистического мировоззрения. №
Горячий опор между детерминистами и индетерминистами, между противниками и сторонниками свободы воли ныне, после двух с лишним столетий, окончательно решен в пользу первых. Человеческая воля так же мало свободна, как и воля высших животных, от которой она отличается только степенью, а не родом. Еще в XVII в. старая догма свободы воли существенным образом оспаривалась по общим философским и космологическим основаниям, а XIX век дал нам в руки совершенно другое оружие для окончательного ее опровержения, могучее оружие, которым мы обязаны арсеналу сравнительной физиологии и истории развития. Мы теперь знаем, что всякий волевой акт в такой же мере, как и любая другая душевная функция, определяется организацией хотящего индивидуума и изменчивыми условиями окружающей внешней среды. Характер стремления заранее обусловлен наследованием от родителей и прародителей; решимость на каждый поступок определяется приспособлением к обстоятельствам минуты, причем перевес получает соответственно законам, определяющим статику душевных движений, наиболее сильный мотив. Онтогения дает нам возможность ознакомиться с индивидуальным- развитием воли у ребенка, филогения же изучает историческое развитие воли в ряду наших предков из типа позвоночных *. ОБЗОР ГЛ4ВНЫХ СТУПЕНЕЙ В РАЗВИТИИ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ Пять психологических групп ор- Пять стадий развития органов ганического мира души V. Человек, высшие позвоноч- V. Нервная система с высоко- ные, членистоногие и мягкотелые. развитым центральным органом: невропсихе с сознанием. IV. Низшие позвоночные, боль- jlV\ Нервная система с простым шинство беспозвоночных живот- центральным органом: невропси- ных. хе без сознания. х III. Низшие беспозвоночные жи- III. Нервная система отеут- вотные (полипы, губки). Боль- ствует. Многоклеточная тканевая шинство растений. душа. Гистопсихе без сознания. И. Ценобии протистов: клеточ- II. Психоплазма сложная. 06- ные колонии простейших живот- щественная клеточная душа: ных (Carchesium) и первичных pa- Cytopsyche socialis. стений (Volvox). I. Одноклеточные протйстьт: I. Психоплазма простая. Одя- одияочные простейшие животные ночная клеточная душа: Cytopsyche и первичные растения. solitaria. 184
ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОНТОГЕНИЯ ДУШИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ОНТОГЕНЕТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ. РАЗВИТИЕ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ В ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ЛИЧНОСТИ «Чудесные факты оплодотвореяяя представляют величайший интерес для психологии, в особенности для теории клеточной души, которой служат естественной опорой. Ибо важные процессы зачатия (путем которых мужской сперматозоид сливается с женским яйцом, образуя новую клетку) можно понять и об'яоншть не иначе, как приписав этим двум половым клеткам род низшей психической деятельности. Обе они взаимно чувствуют свое соседство; обе они притягиваются друг к другу чувственным импульсом (вероятно, аналогичным до некоторой степени чувству обоняния): обе они движутся друг другу навстречу и успокаиваются лишь после слияния. Особо-е смешение двух клеточных ядер родителей определяет в каждом ребенке его индивидуальный психический характер». Геккель — Антропогенна (1S91). 185
СОДЕРЖАНИЕ ВОСЬМОЙ ГЛАВЫ Значение онтогении для психологии. — Развитие детской души. •*- Начало существования индивидуальной души. — Скатуляция души. — Мифы о происхождении души. — Элементарные процессы при оплодотворении. — Копуляция женской яйцевой клетки с мужской семенной клеткой. — Клеточная любовь. — Наследование души от родителей и прародителей. — Их физиологическая природа в качестве механики плазмы. — Слияние душ (психическая амфигония). — Регресс, психологический ата/визм. — Основной биогенетический закон в психологии. — Палингенетическое повторение и ценогенетическое изменение. — Эмбрио« нальная и постэмбриональная психогения. ЛИТЕРАТУРА Д. Ромэнс — Духовная эволюция человека. Москва 1905. В. Прейер — Душа ребенка. Спб. 1891. Е. Haeckel — Bildungsgeschiehte unseres Nervensystem в «Anthropogenic». 4. Aufl. 1891. Auch 5. Aufl. 1903. Ламеттри — Человек-машина. (Избр. соч.). М. ГИЗ 1925. Р и б о — Болезни памяти. Спб. 1881. A. For el—Das Ged'achtnis und seine Abnormitaten. Zurich 1885. W. P re у er — Spezielle Physiologie des Embryo. Untersuchungen tiber die Lebenst*Tscheinungen v«>r Geburt. Leipzig 1884. (См. также «Русское богатство» за 1890 г. Л 12, «Чувства до рождения»). Е. Н а е с к е 1 — Z^llseelen und Seelenzellen. Ursprung und Entwi- cklung dor Sinneswerkzeuge (gesammelte populare Vortrage aus dem Gebiete der Entwicklungslehre I. u. II. Heft). Bonn 1878. На русском: «Клеточные души и душевные клет,:и», изд. Иогансона. Tito Vignoli— Psicologia comparata. Milano 1877. Giuseppe Vigneri — Antropologia e psicogenia. Lecce 1898, R. Semon- Die Mneme, Leipzig 1904 u. J9Q8, 186
уша человека, какова бы ни была ее сущность, подвергается в течение жизни индивидуума непрерывному развитию. Этот онтогенетический факт представляет для нашей монистической психологии капитальную важность, хотя большинство «психологов по специальности» уделяет ему очень мало или вовсе никакого внимания. Так как индивидуальная история развития, по выражению Бэра и по господствующему ныне убеждению биологов, «является истинно путеводной звездой всякого' исследования над органическими существами», то она же нам прольет первые лучи света на важнейшие тайны их душевной жизни. Но хотя такая «эмбриология человеческой души» представляет величайшую важность и интерес, ей до сих пор лишь в очень ограниченной мере уделялось заслуженное внимание. Доныне небольшою частью ее занимались потаи исключительно педагоги; .побуждаемые своим практическим призванием руководить и наблюдать за развитием душевной деятельности ребенка, они должны были приобрести и теоретический интерес к наблюдаемым при этом психогенетическим фактам. Между тем эти педагоги, — поскольку они вообще над этим задумывались, — в новейшее время, как и в старину, в большинстве находились под гипнозом господствующей дуалистической психологии; <к тому же им по большей части были неизвестны важнейшие факты сравнительной психологии, а также устройство и деятельность мозга. А кроме того их наблюдения в большинстве случаев касались лишь детей школьного или непосредственно предыдущего возраста. Замечательные явления, отличающие индивидуальную психологию ребенка именно в первые годы жизни и радостно изумляющие мыслящих родителей, дочти никогда не делались предметом обстоятельного научного исследования. В этой области проложил дорогу лишь Вильгельм Прейер (1881) своей интересной книгой «Душа ребенка; .наблюдения над духовным развитием человека в первые годы жизни». Для надлежащего выяснения вопроса мы должны углубиться еще дальше, познакомиться с первыми проблесками души в оплодотворенном яйце, т
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ ДУШИ. —Происхождение и первое появление человеческого индивидуума — как нашего тела, так и души — еще в начале XIX в. считалось за совершенную тайну. Без сомнения, великий Каспар-Фридрих Вольф еще в 1759 г. в своей «The- oria generationis» раскрыл истинный характер утробного развития и на твердой основе критического наблюдения показал, что при развитии зародыша из простого яйца происходит настоящий эпигенезис, т. е. ряд удивительнейших процессов- новообразования. Однако тогдашняя физиология, с знаменитым Альбрехтом Галлеромво главе, категорически отвергла эр: эмпирические данные, легко доказуемые с помощью микроскопа, и осталась при традицион* ной догме преформации зародыша. По этой догме принималось, что как в животном, так и в человеческом яйце организм со всеми своими частями существует в лредобразов&н- ном, или ^реформированном, состоянии, «развитие» зародыша Заключается собственно в «развертывании» (evolutio) свернутых частей. Необходимым следствием этого заблуждения явилась упоминавшаяся выше (в гл. IV) теория скатуляции; так •как в женском зародыше уже имеется яичник, то следовало ¦предположить, что в яйцах его заключены и зародыши следующих поколений,!! т. д. до бесконечности! Против этой дог-' мы школы «о в у л ист о в» восставала другая, столь же ошибочная теория «анималькулистов»; последние были уверены, что настоящий зародыш заключается не в женской яйцевой клетке матери, а в мужской семенной клетке отца и что в этом «семенном живчике» (Spermatozoon) следует искать «заключенный в шкатулки» ряд поколений. Эту шкатулочную теорию Лейбниц вполне последовательно перенес на человеческую д у ш у; он отрицал у нее истинный эпигенезис (развитие), также как и относительно тела, и говорил в своей «Теодицее»: «Итак, я утверждаю, что души, которые в свое время должны стать человеческими душами, помещались в семени, как и души других видов; что они всегда существовали в форме организованных тел у предков вплоть до Адама, следовательно с самого начала вещей». 'Подобные представления держались как в биологии, так и в философии еще в третьем десятилетии XIX в., когда Бэр своей реформой эмбриологии нанес им смертельный удар. В области же психологии они и поныне не потеряли всей своей силы; они являются лишь группой из числа многих причудливых, мистических представлений, еще и в наши дни господствующих в онтогении души. МИФЫ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ДУШИ. —Точные данные, 188
добытые в последнее время сравнительной этнологией касательно разнообразных мифологических представлений древних культурных народов, представляют и для психогении значительный интерес; однако, если бы мы вздумали подробно вдаваться в эту тему, это завело бы нас слишком далеко; поэтому мы отсылаем читателя к прекрасной работе Адальберта Свободы «Gestalten des Glaubens» (1897). По своему научному или поэтическому содержанию психогенетические мифы могут быть распределены приблизительно по следующим пяти группам: I. Миф о переселении д у ш: душа прежде жила в теле другого животного и лишь отсюда перешла в тело человека; египетские жрецы, напр., утверждали, что человеческая душа после смерти должна перебывать у всех животных пород, а через 3000 лет снова возвратиться в тело человека. II. Миф об имплантации души: душа ведет самостоятельное существование в другом месте, в психогенетическом запасном помещении (в состоянии вроде утробного сна или скрытой жизни); ее подбирает, какая-нибудь-птица (иногда орел, а чаще всего аист) и пересаживает в человеческое тело. III. Миф о сотворении души: божественный творец, мыслимый в виде личного «бога-отца», создает души и сохраняет их про запас то в озере душ (где они живут в виде «планктона»), то на дереве душ (в виде плодов явнобрачного растения); творец берет их оттуда и сажает (во время акта зарождения) в человеческий зародыш. IV. Миф о скатуляции души (Лейбница, упоминавшийся выше). V. Миф о делении души (Рудольфа Вагнера, 1855), поддерживаемый и другими физиологами *; при акте зарождения откалывается часть обеих (нематериальных!) душ, обитающих в телах соединяющихся родителей; (материнский вародыш души сидит на яйцевой клетке, отцовский — на подвижном с е- м е н н о м живчике; во время слияния этих зародышевых клеток сливаются и обе сопровождающие их души в новую нематериальную душу. ФИЗИОЛОГИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ДУШИ. —Хотя приведенные выше вымыслы о возникновении отдельной человеческой души еще и теперь пользуются весьма широким распространением и признанием, однако чисто мифологический характер их ныне доказан с полной несомненностью. Чрезвычайно интересные и достойные удивления исследования, производившиеся в последние три десятилетия над сокровеннейшими процессами оплодотворения и зарождения 1 С» V о g t — Kohlerglaube und Wissenschaft. 1855. №
яйца, показали, что эти таинетЁейные явления целиком относятся к области клеточной физиологии (см. выше главу III). Как женское зародышевое начало — яйцо, так и мужское оплодотворяющее начало — семя, или семенной элемент, суть простые клетки. Эти живые клетки обладают суммой физиологических свойств, объединяемых нами в понятии клеточной души, аналогично тому, как и у постоянно-одноклеточных протистов (гл. III). Обе половые клетки обладают способностью движения и ощущения. Молодая яйцевая клетка, или «первичное яйцо», движется на манер амебы; крохотные семенные тельца, или спермин, миллионами кишащие в каждой капле слизистой мужской семенной жидкости (sperma), суть жгутиковые или биченосные клетки, передвигающиеся при помощи волнообразных движений своих жгутиков вплавь по сперме с такой же быстротой, как и обыкновенные биченосные (Flagellata). Когда обе клетки встречаются вследствие полового акта или приводятся в соприкосновение искусственным оплодотворением (напр. у рыб), то они взаимно притягиваются и вплотную сливаются друг с другом. Причиной этого взаимного притяжения клеток является химическая, приближающаяся к обонянию или вкусу, чувственная функция плазмы, которую мы называем «эротическим химиотропиз- мом»; ее можно также назвать (как в химическом смысле, так и в смысле романической любви) «клеточным избирательным сродством» или «половой клеточного любовью». Многочисленные биченосные клетки спермы быстро подплывают к неподвижному яйцу и пытаются проникнуть в его тело. Как доказал Г е р т в и г (1875), при нормальных условиях только одному единственному счастливому претенденту удается достигнуть желаемой цели. Как только этот привилегированный «семенной живчик» внедрится своей «головой» (т. е. клеточным ядром) в тело яйцевой клетки, эта последняя выделяет тонкий слизистый слой, препятствующий проникновению других мужских клеток. Образование этой предохранительной оболочки не имело места только в том случае, когда Гертвиг приводил яйцевую клетку в оцепенение низкой температурой или оглушал наркотическими средствами (хлороформом, морфием, никотином); тогда наступало «п е р е о л л о д о т в о р е- ние, или полиспермия», и в тело бесчувственной клетки проникало множество семенных нитей («Anthropoge- nie», S. 51). Этот замечательный факт также указывает на низшую степень «клеточного инстинкта» (или, по крайней мере, специфического чувственного, живого ощущения) в обеих половых клетках, лещ и те важные процессы, которые 190
совершаются вслед затем внутри их. Оба клеточные ядра, з&ей* ское, яйцевое, и мужское, семенное, взаимно притягиваются друг к другу, сближаются и по соприкосновении совершенно сливаются друг с другом. Так возникает из оплодотворенной яйцевой клетки та важная новая клетка, которую мы называем родоначальной клеткой (Cytula) и от повторного деления которой происходит весь многоклеточный организм. Психологические выводы, вытекающие из этих замечательных фактов оплодотворения, точно наблюдавшихся лишь в последние 30 лет, представляют огромную важность, но до сих пор еще не получили надлежащей оценки. Мы находим возможным свести наиболее существенные выводы к следующим пяти положениям: I. Каждый человеческий индивид, как и всякое другое высшее животное, в начале своего существования представляет простую клетку. II. Эта родоначальная Клетка (Cytula) везде возникает одинаковым образом, путем слияния, или копуляции, двух отдельных клеток различного происхождения, женской, яйцевой, клетки (Ovulum) и мужской, семенной, клетки (Spermium). III. Обе половые клетки обладают различными «клеточными душами», "т\- е. каждая отличается особой формой ощущения и движения. IV. В момент оплодотворения, или зачатия, сливаются не только плазматические тела обеих половых клеток и их ядра, но и «души» их, т. е. упругие силы, присущие обеим и неразрывно связанные с веществом плазмы, соединяются, образуя новую упругую силу, «зародыш души» новообразованной родоначальной клетки. V. Поэтому каждая личность обладает телесными и душевными качествами обоих родителей; ядро яйцевой клетки переносит путем наследственности часть материнских, ядро семенной клетки — часть отцовских качеств. Эти эмпирически обследованные явления зачатия подтверждают тот крайне важный факт, что каждый человек, как и всякое другое животное, переживает начало индивидуального существования; полное слияние обоих половых клеточных ядер в точности обозначает мгновение, в которое возникает не только тело новой родоначальной клетки, но и ее «душа». Уже один этот факт разбивает миф о бессмертии души, к которому мы впоследствии вернемся. Далее, он разбивает тот еще и теперь весьма распространенный предрассудок, будто человек обязан своим индивидуальным существованием «милости бога любви». Причина этого существования скорее заключается единственно в «эрос е» — любви его обоих родителей, в том могучем, общем всем многоклеточным животньш и растениям половом влечении, которое ведет к их половому соединению. 191
Существенною же частью этого физиологического процесса является вовсе не «объятие», как прежде думали, или связанные с ним проявления любви, но единственно введение мужского семени в женские половые каналы. Только при этом условии у наземных животных оплодотворяющее семя может соединиться с отделившейся яйцевой клеткой (что у человека обыкновенно происходит в матке). У низших животных, обитающих в воде (у рыб, моллюсков, медуз), зрелые половые продукты, как мужские, так и женские, просто извергаются в воду, и их соединение предоставляется случаю; здесь отсутствует совокупление в собственном смысле, а потому отпадают и сложные психические функции «любви», играющие столь видную роль у высших животных. Поэтому же у всех низших, не совокупляющихся животных отсутствуют те любопытные органы, которые Дарвин назвал «вторичными половыми «признаками», являющимися продуктами полового тюдбора: борода мужчины, рога оленя, роскошное оперение райских птиц и многих куриных, равно как и многие другие отличия самцов, отсутствующие у самок (см. Wilhelm Bolsche «Liebesleben der Natur», 3 Bande, 1901. Есть русский перевод) *. НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ ДУШИ. — Из перечисленных следствий физиологии зачатия наибольшую важность для психологии представляет наследование душевных качеств от обоих родителей. Всем известно, что каждый ребенок наследует особые свойства характера, темперамента, способностей, остроты чувств, энергии воли от обоих родителей. Не менее общеизвестен тот факт, что нередко (или даже всегда) по наследству передаются и психические свойства деда и бабки; мало того, человек нередко некоторыми чертами своими бывает больше похож на прародителей, чем на родителей, и это относится к психическим в той же мере, как и к физическим особенностям. Все поразительные законы наследственности, которые я впервые (1866) формулировал в «Общей морфологии» и популярно изложил в «Естественной истории миротворения», обладают столь же общей.приложимостью к особым явлениям душевной жизни, как и к телесному устройству; они даже яснее и резче проступают в (первых, чем во втором. Но великая область наследственности, / огромное значение которой научно доказал лишь Дарвин (1859), богата таинственными загадками и физиологическими трудностями; даже теперь, спустя 40 лет, мы не можем похвалиться, что все нам ясно в ней. Однако, настолько мы уже подвинулись вперед, чтобы иметь гсраво считать наследственность физиологической функцией организма. 192
непосредственно связанной с его воспроизводительной деятельностью; и как все другие, так и эту жизненную функцию мы должны свести в конце-концов к физическим и химическим процессам, к механике плазмы. Процесс оплодотворения нами теперь изучен с большою точностью; мы знаем, что при этом ядро сперматозоида переносит на новообразованную родоначальную клетку отцовские, а ядро яйца — материнские качества. Слияние обоих клеточных ядер и является собственно главным моментом наследственности; в этот момент новообразованному индивидууму сообщаются как телесные, так и душевные личные свойства. Еще и поныне господствующие школы дуалистической и мистической психологии безрассудно восстают против этих онтогенетических фактов, а между тем их как нельзя проще объясняет наша монистическая психогения. СЛИЯНИЕ ДУШ (ПСИХИЧЕСКАЯ АМФИГОНИЯ). — Для правильного выяснения индивидуальной психогении прежде всего надлежит обратиться к тому физиологическому факту, который называется непрерывностью души в ряде поколений. Если в момент зачатия действительно возникает новый индивидуум, то он как в духовном, так и в телесном отношении не является самостоятельным новообразованием, но просто продуктом слияния обоих родительских факторов: материнской, яйцевой, и отцовской, семенной, клетки. Клеточные души этих двух половых клеток столь же полно сливаются в акте оплодотворения для образования новой клеточной души, как оба клеточных ядра, служащие материальными носителями этой психической силы, сливаются в новое клеточное ядро. Но так как мы видим, что индивиды одного и того же вида — даже братья и сестры, произошедшие от одной пары родителей, — всегда обнаруживают некоторые, хотя бы и незначительные, различия, то мы должны принять, что эти различия обусловливаются уже химическим строением плазмы соединяющихся половых клеток (закон индивидуального изменения — «Natiirliche Shopfungsgesch.», 10. Aufl., S. 215). Уже по этим фактам можно судить о бесконечном разнообразии индивидуальных физических форм и душевных явлений в органической (природе. В строгой, но односторонней последовательности вытекает из них концепция В е й с м а н а, считающего amphimixis, смешение зародышевой плазмы при половом 'Зарождении, общей и даже исключительной Причиной индивидуальной изменчивости. Этот исключительный взгляд, находящийся в связи с теорией непрерывности зародышевой плазмы, по моему мнению, преувеличен; я ско- 13 Геккель. H. &624. 198
рее убежден, что могучие законы прогрессивной наследственности и связанного с нею функционального приспособления имеют силу как для тела, так и для души. Новые качества, приобретенные индивидуумом в течение жизни, могут отчасти влиять на молекулярное строение зародышевой плазмы в яйцевой и семенной клетке и, таким образом, путем наследственности передаваться при известных условиях (конечно, лишь в качестве скрытых потенциальных энергий) следующему поколению. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АТАВИЗМ. —Хотя при слиянии душ в момент зачатия путем слияния обоих эротических клеточных ядер наследственно передаются только потенциальные энергии родительских душ, но при этом может быть передано и наследственное психическое влияние старых, нередко отдаленных поколений. Ибо законы скрытой наследственности, или атавизма, имеют такую же силу для душевной организации, как и для телесной. Замечательные явления «возврат а» встречаются в очень простой и поучительной форме при «смене поколений» полипов и медуз. Здесь правильно сменяются между собой два совершенно различных поколения таким образом, что первое подобно третьему, пятому и т. д., а второе (весьма отличное от первого) похоже на четвертое, шестое, и т. д. («Natur. Schopfungsgesch.», S. 185). У человека и высших животных и растений, где в силу непрерывной наследственности каждое поколение тождественно с предыдущим, отсутствует такая правильная смена поколений; тем не менее и здесь нередко встречаются явления «возврата», или атавизма, которые следует приписать тому же закону скрытой наследственности *. Именно более тонкими чертами характера, известными художественными талантами или наклонностями, энергией воли, страстностью темперамента выдающиеся люди бывают более похожи на прародителей, чем на родителей; нередко выступает и такая характерная черта, которой не было ни у тех, ни у других, но которая имелась у более или менее отдаленного члена в ряду предков. В этих замечательных случаях атавизма для души имеют силу те же самые законы наследственности, что и для физиономии, для индивидуальных особенностей органов чувств, мускулов, скелета и других частей организма. Легче всего мы это можем проследить на правящих династиях и старинных дворянских родах, видное участие которых в государственной жизни дало возможность точно восстановить исторический образ отдельных личностей, составляющих цепь поколений, напр. у Гогенцоллернов, Го- генштауфенов, Оранских, Бурбонов и т. д., а также у римских Цезарей *. 194
ОСНОВНОЙ БИОГЕНЕТИЧЕСКИЙ ЗАКОН В ПСИХОЛОГИИ (1866). — Причинная связь бионтической (^индивидуальной) и фи л етической (исторической) эволюции, которую я поставил еще в «Общей морфологии» во главе всех биогенетических исследований в качестве верховного закона, для психологии имеет такую же общую приложимость, как и для морфологии. На особую важность, представляемую им в обоих этих отношениях для человека, я указал (1874) в первой главе своей «Антропоге- нии» — «Основной закон органического развития». Как у всех других организмов, так и у человека «история зародыша есть повторение истории: рода». Это ускоренное и сокращенное повторение бывает тем полнее, чем лучше сохранилась в силу постоянной наследственности первоначальная сокращенная .эволюция (Palingenesis); наоборот, оно тем менее полно, чем в большей мере вводится, благодаря изменчивому приспособлению, позднейшая эволюция нарушений (Cenogenesis, «Anthropogenie», S. 11, 19), Прилагая этот основной закон к истории развития души, мы в особенности должны всегда стараться не упускать из виду и подвергать критическому рассмотрению обе стороны его. Ибо у человека, как и у всех высших животных и растений, в течение миллионов лет их филогении развились столь сильные нарушения (Cenogenesis), что они в значительной мере замутили и изменили первоначальный чистый образ палингенезиса, или сокращенной исторической эволюции. Между тем как, с одной стороны, благодаря законам одновременной и единоместной наследственности, п а л и н г е- кетическое повторение сохранилось, оно, с другой стороны, существенным образом изменено ценогенетиче- с к и в силу законов сокращенной и упрощенной наследственности («Nat. Schopfungsgesch.», S. 190). Это отчетливо видно прежде всего на эмбриологии органов души, нервной системы, мускулов и органов чувств. Но это относится в полной мере и к душевной деятельности, неразрывно связанной с нормальным развитием этих органов. Зародышевое развитие их у человека, как и у всех других живородящих животных, уже потому сильно изменено ценогенетическим путем, что полное развитие зародыша происходит в течение довольно долгого времени в недрах материнского тела. Поэтому мы должны различать два главных периода индивидуальной психогении: 1) эмбриональное (зародышевое) и 2) постэмбриональное (по- слезародышевое) развитие души. ЭМБРИОНАЛЬНАЯ ПСИХОГЕНИЯ. — Человеческий заро- 13* ш
дыш, или эмбрион, нормальным образом развивается в материнской утробе в течение девяти месяцев (или 270 дней). В этот промежуток времени он совершенно отрезан от внешнего мира и защищен не только толстой мускульной стенкой материнского плодохранилища — матки (Uterus), но и особыми околоплодными оболочками (Emfbryolemmae), встречающимися у трех высших классов позвоночных — пресмыкающихся, птиц и млекопитающих. У всех трех классов амниот эти околоплодные оболочки (amnion, или водяная оболочка, и serolemma, или серозная оболочка) развиваются совершенно одинаковым образом. Это — защитительные приспособления, приобретенные древнейшими пресмыкающимися (Proreptilia), общими родоначальниками всех амниот, лишь в пермском периоде (к концу палеозойской эпы), когда эти высшие позвоночные привыкли к постоянному пребыванию на суше и дыханию в воздухе. Предки же их, земноводные каменноугольного периода, еще жили и дышали в воде, подобно древнейшим своим прародителям, рыбам. У этих древнейших и низших водных позвоночных история зародыша еще в гораздо большей степени носила палин- генетический характер, какой мы и теперь еще можем наблюдать у большинства рыб и земноводных. Всем известные головастики, личинки саламандры и лягушки еще и теперь, б первое время своей 'свободной жизни в воде, напоминают строением тела "своих предков, рыб; они походят на них и образом жизни, и жаберным дыханием, и функциями своих органов чувств и других органов души. Лишь тогда, когда наступает любопытная метаморфоза плавающих головастиков, и они привыкают к сухопутной^жизни, их рыбообразное тело превращается в четвероногое, ползающее земноводное; на место жаберного дыхания через воду возникает дыхание в воздухе исключительно легкими, а с изменившимися условиями жизни и психический аппарат, нервная система и органы чувств достигают более высокой степени развития. Если бы мы могли во всей полноте проследить лсихогению головастиков от начала до конца, то могли бы неоднократно прийенить к развитию их души основной биогенетический закон. Ибо они развиваются в непосредственной зависимости от изменяющихся условий внешнего мира и должны быстро приспособлять к ним свои ощущения и движения. Плавающцй головастик характеризуется не только организацией, но и образом жизни и психической деятельностью рыбы, и лишь после метаморфозы приобретает признаки лягушки. Иначе обстоит дело у человека и всех других амнионных; их зародыш уже защитительными оболочками вполне ОГраЖ- .Ш
ден от прямого влияния внешнего мира и устранен от всякого взаимодействия с ним. Кроме того, особый уход за потомством амнионных животных создает для их зародыша условия, особо благоприятствующие ценогенетическому сокращению палингенетического развития. Прежде всего сюда относится особый способ питания зародыша: у пресмыкающихся, птиц и однопроходных (дйцекладущие млекопитающие) оно совершается за счет большого питательного желтка, которым снабжено яйцо, у прочих же млекопитающих (сумчатых и плацентарных) — через кровь матери, притекающую к зародышу по кровеносным сосудам желточного и мочевого мешка. У высокоразвитых плацентарных (Placentalia) этот целесообразный способ питания, благодаря образованию последа (placenta), достиг высокой степени совершенства, поэтому у них плод вполне развивается еще до рождения. Но его душа все это время находится в состоянии зародышевой спячки, полного покоя, который П р е й е р справедливо сравнивает с зимней спячкой животных. Подобный продолжительный сон мы находим и в кукольной стадии тех насекомых, которые проходят полный цикл превращений (бабочки, пчелы, мухи, жуки). Здесь сон куколки, во время которого происходят важнейшие превращения органов и тканей, представляет тем больший интерес, что предшествующая стадия свободно живущей личинки (гусеница или червь) характеризуется весьма развитой душевной деятельностью, стоящей, впрочем значительно ниже той ступени, которой "впоследствии (после кукольной спячки) достигнет законченное, обладающее крыльями и половой зрелостью насекомое. ПОСТЭМБРИОНАЛЬНАЯ ПСИХОГЕНИЯ. — Душевная деятельность человека, как и большинства высших животных, проходит в течение его индивидуальной жизни целый ряд ступеней развития. Мы различаем пять главных стадий: 1) душа новорожденного до пробуждения самосознания и научения языку; 2) душа мальчика и дев^ки до половой зрелости (до пробуждения полового влечения); 3) душа юноши и девушки до наступления половой связи (период «идеалов»); 4) душа взрослого мужчины и зрелой женщины (период полной зрелости и обзаведения семьей — у мужчины приблизительно до шестидесяти, у женщины до пятидесяти лет, до наступления инволюции, или обратного развития); 5) душа старика и старухи (период обратного развития). Таким образом душевная жизнь человека проходит те же эволюционные сту* лпени восходящего развития, полной зрелости и нисходящего обратного развития, как и всякая другая жизненная деятельность организма.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ГЕНЕАЛОГИЯ ДУШИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ФИЛОГЕНЕТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ. РАЗВИТИЕ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ В РЯДУ ЖИВОТНЫХ ПРЕДКОВ ЧЕЛОВЕКА «Физиологические отправления организма, об'еди- яяемые слозами «психическая деятельность», у человека имеют орудием те же механические (фи- «ичесгеие и химические) процессы, что. и у других позвоночных. Органы же этих душевных отправлений совершенно одинаковы как у тех. так и у других: головной и спинной мозг в роли центральных органов, периферические нервы и органы чувств. Подобно тому, как органы души у человека развиваются медленно и постепенно, начиная с низших состояний у позвоночных предков, конечно, и их ф у н к ц <и и, т. е. самая душа, *волюцион(ируют тем же порядком*. Геккель — Syatematisciie riijlugenie der Wlrbeltiere (1оУ5„ №
СОДЕРЖАНИЕ ДЕВЯТОЙ ГЛАВЫ Постепенное историческое развитие человеческой души из души живот - ных. — Четыре главных ступени в генеалогии души: I. Клеточная душа (cytopsyche) протистов (инфузорий, яйцевых клеток), целлюлярная психология. И. Душа клеточной колонии, или ценобиальная (coenopsyche). Психология морулы и бластулы. III. Ткаиевая душа (histopsyche). Ее двойственность. Душа растений. Душа безнервных низших животных. Двойная душа сифонофор (персональная и кормальная душа). IV. Нервная душа (neuropsyche) высших животных. Три составных части кх психического аппарата: органы чувств, мускулы и нервы. — Типическое образование нервных центров в различных группах животных. — Орган души позвоночных: мозговая трубка (головной и спинной мозг). — История души позвоночных ЛИТЕРАТУРА J. Romanes — Mental Evolution in animals. 1883. С. L1 о у d-M organ — The law of psy h- genesis. London 1892. G. H. Schn eider —Der tierische Wille. Leipzig 1880. Der men- schli'he Wille. Berlin 1882. Т. P и б о — Современная английская психология. М. 1881. Современная германская психология. Спб. 1895. Fritz Schultze — Stammb*um der Philosophic. Jena 1890. W* Wurm-Tier und Menschenseele. Fr nkf. !896. F. Hanspaul —Die Seelentheone und die Gesetze des natiirlichen Egoismus und der Anpassung. Berlin 1899. Д. Л еб б ок — Начало цивилизации, Спб. 1865. М. Verworn — Ps^chophysiologische Protisten-Studien. Jena 1889. E. Haeckel —System»tische Phylogenie (3-ter ТеШ. Berlin 1895. R. Wiedersheim — Der Bau des Menschen als Zeugnis fiir seine Vergangenheit. Tubingen 1877. 3. Auflage 1902. Дарвин — О выражении ощущений у человека и животных, 200
1 еория происхождения в связи с антропологией убедительно доказала нам, что наш человеческий организм медленно и постепенно развивался в течение многих миллионов лет путем постепенного превращения из длинного ряда животных прародителей. Так как мы не можем отделить душевную жизнь человека от остальных^, жизненных функций, но скорей убеждаемся в едином развитии всего нашего тела и души, то перед современной монистической психологией стоит задача— проследить постепенную историческую эволюцию человеческой души из души животного. Решение этой задачи пытается дать наша «генеалогия души», или филогения психеи; в качестве ветви общей психологии ее можно назвать также филогенетической психологией, или — в противоположность бион-тической (индивидуальной) — филетической психогенией. Хотя эта новая наука еще не подвергалась серьезной разработке, хотя большая часть профессиональных психологов отказывает Лй даже в праве на существование, однако мы должны все-таки признать ее огромную важность и высокий интерес. Ибо, по твердому нашему убеждению, она по преимуществу призвана решить великую «мировую загадку» о сущности и возникновении нашей души. МЕТОДЫ ФИЛЕТИЧЕСКОЙ ПСИХОГЕНИИ. — Пути и средства, которые должны привести нас к отдаленным, для многих еще не ясно" рисующимся в тумане будущего целям филогенетической психологии, не отличаются от приемов других генеалогических исследований. Наибольшую ценность представляют в данном случае сравнительная анатомия и онтогения. Но и палеонтология дает нам достаточное количество прочных опорных пунктов, ибо последовательность, в которой выступают друг за другом в периодах органической истории земли окаменелые остатки позвоночных, отчасти указывает, как и их филетическая связь, на постепенное развитие их душевной деятельности. Конечно, здесь, как и при всех филогенетических исследованиях, мы вынуждены строить многочисленные гипотезы, восполняющие чувстви- 20i
тельные пробелы эмпирических источников генеалогии; зато они бросают столь яркий и знаменательный свет на важнейшие стадии исторического развития, что мы можем с достаточной уверенностью следить за его общим ходом. ГЛАВНЫЕ СТУПЕНИ ФИЛЕТИЧЕСКОЙ ПСИХОГЕ? НИИ. — Сравнительная психология человека и высших животных дает нам прежде всего возможность распознать в высших группах плацентарных млекопитающих, у приматов (Primates), важные ступени прогресса, которые душа прошла на пути от человекообразной обезьяны (anthropo- morpha) к человеку. Филогения млекопитающих и, далее, низших позвоночных показывает нам длинный ряд старших предков приматов, которые развились в пределах этой группы со времен силурийского периода. Все эти позвоночные сходны между собою устройством и развитием характерного для них органа души, мозговой трубки. Что этот «мозговой канал» образовался из спинного акроганглиона, или головного мозга, беспозвоночных предков, доказывает нам сравнительная анатомия червей (Vermalia). Углубляясь еще дальше, мы узнаем из сравнительной онтогении, что этот простой орган души образовался из клеточного слоя внешнего зародышевого листка, из эктодермы платидарий; у этих древнейших плоских червей, не обладавших еще обособленной нервной системой, внешний кожный покров играет роль универсального органа чувств и души *. Наконец, из сравнительной эмбриологии мы убеждаемся, гтго эти простейшие многоклеточные животные произошли путем гаструляции от б л а с т е а д, т. е. от полых шариков, стенка которых образовала простой клеточный слой, бластодерму; из нее же при содействии основного бш> Генетического закона мы узнаем, как эти колонии простейших произошли от первичных одноклеточных животных. Путем критического объяснения этих различных зародышевых форм, возникновение которых одной от другой мы можем проследить посредством микроскопического наблюдения, мы приходим с помощью нашего основного биогенетического закона к чрезвычайно важным выводам относительно главных стадий в генеалогии нашей душевной жизни; мы насчитываем их восемь: 1. Одноклеточные простейшие с простой клеточной душой. 2. Многоклеточные простейшие с ценобиальной душой: каталлакты. 3. Древнейшие метазойные с эпителиальной душой: платидарий. 4. Беспозвоночные предки с простым головным мозгом: черви. 5. Бес^редные позвоночные с {простой т
мозговой трубкой, без головного мозга: А с г a n i а. 6/ Черепные позвоночные с головным мозгом (состоящим из пяти мозговых пузырьков): С г а п i о t а. 7. Млекопитающие с сильно развитой корой большого мозга: плацентарные. 8. Высшие человекообразные обезьяны и человек, с органами мышления (в большом мозгу): антропоморфные. В этих восьми главных стадиях генеалогии человеческой души можно различить, с большей или меньшей отчетливостью, еще некоторое число второстепенных ступеней развития. Разумеется, при восстановлении их мы вынуждены пользоваться теми неполными свидетельствами эмпирической психологии, которые нам дает сравнительная анатомия и физиология современной фауны. Так как черепные животные шестой ступени, а именно настоящие рыбы, встречаются в окаменелом виде уже в силурийской системе, то мы должны признать, что пять предшествующих (неспособных к окаменению) ступеней предков развились еще в более древнюю, досилурийскую эпоху. I. КЛЕТОЧНАЯ ДУША (CYTOPSYCHE); первая главная ступень филетического психогенезиса. — Древнейшими предками человека, как и всех остальных животных, были одноклеточные простейшие (Piotozoa). Эта фундаментальная гипотеза рациональной филогении вытекает, согласно основному биогенетическому закону, из известного эмбриологического факта, что каждый человек, как и всякое другое многоклеточное «тканевое животное» (Metazoon), представляет собой в начале своего индивидуального бытия простую клеточку, «р о д о н а ч а л ь н у го клетку» (Cytula) *, или'«оплодотворенную яйцевую клетку» (см. гл. IV). Так как эта последняя с самого начала является «одухотворенной», то то же нужно допустить и относительно соответствующей одноклеточной родона- чальной формы, которая в древнейшем ряду предков человека была представлена цепью различных простейших. О душевной деятельностью этих одноклеточных организмов знакомит нас сравнительная физиология живущих еще ныне протисгов; точное наблюдение и остроумные эксперименты открыли нам здесь во второй половине XIX в. новую область в высшей степени интересных явлений. Цаилучшее изложение их дал в 1889 г. Макс Ферворн в своих глубоких, основанных на оригинальных опытах «Психофизиологических исследованиях над протистами». Здесь приведены и некоторые старинные наблюдения над «душевной жизнью лротистов». Ферворн пришел к непоколебимому убеждению, что у всех протестов психические дроцессы еще бессозва- 209
тельны, что процессы ощущения и движения у них еще совпадают с молекулярными жизненными процессами, совершающимися в плазме, и что 'конечной причины их следует искать в свойствах плазмовых молекул (пластидул). «Психические процессы в царстве протистов представляют поэтому мост, связывающий химические процессы неорганической природы с душевной жизнью высших животных; они представляют собой зародыш высших психических явлений у многоклеточных и человека». Тщательные наблюдения и многочисленные опыты Ф е р- в о р н а, в связи с работами Вильгельма Фнгельма- ка, Вильгельма Прейера, Рихарда Гертвига и других новейших исследователей протистов, дают убедительные доказательства в пользу моей монистической «теории клеточной души» (1866). Опираясь на собственные многолетние исследования над различными протистами, особенно /йад корненожками, инфузориями, я уже 33 года тому назад выдвинул положение, что каждая живая клетка обладает психическими свойствами и что, следовательно, душевная жизнь многоклеточных животных и растений есть не что иное, ¦как результат психических функций клеток, составляющих их тело. У низших групп (напр. водорослей и губок) все клетки организма участвуют в них равномерно (или с ничтожными различиями); в высших же группах, соответственно законам разделения труда, в душевной жизни принимает участие лишь избранная часть клеток, «психические клетки». Важные следствия этой «клеточной психологии» были мною рассмотрены частью в 1876 г. в статье «О перигенезисе пласти- дулы», частью в 1877 г. в мюнхенской речи «О современной теории эволюции и отношении ее ко всей системе науки». Более популярное изложение этого вопроса содержится в двух моих венских докладах (1878): «О происхождении и развитии орудий чувств» и «О клеточных душах и психических клетках» \ Впрочем, простая клеточная душа уже в царстве протистов являет длинный ряд ступеней развития, от простейших, первобытных до весьма совершенных и высоких душевных состояний. У древнейших и простейших протистов количество ощущения и движения равномерно распределяется по всей плазме однородного тельца; у высших же форм обособляются в качестве их физиологических органов особые «клеточные орудия», или органеллы. Такими двигательными 1 Е. Haeckel — Gemeinverstandliche Vortrage. .Bonn 1902. Band II— Ueber Ursprung und Entwi'klung der Sinneswerkzeng^. E. Haeckel — Systematische Phylogenie. 1894, I, § 38. 204
частями клетки являются ложноножки у корненожек, реснички, жгутики и бичики у инфузорий. Внутренним центральным органом клеточной жизни считается клеточное ядро, еще отсутствующее у древнейших и низших протистов *. В физио- лого-химическом отношении надлежит особо заметить, что первоначальные и древнейшие протисты были плазмо- д о м н ы м и, т. е. илазмостроящими, с растительным обменом веществ; следовательно это были протофиты, или «первичные растения»; лишь вторично, путем метазитизма, от них произошли первые п л а з м о.я д н ы е, с животным обменом веществ, т. е. простейшие, или «первичные животные». Этот метазитизм, «обращение обмена веществ», обозначал важный психологический шаг вперед, ибо с ним началось развитие тех характерных черт животной души, которые еще отсутствуют в душе растения. Наивысшее развитие животной клеточной души мы находим в клетке О i 1 i a t а, или ресничных инфузорий. Если мы сравним ее с соответственными душевными функциями высших, многоклеточных животных, то едва ли заметим какую-нибудь психологическую разницу: чувственные и моторные органеллы простейших повидимому совершают то же, что органы чувств, нервы и мускулы многоклеточных. В большом клеточном ядре (meganucleus)L инфузорий даже усматривался центральный орган душевной деятельности, играющий в их клеточном организме такую же роль, какую мозг играет в душевной жизни высших животных. Впрочем, чрезвычайно трудно решить, насколько правильно такое сравнение; на этот счет сильно расходятся между собою мнения специалистов-инфузороведов. Одни считают все самопроизвольные движения их тела автоматическими или импульсивными, все движения, раздражения — рефлекторными, другие видят в них отчасти волевые и преднамеренные движения. В то время как последние приписывают инфузориям некоторое сознание, своеобразное представление о «я», первые совершенно отрицают его у них. Как ни решать этот Чрезвычайно трудный вопрос, но все же несомненно, что все эти одноклеточные протозойные обнаруживают высокоразвитую клеточную душу, представляющую величайший интерес для правильного понимания наших древнейших одноклеточных предков. П. ДУША КЛЕТОЧНОЙ КОЛОНИИ. (COENOPSYCHE); вторая главная ступень филетического п с и- 1 Большое клеточное ядро называется теперь не meganucleus, a macro- nucleus. Прим. ред. $ 206
Югенезйса. — У человека, как и других многоклеточных животных, индивидуальное развитие начинается с повторного деления простой клетки. Родоначальная клетка (Cytula), или «оплодотворенная яйцевая клетка», распадается путем обыкновенного непрямого деления прежде всего на две дочерних клетки; с повторением этого процесса получается (путем «четного дробления») последовательно 4, 8, 16, 32, 64 одинаковых «шаров дробления», или «бластомер». Обыкновенно (т. е. у большей части животных) вместо этого первоначального клеточного деления рано или поздно наступает неравномерное размножение. Но результат во всех случаях получается одинаковый: образование шарообразной по большей Части массы или кучки индиферентных (первоначально однородных) клеток. Мы называем эту стадию шелковицеоб- разным зародышем ^(Morula; ср. «Anthropogenie», S. 193). Обыкновенно внутри этого шелкоъ' теобразного скопления клеток скопляется влага, вследствие ч^го оно превращается в шаровидный пузырек; все клетки собираются на его поверхности в простой клеточный слой, зародышевую плен- К у (Blastoderma). Возникающий таким образом полый шар представляет собой важную стадию зародышевого пузыря (Blastula, или Blastosphaera, «Anthropogenie», S. 166, 175; рис. 31, 40). Психологические факты, которые можно наблюдать при образовании бластулы, сводятся отчасти к движениям, отчасти к ощущениям этой клеточной колонии. Движения распадаются на две группы: 1. Внутренние движения, повсюду повторяющиеся существенно одинаковым образом в процессе обыкновенного (непрямого) деления клеток (образование ядерного веретена, митоз, кариокинез и т. д.). 2. Внешние движения, проявляющиеся в планомерном перемещении общественных клеток и их группировке при образовании бластодермы. Мы считаем эти движения наследственными и бессознательными, ибо они везде одинаковым образом обусловливаются наследованием от древнейшего ряда простейших предков. Ощущения также можно разбить на две труппы: 1) ощущения отдельных клеток, выражающиеся в утверждении их индивидуальной самостоятельности и отношении к соседним клеткам (с которыми они находятся в соприкосновении, а отчасти и в прямой связи при посредстве плазмовых мостиков); 2) единые ощущения всей клеточной колонии, или coenobium'a, сказывающиеся в индивидуальном сложении ^бластулы, или полого шара («Anthropogenie», стр. 543; рис. 284). 20$
С причинами образования бластулы нас Знакомит основной биогенетический закон, объясняющий наследственностью непосредственно наблюдаемые при этом явления и сводящий их к соответственным историческим процессам, первоначально происходившим при возникновении древнейших колоний протистов, бластеад («Syst. Phylo- genie», III, §§ 22—26). Но физиологическая и психологическая сторона этих крайне важных процессов древнейшей ассоциации клеток уясняется для нас лишь из наблюдения и опытов над живущими ныне клеточными колониями. Такие постоянные клеточные союзы (или клеточные колонии, общины, стайки) и теперь широко распространены как среди плазмостроящих первичных растений (напр. у паулотомовых, диатомовых, вольвоцин), так и среди плазмоядных первичных животных (инфузории и корненожки). У всех этих колоний мы можем различить две различные ступени психической деятельности: 1) клеточную душу отдельных клеточных индивидов («элементарных организмов») и 2) ценобиальную душу всего клеточного союза. III. ТКАНЕВАЯ ДУША (HISTOPSYOHE) — третья главная ступень ф И: л е т и ч е <с к о г о психогене- 2 и с а. — У всех многоклеточных и тканеобразующих растений (Metaphyta), или тканевых растений, а также у. низших, безнервных тканевых животных (Metazoa) мы должны различать прежде всего две различных формы душевной деятельности, а именно: а) душу отдельных клеток, составляющих ткани, и Ь) душу самых тканей, или «клеточного государства», из них составляемого. Эта тканевая душа везде является высшей психологической функцией, делающей из сложного многоклеточного организма цельный бионт, или «физиологический индивидуум», настоящее «государство клеток». Она господствует над всеми отдельными «клеточными душами» общественных кЛеток, составляющих в качестве подчиненных «граждан» цельное клеточное государство. Эта основная двойственность души у метафитных и у низших, безнервных многоклеточных представляет факт чрезвычайной важности; он прямо доказывается беспристрастным наблюдением и надлежаще поставленными опытами; во-первых, каждая отдельная клетка обладает собственным ощущением и движением, а во-вторых, каждая ткань и каждый орган, состоящий из ряда однородных клеток, проявляет свою особую раздражимость и психическое единство (напр. цветочная пыльца и тычинки). IIДа). Душа растений (Phytopsyche) для нас 207
является общим обозначением всей -психической деятельности тканеобразующих многоклеточных растений (Ме < taphyta, за' исключением одноклеточных Protophyta); до настоящего времени она составляет предмет самых разнообразны^ воззрений. Прежде главное различие между растениями и животными обыкновенно видели в том, что последним приписывали обладание «душой», у первых же ее отрицали. Между тем 'беспристрастное сравнение раздражимости и движений у различных высших растений и низших животных еще в начале XIX в. привело некоторых исследователей к убеждению, что и те и другие в одинаковой мере должны обладать душой. Позже Фехнер, Лейтгеб ив особенности Р. Франсе (Мюнхен, 1904) горячо выступили в защиту «растительной души». Более глубокое знакомство с этим фактом стало возможно лишь после того, как клеточная теория (1838) доказала тождество элементарной структуры животных и растений, а особенна с тех пор, как теория протоплазмы (1859) Макса Шульце признала и в тех и в других одинаковый характер активной, живой протоплазмы. Новейшая сравнительная физиология (существующая лет 30) показала затем, что физиологическое отношение к различным раздражениям (свет, теплота, электричество, тяжесть, трение, химические влияния и т. д.) совершенно одинаково проявляется в «чувствительных» частях тела многих животных и растений и что рефлекторные движения, вызываемые этими раздражениями, происходят совершенно одинаковым образом. Поэтому, если приписывать эти функции у низших безнервных многоклеточных (губок, полипов) особой «д у ш е», то мы имеем право признать ее и у многих (вернее всех) метафитов, но крайней мере, у весьма «чувствительных» стыдливых мимоз (Mimosa), мухоловок (Dionaea, Drosera) и бесчисленных пол/зучих и вьющихся растений. Во всяком случае новейшая физиология растений объясняет многие из этих «движений раздражения», или т р о- п и з м о в, чисто физическими причинами — особыми условиями роста, изменением упругости клетки или давления растительного сока и т. п. Все эти механические причины не в большей и не в меньшей степени являются психофизическими, чем подобные им «рефлекторные движения» губок, полипов и других безнервных многоклеточных, хотя бы механизм таких движений в этом случае и отличался существенным образом. Характер гистопсихеи, или тканевой души, в обоих случаях одинаково обнаруживается в том, что клетки ткани (планомерно устроенного клеточного союза) передают раздражения, полученные одной ее частью, далее, 208
чем вызывают движения в другой части ткани или в целом органе. Эта передача раздражения в такой же мере может считаться «душевной деятельностью», как и более совершенная форма ее, наблюдаемая у животных, имеющих нервную систему; анатомически она обусловливается тем, что общественные клетки ткани или клеточного союза не обособлены (как прежде думали) одна от другой, но связаны между собою тонкими плазмовыми нитями или мостиками. Когда чувствительные стыдливые мимозы складывают при прикосновении или сотрясении свои развернутые перистые листья и опускают черешки, когда чувствительная мухоловка при прикосновении к ее листьям быстро захлопывает их, забирая муху в плен, то в этих случаях ощущение представляется более живым, передача раздражения более быстрой и движение более энергичным, чем при рефлекторном реагировании раздраженной купальной губки и многих других губок. 111(b). Душа безнервных многоклеточных. — Совершенно исключительный интерес для сравнительной психологии вообще и для филогении души животных в особенности представляет душевная деятельность тех низших многоклеточных, которые хотя и обладают тканями, а нередко и обособленными органа-ми, однако не имеют ни нервов, ни специфических, органов чувств. Сюда относятся четыре различных группы древнейших киш ечно полос т- н ы х, или низших, животных, а именно: 1) гастреады, 2) платод&рии, 3) губки и 4) гидрополипы, низшие формы крапивных. Гастреады, или первичнокишечные, составляют небольшую группу низших кишечнополостных, представляющую величайший интерес; это общая родоначальная группа всех многоклеточных. Тело этих крохотных плавающих животных имеет вид маленького (по большей части яйцеобразного) пузырька, заключающего в себе простую полость с одним отверстием (первичный кишечник и первичный рот). Стенка пищеварительной полости слагается из двух простых клеточных слоев, или эпителиев, из коих внутренний (кишечный листок) исполняет растительные функции питания, а наружный (кожный листок) животные функции движения и ощущения. Однородные чувствительные клетки этого кожного листка снабжены нежными жгутиками, длинными мерцательными волосками, колебания которых обусловливают произвольное перемещение вплавь в окружающей среде. Немногие из живущих ныне форм гастреад, гастремарии (Tricho- placidae) и Cyemaria (Orthonectidae), интересны в том отношении, что при жизни находятся на той же ступени разви- 14 Геюквль. Н 6624. 20»
тия, которую проходят в начале своего зародышевого существования все остальные многоклеточные (от губок до человека) *. Как я показал в своей теории гастреи (1872), у всех многоклеточных животных из выше рассмотренной б л а с т у- л ы возникает чрезвычайно характерная форма г а с т р у л ы. Зародышевая оболочка (Blastoderma), представляющая стенку полого шара, образует на одной стороне ямку, или углубление, которое вскоре до такой степени внедряется внутрь, что полое пространство зародышевого пузырька исчезает. Вдавленная (внутренняя) половина зародышевой оболочки плотно накладывается на наружную (надавленную) половину; последняя образует кожный листок, или наружный зародышевый листок (эктодерма, эиибласт), первая же — кишечный, или внутренний, листок (энтодерма, гипобласт). Новообразованное полое пространство кубкообразного тела есть пищеварительная полость, первичный кишечник (jProga- ster), его отверстие — первичный рот (Prostoma, пер- ворот) \ Кожный листок, или эктодерма, у всех метазойных служит первоначальным «органом души»; у всех обладающих нервами животных из него развивается не только наружный кожный покров и органы чувств, но и нервная система. У гастреад, еще не обладающих нервной системой, все клетки, составляющие простой эпителиальный слой эктодермы, одновременно служат органами ощущения и движения; тканевая душа здесь обнаруживается в простейшей форме. Таким же примитивным устройством обладают повидимому и платодарии, древнейшие и простейшие формы п л о- ских червей (Platodes). Некоторые из этих скрытополи- стных, Cryptocoela (Convoluta и др.), еще не обладают обособленной нервной системой, которая совершенно обособилась от кожного покрова и образовала простой головной мозг у их ближайших по организации потомков, ресничных червей (Turbellaria) *. Губки представляют самостоятельную ветвь животного царства, отличающуюся от всех многоклеточных своеобразной организацией; весьма многочисленные виды их по большей части живут прикрепленными к морскому дну. Простейшая форма губок, Olynthus, в сущности есть не что иное, как га- стрея, стенка которой продырявлена тонкими порами на манер решета для облегчения доступа питательной водяной струи. У большинства губок (а также и у всем известной купальной 1 «Anthropogenie». S. 161, 497; «Natiirliche Schopfungsgesch.». 10. Aufl. 1900, S. 503. 210
губки) луковицеобразное тело образует ствол, составленный из многих тысяч таких гастреад («жгутиковые камеры») и пронизанный системой питательных каналов. Ощущение и движение наблюдается у губок в крайне ничтожных размерах; нервы, органы чувств и мускулы отсутствуют. Нет ничего удивительного, что этих неподвижных, бесформенных и бесчувственных тварей раньше все принимали за «растения». Их душевная жизнь (при отсутствии диференцированных органов) стоит несравненно ниже психической деятельности мимоз и других чувствительных растений. Душа стрекающих (Cnidaria) представляет особенный интерес для сравнительной и филогенетической психологии. В этой обильной формами группе кишечнополостных на наших глазах совершается исторический процесс возникновения нервной души из души тканевой. К этому роду принадлежат богатые видами классы неподвижных полипов и кораллов, плавающих медуз и сифонофор. В качестве общей гипотетической родоначальной формы всех крапивных с полной достоверностью может быть указан простейший полип, в общих чертах приближающийся строением к живущим еще ныне обыкновенным пресноводным полипам (Hydra). Эта гидра, равно как и неподвижные, близко ей родственные г и д р о п о л и п ы, еще не обладает нервами и высшими органами чувств, хотя и очень чувствительна. Но свободно плавающие медузы, развивающиеся из гидрополипов (и поныне еще связанные с ними процессом переменного размножения, так называемой «-сменой поколений»), уже обладают самостоятельной нервной системой и обособленными органами чувств *. Таким образом здесь мы имеем возможность непосредственно онтогенетически проследить и филогенетически уяснить себе исторический процесс происхождения нервной души (Nenropsyche) из тканевой души (Histo- psyche). Эта возможность тем больше представляет заманчивости, что упомянутые важные процессы полифилетич- н ы, т. е. неоднократно (по меньшей мере дважды) имели место независимо друг от друга. Как я показал, гидромедузы (или Craspedota) произошли от гидрополипов иным образом, чем сцифомедузы (или Acraspeda) произошли от сцифополипов; процесс почкования у последних совершается на верхушке, у первых — сбоку. Кроме того обе группы представляют характерные наследственные отличия в деталях строения органов души. Большой интерес для психологии представляет также класс сифонофор. У этих великолепных, свободно плавающих колоний, ведущих свое происхождение от гидромедуз, можно наблюдать двойную 14* 211
душу: единичную (личную душу) многочисленных особей, их составляющих, и общую, функционирующую как целое, душу всей колонии (нормальную душу). См. «Zellseelen und Seelenzellen» (;«Gem. Vortrage», 1902, Bd. I). IY. НЕРВНАЯ ДУША (NEUROPS YCHE) — ч e т в e p т а я главная ступень ф и л e т и ч e с к о г о психогенезиса. — Душевная жизнь всех высших животных, как и человека, протекает с участием более или менее сложного «душевного аппарата», который всегда состоит из трех главных частей: органы чувств воспринимают различные ощущения, мускулы же производят движения, а нервы устанавливают связь между первыми и вторыми посредством особого центрального органа, мозга или ганглий (нервных узлов). Устройство и действие этого душевного аппарата обыкновенно сравнивают с электрической телеграфной системой; нервы — провода, мозг — центральная станция, а органы чувств—подчиненные местные станции. Двигательные нервные волокна передают центробежным путем приказы воли или импульсы от нервного центра мускулам, заставляют их сокращаться и производить движения; чувствующие нервные волокна передают центростремительным путем различные ощущения от периферических органов чувств к мозгу, как бы докладывая ему о полученных от внешнего мира впечатлениях. Ганглиозные, или «психические», клетки, составляющие центральный нервный орган, представляются наиболее совершенными из всех элементарных органических частей; они не только устанавливают сообщение между мускулами и органами чувств, но и делают возможными высшие проявления душевной жизни животного, образование представлений и мышление и, наконец, сознание — венец психической деятельности. Гигантские успехи анатомии и физиологии, гистологии и онтогении обогатили за последнее время наши довольно солидные познания относительно душевного аппарата массой необычайно интересных открытий. Если бы умозрительная философия восприняла хотя бы только важнейшие из этих ценных завоеваний эмпирической биологии, она бы теперь имела совершенно не тот вид, какой она, к сожалению, имеет. Так как более обстоятельное обсуждение этого вопроса завело бы нас слишком далеко, то я ограничусь лишь указанием на важнейшие пункты. Каждая из высших пород животных обладает особым органом души; у каждой из них центральная нервная система характеризуется особой формой, расположением и устройством. У лучистых стрекающих (Cnidaria) медузы отличаются 212
нервным кольцом, идущим вдоль края зонтика, ен&бяь&нньш по большей части четырьмя или восемью нервными узлами, или ганглиями. Упятилучевых иглокожих (Echinoderma- ta) рот окружен нервным кольцом, от которого лучеобразно отходят пять нервных стволов. Двусторонне симметричные плоские (Platodes) и круглые черви (Vermalia) обладают головным мозгом (acroganglion), составленным из пары спинных, расположенных над ртом, ганглий; от этих «надглоточных узлов» ответвляются два боковых нервных пучка в кожу и мускулы. У некоторых червей и мягкотелых (Mollusca) имеется еще пара брюшных «подглоточных узлов», соединяющихся с первыми посредством кольца, окружающего глотку. Это «окологлоточное кольцо» появляется и у ч л е- нистоногих (Articulate), но здесь превращается на брюшной стороне продолговатого тела в «брюшной мозг», идущий двумя стволами вроде веревочной лестницы, утолщающейся в каждом сегменте в двойной ганглий. Совершенно иное устройство органа души представляют позвоночные (Verte- brata); здесь на спинной стороне тела, расчлененного лишь внутри, развивается шинной мозг; от утолщения его переднего края впоследствии возникает характерный, в виде пузыря, головной мозг1. Хотя таким образом органы души высших животных групп представляют весьма характерные различия в форме, расположении и устройстве, однако сравнительной анатомии удалось для большинства их доказать общность происхождения душевного аппарата от головного мозга^ плоских и круглых червей; и во всех случаях он характеризуется общим происхождением от наружного клеточного слоя зародыша, от «чувствительного кожного листка» (эктодермы). Равным образом во всех формах нервных центральных органов мы находим в существенных чертах ту же структуру, — они составлены из ганглиозных, или «п с и х и- ч е с к и х, клеток» (настоящих активных элементарных органов психе, души) и из нервных волокон, поддерживающих между ними связь и взаимодействие. ОРГАН ДУШИ У ПОЗВОНОЧНЫХ. —Первый факт, с которым мы встречаемся в сравнительной психологии позвоночных и который должен бы быть эмпирической исходной точкой всякой научной психологии человека, заключается в характерном устройстве их центральной нервной системы. Как в каждой группе высших животных, так и у позвоночных этот i" «Natiirl. Schopfungsgesch.», 1900, Tab. XVTII u. XIX, S. 510-511 T. II. 213
центральный орган души представляет особые, им исключительно свойственные форму, расположение и устройство. Мы всегда находим здесь спинной мозг, крепкий цилиндрический нервный ствол, проходящий по средней линии спины, над позвоночным столбом (или заменяющей его струной). От этого спинного мозга у всех позвоночных отходят многочисленные нервные пучки, правильно распределенные соразмерно числу позвонков, по ларе на каждый. У зародыша эта мозговая или «медуллярная трубка» возникает всегда одинаковым образом; по средней линии спинного покрова образуется тонкая бороздка, или желобок; оба параллельные края этой мозговой, или медуллярной, бороздки приподнимаются, загибаются друг другу навстречу и срастаются по средней линии, образуя трубку. Длинная спинная возникшая таким путем цилиндрическая нервная, или медуллярная, трубка весьма характерна именно для позвоночных; в ранней зародышевой стадии она у всех одинакова, являясь общей основой всех разнообразных форм органа души, из нее впоследствии развивающихся. Аналогичным образованием характеризуется только одна группа беспозвоночных животных — именно своеобразные обитатели моря, оболочники (Tunicata): апендикулярии (Oopela- tae), асцидии (Ascidiae) и сальпы (Thalidiae). Они сильнейшим образом отличаются от прочих беспозвоночных и приближаются к позвоночным также и другими важными особенностями в строении тела (особенно же образованием хорды и жаберной кишки). Поэтому мы теперь считаем, что оба животных типа, позвоночные и оболочники, произошли от общей древнейшей родоначальной группы червей, от Prochordo- nia\ или Provertebrata Первичные позвоночные). Важное различие между обоими типами заключается в том, что тело оболочников не расчленено и обладает чрезвычайно упрощенной организацией (по большей части они впоследствии прикрепляются к морскому дну и регрессируют). У позвоночных, напротив, рано наступает характерное внутреннее расчленение тела, «первичное образование позвонков» (vertebratio). Этим обусловливается несравненно более высокое морфологическое и физиологическое развитие их организма, достигающее в человеке высшей степени совершенства. Оно рано сказывается и в более утонченной структуре их мозговой трубки, в развитии многочисленных сегментных нервных пар, отходящих к отдельным сег- 1 Е. Haeckel —Anthropogenie. Vortrag XYI u. XVII. «Korperbau u. Keimesgeschichte des Amphioxus u. d. Ascidie». 214
ментам организма в виде сшшно-мозговых или «спиналь- ных» нервов. ФИЛЕТИЧЕОКИЕ СТУПЕНИ РАЗВИТИЯ МОЗГОВОЙ ТРУБКИ. — Длинная генеалогия нашей «позвоночной души» начинается с образования простейшей мозговой трубкч у древнейших бесчерепных животных; на протяжении многих миллионов лет она медленно и постепенно приводит нас к тому сложному и чудесному устройству человеческого мозга, которое как бы дает право считать эту высокоразвитую форму приматов занимающею совершенно исключительное в природе место. Так как ясное представление об этом медленном и неуклонном ходе нашей филетической психогении составляет первое условие настоящей естественно-научной психологии, то упомянутый огромный промежуток времени целесообразно будет разделить на несколько стадий, или главных подразделений; в каждой из них вместе со структурой нервного центра совершенствовалась и его функция, «психе». Я различаю восемь тайих периодов в филогении медуллярной трубки, характеризующихся восемью различными главными группами позвоночных; именно: I. Бесчерепные (lAorania). II. Круглоротые (Cyclostoma). III. Рыбы (Pisoes). IV Земноводные (Amphibia). V. Неплацентарные млекопитающие, однопроходные и сумчатые (Monotremata и Marsupialia). VI. Древнейшие плацентарные млекопитающие, особенно полуобезьяны (Proeimiae). VII. Новейшие приматы, настоящие обезьяны (Simiae). VIII. Человекообразные обезьяны и человек (Anthropomorpha). I. Бесчерепные (Acrania), в настоящее время имеющие представителем лишь ланцетника (Amphioxus lanceolatus); орган души пребывает в стадии простой медуллярной трубки, представляя собой равномерно расчлененный спинной мозг, без головного. II. Круглоротые (Cyclostoma), старейшая группа черепных (Craniota), ныне представленная миногами (Petromyzontes) и миксинами (Myxinoides); передний конец мозговой трубки раздут в пузырь, распадающийся на пять лежащих друг за другом мозговых пузырьков (большой, промежуточный, средний, малый и задний мозг); эти пять мозговых пузырьков образуют общую основу, из которой развивается мозг всех черепных животных, от миноги до человека. III. Древнейшие рыбы (Selachii), приближающиеся к нынешним акулам; у этих древнейших рыб, от которых происходят все челюстные (Gnathostoma), начинается более резкое обособление пяти однородных мозговых пузырьков. IV Земноводные (Amphibia); с этим древнейшим классом сухопутных позвоночных, появляющимся лишь в камеино- 215
угольном периоде, начинается характерное для четвероногих (Tetrapoda) изменение устройства тела и соответствующее преобразование мозга; оно продолжается далее у пермских потомков, пресмыкающихся, древнейшие представители которых, первичные пресмыкающиеся, или первоящеры (Tocosauria), являются общими родоначальниками всех амниот (пресмыкающихся и птиц, с одной стороны, млекопитающих — с другой. V—VIII. Млекопитающие (Mammalia). Историю развития нашей нервной системы и связанную с ней генеалогию нашей души я обстоятельно изложил и пояснил многочисленными иллюстрациями в «А н т р о п о г е н и и» (5. Aufl., 24. Vortrag). Поэтому мне остается лишь сослаться на нее, а также и на примечания, в которых я особо отметил некоторые из наиболее важных фактов. Здесь же я сделаю еще несколько замечаний касательно последней и самой любопытной части ее — о развитии души и ее органов в классе млекопитающих; при этом позволю себе напомнить, что монофилетическое происхождение этого класса, происхождение всех млекопитающих от общей родона- чальной формы (триасового периода), ныне установлено с полной достоверностью. ИСТОРИЯ ДУШИ МЛЕКОПИТАЮЩИХ. —Важнейшим следствием монофилетического происхождения млекопитающих необходимо признать развитие "души человека из длинного эволюционного ряда душ других млекопитающих. Между строением мозга и соответствующей ему душевной жизнью низших и высших млекопитающих лежит глубокая анатомо-физиологическая пропасть, но все же эта глубокая пропасть совершенно восполняется длинным рядом посредствующих промежуточных ступеней. Промежутка минимум в четырнадцать (а по другим вычислениям свыше ста) миллионов лет, протекшего от начала триасового периода, вполне достаточно для того, чтобы и величайшие успехи развития души могли иметь место. В самых общих чертах данные важных и глубоких исследований, произведенных в последнее время, говорят следующее: I. Мозг млекопитающих отличается от мозга других позвоночных известными особенностями, которые присущи всем членам класса, — прежде всего преобладающим развитием первого и четвертого пузырька, или доли, большого и малого мозга; третья же доля, средний мозг, совершенно исчезает. II. Тем не менее устройством мозга низшие и древнейшие млекопитающие — однопроходные (Monotremata), сумчатые 216
(Mareupialia) я древнвпладентарные (Prochoriata) — еще тесно примыкают к своим палеозойским предкам, к каменноугольным земноводным (Stegocephala, панцырноголовые) и пермским пресмыкающимся (Tocosauria, первоящеры). III. Лишь в течение триасового периода вполне развиваются типические черты большого мозга, столь разительно отличающие младших млекопитающих от более древних. IV Особое (количественное и качественное) развитие большого мозга, ставящее человека столь высоко и делающее его способным к выдающейся умственной деятельности, встречается, кроме человека, лишь у некоторой части высокоразвитых млекопитадощих новейшей третичной эпохи, главным образом у человекообразных обезьян (Anthropoidi). V Различия в строении мозга и психической жизни, существующие между человеком и человекообразными обезьянами, менее значительны, чем соответственные различия между последними и низшими приматами (древнейшими обезьянами и полуобезьянами). VI. Следовательно, постепенное историческое развитие человеческой души из длинной цепи высших и низших душ млекопитающих, — применяя общеобязательные филетические законы теории происхождения, — надлежит считать фундаментальным фактом, научно доказанным сравнительной анатомией и онтогенией.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ СОЗНАНИЕ ДУШИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ 'СОЗНАТЕЛЬНОЙ И БЕССОЗНАТЕЛЬНОЙ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ И ТЕОРИЯ СОЗНАНИЯ «Только у человека и высших животных соанание поднимается iH-a ту ступень, которая дает возможность детально исследовать его как особую способность души. Но это происходит не сра^у, — напротив, очень медленно и постепенно, в оил!у лучшей организации мозга и нервной системы, а также вследствие возрастающего богатства впечатлений и возбуждаемых ими представлений. Именно сознание, больше чем всякое другое свойство души, находится в зависимости от материальных условий или обстоятельств. Оно является, действует, исчезает и возвращается под прямым влиянием множества материальных воздействий, «испытываемых органом души». Л. Бюхнер (1898). 219
СОДЕРЖАНИЕ ДЕСЯТОЙ ГЛАВЫ Сознание как явление природы. — Понятие сознания. — Трудность определения этого понятия. — Отношение сознания к душевной жизни. — Человеческое сознание. — Различные теории: I. Антропистическая теория (Декарт). II. Неврологическая теория (Дарвин). III. Анималистическая теория (Шопенгауер). IV. Биологическая теория (Фехнер). У. Клеточная теория (Фриц Шульце). VI. Атомистическая теория. — Монистическая и дуалистическая теория. — Трансцендентность сознания. — Ignorabimus (Дюбуа-Реймон). — Физиология сознания. — Открытие мыслительных органов (Флексиг). — Патология. — Двойное и перемежающееся сознание. — Онтогения сознания; леремены в зависимости от возраста. — Филогения сознания. — Образование понятий ЛИТЕРАТУРА P. Flechsig — Gehirn und Seele. Leipzig 1894 На русском имеется в изд. «Образования», Спб. A. Mayer —Die Lehre von der Erkcnntnis. Leipzig 1875. M L. S t e г n — Philosophischer und naturwissenschaftlicher Monis- mus. Ein Beitrag zur Seelenfrage- Leipzig 1885. Э. Гартман — Сущность мирового процесса, или философия бессознательного. Москва 1875, 2 тома. A. Л а н г е — История материализма. B. Carneri— Gefuhl, Bewusstsein, Wille. Wien 1876. G. С Fischer —Das Bewusstsein. Leipzig 1874. L. Buchn er — Kraft und Stuff. Frankfurt 1898. Car us Sterne —Die Krone der Schopfung. 14 Essays liber die Stellung des Menschen in der Natur. Wien 1890. Max У er worn —Die Mechanik des Geisteslebens. Leipzig 1907. 220
• реди различных проявлений душевной жизни нет ни одного, которое представлялось бы столь чудесным и вызывало бы столь различные суждения, как сознание. Высказываются самые противоречивые взгляды не только на истинное существо этой психической функции и ее отношение к телу, но и на распространенность ее в органической природе, на ее происхождение и развитие; по этой части дело обстоит так же, как и тысячи лет назад. Сознание в большей степени, чем всякая другая психическая функция, давало повод к ошибочным представлениям о какой-то «нематериальной духовной сущности» и к связанным с ними суевериям о «личном бессмертии»; к ним сводятся, в конце-концов, многие из тягчайших заблуждений, господствующих еще и поныне в нашей современной «культурной» жизни. Вот почему я давно уже называл сознание «центральной психологической тайной»; оно — крепкая цитадель всевозможных мистических и дуалистических заблуждений, о могучие твердыни которой грозят разбиться все приступы наилучше вооруженного разума. Один уже этот факт дает нам право подвергнуть сознание особому критическому рассмотрению с нашей монистической точки зрения. Мы увидим, что сознание есть явление природы ничуть не в большей и не в меньшей степени, чем всякая другая душевная функция, и что оно, подобно всем другим явлениям природы, подчиняется закону субстанции. ПОНЯТИЕ СОЗНАНИЯ. — Мнения самых выдающихся философов и естествоиспытателей невероятно расходятся относительно даже элементарного понятия этой душевной функции, его содержания и объема. Содержание сознания, пожалуй, лучше всего передается словами внутреннее воззрение и может быть уподоблено отражению. Мы различаем две главных области сознания — объективную и субъективную, сознание мира и сознание самого себя. Значительно большая часть сознательной душевной деятельности исчерпывается, как справедливо признавал еще Шопенгауер, сознанием внешнего мира, «других вещей»; это сознание 221
м ира обнимает все возможные явления внешнего мира, поскольку они вообще доступны нашему познанию. Гораздо более ограниченным представляется наше самосознание, внутреннее отражение всей нашей собственной душевной деятельности, всех представлений, ощущений и влечений, или волевых действий. СОЗНАНИЕ И ДУШЕВНАЯ ЖИЗНЬ. — Многие и очень видные мыслители, особенно среди физиологов (напр. В у н д т и Ц и г е н), считают понятия сознания и психических функций тождественными: «всякая душевная деятельность сознательна»; область психической жизни простирается лишь до той границы, до которой существует сознание. На наш взгляд это определение расширяет значение сознания в неподобающей степени и создает источник многочисленных заблуждений и недоразумений. Мы скорее разделяем мнение других философов (напр. Романса, Фрица Шульце, Паульсена), что и бессознательные представления, восприятия и влечения входят в сферу душевной жизни; в действительности область этих бессознательных психических актов (рефлекторной деятельности и т. п.) даже значительно шире круга сознательной деятельности. Впрочем, обе сферы находятся в теснейшей связи и не отделены резкими границами; в каждую минуту бессознательное представление может вдруг сделаться сознательным; если же наше внимание будет затем отвлечено другим предметом, то представление с такой же быстротой может вновь ускользнуть от нашего сознания. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ. — Единственным источником наших сведений о сознании является сознание же, и в этом-то. главным образом, и заключается необычайная трудность его научного исследования и объяснения. С у б ъ е к т и объект сливаются здесь воедино; познающий субъект отражается в своей собственной внутренней сущности, которая должна быть объектом познания. Таким образом, о сознании других существ мы никогда не можем заключать с полной объективной достоверностью, а лишь путем сравнения их душевных состояний с нашими собственными. Поскольку это сравнение распространяется лишь на нормальных людей, мы во всяком случае можем делать об их сознании правильные заключения, в достоверности которых никто не сомневается. Но когда мы имеем дело с ненормальными личностями (с гениальными или эксцентричными, тупоумными илн душевнобольными людьми), эти заключения по аналогии могут оказаться лдбо сомнительными либо ложными. Это станет еще яснее, если мы сравним сознание челове- 222
ка с сознанием животных (сперва высших, затем и низших). Мы тотчас же натолкнемся на столь значительные фактические затруднения, что не удивимся колоссальному разногласию, господствующему во мнениях выдающихся философов и физиологов, часто отличающихся одно от другого, как небо от земли. Здесь мы сопоставим в кратких чертах лишь наиболее важные из интересующих нас взглядов. I. Антропистическая теория сознания: оно присуще только человеку. Широко распространенный взгляд, что сознание и мышление составляют исключительное свойство человека и что ему одному присуща «бессмертная душа», пущен в обращение Декартом (1643). Этот остроумный французский философ и математик (воспитывавшийся в иезуитской коллегии) построил непроходимую преграду между душевной деятельностью человека и животных. Душу человека как мыслящую, нематериальную сущность он совершенно отделял от тела как протяженной, материальной сущности. И все же заставлял ее соединяться с телом в определенном месте мозга (в шишковидной железе), где она воспринимает влияния внешнего мира и с своей стороны воздействует на тело. Животные же, как существа не мыслящие, не обладают душой: это просто автоматы, искусно построенные машины, у которых восприятие, представление и хотение возникают совершенно механически и протекают по физическим законам. Таким образом, в психологии человека Декарт проводил чистый дуализм, ав психологии животных — чистый монизм. Эта явная несообразность у столь ясного и проницательного мыслителя представляется особенно изумительной; в объяснение ее мы имеем право сказать, что он скрыл свое истинное убеждение и раскрытие его предоставил более самостоятельным мыслителям. Воспитываясь у иезуитов, Декарт рано привык замалчивать истину, хотя бы и видел ее яснее других; может быть, он боялся всемогущей церкви и ее костров. Его скептическое требование, чтобы каждое чистое стремление к познанию исходило из сомнения в традиционной догме, уже и так навлекло на него фанатические обвинения в скептицизме и безбожии. Могучее влияние, оказанное Д е- картом на последующую философию, носило весьма характерные черты и вполне соответствовало его «двойной бухгалтерии». Материалисты XVII и XVIII столетий в оправдание своей монистической психологии ссылались на картезианскую теорию души животных и ее механической деятельности. Спиритуалисты, наоборот, утверждали, что в основе их догмата бессмертия души и ее независимости от тела 223
краеугольным камнем лежит картезианская теория души человека. Это воззрение рь теперь еще господствует в лагере теологов и метафизиков-дуалистов. Естественно-научное мировоззрение XIX в. совершенно опровергло этот взгляд, опираясь на эмпирические завоевания в области физиологической и сравнительной психологии. II. Неврологическая теория сознания: оно присуще только человеку и тем высшим животным, которые обладают централизованной нервной системой и органами чувств. Убеждение, что огромная часть животных,— по крайней мере, высшие млекопитающие, — обладают мыслящей душой и сознанием в такой же мере, как и человек, господствует среди представителей современной зоологии, точной физиологии и монистической психологии. Колоссальные успехи новейшего времени в различных отраслях биологии приводят нас к единогласному признанию этого необычайно важного факта. При оценке его мы ограничиваемся высшими позвоночными, и главным образом млекопитающими. Уже несколько тысячелетий известно и возбуждает удивление то обстоятельство, что наиболее разумные представители этих высокоразвитых позвоночных, — на первом плане обезьяны и собаки, — всей своей душевной деятельностью сильно напоминают человека. Деятельность их представлений и чувств, их ощущений и желаний так сильно напоминает человеческую, что этот факт не требует никаких доказательств. Но и высшая ассоциативная деятельность, совершающаяся в их мозгу, — образование суждений и соединение их в умозаключения, мышление и сознание в тесном смысле, — у них совершенно та же, что и у человека, — разница лишь в степени, а вовсе не в качестве. Кроме того, сравнительная анатомия и гистология учат нас, что сложное устройство мозга (как более тонкие, так и грубые черты его строения) в существенных чертах носит у этих высших млекопитающих совершенно тот же характер, что и у человека. То же говорит нам и сравнительная онтогения касательно происхождения этих органов души. Сравнительная физиология учит, что различные стадии сознания проявляются у этих высокоразвитых плацентарных животных вполне аналогично тому, как они проявляются у человека, а опытом доказано, что они аналогичным образом реагируют на внешние воздействия. Высших животных, совершенно так же как и человека, можно усыпить алкоголем, хлороформом, эфиром и т. п. и гипнотизировать соответственными манипуляциями. И совершенно невозможно резко установить границу, на которой в низшие ступени животной жизни заметным образом 224
вторгается сознание. Одни зоологи помещают ее слишком высоко, другие — слишком низко. Дарвин, весьма точно различающий всевозможные оттенки сознания, ума и чувства у высших животных, объясняя их усиливающимся развитием, вместе с тем указывает, как трудно, пожалуй, даже невозможно, установить первые проблески этих высших душевных функций у низших животных. Мне лично среди всевозможных противоречивых теорий наиболее правдоподобным представляется взгляд, что появление сознания связано с централизацией нервной системы, каковая у низших классов животных еще отсутствует. Единое сознание представляется мне возможным лишь при наличии центрального нервного органа., высоко развитых органов чувств и широкой ассоциации групп представлений. III. Анимальная теория сознания: оноимеет- ся у всех животных, и только у них. Здесь проводится резкое различие между душевной жизнью животных и растений; это различие признавалось многими старинными писателями, и Линней строго формулировал его в своей капитальной «Systema Naturae» (1735); на его взгляд оба великих царства органической природы отличаются друг от друга тем, что животные обладают ощущением и сознанием, а растения нет. Позже это различие с особенной резкостью подчеркнул Шопенгауер: «Сознание известно нам лишь как свойство животных. Хотя оно эволюционирует через весь животный ряд, до человека с его разумом включительно, однако в основе его все же лежит бессознательность растений. У низших животных существуют лишь проблески сознания». Несостоятельность этого мнения обнаружилась уже в середине девятнадцатого века, когда наука ближе познакомилась с душевной жизнью низших животных групп, особенно к и- шечнополостных (губок и стрекающих): это настоящие животные, обнаруживающие столь же мало признаков ясного сознания, как и большинство растений. Еще больше стирается различие между животным и растительным царствами, когда мы внимательнее исследуем одноклеточные формы организмов. Плазмоядные простейшие животные (Protozoa) и плазмостроящие первичные растения (Proto- phyta) не представляют никакой разницы ни в психологическом отношении, ни в отношении их предполагаемой сознательности. IV Биологическая теория сознания: оно присуще Беем организмам, встречается у всех животных и растений, отсутствуя у неорганических тел природы (кристаллов и т. п.). Этот взгляд обыкновенно ставят в связь 15 Геюкель. Н 5Ш. 225
с тем воззрением, что все организмы, в противоположность неорганическим телам, наделены душою; три понятия — жизнь, душа и сознание — обыкновенно при этом соединяются воедино. В измененном виде этот взгляд гласит, что хотя эти три основных явления органической жизни неразрывно связаны между собой, однако сознание является лишь частью психической деятельности, каковая, в свою очередь, составляет часть жизненной деятельности. Ф е х н е р в особенности старался доказать, что растения обладают «душою» в том же смысле, что и животные, и многие приписывают растительной душе такого же рода сознание, какое имеется в душе животных. Действительно, у очень впечатлительных «чувствительных растений» (Mimosa, Drosera, Dionaea) поразительные движения раздражения листьев, у многих других (трилистник и кислица, особенно же копеечник, Hedysarum) самопроизвольные движения, у «спящих растений» .^преимущественно у мотыльковых, Papilionaceae) сонные движения и т. п. поразительно напоминают аналогичные движения многих низших животных: кто приписывает сознание этим последним, тот не может, конечно, отказать в сознании и первым. V Клеточная теория сознания: это жизненное свойство каждой клетки. — Применение клеточной теории ко всем отраслям биологии необходимо обусловливает и ее союз с психологией. С таким же правом, с каким в анатомии и физиологии живую клетку считают «элементарным организмом», выводя из него все понятие высшего, многоклеточного животного и растительного организма, с таким же правом молено и «клеточную душу» считать психологическим элементом, а в сложной душевной деятельности высших организмов видеть результат соединенных пси- .хических функций клеток, эти организмы составляющих. Основные черты этой клеточной психологии я набросал еще в 1866 г. в своей «Общей морфологии», а позднее развил более детально в статье «О клеточных душах и психических клетках» \ К более глубокому знакомству с этой «элементарной психологией» меня привели многолетние работы над одноклеточными жизненными формами. Многие из этих крохотных (по большей части микроскопических) протистов характеризуются такими же проявлениями ощущения и воли, такими же инстинктами и движениями, как и высшие животные; особенно это заметно на крайне чувствительных и чрезвычайно подвижных инфузориях. Как в отношении этих вос- 1 Е. Haeckel — Gesammelte populare Vortr'age. Bonn 1902. 226
приимчивых к раздражению клеточек к внешнему миру, так и во многих других жизненных 'проявлениях, напр. в замечательном строении раковин у корненожек, фораминифер (Tha- lamophora) и инфузорий можно заметить ясные следы сознательной душевной деятельности. Если принять биологическую теорию сознания (IV) и придать каждой психической функции известную долю такового, то придется признать сознание за каждой самостоятельной клеткой-протистом. Материальной основой его в этом случае будет либо вся плазма клетки, либо ее ядро, или часть его. В теории психад Фрица Ш у л ь ц е элементарное сознание -психады находится в таком же отношении к отдельной клетке, как в высших животных и в человеке личное -сознание — к многоклеточному организму личности. Взгляд, который я раньше защищал, пока еще не может быть окончательно отвергнут. Но я должен теперь согласиться с Максом Ферворном, который утверждает в своих превосходных «Психофизиологических исследованиях протистов», что у всех протистов отсутствует развитое «сознание своего я» и что их ощущения и движения носят «бессознательный» характер. VI. Атомистическая теория сознания; оно — элементарное свойство всех атомов. — Из разнообразных воззрений на распространенность сознания эта атомистическия гипотеза идет дальше всех. Происхождение ее коренится, конечно, главным образом в затруднении, испытываемом некоторыми философами и биологами в вопросе о первом возникновении сознания. Действительно, это явление носит столь своеобразный характер, что произвести его от других психических функций представляется крайне рискованным; поэтому ученые старались обойти это препятствие тем, что принимали сознание за общее элементарное свойство всей материи, подобно притяжению масс или химическому избирательному сродству. По этой теории существует столько же форм элементарного сознания, сколько насчитывается химических элементов; каждый атом водорода обладает своим водородным сознанием, каждый атом углерода — своим углеродным сознанием и т. д. Некоторые философы приписывали сознание даже старинным четырем элементам Эмпедокла, смешение которых посредством «любви и ненависти» обусловливает возникновение вещей. Я никогда не защищал этой гипотезы атомного сознания; я вынужден особо упомянуть здесь об этом ввиду того, что Дюбуа-Реймон неправильно приписал мне этот взгляд. В жаркой полемике, которую он открыл против меня в 1880 г. своею речью о «семи мировых загадках», он 15* 227
яростно ополчается против моей «пагубной, лживой натур-философии» и утверждает, будто в своей статье о перигенезисе пластидулы я «высказал в качестве метафизической аксиомы взгляд, что атомы обладают обособленным сознанием». Я же усиленно подчеркивал, что представляю себе бессознательными элементарные психические функции ощущения и воли, которые можно приписать атомам, бессознательными в такой же мере, как элементарная память, которую я вслед за превосходным физиологом Эвальдом Герингом (1870) считаю «общей функцией организованной материи» (лучше сказать «живой субстанции»). Дюбуа-Реймон поразительным образом смешивает здесь «душу» и «сознание»; я готов подумать, что он сделал это по недосмотру. Так как сам он объявляет сознание трансцендентным явлением, но часть других душевных функций (напр. деятельность чувств) не считал таковыми, то я должен предположить, что он считал оба понятия различными. Конечно, из других мест его изящных речей явствует обратное, но вообще этот прославленный оратор поразительным образом противоречит себе именно в важных принципиальных вопросах. Я считаю нужным еще раз подчеркнуть, что для меня сознание составляет лишь часть душевных явлений, которые мы наблюдаем у человека и высших животных и значительно большая часть которых протекает бессознательно. МОНИСТИЧЕСКАЯ И ДУАЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ СОЗНАНИЯ. — В какой бы мере ни расходились между собой различные воззрения на природу и происхождение сознания, однако в конце-концов — при ясном и последовательном логическом анализе — они могут быть сведены к двум основным противоположным взглядам: к трансцендентно- м у (дуалистическому) и физиологическому (монистическому). Лично я издавна защищал это последнее воззрение, притом в духе теории эволюции; в настоящее время его разделяют если и не все, то многие выдающиеся естествоиспытатели. Первое воззрение старее и пользуется значительно большим распространением; в новейшее время престиж его снова поднял главным образом Эмиль Дюбуа-Реймон, сделавший его путем своей знаменитой речи «Ignorabimus» самой захватывающей темой современных споров о «мировых загадках». Ввиду чрезвычайной важности этого основного вопроса мы не можем не изложить лишний раз его существенных сторон. ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ СОЗНАНИЯ. — В знаменитом докладе «О границах познания природы», прочитанном Д ю- буа-Реймоном 14 августа 1872 г. на собрании есте- 228
ствоиспытателей в Лейпциге, он поставил нашему познанию природы две различных «безусловных границы», которых человеческий дух не перешагнет ни при каких угодно успехах науки, — никогда; часто цитируемое заключение этого доклада решительно и резко гласит: «Ignorabimus!» («Мы не узнаем!»). Одна из абсолютно неразрешимых «мировых загадок» — это связь между материей и силой и истинная сущность этих фундаментальных явлений природы; мы обстоятельно рассмотрим эту «проблему субстанции» в двенадцатой главе. Вторым непреодолимым для философии препятствием Дюбуа-Реймон считает проблему с о- знания, вопрос: как объяснить нашу душевную деятельность из материальных условий, из движений, каким образом лежащая в основе материи и силы «субстанция ощущает, желает и мыслит при известных условиях»? Ради краткости, а также для того, чтобы определенно охарактеризовать сущность лейпцигского доклада, я назвал ее речью «Ignorabimus»; это тем более дозволительно, что сам Дюбуа-Реймон, спустя 8 лет (-в речи о семи мировых загадках, 1880), имел возможность со справедливой гордостью похвалиться необычайным успехом этого доклада и прибавить: «критика пела на все голоса, от ликующего одобрения и хвалы до уничтожающего порицания, и слово «I g п о- rabimus», которым заканчивается мое исследование, формально возведено в своего рода натур-философский символ непостижимости». Громкие «звуки ликующе-одобрительной хвалы» действительно раздались из аудиторий дуалистической и спиритуалистической философии, особенно же из лагеря Ecclesia militans («черного интернационала»); но речь привела в восторг и всех спиритов и легковерных людей, мнивших посредством «I g п о г a b i m u s» спасти бессмертие своей драгоценной «души». «Уничтожающему же порицанию» блестящая речь вначале подверглась лишь со стороны немногих естествоиспытателей и философов, тех немногих, которые обладали и достаточным знанием природы и надлежащим нравственным мужеством, чтобы выступить против авторитетных догматических утверждений всемогущего секретаря и диктатора берлинской Академии наук. Поразительный успех речи «Ignorabimus» (который сам оратор впоследствии при случае признал незаслуженным и раздутым) объясняется двумя причинами — внешнего и внутреннего свойства. С внешней стороны эта речь безусловно была «мастерским произведением ораторского искусства, прекрасной проповедью высокой законченности и формы, щеголявшею поразительным богатством натур-фило- 229
софских образов. Известно, однако, что большинство — а особенно «прекрасный пол» — оценивает красоту проповеди не по глубине идейного содержания, но по эстетическим достоинствам изложения» («Monismus», S. 44). При внутреннем же анализе оказывается, что речь «Ignorabimus» заключает в себе решительно программу метафизического дуализма; мир «в д в о й н е» непостижим: с одной стороны, материальный мир, в котором развивают свою сущность «материя и сила», а с другой стороны — вполне обособленный нематериальный мир «духа», в котором действует «мышление и сознание, необъяснимые из материальных условий», в отличие от первых. Вполне естественно, что господствующий дуализм и мистицизм с жаром ухватились за это исповедание двух различных миров, чтобы воспользоваться им для доказательства двойственности человеческой природы и бессмертия души. Ликование спиритуалистов по этому поводу было тем громче и законнее, что Дгобуа-Реймон считался до этого времени видным принципиальным защитником научного материализма, каковым (вопреки своим «прекрасным речам») он был и остался, как и все другие знающие, ясной последовательно «мыслящие естествоиспытатели современной эпохи. Во всяком случае автор речи «Ignorabimus» в конце ее вкратце поднял вопрос о том, не совпадают ли между собой две противополагаемых мировых загадки — общая проблема субстанции и частная проблема сознания. Он говорит: «Конечно, это самое простое представление, и его следует предпочесть тому, которое считает мир вдвойне непостижимым. Но уж такова природа вещей, что мы и в этом пункте не можем притти к ясному решению, и всякие дальнейшие рассуждения по этому поводу представляются праздными». Против этого последнего взгляда я в самом же начале выступил решительным образом и старался показать, что упомянутые два великих вопроса не представляют собой двух различных мировых загадок. «Неврологическая проблема сознания есть лишь частный случай всеобъемлющей космологической проблемы, проблемы субстанции» («Monismus», 1892, S. 23, 13-е издание, 1908 г.). Здесь не место снова входить в детали относящейся к этому вопросу полемики и богатой литературы, вызванной ею. Еще 30 лет назад, в предисловии к первому изданию «Антро- погении» я выразил решительный протест против речи «Ignorabimus», ее дуалистических принципов и метафизических выводов и обстоятельно обосновал этот протест в статье о «Свободе науки и свободе преподавания» (Штутгарт 1878, стр, 230
78, 82 и след.). Я снова затронул этот вопрос и в «Монизме» (стр. 23, 44). Дгобуа-Реймон, задетый в самом чувствительном месте, с большим раздражением отвечал мне в нескольких речах1; подобно большинству его пользующихся большою популярностью речей, и эти отличаются изящным французским стилем и очаровывают богатством образов и смелыми оборотами. Однако поверхностная аргументация речей не прибавляет ничего нового к нашему миропознанию. По крайней мере, это нужно сказать в отношении дарвиниз- м а, условным сторонником которого заявил себя впоследствии берлинский физиолог, не пошевельнувший однако и пальцем для того, чтобы двинуть его вперед; его отрицательные замечания об основном биогенетическом законе, его отрицание филогении и т. п. достаточно свидетельствуют о том, как мало он был знаком с эмпирическими фактами сравнительной морфологии и эмбриологии, а еще меньше способен был к философской оценке их высокого теоретического значения. ФИЗИОЛОГИЯ СОЗНАНИЯ. — Своеобразное явление природы — сознание —¦ вовсе не представляет собой, как утверждает Дюбуа-Реймон и дуалистическая философия, вполне и «безусловно трансцендентной проблемы»; как я утверждал 35 лет тому назад, это проблема физиологическая и, как таковая, может быть сведена к явлениям из области физики и химии. Впоследствии я дал ей еще более определенное название неврологической про б л е- м ы, защищая тот взгляд, что истинное сознание (мышление и разум) встречается лишь у тех высших животных, которые обладают централизованной нервной системой и достаточно высоко развитыми органами чувств. С полной достоверностью мы это можем утверждать относительно высших позвоночных, и прежде всего — о плацентарных млекопитающих, от которых произошел и человеческий род. Сознание высокоразвитых обезьян, собак, слонов и т. д. отличается от сознания человека только степенью, а не родом, и различие в степени сознания между этими «разумными» плацентарными животными и низшими человеческими расами (веддами, австралийскими неграми и др.) менее значительно, чем соответствующее различие между этими последними и высокоразвитыми интеллигентными людьми (Спинозой, Гёте, Ламарком, Дарвином и др.). Таким образом сознание есть лишь часть высшей душевной дея- 1 Dub is -Re у m о л d — Darwin versus Galiani. 1896. Die sieben Weltr'atsel. 1880. 231
тельности и, в качестве таковой, зависит от нормального строения соответствующего органа души — мозга. Физиологическое наблюдение и эксперимент уже двадцать лет тому назад дали несомненные доказательства в пользу того, что та узкая область мозга млекопитающих, которую называют в этом смысле «седалищем» (лучше было бы сказать «о р г а н») сознания, есть часть большого мозга, а именно поздно возникшая «серая оболочка», или «кора головного мозга», которая развивается из двояковыпуклой спинной части первичного мозгового пузырька переднего мозга. Но морфологическое обоснование этого физиологического факта стало возможным после изумительных успехов микроскопической анатомии мозга, которыми мы обязаны усовершенствованным методам исследования последнего времени (Кёлликер, Флексиг, Гольд ж и, Здингер, Вейгерт и др.). Пожалуй, важнейшим из этих завоеваний науки является открытие мыслительных органов ПавломФлек- сигом из Лейпцига; он показал, что в сером веществе мозговой коры находятся четыре области центральных органов чувств, или четыре «внутренних сферы ощущения»; сфера осязания — в теменной доле, обоняния — в лобной доле, зрения — в затылочной, слуха — в височной доле. Между этими четырьмя «очагами чувств» лежат четыре больших «очага мышления», или центры ассоциаций, реальные органы духовной жизни; это те высшие орудия душевной деятельности, которые делают возможным м ы ш- ление и сознание: спереди лобный мозг, или передний центр ассоциации; сзади и сверху теменной мозг, или теменной ассоциативный центр; сзади, снизу, главный мозг, или «большой затылочно-височный ассоциативный центр» (самый важный); наконец, в самом низу, глубоко спрятанный внутри, основной мозг, или «островок Рейля», инсулярный ассоциативный центр. Эти четыре очага мысли, отличающиеся от межлежащих очагов чувства особенной и чрезвычайно сложной нервной структурой, суть настоящие «м ы с л и- тельные орган ы», единственные органы нашего сознания. В новейшее время Флексиг показал, что в известной части их у человека наблюдается еще более сложная структура, отсутствующая у других млекопитающих и объясняющая превосходство человеческого сознания *. ПАТОЛОГИЯ СОЗНАНИЯ. — Важное открытие современной физиологии, что головной мозг человека и высших млекопитающих является органом духовной жизни и сознания, блестяще подтверждается патойогией, данными о з а б о- 232
леваниях мозга. Когда известные части мозговой коры поражаются болезнью, то их деятельность нарушается, что уже отчасти свидетельствует о локализации мозговых функций; когда заболевают отдельные части мозга, то исчезает доля мышления и сознания, связанного с данным участком мозга. Одинаковые результаты дает и патологический эксперимент: разрушение известного места (напр. центра речи) уничтожает его функцию (речь). Впрочем, достаточно сослаться на общеизвестные повседневные явления из области сознания, доказывающие полную зависимость их от химических изменений мозгового вещества. Многие предметы наслаждения (кофе, чай) возбуждают нашу мыслительную способность; другие Свино, пиво) вызывают в нас веселое настроение; возбуждающие («Excitantia») мускус и кафмора оживляют угасшее сознание; эфир и хлороформ усыпляют его и т. д. Было ли бы это возможно, если бы сознание представляло собой нематериальную сущность, не зависящую от анатомических органов? И в чем состояло бы сознание «бессмертной души», если бы она перестала обладать этими органами? Все эти и другие общеизвестные факты доказывают, что сознание у человека (а также и у близко стоящих к нему млекопитающих) изменчиво и что деятельность его во всякое время может быть изменена внутренними (обмен веществ, кровообращение) и внешними причинами (повреждение мозга, раздражение и г. п.). Чрезвычайно поучительными представляются замечательные состояния перемежающегося, или двойного сознания, напоминающие нечто вроде «смены поколений в сфере представлений»: один и тот же человек проявляет в различные дни, при изменившихся обстоятельствах, совершенно различное сознание; сегодня он не помнит о том, что делал вчера; вчера он мог сказать: я — это я; сегодня он должен сказать: я — другой. Такие перемены сознания могут длиться не только днями, но и целыми месяцами и годами; они могут существовать всю жизнь *. ОНТОГЕНИЯ СОЗНАНИЯ. — Каждому известно, что новорожденное дитя совершенно не обладает сознанием; как показал Прейер, оно развивается позднее, после того, как ребенок начинает говорить; он долго говорит о себе в третьем лице. Лишь в тот важный момент, когда он впервые произносит я, когда в нем ясно пробуждается «чувство своего я», зарождается его самосознание, а вместе с ним противопоставление себя внешнему миру. Быстрые и глубокие успехи 1 L. Biichn ег— Kraft und Stoff и Physiolcgieche Eilder (2-ter Bd.) 233
дознавания, которые ребенок делает в первые десять лет своей жизни под влиянием родителей и школы, и более медленный рост- знаний во второе десятилетие, до достижения полной умственной зрелости, тесно связаны с бесчисленными успехами роста и развития сознания и его органа, м о з- г а. Но даже когда школьник получает «свидетельство зрелости», его сознание в действительности еще долго остается незрелым; в это время, при многостороннем соприкосновении с внешним миром, только начинает развиваться «сознание мир а». Лишь на третьем десятке достигают полного развития разумное мышление и сознание, приносящие зрелые плоды в течение следующих трех десятилетий. Обыкновенно с наступлением седьмого десятка (у одних раньше, у других позже) начинается столь характерное для старческого возраста медленное и постепенное регрессирование высшей духовной деятельности. Память, способность восприятия и интерес-к специальным предметам все больше слабеют; зато нередко долго сохраняется производительность ума, зрелое сознание и философский интерес к общим вопросам. Индивидуальное развитие сознания в ранней молодости доказывает всеобщую приложимость основного биогенетического закона; но и в более зрелые годы может быть прослежено его значение. Во всяком случае онтогенезис сознания убедительно свидетельствует о том, что оно представляет собою отнюдь не «нематериальную сущность», но физиологическую функцию мозга; оно не составляет исключения из закона субстанции. ФИЛОГЕНИЯ СОЗНАНИЯ. —То обстоятельство, что сознание, подобно всем другим видам душевной деятельности, находится в зависимости от нормального развития определенных органов и что у ребенка одо развивается постепенно в связи с его мозговым аппаратом, заранее позволяет догадываться, что сознание и в животном царстве развивалось историческим путем от низших ступеней к высшим. Но с какой бы уверенностью мы принципиально ни утверждали такую естественную генеалогию сознания, мы, к сожалению, не имеем возможности глубже заглянуть в нее и строить по этому поводу специальные гипотезы. Тем не менее палеонтология дает нам несколько любопытных и не лишенных значения опорных пунктов. Поразительным, например, представляется значительное качественное и количественное развитие мозга плацентарных млекопитающих третичной эпо- х и. Внутренняя впадина многих ископаемых черепов отлично изучена и позволяет делать верные заключения .относительно величины, а отчасти и устройства заключавшегося в 234
черепе мозга. В одном и том же легионе (напр. копытных, хищных, приматов) замечается сильный прогресс от древнейших эоценовых и олигоценовых до миоценовых и плиоценовых представителей одного и того же рода: у последних мозг (пропорционально к размерам тела) в 6 — 8 раз крупнее, чем у первых. Даже и та высшая ступень развитого сознания, которой достигает лишь цивилизованный человек, развивалась медленно, постепенно — в соответствии с успехами культуры — из низших состояний, какие мы и теперь еще наблюдаем у первобытных дикарей. Это доказывается сравнением их я з ы- к о в, тесно связанным с сравнением их понятий. Чем выше развито у мыслящего культурного человека образование понятий, чем больше он способен улавливать во множестве разнообразных частностей общие черты и подводить их под общие понятия, тем яснее и глубже становится его сознание.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ БЕССМЕРТИЕ ДУШИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ТАНАТИЗМА И АТАНИЗМА. КОСМИЧЕСКОЕ И ЛИЧНОЕ БЕСМЕРТИЕ. АГРЕГАТНОЕ СОСТОЯНИЕ ДУШЕВНОЙ СУБСТАНЦИИ «Один из постоянных упреков, посылаемых науке церковью, заключается в том, что наука материалистична. Я замечу мимоходом, что церковное понятие о будущей жизни всегда было и теперь есть чистейший материализм. Материальное тело должно воскреснуть и обитать в материальном небе». М. Дж. Саведж. 237
СОДЕРЖАНИЕ ОДИННАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Цитадель суеверия. — Атанизм и танатизм. — Индивидуальный характер смерти. — Бессмертие одноклеточных (протистов). — Космическое и личное бессмертие. — Первичный танатизм (у первобытных народов). — Вторичный танатизм (у древних и новых философов). — Атанизм и религия.— Происхождение веры в бессмертие. — Христианский атанизм.— Вечная жизнь. — Страшный суд. — Метафизический атанизм. — Духовная субстанция. — Эфирная душа. — Воздушная душа. — Жидкие и твердые души. — Бессмертие души животного. — Доказательства в пользу и цро- тив атанизма. — Атанистические иллюзии ЛИТЕРАТУРА D. Strauss— Gesammelte Schriften. Auswahl in sechs B'anden (herausg. von Ed. Zeller), 1890. L. Feuerbach- Gottheit, Freiheit und Unsterblichkeit vom Stand- punkt der Anthropologic. 2. Aufl., 1890. L. Buchner — Das kunftige Lebpn und die moderne Wissenschaft — Zehn Briefe an eine Freundin. Leipzig 1889. C. V о g t — Kohlerglaube und Wissenschaft. 1855. G. К u h n — Naturphilosophische Studien, frei von Mysticismus. 1895. P. С а г u s and Hegeler — «The Monist». A quarterly Magazine. Vol. I—IX, 1899. M. J. Savage — Die Unsterblichkeit (Кар. XII in «Die Religion im Lichte der Darwin'schen Lehre», 1886). Ad. Swoboda — Gestalten des Glaubens, 2. Bd. Leipzig 1897. 238
ереходя от генетического рассмотрения души к великому вопросу о ее «бессмертии», мы вступаем в ту высшую область суеверия, которая в известной мере представляет несокрушимую цитадель всех мистических и дуалистических представлений, ибо в этом кардинальном вопросе больше чем во всякой другой проблеме к чисто философским представлениям примешивается эгоистический интерес человеческой личности, желающей во что бы то ни стало обеспечить свое индивидуальное существование после смерти. Эта «высшая потребность духа» столь могущественна, что под влиянием ее все логические выводы критического разума выбрасываются за борт. Сознательно или бессознательно, но у большинства людей все остальные общие взгляды, а следовательно и все миросозерцание, находятся под сильным влиянием догмата о личном бессмертии, а с-этим теоретическим заблуждением соединяются и практические выводы огромной важности. Поэтому наша задача будет заключаться в том, чтобы подвергнуть эту важную догму всестороннему критическому анализу и доказать ее несостоятельность перед лицом эмпирических данных современной биологии. АТАНИЗМ И ТАНАТИЗМ. — Ради краткости и удобства обозначения двух противоположных основных течений в вопросе о бессмертии мы называем веру в «личное бессмертие человека» атанизмом (от athanes или athanatos — бессмертный, по-гречески); танатизмом же (от слова tha- aatos, смерть) мы называем убеждение, что со смертью человека не только прекращаются все физиологические жизненные функции, но исчезает и самая «д у ш а», т. е. та совокупность мозговых функций, которую психический дуализм считает самостоятельной «сущностью», не зависимой от остальных жизненных проявлений живого тела. Касаясь, таким образом, физиологической проблемы смерти, мы еще раз обязаны подчеркнуть индивидуальный характер этого явления органической природы. Под словом «смерть» мы разумеем исключительно окончательное прекращение жизненной деятельности органического 239
индивидуума, к какой бы категории или стадии индивидуальности это неделимое существо ни относилось. Человек мертв, когда умирает его личность, все равно, если после него не осталось никакого потомства или он произвел на свет детей, потомки которых будут успешно размножаться в ряде поколений. Правда, в известном смысле выражаются, что «дух» великих людей (напр. в династии выдающихся правителей, в фамилии талантливых художников) живет в следующих поколениях; равным образом говорят, что «душа» выдающихся женщин часто сохраняется в детях и внуках. Но в этих случаях дело идет всегда о сложных процессах наследственности, при которых отделившаяся микроскопическая клетка (семенная клетка отца, яйцевая клетка матери) передает потомкам известные свойства субстанции. Отдельные личности, тысячами производящие эти половые клетки, все же остаются смертными, и их индивидуальная душевная деятельность прекращается с их смертью совершенно так же, как и всякая другая физиологическая функция. БЕССМЕРТИЕ ОДНОКЛЕТОЧНЫХ ОРГАНИЗМОВ. - В по-следнее время некоторые известные физиологи —'Особенно ревностно Вейсман в 1882 г. — защищают тот взгляд, что бессмертны только низшие одноклеточные организмы, протисты, в противоположность всем многоклеточным животным и растениям, тело которых состоит из тканей. Это странное воззрение больше всего подкрепляли тем, что большая часть протистов размножается преимущественно бесполым путем, посредством деления или спорообразования. При этом все тело одноклеточного организма распадается на две или несколько одинаковых частей (дочерние клетки), и каждая из этих частей растет до тех пор, пока не достигнет величины и формы материнской клетки. Но ведь уже самым процессом деления уничтожается индивидуальность одноклеточного организма, исчезает как морфологическое, так и физиологическое единство его. Самое понятие индивидуума, «неделимого», логически опровергает воззрение Вейсман а, ибо оно обозначает единство, которого нельзя разделить, не уничтожая его сущности. В этом смысле одноклеточные первичные растения (Protophyta) и одноклеточные простейшие животные (Protozoa) в продолжение своей жизни являются такими же б и о н т а м и, или физиологическими индивидуумами, как и многоклеточные, тканеобразующие растения и животные. У последних также имеет место бесполое размножение путем простого деления (напр. у некоторых стрекающих, кораллов, медуз и др.); материнский организм, из которого путем деления возникают 240
два дочерних организма, и здесь перестает существовать в момент деления. В с й с м а н утверждает: «У простейших не существует индивидуальности и поколений в том * смысле, как у многоклеточных». Я решительным образом оспариваю это положение. Так как я сам впервые (;1872) установил понятие Metazoa, противопоставив этих многоклеточных тканеобразующих животных одноклеточным Protozoa (инфузориям, корненожкам и др.); так как, далее, я же впервые обосновал принципиальное различнее развитии тех и других (первые — из зародышевых листков, вторые — нет), то с тем большей энергией я должен подчеркнуть, что простейших я считаю в физиологическом (как и в психологическом) смысле столь же смертными, как и многоклеточных; ни тело, ни душа в обеих группах не наделены бессмертием. Остальные ошибочные выводы Вейсмана были уже опровергнуты Мебиусом (1894), справедливо утверждающим, что «в мире все совершается периодически» и что «нет такого источника, из которого могли бы возникнуть бессмертные органические особи» *. КОСМИЧЕСКОЕ И ЛИЧНОЕ БЕССМЕРТИЕ. — Когда понятию бессмертия придают широкий, обобщающий смысл и распространяют его на всю совокупность познаваемой природы, тогда оно приобретает научную ценность; оно тогда является для монистической философии не только приемлемым, но и чем-то само собой разумеющимся. В этом случае тезис о неразрушимости и вечной длительности всего сущего совпадает с нашим высшим законом природы, законом субстанции (гл. XII). В.виду того, что мы обстоятельно обсудим вопрос об этом космическом бессмертии впоследствии, при обосновании учения о сохранении силы и материи, мы 'здесь не будем на нем останавливаться. Мы предпочитаем немедленно обратиться к критике той «веры в бессмертие», которая обыкновенно разумеется под этим словом, веры в бессмертие личной души. Прежде всего мы исследуем распространение и возникновение этого мистического и дуалистического представления, причем особенно подчеркиваем широкую распространенность противоположного взгляда, монистического, эмпирически обоснованного танатизма. Я различаю по весьма существенным основаниям первичный и вторич- н ы й танатизм; в первом случае отсутствие догмата бессмертия является первичным (у первобытных дикарей); вторичный же танатизм есть более поздний результат разумного познания природы у высокоразвитых культурных народов. 16. Геккель. Н. 5624. 241
ПЕРВИЧНЫЙ ТАНАТИЗМ (ПЕРВИЧНОЕ ОТСУТСТВИЕ ИДЕИ БЕССМЕРТИЯ). — Во многих философских и особенно богословских сочинениях мы и телерь еще встречаем; утверждение, что вера в личное бессмертие человеческой души всегда была свойственна всем людям или, по крайней мере, всем «разумным людям». Это — ложь. Эта догма никогда не была первичным представлением человеческого разума; еще меньше она обладала когда-нибудь всеобщим распространением. В этом отношении огромную важность приобретает несомненный факт, твердо установленный в недавнее время сравнительной этнологией, что некоторые дикие народности самой древней и первобытной стадии так же мало имеют представление о бессмертии, как и о боге. Именно так обстоит дело с веддами на Цейлоне, теми первобытными карликами, которых мы считаем, на основании превосходных исследований С а р а з е н а, остатком древнейших «первобытных людей» Иддии *; то же можно сказать и о некоторых древнейших племенах родственных им дравидов, об индийских силонгах и некоторых племенах австралийских негров. Равным образом и некоторые первобытнейшие народы американской расы, во внутренней Бразилии, по верхнему течению Амазонки, не имеют понятия ни о богах, ни о бессмертии. Это первобытное отсутствие веры в бессмертие и бога — факт большой важности; разумеется, его нужно отличать от вторичного отсутствия такой веры, поздно и с трудом приобретаемого высокоразвитым культурным человеком в результате критико-философских исследований. ВТОРИЧНЫЙ ТАНАТИЗМ (ПРИОБРЕТЕННОЕ ОТСУТСТВИЕ ИДЕИ БЕССМЕРТИЯ). — В противоположность первичному танатизму, несомненно -возникшему у древнейших народов первобытным путем и имевшему широкое распространение, вторичное отсутствие веры в бессмертие возникло очень поздно; оно представляет собой уже зрелый плод упорного размышления о «жизни и смерти», следовательно, есть продукт подлинного и независимого философского мышления. В таком виде он появляется уже в VI ст. до р. х. у некоторых ионийских натур-философов, позже — у родоначальников древней материалистической философии, Демокрита и Эмпедокла, а также иу Сиконидаи Эпикура, у Сенеки и Плиния, в наиболее же последовательной форме у Лукреция Кара. Когда же с упадком классической древности получило распространение христианство, то 1 Е. Haeckel — Indische Reisebriefe. 4. AufL 1903. 242
имеете с ним приобрел .важнейшее значение атанйзм как один из важнейших членов христианского символа веры. В течение долгого периода духовного мрака, господствовавшего над человечеством в средние века христианской эры, конечно, редко отыскивался смелый и свободный мыслитель, который бы дерзал высказывать противоположный взгляд; примеры Галилея, Джордано Бруно и других независимых философов, преданных пытке и костру «последователями Христа», в достаточной мере устрашали всякую смелую мысль. Она стала возможной лишь после того, как Реформация и Возрождение сокрушили всемогущество лапы. История новейшей философии повествует о многочисленных путях, которыми созревший человеческий разум пытался освободиться от оков предрассудка о бессмертии. Тем не менее" тесная связь его с христианской догмой сообщала ему даже в более свободных, протестантских кругах такое могущество, что и самые убежденные свободные мыслители хранили свои мнения про себя. Лишь изредка отдельные выдающиеся личности осмеливались свободно высказывать свое убеждение в невозможности существования души после смерти. Особенно это можно сказать о Франции второй половины XVIII века, о Вольтере, Дантоне, Мираб о и др.; затем о главных представителях тогдашнего материализма — Гольбахе, Ламеттри й др. Это убеждение защищал также проницательный друг последнего, величайший из государей династии Гогенцоллернов, 'Монистический «философ из Оан- Суси». Что сказал бы Фридрих Великий, этот «коронованный танатист и атеист», если бы он мог в данную минуту сравнить свои монистические убеждения с убеждениями своих (Преемников! Среди мыслящих нрачей убеждение, что со смертью человека прекращает свое существование и его душа, было очень распространено уже много веков назад; но и они в большинстве случаев остерегались высказывать это убеждение. Притом даже еще в XVIII веке Э(мпирические данные о мозге были столь несовершенны, что «душа», в качестве загадочной обитательницы его, могла свободно продолжать свое самостоятельное существование. Это мнение было окончательно опровергнуто лишь колоссальными успехами биологии в XIX в., особенно во второй его половине. Установление теории происхождения и клеточной теории, поразительные открытия в области онтогении и экспериментальной физиологии, а главное, достойные изумления успехи микроскопической анатомии мозга постепенно лишили атанизм всякой почвы, так что в настоящее время на редкость встретить знающего и добро- 1б-: 243
совестного биолога, который бы защищал бессмертие души. Монистические философы девятнадцатого века (Штраус, Фейербах, Бюхнер, Pay, Спенсер и др.) — все убежденные т а н а т и с т ы. АТАНИЗМ И РЕЛИГИЯ. — Наибольшее распространение и силу догмат личного бессмертия получил лишь благодаря своей тесной связи с христианским вероучением; а это создало ошибочный, поныне широко распространенный взгляд, что догмат бессмертия вообще входит необходимою составною частью во всякую чистую религию. Ничего подобного! Вера в бессмертие души совершенно отсутствует в большей части высокоразвитых восточных религий; она отсутствует в буддизме, который еще и ныне исповедуют свыше 30% всего населения земного шара; она отсутствует также в древних народных верованиях китайцев, равно как и в сменившей их позднее реформированной религия Конфуция, и, что всего важнее, она отсутствует в древнейшей и более чистой иудейской религии: ни в пятикнижии Моисея, ни в тех древнейших рукописях Ветхого завета, которые были написаны до вавилонского пленения, не содержится и следов учения об индивидуальном существовании после смерти. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВЕРЫ В БЕССМЕРТИЕ. — Мистическое представление, будто после смерти человека его душа без конца продолжает свое существование, несомненно, возникло полифилетическ"йм путем; оно отсутствовало у древнейшего, уже наделенного способностью речи первобытного человека (гипотетический Homo primige- nius Азии), точно так же как и у его прародителя Pithecanthro- pus'a и Prothylobates'a, а равно и у современных, мало развитых потомков вроде цейлонских веддов, силонгов Индии и других еще далее живущих диких племен. Лишь с развитием разума, при более глубоком размышлении о жизни и смерти, о сне и грезах у различных древнейших человеческих рас — независимо друг от друга — стали развиваться мистические представления о двойственном состоянии нашего организма. В этом полифилетическом процессе играли роль весьма разнообразные мотивы: культ предков, любовь к родичам, жажда жизни и желание продлить ее, надежда на лучшую жизнь в загробном мире, чаяние награды за добрые дела и кары за дурные и т. д. Новейшая сравнительная психология знакомит нас со множеством такого рода религиозных поэм1; по большей части они бывают тесно связаны с древнейшими форма- 1 Adalbert Swoboda — Gestalten des Glaubens. 1897. 244
ми веры в бога и вообще религии. В большинстве современных религий атанизм тесно связан с теизмом: материалистическое представление, которое составляет себе большинство верующих о своем «личном боге», они переносят на свою «бессмертную душу». Прежде всего это касается господствующей религии современных культурных народов — христианства. ХРИСТИАНСКАЯ ВЕРА В БЕССМЕРТИЕ. — Как всем известно, догмат о бессмертии души в христианской религии давно уже получил ту точную форму, которая выражается в символе веры: «верую в воскресение плоти, в жизнь вечную». О том, как на пасху Христос сам восстал из мертвых и ныне мыслится в вечности как «сын божий, восседающий одесную бога», дают понятие бесчисленные картины и легенды. Таким же точно образом и человек «воскреснет в последний день и получит возмездие за свою земную жизнь». Весь этот круг христианских представлений от начала до конца материалистичен и антропистичен, он немногим возвышается над соответствующими грубыми представлениями многих первобытных народов, стоящих на низкой ступени развития. Что «воскресение плоти» — вещь невозможная, знает в сущности всякий, знакомый с анатомией и физиологией. Воскресение Христа, празднуемое миллионами верующих христиан каждую пасху, точно такой же чистейший миф, как и «воскрешение мертвых», которое Христос будто бы несколько раз совершал. Для чистого разума все эти мистические символы веры так же неприемлемы, как и связанная с ними гипотеза «вечной жизни». ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ. — Фантастические представления, распространяемые христианской церковью о вечном существовании бессмертной души после смерти тела, носят чисто материалистичный характер, совершенно так же, как и догмат о «воскресении плоти». По этому поводу С а в е д ж в своем интересном труде «Религия в свете дарвиновского учения» (1886) справедливо замечает: «Один из постоянных упреков, посылаемых науке церковью, заключается в том, что наука материалистична. Я замечу мимоходом, что церковное понятие о будущей жизни всегда было и теперь есть чистейший материализм. Материальное тело должно воскреснуть и обитать в материальном небе». Чтобы убедиться' в этом, достаточно беспристрастно ознакомиться с содержанием бесчисленных проповедей или даже напыщенных, столь йопулярных в наши дни застольных речей, в которых превозносится великолепие вечной жизни как высшего дара Христа и вера в нее как основа нравственного учения. <Н5
Богобоязненных верующих спиритуалистов ожидают в «раю» все радости утонченной общекультурной жизни, а безбожных материалистов «любящий отец» будет вечно терзать адскими муками. Многочисленные картины знаменитых живописцев наглядно изображают такие моменты. МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ВЕРА В БЕССМЕРТИЕ. — Против материалистического атанизма, господствующего в христианской и магометанской церкви, выступает как-будто более чистая и высокая форма — метафизического атанизма, -проповедуемого дуалистической и спиритуалистической филооофией. Наиболее выдающимся основателем его следует считать Платона; он еще в четвертом веке до р. х. учил о полном дуализме души и тела, который стал ,в христианской религии одним из важнейших теоретических догматов, имевших величайшее практическое значение. Тело есть цечто смертное, материальное, физическое; душа же бессмертна, нематериальна, метафизична. Оба элемента соединены между собою лишь на время индивидуальной жизни. Так как Платон принимает вечную жизнь автономной души как после, так и до временного соединения ее с телом» то он принадлежит к сторонникам «переселения душ»; души существуют как таковые, как «вечные идеи» еще до того, как они вступают в человеческое тело. Оставив его, они ищут нового помещения в другом теле, которое больше всего соответствует их природе; души жестоких тиранов поселяются з те" л ах волков и коршунов; души добродетельных тружеников — в телах пчел и муравьев и т. д. Ребяческая наивность воззрений этой платоновской психологии сразу бросается в глаза; при более глубоком анализе они оказываются совершенно несовместимыми с достоверней- шими психологическими данными, которыми мы обязаны современной анатомии и физиологии, а также гистологии и онтогении, сильно двинувшихся вперед за последнее время; мы об этих воззрениях упоминаем потому лишь, что при всей своей нелепости они оказали величайшее влияние на историю культуры. О одной стороны, к платоновскому учению о душе присоединилась мистика неоплатоников, проникшая в христианство; с другой стороны, оно впоследствии сделалось одним из главных устоев спиритуалистической и идеалистической философии. Платоновская «идея» впоследствии превратилась в понятие духовной субстанции, столь же непостижимое и метафизичное, но нередко успевавшее облачиться в форму физического понятия. ДУХОВНАЯ СУБСТАНЦИЯ. —Понятие души как «субстанции» весьма неясно излагается у большинства пси- 246
хологоъ; то душа принимается в абстрактном и идеалистическом смысле за «нематериальную сущность» совсем особого рода, то в конкретном и реалистическом смысле, то в каком-то расплывчатом среднем смысле между обоими понятиями. Твердо придерживаясь монистического понятия субстанции, которое мы развиваем (-в XII гл.) -в качестве простейшей основы всего нашего мировоззрения, мы видим в ней неразрывно соединенные между собою материю и энергию. В «духовной субстанции» мы должны различать единственно известную нам собственно психическую энергию (ощущение, представление, воля) и психическую материю, благодаря которой первая только и может проявляться, т. е. живую плазму. У высших животных «духовное вещество» составляет часть нервной системы, а у низших, безнервных животных и у растений — часть их многоклеточного протоплазмового тела; у одноклеточных же протестов— часть их клеточкой протоплазмы. Мы опять приходим к органам души и к тому естественно-научному факту, что эти материальные органы необходимы для душевной деятельности; сама же душа актуальна, она есть сумма своих физиологических функций. Совсем не так складывается понятие специфической духовной субстанции у тех философов-спиритуалистов, которые ее принимают. У них бессмертная «душа» хотя и материальна, но недоступна зрению и представляет собою нечто совершенно отличное от видимого тела, в котором она обитает. Невидимость души считается весьма существенным ее атрибутом. Некоторые при этом сравнивают душу с эфиром и считают ее, подобно этому последнему, крайне тонким и легким, чрезвычайно подвижным веществом или невесомым агентом, движущимся между весомыми частицами живого организма-. Другие уподобляют душу ветру и приписывают ей газообразное состояние; именно это сравнение и породило у первобытных народов дуалистическую концепцию, впоследствии получившую такое распространение. Когда человек умирает, после него остается мертвое тело; бессмертная же душа «отлетает от него вместе с последним вздохом». ДУША-ЭФИР. — Уподобление человеческой души эфиру, как качественно сходному образованию, в последнее время приобрело более конкретную форму благодаря колоссальным успехам оптики и электричества (особенно в последние 10—15 лет); эти науки познакомили нас с энергией эфира я тем дали возможность строить правильные выводы относительно материальной природы этой заполняющей пространство субстанции. Так как этот важный вопрос нам предстоит 247
рассмотреть впоследствии (в гл. XII), то здесь я не буду на •нем останавливаться; замечу лишь вкратце, что существование души-эфира представляется совершенно невозможным. Такая «эфирная душа», т. е. духовная субстанция, похожая на физический эфир и, подобно ему, реющая между весомыми частицами живой протоплазмы или молекулами мозга, сделала бы невозможной индивидуальную душевную жизнь. Ни мистические воззрения, служившие предметом горячего спора в середине ХТХ века, ни попытки современного неовитализма установить соотношение между мистической «жизненной силой» и мировым эфиром теперь даже не нуждаются в опровержении. ДУША-ВОЗДУХ. — Гораздо большим распространением и признанием пользуется в настоящее время воззрение, будто духовная субстанция обладает газообразной природой. Уподобление человеческого дыхания дуновению ветра старо, как мир; «первоначально и то и другое считалось тождественными и обозначались одним словом. Anemos и psyche греков, anima и spiritus римлян первоначально служили обозначением для ветра, для тяги воздуха; затем эти слова стали применяться к обозначению человеческого дыхания. Позже этот «дух жив» стал отождествляться с «жизненной силой», а в конце-концов в нем стали видеть самую сущность души или, в более тесном смысле, высшее проявление ее, «дух». Фантазия выработала затем мистическое представление об индивидуальных духах, привидениях (по-английски «spirits»); их ведь и теперь большинство людей представляет себе в качестве «воздушных существ», но одаренных физиологическими функциями человеческого организма; при всем том в некоторых пользующихся известностью спиритических кружках их ухитряются фотографировать! ЖИДКАЯ И ТВЕРДАЯ ДУША. —В последние десятилетия XIX века экспериментальной физике удалось привести все газообразные тела в капельножидкое, а в большинстве случаев и в твердое — агрегатное — состояние. Для этого требуются только соответствующие аппараты, сильно сгущающие газы при очень высоком давлении и очень низкой температуре. Таким путем можно превратить в жидкость не только газообразные элементы, как кислород, водород, азот, но и сложные газы, газообразные соединения (углекислота) и механические газовые смеси (атмосферный воздух). Благодаря этому невидимые вещества становятся для всякого видимы и в известном смысле «осязаемы». С этим изменением плотности газов пал тот мистический ореол, которым в прежнее время окружались таинственные газообразные вещества, кото- 248
Ё&е, будучи невидимы, оказывали явные и видимые влияния. !сли бы духовная субстанция, как и поныне убеждены многие «образованные люди», была газообразна, то мы были бы в состоянии, применив высокое давление и очень низкую температуру, привести ее в жидкое состояние. Тогда можно было бы ловить душу, выдыхаемую в момент смерти, сгущать ее под очень высоким давлением и при низкой температуре и сохранять в стеклянном сосуде как «бессмертную жид- кость» души (fluidum animae immortale). Путем дальнейшего охлаждения и сгущения нам бы удалось затем привести жидкую душу в твердое состояние (^снегообразная душа»). До сих пор этого не удавалось сделать. БЕССМЕРТИЕ ДУШИ ЖИВОТНЫХ. — Если бы атанизм был правильным воззрением, если бы «душа» человека действительно существовала вовеки веков, то это надо было бы признать и относительно души высших животных, по крайней мере млекопитающих, близко стоящих к человеку (обезьян, собак и т. д.). Ибо человек отличается от последних не иным характером присущих ему душевных функций, но лишь более высокой степенью психической деятельности, более совершенной стадией ее развития. У многих людей (но далеко не у всех) по сравнению с большей частью животных особенно высоко развито сознание, способность ассоциации идей, мышления и разума. Однако, это различие зовсе не так велико, как обыкновенно принято думать; оно во всех отношениях значительно слабее соответствующего различия между психикой высших и низших животных или даже различия между высшими и низшими ступенями развития человеческой души. Поэтому, если приписывать последней «личное бессмертие», то придется признать его и за высшими животными. Это убеждение в индивидуальном бессмертии животных, весьма естественно, встречается у многих народов древнего и нового времени; но и теперь его можно встретить у многих мыслящих людей, притязающих для себя на «вечную жизнь» и вместе с тем обладающих основательным эмпирическим знакомствам с душевной жизнью животных. Я знавал старого лесничего, рано овдовевшего и бездетного и одиноко прожившего в великолепном лесу Восточной Пруссии больше тридцати лет. Все общество его составляли несколько слуг, с которыми он обменивался лишь самыми необходимыми фразами, и масса собак самых разнообразных пород, с которыми он находился в теснейшей духовной связи. Путем многолетнего воспитания и дрессировки этот тонкий наблюдатель и друг природы глубоко проник в индивидуальную психику своих 249
собак и в их личном бессмертии был убежден столь же непоколебимо, как и в своем. Некоторые из наиболее умных собак стояли в его объективном сравнении на значительно высшей духовной ступени, чем его старая, тупоумная служанка и грубый, простоватый работник. Каждый беспристрастный наблюдатель, изучавший в течение нескольких лет сознательную и разумную душевную жизнь выдающихся собак, внимательно следивший за физиологическими процессами их мышления, суждения, умозаключения, должен согласиться, что они могут с таким же правом претендовать на «бессмертие», как и человек. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА В ПОЛЬЗУ АТАНИЗМА. —Доводы, приводящиеся уже две тысячи лет в доказательство бессмертия души и поныне считающиеся убедительными, по большей части коренятся не в стремлении к познанию истины, но в так называемой «потребности духа», т. е. в тяготении к фантазии и вымыслу. По Канту, бессмертие души есть не объект познания чистого разума, но «'«постулат практического разума». Но сей последний и связанные с ним «потребности духа, морального воспитания» и т. п. мы должны совершенно исключить из рассмотрения, если добросовестно и беспристрастно стремимся к познанию и с т ин ы, ибо истина дается только чистому разуму путем эмпирически обоснованных и логически ясных умозаключений. Об ата- низме можно сказать то же, что о теизме: и тот и другой суть объекты мистического вымысла, трансцендентной в е- р ы, отнюдь не разумно умозаключающей науки. Если мы проанализируем все отдельные' доводы, выдвигаемые в пользу веры в бессмертие, то окажется, что ни один из них не может быть назван истинно научным, ни один не опирается на точные данные, добытые за последние десятилетия физиологической психологией и теорией эволюции. Теологический довод, что личный творец вдохнул в человека бессмертную душу (чаще всего рассматриваемую как часть его собственной божественной души), есть чистый миф. Космологический довод, что «нравственный мировой порядок» требует вечной жизни человеческой души, есть догмат, лишенный всякого основания. Телеологический довод, что «высшее назначение» человека требует полного развития его несовершенной земной души по ту сторону жизни, покоится на ложном антропизме. Моралистический довод, что лишения и неудовлетворенные желания земной юдоли должны быть возмещены «всеуравнивающей справедливостью» на том свете, есть не больше, как благочестивое пожелание. Этнологический довод, что вера в бессмер- 250
тие, как я вера в бога, есть врожденная, всему человечеству 'присущая истина, — фактическое заблуждение. Онтологический довод, что душа, как «простая, нематериальная и неделимая сущность», не может исчезнуть со смертью, покоится на совершенно ложном взгляде на психические явления; он не больше, как спиритуалистическое заблуждение. Все эти и им подобные «довюды в пользу атанизма» устарели и окончательно опровергнуты научной' критикой последних десятилетий. ' ДОВОДЫ ПРОТИВ АТАНИЗМА. —Наряду с выше приведенными, сплошь несостоятельными доводами в пользу бессмертия души будет далеко нелишне, ввиду огромного значения этого вопроса, привести вполне обоснованные научные доводы 'против бессмертия души. Физиологический довод заключается в том, что человеческая душа, подобно душе высших животных, не представляет собой самостоятельной, независимой сущности, но есть коллективное обозначение суммы мозговых функций; эти функции, как и все другие жизненные отправления, обусловливаются физическими и химическими процессами, а следовательно, подчиняются закону субстанции. Гистологический довод опирается на крайне сложное микроскопическое строение мозга и в гаиглиозных клетках последнего учит нас видеть настоящие «элементарные органы души». Экспериментальный довод убеждает нас в том, что отдельные жизненные функции связаны с особыми участками мозга и невозможны, если эти участки не имеют нормального строения; как только эти участки разрушены, немедленно прекращаются и связанные с ними функции; особенно это касается «мыслительных органов», единственных центральных орудий «духовной жизни». Патологическое доказательство дополняет физиологическое; когда известные участки мозга (центр речи, слуховая сфера, зрительная сфера) поражаются болезнью, то прекращается и их деятельность (речь, зрение, слух); сама (природа производит в этом случае решающий физиологический эксперимент. Онтогенетический довод указывает нам на непосредственные факты индивидуального развития души; мы видим, как отдельные способности детской души развиваются лостепенно, одна за другою; юноша развивается в пышный цветок, муж — в зрелый плод; в старости происходит постеленное атрофирование души, соответствующее старческому перерождению мозга. Филогенетическое доказательство опирается на палеонтологию, сравнительную анатомию и физиологию мозга; взаимно дополняя друг друга, эти науки совокупно доказывают, что мозг гы
человека (а также его функция, душа) развивался медленно и постепенно из мозга млекопитающих и низших позвоночных. АТАНИСТИЧЕСКИЕ ИЛЛЮЗИИ. — Предшествующие исследования, которые можно было бы дополнить многими другими данными современной науки, 'показали полную несостоятельность старого догмата о «бессмертии души»; в XX веке он уж не может быть предметом серьезного научного исследования, а разве лишь трансцендентной веры. Но «критика чистого разума» показывает, что эта столь ценимая вера при свете науки оказывается чистейшим суеверием, так же как и часто с нею соединяемая вера в «личного бога». Однако, и поныне еще миллионы «.верующих» — и не только из низших, необразованных слоев народа, но и из высших, образованных кругов — считают этот предрассудок своим драгоценнейшим достоянием, своим «бесценным сокровищем». Поэтому мы считаем необходимым еще глубже проникнуть в этот круг представлений и — допустив их правильность — подвергнуть критическому учету их действительную ценность. Тогда объективному уму станет очевидно, что эта ценность по большей части основана на воображении, на отсутствии ясного суждения и последовательного мышления. Решительное отречение от этих «а т а н и с т и ч е с к и х иллюзий», по моему твердому и искреннему убеждению, было бы для человечества не только не тягостной потерей, но и огромным положительным выигрышем. «Душевная потребность» человека крепко держится за веру в бессмертие, главным образом, по двум причинам: во-первых, в надежде на лучшую жизнь в грядущем мире, во-вторых, в надежде на свидание с близкими родными и друзьями, которых оторвала от нас смерть. Что касается первой надежды, то она соответствует естественному чувству возмещения, вполне законному с субъективной точки зрения, объективно же лишенному всякого основания. Мы выражаем притязания на вознаграждение за бесчисленные лишения и горестные испытания, претерпеваемые нами в земной юдоли, не имея для этого решительно никаких реальных залогов или гарантий. Мы требуем неограниченной длительности жизни, в которой нам хочется испытывать лишь наслаждения и радость и никаких страданий или неудовольствия. Представления большинства людей об этой «блаженной жизни в загробном мире» носят удивительно странный характер, и это тем более удивительно, что за «нематериальной душой» предполагается способность испытывать крайне материальные наслаждения. Фантазия каждой верующей личности изображает себе вечное 352
блаженство сообразно личным желаниям. Американский ий- деец, атанизм которого столь живо изобразил Шиллер в своей «Надовесской надгробной жалобе», надеется найти в своем раю веселые поля для охоты, с бесчисленным множеством буйволов и медведей; эскимос надеется встретить залитые солнцем ледяные пространства, с неисчерпаемым множеством белых медведей, тюленей и других полярных животных; нежный сингалез строит свой рай по образцу райского острова Цейлона, с его великолепными садами и лесами; он полагает, что там во всякое время к его услугам будут безграничные запасы риса и «курри», кокосовых орехов и других плодов; араб-мусульманин убежден, что <в его раю разбросаны тенистые сады, заросшие цветами, орошаемые прохладными ручьями и населенные 'прелестными девами; католический рыбак Сицилии ожидает найти в раю изобилие самой нежной рыбы и вкуснейших макарон и вечное отпущение всех грехов, которые он, чего доброго, будет творить ежедневно в вечной жизни; евангелист северной Европы надеется увидеть огромнейший готический собор, в котором льются «вечные песнопения господу сил». Словом, каждый верующий в вечной жизни ждет в сущности продолжения своего индивидуального земного существования, только в значительно «исправленном и расширенном издании». Мы считаем особенно важным подчеркнуть крайне материалистическую подкладку христианского атанизм а, тесно связанного с нелепым догматом «воскресения мертвых». Судя по тысячам картин знаменитых мастеров, «воскресшие тела» со своими «возродившимися душами» прогуливаются по небесам совершенно*так же, как и в нашей земной юдоли; они созерцают бога очами, слышат его голос своими ушами, поют гимны во славу его с помощью той же гортани, и т. п. Словом, современные жители христианского рая суть такие же двойственные существа, наделенные телом и душою и всеми органами земного организма, как наши древние предшественники в Одиновой зале Валгаллы, как «бессмертные» турки и арабы в райском саду Магомета, как древнегреческие полубоги и герои за столом Зевса на Олимпе, где они вкушали амброзию и нектар. Сколь бы радужной ни представлять себе эту «вечную жизнь» «в раю, однако за мало-мальски «продолжительный срок она должна невероятно наскучить. Да еще «вечно»! Непрерывно вести такое индивидуальное существование! Глубокий миф о «вечном жиде», тщетное искание покоя несчастным Агасфером до некоторой степени иллюстрирует ценность такой «вечной жизни»! Самое лучшее, чего мы можем 253
пожелать себе после полной, честно прожитой жизни, это—¦ вечного спокойствия могилы: «Даруй им, господи, вечный покой!» Каждый образованный и рассудительный человек, если только он знаком с геологическим летосчислением и задумывался над длинным рядом миллионов лет, протекших в органической истории земли, должен, здраво обсудивши вопрос, согласиться, что мысль о «вечной жизни» даже и для лучшего человека отнюдь не представляет высокого утешения, но является страшной угрозой. О этим можно не соглашаться только при отсутствии способности ясно и последовательно мыслить. Лучшее и наиболее законное основание атанизма заключается в надежде свидеться в «вечной жизни» с дорогими сердцу родными и друзьями, преждевременно отнятыми у нас жестоким роком. Но и это мнимое счастье при некотором размышлении оказывается иллюзией; во всяком случае оно значительно умеряется перспективой увидеть и всех несимпатичных нам знакомых, а также и врагов, отравлявших нам земное существование. И даже близкие семейные отношения могут еще явиться источником многих затруднений! Многие мужья, наверное, охотно отказались бы от прелестей рая, если бы только знали достоверно, что там им придется «в е ч н о» быть в обществе своей «дражайшей половины» или хотя бы пещи. Сомнительно также, чтобы король Генрих VIII английский хорошо себя чувствовал там со своими шестью супругами; или, например, польский король Август Сильный, даривший свою любовь сотне слишком женщин и приживший с ними 352 детей! Тай как он находился в хороших отношениях с папой, «наместником бога», то и ему предстояло бы попасть в рай, несмотря на все грехи и на глупые военные авантюры, стоившие жизни свыше чем ста тысячам: саксонцев. Для верующих атанистов представляет также неразрешимые трудности вопрос: в (какой стадии их индивидуального развития будет вести свою «вечную* жизнь» их освободившаяся душа? Будут ли новорожденные развивать свою душу в небесах, при тех же условиях жестокой «борьбы за существование», в каких воспитывается человек ш земле? А даровитый юноша, павший жертвой массовой бойни, называемой войною, не в Валгалле ли будет развивать свои неиспользованные богатые духовные способности? И неужели расслабленный, впавший в детство старец, в зрелом, мужественном возрасте наполнявший мир славою своих дел, будет вечно жить в стадии духовного вырождения? Или он разовьется обратно до стадии полного расцвета? Но 254
если бессмертные души живут на Олимпе в форме совершенных, помолодевших существ, то для них ведь исчезают •пикантность и интерес индивидуальности. Столь же несостоятельным представляется ныне, при -свете чистого разума, антропистический миф о «с т р а ш н о м с у- д е», о разделении человеческих душ на две большие группы, из которых одной предстоят вечные наслаждения рая, другой же — вечные муки ада, — таково решение личного бога, который есть «отец милосердный»! Но ведь этот любвеобильный отец всего живущего сам «создал» условия наследственности и приспособления, по которым, с одной стороны, упомянутые счастливцы неизбежно развиваются в безгрешных праведников, с другой — несчастные злодеи столь же фатально становятся отверженными грешниками, коим уготованы му&и. Критическое сравнение невообразимо пестрых фантастических представлений, создавшихся на протяжении тысячелетий верой в бессмертие у самых различных народов и религий, рисует поразительнейшую картину; чрезвычайно интересное изображение ее, обоснованное широким знакомством с первоисточниками, дает Адальберт Свобода в своих превосходных трудах «Seelenwahn», 1886 («Иллю-'зия души»), «Gestalten des Glaubens», 1897 ('«Формы веры»). Какими бы нелепыми ни представлялись в большинстве эти мифы, сколь бы несовместимыми с современными данными естествознания они ни казались, однако они и ныне играют чрезвычайно важную роль и в качестве «постулатов практического разума» оказывают величайшее влияние на миросозерцание отдельных лиц и историю народов. Конечно, современная идеалистическая и спиритуалистическая философия признает, что эти господствующие материалистические формы веры в бессмертие несостоятельны, и будет утверждать, что место их должно занять более чистое представление о нематериальной духовной сущности, о -какой-нибудь платоновской идее или трансцендентной субстанции души. Но реалистическое мировоззрение современной эпохи никоим образом не может согласиться с такими неразумными представлениями; они не удовлетворяют ни стремления нашего рассудка к причинности, ни желаний нашего духа. Приняв в соображение все, что твердо установлено современной антропологией, психологией и космологией по вопросу об ата- низмё, мы неизбежно придем к следующему определенному выводу: «Вера в бессмертие человеческой души есть догмат, стоящий в неразрешимом противоречии с достовернейшими опытными данными современного естествознания».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ЗАКОН СУБСТАНЦИИ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ КОСМОЛОГИЧЕСКОГО ОСНОВНОГО ЗАКОНА. СОХРАНЕНИЕ МАТЕРИИ И ЭНЕРГИИ. КИНЕТИЧЕСКОЕ И ПИКНОТИЧЕОКОЕ ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ «Закон сохранения силы доказывает, что анергия, рассеянная во вселенной, есть величина определенная и постоянная. Равным образом закон сохранения материи доказывает, что материя космоса представляет собой величину определенную и постоянную. Эти два великих закона — основной физический закон сохранения энергию и основной химический закон сохранения материи—можно об'еди- |Нить и обозначить одним философским термином: закол сохра/нения субстанции; ибо по нашему монистическому воззрению сила ,и материя неотделимы друг от друга, это — лишь разные формы одной и той же космической сущности, с у б с т а нци и». Гекюель — Монизм как связь между религией и наукой. 17. Ге'ыкель. Н. 5624 257
СОДЕРЖАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Основной химический закон сохранения материи (закон постоянства вещества). — Основной физический закон сохранения силы (закон постоянства энергии). — Слияние обоих закопав в заколе субстанции. — Кинетическое, пшшотическое и дуалистическое понятие субстанции. — Монизм материи. — Масса, или вещество, тела (весомая материя). — Атомы и элементы.— Избирательное сродство элемоитО'В. — Атомная душа (чувство и стремление массы). — Существование и сущность эфира. — Эфир и масса. — Сила и энергия. — Сила упругости и яагвая сила. — Единство сил природы. — Всемогущество закона субстанции ЛИТЕРАТУРА Спиноза — Этика. М. Griinwald — Spinoza in Deutschland. Berlin 1897. A. L a v oi sie r — Principes de chimie. 1789. J. D alton — A new system of chemical philosophy. 1810. G. Wendt —Die Entwickelung der Elemente. 1891. Fr. Mohr — Allgemeine Theorie der Bewegung und Kraft als Grnndlage der Physik und Chemie. 1869. R. Mayer — Die Mechanik der Warme. 1842. Гельмгольц- Закон сохранения силы. Н. Hertz — Ueber die Beziehungen zwischen Licht und Elektrizit'at. 9. Aufl., 1895. I. G. V о g t — Das Wesen der Elektrizit'at und des Magnetismus auf Grund eines einheitlichen Substanz-Begriffs. Leipzig 1897. E. Haeckel — Monismns als Band zwischen Religion und Wis- senschaft. E. Haeckel — Monismus und Naturgesetz (erstes Heft der Flug- chriften des deutschen Monistenbundes). Brackwede 190G. 258
ысшим и всеобщим законом природы я считаю з а- к о н с у 'б с т а н ц и и, единственный и истинный основной космологический закон; открытие и установление этого закона составляет величайший духовный подвиг XIX века, ибо этому закону подчиняются все другие известные нам законы природы Понятием «закона субстанции» я охватываю два высших общих закона различного происхождения и древности: более старый, химический закон «сохранения вещества» и новый, физический закон «сохранения силы» («Monismus», 1892, S. 14, 39). Что эти два основных закона точного естествознания по существу неотделимы друг от друга, для многих читателей будет ясно с первого взгляда; это признано и большинством естествоиспытателей нашего времени. Однако это фундаментальное убеждение и теперь еще многократно оспаривается некоторыми, и во всяком случае его надлежит доказать. Поэтому мы должны прежде всего подвергнуть краткому исследованию каждый из этих законов в отдельности. ЗАКОН СОХРАНЕНИЯ ВЕЩЕСТВА (:или «постоянства материи», Лавуазье, 1789). Сумма «вещества, наполняющего бесконечное пространство вселенной, неизменна.—-Когда кажется, что тело исчезает, оно на самом деле лишь меняет свою форму: когда уголь сгорает, он превращается, соединяясь с кислородом воздуха, в газообразную углекислоту; когда кусок сахара растворяется в воде, он переходит из твердого состояния в капельножидкое. Точно так же вещество лишь меняет свою форму, когда кажется, что возникает новое тело: когда идет дождь, то водяной пар воздуха переходит в капельножидкое состояние; когда железо ржавеет, то верхний слой металла соединяется с водою и кислородом воздуха, образуя ржавчину, или водный окисел железа. Мы нигде ев природе не наблюдаем, чтобы имеющаяся в наличности материя исчезала, или превращалась в ничто. Это опытное положение считается ныне 'первейшим и непоколебимым основным законом химии и »во всякое время может быть непосредственно доказано с помощью весов. в 17* 259
Бессмертная заслуга доказательства этого положения впервые посредством весов принадлежит великому французскому химику Лавуазье*. В настоящее время все естествоиспытатели, многие годы занимавшиеся внимательным изучением явлений природы, настолько убеждены в безусловном постоянстве материи, что даже не могут себе представить, как могло бы быть иначе. ЗАКОН СОХРАНЕНИЯ СИЛЫ * (или «постоянства энергии», Роберт Майер, 1842). Сумма сил, действующих в бесконечном пространстве вселенной и обусловливающих все явления, неизменяема. — Когда паровоз тянет железнодорожный поезд, то при етом сила упругости нагретого водяного пара превращается в живую силу механического движения; когда мы слышим свисток паровоза, то при этом звуковые колебания приведенного в сотрясение воздуха передаются лабиринту нашего внутреннего уха через барабанную перепонку и ряд слуховых косточек, а отсюда через слуховой нерв сообщаются акустическим ганглиозным клеткам, образующим слуховую сферу в височной доле коры большого мозга. Все чудесное богатство форм, оживляющих наш земной шар, в конечном счете представляет собой превращенный солнечный луч. Всем известно, в какой мере изумительные успехи современной техники облегчают превращение разнообразных сил природы одной в другую: теплоты — в движение массы, движения — в свет или звук, этих последних — в электричество, или обратно. Точное измерение количества силы, участвующей в этом превращении, показало, что количество это остается постоянным. Ни одна частица движущей силы не пропадает во вселенной; 'ни одна частица не возникает вновь. К великому открытию этого капитального факта был близок в 1837 году Фридрих Мор из Бонна; оно было сделано в 1842 году проницательным швабским врачом Робертом Майе- р о м * в Гейльбронне; независимо от него, к открытию этого принципа пришел почти одновременно с Майером и знаменитый физиолог Герман Гельмгольц*; спустя 5 лет он доказал его всеобщую приложимость и плодотворное значение для всех отраслей физики. Мы могли бы нынче сказать, что этот принцип господствует и над всей областью физиологии, — т. е. «органической физики»! — если бы это решительно не оспаривалось со стороны биологов-виталистов, а также философов-дуалистов и спиритуалистов. Они видят в особых «духовных силах» человека группу «свободных», не подчиняющихся закону энергии силовых явлений; этот дуалистический взгляд находит себе сильную опору в учении о сво- 260
боде воли. Мы уже видели выше, что это последнее несостоятельно. В наше время физика разграничила понятия «с и л ы» и «энергии»; для предлагаемых нами общих соображений это различие не играет роли. ЕДИНСТВО ЗАКОНА СУБСТАНЦИИ. — Для нашего монистического мировоззрения необычайно важным является твердое убеждение, что оба великих космологических учения, химический закон сохранения материи и физический закон сохранения силы, составляют нераздельное целое; обе теории связаны между собою столь же тесно, как и их объекты, в е- щество и сила, или материя и энергия. Это основное единство обоих законов для многих монистически мыслящих естествоиспытателей и философов представляется чем-то само собой разумеющимся, как две стороны одного и того же предмета, «космоса»; однако это вполне естественное убеждение далеко нельзя считать общераспространенным. Более того — eiro энергично оспаривают 'вся дуалистическая философия, виталистическая биология, иараллелистическая психология и далЖе некоторые (конечно, непоследовательные!) монисты, усматривающие .противоречие в «сознании» или в высшей душевной деятельности человека, либо в других явлениях «свободной духовной жизни». Я поэтому особенно подчеркиваю капитальное значение единого закона субстанции как выражения неразрывной связи двух понимаемых раздельно законов'. Что эти последние первоначально понимались и истолковывались не в этом едином смысле, явствует уже из различия во времени их открытия *. Более старинный и легче устанавливаемый химический основной закон «постоянства материи» -был открыт Лавуазье еще в 1789 году и, благодаря всеобщему применению весов, лег в основу точной химии. Более новый и гораздо более загадочный основной закон «постоянства энергии» был открыт лишь в 1842 г. Робертом Майером и положен в основу точной физики Гельмгольцом. Единство обоих основных законов, еще и ныне сильно оспариваемое, многие убежденные исследователи выражают термином: «Закон сохранения силы и вещества». Для большего удобства и краткости обозначения этого основного, составленного из пяти слов, понятия я давно уже предложил назвать его «законом субстанции» или «космологическим основным законом»; его можно также назвать мировым законом или законом постоянства, или еще «аксиомой постоянства вселенной»; в сущности, он необходимо вытекает из на- чала пр ичинности1. ; Е, ij а елз к е 1—Monismus, 1892, S. 14, 39; Ursprung des Menschen. 1898. 261
ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ. — Первым мыслителем, который ввел в науку чистое монистическое «понятие субстанции» и признал его фундаментальную важность, был великий философ Б а р у х Спиноза; главное сочинение его появилось вскоре .после его безвременной кончины (1677), ровно за сто лет до того, как Лавуазье экспериментальным путем доказал постоянство материи при помощи главного аппарата химии — весов. В величественном пантеистическом мировоззрении Спинозы понятие мира (вселенная, космос) совпадает со всеобъемлющим понятием бога; оно одновременно является и чистейшим, разумнейшим м о и и з м о м и просвещеннейшим, абстрактнейшим монотеизмом. Эта мировая субстанция, или «божественная космическая сущность», являет нам две различные стороны своего истинного существа, два основных а т р и бут а: матери ю (бесконечное протяженное вещество — субстанцию) и дух ^всеобъемлющую м ы с л я щ у ю энергию — субстанцию *). Все превращения, пережитые впоследствии понятием субстанции, при последовательном анализе сводятся к высшему основному понятию Спиноз ы, которое я вслед за Гёте считаю возвышеннейшею, глубочайшею и правдивейшей» мыслью всех веков. Все отдельные объекты мира, доступные нашему познанию, все индивидуальные формы бытия суть лишь особые преходящие формы субстанции, акциденции или модусы. Эти модусы суть телесные вещи, материальные тела, когда мы их рассматриваем под атрибутом протяженности («наполнение пространства»); они представляются силами или идеями, если их рассматривать под атрибутом м ы шления («энергии»). Наш очищенный монизм .возвращается таким образом на 200 лет назад, к основному представлению Спинозы; и для нас материя (.вещество, заполняющее пространство) и энергия (движущая сила) суть два неразделимых атрибута единой субстанции — Гётевского «бога-природы». ' КИНЕТИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ (первичный принцип колебания, или вибрации).—-Из различных видоизменений основного понятия субстанции в новейшей физике, стоящих в связи с господствующей ныне атомистикой, мы упомянем вкратце о двух крайне несходных между собою теориях, кинетической и пикнотической. Обе теории субстанции сходятся в том, что все различные силы природы можно свести к одной общей первичной силе; тяжесть и химизм, .электричество и магнетизм, свет и теплота, и т. д. суть различные способы проявления, формы силы, или динамоды •единой первичной силы (prodynamis). Эта общая един- 262
ственная первичная сила по большей части мыслится как колебательное движение мельчайших частичек массы, как в и- брация атомов. Самые атомы, согласно обычному «кинетическому понятию субстанции», суть мертвые обособленные частицы вещества, .колеблющиеся в пустоте и действующие на расстоянии. Настоящим основателем и славнейшим представителем этой кинетической теории субстанции является великий математик Н ь ю т о н *, знаменитый ученый, открывший закон тяготения. В своем труде «Philosophiac natiiralis principia mathematiica» (1687) («Математические основы философии природы») он показал, что во всей вселенной господствует один и тот же основной закон л р и т я ж е- п и я мае с, одна и та же неизменная «постоянная притяжения»; притяжение двух частиц массы находится в прямом отношении к их массам и обратном отношении к квадрату расстояния между ними. Эта всеобщая «сила тяжести» в такой же мере определяет движение падающего яблока и морской приливной волны, как и бег 'планет вокруг солнца и космические движения всех тел во вселенной. Бессмертная заслуга Ньютона заключается ов том, что он окончательно установил этот закон тяготения и нашел для него непреложную математическую формулу. Но эта мертвая математическая ф о р м у л а, которой большинство естествоиспытателей в этом слумае, как и во многих других, приписывает величайшее значение, дает нам лишь количест- в е н н о е доказательство теории, но ни малейшего представления о качественной сущности явлений. Непосредственное действие на расстоянии, которое Ньютон выводил из своего закона тяготения и которое сделалось впоследствии одним из важнейших и самых скользких догматов физики, не дает нам никакой опоры для заключений об истинных причинах притяжения масс; оно скорее заграждает нам путь ,к познанию их. Я полагаю, что продолжительные размышления над этим таинственным действием на расстоянии не мало способствовали тому, чтобы завести проницательного английского математика в тот темный лабиринт мистических гроз и теистического суеверия, в котором он блуждал последние 34 года своей жизни; под конец ее он далее строил метафизические гипотезы относительно предсказаний пророка Даниила и бессмысленных бредней откровения св. Иоанна! ПИКНОТИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ (первичный принцип сгущения, или пикноза). — Прямую противоположность господствующему учению о вибрации, или кинетической теории субстанции, составляет современная теория сгущен и я, или пикнотическая теория субстанции. 263
Всего обстоятельнее ее развил Й. Г. Фогт (в Лейпциге) в своем чрезвычайно содержательном сочинении о «сущности электричества и магнетизма на основе единого понятия субстанции» (1891). Фогт считает общей первичной силой вселенной, универсальной prodynamis, не колебание, или вибрацию, подвижных частиц массы в пустом пространстве, но индивидуальное сгущение, или уплотнение, единой субстанции, заполняющей непрерывно, т. е. без пробелов, бесконечное мировое пространство; единственная присущая ей механическая форма действия (агент) заключается в том, что вследствие стремления к сгущению и сокращению возникают бесконечно малые центры уплотнения, которые хотя <и могут изменять свою плотность, а следовательно и объем, но сами по себе постоянны. Эти индивидуальные мельчайшие частички всемирной субстанции, которые можно было бы назвать пикнатомами, в общем соответствуют первичным атомам, или последним неделимым частичкам массы, в (Кинетическом понятии субстанции; но они существенно отличаются тем, что обладают ощущением и стремлением (или произвольным движением простейшего рода), следовательно в изовестном смысле одушевлены — отголосок старого учения Эмпедокла о «любви и ненависти элементов». Кроме того, эти «одушевленные атомы» реют не в пустом пространстве, но в непрерывной, крайне разреженной срединной субстанции, представляющей собой неуплотненную часть первичной субстанции. Благодаря известным «констелляциям, центрам нарушения, или деформационным системам», огромные массы центров сгущения быстро сливаются при сильном расширении и получают преобладание в весе над окружающими массами. Вследствие этого субстанция, имеющая в первоначальном состоянии покоя повсюду одинаковую среднюю плотность, разделяется, или диференцируется, на две главных составных части: центры нарушения, или отклонения, переходящие среднюю плотность благодаря пикнозу в положительную сторону, образуют весомые массы космических тел (так называемую «весомую материю»»); более же тонкая срединная субстанция, заполняющая пространство между телами и переходящая границу средней плотности в отрицательную сторону, образует эфир («невесомую материю»). Следствием этого отграничения массы от эфира является непрерывная борьба этих двух враждебных частей субстанции, и эта борьба служит причиной всех физических процессов. Положительная масса, носитель чувства удовольствия, все больше стремится к завершению начатого процесса сгущения и накопляет огромные количества потенциальной энер- 264
гии; отрицательный же эфир, напротив, в той же мере противится всякому дальнейшему увеличению упругости и связанного с ним чувства неудовольствия; он накопляет огромные количества актуальной энергии. Если бы я стал вдаваться в большие подробности относительно теории сгущения И. Г. Фогт а, это завело бы нас слишком далеко; читатель, интересующийся ею, может ознакомиться с идеями, малодоступность которых обусловливается характером предмета, по весьма ясно и популярно написанному извлечению из второго тома названного труда. Сам я слишком мало знаком с физикой и математикой, чтобы критически разграничить их темные и светлые стороны; думаю однако, что это пикнотическое понятие субстанции представляется всякому биологу, убежденному в единстве природы, в некоторых отношениях более приемлемым, чем гооподствующее ныне в физике кинетическое понятие субстанции. Легко может возникнуть недоразумение вследствие того, что Фогт свой мировой процесс сгущения принципиально противополагает всеобщему явлению движения, под каковым он разумеет колебание в смысле современной физики. Ведь и его гипотетическое «сгущение» (пикноз) в такой же мере обусловливается движением субстанции, как и гипотетическое «колебание» (вибрация); только род движения и состояние движущихся частиц субстанции по первой 'гипотезе совершенно иные, чем по второй. Впрочем, учение о пикнозе вовсе не упраздняет всей теории колебаний, а только некоторую важную часть ее. По большей части современная физика (в наши дни ещ,е крепко держится старой теории колебаний, представления о непосредственном действии на расстоянии и вечном колебании мертвых атомов в пустом пространстве; таким образом она отвергает теорию пикноза *. Как бы эта последняя ни была несовершенна и сколь бы ошибочны ни были оригинальные умозрения Фогта, я усматриваю, однако, огромную заслугу этого натур-философавтом, что он упразднил несостоятельные начала кинетической теории субстанции. По моим собственным представлениям, а также на взгляд многих других мыслящих естествоиспытателей, я должен выставить нижеследующие основоположения, заключающиеся в Ф о г т о- в о й пикнотической теории субстанции, в качестве необходимого и истинно - мои ист и чес кого, охватывающего всю область органической и неорганической природы, воззрения на субстанцию: I. Обе главные составные части субстанции, масса и эфир, отнюдь не мертвы и не приводятся в движение исклигательно внешними садами, но обладают ощущецием и 265
волей (конечно низшего разряда); они испытывают удовольствие при сгущении, неудовольствие при напряжении; они стремятся к первому и борются со вторым. П. Пустого пространства не существует; та часть бесконечного пространства, которая не занята атомами массы, заполнена эфиром. III. Не существует непосредственного действия на расстоянии через пустое пространство: всякое действие материальных масс друг на друга обусловливается либо непосредственным прикосновением, либо сообщается через эфир. ДУАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ. — Обе теории субстанции, которые мы сопоставили в предыдущем отрывке, по существу своему м о н и с т и ч и ы, ибо противоположность между главными составными частями субстанции, массой и эфиром, не является первоначальной; кроме того, следует предположить наличие прямого постоянного соприкосновения между обеими субстанциями и взаимного действия их друг на друга. Совершенно иначе обстоит дело в дуалистических теориях субстанции, еще и поныне господствующих в идеалистической и спиритуалистической философии; они находят также опору в воинствующей теологии, поскольку последняя вообще позволяет себе пускаться в метафизические умозрения. Они различают две совершенно различных составных части субстанции, материальную и нематериальную. Материальная субс-тан- ци я образует «телесный мир», исследование которого составляет предмет физики и химии; только -здесь имеет силу закон сохранения материи и энергии ^поскольку вообще мы не решаемся верить в их «сотворение из ничего» и другие чудеса'). Нематериальная же субстанция образует «мир духов», для которого не писаны никакие законы; здесь законы физики и химии .вовсе не имеют силы либо подчиняются «жизненной силе» или же «свободной воле», или «всемогуществу бога», или другим подобным измышлениям фантазии, с которыми критическая н а у к а но имеет ничего общего. Собственно говоря, эти принципиальные заблуждения и не нуждаются теперь в опровержениях, так как опыт до настоящего дня не по-казал нам ни одной нематериальной с у б с т а н ц и и, ни одной силы, которая не соединялась бы с веществом, ни одной формы энергии, которая не передавалась бы путем движения материи, будь это масса или эфир, либо обе составные части субстанции. Даже самые сложные и совершенные формы энергии, которые мы знаем, — душевная жизнь высших животных, разум и мышление человека, —¦ покоятся на материальных процессах, на изменениях, совершающихся в невроплазме ганглиозных клеток; без них 266
эти формы немыслимы. Что физиологическая гипотеза особой нематериальной «духовкой субстанции» не выдерживает критики, я показал .выше, в одиннадцатой главе. МАССА, ИЛИ ТЕЛЕСНОЕ ВЕЩЕСТВО (ВЕСОМАЯ МАТЕРИЯ). — Изучение этой ,в е с О1 м о й части материи составляет, прежде всего, предмет химии. Всем известно, каких изумительных теоретических успехов достигла эта наука в течение девятнадцатого века и какое огромное влияние она оказывает на все стороны практической жизни культурных пародов. Поэтому мы ограничимся лишь немногими замечаниями по важнейшим вопросам, связанным -с природою массы. Аналитической химии, как известно, удалось свести все бесчисленные и разнообразные тела природы, путем разложения, к небольшому числу первичных веществ, или э л е- ментов, т. е. к 'простым телам, уже не поддающимся дальнейшему разложению. Таких элементов насчитывается до семидесяти *. Только незначительная часть их (не более четырнадцати) широко распространена на земле и играет важную роль; 'большая же часть их состоит из редко встречающихся я менее .важных элементов (в большинстве случаев это металлы). Групповое сродство этих элементов и замечательные соотношения между их атомными весами, наличие которых показали Л отар Мейер* и Менделеев* в их «п ер и о д и ч е с к 6 й системе элементов», создают много вероятий, что элементы отнюдь не представляют собой ^каких-либо абсолютных видов массы, вечно неизменяемых величин. По этой системе 70 элементов были разделены на .восемь главных групп, а в группах расположены в порядке атомных весов, так что химически сходные элементы образовали как бы семейные ряды. Групповые соотношения в естественной системе элементов напоминают, одной стороны, аналогичные соотношения разнообразных и сложных углеродистых соединений, а с другой стороны — соотношения параллельных трупп, существующих в естественной системе животных и растительных видов. Как в этом последнем случае родство аналогичных форм обусловливается общим происхождением от простых родоначальиых форм, так и относительно элементов представляется весьма вероятным, что их семейства и порядки обусловливаются общим происхождением. Поэтому мы должны допустить, что нынешние «¦эмпирические элементы» не представляют собой в действительности простых и неизменных «видов масс ы», но первоначально были составлены из однородных простых первичных атомов различной численности и расположения. В последнее время исследования Густава Вендта, Виль- 267
гельма Прейера, В. Крукса и др. показали, в какой форме можно себе представить выделение элементов из единого первичного 'вещества, протила*. Как известно, р а- диология показала, что химические элементы могут превращаться одни в другие. АТОМЫ И ЭЛЕМЕНТЫ. — Современное учение об атомах, служащее ныне необходимым вспомогательным средством химии, конечно, нужно отличать от философского атомизма древности, которому учили за две тысячи лет до нашего времени выдающиеся философы-монисты Л е в- к и п д, Демокрит и Лукреций; впоследствии атомизм нашел более полное и совершенно иное выражение в трудах Декарта, Г о б б с а, Лейбница и других выдающихся философов. Но современный атомизм получил приемлемую форму и эмпирическое обоснование лишь в 1808 г., благодаря английскому химику Дальтону*, установившему «закон простых кратных отношений», по которому совершаются химические соединения. Он первый определил атомные веса отдельных элемент о в и этим создал незыблемое, точное основание, на котором покоятся новейшие химические теории; все они без исключения атомистичкы, поскольку считают элементы состоящими из однородных мельчайших, обособленных частичек, которых более разложить .нельзя. При этом вопрос об истинной сущности атомов, их форме, величине, одушевленности и т. д. остается открытым, ибо все эти качества гипотетичны; химизм же атомов, или их «химическое сродство», т. е. постоянная пропорция, в которой они соединяются с атомами других элементов, есть факт, эмпирически установленный («М о н и з м», стр. 17, 41). ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ СРОДСТВО ЭЛЕМЕНТОВ *. — Различное отношение отдельных .элементов друг к другу, которое химия обозначает словом «сродство» (affinitas), представляет собой одно из важнейших свойств массы и выражается в различных количественных отношениях, или пропорциях, в которых происходит соединение, и в той силе, с какою оно совершается. В химических отношениях различных элементов друг к другу наблюдаются все степени склонности, от полного равнодушия до самой пылкой страсти, аналогично с теми склонностями, какие игра,ют огромную роль в психологии человека, а именно в отношениях полов. Как известно, Г ё т е в своем классическом романе «Die Wahlverwandschaf- teni» («Избирательное сродство душ») поставил отношения пары влюбленных в одну категорию с одноименным явлением, наблюдающимся дри образовации химических соединений.
Непреодолимая страсть, которая влечет Эдуарда к симпатичной Оттилии, Париса — к Елене и преодолевает все препятствия, воздвигаемые разумом и совестью, есть та же могучая «бессознательная» сила притяжения, которая при оплодотворении животных и растительных яиц побуждает живую семенную нить iK проникновению в яйцевую клетку (но также и к соединению с яблочной кислотой!); это тот же страстный порыв, в котором соединяются два атома водорода с одним атомом кислорода, образуя молекулу воды. Это принципиальное единство избирательного сродства во всей природе, от простейшего химического процесса до самого сложного любовного романа, признавал еще в пятом столетии до р. х. великий греческий натур-философ Эмпе- д о к л, учивший о «любви и ненависти элементов». Эмпирическое подтверждение этой теории дает цел- люлярная психология, колоссальное значение которой было правильно оценено лишь в последние тридцать лет. На ней мы строим наше убеждение, что даже атомам присуща простейшая форма ощущения и хотения, или, лучше сказать, чувствования (aesthesis) и влечения (tropesis), следовательно, универсальная «д у ш а» наипростейшего рода (еще лишенная сознания!). Но это же следует признать и относительно молекул, или частиц массы, состоящих из двух или нескольких атомов. Путем дальнейшего соединения различных молекул возникают простые, а затем и сложные химические соединения, в которых повторяется тот же процесс в более сложной форме. ЭФИР (НЕВЕСОМАЯ МАТЕРИЯ). — Изучение этой невесомой части материи прежде всего составляет заботу физики. Хотя существование крайне разреженной среды, заполняющей пространство между атомами массы, признавалось издавна, и это понятие «эфира» применялось к объяснению различных явлений (главным образом, света), однако лишь во второй половине девятнадцатого века нам удалось ближе познакомиться с этим удивительным веществом, именно в связи с поразительными эмпирическими открытиями в области электричества, в связи с экспериментальным изучением его, теоретическим истолкованием и практическими применениями. Широкий путь в этой области был проложен славными исследованиями Генриха Герца* в Бонне (1888); безвременная кончина этого гениального молодого физика, подававшего величайшие надежды, не может не вызвать бесконечного сожаления; как преждевременная смерть Спинозы, Рафаэля, Шуберта и многих гениальных юношей, она принадлежит к тем жестоким фактам чело- 269
веческой истории, которые уже сами по себе, не говоря о прочем, основательно разрушают несостоятельный миф о «мудром провидении» и о «любвеобильном отце небесном». Существование эфира, или «мирового эфира» (космический э ф и р), как реальной материи уже более 15 лет составляет несомненный ф а к т. Конечно, и теперь нередко приходится читать о том, что эфир есть «чистейшая гипотеза»; это ошибочное утверждение повторяется не только малосведущими философами и популярными писателями, но и некоторыми осторожными представителями точной физики». Но с таким же правом можно было бы отрицать и существование весомой материи, массы. Конечно, п в наши дни найдутся готовые .пуститься на такой кунсштюк метафизики, высшая мудрость которых заключается ё отрицаний реальности внешнего мира или .в сомнении в таковой; но их мнению, существует лишь один реальный предмет — их собственная драгоценная личность, или, вернее, их «бессмертная» душа. В последнее время даже некоторые выдающиеся физиологи усвоили ультраидеалистическую точку зрения, получившую развитие еще в метафизике Декарта, Беркли, Фихте и др.; их «психомонизм» утверждает: «существует только одно, а именно,— моя душа». Нам кажется, что это смелое спиритуалистическое утверждение опирается на ошибочный вывод из правильного критического замечания Канта, что мы можем познавать окружающий внешний мир лишь в тех явлениях, которые доходят к нам через наши человеческие органы познания, через мозг и органы чувств. Но если даже мы с их помощью получаем лишь несовершенное и ограниченное представление о телесном мире, то это все-таки не дает права отрицать его существование. По моему крайнему убеждению, эфир существует столь же несомненным образом, как и масса, так же несомненно, как и я, сейчас об этом размышляющий и пишущий. Как в реальности весомой м а- т е р и и мы убеждаемся с помощью веса и меры, химических и механических экспериментов, та:к и'в существовании невесомого эфира нас убеждают наблюдение и опыт в области света и электричества. СУЩНОСТЬ ЭФИРА. — Хотя в настоящее время почти все физики лризнают существование эфира за положительный факт и хотя нам в точности известны, благодаря бесчисленным наблюдениям, а в особенности оптическим и электрическим опытам, многие действия этой чудесной материи, однако до сих пор еще не удалось достоверным и ясным образом определить истинную сущность эфира. Напротив, и в настоящее время взгляды выдающихся физиков, специально запи- 270
мающихся этим вопросом, сильно расходятся между собою; в важнейших пунктах они даже оказываются диаметрально противоположными. Поэтому каждому предоставляется при выборе противоречивых гипотез составлять собственное мнение, соответственно своему знанию предмета и способности суждения (которые, однако, всегда несовершенны!). Мнение, которое я лично (как чистый дилетант в. этой области) составил себе путем продолжительных размышлений, сводится к следующим восьми положениям: 1. Эфир в виде непрерывно й материи заполняет все мировое пространство, поскольку оно не -занято массой (или весомой материей); он совершенно заполняет также все промежутки между атомами последней. II. Эфир, повидимому, не обладает никаким химизмом и не составлен из атомов, как масса; если предположить, что он состоит из крайне мелких однородных атомов (напр., неделимых эфирных шариков одинаковой величины), то придется также допустить, что между ними существует еще нечто третье, либо «пустое пространство», либо третья, совершенно неведомая среда, вполне гипотетический «м е ж д у э ф и р», с вопросом о сущности которого возникло бы то же затруднение, как и относительно эфира (и т. д. до бесконечности!). III. Так как сущест- вовайие пустого пространства и непосредственное действие на расстоянии при нынешнем состоянии наших познаний о природе вряд ли представляются возможными (чю крайней мере, несовместимыми с ясным монистическим воззрением), то я допускаю особое строение эфира, не атомистическое, как строение весомой массы, и которое можно было бы предварительно (без более точного определения) назвать эфирным или динамическим строением. IV По этой гипотезе агрегатное состояние эфира также носит особый характер, отличный от состояния массы; он и не газообразен, как полагают одни физики, и не тверд, как думают другие; -пожалуй, самое верное представление о нем дает чрезвычайно редкий, упругий и легкий студень или желе * V Эфир — невесомая материя в том смысле, что у нас нет никаких средств установить его вес экспериментальным путем; если он и обладает каким-нибудь весом,—что весьма вероятно, — то он крайне ничтожен и недоступен измерению на самых чувствительных весах; некоторые физики пытались вычислить вес эфира на основании энергии световых волн; они нашли, что он должен «быть приблизительно© 15 триллионов раз легче атмосферного воздуха; во всяком случае эфирный шар объемом с нашу землю должен весить и с менее 250 фунтов (?). VI. Агрегатное состояние эфира, вероятно, мо- 271
жет (соответственно теории яикноза) переходить при известных условиях путем сильного сгущения в газообразное состояние массы, так же как это последнее при охлаждении может перейти в жидкое, а затем в твердое состояние. VII. Таким образом эти агрегатные состояния материи располагаются (что очень важно для монистической к о с м о г е- н и и) в генетический непрерывный ряд, в котором мы различаем пять стадий: Г) эфирное, 2) газообразное, 3) жидкое, 4) твердо-жидкое (в живой шлазме), 5) твердое состояние. VIII. Эфир так же бесконечен и неизмерим, как пространство, которое он заполняет; он вечно находится в ншрерывном движении; это особенное движение эфира (все равно, как его ни представить — в виде ли колебания, расширения, сгущения), находясь во взаимодействии с движениями масс (тяготение), служит последней причиной всех явлений (тезисы 1899 года). ЭФИР И МАССА *. — «Великий основной вопрос о сущности эфира», как его справедливо называет Герц, примыкает к вопросу об его отношении к массе; ибо обе составные части материи не только повсюду находятся в теснейшем внешнем соприкосновении, но и в вечном динамическом взаимодействии. Самые общие явления природы, различаемые физикой как силы природы или .как «функции материи», можно разбить на две группы, из которых одна является преимуществе н- н о (но не исключительно) функцией эфира, а другая — в той, же мере функцией массы, приблизительно по нижеследующей схеме, которую я изобразил (в 1892 г.) в своем «Монизме» (стр. 18, 42). Мир (= природа = субстанция = космос = вселенная — бог) г- I. Эфир ( = невесомая, напряженная субстанция) 1. Агрегатное состояние: эфирное (ни газообразное, ни жидкое, ни твердое). 2. Структура: неатомнстич- ная, непрерывная, не состоящая из дискретных обособленных частиц (атомов). 3. Главные функции: свет, лучистая теплота, электричество, магнетизм *. И. Масса ( = весомая, уплотненная субстанция) 1. Агрегатное состояние: неэфирное (газообразное, жидкое или твердое). 2. Структура: атомистич- ная, прерывистая, состоящая из мельчайших дискретных частиц (атомов). 3. Главные функции: тяжесть, инерция, скрытая теплота, химизм. 272
Обе группы функций материи, сопоставленные в этой схеме, в известной мере могут быть рассматриваемы как следствия первого разделения труда в веществе, как первичная ,эргономия материи. Но это различие отнюдь не означает абсолютного обособления обеих противопоставленных групп; они, скорей, все же остаются соединенными, сохраняют свою связь и повсюду находятся в постоянном взаимодействии. Как известно, оптические и электрические процессы эфира тесно связаны с механическими и химическими изменениями в массе; лучистая теплота первого непосредственно переходит в скрытую или механическую теплоту последней; тяготение не может действовать без того, чтобы эфир не передавал массовое притяжение отдельных атомов, ибо мы не можем допустить прямого действия на расстоянии. Превращение одной формы энергии в другую, о котором свидетельствует закон сохранения силы, подтверждает постоянное взаимодействие между обеими главными частями субстанции, эфиром и массой. СИЛА И ЭНЕРГИЯ*. —Великий основной закон природы, который мы, под именем закона субстанции, ставим во главе всех рассуждений физического характера, первоначально получил название закона сохранения силы от Роберта Май ер а, формулировавшего его (1842), и Гельмгольца, его -развившего (1847). Но еще за десять лет перед тем другой немецкий естествоиспытатель, Фридрих Мор в Бонне, ясно изложил существенные, основные идеи этого закона (1837). Позже современная физика отделила старое понятие силы от понятия энергии, между которыми первоначально не делали различия, после чего этот закон стали называть «законом постоянства энергии». Для общего рассмотрения его, которым я здесь должен ограничиться, и для великого принципа «сохранения субстанции» эти тонкости различия не имеют значения. Читатель, интересующийся этим вопросом, может найти очень хорошее разъяснение его хотя бы в замечательном труде английского физика Тиндаля об «основном законе природы» (немецк. изд Брауншвейг, 1898 г.). Здесь обстоятельно разобрано универсальное значение этого основного космологического закона, а также применение его к важнейшим проблемам в разнообразнейших отраслях знания. Мы же ограничимся лишь указанием на тот многозначительный факт, что «принцип энергии» ^соединенное с ним убеждение в единстве сил природы, в их общехм происхождении признается в настоящее время всеми компетентными физиками и считается самым важным завоеванием науки XIX века. Мы теперь знаем, что теплота точно 18. Геккель. H. 5624. 273
так же представляет собой форму движения, как и звук, электричество так же, как и свет, химизм так же, как и магнетизм. Пользуясь надлежащими приспособлениями, мы можем превращать одни из этих сил в другие и при этом путем самого точного измерения убеждаемся, что в общей сумме они не утрачивают ни малейшей частицы своей. СИЛА НАПРЯЖЕНИЯ И ЖИВАЯ СИЛА (ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ И АКТУАЛЬНАЯ ЭНЕРГИЯ). — Общая -сумма силы, или энергии, во вселенной остается постоянной, какие бы из-| менения мы ни наблюдали; она вечна и бесконечна, как ма-'| терия, с которой она неразрывно связана. Вся деятель-» ность природы заключается в смене кажущегося покоя и дви-i жения; но тела в состоянии покоя в такой же мере обладают | неуничтожаемым количеством силы, как и тела движущиеся *. Именно при движении упругая сила лервых превращается в живую силу вторых. «Принимая во внимание как отталкивание, так и притяжение, принцип сохранения силы утверждает, что механическое количество сил напряжения и живых сил в материальном мире есть величина постоянная. Короче говоря, силовой запас вселенной распадается на две части, которые могут превращаться одна в другую в определенном количественном отношении. Уменьшение одной влечет за собой увеличение другой; но общая сумма запаса остается неизменной». Сила напряжения, или потенциальная энергия, и живая сила, или актуальная энергия, постоянно превращаются одна в другую, причем бесконечно великая общая сумма силы, имеющейся в бесконечной вселенной, никогда не терпит ни малейшего ущерба. ЕДИНСТВО СИЛ ПРИРОДЫ. — После того как современная физика установила закон субстанции для более простых отношений между неорганическими телами, физиология показала полную приложимость его и ко всей области органической природы. Она показала, что все жизненные отправления организмов — без исключения! — так же покоятся на постоянной «смене сил» и связанном с нею обмене веществ, как и простейшие процессы в так называемой «неодушевленной природе». Не только рост и питание растений и животных, но и функции их ощущения и движения, деятельность органов чувств и психическая жизнь обусловливаются превращением силы напряжения в живую и наоборот. Этот высший закон господствует и над теми усовершенствованными функциями нервной системы, которые у высших животных и у человека обозначаются словами «душевная жизнь». Поэтому он применим и ко всей психологии. ВСЕМОГУЩЕСТВО ЗАКОНА СУБСТАНЦИИ. — Наше 274
твердое монистическое убеждение, что космологический основной закон обладает общеобязательной силой для всей природ ы, имеет огромную важность. Ибо этим не только п о- ложительным образом доказываются принципиальное единство космоса и причинная связь всех явлений, доступных нашему познанию, но вместе с тем отрицательным путем достигается высший духовный прогресс, окончательное ниспровержение трех центральных догматов метафизики: «бог, свобода и бессмертие». Вскрывая во всех явлениях их механические причины, за,кон субстанции сливается с «всеобщим закономпричин- БОРЬБА ЗА ЗАКОН СУБСТАНЦИИ. — Значение закона субстанции — как всеобъемлющего космологического основного закона — покоится на том, что химический основной закон о «сохранении материи» (1789) связывается с физическим основным законом о «сохранении энергии» (1842) в единый и нераздельный универсальный закон, покрываемый единообразным понятием субстанции Спинозы ;(;1677); он совпадаете монистическим основным понятием «б о г а - п р и р о д ы» у Гёте (1809). Хотя большинство современных естествоиспытателей — поскольку они вообще возвышаются до признания таких всеобщих законов природы — убеждены в общеобязательности закона субстанции в этом смысле, но недавно па него были произведены многократные атаки, особенно со стороны физика Хвольсона (Петербург) и ботаника Р е й н- •к е (Киль). Оба эти естествоиспытателя являются убежденными дуалистами и виталистами, усматривающими в явлениях органической жизни (особенно же душевной жизни) божественное «чудо» и исключающие их из сферы физического объяснения. На пасквиль О. Хвольсона (озаглавленный «Гегель, Геккель, Коссут и двенадцатая заповедь», 1906) я дал надлежащий ответ моей брошюрой «Монизм и закон природы» (первый выпуск листовок Германского союза монистов, Брак- веде 1906). Яростные и фанатические выпады Иоганнеса Р е й HiK е (jb мае 1907 г. требовавшего в прусской палате господ, чтобы правительство запретило мои «Мировые загадки») метко освещены д-ром Генрихом Шмидтом (из Иены) в брошюре «Германский союз монистов в прусской палате господ» (Бракведе 1907). См. также мою лекцию «Проблема человека и приматов у Л и н н е я» (17 июня 1907 г.). 18* 275
ЗАКОН СУБСТАНЦИИ, ИЛИ УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЗАКОН В ОСВЕ- ЩКНИИ ДУАЛИСТИЧЕСКОЙ И МОНИСТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ. Дуализм (Телеологическое мировоззрение) 1. Мир (космос) состоит из двух отдельных областей: области природы (материального, телесного мира) и области духа (нематериального, духовного мира). 2. Поэтому царство науки распадается на две отдельных области: естествознание (эмпирическое учение о механических процессах) и психологию (трансцендентное учение о психических процессах). 3. Познание явлений природы происходит эмпирическим путем, через наблюдение, опыт и ассоциацию представлений. Познание духовных явлений возможно лишь сверхъестественным путем, через откровение. 4. Закон субс?пащии в своих обеих частях (сохранение материи и энергии) имеет силу лишь в области природы; только здесь сила и материя неразрывно связаны между собою. — В области же духа деятельность нематериальной души свободна и не связана с физическими и химическими изменениями в субстанции ее органов. Монизм (Механистическое мировоззрение 1. Мир (космос) состоит из единой нераздельной области единого г\арства субстанции; двумя неотделимыми его атрибутами являются: материя (протяженное вещество) и энергия (действующая сила). 2. Поэтому все царство науки составляет единую и цельную область; так называемые науки о душе суть лишь особые части всеобъемлющего естество- знания;всякая истинная наука покоится на эмпирии, а не на трансцендентном. 3. Познание всех явлений (как в природе, так и в духовной жизни) происходит исключительно эмпирическим путем (через работу наших органов чувств и мозга). Всякое так называемое откровение покоится на сознательном или бессознательном обмане. 4. Закон субстанции имеет общеобязательную силу в области природы и духа — без исключения! — Даже в высших духовных функциях (представление и мышление) работа действующих нервных клеток столь же необходимо связана с материальными изменениями в их субстанции (невроплазме), как во всяком другом явлении природы сила связана с материей. 276
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ МИРА МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ВЕЧНОГО РАЗВИТИЯ ВСЕЛЕННОЙ. ТВОРЕНИЕ, НАЧАЛО И КОНЕЦ МИРА. КРЕА- ТИСТИЧЕОКАЯ И ГЕНЕТИЧЕСКАЯ КОСМОГОНИЯ «Последней мировой загадки, конечно, не разрешат и свободные представители будущей монистической философии. Но они уже не ограничатся тем, что будут принимать кажущееся за действительность и иллюзию за истину. Великий закон эволюции займет место гипотезы о сотворении мвдра, вера в естественный порядок мира — место чуда, живая и веселая действительность — место фразы и фантазии, сообразный с природой монизм сменит ложный дуализм, ложный (теоретический) идеал заменится идеалом положительным (практическим)». Л. Бюхнер (Ш«). 277
СОДЕРЖАНИЕ ТРИНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Понятие творения. — Чудо. — Сотворение вселенной и отдельных вещей.— Сотворение субстанции (космологический креатизм). — Деизм: день творения. — Сотворение отдельных вещей. — Пять форм онтологического креатизма. — Понятие развития (genesis, evolutio): — I. Монистическая космогония. — Начало и конец мира. — Бесконечность и вечность вселенной. — Пространство и время. — Universum perpetuum mobile. — Энтро- пия вселенной. — II. Монистическая геогения. — Неорганическая и органическая история земли. — III. Монистическая биогения. — Трансформизм и теория происхождения. — Ламарк и Дарвин. — IV. Монистическая антропогения. — Происхождение человека. ЛИТЕРАТУРА К ан т— Всеобщая естественная история и теория неба (Allge- meine Naturgeschiehte und Theorie des Hirnmels. 1755), А. Гумбо ль дт — Космос. Спб. 1848—1863. W. Bolsche — Entwickelungsgeschichte der Natur. 1896. H. W о 1 f — Kosmos. Die Weltenwickelung nach monistisoh-psycholo- gisohen Principien 2 Bde. Leipzig 1890. K. A. Specht — Pooulare Entwickelungsgeschichte der Welt. L. Z eh n der —Die Mechanik des Weltalls. 1897. M. Неймайр — История земли. Спб., изд. т-ва «Просвещение». J. W а 11 h е г — Einleitung in die Geologie als historische Wissen- schaft. C. Radenhausen — Osiris. W^ltgesetze in der Erdgpschichtp. L. Noire —Die Welt als Entwickelung des Geistes. Bausteine zu einer monistischen Weltanschauung. 1874. Карус Штерне — Эволюция мира, 3 тома, М. 1909 —1910. ¦278
SI з всех мировых загадок величайшей, обширнейшей и самой трудной является проблема возникновения и развития мира, обыкновенно кратко называемая «вопросом о сотворении мира». Разрешению и этой трудной мировой загадки девятнадцатый век содействовал в большей мере, чем все предыдущие столетия, и в известной степени ему даже удалось разрешить ее. По крайней мере мы пришли к твердому убеждению, что все многоразличные вопросы творения неразрывно связаны между собой, что все они составляют единую, всеобъемлющую «универсальную проблему космоса», и ключ к решению этого «мирового вопроса» дает нам волшебное1 слово «развитие»! Великие вопросы о сотворении человека, о сотворении животных и растений, о сотворении земли и солнца и т. д. — все являются лишь частями универсального вопроса: как возник весь мир? «О о з- д а н» ли он сверхъестественным путем или «р а з в и л с я» естественным путем? Какой характер имеют причины и пути этого развития? Если нам удастся найти верный ответ на эти вопросы для одной из упомянутых частных проблем, то, согласно нашему единому мировоззрению, мы этим прольем яркий овет на решение всей мировой проблемы. ТВОРЕНИЕ i(|ORBATIO). — Господствующим взглядом на происхождение мира в предыдущие века почти повсюду, где жили мыслящие люди, была вера в сотворение. Эта вера нашла себе многообразное выражение в тысячах интересных, более или менее баснословных сказаний и поэм, в кос- могониях и мифах о происхождении мира. Свободными от них остались лишь немногие великие философы, а особенно те достойные удивления независимые мыслители классической древности, у которых впервые родилась мысль о естественном развитии. В противоположность этой последней все мифы о сотворении носили характер сверхъестественный, чудесный или трансцендентный. Бессильный самостоятельно познать сущность мира и объяснить возникновение его естественными причинами, неразвитый разум, естественно, должен был ухватиться га чудо. В большинстве сказаний о сотворении мира чудо 279
соединяется с антропизмом. Как человек создает "искусственно и намеренно свои произведения, так и «бог-зиждитель» планомерно творил мир; представление об этом творце в большинстве случаев было вполне антропоморфично, было явным «антропистическим креатизмом». «Всемогущий творец неба и земли», как он фигурирует в первой книге Моисея и в современных катехизисах, мыслится как человек, как современный творец Агассиса и Рейнке или интеллигентный «инженер-механик» других современных биологов. СОТВОРЕНИЕ МИРА И ОТДЕЛЬНЫХ ВЕЩЕЙ (СОЗДАНИЕ СУБСТАНЦИИ И АКЦИДЕНЦИЙ). — При более детальном анализе фантастического понятия творения мы различаем два существенно различных акта: полного создания вселенной — и частичного творения отдельных вещей; соответственно понятию Спин о з ы: субстанции (universum) и акциденций или modus'oB (отдельных «форм явления субстанции»). Это различие важно в принципиальном отношении, ибо многие выдающиеся философы (даже и нашего времени) признают первое и отрицают второе. СОТВОРЕНИЕ СУБСТАНЦИИ (КОСМОЛОГИЧЕСКИЙ КРЕАТИЗМ). — По этой теории «бог сотворил мир из ничего». Люди представляют себе, что «предвечный господь» (в виде разумного, но нематериального существа!) существовал сам по себе в вечности (в пространстве) без мира, пока ему не пришла на ум мысль «сотворить мир». Некоторые адепты этой веры ограничивают творческую деятельность бога до крайности, сводя ее к единичному акту; они предполагают, что этот всемирный бог (остальная деятельность которого остается совершенной загадкой) в одно мгновение создал субстанцию, сообщил ей способность к бесконечному развитию и больше уже о ней не беспокоился. Этот широко распространенный взгляд неоднократно проводится, в частности, в английском деизме и приближается к нашему монистическому эволюционному учению до полного соприкосновения, расходясь с ним только относительно момента (вечность!), в который богу пришло на ум сотворить мир. Другие же приверженцы космологического креатизма считают, что «господь бог» не просто сотворил единожды субстанцию, но участвовал в ее истории как сознательный «хранитель и правитель вселенной». Многочисленные вариации этой веры приближаются то к п а н- теизму, то к последовательному теизму. Все эти и им подобные формы веры в сотворение мира несовместимы с законом сохранения силы и вещества; этот закон не знает никакого «начала мира». 280
Особенно любопытно, что Э. Д ю б у а - Р е й м о и в своей последней речи (о неовитализме, 1894) примкнул к этому космологическому креатизму (как к решению величайшей мировой загадки!); он говорит: «Единственная концепция, достойная божественного всемогущества, это думать, что оно с незапамятных времен единичным актом творения создало всю материю так, что по предписанным ей ненарушимым законам там, где имелись условия для возникновения и продолжения жизни, например у нас на земле, появились простейшие существа, от которых без дальнейшего вмешательства произошла нынешняя природа, от первобытной бациллы до пальмового леса, от первобытного микрококка до нежнейших форм Зюлйймы, до Ньютонова мозга. Таким образом мы решаем вопрос одним днем творения (!) и предоставляем органической природе развиваться чисто механическим путем, без помощи старого и нового витализма». Здесь, как и в проблеме сознания в речи Ignorabimus (S. 73), Дюбуа-Реймон с изумительной ясностью обнаруживает скудость и непоследовательность своей монистической мысли. СОТВОРЕНИЕ ОТДЕЛЬНЫХ ВЕЩЕЙ (ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ КРЕАТИЗМ). — По этой индивидуальной, поныне господствующей, теории господь-бог не только создал весь мир целиком («из ничего»), «но и все отдельные вещи в нем. В христианском мире и по сей день пользуется полным признанием древний семитический миф о сотворении мира, заимствованный из первой книги Моисея; даже 'среди современных естествоиспытателей он находит время от времени верующих сторонников. Я произвел обстоятельный критический анализ этого мифа в первой главе своей «Естественной истории миротво- рения». Нижеследующие теории являются любопытными разновидностями этого онтологического креатизма: I. Дуалистическое творение. Бог ограничился двумя актами творения; сперва он сотворил неорганический мир, мертвую субстанцию, для которой, и только для нее, обязателен закон энергии, слепо и бесцельно действующий в механизме небесных тел и в процессах горообразования; впоследствии бог обрел разум и сообщил его доминантам, целестремительным интеллигентным силам, обусловливающим и руководящим развитием организмов (Р е йн к е) \ II. Триалистическое творение. Бог сотворил мир в три основных приема: а) сотворение неба (т. е. внеземного мира); б) сотворение земли (как срединного пункта 1 J. Rein eke— Die Welt als Tat. 1899, S. 451, 477. 281
мира) и организмов на ней; в) сотворение человека (как подобия божия); этот догмат и «по сей день широко распространен среди христианских богословов и других «образованных» лиц; во многих школах он преподается как истина. III. Гептамеральное творение. Сотворение мира в семь дней (по М о и с е ю). Хотя мало найдется образованных людей, которые бы серьезно -верили в этот -миф, однако он крепко вколачивается в голову нашим детям в самые ранние годы -вместе с библейской историей. Многократно делавшиеся, особенно в Англии, попытки примирить его с современным эволюционным учением окончились полной неудачей. Для естествознания этот миф получил большое значение бла-' •годаря тому, что Линней при основании своей системы природы (1735) принял его и применил к определению понятия органических видов (которые он считал постоянными): «различных видов животных и растений существует столько, сколько различных форм было сотворено вначале бесконечным существом» \ Этот догмат пользовался почти всеобщим признанием до Дарвина (1859), хотя Ламарк показал его несостоятельность еще в 1809 году. IV Периодическое творение. В начале каждого периода истории земли все животное и растительное царство было сотворяемо сызнова, а в конце его уничтожалось всеобщей катастрофой; общих актов творения было столько, сколько сменилось друг за другом геологических периодов (теория катаклизмов Кювье, 1818, и Луи А г а с с и с а. 1858). Палеонтология, в своей тогдашней несовершенной стадии (первая половина XIX в.) как будто подтверждавшая это учение о повторных творческих актах, впоследствии совершенно опровергла его. У. Индивидуальное творение. Каждый отдельный человек, — равно как и каждое отдельное животное и каждая растительная особь, — возникает не в естественном акте оплодотворения, но сотворяется милостью бога («знающего все, даже счет волоеам на нашей голове»). На эту христианскую теорию творения мы и поныне нередко наталкиваемся в газетах, особенно в извещениях о рождении ребенка («вчера милосердный бог благословил нас рождением здорового мальчика» и т. д.). Равным образом индивидуальные дарования и преимущества наших детей часто с благодарностью признаются за «особый дар бога» (чего, однако, не говорят о наследственных пороках!). 1 Е, Haeckel — Naturliche Schopfungsgeschichte. 10. Aiifl. 282
РАЗВИТИЕ (GENESIS, EVOLUTIO). — Несостоятельность сказаний о сотворений мира и соединенной с ними веры в чудеса давно уже должна была броситься в глаза мыслящим людям; поэтому мы больше двух тысяч лет встречаем много попыток заменить эти легенды разумной теорией и объяснить возникновение мира естественными причинами. Первое место в этом ряду занимают опять-таки великие мыслители ионийской натур-филооофской школы, затем Демокрит, Гераклит, Эмпедокл', Аристотель, Лукреций и другие философы древности. Первые несовершенные попытки, предпринятые ими, отчасти поражают нас яркими блестками ума, являющимися как бы предвестниками -современных идей. Однако классической древности недоставало той твердой почвы натур-фи- тософского умозрения, -которая завоевана была бесчисленными наблюдениями и опытами нового времени. В средние века,— а особенно при господстве папизма, — научные исследования в этой области совершенно прекратились. Пытки и (костры инквизиции заботились о том, чтобы безусловная вера в еврейскую мифологию Моисея оставалась окончательным ответом на все вопросы, касающиеся сотворения мира. Даже явления, призывавшие к непосредственному наблюдению эволюционных фактов, эмбриология животных и растений, эмбриология человека, проходили незамеченными или возбуждали время от Времени интерес немногих любознательных наблюдателей; но их открытия были не замечены и забыты. Кроме того, истинному познанию естественной эволюции с самого начала был загражден путь господствовавшей теорией преформации, учением, что характерная форма и строение каждого растительного и животного вида заранее предопределены в зародыше. УЧЕНИЕ ОБ ЭВОЛЮЦИИ (ГЕНЕТИКА, ЭВОЛЮТИЗМ, ЭВОЛЮЦИОНИЗМ). — Наука, которую мы в настоящее время называем эволюционным учением (в самом широком смысле), как в целом, так и в отдельных частях есть порождение XIX столетия; она принадлежит к важнейшим и самым блестящим завоеваниям этого века. И, действительно, это понятие, почти совершенно неизвестное XVIII веку, ныне стало твердыней, краеугольным камнем всего нашего мировоззрения. Основные положений его я обстоятельно изложил в своих прежних сочинениях; подробней всего в «Общей морфологии» (1866; в 1906 г. вышло новое немецкое издание), затем в более доступной форме в «Естественной истории миротворения» (1868; десятое нем. изд. 1902 г.), а в части, касающейся главным образом человека, в «Антропогении» (1874; пятое изд. 1903 г.). Поэтому здесь я ограничусь лишь кратким обзором важней- 283
ших успехов, сделанных эволюционной теорией в XIX в.; он коснется: Г) космоса, 2) земли, 3) земных организмов, 4; человека. I. МОНИСТИЧЕСКАЯ КОСМОГОНИЯ. — Первую «попытку» возможно проще объяснить устройство и механическое происхождение всего мироздания по «Ньютоновы м основным началам», т. е. математическими и физическими законами, предпринял Иммануил Кант в своем знаменитом юношеском труде, во «Всеобщей естественной истории и теории неба.^ * (1755). К сожалению, эта превосходная и смелая работа целых 90 лет оставалась почти -в полной безвестно-, сти; лишь в 1845 г. ее откопал АлександрГумбольдт*, Напомнивший о ней первым томом своего «Космоса». А тем (временем великий французский математик Пьер Лаплас* самостоятельно пришел к тем же мыслям, что и К а н т, и дал им широкое развитие на основе математики в своем «Изложении системы мира» (1796)х. Главный труд его, «Мёса- nique celeste», появился в 1799 г. Общие черты космогонии Канта и Лапласа покоятся, как известно, на механическом: объяснении планетных движений и вытекающем из них Предположении, что ©се небесные тела первоначально возникли из вращающихся туманных масс путем сгущения. Эта «н е- б у л я р н а я гипотеза», или «космологическая теория газов», впоследствии подвергалась, правда, неоднократным исправлениям и дополнениям; однако и поныне стоит незыблемо, как лучшая из всех попыток дать цельное и механическое объяснение возникновению вселенной (см. Wil- helm Bolsche «Entwickelungsgeschiehte der Natur», Bd. I, 1894).. В последнее время эта теория получила важное дополнение и подтверждение в гипотезе, что этот (Космогонический процесс не то что совершился однаяеды, а периодически повторялся. В то время как в одних частях беспредельного мирового пространства из вращающихся туманных масс образовывались и развивались новые небесные тела, в других его частях старые, остывшие и мертвые небесные тела, сталкива ясь, рассыпались в прах и превращались в разреженные туманные массы (см. Z е h n d е г «Die Mechanik des Weltalls» 1897). НАЧАЛО И КОНЕЦ МИРА. — Почти все старые и новые космогонии, и в большинстве случаев даже те, которые примыкали к Канто-Лапласовской, исходили из господствующего воззрения, что мир имеет начало. Так, по одной весьма распространенной форме «небулярной гипоте- 1 Русское лзд. — Спб» 1Ш рм дв$ тома. 284
зы» «вначале» из чрезвычайно легкой и тонкой материи образовался огромный туманный клуб, и в известный момент («в незапамятно давнее время») в нем началось вращательное движение. А раз дано «первое начало» этому досмоленному (мирообразующему) движению, то по известным механическим законам уже можно с достоверностью определить и обосновать математически дальнейшие процессы образования небесных тел, выделения планетной системы и т. д. Это первое «н а ч а- л о движения» составляет вторую «мировую загадку» Дюбуа-Реймона; он объявляет ее трансцендент- н о й. Многие другие естествоиспытатели и философы не в состоянии одолеть этого затруднения и покоряются судьбе, сознаваясь, что здесь мы должны признать первый «сверхъестественный толчок», т. е. «чудо». На наш взгляд эта «вторая мировая загадка» разрешается предположением, что движение есть такое же имманентное (внутренне-присущее) и (первоначальное свойство субстанции, .как и ощущение (см. выше). Оправдание такой монистической гипотезы мы находим прежде всего в законе субстанции, а затем в огромных успехах, сделанных астрономией и физикой во второй половине XIX века. При посредстве спектрального анализа Бунзена и Кирхгофа * (1860) мы не только узнали, что миллионы небесных тел, наполняющих мировое пространство, состоят из тех же веществ, что и наши солнце и земля, но и то, что они находятся в различных стадиях развития; с помощью его мы даже получаем сведения о движениях и расстояниях звезд, которые бы мы не могли познать при посредстве одного лишь телескопа. Далее, сам телескол значительно усовершенствован и при участии фотографии подарил нас множеством астрономических открытий, о которых в начале XIX века не было и предчувствия. А тщательное изучение комет и падающих звезд, звездных куч и туманностей раскрыло перед нами важное значение мелких небесных тел, миллиардами реющих в пространстве между более крупными светилами. Мы знаем теперь, что траектории,, или пути, миллионов небесных тел в пространстве изменчивый отчасти неправильны, тогда как .прежде планетные системы астрономы считали постоянными и приписывали (вращающимся шарам вечное обращение по правильным орбитам. Но очень важными выводами астрофизика обязана также огромным успехам других отраслей физики, более всего оптики и электричества, а также опирающейся на них теории эфира. Наконец, и здесь величайшим триумфом нашего изучения природы оказывается универсальный закон субстанции. 285
Мы теперь знаем, что он имеет столь же общеобязательную силу в отдаленнейших мировых пространствах, как и в нашей планетной системе, в ничтожнейших уголках нашей земли, как и в мельчайшей клетке человеческого тела. Но мы также •вправе и даже логически должны сделать важное предположение, что сохранение материи и энергии во все времена было так же всеобще и необходимо, как оно и теперь не терпит невключений. Во все времена, испокон веков, -бесконечная вселенная была и остается подчиненной закону субстанции. Из всех этих могучих успехов астрономии и физики, взаимно друг друга поясняющих и дополняющих, вытекает целый ряд чрезвычайно важных выводов относительно устройства и •развития космоса, относительно устойчивости и изменчивости ^субстанции. Мы их вкратце изложим в виде следующих тезисов: I. Мир об ое пространство бесконечно велико и не имеет границ; оно нигде не пребывает пустым, но сплошь заполнено субстанцией. II. Время также бесконечно и безгранично; оно не имеет ни начала, ни конца, оно есть вечность. III. Субстанция повсеместно и во всякое время находится в непрерывном движении и изменении; нигде не господствует полный покой и неподвижность; но при этом как бесконечное количество материи, так и бесконечное количество вечно изменяющейся энергии остается постоянным. IV Универсальное движение субстанции в мировом пространстве есть вечный кругооборот с периодически повторяющимися фазами развития. V Эти фазы состоят в периодической смене агрегатных состояний, причем прежде всего наступает первичное отделение массы от эфира (эргономия весомой и невесомой материи). VI. Это отграничение обусловливается постепенным уплотнением материи, образованием бесчисленного множества мельчайших центров сгущения, причем роль действующих причин играют имманентные первичные свойства: ощущение и влечение. VII. В то самое время, как в одной части мирового пространства благодаря этому пикнотичеокому процессу возникают сперва малые, а затем большие небесные тела и эфир между ними приобретает большую упругость, в другой части совершается обратный процесс, разрушение небесных тел, сталкивающихся между собою. VIII. Невероятно огромные количества теплоты, получающиеся вследствие механических процессов при столкновении вращающихся небесных тел, представляют собой новые живые силы, обусловливающие движения вновь образованных космических распыленных масс иобразование новых вращающихся шаров; вечная игра сил начинается 286
сызнова. И наша мать-земля, возникшая тысячи миллионов лет тому назад как часть вращающейся солнечной системы, по истечении -миллионов лет в свою очередь оледенеет, и так как ее орбита будет становиться все меньше, она -в конце-концов упадет на солнце. Для ясного уразумения универсальных космических процессов развития мне кажутся особенно важными современные представления о периодически сменяющейся гибели и возникновении вновь небесных тел. Этими представлениями мы обязаны колоссальным успехам новейшей физики и астрономии, опирающихся на закон субстанции. Наша мать-«з ем л я» при этом сокращается до размеров крохотной «солнечной пылинки», бесчисленные миллионы которых носятся в безграничном мировом пространстве. Наше собственное «человеческое существо», в своей антропистической мании величия превозносящее себя «яко подобие божие», низводится на роль плацентарного млекопитающего, для всего мироздания представляющего не больше ценности, чем муравей или муха- поденка, чем какая-нибудь микроскопическая инфузория или мельчайшая бацилла. Мы, люди,—также лишь преходящие стадии развития вечной субстанции, индивидуальные формы явления материи и энергии. Ничтожество этих форм мы понимаем, когда сопоставляем их с бесконечным пространством и беспредельным временем. ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ. —О тех пор как Кант объявил понятия времени и пространства простыми «формами воззрения»—пространство формой внешнего, время формой внутреннего воззрения, —-вопрос об этих важных проблемах познания стал вызывать горячие споры, продолжающиеся и поныне. У большинства современных метафизиков укрепился взгляд, что этому «критическому акту», как исходному пункту «чисто идеалистической теории познания» надлежит (придавать величайшее значение и что им опровергается естественное убеждение здравого человеческого рассудка в ре- альности пространства и времени. Это одностороннее и ультраидеалистическое толкование обоих основных понятий сделалось источником величайших заблуждений; оно упускает из виду, что Кант своим положением затронул лишь одну сторону вопроса, субъективную, но при ьтом считал вполне законным рассмотрение и другой, объективной стороны; он говорил: «пространство и время обладают эмпирической реальностью, но трансцендентальной идеальностью». С этим положением Канта современный монизм, пожалуй, мог бы согласиться, но отнюдь не с односторонним навязыванием субъек- 287
тивного толкования вопроса, ибо в качестве следствия оно приводит <к тому нелепому идеализму, который увенчивается положением Беркли: «Тела суть лишь представления; существование заключается лишь в том, чтобы быть воспринимаемым». Это положение должно было бы означать: «Тела для моего личного сознания суть лишь представления; их существование столь реально, сколь реально существование моих мыслительных органов, именно ганглиозных клеток большого мозга, воспринимающих впечатление, оказываемое телами на мои органы чувств, и посредством ассоциации их образующих представления». С таким же правом, как я сомневаюсь или даже отрицаю «реальность пространства и времени», я мог бы отрицать и существование моего собственного сознания; в горячечном бреде, при галлюцинациях, во сне, в состоянии раздвоенного сознания я принимаю за действительность представления, которые суть не реальное, а «воображение»; я даже принимаю свою собственную личность за постороннюю (см. выше); знаменитое «eogito, ergo sum» здесь уже не имеет силы. Напротив, реальность пространства и времени в настоящее время окончательно доказана тем расширением нашего мировоззрения, которым мы обязаны закону субстанции и монистической космогонии. Счастливо упразднив несостоятельное представление о «пустом пространстве», мы теперь остались при бесконечной, «заполняющей пространство среде», материи, а именно в двух ее формах: эфира и -массы. С другой стороны, мы считаем «в р е м я з а п о л н я ю щ и м явлением» вечное движение или генетическую энергию, выражающуюся в непрерывной эволюции субстанции, в «perpetuum mobile», «вечном движении» d р р TTPTTiT'fvt'ir UNIVERSUM PERPETUUM MOBILE. —Так как каждое движущееся тело продолжает двигаться до тех нор, покуда не встретит внешних препятствий, то человеку уже за тысячи лет до нашего времени пришло на мысль построить аппараты, которые, если их пустить в ход, постоянно продолжали бы двигаться равномерным движением. При этом упускалось из виду, что всякое движение наталкивается на внешние препятствия и постепенно прекращается, если не получает нового толчка извне, если ему не сообщена новая сила, преодолевающая встреченные препятствия. Так, напр., качающийся маятник вечно качался бы из стороны в сторону, с одинаковой скоростью, если бы сопротивление воздуха не ослабляло постепенно механической живой силы его движения, превращая его в теплоту. Мы должны сообщить ему новым толчком (или поднятием гирьки у часов с маятником) новую механическую 288
силу. Поэтому совершенно невозможно соорудить машину, которая без содействия извне производила бы излишек работы, достаточный для того, чтобы постоянно поддерживать ее в движении. Все попытки построить такой perpetuum mobile неизбежно терпели крушение; с открытием закона субстанции тотчас же стала очевидной и теоретическая невозможность этого. Совсем иначе обстоит дело, когда мы мысленно обнимаем космос как целое, как бесконечную вселенную, охваченную вечным движением. Бесконечную материю, объективно заполняющую ее, мы в нашем субъективном представлении называем «пространством»; вечное движение ее, объективно выражающееся в периодически повторяющемся развитии, мы субъективно называем «временем». Обе эти «формы воззрения» убеждают нас в бесконечности и вечности вселенной. Но это равносильно тому, что все мироздание представляет собой всеобъемлющий perpetuum mobile *. Эта бесконечная и вечная «машина вселенной» сама себя поддерживает в вечном и непрерывном движении, ибо каждое препятствие уравновешивается «эквивалентом энергии», ибо бесконечно большая сумма актуальной и потенциальной энергии есть величина извечно постоянная. Закон сохранения силы показывает также, что представление о perpetuum mobile столь же правильно и крайне характерно для всего космоса, насколько оно немыслимо в применении к изолированной деятельности части его*. Этим же обстоятельством совершенно ниспровергается учение об энтропии. ЭНТРОПИЯ ВСЕЛЕННОЙ. — Проницательный творец механической теории теплоты (1850) Клау- з и у с * резюмировал существенные стороны этого важного учения в двух главных положениях. Первое положение гласит: «энергия вселенной постоянна»; оно составляет часть нашего закона субстанции, «принцип энергии». Второе положение гласит: «энтропия вселенной стремится к максимуму»; на наш взгляд оно столь же ошибочно, насколько первое верно *. По воззрению К л а у- з и у с а (вся энергия мироздания распадается на две части, из коих одна (теплота более высоких температур, механическая, химическая, электрическая и т. п. энергия) еще может быть отчасти превращена в работу, другая же нет; эта последняя, Т. е. энергия, уже обращенная в теплоту и накопленная в менее нагретых телах, безвозвратно потеряна для дальнейшего Производства работы. Эту праздную часть энергии, которая уже не может быть превращена в механическую работу, К л а у з и у с называет энтропией (т. е. силой, обращен- 19. Геккель. Н. 5624. 289
ной внутрь); она постоянно возрастает за счет первой. Так как с каждым днем все больше механической энергии переходит ъо вселенной в теплоту, а эта последняя не может быть переведена в прежнее состояние, то общая (бесконечная) сумма ^теплоты и энергии все больше рассеивается и уменьшается. Все температурные различия должны в конце-концов исчезнуть, и находящаяся в связанном состоянии теплота должна равномерно распределиться в единой и инертной глыбе окоченелой материи; всякая органическая жизнь и органическое движение должны прекратиться, когда будет достигнут этот (максимум энтропии; в этом и будет состоять истинный «конец мира». Ср. F е 1 i х А и е г b а с h, «Die Weltherrin und ihr Schatten» \ 1902. Если бы это учение об энтропии было правильно, то предполагаемому «к о н ц у» мира должно было бы соответство- 1вать и «н а ч а л о», минимум энтропии, при котором температурное различие между обособленными частями вселенной было бы наибольшим. На наш монистический и строго последовательный взгляд на вечный космогенетический процесс,оба воззрения представляются одинаково несостоятельными, оба противоречат закону субстанции. Начала мира так же не существует, как и конца. Как мир бесконечен, так он пребывает и в вечном движении; превращение живой силы в упругую и наоборот совершается безостановочно; и сумма этой потенциальной и актуальной энергии всегда одна и та же. Второе основоположение механической теории теплоты противоречит первому и должно быть отвергнуто. Защитники же энтропии справедливо ее отстаивают, пока имеют в виду лишь отдельные процессы *, при которых в известных условиях связанная теплота не может быть вновь превращена в работу. Возьмем, напр., паровую машину: здесь теплота может быть превращена в механическую работу лишь в том случае, когда она переходит из более нагретого тепла (пар) в менее нагретое (вода), но не обратно. В огромном же целом мироздания господствуют совершенно иные отношения; здесь даны условия, в которых может иметь место и обратное превращение скрытой теплоты в механическую работу. Так, например, при столкновении двух небесных тел, мчащихся друг к другу с чудовищною скорб- 'стью, освобождаются колоссальные количества теплоты, в то время как рассыпавшиеся в порошок массы разлетаются и рассеиваются в пространстве. Вечная игра вращающихся масс с уплотнением частей, слияние в шары новых мелких метео- 1 Есть русский перевод. 1906 г., Одесса — «Царица мира и ее тень>, 290
ритов, соединение их в большие й т. п. начинается тогда сызнова. Ср. Zehnder, «Die Mechanik des Weltalls», 1897. II. МОНИСТИЧЕСКАЯ ГЕОГЕНИЯ. — История развития земли, которой мы теперь еще раз бегло коснемся, составляет лишь самую ничтожную часть эволюции космоса. Подобно последней она уже несколько тысяч лет составляет предмет философского умозрения, а еще больше —мифологического творчества; но истинно-научное исследование ее началось несравненно позже и относится в значительной мере к XIX веку. В принципе природа земли, как планеты, обращающейся около солнца, определилась еще системой Коперника (1543); благодаря Галилею, Кеплеруи другим великим астрономам были математически установлены ее расстояние от солнца, законы движения и т. д. Канто-Лапласовская космогония указала путь, которому следовала земля в своем развитии из матери — солнца. Но дальнейшая история нашей планеты—превращения на ее поверхности, возникновение материков и морей, гор и равнин—в конце XVIII «и в перзые два десятилетия XIX века очень мало подвергалась серьезному научному исследованию; по большей части на этот счет довольствовались весьма неправдоподобными догадками или принимали на веру старинные легенды о сотворении мира; в особенности же заграждала путь всякому самостоятельному исследованию традиционная вера в моисееву космогонию. Лишь в 1822 году появилось серьезное сочинение, внесшее в научное исследование истории земли тот метод, который вскоре оказался небывало плодотворным, именно о н т о л Ь- Гический метод, или принцип актуализма1. Он состоит в том, что мы тщательно изучаем явления настоящего и стараемся их использовать для объяснения аналогичных исторических процессов прошлого. Общество ученых в Геттингене в 1818 году выставило задачу на премию: «Основательнейшее и широчайшее исследование относительно изменений земной поверхности, обнаруживающихся в истории, и применение, какое можно сделать из знания их при изучении земных переворотов, лежащих за пределами истории». Решение этой важной задачи дал Карл Гофф из Готы в своем замечательном труде «История естественных изменений земной поверхности, засвидетельствованных преданием» (4 тома, 1822—1S34). Основанный им онтологический, или актуалистический, метод был затем с огромным успехом и широтой применен ко всей области г е о- 1 J. W а 11 h е г — Einleitung in die Geologie als historische Wissen- schaft. 1893, S. XIV 19* 291
Л о г и и великим английским геологом Ч а р ль з о м Л я й е л- л е м; его «Начала геологии» (1830) заложили крепкий фундамент, на котором с таким блестящим успехом созидалась дальнейшая история земли. Ценные геогенетическйе изыскания Александра Гумбольдта и Леопольда Б у- ха, Густава Бишо'фа и Эдуарда Зюсса, а также многих других современных геологов целиком опираются на твердые эмпирические устои и умозрительные начала, кото- ыми мы обязаны исследованиям этих пионеров, Карла оффа и Чарльза Ляйелля; чистой, основанной на разуме, науке они расчистили путь в область истории земли; они устранили колоссальные препятствия, и здесь нагроможденные мифологической поэзией и религиозной традицией, больше же всего библией и основанной на ней христианской мифологией. Об огромных заслугах Чарльза Ляйелля и о его отношениях к своему другу Чарльзу Дарвину я уже говорил в шестой и пятнадцатой главах «Естественной истории миротворения»; интересующихся же историей земли и огромными успехами, сделанными динамической и исторической геологией в девятнадцатом веке, я могу отослать к известным сочинениям Зюсса, Неймайра, Креднера и Иоганна Вальтера. Прежде всего мы должны различать неорганическую и органическую геогению, эти два главных отдела истории земли; второй начинается с появлением на земном шаре первых живых существ. Неорганическая история земли, древнейший отдел, протекала совершенно таким же образом, как и соответственный,.период в истории других планет солнечной системы; все они отделились по экватору вращающейся солнечной массы в виде туманных колец, постепенно уплотнившихся в самостоятельные небесные 'тела. Из газообразного туманного шара путем охлаждения получился огненно-жидкий земной шар, на поверхности которого 'с постепенным излучением жара образовалась тонкая твердая ¦к о р а, па которой мы обитаем. Лишь после того, как температура на поверхности понизилась до известного уровня, из окружавшей земной шар оболочки пара осела капельио-жид- кая вода, образовав важнейшее предварительное условие воз- никновения органической жизни. Протекло много миллионов лет — во всяком случае больше сотни — с тех пор, как наступил этот важный процесс, образование воды, послужившее как бы введением в третий отдел космогонии, биогению. III. МОНИСТИЧЕСКАЯ БИОГЕНИЯ. — Третья глава истории мирового развития начинается с появлением организмов на земном шаре и непрерывно тянется до нашего времени. F 292
Великие мировые загадки, задаваемые нам этой интереснейшей частью истории земли, еще в начале XIX в. считались совершенно неразрешимыми или же настолько трудными, что разрешение их отодвигалось в самую неопределенную даль; в конце же этого столетия мы можем со справедливою гордостью сказать, что в принципе они, эти загадки, разрешены современной биологией и ее учением о трансформизме; и даже многие отдельные явления этого чудесного «царства жизни» в настоящее время с таким же совершенством истолковываются физическими причинами, как и любое физическое явление в неорганической природе. Заслуга первого, чреватого последствиями, шага на этом трудном пути и указания выхода к монистическому решению всех биологических проблем принадлежит замечательному французскому естествоиспытателю Жану Ламарку; в 1809 году, в год рождения Чарльза Дарвина, он обнародовал свою замечательную по глубине мыслей «Философию зоологии». В этом оригинальном произведении он не только сделал грандиозную попытку объяснить все явления органической жизни с единой, физической точки зрения, но и указал тот единственный путь, которым можно притти к решению труднейшей загадки в этой области: вопроса о естественном йроисхо- ждении органических видов. Л а м а р к, обладавший одинаково обширными познаниями в зоологии и ботанике, здесь впервые набросал основные черты учения о происхождении; он показал, как все несчетные формы животного и растительного' царства произошли путем постепенного превращения из общих, простейших родоначальных форм, и как постепенное изменение форм вследствие приспособления, во взаимодействии с наследственностью, обусловило это медленное превращение. В пятой главе своей «Естественной истории миротворения» я дал надлежащую оценку заслугам Ламарка, в шестой и седьмой главам я сделал то же самое относительно его величайшего последователя, Чарльза Дарвина (1859). Пятьюдесятью годами позже Ламарка последний не только утвердил на незыблемом основании все важнейшие положения теории происхождения, но и введением теории отбо- р а заполнил оставленный первым пробел. Успех, которого Л а м а р к не мог добиться при всех своих заслугах, в широких размерах выпал на долю Дарвина; сделавшее эпоху Сочинение его «О происхождении видов путем естественного отбора» за последние 40 лет в корне преобразило всю современную биологию и подняло ее на такую высоту, что она не уступает никакой из прочих отраслей естествознания. Д а р- 293
вин стал Коперником органического мира, рак я утверждал еще в 1868 году, что повторил и Дюбуа- Р е й м о н пятнадцать лет спустя (ср. «М о n i s m, u s», S. 39). IV. МОНИСТИЧЕСКАЯ АНТРОПОГЕНИЯ. — Четвер* той и последней главой мирового развития для нас, людей, может считаться тот новейший период, в пределах которого развивался чело-веческдй род. Уже Л а м а р к (1809) ясно сознавал, что это развитие могло совершаться только одним естественным путем, путем «происхождения от об езьяны», как наиболее родственного ему млекопитающего. Позднее Геке л и (1863) показал в своей знаменитой статье о «месте человека в природе» \ что эта важная гипотеза есть необходимый вывод из теории происхождения, безусловно подтверждаемый фактическими данными анатомии, эмбриологии и палеонтологии; он считал этот «вопрос всех вопросов» в принципе решенном. Затем Дарвин глубоко и всесторонне обследовал этот вопрос в своем сочинении «Происхождение человека и естественный отбор» (1871). Лично я посвятил этой наиболее важной специальной проблеме теории происхождения особую главу в своей «Общей морфологии» (1866). В 1874 г. я опубликовал «Антрологению», в которой впервые сделал попытку проследить происхождение человека через*весь ряд его предков, of древнейших архигонных монер; при этом я в равной мере опирался на три великих источника филогении — сравнительную анатомию, онтогению и палеонтологию (пятое, переработанное издание вышло в 1903 году). Как далеко ушли мы вперед за последние годы благодаря множеству ценных завоеваний антропогенетического исследования, я показал в докладе, прочитанном в 1898 году на международном зоологическом конгрессе в Кембридже: «Ueber unse- ге gegenwartige Kenntnis vom Ursprung des Menschen» (Bonn, 7. Aufl. 1899)2. Наличие 30 различных степеней нашей Рго- gonotaxis обстоятельно обоеновано в моей юбилейной брошюре «Unsere Ahnenreihe» (Jena, 1908). 1 Русск. перев. — «О положении человека в ряду органических существу Спб. 1866. 2 Э. Геккель — Происхождение человека. Речь, произнесенная на международном конгресса в Кембридже. Харьков, 1907, 204
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЕДИНСТВО ПРИРОДЫ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛЬНОГО И ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ЕДИНСТВА КОСМОСА. — МЕХАНИЗМ. И ВИТАЛИЗМ. — ЦЕЛЬ, ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ И СЛУЧАЙ «Все известные нам тела природы, одушевленны© й неодушевленные, во всех существенных свойствах проявляют сходство. Различия, существующие между двумя большими группами (органической и неорганической) и касающиеся формы >и функций, являются просто необходимым следствием .их различ.ного химического состава. Характерные явления движения и форм органической жизни свидетельствуют не о какой-то особой жизненной силе, но просто о родах деятельности (посредственной или непосредственной) белковых веществ (комбинаций плаз- м ы) и других, более сложных углеродистых соединений». Геккель — Общая морфология (1866). 3&5
СОДЕРЖАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ •Ыонизм космоса. — Принципиальное единство органической и неорганической природы. — Углеродная теория. — Гипотезы первичного зарождения (архигония). — Механические и конечные причины. — Механика и телеология у Канта. — Цель в органической и неорганической природе — Витализм, жизненная сила. — Неовитализм, доминанты. — Дистелеология (учение о зачаточных органах). — Нецелесообразность и несовершенство природы. — Стремление к цели в органических телах. — Отсутствие цели в онтогенезисе и филогенезисе. — Платоновы идеи. — Нравственный мировой порядок не доказан в органической истории земли, <в истории позвоночных животных, в истории народов. — Провидение. — Цель, предназначение и случай. ЛИТЕРАТУРА P. Н о I b а с h — Systeme de la nature. Paris 1770. Г. Гельмгольц— Популярно-научные статьи. Скб. 1866. W.-R. Grove —Die Verwandschaft der Naturkrafte 1871. Ph. Spiller — Die Entstehung der Welt und die Einheit der Naturkrafte. Berlin 1870. Ph. Spiller — Die Urkraft des Weltalls nach ihrem Wesen und Wirken auf alien Naturgebieten. 1876. C. N a g e 1 i — Mechanisch-physiologische Theorie der Abstammungs- lehre. Miinchen 1884. L. Zehnder — Die Entstehung desLebens, aus mechanischen Grund- lagen entwickelt. 1899. E. H aeckel — Allgem. Untersuch. iiber die Natur und erste Entstehung der Organismen. 2-tes Buch der «Gener. Morphologie» Bd. I, S. 109 — 238, 1866. «Kosmos» — Zeitschrift fur einheitliche Weltanschauung, herausg. von E. Krause. 1877 — 1886, Bd. I — XIX. 296
аконом субстанции устанавливается прежде всего тот основной факт, что каждая сила природы может быть превращена прямым или косвенным путем в любую другую силу. Механическую и химическую энергию, звук и теплоту, свет и электричество можно обратить одно в другое, и все они оказываются лишь различными проявлениями одной и той же первичной силы, энергии. Из этого вытекает важное положение о единстве всех сил природы, или, как еще можно выразиться, «монизм энергии». Это основное положение признается теперь во всех областях физики и химии, поскольку оно касается неорганических тел природы. Повидимому, иначе обстоит дело .с органическим миром, с этим пестрым и богатым формами царством жизни. Однако и здесь не представляется сомнения, что огромную часть жизненных явлений можно прямо свести на механическую и химическую энергию, на электрические и световые процессы. Для другой же части это и поныне оспаривается, и главным образом по отношению к мировой загадке душевной ж и з- ни, особенно же сознания. Только современной эволюционной теории удалось перекинуть мост между двумя столь различными на первый взгляд областями, и в этом ее великая заслуга. Мы теперь твердо убеждены, что и все явления органической жизни в такой же мере подчинены универсальному закону субстанции, как и неорганические явления бесконечного космоса. Единство природы, вытекающее отсюда, и преодоление прежнего дуализма есть несомненный результат нашего современного учения о генезисе. Этот «монизм космос а», принципиальное «единство органической и неорганической природы» я пытался детально обосновать еще 36 лет тому назад, когда подверг обстоятельной критической проверке и сравнению сходство обоих великих царств природы в отношении вещества, форм и сил («Общая морфология», 2-я книга, 5-я гл.). Краткое изложение полученных мною результатов содержится в пятнадцатой главе моей «Естественной истории миротворения». Хотя развитые (в ней воззрения в на- 297
стоящее время приняты огромным большинством естествоиспытателей, однако в последнее время со всех сторон неоднократно делаются попытки опровергнуть их и утвердить старинное противоположение этих двух областей природы. Наиболее последовательной из таких попыток является недавно вышедшее сочинение ботаника Рейнке «Мир как действие» К В нем автор защищает с достойной одобрения ясностью и последовательностью чистый космологический дуализм и этим самым доказывает, сколь несостоятельно связанное с ним телеологическое мировоззрение. Во всей области неорганической природы действуют лишь физические и химические силы, в области же органической природы должны еще, кроме того, действовать «интеллигентные силы», направляющие силы, или доминанты. Только в первой области закон субстанции имеет силу, ко второй он неприложим. В сущности здесь дело идет опять-таки об исконной противоположности между механическим и телеологическим мировоззрением. Прежде чем перейти к нему, мы вкратце упомянем о двух других теориях, представляющих на мой взгляд большую ценность для решения этой важной проблемы, — об углеродной теории и о теории первичного зарождения. УГЛЕРОДНАЯ ТЕОРИЯ (КАРБОГЕННАЯ ТЕОРИЯ). - В последние сорок лет физиологическая химия путем множества анализов установила следующие пять фактов: I. В органические тела не входит никаких иных элементов кроме неорганических. И. Соединения элементов, свойственные организму и обусловливающие его «жизденные явления», суть сложные протоплазмовые вещества из группы альбуминатов, или белковых соединений. III. Сама органическая жизнь есть физико-химический процесс, заключающийся^ в обмене веществ этих плазматических белков. IV. Единственный элемент, который может дать в соединении с другими элементами (кислород, водород, азот, сера) упомянутые сложные белки, это углерод. V. Эти плазматические углеродистые соединения отличаются от большинства других химических соединений чрезвычайно сложным молекулярным строением, непостоянством и вязким агрегатным состоянием. На основании этих пяти фундаментальных фактов я предложил в 1866 году следующую карбогенную теорию: «Только, особые, физико-химические свойства углерода — и именно твердо-жидкое агрегатное состояние и легкая разложимость крайне сложных белковых углеродных соединений — и являются механическими причинами тех своеобразных движений, которыми 1 J R е i п с k е — Die Welt ale Tat. Berlin 1890. 298
организмы отличаются от неорганических тел и которые обозначаются словом «жизнь» в тесном смысле» («Naturliche SchO- pfungsgeschichte», 10. AufL, S. 357). Хотя эта «углеродная теория» подверглась яростным нападкам со стороны некоторых биологов, однако никто еще доселе не предложил вместо нее лучшей монистической теории. Теперь, когда мы гораздо лучше и основательнее знаем физиологические условия жизни клеток, химию и физику живой плазмы, чем 36 лет тому назад, .карбогенную теорию удается обосновать с гораздо большей достоверностью и обстоятельностью, чем это было возможно в то время. АРХИГОНИЯ, ИЛИ ПЕРВИЧНОЕ ^ЗАРОЖДЕНИЕ. — ,Старое понятие о самопроизвольном, или первичном, зарождении (generatio spontanea sive aequi- v о с а) употребляется ныне в самых разнообразных значениях; именно неясность этого понятия и противоречивое дрименение его к весьма различным старым и новым гипотезам виновны в том, что эта важная проблема и по настоящий день принадлежит к наиболее спорным и запутанным вопросам во всем естествознании. Я ограничиваю понятие первичного зарождения — как архигонии или абиогенез и- с а! — первым возникновением живой плазмы из неорганических углеродистых соединений и в этом «начале б и о г е- н е з и с а» различаю два главных периода: 1) а в т о г о- н и ю, возникновение простейших плазматических тел в неорганической образующей жидкости, и 2) п л а з м о г о и и ю, индивидуализацию примитивнейших организмов из этих плаз- мовых соединений, в виде м о н е р. Эти важные, но очень трудные проблемы я настолько обстоятельно рассмотрел в пятнадцатой главе «Естественной истории миротворения», что мне остается отослать читателя к этой книге. Весьма подробное и строго научное изложение этого вопроса было сделано мною еще в 1866 году в «Общей морфологии» (Bd. I, S. 167— 190); впоследствии Н е г е л и выставил сходную гипотезу, как необходимую предпосылку естественной теории развития, в своей механико-физиологической теории происхождения (1884). Я вполне разделяю его положение: «отрицать первичное зарождение значит провозглашать чудо» *. ТЕЛЕОЛОГИЯ И МЕХАНИКА. — Как гипотеза первичного зарождения, так и тесно с нею связанная углеродная теория имеют величайшее значение для решения старого спора между телеологическим (дуалистическим) имехани- стическим (монистическим) пониманием явлений. С тех пор, как Дарвин сорок лет тому назад в своей селекционной теории дал нам в руки ключ к монистическому объяс- 299
нению организации, мы имеем возможность сводить к механическим причинам все пестрое разнообразие целесообразных приспособлений в мире живых существ, что до сих пор удавалось лишь относительно неорганических тел. Сверхъестественные целесообразно-действующие причины, к которым прежде приходилось прибегать, сделались теперь совершенно излишними. Тем не менее 'современная метафизика продолжает последние считать необходимыми, а первые признает недостаточными. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ПРИЧИНЫ (CAUSAE EFFICIENTES) И КОНЕЧНЫЕ ПРИЧИНЫ (CAUSAE FINALES).— Никто не сумел так резко обозначить контраст между действующими причинами и целесообразными, или конечными, причинами в деле объяснения природы в целом, как это сделал Иммануил Кант. В своем знаменитом юношеском произведении «Всеобщая естественная история и теория неба» он предпринял в 1755 году смелую попытку «объяснить устройство и механическое происхождение всего мироздания по Ньютоновым началам». Эта «космологическая теория газов» всецело опиралась на механические движения, обусловливаемые тяготением; «впоследствии великий астроном и математик Лаплас дал ей дальнейшее развитие и математическое обоснование. Когда Наполеон спросил его, ка&ое место занимает в его системе бог, творец и хранитель вселенной, Лаплас дал ясный и честный ответ: «Ваше величество, я не нуждаюсь в этой гипотезе». Это было открытое признание атеистического характера этой механической космогонии, который она разделяет со всеми естественными науками. Мы это тем более подчеркиваем, что Канто-Лапла- с о в с к а я теория и в настоящее время пользуется почти всеобщим признанием; все попытки заменить ее иной, лучшею, терпели неудачу. Если атеизм и поныне считается в широких слоях общества тяжким обвинением, то оно касается всего современного естествознания, поскольку оно объясняет неорганический мир безусловно механическим способом. Только механизм (в смысле Канта!) дает нам действительное объяснение явлений природы, сводя их к реальным действующим причинам, к слепым и бессознательно действующим движениям, обусловленным материальным строением соответствующих тел природы. Сам Кант подчеркивает, что «без этого"механизма природы не может быть никакого естествознания» и что права человеческого разума на механическое объяснение всех явлений неограниченны. Когда же он впоследствии, в сэоей критике зоо
телеологической способности суждеййя, рассуждал об объяснении сложных явлений органической природы, он утверждал, что для них недостаточно одних механических причин; здесь надо прибегнуть к помощи целесообразно действующих, конечных причин. Хотя и здесь право нашего разума на механическое объяснение неоспоримо, но силы его для этого недостаточны. Впрочем, Кант отчасти признавал за разумом такую силу, но для большей части жизненных явлений (особенно же для душевной деятельности человека) считал необходимым допустить участие конечных причин. Замечательный § 79 «Критики способности суждения» носит характерный заголовок: «О необходимом подчинении принципа механизма телеологическому принципу при объяснении вещи как естественной цели». Целесообразные приспособления в устройстве тела органических веществ казались Канту настолько необъяснимыми без-содействия сверхъестественных конечных причин (т. е. без участия планомерно действующей творческой силы), что он выразился: «Вполне несомненно, что мы крайне недостаточно знакомы с органическими существами и их внутренней возможностью бытия по чисто механическим началам природы, а еще меньше можем себе его объяснить, так что можно оме^о-сказать: человеку непозволительно останавливаться на таком предположении или надеяться, что когда-нибудь появится Ньютон, который сможет объяснить происхождение былинки естественными законами, не предустановленными чьим-либо намерением; от такой мысли человеку необходимо решительным образом отмежеваться». Семьдесят лет спустя такой невозможный «Ньютон органической природы» однако явился в лице Дарвина и своею гениальной «теорией отбора» решил великую задачу, которую Кант объявил неразрешимою (см. примечания в конце книги, стр. 421). ЦЕЛЬ В НЕОРГАНИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ (НЕОРГАНИЧЕСКАЯ ТЕЛЕОЛОГИЯ). — С тех пор как Ньютон (1682) установил закон тяготения, аКант (1755) установил «строй и механическое происхождение всего мироздания по Ньютоновым началам», с тех пор как Лаплас математически обосновал этот основной закон механизма вселенной, — с этих лор все неорганические естественные науки стали чисто механическими, а вместе с тем и атеистическими. С этих пор в астрономии и Космогонии, в геологии, метеорологии, в неорганической физике и химии признано безусловное господство механических законов, опирающихся на математику. С этих же пор исчезло из всей этой великой области и понятие це- 301
л и. Ныне, в конце девятнадцатого века, когда этот монистический взгляд после отчаянной борьбы завоевал себе общее признание, ни один естествоиспытатель уже не задает серьезного вопроса о цели какого-нибудь явления в этой неизмеримой области. Уж не должен ли и теперь серьезный астроном спрашивать о цели планетных движений, либо минералог доискиваться смысла отдельных кристаллических форм? И нужно ли физику задаваться вопросом о цели электрических сил либо химику ломать голову, доискиваясь смысла атомных весов? На это мы должны решительно ответить: нет! Во всяком случае не в том смысле, что «милосердный бог» или целеустремленная сила природы, в один прекрасный миг «из ничего» создав эти основные законы мирового механизма с определенной целью, ежедневно заставляет их действовать по своей разумной воле. Это антропоморфное ^представление о целесообразно действующем зиждителе и властителе мира теперь совершенно оставлено; место его заняли «вечные, железные, великие законы природы». ЦЕЛЬ В ОРГАНИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ (ТЕЛЕОЛОГИЯ В БИОЛОГИИ). — Совершенно иным значением и распространением, чем в неорганической, пользуется еще и поныне понятие цели в органической природе. Бесспорно, в строении тела и жизненной деятельности всех организмов целесообразность прямо бросается в глаза. Каждое растение и каждое животное в своем составе из отдельных частей представляются устроенными для определенной жизненной цели, совершенно как искусственные машины, изобретаемые и сооружаемые человеком; и пока длится их жизнь, деятельность отдельных органов совершенно так же направлена на определенные цели, как работа отдельных частей машины. Вполне естественно было поэтому, что древнее наивное миропонимание в объяснение возникновения и жизненной деятельности органических существ прибегало к творцу, который «мудро и рассудительно распределил все вещи» и устроил каждую тварь !и растение сообразно их особенной жизненной цели. Обыкновенно этот «всемогущий творец неба и земли» мыслился совершенно антропоморфически; он создал «каждое существо но своему подобию». Покуда творец представлялся человеку 'еще в человеческом образе, мыслящим при помощи мозга, видящим глазами, творящим руками, еще можно было составить себе правдоподобное представление об этом «божественном механике» и его художественной работе в великой мастерской вселенной. Гораздо трудней это стало с очищением понятия о боге, когда в «невидимом боге» стали видеть творца без телесных органов (газообразное существо). Наконец, эти антрсши- 302
стическне представления стали еще более несообразными, когда физиология на месте сознательно творящего бога поставила бессознательно созидающую «жизненную сил у»— неведомую, целесообразно действующую силу природы, отличную от известных в то время физических и химических шл и лщнь временно — на пожизненный срок — пользовавшуюся их услугами. Этот витализм сохранял свое господство до (половины XIX столетия; фактически опровергнуть его удалось лишь великому физиологу Иоганну Мюллеру в Берлине. Хотя и этот гениальный биолог (подобно всем другим биологам первой половины XIX века) воспитался на вере в жизненную силу и считал ее необходимой для объяснения Оконечных причин жизни», но он же в своем классическом, дольше не находящем себе равных учебнике физиологии (1833) привел косвенное доказательство того, что она собственно ни к чему не нужна. Мюллер показал в длинном ряйе превосходных наблюдений и остроумных опытов, что большая часть жизненных функций в организме человека, так же как и прочих животных, совершается по физико-химическим законам, что многие из них даже поддаются математическому учету. Это в такой же мере относится к животным функциям мускулов и нервов, низших и высших органов чувств, как и к растительным процессам питания и обмена веществ, пищеварения и кровообращения. Загадочными и непонятными без уча* стия жизненной силы остались собственно две области — область высшей душевной деятельности (духовной жизни) и размножения (воспроизведения). Но и в этой области сейчас же после смерти Мюллера были сделаны такие крупные открытия и успехи, что беспокойный «призрак жизненной силы» улетучился и из этих закоулков. Поистине замечательное хронологическое совпадение: Иоганн Мюллер скончался в 1858 г., в тот самый год, когда Чарльз Дарвин обнародовал первые сообщения о своей теории, сделавшей эпоху. Его теория естественного отбора дала ответ на великую загадку, перед которой остановился М ю л- л е р: вопрос о происхождении целесообразных приспособлений чисто механическим путем. ЦЕЛЬ В ТЕОРИИ ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА (ДАРВИН, 1859). — Как мы неоднократно подчеркивали, за Дар- вином числится двойная философская заслуга: во-первых, реформа старой, обоснованной в 1809 году Лам&рком теории происхождения, ее подкрепление огромным, накопившимся'за полстолетия фактическим материалом; а во-вторых, установление теории отбора, раскрывающей нам истинные действующие причины постепенного пре- зоз
вращения видов. Дарвин первый показал, как ожесточенная «борьба за существование» является бессознательно действующим регулятором, руководящим взаимодействием наследственности и приспособления при постепенном превращении вида; ч она — великий «б о г - в о с л и т а т е л ь», который бессознательно образует новые формы путем «естественного отбора», как воспитатель-человек создает новые формы помощью «искусственного отбора». Так решена была великая философская загадка: «как могут возникать целесообразные приспособления чисто механическим путем, без участия целесообразно действующих причин?». К а нт считал эту трудную мировую загадку неразрешимой, хотя еще 2 000 слишком лет тому назад великий мыслитель Эмпедокл указал путь к ее решению. В последнее время на этой почве развился и приобретает все большее распространение принцип «телеологической механики», механически объяснивший нам самые тонкие и сокровенные приспособления органической жизни «функциональным самообразованием целесообразной структуры». Но он устраняет трансцендентное понятие цели нашей телеологической школьной философии, величайшее препятствие к разумному и цельному взгляду на природу *. НЕОВИТАЛИЗМ. — В последние годы снова ожил призрак мистической жизненной силы, повидимому, основательно похороненный; различные выдающиеся биологи пытаются воскресить его под новой кличкой. Самое ясное и последовательное изложение витализма сделано в недавнее время ботаником И. Р е й н к е из Киля. Он защищает веру в чудесное и теизм, Моисееву историю сотворения мира и неизменяемость видов; «жизненные силы», в противоположность физическим силам, он называет направляющими силами, высшими силами или доминантами. Другие, в совершенно антропистическом духе, допускают существование «инженер-механика», давшего органической субстанции целесообразную, направленную к определенной цели организацию. Эти странные телеологические гипотезы в настоящее время не более нуждаются в научном опровержении, чем наивные, по большей части им сопутствующие возражения против дарвинизма. УЧЕНИЕ О НЕЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ (ДИСТЕЛЕОЛО- ГИЯ). — Под таким названием я установил еще в 1866 году науку о тех чрезвычайно интересных и важных биологических фактах, которые самым вопиющим образом противоречат устарелой телеологической теории о «целесообразном устройстве организованных живых существ». Эта «наука о за- 304
чаточных, абортивных,-захилевших, неудачных, атрофированных или катапластических особях» опирается на несчетное множество замечательнейших явлений, хотя и давно уже известных зоологам и ботаникам, но истолкованных в причинной связи лишь Дарвином, по достоинству оценившим их огромное философское значение. Все высшие животные и растения, вообще все организмы, тело которых устроено более или менее сложно, т. е. состоит из нескольких целесообразно действующих органов, при внимательном исследовании позволяют обнаружить у себя присутствие нескольких бесполезных или бездеятельных, отчасти даже опасных и вредных приспособлений. В цветках большей части растений мы находим рядом с деятельными половыми лепестками, способствующими размножению, отдельные бесполезные листовидные органы, не имеющие никакого назначения (захудалые или «неудачные» тычинки, плодолистики, верхушечные и венечные лепестки и т. п.). В больших и богатых формами классах летающих животных, птиц и насекомых, наряду с обыкновенными видами, ежедневно пользующимися крыльями, встречаются и формы с недоразвившимися крыльями, не дающими возможности летать. Почти во всех классах высших животных, пользующихся глазами и зрячих, существуют отдельные виды, живущие в потемках и незрячие; при этом у них в большинстве случаев имеются глаза, но только они атрофированы и ничего не видят. Даже у человека имеются такие бесполезные рудименты: ушные мускулы, мигательная перепонка глаза, сосок и грудная железа мужчины и т. п.; ужасный червеобразный отросток нашей слепой кишки не только бесполезен, но даже прямо опасен: от воспаления его (так называемый апендицит) ежегодно сходит в могилу немало людей. Как старый, мистический витализм, так и новый, столь же иррациональный неовитализм не ь силах были найти объяснение этим и многим другим нецелесообразным приспособлениям в теле животных и растений; но они очень просто объясняются теорией происхождения. Она показывает, что эти зачаточные органы атрофировались, и именно вследствие неупотребления. Как посредством упражнения и частого употребления мускулы, нервы, органы чувств укрепляются, так, наоборот, при бездействии и неупотреблении они атрофируются в большей или меньшей степени. Но хотя от употребления и приспособления органы получают более высокое развитие, они не исчезают бесследно и немедленно при неупотреблении; силою наследственности они еще сохраняются в ряду многих поко- 20. Геккель. Н. 5824. 305
лений и исчезают лишь постепенно в течение долгого времени. Слепая «борьба за существование между органами» обусловливает их историческое исчезновение, как первоначально вызвала их появление и развитие. Имманентная сознательная «цель» при этом не играет совершенно никакой роли. НЕСОВЕРШЕНСТВО ПРИРОДЫ. — Как человеческая, так и животная и растительная жизнь всегда и повсюду остается несовершенной. Это вытекает из того факта, что как органическая, так и неорганическая природа находится в непрерывном токе развития, охвачена постоянным изменением и превращением. Поскольку мы можем охватить историю органической природы на нашей планете, это развитие во всем своем целом представляется нам постепенным преобразованием, историческим переходом от простого к сложному, от низшего & высшему, от несовершенного к более совершенному. Уже в «Общей морфологии» (1866) я показал, что этот исторический поступательный ход (р г о g г е s s u s), или постепенное совершенствование (t е 1 е о s i s), есть необходимое следствие отбора, но никак не предустановленной цели. Это следует из того, что не существует ни одного вполне законченного организма; даже если он в данную минуту вполне приспособился к обстоятельствам, это состояние не может длиться долго, ибо самые условия существования в окружающем мире подвержены непрестанному изменению, что и заставляет организмы непрерывно приспо- С об ТТ STTTyP ff ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ В ОРГАНИЧЕСКИХ ТЕ ЛАХ. — Под таким названием знаменитый эмбриолог Карл-Эрнст Бэр обнародовал в 1876 г. работу, которая вместе с последующей статьей об учении Дарвина встретила чрезвычайно благоприятный прием у противников дарвинизма, еще и теперь нередко использующих ее против эволюционной теории. Под новым названием он воскресил старое телеологическое миропонимание; мы должны подвергнуть этот пункт беглому критическому рассмотрению. Заметим ¦шерва, что хотя Бэр бьют натур-философом в лучшем смысле слова, но его первоначальные монистические воззрения по мере приближения старости все больше заволакивались мистическим туманом, а под конец стали чисто д у а л и с т и ч н ы м и. В своем .капитальном главном труде по «эмбриологии животных» (1828), который он сам называет «наблюдениями и размышлениями», он в равной мере пользуется этими двумя приемами познания. Путем тщательного сравнения всех отдельных процессов развития животного яйца Бэру удалось впервые связно изобразить все удиви- 306
тельные превращения, совершающиеся при возникновении тела позвоночного животного с простым шариком, яйцом. Но он пытался также при помощи сравнения и глубокого размышления над ними выяснить причины этих превращений и свести их к общим законам развития. Результаты этой работы он выразил следующим положением: «История развития особи есть история возрастания индивидуальности во всех отношениях*. При этом он подчеркивал, что «единственная основная мысль, господствующая над всеми отдельными отношениями животной эволюции, это та самая, которая собрала в мировом пространстве рассеянную массу в шары, а эти последние сгруппировала в солнечные системы. Но эта мысль не что иное, как сама жизнь, а слова и слоги, которыми она выражается, суть различные формы живущего». Бэру в то время не удалось притти к более глубокому проникновению в эту генетическую основную идею и к ясному представлению об истинных действующих причинах органического развития, ибо его исследования касались исключительно одной половины истории развития, истории развития особой, эмбриологии, или, в более широком смысле, онтогении. Вторая половина ее, история развития родов и видов, наша генеалогия, или филогения, в то время еще не существовала, хотя проницательный Л а м а р к еще в 1809 г. показал к ней путь. Когда Дарвин (в 1859 г.; положил ей начало, то престарелый Бэр не мог уже ее понять; бесплодная борьба, которую он вол с Дарвиновской теорией отбора, ясно показывает, что он не постигал ни ее истинного смысла, ни философского значения. Телеологические, а (впоследствии нераздельно с ними соединенные теософские умозрения лишили старого Бэра способности правильно оценить эту величайшую реформу биологии; телеологические соображения, которые он выставил против нее 84-летним старцем в своих «Речах и исследованиях» (1876), являются лишь повторением аналогичных заблуждений, выдвигающихся против механистического, или монистического, мировоззрения дуалистическим учением о целесообразности вот уже две тысячи слишком лет. «Ц е л е у с т р е м- л е н н а я м ы с л ь», обусловливающая, по представлениям Бэра, все развитие животного организма из яйцевой клетки, есть лишь иное название вечной «идеи» Платона или «энтелехии» его ученика Аристотеля*. Наша же современная биогения объясняет факты эмбриологии с чисто физиологической точки зрения, усматривая действующие механические причины их в функциях наследственности и приспособления. Основной биогенети- 2G* 307
ческий закон, которого Бэр никак не мог понять, раскрывает нам тесную причинную связь между онтогенезом особей и филогенезом их предков; первый является для нас теперь наследственным повторением последнего. Но мы нигде не можем констатировать целеустремленности в генеалогии животных и растений, мы в ней видим лишь необходимый результат ожесточенной борьбы за существование, которая, как слепой регулятор, а не как предусмотрительный бог, обусловливает превращение органических форм путем взаимодействия законов наследственности и приспособления. Но столь же мало мы видим сознательной «целеустремленности» в эмбриологии особей, в эмбриологии отдельных растений, животных и людей. Ибо эта онтогения есть лишь краткое извлечение, сокращенное и ускоренное повторение ее, по физиологическим законам наследственности, обусловленной бессознательной 'памятью плазмы («мнема»). Предисловие к своей классической «Истории развития животных» Бэр закончил в 1828 г. следующими словами: «Лавры получит тот счастливец, которому суждено свести образующие силы животного тела к общим силам, или жизненным направляющим всего мирового целого. Дерево, из которого будет сделана колыбель этого человека, еще и не зачиналось». И в этом великий эмбриолог ошибся. В том же 1*28 г. молодой Дарвин поступил в университет, чтобы изучать богословие (!), — это был тот «счастливец», который действительно добился лавров спустя тридцать лет своей теорией отбора. НРАВСТВЕННЫЙ МИРОПОРЯДОК. — В философии истории, в общих соображениях о судьбах народов и заиуаап- ном ходе государственного развития, высказываемых истериками, до сих пор господствует представление о «нравственном миропорядке». В пестрой смене народных судеб историки ищут руководящей цели, идеального предначертания, избравшего ту или иную расу, то или иное государство к особливому благоденствию и господству над прочими. Этот телеологический взгляд в последнее время находится в тем более резком принципиальном контрасте с нашим монистическим мировоззрением, чем с большим правом и уверенностью оно обретает почву во всей области органической природы. В астрономии и геологии, в широкой области физики и химии уж никто в настоящее время не говорит о нравственном миропорядке, равно как и о личном боге, чья «рука мудро и рассудительно устроила все вещи». Но то же можно сказать и обо всей области биологии, обо всем устройстве и истории органической природы, — человека пока оставим в стороне. Своей теорией от- 308
бора Дарвин не только показал нам, как целесообразные приспособления в жизни и строении тела животных и растений возникли механическим путем, без предустановленной цели, но и своей «борьбой за существование» заставил признать существование могучей силы природы, непрерывно господствующей и управляющей всем ходом развития органического мира на протяжении многих миллионов лет. Конечно, можно было бы сказать: «борьба за существование» есть «выживание наиболее приспособленного» или «победа лучшего»; но это справедливо лишь в том случае, если сильнейшее всегда считать лучшим (в моральном смысле); к тому же вся история органического мира свидетельствует о том, что во всякое время, наряду с преобладающим движением в сторону совершенствования, происходят отдельные движения вспять к низшим состояниям. Даже «целеустремленность» в смысле Бэра отнюдь не носит нравственного характера. Но иначе ли обстоит дело в истории народов, которую человек с присущей ему антропистической манией величия любит именовать «всемирной историей»? Можно ли здесь обнаружить повсюду и во все времена высший моральный принцип или мудрого правителя мира, заправляющего судьбами народов? При нынешнем состоянии нашего естествознания и народоведения на это может быть дан только один беспристрастный ответ: нет! Судьбы отпрысков человеческого рода, этих рас и национальностей, тысячелетиями борющихся за свое существование и развитие, подчинены тем же «вечным, железным, великим законам», что и история всего органического мира, населяющего землю уже много миллионов лет. В «органической истории земли», поскольку она нам известна по данным палеонтологии, геологи различают три великих периода: первичную, вторичную и третичную эпохи. Продолжительность первой по новейшим вычислениям составляет по меньшей мере 34 миллиона лет, второй—11, а третьей — з миллиона лет (по другим же вычислениям эти цифры надо увеличить больше чем втрое!). Историю группы позвоночных, из которой вышел и человеческий род, можно ясно проследить в пределах упомянутого долгого промежутка времени; в эти три периода последовательно развились три различных группы позвоночных; в первичном (палеозойском) периоде рыб ы, во вторичном (мезозойском) пресмыкающиеся, в третичном (кайнозойском) млекопит а ю щ и е. На этой лестнице позвоночных рыбы занимают низшую ступень совершенства, пресмыкающиеся среднюю, а млекопитающие высшую. При более детальном оз- 309
накимлении с историей трех классов мы убеждаемся, что и отдельные отряды и семейства их постепенно развивались в сторону большего совершенства в пределах указанных трех периодов. Но можно ли этот прогрессивный ход развития считать проявлением сознательного стремления к цели или видеть в нем нравственный мировой порядок? Никоим образом! Ибо теория отбора учит нас, что органический прогресс, как и органическая диференциация, есть необходимое следствие борьбы за существование. Тысячи хороших, красивых, достойных удивления видов животного и растительного царства исчезли за эти 48 миллионов лет, должны ¦были уступить свое место другим, более сильным, и эти победители в борьбе за существование не всегда оказывались более благородными или совершенными в моральном смысле формами. То же следует сказать и об истории народов. Достойная изумления культура классической древности погибла, между тем как христианство дало борющемуся духу тогдашнего человечества новый и могучий толчок верою в бога любви и надеждой на лучшую жизнь за гробом. Папизм вскоре сделался бесстыдной пародией на чистое христианство и безжалостно растоптал ногами сокровищницу знания, накопленного греческой философией; но он завоевал мировое господство благодаря невежеству слепо верующих масс. Только реформация разбила цели этого духовного рабства и восстановила разум в его законных правах. Но и в этот новый, как и в прежние, период истории цивилизации вечно разыгрывается борьба за существование, вне всякого нравственного порядка. ПРОВИДЕНИЕ. — Насколько мы не можем допустить при беспристрастном критическом размышлении «морального порядка,» в ходе истории народов, настолько же мы не можем признать «мудрого провидения» в судьбах отдельных лиц. Как первый, так и вторые с железной необходимостью определяются механическими законами причинности, по которой каждое явление вытекает из одной или нескольких предшествующих причин. Уже древние греки высшим мировым началом считали «судьбу» — A n a n к е, слепую Ы е i m а г m е- n е, Eatiim, рок, «царящий над богами и людьми». В христианстве его место заняло сознательное провидение, не слепое, но зрячее и патриархально управляющее миром. Антропоморфный характер этого представления, обыкновенно тесно связанного с представлением о «личном боге», сразу бросается в глаза. Вера в «любвеобильного отца», непрестанно направляющего судьбы 1 500 миллионов людей, населяющих нашу 310
планету, и при этом ежемгновенно принимающего к сведению миллионы направляющихся к нему молитв и «благочестивых пожеланий», до очевидности несостоятельна; это бросается в глаза, как только разум и размышление снимают с них цветные очки «веры». У современного цивилизованного человека (совершенно так же, как у некультурного дикаря) вера в провидение и упование на любящего отца обыкновенно укрепляется в том случае, когда с ним приключается -счастливое событие: спасение от смертельной опасности, исцеление от тяжкой болезни, крупный выигрыш в лотерее, рождение долгожданного ребенка и т. п. Если же случается несчастье или горячее желание не получает пополнения, то о провидении забывают; мудрый правитель вселенной, должно быть, в это время спал или не хотел дать своего благословения. С колоссальным развитием транспорта в XIX веке необходимо должно было возрасти в небывалом размере и число преступлений и несчастных случаев; о них нам ежедневно докладывают газеты. Ежегодно тысячи людей погибают при кораблекрушениях; происходят тысячи несчастий на железных дорогах, тысячи погибают на рудниках и заводах и т. д. Многие тысячи людей избивают друг друга каждый год в войнах, и приготовления к этому массовому убийству поглощают у самых высокоразвитых, иоловедующих христианскую любовь, цивилизованных народов самую значительную часть их народного богатства. А в число этих сотен тысяч, ежегодно падающих жертвою современной цивилизации, по большей части входят здоровые, сильные, работящие люди. И после этого говорить о нравственном миропорядке! Конечно, нельзя отрицать, что господствующая по сей день и внушаемая в школах вера в «нравственный миропорядок» — как и в «любящее провидение» —¦ обладает высокою идеальною ценностью. Она утешает страдальца, укрепляет слабого, возвышает в беде; она успокаивает наш дух, терзающийся сомнениями, и переносит нас в идеальный «потусторонний» мир, в котором нет лишений земного существования на «этом свете». Покуда человек пребывает в стадии ребяческой неопытности, он может довольствоваться этими поэтическими образами. Но современная культурная жизнь насильственно отрывает его от этого прекрасного идеального мира и ставит пред ним задачи, решить которые возможно только при разумном знании действительности. Нет сомнения, что своевременное приспособление к этому реальному миру, если его целесообразно соединить с преподаванием и обосновать современным эволюционным учением, сделает интеллигентного человека бузи
дущего не только более разумным и свободным от предрассудков, но и лучшим, и более счастливым. ЦЕЛЬ, ' ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ И СЛУЧАЙ. — Если непредубежденное исследование мировой эволюции учит нас, что в ней не проявляется ни определенной цели, ни особого предначертания (в духе человеческого разума), то нам не остается, повидимому, ничего иного, как предоставить все игре «слепого случая». И действительно, такой упрек был направлен против трансформизма Ламарка и Дарвина, как раньше против космогонии Канта и Лапласа; многие философы дуалистической школы именно этому возражению придают особенный вес. Поэтому небесполезно будет бегло разобрать этот пункт. Одна группа философов, согласно своей телеологической концепции, утверждает: весь мир есть космический порядок, в котором все явления имеют цель и смысл: случая п е существует! Другая же группа, согласно своему м е- ханистическому мировоззрению, полагает так: развитие всего мира есть единый механический процесс, в котором мы нигде не видим ни цели, ни предначертания; то, что мы в органической жизни называем целью, есть лишь особое следствие биологических условий; ни в развитии небесных тел, ни в развитии нашей органической земной природы мы не можем проследить руководящей цели; здесь все случай! Обе стороны правы, в зависимости от того, какое определение давать «случаю». Всеобщий закон причинности, в соединении с законом субстанции, убеждает нас, что каждое явление имеет свою механическую причину; в этом смысле случая не существует. Но мы можем и должны сохранить это необходимое понятие для обозначения совпадения двух явлений, которые не связаны между собою причинным образом, но из коих каждое, независимо от другого, имеет, конечно, свою дричину. Как всем известно, случай в этом монистическом смысле играет величайшую роль в жизни человека и вообще во всей природе. Но это не мешает тому, чтобы мы признавали как в каждом отдельном «ел уча е», так и в развитии зеего мирового целого универсальное господство всеобъемлющего закона природы, закона субстанции*. Убеждение в материальном и энергетическом единстве природы, благодаря грандиозному прогрессу естествознания во второй половине девятнадцатого века, получило твердость и отчетливость, о которых в первой половине этого века нельзя было и думать. Соответственно с этим и в области умозрительной философии эмпирически обоснованный монизм все энергичнее пробивает себе дорогу за счет преодолеваемого им 312
идеалистически-мечтательного дуализма. Для укрепления и распространения монизма осенью 1905 года был учрежден в Иене «Германский союз монистов», поставивший себе целью внедрить в широкие круги свет просвещения и цельный взгляд на природу путем научно-популярных лекций и листовок. Вскоре (весною 1908 года во Франкфурте-на- Майне) возник и серьезный противник этого течения — «К е- плеровский союз»; во главе его стоят влиятельные представители дуалистического мировоззрения, продолжающие напрягать тщетные усилия к согласованию догматических учений ортодоксального христианства с противоречащими им данными современного естествознания. Борьба между этими двумя направлениями чрезвычайно затрудняется для нашего монизма тем обстоятельством, что фанатические заступники дуализма в «Кеплеровском союзе» опираются не только на огромную силу традиции и суеверия невежественных масс, но и на консервативные круги высших классов общества — этих естественных врагов духовного прогресса, в рядах которых они находят себе мощных союзников. Впрочем, в последнее время все ярче пробивается свет истины, и она обретает свою сильнейшую опору в неудержимом росте нашего монистического учения об эволюции.
IiIWP- ¦ .f^\'^ bM&.'b*^'y<&!<P Э. ГЕККБЛЬ По фотографии А. Бишоффа. Иена. 1914 г.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ БОГ И МИР МОНИОТИЧЕОКИЕ ОЧЕРКИ ТЕИЗМА И ПАНТЕИЗМА. АНТРОПИОТИЧЕОКИЙ МОНОТЕИЗМ ТРЕХ ВЕЛИКИХ РЕЛИГИЙ СРВДИЗЕМЬЯ. ВНБМИРОВОЙ И ВНУТРИМИРО- ВОЙ БОГ. «Чем был бы бог, что (миру толчок давал бы только извне, Пальцем соснувшись кругу нестись заставлял? Больше ему подобает мир оживлять изнутри, В природу себя заключая, прщроду собой обнимать, Дабы все, что в нем существует, живет, шевелится,— Силой* и духом его питалось во-веки-всков». Гёте 315
СОДЕРЖАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Идея бога вообще. — Противоположность бога и мира, сверхъестественного и природы. — Теизм и пантеизм. — Главные формы теизма. — Политеизм. — Триплотеизм (трехбожие). — Амфитеизм (двубожие). — Монотеизм (единобожие). — Статистика религий. — Натуралистический монотеизм. — Соляризм (почитание солнца). — Антропистический монотеизм. — Три великих средиземных религии. — Мозаизм (Иегова). — Христианство (троичность). — Почитание Мадонны и святых. — Папский политеизм.— Ислам. — Миксотеизм. — Сущность теизма. — Внемировой и антропоморфный бог. — Газообразное позвоночное. — Пантеизм. — Внутримировой бэг (природа). — Гилозоизм ионийских монистов (Анаксимандр).ч—Конфликт между пантеизмом и христианством. — Спиноза. — Современный монизм. — Атеизм ЛИТЕРАТУРА Гёте— Бог и мир. Фауст. Прометей. Кун о Фишер — История новой философии. Т. I — «Спиноза». Н. Brunnhofer — Giordano Bruno's Weltanschauung und Verhang- nis. Leipzig 1872. Дрэпер- История умственного развития Европы. Спб. 1876 и Киев 1895. Ф р. К о л ь б — История человеческой культуры. Th. Huxley — Works and addresses. W. Strecker — Welt und Menschheit vom Standpunkte des Mate- rialismus. Leipzig 1892. С Sterne — Die allgem. Weltanschauung in ihrer gesch. Entw cklung. Stuttgart 1889. Otto Gramzow — Geschichte der Philosophie seit Kant. Scharlot- tenburg 1906. K. V oilers —Die Weltreligionen in ihrem geschichtlichen Zusam- menhange. Jena 1907. 316
Щоследней и высшей основной причиной всех явлении человечество уже несколько тысячелетий считает действующую причину, обнимаемую понятием бога (Deus, Theos). Как все другие общие понятия, так и это высшее, основное понятие испытало в процессе развития разума весьма значительные превращения и разнообразнейшие перемены. Можно даже сказать, что никакое другое понятие не испытало их в такой мере, ибо никакое, другое понятие не затрагивает в такой степени как высших задач познающего рассудка и основанной на разуме науки, так и глубочайших интересов верующего духа и поэтической фантазии. Сравнительная критика многочисленных и разнообразных форм представления о боге, при их несомненно высокой занимательности и поучительности, завела бы нас однако чересчур далеко; мы должны поэтому ограничиться беглым обзором важнейших форм идеи бога и ее отношения к нашему нынешнему мировоззрению, обусловленному чистым познанием природы. Но более детальным вопросам этой интересной области мы отсылаем читателя к превосходному, неоднократно нами цитировавшемуся сочинению Адальберта Свободы «Gestalten des Glaubens» (;2 Bande. Leipzig, 1897) *. Если мы отвлечемся от всех более тонких оттенков и пестрых одеяний, в которые наряжают образ бога, то мы с полным основанием, ограничиваясь сущностью различных представлений о нем, можем разделить их на две взаимно противоположные группы: теистическую и пантеисти- ческую. Последняя тесно связана с монистическим, или рациональным, а первая с дуалистическим, или мистическим, мировоззрением. I. ТЕИЗМ: БОГ И МИР — ДВЕ РАЗЛИЧНЫЕ СУЩНОСТИ. Бог противопоставляется миру как его творец, вседержитель и правитель. При этом бог всегда мыслится в большей или меньшей степени подобным человеку, как организм, мыслящий и поступающий подобно человеку (хотя бы последний и был очень совершенной формы). Этот антропоморфный б о г, явно выдуманный различными народами поли- 317
филетическим путем, представляется их фантазии в разнообразнейших формах, отражающих как грубый фетишизм, так и возвышенные монотеистические религии нашего времени. Среди важнейших подразделений теистического мировоззрения мы различаем политеизм, триплотеизм, амфитеизм и монотеизм. ПОЛИТЕИЗМ (МНОГОБОЖИЕ). — Мир населен множеством разнообразных богов, с большой или меньшей самостоятельностью вмешивающихся в жизнь человека. Фетишизм видит таких подчиненных богов в самых разнообразных неодушевленных телах природы — в камнях, в воде, в воздухе, во всевозможных произведениях человеческого искусства (в изображениях богов, статуях, и т. п.). Демонизм видит богов в живых организмах всякого рода — в деревьях, животных, людях. Это многобожие уже в низших религиозных стадиях грубых дикарей принимает самые многообразные формы. Высшая стадия его проявляется в утонченном эллинском политеизме, в тех прекрасных сказаниях древней Греции, которые еще и в наши дни дают -современному искусству прекраснейшие образцы поэзии и пластики. На гораздо более низкой ступени стоит католический политеизм, приверженцы которого поклоняются многочисленным «святым» (нередко с очень двусмысленной репутацией), как подчиненным божествам, их они молят о добром посредничестве или предстательстве перед всевышним богом (или его лучшей подругой и дщерью, «девой Марией»), — жалкая карикатура христианского «единобожия»! ТРИПЛОТЕИЗМ (ТРЕХБОЖИЕ, УЧЕНИЕ О ТРОИЧНОСТИ). — Учение о «троичности б о г а», о триедином божестве, еще и ныне составляющее «три главных члена» в символе веры христианских народов, как известно, заканчивается утверждением, что единый бог христианства на деле состоит «собственно из трех лиц, различающихся .сущностью: I. Бог-отец есть «всемогущий творец неба и земли» (этот несостоятельный миф давно уже разрушен научной космогонией, астрономией и геологией). П. Иисус Христос есть «природный сын бога-отца» (и вместе с тем третьего лица — «святого духа»!!), рожденный путем непорочного зачатия девой Марией (об этом мифе ом. гл. XVII). III. Святой дух, мистическое существо, над непостижимыми отношениями которого к «сыну» и к «отцу» миллионы христианских богословов тщетно ломают себе голову вот уже 1900 лет. Евангелия, все же являющиеся единственными ясными источниками этого христианского триплотеизм а, оставляют нас в полном неведении насчет истин- 318
ных отношений этих трех лиц друг к другу и на вопрос о их таинственной сущности не дают мало-мальски удовлетворительного ответа. Напротив, мы считаем долгом особо подчеркнуть, какую сумятицу неизбежно вносит в головы наших детей это мистическое и неясное учение о троице в самом начале их школьного курса. В понедельник утром на первом же уроке (закон божий) они учат: трижды один — один, и сейчас же вслед за этим, на втором уроке (арифметике) — трижды один — три! Я отлично помню недоумение, вызванное во мне этим вопиющим противоречием на первых же уроках. Впрочем, «троичность» отнюдь не является оригинальным изобретением христианства — подобно большинству других учений и это заимствовано из других религий. Из солнечного культа халдейских магов развилась троичность Илу, таинственного первоисточника вселенной; тремя его откровениями были А н у, первичный хаос, Б е л, устроитель мира, и А о, небесный свет, всепросвещающая мудрость. В брамин- ской религии «богоединый» Тримурти также состоит из трех лиц: из Брамы (творца), Вишну (вседержителя) и Шивы (разрушителя). Ясно, что как в этих, так и в других представлениях о троичности играло роль «священное число три» как «символическое число». Три первых христианских обязанности — «вера, надежда, любовь» — образуют такую же триаду. АМФИТЕИЗМ (ДВУБОЖИЕ). — Мир управляется двумя различными божествами—¦ добрым и злым существами, 'богом и д и а в о л о м. Оба эти властителя мира находятся между собою в постоянной борьбе, как царь и самозванец, папа и антипапа. Результатом этой борьбы и является нынешнее состояние мира. Бог, как доброе существо, есть первоисточник добра и красоты, удовольствия и радости. Мир был бы совершенен, если бы его деятельность не нарушалась постоянно злым существом, диаволом; этот мерзкий сатана является причиной ©сякого зла и безобразия, всякого недовольства и страданий. Из всех многообразных форм веры в бога этот а м ф и- теизм является наиболее разумной, поскольку теория его больше всего похожа на научное объяснение мира. Поэтому мы встречаем его за тысячи лет до р. х. у различных культурных народов древнего мира. В древней Индии Вишну, вседержитель, борется с разрушителем Шивой. В древнем Египте добрый Озирис борется с злым Тифоном. У древних евреев подобный дуализм существует между Аше- р ой, плодовитой производительницей, матерью-землей! (=Keturah), и Эли й о у {=Moloch или Sethos), суровым не- 319
бесным отцом. В зендской религии древних персов, основанной Зороастром за 2 000 лет до р. х., царит вечная борьба между Ормуздом, добрым богом света, и Ариманом, злым богом тьмы. В мифологии христианства не меньшую роль играет дьявол как враг доброго бога, как искуситель и предатель, как князь преисподней и мрака. Как личный Сатана, он еще в начале XIX в. входил существенным элементом в веру большинства христиан; лишь в середине этого века, с успехами просвещения, он постепенно отошел на задний план или должен был удовольствоваться подчиненной ролью, какую Гёте отводит ему в лице Мефистофеля в величайшем из своих драматических произведений, в «Фаусте». В настоящее время в лучших образованных слоях «вера в личного дьявола» считается непозволительным предрассудком, пережитком средних веков, и в то же время «вера в бога» (т. е. в личного, доброго и любящего бога) непоколебимо признается за необходимый элемент религии. Но первая вера, столь же законна (:и столь же мало основательна!), как и вторая! Во всяком случае столь оплакиваемое «несовершенство земной жизни», •«борьба за существование» и все, сюда относящееся, объясняются этой борьбой доброго и злого бога гораздо проще и естественнее, чем какой бы то ни было другой формой веры МОНОТЕИЗМ (ЕДИНОБОЖИЕ). — Учение о едином боге во многих отношениях может считаться наиболее простой и естественной формой богопочитания; согласно господствующему мнению, оно служит самой распространенной основой религии и в частности господствует в церковной вере цивилизованных народов. На деле это не так, ибо мнимый монотеизм при ближайшем рассмотрении оказывается в большинстве случаев одной из вышеприведенных форм теизма, так как наряду с верховным «главным богом» верующие поклоняются еще одному или нескольким второстепенным богам. Кроме того, некоторые религии, вначале исходившие из чисто монотеистической точки зрения, с течением времени сделались в большей или меньшей степени политеистичными. Во всяком случае современная статистика утверждает, тго на 1 500 миллионов людей, населяющих земной шар, большая 'часть — монотеисты; будто бы среди них п р и б л и- зительно 600 миллионов брамино-буддистов, 500 миллионов (так называемых) христиан, 200 миллионов различного рода язычников, 180 миллионов магометан, 10 миллионов евреев и 10 миллионов без всякой религии. Однако огромное большинство мнимых монотеистов обладает весьма неясными 320
представлениями о боге или рядом с главным богом верит еше и во второстепенных богов: ангелов, чертей, демонов л т. п. Различные формы, в которых монотеизм развивался пол и- филетически, мы считаем возможным свести в две группы: натуралистическое и антропистическое единобожие, НАТУРАЛИСТИЧЕСКИЙ МОНОТЕИЗМ. — Эта древняя форма религии видит воплощение бога в величественном, над всем господствующем явлении природы. Уже много тысячелетий в этом смысле человеку импонирует прежде всего с о л н- ц е, светящее и согревающее божество, от которого видимым образом находится в непосредственной зависимости вся органическая жизнь. Культ солнца (соляризм, или гелио- теизм), из всех теистических форм веры, представляется 0О: временному естествоиспытателю самым почтенным, таким, который легче всего может быть соединен с современной монистической философией природы. Ведь наша современная астрофизика и геогения }6*ждают нас в том, что земля есть отделившаяся частица солнца, в доно которого ей и предстоит в конце-концов возвратиться. Современная физиология учит нас, что первым источником органической жизни на земле является образование плазмы, или ^лазмодомия, и что этот синтез простых неорганических соединений — воды, углекислоты и аммиака — происходит только под влиянием солнечного света. За первичным развитием плазмостроящих, или плазмодомных, растений следует лишь дополнительно, . вторично развитие плазмоядных животных, питающихся ими прямо или косвенно; а возникновение человеческого рода опять-таки есть лишь более новый процесс в истории развития животного царства. Да и вся духовная и телесная жизнь человека, как и всякая другая органическая жизнь, в последнем счете может быть сведена к энергии лучезарного <?олнца, изливающего на нас свет и теплс1ту. Таким образом при свете чистого разума культ солнца как натуралистический монотеизм оказывается гораздо лучше обоснованным, чем антропистическое богослужение христиан и других культурных народов, представляющих себе бога в человеческом образе. И действительно, почитатели солнца еще за тысячи лет до нашего времени стояли на значительно более, высокой ступени умственного и нравственного развития, чем большинство других теистов. Находясь в ноябре 1881 г. в Бомбее, я с величайшей симпатией наблюдал величественные богослужения благочестивых парсов, которые при восходе и заходе солнца, стоя у моря или преклонив колена на разостланный ковер, выражали свое благого- 21. Геккель. Н. 5624. 321
вение перед дневным светилом («Indische Reisebriefe», 4. AufL S. 56). Меньшую важность, чем этот соляризм, представляет л у нар из м, или селен от е из м, культ луны; если некоторые первобытные народы и почитают за божество только луну, то в большинстве случаев они все-таки молятся при ©том еще солнцу и звездам. АНТРОПИСТИЧЕСКИЙ МОНОТЕИЗМ. — Очеловечение бога, представление, что «верховное существо» ощущает, мыслит и действует, как человек (хотя бы и в самой возвышенной форме), т. е. а н т р о и о м о р ф и'ч е с к и й монотеизм, играет очень важную роль в истории культуры. На первый план в этом отношении выдвигаются три великих религии средиземной расы: древняя — Моисеева, средняя — христианская и новая — магометанская. Эти три великих средиземных религии, одинаково зародившиеся на благословенном восточном побережье интереснейшего из всех морей, одинаково основанные энтузиастами-фантазерами семитической расы, связаны между собою не только внешне общим происхождением, но и многочисленными общими чертами своих внутренних религиозных представлений. Как христианство заимствовало значительную дозу своей мифологии прямо из древнего иудейства, так и более молодой ислам унаследовал немало черт от этих двух религий. Все три средиземных религии вначале были чисто монотеистичными; все они впоследствии неоднократно подвергались политеистическим превращениям по мере распространений своего но извилистым .берегам разнообразно населенного Средиземного моря, а затем и в остальных частях мира. МОЗАИЗМ. — Еврейский монотеизм, основанный М о и- сеем (1600 г. до р. х.), принято считать той религиозной формой древности, которая имеет величайшее значение для -дальнейшего нравственного и религиозного развития человечества. Несомненно за ним уж потому следует признать столь высокое историческое значение, что обе других господствующих средиземных религии произошли от мозаизма; Христос так же стоит на плечах Моисея, как впоследствии Магомет стал на плечах Христа. Равным образом Новый завет, сделавшийся за короткий промежуток в 1 900 лет фундаментом веры самых высокоразвитых культурных народов, покоится на высокочтимой основе Ветхого завета. Тот и другой заветы, соединенные в библию, приобрели такое огромное влияние и распространение, как никакая другая книга в мире. И действительно, библия и поныне, — несмотря на то, что в ней странным образом смешались хорошие и дурные мысли, — в некоторых отношениях есть «книга книг». Но если мы под- 322
вергнем эти замечательные исторические памятники беспристрастному и непредубежденному исследованию, то они во многих важных отношениях представятся нам совершенно иными, чем о них принято думать. И здесь более глубокое современное критическое рассмотрение вопроса и история культуры приводят нас к важным заключениям, в корне колеблющим общепринятые взгляды. Монотеизм, в том виде, как пытался обосновать его Моисей в служении Иегове и как его впоследствии с большим успехом развили пророки, эти философы евреев, первоначально должен был выдержать ожесточенную и длительную борьбу с господствовавшим древним многобожием. Сперва Иегова, или Ягве, производился от небесного бога, который под именем Молоха или Ваала являлся одним из наиболее почитаемых восточных божеств (Сет, или Тифон, египтян, Сатурн, или Хронос, греков). Пресловутые исследования современных ассириологов о «Bibel und Babel» («Библия и Вавилон» Делича и др.) показали, что монотеистическая вера в Иегову существовала в Вавилоне задолго до Моисея. При этом однако и другие боги пользовались большим почетом, и борьба с «идолопоклонством» никогда не прекращалась у иудеев. Тем не менее в принципе Иегова оставался единственным богом, который отчетливо высказывается в первой из десяти заповедей Моисеевых: «Я господь твой, да не будет у тебя иных богов, кроме меня». ХРИСТИАНСТВО. — Христианский монотеизм разделил участь своего отца, мозаизма, и остался единобожием большей частью лишь теоретически, в принципе, а на деле переходил в самые разнообразные формы политеизма. Собственно говоря, логически монотеизм отсутствовал уже в учении о троице, которое однако считается необходимым фундаментом христианской религии. Три лица, различавшиеся под именем отца, сына и святого духа, были и остаются тремя различными индивидуумами (притом личностями человекоподобными!), как три индусских божества Тримурти (Брама, Вишну, Шива) или как троица древних евреев (Ану, Бел, Ао). Притом в наиболее распространенных сектах христианства важную роль играет в качестве четвертого божества еще дева Мария, непорочная матерь Христова; широкие католические круги приписывают ей даже больше значения и "влияния, чем трем мужским лицам небесного правительства. Культ Мадонн ьь приобрел здесь такую силу, что его можно противопоставить в качестве женского монотеизма обыкновенной" мужской форме единобожия. «Пречистая царица небесная» настолько выдвигается на первый 21* 328
план в представлениях верующих (о чем свидетельствует бесчисленное множество изображений и легенд о Мадонне), что совершенно заслоняет собою три мужских лица. Но кроме того, уже издавна в воображении верующих христиан к этому верховному небесному правительству присоединяется многочисленная компания «свят ы х» всевозможного рода, а музыкальные ангелы заботятся о том, чтобы в вечной жизни блаженные не лишены были концертов. Римские папы — величайшие из шарлатанов, когда-либо аксплоа- тировавших религию! — постоянно стараются новыми причислениями к лику святых увеличивать число этих антропоморфных небесных телохранителей. Это удивительное райское общество получило самый обильный и интересный прирост 13 июля 1870 г., когда ватиканский совет объявил пап, яко наместников Христа, непогрешимыми и тем" самым возвел их в ранг богов. Если прибавить к этому признаваемого ими «личного дьявола» и «злых ангелов», составляющих его придворный штат, то папизм, еще и ныне составляющий самую распространенную форму современного христианства, представит такую пеструю картину широкого политеизма, что греческий Олимп перед ним покажется совсем убогим и крохотным. ИСЛАМ (ИЛИ МАГОМЕТАНСКИЙ МОНОТЕИЗМ) — есть самая молодая и вместе с тем самая чистая форма единобожия. Когда молодой Магомет (род. 570), рано научившись презирать политеистическое язычество своих соплеменников- арабов, познакомился с христианским учением несториан, он усвоил, конечно, его основные черты, но не мог решиться признать в Христе кого-либо иного кроме пророка вроде Моисея. В догме троичности он видел лишь то, что каждый непредубежденный человек должен увидеть при зрелом размышлении: нелепый символ веры, несообразный ни с основами нашего разума, ни с религиозной потребностью души. Поклонение непорочной деве Марии, «матери божией», Магомет справедливо считал таким же непозволительным идолопоклонством, как и поклонение иконам и статуям. Чем больше он размышлял над этим вопросом и чем больше стремился к чистому представлению о боге, тем ясней ему представлялась несомненность его великого основоположения: «Нет бога, кроме бога», он един. Конечно, и Магомет в своем представлении о боге не мог совершенно отрешиться от антропоморфизма. И его единый бог — все тот же идеализированный всемогущий человек, что и строгий, карающий бог Моисея, что и кроткий, любвеобильный бог Христа. За всем тем мы должны признать за магоме- 3.24
тажйюй религией преимущество в том отношении, что она даже в течение своего исторического развития и неизбежного искажения несравненно больше сохранила характер чисто- го единобожия, чем Моисеево и Христово вероучения. Внешним образом это и теперь еще сказывается в формах богослужения и характере проповедей исламистского культа, а также в архитектуре и украшениях магометанских храмов. Когда я в 1873 г. впервые посетил Восток и любовался великолепными мечетями в Каире и Омирне, в Бруссе и Константинополе, то испытывал неподдельное благоговение при виде исполненного простоты и вкуса внутреннего убранства, возвышенной и вместе роскошной внешней архитектоники храмов. Какими благородными и величественными представляются эти храмы в сравнении с большинством католических (церквей, внутри загроможденных пестрыми картинами и раззолоченной мишурой, а снаружи обезображенных непомерным множеством человеческих и звериных фигур! Не менее величественными представляются и тихие молитвы и простые упражнения в благочестии, предписываемые кораном, по сравнению с громкой и непонятной народу болтовней католических месс и шумной музыкой католических театральных процессий. МИКСОТЕИЗМ. — Под этим названием можно объединить все те формы веры в бога, которые содержат в себе смешение религиозных представлений различного рода, часто даже противоречащих друг другу. Теоретически эта крайне распространенная религиозная форма до сих пор еще никем не признается. На практике же она является самой важной и замечательной из всех. Огромное большинство всех тех людей, которые вообще составляют себе религиозные представления, искони были и суть миксотеисты; их представления о боге являются пестрой смесью воспринятых в раннем детстве положений их специального вероисповедания и множества различных впечатлений, полученных впоследствии при соприкосновении с другими формами веры и видоизменивших первые. У многих образованных людей к этому присоединяется преобразующее влияние философских исследований в более зрелом возрасте и главным образом непредубежденное знакомство с явлениями природы, вскрывающее ничтожество теистических религиозных представлений. Борьба этих противоречивых начал, у тонко чувствующих людей протекающая крайне болезненно и часто не получающая исхода всю жизнь, ясно показывает огромную силу наследственной передачи всех религиозных положений, с одной стороны, а с другой — преждевременного при ononis
собленияк ошибочным учениям,. Особое вероисповедание, к признанию которого ребенок был вынужден родителями в самом раннем детстве, чаще всего в главных вопросах сохраняет свое преобладание, если не встретит сопротивления в более сильном влиянии другого вероисповедания. Но даже и при этом переходе из одного вероисповедания в другое новое вероисповедание, как и вероисповедание оставленное, по большей части остается лишь наружным ярлыком, под которым при ближайшем расследовании оказывается пестрая смесь самых разнообразных взглядов и заблуждений. Огромное большинство так называемых христиан — не монотеисты (как они воображают), но амфитеисты, триплотеисты или политеисты. Но то же самое следует сказать и об исповедующих ислам или Моисеево вероучение, равно как и другие монотеистические религии. Повсюду к первоначальному представлению о «едином.» или «триедином боге» примешиваются приобретаемые впоследствии религиозные представления о второстепенных божествах: ангелах, чертях, святых и других демонах— пестрая смесь всевозможных теистических образов. СУЩНОСТЬ ТЕИЗМА. — Все приведенные здесь формы теизма в собственном смысле — безразлично,: принимает ли он натуралистический или антропистический характер — отличаются представлением о боге как о чем-то в н е м и р о- 1в о м (extramundanum) и сверхъестественном (sup- ranaturale). Бог, как самостоятельное существо, противополагается миру или природе, по большей части в качестве творца, вседержителя и правителя вселенной. В огромном большинстве религий сюда присоединяются еще черты личности и еще более определенное представление, что бог как личность подобен человеку. «Человек обрисовывается в своих богах». Этот антропоморфизм бога, или антропистическое (представление о существе, мыслящем, чувствующем и действующем подобно человеку, преобладает у огромного большинства верующих в 6orav то в более грубой и наивной, то в более утонченной и абстрактной форме. Во всяком случае й самая развитая форма теизма утверждает, что б о Г; как высшее существо, наделен абсолютным совершенством, чем существенно отличается от несовершенного существа — человека. Но при более тщательном исследовании у того и у другого оказывается общая черта — душевная и духовная деятельность. Бог чувствует, мыслит и действует, как человек, хотя бы и бесконечно более совершенным образом. Личный антропизм бога у огромного больший*, ства верующих стал настолько естественным представлением, что их нисколько не шокирует человеческое олицетворение 326
бога в картинах и статуях и в разнообразных произведениях поэтического вымысла; они изображают бога принимающим Человеческий облик, т. е. превращают его в позвоночное. Во многих мифах личность бога является также и в виде других млекопитающих (обезьяны, льва, быка), реже в образз птицы (орла, голубя, аиста) или другого позвоночного (змеи, крокодила, дракона). В более возвышенных и отвлеченных религиях это грубое представление исчезает, и бог почитается как бестелесный «чистый д у х». «Бог есть дух, и кто ему поклоняется, дол- жен поклоняться ему в духе и истине». Тем не менее душевная деятельность этого чистого духа носит совершенно такой же характер, как и у антропоморфного личного бога. В действительности и этот нематериальный дух мыслится не бестелесным, но газообразным, хотя и невидимым. Таким образом мы подошли к пародоксальному представлению бога в виде так называемого «газообразного позвоночного» U866). И. ПАНТЕИЗМ (УЧЕНИЕ О ВСЕЕДИНОМ) БОГ И МИР — ЕДИНАЯ СУЩНОСТЬ. Понятие бога совпадает с понятием природы, или субстанции. Это пантеистическое мировоззрение находится в резком принципиальном противоречии со всеми вышеприведенными иными возможными формами теизма, хотя и были неоднократные попытки примирить их путем взаимных уступок и перебросить мост через лежащую между ними глубокую пропасть. Нельзя устранить в данном случае того основного противоречия, что в теизме бог как внемировое существо противопоставляется природе как ее творец и вседержитель, действующий на нее извне, между тем как в пантеизме бог есть внутри мировое существо, он—во всей Природе и действует внутри субстанции как «сила, или энергия». Только этот последний взгляд и можно совместить с тем высшим законом природы, открытие которого составляет один из величайших триумфов XIX в. — законом субстанции. Поэтому пантеизм является необходимым Мировоззрением современного естествознания. Конечно, и ныне не мало встречается естествоиспытателей, оспаривающих это положение и считающих возможным примирить старый теистический взгляд на человека с основной пантеистической идеей, лежащей в корне закона субстанции. Между тем эти бесплодные попытки обусловливаются неясностью и непоследовательностью мышления, если только вообще являются добросовестными и искренними, Это касается S27
и современного «идеалистического монизма», который в сущности представляет собою «псевдомонизм». Так как пантеизм может быть убеждением лишь культурного человека и результатом глубокого и осмысленного наблюдения природы, то вполне понятно, что он более юн, чем теизм, грубейшие формы которого существовали у первобытных диких народов в самых разнообразных вариантах еще за десять тысяч лет до нашего времени. Хотя рассеянные зародыши пантеизма мы находим еще за несколько тысячелетий до Христа в различных религиозных формах, в первых зачатках философии у древнейших культурных народов (в Индии и Египте, в Японии и Китае), однако определенную философскую концепцию пантеизма мы йаходим лишь в гилозоизме ионийских натурфилософов, в первой половине шестого века до р. х. Все великие мыслители этого периода расцвета эллинского духа стушевываются перед могучим умом Анаксимандра из Милета, глубже и яснее понимавшего принципиальное единство бесконечного мирового целого (Apeiron), чем его учитель Ф а л е с и ученик Анаксимен. Анак- симандр высказал не только глубокую мысль об изначальном единстве космоса, о развитии всех явлений из всепроникающей первичной материи, но и смелое представление о бесконечной периодической смене разрушающихся и вновь возникающих мирозданий. В том же или аналогичном духе высказывались и многие из последующих великих философов классической древности — на первом плане Демокрит, Гераклит иЭмпе- д о к л; они глубоко убеждены были в том единстве природы и бога, тела и духа, которое получило определенное выражение в законе субстанции современного монизма. Великий римский поэт и естествоиспытатель Лукреций Кар изложил его в высоко поэтической форме в своей знаменитой дидактической поэме «De rerum natura» *. Но этот столь Согласный с природой пантеистический монизм вскоре был совершенно вытеснен мистическим дуализмом Платона, а особенно могучим влиянием, которое приобрела его идеалистическая философия благодаря слиянию с христианскими вероучениями. Когда впоследствии самый могучий представитель их, римский папа, стал духовным владыкой мира, то пан-, теизм был насильственно придушен; Джордано Бруно, талантливейший защитник его, был сожжен живым 17 фев- 1 Тит-Лукреций Кар—"О природе вещей. ГАИЗ. 1933. 828"
раля 1600 г. в Риме на Campo Fieri «наместником бога на земле». Только во второй половине XVII в. великий Барух Спиноза развил систему пантеизма в самой чистой форме; он ввел для всей совокупности вещей чистое понятие субстанции, в котором «бог и мир» неразрывно были слиты между собой. В настоящее время мы тем больше должны изумляться ясности, точности и последовательности монистической системы Спинозы, что у этого могучего мыслителя, жившего 250 лет тому назад, не имелось в распоряжении тех основных эмпирических данных, которые мы добыли лишь во второй половине XIX века. Об отношении учения Спинозы к позднейшему материализму XVIII и к современному монизму XIX века мы уже говорили в первой главе. Дальнейшему распространению его, особенно в духовной жизни Германии, больше всего способствовали бессмертные произведения величайшего немецкого поэта и мыслителя Вольфганга Гёте. Его превосходные поэмы «Бог и мир», «Прометей», «Фауст» и др. заключают в себе основную мысль пантеизма, облеченную в совершеннейшую и прекраснейшую поэтическую форму. Отношение нашего нынешнего монизма к прежним философским системам, равно как и важнейшие основные черты их исторического развития, обстоятельно изложено в превосходном «Очерке истории философии» Фридриха Ибер- в е г а (девятое издание, обработанное Максом Гейнце, Берлин 1902) \ Превосходный и ясный обвор этой истории — в некотором роде «генеалогия мировых загадок и попыток их разрешения» — дан Фриц ом Шульце (Дрезден) в «Родословном древе философии»; это схематический очерк истории философии от греков до настоящего времени (Leipzig, 2. Aufl. 1899) III. АТЕИЗМ (БЕЗБОЖИЕ КАК МИРОВОЗЗРЕНИЕ) Нет ни бога, ни богов, если иод этим словом разуметь личное, вне природы стоящее существо. Это «безбожное ^мировоззрение» в существенных чертах совпадает с монизмом, или пантеизмом современного естествознания; оно лишь дает ему другое выражение, подчеркивая отрицательную сторону его, несуществование внемирового или сверхъестественного божества. В этом смысле вполне справедливо выразился Шопенгауер: «Пантеизм — это лишь вежливый атеизм. Истина пантеизма заключается в 1 Русский перевод—1898—1899 г. Спб., под ред. Колубовского. 329
устранении дуалистического (противоречия между богом и миром, в признании того, что мир существует своей внутренней силой и сам по себе. Положение пантеизма: «Бог и мир — одно целое», есть просто вежливый способ увольнения господа-бога в отставку». В течение всего средневековья, при кровавой тирании папизма, атеизм преследовался огнем и мечом, как самый ужасный вид мировоззрения. Так как в евангелии «безбожник» уподобляется по меньшей мере «злодею» и в вечной жизни — за одно только «неверие»! — ему грозят адские муки и вечное проклятие, то вполне понятно, что каждый добрый христианин тщательно старался избежать самомалейшего подозрения; в атеизме. К сожалению, такое -представление и поныне еще господствует в широких слоях общества. Атеист- естествоиспытатель, отдающий все свои силы и время исследованию истины, заранее предполагается способным на все дурное; богомольный же теист, механически выполняющий все пустые обрядности папского культа, уже поэтому считается хорошим гражданином, хотя бы он совершенно не участвовал мыслью в своей вереи отличался самой сомнительной нравственностью. Это заблуждение рассеется лишь тогда, когда в XX веке господствующие предрассудки уступят место разумному познанию природы и монистическому убеждению в единстве бога и мира.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ ЗНАНИЕ И ВЕРА МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ПОЗНАНИЯ ИСТИНЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧУВСТВ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РАЗУМА. ВЕРА И СУЕВЕРИЕ. ОПЫТ И ОТКРОВЕНИЕ ¦Научно© исследование внает только одну цель: познание действительности. Никакое святилище не является для него более святым, чем храм и с т и- н ы. Она доляана про-никать собою все (решительно; она не должна страшиться никакого испытания, никакого "исследования, сколь близко бы ни было сердцу исследователя то, что ему предстоит исследовать, сколь бы ни мешали его высшей задаче чувства уважения, любви, верности или религия, сила чужого мнения. Он должен об'явить о результатах испытания, не щадя ничего, не заботясь о своих выгодах или невыгодах, н© ища похвалы и не боясь пофшцаштся*. Л. Брентано. 381
СОДЕРЖАНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Познание истины и его источники: деятельность чувств и ассоциация представлений. — Органы чувств и органы мышления. — Органы чувств и их специфическая энергия. — Развитие ее. — Философия чувственности.— Огромная ценность чувств. — Границы чувственного познания. — Гипотеза и вера. — Теория и ©ера. — Принципиальная противоположность между научной (естественной) и религиозной (сверхъестественной) верой. — Суеверие первобытных и цивилизованных народов.— Религиозные исповедания. — Конфессиональные школы.—Вера наших отцов. — Спиритизм. — Откровение ЛИТЕРАТУРА A. Swoboda — Gestalten des Glaubens. Leipzig 1897, D. S trauss — GeS'immeJte Schriften. 12 Batide, Bonn 1877. Д p э п e p — История отношений между католицизмом и наукой. Спб. 1876. L. Buchner — Ueber religiose und wissenschaftliche Weltanschauung. 1887. 0. Mollinger — Die Gott-Idee der neuen Zeit und der notwen- dige Ausbau des Ohistentums. 8 Aufl. Zurich 1870. A. Rau — Empfinden und Denken. Giessen 1896. V. Z о 11 n e r — Ueber die Natur d^r Kometen. Beitr'age zur Gesch. und Th one der Erkenntnis. Leipzig 1872. A Lehmann — Aderglaube und Zauberei von den altesten Zeiten an bis in di- Gegenwart. 18t)9. F. Bacon— Nov^iim Organon Scientiarum. E. Haeckel — Wahrheit und Erkenntn^g-Theorie. Erstes Kapitel der Lebenswunder. Stuttgart "1904. за?
____ сякая истинно-научная работа заключается в познании истины. Подлинное и имеющее какую-нибудь цену знание носит реальный характер и состоит из представлений, соответствующих действительно существующим вещам. Конечно, мы не в состоянии познать внутреннюю сущность этого реального мира — «вещь в себе», но беспристрастное критическое наблюдение и сравнение убеждает нас в том, что при нормальном устройстве мозга и органов чувств впечатления, получаемые ими от внешнего мира, совершенно одинаковы у всех разумных людей и что при нормальном функционировании мыслительных органов у всех людей образуются определенные одинаковые представления; мы их называем истинными и при этом бываем убеждены, что их содержание соответствует познаваемой стороне вещей. Мы з if а ем, что эти факты не выдуманы, но действительно существуют *. ИСТОЧНИКИ ПОЗНАНИЯ. — Всякое познание истины (покоится на различных, но тесно связанных между собою внутренней связью группах физиологических функций человека; йрежде всего на ощущении объектов помощью деятельности чувств, а затем на соединении полученных таким путем впечатлений через ассоциацию в представлении субъекта. Орудиями ощущения являются органы чувств (Sensilla), орудиями образования и сочетания представлений являются мыслительные органы (Phroneta). Эти •последние суть части центральной, а первые — периферической нервной системы, той крайне важной и высокоразвитой системы органов высших животных, которая одна только и делает возможной всю душевную деятельность. ОРГАНЫ ЧУВСТВ (SENSILLA). — Чувственная деятельность человека, являющаяся первым исходным пунктом всякого познания, медленно и постепенно развилась из деятельности чувств ближайших к человеку млекопитающих, приматов. Эти органы у этого наиболее высокоразвитого класса животных обладают почти одинаковым строением, и функционирование их у всех животных происходит по одним и тем же физическим и химическим законам. ззз
Везде они развивались одним и тем же историческим путем. Как у всех других животных, так и у млекопитающих все органы чувств первоначально были частями кожного покрова, и чувствительные клетки верхнегослоя кожи (Epidermis) являются прародителями всех различных органов чувств, которые приобрели свою специфическую энергию путем приспособления к различным раздражениям (свет, теплота, звук, химическое сродство). Как палочки сетчатой оболочки нашего глаза и слуховые клетки в улитке нашего уха, так и обонятельные клетки носа и вкусовые клетки языка первоначально произошли от простых индиферентных клеток верхнего слоя кожи, покрывающих всю поверхность нашего тела. Этот знаменательный факт прямо доказывается непосредственными наблюдениями над зародышем человека, а также всех других животных. Из этого онтогенетического факта согласно основному биогенетическому закону с достоверностью вытекает тот чреватый следствиями вывод, что и в длинной истории рода наших (предков высшие органы чувств со своими специфическими энергиями, первоначально возникали из верхнего слоя кожи низших животных, из простого клеточного слоя, который еще не содержал в себе таких обособленных сенсилл (органов чувств). СПЕЦИФИЧЕСКАЯ ЭНЕРГИЯ СЕНСИЛЛ. — Для человеческого познания огромное значение имеет тот факт, что различные нервы нашего тела могут воспринимать различные качества внешнего мира, и только такие. Зрительный нерп глаза передает только световые ощущения, слуховой нерв уха — только звуковые, обонятельный нерв носа — только запахи и т. д. Какие бы раздражения ни касались и ни возбуждали данное орудие чувств, его реакция всегда обладает одним и тем же качеством. Из факта этой специфической энергии чувственных нервов, впервые достойно оцененного во всех отдаленных следствиях Иоганном Мюллером, были сделаны крайне ошибочные выводы, особенно благоприятные для дуалистической и априористической теории познания. Утверждалось, что мозг, или душа, •воспринимает лишь известное состояние возбужденных нервов и что из этого нельзя сделать никаких выводов относительно существования и устройства возбуждающего внешнего мира. Скептическая философия из этого сделала то заключение, что самое существование внешнего мира подлежит сомнению, а крайний идеализм не только усомнился в его реальности, но и просто-напросто отверг его; он стал утверждать, что мир существует только в нашем представлении *. В противовес этим заблуждениям мы должны напомнить, 334
что «специфическая энергия» не есть изначально, прирожденное особое свойство отдельных нервов, но возникла путем ириспособления к особой деятельности клеток верхней кожицы, где оканчиваются нервы. Согласно великим законам разделения труда первоначально индиферентные «чувствующие клетки кожи» берут на себя разнообразные задачи: одни воспринимают раздражения от световых лучей, другие — впечатления от звуковых колебаний, третьи — химические воздействия пахучих веществ и т. д. В течение долгого времени эти внешние чувственные раздражения вызывали постепенное изменение физиологических, а затем и морфологических свойств этих кожных клеток, а вместе с ними претерпевали изменение и чувствующие нервы, передающие получаемые ими впечатления в мозг. Отбор шаг за шагом совершенствовал те особенности их, которые оказывались полезными, и таким образом, в исходе многих миллионов лет, получились те изумительные аппараты, которые, как глаз и ухо, представляют собой драгоценнейшее наше достояние; устройство их отличается изумительной целесообразностью, так что невольно рождается ошибочное представление о «творении по предустановленному плану». Особенные свойства каждого органа чувств и его специфического нерва постепенно развились, однако, лишь путем привычки и упражнения — т. е. приспособления — и затем путем наследственности передавались из поколения в поколение. Альбрехт Pay обстоятельно развил этот взгляд в своем превосходном труде «Ощущение и мышление; физиологическое исследование о природе человеческого рассудка» (1896). В нем дается правильное объяснение Мюлле- ровскому закону специфической энергии чувств и остроумные соображения о их отношении к мозгу; в последней же главе особо обосновывается замечательная, покоящаяся на идеях Людвига Фейербаха, «философия чувственности»; я вполне присоединяюсь к его убедительным выводам. ГРАНИЦЫ ЧУВСТВЕННОГО ВОСПРИЯТИЯ. — Критическое сравнение деятельности чувств у человека и у других позвоночных раскрывает множество чрезвычайно важных фактов, которыми мы обязаны лишь обстоятельным исследованиям XIX века, особенно же второй его половины *и Больше всего это относится к двум высокоразвитым «эстетическим орудиям чувств», глазу и уху. В группе позвоночных -эти органы обнаруживают иное и более сложное строение, чем у прочих животных, и даже в зародыше развиваются особенным образом. Этот типический онтогенезис и строение 8&5
сенсилл у всех позвоночных объясняются наследованием от одной общей родоначальной формы. Но в пределах рода наблюдается большое разнообразие в частностях, обусловливаемое приспособлением к образу жизни отдельных видов, усиленным или ограниченным употреблением отдельных частей. В отношении своего развития человек никоим образом не может считаться самым совершенным и высокоразвитым позвоночным. Глаз птдцы гораздо более зорок и несравненно отчетливее различает мелкие предметы на далеком расстоянии, чем человеческий глаз. Слух многих млекопитающих, особенно хищных, копытных, грызунов, обитающих в пустынях, гораздо тоньше человеческого и на гораздо больших расстояниях улавливает малейший шорох; об этом свидетельствует уже их большая и крайне подвижная ушная раковина. Даже в музыкальном отношении певчие птицы обнаруживают более высокое развитие, чем многие люди. Чувство обоняния у большинства животных, особенно у хищных и копытных, гораздо лучше развито, чем у человека; если бы собака могла сравнить свое тонкое обоняние с обонянием человека, с каким состраданием она бы на него смотрела. Точно так же и в области низших чувств (чувства вкуса, полового чувства, чувства осязания и температурного чувства) человек никоим образом не может претендовать на высшую степень развития. Конечно, мы можем судить лишь о тех чувственных восприятиях, которыми сами обладаем. Между тем анатомия открывает нам присутствие у многих животных еще других, нам неизвестных органов чувств. Так, у рыб и других низших животных, живущих в воде, имеются в коже особые сенсиллы, соединенные с особыми чувствующими нервами. По бокам тела рыбы справа и слева идут длинные каналы, переходящие у головы в несколько разветвленных каналов. В этих «слизистых каналах» лежат нервы с многочисленными отростками, окончания которых соединены с особыми нервными холмиками. Вероятно, этот «кожный орган чувства» служит для восприятия различий в давлении или в других свойствах воды. Некоторые группы обладают еще другими, особенными сенсиллами, назначения которых мы не знаем*. Уже из этих фактов следует, что чувственная деятельность человека ограниченна, притом как в количественном, так и в качественном отношении. Поэтому с помощью наших чувств, главным образом зрения и осязания, мы можем познать лишь часть тех свойств, которыми обладают объекты внешнего мира. Но и это урезанное восприятие несовершенно, поскольку несовершенны орудия наших чувств; чувствующие 336
же нервы, в качестве толмачей мозга, передают лишь перевод полученных впечатлений. Однако это признанное несовершенство нашей чувственной деятельности не мешает нам видеть в ее орудиях, и прежде всего в глазе, благороднейшие органы; в союзе с мыслительными органами мозга они представляют собой драгоценнейший дар природы человеку. С полным правом говорит Альбрехт Pay (см. выше): «Всякая наука в последнем счете есть чувственное познание; данные чувств не отрицаются, но истолковываются ею. Чувства — наши первые и лучшие друзья; задолго до того, как разовьется рассудок, чувства говорят человеку, что он должен делать и чего не должен. Кто вообще отрицает чувственность, чтобы уйти от ее опасностей, поступает столь же необдуманно и глупо, как^ тот, кто вырывает себе глаза потому, что они могут увидеть и непристойное; или тот, кто отсекает себе руку из страха, что она может когда-нибудь потянуться к чужому добру». Поэтому с полным правом Фейербах называет все философии, все религии, все учреждения, противоречащие принципу чувственности, не только ошибочными, но даже крайне пагубными. Вне чувств никакого познания! «Nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu!» (Л о к к). О высоких заслугах дарвинизма в деле более глубокого познания и достойной оценки деятельности чувств я пытался дать понятие еще 30 лет тому назад в статье «О происхождении и развитии органов чувств» \ ГИПОТЕЗА И ВЕРА. — Стремящийся к познанию культурный и развитой человек не довольствуется тем отрывочным знанием внешнего мира, которое он получает посредством своих несовершенных органов чувств. Он, напротив, старается чувственные впечатления, получаемые с их помощью, превратить в познавательные ценности; в чувственных очагах мозговой коры он превращает их в специфические ощущения и путем ассоциации связывает их в представления в мыслительных очагах; путем дальнейшего сцепления групп представлений он, наконец, приходит к связному знанию. Но это знание все же оставалось бы неполным и неудовлетворительным, если бы воображение не дополняло слабой комбинирующей способности познающего рассудка и не соединяли путем ассоциации образов памяти в связное целое разрозненных знаний. При этом возникают новые общие формы представлений, объясняющие лишь вос- Е. Н а е с к е 1 — Gesammelte populare Vortrage. Bonn 1878. 22 Г«кв»д*. н. 9Ш. 337
принятые факты и «удовлетворяющие потребность разума в причинности». Представления, заполняющие пробелы знания или занимающие его место, можно назвать «в е р о ю» в широком смысле. Подобное непрерывно происходит в ежедневной жизни. Если мы не знаем наверняка какого-нибудь факта, то говорим: я в это верю. В этом смысле мы и в науке оказываемся •вынужденными прибегнуть к вере; мы предполагаем или допускаем, что между двумя явлениями существует некоторая •зависимость, хотя бы мы ее не знали с достоверностью. Если •1три этом дело идет о познании причин, то мы составляем себе тип от ее у. Однако в науке допустимы лишь такие гипотезы, которые лежат в пределах познавательной способности человека и не противоречат общеизвестным фактам. Такой гипотезой является, например, в физике учение об эфир- пых колебаниях, в химии учение об атомах и их избирательном сродстве, в биологии учение о молекулярном строении живой плазмы и т. д. *. ТЕОРИЯ И ВЕ'РА. — Объяснение большого ряда взаимно связанных явлений допущением общей причины мы называем теорией. Как в гипотезе, так и в теории неизбежно участие веры (в научном смысле!), ибо и -здесь творческая фантазия восполняет пробел, оставленный рассудком при познании связи вещей. Поэтому теорию можно считать лишь приближением к истине; необходимо признать, что она впоследствии может быть вытеснена другой, лучше обоснованной теорией. Несмотря на :эту заведомую недостоверность теория все же остается необходимой для всякой истинной науки, ибо только она объясняет факты предположением причин. Кто хочет совершенно отказаться от теории и строить чистую «ауку только на «достоверных фактах» (как это нередко случается с ограниченными представителями современного так называемого «чистого естествознания»), тот вместе с тем отказывается от познания причин вообще и от удовлетворения 'стремления разума к познанию причинности. Теория тяготения в астрономии (JHьют он), космологическая газовая теория в космогонии (Кант и Лаплас), Принцип энергии в физике (Майер и Гельмгольц), атомная теория в химии (Дальтон), теория колебаний в оптике (Г ю й г е н с), клеточная теория в учении о тканях (Шлейден и Шваны), теория происхождения в биологии (Ламарк и Дарвин) — все это могучие теории первого ранга; они объясняют целый мир великих явлений природы предположением общей причины для всех отдельных фактов их области и указанием на то, что все явле- 338-
ния этой области находятся в зависимости друг от друга й управляются твердыми законами, вытекающими из этой причины. При этом, однако, сущность самой причины может оставаться неизвестной или носить характер «временной гипотезы». «Сила тяжести» в теории тяготения и в космогонии, самая «энергия» в ее отношении к материи, «эфир» !в оптике и электричестве, «атом» в химии, живая «л л аз- ма» в учении о клетке, «наследственность» в учении о происхождении — все эти и им подобные основные понятия других великих теорий скептическая философия может считать «чистыми гипотезами», проявлениями научной в е- р ы, но как таковые они нам необходимы до тех пор, пока их не заменит другая, лучшая гипотеза. ВЕРА И СУЕВЕРИЕ. — Совсем иной характер, чем эти формы научной веры, носят те представления, которыми в •различных религиях пользуются для объяснения явлений и которые можно назвать в е р ой в тесном смысле (!). Но,так как эти две формы веры, «естественную веру» науки и «сверхъестественную веру» религии, нередко смешивают, что порождает недоразумения, то целесообразно будет, -даже необходимо, резко подчеркнуть их принципиальную противоположность. «Религиозная» вера всегда — вера в чудесное и, как таковая, стоит в непримиримом противоречии с естественной верой разума. В противоположность последнему она утверждает наличие сверхъестественных процессов и потому может быть названа суеверием. Существенное различие между этим суеверием и «разумной верой» заключается именно (в том, что оно допускает сверхъестественные силы и явления, которых наука не знает и не допускает, которые порождаются ложными впечатлениями и фантастическими измышлениями; таким образом суеверие противоречит общепризнанным естественным законам и, следовательно, есть вещь неразумная. СУЕВЕРИЕ ПЕРВОБЫТНЫХ НАРОДОВ. — благодаря огромным успехам этнологии в XIX в. нам стало известно изумительное множество разнообразных форм и проявлений суеверия, еще и поныне существующих у грубых первобытных дикарей. Если эти суеверия сравнить между собой и с соответственными мифологическими представлениями прежних времен, то мы получим много аналогичных черт, нередко общее происхождение и наконец .простой первичный источник для всех этих форм. Этот источник мы видим в естественной потребности разума в причинном Познани и, в стремлении объяснить неизвестные явления отысканием их причин. В особенности это относится к таким явле- 22* 339
ниям, которые угрожают опасностью и вызывают страх, как напр. гром и молния, землетрясение, затмение луны и т. п. Потребность в причинном объяснении таких явлений природы существует уже у первобытных народов самых низких степеней развития и перешла к ним путем наследственности от Предков из отряда приматов. Она существует и у многих других позвоночных животных. Когда собака лает на полную луну или на звучащий колокол, движение языка которого она замечает, или на знам!я, развевающееся по ветру, то она при этом обнаруживает не только страх, но и смутное стремление к познанию причины этого незнакомого явления. Грубые зачатки религии у первобытных народов коренятся отчасти в таком наследственном суеверии их предков из отряда •приматов, отчасти в культе предков, в различных потребностях души и в привычках, ставших второй натурой. СУЕВЕРИЕ ЦИВИЛИЗОВАННЫХ НАРОДОВ. — Современные цивилизованные народы ставят свои религиозные (представления, которые ценят как свое высшее духовное благо, значительно выше «грубого суеверия» первобытных народов; они превозносят огромные успехи, сделанные цивилизацией в устранении его. Это большое заблуждение! При беспристрастном критическом сравнении и оценке оказывается, что и религия и суеверие отличаются друг от друга лишь особой «формой веры» и внешней оболочкой исповедания. При ясном свете разума очищенная вера в чудеса самых свободомыслящих церковных религий оказывается — поскольку она противоречит твердо установленным и общепризнанным законам природы — таким же неразумным суеверием, как и грубая вера в привидения первобытных фетишистических религий, на которые первые взирают с таким высокомерием. Если мы бросим с такой нелицеприятной точки зрения критический взгляд на господствующие религиозные представления современных цивилизованных народов, то мы найдем, Что они насквозь пропитаны наследственным суеверием. Христианская вера в сотворение мира, в триединство бога, в непорочное зачатие девы Марии, в искупление, в воскресение и вознесение Христа, и т. п. есть такой же ч и с т ы й вымысел i столь же мало мирится с разумным познанием природы, как и разнообразные догматы магометанской и моисеевой, ¦буддийской и браминской религий. Каждая из этих религий для истинно «верующего» является несомненной истиной, и каждая же считает всякое другое вероучение ересью и опасным заблуждением. Чем больше какое-нибудь вероисповедание считает себя «единственно-душеспасительным» — («кафолически м», и чем ревностней защищается это 340
убеждение как священнейшее сокровище души, тем усерднее, конечно, должно оно бороться со всеми другими вероисповеданиями, и тем фанатичнее ведутся ужасные религиозные войны, составляющие скорбные страницы в книге истории культуры. Между тем беспристрастная «критика чистого разума» убеждает нас в том, что все эти многообразные формы веры равно ошибочны и неразумны, что они суть продукты поэтического вымысла и традиции, без критики принимаемой на веру. Разумная наука должна их целиком отвергнуть, как порождение суеверия. ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ (CONFESSIO). — Неизмеримый вред, причиненный верующему человечеству неразумными тысячелетними суевериями, ни в чем столь разительно не проявляется, как в цепрестанной «борьбе вероисповеданий». Из всех войн, которые народы вели между собою огнем и ме- <чом, религиозные были самыми кровопролитными; из всех видов раздора, разрушающего счастье семей и отдельных лиц, раздоры, вытекающие из несходства религиозных воззрений, и поныне самые яростные. Стоит вспомнить о многих миллионах людей, лишившихся жизни во время христианских «обращений» и преследований, во время религиозных войн ислама и реформации, во время инквизиции и колдовских процессов. Или вспомним о еще большем числе несчастных, которые из- за религиозных несогласий вынуждены бывают порывать с семьей, лишаться уважения верующих сограждан и общественного положения или покинуть отчизну. Официальное вероисповедание особенно зловредно проявляет себя тогда, когда его пристегивают к политическим целям цивилизованного государства и принудительно вдалбливают в школах в качестве государственной религии. Посредством этого детский разум уже в нежном возрасте отвращается от познания истины и приучается к суеверию. Поэтому каждый друг человечества должен всеми силами содействовать открытию б е з ъ и с- п о в е д н ы х (внеконфеосиональных) школ, оотавляющих драгоценнейший институт современного государства разума. ВЕРА НАШИХ ОТЦОВ. — Высокая ценность,,приписываемая и поныне в широких слоях общества преподаванию закона божия, обусловливается не только принуждением со стороны отсталого государства и его зависимостью от господства духовенства, но и тяжким наследием различного рода старых пережитков и «потребностей духа». Из причин этого рода особым влиянием пользуется благоговейное почитание, оказываемое в широких кругах конфессиональной традиции, «святой вере наших отцов». В тысячах повествований и стихотворений верность этой традиции восхваляется как духов- 341
ное сокровище и святой долг. Между тем, достаточно беспристрастно проследить историю веры, чтобы убедиться в полной несостоятельности этого столь влиятельного представления. Господствующая евангелическая церковная вера второй половины просвещенного XIX в. значительно отличается от веры первой половины его, а эта опять-таки от веры XVIII ст. Последняя же сильно уклоняется от «веры наших отцов» XVII, а еще более XVI ст. Реформация, освободившая порабощенный разум от тирании папства, конечно, преследовалась папами как самая злостная ересь; но и папская вера совершенно изменила свою физиономию за истекшее тысячелетие. А сколь отлична вера крещеных христиан от веры их языческих предков! Каждый самостоятельно1 мыслящий человек составляет себе свою собственную, более или менее личную «веру», и эта вера всегда отлична от веры его отцов, ибо она Зависит от всего культурного уровня его эпохи. Чем больше мы отодвигаемся в глубь истории цивилизации, тем больше убеждаемся, что хваленая «вера наших отцов» есть непозволительный предрассудок, постоянно меняющий свои формы. СПИРИТИЗМ. — В наш век цивилизации поразительно видную роль играет замечательная форма суеверия —- спиритизм и оккультизм, современная вера в духов. Факт столь же поразительный, как и печальный, что и поныне миллионы образованных людей находятся во власти этого темного суеверия; от него не могут освободиться даже иные знаменитые естествоиспытатели. Многочисленные спиритические журналы распространяют эту веру в привидения в самых широких слоях общества, и наши «утонченные сферы» не стыдятся выпускать на сцену «духов», которые стучат, пишут, делают «сообщения с того света» и т. п. В спиритических ^кругах часто ссылаются на то, что этот предрассудок разделяют даже выдающиеся естествоиспытатели. В Германии в пример приводятся, между прочим, Цельнер и Фехнер из Лейпцига, в Англии Уоллес и К руке из Лондона. Тот достойный сожаления факт, что даже столь выдающиеся физики и биологи поддаются обману, отчасти объясняется избытком у них воображения и недостатком критики, отчасти же могучим влиянием застывших догматов, с самого раннего (возраста вколачиваемых в голову детей религиозным воспитанием. .Впрочем, именно на знаменитых спиритических сеансах в Лейпциге, на которых физики Цельнер, Фехнер и Вильгельм Be б ер позволили провести себя за нос хитрому фокуснику О л э д у, проделки последнего, хотя и поздновато, вышли наружу; сам С л э д был выведен на чистую воду и объявлен обхманщиком. Точно так же и во всех других 342
случаях, когда мнимые «чудеса спиритизма» могли быть подвергнуты основательному исследованию, в основе их обнаруживался грубый или искусный обман, а так называемые «медиумы» i(jno большей части женского пола) частью оказываются ловкими обманщиками, частью же нервными особами необычайной впечатлительности. Их мнимая телепатия (или «действие мысли на расстоянии без материального посредства») столь же мало существует в действительности, как и /«голоса духов», «вздохи призраков» и т. л. Живые описания таких «появлений духов;», даваемые Карлом дю П р е л е м и другими спиритами, объясняются их возбужденным воображением и отсутствием критики и физиологических знаний. ОТКРОВЕНИЕ, — Большая часть религий при всем их •разнообразии имеет общую основную черту, в то же время составляющую их могучую опору в широких слоях общества; они утверждают, что только им доступны сверхъестественным путем откровения загадки бытия, к решению которых невозможно притти естественным путем разума; из этого они заключают об общеобязательности догматов, или религиозных положений, долженствующих в качестве «божественных законов» руководить моралью и определять поведение человека. Аналогичные божественные" *откровения лежат в основе многочисленных мифов и легенд, антропистическое происхождение которых бросается в глаза. Правда, бог, «открывающий себя», часто является не прямо в человеческом образе, но в молнии и громе, в буре и землетрясении, в огненной купине или грозовом облаке. Но самое откровение, которое он ниспосылает верующим чадам, во всех случаях мыслится антропи- стически, как сообщение представлений или велений, формулируемых и выражаемых совершенно так же, как это нормальным образом происходит только, при посредстве мозговой коры и гортани человека. В религии индусов и египтян, в греческой и римской мифологии, в талмуде, как и в коране, в Старом, как и в Новом завете —боги мыслят, говорят и поступают совершенно как люди, а откровения, в которых они желают нам раскрыть тайны бытия, темные мировые загадки, суть создания человеческой фантазии. Истина, находимая в них верующим, есть человеческое изобретение, а «детская вера» в эти бессмысленные откровения есть суеверие. Истинное откровение, т. е. истинный источник разумного познания, можно найти только в природе. Богатая сокровищница истинного знания, представляющего драгоценнейшую часть человеческой культуры, составилась 343
исключительно из опыта, приобретенного пытливым рассудком путем познания природы и заключений р а з у- м а, составившихся путем правильной ассоциации эмпирических представлений. Каждый разумный человек с нормальным мозгом и нормальными чувствами при беспристрастном созерцании природы черпает в ней это истинное откровение и таким путем освобождается от суеверий, внушаемых ему религиозными «откровениями». В новейшее время Кальтгоф и Промус своими превосходными сочинениями о происхождении христианства (Иена, 1904) с большим правдоподобием доказали, что Христос является идеальной фигурой вымысла и как историческая личность вообще никогда не существовал. На основании весьма тщательных объективных исторических исследований Карл Фоллер (Иена, 1907) подверг «мировые религии в их исторической связи» критическому сравнению и показал, что христианство развилось из смешения более древних релипШ Востока.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ НАУКА И ХРИСТИАНСТВО МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ БОРЬБЫ МЕЖДУ НАУЧНЫМ ОПЫТОМ И ХРИСТИАНСКИМ ОТКРОВЕНИЕМ. ЧЕТЫРЕ ПЕРИОДА В ИСТОРИЧЕСКОМ МЕТАМОРФОЗЕ ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ. РАЗУМ И ДОГМА «Конфликт между основными «началами христианства и современной культурой непредотвратим и неизбежно закончится либо реакщионным триумфом христианства-, либо полной победой современной культуры, либо гибелью народной свободы под нахлынувшей волной ультрамонтанства, либо исчезновением христианства, если де по имени, то фактически». Эд. Гартман. «Утверждать, что христианство принесло с собою в мир неизвестные дотоле нравственные истины, — значшт обнаруживать грубое невежество либо -намеренную лживость». Т» Бокль. 845
СОДЕРЖАНИЕ СЕМНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Возрастающий разлад между современным природоведением и христианским мировоззрением. — Старая я новая вера. — Защита основанной на разуме науки от посягательств христианского суеверия, особенно же папизма. — Четыре периода в истории развития христианства: 1. Первобытное христианство (три первых столетия). — Четыре канонических евангелия. — Послания Павла. — II. Папизм (ультрамонтанское христианство).— Упадок культуры в средние века. — Ультрамонтанская фальсификация истории. — Папизм и наука. — Папизм и христианство.— III. Реформация. — Лютер и Кальвин.— Век просвещения. — IV. Показное христианство, XIX столетия. — Папское объявление войны разуму и науке: I. Непогрешимость П. Энциклика. III. Непорочное зачатие ЛИТЕРАТУРА Saladin (Stewart R о s s ) — Jehovahe gesammelte Werke. Eine kritische Untersuoh. des judisah-christ. Religions-Gebaudes auf Grund der Bibelforschung. Zurich 1896. S. E. V e r u s — Vergl. Uebersicht der vier Evangelien. Leipzig 1897 D. Strauss —Das Leben Jesus, li Aufl., 1890. L. 4Feuerbach — Das Wesen des Christentums. 4 Aufl., 1883. P. de Regla (P. D e sj ard in) — Jesus von Nazareth. 1894. Т. Б о к л ь — История цивилизации *в Англии. М. J. Savage — Religion in the light of Darwin's theory. Ed. Hartmann — Die Selbstzersetzung des Christentums. Berlin 1874. A. Kalthofxf — Das Christus-Problem. Leipzig 1902. Die Entstehung des Christentums. Leipzig 1904. С. P г о m u s — Die fintstehung des Christentums. Jena 1905. 346
/ арактернейшую особенность истекшего XIX ст. составляет все более возрастающая острота противоречия между наукой и христианством. Это вполне естественно и необходимо. По мере того, как славные успехи 'Современного естествознания далеко оставляли за собой все научные завоевания предыдущих столетий, явно делались несостоятельными и все мистические мировоззрения, которые хотели подчинить разум игу так называемого «откровения». Чем с большей несомненностью современная астрономия, физика и химия доказывают исключительное господство во вселенной непреклонных законов природы, а современная ботаника, зоология и антропология подтверждают общеобязательность Ьтих законов и для всей области органической природы, тем ревностнее противится христианская религия, в союзе с дуалистической метафизикой, признанию господства этих законов природы в области так называемой «духовной ж и з- н и», т. е. в том, что составляет часть физиологии мозга. Это явное и непримиримое противоречие между современным научным и устарелым христианским мировоззрением никому не удалось показать с такой ясностью, смелостью и неопровержимостью, как величайшему богослову XIX в., Давиду Фридриху Штраусу. Его последняя исповедь «Старая и новая вера» «01872, 14-е изд., 1900) является общепризнанным выражением добросовестного убеждения всех образованных людей нашего времени, которые понимают неизбежность конфликта между ходячими, господствующими вероучениями христианства и светлыми, согласными с разумом откровениями современного естествознания, — всех, кто находит в себе мужество защищать права разума от посягательств суеверия и кто испытывает философскую Потребность в цельном мировоззрении. Честный и смелый свободный мыслитель Штраус гораздо лучше моего сумел изложить важнейшие противоречия между «старой и новой верой». Полную невозможность примирить эти противоречия, неизбежность решительной борьбы «на жизнь и на смерть» 847
философски обосновал Эдуард Г а р т м а к в своем интересном сочинении об упадке христианства (1874). Из множества сочинений, вышедших в XIX веке и посвященных научной критике христианства, его сущности и догматов, на первом плане надлежит поставить: Давида Штрауса «Жизнь Иисуса» 1864 (одиннадцатое немецкое дздание, Бонн 1890); Людвига Фейербаха «Сущность (христианства» (1841, 4-е нем. издание, 1883); Поля де Р е г л а (P. Desjardin) «Иисус из Назарета с научной, исторической и общественной точки зрения» (Лейпциг 1894); В е- р у с а «Сравнительный обзор четырех евангелий» (Лейпциг, /1897); (см. библиографические указания в начале этой главы). Тому, кто читал сочинения Штрауса и Фейербаха, а также «Историю отношений между католицизмом и наукой» Джона Вильяма Дрэпера\ может показаться излишним посвящать этому вопросу особую главу. Однако мы считаем полезным и даже необходимым бросить критический взгляд на историческое развитие этой великой борьбы, и именно потому, что нападки воинствующей церкви на науку вообще и теорию эволюции в особенности приняли за последнее время особенно резкий и угрожающий характер. Опасность особенно увеличивается духовным застоем, замечающимся в последнее время, а также все выше поднимающейся волной реакции в политической, социальной и религиозной области. Если кто-нибудь в этом сомневается, пусть прочитает протоколы заседаний христианских синодов и германского рейхстага за последние годы. В том же духе и многие светские правительства стараются поддерживать с. церковью возможно лучшие отношения, т. е. подчиниться ее игу; при этом союзники намечают себе общую цель: угнетение свободной мысли и свободного научного исследования с тем, чтобы Таким путем легче обеспечить себе полное господство. Мы должны настойчиво подчеркнуть, что здесь идет дело о вынужденной защите науки и разума против резких на* падок христианской церкви и ее могущественных легионов, а вовсе не о беспричинных нападениях первых на вторую. Прежде всего мы должны направить свой защитительный удар на папизм, или ультрамонтанство, ибо эта «единственно душеспасительная» и «для всех открытая» католическая церковь не только несравненно многолюднее и значительно могущественнее других христианских церквей, но и имеет то преимущество, что у нее превосходная, центра- 1 Русские изд. Сп& 187В. 348
лизованная организация й неподражаемое политическое лукавство. Правда, часто приходится слышать от естествоиспытателей и других людей науки мнение, что католическое суеверие ничем не хуже всякой другой формы веры в сверхъестественное и что вое эти обманчивые «формы веры» в одинаковой мере являются врагами разума и науки. Вообще говоря, это утверждение в теоретическом смысле правильно, но практические выводы, из него делаемые, ложны, ибо злокозненные и бессовестные нападки на науку ультрамонтанской церкви, опирающейся на косность и невежество народных масс, являются, благодаря могуществу церковной организации, несравненно более тяжкими и опасными, чем нападки всех других церквей. ЭВОЛЮЦИЯ ХРИСТИАНСТВА Чтобы правильно оценить колоссальное значение христианства для всей истории культуры, в особенности же принципиальную его враждебность разуму и науке, мы должны [бросить беглый взгляд на важнейшие этапы его исторического развития. Мы различаем в нем четыре периода: I. Первобытное христианство (три первых столетия). II. Папизм (двенадцать столетий, от четвертого по пятнадцатое). III. Реформация (три столетия, от шестнадцатого по восемнадцатое). IY. Современное псевдохристианство (девятнадцатый век). I. ПЕРВОБЫТНОЕ ХРИСТИАНСТВО обнимает первые три столетия. Сам Христос, благородный, весь проникнутый любовью к человечеству пророк и мечтатель, стоял гораздо ниже уровня классического культурного образования; юн знаком был только с еврейскими преданиями; он не оставил после себя ни одной собственной строчки. Равным образом он не имел ни малейшего представления о высоком состоянии знакомства с миром, до которого возвысились греческие философия и естествознание уже за полтысячелетия до него. Поэтому все, что мы знаем о нем и о его первоначальном учении, мы черпаем из важнейших писаний Нового завета, во- первых, из четырех евангелий, а затем из посланий Павла. О четырех канонических евангелиях мы теперь знаем, что они были извлечены в 325 году на Никейском соборе 318 собравшимися на собор епископами из кучи противоречивых и подложных рукописей первых трех столетий. В более обширном списке фигурировало сорок, в самом крат- 349
ком — четыре евангелия. Так как яростно спорившие и поносившие друг друга епископы не могли притти к согласию, то решено было (согласно «Синодикону» Паппуса) предоставить решение вопроса божьему чуду: все книги сложили под алтарем и помолились, чтобы ненастоящие, человеком написанные книги остались лежать под ним, а настоящие, самим богом дарованные, вспрыгнули на алтарь господень. И это служилось в действительности! Три синоптических евангелия ,(Матфея, Марка, Луки — написанные не и м и, но п о н и м, в начале второго столетия) и совершенно отличное от них четвертое (вероятно, написанное и о Иоанну, в середине второго столетия), все четыре, вспрыгнули на стол и сделались подлинными источниками христианского вероучения (что не мешает им в тысяче пунктов противоречить друг другу!). Если современный «неверующий» человек сочтет невероятным делом такую «скачку книг», то мы ему напомним, ¦что еще и в настоящее время миллионы «образованных» спиритов верят в «с т о л о в е р ч е н и е», «постук ив а н и я» духов и т. д., а сотни миллионов верующих христиан не менее твердо убеждены в своем бессмертии, «воскресении после смерти» и «троичности бога» — все это догматы, не в большей и не в меньшей степени противоречащие чистому разуму, чем чудесный прыжок евангельских рукописей. Подробней этот вопрос развивает английский теолог С а л а д и н ^Стюарт Росс) в своем остроумном, породившем массу толков труде «Собрание сочинений Иеговы», представляющем собою критическое исследование еврейско-христианского религиозного (мировоззрения «а основании исследований библии (Saladin, «Jehovahs gesammelte Werke». Leipzig 1896). После евангелий важнейшими источниками считаются, как известно, 13 различных (по большей части подложных!) п о- сланий апостола Павла. Подлинные Павловы послания (согласно новейшей критике таковых только четыре: к Рлмлянам, к Галатам и оба послания к Коринфянам) все написаны раньше четырех канонических евангелий и содержат в себе меньше неправдоподобных басен, чем эти последние; кроме того, они больше приближаются к мировоззрению, согласному с разумом. Поэтому просвещенные теологи новейшего времени, пожалуй, строят свое идеальное христианство скорей' на основании Павловых посланий, чем на евангелии, так что их учение получило название п а в л и- а н с т в а. Выдающаяся личность апостола Павла, который, во всяком случае, обладал большим знанием жизни и практическим смыслом, чем Христос, представляет для антропологических соображений тем больший интерес, что р а- 350
совое происхождение обоих великих основателей религии почти одинаково *. Из родителей Павла отец (согласно новейшим историческим исследованиям) принадлежал к греческой, а мать к иудейской расе. Помеси этих рас, первоначально сильно отличавшихся одна от другой (хотя обе ветви относятся к одному виду: homo mediterraneus!), часто характеризуются счастливым смешением свойств таланта и характера, что доказывается также многочисленными примерами новейшего времени. Пластическая восточная фантазия семитов и критический западный ум арийцев нередко с большой выгодой дополняют друг друга. Это сказывается и в павлианском учении, вскоре получившем большее влияние, чем древнейшее, первобытное христианское мировоззрение. Поэтому п а в л и а н- ство справедливо назвали новым учением, отцом которого была греческая философия, а матерью — иудейская религия; такую же смесь представляет собой и неоплатонизм. О первоначальном учении и целях Христа —¦ так же как и обо многих других важных сторонах его жизни — мнения богословов расходятся тем сильнее, чем больше исторической критике (Штраус, Фейербах, Баур, Ренан и др.) удалось осветить надлежащим образом доступные нам факты и сделать из них беспристрастные выводы. Конечно, непоко- лебленным остался благороднейший принцип любви ко всему человечеству и вытекающее из него высшее основоположение морали: «золотое правило»; впрочем, и первый и второе известны были и практиковались уже за много столетий до Христа (см. XIX главу)! Первобытные христиане первых веков были по большей части чистыми коммунистами, отчасти же социал-демократами, которых иные •господа в Германии готовы были бы искоренить огнем и ме- !чом*. II. ПАПИЗМ. — «Латинское христианство», или папство, «римско-католическая церковь», часто так- же называемая ультрамонтанством, по местопребыванию же папы — ватиканизмом или же просто па- fn и з м о м, есть одно из грандиознейших и замечательнейших явлений в истории человеческой культуры, «всемирно-историческая величина» первого ранга; несмотря на все пережитые ею бури, она и поныне пользуется необычайно могучим влиянием. Из 410 миллионов христиан, населяющих в настоящее время земной шар, больше половины, именно 225 миллионов, исповедует римское католичество, только 75 миллионов — греческое православие, а ПО миллионов—¦ протестантизм. Целых 1200 лет, от четвертого до шестнадцатого столетия, пап- 351
ство безраздельно господствовало над духовною жизнью Европы, отравляя ее своим ядом; зато оно очень мало отвоевало места у великих древних религиозных систем Азии и Африки. В Азии буддизм и телерь еще насчитывает 503 миллиона последователей, браминская религия—138 миллионов, ислам—120 миллиопов. Самой мрачной эпохой папского господства были средние века; оно обозначало смерть всякой свободной умственной жизни, упадок всякой истинной науки, гибель всякой чистой морали. Из состояния блестящего расцвета, которого достигла духовная жизнь человека в •эпоху классической древности, в первое тысячелетие до р. х. и первые века по р. х., она пала под игом папства до такого низкого уровня, который относительно познания и с т и- н ы можно назвать варварством. Указывают в утешение, что в средние века пышно развились другие стороны духовной жизни — поэзия и пластические искусства, схоластическая ученость и патриотическая философия. Но ата культурная деятельность находилась в услужении у господствующей церкви и способствовала не возвышению, а подавлению свободного исследования. Исключительная подготовка к неведомой «вечной жизни на том свете», презрение к природе, отвращение к изучению ее, внутренние, присущие духу христианского учения, возведены были римской иерархией в священный долг. Перелом к лучшему наступил лишь в начале XVI в. ©месте с реформацией. УПАДОК КУЛЬТУРЫ В СРЕДНИЕ ВЕКА. — Нас завело бы слишком далеко, если бы мы вздумали изобразить плачевное состояние человеческой культуры и нравов, до которого они опустились за двенадцативековой период духовного владычества пал. Ярче всего это состояние иллюстрируется одной фразой величайшего и остроумнейшего монарха из рода Гогенцоллернов: Фридрих Великий (выразился как-то, что изучение истории привело его к убеждению, что от Константина Великого до эпохи реформации весь свет находился в состоянии помешательства. Прекрасное, хотя и беглое изображение этого «периода помешательства» дал (1887) Л. Бюхнер в своем сочинении «О религиозном и научном мировоззрении». Лиц, интересующихся этим вопросом, отсылаем к историческим сочинениям Ранке, Д р э п е р а, К о л ь б а, Свободы и др. Правдивое изображение мрачнейших черт христианского средневековья вышеназванными и другими беспристрастными историками подтверждается добросовестным исследованием источников и культурно-историческими памятниками, сохранившимися от этого прискорбнейше- 352
го периода истории человечества. Образованным католикам, искренне стремящимся к истине, нельзя не рекомендовать самым горячим образом взяться за изучение этих источников. Это тем более необходимо, что ультрамонтанская литература и в настоящее время пользуется огромным влиянием; старая замашка дурачить «верующий люд» наглым извращением фактов и фабрикацией «чудотворных» фокусов еще и теперь не оставлена и имеет огромный успех; вспомним хотя бы о Лурде и «Овятом утесе» в Трире (1844, в 1890 г. подновлен). До какой степени извращается истина даже в научных книгах, показывает разительный пример уль- трамонтанского профессора истории Иоганна Янсена во Франкфурте-на-Майне; его весьма распространенные труды (особенно «История немецкого народа с конца средних веков», выдержавшая много изданий) представляют самый невероятный образец наглой исторической фальсификации. (См. Lenz, «Janssen's Geschichte des deutschen Volks», 1883). Лживость этих иезуитских подлогов может соперничать разве лишь с легковерием и отсутствием критического чутья у простодушного немецкого читателя, все принимающего за чистую монету. ПАПИЗМ И НАУКА. — Из исторических фактов, нагляд- нейшим образом показывающих всю гнусность ультрамонтан- ской духовной тирании, наибольший интерес представляет энергическая и неуклонная борьба церкви с истинной н а у- к о й, как таковой. Борьба эта с самого начала, впрочем, принципиально, предопределялась тем, что христианство ставило веру выше разума и требовало слепого подчинения последнего первой, и тем еще, что оно считало всю земную жизнь подготовкой к жизни «на том свете», следовательно, отказывало в какой бы то ни было ценности научному исследованию. Однако планомерная и успешная борьба с наукой началась лишь с наступлением четвертого столетия, особенно же со времени знаменитого Никейского собора (325), на котором председательствовал император Константин, называемый «Велики м» за то, что он возвел христианство в ранг государственной религии и основал Константинополь; на деле же он был ничтожнейшей личностью, лживым лицемером и многократным убийцей. Как успешна была борьба папизма с каждым проблеском самостоятельной научной мысли и исследования, лучше всего доказывается плачевным состоянием естествознания и естественно-научной литературы в средние века. Мало того, что в большей части уничтожены были или изъяты из обращения богатые духовные сокровища, оставленные классической древностью; костры и палачи за- 23 Г#кк«ль. Ш. 5604. 353
бошлись о том, чтобы, каждый «еретик», т. е. каждый независимый мыслитель, держал про себя свои мысли. Если он поступал иначе, ему грозило сожжение живым на костре, как это случилось с великим монистическим философом Джордано Бруно, реформатором Яном Гусом и с сотней тысяч других «свидетелей истины». Каждая страница истории наук в средние века свидетельствует, что под гнетом 'всемогущего папства самостоятельное мышление и эмпирическое научное исследование действительно были совершенно задушены на целых двенадцать прискорбных столетий. ПАПИЗМ И ХРИСТИАНСТВО. — Все, что мы ценим в истинном христианстве, в духе его основателя и благороднейших последователей, и что мы стараемся спасти * от неизбежного крушения этой «мировой религии» для нашей новой, монистической веры, заключается -в его этических и социальных заветах. Начала истинной гуманности, золотого правила, терпимости, любви к ближнему в лучшем смысле этого слова — все эти поистине светлые стороны учения Христа, конечно, не им первым были открыты и возвещены; но они были успешно приложены к жизни в тот критический период, когда классическая древность клонилась к упадку. Однако папизм сумел превратить все эти добродетели в нечто прямо противоположное им, сохранив однако старую вывеску. Место христианской любви заступила фанатическая ненависть ко ©сем инакомыслящим; огнем и мечом стали искореняться не только язычники, но и те христианские секты, которые осмеливались, исходя из более правильных убеждений, восставать против насильно навязываемых догматов ультрамонтанского суеверия. По всей Европе свирепствовали судьи инквизиции, требовавшие бесчисленных жертв, смертные муки которых доставляли острое наслаждение этим благочестивым палачам, исполненным «христианской любви к ближнему». Папы, достигши апогея своей (власти, в течение целых столетий безжалостно расправлялись со всем, что стояло поперек дороги их господству. При знаменитом великом инквизиторе Торквемаде (1481—1498) в одной только Испании -было сожжено живьем восемь тысяч еретиков, девяносто тысяч наказано конфискацией имущества и тяжким церковным покаянием, а в Нидерландах при Карле V жертвой клерикальной кровожадности пало не меньше пятидесяти тысяч человек. И в то время, как небо оглашалось стонами терзаемых людей, в Рим, которому весь христианский мир должен был платить дань, стекались богатства чуть не половины земного шара, а мнимые наместники бога на земле и их клевреты (нередко ^поведывавшие самый крайний 354
атеизм!) купались в наслаждениях и пороках разного рода. * Какие выгоды однако принесла нам эта басня об Иисусе X р и с т е!» с иронией сказал как-то легкомысленный сифилитик, папа Л е в X. При этом, несмотря на почитание бога и церкви, европейское общество находилось в самом жалком нравственном упадке. Феодалы, крепостники и профессионально-нищенствовавшие рыцари и монахи владели землею, а бедные .илоты почитали счастьем, если им разрешалось строить свои убогие хижины на землях замков или монастырей, принадлежавших их духовным или светским угнетателям и эксплоататорам. Мы и теперь еще страдаем от последствий и пережитков этих печальных времен, когда занятие наукой и высокое духовное развитие встречались лишь в виде редкого и скрываемого от посторонних глаз исключения. «Невежество, нищета и суеверие соединялись с растлевающим влиянием введенного в одиннадцатом веке безбрачия духовенства, чтобы еще больше укрепить абсолютную папсйую власть» (В ю х н е р и др.). Вычислено, что в этот блестящий период папского владычества свыше десяти миллионов человек пали жертвою фанатической религиовной ярости «христианской любви», а сколько же миллионов пало тайной жертвой целибата (безбрачия), исповеди с глазу наглаз и принуждения с овеет и, этих тлетворнейших и омерзительнейших'Институтов папского абсолютизма! «Неверующие» философы, собиравшие доказательства против существования божия, однако, (проглядели один из самых сильных доводов — то обстоятельство, что римские «наместники Христа» двенадцать столетий подряд творили ужаснейшие преступления и гнуснейшие бесстыдства именем бога. III. РЕФОРМАЦИЯ. — История культурных народов, которую мы любим называть «всемирной историей», начинает свой третий отдел, «новое время», реформацией христианской церкви, точно так же, как второй, средние века, основанием христианства, — и это совершенно правильно. Ибо с рефор* мацией начинается возрождение скованного цепями разума, пробуждение науки, тысячу двести лет насильственно обуздывавшейся железным кулаком христианского папизма. Распространение общего образования, благодаря книгопечатанию, началось уже в середине пятнадцатого века, а в конце его произошло несколько крупных событий, в соединении с «Ренессансом» искусства подготовивших и возрождение науки: главное из них — открытие Америки (1492). В первой половине шестнадцатого века познание природы сделало несколько очень важных успехов, до осно- 23* 355
йанйя поколебавших господствовавшее мировоззрение; fa* кую роль сыграло первое кругосветное путешествие Магеллана, эмпирически доказавшее шарообразность земли (1522); установление новой системы мира Коперником (1543). Но 31 октября 1517 г., день, в который Мартин Лютер прибил свои 95 тезисов к деревянным дверям дворцовой церкви в Виттенберге, навсегда останется всемирно- исторической датой; этим была взломана железная дверь тем- "ницы, в которой папский абсолютизм 1200 лет томил скованный человеческий дух. Заслуги великого реформатора, переведшего библию на народный немецкий язык, отчасти бцли преувеличены, отчасти преуменьшены; равным образом справедливо указывалось, что Л ю т-е р, подобно другим реформаторам, сам находился еще во власти грубейших предрассудков. Так, он до конца жизни не мог освободиться от слепой веры в букву библии; он ревностно защищал учение о воскресении мертвых, о первородном грехе и предопределенип, о спасении посредством веры и т. п. Он величал глупостью великое открытие Коперника на том основании, что в биб« лии «Иисус повелел остановиться солнцу, а не земле». К великим политическим переворотам своего времени, осо« бенно же к грандиозному и вполне законному восстанию крестьян, он питал полнейшее равнодушие. Еще хуже был фанатический реформатор Кальвин в Женеве, приказавший •в 1553 году сжечь даровитого испанского врача Сервета за то, что тот боролся с нелепой иерой б троицу. Вообще «правоверные» фанатики реформированной церкви очень часто шли, к сожалению, по кровавым следам их смертельных врагов из папистского лагеря; они это делают и теперь. К сожалению, и за реформацией последовали вскоре неслыханные жестокости: Варфоломеевская ночь и преследования гугенотов во Франции, кровавая охота на еретиков в Италии, продолжительные гражданские войны в Англии, Тридцатилетняя война в Германии. Несмотря на все это, за шестнадцатым и семнадцатым веками остается та заслуга, что они расчистили путь мыслящему человеческому духу и освободили разум от удушливого гнета папского владычества. Лишь с этого времени стало возможным могучее развитие различных направлений критической философии и открытие новых путей познания природы, стяжавших следующему, восемнадцатому, столетию почетное название «века просвещения». IV. ПСЕВДОХРИСТИАНСТВО ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА. — В качестве четвертого и главного отдела истории христианства мы противопоставляем девятнадцатый век его предшественникам. Если в предыдущие века «п р о с в е щ е- 356
н и е» двигало вперед критическую философию всех оттенков, а расцвет естественных наук дал ей в руки могучее орудие опыта, то успехи XIX от. в обоих этих направлениях представляются поистине изумительными; с ним начинается совершенно новый период в истории человеческого духа, характеризующийся развитием монистической натур-философии. Уже в начале этого века положено основание новой антропологии (сравнительной анатомией Кювье) и новой биологии (Ламарковой «Philosophie Zoologique»). За этими великими французами вскоре последовали два достойные их немца: Б э р в качестве основателя эмбриологии (1828) и Иоганн Мюллер (1834), основатель сравнительной морфологии и физиологии. Ученик последнего, Теодор Шванн, создал в сотрудничестве с М. Шлейденом клеточную теорию. Перед этим Л я й е л л ь (1830) свел историю развития земли к естественным причинам, чем доказал приложимость и к нашей планете механической космогонии, еще в 1755 г. начертанной смелою рукою Канта. Наконец, Роберт Май ер (1842) и Гельмгольц установили принцип энергии, дополняющий великий закон субстанции, первая половина которого, принцип постоянства материи, был открыт Лавуазье. Все эти попытки глубоко заглянуть в сокровенную сущность природы увенчал лет пятьдесят тому назад Чарльз Дарвин своим новым учением об эволюции, величайшим натур-философским событием XIX века <;1859). Как же относится современное христианство к этим могучим успехам естествознания, далеко оставляющим за собою все прежние? Прежде всего, глубокая пропасть между двумя главными направлениями его, консервативным п а- пизмом и прогрессивным протестантизмом, становилась, конечно, все глубже. Ультрамонтанский клир (заодно с правоверным «евангелическим союзом»), конечно, должен был оказать отчаянное сопротивление этим могучим завоеваниям чистого разума; он упорно коснел в своей закоренелой вере в букву и требовал безусловного подчинения разума догме. Либеральный же протестантизм все больше склонялся к монистическому пантеизму * и стремился к примирению двух противоположных начал; он пытался соединить неизбежное признание эмпирически доказанных законов природы и вытекающих из них философских выводов с просве* щенной религиозной формой, в которой, разумеется, от действительной религии не оставалось почти ничего. Между обеими крайностями лежало обширное поле компромиссов; но в широкие общественные круги все больше проникало убежде- 357
ние, что догматическое христианство вообще потеряло под собой всякую почву и что в новую монистическую религию' XX в. можно перенести только его ценное этическое содержание. Но так как в то же время внешние формы господствующей христианской религии продолжали еще существовать и даже, несмотря на значительный политический прогресс, все теснее сливались с практическими потребностями государства, то и развилось широко распространенное религиозное мировоззрение образованных слоев, которое мы можем назвать только показным христианством — в сущности, это «религиозная ложь» самого некрасивого свойства. Огромная опасность, представляемая этим глубоким разладом между истинным убеждением и показным вероисповеданием современных псевдохристиан, между прочим, прекрасно подчеркнута Максом Н о р д а у в его интересном труде «Условная лживость цивилизованного человечества» (12-е язд. 1886) \ Ввиду этой явной неискренности господствующего псевдохристианства для успеха разумного познания природы большую ценность представляет то обстоятельство, что самый сильный и решительный враг его, папизм, сбросил в се* редине XIX в. старую маску поддельной просвещенности п объявил независимой науке решительную войну не на жизнь, а на смерть. Это совершилось посредством трех -многозначительных военных деклараций против разума, за недвусмысленность и решительный тон которых современные культура и наука могут быть только благодарны римскому .«наместнику Христа»: I. В декабре 1854 года папа обнародовал догмат о непорочном зачатии Марии. II. Десять лет спустя, в декабре 1864 г., «святой отец» изрек в знаменитой энциклике полное проклятие всей современной цивилизации и духовной культуре; в сопровождавшем энциклику силлабусе он перечислял и предавал проклятию все отдельные утверждения разума и философские принципы, признаваемые современной наукой за непреложнейшую истину. III. Наконец, через 6 лет, 13 июля 1870 года, воинственный князь церкви из Ватикана увенчал свои сумасбродства, объявив непогрешимым себя и всех своих предшественников в папском звании. Этот триумф римской курии был возвещен изумленному •миру пять дней спустя, 18 июля 1870 г., в тот достопамятный день, в который Франция объявила Пруссии войну! Два ме- 1 Русск. neplfe. — «Новые парадоксы», изд. Павленкова, 1903. В58
сяца спустя светское могущество папы рушилось вследствие •этой войны. НЕПОГРЕШИМОСТЬ ПАПЫ. — Упомянутые три важных акта папизма XIX столетия были такими явными плевками в лицо разуму, что вызвали величайшее смятение даже в правоверных католических кругах. На голосовании в ватиканском совете 13 июля 1870 г. за догмат непогрешимости высказалось только три четверти князей церкви, именно 451 из 601 голоса; при этом отсутствовало много других епископов, желавших воздержаться от опасного голосования. Впрочем, вскоре выяснилось, что хитрый папа, отлично знавший людей, рассчитал правильнее, чем трусливые «благоразумные католики», ибо легковерные и невежественные массы слепо приняли на веру и этот чудовищный догмат. Вся история папства, неопровержимо засвидетельствованная тысячью достоверных источников и наглядных исторических документов, беспристрастному судье представляется сплетением бессовестной лжи и обмана, бесстыдного стремления к абсолютному духовному господству и светской власти, легкомысленного попирания всех высоких нравственных заветов, проповедуемых истинным христианством: любви к ближнему и терпимости, правдивости и целомудрия, бескорыстия и самоотвержения. Если измерить длинный ряд пап и римских князей церкви, из среды которых они выбирались, масштабом чистой христианской морали, то с несомненностью окажется, что огромное большинство их было бессовестными шарлатанами и обманщиками, многие же — преступными негодяями. Однако эти общественные исторические факты не мешают и в настоящее время миллионам «образованных» католиков верить в «непогрешимость» этого «святого отца», им.самим объявленную; они не мешают многим протестантским монархам ездить в Рим свидетельствовать свое уважение «святому отцу» (их смертельному врагу!); они не мешают и поныне лакеям и клевретам этого «святого шарлатана» управлять в рейхстаге судьбами немецкого народа — по милости его невероятной политической бездарности и безграничного легковерия, в силу освященной веками традиции и по умственной лени. ЭНЦИКЛИКА И ОИЛЛАБУС —В перечисленных трех актах, которыми папизм второй половины XIX в. думал спасти и укрепить свое абсолютное господство, наибольший ицте- рес представляют для нас энциклика исиллабус, обнародованные в декабре 1864 года; в этих замечательных произведениях разуму и науке вообще запрещается всякая самостоятельная деятельность и требуется от них безусловное 359
подчинение «спасительной вере», т. е. приказам «непогрешимого папы». Сильнейшее возбуждение, вызванное этой безмерной наглостью во всех образованных и свободомыслящих слоях общества, соответствовало чудовищному содержанию энциклики; ее культурное и политическое значение прекрасно разобрал, между прочим, Д р э п е р в своей «Истории отношений между католицизмом и наукой». НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ ДЕВЫ МАРИИ. — Этот догмат представляется, быть может, менее важным и значительным, чем догмат папской непогрешимости. Однако ему придает величайшую важность не только римская иерархия, но и часть правоверных протестантов (напр., Евангелический союз). Так называемая «кл я т в а о непорочности», т. е. клятвенное удостоверение веры в непорочное зачатие Марии, и поныне составляет священную обязанность многих миллионов христиан. Многие верующие соединяют с ней двойное представление; они утверждают, что и мать девы Марии, подобно ей, зачала от «святого духа». Следовательно, этот удивительный бог находился в интимнейших отношениях как с матерью, так и с дочерью; он был, значит, своим собственным тестем (Оаладин). Сравнительная и критическая теология новейшего времени доказала, что и этот миф, подобно большинству других легенд христианской мифологии, никоим образом не является оригинальным, но заимствован из более древних религий, особенно из буддизма. Такие саги были широко распространены за несколько столетий до р. х. в Индии, Персии, Щлой Азии и Греции. Когда царские дочери или другие девицы высших сословий рождали ребенка вне законного брака, то за отца такого внебрачного отпрыска выдавался по большей части какой-нибудь «бог» или «полубог» — в данном случае таинственный «святой дух». Богатые телесные и духовные дарования, которыми такие «чада любви» нередко отличались от обыкновенных людей, объяснялись в таких случаях наследственностью. Такие выдающиеся «сыны божий» как в древности, так и в средние века обретались в большом почете, между тем как моральный кодекс современной цивилизации вменяет им в позор отсутствие «законных» родителей. В еще большей мере это относится к «дщерям божиим», хотя и эти бедные девушки столь же мало виновны в отсутствии законного отца. Впрочем, всякому, кто наслаждался красотами классической мифологии, известно, что именно мнимые сыны и дочери героических и римских «богов» часто больше всего приближались к высоким идеалам чистого человеческого типа; вспомним хотя бы об огромной законной и еще более многочисленной неза- 360
конной семье отца богов Зевса и др. (см. также Шекспира). Что касается в частности вопроса о зачатии девы Марии от святого духа, то на этот счет имеются свидетельства евангелий. Оба евангелиста, сообщающие об этом, Матфей и Л у к а, согласно повествуют, что еврейская дева Мария была обручена с плотником Иосифом, но забеременела без его участия, а «святым духом». Матфей определенно говорит (гл. I, ст. 19): «Иосиф же, муж ее, был благочестив и не хотел предать ее позору, но помышлял тайно оставить ее»; он успокоился, лишь когда «ангел господень» возвестил ему: «что ею зачато, то от духа святого». Обстоятельнее рассказывает Лука (гл. I, ст. 26—38) о «благовещении Марии» архангела Гавриила такими словами: «Дух святой снизойдет на тебя, и осенит тебя сила всевышняя», на что Мария отвечает: «Се я, раба господня, да будет оо мной по слову твоему». Как известно, это явление архангела Гавриила и его благовещение, послужило многим художникам темою для интересных картин. Свобода замечает по этому поводу: «Архангел выражается здесь с прямотой, которой живопись, к счастью, не могла повторить. И в этом случае происходит облагорожение пластическим искусством йрозаического материала библии. Впрочем были и такие художники, которые полностью переносили на полотно эмбриологические показания архангела Гавриила». Как мы уже говорили, четыре канонических евангелия, признаваемые христианской церковью за подлинные и высоко ценимые в качестве краеугольного камня веры, были произвольно выделены из множества евангелий, фактические данные которых не менее противоречивы, чем легенды первых четырех. Сами отцы церкви насчитывают не менее 40—50 таких неподлинных, или апокрифических, евангелий; некоторые из них имеются как на латинском, так и на греческом языке, напр., евангелие Иакова, Фомы, Никодима и др. Данные этих апокрифических евангелий относительно жизни Иисуса, особенно о его рождении и детстве, с таким же правом (или, вернее, столь же мало!) могут претендовать на историческую достоверность, как и четыре канонических, так называемых «подлинных», евангелия. Но в одном из этих апокрифических писаний имеются исторические данные, подтверждаемые, впрочем, Sepher Toldoth Jeschua и, как видно, вполне простым и естественным образом объясняющие «мировую загадку» о сверхъестественном зачатии и рождении Христа. Летописец откровенно сообщает такую вещь, заключающую в себе решение загадки: «Иосиф Пан- дера, римский начальник калабрийского легиона, стоявший 361
в Иудее, соблазнил М а р и а м из Вифлеема, еврейскую девушку, и был отцом Иисуса» (см. Цельсус, 178 г, но р. х.). Другие рассказы того же автора о Мариам (еврейское имя Марии) делают довольно сомнительной репутацию «пречистой царицы небесной»! Конечно все эти исторические данные тщательно замалчиваются казенными богословами, так как мало гармонируют с традиционным мифом и своей простой и безыскусственной правдивостью срывают с него покрывало таинственности. Тем в большей мере критическое подтверждение этих важных данных составляет неоспоримое право объективного исследования истины и святой долг чистого р а- з ум а. Оказывается, что эти данные с гораздо большим правом могут претендовать на достоверность, чем все другие повествования о происхождении Христа. Так как мы на основании общеизвестных научных данных вообще должны отвергнуть девственное зарождение Христа, сверхъестественное зажатие его «под сенью всевышнего», как чистейший миф, то остается еще широко распространенное утверждение современной «рациональной теологии», что фактически отцом Христа был еврейский плотник Иосиф. Но это предположение определенно отвергается в различных местах евангелия; сам Христос был убежден, что .он «сын божий», и никогда не признавал отчима Иосифа своим родителем. Иосиф же хотел оставить свою невесту Марию, когда открыл, что она забеременела без его участия. Он оставил это намерение лишь после того, как «ангел господень» явился ему во сне и успокоил его. Как определенно указывается в первой главе евангелия от Матфея (стихи 24, 25), Иосиф и Мария впервые вступили в половое общение уже после рождения Иисуса. Свидетельство древних апокрифических писаний, что истинным отцом Иисуса был римский капитан П а н д е р а, или Пантера с, представляется еще более правдоподобным, если критически рассмотреть личность Христа с чисто антропологической точки зрения. Обыкновенно его считают чистокровным евреем. Однако именно характерные черты, особенно отличавшие его возвышенную и благородную личность и придававшие особый -отпечаток его «религии любви», положительно не семитичны, скорей это черты высшей арийской расы и, главным образом, благороднейшей ветви ее, эллинов*. И имя настоящего отца Христа «П а н д е р а» несомненно указывает на эллинское происхождение; в одной рукописи оно даже пишется «П а н- д о р а». Пандора же, как известно из греческой мифологии, была первая женщина, созданная Вулканом из земли и 362
наделенная от богов всеми женскими прелестями, вышедшая замуж заЭниметея и посланная отцом богов к людям с ужасным «сундуком Пандоры», заключавшим в себе все бедствия, в виде кары за то, что оветодавец Прометей похитил с неба божественный огонь («р а з у м а»!..). Интересно ©прочем сравнить различные взгляды и отношение к роману Мариам четырех цивилизованных христианских народов Европы. По строгим нравственным понятиям германской расы его надо просто отвергнуть; честный немец и чопорный бритт предпочитают слепо верить в невероятную легенду о зачатии «святым духом». Как известно, эта показная строгость нравов высшего общества (особенно в Англии!) никоим образом не соответствует действительному состоянию половой нравственности тамошнего high life'a. Разоблачения, сделанные лет пятнадцать тому назад в «Pall Mall Gazette», сильно пахнут временами Вавилона и Рима императорской эпохи. Романские расы, издевающиеся над этой чопорностью и с большей легковерностью относящиеся к половому вопросу, находят этот «роман М ар и и» очаровательным, и особый культ «Мадонны» во Франции и Италии нередко наивнейшим образом приплетается к этой любовной истории. Так, напр., Поль де Регла (д-р Дежа.рден), показавший в 1894 г. «Иисуса из Назарета о научной, исторической и общественной точки зрения», именно во внебрачном рождении Христа видит особый-«атрибут святости, окружающей его высоконравственную личность». Мне казалось необходимым осветить здесь эти важные вопросы с точки 'зрения объективной исторической науки, ибо сама воинствующая церковь придает им первостепенное значение и выдвигает веру в чудеса в качестве сильнейшего оружия против современного мировоззрения. Высокая этическая ценность первоначального, чистого христианства, облагораживающая роль этой «религии любви» в истории культуры находятся вне всякой зависимости от этих мифологических догматов. Мнимые же «о т к р о в е н и я», на которые опираются эти мифы, несовместимы с точнейшими данными нашего современного природоведения.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ НАША МОНИСТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ МОНИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ РЕЛИГИИ РАЗУМА И ЕЕ ГАРМОНИИ С НАУКОЙ. ТРИ ИДЕАЛА, ДОСТОЙНЫЕ ПОКЛОНЕНИЯ: ИСТИНА, ДОБРО И КРАСОТА «Владеющий (наукой и (искусством Уж. в силу этого и веру обретет! Но кто лишен высоких ©тих благ, Тому одна лишь вера (остается». Гёте, «Какой держусь я ©еры? — Никакой! Но почему ж? —Чтоб ©еры ле лишиться!..» Шиллер. «Если мир будет еще существовать в течение неисчислимых лет, то всемирной религией станет чистый спинозизм. Разум, предоставленный себе, не ведет и я* может привести ни к чему иному». Лихтенберг. 365
СОДЕРЖАНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Монизм как союз религии с наукой. — Культуркампф.—Отношения между государством и церковью. — Принципы монистической религии.— Три культурных идеала: истина, добро и красота. — Противоречие между истиной природы и христианской истиной. — Гармония между монистической и христианской идеей добродетели. — Противоречие между монистическим и христианским искусством. — Широта и беспредельность современной картины мироздания. — Ландшафтная живопись и наслаждение природой. — Красоты природы. — Жизнь настоящая и грядущая. —¦ Монистические церкви ЛИТЕРАТУРА Д. Штр а у с —Старая и новая вера. <Мысль», Спб. С. Radenhausen — Zum neuen Glauben. 1877. Ed. Hartmann —Die Selbstzersetzurig des Christen turns. 1874. J. T о 1 a n d — Pantheistikon. Kosmopolis. 1720. P. Cams and E. С Hegeler — The open Court. Chicago, Vol. 1-X111 (1890-99). P. Carus and E. C. H e g e 1 e r — The Monist. Chicago, Vol. 1—IX. M о г i s о n — Menschenheits Dienst. Versuch einer Zukunfts-Religion. Leipzig 1890. M. J. Savage— Die Religion im Lichte der Darwin'schen Lehre. L. Besser — Die Religion der Naturwissenschaft. 1890. B*. V e 11 e r — Die moderne Weltanschauung und der Mensch. 1896. E.' Haeckel — Monismus als Band zwischen Religion und Wissenschaft. A. M a 1 v e r t — "Wissenschaft und Religion. Frankfurt a. M. 1904. K. VolleTS — Die Weltreligionen in ihrem geschichtlichen Zusam- menhange. Jena 1907. Grant Allen —The Evolution of the Idea of God. London 1897. 366
I ногие весьма почтенные естествоиспытатели и философы нашего времени, разделяющие наши монистические убеждения, -считают религию вообще вещью отжившей. Они полагают, что ясное познание мировой эволюции, которым мы обязаны могучему прогрессу науки в XIX в., не только вполне удовлетворяет стремление нашего разума к причинности, но и высшие потребности чувства. Взгляд этот до известной степени правилен в том смысле, что при вполне ясном и последовательном исповедании монизма понятия религии и науки действительно сливаются друг с другом *. Однако очень немногие мыслители решаются омело примкнуть к этой высокой и чистой концепции Спинозы и Гёте; большинство же образованных людей нашего времени (не говоря уже о невежественной массе) находится при убеждении, что религия представляет самостоятельную область нашей духовной жизни, совершенно независимую от науки, не менее ценную и необходимую, чем последняя. Приняв такую точку зрения, мы можем примирить эти великие, столь различные повидимому, области в концепции, изложенной мною в 1892 г. в альтенбургском докладе: «Монизм как союз религии с наукой». В предисловии к этому «символу веры естествоиспытателя» я следующим образом определил двоякую цель его: «Прежде всего я хотел бы дать понятие о том основанном на разуме мировоззрении, которое с логической необходимостью вытекает из данных новейшего естествознания, проникнутого единством; оно таится в глубине души едва ли не всякого беспристрастного и мыслящего исследователя природы, хотя весьма немногие находят в себе потребность или мужество отрыто ис- поведывать его. Во-вторых, я хотел бы установить связь между религией и наукой и содействовать ослаблению вражды, совершенно напрасно посеянной и поддерживаемой между этими двумя областями высшей духовной деятельности человека; этическая потребность нашего д у х а в такой же мере удовлетворяется монизмом, как и логическая потребность в причинности, присущая нашему рассудку». 33
Сенсация, произведенная &тим альтенбургским докладом, показывает, что я выразил им монистическое исповедание не только многих естествоиспытателей, но и большого числа образованных мужчин и женщин из разнообразных слоев общества. Я был вознагражден не только сотнями одобрительных писем, но и широким распространением моего доклада, азошедшегося в каких-нибудь полгода в шести изданиях. тот неожиданный успех является для меня тем более ценным, что упомянутая исповедь первоначально носила характер совершенно случайной речи, без подготовки произнесенной в Альтенбурге 9 октября 1892 г. на юбилее общества естествоиспытателей. Конечно, с противной стороны немедленно последовала контрагитация; на меня самым яростным образом напала не только папистская, ультрамонтанекая пресса, не только отъявленные поборники мракобесия, но и «либеральные» борцы евангелического христианства, официально ратующие как за научную истину, так и за просвещенную веру. За годы, протекшие с тех пор, великая борьба между современным естествознанием и ортодоксальным христианством принимала все более угрожающие размеры; она становилась тем опаснее для первого, чем большую опору находило последнее в усиливающейся духовной и йолитической реакции. Реакция зашла в некоторых странах так далеко, что даже гарантированной законом свободе совести грозит серьезная опасность (напр., в данную минуту в Баварии) \ В сущ,- ности, великая всемирноисторическая духовная борьба, столь превосходно изображенная Джоном Дрэпером б «Истории отношений между католицизмом и наукой», теперь приобрела небывалую еще остроту и значительность; последние 30 лет ее не без основания называют «к у л ь т у р к а м п- ф о м» — борьбою за культуру. КУЛЬТУРКАМПФ. — Знаменитая энциклика с сил- л а б у с о м, возвещенная всему свету воинственным папой Пием IX в 1864 г., в сущности заключала в себе объявление войны всей современной науке; она требует, чтобы разум слепо подчинялся догматам «непогрешимого Христова наместника». Это неслыханное и чудовищное по грубости покушение на высшие блага культурного человечества пробудило даже самые косные и беспечные умы от религиозной спячки. Совокупно с последовавшим позднее провозглашением папской непогрешимости (1870) энциклика вызвала сильнейшее возбуждение и энергичные попытки отпора, позволявшие надеяться на многое. В новой германской империя, с боль- 1 Писано в 1899 г. — Дерев. § 368
шими жертвами завоевавшей свое национальное единство между 1866 и 1871 гг., эти наглые папистские покушения создали особенно трудное положение, ибо, с одной стороны, Германия является родиной реформации и современного свободомыслия, а с другой стороны, в лице 18 миллионов своего католического населения она имеет, к несчастью, могучую рать воинственных ортодоксов, слепым повиновением приказам своего верховного пастыря превосходящую все другие цивилизованные народы. Христос сказал Петру: «Паси овцы моя!» Преемники Петра перевели «паси» словом «стриги». Вытекающие из этого опасности отчетливо понимал могучий государственный ум, решивший «политическую мировую загадку» * германской национальной розни и с изумительным дипломатическим искусством приведший немцев к заветной цели — национальному единству и могуществу. В 1872 г. князь Бисмарк начал свой приснопамятный к у л ь т у р к а м п ф, спровоцированный Ватиканом и с умом и энергией ведшийся превосходным министром исповеданий Фальком при помощи «майских законов» (1873). К несчастью, уже через шесть лет борьбу пришлось прекратить. Хотя величайший государственный деятель Германии прекрасно знал людей и был очень умным политиком, однако он преуменьшил силу трех могучих факторов: во-первых, невероятной хитрости и бесстыдного вероломства римской курии; во-вторых, соответствующего неразумия и легковерия невежественной католической массы, в которых находят себе опору первые; и, наконец, силу косности, благодаря которой абсурд существует просто потому, что он есть. Поэтому уже в 1S78 г., по вступлении на папский престол умного Льва XIII, начались «хождения ? Каноссу». Могущество Ватикана с этих пор все более усиливалось, благодаря, с одной стороны, бессовестным махинациям его увертливой, иезуитской политики, а с другой стороны, по милости ложной церковной политики германского правительства и поразительного политического тупоумия немецкого народа. Вот почему на закате девятнадцатого века нам приходится быть свидетелями того позорного зрелища, что так называемый «центр» составляет в рейхстаге «козырную масть» и что жизни покорного немецко. о «фатер- ланда» задает тон и направление папская партия, ни являющаяся представительницей даже и третьей части ъсего населения Германии. Все свободомыслящие люди с полным основанием приветствовали немецкий культуркампф 1872 года, как политическое повторение реформации, как энергичную попытку избавления современной культуры от ига папской духовной 21 Геккель. Н. 5624. 369
шрании; вся либеральная пресса приветствовала князя Бисмарка как «политического Лютера», как могучего героя, совершившего «подвиг не только национального объединения Германии, но и ее духовного освобождения. Десять лет спустя, когда папизм победил, та же самая «либеральная пресса» утверждала противоположное и объявила культур'кампф величайшей ошибкой; она это делает и по сей день. Этот факт показывает, как коротка память наших газетных борзописцев, как мало они знакомы с историей и как скудно их философское образование. Так называемый «мирный договор между государством и церковью» есть лишь перемирие. Современный паяизм, верный самодержавным заветам, выполняемым вот уже 1600 лет, долзкен и будет всегда претендовать на исключительное господство над душою легковерных людей; он должен требовать безусловного подчинения культурного государства, защищающего, как таковое, права разума и науки. Действительный мир может наступить лишь тогда, когда один из борцов будет повержен наземь. Либо победит «душеспасительная церковь», и тогда вообще прекратится «свободная наука и свободное преподавание»; наши университеты превратятся в католические общежития, а гимназии— в монастыри. Либо победит современное государство разума, и тогда в XX веке человеческое просвещение, свобода и благосостояние получат значительно большее развитие, чем в XIX в. (;см. Ed. Hartmann «Die Selbstzersetzimg des Christentunis», 1874). Именно для достижения этой высокой цели и представляется крайне важным, чтобы современная наука не только разрушила лживое здание суеверия и убрала с дороги его пыльные развалины, но и воздвигла на освободившемся месте новое обитаемое строение для человеческого духа, дворец разума, в котором мы подобающим образом могли бы чтить при помощи вновь отвоеванного монистического мировоззрения истинную «троицу» XIX века, троицу истины, добра и красоты. Чтобы сделать достижимым культ этих божественных идеалов, прежде всего необходимо, думаеюя нам, свести счеты с господствующими религиозными формами христианства и определить изменения, которых желательно добиться их упразднением. Ибо христианская религия (в п е р- воначальной, чистой форме!) 'при всех своих заблуждениях и недочетах обладает столь высокою нравственною ценностью, она так тесно срослась за полтора тысячелетия с- важнейшими социальными и политическими установлениями нашей культурной жизни, что мы, желая обосновать нашу монистическую религию, возможно больше должны опираться на 370
существующие институты. Мы стремимся не к насильственной революции, а к медленной реформации нашей религиозной жизни. Подобно тому, как 2 000 лет тому назад классическая поэзия древних эллинов воплощала идеалы, добродетели в божественные образы, можем и мы яаши три идеала разума облечь в образ светлых богинь; мы исследуем, чем являются в нашем монизме богини истины, красоты и добродетели, а затем установим их отношение к соответствующим божествам христианства, место которых они должны занять. I. ИДЕАЛ ИСТИНЫ. — Из предыдущих соображений мы могли убедиться, что чистую истину можно найти только лишь в храме естествознания и что единственно доступным путем к ней является критическое «наблюдение и размышление», эмпирическое исследование фактов и разумное познавание их действующих причин. Так мы -приходим с помощью чистого разума к истинной науке, драгоценнейшему достоянию культурного человечества. По важным причинам, указанным в гл. XVI, мы должны совершенно отвергнуть всякое так называемое «откровение» — всякий религиозный вымысел, утверждающий, будто можно открывать сверхъестественным путем истины, для открытия которых наш разум оказывается недостаточным. Так как все религиозное здание еврейско-христианской веры, а также ислама и буддизма построено на этих мнимых откровениях; так как, далее, эти порождения мистической фантазии явно противоречат эмпирическим данным естествознания, то ясно, что мы можем приблизиться к истинной науке только 'посредством деятельности разума, а не фантастического творчества мистической веры. В этом отношении вполне несомненно, что христианское мировоззрение должно смениться монистической философией. Богиня истины обитает в храме природы: в зеленом лесу, на синем море, на покрытых снегом вершинах гор, но не под душными сводами монастырей, не в тесных кельях интернатов и не в христианских церквах, продушенных ладаном. Пути, которыми мы приближаемся к этой прекрасной богине'правды и познания, заключаются в добросовестном исследовании природы и ее законов, в наблюдении посредством телескопа бесконечных глубин звездного мира, посредством микроскопа — бесконечно малого мира клеточек, но не в бессмысленных упражнениях и механическом бормотании молитв, не в покаянных песнопениях и приношении свечек угодникам. Драгоценные дары, которыми нас награждает богиня истины, суть пышные плоды с древа познания, и бесценное преимущество ясного, цельного миро- 24* 371
воззрения — отнюдь не вера в сверхъестественное «чудо» и мнимую «вечную жизнь». И. ИДЕАЛ ДОБРОДЕТЕЛИ. — О идеалом вечного блага дело обстоит несколько иначе, чем с идеалом вечной исти ны. Между тем как при познании истины приходится совершенно отбросить церковное откровение и обратиться исключительно к исследованию природы, понятие добра, которое мы называем добродетелью, в нашей монистической религии в значительной мере совпадает с христианской добродетелью; конечно, мы имеем в виду лишь первоначальное, чистое христианство первых трех столетий, то учение о добродетели, которое содержится в евангелиях и посланиях Павла *; мы не имеем в виду ватиканской карикатуры на это чистое учение, двенадцать столетий царившей над европейской культурой к неисчислимому вреду последней. Лучшую сторону христианской морали, которой и мы придерживаемся, составляют гуманные заветы любви и терпения, сострадания и братства. Но ведь эти благородные заповеди, называемые «христианской моралью» (в лучшем смысле!) отнюдь не являются открытиями христианской эры, а заимствованы из более древних религий. В действительности «золотое правило», объединяющее эти заповеди в одном законе, на несколько столетий старше христианства. В жизни этот естественный моральный закон столь же часто и тщательно соблюдается атеистами и нехристианами, как не выполняется благочестивыми, верующими христианами. К тому же христианская мораль сделала большую ошибку, односторонне возведя в заповедь э л ь т- р у и з м и отвергнув эгоизм. Наша монистическая этика и тому и другому придает одинаковую ценность и полноту добродетели видит в правильном равновесии между любовью к ближнему и любовью к себе (см. гл. XIX «Оснсвнойг этический закон»). ИДЕАЛ КРАСОТЫ. — В области красоты наш монизм самым решительным образом расходится с христианством. Первоначальное, чистое христианство проповедывало ничтожество земной жизни и считало ее приготовлением к переходу в вечную жизнь «на том свете». Отсюда прямо следует, что все, что наполняет человеческое бытие «на этом свете», все прекрасное в искусстве и науке, в общественной и частной жизни — не представляет никакой цены. Истинный христианин должен отвращать свои взоры от земного бытия и помышлять лишь о том, чтобы достойно приуготовить себя к 'загробной жизни. Презрение к природе, отвращение к неистощимым ее прелестям, пренебрежение всеми изящными искусствами— все это входит в обязанность истинного христиан- 372
нина; лучший способ исполнить ее — это удалиться от ближних и предаться самобичеванию и «молитве» в монастыре или ските. Однако вся история культуры свидетельствует о том, что эта аскетическая христианская мораль, объявившая презрение всей природе, приводила к прямо противоположным последствиям. Монастыри, эти убежища целомудрия и воздержания, вскоре превратились в притоны самых разнузданных оргий; половая разнузданность монахов и 'монахинь давала пищу множеству романов и очень верно отразилась в литературе Возрождения. Культ «красоты», исповедывавшийся в эпоху Ренессанса, стоял в самом резком-противоречии с «отречением от мира», проповедывавшимся христианством, равно как роскошь и блеск, воцарившиеся в безнравственной частной жизни высшего католического духовенства и в художественном убранстве христианских храмов и монастырей. ХРИСТИАНСКОЕ ИСКУССТВО. — Могут возразить, что наше утверждение опровергается развитием христианского искусства, создавшего бессмертные творения именно в самый расцвет средневековья. Пышные готические соборы и византийские базилики, сотни великолепных часовен, тысячи мраморных статуй христианских святых и мучеников, миллионы красивых икон, глубоко прочувствованных изображений Христа и Мадонны — все это свидетельствует о неподражаемом в своем роде развитии изящных искусств в средние века. Все эти великолепные памятники 'пластического искусства, а равно и поэзии, сохраняют свою высокую эстетическую ценность независимо от того, как мы будем смотреть на смешение «правды и вымысла», которым они запечатлены. Но какое все это имеет отношение к чистому христианскому вероучению, к той религии отречен-ия, которая отворачивается от всего земного блеска и суеты, от всякой материальной красоты и искусства, которая ни в грош не ставит любовь к семье и к женщине, которая проповедует лишь заботу о нематериальных благах «вечной жизни»? Понятие «христианского искусства» в сущности страдает внутренним противоречием, это «contra- dictio in adjecto». Конечно, богатые князья церкви, культивировавшие это искусство, преследовали при этом совсем другие цели и вполне их достигали. Направляя весь интерес и стремления человеческого духа на средневековую христианскую церковь и свойственное ей искусство, они отвлекали его от природы и от познания скрытых в ней сокровищ, которое могло бы привести к независимой науке. Но, кроме того, ежедневное созерцание развешенных повсюду во множестве икон, изображений из «священной ис- 373
тории» беспрестанно напоминало (верующим христианам о богатой сокровищнице легенд, созданных религиозной фантазией. Эти легенды выдавались за истинную правду, за действительные происшествия, <и масса верила им. Нет сомнения, в этом отношении христианское искусство оказывало огромное влияние на общее развитие, особенно же на укрепление веры, — влияние, еще и доныне сказывающееся во всем цивилизованном мире. МОНИСТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО. — Диаметральную противоположность господствующему христианскому искусству составляет та .новая форма пластического искусства, которая развилась лишь в девятнадцатом столетии в связи с естествознанием. Поразительное расширение нашего миропознания, открытие бесчисленного множества прекрасных органических форм, 'которым мы обязаны науке, пробудило в наше время совершенно особое эстетическое чувство и дало этим пластическому искусству новое направление. Многочисленные научные путешествия и большие экспедиции, снаряжаемые для исследования неизвестных стран и морей, уже в XVIII, а в XIX в. тем более способствовали открытию неисчислимого множества новых органических форм. Число новых растительных и животных видов выросло до колоссальной цифры; среди них (а в особенности среди низших групп, которыми прежде пренебрегали) оказались тысячи прекрасных и любопытных форм, давших совершенно новые темы живописи и скульптуре, архитектуре и художественной промышленности. В этом отношении совершенно новый мир открыли обширные микроскопические исследования во второй половине XIX в., и именно открытие сказочных обитателей морских глубин, впервые извлеченных на свет божий знаменитой экспедицией «Чэлленджера» (1872—1876). Тысячи прелестных радиолярий и таламофор, великолепных медуз и кораллов, чудовищных моллюсков и раков сразу открыли нам неожиданное зрелище множества форм, причудливая красота и разнообразие которых далеко превосходят все искусственные формы, которые может создать человеческая фантазия. Только в 50 огромных томах трудов «Чэлленджера» изображено на 3 000 таблиц великое множество таких прелестных форм; миллионы очаровательных форм изображены и во множестве других роскошных изданий, которыми обогатилась непрерывно растущая зоологическая и ботаническая литература последних десятилетий. В своей «Красоте форм в природе» (1899) я сам пытался познакомить широкую публику с некоторыми из этих очаровательных форм1. 1 Изд. тов. «Просвещение» на русском языке. 374
Впрочем, вовсе не требуется далеких путешествий и дорогих сочинений, чтобы приобщиться к красотам этого мира. Каждому достаточно для этого раскрыть глаза и упражнять свои чувства. В каждой мшинке и былинке, в каждом жуке и бабочке мы откроем при ближайшем рассмотрении красоты, мимо которых человек обыкновенно проходит без внимания. Бели же мы рассмотрим их в лупу со слабым увеличением или, еще лучше, пустим в ход микроскоп с сильным увеличением, то откроем 'во псей органической природе новый мир неисчерпаемых прелестей. Девятнадцатый век открыл нам глаза для созерцания не только этого мира малых и мельчайших ъеличин, но и мира бесконечно великого. Еще в начале этого столетия господствовал взгляд, что хотя природа горных высей несказанно величественна, но полна ужасов; внушало страх и море, полное бесчисленных очарований. Теперь же, в исходе девятнадцатого века, почти все образованные люди — особенно жители больших городов—почитают за счастье, если им удается несколько недель в году наслаждаться величием Альтов и кристальным сиянием глетчеров или если они имеют возможность любоваться лазурной гладью моря, обворожительными видами морских берегов. Все эти источники благороднейшего наслаждения природой лишь недавно открылись нам и стали понятны во всем своем великолепии, а поразительная быстрота и легкость сообщения сделала их доступными даже людям с ограниченными средствами. Весь этот прогресс эстетического наслаждения природой — а ©месте с тем и научного понимания ее — равносилен прогрессу духовного развития человека и, следовательно, нашей, построенной на разуме, монистической религии. ЛАНДШАФТНАЯ ЖИВОПИСЬ И ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЕ ИЗДАНИЯ. — Контраст между натуралистическим девятнадцатым и предыдущим антропистиче- с .к и м столетием особенно сильно сказывается в различной оценке и распространенности изображений разнообразных предметов природы. В наше время появился живой интерес к наглядному изображению их, неизвестный прежним временам; он питается поразительным прогрессом техники и сообщения, обеспечивающим возможность быстрого распространения иллюстраций в широких кругах общества. Многочисленные иллюстрированные журналы вместе с общим образованием распространяют и любовь к беспредельной красоте природы во всех ее проявлениях. Небывалое значение, какого она раньше не имела, приобрела ландшафтная живопись. Еще в первой половине XIX века один из величайших и разносто- 375
роннейших немецких естествоиспытателей, Александр Гумбольдт, указал на то, что развитие современной ландшафтной живописи представляет огромную важность не только в качестве «побуждающего средства к изучению природы» и в (качестве географического наглядного пособия, но и высокую ценность в другом отношении — как благородное воспитательное средство. Вкус к ней развивается все больше и больше. Каждая школа должна бы поставить своей задачей как можно раньше приучать детей к наслаждению ландшафтом и к крайне благодарному искусству закреплять свои впечатления карандашом и акварельной живописью. СОВРЕМЕННОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ ПРИРОДОЙ. — Беспредельное изобилие в природе прекрасного и возвышенного создает для каждого человека, одаренного эстетическим чувством и умеющего наблюдать, неисчерпаемую сокровищницу самых тонких наслаждений. Но сколь бы ценно и восхитительно ни было непосредственное наслаждение каждым предметом природы, оно приобретает еще большую ценность и глубину, когда дополняется знанием его значения и связи с остальной природой. Когда полвека тому назад Александр Гумбольдт в своем грандиозном «Космосе» дал «Очерк физического мироописания», когда он счастливо соединил в своих образцовых «Картинах природы» научные и эстетические размышления, он совершенно справедливо настаивал на том взгляде, что облагороженная любовь к природе теснейшим образом связана с «научным обоснованием мировых законов» и что этот союз их ведет человека к высшей ступени совершенства.. Безмолвное изумление, с которым мы созерцаем звездное небо или микроскопическую жизнь в капле воды, почтительное чувство, с которым мы исследуем чудесное действие энергии в движущейся материи, благоговение, с которым мы склоняемся пред силой всеобъемлющего всемирного закона субстанции, — все это составные части нашей духовной жизни, входящие в понятие «естественной рели- г и и». ПОЭЗИЯ И МУЗЫКА. — Как глаз для пластических искусств, так и орган слуха для музыки является источником благороднейших наслаждений; благодаря разносторонней ассоциации с высшей духовной деятельностью — изумительной работой нейронов в коре головного мозга — оба «эстетических органа чувств» становятся драгоценнейшими духовными орудиями высокоразвитого культурного человека. Музыка связана с поэзией, и так как обе они совокупно используют богатые, вновь обретенные сокровища познания природы, то этим они утоляют потребность нашего духа и образуют важ- 376
иую область нашей естественной монистической религии. Д а- вид Штраус в своем глубоком сочинении о «Отарой и новой вере» показал, сколь неисчерпаемы источники поэзии и сколь щедро и поэзия и музыка компенсируют человека за утрату «благ» церковной веры. ЖИЗНЬ ЗЕМНАЯ И ГРЯДУЩАЯ. — Упомянутые успехи нашего времени в познании истины и наслаждение прекрасным, с одной стороны, составляют ценное содержание нашей монистической религии, а с другой — безусловно враждебны христианству. Ибо человеческий дух здесь живет на знакомом нам «этом свете», а там — на неведомом «том свете». Монизм нас учит, что мы — смертные дети земли, лишь в течение одного или двух, самое большее трех «поколений» имеющие счастье наслаждаться на этом овете прелестями нашей планеты, созерцать неисчерпаемую сокровищницу ее красот и познавать чудесную игру сил природы. Христианство же учит, что земля — юдоль печали и воздыханий, в которой мы должны некоторое время бичевать и изнурять себя для того, чтобы потом, на «том свете», наслаждаться вечной жизнью, полной блаженства. Где находится «тот свет» и в чем собственно заключается блаженство вечной жизни, этого нам не сказало ни одно «откровение». Покуда «небо» было для человека голубым сводом, опрокинутым над дискообразной землей и освещенным мерцающими лучами нескольких тысяч звезд, человеческая фантазия могла помещать в этом небесном чертоге амброзийские пиры олимпийских богов или веселые празднества обитателей Валгаллы. В последнее время, однако, благодаря Давиду Штраусу, все эти божества и пирующие с ними «бессмертные души» окончательно лишились квартиры; мы знаем из астрофизики, что бесконечное пространство наполнено несъедобным эфиром и что миллионы небесных тел, повинуясь вечным законам, неустанно движутся в этом пространстве, охваченные великим водоворотом «становления и исчезновения». МОНИСТИЧЕСКИЕ ХРАМЫ. — Места благоговения, в которых человек утоляет свою религиозную потребность и поклоняется предметам своего обожания, он считает священными «храмами». Пагоды в буддийской Азии, греческие храмы классической древности, синагоги Палестины, мечети Египта, католические соборы южной и протестантские северной Европы— все эти «домы божий» имеют целью напоминать человеку о скудости и прозе повседневной жизни; они должны погружать его в святость и лоазию высшего, идеального мира. Этой цели они достигают тысячью разнообразных способов, смотря по эпохе и состоянию культуры. Современный человек, 377
обладающий «наукой и искусством», а тем самым одновременно и религией, не нуждается в каких-либо особых храмах, в тесном, загороженном пространстве. Ибо повсюду, во всей больной природе, куда бы он ни направил свой взгляд — на всю ли вселенную или какую-нибудь часть ее, — везде он встречает ожесточенную «борьбу за существование», но тут же рядом и «истину, красоту и добро»; повсюду в прекрасной природе находит он свою «ц е р к о в ь», свой храм. Впрочем, многие люди испытывают потребность в богато украшенных храмах или церквах, в закрытых местах благоговения, куда они могли бы уединяться. Точно так же, как в XVI столетии папизм должен был'уступить много церквей реформации, и в XX веке значительная часть их перейдет к «свободным общинам» монизма. Неизбежная борьба между господствующими дуалистическими церковными религиями и нашей разумной монистической религией природы должна рано или поздно закончиться полной победой последней —¦ по крайней мере в истинно-культурных государствах! Ибо ни политическая мощь консервативных правительств и объединенных с ними церковников, ни интеллектуальное господство традиционных суеверий и удобных вымыслов о «потустороннем мире» не могут надолго задержать непрерывного, хотя и медленного «прогресса просвещения и истинной образованности. М,ы можем поэтому спокойно взирать на яростные выпады основанного в 1908 году «К е п л е р о в с к о г о союза», который напрасно тщится привести в согласие колоссальные успехи естествознания с дуалистическими догмами вероучений христианской церкви. После того, как само критическое богословие подорвало в начале двадцатого века исторические основы христианства и признало личность Христа лишь прекрасной идеальной фигурой религиозной поэзии, мы должны на ее место поставить три бессмертных идеала — Истины, Красоты и Добродетели.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ НАША МОНИСТИЧЕСКАЯ МОРАЛЬ МОНИСТИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ОСНОВНОГО ЭТИЧЕСКОГО ЗАКОНА. РАВНОВЕСИЕ МЕЖДУ ЭГОИЗМОМ И АЛЬТРУИЗМОМ. РАВНОПРАВИЕ ЭГОИЗМА И АЛЬТРУИЗМА. НЕДОСТАТКИ ХРИСТИАНСКОЙ МОРАЛИ. ГОСУДАРСТВО, ШКОЛА И ЦЕРКОВЬ «Ни одно дерево не падает от первого удара. Впрочем, удар, который я здесь наношу очень древ- >ней манере мыслить, далеко iHe является первым; и мне никогда не придет в голову считать его последним си думать, что я увижу дерево уже срубленным. Если бы мне удалось нанести такой же 'Удар и по другим сучьям, более нежным, то этим осуществились бы самые смелые мо'и желан-ия. Я не сомневаюсь ниг на минуту, что рано «или поздно дерево рухнет <и что мравственн ость найдет в единстве человеческой природы более верное убежище, чем то, которое ей предлагалось до сих пор дуалистическим миросозерцанием». Карнери (Ш1К 379
СОДЕРЖАНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Монистическая и дуалистическая этика. — Противоречие между чистым и практическим разумом у Канта. — Его категорический императив. — Неокантианцы. — Герберт Спенсер. — Эгоизм и альтруизм (себялюбие и любовь к ближнему). — Равноценность этих естественных влечений.— Основной этический закон: золотое правило. — Древность его. — Христианская мораль. — Презрение к личности, телу, природе, культуре, семье, женщине. — Папская мораль. — Безнравственные последствия целибата.— Необходимость отмены безбрачия, тайной исповеди и торговли индульгенциями. — Государство и церковь. — Религия — частное дело каждого. — Церковь и школа. — Государство и школа. — Необходимость школьной реформы ЛИТЕРАТУРА Г. Спенсер — Основы социологии. Основы этики, Lester F. Ward—Dynamic sociology or applied social scienceo 2 vols., New-York, 1883. Русское издание Солдатенкова 1892 г. не поступило в продажу. В. Carneri — Der moderne Mensch. Versuche einer Lebensfuhrung Bonn 1891.— Sittlihkeit und Darwinismus. Drei Biicher Ethik. Wien 1871.— Grundlegung der Ethik. Wien 1881.—Entwicklung und Gluckseligkeit. Stuttgan. 1886. B. Vetter —Die moderne Weltanschauung und der Mensch (6. Vor- trage), 2. Aufl. 1896. H. E. Ziegler — Die Naturwissenschaft und die sozial-democratische Theorie 1894. Otto Ammon — Die Gesellsehaftsordnung und ihre natiirlichen Grundlagen Entwurt ein'T sozialen Anthropologic. 1895. P. Lilienfeld — Sozialwissenschaft drr Zukunft, 5 Teile. 1873 На русском: «Мысли о социальной науке будущего». Спб. 1876. Э. Гроссе — Формы семьи и формы хозяйства. М. 1898. F. Hanspaul — Die Seelentheorie und die Gesetze des natiirlichen Egoismus und der Anpassung. 1889. Макс Нордау — Новые парадоксы. Изд. Павленкова. Спб. 1903. Его ж е — Условная лживость культурного человечества. Paul Р f 1 iigе г—Grundriss eines modernen Moral und Religions- unterricht. Zurich 1907. Natur und S t a a t — Beitr'age zur naturwissenschaftlichen Ge- sellschaftslehre. Eine Sammlung von Preisschriften in zehn Teilen. Jena 1905—1908. 380
ряд совершенно определенных нравственных требований, которые могут быть выполняемы правильно и целесообразно лишь в том случае, если находятся в полном согласии с егэ разумным миропониманием. Согласно этому основному положению нашей монистической философии, все наше учение о нравственности, или этика, должно находиться в логической связи с единым понятием «космоса», составившимся у нас благодаря прогрессу в познании законов природы. Подобно тому как вся бесконечная вселенная в освещении нашего монизма представляет единое великое целое, так и вся умственная и моральная лшзнь человека является лишь частью этого «космоса», и наш нравственный миропорядок может быть только единым. Не существует двух различных отдельных миров: физический, материальный, с одной стороны, и моральный, невещественный мир, с другой. Огромное большинство философов и.богословов еще и теперь придерживается совершенно противоположного взгляда; они утверждают, вслед за Иммануилом Кантом, что нравственный мир совершенно независим от физического я подчиняется совершенно иным законам; следовательно и нравственное сознание человека, как основа его моральной жизни, совершенно не зависит от его н а у ч- ного миро познания и скорей должно опираться на религиозную веру. Познание нравственного мира должно таким образом совершаться путем верующего практического разума, познание же природы, или физического мира, — путем чистого теоретического разума. Этот явный и сознательный дуализм философии Канта составляет ее величайший тягчайший порок; он причинил невероятно много зла и причиняет его и по сию пору. Критический Кант сперва воздвиг величественный и достойный изумления чертог чистого разума и блестяще доказал, что трем великим центральным догмам метафизики'— личному богу, свободе воли и бессмертию ду- 381
ши — в нем никоим образом не может быть отведено места, что нельзя даже найти разумных доказательств в пользу их реального существования; а позже догматический Кант к этому реальному, хрустальному дворцу чистого разума пристроил мишурно изукрашенный идеальный воздушный замок практического разума, в котором отвел три огромных придела для жительства упомянутых мистических божеств. После того,, как разумное знание выгнало их через парадный ход, они вернулись черным ходом при содействии неразумной веры. Купол своего великого чертога веры Кант увенчал оригинальным идолом, знаменитым -категорическим и м- 'перативом; согласно ему требование всеобщего нравственного закона носит совершенно абсолютный характер, не зависящий от условий действительности и возможности. Он гласит следующее: «Поступай всегда так, чтобы максима твоего поведения ,(или субъективное основоположение твоей воли) могла быть сделана предметом общего законодательства». Следовательно, каждый нормальный человек должен обладать таким же чувством долга, как и всякий другой. Современная антропология жестоко разрушила эту прекрасную мечту; она показала, что у первобытных народов понятие долга носит еще более пестрый характер, чем у цивилизованных наций. Все нрашы и обычаи, которые мы считаем гнусными злодеяниями или отвратительными пороками (воровство, обман, убийство, прелюбодеяние и т. д.), у иных народов, смотря по обстоятельствам, почитаются за добродетель или даже за долг. Хотя явное противоречие Канта — принципиальный антагонизм чистого и практического разума — было отмечено и опровергнуто еще в начале XIX века/однако оно до сих пор господствует в широких слоях общества. Современная школа неокантианцев и сейчас столь горячо проповедует «возврат к Канту» именно ради этого лестного дуализма, а воинствующая церковь ревностно ее в этом поддерживает, так как это очень на-руку ее собственной мистической религии. Решительный отпор был ей дан лишь современным естествознанием во второй половине XIX века; оно совершенно разрушило предпосылки учения о практическом разуме. Монистическая, космология показала на основании закона субстанции, что «личного бога» не существует, сравнительная и генетическая психология показала, что существование «бессмертной души» есть вещь невозможная, а монистическая физиология удостоверила, что понятие «свободной воли» покоится на иллюзии. Наконец, теория эволюции убеж- 382
дает нас, что «вечные, железные законы» неорганического мира обязательны также и для органического и морального мира. Но наше современное естествознание играет для практической философии и этики не только отрицательную роль — разрушая кантонский дуализм, — но и п о л о ж и- т е л ь н у ю, так как -воздвигает на его развалинах новое здание этического монизма. Оно показывает, что чувство долга покоится у человека не на иллюзорном «к а т е- горическом императиве», но на реальной основе общественных инстинктов., которые мы находим у всех высших животных, живущих обществами. Оно признает высшей целью нравственности установление здоровой гармонии между эгоизмом и альтруизмом, между себялюбием и любовью к ближнему. Обоснованием этой монистической этики посредством теории эволюции мы больше всего обязаны великому английскому философу Герберту Спенсеру. ЭГОИЗМ И АЛЬТРУИЗМ. — Человек есть общественное позвоночное животное и потому, как все общественные животные, имеет двоякого рода обязанности: во-первых, по отношению к себе самому, во-вторых, «по отношению к обществу, к которому он принадлежит. Первые определяются велением себялюбия (эгоизма), вторые — заповедью любви к ближнему (альтруизма). Обе заповеди природы одинаково законны, одинаково естественны и одинаково необходимы. Если человек хочет жить в благоустроенном обществе и благоденствовать, то он должен'стремиться не только к личному счастью, но и к благу общины, к которой он 'принадлежит, и «ближних», составляющих этот общественный союз. Он должен признать их благополучие своим благополучием и их страдание своим страданием. Этот основной социальный закон настолько прост и с такой необходимостью вытекает из самой природы, что трудно понять, какое теоретическое и практическое возражение можно ему противопоставить; однако это делается и теперь, как делалось тысячи лет назад. РАВНОЦЕННОСТЬ ЭГОИЗМА И АЛЬТРУИЗМА. - Оправдание этих двух естественных влечений, моральная равноценность себялюбия и любви к ближнему составляет важнейшее основное начало нашей морали. Высшая цель всякой разумной этики очень проста; она заключается в установлении «естественного равновесия между эгоизмом и альтруизмом, между любовью к себе и любовью к ближнему». Золотой закон нравственности 383
гласит: «Поступай с другими так, как ты хочешь, чтоб они с тобой поступали». Из этой высшей заповеди христианства само собой вытекает то, что мы имеем столь же священные обязанности по отношению к самим себе, как и по отношению к ближним. Этот основной принцип я формулировал в известной мере еще в 1892 г. в своем «Монизм е» (S. 29, 45), ^причем особенно подчеркивал три важных положения: I. Оба конкурирующих влечения суть законы природы, равно необходимые и одинаково важные для сохранения семьи и общества. Эгоизм направлен к самосохранению индивидуума, альтруизм — ,к сохранению рода и вида, составляющегося из цепи недолговечных индивидуумов. II. С о- диальные обязанности, возлагаемые на людей общественным строем, который ими лишь и поддерживается, -суть лишь высшие эволюционные формы социальных инстинктов, которые мы находим у всех высших животных, живущих обществами (в качестве «сделавшихся наследственными привычек»). III. У цивилизованного человека вся этик а, теоретическое и практическое учение о нравственности в качестве «науки о нормах» находится в тесной связи с мировоззрением, а следовательно и религией. ОСНОВНОЙ* ЭТИЧЕСКИЙ ЗАКОН (ЗОЛОТОЕ ПРАВИЛО НРАВСТВЕННОСТИ). — Из признания нашего основного принципа морали непосредственно вытекает высшая заповедь, которую теперь называют золотым законом нравственности или просто «золотым правилом». Христос неоднократно высказывал его в простых словах: «Люби ближнего, как самого себя» (Матф. XIX, 19; XXII, 39, 40; Поел, к римлянам XIII, 9 и т. д.); евангелист Марк (XII, 31) основательно прибавляет: «Несть заповеди паче сея», а Матфей говорит: «В этих двух заповедях весь закон и пророки». На этих крайне важных и высоких заповедях вполне сходится наша монистическая этика с христианской*. Но мы должны тотчас же напомнить о том историческом факте, что не Христу принадлежит заслуга установления этого высшего основного закона морали, как утверждает большинство христианских теологов и чему слепо ¦верят их малосознательные почитатели. Это золотое правило на пятьсот слишком лет древнее Христа: оно почиталось как важнейший дравственный закон различными мудрецами Греции и Востока. П и т т а к Митиленский, один из семи мудрецов Греции, сказал за 620 лет до Христа: «Не делай своему ближнему ничего, чего себе от него не желаешь». Конфуций, великий китайский философ и вероучитель (отрицавший бессмертие души и личного бога), за 500 лет до 384
p. x. сказал: «Поступай с другим так, как желаешь, чтобы с тобой поступали; и никому не делай того, чего не желал бы себе. Соблюдай только одну эту заповедь; она — основа всех других заповедей». Аристотель учил в середине четвертого столетия до р. х.: «Мы должны поступать с другими так, как желаем, чтобы они с нами поступали». В том же духе и почти теми же словами золотое правило было выражено Фалесом, Исократом, Аристиппом, пифагорейцем Секстом и другими философами классической древности — занесколькостолетийдоХриста! (Ср. ценное сочинение С а л а д и н a: «Jehovah's gesammelte Werke»). Из этого сопоставления явствует, что золотой основной закон возник лолифилетически, т. е. был установлен в разное время и в разных местах несколькими философами независимо друг от друга. Иначе следовало бы признать, что Иисус заимствовал его из других восточных источников (из древнейших семитических, индийских, китайских преданий, особенно же из буддийского вероучения), как это в последнее время доказано относительно многих других положений христианского вероучения. С а л а д и н резюмирует выводы современной критической теологии в следующей фразе: «Нет разумных и практических моральных заветов среди про- ловедывавшихся Иисусом, которые не были бы преподаны до него другими» (Фалесом, Солоном, Сократом, Платоном, Конфуцием и пр.). ХРИСТИАНСКАЯ МОРАЛЬ. — Так как основной этический закон существует, как мы видели,, уже 2 500 лет и так как христианство определенно ставит его во главе своего нравственного учения, яко высшую заповедь, объемлющую все другие, то в этом .важном «пункте наша монистическая этика совершенно совпадает не только с древнейшими языческими нравственными учениями, но и с христианским. К сожалению, эта отрадная гармония нарушается тем, что евангелия и послания Павла содержат в себе много других нравственных учений, противоречащих этой высшей и первейшей заповеди. Христианские богословы тщетно старались примирить эти поразительные и досадные противоречия ловкими комментариями \ Мы не станем углубляться в этот вопрос, а лишь вкратце укажем на те прискорбные стороны христианского вероучения, которые совершенно несовместимы с мировоззрением новейшей эпохи, а своими практическими последствиями приносят явный вред. Сюда относится 1 См. D. Strauss. Gesammelte Schriften. Bonn 1878. Sal a din — Jehovah's gesammelte Werke. 18b6. 25 Геккель. H. 5624. 385
презрение христианской морали к собственной личности, к телу, к природе, культуре, семье и женщине. I. Христианское самопрезрение. Высшим и самым важным грехом христианской этики, проповедующей золотое правило, мы считаем преувеличение любтш к ближнему за счет любви к себе. Христианство принципиально оспаривает и осуждает эгоизм, хотя это естественное влечение безусловно необходимо для самосохранения; можно даже сказать, что альтруизм, видимая противоположность его, в сущности есть утонченный эгоизм. Ничего великого, ничего возвышенного еще не было создано без эгоизма и без страсти, подвигающей нас на великие жертвы. Предосудительны только излишества этого влечения. К христианским заповедям, которые внушаются нам с раннего детства и превозносятся в миллионах проповедей, относится завет (М а т ф е й, V, 44): «Любите ваших врагов, благословляйте проклинающих вас, творите добро ненавидящим вас, молитесь за тех, кто вас обижает и преследует». Это очень идеальная заповедь, практическая ценность которой подлежит однако большому сомнению. С а л а д и н очень метко выразился по этому поводу: «Поступать так несправедливо, если бы даже было возможно; и это было бы совсем невозможно, если бы даже было справедливо». Совершенно то же и с требованием: «если кто снимет с тебя тогу, то отдай ему и хитон»; в переводе на современный язык это значит: «если какой-нибудь прохвост замошенничает половину твоего имущества, то подари ему и другую половину»; или на языке политики: «если у вас, немецкие простофили, благочестивые англичане будут отнимать в Африке одну ценную колонию за другою, то подарите им и все остальные колонии, — или еще лучше: отвалите им и Германию в придачу!» *. Так как мы уже коснулись пресловутой мировой политики современной Англии, то укажем мимоходом, в каком резком противоречии она находится со всеми заветами христианской любви, у этой великой нации поминаемой куда чаще, чем у какой бы то ни было другой. Впрочем, явное противоречие между рекомендуемой идеальной, альтруистической моралью отдельных людей и реальной, чисто эгоистической моралью человеческих обществ, особенно же христианских цивилизо.ванных государств, есть факт общеизвестный. Было бы интересно установить математически, при каком числе людей, вступающих в союз, альтруистический моральный идеал отдельной личности превращается в нечто прямо противоположное, в эгоистическую «реальную политику» государств и народов. 386
П. Христианское презрение -к телу. Тал &ак христианское вероучение рассматривает человеческий организм чисто дуалистически, (приписывая бессмертной душе лишь временное пребывание в смертном теле, то вполне естественно, что первой придается несравненно большая ценность, чем второму. Отсюда^ вытекает то пренебрежение -к уходу за телом, к телесному развитию и чистоте, которре крайне невыгодно отличает культурную жизнь христианского средневековья от жизни язычников классической древности. В христианском нравственном учении отсутствуют строгие заповеди ежедневного омовения и тщательного ухода за телом, какие мы находим в магометанской, индийской и других религиях не только в виде теоретических предписаний, но и в практическом обиходе жизни. Идеалом благочестивого христианина во многих монастырях является человек, никогда как следует не умывающийся и не одевающийся, никогда не меняющий своей зловонной одежды и вместо честного труда праздно проводящий свою жизнь в бессмысленном бормотании, нелепых постах и т. п. Напомним еще о таких омерзительных эксцессах презрения к телу, как отвратительные самоистязания флагеллантов (самобичевателей) и других аскетов. .. III. Христианское презрение к природе. Лживый антропизм христианства,- исключительное положение, отводимое им человеку как «подобию божию» в отличие от всей природы, служит источником бесчисленных теоретических заблуждений и практических ошибок, терпеливо переносимых грубостей и тяжелых лишений. Христианство привело человека не только к крайне вредному отчуждению от нашей прекрасйой матери-природы, но и к прискорбному презрению к прочим организмам. Христианство не знает той похвальной любви к животным, того сострадания к близким и дружественным нам млекопитающим (собакам, лошадям, рогатой скотине), которое составляет одну из моральных заповедей других, более древних религий, главным же образом самой распространенной — буддизма. Кто долго жил в католической южной Европе, тот нередко бывал свидетелем чудовищно жестокого обращения с животными, вызывающего в друзьях животных глубочайшую жалость и неудержимый гнев; если же вы упрекнете такого «христианина» в жестокости, то получите неподражаемый ответ: «да ведь это тварь — не христианская душа!» К сожалению, укреплению этого взгляда способствовал и Декарт, приписывавший только человеку чувствующую душу; животным он в ней отказывал. Насколько выше христианской стоит в этом отношении наша монистическая этика! Дарвинизм 25* 387
учит нас, что мы произошли непосредственно от приматов, а те — от ряда более древних млекопитающих и что последние— это наши братья; физиология показывает нам, что эти животные обладают такими же нервами и органами чувств, -как и мы, что они так же испытывают удовольствие и боль. Ни один сострадательный естествоиспытатель-монист никогда не позволит себе того грубого обращения с животными, которое необдуманно позволяет себе верующий христианин в своей антропистической мании величия — как «чадо бога любви»! Кроме того, принципиальное презрение к природе, рекомендуемое христианством, лишает человека массы благороднейших земных радостей, главным образом прекрасного, поистине возвышающего наслаждения природой. IV. Христианское презрение к культуре. Так как, по учению Христа, земля наша есть юдоль печали, а земная жизнь лишена всякой ценности и является лишь (приготовлением к «вечной жизни» на том свете, то христианство вполне последовательно требует, чтобы человек отказался от всякого счастья на этом свете и пренебрегал всеми обусловливающими его земными благами. Но к этим «земным благам» в современном обиходе цивилизованного человека относится бесчисленное множество крупных и мелких вспомогательных технических средств, удобств гигиены, сообщения и т. д., делающих нашу современную жизнь приятной и комфортабельной; iK этим «земным благам» относятся и все высшие утехи пластических искусств, музыки, поэзии, пышным цветом распустившихся уже в средние века христианства (и наперекор ему!) и нами высоко ценимые в качестве «идеальных благ»; к этим «земным благам» относятся все fe неоценимые успехи науки, и прежде всего естествознания, небывалым развитием которого, по справедливости, может гордиться XIX век. Все эти «земные блага» утонченной культуры, на наш монистический взгляд обладающие величайшей ценностью, по христианскому учению не представляют никакой цены, в большинстве своем даже предосудительны, и строгая христианская мораль должна в такой же мере осуждать стремление к ним, в какой наша гуманитарная этика рекомендует и одобряет его. Таким образом и в этой сфере жизни христианство заявляет себя врагом культуры; борьба, которую современное просвещение и наука вынуждены вести с ним, и в этом смысле является «к у л ь т у р к а м п ф о м». V. Христианское презрение к семье. Прискорбнейшую сторону христианской морали составляет пренебрежение, с которым она относится к семейной жизни, к той естественной совместной жизни с ближайшими 388
кровными родственниками, которая нормальному человеку столь же необходима, как .и всем другим общественным животным. «Семья» правильно нами считается «основой общества», а здоровый семейный быт — необходимой предпосылкой государственного процветания. Совсем иного взгляда был Христос, ум которого, устремленный в «потусторонний мир», столь же пренебрежительно оценивал женщину и семью, как и все другие блага «этого света». Евангелия очень мало сообщают о его редких сношениях со своими родителями и сестрами; судя по евангелию, его отношения к матери — Марии отнюдь не носили того нежного и близкого характера, какой им придан в тысячах прекрасных картин, представляющих поэтический вымысел; сам он не был женат. Половая любовь, это первое условие образования семьи, представлялась Христу, самое большее, неизбежным злом. Еще дальше пошел в этом направлении его усердный апостол Павел, объявивший, что лучше не жениться, чем быть женатым. «Хорошо человеку не прикасаться к женщине» (1-е послание к Коринфянам, VII, 1, 28—38). Если бы люди последовали этому доброму совету, то все земные страдания и горе очень скоро прекратились бы совсем; от такой радикальной меры человечество вымерло бы в .какое-нибудь столетие. VL Христианское презрение к женщине. Так как сам Христос но знал любви к женщине, то лично ему осталось чуждым то тонкое облагораживание человеческой души, которое бывает результатом тесной совместной жизни мужчины с женщиной. Интимное половое общение, без которого немыслимо было бы сохранение человеческого рода, играет поэтому столь же важную роль, как и духовное слияние обоих полов и взаимное дополнение друг друга, сказывающееся как в* практическом обиходе повседневной жизни, так и в сфере высших идеальных функций духовной жизни. Ибо мужчина и женщина суть два различных, но равноценных организма, обладающих своими особыми преимуществами и недостатками. Чем больше развивается культура, тем больше признается идеальная ценность половой любви, и тем выше поднимается женщина в уважении мужчины, особенно в германской расе; половая любовь — это источник, питающий самые пышные цветы поэзии и искусства. Христу, как и всей почти древней вдохе, этот езгляд был совершенно чужд; он разделял общее воззрение, господствовавшее на Востоке, что женщина есть существо низшее, чем мужчина, и что сношение с нею «нечисто». Оскорбленная природа страшно отомстила за это пренебрежение к себе; печальными последствиями его полна вся история папского средневековья, кро- Э89
самыми строками: вписанная в йнигу времен (см. А1 b г е с h t Ran «Die Ethik Jesu». Giessen 1900). ПАПИСТСКАЯ МОРАЛЬ. — Изумительно стройная иерархия римского папизма, не останавливавшегося ни пред какими средствами для достижения абсолютного господства над умами, обрела превосходное оружие в вышесказанном *<нечистом» воззрении на женщину и постаралась укрепить аскетический взгляд, что воздержание от сношений с нею есть долг добродетели. Уже в первые века по р. х. многие пастыри добровольно воздерживались от брака, и это сомнительное достоинство вскоре приобрело такую высокую ценность, что целибат (безбрачие) был объявлен обязательным. Порча нравов, явившаяся последствием такого шага, широко подтверждается новейшими исследованиями rib истории культуры. Уже в средние века соблазнение честных женщин и девушек католическими попами (очень важную роль играла при этом исповедь) являлось открытым общественным злом; многие общины настаивали на том, чтобы «целомудренным» священнослужителям во избавление от такого зла разрешен был конкубинат! Это и совершалось в различных,, нередко •весьма романтических формах. Так, напр., канонический закон о том, что поповская кухарка должна быть не моложе сорока лет, остроумно «обходился» тем, что господин капеллан держал двух «кухарок», одну в доме, другую вне его; если одной было 24, а другой— 18 лет, то вдвоем им было 42 года— два года лишних против установленной законом, нормы. На христианских соборах, приговаривавших маловерных еретиков к сожжению заживо, кардиналы и епископы пировали с целыми полчищами веселых дев. Явные и тайные пороки католического клира приняли столь бесстыдный и угрожающий общественной нравственности характер, что еще до Лютера громко раздавался голос возмущения и призыв к «реформации церкви сверху донизу». Всем известно, что эти безнравственные явления существуют (хотя бы и тайно) и поныне в католических странах. Прежде все-таки раздавались время от времени требования об окончательном упразднении целибата, так, например, в палатах баденской, баварской, гессенской, саксонской и других стран. К несчастью, до сих пор это делалось тщетно! В германском рейхстаге, в котором католический центр вносит прямо смехотворные проекты устранения половой распущенности, ни одна партия еще не подумала внести проект об упразднении целибата в интересах общественной нравстведности (ср. Honsbroch «Das Papsttum». Leipzig 1901). Современное культурное (государство, которое должно дви- 990
гать вперед не только материальную, но и духовную жизнь народа, и вправе и обязано искоренять такие позорные и вредные для общества явления. Обязательное безбрачие католического духовенства столь же пагубно и безнравственно, как и тайная исповедь и торговля индульгенциями; эти три института не имеют ничего общего с первобытным христианством; эти институты — нахальный плевок в лицо христианской морали; они — гнусные выдумки папизма, рассчитывающего таким способом удержать в руках абсолютную власть над легковерными массами и эксплоатировать их елико возможно дольше. Большую заслугу Грасмана, Гёнсбрёхаи других составляет то, что они яр<ко осветили в новейшее время рафинированную лживую систему этой пагубной иерархии и ее опаснейшей гвардии — иезуитов. Немезида истории рано или поздно призовет папизм на свой грозный суд, и миллионы людей, которых эта выродившаяся религия лишила счастливой жизни, соединятся в двадцатом веке, чтобы нанести ей смертельный удар, по крайней мере в истинно «культурных государствах». Недавно было вычислено, что число людей, погибших от преследований папской инквизиции, в христианских религиозных войнах и т. п., значительно превышает десять миллионов. Но что значит это число перед десятикратным числом несчастных, павших м о- р а л ь н о ю жертвой поповской власти и притеснений, перед бесчисленным множеством тех. в ком убиты были, высшие духовные способности, истерзана наивная совесть, разрушена семейндя жизнь? Вот где с полным основанием можно применить правдивые слова, сказанные Гёте в его прекрасном стихотворении '«Коринфская невеста»: Жертвы гибнут здесь, — не вол, не^-агнец, — Человеческие жертвы без конца! ГОСУДАРСТВО и ЦЕРКОВЬ. — Первейшей целью великого «к у л ь т у р к а м п ф а», который должен вестись неослабно ввиду указанных выше прискорбных обстоятельств, должно быть полное отделение церкви от государства. Право на существование имеет лишь «свободная церковь в свободном государстве», т. е. каждой церкви должна быть предоставлена полная свобода в отправлении ее культа и обрядов, а равно и в измышлении фантастических бредней 'и суеверных догматов, — но под условием, чтобы это не грозило общественному порядку и нравственности В остальном всем предоставляются равные права!. Свободные 391
общины и монистические религиозные общества должны быть так же терпимы, так же свободны в своих действиях, как и либерально-протестантские союзы и правоверно-католические общины. Но для всех этих «верующих» религия должна быть частным делом; государство должно лишь следить за ними и препятствовать злоупотреблениям, но не может ни притеснять, ни покровительствовать им. А самое «главное, оно не должно требовать от налогоплательщиков денег на поддержание и поощрение чуждой им «веры», которая по их искреннему убеждению представляет собой вредное суеверие. В Соединенных штатах Америки, в Голландии и некоторых других мелких государствах давно уже проведено такого рода «отделение церкви от государства», конечно к общему удовольствию всех заинтересованных. Это определило там и судьбу не менее важного отделения церкви от школы, несомненно являющегося причиной небывалого размаха, достигнутого^ лоследнее время наукой и вообше умственной жизнью *. ЦЕРКОВЬ И ШКОЛА. —Само собой разумеется, что отделение церкви от школы касается только закона божяя, особой формы веры, созданной с течением времени циклом легенд каждой отдельной церкви. Такое «преподавание закона божия» есть вполне частное дело, составляя заботу рош- телей и опекунов или тех 'пастырей либо учителей, к которым они питают особое личное доверие. Место закона божяя в школе могут занять два важных предмета: во-первых, монистическая этика, утвержденная на прочном базисе современного естествознания, главным образом теории эволюции; по вопросам монистической этики в последние тридцать лет создалась обширная литература.. Во-вторых, сравнительная история религий. Наша новая сравнительная история религий примыкает, конечно, к преподаваемым в школах и теперь .«библейской истории» и сказаниям греческой и римской классической древности. Оба эти предмета и у нас останутся важными элементами преподавания. Да это и .понятно: ведь все наше пластическое искусство, главная сфера нашей монистической эстетики, теснейшим образом срослось с еврейской и христианской, греческой и римской мифологией. Ново будег лишь то, что еврейские и ^христианские саги и легенды будут уже преподаваться не как «истин ы», а как «поэтические в ы- м ы с л ы, подобные римским и греческим; от этого отнюдь не уменьшается, а увеличивается высокая эстетическая и этическая ценность их содержания. Что касается библии, то эту «книгу кяег» надлежит давать детям в руки лишь в ща- т
тельно редактированном извлечении (в виде «школьной библии»}; этим мы предохраним детскую фантазию от загрязнения нездоровыми и безнравственными повествованиями, которых так много именно в Ветхом завете. ГОСУДАРСТВО И ШКОЛА. — После того, как государство и школа освободятся от когтей церкви, общество сможет уделять больше сил и внимания школе. Огромная важность хорошего- школьного обучения особенно чувствуется теперь, после пышного и величественного расцвета всех сторон современной культурной жизни, которым мы обязаны истекшему девятнадцатому столетию. Развитие методов преподавания не стоит, однако, на уровне общего прогресса. Все с большей остротой чувствуется необходимость широкой школьной реформы. Около этого вопроса за последние сс.рок лет также создалась весьма богатая и ценная литература. Мы ограничимся поэтому лишь тем, что выставим несколько общих соображений, представляющихся нам особенно важными: 1. До сих пор главную роль в преподавании играло изучение человека, и особенно грамматическое изучение его язык а; естествознание оставалось в (полном загоне. 2. В новой школе главным предметом преподавания должна быть природа; человек должен иметь правильное представление о мире, в котором живет; он не должен стоять вне природы или занимать враждебной ей позиции, но вести себя как благороднейшее и высшее ее создание. 3. Изучение классических языков (латинского и греческого), в нынешних школах поглощающее массу времени и труда, оставаясь весьма ценным, должно быть доведено до минимума (изучение греческого должно носить факультативный характер, латинского — обязательный). 4. Зато должно быть обращено особенное внимание во всех высших школах на изучение с о- в р е м е н н ы х живых языков (английского, французского, итальянского, немецкого). 5. Преподавание истории должно больше касаться внутренней, духовной жизни, истории культуры и менее — внешней истории народов (судьба династий, войны и т. п.). 6. Основы учения об эволюции должны преподаваться в связи с космологией, геология— в связи с географией, антропология — в связи с биологией. 7. Основные понятия биологии должны составлять достояние всякого образованного человека, преподавание биологических наук (антропологии, зоологии и ботаники) весьма облегчается современным наглядным методом. Начинать следует с описательной систематики (в связи с ойкологией или биономией); 'Впоследствии к ней можно присоединить начатки анатомии и физиологии. 8. Каждый обра- 898
зованный человек должен быть знаком с физикой и химией, а равно и с математическим обоснованием этих наук. 0. Каждый учащийся должен уметь хорошо рисовать, притом с натуры; если возможно, не мешает учить и акварельной живописи. Набрасывание рисунков и акварельных эскизов с натуры (цветов, животных, ландшафтов, облаков) не только пробуждает интерес к природе и закрепляет воспоминание о ее красотах, но и вообще учит детей правильно смотреть и понимать виденное. 10. Особенное внимание должно быть обращаемо на телесное развитие, на гимнастику и искусство плавания; весьма рекомендуются еженедельные общие прогулки, а на каникулах далекие экскурсии'пешком; этот род наглядного лрелодавания обладает неоценимыми преимуществами. В большей части цивилизованных государств целью высшего образования является подготовка к будущей деятельности, накопление известного количества знаний и изучение гражданских обязанностей. Школа же двадцатого века своей главной целью поставит развитие способности самостоятельно мыслить, ясно понимать изученные факты и улавливать естественную связь явлений. Предоставляя каждому гражданину всеобщее и равное избирательное право, современное цивилизованное государство должно также предоставить ему возможность развивать свой разум путем хорошего школьного образования, чтобы с наибольшей пользой и целесообразностью отдать его на служение общему благу. Полное освобождение современного культурного государства и рациональной школы от гнетущих оков иерархии является лишь вопросом времени. После того, как Французская республика с блестящим успехом провела в последние годы "ату рискованную меру, причем ее примеру готовится последовать Италия, можно надеяться, что и в консервативных германских странах вскоре пробьет себе дорогу убеждение в необходимости этого шага. К сожалению Германия, бывшая 400 лет тому назад колыбелью Реформации, в настоящее время принадлежит в этом отношении к самым отсталым из цивилизованных государств. ША
П±РАЛЛЕЛЬ основных понятии монистической и дуалистической психологии 1. Монизм (единое мировоззрение): Материальный телесный мир и нематериальный духовный мир составляют единую, неделимую и всеобъемлющую вселенную. 2. Пинтеиз и (и атеизм): Deus intramundanus; бог и мир образуют единую субстанцию (материя и энергия—неотделимые атрибуты). 8. Гтешизм {=эволютизм^9 теория эволюции: Космос 0=все- ленная) вечен и бесконечен, никогда не был сотворен и развивается по вечным законам природы. 4. На пурчли?м(црационализм): Познание всех явлений (как в пчироде, так и в духовной жизни) происходит исключительно эмпирич' ским путем (благодаря работе наших органов чувств и • нашего мозга). Всякое так называемое откровение, или трансценденция, покоится на сознательном или бессознательном обмане 5. Заъон суд"//< анцъи: Закон субстанции имеет всеобщую приложимость как в области природы, так и духа — без исключения! Даже в высших духовных функциях (представление и мышление) работа воздействующих нервных клеток так же неизбежно сопряжена с материальными изменениями их субстанции (нервной плазмы), как во всяком другом естественном процессе связаны друг с другом сила и материя, 1. Дуализм {двойственное мировоззрение): Материальный, телесный мир и нематериальный, духовный мир составляют две отдельных, независимых друг от друга области. 2. Теизм (и деизм): Deus extra- mtmdanus; бог и мир суть две различных субстанции (материя и энергия связаны лишь отчасти). 3. Креатизм (=дсмиургика), теория сотворения:. Космос (=вселенная) не вечен и не бесконечен и был сотворен из ничего богом (однажды или многократно). 4. Супранатурализм (ямисти~ цпзм): Познание явлений при- р<>дъи происходит эмпирическим путем, путем наблюдения, опыта и ассоциации представлений. Познание ж# Ot/ховных явлений возможно сверхъестественным путем, при помощи божественного возвещения, вдохновения или откровения. 5. Вера н духов: Закон субстан- г\ии в обеих своих частях (сохранение Материи и энергии) имеет силу лишь в области природы-, только здесь материя и сила неразрывно связаны между собою. В области же духа деятельность нематериальной души свободна, не будучи связана с физическими и химическими явлениями в субстанции ее органов. (Спиритизм и вызывание духов). SG5
в. Механизм (я гилозоизм): Не существует особой жизненной силы, действующей самостоятельно и независимо от физических и химических сил. 7. Психология: Монистическая психология, как эмпирическая естественная наука, есть отрасль биологии, а именно физиологии, опирающейся на ав- томию, физику и биогению. 8. Тстатизм (вера в смертность): Душа человека не есть самостоятельное, бессмертное существо, но развилась естественным образом из души животных, она есть комплекс мозговых функций. 6. Витализм (п телеология): Жизненная сила fVis vltalis) целесообразно действует в природе независимо от физических и химических сил. 7. Психомистика: Дуалистическая психология, как умозрительная наука о духе, независима от биологии; она почерпает свои данные в нашем самонаблюдении (чувства и предчувствия). 8. Ашапизм, (вера в бессмертие): Душа человека есть самостоятельное бессмертное существо, созданное сверхъестественным образом, отчасти или совершенно независящее от мозговых функций. *0б
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ РЕШЕНИЕ МИРОВЫХ ЗАГАДОК РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ ВЗГЛЯД НА УСПЕХИ НАУЧНОГО МИРОПОЗЫАНИЯ В ДЕВЯТНАДЦАТОМ ВЕКЕ. РАЗГАДКА МИРОВЫХ ЗАГАДОК МОНИСТИЧЕОКОЙ НАТУРФИЛОСОФИЕЙ «Обширен мир, а жизнь долга... Всю силу мысли напрягая. На протяже-ньи ряда лет Всегда исследуя, я строил Из камней знания чертог... Бывало — стройны очертанья. Но как далек еще конец!.. Антики свято сохраняя, Открыт я новому душой... Мой ясен дух. прекрасна цель, — Смелей! Шагнем еш* вперед!» Г8те 897
СОДЕРЖАНИЕ ДВАДЦАТОЙ ГЛАВЫ Обзор успехов XIX века в области решения мировых загадок: — I. Успехи астрономии и космологии. — Физическое и химическое единство вселенной. — Метаморфоз космоса. — Развитие планетных систем. — ¦ Сходство филогенетических процессов на земле и на других планетах.— Обитатели других небесных тел. — Периодичность в процессе мирообразования. — II. Успехи геологии и палеонтологии. — Нептунизм и вулканизм. — Учение о непрерывности. — III. Успехи физики и химии.— IV. Успехи биологии. — Клеточная теория и теория происхождения.—V. Антропология. Происхождение человека. — Заключительные соображения. ЛИТЕРАТУРА В. Гёте — Фауст. Бог и мир. Прометей. Научные произведения. А. Гумбольдт — Космос. Опыт физического мироописания. Спб. 1859. Cams Sterne — Werden imd Vergehen. 6. Aufl. 1905. W. В о 1 s с h e — Entwicklungsgeschichte der Natur. 2 Bde. 1898. G. Hart—Der neue Gott. Ein Ausblick auf das neue Jahrhundert Leipzig 1899. G. G. V о g t — Entstehen und Vergehen der Welt auf Grund einei einheitlichen Substanz-BegBiffes. 2. Aufl. Leipzig 1897. G. Spicker—Der K-.mpf zweier Weltanschauungen. Eine Kritikder alten und neuesten Philosophic, mit Einschluss der christlichen Offenbarung. Stuttgart 1898. L. Biichner-Am Sterbelager des Jahrhunderts, Blicke eines freieo Denkers aus der Zeit. 1898. E. H а в с k e 1 — Natiirliche Schopfungsgeschichte. 11. Aufl. 1908, 398
ридя, таким образом, к концу наших философских исследований о мировых загадках, мы смело можем попытаться ответить на важный вопрос: насколько приблизились мы к их разрешению? Какую ценность представляют неслыханные успехи, достигнутые истекшим девятнадцатым столетием в области познания природы? И какие перспективы они открывают для нас в будущем для дальнейшего развития нашего мировоззрения в XX веке? Каждый непредубежденный мыслитель, сумевши до некоторой степени проследить за действительными успехами наших эмпирических знаний и уяснить себе их цельный философский смысл, согласится с нами, что девятнадцатый век засвидетельствовал и в познании природы, и в уразумении ее сущности большие успехи, чем все предыдущие столетия; он решил много великих «мировых загадок», считавшихся в начале его неразрешимыми; он открыл нам новые области науки и познания, о сущ-ествовании которых сто лет тому назад человек не имел представления. А самое главное, он отчетливо указал нам на возвышенную цель монистической космологии и толкнул нас на единственный путь, которым мы можем приблизиться к ней, — путь точного эмпирического исследования фактов и критико-генетичеокого познания их причин. Отвлеченный великий закон механической причинности, которого наш космологический основной закон, з ato н субстанции, является лишь иным, конкретным выражением, теперь господствует над вселенной, как и над человеческим духом. Он сделался надежной путеводной звездой, светлым лучом своим указывающей нам выход из темного лабиринта бесчисленного множества отдельных явлений. Чтобы в этом убедиться, нам достаточно будет бросить беглый взгляд на изумительные успехи, достигнутые в эту примечательную эпоху главными отраслями естествознания. I. УСПЕХИ АСТРОНОМИИ. —Астрономия —самая древняя, точно так же как антропология — самая юная из естественных наук. Себя и свою сущность человек отчетливо по- 399
знал лишь во второй половине XIX ©., относительно же звездного неба, планетных движений и т. ш. человек обладал изумительно обширными познаниями уже за 4 500 лет до нашего времени. Древние китайцы, индусы, египтяне и халдеи уже в то время знали сферическую астрономию гораздо точнее, чем большинство «образованных» христиан Запада четыре тысячи лет спустя. Уже в 2697 г. до р. х. в Китае было астрономически вычислено солнечное затмение, а в 1100 году до р. х. определено посредством гномона наклонение эклиптики, между тем даже Христос («сын божий»!) не обладал, как известно, никакими астрономическими сознаниями и рассматривал небо и землю, природу и человека с самой узкой геоцентрической и антропоцентрической точки зрения. Величайшим завоеванием астрономии совершенно справедливо считается гелиоцентрическая система мира Коперника; его замечательный труд «De revolutionibus orbium coelestium» («Об обращении небесных тел») произвел величайшую революцию в умах мыслящих людей. Разрушив господствовавшую геоцентрическую систему мира Птолемея, он этим нанес удар и чисто-христианскому мировоззрению, которое считало землю центральным пунктом мира, а человека богоравным владыкой земли. Было вполне естественно, что христианский клир, с римским лапой во главе, самым яростным образом напал на новое, неоценимое открытие Коперника. Тем не менее оно скоро проложило себе дорогу, особенно когда Кеплер и Галилей обосновали на нем истинную «механику небес», а Ньютон поставил ее на незыблемое математическое основание своей теорией тяготения (1686). Могучий толчок получила астрономия в ту минуту, когда к ней приложена была идея эволюции;'это произошло в 1755 г., благодаря юноше Канту, задавшемуся целью в своей смелой «Естественной истории и теории неба» объяснить не только «у с т р о й с т в о», но и «м е х а н и ч е с к о е происхождение» всего мироздания по ньютоновым началам. В 1796 году эта новая «Небесная механика», благодаря грандиозной «Системе мира» Л ал л аса, независимо от Канта пришедшего к таким же взглядам, была так прочно обоснована, что, казалось, девятнадцатому веку уже ничего не удастся прибавить существенно нового в этой области знания.. Однако ему суждено было и здесь открыть новые пути и бесконечно расширить наш взгляд на вселенную. С изобретением фотографии и фотометрии, а главное — спектрального анализа (Бунзен и Кирхгоф, 1860) в астрономии получили применение физика и химия, благодаря которым могли быть сделаны космологические обобщения величайшей важ- 400
ности. С полной достоверностью доказана была однородность материи во всей вселенной: ее физические и химические свойства на отдаленнейших звездах точно таковы, как и на нашей земле. Сложившееся в нас монистическое убеждение в физическом и химическом единстве бесконечного космоса бесспорно принадлежит к самым ценным завоеваниям, которыми мы обязаны а с т р о ф из и к е, этой новой и крайне интересной отрасли астрономии. Не меньшую важность представляет и добытое с помощью последней твердое убеждение, что как на земле, так и в беспредельной вселенной господствуют одни и те же законы мирового развития. Могущий всеобъемлющий метаморфоз космоса столь же непрерывно совершается во всех частях бесконечной вселенной, как и в геологической истории нашей земли; в истории развития ее обитателей, как и в истории народов и в жизни каждого отдельного человека. В каждой части ©селенной мы замечаем при помощи наших усовершенствованных телескопов огромные туманные пятна, состоящие из раскаленных, крайне разреженных масс газа; мы их считаем зародышами небесных тел, удаленными от нас на миллиарды миль и находящимися в начальной стадии развития. У некоторой части этих «звездных зародышей» химические элементы, повидимому, еще не обособились, а пребывают соединенными в первичный элемент (лротил) под действием чудовищно высокой температуры (исчисляемой во много миллионов градусов!); весьма возможно, что здесь часть первоначальной «субстанции» еще не разрешилась в массу и эфир. В других частях вселенной мы видим звезды, уже остывшие до раскаленно-жидкого состояния; иные уже окоченели; о степени их развития мы можем судить до различиям в их окраске. Далее, мы наблюдаем звезды, окруженные кольцами и спутниками, подобно Сатурну; в светящемся туманном кольце мы видим зародыш нового спутника, отде лившегося от своей матери-планеты так же, как она отделилась от солнца (ср. В б 1 s с h е «Entwickelungsgeschichte der Natur». Braunschweig 1894). О многих «неподвижных звездах», свет от которых идет к нам целые тысячи лет, мы можем с уверенностью сказать, что они — солнца, подобные нашему солнцу и окруженные планетами и лунами, как наша солнечная система. Мы имеем также право предположить, что тысячи таких планет находятся на той же ступени развития, что и наша земля, т. е. в таком состоянии, что на поверхности их господствует температура между точками кипения и замерзания воды, с'ле- 26 Геккель. Н. 5624. 401
довательно возможно существование капельно-жидкой воды. А раз так, то и углерод может здесь вступать, как и на земле, в очень сложные соединения с другими элехМентами; из таких углеродистых соединений могла развиться плазма, та дивная «живая субстанция», которая является единственным носителем органической жизни. М о н е р ы (напр. хромовые и бактерии), состоящие только из такой первобытной протоплазмы и возникшие путем первичного зарождения (архигонии) из неорганических азото-углеродов, могли и на других планетах пройти такой же процесс развития, как и на нашей земле; из их однородной плазмовой массы, путем обособления внутреннего ядра (;К а г у о п) от наружного клеточного тела (О у t os о m а), образовались простейшие живые клетки. Но аналогия в жизни всех клеток, — как п л аз- мод омных, растительных клеток, так и плаз моя д- н ы х, животных клеток, — дает нам право (заключить, что и дальнейшая история рода протекает на других светилах в общем так же, как и у нас на земле, — конечно, если там существуют те же узкие нормы температуры, при которых возможно капельно-жидкое состояние воды. На раскаленно-жидких светилах, на которых вода существует лишь в виде пара, и на окоченевших, где она имеется лишь в виде льда, органическая жизнь невозможна. СХОДСТВО ФИЛОГЕНИИ. — Аналогия генеалогического развития, которую мы имеем право допустить относительно звезд, находящихся в одинаковой биогенетической стадии, дает творческой фантазии широкое поле для чарующих умозрительных догадок. Особенный интерес в этом отношении издавна представляет вопрос о том, существуют ли на других светилах подобные нам люди или другие, более высокоразвитые организмы. Особую популярность приобрел в этой области парижский астроном Камилл Фламма- р и о н, сочинения которого расходятся во множестве экземпляров; они отличаются, наряду с богатой фантазией и живым изложением, прискорбным недостатком критицизма и биологических знаний. Все, что нам в данный момент известно по этому поводу, можно резюмировать в следующих положениях: I. Весьма вероятно, что на некоторых планетах нашей системы (Марсе и Венере) и на многих планетах других солнечных систем биологический процесс протекает так, как и на нашей земле; сперва возникли путем архигонии простые моне ры, и из них одноклеточные протисты (вначале плаэмодомные дерворастения, а затем плазмоядные первоживотные). П. Весьма вероятно, что от этих одноклеточных протистов в 402
дальнейшем процессе развития произошли общественные соединения клеток (ценобии), а позднее тканеобразующие растения и животные (метафитные и метазойные). III. Весьма вероятно также, что в растительном царстве появились сперва таллофиты (водоросли и грибы), затем диафиты (мхи и папоротники), наконец антофиты (цветковые, явнобрачные растения, голосеменные и покрытосеменные). IV. В равной мере вероятно, что биогенетический .процесс протекал аналогичным образом и в животном царстве, что из бластеад (катал- лакт) сперва развились гастреады, а из этих последних сперва низшие, кишечнополостйые, а затем высшие животные (вторичнополостные— Colomata). V Весьма сомнительно однако, чтобы отдельные группы высших животных, а также высших растений следовали на других планетах такому же (точно процессу развития, как и на земле. VI. Особенно же мало вероятий за то, чтобы вне земли существовали позвоночные, а из них путем филетического метаморфоза развились в течение многих миллионов лет млекопитающие и во главе их человек, подобный нам. VII. Гораздо больше вероятий за то, что на других планетах развились иные типы высших животных и растений, чуждые нашей земле; может быть, из высшей породы животных, превосходящей позвоночных степенью развития, там развились высшие существа, значительно превосходящие земного человека умом и мыслительными способностями. VIII. Возможность вступить когда-нибудь в прямые сношения с такими обитателями других планет, по- видимому, исключается дальностью расстояния нашей земли от других небесных тел и отсутствием необходимого для этого атмосферного воздуха в беспредельном межпланетном пространстве, наполненном эфиром. Между тем как многие светила переживают (по крайней мере уже сто миллионов лет!) ту же биогенетическую стадию развития, что и наша земля, другие уже давно* переросли ее и вступают в период «планетного, старчества», приближаясь к своему концу, тому концу, который несомненно предстоит и нашей земле. Вследствие излучения теплоты в холодное мировое пространство температура мало-по-малу понижается настолько, что вся капельно-жидк&я вода обращается в лед, а вместе с тем прекращается и органическая жизнь. При этом масса вращающегося светила все больше сжимается; быстрота его" кругового движения постепенно изменяется. Орбиты пла- лет становятся все уже, равно как и орбиты обращающихся около них спутников. Наконец спутники низвергаются на планеты, а эти последние на солнца, породившие их. От этого столкновения вновь развиваются огромные количества тепло- 26* 403
ты. Раопылейная масса столкнувшихся светил свободно распределяется в бесконечном мировом пространстве, и вечный кругооборот мироздания начинается сызнова. Величественная картина, развертываемая перед нашими духовными очами современной астрофизикой, рисует нам вечное возникновение и угасание бесконечных светил, периодическую смену разнообразных космогенетических состояний, наблюдаемых нами во вселенной одно за другим. Меж тем как в одном углу бесконечного мирового пространства из разреженного туманного пятна возникает зародыш нового мира, в другом, невообразимо далеком пункте он уже уплотнился во вращающийся клуб раскаленно-жидкой материи; третий уже отделил на своем экваторе кольца, уплотняющиеся в планеты; четвертый уже сделался могучим солнцем, планеты которого окружили себя второстепенными спутниками, лунами, и т. д., и т. д. А между ними в мировом пространстве носятся миллиарды' меньших небесных тел, метеоритов и падающих звезд, словно бездомные бродяги пересекающих пути больших светил и ежедневно па них низвергающихся в огромном числе. При этом медленно изменяются периоды обращения и размеры орбит небесных тел. Остывшие луны падают на свои планеты, а эти последние — на свои солнца. Два далеких солнца, быть может, уже окоченелых, с чудовищною силой сталкиваются друг с другом и распыляются в туманные массы. При этом развиваются такие огромные количества теплоты, что туманное пятно опять раскаляется, и весь процесс начинается сызнова. Однако в этом perpetuum mobile вечно неизменной остается бесконечная субстанция вселенной, сумма ее материи и энергии, а вечно повторяется в бесконечном времени периодическая смена миро образов а- н и я, возвращающийся к себе метаморфоз космоса. Повсюду царит закон субстанции. II. УОПЕХИ ГЕОЛОГИИ. —Земля и вопрос о ее возникновении стали предметом научного исследования значительно позднее, чем небо. Правда, многочисленные космогонии древнего и нового времени пытались объяснить и происхождение земли наряду с происхождением неба; но их мифологическая оболочка тотчас же выдает истинный их источник— поэтическую фантазию. Из множества сказаний о сотворении мира, сохраненных историей религии и культуры, только одно получило преобладание над прочими — именно Моисеева история мироздания, повествуемая в первой [книге Пятикнижия (Бытие). В известной нам форме она появилась лишь значительно позже Моисея (через 800 лет.после его смерти); источники же ее гораздо древнее, и -их следует 404
искать в ассирийских, -вавилонских и индийских преданиях. Эта еврейская легенда получила огромное влияние благодаря тому обстоятельству, что христианская .религия усвоила ее и освятила «яко олово божие». Между тем еще за 500 лет до Христа греческие натур-философы объясняли происхождение земли и других небесных тел естественными причинами. Уже тогда К с е н о'ф а н из Колофона догадывался об истинном характере окаменелостей, получивших впоследствии столь важное значение. Также и великий художник Леонардо да Винчи признал в XV в. эти окаменелости за ископаемые остатки животных, населявших землю в минувшие периоды ее истории. Однако авторитет библии, особенно же ее мифа о потопе, мешал дальнейшему развитию этих исследований и способствовал тому, что Моисеева легенда о сотворении мира принималась за непреложный факт вплоть до середины восемнадцатого столетия, а в кругах правоверных богословов и посейчас принимается за таковой. Лишь во второй половине XVIII в., начались независимые исследования строения земной коры, позволившие делать заключения о происхождении земли. Основатель геогнозии, В е р н е р из Фрейберга, считал, что все породы отложились из воды, тогда как Ф о й х т и Геттон (1788) справедливо утверждали, что только осадочные породы, содержащие окаменелости, имеют водное происхождение, вулканические же горные массы произошли от застывания огненно-жидких масс. Горячий спор, возникший между школами н е 5 т у н и- стов и плутов исто в, продолжался еще в течение первых трех,десятилетий XIX века; он прекратился лишь тогда, когда Карл Гофф (1822) обосновал принцип актуализма, а Чарльз Ляйелль с величайшим успехом приложил его ко всей естественной эволюции земли. Обоими «Началами геологии» (1830) он окончательно утвердил учение о непрерывности развития земли в противоположность теории катастроф Кювье1. Палеонтология, которую последний создал своим сочинением об ископаемых скелетах (1812), быстро сделалась важнейшей вспомогательной ветвью геологии; уже в средине XIX века эта наука получила столь высокое развитие, что могли быть установлены главные периоды истории земли и ее обитателей. Для нас стало несомненным, что тонкая оболочка земли есть корка, отвердевшая на поверхности огненно-жидкой планеты, медленное остывание и сжимание которой совершается безостановочно. Сморщивание. 1 См. «Naturliche Schopfungsgeschichte», Vortrag 3, 6, 15 u. 16. 405
отвердевающей коры, «реакция огненно-жидкой внутренности земли на остывшую поверхность», а главным образом непрерывная геологическая деятельность воды — вот те естественные действующие причины, которые изо дня в день работают над медленным преобразованием земной коры и покрывающих ее гор. Блестящим успехам новейшей геологии мы обязаны тремя необычайно важными общими выводами. Прежде всего она совершенно устранила из истории земли всякие чудеса, все сверхъестественные причины строения гор и преобразования материков. Во-вторых, она изумительно расширила наши представления о продолжительности колоссальных периодов времени, которыми измеряется история земли. Мы теперь знаем, что исполинские горные массы палеозойской, мезозойской и кайнозойской формации потребовали для своего образования не тысячелетия, но многих миллионов лет (гораздо больше ста!). Наконец, мы теперь знаем, что вкрапленные в эти формации многочисленные окаменелости представляют собой отнюдь не чудесную «игру природы», как полагали полтораста лет тому назад, а окаменелые остатки организмов, действительно живших на земле в минувшие периоды ее истории и произошедших путем медленного превращения от целого ряда предков. III. УСПЕХИ ФИЗИКИ И ХИМИИ. —Многочисленные важные открытия, сделанные этими науками в XIX веке, настолько общеизвестны, а практические применения их во всех отраслях цивилизованной жизни настолько всем знакомы, что нам нет надобности называть их поименно. Прежде всего применение пара и электричества придало девятнадцатому веку характерный отпечаток «машинизма». Но не менее ценны и колоссальные успехи неорганической и органической химии. Как известно, все области нашей современной культуры— медицина и технология, промышленность и сельское хозяйство, горноделие и лесоводство, сухопутный и водный транспорт — получили во второй половине XIX века такой могучий размах, что наши предки XVIII столетия растерялись бы в нашей обстановке, если бы могли воскреснуть. Но еще большей ценностью и глубиною обладает неимоверная теоретическая ширь нашего познания природы, которою мы обязаны установлению закона субстанции. После того, как Лавуазье (1789) установил закон сохранения материи, а Дальтон (1808) на нем обосновал атомную теорию, для современной химии открылся новый путь; победоносно шествуя по нему, она приобрела небывало важное значение. То же произошло ис физикой с открытием закона 408
сохранения энергии. Открытие его Робертом Майером (1842) и Германом Гельмгольцом (1847). было для этой науки .началом нового и весьма плодотворного периода развития, ибо только с этих пор физики, получили (ВОЗМОЖНОСТЬ постигнуть всемирное единство сил природы и вечную смену бесчисленных естестшенных процессов, путем которых одна.сила в каждое мгновение может быть превращена в другую. IV УСПЕХИ БИОЛОГИИ. — Грандиозные открытия, представляющие величайшую важность для всего нашего мировоззрения и сделанные астрономией и геологией в XIX в., далеко однако уступают открытиям биологии; мы можем даже сказать, что из множества отраслей, на которые распадается эта обширная наука об органической жизни, большая часть вообще впервые возникла лишь в течение XIX в. Как мы уже видели, в этом столетии все ветви анатомии и физиологии, ботаники и зоологии, онтогении и филогении в невероятной степени обогатились бесчисленными открытиями и изобретениями, так что нынешнее состояние биологических знаний никоим образом не может итти в сравнение с тем, в каком они находились сто лет тому назад. Прежде всего это справедливо количественно, в смысле колоссального роста нашей позитивной науки как в целом, так и в отдельных частях ее. А затем и.качественно, в смысле углубления нашего понимания биологических явлений, знания их действующих причин. Пальма первенства в этой области принадлежит Чарльзу Дарвину (1859); своей теорией отбора он решил великую мировую загадку «органического творения», естественного возникновения бесчисленных органических форм путем постепенного превращения. Хотя еще за полстолетия до него велцкий Л а м а р к (1809) указал, что процесс этого превращения обусловлен взаимодействием наследственности и приспособления, однако ему недоставало принципа отбора, а главное, нехватало глубокого проникновения в истинную сущность организации; это стало возможным лишь впоследствии, с обоснованием эмбриологии и клеточной теории. Сгруппировав данные этой и других научных дисциплин и найдя в филогении организмов ключ к единому объяснению их, мы пришли к монистической биологии, начала которой я пытался установить (1866) в своей «Общей морфологии» (ср. мою «Naturliche Schopfungsgeschichte», 10. Aui'L, 1902, и Каруса Штерне «Эволюция мира»1). 1 Русск. перевод, 3 тома, Москва. 2 изд. 1915. 407
V УСПЕХИ АНТРОПОЛОГИИ. —В известном смысле разумная антропология, истинная наука о человеке, стоит выше всех других наук. Изречение древнего мудреца: «Человек, познай самого себя» (Homo, nosoe te ipsum), и другое знаменитое изречение: «Человек есть мера всех вещей», во все времена пользовались признанием и применением. И тем не менее эта наука — понимаемая в самом широком смысле — дольше всех других томилась в цепях традиции и суеверия. В начале этой книги мы видели, как медленно и поздно развилась наука о человеческом организма. Одна из важнейших ветвей ее, эмбриология, основана была (Бэром) лишь в 1828 году, а другая, не менее важная, — учение о клетке, — лишь в 1838 году (Ш в а н н о м). Еще позже был решен «вопрос всех вопросов»—великая загадка происхождения человека. Хотя Ламарк уже в 1809 г. указывал единственный путь к ее решению и утверждал «происхождение человека от обезьяны», однако только Дарвину удалось через полвека прочно обосновать это утверждение, и лишь в 1863 г. Г е к с л и мог привести убедительные доказательства в своем сочинении «Место человека в природе». Затем в 1874-году мной в «Антропогении» была сделана первая попытка изобразить в исторической последовательности весь ряд предков, из которых в течение многих миллионов лет медленно развивался род человеческий. В своей кембриджской лекции «Что мы ныне знаем о происхождении человека» 01898) я указал, что филетическая цепь наших предков насчитывает 30 различных главных ступеней и: 6 длинных отрезков. Более обстоятельное исследование этого содержится в моей юбилейной брошюре, опубликованной 30 июля 1908 года при открытии Филетического музея в Иене: «Цепь наших предков» — «Unsere Ahnenrei- he» (Progonotaxis hominis).
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ лагодаря изложенным успехам истинного познания природы число мировых загадок непрестанно уменьшалось в течение девятнадцатого века, и в конце-концов они свелись к единой всеобъемлющей, универсальной загадке — к проблеме субстанции. Что же, в глубокой сути своей, представляет собой это могучее мировое чудо, которое реалистический исследователь прославляет под именем природы, или вселенной, идеалистический философ как с у б с т а н- ц и ю, или космос, набожный верующий как творца, или б о* г а? Можем ли мы в настоящее время утверждать, что чудесные успехи современной космологии решили эту «загадку субстанции» или хотя бы значительно приблизили нас к ее решению? Конечно, ответ на этот заключительный вопрос будет весьма различен, в зависимости от точки зрения, на которой стоит задающий еЛ, и его эмпирического знания действительного мира. Мы заранее соглашаемся, что глубочайшая сущность природы и теперь для нас столь же чужда и непонятна, как для Анаксимакдра и Эмпедокла 2 400 лет, Спинозы и Ньютона 200 лет, Канта и Г ё т е 100 лет тому назад. Мало того, мы должны признать, что эта внутренняя сущность субстанции будет нам сказаться все чудеснее и загадочнее, чем глубже мы будем знакомиться с ее атрибутами— материей и энергией, чем основательнее будем изучать бесчисленные явления и их эволюцию. Что скрывается за познаваемыми явлениями в качестве «вещи в с е б е», мы и теперь не знаем. Но что для нас эта мистическая «вещь в себе», если у нас нет никакой возможности подвергнуть ее исследованию, если мы не знаем даже наверное, существует ли она, или нет? Предоставим поэтому бесплодные споры об этом идеальном призраке «чистым метафизийам», а вместо того порадуемся, как «истые физики», могучим реальным успехам, действительно завоеванным нашей монистической натур-фи- лософией *. 409
Все успехи и открытия истекшего «великого столетия» затмеваются грандиозным, (всеобъемлющим законом субстанции, «основным законом сохранения силы и материи». Тот факт, что субстанция повсюду охвачена вечным движением и превращением, придает этому закону характер закона эволюции. Установив этот высший закон природы и подчинив ему все другие законы, мы приходим к убеждению во всемирном единстве природы и вечной обязательности ее законов. Из темной проблемы субстанции развился ясный закон субстанции. Монизм космоса, который мы на нем обосновываем, говорит нам о безусловной обязательности «вечных, железных, великих законов» для всей вселенной. Но вместе с тем он разрушает три великих центральных догмата дуалистической философии: личного бога, бессмертие души и свободу воли. Многие из нас наверное с глубоким сожалением или неподдельным страданием созерцают гибель этих богов, которых наши отцы и деды считали драгоценнейшим своим духовным достоянием. Но утешимся словами "поэта: Старое гибнет, меняется время, И новая жизнь на руинах цветет! Старое мировоззрение, идеалистический дуализм со своими мистическими и антропистическими догматами, рассыпается прахом; но над этим обширным полем обломков встает во всей красе и блеске новое солнце нашего реалистического монизма, озаряющее дивный храм природы. В чистом поклонении «истине, добру и красоте», составляющем центральный пункт нашей монистической религии, мы обретаем пышную награду за утрату антропистичеоких идеалов «бога, свободы и бессмертия». При обсуждении мировых загадок я старался резко подчеркивать свою последовательную монистическую точку зрения и враждебность ее господствующему еще и поныне дуалистическому мировоззрению. При этом я опираюсь на единомыслие почти всех современных естествоиспытателей, обладающих достаточной склонностью и мужеством, чтобы исповедывать законченное и цельное философское убеждение. Я не хотел бы однако расстаться с читателями, не сделав примирительного указания на то, что это резкое противоречие при ясном и последовательном мышлении несколько смягчается и может даже разрешиться в отрадную гармонию. При последовательном мышлении, при равномерном применении высших принципов ко всей области космоса — как органической, 410
так и неорганической природы — крайности теизма и пантеизма, (витализма и механизма сближаются до соприкосновения *. Но, конечно, последовательное мышление есть явление, редко встречающееся в природе! Огромное большинство философов стараются правой рукой ухватиться за чистое, основанное на опыте знание, но при этом не могут обойтись без мистической, опирающейся на откровение веры, за которую крепко держатся левой. Этот противоречивый дуализм характеризуется разладом между чистым и практическим разумом в критической философии знаменитейшего из новейших мыслителей, великого Иммануила Канта. Число же тех философов, .которые храбро побеждали в себе этот дуализм и обращались к чистому монизму, было всегда ничтожно. Это в одинаковой мере относится и к последовательным идеалистам и теистам, и к логически мыслящим реалистам и пантеистам. Сглаживание кажущихся противоречий и приближение к решению основной мировой загадки с каждым годом становится более несомненным благодаря непрерывному прогрессу нашего миропознания. Мы можем поэтому смело надеяться, что дв ад цатый век все больше будет сглаживать эти противоречия и распространением ч и- стого монизма способствовать желанному объединению миропонимания широких общественных слоев*. Величайший немецкий поэт и мыслитель Вольфган^г Гёте, 150-летний юбилей которого праздновался в 1899 году, дал этой философии единства еще в начале XIX в. совершеннейшее поэтическое выражение в своих бессмертных произведениях: «Фауст»; «Прометей», «Бог и мир». По вечным, как бронза, Великим законам Все мы повинны Круги бытия Наши свершать.
ПРИМЕЧАНИЯ И РАЗЪЯСНЕНИЯ 1. КОСМОЛОГИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА. — Слабость нашего воображения при оценке огромных величин пространства и времени служит, с одной стороны, богатым источником антронистических иллюзий, а с другой стороны, могучим препятствием к усвоению чисто монистического миросозерцания. Чтобы яснее почувствовать вою бесконечность пространства, мы должны, с одной стороны, подумать о том, что' мельчайшие организмы (бактерии), доступные нашему зрению, исполински велики по сравнению с невидимыми атомами и молекулами, которые безусловно недоступны самым сильным микроскопам; а о другой, вспомнить о безграничной величине мирового пространства, в котором наше солнце не больше, как одна из бесчисленных звезд, а земля — ничтожная планетка, кружащаяся около могучего светила. Точно так же бесконечность времени мы можем постигнуть лишь в том случае, если, ,с одной стороны, вопомним о физических и физиологических движениях, совершающихся в пределах секунды, а с другой — о чудовищных промежутках времени, которых требует развитие небесных тел. Даже срав>- нительно короткий период «органической истории з е м л и» (в пределах которого на земном шаре развилась органическая жизнь) обнимает, по новейшим вычислениям, свыше ста миллионов лет, т. е. больше 100 000 тысячелетий! Правда, геологические и палеонтологические факты, на которых основаны эти вычисления, не дают почвы для вполне достоверных и безусловных цифровых выводов-, между тем как одни специалисты полагают продолжительность органической истории земли в 100—200 миллионов лет, другие исчисляют ее в 25—50 миллионов лет; по новейшим же точным вычислениям она не меньше тысячи четырехсот миллионов лет (ср. мой кембриджский доклад о происхождении человека, 1898, стр. 51). Хотя мы и не в состоянии приблизительно определить абсолютную продолжительность филогенетических периодов, у нас зато 412
имеются средства учесть их относительную продолжительность. Если мы возьмем за минимум сто миллионов лет, то мы сможем наметить следующие пять периодов органической истории аемли: I. Архейский период (примордиальная, или первобытная, эпоха), от начала органической жизни до конца кэмбрийской формации; век бесчерепных — 52 миллиона лет. И. Палеозойский период (первичная эпоха), от начала силурийской до конца пермской формации; век рыб — 34 миллиона. III. Мезозойский период (вторичная эпоха), от начала триасового до конца мелового периода; век пресмыкающихся—11 миллионов. IV Кайнозойский период (третичная эпоха), от качала эоценового до конца плиоценового периода; век млекопитающих — 3 миллиона. V. Антропозойокий период (четвертичная эпоха), от начала дилювиальной эпохи (на которую, повидимому, приходится развитие человеческой речи) до настоящего времени; век человека — по меньшей мере 100 000 лет = 0,1 миллиона. Желая дать человеку представление о чудовищной продолжительности этих филогенетических периодов, а вместе с тем о сравнительной кратковременности так называемой «всемирной истории» (т. е. истории культурных народов), Генрих Шмидт из Иены приравнял путем хронометрической редукции эти сто миллионов лет одним суткам. Тогда соотношение между длинами этих филогенетических периодов выразится следующим образом: I. Архейский период (5.2 миллиона лет) = 12 час. &0 мин. (от полуночи до 12У2 ч. дня). II. П а л'е о з о й с к и й период (34 миллиона лет) = f= 8 ч. 5 мин. (от 12У2 ч;. дня до 8% ч. веч). III. Мезозойский период (И миллионов лет) = 2 ч. 38 мин. (от 8% веч. до 11^4 ч. ночи). IV. Кайнозойский период (3 миллиона лет) == 43 мин. (от 11% ч. ночи до 11 ч. 58 м. ночи). V. Антропозойский период (ад—0,2 миллиона лет) = 2 мин. VI. Культурно исторический период, так Называемая «всемирная история» (6000 лет) = 5 сек. Значит, если принять продолжительность органической эволюции на земном шаре хотя бы в сто миллионов лет (не говоря уже о максимальном числе в 1400'миллионов!) и приравнять этот период к 24 часам, то на долю так называемой 413
«всемирной истории» придется не более it Я т й секунд («Prometheus», Jahrg. X. 1899, Nr. 492, S. 381). 2. СУЩНОСТЬ БОЛЕЗНИ. —С тех пор, как к здоровому и больному человеческому организму были приложены основные начала физиологии (а особенно клеточной теории), патология сделалась настоящей наукой. С этой минуты болезнь уже не рассматривается как сущность, она есть «жизнь в ненормальных, опасных и вредных условиях,». Теперь образованный врач ищет причины болезни не в •мистических влияниях сверхъестественного порядка, а в физических и химических условиях внешнего мира, в их отношении к организму. Крохотные бактерии играют при этом очень видную роль. Однако и теперь еще в очень широких кругах (и даже образованных лрдей) господствует суеверное старинное представление, что болезни насылаются «злыми духами» или «богом в наказание за грехи людей». Такое мнение, напр., высказывалось не далее как в половине девятнадцатого века видным патологом Рингсайзом в Мюнхене. 3. БЕССИЛИЕ ИНТРОСПЕКТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ.— Чтобы убедиться в том, что традиционная и метафизическая теория души совершенно не в состоянии решить великих проблем психологии при посредстве только мыслительной деятельности, достаточно бросить взгляд на ходячее руководство психологии, служащее пособием при прохождении курса в современных университетах. Там нет и помину ни об анатомическом строении органов души, ни о физиологическом взаимодействии их функций, ни об онтогении и филогении «психеи». Вместо того наши «чистые психологи» предаются фантазиям насчет сущности души, которая нематериальна и о которой никто ничего не знает, и наделяют этот бессмертный призрак всевозможными чудесными свойствами. Сверх того они ругательски ругают отих гнусных материалистов- естествоиспытателей, которые позволяют себе посредством опыта, наблюдений и эксперимента доказывать бесплодность их метафизических бредней. Приятный пример такой сварливости нам показал недавно д-р А. Вагнер своим сочинением «Grundprobleme der Naturwissenschaft. Briefe eines unmodernen Naturforsehers», Berlin 1887. Недавно скончавшийся вождь современного материализма Людвиг Б ю х- нер, на которого, означенный автор жестоко обрушился в своей книге, дал ему надлежащий отпор («Berliner Gegen- wart» 1897, 40, стр. 218, и «Munchner allgemeine Zeitung», приложение 20 марта 1899, № 58). Духовный соратник А. Вагнера, д-р А. Бродбек из Ганновера, недавно сделал честь 414
моему «Монизм у» аналогичными, хотя и более приличными нападками: «Kraft und Geist. Eine Streitschrift gegen den unhaltbaren Schein-Monismus Professor Haeckels und Genossen». Leipzig, Strauch 1899. Свое предисловие Бродбек заканчивает такой фразой: «Хотел бы я знать, что ответят мне эти материалисты». Ответ очень прост: «Изучайте усидчиво в течение пяти лет естественные науки, а главное антропологию (особенно анатомию и физиологию мозга!), и вы приобретете необходимое предварительное эмпирическое знание основных фактов, которым вы в данную минуту совершенно не располагаете». 4. НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ. —Ввиду того, что так называемая национальная идея Адольфа Бастиана не перестает вызывать восторги и удивление не только в рядах Этнографов, но и психологов и так как сам изобретатель считает ее важнейшим теоретическим плодом своей неутомимой деятельности, мы должны указать, что ни в одном из многочисленных и ценных трудов Бастиана нельзя найти ясного определения этого мистического призрака. Достойно сожаления, что этот знаменитый путешественник и коллекционер так мало смыслит в современной теории эволюции. Многочисленные выпады, направленные им против дарвинизма и трансформизма, принадлежат к самым нелепым, а отчасти и забавным образчикам литературы этого сорта. 5. НЕОВИТАЛИЗМ. — После того, как дарвинизм нанес смертельный удар мистической вере -в сверхъестественную «жизненную силу» и лет двадцать о ней ничего не было слышно, она вновь ожила в наше время и в последнее десятилетие приобрела многочисленных сторонников. Физиолог Б у н г е, патолог Риндфлейш, ботаник Р е й н к е и другие с большим успехом защищали воскресшую веру в чудо, в нематериальную и интеллектуальную жизненную силу. Особое усердие при этом обнаружили некоторые из моих бывших учеников. Эти «сверхсовременные» естествоиспытатели пришли к убеждению, что теория эволюции, и в особенности дарвинизм, есть заблуждение, не выдерживающее никакой -критики, и что «история вообще не наук а». Один из них даже решил, что «все дарвинисты страдают размягчением мозга». Но так как вопреки неовитализму огромное большинство современных естествоиспытателей (гораздо больше девяти десятых!) видит в теории эволюции величайшее завоевание биологии девятнадцатого века, то это прискорбное обстоятельство приходится объяснить страшной мозговой эпидемией. Все эти вздорные суждения односторонних и неглубоких специали- 415
стов так же мало могут повредить современной теории эволюции и исторической науке, как и проклятия папы. Беспочвенность и несостоятельность неовитализма особенно становится ясной, когда противопоставляешь ему факты истории во всем органическом мире. Эти факты «истории развития» в самом широком смысле, основы геологии, палеонтологии, онтогении и т. д., могут -быть объяснены во всей своей связи лишь нашим монистическим эволюционным учением, которое несовместимо ни со старым, ни с новым витализмом. То, что этот последний получил теперь распространение, отчасти объясняется общей реакцией в духовной и политической жизни, крайне невыгодно отличающей последнее десятилетие девятнадцатого века от последних лет восемнадцатого века. Особенно в Германии этот «н о в ы й кур с» породил небывалое лицемерие не только в политической и церковной области, но и в области науки и искусства. Однако эта современная реакция в общем составляет только мимолетный эпизод. 6. ПЛАЗМОДОМНЫЕ И ПЛАЗМОЯДНЫЕ. — Деление протистов, или одноклеточных живых существ, на две группы: ллазмостроящих и ллазмоядных — служит единственным основанием, по которому их можно причислить -к двум великим царствам органической природы — животному и растительному. Плазмостроящие, или плазмодомные (к которым относятся так называемые «одноклеточные водоросли»), характеризуются обменом веществ, свойственным растениям в собственном смысле. Плазма, творец их клеточного тела, обладает химико-физиологическим свойством образовывать новую живую плазму путем синтеза и претворения (усвоение углерода) неорганических соединений (воды, углекислоты, аммиака, азотной кислоты). Плазмоядные же (инфузории, корненожки) характеризуются обменом веществ, свойственным собственно животным. Аналитическая плазма их клеточного тела лишена упомянутого синтетического свойства. Их плазма получает необходимое питание прямо или косвенно из растительного царства. Вначале (на заре органической жизни земли) возникли путем архигонии первобытные плазмодомные растения (]фитомонеры, лробионты, сине- зеленые); от них уже произошли путем метазитизма плазмоядные животные (зоомонеры, бактерии, амебы). В чем заключается это важное явление, метазитизм, я подробно изложил в последнем, десятом издании своей «Natiirliche Schopfimgs- gechichte» (1902, т. 2, стр. 426—439). Полную теорию его я дал в первом томе своей «Systematische Philogenie», 1894, стр. 44—55. 416
7. СТАДИИ РАЗВИТИЯ КЛЕТОЧНОЙ ДУШИ. —В псй- хогении протистов я различаю четыре главные стадии: 1) клеточную душу архефитов, 2) археозойных, 3) корненожек, 4) инфузорий. А. Клеточная душа архефитов, или ф и т о- м о н е р, простейших растений, или протофитов. Из этих примитивнейших форм органической жизни хорошо изучен: класс сине-зеленых, или циановых, с тремя семействами — Chroococeus, Oscillaria и Nostocaceae ('«Systematische Philogenie» I, § 80). Тело простейших из них представляет собой шарообразный комок плазмы голубовато- зеленого или темнозеленого цвета, без клеточного ядрышка, по строению мало похожей на зерна хлорофила, наблюдаемые в клетках высших растений. Его однородное вещество, чувствительное к свету, образует плазму синтезом воды, углекислоты и аммиака. Внутренние молекулярные движения, обусловливающие этот обмен вещества у растения, внешним образом не проявляются. Размножение совершается простейшим способом — посредством деления. У многих сине-зеленых продукты такого деления располагаются в известном порядке; нередко они располагаются цепью, а у осциллярий совершают особые колебательные движения, причина и смысл которых нам неизвестны. О точки зрения филетической психогении эти сине-зеленые представляют величайшую важность, ибо древнейшие из них (пробионты) возникли путем архигонии из неорганических соединений. Вместе с органической жизнью появилась на земле и простейшая душевная жизнь («Syst. Phyl.» I, § 31—34, 78—80). Жизнь состояла исключительно в обмене растительных веществ и в размножении делением (вследствие копуляции). Психическая деятельность ограничивалась чувствительностью к свету и химическим изменением, подобным тому, какое происходит с «чувствительными» фотографическими пластинками. 8. Клеточная душа археозойных, или зо- о м о н е р, простейших из первобытных животных, или про- тозойных. Тельце, как и у архефитов, состоит из зернышка однородной плазмы, лишенной структуры и ядра; но обмен веществ здесь иной. Так как зернышко плазмы потеряло плазмодомную способность к синтезу, то ему приходится заимствовать свою пищу у других организмов; оно разлагает плазму посредством анализа, окисления белков и углеводов. Эти зоомонеры произошли от плазмодомных фитомонер путем метазитиэма, изменения в обмене веществ («Syst. Phil.» I, 1894, § 37, 38, 101, 108). Нам известны два класса этих археозойных — бактерии и ризсмонеры (<<хищные монеры»), Мелкие 27 Геккель. Н. Ш4. 417
бактерии (долгое время относившиеся к разряду грибов и начинавшиеся схизомицетами) суть «безъядерные клетки» и имеют постоянную форму шара у круглых бактерий (micrococcus, streptococcus), у других — форму палочек (bacillus, eubacterium), или же спирали (spirillum, vibrio). Всякий знает, какой огромный интерес представляют эти бактерии, ибо при всей простоте своей структуры они вызывают чрезвычайно оважные изменения в других организмах. Зимогенные бактерии вызывают брожение, гниение; патогенные бактерии являются причиной самых страшных заразительных (болезней (туберкулеза, тифа, холеры, проказы); паразитарные бактерии живут в тканях многих растений и животных, не принося им ни особого вреда, ни пользы; с и м- биотические бактерии оказывают большое содействие питанию и размножению животных и растений, с которыми живут на началах взаимного одолжения. Эти мелкие архео- войные обладают огромной чувствительностью; они реагируют на самые ничтожные физические и химические изменения; многие из них обладают способностью мгновенного произвольного перемещения (при помощи мерцательных ресничек). Огромный психологический интерес, представляемый бактериями, заключается в том, что различные функции их чувствительности и движения предстают пред нами в простейшей форме, в форме физических и химических процессов, выполняемых однородным веществом плазматического тела, не имеющего ни ядра, ни структуры. Здесь мы видим душу плазмы, древнейший прототип психической жизни животных. Это замечание прилагается и к древнейшим р и- зомонерам (protomonas*protomyxa, vampyrella и др.); они отличаются от мелких бактерий легкой изменчивостью формы, так как обладают придатками в виде лоскутьев (prota- moeba) или нитей (protomyxa). Эти ложноножки исполняют различные животные функции, служа органами осязания, движения, питания; и все же они не- являются постоянными органами, а лишь изменчивыми придатками однородной и Полужидкой массы тела, могущими возникать и исчезать в каждой точке поверхности, как у настоящих корненожек. С. Клеточная душа корненожек. Огромный 'класс корненожек во многих отношениях представляет для филетичеокой психогении крупный интерес. Нам известно несколько тысяч видов этих протозойных (живущих по большей части в море), и мы их различаем главным образом по форме скелету, выделяемого их одноклеточным организмом в целях ващщы или опоры. Этот «cytecium», как у таламофор с известковой раковиной, так и у радиолярий с кремневой ра- 418
ковиной, представляет большое богатство форм, обыкновенно очень изящных и правильных. У многих крупных форм (ну- муллитов и др.) наблюдается поразительно сложное строение, передающееся у отдельных видов до наследству с таким же .«относительным: постоянством», как и типическое формы у высших животных. И однако эти ^поразительные «чудеса дрироды» являются всего лишь продуктами выделения аморфной жидкой и упругой плазмы, выпячивающей изменчивые ложноножки, подобно ризомонерам, о которых мы выше говорили. Чтобы объяснить это явление, мы должны приписать бесструктурной плазме одноклеточных корненожек «пластическое чувство расстояния», присущее им в такой же (мере, как и чувство гидростатического равновесия \ Мы видим, кроме того, что это однородное вещество чувствительно к световым, телло'вым и электрическим раздражениям, к давлению и к химическим реакциям. Равным образом самое тщательное микроскопическое наблюдение убеждает нас, что эта белковая, слизистая, жидкая масса не обладает сколько-нибудь заметной анатомической структурой, хотя мы и должны предположительно признать за нею весьма развитую молекулярную структуру, нашему глазу недоступную и притом наследственную. Мы видим, что число и форма нетель слизистой сетки, которую образуют, соединяясь между собою волею случая, тысячи вьшячиваемых ложноножек, беспрестанно изменяются, и когда мы их сильно раздражаем, они вновь втягиваются в плазмовые шарики. То же самое в большем масштабе мы наблюдаем у мицелозоев, или мико- мицетов, например у aethalium septicum, расползающегося огромной желтой плесенью. В более слабой степени и более простой форме мы наблюдаем эту «корненожковую душу» у обыкновенных амеб. Эти выпячивающиеся голые •клетки особенно любопытны тем, что их примитивное устройство повторяется в тканях самых высокоразвитых одноклеточных животных. Молодое яйцо, из которого развивается человек, миллионы лейкоцитов, или белых шариков, циркулирующих в нашей крови, многие «плесневые клетки» — все ?>то «амебоиды». Когда эти клетки странствуют (планоциты) или едят (фагоциты), они совершают жизненные акты, свойственные животным, обнаруживают такую же подвижность и чувствительность, как изолированные амебы. Совсем недавно Рэмблер показал в одном превосходном исследовании, что многие из этих амебовидных движений произ- 1 Е. Н а е с к в 1 — Monographie der Radiolarien. I. Teil (1862), S. 127 — 135; И. Teil (1887), S, 113 — 122. 27* 419
водят влечатление психической деятельности, но могут быть в той же форме воспроизведены искусственным образом и в неорганических телах. Д. Клеточная душа инфузорий. Высшей ступени развития психическая жизнь одноклеточных организмов достигает у настоящих инфузорий, таких, как биче- носные, ресничные и ацинеты. Эти хрупкие создания, нежное тело которых обыкновенно представляет весьма простую, круглую или продолговатую, форму, особенно юрко перемещаются в воде — вплавь, бегом, ползком. Для движения им служат тонкие волоски, выходящие из кожицы. Другие двигательные органы состоят из сократительных мускульных волокон (мионемы), находящихся под кожицей и обусловливающих изменение формы тела. Эти мионемы развиваются в особых участках тела, образуя специальные органы движения. Сувойка отличается че- решковидным сократительным мускулом и множеством ресничек, «запирающим мускулом клеточного отверстия». У них же и особые чувствующие органы. В частности, некоторые фосфоресцентные реснички превращены в обонятельные и вкусовые органы. У инфузорий, размножающихся слиянием двух клеточек, следует признать химическую чувствитель-< ность, подобную чувству обоняния высших животных. И если обе копулирующие клетки уже представляют половые различия, то этот химиотропизм принимает эротический характер. Тогда в более крупной клетке, женской, можно различить «пятно зачатия», а в меньшей .клетке «конус оплодотворения». 8. ГЛАВНЫЕ ФОРМЫ ЦЕНОБИЙ. — Многочисленные формы клеточных союзов, представляющих чрезвычайную важность в качестве переходной ступени между прото- зойными и метазойными, еще до сих пор недостаточно изучены. Многие сине-зеленые, паулотомовые, диатомовые, д е с м.и диацеи, mastigotes и melethal- 1 i а е образуют ценобий протофитов. Ценобий прото- зойных встречаются' во многих группах корненожек (polycyttaria) и инфузорий (биченосные и ресничные). Все эти ценобий образуются путем повторного деления в большинстве случаев и гораздо реже — путем почкования простой материнской клетки. В зависимости от особой формы этого деления и особого расположения общественных клеточных поколений, рождающихся таким путем, можно различать четыре главных формы ценобий. 1) Студневые ценобий, желатинные массы круглой, цилиндрической, плоской формы, непостоянного объема, в которых распределены многочисленные клетки одного вида (долгое время вне 420
определенного порядка, причем соединяющая их бесструктурная желатинная масса выделяется самими клетками); к этой группе относится морула. 2) Сферальные ценобии, желатинные шарики, на поверхности которых располагаются друг возле друга,,.в простой ряд, общественные клетки. Шарообразные колонии вольвоцин и галосфер, каталлакт и по- лициттарий. Эта форма особенно интересна тем, что расположением своим напоминает бластулу метазойных. Как и в бластодерме этих последних, многочисленные клетки часто оказываются притиснутыми друг к другу, образуя простейший эпителий (древнейшая форма ткани). Так обстоит дело у м а- госфер и галосфер. В других случаях союзные клетки, напротив, бывают разделены промежутками и соединяются между собою лишь плазмовыми мостиками, словно подают друг другу руки. Так обстоит дело у вольвоцин и_филоцета- рий (сферозойные, коллосферы и др.). 3) Арборальные ценобии. Клеточный стержень разветвляется и походит на цветочный стебелек. Цветы и листья, в данном случае социальные клетки, помещаются на сучьях разветвленного студенистого ствола или же, размножаясь, раололагаются таким образом, что вся колония напоминает деревцо или полиповый куст. Таковы многие диатомовые и мастиготы, биченосцы и корненожки. 4) Катенальные ценобии. Клетки многократно делятся поперечным делением, и продукты этого деления располагаются в ряд, образуя нити или цепи клеток. Из л р о т о ф и т о в они весьма часто встречаются у хромовых, десмидиаковых, диатомовых, а у протозойиых среди бактерий и корненожек, реже у инфузорий. Все эти многообразные формы ценобии характеризуются двумя различными ступенями индивидуальности, а также психической деятельности: 1) клеточная душа каждой отдельной клетки; 2) ценобиальная душа всей клеточной колонии. 91 ПСИХОЛОГИЯ СТРЕКАЮЩИХ. —Гидра, обыкновенный пресноводный полип, обладает овальным телом и чрезвычайно простым строением; состоя из двух рядов клеток, она напоминает прикрепленную к одному месту гаструлу. Ротовое отверстие обведено венчиком из щупалец. Два ряда клеток, образующих стенку тела (и даже стенку щупалец), точно таковы, как у непосредственных предшественников полипов, у гастреад. Однако есть некоторая разница в эктодерме, где происходит разделение труда между клетками. Среди обыкновенных индиферентных клеток имеются жгучие, или стрекательные, клетки, половые клетки и нервно-мускульные клетки. Эти последние особенно 421
интересны. От клеточного тела отходит длинный придаток в виде нити, которая направлена внутрь, обладает чрезвычайно большой сократимостью и обусловливает быстрые сокращения тела. Ее считают зачатком мускульной системы и потому называют миофеном или мионемом. Так как внешняя часть этих клеток обладает чувствительностью, то их называют нервно- мускульными .клетками или еще эпителиальными мускульными клетками. Так как смежные клетки связаны между собой тонкими продолжениями и, быть может, соединены в одно нервное сплетение отростками рассеянных ганглиозных клеток, то все эти мускульные волокна могут сокращаться одновременно; однако центрального нервного органа, настоящего ганглия, еще не существует, точно так же как диференциро- ванных органов чувств. Многочисленные формы гидрополипов (тубулярии, кшмпанарии) представляют такое же эпителиальное строение, как и гидра. Очень многие виды снабжены пачками и ногою (основание). Многочисленные особи, составляющие такую ногу, находятся в непосредственной связи между собой. Сильное возбуждение, испытываемое частью общины, может передаться всем членам ее и вызвать сокращение многих из них или даже всех. Слабые раздражения заставляют сокращаться только отдельные особи. Мы таким образом можем различить уже у полипов двойную душу: личную душу изолированного полипа и кормаль- н у ю, или общую, душу всей ноги. Душа медуз. — Медузы, очень близко стоящие к мелким неподвижным полипам, плавают свободно в воде и обладают довольно высокой организацией, особенно крупные и красивые дискомедузы. Их нежное студенистое тело напоминает раскрытый зонтик, покоящийся на 4 или 8 спицах. Ручке зсртика (Umbrella) соответствует пищеварительный канал, нисходящий посредине; у нижней оконечности его находится рот, состоящий из четырех лопастей, крайне чувствительных и подвижных. На внутренней поверхности зонтика находится слой кольцеобразных мускулов, правильное сокращение которых поддерживает форму зонтика и выталкивает наружу морскую воду, содержащуюся в Полостях. На свободном и круглом краю зонтика помещаются на равных расстояние 4 или 8 чувствительных органов, а также длинные щупальца, очень подвижные и чувствительные. Чувствующие органы (Sensilla) представляют собой то простые глаза, то слуховые пузырьки, то сложные чувствующие палочки (Rhopalia), каждая из которых заключает в себе глаз, слуховой пузырек и вкусовой орган. Вдоль края зонтика идет нервное кольцо, поддерживаю- 4-22
щее сообщение между мелкими нервными ганглиями, расположенными у основания, щупалец. От ганглий отходят чувствующие органы к органам чувств и двигательные нервы к мускулам. Этой диференцированной структуре психического аппарата у медуз соответствует оживленная и вполне развитая душевная деятельность. Они шевелят по произволу различными частями тела, реагируют на свет, теплоту, электричество и химические раздражения, как и высшие животные. Нервное кольцо со своими 4 или 8 ганглиями -составляет центральный орган, устанавливающий связь между органами чувств и движения. Сверх того, каждая из 4 или 8 радиальных частей, содержащая ганглий, обладает собственной душой и может самостоятельно проявлять чувствительность и производить движения. Следовательно, душа медузы носит уже характер настоящей нервной души, но в то же время представляет интересный пример того, как такая душа может делиться на несколько равноценных, частей. Метагенезис души. — Мелкие неподвижные полипы и крупные свободно плавающие медузы во всех отношениях кажутся настолько-различными существами, что в прежнее время их группировали в два совершенно различных класса. Полип, простой по структуре, не имеет ни нервов, ни мускулов, ни диференцированных органов чувств; душа его приводится в движение рядом клеток эктодермы. У медузы строение более сложное, она обладает самостоятельными нервами и мускулами, диференцированными ганглиями и органами чувств. Ее нервная душа нуждается для своей деятельности в таком сложном аппарате. У полипа пищеварительный орган сводится к простому ротовому отверстию или к примитивной кишке древних гастреад, у медуз имеется уже довольно сложная система пищеварительного канала с питательными мешками или трубками, правильно расходящимися по радиусам от центрального желудка. В стенке медузы развиваются 4 или 8' самостоятельных половых желез, или гонад, отсутствующих у полипов; у них половые клетки возникают самым простым способом среди обыкновенных индиферентных клеток. Различия в структуре и психической жизни этих двух классов животных таким образом очень значительны, сильнее соответствующего различия между человеком и рыбой или между муравьем и земляным червем. Велико было поэтому изумление .зоологов, когда в 1844 году известный естествоиспытатель Capo (вначале протестантский пастор, впоследствии монистический зоолог) открыл, что эти две животных формы принадлежат к одной и той же сфере размножения. Оплодотворенные яйца медуз рождают про- 423
стых полипов, а эти последние бесполовым путем почкования производят новых медуз. С т е н с т р у п, из Копенгагена, делал аналогичные наблюдения над кишечныйи червями и в 1842 г. объединил наблюденные факты термином метагенезис. Позже открылось, что это замечательное явление весьма распространено как среди многих высших животных, так и растений (мхов, папоротников). Обыкновенно два совершенно различных поколения чередуются таким образом, что одно, половое, производит яйцо и семя, а другое остается бесполым и размножается почкованием. С точки зрения филогенетической психологии этот метагенезис полипов и медуз представляет величайший интерес именно потому, что два представителя одного и того же животного вида, правильно чередующиеся между собою, далеко стоят друг от друга не только по строению, но и по психике. Здесь мы прямым наблюдением можем проследить до некоторой степени in statu naseendi, рождение высшей, нервной души из низшей формы души; и, что всего важнее, мы можем объяснить это явление, указав его причины. Возникновение нервной души. — Возникновение нервной системы, мускулов и органов чувств, образование их из эктодермы можно непосредственно наблюдать о н- тогенетически у человека и высших животных, но к филогенетическому объяснению этих замечательных явлений можно притти только косвенным путем. Прямое же объяснение мы находим в «метагенезисе» медуз и полипов, о котором только-что говорили. Действующая причина этого ме- тагенезиса кроется в совершенно различном образе жизни этих двух животных форм. Более древние полипы, будучи прикреплены подобно растениям ко дну морскому, для удовлетворения своих несложных потребностей не имели надобности ни V высших органах чувств, ни Б обособленных мускулах и нервах. Для питания своего крохотного тельца им достаточно было эктодермы: простого эпителия наружной кожи с слабыми зачатками гистологической дифе- ренциации достаточно было для восприятия ощущений и выполнения всегда однородных движений. Совсем иначе обстоит дело с крупными медузами, плавающими свободно в воде, как я показал в своей монографии об этих прелестных и столь занимательных животных (1864—1882). Благодаря приспособлению к особым условиям существования в море их органы чувств, мускулы и нервы не менее совершенны и диференцированы, чем у многих высших животных. Для питания таких организмов должен был развиться сложный пищеварительный канал. Более тонкое строение их психических 424
органов, с которым нас (познакомил Рихард Гертвиг в 1882 году, соответствует более высоким потребностям, обусловливаемым образом жизни этих хищных, свободно плавающих животных: глаза, слуховые органы, органы равновесия, химические органы (вкусовые и обонятельные) образовались вследствие восприятия и обособления сознанием различных раздражений; произвольные движения при плавании, схватывании добычи, втягивании пищи, борьбе с врагами привели к обособлению мускульных групп. Правильная связь, установившаяся между двигательными и чувствующими органами, обусловила образование от 4 до 8 радиальных ганглиев, расположенных по краю зонтика, и нервного кольца, соединяющего их. А если оплодотворенные яйна развиваются снова в несвободных полипов, то это объясняется законами скрытой наследственности. 10. ПСИХОЛОГИЯ ОБЕЗЬЯН. — Так как обезьяны, а в особенности человекообразные, сильно приближаются к человеку не только строением, но и способом развития, то психологам по профессии можно самьш настойчивым образом рекомендовать сравнительное изучение психологии обезьян. Особенно поучительным и занимательным представляется посещение зоологических садов и зверинцев, где показываются дрессированные обезьяны, а также цирков и театров с дрессированными собаками. Поразительные успехи, достигнутые современным искусством дрессировки не только в обучении собак, лошадей, слонов, но и хищных, грызунов и других низших млекопитающих, могут явиться для беспристрастного психолога, если он серьезно интересуется предметом, источником психологических сведений, чрезвычайно ценных с монистической точки зрения. Независимо от этого посещение таких учреждений весьма занимательно и гораздо в большей степени расширяет антропологический горизонт, чем скучное и отупляющее изучение метафизических фантазий, заключающихся в тысячах книг и статей так называемой «чистой интроспективной психологии» *. 11. ТЕЛЕОЛОГИЯ КАНТА. — Изумительные успехи современной биологии совершенно опровергли телеологическое объяснение природы, данное Кантом. Физиология показала, что все жизненные явления могут быть сведены к физическим и химическим процессам, и что для объяснения их нет надобности ни в личном творце, зиждителе природы, ни в загадочной, целесообразно действующей жизненной силе. Клеточная теория показала нам, что все сложные жизненные функции высших животных и растений обусловливаются фищко-ищичеокими процессами, со- у 426
вершадощимися в элементарных организмах Микроскопических клеток, и что материальной основой их является плазма клеточного тела. Это в такой же мере относится к явлениям роста и питания, как и <к явлениям размножения, ощущения и движения. Основной биогенетический закон учит нас, что загадочные явления эмбриологии (развития зародышей и превращений молодого поколения) обусловлены наследованием соответствующих процессов от предков в генеалогическом порядке. Однако теории происхождения удалось решить загадку, каким образом процессы этого филогенетического развития, физиологические функции наследственности и приспособления вызывали на протяжении долгих периодов времени непрерывную- смену форм, превращение, или трансформацию, видов.' Наконец, теория отбора отчетливо показала, как при этих филогенетических процессах возникали целесообразные приспособления — чисто механическим путем, путем выбора самых полезных. Дарвин доставил торжество механистическому принципу объяснения органической целесообразности, который слишком за 2 000 лет до него смутно чувствовал Эмпедокл; этим он стяжал себе славу «Ньютона органического мир а», хотя Кант самым решительным образом оспаривал возможность такого объяснения. Эти исторические обстоятельства, на которые я указывал больше тридцати лет тому назад (в пятом издании моей «Естественной истории миротворения»), настолько интересны и важны, что я вторично подчеркиваю их здесь. Я считаю это своевременным не только потому, что своевременная философия с особенной настойчивостью требует возврата к Канту, но и потому, что даже величайшие метафизики легко впадают в самые грубые заблуждения при обсуждении важнейших вопросов. Кант, проницательный и трезвый автор «критической философии», самым решительным образом- объявил «нелепою» надежду на открытие, которое в действительности было сдела:но Дарвином через семьдесят лет после этого заявления, и навсегда отказал человеческому духу в возможности лритти к широкой обобщающей концепции, которую, однако, тот обрел в теории отборам Из этого видно, как опасно изрекать категорические «I g п о г a b i m u s»! Ввиду преувеличенного почитания, оказываемого Канту новейшей немецкой философией и у многих неокантианцев переходящего в какое-то безграничное идолопоклонство, да позволено нам будет пролить свет, на человеческие несовершенства великого кенигсбергского философа и роковые промахи его «критической» мудрости. Дуалистическая, с годами 426
усиливавшаяся, наклонность Канта к трансцендентальной метафизике обусловливалась -скудостью и односторонностью образования, полученного им в школе и университете. Это академическое образование носило преимущественно филологический, богословский и математический характер; из естественных наук он основательно изучил лишь астрономию и физику, отчасти же химию и минералогию. Широкая же область биологии, даже в скромном тогдашнем объеме, была ему почти совершенно незнакома. Из органических естественных наук он не изучал ни зоологии, ни ботаники, ни анатомии, ни физиологии; а его антропология, которою он занимался долгое время, была крайне несовершенна. Если бы Кант вместо филологии и богословия изучал несколько лет медицину, слушал бы лекции по анатомии и физиологии и основательно ознакомился бы с человеческим организмом, в клиниках изучал бы наглядно патологические изменения его, то не только антропология, но и все мировоззрение «критического» философа приняло бы совершенно другой характер. Кант не так бы легкомысленно относился к известным уже в то время биологическим фактам к&к он это делал" в своих позднейших трудах (с 1769 г.). По окончании университетского курса Канту в течение девяти лет, с 22 но 31 год жизни, пришлось снискивать себе пропитание трудом домашнего учителя, следовательно как- раз все то время, в течение которого характер и направление человека складываются на всю жизнь. Если бы Кант, сиднем просидевший всю жизнь в Кенигсберге и никогда не выезжавший за пределы Прусской провинции, совершал в это время длинные путешествия, доставлял бы живую пищу своему интересу к географии и антропологии реальным созерцанием мира, то такое расширение его умственного кругозора несомненно оказало бы крайне благотворное реалистическое влияние на склад его идеального мировоззрения. О другой стороны, то обстоятельство, что Кант не был женат, объясняет у него, как и у других философствующих холостяков, недостаточность и односторонность развития. Ибо мужчина и женщина — два существенно различных организма, которые вполне отвечают нормальному родовому понятию «ч е л о в е к», лишь взаимно дополняя друг друга. 12. КРИТИКА ЕВАНГЕЛИЙ. — S. Е. Verus «Verglei- chende Uebersicht (vollstandiges Synopsis) der vier Evangelien in unverkiirztem Wortlaut». Leipzig 1897. — Заключение: «Каждое писание надлежит понимать и судить по духу его времени. «Евангельские» п о э и ы ведут свое проис- 437
хождение от крайне ненаучной эпохи и из слоев, и с- полненных г р у б q г о суеверия; они написаны для своего времени, а не для будущих и отнюдь не для «всех времен»; однако это и не исторические сочинения, а просто назидательные писания, отчасти носящие церковно-полемиче- ский характер. Только интересы церкви, ее духовенства и связанных с ними общественных установлений побудили приписать эти творения «апостолам» (Матфею, Иоанну) и «ученикам апостольским» (Марку, Луке); и это в достаточной мере просто и естественно объясняет оказывавшийся им много- вековый почет, который так qxotho приписывают сверхъестественным влияниям. «Первоначальная форма этих легенд претерпела в первые столетия немало изменений, так что установить ее теперь нет возможности. Собрание писаний Нового завета составлялось чрезвычайно медленно, и редакция некоторой части их установилась лишь в течение нескольких столетий. Все, что дошло до нас в качестве непреложных истин от этой некритической эпохи, покоится на произвольных толкованиях и ошибках, если не на сознательном обмане. «Во все эпохи сильного гнета евреи начинали ждать пришествия спасителя (мессии). Так, Исайя 45, 1, после вавилонского пленения (597—538) приветствует как мессию персидского царя Кира (не еврея), подарившего еврейскому народу свободу. Первосвященник Иошуа привел евреев на родину, и вот легенда создала более древнего «Иошуа», который в качестве последователя «Моисея» привел свой народ в Ханаан. После разрушения Иерусалима (J70 г. но р. х.) еврейский ученый Иосиф объявил, что у человечества остался более обширный храм, нерукотворный, и в императоре В е с- п а с и а н е усмотрел мессию, который принесет всему миру истинную свободу. Но и в далекой Римской империи некоторые мечтатели и поэты продолжали грезить о «спасителе мира», ив несколько десятков лет появился целый ряд таких «мессий». К дщум Иошуа народное поэтическое творчество прибавило третьего Иошуа (по-гречески Иисус). «Описать жизнь такого друга бедных, чудотворца и спасителя было вовсе не трудно: приключения, события, речи легко было заимствовать из прообразов Старого завета (не говоря уже о весьма распространенных в те времена на Востоке сказаниях о Кришне и Будде): там были Моисей, Илия, Елисей, от которых, конечно, не должен был отставать новый герой, псалмы и пророки. При этом составители жизнеописания нередко понимали образные выражения в буквальном смысле. Еще отцы церкви считали рассказы о чудесах за аллегорию, 428 \
а современная церковь требует, чтобы все решительно принималось на веру. «Образ мессии создавался постепенно. В «Посланиях П а в л а», появившихся, как доказано теперь, ранее «евангелий», ничего не говорится о его смерти и воскресении. На некоторых местах книг пророков, понятых буквально, построили учение о опасении мира. Наконец, явились вопросы: где, как, от кого он родился? Долго ли жил? и т. д. Так как пример ¦смелого вымысла уже имелся налицо (позднее он назван «по Марку», затем «евангелие от Марка»), то полился целый поток таких сочинений, отчасти грубых карикатур, отчасти правдоподобных жизнеописаний. Каждый край, чуть не каждая крупная община имели свое евангелие, нередко получавшее какое-нибудь громкое имя. Писать под чужим именем считалось в то время вполне дозволительным. «Эти «евангельские» вымыслы относят своего героя к первой половине первого столетия нашего летосчисления. Однако ни еврейским (Филон, Иосиф), ни римским и греческим (Тацит, Оветоний, Плиний, Дион Кассий) писателям этой и последующей эпохи йе известны были ни «И и с у с из Назарет а», ни повествуемые в евангелиях события из его жизни; неизвестен даже город Назарет». 13. ХРИСТОС И БУДДА. —Беру из превосходного труда S. Е. Verus «Vergleichende Uebersicht der vier Evangelien» (единственный источник сведений о жизни Христа, Leipzig 1897) следующее место: «Профессор Рудольф Зейдель произвел в нескольких добросовестных работах, высоко ценимых даже видными учеными богословами вроде профессора Пфлейдерера, сравнение «евангельских в ы м ы с- л о в» с различными индийскими и китайскими жизнеописаниями Будды, составленными в разные эпохи, и с несомненностью установил следующее: и тот и другой «учитель вер ы» ведут примерную и душеспасительную кочевую жизнь, по большей части в сопровождении учеников, прерываемую периодами отдыха (вечера, уединение в пустыне); и тот и другой произносят проповеди в горах и остаются в столице после торжественного вступления в нее. Но и в мелких чертах, и в последовательности событий наблюдается поразительное сходство. «Будда — воплотившийся бог; как человек он из царской семьи. Он зачат и рожден сверхъестественным путем, рождение его предвозвещается посредством чуда. Боги и цари славословят новорожденного и приносят ему дары. Старый брамин немедленно узнает в нем искупителя всех зол. Он приносит с собой на землю мир и благоволение. Юный Будда 429
Подвергается преследованию й чудом спасает свою жизнь; торжественно введенный во храм на двенадцатом году жизни, он тревожно разыскивается родителями, которые застают его в кругу священников. Он быстро развивается, опережает своих учителей и с годами становится все мудрей. Он постится и подвергается искушениям. Он погружается в священный поток. Некоторые ученики одного мудрого брамина переходят к нему. Его лозунг — «Следуй за мной». Одного ученика он посвящает, по индийскому обычаю, под смоковницей. Из двенадцати учеников трое примерных, а один — предатель. Ученики меняют свои прежние имена. Около него образуется широкий кружок из восьмидесяти учеников. Будда отсылает от себя учеников по двое с определенными миссиями. Девушка из народа славословит его мать. Богатый брамин желает за ним следовать, но не может расстаться со своим добром; другой посещает его под покровом ночи. В семье своей он не пользуется влиянием, зато встречает почет у знати и у женщин. «Будда поучает обетам блаженной жизни; особенно любит он притчи. Его поучения (часто даже в выборе слов) отличаются поразительным сходством" с поучениями Христа; он уклоняется от чудес, презирает земные блага, проповедует смирение, миролюбие, любовь к врагам, самоуничижение и борьбу со своей природой, даже воздержание от половых сношений. Он учит также о своем лредсуществовании. В своих предчувствиях близкой смерти он многократно подчеркивает, что возвращается к себе домой, на небо, а в прощальном слове увещевает учеников, обещает им заступника («утешителя») и предсказывает всеобщее светопреставление. Лишенный отечества, нищий, он странствует в роли целителя, спасителя, искупителя. Противники укоряют его в том, что он предпочитает общество «грешников». Незадолго до своей кончины он находится в гостях у одной «грешницы». Один из учеников обращает у колодца девушку из презираемой касщ. Овое божественное происхождение он удостоверяет многократными чудесами (шествует по водам и т. д.). Он торжественно вступает в столицу и умирает при чудесных знамениях: земля содрогается, все концы мира объяты пламенем, солнце гаснет, с неба низвергается метеор. Будда также нисходит в ад и возносится на небо». Критические богословы новейшего времени, опираясь на поразительные открытия сравнительной истории религий, пришли к убеждению, что личность Христа представляет собой идеальный образ религиозного вымысла и что как личность Иисус вообще никогда не существовал. 430
Cut. книги Альберта Кальтгофа и Промуса о возникновении христианства, а также «Мировые религии в их исторической связи» Карла Фолерса (Иена, издание Дидерихса). 14. ГЕНЕАЛОГИЯ ХРИСТА. — Поль де-Регла говорит в своем интересном труде (1894): «К счастью, у этого сына Марии, которого на языке нынешнего права можно было бы назвать внебрачным сыном, имеются другие права на бессмертную славу, чем его темное происхождение. Был ли он плодом тайной любви, или акта, который наше современное общество называет преступным, какое это могло иметь значение для его славной жизни: неужели величие его поведения не дает ему права на ореол, окружающий его благородную жизнь?» На юге Италии и Испании, где понятие о святости брака не отличается особенной строгостью, католический священник прекрасно приспособился к народным обычаям. Незаконные дети, во множестве зачинаемые ежегодно попами и капелланами (естественный результат святого целибата), нередко считаются плодом непорочного зачатия и пользуются особенным почетом. Напротив, христианское имя Иосиф (Беппо), напоминающее об обманутом плотнике из Галилеи, не пользуется большим уважением. В 1859 г. в Мессине я был очевидцем ожесточенной ссоры между моим рыбаком Винчепцо и его товарищем Джу- зепле, и когда первый крикнул второму, сделав рожки, одно только слово «Беппо», тот пришел в неописуемую ярость. Когда я спросил, что это значит, Винченцо ответил мне со смехом: «Э! он зовется Беипо, а его жена Марией, и, как у нашей святой Мадонны, его первый еын — не его, а попа!» Вот крайне характерный факт. Ватиканская доктрина, для которой подобные вещи крайне неприятны, естественно пытается пройти мимо сомнительного зачатия и незаконного рождения Христа и все же не может не прославлять в изображениях и поэмах этого важного события человеческой жизни и делает это нередко самым материалистическим способом. Влияние, оказанное пластическим изображением «священной истории» на народную фантазию, являющееся и поныне самой сильной опорой ecclesia militans (воинствующей церкви), необычайно велико; 'Замечательно, как церковь Придерживается при этом неизменного образца, сохраняемого тысячу лет. Всякий образованный человек знает, что миллионы изображений, посвященных священному писанию, не представляют ни персонажей, ни сцен в костюмах эпохи (как думает невежественная масса), но в идеальной обстановке, отвечаю- 431
щей вкусам художников, живших йеизмеримо позднее. Наибольшее влияние в этом смысле оказали итальянские школы живописи; это объясняется тем, что в средние века Италия была не только центром папизма, но и родиной великих живописцев, скульпторов, архитекторов, отдававших свои силы на служение церкви. В последние годы большую сенсацию вызвал ряд картин, (посвященных библейской истории. Они принадлежат кисти гениального русского художника Верещагина. Изображают они различные важные моменты жизни Христа в оригинальной, натуралистической и этнографической, манере: святое семейство, Иисус с -Иоанном у вод Иордана, Иисус в пустыне,' Иисус на озере Тивериадском, пророчество и т. д. Во время своей поездки в Палестину (1884) Верещагин тщательно изучал не только ландшафты Святой земли, но и население, костюмы, жилища и т. д. и очень верно передал все это. Мы знаем, что Палестина и вся обстановка очень мало изменились за 2 000 лет. И картины Верещагина изображают ее гораздо вернее и натуральнее, чем миллионы картин, трактующих сюжеты священной истории на традиционный манер итальянских мастеров. Но именно этот реалистический характер картин и возмущал в крайней степени католических попов, которые не могли успокоиться до тех пор, пока выставка не была закрыта распоряжением полиции (напр. в Австрии). 15. ХРИСТИАНСТВО И СЕМЬЯ. —О враждебной позиции, с первой минуты занятой христианством в. отношении семейной жизни и любви к женщине, являющейся ее причиной, неоспоримо свидетельствуют как евангелия, так и послания Павла. Когда Мария забеспокоилась о Христе, он оттолкнул ее с такими словами, недостойными сына: «Женщина, что общего у тебя со мною?» Когда его мать и братья желали беседовать с ним, он отвечал:'«Кто матерь моя и братья мои?» Затем, указывая на рассевшихся вокруг него учеников, добавил: «Вот матерь моя и братья мои!» и т. д. (Матфей, 12, 46— 50; Марк, 3, 31—35; Лука, 8, 19—21). Христос даже ставил условием добродетели полное забвение своей семьи и отвращение к ней: «Кто приходит ко мне, и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, не может тот быть учеником моим» (Лука, 14, 26). 16. ПАПСКАЯ АНАФЕМА НАУКЕ. —В тяжелой борьбе, которую современной науке приходится вести с господствующим суеверием, поддерживаемым христианской церковью, особенную важность представляет объявление 432
войны, вызов, брошенный науке могущественным представителем церкви, римским папой, в 1870 году. Среди канонических предложений, объявленных римским собором 1870 г. заповедями божиими, находятся следующие анафемы: «Да будет анафема (проклятие) тем, кто отрицает единого бога истинного, творца и владыку всех вещей, видимых и невидимых. — Кто не стыдится утверждать, что нет ничего, кроме материи. — Кт:о говорит, что бог и все остальное есть одна и та же сущность. — Кто говорит, что законченные, телесные и духовные, или, по крайней мере, духовные вещи представляют собой эманации божественной субстанции или что божественная сущность производит все проявлением себя во вне. — Кто не признает, что вся вселенная и все предметы, в ней заключенные, созданы богом из ничего.— Кто говорит, что собственным усилием и благодаря постоянному прогрессу человек может и должен в конце-концов возобладать всей истиной и всем благом. — Кто не желает признать святыми и каноническими книги священного писания целиком и во всех их частях, как они были установлены Тридентским собором, или кто подвергает сомнению их божественное происхождение. — Кто говорит, что человеческий разум обладает такой самостоятельностью, что бог не может требовать от него веры. — Кто утверждает, что божественное откровение не может быть подкреплено внешними доказательствами. — Кто 'утверждает, что нет чудес или что на них никогда нельзя полагаться, или что божественное происхожде* ние христианства не может быть доказано чудесами. — Кто утверждает, что откровение не заключает в себе никаких таинств, и что символы веры совершенно непонятны для правильно развитого ума. — Кто утверждает, что человеческие науки надлежит трактовать совершенно свободно, чтобы их положения можно было устанавливать как истину, хотя бы они противоречили откровению. — Кто утверждает, что с прогрессом науки можно будет притти к пониманию учений, установленных церковью, в ином смысле, чем какой церковь им всегда придавала и придает поныне». Правоверно-евангелическая церковь не отстает от католической в этой анафеме против науки. Недавно в «Mecklenburgisches S с h и 1 b 1 a 11»" красовалось следующее предостережение: «Берегитесь первого шага. Быть может, вы еще находитесь под влиянием ложного бога науки. Если вы дадите Сатане мизинец, он понемногу захватит всю вашу руку, пока вы не падете вместе с ним. Он окружит вас тайными чарами и приведет вас к древу познания, и, если вы отведаете один раз, вас будет тянуть 28 Геикедь. Н W24, т
к нему волшебной силой, пока вы вполне не изведаете истины ложного, блага злого. Да сохранит вам рай ваша научная невинность». 17. ТЕОЛОГИЯ И ЗООЛОГИЯ. —Тесная связь, существующая у большинства людей между их философским мировоззрением и религиозными убеждениями, побуждает меня здесь остановиться подробнее на господствующем христианском вероучении и публично заявить о его коренном противоречии главным положениям нашей монистической философии. Но мои христианские противники уже сделали мне однажды упрек в полном незнакомстве с христианской религией. Еще совсем недавно благочестивый доктор Д а н н е р т (рекомендуя труд по психологии животных зоолога и совершенного иезуита Эриха Васманна) почтил меня такой фразой: «Известно, что Эрнст Гек к ель столько же смыслит в христианстве, сколько осел в логарифмах» (« Kons ervative Monats schrif t», ИЮЛЬ 1898, стр. 774). Это часто высказываемое мнение есть фактическая ошибка. Я не только в школе из религиозного усердия старательно изучал закон божий, но и на двадцать первом году самым горячим образом защищал христианские доктрины от моих будущих единомышленников, и однако изучение анатомии и физиологии человека и сравнение его с другими позвоночными глубоко поколебали мою веру. После тяжелой внутренней борьбы я наконец отрешился от этой веры, когда основательно изучил медицину и позанялся некоторое время практикой. Тогда я понял слова Фауста: «Все страдание человечества живет во мне!» Пытаясь открыть «мудрое провидение» в борьбе за существование, я напрасно искал в суровой школе жизни следов безграничной доброты «любвеобильного отца». Когда впоследствии я познакомился в своих частых научных путешествиях с различными странами и народами Европы и Азии, когда я мог наблюдать, с одной стороны, почтенные религии древних цивилизаций, а с другой, религиозные зачатки у самых грубых первобытных народов, тогда лишь во мне выработался, благодаря сравнительной критике религий, тот взгляд на христианство, который я изложил в XVIII главе. Впрочем, уже как зоолог, я имею право заключать самые противоположные теологические воззрения в сферу моей философской критики, ибо я считаю всю антропологию частью зоологии, из которой нельзя исключить и психологии. 18. МОНИСТИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ. — Практические потребности духовной и политической жизни рано или поздно 484
йрйдаду? йатей монистической религии форму культа, как это было со всеми религиями цивилизованных народов. Д о- стойным теологам XX века предстоит прекрасная задача — учредить этот монистический культ и приспособить его к различным потребностям каждой из цивилизованных наций. Так как и в этой важной области мы желаем не насильственной революции, но рациональных реформ, то мы считаем весьма удобным примкнуть к существующим учреждениям господствующей христианской церкви, тем более что и они теснейшим образом связаны с политическими и социальными установлениями. Подобно тому, как христианская церковь перенесла свои большие годовые праздники на праздничные дни язычников, монистическая церковь вернет им их первоначальный смысл, вытекающий из культа природы. Рождество снова станет праздником зимнего солнцестояния, Иванов день — праздником летнего солнцестояния. На пасху мы будем праздновать не сверхъестественное и невозможное в действительности воскресение мистической распятой личности, а величественное возрождение органической жизни, воскресение весенней природы после долгого зимнего сна. Осенью, на святого Михаила, мы будем праздновать конец веселого лета и вступление в суровый, полный труда зимний период. Подобным же образом и другие установления господствующей христианской церкви и даже некоторые обряды ее могут быть использованы для целей монистического культа *. Воскресная служба, которая в воспоминание библейского отдыха всегда следует за шестью будничными днями, в нашей монистической церкви подвергнется значительному усовершенствованию. Место мистической веры и сверхъестественных чудес займет чистая наука, познание истинных чудес природы. Церкви, как дома благоговения, будут украшаться не изображениями святых и иконами, а художественными изображениями, почерпнутыми из неистощимой сокровищницы красоты, какую представляет собою жизнь человека и природы. Между высокими .колоннами готических соборов, окруженных лианами, стройными пальмами и древовидными папоротниками, будут качаться грациозные бананы и бамбуки, напоминая о силе тропической природы. В огромных аквариумах, размещенных под окнами, прелестные медузы и си- фонофоры, кораллы и морские звезды будут-ласкать наш взор художественной красотой морской жизни. Место алтаря будет занимать планетарий, который в движениях небесных тел будет показывать нам всемогущество закона субстанции. В сущности и теперь многие образованные люди ищут назидания не в церковных проповедях, обильных фра- 2%* т
зой и скудных Мыслью, но в публичных лейцйях по вопросам пауки и искусства, в наслаждении бесчисленными красотами, неиссякаемым потоком изливающимися из недр нашей матери-природы. 19. ЭГОИЗМ И АЛЬТРУИЗМ. — Устойчивость практической морали и социологии обусловливается п"о л н ы м равновесием эгоизма и альтруизма. Это в одинаковой мере относится как к человеку, так и ко всем общественным животным. С одной стороны, благосостояние общества связано с благосостоянием лиц, его составляющих; с другой стороны, полное развитие индивидуальной сущности человека возможно лишь только в общении с ближними. Христианская мораль прославляет альтруизм и не признает никаких прав за эгоизмом. Совершенно противоположный взгляд развивает современная аристократическая мораль (Макса Штирнера и Фр. Ницше). Обе крайности одинаково ложны и одинаково противоречат законным требованиям социальной природы (см. Hermann Turck «Fr. Nietzsche und seine philosophische Irrewege». Jena, 1891; L. Buchner «Die Philosophie des Egoismus». «Internationale Liter atur-Beriehte» IV. I. 7 янв. 1887). 20. ВЗГЛЯД НА XX ВЕК. —Твердое убеждение в истине монистической философии, которым от начала до конца проникнута моя книга о мировых загадках, основано прежде всего на чудесных успехах, сделанных естествознанием в продолжение XIX века. Но оно побуждает нас, кроме этого, бросить взор, полный надежды, на двадцатый век. «Мы чувствуем волнение от нового подъема духа, и не таится ли в нашей душе предчувствие и уверенность в чем-то высшем и лучше м?» Julius Hart, сочинение которого «Geschichte der Weltli- teratur» (;2 Bde, Berlin 1894) много способствовало всестороннему выяснению важного вопроса о непреложности монизма, недавно остроумно решил его в новом труде: «Zukunftsland. Im Kampf um eine Weltanschauung. I Bd. Der neue Oott. Ein Anbliek auf das kommende Jahrhundert». Я лично ответил бы на этот вопрос безусловно в утвердительном смысле, ибо считаю величайшим успехом, могущим в конце-концов привести нас к решениям мировых загадок, установление закона субстанции и эволюционное учение, неразрывно связанное с ним. Я понимаю, что человечеству тяжело и больно видеть разрушение старых верований и связанной с ними надежды на лучшее будущее и что это обстоятельство сильно усложняет нашу •задачу. Но я считаю огромной компенсацией неисчерпаемую сокровищницу, открываемую нам унитарным миросозерца- 416
нием. Я твердо убежден, что XX век впервые позволит нам приобщиться к этим духовным сокровищам и таким образом приведет нас к религии истины, добра и красоты, которой поклонялся благородный дух Гёте *. АНТИНОМИИ ИММАНУИЛА КАНТА ОБЗОР ВАЖНЕЙШИХ ВНУТРЕННИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ В МИРОВОЗЗРЕНИИ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОГО НОВЕЙШЕГО философа КАНТ I, ФИЗИК (монист) (Кант, все раздробляющий) 1. Существует лишь один мир, в котором все совершается по твердым законам; «конечная причина» его повсюду остается неизвестна. 2. Во вселенной повсюду господствует твердый закон при- роаы, нигде нет произвола абсолютной свободы. 3. «Только в опыте заключается истина!» — «Внутренняя суть материи, или вещь в себе, есть просто фантазия (!!), отрица - тельное, бессодержательное пограничное понятие. 4. Нематериальный духовный мир совершенно недоступен нашему опыту, он есть мираж фантазии. 5. Не имеется никаких положительных, доступных чистому разуму доказательств существования бога; бессодержательная вера в него (без возможного представления!) есть просто вымысел. КАНТ II, МЕТАФИЗИК (дуалист) (Кант, все замазывающий) 1. Существуют два мира—познаваемая природа (mundus sensi- bilis) и непознаваемый духовный мир (mundus intelligibi- lis — lucus a non lucendo!!). 2. В природе царит абсолютная необходимость, в духовном мире—абсолютная свобода. 3. Путем опыта природа познается лишь как явление. Вещь в себе, составляющая ее подлинную внутреннюю суть, от нас сокрыта и непознаваема. 4. В существовании невещественного, духовного мира нас убеждает вера («нравственное сознание в нас»!). 5. О боге мы не можем составить себе ни положительных, ни отрицательных представлений; но мы должны верить в его существование (без определенного разумного представления!) на основании «внутреннего опыта». 437
б. Нет никаких положительных, доступных чистому разуму доказательств бессмертия души. 7* Нет никаких положительных, доступных чистому разуму доказательств свободы воли; категорический императив есть догмат. 8. Я должен был отказаться от веры (догмата), чтобы приблизиться к знанию (критическому разуму). КАНТ Г, АТЕИСТ с чистым разумом. МОНЕСТИЧЕСОЯ ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ 1. Познание есть естественный процесс, отнюдь не чудо. 2. Познание как естественный процесс подчинено.всеобщему закону субстанции. 3. Познание есть исключительно физиологический процесс, анатомическим органом которого является мозг. 4. Та часть человеческого мозга, в которой только и имеет место познание, представляет собою пространственно ограниченный участок в коре головного мозга, мыслительный орган, или фронему. 5. Орган познания, или фронема, состоит из ассоциативных центров и отличается осрбым гистологическим строением от смежных чувствительных и двигательных центров коры головного мозга, с которыми он находится в связи и взаимодействии. 6. Многочисленные клетки, составляющие фронему, — фро- нетальные клетки — суть эле- 6. Душа должна быть бессмертна, ибо в этом нас убеждает наше сознание (предчувствие!)» 7. «Нравственный закон внутри нас» {категорический императив) убеждает нас в свободе воли и является общеобязательной нормой. 8. Я должен был отказаться от знания (чистого разума), чтобы притти к вере (практическому разуму). КАНТ II, ТЕИСТ с практическим разумом ДУАЛИСТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ 1. Познание есть сверхъестественный процесс, чудо. 2. Познание как трансцендентный процесс не зависит от закона субстанции. 3. Познание есть лишь отчасти физиологический процесс или оно вовсе не является им, а представляет собой автономный духовный процесс. 4. Та часть человеческого мозга, которая кажущимся образом функционирует как орган познания, есть в действительности лишь орудие, превращающее духовный процесс во внешнее явление. 5. Орган познания, или фронема (сумма ассоциативных центров), имеет смысл лишь части' духовного инструмента, равно как и прилегающие и связанные с ним чувствительные и двигательные центры; они управляются «духом». 6. Хотя многочисленные фроне- тальные клетки, как микро- скоцические элементарные ча- ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ Противоречия двух путей познания истины Щ
ментарные органеллы познавательного процесса; от их нормального физического строения и, химического состава зависит возможность познания. 7. Физический процесс познания заключается во взаимосвязывании, или ассоциации, представлений, первоисточниками которых всегда являются внешние чувственные впечатления, прямо или косвенно приносимые очагами чувств. 8. Таким образом, все знания первоначально получаются из опыта, посредством органов чувств; частью прямо (непосредственный опыт, наблюдение и современный эксперимент), частью ' косвенно (исторические, посредственно переданные опыты прошлого). Все знания (в том числе и математические) имеют первоначально эмпирическое происхождение, a posteriori. сти фронемы, являются необходимыми орудиями познавательного процесса, они представляют собой не его реальные факторы, а просто более тонкие составные части инструмента, зависящего от невещественного духа. 7. Метафизический процесс познания заключается в связи, или ассоциации, представлений, которые лишь отчасти могут быть сведены к чувственным впечатлениям,* отчасти же они сводятся к сверхчувственным, трансцендентным процессам. 8. Таким образом, знания распадаются на два класса - эмпирические знания, a posteriori, приобретаемые опытом, и трансцендентные знания, a priori, не зависящие от какого бы то ни было опыта. К последним принадлежит прежде всего математика, положения которой отличаются от эмпирических истин абсолютной достоверностью. Первенство принадлежит априорным знаниям.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К „МИРОВЫМ ЗАГАДКАМ" (1903—1908 гг.) нига о «Мировых загадках», которая впервые появилась осенью 1899 года и в которой я воплотил результаты моих долголетних изысканий в области «монистической философии», получила широкое распространение и оказала сильное, для меня совершенно неожиданное влияние. После первого немецкого издания было выпущено дешевое народное издание, так что за восемь лет было продано 23О000 экземпляров, и приблизительно такое же количество разошлось в английском переводе в Англии и Америке. Большое распространение получила эта книга также во Франции, в Италии, в Скандинавии и Японии. В общем до 1908 года вышло восемнадцать различных переводов на иностранные языки. Уже в первые годы после выхода моей книги появилось в различных периодических изданиях свыше сотни отзывов о^ ней, а также дюжина довольно крупных брошюр, ей посвященных. Сравнительно-критический обзор и сводку этой литературы произвел осенью 1900 года один из моих учеников Генрих Шмидт (Иена), в своей брошюре «Der Kampf urn die Weltratsel» (Bonn, Emil Strauss, 2. Aufl. 1900). Впоследствии число этих контр-сочинений значительно возросло, особенно с переводом моей книги на английский, французский, итальянский и испанский языки и быстрым распространением их в этих странах. В настоящее время таких статей и заметок насчитывается, вероятно, несколько сотен. Столь неожиданный успех философской книги в известной мере налагал на автора обязанность ответить хотя бы на важнейшее из этих контр-сочинений и отчасти снять с себя крайне тяжелью упреки. Вопреки желанию я вынужден был в кон- це-концов ответить на эти возражения, так как меня прямо и косвенно то-и-дело на это вызывали. Однако моя ответ запоздал вследствие второй поездки в Индию, предпринятой в августе 1902 г. на Яву и Суматру и описанной в моих «Malayi- sche Reisebriefe» («Insulinde». Bonn, Emil Strauss, 1901). Если бы я пожелал обстоятельно ответить на все разнооб- 440
разные нападки, направленные против «Мировых загадок», то получилась бы новая книга, гораздо объемистее первой. Но такой исчерпывающий ответ представляется мне при настоящем состоянии великой борьбы за мировоззрение и бесцельным, и не вызываемым необходимостью. Вполне достаточно будет, думается мне, если я в этом кратком «Послесловии» освещу важнейшие возражения, устраню крупные недоразумения и лишний раз отчетливо изложу свою принципиальную точку зрения. Внешним поводом к этому мне служит предпринимаемое теперь народное издание моей книги на немецком языке, вполне оправдываемое тем, что уже 16 000 экземпляров первоначального издания совершенно разошлось в публике. Особенно побуждает меня- к этому невероятный успех английского перевода моей книги. Дешевое издание лондонской «Rationalist Press Association» разошлось в количестве 30 000 экземпляров всего в каких-нибудь три месяца. Поразительный успех «Мировых загадок», конечно, объясняется в значительной мере усиливающейся потребностью широких слоев общества в ясном и цельном мировоззре- н и и. Между тем составить себе таковое день ото дня делается все труднее благодаря изумительному росту специальных отраслей эмпирического исследования и связанному с ним крайне мелочному разделению труда по отдельным областям науки. Чем больше мыслящий наблюдатель теряется перед необозримой массой мелких частностей, тем острее испытывает он потребность в выработке общего взгляда на всю область познания. Но такая философия может покоиться лишь на естественно-научном фундаменте, на критическом сопоставлении всех общих выводов опытных наук. На такую подлинную «натур-философию» имеет право каждый мыслящий и научно подготовленный человек; она отнюдь не составляет собственности привилегированной касты ученых. Общие соображения, которые мне хотелось бы предпослать этому послесловию к «Мировым загадкам», высказаны были еще тридцать лет тому назад в превосходной брошюре Давида Штрауса: «Ein Nachwort als Vorwort zu den neueu Auflagen meiner Schrift: Der alte und der neue Glau- b e» (Bonn, Emil Strauss, 1873). Все, что величайший богослов XIX века говорит здесь, превосходнейшим слогом, о возникновении и цели своей знаменитой книги, о побуждениях и приемах своих многочисленных противников, в защиту и обоснование своего «исповедания» — все это буквально применимо ко мне и к моим «Мировым загадкам». Ибо и эта книга есть лишь открытая и честная исповедь человека, который целых полвека подряд стремился к дознанию истины и который т
хотел бы теперь по крайнему своему разумению и чистой совести предложить ближним общие выводы своих утомительных исследований. Сославшись таким образом для общего руководства на классическую «Исповедь» Давида Штрауса и на объяснения его ценного «Послесловия», я здесь ограничусь кратким возражением па те брошюры, которые всего настоятельнее этого требуют; а именно — две философских книжки — Паульсена и Адикеса, и две богословских — Л о- офса и Ниппольда. Из всех возражений против моей книги, появившихся в течение трех лет, ни одно не поразило меня так и не повергло в такое недоумение, как статья Фридриха Паульсена, профессора философии берлинского'университета. Она появилась в июле 1900 года, в первом выпуске 101 тома «Прусского ежегодника», под заголовком «Эрнст Геккель как философ»; затем она была перепечатана в сборнике статей, озаглавленном: «Philosophia militans; gegen Naturalismus und Klerika- lismus». Этот памфлет не только осуждает всю мою книгу в самых резких выражениях, не только обливает злобой и издевками все мало-мальски уязвимые места ее, — этого мало: Паульсен еще позволяет себе замалчивать многие важные пункты моего миросозерцания, по которым он со мной согласен, а из остального выдергивает те фразы, которые кажутся ему особенно подходящими для того, чтобы придраться. С поразительным бесстыдством Паульсен не перестает утверждать, что я вообще отрицаю всякую философию, между тем как я придаю ей большее значение, чем большинство других естествоиспытателей; борюсь же я только с господствующей метафизической ложью! Для характеристики же Памфлета Паульсена достаточно будет дословно привести его заключительные фразы: «Со жгучим чувством -стыда читал я эту книгу, — стыда за то состояние, в котором находится общее образование и философское развитие нашего народа. Больно подумать, что такая книга могла появиться, могла быть написана, напечатана, раскуплена, что ее читал, восторгался, ей верил народ, создавший Канта, Гёте, Шоленгауера! Что ж: «Nosce te ipsum!» Этот уничтожающий приговор Паульсена принадлежит к самым ожесточенным и яростным нападкам, каким я подвергался за сорок лет своей литературной борьбы. Непосвященный читатель может подумать, что здесь скрывается жестокая личная неприязнь; ничего подобного в действительности нет, Я не только не знаком лично с профессором Паульсеном, но даже не вступал с ним никогда в какие бы то ни было литературные отношения — если не считать того, что ъ начале 442
своих «Мировых загадок» я рекомендовал читателю его «Введение в философию» предпочтительно перед многими другими книгами по тому же вопросу. Его книга написана превосходно и дает ясное представление о важнейших философских проблемах. Основная точка зрения автора — господствующий дуализм, прикрываемый авторитетом Канта, хотя именно Паульсен имеет всего меньше прав выставлять себя защитником Канта; наиболее видные исследователи Канта (напр., Коген, Форлендер, Гольдшмидт и др.) единогласно утверждают, что у Паульсена в высокой мере отсутствует правильное понимание Кантовской философии. С другой стороны, ведь и Паульсен при обсуждении космологических вопросов в ^большинстве случаев старается придерживаться взглядов современного естествознания, соглашаясь с важнейшими положениями моего монизма. Поэтому многие беспристрастные свидетели этого спора указывали, что Паульсен искусственно создал для себя какое-то непримиримое противоречие моим воззрениям и неизвестно зачем нападает на них (ср. по этому поводу вышеназванную книгу Г е н р и х*а Шмидта, стр. 45—48). Единственно возможное объяснение этому факту .кроется в безмерной (разделяемой и другими моими противниками) досаДР-по поводу литературного успеха «Мировых загадок» и того обстоятельства, что какой-то естествоиспытатель смеет тоже выступать с «философскими» рассуждениями. Ибо это право, на их взгляд, принадлежит лишь привилегированным «специалистам»; а они считают за истинную «философию!» лишь трансцендентальную метафизику, основанную на «априорных познаниях»; я же, с большинством других естествоиспытателей, держусь того взгляда, что первые основы всякой истинной философии покоятся на познании природы и возникают апостериорным путем благодаря размышлению я опыту. Бесполезно заниматься детальным 'Опровержением злобных и софистических нападок Паульсена; его цель заключалась не в раскрытии истины, а в уничтожении ненавистного противника. Так как Паульсен пользуется заслуженной популярностью занимательного фельетониста и большим влиянием в Берлине, где красноречиво защищает метафизику, то я хотел бы здесь подчеркнуть то обстоятельство, что как самостоятельный философ он не пользуется никаким значением и не подарил «мировой мудрости» ни одной новой мысли или понятия; отсюда и его злобствование против многочисленных новых положений и понятий, к установлению которых я стремился на протяжении своей полувековой ученой деятельности, стараясь сделать современное эволюционное учение краеугольным камнем всего нашего миросозерцания.
Гораздо добросовестнее и приличнее берлинского софиста другой мой противник, кильский профессор философии Эрих А д и к е с, хотя и он считает меня нулем в философском отношении. Его памфлет (130 стр.) озаглавлен: «Kant contra II а ее k el; Erkenntnistheorie gegen naturwis- senschaftlichen Dogmatismus» (Berlin 1901). Уже это название правильно выражает непримиримое противоречие, в котором находятся наш современный монизм и защищаемый Кантом дуализм. Уже тридцать лет господствующая схоластическая философия проповедует свой «возврат к Канту» как единственное спасение, а современная биология, опираясь на Дарвина, взывает в ответ: «назад к природе!» Этот принципиальный разлад между Кантовской метафизикой и Дарвиновской теорией эволюции принимает все более острый характер по мере того, как эволюционное учение заливает своим ярким светом всю широкую область органической жизни и привходящей в нее духовной жизни человека. Кант и Дарвин! Под таким заголовком даровитый дрезденский философ, Фриц Шульце, выпустил интересный «Очерк истории эволюционного учения» (Дена, 1875); в этой книге он сопоставил любопытнейшие выдержки из различных сочинений Канта, которые дают повод считать великого кенигсбергского философа одним из первых и значительнейших предшественников Дарвина. Но уже в первом издании своей «Естественной истории миротворения» (1868, глава У) я указывал, что эти высокие эволюционные идеи монистического натур-философа Канта самым резким образом противоречат мистическим учениям, которые впоследствии были положены дуалистом-метафизиком Кактом в основу всей его теории познания и ныне пользуются величайшим почетом. Поэтому при всяком знакомстве с его учениями необходимо спрашивать: «какой это Кант говорит? Кант № 1, основатель монистической космогонии, критический защитник «чистого разума»? — или Кант № 2, автор дуалистической «Критики способности суждения», догматический изобретатель «практического разума»? Кант № 1 принимал «устройство и механическое происхождение всего мироздания по ньютоновым началам» и выставил положение, что «только механизм заключает в себе действительное объяснение всех явлений». А Кант №2 настаивал на «безусловном подчинении принципа механизма т-е л е о л о г и ч е- с к о м у принципу при объяснении вещи как цели природы»; «непозволительно надеяться, чтобы мы когда-нибудь могли объяснить органическую жизнь и ее возможность из чисто- механических естественцых пришщдов». Кант № 1, критиче* Ш
екий философ, убедительно домзай, что три центральных догмата метафизики — бог, свобода и бессмертие— непостижимы для. «чистого разума» и недоказуемы. А Кант № 2, догматический глашатай веры, утверждал, что эти три создания мистической фантазии составляют необходимые «постулаты практического разума». Этот сплошной антагонизм между двумя непримиримыми началами — между чистым теоретическим познанием и практическими символами веры — красной нитью тянется через всю долгую работу Кан- товой мысли от начала до конца и не поддается никакому примирению. Все новейшие беспристрастные историки философии, особенно Ибервег-Гейнце, А. Ланге, A. Pay, Файхингер — даже Паульсен! — единогласно признают эту прискорбную двойственность Канта; но она с самого начала должна вызывать в нас недоверие к «теории познания», построенной на таком дуалистическом базисе (ср. Г. Шмидт, стр. 46—48). Именно эту-то пресловутую теорию познания- заядлые противники «Мировых загадок» из дуалистического лагеря и считают убийственной для моего монизма. По этому поводу я могу лишь сказать, что вся новейшая наука последних трех столетий, начиная от Бэкона и Ньютона, исходной точкой всякого достоверного познания считает опыт, «непредубежденное» исследование фактов, познанных через деятельность чувств, следовательно является апостериори о ю. Кант же, напротив, заключает о существовании и устройстве внешнего мира «наперед», априори, из внутреннего самонаблюдения своего разума. «Начала естествознания» Канту представляются «метафизическими» и трансцендентальными, для нашего же монистического мировоззрения они физичны и эмпиричны. Точно так же обстоит дело и с математикой; ее твердые и бесспорные положения, по Канту, существуют до опыта и независимо от него; по нашему же мнению, и они (как показал, между прочим, Стюарт Милль) являются конечными, абстрактными выводами умозаключений, постепенно слагающихся из длинной цепи опытов при эволюции культуры. Да, и здесь эволюция является тем волшебным словом, которое указывает путь к решению всех «мировых зага* док», вплоть до последней, до проблемы субстанции! Подобно тому, как серое вещество нашего большого мозга, важнейшего органа души, развивалось филогенетическим путем из простейшей мозговой оболочки наших предков третичной эпохи — приматов, так и физиологические функции его одновременно совершенствовались от низшей душевной деятельности приматов до начатков числа и меры у грубейших ш
•Первобытных племен й далее, до математики цивилизованных народов. Кант или Дарвин! Т>ак должен ставиться вопрос в современной теории познания. Или, как утверждает Кант II, существует два различных мира: один — эмпирический (познаваемый опытом и рассудком), другой — умопостигаемый (до- стулный лишь вере и чувству, или наитию, интуиции); — или оба эти мира представляют собой одно и то же,..как учит основанная Дарвином теория эволюции. По этой последней механизм природы, все подчиняющий своим твердым законам, подчиняет себе и всю духовную деятельность человека, обусловливаемую работой мозга; никакой «абсолютной свободы» не существует. «По вечным, как бронза, великим законам, все мы повинны круги бытия наши свершать». Быть может, недалеко то время, когда все убедятся, что так называемая «критическая философия» по существу чисто догматична. Именно догматом, т. е. субъективным положением веры, независимым от всякого опыта, является «умопостигаемый мир» Канта, неведомый «тот свет», в котором обитают «вечные идеи» Платона, «бессмертие души» и «личный бог». Чистейшим догматом является и загадочная «вещь в себе», якобы скрывающаяся позади всех вещей, и о которой сам Кант ничего не знает. Догмат же — и категорический императив, который должен (представлять собой безусловный и общеобязательный нравственный закон для всех столь разнообразных человеческих рас. И догмат — утверждение, что основные понятия естествознания метафизичны и возникли априорным путем. Значит, сплошь догматично все громоздкое здание практического разума, противоречащего истинам, добываемым при помощи чистого разума, и все же прославляемого как кладезь «критической» мудрости. Авторитет Канта приобрел в германской философии в последние сто лет такое же господство, как авторитет Аристотеля в средние века. Бесчисленные дуалистические сочинения ограждаются щитом этого авторитета от запросов современного естествознания. Но никто еще пока не решил важнейшей и притом самой благодарной задачи этих «К а и t- S t u d i e n» — кантианских исследований — именно, никто не догадался сопоставить на печатном листе в сжатой и отчетливой форме основные противоречия двух мировоззрений Канта, приблизительно этак: слева на восьми страницах монистическое обоснование эмпирического мира чистым разумом Канта I; справа же на восьми страницах обоснование дуалистических принципов умопостигаемого мира Канта П. 446
fla эти последние целиком опирается Эрих А д и к е с, по мнению которого «мировоззрение есть дело не знания, а вер ы», и, следовательно, истина есть дело второстепенное перед вымыслом. Он полагает, что я не только нуль в философском отношении, но и вообще человек, лишенный духа живого, -поелику не признаю за ним права познавать истину помимо разума. Менее резок и односторонен Юлий Бауман в своей брошюре «Сильные и слабые стороны «Мировых загадок» Геккеля и его критики из богословского лагеря». Я мог бы притти к соглашению с этим геттингенским профессором философии по многим пунктам, если бы возможно было убедить его в правоте основных монистических взглядов, к которым я с естественной необходимостью пришел за полвека занятий общей и сравнительной биологией. Это относится и к тому богослову из числа противников «Мировых загадок», статья которого не только дышит безукоризненной вежливостью и миролюбием, но и является самой толковой и честной попыткой обосновать враждебные мне воззрения. Это мой высокочтимый коллега, либеральный профессор истории церкви Фридрих Ниппольд. Двадцать лет тому назад он сменил знаменитого богослова Карла Газе, глубокого и разностороннего ученого, с которым я в продолжение слишком двадцати лёт имел счастье вести дружеские и обстоятельные беседы о боге и мире и о важнейших вопросах науки, равно как и с другим глубокоуважаемым товарищем по Иенскому университету, покойным Рихардом Липсиусом. С благодарностью вспоминаю я этих трех выдающихся богословов, от которых я в течение 42 лет немало узнал поучительного и ободряющего, и думаю, что ссылка на личное уважение ко мне и моим научным взглядам со стороны этих почтенных людей науки будет лучшим ответом на злобные и непристойные выходки, направленные многочисленными противниками «Мировых загадок» против моей личности и трудов всей моей жизни, больше всего теологом Фридрихом Л о о ф с о м из Галле и берлинским философом Фридрихом Паульсеном. Приняв кафедру Карла Газе, Фридрих Ниппольд прочел 10 мая 1884 г. вступительную речь, произведшую большой фурор среди богословов и встреченную живейшим одобрением его товарищей на других факультетах; она называлась: «Естественно-научный метод в применении к истории религий». Этой остроумной речью представитель истории церкви предъявляет к своим товарищам по специальности непривычное требование, чтобы они пользовались при своих историко-литературных исследованиях теми же прие- 44?
нами, "что и современное естествознание; йрй этом оратор указывает на колоссальные успехи, достигнутые Александром Гумбольдтом и Германом Гельмголь- ц о м, Фарадеем и Бунзеном, Тиндалем и Чарльзом Дарвин ом. «С открытой душой и теплым чувством подходит научное богословие, а особенно история религий,, к достойным изумления открытиям, которыми наше время обязано передовой науке, налагающей свой отпечаток на всю переживаемую нами эпоху». И точно так же, как Карл- Эрнст Бэр предпослал своей классической эмбриологии животных многозначительный подзаголовок — «Наблюдения и размышления» \ так и Ниппольд в 1884 г. требует для истории религий прежде всего ясного и отчетливого наблюдения фактов, а затем уж считает возможным строить беспристрастные и «непредубежденные» заключения, вытекающие из этих фактов. Угот «точный естественно-научный метод» он справедливо противопоставляет господствующему «конфессионально-догматическому» методу и первый называет эмпирическим, а второй инфаллибилистическим (претендующим на непререкаемость); при этом он отрицает «за всеми формами последнего приема строго научный характер» (стр. 12). Столь знаменательная вступительная речь Ниппольд а, конечно, пришлась не по нутру правоверным богословам, и теперь еще, к сожалению, пользующимся сильным влиянием в крупнейших немецких государствах; тем больше чести делает она свободному тюрингенскому университету в городе Иена и крохотному великому герцогству Веймарскому, неприкосновенному убежищу честного исследования и бесстрашной мысли. Эта речь была напечатана лишь позднее в открытом «Письме к товарищам», адресованном мне Фридрихом Ниплольдом по поводу полемики о «Мировых загадках» (Берлин, 1901). Размеры настоящего послесловия, к сожалению, не позволяют мне дать обстоятельный ответ на все упреки моего глубокочтимого коллеги; я должен ограничиться уверением, что питаю нелицемерную признательность за преподанный мне урок по теологии, для меня составляющей несколько чуждую область. Путем долгих и обстоятельных бесед мне удалось притти к отрадному согласию с ним по многим важным пунктам, поскольку вообще таковое возможно между беспристрастным философски образованным богословом и прямодушным естествоиспытателем, стремящимся к 1 К.-Ernst von Bar —Ueber Entwickelungsgeschichte der Tiere* Beobachtung u4 Reflexion. Konigsbcrg 1828 — 37, 2 Band©. Ш
философскому познанию. Совсем иначе ведет себя правоверный теолог Фридрих Лоофс, профессор истории церкви в Галле. Его «Анти-Геккель», напечатанный в 1900 г., представляет собой сплошной поток разнообразнейших оскорблений и ругательств. Генрих Шмидт привел на двух страницах {]19—20) примерный каталог этих любезностей. Комплименты, (вроде «глупость, непонимание, невежество, незнание, недомыслие», приправлены лестными прилагательными—«невероятный, чудовищный, бессовестный, неприличный, грязный, отвратительный, презренный, глупейший» — в столь обильной пропорции, что даже самому благочестивому верующему должны немножко приесться. Впрочем макулатура Ло- офса (разошедшаяся в нескольких изданиях) имеет и свои комические стороны, и я не могу удержаться от выражения признательности за веселые часы, доставленные мне и моим иен- ским друзьям благочестивым фанатиком из Галле. «Показав, что автор «Мировых загадок» лишен элементарной научной добросовестности и что ни в одной научной работе нельзя ожидать от него усердия и серьезного отношения к истине», господин церковный советник заканчивает свою филиппику следующим образом: «Это жестокий ^приговор. Все мои выводы оскорбительны для чести профессора Геккеля, преднамеренно оскорбительны. Я так писал, что каждый суд мог бы меня обвинить в оскорблении моего коллеги из Иены, еелн бы я вместе с тем не приводил доказательств справедливости моих утверждений. Я признаю себя побежденным лишь судебным приговором, основанным на предварительной экспертизе сведущих лиц». Воистину блестящая мысль! Предоставить компетентности немецкой судебной коллегии — ив последней инстанции имперскому суду! — решение вопроса об истине в великом споре мировоззрений! Наши бравые юристы в большинстве своем несомненно честные люди, и большая часть их конечно сама отклонит от себя предложение решать основные философские вопросы, прежде всего требующие основательного биологического образования. Быть может, почтенный коллега Лоофс ожидает, что в ответ на его «оскорбительную для чести» брань я пошлю ему секунданта с вызовом на дуэль на «ятаганах или пистолетах»? Так это напрасно! По моему мнению всякая дуэль как «суд божий» бессмысленна и в качестве варварского обычая принадлежит к «грубым нарушениям порядка», — не говоря уже о том, что эта дикая форма мести грубо попирает кроткие заветы христианской религии. Вообще, что касается отношения благоразумного и честного человека к публичным оскорблениям и брани, я придержи- 29 Геккель. H. 5624. 449
ваюсь обычая Фридриха Великого: он приказывал направленные против него пасквили привешивать пониже, чтобы все могли их читать. Так поступал и я все 36 лет, с тех пор как моя «Естественная история миротворения», а позднее (1874) моя «Антропогения» вызвали целый поток злобных памфлетов; Вначале я еще иногда (в предисловиях к позднейшим изданиям) протестовал против наиболее грубых выходок и доказывал шаткость и криводушие многочисленных упреков (особенно со стороны правоверных христианских фанатиков!). Впоследствии я это прекратил, ибо в литературных спорах меня интересовало не оправдание моей личности, но защита моего правого дела, «непредубежденное» познание истины. Говорю это в особенности для одного рьяного (мне лично незнакомого) противника, много лет уже преследующего меня с невероятным упорством, д-ра философии Э. Д е н н с р- т а, директора школы в Годесберге на Рейне. Разделав в многочисленных статьях ненавистную теорию эволюции и написав уморительный памфлет «У смертного одра дарвинизма», сей благочестивый муж в самое последнее время почтил меня новым творением: «Правда об Эрнсте Геккеле и его «Мировых загадках» по отзывам его товарищей по специальности» (Галле 1901). Содержание и характер этого памфлета таковы: Д е н н е р т собрал воедино с похвальным усердием все многочисленные нападки, которые были направлены против меня и моих сочинений за все 36 лет, время долгой и горячей литературной борьбы. Нападки эти носят самый разнообразный характер: около трети их касается противоположных воззрений на некоторые специальные и спорные вопросы естествознания. Вторая треть касается непосредственно великой борьбы мировоззрений, разгоревшейся сорок лет тому назад благодаря Чарльзу Дарвину и которой не скоро еще суждено окончиться — вполне естественно, что здесь непримиримые воззрения сталкиваются тем с большей силой, чем ясней и последовательней они выражены: с одной стороны Кант I, Спиноза и Гёте: монизм, разум и пантеизм; с другой стороны Кант II, Пауль-сен и Деннерт: дуализм, суеверие и теизм. Последняя треть памфлета Ден- нерта, написанная в духе Лоофса и Паульсена, являет собой пеструю смесь всевозможной ругани и грязных намеков, отчасти построенных на передергивании и искажении моих взглядов, отчасти же представляющих прямую выдумку и клевету. Нравственное достоинство этих постыдных выходок отнюдь не повышается тем, что благочестивый д-р Деннерт с особенным удовольствием тычет пальцем в сторону бывших моих учеников, отпавших от меня. Я занимаю свою ка- 450
федру в Йене уже в продолжение 84 семестров, и за это времй мой курс прослушало свыше шести тысяч учеников; среди них немало лиц, составляющих украшение больших немецких университетов в качестве преподавателей и исследователей. Конечно, нет среди них недостатка и в таких лицах, которые сделались моими противниками из корыстных побуждений. Я нажил себе немало врагов уже тем, что презираю «гнилые компромиссы» в борьбе за истину и бесстрашно делаю выводы из фактических данных, добытых усердным полувековым изучением природы и человека. Бесспорно, в этой борьбе я нередко делал крупные тактические ошибки, но непоколебимо направлял свой взор всегда к одной великой цели: к чистому познанию истины на основе беспристрастного исследования природы. Этими замечаниями личного характера я хотел бы раз навсегда покончить с бесчисленными нападками, направляемыми богословами, метафизиками и другими противниками на мою личность и нрав, особенно как автора «Мировых загадок»! Если кто желает ознакомиться с этой стороной моей жизни, тот может удовлетворить свое любопытство посвященной мне книгой Вильгельма Бёльше (d«E. Haeckel; ein Lebensbild». Leipzig 1900). К тому же мои противники делают мне слишком много чести, беспрестанно выдавая за мое личное воззрение монизм, как я его набросал в 1892 г. в своей альтенбургской речи и подробно развил в «Мировых загадках». Ведь монизм скорее выражает ясное и цельное мировоззрение естествознания конца XIX столетия. То, что я формулировал в качестве своего личного исповедания, в той же (или весьма аналогичной) форме является заветным убеждением огромного большинства современных мыслящих естествоиспытателей — но именно мыслящих. Ибо и в исполинской мастерской современного исследования природы имеется масса не размышляющих поденщиков, которые прекрасно исполняют свою мелкую специальную работу, но не задаются вопросом о смысле великого целого; даже среди почтенных и заслуженных естествоиспытателей немало попадается таких, которых совершенно не интересуют вопросы общего миросозерцания, которые ищут лишь новых фактов, а не понятий. Но кто так покорно отказывается от научного обоснования своего мировоззрения, тот бросается в объятия «веры», и с ним уж, конечно, ничего не поделаешь. Тысячи бесед, которые я вел за полувековой период времени с образованными мужчинами и дамами самых разнообразных слоев общества, привели меня к твердому убеждению, 29* 451
Что у монизма в настоящее время гораздо больше приверженцев, чем принято думать, а тысячи сочувственных писем, полученных мною за три года, протекшие со времени выхода в свет «Мировых загадок», еще более укрепили во мне это убеждение. Я уж не говорю о мыслящих естествоиспытателях и друзьях природы: наверное больше половины, а то и трех четвертей их стоит на точке зрения моих «Мировых загадок». Мои противники это оспаривают, ссылаясь на незначительное число именитых естествоведов, решившихся открыто примкнуть к моему «исповеданию». Но это объясняется очень' просто: прежде всего, многие мыслящие естествоиспытатели вообще не испытывают потребности делиться с другими своими заветными убеждениями, и против этого ничего нельзя иметь. Во-вторых, многие видные ученые (и среди них даже близкие друзья мои) придерживаются того взгляда, что высшие и драгоценнейшие дары науки следует беречь про себя, а не делиться ими с «чернью», которая может ими злоупотребить, — эсо- терическая замашка, которой я не могу одобрить и которая была громогласно осуждена ЛессингЧш; в настоящее же время, когда свет естествознания проникает во все темные закоулки и благодаря практическим своим применениям доступен всем слоям народа, я считаю совершенно нелепым пытаться ставить границы распространению натур-философских знаний. Наконец (что важнее всего!), огромное большинство убежденных монистов по причинам внешнего свойства вынуждено скрывать свои истинные убеждения. В крупнейших и влиятельнейших германских государствах, в Пруссии и Баварии, не прекращается* реакция в сфере духовной жизни; министры народного просвещения находятся под властью ортодоксального духовенства; священники, позволяющие себе хотя немного отклониться от установленных форм веры, увольняются от службы; учителей, желающих ввести в школьное преподавание теорию эволюции, лишают места. Кто же станет требовать от этих бедных людей, чтобы они приносили свое существование в жертву открытому исповедываыию убеждений? И чего мы достигнем этим мученичеством? Можно глубоко скорбеть об этом насилии, совершаемом над совестью многих тысяч представителей просвещения и учителей нравственности и во многих отношениях сильно деморализующем их; но что делать — мы этого пока не в состоянии изменить! В этом отношении нельзя не пожалеть, что германский император в своем нашумевшем рескрипте к адмиралу Голльману (от 15 февраля 1903 г.) высказал взгляд, не только противоречащий его прежним, неоднократно высказывавшимся мнениям, но и не -соответствующий высокому -со- 452
стоянию науки в начале XX века. Как известно, Виль- г е л ь м II давно уже с большим интересом следит за изысканиями но вопросу о «библии и Вавилоне» и определенно высказался за свободу исследования и преподавания ив области истории религий. Еще совсем недавно он высказывал в известной речи в Герлице либеральные взгляды, обнаруживавшие полное понимание высокого значения свободного развития в каждой отрасли науки. Теперь император вопреки своим часто высказывавшимся убеждениям провозглашает новое мнение, отражающее в себе господствующие тысячу лет, но давно уже опровергнутые взгляды, особенно же в той их/Части, которая касается «откровения». Мое монистическое мировоззрение представляет собой цельное здание, логически связывающее воедино главные объекты, исчерпываемые в четырех отделах моих «Мировых загадок»: человека, душу, мир и бога. Я охотно соглашаюсь, как указывают многие мои противники и как сам я говорил в своем предисловии, что в этих четырех частях собраны «в одно целое очерки весьма неравного достоинства». Сверх STOiro замечания я хотел бы дать еще следующие разъяснения по поводу содержания этих четырех частей. Первая, антропологическая, часть является главным фундаментом и общей исходной точкой для всех отделов моей монистической философии; в этой области я чувствую себя специалистом в собственном смысле слова и ссылаюсь на то, что еще в 1866 г. (в седьмой книге «Общей морфологии») обосновал «антропологию как часть зоологии». Еще Линней в 1735 г. в своей «Системе природы» установил, что человек есть млекопитающее, обладающее всеми признаками, столь разительно отличающими этот класс животных от всех других классов, и этого с тех пор не оспаривал ни один естествоиспытатель. Это положение в такой же мере относится к Гёте и Дарвину, Канту и Моисею, каяс и к акка и патагонцам, к веддам и австралийским неграм. Однако философия вполне признала это основное положение лишь в последнюю половину XIX в., после того как сравнительная анатомия и физиология доказала полную аналогию между нашей организацией и строением приматов, а сравнительная онтогения и филогения установила тождество происхождения человека и этих высших млекопитающих. Подчеркиваю, что этот прочный зоологический базис «Мировых загадок» никем из моих противников не был подвергаем сомнению, а между тем именно на него прежде всего и должны быть направлены мало-мальски серьезные попытки опровержения. 4^3
Зато вторая, психологическая, часть вызвала самые яростные нападки многочисленных противников. Особенно Паульсен выливает ушаты помоев по поводу положений, которые ошибочно считает плодом моей досужей фантазии, между тем как они представляют собой общепризнанные факты сравнительной физиологии. Берлинский метафизик при этом обнаруживает поразительное невежество в великой и крайне важной области учения о клетках, о простейших организмах, о развитии тканей и органов, о физиологии и патологии нервной системы и т. д. Всего разительней проглядывает в этих ребяческих нападках Пауль- сена прискорбное отсутствие биологических знаний, в котором он не отстает от большинства своих коллег; и все же эти господа присваивают себе исключительную монополию* истинной «философии». В сущности эта философия — не больше как дуалистическая метафизика, «эквилибристика понятий», нимало не считающаяся с богатцми психологическими выводами современного естествознания, а лишь приплясывающая с привычными кунстштюками на туго натянутом канате «чистого умозрения». Когда Паульсен делает вид, что старается не отставать от требований современного естествознания, то это одна лишь пустая видимость, обманчивая маска, под которой тем легче укрыться дуалистической мистике. Когда я, вопреки'господствующему дуализму, считаю психологию частью физиологии, то при этом я опираюсь на авторитет моего высокочтимого учителя Иоганна Мюллера, ясно и убедительно доказавшего это положение в шестой книге своей классической физиологии человека. Когда же некоторые новейшие физиологи намере* ваются (на основании ложной дуалистической теории познания!) вновь отделить психологию от физиологии, то это лишь печальный шаг назад; оставаясь последовательными, они должны также отделить психиатрию от медицины и попечение о душевнобольных передать не врачам, а невежественным «целителям по естественному методу» или, еще лучше, «богомольцам о здравии» и тому подобным надувалам, еще и поныне с успехом оперирующим в «столице разума». Третья, космологическая часть «Мировых загадок» в гораздо большей степени доступна нападению, чем две первые. Здесь затрагиваются самые высокие, общие ц трудные вопросы натурфилософии. На первом плане моих взглядов стоит твердое и непоколебимое убеждение в единстве природы, во всеобщей приложимости закона субстанции ко всем областям органической и неорганической природы — как в психологии, так и в астрономии, как в био- 45*
гении, так и в геологии. Особенно я должен подчеркнуть свое несогласие с Кантом II и с современным, вновь оживающим витализмом. К каким нелепостям и невероятным противоречиям ведет этот последний, можно получить представление по известным сочинениям кильекого ботаника Р е й н к е: «Die Welt als Tat» (1899) и «Einleitung in die theoretische Bio- logie» (1901). Своей гипотезой «доминант» (новое обозначение старого догмата особой «жизненной силы») он снова вводит в миропонимание мистику, суетную веру в творение и другие чудеса. Когда же мой монизм презрительно называют «материализмом», то это верно лишь до некоторой степени, поскольку в моем общем понятии субстанции неразрывно и постоянно связаны между собой вещество и сила, материя и" энергия. Я не знаю «мертвой и сырой материи», с у б с т а н* •ц и и без ощущения. Простейшее химическое явление (рапр. избирательное сродство) и простейшее физическое явление (напр. притяжение масс) непостижимы без предположения, что способность ощущения и движения составляет такой же неотложный атрибут субстанции, как и протяженная, заполняющая пространство, материя (масса и эфир). Если же понимать «бога» в духе просвещенной теологии, как сумму всех сил и влияний, то придется сказать, что мой монизм совпадает с чистейшим монотеизмом. Четвертая, теологическая, часть моей книги значительно слабей и уязвимее трех остальных, к которым я ее присоединил лишь потому, что хотел указать на высокое значение теоретического монизма в важнейших вопросах практической философии. Если мое цельное и естественное мировоззрение правильно, то оно должно привести в свое время и к реформе религии и морали, по крайней мере к естественному обоснованию их. Но, конечно, и, в этих областях прикладной философии и практической жизни мнения образованных людей сильно расходятся между собой, а личные переживания приводят многих мыслителей, в других отношениях согласных между собой, к самым разнообразным выводам. Что же касается религии, то многие мои противники явно кривят душой, называя меня врагом религии вообще. Когда в 1892 г. в своей альтенбургской речи я пытался обосновать «монизм в качестве союза между религией и наукой», то стремился к этому самым искренним образом; не менее серьезны были мои намерения, когда я пытался в XVIII и XIX главах «Мировых загадок» утвердить «нашу монистическую религию» и «монистическую мораль» на основе современного эволюционного учения. Отличие этой монистической религии и этики от всех других форм заключается лишь в том, что мы 455
считаем твердым фундаментом их исключительно чистый разум, миропонимание, основанное на знании, опыте ег разумной вере (научном предположении). Иной характер носят все формы религии, опирающиеся на так называемое «откровение», т. е. на сверхъестественные явления, противоречащие научному опыту и чистому разуму и следовательно относящиеся к широкой области фантастического вымысла или к сфере неразумной веры, т. е. «суеверия». Желая придать своей книге более или менее законченный вид, я непременно должен был, хотя бы самым беглым образом, косдуться христианства; так, я оказался вынужденным сделать в XVII главе «Мировых загадок» общий обзор «возрастающего конфликта между современным естествознанием и христианским миропониманием»; я должен был сопоставить новую веру, опирающуюся на разум, и старую, питающуюся откровением. Поэтому, если те или иные противники мои объявляют меня «врагом христианства», то они уклоняются от истины. Ибо я всегда высоко ставил драгоценную сущность чистой морали христианства, главным образом этический основной закон, или «золотое правило», составляющее ядро и нашей монистической этики. Правда, оно не является новым открытием (как я показал в гл. XIX); но за христианством остается та высокая заслуга, что оно сильнее всех других религий подчеркивает завет любви к ближнему и самоотречения, сделав его одним из важнейших факторов -культуры. В течение почти двух тысячелетий этические ценности истинного христианства — наперекор всем извращениям его «церковью» и ее слугами — принесли такие обильные плоды и так тесно срослись с разнообразнейшими институтами высшей культурной жизни, что в главных чертах останутся ее основой и на будущее время. Иное приходится сказать о догматическом христианстве, вменяющем человеку в первейший долг слепую веру в пестрый цикл восточных легенд, в чудеса, в волшебные сказки и предания о сверхъестественных явлениях, совершенно немыслимых при свете чистого разума. Эта догматическая постройка дала много непоправимых трещин в течение девятнадцатого века. Неумолимая критика церковной истории показала, что учения Старого и Нового завета покоятся на преданиях весьма различной древности и достоинства. Восточная археология показала, что значительная часть библии заимствована из Вавилона и что еврейский монотеизм задолго до Моисея пустил корни в Вавилоне. Критические исследования о «жизни Иисуса» убедили нас, что эта светлая, идеальная фигура мнимой христианской троицы не 456
<<сын божий», а благородная человеческая личность высокого нравственного совершенства (если не сомневаться в ее историческом существовании, которое также оспаривается критически мыслящими теологами!). Новейшая астрономия и космология с своей стороны разрушили геоцентрическое представление древних о небе, точно так же как современная биология разрушила антропоцентрическое мировоззрение христианства. Наконец, эволюционное учение показало нам, что человеческий род есть не что иное, как ветвь группы млекопитающих, порядка приматов, возникшая позднее других, и что душа человека так же мало имеет шансов на бессмертие, как и душа других позвоночных. Этот основной антагонизм между современной наукой и христианской верой в чудесное обнаруживается не только в утверждениях разнообразных исторических и философских авторитетов, но и в результате критических исследований наиболее видных представителей христианской теологии; напомню лишь о знаменитых немцах Давиде Штраус,е и Людвиге Фейербахе, о французе Эрнесте Рена- н е и англичанине Отюарте Россе. Последний написал в 1896 году под псевдонимом Оаладина особенно едкое «критическое исследование еврейско-христианской религиозной системы на основе исследований библии». Мои противники богословского лагеря больше всего не могут простить мне, что в своей XVII главе, вызвавшей самые яростные нападки, я то-и-дело ссылаюсь на этого автора. Насколько прав этот последний, не мне судить, ибо теология для меня чуждая область. Я могу лишь возразить, что, с одной стороны, О а л а- д и н несомненно всесторонне образованный теолог, а с другой, что его прямодушная критика библии, особенно же бесчисленных ошибок и противоречий, которыми полно это «слово божие», сразу показывает непредубежденному и здравому Человеческому рассудку, где правда. Во многих частностях Саладин (с которым я не состою в личных отношениях) так же ошибается, как и всякий иной комментатор библии. Равным образом я не могу одобрить страстного тона его резких нападок на «собрание сочинений Иеговы». Но евангельским и католическим богословам, осыпающим самой грубой руганью своего английского коллегу за его резкости, не мешало бы вспомнить, что они нередко честят взаимно друг друга совершенно таким же образом. К литературе такого же сорта и достоинства относятся анафемы, призываемые римским папой на головы инакомыслящих, и проклятия, которыми правоверные заправилы евангелических синодов осыпают либеральных теологов протестантского союза. 457
Несомненно многие (далеко не все!) предания и Легенды библейской истории обладают высокой этической и даже педагогической ценностью, как и многие мифы и повествования других религий и мифы классической древности. Фантастические образы их представляют кроме того величайшую ценность для всех видов искусства — поэзии, музыки и пластического искусства. Мы им обязаны массой дивных произведений человеческого духа; а для нашего чувства этот идеальный мир служит неиссякаемым источником назидания и утешения в нашей несовершенной действительности. Но эти. идеальные образы скрывают в себе величайшую опасность, когда их выдают за реальные истины, от признания или непризнания которых зависит спасение или гибель «души», и когда их делают основой или предпосылкой науки. Тогда последняя безудержно катится по наклонной плоскости мистицизма прямо в объятия суеверия; она становится смертельным недругом чистого разума. Далее, эти идеальные образы фантазии крайне пагубны, когда играют роль сверхъестественных «откровений», и практический разум злоупотребляет ими для достижения политических и корыстных целей. Тогда-то духовная власть получает преобладание над светской, наступает необузданное господство церкви, подчиняющей государство своим эгоистическим целям. Чем крепче и самостоятельнее церковная организация, тем опаснее положение культурного государства, которому она угрожает. Это неопровержимо доказано историей папизма, или ультрамонтанства, самой грандиозной и сплоченной иерархии во всей истории культуры. Указание на величайшую опасность, грозящую нашей культуре, представляется особенно своевременным теперь, когда тон в германском рейхстаге задает католический центр, пользующийся маской религии, чтобы под ее прикрытием задерживать всякое свободное развитие современной культуры и ковать цепи мыслящему разуму. Эта борьба за культуру с каждым днем принимает все более опасный характер. Передовые государственные деятели двух крупнейших германских государств, как протестантской Пруссии, так и католической Баварии, в непостижимом ослеплении и страхе отступают перед необузданно наглыми посягательствами ультрамонтанской церкви, а жалкий рейхстаг потворствует этой наглости. Между тем как в республиканской Франции проницательное и энергичное правительство заставляет римский клир повиноваться законам и неуклонно отражает покушения заклятого врага современной культуры — ватиканского узника, папы,— в монархической Германии наблюдается со- 458
вершенно обратное. Германский рейхстаг, благодаря многим дебатам (напр. по поводу «закона Гейнце» *) сделавшийся посмешищем всего цивилизованного мира, упрямо требует от союзного совета допущения иезуитов, изгнанных даже из многих католических государств за свою противообщественную деятельность. Зато он оставляет в опале старокатоликов, желающих восстановить во всей чистоте первоначальную католическую религию, поощрять которых государству прямой интерес. Имперское правительство поддается льстивым увещаниям римского папы и его епископов и делает своим опаснейшим врагам весьма крупные уступки. Чтобы положить конец этому печальному положению вещей, всем друзьям отечества необходимо вменить себе в священный долг борьбу с ультра- монтанством. Ибо этот могучий враг высшей культуры неизмеримо опаснее социал-демократии. Это убедительно доказал граф von-Honsbroch в своем крупном труде «Das Papsttum in seiner sozial-kulturellen Wirksamkeit» (Leipzig 1901), в котором он разоблачил на основании досто- вернейших исторических данных всю невероятную лживость римской иерархии. В какую пропасть она ведет нашу мораль, показывает 'знаменитая мораль Лигуория (ср. Grass- m a n п, а также виобаденские лекции Фридриха Н и п- польда «Принц Макс Саксонский и прелат Келлер в роли защитников морали Лигуория»). Могущественнейшим оружием в этом новом культуркампфе попрежнему остается развитие и просвещение народа; а к этому нет более верного пути, как беспристрастное познание природы, и особенно самой юной и прекраснейшей отрасли науки — теории эволюции. Если в пылу этой горячей борьбы раздается громкий клич: «Народы Европы, берегите ваши заветнейшие блага!», то, с нашей мшистичеокой точки зрения, его можно понять как призыв к защите разума от суеверия. Наш монизм есть в то же время чистейший монотеизм в духе Гёте. В этом смысле да послужит настоящее издание «Мировых загадок» — как честная и открытая «исповедь чистого разума»— поднятию умственного уровня и облагорожению широких масс народа и да будет оно способствовать культу нашего идеального божестйа: троице истины, добра и красоты! 2 апреля 1903 г. 1 Закон о борьбе с «порнографией», под которую подводилось все, что касалось сферы отношений между полами. — Прим. пере в. 459
Э.ГЕККЕЛЬ МОНИЗМ ЗАКОН ПРИРОДЫ Ф 1-ая ТЕ ТРАЛЬ БРОШЮР ПЕМЕЦКОГО „СОЮЗА МОНИСТОВ" 1 а о б г.
iUonismus чяАГ4' Щ^Шщ-4Ш^: ''¦ . - "*** <; - ^'*J^4^'?; ov-iKm; Stnft^aetfefl " 72' '' -'•?**'< '7 C< '«,%^$# ^A*
s стекшее XIX столетие, которое мы с гордостью и с полным правом называем «столетием естествознания», вполне заслужило это почетное название вследствие, с одной стороны, колоссального расширения и углубления нашего познания природы и, с другой — вследствие успешных попыток свести бесконечное разнообразие отдельных явлений к всеобщим определенным законам природы. Когда мы познаем причины изменений, постоянно происходящих в природе, и когда мы в состоянии установить закономерные связи этих изменений, мы их называем законами природы. Познание этих законов совершенно только тогда, когда мы в состоянии их установить в форме неопровержимых математических формул, а явления выразить при посредстве меры, числа и веса. Но это возможно лишь в случае наиболее простых явлений (особенно в неорганической природе) и удается лишь частично или совсем не удается при рассмотрении большей части сложных явлений, особенно же разнообразных жизненных и эволюционных процессов органической природы. ЧИСЛО ЗАКОНОВ ПРИРОДЫ. — Чем мощнее развивались в XIX в. все отрасли естественных наук, чем далее во всех областях простиралось познание природы, тем более увеличивалось числсо законов природы, устанавливаемых для больших или меньших групп явлений; но и тем сильнее, с другой стороны, росла потребность охватить их с более общей точки зрения и сохранить единый взгляд на все величие мирового целого в противовес запутанному множеству единичных явлений. Благодаря критической проверке и синтетическому сравнению отдельных великих законов, открытых в различных отраслях естествознания, удалось наконец найти два основных закона, к которым все прочие отдельные законы природы относятся лишь как частные случаи: закон сохранения вещества («постоянства материи») и закон сохранения силы («постоянства энергии»). СОХРАНЕНИЕ ВЕЩЕСТВА (закон «постоянства материи», Лавуазье, 1789; «Мировые загадки», стр. 259). — «Сумма веще- 463
ства, наполняющего мировое пространство, неизменна». Нигде в природе мы не замечаем, 4тобы часть существующей материи исчезла, или превратилась в ничто; нигде мы не видим также, чтобы новая материя возникла или «сотворилась» из ничего. Во всех без исключения химических процессах речь идет об изменениичформы вещества и «метаморфозах материи» в самых различных видах. Во всякое время мы можем непосредственно, с весами в руках, убедиться в справедливости этого первого основного закона химии, ибо вес определенного количества материи остается неизменным, в каких бы комбинациях и состояниях в нее ни входили ее элементы. Основателем этого фундаментального и единодушно признаваемого основного положения химии был гениальный французский химик Лавуазье. МАССА И ЭФИР («Мировые загадки», стр. 272). —Обыкновенно, когда говорят о сохранении материи, имеют в виду лишь основную весомую ее часть, тяжелую «массу», т. е. ту часть заполняющей пространство субстанции, в существовании и постоянстве которой мы непосредственно можем убедиться с помощью весов, т. е. «весомую материю» (materia ponderabilis). Мы должны тут же добавить, что всеобщую значимость этого фундаментального положения мы должны распространить и на лишенную тяжести невесомую часть материи, на космический эфир, на световой эфир или «мировой эфир». Лишь 20 лет назад мы убедились, что эта невесомая среда действительно существует; ее существование признавалось уже давно, но трактовалось по большей части как сомнительная гипотеза. Сделавшие эпоху исследования Генриха Герца (1888) показали нам, что «пустого пространства» (вакуума) не существует, что та часть мирового пространства, где нет весомой массы, наполнена невесомым эфиром; эфир этот заполняет как непрерывная материя и все промежутки между атомами и молекулами. Без этого допущения становятся необъяснимыми главнейшие физические явления, прежде всего явления света и электричества. Само собой разумеется, что невесомый эфир так же абсолютно постоянен, как и весомая масса, или (выражаясь осторожнее) эфир и масса, вместе взятые Скак заполняющая пространство субстанция), представляют собой вечно постоянную величину. Это положение остается одинаково верным, будем ли мы считать вселенную бесконечной, или же поставим ей, как «замкнутой системе», гипотетически конечные границы. СОХРАНЕНИЕ СИЛЫ (закон «постоянства энергии», Р о- берт Май ер, 1842; «Мировые загадки», стр. 260). — Сумма 461
сил, действующих в бесконечном пространстве вселенной и обусловливающих все явления, неизменна. Как все химические изменения покоются на. видоизменении вещества, так физические явления основаны на видоизменении силы, или на «превращениях энергии». Самые различные силы природы могут посредственно или непосредственно быть превращаемы одна в другую: механическая сила, теплота, свет, электричество, магнетизм, звук и др. могут переходить друг в друга как изменяющиеся «модальности» или «формы энергии». Точное физическое измерение показывает нам, что при всех этих удивительных метаморфозах общее количество действующих сил остается постоянным. Ни одна частица движущей силы во вселенной не может исчезнуть, никакая часть не может быть заново получена. Уже после того, как некоторые прежние физики (Фридрих Мор в Бонне, 1837) значительно приблизились к познанию этого основного закона физики, он был впервые ясно познав швабским врачом Робертом Майером из Гейлъброна (1842). Одновременно с ним к тому же заключению пришел знаменитый физиолог Герман Г е л ь м г о л ь ц; его исключительная заслуга заключается не только в том, что он доказал своими образцовыми специальными работами общеобязательность и важность «закона сохранения силы» в различных областях (1847), но и в том, что он своими прекрасными «Популярными естественно-научными лекциями» распространил свои взгляды среди широких кругов образованных людей. СИЛЫ ПРИРОДЫ И СИЛЫ ДУХА. —Основной физический закон «сохранения силы» на полстолетия моложе основного химического закона «сохранения вещества»; этот последний закон значительно легче первого может быть обоснован и доказан посредством химических опытов и взвешиваний, почему «закону сил» или «принципу энергии» пришлось преодолеть гораздо больше препятствий, чтобы получить общее признание, чем непосредственно понятному «закону вещества» или принципу материи. К этому присоединяется еще то роковое обстоятельство, что и поныне взгляды ученых относительно понятий «сила» или «энергия» сильно разнятся, и в особенности то, что так называемые «силы духа» еще теперь рассматриваются как явления, коренным образом отличающиеся от «сил природы» и не подчиняющиеся подобно последним закону постоянства. Все те защитники дуалистического миросозерцания, которые крепко держатся за старые предрассудки о бессмертии души, о свободе воли и произвольном владычестве личного бога, — все они утверждают, что дух человеческий свободен и независим как от материи, так и 30 Геикель. Н 5624, 465
5т естественных законов природы. Что этот дуализм научйо несостоятелен, я уже доказал во второй (психологической) части «Мировых загадок», объяснив сущность и историю души и с последовательной и разумной точки зрения монизма критически осветив миф о бессмертии души. Беспристрастное сравнительное и генетическое наблюдение душевной жизни приводит нас к убеждению, что и «психическая энергия» или «духовная сила» (так же, как и так называемая «жизненная сила») — не что иное, как лишь особая комбинация подлинных сил природы, и что даже самый развитой человеческий дух — не что иное, как «функция фронемы», т. е. сумма физических процессов, протекающих в нейронах, или психических клетках мыслительных областей коры головного мозга. Подробнее я осветил эти трудные вопросы в XIY гл. «Чудес жизни». ЗАКОН СУБСТАНЦИИ. — Оба великих закона природы — «сохранения или постоянства» (с одной стороны — сохранения материи, с другой — постоянства энергии) в последние десятилетия получили всеобщее признание в научных кругах; для химиков закон «сохранения вещества» есть столь же непреложный основной закон, как для физиков закон «сохранения силы». Но тут сейчас же возникает следующий серьезный вопрос: каково взаимоотношение этих двух основных законов йрирод'ы? Однозначны ли они? Совпадают ли они? Или их можно охватить одним верховным основным законом? Мы до сих пор тщетно ищем простого, ясного и общепризнанного ответа на этот важный вопрос. Большинство учебников физики и химии, а также метафизики и философии либо совсем не затрагивает этих фундаментальных вопросов, либо затрагивает их поверхностно, либо наконец отвечает на них неудовлетворительно. Чтобы пополнить этот пробел, я (в моем альтенбургском докладе о «Монизме», стр. 14, 39) в 1892 г. предложил объединить оба закона постоянства в одном понятии «закона субстанции», усматривая в монистическом определении понятия субстанции, данном Спинозой, наиболее простое, ясное и соответствующее природе выражение основного взаимоотношения между силой и веществом (или энергией и материей). В XII гл. «Мировых загадок» (стр. 259—260) я пытался подробнее обосновать эту мысль и доказать общеобязательность всеобщего «закона субстанции» как высшего «космологического закона». Прежде чем подробнее остановиться на этом, будет целесообразнее осветить понятие субстанции и кратко определить отношение материи к энергии. ПОНЯТИЕ СУБСТАНЦИИ. — В превосходной «истории 466
развития всей природы», которую выпустил Карус Штерне иод заглавием «Становление и исчезновение» \ он называет воззрения Спинозы на субстанцию, заключающую в себе, по его мнению (нераздельно соединенные), условия для развития как телесного, так и духовного мира, величественнейшим миросозерцанием, когда-либо появлявшимся в сознании философа. И действительно, никогда еще целостная основная мысль нашего монизма не была так ясно, верно и просто выражена, как у Спинозы, и это тем более важно, что его натур-философия была, с одной стороны, обоснована математически, с другой же — выражена пантеистически: понятия «природа» и «бог» совпадают у великого мыслителя («Бог или природа»), и как-раз это монистическое понятие «б о rail р и р о д ы» нашло себе живейший отклик и возвышенное выражение в монистическом мировоззрении нашего великого поэта и мыслителя: Что большего может человек достичь в жизни, Как то, что ему бот-природа открывает себя, Заставляя раствориться неподвижное в духовном И неизменно сохраняя произведения духа? Монистический натур-философ Шеллинг с полным основанием говорит о понятии субстанции Спинозы как о «величественнейшей мысли, когда либо возникавшей в человеческом мозгу», и Карус Штерне справедливо добавляет, что в этой «идее тождества» каждый естествоиспытатель должен впредь черпать свою душесласающую веру. Самая глубокая основная мысль этой «философии тождества» заключается в монистическом'принципе, что духовное и телесное, мышление и бытие, субъект и объект едины в одной третьей общей сущности и представляют собой лишь две стороны одной и той же сущности. В этом монистическом смысле Спиноза и приписывал своей субстанции (или всеобщей -мировой сущности) лишь два познаваемых атрибута: бесконечную протяженность как внешнее и бесконечное мышление как внутреннее свойство. Выражая это современным языком, мы скажем: протяженное и наполняющее пространство (Extension) есть материя, а мыслящее или духовное (Cogitans) есть энергия. Оба основных свойства субстан- 1 Carus Sterne (Ernst Krause — Werdenund Vergehen. 4. Anflage, neu bearbeitet von Wilhelm Bolsche. Berlin, 1905, S. 10. Это произведение заслуживает быть отмеченным особо среди множества аналогичных «историй творения», появившихся в связи с дарвинизмом. Русский перевод: «Эволюция мира», 3 тома. Москва 1909—1910 г., изд. «Мир». 30* 467
дни — вещество и силу — наш манизм (или гилозоизм, если угодно) рассматривает как равноценные, координированные и от века неразрывно связанные, как это принимал и Спиноза. Эту простейшую и важнейшую идею монизма выразил Гёте в полных значения словах: «Материя без духа, дух без матс-рии не могут ни существовать, ни действовать». Этот чистый монизм, высший принцип которого заключатся в .законе субстанции, не тождествен ни с «материализмом», ни с «динамизмом»; скорей можно сказать, что обе эти односторонние формы монизма различаются тем, что первая признает материю, а вторая энергию основным принципом, второй атрибут субстанции считая подчиненным. МАТЕРИАЛИЗМ. — Можно было думать, что непрерывная и острая борьба, которая велась в течение 50 лет из-за «материализма», приведет наконец к ясному и беспристрастному рассмотрению этого одностороннего направления монистической философии, тем более, что противоположная крайность — динамическая энергетика — значительно выиграла за это время в своем развитии и влиянии. Между тем мы этого, к сожалению, не наблюдаем. Как и раньше, наш монизм подвергается со стороны дуалистической метафизики и теологии нападкам, как вредный материализм, особенно же его практические следствия изображаются общественно-опасными. При этом с большой охотой приводятся эгоистические тенденции гедонизма, этого «практического материализма», -наиболее известными представителями которого были в древности Аристипп и Эпикур и который в утонченном чувственном наслаждении видел' высшую цель жизни. Но этот гедонизм не имеет ничего общего с тем ^теоретическим материализмом», который 50 лет назад получил, благодаря Мо- лешотту и Бюхнеру, такое значение в естественных науках. Ошибка этого одностороннего направления заключалась в том, что оно рассматривало энергию как вторичную функцию материи, а все явления сводило к механике атомов (не принимая во внимание их способности ощущения). ЭНЕРГЕТИКА (ДИНАМИЗМ).—Столь же односторонней, а потому и ошибочной, как чистый материализм, является энергетика, приобретшая за последнее время сильное влияние на современную философию. Ее виднейший представитель Оствальд пытался показать, что все явления природы могут быть сведены на деятельность различных форм энергии и что сама материя является продуктом энергии. Но наиболее существенный признак материи — протяженность, или наполнение пространства, — не может возникать вторичным образом под влиянием какой-либо деятельности энергии, но, как 468
носитель этой энергии, всегда неразрывно был связан с материей. Оба атрибута субстанции не соподчинены, а координированы. Поэтому последовательная энергетика так же несостоятельна, как и сходный с нею старинный «динамизм» Лейбница и как современный «спиритуализм», который затем переходит в дуалистический спиритизм (pp. IV гл. «Чудес жизни», стр. 36) \ ОСНОВНОЙ ЗАКОН МОНИЗМА.—Таким образом, верховный закон нашей монистической философии, которому подчиняются все остальные законы, не является ни «принципом энергии» динамизма, ни «принципом материи» материализма, а скорей законом субстанции, в котором оба эти принципа объединяются как равноценные «законы сохранения». Он по существу сходен со всеобщим законом причинности в метафизике, с универсальным принципом «причины и следствия». К нему можно было бы применить название «принципа постоянства», если бы за последнее время под этим выражением не понималось совершенно противоположное учение, а именно, ошибочное утверждение о «постоянстве видов», о неизменяемости животных и растительных видов. Если закону субстанции, как. мы твердо убеждены, подобает высокое положение верховного и всеобъемлющего закона природы, то мы должны были бы ожидать, что во всех учебниках физики и химии ему будет отводиться главное место и его капитальное значение разъясняться прямо во введении. Но от такого признания мы еще весьма далеки. Всеобщая приложимость закона субстанции оспаривается не только всеми защитниками дуализма, признающими особый, независимый от природы «духовный мир», что вполне естественно с их стороны, но и некоторыми естествоиспытателями, либо неясно мыслящими, либо ослепленными догматическими предрассудками. ДВЕНАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ. — Сильнейшим нападкам подвергся недавно наш закон субстанции со стороны русского физика Хвольсона, который пытается на 90 страницах своей брошюры2 показать, что закон субстанции совершенно ошибочен и неоснователен и что вообще «Мировые загадки» совершенно ничтожная книга, а ее жалкий автор не только совершенно глупый и невежественный человек, но и «никакого понятия не имеет» о том, что пишет. «Никогда не пиши о том, чего не понимаешь», гласит любопытная «двенадцатая 1 Страницы указаны по немецкому изданию 1904 г. 2 О. Chwolson (Professor der Physik in Petersburg)^Hegel, Ha-e ckel. Kossuth und das swblfte Gebot (Braunschweig, Vieweg, 1906). 469
заповедь» Хвольсона, нарушив которую я сотни раз провинился в смертном грехе. После того как «семилетняя война» за «Мировые загадки», с появлением нескольких сот диссертаций, казалась счастливо законченной и после того как я с «отупением» начал уже примиряться с печальной мыслью о моей полнейшей ничтожности,— даже после всего этого сие «критическое иеследова- вание» специалиста-физика явилось для меня все же неожиданностью; оно вполне стоит необузданного уничтожающего приговора берлинского метафизика Фридриха Пауль- сен а, на который я кой-чем ответил в «Послесловии» к «Мировым загадкам» (стр. 442). Этот дипломированный и патентованный специалист-философ утверждает, что я абсолютно ничего не смыслю в этой «науке о духе»... Теперь другой дипломированный и патентованный специалист-физик утверждает, что я «не имею и тени йредставления» об этой «естественной науке»! Итак, от моей жалкой личности и от моих на- тур-философских исследований в конце-концов совсем ничего не осталось! Полстолетия я напрасно мучился, чтобы на основе прилежного изучения природы построить зрелое и цельное мировоззрение. Й после того как я изложил все общие выводы моих исследований в книге «Мировые загадки», после того как эти «общедоступные очерки монистической философии» приобрели круг читателей более чем в миллион человек, — после этого оказывается, что эта жалкая стряпня лишена какой бы то ни было научней ценности! Это действительно, как говорит Хвольсон, «прямо ужасно, от этого волосы дыбом встают»! Хвольсон не находит достаточно слов, чтобы всяческими способами показать все научное ничтожество и извращенность моего сбивающего с толку произведения. Понятно, я должен отказаться от детального опровержения всех его тяжких упреков — на это я должен был бы потратить год критической работы и выпустить книгу не менее чем в 900 страниц. Но многие из этих упреков и вообще весь пасквиль настолько характерны для малодушного и научно-ограниченного специалиста, что я не мог упустить случай яснее осветить их. Во-первых, надо подчеркнуть, что не представляется возможным построить законченное мировоззрение и написать о нем философское произведение, многократно не преступая при этом «двенадцатой заповеди» Хвольсона. Он требует многолетнего серьезного и основательного изучения всех вопросов, прежде чем писать о них. Сообразно с этим философ должен был бы потратить по меньшей мере 500—800 лет, прежде чем он овладел был современным науками во всем щ кодос- 470
сальном объеме, или даже пока он проработал бы только важнейшую литературу во всех ее областях. Так как это невозможно и так как для выполнения этой гигантской задачи не хватило бы ни жизни, ни трудоспособности даже гениальнейшего и прилежнейшего писателя^ то приходится удовлетвориться тем, чтобы охватить важнейшие общие выводы во всех областях исследования и путем искусного сопоставления их построить единую картину мира. Разумеется, такое мировоззрение не может быть ни совершенным, ни вполне точным во всех своих частях, а всегда будет давать только приблизительное представление о современном состоянии человеческого знания. Философ, более или менее удовлетворительно разрешивший эту серьезную и благодарную задачу, всегда будет являться в отдельных затронутых им областях знания дилетантом, и каждому исследователю-специалисту в отдельных отраслях (даже самому ограниченному) легко будет указать философу на многие допущенные им в частностях ошибки, заблуждения и недоразумения. В качестве такого не вполне образованного, дилетанта я предпринял в конце XIX в. попытку вкратце охватить общие выводы моей колоссальной духовной работы и в книге «Мировые загадки» взялся показать, как можно на них построить единую общую картину мира. Никогда я не претендовал дать безупречно верную картину всех отдельных областей знания в качестве высокообразованного специалиста: в большей части этих последних я обладаю лишь теми общими сведениями, каких можно теперь требовать от получившего обыкновенное гимназическое и многолетнее академическое образование. Это касается также физики и химии, за изумительными успехами которых я в последние десятилетия следил с живейшим интересом, но усвоил которые, разумеется, лишь частью. Я затрагивал их общие великие выводы лишь постольку, поскольку это было абсолютно необходимо для выработки единой картины мира. При этом я неоднократно подчеркивал, что свои соображения, касающиеся огромной области физики, я предлагаю лишь как дилетант («Мировые загадки», стр. 271). Между тем я много раз. с благодарностью получал дружеские указания от моих уважаемых коллег по Иенскому университету, профессоров: Людвига Кнорра, Адольфа Винкельмана, Феликса Ауэрбаха и Отто Кнопфа, и особенно моего покойного друга Эрнста Аббе. Об этом я упоминаю с искренней признательностью, между тем как проф. Хвольсон утверждает: «В с е, буквально все, что Геккель говорит, излагает и утверждает, затрагивая вопросы физики, ошибочно, основано на недоразумениях или 471
свидетельствует о почти невероятном незнакомстве с самыми элементарными вопросами Даже относительно закона, который он сам называет путеводной звездой своей философии, он не обладает элементарнейшими школьными сведениями» (!!) (стр. 117—118) \ Рассматривая изумительные гигантские успехи физики и химии за последние десять лет и стараясь понять их общие результаты для философии, можно удивляться как силе и разнообразию бесчисленных успехов в частностях, так и пробелам и противоречиям в них в общем. Поэтому-то вновь и вновь нарождаются физические и химические теории, пытающиеся устранить эти противоречия и осветить с новых сто- рой эти трудные общие проблемы. Такой важной попыткой был оригинальный философский труд И. Г. Фогта «Сущность электричества и магнетизма на основе единого понятия субстанции» (Лейпциг 1897). Второе, переработанное и дополненное издание появилось в 1901 г. под заглавием «Возникновение и гибель мира как космический круговой процесс на основе пикнотического понятия субстанции». Стараясь понять своеобразные основные мысли этого трудного сочинения, я просил моего друга Эрнста Аббе изложить мне свой взгляд на него и рассеять не раз возникавшие у меня сомнения; еще и теперь я с особым удовольствием вспоминаю об этой полной интереса многочасовой беседе. Громадные заслуги Аббе как одного из первоклассных физиков и как проницательного Экспериментатора и изобретателя и гениального теоретика (особенно в оптике) общеизвестны; менее известно, однако, как он был осторожен и сдержан в общих великих вопросах натур-философии; он любил подвергать теории холодной, скептической всесторонней критике и, даже высказывая свое окончательное мнение, беспристрастно сопоставлял все «за» и «против». В богатом мыслями сочинении Фогта он горячо признавал обилие новых, своеобразных идей, но сомневался, удастся ли его новой, пикнотической теории заменить существующую кинетическую теорию субстанции. Поэтому я ввел в 12-ю главу «Мировых загадок» краткое сопоставление кинетического и пикнотического понятия субстанции, могущее содействовать, казалось мне, беспристрастному освещению этого важного основного понятия натур-философии. Как же относится профессор Хвольсон, написавший 1 Хвольсон — Гегель, Геккелъ, Коссут и двенадцатая заповедь. Спб. 1911. В дальнейшем все страницы будут указаны лпо русскому изданию. Прим. редактора перевода. ' I 472
толстый 4-томный учебник физики, к этому выдающемуся произведению И. Г. Ф о г т а? Он ничего о нем не слышал, ни в одном учебнике, ни в одной статье не нашел упоминания о нем и из этого заключил, что оно вообще лишено всякого значения. Более того, даже и теперь он «не намерен изучать сочинение Фогта» (стр. 58), хотя на протяжении четырех страниц полемизирует с ним (стр. 58—63) и с насмешкой и презрением трактует его новые взгляды. Это, конечно, весьма удобно! Новое издание широко распространенного сочинения Фогта, заслуга которого состоит во всяком случае в том, что он выставил новые точки зрения и тем пытался разрешить трудные вопросы, — это издание, содержащее свыше 1 000 страниц, написано строго научно, с основательным знанием предмета и ясным, критическим отношением, и обильно снабжено математическими формулами. Но физик-теоретик Хволь- сон, столь высоко оценивающий свои основательные специальные знания, не знает этого сочинения и «не намерен его изучать»! Следуя такому принципу, физики вообще могли бы не следить за новыми обобщающими теориями в их широкой области исследования; ибо благодаря великому физику Хвольсону физика приняла законченный вид для всех времен, и его 4-томный учебник содержит в себе все, что необходимо знать физику. СИЛА И ЭНЕРГИЯ. — На 17 страницах своего пасквиля («стр. 68—87) Хвольсон изощряется в софистическом разборе «закона э'н е р г и и» и пытается доказать, что «Геккель не им(чзт никакого понятия о. его содержании и знакомство с ним он черпал из самых мутных источников. Всё, что он о нем пишет, попросту целиком ошибочно». В ответ на это я могу только сказать, что этими «самыми мутными источниками» являются классические «Популярно-научные лекции» Германа Гельмгольца (1865) и особенно непревзойденные поныне лекции «О -сохранении силы» (1847) и «О взаимодействии сил природы» (1854). Перечитав теперь* внимательно еще раз эти сочинения и сравнив с ними мое краткое изложение в «Мировых загадках» (стр. 257), я все- таки не могу согласиться, чтобы я «совершенно ложно их понял» Скорей надо признать, что после беспристрастного сопоставления большая часть сделанных мне тяжелых упреков может быть отнесена также и к Гельмгольцу. К числу этих упреков относится приписываемое мне смешение двух важных основных понятий физики-—«сила и энергия». Эта термины употребляются еще теперь, как однозначащие, не только в популярных, но и в строго научных сочинениях, особенно когда речь вдет о законе постоянства. Роберт Майер 4?а
и Гельмгольц назвали открытый ими великий принцип «законом сохранения силы». Лишь много позже он был назван «принципом энергии», или законом постоянства энергии/ Как и все такие общие понятия (например душа и дух), uof нятия силы и энергии подлежат постоянно меняющемуся толкованию и с большим трудом поддаются верному, простому и ясному определению. Стоит только сравнить несколько дюжин учебников и специальных исследований по физике, посвященных этим основным понятиям, и легко будет убедиться, как трудно определить их ясно и отчетливо немногими словами. СОСТОЯНИЯ СИЛ (модальности энергии). — Суть закона энергии заключается в доказательстве, что общая сумма сил, или энергии, вселенной является неизменной величиной. В то время как часть субстанции находится в движении, другая ее часть пребывает в кажущемся покое; ее сила в первом случае обнаруживается в движущемся состоянии как «живая сила, или движущая сила», а в состоянии покоя — как «мертвая сила, или упругая сила». Мы лишь напомним об излюбленном примере с натянутым луком: когда я натягиваю лук, я превращаю движущую силу моих мускулов в упругую силу тетивы, а когда я спускаю стрелу, я превращаю находящуюся в тетиве упругую силу в движущую силу стрелы, которая отталкивается от тетивы. После того, как Р а н к и н (1853) ограничил старое понятие силы в физике и вместо него ввел понятие энергии (весьма в ущерб обычному пониманию!), движущую силу, или живую силу, стали называть активной энергией (или энергией движения), а упругую силу, или покоящуюся силу, — потенциальной энергией (или энергией положения). Наряду с этим вошли в употребление и разные другие термины, как видно из нижеприводимой таблицы (стр. 475). Понятие же силы теперь было принято как «причина движения», и, обратно, каждое движение объяснялось действием силы. Я все же сомневаюсь, чтобы это современное изменение понятий могло вытеснить старые взгляды и выражения. Во многих отраслях техники, как и во многих случаях повседневной жизни, поныне ib ходу старые понятия силы, движущей силы и упругой силы, доступные и простому рабочему, и необразованному профану, между тем как без основательной научной подготовки он не поймет понятий «активной» и «потенциальной» энергии, тем более что слово «энергия» с давних пор имеет в обычном словоупотреблении совершенно иной смысл. В классических популярных лекциях Гельмголь.ца и Тиндаля, в которых они пытались разъяснить неподготовленному профану 474
«основной закон природы — сохранение силы», они применяют технические термины «сила» и «энергия» без разграничения, так, как это делал и я в «Мировых загадках» (стр. 283). Поэтому Хвольсон, пожелай он только быть последовательным, должен был бы тяжелые упреки, адресованные мне, отнести также и к этим великим физикам; и у них нет «тени представления» об истинном отношении между этими понятиями. РАЗЛИЧНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ ДВУХ СОСТОЯНИЙ СИЛ, ИЛИ МОДАЛЬНОСТЕЙ (ФОРМ) ЭНЕРГИИ Упругая сила Движущая сила (Мертвая сила) (Живая сила) Напряжение (покоящаяся сила). Тяжесть (движущая сила). Динамис (Аристотеля). Энергия (Аристотеля). Потенция (схоластиков). Энергия (схоластиков). Способность производить ра<5оту. Рабочий эффект. Потенциальная энергия Активная энергия Энергия положения. Энергия движения. Покоящаяся (виртуальная) энергия Деятельная (кинетическая) энергия Скрытая энергия., Проявляющаяся энергия. Непредубежденное критическое сравнение новых и старых учебников физики показывает, насколько трудно дать в немногих словах ясное, точное и удовлетворяющее всех определение основных физических понятий: сила, энергия, работа и т. д. Поэтому мне не терпелось узнать, как Хвольсон (открыто считающий себя величайшим физиком современности) определяет эти основные понятия физики. Во 2-м разделе своего толстого двухтомного учебника физики (часть 1, стр. 74) он дает «определение сил ы», которое по своей неясности и неопределенности не имеет равного себе и которое на 36 строчках должно дать «представление о силе как о величине, имеющей последствием изменение скорости». Определение р а б о- т ы (стр. 104) гласит: «Сила всегда совершает работу, когда ее точка приложения перемещается». Определение энергии — следующее (стр. 118): «способность совершать работу» (это же — не что иное, как потенциальная энергия!). Эти определения, как и почти все общие воззрения Хвольсона, в высшей степени неясны и недостаточны; они не делаются лучше от того, что окружаются'объемистым аппаратом математических формул. КАНОН ФИЗИКИ. —В 1899 г. мой уважаемый коллега профессор Феликс Ауэрбах предпринял заслуживающую признатедьности и трудную попытку систематически из- 475
ложить в «каноне физики понятия, принципы, положения, формулы протяженности (Dimensionsformeln) и константы физики в соответствии с новейшим состоянием этой науки». Я сожалею, что познакомился с этим великолепным трудом уже после выхода «Мировых загадок», иначе мне удалось бы лучше охватить многие физико-философские понятия и иначе их выразить; в качестве любителя в трудной области высшей физики я мог стараться только через сравнение (нередко . противоречивых) определений понятий, данных старыми и новыми физиками, найти между ними некоторую среднюю разграничительную линию. Моей задачей было: в популярном изложении настолько затронуть главные проблемы и законы физики, насколько это было необходимо для эскизного очерка всеобъемлющей монистической картины мира. При этом я прежде всего опирался на классические популярные лекции Гельмгольца иТиндаля, и именно в этих сочинениях понятия силы и энергии (в обоих состояниях) постоянно употребляются как однозначащие, как это показывает вышеприведенная таблица на стр. 475. ЕДИНСТВО СИЛ ПРИРОДЫ. —Не только во многих новейших популярных сочинениях по физике (напр. Гельмгольца, Тиндаля, Рейшле и др.), но и в широко распространенных учебниках физики, в которых говорится о законе энергии, мы встречаем вполне справедливое утверждение, что благодаря этим законам мы приобрели твердое убеждение в родстве всех действующих в природе сил и в неуничтожаемо- сти их. Так, Ломмель в своем прекрасном труде по экспериментальной физике (9-е изд., 1902 г., стр. 25) говорит следующее: «Этот закон (сохранения силы) показывает переход различных видов энергии друг в друга (звук, теплота, свет, электричество, химическое сродство, упругость и механическая энергия), так что мы должны признать в этих энергиях лишь различные формы проявления одной и той же сущности. Закон этот приводит нас к признанию существующей между ними внутренней связи и дает нам право говорить в этом смысле о «единстве сил природы». Что же говорит Хвольсон, сей самовластный законодатель новейшей .физики, об этом «основном законе природы» (стр. 78, 79)? «Эффектные фразы о силах природы, об их неуничтожаемое™ и родстве, об их единстве, об их общем источнике и другие подобные красиво звучащие фразы суть совершенные бессмыслицы, о которых наука ничего не ведает! Ни в одном серьезном учебнике физики це встречается даже самое выражение «силы п р и- роды», а тем более какие-либо рассуждения о таинственном 476
ях единстве»!! А несколькими строками выше Хволъсон на* зывает часто встречающееся смешение терминов «сила» и «энергия» «бессовестным подлогом» (стр. 78). Эти взрывы «озлобления и тихой ярости» (против Гельмгольца и Тин- д а л я!) весьма показательны для в высшей степени достойного «сожаления (и самого себя высекшего на стр. 8) духа грубого высокомерия, с которым этот самоуверенный глупец поносит всех естествоиспытателей и философов, осмеливающихся перешагнуть за ограниченный кругозор его «мирового пузыря» и рассматривающих вселенную как единое целое. ЭНТРОПИЯ. — В 13-й главе «Мировых загадок» (стр. 289) я указал на явное противоречие, имеющееся между двумя главными положениями механической теории теплоты К л а у- з и у с а (:1850). Первое главное положение (принцип энергии) утверждает, что запас мировой энергии есть величина постоянная, что все происходящее в мире покоится на постоянном переходе- движущей силы в упругую силу и наоборот (или, другими словами, на постоянной смене активной и потенциальной энергии). Второе основное положение — принцип энтропии — утверждает, что мировой процесс тесно связан с постоянной потерей активной энергии, так как часть энергии, превратившаяся в теплоту и накопившаяся в более холодных телах, не может более совершать механическую работу; все развитие мира поэтому связано с постоянно возрастающим выравниванием температуры («рассеяние, или диссипация, теплоты», понижение или деградация энергии), и все возрастающая энтропия стремится к максимуму, означающему близкий «конец мира». Но этому «концу мира» должно соответствовать и «начало мира», минимум энтропии. Таким образом мы благополучно докатились бы до «чуда», до «сотворения мира из ничего»! Антагонизм, существующий между энергией и энтропией, был прекрасно освещен моим уважаемым коллегой профессором Феликсом Ауэрбахом в его популярных лекциях «Царица мира и ео тень» (1902). Но еще в 1869 г. профессор Адольф Фик в Вюртемберге в конце своих «Популярных лекций» о «силах природы в их взаимоотношении» говорил о рискованных следствиях, вытекающих из закона энтропии, ибо конечной точкой этого процесса развития должно было бы быть полное выравнивание всех температурных различий, полная остановка всякого движения, всеобщая смерть вселенной. Но если мир существует от века, то это конечное состояние должно было бы уже давно быть достигнуто. «Перед нами таким образом, — говорит Фик, — стоит следующая 477
знаменательная альтернатива: либо упущены существенные пункты в самых высших, общих и основных абстракциях естественных наук; либо, если они всегда и строго лриложимы, мир не существует извечно, а зависит от акта творения (причем от нас этот акт творения отделен конечным промежутком времени), т. е. такого события, которое мы не в состоянии поместить в причинную цепь связанных между собою явлений». НАЧАЛО И КОНЕЦ МИРА, как необходимые следствия закона энтропии, отвергались также многими другими видными физиками и философами, и прежде всего обоими основоположниками закона энергии, Робертом Майером и Гельм- гольцом, далее Мором, Ранкином, Рейшле, И. Г. Фогтом и др. В новейшее время Вальтер Нернст подчеркнул в своем превосходном сочинении «Теоретическая химия» (IY изд., 1903, стр. 38), что «термодинамика слишком узка, чтобы благодаря ей можно было классифицировать все явления природы. Это зависит, конечно, от того, что вообще оба принципа теплоты (например уже оттого, что они совершенно пасуют при временных явлениях) недостаточны для объяснения природы (в противоположность молекулярной теории)». Что же говорит Хвольсон (величайший из современных физиков, по крайней мере по его убеждению) об этом «недостаточном» законе энтропии? Его безмерное возвеличение этого закона настолько характерно для автора, что я не могу удержаться от того, чтобы не привести его дословно (стр. 97): «Я утверждаю, что открытие этого закона следует признать и а и- высшим из всего, что до сих пор было достигнуто человеческим гением во всех областях знания; что мысль, лежащая в основе этого закона, ни с чем не сравнима по философской глубине (!), по всеобъемлющему значению для познания существующего и по бесконечной ее плодотворности, и я полагаю, что нет такой науки, которая дала бы нам вывод, мысль, сравнимую, по ее величию, с законом энтропии. Этим законом, украшенным печатью абсолютной истины, человечество имеет право гордиться больше, чем всеми другими своими завоеваниями и достижениями, ибо почти все остальное либо вообще спорно, либо справедливо лишь в узких границах. Между немногими истинами, до которых человечеству удалось добраться, закон энтропии стоит на первом месте!». Не без веселья пробежит читатель это смешное и неумеренное восхваление Хвольсоном закона энтропии, особенно если сопоставить его с мнениями Роберта Майера, Гельмголь- 478
да, Нернста, Фика, Мора, Й. Г. Фогта й др. о его й е д о с т а- точном значении и абсурдных выводах, к которым он приводит. Желающим ближе познакомиться с вопросом рекомендуется критическая брошюра О. Каспари «Гипотеза Том- сона о конечном уравнении температур во вселенной — с философской точки зрения» (Штутгарт, 1874, стр. 64). После этих мнений Хвольс'она об энтропии является совершенно излишним приводить еще примеры его способности к философскому суждению или его притязаний на авторитет в науке. Лишь для полноты его характеристики мы добавим следующее. В 12-й главе «Мировых загадок» (стр. 270—272) я затронул «важный вопрос о существовании эфир а», лишь поскольку это было необходимо для понимания закона субстанции и поскольку это было возможно по тогдашнему уровню наших знаний (1899). Хвольсон с насмешкой отвергает это «ужасное» рассуждение и особенно потешается над допущением, что это своеобразное агрегатное состояние эфира можно сравнить, «пожалуй; лучше всего с чрезвычайно редким, упругим и легким студнем», между тем как сам он «с благодарностью и удивлением смотрит» на сравнение «эфира с пе- н о й», сделанное лордом Кельвином (стр. 55). Он полагает, что это ненаучное допущение так же малоценно, как «лепет ребенка»! Но вот что говорит не кто иной, .как. Джон Тин- д а л ь в своем превосходном сочинении «О1 законе сохранения силы» 1а. «Световой эфир бесконечно разреженнее, чем любой известный нам газ, и все же его поведение более похоже на поведение твердого тела, чем газа. Он более походит на студенистую массу, чем на газ». Таким образом, глупым и невежественным «лепечущим ребенком» оказывается знаменитый английский физик Тин'даль, гениальный естествоиспытатель, общее естественно-научное образование которого как по широте, так и по глубине стоит значительно выше образования ограниченного петербургского физика. Далее Хвольсон разбирает трудный вопрос об отношении эфира к массе и при этом высмеивает мою попытку противопоставить друг другу эти две составные части материи как носителей форм энергии, а именно, невесомый эфир — как «упругую субстанцию», весомой массе — как «сгущенной субстанции». Эти суждения опираются на упомянутую выше п и- кнотическую теорию И. Г. Фогта,.изложенную им в прекрасном, математически обоснованном сочинении «Сущность электричества и магнетизма на основе единого понятия 1 John Tynchll — Das Grundgesetz der Natur. Fragmente aus den Naturwissenschaften. Bd. I, S. 2« 470
субстанции». Глубокомысленный физик Эрнст Аббе видел в этом богатом мыслями произведении Фогта достойную внимания попытку найти новые пути для объяснения великих общих вопросов физики, о которых мнения физиков еще так часто расходятся и сейчас. Но всеведущий физик Хволь- сон, который вообще незнаком с этим сочинением, знает однако заранее, что оно малоценно, и поэтому «не намерен его изучать»! (стр. 58). Но всего интереснее становится Хвольсон тогда, когда сам же преступает свою 12-ю заповедь: «Никогда не пиши о том, чего не понимаешь». Это он делает в остроумной «игре вопросов и ответов» на стр. 39—40 своего критического исследования. Там он, как «тупоголовый, но научно-дисциплинированный профан», говорит о семи главнейших биологических вопросах, на которые я попытался ответить в «Мировых загадках» и «Чудесах жизни»; он намеревается даказать, что все мои ответы суть лишь «пустые, ослепляющие слова, которые автор выдвигает, чтоб заставить думать, будто он открыл истину». Эта «милая маленькая коллекция из семи вопросов и ответов, как экстракт мировых загадок, характерна для целого», для всей этой жалкой, совершенно ничтожной работы! 1-й вопрос: «Как возникло первое движение?» Согласно нашему монистическому взгляду на этот вопрос можно ответить на основе закона субстанции так: всеобщий процесс движения в мире является космическим круговым процессом без начала и без конца; движение (как «энергия») является свойством самой субстанции («Мировые загадки», стр. 284—286). Согласно же дуалистическим воззрениям Хвольсона космический процесс движения есть историческое событие с ограниченной продолжительностью; он начинается чудом сотворения и завершается окончательной смертью, полной энтропией. 2-й вопрос: «Что такое жизнь?». Этот трудный вопрос разрешается современной физиологией в монистическом смысле так: сущность всякой органической жизни состоит в субстанциональных изменениях плазмы и обмене веществ и сил «живой субстанции», принадлежащей к группе белковых тел. Это субстанциональное изменение больше всего приближается к катализу коллоидной субстанции; его истинных причин, следует искать в химических и физических особенностях белковых тел, а эти особенности сводятся в свою очередь к особым свойствам углеродистых веществ (ср. 2-ю главу «Чудес жизни», стр. 16). Хвольсон же, который не имеет «и бледного проблеска шонятия» об этих основных представлено
ииях современной физиологии и которому в частности физиологическая химия остается, повидимому, совершенно чуждой, считает эту «теорию углеродистых веществ» «пустыми словами» и присягает на верность дуалистическим представлениям витализма, согласно которому органическая жизнь представляет собою особое чудо, дар мистической «жизненной силы» (стр 42). 3-й вопрос: «Что такое душа?». Этот основной вопрос психологии я осветил в 6—И главах «Мировых загадок» (стр. 145—255) и показал на основе строго научного монизма, что человеческая «душа» должна рассматриваться лишь как сумма мозговых функций. Хвольсон отвергает такое физиологическое понимание души, «психе», и предлагает вместо него старое, избитое представление, что душа представляет собою совершенно особую супшость; большинство психологических проблем, по его дуалистическим воззрениям, «фактически чужды сфере естествознания и лежат далеко в стороне от нее» (стр. 8, 42). Жаль, что он не высказался также о бессмертии своей собственной драгоценной души (в котором он, по- видимому, глубоко убежден!). 4-й в о п р о с: «Как возникло сознательное ощущение?». В Ю-й главе «Мировых загадок» (стр. 219) я изложил, как по моему монистическому убеждению можно, в зависимости от данного состояния наших знаний, приблизительно разрешить этот .труднейший вопрос, эту «центральную психологическую тайну»: «Неврологическая проблема сознания есть лишь частный случай всеобъемлющей космологической проблемы, проблемы субстанции» (стр. 230). При этом я особенно подчеркивал постепенное развитие сознания в животном мире. Дуалист Хвольсон, открыто рассматривающий сознание как новое «чудо», не считается с этим развитием; он довольствуется лишь тем, что старается вы с гч вить в смешном виде известное «отражение» восприятий в центральной нервной системе, как в зеркале, говоря при этом о настоящем, оптическом зеркале. 5-й вопрос: «Что происходит при оплодотворении?» Установленный факт, что при оплодотворении ядра обеих половых клеток взаимно притягиваются и сливаются, теперь, как известно, монистическая физиология объясняет их особЪй химической чувственной деятельностью и доказывает это экспериментально. Точному же физику Хвольсону эти эксперименты совершенно неизвестны, и он считает поэтому, на основании своего дуалистического воззрения, также и оплодотворение «чудом». 6-й вопрос: «Чем объясняется наследствен- 31 Геккель. H 5624. 481
ность?» Хвольсон не имеет «и тени представления» о многочисленных исследованиях, -произведенных за последние 30 лет для монистического ответа на этот вопрос и, в частности, на вопрос об основном биогенетическом законе. Объяснение наследственности памятью плазмы кажется ему дурной шуткой. Конечно, он совершенно не знает ни знаменитой статьи Эвальда Геринга (1870) «О памяти как всеобщей функции живой материи», ни моей теории «Перигенеза пластидул» (1870), опирающейся на эту статью, ни превосходного сочинения Рихарда Земона (1904), в котором излагается теория «мнемы как сохраняющего принципа в изменениях органической жизни». Хотя эти физиологические исследования непосредственно основываются на точных физических наблюдениях и опытах, физик-дуалист Хвольсон не считает себя призванным познакомиться с ними; зато он считает себя вправе высмеивать их при помощи бессмысленных искажений. Всякий современный физиолог, следивший за блестящими открытиями последних 30 лет, касающимися оплодотворения и наследственности, убежден, что, с одной стороны, в материнской яйцевой клетке и. с другой — в отцовской семенной клетке заключаются некоторые количества потенциальной энергии; химически связанные с плазмой клеточного ядра, эти количества энергии обусловливают наследственную передачу детям свойств обоих родителей; через соединение же в момент оплодотворения обоих плазменных тел (путем слияния их клеточных ядер) создается новое количество энергии, химически связанное с плазмой (ядра) вновь возникшей клетки; эта новая родоначальная клетка (цитула или «оплодотворенная яйцевая клетка») и есть зародыш «ребенка», нового индивидуума, который развивается во взрослый организм в силу перехода потенциальной энергии в активную. В 8-й главе «Мировых загадок» (стр. 183) я кратко выразил эти хорошо известные каждому биологу истины в следующем положении: «Упругие силы (т. е. потенциальная энергия) обеих половых клеток соединяются между собой для образования новой упругой силы». Эти представления (признанные основой всего онтогенеза) для Хвольсона «бесконечно забавны,— бессмысленный набор слов, который может вызвать восторг разве-что у наивнейших детей» (стр. 46). Явный дуализм мировоззрения Хвольсона, обнаруживаемый как в данном случае, так и в других его положениях, находит себе в высшей степени примечательное выражение в, первом параграфе его 4-томного учебника физики, заглавие которого гласит — «Два мира». Как и все другие общие рассу- 482
ждеяия русского физика, поскольку они затрагиваю? область биологии и психологии, это «Введение в физику» также отличается неясностью представлений, узостью умственного кругозора и запутанностью изложения. Если после повторного чтения этого введения и удается раскопать ядро его мировоззрения, то сейчас же обнаруживается дуалистическое противопоставление двух отдельных, независимых миров: человек и природа, дух и тело, живой и безжизненный мир, органическая и неорганическая материя. Физика по этому виталистическому воззрению — есть лишь «наука о неорганизованной материи», жизии она объяснить не может. ПОНЯТИЕ МИРА. — Но ведется ли вообще данный ожесточенный спор вокруг вопроса о цельном мирово ззре- н и и? Если он -касается великого принципиального противопоставления монизма с дуализмом — то несомненно д а! Если же дело идет о противоположности личного моего мировоззрения и мировоззрения Хвольсона, то нет! Ибо сей «точный физик» Хвольсон понимает под «миром» нечто совершенно противоположное тому, что здравый человеческий рассудок понимает уже более двух тысячелетий, или тому, что представляли себе все великие естествоиспытатели и философы, размышлявшие о сущности, первопричине и возникновении мира. Как известно, старое, общераспространенное понимание мира охватывает вселенную, всю совокупность вещей; ее закономерно упорядоченная система есть «к о с м о с», внутренняя сущность — субстанция; движущий дух — «б о г», ее проявления — «природ а». В таком смысле говорили о «мире как о вселенной» Спиноза и Джордано Бруно, Лейбниц и Кант, Гумбольдт и Лаплас, Фарадей и Гельмгольц. Почти все различные монистические воззрения на мир («бог-природа» Гёте) сходятся в представлении вселенной, не ограниченной ни временем, ни пространством, «вечной и бесконечной»; закон субстанции дает этому воззрению научное обоснование, рассматривая оба атрибута субстанции — материю и анергию (вещество и силу) как неуничтожаемые. МИРОВОЙ ПУЗЫРЬ. — Этот очень древний и среди мыслящих людей широко распространенный взгляд на вселенную но Хвольсону «совершенно ненаучен». Его собственный «мир» представляет собой совершенно замкнутую систему, абсолютно изолированную и окутанную непроницаемой для тел оболочкой или геометрической поверхностью, через которую чуждые тела "проникать не могут. Заключенная в нее часть вселенной есть мир физики, который, значит, и не может быть мыслим иначе, -как ограниченным. Ни один мысля- 31* 483
щий физик, ни один естествоиспытатель не должен выходить за пределы этого мира. Физика не имеет никакого отношения к вселенной; последняя не представляет предмета научных исследований!! (стр. 67, 68, 82, 116). К сожалению, великий русский физик, ставящий этой замечательной концепцией весь «мир» о ног на голову, забыл точнее определить свою «замкнутую систему мира». Судя по* немногим таинственным намекам, этот вновь открытый «хвольсоновский мир» представляет собой шарообразный пузырь, наполненный эфиром и извне изолированный непроницаемой пленкой (стр. 68). В этом гигантском (доступном наблюдению!) мировом пузыре, сотворенном вначале богом — -при «минимуме энтропии» — посредством чуда, толпятся молекулы субстанции в непрерывном движении и стремятся ;как к цели к «концу мира», к «максимуму энтропии». При этом, в соответствии с законом субстанции, сумма (активной и потенциальной) энергии, а также изолированное количество материи (массы и эфира) остаются неизменными в мировом пузыре. Что же находится вне «замкнутой мировой системы»? Носится ли шарообразный мировой пузырь свободно в бесконечном пустом пространстве? Или он плавает (похожий на гигантский шарообразный вольвокс) в неведомом «м е ж м и р о- (В о м флюиде», в котором наряду с ним беспорядочно носятся бесчисленные другие «хвольсоновские миры» (в которых, по его мнению, могут' господствовать совершенно другие законы, стр. 68)? Но столь нескромных вопросов не разрешить «ограниченному уму подданных». Все эти и им подобные вопросы Хвольсон считает «недопустимыми и ненаучными», ибо «науке нет никакого дела до вселенной» (стр. 68, 116); «'заниматься ею (значит бесплодно играть словами». Весь этот прекрасный мировой пузырь Хвольсона есть произвольная фикция, д о г м й, которая рядится в мантию точной физики и обильно украшает себя математическими формулами. Его ограниченный мир соответствует его ограниченному мозгу, мысли которого движутся в самых узких эмпирических границах и который не имеет ни потребности, ни способности подняться до вселенной. Петербургский физик представляет собою тип ограниченного специалиста, который, стремясь в своей узкой, замкнутой специальной области к высшей точности и математической строгости всех единичных знаний, остается однако совершенно слепым в познании великого целого. Такие ограниченные специалисты обыкновенно преисполнены сильнейшей ненависти ко всякой 48 4
философии, и особенно ко всяким попыткам распространить в популярном изложении научные данные в широких массах читателей. В обоих отношениях Хвольсон предает анафеме мои «Мировые загадки». Правда, он подверг критическому разбору только одну часть «Мировых загадок», в размере всего лишь двух глав (12-ю и 13-ю), остальные же 18 глав он только бегло просмотрел или совсем не читал. Но это не мешает ему объявить и эти главы лишенными всякого значения. Ибо если Геккель так отнесся к физике, то «мы можем с уверенностью утверждать, что он так же отнесся ко многим другим отраслям науки, которые он рассматривает или которых хотя бы касается в своем сочинении» (стр. 118). В послесловии к народному изданию «Мировых загадок» (стр. 443) я привел маленькую выдержку из потока пошлой •брани и оскорблений, которыми -меня осыпал один из наиболее рьяных моих противников, теолог Л о о ф с в Галле, в своем полемическом произведении «Анти-Геккель» (1900). Эта брань теперь превзойдена необузданными, полными вражды и презрения выпадами, которыми меня осыпал темпераментный петербургский физик. Чтение «Мировых загадок» пробудило в нем не только чувство веселости и презрения, но даже «озлобление, смешанное с какой-то тихой яростью» (стр. 54). Хвольсон побил таким образом рекорд ругани, в которой б лет назад соревновались ожесточеннейшие противники «Мировых загадок» — метафизик Паульсен в "Берлине, теолог Л о о ф с в Галле и филолог Деннерт в Годесбер- ге. Эти четыре главных моих противника отличаются друг от друга тем, что у последних двух главной причиной критики является фанатизм религиозного верования, в то время как у Паульсена и Х©ольсона играет большую роль, наряду с высокомерием специалиста, еще и черная зависть к исключительному успеху «Мировых загадок». Очень характерны для X в о л ь с о н а его грубо завистливые выражения о «книготорговом успехе «Мировых загадок», почти беспримерном ов области чисто научных трудов» (стр. 31). «Переводы на все культурные языки, народные издания, сотни тысяч проданных экземпляров! В чем тайна этого успеха?» (стр. 48, 119). Я думаю, что на этот вопрос смогу дать более или менее верный ответ, основываясь более чем на шести тысячах писем, полученных мною от читателей «Мировых загадок». В большей их части высказывается глубокая признательность за то, что эта книга помогла им выработать ясное и единое мировоззрение и освободила от многих сомнений, терзавших их после недостаточного школьного образова,- ния. 485
Набросок общей картины мира, сводка общих выводов научного исследования, доказательство их внутренней связи, — с другой стороны, освобождение от тяжелого ига традиционных предрассудков и религиозных суеверий — вот те цели, которые я преследовал, когда писал эти «общедоступные очерки монистической философии». Цели эти были достигнуты, несмотря на все значительные пробелы, имеющиеся «в этой книге. «Мировые загадки», которых продано теперь уже 200 тысяч экземпляров в немецком издании, столько же в английском переводе и кроме того еще в дюжине других переводов, разносят по всему свету основные воззрения монизма и убеждают меня, что свыше миллиона читателей получили благодаря «Мировым загадкам» по меньшей мере толчок к серьезным размышлениям о человеке и душе, мире и боге. Большего я не хотел и не мог достигнуть. Подобный труд во многих частях неизбежно бывает неполон, в некоторых деталях ошибочен; но эти мелочные недочеты так незначительны по сравнению с целым, что я не собираюсь исправлять их и в будущих изданиях, ибо эта книга (как я уже указывал в предисловии к «Мировым загадкам» 1899 г.) должна с самых общих точек зрения ответить на вопрос: «какой ступени познания истины достигли мы в действительности к концу XIX века?» Все противники просвещения и духовного прогресса, все враги ясного монистического мировоззрения, все сторонники традиционных ограничений и религиозных предрассудков — все они с восторгом приветствовали полемическое писание Хвольсона и устроили настоящий «индейский вой» по поводу учиненной надо мной как над ученым казни. Теперь ведь наконец «естествоиспытатель» по специальности доказал, что «Мировые загадки» с начала до конца никуда не годятся; и уничтожающее мнение, высказанное проф. Па- ульсеном как философом, закрестило это (см. мое предисловие, стр. 442). Я бы просил моих противников — если им действительно дорого познание истины — не довольствоваться цитированными Хвольсоном и выхваченными из общего контекста положециями, а прочесть их лучше в подлиннике, в связи со всем остальным. Ибо русский физик совершенно .исказил ряд важных положений моей .книги и придал им ложный смысл, какой мне и в голову не приходил. Он многократно, и с успехом, пускает в ход ловкий прием, заключающийся в том, что общеизвестным понятиям придается ложное значение; особенно же он любит подменять широко-философское •содержание и объем какого-либо понятия — техническим, узко-физическим понятием. При этом Хвольсон не стыдится 486
оперировать самыми жалкими софизмами и мелочной подтасовкой слов; энергично защищаясь от обвинений в этом, он выдает себя с головой (стр. 82. 114). Кто оправдывается, тот признает себя виновным (qui s'excuse— ^accuse). Он не боится и явной неправды (по-немецки, сознательно сказанная неправда называется «л о ж ь ю», а если она предназначена для опорочения противника — «клеветой»). Но мне пришлось бы написать книгу в 900 страниц, если бы я хотел подробно разобрать и опровергнуть все искажения и извращения, содержащиеся на 90 страницах этого пасквиля. Как пример такой нечестности, наряду со злобностью и софистикой, характеризующей жалкий пасквиль X в о л ь- с о н а, я укажу на то, что он постоянно приписывает мнг> смешную претензию, будто я разрешил без пробелов и противоречий все мировые загадки (стр. 31—38 и др.). И другие противники моей книги приписывали мне вздорное мнение, будто я вполне разрешил все научные вопросы. В ответ на эту неправду я могу только указать, что я еще в предисловии (стр. 58) четко ограничил свою задачу: «Исследования о «мировых загадках» не могут, разумеется, претендовать на полное разрешение их; они скорее должны дать широкому кругу читателей критическое освещение этих загадок и ответить на вопрос, насколько мы в настоящее время приблизились к решению их». Кроме того, в заключительных соображениях (стр. 409) я определенно указал что благодаря удивительным успехам познания природы в XIX в. все бесчисленные мировые загадки удалось свести «к одной — единственной всеобъемлющей, универсальной загадке, а: именно, к проблеме субстанции», но что мы еще далеки от удовлетворительного разрешения ее. «Мало того, мы должны'признать, что эта подлинная сущность субстанции будет казаться нам все чудеснее и загадочнее, чем глубже мы будем знакомиться с ее атрибутами — материей и энеогией, чем основательнее будем изучать бесчисленные явления и их эволюцию». ПРОБЛЕМА СУБСТАНЦИИ. — На этот глубочайший, основной вопрос всей натур-философии — о загадочной сущности субстанции, о внутренней связи вещества и силы, материи и энергии (или, иначе выражаясь, природы и духа, мира и бога) — на этот главный вопрос наш монизм отвечает очень просто и удовлетворительно: он его объясняет в том же смысле, в каком великий Спиноза считал тождественными «природу и бога» и в каком наш блестящий Гёте показал «бога-природу». Для великого же Хвольсона—как для «точного» пророка мистического дуализма! — это все -487
«пустыеслова и бессмыслицы, от которых волосы дыбом встают», весь монистический закон субстанции целиком ошибочен и абсолютно ненаучен. Его рассуждения об этом (стр. 89—95) свидетельствуют о его исключительной неспособности понять не только общие вопросы натур-философии, но даже вопросы его специальности — физики, — не говоря уже о том, что он не может на них ответить; здесь он не выходит за пределы самых темных, «туманных представлений» (стр. 89). В извинение его можно, конечно, сказать, что он хочет оставаться только «точным физиком», и что вопрос о «вселенной» его нисколько не занимает; но тогда он должен был бы держаться подальше от всякой «филос jфии физики» и совершенно не затрагивать закона субстанции, ибо понимание его глубокого смысла у него совершенно отсутствует. Пусть Хвольсон довольствуется корпеиием над своим замкнутым, шарообразным «мировым пузырем» и выводит на его непроницаемой оболочке запутанные математические формулы, они помогут только установлению мировых количеств, но никак не пониманию их внутренних качеств. ПСИХОФИЗИКА. — В 6-й главе «Мировых загадок» я затронул вопрос о существовании души и изложил задачи и методы научной психологии. При этом я подчеркнул, что вся наука о душе представляет собой лишь часть физиологии, как это уже показал великий Иоганн Мюллер в своем классическом руководстве (1840). Но так как физиология — не что иное как «физика организмов», то само собой разумеется, что законы, действительные для последней, должны иметь силу и для первой. Наиболее совершенно и точно это было сделано в психофизике, обоснованной Фехнером («Мировые загадки», стр. 154). Эта интересная и принципиально важная область физики либо осталась совершенно неизвестной русскому физику Хвольсону, либо же он считал ее совершенно «ненаучной», во всяком случае, он не знает, что сделано много психологических экспериментов и что современная экспериментальная психология сводит их выводы к «закону энергии». Недавно же Оствальд показал в своей «Натур-философии» (гл. 18—21), что все проявления душевной жизни (не только ощущение и воля, но даже мышление и сознание) могут быть сведены к нервной энергии, и что эта психическая энергия подчиняется «закону сохранения», как и другие виды энергии (ср. мои «Чудеса жизни», гл. 14, стр. 135 и гл. 19, стр. 187). Для великого Хвольсона все это — «ужасная бессмыслица»! Он должен «резко протестовать против включения душевной жизни, мышления и разума в список форм энергии» (стр. 91). 488
ЗАКОН ПРИРОДЫ И ЧУДО. — Успехи познания в XIX в. во всех областях естественных наук укрепили во мне убеждение, что законы природы имеют всеобщее приложение без всяких исключений, но это убеждение пошло дальше, оно распространилось на все отрасли науки и даже на те, которые противопоставлялись естественным наукам как «науки о духе». В последней главе «Чудес жизни» (стр. 188—200) я пытался показать, как монистический характер естественных наук приобретал все более устойчивую почву под собой и как вместе с тем преодолевалась первоначальная дуалистическая тенденция так называемых «наук о духе». Как и следовало ожидать, этот развивающийся монизм натолкнулся на сильнейшее сопротивление теологии и связанной с нею дуалистической метафизики. Ибо если «вечные и неизменные законы природы» в самом деле господствуют во вселенной, то тем самым ниспровергаются три великие центральные догмы метафизики— личный бог, свободная воля и бессмертная душа («Мировые загадки», стр. 375). В последнее время один из наиболее страстных и неутомимых моих противников, д-р Эбергард Деннерт в Годес- берге, сделал отчаянную попытку сгладить это противоречие и показать, что «закономерность происходящего носит на себе печать преднамеренной воли бога, что закономерность природы есть лишь одна важная сторона мирового процесса и что так же важна и другая сторона, а именно, целеустремленность и гармоническое сочетание всех явлений природы в единый «космос», а это может быть удовлетворительно объяснено только наличием провидения, т. е. сознательной, преднамеренной воли бога». Последовательно проводя это дуалистическое и теософское мировоззрение, Деннерт считает доказанным, что его личный бог при посредстве чуда активно вмешивается в закономерный ход природных явлений, и что человек всегда может своей молитвой упросить бога преступить законы природы и помочь ему. Эти детски-наивные религиозные представления находятся в вопиющем противоречии с его признанием законов природы, а удивительные скачки разума, при помощи которых о« хочет от них освободиться, лишний раз убеждают нас в тщетности всех подобных попыток. ЬАКОН ПРИРОДЫ И БОГ. — Ошибочно сравнивая законы природы с человеческими законами (как политико-социальными правилами поведения), очень часто ищут, как и для последних, личного законодателя, виновника'всего существующего, т. е. ищут личного, наделенного разумом бога. Это антро- цистическое представление так же несостоятельно, как и обыч- 489
ное сравнение человека с личным божеством. В 1-й главе «Мировых загадок» (стр. 76—77) я попытался показать, что этот «антропизм», т. е. очеловечение бога, складывается из трех связанных между собою заблуждений: из догм антропоцентрической, антропоморфической и антрополатрической. Все эти три догмы основываются на дуалистических заблуждениях и несовместимы с ясными выводами нашего монистического мировоззрения. Высокое представление о боге как о «высшем существе» принижается этим до образа млекопитающего животного, которое в продолжение миллионов лет развивалось из целого ряда низших позвоночных и лишь в более поздний, третичный период перешло из обезьяноподобных приматов в высшее разумное существо. Представление о планомерном и разумном «мировом правлении», находящемся в руках такого антропоморфического, «личного» бога, и связанное с этим учение о «нравственном миропорядке» (в смысле христианской марали) и вера в любвеобильное «провидение» (как доброжелательное управление личными судьбами) — все это создано наивной детской фантазией, которая с начала развития разума и первых попыток человека понять мир удержалась до наших дней. Мы отнюдь, не отрицаем высокого субъективного значения этих измышлений веры для подлинного религиозного чувства. Они дают страждущему утешение в несчастья, угнетенному — поддержку в борьбе за существование, преследуемому неудачами — надежду на лучший, потусторонний мир. Но к сожалению, все эти чудные грезы остаются, как и так называемые откровения,, лишь идеальными образами поэтического творчества, лишенными объективного значения: у них отсутствует реальная основа. Ясно мыслящий и беспристрастный исследователь, честно ищущий только истины, не нуждается в них. Все эти дуалистические создания «религиозной мании» и религиозного творчества, все мнимые откровения потеряли всякое значение с тех пор, как удивительные естественнонаучные успехи XIX в. привели нас к ясному познанию «вечных и неизменных законов природы». Мы знаем теперь, что сам бог — это высший закон природы, закон субстанции, и этим признанием мы достигаем высшего пантеистического понимания бога, которое наш величайший поэт и мыслитель Гёте в своем монистическом стихотворении «Бог и мир» выразил в следующей совершенной форме: По вечным, как бронза, Великим законам Все мы повинны Круги бытия Наши свершать.
ПРИМЕЧАНИЯ } К стр. 57. Первое издание «Мировых загадок» ла русском языке появилось в 1902 г. Редактор перевода М. М. Филиппов свое предисловие начинает со следующих" слов: «Предлагаемый перевод «Мировых зага- док» Геккеля не содержит некоторых глав подлинника, в которых автор разрешает вопросы чисто богословского характера. Научная часть книги едва ли значительно пострадала от подобной урезки, но все же следует пожалеть, что время для обсуждения всех вообще взглядов Геккеля еще не настало». Несмотря на эту урезку (без 17, 18 и 19 глав, а в остальных изъято все, что относится к религии), это издание «Мировых загадок» было запрещено царской цензурой. Оно представляет сейчас библиографическую редкость. В 1906 г. лейпцигское издательство «Мысль» (отделение в Спб.5 владелец Миллер) выпустило" «Мировые загадки» (перевод Ф. Капелюша, с немецкого народного изд., 170—180 тыс., редактор биологической части — Генкель) в полном, неурезанном виде. На это издание был наложен арест, и оно было изъято из обращения (см. «Алфавитный указатель книгам и брошюрам, а также нумерам повременных изданий, арест на которые утвержден судебными установлениями по 1 января 1912 г.»). В 1907 г. в московском книгоиздательстве Иванова вышли «Мировые загадки» под редакцией и с примечаниями проф. В. М. Шимкевича. В своем предисловии Шимкевич отмечает: «Но то, что составляет прошлое на Западе, является будущим, иногда довольно отдаленным, в России. Книга Геккеля не могла своевременно появиться в России по цензурным условиям». Но отмена в царской России с 17 октября 1905 г. предварительной цензуры не обеспечила свободного распространения «Мировых загадок». Это издание постигла участь .предыдущего. На него был наложен арест, и оно было изъято из обращения (см. тот же «Алфавитный указатель»). В том же году (1907) в издательстве бр-ев Гранат вышли «Мировые загадки» в переводе С. Г. Займовского с наиболее полного немецкого издания, 1904 г. За издание «Мировых загадок» братьев Гранат привлекли к суду, им грозила ссылка. Суд вынес решение о сожжении этого издания (см. «Алфавитный указатель»). В 1907 же году изд. Ефимова выпустило стереотипное издание «Мировых загадок» (1902 г.) в урезанном виде. Оно повидимому не подверглось аресту (см. «Книжная летопись Главного управления по делам печати» № 7 от 25fVIII 1907 г., № 1785). В 1908 г. вышли «Мировые загадки» в Риге на латышском языке. В это издание вошли лишь первые 2 части (одиннадцать глав) «Мировых загадок» (часть I — «Человек», часть II—«Душа»); оно аресту не подверглось.* В 1908 же году издательство Ефимова выпустило новое издание :4Ш
«Мировых загадок». Своеобразие этого издания заключается в том, что оно, как и первое издание 1902 г., содержит всего 17 глав, главы же 15, 17 и 18 перенесены в раздел примечаний. Кроме того, это издание содержит перевод статьи Геккеля «Монизм и закон природы». Переводчик и редактор этого издания не указаны, также не указан год издания. В «Книжной летописи» оно приводится за № 15 от 11 апреля 1908 г. Но уже в «Дополнении» 2-м к составленному Гл. упр. по делам печати по 1 января «Алфавитному указателю книгам и брошюрам, арест на которые утвержден судебными установлениями за апрель, май, июнь 1908 г.», это издание уже указано как арестованное. Также в «Книжном вестнике» № 16—17 от 19—26 апреля за 1908 г. сообщается следующее: «Конфискована в Москве только-что вышедшая на русском языке книга Геккеля «Мировые загадки». Не исключено, что до революции были еще издания «Мировых загадок», которые не оставили после себя никаких следов. После революции, в 1922 г., вышло новое издание «Мировых загадок», в переводе С. Г. Займовского. К стр. 66. Учение об «элементарном организме» было обосновано немецким физиологом Брюкке в 1861 г. По Брюкке, всякую клетку многоклеточного организма следует рассматривать как самостоятельное «маленькое животное тело», аналогичное одноклеточным организмам. Процесс усложнения и диференциация отдельных клеток организма" аналогичен, по Брюкке, развитию животных разных видов. Многоклеточное животное Брюкке представлял себе агрегатом, колонией бесчисленных живых единиц, «элементарных организмов». Учение Брюкке оказало большое - влияние на биологов и патологов второй половины XIX в. (Ферворн, Вирхов), а* также и на Геккеля. Однако относительная самостоятельность отдельных органов, тканей и даже клеток (форменные элементы крови) не может служить основанием для представлений об ортанизме как сумме «элементарных организмов» или еще более мелких единиц («биобласты», «биогены», «биомолекулы»), что защищали некотовые ученые в конце XIX и в XX в. К стр. 66. Клеточная теория, обоснованная Шлейденом и Шванном, является величайшим открытием пешой половины XIX в. Энгельс в «Диалектике природы», «Людвиге Фейербахе» и других работах высоко оценил это открытие. Значение клеточной теории заключается в том, что она способствовала уничтожению пропасти между животным и растительным миром, выяснив морфологическое и генетическое единство их, и привела к установлению общих законов построения организмов. Этим она подготовила идеи эволюции в применении к живой природе. Клеточная теория сорвала «покров тайны, окутывавший пгюцессы возникновения и роста и структуру организмов» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 650), и устранила «одно из серьезнейших препятствий к учению о происхождении организмов путем развития» (там же, стр. 484). Значение клеточной теории не было в должной мере осознано буржуазными биологами; клеточная теория рассматривалась лишь как морфологическая структурная теория организмов. Положение же Вир- xoiBa—«всякая клетка из клетки», опирающееся на факт размножения клеток путем клеточного деления, взятое метафизически, привело к антиисторическим взглядам на клетку. В противовес этому Энгельс подчеркивал момент эволюции самой клетки, ее происхождение из «простого пластического белка». Основатель клеточной теории Шванн весьма упрощенно понимал как строение клетки, так и биологические процессы, совершающиеся в ней. Исключительную роль в клетке он отводил оболочке; образование (размножение) клеток он рассматривал как процесс кристаллизации. 492
В 'связи с успехами микроскопической техники была вскрыта сложность структуры протоплазмы и ядра клетки. Были найдены многочисленные органоиды растительных и животных клеток, центр озома со сферой, митохондрии, ядрышки, хромозомы ядра и т. п. b XX в. от гистологии отделилась самостоятельная оиолохическая дисциплина — цитология, как наука, вскрывающая закономерности строения и функций клеток. В настоящее время часть буржуазных биологов объявляет клеточную теорию совершенно устаревшим пережитком на том основании, что были найдены сложные организмы (водоросль каулерпа), без клеточной диференциации. -Эти взгляды, восприня1ые некоторыми советскими биологами, получили должный отпор со стороны руководящих органов партии (постановление ЦК о школа от 25 августа 1932 г.). Клеточная теория Шлейдена и Шванна и учение об «элементарном организме» Брюкке получили свое дальнейшее развитие в «целлюляр- ной (клеточной) патологии» Вирхова. Исходя из представления об организме как «федерации клеточных государств» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. и), Вирхов обосновывает свое учение о болезни, по которому болезненный процесс непосредственно связан с отдельными клетками, подвергшимися патологическим изменениям. Целлюлярная патология Вирхова являлась на известном этапе прогрессивной теорией. Она привлекла внимание патологов к детальному изучению местных очагов заболевания. Однако, недооценивая роль организма как целого, целлюлярная патология Вирхова страдает односторонностью. Открытия последних десятилетий в области внутренней секреции, а также открытия в области медицины, сделанные за последние годы у нас (лечение лизатами, нервная трофика и др.), особенно вскрывают недостаточность взглядов Вирхова на болезнь. Общетеоретические воззрения Вирхова были оценены Энгельсом как «общие фразы», долженствующие «прикрыть беспомощность автора» (Маркс и Энгельс, Соч. т. XIV, стр. 392) и мало соответствующие «научной и диалектической точке зрения» (там же, стр. 11). К стр. 66. Число химических элементов, известных в настоящее время, достигло 92. К стр. 75. «Ближайшими предками млекопитающих являются ископаемые рептилии, а не амфибии, а именно группа, получившая за свои зубы и другие признаки название звероподобных». (Примечание В. Шим- кевича из «Мировых загадок», изд. 1907 г., стр. 23). К стр.. 75. «Т. е. форм, имеющих детское место, или плаценту, в виде диска, как это свойственно приматам (и в том числе и человеку), полуобезьянам, летучим мышам, грызунам и насекомоядным. Именно последние представляют собой, вероятно исходную форму для полуобезьян и приматов». (Примечание В. Шимкевича. изд. 1907 г., стр. 24). К стр. 87. Тип — высшая систематическая категория. Термин «тип» был впервые введен Бленвиллем (1816). Затем он был применен к четырем ветвям животного мира, установленным Кювье на основании строения нервной системы. Будучи антиэволюционистом, Кювье, утверждавший единство плана строения в пределах типа, отрицал наличие переходных форм между типами. Он отделял их друг от друга непроходимой пропастью. Метафизические моменты учения о типах Кювье получили решительный удар со стороны эволюционного учения Дарвина. Эволюционная теория Дарвина вооружила биологов-систематиков целым рядом новых методов исследования из области палеонтологии, сравнительной анатомии, эмбриологии и других биологических наук. В результате исследования современных систематиков уничтожены резкие грани меж- 493
ду отдельными типами, и общее число типов животных возросло. Сейчас число типов, описываемых отдельными систематиками, колеблется от 9 до 20. Особенные расхождения вызывает определение количества типов животных червеобразной формы. Объем отдельных типов чрезвычайно различен. Наиболее обширен тип членистоногих, точнее — его класс насекомых. Основные типы животных современной систематики следующие: 1) простейшие, 2) губки, з) кишечнополостные, 4) ллоские черви, 5) круглые черви, 6) кольчатые черви, 7) иглокожие, 8) мягкотелые, 9) членистоногие, 10) хордовые. К стр. 92. «Однопроходные откладывают яйца, а сумчатые рождают едва развитых зародышей и обыкновенно выращивают их в сумке, находящейся на брюшной стороне и представляющей складку покровов. Сумки эти, вероятно, образованы ^через слияние вышеупомянутых млечных карманов». (Примечание В. Шимкевича, изд. 1907 г., стр. 41). К стр. 102. Сущность физиологического вивисекционного метода заключается в том, что в животном организме произвольно нарушают, изменяют или прекращают какую-нибудь физиологическую функцию. Вивисекционный метод исследования применялся уже в древности Аристотелем, Галеном и др. В средние века и вплоть до конца XVIII в. его применение преследовалось христианской церковью. И сейчас еще в буржуазных странах (Англия, Америка) существуют даже специальные общества защиты животных от «мучений» со стороны «бессердечных» ученых. - Знаменитые физиологи XIX в. И. Мюллер, К. Лудвиг, Клод Бернар и др. благодаря искусному применению вивисекций выяснили закономерности весьма сложных функций организма (секреция поджелудочной железы, роль симпатической нервной системы в теплорегуляции и др.). К существенным недочетам, * присущим острым вивисекционным опытам, относится то, что действие наркоза, большие поранения и нарушения целости тканей создают ненормальные условия и подчас дают искаженную картину протекания физиологического процесса. Эти дефекты в значительной степени устраняются в хронических вивисекционных опытах, связанных с операциями на животных. К стр. 103. Витализм — идеалистическое философское учение в биологии и антинаучное толкование жизненных явлений с помощью сведения их к особым внематериальным «жизненным» факторам .или силам. Витализм господствовал в биологии XVIII в. В середине XIX в., в связи с успешным развитием физико-химических методов исследования, виталистические концепции были вытеснены материалистическим объяснением жизненных явлений. Но в конце XIX в. витализм, в виде неовитализма, опять начинает распространяться среди буржуазных биологов в силу того, что глубочайшие противоречия империализма создали базу для реакционных, идеалистических концепций и в биологии. "Руководящую роль в лагере неовиталистов играет Дриш, создавший разработанную виталистическую систему. Философские воззрения Дриша обнаруживают сильное влияние на него Канта, особенно его теории познания. Для Дриша характерно то, что он широко использует для обоснования своего витализма конкретные экспериментальные данные биологии в области исследований ранних стадий развития индивидуума, явлений регенерации и др. Видимость объяснения сложных процессов формообразования создается Дришем с помощью введения целого ряда «искусственных понятий», как-то: «проспективная потенция», «проспективное значение», «форма», «энтелехия» и др. (см. «Philosopnie des Organischen»), из которых он выхолащивает всякое материальное содержание. Гармоническое, целостное развитие организма, по Дришу, обусловливается внешним, божественным фактором — энтелехией. Что ка- 494
сается фактических данных из области регенерации, дробления яиц и т. д., которые якобы подтверждают виталистические взгляды Дриша, то биолог Ю. Шаксель (который сейчас проживает в СССР, эмигрировав из фашистской Германии) еще более 20 лет назад материалистически объяснил причины регенерации. Он показал, что регенерация не всегда протекает «целесообразно», в интересах целого. В 1931 г.- под редакцией Дриша вышел сборник статей «Проблема жизни в свете современных исследований». В этом сборнике объединились виталисты разных оттенков для борьбы с ненавистным для них материализмом: Икскюль в своей статье развивает кантианское учение о «плановости» и солипсистские взгляды та «я» и «среду» (Umwelt); Вольтерек идеалистически объясняет явление наследственности и отрицает процесс эволюции в живой природе. Особенно выделяется в этом сборнике статья Дриша. Она ярко иллюстрирует нам глубину падения буржуазной идеологии. Парапсихология, оккультизм и т. п. занимают особо почетное место в его мировоззрении. Своей сверхиндивидуальной энтелехией Дриш воскрешает мистические, средневековые взгляды о переселении душ. Целый ряд биологов в СССР стоял на позициях неовитализма. Академик Вернадский в своих работах развивал идеалистическое учение о «ьечности» жизни и равноправии «научного» и «религиозного» знания. Соболев в работе «Исторические начала биогенетики» (1924), Л. С. Берг в «Номогенезе» (1922), Любищев в работе «О природе наследственных факторов» (1925) и др. защищали витализм и с "его позиций боролись с эволюционной теорией Дарвина. Последователем Дриша является А. Г. Гурвич, получивший всемирную известность своим открытием «ми- тогенетического» излучения. Гурвичем была переведена на русский язык книга Дриша «Витализм и его история» и дописана, по порученю Дри ша, последняя глава. В отличие от дришевского витализма Гурвич называет свой витализм «.практическим» на том основании, что «жизненный», «витальный» остаток (в последующих работах «поле») локализуется им и объявляется объектом исследования. В своих последних работах, изданных в СССР («Митогенетические лучи», 2-е изд., 1934 г.), Гурвич излагает лишь свои фактические экспериментальные исследования. К стр. 106. Сравнительные методы исследования в сопоставлении с физико-химическими и физиологическими методами являются более вышкой ступенью в изучении живой природы. Сравнительное изучение физиологических функций в их становлении вплотную подводит нас к историко-генетическому пониманию жизненных процессов, к разрешению вопроса о том, как произойти данные процессы, как филогенетически, так и онтогенетически. Из физиологов XIX в. сравнительные методы исследования широко применял И. Мюллер, которого Ленин квалифицировал как- «знаменитого основателя новейшей физиологии» (Ленин, Собр. соч., т. XIII, изд. 3-е, стр. 248). Но только Дарвин и вслед за ним Геккель -правильно оценили 3iiaqeHHe сравнительного метода. Энгельс в «Диалектике природы» всесторонне выяснил значение и роль сравнительного метода, с одной стороны, в крушении метафизических взглядов на живую природу (см. Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 483), с другой —для перехода к новому, научному пониманию окружающей природы как «находящейся в вечном потоке и круговороте» (там же, стр. 484). Сравнительно-физиологические исследования в XX в. (Винтергптейп, Буденброкк, Иордан и др.) приводят нас вплотную к разрешению сложных проблем тонуса гладкой мускулатуры, процессов секреции, возбудимости и др. У нас в СССР акад. Л. А. Орбели, проф. X. С. Коштоянц и др. своя сравнительно-физиологические исследования направляют для 495
выяснения физиологических закономерностей эволюционного процесса, что является задачею эволюционной физиологии. К стр. 107. См. прим. к стр. 70 о клеточной теории. К стр. 107. «Спинная струна, или хорда (chorda dorsalis). представляет собой плотный шнур, залегающий у зародыша всех позвоночных там, где у взрослого лежит позвоночник, т. е. под спинным *мозгом, а также и под задней частью головного. У низших позвоночных хорда сохраняется в течение всей жизни». (Из прим. Шимкевича, изд. 1907 г., стр. 56). К стр. 107. Ферворн, следуя по стопам Шванна, Брюкке и Вирхова, поставил себе задачу реформировать физиологию. Необходимость этого он обосновывал тем, что физическое и химическое направления физиологии обанкротились, так как они в состоянии объяснить лишь «массовые действия больших частей тела». Новый путь для развития физиологии Ферворн видел в развитии ее как целлюлярной (клеточной) физиологии. В физиологии, по Ферворну, следует перенести центр тяжести с изучения физиологии органов на физиологию клетки, для этого же необходимо изучать функции свободно живущих одноклеточных организмов. Подход Ферворна к изучению физиологических процессов основывается на неправильном, механистическом понимании организма. Кроме того, Ферворн не учитывает того обстоятельства, что у одноклеточных, у которых диференциация функций еще не произошла, гораздо труднее изучать отдельные физиологические отправления, чем у многоклеточных, где имеются специальные органы для частных функций. К стр. 107. Взгляды Геккеля на клеточную душу, развитые им в речи «Клеточные души и душевные клетки» (есть русский перевод), являются ярким образцом метафизического мышления. Каждой клетке многоклеточного организма Геккель приписывает не только физиологическую самостоятельность, -но и сбою ооо-бую, клеточную душу. Наше тело так же, как и тело высших животных, представляет собой «цивилизованное клеточное государство». При этом «государственная форма животного тела есть клеточная монархия, растительного тела — клеточная республика» (стр. 41). Такие аналогии совершенно бесполезны для биологии. Своим допущением «клеточных душ» Геккель выходит за предел?»! науки, в область необоснованных, фантастических гипотез. К стр. 116. Теория преформации, господствовавшая в XVIII в.. объясняла индивидуальное развитие организма как процесс роста, или увеличения в размерах мельчайших предобразованных зачатков будущих органов взрослого организма. Эти метафизические взгляды на индивидуальное развитие получили в конце XIX в. своих защитников среди неопреформистов (Ру, Вейсман). В отличие от примитивных рассуждений старых преформистов, неопреформисты пытались найти опору своим взглядам в экспериментальных данных механики развития — новой биологической дисциплины, обоснованной в 90-х годах XIX в. Вильгельмом Ру. Свои преформистские концепции В. Ру выводил из следующего произведенного им опыта: на 2-клеточной стадии дробления оплодотворенного яйца он раскаленной иглой разрушил один бластомер (шар дробления), в результате чего из оставшегося бластомера развивался уродливый организм лишь с одной половиной тела. На основании своих опытов Ру пришел к заключению, что все яйца имеют мозаичное строение и каждый участок плазмы оплодотворенной яйцевой клетки определяет особую, специфическую часть или орган будущего целого организма. Однако другая постановка опытов, примененная Дришем, Гертвигом и др., а также детальное изучение ялц других животных дали другие результаты, а именно —из 496
одного оставшегося бластомера развился не половинный, а целый зародыш меньшего размера. Современная механика развития разрешила это противоречие тем, что точно установила наличие двоякого рода яиц: регуляционные яйца (иглокожих, медуз, рыб, земноводных и др.) и мозаичные- (червей, моллюсков, гребневиков). Кроме того, Шпеманн в своей теории «организаторов* доказал, что в развивающемся зародыше имеются отдельные участки, организационные центры, которые формируют окружающие ткани. Экспериментальные исследования последних лет показали, что эти регуляции осуществляются физико-химическими агентами. Важнейшие открытия современной механики развития, вскрывающие закономерности сложных процессов зародышевого развития, жестоко бьют как современных преформистов, сводящих индивидуальное развитие лишь к мистическим закономерностям внутреннего, так и эпигенетиков, видящих причины индивидуального развития лишь во внешних факторах, подчас представляемых в виде особых метафизических сущностей (Дриш). К стр. 117. Учение об эпигенезисе, развитое в XVIII в. К. Вольфом, утверждало в противовес преформизму, что яйцо* представляет собою простую, гомогенную массу, а образование органов взрослого организма есть процесс новообразования. Причины индивидуального развития эпягенетики усматривали в таинственной внешней «образующей творческой силе». Эпигенетические воззрения получили свое дальнейшее развитие в виталистической «теории» формообразования Дриша. Дриш боролся с преформистскими идеями Вейсмана и Ру, в частности с теорией последнего о мозаичном строении яиц. Развитие зародыша, по Дришу, обусловлено внешним фактором — энтилехией, которая регулирует и создает целостность организма. К стр. 120. «Означенное обобщение Геккеля является устаревшим. Простейшим свойственны, как и многоклеточным, оба способа размножения: половой, .которому предшествует попарное соединение особей, иногда даже отличающихся друг от друга величиной, а в редких случаях и формой, и бесполый, которому означенный процесс, именуемый конъюгацией или копуляцией, не предшествует». (Примечание В. Шим- кевича, изд. 1907 г., стр. 69). К стр. 121. Теория гастреи Геккеля наряду с его биогенетическим законом является ценным обобщением, до сих пор не потерявшим своего значения. Сущность этой теории заключается в утверждении, что многоклеточные организмы произошли из когла-то жившей формы, гастреи, аналогичной по своему строению гаструле (стадии зародышевого развития веех без исключения многоклеточных животных). Предок много.клеточщых — гастрея — представлял собой 2-слойный мешочек формы чашечки и произошел путем впячивания (инвагинации) из стенки полого шарообразного тела еще более древнего предка, напоминающего по своему строению бластулу (более ранняя, чем гаструла, стадия зародышевого развития). Мечников, в противовес теории гастреи Геккеля, выдвинул гипотезу, согласно которой самой примитивной^ из групп многоклеточных животных и исходной формой в эволюции 'их .являлся организм не в виде полого, а плотного, без полости, шара. Первичная пищеварительная полость и первичный рот (бластопор), по Мечникову, образовались не путем впячивания (инвагинации), а путем иммиграции клеток. Английский биолог Рей Ланкестер в свою очередь выдвинул гипотезу, по которой первичной формой многоклеточных животных объявлялась форма, сходная с 2-слойным зародышем (личинкой) кишечнополостных, не имеющим совсем бдастопора. Все эти гипотезы не опровергают теории гастрея 32 Геккель. Н &624. 497
Геккеля; они лишь дополняют ее, намечая и другие возможные пути эволюции многоклеточных. Во всех этих гипотезах не отрицается существование формы, аналогичной по строению гаструле. Убеждение Геккеля, что гастреады существуют и в современной фауне (мире животных), не подтверждается современными исследованиями и считается весьма сомнительным. Но и это обстоятельство не подрывает теории гастреи Геккеля. К стр. 122. В изучении строения половых клеток у человека мы за последнее десятилетие имеем весьма значительные достижения. С по* мощью усовершенствованного микроскопа, снабженного сильным осветителем, удалось детально изучить строение сперматозоида и яйца, и в частности точно установить число хромозом (в оплодотворенной яйце- »вой клетке — 48, а в сперматозоиде и неоплодотворенной клетке — 24). К стр. 123. Процесс оплодотворения, впервые наблюденный и описанный О. Гертвигом в 1875 г., объясняется Геккелем особой «химической чувственной деятельностью» половых клеток. Многочисленные экспериментальные исследования, проведенные в XX в., показали, что* продвижение сперматозоидов во внутренние половые органы, по направлению к яйцевой клетке, объясняется хемотаксисом, т. е. влиянием химических раздражителей из секретов (выделений половых органов, притягивающих сперматозоид). Встреча сперматозоида с яйцом обеспечивается колоссальным обилием сперматозоидолз в сперме (семени) самца. Как правило, в яйцо через маленькое отвер- ствие (микропиле), большей же частью непосредственно через оболочку проникает один сперматозоид. Проникновению других сперматозоидов препятствуют образующаяся после оплодотворения оболочка и специфические химические процессы, протекающие в оплодотворенном яйце и действующие отталкивающе на остальных сперматозоидов. Вопрос о выделении самим яйцом особых секретов, влияющих положительно хемо- тактически на сперматозоидов, до сих пор еще не разрешен. Сущность процесса оплодотворения заключается в слиянии ядер половых клеток, каждое из которых предварительно, в результате редукционного деления, уменьшило наполовину число хромозом. Оплодотворение кладет начало процессу дробления яйца, дальнейшему индивидуальному развитию организма. У некоторых животных форм (пчелы, тли) индивидуальное развитие может протекать без предварительного проникновения сперматозоида. В таком случае мы имеем дело с естественным партеногенезом (девственным размножением). Партеногенез может быть вызван целым рядом искусственных приемов (укол иглой, встряхивание и др.). Проблемы физиологии оплодотворения имеют весьма актуальное значение для нашего социалистического животноводства, так как с разрешением их связаны практические задачи эффективности искусственного осеменения. В разработке рациональных методов искусственного осеменения, базирующихся на познании физиологии сперматозоидов, мы имеем значительные достижения, выражающиеся в частности в длительном (до 14 дней) консервировании сперматозоидов в активном состоянии.' К стр. 126. «Принимаемая Геккелем классификация плацентарных образований в настоящее время является устаревшей, а равно и самое изложение этого запутанного и сложного вопроса слишком схематично, но для дальнейшего изложения этот пункт не имеет особого значения». (Примечание В. Шимкевича, изд. 1907 г., стр. 77—78). К стр. 132. Вид как систематическая категория был впервые введен в биологию в XVII в. Реем. В XVIH в. Линней превратил понятие свид» в основную единицу своей искусственной системы, которая опиралась на принцип сходства в строении форм, входящих в состав данного вида; 498
Геккель правильно вскрывает и критикует метафизическое понимание ьида Линнеем. На основе эволюционной теории Дарвина учение о виде получило устойчивую почву. Вид стал рассматриваться как исторически развивавшаяся и изменчивая совокупность живых существ. Дарвин доказал, что нет вечных, неизменных признаков, по которым могут быть разграничены отдельные родственные виды. Расхождения систематиков при определении количества видов в пределах более высокой систематической категории Дарвин объяснял диалектикой вида и разновидности, которую он выразил следующим образрм: разновидность есть начинающийся вид, а вид — резкая, завершенная разновидность. Трудности в определении границ вида не освобождают систематиков от конкретного изучения совокупностей форм и определения их места в системе растительного и животного мира. Для успешного разрешения этой задачи систематики сейчас вооружены целым рядом методов исследования, которые они черпают из ряда биологических дисциплин, как-то: сравнительной анатомии и физиологии, генетики (определение числа хромозом), биохимии (биологические реакции осаждения белков), фыто- и зоогеографии, экологии и пр. Буржуазные биологи при определении вида выхолащивают материальное содержание этого понятия. Они превращают вид в субъективное понятие, не отражающее ничего реально существующего. Марксистско- ленинская теория дает нам единственно научное представление о виде как конкретном понятии, отражающем наиболее существенные отношения и связи, объективно имеющиеся в определенной совокупности живых существ. К стр. 134. Ламарк в начале XIX в. в своей книге «Философия зоологии» развил и обосновал эволюционную теорию. Это навсегда останется величайшей исторической заслугой Ламарка, который справедливо квалифицируется как первый творец эволюционной теории и непосредственный предшественник Дарвина. Ламарк поставил себе задачу не только доказать факт эволюции видов, но и объяснить причины видообразования. При этом он постулировал два закона: 1) об -увеличении и уменьшении в размерах органов в зависимости от употребления их, 2) о передаче по наследству приобретенных признаков. Ввиду того, что этими принципами он не смог объяснить все случаи эволюции, он, в частности, для объяснения возникновения новых органов вводит ряд внутренних, психических факторов, как-то: внутреннее чувство, потребность, привычки, инстинкт и т. д., якобы обусловливающие целесообразную реакцию организма на внешние воздействия й являющиеся причинами его наследственных изменений. Таким образом, наряду с упрощенным пониманием передачи по наследству приобретенных признаков, приводящим к сведению закономерностей видообразования к физиологическим закономерностям индивидуума, у Ламарка немалую роль играет идеалистическая трактовка эволюционного процесса. Последнее нашло свое яркое выражение в «принципе градаций», т. е. в представлении эволюции как направленного к совершенству процесса в силу присущей организмам изначальной целесообразности. Эти две тенденции в ламаркизме проявились в современном неоламаркизме в виде механо- и психоламаркизма. К стр. 136. Теория эволюции Дарвина является высшим достижением биологии XIX века. Учение Дарвина нанесло смертельный удар телеологическим и теологическим взглядам на живую природу, оно «положило конец воззре* нию на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, «богом созданные» и неизменяемые, и впервые (поставило биоло- 32* 499
гию на вполне научную почву, установив изменяемость и преемственность между ними» (Ленин, Собр. соч., т. I, стр. 72—73). Дарвин обосновал свое учение на колоссальном фактическом материале, накопленном им в процессе многолетних наблюдений и исследований. Для доказательства положения, что существующие сейчас животные и растительные формы, весьма различные по своим видовым признакам, имели в прошлом общих предков, он широко использовал данные сравнительной анатомии (аналогию и гомологию органов), палеонтологии (науки об ископаемых остатках вымерших животных), эмбриологии, зоогеографии и других наук. Дарвин поднял эволюционное учение на новую, высшую ступень по сравнению с Ламарком, которого он преодолел, выяснив исключительную роль, наряду с изменчивостью и наследственностью, естественного отбора как основного фактора эволюции. Естественный 4отбор наиболее приспособленных является, по Дарвину, результатом борьбы за существование, которая выражает взаимодействие в животном и растительном мире, создающееся в результате противоречия между количеством размножающихся форм и необходимыми условиями для их жизни (свет, пища и т. д.). Отдельные моменты учения Дарвина стали в XX в. объектами специальных биологических дисциплин (экология, биоценология, селекция, генетика, эволюционная морфология и физиология и др.). В этих науках наколлен громадный фактический материал, который с еще большей четкостью подтверждает истинность теории Дарвина, дополняя, уточняя- и исправляя лишь отдельные стороны дарвинизма. Учение Дарвина не примиримо с буржуазным мировоззрением. Отсюда ожесточенная борьба с дарвинизмом, которая достигла своего апогея за последние десятилетия. Буржуазный мир мобилизовал своих верных лакеев, мракобесов всех мастей, для борьбы с дарвинизмом. И исключительной заслугой Геккеля является то, что он решительно выступил на защиту Дарвина и своими конкретными исследованиями развивал отдельные стороны эволюционного учения (филогения и установление родословных деревьев, биогенетический закон и. т. д.). Основоположники марксизма высоко оценивали историческое значение теории Дарвина в борьбе с метафизическим мировоззрением и в обосновании диалектического материализма. В то же время они конкретно вскрывали слабые стороны в учении Даршна (вульгарный эволюционизм, отрицание скачков, переоценка борьбы за существование и др.), вытекавшие неизбежно из сгрубого английского метода», т. е. узкого эмпиризма, характерного для Дарвина. К стр. 138. Биогенетический закон Геккеля, устанавливающий закономерное соотношение между онтогенией и филогенией, является важным обобщением в биологии, способствовавшим дальнейшей разработке эволюционной теории. Биогенетический закон как база эмбриологического метода широко использовался Геккелем для изучения родства между организмами и для построения родословного дерева животного и растительного мира. Неправильным является приписывание Геккелю упрощенного представления, что зародыши высших животных в своем развитии целиком подобны живущим ныне низшим формам. Все же Геккель в биогенетическом законе отразил лишь одну сторону соотношения онтогении и филогении, а именно повторение (рекапитуляцию) у зародышей признаков предка. Другая сторона этой проблемы, отмеченная Ф. Мюллером, о влиянии эмбриональных изменений на процесс эволюции признаков, осталась в биогенетическом законе не затронутой. Биогенетический закон подвергался резкой критике со стороны целого ряда биологов (Меннерт, Гертвиг, Кейбель и др.). При этом боль- 50CL
шинство из них целиком отвергало его. Полное игнорирование биогенетического закона характерно также для механики развития, изучающей индивидуальное развитие организма своими специфическими методами При этом представители этой биологической дисциплины и не пытаются вскрыть связей между закономерностями онтогении и филогении. Дальнейшее развитие биогенетический закон получил в учении нашего академика А. Н. Северцова о филэмбриогенезах. Филэмбриогенезами Ссверцов называет эмбриональные изменения, сохраняющиеся во взрослом состоянии ,Hv изменяющие строение взрослого организма. Таким образом само "эмбриональное развитие становится важным фактором видообразования, т. е. эволюции животного мира. Северцовым весьма детально выяснены всевозможные типы фйлэмбриогенезов. Им изучены изменения, возникающие на различных- стадиях развития зародыша и различно отражающиеся на взрослых формах (надставки и выпадения отдельных стадий развития зародыша и др.). Накопленные новые факты не укладываются / в ту формулировку биогенетического закона, которая была дана Теккелем. Исследования Северцова (см. Северцов — «Этюды по теории эволюции», Гиз 1922 г. Матвеев, ст. в «Под знаменем марксизма», № 3 за 1934 г.) значительно дополнили и изменили первоначальную установку биогенетического закона. Но из всего этого никоим образом не следует, что биогенетический закон должен быть нами отвергнут и что он потерял свое значение как теоретическое обобщение, подводящее базу под эмбриологические методы исследования филогении. К стр. 139. Дарвин, Гексли и Геккель на основе большого количества фактических данных доказали, что человек произошел от «нижеорга- кизованной формы» и наиболее родственен современным человекообразным обезьянам. Убедительные доказательства из области сравнительной анатомии, палеонтологии, физиологии, медицины и др. не только подтверждают единство происхождения человека и животного, но и со сравнительной полнотой рисуют нам ход эволюции человека. Однако в решении вопроса о происхождении человека, вызвавшем особую ярость реакционеров в науке, ярче всего обнаружилась буржуазная ограниченность Дарвина, Геккеля и др. Человек ими биологизи- руется. Они, не задумываясь, переносят биологические закономерности не только на ранние этапы эволюции человека, но и на общественное развитие. Ограниченность Дарвина в этом отношении преодолел Энгельс в своей теории происхождения человека. В своей работе «Роль труда в процессе очеловечения обезьяны» Энгельс вскрыл исключительную роль трудовой деятельности, неразрывно связанной с эволюцией руки, как существенного фактора, определяющего происхождение и дальнейшее развитие человека. К стр. 141. Термин «легион», как систематическая категория, или таксономическая единица, не употребляется в современной систематике. То, что Геккель называет легионом, сейчас называется отрядом. Основные систематические категории современной систематики следующие: тип. класс, отряд, семейство, род и вид. Кроме основных, по мере надобности пользуются еще следующими дополнительными категориями: подтипы, подклассы, подотряды, разновидности и др. К стр. 143. То, что питекантроп является одним из#(предков- человека, оспаривается реакционными буржуазными антропологами, старающимися всячески запутать вопрос о естественном происхождении человека и цепляющимися за агностические и религиозные воззрения. В последние годы (раскопки начались с 1927 г.) были сделаны весьма важные палеонтологические находки в Китае, недалеко от Бейпина, дающие весьма ценные сведения для суждения об эволюции человека. Китайский че- 501
ловек, или синантроп, по устройству своего черепа весьма близок к питекантропу, представляя разновидность его. Синантроп представляет собой незначительный шаг вперед от питекантропа к человеку. См. подробнее в ст. «Человек», «Большая советская энциклопедия», т. 61. К стр. 147. Отрицание самостоятельности психологии как науки и сведение ее к физиологии, характерное и для Геккеля, является лейтмотивом вульгарных материалистов. Марксистская психология, максимально используя данные физиологии нервной системы, в то же время подчеркивает специфичность психологических методов исследования и качественное своеобразие объекта исследования — человека. К стр. 158. Геккелевское объяснение причины эволюции взглядов Дюбуа-Реймона, Вирхова и др. 'биологическими, старческими изменениями в их мозгу является образцом ненаучного, натуралистического подхода к человеку и его поведению. Основные причины эволюции этих ученых кроются в том сдвиге, который произошел в сторону реакции в среде господствующих классов капиталистического общества во второй половине XIX в. и который нашел свое отражение и в идеологии. К стр. 161. Еще французские материалисты в XVIII в. утверждали, что между человеком и животными, особенно человекообразными обезьянами, существует лишь количественное различие. На этих позициях стоит и Геккель на пороге XX в. Подчеркивая моменты единства в психической жизни человека и человекообразных обезьян, мы в то же время должны себе четко уяснить качественное различие человека как «животного, делающего орудия», как социального существа, активно, через трудовую деятельность, воздействующего на природу. В своих «тезисах о Людвиге Фейербахе» Маркс с исключительной глубиной вскрыл социальную и историческую суть человека. К стр. 162. Сочинение принадлежит действительно Ромэнсу. Геккель усомнился на том основании, что, как он выражается в «Чудесах жизни», «о нем оповестил один из друзей Ромэнса, набожный английский богослов; могло статься, что это мистификация, ибо, как известно, фанатические защитники церковных суеверий никогда не задумывались превратить истину в то, что ей прямо противоположно, когда дело шло о спасении догмы. Сознательная ложь и преднамеренный обман почитаются делом святым и похвальным, если практикуются «во славу божию». К стр. 168. К термину «психоплазма», примененному Геккелем, следует отнестись критически. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» указывал, что «в фундаменте самого здания материи можно лишь предполагать существование способности, сходной с ощущением» (стр. 37). Однако на основании этого суждения Ленина нельзя допустить отождествления этой способности с психикой, являющейся свойством высокоорганизованной материи. У нас нет никаких оснований для того, чтобы наделять напр. плазму простейших или отдельные клетки организма психическими свойствами. Последние предполагают сравнительно высокую ступень организации животного мира, в частности диференциа- пию специальных органов чувств. У простейших же мы имеем лишь зачатки невроплазматических образований. Ценным во взглядах Геккеля на психическое является конкретное подчеркивание и вскрытие материального базиса этой сложной' формы движения материи. К стр. 172. Геккелевское понимание рефлекса и его классификация рефлексов (первичные и вторичные) сейчас устарели. Под рефлексом мы сейчас понимаем такую реакцию организма на внешние воздействия, которая осуществляется через посредство нервной системы. На основании работ школы Павлова мы различаем рефлексы: 1) безусловные, или прирожденные, могущие осуществляться без участия клеток коры го- 502
ловного мозга (пищевой, оборонительный и др.), и 2) условные, или временные, приобретенные индивидуумами в процессе индивидуального взаимодействия с внешней средой. Условные рефлексы бывают положительные и отрицательные (угасание, диференцировочное торможение, следовое торможение и др.). Учение об условных рефлексах Павлова изложено в его работах «Двадцатипятилетний опыт изучения высшей нервной деятельности», 5 изд. 1932 г. и «Лекции о работе больших полушарий головного мозга» (1927 г.). К стр. 174. За последние годы рядом исследователей были опубликованы работы по механизму построения простейшими скелета и раковин. Из этих работ выделяются работы Румблера. Этому автору удалось объяснить появление указанных образований с физической стороны. Весь процесс развития формы раковины и скелета, строго передающийся по наследству, представляет собой специфическую биологическую закономерность, включающую в себя более или менее элементарные физико-химические моменты, часть из которых уже выяснена. Несмотря на то, что основные элементы этой закономерности еще не вскрыты, заменять их термином «представление» или «память», как это делает Геккель, не следует, так как граница этих понятий более или менее определена и расширять ее неправильно. К стр. 175. Если даже признать, что психические деятельности позвоночных н насекомых равны по своей высоте, то все же необходимо отметить, что по своей сущности они совершенно различны. В то время как у позвоночных мы имеем психику, одним из главных элементов которой являются реакции «регулятивного» характера, у насекомых в психической жизни мы встречаемся главным образом с инстинктами, детерминированными и неизменными в течение индивидуальной жизни организма. Эти моменты говорят о принципиальном различии психической жизни обеих групп животных, отражение чего мы видим в морфологии центральной нервной системы и во всей коррелятивно с этим связанной организации животных. У насекомых преобладают безусловные рефлексы, у позвоночных широкое поле деятельности принадлежит условным рефлексам (см. А. Н. Северцов — «Эволюция и психика», 1922). К стр. 175. Физиолог Геринг, в своей брошюре «Память как всеобщая функция органической материи» (1870) при анализе психических функций на первое место выдвигал память. Последняя устанавливает связь и единство в пашей сознательной и бессознательной жизни. Она является мостом «над пропастью между мною сегодняшним и вчерашним». Памятью как «общей функцией организованной материи» Геринг объяснял такие, например, физиологические процессы, как гипертрофию мышц от работы, такие биологические явления, как наследственность и индивидуальное развитие животного. История развития животного есть «цепь воспоминаний той истории развития организмов, конечный член которой составляет это животное». Эти идеалистические взгляды Геринга были некритически восприняты Геккелем. В своей теории о «памяти пластидул» Геккель вступает в область недоказуемых, ненаучных гипотез. ' 1 К стр. 176. Не только проявление морфологических признаков вида, но и проявление врожденных инстинктов не является памятью; а тем более нельзя называть памятью явления неорганического мира. Память — это то, чему организм выучивается на опыте личной жизни. Таким образом, память не только общебиологияеское понятие, но и понятие, приложимое только к определенной группе животных, достигшей определенного уровня развития нервной системы. Вообще Геккелю свойственно не только расширять понятие, но и не замечать границ его, что также характеризует его как типичного механиста. 503
К стр, 179. Взгляды Геккеля на инстинкт и его представление о механизме происхождения вторичных инстинктов устарели. Учение Павлова об условных рефлексах выявило, что инстинкты представляют собой рефлекторные реакции организма на внешние и внутренние раздражители. Вскрывая роль рефлекторной деятельности в инстинктах, однако методологически неправильно будет их сводить к цепи безусловных рефлексов, так как инстинктивное поведение есть выражение реагирования организма как целого. Исключительную роль в инстинктах играет деятельность желез внутренней секреции. К стр. 184. Классическое и строго научное решение вопроса о свободе воли дано Энгельсом в его «Анти-Дюринге». «Свобода заключается,— пишет Энгельс, — не в воображаемой независимости от законов природы, а в познании этих законов и в возможности поэтому планомерно пользоваться ими для определенных целей. Это верно как о законах внешней природы, так и о тех, которые регулируют физическую и духовную жизнь самого человека, — о двух классах законов, которые мы можем отделять друг от друга разве только в идее, но не в действительности. Поэтому свобода воли означает ничто иное, как способность принимать решения со знанием дела. Следовательно, чем свободнее суждение какого-нибудь человека по отношению к известной проблеме, с тем большей необходимостью будет определено содержание этого суждения; а, наоборот, вытекающая из незнания неуверенность, которая выбирает якобы произвольно между многими различными и противоположными решениями, этим именно доказывает свою несвободу, оною подчиненность объекту действительности, который она должна была бы как раз подчинить себе» (Мартсс и Энгельс, собр. соч., т. XIV, стр. 114). К стр. 192. Вторичные половые признаки видимо играют роль не только органов «возбуждающих» противоположный пол. При ближайшем рассмотрении закономерность, вскрываемая Геккелем,' оказывается неубедительной. Отсутствие копуляции имеет место у тритонов, у лососевых рыб и т. д., у которых вторичные половые признаки выражены очень сильно. К стр. 194. Совершенно невозможно сравнивать явления атавизма н смены поколений. Под атавизмом подразумевается внезапное появление признаков предков, отсутствующих у родителей. Эти признаки могут иметь место или только у одного индивидуума или даже закрепляться п превращаться в наследственный признак. Под сменой поколений подразумевается совершенно закономерная цикличность, правильное чередование определенных форм, совершенно не связанное с проявлением признаков древних предков. К стр. 194. Изучение наследственности у человека стало сейчас предметом специальной биологической дисциплины — антропогенетики. Всестороннее исследование однояйцевых близнецов (метод близнецов) способствовало вскрытию существенных закономерностей наследования у человека. При обобщении экспериментальных данных антропогенетики, особенно в отношении наследования психических способностей, следует учитывать ведущую роль социальных закономерностей, значительно ограничивающих приложимость биологических методов исследования. Данные антропогенетики в фальсифицированном виде широко используются современными «расовиками»-фашистами для пропаганды и проведения реакционных евгенических мероприятий, всем своим острием няправленных против революционного пролетариата. В СССР- также имели место реакционные вылазки в области евге ники, науки об улучшении человеческого рода, возникшей на базе современной генетики (работы Филипченко, Кольцова по евгенике). Существенные антипартийные ошибки были допущены меныпевист- 504
вующими идеалистами (А. Сере-бровский, Левит и др.). Успешная борьба в области учения о наследственности у человека с воинствующим национализмом и с шовинистическим «расизмом» фашистов возможна лишь на основе четкой марксистско-ленинской теории. Геккелъ в вопросе о наследственности у человека не подымается выше распространенных в его время буржуазных взглядов. К стр. 202. В настоящее время старая теория Дорна о происхождении позвоночных от червей совершенно оставлена. Сейчас большинство зоологов придерживается того взгляда, что позвоночные произошли от общего с иглокожими предка, от примитивного вторичноротого (Deute- rostomia). К стр. 203. Родоначальная клетка, или цитула,— устаревшие термины. Сейчас оплодотворенную клетку называют зиготой, а половые клетки (яйцо или сперматозоид) — гаметами. К стр. 205. Вопрос о наличии ядра у низших.простейших, в частности у бактерий, является спорным в современной цитологии. Современными цитологами признается, что если бактерии не имеют ядра в виде обособленной массы, то во всяком случае у них есть зернышки ядерного вещества, распределенные в протоплазме клеток. Эти данные не опровергают гипотезы Геккеля, к которой присоединяется, и Энгельс, что первобытные монеры представляли собой примитивные плазматические массы без диференцированного ядра. Некоторые авторы рассматривают в качестве наиболее примитивных организмов не плазматические безъядерные формы, как Геккель, а, наоборот, почти чистые ядра без плазмы, некоторые бактерии и т. п. (см. Минчин — Эволюция клетки. 1923). К стр. 210. «Обе означенные формы меньше всего подходят под даваемые Геккелем определения gastreada, и вообще излагаемые соображения составляют его чисто субъективный взгляд». (Примечание В. Шим- кевича, изд. 1907 г., стр. 167). К стр. 210. «Турбеллярии с выраженным кишечником, как. Convoluta, вероятно, представляют формы упрощенные и возникпгие как следствие регрессивного развития». (Примечание В. Шимкевича, изд. 1907 г., стр. 168). К стр. 211. «Как у гидр, так и у гидрополипов обнаружены нервные элементы, но еще стоящие в тесной связи с эктодермой». (Примечание В. Шимкевича, изд. 1907 г., стр. 170). К стр. 232. Освещение Геккелем проблемы локализации психических функций в центральной нервной системе не соответствует современному уровню физиологии нервной системы. Павлов экспериментально, на собаках, доказал, что в коре головного мозга нет особых «ассоциативных центров», но что она вся является единственным местом образования временных рефлекторных связей, т. е. условных рефлексов. Павлов производил следующие опыты на собаках: он вырабатывал у них прочные положительные и отрицательные условные рефлексы на звуковые, зрительные, тактильные и другие раздражители. Затем он эксти'р- пировал (удалял) соответствующие участки коры головного мозга. У оперированных собак он, наконец, проверял состояние условно-рефлекторной деятельности и на основании нарушений в последней делал заключения о локализации соответствующих анализаторов (органов чувств). Экспериментальные данные школы Павлова свидетельствуют о том, что в коре головного мозга нет строгой локализации, т. е. нет- строго ограниченных центров для психических функций. Деятельность центральной нервной системы отличается своей целостностью, динамичностью, пластичностью и большими компенсаторными возможностями, Данные клиник нервных болезней п психиатрии, а 505
также работы Минковского, Бродмана, Монакова и др. свидетельствуют о том, что и у человека нелызя говорить о строгой локализации психических функций. К стр. 241. Учение Вейсмана о «бессмертии» простейших правильно критикуется Геккелем. Теория так называемого «бессмертия» простейших опирается на экспериментальные данные Вудрефа, Метальникова, Джен- нингса и др. Метальников в течение 10 лет, Вудреф в течение 19 лет культивировали инфузорию-туфельку. Эта инфузория размножается бесполым путем через деление каждые 12—24 часа на 2 дочерние клетки. Вудреф и Метальников ежедневно пересаживали разделившуюся (дочернюю) клетку в несколько капель свежего сенного отвара до момента последующего деления. Таким образом Вудрефом было получено 11 700 поколений, Метальниковым больше 4 тысяч вполне жизнеспособных инфузорий. Недавно Гартман и Геммерлинг опубликовали результаты своих опытов над дождевыми, червями, у которых они, при ампутации и последовательной регенерации части тела, получили относительное бессмертие этих червей. Опыты Вудрефа, Метальникова и др. никоим образом не могут служить доказательством мистического, идеалистического представления о «бессмертии». «Бессмертие» простейших есть лишь выражение непрерывности жизни данного вида инфузорий. Что же касается отдельного индивидуума, то положение Энгельса — «жить — значит умирать», указывает на существенный признак всякого организма. И у простейших каждый индивидуум смертен, т. е. он перестает существовать как таковой после деления. Только у них иная форма смерти, чем у многоклеточных, не сопровождающаяся видимым трупом. Также при повторных регенерациях у многоклеточных организмов происходит такая значительная перестройка всего тела организма, что нельзя говорить о его «бессмертии». Утверждение «бессмертия» неминуемо заводит в болото мистицизма и поповщины. Взгляды Вейсмана на «бессмертие» восприняли у нас меныпевист- вующие идеалисты в биологии. К стр. 260. Лавуазье (1743—1794) — гениальный французский химик эпохи Французской революции, один из основоположников современной химии. Лавуазье, одновременно с Ломоносовым (1711—1765), положил в основу химического анализа закон сохранения веса. В связи с потребностями металлургии в эпоху Лавуазье центральным вопросом химии был вопрос о природе процесса горения. Лавуазье, в противоположность теории флогистона, объяснявшей процесс горения разложением веществ с выделением гипотетического флогистона, выдвинул кислородную теорию горения, согласно которой горение есть окисление. Лавуазье доказал эту концепцию путем остроумно придуманных опытов, пользуясь методом взвешивания. Закон Лавуазье — Ломоносова является законом сохранения материи, если рассматривать силу тяжести как иммаг нентное свойство всякой материи. Поскольку однако имеются основания предполагать существование невесомого вещества, закон сохранения материи необходимо рассматривать как вполне ма' териалистиче.ски последовательное обобщение закона сохранения веса. На этой точке зрения стоят Геккель и ученые-материалисты, идеалисты же, например критик Геккеля проф. Хвольсон (см. брошюру «Гегель, Геккель, Коссут и 12-я заповедь», 1911), стремятся ограничить космологический смысл закона, трактуя его как закон сохранения веса. К стр. 260. Употребление в формулировке закона сохранения энергии термина «сила» вместо уже принятого в эпоху Геккеля термина «энергия» мотивируется Геккелем соображениями популяризации. Основоположники закопа сохранения энергии — Роберт Майер, Гельмгольр;, 506
Грове, Кольдинг, Мор, а также .Клаузиус л Карно — пользовались термином «сила». Термин «энергия» для обозначения работы встречается у Иоганна Бернулли (1717 г.), Юнга (1807 г.), но лишь Ранкин (1853 г.) окончательно ввел в науку современное разграничение понятий «силы» и «энергии». Тем не менее, как это правильно указывает Геккель в своем ответе Хвольсону, еще и поныне не только в популярных сочинениях, но и в некоторых учебниках авторы пользуются традиционным выражением об «единстве сил природы», разумея под «силами» различные формы энергии; см. например Ф. Даннеман—«История естествознания», т. IV, стр. 118, изд. 1923 г. Нападки Хвольсона на Геккеля в связи с такого рода словоупотреблением лишены серьезного основания, тем' более что Геккель подчеркивает, что «в наше время физика разграничила понятия силы и энергии,"*но для предлагаемых нами общих соображений это различие не играет роли». Геккелевские формулировки законов сохранения материи и энергии подверглись яростным нападкам Хволь-, сона (в указанной брошюре) за введение понятия бесконечности. Хвольсон утверждает, что законы сохранения имеют силу лишь для ограниченной и замкнутой системы («мирового пузыря»—по остроумному обозначению Геккеля). Однако кроме совершенно фантастических примеров (мир как «стеклянный сосуд» или сосуд с воображаемыми «геометрическими стенками») Хвольсон не в состоянии указать, каким образом объективно можно установить границы постулируемого им «мира физики». Отметим; что лишь ныне всеобщая теория относительности дает возможность более или менее «научно» утверждать «конечность» вселенной. Эта концепция, выдвинутая Эйнштейном, зиждется однако на ложной и недоказанной предпосылке о силе гравитации как имманентной силе, присущей всякой материи, и на некоторых других необоснованных допущениях. К стр. 260. Роберту Майеру (1814—1878) принадлежит заслуга выяснения не только количественной, но и качественной стороны закона сохранения энергии. Как это подчеркивает Энгельс в «Диалектике природы», многие естествоиспытатели, например Гельмгольц, трактуют закон сохранения энергии лишь в математически-количественном смысле, между тем как Роберт Майер правильно выдвигает, наряду с количественной стороной, качественную сторону закона сохранения и превращения энергии. Геккель фактически примыкает в своем понимании закона сохранения энергии к точке зрения Р. Майера. О Р. Майере см. изд. работ Майера 1933 г. под редакцией А. А. Максимова (ГТТИ, 1933 г.). К стр. 260. Герман Гельмгольц (1821—1894) формулирует закон сохранения энергии в работе 1847 г.—«О сохранении силы» (есть русское издание). Энгельс правильно отмечает узко-количественную точку зрения гельмгольцовской трактовки закона сохранения энергии (см. Маркс и Энгельс, собрание сочинений, том XIV, стр. 540 и >559). К стр. 261. Единство закона сохранения материи и закона сохранения энергии является необходимым следствием основной материалистической точки зрения, поскольку с этой точки зрения нет материи без движения и движения без материи. Попытки сведения материи к энергии, например у В. Оствальда, являются попытками «мыслить движение без материи», следовательно, ведут к идеализму, как это подчеркивает В. И. Ленин в «Эмпириокритицизме и материализме». К стр. 262. Геккелевская интерпретация Спинозы не может быть признана правильной и является уклоном в сторону идеализма. Понятие мышления отнюдь нельзя отождествлять с понятием энергии, я последнее понятие трактовать как «идею». С точки зрения Спинозы «мышление* есть внутренняя сторона движущейся материи. У Спинозы не 507
было понятия энергии, развитого три столетия спустя; понятие же движения материи, выражаемое современным понятием энергии, относится у Спинозы к атрибуту протяженности. К стр. 263. Исаак Ньютон (1642—1727) — основоположник современной механики, не является, как это утверждает Геккель, автором той концепции, которую Геккель называет «кинетической теорией субстанции», именно воззрения, согласно которому «атомы суть мертвые обособленные частицы вещества, колеблющиеся в пустоте и действующие на расстоянии». Как это видно из писем Ньютона к теологу Бентли и ряда мест сочинений Ньютона, последний рассматривал «силу всемирного тяготения, действующего на расстоянии» лишь как математическое выражение процесса, природа которого не постигнута еще наукой. Рьяные последователи Ньютона, как Бентли, Роджер Коте и др.,' интерпретировали в интересах фидеизма постановку вопроса как его решение. Максвелл (см. статью «Действие на расстоянии», изд. Маракуева, 1901 г.) справедливо отмечает, что так наз. «взгляды Ньютона» — это в действительности взгляды Бентли — Котса. К стр. 265. Это место подверглось ожесточенным нападкам проф. Хвольсона в брошюре «Гегель, Геккель, Коссут и 12-я заповедь». Хвольсон обвиняет Геккеля в* огульном отрицании современной кинетической теории материи. Несправедливость и сугубая партийность обвинений Хвольсона ясны из текста Геккеля. Последний отрицает не вообще кинетическую теорию материи, а ту ее форму, которая связана с представлением мертвых колеблющихся в пустоте и действующих на расстоянии атомов, противопоставляя такому воззрению «пикнотиче- ское понятие субстанции», рассматривающее атомы как центры сгущения в эфире, неразрывно связанные напряжениями с эфирной средою. Самое замечательное—это то, что сам Хвольсон, издеваясь над пикнотической теорией субстанции Фогта — Геккеля, указывает на стр. 23, что «по одной из современных теорий мир состоит из электронов, а электрон из сгущенного эфира». Эта теория принадлежит не кому иному, как основоположнику современного учения об электронах Г. А. Лоренцу. Общедоступное изложение см. Густав Ми, «Курс электричества и магнетизма», т. II, изд. 1914 г. Таким образом, вопреки Хвольсону, воззрение Геккеля вполне соответствует учению о материи, основоположниками которого являются Фарадей, Максвелл, Г. А. Лоренц, Дж. Дж. Томсон и другие физики-материалисты. К стр. 267. См. примеч. к стр. 66. К стр. 267. Лотар Мейер (1830—1895) (см. его «Исследования об естественной системе • элементов» в оствальдовской серии классиков) одновременно с Менделеевым сформулировал периодический закон элементов, ^свойства элементов — большей частью периодические функции атомных весов». Л. Мейеру принадлежит кривая зависимости атомных объемов и температур плавления простых тел от их атомных весов, кривая, о которой упоминает Энгельс в «Диалектике природы» (1-е изд., стр. 145). Энгельс указывает также, что Мейер, наряду с Кекуле, развивал взгляды о связи между химизмом и электричеством. К стр. 267. Д. И. Менделеев (1834—1907), по словам Энгельса («Диалектика природы», стр. 227, изд. 1925 г.), применяя бессознательно гегелевский закон о переходе количества в качество, «совершил научный подвиг, который смело можно поставить наряду с открытием Леверрье, вычислившего орбиту еще неизвестной планеты Нептуна». Периодический $акон Менделеева получил ныне свое обоснование в современном учении о строении атомов, в частности в теории так называемых изотопов, объяснившей дробные части атомных весов. 508
К стр. 268. Это убеждение Геккеля получило блестящее подтверждение в современном учении о строении атомов. Первым, высказавшим гипотезу о водороде как основном структурном элементе атомов, был англичанин Вильям Праут (1786—1850). Гипотезу Праута поддерживал сначала знаменитый химик Дюма, отказавшийся в конце-концов от нее под влиянием исследований об атомных весах Стаса. Гипотеза Праута на новой основе была возрождена датским физиком Н. Бором, развившим в 1913 г. теорию атома водорода как системы протона и электрона— идею, впервые высказанную знаменитым физиком Резерфордом. В настоящее время учение о .строении атомов представляет собою чрезвычайно обширную, далеко еще не завершенную, главу физико-химии. К стр. 268. Джон Дальтон (1766—1844) — основоположник современной химической атомистики. Энгельс (см. «Диалектику природы») называет Дальтона отцом современной химии: «В химии новая эпоха начинается с атомистики, поэтому не Лавуазье, а Дальтон — отец современной химии». Взгляды Дальтона развивались под влиянием Ньютона, который был сторонником атомизма Эпикура. Современная атомистика далеко ушла не только от эпохи Дальтона, но также и от эпохи Геккеля. К стр. 268. Понятие химического «избирательного сродства» было в новое время отчетливо введено на основе атомизма Р. Бойдем (1626—1691) и разрабатывалось рядом выдающихся химиков XVIII и XIX ст. В настоящее время теория химического сродства строится на основе теории электронов и квантово-волновой механики. Несмотря на значительные успехи, современная теория химического сродства имеет в значительной мере абстрактный характер и еще не вошла в обиход химической практики. К стр. 269. Генрих Герц (1857—1894) — гениальный немецкий физик. Герц поставил себе задачей экспериментально проверить высказанный впервые Фарадеем и развитый Максвеллом взгляд об электромагнитной природе света. Опыты, поставленные Г. Герцом в Г885—1889 гг., увеп- чались полным успехом и легли в основу современной радиотехники. К стр. 271. Соображения Геккеля о строении эфира, в частности сравнение со студнем, вызвали резкие критические нападки Хвольсона. Геккель в своем ответе последнему справедливо указывает, что, например, Тиндаль (1820—1893) сравнивал эфир со студнем. Если бы Хвольсон стал ссылаться на устарелость взглядов Тиндаля, можно было бы указать на новейший «Курс электричества и магнетизма» известного немецкого физика Густава Ми, изд. 1912—1914 гг., в котором §§ 58 и 252 посвящены «студенообразной модели эфира». Общедоступное изложение различных теорий строения эфира см., помимо книги Г. Ми, еще в статье Д. Гольдгаммера «Эфир» в «Итогах науки», изд. 1914 г. Современная теория относительности показала, что вопрос о строении эфира является гораздо более сложным, чем это предполагали раньше (сы. брошюру Эйнштейна «Эфир и принцип относительности»). К стр. 272. Впервые Дж. Дж. Томсон установил в 1901 г. точную связь между эфиром и массой в виде формулы зависимости массы электрона от его скорости. Увеличение массы электрона с возрастанием его скорости Томсон объясняет увлечением эфирных масс фарадеевскими силовыми трубками, окружающими электрон (см. Дж. Дж: Томсон — «Электричество и материя», изд. 1928 г.). Другие формулы были предложены физиками Абрагамом и Лоренцом, причем формулу Лоренца вывел также Эйнштейн на основе принципа относительности. Опыты Кауфмана (1903 г.), Бухерера (1909 г.), Ги и Ливанпга (1916 г.) и др. позволяют в известной мере утверждать правильность соотношения Лоренца — Эйнштейна, но лишь для скоростей^ несколько 509
больших половины скорости света. За этим пределом данные не являются надежными. Можно предполагать, что при скоростях, близких к скорости света, зависимость является более сложной, нежели это дают предположенные различными авторами соотношения. Окончательное решение вопроса принадлежит более основательной теории строения эфира. К стр. 272. Придирки Хвольсона относительно геккелевскюго различения света, лучистой теплоты, электричества и магнетизма совершенно несерьезны. Геккель указывает (стр. 267—268), что теплота точно так же есть форма движения, как и звук, лучистая же теплота — форма движения эфира, так что различение света и лучистой теплоты имеет у Гек- келя популярный смысл вполне реального различения видимых и невидимых движений эфира. Ведь сам Хвольсон во II томе своего «Курса физики» пользуется общим термином «лучистая энергия», а не термином «свет», поскольку инфракрасные и другие невидимые лучи едва ли можно назвать «с в е т о м». Что касается электричества и магнетизма, то сам Хвольсон посвящает им IV том своего «Курса физики», отнюдь не растворяя все «учение о-лучистой энергии» (которому посвящен II том) в «электромагнитной теории света», рассматриваемой лишь в одной из глав IV тома. К стр. 273. В настоящее время под силой, в соответствии, с определением Ньютона («Начала», 1687 г.), разумеют количество движения, сообщаемое телу в единицу времени, причем количество движения измеряется произведением массы на скорость. Понятие энергии является более сложным, нежели понятия количества движения и силы. Энгельс (см. «Диалектика природы», статью «О двух мерах движения») определяет энергию как величину, характеризующую превращаемость одних форм движения в другие, например механического движения в теплоте, электромагнитного движения в механическое и т. д. Такого рода правильное, не только количественное, но и качественное, понятие энергии было развито Р. Майером, в то время как Гельмголъц дал узко количественное определение. (См. критику Гельмгольца у Энгельса). К стр. 274. Хвольсоновская критика этих положений Геккеля опять- таки совершенно несерьезна. Геккель неоднократно подчеркивает, что для целей его изложения различение терминов «сила» и «энергия» не имеет* значения, так что нападки Хвольсона и обвинения им Геккеля в невежественной путанице понятий являются предвзятыми придирками. Что касается энергии тел в состоянии покоя, то Геккель, как это видно из текста, изменяет лишь обычный современный способ выражения. Хвольсон восклицает: «Может быть, Геккель нам откроет, какой силой обладает покоящаяся на земле каменная глыба?» Нет необходимости быть Хвольсоном, чтобы ответить на этот вопрос: глыба обладает, во-первых, энергией движения вокруг земной- оси и центра солнечной системы, во-вторых, потенциальной энергией, превращающейся в кинетическую при падении глыбы в пропасть, на краю которой, допустим, находится глыба, химической энергией, внутриатомной и т. д. ' К стр. 284. Согласно Ньютону для объяснения эллиптического движения планет необходимо наличие некоего «первого толчка», сообщающего планетным массам первоначальную скорость. Кант был одним из первых, ставших на эволюционную точку зрения в вопросе о происхождении солнечной системы. Тем самым, по словам Энгельса (см. «Диалектика природы», Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XIV, стр. 480), была пробита первая брешь в старом, окаменелом! метафизическом мировоззрении. «В 1755 г.,— говорит Энгельс, — появилась «Всеобщая история и теория неба» Канта. Вопрос о первом толчке был здесь устранен: Земля и вся солнечная система предстали как нечто, ставшее в ходе времени». 510
К стр. 284. Александр Гумбольдт (1769—1859) — знаменитый немецкий естествоиспытатель, работавший главным образом в области физической географии и геологии. «Космос» Гумбольдта — блестящее многотомное общедоступное сочинение, излагающее основы естественно-научного мировоззрения с освещением истории развития естествознания. Первые 3 тома «Космоса» переведены на русский язык М. Фроловым (1848—1857). К стр. 284. Лаплас (1749—1827) — знаменитый французский математик, физик и космолог, автод «Трактата по небесной механике» и «Изложения системы мира». Знаменитая космогоническая теория Лапласа развита во II томе «Изложения системы мира» (1796 г.). К стр. 285. Открытие спектрального анализа Кирхгофом и Бунзе- иом относится к 1860 году. Метод спектрального анализа дает возможность не только установить единство химических элементов на поверхностях небесных тел, но также проникнуть во внутреннюю физико-химическую структуру звезд. Новейшие основоположные исследования в последнем направлении принадлежат Эддингтону и Джинсу. К стр. 289. Геккель допускает здесь ошибку двоякого рода. Он, во-первых, считает, что вселеигаая является «perpetuum mobile», т е. «машиной, которая без содействия извне производила бы излишек работы, достаточный для того, чтобы поддерживать ее в движении». Утверждение о произведении «излишка работы» противоречило бы закону сохранения энергии. Поэтому рассуждение Геккеля о вселенной, как «perpetuum mobile» — непр:ашильно. Однако из контекста видно, что Геккель имел в виду собственно не «производство излишка работы», а вечность движения вселенной, что согласуется с законом сохранения и превращения энергии. Другим неправильным утверждением Геккеля является его отождествление «бесконечной материи» вселенной с субъективным представлением пространства. То же самое имеет место у него и в отношении времени и движения. К стр. 289. Это положение Геккеля подверглось ожесточенной критике Хвольсона (см. упомянутую брошюру, стр. 87). Хвольсон утверждает, что Геккель ложно полагает, будто бы «закон энергии не допускает производства нескончаемой работы внутри замкнутой системы». В опровержение столь якобы ложного взгляда Хвольсон приводит пример пружины и колеса, которое вращается с сильным трением. «Потенциальная энергия пружины переходит в кинетическую энергию колеса; эта последняя, вследствие трения, переходит в теплоту; мы собираем (!!) эту теплоту и пользуемся ею, чтобы вновь потянуть пружину и т. д.». Трудно понять, каким образом физик такого калибра, как Хвольсон, мог рассматривать приведенную йм систему в качестве реально замкнутой! Совершенно очевидно, что представление о конечной, замкнутой в себе системе есть чистейшая абстракция и что замкнутых конечных систем в природе не существует. Аргументация Хвольсона лишена, следовательно, основания и бьет мимо цели. К стр. 289. Рудольф Клаузиус (1822—1888) — немецкий физик, известный своими работами в области теории теплоты и электродинамики. Вместе с 0. Карно и В. Томсоном-Кельвином является одним из основоположников второго закона термодинамики, или закона энтропии. Важнейшие главы «Механической теории тепла» Клаузиуса ныне опубликованы в сборнике «Второе начало термодинамики» под ред. А. К. Тимирязева, ГТТИ, 1934 г. К стр. 289. Это фундаментальное положение Геккеля вызвало особенно яростные нападки фидеиста Хвольсона. Правильность этого положения очевидна, если исходить из самого определения понятия энергии, 511
кик оно было развито Р. Майером. Энгельс (см. «Диалектику природы», Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XIV, стр. 490) пишет по этому вопросу: «Материя, чисто механическое перемещение которой хотя и содержит в себе возможность превращения при благоприятных обстоятельствах в теплоту, электричество, химическое действие, жизнь, но которая не в состоянии породить из самой себя эти условия, — такая материя утратила движение, — движение, которое потеряло способность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя обладает еще силой (dynamis), но не обладает уже энергией и,лаким образом, отчасти уничтожено. Но и то и другое немыслимо». Исследования Больцмана, Смо- луховского и Нернста («третий закон термодинамики») подтвердили правильность концепции ограниченного значения закона рассеяния энергии, так что, в противоположность законам сохранения материи и энергии, закон энтропии должен рассматриваться не как всеобщий, а как частный закон природы. (См. сборник «Второе начало термодинамики» под редакцией А. К. Тимирязева). К стр. 290. Хвольсон (см. стр. 113 брошюры Хвольсона) называет выражение Геккеля: «-защитники энтропии утверждают энтропию с полным правом, когда имеют в виду лишь отдельные процессы», безграмотным. «Что значит утверждать энтропию?» — вопрошает Хвольсон. Как видно из текста, Геккель, в согласии с греческим смыслом слога и по определению самого Клаузиуса, разумеет под энтропией «обращение внутрь или замыкание силы (энергии) в себе», т. е. потерю способности превращаться в другие формы силы или энергии. Утверждать энтропию значит утверждать такого рода обращение внутрь или замыкание в себе. х К стр. 299. Геккель правильно подходит к разрешению проблемы происхождения жизни. Утверждая факт архигонии, или первичного зарождения, он однако недостаточно отгораживается от примитивных, ненаучных представлений биологов о самопроизвольном зарождении сравнительно высоко организованных одноклеточных организмов из неорганического. Энгельс в «Диалектике природы» оценивает эти взгляды следующим образом: «Было бы нелепо желать принудить природу при помощи небольшого количества вонючей воды сделать в 24 часа то, на что ей потребовалось тысячелетия» (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XIV, стр. 419). К стр. 304. Поворотный момент в разрешении проблемы целесообразности, или телеологии, в биологии связан с эволюционным учением Дарвина. По словам Маркса, Дарвином «не только нанесен смертельный удар телеологии в естественных науках, но и эмпирически выяснено ее разумное значение». Аналогичные мысли о Дарвине высказывал и Ленин. До Дарвина телеологические взгляды неразрывно были связаны с представлением о творце, ставящем и осуществляющем определенные цели. Эволюционное учение Дарвина подвело научную базу под понятие целесообразности. Выясняя роль изменчивости, наследственности и естественного отбора как факторов эволюционного процесса, Дарвин дал нам образец материалистического объяснения явлений целесообразности в живой природе, выражающихся в приспособлении организмов к окружающим условиям. Современный антидарвинизм, принявший форму всевозможных идеалистических воззрений, воскресил метафизическое, идеалистическое и поповское понимание целесообразности. Так, антидарвинист Берг в своем «Номогенезе» дает идеалистическое толкование целесообразности как изначального свойства организма. Виталист Дриш связывает целесообразность с туманным идеалистическим понятием энтелехии. 512
К стр. 307. Понятие «энтелехия» впервые было применено Аристотелем для объяснения развития организма. Энтелехия, по Аристотелю, есть то, что превращает пассивную материю то* в «форму льва», то в «форму человека». Энтелехия регулирует, направляет развитие организма к определенной цели и совершенной форме. Понятие «энтелехия» воспринял яеовиталист Дриш и положил в основу своей системы. При определении энтелехии Дриш подчеркивает, что энтелехия не находится ни в пространстве, ни во времени, что ее нельзя себе представить, что она «может быть только мыслима». Она как целостность, форма или потенция регулирует и управляет развитием организма. По существу своему энтелехия Дриша есть божественное начало, которое пребывает в отдельных организмах и по смерти данного организма переселяется в другие. Эти взгляды логически приводят Дриша к спиритиз-му и оккультизму, и на этой основе создается новая «наука», парапсихология (1933 г.),— подновленная поповщина. К стр. 312. Рассматривая случайность, как «совпадение двух явлений, которые между собой не связаны причинным образом», Геккель остается на механистических позициях и по существу оставляет проблему случайности неразрешенной. Последовательно материалистическую точку зрения на проблему случайности развил Энгельс, который определил случайность как «форму, за которой скрывается необходимость» (см. Маркс и Энгельс, Собр. соч., Т. XIV, стр. 664, 502—505). К стр. 317. Геккель совершенно не был знаком с работами основоположников марксизма, которые и для проблем истории религии создали фундамент их научного решения. К стр. 333. Геккель повторяет здесь утверждения агностиков о непознаваемости «вещи в себе», «внутренней сущности этого реального мира» и т. п. В действительности наука ведет к все большему познанию вещей в себе и внутренней сущности мира. «Всякая таинственная, мудреная, хитроумная разница между явлением и вещью в себе, — писал Ленин,— есть сплошной философский вздор. На деле каждый человек миллионы раз наблюдал простое и очевидное превращение «вещи в себе» в явление, «вещь для нас» (Собр. соч., т. XIII, стр. 98). К стр. 334. Геккель совершенно правильно в этом параграфе критикует взгляды И. Мюллера и те выводы, которые он и его последователи сделали из «закона специфической энергии органов чувств». Весьма ценным является также исторический и генетический подход Геккеля к разрешению проблемы физиологии органов чувств. Но Геккель, как буржуазный ученый, не смог дать четкой квалификации развиваемых И. Мюллером концепций. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» вслед за Фейербахом квалифицирует И. Мюллера «физиологическим идеалистом» и четко вскрывает истинную суть его взглядов. «Идеализм этого физиолога состоял в том, что исследуя значение механизма наших органов чувств в их отношении к ощущениям, указывая, например, что ощущение света получается при различного рода воздействии на глаз, — он склонен был выводить отсюда отрицание того, что наши ощущения суть образы объективной реальности. Эту тенденцию одной школы естествоиспытателей к «физиологическому идеализму», т. е. к идеалистическому толкованию известных результатов физиологии, Л. Фейербах схватил чрезвычайно метко». И дальше Ленин гениально вскрывает «связь физиологии с философским идеализмом, преимущественно кантианского толка», которая «долгое время потом эксплоатировалась реакционной философией» (Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 248—249). С начала XX в. идеи «физиологического идеализма» как ветви нео- 33 Геккель Н. 6624 513
витализма получили распрострапепие среди ряда биологов (Геринг, Фер- ворн, Бунге). Теоретические воззрения современных физиологических идеалистов являются выражением регресса в среде буржуазных ^ученых. К стр. 335. Метод условных рефлексов акад. И. П. Павлова .дал нам возможность объективно изучить способности собак, обезьян и других животных анализировать окружающую внешнюю среду. Школой Пав^ лова весьма детально изучены зрительные и слуховые анализаторы собаки. Так, экспериментально доказано, что собака отличает 100 ударов метронома в минуту от 96 ударов в минуту, различает совершенно не слышимые человеку звуки, улавливает различные высоты тона в % и т. п. Собака повидимому не различает цветов, весь мир собаки окрашен в сплошной серый цвет, но зато она хорошо диференцирует интенсивность освещения. Обезьяна же прекрасно различает цвета. Экспериментальные данные, добытые школой Павлова, свидетельствуют о преимуществах метода условных рефлексов по сравнению с субъективными, антропоморфическими методами зоопсихологов. К стр. 336. «По предположению Парке.ра описываемые Геккелем органы «кожного чувства» служат для восприятия колебаний водной среды умеренной частоты (около 6 в секунду) и следовательно как бы промежуточных между колебаниями, воспринимаемыми органами чувств, органами осязания (давление движения) и органами слуха. Что касается до органов иных чувств, то у головоногих моллюсков открыты например органы, напоминающие по построению глаза, но недостаточные для восприятия световых раздражений, ибо входу лучей в них препятствует большая, наполненная пигментом клетка. Вероятно, мы имеем здесь дело со специфическими органами температурного чувства». (Примечание В. Шимкевича, изд. 1907 г., стр. 307.) К стр. 338. Рассуждения Геккеля о допустимости применения в науке «веры в широком смысле» являются устушкой тем взглядам, с которыми он сам воевал. Гипотеза в науке не является какой-то «верой», а научным объяснением явлений природы, которые еще недостаточно исследованы, но о сущности которых на основе всех имеющихся данных можно составить определенное научное представление. С углублением нашего познания мы проверяем наши гипотезы и изменяем их, приближаясь к все более правильному познанию действительного мира. Гипотеза при этом дает возможность направить наше исследование по научно обоснованному направлению. Гипотетический элемент содержится во всяком знании, и поэтому прав Энгельс, когда он определяет гипотезу, как форму, в которой раз- !вивается наука (Маркс и Энгельс, Собр. соч., т. XIV, стр. 395). К стр. 351. Здесь Геккель говорит о Христе, как об исторически существовавшей личности. Однако наука доказала, что Христа, как исторической личности, не существовало. Это и заставило Геккеля в позднейших изданиях «Мировых загадок» в конце XYI главы сделать соответствующее добавление. Таким образом, по этому вопросу у Геккеля имеется неувязка между его старыми, неправильными взглядами, которые он защищает здесь, и теми, к которым и он сам начал склоняться в дальнейшем. К стр. 351. Рассуждения Геккеля о том, что первобытные христиане были коммунистами и социал-демократами, являются полным непониманием того, что рабочее движение и возникновение рабочих партий становится возможным лишь в условиях высокоразвитых общественных отношений на основе машинной техники. К стр. 354. Старания Геккеля «спасти» этические и согхия ттьньте за- Ееты христианства доказывают всю его беспомощность в решении со- 514
циальных проблем и буржуазный характер его мировоззрения. «Недостаток Геккеля тот,—писал Ленин, — что он понятия не имеет об историческом материализме, договариваясь до целого ряда вопиющих нелепостей и насчет политики, и насчет «монистической религии» и т. д.> (Собр. соч., т. XIII, стр. 290). К стр. 357. Противопоставление Геккелем протестантизма католицизму является одним из примеров его непоследовательности и недомыслия. В действительности протестантизм столь же вреден, так же служил я служит орудием господствующих классов для подавления трудящихся, как и католицизм. В напГи дни это наглядно может видеть каждый на примерах итальянского и германского фашизма. В одной стране католицизм, в другой — протестантизм (вместе с католицизмом) служат орудием кровавой фашистской диктатуры. К стр. 362. Рассуждения Геккеля об «арийском» происхождении «благородных черт» личности Христа — пример того филистерства п псевдоучености, от которых не свободны и самые крупные буржуазные ученые. Геккель сам в добавлении к XYI главе отмечает, что никакого Христа как исторической личности не существовало (см. примечание к стр. 347). Поэтому нелепо рассуждение о расовом облике этой мифической личности. Однако независимо от этого взгляд Геккеля неправилен и по существу, так как нельзя психологию и общественное поведение личности выводить из ее биологических свойств. Классовая принадлежность, об* щественная среда, воспитание оказывают решающее влияние на характер личности. Рассуждения же о расовом корне черт характера служат в настоящее время самому необузданному национализму, шовинизму и открытой фашистской диктатуре буржуазии. К стр. 367. Вместо противоположности науки и религии, вместо их абсолютной непримиримости, что вытекает из всей книги Геккеля, он говорит здесь о «слиянии науки и религии». Это не больше, не меньше как уступка враждебным науке взглядам, проявление «отсутствия у него (Геккеля. — А. М.) определенных партийных целей, его желание считаться с господствующим филистерским предрассудком против материализма, его личных примирительных тенденций и предложений относительно религии» (Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 286). К стр. 369. Геккель договаривается здесь до «вопиющих нелепостей и насчет политики» (Ленин, Собр., соч., т. XIII, стр. 290), когда Бисмарка и министра Фалька выдает за людей, разрешивших «мировую политическую загадку», за борцов за культуру. Ограниченность и беспомощность Геккеля в этом вопросе была вскрыта Ф. Мерингом в его статье, посвященной «Мировым загадкам». К стр. 372. Геккель пытается здесь говорить о «понятии добра, ко торое мы называем добродетелью». Он рассматривает это «понятие» как вневременную, вечную, надклассовую истину, открытую якобы первобытными христианами. В действительности понятие «добродетель» меняется с изменением общественных отношений и различно у представителей различных классов. «Добродетель» пролетариата заключается в непримиримой борьбе с буржуазией и другими эксплоататорскими классами, в сплоченности своих рядов, в решительном разоблачении и отклонении всяких шатаний и уступок классовому врагу. К стр. 384. Утверждение Геккеля о совпадении «монистической этики с христианством» лишний раз обнаруживает его беспомощность в решении вопросов, выходящих за рамки естествознания, и буржуазный характер его общественно-политического мировоззрения. К стр, 386. Здесь у Геккеля проскальзывает утверждение, являющееся отражением империалистических стремлений немецкой буржуазии. 33* 515
Шимкевич в своем примечании правильно отмечает, «что «чистый монизм» Геккеля в этом пункте содержит некоторую примесь «национализма», заставившую Геккеля упустить из виду, что «колонии» тоже имеют полное право на самостоятельное миропонимание и вряд ли с точки зрения монистической морали могут быть трактуемы только как объекты дара» (изд. 1907 г., стр. 362). Националистические мотивы встречаются у Геккеля и в ряде других мест его книги. К ртр. 392. Программа Геккеля по вопросу об отношении церкви и государства, а также церкви и школы остается целиком в области буржуазных требований. К стр. 409. При рассуждении о непознаваемости «вещи в себе» Гек- кель делает уступку агностицизму, против которого он возражает в других местах (см. примечание к стр. ззз). К стр. 411. Рассуждение Геккеля о том, что крайности витализма и механицизма (материализма) «сближаются до соприкосновения», говорит лишь о том, что он «не умеет противопоставить материалистической и идеалистической теории познания» (Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 287). К стр. 425. В отношении новейших исследований «психологии отЗезьян» см. статью Ладыгиной-Коте в 62 т. Больш. сов. энциклопедии и другие ее работы. К стр. 435. Стремление Геккеля сохранить некоторые обряды церкви в культе придуманной им «монистической религии» было проявлением «его личных примирительных тенденций и предложений относительно религии» (Ленин, Собр. соч., т. XIII, стр. 286). Все такого рода рассуждения Геккеля противоречат основной тенденции его книги, не мирящейся ни с какой религией, ни с каким культом, как бы их ни подновляли или маскировали. К стр. 437. Оптимизм Геккеля относительно XX в. оказался в действительности неизмеримо превзойденным, а его рассуждения о том, что «человечеству тяжело и больно видеть разрушение старых верований», решительно опровергнутыми. XX век принес победу рабочего класса на одной шестой части земного шара, победоносное социалистическое строительство СССР и такой расцвет культуры и успехов борьбы с «старыми верованиями», о котором мог лишь робко мечтать Геккель. Что касается «тяжести расставания с старыми верованиями», то оказалось, что подавляющее большинство человечества — трудящиеся, как это показывает пример СССР, легко освобождаются от оков, накладывавшихся на них религиозными «верованиями». «Тяжесть» же оказалась не субъективным и, а объективными трудностями борьбы за новое общество, за новый быт, за новую культуру, победоносно строящиеся под руководством рабочего класса трудящимися социалистического общества.
! БИБЛИОГРАФИЯ I. ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЕ ИЗДАНИЯ «МИРОВЫХ ЗАГАДОК» 1. Эрнст Геккель — Мировые загадки. Популярные очерки монистической философии. Перев. А. Котляра, под ред. М. М. Филиппова. Изд. ффимова. М. 1902. Без 17, 18 и 19 глав, в остальных главах изъято все, что связано с религией. (Уничтожено по решению комитета министров, см. Энциклопедический словарь Брокгауз и Эфрон, т. 75, стр. 8, ст. «Цензурные взыскания»). 2. Э. Геккель — Мировые загадки. Общедоступные очерки монистической философии. Перевод Ф. Капелюша. Биолог, часть редактировалась Генкелем. Приложение — статья А. Ланге «Эрнст Геккель как человек и ученый». Изд. «Мысль». Лейпциг — Спб. 1906. Наложен арест, и изъято из обращения. 3. Геккель (Эрнст) — Мировые загадки. С послесловием «Исповедь чистого разума». Перевод С. Г. Займовского. Изд. Гранат. М. 1906. Наложен арест, и изъято из обращения. 4. Эрнст Геккель — Мировые загадки. Общедоступные этюды по монистической философии. С послесловием «Символ веры чистого разума». Перев. В. Минчиной, под редакцией, с предисловием и примечаниями проф. В. М. Шимкевича. Книгоизд. Иванова. Москва, 1907. Наложен арест, и изъято из обращения. 5. Эрнст Геккель — Мировые загадки. .Популярные очерки монистической философии. Перевод Котляр, под ред. М. М. Филиппова. 1907. 356 стр. Со стереотипного издания 1902 г. 6. Эрнст Геккель — Мировые загадки. Монизм и закон природы. Изд. Ефимова, переданное Друтман. 456 стр. Год не указан. Наложен арест, и изъято из обращения. 7. Эрнст Геккель — Мировые загадки. Общедоступные студии о монистической философ ери. I часть — Человек, II часть — Душа. Пер. Макстиса. Рига. 1908. Изд. Яна Ципе. 3 000 экз. (первые 11 глав «Мировых загадок»). На латышском языке. S. Эрнст Геккель — Мировые загадки. С послесловием «Исповедь чистого разума». Перев. с полн. нем. изд. С. Г. Займовского. 2-е изд. Изд. «Русск. библиограф, института бр. А. и И. Гранат и К0». 1922. II. ДРУГИЕ РАБОТЫ ГЕККЕЛЯ В РУССКОМ ПЕРЕВОДЕ 1. Эрнст Геккель — Бог в природе. Перевод с нем. Сонина, под ред. Битнера. Изд. «Вестник знания». Год не указан. 517
.(Эрнст Геккель — Борьба за идею развития. Три лекции, прочитан. 14, 16 и 19 апреля 1905 г. Перевод Брауна. Москва 1907. *То же. Перевод Генкеля. Спб. 1909. 3. Эрнст Геккель — Естественная история миротворения. «Собрание капитальных сочинений из всех областей знаний». Редактор и издатель В. В. Битнер, т. I (в. I—У), т. II (в. VI), не оконч. Петроград 1915. 4. Эрнст Геккель — Естественная история миротворения. Перевод с 2-го нем. изд. Герда. Спб. 1873. Положением комитета министров 12 июля 1873 г. воспрещено к выпуску в свет* (см. «Освобождение» 1903 г.). То же. Перевод с 10-го, улучш. немец, издания Вихерского. Спб. 1908—1909. 5. Эрнст Геккель — История племенного развития организмов. Перевод с нем. Лауниц, под ред. проф. Э. К. Брандта. Спб. 1879. Воспрещено к выпуску ком. министров 4 февраля 1880 г. См. «Освобождение», стр. 199. 6. Эрнст Геккель — Клеточные души и душевные клетки. Лекция, читан. 22 марта 1878 г. Перевод Филиппова, изд. Федорова. Киев 1880. 7. Эрнст Геккель —Красота форм в природе. 90 табл. с объяснительным текстом. Спб. 1902/03. То же, 100 таблиц с опис. текстом. Общее объяснение и систематический обзор. Перевод А. Догель, под ред. проф. А. С. Догеля. Спб. Т-во «Просвещение». 8. Эрнст Геккель — Лекции по естествознанию и философия (Картина мира Дарвина и Ламарка. Из истории биологии XIX столетия. Монизм как связь между религией и наукой. Проблема человека и приматы Линнея). Перевод Макстис, под ред. Генкеля. Изд. «Вестник знания». Спб. 1913. 9. Эрнст Геккель — Мировоззрение Дарвина и Ламарка. Речь, произнес. 12 февраля 1909 г. на торжеств, собрании в Иенском народном доме по поводу столетнего юбилея Чарльза Дарвина. Спб. 1909. 10. Проф. Эрнст Геккель — Монизм. Со вступ. статьей Гурева «Эрнст Геккель как мыслитель». «Гомельский рабочий» 1924. 11. Эрнст Геккель. — 1. Монизм как связь между религией и наукой. Вероисповедание естествоиспытателя. 2. Союз монистов. Положение для организаций монизма. Книгоиздат. «Мысль». Одесса 1907. 12. Эрнст Геккель — Натуралист под тропиками. Извлечение из «I-dischnn Reisebrief' п». Под ред. К. Тимирязева. М. 1899. То же, изд. 2-е, проем, проф. С. Г. Григорьевым. Москва. Госиздат «Библиотека путешествий». 13. Эрнст Геккель — Наше современное знание о происхождении человека. Реферат, прочитанный на IV интернациональном конгрессе зоологов в Кембридже 26/YIII 1898. Спб. 1899. То же, Спб. 1900. То же, под заглавием «Происхождение человека». Перевод Оршанского. Харьков, 1907. То же, перевод с 10-го нем. изд. Под ред. Ашкинази. Спб. 1909. То же. Перевод Оршанского. ИГР. Изд. Сов. Р. и Кр. Деп. 1919. 14. Эрнст Геккель — 0 разделении труда в природе и жизни человека. Речь, сказанная на собрании берлинских ремесленников. Перевод Подвысоцкого. Киев 1880. 518
15. Эрнст Геккель — Развитие и происхождение органов чувств. Перевод под ред. проф. Э. К. Брандта, изд. «Мысль». Спб. 1882. 16. Эрнст Геккель — Трансформизм и дарвинизм. Популярное изложение общего учения о развитии. С 9-го нем. издания Вихер- ского. Спб. 1900. 17. Эрнст Геккель — Учение об органических формах, основанное на теории превращения видов. Составлено по сочинению Эрнста Геккеля «U n -^U Morphuiogie», под ред. Ил. Мечникова. Изд. Заленского. Спб. 1869. 18. Эрнст Геккель — Царство протистов. Очерк низших организмов. Перевод Устюжанинова под ред. и с примеч. Брандта. Спб. 1880. 19. Эрнст Геккель — Чудеса жизни. Общедоступные очерки биологической философии. Перевод со 2-го нем. изд. Алексеева. Спб. 1908. То же. Перевод В. Познера, изд. ред. «Наука и жизнь». Спб. 1905. III. ЭНГЕЛЬС И ЛЕНИН О ГЕККЕЛЕ 1. Энгельс — Анти-Дюринг. Собр. соч. Маркса и Энгельса, т. XIV, стр. 9, гл. YII и VIII, стр. 68—83. Примечания к «Анти-Дюрингу», стр. 348—352. 2. Энгельс — Диалектика природы. Собр. соч. Маркса и Энгельса, т. XIV — «Диалектика и естествознание», стр. 409, 412—414, 419, 431, «Заметки» — 496—498. 3. Ленин — Материализм и эмпириокритицизм. Изд. 2-е и 3-е, т. ХШ, гл. II, § 5 — «Эрнст Геккель и Эрнст Мах», стр. 283—290. IV. СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА О ГЕККЕЛЕ 1. Вольтман — Теория Дарвина и социализм. Спб. 1900, стр. 71—73. 2. Генрих Геркнер — Дарвинизм и социальная политика. В сборн. «Дарвинизм и марксизм», изд. 1925 г., стр. 292—293. 3. Иосиф Дицген — Экскурсии социалиста в область теории .познания. 1907. 4. Иосиф Дицген — Дарвин и Гегель. В сборн. «Дарвинизм и марксизм». Сборн. статей под ред. Равич-Черкасского, 1925, стр. 162—269. 5. Иозеф Дине-Дине — Марксизм и новые веяния в естествознании. Впервые напеч. 1907. В сборн. «Дарвинизм и марксизм», стр. 278—285. 6. Лафарг — Дарвинизм с французской кафедры. 1890/91. Сборн. «Дарвинизм и марксизм», стр. 234—241. 7. Mehring—Die Weltratsel. «Die iseue Zeit», 1899—1900. 8. Mulberg—Haeck^I und der S^ialismus. «Neue Gesellschaft». 1878. 9. Антон Панекук — Марксизм и дарвинизм. Сборн. «Дарвинизм и марксизм», стр. 134—149. 10. Pearson—Soeialismus und Darwinisnms. «Neue Zeit». 1897/98. П.Эрнст Унтерман — Диалектические этюды. Популярные лекции из области пролетарского монизма. Под ред. Дауче. 1901. 12. О н же — Биологическое и экономическое разделение труда. Сборн. «Дарвинизм и марксизм». 13. Энрико Ферри — Коллективизм и позитивная наука. Изд. «Молот». 1905. 519
14. Отрывок «Дарвинизм и коллективизм». Оборн. «Дарвинизм и марксизм», стр. 170—173. V. ЛИТЕРАТУРА О «МИРОВЫХ ЗАГАДКАХ» ГЕККЕЛЯ I. Русская (дореволюционная) 1. М. Л. Александров — Наука и философия. До поводу популярной научно-философской книги «Мировые, загадки» иенского профессора зоологии Эрнста Геккеля. М. 1911. 2. Белыпе — Геккель Эрнст. Его здизнь и учение. Перевод с 22-го нем. изд. Спб. 1910. / 3. К. Г. Григорьев — О монизме Эрнста Геккеля. Казань 1913. 4. Е. Денперт — Геккель и его «Мировые загадки» по суждениям специалистов. Перевод Колмовского, под ред. С. Никитского. Москва. 1909. * 5. Арнольд Додель — Геккель как воспитатель. Перев. с нем. Спб. 1909. 6. Оливер Лодж — Жизнь и материя. Критика «Мировых загадок» проф. Геккеля. М. 1908. 7. Рейнке — Натурфилософия. В. I. — Наше мировоззрение. Истина в теории развития. Геккель как биолог. Под ред. Комарова, изд. «Природа». Спб. 1909. 8. Н. Соловьев — «Научный» атеизм. Сборник статей о Геккеле, Мечникове и Тимирязеве. М. 1915. 9. М. Т а р е е в — Э. Геккель. Монистическая этика. Сергиев Посад 1908. 10.0. Д. Хв оль сон — Гегель, Геккель, Коссут и двенадцатая заповедь. Спб. 1911. П. Иностранная 1. Haeckel Ernst — Die Weltratsel. Gemeinverst'andliche Studien iiber Monistische Philosophie. 1899. 2. Haeckel Ernst— Die Weltratsel. Gemeinverstandliche Studien iiber Monistische Philosophie. Mit einem Nachworte. Das GlaubensbekenntniS der r-inen Vprnnnft Vnlks-Ausgabe, 181—200 Tausend. 3. D a s s e 1 b e. 200—400 Tausend. 4. A d i ke s Erich — Kant contra Haeckel, Erkenntnistheorie gegen na- turwissenschaftlichen Dogmatismus. Berlin 1901. 5 «Al'gemeine Zeitung» (wissenschaftliche Beilage). Miinchen 1902—1905 (France, Graetz, Konig, Wities). 6. Л p e 1 Ma x—Kritische Anmerkungen zu Haeckels Weltratsel. I. Aufl. 1903, II.—1905, III —1910. ' ¦ 7. Baumann Julius-Haeckels Weltratsel nach ihrer starken und schwachen Seite. Lei' zig 1900. 8. Bolsche Wilhelm—Ernst Haeckel. Em Lebensbild. Berlin 1P0O. 9. Breasch A. H— Ueber E. Haeckels Weltratsel («Hefte zur Christ- lichen Welt», Nr. 46). Tubingen 1900, 5^0
10. Brander Vitus—Der naturalistisohe Monismus der Neuzeit oder Haeckels Weltanschauung systematisch dargelegt und kritisch beleuchtet. Paderborn 1907. 11. Chwolson 0. D.—Hegel, Haeckel, Kossuth und das zwolfte Gebot. Eine kritische Studie. Braunschweig H,06. 12. Elie de Cyon—Dieuet Science. Paris 1912. 13. Dennert E.—Die Religion der Naturforscher. Auch eine Antwort auf Haeckels «Weltr'atsel». 7., verm, und verbes. A ullage. Berlin 1908. 14. D e n n e г t E.—Die Wahrheit iiber Ernst Haeckel und seine Welt- ratsel. Halle 1. Aufl.—1901, 2.—1908. 15. Dennert E. — Vom Sterbelager des Darvinismus. Stuttgart 190& und 1906. 16. D e n n e r t E. — Haeckels Weltanschauung kritisch beleuchtet. Stuttgart 1908. 17. Engert Joseph —Der naturalistische Monismus Haeckels auf seine wissenschaftlube Haltbarkeit gepruft. Wien 1907. 18. GoldschmidtLudwig — Kant und Haeckel. Freiheit und Na- turnotwendigkeit. Nebst einer Replik an Julius Baumann. Gotha 1906. 19. Hansen Adolph — Grenzen der Religion und Naturwissen- schaft. Zur Kritik von Haeckels monistische Religion und Naturphiloso- phie. Giessen 1908. 20. Hansen Adolph — Haeckels «Weltr'atseb und Herders Weltanschauung. Giessen 1907. 21. Honigswald — E. Haeckel, der monistische Philosoph. Leipzig 1900. 22. H о p p e E. — Der naturalistische Monismus Ernst Haeckels, beson- ders seine Weltr'atsel und Leb^nswunder. Schwerin, Mecklenburg 1906. 23. К e 11 e r S. J. — Das Christentum und die Vertreter der neueren Na- turwissenschaft. Freiburg 1903. 24. Kl as sen — Meine Bedenken gegen den Monismus. Hamburg 1901. 25. К 1 a s s e n — Naturwissenschaft und Monismus. Hamburg 1908. 26. Lodge Oliver — Leben und Materie. Haeckels Weltr'atsel. Berlin 1908. 27. Loofs —Anti-Haeckel. Halle 1900. 2. Aufl. 1906. 28. Man u W. D.—Christentum und Haeckeltum. Dresden 1907. 29. Menzi Theodor — Ernst Haeckel. Weltratsel oder der Neoma- terialismus. Zurich 1901. 30. Miiller Adolph — Scheinchristentum und Haeckels Weltr'atseh. Gotha 1901. 31. Nippold Friedrich — Kollegiales Sendschreiben an E. Haeckel. Berlin 1901. 32. Paulsen Friedrich — Ernst Haeckel als Philosoph. In «Preuss. Jahrb.» 1900, B. 101. 33. PaulsenFriedrich — Philosophia militans. Ernst Haeckel als- Philosoph. Berlin, 2. Aufl. 1907. 34. Pr. Plate L.—Ultramontane Weltanschauung und Moderne Lebens- kunde Orthodoxie und Monismus. Die Anschauungen des Jesuitenpaters Erich Wasmann und die gegen ihn in Berlin gehaltenen Reden- Jena 1907. 35. Quast О 11о — Haeckels Weltanschauung. Essen-Ruhr 19C9. 36. Rau Albrecht— Friedrich Paulsen iiber Ernst Haeckel. Eine kritische Untersuchung iiber Naturforschung und moderne Kathederphi- losophie. Brackwede 1906. 37. Reinke — Haeckels Monismus und seine Freunde. Leipzig 1907. 38. Reinke — Neues von Haeckelismus. Heilbronn 1908. 39. Reymond M. — Laienbrevier das Haeckelismus. Munchen 1912,. 521
40. Schaxel Julius — Haeckel Ernst und die Biologie seiner Zeit. Jena 1920. 41. Schmidt Hein rich —Der Kampf urn die Weltr'atsel. 2. Aufl. Bonn 1900. 42. Soiling Max — Ernst Haeckel und der Spiritismus. Ein Protest von Max Selling. Leipzig 1901. 43. T e u d t W. — In Interesse der Wissenschaft. Haeckels «Falschun- gen» u. d. 46 Zoologen etc. Godesberg 1909. 44. Tristman — Haeckel and his riddles of Christianity and natural science. London 1907. 45. Unruh Ernst —Die Weltratsel und Ernst Haeckel. Halle 1905. 46. Wagner R i с h ч r d — Ather und Wille oder Haeckel und Schopenhauer. Leipzig 1901. 47. Wassmann Erich — Ernst Haeckels Kulturarbeit. Freiburg 1916. 48. Wass ma nn Erich — Entwicklungstheorie und Monismus. Inst. 1910. 49. Wobbermin —Ernst Haeckel im Kampf gegen die christliche Weltanschauung. Leipzig 1906. VI. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ К «МИРОВЫМ ЗАГАДКАМ* ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЭРНСТА ГЕККЕЛЯ (ПОЯВИВШИЕСЯ ПОСЛЕ 1904 г.) «Die Lebenswunder». Gemeinverst'andliche Studien iiber biologische Philosophie. Leipzig, Kroner. 1924. «Чудеса жизни» Есть русский перевод. «Der Kampf um den Eatwicklungsgedanken». Drei Vortrage in der Singakademie zu Berlin (14, 16, 19. April 1905). 112 Seiten. Berlin, G. Rei- mer. 1905. «Борьба за идею эволюции». «Prjnzipien der generellen Morphologie». Wortlicher Abdnn-k eines Teiles der 1866 ersehienenen Generellen Morphologie der Organismen. 464 Seiten. Berlin, G Reimer. 1906. «Принципы всеобщей морфологии». Перепечатка части «Всеобщей морфологии организмов», вышедшей в 1866 г. «Das Menschenproblem und die Herrentiere von Linne». Neuer Frankfurter Verlag. 1907. Festrede zur 200. Jahrfeier von Linne. 64 Seiten. «Проблема человека и приматы Линнея». «Alte und neue Naturgeschichte». Festrede zur Uebergabe des phyleti- schen Museums. 32 Seiten. Jena. G.Fischer. «Старинное и новое естествознание». «Unsere Ahnenreihe (Progonotaxis hominis)». Festschrift iiber phyleti- sche Anthropologie. 57 Seiten und 6 Tafeln. Jena, G. Fischer. 1908. «Наши предки». «Das Weltbild von Darwin und Lamarck. Festrede sur 100. Jahrfeier von Charles Darwin. 45 Seiten. Leipzig, Kroner. 1922. «Картина мира по Ла- марку и Дарвину». Sandalion.—Eine offene Antwort auf die Falschungsanlagen der Jesui- ten: 55 Seiten. Frankfurt a. M. 1910, «Сандалион». Открытое письмо- ответ на лживые обвинения иезуитов. «Gonochorismus und Hermaphrodismus. Ein Beitrag zur Lehre von den Geschlechtsumwandlungen (Metaptosen). Jahrbuch fiir Sexuelle Zwischen- stufen XIII, Heft 3.). 1У13. «Гонохоризм и гермафродизм». К учению о полов ijx превращениях. «Gott-natur (Theophysis)». Studien iiber monistische Religion. 72 Seiten. Leipzig, Kroner. 1922. «Бог-природа». Очерки монистической религии. «Monistische Bausteine». (Mit Einleitung). Zwei Hefte. Brackwede, W. Breitenbach. 1914 г. «Монистические кирпичи». 522
«Ewigkeit. Weltkriegsgedanken». Leben und Tod. Religion und Entwic- klungslehre. 128. Seiten. Berlin, G. Reimer. 1915. «Вечность. Мысли во время мировой войны». cFiinfzig Jahre Stammesgeschichte». Kritische Studien uber Resultate der Phjlogenie. 72. Seiten. Jena, G. Fischer. 1916. «Пятьдесят лет учения о происхождении». «Kristaliseelen». Studien uber das anorgranische Leben. I. Kristalletik. II. Probiontik. III. Radiotik. IV. Psychomatik. 168 Seiten mit 70 Abbildun- gen und 5 mehrfarbigen Tafeln. 3. Aufi. Leipzig, Kroner. 1927. «Душа кристаллов». Очерки неорганической жизни. VII. БИОГРАФИИ ГЕККЕЛЯ 1. В б 1 s с h е W.— Ernst Haeckel. Ein Lebensbild. 1900. 2. Breitenbach W. — Ernst Haeckel. Ein Bild seiner Arbeit und seines Lebens. 1914. 3. С. К e 11 e r u. A. L a n g—Ernst Haeckel als Forscher und Mensch. Zurich 1905. 4. May W.— Ernst Haeckel. Versuch einer Chronik seines Lebens und Wirkens. 5. Maurer Fr.— Ernst Haeckel und die Biologie. Jena 1914. 6. Maurer Fr. Ernst Haeckel. Rede bei der Todenfeier. «Jen. Zeit- ung». 1919. 7. О s t w a 1 d W.—Ernst Haeckel, Leipzig 1914. 8. «Was wir Ernst Haeckel vcrdanken». Ein Buch der Verehrung und Dankbarkeit. Herausgegeben von H. Schmidt. Leipzig 1914. B. 1—2. 9. Schmidt H.— Ernst Haeckel. Rede zum 80. Geburtstag. Leipzig 1914. 10. «Naturwissanschaften». 50. 7. 1919. DemAndenken an Ernst Haeckel mit Beitrage von Heider, J. Walther, R. Hertwig, Th. Ziehen. 11. Hauser K.—Ernst Haeckel, sein Leben, sein Wirken und seine Bedeutung fur den Geisteskampf der Gegenwart. 1920. В той же книге статьи: Ad. Meyer — Ernst Haeckel als Mensch; 0. Braun — Ernst Haeckel als Naturphilosoph. 12. Schmidt H ein rich —Ernst Haeckel und sein Nachfolger Pr. Dr. Lud. Plate. Jena 1921. 13. Schmidt He in rich — Ernst Haeckels Leben und Werke. Berlin 1926. 14. Schmidt Heinrich — Ernst Haeckel. Denkmal eines grossen Lebens. Jena 1934. 15 Heberer G.— Ernst Haeckel und seine wissenschaftliche Bedeutung. Tubingen 1934. 16. Heberer C.— Zum 100. Geburtstag Ernst Haeckels. «Natur. Mo- natsschrift» 47. 2 1934. 17. «Die Umschau» 7. H. 1934. 18. «Der Biologe» 111. 2. 1934 (E. H a e с k e 1 — Erinnerungsheft).
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ Лббе Эрн^т( 184.0—1905) — немецкий физик —471, 472, 480. Август И Сил ный(1670—1733)— польский король — 254. Авгуппин Аврелий (353 — 430)— идеолог католической церкви — 183. Аврелий Марк Антонин (121 — 180) — римский император, риторик, философ — 85. Агасиг Жан Луи Рудольф (1807— 1873) — американский зоолог, геолог и географ; антиэволюционист — 282. Адикес Эрих (род. 1866) — философ, неокантианец — 442, 444, 447. Александр Великий (356 — 323 до хр. э.) — македонский царь— 106. Анаксимандр (ок. 611 — 547 до хр. э.) — греческий натур-фи- лософ ионийской школы—328, 409. Анаксимен (ок. 588 — 524 до хр. * э.) — греческий натур-философ ионийской школы — 328. Аристипп (род. ок. 430 до хр. э.) — греческий философ — 385, 468. Аристотель (384—322 до хр. э.)— величайший греческий философ и естествоиспытатель — 86, 90, 101, 115, 283, 307, 385, 446. Ауэрбах Феликс (род. 1856) — немецкий физик—471, 475, 477. Бастиан Адольф (1826 — 1905)— известный немецкий этнолог — 159, 415. Бауман Юлий (род. 1837) — профессор философии в Геттинге- не—447. Баур Фердинанд Христиан (1792 — 1860) — протестантский богсслов—351. Бельше Вильгельм (род. 1861) — немецкий писатель, популяризатор дарвинизма — 451. Беркут Джордж (1684 — 175Я)— английский философ, субъективный идеалист — 270, 288. Бисмарк Отто Эдуард Леопольд (1815 — 1898) — первый канцлер Германской империи — 369, 370. Биша Мари Франгра Ксавье (1771 — 1802) — французский физиолог и анатом, основатель учения о тканях тела—88. Бишоф Густав (1792 — 1870) — геолог, химик — 292. Бленвплль Анри (1777 — 1850) — французский естествоиспытатель, сравнительный анатом — 92. Бопп Франц (1791—1867)—немецкий филолог, языковед — 180. Борелли Джиованни Альфонсо (1608 — 1666) — итальянский физик, математик, астроном— 105. Бродбек — немецкий естествоиспытатель и психолог — 414. Бруно Джордано (1550— 1600)— знаменитый итальянский философ, погибший на костре инквизиции—243, 328, 354, 483. Брюкке Эпнст (1819 — 1892) — немецкий физиолог — 107. Бунге Густав (род. 1844)—немецкий физиолог, виталист— 415. Бунзен Роберт Вильгельм (1811 — 1899)— великий немецкий физик и химик — 285, 400, 448. 524
Бух Леопольд (1774 — 1853) — немецкий геолог и палеонтолог — 292. Бэкон Фрэн'-ис (1561 — 1623) — английский философ, один из основателей философии нового времени, эмпирик й материалист — 78, 445. Бэр hap. i Эрнст (1792 — 1876) — русский академик, знаменитый естествоиспытатель, эмбриолог, зоолог—115, 117,118, 119, 136, 158, 188, 306, 307, 308, 408, 448, Бюх ер Людвиг /1824—1899) — немецкий врач, естествоиспытатель и философ-материалист—151, 156, 183, 244, 352, 355, 414, 468. Вагнер А. — немецкий естествоиспытатель, психолог — 414. Вагнер Рудольф 1805 — 1864) — немецкий физиолог и анатом — 189. Вайц Теод р (1821 — 1864) — немецкий антрополог, философ и педагог — 158. Вальтер Иоганн (род. 1860) — немецкий геолог и палеонтолог — 292. Васман Эрих (1859 — 1933) — немецкий зоолог, член ордена иезуитов —434. Вебер Вильгельм (1804 — 1891) — немецкий физик — 342. Вебер Эрш-т Генрих (1795 — 1878) — немецкий анатом и физиолог — 154. Везилии Анб ей (1514 — 1564) — выдающийся бельгийский анатом — 86, 103. Вейгерт hap ь (184") — 1904) — немецкий патолог — 232. Вей;мин Авгу т (1834— 1914) — немецкий биолог—193,240. Вен'in устав — нем. физик—267. Верещагин, В. В. (1842 — 1904) — русский художник — 432. Вернер >брчл (1750 —1817) —немецкий минералог и геолог— 4 5. Вррус К. — нем. богослов — 348. Весписиан (9—79)—римский император — 428. Вилыельм И (род. 1859 —последний германский император — 453. Винкельман Адольф — немецкий физик — 471. Винчи Леонардо (1452 — 1519) — знаменитый итальянский художник и ученый эпохи Возрождения — 405. Виььоли Тито—итальянский зоопсихолог— 156. Вирхов Руаольф (1821 — 1902) — знаменитый немецкий патолог и политический деятель — 78, 88, 108, 150, 151, 1,2, 157. Вольтгр Мари Франсуа (1694 — 1778)— французский«просвети- тель», поэт, философ, историк — 243. Вольф Каспар Фридрих (ПЗЗ — 1794) —биолог, один из основателей эмбриологии — 117, 136, 188. Вундп Вильгельм Мопс (1832 — 1920) — немецкий психолог и философ — 156, 157, 222. Газе Ьирл (1800 — 1890) — протестантский богослов — 447. Гален Клавдий (род. ок. 131, ум. 201 или 210) — известный врач древности — 86, 102, 103. Галилей L алилео (1564 —1642) — знаменитый итальянский физик—243, 291, 400. Галлер Альбрехт (1708—1777) — выдающийся анатом и физиолог —103, 105, 117, 188. Гарвеи Вильям (1578—1657) — основатель физиологии и эмбриологии - 103, 104. Гарт Юлий (род. 1859) — немецкий поэт, критик — 436. Гартман Раберт (1832— 1893)— немецкий естествоиспытатель, анатом — 96. Гартман Эдуард (1842 — 1906)— немецкий философ — 348. Гегель / ео г Вильгельм Фридрих (1770—1831)— немецкий философ-идеалист — 78. Гегенбаур Карл (1826—1903) — нем. анатом — 87, 90, 139 Гексли г1омис Генрих (1825 — 1895)—сравнительный анатом, палеонтолог, дарвинист — 87, 119, 120, 139, 144, 294, 408. Гельмгольц Герман (1821 — 525
1894) — немецкий физиолог, физик, математик и психолог—136, 156, 260, 273, 338, 357, 407, 448, 465, 473, 474, 476, 477, 478, 483. Генрих VIII (1547 —1591) —английский король — 254. Генсбрёт (1852 —1923)—немецкий писатель и ученый—391, 459. Гераклит (540 — 480 до хр. э)— греческий философ— 283, 328. Гербарт (1776— 1841)—немецкий психолог и философ--173. Геринг Эвальд (1834 —1918) —немецкий физиолог —162, 175, 228, 482. Гертвиг Оскар (1849— 1922)—немецкий эмбриолог и биолог— 123, 190. Гертвиг Рихард (род. 1850) — немецкий зоолог — 204, 425. Герц Генрих (1857—1894)—крупнейший немецкий физик—269, 272, 464. Гёте Вольфганг (1749 — 1832) — великий немецкий поэт и естествоиспытатель — 67, 79, 80, 87, 133, 134, 138, 179, 231, 262, 268, 275, 320, 329, 367, 391, 409, 411, 437, 442, 450, 453, 459, 468, 483, 487, 490. *Геттоп Джемс (1726 — 1797) — английский геолог — 405. Гиппократ (род. 460, ум. 375 или 356 до хр. э.) — знаменитый греческий врач—85, 101. Гоббс Томас (1588 —1679) —английский философ, материалист — 268. Гольбах Поль (1723 — 1789) — французский философ-материалист, атеист —183, 243. Гольджи Камилло (1843—1925)— итальянский гистолог — 232. Гольошмидт — немецкий философ-неокантианец — 443. Голльман (1842 — 1913) — немецкий адмирал — 452. Гофф Карл (1771—1857)—немецкий геолог — 292, 405. Грасман Робе>т (1815 — 1900)— немецкий писатель — 391. Гроос Карл (род. 1861) —немецкий философ и психолог—156. Гумбольдт А лександр (1769 — 1859) — знаменитый немецкий естествоиспытатель — 104, 284, 292, 376, 448, 483. Гумбольдт Вильгельм (1767 — 1835) — нем. филолог— 180. Гус Ян (1369 —1415) —деятель эпохи реформации — 354, Гюйгенс Христиан (1629—1695)— знаменитый голландский астроном и физик — 338. Дальтон Джон (1766 — 1844) — английский химик и физик — 268, 338, 406. Дантон Жорою Жак (1759 — 1794)—деятель Великой французской революции — 243. Дарвин Чарльз (1809 — 1882) — знаменитый английский биолог — 67, 87, 115, 133, 134. 136, 137, 138, 139, 156, 160, 161, 178, 179, 192, 225, 231, 282, 292 293, 299, 301, 303, 305, 306, 307, 309, 312, 338, 357, 407, 408, 426, 444, 446, 448, 453. Декарт Ренэ (1596—1650)—один из основателей философии нового времени, рационалист—104, 155, 182, 223, 268, 270, 387. Демокрит (ок. 460 — 350 до хр. э.)— греческий философ, материалист—85, 101, 242, 268, 283, 328. Деннерт Эбергард (род. 1861)— немецкий писатель по вопросам естествознания и натурфилософии — 434, 450, 485, 489. Дион Кассий (ок. 160 — 235) — греческий историк — 429. Дрэпер Джон Вил-ям (1811 — 1882) — американский естествоиспытатель и историк — 348, 352, 3«0, 368. Дюбуа Евгений — современный голландский антрополог—143. Дюбуа-Реймон Эмиль (1818 — 1896) — немецкий физиолог, агностик —76, 150, 152, 158, 183, 227, 228, 229, 231, 281, 285, 294. Дюма Луи (1765 — 1813) — французский врач — 104. Евстахий артоломео (ум. 1574) итальянск. врач, анатом — 86. Жоффруа Сент-Жлер Этьеп 526
(1772 — 1844) франц, зоолог- эволюционист — 94, 135. Журдап — французский зоопсихолог— 156. Зейдель Рудольф — немецкий богослов — 429. Зеленка Эмиль (1842 — 1902) — немецкий зоолог — 95, 127. Земон Риъ*рд (род. 1859) — немецкий зоолог— 162, 176, 482. Зибольд Карл Теодор (1804 — 1885)—немецкий зоолог—88. Зюсс Эдуард (1831 — 1914) — австрийский геолог — 292. Ибервег Фридрих (1826 — 1871)-— философ — 329, 445. Иосиф Флавий (род. 37) — еврейский историк — 429. Калигула Гаи Цезарь (12—41)— римский император — 75. Еалььин Жан (1509—1564)—деятель реформации—183, 356. Кальтгоф Альберт (1850—1906— немецкий теолог —344, 431. Еанпг Иммануил (1724 — 1804)— немецкий философ,идеалист— 104, 134, 150, 155, 157, 179, 183, 270, 28», 287, 300, 304, 312, 338, 357, 382, 400, 409, 411, 425, 426, 427, 442, 443, 444, 445, 450, 453, '455, 483. Карл V (1337—1380) —французский король — 86. Каспари О тису— немецкий фи- / зик — 479. Келликер Альберт (1817—1905)— немецкий анатом и зоолог — 88, 107, 118, 119, 232. Кельвин, лорд (В.Томсон)(1824— 1907) — английский физик —• 479. Кеплер Иоганн (1571 — 1620) — немецкий астроном —291, 400. Кир — персидский царь — 428. Кирхгоф Густав (1824 — 1887) — немецкий физик —285, 400. Клаузиус (1822—1888)—немецкий физик —289, 477. Кнопф Отто (род. 1856) —немецкий астроном и физик —471. Кнорр Людвиг (1859 — 1921)—не- ? мецкий химик — 471. Ковалевгьий А О. Д840—1901)— известный зоолог и эмбриолог—119. Коген Герман (1842— 1918)— немецкий философ-неокантианец — 443. Кольб Георг Фридрих (1808 — 1884) — нем статистик — 352. Кондильяк Эшьен (1715—1780 — французский философ-сенсуалист — 177. Константин Великий (274—325) — римский император — 352 353. Конфуций (ок. 500 до хр. э.) — китайский философ — 384. Коперник Николай (1473—1543)— знаменитый астроном — 86, 291, 294, 356, 400. Краузе Эрнт (Карус Штерне) (1839 — 1903) — немецкий популяризатор и естествоиспытатель — 467. Креднер Герман (1841 — 1913) — немецкий геолог — 292. Крукс Вильям (1832 — 1919) — английский химик и физик — 268, 342. Ксенофан (род. ок. 570, ум. ок* 478 до хр. э.)—греческий философ, основатель элеатской школы — 405. Кювье Жорж (1769 — 1832) — французский сравнительный анатом, основатель палеонтологии— 87, 89, 90, 105, 133^ 134, 135, 142, 155, 282, 357, 405. Лавуазье Антуан Лоран (1743— 1794) — знаменитый французский химик и физик—102, 259, 260, 261, 262, 357, 406, 463, 464. Ламарк Жан Батист (1744 — 1829) — знаменитый французский ботаник, зоолог и эволюционист—67, 89, 134, 135, 136, 137, 138, 139, 178, 179, 231, 282, 293, 294, 303, 307, 312, 338, 357, 407, 408. Ламеттри Жюлье Офре (1709— 1751) —французский материалист — 243. Лаплас Пьер Симон (1749 — 1827) — знаменитый французский астроном и физик — 184, 284, 300, 301, 312, 338, 400, 483. Леббок Джон (1834 —1913)—ан- 527
глийский антрополог и социолог — 156. Лев X (1475 — 1521) — римский папа — 355. Лев XIII (1810—1903) — римский папа — 369. Левкипп из Абдеры (род. 462 до хр. э.) — греческий философ- материалист, основатель атомистической теории — 268. Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646 — 1716) — немецкий* философ-идеалист, рационалист — 76, 116,184,188, 189, 268, 469, 483. Лейдиг Франц (1821 — 1908) — зоолог и гистолог — 88. Лейтсеб (1835—1888)—немецкий ботаник — 208. Лессииг Готголь&(1729— 1781)— знаменитый немецкий писатель — 452. Линией Каол (1707 — 1778) — знаменитый шведский биолог- систематик — 87, 89, 132, 133, 225, 282, 453. Липсиус Гихард (1830— 1892)— протестантский богослов—447. Локк Джон, (1632 — 1702) — английский философ-эмпирик — 337. Ломчель (1837 —1899)—немецкий физик —476. Лоофс Фридрих (род. 1858) — проте тантский богослов — 442, 447, 449, 450, 485. Лукреций Тит heap (род. 99 или 95 до хр. э., ум. между 55 и 51)—римский поэт—242, 268, 283, 328. Лютер Мартин (1483 — 1546)— деятель эпохи реформации — 356. Ляйелль Чарльз (1797 — 1875)— английский геолог — 135, 292, 357, 405. Магеллан (ок. 1480— 1521)— знаменитый португальский мореплаватель — 356. Майер Роберт (1814 — 1878) — немецкий врач, физик, открывший закон сохранения энергии—136, 260, 261, 273, 357, 407, 464, 465, 473, 478. Мальпиги Марчелло (1628 — 1694)— итальянский анатом, гистолог — 116. Мах Эрнст (1838 — 1916)— австрийский физик и философ, субъективный идеалист — 81. Мебиус Карл (1825 — 1908) — немецкий биолог — 241. Мейер Лотир (1830— 1895)—немецкий химик — 2$7. Мене ib Иоганн Фридрих (1781 — 1833;—немецкий биолог, сравнит, анатом — 87, 117. Менделеев Дмитрий Иванович (1834 — 1907) — знаменитый русский химик, открывший периодическую систему элементов — 267. Милль Джон Стюарт (1806 — 1873) — английский философ- эмпирик, позитивист — 78. Мирабо (1749—1791)—деятель Великой французской революции — 243. Молешотт Яков (1822 — 1893) — немецкий физиолог — 468. Мор Фридрих (1806— 1879)— нем. химик —260, 273, 465., 479. Мюллер Иоганн (1801 — 1858) —¦ немецкий физиолог, представитель физиологического идеализма—80, 87, 88, 105, 106, 107, 108, 118, 136, 156, 303, 334, 335, 357, 454. Мюллер Фниц (1821 — 1897)—немецкий ее ествоиспытатель— 138. Наполеон I (1769 — 1821)— французский император— 123, 300. Негели Карл Вильгельм (1817 — 1891)—немецкий ботаник, неоламаркист— 81, 176, 299. Неймайр Мельхиор (1845— 1890) — геолог, палеонтолог — 292. Нернст Вильгель >< (род. 1864) — немецкий физик — 478. Ниппольд ФриПр х (1838 — 1918) — протестантский богослов — 442, 447, 448, 459. Ницше Фри рих Вильгельм (1844 — 1900) — немецкий писатель, философ, идеолог империализма — 436. Нордау Макс (1849— 1923)—литератор и критик — 358. Ньютон Исаак U642 — 1727)— знаменитый английский фи- 528
:шк 2C>;i, :)()0. 801, ;J38. 100, 409, 445. Ояен- Лоренц (1779 — 1851)—немецкий биолог, натур-фило- соф— 117, 134. Оствальд Вильгельм (1853 — 1933)— немецкий физик и химик—83, 463, 482. Оуэн Рича»д (1804 — 1892) — английский естествоиспытатель — 87. Парацельо Филипп Теофраст (1493 — 1541) — швейцарский врач, физиолог — 103. Паульсен Фридрих (1846—1908) — немецкий философ — 222, 442, 443, 445, 447, 450, 454, 470, 485, 486. Пий IX (1792 — 1878) — римский папа — 368. Питтак Митиленский (ок. 620 до хр. э.)— греческий философ — 384. Платон (род. 430—427, ум. 348 — 347 до хр. э.)— греческий философ-идеалист — 78, 155, 246, 307, 328, 385. Плиний Старший (род. 23 до хр. э., ум. 79)—римский естествоиспытатель, ботаник — 242, 429. Прейер Вильгельм (1841—1897)— немецкий физиолог— 160, 187, 197, 204, 233, 268. Промцс— немецкий теолог— 344, 431. Птолемей (род. ок. 150) —греческий математик и астроном— 400. Пфлейдерер Отто (1839—1908)— немецкий богослов — 429. Ранке Леопольд (1795 — 1886)— немецкий историк — 352. Ранкин Вильям (1820 — 1872)— английский физик и инженер — 474, 478. Pay Альбрехт (род. 1843)—немецкий философ—81, 244, 335, 337, 445. Рафаэль (1483 — 1520)— знаменитый итальянский живописец — 269. Регла Поль — французский теолог—348, 363, 431. Рейль Иоганн Христиан (1759— 1813)—проф. медицины берлинского университета — 104. Реймарус Герман Самуил (1694 —1768)—немецкий математик, естествоиспытатель, идеалист — 155. Рейнке Иоганн (род. 1849) — немецкий ботаник, виталист — 275, 298, 304, 415, 455. Рейшле — немецкий физик — 476, 478. Ремак Роберт (1815 — 1865) — проф. медицины берлинского университета — 118. Ренан Эрнст (1823—1892)—французский филолог и историк — 351, 457. Рингсайз Иоганн (1785 — 1880)— немецкий .патолог — 414. Риндфлейш Георг (1836— 1908)— немецкий патолог — 415. Ромэнс Георг Джон (1848 — 1894)— английский натуралист—156, 160, 161, 162, 178, 179, 181, 222. Рэмблер — немецкий биолог — 419. Саведж М. Дою. — английский теолог и натуралист — 245. Саладин (Стюарт Росс) — английский теолог—350, 360, 385, 386, 457. Саразен Пауль (род. 1856) — н мецкий естествоиспытатель— 242. Capo Михаил (1805— I860)— норвежский естествоиспытатель, зоолог — 423. Светоний (75 — 160) — римский писатель-историк — 429. Свобода Адальберт (1861—1923)— аеолог—189, 255, 317, 352, 361. Секст Эмпирик (II в. хр. э.) — греч. философ-скептик — 385. Сенека Луций Линий (4 до хр. э. —65 после хр. э.)—римский философ, писатель — 242. Сереет Михаил (1511 — 1553) — итальянский врач и физиолог — 103, 356. Сильвий Яков (1614—1672)—врач, анатом и физиолог — 105. Симонид Младший (553 — 469)— до хр. э.)—греч. поэт —242. Спенсер Герберт (1820— 1903)— 34 Геккель. Н. 5624. 529
английский философ-позитивист — 244, 383. Спиноза Венедикт (1632—1677)— знаменитый философ-материалист — Ш, 182, 231, 2t>2, 269, 275, 280, 329, 367, 409, 450, 466, 467, 4t>«, 483, 487. Сократ (470 — 399 до хр. э.) — греческий философ —385. Солон (конец VII и нач. VI в. до хр. э.) — афинский реформатор — 385. Стенструп Иоганн (1813—1897)— датский биолог —423. Тацит (род. 55, ум. ок. 120) — знаменитый римский историк — 429. Тиндаль Джон (1820—1893) — английский физик —273, 448, 474, 476, 479. Тревшранус Готфрид Рейнгольд (1776—1837)—немецкий биолог — 134. У лету т Пауль (род. 1870)—немецкий бактериолог и гигиенист— 96, 144. Уоллес Ал фред (1823 — 1913) — английский биолог —68, 342. Фабриций А к апенденте (1537— 1619)— итальянский анатом и хирург — 116. Фалес (род. 640 — 620, ум. 546 — 540 до хр. э.) — греческий философ ионийской школы — 328, 385. Фаллопий (1523—1562)—итальянский анатом —86. Фальк Альбрехт (1827 — 1900) — министр исповеданий при Бисмарке —- 369. Файхингер Ганс (род. 1852) — немецкий философ-фикциона- лист — 445. Фарадей Михаил (1791 — 1867)— английский химик и физик — 448, 483. Фейербах Людвиг (1804 — 1872)— немецкий философ-материалист — 244, 337, 348, 351, 457. Ферворн Макс (1863 — 1921)— немецкий физиолог — 107, 108, 203, 204, 227. Фехнер Густав Теодор (1801 — 1887) — немецкий философ и психолог — 154, 208, 226, 342, 488. Фик Адольф (1827 — 1901) — немецкий естествоиспытатель— 477, 479. Филипп II Август (1165 — 1223)— французский король — 86. Филон Александр (ок. 20 до хр. э., ум. 54)— еврейский писатель — 429. Фихте Иоганн Готлиб (1762 — 1814) — немецкий философ, субъективный идеалист—270. Фламмарион, Камилл (1842 — 1925) — популяризатор астрономии — 402. Флексиг Пауль (род. 1847)—психиатр — 180, 232. Фогт И. Г.-немецкий физик — 264, 265, 472, 473, 478, 479. Фойхт Иоганн Карл (1752 — 1821) — нем. геолог —405. Фоллер ifарл—немецкий теолог— 344, 431. Форлендер Карл (род. 1860) — немецкий философ-неокантианец — 443. Фохт Карл (1817 — 1895)—нем. естествоиспытатель, вульгарный материалист—151. Фриденпгаль (род. 1870)—немецкий физиолог и антрополог — 96, 144. Фридрих Великий (1712—1786)— прусский король — 243, 352, 450. Хвольсон О. Д. (1852 — 1934) — русский физик — 275, 469 — 473, 475 — 488. Цельнер Фридрих (1834 — 1882)— нем. астроном и физик — 342. Ци.ен Теооор (род. 1862)—психолог и психиатр — 222. Швальбе Густав (1844— 1916) — немецкий анатом —144. Шванн Теодор (1810 — 1882) — немецкий физиолог, основатель клеточной теории — 88, 107, 136, 338, 357, 408. Шекспир Вильям (1564 — 1616)— знаменитый английский драматург — 361. Шеллинг Фридрих Вильгельм (1775 — 1854)— немецкий философ-идеалист — 467. Шиллер Фридрих (1759 —1805)— немецкий поэт — 79, 253. Шлейден Миттиас Яков (1804— 530
1881)— немецкий ботаник, основатель клеточной теории — 88, 107, 136, 338, 357. Шлейхер Август (1821 — 1868) — немецкий языковед — 180. Шмидт Генрих (род. 1874)—немецкий биолог—275, 413, 440, 443, 449. Шпеидер — немецкий зоопсихолог — 156. Шопенгауер Артур (1788—1860) — нем. философ-идеалист — 80, 182, 221, 225, 329, 442. Штейншаль Гейман (1823—1899) — языковед и психолог—180. Штирчер Макс (1806 — 1856)— немецкий философ — 436. Штраус Давид (1808 — 1874)— протестантский теолог — 244, 347, 348, 351, 377,441,442,457. Шуберт Фрат{ (1797 — 1828)— знаменитый немецкий композитор — 269. Шулы\е Макс (1825 — 1874)— немецкий зоолог, анатом и гистолог — 208. Шулъце Фрт{, (род. 1846)— философ-неокантианец—156, 159, 222, 227, 329, 444. Эдингер Людвиг (1855 — 1918)— немецкий врач — 232. Эмпедокл (485 — 425 до хр. э.)— греческий философ — 85, 227, 242, 264, 269, 283, 304, 328, 409, 426. Энгельман Вильгельм (1843 — 1909)—нем. физиолог — 204. Эпикур (342 — 270 до хр. э.) — греческий философ-материалист — 242, 468. Эразистрат (около 300 до хр. э.)— греческий врач — 102. Эспинас лльфред (1844 — 1922)— французский философ, психолог и социолог — 156. Юм Давид (1711 —1776)—английский философ-идеалист — 177. Янсен Иоганн (1829 — 1891)— католический богослов и историк — 353. зг--
СОДЕРЖАНИЕ А. Максимов -Гекксль и его «Мировые загадки» Э. Гек к ел ь—Мировые загадки . . . . Предисловие к первому изданию (1899) Предисловие к одиннадцатому изданию Глава I. ПОСТАНОВКА МИРОВЫХ ЗАГАДОК . о 57 62 63 Успехи в познании природы . 65 Прогресс в области общественных установлений 08 Наше правосудие . — Наше государственное устройство 69 Наша школа 71 Наша церковь — Конфликт между разумом и догмой . 72 Антропизм — Глава II. СТРОЕНИЕ НАШЕГО ТЕЛА Космологическая перспектива Число мировых загадок . Решение мировых загадок . Разум, чувство и откровение 77 Философия и естествознание Дуализм и монизм Материализм и спиритуализм Троичность субстанции 74 75 76 78 79 80 Анатомия человека ... 85 Сравнительная анатомия . . 86 Учение о тканях (гистология) и учение о клетке (цитология) 88 Черты позвоночных у человека 89 Черты четвероногих у человека . . 90 Глава III. НАША ЖИЗНЬ Физиология человека .... 101 Жизненная сила (витализм) 103 Механизм жизни (монистическая физиология) . . . 104 Сравнительная физиология 105 Глава IV. ОНТОГЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА Учение о преформации . . 115 Теория включения зачатков (теория скатуляции) . 116 Учение об эпигенезисе 117 83 Черты млекопитающих у человека . . * . . 91 Черты плацентарных у человека . . . .... 92 Черты приматов у человека 93 Черты обезьян у человека — Черты узконосых у человека 94 Группа человекообразных . 95 99 Целлюлярная физиология . 106 Целлюлярная патология . . 108 Физиология млекопитающих 109 Физиология обезьян 1J0 Неовитализм J13 Теория зародышевых лиет- ков 1J7 Яйцевая клетка и семенная клетка . J18 532
Теория гастреи ... . 119 Яйцевая и семенная клетки человека 121 Зачатие, или оплодотворение 122 Человеческий зародыш . 123 Сходство зародышей позвоночных 124 Зародышевые оболочки у человека . — Плацента у человека . 125 Глава У. ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА 129 Естественная история миро- творения . . .138 Мифическая история мироздания ... . 132 Трансформизм .... 133 Теория происхождения 134 Теория отбора . . 136 Генеалогия (филогения) . 137 Глава TI. СУЩНОСТЬ ДУШИ Методы исследования души 147 Дуалистическая психология 148 Монистическая психология . — Понятия психологии . . . 149 Психологические метаморфозы 150 Объективная и субъективная психология . . . • 152 Интроспективная психология (самонаблюдение души) Глава УН. ЛЕСТНИЦА ДУШИ Материальная основа души 167 Шкала ощущений 168 Шкала движений 169 Шкала рефлексов . . . 170 Простые и сложные рефлексы . . . .172 Рефлекторный акт и сознание .... . 173 Шкала представлений . • — Шкала памяти 175 Глава VIII. ОНТОГЕНИЯ ДУШИ Возникновение индивидуальной души 188 Мифы о происхождении души . Физиология возникновения 189 192 души Наследственно сть души Глава IX. ГЕНЕАЛОГИЯ ДУШИ Методы филетичеекой психогении 201 Основной закон Антропогения биогенетический 139 145 Точная психология . . 153 Психофизика 154 Сравнительная психология . 155 Психология животных — Психология народов ... 158 Онтогенетическая психология 159 Филогенетическая психология 160 Место психологии в ряду биологических наук . 163 165 Ассоциация представлений . 177 Инстинкты . . 178 Шкала разума 179 Речь ... ... 180 Шкала эмоций, пли аффектов . . , . . 181 Шкала воли 182 Свобода воли . . . 183 Обзор главных ступеней в разлитии душевной жизни 184 185 Слияние душ (психическая амфигония) . . 193 Психологический атавизм . 194 Основной биогенетический закон в психологии . . . 195 Эмбриональная психогения . — Постэмбриональиая психогения 197 199 Главные ступени филетичеекой психогении . 202 533
I. Клеточная душа (Cyto- psyche) • . 203 II. Душа клеточной колонии (Coenopsyche) ... 205 III. Тканевая душа (Histo- psyche) . 207 III. А. Душа растений (Phyto- psyche) ... — III. В. Душа безнервных многоклеточных . 209 Глава X. СОЗНАНИЕ ДУШИ Понятие сознания 221 Сознание и душевная жизнь 222 Человеческое сознание . — I. Антропистическая теория сознания 223 И. Неврологическая теория сознания . 224 III. Анималистическая теория сознания . . 225 IY. Биологическая теория сознания — Гастреады, или первично-кишечные . . 209 Губки 210 Душа стрекающих (Cnidaria) 211 IV. Нервная душа (Neuro- psyche) 212 Орган души у позвоночных 213 Филетические ступени развития мозговой трубки . 215 •История души млекопитающих 216 219 V. Клеточная теория сознания 226 YI. Атомистическая теория сознания . . ... 227 Монистическая и дуалистическая теория сознания . 228 Трансцендентность сознания — Физиология сознания . 231 Патология сознания 232 Онтогения сознания 233 Филогения сознания 234 Глава XI. БЕССМЕРТИЕ ДУШИ . Атанизм и танатизм . . 239 Бессмертие одноклеточных организмов . . 240 Космическое и личное бес-' смертие . . . 241 Первичный танатизм . 242 Вторичный танатизм . — Атанизм и религия 244 Происхождение веры в бессмертие . . . . — Христианская вера в бессмертие . . 245 Глава XII. ЗАКОН СУБСТАНЦИИ Закон сохранения вещества 259 Закон сохранения силы . 260 Единство закона субстанции 261 Понятие субстанции . 262 Кинетическое понятие субстанции — Иикнотическое понятие субстанции 263 Дуалистическое понятие субстанции . . . 266 Масса, или телесное вещество .267 Атомы и элементы 268 237 Вечная жизнь 245 Метафизическая вера в бессмертие . . . 246 Духовная субстанция . — Душа-эфир 247 Душа-воздух . 248 Жидкая и твердая душа . . — Бессмертие души животных 249 Доказательства в пользу атанизма 250 Доводы против атанизма 251 Атавистические иллюзии 252 257 Избирательное сродство элементов . 268 Эфир . ... .269 Существование эфир; 270 Сущность эфира — Эфир и масса 272 Сила и энергия . 273 Сила напряжения и живая сила (потенциальная и актуальная энергия 274 Единство сил природы . . — Всемогущество закона субстанции — 534
Борьба за закон субстанции 275 Закон субстанции, или универсальный закон, в осве- Глава XIII. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ Творение (Creatio) 279 Сотворение мира и отдельных вещей • . . 280 Сотворение субстанции . . . — Сотворение отдельных вещей 281 Развитие (Genesis, Evolutio) 283 Учение об эволюции ....—¦ щении дуалистической а монистической филосо* фии 276 МИРА 277 I. Монистическая космогония 284 Начало и конец мира . . . . — Пространство и время . . . 287 Universum perpetuum mobile 288 Энтропия вселенной . . . 289 II. Монистическая геогения . 291 III. Монистическая биогения 292 1Y. Монистическая антропо- гения 294 Глава XIV. ЕДИНСТВО ПРИРОДЫ Единство природы 297 Углеродная теория 298 Архигония, или. первичное зарождение 299 Телеология и механика ... — Действующие причины (causae efficientes) и конечные причины (causae finales) . . 300 Цель в неорганической природе 301 Цель в органической природе 302 295 Цель в теории естественного отбора 303 Неовитализм 304 Учение о нецелесообразности — Несовершенство природы . . 306 Целеустремленность в органических телах — Нравственный миропорядок 308 Провидение 310 Цель, предназначение и случай 312 Глава XV. БОГ И МИР I. Теизм: бог и мир — две различных сущности . . . .817 Политеизм 318 Триплотеизм — Амфитеизм 319 Монотеизм 320 Натуралистический монотеизм ..... 321 Антропистический монотеизм . . . . . 322 315 Мозаизм 322 Христианство 323 Ислам 324 Миксотеизм 325 Сущность теизма 326 Личный антропизм бога . . — П. Пантеизм 327 Атеизм 829 Глава XVI. ЗНАНИЕ И ВЕРА • . . 331 Источники познания .... 333 Органы чувств (Sensilla) . . — Специфическая, энергия сенсилл 334 Границы чувственного восприятия 335 Гипотеза и вера 337 Теория и вера 338 Вера и суеверие 339 Суеверие первобытных народов 339 Суеверие цивилизованных народов 340 Вероисповедание (Confessio) 341 Вера наших отцов — Спиритизм 342 Откровение 343 Истинное откровение . . . . — 535
Глава XVII. НАУКА И ХРИСТИАНСТВО :>>45 Эволюция христианства 349 I. Первобытное христианство П. Папш?м 351 Упадок культуры в средние века 352 Папизм и наука 353 Глава ХУШ. НАША МОНИСТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ . Папизм и христианство 354 III. Реформация 355 IV. Псевдохристианство XIX века ЗГ-Pf Непогрешимость папы . 359 Энциклика и силлабус . . — Непорочное зачатие девы Марии 3(Ю 365 Культуркампф . 368 I. Идеал истины . . 371 И. Идеал добродетели 372 Идеал красоты — Христианское искусство . . 373 Монистическое искусство . . 374 Ландшафтная живопись и Глава XIX. НАША МОНИСТИЧЕСКАЯ МОРАЛЬ иллюстрированные издания ... 375 Современное наслаждение природой . . .376 Поэзия и музыка — Жизнь земная и грядущая . 377 Монистические храмы — 379 Эгоизм и альтруизм . . . 383 Равноценность эгоизма и альтруизма — Основной этический закон 384 Христианская мораль • 385 Папистская мораль . 390 Государство и церковь 391 Церковь и школа . . 392 Государство и школа . 393 Параллель основных понятий монистической и дуалистической психологии . 395 Глава XX. РЕШЕНИЕ МИРОВЫХ ЗАГАДОК I. Успехи астрономии . 399 Сходство филогении . 402 II. Успехи геологии 404 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ СООБРАЖЕНИЯ ПРИМЕЧАНИЯ И РАЗЪЯСНЕНИЯ 1. Космологическая перспектива 412 2. Сущность болезни . . . 414 3. Бессилие интроспективной психологии — 4. Национальная идея 415 5. Неовитализм — 6. Плазмодомные и плаз- моядные 416 7. Стадии развития клеточной души 417 8. Главные формы ценобий 420 9. Психология стрекающих 421 10. Психология обезьян . . 425 Послесловие к «Мировым загадкам» Г е к к е л ь—Монизм и закон природы Приложения: Примечания , Библиография. . . Именной указатель. 397 III. Успехи физики и химии 406 IY. Успехи биологии . 407 V. Успехи антропологии . 408 409 412 425 427 429 . 431 432 11. Телеология Канта . 12. Критика евангелий 13. Христос и Будда 14. Генеалогия Христа . . 15. Христианство и семья 16. Папская анафема науке — 17. Теология и зоология . 434 18. Монистическая церковь . — 19. Эгоизм и альтруизм . 436 20. Взгляд на XX век . . — Антиномии Иммануила Канта 437 Теория познания 438 440 461 491 517 524
— 432 -•- р--:^:;::;-.::'-^-:::::й;1;садсй -вть^Христу- .Махт» точно также предаетъ есте- |№:;Ф по существуд±да на ft;^-::/& Шречете Маха отъ ; сдаствеино~исг6рйческлго матс^адизма есть во всъхъ отнохнсигяхъ реакцкшное явление: мы видели это до- стжго^но наглядно, говоря о борьбъ «физическихъ йдеалистовъ>» съ большинством* естественниковъ, остающихся на точжк зр-ьчпя старой- фшюсофш. Мы уви- димъ это еще ясн1;е* если срашшмъ знаменитого естествоиспытателя Эрнста Геккеля сь зиамеиитьшъ (среди реакшоннаго мещанства) философомъ Зрнстомъ Ма- .¦ , ХОМЪ. Буря, которую вызвали во всъхъ цивилизованных*» странахъ «Мфошля загадки» Э. Геккеля, замечательно рельефно обнаружила партшмсть философш въ со*-: нремеииомъ обществе, сь одной стороны, и настоящее общественное, зшчеше борьбы матер!ализл1а съ идеа- лизжшъ и ашостицизмомъ, съ другой. Сотни тысячъ | экземдляровъ книги- переведенной тотчасъ же на всь языки, выходившей въ специально дешевыгь издан1- яхъ, показали во-очш, что книга эта «пошла въ на- Ц: родъ», что имеются массы читателей, которыхъ сразу нривлекъ на свою сторону Э. Геккель. Популярная книжечка сдълалась оруд^мъ классовой борьбы. Профессора фияоеофш и теологш всъхь странъ св'Ьта принялись на тысячи ладовъ разносить я уничтожать Гекикедя, Знаменитый ан1шйск1й физик ь Лоджъ пу- стилс^ защипхать бога огъ Геккеля. Русский физякъ, ? v.'.Tr Хвольсонъ, отправился въ Германию; чтобы издать ||Щ ^ таг^ черносотенную, .брошюрку иротнвъ Гек- Wff:?';-i\^Ц^^^'^^ть почтещгЬйшихъ гоеподъ фшшете* ^'/.^дащда^то^ъ^зто.не все естествознание стоить те-. :'.¦;:', ¦ ::1 хедь'-н^::;Tp^arfe::'. ap^hriiя «наивнаго реализма» 1), Шпъ Страница из первого издания «Материализма и эмпириокритицизма» Ленина, посвященная оценке «Мировых загадок» Геккеля
¦\\«*}НкЛ Ьчг Mm?4 ;<а? тя<! %&<\ишщяЫ &fowt< ШШ Ьк\т ХШ Ы йжП$Ш Ы <ЫС vivm Ы Шж „®тгк* bie ftrtHje'&eantatfen: Д№ We in кг Ытт& кг Bubxbdt Ыт fumte наф fciefw» авегйЭД «ntferr.toi v#ie fafc» ш ж to?* k^feiku юя*йф #жа*Ш* $а* *1шИф итдаНск, #?«a «00 e«ftcn т^И^Ье, *fc*r fet-r fekfet unb Сейаг e«f<$rfefcae &*af tn№i mat жЫтШфж, ешсн ;^ku№«, rieea ГдгтгОДг&ж ;mb eisea rfcafc#&€u *Ы, bra МойЬеге Siiri lasts»: $«r Ш?ш|ф, ?fc €ее!г, 0)re Шь '^z <Ш„ Вы\ж Шеи заф $ be» «ii($ em &femiiui§; к& biMejjfe 8фтШ ми $з»& 'Ше %ШЬ \яГймтё<№^№щ &vf has ?<ш* gwfcule ЯкгГ <*яЬ, &Л Щю &6enMfett fc&en fefifr, fo <шф $Ш. erine еерагёи SDarft?2акз fd* «a*fS§r«H. ЪтшШ тй щЩбй, т* «г ш feine» ю#«яГ<Ы:Шзе* 2Вн*ея ftit timm Шщ^йхт mixum fat яфег «fob efefc Sefre Шк&агф 8<&gfc Щт, tin gwytf Щж* bv тмМШп ЩМШт a'irf «tent b^ тжйЫй&Ы^ mmbwzn, Ш> mu}t mtfo w Ът<Ъжъ *йжт> Шв? Шщи хМ?т Ь(Щ m mtbx m, unb жж&Ш ЪЫшът Ш bran* , жШЪы Шп$ Ьшт |rat ШЫ<т~ Шф-Ып \irmn иаЪ т da ШпЬ : Ы$ w> щфат 3«№„i-ft% т> &щ mfc ЬеТкт^ (S^e «r«j 0й?йз ar,f» .mefew \i«&a-.-6eit ш^-/ ?И« «8otie otbcs ¦ ehsc reflftctrfe ©июшиьг nw fie ber k^en SCtfee*; sea €Hrcim ^dchM* ^j^u^iiniSiife i»&r*. 81? eirauS ^ ii}r t^tag ztxti«r> wh okr fis bat ЫШЬ bodj i?i*l fe!^ 'isa? •"' Шн Men. ^d? ацй liijtmr, <$т\Ъы mx X \Ьш ь*аШ1&< Ье-: *х№?л%ж Первая страница статьи Ф. Меринга о «Мировых загадках» Геккеля, помещенной в журнале «Die neue Zeit».
ОПЕЧАТКИ Стр. Строка Напечатано Следует 77 17 сн. далее даже 102 7 св. 87 86 352 24 сн. внутренние, присущие внутренне присущие 396 11—12 св. автомию анатомию (лев. ст.) 486 13 сн. предисловие послесловие 496 3 св. 70 66 507 6 сн. „Эмпириокритицизм „Материализм и и материализм* эмпириокритицизм* 515 19 св. 347 351 Геккель— Мировые загадки*