» . . .

.. j

(

Г "

' •.

. .- " M

»
4

>

•

•••,

,

V

I

!

/Л

Н а с т о я щ е е и з д а н і е о т п е ч а т а н о в ъ иоличееівЬ

300

иумеровашіыхъ

экземпляровъ

Энземплярь №

Р. Ц. Л і 1018

С.-Петербургь

Первая Гооуд. Типографія, Гатчинская 26

СТРЪЛЕЦЪ
СБОРНИКЪ ТРЕТІЙ
И

ПОСЛѢДНІЙ
Подъ рѳдакціѳй

АЛЕКСАНДРА БЕЛЕНСОНА

Я<"

Ѳ. СОЛОГУБЪ
М. КУЗМИНЪ
В. РОЗАНОВЪ
А. АХМАТОВА
П. В Е Р Л Е Н Ъ
Л. КАРСАВИНЪ
А. БЕЛЕНСОНЪ
РУССШЙ ПУТЕШЕ
СТВЕННИКЪ
Э. ГОЛЛЕРБАХЪ
A. Л У Р Ь Е
Р и о у н к и:
H. АЛЬТМАНА
Ю. АННЕНКОВА
Л. Б Р У Н Н
М. ДОБУЖИНСКАГО
Н. КУЛЬБИНА
B. ЛЕБЕДЕВА
Ж. П У Н И
М. ШАГАЛА
Й

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

1922

•I*

РИСУНКИ ВЪ ТЕКСТѢ ЮРІЯ АННЕНКОВА. МАРКА ДАВИДА БУРЛКЖА

ОГЛАВЛЕНІЕ

СТР.

Ѳ. С о л о г у б ъ — Григорій Казарипъ, изъ ненаписаннаго романа в'ь стихахъ . .
M. К у з м и н ъ — Римскія чудеса, главы из'ь романа

-

2
8

А. Б е л е и с о н ъ — С в ѣ т ъ на пути, стих

24

А. Б о л ѳ н с о п ъ — Кань жалкій прахъ, стих

25

А. Б е л е и с о н ъ — Воспоминанія, стих

26

A. Б е л е и с о н ъ — Н е говорите что съ годами, стих

27

B. В. Р о з а п о в ъ — Письма

30

А. А х м а т о в а — И з ъ книги бытія, стих
А. Б е л е и с о н ъ — Египетская

52

предсказательница,

опытъ

гностического

вѣствованія

по-

54

Ѳ. С о л о г у б ъ — П о л ь В е р л е н ъ — и з ъ книги «Мудрость», иерев

62

Л. К а р с а в и н ъ — СОФІЯ земная и горняя

70

М. К у з м и п ъ — Ч е ш у я

Об

въ неводѣ

А. Б е л е и с о н ъ — Ницше - Шпеиглеръ - Ѳедоровь, стих

112

Записки р у с с к а г о п у т е ш е с т в е н н и к а

114

Э. Г о л л е р б а х ъ — В л а д и м і р ъ
А. Л у р ь е — Н а

1814 г

Соловьевъ и Розановь

раснутьи (культура и музыка)

124
1-16

Кульбинъ
Автопортрет?.

\

[Іосвящается памяти художника
НИКОЛАЯ

ИВАНОВИЧА

КУЛЬВИНА

Ѳ Е Д О Р Ъ СОЛОГУБЪ
ГРИГОРІ.Й КАЗАРИНЪ
[Изъ ненаписанного романа кь стихахъ]

„Стрѣлвцъ-

Дана поэту в?, дни страданья
Разнообразность новыхъ тем?,
il яркихъ типов?, для созданья
Волнующих?, сердца поэмъ,
И дань з а в ѣ г ъ : царящей ложью
Не осквернив?, стихов?, своих?.,
ІІротивоставь насильству злых?.
Святую совѣсть, правду Божью.
Не терпит?, свѣтлый Аполлон?,
Того, кто угождаетъ власти;
Льстецов?» ирожорливыя гіасти
' Караетъ хриплым?, ревом?, он?,.
Да будет?, мой роман?, послушен?,
Единой правдѣ. Равнодушен?,
Къ людской молвѣ, спокоен?, я
И не лукава рѣчь моя.
Для стихотворнаго романа
Мнѣ образец?, высокій дань.
Вамъ, несравненная Татьяна,
іI посвящаю мой роман?,.
Иную повѣсть В ы прочтете,
Чтобы понять, не осудить,
И улыбнетесь может?, быть
И можетъ быть порой вздохнете.
Иные люди, вѣкъ иной,
И все как?, будто не похоже,
Но сердце человѣка то же,
И жалок?, такъ же родъ людской,
И мы склоняемся падь чашей,
Дошедшей къ намъ огь жизни Вашей.
В?, ту чашу Богъ обильно влил?,
Огонь эфирный Вашихъ сил?,.

Суровый критикъ мнѣ на это,
Предвижу я, сказать готова. :
Татьяна - вымыселъ поэта,
И вашихъ не прочтетъ стиловъ,
И это ваше посвященье Одна реторика. - Такъ что жь!
Поэта вымыселъ - не ложь,
Живѣе жизни вдохновенье.
Мы, какъ солома на огнѣ,
Недолгимъ пламенемъ пылаемь,
Мелькнемъ и скоро исчезаемъ,
Подобно тѣнямъ на стѣнѣ.
Личины только, а не лики.
Родной земли мы не владыки.
И неуклонно каждый часа.
Кт» могилѣ темной гонигъ насъ.
Воздвигла творческая сила
Страну, гдѣ вѣчена. каждый мигь.
Воображенье населило
Ее народомт. вѣщихъ книгь.
Свѣгло мечтая, Дульцинея
Перебирастъ жемчуга;
На вѣчно-свѣжіе луга
Идсть Альдонса, и затѣя
Безумца ста раю опять
Свой неизменный кругь свершаегь,
II время тихо упадаетъ,
Чтобъ на просторѣ созерцать
Спасенный силой вдохновенья
Отъ черной пропасти забвенья
На берегахъ глубоких!, вод ь
Неумирa шщій на родъ.
Вѣнчанный славою учитель,
Свершая дивный произвола,,
В ь ту чародѣйную обитель
Сладчайшими путями велъ.
Великій Пушкинъ - наша слава.

Пока живутъ ого слова,
И наша родина жива,
И чужестранная отрава
Не умерщвляеть бытіе
Имъ возвеличенной Россіи,
Какія бз, дикія стихіи
Ни ополчались на нее.
Начну безропотно сказанья
О дняхъ паденья, дняхъ страданья
О горькомъ дымѣ и огнѣ...

Не унижаясь до проклятій,
Не растекался въ слезахъ,
Доступно и для хрестоматій
Я разскажу въ простыхъ стихах?,,
Как?, люди жили, какъ страдали,
Къ чему стремились въ наши дни,
Какъ были искренни одни
В ъ патріотической печали,
Какъ увлекал?, других?, ноток ь
Восторгов?, ярких?, къ коммунизму
И какъ у многих?, организму
Потребенъ только быль паек?,.
(Ноймутъ буржуй и пролетарій,
Что здѣсь излишен?, коммеитарій).
Какъ образец?., возьму чету,
Влюбленную въ одну мечту.
Григорій Павлович?, Казаринъ,
Искусный горный инженер?,,
По воспитаныо - милый барин?.
Съ пріятной мягкостью манер?».
Его лицо наиомипало
Преданья русской старины,
Когда бывали влюблены
Въ прекрасный отблеск?, идеала,
Когда мечтали но ночам?.
И спорили съ друзьями много,

И относились очень строго
Ко всякимч. нлзменнымъ дѣламь,
Стремились въ молодые годы
Къ осуществленію свободы,
И вѣровали, что народа.
Достойна, счастья и свобода..
Святое благо - самовольство,
Но и безмѣрно - тяжкій груза..
Не обѣщаетъ намъ довольства
Съ надменной вольностью союза..
Кто алчент. до земного хлѣба,
Кто жадеігь до земныхъ услада,,
Tora, никогда не будетъ рада.
Подругѣ пламеннаго Ф е б а .
Богиня строгая лишь тѣма»,
Кто, духомъ прямы и суровы.
Погибнуть за псе готовы,
Она отворитъ свой Эдема,,
Гдѣ есть огонь, но нѣтъ покоя.
Свобода - только для героя,
По раздѣлить ее са. толпой
Всегда мечтала, Казарина. мой.
Высокимъ ладома, душу строя.
Карлейль героевъ восхваляла,.
Характеристику героя
Казарина, часто повторяла»:
«Герой не медлита, и не тужить.
Герой упорствуеть ва, трудѣ.
Она. первый въ трудовой чредѣ
И лучше всѣхъ она, люд яма. служигі
Она, никогда не признавала,
Лукавых ь, низменныха, уловокъ.
Не терпитъ долгихъ остановок !.
Герой въ борьбѣ за идеала,.
Всѣхъ блага, восторженный цѣнителі
Она, за неправду первый мститель.

Онъ Бога чтить, но только тамъ,
Гдѣ свѣтлый трудъ, онъ виднтъ храмъ».
Казаринъ былъ высокъ и строень,
Вт. опасный минуты смѣлъ,
Преувеличенно спокоенъ,
Когда огонь въ душѣ горѣлъ.
Далекимъ взоромъ на предметы
Смотрѣлъ онъ, словно черезт. нихъ
Ему открыты въ даль иныхъ
Пространств!, широкіе лросвѣты.
Его душа была жива
И для научныхъ вдохновеній,
И для лирическихъ волиеній,
И зналъ онъ вѣрныя слова,
Чтобы въ огнѣ полночныхъ преній
Согласовать нестройность мнѣній
Иль одииокія мечты
Облечь въ одежды красоты.

M. КУЗМИНЪ
РММСКІЯ ЧУДЕСА
[Главы мз'і. романа I
1919 — 1922

I

•

. • • • • • '

„

Глава

по р и а л

Ворота только что заперли. Но улицамъ сновала, народа,, собаки попадались сгіросонокъ пода, ноги и визжали, когда има,
давили лапы, Фонари зажигались въ ларька ха, и у публичныхъ
домовъ, пахло л у кома, и жареныма, прованскимъ масломъ. Руки,
лоба, и плечи были покрыты иотомъ. Звѣзда смотрѣла на Рима,,
будто въ другихъ мѣстахъ ея не было. Изрѣдка кричалъ осела,,
задравъ хвоста,. Павлины спали. Мальчишки нарочно пылили
на оставшиеся непроданными жареные жирные пирожки съ
рубцами. В ъ открытый двери было видно, какъ ужинали изъ
одной чашки ремесленники. На горизонтѣ густѣла туманная
туча, обѣщающая дождь на завтра. Хозяйки переговаривались
черезъ улицу, убирали вывѣшенные Т Ю Ф Я К И И подушки, голопузые ребятишки съ ревомъ уводились домой. Прохлада вдругъ
потянула, будто протека, ручей, почти ощутимо: пота, т у п , —
пекло, протянула, руку — холода,, дальше снова тепло. Далеко
въ казармаха, играли трубы. Съ прохладой ироника, духа, мяты,
укропа и полыни, почти морской горечи. Мужчина лѣтъ сорока
шелъ, опираясь на палку; за ппмъ, будто спя на ходу, подвигалась рыжая женщина. Блѣдная кожа ея висѣла мѣшкамп
у глаза,, лиловагыхъ, какъ ФІалки. Ротъ, безпомощио полуоткрытый, кривился, но странная торжественность, почти божественная, ея лица заставляла прохожнхъ оборачиваться. Нѣкогорымъ казалось, что огъ тонкихъ ея волосъ исходитъ розоватое
сіянье. Одежда иха, была покрыта бѣлою пылью, но въ ушах г.
у рыжей были вдѣты длинный серьги съ изумрудами.
Замѣтинь вннманіе толпы, она опустила оранжевое покрывало.
Человѣкъ шелъ, не глядя по сторонамъ, стуча палкой. Оста повившись на ііерекресткѣ, она,, словно что-то вспомнив ь, взяла,
налѣво, и женщина снова подняла узелъ, который опустила
было на землю, воспользовавшись минутныма. отдыхомъ. Ва.
рукахь ея спутника ничего не было кромѣ посоха, только
у пояса висѣло мѣдное зеркальце и связка яіггарныха, буса».

— Смотри, чтобы не задохлась черепаха! сказал?, он?,, не
оборачиваясь.
— Л я? а я?
Они шли, не останавливаясь. У храма маленькая пыльная роща
журчала невидным?. Фонтаном?,. Рыжая вдруг?, сѣла на камень,
опустив?, руки между колѣн?,, как?, купальщица. Пройдя шагов?,
пять, мужчина остановился и ждалъ. Потомъ подошел?,.
— Это что?
Женщина, не мѣняя гіозы, опустила вѣки, словно заснула окончательно.
— Что это, я спрашиваю. Причуды? Тут?, два шага дойти.
Все это — притворство, больше ничего! Усталости не может?,
быть !
Женщина не мѣняла позы, но пальцы ея мелко и кругло задрожали, не судорогой, а волнами музыки. Серьги заблистали,
дрогнувъ. Она подняла вѣки. Чудо! линючіе аметисты глаз?,,
почти водяных?,, были налиты темнымъ фосфоромъ, жгли нестерпимо, будто въ нихъ отражались непрерывный моліііи, лиловые
пожары закатных?, горъ и вмѣстѣ съ тѣмъ снокойствіе райских?,
озер?,, до краев?, наполненныхъ чашъ, глаза изъ самоцвѣтпыхъ
камней у раскрагаенныхъ неиодвижныхъ статуй!
— Вотъ он?, входитъ въ золотой покой! Какъ бѣлы его ноги!
какое золото — кудри! очи — какія звѣзды! Можно умереть отъ
его обьягій! О, Александръ, Александръ! что до того, что не
первый въ Троѣ герой т ы ? Для меня т ы зажегъ міръ, для меня
не пощадил?, ты родного города, чтобы видѣть мое тѣло под?,
этвмъ расписным?, пологомъ! Слаще молока и меда грудь твоя!
Эфир ь родимый, прости ! Еленой дѣлается предвѣчная мудрость ! —
Лицо ея пророчески пылало и было прекрасно. Мужчина
нокорно слушал?, съ видимой скукой, наконецъ тихо молвилъ:
Здѣсь никого нѣтъ, а я это все знаю. Безполезио повторять. Это все вѣрно. У тебя хорошая, хотя и безпорядочная,
намять. Приди въ себя. Ночь близка. Тебѣ и мнѣ нужен?,
покой. Подымись, я поддержу тебя. Смотри, какъ спит?, черепаха! Луна еще не полная, и въ зеркалѣ ничего не видно.
Встань, дочь моя. Симонъ говорить с?, тобою.
Оиъ помог?, женщииѣ подняться, та встала, словно не обращая
нниманія на его слова, не спуская глазь со знѣзды, готовой
нырнуть в?, лиловый сумрак?, тучи.

— Вѳсперъ, Веспсръ, помедли! Паруса опущены безсильно.
Вся надежда на веслы. — Гребцовъ много, вытягивая впередъ
и снова прижимая руки, они мѣрно ноготь. А какъ тотъ персъ
разсѣкъ мнѣ високъ плеткой! о - о - о ! ! Вся кровь не наружу,
а внутрь к'ь сердцу хлынула. И сердце вспомнило, позвало
тебя. Т ы ждалъ въ кипарисовой рощѣ. Двери вѣдь не отворялись, онѣ всегда скрипятъ, когда ихъ отворяютъ. Дожді.
лиль какъ изъ бочки, теплый и черный. И все вспомнила...
и тогда, не теперь, и во вѣки в ѣ к о в ъ . . . Вверху и внизу.
Быстро такт, завертѣласі. и,
Что обвѣшаыной казалась
Тутт. грудями со вс'Ьхт. сгороігь
Какъ Эфссская Діапа!

Голосъ ея вдругъ сталъ хринлымъ и пьянымъ, словно и не онъ
только что звучалъ пророчески пещерной Флейтой. Симонъ
иовидимому успокоился.
Незамѣтиая усмѣшка раздвинула бороду и онт. иробормота.гь:
— Та к'ь-то лучше, ближе къ дѣлу.
Женщина не говорила больше и не пѣла. Слова ея медленно
исчезли какъ затерянныя въ пескѣ рѣки. Мзсохли. Глаза
побѣлѣли, и прежняя усталость ослабила мускулы ся лица.
Действительно, имъ оставалось сдѣлать еще нѣсколько шаговъ.
( .вернувъ въ узкую улицу, путникъ остановился передъ высоким!, домомі., сплошь иаселеннымъ бѣднымъ людомъ. Казалось,
сами стѣны были пропитаны запахомъ лука, нищей стряпни,
несвѣжей р ы б ы и вѣкового пота. Ему ые пришлось даже
стучаться. Изъ окна увидѣла ихъ дѣвушка. Она торопилась
додѣлать тряпочную куклу съ золотымъ парикомъ, съ сшгами
бисеринками вмѣсто глазъ. Разоі навъ воющихъ басами котовъ,
оіірокинувъ лохань, она сбѣжала вѣгромъ по деревянной лѣстницѣ
н остановилась, прижавъ руку къ заколотившемуся сердцу.
— Учитель, учитель! Какъ мы тебя ждали! пролепетала она,
покраснѣвъ.
— Текла? — спросиль Симонъ.
— Текла, Текла. Идемъ скорѣе. Развѣ т ы меня не узналъ?
а любилъ когда-то, звалъ любимицей...
— Выросла ты, Текла. Совсѣмъ невѣста.
Кто тебя узнаетъ!
— Миѣ пятнадцать лѣть. Идемі, наверхъ. Отецъ, мать, —
всѣ ж д у т ь тебя.

11

— Кто еще?
— В с е наши: Лазарь сапожник?,, Титі., Вероника, — больше
никого.
— Новыхъ н ѣ т ь ?
— Нѣтъ! гдѣ т а м ь ! Т и п . все Полет., a Лазарь и отецъ не
умѣюгь говорить, бозсловесные.
Вероника имѣетъ видѣнья?
— Нѣгь, она вышла замуж?,.
Кто же видитъ?
Дѣвушка промолчала, потомъ заторопилась.
— Что же вы не входите? В ы устали. Идем?,, подкрепитесь.
— У ж ь не т ы ли, дитя, имѣсінь видѣнья?
Симонъ ласково взяль ее за руку.
— Нѣтъ, нѣтъ, отецъ, никто.
Дѣвушка была черна и востроноса, похожа на ворону; острые
локти расходились въ разный стороны, ноги она при ходьбѣ
широко разставляла. Она опять взбѣжала, какъ бѣлка, наверх?,,
принесла коптящую лампу и освѣтила крутую полусгнившую
лѣстницу. Симонъ, не торопясь, но бодро, взбирался. Спутница его плелась сзади, устало волоча узелъ, снова накрывшись оранжевым?, покрывалом?,, громко дыша, какъ запарившаяся кляча.
Над?, дверями висѣла деревянная рыба, ярко выкрашенная въ
синюю и желтую к р а с к у съ серебрянымъ брюшком?,, хотя
хозяин?, не был?, рыболовом?,. Вѣроятно, Текла сказала домашним?. о прихѳдѣ учителя. Трое мужчииъ и двѣ женщины почтительно стояли у стола, накрытаго
свѣжею скатертью.
Дѣвочка, едва переступив?, порог?,, опустилась к?, ногам?, учителя, повторяя :
— Благословен?,, благословен?,, благословенъ!
Густой голос?, произнес?,:
— Благословен?, идушій во Имя Господне!
— Аминь! — почти пропѣли всѣ присутствующее.
Симон?, поднялъ руки, всѣ наклонили головы, зеркальце тихо
брякнуло.
— Мир?, вам?, и дому вашему. Господин?, съ вами.
.Ѵтѣшитель посѣтитъ вас?,. Сила, Царств» и Слава принадлежать
Тому.
— А м и н ь ! — о п я т ь проиѣто.

Текла роняла рѣдкія, почти кипящія, слезы на босыя ноги.
Рыжая при шел и да совсѣмъ усталымъ звѣремъ сѣла въ уголь,
рядомъ иоставивь узелъ. Поочереди всѣ подходили и цѣловались съ Снмономъ, онъ клалъ на головы руку, которую каждый
дѣловалъ. Церемонія происходила быстро, но торжественно.
Потомъ заговорили просто, разспрашивая о путешествіи, объ
оставшихся, о братьяхъ, о юненіяхъ, о планахъ, надеждах-!,,
о в-горичномъ пришествіи Господа. .Іазарг, сапожникъ кашлялъ,
схватываясь за бокъ. Отецъ и мать Теклы хлопотали объ ѣдѣ,
ставя рыбу, хлѣбъ, лукъ, молоко и яйца. Вероника казалась
смущенной и молчала. Гость, замѣтивъ ея смущеніе, подошелъ
къ ней и ласково, со всею простотою, заговорилъ:
— Не огорчайся, дочь Вероника, даръ приходить и уходить,
на мѣсто его является другой.
Женщина испуганно взглянула на него и прошептала:
— Отъ тебя ничто не скрыто!
Лицо Симона но нзмѣиилось, и онъ продолжала,, будто не слыша
похвалы:
— Тебѣ даиъ теперь другой даръ, не меньшій, — даръ любви.
Всякому — свой даръ. Нѣкоторые дары не могутъ быть вмѣстѣ,
и кто знаетъ, который выше? Богъ благословить тебя на
новую жизнь, которую ты избрала, конечно, помолившись,
сиросивъ совѣта у братьевъ, можетъ быть, имѣя спеціальное
откровеніе на этотъ счетъ.
Вероника опустила глаза добродѣтельными ставнями; скромное
и полное лицо ея было моложаво, просто и успокоительно, но
и оно покрылось легкой краской при словахъ Симона. Всѣ переглянулись, а Текла даже усмѣхпулась, но сейчасъ же снова
приняла серьезное выраженіо, будто озорпнкъ изъ нея выскочил!. и убѣжалъ. Гость, замѣтивъ смущеніе, остановился. Вероника не подымала глазъ, не приходила къ нему на помощь.
Смятенье и нѣкоторая досада какъ будто внезапно овладѣли
имъ. Наконецъ Вероника оглядѣла присутствовавших-!, и, замѣтивъ веселый взглядъ Теклы, раздвинутый ротъ ея отца, гримасы Лазаря, сама смягчилась и ст. комическимъ ітіѣвомъ зашептала:
— Ну, чего вы, чего вы, глупые?
Громкій нескрываемый смѣх-г, отвѣтилъ ей. Теперь насталь
чередъ не понимать Симону. Онъ видѣлъ, что имъ извѣстна

какая то забавная домашняя тайна, связанная съ замужсствомъ
Вероники, и что онъ сказалъ что-то невпопадъ. На минуту
иахмурпвъ брови, онъ вдругъ добродушно просіялъ мелкими
морщинками, и сразу показалось, что ему восемьдесят!, лѣтъ.
— Ну чего вы къ ней пристаете? Тебѣ, Текла востроглазая,
завидно, что раньше тебя она вышла замужъ? Но у нея было
преимущество старшинства, и потомъ жениться на тебѣ, вродѣ
какъ проглотить иголку — безпокойное занятіе!
Слова учителя, хотя въ иихъ и звучала какая-то неуверенность,
были сигналомъ для всѣхъ къ простому веселью. Текла захлопала въ ладоши, мужчины продолжали смѣяться. Сама молодая
улыбалась во весь ротъ, съ напускнымъ уже упрямствомъ
отбиваясь:
— Замужемъ и замужемъ! кому какое до этого дѣло?
Конечно, ты совершенно права. Но кто же твой мужъ?
это — не тайна, надѣюсь?
— Да, да вотъ скажи, сестра, кто твой

мужъ! — подхватила,

Лазарь.
— И сколько ему лѣгь, — прибавила Текла.
Рыжая прислушивалась къ шуму и, ничего не понимая, не знала,
смѣяться ли ей со всѣми. Глаза ея бѣгали, и ротъ то открывался, то снова закрывался, но она не приближалась къ общей
группѣ, только тихонько вынула изъ узла черепаху и указывала ей на говорящихъ, словно приглашая и ее веселиться.
Оказалось, что Вероника вышла замужъ за своего же вольноотпущенника, лѣтъ на восемь ея моложе.
Симонъ уже утѣшалъ ее растроганно, растрогав «, и слушателей
до слезь. Рыжая снова прислушивалась, нахмурит, брови.
Учитель, овладѣвъ вииманіемъ и любовью малого стада, говорил!, свободно и благостно. Текла снова была у его ногъ
Вероника плакала въ три ручья, не вытирая глазъ и отъ времени до времени наклоняясь къ рукѣ Симона, чтобы поцеловать ее.
— О, Симонъ, какъ т ы благъ! какъ благь! Сама, Творецъ не
могъ бы быть столь кроткимъ и благостным ь!
— Влаженны кроткіе! прошепталъ Лазарь.
А я то! а я - т о ! — раздался хриплый голосъ.
Рыжая стояла у стола, глаза ея не блуждали, а были прямо
устремлены на Симона, хотя на пихъ распростерлась туманная

пелена вродѣ бѣльма.
будет?, дальше.

Всѣ

оглянулись

молча,

ожидая,

что

— Благъ! благъ! Онъ —дьяволъ, онъ —Антихристъ! Звѣрь предреченный. Но дѣва, дѣва согреть ему главуI
— Что съ нею? что съ нею? не подходите! не трогайте ее!
развѣ вы не видите, что духъ въ ней? Она — лунатик?,. Это —
Елена, новая Елена. Откуда взялась она? никто не знаетъ.
Прошлый разъ была другая.
Все это шепогомъ въ секунду пронеслось, какъ вѣтсръ по
деревьямъ передъ бурей. Только двое молчали: Симонъ и Текла.
Дѣвушка вскочила на ноги и въ упоръ смотрѣла, стиснувъ
зубы, жадно на рыжую, какъ га влипла въ Симона. А тотъ
молчалъ, поднявъ передъ собою мѣдное зеркальце, какъ щитъ,
или охрану отъ дурного глаза. .Іпцо рыжей перекосилось
судорогой, будто почувствовавъ мѣдныіі блескъ, но потом?,
быстрое движеніе руки — и снова зазвучали хриплый голосъ:
— Что мнѣ зеркало? я не вижу въ иемъ зарева Трои. О, ты
мучитель, развѣ ты благъ? отчего же ты молчишь? принимаешь хвалы, какъ должную дань? Благъ! А кто къ мукам?,
зоветъ меня изъ хаоса? кто бичемъ пробуждал?, къ страданьям?,
мочившую память? Благъ! взгляните на мои глаза, на эти щеки,
руки, рубцы и царапины! В ы слышите мой голосъ! А когда-то
заслушивался имъ Парис?,, когда-то звенѣлъ онъ въ ЭФирѣ!
Я — Эпнойя, С О Ф І Я , Утѣшитель, Параклитъ, Елена! Я — любимая
дочь Полноты и я же растерзанный міръ верну въ Іілирому.
Я — д у ш а міра, я дышу въ вѣтрѣ, благоухаю въ яблонном?, цвѣтѣ,
вяжу нёбо айвой, гортань услаждаю медомъ, клонюсь въ камышѣ.
Я — А х а м о г ь , и чѣмъ ты меня сдѣлалъ! Взгляните на эти руки,
прошу вас?,, взгляните на эти руки! Ты — Антихрист?,! Кощунник?., наглый, жестокій лжецъ! Анаѳема! Анаѳема!
— Молчи! — раздался еще пронзительней крик?, Теклы. Не
спуская глазъ съ рыжей, что влипла взором?, въ Симона, она
вся дрожала.
— Молчи, кабацкая дрянь! потаскушка, сука и сукина дочь!
Что онъ съ ней сдѣлалъ! въ навозѣ нашелъ онъ божественную Психею, разглядѣлъ, пророчески узнал?,. Учитель благъ,
а въ гебѣ говорить прежній иавозъ, въ иавозъ просится обратно.
Что онъ съ ней сдѣлалъ! Ноги мыть, да воду съ нихъ нить,
вотъ что должна ты дѣлать, а не возвышать голосъ.

— Текла, прекрати! —тихо сказала, Симонъ, беря дѣвушку за
руку— Проклятъ, ироклятъ, проклятъ! —
Голосъ рыжей звучалъ уже не хриило, словно раздавался
въ высокомъ ЭФирѣ.
— ІІогибнетъ князь тьмы! Мститель стоита, у дверей! Бездна
встанетъ на бездну!
— Учитель, дунь на нее, дунь, да умретъ, да не услышимъ
послѣдней хулы!
— l'ope! горе!
трубой разливалась Елена.ч Кассандра воскресла. Вамъ, памъ, всѣмъ, тебѣ, мнѣ, міру'—горе!!
Вестника, стучитъ: т а - т а , - т а ! ! !
Та-та,-та!!! три удара затрясли дверь, и готчасъ же кто-то
торопливо стала, дергать за болта,.
Всѣ вскочили. Рыжая божественно озиралась, торжествуя.
Текла подкошенная снова упала, какъ куль, къ ногамъ учителя.
Зеркало брякнуло на цѣпочкѣ, выпущенное изъ рукъ Симона.
Та-та-та!
Вероника даже перестала плакать. Молчали. Тихо стало.
— Лазарь, впусти! это я — Нруденцій! Важныя вѣсти!
Хозяинъ торопливо отодвинулъ засовъ. Вошелъ молодой человѣкъ, щеголеватый, завитой; сразу запахло помадой и амброй.
Движенія его были суетливы, можетъ быть, оттого, что онъ
быль взволнованъ.
— Милый! какъ ты напугалъ насъ!—нѣжно упрекнула Вероника.
— Важная новость! Насъ преслѣдуетъ несчастье. Выпущенъ
новый эдиктъ. Евреи снова объявлены врагами государства.
Насъ всегда нутаютъ съ ними. Будутъ арестовывать и нашихъ.
Ото несомнѣнно. Сколько нострадаѳтъ нсвииныхъ! Нужно принимать какія-нибудь мѣры. Не всѣ же могуть быть мучениками. Люди слабы, слабость ихъ будетъ большим«, соблазномъ.
Симонъ протяиулъ руку, словно успокоивалъ морскую бурю.
Пруденцій тотчасъ умолкъ, мелко и щеголевато озираясь, видимо
недовольный вмѣшательствомъ пришельца. Онъ готовь быль
пожать плечами, но его удерживала какая-то безсознательная
почтительность передъ этимъ высокимъ стариком«,.

Гла и а вт орая

На каменной скамейкѣ тѣсно сидѣло шестеро молодыхъ людей.
Впрочемъ двое изъ нихъ были не такъ уже молоды, но туники
и плащи моложавыхъ нѣжныхъ тоновъ, тщательная прическа,
слегка подкрашенныя лица и перстеньки на выхолеішыхъ нальцахъ не выдѣляли ихъ изъ общаго впечатлѣнія. Изъ остальпыхъ же старшему Семпронію было не больше лѣтъ двадцати
пяти.
Седьмой гость, не поместившись на скамейкѣ, биткомъ набитой,
такъ что, не будь довольно высокихъ ручекъ, вся компанія
развалилась бы на песокъ, и, не будучи, повидимому, знакомь
съ носѣтителями прелестной еврейки, бродилъ у маленькаго бассейна, гдѣ задыхались въ тинистой, теплой водѣ три красноперый рыбки. Грядки незабудокъ отъ румяныхъ лучей вечерняго августовскаго солнца казались ярко лиловыми.
Одинокій гость былъ совсѣмъ мальчикъ, толстощекій, въ розовой рубашкѣ. Вздернутая одежда, высоко заголённыя ноги
и томность дѣтскаго личика, напоминавшего Париса съ провинціальныхъ Фресокъ, были чѣмъ-то непристойны. Онъ стыдился, краснѣлъ, чего впрочемъ не было особенно замѣтно при
зарѣ, и упрямо разсматривалъ рыбъ, которыя подплывали,
сонно разѣвали рты, ожидая крошекъ, и опять опускались на
дно, гдѣ нариеованъ былъ Гиласъ.
Пожилой гоноша, отчаянно сюсюкал и картавя, пролепеталъ:
— Юноша, не будешь ли ты добръ перейти на другую сторону. Твоя розовая туника рядомъ съ незабудками — ужасно
слащава, ужасно... Я не хочу тебя оскорблять, но со мной
дѣлается морская болѣзнь, когда я смотрю на такое соединсніе.
И онъ приложилъ ко рту ѣдко надушенный платочекъ.
Парисъ надулся, не зная, какъ принять такое обращеніе, но
мѣшковато перешелъ въ уголъ садика, гдѣ стояла лейка у бочки.
Общество дрябло разсмѣялось, одинъ замахалъ руками на гово-

рившаго, но задѣлъ но носу сосѣду. Другой съ лысиной заговорилъ лѣниво:
— А куда же дѣвался Каллистъ?
— Ахъ, как ь ты отсталъ! стыдись! онъ давно выбранъ христіанскимъ ѳиископомъ.
— А его мѣняльная лавочка?
Не знаю. Вѣроятно, осталась по-прежнему на томъ же
углу. Кому она мѣшаетъ?
— Но что такое христіане? нослѣднее Фатовство! По моему
это то же самое, что евреи. Это — изысканность языка — ничего больше! — замѣгиль кто-то.
— Нѣтъ, говорятъ, что между ними большая разница.
Христіанскую секту основал ь бѣглый рабъ Христосъ. Они обожаютъ рыбъ и поклоняются ослиной головѣ. Притомъ они
дѣлаютъ всевозможный гадости, кромѣ обрѣзанья: убиваютъ
дѣтей, отравляютъ колодцы и поджигаютъ города.
Очевидно, они — враги человѣческаго рода.
— А чего же онъ заслуживаетъ, какъ ни ненависти?! — енросидъ романтически Семироній, играя изумрудомъ на тонкой
цѣпочкѣ и склоняя голову на-бокь, какъ Ангиной, походить
на котораго было главнѣйшей его мечтою.
ІѴІнѣ и у евреевъ непонятно обрѣзаніе. Это обрядъ и постыдный и противный римскому духу.
— Но вѣдь евреи и не римляне.
— Есть и между ними римскіе граждане.
Мальчикъ отъ бочки вдругъ захохоталъ и заговорилъ басомъ,
вс/fc съ насмѣшкой прислушались.
^ Я был ь въ банѣ и встрѣтил ь тамъ человѣка. У него чіенъ
быль въ золотомъ мѣшечкѣ. Я страшно хохоталъ. А потомъ
мнѣ сказали, что это любимецъ императрицы и евреи, который
стыдился своего обрѣзанія.
("начала всѣ промолчали, и разсказчикъ сконфузился, но пожилой господин ь соблаговолилъ поддержать разговоръ.
— Дѣло не въ обрѣзаніи. Императрица ревнуетъ и не хочетъ
даже, чтобы чужое зрѣніе наслаждалось созерцаніемъ сокровища, ей одной принадлежащего.
— Ахъ, про Августѣйшую госпожу разсказываютъ такъ много
пошлаго вздора! Я увѣренъ, что она знаеть только свое
веретено.
„Стрѣлецъ"

3

— Это колоссально! что т ы говоришь, восклинулт, маленькій
человѣкъ вт. зеленой одеждѣ съ коричневой каймой, затканной
золотыми колчанами. Звали его Луцій. Съ десяти лѣтъ находясь ст. отцомт, ВЪ свитѣ при имнераторѣ Адріанѣ, онъ объѣхалъ весь міръ, но вмѣсто пресыщенія, свойственнаго нутегпественникам'ь, вынесъ изъ своихъ странсгвій какой-то новый
еще знтузіазмь и страсть къ диковинкамъ.
- Представьте себѣ: нравы римскихъ дамъ и вт. особенности
нашей очаровательной хозяйки поражаютъ меня больше, чѣмъ
Родосскій Аполлоне, или гробница Мавзола. Оли щекочатъ
и окрыляюсь воображеніе своею таинственностью. Я. не скажу,
что міръ скучеігь, хотя такое миѣніо теперь и вт. модѣ, по мнѣ
очень мало доводилось встречать поистипѣ загадочиаго, необъяснимаго трезвымъ разсудкомъ.
Развѣ ты не быль во Фракіи?
— Я знаю, что ты хочешь сказать! Ты думаешь о преслонутыхъ Фракійскихт. колдуньяхь... Мнѣ показывали двухъ, трехъ,
которых'!, подозревали въ волшебетвѣ... Ничего особеннаго:
грязныя нищія, бормочущія какой-то вздоръ, наполовину грубыя шарлатанки, наполовину ломѣшаыныя.
— Да зачѣмъ ѣздигн во Ф р а к і ю ? Лія сама — самая настоящая
вѣдьма.
— Т ы думаешь?
— Можетъ быть, онт, и правь.
— Чистѣйшая поза, Фатовство и иріем ь! Держу пари. Пріемъ,
можетъ быть, и несносный, но, кажется, вѣрный. Не сегодпязавтра о ней заговорягь при дворѣ.
На нее можно поставить кушъ. Я думаю, мы не ошиблись...
Не довѣряй слишкомт. своему носу. Пс у всякаго длинно
носаго —хорогпій іііохт..
— А я вотъ, и не будучи во Фракіи, видѣлъ вѣдьму! — неожиданно пробасила, огъ бочки толстый Парисъ.
Всѣ промолчали, и вт, этомъ молчаніи лучше всего выразилось
возбужденное любопытство. Мальчика, такъ и понялъ это за
прнглашеніс къ разсказу.
- Это было еще вт, Испаніи на отцовскомъ хуторѣ. .V меня
былъ учитель Помпоній. Мнѣ онъ казался иабитымъ дуракомъ,
я его не ставилъ Ни вт, грошъ и потому ни за что не разсталси
бы съ шшь. Иритомъ я ему нравился и з а кой-какія уступки

и отъ него могъ добиться чего угодно. Онъ даже самъ провожал!. меня по ночам«, къ дерѳвенекимъ дѣвкамъ. Мнѣ очень
полюбилась дочь мельничихи Волниска и я уже не въ первый
разъ посѣщалъ ее. Была страшная жара, ущербная луна кособок«« свѣтила, стѣны виноградниковъ казались сѣрыми. Помноній хныкала, о вредѣ женщинъ, но брелъ за мною.
Вдругъ
мы услышали уже въ выжженномъ полѣ звукъ, какъ если бы
били палкой по мѣдной кастрюлѣ. На перекресткѣ курился
маленькій костерь. Голая старуха ударяла по мѣдному тазику
для бритья и пѣла. Волосы, груди и живота, дрябло висѣли;
беззубый ротъ шамкалъ какія-то дикія слога. Притомъ она
стегала себя но синеватой задницѣ, попеременно поворачиваясь
къ намъ то этого частью тѣла, го передними мѣшками. Наконец!., ударивъ сильнѣе всѣхъ предыдущих«, разов«. и громко
вскрикнувъ, она присѣла на корточки и стала жидко испражняться, будто у вея был ь поносъ. Вонючій дымъ заволок«,
картину, шипя. Когда онъ немного разсѣялся, старухи уже
не было, а подымалась къ тусклому небу длинная цапля.
И запустила, въ нее дубинкою, и птица свалилась почти на дорогу. Мы подошли ближе; цапля лежала съ переломленной
ногой, грудь ея подь перьями испуганно подымалась и глазъ
вертѣлся предсмертно. Волписки не было дома. Мы прождали
въ амбарушкѣ всю ночь. Помноній был ь радъ случаю использовать въ свою иолі.зу не остывшій мой пыль. Волниска такт,
и не пришла. Когда на разсвѣтѣ мы возвращались, на тома,
мѣстѣ, гдѣ лежала цапля, мы нашли дочь мельничихи. Она
была мертвою, совершенно обнаженной, и нога у нея была
переломлена. Скоро мы уѣхали съ хутора; Помпонія отець
прогнала», но вѣдьму я все-таки видѣлъ.
— Это, конечно, большое преимущество твоеію воспитанія
начала» было одинъ изъ пожилыхъ молодыхъ людей, но, взглянувъ на небо, захлопалъ въ ладоши. Выскочившій слуга, очевидно, зналъ, въ чемъ дѣло, потому что, не дожидаясь приказаний, подала» сенатору пуховый плаща, на стеганной подкладкѣ.
Закутывая горло и даже прикрыв«, ротъ оранжевою полою,
гость не нереставалъ говорить.
— В ъ дома., въ дома» скорѣе! немедля въ дома.! Смотрите! —
н она» театрально вытянула» было руку вверхъ, по сейчасъ же
спряталъ ее нодъ одежду.
*

Но затуманеннымъ малиновымъ облакамъ стремглавъ носились
ласточки, чертя правильные подвижные узоры, словно въ какой
игрѣ. Квадратный отрѣзокъ надъ дворомъ ноходилъ на взятую
отдѣльно часть большой картины. Небо пухлой сіягощей, багряношелковой подушкой, казалось, готово было сейчас?, опуститься
на голову. Откуда появлялись и куда пропадали птицы, было
неизвестно.
В?, промежу гкахъ, выше ласточѳкъ, толклись столбом?, мошки.
В с е съ удивленіемь взглянули на небо, но сейчась же, равнодушно улыбнувшись, перевели глаза на Клавдія, — только провинціальный Парисъ остался съ мечтательно задранной головой,
нричемъ еще яснее обнаружилось нежное очертаніс его прямого носа и пухлаго подбородка.
— Въ дом?,, госнода! мой с о в е т ь : въ дом?,, если вы не желаете
схватить лихорадку.
Молодые люди поднялись со скамейки и, потягиваясь, вихляво
ступая засидевшимися ногами, направились къ толстому ковру,
колыхавшемуся надъ тремя широкими ступенями.
Сѳмпроній нодождалъ, когда съ нимъ поровняотся всесвЬтный
путешественник ь. Задержав?, его, он?, спросилъ вполголоса:
Хотѣлъ спросить тебя! ты видѣлъ его?
— Кого?
- Юношу.
— Антиноя?
Семпроній безъ словъ кивнулъ головою.
— О, несколько разъ! божественно!
— Хотелъ спросить тебя... Говорятъ... Конечно, это вздоръ...
Но вглядись въ меня. Тебе пе кажется, что я его напоминаю?
— Это - м ы с л ь ! і\ не подумали объ этом?,. Л все ломал?,
себе голову, где я тебя встречалъ. Такъ, такъ! Онъ плотнее
тебя, конечно.
Семпроній передервуль узкими плечами.
— Т ы вѣришь в?, магію?
Это — смотря, другъ мой. Въ вѣдьмъ этого дурачка изъ
Испаніи я не вЬрю и нашей хозяйкѣ не особенно.
— Но она сильно пойдет?, въ гору.
— Ты думаешь?
— Уверенъ, хотя это меня и мало интересуетъ.

Семпроній уже взялся рукою за коверъ, какъ къ нимъ подошель третій человѣкъ. Это быль одиеъ изъ раньше бывмшхь
здѣсь гостей, но ыадѣтая только сейчасъ остроконечная войлочная шапка такъ измѣняла его, что онъ казался незнакомцемъ. Худощавое лицо было смугло и не но римски скуласто,
вѣки на половину закрывали чрезмѣрно выпуклые глаза, и тонкій ротъ былъ почти совершенно лишен ь губъ. Покуда Сем нроній разсматриваль его, онъ вдругь замѣтилъ, что они уже
вдвоем ь и небо стемнѣло. И з ъ - з а ковра изрѣдка доносились
пронзительный нробѣжки высокой арФы. Незнакомецъ (все-таки
для Семпронія онъ оставался незнакомцем-!,) молчаль, и въ невѣрныхъ сумеркахь лицо его кривилось Пробѣгавшей какъ винтъ
судорогой. Наконець, будто с ь трудомь нреодолѣвъ косноязычіе, онъ глухо нроизнесъ:
— Радуйся, т ы будешь славенъ! молчи. Мнѣ нуженъ знакъ,
и онъ будетъ дань. Ты грезишь, какъ въ пещерѣ ТроФонія,
но Элохимы дальнихъ сгранъ тебя осѣнятъ крылами. Какъ
высока твоя звѣзда, Сѳмпроній, печальна, но высока! Одна
лишь звѣзда Ьактріанскихъ сновидцевъ выше была и не превзойти твоей сладостной Нильской звѣздѣ, что скоро зазеленится надь нѣжною жертвой. Славенъ въ своей печали ты
(радуйся) будешь!
Тщеславная улыбка, на мигъ зацвѣтшая ua губахъ Семпронія,
тотчасъ исчезла. Онъ отступилъ почти въ страхѣ. Какая слава?
Вдругь всѣ честолюбивые планы, самодовольная память о собственныхъ достоинствахъ показались ему ничтожными и безсильными. Даже самая красота жалкой. Горчайшее сомнѣніе
и отчаяніе наполнили его сердце.
Скуластый прорицатель, закинувь къ небу острый колпакъ,
ждаль. Чего? Семпроній не двигался. Арфы невыносимо
и безсмысленно переливались на высочайшихъ нотахъ.
Вдругь Семпроній вскрикнулъ. Летучая мыші. какъ печать
влипла въ его бѣлую тунику иротивъ еамаго сердца. Повнеѣвь
секунду, оторвалась и взлетѣла у его лица, коснувшись крыльями
и тонкими лапами его волось.
Азіаіъ упалъ лицомъ на иееокъ, завопивъ:
— Знакъ! знакъ! Еще ли т ы сомневаешься, ты, который
умрешь и воскреснешь? Придешь ли ты къ вѣрнымъ, которые
ждутъ отъ тебя спасенія и царства?

\

— ІТриду! — серьезно нроговориль Семнронін и прибавил!,
важно:
— Завтра пусть ждуп» меня после захода солнца. Ты проведешь меня.
Ему самому показалось бы странным!., что онъ могъ сомневаться минуту тому назадъ, и когда она. входила, ва, теплую
надушенную залу Ліи, она. держался прямо, забыла, о своихъ
узкихъ плечахъ, быль величественно бледенъ, a всіютѣвшіе
волосы на лбу и вискахъ сбились и прилипли къ кожЬ, будто
онъ несколько дней лежала, въ гробу или только что сняла,
съ головы діадему.

Приду! — серьезно
важно:

ирогоморнлъ

Семгіронііі

и

прибавил!

— Завтра пусть « д у т ь меня послѣ захода солнца. Т ы проведешь меня.
Ему самому показалось бы странным ь, что онь могъ еомнѣнаться минуту тому назадь, и когда онь к ходила, въ теплую
надушенную залу Ліи, онъ держался прямо, забынъ *о сноихъ
узь и хт, плѳчахъ, быль величественно блѣденъ, a всногѣвіиіе
полосы на лбу и вискахъ сбились и прилипли къ кожѣ, будто
онъ несколько дней лежал і. въ гробу или только что снялъ
съ- головы діадему.

±2

•

Л, - -

I

-. -

.I

АЛЕКСАНДРЕ

БЕЛЕНСОНЪ

a '..

;

- i

Ѵ-' ' 1 ;
....''.••
• "

„о „ .с-;.

-

> - \

:

i:

' . i i .

rt
.. .i j .»ii;i
. ••' h. i ". i '.:îi»t4,
iïltf
' •• ;.. ; ' )

»

С В Ѣ Т Ъ НА ПУТИ

Посвящается Ѳ. Ѳ, Кнорре

Плыветь, плыветь, не видя края,
Раскрѣиощенная душа
И тонеть, радостно сгорая.
О, юность нѣчная вторая!
О, голубое солнце рая,
Тебя вдыхаю, не дыша!
Блаженный мигь, какое лѣто
Весеннее цвѣтетъ в ь груди!
Какг руки благостно воздѣты!
Но, спутннкъ вѣрный, гдѣ т ы ? гдѣ
Лишь отступающего свѣта
Сіянье вижу впереди.
2 9 Д е к а б р я - 8 Января 19Й2

Какъ жалкій прахъ, какъ скорбный тлѣнъ
Все отпадетъ, все распадется,
И человѣкъ, мрезрѣнши нлѣнъ,
Въ обитель отчую вернется.
Но въ мірѣ слезь и дуншыхъ стѣнъ,
Который зломъ запечатлѣнъ,
Здѣсь смертью сей возвратъ зовется.
Такъ мы іюдчасъ зовемъ тоской
Слѣпую горечь отщепенстваНеясный образь жизни той
Неповторимаго блаженства.
Такъ образь чистый совершенства,
ІІредставшій страннннѣ земной Душѣ, поэтъ зоветъ мечтой.

ВОСПОМИНАНІЯ

В о г ь бремя - память для меня!
Хочу, забывъ о памяти,
Молчать, когда средь бѣла дпя
Припоминать вы станете.
И пусть нелѣпая кровать,
Пусть стулъ одинь лишь вт. комнатѣ,
Но чтобъ никто не смѣлъ сказать:
«Ну потрудитесь, вспомните».
Я вспомню все, припомню сама.,
Но не теперь, а вечеромь.
Не здѣсь, не здѣсь, а только тамъ,
За кажущимся глетчеромь.

Не говорите, что съ годами
В ы лишь усталость обрѣли.
Дитя рожденной вновь земли,.
Не вспоминайте об?, Адамѣ!
Когда-то милыя черты
Не стали-ль мнѣ еще мшѣѳ?
К?, чему жъ, о прошломъ сожалѣя
Страшишься будущаго т ы ?
Душѣ неопытной земной
Тяжка и призрачность 'утраты,
Но развѣ менѣе богаты
Мы, пріобщась любви иной!
Пока съ улыбкою живой
Моим?, отнѣтствуешь лобзаньямъ,
Пока дневным?, дышу дыханьемъ,
Какъ нѣкогда, теперь я - т в о й .
Не говори, что обрѣла
Съ годами ты одну усталость:
Любовь, такая-ль это малость,
Чтобъ ею т ы пренебрегла?

-

.

*

I
-

«

'

M. Добужшіскін

В. В. РОЗАНОВ !»
ПИСЬМА [к'ь

і). О.

Голлербаху]

Beamtin Четвергъ — ночь

[9-У-18]

Только что иростоялъ «го свѣчками». И опять пережил ь это
умиленіе. Но какъ насчѳтъ «свѣчекъ» у меня у ж е написано
въ «Апок» (...алипсисѣ), то слушалъ особенно внимательно и
вразумительно. И вотъ виечатлѣніе: «нѣтъ, что-то н а д о в ы б и рать:
или
Вет. Зав. или — Новый. И т о г д а — только
Новый, или-же о д и н ь только Встхііі». Тутъ, въ 12 Евангеліяхъ,
все такъ сплетено, все связано такимъ желѣзомъ, такъ сковано (помимо Евапгелій, какая и р а б о т а Церкви, и какъ все
м у д р о устроено, выбрано, какое чтеніе, нрипѣвы, м у з ы к а
ирипѣвовъ), что конечно всѣмъ «КаіаФамъ» несется
такое
проклятье, — проклятье «до того свѣта», до «Преисподней»,—
ироклятіе самому Іерусалиму, со всѣми его Ваалами, съ толстыми беременными брюхами, съ «жраньемъ идоложертвсннаго»,
или вообще — «жертвеннаго мяса» (ихніо п р о с ф о р ы ) : что
конечно или христіанство—и тогда трижды прокляты, сто разъ
прокляты всѣ Іерусалимы, и, знаете-ли, с ь ними прокляты и
А Ф И Н Ы , И Р И М Ъ , И Пергамъ, «весь эллипизмъ», а мы останемся
только «съ чистыми дѣвами», съ моими вотъ «Вѣрочками» (монашка дочь"', да—я вижу—на т о т ъ же п у т ь выходить и Таня,
находящая утѣшеніе только въ храмѣ, и всегда за службу сп ешащая кт, самому ея н а ч а л у ) и . . . съ г.г. Добролюбовыми,
съ Вольтеромъ и «вольтерьянцами»... Что за судьба (говорю
объ Европѣ): или — монастырь, или ужъ если отрнцаніе — то
такое дьявольское, съ хохотомъ, цинизмомъ, грязью и... рсволюціей... Знаете-ли, другъ мой, не будь этого у ж а с н а г о
религіознаго цинизма въ Евронѣ, м.-б. я всю жизнь простоялъ-бы
«тихо и миловидно» «со свѣчками» и иереживалъ-бы только
«христіанскія (православны«) умиленія». Но х о х о т ъ надъ Богомт,
*) Покончившая с собою вскорѣ послѣ смерти В. В. — Вод.

давно поражаетъ меня, х о х о т ъ — самихъ попов?., хохотъ —
самого духовенства, хохотъ и (неразборчиво), нроФ. Ф. Дух.
Академіи (Флоренскій) говорил?,: всѣ они е д и н с т в е н н о
п о т о м у занимаются богословіемъ, что потъ «есть книги по
богословію», «есть литература богословія», и — б о л ь ш е ни
п о ч е м у : въ душѣ ихъ живет?, такой а т е и з м ъ , какой и на
ум?, не приходил?, Добролюбову; всѣ они грязные, с ъ а н е к д о т ц а м и , религіозные циники. И вот?,, мои Вѣра и Таня,
б е з г р а н и ч н ы я д ѣ т и , Святы: но о т к у д а эти мерзавцы?
И вот?,, я думаю-думаю, думаю съ 1898 г., съ «Русскаго Труда»
Шарапова, а въ сущности — рамѣе, ибо вѣдь я началъ съ «Историческаго положенія христіанства» (рѣчь къ 900-лѣтію «Крещснія Руси»), и в?, сущности вся моя жизнь прошла на тему
о христіанствѣ.
И вотъ: о т к у д а - ж е
«Вольтер?, и вольтерьянцы», и можно-ли представить себѣ жидка, чтобы онъ такъ
захохоталъ над?, Моисеемъ? Ни-ни. Но больше, дальше, глубже:
В ы знаете, что АЛкивіадъ был ь осужден?, въ изгнаніе за то,
что оемѣліися носмѣяться над?, (говорятъ — «Фаллическими»)
статуями богов?, ночью, въ худой компаніи собутыльниковъ.
Время Алкивіада—уже время «иесчастія аФинскаго», время
décaclence'a эллинскаго, время—Нслононезской войны
теперешней нашей міровой войнѣ. И, значит?,, не только въ Іерусалимѣ, но и въ А Ф И Н Э Х Ъ «Вольтеру пс дозволили б ы т ь » .
Отчего же в?, Нарижѣ быль «Вольтер?.», — также Diderot,
Helvetius etc., да и раньше — Боккачіо и его «штучки».
Вы
помните эту невыносимую грязь Декамерона, это «сальце»,
Эту «скверну», этот нодленьпій смѣшокъ, хуже Ф е д . Павловича
Карамазова. Ну, такъ о т к у д а же—или «чистыя святыя дѣвы»,
или
«нѣтз. Бога и не надо его»? И вогь, вся жизнь моя
прошла въ темѣ: о т к у д а в ь Еиропѣ «подлое издѣвательство»
надъ Богом?,? И рѣшилъ я: д а — о т т о г о , что в?, Европѣ—не Провидѣніс, а — Христос?,, но Судьба — а опять-же Г О Л Г О Ф скіи страдалец?,, съ этим?, «выбросом?, къ чорту» Іерусалима,
АФИН?., рая, Древа Жизни и вообще в с ѣ х ъ э т и х ъ в ъ о с н о в ѣ
конечно Фаллическихъ «святынь» — скверн?,. В ъ еврействѣ это
путается: «святыня» и «скверна» — о д н о . В ъ одномъ разсказѣ
(бытовом?,) у Ефрона разсказано, что какой-то раввин?, или
«цадикъ» или меламедъ (школьный учитель), будучи раздражен?,,
кричитъ хозяевам?, дома («тутошнимъ еврейчикамъ»): подайте

т а з ъ , я должѳнъ у м ы т ь руки, потому что я въ гнѣвѣ и
боюсь — н е удержусь произнести Имя (т. е. «Гаговахъ»). Я, какъ
прочиталъ, ахнулъ: «Ахъ, такъ в о т ъ в ъ ч е м ъ д ѣ л о : нельзя
произнести И м е н и и не умыть руки сейчасъ иослѣ нроизнесенія». Это совершенно одно и то же, что было въ знаменитомъ... (неразборчиво) собраніи, когда онредѣлялся «канонъ»
юдаизма, т . е . когда отделялись п о д л и н н о боговдохновенныя
книги отъ сомнлтеіьно-боговдохновенныхъ книгъ. Рѣшали по
опредѣленію: «какія книги суть тѣ, къ п е р г а м е н т у
коихъ
прикосновеніе рукъ — оскверняетъ зги р у к и » . . . Собраніе было
нередъ самымъ разрушеніемъ Іерусалима Веспасіаномъ и
Титомъ. Вы видите, что тутъ есть связь, сходство съ шалостью Алкивіада, какъ онь «обломалъ Ф Э Л Л Ы » у Фаллическихъ
боговъ. Историки ни о чемъ не подумали, а Розанова, догадался, что то, что въ Афинахъ было т ѣ н ы о , въ Іерусалимѣ —
было с у щ е с т в о м ъ, что, собственно, за с п и н о ю Іерусалима
и съ защитою Іерусалима держался весь Античный міръ, всѣ
Зги «Ваалы», «Астарты» (неразборчиво), «Діонисы» и прочая
дребедень. Что въ сущности важенъ былъ не Діонись, а
«горящій терновый кустъ», который увидал ь Моисей, — горящій, горѣвшій, и - э т о - гоже <юлнце, вѣчно горящее и не
сгорающее. И вообще:
Какое хочешь имя даіі

Моей поэмѣ полудикой —

но въ основѣ лежитъ именно Фаллъ. Уже пріѣхавъ въ Сергіевъ (неразборчиво — Носадъ?), я разсматриваю Фридлендера
«корtos», и вдруіъ увидѣлъ у него изображеніе Нога Сына
(...неразборчиво):
какое?
Изумительное:
статуя
держитъ
в ъ р у к ѣ п р а в о й — Фаллъ.
Помните, я вамь писаль изъ
Питера, что суть религіозности нроистекаетъ изъ одного
h о р о к а. Когда я съ изумлсніемъ, какого описать не могу,
разсматриналъ странно дикую статую (...неразборчиво), я
вдругъ убѣдился, что моя догадка совершенно истинна. « Б о г ъ »
приблизительно занимался этимъ «порокомъ». Ну, что-же мнѣ
дѣлать, не в ы д у м ы в а т ь - ж е . Что мнѣ з а дѣло, что «древніе»,
со временъ Моисея, a навѣрное и раньше такъ сдѣлали «статую»,
которую подобралъ Фридлендеръ. «Не я же виноватъ», т. е.
не Г о з а н о в ь - ж е .
Х р и с т о с ъ - т о конечно все этозналъ («Про-

в и д е ц ъ » ) — достаточно было Ему или ему
а'фаллицировать
религію, чтобы уничтожить вообще религію, самую суть ея,
источникъ ея, Древо Жизни ( = Фаллъ). Достаточно было ему
сдѣлать то, что Ллкивіадь сдѣлалъ въ А Ф И Н Э Х Ъ , чтобы всѣ Соломоновы храмы полетѣли къ чорту.
Теперь, что же такое
«12 свѣчекъ, т. е. 12 евангелій, который выслушиваешь со
свечкой»: это разсказъ о певыносимыхъ страданіяхъ, о невыразимомъ благородстве души, величіи и красоте Слова и слова.
Собственно Христосъ поднялъ знамсиіе С,лова, чтобы навечно
победить Фаллъ, и д л я э т о г о — для одного этого — прпшелъ. И — все сказалъ, и все сделала.. Это есть ноуменальная сторона Евангелія. Я даже не знаю, б ы л ъ - л и Христосъ
(ни одной буквы о нсмъ ігЪте у І О С И Ф Э Флавія, п о р а з и т е л ь н о ) ,
иередъ нами лежите только чудодейственная К н и г а Е в а н г е л і й . Иногда мне кажется (или казалось), что никакого
Христа не было, а есть р а з с к а з ъ о Христе, — разсказъ,
убивающій собою Фаллъ. «Пріидите ко Мне в с е труждающіе
и обремененные — Азъ успокою Вы». При такихъ словах«,
«извините, не до эротизма».
«Извините, тута, не Венерой
пахнете». Вообще, изъ т е к с т а Евангелія совершенно естественно вытекаете монастырь. Монастырь — аѵіРализмъ. «Нетъ
жизни, не нужно». Скорбь и скорбь заливаете все. Но тогда
какъ-же?
Надо — жить, остается — жить.
В с е - т а к и ведь
о с т а е т с я - ж е и намъ н у ж н о жить. И вотъ — «живутъ»,
но — «прохвосты». Боккачіо, Вол«,теръ, Герцень.
«Живете,»
хамство, подлость. Нетъ — Алкивіада, есть — Чичикова,. Нетъ — мотылька, оборваны его золотыя крылышки.
«Сунротивъ его» — мужикъ-хама, и
Я не понимаю,
какъ у Васа, ири В. уме не связывается все въ одну картину.
Для меня безбожія жизни такъ обьясняются. И вотъ — смотрите: Достоевскій и карамазовщина, К. Леонтьевъ съ его
эстетикой — какое
все
это
уже
антихристіанство,
какіе
опять А Ф И Н Ы И Синай: знаете - ли В ы и догадываетесь - ли
В ы , что именно въ Россіи суждено придти Антихристу, т. е.
попросту «опять возстаповить Фаллъ, обрубленный Алкивіадомъ» (неразборчиво), окончательно Христомъ. Достоевскій —
Это опять теизмъ, К. Леонтьевъ — вновь норывъ веры, уже не
то, что «евангелики» Толстой и Чертковъ.
И «Розанова.»
естественно продолжаегь или заключаете
К. Леонтьева и
„Стрѣлецъ"

о

Достоевскаго. Лшпь то, что у нихъ «было глухо или намеками,
у меня становится ясною мыслью. Я говорю прямо то, о чем?,
они не смѣли и догадываться. Говорю, п. ч. я все - таки болѣе
ихъ мыслитель («О пониманіи»), Вотъ и все.
Но дѣло идстъ (и ш л о у Д-го и К. Л-ва) именно объ антихристіанствѣ, о побѣдѣ самой с у т и его, этого ужаснаго аѵіГализма:
когда изъ н е г о - т о , изъ «ьалла — все и нроистекаетъ (обрѣзаніе).
Ну, устал?,. Ах?,, дойдет?, - ли до Васъ это письмо. Увѣдомьте
меня о полученіи его.
«Сію рукопись читалъ и содержанія
оиой не одобрилъ».
Усталь. Addio. В. Розанов?,.

»

[ 2 6 — VJ11 — 1 8 ] *

35

В ъ 14 лѣтъ Государственная Дума промотала все, что князья
кіевскіе, цари московскіе и императоры петербургскіе, а также
сослуживцы их ь доблестные, накапливали и скопили въ тысячу
лѣтъ.
Ахъ, такъ вотъ гдѣ закопаны были «Мертвыя души».
А ихъ все искали... — Зрѣлище Руси окончено. — «Пора
одѣвать шубы и возвращаться домой». Оглянулись.
Но ни шубъ, ни домовъ не оказалось.
Россія пуста. Боже, Россія пуста. Продали, продали,
иродали. Государственная Дума продала народность,
продала вѣру, продала земли, продала работу.
Продала, какъ бы Россія была ея крѣіюстною рабою.
Она вообще продала все, что у нея купили. И что
поразительно: она нисколько себя не считает?, виновною, и «кающагося дворянина въ ней нѣтъ». Она и
до сихъ поръ считает?, себя совершенно правою и
внолиѣ невинною.
Единственный в?, мірѣ парламенть. Какъ эти Чичиковы ѣздили
тогда въ Лондон?, и много говорили. «Нашей павѣ хочется
вездѣ показаться». И «какъ насъ принимали».
И оказались правы одни С Л А В Я Н О Ф И Л Ы .
Одинъ Катков?,.
Одипъ Конст. Леонтьевъ.
Послѣдній говорилъ: «Россія — не юность. Она старушонка. Ей
уже 1000 лѣтъ. А дальше тысячи лѣтъ рѣдкое царство переживало». Поразительно, что во время революціи эти теченія
нашей умственности не были даже вспомянуты. Какъ будто
* Письмо В. В. Розанова, датированное 7 — V I — 1 8 , изъято изт, «С/грѣдьца» по незавНсящинъ оть Родакцін обстоятельствам!.
Родакторь
*

ихъ никогда даже не существовало. Coula листы и инородцы
действовали.
Л что же русскіе?
Досыпали «сонь Обломова», сидели «на днѣ» Максима Горька го. И вездЬ—разсынавшіеся Чичиковы.

Первая пища! Первая
нища!
Всегда было предметомъ моего размышленія: ну, если бы «сыны
нророческіе» и удержались, то какъ же они могутъ существовать? ибо трижды въ сутки человЬкъ должен ь есть. Л «сынъ
нророческій» не можетъ ничего около себя сделать. Онъ безсиленъ. Руки повисли. Ибо — уже во-истину Господь призвала,
его говорить и говорить. «Сына, пророческій» — сомнамбула.
Летаетъ по колокольнямъ. Звонить. ЛЬзетъ но крышамъ домов ь.
Заглядываете въ слуховыя трубы (окна?). И учите, учить.
«Сынъ иророческій — не въ своей власти». Это суть его, и
если кто-то не обнимете его и не сохраните, она, расшибется,
убьется.
Умрете.
Какъ же? Что же? Кезъ пророков«, похолодеете земля.
Ca, дней юности, детства я была, такой сомнамбулой. Кроме
«внутренних«, 1'оворовъ», которые я слышалъ въ себе, — я ничего не слышалъ, не видела,. «Какъ я живу?» Это всегда было
предметомъ для меня самого удивленія. «Богъ спасалъ» — воистину никакихъ пособій самоспасенія. И вотъ, бури развивались во мне: да помогите же, ЛІОДИ. Ведь я для однихъ васа,
живу, ведь мнЬ с а м о м у во-истину ничего не надо.
И вотъ я раскалился, а сказать не смею. Как«, сказать? Как«,
сказать? Какъ выговорить? И вотъ — женщина. Незнаемая,
изъ родной Костромы.
О, мое дЬтство, мое страшное детство.
И прислала б Фунтовъ чистейшего толокна, сухого, здороваго:
по 3 чайныхъ ложки на стаканъ горячего молока. И вЬрю я,
выйдете черезъ два мЬсяца, и она еще пришлете. Питательно.
Полезно (неразборчиво). А я вѣчно (неразборчиво). Спасибо,

дорогая, милая, незабвенная. Изъ Костромы я уже выѣхалъ
лѣтъ 50 назадъ и не возвращался никогда.
Очевидно, что «ближніе эти», если они не истуканы, должны
• • • • • • •
Я «не смѣлъ сказать», а женщина «смѣла сдѣлагь». Изъ родной
и милой Костромы мнѣ прислала — шесть G Фунтовъ толокна:
вкуснѣйшаго овсянаго хлѣба, заварнваемаго па горячемъ молокѣ: 2 — 3 ложки на стаканъ молока. Это на мѣсяцъ, на два.
Спасибо, родная женщина. PI вотъ я питаюсь, какъ (неразборчиво). И будетъ время. И пройдетъ два мѣсяца — и она еще
иришлетъ.

[(! — X — 18|
И

взглядъ

змѣи

упорііо-бѣшеиый...

*

Меня эта строка какъ-то гипнотизировала, и я (молча, виутренно) ее повторяю и за чаемъ, и за обѣдомъ, и ночыо, —
не умѣю отъ нся о т в я з а т і . с я. Увѣренъ, это о с т а т о к т.
отъ «больницы Николая Чудотворца Всѣхъ Скорбящихъ», и
увѣрень, что еще нигдѣ въ мірѣ' нѣтъ такой строки. Напишите мнѣ о ея п р о и с х о ж д е и і и .
Изъ нисемъ м о и х т . только 2 понравились: 1-ое письмо
(міръ — дѣвчонка) и — к а м е н ь (знаете ли, что это — « В ы » и
«я»?). Послѣднее — (длинное, д о л г о в я з о е ) — отвратительно.
Я долженъ быль тутъ горѣть какъ рубинъ, какъ самый яркій
камень: а изобразила «могилку».
Какъ удивительно письмо Мурахшюй: д о письма она видѣла меия всего разъ или два. Не могу скрыть, что она написала гораздо лучше Васъ, хотя явно и не «конгеніальна»,
а почти «на противоположномъ иолюсѣ». Но она у г а д а л а
все (старушкѣ 5 5 лѣтъ). Я самъ не рѣшался, не п о з в о л я л ъ
давать себѣ такого опредѣлеиія. «Слишкомъ хорошо», «куда
мнѣ»: куда мнѣ одѣвать такое на себя одѣяніе. И вотъ старушка, но дѣятельная, бодрая, одѣла въ ночи на меня такое
одѣяніе, одѣла въ нурпуръ, одѣла въ звѣзды. А ч у в с т в о в а л ъ - т о я внутренне и уже н е с т ы д я щ и м с я чувствомъ,
что — именно т а к ъ , именно — ноуменальные міры, и что я ихъ
д е р ж у в ъ р у к а х ъ . Я тихъ и скроменъ, къ тому же такъ
безобразенъ: но я чувствую въ себѣ какое-то Д е р ж а в с т в о
къ Міру.
Кстати, знаете ли Вы таинственное слово, какое
мнѣ сказалъ Григорій Распутинъ? Но сперва о словѣ ѲеоФана,
«праведнаго» (действительно ираведнаго) инспектора Духовной Академіи в Спб. Сижу я, еще кто-то, писатели, у архимандрита (и цензора «Нов. Пути») Антонина. Входить Ѳео-

Строка ІІ;П> С.ТИХОТІІО])ѲНІІІ 3 . І'(мдербаѵа. — Ред.

Фанъ и '/г ч а с а поговоривши-—ушелъ. Кажется, не онь вошелъ, а «мы вошли». Когда Антонинъ спросилъ его: «Отчего
Вы ушли с к о р о » , онъ отвѣтилъ: « о т т о г о , что Розановъ
вошелъ, а онъ — Дьяволъ».
Теперь — Распутинъ: онъ танцовалъ съ замужнею, съ которою
и «жилъ», и тутъ же, при ея мужѣ, говорила, объ этомъ: «вотъ
и жена его меня любитъ, и мужъ — любить». Я — спрашиваю
его: «Отчего В ы т о г д а , Григорий Е Ф И М О В И Ч Ъ , ушли такт,
скоро?» (отъ отца Ярослава, съ женою коего опт, тоже «жилъ»,
и о. Ярославъ тоже «одобрялъ» это. Тутъ вообще какая-то
Райская исторія, Эдемъ «общенія ясень и дѣтей»). Опт, мнѣ
отвѣтилъ: «оттого, что я тебя и с п у г а л с я » . Честное слово.
Я онѣшилъ.
Но когда я соображаю, что стала, добираться, до Египта, гдѣ
поклонялись быкамт, — Аписамъ, и мнѣ самому хочется хотя
бы дотронуться до яицъ Аниса, не говорю уже поцѣловать
ихъ, когда я думаю, что вѣдь и Гришка среди женщина, быль
священный Аписъ, быль Адонисъ (Adon'aii, какъ написано вт.
одном огииетскомъ атласѣ возлѣ колесницы, везущей Скарабея:
a «Adon'aii есть жидовскій Богъ, онъ же Іегова, онъ же «терновый кустъ горящій»), Діонисъ, — что «вообще все это» мнѣ
упонятилось и уродпилось: то, какъ «сама, Гришка Распутинъ»
вошелъ в meos circulos («мои круги»: «Noli laiigere raeos
circules», закричалъ Архимедъ римскому воину, вбѣжавшему
но взятіи Сиракуза. въ его комнату-лабораторію-учеііый кабнпетъ), то естественно онъ и смутился, какъ «на старшего
себя», но — въ той же Распутинско-Діоішсово-Адонаеиой геогоніи, космогоніи. Я помшо, онъ вошелъ. Я — уже сидѣла,. Ему
налили стаканъ чаю. Онъ молча его выпила,. Положилъ бокома,
на блюдечко стаканъ и вышелъ, ни слова не сказава, хозяевам!, или мнѣ. Но если это т а к ъ , если (она,) не солгала, на,
танцующей богемѣ, иритомъ едва ли что знала, (наверное —
н е зналъ) объ Апнсахъ и древности; то какъ онъ могь,
в п е р в ы е в ъ ж и з н и меня у в и д ѣ в ъ и не произнеся со
мною даже ни одного слова, по одному в и д у , л и к у (явно)
опредѣлить в с е г о м е н я въ ноуменальной глубинѣ, нъ той
г л у б и н ѣ , в ъ к а к о й и с а м ъ я себя не сознавалъ, особенно не сознавалъ еще тогда. Я зналъ, что реставрирую
Египетъ; все въ атласахъ его (ученый экспедиціи) было но-

нятно; я плакалъ въ Публичной Библіотекѣ, говоря: «да! да!
да!». Так бы и я сдѣлалъ, нарисовалъ, если бы «пришелъ иа
мысль рисунокъ», но «самаго рисунка не было на мысли», не
было д е р з о с т и в ъ м о е й мысли, с м ѣ л о с т и , х р а б р о с т и
выговорить, а ч у в с т в о было уже... даже и до поцѣлуя
Аписовыхъ яицъ. То тотъ — Гришкинъ испугъ: не есть ли это
уже Тришкино ч у д о. Чудо — в ѣ д ѣ u і я, уже сквозь з е м л го,
и скорѣе — моего б у д у щ а г о , нежели (тогда) моего «теперешняго». Согласитесь сами, что это напоминает?, или вѣрнѣе,
что это «истинствуетъ» «сану Агшса» въ его какой-то вѣчной
истинѣ. Т . - е . , что я-(-Гришка, Гриша -f- Апис?, есть что-то
«въ самом?, дѣлѣ», а не МИФЪ. Добавлю: 4 дѣнушки — двѣ курсистки, 1 учительница музыки и 1 «ни то, ни другое», но
симпатичнѣе всѣхъ на свѣтѣ курсисток?,, и даже еще одна,
уже пятая, и «почти одна», на Кавказѣ (никогда меня и не
видавшая) хотѣли «отдаться» мнѣ, отдавались мнѣ, на гіочвѣ
лишь безграничнаго моего къ женщинам?, уваженія, на почвѣ
въ сущности той, что я самь на женщину смотрю, ее почитаю и чту, какъ Аписиху. ІІричемъ 1 видѣла меня только
один?, разъ, была (неразборчиво) лесбійски связана с?, другою
благороднѣйшею, и она, эта дѣвушка, съ которой она была
связана, сама оставила меня «для лаекъ» съ нею, — она меня
стала «ласкать», а потом?, и совокупилась, когда «онъ всталъ».
Не чудо ли это, не сущее ли чудо? Чудо близости какой-то
ноуменальной. И клянусь Вамъ — о , слишком?, клянусь: из?,
4-хъ или даже пяти — не было ни единой сколько-нибудь развратной, сколько-нибудь распущенной, сколько-нибудь «позволяющей себѣ». Какъ одна и выразилась съ чудной улыбкой
(о братѣ): « О , — Д о - м а - ш а : О . о . о : ни-ни-ни», т . - е . братъ такъ
думалъ. Между тѣмт, «всѣ наши наслажденія» сводились ( н е разборчиво) «ноловыя прикосновенія». Ни — любви, ни — объясненій. И вмѣстѣ: и любовь и — нѣжность.
Въ о с н о в ѣ , на д н ѣ : безграничное мое уважсніе. Къ чему
уваженіе? Къ женщинѣ, къ Т е б ѣ вотъ. Но въ т в о е м ъ ж е н с к о м ъ с у щ е с т в ѣ. И — к?, д у ш ѣ чѳрезъ это. Мнѣ иногда
кажется, что я достиг?, ноумена міра, что я «держу звѣзду»,
но какъ-то не умѣю сосредоточиться на этом?, и даже обратить вниманіе по литературному «некогда».
Усталъ. Прощайте.
В. Р.

И еще изт» предсказаній: была, года 4 назадъ, вечеринка у
Мих. Ал. Суворина. В ъ проходѣ межъ двухь комнатъ была
посажена гадалка. «Въ составе увеселеній и разпообразія»,
какъ и бродившій тамъ же «арапченокъ». Всѣ показывали
«руку» (гадалкѣ). Она «сказывала». Проходя — протянулъ и я
со смѣхомъ: что же она мпѣ сказала?
Удивительно: она стала искать «линію жизни» и, найдя, удивилась и пробормотала: «да Вы, да В ы . . . я не знаю, сколько
проживете: я не нахожу к о н ц а линіи жизни; во всякомъ
случаѣ — страшно долго. И васъ до самаго конца жизни будутъ любить ( т . - с . женщины)». Кажется, она не произнесла
«женщины», но въ смысле словъ разумелось «женщины».
А судя но тому, что я уже «не м о г ъ » , и мнЬ отдавались
въ возрасте 19, еще 19, 23, 2 9 и 40 или 3 9 — о ч е в и д н о ,
«есть что-то» и именно — «отъ Аписа». «Ты почитан Аниса»
и тогда т ы будешь «самъ Аиисомъ». Что-то въ этомъ родЬ.
О себе я не думаю. Но Аниса — слишкомъ почитаю.
«Они были такіе огромные»... но «я ихъ еще увеличила, бы
и довелъ до величины неба, до величины лЬса. В ъ сущности —
до величины вселенной. Я увЬреиъ, что «въ тѣло Аписа» раздробляется вся «Вселенная», т . - е . что вся «Вселенная» есть
модусы и модусы, части и части (неразборчиво) одного невыразимаго и нспостижимаго Аписища, «ноумена-Аписа» и,
собственно, однихъ только его genital'ій, и еще собственнее —
его вечно брызжущаго семени, бурь семени, грозъ семени.
Электричество, вулканы, свѣтъ, громы, «молотъ» — все Фаллъ
и Фаллъ. «Космогонія», символы міра — все Фаллъ и Фаллъ.
Сосна, пихта, е л ь , особенно, особенно шишка еловая, «видь
дерева», куполъ неба — все Фалло-образно. Все —«онъ», в е з д е —
«онъ». «И безъ него ничто же бысть еже бысть». Усталъ.
И вотъ мы подходимъ, съ чего начали:
«И взглядъ з м Ь и у п о р н о б е ш е н ы й » .
Во мне есть вообще много Фетишизма: знаете ли, какое мѣсто
въ Вашихъ письмахъ мнЬ болЬе всего понравилось: что Вамъ
еще хотелось бы увидеть мою Физику и особенно «увидеть и
п о щ у п а т ь м о и в е щ и и м о и к н и г и » . Я думаю, т о ж е — .
«и посмотреть мою мебель», «на чемъ» и «какъ» я «сижу»
Вотъ это и есть «главное», «египетское». Прочее все — чепуха.
«Европа» и глупости. Прочее все — «Гучковскія Ведомости».

126 -

X — 18]

Милый Гол., вчера было 9 - г о октября — день рожденія нашей
Наденьки («Пучекъ» О п. л.), мама — еще въ постели сказала—
«Потише, не разбуди Надю, день ея рожденія», и хотя самоваръ было ставить еще рано (я,—обычно), но я, сказавъ мамѣ,
что буду «тихо»—всталъ за однймъ нужнымъ дѣломъ. Это
«нужное дѣло» заключалось въ слѣдующемъ: отыскивая остатки
окурковъ въ о д н о и лежанкѣ, я — е д в а н а ч а т ь раскапывать
пальцами мусорь, какъ нопалъ н а : « Б . Ветлугина: Н. Абрамовичъ—улица современной печати». Ветлугинъ — я, въ «Колоколе», кажется, это или прошлый годъ, или года 2 назадъ.
Абрамовичъ («И о сѣмени твоемъ б л а г о с л о в я т с я всѣ н а р о д ы » , т . - е . «всѣ народы будутъ, станутъ, совершатся въ будущему какъ счастливые, какъ лучшіе, какъ благородные, какъ
моральные», — Ною или Аврааму или даже Адаму), — итакъ,
Абрамовичъ, какъ и всѣ е в р е и (замѣтьге, обратите вниманіе) —
кромѣ «мелочей» и «глупостей» печати, кромѣ «крохоборства»
ея, дѣлаютъ въ литературѣ русской положительно с а м о е
л у ч ш е е , с а м о е н у ж н о е дѣло: начиная съ Флексера и благородной Любови Гуревичъ («Сѣвсрный В ѣ е т н и к ъ » ) — Дамаянти
Флексера, несчастно и вненадежно его любящая; сама она
прелестна и хороша; онъ—резонеръ, мыслитель, «ьанатикъ и новидимому оианистъ (т.-е. человѣкъ избранный, исключительный;
всѣ онанисты суть таинственно и незамѣтио «Авраамы своихъ
народовъ», ведущіе ихъ, напр., Паскаль для X Y I I в., у насъ—Лермонтовъ и, кажется, Гоголь, я думаю — Жуковскій).
Этотъ
Флекссръ первый предпринялъ колоссальную работу п е р е р а б о т к и р у с с к о й к р и т и к и, которая къ 80—90-мъ годамъ,
занявъ еще съ 60-хъ, да пожалуй и съ 4 0 - х ъ годовъ (Бѣлннскій, э п о х а Бѣлинскаго), черезъ Добролюбова (нигилистъагитаторъ и тоже б е з у м н ы й онанистъ, т.-е. по исключи-

тельной «съ жаромъ» — преданности этому я к о G ы и о р о к у —
добродѣтели), превратилась въ лицѣ Скабичевскаго, Шелгунова,
отчасти II. Михайловскаго, положительно въ хулиганство, «садъ
терзаній» (или «міръ пытокъ» въ китайскомъ Дворцѣ) русской
литературы, осложняемой кабакомъ и трактиромъ. Стоя на илечахъ Бѣлинскаго и еще болѣе на плечахъ Добролюбова — « к р и тика и библіограФІя», особенно мелочная и анонимная, — вообще
«шушера» самой уже библіограФІи, озирала и с м ѣ л а озирать
в с ю р у с с к у ю п е ч а т ь . . . и очень умно, прямо «проникновенно» (хотя и глупа, но хитра) — особенно «озирала» она все
начинающее, всякаго перваго беллетриста, перваго нувеллиста,—
ну, и публициста отчасти. Я не знаю, знаете ли в ы (вѣроятно—
н ѣ т ъ . Б ы слишкомъ горды для этой парши): но, е й - е й , тутъ
и не одно самолюбіе «начинающихъ». Вѣрите ли, какъ часто
мнѣ хотѣлось «поцѣловать руку нрощеиія» у присылавших!, мнѣ
книги — «первыя начинанія» — авторовъ. «Имъ такъ нужно»
(о, нужно!!): а я «такъ усталь» (смѣлъ устать, дерзнулъ устать).
Долго писать. В ы понимаете трагедію. И вотъ этотъ иачинающій вдругъ находитъ нодъ буквами «H. М.» (фатальный,
золотыя у автора)... такъ «немного привѣтливый» отзывъ,
„у — и журящій, но вообще — «искренній и талантливый»,
«Первый чинъ», нѣтъ, первая ласточка и в е с н а . «О, я буду
работать». Первое и единственное кажется ошісапіе этого сдѣлано у Достоевскаго (какъ его «приняли Бѣлинскій и Григоровичъ»), но иовѣрьте, т о ч ь в ъ т о ч ь происходить э т о с а м о е
и у к а ж д а г о , и еще лучше повѣрьте, — что тутъ ничего нѣть
низменнаго вонюче - самолюбиваго (развѣ у иослѣднихъ нодлецовъ, вотъ у «хамовъ», о которыхъ В ы очень хорошо написали,
у которыхъ у ж е с ъ з а ч а т і я о т ц а и м а т е р и все обдрызгано, пропито, просвистано) — кромѣ этой «чумы рода человѣческаго», у в с ѣ х ъ - т о и вообще это есть таинственная «еврейская суббота» бытія человѣческаго, б ы т і я л и т е р а т у р н а г о .
Она выражаетъ нрекраснѣйшее чувство лигературнаго братства, литературнаго единства, что литература «едина» и «тутъ
веѣ — братья» — мы конечно будемъ дѣлать лучшее историческое дѣло», «лучшее народное дѣло». О! о! о ! . . И вотъ
въ э т о т ъ - т о идеализмъ, снецифическій идеализмъ «начинающаго», когда «одѣвъ новенькую одежду» юноша «входить какъ
именннникъ въ литературу» (еще бы, вѣдь онъ и о ч и к о с п а л ъ,

да и т р у д и л с я наконецъ), архигады, эти чудища, эти «Н. К.»,
« X » , N, капнули... ядомъ или помадою. У каждаго мерзавца
былъ или шприцъ съ сѣрною кислотою для обливанія «именинника», или «номада, чтобы его припомадить. В ы понимаете ли, что даже не произошла бы русская революція, русскій позитивизмъ, русскій нигилизмъ, русское знаменитое
«отрицаніе» и «отрицательное отношеніе къ действительности»,
если бы именно не библіограФІя, заправляемая и редактируемая
критиками и редакторами, а имъ всЬмъ начало «столиъ
и угвержденіе истины» положили Добролюбов!, онанисте и Irïiлинскій — онанистъ же, т . - е . люди съ Лвраамовскими ноуменами въ себе, «обрезанные» и призванные къ себе въ завЬте
Богомъ. Ибо «всякій онанистъ» дЬлаетъ именно то же, что
Авраамъ, и — ничего еще другого: онъ «открываете передъ
Богомъ лицо свое, ноуменъ свой, «голову члена», то, что подло
зовется caput membri въ подлой медицине». Итакъ, вотъ эти
со шприцами на «да» и «нетъ» господа, встали у самаго в х о д а
въ литературу и заперли, точнЬе — захватили все ея ворота.
КрЬпость «взята», когда захвачены ея ворота. П р о х о д ъ ,
в о р о т а (какъ и «улица», узкое проходимое между домами
место) это в с е въ общежитіи, гдѣ «толкаются», «живутъ»,
«дышутъ». И вотъ—«самое живое место» захватили... не только
хамы, но Каины и люциФвры. Слова В. письма — еще слабы,
еще бледны, еще тусклы: на самомъ дѣлѣ это — огромное историческое дѣло, это «начало всего». «Начало»... понимаете ли
Вы, падь чѣмъ трудился первый періодъ греческой ФНЛОСОФІН,
разыскивая все начало (неразборчиво) «нервыхъ двигателей».
Она разыскивала именно «норваго Бѣлинскаго» и «перваго
Добролюбова». И вотъ надо было «убрать эту гадость съ дороги», эту вонь и заразу, стоявшую при входЬ. В ъ конце
концовъ — убрать эту «парашку» каторжниковъ («Воскресенье»
Толстого). Собственно, она- то и превратила въ каторгу всю
литературу и делала изъ милаго юііаго лица иачинающаго
литератора какого-то Форменно «каторжника». Тутъ номада,
гнусная блядовская номада, действовала еще лучше, еще вернее, чЬмъ шприцъ съ серною кислотою. «Вправляемъ ноги»
начинающимъ, говоря: «вы б у д е т е х о д и т ь или но нашимъ
нутямъ, или — ни но какимъ, и мы тебе это сделали очень
ласково, не вороти только морду». О, о, о.

\

44

Ну, воп. эту гадость устранить или (то же самое) эту совершить правду рѣшилъ сухой, черствый Флексеръ, для с о в е р ш е н н о е м у ч у я; ой р у с с к о й л и т е р а т у р ы . Онъ, который
и назвалъ себя «Волынскимъ». Вотъ В ы и судите, и осуждайте
евреев?». Нѣтъ, батюшка, съ евреями надо «погодить». Еврей —
онъ именно святой, онъ часто — безталанень, не умень. Ум?» и
«умы» евреев?, рѣшительно и до смѣшного преувеличены, но
онъ именно «святой» и не въ русскихъ вовсе, а именно
въ евреяхъ зарыта «правда» (русскіе же обычно жулики),
и роль русских?, во в с е й всемірной исторіи есть чистЬ жульническая, наглая, безсовѣстная (тут?, Чаадаев?, правь). Нужно
вам?, сказать одну тайну, съ изумленіемъ мною прочитанную
въ еврейском?, молитвѳнникѣ, что «Библія начинается с?, какихъ-то
первыхъ пяти словъ», коих?, — если у нихъ сложить только
п е р в ы я б у к в ы , то эти «первыя буквы» образуютъ собою
н о в о е с л о в о ( т . - е . уже сокровенное, скрытое какъ бы «акростихомъ») — « І І - р - а - в - д - а » . Вотъ какъ, батюшка, начинают?,
ноуменальные народы съ ноуменальным?, в?, псторіи призваніемъ.
Вѣдь еще когда Библія-то написана — «Въ началѣ всѣхъ временъ», «при исходѣ изъ Египта». Да, это ужъ не Чичиковы
и (несчастная) раса Чичикова. И вотъ Флексеръ -Волынскій,
принимая на себя, на имя свое, иа с у д ь б у с в о ю в ъ л и т е р а т у р ѣ весь адъ насмѣшекь, проклятій, злобствованін, совершись эту «библейскую», эту (сокровенно-акростихальную)
правду — для русской литературы. Потомъ пршиелъ благородный Гершеызонъ, съ «образами прошлаго», съ великолѣпными изданіямн Кирѣевскаго и Чаадаева, вообще со всею
своею изумительною и многолѣтнею «работою на пользу русской литературы», потомъ Венгеровъ,
чистый и б л а г о р о д н ы й труженик?, по библіографіи, Лернерь («Труды и дни
Пушкина») и наконецъ Айхеивальдъ, который — хоть и тяжело
въ этомъ сознаться р у с с к о м у — написалъ в с е - т а к и прекрасные «Силуэты русской литературы» и положили «прямо
въ лоскъ», — благодаря изяществу article'« — «нерваго мерзавца русской критики» — Бѣлинскаго. И т е н е р ь, т е п е р ь,
действительно за славу и за честь — нѣгъ лучше: за пользу,
русской литературѣ принесенную — Богъ даль имъ «кориФейство» въ критикѣ, т . - е . въ «горжѣ» (проходъ, «дыра» въ осаждаемой крѣпости, —г особое стратегическое нонятіе) ея. «Евреи

первенствуют!.» безусловно, абсолютно, именно въ улицѣ,
«именно — въ критикѣ». Но чѣмъ? Трудолюбіемъ и добросовѣстностыо (как г. и въ торговлѣ, какъ — въ сущности—вездѣ),
Б о г ъ - ж е , батенька, добродѣтеленъ ; онъ ужъ не Чичиковъ и не
« с л у ч а й н о » удалось; « с л у ч а й н о сорвалось»: онъ—Батюшка
нашъ, Отецъ нашъ — онъ серьезенъ, весь самъ въ работѣ
(сотвореніе міра, работа надъ міромъ): и отъ каждаго дѣлающаго хочетъ — добра, пользы, иужнаго. Вотъ они ноумены
исторіи — да: и жидъ, талантливъ или не талантливъ, часто—
глупенькій жиденокъ, все копается около ч е г о - т о полезнаго,
и вотъ я нахожу свой Фельетонъ объ Абрамовичѣ — въ печкѣ.
Абрамовичъ сдѣлалъ, и какъ-то д о к а н ч и в а ю щ е сдѣлалъ,
конецъ всей этой очищающей еврейской работѣ надъ русскою
литературою. Онъ занялся не «Тургеневыми» и «Герценами»,
а попроще и п о н у ж н ѣ е — У л и ц е ю , именно печати н. ч. литературы — нѣтъ, а есть «Русское Слово» и есть «Нов. Время».
Есть «Амфитеатровы и Оль д'Оры», ну и вотъ я нахожу это
«въ печкѣ», и . . . съ изумленіемъ (и ужасомъ) вижу, что «она
истоплена первою осеннею топкою» (и сколько же т а м ъ
б ы л о моихъ Фельетоновъ?) и хватая другую печь (vis-a vis
въ корридорчикѣ), «выгребаю»...
. . . Посылаю Вамъ то, что я выгребъП Господи, золотыя кудри
дѣтей... Да вѣдь это (особенно узнается въ голодный годъ)
хлѣбъ даже, хлѣбъ насущный, если его замѣтятъ и оцѣнятъ
(а они конечно и оцѣнятъ и замѣтятъ) Голлербахъ и Спасовскій (прочелъ, вѣрно непрочиталъ п р и п о л у ч е н і и — чудную
В а с ъ о ц ѣ н к у Спасовскимъ, краткую, выразительную. Вообще онъ
гораздо болѣс замѣчателенъ, чѣмъ показался миѣ съ самаго
начала; онъ — но настоящему замѣчателеиъ и особенно п о л с з е и ъ д л я Р о с с і и , — a Вешпія Воды теперь лучшій политически! журналъ въ Россіи). Я же былъ въ такомъ безумномь
испугѣ з а с у д ь б у д ѣ т е й. Именно — з а б у д у щ е е , з а б у д у щ е е ! Это — темное, это ужасное будущее. Я «ноклевалъ»
только — не въ силахъ читать, а вы прочтите. И я у с п о к о и л с я
(впервые съ осени 1917 г.). Они сами себѣ проложатъ дорогу,
мои кудерьки, они не «несчастными» родились, но ей-ей «въ
напашу» (а онъ довольно уменъ и, въ сущности, en grand —
былъ с ч а с т л и в ъ.) В ы знаете л у ч ш е в с я к а г о, что суть дѣла
въ «клочкахъ», въ «черновикахъ», еще д о п е ч а т и , до прибран-

наго, до «причесаннаго»: и вотъ я — куда ни тыкался глазомъ —
нахожу вездѣ работу т в о р ч е с к а г о в о о 6 р ' а ж е н і я , с о т в о р я щ а г о «вымыселъ», «тему» слова; о, кудерьки — вы «всѣ
словесники», въ «папу» и въ Голлербаха (позвольте Васъ похвалить):
укусы бѣшепой зміш...
Вотъ и у нихъ — укусы, но незмѣй, а — ноцѣлуй Ангела, розы
иевинныя, чистыя. Не разбирая почерки своихъ дѣтей, я снесъ
иукомъ — къ мамѣ — и показалъ: «это воть почеркъ Нади, а то
ночеркъ — Вари». Т о - т о онѣ каждую, каждую ночь запираются, шушукаются, «тратятъ керосинъ» (коего въ дому нѣтъ),
вообще какъ-то счастливы; а по-утру ругаются; то-то онѣ
такъ грубы и несдержанны съ родителями, и вообще «какъ я,
вѣчный — творецъ», со всегдашнимъ моимъ «некогда» и «ну
васъ къ чорту», «оставьте меня въ п о к о ѣ » , который и
есть (единственное) условіе и необходимость, чтобы «ночной
ФІалкѣ распуститься и заблагоухать». О, я вѣрю въ п р а в д у
(неразборчиво), я вѣрю в д о б р о б о ж і е . Вѣрю, что Богъ не
оставить меня, a слѣд. и дѣтей моихъ, за пользу, мною принесенную міру, людямъ: вотъ «письма студенчества», вотъ «семейный вонросъ въ Россіи», вотъ «сумерки просвѣщенія», не говоря
о шалостяхъ. «Итальянскія впечатл.». Но это — п о л ь з а , это —
л у ч ш с. Съ чувствомъ заливающаго счастья я обошелъ 3 кроватки дѣтей.—Таня-судомойка, Варя уѣхала «кормиться и работать» въ Полтаву, Надя — «кухарка», чудно и старательно
готовящая обѣдъ; я — старшій дворникъ (качанье воды и дрова),
поздравилъ съ «рожденіемъ» Пучка, но и о другихъ всѣхъ сказалъ счастливо, громко: Талантливы!! Всѣ — талантливы; а
главное—милыя, благородныя, чистыя (вотъ она «прозрачность
дѣтей» въ папѣ, всегда «кресгь на крестЬ выходящая в ъ д о ч е р я х ъ ) . Усталъ. Прощайте.
В. Р.

Какъ все произошло. Россію подмѣнили. Вставили на ея мѣсто
другую свѣчку. И она горитъ ч у ж и м ъ пламеиемъ, чужимъ
огнемъ, свѣтится не русскимъ свѣтомъ и по р у с с к и н е с о грѣваетъ комнаты.

Русское сало растеклось по шандалу. Когда эта чудная свѣчка
выгоритъ. мы соберсмь остатки русскаго сальца. И сдѣлаемь
еще послѣднюю русскую свечечку. Постараемся накопить еще
больше русскаго сала и зажечь се отъ той маленькой. Не
усігЬемъ — русскій света» погаснет ь въ мірЬ.
До к а к о го и р е д е л а
мы д о л ж н ы л ю б И Т I.
Р о С С І 10?

. . . до и с т я з а и і я ; до иетязанія самой д у ш и с в о е й. Мы
должны любить се до «наоборот!, нашему мнѣнію», «убежденно», голове. Сердце, сердце, вотъ оно любовь къ родине —
ч р е в н а я . Н, если В ы встретите Л у н а ч а р с к а г о , ищите въ
немъ тени русской з а д у м ч и в о с т и , русскаго странствія по
л Ьсамъ и горамь; и такь, любите русскаго человека «до социализма», понимая всю глубину «соціальной пошлости и соціалыюй
братство, равенство и свобода». И вотъ, несите «знамя свободы»,
эту омерзительную
какъ любилъ же Гоголь
Русь съ ея «ведьмами», съ «повитчикъ кувшинное рыло», только
ііадписавъ «моимъ горькимъ смЬхомъ іюсмегося»; неужели и онъ,
хохолъ, и след. чуть чуть инородецъ, чуть чуть иностранецъ,
какъ и ГольФердингъ, и Даль, Востоковъ, — имеютъ п]іаво
больше любить Росеію, крепче любить Россію, чѣмъ Великороссъ?
Целую жизнь я отрицалъ тебя въ какомъ то ужасе, но ты
прѳдсталъ мне теперь въ с в о е й п о л н о й и с т и н е . Щедрин!, ;
беру тебя и благославляю. Проклятая Россія, благословенная
Россія. Но благословенна именно на конце. Конецъ, конецъ,
именно — конецъ. Что делать: гнило, гнило, гнило. НЬтъ зерна —
пусто, вонь; нетъ Родины, пуста она. Зачеркнута, небытіс.
Не верь, о, н е верь нсбытію, и — н и к о г д а не верь. В е р ь
именно въ бытіе, только въ б ы г і е , въ о д н о б ы т і с . И когда
на местЬ умершего в о н ю ч е е п у с т о е м е с т о с ъ г о pout и н к у, вотъ тутъ - то и з а р о д ы ш ъ, в о с к р е с е и і е . Не все
ли умерло вт, Гоголѣ? Но все в о с к р е с л о въ Достоевскомъ.
О, вотъ тайна міра, тайна м о р а л ь н а г о «воскресенія», съ
коимъ совпадает!, о н т о л о г и ч е с к о е
космогоническое
воскресеніе. Египетъ, Егииетъ... какъ страшны твои тайны.
Зову тебя, з о в у . . . умерло зерно, и дало р о с т о к ъ
самъш е с г ь. Никакого у и ы н і я — о, н и к а к о г о унынія. «Самъ-

Юрій Аннонконь

Русское сало растеклось по шандалу. Когда эта чудная свѣчка
выгорить. мы соберемъ остатки р\ екаго сальца. И едѣлаемь
еще нослѣднюіо русскую свѣчечі
Постараемся накопить еще
больше русскаго сала и зажечь ее отъ той маленькой. Не
успѣемъ — русскій свѣтъ погаси
і. къ мірѣ.
До к а к о г о п р е д а л а
мы д о л ж и ы л ю 6 и т ь
Р о с с і ю?
. . . до и с т я з а н і я ; до истязаніи самой д у ш и с в о е й . Мы
должны любить се до «наобоіротъ нашему мнѣиію», «убѣжденію», головѣ. Сердце, сердце, вотъ оно любовь къ родинѣ —
ч р е в н а я. И, если В ы встр етите Л у и а ч а р с к а г о, ищите въ
немъ тѣни русской з а д у м ч и в о с т и , русскаго странствія по
лѣсамъ и горам ь; и такъ, любите русскаю чсловѣка «до соціализма», понимая всю глубину «соціальной пошлости и социальной
братство, равенство и свобода». И вотъ, несите «знамя свободы»,
эту омерзительную
какъ любилъ же Гоголь
Русь съ ея «вѣдьмами», съ «повитчикъ кувшинное рыло», только
иадписавъ «моимъ горькимъ смѣхомъ иосмѣюся»; неужели и онъ,
хохолъ, и слѣд. чуть чуть инородецъ, чуть чуть ивостранецъ,
какъ и ГельФердипгъ, и Даль, Востоковъ, — имѣютъ право
больше любить Россію, крѣиче любить Россію, чѣмъВсликороссьѴ
Цѣлую жизнь я отрицалъ тебя въ какомъ то ужасѣ, но ты
пред сталь миѣ теперь въ с в о е й и о л но й и с т и н ѣ. Щедрин
беру тебя и благославляю. Проклятая Россія, благословенная
Росеія. Но благословенна именно на концѣ. Конецъ, конецъ,
именно — конецъ. Что дѣла гь: гнило, гнило, гпило. Нѣтъ зерна —
пусто, вонь; пѣтъ Родины, пуста она. Зачеркнута, небыгіе.
Н е вѣрь, о, н е вѣрь нсбытію, и — п й к о г д а не вѣрь. Вѣрь
именно въ бы rie, только въ б ы т і е , въ о д н о б ы т і е . И когда
на мѣстѣ умершего в о н ю ч е е п у с т о е м ѣ с т о c i , r o p o iii и и к у, вотъ т у т ъ - т о и з а р о д ы ш ъ, в о с к р е с с и • е. Не все
ли умерло въ Гоголѣ? Но все в о с к р е с л о въ Достоевском?..
О, вотъ тайна міра, тайна м о р а л ь н а г о «воскрсч нія . съ
коимъ совпадаете. о н т о л о г и ч е с к о е к о с м о і о и и ч с с к о е
воскресеніе. Eni петь, Египетъ... какъ страшны s мои тайны.
Зову тебя, з о в у . . . умерло зерно, и дало р о с т о к ъ
самъгаесть.
Никакого у н ы н і я — о, н и к а к о г о унынія. «Самъ-

Юрій Анненковъ

Юрііі Анненковъ

шесть, помни единое языческое самъ-шесть Демстры». Прозерпина ищетъ дочь свою. Ее «похитилъ Аидъ». Боже, вотъ
разгадка а д а . Какая истина въ миФахъ древности. Кора въ
объятіяхъ Аида»! Душа, г д ѣ она? Въ преисподней. «Душа русская въ революціи». Г д ѣ ? Нѣтъ ея! Будемъ искать Кору, какъ
номертвѣлая отъ страха и тоски Прозерпина. Зерно — о, какъ
оно м о р а л ь н о . В ъ зернѣ-ли мораль? Вѣдь растеніе «не
чувствуетъ». Не ползаетъ, не бѣгаеть. И вдругъ зерно-то и
открывается, что оно-то и есть ноуменъ не только о н т о л о г і и ,
но и вмѣстѣ что этотъ оптологическій ноуменъ совпадаете. и
единое есть с ъ моральными
Фениксъ «черезъ 5 0 0 лѣгъ воскресающій»—Егигіетъ, мнѣ
страшно тебя. Т ы одинъ все понялъ... О, старецъ... Священный Ибисъ, священный Анисъ...
«Послѣ Гоголя и Щедрина — Розановъ съ е г о м о л и т в о ю » .
Ахъ,такъ вотъ гдѣ суть... Когда зерно сгнило,у ж е сгнило:тогда на
Этомъужасающемъ«уже», горестномъ «уже», слезномъ «уже», что
оплакано и представляѳтъ одинъ у ж а с ъ н е б ы т і я и п у с т о т ы ,
полнаго —
становится безматеріальная м о л и т в а . . .
Вѣдь въ молитвѣ нѣтъ никакой м а т е р і и
Никакого нѣтъ с т р о е и і я
Построенія
Нѣтъ даже ч е р т ы , т о ч к и . . .
Именно
Тайна —
въ его т а й н ѣ .
Чудовищной, »еисповѣдимой.
Р ы л о . Д ь я в о л ъ.
Гоголь. Лѣшій.
Щедринъ. Вѣдьма.
Тьма исторіи.
Всему конецъ.
Безмолвіе. Вздохъ.
Молитва. Ростъ.
«Изъ огрицанія — Аврора,
Аврора
съ
золотыми
п е р с т а м и » . Ахъ! такъ вотъ откуда въ Библіи такъ странно,
«концомъ напередъ», изречено: «и бысть в е ч е р ъ (тьма,
„Стрѣлецъ"

4

мгла, смерть) и бысть у т р о — Д е н ь н е р в ы й». Разгадывается
Р с л и г і я, разгадывааотся построения и И с т о р і я.
Строеніе Д н я . . .
и вмѣстѣ устройство М і р а .
Коже, Боже... Какія тайны. Какая судьба.
Какое у т ѣ ш е и і с .
А я то скорблю, какъ в ъ м о г и л ѣ . А эта могила и есть м о е
Нос к ре с е и іе...

В. В. Лебедевъ

«

мгла, смерть) и бысть у т р о — Д е н ь п е р а ы й». Разгадываетеи
Р о л и г і я , разгадываются построенія и И с т о р і я .
Строеніе Д н я . . .
и имѣстѣ устройство М і р а .
Боже, Боже... Какія тайны. Какая судьба.
Какое у т ѣ ш е н і е .
А я то скорблю, какъ в ъ м о г и л ѣ. А зга моим л и есть м о е
Воск ресеніе...

5ft
•

•

В. В. Лебедевъ

АННА АХМАТОВА
И З Ъ КНИГИ Б Ы Т І Я

И встрѣтилъ Іаковъ въ долинѣ Рахиль,
Онъ ей поклонился, какъ странникъ бездомный.
Стада подымали горячую пыль,
Источникъ быль камнемт, заваленъ огромнымь.
Онъ камень своею рукой отвалилъ
И чистой водою овецт, напоилъ.
Но стало въ груди его сердце грустить,
Болѣть какъ открытая рана,
И онъ согласился за дѣву служить
Семь лѣтъ иастухомъ у Лавана.
Рахиль, для того, кто во власти твоей,
Семь лѣтъ, словно семь ослѣпительныхъ дней!
Но много премудръ сребролюбецъ Лаванъ,
И жалость ему незнакома,
Онъ думаете,: каждый простится обманъ
Во славу Лавапова дома.
И блѣдную Лію спокойной рукой
Приводить къ Іакову въ брачный покой.
Течетъ надъ пустыней высокая ночь,
Роняете, прохладпыя росы,
И стонете, Лаванова младшая дочь,
Терзая пушистыя косы.
Сестру проклинаете и Бога хулить
И Ангелу Смерти явиться велитъ.
И снится Іакову сладостный часъ,
Прозрачный И С Т О Ч Н И К ! , долины^
Веселые взоры Рахилиныхъ г лазь
И голосъ ся голубиный:
Гаковъ, не т ы ли меня цѣловалъ
И черной голубкой своей называлъ?

АЛЕКСАНДРЪ БЕЛЕНСОНЪ
ЕГИПЕТСКАЯ
[ОІІЫТЪ

ПРЕДСКАЗАТЕЛЬНИЦА

гностическаго повѣствовапія]

Посвящаете» сестрѣ мосіі Іілизавегѣ

54
Яковъ Бауманъ б ы л . молодой еще человѣкъ лѣтъ тридцати
трехъ и, казалось, без ь опредѣлсиныхъ занятій. Был ь онъ блондинъ роста средняго, худощавый и задумчивый. Глаза его нодчась имѣли выраженіе весьма мечтательное, хотя склонностью
къ мечтательности владѣлецъ ихъ какъ-будто не отличался.
Пожалуй, здѣсь уже приличествовало бы пояснить, чѣмъ замѣчателенъ человѣкъ, выбранный мною въ герои повѣствованін,
но, право, я затрудняюсь сдѣлать это, ибо при нѣкоторыхъ
несомнѣнныхъ своихъ достоинствахъ Яковъ Бауманъ все же нпчѣмъ рѣшительно замѣчателенъ не былъ.
Что же касается его жизни, то жизнь, проходящую день за
днемъ, безъ шума и нсожиданныхъ ириключеній, въ хорошемъ литературномъ общсствѣ принято считать неинтересной. Такой-то
и была къ огорченію моему жизнь занимающаго меня лица:
въ ней совершенно, и даже съ извѣстной преднамеренностью,
отсутствовали событія, и не то, чтобъ какія особенныя, а просто
всяческія, такія, что обычно приключаются чуть ли не на
каждомъ шагу съ большинствомъ людей.
Но, не согласитесь ли вы, что человѣкъ, обойденный судьбою въ отношепіи событій, тѣмъ самымъ уже выдѣляется изъ ряда нрочихъ,
болѣе удачливыхъ, но справедливости нріобрѣтая основание ожидать, если не сочувствія, то хотя бы вниманія къ нему читателей?

55

Герой, пусть въ кавычкахъ, моего повѣствованія, которое не изъ
нодражанія своеобразной модѣ назвапо гностическимъ, всегда
испытывалъ особенное пристрастіе къ ФИЛОСОФСКИМ!» занятіямъ.
Между нрочимъ мнѣ доподлинно извѣстно, что онъ серьезно задумалъ написать небольшой трактате, размѣромъ въ нѣсколько десятковъ строкъ, посвященный выяснопію истиннаго значепія Канта
для тайновѣдѣнія или, вѣрнѣе, для окончательна™ нросвѣщенія
языческихъ ФИЛОСОФОВЪ, которымъ системой Кантовой, лишь развившей забытое ученіс Апостола Павла, неоспоримо должно бы
быть доказано, что безъ откровенія невозможно имѣть нознанія ни о Богѣ, ни о душѣ и что умный міръ совсѣмъ неприступ енъ для естественнаго разума, ибо Богъ обитаете въ такомъ свѣтѣ, куда никакое умозрѣніе проникнуть не можете.
Впрочемъ, въ далекой юности прочелъ онъ изрядное количество ромаиовъ рыцарскихъ и иныхъ, оставивших!» на немъ легкій слѣдъ. И теперь, въ зрѣломъ но годамъ возрастѣ, обозрѣвая иногда свою жизнь, онъ невольно ловилъ себя па чувств!;
тайной неудовлетворенности и насмѣшливаго недоумѣпія, ропровождавшемъ восноминаіііе о прочитанных!» пѣкогда сочиненіяхъ,
въ которыхъ знатныя красавицы такъ охотно и быстро влюблялись въ одинокихъ бѣдныхъ юношей, и вообще провидѣніе неизменно заботилось лишь о томъ, чтобъ на долю юношей выпадало возможно больше удивительнѣйшихъ и въ концѣ концовь
пріятнѣйшнхъ галантныхъ приключеИій.
Конечно, проживъ и продумавъ достаточно для того, чтобъ
уенѣть познать тщету и горечь всѣхъ радостей, соблазняющихъ
здѣсь человѣка, еще не сотворившаго себя духовнымъ, онъ,
осли-бъ и умѣлъ мечтать, то ужъ навѣрное теперь предметом!»
мечтаній его были бы не подобныя приключенія, а иныя явлсиія, странныя, даже сверхъестественный, возможность которых!,
однако вполнѣ подтверждалась не только вѣроіі его, но и разумомъ, изощреннымъ гностическими разсужденіями мистиковъ.
По, невидимому, не умѣлъ онъ, да и не любилъ мечтать, и, если
подчасъ ничѣмъ болѣе важнымъ не быль занять, то всего
охотнѣс пребывалъ въ созерцательной и совершенной праздности, которую самъ опредѣлялъ при елучаѣ, какъ сосредоточенное бездуміе.
Однажды неосторожно онъ увлекся нредестнымъ создатели»,
нсзамѣтпо ставшимъ его невѣстой, но въ самый торжественный

моментъ испугался того, что могло произойти, и неожиданно
исчезъ. Но кто изъ насъ порой не бываете, подверженъ увлеченіямъ, и какое же это, если мыслить строго, собыгіеі
Яо всякомъ случаѣ никогда впослѣдствіи Яковъ Бауманъ не проявлял!, раскаянія въ томъ, что по собственной винѣ остался
лишеннымъ нѣжной спутницы, и сожалѣлъ, какъ ни странно,
о томъ лишь, что имя покинутой невѣсты не было «Наина» —
имя особенно имъ любимое.
Онъ сохранил?, единственный подарокъ своей нсвѣсты — старинный золотой перстень, на которомъ арабскими буквами
вырѣзаны были имена. Онъ показывалъ его свѣдущимъ лицамъ,
даже ученымъ востоковѣдам?,, но одни читали арабскіе знаки
такъ: «Богъ е с т ь . Есть Б о г ъ » , другіе: «Богъмой — любовь»,
а иные такъ вовсе отказывались объяснить значеніе загадочных!, начертаній, ссылаясь на чрезмѣрную ихъ древность.
Какъ бы тамъ ни было, Яковъ Бауманъ не заботился о составлен^ себѣ гороскопа и пе слишком ь заинтересовался попавшей
какъ - то ему снова на глаза визитной карточкой провинціальііой гадалки, гдѣ значилось:
«Египетская предсказательница прошедшаго, настоящаго и будущего Н. А. Бабкина».
*

Былъ вечерь, просторная комната освѣщалась свѣчой. Сидя
у топившейся раскрытой печи, он?, держалъ въ рукахъ книгу —
изъ тѣхъ, о когорыхъ сказано, что вт, подобпыхъ книгахъ дѣло
идетъ вовсе не о томъ только, что въ нихъ буквально написано, а о скрытыхъ силахъ, которыя вели перомъ автора и которыя вливаются въ жилы читателя, такъ что по нимъ струится
новое чувство истины; испытывая правильное дѣйствіе этихъ
книгъ, читатель получаете», въ извѣешомъ отношсніи, носвященіе разсудка.
Онъ читалъ объ ангелахъ, охраняющих?, человѣка, и, время отъ
времени отрываясь отъ книги, глядѣлъ на огонь, словно завороженный магіей горящихъ дровъ, влекомый г ь привычному
таинственному зрѣлищу. И снова огнепныя страницы.
— Ангелъ, мой ангелъ неотлучно охраняете, меня. И сейчас?,
онъ близко, здѣсь за мною, незримо бодрствует?,. Какъ радостно,
легко и вмѣстѣ какъ безконечно страшно отъ этого со-

57

знанія: онъ здѣсь, всегда здѣсь, лишь ради меня покинувшій
невѣдомыя мнѣ обители, но обернусь, и вотъ нѣтъ никого,
и я не вижу его. А онъ видитъ каждое мое движеніе, слѣдитъ
малѣйшую мысль, видитъ меня лучше, нежели я самъ, — мой
тихій стражъ... Лишь онъ свободенъ но-настоящему, свободеиъ и отъ оковъ, налагаемыхъ временемъ: время не властно
надъ нимъ, непрестанно приближающимся къ веснѣ своей
юности и, чудесный, чѣмъ старше онъ становится, тѣмъ моложе
долженъ казаться. Умный и знающій ангелъ!..
Взволнованный, умиленный, Яковъ Баумаиъ долго не сводилъ
глазъ съ висѣвшаго падъ кроватью его молящагося ангела,
неповторимо изображеннаго Филиппино Липпи, потомъ задумался, опустивъ голову. Когда онъ поднялъ се, то увидѣлъ
незнакомца, вошедшаго непримѣтно, но испуга и удивлеиія не
ощути.гь.
Тотъ глядѣлъ сурово, и въ то же время неслыханно - нѣжио прозвучалъ его голосъ, когда еле слышно, словно не раскрывая
губъ, онъ молвилъ: «пойдемте».
Они шли очень быстро, почти бѣжали, но объ усталости
не думалось. Вотъ миновали и городской валъ. Какъ долго
шли они, объ этомъ судить было невозможно. Вдругь возлѣ
большого, экзотически ярко освѣщеннаго дома, вокругъ котораго не видно было иныхъ строеній, незнакомецъ остановился.
Б е з ъ усилія поднимаясь но высокой, цвѣтамн убранной, лестнице, взошли они наверхъ и очутились въ покояхъ, залитыхъ
голубымъ свѣтомъ.
Навстречу имъ медленно поднялась молодая женщина несказанно-прекрасная, не слишкомъ высокая и чрезвычайно бледная. На ней было гладкое черное платье безо всякихъ украшеній.
Сразу обратившись къ Якову Бауману, прекрасная госпожа
неожиданно простерла къ нему обѣ руки съ выраясеніемъ
мольбы и цѣломудреиной покорности. Но онъ, совершенно
потрясенный, испытывали вблизи ноя робость такую, о силѣ
которой немыслимо составить себѣ продета в лсніе. Робость эта
увеличивалась въ немъ съ каждымъ мгновеніемъ и вмѣстѣ
съ тѣмъ все существо его было словно пронизано еще не испытанными доселѣ чувствами благоговѣйнаго восхищеніи и норывистаго воодушевленія, лишавшаго его одновременно дыханія

к

и разсудка. Онъ уналъ на колѣни и залился слезами. Потом?»
показалось ему, будто мать его, юная и веселая, склонившись
надъ ним?», ласково проводить рукой по его восналспнымь
глазам?». Онъ сдѣлалъ движеніе, чтобы ноцѣловать ея руку,
но это не удалось ему.
— Пойдемте, гіромолвилъ тотъ же, хорошо знакомый голосъ.
Они перешли въ полутемную залу, гдѣ за круглымъ столом?,,
покрытым?, тяжелой, скажсмъ, византійской парчей, на которомъ лежало раснягіе, сидѣля пятеро мужчин?, бритые и во Фракахъ. Передъ каждым?, зажжена была свѣча. Когда они входили въ залу, сидѣвшіе тамь молча привстали и снова сѣли
но знаку незнакомца.
Яковъ Бауман?, хотѣлъ было спросить, что дѣлаютъ здѣсь за
круглым?, столом?, и зачѣмь раснятіе, когда взор?, его привлеч е т , былъ висѣвшимъ въ углубленіи залы зеркалом?» странной
Формы, ровно ничего не отражавшим?,. Только что собрался
онъ промолвить: «гдѣ я ? » какъ одииъ изъ пяти подошел?,
къ нему и, взяв?, за руку, подвел?, къ окну. Взглянув?, въ окно,
онъ у подъѣзда увидѣлъ крошечную черную каретку ел, золотымъ гербом?,, запряженную четверкой породистых?, лошадей.
— Спѣшиге, сказалъ внятно подошедиіій и, иовторивъ еще
дважды это же слово на незнакомом?, языкѣ, вернулся къ своему
мѣсту. — «Странно, что в?» цѣлом ь домѣ не видио слуг?,, а между
тѣмъ нигдѣ въ комнатахъ и даже на зеркалѣ не замѣтно пыли,
подумал?, Яковъ Бауман?,, ни одной пылинки !»
И вотъ снова они вдвоемъ к у д а - т о спѣшатъ въ темнотѣ.—
В ы не покинете меня больше? снросилъ Яковъ Бауман?, дрожавшимъ от?, волиенія голосом?,. — Я съ вами, отвѣтилъ незнакомецъ, но, сказавши, тотчас?, отошел?,, и прежде, чѣмъ можно
было понять сокровенный смысл?, произнесенных?, им?, слов?,,
онъ исчезъ; и Яков?, Бауманъ, почувствовавшій сразу смертельную усталость, но и небывалую до того ясность мысли,
ощущеніе которой доставляло ему острую радость, — остался
одииъ.

Онъ не помнил?,, как?, отыскал?, въ темнотѣ дорогу и вернулся
домоіі. К т о - т о очевидно хозяіишчал?, безъ него въ комнатѣ,
которую он?,, выходя из?, дому, не усііѣль запереть на ключ?,:

дрова продолжали горѣгь въ раскрытой печкѣ. Усѣвшись на
томъ же креслѣ, онъ крѣнко уснулъ, и приснилось ему, будто
онъ приноминастъ соиъ, недавно вндѣнный.
Онъ інелъ въ сонровожденіи друга и любимой своей собачки,
черной Находки, но тянувшейся безконечно вдаль дорогѣ, усаженной высокими розовыми кустами. Они курили и тихо бесѣдовали. О чемъ, ему никакъ не удавалось вспомнить, но
кажется о Сведенборговыхъ откровеніяхъ. Находка также разговаривала съ ннмъ и лизала руки, ласково позванивая бубенчикомъ ошейника.
Такъ идя, нагнали они каретку съ золотымь гербомъ, запряженную четверкой сильных!» бѣлыхъ лошадей, которыя, однако,
съ т[>удомъ, еле-еле тащили за собой каретку. — Что же въ ней
и кто въ пей, что четыремъ лошадямъ не справиться? полюбопытствовалъ Яковъ Бауманъ и сдѣлалъ попытку заглянуть
въ крошечное занавѣшенное оконце, но другъ властно отстранилъ его, и тутъ бѣлые кони разомъ рванулись внередъ и во
весь духъ понесли каретку, изъ которой необычайно нріятный
женскій голосъ крикну л ь : «спѣшнте».
Яковъ Бауманъ быль изумленъ и огорченъ, и ему захотѣлось
носкорѣй вернуться домой, чтобъ вспомнить одно ужасно какъ
нужное имя... Проснулся онъ, наконецъ, отъ рѣзкаго стука
въ дверь. В ъ комнату вошла прислуживавшая ему преголстая,
зато добрая, сосѣдка.
— Я раньше никакъ по могла къ вамъ .достучаться, взволнованно заявила
она и торжественно-медленно,
растягивая
каждую букву, продолжала: А къ вамъ недавно пріѣзжала
какая-то дама.
— Какъ ея имя? иетерпѣливо воскликнул!» Яковъ Бауман!..
— На...
— Наина? весело неребилъ онъ. — Признайтесь же, что она
такъ вамъ и объявила: «меня зовутт» Наина»!
— Навѣрное сказать не могу. Объ имени спросить ее я не
догадалась, да, но-правдѣ сказать, и но посмѣла бы, — наивно
пробормотала добродушная женщина, въ конецъ переконфузившись.—Но возможно, что вы угадали: такое красивое имя «Наина»,
мнѣ кажется, удивительно какъ подходить пріѣзжей дамѣ.
— Не огорчайтесь, вы поступили правильно. Псе-равно завтра
>тромъ мы съ вами простимся надолго, — ласково и совсѣмъ

ужт, серьезно промолвила, онъ. Я отправляюсь въ далекое
странствіе и врядъ ли скоро вернусь.
— Господина, уѣзжаетъ въ Египетъ ?
— Пожалуй, и еще гораздо ближе.,.
Любой Факгъ мистиченъ, если его не профанировать. — подумала»
при этома» Якова, Баумана,, и невольно улыбнулся, живо представивъ себѣ нѣкоторыс взгляды и лица извѣстныхъ литературных!, критиковь.
С.-Петербурп, 1921
Мііртъ — Декабрь

Юрій Аиненковъ
Ііортрсті» Верлена

ПОЛЬ В Е Р Л Е Н Ъ

PAUL VERLAINE]

Изъ книги «Мудрость» [Sagesse]
Переводь Ѳедора Сологуба

Menu въ тиши Бѣда, злоіі рыцарь въ маскѣ, встрѣтилъ
И въ сердце старое копье свое умѣтилъ.
Кровь сердца стараго багряный мечеть взмахъ,
И стынетъ, дымная, подъ солнцем?, на цвѣтахъ.
Глаза мнѣ гасить мрак?,, упал?, я с?, громким?, криком?.,
И сердце старое мертво в?, дрожаньи диком?,.
Тогда приблизился и спѣшился сз, коня
Кѣда, мой рыцарь злой, и тронулъ онъ меня.
Желѣзомъ скованный влагая персть глубоко
Мнѣ в?» язву, свой закон?, вѣщаеть он?, жестоко,
И отъ касанія холоднаго перста
И сердце ожило, и честь, и чистота,
И, къ дивной истинѣ так?, пламенно-ревниво,
Вновь сердце молодо въ груди моей и живо.
Дрожу под?, тяжестью сомнѣній и тревог?,,
Но упоен?,, какъ тотъ, кому явился Бог?,.
А добрый рыцарь мой на скакуна садится,
Кивает?, головой иредъ тѣмъ, какъ удалиться,
И мнѣ кричитъ (еще я слышу голосъ тотъ):
-Довольно въ первый разъ. Но берегись вперед?,!

И красота, и слабость женщинъ, ихъ печали,
И руки блѣдныя, источника, блага, и зла,
Глаза, гдѣ жизнь почти все дикое сожгла,
Оставив а. то, предъ чѣма, мучители-ба. дрожали,
И са, лаской матери, когда бы даже лгали,
Уста, всегда ихъ голоса,! Призыва, на дѣла,
Иль добрый знака,, иль нѣснь, когда застигнетъ мгла,
Или рыданье, умершее въ складкахъ ш а л и ! . .
Какъ люди злы! Какъ жизнь нелѣпа и груба!
Дхъ! если-бъ намъ не ноцѣлуи, не борьба,
Осталось нѣчто доброе въ верховномъ кругѣ,
Что зародилось въ серднѣ дѣтскома, и нростомъ,
И честь, и милость! Э т о - в ѣ р н ы н подруги,
Иное чт0 останется, когда умремъ?

Послушай нѣжной пѣсни лепета,.
Она за rua чета,, утѣшая,
Такая скромная, простая,
Какъ ручейка надъ мхами трепетъ.
!

Нама, вѣдома и вожделѣнна,
Теперь она звучита, изъ дали,
И, какъ вдова и з ъ - з а вуали,
Глядитъ печально, но надменно.
Злой вѣтеръ, налетая съ ревомъ,
Не вскроетъ тайны покрывала,
Но сердцу ясень блескъ ФІала
Небесной правды пода, иокровомъ.
Намъ вѣдомая, повторяета.,
Что наша ненависть и злоба
Кезслѣдно кануть въ бездну гроба,
И лишь добро не умираета,,
И говорить, какая радостьПростая жизнь безъ ожиданья,
И яснымъ золотомъ вѣнчанье,
И мира безъ побѣды сладость.
Звучитъ, съ холодныма, вѣтромъ споря,
Наивная эпиталама.
Великолѣннѣе нѣтъ храма,
Чѣмъ храмъ утѣшеннаго горя.
Подобна страиницѣ бездомной
Душа, безгнѣвная въ томленьи.
Какъ ясны всѣ ея ученья!
Внимай урокамъ иѣсни скромной.

Какъ нѣзкно вы меня ласкали
Такъ незадолго до разлуки,
О, эти малснькія руки,
Которыми мои печали,
Мои томленья и скитанья
И въ близкихъ, и въ далекихъ странахъ
Подъ яснымъ солгщемъ и въ туманахъ
ІІреображалися въ мечтанья.
Все къ нимъ тоска моя стремится,
Но разгадаю ли ихъ знаки
Душѣ, которая во мракѣ
Зловѣщемъ никнетъ и томится?
О, непорочное видѣнье,
Приходишь ли ты съ вѣстыо вѣрной
О нашей родинѣ безмѣрной,
Гдѣ тѣсное соедииенье?
О,
И
И
О,

руки, власть благословенья,
скорбь, и кроткіе упреки,
освященные зароки,
дайте, дайте знакъ прощенья!

Сынъ громадныхъ поселеній
И іірезрѣнныхъ возмущеній,
Ядѣсь я все, о чемъ мечталъ,
Отыскалъ, и все позналъ,
Но все - призракъ, все убого,
Все спѣшило отцвѣсти.
Я легко сказалъ «прости»
Наслажденью, даже счастью,
Съ каждой я разстался страстью
Внѣ Тебя, мой милый Б о г ъ !
Поднялъ Крестъ меня на крылья,
Далъ мнѣ лучшія усилья
Устремляться къ чистотѣ,
Къ тишинѣ, къ святой мечтѣ
Цѣломудренио и стррго.
Умиленье, мнѣ подай
Сладкихъ росъ отрадный рай,
Погрузи въ живую воду,
Сердцу дай одну свободуУмереть у Божьихъ ногъ!

Надъ кровлей небо лишь одно, Лазурь яснѣетъ.
Ііадъ кровлей дерево одно
Вершиной вѣетъ.
И съ неба лыотся мнѣ въ окно
Отъ церкви звоны,
И съ дерева летятъ въ окно
Мнѣ птичьи стоны.
О, Боже, Боже мой, все тамъ
Такъ просто, стройно,
И этоть мирный городь тамъ
Живетъ спокойно.
- Къ чему теперь, подумай самъ,
Твой плачь унылый,
И что же сдѣлалъ, вспомни самъ,
Т ы съ юной силой?

КАРСАВИНЪ
СОФІЯ

ЗЕМНАЯ И Г О Р Н Я Я

[Неизданное гностическое сочиненіе

Огненный Змій, отображеніе Великаго Змія, ярясь подъемлется
изъ лона Незримой Ночи, мещетъ золотыя острыя стрѣлы,
ліетъ сладкій, животворящій и въ жизни смерть несущій ядъ.
В'ь многоголосомъ шумѣ рождающагося Дня—розовый хитонъ
его быстро желтѣетъ въ расплавленномъ золотѣ С в ѣ т а — д о н о сится до меня, долгими годами искапій согбенпаго, за серебро
сѣдинъ отдавшаго Свѣглому Зміго чернь моихъ кудрей, стройное
пѣніе до зари возставшихъ оть сна нахашеновъ.
Первым?. Началом?, рождающим?. всё,
Нахапгь, Т ы

был?..

Хаос?., твой Сын?., из?. Тебя излитой,
]>мль Началом?. Вторым?,.
Третье, от?, первых?, пріявшее двух?.
И бьггіе и свой вид?.,
Третье — Душа.
Лани, трепещущей лани подобная,
Лани затравленной, Смертью гонимая
Неизбѣжимою,
В ъ Царствѣ Т ы свѣта вся днесь осіянпая,
Завтра рыдаешь в ъ страданья

повергнута.

Вт. скорби H стонах?, ликуешь безмѣрпо Т ы ,
Снова — в?, стенаньях?, своих?, осуждаема,
Снова — судимая, Смерти подвержена,
Снова — блуждаешь во ЗЛІІ, безънсходнан,
Путь въ лабиринті. навѣкъ потерявшая.
Іисусъ говорить Отцу:
«Посмотри, посмотри, Отец?.,
По землѣ блуждает?, въ тоскѣ
И з ъ чертогов?» твоихъ, Отец?.,
Изгнанница.
Рвется, рветсв она вознестись
И не вѣдаетъ — как?, вознестись
Из'ь темницы своей, из?, оков?,
Горысаго Хаоса.
Ниспошли Меня, Отец?., ниспошли!
Я съ печатями низойду,
Через?, всѣ эоны пройду,
И открою тайны всѣ;
Е й открою сущность богов?.,
И свящеішаго тайну пути
Я открою,

назвав?,

Гноснсом ь 2 ) .

Замолкли чреваты» слова:
И сшіщснпаго тайну пути
И открою, назваиі,
Гпооисомъ.

Вспоминается далекая юность. Какъ живой, стоить іі]«едо мною
великій Василидъ, высокій и блѣдный, никогда не улыбавшіііся,
съ кроткою грустью въ спокойныхъ, глубоких!» очахъ. Необоримой силой истины звучала его негромкая рѣчь, когда говорилъ онъ о ІІервоначалѣ Непостижимомъ, о Богѣ Не-Сущемъ.—
«Оно было, когда ничего не было, когда ничто было. Но это
ничто не было чѣмъ-то изъ сущаго, а — просто, ясно безъ всяких!»
мудрованій — было всецѣло ничто». И однако донынѣ воднуетт.
весь духъ мой, сжимает!» и жжете сердце одна мысль о Непостижимомъ, словно само Оно здѣсь, во мнѣ и со мною. Всее д и н о е . . . Сколько сокровеннаго въ словѣ этомъ! Весь міръ
звучитъ въ иемь; всѣ краски земныя горятъ и сіяютъ немеркнущим ь свѣтомъ. И, какъ огонь лампады колеблемый вѣтромъ,
милое сердце горѣ стремить; и отверзаются орлиныя очи духа,
нетѣлесно созерцая безконечное. В с ё . . . Значить и это иѣснословіе нахашеновъ, и это щебетанье утреннихъ птицъ, и эти
звуки и голоса просыпающагося города, и Солнце, юное Солнце...
Непостижимое... Но жажду постичь. И развѣ какъ-то не постигаю, его именуя? — Нѣтъ, не могли быть ложью пламенны»,
быстрый слова Валентина. Огнемъ Истины горѣли его черные
живые глаза, правдой неодолимой пылало вѣчпо юное лицо.
Гдѣ ты теперь, учитель святой? Тебя призываю, твои повторяю слова въ сіянін дня золотого. — «Вижу въ духѣ: зависите
всё отъ эѳира, созерцаю въ духѣ всё содержимымъ: плоть отъ
души зависите, душа — отъ воздуха, воздухъ — отъ эоира.
Вижу: глубина выносите» плоды, отъ матери рождается дитя».
Высшее содержитъ въ себѣ низшее. Дивное, стройное всё
составляете единство. В ъ круговорогѣ вѣчномъ жизни и смерти
всё возникаете и всё погибаете, всё становится всѣмъ. Вотъ
Она — Божественная Полнота, открытая гностиковъ духу Плнрома! Вотъ Оно, Первоначало Непостижимое, Неизреченное,
темное, какъ эта минувшая Ночь, Пучина Неизслѣдимая, Бездна
Бездонная, Молчаніе Вѣчное, Праотецъ Виѳост»! Нѣтъ предѣла
тебѣ, нѣтъ конца и начала. Нерушимо молчанье твое — мол-

чишь, Полнота Всеединой Божественной Жизни. Неизрѣченное,
какъ изреку я тебя, когда и во миѣ ты молчишь, въ глубинѣ,
въ пучинѣ твоей, гдѣ съ тобой я одно? Но какъ же безъ
словъ, молчаніемъ чтить смогу я тебя и тебя иѣснословить, если
духъ мой исходит?» любовью къ тебѣ, если хочет?, и должен?,
твое сокровенное имя изречь? В?> госкѣ неизбывной томится,
стенаетъ душа; слѣная, нлѣненная, устами пересохшими шепчегъ
слова ІІистисъ С О Ф І И 3 ) .
О Свѣтъ свѣтовь, тебѣ от?, начала повѣрила я. Внемли же
иынѣ, о Свѣтъ, умоиременѣ моей! Спаси меня, Свѣтъ, ибо
злыя мысли проникли въ меня. Воззрѣла я долу и тамъ увидѣла свѣтъ, и подумала:
«Хочу устремиться гуда и объять
этот?, свѣтъ». Устремилася я и во Тьмѣ себя обрѣла, во тьмѣ
Хаоса внизу; и не могла поспѣшить я назад?, и мѣста моего
достичь, ибо утѣсиена была всѣми верженьями Своевольнаго,
ибо Сила с?, ликом?, льва отняла у меня во мнѣ находившійся
с в ѣ т ъ . . . И воззвала о помощи я, но голос?» мой не донесся
изъ Тьмы; и воззрѣла горѣ я, дабы Свѣгъ, ему же повѣрила
я, на помощь ко мнѣ низошел?,... Не оставь меня, Господи,
нынѣ въ нуждѣ моей, ибо искони въ твой я вѣрила Свѣтъ; о
Господи, Свѣтъ С иль, не оставь въ нуждѣ по свѣтѣ моем?,! Я
къ тебѣ воззрѣла горѣ, о Свѣтъ, повѣрила въ Тебя. Нынѣ, о
Свѣтовъ Свѣтъ, утѣснена во тьмѣ Хаоса я. Если нынѣ хочеші,
ты снизойти, чтобъ спасти меня — велико милосердье твое —
внемли во Истинѣ мнѣ и спаси меня. Спаси меня отъ вещества
этой Тьмы, дабы не утонула я въ н е й . . . Не допусти этой Тьмѣ
меня утопить; не допусти, чтобы Сила съ ликомъ льва поглотила всю силу мою; не допусти, чтобы Хаосъ силу мою покрылъ...
Не отвращай лица твоего отъ меня, ибо я томима в е с ь м а . . .
Изъ средины Хаоса и изъ средины Тьмы воззрѣла я, и ждала
я Супруга моего, да придетъ и сразится за меня, но не нришелъ онъ; и ждала, да придетъ и силу даруетъ мнѣ, но не
обрѣла его. И когда искала я Свѣтъ, они дали миѣ Тьму; и
когда искала силу мою — вещество мнѣ д а л и . . . Нынѣ, о Свѣтъ,
что вт> тебѣ и со мной, пѣснословлю я имя твое, Свѣтъ, во
славѣ. Да угодным?, будет?, тебѣ, о Свѣтъ, пѣснословье мое,
какъ возвышенная тайна, что во врата Свѣга вводит?,... Ищите
всѣ Свѣтъ, коимъ Сила души вашей, что вт> васъ живетъ. Ибо
Свѣтъ веществу всяческому внллъ; и ои?, ни одного не оставит?,

безъ того, чтобы очистить е г о . . . Богъ изъ вещества душу
спасетъ. И въ Свѣтѣ градъ уготовятъ, и всѣ спасеішыя души
въ градѣ томъ будутъ жить и его получать въ удѣлъ. И души
тѣхъ, что тайны ііріяли, будутъ въ мѣстѣ томъ пребывать; и
тѣ, что тайны пріяли во имя его, будутъ тамъ п р е б ы в а т ь . . .
Свѣтъ Свѣтовъ, въ тебя повѣрила я — не оставь во Тьмѣ меня
до исполнеиія времени моего! Помоги мнѣ и спаси тайнами
твоими; преклони ухо твое ко миѣ и спаси! Да спасетъ меня
Сила Свѣта твоего и да вознесетъ къ высшимъ зонамъ, ибо ты
спасешь меня, къ высотѣ эоновъ твоихъ возведешь... Не отвращай свѣтлаго образа твоего отъ меня, но призри на меня,
когда меня они утѣсняютъ; поспѣши во время спасти меня,
когда возонію къ тебѣ. Ибо время исчезло мое, какъ дыханье,
и стала я веществомъ.
Отняли они свѣтъ у меня, и сила
изсохла моя. Забыла я тайну мою, ее же исполняла я р а н ѣ . . .
Воздвигнись же иынѣ, Свѣтъ, отыщи силу мою и въ ней —
сущую душу. Исполнено велѣнье твое, его же ты мнѣ въ
утѣснепьяхъ уставилъ.
Исполнилось время мое. — Взыскуешь
ты силу мою и душу м о ю . . . Свѣтъ моего спасенья, я пѣснословлю тебя въ мѣстѣ горнемъ и въ хаосѣ снова. Пѣснословить
буду тебя въ пѣснословьи моемъ, коимъ въ мѣсгѣ горнемъ славила тебя и славила, когда въ Хаосѣ была я . . . Свѣтъ, въ тебѣ
воздвигла я силу мою, мой Свѣтъ. В ъ тебя увѣровала я. Не
дай презирать меня, не дай архонтамъ двенадцати зоиовъ,
ненавистникамъ моимъ, ликовать надо м н о й . . . Свѣтъ, яви мнѣ
пути твои, и снасуся на иихъ; яви мнѣ дорогу твою, дабы
изъ Хаоса я с п а с л а с ь . . . Веди меня въ Свѣтѣ твоемъ, да узнаю,
что ты, Свѣтъ, — спаситель мой. На тебя уповать буду я во
все время мое.
Такъ въ нлачѣ Пистнсъ С О Ф І И взываю къ тебѣ, Праотецъ Неизреченный. Безмолвенъ ты, и нсизслѣдима Пучина твоя, но
зовешь въ себя къ постиженію тайны твоей сокровенной.
Минула Черная Ночь; яркій День, изъ чрева рожденный ея,
возсіялъ... Безмолвенъ ты, неизреченъ, но себя изрекаешь.
Т ы — Полнота всего, всяческое и всё. Но не можешь ты быть
полнотою всего, если молчанье твое нерушимое нерушимо, если
безмолвіе твое неизреченное не становится рѣчью. Вѣдь е с т ь
рѣчь, вѣдь ясно всё говорить. П гдѣ же звучитъ эта рѣчь,
это вѣщее слово, какъ не въ тебѣ, въ Полнотѣ всего? Или

ты, Совершенный, одинъ безгласенъ, одинъ не можешь себя
изречь? Но какъ же тогда всему ты силу даешь себя изрекать,
самъ безсилыіый? Нѣтъ, вѣчно ты, неизмѣнно — Молчащая
Бездна; и вѣчно—вссцѣло себя изрекающая Рѣчь. Не наше
молчанье ты, отъ бытія отъединенное; но — молчанье всецѣлое,
полное, молчанье всего бытія. Т ы молчишь, Великіи Панъ,
объятый полдневного дрёмой. Ты безмолвенъ, въ огнѣ сливая
и плавя всѣ звуки, слѣпящій очи сіяніемъ Полдень!
Ты —
Безмолвность, Тихая Ночь, потаенная, зримо незримая за яркозвѣзднымъ хитономъ! Свѣтъ ты, Слово и Рѣчь. Но не наша
безеильная рѣчь, лишь невидимо сотрясающая воздухъ, и не
рѣчь гностика, смиряющая стихіи, незримое являющая зримымъ;
но — всецѣлая, совершенная Рѣчь, въ коей каждый звукъ есть
само бытіе.
Тьма ты непроницаемая и совершенная; не тьма этой Ночи,
колеблемая безчисленныхъ небесныхъ огней сіяніемъ, свѣтомъ
рождающагося въ ней Дня незримо пронизанная, но — тьма
совершенная и полная, неразличенность всего сущаго. И День
ты ясный, всецѣло сіяющій; не этотъ День съ тѣнями его, съ
темнотою вѣщсй, отъ Солнца сокрытою, но — День, всё пронизающій, Ясность безпорочная. И День ты и Ночь, и Свѣтъ,
и Тьма, и Рѣчь н Безмолвіе, ты, одинъ, всеединый, неизреченно
изрекаемый. Ты одинъ сразу и Тьма и Свѣтъ, и Безмолвіе и
Слово. Но вѣдь слово не безмолвіе и свѣтъ не тьма. И отличеиъ ты, какъ Свѣтъ и Рѣчь, отъ себя, какъ Тьмы и
Безмолвія.
«Вижу новорожденное дитя», говорилъ Валентинъ. Вижу Рождающагося и я. — Неизреченный Виѳосъ и Безмолвный хочетъ
высказать себя, всего, всецѣло. Хочетъ себя узрѣть не собою
самимъ — другимъ, отъ пего отличпымъ, увидѣть себя сіяющимъ
Свѣтомъ, услышать Словомъ звучнымъ. Не можетъ онъ, темный
исконно, въ себѣ себя увидѣть; не можетъ, молчаливый нерушимо, себя самого услыхать. Какъ же тогда во Тьмѣ онъ
пребудете вѣчно своей, въ вѣчномъ своемъ Молчаньн? Какъ же
тогда онъ Бсзмолвье и Мракъ? Выше онъ мрака и выше безмолвія: онъ и мракъ и свѣтъ, и молчанье и рѣчь. И какъ
рѣчь онъ не безмолвіе, какъ свѣтъ онъ не мракъ. Изъ себя
онъ рождаетъ Слово свое и Свѣтъ свой, но самъ не рожденъ,
ибо Тьма ранѣе Свѣта и ранѣс Рѣчи Молчанье. Вижу Po-

75

жденнаго. — B o n , возсіялъ онъ и свѣтомъ своимъ пронизала,
его породившую Тьму, раз ьяла, ее, ничего отъ нея не оставила,
и въ полнотѣ своего сіянія сама, сіяніемъ быть перестала,. Вотъ
прозвучала, многозвучнымъ онъ словомъ и всю наиолнилъ има,
Молчаливую Бездну, и сама, въ звучаньи своемъ молчаніемъ
сталь.
Предвѣчныма, Отцомъ онъ рожденъ. На незримый
лика, отчій воззрѣль и, пламеиѣя любовью, низвергся въ
отчее лоно.
Вижу въ духѣ. — Отеца, рождаетъ Сына — Сына, свободно и
вольно рождается отъ Отца, отъ начала ему послушный, всецѣло свободный.
Словно двуострымъ мечомъ, сіяньемъ луча
разсѣкаетъ Отца; въ Свѣтѣ своемъ воздвигаете, Предѣлъ или
Креста, между Свѣтома, своима, и отчею Тьмою. Весь пламснѣегъ и ва, пламени бурномъ и пламенема, бурнымъ звенитъ и
звучитъ. Весь въ Отцѣ, она, не видитъ Отца и отходить ва,
особность. Но въ себѣ разсѣкая Отца, она, зритъ и другую
Отчую Силу, Силу единства, Великую Мощь Единящей Любви.
Ею влекомый назадъ, обращаете, пресвѣтлый свой зракъ въ
незримость темнаго отчаго лона. Бурно кидается въ лоно Отца,
упоенный бездонностью Бездны. Весь пламеиѣя Любовью, «сего
Отца озаряете, и оглашаете, Безмолвную Бездну ликующнма,
кликомъ своимъ. Меркнете,, свѣтомъ всё пронизавъ, собою
содѣлавъ Вѣчную Ночь; въ звучность Молчанье свое претворивъ,
умолкаете. Но не номерка,, не замолк а, онъ. — Отчая Сила его
сохранила надъ Бездной и въ Безднѣ. В ъ отчее лоно низвергнувъ его, воскресила его и пресвѣтлымъ и звучнымъ. Силой
Любви онъ жива, и спасенъ. И Силой Любви вожделѣетъ Огеца,,
чтобы вѣчно звучало сыновнее первое слово, сладостныма, именема, вѣчно его, Отца, именуя. Силой Любви вожделѣегъ Отецъ
зрѣть непрестанно сыновній сіяющій Свѣтъ. Хочетъ Отецъ,
чтобы Духъ Любви не въ немъ одиомъ нребывалъ: чтобы Духъ
покоился въ Сынѣ. Хочетъ она, видѣть какъ съ Сыиомъ и
съ иимъ, съ Отцомъ, едините, себя отдѣлеиный сыновиимъ сіяніемъ Духъ.
В ъ первомъ звукѣ Пучины Безмолвной рождается Сынъ, Предвечное Отчее Слово. И произносите,, рождаяся, Сынъ святое и
первое имя «Отецъ». Вотъ въ порывѣ безмѣрной Любви, Отцомъ
изъ себя чрезъ него изведенной, ринулся Сына, въ объятья,
въ родимое лоно Отца. Ринулся она,, любуясь красою Пучины.

Вотъ опъ небытствуетъ въ ной, Любовью съ Отцом?, съединенный.
Но не небытствуетъ, н ѣ т ъ ! — Соблюла и Отца и его
могучая Отчая Сила. В с е сохранила она для Отца, для него,
бсзмѣрно любимаго ею, все соблюла для себя, ибо иѣтъ безъ
того, кого любишь, Любви. Снова бытійствуетъ Сынъ, Отцомъ
безначальнымъ рожденный, Духомъ и іп, Духѣ для радостной
жизни воскресшій нзъ Тьмы. Снова любуется Сынъ красою
отчей безмѣрной, новое имя Отца изрекает?,, имя второе.
Истина —имя второе Отца, и оно же — имя любимаго СынаИ(УТИ ну съ радостными кликомъ об?,емлетъ ликующій Умъ н
сливается съ нею, восторгом?, пылая. Мощнымъ и буйным?,
норывомъ ревнуя подъемлется Вѣчная Сила Любви. И сберегает?, для Сына Отца, и блюдетъ нерушимо любимаго Сына.
Третье великое имя Отца иазываетъ Любовью трепещущій
Сынъ. Имя то — Жизнь-Любовь, оно же имя любимой спасительной Силы, Отчей, въ Огцѣ обрѣтенной Пресвѣтлымъ Умомъ.
Нѣжно Отца именуя, смѣется, сіяетъ огнями несчетными Сынъ.
Вторят?, сіяныо и смѣху его и Отецъ и Великая Сила. Такъ,
когда ярое Солнце смѣясь и сіяя встаегъ надъ землею, всё
отвѣчаетъ ему и сіяньемъ и смѣхомъ. — Радостно птицы щебечут?,, несяся навстрѣчу лучамъ. Радостно листья и травы
дрожатъ, и ловятъ смѣяся лучи золотые. Свѣтлымъ весельемъ
горятъ и играютъ холодныя капли росы. Каждая кажетъ другой
всё въ ней отраженное милое Солнце. «Жизнь!» восклицает?,
Воскрѳсшій. И, опьяненный ся полнотой, погружается онъ
въ ся росное лоно; и забываетъ себя, умирая мгновенно въ
ныланіи Жизни Предвѣчной. Но воскрешает?, Умершаго трижды Безсмертная Отчая Сила. И возстаетъ онъ изъ Бездны
для новых?, сіяпій и свѣтлыхъ рѣчей, и для новых?, звучаній.
Все только Мракъ и Безмолвіе, все лишь Отецъ Непостижный. Весь онъ становится Сыиомъ, весь въ нем?, сіяетъ, какъ
въ свѣтѣ, как?, въ словѣ—звучитъ. Въ немъ исчезает?, и свѣтитъ
и звученъ; и въ нем?, погибаетъ, какъ свѣтъ безъ тьмы ужъ
не зримый, какъ слово, неслышное, если исчезло молчанье.
Весь онъ и въ Духѣ, слившем?, его воедино съ отъятым?,
рожденіемъ Сыпомъ, слившими съ собою, с?, Духомъ, мечомъ
рожденнаго Сына отъятымъ. Весь онъ въ Духѣ, хранящем?,
цѣлость его и цѣлость Сына, и цѣлость себя, Духа, хранящем?,.
Все только Свѣтъ, возсіявшій из?, Мрака и Мракъ до конца

проиизавшій. В с е только Слово, изрекшее все, что молчало,
и ставшее снова Молчаньемъ и Тьмою. Все оно изъ Отца
и въ Отцѣ и Отецъ. В с е о н о — Д у х ъ , ибо имъ дано имя
Третьей Силѣ, имъ озарена и она, ибо безъ него не было бы
Отчаго Духа.
Все только Духъ, изъ Отца изошедшій чрезъ имъ рожденнаго
Сына, Духъ, воскрешающій Сына изъ лона его иородившаго
Мрака, изъ лона снова его пріявшаго Мрака, Духъ соблюдающій Мракъ въ самомъ озареньи его сіяющимъ Свѣтомъ. Весь
онъ—Отецъ въ непостижномъ единствѣ его; весь и Сынъ, ибо
имъ лишь Сынъ и живете, и дышитъ, и свѣтитъ.
Дивная, дивная жизнь Полноты! — Вѣчно рождаете Отецъ,
вѣчио дыханье изъ устъ его вмѣстѣ съ рождаемымъ Словомъ
исходите. Вѣчно весь онъ въ Словѣ звучите, и весь въ дыхаиіи дьцнитъ, весь и свѣтлое Слово и Духъ. Вѣчно и С ы т .
произноситъ любимое имя Отца, имя Духа его именуя; вѣчно
Мракъ озаряете, и все, что во Мракѣ: себя и Духа. Вѣчно
и Духъ извергается, бурнымъ нотокомъ изъ Бездны Бездонной, рождающей Сына; но, извергался, вѣчно въ Отцѣ онъ
и въ Сынѣ, сливается съ ними, сливаете, ихъ снова разъятых ь
и сохраняете въ единствѣ тройство.

1

Дивеиъ таинственный путь Непостижнаго. Весь исходить Онъ
въ Сына и Духа, въ ихъ единствѣ съ собой себя одного обрѣтаетъ. Дивеиъ и путь Рожденнаго.—Весь погибаете въ Родившемъ онъ, снова сливаяся съ Духомъ, но обрѣтаете себя
самого, содержащаго ихъ. Дивеиъ путь Духа: всего опт, себя
изливаете, любовно въ Сына, всего и въ Отца изливаете,,
и, съедипнвъ, съединившись, въ себѣ ихъ находите. Какъ ты
полна, какъ прекрасна, ІІлирома Божественной Жизни! Какъ
ты прекрасна въ твоемъ совершепиомъ движении, въ смѣнѣ
безсмѣнной Жизни и Смерти, въ вѣчномъ едішствѣ тройства
и единства! Все кипите и цесется въ гебѣ, все измѣняется
переливаясь другъ въ друга;—все неизмѣнно, безмолвно и тихо.
Мощь, не преставшая быть собой въ Свершены! себя! Свершеніе, не престающее быть и Мощыо своею! Движеніе совершенное, ибо—движенье покоя. Покой совершенный—движенья
покой. В с е въ тебѣ, все, Полнота: и этотъ шумъ дневной,
и тишина ночи безмолвной, всякое слово и всякая мысль, юное
тѣло нагое, и мое, восхотѣвшее тихой жизни земли сухое

и желтое тѣло. Ты и горькін слезы, рЬідаиья кого-то тамъ, подь
окномъ, чьи-то глубокіе, жгучіе вздохи; ты и смѣхъ, что доносится съ улицы, смѣхъ молодой и веселый. Ты—моя свѣтлая
тихая
радость, мудрый покой тобой умиленнаго старца;
мудрое счастье мое нерушимое,
горе вмѣстившее жизни,
и бурной и долгой.
Неисчислимы твои имена. Т ы Бездна—Молчанье и Истина —
Умъ. Ты Слово—Жизнь и Человѣкъ—Соборность. Т ы Четверица совершенная; ты—Восьмерица; ты—вся ІІлирома. Много
именъ твоихъ, раскрытыхъ намъ Валентиномъ, и Птолемеемь,
и Маркомъ. Но во всѣхъ ихъ и малой доли нѣтъ твоей полноты,
совершенно единая въ трехъ совершенныхъ. Близокъ, близокъ
конецъ моего блужданья вдали отъ тебя. Скоро уже упокоюсь
навѣки въ тебѣ. Старѣютъ глаза мои, но все ярче Свѣтъ
Истины ихъ озаряетъ. Немощно слабое тѣло мое, и невольно
дрожать изсохшія руки; медленнѣй бьется усталое сердце, и стынетъ когда-то кигіѣвшая кровь. Знаю—покой твой объемлетъ
меня; и молитвенно жду я покоя. Скоро ли, скоро-ль придетъ
онъ, желанный? И отчего неизбывна тоска по тебѣ, отчего
я такъ долго и слѣпо блуждалъ?
Въ ясномъ немеркиущемъ Свѣтѣ Плиромы нредвѣчно мудрствовала Мудрость - С О Ф І Я , въ четѣ съ Вожделѣниымъ своимъ.
В ъ Единеньи Любви обрѣтала Блаженство она, отъ Надежды
подъемляся къ Вѣрѣ. Вѣрою въ Церкви она узрѣвала супруга
ся—Человѣка: и въ Человѣкѣ и Церкви сіяли ей Слово и Жизнь,
въ и ихъ же Умъ И С Т И Н О Й Бездну Молчащую ей раскрывалъ.
Но до конца непостижна была для нея Молчащая Бездна,
и не могла, недвижима, услышать она, что говорить Безмолвное
Слово. И забывала она Вожделѣннаго, несказанной красою влекомая, прелестью Бездны безмолвной; Бездны забыть не могла
въ страстныхъ объятьяхъ супруга. Жгучая страсть зародилася
въ сердцѣ ея, ненасытная страсть, вожделѣніе Бездны, неизъяснимо зовущей Молчаньемъ своимъ, влекущей гибелью черной.
Ринулась бурно С О Ф І Я , номысливъ О Бездиѣ. Страстью влекомая, въ Виѳосѣ смерти искала. Мчалася быстро она къ воссіявшему ей въ безиредѣльности Тьмы иесказуемой Свѣту.
Вся отдаваясь порыву Любви, неминучую гибель искала.
Но преградилъ ей дорогу Прсдѣлъ, ограждавшій Бездонность,
незыблемый Крестъ. Крсстъ ее спаеъ отъ гибели въ Безднѣ,

но духъ ея помутился. Жгучею темною страстью ниспала
она въ кромѣшную тьму, въ Пустоту и во Мракъ. Нала она,
Ахамотъ, не въ таинственный Виѳоса мракъ, не въ его всеединое лоно: нала во мракъ, котораго нѣтъ, въ небытіе. Этотъ
небыгный мракъ ничего не можетъ родить и не можетъ стать
свѣтомъ. Эта зловѣщая тишь зазвучать не можетъ, ибо нѣтъ
ея, ибо нѣтъ кромѣшнаго мрака. И за ГІредѣломъ Плнромы
утратила все Ахамотъ, лишилася образа, жизни, всего, чѣмъ
была и любила: вся она стала лишь чернымъ, слѣпымъ стремленіемъ въ Бездну, жалкимъ подобіемъ Бездны Великой.
Такь тосковала она и томилась, и все стремилася къ дальнему
горнему Свѣту. Словно птица ночная, въ огчаяньи билась о
Крестъ. Но на Крестѣ распростерся Христосъ, и въ немъ на
мигъ ей видимымъ стало Сіянье, на мигъ зазвучало Отчее Слово.
И распростершись коснулся ея, Онъ, извелъ се изъ небытности
полпой, образовалъ по сущности только. Вновь пробудилася
жизнь ея, и въ себѣ ощутила она нлодъ любви къ ней Христа;
опознала въ жгучей и темной страсти своей свое стремленье въ
Плирому. Снова ринулась Дѣва; и снова сталъ передъ нею незыблемый Крестъ. Только теперь яснѣе ей было стремленье ея
и горше было сознанье, что цѣли своей она не можетъ достичь.
И не видала пути она, Крестомъ прегражденная); чернымъ
томилась невѣдѣньемъ, горьким!,, отчаялась. Чуя жизнь въ себѣ,
Христомъ пробужденную, и не видя его, боялась она жизнь
утратить; искала Христа и звала, но найти не могла. Лишь
воспоминаньемъ о Немъ, о любимомъ, жила, теплила скудную
жизнь. И плакала она горючими слезами, и, вспоминая о
Христѣ, улыбалась сквозь слезы; и стремилась въ Плирому
томясь, и тосковала, свое сознавая безеильс; и неутѣшно скорбела, и трепетала въ страхѣ за жизнь свою, въ умиранье ее
превращая. И временами казалося ей, будто Свѣтъ мерцаете,
во тьмѣ кромѣшной и будто въ Свѣгѣ незыблемый Крестъ, а
на немъ Любимый ея. Но бросалася къ свѣту она, и свѣте,
исчезалъ и тоскливѣй еще обстояла безмолвная тьма.
Не прекращалась тоска С О Ф І И : неустанно стремилась она; и
всегда и вездѣ встрѣчала Иредѣлъ, его же не въ силахъ была
превозмочь. И стремленье не завершаясь оставалось стремленьемъ, изъ себя изойти не могло и, какъ птица безумная, билось,
о Крестъ стеная; коснѣло оно, холодѣло, становилось грубымъ

веществом!, этого міра—замкнутой ва, себѣ напряженною, неподвижною жизнью. Нѣтъ, не жизнью: жизнь—движенье, свобода.
Смертью оно становилось; мертвымъ камнѳкгь, тяжелымъ давило.
Такъ становилась тоска Ахамотъ веществомь. Слезы С О Ф І И
о Миломъ его орошали ііѣжиою влагой. Улыбка ея при воспоминанья о Нема, становилася свѣтомъ. Трегістъ душевный ея
и страхъ т— темныя, низшія силы. Стремленье въ ІІлирому —
духовныя силы, движеиіемъ ввысь создающія міръ. В ъ вѣчномъ
исканьи образуете, себѣ Ахамотъ, пытаясь вспомнить Того,
кто дала, ей бытіе, кто ей на Крестѣ явился. Безсильная, вѣдѣніема, не одаренная, не можетъ вспомнить она—искажаете, ва,
себѣ отраженье Плиромы, малыя части ея созидаегъ. Измѣнчивая, вѣчно стремится ввысь, неутомимо скорбя и трудясь.
Не ва, силахъ она всю Плирому постичь, узрѣть ее единымъ
воззрѣньѳмъ. Длится воззрѣиье ея, но всего зримаго ею сразу
не видитъ: сіяета, ей то одинъ лика, Полноты, то другой, мерцаете преда, нею ІІемеркиущій Свѣть. И словно новый ликъ
заступаете, прежній, и словно прежній блѣднѣетъ, уходитъ ва>
какую то даль, невозвратимый уже. И длится стремленье ея,
и кажется ей, будто преда, нею и въ пей безконечпыи разстилается путь, а она вмѣстить его не можете, въ себѣ. Мутится
тоскующій умъ. — «Я ли это была», восклицаете она, «я ли,
С О Ф І Я ? Я ли видѣла все,
теперь позабытое мною? Я лн тама,
стояла ва, тоскѣ неисточиой, къ тебѣ вопіяла, Любимый?
Мучаюсь я. Но я ли сама мука эта, словно въ мою проникшая душу? Или же злая то сила са> лнкомъ свирѣпаго льва?
Bora, влекуся я ввысь. Но сама ли влекусь или Нѣкто влечете,
благоуханьѳмъ своимъ несказаннымъ? Какъ это горькая скорбь
моя стала вдругъ чѣмъ то чужима, мнѣ, тяжелымъ и грубымъ?
Какъ незримыя слезы внезапно зримой рѣкой потекли? Я ли
сама мой трепета, и страхъ? Почему жъ трепеща, распростерши
черныя длинныя крылья, въ ужасѣ дикомъ лицо закрывая свое
и степая, несутся, кружатъ предо мной, какъ осенпіс листья,
мысли, страшныя мысли мои? Я, улыбалась тебѣ, мой Любимый, сквозь слезы. Но отчего, отчего эта улыбка сіяетъ, изъ
за темныхъ туча,, нроглянувъ, и огнями горитъ въ безконечныхъ
каиляхъ, надъ темной землею повисших ь? Разъята я, разлагаюсь и тлѣю; забываю, теряю себя. И не я уже мысли
и чувства, желанья мои. И они обстоять, утѣсняютъ меня».

Вѣщая мудрость говорите въ старой книгѣ о мукахъ С О Ф І И , О
мірѣ чудесномъ, ея норож'денномъ тоской и неяснымъ стрема еньемъ познать и любить:
«И отвѣчая, Іисусъ сказалъ ученикамъ своимъ: Когда пребывала С О Ф І Я въ тринадцатомъ эонѣ, въ мѣстѣ всѣхъ братьевъ
ея невидимыхъ, т. е. двадцати четырехъ верженій Великаго
Невидимаго, по велѣнію Первой Тайны случилося это; и
тогда , воззрѣла Пистисъ С О Ф І Я горѣ. Увидѣла свѣтъ она
Завѣсы Сокровищницы Свѣта и восхотѣла достичь того мѣста,
и не въ силахъ была достичь того мѣста. Но престала
она выполнять тайну тринадцатаго зона, a воспѣсиовила
Свѣтъ Высоты, его же узрѣла въ свѣтѣ Завѣсы Сокровищницы Свѣта.
(лучилось же, когда пѣснословила она мѣсто Высоты, что возненавидѣли ее всѣ въ двѣнадцаги зонах бывшіе архонты,— они
же внизу—ибо отошла она отъ ихъ тайнъ, ибо восхотѣла она
возойти къ Высотѣ и надъ ними всѣми быть. Посему гнѣвались они на нее и ненавидѣли ее. И гнѣвался великій Трехсильный Своевольный, т. е. третій Трехсильный, онъ же пребывалъ въ тринадцатомъ зонѣ и ослушникомъ былъ, ибо не
извергь всего очищеннаго его въ немъ пребывающей силы
и не даль очищеннаго изъ свѣта своего въ должное время,
когда архонты давали очищенное свое, ибо хотѣлъ онъ владыкою быть надъ всѣмъ трипа дцатымъ эономъ и надъ тѣми, что
ниже его пребывали. Когда же архонты двенадцати зоновъ
гнѣвались на Пистисъ СОФІЮ—она же превыше ихъ—и ее весьма
нѳнавидѣли, случилось, что и великій Трехсильный Своевольный,
о коемъ сейчасъ я разсказаль вамъ, нримкнулъ къ нимъ и гнѣвался на Пистисъ С О Ф І І О и весьма неиавидѣлъ ее, ибо она къ
Свѣту, высшему, чѣмъ онь, помыслила течь. И извергъ изъ
себя онь Великую Силу съ ликомъ льва, и изъ своего въ немъ
пребывавшаго вещества извергъ онъ много других ь весьма
могучихт. верженій, и нослалъ ихъ къ мѣстамъ внизу, къ
частямъ Хаоса, дабы они тамъ нагнали Пистисъ С О Ф І Ю И И З Ъ
нея взяли силу ея, ибо помыслила она течь превыше ихъ
ьсѣхъ и еще—престала выполнять ея тайну, но скорбѣла все
время и Свѣтъ, что узрѣла, искала. И ненавидѣли ее архонты,
оставшіеся и унорствующіе тайну выполнить, и ненавидѣли ée
всѣ стражи вратъ зоновъ.
„Стрѣлецъ"

6

Случилось же по велѣнію Перваго Велѣнін, что веяикій Грехсильный Своевольный, онъ же быдъ одииъ изъ трех?, ТрехС ильных?,, преслѣдовалъ
СОФІЮ
въ тринадцатомъ эонѣ, дабы
воззрѣла долу она и увидѣла Силу Свѣта, Силу съ ликомъ льва,
и восхотѣла ее, и къ мѣсту тому притекла, такъ, чтобы свѣтъ
ея у нея отнять.
Случилось же нослѣ сего—воззрѣла долу она и увидѣла его
свѣтлую Силу внизу, и не познала она, что это Сила, Трехоильнаго Своевольнаго, но помыслила, что она оть Свѣта, его
же изначала увидѣла она, изъ свѣта Завѣсы Сокровищницы
Свѣта. И помыслила она въ себѣ: «Потеку я къ мѣсту тому
безъ Супруга моего, возьму Свѣгь и созижду себѣ изъ него
евѣтлый эонъ, дабы въ силахъ быть къ Свѣту Свѣтовъ, что
въ Высотѣ Высот?,, потечь». И когда помыслила она это,
изошла она изъ мѣста ея, изъ трииадцатаго зона, и низошла
къ двѣнадцати эонамъ. Преследовали ее архонты эоновъ и
гнѣвались на нее, ибо о величіи помыслила она. Но изошла
она изъ двенадцати эоновъ и потекла къ мѣстамъ Хаоса, н
приступила къ Силѣ Свѣта съ ликомъ льва, дабы поглотить ее.
Но обступили ее всѣ вещныя вержѳпія Своевольнаго, и Великая Сила Свѣга съ ликомъ льва поглотила Силы Свѣта въ С О Ф І И ,
и очистила Свѣтъ ея и поглотила его; а вещество ея низвергнуто было въ Хаосъ, и стало оно въ Хаосѣ архонтомъ съ
ликомъ льва, одна половина коего огонь, а другая мракъ, т. е.
Ялдаваоѳомъ, о немъ же часто я вам?, говорилъ. Когда же
случилось это, стала С О Ф І Я весьма слабой, и начала еще та
Сила Свѣта съ ликомъ льва брать изъ С О Ф І И всѣ С И Л Ы Свѣта,
и всѣ вещныя Силы Своевольнаго обстояли С О Ф І Ю H утѣсняли ее.
И возоніяла громко Пистисъ С О Ф І Я И воскричала къ Свѣту
Свѣговъ, его же изначала узрѣла, когда повѣрила въ него.»
Разумѣю, что въ новѣсти этой сокрыты отъ непосвященныхъ
великія тайны. О нихъ говорить вѣрными умами и устами
неложными хранимое ученіе Валентина.—Не было Хаоса внѣ
Полноты, и не силы иныя боролись съ Пистисъ С О Ф І С Й . И не
было злымъ Божество, и не был ь злымъ ни одииъ изъ эоновъ
Его. Такъ и великій Василидъ но разъ повторял ь: «Все готовь
я признать; не признаю того лишь, что Божество жестокосердо».
Но Хаосъ—ничто, пустота. То же, что обстоит?. С О Ф І Ю какъ
вещныя силы, что угрожает?, ей как?, сила съ ликомъ льва—

лишь развитость ея, по сущности же—сама она. И сама о н а —
всѣ архонты двенадцати эоновъ, сама—Своевольный Трехсильный.
Но, удержать не въ силахъ единство свое, видитъ она себя
разъятой на части, и кажется ей, что все враждуете другъ
съ другомъ н съ нею. Подумай — вѣдь каждый изъ насъ въ
глубинѣ своей есть С О Ф І Я . И развѣ не обстоять насъ мысли
наши и чувства, какъ что-то иное? Развѣ наша же страсть
не влечете насъ, словно иная могучая сила? И кажется намъ,
будто все не мы. Но какъ же тогда все рождается въ насъ и
въ нась погибаете? О подумай, подумай, старый младенецъ!—.
Развѣ ты не въ нлѣну у своихъ же созданій? Развѣ не думаешь ты,
что какая то злая и чуждая Сила въ тебя проникаете, влечете и
губите тебя? Развѣ ты не измыслилъ себѣ Ялдаваоѳа, какого-ТЪ
грознаго, злого и теми а го бога? Признай, наконецъ, свои страданья въ страданьяхъ С О Ф І И ; пойми и ея великую тайну, въ
словахъ этой новѣсти дивной отъ взглядовъ сокрытую всѣхъ!
Все, что угрожаете С О Ф І И И терзаете ее, все, что ее разъединяете, отъемля частицы ея свѣта, — только образъ и символъ
разъятости ея. Но и сама въ единствѣ своемъ, внѣ разъятости
этой она—только символъ, ибо нѣтъ ея, вігР того, что противостоите другъ другу, и не части ея отъ нея отъяты, но сама
распалась она. Такъ и Валентинъ учитъ, говоря, что н о с а м о й
с у щ н о с т и своей образована С О Ф І Я - Ахамотъ Христомъ и отъ
Его касанья чрезъ Кресте, разсѣкающій мечу подобно и утверждающій, принесла плодъ свой. И въ плодѣ томъ, въ С О Ф І И
уже сущностной,—и она сама и Христосъ. И что же сама она
безъ Христа, еще безсущастная, в е * сущая?:—Нѣтъ ея.—Она
лишь возможность, Христомъ явленная. А поскольку есть оиа—
Христомъ она образуема. И плачъ ея горькій лишь въ Немъ
становится слышимымъ.
«Когда же Писгисъ С О Ф І Я окончила шестую свою умопремѣну
нокаянную о ирощеньи нроступковъ ея, случилось, что обратилась она опять къ Высотѣ, дабы видѣть, прощены ли грѣхи
ея, и дабы видѣть, изведутъ ли изъ Хаоса ее. И по велѣнію
Первой Тайны не услышала она еще, что грѣхи ея прощены и
изведена она изъ Хаоса бѵдетъ. Когда же обратилась она къ
Высотѣ, дабы видѣть, пріята ли отъ нея умопремѣпа ея, узрѣла
она всѣхъ архонтовъ двенадцати эоновъ, какъ смѣялись они
надъ ней и радовались, ибо умопремѣиа ея не принята отъ

нея. Но когда возопія.іа она въ седьмой разъ, внялъ Іисусъ
воплю ея. «Не было еще, говорить онъ, тогда велѣнія Первой
Тайны ко мнѣ спасти ее и изъ Хаоса извести. Но безъ велѣнія, самъ я по милосердно моему возвелъ ее къ просторному
болѣе мѣсту въ Хаосѣ. И когда вещныя верженія Своевольна™
замѣтилн, что возведена она къ просторному болѣе мѣсту въ
Хаосѣ, престали они немного ее утѣснять, ибо помыслили они,
будто еовсѣмъ она изъ Хаоса изведена. Когда же случилось
это, не познала Пистисъ С О Ф І Я , что я помогъ ей, не познала
меня совсѣмъ, но продолжала она пѣснословить Сокровища
Свѣта, его же видѣла прежде и ему же иовѣрила, и помышляла, что онъ и былъ помощникомъ ея, коего нѣснословила
она, помышляя, что истинный Свѣгь то былъ. Но такъ какъ
повѣрила она въ Свѣтъ, Сокровищу Истинному присущій, была
возведена она изъ Хаоса и умонремѣна ея отъ нея принята.
Но еще не исполнилось велѣніе Первой Тайны умопремѣну ея
отъ нея принять. Когда же верженія Своевольиаго замѣтили,
что не возведена Пистисъ С О Ф І Я ИЗЪ Хаоса, обратились они
опять нротивъ нея, сильно ее угѣсняя. И въ восьмой разъ
вопіяла она, и воиіяла въ девятый разъ.
Когда же возвѣстила Пистисъ С О Ф І Я девятую умонрсмѣну свою,
утѣснила ее опять Сила съ лнкомъ льва, вождслѣя всѣ силы
отнять у нея. И снова возопіяла она къ Свѣту, говоря:
«О снѣтъ, коему отъ начала новѣрила я, ради коего претерпѣла
я эти великія муки, помоги мнѣ ! »
И въ тотъ част, была принята отъ нея умопремѣна ея. Вняла
ей Первая Тайна: но велѣнію ея ниспосланъ былъ я. Я пришелъ помочь ей, и возвелъ се изъ Хаоса, ибо почувствовала
она умопремѣну н повѣрила въ Свѣтъ и эти велнкія муки и эти
великія опасности нретерпѣла. Была обманута она божественным!, Своеволыгымъ, и ничѣмъ инымъ не была обманута она,
кромѣ какъ Силою Свѣта по подобно Свѣту, въ него же поварила. Ради сего но велѣнію Первой Тайны ниспосланъ былъ я,
дабы тайно ей помочь. Но не изошелъ я къ мѣсту эоновъ, а
изшелъ изъ средины всѣхъ ихъ такъ, что ни одна Сила не
знала, нижё Силы Внутренняго Внутреннѣйшаго, ни—Внѣшняго
Внѣіиняго, и только Первая Тайна знала о томъ.
Когда зке низошелъ я къ Хаосу, дабы помочь ей, случилось,
что увидѣла она, что уменъ я и весьма сіяю и въ милосердіи

къ ней. Ибо не своеволенъ я былъ, какъ Сила съ лакомь льва,
она же взяла изъ С О Ф І И Силу Свѣту и утѣсняла ее, дабы взягь
весь еущій въ ней Свѣтъ. Узрѣла тогда С О Ф І Я мепя, что свѣтилъ
я въ десять тысячъ разъ болѣе, чѣмъ Сила съ ликомъ льва, и
что ва. великомъ милоеердіи я къ ней; и познала она, что изъ
Высоты Высотъ я, въ Свѣтъ коихъ изначала повѣрила она.
Объяло тогда мужество С О Ф І Ю ІІ сказала она десятую умопремѣну свою.
Случилось же, когда Сила съ ликомъ льва узрѣла меня: какъ
приближался ка. С О Ф І И Я весьма сіяя, что разъярилась она еще
больше и извергла изъ себя новое множество весьма сильныхъ
верженій. Когда же случилось это, сказала Пистисъ С О Ф І Я одиннадцатую умопремѣну свою.
Случилось же послѣ сего, что приблизился къ Хаосу я, весьма
сіяя, дабы взять свѣть той Силы съ ликомъ льва. И когда весьма
сіяль я, устрашилась она н возопила къ Своевольному — Богу ея,
дабы онъ помогъ ей. И тотчасъ же воззрѣлъ Своевольный Бога,
нзъ тринадцатая» Зона; и воззрѣлъ долу на Хаоса., будучи
гнѣвнммъ весьма и желая своей Силѣ ca. ликомъ льва помочь.
II окружила Сила съ ликомъ льва, она и всѣ нрочія верженія,
Пистисъ С О Ф І Ю , желая взять весь ва. С О Ф І І І нребывающій Свѣтъ.
Случилось же, что, когда утѣсняли они С О Ф І Ю , возопіяла она къ
Высотѣ ко мнѣ вопія, дабы я помогъ ей. Случилось же, что,
когда воззрѣла она къ Высотѣ, увидѣла она Своевольнаго весьма
гйѣвнымъ; и убоялась она, и сказала двенадцатую умопремѣну
свою о Своевольномъ и о верженіяхъ его.
Послѣ же сего возопіяла Пистисъ С О Ф І Я ко мнѣ говоря: «О Свѣта.
Свѣтовъ; преступила я на. двенадцати эонахъ и отъ нихъ
низошла, чего ради свершила я двенадцать умопремѣна, покаянныха. по числу эоиова.. ІІынѣ же, Свѣтъ Свѣтовъ, прости мнѣ
преступленье мое, ибо весьма велико оно, такъ какъ оставила я
мѣста Высоты и низошла обитать въ мѣстахъ Хаоса».
И тринадцатую умопремѣну свою сказала Пистисъ С О Ф І Я .
И тогда исполнилось время тому, чтобы изведена она была изъ
Хаоса. И чрѳзъ себя самого, кромѣ Первой Тайны, изволь изъ
себя я Силу Свѣта и ниспослал, ее долу къ Хаосу, дабы извела
она ГІистисъ С О Ф І Ю Н З Ъ глубокихъ мѣстъ Хаоса и возвела къ
высшнмъ мѣстамъ Хаоса, доколѣ не будетъ велѣнін Первой
Тайны совсѣмъ изъ Хаоса ее извести. И моя Сила Свѣта ноз :

вела Пистисъ С О Ф І І О КЪ В Ы С Ш И М Ъ мѣстамъ Хаоса. Когда же
верженія Своевольнаго замѣтили, что возведена Пистисъ С О Ф І Я
къ высшимъ мѣстамъ Хаоса, преслѣдовали они ее горѣ, въ то
время какъ хотѣли они снова увлечь ее къ низшимъ мѣстамъ
Хаоса. И моя Сила Свѣта, ее же послалъ я возвести С О Ф І Ю
изъ Хаоса, сіяла весьма. Случилось же, что, когда верженія
Своевольнаго преследовали С О Ф І Ю , ибо къ высшимъ мѣстамъ
Хаоса ведена была она, воспѣеновила она снова и вопіяла ко мнѣ.
И повелѣлъ я Силѣ Свѣта, ее же нослалъ спасти С О Ф І Ю , стать
Вѣнцомъ Свѣта на главѣ ея, дабы верженія Своевольнаго отнынѣ
не могли осилить ее. И когда стала Сила Свѣта Вѣнцомъ Свѣта
вокругъ главы ея, подвигнуты были всѣ пребывавшія въ ней
злыя вещества и всѣ были очищены въ ней; уничтожены были
они и остались въ Хаосѣ, a верженія Своевольнаго взирали на
нихъ и радовались; и очищенное чиста го Свѣта, что въ Пистисъ
С О Ф І И , дало Силу моей Силѣ Свѣта,
она же стала Вѣнцомъ
вокругъ главы ея. Случилось же далѣе, что, когда она объяла
чистый Свѣтъ въ Пистисъ С О Ф І И , ся чистый Свѣтъ не исходил и
изъ Вѣіща Пламени Свѣта, дабы верженія Своевольнаго его у
нея не похитили.
/
Въ часъ тотъ исполнилось велѣніе обо всѣхъ утѣсненіяхъ,
Пистисъ С О Ф І Н опредѣленныхъ, ради исполненія Первой Тайны,
что отъ начала существовала, и пришло время спасти ее изъ
Хаоса и извести ее изо всѣхъ мраковъ. Ибо пріяга была
умопремѣна ея Первою Тайной. И тайна эта ниспослала мнѣ
съ Высоты Великую Силу Свѣта, дабы помогъ я Пистисъ
С О Ф І И и возвелъ ее изъ Хаоса. Воззрѣлъ я къ эонамъ въ Высоту
и увндѣлъ Силу Свѣта, ее же ниспослала миѣ Первая Тайна,
дабы изъ Хаоса спасти С О Ф І Ю . Случилось же, когда изъ эоновъ
изошелъ я и узрѣлъ спѣшащимъ себя — самъ же былъ я надъ
Хаосомъ — что изошла изъ меня другая Сила Свѣта, дабы помочь
Пистисъ С О Ф І И . И Сила Свѣта, что Первою Тайною изошла
изъ Высоты, низошла на Силу Свѣта, изъ меня исшедшую,
и встрѣтились они и стали Великимъ Истечепіемъ Свѣта.
Когда же сказалъ это Іисусъ ученикамъ своимъ, сказалъ онъ:
«Понимаете ли, образомъ какимъ съ Вами говорю?»
Снова пала ницъ передъ нимъ Марія и сказала: «Господи, понимаю, чтб говоришь. В ъ разрѣшеніе слова этого Твоя Сила Свѣта
пророчествовала нѣкогда чрезъ Давида въ 84 псалмѣ, говоря:

— Милость и Истина встретились, Правда и Миръ облобызались.
Истина изъ земли подымаю, и Правда прнзрѣла съ небесъ. —
Милость же есть Сила Свѣта, Первою Тайною исшедшая, ибо
Первая Тайна услышала Пистисъ С О Ф І Ю И возжалѣла ее во
всѣхъ угѣсненіяхъ ея. Истина асе—Сила, изъ Тебя исшедшая,
ибо Ты исполнил!. Истину, дабы спасти ее изъ Хаоса. И
Правда есть Сила, исшедшая Первою Тайною, н направить
она Пистисъ С О Ф І І О . И Миръ — Сила, изъ тебя исшедшая, дабы
войти въ верженія Своевольна то и взять отъ нихъ Свѣты, что
отъ Пистисъ С О Ф І И взяли они, т. е.: дабы Ты собралъ ихъ въ
Пастись С О Ф І И и въ мире содѣлалъ ихъ съ Силою ихъ. Истина
же, напротивь, есть Сила, что изъ Тебя изошла, когда Т ы въ
низшихі. мѣстахъ Хаоса быль. Посему чрезъ Давида сказала
Сила Твоя: «Истина изъ земли подъялась», ибо Ты въ низшихь
мѣстахъ Хаоса быль. Правда же, съ небесъ прнзрѣвшая, —
Сила нисшедшая Первою Тайною изъ Высоты н вошедшая въ
Пистисъ С О Ф І Ю » .
Такъ всё Христомъ собирается, весь Свѣтъ въ Хаосѣ, т. е. въ
Тьмѣ Кромѣшной или въ Пустотѣ, Кеномѣ, разсѣянный; и
остается во Тьмѣ лишь несвѣтлое, т. е. небытное и не-сущее;
и образуется и созидается Пистисъ С О Ф І Я , ИЗЪ не-сущей сущею
становясь. В ъ каждомъ изъ насъ, братья, она созидается: не
ннѣ, не кромѣ насъ. И усоверішргся для насъ она въ тринадцатой умопремѣнѣ своей, когда всѣ мы единымъ стадомъ, а
вѣрнѣе — тѣломъ единымъ станемъ. Будете въ Плиромѣ С О Ф І Я ,
когда вся она будетъ. Будете же вся она, когда станете всѣмъ
во всёмъ, т. е. въ каждомъ изъ насъ, и вся в ь каждомъ будете,
а каждый будете всею СоФІей. И свершается это въ двенадцати умопремѣиахъ ея — въ земной и временной жизни нашей,
для насъ — только временной и земной. Какъ золотистый
Фениксъ пустыни аравійской тонетъ въ золотѣ Солнца и, трепеща непримѣтно, дивно поютъ его нронизаемые вѣтромъ невидимым!. крылья, такъ поете, и трепещете и таете въ сіяніи
Вечна го Свѣта мои духъ при мысли одной о Пистисъ С О Ф І И ,
о Дѣвѣ прекрасной. Дѣва, съ тобой я и ты, свѣтоносная въ
золотѣ юнаго тѣла и въ пламени плечи покрывшихъ кудрей!
Вѣчно съ тобою рождаюсь въ безчисленныхъ радостныхъ жизняхь — въ пальмѣ зеленой впиваю холодную влагу и свѣглый

огонь, ліющійея съ неба, первым?, крикомъ младенца привѣтствую братьевъ моихъ, въ жгучемъ, какъ солнце пустыни,
лобзаньи ликую и таю. Вѣчно съ тобой умираю, свое и себя
отдавая, какъ пынѣ, чтобы воскреснуть въ другихъ и съ другими едино, для міра слѣпого незнаемо жить. Близокъ послѣдній
мой часъ — затихаетъ біеніе сердца и въ жилахъ кровь застываетъ. Близокъ во мнѣ и послѣдній твой часъ, золотая С О Ф І Я .
Первая Тайна уже посылаетъ свою Великую Силу. Льется сливаясь она съ Свѣтоносною Силой его несказанной. Съ Истиной
Милость и съ Правдою Миръ союзъ свой свершаютъ.
Я, С О Ф І Я , живу, но живу не собою, небытной, не-сущей. Имъ
создана, образована я, и въ дѣвственномъ чревѣ моем?, ношу Его
сѣмя, Его самого — нлодъ, рождаемый в?, мукахъ. Я рождаю Его,
Человѣка; сущая Имъ, я въ Немъ исчезаю. Всё отъ Супруга
во мнѣ и всё для Сына земного. Первымъ я создана, во Втором?,
живу и являю Его многовидность. В ъ Хаосѣ черном?,, небытная я, оставляю небыгную мнимость. Нынѣ же, Дѣва, въ полуденный часъ выхожу я къ Великому Духу, къ юному въ дѣвствѣ
своемъ, восхожу, непорочная дѣва. Нынѣ, въ полуденный часъ
выхожу я къ Незримому Богу. Тайну послѣднюю я отверзаю
послѣдней печатью. Имя ея изрекаю — Дзобз-Дзои-Дзаибо.
Имя ея изрекая, десницею тьмы я четыре беру и пять десницею тою же сотенъ, шуйцею — пять на десять и ею же снова
четыре. Я призываю васъ Дзоэдзиадзехоэдзоби Оэдзибдз Іодзиаоб Дзадзиб Дзадзибдзо 7 .
Неправильно попимаютъ ученіе твое, Валентин?,, думая, будто
говорилъ ты о паденіи самого Божества. Кто же не знаетъ,
что Маркъ разъяснилъ истинный смыслъ словъ твоихъ и что
еще великій Василидъ открылъ намъ совершенство Божественной
Полноты? Сотворилъ всё Не - сущій Богъ, не разъ повторялъ
Василидъ, Словомъ безсловно ; восхотѣлъ сотворить не-хотѣніемъ.
«Не-сущій Богъ содѣлалъ міръ не-сущій изъ н е - с у щ а г о ,
извергнув?, и основоуставивъ нѣкое единое сѣмя, въ немъ же —
всю всесѣмянность міра, міра многообразнаго и многосущнаго».
Какъ же послѣ этихъ словъ возможно учить о томъ, будто мір?,
и есть само Божество? Но ты зналъ, Валентинъ, что Плирома
превыше, совершеннѣе совершенства, зналъ, что въ ней и несовершенство есть, почему не только его, а и совершенство
само она превозмогаетъ. И вѣдалъ ты, что не было бы С О Ф І И

земной, не будь въ Плиромѣ СОФІИ небесной, т. е.—не будь
сама ІІлирома СоФІей. И если есть волненье й муки въ СОФІИ,
какъ же не быть имъ въ самой Полнотѣ? Вотъ почему говорилъ
ты, что Пистисъ С О Ф І Я , иначе именуемая Ахамогь, не сама
СОФІЯ Небесная, ибо СОФІИ
Небесной нельзя извергнуть изъ
лона Плиромы: сама Плирома она.—Пистисъ С О Ф І Я лишь Помышленье СОФІИ, Энѳимисисъ. Она — отраженье свѣтлаго лика
въ небытности Тьмы. Она возникаете по зову Христа изъ
ничто и причастіемъ чрезъ Него становится Горней СОФІѲЙ.
Не полна Полнота, доколѣ Она не пріяла въ себя Ахамотъ.
Но Она искони пріяла ее въ Горней СОФІИ. ТОМИТСЯ И страдаете
СОФІЯ земная къ ІІлиромѣ стремясь и достигнете ее став ь собою,
уже достигаете, достигла. Но томится сама Полнота въ Горней
СОФІИ
стремленьем!, постичь себя самое, въ непостижности
Бездны своей обрѣтая свои нерушимый Предѣлъ и Кресте.
И открывается ей самой ея непостижность, какъ нѣкій Свѣтъ,
какъ Слово и Умъ, какъ Хрнстосъ Іисусъ. И нисходите покой,
н ликуете вся Полнота, себя самое постигая. Но не отличны
въ ней ностиженье и радость отъ исканій и горя. Всё непостижно едино въ Ея полнотѣ непостижной. Выше еще Ея непостижность. — Въ самой себѣ Она неполна, полная лишь въ
единеньи любовномъ съ твореньемъ своимъ. Ж д е т е и тоскуете
Она, доколѣ, всецѣло Ее воспріявъ, не сольется съ Ней и не
станете, Ею творенье. «Но не тоскуете уже Она и не ждете,
ибо въ Ней, въ Полнотѣ, всё искони совершилось. Выше совершенства Совершенная. Но выше Она его потому, что будучи
совершенной и несовершенна. Выше божественности Божественная ; — потому, что божественной будучи и не божественна.
Несовершенна же и небожествепна Она въ томъ, что сама
становится и твореньемъ своимъ, дабы твореніе стало Ею. Такъ
познается Она въ нолнотѣ своей полноты. Кто же Она какъ
творенье свое? — Конечно, Слово и Умъ, Ея самоностиженье.
Слово же есть Человѣкъ, Чшовѣкъ — Соборность, Соборность—
СОФІЯ

8

.
Славьте СОФІЮ Предвѣчиую,
Нламепемт, красным!,

горящую,

СвЪтомъ н с с ч е т н ы х ъ
,

Славьте Е е ,

З р а к ъ земнородныхъ
—

огней!

Безконечпую,
разящую!

В и д и м ъ Невидимый в ъ Ней.

Солнце Любви Безпримѣсное,
Тьмы Безпросвѣтной Сіяьіе, .
Бездны Незнаемой Знаніе,
K p e c r i . , разсѣкающііі

Мечъ,

Славься, СОФІЯ Небесная,
Славься Безстрастья Страданіе,
Неизреченная Рѣчь !
Вѣчно Тобой изрекаема
Вѣчно въ Молчаньн сокрытая
Тайна твоей Полноты.
Въ дпвныхъ мира x i . созидаема,
Въ ішхъ иеизлнтно излитая,
Слово Предвѣчное — Т ы .
Долу блуждаю, холодная-,
Хаоса душными тучами
Горішхъ отъята я мѣстъ.
Плачу слезами

горючими;

Въ мукахъ Божественно плодная,
Чаю сіяющій Крестъ.
ТІІЛО

мое пригвожденное

Молча поникло безсильное;
Мной, земнородной, рожденное,
Никнетъ в ъ пучину могильную.
Сила померкла въ Безсиліп.
Руки, недвижно разъятмя,
Стонутъ и острые тернін
Нѣжпое ранятъ чело.
Трепетно бѣлыя крылія
Рѣютъ, сілньемъ объяты я,
Р о з ы — огни невечерніе.
Ликъ иъ нихъ сіяегъ свѣтло.
Кровь загорается красная,
Слезы горятъ самоцвѣтныя,
Лётъ мой свободенъ и тихъ.
Ближе сіянья привѣтныя...
Здѣсь я, СОФІЯ Прекрасная.
Здравствуй, Небесный

ЖеннхъІ

ПРИМВЧАНIЯ

ИЗДАТЕЛЯ

1. Печатаемое разсужденіе было пріобрѣтено издателем? вмѣстѣ съ партіей к н и г ?
теософическаго и оккультнаго содержанія въ началѣ марта мѣсяца сего года в ъ одном?,
изъ книжных?, магазинов! Государствешіаго Издательства за ц ѣ н у 5 коп. (въ золотой
валютѣ). Рукопись написана четкимъ, но очень мелким?, почерком?, на 2 3 страницахь
(recto и verso) съ нолями, на почтовой бумаг! - , большого Формата съ водяными знаками
круглая печать, въ серединѣ которой крылатый лев?, съ лапою, положенной
на пачку бумаги с?, надписью « I 8 6 0 » , а но ободку легенда: «Писчебумъ». Въ правописаніи послѣдовательпо выдержана мануйлица, что позволяет? признать за terminus
post »juera написанія трактата 1 9 1 8 — 1 9 1 9 г. Несравненно трудпѣе опредѣлить, имѣемъ ли
мы дѣло СЪ оригинальным? произведеніемъ, переводом?, или переработкою какогонибудь подлиннаго гностичеекаго сочиненія. Первое предположеніе кажется н а м ?
исключенным? по слѣдующнмъ соображеніямъ: — 1) Трактат?, отличается извѣстпою
цѣльностью основной мысли и ея развитія, несмотря на цитаты и длинные зксцѳрпты
из?, гностических?, нронзведенііі. Второе въ такой Формѣ для современных? писателей
необычно, а первое и вовсе имъ несвойственно. Съ помощью Формальнаго метода, разработаннаго въ выдающихся грудах?. Ю . Тынянова, В. Шкловскаго
В. Жирмунскаго,
Эйхенбаума и других?., намъ удалось установить, что'отличительная черта современной
позтики заключается в ъ отсутствіи цѣльпоети замысла и выполпенія. 2) Незамѣтно
никакихъ отголосков?, п е р е ж и г ы х ь нами
событій — міровоп войны н революцін.
Но невозможно представить себѣ современнаго писателя, на котором? бы они т а к ?
или иначе пе отразились. 3) Точно такъ же нам?, не удалось установить какое-либо
нліяніе оккультпыхъ и теософических?, идей, за исключеніемъ, можетъ быть, очень
темнаго намека на спмволическій с м ы с л ? креста и упоминанія въ послѣдномі. стихотвореиіи о розахъ. Самый тщательный анализ? не в с к р ы в а е т ? и малѣйшаго соприкосновенія с ? трудами ЭлиФасаЛеви, Фабра д'Оливе, Станислава де Гюайта, С е н т ъ - И в ?
д'Альвейдра, Клаватской, доктора ПІтѳйнера и других?., хо?-я в ? купленной вмѣстѣ
съ рукописью и, видимо, принадлежавшей к?, той же библіотекѣ партіи книг? находились произвсдепія Лепи, Гюайта, Штейиера, Энциклопедія Г. О. М. и брошюры
Тухолки. Допустить, что современный автор?., написавшій подобное публикуемому
разсужденіе, могъ остаться не з а т р о н у т ы м ! всею этой литературой и ея но отразить,
невозможно. Конечно, это — a r g u m e n t u m е silentio. Но он?, вполнѣ убѣдителень,
такъ к а к ? нами соблюдены в с ѣ установленный Э. Беригеймомъ (см. поел, издаше
его L e h r b u c h iler historischeu Methode) правила, требуемый для того, чтобы argumentum е silentio имѣлз. силу. 4 ) Кнутреішін основанія подтверждают? наши вы-

*

Особенно проникновенный мыслитель, прославившіііся

такъ н а з ы в а е м ы х ! «братьевъ - шкловитянъ»

созданіемъ

Редактор»

русской

школы

(«Стрѣльца»)

воды. — Т о н ь автора трактата производить впечатлѣніе

полной

серьезности

и

убе-

жденности, а ни того, ни другого при т р а к т о в к ѣ подобных!, сюжетовъ нельзя ожидать
въ нынѣшнее

просвѣщенное

и

позитивно-научное время отъ писателя,

несомнѣнно

исторически образованнаго. 5) Н а к о н е ц ъ , в ъ пользу древности трактата говорятъ конкретиыя подробности,

который

едва ли

могли б ы т ь

измышлены

нашимъ

современ-

иикомъ (описапіе наружности Василида и Валентина, случайный, но конкрстиыя

ука-

занія на время и мѣсто, наивпая в ѣ р а в ь легендарнаго Феникса н т. д.). Одпако рядъ
серьезныхь
въ

соображеній

даиномъ

трактатѣ

произведены. — 1)

препятствуетъ,

точный

Общій

тонъ

иисателямъ начала нашей э р ы .
ратуры,

къ

которымт.

на

персводъ
и

нашъ

взглядъ,

какого - пибудь

характера,

изложены

2 ) Сама Форма,

не

3)

аналогій

въ

античности.

Шпенглеромт., не свойственно древнимъ.
ности,

напримѣръ,

соображенііі

мы

несвойственны
античной лите

мы обращались за разъяснеиіями и компетентность
и ПУЗ'ахъ

Несомнѣнное

съ т р ѳ х м ѣ р н ы м ъ пространствомъ (пошімаиіе имъ « г л у б и н ы » )
уномннаніе

рѣшлемся

объ

которыхъ

Петербурга,

знакомство

автора

гоже, какъ это доказано

4) В ы з ы в а ю т ! , сомнѣнія н н ѣ к о т о р ы л

«осеннихъ

выставить

видѣть

гиостическаго

совершенно

в т. В У З ' а х ъ

себѣ

чтобы

по о т з ы в у знатоковъ

достаточно з а с в и д ѣ т е л ь с т в о в а п а преподаваніемъ
встрѣчаетъ

и тому,

утраченного

листьяхъ».

слѣдующую

Въ

виду

гипотезу.

всѣхъ

Современный

частэтихъ
намъ

авторъ ретушнронал і, н слегка переработал!, к а к о й - т о но дошедшШ до насъ подлинный
гностическііі

гекстъ. С л ѣ д ы переработки безъ т р у д а обнаруживаются в ь недостаточной

согласованности «плача СОФІИ» И повѣствоваіііл о ея с у д ь б а х ъ
и

н о с л ѣ д ) ющимъ

соображеній

іізложеніемъ.

перваго,

Очевидно,

подвергнув!,

второй

первоначальный

авторъ
текста,

съ

предшествующим!,

упустилъ

цЬлыіі

рядъ

некоторому сокращенію.

Издатель пока не р ѣ ш а е т с я е щ е реконструировать этотъ l l r l e x t ,

но позволяет!,

собѣ,

не входя в ь подробную аргумонгацію, кратко Формулировать т ѣ з а к л ю ч е н ы , к т. которымъ оігь прншелъ. — Предполагаемый нами оригиналъ

относится,

но в с ѣ м ъ в ѣ р о я -

тіямъ, къ э п о х ѣ синкретизирующаго разиыя системы гносиса. А в т о р ъ ссылается на В а силида,

Валентина

Василидъ

и

процвѣталъ

Марка,
ок.

на

п е р в ы х ъ д в у х ъ — какъ

1 2 5 — 1 3 0 г.,

Валентипъ

на лично ему

умеръ *ок. 1 6 0 г.

извѣстныхъ.

Следовательно,

авторъ, по его собственному с в и д е т е л ь с т в у , у ж е глубокііі старик ь, п и с а л , свой трактат!, ни какъ не позже перваго десятил Іітія I I I в ѣ к а . Такому предположеиію, на первый
взглядъ,

противоречить

заимствованін

изъ

кпнгъ «Pistis

Ад. Г а р н а к ъ и переводчикъ и х ъ К . Ш м и д г ъ ( C a r l

Sophia» и «Jeû»,

когорыа

S o l i m i d i K o p l i s c h - g n o a t i s c h o Schrif-

ten I T . B e r l i n , 1905) относить къ половине I I I в. Но весьма вероятно, что первоначаль
над редакція э т и х ъ произведены восходить къ самому началу III в., и что авторъ ею
и пользовался, l i e лишено значенія,

что автора, н а з ы в а е т ъ ее

Онъ отдѣльно даеті. « п л а ч ь СОФІИ» И ошісаніе ея с у д ь б ы ,

и,

«старой

книгой».—

какъ нрииято в ъ исто-

рической критике, его болѣе простую ворсію с л ѣ д у е г ъ датировать раньше, чомъ болѣе
сложную Bepcifo, приведенную въ коптскомъ орнгиналѣ. Д а л ѣ е , коптскій оригиналъ оставляотъ греческія слова безъ перевода.

Авторъ же не обнаруживаетъ с л ѣ д о в ъ вліянія со

стороны коптскаго я з ы к а или знакомства с ъ нимъ. Съ другой стороны, т р а к т а т ъ не можетъ б ы т ь отнесен і. къ болѣе позднему времени. — Въ немъ ученіе Валентина упрощено:
ІІлнрома сводится

къ Т е т р а д ѣ

и даже

къ

Тріадѣ,

a

Умъ

(nous)

отождествляется

с ъ Разумомь, РТ.чыо или Словом), (logos). Это сближаотъ систему автора съ христіанскимъ учепіемъ, равно какъ и рѣзкое в ы д ѣ л е н і е идеи Василида. о твореніи изъ ничего
(замѣтимъ,

что у автора

иѣтъ

слѣдовъ

знакомства

с ъ ученіемъ

Василида

видѣ, в ъ какомъ излагает!, его Нриней, благодаря чему подтверждается

в ъ томъ

предположеніе

В . В. Болотова и д р у г и х ъ о большой достовѣрности версіи Философумеііъ Ипполита),
и, правда, не

развитая,

теорія

причастія.

Сели бы

авторъ

a т ѣ м ъ болѣе — х р и с т і а н с к у ю ФИЛОСОФІЮ 1 1 1 — I V в ѣ к о в ъ ,

зиалъ

труды

Оригена,

онъ, р а з у м е е т с я , или с с ы -

лался бы на нее или, по крайней н ѣ р ѣ , т а к ъ либо иначе ее на с е б ѣ отразил - !.. Т ѣ м ъ ,
на н а ш ъ взглядъ, и интересен!,

публикуемый

нами

трактатъ,

насколько гностическая м ы с л ь I I — III в. приближалась

что онъ показываетъ,

къ христіанской

и какъ она

въ нее перерождалась. М ы иадѣемся, что внимательное изученіе публикуемого источника з а с т а в и т ь съ новой точки зрѣнія пересмотрѣть исторію

гностицизма,

2. Довольно близкіи къ подлиннику иереводь и з в ѣ с т н а г о по Философуменам ь Ипполита
гимна н а х а ш е н о в ъ . Интересно, что в ъ п е р е в о д е с т о и т ь « н а х а ш ъ » ( n a h a s h или, по дру
тому

чтенію,

нявшато

n a a s — змій),

втимъ

словомь

чѣмъ

подтверждается

даваемое

эмендація

наассены — одна изъ гностическихъ секть,

принадлежавшая

б р а т ь е в ъ зміл и. невидимому, повділвшая на міровоэзрѣніе

3. С л ѣ д у ю щ і й

ГильгенФельса,

замѣ

текстомъ Ипполита « У м ъ » (nous). Н а х а ш е н ы

о т р ы в о к ь — плачь СОФІИ — частью

гл. 3 2 — 5 9 первой книги «Pistis S o p h i a » ,

или

къ г р у п п ѣ О Ф И Т О В Ъ или

автора.

дословно

совиадаетъ

г д ѣ плачь р а з б и т ь

съ

текстомь

на тринадцать покаяній

и вкранленъ в ъ р а з с к а з ъ Х р и с т а о с у д ь б а х ъ СОФІИ. Н а ш ь т е к с т ъ значительно короче,
что

говорить

въ

пользу

въ поясвеніяхъ.
латинскимъ

его

большей

«Верженья»,

еловомь

древности.

Терминологія

очевидно, — трем, probolai,

аманаціи,

т.-е.

что

автора

нуждается

переводится

обычно

истеченіи. — «Своевольный» — переводь

греч.

« a u t h a d e s » . ( В е щ е с т в о » — конечно, « h y l e » , т. - е. матеріл.

4. П р е д ш е с т в у ю щ е е изложеніе

(послѣ плача СОФІИ)

щеніемъ

По

системы

Валентина.

Валентину

является

переработкою

(Птолемею),

Плироиа

и

упро

состоять

изъ

3 0 зоновъ («тріаконтады») или 15 сизигій ( с у п р у ж е с т в ъ ) . В ы с ш і е четыре зона В и о о с ь —
Сиго,

т.-ѳ.

Бездна — Молчаніо,

и

со Словомъ ( Л о г о с о м ъ ) — Жизнью
или восьмерицу.

Остальные

Церкви, з а исключеніемъ

a

вмѣстѣ

и Человѣкомъ— Церковью-первородную

У м ъ — Истина

огдоаду

зоны

эманируютъ

рождѳннаго

в с т у п а ю щ е г о в ъ еизигію с ъ СОФІОІІ.

всею

изъ

тетраду,

Слова — Жизни

Нлиромой

Двторъ

отождеетвляеть Бездну с ъ Молчаніемь,

составляютъ

чрезь

и

Человека-

Ума — Истину

Христа,

о т б р а с ы в а е т ь в ъ общемь идею сизигіи,

У м ъ со Словомь (вѣроятно, потому, что само

познаніе у ж е нредполагаотъ разъединеніе или «счетъ», т . - е . л о г о с ь — таково иервона
чальное значеніе глагола loRizoin) п Человѣкомъ.

Неясно,

к а к у ю роль играотъ въ его

теоріи Истина (если она не тождественна частью Логосу — У м у ,

частью Виоосу),

но

нееомнѣнно, что подъ Ж и з н ь ю и надо р а з у м ѣ т ь « О т ч у ю Силу» или « Д у х а » . — П о п ы т к а ,
не

лишенная

интереса,

такъ

какъ

у

Валентина

діалектически

разлнчѳніе

Внѳоса

отъ Молчанія н У м а отъ Р а з у м а (или Логоса), действительно, но обосновано, при достаточном!,, однако,

обоснованіи отдичности У м а отъ В и е о с а .

Идея

сверхвременнаго

единства ІТлиромы, несоинЬнно, заимствована у Марка,

5. В ъ изображепіи с у д с б ъ СОФІИ опущено

различсніе

Лнѳимисисъ пли Н о м ы п и о н і е м ь , т . - е . Соъіей А х а м о г ь .
вращается ы> болѣо полному учеиію

между

СОФІОЙ

Небесной

п ся

В ъ дальнѣйщбмъ автора, воз

Валентина.

6. С л ѣ д у ю т ь новыя извлсченія изъ книги

« П и с т и с ъ СОФІЛ»

(I кн. гл. 3 0 — 6 0 ) ,

опять

таки болѣс краткія, с ъ о і і у щ е н і е м ъ плача (тринадцати покапнііі) СОФІН, « У м о п р е м ѣ н а » —
неудачный переводь греч. m e l a n o i a , обычно переводимаго к а к ь

7 . Иослѣдній о т р ы в о к ь б л и з о к ь къ концу

«покалніѳ».

(въ изданіп Ш м и д т а ) кн.

Іеіі . В ь загадоч

н ы х ъ словах ь, не и м ѣ ю щ и х і, никакого, ііовиднмому, смысла, обращает!, на себя вниманіе удлиноніе н ѣ к о т о р ы х ъ г л а с в ы х ъ :

«дзаиоо» в м ѣ с т о «дзапо»,

«дзоои» им. «дзои»,

«іодзиаоо» вм. «іодзиао».

Я. Оригинала стихотвореяін, э а к л ю ч а ю щ а г о т р а к т а т ь ,
нослѣдній купдстъ,
( Д у х ъ Святой,

можетъ

к а к ъ птица,

быть,

отражает!,

возносящая

Валентина о К р е с т ѣ — Н р е д ѣ л ѣ .

найги намь

иѣкоторое

«Второе

Сыновство»

В е р о я т н о , стихотвореніо

не удалось,

смѣшеніе
къ

идей

Богу)

принадлежит!,

Ііред-

Василмда

съ ученіемъ
«второму»,

русскому автору. Можетъ быть, къ включенію в ъ тотъ же печатаемый нами т р а к т а т ь

предназначалось и другое, найденное нами на отдѣльномъ листкѣ почтовой бумаги
(безъ водяныхъ знаковъ). вложенномь въ рукопись. Приводим ь въ примѣчаніи и его :
Маріамь, Маріамъ, З в ѣ з д а Морская,
Я тебя полюбилъ, люблю навсегда!
Я гвержу, сѣдыми волнами играя:
«Маріамъ, Морская З в ѣ з д а !»
Маріамь,
Я люблю
Омываю,
Обнимаю

Маріамъ, л тебя всю обьемлю,
тебя, лелѣю, я, Океанъ,
ласкаю родимую Землю,
стократь горячій стань.

Маріамі.. Маргамь. З в ѣ з д а Морская,
Не тобою лп я, Маріамъ, рождень?
Не твое ли имя во снѣ изрекая,
Я нарушил ь моей небытности с о н ь ?
Маріамь,
)І Отецъ
Въ ш у м ѣ
Маріамь,

Маріамь, Звѣзда Морская,
твой, и Сынъ, и Супругь навсегда!
волн г. лишь имя твое повторяю,
Морская З в ѣ з д а !

INI.

КУЗМИНЪ

.

I

i.
•

;

: •-

...

..

. - ,

•

•

ЧЕШУЯ

ВЪ

НЕВОДѢ

[Только для себя] :

Обладая слабою памятью, я нринужденъ не только работы,
но и простыл ежедневныя чтенія сопровождать выписками.
Книги, встрѣчи и разговоры вызываюсь случайныя мысли;
это не спеціальные домыслы и соображенія относительно
наиболѣе интересныхъ для меня предметовъ, а органическая
внимательность; гадаешь и думаешь, какъ дышишь. Ни на какую
руководящую идею, исчерпывающая характеристики, окончательные приговоры эти строчки (исключительнѣйше для себя)
не притязаютъ. Возможны н нолныя противорѣчія, такъ какъ
извлекъ я ихъ изъ выписокъ за шесть лѣгъ 1916 — 1 9 2 1 года.

М. Куэминь.

Недостатокъ Маро въ томъ, что онъ быть кальвинистомъ.
Heptameron — изъ добродѣтельныхъ книгъ.
nouvelles — куда вольнѣе и менѣе fade.

Cent

nouvelles

Все время Шекспира — невиданной больше нигдѣ экзальтаціи,
отражавшей вѣроятно нѣсколько и общество. В ъ эвфуизйѣ больше
механическаго подражанія экзальтаціи, чѣмъ précieusitée. Эготъ
восторгъ отличается отъ ркзальтаціи романтиковъ тѣмъ, что
онъ — мужской, отъ избытка и здоровый, тотъ же — женскій,
визіонерный и отъ какой-то скудости крови. Вся эпоха будто
съ темпераментомъ.
Реми де Гурмонъ остроумничаете. Фальшиво о разныхъ пустякахъ.
Какъ у присяжнаго остряка: разъ хорошо, восемь разъ плохо.
Гептамеронъ, можетъ быть, наименѣе острый и пикантный
сборникъ новеллистовъ. Добродѣтельность, мѣстами растянутость и диспропорціональность — показываюгъ женскую руку.
Но все гораздо кровавѣе, чѣмъ у итальяіщевъ.
Какъ утратилось, или перешло на задворки въ концѣ Х У І І
и въ Х У І І І вѣкѣ, не говоря о началѣ X I X , все острословіе,
реализмъ, натянутыя сравненія, блестящіе парадоксы стиховъ
того же Marot или прозы Раблэ.
Ренессансъ — горячъ, тѣлесенъ и восторженъ, XVIII вѣкъ —
холоденъ, сухоразвратенъ и чопоренъ, хотя авантюристы
и тамъ восхитительны, но безъ того блеска, размаха, захватывающего дыханія.
100 nouvelles nouvelles — чудно хорошо, сжато, остро, реально;
вездѣ діалоги, а ие тирады, какъ у Маргариты Наварской.
Marot несказанно вредитъ его лютеранство, въ непредполагаемой степени, какъ Мильтону, Шуману и др. Думаю, что
настоящій протестанте, не можетъ быть настоящішъ поэтомъ,
отказываясь отъ конкретности, чувственности и традиціи.
„Стрѣлецъ"

*

*

п

Marol — очень миль, непринужден!,, жнвъ, неожидан!,, но
какал то пасильственность и рифмачество дѣлаетъ его похожим!,
мѣстами на Потемкина.
Шумаиъ очень непріятенъ и ритмически, и гармонически,
и мелодически, хотя и своеобразен!.. Вліяніе самое пагубное.
Мей несправедливо заброшенъ и быль, н есть. Конечно, онь
соответствуете Римскому-Корсакову, а не Пушкины
«Дѣти Прометея» Вячеслава Иванова напоминаюсь «Ннбелунговъ» особенно въ разсказѣ Пандоры. Яснѣе
«Тантала»,
но поверхностнѣе, чуть слащаво, затемнено психологическими
аллегоріями. ІІѢтъ ни глыбъ, ни настоящей нѣжности.
«Туманный город ь» Юркуна — вещь, о которой мечтал1ъ бы
Брюсовъ, но на йоторую у него никогда не хватило бы
пороху.
Книга Вакенродера къ несчастью имѣла историческое значеніе.
Интересна™ въ ней только анекдоты изъ Вазарн.
Вообще
безпомощная и дѣтская книга.
Сѣверянина уже сравнили съ Бенедиктовымъ.
Чѣмъ болѣе вѣкъ и искусство
безжизненнѣе дѣлаются.

стремятся

Въ новеллахъ
романтики.

чувствуются

Straparola

уже

къ

grand art, тѣмъ

Гоцци и нѣмецкіе

10 Марта, преподобная Анастасія
Спасалась подъ видомъ
евнуха. Обычное жигіе. Когда передъ смертью бесѣдуетъ
со старцемъ, его служка, очевидно, стоитъ болваномъ, такъ
что старецъ нринужденъ былъ взять его и повергнуть къ ногамъ
умиравшей. Та благословила его, какъ слѣдуетъ. Но когда
старецъ ему же иоручилъ ііереодѣть ту для потребенія, онъ
подглядѣлъ ея груди «какъ листвіе сухо». Тутъ промолчалъ,
но на возвратномъ пути говорите старцу ; «а вѣдь скопецъ то

была баба». — Молчи, сынъ, и безъ
«по-тонку» разсказалъ.

тебя знаю! — И все ему

Некрасов!» издалъ вродѣ «посредственных!,» книжекъ рядъ,
гдѣ въ пріятно лубочиыхъ обложкахъ новеллы, Меримэ, Гребенка, Пушкинъ, Толстой вмѣстѣ съ какимъ го хламомъ, Сначала я пришелъ въ восторгъ, но иотомъ охладѣлъ.
Оффенбахъ «Le pont des soupirs» — все-таки скучный вздоръ.
Лекокъ никогда не падалъ такъ низко, какъ это случалось
съ Оффенбахомъ. Будто композиторъ спите и на память мурлычете общія
мѣста
побанальнѣе.
Носмертныя оцѣнки
въ концѣ концовъ справедливы и гальванизаціи рѣдко и ненадолго удаются. Avis aux snobs.
Нѣкоторое однообразіе отступленій Юркуна и его описаній
(улицы, тумана, солнца) не есть повторенія, а такъ сказать
навязчивыя идеи, для цѣлаго неріода характерныя. И иотомъ
онъ ихъ виртуозно разнообразите. Но о сюжетѣ иногда судите
странно. Удачную деталь считаете уже сюжетомъ. Къ счастью
не сейчасъ же осуществляете. Нанримѣръ: «Человѣкъ досталъ
звѣзду съ неба: она мокрая и маленькая, вродѣ устрицы».
Отлично, а онъ считаете это уже сюжетомъ.
3 . . . сказалъ, что неграмотные поди, не соединяя со словомъ его начертанія, сохраняютъ свѣжесть звукового впечатлѣнія. По моему и она притупляется. Для этого нуженъ
особый даръ.
К). И. у всѣхъ спрашиваете, кто у насъ первый поэте, думая,
что назовутъ меня, но никто этого не дѣлаете.
Смерть Скрябина, накаиунѣ его мистерій, отъ прыщика — очень
знаменательна.
Демонизмъ.
Наполеонъ.
Вагнеръ. Ницше.
Черное.
Пафосъ и созерцательность. Борьба или со свѣтомъ,
или съ собою (Бетховеиъ, Достоевскій). Розановъ — всегда
отъ Бога. Ремизовъ иривязанъ къ чертенягамъ и гадостямъ;
это ему вредить. Своя воля — какъ лучъ Воли Божіей. Цѣль —
$

осуществлен ie HI.
ІІОЛНОТѢ
произведешя
художествѳннаі о
Творца.
Счастье, веселье, легкость.
Крушеиьс, внѣшній успѣхъ, расколотость.
Протестантство не может?, родить
лишенное благодати.
Кульбинъ, еамъ того но зная,
благодать, ангел ь — хранитель.

настоящаго

искусства,—

обмолвился, что вкусь э т о -

«Аще прельстить тебя тщеславіемъ, сотвори д ѣ л о , или образ?»
предь людьми, да обезчеститъ тебя» (ГГрологь на 2 5 Марта).
Теорія, могущая повести къ соблазну.
V ГоФмана «Крейслеріана» JMs 5. Безсвязныя мысли, абзац ь 3-ій.
Мысль о соотвѣтствіи красок?., звуков?» й запаха за 50 лѣгь
до Бодлера и декадентов?.. «Запах?» темно-красной гвоЗдйки
имѣетъ надо мною какую-то волшебную власть; я невольно
впадаю въ мечтательное состояиіе и слышу, точно будто издалека набѣгающіе и отливающіе волнами глубокіс звуки англійскаго рожка».
Когда Лурье касается голоса, онъ дѣлается проще и даже совпадает?. иногда съ Корсаковыми Это вродѣ Футуристическаго
костюма. Как?» ни будь рисунокъ страиеиъ, будучи выполнен?,
и надѣтъ на живого чсловѣка, онъ дѣлается проще и естественнѣе.
«Слова ноиимаемъ, мнѣніе же о нихъ производимъ сами» (Слово
Амвросія Медіоланскаго о иадеждѣ воскресенія).
Вообще-то
плосковато
и раціоналистично.
Очень
западное,
почти
X V I I I вѣкь.
Москвичи съ давиихъ поръ любили словоирѣгь.
Ііонятенъ
расколъ, сланяноФіільство. Теперь Футуризмъ и Бѣлый все
время теоретизируютъ. .V насъ Кульбинъ и Евреішовъ, но это
pro domo sua, а не изъ любви къ искусству. Акмеизмъ так?»
тупъ и нелѣпъ, что этотъ миражъ скоро пройдетъ. В ъ Москвѣ

серьезнѣе, но, Боже, какіе болтуны и совопросники, тонущіо
въ собственной болтовнѣ! Я позабылъ про троицу Мережковскпхъ, но какіе же это теоретики? Ворчливые дворцовые
швейцары ne у дѣлъ.
Подъ созвѣздіями
конецъ Х У І І І вѣка — Вольтеръ
XIX - 1 8 1 0 —Руссо.
1810 — 1 8 2 0 —ГоФманъ
1820 — 1 8 3 0 — Пушкинъ
1830 — 1 8 5 0 — Б а л ь з а к ъ
1 8 5 0 - 1870 —Диккенсъ
1 8 7 0 — 1 8 8 0 — Достоевскій
Чеховъ — очень мѣстно, хотя и нагадилъ.
Ф р а н с ъ ? хотѣлось бы.

Для начала X X

в.—

Лично для Юркуна жалко, что онъ — полякъ. Впрочемъ,
онъ — литовецъ, хотя я не знаю, что это значите. Вродѣ
черногорцевъ. Не характерная в с е л е н с к а я иація.
Сказки Казотта растянуты, но новы для X Y I I I вѣка и очаровательно романтичны. Снобы его замалчиваютъ — недостаточно галантенъ, — но въ немъ есть ГоФманъ и порою Франсъ.
Пруссія и Германія Х Ѵ Ш и начала X I X вѣка имѣютъ большую прелесть провинціализма. Ходовецкій — отличный поэте
и тѣмъ еще мнѣ милъ, что онъ — спеціальный иллюстраторъ
милыхъ вещей.
Скарронъ не постѣснялся въ своем ь романѣ не только изобразить
представленіе своей комедіи «Iodelet», но даже хвалить ее.
Сомовъ. Послѣ реалистическихъ исканій вродѣ Сѣрова и легкаго налета нѣмецкихъ декадентовъ, какъ скоро свое и огромное. Изъ полотенъ «Въ былые годы» и «Людмила» — почти весь
Судейкинъ. Наше время было очень культурное и начитанное.
Заслуга эстетизма—новый гуманизмъ. Теперь иаиболѣе начитанный — Судейкинъ, но неучъ даже по сравненію съ Бакстомъ.

В ъ XVII вѣкѣ такъ же безобразно декламировали стихи
со сцены. «Il faut observer la ponctuation des périodes et
ne pas faire paraître que c'est de la poésie, mais les prononcer
comme si c'était de la prose. 11 ne faut pas les chanter,
ni s'arrêter a la moitié, ni à la fin des vers, comme fait
le vulgaire, ce qui a très mauvaise grâce» (Roman Comique
ch. LÏI).
ЛаФонтенъ въ концѣ концовъ — очень второстепененъ. Добродушіе вродѣ Беранже. Тѣ же темы куда острѣе въ источникахъ, чѣмъ у него.
«Опавшіе листья» Розанова — масса блестящихъ мыслей, писатель первый сортъ, но страшно далекій и чужой. Даже не чуткій ко многому человѣкъ. Иногда и з ъ - з а Фетишизма не понимаете самаго пола.
Брата осудили на смертную казнь. Монахъ все ходилъ з а нимъ.
«Что, у тебя нѣтъ работы и кельи?» — Есть, но во-первыхъ
я очень лѣнивъ, а во-вторыхъ никакъ не могу привести себя
въ умилеиіе. Вотъ, можетъ быть, увижу твою казнь и умилюсь» (Лугъ Духовный).
Chaque terme h l'esprit ne portait qu'une image;
Un oiseau voulait dire un oiseau, rien de plus;
Et cage voulait dire cage.
La basse allusion de son impureté
N avait rien encore infecté.
(Pirron. Epître pour «les courses de Tempée»)
Вотъ когда ужъ былъ а к м е и з м ъ . Забавно, что символизація
понимается только какъ скрытая похабщина.
».

Наше время —• горнило будущаго. Позитивизмъ и натурализмъ
лопнули, перекинувъ насъ не въ третью четверть X V I I I вѣка,
когда они начинались, а въ гораздо далѣе примитивную эпоху.
Примитивизмъ. Живопись, Дебюсси, реакція противъ Вагнера.
Всякое начало, желая самодовлѣть, упирается въ тупикъ, остав-

!

ляя то цѣнное (на что не обращалось вниманія), что несло
съ собою. Похоже на 2-ой вѣкъ, можетъ быть еще какіенибудь. Хлѣбниковъ высчиталъ бы.
«Les illusions perdues» въ сущности какъ примитивно и смѣшно.
Только геній Бальзака дѣлаетъ это великимъ и огромнымъ.

/: ;
Идѣже печаль

и тщеелавіе, тамо ни единоже благо обрѣтается.
(Лимопарь)

Чѣмъ больше читаю Казанову, тѣмъ меньше онъ мнѣ нравится.
Ничтожный и наглый человѣчишко. Приключенія однообразны
и по-хамски разсказаны.
Саллюстій меньше даетъ, чѣмъ Светоній въ своей простотѣ и,
можетъ быть, неталантливости.
У перваго все подтасовано
съ ораторскимъ ПЭФОСОМЪ. Э Т О — поэма, и конецъ отличенъ.
Рѣчь Цезаря въ сенатѣ — уклончива и лицемѣрна.
Катилина
самъ — отличенъ, хотя въ немъ сидитъ уже Лорензаччіо, А Д О Л Ь Ф ъ
и Печоринъ. Цицеронъ конечно — старый колпакъ и бездарпый интриганы
Противная, очень современная, личность,
немного Франдузскаго академика.
Какъ въ былинѣ о Чурилѣ подобраны цвѣта: бѣлый снѣгъ, горностай, серебряный гвоздики, серебряные шахматы, хрустальная доска.
И тепло, и постель, и сладострастіе, и кровь
(какъ бѣлый горохъ) — чисто русскія.
Л. Бруни говорилъ о христіанскомъ искуссгвѣ, о критикѣ,
талантѣ, о всемъ, о чемъ мы говоримъ — сбивчиво и неясно.
Б . . . возражалъ Формально, терпимо и доказательно, но правь
былъ первый.
Классическое и гармоническое
вается «прѣснымъ».

вдохновеніе у китайцевъ назы-

Ж. II. Рихтеръ тяжелъ и однообразенъ. Это не первый сортъ,
но лучше Стерна. Во многихъ парадоксахъ имѣетъ общее
съ Уайіьдомъ.

Оппсательныя части діалоговт, Аретино такъ причудливы, нарочиты и юмористичны, что иапомипаютъ Гоцци и романтиковъ.
Вообще же мастеръ высокаго достоинства.
«Исторія масонства» ІІыпина безъ малѣйшаго пониманія предмета, вродѣ какъ если бы М. И. Семеновъ писалъ о m - m e Guyon.
Даже не знаю, почтенно ли.
Въ несоотвѣтствіи темы
съ характеромъ изслѣдовапія есть не занятная причудливость,
а какая-то бездарность.
Въ концѣ
«Карамазовыхъ» есть извѣстное психологическое
Франтовство съ рѣчами адвоката и прокурора ; безпристрастіе,
котораго въ
сущности у Достоевскаго пе было и которое
не удалось. Или онъ хотѣлъ заставить пережить читателя
angoisse публики въ судѣ? Этого тоже не достигнуто. Великолѣпный романъ слегка dégringole къ копцу. Съ мальчиками же—
совсѣмъ только для будущаго и часто совершенно невразумительно.
Предисловія Бомарше уже романтичны и демагогичны. Причуды ГоФмана, по и развязность Гейне, разжиженная Ф С Л Ь С Т О низмомъ Жюля Жапепа. Отчасти Казотъ, отчасти газетчикъ
Остро, причудливо, растрепанно и довольно дурного тоиа.
Предчувствуются уже «гидры» и «сатрапы».
Самохвальство
необычайное. Иногда Бальзакъ, но болѣе развязный.
Я очень охладѣлъ къ Ренье.
Въ немъ положительно есть
Ауслендсръ, слабость руки и очепь обыкновенно.
Замыселъ,
подробности занятны, развитіе и психологія вялы и ординарно,
написано иногда прелестно, часто сухо и плоско, всегда вяло.
Эстетическій Чеховъ. Смѣшно сравнивать съ Фрапсомъ.
Послѣ «1001 ночи» прѣсенъ не только Д е Ф О , но и Диккенсъ,
и Бальзакъ. М о ж е т ъ — б ы т ь Шекспиръ, Гете, Достоевскій
могутъ выдерживать сравненіе.
Всѣ искусства дѣйствуютъ на воображеніе черезъ чувственные внѣшнія чувства. Одна поэзія—непосредственно лицомх
къ лицу. Музыка наиболѣе аФормный элементе, какъ хаосъ,

женское начало, астральный и неопределенный. Потому стремится къ Формамт», наиболѣе точнымъ, иочти математическим?..
Наиболѣе соблазнительна. Всякій элементе» алкаетъ недостающего (противоположности сходятся). Германія страна музыки
и Ф И Л О С О Ф І И (связь ихъ вт. нереальности н метафизичности
этихъ искусствъ). Германія
идеала, музыки, а не ея свойства.
Музыка СФеръ какъ чудо, а не врожденное качество. Творитъ
нзъ наименѣе существующего во внѣшнсмъ мірѣ.
Искусства
равноправны и автономны, но живопись и особенно скульптура,
конечно, земнѣе и проще, оперируя еъ уже созданными природою Формами.
«Важнѣйшіе іероглиФы для человѣческаго сердца» стр. б.
«Все видимое есть изображеніе невидимаго, есть гласъ, зовущій иасъ отъ истинъ Натуры къ великимъ истинамъ Вѣчностн».
Изображение, поскольку о н о — т в о р ч е с т в о , не болѣе.
«Истина
Натуры» — н е ясно.
Опасно, слѣдуя увлеченію X V I I I вѣка,
слшпкомъ полагаться на природу и естественные законы.
«Натура есть органъ еилъ, истекающих?»из?» единственной Силы»,
не есть ли это уклоненіе въ Дензмъ? Природа—твореніе Б о г а ,
созданіе, а не проводникъ Его снлъ. Проводннкъ же только
въ той мѣрѣ, насколько обладаете «образомъ Божіимъ», т. е.
творчествомъ, каковымъ обладаете и человѣкъ, и искусство.
Божественно все творческое, спеціалыюе обоготвореніе при
роды—заблужденіе, опять такн свойственное X V I I I вѣку
«Истина прежде заблужденія, спокойствіе раньше безпокойства». Неясно, или невѣрно во второй половннѣ.
Единство
раньше множественности, копечно, но покой и безпокойство
суть обозначенія состоянія, а не свойств?», и хаосъ — раньше

" Эккартсгаузенъ, повторяющій такъ часто о Н а т у р ѣ матеріальной, тлѣнной, внѣшней,
поврежденной, повиненъ ли въ «снеціалыюмъ обоготвореніи природы»?
Что касается заблѵжденій, свойствеішыхъ Х Ѵ І Н вѣку, а ѣ к у
Просвѣщенін» по преимуществу, то не онъ ли называетъ его «вѣкомъ мерцапія»?
. . . «Бѣдныо человѣки! Далеко ли же распространили вы блаженство человѣческое?
бывала, ли полно какой вѣкъ, который бы стоилъ человечеству столькихъ жертвъ,
какъ нынѣіпній?»
(Эккартсгаузенъ)
Это — н е о насъ, это все о томъ же X V I I I в ѣ к ѣ , . .
Редактора

окончательной гармоніи. Впрочемъ, чтобы двигаться, конечно,
нужно выйти изъ положепія недвижности. И первоначальна™
движенія представить нельзя
Св.

Ефремъ
Сердце чисто отъ любви Божіеіі
Любовь Божія отъ радости
радость
отъ кротости
кротость
отъ смиренія
смиреніе
отъ службы
отъ унованія
служба
отъ вѣры
упованіе
вѣра
отъ нослушанія
нослушаніе
отъ беззлобія
Корень — беззлобіе
Ненависть
отъ ярости
ярость
отъ невѣрія
невѣріе
отъ жестокосердін
отъ слабости
жестокосердіе
слабость
отъ чревоугодія
чревоугодіе
отъ гордости
лѣность
отъ нетерпѣнія
нетерпѣніе
отъ велерѣчія
Корень — зависть.

Любовь соединяете. Богъ есть иеточникъ Любви, а твореніе — произведете Его любви.
Первый
законъ — любовь.
Явленіе это™ з а к о н а — истина.
Истина и любовь — П р е мудрость.
Одушевленные управляются внутренними силами.
Неодушевленные — впѣшнимн, но силы происходите отъ любви.
Любовь къ себѣ — первая склонность, способность къ соверК а к ь равно — и неподвижности первоначальной. Вообще для т о ч н о с т и — в ъ ішдоб
номъ размышленіи логическое удареніе надаетъ отнюдь не на дниженіе или неподвиж
ность, а на il е р в о и а ч а л ». H о е, о которомь конечно можетъ в ы с к а з ы в а т ь любыя
шнѣнія»,
но о которомъ ничего не можетъ знать разсуждающііі, чувственный,
авнѣшній чедовѣкъ»

Редактора

шенствованію, ц ѣ л ь — любовь къ цѣлому, уклоненіе — безпорядогь.
Добродѣтель— готовность учреждать дѣйствія свои по отношеніямъ всеобщей любви.
Религія — цѣль—соединить чувственную нашу натуру съ умною
и любовь къ себѣ съ любовью къ Богу.
Христіанство дѣйствуетъ непосредственно на сердце, или волю,
A Ф И Л О С О Ф І Я только на разумъ и небрежетъ объ образованіи воли.
Воля управляется позианіемъ, но нужны охота и упражненіе.
Развратная воля можетъ познавать, но не исполнять.
Блаженство — не цѣль, но слѣдствіе любви или добра. Любовьсила, Благо — дѣйствіе этой силы, слѣдствіе- блаженство.
Истина съ любовью — Премудрость — достигается соедпненіемъ
познанія съ волею.
Мудрость міра — нознаніе безъ воли — буйство.
Наука не имѣетъ основанія, такъ какъ основаніе—человеческое сердце.
Знаніе безъ сердца и доброй воли—укрѣпленіе страстей, безпорядочная любовь.
Не тайна ли Троицы? Богъ—Полнота, Творчество, Единство.
Какъ только творчество — сейчасъ же два: Творецъ и творимое.
Раздѣленіе. Сейчасъ же — любовь какъ соединеніе и дѣятельная полнота. Вотъ почему не Нирвана, не бездѣйствіе.
Актъ напряжения Божественной
любви - с т р а с т и Христовы.
Не половой ли? Каналъ любви — крестъ.
Фаллосъ.
Только
въ плотской жизни — еоединеніе творчества съ единствомъ.
Чудо о разслабленномъ священникѣ, гдѣ подъ дождемъ его
носятъ изъ бани въ баню и святой является въ видѣ баньщика, изобилуете интереснѣйшими подробностями (М. Ч. М.
I Ноября)
Самодеятельность перваго
1.
2.
3.

начала вложила въ мертвую
движеніе,
чувствованіе,
огонь, или жизнь.

глыбу

Тогда свѣтъ и любовь, умъ и познаніе, единство и премудрость
стали паки находиться тамъ потенціально.
Суббота — возвращеніе всего къ единству.
Благовѣщенье (зачатіе) въ древности праздновалось въ одинъ
день со страстями или Воскресеніемъ. Не подтверждаетъ ли
это моихъ мыслей относительно эротическаго зпаченія страстей?
Гетнеръ очень сурово относится къ штурмдрангистамъ и романтикамъ, но яснѣе и привлекательнѣе они изъ нареканій талантливаго человѣка, чѣмъ изъ похвалъ глупца.
Романъ Юркуиа больше всего имѣетъ общаго, конечно, съ произведеніями Клингера. Это ново и замѣчательно.
Я говорю
о «Туманѣ за рѣшеткой».
Нужно бы открыть походъ противъ Формалистики.
Или она
безвредна и падетъ сама собою?
Можетъ быть, лѣнь
и косность удерживаюсь меня. Литературныя распри, конечно,
смѣшны, но въ этой маленькой жпзни и необходимы.
Св. Мина въ видѣніп велѣлъ хромому лечь съ нѣмой. Тотъ
противился, но подчинился. Она отъ страха закричала, а паралитикъ убѣжалъ.
Такъ оба исцѣлились.
Исцѣленія черезъ
ипкубацію. Сны въ храмѣ. Полное и подробное
тождество
съ практикой культа эскулапа.
Старецъ принималъ поеѣтителей лѣтомъ почти голымъ и клобукъ носилъ задомъ напередъ.
Соблазнялись.
На упрекъ
отвѣчалъ: «мы не людямъ работаемъ; кто хочетъ поучаться,
пусть поучается, кто хочетъ соблазняться, пусть соблазняется.
Я дѣлаю свое дѣло — прочее же мимо идетъ».
И ученику
велѣлъ говорить грубую правду, «если ѣмъ, — говори: ѣстъ,
если сплю, говори «спитъ».
(Прологъ 17 Мая)
Выписка — чаще вода на свою мельницу, а не убѣжденіе въ противномъ.

Слово Ефрема Сирина о любви (24 Декабря) сравни съ Эккартс• гаузеномъ. Любовь — соль.
Тамъ же «Богъ бо и м е н у с м ь прогонит?, бѣсы» (Имасловцы).
Безъ нѣкотораго аскетизма было бы великолѣпнымъ образчиком?, платоиическаго полета съ сирійскою пылкостью. Любовь—
начало, соль всякаго творчества, Сына Божія сводит ь на землю.
Но времена Шекспира всѣ помѣшаны на стихахъ и не хотят?,
прозы. Есть С Т И Х И на Утопическом?, языкѣ (заумные).
Уайльдъ, человѣкъ почти геніалыіый, стремится изо всѣхъ сил?,
быть свѣгскимь пустым?, болтуном?.. Д А Н Н У Н Ц І О ПОЧТИ CB'ïiTскій болтунъ, имѣетъ геніалыіые замыслы и позы. Первому
его несчастное намѣреніѳ почти удалось.
»

Что значить «Тьма внѣшияя»?
Заглавіе: «Чтенія къ назнданію свѣтскимъ, благочестивым ь же
къ развлеченію людям?,».

АЛЕКСАНДРЪ БЕЛЕИСОНЪ

НИЦШЕ - Ш П Е Н Г Л Е Р Ъ - ѲЕДОРОВЪ

Какъ прогоняемый сквозь строй
МетаФизическихъ Фрагментов!.
И посвященный Зарагустрой
Непонятый, но дѣльный менторъ!
Всечеловѣческая Ооль
Пронизываетъ гонкій скепсись,
А духъ, блуждающій въ неволѣ,
Волитъ любить, незримо теплясь.
Байрейтъ и Альпы и Пнрронь
И вѣчный кругъ міровъ за ними,
Но всѣхъ обиженныхъ не тронетъ
Онъ, возвращающейся мимо.
- Закатъ Евроігь! Европъ з а к а г ь ! . .
Вссрадіо разносить з ы ч н о .
Да, Ницше зналъ пути возврата,
- Послѣдній еллинъ и язычникъ!
Релятивизмъ пустыхъ шереш ь
В ъ побѣдоносныхъ прусскихъ каскахъ.
Сумбурный предзакатный Шпенглеръ,
Расгіоряжающійся насгіѣхъ.
Вовѣки не Святой Руси-ль
Неподражаемо смиренье?
Не тамъ-ли первое усилье
Для дѣла братства - воскрешенья?
Не надо слугамъ Ф е б а крылъ,
Вожди - политики виновнѣй
Съ тѣхъ поръ, какъ Ѳедоровъ открылъ
Цѣль христіанства, долгъ сыновній!

Мартъ — А п р ѣ і ь 1922

Юрій Аннеиковь

НИЦШЕ - Ш П Е Н Г Л Е Р Ъ - ѲЕДОРОВЪ

Как?, прогоняемый сквозь строй
Метафизических ь Фрагментов?»
И посвященный Заратусгроп
Непонятый, но дѣльиый менторъ!
Всечеловѣческая боль
Пронизываетъ тонкій скепсиеь,
А духъ, блуждающій въ неволѣ,
Волнтъ любить, пезримо теплясь.
Байрейтъ и Альпы и Иирронъ
И вѣчный кругь міровъ за ними,
Но всѣхь обиженных?, не тронете,
Онъ, возвращающейся мимо.
Закатъ Европъі Европъ з а к а т ъ ! . .
Веерадіо разносить зычно.
Да, Ницше знал?, пути возврата,
- Послѣдній еллинъ и язычникъ!
Релятавизмъ пустых?, шеренгъ
Въ нобѣдоносныхъ нрусскихъ каскахъ.
Сумбурный предзакатный Шпенглеръ
Распоряжающейся наспѣхъ.
Вовѣки не Святой Руси-ль
Неподражаемо смиренье?
Не тамъ-ли первое усилье
Для дѣла братства - воскрешенья?
Не надо слугамъ Ф е б а крылъ,
Вожди - политики виновнѣй
Съ тѣхъ норъ, какъ Ѳедоровъ открыл?,
Цѣль христіанства, долгъ сыновиій'
Марть — Апрѣль 1922

Юрій Анненковъ

ЗАПИСКИ РУССКАГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА

[1814

\
'

\

У

„Стрѣлсць"

9-го Апрѣля.
Иарижъ.
Сегодня я быль въ театрѣ aux
français, давали «Манліуса», трагедію Г . Лафосса; надобно признаться, отдавая полную справедливость Г . Тальма, что онъ
играетъ роль Манліуса въ совериіенствѣ, это верхъ искусства,
лучше невозможно; все въ немъ показываете великаго актера,
онъ заставляете васъ забываться, вамъ кажется, что вы точно
видите передъ собою римлянина и заговорщика.
Сцена, когда онъ, узнавъ, что другъ измѣнилъ ему, укоряете его
и бросается, чтобы заколоть, безиодобна,—одна дама не могла
удержаться, чтобы не вскрикнуть, я также содрогнулся.
Дама и St. Prix также играли прекрасно, жаль, что ролью Валерия играла не Дюшинуа или Жоржъ.
Дюшинуа и Рокуръ предпочитаемы здѣсь Жоржъ, хотя обѣ не
имѣютъ красоты послѣдней, но игрой все затмеваютъ, онѣ
заставляютъ забывать этотъ недостатокъ.
Къ сожалѣнію не случилось мнѣ видѣть игры ЛаФона, я слышалъ его, какъ онъ репетировалъ стихи своего сочиненія; кажется, что публика не ошибается, отдавая справедливость великимъ его талантамъ.
В ъ Большой Онерѣ я былъ, когда давали «Eudipo à Cologne»,
музыка удивительная, играли прекрасно, но я не охотникъ и по
з н а т о к ь музыки, и потому не люблю большихъ оперъ.
Балетъ прекраспый, Вестрисъ безподобна, жаль, что Дюпори
теперь нѣтъ здѣсь, декораціи удивительны, я былъ, когда давали «Ахиллеса».
« О п е р а - к о м и к ъ » театръ прекрасный, артисты также очень
хороши, но изъ актрисъ ни одна не можетъ сравниться съ нашей
Фелисъ. Рено поете хорошо и голосъ лучше, нежели у Фелисъ,

И5

но нѣт?, той манеры, нѣтъ той пріятиости,—Фелисъ единственна.
В ъ т е а т р ѣ В о д е в и л ь даютъ обыкновенно малснькія пьесы,
труппа актеровъ довольно хороша.
Вт» т е а т р ѣ В а р ь е т е даютъ разные Фарсы, онъ заслуживаете,
чтобъ видѣть его раза два, не болѣе, а иначе наскучите смотреть глупыя пьесы безъ плана и сюжета. Внрочемъ, онъ
всегда полон?».
С и р к ъ - о л и м п и к ъ это также вещь достойная примѣчанія,
тамъ скачки на лошадяхъ, вы увидите, до чего дерзость и искусство дойти можете, — человѣкъ дѣлаетъ на лошади такія штуки,
какія не всякій можетъ сдѣлать, стоя твердо на землѣ, и, наконецъ, вы увидите робкую серну, которая терпѣніемъ доведена
до того, что сдѣлалась ручной, не боится пи огня, ни пистолетнаго высгрѣла, ее запрягают въ коляску и ѣздятъ по театру;
наконец?», она ирыгаетъ среди людей и лошадей. Послѣ чего
бываете обыкновенно пантомимный театръ, что также заслуживаете вниманія.

2 1 - г о А и р ѣ ля. П а р и ж ъ. Завтра оставлю я Париж?,, итакъ
надобно сказать нѣсколько словъ о городѣ; не стану описывать
всѣхъ великолѣпныхъ зданій городскихъ, какъ-то Луврскую
колоннаду, Пангеонъ, Hotel des invalides, l'Eglise de Notre Dame,
le corps législatif и прочих?,, это отнимете много времени, но
скажу тебѣ кой-что о Палэ-Роялѣ, это зданіе есть единственное в?, своемъ родѣ, не сыщете иодобнаго нигдѣ. Тутъ вы
найдете все; внизу всякаго рода лавки (хотя все продается
дороже, нежели въ другихъ магазинахъ).
Здапіе составляете довольно обширный прямоугольный параллелограмм, внутри посажепъ садъ, гдѣ прогуливаются, кругомъ
галлереи и лавки, трактиры, кондитерскіс и кофейные дома.
Зданіе въ четыре этажа, въ остальных?, трех?, также залы,
трактиры и кофейные дома, тут?, живут?, всякаго рода люди—
мастеровые, живописцы и непотребныя дѣвки, послѣднихъ считаютъ въ одном?, Палэ-Роялѣ до восьми тысяч?,. Здѣсь найдете вы все, что нужда, роскошь, каприз?, и самый разврат?,
выдумать могли, нужно только имѣть золото, и вы найдете тутъ
все, все, чего только пожелать можете.

«

Дворецъ Тіольерійскііі не заслуживает], особеннаго вииманія,
въ немъ нѣтъ ничего чрезвычайнаго, ни снаружи, ни внутри,
но садъ ирекрасенъ, болыиія аллеи, террасы и Фонтаны прекрасны.
Картинная галлерея чрезвычайна, впрочемъ—какъ и не быть
ей такой, — Бонапарте, ограбивъ всѣ столицы Европы, лучшія
нроизведснія искусства собралъ сюда. Она составляете ту
часть зданія, которая къ Сенѣ соединяете Тюльери съ Лувромъ.
ІІо картины Рафаэля отличаются отъ прочихъ, какъ луна отъ
звѣздъ, здѣсь его лучшая картина— «Преображѳніе Господне»;
чтобы описать вамъ эту галлерею, надобно два мѣсяца каждый
день ходить туда и удивляться. Сверхъ того, надо быть живописцем!..
Внизу зала скульптуры, тутъ вы найдете Аполлона Бельведерскаго, сіе чудо искусства, Венеру Мсдицейскую и Лаокоона
съ дѣтьми, я не говорю уже о прочемъ. Каждая статуя есть
рѣдкость въ своемъ родѣ.
Если хотите видѣть картины Рубенса, Вернета и Давида, сверхъ
того прекраснѣйшін садъ и огромную залу, гдѣ бываете нрисутствіе Сената, то надобно побывать вамъ во дворцѣ Люксембургскомъ.
Ежели хотите вы видѣтг. великолѣішѣйшій садъ и остатки слѣдовъ Революціи, то поѣзжайте въ Версаль, сіе мѣстопребываніе
королей, тамъ въ комнатахъ не найдете- вы пи одного стула,
всѣ дѣяпія Людовика X I V , писанный лучшими живописцами на
иотолкѣ, въ лоскутьяхъ висятъ; тамъ покажутъ вамъ и комнату,
гдѣ умеръ сей великій государь, но онъ былъ первый, который
ноложилъ основаиіе революціи. Нашъ Петергофскій садъ есть
деревня передъ Версальским!.; какая во всемъ огромность, какой
великолѣшіый Фасадъ со стороны сада, какая оранжерея, словомъ все удивительно. Наполеонъ никогда не хотѣлъ возстаиовить Версаль, а время, которое нроводилъ въ Версали, жилъ
въ Тріанонѣ, это—довольно пространное строеніо съ собственным!,
своимъ садомъ, который также довольно хорошъ. Одинъ этажъ
онъ раздѣлилъ галлереей на двѣ половины—одну заиималъ онъ
самъ, а другую императрица; все убрано съ большимъ вкусомъ,
много ирекрасиыхъ картинъ, портреты Ментеноиъ и Лавальеръ
заслуживаютъ вниманія. Здѣсь, какъ разсказьіваютъ, случилось
съ нимъ, что, когда оиъ объявилъ сестру свою, жену Марата,

королевой неаполитанской, о Маратѣ не упомянулъ ни слова;
сей иришелъ съ нимъ переговорить и по неосторожности Наполеона пашелъ его съ сестрой его въ неприличномъ положепіи. Бонапарте, чтобы усмирить его, объявилъ и его королемъ иеаполитанскимъ. * В с ѣ разсказы о сей корсиканской <і>амиліи приводить въ ужасъ: Нанолеонъ жилъ со всѣми своими
сестрами, съ женами братьевь своихъ, съ дочерыо жены своей,
и, наконецъ, ни одна изъ нридворныхь дамъ, хотя мало недурна собой, не ускользнула отъ него; сверхъ того онъ имѣлъ
обѣихъ сестеръ актрисъ Жоржъ и мпогихъ другихъ городских!,
дамъ. — Каковъ молодецъ?
Но дорогѣ отсюда къ Парижу совѣтую зайти вамъ въ St. Cloud,
онъ заслуживает!, внимаііія, здѣсь половину года проводил!,
Нанолеонъ, садъ и каскады прекрасны, дворец/, также отдѣлаиъ съ большим!, вкусойъ.
Терраса въ St. Germain и огромный паркъ заслуживают!, нримѣчанія, видь съ террасы чрезвычайный, огромная равнина,
покрытая рощами и городками, по которой извивается С е н а . —
Возвращаясь изъ St. Germain въ Парижъ, остановитесь и взгляните, до чего человѣческій умъ достигнуть можетъ, я говорю
о машинѣ, помощью которой доставляется вода въ Версаль.
Вообразите В ы , что силою водяной мелышцы, составленной изъ
иѣсколькихъ колесъ, подымается вода на пятьсотъ «ьутовъ вышины, но горкѣ слишкомъ въ 2 версты длины, посредством!,
насосовъ и оттуда-то уже она течетъ по склоненію въ Версаль
верстъ за 15 отсюда. Уже сто двадцать лѣтъ, какъ она построена. Бонапарте предпринималъ было сдѣлать паровую,
но почему, не знаю — не успѣлъ, и труды и издержки пропали
безъ всякой пользы.
Рука моя устала, прощайте! до завтра.

1 0 - г о А нрѣля. Сегодня ходилъ я осмотрѣті, кабинетъ моделей
артиллерійскихъ. Онъ бѣденъ въ сравнеиін нашего петербургскаго, впрочемъ есть много достойнаго примѣчанія: рыцарское
одѣяніе Франциска 1 - г о и другія одежды разныхъ вѣковъ,
сверхъ того модель адской машины, которая, какъ извѣстио
вам!,, была выдумана къ погибели Наполеона, но тогда не нриснѣль его часъ. Богъ сохранил!, его для иаказаиія нашего,

судьбы его неисповѣдимы, ежели бы онъ погибъ тогда, то
остался бы въ числѣ великихъ людей, но теперь, когда спала
личина, всякій увидѣлъ, что Бонапарте есть подлец?,, который,
боясь умереть, переносить всякаго рода униженія, — вотъ доказательство, что злодѣянія и въ семъ "мірѣ не остаются безъ
наказанія.—
Машину эту составляете засмоленный боченокъ, къ коему нридѣлано ружейное дуло. — Тамъ же видѣлъ я ножъ, которым?,
Равальякъ заколол?, добраго, великаго Генриха IV, я глядѣлъ
на него съ негодованіѳмъ и ужасом?,, — до чего доводите Фаиатизмъ!— Онъ былъ найденъ в?, кабинетѣ герцога Орлеанскаго,
достойнаго почитателя равальяковъ, человѣка безъ чести и без?,
правил?,, онъ много работалъ, чтобы взвести на эшафоте короля, н е с ч а с т н а я Людовика X V I и Марію Антуанетту; думал?,
заступить его мѣсто и сам?, погибъ на эшаФотѣ.

1 1 - г о А п р ѣ л я . Сегодня видѣлъ я Французскій музеумъ, гдѣ
собраны всѣ монументы иаціоиалыіые разных?, вѣковъ, тутъ
показывали нам?, образъ Божіей Матери, писанный на деренѣ
будто бы въ Смоленск!; и привезенный во Францію россійской
принцессой Анной ІІрославной.
Гробница кардинала Ришелье изваяна прекрасно, онъ представлен?, умирающим?, и поддерживаемым?, женщиной, и многіе
другіе достойны вниманія по своей древности: тамъ вы найдете гробницы Клодвига, Шильдерика и всѣхъ королей Французскихъ.—
В ъ саду поставлена гробница Абелярда и Элоизы.—Имена
двухъ нѣжныхъ и благочестивыхъ любовников?,, напомннающія
прекрасный ихъ письма и несчастіе. — Всѣ памятники разделены по комнатамъ разныхъ вѣковъ.
21-го Апрѣля.
Король
по-утру въ три часа въѣхалъ
въ городъ, прямо въ кафедральную церковь Notre Dame, откуда
но улицѣ St. Honoré въ Тюльерійскій дворец?,; впереди шла
гвардія (императорская) королевская въ глубокомъ молчаиіи,
по обѣимъ сторонам?, улицы стояла національиая
гвардія
въ одну шеренгу; vive le roi, vive les Bourbons, vive Louis XVIII
раздавались въ воздѵхѣ и сопровождали короля; онъ человѣкъ
лѣтъ за шестьдесят?,, ФИЗІОИОМІЯ его показываете человѣка

предобрѣйшаго, онъ и герцогиня Ангулемская были въ слезахъ:
сколько горестиыхъ воспоминаній для бѣдной королевской Фамиліи; уже Людовикъ потерялъ всю надежду быть когда-либо
на престолѣ нредковъ своихъ, ио премудрому промыслу угодно
было воззвать его, и рукою благочестиваго Александра онъ возвращенъ Франціи; она пострадала довольно, и если какія
нибудь буйный головы не нарушать снова снокойствія ея,
то подъ правленіемъ государя, испытавшего бѣдствія, она будете,
цвѣтущею и сильнѣйшею изъ всѣхъ государствъ Европы, но сомнительно, чтобы Французы пришли въ разеудокъ, — бѣдствія
революціи не научили ихъ, Вольтеръ, Руссо, Дидероте. развратили ихъ совершенно, они не имѣютъ религіи, следовательно,
и нравственности.
2 2 - г о А п р ѣ л я 1814. Наконецъ, въ первомъ часу ночи сего
дня я осгавилъ Парижъ и — безъ сожалѣніяі—не удивляйтесь
этому: тотъ, кто два года осгавилъ милое отечество, родныхъ
и друзей, тотъ, конечно, радъ летѣть кт. нимъ; на первой станщи отъ Меанх я съѣхался съ австрійскимъ иолковникомъ 11.1 тикомъ 1 5 - г о полку и ѣхалъ съ нимъ вмѣстѣ, а Ванюшка мой
съ его адъютантомъ; онъ вездѣ выдавалъ себя з а генерала,
и какъ здѣсь на почтахъ подорожныхъ никто не испрашиваете.,
то вездѣ и принимали его, чѣмъ выдавалъ онъ себя. Остановки въ лошадяхъ здѣсь случаются весьма, весьма рѣдко,
болѣе часу васъ нигдѣ не заставите дожидать, хотя всѣ станціонные смотрители — женщины, но порядокъ во всемъ удивительный и везутъ васъ довольно скоро, нигдѣ не останавливаясь. Поздно въ вечеру пріѣхали мы въ Ерегпау, гдѣ остались ночевать, а адъютанта съ Ванюшкой отправили впередъ
въ Joualon, чтобы узнать, гдѣ ихъ гіолкъ; тутъ мы ужинали
и роспили двѣ бутылки шампанскаго, вамъ извѣстно, что (Ерегпау) эпернейское вино есть лучшее, отсюда всякій день отправляются двѣ Фуры съ шамнанскимъ въ Парижъ, здѣсь его
Фабрика и обширнѣйшіе погреба наполнены виномъ; русскіе
3 0 тыеячъ бутылокъ роспили, когда въ первый разъ взошли
сюда, но до полутора милліопа бутылокъ было спрятано въ подземелья хъ; здѣсь не дороже двухъ съ половиною Франковъ бутылка.
Мѣста no дорогѣ вездѣ ровный, прекрасный и довольно населены.
2 3 - г о А п р ѣ л я . Отъѣхавъ одну станцію отъ Ерегпау, т. е.
въ Joualon, я разстался съ иолковникомъ, онъ нашелъ тутъ

спой гіолкъ; мы обшілись с ь ішмъ, записали другъ другу
имена свои и простились, вѣроятно, до свидаиія въ поляхъ
вѣчности, но кто знаетъ? — может?, быть, гдѣ-иибудь еще
и столкнемся; какъ часто, располагая увидѣться скоро, разстаемсн навѣкп, а иногда, не предполагая видѣться когда нибудь,
встрѣчаемся скоро: L'homme propose cl Dien dispose.-— Мѣста
живописным, погода стоить теплая, весенняя, деревья вездѣ
распустились, трава по колѣно, а у насъ на сѣверѣ едва только
оставляют!, шубы, только что сошли снѣга, по еще бушуготъ
вѣтры.
Въ I I часовъ вечера пріѣхалъ я въ Вердюнь (Вердэнъ), довольно
большой город!, И крѣпость; взошедъ ВЪ П О Ч Т О В Ы Й Д О М ! . ,
я снросиль себѣ К О Ф І Ю , мнѣ подали нрекраснаго, между тѣмъ
хозяйка и ея прекрасная сестра разснрашивали меня о новостях!,, о входѣ нашемъ въ Парижъ, о въѣздѣ короля, къ которому онѣ, кажется, весьма привязаны; голосъ прелестной быль
такъ нѣженъ, такъ пріятснъ, что я, какъ страстный обожатель
красавицъ, смотря на нее, таяла, и со вздохомъ разстался
съ ними; денегъ за КОФІЙ НИ за что не хогѣли принять,
причина та, что я, ошибшись дверыо, вмѣсто почтовой стаиціи
иопалъ къ довольно зажиточному гражданину.
2 4 - г о А п р ѣ л я . Въ 8 часовъ въѣхалъ я въ Мецъ, на заставѣ
спросили меня, долго-ли останусь въ городѣ?
На отвѣтъ
мой — только иеремѣню лошадей, меня впустили безъ задержан! я.
Города, довольно великі, и хорошъ, хотя и старый, крѣпость
довольно большая. Отъѣхавъ отъ городу одну станцію, захватила меня ужасная буря, которая продолжалась по болѣс часу,
нослѣ чего небо прочистилось н солнце опять стало печь.
Я пишу сіе, сидя въ своей повозкѣ, какъ перемішяютъ лошадей, въ маленьком!, городкѣ Сентъ-Авольдъ. Здѣсь уже говорят!, по нѣмѳцки.
Едва оставилъ я Сеитъ-Авольдъ, какъ опять нашли облака
и пошёлъ сильный дождь.
Эта погода весьма нспріягііа
для путешествующих!,. Въ Гоумбургъ пріѣхалъ я въ 9 часовъ
вечера и въ то время, какъ откладывали лошадей, отъ усталости
крѣпко уснула. на своей иовозкѣ, человѣкъ мой послѣдовалъ
моему примѣру; проснувшись черезъ два часа и видя, что все
тихо, никто не заботится оба, лошадяхъ, я подняла, шумъ,

насилу
разбудил?»
почтмейстера,
вытребовал?,
лошадей
и пустился далѣе.
25-го Апрѣля.
Спѣша доѣхать до Франкфурта, я не остановился въ Майнцѣ, гдѣ переѣхалъ Рейиъ, быстрой величественной Рейн?,. — Въ Базелѣ ты — рѣчка, a здѣсь какая разница! Величественная рѣка, возлѣ самаго города впадает?,
въ него тихой Майнъ, который въ сравненіи съ Рейном?, есть
какъ хижина прогивъ великолѣпнаго дворца. — Вечерь Пыл ь
тихій, солнце, выглядывая из?»-за облак?,, позлащало верхи
высоких?, берегов?, Рейна и смогрѣлось въ быстрыя воды его.
і\|ѣста живописиыя, никогда, никогда не забуду вас?,.—Переехав?, Рейнъ, вьѣзжаете вы въ Кааль, что есть предмѣстье
іѴІайпца иа правом?, берегу Рейна.
Каѳедральная церковь
и многія большія каменныя строеиія из краснаго камня придают?, еще болѣе красоты 1 городу, которой довольно велик?,.
Строенія всѣ каменныя, крѣность считается изъ исрвеіішихі,
в?, Бвропѣ.
С?, милю отъѣхавь от?, городу, поднялись мы на Гохгеймскуто
гору, славную вином?, своим?,, которое считается лучшимь
Рейнвейномъ. В ъ прошлом?, году австрійцы взяли ее штурмом?,, опрокинувъ непріятеля, и, взошедъ на гору, они остановились пораженные удивленіемъ, увидѣвъ Маііицъ и лѣвый
берег?, Рейна, не предполагая никогда болѣе видѣть себя победителями на берегу Рейна.
Видь съ горы удивительный:
город?, весь какъ иа блюдечкѣ; теперь гора раздѣлена, тутъ
стоять авсгрійскія войска; въ деревиѣ въ трактирѣ я спросилъ вина и съ удовольствіемъ выпил?, двѣ рюмки.
Въ Франкфурте, въѣхалъ я въ И часов?, ночи, въ Аглицкомъ
трактирѣ дали мнѣ комнату в?, третьемъ ргажѣ, довольно чисто
прибранную, я поужиналъ и, бросившись на постелю, заснул?,
крѣнкимъ С І І О М Ь .
2 6 - г о В о с к р е с е н ь е . Пошедъ къ г. Рсйхелю, нашему полковнику апшеронскаго полка, исправляющему здѣсь должность
коменданта, я вручилъ ему письмо брата А.
Он?, прииялъ меня очень ласково, и показался миѣ стариком?,
очень добрымъ; жена его женщина простая, русская барыня.
Тутъ познакомился я съ С. И. Толбузиным?, и провел?, съ ним?,
довольно весело время. Послѣ обѣда мы зашли к?» здѣшнему
плацъ-маіору Халтурину и нашли их?, за бостоном?,, потом?,

стали они играть въ банкъ и штосъ; я былъ осторожеиъ,
боясь быть заведепнымъ и обыграниымъ, ибо на что люди
не пускаются для пріобрѣтеиія денегъ? Къ какими бездѣльничествамъ не прибѣгаютъ они? В ъ 9 часовъ я воротился домой.
27-го.
Покушавъ кой-что, пошелъ въ каѳедральную церковь,
гдѣ вѣнчались Римскіс Императоры,—тамъ достоинъ замѣчаиія
алтарь, которому считаютъ четыре столѣтія; представляете
погребсніо Матери Божіей, Фигуры дерсвянныя, раскрашснныя, самой грубой работы.
Совѣтую взойти на колоколыпо, съ которой видъ прелестнѣйшій верстъ на двадцать во всѣ стороны, равиииа сія, зеленая,
бархатная, покрыта деревьями, между коими извивается тихой,
милой Майнъ; вдали синѣются горы, составляющая берегъ
Рейна; съ полчаса н г, молчаній любовался я симъ прекрасным-!,
ландиіаФгомъ
К о и о ц т.

* Иадѣюсь, что вдумчивом} читателю эти нопритязателыіыя «записки»
русскаго,
путешествовав!наго въ 1814 г. по Франдіи ст> нисьмомъ «брата Л», существепио
иомогутъ разобраться въ сложиомъ вопросѣ о «смѣігТі в ѣ х ъ » и тому подобных - !., не
менЬе глубокомысленных - !,, вопросах - !, современности
Р .а д а к т о р ъ

Э. Г О Л Л Е Р Б А Х Ъ
ВЛАДИМІРЪ СОЛОВЪЕВЪ и РОЗАНОВЪ

В. В. Розановъ и Вл. С. Соловьевъ въ исторіи русской мысли
являются па первый взглядъ антиподами: положенія, занимаемы«
ими, совершенно различны и рѣзко разграничены. В ъ то время,
какъ жизнь и ученіс Вл. Соловьева служатъ уже нѣсколько
десятковъ лѣтъ предметомъ благоговѣйнаго изученія, Розанова
многіе знаютъ только по наслышкѣ. И это не потому, что
первый умерь 2 2 года тому назадъ, а Розановъ совсѣмъ недавно.
Какъ никакъ, они были современниками, и въ тѣ самые 9 0 - ы е
годы, когда окончательно определилось міровоззрѣніе Соловьева,
Розановъ усиѣлъ уже написать рядъ замѣчательныхъ и очень
«выражающихъ» его работъ. Причина разницы въ призианіи и
вліяніи обоихъ писателей коренится въ иномъ. Соловьевъ иачалъ
свою деятельность на академическом!, поприще и академическая
ФИЛОСОФІЯ
санкціонировала его труды своимъ внимаиіемъ и
одобрепіемъ. Розановъ всегда находился въ оппозиціи къ университетской науке, сторонился нарочитой «прогрессивности»
и дешеваго «либерализма», подъ эгидою которыхъ прошла вся
русская интеллигенція конца прошлаго века. Немыслимо представить себе Розанова на кафедре въ качестве профессора
ФИЛОСОФІИ.
Его ироннческіе выпады но адресу русской профессуры общеизвестны. Этого не могли простить ему те, отъ
кого зависело «признать» или «не признать» Розанова. Неудивительно, что по дружному сужденію представителей университетской ФИЛОСОФІИ — Розановъ не ФИЛОСОФЪ, а диллетаитъ ФИЛОСОФСКОЙ мысли. Вт, то время, какъ университетски-образованному человеку совершенно «неприлично» не знать Соловьева, Розанова знать не обязательно.
Мы знаемъ, что міровоззреніе Соловьева, при всей недоговоренности отдЬльныхъ мыслей ФИЛОСОФЭ, представляет!, собою
болѣе или менее законченную систему. Въ ней есть пѣчто
определенное, устойчивое, статическое. Розановъ, напротив!.,
никакой системы не создалъ: онъ весь въ непостоянстве, въ
догадкахъ, въ противорѣчіяхъ. И въ этомъ причина необычайной динамичности его мысли: съ нимъ хочется спорить даже
тогда, когда соглашаешься съ нимъ. Опт. постоянно тревожить,
дразнить, возбуждаетъ нашу мысль.
Для того, чтобы параллель между Розановым!, и Соловьевымъ
не была схематическим!, сопоставленіемъ идей, чтобы уяснить
себе ргіцсірішп moyens ихъ полемики м увидеть самые корни

ихъ разногласій, нужно предварительно обратиться къ истѳріи
ихъ личныхъ отношеній.
Розановъ познакомился съ Вл. С. Соловьевымъ въ обстановке,
мало отвечающей ФИЛОСОФСКИМЪ исканіямъ, именно въ увеселнтельномъ саду «Акваріумъ» на Каменноостровскомъ.
Иниціатива знакомства исходила отъ Соловьева, привлеченнаго къ
Розанову своеобразіемъ его писаній. Кажется, они не были
очарованы другъ другомъ.
Много позже, въ 1905 г., вернувшись мысленно къ своему знакомству ст» Соловьевым!», Розановъ писалъ:
«Теперь, когда я выиулъ тоненькую пачку телеграммъ и пнсемъ
Вл. С. С-ва и иеречелъ ихъ — слезы наполнили мои глаза, и —
безмерное сожаленіе. Верно мудры мы будемъ только иослѣ
смерти, а при жизни уделъ нашъ — сплошная глупость, ошибки,
иепоииманіе, мелочность души или позорное легкомысліе. Чѣмъ
я воспользовался отъ Соловьева, его знаній, души? Ничемъ.
Просто — нрошелъ мимо, совершенио тупо, какъ мимо верстового столба. Отчего я съ нимъ не заговорилъ «по*душамъ»,
хотя такъ много думалъ о немъ д о встречи, п о с л е встречи
и иослЬ с м е р т и . Думалъ о пемъ, когда не видѣлъ; а когда
виделъ,— совершенно ничего ие думалъ, и просто ходилъ мимо,
погруженный во всяческую житейскую дребедень.— Когда я
иеречелъ эти маленькія писульки, гдѣ отражается его добрая
и милая душа, решительная скорбь овладеваете мною, и жажда
точно вырыть его кости изъ могилы и сказать въ мертвое лицо:
«все было не такъ, что я дЬлалъ и говорилъ въ отношеніи
тебя».
Еще до свиданія съ Соловьевымъ, у Розанова завязалось заочное
знакомство съ нимъ, начавшееся съ того, что въ 1890 [91 ?J г.
Соловьев!» написалъ въ «Русскомъ ОбозрЬніи» рецензію на
брошюру Розанова «Место христіанства въ исторіи» и послалъ ему свой отзывъ съ большимъ рукописиымъ добавлснісмъ.
Рецензія эта не вошла въ собраніе сочииеній Соловьева, поэтому
приводимъ се здесь, какъ очень показательную оценку исторических!» воззрЬній Розанова:
— «Место
христіанства
въ исторіп.
В. Розановъ.
Эта брошюра обращаете на себя вниманіе и отдельными прекрасными страницами, и общею мыслью автора, который очень

своевременно напоминаете ііамъ истину е д и н с т в а человѣческаго рода и о б щ а г о п л а н а всемірнон исторіи. В ъ послѣднее время, какъ извѣстно, печальный Факте національной
розни возводится въ принципъ некоторыми модными теоріями,
утверждающими, что человечество есть пустое слово, а существуютъ только отдѣльные племенные типы, Авторъ начинаете
съ характеристики двух?, главныхъ историческихъ племен?,,
арійскаго и семитическаго, чтобы показать потомъ, что вселенскій идеалъ человечества и окончательная задача всемірной
исторіи предполагаете синтезъ арійскаго и семитическаго
духовныхъ началъ, когорыя въ этомъ своемъ единстве должны
иріобщить къ себѣ и всѣ нрочіе народы земли. Собственно, характеристика двухъ племенъ у автора, видящаго въ арійском?, духѣ
нреобладаніе объективизма, а въ семитическомъ—субъективизма,
слишкомъ обща и притом?, не разъ уже была высказана и
въ иностранной, и даже въ русской литературѣ. Но в?, дальнѣйшемъ развитіи своей мысли авторъ высказываетъ много
оригииалыіаго и глубоко-вѣриаго. А главны мъ образомъ онъ
заслуживаете, признательности за го, что вовремя напомнил?,
намъ, что «въ Виѳлеемѣ и Іерусалимѣ рѣшались судьбы и
В о с т о к а , и 3 а и а д а » , что тамъ заложена была новая исторія
и новая цивилизаиія — «та, в ъ к о т о р о й ж и в е м ъ , д у м а е м ь
и с т р е м и м с я м ы » (стр. 2 2 ) и въ которой Огкровеніе, воспринятое семитами, срослось с?, высшим?, плодом?, арійскаго
духовнаго развитія (стр. 35). Этотъ синтезъ совершился вопреки іудейскому исключительному націонализму, который погубилъ еврейство политически, но не помѣшалъ ему дать міру
христіапство. По поводу молитвы Ездры автор?, указываете,
что паденіе Іерусалима «было наказаніемъ не за частные грѣхи
отдѣльныхъ людей, но за грѣхъ, общій всему Израилю, за грѣхъ
его передъ другими народами, о которых?, онъ забылъ, которыхъ онъ не хотѣл?, иріобщить къ своему избрапію» (стр. 21).
Эту старую истину хорошо было лишній разъ напомнить въ
виду диких?, георій, прямо или косвенно отрицающихъ солидарность племенъ и культурно-исторических?, типовъ в?, общей
мсторическ ой работѣ».
Рецензія рта 15 лѣтъ спустя навела Розанова на размышленіе
о роли Соловьева въ нашей богословской и религіозной литературѣ, и онъ вновь останавливается въ статьѣ «Изъ старых?,

писемъ» на зиаченіи Соловьева въ этой области, воздавая ему
должное съ полной объективностью и глубокимъ уваженіемъ.
Далѣе онъ пишете :
«Къ сожалѣнію, за неотвѣтомъ моимъ, по незнанію его а д р е с а —
знакомство наше не завязалось въ томъ же 1890-мъ году.
Отъ сколькихъ увлеченій, ошибокъ онъ могъ бы меня удержать;
какъ могъ бы расширить мой политически!, да и религіозиый
горизонте. Онъ зналъ д е й с т в и т е л ь н о с т ь , а я ея вовсе
не зналъ, онъ былъ всегда м и о г о-любъ и м н о г о-думъ; и могъ
расхолодить мои увлеченія просто своевремеинымъ указаніемъ на
такіе-го и такіе-то Факты, на необходимость оглянуться на иныя
стороны, чЬмъкакая, всегда въ е д и н с т в е н н о м ! , числе,стояла
передо мною. Познакомился я съ нимъ лично только въ 1895
году — послѣ жестокой и грубой полемики, какую вели мы въ
1894 году. О полемике мы никогда не вспоминали — просто
какъ о томъ, что «прошло». Я думаю, ни онъ не иастаивалъ-бы
на свонхъ онредЬлешяхъ меня, ни я не думалъ ничего изъ того,
что высказалъ о немъ. Все было — п р о щ е , я с н ѣ е и л у ч LU С,
чемъ я представлялъ въ немъ (въ личности его) со своей жестоконаціональной и жестоко-ортодоксальной точки зренія. Онъ былъ
публицисте, искренно и горячо любившій Россію (я воображалъ,
что онъ — врагъ ея); притомъ работавшій для нея съ такимъ
широким!, охватомъ мысли, къ какому, уже по уровню начитанности и научнаго образованія, на которомъ я сталъ, — я ни тогда,
ни потомъ не былъ способенъ; хотя не отрицаю, что отъ узости
моихъ горизонтовъ происходили некоторые п л ю с ы во мне, напр.,
въ силе убЬжденія, въ преданности даже ложмымъ идеалам!,,
которые онъ, вероятно, при знакомстве оцѣнилъ и полюбилъ.
По крайней мЬрЬ, я все время чувствовалъ, — и, думаю, не
обманываюсь, — постоянную сто ласку къ себе».
Изъ воспоминаній Розанова о Соловьеве приведу слѣдующій
разсказъ:
Обычно я его носЬщалъ но пути въ контроль (на службу), въ
«Hôtel d'Ârigletterre» (Исаакіевская площадь); мЬшалъ, конечно
(и тогда же это чувствовалъ), — но ни одного вечера и вообще
рабочаго времени у него не разстроилъ. Ходилъ онъ дома
въ парусинной блузе, подпоясанной кожапымъ ремнемъ, и
въ этомъ костюме нмелъ въ себе что-то заношенное и старое,
не нмелъ вообще того изумительно-эстетическаго выраженія,

какое у него бывало всегда, едва онъ надѣвалъ сюртукъ. —
«Извините, я долженъ в ы д т и . . . » сказалъ онъ разъ, и, взявъ
огромный листъ газеты, аккуратно началъ отрывать въ немъ
полосу. Я смотрѣлъ па него съ недоумѣніемъ. «Это — п о к о й н и к и , о б ъ я в л е н і я о иокойникахъ. И когда мнЬ газетная
бумага нужна для чего-нибудь пустого, унизительна го, то
какъ ж е . . . покойники? Вѣчная память! И миѣ страшно и
больно было бы своими руками уничтожить и особенно огрязпить мѣсто, гдѣ въ послѣдпій разъ написаны ихъ имена, и ихъ
со скорбью читаютъ родные». Не буквально, но эта прекрасная
мысль, въ этой мотивировке и именно съ религіознымъ страхомъ,
была высказана имъ. Неправда-ли, замѣчательно? Вѣдь это
подумалось раньше, чѣмъ сдѣлалось, вошло въ обыкновеиіс!
Н а м ъ этого не пришло на умъ: значишь, объ умершихъ онъ
думалъ благочестивѣе, чѣмъ кто-либо изъ живыхъ, изъ «нашихъ
знакомыхъ». Около окна его, замороженнаго или холоднаго,
бились голуби. Взявъ кусокъ булки со стола (на столѣ у него
вѣчно была какая-иибудь сухая ѣда, икра или въ этомъ родѣ),
онъ открылъ Фортку и раскрошилъ голубямъ хлѣбъ. Они знали
это окно и прилетали на готовый или запасенный кормъ.
Помню, съ какимъ недовѣріемъ посмогрѣлъ я на эту привычку
(было 1-ое мое къ нему носѣщепіе). «Вотъ изображаешь пророка у Лермонтова, или библейскаго — который тоже кормилъ
нтицъ или птицы его кормили; зачѣмъ этотъ т е а т р ъ ? » . . .
Мнѣ
не пришло тогда на умъ, что вѣдь не для м е н я же и моего
гіосѣщбнія 'прилетѣли голуби, что это очевидно
бывало,
всегда бывало — и, слѣдователыю, тутъ не театръ, а трогательнейшая привычка, граціозная дружба ФИЛОСОФЦ и пророка
безъ прикрась съ зябнущими городскими птицами. Но я быль
подозрителенъ въ то время и замаралъ его своей мыслью. Еще
разъ я его засталъ только что вернувшагося изъ поѣздки (на
Иматру или въ Москву). На сголѣ лежала коробка Ф И Н И К О В Ъ .
Онъ даль звопокъ, и, передавая коробку мальчику, даль ему
адресъ, по которому онъ долженъ быль снести се. — «Кто
это?» сііросилъ я машинально. — «Старушка одна. Одинокая
и бѣдная. Я давно ее знаю (чуть ли не съ дома отца) и вотъ
уже сколько лѣтъ, когда пріѣзжаю въ П е т е р б у р г у всякій разъ
посылаю ей Ф И І Ш К О В Ъ . Мнѣ ЭТО ничего не стоитъ, а ей отрадна мысль, что она не забыта».

Несмотря на всю эту запоздалую нѣжность, сквозящую въ
воспоминаніях?, Розанова о Соловьеве, нельзя не считаться
съ тѣмъ, что, по его собственному признанно, онъ прогаелъ
м и м о Соловьева, какъ мимо верстового столба. Въ этомъ
было, очевидно, нѣчто органическое, непреодолимое, иначе
говоря — вполнѣ «естественное».
Такъ люди, иламенѣющіе
своими
думами, погруженные въ с в о и
темы, бываютъ
нѣмы и глухи ко всему, лежащему хотя бы и рядом?., но внѣ
этихъ думъ и темь.
Розановъ былъ Соловьеву интересенъ. Соловьев ь Розанову-—
едва-ли. Въ «Уединенномъ» читаемы « В ъ Соловьеве то только
интересное, что «бѣсенокъ сидѣлъ у него на плечѣ» (въ Балтійскомъ морѣ). Объ этомъ стоило поговорить. Загадочна и
г л у б о к а его тоска; то, о ч е м ъ о н ъ м о л ч а л ? , .
А слова,
н а и и с а н и о е — все самая обыкновенная журналистика («бранделясы»). Онъ несъ передъ собою свою гордость. И она
была — ничто. Лучшее въ себѣ — г р у с т ь , — онъ о ней промолчалъ».
Розановъ говорить, что «послѣдняя собака, раздавленная
трамваемъ», вызывала въ немъ большее движеніе души, чѣм?,
ФИЛОСОФІЯ и публицистика Вл. Соловьева (а также Л. Толстого
и Рачинскаго).
Ему не нравилась ни жизнь Соловьева, ни
душа его. Соловьевъ казался ему «ариетократомъ», къ тому
же чрезмѣрно избалованным?, славою. Это не значите, что
онъ его не цѣнилъ, нанротивь, онъ относился къ трудамъ
Соловьева съ уваженіемъ, даже «любовался» его деятельностью,
безъ всякой зависти къ заслуженному успѣху Соловьева. Но не
было у него теилаго чувства къ нему, не было совсѣмъ любви.
Его возмущало, что Соловьевъ, такъ много писавшій и говорившій о христіанствѣ и о церкви, ничего не сказал?, о бракѣ,
о семьѣ. Правда, Соловьевъ написалъ «Смыслъ любви», но это,
но мнѣнію Розанова, «естественная философская тема»; бѣда
же заключается въ томъ, что «онъ ни одной строчки въ
десяти томахъ «Сочин.» не носвятилъ разводу, дѣветвенности
встуиающихъ въ бракъ, измѣнѣ и вообще терніямъ и мукѣ
семьи».
На Розанова произвела отталкивающее впечатлѣніе полемика
Вл. Соловьева съ II. II. Страховымъ. Страховъ спорилъ, строилъ
аргументы, Соловьевъ же дѣйствовалъ преимущественно иро.Сгрѣлецъ"
о

ніей, остроуміемъ и намеками на «ретроградность» и «прислужничество правительству». Вт. примѣчаніи къ УІІ-му письму
Н, Страхова («Литер, изгнан.») Розановъ говорить: «Во всей
зтой полемикѣ, сплетшей наиболѣс лучшій вѣнокъ, г. е. наиболее либеральный вѣнокъ Соловьеву, онъ былъ отвратителеяъ
нравственно». Юный другъ Розанова, Ф . Э. Шперкъ замѣгилъ, послѣ нѣсколькихъ посѣщеній Соловьева, что это «въ
высшей степени эстетическая натура, но совершенно не этическая». «Эстетическая натура» казалось В. В. очень вѣриымъ
опредѣленіемъ. «Тихаго и милаго добра, нашего
русскаго
добра, — добра нашихъ домовъ и семей, нося которое въ душѣ
мы и получаемъ способность различать нюхомъ добро въ мірѣ»
добро въ Космосѣ, добро въ Европѣ, — не было у Соловьева»
(«Литературные изгнанники»). Розанову не нравился даже
смѣхъ Влад. Серг-ча, тотъ смѣхъ, который многіе находили
дѣтски-чиетымъ и заразительнымъ. Ему мерещилось въ немъ
что-то страшное, демоническое.
В. В. быль увѣренъ, что Соловьев!. считалъ себя выше всѣхъ окружающихъ людей, даже
выше Россіи, выше Церкви, что онъ чувствовалъ себя «Моисеемъ», которому не о чемъ было говорить съ людьми, потому
что онъ говорилъ съ снмимъ Богомъ. Ему казалось, что въ
Соловьевѣ отсутствовало чувство уравнения себя съ другими,
чувство счастья въ уравненіи, радости о другомъ, о достоинствѣ другого.
Товарищескаго и дружескаго отношенін къ людямъ Соловьевъ
не зналъ, — «а со всѣми на ты», замѣчаетъ Розановъ, Но эта
черта была свойственна и самому Розанову. — «Онъ со всякой
шушерой готовь бьмъ нить брудершаФтъ» — вспоминалъ о
В. В. одинъ изъ собратьевъ по перу, и нерѣдко случалось,
что какой-нибудь захудалый репортеришка снисходительно трепала. его по плечу, называя «Васей» и «ты».
Однако, Розановская ласковость съ людьми носила совсѣмъ
иной характеры онъ любилъ приглядываться къ ліодямъ и радовался, находя въ нихь достоинства. Его оцѣнки не всегда
осторожны, но въ нихъ неизмѣнно чувствуется очень активное
наблюдение. Къ болямъ и нуждамъ души человѣческой онъ
относился съ живымъ сочувствіемъ, полнымъ искренней сердечности и «нутряного» тепла. Именно этого недоставало, по
мнѣнію В. В., Соловьеву: «онъ ничего не понималъ въ окру-

жающихъ, крочѣ рабства, и всѣхъ жестко или ласково, но
большею частью ласково (т. е. наиболее могущественно
и удачно) —-гнулъ къ непременному «побудь слугою около меня»,
«поноси за мною платокъ» (плаТокъ пророка), «подержи надо
мной зонтикъ» (какъ опахало надъ Фараономъ-царемъ). Въ немъ
было что-то урожденное и вдохновенное и гѳніальное отъ грядущаго «царя демократіи», мричемъ онъ со всякимъ «Ванькой»
будетъ на «ты», но только не онъ надъ «Ванькою», а Ванька
надъ нимъ пусть подержишь зонтикъ».

J31

Любопытнѣе всего въ сужденіяхъ Розанова о Соловьеве замѣчаніе, что въ Соловьеве было нѣчто отъ Антихриста.
«Антихристъ» это именно то прозвище, которое дали Розанову клерикальные круги и нѣкоторые критики (напр., Волжскій).
Въ томъ же прймѣчаніи къ письму Страхова В. В. говорить
о Соловьеве следующее: «Пошлое, нобѣжавшее по улицамъ
прозвище его «Антихристомъ», «красивымъ-брюнетомъ-Антихристомъ», не такъ пошло, и собственно сказалось въ «улицѣ»
подъ неодолимымъ впечатлѣніемъ отъ личности и отъ «всего
въ совокупности». Мнѣ брезжится, что тутъ есть настоящая
н о у м е н а л ь н а я истина, настоящая оглядка существа дѣла:
въ Соловьева попалъ (при рожденіи, въ зачагіи) какой-то осколочекъ настоящего «Противника Христа», не «пострадавшаго
за человѣка», не «пришедшаго грѣшные спасти», а вотъ готоваго бы все человѣчество принести въ жертву себѣ, всѣми
народами, всѣми церквами «поиграть какъ шашечками» для
великолѣпнаго Фейерверка, въ бенгальскихъ огняхъ котораго
высвѣа-илось бы «одно м о е лицо», «единственно м о е » и до
скончанія вѣковъ только «мое, мое»!!
Нашумѣвшая лекція Соловьева объ Антихристѣ показалась
Розанову просто скучной. Онъ реагировалъ на рѣчь прославленна™ оратора весьма своеобразно: задремалъ и упалъ со
стула. Въ к ни it. «Семейный вопросъ въ Россіи» (т. 2) онъ
говоришь: «Соловьевъ только казался мудрымъ человѣкомъ, а на
самомъ дѣлѣ не обладалъ и остроуміемъ. Онъ началъ рисовать
Антихриста СЪ какимъ-то электричествомъ и газетами. Между
тѣмъ, уже теперь можно предвидѣть первый вопросъ «такъназываемаго» Антихриста. Замѣтьте, я говорю «такъ-называемаго» и тушь главная моя мысль. Рекомый Антихристъ, котораго будутъ порицать, порногрнФить, спросишь непременно
*

добродѣтельныхъ христіанъ, какъ поступали они съ дѣтьми
своими. Часть, какъ всѣмъ извѣстно, попадаегь въ колодцы,
проруби, помойныя ямы, отхожіл мѣста. Не только въ сей
вѣкъ, но всегда у христіанъ было явленіе, именуемое «незаконнорожденным!. младенцем!,» и это — при обстоятельствахъ, что
«бракъ есть таинство о младепцѣ».
Отсюда вытекаетъ, что « т а к т . - н а з ы в а е м ы й » Антихристе
и есть Розановъ... считавшій н а с г о я щ и м ъ Антпхристомъ
Соловьева.
Отличаясь отъ Розанова своимъ нодходомъ къ темамъ религіозной ФИЛОСОФІИ, Соловьевъ не могъ все-таки не чувствовать
въ немъ «своего» человѣка по родству устремленій.
Прежде личнаго знакомства между ними завязалась корреспонденція. Первое письмо Соловьева къ Розанову относится
къ 1 8 9 2 году, остальным къ 1895 г. Въ одномъ изъ писемъ
( 8 9 5 г. Влад. Серг. писалт. но поводу статьи Шперка, носившей харакгерт. развязнаго выпада иротивъ Соловьева: «Дорогой
Василій Васильевич!,! Въ силу евангельской заповѣди (Матѳ.
V, 44) чувствую потребность поблагодарить Васъ за Ваше
участіе въ нагломъ и довольно коварном!, нападеніи на мою
книгу въ сегодняшнем!. «Новомъ Времени» (нриложеніе)». Далѣе
сообщается, что это «участіе» не вызвало въ Соловьевѣ враждебныхъ чувствъ къ В, В. В ъ слѣдующемъ письмѣ Соловьевъ
ноясняетъ, что слово «участіе» нужно понимать въ смыслѣ
содѣйствія, а не «прямого уговора», п приносить извиненіе за
неясность нрсдыдущаго письма.
Ламѣчательны слѣдующія строки въ седьмомъ письмѣ Соловьева:
«Не только я вѣрю, что МІ.І братья но духу, но и нахожу
оправданіе этой нѣрм въ словахъ Вашей надписи относительно
Signum Царства Божія. Кто одинаково знаете по опыту и
одинаково понимаете и оцѣниваетъ эти знаки, залоги или предварения Царства Божія, тѣ, конечно, братья по духу и ничто
не возможете раздѣлить ихъ».
Работая в!, концѣ 1895 г. (въ бытность въ Царскомъ Селѣ)
надъ статьей о Конст. Леонтьевѣ для «Энц. Словаря», Соловьевъ
обратился къ Розанову за номощыо и указанілми. В. В. немедленно прислалъ ему въ Царское ("ело необходимый матеріалъ о Леонтьевѣ. (Сохранилось письмо Соловьева къ К. Н.
Леонтьеву, не датированное, но видимо нанисанное ранѣе зна-

комства Вл. Серг. съ Розановымъ; въ немъ говорится: «очень
радъ, дорогой Константинъ Николаевиче, что Розановъ пишете
про В а с ъ : насколько могу судить по одной нрочтенной брошюрѣ, онъ человѣкъ способный и мыслящій».
Въ 1889 г. въ «Вонросахъ ФНЛОСОФІН И гісихологіи» появилась
статья Вл. Соловьева «Красота въ нриродѣ». Она вызвала
пространное разсужденіе Розанова на ту же тему («Красота
въ нриродѣ и ея смыслъ»). Сопоставленіе этихъ статей раскрывает!, существенный разногласія въ эстетической идеологіи
ихъ авторовъ. Соловьев!, полагали, что эстетически прекрасное
должно вести къ реальному улучшенію дѣйствительностп.
Пытаясь понять сущность красоты изъ ея действителен ыхъ
(наличныхъ) проявленій, онъ искалъ въ эстетикѣ природы необходимыхъ основаній для Ф И Л О С О Ф І И искусства. Для него нѣтъ
сомнѣніи, что красота въ природѣ есть воплощеніе идеи; идею
же (или «достойный видъ бытія») oui. оиредѣляетъ, какъ «полную свободу составных!, частей въ совершенном!, единствѣ
цѣлаго». Наибольшая самостоятельность частей при наибольшем ь единств!; иѣлаго представляется Соловьеву крнгеріемъ
достойнаго или идеальнаго бытія. Основываясь на Фактахъ,
собранныхъ Дарвиномъ, Соловьев!, приходить къ выводу, что
красота не есть только Феномене с у б ъ е к т и в н а я человѣчѳскаго
сознанія, но что тѣ самыя соче/ганія Формъ, цвѣтовъ и звуковъ,
которыя нравятся въ природѣ человѣку, нравятся также и самимъ
существам!, природы — животным!, всевозможныхъ тнпоы. и
клаесоне. Если же красота въ природѣ объективна, то она
должна имѣть онтологическое основаніе, т. е. быть чувственным!, вонлощеніемъ одной абсолютно объективной всеединой
идеи. Красота въ искусствѣ относится къ природной красот!;
такъ, к а п , человѣческое самосознаніе относится къ самочувствію жинотныхъ.
Ни въ статьѣ о красот!;, ни въ другихъ своихъ работахь
Соловьеве не далъ систематическая мзложенія эстетики, но
въ ийхъ есть достаточный матеріалъ для сужденія о е я общих е
взглядах!, на художественное творчество.
Добро, истина и красота для него тожественны. Для Розанова
такая «тріада» была непріемлема. B e «Опавш. листьяхъ» (т. 2)
онъ отмѣчаетъ, что «пороке живописеиъ, a добродѣтель тускла»,
что «человѣкъ искренене въ порокѣ и непскрененъ въ добро-

дѣтоли». Можетъ быть, гдѣ-то т а м ъ добро, истина и крас о т а — синонимы. Но здѣсь, на землѣ — едва ли...
Соловьевъ возлагалъ на красоту главную ролі. въ соединеніи съ
Богомъ-Любовыо, въ спасеніп міра. Сдѣлать міръ вѣчнымъ
и безсмертнымъ, исторгнуть изъ него случайность и смерть
можетъ только красота, ибо только она можетъ одухотворить
матеріальный миръ, безъ чего не можетъ осуществиться и нравственный норядокі,. На искусство Соловьевъ смотрѣлъ, какъ на
теургію, какъ на осуществленіе божественной идеи/ Хаоеь
онъ считала необходимымъ ФОНОМЪ всякой красоты, а веществу приписывала косность и непроницаемость, въ отличіе отъ
идеи, представляющей собою положительную всепроницаемость
и всеединство.
Опредѣленіе красоты, какъ божественной идеи (внѣ сравнен а ея съ истиной и добромъ), совпадаете со взглядомъ Розанова
на художество въ природѣ. «Взгляните на растеніе», говорите
онъ («Опавшіе листья»), — «ну тамъ «клѣточка въ кдѣточкѣ»,
«протоплазма» и все такое. Понятно, раціонально и ФИЗИОЛОГИЧНО. «Вполнѣ научно». Но въ растеніи, «какъ растете оно»,
есть еще художество.
Въ грибѣ одно, въ березѣ другое:
но и въ грибѣ художество, и въ березѣ художество. Развѣ
ель на косогирѣ не художественное ироизведеніе? Развѣ она
не картина ранѣе, чѣмъ ее можно было взять на картину?
Откуда вотъ э т о - т о ? ! Боже, откуда? Б о ж е , — отъ Тебя».
Однако, критикуя въ . с т а т ь ! . «Красота природы и ея смысла, »
ученіе Соловьева о природѣ красоты, Розановъ рѣзко отвергаете принятую Соловьевымъ дарвиническую мотивировку.
Вбпросъ о томъ, какъ произошли прекрасный Формы въ царствѣ животныхъ и растеній, какимъ образомъ они ощущаются
первыми и что именно это ощущеніе вызываете, собою, нельзя,
по мнѣнію Розанова, рѣшать въ свѣтѣ дарвинизма. Онъ считаете. грубой ошибкой утвержденіе, что красота можетъ возникать по мѣрѣ надобности для тѣхъ сущеетвъ, который являются
ея носителями. Красота вовсе не создается преднамѣренными
усидіями живыхъ еуществъ. Она есть особое проявленіе органической энергіи, проявленіе, въ которомъ нѣтъ ни произвольности, ни преднамеренности или искусственности.
Розановъ
доказываете, что красота проявляется въ усиленномъ проявленіи органической жизни, по мѣрѣ возрождения сложности орга-

низаціи, къ моменту спариванія, и у пола, дѣятельно спаривающагося. Половое тяготѣніе, свойственное органическому
міру, не подчиненное законам!, времени и пространства,
и совпадаешь со всѣми Фактами частныхъ проявленій красоты,
тогда какъ Дарвиново объясненіе во всѣхъ же частностях!,
съ этими Фактами расходится.
«Прекрасное въ живой природѣ», говорить Розановь, — « е с т ь отблескъ радости объ этой
носимой въ ней жизни, какъ отвратительное въ ней есть содроганіе отъ приближающейся смерти. Самую же жизнь мы разсматриваемъ какъ достиганіе органическими Формами, этой
одушевленною матеріей, вѣчнаго источника своего, который,
оставаясь въ безконечной дали, нѣкогда затеплилъ искру этого
особенна го существрванін на холодной землѣ». Поэтому не слѣдуетъ искать н а ч а л а органической жизни: оно не въ прошедшемъ, а въ будущем. Розановъ вѣритъ, что оно н а с т у пи т ъ , и его нужно ожидать, а тамъ, гдѣ его ищутъ обыкновенно, лежишь только его конедъ.
Отходя нѣсколько въ сторону огъ основной темы своей статьи,
Розановъ касается проблемы геніальности. Геній для него —существо, з а к а н ч и в а ю щ е е псторію, олицетворяющее собою
прѳдѣльность.
«Ощущеніе странной тоски есть кажется
главное и самое общее, что мы испытываемь, созерцая его».
Геній одинокъ, и нѣтъ ничего, что могло бы разрушить преграду, которая огдѣляетъ его отъ людей. «Нѣтъ никакой въ немъ
недоверчивости, и, видя души людей, какъ прозрачный, онъ
хочетъ ввести ихъ въ свою душу, но здѣсь в п е р в ы е . ч у в ствуешь, что к а к о е - т о взаимное несоотвѣтствіе психическаго
строя препятствует!, этому». Пророчески з в у ч а т ь дальнѣйшія слова: «по мѣрѣ того, какъ проходить время, эта
жажда человѣческой близости становится неутолимѣе,
желаніе примкнуть къ чужой жизни — страстнѣе; онъ
срываешь съ себя все, что людямъ могло бы показаться въ немъ
странньшъ или враждебнымъ, глубоко хоронишь всякое отличіе въ себѣ и хочетъ войти къ нимъ какъ равный или даже
какъ низшій. Напрасныя уснлія: своим ь проницающимъ взглядомъ онъ ясно видишь, что даже жалкаго и смѣшного (какимъ
они всегда любятъ ближняги, за что прощаютъ ему все глупое и даже злое) е г о они не любятъ; и смѣхъ, который онъ
внушаешь имъ собою, не есть смѣхъ примнряющій и сближаю-

щій, но враждебный и отталкнвающій». Эдѣсь передъ нами
Розановъ, за много лѣте до появления «Уединеннаго» и
«Опавшихъ листьевъ» предвидящій свою позднѣйшую жажду
обнаженія и униженія. Вмѣстѣ съ тѣмъ Розановъ здѣсь
не утверждаете, еще, какъ позже, «геніа<іьности»
половой
жизни. Напротивъ, онъ отмѣчаетъ, что «всякій разъ, когда
творчество было безусловно геніально,— безусловно пресѣкалсн
въ творящемъ родъ его». На примѣрахъ Фидія, Рафаэля,
Бетховена, Платона, Аристотеля, Декарта, Бэкона, (Спинозы,
Лейбница, Канта, Коперника, Кеплера, Ньютона и др. мы убѣждаемся въ безсиліи генія создать потомство. Розановъ отмѣчаете, что въ чертахъ генія, красотой созданій котораго мы
любуемся, мы часто видимъ номеркнувшей обыкновенную Физическую красоту, а иногда ьстрѣчаемся съ ч ѣ м ъ - т о отвратительнымъ, отталкивающимъ, напр., въ лицѣ Декарта н Канта.
«Тусклый, чаще всего неподвижный взглядъ, нелріятное сложеніе рта, наконецъ, какъ замѣчаютъ многіе, нарушеніе самой
симметрін въ строеніп лица — все это вскрываете, нередьнами
самую глубь генія, въ которомъ органическій строй человѣческаго тѣла уже пошатнулся, ослабѣль центръ его и не сдерживаете. болѣе въ гармоніи соотвѣтствующихъ другъ другу частей...
Все полное смерти и разрушенія».
Извѣстно, что внослѣдствіи Розановъ провозгласить, что ноль
есть источиикъ всякой геніальвости, что изъ половой жизнн
лучатся всѣ прозрѣнія ФИЛОСОФСКІЯ, всѣ открытія, всѣ таланты.
Розановъ не далъ Формулы, примиряющей эти противорѣчивые
взгляды на природу геніальности, но она напрашивается сама
собой: геній есть эквиваленте, сексуальности, — геній и ноль
питаются одной и той же энергіей; libido sexualis генія можете,
быть очень сильно, но не даеть видимыхъ (тѣлесныхъ) нлодовъ, сосредоточиваясь на духовной производительности.
Это совпадаете съ гѣмъ пониманіемъ геніальности, которое
выразилъ Соловьевъ въ «Оправданіи добра».
Геніальные
люди, по Соловьеву, суть гѣ, у которыхъ живая творческая
сила не тратится вполнѣ на внѣшнее дѣло плотскаго размноженія, но идете еще и на внутреннее дѣло духовнаго творчества. Геніальный человѣкъ увеличиваете себя самого и сохраняется въ общемъ потомствѣ. Истинный genius остерегаете
всѣхъ и каждаго «отъ процесса дурной безконечности, черезъ

который земная природа вѣчно, но напрасно, строить жизнь
на мертвых'!, костя хъ».
Итака,, если Розановъ и правь, что Физическая природа генія
насыщена «смертью и разрушеніемъ», то это распаденіе тѣлеснаго
имѣегъ глубокій смысла.: оно высвобождаете, духа, изъ окона.
матеріи. Ва, этомъ есть высшая целесообразность. Недаромъ
указываете Розанова., что причинность только у ч а с т в у е г ъ ва.
устройстве міроздаиія, у с т р о я е т ъ же его—целесообразность.
Этимъ
ограничивается
сходство
во взглядахъ
Розанова
и Соловьева. ІІо мѣрѣ того, какъ Розановъ все шире и глубже
разнивалъ свою религіозно-нраветвенную идеологію, отчетливее обнаруживалась разница между его взглядами и ученіемъ
Соловьева. Въ M I «Русскаго Вѣстника» за 1894 г. Розанова,
напечатала, статью «Свобода н вѣра», вызвавшую со стороны
Соловьева рѣзкую отновѣдь иода, названіемъ: «ІІорФирій Головлевъ о евободѣ и вѣрѣ». Эпиграфом а, къ своей статье Соловьева,
взялъ слова М. Салтыкова:
«Ишь вѣдь какъ пишете! ишь кака, языком ь - т о вертите!..
Ни одного-то вѣдь слова вѣрнаго нѣтъ! все-то онъ лжетъ!
И «милый дружока, маленькій», и про т я г о с т и - т о мои,
и про крестъ-то мой... ничего онъ этого не чувствуете,!..».
И — сентенцію Гоголя: «Со словомъ нужно обращаться чесано».
Соловьевъ обрушивается на Розанова, выступившаго противъ
веротерпимости, называете его статью «елейно-безстыднымь
пустословіемъ», а самого автора «ПорФиріемъ Головлевымъ,
болѣе извѣстнымь пода, именема. Іудушки». Розановъ защищала, въ своей работѣ субъективный смысла, свободы и отрицала, универсальную значимость ея; считая, что только вѣра
имеете. право на свободу, она. пришела. къ заключенію, что
«только не вѣруя ни во что, можно требовать для всего свободы». Даже та доля свободы, которая допущена церковью,
безмѣрно превышаете., по миѣнію Розанова," свободу, допустимую по существу церковной вѣры.
За это Соловьевъ не ностѣснялся назвать его «еще более лживым ь, чѣмъ скотоподобнымъ». Всякій человѣка. долженъ защищать истину, въ которую вЬритъ. «Вопроса, былъ и есть
только въ т о м ъ » , — г о в о р и т е Соловьевъ,— « к а к и м и
средс т в а м и должно защищать истину вѣры, — духовнымъ ли
оружіемъ или насиліемъ».

Розановъ отвѣтилъ, что въ статьѣ своей «непреднамеренно произнес!. слово, которое всего нужнѣе было произвести»: «да, нетерпимость; да, непониманіе закоповъ умирающая, да, оівращеніе къ нему до неспособности переносить его видъ». Русскій
народа, суров ь, строгъ и н е т е р м и м ъ , и это въ немъ главное.
Въ статі.ѣ «Конецъ спора» Соловьеве вновь высмѣялъ Розанова
(и заодно Л. Тихомірова), пересказавъ «іюслѣднее слово»
Розанова въ предположеніи, что оно доставите читателямъ
«несколько минуте н е в и н н а я удовольствія».
Еще болѣе рѣзкой разницей отмѣчены взгляды обоихъ мыслителен на пол е и половую жизнь. Соловьевъ видѣлъ существенное и нравственное зло въ самомъ плотскомь актѣ, «черезъ
который мы утверждаем!, собственным!, согласіемъ темный
путь природы, п о с т ы д н ы й для насъ своею слепотою, б е з ж а л о с т н ы й къ отходящему поколѣнію и н е ч е с т и в ы й ,
потому что это поколѣніе — наши отцы» («Оправд. добра»).
Соловьеве усматриваете въ половой жизни к а к о е - т о великое
противорѣчіе, роковую антиномію, которую мы должны во всяком!, случаѣ признать, даже если бы не нмѣли надежды разрешить ее. Дѣторождеиіе добро, a совокупленіе зло,
вотъ
та антиномія, противъ которой негодующе возетаеть Розановъ.
Для него coitus — священенъ. «Какъ бы Богъ хотѣлъ сотворить а к т ъ : но не исполнить движеніе свое п далъ его н а ч а л о
въ мужчинѣ и н а ч а л о въ женщине. И уже они оканчиваюсь
Это первоначальное движеніе. Отсюда е я сладость и неодолимость». («Он. л.» т. 1). И Розановъ утверждаете, въ качестве канона, положеніе, что «всякіи онлодотворяющій дѣвушку,
дѣлаете то, что нужно» («On. л.» г. 2). Разногласіе во взгля •
дахъ на половую жизнь не вызвало, однако, спеціальной полемики между Соловьевымъ и Розановым!,. Зато жаркій спорь
загорѣлсн между ними по поводу, Пушкина.
В ъ сентябрьской книжке «Вестника
Европы» за 1897 г.
Соловьевъ помѣстилъ статью «Судьба Пушкина», въ которой
высказать мысль, что поэте «законно заслужить свою смерть»:
Жизнь его не в р а г ь отнялъ,
Онъ своею смертью палъ,
Жертва гибельнаго гнѣва.

Пушкинъ, по мнѣнію Соловьева, окончить свое земное поприще
сообразно своей собственной волѣ, палъ своимъ отказомъ

отъ той нравственной силы, которая была ему доступна.
ІІушкинъ «злоупотребиялъ своимі. талантом!» и унижалъ свои
геній» для «дурного дѣла обиды». Если бы дуэль была
«успѣшная» для Пушкина, онъ не могъ бь# продолжать свое
художественное творчество, требующее нравственной чистоты.
Поэтому судьбу Пушкина
Соловьева, считаешь «доброю»
и «разумною».
Розановъ возразила, на это въ статьѣ «Храстіанство пассивно
или активно?» Ему кажется, что Соловьев!, нѳвѣрно понял ь
христианство, осудивт, поэта- за скрытность. «Человѣка гонятъ,
травятъ въ обществѣ, и, когда, загнанный домой, онъ оборачивается у порога — онъ видишь, что преслѣдователи не щадятъ
и его крова и слѣдуютъ за нимъ по пятамъ — «Attendez, je
me sens assez de force pour tirer mon coup!» — тушь весь Пушкинъ нъ простошЬ и нравдѣ своего гнѣва».
Розановъ находишь, что Соловьева,, собирая документы лживости Пушкина (два отзыва объ А. П. Кернъ—«геній чистой
красоты» и «наша вавилонская блудница», а также нарушенное обѣщаніе Николаю 1-му — извѣстить его о дуэли), ошибается въ психологическому ихъ анализѣ. Розановъ недоумѣваетъ, какъ не сумѣлъ Соловьевъ «войти въ міръ той взволнованности, того смятенія чувствъ, которое гіережилъ поэтъ, того
необыкновенно сложнаго круга воспоминаній, взгляда на себя
и свою историческую миссію»:
Онъ несколько занесь иамъ пѣсенъ райскижъ,
Чтобъ, возмутивъ безкрылое желанье
Въ

насъ,

чадахъ

праха,

пислѣ

умереть!

Въ этихь словахъ, по мнѣнію Розанова, объяснена во всѣхъ
подробностяхь истинная, а не выдуманная судьба Пушкина.
Наконецъ, въ послѣдній разъ ополчился Соловьевъ на своего
иденнаго противника по поводу чествованія столѣтія со дня
рожденія Пушкина. В ъ JV? 1 3 — 1 4 «Міра Искусствъ» за 1 8 9 9 г.
появилась «Замѣтка о Пушкинѣ» Розанова, въ которой критикъ умалялъ значеніе великаго поэта, противопоставляя ему
Гоголя, Лермонтова, Достоевскаго и Л. Толстого. — Пушкинъ
обладалъ трезвымъ умомъ, свободно располагавшимъ «наборомъ октавъ и ямбовъ»; душа его была «резонаторомъ всемір
ныхъ звуковъ». «Міръ сталъ лучше послѣ Пушкина», — Но

послѣ Пушкина міръ не стал ь богаче, обилыіѣе. Вспоминая, какъ
Гоголь въ первый разъ приніелъ къ Пушкину и услышан, отъ
слуги отвѣтъ: «Баринъ всн> ночь игралъ въ карты», Розановъ
спрашиваете: «кто знаете, не въ эту ли и не объ этой ли
самой ночи Лермонтовъ наиисалъ:
Ночь тиха.

Пустыня впемлетъ Богу,

И звѣзда съ звѣздою говорить».

Соловьевъ признается, что нослѣ этого вопроса его не удивилъ бы и такой: «Кто знаете, та ночь, въ которую родился
Мухаммедъ, не была ли она та самая ВарФадомеева ночь,
когда Александр!, Македонскіи норазилъ мавритаискаго дожа
Густава АдольФа на равнинѣ Хереса, Малаги и Портвейна?»
(«Особое чествованіе Пушкина»). Сопоставленіе, сдѣланное
Розановымъ, такъ же мало интересно, какъ и го, что когда
Пушкинъ писалъ «Роняете дѣсъ багряный свой уборъ», Гоголь
можетъ-быть строилъ гримасы какому нибудь своему нежинскому профессору, а Лермонтовъ бѣгалт. за своими кузинами.
Въ отвѣтъ на мысль Розанова о « И И Ф И З М Ѣ » И «оргіазмѣ»
Лермонтова, Соловьевъ называете его самого «оргіастомъ, І І И Ф И номъ, корнбантомъ, а проще—юродствующим ь». Замѣтка но
поводу юбилея Пушкина была приложена къ 3-му изд. Стихотвореній Вл. Соловьева. Вт, ііредмсловіи авторь иронизируете,
надъ читателями, «которымъ даже стихи г. Брюсова и проза
г. Розанова не могутъ дать нѣсколько мгновеній тихой радости».
Въ полемикѣ съ Соловьевымь Розановъ был ь болѣѳ одинокь,
чѣмь его нротивннкъ, на сторонѣ котораго была почти вся
прогрессивная журналистика. Въ гонт, Соловьеву высмѣивали
Розанова некоторые друзья философа, напр., кн. С. Н. Трубецкой *. Отвлекаясь отъ этой полемики въ сторону коренныхъ

* Отмѣтнмъ его пародію па Розанова, которую додгое время приписывали Соловьену.
Среди носмертныхъ статей кн. С. II. Трубецкого, собраннмѵь въ 1-мъ томѣ его сочинен ііі (M. 1907), есть неоконченной шуточная статья «Правдивая нсторія З д р а в о г о
С л о в а » , вт. которой авторь высмѣинаѳтъ несуществующую московскую
газету
«Здравое слово», изображая въ карнкатурномъ видѣ, нодъ вымышленными именами
извѣстныхъ публицистовъ, Подъ имеиемъ Ьутонова изображенъ Розановъ.
Трубецкой нишетъ:
«Бутоновъ н а ч а л . прекрасную н оригинальную аллегорію: «Геркулесъ у распутья».
Подъ Геркулесоыъ разумѣлась, конечно, Россія: одна дорога вела на востокъ, а другая

мотивовъ Ф И Л О С О Ф І И Соловьева, мы находима, оправданіе его
ироническому, а иногда и злому, гону. Ученіе положительнаго
всеединства, защищаемое Соловьевым!,, разсматриваетъ всѣ
отдѣльныя Ф И Л О С О Ф С К І Я начала, всѣ отдѣльные нолитичеекіе и
нравственные принципы, какъ недостаточные и ложные, поскольку они утверждаются въ своей отвлеченности л берутся
въ своей исключительности. Принимая одну сторону всеедина запаль; востока, н а ч а л , заниматься, а на заиадѣ еще кой-гдЬ надь разрушающимися каледралами и гюдъ дымящимися паровозами мерцали обманчивым з в ѣ з д ы .
Съ запада подошелъ кт. !'ѳрку.іесу съ льстивою улыбкою великій ивквизиторъ, съ
востока—черкешенка, дышавшая знойнммъ сладострастіемь. Черкешенка
манила
Геркулеса на посток ь, говоря, что тамъ солнце. Пнквизиторъ звалъ его въ Европу,
увѣряя, что солнце все равно кончить тѣмъ, что еядетъ на западѣ.
Геркулесь
долго стоялъ въ задумчивости, слушая эти лживый рѣчи, и в д р у г ь нроизнесъі «Врете
оба: ни на востокѣ, ни на западъ солнца нѣтъ н не будетъ. Пока что, пойду къ
эаутренѣ». И в д р у г ь взошло солнце н озарило нее...
Я излагаю главную мысль
г. Ьутонова. Е г о аллогорія тянулась несколько мѣсяцевъ н вышла нотомъ отдѣльной
занимательной книгой. Фельетонъ заключался прекрасным!, стихотворсніемь:
МОЛИТВА

БУТОНОВЛ

Затеплю я свою лампаду,
Душой высокой воспарю:
Я не убыо, я не украду,
Я не прелюбы сотворю.
И духомъ кроткій, полный мира,
Я подвнгъ славы совершу,
Не сотворю себѣ кумира.
Чужіе храмы сокрушу.
Умерщевлю шрецовъ Ваала,
Каменьемъ перебью блудницъ.
Культуры западной начала
ІІадутъ при громѣ колесницъ.
Взорву костолы динамитом ь.
На воздухъ кирки полетятъ,
На океапѣ Ледовитомъ
Божницы чукчей затрещать.
Пусть ложной вѣры каФедралы
Падутъ, повержены во нрахъ!
Пусть воють гізны и шакалы
На з а п у с т ѣ л ы х ъ т ѣ х ъ мѣстахъ.
А л приду съ любви елеемъ,
Прольн. на ближняго бальэамъ,
Мечтой смиренною лслѣсмъ,
Я волю чистымъ дамъ слезамъ,
II
За
За
И

помолюсь сродь сонма духовъ
православный весь народъ,
раствореніе воздухпвъ
за святѣйшій правительствующій Сѵнодъя.

ной истины за цѣлое и утверждая ее какъ самодовлѣющую,
безусловную и полную истину, мы обращаемъ ее вь ложь и
приходимъ къ внутренним!, нротиворѣчіямъ,
Въ этомъ увѣреніи Соловьевъ столь же «правь», сколько и
«виноватъ»; вмѣстѣ съ тѣмъ, здѣсь и обвиненіе, и оправданіе Розагіова. Въ самомъ дѣлѣ: утверждая половую жизнь,
какъ первоисточник!, жизни духовной, Розановъ возводить
отдѣльный принцип!, органической жизни на степень основного закона бытія. Обожествляя полъ, Розановъ превращаешь религію въ сексуальный пантеизмъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ,
онъ старается свести къ своей теоріи сексуализма
все
многообразіе духовна™ опыта, всю Феноменальную жизнь,
надъ которой возвышается единственный и вѣчный нуменъ—
П о л ъ . Другими словами, утверждая сексуализма, в ь его отвлеченности, Розановъ одновременно подымаешь его на высоту
«положительна™ всеединства». Соловьевъ же, добросовѣстно
усиливаясь «придти въ разумъ истины» и показать ея положительное конкретное всеединство, отмежевывается отъ всего,
что представляется ему «исключительным!,» и «огдѣльнымъ».
Соловьевъ тяготѣетъ къ Новому завѣту, Розановъ—къ Ветхому.
Возводя евангельское ученіе въ общеобязательное иеповѣданіе,
Соловьевъ впадаешь въ такое же утверждение отвлеченна™ и
отдѣльнаго, какъ и Розановъ съ его культомъ плоти.
«Трудна работа Господня», ™ в о р ш ь Влад, Серг. на смертиомъ одрѣ. Въ трудной работѣ ошибки неизбѣжны
Сквозь
разногласія, опутывающія идеологическое взаимоотношение Соловьева и Розанова, просвѣчиваетъ единообразіе ихъ конем
ныхъ цѣлей. «Трудная работа» влекла ихъ всю жизнь къ
тѣмъ «таинственнымъ и чуднымъ берегамъ», гдѣ ветрѣчи
не омрачаются рознью. Оба могли бы сказать другъ другу:
«о, что значатъ всѣ слова и рѣчи, этихъ чувствъ отливъ или
прибой передъ тайною нездѣшней нашей встрѣчи, передъ вѣчною
недвижною судьбой?» Каждая страница Розанова, посвященная
вопросамъ пола, какъ бы говорить еловами Соловьева:
Зиайте-же,

Вѣчнан Женственность ныиѣ

В ь тѣлѣ нетлѣнномъ на землю идет?,.

Розановъ боготворилъ эту Вѣчную Женственность, но любилъ
и «тлѣнное» тѣло. Разница между нимъ и Соловьевымъ за-

ключается въ сущности лишь въ томъ, что первый воспринималъ женственность въ образѣ Изиды или Астарты, второй же
въ образѣ СОФІИ «Премудрости Божіей» или Маріи, «Дѣвы
Радужныхъ Бороть».
Оба влеклись къ тайнѣ міра, но одинъ искать ее на землѣ,
въ земной плотской жизни, другой не вѣровалъ «обманчивому міру» и обращать гвоіі взоръ къ далекой лазури.
Соловьевъ мечтать о свпданіи съ «вѣчной подругой» и съ
цилиндром ь на головѣ поджидать ее ьъ Африканской пустыяѣ.
Розановъ предпочитать «odorer et baiser les organes sexuels
féminins», a, если нельзя, то «хоть пососать вымя коровы»
(послѣднее желаніе подробно и страстно выражено въ одномъ
изъ его писемъ)...
В ь примиреніи Розанова и Соловьева открывается намъ таинство, возглашаемое «иѣсней О Ф И Т О В Ъ » :
I

Б ѣ л у ю лилію с ь

розой,

С ъ алою розою мы

сочетаемы

Тайной пророческой

грозой

Вѣчиую истину м ы

обрѣтаемь.

:

•

'

-

.,

i il?

Натаіп. Альтманъ

АРТУРЪ ЛУРЬЕ

ИА РАСПУТЬИ
[Культура и музыка] *

Отрекись оть себя для себя, но нѳ для Россін

Гоголь

I
«Если же и музыка насъ покинете, что будете тогда съ нашимъ міромь?». Если эти слова Гоголя въ свое время были
вонлемъ предчувствія трагической гибели, грознымъ предостереженіемъ — не стала ли наша дѣйствительность страданіемъ и
изнеможеніемъ въ безмузыкальной бытійственности... Не опрокинуты ли мы въ самыя страшныя глубины б е з м у з ы к а л ь н а г о с о з н а н і я , «въ глухоту и черноту», въ провалы, зіявптіе передъ русской интеллигеиціей, о которыхъ пророчествовали немногіе зоркіе водители? Русская культура дошла до
нослѣдней точки своего наденія. Нужно до конца осознать это.
Всякая попытка къ индивидуальному, обособленному исканію
«выхода», разрѣпіенію «кризиса» — останется только попыткой,
безцѣльной и тщетной. Мы пребываемъ въ безысходности,
безмузыкалыюсти, въ духовно опустошеішомъ нространствѣ.
Трагическое до конца чувство гибели и дѣйственное исканіе
путей къ возрожденію въ духѣ — единственная реальность нашего сознанія, то бытіе, въ которомъ мы с у щ е с т в у е м ъ въ
отношеніи къ собственному живому опыту и о с о з н а е м ъ
себя въ отношеніи къ русской культурѣ. Остальное все призрачно, — дѣйствительность, кажущаяся тѣмъ, кто мнить себя
оправдапиымъ въ той или иной, жалкой въ этомъ смыслѣ, попытка самоутвержденія или с о у ч а с т і я
въ тлѣніи углей,
оставшихся отъ испепеленной русской культуры. Такое пассивнос соучастіе въ кажущемся культурномъ дѣланіи создаете,
только призрачное марево зеркалъ, калейдоскопически отражающихъ: «кризисы», «вопросы», «темы» и пр., назойливо
мелькающее безконечной вереницей въ столь же призрачно
существующей русской общественности. Не можетъ быть для
* Прочитано вт. ноябрѣ 1!>21 г . въ Петербургской Вольной ФИЛОСОФСКОЙ Лсеоціаціи

насъ съ общественной каѳедры другой темы, чѣмъ тема, поставленная выше. Или призрачность самообольщенія в ъ кажущемся с у щ е с т в о в а л и , и еще пиже — вульгарная популяризація
изношенныхъ покрововъ русской мысли, культуры и искусства
въ мутныхъ волиахъ современности, или съ полной безпощадной обнаженностью осознанная катастрофичность положенія.
Послѣднее событіе, имѣющее неизмеримый смыслъ для существа всей ру-сской культуры и для передового русскаго общества, — событіе 7 - г о Августа 1 9 2 1 года — смерть Александра
Блока. Какъ страшно для насъ произнести это даже спустя
три мѣсяца иослѣ этой утраты. В о т ъ нослѣднее звено завершенной эпохи, пережитой нами, т о г ь рубежъ, на которомъ мы
очутились во все болѣе и болѣе сгущающемся сумракѣ русской
дѣйствительности. Кажется, это еще недостаточно с о з и а ю т ъ , —
не здѣсь, в ъ тѣсномъ кругу близкихъ, но в ъ широкомъ кругу
русскаго общества: русская революдія кончилась со смертью
Александра Блока. Эта глубоко трагическая смерть, конечно,
была въ полномъ смыслѣ слова символомъ смерти Револшціи.
Что же дальше? Г д ѣ найти силы и живое чувство для жизни
тѣмъ, для кого онъ былъ свѣтлымъ учителемъ, озарявшимъ
иашъ трудный путь и окрылившимъ насъ вѣрой въ него? Мнится,
что, какъ бы ни слагалась наша общественная работа, въ
оеиовѣ всего можетъ быть для даннаго момента лишь эта
одна и т а же тема, все можетъ получить то или ипое освѣщеніе лишь отсюда. Здѣсь тотъ трагическій узелъ, который
является оеновнымъ для всего нашего культурнаго дѣла. Н ѣ г ь
иного подхода къ поставленному вопросу, и, пытаясь уйти
отсюда, уходишь отъ живого, дѣйственнаго опыта своего сознанія и чувствованія, которому единственно вѣришь, который
есть подлинная, высшая реальность.
Александръ Блокъ — священное для насъ имя русской культуры въ нашу эпоху, и мы, столь кровною связью съ нимъ
спаянные, хранимъ память о немъ въ вѣрномъ и чистомъ
служеніи оставленному имъ намъ завѣту и идеалу въ самомъ
иростомъ и сокровенномъ смыслѣ этихъ словъ. Онъ, обреченный нашему ноколѣнію, связалъ насъ вѣрой въ служсніе тому,
чему отдалъ всю свою жизнь и все горѣніе своей д у ш и . . .
Позвольте же мпѣ напомнить вамъ реФсратъ Александра Блока
о «крушеиіи гуманизма», въ которомъ съ такой поразительной

остротой вскрыты основные вопросы нашей современности,
реФератъ, который долженъ послужить краеугольнымъ камнемъ
для русской культурной мысли на ея новыхъ путяхъ. Тамъ съ
особенной силой сказался весь пронзительный І І Э Ф О С Ъ утвержденій Александра Блока, его зоркое вѣдѣніе, и тамъ иаслѣдіе
заповѣданное, завѣтъ хранителямъ, нричастпымъ д у х у м у з ы к и . Вотъ почему объ этомъ надлежитъ сейчасъ вспомнить
здѣсь, гдѣ это было имъ произнесено, и гдѣ еще теплятся
огни этого духа, гдѣ онъ быть можетъ до времени хранишь.
Докладъ, прочитанный Блокомъ въ нервые дни Вольной
Ф И Л О С О Ф С К О Й Ассоціаціи въ Петербургѣ, въ бурномъ момеитѣ
русской Револкщіи, которой мы тогда е щ е были живы, и въ
которую тогда еще вѣрили,—теперь, когда она катастрофически
завершена, получаете для насъ иной смыслъ и иное истолкованіе. Онъ становится священнымъ для насъ завѣтомъ, оставленнымъ русскому обществу, той вѣрой, которая учить насъ
мудрому постиженіго и готовить насъ къ будущему дѣйствію.
Александра, Блокъ нламенно вѣрилъ, что «музыка насъ не покипеть», но теперь, когда его съ нами нѣтъ, мы знаемъ, что
д у х ъ м у з ы к и отлегѣлъ отъ насъ, и мы можемъ слѣдить
лишь послѣдніе, гаснущіе его о г н и . . .
II
Музыка — родная стихія Александра Блока. Съ ионятіемъ
о музыкѣ для Блока связаны высшія духовиыя основы бытія;
правда, онъ говорить не о музыкѣ въ снедіалыюмъ смыслѣ,
какъ о проФессіональномъ искусствѣ, но всегда только о д у х ѣ
м у з ы к и , который для него всегда—то, что опредѣляетъ собою,
то, что творите высшую природу нашего сознанія и чувствованія. Эпитете м у з ы к а л ь н ы й и м у з ы к а л ь н о с т ь встречается у него на каждомъ шагу. В с е то, что находить у Блока
положительную оцѣнку, то, что онъ иріемлетъ, онъ всегда
онредѣляетъ какъ явленія и цѣнноети музыкальныя, и обратно:
то, что кажется ему отрицательнымъ, ложнымъ, опустоіненнымъ, оиъ характеризуетъ какъ явленія антимузыкальныя.
В ъ иредисловіи къ статьямъ «Россія п интеллигенція» оні.
говорите: «тема моя, если можно такъ выразиться, м у з ы к а л ь н а я » , раскрывая .смыслъ слова Р о с c i я, какъ м у з ы -

149

кальный
смысла,, въ которомъ отнюдь «не государство,
не національное цѣлое, не отечество, a нѣкое соединеніе
понятій, народъ, народная душа, стихія», и вскрывая а н т и м у з ы к а л ь н о с т ь понятія интеллигенции «Духъ есть музыка», говорите онъ тамъ же. «Въ крушеніи гуманизма»
онъ онредѣляетъ первый иеріодъ гуманизма, и наиболѣе
мощный, какъ періодъ, въ которомъ «человѣкъ былъ вѣренъ духу м у з ы к и » .
Называя имена великихъ гуманистов!»,
онъ говоритъ, что эти имена «возникают!, въ нашемъ сознаніи,
какъ бы въ сопровожден»! м у з ы к а л ь н а г о аккомпанемента»,
и дальше о нихъ же: «до такой степени н ѣ в у ч и , проникнуты д у х о м ъ м у з ы к и — самыя имена этихъ людей». Шиллеръ для него послѣдній великій европейскій гуманисте, «послѣдній изъ стаи вѣрныхъ д у х у м у з ы к и » . Тамъ же онъ говорите о Гёте, Вагнерѣ, Гейне: «они одни — носители к у л ь т у р ы и м у з ы к и б у д у щ а г о , заглушаемой пока нестройнымъ хоромъ голосовъ б е з м у з ы к а л ь н о й цивилизаціи».
Онъ говорить, что, вслѣдстніе духовнаго изнеможеиія носителей гуманизма, возникает!, « р а з л у ч е н н о е т ь с ъ д у х о м ъ
музыки».
Тамъ же: «есть какъ бы два времени, два пространства : одно — историческое, календарное, другое — исчислимое, м у з ы к а л ь н о е . Только первое—время и первое—пространство; во второмъ мы живемъ лишь тогда, когда чувствуемъ свою близость къ природѣ; когда отдаемся м у з ы к а л ь н о й волнѣ, исходящей изъ мирового равновѣсія силъ
для того, чтобы жить въ дняхъ, мѣсяцахъ и годахъ; эта ненужность затраты творчества быстро низводить большинство
цивилизованных!, людей на степень обывателей міра, но намъ
необходимо равновѣсіе для того, чтобы быть близкими къ
м у з ы к а л ь н о й с у щ н о с т и м і р а — къ природѣ, къ стихіи;
намъ нужно для этого, прежде всего, устроенное тѣло и
устроенный духъ, такъ какъ міровую м у з ы к у можно услышать только всѣмъ тѣломъ и всѣмъ духомъ вмѣстѣ. Утрата
равновѣсія тѣлеснаго и духовнаго неминуемо лишаете насъ
м у з ы к а л ь н а г о слуха»... Такимъ образомъ, мы видимъ, что
цѣлый рядъ нонягій, имѣющихъ различное содержаніе, но
единый духовный емыслъ, Алексаидръ Блокъ опредѣляетъ какъ
явленіе духа музыки; здѣсь и гумаиизмъ, и культура, стихія,
природа, и, наконецъ, — реколюцію, въ ея огненномъ, «очисти-

тельномъ» процеесѣ, оиъ осознаете,, какъ стнхію м у з ы к а л ь н у ю . «Миръ и братство народовъ — вотъ знакъ, гіодъ которымъ ироходитъ революція. Вотъ м у з ы к а , которую имѣющій
уши долженъ слышать». — Обращаясь къ тѣмъ, кто растерялся
передъ революціей, кто не ионялъ ея священиаго смысла,
отшатнулся отъ нея и предала, ее ана<ьемѣ, она. говорить:
«Въ васъ не было хрустальнаго звона, этой м у з ы к и любви,
вы оскорбляли художника — пусть художника, — но черезъ
него вы оскорбляли самую душу народную. Любовь творить
чудеса, м у з ы к а завораживаете звѣрей. А вы (всѣ мы) жили
безъ м у з ы к и и безъ любви. Лучше ужъ молчать сейчасъ,
если пѣтъ м у з ы к и ,
не слышать
музыки.
Ибо все,
кромѣ м у з ы к и , все, что безъ м у з ы к и , всякая «сухая матерія» — сейчасъ только разбудите и озлитъ звѣря. До человѣка
безъ м у з ы к и сейчасъ достучаться нельзя, всякое движеніе
рождается изъ духа м у з ы к и , оно действуете, проникнутое
имъ... Хранителемъ духа м у з ы к и оказывается та же стихія,
въ которую возвращается м у з ы к а » . . .
Культурную исторію
X I X вѣка Блокъ разсматриваетъ, раскрываете какъ исторію
борьбы духа гуманной цивилизаціи съ духомъ м у з ы к и .
Онъ
говорите: «европейская цивилизація примѣняла тончайшіе пріемы
въ борьбѣ съ м у з ы к о й » и т. д. Можно привести безчисленные нримѣры тому, какъ Александра Блокъ связуетъ съ понятіемъ о музыкѣ все то, въ чемъ скрыть высшій смыслъ духовнаго роста и истинная цѣнность бытія. В ъ действительности
все, сказанное имъ съ такимъ пламениымъ чувствомъ о вѣриости духу музыки, въ наибольшей степени относится къ нему
самому. Заклиная насъ духомъ музыки, онъ имѣлъ на то право,
такъ какъ самъ былъ и остался вѣрнымъ ему до конца, и все
проклятіе нашей дѣйствительности въ томъ, что Блокъ остался
въ трагическомъ одиночествѣ, духъ музыки оказался побѣжденнымъ снова, и мы опять схвачены тисками мертвящей, безм узы калыюй цивилиз аціи.
Мы не знаемъ болѣе чистаго голоса въ хорѣ нашей современности, чѣмъ голосъ Александра Блока. Хрустальный звонъ и
чистота этого голоса—вотъ въ чемъ неизм еримый смыслъ значенія для насъ Блока. Воистину, это самый прекрасный цвѣтокъ, выросшій па живомъ еще тогда деревѣ русской культуры.
Пережитая нами эпоха русской культуры, эпоха русскаго мо-

дернизма нашла въ немъ свое самое совершенное и чистое
воплощеніе, вотъ почему ему дано было раскрыть въ большей
степени, чѣмъ кому-либо другому, тайную сущность и подлинную природу нашей современности во всѣхъ областяхъ нашей
жизни, будь то религія, Ф И Л О С О Ф І Я , искусство или общественность. Музыку этого голоса будутъ слушать всѣ, кому дорога
русская культура и кто хоть сколько-нибудь къ ней причастенъ.
Александръ Блокъ — поэтъ, вскормленный музыкой изъ ея глубиннѣйшихъ источниковъ. Ни одинъ русскій П О Э Т Ъ послѣпушкинской поры не быль такъ глубоко и таинственно связанъ съ музыкальной стихіей, какъ Александръ Блокъ. Поэзія
и музыка для Блока нерасторжимы. Блокъ возвращаете русской поэзіи ея изначальную, стихійную нервоосиову, ея музыкальную душу. Съ первыхъ моменговъ своего т в о р ч е с к а я становленія, со своихъ юношескихъ дней, и на всемъ нротяженіи
своихъ творческихъ свершеній Александръ Блокъ выявляете, и
раскрываете эту глубиннѣйшую, м у з ы к а л ь н у ю сущность
своей поэзіи, въ нроцессахъ своихъ творческихъ воплощеній и
въ своемъ м у з ы к а л ь н о м ъ и о с т и ж е н і и м і р а , въ своемъ
міроощущеніи. Нигдѣ и никогда эта музыкальная сущность
духа его ие покидаете. Она углубляется и созрѣваетъ все болѣе,
по мѣрѣ свершенія имъ своего героическаго пути.
Музыкальные принципы лежать въ основѣ всей его поэзіи
(съ первыхъ моментовъ ея нроявленія), въ ея музыкалыю-иптонаціоиной природѣ и въ принципахъ Формальныхъ построеній,
а главное, въ ея поразительной орфичности; въ ея пѣсеннозаклинательной силѣ. Вт, этомъ смыслѣ раскрывается С И М Ф О І Ш Ч ность всѣхъ его построеній, будь это симфоническая концепція
«Стиховъ о Прекрасной Дамѣ», СИМФОИІЯ «Снѣжной маски»,
«Двѣнадцать» или послѣднее его воплощеніе — поэма «Возмездие», о которой онъ самъ намъ иовѣдалъ, что въ осповѣ ея
лежите построеніе и созпаніе чисто музыкальное. Отсюда проясняется музыкальная природа его образовъ, отсюда и тончайшая ритмическая ткань его композиціи и вся таинственная
трепетность ея звучаній *.
* Я, конечно, исключаю здѣсь совершенно то вульгарное поииманіе внѣшнеіі музыкальности стиха, которымт. до сихъ норъ часто подмѣпяютъ музыкальную природу и
музыкальную стихію, въ сравненіяхъ поэзіи съ музыкой, то, что такъ свойственно,
напр., ноэзіи Бальмонта, Сѣверннина и др.

Александръ Блокъ быль музыкантом!, въ такой же мѣрѣ, какъ
и поэтомъ. Музыка Блока должна быть спеціально и проникновенно интерпретирована. Для насъ особенно сейчасъ замѣчательно то, что самыя значительныя слова о музыкѣ въ нашей
современности сказаны не музыкантомъ, а поэтомъ. Вт, раскрытіи
глубокаго содержанія м у з ы к а л ь н о й темы Александра Блока,
въ его творчеств!; и его міросозерцаиіи весь смысла, русской музыки, и въ ея спеціальномъ значеніи, какъ и для всего русскаго
искусства въ пашн дни. Русская музыка обязана услышать
Этотъ голосъ, поскольку она пойдете, но пути возрожденія.
Далеко не всегда русская музыка, въ своей, правда, очень короткой исторіи, была вѣрна д у х у м у з ы к и — вѣрнѣе, были
лишь очень короткіе, отдельные, счастливые моменты нриближенія къ музыкальной стихіи, лишь мгновенный вспышки въ
нредчувствіи близости къ этой стихіи. Въ цѣломъ, путь развитая русской музыки, въ ея историческом!, процессѣ, — линія
больших!, срывовъ и паденій. Осознать это — ближайшая и насущнѣйшая необходимость момента. Что такое взаимоотношение русской культуры и русской музыки? Вѣдь Э Т О Т Ъ вопрось
до сихъ порт, не только не выясненъ, но даже не поставлен!,
на путяхъ русской музыкальной мысли. — Роль русской музыки
въ общественномъ и культурно-національномъ сознаніи, in»
разрѣзѣ культурной мысли или «идеи?»
И не имѣю въ виду дать здѣсь, въ краткомъ докладѣ, обоснованное разрѣшеніе ряда больших!, воиросовъ, которые могутъ
быть здѣсь поставлены. Въ равной мѣрѣ, мнѣ кажется сейчасъ
совершенно празднымъ занягіемъ измышленіе отвлеченных!,
теорій, онредѣляющихъ психологическія, эстетическія и иныя
нормы, въ спеціальномъ отношеніи къ русскому музыкальному
искусству. Цѣль настоящего собесѣдоваиія — только поставить
тему, воиросъ о путяхъ и взаимоотношеніп русской культуры
и русской музыки, съ тѣмъ, чтобы этотъ воиросъ полумил ь
свое дальпѣйшес, самостоятельное развитіс и разрѣшеніе. Я
твердо вѣрю, Что только здѣсь, въ этомъ вопрос!;, а не
въ кругу сшщіальныхъ, нроФессіональныхъ исканій, для насъ,
музыкантов!,, проблема всей русской музыки въ настоящем!,
момент!;, проблема, которую русской музыкѣ надлежать разрѣшить, если она въ концѣ концовъ осознаете, себя живой и
органической частью целостной русской культуры.
Здѣсь

непреложный и единственный, въ данный моментъ, «внутренне - необходимый», путь нріобщенія къ русской культѵрѣ,
для музыки на путяхъ чаемаго ею возрожденія.
III
До сихъ поръ не отмѣченъ странный разрывъ между всѣмъ
ходомъ развитія русской культуры и русской музыкой, внѣ ея
стоящей. Здѣсь нѣтъ почти никакой живой связи. Русская
музыка—самостоятельный, замкнутый міръ, остававшиеся отъеднпеннымъ отъ русской культурной мысли, почти на всемъ пути
своего развитія. Если и были робкія попытки прислушаться
къ голосу общественности, въ иные, давніе годы - э т и попытки
привели только къ вящшей разобщенности и разноголосиц!»
въ средѣ музыкантов!, этой эпохи. Вспомнимъ былой антагонизмъ между Антономъ Рубинштейном!,, Сѣровымъ, Балакировскимъ кружкомъ (тогда еще «вѣрнымъ» Балакиреву) съ одной
стороны и между москвичами съ другой (Чанковскій. Лярошъ,
иозднѣе Танѣсвъ). Упомянутый періодъ времени былъ примѣчателенъ конечно какъ наиболѣе дѣятельный въ исторіи русской музыки, въ ея культурном!, ростѣ, но на всемъ протяжении развитія русской музыки нѣтъ ни одного мримѣра, на
которомъ можно было бы указать живую связь не только цѣлой
среды муаыкалыіыхъ дѣятелей съ русской культурой, но хотя
бы отдѣлыіыхъ музыкалыіыхъ величин!,.
Полная разобщенность; будь то классически! иеріодъ Глинки (3()-е, 40-е и
50-е годы) и его непосредственна™ восиріемника Даргомыжскаго, писавшаго почти съ его голоса, будь го иеріодъ ложноклассической Формаціи (60-е и 80-е годы), получившій наибольшее развигіе и утвердившійся прочнѣе другнхъ, и одновременно
съ нимъ, но но существу ему противоположенный и враждебный, такъ называемый «національный кружокъ» (тѣ-же 60-е и
80-е годы) — и наконець, опять таки одновременно съ нимъ,
иеріодъ московских!, «индивидуалистовъ», о б о с о б л е н н ы е другъ
отъ друга и отъ петербургских!, группировок!,, какъ въ области
музыкальной науки и музыкальной мысли, такъ и въ области
музыкальна™ творчества. Какая ужъ тутъ могла быть близость съ русской культурой и связь съ русской общественностью, если не было возможности понять другъ друга и найти

общій языкъ въ своемъ собственном!, кругу. Такимъ образомъ
русское музыкальное искусство слагалось или въ полной разобщенности отдѣлыіыхъ музыкантов!, другъ отъ друга, или
въ замыканіи въ тѣсный, узкій кругъ, «общій языкъ» в ъ которомъ давался жестокой цѣной полна го и безусловнаго нодчиненія всѣхъ одному, какъ то было сперва въ отношеніи къ
Балакиреву, позже къ Римскому - Корсакову. Наконедъ, наша
особнякомъ стоящая эпоха модернизма, въ которой музыкальный антагонизм!., разобщенность и разслоеніе достигли наибольшей остроты. Отсюда всегда и возникаете, сиротливое одиночество русских!, музыкантовъ, чувство отверженности, сознаніе
ненужности всего своего дѣла и своего искусства — всѣ эти черты,
столь типичныя и характерныя почти для всѣхъ безъ исключенія строителей русской музыкальной культуры, мысли и искусства, — создавшія в ь конечном!, результат!-, полное, обособленное существованіе русской музыки, замкнутое въ нроФессіональномъ кругу своихъ слишкомъ сиеціальныхъ запросовъ,
создавшія средостѣніе между русской культурой и музыкой.
Съ какимъ горькимъ чувством!, намъ говорягъ объ этомъ почти
всѣ подлинные документы русской музыкальной культуры:
записки Глинки (одинъ изъ замѣчателыгбйшихъ документов!,
русской музыки) и его письма, письма Даргомыжская, Мусоргс к а я , Бородина, Ч а й к о в с к а я и даже жуткая но скрытому
въ ней [трагическому чувству «Лѣтопись» Р и м с к а я - Корсакова, въ которой съ такимъ гиѣвнымъ обличеніемъ стучигъ
посохъ этого последняя игумена въ мопастырѣ русской музыки.
Какова, былъ «режимъ», установленный Балакиревым!. — первымъ
игуменомъ и основоположникомъ этого монастыря въ кругу,
обнимавшемъ тогда все, что осознавало себя въ тогда еще
туманныхъ идеалахъ русской націоналыюй музыки, — объ этомъ
свидетельствуете, съ достаточной убедительностью хотя бы
Лядова,, который былъ связаиъ съ Балакиревскимъ кругомъ
въ юношескомъ періодѣ своего творчества. Позвольте привести въ видѣ примера отрывокъ одного изъ его писемі.
въ 1881 году.
Лядова, пишете,: «Наконедъ - то я окончила,
свой этюдъ As dur, нанисалъ на немъ иосвящсніе, которое
Вамъ такъ нравилось, т. е. посвящаю дорогому миѣ Милію
Алексеевичу Балакиреву — и сиесъ къ нему. Черезъ два дня
оиъ зоветъ меня; прихожу; она, встрѣчаетъ меня очень ласково,

предлагаете воды съ вареиьемъ и начинаете говорить объ
этюдѣ: 1-е, онъ не желаете, чтобы было напечатано «дорогому мнѣ», но з а т о сохранить мой оберточный листе съ
ііосвящсніемъ, 2-е, сдѣлалъ поправку такую: (приводить музыкальный тексте) онъ хочетъ такъ (снова прнмѣръ текстуальный) и увѣряетъ, что безъ этого все погибло. Я немного спорилъ, но нотомъ плюнулъ, т. е. уступилъ, но въ душѣ былъ
золъ, какъ никогда не былъ. (Вообще я -теперь золъ, золъ
ужасно). Вышелъ отъ него весь въ поту и чувствовалъ, что
долго не успокоюсь, а потому пошелъ гулять по Кабинетской
и выдумывалъ разный козни ему. Ну довольно, все это вздоръ,
мнѣ не такъ дорогъ этюдъ, да и вообще всѣ мои сочиценія.
Я Вамъ скажу про свою глупость, — я всѣ сочиненія разорвалъ
и сжегъ...» О гнетущемъ деспотизм!; Балакирева, уинчтожавшаго свободу художественных!, воззрѣній и всякую попытку къ
свободному творчеству, свидѣтсльствують достаточно убедительно всѣ члены кружка: Мусоргскій, Бородинъ, и даже в ъ с т о ронѣ отъ «кружка» стоявшій Чайковскій. Но на этомъ деспотизм!;
держалась снаянность національной группы, позднѣе, когда авторитете Балакирева оказался ноколебленнымъ, это привело къ
распаду и всей группы. Линію Балакирева приняла, РимскійКорсаковъ, который ее пытался утвердить, основываясь преимущественно на «научномъ» авторитет!;, котораго такъ недоставало Балакиреву, на Формальных!, методахъ и «теоріи».
В ъ линіи направленія, взятой Корсаковым!,, это сказалось совершенно губительнымъ образомъ на восиитапіи и художественной нодготовкѣ нѣсколькихъ поколѣній русскихъ музыкантовъ,
и вотъ почему. В ъ основахъ Корсаковской школы были окончательно утверждены гѣ цеховые, ремесленные идеалы проФессіоналнзма, которые Корсаковым!, были восприняты въ періодѣ
псрвоначальнаго воздѣйствія западной музыки, преимущественно германской, въ ея ложно - классическомъ, Формальном!,
состояніи — на русскую музыку. Такимъ образомъ въ роли и
вліяніи Римскаго-Корсакова на русскую музыкальную культуру
получилось у него окончательное совпадете съ направленіемъ
на Формальныхъ нутяхъ въ воиросахъ и отношеніи къ звуковому
матеріалу, методу и стилю, съ линіей и направленіемъ, ранѣс
взятымъ при Балакирев!; Антоном!, Рубинштейномъ и близкой
ему группой, утверждавшей этотъ, преимущественно герман-

скій цеховой и ремесленный, псевдо-классическій Формализма,,
в ь нервомъ періодѣ русской музыкальной культуры—при полном г,
тогда антагонизме съ національнымъ кружкомъ Балакирева.
Римскій-Корсаковъ, вышѳдшій самъ изъ Б а л а к и р е в с к а я кружка
и взявшій на себя какъ-бы продолженіе и дальнейшее развит о его линіи, с т а в ь на Формальный путь, ввелъ русскую національную школу в ъ сферу т ѣ х ъ принципов!, и идеаловъ ремесленности и Формальная схематизма, съ которыми Балакиревскій кружокъ безсознательно, но рѣшителыю боролся въ періодѣ
деятельности Антона Рубинштейна.
При наличіи огромной
воли, у Балакирева, в ъ пору с у щ е с т в о в а л а
національная
«кружка», не было ясно осознанных!, нриидиповъ, идеаловъ,
которые могли б ы раскрыть подлинную природу русской музыкальной стихіи; вт, концѣ концовъ, все сводилось къ довольно
безпочвеннымт. критеріямъ почти исключительно «вкусовымъ»,
на этомъ Балакирев!, и иотерялъ свой авторитете, но РимскійКорсаковъ, осозиавт, себя впервые в ъ срсдѣ русскихъ музыкантовъ «проФессіональнымъ композиторомъ» — очень устойчиво
и рѣшительно, въ цѣляхъ утверждения своего нроФессіонализма,
сперва для себя, загѣмъ и для другихъ, искалъ и утверждал!,
весь проФессіонально-цеховой, ложно-классическій, Формальный
догматизмъ, позаимствованный у чуждой для насъ иѣмсцкой
музыкальной культуры. Эти принципы, властной рукой Корсакова установленные в ъ русской музыкѣ, ставшіе традиціопными на Формальных!, ея иутяхъ, существуют!, до сихъ поръ
и своей бездушностью и мертвенностью отравили нѣсколько
поколѣній. Правда, Римскій - Корсаков!, создала, проФессіональный Фундамептъ для русской музыкальной культуры, но основанный, по существу, на ложныхъ догматах!,, въ отношеніи IC I.
органической нриродѣ русскаго искусства. Римскій - Корсаков!,
воспитала, и подготовил!, кадры цеховыхъ музыкальных!, дѣятелей
(въ настоящее время имъ созданная традиціонная школа и
Этого не вт, состояиіи выполнить), но на волі.ную дорогу, къ
свободному творчёству, пришли лишь очень немногіе изъ тѣхъ,
кто иобывалъ въ его Формальном!» нлѣну.
Русская музыкальиая жизнь протекала такимъ образом въ т ѣ с номъ ироФессіоналыюмъ кругу подъ деспотической рукой сперва
Балакирева, нозднѣе Корсакова; въ сторонѣ держались немногіе, мучительно спасавщіе свою с в о б о д у . . .

О живой связи съ культурой, о необходимости такой связи —
нѣтъ и рѣчи.
Наиболѣе значительный и самостоятельный
темпераменте, этой эпохи — Мусоргскій,
за свои экскурсы
въ область русской литературы, религіи и отчасти Ф И Л О С О Ф І И ,
за увлеченіе общественнымъ идеаломъ своего времени — подвергнуть въ своемъ кругу снеціалистовъ гоненіямъ и порицаніямъ, клеймится а п т и м у з ы к а н т о м ъ.
Это началось еще въ золотое утро рождепія русской музыки —
у Глинки. Одна изъ наиболѣе общихъ, культурно-историческихъ параллелей: Пушкинъ и Глинка, въ отношеніи жизненной судьбы Глинки, далеко неустойчива.
Глинка не выпесъ Пушкинской среды, она была для него
слишкомъ холодна и сурова въ аристократизмѣ своей культуры,
онъ нринужденъ былъ уйти въ болѣе интимный, въ болѣе ему
доступный кругъ людей его времени; вотъ какимъ образомъ
возникаете, его близость къ Кукольнику и всей его группѣ.
IY
Едва-ли будете, нреувеличеніемъ, если предположить, что широкіе круги русской публики (не узкій кругъ музыкальной интеллигенціи, съ которой единственно до сихъ норъ связана судьба
нашего музыкальнаго искусства) восприняли и запомнили
не больше двухъ именъ изъ исторіи русской музыки. Конечно,
Чайковскаго и Рубинштейна, быть можетъ въ наши дни, какъ
это ни странна, Скрябина. Отчетливо восприняли, не по имени
только, разумеется. Поскольку мы ставимъ вопросы о взаимоотношеніяхъ между русской интеллигенціей и русской музыкой,
мы оказываемся въ области
элементариѣйшихъ
понятій.
В ъ отвлеченномь иланѣ ФИЛОСОФІИ общественности, ФИЛОСОФІИ
искусства, конечно, иное; здѣсь возможно скрещеніе ряда тоичайшихъ и сложиыхъ нроблемъ въ связи съ русской музыкой,
въ разрѣшеніи которыхъ пути смсжныхъ искусств!, иногда совпадаютъ, иногда перекрещиваются, иногда расходятся, ио можно-ли
говорить объэтомъ, пытаясь разорвать обособленную скованность
русской музыки, если иѣгъ хоть сколько-нибудь отчетливаго иредставленія о ея судьбахъ. Мы почти невѣжествениы въ отношении
къ этому нашему искусству, и пора, на конецъ, разрушить этоте,
кругъ и ввести музыку въ лоно стихіи русской культуры. Только

здѣсь будущій путь возрожденія русской музыки, онъ — въ ея
синтетическомъ пріобщеніи къ русской культурѣ, во взаимонроникновеніи съ нею. Только на этомъ пути раскрѣиощеніс
музыки, такъ запаздывающее, отъ мертвенныхъ, схоластическихъ догмъ и отъ косности схематическихъ теорій, въ рабствѣ
у которыхъ она находится на своихъ Формально-исторических!,
путяхъ. Только это освѣжитъ душный воздухъ узкаго про—
Фессіонализма и косности, ибо здѣсь, въ этомъ замкнутом!,
проФессіональпомъ кругу, безграничпо властвуете безмузыкальиая цивилизация, духъ музыки здѣсь никогда не д ы ш и т е . . .
Совершенно невозможна даже самая мысль о такомъ разъединеніи въ русской культурѣ между поэзіей, литературой, театром!,, живописью, что означало бы полнѣйшій распада, (быть
можетъ то, что мы переживаема, теперь). Если разрывъ вообще,
въ некоторые періоды, въ русской культурѣ возникалъ, онъ
всегда осознавался, какъ кризиса,, или какъ трагическій въ извѣстномъ смыслѣ моменте въ русской общественности, и всегда
бывалъ, въ концѣ концовъ, болѣе или менѣе отчетливо осознанъ,
H равновѣсіѳ возстанавливалось, правда часто очень и очень
дорогой цѣной, но основы русской культуры, ея живая природа,
были всегда, в ъ органической синтетичности мировоззрѣнія,
въ живѣйшей связи между ноэзіей, литературой, ФИЛОСОФІѲЙ,
рслигіей и общественностью.
На этотъ путь сиитетическаго
возсоединенія должна будете, стать и музыка, если русской
культурѣ суждено будете, возродиться.
Я останавливаюсь на Фигурѣ Лядова, потому что онь стоите
на рубежѣ русскаго модернизма и распада БалакиревскоКорсаковской школы. Являясь тиническимъ и яркимъ выразителемъ Корсаковскаго направленія, по всему складу своихъ
художественных!, воззрѣній — Лядовъ соприкоснулся и съ модериизмомъ, этимъ онъ для насъ особенно примѣчателенъ.
Послѣдній періодъ его жизни и творчества — мучительное усмліс прислушаться къ голосу своего в рамени, жажда вслушаться въ ту
«музыку», которая начинала з в у ч а т ь вокругь него. Веиомнимъ,
какой это былъ періодъ. Пышный расцвѣтъ новыхъ музыкальныхъ теченій на Западѣ, цвѣтеніе нова го искусства въ Россіи;
нъ ноэзіи, въ театрѣ, въ литературѣ, въ живописи, лоявлѳніс
и расцвѣтъ Скрябина, — въ это время (въ 1907 году) Лядовъ
пишете: «Что я читаю? Метерлинка, Уайльда, ІІшибыщевскаго,

158

но только не с т а р о е . . . отъ реализма меня тошнить какъ отъ
всего человѣческаго. Наступаете нереходъ отъ человѣка —
къ сверхчеловѣку. В ы , конечно, иадъ дтимъ посмѣетесь и —
будете наказаны: поѣздъ пройдете мимо Васъ, а В ы останетесь попрежнему въ « Ч у д о в ѣ » . . . Какъ ужасна эта погоня
за новизной изъ боязни отсталости; вмѣстѣ съ тѣмъ ко всему
новому, созрѣвающему въ его собственном^ искусствѣ, въ музыкѣ, онъ относится отрицательно, когда соприкасается съ
этой новизной; будь то Дебюсси, Равель, ІПтраусъ, Скрябины
Онъ остается всегда какъ-будто бы вѣрнымъ идеаламъ и завѣтамъ Корсаковской школы, но наряду съ эгимъ безпомощно
поддастся соблазнамъ модныхъ для его времени литературы,
театра, живописи, т. е. всего того, чему суждено столь тлѣнное и краткое существованіс.
Съ русской культурой у него
нѣтъ никакой живой связи. Владиміръ Соловьевъ для него
«аллилуиекая» ФИЛОСОФІЯ, « Ф И Л О С О Ф Ъ В Ъ кавычкахъ», «мужичокъ
въ европейском!» костюмѣ» и т. д., о Толстомъ онъ говорить:
«До чего Толстой заврался — изумительно. Вотъ ужъ ФИЛОСОФ І Я - Т О параличной
бабушки. Какое сходство у него съ Гоголсмъ: и онъ, какъ Гоголь, убѣдилъ себя, что онъ «нророкъ» и
«учитель человѣчества» — и понесъ чушь. Противный старикашка». И еще онъ говорите: «Толстой и Горькій миѣ отвратительны успѣхомъ «улицы» И ФИЛОСОФІеЙ «для всѣхъ». У нихъ
умъ «травы», а не «розъ» и т. д.
Страшно отъ такихъ явленій; какая безпросвѣтная затемненность сознанія и какая спутанность всѣхъ ионятін, и вѣдь это
въ томъ кругу, который утверждалъ «классическіе» принципы
и традиціи русской музыки.
В ъ отношеніи къ своему творчеству у него такая же спутанная
нозиція. Онъ говорить: «Съ каждымъ годомъ я все больше и
больше теряюсь — какъ надо сочинять и что с о ч и н я т ь » . . .
«Счастливый комнозиторъ — Чайковскій — сочиняете,
какъ
ему хочется, не спрашивая о томъ, нравится ли это другимъ
или нѣтъ. Захочетъ — напишетъ и тривіальность, не боясь
никакой критики». — «Надѣюсь сочинять по-чайковски, т. с.
что пришло — то и ладно».
Чувство одиночества, пустоты, оторванности отъ жизни, — всѣ
эти тиничныя для русскаго музыканта черты, и здѣсь налицо,
и это даже подъ конецъ жизни, уже къ старости: «Я вѣдь

совсѣмъ одиігь. Остаться совсѣмъ одному, хотя и почетно, но
очень грустно. Вотъ я и вожу по пустому месту руками:
авось. Но я знаю, что это напрасно». Какой жестокій разладь былъ между русской культурой и русской музыкой даже
въ этогъ періодъ цвѣтенія русскаго модернизма въ новомъ
иекусствѣ, видно по тому, что, пытаясь установить связь между
новымъ направленіемъ въ русскомъ искусстве и русской музыкѣ,
даже на Лядова, на этого типичнаго эпигона отчасти «кучкнстовъ», отчасти западныхъ
«нео-романтиковъ», — смотрѣли
какъ на выразителя современности въ русскомъ музыкальном!,
искусствѣ. Въ 1909 году Дягилевъ писала, Лядову, заказывая
ему первый національный русскій балотъ « Ж а р ъ - П т и ц у » (написанный годъ спустя Стравинскимъ, тогда еще совершение
неизвѣстнымъ музыкантомъ) — «Мы всѣ считаемъ Ваеъ теперь
нашимъ первымъ, самымъ интересиымъ и самымъ свѣжимъ
музыкальнымъ талантомъ». Это уже въ то время, когда Скрябин!, далъ почти все самое значительное въ своемъ творчестве
нередъ сочиненіемъ «Прометея», — но Скрябинъ жилъ з а - г р а ницей и никакой связи съ русскимъ искусствомъ не имел!,.
Русская музыка въ основе своего нрошлаго в н е - к у л ь т у р н а
и вн!-обществонна.
Разладь между русской музыкой
и русской культурой почти катастроФическіи, въ значеніи тѣхъ
реальныхъ поелЬдствій, который онъ имЬлъ. Въ смысл! индивидуальна™ и общественна™ сознанія конечно, такъ какъ
преимущественно только объ этомъ здесь идетъ рѣчь, отнюдь
не въ спеціальномъ, проФессіональио-художественном!, смысл!,
разумеется. Вотъ почему не такъ существенно съ этой точки
зр!нія то, что можно установить тѣ или иныя точки совпаденіл или черты общія русской музыке и всему русскому искусству въ отдельные моменты или періоды его бытія. Можно,
конечно, начертить тончайшій узоръ, при изслѣдованіи вопроса
въ сфер! снеціально музыкальной, узоръ, въ которомъ въ отвлеченной нормативности, вероятно, многіе догматы эстетическіе,
тиническіе для всего русскаго искусства окажутся совпадающими съ лцніями развитія природы русской музыки, матеріалыю-звуковой ея природы и ея эмоціоиальной стихіи. Не
можетъ быть иначе, такъ какъ русская музыка—плоть отъ плоти
русскаго искусства. Но не является-ли все въ цѣломъ творчество Римскаго-Корсакова ярким ь иримѣромъ разъединен!я

между русской культурой и русской музыкой? — р е з у л ь т а т е разрыва, исторически слагавшаяся и давшаго громадный срывъ
въ русской культурѣ, поскольку его творчество къ русской кульгурѣ будете пріобщено. Мы говорили о роли Римскаго - Корсакова въ СФерѣ музыкальной культуры, но и въ самомъ творчествѣ этого музыканта скрыть глубокій трагизмъ ноложенія.
Трагизмъ понятный и внѣ слеціально-проФессіональной оцѣнкн
(конечно, съ нею глубоко связанный), но видимым отчетливо
преимущественно въ Фокусѣ единой, цѣлостной и чистой русской «идеи». Въ творчествѣ Римскаго - Корсакова всѣ признаки насильственно утверждаемая, л о ж н а г о м и Ф о т в о р ч е с т в а, какъ результате а р е л и г і о з н а г о о п ы т а , въ выс,шемъ смыслѣ понимаемаго, возникающій на основахъ глубоко
скрытаго скепсиса, при исключительно раціонашстическомъ
методѣ воплощенія. Здѣеь, въ этомъ гворчесгвѣ, не только нѣтъ
il о с т и ж е н ій, здѣсь нѣтъ даже с т а н о в л е н і я , въ сФерѣ
творчески
релнгіознаго
сознанія и
чувствованія.
Только
въ «Золотомъ Иѣтушкѣ», въ послѣднемъ своемъ ироизведеніи,
вскрываете Рнмскій-Корсаковъ истинную природу своего творчества. За странной маской злого мага и колдуна сказались
черты, давно знакомьте и привычныя, русскаго нигилизма,
въ лучшемъ случаѣ саркастическая усмѣшка... Вотъ откуда
эта тревожность и безнокойство Римскаго-Корсакова къ своемѵ
времени и къ окружавшему его музыкальному творчеству. Вотъ
отчего онъ такъ боялся всего того, что могло-бы разрушить
тѣ цеховые идеалы, которые онъ утверждалъ на Формальныхъ
путяхъ; но русскому искусству это досталось дорогой цѣной,
вспомнимъ х о т я - б ы «упорядоченіе» и «обработку» Мусоргская...
В ъ небольших!, границахъ н а с т о я щ а я сообщенія невозможно
дать исчерпывающее развитіе и разрѣшеніе ряда вопросовъ,
здѣсь возиикающихъ. Это нуждается, конечно, въ сиеціальной
разработкѣ, я же долженъ ограничиться лишь бѣглымъ, эскизным
начертаніемъ того, что мнѣ представляется наиболѣе выпуклымъ
на путяхъ современнаго, культурная музыкальная сознанія.
Въ связи съ затронутымъ вопросом!, о творчествѣ Римскаго - Корсакова, необходимо поставить этотъ воиросъ въ СФвру религіозИ Ы Х Ъ О С Н О В ! , русской музыки, въ связи СЪ ЭВОЛЮЦІеЙ и путями
духовной музыки въ Россіи. Отдѣльно, опять таки, поставить
„СтрѣлсцѴ

I «

воиросъ о русскомь оцерномъ театрѣ и его связи съ культурой
русскаго театра въ цѣломъ, а главное, воиросъ объ органическихъ путяхъ русской музыки. Тогда только можно вскрыть
всю роль и значительность для русской музыки арелигіозиости
творческаго сознаиія у Римскаго-Корсакова и послѣдствія этого
для всей его школы.
Я надѣюсь, что здѣсь не поймутъ меня ложно. Я очень далек ь
отъ того, чтобы въ какой-бы го ни было мѣрѣ умалять
значеніе Римскаго- Корсакова въ русской музыкѣ въ его роли,
какъ художника или цроФвссіональнаго, культуриаго дѣягеля.
То, что я о немъ сказалъ, я считаю вопросомъ исключительной
важности для насъ въ наше время. ~Нужно, накоиецъ, осознать это рѣшительно и безпощадно, если мы действительно
вѣримъ въ тотъ органическій процессъ творческаго сознанія,
который является для насъ непреложнымъ на всѣхъ путяхъ
русскаго искусства. Если мы действительно вѣримъ въ высшій,
единый духовный смыслъ русской культуры и русскаго искусства въ ихъ цѣлостиости, тогда творчество Римскаго-Корсакова несомнѣнно для насъ неорганично, рѣшительно во всѣхъ
областяхъ его искусства, б у д ь - т о опера, СИМФОИІЯ ИЛИ нѣсня.
Оно—результате большой личной волн художника, давшаго предельное, но количеству и качеству, въ его возможностяхъ,
искусство съ малой буквы, воплощенное въ исключительно
раціопалистическихъ методах!, и
схематическихъ Формахъ,
искусство арелигіозиое, проникнутое насквозь духомъ иозитивистическаго мировоззрѣиія, являющееся, въ этомъ смыслѣ,
типическимъ результатомъ эпохи безвѣрія и нигилистической
«глухоты».
Въ произведѳиіяхъ Римскаго-Корсакова
мы всегда легко
можемъ прослѣдить, въ какой мѣрѣ онъ попадаете въ цѣль^
которую передъ собою ставите. Цѣли эти для него, создающаго ихъ, т а к ъ - ж е , какъ и для насъ, ихъ воспришмающихъ,
въ его ироизведеніяхъ всегда отчетливо видимы простымъ,
невооружениымъ глазомъ, эти цѣли всегда у пего очень близко
поставлены, поэтому всегда легко ощутимы для насъ, какъ
моменты удачныхъ «гюпаданій» въ эти цѣли, такъ и всѣ промахи по пимъ. Вотъ почему такъ убійственно для РимскагоКорсакова сравненіе его съ Мусоргскимъ, оказавшимъ на него
огромное вліяніе, до сихъ поръ недостаточно выясненное и уста-

Юрій Анненковъ

копленное въ псторіи русской музыкальной мысли. Не в ь иримѣръ Римскому-Корсакову, Мусоргскій, къ несчастью, даль
минимумъ того, что могъ - бы создать при ииомъ къ нему отношенін въ его эпоху и въ иныхъ условіяхъ своей жизни.
Пути е ю творчества и вершины, къ которымъ онъ стремился,
для насъ до сихъ иоръ въ главномъ неисповѣдимы и скрыты,
какъ высшая природа и сокровенная тайна высокаго искусства, въ душѣ художника.
Работа Римскаго - Корсакова надъ «мснравленісмъ»
Мусоргскаго, это — «сальеризмъ», который грагиченъ, конечно, лишь
для Римскаго-Корсакова, такъ какъ, если ликъ Мусоргскаго
затемненъ, го в с е - ж е ело партитуры когда-нибудь будутъ
возстановлены въ ихъ иодлинномъ видѣ, но отношеніе къ нимъ
со стороны Римскаго-Корсакова значительно вскрываете для
насъ и природу его собствениаго, личнаго творчества.
V
Отъеднненііоеть русской музыки отъ всей русской культуры
сказалась и въ томъ, что цѣлыс этапы развитіл русской культуры не нашли отражснія въ русской музыкѣ, не затронуты
ело. Дѣйственное нріобщеніс къ путямь русской культурной
мысли не было для русскихъ музыкантовъ «внутренней необходимостью», непреложностью, но оставалось второстепенным!,
частнымь дѣломъ, и въ ходѣ развитія русской музыки, въ нѣдрахъ ея творческихъ процессов!, существенной роли не играете.
Въ такой-же мѣрѣ это сказалось, въ силу т ѣ х ъ - ж е причинъ
H на обратном!» воздѣйствіи со стороны русской музыки на
русскую П О Э З І Ю , литературу, театръ и т. д. Исключеніе составляют!,: Мусоргскій, затронутый идеалами народничества
6 0 — 8 0 - х ъ годовъ, оплодотворенный даже этимъ соприкосиовеніемъ ci, русской жизнью и выведшій отсюда свои идеи
H «теоріи» музыкален ai о реализма, свои народно-романтичеекія музыкальны« драмы; и еще особнякомъ стоящій въ русской
музыкѣ Скрябинъ, единственный выразитель эпохи русскаго
модернизма, но отразивший ее въ крайне своеобразномъ ирсіомленіи.
В ъ самомь дѣлѣ, можно-ли найти прямое выраженіеи соотвѣтствіе всему высокому р а з в и т о русской лирической поэзіи,

въ русской музыкѣ? При всемъ очарованін и всей нлѣнителыюсти романсовъ и пѣсеііъ Глинки, они не являются органическимъ воплощеніемъ Пушкинской лирики. Объ этомъ говорите самый методъ его работе. Мы знаемъ съ его собственн ы х ъ словъ, что онъ очень часто пригоняла. и виисывалъ тексты
къ заранѣе имъ сочиненной музыкѣ.
У Глинки отношеніе къ Пушкинскому стиху непосредственное
и простодушно-наивное. У него не воплощеніе Пушкинской лирики, а достигаемая имъ непосредственная чистота стиля, всегда
живое слѣдствіе отражеиія въ его пѣсняхъ самой эпохи.
Геніальныя пѣсни Мусоргскаго,
несмотря на
исключительное
для него значеніе дскламаціониая начала, исключительная
чутья къ нѣсенной интонаціи, и въ цѣломъ, на всю значительность для него с л о в а , — конечно, в с е - ж е и его пѣсни — внѣ
русской лирической поэзіи. ІІсихологическія и экспрессивнодраматическія по своей музыкальной сущности, пѣсни Мусоргс к а я , вскрывающія основныя начала музыкальной рѣчи —
скорѣе Фрагменты и миніатюры Формъ музыкальныхъ драмъ
(здѣсь есть пожалуй нѣкогорое соотвѣтствіе звуко - образов!»
у Мусоргскаго съ пластикой слово-образа въ современномъ
наиравлепіи русской поэзии, въ ея некоторой части). В с е - ж е
значепіе этихъ пѣсенныхъ Формъ исключительно въ СФерѣ
ч и с т ы х ъ основъ русскаго м у з ы к а л ь н а г о языка, въ оеновахъ музыкальной рѣчи.
Такимъ образомъ, въ русскомъ искусстве остаются двѣ совершенно самостоягелыіыя стихіи: русская
лирическая пѳэзія
и русская пѣсйя (въ кульгурномъ видѣ, въ огличіс отъ пѣсни
народной), и та и другая, растущіл въ основѣ изъ одного ствола
( н а р о д н а я творчества) и имѣгощія общіе корни, но существующей совершенно самостоятельно ,и параллельно, — общія черты
здѣсь до сихъ поръ не установлены...
Самыя значительным линіи развитія русской лирической поэзіи—
въ музыкѣ не получили р а в н о ц е н н а я воплощенія : ни Пушкина,,
ни Тютчева,, ни Боратынекій, ни Ф е т е . . . хотя з а ч а с т у ю
и воспроизведет,!, но никогда не воплощены. Думается, здѣсь
воиросъ не разрѣшается просто большей или меньшей талантливостью артиста.
Если существо лирической п о э з і и — оформленный и воплощенный м е л о с ъ , звучащій г о л о с ъ п о э т а , — задача музыки,

въ ея оргапическомъ взаимодѣйствіи съ лирической поэЗіей,
заключается въ томъ, чтобы услышать этотъ голосъ, освободить м е л о п е ю и р и т м о п е ю , заключенную въпластикѣ словесиыхъ Формо-образованій, услышать ее въ наиболѣе чистомъ
видѣ и воплотить, переведя на языкъ звуковъ, но отнюдь не в ъ
томъ, чтобы сочинить, измыслить музыку къ тексту. Такъ въ свое
время возникла классическая м е л о п е я античной трагедіи, въ
этомъ чистый канонъ церковнаго напѣва (распѣва, антифона)
и всѣхъ наиболѣе совершенпыхъ Формъ духовной пѣсенности.
Эти два указанныя направленія въ русской пѣснѣ — линія чистой
лирической пѣсенности, идущая отъ Глинки, и экспрессивно-драматической выразительности — отъ Мусоргскаго, въ сущности
исчерпываютъ вопросъ о путяхъ раЗвитія русской пѣсии в ъ ея
культурныхъ Формахъ. В с е остальное — отсюда и малосущественно.
Начала синтеза,
взаимоотношения
и взаимодѣйствія слова
и звука, звука и двѣта, звука и жеста и, накоиепъ, органическое взаимодѣйствіе искусств!, (не механическое их% соединеніе), естественный, непринужденный переходъ съ чистаго
языка одного искусства на языкъ другого — все это задачи
преимущественно нашего времени, проходящія гіодъ знакомь
X X вѣка. Здѣсь опять-таки, даже въ самомъ послѣднемъ
неріодѣ русской музыки, она все-же едва задѣта культурнымъ
процессомъ другихъ искусствъ. Изслѣдованіе въ области пластических!, искусствъ, въ области слова и жеста, въ изученіи
матеріаловъ и методовъ воплощенія—въ русской музыкѣ отражено очень вяло.
Нѣтъ большей отсталости въ культурной
мысли, чѣмъ отсталость русской музыки въ сравненіи съ другими искусствами. Если прослѣдить пути и основы музыкальной мысли въ Россіи, мы не установимъ преемственной нослѣдовательной линіи развитія, но увидимъ сплошную кривую,
въ которой скачки и срывы на каждомъ шагу, наряду съ диллетантизмомъ при соприкосновеніи со смежными искусствами
и безпомощностыо въ отношеніи къ русской культурѣ.
Обь
этомъ достаточно свидѣтельствуюгъ наиболѣе
значительные
дѣятѳли въ области музыкальной мысли: Одосвскій, Ларошъ, Сѣровъ, Стасовъ и др. Отсюда отсутствіе устойчивыхъ путей въ развертываніи культурнаго музыкальна™ сознанія и столь слабое,
а порою и полное, отсутствіс музыкальной критики.

Vî
Очевидно, до сихъ пора, сущность русской музыки—вн-Ь к у л ь т у р ы (и ужа., конечно, внѣ общественности * , которой русскіе
музыканты всегда боялись, какъ жупела), чего нельзя сказать ни про одинъ изъ другихъ видовъ русскаго искусства,
будь-то литература, поэзія, театръ или даже живопись, п а ѳ о с і
которых а. всегда — именно въ національно-культуриомъ сознаніи.
Вмѣстѣ съ тѣма. по многочисленным!. чисто внѣішінма. признакамъ русская музыка предстоит!, нама, всегда, какъ специфически націоналыіое русское искусство, по существу же самое
гіонятіе о русской музыкѣ, въ его самыхъ основных!, чертахъ,
до сиха, пора, остается для насъ подъ знакомь вопроса.
Мы
знаемъ, что на всемъ пути своего к у л ь т у р н а я роста развитіе русской музыки протекало въ томъ, что вся ея Формальная сторона возникала почти исключительно какъ проэкція
принципов!, метода и Форма, западной музыки, причемъ в ъ
Этомъ Формальном!, воздѣйствіи Запада на русскую музыку
со времена, Глинки русская музыка, въ основѣ стихія пѣсенная,
находилась почти всегда пода, воздѣйствіема, Формальной западной культуры, преимущественно инструментальной,
такима,
образомъ матеріаль русской пѣсенности подвергался не органическому, а исключительно механическому воздѣйствію чужд а я ему въ основѣ его звуковой природы з а п а д н а я инструментализма,
къ тому же еще преимущественно
германская,
въ то время какъ западная музыкальная культура Италім —
с т р а н ы съ органической пѣсеиной
музыкальной природой,

* ІІовѣрно довольно распространенное о «Стрѣльцѣ» мыѣніе, будто к у л ь т у р а п
о б Щ е е т в с H H о с Г ь ' в ъ особенности) — И для него вродѣ жупела. Но нынѣ, какъ
никогда, по миогиѵь отчетливымъ признакам!. — приходится опасаться злоупотреблеція
«культурой» н «общественностью» в поридкѣ д и с к у с с і й
и с л о в о и р е и і й.
на который столь падка наивная, хотя поддаст, н честная, «мыслящая» публика.
Культура и общественность — одно дѣло, другое же и нехорошее дѣло — нроповѣДп
людей изд. расплодившейся породы «раскаявшихся», которые,
переусердствовав!.,
стали о б щ е с т в е н н ѣ е
самой о б щ е с т в е н н о с т и ,
или ц о р к о в и ѣ е самой
православной русской Церкви.
Даже въ тѣхт. рѣдкнхт. случаях!., когда людямъ этимт. удается быть искренними,—
сочувствовать нм'ь все - же мудрено, а слушать ихъ по меньшей мЪрГ; скучно!
I' е д а к т о р ъ

русской музыки почти не коснулась. Здѣсь опять несоотвѣтствіе съ русской культурой, бывшей иодъ сильнымъ вліяпіемъ
птальянскаго искусства; вспомнимъ хотя-бы всю роль и вліяніе итальянской классической архитектуры на Формы р у с скаго зодчества и почти отсутствіе вліянія гермаискихъ архитектурных!. стилей. Расцвѣтъ пѣсенной и хоровой итальянской классики, начиная отъ Флорентійскаго многоголосія X I V в.,
и весь періодъ цвѣгенія итальянскаго м у з ы к а л ь н а г о ренессанса до половины X V I I в., т. е. то, что составляете золотое
зерно европейской музыки,—-насъ пе коснулись. Не поразительно-ли, что русскіе музыканты не замѣтили и упустили
ту огромную роль, которую имѣла для нашей культуры и искусства русская иконопись? Правда, наряду съ этимъ до сихъ
иоръ не оцѣнено и творчески не претворено все поразительное богатство и огромное художественное наслѣдіе русской
архаической духовной пѣсенности X V — X V I I вѣковъ. Въ Формахъ духовной пѣсенности этихъ эпохъ связі> съ р и т м а м и
И к о н о п и с и ы м и,
конечно,
несомнѣпная и органическая.
Быть-можетъ, лишь одинъ Мусоргскій смутно зналт, объ этомъ.
Русская музыка съ легкой руки Глинки погрузилась въ совершенно чуждый ея природѣ Формальный схематизмъ германской ложно-классической теоріи, ложно-классической, поскольку
этотъ Формализмъ въ отношепіи къ своему собственному искусству (германскому) переставал!, быть живымъ организующимъ
началомъ и становился мертвенно-отвлеченной схематической
догмой.
В ъ отношеніи русской музыки эти Формальные
основы и принципы германскаго инструментализма
стали
прочно укоренившейся традиціей, предопределившей весь путь
развитія русской музыкальной культуры. Національная сущность русской музыки определялась въ ней пе «идеей» народности, не національнымъ сознаніемъ, а самымъ Ф О Л Ь К Л О ромъ.
Національиая идея здѣсь безеозиателыю оказалась
подмѣненной э т н о г р а ф и ч е с к о й
народностью,
т. е.
въ готовомъ видѣ взятымъ сырымъ матеріаломъ
народной
пѣсни. Эта черта укоренилась второй градиціей в ъ русской
музыкѣ, ставшей д а н н о с т ь ю , непреложнымъ моментомъ художествениаго творчества.
Взаимодѣйствіе этихъ традицій, т. е.
въ готовомъ видѣ в з я т ы х ь элементов!, русскаго
пѣсногворчества и Формальныхъ элементов!, (опять-таки въ готовомъ

ш д ѣ в з я т ы х ъ ) западного инструментализма, предопределяешь
главную сущность русской національнОй музыки.
Русская
музыка утратила
чистоту
своего
с т а н о в л е н і я,
которос превратилось въ традиціонную данность, определявшуюся
ролью для иея народнаго Фольклора.
По существу своему
не инструментальная, a нѣсенная, природа русской ' музыки
въ процессах!, воздѣйствія чуждыхъ ей Формальных/, элементов!. и въ сращиванін съ ними потеряла активную, животворящую энергію, выработала готовыя, сухія, Формальиыя схемы,
ибо активность воздѣйствія въ ней опредѣляется ролью метра
и ритма, опять-таки взятыхъ какъ объективація в ъ готовом!,
видѣ изъ народной пѣсни. Элементы программной или вне-программной описательпости, эпоса и быта стали самодовлѣющимн,
какъ наиболѣе характерные признаки и особенности народной
музыки. В о т ъ почему русскій оперный театръ сталъ преимущественно театромъ эпической статики, сталъ театромъ
преимущественно х о р о в о г о д ѣ й с т в а .
Вспомшшъ, какую
слабую роль играетъ в ъ русской оперѣ
инструментальное
начало. О р к е с т р ъ — н ѣ ч т о второстепенное (въ сравНеніи съ з а падно-европейской музыкой), онъ подчинен!, вокальной стихіп.
Инструментальное начало в ъ русской оперѣ—не активное начало,
оно лишь оттѣняетъ вокальную сторопу и роль хора. Органической зависимости между оркестром!, и сденичсскимъ дѣііствіемъ н ѣ т ъ , а его колористическая роль сводится КЪ рйсцвѣчиванію, къ звуковой раскраске.
Глинка въ своихъ театральн ы х ! , композиціяхъ далъ пріемы чисто оперныхъ Формъ. Оігь
далъ опыші, синтеза хорового (пѣсеннаго) и инструментальнаго
письма, безъ смѣшенія этихъ ііонятій, после него русская onej)a
ЭТО утратила.
Чисто
инструментальная
природа
русской
музыки в ъ народном!, творчестве оказалась совершенно утерянной на культурно-историческихъ и Формальных!, нутяхъ
русскаго музыкальнаго искусства. Ея вліяніе и роль на культурную музыку въ Россіи до с ихъ пор!, шікакь и йикѣмъ
не выяснены.
По з а б ы т ы м ъ слѣдамь проШлаго мы зиаемъ
о несомнѣнно значительной роли чисто инструмента льны хъ
Формъ народной музыки въ русской жизни. Вѣдь въ до-петровскую эпоху народные оркестры въ русском!, б ы т у существовали несомнѣнно.
Что сохранилось для насъ отсюда?
Лишь блѣдные слѣпки, въ столь немногочисленных!,, Фоногра-

Фическихъ записихъ, у нѣсколькихъ Фанатических!, ревнителей
народнаго музыкальнаго творчества.
Въ то время, какъ русская поззія и литература только на первых!, путяхъ своего культурнаго роста были мыслимы, какъ
наивное и прямое, непосредственно близкое отраженіе народных!, элементов!,, непосредстеино у народа взятыхъ, въ то
время какъ въ ноэзіи приближеніе къ простотѣ Формъ народнаго творчества, къ языку народпыхъ чувствованій—является
всегда конечным!, достиженіемъ, результатомъ огромнаго творческаго процесса у того или иного художника,—въ русской музыкѣ
это берется въ готовомъ видѣ, с])азу, какъ данность, ставшая
традиціей, сохраняемой до сихъ порт». В ъ го же время методы
воплощенія, Формальные принципы, даже самый канонъ эстегическаго созданія и художественной Формы возникают!, почти
исключительно нодъ воздѣйствіемъ чуждой культуры. Такъ возникли застывшія, схематическія Формообразования, при чемъ
утрачена вся органическая природа русской звукописи. Народная пѣсня не можетъ быть матеріаломъ, въ готовомъ видѣ взятымъ, какъ исключительная основа всего музыкальнаго творческаго процесса. То, что практика музыкальной комиозиціи
поддерживаете и сохраняет!, эти методы, у к а з ы в а е т е только
на живую необходимость нреодолѣнія этихъ традицій, являющихся также однимъ изъ слѣдствій чрезмѣрной отсталости
русской музыкальной мысли.
Какимъ анахронизмомъ, ничѣмъ
не оиравданнымъ, и какой слѣной безномощностыо ноказались-бы такіе методы въ современной русской поэзін или
литератур!, или живописи. До гѣхъ поръ, пока идея націоиальнаго сознанія будетъ подмѣняться этнографической народностью, будутъ и иеизмѣнно сохранены всѣ атрибуты готовой Формальной психики и, конечно, невозможен!, какой-либо
живой творческій опыте. Русской музыкѣ предстоите преодоление этихъ мертвеиныхъ традицій, преодолѣніе Формальных!,
западныхъ вліяній и прямой зависимости отъ русскаго Фольклора. Только при глубинной, органической и индивидуальной
иереработкѣ элементовъ русской музыки могутъ возникнуть
и органическіе свои методы воилощенія, кореинымъ образомъ
связанные съ пародиой природой своего искусства, только
тогда и можно будетъ не производить механическихъ неремѣщеній и распредѣленія готова™ матеріала народной пѣсни

(въ томъ или ииомъ искаженіи вливаемаго) въ опустошенныхъ,
готовыхъ Формальныхъ схемахъ...
Вспомнимъ слова Гоголя, о которыхъ сказалъ Блокъ, что
они — священная Формула, такъ или иначе повторяемая всѣми
писателями: « о т р е к и с ь отъ с е б я д л я с е б я , н о н е д л я
Р о с с і и » . Вотъ истинный смыслъ тѣхъ проодолѣній, которыя
должны предстать русской музыкѣ на путяхъ ея возрожденія.
Національиый, народный характеръ русской музыки долженъ
быть результатомъ индивидуальна го претворенія элементов!,
иародпаго творчества и въ созданіи новыхъ Формъ музыкальной культуры, возникающихъ въ глубинной связи съ нэродиьгаъ пЬснотворчествомъ, но не въ слѣпомъихъ воспроизведеніи.
Если въ творчестве Глинки, Мусоргскаго, Бородина
эти моменты претворенія иароднаго творчества были налицо,
то въ цЬломъ Формально-традиціонный путь русской музыки
это утрачиваете, стирая вмёетЬ съ тѣмъ и черты своего лика,
подлинна го «лица», при внЬшне сохраняющихся узко-иаціопальныхъ признаках!, ложно-русскаго стиля.
VII
Скрябинъ и Дебюсси — были полюсами современной музыки
въ нашемъ до - револіоціониомъ періодѣ, причемъ поскольку
Скрябинъ являлся типическимъ выразителемъ з а п а д н о й культуры, постольку Дебюсси намъ казался сильнѣйшимъ выразителемъ В о с т о к а . Теперь мы знаемъ, что роль дебюссизма,
какъ школы, явилась эпохой возрожденія для п а ц і о н а л ь н о й
Французской музыки и проходила подъ знакомь освобождешя
Французской музыкальной культуры отъ власти Вагперовыхт,
идей," въ рабсііомъ подчиненіи у которыхъ она находилась.
Въ этомъ преимущественное значеніе этой школы для Французской музыки. Дебюсси вернулъ Французской музыке чистоту
ея инструментальнаго стиля, освободивъ ее отъ вліянія исевдомоиументалыіыхъ Формъ немецкой музыки конца X I X века.
Вт, носледиемъ періодЬ своего творчества Дебюсси пришелъ
къ возстановленію національныхъ традицій Французской музыки,
установив!, въ своихъ инструментальных!, произведеніяхъ живую
связь съ Французскими клавессииистами X V I I I в., Люлли, Гамо
и Куиереномъ, а въ вокальныхъ произведеніяхъ, нисходя
/

170

до X I I I иѣка черезъ средневѣковую поэзію къ музыкѣ груверовъ. На пути къ этому Дебюсси гірошедъ черезъ длительный
періодъ р а з р ы в а со всею культурой
западно-европейской
музыки и погрузился въ искусство Востока.
Здѣсь, въ этой
купели, иодъ сильнымь воздѣйствіемъ японской и китайской
живописи, по, главпымъ образомъ, подъ прямымъ вліяніемъ русской музыки, правосдавно-византійскихъ пѣснопѣиій, русской
народной пѣсни, произведший Мусоргскаго, — здѣсь произошло
возрожденіе Французской музыки, прошедшее подъ знакомь
рѣшительной реакціи противъ западно-европейской музыки
X I X вѣка. Такимъ образомъ, творчѳскій путь Дебюсси былъ
своего рода С К И Ф С Т В О М Ъ В Ъ отиошеніи латинской культуры.
Дебюсси, этотъ утонченнѣйшій геній вкуса, долженъ былъ
стать въ позицію варвара, утверждая р а з р ы в ъ па своемъ пути,
со всѣмъ своимъ прошлымъ, для того, чтобы возродить чистоту
Французской музыки въ ея національныхъ основахъ, найдя для
нея новыя Формы воплощенія въ І І О В О М Ъ языкѣ чувствъ и новомъ
Звукосозерцаніи. Онъ иашелъ ихъ, связавъ свою современность
с ъ подлинными традиціями прошлыхъ
культуръ, з а б ы т ы х ъ
и з а с о р е н н ы х ъ на тропахъ искусства конца X I X вѣка. Для
Этого ему нужно было вернуться почти къ архаическим!, ,-moхамъ средиевѣковья, въ которыхъ поэзія и музыка были еще
недѣлимы другъ отъ друга. Отсюда возродилась в ъ творчес т в ! Дебюсси, въ иовомъ великолѣпіи, чистая шітоиація Французской пѣсенностн, ея классическая простота и правдивость,
и отсюда живая связь звука со словомъ в ъ его творчествѣ. —
Для насъ несомнѣнпо, что творчество Клода Дебюсси оказалось
глубоко національнымъ въ отношеніи къ культурѣ и искусству
Французскаго народа.
В ъ то же время Скрябипъ производите обратный процеесъ.
Стремясь съ иервыхъ же шаговъ своего творчества выйти изъ
узкаго, замкнутаго круга русской націопалыюй музыки и сковывавших!, е е Формальных!, схемъ, опъ сразу-жс принимаете»
за основу для своего творчества и с к л ю ч и т е л ь н о
западную
музыкальную
культуру,
въ современном!, для
пего а с п е к т ! , рѣшителыю разрывая со всѣми путями и прошлымъ русской музыки. В ъ этомъ сказалась новизна положенія для него, какъ для русскаго музыканта.
Въ основу его
творчества вошло все то, что характеризуете, з а п а д н о - е в р о п е й -

скую музыку конца X I X вѣка, т. е. Шуманъ, ПІопенъ, Листъ,
Вагнеръ.
В ъ чемъ же сказалась для русской музыки новизна позиціи,
занятой Скрябиным!»? Ролі» Скрябина въ самомъ существенномъ свелась къ тому, чтобы д а т ь с т а н о в л е н і е в ъ с ф е р ѣ
р е л и г і о з и о - Ф и л о с о Ф с к а г о с о з н а и і я.
Разрывъ Скрябина съ путями и традиціями русской музыки
выразился главнымъ образомъ въ томъ, что онъ рѣшитедыіо
отказался отъ пѣседной сгихіи русской музыки, утверждая
стихію симфонизма.
Инструментальный СИМФОНИЗМЪ былъ чуждъ пѣсенной природѣ
русской музыки на ея Формально-традиціопныхъ нутяхъ, и Скрябину понадобился трамішшъ его полу - ФИЛОСОФСКИХЪ, полуоккультныхъ концепции для того, чтобы создать нагнетательную эпергію, родившую его СИМФОНІИ. Единственный с и м в о л и с т ъ русской музыки, Скрябинъ былъ почти единственным!,
симфонистом».
Онъ совершил!, теургическій путь въ своемъ
гворчествѣ до конца. Онъ действительно жилъ в ь активном!»
религіозномъ опыте, въ который онъ безусловно интуитивно
верилъ; этотъ опытъ былъ для него подсознательным!» средствомъ преодолЬшя условнаго музыкальнаго Формализма и схематической косности, утверждавшейся въ ложпыхъ традиціяхъ
русской музыки. Стихія симфонизма немыслима внѣ становленія въ сФсрЬ действенно - религіознаго сознанія. В ъ симФ О И І Я Х Ъ Чайковскаго этотъ
нроцессъ становленія нарушается
превалирующим!, значеніемъ для него а н т и т е з ы , прогивопоставленіемъ своего «я», индивидуальна го сознаиія,—искусъ, который онъ не въ состояніи преодолеть; т е з а у него почти
не ощутима, она расплывается и растекается въ личномъ
самоутвержденіи, поэтому с и н т е з а не возникаетъ, такъ какъ
11'Ьтъ коллизіи драматического (трагического) дѣйствія, пЬтъ
кристаллизаціи сознанія.
В ъ русской музыкЬ Чайковскій былъ единственным!, выразителемъ иотенціальной симфонической энергіи, раскрытіе и воплощеніе которой было для него глубоко мучительно и трагически
катастрофично почти на всемъ его жизненном!, пути.
После него, въ сущности, на этотъ же трагическій путь всталъ
Скрябинъ, но въ иномъ творческомъ и эстетическомъ аспекте,
полярномь но отношенію къ Чайковскому. В ъ отличіе отъ

Ч а й к о в с к а я , Скрябина, подсознательно преодолевала, органическую пѣсепность русской музыки, а она была ва> немъ глубоко заложена м ему была очень свойственна; вспомните весь
«пѣсѳнный», въ инструментальныхъ Формахъ, гіеріодъ его творчества; первую его СИМФОНІЮ, Ф . - І І . концерта, и очень многія
изъ его Фортепіанныха, сочинеиій этого времени.
Скрябина, преодолѣвалъ мучительно свою «пѣсеиную» природу,
стремясь къ воплощеніямъ
чисто инструмеитальнымъ.
Его
«освобождеиіе» проходило не въ сознательномъ преодолѣніи
ложныхъ традйцій русской музыки, а въ рѣшительномъ и прямолинейномъ разрывѣ со всѣми ея путями.
Скрябинъ нреодолѣлъ традиционную Фольклористичность русской музыки и ея традиціонный схематическій Формализма,,
но не нашелъ чистыха, основа, инструментальныхъ, органичныхъ
для природы русской музыки, попавъ въ го же время пода,
воздѣйствіе изжитыхъ для его времени культурныхъ и идеологических!, традицій западно - европейской музыки.
Чистота
м у з ы к а л ь н а я становлснія ему не удалась.
Она, пытался
ее взять своей душной, эмоціальной инспираціей, на основахъ
своей своеобразной, оккультной, ЭСТѲТИКО-ФИЛОСОФСКОЙ идеологіи,
которой его эмоціональность и предопредѣлялась. Отсюда возникъ схематизмъ Скрябина, созданный имъ при его иереводахъ
па звукопись своихъ идеологичеекихъ программныхъкоицепцій,—
отсюда его своеобразный схематизмъ, едва-ли ие в ъ такой-же
степени самозамкнутый, катастроФическій и обреченный для
будущих!, преодолѣній, какъ и схематизмъ Формалыю-традиціонный русской музыки, такъ какъ здѣсь ііѣта, возможности орган и ч е с к а я развигія и эволюціи музыкальиыхъ Формъ и матеріала,
что и показали минувшіе годы.
Молодое роколѣпіс русскихъ музыкантов!, отравлено вліяніема,
Скрябина, и вліяніе это для о г р о м н а я большинства сказывается
самымъ губительнымъ образомь. В ъ совремеиномъ увлеченіи
музыкой Скрябина огромное большинство молодыха, музыкантов!, впадаете въ слѣпое и безпомощиое иодражаніе Скрябину,
совершенно не умѣя осознать Формальных!, е я достиженій
въ звукописи, в ъ методахъ воплощенія и въ его принципахъ
музыкальиыхъ Формъ, но въ то же время Скрябинъ, понятый
ими ва, большинстве узко и ложно, заслоняетъ для нихъ,
в ъ сущности, все музыкальное искусство.

Если Скрябину и не суждено было дать чистоту музыкальнаго
становленія в ь томъ видѣ, какъ это мыслится на путяхъ современна™, передового, музыкальнаго с о з н а н і я , — его исключительное зиачеиіе въ томъ, что онъ на дтотъ путь, въ сравиеніи
съ Чайковскимъ, всталъ гораздо рѣшительнѣе и определеннее,
введя русскую музыку въ сферу религіозно-философскаго сознаиія, такъ, какъ мы его мыслдмъ въ паши дни, въ отличіс отъ
эпохи Скрябина, когда это сознаніе определялось характерной
для него и его времени идеологіей иидивидуалнстическаго эгоцентризма и специфических^, эстетическихъ нормъ и еще раиѣе,
въ эпоху Чайковскаго, въ общественно-культурныхъ идеалах!,
раціонализма и арелигіозности, столь трагичныхъ для Чайковскаго.
Путь отъ Скрябина (учитывая всѣ его громадныя достижсн і я ) — п у т ь къ чистому симфонизму, на основахъ нѣсенныхъ
и инструментальныхъ началъ русской музыкальной сгихіи, въ
ся музыкально-познавательной и музыкально-заклинательной
сущности. Путь этотъ ведетъ исключительно въ с«ьеру чиста го
музыкальнаго становленія, внѣ той или иной идеологической
инспираціи, въ готовомъ видѣ данной извне, но исключительно къ постиженіямъ, самой музыкой творимымъ и ею
утверждаемым!,.
Ближайшій, минувшій послѣ Скрябина періодъ русской музыки
въ нашей современности,—въ творчестве Игоря Стравинскаго,
возникшемъ, главнымъ образомъ, иа Формальныхъ достижеиіяхъ Скрябина и Дебюсси, — снова возстановляетъ нарушснныя
Скрябиным!, традиціи русской музыки, но возстанавливастъ ихъ
въ процессе преодолѣваиія ихъ ложной, Формально-традиціониой сущности. Творчество Стравинскаго возвращаете насъ
снова къ основамъ русской пѣсенности, в ъ преображениимъ
Фольклоре, но перенесенномъ исключительно въ инструментальный Формы.
Стравинскій доводите до иредѣльнаго напряжепія и нагиетаиія
субстраты ритма и метра, взятые изъ русской песни, развертывая ихъ въ Формахъ балетной пластики.
Вт, мою задачу пе входить изслѣдоваиіе вопроса въ сФерѣ
современнаго музыкальнаго созиаиія и воплощенія. Это должно
иметь место въ дальнейшему Я хотѣлъ лишь сделать первую
попытку въ постановке основной проблемы о взаимоотно-

шеніи между русской музыкой и русской культурой, пытаясь
съ этой цѣлыо ирослѣдить наиболѣе значительныя причины,
в ъ томъ разладѣ, который я, между самозамкнутыми путями
русской музыки въ ея прошломъ и стихіей русской культуры,
усматриваю.
Нѣкоторая прямолинейность въ построеніи и въ обобщеніяхъ
является для меня сознательнымъ и вынужденнымъ методомъ
в ъ гюстановкѣ этой темы. Я полагаю, что самое понятіе
о стихіи русской культуры, въ его сущоствѣ, не нуждается
здѣсь въ снеціалыюмъ сужденіи и обоснованіи, т а к ъ какъ это
понятіе въ достаточной степени рельефно и отчетливо р а с к р ы вается в ъ первой части настолщаго сообщенія, въ изложснін
м у з ы к а л ь н о й темы Александра Блока, въ которой я усматриваю
единственный и высшій смыслъ стихіи
русской
культуры.
175

/

.
•

V -

•

.

...

№

с

•

н
I• '

v

н
H

H

H

H

t,

Левъ Бруни