В партии социалистов-революционеров. Воспоминания о восьми лидерах. - Чернов В.М.

Author: Чернов В.М.
Tags: история россии
ISBN: 5-86007-510-3
Year: 2007
Similar
В партии социалистов-революционеров. Воспоминания о восьми лидерах
Два года скитаний. Воспоминания лидера российского меньшевизма. 1919-1921
Партия социалистов-революционеров в 1907—1907 гг.
Партия социалистов-революционеров в 1905-1907 гг
Text
                    
U <10 не 7l^<iluta 4U|KZI
fMi(Йv W Лад^ т'-Л-'»-  .,„
fw> м^цмп ruwyvfa Гб1м: ,tff£u faipSAffi,"** ~
KJMicu,a гг^ш6п,Ка£- АлК nfw^JtP’ ^’Tv*
UrfflAvi cck ocid'^cJj '.„мрщ йлЛипИ/fftf n IWK^WM
^(смщ.к H^hMuet/^ угуыпмгь Akcio 4ин*л‘ ли'.
Он yiu (^HJC uiuj^w, с&лл£нг< W ыЬсллбшнщ
]W3BS	fafu/tu ntMMfn«^e^
/ ,,~ ‘uefWinau iajnZJf^ ,ш<7 &
jiaauji w^oMtfV	<fy
Зл<ш	„К^исЩА	Ха KirfM^A 6U
P^iMo-
№эдк	(i^r^b<4UM, 1^/^ j'»»’
?O<HMk*iieL^3s «St С^мшмлЛ n«&z<m‘WtbzKa/ .?a4wu
^поп-уллриавлик?
По	^JtiMO C!m 2\S
nx^r^ptosttt^f
’SBH
^a» Hi	hduiAUf
ШЧЛ1^, IflW t	^4AMjU^
ш®/.	, , u , x
f*, Йу/Г> О&гЛы c/vu '.lUi.VTUI,
1^л«- Ъч. j  «h^vj cita.'X/ c ь^елЛ	taf lgt
В. М. ЧЕРНОВ
В ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ
РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
ВОСПОМИНАНИЯ О ВОСЬМИ ЛИДЕРАХ
Публикация, вступительная статья,
подготовка текста и комментарии
А. П. Новикова и К. Хузер
http://ldn-knigi.lib.ni (ldn-knigi.narod.ni) Nina & Leon Dotan, 06.2008
С.-ПЕТЕРБУРГ

ОГЛАВЛЕНИЕ
А.	П. Новиков, К. Хузер. Виктор Михайлович Чернов и его мемуары.	3
В ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ:
ВОСПОМИНАНИЯ О ВОСЬМИ ЛИДЕРАХ
Мои дороги и тропинки к еврейству............................... 21
Натансон Марк Андреевич (1850—1919)............................. 35
Житловский Хаим Осипович (1865—1943)............................ 72
Ан-ский Семен Акимович (1863—1920).............................. 112
Рубанович Илья Адольфович (1859—1922)........................... 152
Гоц Михаил Рафаилович (1866—1906)............................... 213
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)....................... 290
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)........................... 349
Гоц Абрам Рафаилович (1882—1940)............................... 371
Краткий биографический словарь................................. 414
Чернов В. М. В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми ли-
дерах / Публ., встуи. ст., подгот. текста и коммент. А. П. Новикова и К. Хузер. —
СПб.: «Дмитрий Буланин», 2007. — 528 с. ISBN 5-86007-510-3.
В воспоминаниях В. М. Чернова представлена галерея образов видных деятелей пар-
тии социалистов-революционеров: М. А. Натансона, X. О. Житловского, С. А. Ан-ско-
го, И. А. Рубановича, М. Р. Гоца, Г. А. Гертуни, О. С. Минора и А. Р. Гоца. Они
позволяют воссоздать жизнь российской революционной эмиграции начала XX в., про-
следить историю образования партии социалистов-революционеров и деятельность ее
заграничной организации. Полностью на русском языке воспоминания о лидерах эсе-
ровской партии публикуются впервые. Книга рассчитана на историков, преподавате-
лей и студентов ВУЗов и всех читателей, интересующихся российской историей.
Издано при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
ISBN 5-86007-510-3
© А. П. Новиков, 2007
© К. Хузер, 2007
© «Дмитрий Буланин», 2007
ВИКТОР МИХАЙЛОВИЧ ЧЕРНОВ
И ЕГО МЕМУАРЫ
В плеяде видных политических деятелей России первых десяти-
летий XX века заметную роль играл Виктор Михайлович Чернов,
бывший лидером и теоретиком крупнейшей российской политиче-
ской организации — партии социалистов-революционеров. Имя Чер-
нова было тогда широко известно как в России, так и за рубежом,
особенно в 1917 г., когда он являлся одним из популярнейших рос-
сийских политиков. С ним крестьянские массы связывали надежды
на решение векового аграрного вопроса.
В.	М. Чернов родился 25 ноября (7 декабря) 1873 г. в г. Хвалын-
ске Саратовской губернии в семье уездного казначея.’ Он рано по-
терял мать (в возрасте полутора лет), после смерти которой отец пе-
ревелся по службе в волжский город Камышин (тогда тоже Саратов-
ской губернии), где вновь женился.
На берегу могучей и величавой Волги прошло детство Виктора,
его старшего брата Владимира и трех сестер — Ольги, Софьи и На-
дежды. Детство их трудно назвать радостным и счастливым —
мачеха не смогла дать им ни женской ласки, ни материнского тепла,
а отец большую часть времени был занят своими чиновничьими дела-
ми. Как писал Виктор Михайлович в своих воспоминаниях, он рано
почувствовал себя среди отверженных и гонимых. Спасала его Вол-
га, где он проводил большую часть времени, воспитывая волю и
характер, закаляясь физически.
В 1882 г. отец отвез его учиться в Саратовскую мужскую гимна-
зию, где уже находился брат Владимир, оказывавший тогда большое
влияние на младшего брата. И когда в конце 1884 г. Владимира
исключили из гимназии за политическую неблагонадежность, Вик-
тор тяжело переживал это событие. Гимназическое начальство отня-
ло у него любимого человека, постоянного советчика и доброго на-
См.: Государственный архив Саратовской области, ф. 637, он. 1, д. 2160, л. 62.
4
В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ставника. Гимназия стала для него хуже мачехи. Интерес к учебе по-
степенно угасал, а казенно-формальная, бездушная атмосфера, ца-
рившая в гимназии, все более и более тяготила его, вызывая чувства
раздражения, неприятия и протеста.
В Саратове, бывшем в 1880—1890-х гг. одним из центров народ-
нического движения, началось приобщение Виктора Михайловича к
революционной деятельности — он посещал народовольческие круж-
ки, сблизился с некоторыми народниками, отбывавшими в Саратове
ссылку, познакомился с М. Натансоном. И вскоре попал в жандарм-
скую засаду на квартире поднадзорного народовольца В. А. Сазоно-
ва. Его хотели было сразу исключить из гимназии, но спасло отсут-
ствие каких-либо серьезных улик. «После этого я совершенно пре-
вратился для гимназического начальства в пугало, — вспоминал
Виктор Михайлович, — и на педагогическом совете инспектор Дви-
нянинов торжественно грозил, что ни в одном выпуске Саратовской
гимназии Чернова не будет». Юноша вынужден был покинуть Сара-
тов и в 1891 г. переехал в Юрьев (Тарту), где и завершил гимназиче-
ское образование, что дало ему возможность поступить в 1892 г. на
первый курс юридического факультета Московского университета.
Однако студенческая жизнь продолжалась недолго: активная
общественная деятельность, представительство саратовского земля-
чества в нелегальных органах студенческой взаимопомощи, наконец,
тесные контакты с членами партии «Народного права» — все это за-
кончилось в 1894 г. арестом, заключением на несколько месяцев в
Петропавловскую крепость, а затем высылкой в Тамбовскую губер-
нию.
Почти четыре года, проведенные в Тамбовской губернии, были
исключительно важными для становления мировоззрения Виктора
Михайловича, выбора им жизненного пути. Именно здесь он усилен-
но изучал труды теоретиков народничества (Герцена, Чернышевско-
го, Лаврова, Михайловского, Воронцова и др.), знакомился с произ-
ведениями западноевропейских философов и социологов, приступил
к практической работе среди крестьянства, организовав при актив-
ном участии сектантов-молокан несколько крестьянских братств. Из
Тамбова он начал посылать свои статьи и корреспонденции во многие
газеты и журналы: московские, санкт-петербургские, саратовские,
тамбовские; первые его теоретические статьи появились в таком со-
лидном журнале, как «Русское богатство». За период тамбовской
ссылки Чернов опубликовал в российских периодических изданиях
более 30 статей.
Во время пребывания в Тамбове Виктор Михайлович женился на
молодой учительнице вечерней школы Анастасии Николаевне Слето-
вой, своей единомышленнице.
В тамбовской ссылке завершилось его формирование как социа-
листа и революционера. Вскоре Чернов пришел к пониманию, что
Виктор Михайлович Чернов и его мемуары	5
лично ему необходимо более глубокое и обстоятельное знакомство с
общественно-политической мыслью и революционным движением в
Европе, а консолидация пробуждающегося крестьянского движения
невозможна без политической организации и революционной агита-
ционно-пропагандистской литературы. То и другое возможно было
осуществить наверняка, только находясь за границей.
По окончании ссылки семья Черновых, получив заграничные пас-
порта, в мае 1899 г. выехала Швейцарию. Началась первая эмигра-
ция Виктора Михайловича. Почти 6 лет продолжалось его пребыва-
ние за рубежом. Это было время, насыщенное многочисленными по-
ездками по европейским странам, встречами с представителями рево-
люционной российской эмиграции, знакомствами с видными деяте-
лями европейского рабочего движения. Одновременно шла серьезная
работа по освоению новейших достижений западноевропейской мыс-
ли в области философии, социологии, политической экономии. Боль-
шое внимание Виктор Михайлович уделял изучению трудов К. Мар-
кса. Он высоко ценил его экономические труды и многократно на
них ссылался, но при этом отмечал односторонность марксистской
теории, преувеличивавшей роль экономического фактора в жизне-
деятельности общества. Среди российских социалистов Чернов одним
из первых дал высокую оценку предпринятой Э. Бернштейном реви-
зии марксизма, считая се важным этапом в развитии европейской
общественной мысли. Но главными приоритетами для него по-преж-
нему оставались работы отечественных авторов, в первую очередь
Герцена, Михайловского, Лаврова и других. Соединяя их выводы с
достижениями западноевропейской философской и социологической
мысли, Чернов пришел к собственному пониманию процессов разви-
тия жизни общества.
В основе человеческого развития и прогресса, утверждал он, ле-
жат не железные и имманентные законы истории, а человек, непо-
вторимая и самоценная личность и се свобода, а поэтому все стороны
раскрепощения человека представлялись одинаково существенными
и одинаково важными: экономическая эмансипация — не первая и
главная задача, а столь же насущная, как и эмансипация политиче-
ская, духовная, национальная, расы или пола. Словом, историю дви-
жет и объясняет не один, а ряд взаимозависимых факторов: не мо-
низм, а плюрализм. Носителем же социалистической идеи является
не только индустриальный пролетариат, но и трудовое крестьянство,
и трудовая интеллигенция. Социализм у Чернова никогда не сводил-
ся лишь к простому огосударствлению или обобществлению средств
и орудий производства. Социализм всегда связывался со свободой и
народоправством.
Ко времени приезда Чернова за границу идея объединения народ-
нических групп в единую партию была достаточно широко распро-
странена и требовала организационных усилий для претворения в
6 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
жизнь. Встречи Виктора Михайловича с представителями революци-
онной российской эмиграции, происходившие при этом переговоры
ускорили процесс. Большую роль в объединении сыграли основан-
ная по его инициативе Аграрно-социалистическая лига и такие печат-
ные органы, как «Вестник русской революции» и газета «Революци-
онная Россия», одним из редакторов которой являлся Чернов. После
образования в начале 1902 г. партии социалистов-революционеров
эта газета стала ее центральным печатным органом. На ее страницах
практически из номера в номер появлялись статьи Виктора Михай-
ловича: передовые, теоретические, на злобу дня, полемические.
Статьи Чернова, особенно теоретического характера, свидетельст-
вовали, что в его лице партия социалистов-революционеров получила
идейного лидера. Несмотря на молодость (ему нс было еще и 30 лет),
Виктор Михайлович был признан ведущим идеологом молодой пар-
тии, и ему была поручена подготовка проекта партийной программы.
В конце 1905 г. проект был одобрен и принят I съездом партии со-
циалистов-революционеров. Центральными идеями программы эсеров
были социализация земли и кооперирование крестьян.
Первая российская революция покончила с первой эмиграцией
Чернова. Он вернулся на родину и возглавил партию эсеров в эти
полные драматизма и революционного подъема дни. Виктор Михай-
лович выступал на митингах и собраниях, пропагандируя программу
эсеровской партии, публиковал статьи во многих газетах и журналах
демократического лагеря, сам возглавлял редакции ряда печатных
органов, издававшихся партией социалистов-революционеров. Боль-
шое внимание в годы революции он уделял расширению работы
эсеров в деревне, что позволило партии стать крупнейшей оппозици-
онной силой в стране.
В революционные годы произошли изменения и в личной жизни
Чернова: их союз с А. Н. Слетовой распался, у него появилась новая
семья после женитьбы на Ольге Елисеевне Колбасиной, дочери вид-
ного представителя народнического движения 1860-х гг. У Ольги
Елисеевны от первого брака были две дочери (Ольга и Наталья) и
сын Вадим, которые стали приемными детьми Чернова, горячо его
любили, взяли его фамилию и переменили отчество. Кроме того,
у супругов родилась дочь Ариадна. Со второй семьей Виктор Михай-
лович отправился в новую эмиграцию после поражения революции.
В партии эсеров, как и в других политических партиях России
того времени, не было полного идейного единства, что вскоре обер-
нулось расколом: отделились крайне левые, образовав партию эсе-
ров-максималистов, и правые, сформировавшие партию народных
социалистов. Оставшееся же часть эсеров пережила серьезный кри-
зис в связи с разоблачением руководителя Боевой организации пар-
тии Е. Ф. Азефа как агента царской полиции. Чернов долго не мог
поверить в предательство Азефа и й'сячески его защищал. Но когда
Виктор Михайлович Чернов и его мемуары
7
получил веские доказательства и убедился в подлинной роли Азефа,
принял мужественное и высоконравственное решение: признав свою
личную ответственность за происшедшее, он вместе с другими члена-
ми ЦК партии эсеров подал в отставку и на ряд лет отстранился от
активной внутрипартийной работы.
В годы второй эмиграции Чернов проживал в Финляндии, Фран-
ции, Италии, уделяя особое внимание теоретической и литературно-
публицистической деятельности. Лишенный возможности вернуться
на родину, он поддерживал тесные связи с единомышленниками по-
средством переписки, активно участвовал в издании ряда журналов
как за рубежом, так и в России. В многочисленных статьях, опубли-
кованных в эти годы, Виктор Михайлович обобщал опыт российской
революции, разрабатывал новые теоретические положения, обосно-
вывал важнейшие пункты партийной программы. Большое значение
придавал он рассмотрению взаимоотношений политики и морали, до-
казывая, что и в политике необходимо и возможно руководствовать-
ся определенными этическими принципами, что аморализм в поли-
тической деятельности недопустим.
Значительную часть времени в период второй эмиграции семья
Черновых проживала в Италии. Отсюда Виктор Михайлович посто-
янно выезжал по издательским делам во Францию, Швейцарию и
другие места. Он считал необходимым организовать издание художе-
ственно-публицистического журнала, который бы объединил широ-
кий демократический спектр писателей, поэтов, публицистов, пред-
ставлявших народы, населявшие Россию. Первоначально таким жур-
налом намечалось сделать «Современник», издание которого возоб-
новил в 1911 г. А. Амфитеатров. Познакомившись в Париже на
квартире Е. П. Пешковой с М. Горьким, Чернов решил вместе с ним
и В. Миролюбовым войти в редакцию «Современника», куда их
приглашал Амфитеатров. Однако позиция Амфитеатрова, стремив-
шегося сохранить единоличное руководство журналом, привела
вскоре к уходу М. Горького, В. Миролюбова и В. Чернова из редак-
ции. Чернов задумал создать новый журнал.
С апреля 1912 г. в Петербурге начался выпуск журнала «Заветы»
(по август 1914 г. вышло 28 номеров), идейным вдохновителем и
одним из редакторов которого был В. М. Чернов. Издание журнала
потребовало от Виктора Михайловича больших усилий по редакти-
рованию материалов, поиску денежных средств для его существова-
ния, привлечению известных и талантливых молодых авторов, уре-
гулированию конфликтов внутри редакции (особенно между В. Ми-
ролюбовым и Р. Ивановым-Разумником, бывшими соредакторами
журнала). Кроме того, он постоянно публиковался в журнале
(в 28 номерах содержится 27 материалов, написанных им, в отдель-
ных номерах присутствовало по 2 — 4 его публикации). «Заветы»
почти сразу превратились в одно из популярнейших периодических
8 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
изданий демократической России, и заслуга в этом принадлежала,
в первую очередь, В. М. Чернову.
На страницах «Современника» и «Заветов» появились его первые
литературно-критические статьи и рецензии на произведения худо-
жественной литературы, свидетельствовавшие о большом таланте на-
чинавшего критика. Кроме публикации отдельных статей, Виктор
Михайлович вел в «Заветах» под псевдонимом Я. Вечев рубрику
«Дела и дни», где помещал свои полемические заметки на злободнев-
ные темы (полемика с Изгоевым, Каменевым, Струве, Сухановым
и др ).
Первая мировая война была воспринята Черновым как огромное
бедствие, обрушившееся на весь мир и Россию. Виктор Михайлович
был одним из немногих российских социалистов, сохранивших вер-
ность принципам интернационализма, не поддавшихся шовинистиче-
скому угару. Продолжая находиться в эмиграции, он принял участие
в международных социалистических конференциях в Циммсрвальдс
и Кинтале, на которых выступал в поддержку резолюций за прекра-
щение войны, за укрепление интернациональных связей социалистов
воевавших стран. В отличие от Ленина он не выдвигал лозунгов
гражданской войны и поражения своего правительства.
Весть о победе Февральской революции вызвала радостное возбу-
ждение у Чернова. Он рвался в Россию, куда смог попасть только в
начале мая и где был торжественно встречен представителями Петро-
градского совета, членами эсеровской партии, солдатами гарнизона,
рабочими фабрик и заводов. И сразу же с головой окунулся в бур-
ную атмосферу революционной России, выступал на многотысячных
митингах и демонстрациях, проявив себя как талантливый оратор,
способный овладеть вниманием любой аудитории. От эсеровской
партии он был рекомендован в руководство Петроградского совета,
а при формировании первого коалиционного состава Временного
правительства стал министром земледелия. Находясь на министер-
ском посту, Виктор Михайлович пытался провести в жизнь некото-
рые положения аграрной программы эсеров, но встретил яростное
сопротивление министров, представлявших в правительстве буржуаз-
ные партии. Кроме того, органы печати, поддерживавшие буржуаз-
ные партии, начали травлю Чернова, распространяя клеветнические
слухи о том, что он якобы получал деньги от Германского генштаба
и чуть ли нс являлся немецким шпионом. Все это сильно затрудняло
действия Виктора Михайловича в области решения аграрного вопро-
са и принудило его отказаться от министерского поста.
К осени 1917 г. Чернов пришел к выводу, что коалиция с буржуаз-
ными партиями подрывала авторитет социалистических партий, что
в России реально встал вопрос о создании однородного социалисти-
ческого правительства, в которое бы вошли представители всех со-
циалистических партий: от народных социалистов справа до больше-
Виктор Михайлович Чериов и его мемуары
9
виков слева. Однако к этому времени Ленин уже спроектировал за-
хват власти большевиками и не намеревался делить ее ни с кем. Для
завоевания доверия крестьянства большевики использовали разрабо-
танную Черновым программу социализации земли, хотя она проти-
воречила их собственной программе национализации земли.
Обстановка в эсеровской партии была напряженной, шла борьба
различных течений. И хотя численность партии быстро росла, внут-
ренние противоречия заметно ослабляли ее позиции. Чернов взял на
себя миссию примирить разногласия, сплотить партию. Он занял
центристскую позицию, но, не обладая большими организаторскими
способностями и будучи человеком с мягким, покладистым харак-
тером, не сумел добиться реального объединения партийных рядов в
самые сложные и драматические дни российской революции. Все его
попытки осенью 1917 г. сплотить ряды эсеровской партии окончи-
лись неудачно, его авторитет как партийного лидера значительно по-
шатнулся.
Взятие власти большевиками получило негативную оценку со сто-
роны Чернова, он считал этот политический акт незаконным, нару-
шившим демократический путь развития России. В отечественной
литературе в течение десятилетий указывалось, что Чернов вел анти-
советскую деятельность, но это нс соответствует действительности:
он никогда нс выступал против Советов и признавал их большое
значение в революции. Однако считал, что Советы, во-первых, не
должны подменять собой государственную власть и, во-вторых,
в них нс должно быть присутствия представителей только одной по-
литической партии. С октября 1917 г. Виктор Михайлович вел борь-
бу только против большевистской диктатуры, будучи убежден, что
она нанесла стране огромный вред.
Еще задолго до революции 1917 г. Чернов выступал за созыв все-
народного Учредительного собрания, которое было бы призвано
решать все основные проблемы дальнейшего развития страны. И вот
давно ожидаемый момент настал: в ноябре 1917 г. в стране прошли
первые всеобщие демократические выборы в Учредительное собра-
ние, на которых возглавляемая Черновым партия эсеров завоевала
абсолютное большинство голосов. Но это нс устраивало большеви-
ков, нс желавших ни делиться с кем-либо властью, ни, тем более,
расставаться с ней. Начало работы Учредительного собрания все
время откладывалось, а когда оно наконец под председательством
В. М. Чернова начало работу 5 января 1918 г., то большевики уже в
ночь на 6 января разогнали его. Чернов как председатель Учреди-
тельного собрания не признал законность этих действий и повел
борьбу за восстановление статуса собрания.
Фактически со времени разгона Учредительного собрания в тече-
ние двух с половиной лет Виктор Михайлович находился на неле-
гальном положении, его преследовали как большевики, так и прави-
10 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тельство Колчака. После скитаний по Прсдуралью и Уралу весной
1919 г. он вновь оказался в Москве, где ему все время приходилось
скрываться от чекистских ищеек. В начале осени 1920 г. руководство
приняло решение об отъезде Виктора Михайловича из России для
налаживания партийной работы и организации издательства партий-
ной литературы за рубежом. Так началась его последняя эмиграция,
продлившаяся до самой смерти.
Во время подпольных скитаний изменения коснулись и личной
жизни Виктора Михайловича: он фактически расстался со второй
семьей и стал жить с Идой Самойловной Сырмус-Пыдер, по первому
браку женой известного эстонского скрипача и революционера
Эд. Сырмуса, которая до Октябрьского переворота 1917 г. была
активным членом большевистской партии. С ней он благополучно
прожил до конца своих дней.
Во время третьей эмиграции Чернов проживал в Эстонии, Герма-
нии, Чехословакии, Франции и США, где продолжал активную по-
литическую, литературную и общественную деятельность. В эти годы
особое внимание он уделял теоретическим вопросам: дальнейшей
разработке проблем строительства социализма и обобщению опыта
российских революций и гражданской войны. В своем капитальном
труде «Конструктивный социализм» Чернов пришел к выводу, что
время утопического и научного социализма прошло, теперь наступи-
ло время реального социализма, который может быть осуществлен
только через кооперирование населения той или иной страны. При
этом он полагал, что сохранение в России элементов коллективизма
в общественной жизни и менталитете населения позволит российско-
му обществу быстрее встать на путь кооперативного социализма.
А побывав в 1935 г. в Палестине, Виктор Михайлович высказал
мысль, что именно там, в еврейских кибуцах, находится аванпост со-
временного социализма, осуществляется на практике то, о чем меч-
тали российские социалисты-революционеры еще в начале XX века.
Серьезному исследованию Чернов подверг события 1917 г. в Рос-
сии, чему были посвящены многочисленные статьи и две не утратив-
шие своей научной ценности книги: «Рождение революционной Рос-
сии» и «The Great Russian Revolution». Анализируя революционные
события по имеющимся источникам, учитывая собственные воспоми-
нания как активного участника описываемых событий, Чернов при-
ходил к выводу, что завоевание власти большевиками не было слу-
чайным, ибо демократические силы страны в ответственный момент
оказались раздроблены и потеряли авторитет в массах.
Большое количество статей Виктора Михайловича было посвяще-
но внутренней и внешней политике СССР. Он крайне негативно оце-
нивал многое, что происходило в Советском Союзе в 1920— 1930-е гг.,
особенно свертывание нэпа, насильственную коллективизацию сель-
ского хозяйства, установление тоталитарного режима, массовые ре-
Виктор Михайлович Чернов и его мемуары
11
прессии, и призывал мировую общественность протестовать против
вопиющих фактов сталинского произвола, против фальсифициро-
ванных судебных процессов, выступать в поддержку жертв репрес-
сий. В 1930-е гг. Виктор Михайлович был среди тех прогрессивных
деятелей, кто активно боролся с фашистской угрозой, призывая к
сплочению антифашистских сил.
В конце 1938 г., когда Чернов находился на заседании Исполкома
Социалистического Интернационала, проходившем в Бельгии, в Чехо-
словакии сложилась опасная внутриполитическая ситуация, и Вик-
тору Михайловичу пришлось обосноваться в Париже. К сожалению,
отъездом в Париж не закончились его скитания. Вторая мировая вой-
на и оккупация Франции немецко-фашистскими войсками заставили
Чернова в конце весны 1941 г. покинуть Европу. Последние годы
жизни он провел в США.
В Нью-Йорке, где поселился Чернов, существовала довольно зна-
чительная группа эсеров, сильно возросшая в связи с прибытием
эмигрантов из европейских стран. Среди них были такие видные дея-
тели, как Авксентьев, Зснзинов, Вишняк и другие. В 1941 г. они
начали издавать журнал «За свободу», в редакцию которого вошел
и Виктор Михайлович. В центре внимания авторов статей этого жур-
нала были события в Европе, Великая Отечественная война, пробле-
мы послевоенного устройства мира. Виктор Михайлович после
22 июня 1941 г. выступал в поддержку героической борьбы советско-
го народа, призывал русских эмигрантов и американцев оказать все-
стороннюю помощь СССР в его борьбе против фашистских агрес-
соров. Однако это была поддержка именно народа, а не правитель-
ства, ибо Чернов убеждался, что Сталин не собирался смягчать
режим, проводить демократические преобразования. Поэтому по мерс
приближения войны к победоносному для антифашистского лагеря
завершению Виктор Михайлович предупреждал об опасности уста-
новления сталинского диктата над Европой.
Проживая в Америке, В. М. Чернов много внимания уделял изу-
чению истории России, анализу российско-польских отношений.
В архиве Гувсровского института войны, революции и мира среди
бумаг Чернова хранятся многочисленные выписки, сделанные им из
источников и литературы, по этим проблемам. Они свидетельствуют
о его глубоком научном подходе к исследованию, искренней любви
к своей родине, гордости за ее героическое прошлое.
Чернов был всегда физически крепким человеком, но после 60 лет
у него появились многочисленные болезни, его несколько раз опери-
ровали. Однако до последних лет жизни он сохранял прекрасную па-
мять, работоспособность, веру в великое будущее России, в се гряду-
щее демократическое развитие.
15 апреля 1952 г. В. М. Чернова не стало, он умер в своей нью-
йоркской квартире, не дожив несколько месяцев до 79-летия. На
12 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
траурном митинге во время похорон представители русской эмигра-
ции и американской общественности отмечали его огромную роль в
политической жизни России первых десятилетий XX века, подчерки-
вали его преданность своей родине, безграничную любовь к России.
В. М. Чернов на протяжении всей истории партии социалистов-
революционеров оставался се главным теоретиком. Его основные
идеи — необходимость для российского общества демократического
социализма, всенародной собственности на землю (отсюда его кон-
цепция социализации земли и кооперации), федеративного государ-
ственного устройства, прочного союза крестьянства, рабочего класса
и интеллигенции как трудовых слоев, реформирования общества в
интересах трудящегося человека, направленного на повышение ма-
териального благосостояния и духовное развитие личности — и сего-
дня нс утратили своей актуальности.
Виктор Михайлович Чернов оставил нам богатое творческое на-
следие. Им было опубликовано около 1000 работ, включая книги,
брошюры, статьи, рецензии и заметки. Многие из опубликованных
работ Чернова стали библиографической редкостью, многие выходи-
ли лишь на иностранных языках и на русском никогда нс издава-
лись, а многие до сих пор продолжают оставаться лишь в рукописях.
Для российских исследователей, не говоря уже о широком круге
читателей, все они, как и само имя Чернова, долгое время пребывали
почти в полном забвении. И лишь с середины 1990-х гг. среди отече-
ственных исследователей наметился определенный интерес к объек-
тивному изучению его творчества и деятельности. Но пока сделаны
лишь первые шаги в этом направлении.
Особый пласт творческого наследия Чернова — биографические
очерки, эссе, воспоминания. К этому жанру он обратился еще в на-
чале XX века, когда опубликовал ряд очерков о разных лицах, с ко-
торыми был лично знаком, а с некоторыми близко сотрудничал. За
период с 1906 по 1917 гг. увидели свет его эссе о Е. Ф. Азефе,
С. В. Балмашеве, Э. М. Вайяне, Г. А. Гапоне, Ж. Жоресе, В. И. Ле-
нине, С. Н. Слетове и Е. С. Созонове.
В 1919 г., находясь на нелегальном положении в Москве и скры-
ваясь от постоянной угрозы ареста, В. М. Чернов начал писать ме-
муары: речь шла об осмыслении собственного жизненного пути,
о лично пережитом, о своих достижениях и неудачах, радостях и ра-
зочарованиях.
Оказавшись осенью 1920 г. за границей, он вскоре завершил и
опубликовал две книги своих воспоминаний. Первая, «Мои мытарст-
ва в Советской России», вышла в 1921 г. на трех языках — француз-
ском, немецком и шведском, а в следующем году — на чешском. Ве-
лись переговоры об ее издании на итальянском и русском, но этим
планам не суждено было осуществиться.
Виктор Михайлович Чернов и его мемуары
13
Эта небольшая по объему книга Чернова охватывает период от
разгона большевиками Учредительного собрания до эмиграции Вик-
тора Михайловича в Эстонию. Главное внимание в ней сосредо-
точено на двух сюжетных линиях — борьбе демократических сил с
большевистской диктатурой и освещении изощренных, коварных,
беспощадных средств и методов красной охранки при расправе с
идейными противниками большевистского режима из социалистиче-
ского лагеря. Надо сказать, что это была первая попытка проанали-
зировать причины поражения оппозиции, выступившей под знаме-
нем Учредительного собрания и некоторое время контролировавшей
огромную территорию от Волги до Урала.
Вторая книга воспоминаний — «Записки социалиста-революцио-
нера» — вышла в 1922 г. на русском языке в известном берлинском
издательстве 3. И. Гржсбина и посвящена периоду становления Чер-
нова как революционера и социалиста, а также первым годам его ре-
волюционной деятельности (до отъезда за границу в 1899 г.). В кни-
ге немало страниц уделено воспоминаниям о М. А. Натансоне, с ко-
торым Виктор Михайлович познакомился будучи еще учеником
Саратовской гимназии.
В этом же году в газете «Голос России» появились небольшие
очерки о Григории Гершуни, Егоре Созонове и несколько статей о
Максиме Горьком. В последующие годы черновские эссе о видных
деятелях революционного движения регулярно печатаются на стра-
ницах таких эсеровских журналов, как «Революционная Россия» и
«Воля России». В. М. Чернов пишет о Ю. О. Мартове, В. И. Лени-
не, Б. В. Савинкове, Л. Д. Троцком, А. И. Гуковском, Н. С. Чхеид-
зе, П. Б. Аксельроде и П. А. Вихляевс.
В 1927 г., отвечая на просьбу X. О. Житловского, он готовит очерк
о С. А. Ан-ском (Раппопорте) для сборника, посвященного его памя-
ти. В 1929 г. публикует большую статью о Житловском в юбилейном
сборнике, выпуск которого был приурочен к 65-лстию Хаима Осипо-
вича. Оба сборника увидели свет в Варшаве и были изданы на идише.
В 1930 1940-е гг. В. М. Чернов делится с читателями различных
периодических изданий воспоминаниями о Евгении Ратнер, Екатери-
не Брешко-Брсшковской, Николас Авксентьеве, Разумнике Иванове,
Йозефе Пилсудском. В 1934 г. под его редакцией американская
еврейская рабочая организация «Арбетер Ринг» издаст в Нью-Йорке
на идише сборник «Григорий Гершуни: Жизнь и деятельность».
В процессе работы над этим сборником у Чернова рождается за-
мысел подготовить и издать отдельной книгой серию биографиче-
ских очерков о революционерах-евреях, стоявших у истоков партии
социалистов-революционеров. Этот замысел нашел живой отклик и
горячую поддержку со стороны «старой гвардии» эсеровской пар-
тии. Так, жена Михаила Гоца Вера Самойловна, узнав о намерении
Виктора Михайловича, встретила это известие, по словам О. Е. Чер-
14 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
новой-Колбасиной, со слезами на глазах и готова была оказать фи-
нансовую помощь в издании книги. Через некоторое время, в июне
1935 г., она писала В. М. Чернову: «Хотела Вас спросить, собере-
тесь ли Вы, наконец, написать про Михаила Рафаиловича? Из близ-
ких ведь Вы один, кажется, остались, который его хорошо знал и мог
бы написать, и знал всю его заграничную жизнь и деятельность, и на
Вас лежит ответственность об издании, а о прочем я позабочусь. На-
пишите, что Вы об этом думаете. Меня этот вопрос сильно волнует.
Хотелось бы при жизни моей еще почитать и издать. Все сделаю, что-
бы было издано. Напишите мне подробно...».2
В. М. Чернов обещал и даже вел с В. С. Гоц переписку по этому
вопросу. Но неожиданно нахлынувшие обстоятельства (болезнь,
отсутствие необходимых финансовых средств, обострившаяся обще-
политическая ситуация в Европе и вынужденная эмиграция из Праги
в Париж, а затем в Америку) не позволили ему осуществить задуман-
ное и обещанное. К своему замыслу Виктору Михайловичу удалось
вернуться лишь спустя полтора десятка лет.
Проживая в Нью-Йорке, он с большой теплотой и любовью по-
стоянно вспоминал о своих друзьях-единомышленниках, о тех, с кем
он строил партию, с кем делил житейские радости и невзгоды, с кем
самоотверженно боролся против самодержавия во имя свободной и
демократической России. Мысли постепенно ложились на бумагу,
воскрешая светлые образы людей, оставивших неизгладимый след в
истории российского освободительного движения. Так появились во-
семь биографических очерков: о С. А. Ан-ском, Г. А. Гершуни, А. Р.
и М. Р. Гоцах, X. О. Житловском, М. А. Натансоне, О. С. Миноре
и И. А. Рубановичс. К этому времени никого из них уже не было в
живых, да и В. М. Чернову перевалило за 70 лет, а поэтому, видимо,
он и торопился зафиксировать то, что хранила его память о ближай-
ших товарищах по политической борьбе.
Впервые эти воспоминания появились на страницах нью-йоркской
еврейской газеты «Форвертс» в начале ноября 1946 г. и продолжали
печататься вплоть до конца 1947 г. Успех был колоссальным, автор
и газета получали сотни писем, как правило, благодарственных и
ностальгических. Вот цитата из однбго такого письма: «Глубокоува-
жаемый Виктор Михайлович, — обращался к Чернову И. Кример. —
С большим интересом еврейская публика читает Ваши статьи в газете
„Форвертс11, где Вы пишете о людях и событиях недавнего прошло-
го. С особым вниманием это читают люди, которые в тс времена
жили в Москве и Петербурге и в той или иной мере соприкасались с
событиями и людьми, Вами описываемыми. Будущий историк Рос-
сии очень много полезного материала найдет в этих статьях Ваших.
2 Государственный архив Российской Федерации, ф. Р-5847, он. 2, д. 119,
л. 72 об.
Виктор Михайлович Чернов и его мемуары
/5
Но и сейчас здесь, в Нью-Йорке, среди многочисленных читателей
„Форвсртса" многие высказывают свое мнение по поводу Ваших ста-
тей, и часто загораются жаркие споры».3
В 1948 г. воспоминания В. М. Чернова в несколько переработан-
ном и расширенном виде были опубликованы отдельной книгой, ко-
торая была встречена с нс меньшим интересом, чем газетные очерки.
«Дорогой Виктор Михайлович, — писал Чернову известный пале-
стинский деятель И. Рубин, — был у нас праздник - день по-
лучения Вашей книги. Были тронуты Вашим вниманием, были счаст-
ливы услышать из присланной Вами книги живое эхо тому, что есть
еще порох в ваших творческих пороховницах. Книга читается как за-
хватывающий роман. Для меня, как интересующегося психологиче-
скими потемками человеческой души, там раскрываются прямо-таки
врата чудес».4 А в газетной рецензии Якова Лещинского отмечалось:
«Книга настолько захватывает дух читателя, что, когда конец при-
ближается, Вы огорчаетесь, что должны оторваться от чудного мира,
так талантливо и с такой любовью описанного знаменитым социали-
стом-революционером В. Черновым».5 И далее подчеркивалось, что
«в этой книге имеются только восемь биографий восьми евреев, кото-
рые отдали свои жизни русской Революции; евреи, которые со своей
глубокой верой и любовью останутся навеки в памяти всех, кому
прежняя русская жизнь так дорога».6
Книга имела название «Еврейские лидеры в партии социалистов-
революционеров» и была издана при финансовой поддержке «Арбс-
тср Ринга» на идише, который в тс времена являлся самым распро-
страненным языком американской еврейской диаспоры. В. М. Чер-
нов писал, конечно же, на родном языке и очень хотел видеть свои
мемуары опубликованными нс только на идише, но и на русском.
В одном из писем к своему другу, известному деятелю меньшевизма
и историку Б. И. Николаевскому он, беспокоясь за качество перево-
да, замечал: «А не согласится ли <...> издательство <...> издать и
мои еврейские воспоминания на русском языке с оригинала? У меня
сердце не на месте, когда я думаю, что они выйдут в свет нс на том
языке, на котором они написаны».7 Однако на русском воспомина-
ния полностью так и не появились.8 Правда, часть из них вошла в
3 Hoover Institution Archives. В. I. Nicolaevsky Collection, box 381, folder 1.
4 Ibid.
5 Ibid.
b Ibid.
7 Ibid, box 391, folder 37 — 44.
8 Приходится лишь сожалеть, что наши неоднократные обращения к нынешнему
руководству «Арбейтер Ринга» в лице исполнительного директора Р. Кестенбаума
(R. Kestenbaum) оказать содействие изданию «еврейских» воспоминаний В. М. Чер-
нова на русском языке не нашли с его стороны никакого отклика. По всей видимости,
за последние десятилетня цели и задачи организации претерпели существенные изме-
нения, а некоторые ее традиции оказались утраченными.
16 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
четвертую книгу мемуаров В. М. Чернова — «Перед бурей», которая
вышла после смерти автора благодаря стараниям его друга Д. Н. Шу-
ба и жены И. С. Сырмус-Пыдср.
«Еврейские» воспоминания В. М. Чернова позволяют уточнить
малоизвестные либо воссоздать и вовсе неизвестные факты, эпизоды
и события из жизни видных деятелей партии социалистов-револю-
ционеров. Как и всякие мемуары, они носят личностный, субъектив-
ный характер, но в этом и есть одно из важнейших их достоинств,
когда речь идет о межличностных отношениях, о психологических
основах взаимодействия. Они насыщены также многочисленными де-
талями, позволяющими наглядно и живо представить жизнь россий-
ской эмиграции начала XX века, более глубоко осветить процесс
образования эсеровской партии и деятельность ее заграничной орга-
низации. В этом отношении черновские воспоминания являются цен-
ным историческим источником. И хотя современный историк может
и нс согласится с некоторыми оценками и выводами Чернова, но
одно бесспорно — перед ним живая, пульсирующая ткань самой
Истории.
Представленная Черновым галерея образов виднейших деятелей
партии социалистов-революционеров -- это нс парадные, нс глянце-
вые портреты, а живые люди со своими достоинствами и недостатка-
ми, во всей полноте их психологического бытия и деяний. При этом
нетрудно заметить, что степень былой психологической близости
автора к тому или иному «герою» его воспоминаний, нашла соответ-
ствующее отражение в созданных им образах. Так, в довольно «кри-
тическом» духе выдержаны очерки о Натансоне и Житловском, поч-
ти беспристрастно исполнены портреты Минора, Рубановича и Абра-
ма Гоца, а очерки об Ан-ском, Михаиле Гоце и Гершуни написаны с
необыкновенной теплотой и любовью. Что, впрочем, и неудивительно,
ведь они были ближайшими друзьями Чернова. На эту особенность
обращали внимание почти все рецензенты, писавшие о книге «Еврей-
ские лидеры в партии социалистов-революционеров», непременно
выделяя эти очерки и подчеркивая их особо интимный характер.
Однако несмотря на неоднозначное личностное отношение к своим
«героям», Чернов одинаково объективно и высоко оценивал вклад
каждого из них в историю российского освободительного движения,
подчеркивал их искреннюю озабоченность судьбой своей родины и
страстное стремление видеть ее страной демократической и социали-
стической. Здесь, видимо, следует искать и истоки формирования
того духовно-психологического сплава, который очень точно и емко
определяется как русско-еврейская ментальность.
Обращаясь к этой теме, Чернов писал: «В России же более, чем
где бы то ни было, и чаще, чем где бы то ни было, еврейский интел-
лект приникал к родникам русской культуры, нс только в ущерб сво-
ему еврейскому естеству, но даже наоборот: чем более им проникаясь
Виктор Михайлович Чернов и его мемуары	17
и его углубляя, тем интимнее сроднился с культурою русской <...>
Приникая к глубочайшим истокам русской духовной культуры,
еврей делает это нс за счет, нс в ущерб собственному своему глубо-
чайшему историческому „я“, а наоборот, в своеобразном созвучии с
ним».9 И в качестве аргумента приводил, в частности, пример
С. А. Ан-ского: «Он описал оригинальную траекторию личного раз-
вития. Ученик Глеба Успенского в беллетристике, многолетний лич-
ный секретарь П. Л. Лаврова, типичный русский народник старого
образца, свое еврейство он осознал и почувствовал гораздо позднее
своей принадлежности к русской культуре; во имя последней он
даже отрицал в спорах со мною еврейский язык — идиш и иврит оди-
наково, даже к еврейскому фольклору, давшему ему сюжет для его
великолепного „Дюбука", пришел он нс прямо, а косвенно - через
первоначальное увлечение фольклором русским, мужицким. Он
складывался на моих глазах при помощи самой русской из всех идео-
логий русского социализма, эсеровской, и складывался как двуеди-
ная русско-еврейская духовная индивидуальность».10 11 И заключал:
«Да, она несомненно существует, именно такая, совершенно своеоб-
разная культурно-историческая категория: русско-еврейская интел-
лигенция! Это особый моральный и социальный тип, аналогичного
которому нет в других странах еврейского внедрения».11
По существу трудно нс согласиться с В. М. Черновым. В против-
ном случае как же иначе можно истолковать, например, следующие
строки из цитированного уже письма И. Кримера к Чернову: «Одна-
ко многих как-то смущают напечатанные в заглавии слова „Из серии
«Российский долг евреям»“. Ни еврейство в целом, ни русские евреи
не чувствуют себя кредиторами России или русского народа, нс счи-
тают, что Россия или русский народ им что-то должны. Вам, несо-
мненно, известно, что русское еврейство, особенно интеллигенция,
как все русские люди, всегда работали над культурным и материаль-
ным процветанием России и считали это своим священным долгом,
долгом гражданина своей родины, за что ни платы, ни благодарности
нс полагается. Русские евреи, как и весь русский народ, физически
и душевно страдают от того несчастья, которое свалилось на их роди-
ну — Россию, — и ждут дня, когда Россия освободится от диктатуры
и займет свое место среди свободных народов мира.
У Вас, глубокоуважаемый Виктор Михайлович, есть много знако-
мых и друзей среди еврейской интеллигенции, и можно с уверенно-
стью сказать, что ни один из них не скажет Вам, что Россия или рус-
ский народ ему что-то должны. Многие, в том числе и Ваш покорный
s Чернов В. Русское в еврейском и еврейское в русском // Корни. 2003. № 19.
С. 80-81.
'“Там же. С. 81 -82.
11 Там же. С. 82.
2 Заказ № ? 146
18 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
слуга, будут Вам очень благодарны, если Вы сочтете возможным
снять означенную надпись с заглавия».12
Те же мысли находим и в статье Якова Лещинского: «Эти корот-
кие восемь биографий составляют часть еврейской жизни и еще боль-
ше — часть русской истории. Обе они так тесно заключены и связа-
ны, что представляют одно целое, нормальное явление с ударением
на то, как еврейская молодежь с такой искренностью и готовностью
жертвовала собой для блага страны, которую она так любила...».13
Суждения и оценки весьма характерны и показательны для боль-
шинства лиц, оказавшихся тогда вынужденно оторванными от своей
родины — России. И как бы нс устраивалось житье-бытье еврейских
эмигрантов на новом месте, они все же ощущали себя прежде всего
русскими евреями и свою эмиграцию, как и большая часть эмигриро-
вавшей тогда российской интеллигенции, рассматривали как нечто
преходящее, как временно ниспосланное испытание. Впрочем, это
отдельная и большая тема...
В заключение хотелось бы отмстить, что «еврейские» мемуары
В. М. Чернова впервые публикуются на русском языке в том виде,
как они были подготовлены самим автором. Текст воспоминаний вос-
произведен по рукописям В. М. Чернова, которые ныне хранятся в
Гуверовском архиве (Стенфорд, США), в коллекции Б. И. Никола-
евского, и копии которых любезно предоставили нам работники это-
го архива Кэрол Лиденхем {Carol Leadenham) и Рональд Булатофф
{Ronald Bulatoff).
А. П, Новиков (Россия),
Карин Хузер (Швейцария)
12 Hoover Institution Archives. В. I. Nicolaevsky Collection, box 381, folder 1.
13 Ibid.
В ПАРТИИ
СОЦИАЛИСТОВ-
РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ:
ВОСПОМИНАНИЯ
О ВОСЬМИ ЛИДЕРАХ

МОИ ДОРОГИ И ТРОПИНКИ К ЕВРЕЙСТВУ
Мне не раз приходилось слышать: «Скажите, почему Вы ни разу
не поделились с читающей публикой своими воспоминаниями о
евреях-революционерах в рядах вашей партии? Их, кажется, было
не так уж и мало. А главное, какие люди и деятели были среди них!
И кому же, как не вам, одному из немногих оставшихся в живых ве-
теранов, бывших восприемниками партии у самой се купели, нести
ответственность за сохранение их образов в памяти потомства?».
Я чувствую всю законность этого вопроса, а может быть, и закон-
ность оттенка полуупрека, в нем заключенного. И серьезных оправ-
даний у меня нет. Почему? Просто так вышло, ибо как-то не выпада-
ло случая. И вот теперь, когда такой случай представился, я обра-
щаюсь к вещевым складам моей памяти. И первое, на что наты-
каюсь, — это запоздалость, с которою передо мной, как и перед
многими подобными мне коренными великороссами, вырисовались и
общие размеры, и степень остроты и болезненной напряженности
еврейского вопроса в собственной России.
Степняк по рождению, волгарь по среде, в которой я рос и где
слагался весь мой духовный облик, я в этих краях никаких евреев не
только нс видел, но даже о них почти нс слыхивал.
Рано потеряв родную мать, при мачехе я рос заброшенным, ди-
чившимся ребенком; и хотя она вышла из духовного звания, я ника-
кого серьезного религиозного воспитания в церковно-православном
духе нс получил. Вплоть до самого отъезда в Саратов для поступле-
ния в гимназию я попал под столкновение двух веяний в религиозной
сфере: одного, шедшего по женской линии, и другого — по мужской.
Первое, нс мудрствуя лукаво, пересказывало по учебникам Закона
Божия повесть о евреях как избранном и особенно излюбленном Гос-
подом народе. Он дал нам Библию, Заповеди, Иоанна Крестителя,
Богоматерь, самого Христа и апостолов; без него нам грозила участь
остаться язычниками. Другое - по мужской линии — восходило к
дедушке (по мачехе), отставному консисторскому чиновнику; в его
разговорах ныне живущие евреи были какими-то загадочными, от
22 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
всего мира таящимися людьми (стало быть, им есть что от всех скры-
вать!), совершенно не похожими на «избранный Богом народ» древ-
ности. В рассказах о них было много недомолвок и намеков, только
разжигавших детское любопытство. Взрослые часто говорят между
собою, не думая о том, как жадно подхватываются обрывки их мыс-
лей детским воображением и детским умом, с пятого на десятое сле-
пляющими из них целую фантастическую картину.
Особенно встревожено было наше детское воображение одним
разыгравшимся на наших глазах эпизодом. Однажды у дедушки по-
бывал в гостях его старый приятель вместе с сыном, долговязым се-
минаристом. По поводу какого-то своего денежного спора с евреем-
дантистом гость принялся разглагольствовать на тему о зловредности
этого племени, от которого ждать чего-либо доброго нс приходится,
ибо оно дерзнуло самого Сына Божия пригвоздить к кресту и за-
мучить жестокою смертью. «Недаром оно лишено родины, — распа-
лялся он, — и рассеяно по всему свету, и недаром его нигде нс любят
и отовсюду гонят прочь». Дедушка усердно ему поддакивал, и оба
они принялись распекать семинариста за то, что он при их разговоре
всем выражением своего лица обнаружил крайнюю степень сомнения
и недоверия.
И когда старшие удалились, семинарист таинственным, приглу-
шенным голосом принялся нас просвещать, чеканя опровержение за
опровержением: «Даже слушать стыдно все эти пустые и невежест-
венные вымыслы! Во-первых, вовсе не после казни Иисуса у евреев
отнята была их родина, а раньше. Где же это видано, чтобы наказа-
ние было раньше преступления? Во-вторых, вовсе нс евреи были то-
гда хозяева в Палестине, а римляне; только Понтий Пилат — рим-
ский прокуратор — мог приговорить к распятию на кресте, и только
римские воины — взять приговоренного и выполнить над ним приго-
вор. Так почему же потомки Понтия Пилата и его воинов не были
лишены их родины — Италии? В-третьих, Иисус, в конце концов,
был от роду, по человеческому естеству, сам евреем; евреями были и
Его мать, и дед, и бабушка; евреем был Иоанн Креститель, благосло-
вивший Иисуса на особое Его служение; евреями были все двена-
дцать апостолов, разнесших учение Его по белу свету. Почему же
весь еврейский народ за ненавистничество к Иисусу каких-то книж-
ников, фарисеев да черни, кричавшей „распни Его!“, наказывать в
течение почти двух тысячелетий, а не наградить его за Марию Деву,
за Иоанна Крестителя, за апостолов? А самое главное — уж если
Сам Бог положил, что собственный Его Сын должен искупить грехи
всего человечества своими крестными муками, так выходит, что даже
на Иуде Искариотском своей самобытной вины не было. Он был сле-
пым орудием замысла Господня; без его предательства не было бы
распятия на кресте, а без распятия и крестных мук не было бы все-
общего искупления. И последнее: Иуда сам себя судил и наказал са-
Мои дороги и тропинки к еврейству
23
мой страшной казнью — повешением. Как же можно второй раз су-
дить за ту же вину и перелагать ее на весь еврейский народ?».
Мы ошеломленно слушали его... Уж, право, нс знаю, на что бы
еще в наших детских верованиях замахнулся семинарист, но поток
его самобытной семинарской диалектики был оборван. Отец позвал
его, и они уехали домой. Но и та лавина неуклюжего вольномыслия,
которую он на нас обрушил, оставила в наших душах хаос и большое
умственное смятение...
Вообще говоря, религиозные споры в нашем семейном быту были
почти небывальщиной. Ничто их не порождало. Широкая водная
артерия, именовавшаяся Волгой, заносила к нам, уносила от нас и
проносила мимо нас необыкновенно пеструю смесь одежд и лиц, пле-
мен, наречий, состояний. Были тут и дети ислама: татары, башкиры,
киргизы; были немецкие колонисты, почти сплошь меннониты; были
выходцы из Слободской Украины, занесшие в наши места баптизм и
духоборчество; были какие-то инородцы-полуязычники; были каза-
ки с Урала (древнего Яика), строго придерживающиеся двоепсрстия
и старопечатных книг, разбивавшие даже посуду, из которой ели и
пили у них «никониане». И если нс было или почти не было настоя-
щих евреев, то были их, так сказать, незаконные дети — субботники.
Но Поволжье, исстари приют всех гонимых старой Русью, было
чуждо религиозных распрей. И потому, расстилал ли свой коврик и
молился на Восток мусульманин, надевал ли еврей свой талес, возно-
сил ли свои моления черемис, коренной волгарь только понимающе
и степенно, с оттенком почтительности говорил: «Это у них вера та-
кая, это у них дедовский обычай такой». И значит — все в порядке.
Так было «внизу», в народе; но нс так было «наверху» — в чи-
новничестве, особенно в среде чинушей духовного звания и связан-
ного с ними купечества. Помню диспут о вере, если будет позволено
так назвать его, в кругу родственников наших со стороны мачехи.
Повздорили, и крупно повздорили, двое: один — православный,
торговец красным товаром, а другой — молоканин «субботничсско-
го» толка, хозяин небольшого извозного дела. Первый хвастал, что
вот-де его вера — вера правая, славная на весь мир, оттого и зовется
православной. А что такое вера его противника? Она — поганая
вера, потому что позволяет в постные дни «поганить утробу моло-
ком». И еще один великий грех: вместо воскресенья празднуют они
по-жидовски субботу. И когда придет тысячелетнее Христово царст-
вие, все умершие православные воскреснут, а не праздновавшие вос-
кресенья так и останутся без воскресения...
Атакованный субботник горячо отбивался. Но спор был нсдолог.
У обоих быстро истощился весь невеликий запас теологических до-
водов, только азарт не улегся. И вот они согласились решить спор
«Божьим судом». И как вы думаете, чем? Да состязанием, кто кого
перепьет! Началась гомерическая дуэль на спиртных напитках, длив-
24 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
шаяся целую ночь. Лишь под утро все было решено. Победа доста-
лась православному. Его нашли, судорожно вцепившимся обеими
руками в стол и словно врытым в землю на своем стуле. Остекленев-
шими глазами он уставился напротив себя, туда, где должен был си-
деть его противник, и, как одержимый, внушал пустому пространст-
ву: «Наша всрр...ра правв...вая. Наша всрр...ра прав..воссл...лав-
ная... Зза стол...лом сидит, а ваша поган...ная, мол...лок...канская...
уж давв..но под стол...лом валя...ется!». Даже когда их обоих, побе-
дителя и побежденного, с добрый час парили в бане, время от време-
ни обливая ледяной водой, первый долго еще при каждом проблеске
сознания начинал свое: «Наша всрр...ра — правв... вая»...
Для всех собравшихся вся эта своеобразная «религиозная тяжба»
была, кажется, решена окончательно, без права апелляции. Но мой
дядя-субботник внутренне не смирился. Брата моего Владимира,
старше меня лет на восемь, он как-то зазвал к себе на дом и там свел
с сивобородым, лет под 70, известным сектантом-начетчиком. И тот
ему поведал, откуда пошли они, субботники. Рассказ этот даже в
передаче брата был волнующий, с жутким концом. В моей памяти его
обновила через много лет встреча в Тамбове с одним странствующим
сектантом-грамотеем, взявшимся проверять ходячие в его среде пре-
дания по научно-историческим книгам. Он подтвердил мне, что тот
рассказ в общем и целом был близок к исторической правде, лишь
расцвеченный и разукрашенный применительно к сектантским поня-
тиям.
А начстник рассказал брату о том, как еще при Иване III, деде
Грозного, произошла великая церковная распря. Иван Ш решил
укоротить руки церковным и монастырским «хапугам», отобрав в
казну несметные сокровища, накопленные церквами и монастырями.
Его поддержали лучшие люди духовного и светского звания, считав-
шие, что только это и излечит «князей церкви» от стяжательства и
чревоугодия, вернет их к бсссрсбрснничеству, смирению и богоугод-
ному труду. На стороне Ивана III выступили лучшие иереи, в том
числе протопопы двух главных московских соборов — Успенского и
Архангельского. С ними был и митрополит Зосима, и великая кня-
гиня Елена, и дьяк посольского приказа Курицын. Но на них подня-
лось все черное воронье, особенно же налетевшие на Русь из Визан-
тии греческие черноризцы, которые склонили к своему делу жену
Ивана III, властную и сварливую Софью. Иван III сначала было не
поддался, Софью вместе с сыном Василием сослал в монастырь, а на-
следником своего престола объявил Дмитрия, сына Елены. «И поду-
мать только, — говорил сектант, — кабы у него хватило „карах -
теру“, сколько бы бед миновало Россию! Тогда не быть бы над ней
царем ни Василию Ивановичу, ни сыну его, Ивану Васильевичу,
Лютому; тогда нс бывать бы на Руси опричнине, не согнула бы она
в бараний рог земщину»... Старый начетчик, распаляясь, пророчсст-
Мои дороги и тропинки к еврейству
25
вовал даже, что и крепостного права бы нс было, а стало быть, и вы-
званного его введением Смутного времени нс пережила бы Русь! Но
Иван III не выдержал, попался поповской хитрости: запугали его
тем, что-дс конец мира подходит и Страшный суд у дверей, а все,
кому он верил - нехристи, совращенные в жидовство. А почему?
Был у них праведный и хороший человек, еврей Схария, а также
содруги его — Иосиф Шмойло Скарявсй да Моисей Хануш; они зна-
ли Библию лучше всяческих греческих попов; вот на них всю вину
и навалили. На беду, умер тут главный их заступник, дьяк Курицын.
Великую княгиню Елену обличили в том, что она-дс из чешской зем-
ли занесла в Москву таборитскую ересь — а то была вовсе нс ересь,
но самая справедливая правда. Ссадили с митрополичьего престола
Зосиму как ереси потатчика, Ивана Ш с Софьей помирили, и вместо
нее заточил он безвинно Елену с сыном Дмитрием; главных же и
лучших людей из духовного и светского званий, бывших с ними за-
одно, казнили страшною смертью: засадили в деревянные клетки и
сожгли живьем!
Помню, долго после этого мне нс раз снились дико кричавшие и
мечущиеся в клетках люди, которых лижут огненные языки и на го-
ловах которых сухо и жутко потрескивают волосы... Мне тогда го-
ворили, что все это злые выдумки, что это только у католиков так
свирепствовала инквизиция, а наша Православная церковь ее нс ве-
дала и никогда никаких еретиков живьем нс сжигала. Хотелось это-
му раз и навсегда поверить и отогнать от себя кошмарные видения.
Увы, они оказались жестокою былью!
Первого живого еврея в своей жизни — звали его Семен Гинц-
бург — я увидел в Саратовской гимназии. Он был подросток худо-
щавый, с впалою грудью, слегка рыжеватый и веснушчатый; дер-
жался незаметно, почти робко. Соседом его по парте был некто
Чубаровский, парень в основе своей натуры нс злой, но грубоватый
и самодурный. Физическою силою он уступал лишь великовозраст-
ному красавцу, весельчаку, лентяю и щеголю Шиловцсву, который
аккуратно оставался по два года в каждом классе, но пользовался
благосклонностью педагогического начальства толстого бумажника
родителя ради.
Однажды этот «второй силач» нашего класса во время перемены
вытащил из ранца объемистый бутерброд с колбасой и принялся ап-
петитно его уплетать, распространяя вокруг себя специфический за-
пах свинины. Гинцбург нс удержался и с гримасою явного отвраще-
ния отвернулся. Чубаровский вломился в амбицию и начал всячески
придираться к соседу. В наказание за «невежливый» жест тот дол-
жен был послушно нюхать поднесенную ему прямо под нос свинину,
а подносилась она так усердно, что мазнула его по губам. Безуспеш-
но пытаясь вырваться, бедняга разразился беспомощным плачем.
26 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Грубая сцена собрала толпу одноклассников; на их лицах чита-
лось явное неодобрение; но, памятуя о высокой силовой квалифика-
ции обидчика, открыто вмешаться никто не решался. В этот момент
мною овладела природная вспыльчивость, и я, пренебрегая общепри-
знанными степенями кулачной иерархии, заслоняя собою обиженно-
го, отбросил прочь обидчика. Сам я обладал немалой физической си-
лой, заслужившей мне звание «мишки-медведя», но, будучи самым
младшим в классе, мог претендовать в лучшем случае на пятое место
по силе.
Завязалась горячая схватка, в которой мне «на натиск пламенный
был дал отпор суровый»: я познал на опыте, что ни подражание Дон
Кихоту в заступничестве обиженных, ни сознание своей правоты не
отменяют тех естественных законов природы, по которым пятому си-
лачу класса нс дано низложить второго... Когда все успокоилось,
у Чубаровского природное добродушие взяло верх над самодурст-
вом, и он первый обратился к Гинцбургу с добродушно-примири-
тельными словами, да и со мной вел себя, как будто ничего особен-
ного между нами нс было. Как говорится, «инцидент был исчер-
пан», а главное, более не повторялся...
Ребячьи души просты, и счеты взрослых проходят мимо них, дол-
го нс прививаясь, скользя сверху. В младших классах гимназии мы
порой дразнили учившихся с нами евреев, впрочем, как и татар,
«свиным ухом», называли их «жидснятами», когда с ними ссори-
лись; но, казалось, это почти так же, как Чернова переименовывали
в «Чернушку» или «Чсрнявку».
У Семена Гинцбурга был брат Яков — лучший товарищ моего
старшего брата Владимира, который также учился в Саратовской
гимназии. Вместе с ним я нигде так не любил бывать, как в семье
Гинцбургов, где командовал в ребяческих играх и затеях целой ора-
вой «жидснят» разных возрастов; все это были преуморительныс
славные «звереныши», и я плавал среди них, как рыба в воде...
Вскоре брат мой был арестован по политическому делу и исклю-
чен из гимназии. На мне это отразилось так, что за малейшую мою
провинность на меня кричали: «По стопам братца пошел? Ну и
кончишь, как он!».
Отданный в пансион классному наставнику реального училища,
я был им как-то раз обыскан: у меня оказалось много переписанных
моей рукой «вредных духу» стихотворений моего любимого поэта
Н. А. Некрасова вместе с собственными упражнениями в том же сти-
ле. Почтенный педагог, почтя их, ужаснулся: «Но ведь после этого
только и остается, что выйти ночью на большую дорогу с кистенем и
топором да обирать богатых в пользу бедных!». Выговор нс сулил
мне ничего доброго, но я был на седьмом небе от счастья: он приписал
мне некрасовские стихотворения, нс найдя между ними и моими ника-
кой разницы! В довершение всего я вскоре попал в жандармскую за-
Мои дороги и тропинки к еврейству	27
саду на квартире одного поднадзорного народовольца. После этого я
совершенно превратился для гимназического начальства в пугало, и
на педагогическом совете инспектор Двинянинов торжественно гро-
зил, что ни в одном выпуске Саратовской гимназии Чернова нс будет!
Надо было искать выхода. Выдержав экзамены в последний,
VIII класс, я подал прошение о принятии меня в тот же класс
Юрьевской (Дсрптской) гимназии. Там впервые действовала рус-
ская гимназия вместо прежней немецкой, и обрусительная политика
делала желательным привлечение русских учеников. Я поспешил
перевестись в эту гимназию, где никаких препон к окончанию курса
не встретил. Тут довелось мне встретиться с одним чрезвычайно меня
заинтересовавшим школьным товарищем-евреем.
Это был Яков Виленский, худощавый, высокий и нервно напря-
женный брюнет с такой странной проседью в волосах, как будто он
перешагнул не за двадцатилетний, а далеко за тридцатилетний воз-
раст. Точно налитый ртутью, он был яростным спорщиком. Мы про-
вели с ним вместе всего лишь год — по окончании гимназического
курса жизнь навсегда разбросала нас в совершенно разные стороны.
И все же я должен сказать, что он был первым моим серьезным и
глубоко близким жизненным другом; разлука с ним ощущалась
мною как большая неоценимая потеря.
Сколько долгих-долгих часов проводили мы с ним чуть ли не еже-
дневно, отправляясь в гористый лесной парк «Домберг» или куда-
нибудь еще дальше за город, обсуждая всякого рода «проклятые
вопросы», ища полноты единогласия и натыкаясь то и дело на раз-
норечия, горячась и доводя друг друга до изнеможения, до хрипоты.
Я спорил горячо и упорно, он -- страстно и фанатически-сосредо-
точенно; были темы, от которых мы нс могли отстать по целым дням,
постоянно возвращаясь к ним; ни один из нас и допустить не мог,
чтобы нельзя было «переубедить» другого; до такой степени был си-
лен в нас полудетский, полуюношеский «рационализм», вера в непо-
бедимую силу «чистой» логики.
Яков Виленский впервые развернул передо мною неведомую мне
до сих пор кошмарную картину безвыходной еврейской обездоленно-
сти. Как и куда бежать от нес? И он мне поведал, что еврейская ин-
теллигенция, болеющая этим вопросом, разделилась на два лагеря:
«аргентинцев» и «палестинцев». Сам он причислял себя к первым, и
когда доходил до барона Гирша и его широкого колонизационного
плана, преображался в настоящего визионера. С горящими глазами
рисовал он мне картину, как снова, подобно дням исхода еврейства
из Египта, со всех концов земли потянутся сыны рассеянного и угне-
тенного народа в новую землю обетованную и, минуя ветхую, отжив-
шую свой век Палестину, в девственных аргентинских степях, в стра-
не чистой от всего дряхлого и отжившего, заново начнут еврейскую
историю и возродят еврейскую нацию в обновленном и богатом твор-
ческими началами виде. Отовсюду, стряхнув от ног своих прах и
28 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
пыль самых разнообразных чужих национальных культур, принесут
с собою сыны еврейского племени в Новый Свет все разнообразие,
все богатство своих впечатлений, переживаний, опыта, способностей
и создадут небывалую доселе по богатству и всеобъемлющему харак-
теру своему цивилизацию и государственность...
Я внимал пророческим сновидениям моего друга с полным сочув-
ствием. Казалось бы, в это время я уже достаточно продвинулся в
освоении мировой истории, чтобы отдать себе полный отчет в одном:
тут речь идет о чем-то, в анналах этой истории небывалом. Все госу-
дарственные образования, все культуры, все национальности росли
доселе стихийно, органически, подобно растениям, пустившим свои
корни глубоко в какую-нибудь местную почву, неразрывно связан-
ную с местными климатическими, геологическими и геополитически-
ми условиями. Но, казалось мне, нет роковых законов, навсегда при-
говоривших их к именно такой исторической эмбриологии, а значит,
исключающих се замену каким-нибудь грандиозным коллективно-
творческим актом. Правда, не совсем гладко входила в мое сознание
фанатически звучащая «палестинофобия» моего «аргентинофила»;
выслушать «другую сторону» в тяжбе Палестины с Аргентиною мне
нс приходилось; и если память мне нс изменяет, тогда я еще и нс
слышал самого слова «сионизм». Да и нс мое было дело судить,
какое именно место земного шара окажется наиболее подходящим
«сборным пунктом» для страстно жаждущего изжить свое «рассея-
ние» еврейства. Перед собственной своей интеллектуальной совестью
мне приходилось поставить лишь один вопрос: основательно ли пол-
ное разочарование в возможности для еврейства добиться нормаль-
ных условий бытия, оставаясь по-прежнему живущими лишь, так
сказать, в порах других народов?
Нс следует забывать, что мой рассказ относится к 1891 году. Ни-
какое, даже самое запуганное, воображение нс могло себе предста-
вить возможности превращения почти всей Европы в арену диких
облав на еврейское население под флагом «научного расизма» и с це-
лями очищения какой-то фантастической «арийской» крови челове-
чества от примеси крови «неарийской». Что антисемитизм сущест-
вует, видеть было нетрудно, но еще легче было питать наивные на-
дежды, что он, наподобие веры в леших, домовых и водяных, рассе-
ется как дым от простого распространения знания, науки, здравых
понятий вообще. А если так, есть ли какой-нибудь смысл в побеге от
кучки нелепых изуверов куда-то за тридевять земель, в тридесятое
царство — будь оно палестинским или аргентинским? Порою мне
очень нс хотелось «отпускать» туда евреев. Антисемиты нагло кри-
чат: «Долой евреев! Вон евреев!». И что же? Вместо того чтобы дать
им сражение — лучшие евреи сами предупредительно хотят очистить
перед ними поле битвы, сдать свои позиции? Словом, в тс годы мно-
гое решалось с налету, без знания жизни, прямолинейной и висящей
в воздухе «логикой»...
Мои дороги и тропинки к еврейству
29
На рождественских каникулах я съездил в Петербург, где сразу
попал на собрание только что выступившей «группы народоволь-
цев». В них все дышало трепетным ожиданием возрождения всего
того, что привыкли мы соединять с трагическим именем партии «На-
родная воля».1 Вернувшись в Юрьев, я, разумеется, прежде всего
поделился этими волнующими вестями с Яковым Виленским. И не-
ожиданно наткнулся на его странную, замкнутую холодность. Я даже
стал упрекать его — и получил жестокую отповедь: «Мы, евреи, и
без того издавна без конца отдавали в жертву лучших сыновей наше-
го народа делу русской революции. Вы все ужасаетесь, когда читаете
библейский рассказ об Аврааме, нс задумавшемся сына своего Исаака
принести в жертву Богу. Но ваша революция была для нас долго —
слишком долго! — таким же требовательным Богом, и сколько Исаа-
ков отдано было ему Израилем! Ужасались вы этому? Нет! Вы при-
нимали все как должное, вы требовали и продолжаете требовать от
нас новых жертв! И чем вы платите нам за это? Кровь лучших людей
нашего племени удобряет почву, на которой вы для себя сберсте жат-
ву, а мы на вашем пиру будем незваными гостями, которых гонят,
как назойливых нищих или грабителей и воров! И если бы это было
только в России! Но нет, ведь это везде, везде! Нет края, где бы не
презирали или нс ненавидели евреев, нет края, где бы не издевались
над нами! Но там хоть впрок пошли человеческие жертвы, а у вас?
Темнее и беспросветное, чем когда-либо в России, ваш народ-раб, он
уже голодает и будет голодать, умирать будет, только простирая уни-
женно руки за подаянием, и будет благословлять тех насыщенных,
которые обронят мимоходом крохи со своего стола в эти исхудалые
руки. Ваша интеллигенция вспыхивает, как пучок сухой соломы, мо-
жет быть и ярким светом, но через мгновение на этом месте нет уже
ничего, кроме горсточки охладевшей золы! Наш народ вы гнали, но
века гонений только сделали нас тверже, как вековая тяжесть зем-
ных пластов творит каменный уголь — он горит нс как солома, а ров-
ным и сильным светом, он и светит, и греет — почему же вы горите
как солома, а нс как раскаленный каменный уголь? Ваша проклятая
славянская равнина создала вас шатунами и ленивцами в одно и то
же время, безалаберными, легко отходчивыми в гневе, непрочными
в любви, вялыми в труде; вы добродушны, потому что вам лень быть
злыми, вы широки, потому что сосредоточиться для вас — смерть, и
вы еще горды собой, вы всех считаете слишком узкими и нсдоросши-
ми до себя, вы, для которых недоросль — национальный тип! Ваша *
* «Народная воля» — революционная народническая организация конца 1870 —
начала 1880-х гг. Первостепенными задачами считала политическое освобождение
России: свержение самодержавия и созыв Учредительного собрания, а тактическими
средствами — пропаганду, агитацию и террор. Организовала несколько покушений на
Александра II и его убийство 1 марта 1881 г.
30 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
интеллигенция - недоросль, ваша культура — недоросль, ваша про-
мышленность — недоросль, ваш государственный строй - недо-
росль, ваш народ — недоросль! Лучшие ваши люди умеют только
говорить жалкие слова, как Чацкий, восхищающий вас Чацкий, ко-
торый в жизни пасует и перед Молчаливым, и перед Фамусовым,
и перед Скалозубом; и все вы, его потомки, ухитряетесь только ока-
зываться в вашей жизни „умными ненужностями" и „лишними людь-
ми"! Нет, нам надоело растрачивать ради вас святую кровь детей на-
шего народа, надоело быть историческими поденщиками, каторжны-
ми работниками чужого дела. Как библейский Иегова наконец сжа-
лился и отвел руку отца, уже занесенную над Исааком, так и теперь
созрела сила, которая спасет сынов нашего народа от бесполезной ги-
бели перед алтарем чужих богов. Нет, больше от нас вы ничего не
получите — довольно!».
Виленский был значительно старше нас всех, он уже успел раза
два «потерпеть крушение», и мы шутя называли его нашим «стар-
цем, убеленным сединами». Он, как оказалось, уже успел прикос-
нуться к краям той «чаши», которая отравила много «слишком рано
родившихся» людей России. И что меня поразило — так это та долго
накапливаемая горечь, которая вдруг перелилась через край его ду-
ши, забила фонтаном обвинений, упреков, сарказмов, желчных вы-
ходок, огульных приговоров. Мне было нетрудно переварить все то,
что мой друг говорил по нашему адресу чрезмерного, даже прямо не-
справедливого, пока он критиковал наш национальный тип, нашу
культуру, «сливки» наших цивилизованных верхов. Сквозь всю эту
огульность, чрезмерность, несправедливость я чувствовал в его сло-
вах какую-то высшую правду. Но когда он перенес стрелы своей
язвительности на самый русский народ и на «соль земли» — его
интеллигенцию, я нс выдержал. Его нападки казались мне переходя-
щими в святотатство, и мы оказались на краю полного разрыва.
Помногу и о многих вещах спорили мы доселе с Виленским, но
все наши споры нас только сближали; я спорил с ним и он со мною
так, как будто каждый из нас мысленно спорил сам с собою. Тут же
в первый раз между нами развернулся какой-то обвевавший нас хо-
лодом глубокий ров непонимания и отчуждения. О, как далеки были
мы от сознания, что судьба может нас уравнять, что бывают пасынки
при живой матери и Агасферы2 — из преданности родине и народу...
2 Агасфер («Вечный жид») — персонаж христианских средневековых легенд. Во
время страдальческого пути Иисуса Христа на Голгофу он оскорбительно отказал Ему
в кратком отдыхе и велел идти дальше. За это был обречен из века в век, до Второго
пришествия Христа, безостановочно скитаться, подобно Каину, которого Бог обрек на
скитания, запретив лишать его жизни. В легендах отразилось отношение средневеко-
вых христиан к евреям: в них они видели людей, не имевших родины и обреченных
на скитания, но чудом сохранявших этническую и религиозную самобытность.
Мои дороги и тропинки к еврейству
31
И лишь постепенно поняв, до какой степени все переболело в
душе моего приятеля, я более уяснил себе психологическую почву
его воззрений. Слишком мучительно было такому человеку, как Ви-
ленский, завидовать нам, живущим у себя «дома», под приветливой
и заботливой кровлей «отчизны». Ведь он не имел «родины» в моем
смысле — в смысле огромного народа, органически сросшегося со
сплошной территорией, — огромного целого, в котором элементы ис-
торические, культурные, этнографические, бытовые, государствен-
ные, моральные тесно переплелись с элементами космическими. Вся
его «родина» заключалась в пестрой массе евреев, рассеянных по-
всюду, под всевозможными градусами широты и долготы, среди раз-
личных государственных форм, социальных укладов, под различ-
ным небом и среди различной природы. Как любви матери жаждал
он «родины» и страдал от ее отсутствия; как сирота и пасынок, он
голодными глазами глядел на нас, баловней и любимцев, родных де-
тей страны. Тут была рана, всякое прикосновение к которой вызыва-
ло жгучую боль. И когда Виленский на эту боль реагировал даже с
чрезмерной раздражительностью, переходящую в несправедливость,
я чувствовал себя перед ним «без вины виноватым» — на мне тяготел
какой-то наследственный, исторический грех отцов и дедов — моих
отцов и дедов перед его отцами и дедами...
Перед самым окончанием гимназического курса, а стало быть рас-
ставаньем неизвестно на сколько времени, а может быть и навсегда,
между нами произошел еще один инцидент. Виленскому очень захо-
телось обменяться со мной фотографическими карточками. Мы это
сделали, причем я на оборотной стороне набросал какое-то шутливое
посвящение. Мы были очень близки, и Виленский ввел в наш обиход
забавные упоминания о разных переживаниях своего детства и отро-
чества: о принудительной перемене в гимназии своего имени Янксль
на Якова, о «почтенных сединах», украшавших его шевелюру и сму-
щавшей господ педагогов и т. п.
Моя надпись на карточке воспроизвела что-то из наших общих
ходячих шуток, и я уж никак нс мог ожидать, чтобы он обиделся за
беглое упоминание о них. И вдруг я увидел, что Виленский, про-
читав надпись, изменился в лице, покраснел, побледнел и изорвал
мою фотографию в клочки. Присутствующие были изумлены. Одно-
классники-немцы приняли торжественный вид: мы, выпускные уче-
ники гимназии, — почти уже студенты и поэтому подлежим студен-
ческому кодексу чести. «Дуэль! Дуэль!» — требовательно раздавался
общий голос. Все симпатии были на моей стороне. Уж не примешал-
ся ли к ним тайный привкус отталкивания от еврейства?
Виленский от природы был резок, и нс все сносили это с доста-
точной терпеливостью. Со мною все жили дружнее, но за явно ока-
зываемое мною предпочтение близости с Виленским обижались. Те-
перь меня делали героем момента. И как же я всех разочаровал,
32 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
с каким ропотом отшатнулись от меня новоприобщенныс привержен-
цы, когда я наотрез отказался от следования кодексу чести! Все толь-
ко разводили руками и пожимали плечами. А один розовощекий
юноша из немцев только и произнес излюбленный им стих из «Горе
от ума»: «На всех московских есть особый отпечаток1.», да таким то-
ном, как бы говорившим: какие же это люди, это просто юродивые...
Но я я быстро понял, что наши позиции неравны, что я нс
имею права в этом вопросе отнестись к поступку Виленского фор-
мально, что за его полной и абсолютной формальной неправотой есть
еще нечто, более глубокое, есть какая-то высшая правда, с точки
зрения которой я, пусть неумышленно, разбередил у приятеля рану,
нанесенную руками моих же предков, и должен понять это, а не оби-
жаться на рсфлекционный жест с его стороны, как бы ни был этот
жест груб и некрасив.
Знающие люди потом говорили, что для меня дело сошло еще
хорошо, ибо вопрос о приложении к нам студенческого кодекса чести
был спорным. Иначе нс вызвавший или не принявший вызова был
бы в подобном случае формально объявлен отверженцем, состоящим
под всеобщим бойкотом. Но нс было такой внешней силы, которая
была бы способной направить нас друг против друга во имя покорно-
сти «общественному мнению».
Нечего и говорить, что наш «инцидент» скоро разрешился сам со-
бою. С обеих сторон все было понято, все сгладилось, все бесследно
стерлось. Наше объяснение и сам инцидент были как будто вешней
грозой, только омывшей наши отношения, освежившей их атмосфе-
ру, сообщившей им особую свежесть и чистоту. Должно быть, надо
было, чтобы в наши отношения, дотоле безоблачные, хоть раз вон-
зился ядовитый шип подозрения, чтобы на этом искусе их прочность
и задушевность явилась не как что-то случайное, но как испытанное
и несомненное.
Так произошло — еще на школьной скамье — мое первое проник-
новение во всю моральную сложность и трагическую обостренность
«еврейского вопроса». И для завершения моих выводов и углублен-
ных раздумий над ним надо же было, чтобы самый мой переход из
стен Юрьевской гимназии в стены Московского университета на-
толкнул меня на свежие следы нашей славянской расхлябанности и
бесхарактерности в деле противодействия антисемитскому разврату.
Дело происходило так. В 1890—1891 годах газеты сообщили о
подготовке министерством внутренних дел новых законопроектов об
ограничении и без того неоднократно урезывавшихся еврейских
прав. И вот Владимир Соловьев, философ-мистик, выдвигавшийся в
ряды передовых борцов за возрождение христианства как единой
Вселенской церкви, письменно обратился ко Льву Толстому с пред-
ложением составить письменный протест против правительственных
противоеврсйских планов во имя высших принципов свободы, гуман-
Мои дороги и тропинки к еврейству
33
ности и культуры. Лев Толстой, сочувственно откликнувшись на
идею Соловьева, предложил ему самому, как инициатору, сочинить
этот протест, заранее присоединяя свою подпись к подписи автора.
Так и было сделано. Причем в московской профессорской среде же-
лающих поставить свои имена рядом с подписями Льва Толстого и
Владимира Соловьева оказалось сколько угодно.
Несколько десятков подписей уже красовались под сильным и
красивым протестующим заявлением, когда недреманное око царско-
го правительства поспешило вмешаться, чтобы «прекратить всю эту
зловредную агитацию». Особым распоряжением устранялась всякая
возможность появления нс только полного текста протеста, но даже
и осведомления о нем в русской печати. По всему педагогическому
ведомству, вплоть до профессуры, прокатилось грозное предостере-
жение против сотрудничества в этом деле с такими «вредными»
людьми, как Владимир Соловьев и Лев Толстой. Собственноручная
царская пометка на представленном докладе об этом деле подчерки-
вала непозволительность передавать материалы по данному вопросу
заграничной прессе...
Почувствовав себя под дамокловым мечом высочайшего гнева,
многие расхрабрившиеся было профессора принялись трубить отбой.
А Владимир Соловьев поддался голосу моральной щепетильности:
профессорские подписи давались, когда имелось в виду легальное
появление документа в легальной прессе, а вовсе не за границей,
в обход местных запретов... Имеет ли он право самовольно распо-
рядиться ими иначе, чем ему доверено подписавшимися? Так поста-
вить вопрос — значило разрешить его отрицательно. Отрицательно
Владимир Соловьев его для себя и разрешил.
Либеральные гостиные Москвы долго оглашались спорами на эту
тему, а поскольку мы, радикальная молодежь, имели в них доступ,
то со веем молодым пылом приветствовали Владимира Соловьева за
инициативу в деле протеста, но столь же решительно осуждали его
за конечную капитуляцию перед коллективной профессорской трусо-
стью. Люди сбирались разразиться пушечным выстрелом, а кончи-
лось все жалкой хлопушкой. И я вспомнил свои споры с Виленским:
каких же еще мог бы он желать лучших иллюстраций положения,
что русская университетская наука, воплощаемая русской профес-
сурой, — есть воистину политический и моральный недоросль?
Подводя итоги своим раздумьям над опытом первого своего столк-
новения с еврейским вопросом, я пришел к следующему выводу. То,
что в народничестве привлекало меня тогда своею внутреннею нрав-
ственною красотою, был «кающийся дворянин», носитель народни-
ческого одушевления. Он чувствовал себя в неоплатном долгу перед
народом, бичевал себя сознанием своей исторической виновности,
хотя бы лично и был совершенно «без вины виноватым»; удручен-
ный этим сознанием, он готов был добровольно выкраивать ремни из
3 Зака) № 2146
34 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
собственной кожи, чтобы только уплатить по «историческому век-
селю». Он сам был собственным Шейлоком3 и в порыве покаянного
настроения готов был носить вериги политического бесправия, жерт-
вовать всеми законнейшими своими правами, чтобы только искупить
наследственный «грех отцов».
Лично я, внук крепостного мужика, сын выбившегося из крестьян
«служилого» человека, не был и нс мог им быть. Отец мой приобрел
личное дворянство после долгой служебной лямки перед моим рож-
дением. Но его никогда нс покидала «тяга к земле», до самой смерти
своей он любил повторять: «Я ведь, по сути дела, мужик; мужиком
родился, мужиком и умру». И я унаследовал от него чисто плебей-
ский склад жизни и привычек.
В одном лишь я оставался близок психологии «кающегося дворя-
нина». Я принадлежал к всликоросскому племени, к «господствую-
щей» нации; мой народ был как бы «дворянином» в ряду других
народов, народов-разночинцев, «инородцев». И как мне ни было
трудно представить себе русский народ, из которого я, по духу сво-
его миросозерцания, исключал верхние слои или «наросты», — этот
народ представить себе на «дворянском» и «господствующем» поло-
жении, как ни бунтовало против этого представления мое непосред-
ственное чувство, а хочешь нс хочешь, приходилось в национальном
отношении влезать в тесную шкуру «кающегося дворянина». Среди
других народов-«инородцев», народов-плебеев — мой народ был
формально народом-господином, народом привилегированным. Срав-
нительно даже с чисто трудовыми элементами моего народа инород-
цы были урезанными в правах элементами, и самым урезанным был
народ еврейский. И потому в какой-то мере тяготел и на нас свой не-
оплатный, исторический «долг перед народом» — всяким инородче-
ским народом. Забвение этого долга я, вместе со всеми мне подобны-
ми, считал великим грехом и моральным самоизуродованисм. С этим
мы и входили в пору своего гражданского совершеннолетия.
3 Шейлок — персонаж пьесы У. Шекспира «Венецианский купец», который изо-
бражен жестоким заимодавцем, намеревшимся вырезать, согласно условиям векселя,
фунт мяса у неисправного должника.
НАТАНСОН
МАРК АНДРЕЕВИЧ
(1850—1919)
М
л. Ларк Андреевич Натансон —
одна из своеобразнейших фигур рус-
ской революции. Но он нс был ни пи-
сателем, ни оратором, ни героем сенса-
ционных приключений, чье дело ярко
говорит само за себя. Это был органи-
затор, стоящий за спинами того, друго-
го, третьего и для посторонней публи-
ки легко заслоняемый ими. Оценка та-
ких людей обычно приходит с запо-
зданием. Но странно, что менее всего
знают о нем в той еврейской среде, ко-
торая его породила и безраздельно
отдала общероссийскому движению.
А между тем хотя бы Лев Дейч, ни с
чьей стороны не встречая возражений,
признает его «самым выдающимся из
евреев-революционеров 70-х годов».
Можно прибавить, что он был и в
дальнейшем одним из лидеров дви-
жения, сошедшим со сцены лишь в
1919 году и не перестававшим быть по-
литически активным до самой смерти.
Род Натансонов, как узнал я впослед-
ствии, происходил из Свенцян. Два
брата, Марк и Натан, родились в за-
житочной еврейской семье и оба учи-
лись в Ковенской гимназии. Но даль-
ше их жизненные пути разошлись:
Марк поступил в Военно-медицинскую
академию и стал на революционный
путь, увлеченный на него, как считали
в семье, его женою Ольгой, урожден-
36 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ной Шлейснер, — женщиной обаятельной, с огромным темперамен-
том и редким по силе характером. Натан же нашел своим деловым
способностям приложение на коммерческом поприще, с братом
сохранял крепкую связь и нс раз выручал его в невзгодах, связанных
с долею революционера. Он всегда был убежден, что Марк также
мог бы стать крупным дельцом и коммерсантом: недаром его, как на-
стоящего маэстро в области учета и контроля, впоследствии часто
приглашали на крупные посты по этой специальности, несмотря на
затруднения, связанные с перманентной «неблагонадежностью».
Связь с ним Натана вплоть до своей смерти объяснялась общим его
настроением свободомыслящего интеллигента, большого ценителя
гневной сатиры Щедрина. Но болезнь унесла его в могилу года на
два раньше брата...
Впервые я встретил Марка Натансона в 1890 году саратовским
гимназистом старших классов; он же, родившийся в 1850 году, был
уже закончившим свою вторую ссылку ветераном. В первую ссылку
он попал в 1872 году — меня тогда еще нс было на свете. Между
нами был возрастной промежуток почти в четверть века.
Русская молодежь того времени рано начинала жить политиче-
ской жизнью; зато и средний возраст жизни революционера был
ужасающе короток. Помню, революционеров, едва переваливших за
тридцать лет или даже подошедших к этой грани, мы уже награжда-
ли титулом «наши старики».
На политическом небосклоне Саратова Натансон появился, как
яркая комета с длинным световым хвостом прошлой славы.
Русская революция началась для нас с полулегендарного «круж-
ка чайковцев».1 И вот нам открывали, что имя Н. В. Чайковского
прилипло к кружку лишь по недоразумению; Чайковский после
ареста более ярких членов кружка выпал из него, ушел в странную
секту «маликовцев», или «богочеловеков».
1 Кружок чайковцев («Большое общество пропаганды») — революционная на-
родническая организация начала 1870-х гг. Зародилась в Петербурге в ходе студенче-
ских волнений 1868 — 1869 гг. как группа противников С. Г. Нечаева. Название ио
имени Н. В. Чайковского — условно. Ядром организации стал кружок самообразова-
ния студентов Медико-хирургической академии М. А. Натансона, В. М. Александро-
ва, А. И. Сердюкова, к которым примкнули Н. В. Чайковский и Н. Ф. Лермонтов,
а затем кружок С. Л. Перовской. Беспринципности «нечаевщины» чайковцы проти-
вопоставили высокие нравственные требования к своим членам. Основная задача
организации помимо самообразования — объединение передового студенчества Петер-
бурга и других городов, а затем — пропаганда среди рабочих и крестьян с целью под-
готовки социальной революции. Организация имела отделения в Москве, Киеве,
Одессе. Члены организации готовили пропагандистов для работы «в народе», издава-
ли и распространяли революционную литературу, являлись инициаторами «хождения
в народ». Летом —осенью 1874 г. почти все чайковцы были арестованы, многие осуж-
дены по «процессу 193-х». В дальнейшем бывшие члены организации участвовали в
создании «Земли и воли», «Народной воли», а в начале XX в. — партии эсеров.
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
37
Подлинною «осью» кружка была чета Натансонов: Марк и первая
жена его Ольга, которую Лев Тихомиров считал «второю Софьею
Перовской». Натансоновцы устроили побег из тюрьмы самого бле-
стящего из членов кружка, знаменитого П. А. Кропоткина. Они же
устроили известную демонстрацию на Казанской площади в 1876 го-
ду, на которой Натансон шел рядом с Г. В. Плехановым и развернув-
шим красное знамя рабочим Потаповым.
Мы знали, что русское социалистическое «подполье» раздиралось
тогда распрей между «лавристами» и «бакунистами»; и вот нам
открылось, что именно Натансон первый установил договорную связь
между кружком чайковцев, носившим бакунистско-кропоткинскую
окраску, и солиднейшими из русских лавристов; что для этого он су-
мел тайно съездить в Цюрих и заручиться санкцией на объединение
«самого» Лаврова; и что в Петербурге он же установил связь и с ли-
тературным «надпольем» движения в лице Н. К. Михайловского и
его группы. Тут впервые, по инициативе вечного раздаватсля кличек
Д. Клеменца, стали его шутливо называть «собирателем земли Рус-
ской» или «Иваном Калитой русской революции». Но то, что шло
дальше, уже совсем выглядело чудом.
Натансон, самовольно покинув место первой ссылки, не только
объехал северные народнические группы и сплотил их в единый
союз, впоследствии принявший имя «Земли и воли»2 подобно преж-
ней группе того же имени, тяготевшей к Чернышевскому, но и пред-
ставил лучшую программную схему революционного народничества.
2 «Земля и воля» — тайное революционное общество народников, основанное в
Петербурге в 1876 г. Видными деятелями общества со времени его основания были
И. А. и О. А. Натансон, А. Д. Михайлов, Г. В. Плеханов, А. А. Квятковский,
Д. А. Лизогуб, В. А. Осинский, О. В. Аптекман и другие. Позже в него вступили
С. М. Кравчинский, Д. А. Клеменц, Н. А. Морозов, С. Л. Перовская, Л. А. Тихо-
миров, М. Ф. Фроленко. Землевольцы признавали возможность особого (некапита-
листического) пути развития России, основой для которого должна была послужить
крестьянская община. Они считали необходимым приспособить цели и лозунги дви-
жения к самостоятельным революционным стремлениям, уже существующим, по их
убеждению, в крестьянстве. Эти требования, обобщенные в лозунге «Земля и воля!»,
сводились программой общества к переходу всей земли «в руки сельского рабочего со-
словия» с «равномерным» ее распределением, к «полному мирскому самоуправле-
нию», к разделению империи на части «соответственно местным желаниям». Основ-
ную революционную силу землевольцы видели в крестьянстве, рабочему движению
отводили подчиненную роль. Исходя из неизбежности «насильственного переворота»,
землевольцы выдвигали на особо важное место «агитацию» главным образом «путем
дела» — бунтов, демонстраций, стачек. Принципами организации стали дисциплина,
взаимный товарищеский контроль, централизм и конспирация. В обществе постепен-
но сформировалась фракция террористов-политиков (А. Д. Михайлов, Н. А. Моро-
зов, Л. А. Тихомиров, А. А. Квятковский и другие), считавшая основным средством
политической борьбы с самодержавием систематическое применение террористиче-
ских методов, что привело в 1879 г. к расколу общества на две организации: «Народ-
ную волю» и «Черный передел».
38 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Основная мысль его при этом сводилась к следующему: во-первых,
лавристы, бакунисты, чайковцы и т. п. должны спуститься «с обла-
ков на землю». Они должны признать «открытыми» вопросы буду-
щего движения и отложить до лучших времен все свои споры о про-
блемах, являющихся «музыкой будущего», должны принять за осно-
ву своей борьбы тот реальный минимум потребностей и запросов,
который уже усвоен народным сознанием и может прочно оплодотво-
рить его волю.
Во-вторых, надо отвергнуть поверхностную, летучую агитацию и
распыление сил во вспышкопускательствс: социалисты, желающие
возглавить народные движения, должны «осесть» в народе и быть в
нем приняты как свои, мирские люди, естественные вожаки во всех
делах. Все тот же брызжущий остроумием Д. А. Клемснц шутливо
определил натансоновцев как вгнездившихся «троглодитов» дерев-
ни. В связи с этим Натансон уже с первой своей ссылки, блестящим
студентом Военно-медицинской академии, первый выступил против
нашумевшей тогда «нечаевщины»,3 а позднее настоял на четком от-
межевании от всяких авантюр с «золотыми грамотами», подложны-
ми царскими манифестами и т. п.
По инициативе Натансона из только что начинавшего входить в
употребление расплывчатого, общелитературного понятия о «народ-
ничестве» выкристаллизировалось понятие более тесное и строгое:
народничество в собственном смысле этого слова как деятельность не
только среди народа и для народа, но и обязательно через народ, чем
исключалось использование его как простого орудия; все должно
быть проведено через его сознание и волю, ничего нс должно быть
навязано извне или предрешено за его спиною. Уже этого было до-
вольно, чтобы возбудить наше почтительное уважение. Но общий
образ Натансона был закончен в нашем воображении еще одной, по-
следнею чертою. Всем нам была знакома похожая на сказку повесть
о необыкновенном конспиративном гении Александра Михайлова,
этого ангела-хранителя всех дерзновенных предприятий грозного
террористического Исполнительного Комитета партии «Народной во-
ли»; и вот нам открыли, что этот легендарный организатор и конспи-
ратор сам считал себя до такой степени учеником и преемником На-
тансона, что в знак этого взял себе тот же самый нелегальный пссв-
3 «Нечаевщина» — образ революционной политической деятельности, когда до-
стижение цели оправдывается применением любых средств и методов; синоним абсо-
лютного аморализма, вероломства, коварства и откровенного цинизма в политической
деятельности. Термин получил название по фамилии участника революционного дви-
жения конца 1860 —начала 1870-х гг. С. Г. Нечаева, автора печально известного «Ка-
техизиса революционера», фанатика, авантюриста и мистификатора. Была решитель-
но осуждена и отвергнута большинством русских революционеров-народников.
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
39
доним — «Петр Иванович», под которым в землевольческих рядах
знали «Марка Мудрого»...
Оговариваюсь: в Саратове наше общее представление о вернув-
шемся из Якутии ветеране составилось не сразу: то была мозаика
отрывочных данных и впечатлений, доходивших до нас с разных
сторон, из источников разной степени осведомленности и достовер-
ности. Впоследствии нам пришлось их проверить по рассказам таких
людей, как старый землеволец Осип Аптекман или плсхановсц Лев
Дейч, для которых вся жизнь Натансона была открытою книгой.
Первый считал «Марка» «человеком огромной энергии, железной
воли и крупнейших организаторских способностей». А Дейч, обычно
очень скупой на хвалебные отзывы о людях «не своих» или даже не
совсем своих, говорил, что не помнит «другого деятеля, который
пользовался бы таким влиянием, уважением и могуществом, как
Марк». На взгляд Дейча, он вообще «почти затмил славу всех зна-
менитостей своего времени». А для этого надо было быть человеком
исключительно большого калибра...
Натансон всем стилем своей натуры резко отличался от окру-
жающих.
Вера Фигнер когда-то так характеризовала одного из видных
народовольцев, Михаила Фроленко: «Числившийся во время про-
цесса 193-х4 привлеченным, но нс разысканным, раз и навсегда
оторвавшийся от всех уз и благ легального и буржуазного существо-
вания, он с 1874 года жил жизнью революционной богемы, без по-
стоянного имени и пристанища, среди ряда странных метаморфоз и
чудесных приключений, герой и бродяга, не знающий, кем он будет
завтра, где и как кончит свое сегодня».
Болес или менее полинявшими копиями этого оригинала изобило-
вала вся эпоха заката «Народной воли». В конце 80-х годов главный
шквал революции уже отшумел; ненастные ветры реакции разносили
повсюду лишь «последние тучи рассеянной бури». Всего характернее
был тип «вечного студента», часто переходившего на положение веч-
ного тюремного сидельца. Нс в местах ссылки только, но и на собст-
венной родине выглядели они какими-то доморощенными чужезем-
цами и горько посмеивались над самими собою, что главное их заня-
4 «Процесс 193-х» («Большой процесс») — суд над участниками «хождения в
народ». Проходил в Особом присутствии Правительствующего сената с 18 октября
1877 по 23 января 1878 гг. Наиболее крупный политический процесс в царской Рос-
сии. Подсудимые были участниками не менее 30 разных (главным образом пропаган-
дистских) кружков. Однако почти все они (177 человек) обвинялись в организации
единого «преступного сообщества» с целью государственного переворота. Централь-
ным событием судебного процесса была речь И. Мышкина, который обосновал рево-
люционную программу народников. Наряду с другими судебными процессами 1877 —
1878 гг. «процесс 193-х» ускорил переход народников от анархистского аполитизма к
политической борьбе с самодержавием.
40 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тис — «пущать революцию промежду себя». Меньше всего походил
на них Натансон.
Внешне он выглядел, скорее всего, как профессор. Спокойно и
уверенно откинутая назад голова с высоким лбом, карие, вниматель-
но ощупывающие собеседника глаза из-за золотой оправы очков,
мягкая, шелковистая борода, вся осанка и манеры, смягчающие сво-
ей вежливостью строгую серьезность, порою с холодным отливом
суровости, веская неторопливая речь, прерываемая иногда намерен-
ной недоговоренностью, заставляющей собеседника настораживать-
ся, — все в нем было солидно и импозантно. Он был сдержан и себя
нс навязывал. Однако когда кто-нибудь, явившись к нему с важным
делом, его нс заставал, то лица, его замещавшие, словно сговорив-
шись, в один голос отзывались: «Подождите, вот Марк Андреевич
приедет», «Это уж как скажет Марк Андреевич». Так было в слу-
жебных делах, так было и в делах революционных.
В Саратов он приехал с репутацией и рекомендациями, в рево-
люционной среде тоже нс обычными. Уже к концу своей второй си-
бирской ссылки он имел то, что называется общественным положе-
нием. Как главный счетовод Кругобайкальской железной дороги, он
снискал себе репутацию чуть ли нс гениального ревизора и контро-
лера. Судьба словно специально послала ему в руки начальника
контроля Козловско-Саратовской и Баскунчакской железных дорог
генерала Козачсва, отчаянно боровшегося с оргией злоупотреблений
и хищений, разъедавшей все железнодорожное хозяйство.
В Натансоне, нс говоря уже о щепетильной честности, он нашел
человека совершенно исключительной трудоспособности, опыта и
энергии; он нс мог им нахвалиться: «Не человек, а клад!». Местные
охранники насупились, особенно когда узнали, какие широкие пол-
номочия получил он по набору себе сотрудников. Но бравый, наив-
ный и самонадеянный генерал ничего нс желал слушать. Он кричал,
что лучше всех знает секрет, как неблагонадежного превратить в бла-
гонадежного: надо найти для него служебное поприще, стоящее на
уровне его дарований, да положить ему двух-трсхтысячный годовой
оклад! Все кругом посмеивались по поводу того, «до какой степени
сумел Натансон крепко оседлать Его Превосходительство!».
Начальник охранки сердито ворчал, что следом за железнодорож-
ным ведомством и многие другие стали превращаться «в караван-
сараи для поднадзорных и неблагонадежных». В городских и зем-
ских учреждениях, в средних учебных заведениях, в музеях и биб-
лиотеках — везде потребовались люди повышенной интеллигентно-
сти и работоспособности. Все легче и чаще повсюду проходили на-
значения, в которых, справедливо или нет, незримо чувствовалась
«рука Марка». В губернии складывались кадры интеллигентских
работников всех видов, видевших в Натансоне высший авторитет. То
была фактически организация в зародыше, тем более удобная, что
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
41
она себя организацией нс сознавала. Осторожный и терпеливый, ста-
рый «собиратель земли» не торопился се оформить. У него был уже
«взят на учет» весь уцелевший от прошлых времен или отбывший
былые репрессии революционный актив; он создал опорные пункты
в таких центрах Поволжья, как Самара и Нижний Новгород; он
обновил былые связи со столичными литературными кругами, в ко-
торых тон задавал Н. К. Михайловский.
В короткое время он стал непременным участником всех куль-
турно-просветительных и гуманитарных начинаний Саратова; и это
несмотря на то, что никогда он нс стремился ни ораторствовать, ни
выдвигаться на особенно заметные места. Он приобрел известность
как «муж совета», особенно в вещах, требующих искусства протя-
нуть сквозь игольное ушко административных разрешений туго сви-
тые канаты либеральных и революционных причалов.
Под либеральным губернаторством героя какой-то войны — не то
турецкой, не то среднеазиатской — генерала А. И. Косича Саратов
все еще жил до некоторой степени под климатом «эпохи великих
реформ»; он имел даже такой «своезаконный» культурный центр,
как «Общество любителей изящных искусств» с вечерами литератур-
ной секции, куда валом валила публика и от которых на жандармерию
веяло митингом и крамолой. Полиция нервничала и скоро прибегла
к тактике подсыла специальных посетителей, ставивших докладчи-
кам самые щекотливые и коварные вопросы. Помню, как однажды
местный златоуст, адвокат Самуил Кальманович, под предлогом
критического анализа книги Беллами «Через сто лет» излагал даже
теорию концентрации капиталов и ее автоматического перерастания
в систему коллективизма. Когда же темные личности, явно подослан-
ные с провокационной целью из полиции, потребовали наглядного
объяснения, как надо себе представлять это «перерастание», лектор
вместо ответа рассказал якобы киргизскую сказочку о спасении
«собаки, едва нс заеденной блохами». Ее научили долго стоять по
самую шею в воде, пока все блохи нс переберутся на единственно су-
хое место — голову; потом, пядь за пядью, погружать и голову, оста-
вив наружу только высунутый во всю длину язык. А потом — щелк
пастью! Вопрошающие оторопели, стены зала потряслись от хохота
публики, и эхо от него долго еще отзывалось во всех углах города...
Но возмездие было уже нс за горами: «Общество» вскоре полу-
чило свыше приказ: не допускать на вечерах литературной секции
ничего, кроме чтения вслух классиков. Всеобщее волнение достигло
апогея — обнаружились всевозможные формы протеста, вплоть до
самозакрытия общества. И тут Натансон изумил всех: коротко и хо-
лодно доказал, что всякий протест будет объективно самоубийст-
вом... Что же делать? И снова он ошеломил всех: «Предлагаю вы-
работать программу чтения... Шекспира и Шиллера!». Все недоуме-
вали, но оказалось, что он уже подобрал целую программу таких
42 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
отрывков, что, поданные в известной связи, да еще в исполнении
отличных чтецов, они производили нс меньший фурор, чем самые за-
жигательные прокламации...
— Ну и умница же этот Натансон! Спас положение. А в каких
дураках оставил всех наших «голубых» мымрсцовых! — только и
было слышно в Саратове, начиная от скромной комнатушки поднад-
зорного и кончая губернаторским домом. Ибо губернатор отлично
понимал, что удар по Обществу был косвенным ударом по нему са-
мому, что его хотели провоцировать на заступничество за свое дети-
ще и подвести таким образом под немилость и опалу... и что выручил
его Натансон!
«Теперь у нас тыл обеспечен, — сказал себе Натансон, — попро-
буем перейти от обороны к нападению!» Случай скоро представился.
В то время в Саратове кончал свои бесконечные жизненные мы-
тарства один из самых искренних и вдумчивых народников-беллет-
ристов, вечно гонимый судьбою и властью С. Каронин-Пстропавлов-
ский, его трогательный образ хорошо зарисован М. Горьким в вос-
поминаниях, продолжающих «Мои университеты». Тяжкая болезнь,
от которой его избавила лишь милосердная смерть, и самые послед-
ние слова его: «Я открыл, что умирать гораздо легче, чем жить...» —
все произвело в городе глубокое впечатление.
Натансон взялся сам за устройство его торжественных похорон и
немедленно произвел под величайшим секретом генеральную моби-
лизацию. Скромно и незаметно было начато обычное похоронное ше-
ствие. Но по мере его продвижения точно по мановению волшебного
жезла оно обрастало присоединяющимися, росло наподобие снежно-
го прокатываемого кома по глубокому снегу: к нему последовательно
присоединялись то ученики средних учебных заведений, то земско-
городские служащие, то члены культурно-общественных организа-
ций, то рабочие разных заводов, а под конец превратилось в никогда
еще невиданную в Саратове всенародную манифестацию, чему содей-
ствовали сами обыватели, поголовно высыпав на улицу, чтобы узнать:
какого такого важного генерала так пышно хоронит весь Саратов.
А не лазивший за словом в карман адвокат Кальманович удовлетво-
рил обывательское любопытство фразой, долго переходившей потом
из уст в уста: «А это такого генерала, который при жизни и штанов-
то крепких нс имел!».
Меня уверяли, что тюремные «Иваны», а за ними и вся шпана
Саратова отозвались на это новыми частушками, распевавшимися по
всем камерам и городским ночлежкам и отражавшими невольное ува-
жение к «политике» с язвительной насмешкой пополам:
Политически ребята —
Знаменитые мозги:
Брюки рваны без кармана,
Без подметок сапоги...
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
43
Натансону долго все сходило с рук. И о нем среди обывателей
поползли слухи и несся смущенный шепот: «Нет, этот самый Натан-
сон — нс простой человек, у него где-то там „рука" есть... голыми
руками его нс возьмешь!».
Для того малокультурного времени все это было в порядке вещей.
В воспоминаниях Горького рассказано, как подобным же образом в
Нижнем Новгороде зародились и пошли гулять по свету легенды о
В. Г. Короленко после его победоносной обличительной кампании
против местных воротил. «Он к нам из самой заграницы прислан: нс
то английской королевы племяш, нс то другому какому-то чужезем-
ному королевичу, отсюда и есть имя ему — Короленко. Свыше на-
значен, все как есть сбирается тут выведать и вывести на свежую во-
ду. Потому и тронуть его нс моги, а ежели где что не в порядке —
только держись, да хорони концы в воду...»
Для нас, только что вступавшего в жизнь молодого революцион-
ного поколения, Натансон не мог быть непосредственным учителем,
духовным отцом, предметом преклонения и любви: ни с какими юно-
шескими кружками он дел не имел. Молодежь слишком неосторожна
и не умеет держать язык за зубами, организатор же должен быть все-
гда начеку. Он окружал себя людьми многократно проверенными и
перепроверенными: лишь они — да и то нс в равной степени — могли
считать себя посвященными в его планы.
На нас, молодежь, от него веяло какой-то холодной загадочно-
стью. Так, в кружке, где участвовал лично я, был руководителем не-
обыкновенно всем нам полюбившийся бывший ссыльный, старик
Балмашсв, служивший библиотекарем Коммерческого клуба. Это его
сын, тогда шестилетний мальчик Степан, впоследствии вписал свое
имя в летопись русского освободительного движения необыкновенно
отважным поступком: под руководством Гершуни он сумел в офицер-
ской форме проникнуть на прием к всесильному временщику мини-
стру внутренних дел Сипягину и револьверным выстрелом прекра-
тить его усердную, самодурную службу своему державному повели-
телю.
В. А. Балмашсв сумел пропустить через свои руки несколько по-
колений учащейся молодежи — руководил их чтением, сбирал в
кружки, читал там по довольно случайному выбору, но неизменно
верному чутью наиболее увлекательные журнальные статьи или гла-
вы из больших трудов. Его бесконечная любовь к молодежи сделала
эту библиотеку подлинным оазисом в песчаной пустыне окружающе-
го мещанства, стяжательства и карьеризма. В то время как «отцы»
нравственно иссыхали в ней, их «дети» учились у тихого, болезнен-
но выглядевшего библиотекаря двум великим вещам: любви к зна-
нию и любви к человеку. В Саратове нельзя было счесть юношей и
девушек, в которых он заронил первую искру самостоятельной мыс-
ли, согретой насквозь самой широкой и чистой гуманностью; никто,
44 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
как он, нс умел быть таким будильником личной и общественной со-
вести. Юные сердца отзывчивы, и мы любили вдохновителя наших
кружковых чтений и последующих жарких споров так, как только
дети могут любить отца. Преданность его самого тем идеям, которые
он неустанно проповедовал, была безграничной и всеохватывающей.
Но при всем этом у него была натура по-славянски раскидистая, не-
дисциплинированная и слабовольная, лучшим показателем чего слу-
жила его подверженность «сивушному малодушию» - время от вре-
мени на него набегала запойная стихия с тяжкими бредовыми по-
следствиями. В наших глазах это как будто его и не роняло: в дни
припадков мы возились с ним, как заботливые, любящие няньки, и
он становился нам от этого как будто еще ближе и роднее.
К Натансону молодежь относилась не с такой внутренне согретой
любовью. Наш «балмашевский» кружок по отношению к нему нс вы-
ходил из рамок холодного почтения и выжидательной настороженно-
сти. Можно даже сказать, что мы были к нему в безмолвной оппози-
ции, поскольку до нас доходили слухи, что Натансон прозвал наш
кружок «приготовительным классом» к политическому образованию
и отзывался о нем весьма иронично, а на Балмашева смотрел «сверху
вниз», с некоторой снисходительной терпимостью. Мы за своего учи-
теля бесконечно обижались. По совести, однако, у нас было смутное
чувство, что право смотреть сверху вниз на большинство окружаю-
щих у Натансона есть: недаром же столько людей без всяких с его
стороны специальных усилий глядели на него снизу вверх.
От зоркого глаза Натансона нс укрывалось ничего. Ни один из
кружков молодежи, а ими Саратов был очень богат, нс оставался ему
нс известным и даже специально нс обследованным. Непосредствен-
но с ними он дела нс имел и на их собраниях не появлялся, но у него
везде оказывалось какое-нибудь «око», неведомо для самого себя
сбиравшее для него разведочные данные, и он был в курсе всего.
В особенности занимал его как прирожденного организатора вопрос,
что за новые силы зреют и выдвигаются в них, кого можно зачислить
в основные кадры будущего революционного набора? И потому На-
тансон, зная все, что происходит в наших кружках, следил за всем
через третьих лиц и лишь изредка и как будто случайно брал к себе
«на смотр» отдельных, подающих надежды на роль «кадровых» эле-
ментов. Обладая колоссальной памятью на людей, он поручал при-
вести к себе то одного, то другого из показавшихся ему более инте-
ресными, чтобы посмотреть и составить себе о нем собственное впе-
чатление; и раз показавшегося ему на глаза никогда нс забывал: пи-
шущему эти строки пришлось в этом убедиться на личном опыте.
Однажды — нс помню точно, что было предлогом — пришлось
мне побывать в его квартире. Занялась мною, собственно, его жена
Варвара Ивановна, очень обходительная и доброжелательная жен-
щина. Сам же он зашел мимоходом, внимательно осмотрел меня
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
45
своими умными серыми глазами, прислушался к ходу разговора -
и улетучился.
Когда товарищи по кружку расспрашивали меня о впечатлениях,
я затруднился ответом. Кроме общего впечатления большой импо-
зантности и некоторого холодка, связанного с настороженностью,
я ничего передать нс мог. О чем я с ним говорил? Да ни о чем. Это
не такой человек, к которому так вот придешь и начнешь говорить,
разве сам он станет исповедовать, либо что-нибудь тебе откроет и на
что-нибудь пошлет... «Ну, а если бы он позвал и на что-нибудь по-
слал, пошел бы ты?» — спрашивали меня. «Право, нс знаю, пожа-
луй, и пошел бы, — был мой ответ. — Хорош он или плох, но друго-
го такого нет...»
Я потерял было из виду Натансона, покинув нахмурившуюся на
меня Саратовскую гимназию, чтобы получить аттестат зрелости в бо-
лее гостеприимном Юрьеве (Дерптс); но, поступив оттуда в Москов-
ский университет, опять оказался в кругу его зрения.
На одном из «разговорных собраний» я познакомился с пожи-
лым, худощавым господином, который оказался Н. С. Тютчевым.
Он «доверительно» сообщил мне, что ставится попытка сосредото-
чить в одной всероссийской организации все наличные революцион-
ные силы, причем рассчитывают и на петербургскую группу народо-
вольцев, и даже на более покладистую часть социал-демократов, и
закончил нашу беседу, назначив мне свидание с другим лицом, кото-
рое обо всем со мной переговорит более основательно.
В назначенный для свидания день я неожиданно увидел знакомую
мне фигуру М. А. Натансона. Под ним в Саратове тоже почва уже
горела, и он благоразумно перебрался в тихий Орел, куда перетянул
и главный личный состав своего «политического штаба». За это вре-
мя его план подготовительных работ подходил к концу, и он жил
уже «накануне» выступления с открытым забралом. От него, конеч-
но, опять ждали нового слова, и он посвятил меня и моих товарищей
в его сущность. Натансон снова выступал «собирателем земли, Ива-
ном Калитою», только в более широком масштабе. Он лелеял план
предупредить назревавший распад всего освободительного движения
на три лагеря: марксистский, народнический и либеральный.
Взяв на учет все уцелевшее от прошлого, вернувшиеся на свободу
и новые нарастающие силы, он без устали ездил и доказывал: время
разойтись еще будет впереди, теперь же общий интерес — отложить
борьбу между собою до победы над общим врагом - самодержавием.
У народников и марксистов, в конце концов, цель одна; в социаль-
ной политике (впрочем, нс столько в области рабочего, сколько аграр-
ного законодательства) они, вероятно, довольно серьезно разойдут-
ся, но забегать вперед нечего: пока монархия нс сброшена, ведение
этой социальной политики целиком в се руках и нам думать о воз-
действии на нее в существенно неодинаковом направлении нет ни
46 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
объективной возможности, ни смысла. Придется ли марксистам и
народникам в свободной демократической России разойтись по спор-
ным вопросам и оспаривать друг у друга власть, или же удастся най-
ти какую-то компромиссную линию — покажет время; в европейских
партиях умеют мирно уживаться и нс такие еще разногласия. Либе-
ралы, конечно, дальше от тех и других, чем сами они друг от друга.
Но рознь между русскими либералами и социалистами тоже нс надо
преувеличивать; это, скорее всего, разница между «отцами» и «деть-
ми»; лучшие русские либералы — полусоциалисты. Это наши по-
путчики на значительную и самую решающую часть пути. Итак,
впредь до свержения самодержавия и утверждения демократических
свобод и самоуправления нужна одна единая партия освобождения и
с нее достаточно программы (или, точнее, платформы) совершенно
конкретных требований, в которых нс должны быть забыты интере-
сы ни одной ныне недовольной группы: ни рабочих, ни крестьян, ни
кустарей и ремесленников, ни людей либеральных профессий, ни
иноверцев, ни иноязычных, ни иноплеменных меньшинств — сло-
вом, никого. Пусть это будет выглядеть чем-то эклектичным — нс бе-
да: для нашего времени, когда ради ликвидации самодержавия про-
грамме его надо противопоставить программу совокупной обществен-
ности, важнее всеохватывающая широта программы, чем се углуб-
ленность. Всякому овощу — свое время: углублять и размежевывать
будем потом, ныне же — одна программа, одна партия, один фронт —
демократии против деспотии!
Свидание было кратким. Натансон спешил в Петербург и ограни-
чился краткой характеристикой новой революционной программы.
Она выглядела импозантно. В основе было объединение решительно
всего способного на борьбу, от либералов до народовольцев и социал-
демократов. Дальнейшую беседу Марк Андреевич отложил до своего
возвращения из Петербурга, а пока советовал мне хорошенько поду-
мать о том, что он говорил.
Однако из Петербурга Натансон поехал прямо в Орел и потому
вызвал меня туда. Ничего нового выяснить для меня он мне не мог.
После посещения Орла я ознакомил товарищей по народовольче-
скому кружку с планами создания новой всероссийской революцион-
ной организации. Все мы сошлись на том, что оказывать ей всяческое
содействие следует, но со вступлением в нее надо повременить, вы-
ждав появление печатной программы и обосновывающих ее брошюр.
Натансон предложил мне в Москве связаться с П. Ф. Николаевым.
Я отправился к нему, и он пытался завершить мое «обращение». Но
все его уговоры оказались напрасными.
Натансон не мог быть первым человеком своего направления,
дающим ему его credo. Он был по природе «вторым человеком», ко-
торый по идейному заказу первого, под данным и освященным им
знаменем проводит мобилизацию сил. П. Ф. Николаев также нс
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
47
имел данных для роли первого человека. Он мог быть только попу-
ляризатором. «Головы» у партии «Народного права»5 не было. Его
место занимал начальник главного штаба или даже всего лишь ге-
нерал-квартирмейстер. Наш кружок был одним из многих, готовых
отдать себя в распоряжение идейно-политического вождя. Отправля-
ясь на паломничество к Михайловскому, являясь к Натансону в
Орел, мы ощупью искали этого вождя. Но в Михайловском мы на-
шли прежде всего литератора, необыкновенно, даже чересчур для
нас, проницательного зрителя политической борьбы. Плоды его «ума
холодных наблюдений и сердца горестных замет» не превращались
в повелительное наклонение. А в Натансоне мы нашли деловитого и
умелого антрепренера революции.
Удайся Натансону его план, имя его осталось бы вырезанным на
скрижалях русской истории неизгладимыми чертами. Но в плане
этом было слишком много головного, абстрактно-рассудочного. Тво-
рец его, если угодно, был чересчур «калькулятор», чересчур счето-
вод и слишком мало социальный психолог, он не видел в программе
выражения социальных страстей, умонастроений и общего мироощу-
щения.
В остальном как будто все было подготовлено. Никогда еще, ка-
залось, новая партия нс обладала такими широкими общероссийски-
ми связями, таким солидным и опытным центром, таким аппаратом
разъездных и местных агентов, так прекрасно поставленной техни-
кой, такими прочными друзьями в разных течениях, такими союзни-
ками в легальной литературе. Общая психологическая атмосфера
была прекрасно подготовлена к выходу партии «Народного права»
(как, в pendant [параллель] к партии «Народной воли», она была
названа) на политическую авансцену.
И вдруг — никакого выхода просто не состоялось. Как раз нака-
нуне его, в один и тот же день и даже час, полицейским неводом
было захвачено все: и главная квартира в Орле, и тайная типография
5 Партия «Народного права» — революционно-демократическая организация.
Оформилась на съезде в Саратове в сентябре 1893 г. Ставила целью объединение
революционных и оппозиционных сил для уничтожения самодержавия. В организа-
цию входили видные участники народнического и народовольческого движения. Они
вели пропаганду в нелегальных кружках интеллигенции, среди учащихся, рабочих, в
легальных просветительских учреждениях, создали типографию в Смоленске, где бы-
ли отпечатаны «Манифест» партии и брошюра «Насущный вопрос». В них выдвига-
лись требования представительного правления на основе всеобщего голосования, сво-
боды вероисповедания, печати, сходок, неприкосновенности личности и политическо-
го самоопределения наций. Вопросы тактики, экономические требования (в частно-
сти, аграрный вопрос) предполагалось поставить в подготавливавшемся партийном
печатном органе. В апреле 1894 г. аресты в ряде городов ликвидировали центр пар-
тии, типографию и некоторые местные группы. В начале XX в. многие бывшие наро-
доцравцы стали эсерами, некоторые социал-демократами, энесами и кадетами.
48 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
в Смоленске, и ее хозяева и наборщики, и свежеотпечатанный «Ма-
нифест» партии, и написанная видным марксистским публицистом
Ангелом Ивановичем Богдановичем объяснительная брошюра к про-
грамме, и люди, люди, люди. За рубеж, к тогдашнему главному
руководителю заграничного сыска, знаменитому Рачковскому, поле-
тела победная реляция за подписью ставшего вскоре еще более зна-
менитым Зубатова и его тогдашнего начальника Николая Бердяева:
«Вчера взята типография, несколько тысяч изданий и 52 члена пар-
тии „Народного права". Немного оставлено на разводку».
Какой триумф! Щедро сыпались на «чудо-богатырей» царского
сыска денежные награды, лилось шампанское, царило ликование и
шли взаимные поздравления, словом, было видно, сколько в их кру-
гах гнездилось до самого последнего момента тайной тревоги. «Голо-
вокружение от успехов» схлынуло нс сразу, и, например, сам на-
чальник Зубатова на радостях в одну ночь спустил в игорном доме де-
сять тысяч рублей казенных денег; а Зубатов, памятуя лозунг Ницше
«падающего толкни», долго нс тужил и сам сел на бердяевское место.
Еще один из тузов политического сыска, позднее перебежавший к
Бурцеву, Меньшиков, подвел итоги: «У этой организации была
большая голова, а туловища нс имелось; в центре стояла сплошь ин-
теллигенция, правда, незаурядная; но за нею нс было никакой опоры
сплоченных масс. И стоило лишь „голове" открыть рот, как на нее
опустилась полицейская дубина, и новообразование подверглось не-
медля распылению...».
В этом была доля правды.
Вопреки догадкам, провокации или центральной измены под этим
нс крылось. Тайная полиция просто сумела переиграть тайное обще-
ство. Позже лично мне при вызове на допрос Зубатов хвастался:
«Да, полался-таки в своей орловской берлоге ваш „главный". Мы же
его знали. Старый матерый волк. И прятать концы в воду умеет. Но
только и у нас с ним уж был опыт. Мы решили, что раньше времени
его тревожить нс надо. Пусть шире пораскинется, пусть воображает,
будто мы о нем позабыли. А мы тут-то его и цап-царап!».
Но главная беда была не в случайной полицейской удаче и нс в
том, что организацию Натансона смахнуло, как карточный домик
порывом ветра. А в том, что никаких «молодых побегов» от старых
корней у нее не появилось.
Только в соседних либеральных сферах были по крайней мерс два-
три слабых отклика. Три лица — мой товарищ по студенческому
Союзному совету Кащенко сообща с писателями Эртелем и Елпатьсв-
ским — обратились за границу к Лазареву и Шишко с проектом по-
становки там издания типа герценовского «Колокола».6 Да в лондои-
8 «Колокол» — первая русская революционная газета. Издавалась А. И. Герце-
ном нН, П. Огаревым в 1857— 1865 гг. в Лондоне. Программа газеты на нервом этапе
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
49
ском «The Athcncum» появилась статья за подписью молодого приват-
доцента П. Н. Милюкова о безотлагательной потребности России в
политической свободе и о «слиянии существующих в России партий
на общую работу в этом направлении». Разумеется, за это он был
отстранен от «всякой педагогической деятельности» и выслан в Ря-
зань. Провожавшие его на вокзале Петрунксвич, кн. Д. Шаховской и
В. Гольцев символически обозначили собой будущее новообразова-
ние — Союз освобождения7 и кадетскую партию. Не характерно ли,
что и вдохновителем их явился старый социалист Натансон?
Много воды утекло с тех пор, как жизненные пути Натансона и
мои разошлись в разные стороны. По жизни моей скользнули «Петро-
павловский» университет взамен Московского, поднадзорное «чис-
тилище» в Тамбове, первые крестьянские революционные братства и
первый их съезд на берегах Цны, а затем судьба перенесла меня за
границу, в условия литературного и общеполитического представи-
тельства объединенной партии социалистов-революционеров, посиль-
ное участие в формировании которой пришлось принять и мне. За
границей я работал с такими людьми, как незабываемый Михаил
Рафаилович Гоц, как Осип Минор, как Илья Рубанович, как Шиш-
ко, Лазарев, Волховской и другие.
И вот из России пришла весть: наш старый знакомый, «матерый,
травленый волк», Марк Натансон, отбыв новых пять лет в Восточ-
ной Сибири, вновь на воле. И опять он в чести у делового мира; за
ним засылают от самого Нобеля: в Баку земля нефтеносная велика и
обильна, а в финансах, счетоводстве и контроле порядка нет.
Вместе с этой вестью — другая. Где-то на Кавказе свила себе гнез-
до большая тайная типография. Она не принадлежит какой-либо от-
содержала демократические требования: освобождение крестьян с землей, отмена цен-
зуры, телесных наказаний. В ее основе лежала разработанная Герценом теория рус-
ского крестьянского социализма. Кроме статей Герцена и Огарева помещала разнооб-
разные материалы о положении народа, общественной борьбе в России, сведения о
злоупотреблениях и секретных планах властей. Пользовалась влиянием во всех сфе-
рах российского общества. Газета имела большое число добровольных корреспонден-
тов в России. Для укрепления связей с «молодой эмиграцией», сосредоточившейся в
Швейцарии, издание в 1865 г. было перенесено в Женеву, однако неблагоприятные
условия привели в 1867 г. к прекращению издания. Попытки возобновить регулярный
выпуск газеты окончились неудачно, в 1867— 1869 гг. вышло всего восемь номеров га-
зеты, в 1870 г. Н. П. Огарев совместно с С. Г. Нечаевым выпустили еще шесть но-
меров, которые значительно отличались от герценовской газеты.
7 Союз освобождения — нелегальное политическое объединение российской либе-
ральной интеллигенции, группировавшейся вокруг журнала «Освобождение». Создан
в 1904 г., действовал в контакте с Союзом земцев-конституционалистов, выступил орга-
низатором «банкетной кампании» и нелегальных земских съездов. Программа преду-
сматривала создание конституционной монархии, введение всеобщего избирательного
нрава, частичное наделение крестьян землей. Члены Союза осенью 1905 г. составили
ядро партии кадетов.
4 Заказ Ке 2 146
50 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
дельной партии: работает на революцию вообще, внефракционно.
«Рука Марка» - в один голос решаем мы. Сносимся с ним; доказы-
ваем: на этот раз с ним долго церемониться не будут, сразу прихлоп-
нут при малейшей тени подозрения; если у него есть силы и воля
работать  пусть перебирается, нс медля, за границу.
И вот Натансон у нас, в Швейцарии. Нас, заграничных работни-
ков партии, Натан Мудрый подверг, как шутили мы между собой,
«допросу с пристрастием»: «Где ваша „карта России"? Где относя-
щийся к ней адрес-календарь? Много ли у вас на учете основных до-
веренных людей на местах?».
На первый взгляд перед нами был все тот же «собиратель земли»,
считающий своим долгом держать в своих руках нити всех личных
связей, составляющих в целом основные кадры ответственных
партийцев. Увы, того ответа, которого он хотел, мы дать ему нс мог-
ли.
Методы, обычные в период от кружка чайковцев до «Народного
права», отходили в область предания. То была эпоха тайных обществ
с многоценным, но очень ограниченным личным контингентом. В них
все лично знали чуть ли нс всех. Начало XX века было ознаменовано
зарождением массовых партий.
И мы уже более не тайное общество, центр которого протягивает —
да еще из-за рубежа — щупальца ко веем отдельным членам. Ветера-
нов у нас все меньше, рядом с ними и поодаль от них — молодые
группы; состав в них текучий: члены-массовики растут быстро, как
трава, но так же быстро выпалываются. Члены русского Централь-
ного Комитета и его разъездные агенты ездят нс по людям и домаш-
ним адресам, а по явкам и паролям. Это ненадежные точки опоры,
словно зыблющиеся кочки на обширной трясине; и надо поспешно
прыгать с одной на другую, спасаясь молниеносностью передвиже-
ний.
У нас был, конечно, определенный контингент заметных фигур-
ветеранов, унаследованных нами от былых движений и организаций.
Но это были люди старших возрастных групп, полицией давно изу-
ченные и псреизученныс. Далеко под ними роилась партийная моло-
дежь, слишком зеленая, чтобы внушать «старикам» доверие к ее
осторожности, а самой чувствовать себя на положении равных со
«стариками». Средних возрастных групп было бедственно мало: эти
группы были в подавляющем большинстве захвачены марксистскими
течениями. Молодежь добродушно-иронически звала «стариков»
«моржами» за солидность и малоподвижность, жаловалась на то, что
чрезмерной заботой о самосохранении организаций как таковых они
тормозят смелую инициативу и действенность; а те, со своей сторо-
ны, жаловались на незрелость и неосторожность молодежи. И тс и
другие были правы. Григорий Гершуни произвел в партийных рядах
организационную реконверсию: ответственность за текущую местную
Натансон Марк Андреевич (1850 —1919)
51
работу он решительно переносил на плечи молодежи, отводя «ста-
рикам» роль «мужей совета» и политических экспертов. И чрезвы-
чайно характерно, что, когда он вернулся в наши ряды из Шлиссель-
бурга, сразу же определил Натансона как «моржа» общероссийского
масштаба...
Тот и нс тот Натансон. Стал говорить каким-то потухшим, сокру-
шенно-задумчивым голосом. Былой металл звука сменился каким-то
матовым тембром, мягким тоном, заботливо и тихо уговаривающим.
Уже четвертый раз Натансон возвращался на авансцену револю-
ционной политики. Доселе каждый раз он возвращался инициато-
ром, зиждителем, имеющим «новое слово». Первый раз то было орга-
ническое народничество. Второй раз — землевольчество, а через
голову народовольчества он переступил прямо к своему третьему
«слову» — народоправству. Четвертого слова у него не было.
Нет сомнения, что после третьей ссылки Натансон вышел внут-
ренне надломленным. Предпоследняя ссылка, несравненно более тя-
желая, отразилась на Натансоне куда меньше последней. Тогда он
провел почти три года предварительного заключения в крепости, по-
том его упекли на десять лет «туда, куда ворон костей нс заносил» и
где он мог лишь в совершенстве изучить якутский язык. Но при этом
он ухитрился завести деятельную переписку с товарищами на воле,
рвался к ним, делал все приготовления к побегу. Когда по неосто-
рожности помогавших ему уголовных все раскрылось, они загладили
свою вину поджогом здания, где хранились все вещественные против
него улики.
Последнее же дело — дело с «Народным правом» — кончилось
для него всего пятью годами сравнительно мягкой ссылки. Но зато
моральное состояние его на этот раз оказалось бесконечно тяжелее.
Он был разбит наголову: все его дело рухнуло, как карточный до-
мик, оставив по себе пустое место. Организация его, с таким искус-
ством и такой тщательностью им сооруженная, оказалась чисто вер-
хушечной, без всяких корней в глубину. Так блестяще выглядевший
план — предотвратить распад движения на либерализм, народниче-
ство и «пролстарократию» — вышел на поверку совершенно беспоч-
венным. Без него в течение каких-нибудь пяти лет история беспо-
воротно решила по-своему тот вопрос, какой Натансону нс удалось
разрешить организационным планом народоправства. Слить в одно
русло марксизм, народничество и либерализм нс удалось, и до такой
степени нс удалось, что у Натансона нс оказалось ни преемников, ни
подражателей. И когда он опять оказался на свободе, перед ним
было три сложившихся и обособленных русла движения. Раньше он
водил других, на этот раз ему предстояло идти по одному из трех го-
товых указателей пути. Духовно он раздирался на части.
Увидев его несколькими годами позднее, старый его товарищ по
землевольчсству Аптекман назвал его орлом с подбитыми крыльями.
52 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
«Белый как лунь старик с большой окладистой седой бородой; с не-
сколько загадочной улыбкой — не то горечи, не то недоверия и
презрения...»
А другой его старый приятель, Лев Дейч, ухитрился уловить в
нем не только что-то надтреснутое, но прямо подлаживающееся — нс
то «заискивающее», не то «подобострастное»... Ни чуткости, ни
проницательности здесь Дейч не обнаружил. Натансон, как чудилось
ему, просто подавлен «хитроумным изобретением В. Чернова и дру-
гих» — эссрством. На взгляд Дейча, не Натансон вел других, а его
вели Чернов, Савинков и даже Азеф.
Что сказать на это?
На нашу беду Азефу, правда, удалось провести многих. Но дара
вести за собой, быть указующим пути ему никогда дано не было.
Дейч прибавил его тут просто из ядовитости. Скажи кто-нибудь в его
присутствии, что Ленина «вел» провокатор Малиновский, он рухнул
бы в обморок от подобного «святотатства».
Савинков же обладал многими блестящими достоинствами и таки-
ми же режущими глаза недостатками: в целом же был он красивым
пустоцветом. Натансону он был приемлем лишь с большою натяж-
кою.
А что касается В. Чернова с его «хитроумным изобретением», то
я позволю себе эти обозначения просто и кратко отклонить. Именно
потому, что мне пришлось, быть может, более других потрудиться
над разработкой эсеровской идеологии и программы, было и более,
чем кому-либо, видно, сколько в этом деле у меня имелось незабы-
ваемых и незаменимых сподвижников и сколько у них и у меня, вме-
сте взятых, великих предшественников. Перед косвенными вкладами
в духовную сокровищницу эсеровства таких людей, как Герцен, Чер-
нышевский и Добролюбов, как Лавров и Михайловский, бледнеют
многие позднейшие прямые вклады...
Надо, впрочем, прибавить. Одно дело — каким видели Натансона
наши глаза, другое — каким видели его «свежие люди», не знавшие
его в пору полного расцвета сил. Так, например, у меня была одна
хорошая знакомая литературная дама, Соня Чацкина, впоследствии
издательница большого петербургского ежемесячного журнала. Не-
скольких свиданий с Марком Андреевичем было для нее достаточно,
чтобы по собственной инициативе вручить ему на наше боевое дело
целиком доставшиеся ей в наследство несколько десятков тысяч руб-
лей. Она тогда страстно увлекалась северным богатырским эпосом
«Калевала» и в нем находила прототипы самых крупных явлений те-
кущей политической минуты.
— Нет, вы вглядитесь, — говорила она мне. — Вот хотя бы этот
молодой удалец, «веселый Лсмминкайнен», среди вечных приклю-
чений, одновременно и радостно захватывающих, и жутких! Кто не
узнает в нем вашей героической боевой молодежи, для которой «есть
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1019)
53
упоение в бою и бездны мрачной на краю?». А тот, другой, сосредо-
точенный в себе «кователь Ильмаринен». Он точно позднейший вер-
харновский «Кузнец», в тиши закаляющий острия клинков великих
революций. Кто не подставит под того и другого вашего великолеп-
ного Гершуни, отточившего клинки современного террора? И, нако-
нец, древнейший и главный из героев «Калевалы» — «вековечный
предвещатель, старый верный Всйнемейнсн» — это ли не прототип
вашего Марка Мудрого?
И передавая на боевое дело деньги, в которых была всегда такая
нужда, еще раз промолвила:
— Пусть только юные, отважные Лсмминкайнены революции чут-
ко прислушиваются к вещим советам старого, верного Вейнемейнена!
Натансону нетрудно было освоиться с новыми условиями нашей
эмигрантской работы, как только он вошел в ее наезженную колею.
Но прежде чем в нее войти, он немало колебался. С первого же абцу-
га он нас предупредил, что ему нужно время — оглядеться и сориен-
тироваться в создавшемся за время его отсутствия положении. Он во-
обще еще не может сказать, с кем решит работать: с нами или с со-
циал-демократами. Марк Андреевич Натансон еще не знает, с кем
идти? Такого Марка Андреевича Натансона мы не знали и с трудом
верили собственным ушам.
Скоро мы увидели, что глаза его разбегаются не только между
нами и социал-демократами: его притягивает к себе и либеральное
«Освобождение» Петра Струве. Вопрос для него стоял не о том,
быть ли ему социалистом или перейти к либералам. Старые полуба-
кунинскис дрожжи никогда не переставали в нем бродить, и в конце
жизни его не оттолкнуло даже грубое ленинское «грабь награблен-
ное». Но за органом Струве тогда стояла еще не особая чисто либе-
ральная группа, а беспартийный Союз освобождения с пестрым со-
ставом - и левых, и весьма умеренных. Еще не было дано разгля-
деть, что Союз — не более как куколка, из которой скоро выйдет
ночная бабочка кадетской партии, чьи взоры слепит солнце социа-
лизма.
В своем первоначальном виде Союз освобождения представлял
много сходного с любимым — но, увы, мертворожденным! — дети-
щем Натансона — партией «Народного права». Для меня, лично пе-
режившего се краткую и бледную историю, натансоновское «вле-
ченье, род недуга» к Союзу освобождения ни в каком специальном
объяснении не нуждалось. Были же в нем и будущие «народные со-
циалисты», и легальные марксисты, и «марксистообразныс»...
Нам нс составило большого труда понять и то, почему душа На-
тансона раздваивалась между эсерами и эсдеками. Эсдековские кру-
ги Женевы группировались вокруг живописной и блестящей фигуры
Г. В. Плеханова. Но Плеханов когда-то был в числе первых народ-
ников-пропагандистов, привлеченных четою Марка и Ольги Натан-
54 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
сон в кружок, получивший потом название «чайковцев». В наиболее
прогремевшем деле этого кружка — знаменитой демонстрации на Ка-
занской площади в Петербурге в 1876 году — Натансон и Плеханов
были и главными инициаторами, и деятельными — плечом к плечу —
участниками. Плеханов оказывал теперь на Натансона для всех нас
очевидное сильное притягательное действие.
Но Натансон правоверным марксистом никогда не был. В нем
крепко держались «устои» старого народничества. Путь от него к
«новому народничеству» или эсеровству был бесконечно короче, чем
к тому простому «переводу с немецкого», каким был русский мар-
ксизм начала XX века.
Но был и тут у него некоторый камень преткновения. Партию со-
циалистов-революционеров Натансон застал в момент ее решитель-
ного вступления на путь террористической борьбы. С вражеской сто-
роны поперек дороги ей вставала монументальная фигура «Орла»,
как звали его в министерских кругах, маститого «победителя» «На-
родной воли» фон Плеве. А после гибели «Народной воли» многие
ее лидеры-эпигоны разочарованно и предостерегающе говорили на-
право и налево, что — как в вещем сне фараона — тощие коровы
террора всегда и везде пожирали тучных коров социалистической
пропаганды, агитации и организации. Тут Натансону было о чем по-
раздумать. Сам Натансон путями «Народной воли» никогда не хо-
дил. Все годы се трагической эпопеи он провел в тюрьме и ссылке.
Во время же «Народного права» он держался уклончиво, считая не-
своевременным предрешать, придется ли идти старыми народоволь-
ческими путями. Жандармское следствие, правда, пыталось (как
значится в нынешнем официальном лексиконе России) «пришить» к
делу его террор, но все это происходило с чисто карательными зад-
ними целями и без всяких веских улик. «Слева», наоборот, его обви-
няли в скрытом отталкивании от террора.
Мне Натансон однажды, еще в народоправские времена, сказал:
— Не торопитесь провозглашать террор. Более чем вероятно, что
им придется кончить. Но никогда не годится с него начинать. Право
прибегнуть к нему дано, лишь когда перепробованы все другие пути.
Иначе он для окружающего мира не убедителен, не оправдан. А не-
оправданный террор — метод борьбы самоубийственный... И потом:
террор должен все время нарастать. Когда он не нарастает, он фа-
тально идет назад...
Первые террористические акты — против Боголепова, Сипягина,
кн. Оболенского, губернатора Богдановича — Натансону неоправ-
данными не казались. Но его всерьез смущало то, что поставленный
на очередь удар по Плеве был чем-то всерьез заторможен и заставлял
себя ждать и ждать. А что, если окажется, что мы попали в безвы-
ходный тупик? Уж не впали ли мы в роковую ошибку, и не лучше
ли было бы эти акты допустить лишь в форме единоличных пред-
Натансон Марк Андреевич (1850— 1919)
55
приятий, проведенных на свой личный страх и риск отдельными ре-
волюционерами, без всякой санкции и ответственности партии?
Но вот настало памятное 15 июля 1904 года. Плеве убит. Всена-
родное ликование внизу, в стране, правительственная растерянность
наверху. Марк ликовал вместе с нами.
— А заметил ли ты, Виктор, — сказал мне тогда Михаил Гоц, -
что Марк, всегда говоривший нам: «Ваша партия», сегодня в первый
раз произнес: «Наша партия»?
Еще бы было не заметить!
Время, непосредственно примыкающее к устранению Плеве, было
медовым месяцем наших взаимных отношений с Натансоном. Всена-
родная взволнованность, подъем, энтузиазм доходили до своего апо-
гея. Натансон перестал даже твердить, что «террором, наверно, при-
дется кончить, но с него нельзя начинать». Слишком наглядным
было доказательство, что нет правила без исключения. Когда в бес-
судной стране находится революционная сила, судящая и произнося-
щая приговоры над властителями, грубо и грязно издевающимися
над законом, правом, народной и общественной совестью, элементар-
нейшими началами справедливости, — исполнение этих приговоров
способно более, чем что-либо иное, повысить народно-общественную
энергию, возбудить дух протеста и привлечь в ряды борцов, взяв-
шихся за оружие, неоскудевающий приток новобранцев...
Метко нацеленный и безошибочно нанесенный удар сразу выдви-
нул партию социалистов-революционеров в авангардное положение
по отношению ко всем остальным элементам освободительного дви-
жения. Тяготение к ней обнаружилось среди социалистов польских
(ППС) и армянских (Дашнакцутюн); переговоры с нею завела ново-
образовавшаяся партия грузинских социалистов-федералистов, в ко-
торую входили и грузинские эсеры; в Латвии наряду с традиционной
социал-демократической партией обособился сочувствующий эсерам
Латвийский социал-демократический союз; от российских социал-де-
мократов отошла и сблизилась с ПСР Белорусская социалистическая
громада.
В Финляндии рядом с традиционной партией пассивного сопро-
тивления возникла союзная с социалистами-революционерами и вдох-
новлявшаяся их боевыми методами партия активного сопротивления.
Наконец, в Союзе освобождения рос удельный вес левого, народ-
нического крыла. И у всех них росла потребность сближения и объ-
единения. Натансону уже казалось, что в воздухе повеяло его идеей
единого фронта с единой надпартийной программой. И он уже ста-
вил перед нами вопросы: 1) пойдем ли мы на общую конференцию
всех российских революционных и оппозиционных партий, о необ-
ходимости которой заговаривают финны и созыву которой сочувст-
вуют и поляки? и 2) если да, то каких уступок потребуем мы от них
и чем готовы мы взамен сами поступиться в их интересах?
56 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Но такая постановка вопроса в нашей среде поддержки нс нашла.
Мы рассуждали иначе. Никаких торгов нам сейчас не нужно. Наши
отношения с этими партиями должны быть выражены двумя положе-
ниями: 1) у нас всех общий враг — царский абсолютизм и 2) нужно
усвоить двусторонний лозунг: «Врозь идти и вместе бить». Мы не
можем вмешиваться в программные тактические дебаты, происходя-
щие внутри всех этих, союзных нам, но самостоятельно выросших и
более или менее отличных от нас партий, как не можем допустить и
чьего бы то ни было постороннего вмешательства в нашу собствен-
ную выработку и формулировку как тактики, так и программы. Во-
обще такое взаимное вмешательство вместо сближения могло бы
наши взаимоотношения лишь запутать, осложнить и обострить. Бу-
дем брать ныне существующие партии такими, каковы они есть.
Пусть каждая остается при своей собственной программе - она,
надо полагать, естественно приспособлена к ее специальным услови-
ям и потребностям — национальным, социальным или локальным,
а равно и при своей, проверенной ее опытом, тактике: она, надо по-
лагать, максимально соразмерна с количеством и качеством имею-
щихся в ее распоряжении сил.
Для практических целей достаточно сообща рассмотреть: нет ли у
договаривающихся партий такого объединяющего их элемента, что
его можно принять за «общий знаменатель», выносимый за скобки?
Если он есть и не слишком по содержанию неопределен, то все в по-
рядке; надо лишь условиться, что на нем и будет построен «единый
фронт»: каждый из входящих в него коллективов обязуется выдви-
гать его в первую очередь, твердо, без колебаний и отступлений.
А что касается тактики, достаточно держаться основного принципа:
мы обязуемся все начать наступление единовременно всеми силами и
средствами и развертывать их крещендо, ни от кого не требуя боль-
ше, чем дозволяют его силы и тактические принципы, но и ничем не
пренебрегая. Пусть пойдет в дело все: начиная от самых скромных
проявлений «организованного общественного мнения», как петиции,
адреса земств и городских дум, легальные резолюции обществ и
учреждений; продолжая протестами, митингами, банкетами, уличны-
ми манифестациями и кончая прямым бойкотом распоряжений пра-
вительства, всеобщими забастовками, захватным осуществлением тре-
буемых общественностью прав и отстаиванием их всеми средствами,
вплоть до применения оружия в любой форме, индивидуальной или
коллективной, какая только для соответственного коллектива возмож-
на и для его правосознания приемлема. И здесь, во-первых, нельзя
никому навязывать не подходящих для него средств, но, во-вторых,
во имя укрепления общей боевой солидарности, нельзя и восставать
одним союзникам против способов действия других союзников. Ибо
общий принцип единого фронта прост: все силы слить в напор на
единого врага и нс отвлекать в сторону, не тратить ни крупицы силы
Натансон Марк Андреевич (1850 -- 1919)
57
на взаимооспаривание и взаимоослабление; каждый отвечает в от-
дельных актах лишь сам за себя, но все отвечают за цельность и силу
общего напора и за недопущение ни дезертирства в ходе борьбы, ни
вообще прорыва единого фронта.
Натансон не сразу принял такое, на его взгляд, слишком внешнее,
«механическое» сочетание сил, без попытки более глубокого внут-
реннего сближения программных и тактических воззрений. Гоц, при
моей поддержке, попытался дать ему известное удовлетворение,
предложив ему взять на себя задачу подготовки идущего как угодно
далеко и глубоко «внутреннего» программного и тактического сбли-
жения с социал-демократами. Почему, спрашивал Натансон, не сра-
зу в обоих направлениях — социал-демократическом и либеральном?
Да потому, что сближение с либералами отдельно от социал-демо-
кратов будет этими последними обязательно истолковано как попыт-
ка их изоляции и лишь испортит наши с ними отношения, и без того
отравленные соперничеством и эксцессами взаимной полемики; и еще
потому, что искание общего языка с ними в случае успеха шло бы в
направлении принципа, который уже был на Амстердамском кон-
грессе выставлен Интернационалом: как един в любой стране рабо-
чий класс, так же в ней должна быть только одна единая социали-
стическая партия.
Натансон взял на себя эту миссию с большим энтузиазмом. Он не-
медленно начал вести самым деятельным образом переговоры со сво-
им старым другом Плехановым. Ходом этих переговоров он был вна-
чале более чем доволен. Были довольны и мы, особенно когда он до-
ложил, что Плеханов уже дал согласие на участие своей партии во
всеобщей конференции, созыв которой намечался в последней чет-
верти 1904 года в Париже.
Но, увы, затем возникли какие-то трудности. Мы не были вполне
в курсе хода обсуждений этой проблемы внутри самой социал-де-
мократической партии. Слышали лишь, что резко отрицательную по-
зицию занял Ленин. Среди меньшевиков, как сообщалось нам, мне-
ния разделились.
Натансон долго надеялся, что в конце концов авторитет Плехано-
ва все пересилит. Он ошибся. Ленин ничего не хотел слушать и окон-
чательно утвердился в непримиримо враждебной позиции. Если бы
его и удалось майоризировать, он — в этом сомнений не оставалось —
ударил бы в набат и апеллировал к России: наложить вето на «по-
зорное» соглашательство с «буржуазией», на готовящуюся «измену»
пролетариату! В итоге вся заграничная социал-демократия во избе-
жание еще большего раскола в собственных рядах в самый критиче-
ский момент, накануне открытия Парижской конференции, послала
решительный отказ от участия в ней. Мотивы отказа, правда, еще не
были с самого начала «объявлением войны» всему предприятию; но
в них, сколько я помню, уже звучали ноты, предвещавшие внутрен-
58 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нее сплочение социал-демократии за наш счет. И действительно, тот
вопль об «измене» рабочему классу и заговоре вместе с либералами,
врагами социалистов, против его интересов, которым угрожал Ленин
своим однопартийцам, вскоре был усвоен всею заграничной социал-
демократией и обращен против нас.
Натансон лишь скрепя сердце принял фиаско своей согласитель-
ной миссии. Ему оставалось лишь с великим сокрушением признать,
что наше осторожное ограничение целей конференции все еще пре-
вышало меру политической зрелости и реализма большинства рус-
ских социал-демократов.
Натансон был глубочайшим образом огорчен и даже удручен тем
резонансом, который нашли решения конференции в русских эми-
грантских кругах. Меры предосторожности, нами принятые, не обез-
оружили самой придирчивой критики результатов конференции. За-
мена самодержавной монархии народовластием на основе всеобщего
избирательного права, сформулированная как общая цель всех пар-
тий, участвовавших в конференции, тотчас была заподозрена: не
упомянуто о прямом, равном и тайном голосовании — значит, эсеры
выдали буржуазии все эти столь ценные гарантии народовластия.
(Тогда еще Ленин не знал, что не какие-то эсеры, а именно он, он
сам, и упразднит тайну голосования и заменит прямые выборы в Со-
веты многостепенными и даст целой категории своих «верных» воз-
можность голосовать по нескольку раз!) Не упомянута, в числе
общепринятых требований, республика — значит, ПСР вступила в
заговор с либералами для удержания династии, лишь с лицемерным
прикрытием ее конституционными ширмами. (В одной из социал-де-
мократических полемических брошюр даже предрекалось, что рус-
ский царизм скоро пойдет ради своего спасения «на приглашение не-
скольких Рубановичей из ПСР»!) С торжеством указывалось на то,
что конференция не высказалась о социал-революционном лозунге
социализации земли: не ясно ли, что эсеры предали буржуазии
аграрную революцию? И все покрывалось демагогическим воплем:
позор тем, кто, называя себя социалистами, налаживает сделки с
буржуазией, с либеральными врагами рабочих!
Натансон был одним из нашей трехчленной делегации на Париж-
ской конференции. Он от участия в дебатах на официальных заседа-
ниях конференции обычно воздерживался, предоставляя открытые
выступления мне, но много и, видимо, очень плодотворно работал в
кулуарах. Его, конечно, очень волновал как раз обмен мнениями о
том, можно ли объявить всеобщее избирательное право общим и без-
оговорочным лозунгом всех сошедшихся партий.
Самый видный и влиятельный из делегатов Союза освобождения,
П. Н. Милюков, сразу сильно нас огорчил: он не скрывал, что все-
общая подача голосов внушает ему не энтузиазм, а тревожные опасе-
ния; он предпочел бы ограничить его, если не имущественным, то
Натансон Марк Андреевич (1850— 1919)
59
образовательным цензом. Кроме того, он боялся, как бы этот лозунг
не оттолкнул от Союза его правого, земско-дворянского крыла.
Мне уже мерещилось полное фиаско всего предприятия: все рав-
но, «фигура ли умолчания» в таком кардинальном вопросе, или хотя
бы замена ясной всем формулировки какою-нибудь «каучуковой», то
есть слишком растяжимою или туманною, мне представлялась поли-
тическою ошибкою, чреватой для нас непоправимой компрометацией.
«В таком случае, стоит ли игра свеч?» — поставил я ребром вопрос
перед Натансоном.
Тот ответил, что, может быть, я прав, но не надо торопиться, ибо
разойтись всегда будет время. Если не удастся столковаться, он
лично думает, что для маскировки провала следует просто отложить
конференцию на время, чтобы дать всем делегатам возможность об-
судить вопросы в своих организациях. Третий наш делегат не согла-
шался ни со мной, ни с Натансоном; он стоял за то, чтобы довести
конференцию до конца во что бы то ни стало; иначе говоря, доволь-
ствоваться тем ее итогом, какой удастся получить, как бы скромен он
ни был. Но этим третьим был — стыдно сказать, а грех утаить —
года через четыре прогремевший на весь мир предатель Азеф.
Инцидент с вопросом об избирательном праве кончился, однако,
так же быстро и благополучно, как волнующе начался. Один за дру-
гим высказывались в один голос против Милюкова все остальные
три делегата Союза освобождения; первым, от имени земской обще-
ственности, князь П. Долгоруков, решительно отвергавший опас-
ность раскола среди «освобожденцев» в России: кроме всеобщего
избирательного права, иного объединительного лозунга они себе не
представляют.
От «интеллигентской» части Союза его поддержал В. Яковлев-
Богучарский; но всего темпераментнее спорил за чистоту лозунга —
П. Б. Струве! Для Натансона и меня всего любопытнее было слу-
шать, как оправдывался потом перед нами дезавуированный своими
же содслегатами Милюков: «Держу пари, что вы, как социалисты,
за моей аргументацией подозреваете тайное желание устранить рабо-
чий плебс в пользу капиталовладельцев. Поверьте мне, что дело со-
всем стоит иначе. Если я чего боюсь, так это только того, как бы му-
жики не затопили в русском парламенте цвет интеллигенции своими
выборными — земскими начальниками да попами!». Для характери-
стики тогдашнего отчуждения лидера русского либерализма от истин-
ных дум и чувств русской деревни нельзя было бы и выдумать чего-
нибудь более нелепого.
Одно время казалось, что трудность, устраненная на русской
арене, возродится вновь на польской. Делегат ППС — им был Пил-
судский — вдруг в сухо-формальном тоне поставил ребром вопрос
делегату польской Национальной лиги — им был Роман Дмовский:
как объяснить неучастие последнего в обсуждении вопроса о всеоб-
60 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
щсм избирательном праве и то, что требования всеобщей подачи го-
лосов нет и в программе Национальной лиги? Дмовский вежливо от-
ветил: «Да, в их программе такого пункта нет, но эта программа име-
ла в виду лишь независимую или, по крайней мере, автономную
Польшу; и так как еще неизвестно ни время ее создания, ни условия,
при которых она возникнет, то вопрос о такой конституционной част-
ности, как организация избирательного права, мог быть оставлен и
оставался открытым. Но теперь, когда вопрос поставлен об общих
требованиях всех национальных и общественных групп в пределах
Российской Империи, Национальная лига не имеет никаких возра-
жений против признания всеобщего избирательного права их общей
целью». Пилсудский этим не удовлетворился.
Он поставил второй вопрос: может ли он истолковать этот ответ
в том смысле, что активная борьба за всеобщую подачу голосов будет
отныне составлять часть официально опубликованной на всеобщее
рассмотрение программы польской Национальной лиги? Дмовский
тем же вежливо-сухим тоном ответил, что представитель ППС понял
его совершенно правильно.
Еще более благополучно прошли два остальных общих пункта
требований всей конференции: безоговорочное отвержение насильст-
венно-русификаторской политики внутри России и агрессивной, за-
хватническо-воинственной политики вовне (пункт, имевший свою
остроту ввиду все еще длившегося дальневосточного конфликта).
Без возражений прошло, наконец, и принятие общего принципа пра-
ва национальностей на самоопределение.
— Для партии наступает новая эра! — сказал мне Натансон по
окончании конференции. — Однако есть еще темное пятно впереди:
как при явной вражде социал-демократов удастся нам провести на
родине весь этот план грандиозной кампании банкетов, митингов,
уличных демонстраций и всего того, что могло бы из этого вырасти?
Словом, план всенародной революции?
Тревоги его были напрасны. Литературная полемика эмиграции
осталась литературной полемикой, а вспыхнувшее и развивавшееся
«самотеком» движение протеста и манифестаций покатилось, как ла-
вина, захватившая своим потоком все и всех. И не только те, плеха-
новские и меньшевистские элементы, которые с самого начала по су-
ществу дела были настроены к нашему плану благоприятно, но и са-
мые «твердокаменные» большевики не вынесли той самоизоляции,
на которую они обрекли было себя своей упорной нетерпимостью.
И Натансон, все еще чувствовавший что-то вроде похмелья после
окончательного провала своей дипломатической миссии перед рус-
ской социал-демократической эмиграцией, сказал Гоцу и мне: «Было
бы лучше, если бы я не внял вашему призыву перейти в эмиграцию.
Следовало выждать на месте вот этого момента. Именно теперь, там,
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)	61
на месте, я пригодился бы гораздо больше, чем здесь. А я сжег рань-
ше времени за собою корабли и вот остаюсь не у дел».
- А ведь, может быть, Марк и прав, — после его ухода сказал
я, — вот когда он в России был бы в своей родной стихии, как рыба
в воде!
— Ах, любой из нас, кроме разве меня, калеки, был бы там сей-
час, как рыба в воде... — скорбно отозвался Гоц. — Да ведь еще
вопрос, уцелел ли бы он в этом случае до нынешнего дня. Не надо
торопиться. Кто знает, что будет завтра? Окончательно ли тронулся
лед? Начало ли половодья перед нами? И есть ли у нас силы
справиться с ледоходом? Вот что там завтра не будет Дмитрия (псев-
доним Гершуни) — беда непоправимая. Марк — ты же видел —
превосходен как министр иностранных дел партии. Но Дмитрия он
нам не заменит. А кто заменит?
Я молчал. Знал, что Гершуни давно сговаривался с Гоцем о его
нелегальной поездке в Россию, где партия слишком быстро растет,
дел все прибавляется и одному справляться с ними все труднее.
И вот Гершуни выхвачен из наших рядов, а Гоц заменить его не мог.
Прикованный к креслу, полупарализованный предательскою болез-
нью, он и раньше бесконечно страдал от самого тяжкого сознания,
какое только может выпасть на долю революционера: сознание без-
надежной инвалидности, когда надо заменить товарища, друга, брата
на опасном посту. А тут к этому присоединилось ожидание «слуито-
го часа»8 — момента решительного боя...
Гоц был прав: Григория Гершуни заменить было некем. Это был
человек необыкновенной революционной интуиции. Его отсутствие
болезненно ощущалось нами во время второй и третьей всеобщей по-
литической забастовки, во время московских баррикадных боев, рос-
пуска Думы, в дни Кронштадтского, Свсаборгского, Киевского, Се-
вастопольского восстаний. И если наши мысли в его отсутствие
обращались к такому ветерану революции, как Натансон, то мы
лишь обманывали себя. У Натансона было много достоинств, одного
ему не хватало: революционной интуиции. Он был Фабием Кункта-
тором революции. Каждое смелое решение в его лице находило тон-
кого скептика. Впоследствии, когда Гершуни после своего побега с
каторги на короткое время вернулся в наши ряды — увы, слишком
поздно для участия в решительных боях, — он зорким взглядом бы-
стро оценил положение.
— Марк Андреевич — это наш большой капитал, только надо
знать, как и куда его поместить. Он лучше кого бы то ни было умеет
взвесить слабые стороны любого начинания, любого плана, любой
позиции. В его мозгу — целый Государственный совет. Но — каж-
8 Здесь, вероятно, имеется в виду ожидание и угроза всеобщего крестьянского
восстания.
62 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
дому свое. Государственный совет ни премьером, ни диктатором, ни
главнокомандующим быть не может. Скорее уж это — приостанав-
ливающая инстанция. Отличный спасительный тормоз, когда за него
надо схватиться. Отличный муж совета, ревизор, контролер, министр
финансов, дипломат — все, что угодно. Но сказочной «разрыв-тра-
вы», отмыкающей массивные замки и запоры истории, у него искать
нечего. Не его цех...
Так или иначе, но вплоть до самой революции 1905 года Натансон
работал в рядах партийного заграничного представительства с интен-
сивностью и энергией, стоявшими на уровне или почти на уровне его
лучших времен. И впечатление, которое он производил на всех, с
кем сталкивался, не оставляло желать лучшего. Он был нашим Ива-
ном Калитой не только в общем, но и в том специальном смысле, ко-
торый указывался словом «калита», то есть мешок с казной. Редко
кто умел с таким успехом заканчивать всякие переговоры о взносах
в нашу кассу. Деньги, казалось, сами плыли к нему. Это через его
руки поступило в пользу революции двухсоттысячное имущество
Дм. Лизогуба. В кассу нашей Боевой организации он передал целый
ряд разных взносов, более всего от крупного хлебо- и лесоторговца
Н. В. Мешкова — этот бурно богатевший плебей благоговел перед
Натансоном и, ненавидя самовластие прочной мужицкой ненави-
стью, не жалел денег ни «на бомбу Николаю», ни на вооружение до-
толе беззащитного рядового русского человека...
В дни революции 1905 года мы познали на опыте не только силь-
ные, но и слабые стороны Натансона как революционера. Да, муж
совета, муж трезвого опыта, может быть, даже гений осторожности,
но нс человек смелой интуиции и все взрывающей находчивости.
Возможно, что когда-то он имел и эти свойства, как о том гласила
молва. Но груз лет отяготил его плечи.
Натансон в разгаре «думских иллюзий» 1906 года перенес арену
своей деятельности в Россию. Однако выхваченного из рядов партии
Григория Гершуни он заменить не мог. Благоразумное «нет» у него
выговаривалось легко. Смелое «да» застревало в гортани. Мы не раз
спрашивали сами себя: что изменилось бы, если бы в то время на
месте Натансона был Гершуни? И затруднялись дать удовлетвори-
тельный ответ. Иногда верилось, что победа еще могла бы нам улыб-
нуться. Иногда разбирали сомнения. Общий баланс сил был слиш-
ком для нас неблагоприятен. Революция 1905 года потерпела пора-
жение именно поэтому, а нс потому, что главнокомандующим или
начальником генерального штаба у нас был Фабий Кунктатор вместо
Юлия Цезаря или Наполеона.
Поражение революции 1905 года было не последней и нс самой
тяжкой из катастроф, которые были уготовлены нам историей, как
будто ставшей с этого момента для нас мачехой-ненавистницей.
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
63
Историку хорошо известно, как к нам подкрался «черный год
партии» — год ошеломляющего, кошмарного открытия. Оказалось:
с начала боевой деятельности партии в сердцевину ее уже проник и
чем дальше, тем глубже вгрызался все подтачивающий и все осквер-
няющий червь провокации. Оказалось: через все страницы ее дея-
ний, не исключая и доблестнейших, была незримо протянута отрав-
ленная нить измены. Оказалось: предателем и провокатором был тот
самый человек, которому «бабушка» русской революции, Екатерина
Брешковская, земно кланялась за организацию дела Плеве; тот са-
мый человек, которому Гершуни завещал быть своим преемником и
с которым хотел вместе идти на «царское дело», чтобы или победой,
или совместною смертью положить конец всем «кривотолкам», ибо
скрытая до времени страшная правда не ему одному казалась «кри-
вотолками» — самым гнусным из клеветнических измышлений, ко-
гда-либо пущенных врагами, а лжедрузьями подхваченных по недо-
мыслию и безответственности.
В конце сентября 1908 года Марк Натансон сказал В. Н. Фигнер:
— Вера, надо принять меры и усмирить Бурцева, который напра-
во и налево распространяет слух, что Азеф - провокатор. Мы реши-
ли пригласить тебя, Германа Лопатина и Кропоткина разобрать осно-
вания, по которым он позволяет себе порочить члена ЦК и дис-
кредитировать партию. Согласна ли ты принять участие в этом?
Она ответила согласием.
Вскоре Кропоткин приехал в Париж, и в квартире Савинкова на-
чались заседания. 26 декабря того же, 1908 года было подписано
Центральным Комитетом заявление об окончательном установлении
провокаторства Азефа.
Дорого обошлись партии укусы пригретой ею на своей груди змеи
провокации. Не менее дорого обошлось ей и прозрение. Тому, кто
сам не пережил тех дней, трудно даже вообразить себе размеры овла-
девшей партией оторопи и ощущения моральной катастрофы. Среди
14 крупнейших партийных работников, собранных вместе с налич-
ным составом Центрального Комитета на чрезвычайное тайное собра-
ние для решения вопроса о том, как поступить с предателем, и выслу-
шавших доклад пишущего эти строки, что сам факт предательства
отныне непоколебимо установлен подробными показаниями допро-
шенного нами бывшего директора Департамента полиции Лопухина,
нашлось только четыре человека, которые признали данные эти до-
статочными для вынесения Азефу смертного приговора и приведения
его в исполнение.
Когда же один из них (Слетов) предложил немедленно отпра-
виться к Азефу и без долгих разговоров собственноручно убить его
на месте, никто не откликнулся сочувственно на это предложение.
Более того: представитель партии в Интернационале И. Рубанович
противопоставил ему требование строго держаться в таких рамках,
64 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
«чтобы ни интересы правосудия, ни интересы партии не пострада-
ли», а двое или трое из присутствующих потребовали от собрания
гарантии, что на Азефа не будет произведено покушение, или же они
пойдут к нему и предупредят о грозящей ему незаслуженной опасно-
сти. И трем лицам, отправленным предъявить Азефу обвинение и
выслушать его оправдания, было запрещено иметь с собой оружие,
чтобы встреча не могла кончиться никакою внезапностью...
На этот раз — думаю, в первый раз в своей жизни — сам старый
Марк Натансон растерялся. Растерялся до паникерства, до полного
паралича воли, до неспособности принять какое-нибудь решение.
«Конечно, — говорил он потом перед лицом чрезвычайной партий-
ной Судебно-следственной комиссии, — на нас действовал нс страх,
что в перестрелке нас убьют, а страх, что будет полный развал пар-
тии, что начнется междоусобица».
Пишущий эти строки считал, что все это — преувеличение, в за-
пальчивости и раздражении говорится многое такое, чего на деле,
вопреки этим речам, ни за что не допустят холодный ум и горячая
совесть революционера; и что, вопреки всему, нашего морального
авторитета достаточно, чтобы удержать горячие головы от перехода
самой страстной полемики в самовольные расправы друг с другом.
И сам Натансон, казалось мне, не поддался бы панике, если внутрен-
не нс колебался бы между обвинительным и оправдательным вердик-
том виновнику катастрофы. И в самом деле, перед лицом той же ко-
миссии он признался, что у него и в этот финальный момент «тепли-
лась еще надежда, что авось он еще окажется правым...».
Эта внутренняя нерешительность, эти «чуть-чуть» и «авось» пар-
тийного старейшины, перед которым девять десятых из нас были
«желторотыми» птенцами, свидетельствовали об апогее нашей смуты
и безурядицы. И когда надо было вотировать, произошел вопиющий
разнобой голосов: ни одно из связных решений не могло собрать
ничего, даже отдаленно похожего на большинство, или искажалось
поправками, после которых нс оставалось ничего, кроме пестрой мо-
заики противоречивых и отрывочных решений, друг друга обеспло-
дивших и своею неувязкой создавших положение, при которых Азеф
получил, как и следовало ожидать, возможность вовремя бежать...
Но испытания Натансона на этом не кончились. Едва успели кое-
как зарубцеваться раны, глубоко врезавшиеся в тело партии «чер-
ным годом» раскрытия центральной провокации, как на нее налетел
другой, на этот раз всеевропейский шквал — Первая всемирная вой-
на. Внутренним разладом, трениями и расколом отозвалась она на
социалистических партиях всего мира, но русский кризис по остроте
не имел равного. И Натансона он застиг врасплох.
За практическими делами он не имел возможности существенно
обновить свой теоретический багаж, а надвигавшаяся эпоха мировых
войн и универсальных революций — технической, научной, социаль-
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
65
но-экономической и духовной — застигла его врасплох. Природный
ум и огромный жизненный опыт давал ему возможность совсем не
выглядеть отсталым. Но лицом к лицу с совершенно новыми пробле-
мами, выдвинутыми новой эпохой, он был осужден на импровиза-
ции, порою случайные, или на заимствования, нс всегда счастливые.
Когда наконец нам, застигнутым войною в разных странах — по
преимуществу во Франции, Италии и Швейцарии, удалось съехаться
на совещание в Лозанне, обнаружилось, что Натансон держится «сам
по себе», не примыкая всецело ни к одному из двух разошедшихся
течений партии.
Одних, после факта разрыва всей европейской цивилизации на
два лагеря, схватившихся в смертельном поединке, более всего мучил
паралич, охвативший Социалистический интернационал, и первооче-
редной задачей ставилось его восстановление и выработка общесо-
циалистического плана сокращения периода мировой бойни, замена
ее «справедливым демократическим миром» и международным пра-
вовым порядком, исключавшим новые войны. Другие видели в этом
полнейшую утопию; они приветствовали то, что война всех пас
«спустила с облаков на землю и каждого — на его родную землю».
Для России это значило: во имя патриотизма забыть или, точнее,
временно отложить все свои счеты с самодержавием и союзными с
ним социальными слоями, поставить главной задачей — единство
общенационального фронта для совместной с союзниками военной
победы, лишь после нес и на ее фоне производить великое внутрен-
нее преобразование России. Вместе с этими последними Натансон
считал тогда дело Интернационала проигранным и восстановление
его нереальным; но, в противоречие им, победа царской России окра-
шивалась для него в самые темные цвета...
Где же выход? Как это нередко бывало у Натансона, вместо пря-
мого ответа он кончил какой-то многозначительной недоговоренно-
стью. Он призывал к тщательному анализу естественного хода и
исхода войны и заботливому сообразованию с ними всей своей буду-
щей тактики. От себя он предлагал такой прогноз, как самый вероят-
ный: победа в конце концов будет идти с Запада на Восток, только
две половины пути история пройдет в обратном, так сказать, поряд-
ке. Сначала Россия будет побеждена союзом центральных империй,
а потом германские и союзные с ними армии потерпят поражение от
собравшегося с силами Запада. Эта точка зрения была им заимство-
вана у Пилсудского.
То была макиавеллистически задуманная и сулившая непосредст-
венный успех международно-политическая авантюра крупного ка-
либра. Правда, успех ее создавал бы для Польши с двух сторон мощ-
ных врагов, едва ли способных забыть новому молодому государству
его «двойное коварство»: немцев и русских. При территориальной
же отдаленности Запада едва ли было правильно всецело положить-
5 Заказ № 2146
66 , В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ся на его защиту в момент, когда два соседа проникнутся мыслью,
что месть сладка и что расплющить Польшу между немецким моло-
том и русской наковальней — предприятие вполне осуществимое и
обоюдовыгодное. Дальнозоркость плана была сомнительна; но тако-
вы все авантюры. Самый же план ее осуществления, надо отдать ему
должное, имел в своей основе достаточно проницательный анализ
ближайшего’ хода событий и достаточно приноровленную ко всем его
изгибам тактическую линию поведения.
Что план Натансону вчуже импонировал, понятно. Но каким
образом можно было нечто подобное изобрести с русской стороны?
Натансон, видимо, в Швейцарии долго над этим думал. И одно-
временно с ним там же думал над этим Ленин. Отдельно ли друг от
друга размышляли они? Или думали вместе и в известной мере со-
обща? Вот вопросы, чрезвычайно важные для освещения того момен-
та, когда в Петербурге после «красного октября» Натансон и Ленин
пришли к мысли о союзе и совместных действиях. Опубликованные
доселе документы и материалы об этом молчат.
Думы Ленина мы знаем. У него тогда была психология «одержи-
мого». Ничего он не жаждал так страстно, как бросить в лицо «про-
клятому буржуазному миру» острый вызов. Им был его лозунг «по-
раженчества». Но, как всегда, в его дерзновении крылось лукавство.
Он хотел проповедовать пораженчество так, чтобы в освобожденной
России не нести ответственности за государственную измену. И он
придумал — одновременную апологию пораженчества разом по обе
стороны линии огня, проповедь этого лозунга одинаково обоим схва-
тившимся бойцам, как будто тем превращая его в лозунг политически
нейтральный. Нс его вина, если бы в России, подхваченный усталы-
ми, изверившимися в победу солдатами, этот лозунг взорвал бы
фронт и самодемобилизующаяся армия подняла на щит и вознесла к
власти проповедников своеобразного политического мазохизма, тогда
как «по ту сторону баррикады» тот же самый лозунг бессильно повис
в воздухе.
Однако взлет к власти на крыльях солдатского пораженчества —
палка о двух концах. Заварить кашу демагогическим кличем: «До-
вольно! Навоевались! Айда домой!» — нетрудно. Но кто и как кашу
эту будет расхлебывать? Если штык бегущего с фронта солдата рас-
чистит дорогу к власти, не станет ли власть — напастью? Сделать из
военного поражения таран для повержения на землю чужого трона —
соблазнительно, но на чем после этого усесться самому?
Вот здесь-то и выручила гипотеза Пилсудского — Натансона. Если
во второй фазе войны Германия все равно растеряет то, что захвати-
ла в первой, можно рискнуть на какой угодно дефицитный баланс
собственной войны с нею. Можно от нее откупиться какой угодно
дорогой ценой. Можно ей отдать огромные территории, можно обя-
заться перед нею платежом тяжкой и постыдной дани. Все равно по-
Натансон Марк Андреевич (1850-- 1919)
67
еле победы Западной Европы над Центральною все это автоматиче-
ски отпадет. И можно будет с торжеством объявить: «Пусть нас по-
носили как предателей родины, а мы, и только мы, сумели сделать
то, что считалось немыслимым. Мы сократили для России войну. На
нас вешали всех собак, указывая, как позволили мы немцам искром-
сать и окорнать великую Россию. А мы нашли средство все вернуть
в свои руки, не проливая лишней крови...».
Оба они — и Ленин, и Натансон — революцией 1917 года были
застигнуты в Швейцарии. Они изнывали в ней, тщетно пытаясь про-
ложить дорогу домой через страны Антанты. В этом состоянии заро-
ждаются фатальные мысли. Натансон предоставляет Ленину дерзко
испробовать путь небывалый, путь авантюристский, путь своего рода
«коллаборационизма» не своего с врагами, а врага с собою; Натансон
выждет — он сначала посмотрит, что из этого выйдет.
Швейцарские и шведские друзья выхлопатывают Ленину у гер-
манского военного командования право проезда домой по вражеской
территории в знаменитом «пломбированном вагоне». Ленин проехал
и нашел в Петербурге, на Финляндском вокзале, триумфальную
встречу. Победителей не судят — и второю «пломбированной» пар-
тией тем же путем следует Натансон. Он еще не знает, что за оду-
шевленной встречей последует обратная волна негодования, протес-
та, уличных шествий с плакатами «Ленина и компанию обратно в
Германию!». Но «вино откупорено — его надо пить до дна».
Вместо естественного в других условиях торжественного приема
одного из самых заслуженных ветеранов освободительного движения
партия краснеет за его согласие использовать двусмысленную снис-
ходительность Гогенцоллернского генерального штаба. Партия едва
заставляет себя послать официального представителя встретить На-
тансона на вокзале — и пишущий эти строки в порядке партийной
повинности принимает на себя выполнение этого решения. Нельзя
же из-за глубокой политической ошибки, подсказанной тоской по
родине, забыть все прошлые заслуги. Нельзя же лишить его места в
Центральном Комитете партии, которое с честью и преданностью за-
нимал он без перерыва двенадцать лет — и каких тягостных лет!
Все как будто в порядке. Но только как будто. Знающий себе цену
ветеран легендарных времен неуловимо ощущает, что многие мораль-
но принимают его в штыки. Хочет он или не хочет, но в партийном
центре на его долю выпадает роль «адвоката дьявола». Он не может
не защищать предшественников по «пломбированному» путешествию
по вражеской стране. Он не может вообще не требовать более мягкого
к ним отношения. К тому же подталкивают его и те «левые» элементы
партии, которые находят, что большевики не по праву захватывают
ведущую роль в дальнейшем «углублении» (вернее, обострении) ре-
волюционного процесса, что роль эту легче и успешнее могла бы вы-
68 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
полнить сама партия социалистов-революционеров, только не нынеш-
няя, а такая, какою они себе ее представляют.
Для Натансона, человека скорее «правых» устремлений, широ-
чайшего «соглашателя» и коалициониста, доставшаяся ему роль бы-
ла неестественна; она была ему навязана не столько логикой и поли-
тикой, сколько тайнами индивидуальной психологии.
Позиция Натансона становится все более двусмысленной. Одною
ногой еще стоит в партии, на положении постоянного оппозицио-
нера, душою он уже ищет точки опоры где-то вблизи большевиков,
при большевиках, почти в охвостье у них.
Предводимые им левые эсеры выделяются в особую партию, что-
бы иметь полную свободу рук для союза с большевиками. Происхо-
дит насильственный роспуск Петроградской думы за ее эсеровское
большинство. Партия признает роспуск незаконным и отказывается
участвовать в перевыборах. Отщепенцы, воображая и публично за-
являя, что большинство было когда-то партии дано их голосами,
производят соответственную «чистку» имен кандидатов, идут на
перевыборы и терпят полный провал. Невзирая на это, они заранее
кричат, что происходящие выборы в Учредительное собрание стра-
дают неправильным, однобоким подбором кандидатов: списки утвер-
ждались центральными учреждениями партии без них. Конечно, они
могли бы во многих местах выставить свои, отдельные от партии спи-
ски. В немногих пунктах, где они шли с собственными списками про-
тив партийных, судьбою их было полное поражение. С того момента,
как левой эсеровской оппозицией начали пользоваться для опороче-
ния еще не известного результата выборов, нам было ясно, кому и
зачем это нужно: большевики, в случае надобности, замахнут руку
на плоды всенародного голосования и Учредительное собрание или
вовсе нс соберут, или разгонят военною силой...
Чтобы Натансон, принципиальный народник, всегдашний против-
ник якобинства и бланкизма, пошел на все это, казалось невероят-
ным, почти немыслимым. И однако из мемуаров, оставленных бли-
жайшими к Ленину людьми, мы узнали, что как раз в дни растерян-
ности большевиков — что делать дальше ввиду поражения на выбо-
рах в Учредительное собрание — к Ленину пришел Натансон и пер-
вый произнес то слово, которое не шло с уст самих большевиков.
В воспоминаниях Л. Троцкого о той эпохе («Правда» от 9 апреля
1924 г.) читаем: «В первые же дни, если не часы, после переворота
Ленин поставил вопрос об Учредительном собрании. „Надо отсро-
чить, — предложил он. — Надо отсрочить выборы. Надо расширить
избирательные права, дав их восемнадцатилетним. Надо дать воз-
можность обновить избирательные списки: наши собственные списки
никуда не годятся..." Ему возражали: неудобно сейчас отсрочивать,
это будет понято как ликвидация Учредительного собрания, тем бо-
лее что мы сами обвиняли Временное правительство в оттягивании
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
69
Учредительного собрания. Ленин со своей позицией остался одино-
ким. Он недовольно поматывал головою и повторял: „Ошибка, явная
ошибка, которая нам может дорого обойтись"».
Отсрочивать выборы, производство которых уже шло и первые
результаты которых уже публиковались, было поздно. «Комисса-
ром» над комиссией по выборам в Учредительное собрание был на-
значен известный большевистский центровик Урицкий. Он делал ЦК
специальный доклад по поводу поражения большевистского списка
среди сугубо пролетарского уральского района. Доклад этот, конеч-
но, секретный, цитирован в Собрании сочинений Л. Д. Троцкого
(т. 3, часть 2, стр. 364 365):
«Урал не оправдал наших ожиданий. В местах, отдаленных от
центров революционной работы, Учредительное собрание пользуется
большой популярностью. Этим именем заставляют нас держаться вы-
жидательной тактики... Созовем ли мы Учредительное собрание? —
Да, созовем. — Разгоним? — Да, может быть; все зависит от обстоя-
тельств».
Назначение комендантом Таврического дворца человека, чей до-
клад был отличной иллюстрацией его чувств к «хозяину земли рус-
ской — Учредительному собранию» (как его в то время все еще пыш-
но именовали в прокламациях ЦК его партии), уже само по себе
было символично. С этим «хозяином», ради которого на словах и со-
вершали весь переворот и захват власти, на деле ж сговаривались
секретно поступить «в зависимости от обстоятельств» так или иначе,
но с одинаковым конечным результатом. «Выяснилось тем временем,
что мы будем в меньшинстве даже с левыми эсерами... — „Надо, ко-
нечно, разогнать Учредительное собрание, — говорил Ленин, — но
вот как насчет левых эсеров?" — Нас, однако, очень утешил старик
Натансон. Он зашел к нам „посоветоваться" и с первых же слов ска-
зал: „А ведь придется, пожалуй, разогнать Учредительное собрание
силой". - „Браво! — воскликнул Ленин. — А пойдут ли на это ва-
ши?" — „У нас некоторые колеблются, но я думаю, что в конце кон-
цов согласятся", — ответил Натансон» («Правда», № 91, 20 апр.
1924 г.). Сомнительно, чтоб такой разговор мог произойти без пред-
варительного сближения этих двух людей еще в Швейцарии.
Натансон успокаивал встревоженных и волновавшихся неофитов.
Напоминал о том, что во время Французской революции пролетариа-
ту рабочих кварталов случалось силком врываться на собрание на-
родных представителей. Напоминал и о том, что Конвент образовал-
ся революционным путем, путем лишения депутатов, не способных
идти в ногу с революцией, полученных ими от народа депутатских
мандатов.
В те времена пишущему эти строки не раз приходилось вызывать
«левых эсеров» и Натансона лично на публичное объяснение.
70 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
— Вы сбрасываете с себя узы партийной солидарности и дисцип-
лины, вы взрываете партию изнутри, — говорил я им, — помните
же: образовав отдельную партию, вы не сохраните и ее единства, вы
и ее взорвете изнутри. Вы помогаете большевикам диктаторски рас-
правляться с другими партиями: придет и ваша очередь, большеви-
стский террор обрушится и на вас. Когда-нибудь вы опомнитесь, но
будет слишком поздно. Дело, которое вы начинаете, история назовет
вашим политическим самоубийством...
Натансон такого публичного объяснения не принял ни разу. Но
для большевиков вопрос уже был предрешен. Оставалось закончить
кое-какие формальности.
26 декабря Ленин опубликовал свои «Тезисы об Учредительном
собрании». В них народные избранники предупреждались, что «Учре-
дительное собрание, если бы оно разошлось с советской властью,
было бы неминуемо осуждено на политическую смерть». И «единст-
венным шансом на безболезненное разрешение кризиса» объявля-
лась полная капитуляция и «безоговорочное заявление Учредитель-
ного собрания о признании советской власти, советской революции,
ее политики в вопросе о мире, о земле и рабочем контроле» и т. д.
Иными словами, все проблемы, для решения которых Учредитель-
ное собрание собиралось, уже решены до Учредительного собрания
и без Учредительного собрания.
Натансон был свидетелем им же подсказанной расправы с народ-
ным представительством; впоследствии был свидетелем попытки
чего-то вроде левоэсеровского восстания против большевистской
диктатуры; был свидетелем кровавой расправы с поднявшими его
смельчаками, от которых отрекся; был свидетелем и полного распы-
ления своей новой «партии». Одни после этого соединились с такими
же, как они, отщепенцами анархизма, и повели отчаянную борьбу со
стоящими у власти вчерашними союзниками динамитом. Другие по-
шли путем отречения и покаянного припадания к стопам диктатуры.
Вскоре стало известно, что Натансон настолько удручен общепо-
литическим положением, что хочет покинуть пределы России. По
свидетельству родственников, посетивших его в Москве, они застали
Марка совершенно выбитым из колеи. «Все идет совсем не так, —
говорил он, — как надо. С Лениным у меня полный разлад. Него-
дую. Уезжаем теперь за границу, но доедем ли — нс знаю. Может
быть, на самой границе под сурдинку арестуют. Ленину я больше не
верю. И он знает, что мы более не с ним...»
Натансон ошибался. «Левое эсерство» было уже разложено,
дезорганизовано и деморализовано. С непримиримой его частью Ле-
нину бояться столкновения было уже нечего. По отношению же к
другим у него был более тонкий расчет. Чтобы их использовать и не
рисковать более их новым грехопадением, практичный Ленин сбыл
их с рук: благословил на отъезд за границу — защищать «советскую
Натансон Марк Андреевич (1850 — 1919)
71
идею» в странах «безнадежной» буржуазии и даже снабдил их сред-
ствами на издательство — короче, он от них отделался внутри стра-
ны и даже отчасти использовал вовне, без больших на то затрат. За
границею они были ему не опасны; напротив, можно было надеяться,
что за границей их ждет такой враждебный прием, что у них не оста-
нется иного выхода, кроме искания примирения с большевиками.
Среди них была и маленькая кучка, называвшая себя «народни-
ками-коммунистами» и жавшаяся вокруг Натансона. (В ней, кроме
Варвары Ивановны, второй жены Натансона, надо отметить Женю
Григорович, с ранней юности живущую у бездетных Натансонов на
положении дочери, и ее будущего мужа Устинова.) Некоторое время
он в этом состоянии еще пожил, пользуясь среди русских за грани-
цею кличкой «короля Лозанны».
Затем все пошло как по писаному. Прежде всего от своего «пат-
риарха» понемногу отошла «молодежь». Устинова соблазнило на-
значение полпредом в Грецию, а оттуда перевод советником полпред-
ства в Берлин. С ним заодно шла и Григорович, и, по-видимому,
частью души своей осталась с ними и Вера Ивановна: в этой старой
трогательной семейной паре впервые за долгую жизнь возникла тай-
ная трещина разлада. И когда летом 1919 года Марк Натансон скон-
чался в Берне после операции простаты, кончившейся тромбозом и
гнойным воспалением легких, вдову его потянуло обратно в Москву.
«Ничего не вышло — говорила она. — Марк Андреевич не сумел
организовать за границей ничего особого, своего. Из распри нашей с
большевиками они вышли правыми. И остаток привезенных нами от-
туда денег я передаю Жене Григорович».
Возвратившись в Москву, она прожила недолго и скончалась в
доме отдыха ветеранов революции от рака в 1925 году. Женю
Григорович и Устинова постигла обычная участь «попутчиков»: они
бесследно исчезли неведомо куда и неведомо когда.
Марк Натансон отдыхает от внутренней нспримиренности с со-
бою, от противоречий и разочарований с лета 1919 года на бернском
кладбище. Он покончил свое земное существование так же незамет-
но, как незаметно вернулся в революционную Россию. Он был до-
стоин лучшего увенчания своего блестящего прошлого, но сам с ним
покончил, отрекшись от того, что было душою этого прошлого.
Натансон заинтересует еще не одного историка в качестве когда-
то живой загадки: как это создатель революционных организаций в
России завершил жизнь свою присоединением к диктатуре, подняв-
шей руку на всенародное представительство страны, только что очи-
щенной пламенем самой великой из революций нового времени?
житловский
ХАИМ ОСИПОВИЧ
(1865—1943)
знакомство с Житловским
состоялось для меня совершенно слу-
чайно. Первым этапом в моей поездке
за границу был Цюрих, где жена моя
уже побывала ранее и где у нее была
одна очень близкая подруга. Что каса-
ется до меня, я в этом городе и днем с
огнем не мог найти себе политических
единомышленников. Шел 1899 год.
В цюрихской русской колонии преоб-
ладали молодые социал-демократы, со-
вершенно завороженные своим, на мой
вкус, очень упрощенным, марксизмом;
они были к тому же целиком поглоще-
ны разгоравшейся распрею между «ста-
риками» группы «Освобождения тру-
да»1 и почти всею поголовно молоде-
жью.
У первых была теоретическая зре-
лость, способность охватить мыслью
все ожидаемые ими будущие этапы
движения. Вторые сохраняли в душе
первые уроки пережитой ими самой
1 Группа «Освобождение труда» первая
российская социал-демократическая организа-
ция. Основана в 1883 г. в Женеве (Г. В. Плеха-
нов, П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. И. Засу-
лич, В. Н. Игнатов). Участвовала в создании
газеты «Искра» и журнала «Заря», в подготов-
ке П съезда РСДРП (1903), на котором само-
распустилась.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
13
начальной фазы движения, нс выходившей из рамок чисто экономи-
ческой борьбы рабочих отдельных предприятий против их непосред-
ственных хозяев. То же, что привез с собою я, — видение назревшей
аграрной революции — воспринималось борющимися сторонами как
нечто равно чуждое и тем и другим. Если некоторые из «молодых»
и заинтересовались вначале моими деревенскими перспективами, то
скоро от меня осторожно отошли, опасаясь, как бы на них не обру-
шились авторитетные старики за воскрешение каких-то отживших
«народнических иллюзий».
Что касается «стариков», то представителем их тенденций был
проживавший тогда в Цюрихе П. Б. Аксельрод. Человек очень жи-
вого ума, он первоначально отнесся было к моим рассказам с серьез-
ным интересом и, по-видимому, абсолютно без всякого предубежде-
ния. Он даже свел меня непосредственно с главным теоретиком «ста-
риков» Г. В. Плехановым, в расчете, что, может быть, нам удастся
найти общий язык и до чего-нибудь «договориться». Надежда его
оказалась иллюзорной: мы «договорились» лишь до жестокой сло-
весной схватки.
Плеханов сразу же резко обрушился на легальных критиков мар-
ксизма, особенно на известного «В. В.» Василия Павловича Во-
ронцова. Было ли это случайно, или до него дошло, что я перед тем
специально ездил в местечко Божи над Клараном, чтобы вести
переговоры об Аграрной лиге с Воронцовым и старым землевольцем
Д. Клеменцом, но только в разговоре этом Плеханов, что называет-
ся, «наступил мне на любимую мозоль», особенно когда обозвал
Воронцова чем-то вроде «мелкого ублюдка народнического марксиз-
ма».
У меня были еще слишком живы в памяти мои собственные недав-
ние разговоры и споры с В. В., и я по молодости лет не мог стерпеть
такой явной несправедливости. Крепясь, я сдержанно возразил, что
самым слабым местом В. В. нахожу его подчеркнутый аполитизм, но
справедливость требует признания, что это аполитизм нс справа,
а слева, и от него отдает в известной мере анархизмом, но уж никак
не монархизмом. Это оказалось достаточным, чтобы Плеханов, что
называется, взвился на дыбы: «Слева или справа, но это с ног до го-
ловы — путаник, он напускает туману в такой вопрос, как сосредо-
точение всех революционных сил на завоевание в России политиче-
ской свободы. И я вам говорю, что подобных господ в такую эпоху,
как наша, при первой к тому возможности — вешают!». Безапелля-
ционность тона, каким это было сказано, его наигранность, надмен-
ная поза русского Робеспьера, гневно нетерпимого ко всем, смеющим
мыслить несогласно с ним, — все отняло у меня последнюю тень же-
лания продолжать разговор в подобном тоне. После обмена несколь-
кими сухими репликами я ретировался в переднюю, где успел услы-
шать, как Плеханов громким укоризненным тоном говорил подоспев-
74 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тему хозяину: «Ах, Павел, Павел, ну как же ты мог себе вообразить,
что мы можем договориться с подобными людьми?». Чтобы нс услы-
шать еще чего-нибудь, явно не предназначенного для моих ушей,
я поспешно вышел, не оставив времени выскочившему в переднюю и
явно сконфуженному хозяину меня проводить. Впечатление, произ-
веденное на меня в этот раз Плехановым, было настолько неприят-
ным, что я нс раскаивался в данном ему отпоре.
Но, признаюсь, искренно пожалел о том, что неудача устроенного
Аксельродом свидания могла только сыграть роль ушата ледяной
воды и для возникшего, как мне казалось, между мною и Павлом
Борисовичем взаимного расположения. Я вынес общее впечатление,
что скромный, вдумчивый, но внешне неяркий Аксельрод привык
добровольно стушевываться перед блестящим Георгием Валентино-
вичем, — стушевываться даже там, где умел внимательнее, глубже и
последовательнее его продумывать реальную проблематику рабочего
движения в России.
Нс могу и нс хочу умолчать и о том, что меня с Аксельродом разъ-
единяло и еще одно, гораздо более объективное обстоятельство: раз-
личие в нашем отношении к «ревизионизму» Эдуарда Бернштейна.
Аксельрод сразу настроился по камертону Плеханова; а Плеханов
выступил даже с протестом против Каутского, который, выступая ан-
тагонистом Бернштейна по существу, признавал, однако, его заслугу
перед социал-демократией уже самым приступом к пересмотру и пе-
репроверке целого ряда положений ее идеологии и программы. При
этом Каутский полагал, что, выдержав критические сомнения Берн-
штейна, те же самые положения будут крепче утверждены и созна-
тельнее, обдуманнее восприняты. Плеханов же никаких заслуг за
Бернштейном не признавал и третировал его критические потуги как
идеологические мыльные пузыри. Эта непримиримая и нетерпимая
позиция пришлась по вкусу Розе Люксембург, Кларе Цеткин, Радеку
и другим будущим большевикам. Она не особенно шла к вдумчивому
Аксельроду, но азартная левизна юности была силою, которой он
лишь с большим трудом мог противостоять.
Нс был сторонником Бернштейна и я; его ревизионизм был иначе
нацелен, чем тот, о котором мечталось мне; я искал отправных пунк-
тов скорее для ревизионизма слева, чем для ревизионизма справа;
моему умонастроению более отвечал бурный пафос Жореса или даже
революционный синдикализм — за вычетом его аполитизма и интсл-
лигентофобии. Конечные выводы Бернштейна были мне чужды, но
в его критицизме я видел шаг вперед, без которого марксизм пре-
вратился бы в «общество взаимного любования» типических «умст-
венных сидней».
Дальше дело пошло еще хуже: из России к «старикам» подоспело
подкрепление в виде замечательной тройки — Ленина, Мартова и
Потрссова, в которой до поры до времени задавала тон воинственная
Житловский Хаим Осипович (1865 - 1943)
75
непримиримость первого. Этим и был окончательно предрешен исход
моих цюрихских встреч. Первая близость моя с Аксельродом быстро
отцвела, нс успев расцвести. Для се частичного возобновления время
пришло лишь позднее, в 1917 году, благодаря посредничеству чело-
века, которого я очень ценил и к которому влекла меня, поверх
нередких, преходящих разногласий, почти инстинктивная симпатия:
Ираклия Георгиевича Церетели.
Когда в Цюрих приехал из Берна с очередной лекцией X. О. Жит-
ловский, это, при моем тогдашнем политическом одиночестве в Цю-
рихе, было для меня настоящим подарком судьбы. Я буквально изго-
лодался по авторитетному человеку старшего поколения, способному
с сочувственным интересом отнестись к перспективам, открывшимся
передо мною после первых попыток деревенской работы в Тамбов-
ской и соседних — Саратовской и Воронежской — губерниях. Я раз-
вернул перед Житловским все мои планы, и прежде всего план соз-
дания за границей в крупном масштабе обслуживающей назревающее
аграрное движение литературы.
Попутно я посвятил его в секрет обретенной нами в России «яче-
ечной формы» деревенской организации — крестьянского «братст-
ва», которая так легко и быстро прививалась в местах, затронутых
нашей пропагандой, что, казалось нам, явно может стать основой бу-
дущего всеобщего крестьянского союза. Житловский своей отзывчи-
востью сразу вывел меня из тупика. Он обещал, что «устав» нашего
мужицкого братства отпечатает в ближайшем же номере издаваемого
им маленького журнальчика «Русский рабочий» и что следом за этим
его Союз2 откроет кампанию за привлечение внимания всех русских
социалистов к очередному вопросу момента: перенесению массовой
организации с передового пролетариата городов на отстающее от
него трудовое земледельческое население деревень.
Но это было еще нс все, чем новый знакомый произвел на меня
необычайное впечатление. Кроме моих обязанностей по отношению
к начатой деревенской работе, я при поездке за границу имел еще и
другие планы. Еще в России я увлекался общемиросозсрцатсльными
проблемами, составляющими предмет «науки наук» — философии.
Пути моего мышления в этой области пролегали в равном отдале-
нии и от немецкого философского идеализма, превращавшего фило-
софию в метафизику, и от упрощенного материализма, впервые на-
сажденного в России «писаревщиной». Я был лишь в основном зна-
ком с зарубежной критикой того и другого; мои знания иностранных
языков были зачаточны, да и доставать книги на иностранных язы-
2 Союз русских социалистов-революционеров за границей — народническо-эсе-
ровская организация. Основана в 1893 г. в Берне X. О. Житловским, имела свой пе-
чатный орган «Русский рабочий» (1894 — 1899, № 1 — 11). В 1902 г. влилась в партию
социалистов-революционеров.
76 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ках тогда, кроме столиц, было почти негде; въезд же в столицы мне
был со времени выхода из крепости запрещен. А между тем на умы
русской молодежи шел на моих глазах поход: с одной стороны, адеп-
тов материализма, перевооруженного уже по-новому «диалек-
тическим методом» в духе Маркса и Энгельса; с другой — разоча-
рованных материалистов, вернувшихся на пути Гоголя, Достоевско-
го и славянофилов:3 от модного неокантианства и его теории позна-
ния они взяли лишь его познавательный скепсис и тем безудержнее
преобразились в искателей безусловной истины и сверхопытного
трансцендентного знания, даваемого свободной и «крылатой» мисти-
ческой интуицией.
Молодость дерзка, и я очертя голову ринулся в бой статьями в
«Вопросах философии»4 и в «Русском богатстве».5 Но чем более бой
разгорался, тем напряженнее ощущал я потребность в философском
довооружении. В общем плане заграничной поездки я уделял поэто-
му достаточное место для того, чтобы припасть непосредственно к
живым родникам новейшей философской мысли Европы, в которых
меня особенно привлекала — тогда еще по сведениям из вторых
рук - линия философской мысли, шедшая от древнего Протагора
через Лааса к Маху, Авенариусу, Петцольду и Гольцапфелю, — ли-
нию, к которой потом мне пришлось прибавить Эйнштейна.
Житловский предстал передо мною как живой выходец из того
мира философской мысли, в двери которого я давно уже в мечтах
3 Славянофилы — представители одного из направлений русской общественной
мысли 1840—1850-х гг. Выступали с обоснованием особого, отличного от западноев-
ропейского, пути исторического развития России, усматривая ее самобытность в от-
сутствии борьбы социальных групп, в крестьянской общине, православии как единст-
венно истинном христианстве; противостояли западникам. Выступали за отмену кре-
постного права, смертной казни, за свободу печати и т. п. Главные представители:
И. С. и К. С. Аксаковы, И. В. и П. В. Киреевские, А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин,
А. С. Хомяков, В. А. Черкасский и др. Близки к ним были В. И. Даль, А. Н. Ост-
ровский, А. А. Григорьев, Ф. И. Тютчев и др. В процессе подготовки крестьянской
реформы 1861 г. многие из них сблизились с западниками на почве либерализма. Не-
которые их идеи получили развитие в идеологии почвенничества (Н. Н. Страхов),
панславизма (Н. Я. Данилевский), а также «охранительного» направления русской
общественной мысли.
4 «Вопросы философии и психологии» — российский философский журнал, изда-
вавшимся Московским психологическим обществом в 1889—1918 гг. Основан по ини-
циативе профессора кафедры философии Московского университета Н. Я. Грота,
являвшегося и первым его редактором.
5 «Русское богатство» — российский литературный, научный и политический
журнал. Издавался в 1879—1914, 1917 — 1918 гг. С 1895 по январь 1904 гг. выходил
под редакцией Н. К. Михайловского (совместно с В. Г. Короленко). Будучи оплотом
народничества, вел ожесточенную полемику с русскими марксистами. На рубеже
1890 — 1900-х гг. являлся своеобразной лабораторией, в которой формировались идеи
неоиародничества. С 1906 г. фактически стал органом партии социалистов-револю-
ционеров, Запрещен в 1918 г. за антибольшевистскую направленность.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
77
моих стучался. Он был на десяток лет старше меня: он родился в
1863 году6 в Витебске, я — в 1873 году в заволжском степном Ново-
узенске.7 Житловский закончил свое образование в Бернском уни-
верситете со степенью доктора философии, внушавшей мне, по но-
визне дела, искреннее почтение, я же был извлечен зубатовскимп
ищейками из стен Московского университета всего лишь при перехо-
де с первого курса юридических наук на второй и продолжал свое
образование в традиционном пристанище мятежных искателей исти-
ны — в тюрьме.
Житловский владел, как родным, самым философским языком
того времени — немецким. Я обладал лишь теми элементами этого
языка, которые давались нашими классическими гимназиями. В его
беседах со мною он с большой легкостью оперировал знанием всех
разветвлений неокантианства; для меня многие из них были еще
«землей неведомой». Естественно, что я во многих вопросах мог
ждать от него откровений и глядеть на него как на «учителя», снизу
вверх. У него были, в общем, простые и приятные манеры, лишен-
ные тогда всякой претенциозности и «генеральства».
Тс несколько дней, которые Житловский провел в Цюрихе, мы с
ним были почти неразлучны. В нем располагали меня к себе безза-
ботно-доброжелательная общительность характера, находчивость и
остроумие. Перед отъездом он усиленно соблазнял меня покинуть
«скучный» Цюрих и перебраться в Берн. Он прежде всего предостав-
лял в мое распоряжение хорошо подобранную философско-социоло-
гическую библиотеку, главным образом немецкую, и предлагал самого
себя в гиды по лабиринту школ, систем и обобщений. Одновременно
с этим он советовал мне сразу же записаться в студенты Бернского
университета: как для того, чтобы систематически провести то свое
собственно научно-философское довооружение, о котором я мечтал
еще в России, так и для того, чтобы вооружиться докторским дипло-
мом, чему он придавал очень важное значение.
Я колебался недолго: в Цюрихе меня ничто нс удерживало.
Весь первый год, проведенный мною в Берне в ближайшем обще-
нии с Житловским (редкий день мы с ним нс виделись), был, так
сказать, медовым месяцем нашей дружбы. Нс осталось, кажется, ни
единого вопроса, о котором у нас нс было бы на все лады говорено
и переговорено.
Я записался в университет и прилежно слушал лекции по фило-
софии. Они меня, правда, несколько разочаровали; но их польза для
меня в смысле практики немецкого языка и освоения научно-фило-
софской терминологии была самоочевидна. Одним я был несколько
6 X. О. Житловский родился в 1865 г.
7 Как удалось установить ио архивным документам, В. М. Чернов родился 25 но-
ября 1873 г. в уездном городе Саратовской губернии Николаевске (ныне -- Пугачев).
78 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
удивлен: отношением Житловского к борьбе философских школ. Он
рассматривал их, как коллекционер рассматривает избранные экзем-
пляры своих коллекций. Он ими любовался, ценил в них оригиналь-
ные особенности, редкостные и странные формы, их внутреннюю со-
гласованность и симметрию или, наоборот, неожиданную асиммет-
ричность, словом, более всего внешнюю красивость. Они были для
него подобны мертвым телам наколотых на булавки бабочек. Дух
жизни от них отлетел, они нс возбуждали в Житловском никакой
страсти — ни позитивной, ни негативной. Единственная страсть —
классификатора, делящего их на роды, виды и подвиды.
Для меня, может быть по наивности, пестрые очертания и краски
грандиозного парада философских систем укладывались в одну це-
лостную панораму борьбы истины с заблуждением, методического
мышления с фантастическим, чистого знания с произвольными до-
мыслами. Он высоко ценил кантовскую «Критику чистого разума»,
я требовал се дополнения «Критикой чистого опыта». Он смотрел на
столкновение философских систем глазами холодного эстета, я —
глазами неофита, принимающего самым близким образом к сердцу
ход и исход воплощенной в нем борьбы правды с кривдой. Я произ-
водил над ними суд, подобающий ревнителю истины; он же разводил
безнадежно руками, пожимал плечами и скептически вопрошал:
«Что есть истина?». Я нс уставал воевать со стародавним обычаем
философии — быть наукообразной, то есть замаскированной слу-
жанкой религии; он находил это в порядке вещей. Я требовал тща-
тельного отделения от научной философии, основанной на строгой
теории познания, всяких метафизических вымыслов, домыслов и во-
обще незаконных примесей. Он улыбался, усаживался как можно
комфортабельнее в кресло, клал ногу на ногу и нс без юмора начи-
нал: «Но что же, собственно, худого в метафизике? Кому и чем она
мешает или жить не дает? Ее область стоит высоко над жизненными
потребностями, конфликтами и распрями. Представим себе много-
этажное здание - жизнь социального целого — и на самом верху —
вышку. Не чердак, заброшенный и запустелый, а скорее что-то вроде
застекленной студии, куда не врываются никакие буйные порывы
ветра, где все — сплошной покой, тишина, ровный и мягкий полу-
свет. Окинем взглядом своды, потолки, верхние углы. И вот перед
нами тонкая, легкая, серебристая сеть паутины. Она вздрагивает от
малейшего, почти не ощутимого колебания воздуха. Заходящее солн-
це отбрасывает на нес свои лучи, и пурпурный отблеск ложится на
каждую нить, на каждую осевшую на нес мельчайшую пылинку. Ка-
кая воздушность, красота, какая изящная и нежная симметрия!
А ведь это и есть живой символ метафизического построения — этой
красоты духовных очей, этой покоящейся в себе гармонии. Кому и
зачем поднимать на нес беспощадную руку?».
Признаюсь, для моих ушей все это звучало какой-то странной
умственной прихотью. Сеть паутины? Ее сколько угодно у нас быва-
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
79
ло по разным вышкам и углам, но на практике с нею неразлучными
бывали пыль и плесень. А вместе с пылью веков без труда можно
было разглядеть на ее нитях почти прозрачные мощи микроскопиче-
ских мушек и мошек, и где-то на одной из ее нитей, как на телефон-
ном проводе, висел коварный, подстерегающий новые жертвы пау-
чок, выпрядающий сам из себя эту сеть для целей, ничего общего с
чистою красотою не имеющий. Из храма науки и научной филосо-
фии их надо выметать самым беспощадным образом!
Житловский выслушивал, добродушно улыбался, отвечал что-ни-
будь юмористическое и оставался доволен тем, что ему удалось под-
разнить мою непримиримость. Но под этим «воздушным» боем
шрапнелями острот оставался серьезный вопрос о подмене жажды
знания прихотями тонкой гастрономии мысли, ищущей пряностей,
щекочущих вкусовые нервы, вместо здоровой питательной пищи.
Когда я говорил ему об этом, в нем еще громче звучал дух проти-
воречия: «Ведь существует же искусство для искусства, ведь в игре,
в спорте, в танце мы тратим двигательную энергию ради наслажде-
ния самим процессом ее обнаружения вне посторонних полезных се
плодов или результатов. Совершенно так же мы имеем в метафизике
напряжения мыслительные, вся прелесть и ценность которых в них
самих, а совсем нс в служении каким-то сторонним практическим
пользам живой общественности. Не надо обесценивать это свободное
от оков опыта духовное творчество, называя его пустой „игрой ума"
или „танцем мысли". Есть даже в такой строгой науке, как матема-
тика, действия над „мнимыми величинами"; есть и в обыденном рас-
судке загадки, шарады, ребусы...».
Что я мог ему ответить? Что игры хороши для детей, а мы из дет-
ских штанишек давно выросли; что ребусы, шарады и крестослови-
цы — «рукоделье от безделья»?
Личность его меня очень интересовала; но впервые пришлось мне
почувствовать, что наряду с созвучными мне идейными мотивами я
найду у него и элементы серьезного расхождения. Это начало меня
тревожить.
Юность Житловского в России была осенена закатом грозного
Исполнительного Комитета «Народной воли», и лишь когда там уже
«облетели цветы, догорели огни», он перебрался в эмиграцию...
Житловский в русской эмиграции выступил как заметная величи-
на в эпоху, когда после разочарования, а затем и ренегатства Тихо-
мирова окончательно стал на очередь вопрос о дележе «наследства»
«Народной воли». Тому способствовали смерть последнего члена
Исполнительного Комитета, замечательной русской женщины Оло-
венниковой-Ошаниной и надвигавшийся конец патриарха народ-
нической эмиграции П. Л. Лаврова.
Но значительно раньше Житловского выдвинулся готовившийся
вступить в «последний и решительный бой» с Тихомировым, прсвос-
80 И партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ходивший его и своей теоретической подготовкой, и силою анали-
тического ума, и энергией, и, наконец, блеском полемического даро-
вания Г. В. Плеханов.
Борьба его с народовольчеством была давнего происхождения:
с конца «Земли и воли». Нс раз фигурально говорилось, что она
была расколота надвое: одни осью своей работы взяли «землю» (это
был Плеханов, создавший «Черный передел»8), другие — «волю»
(это была «Народная воля» с главной осью работы — борьбой за по-
литическую свободу). Раскол был делом рук Плеханова, надеявше-
гося на Воронежском съезде добиться исключения политиков-
террористов. Потерпев поражение, он «хлопнул дверью» и попробо-
вал под новым именем восстановить землевольчество в его перво-
начальной чистоте. Его ждала новая неудача: история «Черного
передела» свелась к ряду последовательных отколов русских работ-
ников и присоединения их к большинству землевольцев, оставшихся
под флагом завоевавшей себе героическую славу «Народной воли».
Идеологическая карта «Черного передела» была заранее бита уже
тем, что против «критического народничества» Глеба Успенского,
поддержанного Михайловским, Плеханов не только должен был
ратовать за «романтическое народничество» Златовратского, но и
держаться единого фронта с полуанархистом, полу монархистом
Юзовым-Каблицем, завершившим свою эволюцию окончательным
переходом в реакцию и антисемитизм. Путь этот был безнадежен.
Перед Плехановым, по-видимому, иногда вставал вопрос о согла-
шении с народовольцами, к чему его и его друзей склонял Тихоми-
ров, все более терявший веру в народовольчество, но еще некоторое
время сохранявший формальную верность знамени таких старых
друзей, как бесконечно импонировавший ему Александр Михайлов.
8 «Черный передел» - революционная народническая организация в России на-
чала 1880-х гг. Возникла в августе—сентябре 1879 г. после раскола «Земли и воли».
Название связано с распространенным среди крестьян слухом о близком всеобщем
(«черном») переделе земли. Первоначально члены организации разделяли программу
«Земли и воли», отрицали необходимость политической борьбы, не принимали терро-
ристическую тактику «Народной воли», считали, что революцию может совершить
только народ. В области тактики «черноиередельцы» были сторонниками широкой
агитации и пропаганды в массах. Организаторами Центрального кружка организации
в Петербурге были Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод, О. В. Аптекман, М. Р. Попов,
Л. Г. Дейч, В. И. Засулич и др. Периферийные кружки действовали в Москве, Харь-
кове, Казани, Перми, Саратове, Самаре и других городах. Аресты 1880—1881 гг. и
эмиграция ее руководящих деятелей ослабили организацию. Под влиянием успехов
«Народной воли» многие «черноиередельцы» перешли на народовольческие позиции.
К концу 1881 г. организация перестала существовать, однако отдельные черпоиере-
дельческие кружки действовали вплоть до второй половины 1880-х гг. Плеханов,
Дейч, Засулич и другие «черноиередельцы» порвали с народничеством и, перейдя на
позиции марксизма, создали в 1883 г. в Женеве первую русскую марксистскую орга-
низацию — группу «Освобождение труда».
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
81
Плсхановцам он предлагал порознь войти в ряды «Народной воли»
и, не полемизируя с ее прошлым, постепенно перерабатывать ее
идеологию в марксистском духе. Плехановым, кажется, наполовину
уже склонялись к этому, но переговоры их с народовольцами кон-
чились, когда в руки народовольцев попало письмо Стефановича к
Дейчу, понятое ими как план взрыва «Народной воли» изнутри.
Нетрудно было себе представить, какие бесчисленные бури про-
исходили за это время на собраниях русских колоний в эмиграции.
Житловский был частым оратором на этих колониальных собраниях;
имя его уже начало произноситься наряду с именами Тихомирова и
Плеханова. К тому времени, когда я приехал за границу, Житлов-
ский был уже признанным лидером нового, социально-революцион-
ного направления.
Он был одним из основателей заграничного Союза русских социа-
листов-революционеров, которому удалось связаться с другим, суще-
ствовавшим в России (с центром в Москве), Союзом социалистов-
революционеров и принять на себя роль заграничного представителя
последнего.
Надо нс забывать (иначе наделаешь множество ошибок), что в то
время единой ПСР в России еще не было. Самос имя «эсеры» как
специфическое обозначение нашего течения в русском социализме
явилось почти случайно. Исторически одинаково социалистами-рево-
люционерами называли себя и землевольцы, и народовольцы, и чер-
нопередельцы; даже стоявшие на грани между либерализмом и со-
циализмом народонравцы не покидали освященное всей прошлой
историей имя «социально-революционной партии „Народного пра-
ва"». И Плеханов еще в середине 90-х годов говорил о социал-демо-
кратическом секторе в общей семье русских социалистов-революцио-
неров.
Ныне вся эта история «словесных наименований» совершенно по-
забыта, откуда и происходит многое множество недоразумений. Сло-
во «социалист-революционер» вовсе не было придумано для обо-
значения одной из обособленных фракций русского социализма.
Вначале это было объединительное слово  то, что оставалось, ко-
гда отбрасывали дальнейшие частные определения: «Земля и воля»,
«Народная воля», «Черный передел», «Освобождение труда». По-
этому его и принимали в России, точно сговорившись, то там, то
здесь самые разнообразные местные группы и союзы, ничего нс ве-
давшие друг о друге.
Историк русской революции вообще, а тем более историк партии
социалистов-революционеров должен отдавать себе отчет в том, что
первая «Программа объединенных групп социалистов-революцио-
неров», появившаяся на рубеже 80-х -90-х годов, предполагала чис-
то техническое объединение всех возможных групп. Инициативным
центром этого объединения был город Тверь; воззрения этой цен-
6 Заказ № ? ] 46
82 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тральной группы характеризовались ее политическими соседями как
«босяцкая программа». И хотя лично Максим Горький никогда к ней
не принадлежал, но на ней, бесспорно, отразилась свойственная ему
подмена пролетариата, как станового хребта всей революции, де-
классированными тружениками города и деревни — люмпен-проле-
тариатом.
Течение это, подобно всем течениям промежуточного, переходно-
го периода, ныне почти позабыто. В частности, когда я рассказывал
о нем Житловскому, он ровно ничего не знал и не ведал. А между
тем в 1891 — 1892 годах оно было в Москве «последним криком рево-
люционной моды», и ни о чем другом в передовых кругах не было
столько толков и споров, как об излагавших эти воззрения нелегаль-
ных «Письмах старого друга» П. Ф. Николаева и его легальной кни-
ге «Активный прогресс и экономический материализм». Сам Нико-
лаев, старый Каракозовой, позднее присоединился к совершенно
чуждому «горьковских» настроений «народоправству» Марка На-
тансона, а разочаровавшись в этом последнем, вошел под конец сво-
ей жизни в нашу ПСР.
В моих воспоминаниях о Житловском эту «переходную стадию»
можно было бы вовсе обойти, если бы не абсолютное неведение Жит-
ловским относящихся к ней фактов и если бы не странная, порож-
денная этим неведением аберрация.
И Житловский, и главный друг его по заграничному Союзу —
Хонон (Шарль) Раппопорт — наивно думали, будто наименование
«социалисты-революционеры» есть их личное изобретение, на ко-
торое они как бы взяли от истории патент. А потому каждый раз, ко-
гда до них доходили вести о существовании в разных местах России
«социалистов-революционеров», они преисполнялись гордым созна-
нием, будто все не ушедшее в марксизм русское движение идет ука-
занными ими путями и духовно формируется их социально-полити-
ческим «кредо».
И они действительно уверовали, будто их заграничные устные вы-
ступления, вместе с двумя-тремя печатными брошюрами их Союза,
стали для будущего водоразделом: одна половина движения создана
их проповедью, а другая — проповедью Плеханова, Аксельрода и
Веры Засулич. В политической жизни Житловского и Раппопорта,
как мы дальше увидим, аберрация эта сыграла поистине роковую
роль. Она заставила их выступить с притязаниями, далеко не соот-
ветствующими ни их личным ресурсам, ни тому, что удалось им дать
русскому движению. Для их самочувствия почти ударом был приезд
в 1901 году из России Г. Гершуни, принесшего с собою весть о
сплочении там эсеровских сил в объединенную ПСР, для которой
зарубежный Союз Житловского и Раппопорта не значил почти ровно
ничего.
Житловский Хаим Осипович (1865— 1943)
83
В русской эмиграции Житловский дебютировал книжкой «Социа-
лизм и борьба за политическую свободу», написанной в форме поли-
тического турнира лично с Г. В. Плехановым. То был критико-поле-
мический ответ на его «Социализм и политическую борьбу». Это ста-
вило Житловского в положение как бы официального оппонента
Плеханову при всех его довольно частых выездах в Берн из своей
«главной квартиры» — Женевы.
Плеханов был опасным противником в литературных диспутах,
но еще более — в словесных турнирах. У него было большое чутье
на отыскание слабых сторон противника; и основною манерою его
было мастерство «обходного движения». С большим искусством из-
бегая «лобовой атаки» наиболее сильных позиций противника, он
умел отыскать где-нибудь «с боку» менее защищенный пункт, через
который и направлял свой катастрофический для противника про-
рыв, сбивающий один из его флангов или производящий опустоши-
тельный набег на его тыл. И здесь он развертывал всю силу своего
остроумия, своей безжалостной иронии, своей едкой насмешки. Не
всем нравилась эта плехановская манера; на более требовательных
слушателей она порою производила отрицательное впечатление и
возбуждала, по закону противоречия, симпатию к пострадавшим от
плехановской словесной расправы. Выпадала не раз и на долю Жит-
ловского удача иметь после ожесточенных дебатов с Плехановым на
своей стороне сочувствие «избранных» слушателей, умеющих вдум-
чиво расценить — что, в последнем итоге, дали обе спорящие сто-
роны для увеличения ценности своей позиции. Однако не они созда-
вали общую атмосферу зала. Решающую роль часто играло невзы-
скательное «болото», глазевшее на дебагеров, как на своего рода
бойцовых петухов, и считавшее по хлесткости отдельных выпадов,
кому надо присудить в ринге победу «по пунктам».
Нс без интереса присутствовал и я на двух-трех докладах Плеха-
нова, послуживших поводом для очередных выступлений Житлов-
ского со своими возражениями и закончившихся очередной словес-
ной «расправой» первого с последним. «Каждый раз, когда мне
случается бывать в Берне, — начал Плеханов уверенным и слегка
снисходительным тоном свою заключительную реплику на одном из
своих докладов, — я могу быть спокоен: здесь у меня имеется свой
собственный непременный оппонент — доктор от философии Жит-
ловский. И чему бы я ни посвятил доклад: историческому ли ма-
териализму или основам эстетики В. Г. Белинского, празднованию
ли Первого мая или угрозе общеевропейской войны, — я знаю, что
мой оппонент не упустит случая подняться и высказать ряд фило-
софски звучащих замечаний. И уж, конечно, не упустит случая под-
черкнуть главный мой грех: неуменье понять, что нет лучшего сред-
ства поднять революцию в России на максимальную высоту, как тер-
рор. Но этого мало. Необходим политический террор! Необходим
84 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
систематический политический террор! Тот самый, воспоминание о
котором вдохновило недавно собрата доктора Житловского, г. Бур-
цева, провозгласить свой новый символ веры, пожалуй, даже свое
новое звание: „Я теперь, — говорит он, — нс социалист, даже не
террорист, я — просто бомбист!"»
И под смех публики Плеханов продолжал: «По совести говоря, я
сам затрудняюсь сказать, кто именно из них двоих бурнопламсннсс:
доктор ли от философии или бомбософии. Но знакомство с обоими
приводит мне на память картину из моих отроческих лет, в дальней
русской провинции. Был там брандмейстер, который прославился
тем, что кто бы или что бы его не разбудило ночью, он вскакивал,
как на пружинах, и, еще ничего не видя и не слыша, во всю силу
своих брандмейстсрских легких, испускал зычный пожарный клич:
„Направляй кишку! Направляй!"». Зал уже покатывался от хохота,
когда Плеханов заключал: «И вот уже нс в первый раз, и боюсь, что
нс в последний, мой собственный оппонент доктор Житловский
допытывается у меня, когда же я соглашусь скомандовать „направ-
лять кишку"? А если у меня нет ровно никакого желания „на-
правлять кишку"? Пусть сам, если уж ему этого так хочется, сам се
направляет! А я лучше посмотрю да поучусь, ибо никогда брандмей-
стером не бывал».
В течение всей этой отповеди, признаюсь, мне было не по себе
глядеть на Житловского, все лицо которого залилось краскою по са-
мую шею. Я уже боялся, как бы «в запальчивости и раздражении»
он не попался на провокацию и не скомпрометировал себя какой-ни-
будь резкой нервной выходкой; но Житловский быстро овладел со-
бою и сам принялся посмеиваться не без примеси иронии: очевидно,
лучшее, что он мог в этом случае сделать.
Через два или три дня состоялся какой-то закрытый вечер чество-
вания Плеханова, на который я в качестве приезжего получил при-
гласительный билет. Картина была глубоко провинциальная. В честь
Плеханова показывали свои таланты молодые студентки. Одна ми-
ловидная, наивная и беспрерывно краснеющая девица декламирова-
ла из Алексея Толстого «Князь Курбский от царского гнева бежал»
после того, как один из местных марксистов бойко разъяснил, что
князь Курбский был своего рода Герцен эпохи Ивана Грозного,
а Плеханов — подлинный Герцен нашей эпохи, следовательно...
Не без тайного удовольствия наблюдал я, как у Плеханова харак-
терным движением вздымались дуги бровей, особенно когда юная де-
вица с чувством отчеканивала: «За Грозного, Боже, царя я молюсь,
за нашу Святую, Великую Русь». Тут устроители собрания о чем-то
посовещались, что-то спросили чествующего и заявили, что Плеха-
нов любезно соглашается ответить на вопросы присутствующих.
Вопросов задано было немного, и лишь один внес оживление — кто-
то спросил, как относится Плеханов к эсерам. Опять дугами взгорби-
Житловский Хаим Осипович (1865— 1943)	85
лись плехановские брови, и у него, что называется, тотчас же «за-
играла селезенка». Он изобразил вид непонимающего: «К кому, ко-
му? К социалистам? Революционерам?». И вдруг, будто только что
вспомнив, воскликнул: «Ах, да! Понимаю, понимаю... Но что же мне
ответить? Отношусь просто, как рассказывается в старом-престаром
анекдоте. В дверь изо всей мочи стучат. Хозяин спрашивает: „Кто
там?". Отвечают: „Мы“.  „Да кто — мы?" — „Чухна!" - „Да
сколько же вас?" — „Одна". Так вот, я сильно боюсь, что вся эта
так называемая партия социалистов-революционеров без большого
труда сумеет усесться на одном скромных размеров диване». В ва-
риациях высмеивания и вышучивания Житловского и эсеров вообще
Плеханов был неистощим. То он приглашал читать инициалы «с.-р.»
как «социалисты-реакционеры», то даже еще проще -- «социалисты-
ротозеи» .
Не без удовольствия вспоминаю, что поведение Житловского в
этих и подобных случаях не снижалось до уровня выходок из враж-
дебного ему лагеря. В те времена в его натуре имелся немалый запас
врожденного добродушия, диктовавшего ему вести полемику с про-
тивниками не иначе, как в белых перчатках. Так, по поводу того, что
«всех эсеров можно усадить на одном диване», Житловский пари-
ровал: «О, да, вы правы. Но я слышал, когда однажды члены груп-
пы „Освобождения труда" задумали покататься на лодке по Женев-
скому озеру, один из них шутливо заметил: „Осторожнее с лодкой,
товарищи, а не то вдруг вся наша партия утонет". Я рад, что тогда
вся партия социал-демократов разом не потонула и ныне составляет
значительный сектор всего русского движения. Но не значит ли это,
что друг против друга лучше бы иметь более веские аргументы, чем
арифметику числа членов?». Увы, эти простые и элементарно чест-
ные мысли, случалось, оказывались не по плечу очень крупным, но
не менее претенциозным фигурам движения...
Да, Житловский был не из тех, кто приходит в смущение от пер-
вой запущенной в него насмешки. И он как раз в это время задумал
план своего контрнаступления против марксистски настроенного
большинства бернского студенчества. Он объявил специальный до-
клад об основной сущности социализма. Я ждал его с большим не-
терпением и в то же время с некоторой тревогой. Нельзя, чувствова-
лось мне, говорить о социализме наших дней, не подведя итогов —
что дал нам так называемый научный социализм Карла Маркса, то
есть, что уцелело из его прогнозов и предуказаний, выдержавших
проверку опытом движения, и что должно быть поставлено под во-
просительный знак и обречено на перепроверку. И вот здесь передо
мною вставал и другой вопрос: наступил ли уже для нас такой мо-
мент итогов, или еще не завершен самый цикл событий и таящихся
под ними молекулярных процессов, под которыми можно подвести
итоговую графу? Но эти вопросы моего друга не смущали. Он зара-
86 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нес решил вовсе на них не задерживаться, оставив их целиком в сто-
роне. Ибо вовсе не обязательно предпослать своему социализму и
особую историко-социологическую теорию, и схему философии ис-
тории, и цельную концепцию хозяйственной эволюции, на одной из
ступеней которой именно социализму и найдется его логически за-
конное и объективно необходимое место. К нему можно подойти и
просто, как к социализму обыкновенного здравого смысла, без
нагромождения книжных премудростей и всякого рода «предпосы-
лок». Как отдельный человек строит жизнь свою на элементарных
утилитарных и рационалистических началах, не осложняя ее чрез-
мерным теоретизированием и философствованием, так и задачи
общественного устройства должны быть сведены, так сказать, к про-
стейшим нормам совместной социальной гигиены. Это и будет «со-
циализм».
Не помню в точности, когда я вполне разглядел основную сла-
бость этой интересной и порой блестящей личности. Да и трудно ука-
зать этот момент, как и во всяком процессе, непрерывном и постепен-
ном. Две его черты определялись для меня все яснее. Во-первых,
отсутствие во всем его положении, да и в самом мышлении того
стержня, который называется целеустремленностью. И, во-вторых,
его своеобразный умственный (да и жизненный) эпикуреизм, для ко-
торого, в конце концов, все хорошо проработанные и доведенные до
логической симметрии системы были равно хороши.
Первая черта особенно резко сказалась на судьбе широких поли-
тических планов, о которых мы размечтались было при первом на-
шем свидании. Номер «Русского рабочего», в котором должна была
начаться общая кампания за расширение базы революционного дви-
жения с города на деревню и за создание единого социалистического
фронта на этих новых основаниях, все никак не мог родиться на
свет. Приняв всерьез свое собственное вступление в Союз Житлов-
ского, я написал целую брошюру об основных вопросах программы
и тактики русского социализма. Рукопись моя ездила по разным
городам Европы, где были разбросаны прочие члены Союза, и обра-
стала увесистыми критическими замечаниями, и я не сразу догадал-
ся: никто не торопится просто потому, что денег на печатание бро-
шюры нет и не предвидится. Было видно, что вся эта симпатичная
организация является чем-то вроде «пули на излете». Ее основатели
истратили себя на дело этого основания целиком, без остатка.
И Житловский вскоре пришел к своему новому откровению. Он
размахнулся проектом «черного передела» всех партий: все ныне су-
ществующие партии в интересах дальнейшего освобождения челове-
ческой личности от искусственных пут должны быть ликвидирова-
ны. Каждый отдельный вопрос, разрешаемый тем или иным вполне
конкретным требованием, должен вокруг себя сплотить людей в спе-
циальную «лигу», которая по отношению к себе подобным должна
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
87
исповедовать строгий нейтралитет. Оптовое, и в этом смысле уни-
версальное, ведение коллективной политики предусматривалось за-
менить розничным началом, согласно которому каждая «лига» ве-
дает лишь свой специальный вопрос и в сферу ведения других лиг
не вмешивается вовсе. Каждый человек по-прежнему должен быть
вооружен для ответа на весь круг социально-политических вопросов
данного времени и места, но это будет достигнуто одновременным
вхождением в несколько строго размежеванных по сфере своего ве-
дения политических соединений типа «лиг», ни одно из которых не
будет более иметь претензий на всестороннюю духовно-политиче-
скую гегемонию над человеком. Всеобщая беспартийность должна
быть соединена со всеобщей организованностью по «вертикальному»
принципу, тогда как «горизонтальные» разделения на партии отой-
дут в архив истории, от чего и человек, и его индивидуальная мысль
почувствуют себя бесконечно легче и свободнее.
Этому плану ликвидации всех партий и раздроблению их на бес-
партийные лиги нельзя было отказать в известной оригинальности.
Беда Житловского оказалась в том, что ни в одной из партий план
его не встретил ни тени отклика. А стало быть, начав поступать по
своему рецепту, Житловский мог бы только ликвидировать собствен-
ную партию в то самое время, когда партии-соперницы, наоборот,
продолжали бы сплачиваться и консолидироваться, — действие явно
самоубийственное. Он это прекрасно понимал и заявлял, что на та-
кой риск одностороннего самоубийства своих единомышленников во-
все не зовет. В конце концов, Житловский со своим проектом остал-
ся в блистательном одиночестве. Дело в том, что о прагматической
ценности идей, вдруг озаряющих его сознание, он задумывался и за-
ботился менее всего. Ему обычно было достаточно, чтобы очередная
пускаемая им в ход идея выглядела «ново», «интересно», «ориги-
нально».
Если к этому прибавить, что Житловский продолжал считать
своею бессмертною заслугой и предметом своей гордости то, что он
был единственным подлинным первооснователем и вдохновителем
совершенно новой партии - социалистов-революционеров, то мы по-
лучим первый наглядный образец того внутренне противоречивого и
дисгармонического решения мучивших его вопросов, на которые его
обрекла внутренняя дисгармоничность его натуры. Конечно, высту-
пить с планом «черного передела» и всеобщей ликвидации всех пар-
тий мог только человек, совершенно разочаровавшийся в деле созда-
ния своей собственной или увидевший создание новой партии поми-
мо него.
Я должен сказать, что, за исключением С. А. Ан-ского, в кругу
моих ближайших политических друзей чувствовалась какая-то то
явная, то скрытая отчужденность от Житловского, покоящаяся на
смутном и безотчетном недоверии к нему. Это не было, конечно,
88 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
недоверием к его политической честности; просто он внушал сомне-
ние в смысле непостоянства, а потому и ненадежности его поли-
тического «кредо». Общая миросозерцательная сторона его взглядов
производила впечатление расплывчатости; ход его мыслей поражал
своей капризной изменчивостью; он находил особый вкус к тому,
чтобы «огорошивать» публику намеренной, кокетливой парадоксаль-
ностью. Русские мои приятели часто упрекали его в том, что если в
его натуре много национального пафоса, то пафос социалистический
ей чужд; а он на эти упреки отвечал тем, что бросался в эксцессы
социального максимализма и на пороге XX века заявлял, что его
программа — «немедленный социализм». Мне обычно приходилось
брать на себя роль его адвоката. И в самом деле, я находил, что мно-
гие из «уклонов» Житловского были просто «антидотом» различным
«детским болезням» нашего движения. Так под упреками в расплыв-
чатости мне мерещился расхожий, некритический позитивизм, неда-
леко ушедший от писарсвщины, переполненной духом наивного ма-
териализма; а из-под обвинения в гипертрофии национальной тен-
денции выглядывало сведение нашего интернационализма к плоско-
му космополитизму — оранжерейному продукту, пригодному лишь
для безнадежно оторванной от народных низов и висящей в воздухе
духовной аристократии. А поскольку Житловский боролся против
этих вопиющих упрощений нашей идеологии во всеоружии новейшей
философии, он был для меня настоящей находкой.
Мне уже пришлось упомянуть, что в первые годы эмиграции
Житловского вокруг него сложился узкий и тесный кружок — загра-
ничный Союз русских социалистов-революционеров, или так назы-
ваемая «группа семи». В России группа эта осталась неизвестной. Но
Житловский в последние годы своей жизни, в личных воспоминани-
ях на столбцах нью-йоркской газеты «Тог», эту группу избрал исход-
ным пунктом своей «эсеровской историографии», хотя на самом деле
она не выходит из рамок его собственной автобиографии. Группа со-
стояла из четырех мужчин и трех женщин. Если откинуть Левснтиса,
милого и доброго человека, скромно говорившего, что он в группе со-
стоит «в сущности, только для счета», то весь ее состав распадется
на три простые семейные единицы. То были: Шарль (Хонон) Раппо-
порт и Фани Ратнер, Хаим Житловский и Вера Северьяновна, Мен-
дель Розенбаум и студентка Полубояринова. Если Житловский был
в кружке патентованным философом-идеологом, Розенбаум — рево-
люционным практиком, то Шарль Раппопорт — необыкновенно под-
вижным и шумным практическим политиком.
Ш. Раппопорт был человеком немалых способностей. Он обладал
умом более острым, чем глубоким, характером более напористым,
чем стойким, и высокой общей социалистической культурой, которая
впоследствии выдвинула его в первые ряды литературного штаба
Французской социалистической партии. Сам он, к сожалению, го-
Житловский Хаим Осипович (1865- 1943)
89
раздо более своих действительно ценных свойств дорожил своим
остроумием, в особенности искусством «игры слов». Некоторые из
его «крылатых выражений» в свое время вошли во всеобщий обиход.
Но главною бедою Раппопорта была его совершенно феноменальная
бестактность, его выходки порой граничили с богемным хулиганст-
вом. Неудивительно, что врагов он создавал себе на каждом шагу.
В особенности бурю эмигрантского негодования вызвало его выступ-
ление по поводу принятия Мильераном - тогда еще социалистом! —
ордена от царя Николая II. Раппопорт преспокойно заявил, что с
точки зрения русского революционера в этом ровно ничего страшно-
го нет. Он едва не подвергся за это всеобщему бойкоту. К этому при-
бавилась история с его неожиданным переходом от «жоресистов» к
самым крайним марксистам Франции — «гедистам».
В те времена Французская социалистическая партия делилась на
большие областные федерации, из представителей которых и состоял
заседавший в Париже ее организационный центр. Для того, чтобы на
менее важные партийные заседания деятели федераций могли не от-
лучаться, было в обычае назначать им заместителей из парижских
старожилов. Удалось получить звание такого заместителя и Раппо-
порту, немало этим гордившемуся. Получил он его от одной из фе-
дераций, имевших тогда жоресистское большинство, но вскоре после
этого его утратившей. Защитнику Мильерана, неотвязно преследо-
вавшему Жореса публичными и крайне аляповатыми демонстрация-
ми своей дружбы, предстояло очутиться за бортом. Случилось иное.
В газете Жюля Геда появилась его небольшая, но хлесткая статейка,
наделявшая Жореса эпитетами вроде «революционного шансонетчи-
ка», «оглашающего своим лаем публичные места» и т. п. И хотя Жо-
рес в русской эмиграции Парижа не был тогда (за полуподдержку
того же Мильерана) в фаворе, но выступление Раппопорта чисто
этически произвело на всех такое отталкивающее впечатление, что
вокруг него в Париже оказалась зияющая пустота. Более непопуляр-
ной фигуры было бы и нарочно нс сыскать. И когда мне довелось
побывать в Париже, я убедился, до какой же степени оказалось
убийственным для репутации Житловского Союза его представи-
тельство там в лице Раппопорта. На этой-то почве и произошел кри-
зис в отношениях Житловского с партией.
Григорий Гершуни, прибывший за границу, имел специальную
миссию: объединить по возможности все зарубежные организации,
составлявшие народническо-эсеровское крыло русского социалисти-
ческого движения. Для этого предполагался особый учредительный
съезд. Вопрос о создании Заграничной организации ПСР, казалось,
по существу сомнений не возбуждал. Но на пути практического вы-
полнения обнаружились трудности, поставившие Житловского в
очень тяжелое положение и пережитые им чрезвычайно болезненно.
Предварительные переговоры показали, что целый ряд лиц — в том
90 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
числе «старые народовольцы»9 поголовно - - участвовать в создании
какой-либо организации вместе с Ш. Раппопортом ни в каком случае
не согласятся.
Житловский оказался верным и трогательным защитником своего
друга по Союзу. Я поддерживал его в этом деле, хотя и без полной
уверенности в нашей правоте. Дело кончилось компромиссом: съезд
учредителей был собран на основе приглашений чисто персональ-
ных. III. Раппопорт приглашения на него не получил, но будущему
организационному центру предоставлялось право войти с ним в пере-
говоры относительно введения его в организацию. Компромисс этот
остался, однако, на бумаге. Раппопорт прислал съезду письменный
протест против того, что его обошли, и обещал доказать, насколько
он, обойденный, является более стойким, верным и последователь-
ным социалистом-революционером, чем многие другие, получившие
приглашение на съезд. При этом он был особенно возмущен «изме-
ной» Житловского.
Свое обещание Раппопорт выполнил, однако, довольно ориги-
нальным способом. Как раз в тот момент, когда Житловский горячо
и бескорыстно защищал его, Шарль нанес ему нечто вроде внезапно-
го удара в спину — он против своего друга юности выступил «бег-
лым огнем редакционных батарей „Искры"».10 Все мы, друзья Жит-
ловского, горели тогда негодованием против Раппопорта, запятнав-
шего себя на страницах враждебного органа грубой, злостной, измен-
нической вылазкой, рвали с ним личные отношения и возмущались
непонятным благодушием, с которым сам Житловский, перенеся с
огромным болезненным чувством удар с этой стороны, протянул ему
руку, чтобы все забыть и все простить...
Подводя итоги деятельности Житловского в рядах объединенной
ПСР, я должен сознаться, что в полной мере мои ожидания от его
вхождения в партию не сбылись. Дебютировал он в качестве эсера —
9 «Группа старых народовольцев» — российская группа революционных эмигран-
тов в Париже в 1890-х гг. В ее состав входили П. Л. Лавров, М, Н, Ошанина, Н. С. Ру-
санов, И. А. Рубанович, Э. А. Серебряков и другие. Располагая типографией в Же-
неве, вела активную издательскую деятельность, выпускала брошюры, в 1893-
1896 гг, издавала непериодический сборник под редакцией Лаврова и Русанова «Ма-
териалы для истории русского социально-революционного движения» (вышло 7 вы-
пусков). Стремилась поддержать народовольческую идейную традицию и содейство-
вать близким ей по направлению кружкам в России. Русанов и Рубанович участвова-
ли в 1901 г. в основании «Вестника русской революции», ставшего теоретическим
органом партии эсеров.
10 «Искра» — заграничная социал-демократическая газета, издавалась с 1900 по
1905 гг. Сыграла решающую роль в сплочении русских социал-демократов и подго-
товке II съезда РСДРП, который объявил газету Центральным печатным органом
партии. Отдельные номера перепечатывались в нелегальных типографиях в России,
а также па гектографах. После раскола в РСДРП газета стала органом меньшеви-
стской фракции.
Житловский Хаим Осипович ( 1865 — 1943)
91
независимого организатора заграничного Союза русских социали-
стов-революционеров - удачно, и книжку его «Социализм и борьба
за политическую свободу» всякий внимательный историк революци-
онного движения обойти бы нс мог. Но на этом его работа как
партийного писателя и идеолога надолго прервалась.
Когда за границу было перенесено издание «Революционной Рос-
сии»,11 центрального органа нашей партии, я надеялся, что тут-то по-
лучит возможность развернуться Житловский во всю величину сво-
его литературного дарования, многообразных знаний, живости,
остроумия и богатства аргументации. Я часто призывал его к испол-
нению своих обещаний, а в ответ слышал вечные жалобы, что он за-
вален мелкой «хлебной» литературной работой, не оставляющей вре-
мени для писания в партийный журнал — тем более что в него ему
стыдно писать «что-нибудь», а хотелось бы явиться с «чем-нибудь
особенным». Правда, он довольно охотно выступал в качестве лек-
тора и дебагера, горячо спорил о марксизме, о крестьянстве, о проле-
тариате, о стачках, демонстрациях, террористической борьбе. Был
он активным и в делах Аграрно-социалистической лиги.11 12 Но заса-
дить его за писание удалось лишь один раз, когда у нас явилась
мысль переиздать «Царь Голод» А. Баха.
Эта брошюра произошла из серии прочитанных им в России лек-
ций, внезапно оборванных и незаконченных. Бах согласился было
сам подготовить ее новое, исправленное и дополненное издание, но
перегруженный своими химическими опытами, так и не удосужился
к ней вернуться и уступил это дело нам. Житловский написал к ней
заключительную главу о социалистическом обществе с тем, что я
возьму на себя все остальное. Так в наших популярных изданиях
появилась «и его меду капля». Это меня порадовало, но выполнен-
ная Житловским работа все же оставалась далеко не соответствую-
щей его силам и возможностям. Потому ли, что из начального перио-
да общепартийного строительства он вышел утомленным, или пото-
му, что врастание его Союза в партию прошло с тяжелыми осложне-
11 «Революционная Россия» — газета Союза социалистов-революционеров (1901),
затем центральный орган партии социалистов-революционеров (1902 — 1905). Печата-
лась в Финляндии (X? 1, 2), Франции (X» 3, 4), Швейцарии (№ 5 — 77). С третьего
номера в состав редакции входили М. Р. Гоц, В. М'. Чернов и Л. Э. Шишко. В газете
публиковались материалы но вопросам программы и тактики партии, освещалась
внутренняя жизнь партии, события российской общественной жизни, большое место
отводилось вопросам крестьянского, рабочего и либерального движений, теории и
практике террора и полемике с социал-демократами. В 1920 г. В. М. Чернов органи-
зовал за границей журнал под таким же названием, подчеркнув тем самым его преем-
ственность с эсеровской газетой.
12 Аграрно-социалистическая лига — народническо-эсеровская организация, соз-
данная в 1900 г. но инициативе В. М. Чернова народниками-эмигрантами. В 1902 г.
влилась в партию социалистов-революционеров.
92 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ниями (особенно много их наросло в процессе его защиты Шарля
Раппопорта), но Житловский вместо взрыва энтузиазма, испытанно-
го всеми нами от смычки с Россией, не мог отделаться от некоторого
чувства охлаждения, нс без примеси горечи. Никак не могли нала-
диться у него отношения и с виднейшими нашими парижскими товари-
щами — Рубановичем и Русановым. У меня оставалась еще надежда
«проломить лед» при посредстве такой привлекательной и неотрази-
мо очаровывающей фигуры, как Михаил Гоц. Я нс раз возобновлял
попытки сблизить их между собою. Оказалось, однако, что взаимная
их несозвучность как психологических типов неизменно держала их
вдалеке друг от друга. Все это не могло пройти бесследно.
И вот незадолго до Амстердамского конгресса II Интернационала
я вдруг получил от Семена Акимовича Ан-ского весть, что он спешно
выезжает в Берн ввиду того, что его любимый друг Житловский так
потрясен всем происходящим, что и не знает, как Хаим сумеет все
это пережить.
У Ан-ского зародилась блестящая мысль: дать X. Житловскому
оправиться от всего пережитого, переправив его в Америку. Он пред-
ложил «бабушке русской революции», Е. К. Брсшковской, собирав-
шейся как раз тогда по партийной командировке объехать Соединен-
ные Штаты, взять с собою Житловского в качестве ее помощника,
особенно при ее обращениях к многочисленной в Америке еврейской
аудитории. Какого же ей еще искать лучшего, чем Житловский,
переводчика и посредника в сношениях с этой для нее непривычной
аудиторией? Я всеми силами поддержал это предложение. Независи-
мо от той услуги, которую он мог оказать «апостольской миссии»
Е. К. Брешковской, я считал для самого Житловского эту поездку
прямо спасительным делом.
Для Житловского поездка эта должна была означать конец евро-
пейского периода его эмиграции. От его Союза осталось одно воспо-
минание. Смычка с русской партией у него налаживалась туго. Глубо-
ко засевшей занозой было для него непризнание за Союзом преиму-
щественных прав на представительство партии за рубежом, усугуб-
ленное инцидентами вокруг Шарля Раппопорта, которого он считал
равным с ним основоположником Союза. Скрепя сердце, Житлов-
ский подчинился, но от этого его работоспособность пострадала.
Выехали они в октябре 1904 года. «Бабушка» имела в Америке
совершенно исключительный успех на грандиозных и по числу уча-
стников, и по их энтузиазму массовых митингов, где зал дрожал от
оваций, где женщины, слушая «бабушку», заливались слезами, где
не раз «бабушку» по окончании се речи толпа с пением революцион-
ных гимнов подхватывала на руки, проносила по залу и где нередко
зал не мог вместить всех собравшихся и приходилось тотчас же дуб-
лировать митинг в другом, наскоро найденном помещении!..
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
93
А «бабушка», как всегда, говорила: «Прошу вас меня обо всяких
программных тонкостях и о научных теориях не спрашивать: не моя
специальность. Но если здесь найдется достаточно лиц, чувствую-
щих потребность хорошо разобраться в том, что называется поли-
тической философией или миросозерцанием партии, то серьезно с
ними заняться дал обещание мой спутник, которого я так и называю:
„мой философ". К нему и обратитесь». Дальнейшие вести из Аме-
рики гласили об организации Житловским систематического курса
лекций, о том, что на первую лекцию собралось 700 человек (больше
зал вместить нс мог), о необычайном его успехе и т. д. У нас в Же-
неве появилась даже мысль об издании этого курса лекций.
После отъезда Брешковской было решено, что Житловский оста-
нется в Америке еще на неопределенное время «для закрепления не-
которых сделанных сю моральных завоеваний». Неудивительно, что
тогда же в Америке зародилась легенда, будто Житловский послан
был туда чрезвычайным уполномоченным партии социалистов-рево-
люционеров, — легенда, еще более усилившаяся после того, как в
Нью-Йорк прибыл и стал появляться перед публикой в сопровожде-
нии Житловского боевой герой нашей партии Г. А. Гсршуни после
своего побега из каторжной тюрьмы. Но в интересах истины надо
сказать, что никогда никакого представителя с неограниченными
полномочиями Центрального Комитета партия в Америку не посыла-
ла. Уезжая из Америки, «бабушка» оставила в ней две организации.
Одна была «Общество американских друзей русской свободы», а дру-
гая - «Автономная американская организация ПСР» с нью-йорк-
ским комитетом во главе и разветвлениями в других местах. Автоном-
ный характер этой организации исключал даже звание «уполномо-
ченного ЦК» при ней, полагавшегося для всех областных организа-
ций партии в самой России. Таким образом, Житловский мог быть
лишь рядовым членом этой организации и был таковым сначала
реально, а затем номинально. Нс занимая в Америке никакого пар-
тийного поста, Житловский имел возможность сохранить очень им
ценимую полную «свободу рук», при которой никакой специальной
ответственности за все его выступления и действия партия не несла.
Надвигалась революция 1905 года. Житловский нс утерпел и за-
крыл главу первого своего американского периода, не кончив обе-
щанного курса лекций. В 1906 году он приехал в Россию и был
встречен нами с распростертыми объятиями. Нам очень хотелось
провести его в Государственную думу, кажется, от Витебска, но вла-
сти поспешили его «разъяснить» (как называли тогда формальные
махинации для устранения от выборов нежелательных кандидатов).
Мы пытались также теснее связать его с организацией национальных
ветвей нашей партии, которая тогда росла с чрезвычайной быстро-
той, обрастая то прилегающими к ней автономными родственными
94	[3 партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
инонациональными партиями, то просто построенными по нацио-
нальному признаку филиалами общепартийных организаций.
Тогда как раз готовился созыв Всероссийского съезда социалисти-
ческих организаций 15 национальностей: то были большею частью
союзники ПСР (младо-дашнакцанс, грузинские социалисты-федера-
листы, эстонская ПСР, латышский Союз, социал-рсволюционный по
программе, но еще не успевший переименоваться из социал-демокра-
тического в социал-рсволюционный). К ним Житловский смог при-
соединить еще новооснованную Социалистическую еврейскую рабо-
чую партию,13 или, по инициалам ее имени, «Серп», и инонациональ-
ные отделы общепартийных социал-рсволюционных организаций
(мусульманский, поволжский, чувашский, осетинский и даже якут-
ский). Ввиду заслуг Житловского по разработке национальной про-
блемы Житловскому предлагалось, по моему предложению, пору-
чить открытие съезда.
Увы, полицейские удары по инонациональным организациям
очень ослабили их общий съезд: вместо 15 делегаций собралось 6, и
пришлось довольствоваться малоавторитетной конференцией. Самый
состав делегации нашей партии, бывшей фактически устроительни-
цей съезда, оказался неавторитетным; глава ее, Натансон, подпал
под влияние лидера правого крыла ППС, Пилсудского, и вместе с
ним провел решение, согласно которому основной вопрос конферен-
ции, вопрос национальный, был признан «вопросом открытым» и
«еще нс вышедшим из стадии внутрипартийных дискуссий».
Революция тем временем шла на убыль. Житловскому осталось
вернуться в Америку подавленным и разочарованным. Этим отчасти
объясняется и то, что заколебались самые основы его национально-
еврейской программы — нового или прогрессивного национализма,
как он выражался. От него незыблемыми остались красивые лозунги
с изменчивым и неопределенным содержанием.
Еврейство представлялось ему исторически одной из жертв леген-
дарной «колесницы Джаггернаута», путь которой устлан распростер-
тыми телами покорных фанатиков, в фаталистическом исступлении
11 Социалистическая еврейская рабочая партия (СЕРП) — одна из влиятельных
еврейских политических организаций России. Создана в апреле 1906 г. X. О. Жит-
ловским и М. Б. Ратнер, имела федеративные связи с партией социалистов-револю-
ционеров. Несмотря на весьма критичное отношение к другим еврейским социалисти-
ческим партиям в 1906—1907 гг., именно СЕРП после поражения первой русской ре-
волюции выступила с инициативой объединения всех еврейских партий. В мае 1917 г.
партия объединилась с ССРП, в результате чего была создана Объединенная еврей-
ская социалистическая рабочая партия (ОЕСРП). После Октябрьского переворота
1917 г. в ОЕСРП произошел раскол: одна ее часть приняла активное участие в борьбе
против большевиков, а другая - объединилась с левыми бундовцами и создала Объ-
единенную еврейскую коммунистическую рабочую партию, влившуюся в 1919 г. в
компартию Украины.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
95
отмечающих траурные выезды колесницы собственною кровью.
И Житловский возглашал — как будто то был трубный глас архан-
гела на Страшном суде — дышащий мужеством отчаяния призыв:
«Во что бы то ни стало - вон из-под колее истории!».
Но что могло это означать конкретно? На это свой недвусмыслен-
ный ответ давал сионизм. Нс одно ли из колес фантастической «ко-
лесницы Джаггернаута», врезавшись в живое распластанное тело
еврейского народа, оторвало его от собственной матери-земли, от его
исторической родины и превратило в обессиленного Антея древней
легенды?.. Житловский глядел иначе. Сионизм как конкретная по-
литическая программа решения вопроса — быть или не быть еврей-
скому пароду таким же государственно-независимым и полноправ-
ным народом, как все другие — его не убеждал.
Когда-то его мировоззрение ближе всего подходило к «духовному
сионизму» Ахад Гаама. Это не был сионизм интегральный: Сион не
рисовался ему, как великорусу Москва — собирательница земли.
Палестина выступала для еврея как основная централизующая сила
еврейской жизни, еврейской народной души, она — организующий
символ, по не более. Если угодно, Палестина — это мозг и сердце
еврейства. Но не во плоти, а «в духе».
Над этим вопросом он размышлял еще с середины 80-х годов, ко-
гда готовил к печати вышедшую в 1887 году книгу «Мысли об исто-
рических судьбах еврейского народа». Вплоть до середины 90-х го-
дов он искал принципы «нового национализма», по которому базой
его служит «нс отечество, не страна, а самостоятельная народная
культура». Освобождая этот принцип от всяких посторонних, на его
взгляд, наслоений и защищая, безусловно, его светский характер, он
наговорил много ослепляющих парадоксов: что «еврейский народ
остается верен себе даже при отказе от иудаизма, с его религией, фи-
лософией и нравственностью; что можно быть еврейским национали-
стом и даже сионистом, но в то же время исповедовать христианскую
религию» - «быть евреем нс по Талмуду, а по Евангелию Иисуса».
И вместе с М. Б. Ратнером он всецело увлекался принципами экс-
территориальной или персональной автономии (самоуправляющейся
полноправной национальной еврейской корпорации среди любого
инонационального государства). Больше всего настаивал он при этом
на присвоении конгрессам национальных еврейских делегатов имени
«сеймов» (хотя исторически сеймы старого польско-литовско-рус-
ского государства имели природу существенно территориальную).
Вооруженный этим пониманием, Житловский рассчитывал создать
«собственную» еврейскую партию, которая отнимет у Бунда'4 его
14 Бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России) — полити-
ческая партия, объединявшая еврейских рабочих и ремесленников западных областей
Российской Империи. Возник в сентябре 1897 г. на учредительном съезде еврейских
96 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
звание «властелина дум» еврейского народа на востоке Европы и ко-
торой Житловскому суждено указывать пути. Дело оказалось слож-
нее. Бунд после IV съезда уже более не был тем Бундом, который на
II съезде РСДРП, едва успев выступить с первым, еще робким абри-
сом национальной программы, был сурово принят сплоченным
«искровским» большинством буквально «в штыки». В Бунде уже
происходило «идейное перевооружение». Там уже была учтена тща-
тельная переработка социал-демократической программы по нацио-
нальному вопросу на таких партейтагах передовой в этом вопросе
Австрии, как Брюнский и Вимбургский; были усвоены и продуманы
серьезные труды таких теоретиков «австромарксизма», как Карл
Реннер и Отто Бауэр. И VI съезд Бунда (конец 1905 г.) отразил в
своей программе новые течения социалистической мысли в нацио-
нальном вопросе. Четкая формула умного и изящного Модема: «На-
ция — сумма всех индивидуумов, принадлежащих к данной куль-
турно-исторической группе, независимо от их районного расселения»
и «нация самоуправляется лишь в той области вопросов, в которой
социал-демократических групп в Вильно. Центральными печатными органами были
газета «Арбейтер штиме» («Рабочий голос» — издавался нелегально в России) и жур-
нал «Идпшер Арбейтер» («Еврейский рабочий» — издавался в Женеве). В 1898 г.
участвовал в подготовке и проведении 1 съезда РСДРП, вошел в партию как органи-
зация, автономная в вопросах, касающихся еврейского пролетариата. На II съезде
РСДРП (1903) бундовцы потребовали признания их организации «единственным
представителем еврейского пролетариата» и отстаивали требование федеративного
принципа построения партии. Когда их притязания были отклонены, вышли из
РСДРП. Под влиянием общего революционного подъема на IV (Объединительном)
съезде РСДРП (1906) снова вошли в РСДРП, занимая по всем вопросам меньшеви-
стские позиции. VI (Пражская) Всероссийская конференция РСДРП (1912) исклю-
чила бундовцев из партии. После Февральской революции 1917 г. бундовцы под-
держивали Временное правительство и выступали против большевистского курса на
захват власти, считая более предпочтительной для страны буржуазно-демократиче-
скую альтернативу. К Октябрьскому перевороту 1917 г. отнеслись отрицательно, счи-
тая приход к власти большевиков «узурпацией народной воли». Стратегия Бунда
была направлена на непризнание и отстранение от власти большевиков. В декабре
1917 г. на своем VIII съезде приняли установку на парламентский, демократический
путь борьбы с большевиками, полагая, что Учредительное собрание лишит их власти.
Гражданская война и еврейские погромы привели к крушению надежд лидеров Бунда
на буржуазно-реформистский путь развития России. В рядах Бунда произошел рас-
кол. В марте 1919 г. XI конференция Бунда провозгласила признание Советской вла-
сти, а в 1920 г. на XII конференции было принято решение о выходе Бунда из мень-
шевистской партии, о признании программы РКП(б) и присоединении к Коминтерну.
Не признавшие этого решения правые бундовцы объединились в апреле 1920 г. в Со-
циал-демократический Бунд и разделили общую судьбу меньшевиков. Часть их руко-
водителей эмигрировала, образовав за границей «представительство ЦК Бунда». В мар-
те 1921 г. на XIII конференции в Минске бундовцы, вопреки позиции правого крыла,
приняли решение о вхождении в РКП(б) на предложенных ею условиях, то есть на
общих основаниях, что привело к самоликвидации Бунда на территории России, в
Польше же он действовал до конца 1930-х гг.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
97
проявляется национальная жизнь как таковая, то есть в области
культурных вопросов» — с точки зрения последовательного «экстср
риториализма» нс оставляла многого желать. И когда Житловскому
удалось, наконец, создать течение «сеймовцев», программный сбор-
ник «Возрождение» и Социалистическую еврейскую рабочую пар-
тию, то он уже более не был счастливым собственником новой, нико-
му в полноте не ведомой идеи.
Впрочем, эта эпоха у Житловского была переходною; вскоре он
от «экстерриториализма» принципиально перешел к территориализ-
му. Гранью этого перехода явилось его известное заявление: «Ника-
кая культурная самостоятельность не мыслима там, где нет почвы
своей земли под ногами, то есть без территории с однородным еврей-
ским составом населения и с правом устраивать основы экономиче-
ской жизни так, как это соответствует воле большинства еврейского
народа».
Житловский, однако, не был бы Житловским, если бы он тем са-
мым решил вопрос, где же для евреев лежит эта «страна обетован-
ная». Для него как будто не было прошлой истории этого вопроса,
как например, длительные споры «аргентинцев» с «палестинцами»,
проект еврейского государства в Уганде и т. п. Он проповедовал
«территориализм без территории», территориализм пока совершенно
абстрактный, начинающий еще только подыскивать для евреев «уго-
лок своей земли под солнцем» — как будто всестороннего открытия
всех углов мира и его окончательного раздела еще не произошло и
где-то можно еще открыть «ничью землю». Ясно, что такой бестелес-
ный и бескровный, «воздушный» территориализм магнитом для мас-
совых упований стать не мог, он годился лишь для кучки интелли-
гентов, тщетно ждущих нового Моисея и обретающих лишь нового
фантазирующего прожектера.
Житловский был поставлен перед дилеммой: или примкнуть к
единственному, выпавшему на долю еврейства, но все еще проблема-
тическому «национальному очагу» в Палестине, либо примириться с
судьбой безземельной нации, которой остается мечтать разве лишь о
правах относительно свободной национальной корпорации в чужой
стране. Житловский был слишком умным человеком, чтобы все еще
закрывать глаза на неизбежность выбора между двумя этими воз-
можностями при отсутствии третьего. Так и поняли его все мысля-
щие евреи, когда он в своем американском журнале «Dos Naic La-
ben» (я в этом органе сотрудничал) в 1909 году заявил, что он «стоит
на пороге сионизма». Вопрос, казалось бы, был им раз и навсегда
решен. Но нс тут-то было.
Житловский в течение своей жизни побывал на многих полити-
ческих порогах. Но как-то слишком часто оказывался в обуви, обра-
щенной носками назад, а каблуками вперед. Так было у него с на-
родовольчеством, с партией социалистов-революционеров, с «Воз-
7 Заказ № 2146
98 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
рождением» и «Серпом», с «левыми эсерами», с «Поалей-Цион».15
Так и мне, когда я в 1929 году побывал в Нью-Йорке, пришлось его
застать в плену «биробиджанских» миражей. Трудно было нс ви-
деть, что связанная с ними платформа ИКУФа16 была большевист-
скою диверсией против сионизма и как бы его не слишком искусной
«контрафакцией». Но Житловский уже тешил себя иллюзией о но-
вом расцвете еврейской культуры на почве грядущей новой автоном-
ной еврейской республики в составе Советского Союза. И это в то
время, когда сионистов преследовали так же ревностно, как демо-
кратических социалистов, когда суровый опыт жизни уже наглядно
убеждал всех, что самостоятельная общественная жизнь еврейства в
СССР — сплошной мираж, что в Советском Союзе даже каждый от-
дельный еврей есть собственность союзного государства, у которого
отнято право ухода из этой страны, которое даже в Третьем Рейхс
долго существовало под условием денежного «откупа». Я тщетно пы-
тался разбить иллюзии Житловского и его друзей в этой области. На
меня многие глядели, пожимая плечами: как это какой-то гой смеет
оспаривать такого авторитетного знатока еврейской проблемы, как
Житловский? Мне пришлось пойти с ним на публичный диспут.
Я решился на это, отдавая полный отчет в том, что степень нашей
специальной компетентности в этой проблеме несоизмерима, но со-
вершенно спокойный за исход спора, потому что ясно видел на гла-
зах Житловского ослепляющую его повязку, а на своей стороне —
не поддающуюся перетолкованиям суровую правду жизни. И тогда
произошло неожиданное для многих: из этого спора не Житловскому
суждено было выйти победителем.
Может быть, стоит мельком упомянуть, что столь же воздушным
и бестелесным оказался и жизненный, бытовой национализм Жит-
ловского. Он дважды был женат и в обоих браках не бездетен. Пер-
вая жена его была русской, вторая — голландкой. Никакой здоро-
вый национализм не может, конечно, бунтовать против смешанных
15 «Поалей-Цион» — еврейская социал-демократическая рабочая партия. Была обра-
зована в феврале 1906 г. на учредительном съезде в Полтаве. Выступала за образова-
ние территориальной еврейской автономии на демократических началах в Палестине.
Октябрьский переворот 1917 г. члены партии встретили враждебно, требовали пере-
хода власти к Учредительному собранию, но отвергали насильственные методы борь-
бы против Советов. В 1919 г. от партии откололись правая группировка и левая фрак-
ция, образовавшая Еврейскую коммунистическую партию «Поалей-Цион». В 1922 г.
Еврейская коммунистическая партия в советских республиках самораспустилась, часть
членов партии вступила в ряды РКП(б), а другая — оформилась в Еврейскую ком-
мунистическую партию. Последние группы «Поалей-Цион» прекратили свое сущест-
вование в СССР летом 1928 г.
|6ИКУФ — американская еврейская организация. В 1920—1930-е гг. придержи-
валась прокоммунистических позиций, занималась в основном культурно-просвети-
тельной деятельностью.
Житловский Хаим Осипович (1865 —1943)
99
браков. Но в Швейцарии я знал детей его от первого брака: они были
с ног до головы маленькими швейцарцами. Дети от второго брака
выросли чистыми американцами. Это, конечно, нс материал для по-
лемики. Но это материал для биографической характеристики.
Кстати, переселившись в Берн, я застал Житловского в кругу его
семьи. Жена его, Вера Северьяновна, была исконно русской женщи-
ной. Она принадлежала к стародворянской помещичьей культуре.
Брак ее с Житловским был высоко романтическим браком, вполне в
духе того времени, когда «тургеневские девушки», бесконечно не-
удовлетворенные окружавшей их средой — затхлой и глубоко про-
винциальной, беззаветно порывали с нею, всей душою своей и всем
умом своим жаждали чего-то нового, свежего, оригинального и ухо-
дили, очертя голову, за какими-то неведомыми «Инсаровыми», гото-
выми головы свои положить за свою далекую крылатую мечту. И не
было ничего удивительного в том, что Хаим Житловский мог занять
воображение и сердце наивной, тоненькой как тростиночка, провин-
циальной помещичьей дочки. Она оказалась превосходною женщи-
ной, бесконечно преданной дому, семье, мужу и детям. Веру Севсрь-
яновну часто называли местным эсеровским Дон Кихотом в юбке,
а мужа — ее собственным Санчо Пансо. На ее хрупкие плечи свали-
лась главная тяжесть содержания семьи. И она была популярнее его
в студенческой русской колонии. В ее дешевой столовой кормились
многочисленные студенты и студентки, собственной кухни не заво-
дившие по непрактичности, по неимению времени, но также, увы, по
спорадическому безденежью. За них всех Вера Житловская бегала
по базарам, завязывала связи со швейцарской деревней для непо-
средственного снабжения сельскохозяйственной продукцией по опто-
вым ценам, налаживала сношения с местными банками для добыва-
ния оборотных средств на кухонную и столовую утварь и на сведение
концов с концами при неизбежности кормежки в долг юношества
плебейского и пролетарского происхождения, беспомощного на чуж-
бине. Для него Вера Житловская была прибежищем — надежной
консультанткой во всех жизненных делах, которым она от полноты
сердца, охотно и усердно предавалась в скудные излишки трудового
дня, проведенного среди кухонных горшков, кастрюль и сковородок
или целых колонн ждущей своей очереди накопившейся немытой по-
суды. Порою казалось подлинным чудом, как в этих условиях ухит-
рялась эта исхудалая, тщедушная на вид женщина давать целой куче
своих клиентов свежую, обильную и вкусную пищу за цену, неведо-
мую у местных рестораторов или изготовителей «домашних обедов»,
да еще прокармливая при этом себя с мужем и двумя ребятами. Но
чудес в мире не бывает, и в последнем счете единственным источни-
ком, из которого покрывались все хозяйственные дефициты, остава-
лась лишь исключительная трудоспособность и выносливость этой
женщины.
100 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Трудно было придумать больший контраст с мужем, принимав-
шим жизнь с усмешкой и с философской уравновешенностью. Он
больше всего ценил спокойствие, царившее в его кабинете среди мол-
чаливых книг и умеренного числа посетителей, с которыми так при-
ятно протекало время в разнообразных и содержательных беседах.
Тут как будто на другой планете, где-то вблизи от философски ясно-
го и безоблачного Олимпа, царили другие пиршества — пиршества
духа. Далеко уходила жизненная проза с запахом кухни и немытой
посуды, с грошовыми расчетами, с тесными рядами столов, вокруг
которых люди набивались, словно сардины в коробках. Посетители
его уютного рабочего кабинета входили в него, как в капище, под
обаянием пафоса расстояния между собою и жрецом, хранящим ски-
нию завета. Он умел импонировать... Но нередко можно было слы-
шать: «Нет, не такая жена нужна бы ему. Это только избалует, изне-
жит его. Ему бы надо волевую женщину, требовательную к нему как
жизненному товарищу по семейно-бытовой упряжке». Вере Северья-
новне сочувствовали, ее понимали, жалели и уважали. Практическая
беспомощность Житловского всем бросалась в глаза. Он сам с усмеш-
кой говорил про себя: «Моя фамилия звучит почти как „жид лов-
кий", но это мираж — более неловкого в жизни еврея и нарочно не
придумаешь».
Однако я скоро убедился, что бытовая избалованность Житлов-
ского в Берне была относительной. Он предпринимал отчаянные по-
пытки поправить экономическое положение семьи, но его титул
«доктор философии» к хлебной профессии отношения не имел. За-
работки его статьями в немецких социалистических изданиях были
более чем скромны. Лучше оплачивались его статьи в русских «тол-
стых журналах»: русская публика с жадностью глотала работы вы-
соко идеологического значения. Но тут была другая беда — он вечно
задумывал большие работы, длинные серии статей, для которых у
него нс хватало выдержки, и он их неожиданно обрывал ради начала
новых. В конце концов, у редакций сложилось правило принимать
его рукописи «в принципе», откладывая публикацию до получения
всей серии статей. И Житловский попадал в заколдованный круг:
чтобы добраться до конца серии, надо жить, а без гонорара за на-
чальные главы серии жить не на что. Но подчинить свою работу
нормам соразмерности и последовательности он не умел, а поэтому
часто жаловался, что у него «пороху не хватает», считал себя лите-
ратурным неудачником и опускал руки. Все это было напрасными
«литературными терзаниями», «пороху» у него имелось достаточно.
Нс хватало лишь самодисциплины, привычки систематически рабо-
тать. Вера Северьяновна, вопреки всему, продолжала хранить веру
в научно-философскую будущность мужа. И на один момент, каза-
лось, судьба им улыбнулась.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
101
У Житловского был младший академический товарищ, некто
Эдсльгейм. Отец его, богатый банкир, убедившись, что сын по его
жизненным стезям пойти не склонен да и не способен, решил
устроить судьбу его совсем по-иному: сделать из него светило интел-
лектуального неба, утвердив его на такой «ключевой позиции», как
крупное издательское дело всеевропейского масштаба. Молодой
Эдельгейм пригласил к ближайшему участию в деле Хаима Житлов-
ского, который, окрыленный грандиозными планами, отправился по
Европе вербовать сотрудников для новооснованного «Академическо-
го издательства социальных наук» и в этой части своей миссии пре-
успел. Вернувшись с манускриптом «Социалистических этюдов» то-
гда еще нового для немецкой аудитории Жана Жореса, с немецким
текстом «Исторических писем» П. Л. Лаврова и еще рядом проектов
новых работ разных авторов, он завершил переговоры с органом
университетской молодежи «Der Sozialistischc Akademiker» и помог
развернуть его в широкий орган социализма — «Die Sozialistischc
Monatshcfte», открывший свои страницы широкой социалистической
дискуссии: от бернштейнианцев справа до анархообразных элемен-
тов слева (впоследствии он превратился почти всецело в орган чис-
того немецкого «ревизионизма»), И все же...
Только с переездом в Америку материальная база жизни Житлов-
ского наладилась. Частью это было обусловлено изменившимися
жизненными условиями, в том числе новым браком. В некрологах
Житловского насчитывали около сорока написанных им книг — за-
видная литературная производительность, но большая часть напи-
санного относится к американскому периоду его жизни и деятельно-
сти.
* * *
Житловский принадлежал русской культуре не менее, чем еврей-
ской. Он когда-то не только охотнее, свободнее и красноречивее пи-
сал и говорил по-русски, чем по-еврейски, но и в напряженном без-
молвии собственной души думал по-русски. Ему, в смысле знания и
понимания России, было много дано; неудивительно, что это давало
право и многое с него взыскивать.
На глазах у Житловского происходило рождение, рост и конеч-
ная победа большевизма. Как достаточно образованный этический
мыслитель, он никогда не исповедовал удобного лозунга «победите-
лей не судят». Он издавна вскрывал в самом Марксе принципиаль-
ное отталкивание от морализма. Он писал на своем знамени: «Нет
социализма без морали, нет и морали без социализма». Из этого
основного корня он выводил и многочисленные «преступления боль-
шевизма» перед человечеством и его культурою. Из него же выводил
он и то, что «в последнем счете ленинская мораль совпадала с исзуи-
102 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тизмом». Казалось, что это в полной мере открывало ему глаза на
все те регрессивные начала, которые зрели в октябрьской револю-
ции, несмотря на всю ее революционную внешность и на всю ее кон-
структивную немощность, несмотря на весь размах се страсти к раз-
рушению отжившего мира. С беспощадным остроумием говорил он,
что буржуазная революция умела хотя бы с энтузиазмом насаждать
повсюду «деревья свободы». А октябрьская? «Большевики, — писал
он, - не засадили ни одного социалистического деревца. Вместо это-
го они всадили в землю мертвый телеграфный столб и начали поли-
вать его кровью буржуазии и Других „противников"; а потом и кровью
рабочих масс. Нечего удивляться, что и получилось такое чучело...»
Вместе со всеми нами Житловский нс раз повторял: «Если нет
полноты свободы без социализма, нет и никакого социализма без
полноты свободы». Спрашивается, какими же судьбами при такой
исходной точке зрения и такой оценке реального большевизма он к
концу жизни мог кончить ролью обычного «попутчика» сталинской
диктатуры? Вопрос кажется неразрешимым. Думаю, однако, что не-
которые элементы, его освещающие, из эпохи своей близости с Жит-
ловским я вынес.
Камень, о который роковым образом споткнулся он, было старое
упование Герцена и Чернышевского, Лаврова и Михайловского
(условно подтвержденное и самим Марксом), что для России нс
исключена возможность минования крутой и тяжкой лестницы капи-
талистической эволюции и обретения более прямых путей к социа-
лизму. В известном смысле такая вера была широко распространена
в эсеровских кругах. В кругах русского марксизма, наоборот, она
считалась совершенно иллюзорною. Никто нс предвидел лишь одно-
го: что именно одна из фракций русского марксизма, его крайне ле-
вое, большевистское крыло сыграет дьявольскую шутку над обеими
спорящими сторонами. Как раз большевистский переворот и дал воз-
можность «перепрыгнуть» через обычный цикл «классического» ка-
питалистического развития и так повернуть колесо истории, что рус-
скому капитализму пришлось «отцвести, не успевши расцвести».
Ленин отлично понимал, во что он метил, провозгласив свою фор-
мулу: да, мы осуществляем не свою собственную программу; мы,
в сущности, перехватываем у эсеров их программу. Но пусть они на
нас не жалуются: кто же виноват в том, что они свою собственную
программу провести в жизнь не смогли, нс сумели или нс посмели?
Так дайте же шире дорогу нам!
В самой России нашлось немного простаков, попавшихся на лов-
ко закинутую Лениным удочку. Известное их количество оказалось,
однако, в рядах левых эсеров. Но им извинением было то, что они
пошли в западню «по молодости лет» и по свойственной этой поре
наклонности к умственному упрощению. Они не умели глубже ана-
лизировать вопроса о том, в чем кроется секрет вмешательства кол-
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
103
лективного разума и коллективного деяния в дело «минования» всех
фаз капиталистической эволюции. Чем будут заменены эти выпадаю-
щие фазы? Они нарождались, развивались и сменялись самотеком,
то есть стихийно. Кто же, что и как станет на их место? В способе
ответа на эти вопросы и была вся суть.
Россия знала когда-то группу «народников-монархистов» (В. Пру-
гавин, Юзов-Каблиц, Н. Энгельгардт и другие). В их представлении
переворот должна была произвести нс знающая себе равной по все-
могуществу и способная парить высоко над своекорыстным эгоизмом
всяких сословий и классов монархическая власть. Она скажет: «Да
не будет капитализма!» — и покинет историческую арену капита-
лизм. Она скажет: «Да будет всеобщее равенство в труде»  и про-
цветет народное производство с исключением всякой эксплуатации.
Этой группе не было дано стать властительницей дум эпохи. Но
свой вариант такой же веры во всемогущество над народным хозяй-
ством «властного приказа» дало в революции течение, обычно обо-
значаемое именем «якобинства» или «бланкизма». На русской почве
оно получило наиболее безудержную, безоглядную, «одержимую»
форму в «нечаевщинс». Внезапный захват власти сплоченной заго-
ворщической группой, умеющей облагодетельствовать трудовые мас-
сы своими декретами, — вот где кроется секрет обретения прямого
пути к социализму, в обход капиталистических путей развития. Но
в народничестве нечаевский элемент был преодолен общим перерож-
дением смутного народничества в последовательную демократию.
Однако ставка на заговор, захват власти, диктатуру, правительствен-
ный террор, декретоманию возродилась в новой форме. Будущий ис-
торик русской социал-демократии отмстит в своей летописи вещий
момент: Ленин, явившийся из-за границы, впервые излагает перед
«советчиками» свою максималистскую программу. В ответ ему один
из видных большевиков смятенно и возмущенно восклицает: «Трон
Нечаева, вакантный после его смерти, более не свободен! Отныне он
занят, и кем же? Нашим Лениным!».
Вне дороги политической демократизации страны и еше более
глубокой демократизации хозяйства никаких фаз капитализма мино-
вать нельзя. Вытеснение капитализма с его позиций замещалось бы
при этом по всему фронту созидательным развертыванием всевоз-
можных форм коллективного хозяйства, обобществления труда и
собственности «снизу вверх»: в общинно-кооперативной эволюции,
профессионально-гильдейской, земско-муниципальной. Житловский
должен был бы отлично понимать, что все это далеко не равносильно
какому-то единому и моментальному волевому акту — переброски
своего тела на «гигантских шагах» террора и диктатуры в какое-то
«государство будущего» через «сожженную землю» полымем граж-
данской войны.
104 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
И вот где была скрыта подлинная загадка: Житловский этого не
понимал! Старому оптимистическому упованию лучших времен на-
родничества он дал упрощенное и грубое наименование: непосредст-
венного «перехода от царизма к социализму». Словно «от царизма»
есть куда «переходить», кроме Петропавловки, Срсдне-Колымска и
Акатуйской каторги! Правда, и они теперь перестроены, вернее,
перекрашены и переименованы, а как — о том знает лишь Гулаг
(Главное управление лагерями, где проживают миллионы крепост-
ных рабов), ибо, как всем давно известно, Советский Союз, к стыду
нашему, является самым крупным форменным рабовладельцем всех
времен и народов.
Судьба Житловского была предрешена. Раз уж он привык мыс-
лить о скачке через капитализм не иначе как произволением авто-
ритарного волюнтаризма и вне осложнения эволюционно-демократи-
ческими переходными стадиями, то дальнейшее ясно само собою.
Дальше Житловский пошел торною дорогою всех, утративших свой
собственный жизненный путь.
На его глазах «выморочным» имуществом стал большевизм. Сек-
вестровать его в свою пользу явился самовольный наследник — ста-
линизм. Сопротивление ленинской «старой гвардии» было сломлено.
Кто хочет цели, хочет и средств. Ими были великая сталинская чист-
ка и нашумевшие на весь мир «процессы». Злостные ненавистники
ленинизма и Ленина могли бы только предаться ликованию. Ведь
было доказано с якобы судебной достоверностью, что весь подобран-
ный и вышколенный в подполье Лениным главный штаб его, может
быть за вычетом случайных одного-двух членов (в том числе Стали-
на, конечно), состоял сплошь из вредителей, изменников, предате-
лей родины, то ли немецких, то ли японских шпионов!
Житловский не мог закрыть на это глаза. Но не мог он и объявить
такие суды — комедией, их приговоры — грязной клеветой, а испол-
нение судебных решений — кошмарным преступлением. Что же ему
оставалось?
Путь слабых людей: он осторожно прошел посередине. Он ничего
нс утверждал, нс бросал услужливо, в угоду «хозяина», комки грязи
в свежую могилу. Но он резонировал, он взвешивал разные шансы.
Сверял «да» и «нет». И высказывался почти нейтрально. Как знать,
были ли все эти вчерашние герои и звезды большевизма подонками
человека. Он готов был высказать только абстрактное положение:
возможно, что были. На свете нет ничего невозможного...
Но вот знаменитый и безупречный американский философ и педа-
гог Дьюи взялся дублировать в американской обстановке и амери-
канских правовых формах ряд московских процессов. Результат
свелся к позорному краху всей московской постановки. И что же?
Воспользовался ли этим Житловский? Нашел ли в себе достаточно
смелости, чтобы произнести: «А возможно, что и нс были»? Нет. Но
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
105
услужливо принялся подрывать авторитет Дьюи. Он, видите ли, не-
достаточно знаком с условиями подполья, а поэтому недостаточно
компетентен и квалифицирован для разбора таких дел... И это го-
ворил человек, в ленинской морали узревший иезуитскую сущность!
И еще один образец. Я жил в Праге, когда Гитлер начал ряд сво-
их захватнических действий по окончательной подготовке Второй ми-
ровой войны. Первым его шагом был «аншлюс» Австрии. Мы, нахо-
дившиеся в Европе, с замиранием сердца следили за тем, как легко
прошел аншлюс в замаскированных, «без пяти минут легальных»
формах и как вывел он нацистскую агрессию прямо в тыл сначала
Чехословакии, а затем через нее и в тыл Польше. И вот в это самое
время мы узнаем, что Житловский в Америке нс то простодушно,
нс то безответственно и легкомысленно взял на себя оправдание
аншлюса! В принципе, говорил он, аншлюс — мера правильная; луч-
ше было бы, конечно, если бы его провели социалисты, но раз этого
не вышло, то хорошо, что за него взялись хоть наци! Что Житлов-
ский способен в такой степени утратить и всякое чутье действитель-
ности, и всякое понимание общеполитической ситуации, признаюсь,
при всем знакомстве со слабостями Житловского, нс мог себе пред-
ставить и я. Ради внешней, кажущейся справедливости абстрактного
принципа «аншлюса» как он мог нс заметить, что, призывая мирить-
ся с ним, он подписывает смертный приговор над еврейством и всей
остальной, кроме Германии, Европой? Тогда я окончательно сказал
себе: это абстрактный резонер, но совсем не политик.
Несколько позже как громом поразило еврейство всего мира весть
о договоре Молотова—Риббентропа,17 иными словами, Сталина-
Гитлера. Выступить прямым адвокатом Гитлера ему, еврею и идеоло-
гу еврейского национального бытия, — нс значило ли идти на мо-
ральное самоубийство? А нс выступить? И вот готов новый поворот:
договор этот, конечно, удар по еврейству и отчасти по социализму,
но, может быть, он был нужен для СССР. Что же еще тут добавить?
Так спускался со ступеньки на ступеньку бывший мой близкий
приятель Житловский. Терпеть я далее не мог — и выступил против
него со статьей «Лицом к лицу с Житловским», полной горечи и воз-
мущения. Житловский был взволнован. Оставшимся у нас общим
друзьям говорил, что ответит мне все разъясняющей брошюрой.
Я ждал. Брошюра нс появилась, и от нес нс нашлось никаких следов
в его литературном наследстве. И что мог бы он ответить?
Заброшенный превратностями судьбы в Нью-Йорк, ставший уже
давно-давно резиденцией Житловского, я с особой силой почувство-
17 Речь идет о «Советско-германском пакте о ненападении», который был заклю-
чен 23 августа 1939 г. в Москве сроком на 10 лет. Одновременно был подписан сек-
ретный протокол, по которому Германия и СССР договорились о разграничении сфер
влияния в Восточной Европе.
106 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
вал разверстую между нами неперсходимую пропасть. Того, прежне-
го, «моего» Житловского больше не существовало. Его подменили.
И я с горестным недоумением спрашивал себя: «Что с ним? Чему он
учит? В чем пафос его проповеди? Что прозревает он в судорогах и
конвульсиях современности?». Искал - и нс находил у него ничего
«своего». Какой упрощенный, грубый, деревянный трафарет, какое
рабское повторение чужих, избитых, истертых, затрепанных мыс-
лей!
«Жизнь слагается из бесчисленных, странно спутанных кривых,
а се хотят заключить в квадраты логических построений». Это изре-
чение В. Г. Короленко когда-то меткостью своей особенно нравилось
X. Житловскому. Увы! Теперь он подверг себя умственному «опро-
щению». Как будто трех измерений стало для него уже много. Хва-
тит и двух, особенно если перед ним - разграфленная фабричным
способом в квадратики бумага, и в этих квадратиках так легко раз-
мещается целая «прикладная социология» для нетребовательных
вкусов. Все идет на свои полочки, да и полочек-то нужно немного:'
Политический мир стал легко распадаться для Житловского на
три части. С одной стороны — тс, для кого СССР, как Палестина
для сионистов, есть «святая земля» социализма, плюс их «попутчи-
ки»; с другой — противоположный мир всемирной реакции и фа-
шионацизма с их «попутчиками»; и, наконец, посредине — мир бур-
жуазного индивидуализма, нс способный, конечно, разорвать со сво-
ей частнокапиталистической базой, но в лучшей части своей так про-
чувствовавший угрозу всей цивилизации от немецкого «зверя из
бездны», что готов безоговорочно и стопроцентно помогать единст-
венно непримиримому и бескомпромиссному борцу против него —
Советскому Союзу.
Схема как схема: «три квадрата логических построений». И в ка-
ждой из них Житловский приготовил по сенсации. Во-первых, себя
самого он, если не ошибаюсь, впервые формально провозгласил
одним из коммунистических «попутчиков». Но ведь даже хвост ко-
меты, влачащийся за нею во всех путях се, имеет свой собственный
изгиб. И Житловский конфиденциально, нс без некоторой «тайнопи-
си», вверял бумаге «важное» признание: «Но у меня есть свои заме-
чания в области чисто политических и духовных надстроек над су-
ществующим режимом, о которых распространяться сейчас нс вре-
мя». И вот этой-то «оговоркой, сказанной скороговоркой», исчерпы-
валось все, что осталось в Житловском от Житловского!..
Каковы же были мотивы его приписки в «попутчики» к комму-
низму? Во-первых, он на все сто процентов за уничтожение частного
капитализма. Во-вторых, в споре между Сталиным и Троцким он за
формулу Сталина, которая, как он утверждал, «всегда была и его
формулой». В-третьих, он «высоко ценил роль Сталина в разреше-
нии национального вопроса».
Житловский Хаим Осипович (1865— 1943)
107
Верить, конечно, можно во все. Взять хотя бы «уничтожение
частного капитализма». В былые времена Житловский по поводу
столь однобоко отрицательного определения социализма только по-
жал бы плечами и поставил бы ребром вопрос: а в пользу чего и кого
«уничтожается» капитализм и чем заменяется? Ибо история знала
много режимов, расцвета частного капитализма в недрах своих нс до-
пускающих: императорско-мандаринский «государственный социа-
лизм» древнего Китая, коммунистичсски-теократическос государство
иезуитов Парагвая, военный коммунизм с режимом «сисситий» (то
есть «общего котла») античной Спарты... И Житловский помнил то-
гда, что есть виды коммунизма, стоящие не выше частного капита-
лизма, а ниже его, и знаменующие отнюдь нс его псрсразвитис, но
как раз наоборот: его недоразвитие. Нс сомневаюсь, тогдашний Жит-
ловский и в оценке нацизма не успокоился бы на столь же упрощен-
но-негативной формуле: «национал-социализм есть просто железный
корсет, нс дающий капитализму распасться». Он сумел бы рассмот-
реть в нем и его демагогический, грубый, но несомненный антикапи-
тализм, и его специфическую природу недоношенного квазисоциа-
лизма в форме последовательного «вссогосударствлсния» на основе
партийной монополизации самого государства. Многое знал и поза-
был Житловский!
А что он приобрел? Уменье глубокомысленно вникнуть в разницу
«формул» между Сталиным и Троцким? Тема эта немного опоздала;
Сталин ее навсегда разрешил, да так ловко, что не оставил Троцкому
возможности ни апелляций, ни кассации. Да, вот еще: уменье оце-
нить величину «значения Сталина в разрешении национального во-
проса» . Но об этом Житловскому было с кем поговорить и кроме ме-
ня: например, с представителями тех прибалтийских республик, для
которых этот «способ решения» может писаться как угодно, а читать-
ся все равно одинаково, а именно: «вооруженная оккупация».
Еще одна сенсация Житловского — сообщение, будто «формула
Сталина всегда была и его формулой». Чего же лучше! А вот я знал
человека, чья формула гласила: из-за фиаско большевизма разочаро-
вываться в социализме не приходится, ибо «никаких деревьев социа-
лизма большевики нс насаждали». По совершенно изумительному
совпадению фамилия творца этой формулы — Житловский, и даже
имя то же — Хаим!
Но что эти сенсации перед его заявлением, по которому все или
почти все рабочие организации и партии как русского, так и еврей-
ского демократического социализма оказывались в лагере фашиона-
цизма и его попутчиков! Я сначала не верил собственным ушам и гла-
зам, но вот перечень «враждебных групп» собственноручной работы
Житловского: «троцкисты, социал-демократия старой марксистской
школы, включая Бунд, „демократических социалистов", социал-
реформистов, социалисты-революционеры от крайне правых через
108 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
чсрновский центр до крайне левых, анархисты, сионисты и особенно
пойалей-сионисты и цейрс-ционисты нашей страны, организации
типа „Арбстер Ринга",18 Рабочего комитета,’9 национально-рабочего
фербанда в большинстве их членов и бренчей — все эти круги можно
назвать попутчиками всемирной реакции»! И ведь придет же такая
фантазия: нагромоздить, как Пелион на Оссу, бундистов на сиони-
стов, анархистов на старых марксистов, троцкистов на социал-ре-
формистов, эсеров на эсдеков, все это сверху прикрыть разными
рабочими рингами, юнионами, фербандами, бренчами, вдохновляе-
мыми идеями демократического социализма, и, взобравшись на вы-
сочайшие ходули, одним богатырским скачком перемахнуть через
всю эту вражескую груду разоблаченных им попутчиков мировой
реакции, то есть фашионацизма!
Откуда эти, такие чуждые Житловскому в расцвете сил его, дог-
матизм и фанатизм? Максим Горький как-то раз метко подметил:
«Люди догмата часто являются добровольными пленниками слепой,
жестокой веры и тем более фанатически защищают истинность ее,
чем мучительнее сомневаются в ней». Разве от этого?
Житловский буквально набрасывался на всю эту «сплошную
реакционную массу», пускался на различные логические ухищрения,
чтобы набросить на нес самую черную тень и разделаться с ней.
«Мой девиз, — говорил он, — немедленная всевозможная помощь
Советскому Союзу во всех возможных формах и видах, с чьей угод-
но стороны и в максимальной мерс. Но я — попутчик коммунизма,
«Арбетер Ринг» - американская еврейская рабочая организация. Была создана
н 1900 г. эмигрантами-евреями из Восточной Европы, в качестве главной своей цели
провозглашала полное «освобождение рабочих от всех видов эксплуатации». Играла
важную роль в распространении идей демократического социализма среди еврейских
трудящихся Америки, активно боролась за интересы рабочих и гражданские нрава.
Вместе с тем выступала за сохранение национальных духовных традиций и еврейской
культуры, в особенности на идише. Проводила широкую социальную политику, на-
правленную прежде всего на поддержку престарелых и больных, развитие образова-
ния и досуга. Ныне одна из культурно-просветительных еврейских организаций США
(The Workmen’s Circle I Arbeter Ring), ориентирующаяся в основном на сохранение и
поддержание национальной идентичности ее членов.
’’Еврейский рабочий комитет — американская еврейская рабочая организация.
Была создана в феврале 1934 г. для представительства интересов еврейских рабочих
в профсоюзном движении страны и для мобилизации рабочих на борьбу с усилившей-
ся фашистской угрозой в Европе. С первых дней своего существования имела тесные
связи с ведущими профсоюзными объединениями США — Американской федерацией
труда и Конгрессом производственных профсоюзов, при помощи которых развернула
широкую антифашистскую деятельность. С началом Второй мировой войны оказыва-
ла всестороннюю помощь странам и народам, подвергнувшимся фашистской агрессии.
При непосредственном ее содействии удалось переправить из оккупированных фаши-
стами европейских стран в США более 1500 видных деятелей рабочего и социалисти-
ческого движения (в том числе В. М. Чернова), крупных деятелей науки и культуры,
как евреев, так и представителей других наций.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
109
а „они" — попутчики всемирной реакции. Мы — на двух противо-
положных полюсах, следовательно, их девиз  противоположен мо-
ему. Значит, он должен гласить — никакой помощи Советскому
Союзу, ниоткуда, ни в какой форме и ни в какой мере. А если „им"
и приходится порой оказать кое-какую помощь, от которой не удаст-
ся откричаться, так это скрепя сердце, с раздвоенной волей, с изъ-
еденной червоточиною ненависти к советской власти душой...»
Железная логика! Сказано слово — и все изъяснилось! Умел же
заглядывать в глубь наших «черных» душ следопыт Житловский!
Самсон когда-то воскликнул: «Погибай, душа моя, вместе с фили-
стимлянами!». Ну, а мы, выходит, практичнее Самсона: чем жертво-
вать собственной душой, мы жертвуем просто собственной родиной...
Пожалуй, лишь в одном он ощупью, сослепу, локтем касается
истины. Если бы по той или другой причине, хотя бы в результате
военных неудач, именующая себя советской, а на деле — просто то-
талитарно-партийная, диктаторская власть решила бы уйти или сама
себя реформировать, или окружающей се средой была бы смещена и
заменена более народной, более демократической властью — я пла-
кать не стал бы. Но если Житловский полагал, будто моя нелюбовь
к партийной монополии на власть во мне сильнее моей любви к род-
ному народу и родине и что за гибель этой власти для меня и круше-
ние родины — недорогая плата, то за кого он меня принимал? Одно
из двух: или он считал меня выродком человечества, или сам был
чужд бескорыстной любви к родине, стоящей превыше всяких
личных страстей, пристрастий и неприязней. Если родина моя имела
несчастье во время величайшей в истории катастрофы возглавляться
правительством, которому природа его мешала использовать все се
силы, все се ресурсы и привести к максимальной гармонии связи с
лучшими союзниками, то каков должен был быть естественный и
здоровый порыв моей души: поставить на ней крест, махнуть рукой
на нес вместе с ее властью или же напряженнее взывать о помощи
ей? Ибо кто нуждается в помощи: счастливцы или несчастливцы?
Неужели это непонятно?
Что касается лихого кавалерийского налета Житловского на по-
зиции почти всех русских и еврейских партий и рабочих организа-
ций, то скажу по праву человека, стоявшего вместе с Житловским у
колыбели той партии, политическую репутацию которой пытался он
запятнать. Рвать последние нити моральной связи с этой партией или
с тем, что от нес осталось после ее разгрома, было его, конечно, пра-
во. Но он должен был помнить, что в его жизни нс было лучших вос-
поминаний, чем связанные с нею. Она вписала в историю незабывае-
мые страницы кипучей работы, беспримерных жертв, напряжения
социалистической мысли и революционной совести. Она была богата
великими предчувствиями и прозрениями. Нс чужда была она и
трудно поправимых промахов, и трагических ошибок. Пусть тот, кто
110 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
свободен от них, первый бросает в нес камень. Но нс Житловскому
же это следовало делать! Выражаясь словами Герцена, не отшиблен-
ный ли угол памяти, разумения и совести сделал Житловского ее
обвинителем?
Теперь несколько слов о Рабочем комитете и прочих объединяв-
шихся вокруг него еврейских организациях. Это они-то вставали на
путь помощи России только тогда, когда уже сил не хватало «от нес
откричаться»? А кто же начал первым кричать на весь рабочий мир
о немедленной помощи Советской России, как только Гитлер пере-
ступил ее рубежи? Рабочий комитет! Кто послал для переговоров о
способе пересылки в Россию собранных средств особую делегацию к
полпреду Уманскому? Рабочий комитет! Кто до образования Russian
War Relief20 не один месяц собирал теплую одежду, медикаменты,
деньги — собирал не импозантными чеками, а буквально за счет
трудовых рабочих грошей, тех грошей, в которых, по словам поэта,
«иная гривна медная дороже ста рублей»? Рабочий комитет! Чьи
сборы вещами и деньгами благодаря массовому рабочему энтузиазму
достигли суммы приблизительно в миллион долларов? И чья работа
получила признание в переданной от имени Советской России благо-
дарности через Russian War Relief? Рабочего комитета!
Как мог Житловский такого движения не чувствовать и не це-
нить? И как у него, когда-то такого совестливого и лояльного, хва-
тило смелости писать, что это — враги помощи России. Неужели из-
за того, что не организациям «попутчиков» выпала в нем инициатив-
ная и ведущая роль? Или в нем говорил ущемленный «комплекс»
перебежчика? Лев Толстой про одного из героев Ф. М. Достоевского
сказал: «Он живет, мстя себе и другим за то, что послужил тому, во
что нс верил, а лишь наскоро убедил себя, что верил; и потому при
первом удобном случае разуверился...». Не так ли случилось и с
Житловским?
Доктор Хаим Житловский был когда-то близким моим прияте-
лем, и я готов был считать его чем-то большим: своим другом. Я це-
нил в Житловском, кроме обычных свойств, доставляющих в нашей
среде популярность человеку пера и ораторской трибуны, еще нечто:
свободный от догматизма ум, со вспышками несомненной оригиналь-
ности; отсутствие логического изуверства, не способного прислуши-
ваться к другим и умеющего лишь плести собственную бесконечную
нить силлогизмов; культурность в спорах с инакомыслящими, запре-
щающую доводить остроумие дебатера до грубого глумления, а стра-
стное отношение к собственной «правде» — до чернения противника
приписыванием ему всех смертных грехов. Развитие нашего при-
20 Russian War Relief — американская общественная организация, созданная в
1942 г. для оказания материальной помощи народам СССР, подвергнувшимся фаши-
стской агрессии.
Житловский Хаим Осипович (1865 — 1943)
111
ятельства в глубокую дружбу было прервано случайностями личных
судеб, отбросивших нас надолго на географическое расстояние, для
поддержания взаимных отношений почти непреодолимое. Так по-
рознь пережили мы самые катастрофические сдвиги в бытии России
и Европы. Я думал, что наша близость победоносно выдержит это
испытание: я оказался наивным прекраснодушным оптимистом.
Здесь, в Америке, вне моего зрения, прошла главная, и в том чис-
ле финальная часть его жизни и деятельности. Это имя когда-то
произносилось здесь с неизменным обертоном всеобщего уважения;
оно было даже окружено чем-то вроде преклонения среди довольно
большого круга его учеников и почитателей, внимавших ему, как
учителю. Но звезда Житловского, бывшая 20 — 25 лет тому назад в
зените своем, с тех пор стала медленно, но верно клониться к закату.
Немалую роль в этом сыграла писательская индивидуальность Жит-
ловского: его капризная манера обо всем говорить «не так, как все»,
и даже непременно наперекор всеобщему мнению, непременно эпа-
тировать читающую публику какой-нибудь сенсационною выходкой
или, по крайней мере, блестящим парадоксом. Когда-то мышление
доктора Житловского было не лишено известной оригинальности.
Но его постигла судьба, довольно обычная для людей, чрезмерно
форсирующих зародыши этой оригинальности и потому превращаю-
щих ее в нарочитое оригинальничание, под конец становящееся на-
зойливым и нсэстетичным. Вместе со склонностью «для красного
словца не пожалеть ни матери, ни отца» это перенапряжение инди-
видуального писательского своеобразия стало все более создавать
Житловскому репутацию избалованного литературно-публицистиче-
ского гурмана, умственного сибарита, у которого игра идеями и по-
нятиями преобладает над тем, что можно было бы назвать «идейным
целомудрием» или, если хотите, «интеллектуальной совестью».
Нельзя уважать того, чем играешь; а без уважения как к чужим, так
и к собственным, меняемым как перчатки, канонам и лозунгам, нет
более и той писательской искренности, без которой можно только
скользить по поверхности читательского сознания, лишь задевая, но
не захватывая его глубоко: «сердце тем не убедится, что не от сердца
говорится».
АН-СКИЙ
СЕМЕН
АКИМОВИЧ
(1863—1920)
Из Парижа пришло письмо:
«Семен Акимович едет сюда лично с
Вами познакомиться и обо всем пере-
говорить. Заверяет: ни одно дело нс
было ему до такой степени по сердцу,
как ваше. Так и рвется свидеться с ва-
ми, как с родным. У него зреет план,
на кого в эмиграции можно и нужно
вам опереться; а эмиграцию знает он,
как никто. Но настойчиво советует: до
свидания с ним от всяких решений, ко-
торые могли бы вас связать, воздержи-
тесь!».
Так спешили меня обрадовать в
Цюрихе друзья, посвященные мною в
представившиеся мне трудности. Туда
приехал я в 1899 году из России с це-
лым рядом планов. А «оттуда» я вывез
заделанный в каблуке штиблет «устав»
основанного мною вместе с мужиками
села Павлодар Борисоглебского уезда
Тамбовской губернии «Братства для за-
щиты народных прав». В этом «Брат-
стве» я видел (и, как впоследствии ока-
залось, не ошибался) удачно найден-
ный тип основной, первоначальной
ячейки для всероссийской организа-
ции будущего крестьянского союза;
а в этом союзе — основной рычаг для
направления всего аграрного движе-
ния, которое должно перерасти, поре-
Ан-ский Семен Акимович (1863— 1920)
113
ключиться в уже зреющую грандиозную аграрную революцию.
И главная цель поездки моей за границу была прежде всего органи-
зация издательства для деревни, обслуживающего эту аграрную ре-
волюцию.
Пока за границею мне нс везло. Где найти людей, способных за-
сесть прежде всего за работу самого создания «народной» литера-
туры, потом выпуска се в свет в количестве, хоть сколько-нибудь со-
ответствующем потребностям в ней огромной крестьянской массы?
Где найти умеющих говорить с мужиками на понятном для них язы-
ке, однако без грубой подделки под их говор и без разжевывания
пищи духовной, словно для беззубых детей, от которых на версту не-
сет фальшью и скукой? Где найти сочувствующих для сбора доста-
точных средств на оплату расходов по печатанию, по транспорту, по
сношениям с Россией, по организации всего дела? В Швейцарии на
авансцене политической жизни эмиграции я видел лишь социал-де-
мократов. В ее рядах моим делом сначала заинтересовались было не-
которые молодые «рабочедельцы»,1 но их сковывала боязнь, как бы
ветераны «Группы освобождения труда», с Г. В. Плехановым во главе,
не обрушились на них за возврат к «ереси народничества». Из самих
же этих ветеранов мне оказал многообещающий прием П. Б. Аксель-
род; но и он после моей встречи с Плехановым отдалился от меня.
Сочувственный отклик я нашел только у X. О. Житловского в его
Союзе русских социалистов-революционеров за границей. Но дела в
Союзе шли через пень в колоду: очередной номер издаваемого им
журнальчика «Русский рабочий» (там должен был появиться мой
«устав», а кстати, и общая оценка грядущего выхода крестьянства на
авансцену политической жизни) никак нс мог выйти в свет, по пово-
ду же отданной Союзу рукописи моей об основных проблемах нашей
тактики в городе и деревне в редакционной коллегии Союза возник-
ли бесконечные прения. Мое разочарование росло: казалось, я попал
не туда, куда надо.
В этот момент пришли мне на выручку цюрихские друзья; и был
ими выписан неведомый мне дотоле Семен Акимович.
Приезжий был высокого роста, широкий в кости, с мускулистыми
руками чернорабочего. Крупные черты лица, большой типично
еврейский с горбинкою нос, глубоко посаженные горячие глаза. Но
щеки впалые, и от сильной сутуловатости впалой казалась и грудь. 1 * * * * * * 8
1 «Рабочедельцы» — члены Союза русских социал-демократов за границей, груп-
пировавшиеся вокруг журнала «Рабочее дело» (1899— 1902). Стояли на позициях эко-
номического материализма, полагая, что борьба за экономические интересы пролета-
риата являегся основой всей социал-демократической деятельности. В состав редак-
ции журнала «Рабочее дело» входили В. П. Иваншин, В. Н. Кричевский, П. Ф. Те-
плев, А. С. Мартынов. Всего вышло 12 номеров журнала в 9 книгах. Редакция нахо-
дилась в Париже, типография — в Женеве. В. М. Чернов в 1899 г. имел личную
встречу с В. П. Иваншиным и П. Ф. Тепловым.
8 Закат № 2146
114 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Когда он задумывался, лицо его приобретало почти трагический от-
печаток. Этому лицу еще чего-то недоставало. И вдруг меня озарило:
если бы к нему придать окладистую седую бороду — какой бы вы-
шел из него величественный раввин! Какой же это Семен Акимович,
да еще с неестественной прибавкой — Ан-ский! Оказалось, однако,
что природное имя его проще и натуральнее — Соломон Раппопорт.
Специально аранжированные встречи дотоле совершенно незна-
комых людей обычно бывают нс лишены некоторой натянутости и
неловкости. Но Семен Акимович ничего подобного ощутить по отно-
шению к нему мне нс дал. Он сразу же обошелся со мной, как сто-
процентный оригинал и чудак... Или как задорный подросток — лет
под сорок! Ибо он был ровно на десять лет старше меня: он родился
в 1863 году, я — в 1873-м.
Перездоровавшись с прежними знакомыми, он нс стал ждать,
пока они представят ему меня, а сам с места — в карьер:
— А теперь поглядим-ка поближе на вашего хваленого поволж-
ского Микулу Ссляниновича. Ага, так, так. Вижу — правда, кре-
пыш! Ну, да ничего, мы и нс таких с ног сваливали...
И весь светясь приветливым и шутливым озорством, сначала
крепко-крепко, что есть силы, стал жать мою руку; встретив такое
же ответное рукопожатие, прощупал мои мускулы, многозначитель-
но промычал: «Гм». И вдруг с раскатистым смехом ухватил меня,
что называется «под силки»...
Особенным силачом считать себя я нс мог. Однако же в выпуск-
ном классе Юрьевской гимназии я был первым по держанию тяже-
стей на вытянутой руке, напряжением бицепсов рвал крепко натяну-
тые на них бечевки и мог перекреститься двухпудовою гирею. Но на-
сколько же мне было далеко хотя бы, например, до Максима Горь-
кого, крестившегося такою же гирею пять раз подряд, а когда был
особенно «в форме», то и семь раз! Но такие, как он, встречались
нечасто. И хотя на этот раз нападение было внезапное, я с ним спра-
вился: качнулся, выгнулся, устоял, сверху перехватил и сковал обе
руки нападающего, словно тугим поясом, и быстрым рывком сложил
его на соседнюю кровать.
Он быстро вскочил с постели, всем видом своим выражая крайнее
недоумение.
— Эт-то что такое? Секретный прием, что ли? Н-нет, нс тут-то
было! Это же просто случайность... внезапность... А ну-ка, еще раз...
Потягаемся по-настоящему, с чувством, с толком, с расстановкой...
Схватились снова — и немного погодя, с тем же результатом.
— Нет, каков? Видели вы что-нибудь подобное? Так меня осра-
мить! Дважды подряд! И он думает, что это ему так и пройдет? Нет,
отомщу, как Бог свят, отомщу! Попадется еще мне врасплох, узнает,
что значит «охотник ахнуть не успел, как на него медведь насел!».
Я посмеивался.
Ан-ский Семен Акимович (1863 - 1920)
115
— Нет, вы не думайте, что он бросает слова на ветер, — со звон-
ким смехом предупреждала меня одна из его старых приятельниц.
Вы лучше будьте с ним начеку — у него уж, наверно, готовится для
вас какая-нибудь западня: вы еще нс знаете, сколько в нем сидит
ребячливости и озорства!
И в самом деле — нс прошло и недели, как мне пришлось это
пропущенное было мною мимо ушей предостережение вспомнить.
Я жил довольно далеко за городом; как-то поздно засидевшись у
Семена Акимовича, я принял его предложение у него заночевать.
И вот ранним утром, на заре, я пробудился, сам не понимая, что со
мною происходит. На меня что-то навалилось, глаза у меня нс рас-
крывались, чем-то залепленные, все лицо сминалось под чем-то
влажным, скользким и мягким. Едва разобрал ликующие звуки зна-
комого голоса: «Ага, попался? А ну-ка еще... и еще... „Охотник
ахнуть нс успел, как на него медведь насел..." А месть сладка!».
Поняв все, я высвободился, поднялся и, придерживая одной ру-
кой «мстителя», другою ощупал свое лицо... На нем было размазано,
думается, нс менее полуфунта... сливочного масла! Мне ничего нс
оставалось, как перевернуть роли: навалиться на «мстителя» и, ели-
ко возможно, нс остаться в долгу — сгребать полной пригоршней
масло со своей физиономии и усердно перемещать его на физионо-
мию «противника»... Конечно, оба мы хохотали, точно исступлен-
ные. Скажи мне кто-нибудь днем раньше, что я способен на двадцать
седьмом году жизни вести себя так безоглядно по-мальчишески, ни
за что бы не поверил. Но не один я испытывал всю заразительность
веселой и шальной ребячливости Семена Акимовича, когда на него
«накатывало»...
Оригинальна была вся фигура, оригинальна и личная судьба
Семена Акимовича. Еще подростком, на пороге 70-х годов, попал он
в водоворот еврейского «просветительства», властно захвативший
целое поколение. Оно характеризовалось прежде всего внутренним
отталкиванием от всех традиций, от всего старого бытового уклада
еврейской жизни. Это было нечто вроде запоздавшего на еврейской
улице вольтсрианства с примесью местно-русского нигилизма.
Та же роль, какая в России 60-х годов приписывалась семинари-
стам, на еврейской улице выпала «сшиботникам».2 То, к чему их тол-
кала «эпоха великих реформ», для местечковой молодежи было
поистине скачком чуть ли нс через целое тысячелетие. Оторванные
традиционным еврейским обучением от русской речи, литературы и
науки, они стремились к ним как к запретному плоду, часто тайком
от родителей. Сам Семен Акимович овладел русским языком лишь
17 лет от роду. Учились у самоучек, гордых тем, что уразумели свст-
2 Ешиботники — учащиеся еврейских духовных учебных заведений.
116 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
скую мудрость русских учебников в объеме «грамматики до глагола
и арифметики до дробей». Иные самозабвенно заучивали целые рус-
ские фразы, плохо разбираясь в их значении или произвольно себе
их истолковывая и произнося так, что сами русские понимали их
лишь с великим трудом. И перевалив с огромными трудами через эти
крутизны знания, они, покорные духу времени, одолевали Пушкина
и Писарева, толковали их себе вкривь и вкось и увлекались наивны-
ми романами Шеллер-Михайлова, азартно споря о том, выше он
Достоевского или «все-таки» ниже его. А что понимали, стремились
немедленно проводить в жизнь, разрывая семейные связи и строя
всю свою жизнь по-своему...
— Жили мы, конечно, коммуной, — с усмешкой рассказывал Се-
мен Акимович, — то есть все равномерно голодали, постоянных
средств ни у кого из нас нс было. Время от времени попадался гро-
шовый урок, случайный заработок; рубль-другой перепадал из кас-
сы, устроенной гимназистами. Кормились мы в течение долгих меся-
цев хлебом и чаем, а иногда и этого не было. К бедности своей отно-
сились не просто философски, а с гордым энтузиазмом...
Лично у Семена Акимовича другого выхода и не было. Он был
беден, как церковная мышь. Но для того времени характерно, что
той же аскетической жизнью жила и молодежь, своим семейным и
вообще материальным положением вовсе на это нс обреченная. Как
яркий пример он мог мне привести хотя бы замечательный отрывок
из воспоминаний Льва Гартмана. Этот человек, прославившийся сво-
им участием во взрыве царского поезда и отосланный партией своим
эмиссаром за границу, подвергся со стороны правительства требова-
нию о выдаче в качестве уголовного преступника и спасся лишь бла-
годаря смелому заступничеству Виктора Гюго и других «левых» све-
тил французской политики и литературы. Гартман тоже в юности
считал долгом жить в коммуне и ей приписывал немалое влияние на
общий моральный склад революционной молодежи: «Все это необхо-
димо имело влияние не только на умственный склад и развитие уча-
стников, но изменяло их привычки и характер, давало новую оценку
удобствам и комфорту жизни. Денег у нас было достаточно... Но за
всем тем потребности хотя бы ремонта одежды не считались сущест-
венными, забывались даже. Были дни, когда у нас, шести человек,
живших на общей квартире, было всего лишь две пары сапог. Чет-
веро сидели дома, ожидая двух в сапогах, и две пары были в пору
всем шести. Спали на полу, положив платье под голову, на газетах
вместо тюфяка, ели черный хлеб с колбасой и чаем...». Гартман при-
писывал создание этих порядков влиянию одного из товарищей:
«Рахметов Чернышевского был его образцом, которому должны сле-
довать,— как он говорил, — все пропагандисты-революционеры».
Уже одна эта ссылка на Рахметова достаточно красноречива. Она
свидетельствует о перенесении целиком на еврейскую улицу готовых
Ан-ский Семен Акимович (1863-- 1920)
117
русских образцов. А русская молодежь проделывала по-своему, в
пролетаризированной обстановке, французскую предреволюцион-
ную эпоху — век энциклопедистов. Только там се путь лежал через
светские салоны, а тут — через мансарды, подвалы и полуподвалы,
где гнездились «мыслящие пролетарии». Вспомним хотя бы в извест-
ных «Воспоминаниях» В. А. Панаева рассказ его о том, в каком по-
ложении застал он молодого Н. А. Некрасова, когда он и художник
Даннснберг ютились в одной каморке, «узнавали время по солнцу,
питались щами, имели одни общие сапоги и одно верхнее платье, так
что выходили со двора поочередно...».
Слабой стороной всех этих «интеллигентских скитов» была их
оторванность от толщи окружающего населения. То были духовные
оазисы в сухой, безводной степи. И в эту степь предстояло, в конце
концов, каждому пуститься, покинув оранжерейную — в моральном
смысле — обстановку.
Семен Акимович пробовал учительствовать. Среда, в которой он
искал учеников, была типичною мещанскою средой местечкового
еврейства. Но первым препятствием, на которое он натолкнулся,
было инстинктивное отталкивание этой средой еврея, одетого в кур-
гузый пиджак, бритого и не слишком строго придерживающегося де-
талей обрядового благочестия. В одном месте ему сразу прилепили
этикетку «апикорсйс» (то есть эпикуреец) -- старое историческое
обозначение у евреев древности чужаков, представителей эллинского
мира. В другом месте священный ужас был вызван самою невинною
книжкой, какой-то ходячей русской хрестоматией. Слово это, еврея-
ми выговариваемое как «христоматия», немедленно установило
связь с Христом, и Семен Акимович попал под подозрение в том, что
он тайный проповедник обращения евреев в христианскую веру. Но
самый опасный для него момент настал тогда, когда один из местных
молодых свободомыслящих, пользовавшийся его крошечной библио-
текой, нс сумел уберечь от чужих подозрительных глаз тогдашней
библии молодежи — Лилиенблюма. Местный раввин, осведомлен-
ный об этом «ужасе», уже подготовлял торжественное отлучение Се-
мена Акимовича от синагоги и наложение на него «хсрсма», то есть,
говоря по-русски, церковное анафсматствованис. К счастью, Лили-
енблюм у него был переплетен вместе с гораздо более невинным
произведением Гордона и подсмотревшие книжную контрабанду нс
сумели в ней разобраться: совершенно перепутали попавшиеся им на
глаза отдельные места из обоих авторов, приняв их за одно сочине-
ние. Собственнику книги оставалось лишь разнять переплет и предъ-
явить одно лишь сочинение Гордона в качестве «вещественной ули-
ки» в приписанных ему «ужасах»; он категорически требовал от до-
носчиков указать, где же нашли они тс другие фразы, которые ими
повторялись и вызвали особенное негодование ревнителей старины и
которые исчезли вместе с отрозненными из общего переплета страни-
118 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нами Лилиснблюма. Доносчики были посрамлены, но не унялись.
Подсмотрели страницы его дневника, куда он, между прочим, занес
свои мысли о поднявшейся было в 1881 году волне еврейских по-
громов. Поднялись толки о том, что погромы — ответ на какие-то
злонамеренные деяния людей типа Семена Акимовича. Такова была
обстановка, в которой задыхались просветительские потуги юноши.
Неудивительно, что долго он нс выдержал. Но тут его выручило
новое поветрие: движение «в народ». Его ожидания и надежды пере-
неслись с еврейской улицы на широкие просторы общерусской жиз-
ни. Серые будни местечкового мещанского быта он сменил на таин-
ственную полутьму угольной шахты. Этим последним штрихом его
юношеской биографии, признаюсь, он меня изумил.
Как? Он превратился в шахтера? Да, а почему бы и нет? Лет де-
сять-пятнадцать тому назад силы и здоровье ему это позволяли.
А прошедший по рядам русской молодежи клич «в народ!» действо-
вал с захватывающей, непобедимою силой.
— Ну, хорошо, «в народ!», — выспрашивал его я. - Но ведь
«народ» — это, по понятиям тех лет, прежде всего деревня. «Народ»
сидит на земле. Откуда же взялась такая неожиданная мысль —
зарыться под землю?
Ответ был простой и по-своему убедительный. Политическому
сыску в конце 70-х и в начале 80-х годов все обычные походы пропа-
гандистов в деревню уже успели намозолить глаза; искать револю-
ционеров под личиною учителей, фельдшеров, волостных писарей
стало привычным делом. Надо было придумать какие-нибудь новые
пути! Так он открыл Америку: уйти под землю.
За все время шахтсрства ничей глаз за ним нс следил. В сумрач-
ной массе шахтеров он совершенно затерялся. Сам характер труда
устранял мысль о какой-то фальши, маске, искусственном переоде-
вании. Тогда как в дни своего местечкового существования Раппо-
порт, еврей среди евреев, все время чувствовал себя на виду, средо-
точием любопытных и подозрительных взглядов, — здесь было
обратное.
Среди шахтеров он был принят как свой; даже имя свое потерял.
Шахтеры привыкли, что в их среду спускается всякий, у кого нс ока-
залось «хода в жизни». В сущности, тут происходила всеобщая ниве-
лировка на самом низком уровне, ибо ниже шахтера стояли в обыва-
тельском сознании лишь крючник, босяк и бродяга. Среда нивелиро-
вала все, вплоть до имен. Остапы и Османы превращались одинаково
в Осипов, Ибрагимы в Абрамов, Фридрихи в Федоров, Гирши в Гри-
гориев, Соломоны в Семенов. Тут-то Соломон Раппопорт превратил-
ся в Семена Акимовича. Это новое имя он хранил как трогательное
воспоминание о своем шахтерском периоде. Ибо шахтеров он успел
полюбить. Много было в их быту темного и мрачного, много «питей-
ного малодушия» и одури «после вчерашнего», но сколько простоты,
Ан-ский Семен Акимович (1863— 1920)
119
душевной свежести и наивности! Как они гордились тем, что в их
среде был не кое-как, через пень в колоду, что-то маракующий по
письменному делу человек, а самый настоящий грамотей! С каким
любопытством забрасывали они его вопросами, совершенно не пред-
виденными никаким воображением, например: «Расскажи ты нам,
Семен Акимыч, как это ты по книжке справляешься с этими самыми
мелкими букашками-буквами — каждую по очереди, вроде как бусы,
на нитку нанижешь, либо враз целиком большой кучей в себя вби-
раешь?». Это ли нс простодушие? Ведь выходит, что техника чтения
им загадочна, это для них - тайное искусство, что-то среднее между
колдовством, магией и акробатическим фокусом! А ведь при этом
простодушии есть у них и свой глубокий здравый смысл, и немалый
жизненный опыт. От них нередко веяло чем-то первозданно цельным
и мудрым. «Знаю,— воодушевленно продолжал он, — эти слова
дико звучат для сторонних наблюдателей, видящих, как выбираются
на свет божий из-под земли эти сказочные „морлоки“, с легкими, за-
битыми угольною пылью, и с истомленными напряжением членами,
жаждущими поскорей растянуться на чем-нибудь не чересчур жест-
ком, чтобы забыться тупым, мертвым сном. Но для нас, революцио-
неров, этот подземный мир — суровая, но полезная школа. Разве
знает, разве может знать революционер, что его ждет впереди? А мо-
жет быть, каторга в сибирских рудниках? Революционер должен сам
себя испытать, испробовать — что способен он выдержать и вытер-
петь. И я, — заканчивал он, — благодарен шахтерской полосе своей
жизни: то был своего рода экзамен на аттестат революционной зрело-
сти».
Передо мною был цельный и законченный тип народника с пси-
хикой, скептицизмом нс подточенной и для него неприступной. Как-
то раз я пытался доказать ему, что народничество у него стояло под
знаком какой-то смеси достоевщины с толстовством и граничило с са-
моистязанием плоти. Он горячо протестовал. Однако нс мог не соз-
наться, что из своего шахтерского «проглодитства» вынес надорван-
ные силы, подточенное здоровье и унесенные цингою зубы.
Не признавал Семен Акимович и того, что бытовые и духовные
мытарства его юности представляли собой нечто особенное и исклю-
чительное. Он уверял, что молодое еврейское интеллигентное поко-
ление его лет и непосредственно предшествующее было столь же бо-
гато — если нс более — всякими экстравагантностями. Он пригла-
шал оглядеть пестрый калейдоскоп их метаний и приключений. Вот,
взять хотя бы того же Льва Гартмана. Он попробовал было сначала
просто смешаться с толпою простолюдинов, явившихся на юг для
отхожих промыслов, рассчитывал с ними сблизиться и приступить
исподволь к пропаганде. Чтобы отрезвиться от иллюзий, ему было
достаточно оклика одного из них: «Эй, мусью!». Он услышал, заду-
мался и поворотил назад, постарался загореть, приобрести загрубс-
120 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
лыс руки и принять чуть ли не бродяжье обличье и так пуститься
вновь в пропагандистскую экскурсию. Павел Борисович Аксельрод,
нужду изведавший с детства, пустился вначале по Подольской гу-
бернии на розыски какого-то легендарного разбойника, раздававше-
го, по слухам, бедным то, что отбирал от богатых. Разбойника он нс
нашел, в народе, создавшем легенду о нем, разочаровался, на время
увлекся идеей еврейского возврата в Палестину и лишь после этого
через зсмлсвольчсство и чернопередсльчсство обрел окончательную
свою ориентацию — на марксизм. Один из ближайших друзей его по
марксизму, Лев Дейч, пережил предварительно увлечение русским
патриотизмом и преклонением перед Александром II; возмущенный
выстрелом Каракозова, он вопиял, что «покушение на такого добро-
го царя — преступление!». И даже отрешившись от этих иллюзий,
он долго отдавал дань прошлому, отвергая поворот русских социали-
стов к политической борьбе, ибо нс их дело, а тем более нс дело со-
циалистов еврейских, «добывать конституцию для господ Поляко-
вых, Бродских, Гинцбургов и им подобных». Зато был и такой мо-
гикан русско-еврейского социализма, как Аптекман: тот для полноты
слияния с русским народом решил пожертвовать религией и крестил-
ся, однако же оставаясь бесконечно далеким от обычного мотива та-
ких смен религии гонимых на религию гонителей — соображений
личной выгоды и жизненного удобства. Наоборот, креститься для
него значило сбросить с себя вероисповедный балласт, мешающий
начать тернистый путь «хождения в народ»... Конечно, и достоевщи-
ны, и толстовства, и всяческого самоистязания во всем этом было
сколько угодно.
За двумя этими периодами — учительским и шахтерским — у Се-
мена Акимовича последовал третий — писательский.
Писателем его сделал случай, и открыл в нем писателя другой
очень известный народник и эсер, вышедший, как и он, из еврейской
среды, — Григорий Ильич Шрейдер, после революции 1917 года вы-
двинутый нашею партией на почетный пост петербургского городско-
го головы. В тс времена он был главным редактором большой про-
винциальной газеты «Юг» в Екатеринославс. Одаренный редким
редакторским чутьем, он обратил внимание на скромные корреспон-
денции из быта шахтеров, явно написанные шахтером: он почуял
бившуюся в нем художественную жилку, решил лично познакомить-
ся с автором, вызвал его к себе и объявил ему приблизительно сле-
дующее: либо он, старый литератор и редактор, ничего не понимает
в литературе, либо Соломон Раппопорт — природный беллетрист,
сам нс сознающий своего дарования. Ему нужен хороший учитель из
настоящих, вполне сложившихся крупных и авторитетных беллетри-
стов. Таким бы мог для него стать лучше всего Глеб Успенский.
И вообще, ему нужна атмосфера большой столичной русской литера-
туры. Он, Шрейдер, может дать ему специальное рекомендательное
Ан-ский Семен Акимович (1863— 1920)
121
письмо к Успенскому, да и вообще в редакцию народнического еже-
месячного журнала, группирующегося вокруг самого Н. К. Михай-
ловского.
У Семена Акимовича дух захватило от раскрывшихся перед ним
головокружительных перспектив. Он волновался, колебался, прини-
мал и отменял решения, копил деньги на поездку, переходил от веры
в себя как будущего писателя к разочарованию в собственных силах.
И, наконец, жребий был брошен. Семен Акимович — в Петербурге.
Прямо с вокзала попадает он — «как Чацкий — с корабля на бал» —
на вечернее товарищеское чаепитие литературного главного штаба
столичного народничества. Здесь весь цвет передовой русской интел-
лигенции, здесь литературное надпольс того русского движения, ко-
торое в подполье выдвинуло сначала апостолов социализма, понес-
ших евангелие равенства, братства и свободы во тьму и глушь рус-
ских селений, а затем - исполинов, вызвавших на еще не виданный
в истории поединок с собою многовековую царскую власть. Тут и
Глеб Успенский. Прочитав рекомендательное письмо, он обращается
к нему с чарующей ласковостью, но скоро уходит - у него какое-то
торжество в семье близких людей, засидится там до поздней ночи,
и зашел, чтобы не пропустить совсем собрания. Семен Акимович без
него превращается в застывшую «фигуру без речей». Ловит каждое
слово собравшихся: ведь это все «светочи духа»! Не замечает, как
прошел вечер. И вот часов около двенадцати все поднимаются, про-
щаются: веем пора домой. Домой?! Но куда же деваться Семену Аки-
мовичу? Он, в увлечении новизной положения, как-то даже нс имел
времени об этом подумать. В столице — ни родных, ни знакомых.
Для гостиницы — нет «правожитсльства». И посоветоваться нс с
кем: Глеб Успенский, которому он рекомендован письмом Шрей-
дера, ушел; остальные для него — коллективный аноним: редакция.
Сказать о своей беде кому-нибудь из нее? Одна мысль об этом броса-
ет его в жар. И он машинально поступает, как все: одевается, проща-
ется и выходит - выходит на пустеющие улицы чужого, незнакомо-
го, неприветливого большого города. Он ходит, ходит, ходит — из
улицы в улицу, с бульвара на бульвар. Теряет направление и давно
уже не знает, где он. Усталые ноги сами толкают его на бульвар, где
есть соблазнительные лавочки. Но не тут-то было: стоит присесть н
на минуту отдаться дреме, как вдали уже маячит направляющаяся
сюда фигура городового. Надо скорее вскакивать и принимать вид
беззаботно прогуливающегося фланера. Так проходит час за часом.
Как убийственно долга ночь! И вдруг — навстречу какая-то знако-
мая фигура. Да, сомнений быть нс может: это покинувший собрание
ради чьего-то семейного торжества Глеб Успенский!
Он в изумлении узнает приезжего «пишущего собрата из шахте-
ров». Начинаются удивленные расспросы: чего он ищет в такой позд-
ний час, близкий к рассвету, на улицах? Таиться далее невозможно,
122 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
и Успенский впервые воочию познает скорбную и унизительную тра-
гедию «правожительства», о которой сам только слышал. Подхватив
рассказчика под руку, Успенский увлекает его к себе, поит чаем,
почти силком укладывает в собственную постель, а сам садится в но-
гах: он хочет знать во всех подробностях всю правду о жизни еврей-
ства. Семен Акимович рассказывал-рассказывал и сам не заметил,
как рассказ его на чем-то оборвался. Рассказчик на полуслове забыл-
ся и заснул — вероятно, коротким, но крепким сном. И вдруг что-то
внутри точно его подтолкнуло. Он открыл глаза и спросонок нс
сразу даже сообразил, куда он попал, где и у кого он находится.
И обведя глазами комнату, вернулся к действительности. В его но-
гах, словно немая фигура безысходной скорби, выделялся облик
Глеба Успенского в той самой удрученно-задумчивой позе, в которой
он начал свои расспросы. Но вот из его глаз медленно выкатилась
крупная слеза... другая... третья. Нервное движение смахивающей
слезу руки — и потом опять сбегающие вниз слезы. Будет ли им ко-
нец? И давно ли началось это тихое, безмолвное оплакивание чужой
сиротской национальной доли?
Для Семена Акимовича это было незабываемое переживание. Он
сам нс мог рассказывать о нем без дрожи в голосе и без увлажненных
глаз. Подобно многим, на долю которых выпало счастье сближения
с Глебом Успенским, Семен Акимович сразу подпал под неотразимое
обаяние этого единственного в своем роде человека. Кто-то метко
сказал, что в Глебе Успенском был каждый вершок оригинален, как
в короле Лире каждый вершок — король.
Богат был неожиданными озарениями его талант! Великолепны
были брызжущие остроумием его беседы и неистощимый тонкий
юмор повествований — ресурсы, которыми он как будто бессозна-
тельно боролся с маревом бездонной тоски, навеваемой подступами
душевной болезни, исподволь его осиливающей; трогательна была
его почти ребяческая беспомощность в материальных делах — день-
ги для него были «безразличный сор», от которого отделываться в
чью-нибудь пользу было ему сущим облегчением; прекрасны были
его скорбные глаза, в которых отражалась его богатая, но неуравно-
вешенная и взволнованная натура. Семен Акимович не раз пытался
показать мне во весь рост эту необыкновенную личность — и каждый
раз у него опускались руки: его нс покидало ощущение, что все же,
снова и снова, он чего-то недосказал и что ему не удалось вскрыть
передо мною тайну того очарования, которое окружало Глеба Успен-
ского толпами молодежи, слывшей под кличкою «глеб-гвардии», —
хотя сам Успенский всячески бежал от публичных оваций, весь сжи-
мался от них, как мимоза.
Семен Акимович был одним из преданнейших «глеб-гвардейцев».
С ними разделял он самый настоящий культ этого замечательного
человека, культ тем более внутренне сосредоточенный, что внешне
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
123
его проявления были сдавлены почти болезненным моральным цело-
мудрием их любимца. Так, например, он не мог иначе, как подавив
в себе трепетанье нервов, взойти на сцену для простого публичного
чтения одного из своих рассказов; а при первых признаках энтузи-
азма публики был способен побледнеть и, нс произнеся ни звука, в
полной панике сбежать с этой кафедры прочь. «Вообще, — говорил
мне Семен Акимович, — было что-то трудно передаваемое в его ду-
шевной напряженности, в чрезмерной отзывчивости, в бесконечной
взволнованности всего его духовного существа, что-то к нему притя-
гивающее и очаровывающее; и глубокой подкладкой этой неудержи-
мой тяги к нему являлась как будто неясная и инстинктивная трево-
га, подсказывающая мысль: нс жилец он на этом свете. Нечто подоб-
ное этому испытывал еще от общения с одним человеком — Всево-
лодом Гаршиным»...
В «Еврейской энциклопедии» Брокгауза и Эфрона было правиль-
но отмечено, что целая полоса творчества С. А. Ан-ского, преимуще-
ственно между 1886 и 1892 годами, и по своей тематике, и по жизне-
ощущению «стоит под сильным влиянием Глеба Успенского». Это,
несомненно, верно. Но верно и то, что сгущенный субъективизм, на-
водняющий писания Успенского нервной и взволнованной публици-
стикой, Ан-ского всегда пугал; он называл се прорывы художествен-
ного фронта писаний своего учителя и любимца «отдаленными зар-
ницами грядущей бури психического безумия». Вот почему он тща-
тельно вырабатывал в своем стиле четкую выдержанность «чистого
повествования», допуская в нее лишь легкую, порой почти неулови-
мую, окраску добродушного юмора, реже — более острой иронии.
Зато вместе с Глебом Успенским он все больше проникался специ-
фическим писательским целомудрием.
— А знаете, — сказал мне Семен Акимович, — что мне очень
трудно далось в начале моей писательской работы? Ни за что нс уга-
даете! Это — как мне подписываться под своими вещами. Пользо-
ваться собственным именем мне было как-то стыдно. Ну, Тургенев
там, что ли, или Писемский, или Островский — это сразу даст поня-
тие, какого рода пищу духовную тебе дают. А что же я влезу каким-
то ничего никому не говорящим Соломоном Раппопортом? Мне было
истинным облегчением, когда мне сказали, что можно подписываться
псевдонимом; но я понял это буквально, и под моим девственным
произведением — повестью о жизни одной еврейской семьи — я так
вот просто и расписался: Псевдоним... Сам потом над собою смеялся.
Когда же я понял свою ошибку, то вопрос о подписи долго был у ме-
ня, словно гоголевское «заколдованное место».
— Однако же ты придумал-таки эту, кстати сказать странную,
подпись: С. А. Ан-ский.
— Я придумал? Совсем нс я. Это Глеб Иванович все меня застав-
лял придумать свой псевдоним — нс нарицательное слово, а какое-
124 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нибудь имя собственное. И знаешь, я несколько раз садился, пробо-
вал — нс мог из себя ничего выжать, все казалось глупо и нелепо.
Сам подумай: тот же Успенский долго подписывался то Г. У., то
Г. Иванов. Или Василий Павлович Воронцов, всю жизнь он был в
литературе наипростейший В. В. А Николай Францевич Даниель-
сон, друг-то и долговременный корреспондент самого Карла Марк-
са? «Николай-он» — и все. А если хочешь, так всех превзошел
Добролюбов: что могло быть проще и целомудреннее его подписи -
« — бов» ?
— Ну и что же? Как ты покончил с такой «загадкой сфинкса»?
— Выручил тот же Глеб Иванович. Бился, бился со мной, нако-
нец вооружился пером сам. Взял он мои инициалы из клички шах-
терского быта — С. А. А потом наудачу написал: «Ан...», задумался,
поставил тирс и дал концовку — «ский». Хотите, спрашивает, ну вот
хотя бы так? Я обрадовался — страшно мне это понравилось, долж-
но быть, просто потому, что это было написано его рукой и его по-
черком. Так вот с тех пор и стал я — С. А. Ан-ский. Дал Глеб Ива-
нович мне первую выучку беллетриста, дал и литературное имя и,
наконец, внушил мне идею — поехать за границу, чтобы отрешиться
до конца — как выразился — и от еврейского провинциализма, и от
провинциализма русского. И он же устроил меня в Париже личным
секретарем Петра Лавровича Лаврова. Точно чувствовал, что долго
моим учителем ему самому уже не быть...
Вообще в самой натуре Семена Акимовича была глубоко заложена
потребность иметь человека, к которому он мог бы душевно приле-
питься. Иначе ему, бобылю, некуда было бы девать залежи нерас-
траченной нежности в той самой бескорыстной и чистой форме, ко-
торую мы называем истинной дружбой. Про него можно сказать, что
он буквально обрушивал лавину этих чувств на человека, сумевшего
овладеть его симпатией; а это обыкновенно бывало с теми, кому он,
правильно или преувеличенно, считал себя обязанным. Его души,
кажется, никогда и мимоходом нс коснулось самое неприятное из
человеческих чувств — неблагодарность. Нс так уж редки бывают
люди, которые втайне озлоблены тем, что они бесконечно нуждались
в чьей-нибудь помощи, были ею спасены и этим ощутили себя как бы
приниженными перед «спасителем». Формулой их самочувствия мо-
жет служить: «Этому человеку я чересчур многим обязан, и этого я
ему никогда нс прощу». Так, должники, особенно неоплатные, спо-
собны возненавидеть своих кредиторов. Семен же Акимович был
расточительно щедр в оценке чужих услуг и заслуг и в искании спо-
собов погашения сторицею оказанного ему «морального кредита»...
Я вообще редко сближался с первого знакомства и очень трудно
переходил «на ты». Но с Семеном Акимовичем это вышло как-то
«самотеком», и я сам не заметил, как и когда это вышло. Такая уж
была у него бесхитростная и детски непосредственная манера подхо-
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1320)
125
дить к другим людям. Это был настоящая «богема», художественная
натура, бесконечно подвижная, чреватая всякими неожиданностями
и покорявшая своей бесхитростной прямотой, а главное, способно-
стью раскрываться без остатка тем, кто приходился ему по сердцу.
Не раз бывало, что он придет, сыплет остротами и анекдотами, сам
смеется и вас заставляет смеяться. И следом — совершенно преоб-
разится: станет тихим, задумчивым, задушевным. А из глубоких про-
валов глаз выглянет какая-то особая, должно быть, вековая еврей-
ская тоска. Может быть, отсвет той первородной еврейской тоски,
под знаком которой его предки «сидели и плакали на реках вавилон-
ских»?
В самом деле, на этом новом знакомце было особенно хорошо на-
блюдать, как богат выкованный веками еврейский национальный тип
внутренними противоречиями и контрастами, вовне сливающимися в
неразъемную многогранность. Бесконечно скорбный и в то же время
затаенно жизнерадостный; сосредоточенный в себе и спонтанно рас-
сыпающийся на все стороны искрами и брызгами остроумия; самый
национально сосредоточенный, самодовлеющий из национальных ти-
пов и едва ли не самый космополитический, душевно распахнутый
на все стороны; носящий броню трезвого реализма и весь мечтатель-
но-приподнятый, почти фантастический; самолюбивый до болезнен-
ности н ни к чему до такой степени нс склонный, как к самовышучи-
ванию, к превращению самого себя в анекдот; кажется, всегда готовый
вскинуть за спину странническую котомку, а в руки взять дорожный
посох и всю жизнь мечтающий о царстве блаженного отдыха, о но-
вом Сионе; обладающий даром прикрепляться к чужим родинам, как
к собственной, и не знающий большего счастья, как «умереть в Иеру-
салиме»...
Живое олицетворение этого комплекса противоречий, Семен Аки-
мович при обсуждении привезенного мною чисто русского, мужицко-
го дела сам как будто перевоплощался в русского. Он уже тревожил-
ся, во всей ли полноте я к этому делу привязан? Достаточно ли я
берегу его виды на будущее? Это дело он готов был защищать от
всех, — если надо, так и от меня самого. Он нервно расхаживал по
комнате, разговаривая более сам с собою, чем со мной.
— Да отдаете ли вы сами себе отчет, волгарь вы эдакий, что для
нас, для старой эмиграции, значит ваш приезд? Ах, если бы только
знать, что ваши наблюдения вас не обманывают! Если в России дей-
ствительно назревает массовое аграрное движение, если на порядок
дня встает аграрная революция... Да ведь тогда оправдано все наше
прошлое, все «хождение в народ» — мы только забежали вперед,
предвосхитили на какой-нибудь десяток, на два десятка лет то, что
уже готовится, уже предрешено историей! Тогда само собой рассеет-
ся, как предрассветный туман, капризное разочарование в мужике,
пройдет и то фырканье на мужика, которое теперь хочет возродить-
126 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ся, задрапировавшись в плащ марксизма! То, что вы привезли за гра-
ницу, — для нас, эмиграции народнической и народовольческой,
есть оправдание прошлого и обетование будущего... Но такое огром-
ное дело надо вести вперед не узкими, едва протоптанными тропин-
ками отдельных кружков. Ему нужна широкая, столбовая дорога.
По ней маршрут — целая эпопея! Ведь это же возрождение на новых
началах и непременно рука об руку с мировым социализмом всего то-
го, что было бессмертным, начиная с самых исходных фаз нашего
движения, всего ныне оболганного и высмеянного народничества.
Оно должно восстановить в новом блеске имена Герцена, Чернышев-
ского, Добролюбова, Лаврова, Михайловского в лице их продолжа-
телей, исполнителей их предначертаний — тех, чьи имена еще скры-
ты в тумане грядущего... Нет, тс друзья, которые вас предостерегали
от поспешных, случайных решений, тысячу раз правы. Первые то-
ропливые промахи могут скомпрометировать все это дело. Хаим
Житловский и его сотрудники — почти сплошь милейшие люди, но
разве это дееспособная организация, способная вынести на своих
плечах ответственность за такое дело? Да они и с самого начала
ничего похожего на такую организацию собой нс представляли. Это
просто интимный семейный треугольник. Вот и весь Союз. А его
прирост за все время, с момента возникновения, — один-сдинствен-
ный, недавно прибежавший из ссылки и парящий в облаках матема-
тических абстракций Юделсвский. На что здесь опереться? А ведь у
нас, в Париже, есть, правда, такая заслуженная организация, как
«Группа старых народовольцев» с Петром Лавровичем Лавровым во
главе; он один — настоящая Мекка эмиграции. В Лондоне есть Фонд
вольной русской прессы с Волховским, Шишко, Чайковским, Лаза-
ревым — тоже не последними ветеранами нашего дела; там же есть
военно-революционная газета «Накануне» Эспера Серебрякова —
наше наследие от военного отдела Исполнительного Комитета «На-
родной воли». Есть в их орбитах и отдельные эмигранты из партии
ВСПС — «всякий сам по себе». Беда только в том, что между всеми
этими группами связи нет, если не считать — увы! — кое-каких ста-
рых эмигрантских счетов, трений и недоразумений. Вот почему в ста-
рые меха новое вино вливать не следует. Крестьянское дело надо ста-
вить отдельно, как нейтральное по отношению к их счетам и объеди-
нительное по существу... Разве я не прав?
— Вашими бы устами да мед пить, — отвечал я. — Не мне су-
дить, что мой приезд даст эмиграции. Я гляжу на дело с другого кон-
ца: что может дать эмиграция делу, для которого я приехал. Чем
больше элементов можно на нем объединить, тем лучше, конечно.
Боюсь, однако, что я сам ограничил эти свои возможности, уже вой-
дя в связь с Союзом Житловского. Но дело сделано. Как я могу дать
отбой? Это теперь с моей стороны было бы нелояльным.
— А разве вы уже вступили членом в этот Союз?
Ан-ский Семен Акимович (1863 - 1920)
127
— Нет, но...
— Нс вступили — значит, рук себе не связали и останетесь сво-
бодным.
— Это и так, и нс так. Древние говорили: делая первый шаг,
человек свободен, но во втором, третьем и т. д. шагах он уже плен-
ник своего первого шага. Полагаю, я первый шаг уже сделал...
Семен Акимович принялся журить меня за искусственную щепе-
тильность. Он смеялся над тем, что Житловский представляется мне
каким-то Шсйлоком, который захочет во что бы ни стало вырезать
из меня «фунт мяса» по выданной мной по неосторожности поли-
тическому векселю. Он брался сам пойти к Житловскому, доказать
ему, что Союз нс должен браться за дело, которое ему не по пле-
чу, — и вообще брался все устроить к общему удовольствию и поль-
зе дела. Потом исчез и пропадал несколько дней. Зато вернулся, как
на крыльях. Все улажено. К Житловскому, по счастливой случайно-
сти, он попал как раз в надлежащий момент. Тот говорил, что разо-
чарован вообще в партиях. Партии предъявляют к человеку слишком
много требований, делают из него пленника, хотят универсального
руководства всею его жизнедеятельностью. Человек вернет себе сво-
боду, лишь «уйдя из партий и от партий». Конечно, без организации
нельзя воздействовать на жизнь. Но как много правды в анархиче-
ской критике партий и партийной политики! Партии следовало бы
вообще подвергнуть «черному переделу». Основные частные домога-
тельства, на которые может быть разложена интегральная партийная
программа, могут порознь быть положены в основу разных частич-
ных специальных объединений — на то существуют разные «лиги».
В них нет монопольных прав на личность: человек может быть одно-
временно членом нескольких «лиг»; свободно их комбинируя, чело-
век как будто сам для себя этим выбором создаст неформальную пар-
тию, которой до этого выбора в объективной действительности не бы-
ло дано...
— Узнаю влюбленного в свой индивидуализм Житловского! — нс
вытерпел я,— Вечно и во всем этот чудак видит для собственной
личности путы. Ему бы, в сущности, во всем быть «вольным каза-
ком». Или вот: у нас в университетах дано право поступать «вольно-
слушателем». А он не пускал бы никого, кроме вольнослушателей.
Сделай его министром народного просвещения, он распустит универ-
ситеты и нс разрешит ничего, кроме отдельных лекций отдельных га-
стролеров кафедры.
— Это, может быть, и правильно подмечено, — улыбнулся Семен
Акимович. — Но я так обще поставленным вопросом с ним занимать-
ся нс стал. Решил быть дипломатом и прошу в моих дипломатиче-
ских дарованиях отныне не сомневаться! Я, со своей стороны, стал
доказывать, что, во всяком случае, новое дело о подготовке аграрно-
го движения и аграрной революции втискивать в узкие рамки партии
128 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нс годится: тут нужно как раз то, о чем он говорит — более свобод-
ное и широкое соединение типа «лиги»... И что же ты думаешь? Он
за себя сейчас же согласился; но высказал опасение, что товарищи
его по Союзу все на него за это обрушатся. Нужно с ними списаться
и предложить какой-нибудь приемлемый компромисс. Вот этим мы с
ним и занялись. И вот наш компромисс готов, и его утверждение с
той стороны гарантировано. Первое слово о нашем деле остается за
Союзом; Союз же первый публикует «Устав крестьянского братства»;
кроме того, мы двое формально входим в Союз. Этим устраняется
всякая с их стороны возможность «обижаться». Зато вся организа-
ция издательства крестьянской литературы, ее распространение в
России и связи с тамошними работниками ставятся на гораздо более
широкую базу, с планом привлечь к делу всю серьезную эмиграцию.
Ну, как, идет?
Я без всяких колебаний одобрил его «компромисс». Семен Аки-
мович сиял. Все остальное было быстро решено: я приезжаю в Па-
риж, делаю доклад Лаврову и двум главным его политическим
друзьям, Рубановичу и Русанову; Лавров публикует открытое пись-
мо, «благословляющее» «тамбовскую» инициативу; начинаем пере-
говоры с лондонцами — у них в Швейцарии есть представитель,
Егор Егорович Лазарев; не теряя времени, едем к нему, он живет у
Женевского озера, в селении Божи над Клараном.
— У русских Божи слывет Божеяровкой, — пояснял он, -- а Ла-
зарев, фигура, я вам скажу, живописнейшая, — божеяровским воло-
стным старшиной. Вокруг него много эмигрантов, часто приезжают
и люди из России. Мы теперь застанем у него Василия Павловича
Воронцова - помните, тот самый, писавший под псевдонимом
«В. В.» знаменитые статьи о нежизнеспособности капитализма в
России. У него же живет или скоро приезжает еще один из ветеранов
русского социализма, Дмитрий Александрович Клсмснц — из стол-
пов и земледсльчества, и народовольчества. Вот случай совершенно
необыкновенный: через них о новой организации узнает вся литера-
турная Россия. И хорошо бы приискать кого-нибудь из социал-демо-
кратов, не боящегося назваться членом-учредителем нашей Лиги: это
будет живое свидетельство того, что и участие социал-демократиче-
ской эмиграции нами вовсе не исключается. Как только она выйдет
из нынешней позиции недоверчивого нейтралитета, мы скажем
ей: «Добро пожаловать!». В Париже созываем учредительный съезд,
и - отчаливай!
Никогда нс забуду я той горячности, той беззаветной преданно-
сти, с какою Семен Акимович взялся за дело Лиги. Буду краток. Не
было большего энтузиаста идеи «сошествия» социализма с городских
высот в деревенскую равнину, чем он. И не раз, забегая вперед, он
требовал от меня, чтобы я как можно ярче и отчетливее отчеканивал
значение «аграрной программы» в международном масштабе. Инду-
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
129
стриальныс метрополии мира и мир аграрно-колониальный — это
воспроизведение «города и деревни» в общемировом смысле. Проле-
тарское движение, зародившееся и выросшее на европейском Западе,
лишь подавши руку трудовому, крестьянскому движению, рожден-
ному прилегающим к Азии европейским аграрным Востоком, способ-
но дать нам нс однобокий «рабочий» и «мужицкий» социализм,
а единый социализм — интегральный, полнокровный и всеохваты-
вающий. Отсюда в мышлении его все исходило и сюда же все воз-
вращалось. Все теснее и полнее входя в этот строй мыслей, Семен
Акимович и ему хотел придать романтизированную форму. Капита-
лизм ему рисовался как величественное и прочное строение, тверды-
ня которого в Центральной Европе. С двух сторон должен охватить
его мировой пожар: с запада, в виде огня пролетарской революции,
и с востока, в виде огня революции аграрной...
Не все выходило «по его прошенью, по щучьему велению».
В. П. Воронцов не дал нам ровно ничего, кроме общих рассуждений
на тему, что фабрично-заводской пролетариат совершенно напрасно
считают единственным истинно революционным классом: по мерс
своего развития он становится все более оппортунистским и рефор-
мистским; склонность к революции ныне наблюдается лишь в стра-
нах аграрных, как Испания, Венгрия, Сицилия, Балканы. То явно
говорил в нем все еще нс остывший полемический задор против со-
циал-демократов. В студенческие годы отдали ему свою дань и мы,
но то было дело прошлое; теперь за положительную работу в деревне
и для деревни мы пожертвовали бы доброй половиной всяких теоре-
тических оценок, а Воронцов с этой стороны нам ничего нс обещал,
хотя в Петербурге мог бы сделать многое. К тому же в нем чувство-
вался уклон к анархообразному аполитизму, а мы жаждали прежде
всего вывести крестьянские массы на общую с интеллигенцией и
пролетариатом политическую борьбу против самодержавия. «Героя-
ми нашего романа» были народовольцы, а у Воронцова после их по-
ражения чувствовался сильный политический катценъяммер.3 И про-
щание наше с ним вышло суховатым. Что же касается Лаврова, то
Семен Акимович ввел меня к нему, в «святилище» его рабочего ка-
бинета и огромной библиотеки. Там проходили долгие часы то в сво-
бодных беседах о жгучих проблемах общей и моральной философии,
то в обсуждении наших деревенских впечатлений, нашего организа-
ционного опыта и его перспектив. Я кончил просьбой написать нам
нечто вроде «напутственного слова». Поразмыслив, он дал обеща-
ние: еще раз добросовестно продумав наш тамбовский опыт, напи-
сать охотно Лиге свое приветственное письмо. Семен Акимович дер-
жал нас в курсе того, как тщательно он его обдумывал, работал над
ним, но — увы — закончить так и нс успел.
3 Katzenjammer - тяжелое похмелье, дурное состояние духа (нем.).
9 Заказ № 2146
130 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Вскоре после приезда моего в Париж и первого знакомства со
старыми народовольцами я получил в конце января 1900 года от Се-
мена Акимовича записку с извещением о том, что Петр Лаврович за-
немог, и спешным вызовом меня к одру его болезни. Я был там со-
вершенно необходим. При своей крупной фигуре Лавров был очень
тяжел, и Семен, кроме себя самого и меня, нс видел, кто из близких
был бы достаточно силен, чтобы поднимать его, держать на руках,
переносить и т. п. Потянулись дни и ночи забот и тревог, все более
безрадостные. Но не долго пришлось принимать участие в уходе за
ним. На руках Семена Акимовича и моих через несколько дней,
6 февраля 1900 года, этот замечательный ученый и мыслитель
скончался, и в предсмертном бреду не переставая что-то диктовать и
чертить рукою в воздухе. Смерть его для всех нас была огромным
несчастьем, но, как это порою бывает, самая величина этого не-
счастья всех нас сильно пришпорила. На похороны его, 14 февраля,
съехался весь цвет тогдашней эмиграции. Траур по Лаврову стал
крестинами нашей Аграрно-социалистической лиги. Незримым кре-
стным отцом ее наречен был дорогой покойник, а как бы душепри-
казчиком его по отношению к Лиге стал Семен Акимович. И дело
сразу же пошло. В числе основателей Лиги были кроме нас
Л. Э. Шишко, Ф. В. Волховской и Е. Е. Лазарев.
Ради лучшего понимания всего дальнейшего прибавлю: организа-
цию эту я себе представлял по образу направленной на ликвидацию
английского лендлордизма ирландской Аграрной лиги с заменой в
ней национального момента (ирландцы против англичан) чисто соци-
альным; я мысленно уже окрестил ее Аграрно-социалистической ли-
гой. Полагая, что перспектива прибавить к силам, мобилизуемым
против самодержавия, еще и крестьянство должна, поверх всех
фракционных разногласий, захватить решительно все революцион-
ные партии, я был твердо убежден в целесообразности поставить с
самого начала все это дело на беспартийные или межпартийные рель-
сы и не вмешивать в него никакой полемики. Юность полна оптимиз-
ма. Удастся провести начало «единого социалистического» фронта в
таком сложном и спорном вопросе, как аграрный, — что тогда поме-
шает образованию единой всеобъемлющей социалистической партии
России? И в моей голове была уже готова программная брошюра,
впоследствии вышедшая в свет от имени новой Лиги — «Очередной
вопрос революционного дела»,4 — вся выдержанная в таких прими-
4 «Очередной вопрос революционного дела» — программная брошюра, написан-
ная В. М. Черновым, в которой сформулированы цели и задачи Аграрно-социали-
стической лиги. Впервые была напечатана в 1900 г. в Лондоне, затем последовало еще
два издания: женевское (1902) и берлинское (1903). В брошюре впервые в русском
революционном движении была четко и однозначно сформулирована и обоснована
идея о союзе рабочих и крестьян как важнейшем условии победоносной революции.
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
131
ригельных, спокойных, «урезонивающих» тонах, что, недавно пере-
читав се, я сам не узнавал в ней своего боевого, особенно в юные го-
ды, литературного темперамента.
В конце 1901 года Лига выпустила первое свое публичное заявле-
ние. К началу 1902 года она зарегистрировала уже выпуск 25000 экз.
разных брошюр. Летом того же года ее издательство слилось, в силу
особого федеративного договора, с заграничным издательством объ-
единившейся в России и за границей партии социалистов-революцио-
неров. Отчет объединенного издательства за 1902 год дал уже 317 ты-
сяч экз. брошюр, в количестве свыше миллиона печатных листов.
Этот наш «первый миллион» был отпразднован Семен Акимовичем
как самый большой личный праздник.
Шесть лет секретарства у П. Л. Лаврова были для Семена Аки-
мовича как бы шестилстним университетским курсом. Под диктовку
Лаврова он записал монументальный «Опыт истории мысли», «Пе-
реживания доисторического периода» и «Введение в историю мыс-
ли», изданное в России при содействии проф. М. М. Ковалевского
под псевдонимом С. Арнольди. Изложенную в этих трудах Лаврова
энциклопедическую научно-философскую систему Ковалевский
сравнил с ближайшими к нему по времени такими же двумя система-
ми — Огюста Конта и Герберта Спенсера, подчеркнув, что она им нс
только не уступает по замыслу и выполнению, но и превосходит их.
Если Глеб Успенский надолго покорил сердце Семена Акимовича,
то Лавров дисциплинировал его ум и поднял его на вершины чело-
веческого знания. Семен Акимович имел полное право и все основа-
ния преклоняться перед Лавровым, в лаборатории духовного твор-
чества которого он почтительно присутствовал как вспомогательная
сила. Когда Лавров умер на моих и его руках, у меня появилось ощу-
щение, что духовно осиротевший Семен Акимович едва ли не всю
полноту своей к нему привязанности перенес на меня. Но Успенский
сам передал его в руки Лаврова. По отношению ко мне того же со
стороны Лаврова нс было. И Семен Акимович задумал, так сказать,
легализовать свой переход ко мне. Он ухватился за «фикцию леги-
тимности» — так назвал я тогда его логическую концепцию. Семен
Акимович был, между прочим, для П. Л. Лаврова чтецом перио-
дических журналов. Излюбленным журналом его было «Русское бо-
гатство». Там прежде всего он хотел послушать очередную статью
Н. К. Михайловского. На следующее место он регулярно ставил ме-
ня: выбор для меня необыкновенно лестный, но все же далеко нс рав-
носильный акту наследственной передачи мне в соратники своего
секретаря и сотрудника. Но Семен Акимович решил эту проблему в
мою пользу. И это было мне большой радостью — независимо «от»
и «поверх» всяких фикций. С ним было легко дружить: возбуждают
к себе горячие дружеские чувства только тс, кто сами способны быть
чистыми, надежными, бескорыстными друзьями. Вся прелесть близ-
132 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ких личных отношений с Семеном Акимовичем заключалась в том,
что все проявления чувств его к другим людям были необыкновенно
цельны. В нем был огромный запас чего-то детского по свежести, не-
поддельности и чистоте.
Я выше уже упоминал, что заграничное издательство Аграрно-со-
циалистической лиги в 1902 или 1903 годах слилось с издательством
появившейся около этого времени объединенной партии социали-
стов-революционеров. Это слияние было урегулировано особым фе-
деративным договором между обеими организациями. Но и без этого
договора слияние, в сущности, уже было существующим фактом: и в
той и в другой писательским и издательским делом за границей за-
нимались одни и те же люди.
Правда, нашлись в Лиге и два-три человека, которые сначала
были несколько встревожены предложением Лиге со стороны партии
формального договора. Привычный организационный консерватизм
заговорил особенно в старом народнике Ф. В. Волховском. Его уси-
лиям мы были обязаны тем, что персональный состав Лиги обогатил-
ся единственным социал-демократом Д. Соскисом. Волховской опа-
сался со стороны этого последнего демонстративного ухода в знак
протеста против утраты Лигой ее первоначальной ревнивой беспар-
тийности: таким образом этот первый результат работы Волховского,
а он ждал дальнейших, был бы уничтожен. Он это предвидел пра-
вильно. Но не предвидел он одного: что нс пройдет и года, как Со-
скис войдет и сам непосредственно в состав партии социалистов-
революционеров. Самого же Ф. В. Волховского мы вскоре увидим в
числе постоянных сотрудников центрального органа партии «Рево-
люционная Россия»: с начала царско-японской войны он берет на
себя и самым энергичным образом осуществляет заведование отде-
лом войны.
С. А. Ан-ский, хотя он заодно со мною и проводил оформление
Лиги как организации внепартийной, был, опять-таки заодно со
мною, горячим сторонником ее объединения, а потом и полного слия-
ния с партией. Дело в том, что хотя для вхождения в Лигу русских
социал-демократов дверь и оставалась все время открытой, но, кроме
Соскиса, никто ею так и не воспользовался. Мало того, в круги
заграничной социал-демократии из рядов русской проникла оценка,
для Аграрно-социалистической лиги неприязненная. Ярким показа-
телем этого было хотя бы мимолетное, но ядовитое замечание «крас-
ной Клары» — будущей большевички Клары Цеткин, — внезапно
обращенный к одному из наших друзей каламбур: «Und wie gcht cs
mit ihrer Agrarsozialistischen Lilgc?».5 Важно было еще и то, что соб-
ственных агентов и отделов в России Аграрно-социалистической лиге
5 И как дела с вашей аграрно-социалистической ложью? (нем.) — Здесь игра
слов «liga» (лига) и «liige» (ложь).
Ан-ский Семен Акимович (1863 1920)
133
образовать так и нс пришлось. С ее организационным оформлением
за границей совпало сплочение в самой России единой партии социа-
листов-революционеров, и товарищи, привозившие в Россию литера-
туру Лиги, встречались местными эсеровскими группами и комитета-
ми, уже начавшими социалистическую работу в деревне, причем ти-
пом крестьянской организации избрали уже оправдавшее себя в Там-
бовской губернии мужицкое революционное «братство». Лига, таким
образом, с самого начала стала работать в России на «организован-
ное потребление».
Нельзя сказать, чтобы со своей стороны русские социал-демо-
краты литературу Лиги бойкотировали, хотя попадавшую в их руки
чисто эсеровскую они частенько жгли. Нет, и они учли ее растущую
популярность. Но для них оставался характерным безгранично раз-
витый исключительно узкопартийный патриотизм. Брошюры Лиги
они освобождали от обложки, на которой стояло имя организации,
их издающей; а своего рода «визой», открывающей им дорогу в до-
ступную социал-демократам деревню и контролируемые социал-де-
мократами фабричные кварталы, бывал печатный штемпель местно-
го социал-демократического комитета, пускавшего их в обращение.
Ничего подобного эсеровским организациям делать нс приходи-
лось; в силу федеративного договора на каждой брошюре и без этого
было обозначено имя партии социалистов-революционеров как сози-
дательницы на равных основаниях с Лигой. Семен Акимович одно
время очень сильно горячился из-за некорректной, на его взгляд, из-
дательской «контрафакции» чужими группами нашей литературы.
Я его нервности нс разделял. Что могло нагляднее всего свидетель-
ствовать о целесообразности общего объединения социал-демократов
и социалистов-революционеров, если не необходимость для первых
широко пользоваться для пропаганды литературой вторых? И на-
строение Семена Акимовича постепенно изменилось: он уже торже-
ствовал. Торжество его еще более усилилось, когда успех нашей ли-
тературы в массах притянул к нам - не без его содействия — и не-
которых литераторов, на чье сотрудничество или уже опирались, или
не без основания рассчитывали русские социал-демократические
организации.
Таков, прежде всего, был скрывавшийся под псевдонимом «Не-
красов» автор необыкновенно популярной в рабочих кругах беллет-
ристичсски-пропагандистской книжки «Ничего с нами нс поделаешь»,
которую значительно позже с успехом заместила «Мать» Горького.
Под псевдонимом «С. Некрасов» скрывался один из известнейших и
способнейших научных популяризаторов наших, известный педагог
Н. А. Рубакин, перешедший в ряды нашей партии около 1903 года.
Под другим псевдонимом — «Иван Вольный» (этого псевдонима нс
следует смешивать с подлинным именем Иван Вольнов, он же Воль-
ный, молодого писателя-беллетриста школы Горького, одно время —
134 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
вплоть до волго-уральской борьбы с большевиками - тоже работав-
шего в эсеровских рядах) — у нас работала известная беллетристка-
народница В. И. Дмитриева. Семен Акимович был вообще усердней-
шим вербовщиком для нашего дела сотрудников, умеющих писать
для народа.
Семена Акимовича характеризовал тогда дух ревностного и ярого
прозелитизма. Помню, как он горячился из-за создания в Париже но-
вого журнала «Вестник русской революции»6 под редакцией К. Та-
расова (псевдоним одного из будущих моих ближайших друзей —
Н. С. Русанова). Принесенная русскими инициаторами Лиги за
границу вера в близость массового аграрного движения заразительно
действовала не на всех. Тарасов-Русанов (подобно А. А. Аргунову и
его кружку в Москве) занял тогда между нами и социал-демократами
среднюю позицию.
Крестьянина он в принципе считал равноправным с индустриаль-
ным пролетарием участником и двигателем массового социалистиче-
ского развития; но практическое воплощение их социалистического
содружества он откладывал целиком до демократизации русского по-
литического строя как предварительного условия самого приступа к
серьезной и широкой социалистической работе в деревне. Что же ка-
сается первоочередной и предварительной задачи — низвержения са-
модержавия, — то единственную серьезную опору в деле ее разреше-
ния он видел лишь в революционной интеллигенции да в городском
населении рабочих кварталов.
Эту ограничительную по отношению к крестьянству формулу он,
во избежание впадения в старые «революционные иллюзии», считал
совершенно необходимым четко выразить во вводной статье о про-
грамме нового издания. И надо было видеть, с каким пылом и жаром
взвился тогда на дыбы Семен Акимович! Он писал нам, «иногород-
ним», негодующие письма: настаивал на том, что после «Очередного
вопроса»7 Аграрно-социалистической лиги такое программное заяв-
ление надо рассматривать как косвенный, если не прямой, фланго-
вый удар по нашему делу и, во всяком случае, как шаг назад; пред-
лагал всем нам демонстративно отказаться от участия в новом изда-
нии и опубликовать что-нибудь, отгораживающее нас от него. При-
знаюсь, мне было нелегко умерить волнение моего друга.
6 «Вестник русской революции» — социально-политический журнал, со второго
номера стал идейно-теоретическим органом партии социалистов-революционеров. За
период 1901 — 1905 гг. вышло всего четыре номера, печатался в Женеве. В редакцию
входили Н. С. Русанов, И. А. Рубанович, М. Р. Гоц, В. М. Чернов, Л. Э. Шишко.
Сыграл заметную роль в разработке и пропаганде идейных, программных и тактиче-
ских принципов эсеров, содействовал созданию партии социалистов-революционеров.
7 Речь идет о программной брошюре Аграрно-социалистической лиги «Очередной
вопрос революционного дела».
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
133
— Ведь принципиально они с нами, - убеждал его я, - их глаза
и уши, как и сердца их, открыты на то, что крестьянин - нс какой-
то пережиток, а серьезный жизненный элемент современного обще-
ства, способный к самостоятельному движению вперед, в направле-
нии к социализму. Ты жалуешься на то, что они маловеры для бли-
жайшего времени? Но пойми, они намного раньше нас оторвались от
русской жизни, они не были свидетелями того внутреннего брожения
в деревне, счастье встретиться с которым выпало на нашу долю.
Если мы правы — а мы, несомненно, правы, — то это брожение
скоро превратится в очевидное для всех движение, и тогда твои «ма-
ловеры» будут счастливее нас, получив, наконец, то «право уверо-
вать» , которое нам не в диковину уже давно. Зачем же нам с ними
ссориться и этой ссорой их от себя отталкивать?
Семен не без сопротивления согласился идти с группой «Вестни-
ка» единым фронтом. Он в конце концов согласился даже принять и
личное литературное участие в журнале. Тем, кто его помнит, любит
и ценит, будет интересно узнать, что именно он писал в первой же
книжке «Вестника» статью о взаимоотношениях между социалиста-
ми и либералами под псевдонимом «Краснопольский». Лишь впо-
следствии мы узнали, что тот же вопрос горячо дебатировался тогда
в социал-демократических кругах. Плеханов в письме к Ленину
резюмировал их разногласие в короткой формуле: «Вы к либералам
спиной, мы — лицом». Но хотя Ленин и стоял «спиной к либера-
лам», однако он в то же время был и против «восхваления народ-
ничества за счет буржуазного либерализма», иными словами, был
«спиной к обоим»; иллюстрацией этого было его демонстративное
предпочтение в одной из статей народникам известного буржуазно-
либерального автора Скалдина, в какой-то мере успевшего с натяж-
кой сойти для него за предшественника марксизма. Статья Семена
Акимовича, писавшего в дни социал-демократической партийной за-
секреченности первого спора Плеханова с Лениным, упреждала
«плехановскую» позицию против «ленинской».
На первый взгляд Семена Акимовича можно было тогда счесть
вполне денационализированным евреем. Ошибочность первого впе-
чатления вскрывалась лишь потом. Хотя он овладел русским языком
очень поздно, он так любил русскую литературу, так в нее вчитался,
вдумался и вчувствовался, что русский язык был для него более чем
«второй материнский язык». Еврейский и русский языки были у
него не первый и второй, а «два первых», и выдвигались на авансце-
ну его духовной жизни смотря по обстоятельствам, попеременно. Но
характерно, что сам он не любил переводить с одного языка на дру-
гой своих собственных вещей, хотя, например, Некрасова и Никити-
на он на еврейский язык переводил. Так, несмотря на просьбы мно-
гих, он так и не перевел на русский язык даже своей замечательной
«Ди Швуэ» («Клятвы»), Кстати сказать, многие до сих пор нс
136 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
знают, что этот рабочий гимн, ставший национальным гимном Бун-
да, порожден вдохновением русского эсера С. А. Ан-ского; знают об
этом почти одни только составители и редакторы энциклопедических
словарей на еврейском и русском языках.
Принимая близко к сердцу события межфракционной жизни, Се-
мен и на них откликался порою стихами и прозой; и список его псев-
донимов надо пополнить, например, хотя бы псевдонимом Антона
Богемцева. Им он подписал свою шуточную поэму на сюжет об орто-
доксально-марксистском Саваофе, обеспокоенном проникновением в
ряды его служителей разных ересей, их переходами в иноверчество
и обращениями к иным богам и пророкам. Как всегда общим тоном
этой поэмы-шутки — переполненной намеками на злободневность,
ныне нуждающимися в расшифровке, — является мягкий и незлоби-
вый юмор. Юмористичен в данном случае был и псевдоним, родив-
шийся из случайного разговора. Про один из эпизодов эмигрантской
жизни, разыгравшейся в среде социал-демократической эмиграции,
Семен Акимович говорил:
-• А ведь это, право же, типически чеховская картина!
— Так вот и напишите же ее в соответственном тоне! — восклик-
нул один из друзей.
— Легко оказать: напишите! Да ведь и талант для этого нужен
чеховский. А разве я Чехов, не правда ли, Виктор?
Он провоцировал меня, лукаво намекая на наши с ним споры об
отличиях его юмора от чеховского. Я попытался отшутиться.
— Ну, разумеется, какой же ты Чехов, зато ты прямой Богемцев.
В том же споре я поддразнивал его, подшучивая над его нравами
и привычками литературной богемы. Семен громко расхохотался.
— Хорошо же, друзья, будь по-вашему. Обещаю дать вам кое-что
в стиле если не Чехова, то добролюбовского «Свистка».8 А тебе, зло-
дей Виктор, докажу, что хоть в одном отношении я выше самого
Чехова — он, сколько мне известно, поэму в стихах написать был
решительно неспособен, а я вот, назло вам, возьму да и напишу!
И подпись моя на этот раз будет «Антон Богемцев».
— А если ты превзойдешь Чехова, то не очень гордись: в пику
тебе я возьмусь превзойти Жореса. После каждого большого доклада
он, знаешь ли, должен бежать за кулисы переодевать рубашку, ибо
ту, в которой он говорил, всегда — хоть выжми! И по той же при-
8 «Свисток» — сатирический отдел журнала «Современник». Создателем и основ-
ным автором его был Н. А. Добролюбов. Вышло всего 9 номеров. В нем сотрудничали
Н. А. Некрасов, Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, печатались пародии
Козьмы Пруткова. Обличал мракобесов и крепостников, высмеивал «прогрессистов»-
либералов, бичевал «чистое искусство». Среди сатирических жанров преобладали
стихотворная пародия и литературный фельетон. Оказал значительное влияние на
формирование радикальных настроений в среде молодежи 1860-х гг.
Ан-ский Семен Акимович (1863 —1920)
137
чине иногда посредине его доклада председателем объявляется пере-
рыв: это значит, что Жоресу на сей раз придется сменить две рубаш-
ки. А в этой потогонной стороне жоресовского красноречия, пожа-
луй, смогу с ним потягаться и я!
Здесь же у Семена Акимовича, как любил он выражаться, одна-
жды «заиграла селезенка» после рассказа одного приезжего из Рос-
сии о встрече его там с делегатом «Искры», причем они в какой-то
кухмистерской, избегая произносить «крамольные» названия, долго
находились во власти недоразумения, принимая друг друга за пар-
тийных единомышленников.
— Ой, напишу я, непременно напишу веселую штучку, только
надо будет ввести в нее еще подобное же недоразумение: скажем,
в уже эвакуированную тайную типографию заходят на разведку два
шпиона, один — от охраны, другой — от жандармерии, и долго в
разговорах выспрашивают друг друга, принимая друг друга за рево-
люционеров!
Отсюда родились его широко известные забавные сценки «На
конспиративной квартире»: их часто играли в студенческих люби-
тельских спектаклях в целях, само собою разумеется, добрать не-
сколько сотен франков для выпуска в свет какой-либо партийной
брошюры или сборника... С легкой руки Семена Акимовича этот
жанр вообще пошел у нас в ход, и даже я сам как-то согрешил чем-
то подобным...
В атмосфере молодого веселья куда как легче переносились все
занозы и болячки серого эмигрантского бытия! А между тем рядом
страстно напрягалась тревожная, ищущая мысль. У Семена Акимо-
вича она особенно болезненно билась над разрешением национально-
го вопроса.
Когда я узнал его впервые, он как-то инстинктивно весь сжимался
и отмахивался от голоса национальной стихии. Мне это казалось
вначале непонятным, но скоро я понял, откуда в данном случае «ве-
тер дует». Семен Акимович склонялся перед авторитетом Петра Лав-
ровича Лаврова.
Лавров, чувствовавший себя «у себя дома» более всего в сфере аб-
страктной мысли, часто терялся в вопросах жизненной практики. Он
был, в сущности, человеком первого марксовского Интернационала,
представлявшего собою выкроенное по образу тайных революцион-
ных организаций, готовивших большие европейские революции, еди-
ное тайное интернациональное сообщество, весьма и весьма центра-
лизованное. Правда, против этого централизма поднял великий бунт
Бакунин. Ио на справку оказалось, что он в недрах Интернационала
затеял свое собственное, еще более тайное, сообщество, нисколько нс
менее централизованное. Только вместо англо-германского ядра,
принявшего руководящую роль Маркса, оно выдвинуло романское,
франко-итало-испанское ядро, вдохновителем которого был славя-
138 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нин Бакунин, в уме заключивший революционный «романо-славян-
ский союз», надолго опередивший «франко-русский союз» прави-
тельств с его противогерманским острием, но бессознательно подви-
гавший дело к этому последнему. Впрочем, написанная в стенах
Шлиссельбургской крепости «Исповедь» Бакунина нащупывала и
субъективную подоплеку для этой объективной пружины истории.
На этой распре Маркса с Бакуниным, германского социализма с ро-
мано-славянским раскололся и погиб I Интернационал. Дело между-
народного рабочего движения приходилось начинать сначала. Исто-
рия инстинктивно нашла выход: отдельные национальные социали-
стические группы временно занялись своими «домашними» делами,
чтобы потом, обрастя плотью организованного массового движения,
искать новой формы своей всемирной связи. Это было уже не всена-
циональное соединение лиц и группирующихся вокруг них едино-
мышленников, предпринятое поверх всяких национальных особен-
ностей, то был союз вполне сложившихся в совершенно определен-
ных рамках национальных партий, со связью, на первых порах,
очень и очень гибкой. Лавров по всей своей психике оставался чело-
веком I Интернационала, с расколом которого он долго не примирял-
ся, ища какой-то средней, примирительной позиции между марксиз-
мом и бакунино-прудонизмом.
Состоя личным секретарем Лаврова, Семен хорошо знал всю эту
историю. Вдохновляясь его идеями, он вообще глядел на нарождав-
шийся II Интернационал как на неизбежную, но злосчастную уступ-
ку духу времени, — частичную капитуляцию интернационализма
перед национализмом. Тщетно спорил я с ним, доказывая, что ино-
гда приходится отойти назад, чтобы выиграть место для разбега, без
которого нс дано и большого скачка. Семен объявлял вес это софиз-
мами. Одно время спор наш заострился из-за того, что в Лондоне
возникла еврейская группа, задумавшая издательство на первород-
ном языке еврейства — иврите. Она обратилась к Лаврову за, так
сказать, благословением, но никакого сочувствия в нем не встретила.
Это не значило, чтобы Лавров был другом «идишизма». Скорее, со-
гласно составившемуся у меня общему впечатлению, Лавров на идиш
глядел как на наносный, германоподобный «жаргон», а на иврит —
как на еврейскую «латынь». На его взгляд, оба лежали не на стол-
бовой дороге еврейского культурного развития, а представляли со-
бою убегающие в стороны тропинки. Логическим выводом из этого
могло бы быть лишь категорическое требование еврейской ассимиля-
ции. Но этого логического вывода Лавров нс делал, правильно чув-
ствуя в нем примесь духовного насилия над малым, но богатым своей
историчностью народом. Оставалось нспримиреннос противоречие, с
которым нс мог справиться и его преданный ученик и личный сек-
ретарь.
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
139
Семен однажды приступил ко мне вплотную с требованием: как я
для себя разрешу это противоречие? Я ответил кратко — всюду, где
Лавров говорил по этому вопросу «нет», я сказал бы «да». Второй
Интернационал — нс регресс, а прогресс сравнительно с Первым. Нс
пройдя через период «национального самоопределения» социализма
в условиях каждой отдельной страны, Интернационал останется кар-
точным домиком. Еврейский социализм должен пройти свой период
«национализации». Спор иврита с идишем, конечно, осложняющее
обстоятельство. Но что же делать? Может быть, они оба почвенные,
один — для центральной и восточной Европы, другой — для азиат-
ского Ближнего Востока и связанных с ним земель Средиземно-
морья. Вернется еврейство в былую семитическую среду — выдви-
нется иврит. Не удастся или сорвется этот возврат — останется куль-
турнее единовластие идиша. Но не мне вмешиваться в этот спор,
являющийся «внутренним вопросом» самого еврейства.
Я нс знаю, долго ли бы длились сомнения и колебания Семена,
но тут наступили новые события, впечатления от которых бурно во-
рвались в ход «еврейских» его размышлений. Произошел II съезд
РСДРП, на котором партия, при своем возникновении бесконечно
многим обязанная Бунду, вошла с ним в конфликт по вопросу о до-
пустимости или недопустимости вполне автономного бытия Бунда
внутри партии. Семен всею душой был в этом вопросе на стороне
Бунда. Я разделял в общем его отношение, хотя нс с такою страст-
ностью. Помню, потом он нс раз возвращался к этой теме и говорил:
«Я готов понять, что заодно с Лениным против законнейших требо-
ваний Бунда был Плеханов — в нем кровь старого якобинца. Но
ради чего их непримиримостью заразился Мартов, куда более гибкий
и демократический по натуре? И вот он сам себя наказал. Несносным
централизмом они заставили уйти и Бунд, и „южнорабоченцев",9 и
кое-кого еще из „промежуточников". Ну, вот под конец съезда боль-
шевики и взяли реванш, стерший все плоды первых меньшевистских
побед - „сама себя раба бьет, коль нечисто жнст!“».
Прав он был или неправ в оценке хода фракционной борьбы в со-
циал-демократических рядах — другое дело. Все эти комбинации с
целью получения большинства голосов на съезде, как кажется, были
лишь рябью на поверхности воды. Конечный исход определялся бо-
лее глубинными «океаническими» течениями, которые не всегда лег-
ко измерить по удельной силе их действия.
9 «Южнорабоченцы» - члены группы «Южный рабочий», в которую входили
представители социал-демократических организаций ряда южных городов России.
Группа издавала нелегальную газету «Южный рабочий», с января 1900 г. ио апрель
1903 г. вышло 12 номеров. На II съезде РСДРП делегаты от «Южного рабочего» не
поддержали ленинский план создания партии на основе принципа централизма и
были вынуждены покинуть съезд, в результате чего группа была распущена, а изда-
ние газеты прекращено.
140 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Как бы то ни было, но вскоре последовал новый толчок, опреде-
ливший направление деятельности Семена. Среди крупнейших на-
ших ветеранов был старый народник из чайковцев — Феликс Вади-
мович Волховской. Происхождением он был украинец, и у него яви-
лось желание перевести на родную «мову» одну свою очень удачную
пропагандистскую — в беллетристической форме - сказку «О нера-
зумном царе». Сказка имела успех, и Волховской начал работу по
сбору средств на фонд издания вообще эсеровской литературы на
украинском языке. Едва извещение об этом появилось на страницах
нашей «Революционной России», как Семен, точно пришпоренный,
ворвался ко мне.
—	А почему партии не образовать такого же особого фонда для
изданий литературы на идише?
—	Да по той самой причине, что наши евреи плохи: нс делают
того же, что в своей области сумел начать одинокий украинец Вол-
ховской. Иными словами, тут прежде всего вина твоя да еще Жит-
ловского.
—	За нами дело не станет, нам надо знать, как к этому отнесется
партия.
—	А я отвечу: за партией дело не станет. Только не спите и берите
в руки инициативу.
Семен весь загорелся новою мыслью. Зная его порывистый, но не
дисциплинированный характер, мы приискали ему в секретари одно-
го очень деятельного и практичного еврейского товарища, носившего
нередкое в еврейской среде имя Таратута — революционное имя, по
созвучию, ему было дано «Заратустра». Работа закипела, и вскоре у
нас вышло три или четыре еврейских сборника. Дело пошло бы еще
успешнее, если бы, как я надеялся, в него вложил бы всю душу Хаим
Житловский. Но тут сказалась присущая ему основная слабость. Он
был богат изобретательностью и часто сам выступал с интересными
новыми проектами, своими и чужими. Но добившись в «принципе»
положительного их разрешения, быстро к ним охладевал и прини-
мался искать, на кого бы сложить все бремя их осуществления. Его
дело .. как пролагателя путей - кончено; остальное могут делать
другие, а он продолжит свою работу инициатора и искателя новых
путей...
События между тем на арене русской действительности все нарас-
тали и нарастали. Началась первая русская революция 1905 года, и
партия вступила во владение большою ежедневною газетой «Сын
Отечества»10. Один из первых к нам явился С. А. Ан-ский, и мы не-
10 «Сын Отечества» — ежедневная газета, выходившая в Петербурге с 18 декабря
1904 г. Редактором-издателем в это время подписывался С. И. Юрицын, фактическим
редактором был Г. И. Шрейдер. Закрытая 5 февраля 1905 г., газета снова начала вы-
ходить в марте. С ноября 1905 г. редактором становится Г. И. Шрейдер, издателем
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
141
медленно отправили его на обследование и проверку только что при-
шедших телеграфных сообщений о ссдлецком погроме. Эту работу
он выполнил блестяще; серия его корреспонденций произвела огром-
ное впечатление: они буквально потрясали сердца. Тогда мы отпра-
вили Семена в большую корреспондентскую экскурсию по России
вообще, предоставив ему самую широкую свободу в выборе места и
сюжета — пусть изучает те глубинные течения русской жизни, кото-
рые куда важнее внешних событий, более ярких по внешности, но
происходящих лишь «на поверхности жизни». Не знаю, обманывают
ли меня воспоминания, но мне кажется, что тогда же он успел озна-
комиться с движением «жидовствующих» и подметил в их среде мно-
го глубоко интересного.
Здесь события личной жизни в их переплете с перипетиями рево-
люционного кризиса надолго разбросали меня и Семена в разные
стороны. Снова встретился я с ним лишь в пожаре 1917 — 1918 годов.
Однажды, правда, я получил о нем сведения из вторых рук. Один
из деятелей нашей партии, как я позднее услышал лично от него са-
мого, встретил С. А. Ан-ского в Вильно. Там назначен был его до-
клад о еврейской литературе. Было это зимою 1909 — 1910 года, и то
была первая после долгого перерыва встреча местной еврейской
общественности с популярным родным писателем. Встреча разрослась
в довольно торжественное чествование. В ответном слове на привет-
ствия, которыми он был осыпан, взволнованный Семен вдруг заго-
ворил языком кающегося. Он просил прощения в том, что он слиш-
ком много лет и сил отдал «гоям», в оправдание себе он говорил, что
даже и в те времена, когда он меньше всего был связан с собственно
еврейской общественностью, он не переставал заниматься еврейской
народной душой, поскольку глубины ее сказались в еврейском
фольклоре. Все это была правда, и знаменитая впоследствии пьеса
Ан-ского «Дюбук»* 11 была, вне сомнения, подготовлена всеми его
очень и очень давними изысканиями в сфере фольклористики. К со-
жалению, обычный для умонастроения Семена импрессионизм воз-
будил у некоторых виленских его слушателей впечатление, будто он
С. И. Юрицын. С 15 ноября 1905 г. в состав редакции входят: Русанов, Мякотин, Пе-
шехонов, Шрейдер, Чернов. Газета становится первым легальным органом партии
эсеров. За напечатание манифеста Совета рабочих депутатов газета приостанавлива-
ется, а Шрейдер отдается под суд. 7 декабря 1905 г. «Сын Отечества» возобновляется
под названием «Наши дни» (редактор Арефин, издатель Юрицын). За напечатание
воззвания Союза военнослужащих после выпуска двух номеров была закрыта.
11 В. М. Чернов очень высоко оценивал пьесу С. А. Ан-ского «Дюбук», в черно-
вых набросках воспоминаний об Ан-ском он писал: «Некоторые сцены <...> подни-
маются почти до шекспировских высот — стоит сравнить хотя бы танец героини с ни-
щими-калеками и встречу Макбета с ведьмами, с их нарастающим предчувствием ка-
кой-то надвигающейся трагедии» (см.: Hoover Institution Archives. В. I. Nicolaevsky
Collection, box 382, folder 8 — 9).
142 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
раскаивается в эсеровском периоде его жизни. Это ошибка: его рас-
каивание относилось к тому доэссровскому периоду его жизни, когда
им владел абстрактный «космополитический» интернационализм, за-
слонявший от него жизненные перспективы социализма, вошедшие в
плоть и кровь еврейской национальной жизни и культуры. Как раз
в эсеровский свой период Семен эти перспективы вновь обрел и себя
в работе для них испробовал. С этим согласуется и вся дальнейшая
политическая история жизни Семена.
В 1915 году я имел сведение о том, что Семена видели в форме
«земгусара» — так шутливо звали представителей организованной
земско-городской общественности на фронте, а в 1917 году он высту-
пил от партии социалистов-революционеров кандидатом в гласные
городской думы. Там он оказался все тем же твердым и убежденным
эсером: он носился с «новой» (для его товарищей-гласных, но не для
меня) идеей — создать особую еврейскую партию, которая духовно
состояла бы в таких же отношениях с партией социалистов-револю-
ционеров, как когда-то Бунд с русской социал-демократической пар-
тией, и утверждал, что при малочисленности еврейского чистого про-
летариата высот индустрии, при его переплетенности с «мелким лю-
дом» ремесла, полупролетариями торговой и посреднической дея-
тельности одна партия социалистов-революционеров сумела бы дать
русскому еврейству широкую «лейбористскую» программу вместо
узких и тесных мундиров с чужого плеча, в которые втискивали, на
его взгляд, еврейское тело и душу ортодоксы марксизма...
Опять-таки от партии социалистов-революционеров Семен про-
шел и в Учредительное собрание. И там он глубоко волновался судь-
бами еврейского вопроса в сфере правомочий этого учреждения. Он
толковал с целым рядом депутатов еврейского происхождения об
особой еврейской декларации. Со мною он на эту тему не разго-
варивал. С большим волнением выслушал он мою вступительную
председательскую речь. То, что мне рассказывали потом о вынесен-
ном им впечатлении, заставило меня недавно порыться в Нью-Йорк-
ской публичной библиотеке, где я отыскал редкостную вещь —
стенографический отчет «Первого дня Учредительного собрания»
(Петроград, 1918 г.). По вопросу о гражданской войне, начатой
большевистским переворотом и столкнувшей между собою разные
национальные группы России, заявления мои гласили: «Самым фак-
том открытия Учредительного собрания провозглашается конец
гражданской войне между народами, населяющими Россию»; нс мо-
жет больше быть опасений того, «что рука солдата-великоросса, зем-
лепашца в серой шинели поднялась бы на такого же, одетого в серую
шинель землероба Украины»; «пока Учредительное собрание есть
верховная власть Республики, трудовое казачество и сыны вольного
Дона могут быть уверены, что их правам и вольностям ничего нс
грозит от руки солдата-великоросса»; «мусульманское население,
Ан-ский Семен Акимович (1863 - 1920)
143
сплоченное ли территориально или разбросанное в виде нацмень-
шинств, может рассчитывать со стороны Учредительного собрания
на такое же признание своих суверенных прав, как всякая другая на-
циональность». «Наконец, граждане, позвольте мне сказать то же са-
мое относительно народа-пасынка, народа, из всех народов наиболее
гонимого; народа, который доселе служит „козлом отпущения" за
эксплуататоров всего мира. На него, как на народ, пробовали отвести
все то недовольство и все то негодование трудовых масс, которое за-
конным образом не может направляться ни на один народ как тако-
вой, ибо во всех них, без исключения, трудовые массы составляют
громадное большинство населения. И еврейский народ, не имеющий
своей сплошной территории, в границах Российской республики бу-
дет иметь равное со всеми другими народами право выработать свои
национальные органы самоуправления и высказать в них свою тру-
довую волю!»
Прослушав эту речь, Семен сказал: «Больше в каком-то особом
чисто принципиальном заявлении от еврейства как такового надобно-
сти нет. Все, что нам нужно, все, на что мы имеем право, — сказано,
сказано с откровенностью и категоричностью, нс оставляющими
ничего желать. Свой проект декларации я сворачиваю и кладу в свой
архив».
Все же было бы интересно проект этот, если он сохранился, разы-
скать. Он остается одним из интереснейших документов культурно-
политической истории социалистического авангарда еврейства на ру-
беже между кратким периодом свободной России всеобщего избира-
тельного права и долгой историей России диктаторской и тотали-
тарной.
После Учредительного собрания я виделся с Семеном Акимови-
чем всего лишь один раз — на его собственной квартире, которую он
предоставил в мое распоряжение в один из тех периодов, когда но-
вообразованная ВЧК12 искала меня в Петрограде буквально «как
иголку». Эпоха Первой мировой войны интеллектуально и душевно
переживалась нами по-разному. Он числился в самых крайних «обо-
ронцах», я был человек Циммервальда.13 Но большевистский псрс-
12 ВЧК - Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и
саботажем. Создана большевиками в начале декабря 1917 г. в Петрограде. В 1918 г.
были образованы местные органы ВЧК: губернские, уездные, транспортные, фронто-
вые и армейские. Проводила массовые репрессии, в основном по классовому и поли-
тическому принципам, реализовывала так называемый красный террор. В 1922 г.
реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ).
13 Циммервальд — деревня Бернского кантона в Швейцарии, где 5 — 12 сентября
1915 г. прошла первая организационно оформленная международная антивоенная
конференция революционных социалистов и синдикалистов. Конференция положила
начало новому интернациональному движению, так называемых циммервальдцев.
В. М. Чернов принимал участие в этой конференции.
144 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ворот уравнял нас всех. Во встрече моей с Семеном было много
трогательного. Но еще трогательнее для меня была повесть нашего
старого партийного товарища-типографа о том, до какой степени без-
заветно и бесстрашно помогал ему Семен Акимович в деле о спасении
нашей литературы и наших типографских возможностей в тс дни, ко-
гда большевики, ободренные успехом своей расправы с Учредитель-
ным собранием, напрягали все свои силы для искоренения в столице
всего, что еще оставалось от эпохи господства в ней партии социали-
стов-революционеров как «владычицы дум» той эпохи.
* * *
Сущий «богема» по всем своим привычкам, вкусам, быту — Се-
мен Акимович в роли семьянина совершенно не поддавался моему во-
ображению.
Женское общество он очень любил и пользовался его неизменною
любовью. Лета его значения не имели. Чем больше своею шевелю-
рою, усами и бородой превращался он в «серебряного блондина»,
тем, кажется, гуще теснилась вокруг него фаланга кудрявых черно-
волосых девичьих головок. Моя первая жена, Анастасия Николаев-
на, урожденная Слетова, большой мастер в распознавании людей,
твердила:
— Нет, ты посмотри, сколько в натуре Семена Акимовича мягко-
сти и любвеобильности — прямо-таки женственной! Присмотрись к
нему в женском обществе, он там более свой, чем в обществе мужчин!
Это до такой степени бросается в глаза, что даже трудно его себе
представить в отпуску от всей женской компании, в чьем-нибудь мо-
нопольном владении влюбленным и женихом. Вот когда он расска-
зывает о Глебе Ивановиче Успенском или Петре Лавровичс Лаврове,
он говорит языком настоящего влюбленного. По-видимому, в глуби-
не его души накоплены огромные залежи нежности, потребности
прилепиться к кому-нибудь всеми силами своего существа. Но для
женщин у него — норма уравнительного распределения этих чувств.
Ну, право же, эта женственная мягкость его собственной натуры за-
ставляет его бессознательно, по закону контраста, избрать какую-ни-
будь крупную мужскую фигуру, чтобы обвиться вокруг нес всеми
своими восторженными мыслями и чувствами, как плющ обвивается
вокруг крепкого дуба. Боюсь, судьба его так и остаться до гроба бо-
былем, старым холостяком...
В этих словах звучала правда. Пожалуй, в них было все правдой,
но это была не вся правда.
Нс знаю, как обстояли его сердечные дела в том возрасте, кото-
рый французы называют Г age des fleurs et du solei! — порою цвете-
ния и солнечности. Так или иначе, из этой поры он вышел бобылем
и холостяком. Его отношения к окружающим девушкам и женщинам
Ан-ский Семен Акимович (1863- 1920)
145
были трогательно хороши; но, признаться, любую из них было легче
вообразить выплакивающей на его груди свое явное или тайное горе,
чем замирающей в объятиях пылкой страсти.
Понятно, что для всех нас, его ближайших друзей, явилось вели-
кой сенсацией весть, что он явно влюблен в одну, лишь немногим из
нас известную, миловидную, добрую и серьезную даму. Он ей тоже
был, по-видимому, симпатичен, но, кажется, она и нс подозревала,
что его к ней склонность много глубже и горячее обычной дружбы:
его дружба с женщинами бывала всегда согрета налетом тонкой, не-
уловимой нежности, но нежности абстрактно-романтической, сенти-
ментальной, опоэтизированной, направленной к «женщине как тако-
вой», а нс к тому или иному конкретному сс воплощению, а тем
самым нежности, «понимаемой духовно», а нс с точки зрения типи-
чески мужской, исключительной, «собственнической». С другой сто-
роны, Семен Акимович никак нс мог решиться раскрыть той, чье
очарование целиком его охватило, истинную природу своего чувства,
увенчанием которого могло бы быть лишь соединение двух жизней и
двух судеб в одну. Был ли он достаточно счастлив уже самим своим
чувством; жил ли он надеждой, что сс симпатии он если еще и нс мо-
жет, то вот-вот сможет истолковать самым желанным для себя обра-
зом; или наоборот, боялся преждевременно «сыграть ва-банк», пря-
мо предложив ей стать его женою, — кто знает? Чувство Семена
Акимовича было таким юношески робким, как это редко бывает у
сорокалетнего мужчины; и те из нашего круга, кто это замечал, с
ним, щадя его конфузливость, на такую тему нс заговаривали. Так
дело продолжалось довольно долго, может быть, слишком долго и
для самочувствия женщины. А потом стали замечать что-то неладное.
Семена Акимовича все чаще стали встречать затуманенным и даже
помрачневшим. Полосы элегических раздумий перемежались у него
вспышками нервной возбужденности, неудержимого юмора и весело-
сти, слишком буйной, чтобы нс быть искусственно взвинченной, «по-
ставленной на дыбы». И вдруг пронесся, так сказать, «встречный
слух». Девушкой, нарушившей сердечное спокойствие Семена Аки-
мовича, серьезно заинтересовался один из самых видных эмигрантов
Парижа. То был Илья Адольфович Рубанович. Нежданно для всех,
да и для них самих, они стали соперниками...
Когда это случилось, Семен Акимович где-то долго пропадал и
вдруг обошел всех нас, своих ближайших друзей, приглашая к себе
на вечерок, с обещанием преподнести нам какой-то сюрприз. Мы
собрались, когда было назначено. Все были «свои», исключая одной
мало кому известной девицы, мадемуазель Жане. О ней мы знали,
что родилась она в России от отца-француза и матери-француженки,
но полурусской по культуре. Пили чай, беседовали о злобах дня.
Уже собирались разойтись, думая, что его «сюрприз» был сплошной
мистификацией: Семен Акимович иногда любил так «разыграть»
10 Заказ № 2146
146 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
своих друзей и приятелей, чтобы вернее заманить их на то или иное
свидание. Как вдруг он заторопился, принес откуда-то бутылку ви-
на, разлил его в рюмки всем присутствующим и несколько запина-
ясь, произнес заранее подготовленную речь.
— Товарищи и друзья мои! Я пригласил всех вас, чтобы вы были
свидетелями знаменательного момента в моей жизни, который мне
хотелось бы запечатлеть... или, так сказать, торжественно скрепить
вашим присутствием. Перед лицом этого собрания, состоящего из са-
мых близких и дорогих мне лиц, я... то есть мы... я хочу сказать, что
я и находящаяся здесь перед вами мадмуазель Жане... мы оба освя-
щаем свидетельством перед вами, что с этого момента все имеют
право рассматривать нас как вступивших в брак, иначе говоря, как
мужа и жену...
Если бы на наших глазах с луны на землю спрыгнула лошадь
ярко-зеленого цвета, мы вряд ли были бы поражены сильнее, чем
этими немногими словами. Спасли положение бывшие среди нас
женщины, жены присутствующих гостей. Они окружили «молодо-
женов» и, предупреждая грозившее наступить неловкое молчание,
привели все к благополучному концу поздравлениями, шумными по-
желаниями счастливого будущего и прочими подробностями квази-
свадебного церемониала.
Распрощавшись с «молодыми», мы гурьбою высыпали на улицу
и долго не расходились, обмениваясь градом шумных замечаний, то
претендующих на глубокомыслие, то просто изумленных и даже
встревоженных.
— А знаете, это не так глупо задумано, — пробурчал один. —
Кто-то из поэтов давно сказал: «Если подруга тебе изменила, возьми
немедленно новую».
— Клин клином вышибают, — глубокомысленно заметил дру-
гой. — Только тот клин, которым вышибают, должен быть и по-
крепче, и побольше того, какой им надо вышибить.
Третий махал рукой на них обоих:
— Вы рассуждаете оба так, господа, как будто перед вами прошел
акт серьезной рационализации жизни. Нс видите вы разве, что у него
и теперь на сердце кошки скребут? Голову можно прозакладывать,
что просто Семен Акимович бесконечно глубоко задет, что он никак
не может заглушить болезненно ноющего, ну, самолюбия, что ли,
уязвленного чувства собственного достоинства, или как там это еще
зовут? Ведь он просто бодрится, просто хочет доказать, что таким
ударом с ног его нс собьют: и когда ТАМ, может быть, думают, что
он исходит тайными слезами, а он покажет, что нс плакать хочет,
а смеяться!
Разноголосица нарастала. Иные начали говорить, что зря затеял
Семен Акимович всю эту историю. И время теперь нс такое, и эмиг-
рантское положение свидетельствует, что это — гиблое дело. На-
Ан-ский Семен Акимович (1863— 1920)
147
шлись и такие, кому казалось, что Семен Акимович совсем не создан
для семейной жизни и что он, обремененный сыновьями и дочерь-
ми, — какое-то воплощенное противоречие, он уже перестанет быть
Семен Акимовичем. С этим я никак согласиться не мог: однажды
вернувшись домой и тихо войдя в свою комнату, застал Семена Аки-
мовича преобразившимся в няньку. Жена моя ушла за покупками,
а он уселся перед колыбелькой моего маленького Бориски14 — Семен
звал его «Борехке», — и на его неуклюже нежный поскрипывающий
басок тот сейчас же отвечал улыбкой до самых ушей. Так вот, я во-
шел и услышал голос Семена, преобразившийся в старушечий и вы-
водящий наивно-примитивные слова колыбельной песенки.
— Вы только представьте себе эту картину, — говорили. — Стои-
ло посмотреть на нее — трогательнее и нарочно не придумаешь! Или
полюбоваться, как он принимался Борьку моего развлекать и сме-
шить: привяжет на веревочку хвостик из какого-то старого мехового
пальто и ну приводить нашего котенка в буйное исступление, а Бо-
риску — в хохот до упаду... Нет, нежным отцом, а стало быть и му-
жем, семьянином он не только может быть, но, кажется, предна-
значен самою природою...
Большинство стало на мою сторону, и мы наперерыв принялись
утешать себя, рисуя одна другой умилительнее картины будущего се-
мейного счастья и благоденствия своего друга...
Семен Акимович долго не показывался. Ну, да и как же иначе —
ведь медовый месяц! И вдруг однажды утром он ураганом ворвался
ко мне.
— Слава Богу, Виктор, ты дома! А я к тебе, я нуждаюсь в тебе,
как в Провидении! Слушай, Виктор, ты должен, должен меня спа-
сти!
- ?!
— Да, вот именно, спасти. И только один ты можешь это сделать.
Тебя одного послушают...
- ?!
— А если уж и ты не захочешь или не сможешь помочь, то я уж
и нс знаю, что со мной будет и что мне делать. Сбежать в Австра-
лию? Так ведь я там пропаду. Сделать проще — в омут головой? Да
ведь это мой вопрос разрешит, а ее вопрос? Ну, просто голова идет
кругом, нет выхода — тупик, и все...
Не сразу ему удалось рассказать мне толком, в чем дело. Оказа-
лось, у младоженов сразу же пошла не жизнь, а настоящий ад: она
Семена Акимовича не согласна никуда отпускать, хочет держать при
себе, как на привязи, и при том все время ревнует, ревнует и ревнует.
Я был поставлен в тупик. Эту бывшую мадмуазель Жане я видел
раз или два мельком. Чтобы она без всякого повода могла превра-
14 Сын В. М. Чернова — Б. В. Чернов.
148 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
титься в какого-то «Отелло в юбке»? Это было на нее непохоже. Что-
бы он мог дать ей для этого правдоподобный повод? Это было на
него непохоже. А между тем Семен Акимович, доведенный почти до
исступления, был налицо. Конечно, в деле с этим «скоропостижным
браком» мой приятель сунулся в воду, нс спросив броду, — было
ясно до прозрачности. Но бросить его на произвол судьбы, в жертву
последствиям собственного необдуманного шага имел бы право лю-
бой посторонний человек, но не я...
Так и вышло, что я, вполне сознавая, в какое положение я себя
ставлю, отправляясь к бывшей мадмуазель Жане — невесте нснс-
вестной и жене незамужней Семена Акимовича с совершенно невы-
ясненной миссией, — то ли их мирить, то ли разводить, — взялся за
это дело. Оно оказалось и легче, и труднее всего того, что я мог себе
предположить.
Конечно, налицо не оказалось ни предлога для ревности, ни
«Отелло в юбке», ни женского ультиматума о подчинении режиму
домашнего ареста. Но оказалось абсолютное взаимное непонимание,
вытекающее из непримиримой противоположности двух жизненных
укладов и самих взглядов на кодекс семейной жизни.
Бывшая мадмуазель Жане еще кое-как могла себе представить до
женитьбы это вечное слонянис по кафе, эти обеды то в том, то в
другом плебейском ресторанчике, эти перманентные дебаты с друзь-
ями-полуночниками. Но и в смысле здоровья, и в смысле бережли-
вости, и в смысле экономии времени все это — беспорядочная и рас-
точительная трата жизни и жизненных сил. Она имеет право сказать,
что все обязанности жены и хозяйки сю выполнены: создан тихий и
уютный уголок, где все приспособлено для литературной работы, и
жизнь может катиться, как по рельсам, сообразно самому точному
расписанию. И вдруг - муж забирает какие-то свои рукописи и
отправляется с ними работать неведомо куда! Он говорит, что в
привычное кафе. Но в кафе людно, в кафе накурено, в кафе шумно,
в кафе каждую минуту может подойти знакомый и помешать рабо-
тать, и потом в кафе являются женщины, которые всем своим видом
заманивают к нерегулярному образу жизни, к ес прожиганию!
И муж ни за что не хочет даже открыть, в каком кафе и с кем прово-
дит он бесконечные часы, покидая се в жертву унылому одиночеству!
Будь у нее больше денег, она поручила бы все это проверить частно-
му детективу, но нс может же она сама, таясь, выслеживать мужа —
он заметит, и дело кончится скандалом! А если ему нс нужно всего
того уюта, чистоты, тишины и безупречного порядка, в которые она
кладет все силы, всю свою душу — тогда зачем же он женился? До
нес и то уже доходят слухи, что он на ней женился, а влюблен был,
в сущности, в другую; в чем же порука, что он нс убегает от нес к
своей прежней?
Чтобы приостановить этот непрерывный поток жалоб, я попробо-
вал «большое средство». Я предложил ей немедленно же отправить-
Ан-ский Семен Акимович (1863 — 1920)
149
ся вместе со мной в то убежище, в котором он работает и которое
скрывает от нее. Мы отправились в обычную резиденцию, с одной
стороны, литературной, театральной и т. и. богемы, а с другой — не-
скольких масонских лож. Там мы застали Семена Акимовича «с по-
личным»: перед ним стоял недопитый стакан черного кофе с опустев-
шей ликерной рюмкой, а сам он, нс подымая головы, лихорадочно
исписывал листок за листком длинные полосы бумаги. Немного по-
сидев, мы ретировались, и он даже ничего нс заметил. Затем я долго
объяснял ей, что нс он один, а целый ряд людей из пишущей братии
не умеют писать иначе, как на людях, при сливающихся в общий
беспредметный гул разговорах одновременно на самых разнообраз-
ных языках мира — таков Париж, сердце всеевропейского космопо-
литизма, — и непременно подбадривая себя черным кофе с влитой в
него рюмкой коньяку. Та жизнь, которую она так прилежно и забот-
ливо наладила для мужа, наверное, имеет массу своих преимуществ.
Но переход к ней для Семена Акимовича — целая революция. На-
стаивать на ней — значит идти с завязанными глазами прямо к кри-
зису, который неведомо чем кончится, но который, наверно, мимохо-
дом взорвет в воздух весь их едва налаженный домашний очаг. Еще
как-нибудь, исподволь и постепенно, можно бы внести в жизнь Се-
мена Акимовича больше порядка, регулярности, трудовой дисципли-
ны, вообще образа жизни, более согласного с гигиеной, но для этого
нужно, во-первых, уступчивость и терпение, во-вторых, терпение и
уступчивость, и в-третьих, еще раз уступчивость, уступчивость и
уступчивость, терпение, терпение и терпение. А что касается слухов
о том, какие виды мог иметь на других женщин прежде, чем сделал
предложение именно ей, то, есть в них правда или нет, пусть она
лучше их нс слушает. Ни к какой «прежней» он нс вернется уже
просто потому, что там образована своя прочная и счастливая семья.
Семен Акимович сделал самое лучшее, что мог: излечиться создани-
ем собственной семьи от первой неудачи. Ес дело — помочь ему в
этом, а для этого надо не подрывать собственного дела волнующими
инцидентами и болезненными семейными трениями.
Я могу сказать, что вложил в свою миссию всю убедительность и
все красноречие, на какое был способен. За этим последовали подоб-
ные же «увещевательные» беседы с Семеном Акимовичем; потом ме-
жду супругами по обоюдной неосторожности состоялось несколько
«объяснений», итогом было несколько компромиссов, семейных кон-
ституций и ревизий этих конституций, неизменно превращавшихся в
«клочки бумаги». Обе стороны начали вопиять, что «так дальше
продолжаться не может». Семен Акимович уже вопиял, что «лучше
ужасный конец, чем ужас без конца». И мне пришлось, наконец,
пригласить их обоих и сказать им приблизительно следующую речь:
— Милые друзья, вы не так давно пригласили нас своим свиде-
тельством оформить ваше вступление в супружескую связь. Мы за
150 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
вас радовались, и вот теперь оказывается, что мы, или точнее вы, по-
торопились. Тут открываются две возможности. Или в самой своей
основе брак ваш был ошибкой -- тогда не для чего его длить и только
портить друг другу жизнь, — или же нынешние ваши трения и не-
доразумения — просто результат крутого для обеих сторон кризиса:
смены одинокого, но абсолютно свободного быта на коллективный,
но связанный взаимозависимостью. Эта смена проходит слишком бо-
лезненно для обоих. Я могу предложить вам лишь одно: своего рода
передышку. Вам надо отдохнуть друг от друга: я имею в виду обоих
в нынешнем нервном состоянии. На время, для пробы, вам следует
разъехаться. Или в разлуке вас потянет друг к другу, и нынешние
размолвки вам предстанут как мелкие, ничтожные, может быть,
даже смешные. Тогда, и только тогда, отойдя от событий на некото-
рое расстояние, вы справедливее отнесетесь друг к другу, глубже
вдумаетесь в происхождение ваших трений и в способы их ликви-
дировать. Если таким образом вы оба изживете нынешнюю нервоз-
ность,  сходитесь снова, умудренные дорого обходящимся вам
ныне опытом. А так, как обстоит дело теперь, оно ничем добрым
кончится не может. Еще немного, и вы, право, возненавидите друг
друга. Решайтесь, пока не поздно!
Я не очень верил в успех моего «последнего средства», но с боль-
шим удовлетворением заметил, что оно подействовало. Оба были
взволнованы, оба расчувствовались, говорили с дрожью в голосе,
смахивая навертывавшиеся слезы. Обоим было жаль друг друга и се-
бя, как будто даже жаль разлетевшейся иллюзии. Расстались «по-хо-
рошему». Я исполнил последнее поручение Семена Акимовича: сооб-
щил, что он, особенно в виду возможных последствий хотя и скоро-
течного брака, да и вообще независимо от этого, считает своим дол-
гом высылать ей ежемесячно определенную сумму и будет это делать
до тех пор, пока она сама не распорядится своею жизнью иначе, спо-
собом, исключающим продолжение этих денежных отношений (и, ко-
нечно, он самым скрупулезным образом исполнял свое обещание).
Они разошлись формальным образом лишь «временно», «на пробу».
Но, видимо, у обоих остался от былых раздоров слишком едкий оса-
док, чтобы повторить неудавшийся опыт. Стороною я узнал, что у
нее жизнь наладилась и она нашла человека, более ей подходящего
для создания семьи.
А Семен Акимович? Как-то раз, лет пять спустя, мне пришлось
вместе с ним зайти к Рубановичу по делу. Его не оказалось дома, где-
то задержался минут на десять и очень просил дождаться его. К нам
вышла жена его... та самая, былой предмет мечтаний Семена. А за
нею следом - два прелестнейших бутуза, не то погодки, нс то близ-
нецы: каждый обещал в будущем превратиться в вылитого Илью
Адольфовича. И надо было видеть, как при виде их преобразился
смутившийся было вначале Семен. Надо было видеть, с какой рас-
Ан-ский Семен Акимович (1863 —1920)
151
троганною нежностью привлек их он к себе, как быстро овладел их
симпатией: дети ведь необыкновенно чутки к тому, кто их любит.
И думалось: как немилосердна была судьба к этому человеку, не дав
ему развернуть в роли мужа и отца тех сторон его любвеобильной и
щедрой натуры, которой он на моих глазах обволакивал детей своего
счастливого соперника от той, к кому когда-то принадлежали все его
мечты!
Прошли десятки лет. Отбушевала и была отброшена революция
1905 года; не расцветши, отцвела в бурях пасмурных дней демокра-
тическая революция 1917 года. С тяжелым настроением покинул Се-
мен столицу этой революции — любимый им Петроград, бывший ко-
лыбелью его беллетристического таланта. Он вернулся в родные
края — в Витебск, в Вильно. На развалинах его лучших поли-
тических упований перед ним, седым ветераном, снова, в последний
раз, обманчиво блеснула «синяя птица» личного и семейного
счастья. Нс поздно ли? Он потянулся за нею. Он наконец женился,
по-настоящему, не на бумаге только.15 Мне не пришлось видеть его
женатым. Рассказывали, что жена его была молодой и красивой де-
вушкой. Прибавляли, что полной гармонии, слияния двух личных
судеб не было и тут. Фатальная разница лет безжалостно сказала
свое решающее слово. «Ангел смерти» прибавил свое.
Но об этом озарении последних лет его жизни солнечной улыб-
кой, пусть непрочного, пусть хрупкого и построенного на песце
счастья могут рассказать другие, окружавшие его в эту пору близкие
друзья. Они просили от меня хотя бы отрывочных воспоминаний для
последнего дополнительного тома задуманного ими полного собра-
ния его сочинений. Я послал. Но до этого дополнительного тома
изданию нс дали дойти превратности политических судеб.
Ему не повезло и после смерти.
13 Если эти сведения верны, то тогда речь идет о третьем браке С. А. Ан-ского, так
как, но воспоминаниям С. М. Дубнова, в 1910 г. Ан-ский женился, но этот брак, как
и предыдущий, был кратковременным.
РУБАНОВИЧ
ИЛЬЯ
АДОЛЬФОВИЧ
(1859—1922)
1^огда я впервые в 1900 году
приехал в Париж, многочисленные но-
вые знакомые обычно принимались
меня расспрашивать: ну, что, успел ли
я побывать во всех «святых местах»
и поглядеть на все живые «иконы»?
А один раз меня поставили в тупик
вопросом: а наше новое светило —
«француза из Одессы» — тоже уже
видели?
Я не сразу сообразил, о ком идет
речь. Оказалось, что этою шутливою
кличкой местные эмигранты награди-
ли одного из влиятельнейших местных
народовольцев — Элиаша или, в пере-
ложении на русский лад, Илью Адоль-
фовича Рубановича. Прошлая его ре-
волюционная биография не была овея-
на особенным ореолом: безвестный вы-
ходец из России, он был обязан всем
самому себе, своим личным даровани-
ям, развернутым им уже за границею.
До этого он был причастен лишь к ра-
боте одесской народовольческой орга-
низации начала 80-х годов; арестовал
его гремевший на всем юге России и
прославившийся своею беспощадно-
стью военный прокурор Стрельников
(в конце того же десятилетня за эту
беспощадность и его не пощадила рука
террориста).
Рубанович Илья Адольфович (1S59 -- 1922)
153
Стрельников был вдобавок ко всему отъявленным антисемитом.
Как прокурор, он открыто избрал себе девизом: «Лучше схватить и
покарать десяток невинных, чем упустить одного виновного». Он
уже давно собирался, согласно его собственному выражению, «сма-
стерить большой политический процесс с чесночным запахом» и ду-
мал, что в Рубановичс нашел искомую центральную фигуру для та-
кого процесса. Арестованный оказался, однако, «крепким орешком»,
на котором он поломал немало зубов. В довершение всего Рубано-
вич, родившийся во Франции, по бумагам был французским гражда-
нином. А в то время как раз шла секретная подготовительная работа
по налаживанию франко-русского союза, популярностью в передо-
вых кругах французской общественности нс пользовавшегося. Че-
ресчур ретивому военному прокурору было дано понять, что в такой
момент «дразнить гусей», то есть шокировать общественное мнение
Франции судебным скандалом, задевающим француза, — дело не-
своевременное. И он, скрспя сердце, оставил свои широкие планы и
выслал Рубановича из пределов Российской Империи — просто как
«нежелательного иностранца»... Законченное келейным образом
«дело Рубановича» до моих ушей в России вовсе нс дошло. За грани-
цей же...
— Вы его нс знаете просто потому, что он нс теоретик, не ли-
тератор, — говорили мои местные друзья. — Зато какой оратор!
Мы, парижане, не раз имели случай его оценить. А открыла его и
отмстила помазанием Исполнительного Комитета сама Марина Ни-
каноровна Полонская.
Тут я, приезжий провинциал, вторично провалился: и это имя
было для меня лишь «звук пустой»...
Товарищ Хаима Житловского по Союзу русских социалистов-ре-
волюционеров за границей, записной остроумец, сочинитель много-
численных «крылатых словечек» Шарль (Хонон) Раппопорт при-
шел мне на выручку:
— Да нет, вы же просто запамятовали. Вспомнитс-ка, я же вам
сообщал, какой успех по всем эмигрантским колониям имело мое
изречение: «В Париже есть „Группа старых народовольцев", в кото-
рую входит много очень заслуженных, почтенных и популярных
эмигрантов, но одна беда: во всей группе только и есть один настоя-
щий мужчина, да и того зовут Марина Полонская!».
Это «крылатое словечко», возвеличившее Полонскую, чтобы при-
низить заграничных лидеров народовольчества, я в свое время дей-
ствительно слышал, но оно просто затерялось в моей памяти среди
других подобных, которые сыпались из уст «Шарля», как из рога
изобилия. Я по опыту знал, что, кроме подобной игры слов, от него
никакой более объективной информации о делах и лицах нс полу-
чишь. За ней я обратился к его однофамильцу — уже известному
154 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
читателям моих воспоминаний «Семену Акимовичу» и по литерату-
ре — Ан-скому.
Великий шутник, он встретил мои вопросы, высоко воздев руки к
небу и всем лицом своим изобразив комически-священный ужас:
--- Ну, вот и начинай после этого дела с этими обомшелыми
провинциальными русопетами! Как? И ты приехал в Париж, даже
по именам нс зная тех лиц, которые прославились в еще до сих пор
не вполне отшумевшем деле об отступничестве Льва Тихомирова?
Надеюсь, хоть это-то дело тебе известно?
— Но причем же тут Рубанович, и при чем неведомая мне Полон-
ская?
— Это мне нравится! А на каком же деле Рубанович вырос в
первоклассную величину, как нс на своем, если можно так выразить-
ся, политическом поединке с Тихомировым? Кто же, как не он,
первый бросил ему перчатку и победоносно провел дело его разо-
блачения. Ну, а что до Марины Никаноровны Полонской... Раскрою
тебе секрет, за сс недавнею смертью уже переставший быть секретом.
Под паспортом на это имя проживала здесь Мария Николаевна Оша-
нина, урожденная Оловенникова   последний действовавший на
воле член знаменитого Исполнительного Комитета «Народной во-
ли». Ведь она была, можно сказать, самой всероссийской революци-
ей во плоти: одной из участниц еще кружка чайковцев, потом «Земли
и воли», а в рядах этой последней — основной участницей перво-
начального, землевольческого, террористического Исполнительного
Комитета. А знаешь ли ты, если бы здесь не было ее, с ее исключи-
тельной авторитетностью, подкрепленной стремительной энергией и
набатным сполохом нашего «француза из Одессы», кто знает, как
обернулось бы все это дело? Чем черт нс шутит! Неровен час, Тихо-
миров сумел бы воспользоваться тогдашней смутой в умах и вместо
того, чтобы самому быть выброшенным за борт революции, еще
отлучал бы, еще извергал бы из народовольческих рядов нашего бра-
та, рядового революционера-эмигранта!
Эти речи мне было дико слушать. До нас, младшей генерации
революционеров, «дсвятидссятников», могли доходить в Россию
лишь самые смутные и отрывочные слухи о всех тех эмигрантских
столкновениях, отпадениях, взаимооблсчсниях и взаимоотлучсниях,
которыми было богато то упадочное время. Между «ними» и «нами»
уже тогда был своего рода «железный занавес» — правда, царской
фабрикации, проржавевший от времени, но еще крепко державший-
ся. Нам известно стало лишь одно: человек блестящей революцион-
ной репутации, друг Желябова и Александра Михайлова, да еще, по
слухам, жених Софьи Перовской, Лев Тихомиров «сжег» все, чему
поклонялся, и поклонился всему, что «сжигал»: публично отрекся от
революции и через посредничество прослывшего «победителем „На-
родной воли"» фон Плеве и презренного обер-шпиона из провока-
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
155
торов Рачковского припал с мольбой о помиловании «к стопам обо-
жаемого монарха»... С этой сенсацией в России долго и злорадно но-
сились все завзятые реакционеры; а мы, зеленые революционные
юнцы из кончающих гимназистов и начинающих студентов, могли
лишь бессильно кусать себе губы и переживать эту черную весть, как
горькое личное несчастие...
Иные из людей старшего поколения пробовали уверить и самих
себя и нас, что отступничество преобразило Тихомирова до неузна-
ваемости, что реакция в нем ровно ничего не выигрывает, а рево-
люция — ничего не теряет. «Когда-то он то и дело менял псевдони-
мы, и все его перо узнавали, — говорил в Дерптс мне, выпускному
гимназисту, народоволец из „вечных студентов" Эрнст.  А вот те-
перь под каждой статьей подписывается полным именем: „Лев Тихо-
миров". И недаром: ну, кто бы иначе догадался, что „сс лев, а нс со-
бака!"» Мы охотно повторяли эту фразу, но в глубине души она нас
не успокаивала. Да, конечно, у Тихомирова более нс было ни того
подъема, ни того энтузиазма, которыми раньше согревались его ста-
тьи-манифесты и статьи-прокламации. Но свое красноречие в них
было: язвительное, надо всем насмехавшееся, вносящее в молодые
души отраву разочарованного во всем безверия. Помню, какой глу-
бинный подкоп вел он под все, что было нам дорого, в своих «Соци-
альных миражах современности», напечатанных в нсореакционном
журнале «Русское обозрение».1 До хрипоты спорили мы о ней,
точнее, сообща яростно спорили с ней — и отрывались от нес с тя-
желым сердцем и понуренными головами. Для нас и до этой статьи
не оставалось никаких иллюзий относительно катастрофических раз-
меров поражения, понесенного «Народною волею» лет за десять до
того, как мы осознали себя ее будущею «сменою». Мы видели ее
«эпигонов» — одни топили отчаяние в «сивушном малодушии»,
другие были близки к умопомешательству, третьи были разбиты
унылым параличом воли. Мы могли, конечно, понять, что из на-
труженных, ослабевших рук могло немощно вывалиться когда-то вы-
соко реявшее над головами знамя. Мы могли понять любой случай
«несчастного банкротства», а недаром говорится, что в какой-то мерс
«понять — значит простить». Ну да, несчастного — но не злостного
же! А тут был явный случай банкротства злостного. У нас пытались
отнять все, в чем наша жизнь могла черпать свою осмысленность: все
перспективы прогресса в свободе и свободы в прогрессе, все чаяния
солидаризации межличностных и межнациональных отношений, все
надежды на развитие вольной и гармонической человеческой инди-
1 «Русское обозрение» — журнал, издававшийся в Москве в 1890—1894 гг. на
средства миллионера Д. Морозова и одновременно пользовавшийся благодаря покро-
вительству Победоносцева правительственными субсидиями. Имел монархическую
направленность.
/56 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
видуальности и се морального достоинства, одним словом, — «очело-
вечения человечества»! И оставлялся один путь — назад, к добро-
вольному холопству перед патриархальным примитивизмом миропо-
мазанного единодержавия, к умственной спячке в чаду церковного
ханжества, к обособляющему от человечества ревнивому и само-
влюбленному национализму. Да будь этот отступник хоть тысячу раз
прав в подрывной работе своей критики иллюзий — он скорее убе-
дил бы нас в «высшей правде» самоубийства, чем в прелести воз-
врата к «старым богам» зловещего прошлого, которому мы изрекли
свой безапелляционный приговор.
Уезжая в 1899 году за границу, я влачил на себе тяжкий мораль-
ный груз: неразрешенную для нас «загадку Льва Тихомирова». А не-
ведомо для нас тою же загадкою мучились -- по ссылкам и тюрь-
мам — былые идейные друзья и боевые товарищи знаменитого отще-
пенца. И если Вера Фигнер разрешила се восклицанием: «Он сошел
с ума!», то Николай Морозов — загадочной фразой: «Этого от него
всегда можно было ожидать»...
Читатель легко себе представит, с каким напряженным интересом
шел я знакомиться с человеком, упорно разбивавшим и наконец раз-
бившим за границей авторитет Льва Тихомирова, а также каким гра-
дом вопросов я его забросал.
Про внешнее впечатление, которое сразу произвел на меня новый
знакомый, сразу хочется сказать: импозантное. Крупная, коренастая
фигура, свидетельствующая о физической силе; энергичная осанка;
в тоне, в жестах, во всех движениях — уверенная и спокойная твер-
дость, свидетельствующая в то же время о большом темпераменте.
Хорошо посаженная голова, окаймленная черною шевелюрою, воле-
вой подбородок и хорошо очерченный лоб. В целом очень красивый
еврейский тип, так и просящийся в модель для Саула или Бар-Кох -
бы, может быть, и для Самсона. По манерам — подлинный ино-
странец, и таков же он по всем приемам речи, тогда для меня еще
новым: спрашивать о происхождении шутливой клички «француза
из Одессы» не приходилось. У него был красивый и звучный голос,
твердого металлического тембра, более всего пригодного для драма-
тической приподнятости, рыцарственного оттенка. И мой вопрос
Рубеновичу, в какой мерс обязаны мы ему в доле разоблачения Ти-
хомирова, он остановил с холодным достоинством:
— О нет, никакой в этом деле особенной заслуги мне признать за
собой нс приходится. Что, в сущности, представлял собою господин
Долинский Василий Игнатьевич — как тогда именовал себя за гра-
ницею Тихомиров? Странное и неприятное зрелище. Точно в ярких
лучах прожектора, вся его фигура была залита светом, исходящим
из его блестящего прошлого; но именно потому каждое его ложное
движение резало глаз. А в нем все было неестественно, все — фаль-
шиво. Его все еще многие находили блестящим человеком. Ведь и
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
157
мыльный пузырь в лучах яркого солнца может отливать всеми цве-
тами радуги. Но проколите его, и он сразу лопнет, потому что под
его красочной внешностью кроется пустота. В этом — весь Тихо-
миров. То, что сделал я, мог бы сделать нс скажу всякий, но из ква-
лифицированных революционеров-эмигрантов каждый второй чело-
век.
— Почему же этого не сделал первый человек эмиграции — вы
понимаете, что я разумею П. Л. Лаврова, к которому Тихомиров
прямо и явился?
— Если бы вы знали Петра Лавровича так, как хотя бы знаю его
я, вы ни на минуту даже и нс поставили перед собою такого вопроса.
Петр Лаврович - огромная величина, целый Монблан учености,
четкой абстрактной мысли, редкой исследовательской добросовест-
ности — всего, чего хотите. Но ведь это — сущее дитя во всех
вопросах житейской практики, включая сюда и стратегию революци-
онной партии, и уменье разбираться в людях. Вы увидите лично: он
это знает сам и ни от кого нс хочет скрывать. Есть у него еще одно
свойство, в котором и его сила, и его слабость: это почти безгра-
ничная терпимость к уклонам чужой мысли, лишь бы они были
искренни. Терпимость и снисходительность: он рад в людях вес
истолковывать в возможно наилучшую сторону. А если какие угодно
уклоны он замечает в людях, явившихся из самой России, в людях,
чей голос можно принять за живой рупор оставшихся на арене
борьбы товарищей, то к ним он готов прислушиваться так, как будто
каждое их слово — драгоценность. Приехал Тихомиров. Честь и ме-
сто Тихомирову! Перо ученого, выразился однажды Петр Лаврович,
нс может восстать против клинка революционера, хотя бы этот кли-
нок и залежался в ножнах... Это он как раз Тихомирова и подразу-
мевал...
— Пусть так, но ведь была же здесь и равная Тихомирову, так
сказать, по революционному стажу фигура — я имею в виду Ошани-
ну или Полонскую, как здесь она, кажется, называлась.
— Ах, Ошанина? Конечно, нс она пассивно прилаживалась к Ти-
хомирову, хоть многое ему и спускала, а он считался с ней и часто
отступал перед ней. Она с самого приезда твердо вела свою линию.
Это была умнейшая женщина. Умела жить своим собственным умом,
скептическим и критическим, с оттенком, как бы вам сказать, тонко-
го утилитаризма или прагматизма, что ли. Слабые стороны Тихоми-
рова она подмечала отлично; не отвергала и моих предостерегающих
речей о «тихомировской опасности». Но считала, что ближе меня его
знает и вернее понимает. «Тихомиров, — твердила она, — не может
энергично работать без явных внешних успехов, ему надо греться в
лучах партийного триумфа; будет у нас успех, и „тихомировская
опасность", так или эдак, но сама собою рассосется. А успеха не бу-
дет, — придется все равно сказать самим себе про Тихомирова: был
158 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
да весь вышел. И увы, нс только про него одного...» И приходила к
выводу, что выжидательная тактика — единственное, что нам пока
остается. Я преклонялся перед се ясным умом, но понял: она слиш-
ком долго работала с Тихомировым рука об руку, как работали с ним
Желябов и Михайлов, — слишком долго, чтобы взять на себя ини-
циативу разрыва. И еще я понял: чтобы такую ответственность при-
нять на свои плечи, необходим такой вот, как я, с ним ничем не свя-
занный рядовой член партии, способный говорить от лица партийно-
го народа, требующего у своих лидеров отчета, по завету: кому много
дано, с того много и взыщется! И вот я заговорил. Заслуга? Нс Бог
весть какая! Заслуга в том, что я нс спрятался за чужие спины.
А между тем гипноз был нарушен, люди открыли глаза и, как в сказ-
ке Андерсена, сами увидели: а ведь король-то голый! Это и было на-
чалом конца этого «некоронованного короля народовольческой эмиг-
рации». Вот и все!
— Могу я узнать, в чем же конкретно выразились его поступки,
давшие вам ключ к «тихомировской загадке»?
— Никакой «тихомировской загадки» вообще нс было. Была
только раздутая молвою «тихомировская легенда».
— Однако же он прибыл за границу, имея за плечами десятилет-
ний стаж работы в рядах «Земли и воли» и «Народной воли». Из
него приходилось четыре года на Петропавловскую крепость!
— Да, но ведь это же по «процессу 193-х». Кого только следст-
венная власть тогда нс брала! А выдерживала их за решеткой подол-
гу, потому что сама терялась: кому какое обвинение пришить. Смерт-
ников, заметьте, тогда еще нс знали. А Тихомиров уже из этого не-
винного сиденья вышел с абсолютно искалеченной душой. Про него
говорили: он заболел шпиономанией! А я говорю: потерял себя. Стал
трусом на всю жизнь.
— Это не преувеличение?
— Нимало. Может быть, вы слышали, что у товарищей он и рань-
ше слыл под кличкой «Старик». Ошанина и подруга се Чернявская
мне рассказывали: случалось, Александр Михайлов увещевал его:
«Подержись, Лев, подержись, старичок; бери пример с нашей моло-
дежи, погляди, какими они орлами ходят!». А знаете ли, сколько
было ему лет? Двадцать с чем-то. Он родился, помнится, в том же
году, что и я, в 1860-м. Нс он, тогда юноша, а душа его была хилым
перестарком от рождения. Когда в такие годы, как наши, увядают,
народ это зовет «собачьей старостью». Нс так ли? Про Тихомирова
все ближайшие друзья сами озабоченно толковали, что за ним водят-
ся некоторые «странности»... Какие же это? После гибели Алек-
сандра II, видите ли, он, подражая чинам высшей администрации и
генералитета, вздумал носить через рукав широкую траурную повяз-
ку. Потом он сам рассказывал, что нарочно побывал на торжествен-
ном соборном молебствии, где молящихся публично приводили к
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
159
присяге новому императору; наконец, вместе с разными именитыми
государевыми верноподданными участвовал он и в массовом палом-
ничестве к Троице-Сергию; и даже формальной пропиской запечат-
леть свое в нем участие нс позабыл. Хороши «странности»! На его
счастье, в рядах Исполнительного Комитета абсолютное бесстрашие
было таким будничным, всеобщим бытовым явлением, что все это
сходило за конспиративные фокусы с целью затмить самого Алек-
сандра Михайлова. Настоящая же их подоплека обнаружилась лишь
тогда, когда он буквально сбежал от события 1 марта в Москву, отту-
да в Казань, потом надолго застрял где-то на Дону — о рыболовной
казачьей общине, видите ли, необходимо ему было написать, — и на-
конец, марш-маршем скрылся за границу...
— Но ведь почти одновременно с ним за границу уехала и такая
бесстрашная женщина, как Ошанина?
— Огромная разница! Ошанина была тяжело больна в Москве,
гнездилась в меблированной комнате, нс имея никого для ухода за со-
бой и почти без медикаментов; выходить она нс могла вовсе, а к ней
без конца ходили все, кто в своей работе натыкался на какие-нибудь
трудности; не говоря уже о том, что на се рассмотрение повергались
решительно все спорные вопросы партийной деятельности, — им не
было числа, а она была прикованная к постели нелегальная. Сноше-
ния с ней для всякого, нс говоря уже о ней самой, были воплощенной
опасностью. Она была очень чутким и осторожным человеком, школы
Александра Михайлова, отлично видела опасность, но на этот раз
отдавала себе отчет в том, что в Москве без нес нс обойтись. Потому
все длила и длила это невозможное положение, хотя все протестовали
против се обреченности и самым настойчивым образом уговаривали
хоть на время скрыться за черту досягаемости. А Тихомирова, напро-
тив, тут-то, после разгрома Исполнительного Комитета, как раз все
ждали, и призывали, и возлагали на него огромные надежды. Еще
бы! Кому же было, как не ему, самому зрелому и авторитетному из
уцелевших, и восстановить заново организацию? Настроение это бы-
ло, конечно, сплошной иллюзией. Но она у оставшихся была всеоб-
щей. И что же? Как поступил двадцатипятилетий «старик»? Он, во-
преки всему и всем, как самый настоящий дезертир, сбежал за грани-
цу, сбросив всю тяжесть ответственности на хрупкие плечи одинокой
Веры Фигнер. Вы и представить себе нс можете, какою жутью на всех
нас за границей повеяло от известия, что она там, с героизмом отчая-
ния, бессильно мечется из конца в конец по сплошной пустыне без-
людья. Какую забил тревогу сам наш старик, старик без кавычек, нс
тот, из молодых, да перестарок, а подлинный, величавый наш старец
Петр Лаврович Лавров! Надо, вопиял он, немедленно или съездить к
Фигнер, убедить се нс подвергать себя бесполезной гибели, а лучше
переждать пору острого организационного развала за границей; и то-
гда Лавров нс видит более подходящего, чем сам он, человека, чтобы
160 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
на нес в этом смысле повлиять, действуя всем своим авторитетом; или
же — если уж опа обреченность свою возвела в принцип, если выс-
шим своим долгом считает довести свое дело до конца, до большого
политического процесса партии, который должен быть сс последним
словом, во всеуслышание обращенным к стране... о, тогда... — и го-
лос Лаврова зазвучал особенно проникновенно и торжественно, — то-
гда нельзя же оставить сс одну, кто-то должен занять место на скамье
подсудимых рядом с ней, разделить с ней и сс участь, и се ответст-
венность. Кому же и взять это на себя, как не старейшему из пропо-
ведников революции, вдохновлявших на нее молодежь и подкрепляв-
ших свои призывы всем весом современного научного знания и фило-
софской мысли?
Рубанович сделал тут передышку и вдруг обратился ко мне:
— Ну, если б вы были тогда среди нас, что вы на это оказали бы?
Застигнутый этим вопросом врасплох, я был смущен и поставлен
в тупик.
— Возможно, что я бы с ним и согласился...
— Браво! Отличный ответ — и все же он никуда нс годится. Вот
и у меня первый порыв был таков же. Но его опрометчивость удачно
вскрыла своей четкой логикой та же Ошанина. «Такой поступок, да
еще со стороны Лаврова, был бы, — возражала она, — сознательно
или помимовольно, но явным призывом к подражанию: могла бы
разразиться целая эпидемия добровольных явок под суд, то есть по
существу политических самоубийств. Зачем? Ни тени судебного ав-
торитета мы за вершителями политических процессов не признаем.
Рассчитывать на то, что на суде подсудимые получат трибуну для
объяснения во всеуслышание с народом? Пустая иллюзия! Подоб-
ный промах могли еще власти допускать сгоряча, вначале, не зная,
с кем имеют дело. Но на горьком опыте они быстро убедились, что
им-то судебная процедура совсем невыгодна. И теперь уже воочию
видно их предпочтение ликвидировать впредь такие дела под сурдин-
ку — „попроще, поскорей, без мишуры, без маски фарисейской, без
«защитительных речей»", — как гласит старая революционная пес-
ня, посвященная „процессу 50-ти“.2 А что касается плана благопо-
! «Процесс 50-ти» - суд над участниками Всероссийской социально-революцион-
ной организации. Проходил 21 февраля - 14 марта 1877 г. Обвиняемые: С. И. Бар-
дина, П. А. Алексеев, И. С. Джабадари, Г. Ф. Зданович, В. Н. Фигнер, В. С. и
О. С. Любатович и др. Первый в России политический процесс, на котором активно
выступили рабочие (14 чел.) и женщины (16 чел.). Главное обвинение — участие в
«тайном сообществе, задавшемся целью ниспровержения существующего порядка».
Центральным событием процесса была речь рабочего-революционера Алексеева.
Согласно приговору, на каторгу от 3 до 10 лет осуждены 10 человек, в ссылку в Си-
бирь — 26 человек, на тюремное заключение и принудительные работы — 10 человек,
на заключение в смирительном доме — 1 человек, оправданы 3 человека. Процесс
привлек внимание передовой общественности в России и за границей.
Рубанович Илья Адольфович (1859- 1922)	161
лучно добраться до Веры Фигнер, чтобы отговорить се от героиче-
ской, но бесполезной гибели, - так это лучше Петра Лавровича су-
меет сделать его именем человек помоложе и поизворотливей. Вот,
например, сейчас у нас приходят к концу переговоры о вхождении,
следом за Стефановичем, в Исполнительный Комитет такого его за-
кадычного друга, как Евгений (должен вам объяснить, что под этой
кличкой шел у нас Лев Дейч). Тогда он все равно поедет в Россию,
и ничьей особой миссии для розысков Фигнер нс потребуется». Это
было так убедительно, что ответом на лавровскос предложение было
наше всеобщее единогласное вето. Старик был огорчен, может быть,
даже обижен, но должен был подчиниться. И правильно! Было уже
поздно: Вера Фигнер, как оказалось, была уже в сетях новозавербо-
ванного охранкой провокатора Дегасва...
На этом первый наш разговор был кончен. Во время следующего
моего визита я не упустил случая вернуться к оборвавшейся тогда
нити беседы и поставил Рубановичу ребром такой вопрос:
— А нс находите ли вы, что, в конце концов, Тихомиров, рассу-
ждая объективно, вовсе не был уж так неправ, когда приходил к вы-
воду: ликвидация «Народной воли» идет автоматически неудержи-
мо, значит, кроме переброски уцелевших квалифицированных сил
за границу, ради их сбережения для лучших времен, ничего не оста-
ется -- разве только бессильно барахтаться?
Однако вы ставите вопрос беспощадно... Ничего против этого,
впрочем, не имею. Мне тоже нс раз — скрспя сердце! — приходило
это в голову: пока делать нечего, плетью обуха не перешибешь. Но
мог ли я осуждать Ошанину, которая была верна тому, что завещали
оставшимся погибшие товарищи, и все-таки делала отчаянные, почти
безнадежные попытки перешибать обух плетью? Не воображайте,
однако, будто Тихомиров всерьез пытался остановить со на этом пу-
ти. Нет, он сам на него перескакивал при малейшем признаке улуч-
шившейся политической конъюнктуры. Вот явился к нам литератор
Николадзе с блефом — собственной ли фабрикации, или подсуну-
тым ему каким-нибудь охранным Макиавелли, какая разница? Он
честный маклер, передает о желании каких-то высокопоставленных
кругов, с министром двора Воронцовым-Дашковым во главе, — вес-
ти переговоры с террористами о временном перемирии ради попытки
увлечения ими правительства на более либеральный курс. И все при-
няли его всерьез — каюсь, и я был нс без греха... В такое уже фан-
тастическое время мы жили. Что же Тихомиров — призвал нас к бо-
лее трезвому взгляду на дело? Да нет — его увлекла греза, столь же
неумная, как и некрасивая, даже унизительная — попробовать вы-
жать из неведомых придворных миротворцев депонирование мил-
лиона рублей как залог за добросовестное выполнение условий дого-
вора, если он будет заключен. Ошанина первая посмеивалась над
этим «миллионом в тумане», но Тихомирова нс останавливала: «Чем
11 3axaj № 2 Н6
162 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
бы дитя ни тешилось, — говорила она, - только бы нс отбивалось
на сторону, не рвало самоубийственно связей с партией!». И то же
повторилось, когда собралась группа человек в пятнадцать с Лопати-
ным во главе — ехать в Россию, чтобы возродить «Народную волю».
Тихомиров немедленно выскочил с воспоминанием, как он без году
неделю был в Распорядительной комиссии Исполнительного Коми-
тета и, во имя шитой белыми нитками преемственности власти, высо-
чайше откроировал руководящей тройке этой группы полномочия —
Распорядительной комиссии второго призыва, — полномочия, кото-
рыми сам он никогда целиком не располагал, да и права одного из
членов этого тройственного «центра центров» партии давно сам с
себя сложил. Ошанина персосторожничала: совсем отказалась обсу-
ждать этот вопрос, отговариваясь тем, что сама в Распорядительную
комиссию никогда нс входила и се именем распоряжаться нс может.
Опять чтобы нс дать Тихомирову повода уйти из партии, хлопнув
дверью. А результат? Встреча Лопатина и всей тройки русскими то-
варищами в штыки, обвинение их в самозванстве, едва нс раскол в
партии, с отпадением от нес «Молодой „Народной воли"»!3 * * * * В К чему
только этот человек — я о Тихомирове говорю — ни прикасался, все
он портил, внося ходульность и претенциозность, граничащие с ка-
рикатурой. В нем подлинной веры в смысле того, что он делает, дав-
но уже нс было, но его вес еще подмывала какая-то ему самому не-
ведомая сила — выкинуть еще одну фантасмагорию, сыграть еще раз
ва-банк на авось, на первую попавшуюся карту! И посмотрите, какой
это был противоречивый, раздвоенный, ненадежный человек! В са-
мой России он долго из кожи лез, чтобы вскарабкаться на самый
верх партии: ведь его заветная мечта была — стать властью! И он
достиг своего — получил назначение в Распорядительную комиссию.
Чего же, кажется, еще: триумвир, да и только! А чуть не назавтра,
нс ведая, что делать с этой бумажной властью, сразу увял и заявил
товарищам: если вы хотите, чтобы я служил революции своим самым
3 Молодая партия «Народной воли» — революционно-народническая организа-
ция начала 1880-х гг. Зародилась как оппозиция старому руководству «Народной во-
ли», организационно оформилась в Петербурге в январе 1884 г. «Молодые»
(Н. М. Флеров, П. Ф. Якубович, И. И. Попов и др.) считали нужным ослабить цен-
трализм, предоставить больше самостоятельности периферийным группам, сосредо-
точить усилия революционеров на пропаганде социализма среди рабочих, пытались
использовать фабричный и аграрный террор как средство вовлечения масс в борьбу.
Они выработали программу и устав, готовили печатный орган «Народная борьба»,
привлекли на свою сторону киевскую и московскую народовольческие организации.
В марте 1884 г. Распорядительная комиссия, избранная съездом народовольцев в Па-
риже для восстановления «Народной воли» с прежней программой, начала перего-
воры с «молодыми» и к началу июня достигла соглашения об объединении. Много
«молодых» было арестовано в марте и ноябре 1884 г. Некоторые из них судились по
«процессу 21-го».
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
163
острым оружием — пером, освободите меня вчистую от всех прак-
тических дел, сношений, организационных проблем! Товарищи ши-
роко раскрыли глаза, вероятно, что-то сообразили — и он стал
«вольноотпущенником». А здесь, за границей, он повторил ту же
игру в обратном порядке: начал с заявления, что писать готов, но в
деловом смысле выслужил себе чистую отставку, к организации и се
делам более не хочет, нс может и не будет иметь никакого касатель-
ства. Ну, хорошо. Но тут подвернулись сенсации, которые привез с
собою Дсгаев из мира полицейского «государства в государстве»,
возглавленного авантюристом-честолюбцем Судсйкиным и готовив-
шего какие-то чуть не дворцовые перевороты; приехал Николадзс с
предложением якобы от какой-то придворной партии устроить пере-
мирие власти с «Народной волей» — и все благоразумные планы Ти-
хомирова полетели верх ногами. Психологию его понять нетрудно:
помилуйте, тут, может быть, готовятся какие-то крутые сдвиги и пе-
реломы всероссийской, а значит косвенно и мировой истории; как же
допустить, чтобы они произошли без участия Льва Тихомирова?!
Рубанович несколько раз прошелся по комнате, и вдруг подошел
ко мне вплотную, и поглядел на меня каким-то испытующим взгля-
дом.
— Я, может быть, перед тем несколько увлекся и дал вам повод
подумать, будто негодую на то, что Тихомирова нс было вместе с
Верою Фигнер в се последней, отчаянной попытке спасти Исполни-
тельный Комитет от паралича и смерти. Это было бы величайшей
ошибкой. Нс хочу дать для нес и тени повода: я рад, что этого нс
случилось! Ей ровно ничего его присутствие нс дало бы. Он был уже
давно «отработанный пар» революции. Он кончил бы в России тем
же отступничеством — только в худшей обстановке и с бесконечно
более роковыми для других последствиями. Вы понимаете, что я
этим хочу оказать? Тихомиров, раскаявшийся в конце 80-х годов за
границею — был, правда, манной небесной для наших врагов, — но
для кого именно? Для всей этой суворинско-катковской реакционной
газетной шушеры, и только. Но Тихомиров, раскаявшийся в России,
в хаосе партийного развала, да еще, нс дай Бог, в тюрьме... это уж
была бы манна небесная для тончайших мастеров политического сыс-
ка... Они бы, ручаюсь вам, вырастили из него второго Гольденбсрга,
второго Дсгасва!
И снова усевшись в кресло, усмехнулся и сказал:
— Ну, что же вы молчите? Думаете — увлекается человек, во
всем рад переборщить? Это мне многие говаривали, когда я только
что начал произносить свои первые филиппики против новоявленно-
го кумира эмигрантской галерки. Но жизнь разрешила наши споры,
смею думать, непререкаемым приговором над ним. Он оказался ку-
колкой, в которой медленно, но верно созревала личинка измены!
Я ответил:
164 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
— Нет, я нисколько не сомневаюсь, что политическая фигура Ти-
хомирова нс могла нс быть и противоречивой, и претенциозной, и,
может быть, даже одновременно и дряблой, и заносчивой. Но ведь
это-то вроде носимого им на людях выходного костюма. Но я силюсь
себе представить Тихомирова просто как человека, каким он бывает
наедине с самим собой, — и нс вижу его.
— Вы думаете, что это интересно? Ах, да, с точки зрения ми-
фической «загадки Тихомирова»! Ошибаетесь! Под внешней интел-
лигентской позолотой ничего вы нс увидели бы, кроме самого про-
заического мещанина и обывателя. Когда-то, в России, он отталки-
вал иных диктаторскими повадками, но здесь, у нас, их сменила за-
ботливо наигранная скромность. От него, видите ли, нельзя ничего
требовать, он человек конченый, юность прошла, идет спуск под
гору, к небытию... О скрытых под этими ламентациями самовлюб-
ленности и кокетстве можно было догадываться только разве по
тому, как любил он носиться, как с писаною торбою, со своими мел-
кими домашними невзгодами, как умел навязывать их веем окру-
жающим! А лейтмотив был один и тот же: тоска по «презренному ме-
таллу», которую он выражал с красноречием профессиональной по-
бирушки. Ах, если бы вы видели, как ловко подобрался он однажды
к Русанову! У него-де, Тихомирова, есть персональная связь, чрез
которую он мог бы передавать статьи для помещения в богатом «се-
мейном» иллюстрированном журнале «Нива»,4 где платят нс грошо-
вые гонорары интеллигентских пролетариев, а гонорары литера-
турных набобов. Беда лишь в том, что журнал этот — мещанский,
обывательский, и для поддержания своей репутации полицейской
благонадежности не брезгует площадными вылазками против рево-
люционеров. Это все еще нс беда - кто их берет всерьез? Тихомиров
сумел бы и в него незаметно впускать изрядные дозы революционно-
го вируса. Но он влачит на своей спине тяжкий груз — собственного
революционного имени, ему уже не принадлежащего, уже давно
ставшего омонимом Исполнительного Комитета. «Нива» и Исполни-
тельный Комитет... да от одной мысли об этом редактора умерли бы
со страху. Спасти дело мог бы только человек, взявшийся выдать са-
мого себя за настоящего автора. Но он должен быть человеком на-
столько талантливым, что блеск литературного дарования тихоми-
ровских статей нс покажется неестественным за его подписью, види-
* «Нива» — российский еженедельный иллюстрированный журнал для семейного
чтения, выходивший в Петербурге в 1870—1918 гг. в издательстве А. Ф. Маркса.
В журнале печатались писатели разных направлений, в том числе П. Д. Боборыкин,
И. А. Гончаров, Н. С. Лесков, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Д. С. Мережковский,
Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, И. А. Бунин, А. А. Блок и др. Общественно-политиче-
ская жизнь освещалась в «благонамеренном» духе. С 1891 г. в качестве бесплатного
приложения к журналу издавались собрания сочинений многих русских и иностран-
ных писателей, что обеспечило журналу большие тиражи и популярность.
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
165
те, сколько ловко подпущенной лести! И настолько дорожащий пре-
стижем Исполнительного Комитета и его обычного глашатая, чтобы
уберечь их от невыгодных толков, пожертвовав на время собствен-
ной репутацией! И тут же опять ловкий ход: незапятнанность же
этой репутации для истории можно бы обеспечить особым, все разъ-
ясняющим документом за подписями и номинального, подставного
автора, и настоящего. У Русанова даже сердце упало, когда он со-
образил, что Тихомиров золотит пилюлю, которую его-то именно и
хочет заставить проглотить. Нс умею вам точно рассказать, как, ка-
кими ухищрениями Русанову удалось-таки ускользнуть от набрасы-
ваемой на него сети, он ведь к Тихомирову долго сохранял «вле-
ченье, род недуга» — хотите, спрашивайте его самого, а с меня хва-
тит.
- Как это странно! - сказал я. — Казалось бы, человек с ли-
тературным талантом Тихомирова нс должен был нуждаться в таких
фокусах, чтобы прокормиться литературным трудом — и под псев-
донимами в русских журналах, да и прямо в иностранной прессе...
— А вы смотрите на дело, как новичок, через розовые очки. Если
заживетесь здесь, как мы, и попробуете жить литературным трудом,
узнаете, почем фунт лиха. Все мы живем нс на розах. Лавров порой
задумывался, нс начать ли ему продавать свою библиотеку, а она у
него единственная в своем роде. Но на это он был физически неспо-
собен, как скажем, замоскворецкий гостинодворец поднять руку на
икону Иверской Божьей Матери. Русанов, как вол, работал и про-
должает работать на географическую энциклопедию Гашстта. Оша-
нина, как и се подруга Чернявская, зарабатывали на жизнь жалкими
грошовыми уроками. И никто из них нс ныл вечно, как то делал Ти-
хомиров, о безденежье, о навеваемых им скуке и тоске, о том, что
ему нс пишется, что заработанные деньги плывут сквозь пальцы не-
ведомо куда и что под дамокловым мечом нищеты и, может быть, го-
лодной смерти в будущем серьезная работа невозможна и самый та-
лант выдыхается. Сам Лавров всячески пытался его связать с анг-
лийскими журналами, Русанов поделился с ним работой на Гашстта
и учил его, как надо писать для энциклопедий; я ввел его через Рони
Старшего в круги французских литераторов. Но он там пришелся нс
ко двору. Рони Старший недоуменно поведал мне о том, как Тихо-
миров его занимал рассказами: какие жуткие минуты переживал он
с женой, когда мимо окна дома, в котором они находилась, проезжа-
ла на казнь черная колесница с осужденными первомартовцами.5
5 Первомартовцы — российские революционеры, члены организации «Народная
воля», участники покушения 1 марта 1881 г. на императора Александра II. Покуше-
ние готовил Исполнительный Комитет «Народной воли». Главным организатором
был А. И. Желябов. После его ареста подготовку покушения возглавила С. Л. Перов-
ская. 1 марта в Петербурге царь был убит бомбой И. И. Гриневицкого, погибшего при
166 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
При одной мысли о том, что и они могли бы сидеть рядом с ними в
той же колеснице смертников, они за одну минуту пережили целую
вечность... И Рони с недоумением спрашивал меня: да неужели же
при виде бесстрашно идущих на смерть товарищей в его душе нс на-
шлось места для иных, менее занятых самим собою чувств и мыслей?
Неужели же это - тоже революционер, один из фаланги бессмерт-
ных, один из баснословных русских героев, перед которыми прекло-
няется вся передовая Европа?
— Нет, литературная работа, о которой мечтал Тихомиров, ниче-
го общего не имела с серьезной и усидчивой разработкой глубоких
проблем, — ему хотелось сенсационных выступлений и деклараций,
шумихи бульварной прессы. В этом деле ему были полезнее нас со-
мнительные литературно-политические маклеры, и прежде всего не-
кий Павловский, оказавшийся корреспондентом суворинского «Но-
вого времени»6 (псевдоним — Яковлев). От них дорога шла к поли-
тическим интриганкам, вроде госпожи Адан и Ольги Новиковой, в
Лондоне слывшей тайным послом России. Эти барыни вскружили
Тихомирову голову, соблазняя его ролью «русского генерала Мон-
ка», устроителя династических переворотов — они работали, если не
ошибаюсь, на великого князя Владимира7 и его фактотума Сергея
Александровича. Для меня нет сомнения, что и сам Павловский был
чей-то агент: он сыграл роль сводника между Тихомировым и фон
Плеве через орудие последнего — обср-шпиона Рачковского. И по-
рой у меня мелькала мысль: а нс была ли эта сделка простым продол-
жением тихомировского участия в переговорах о перемирии между
правительством и «Народной волей», начатых еще министром двора
Воронцовым-Дашковым, - переговорах, за кулисами которых дей-
ствовала «Священная дружина»?8 Кто знает, сколько откровений по-
лучит русский читатель, когда революция откроет все секретные
архивы и явится историк, умеющий прослеживать пружины, корни
и нити авантюр, вдохновляемых и направляемых самими коронован -
этом. За участие в покушении Желябов, Перовская, Н. И. Кибальчич, Г. М. Гельф-
ман, Т. М. Михайлов, Н. И. Рысаков были судимы и приговорены к смертной казни.
Все, кроме Гельфман, 3 апреля 1881 г. были повешены.
6 «Новое время» — газета, издававшаяся в 1868—1917 гг. в Петербурге. В 1876 —
1912 гг. издателем был А. С. Суворин, а в 1912 — 1917 гг. — «Товарищество А. С. Су-
ворин». После Февральской революции 1917 г. газета занимала ярко выраженную
антибольшевистскую позицию. Закрыта петроградским ВРК 26 октября 1917 г.
’ Великий князь Владимир Александрович Романов.
8 «Священная дружина» — конспиративная организация российской придворной
аристократии в 1881 — 1883 гг. Создана после убийства народовольцами императора
Александра II. Организаторы и руководители граф П. П. Шувалов, граф И. И. Во-
ронцов-Дашков и др. Пыталась бороться с революционным движением, имела обшир-
ную агентуру в России и за границей. Издавала в Женеве газеты «Вольное слово» и
«Правда», создала «Добровольную охрану» для защиты Александра III от возмож-
ных покушений.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
167
ными владыками России и их верными, а иногда и неверными слу-
гами!
...И еще вам скажу: то же отрицательное впечатление, которое
Тихомиров в литературных кругах Франции произвел на Рони Стар-
шего, в кругах общеполитических он произвел на Клемансо. Прием
у Клемансо устроили ему специально, видя, что он вечно мучится
беспокойством: то ему кажется, что ему грозит высылка из Франции,
то, что Рачковский замышляет его похищение, то его беспокоят вы-
ходки каких-то оголтелых интернациональных шпионов «Куна и
Грюна» — за которыми, как говорят, скрывался франко-русский
шпион Бинт, устраивавший в Женеве, вместе с агентом Рачковского
Милевским и еще каким-то швейцарцем, ночной набег на типогра-
фию нашего «Вестника „Народной Воли"».9 Надо было его успоко-
ить, и частным образом мы уже подготовили — как только понадо-
бится — вмешательство Клемансо в его защиту. Но, представьте се-
бе, на приеме у Клемансо Тихомиров выглядел такою, извините за
выражение, мокрою курицей, что Клемансо потом, пожимая
плечами, спрашивал: и этого-то дрожащего от страха субъекта нам
выдают за одного из революционных «северных богатырей»?..
Но если вы все еще сомневаетесь в том, что Тихомиров просто
был трусом, — ну да, элементарным физическим трусом, — обрати-
тесь к Русанову, он может вам рассказать, как однажды на Кавказе
этот человек с перепугу полез на дерево, когда ему померещилось,
будто в кусте ворочается кабан, или как он нс знал, куда деваться,
когда в вагоне какому-то пьяному англичанину вздумалось погрозить
ему палкой. А здесь, у нас? Вначале, еще из Швейцарии, во время
столкновения с плехановской группой из-за секвестра, наложенного
Исполнительным Комитетом на письмо Стефановича к Дейчу, —
письмо, из которого открылось, что первый вступил в Исполнитель-
ный Комитет для виду, с целью взрыва его изнутри, — разве он нс
перетревожил всех нас паникерским известием, что Дейч собирается
и грозится его убить? Или здесь, в Париже, незадолго до своей
открытой измены, разве не всполошил он всех своих друзей такою
же вестью, что его сбирается убить один из младших народовольцев,
Бек?
А всего памятнее мне, какие отчаянные попытки делала вначале
та, кого вы называете Мариной Полонской, чтобы в лице Тихомиро-
9 «Вестник „Народной воли"» — журнал, издававшийся в Женеве эмигрировав-
шими членами Исполнительного Комитета «Народной воли» в 1883—1886 гг. Вышло
пять номеров. Редакция (находилась в Париже): Л. А. Тихомиров, М. Н. Ошанина,
П. Л. Лавров. В числе авторов были Н. Русанов, Л. Бух, В. Дебогорий-Мокриевич.
Журнал освещал общественно-политическую жизнь России, социалистическое движе-
ние в Западной Европе. В первых номерах опубликованы статьи Г. В. Плеханова и
Б. П. Аксельрода. Одиако попытка сближения бывших чернопередельцев, ставших
социал-демократами, с руководителями народовольческой эмиграции не удалась.
168 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ва спасти в наших глазах престиж Исполнительного Комитета... Она
даже целую собственную теорию для этого изобрела. «Конечно, —
рассуждала она, — благо тем, которые от природы награждены фи-
зической силой, ловкостью, душевным, так сказать, полнокровием и
равновесием. Но что дастся легко, в том нет особой заслуги. А вот
вы представьте себе человека хилого, болезненного, физически и ду-
шевно анемичного. Если он, ценой вечной борьбы с самим собой, по-
стоянного преодоления природной робости и слабодушия, сумеет
идти той же самой дорогою жертв и подвигов, для которой иные как
будто предназначены от рождения — у кого найдете вы больше
истинного героизма?» Должен сказать, меня никогда не прельщала
мысль, будто герой есть ежедневно преодолевающий себя трус, а ге-
ний — ежедневно превосходящий себя дурак. Но, знаете ли, Русанов
одно время поддался было этой наизнанку вывороченной логике. Он
водил меня не раз к Тихомирову на дом вглядеться в него в семейной
обстановке, чтоб я умел лучше его понять, а «понять — значит про-
стить». И что же я увидел? Не человека, а тряпку, под башмаком у
жены, женщины в высшей степени цепкой и жизнеупорной, весь мир
которой ограничивался пределами детской комнаты, а в ней... В ней
я увидел малыша явно дефектного. Едва спасенный от менингита, он
был нс особенно далек от полного идиотизма. Нс умел даже играть
и шалить. Слабоумный и косоглазый, он выглядел маленьким ста-
ричком. Я с тайным ужасом вспомнил кличку его отца «Старик» и
увидел в ребенке полное торжество наследственности, лишь доведен-
ной до уродливо гиперболической формы: классический образец
вырождения! И вокруг него вращалась вся жизнь семьи, загипноти-
зировавшей себя безнадежно иллюзией, что этого злосчастного чело-
веческого детеныша отец и мать еще могут спасти ценою абсолютного
к нему приспособления, абсолютного снижения до его жалкого ду-
ховного уровня! Иные находили это трогательным. А на меня наве-
вало жуткий холод созерцание того, как усердно — и как успешно! —
помогали они друг другу «снижаться». Чтобы дать пищу дремлюще-
му воображению ребенка, отец нс нашел ничего лучшего, как водить
его в католическую церковь, открывать ему исподволь всю «тайную
мудрость» сс догматов - и беспорочного зачатия, и божественного
младенца, и всяческой вокруг них демонологии и ангелологии, плюс
вера в «вещие сны» и открываемые в течение мелких жизненных
случайностей тайные знамения. Отец полунаивно, полукокетливо
признавался мне, что прямо заболевает, когда увидит во сне гроб или
заметит луну с левой стороны, хотя редко забывает обеспечить себя
от этого разными хитроумными маневрами: а главное — что он лю-
бит гадать о каждом начатом деле, раскрывая наудачу книгу — луч-
ше всего Библию — и применяя к себе первые попавшиеся на глаза
фразы. Невинные пережитки полудетских привычек, скажете вы?
Но близкие к Тихомирову люди растерянно рассказывали нам, что
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
169
именно таким путем впервые закралась в его сознание мысль о «при-
падснии к стопам» царя: гадая в одну «минуту жизни трудную» по
Библии, он открыл се на описании того, как Бог помог Моисею войти
в милость к египетскому фараону: а жена его, — скажу кстати, жен-
щина цепкая, в глубине души вульгарная, весьма себе на уме и умев-
шая подчинять себе безвольного и фантастического мужа, — нашеп-
тала ему разъяснение, что под Моисеем кого же и разуметь, если нс
самого сновидца-мужа, а под фараоном — кого же, как нс государя
всероссийского! О ней нам Тихомиров говорил: «Катя была слишком
матерью, чтобы остаться революционеркою». О да, именно: исступ-
ленною матерью, недоверчиво, а порою и озлобленно встречающей
все сторонние веяния, вторгающиеся в стабилизацию сс замкнутого
треугольника: отец, мать и духовный калека-детеныш. Если в тихо-
мировском падении вам вес еще мерещится «загадка», так ищите ее
корней в изуродованности всей его личной и семейной жизни. А она
расцвела махровым цветом на данной ему исторической подпочве:
ведь Тихомиров сам говорил, что по всей восходящей линии пред-
ков, насколько могут хватать семейные воспоминания, и даже по бо-
ковым ветвям женской линии, род его упирается в церковность, в
людей духовного звания. Оттуда всплыли вес эти пережитки: вплоть
до лечения зубной боли маслом от святого Митрофания, образок ко-
торого — подарок матери — в его жизни, верил он, играл роль при-
носящего удачу талисмана; вплоть до милого его сердцу дедовского
обычая нс есть вареного яйца, предварительно его нс перекрестив: и
через яйцо может тайно внедряться — даже в монаха! - бесовская
сила.
...Ия думаю: из того же первоисточника всплыл в его сознании
и долго в нем дремавший антисемитизм. Вы делаете большие глаза?
А я вам говорю: да, Тихомиров, собственно из ненависти ко мне нс
выдержал и сам выдал себя, как злостного антисемита. О, конечно,
сразу с откровенным антисемитизмом — это в социалистичсской-то
среде! — он и показаться нс мог. Но у него, этого православного ие-
зуита, ум был изворотливый. Из его окружения сначала поползли
слухи: подлинное мое имя вовсе нс Рубанович, а то ли Рубинович,
то ли просто Рабинович. Публика пожимала плечами: по линии се-
митической Рабинович, Рубинович, Рубанович так же друг друга
стоят, как Тихомиров, Тихонравов, Тихогласов по линии поповско-
семинарской. Вес знали, что первая же статья моя в «Вестнике
„Народной воли"» была статьей еврея-социалиста по еврейскому
вопросу; что первым и единственным своим литературным псевдони-
мом я, Элиаш Рубанович, выбрал более чем прозрачный — Эльяшс-
вич. Но тут-то и вышла наружу задняя мысль всех пересудов: это,
видите ли, Полонская-Ошанина заставила меня хоть немного затуше-
вать еврейский характер моего имени: при всей нашей близости ей
всс-таки было трудно переварить мое еврейство. Это Полонскую-то
170 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
пытались выдать за скрытую антисемитку! И повторная сделана
была попытка примешать се имя к скандальной хронике эмиграции:
придумали какого-то эмигранта-«либерала» (подозреваю, что в это
звание был возведен тот же тайный полицейский агент Павловский),
которому будто бы один из крупных чиновников русского генераль-
ного консульства проболтался: им регулярно доставляет донесения
об эмиграции и столь же регулярно получает за это свои 30 иудиных
серебреников крупный, влиятельный эмигрант, ближайший к Полон-
ской-Ошаниной...
Тут, признаюсь, я пришел в бешенство: одних — лично за себя —
потащил к партийному третейскому суду, других, из французиков
бульварной прессы, — за Ошанину — к барьеру! Ну да, именно: на
дуэль. Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы; да, при-
знаться, я и сам раньше не мог бы самого себя представить в роли
дуэлянта. Тут прирожденное благородство толкнуло выступить со
своим заявлением самого Петра Лавровича: «Рубанович — мой друг,
и я принимаю на себя всю полноту ответственности за него, как за
себя самого». Но подводя итоги, скажу: все же меня в этом деле по-
стигла крупная неудача. Осуждение партийным третейским судом
одного из рядовых разносчиков клеветнического измышления —
к чему было мне оно? Я надеялся самой резкостью своих действий
заставить из-за спины слепых орудий выдвинуться самого изобрета-
теля и вдохновителя этих постыдных деяний. Нс тут-то было: Тихо-
миров, как жучок в момент опасности, притворился мертвым. Все же
именно этим было неопровержимо доказано, что он — нс только
трижды презренный клеветник, православный иезуит и антисемит,
но и столь же презренный трус. Этим, полагаю, исчерпана вся мни-
мая «загадка Льва Тихомирова». Что вы на это скажите?
-- Да прежде всего то, что вы в своей жизни упустили одно
профессиональное призвание: великолепного судебного следователя
и генерального прокурора...
Покидая Рубановича, я подводил итоги своим впечатлениям.
Хотя он в продолжение почти всей нашей беседы старался уклонить-
ся от рассказа о самом себе, как будто все еще целиком поглощенный
«делом Тихомирова», но лично для меня дело это понемногу отходи-
ло и наконец совсем отошло на задний план: его заслонила выпря-
мившаяся во весь свой рост крупная фигура самого моего собеседни-
ка и рассказчика. Рисуя своего антагониста, он невольно выказывал
самого себя. Нс мне судить, насколько мне удалось передать «цвет и
запах» его взволнованной, стремительной, но вместе и четко отточен-
ной речи. Какой своеобразный и интересный в ней сплав — думал я:
тут и подлинный, поданный с беспощадной прямотой, аналитический
психологизм русского стиля; тут и приподнятый пафос классически-
французского красноречия; тут и вся нервная страстность еврея.
Нет, нс только на кресле прокурора, но и на парламентской кафедре
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
171
производил бы яркое и красочное впечатление этот обличительный
жар подлинного народного трибуна. Недаром и в наших, и во фран-
цузских кругах как в то время, так и после говорили не раз о воз-
можности выставления его кандидатуры в одном из избирательных
округов на пост депутата. Но сам он всегда возражал: «Для этого мне
пришлось бы превратиться целиком и исключительно во француза,
ликвидируя в себе второе мое, русское, естество, а это мне так же не
дано, как вытравить из себя органически французское». И склады-
валась мысль: при его широких международных, особенно француз-
ских связях, при всем жизненном стиле иностранца, нс говоря уж о
его таланте и темпераменте, нс предназначен ли он самою природою
стать заграничным послом, министром иностранных дел русской
революции?
В Париже при изучении обстоятельств распада «Народной воли»
для меня выяснилась исключительно крупная роль, выпавшая при
борьбе с этим распадом надолго Марины Полонской, — имя, под ко-
торым проживала Мария Ошанина, урожденная Оловснникова. Вы-
яснял ли я подробности об измене Льва Тихомирова или о попытках
русских придворных кругов через созданную ими тайную организа-
цию «Священная дружина» повести с «Народной волей» переговоры
о перемирии между нею и властью, или о поездке Германа Лопатина
в Россию с целью восстановить Исполнительный Комитет; интересо-
вался ли выдвижением в самой народовольческой организации за
границей новых людей, вроде И. А. Рубановича, — везде наталки-
вался я на решающее влияние, которое каждый раз имела эта заме-
чательная женщина.
А так как она скончалась за год с небольшим до моего приезда за
границу, то все направляли меня за нужными мне сведениями к ее
ближайшей подруге и по России, и по загранице Галине Федоровне
Чернявской, более известной по имени мужа, очень известного рево-
люционера, Бохановского. Я решил последовать этим указаниям.
Передо мною была женщина несколько сурового или, пожалуй,
угрюмого вида, с сощуренными от сильной близорукости глазами.
Она, по-видимому, не отличалась природной общительностью. Труд-
но было признать в ней ту женщину, про которую А. Бах, никогда
не грешивший слабостью к лестным характеристикам, говорил: «Ее
кипучая энергия возбуждала во мне чувство, граничащее с восхище-
нием». На мои вопросы она отвечала так скупо и неохотно, что меня
уже подмывало признать свой визит неуместным, вежливо извинить-
ся и откланяться. От этого меня удержало лишь сознание: где же я
найду человека, способного больше и полнее рассказать мне о за-
мечательной русской женщине, которой все в один голос приписыва-
ли громадную роль в оформлении социалистического и революцион-
ного миросозерцания И. А. Рубановича, чьею женою она и окончила
свою яркую и бурную жизнь. Оказалось, однако, что я сам виноват —
172 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
по привычкам юношеской конспирации, неразборчиво буркнул свое
имя; а видя меня лишь впервые, она подумала - не газетный ли я
корреспондент или интервьюер? И если так, то почему мне вздума-
лось ворошить прошлое, которое с текущим моментом не связано, а с
другой стороны, еще не успело остыть и превратиться в историю?
Только тут я догадался объясниться с нею и рассказать, как му-
чилось сознание той новой революционной молодежи, к которой я
принадлежу, живыми загадками бурной эпохи, нам предшествовав-
шей. Лицо Чернявской оживилось, а когда пришлось произнести имя
Полонской, суровые складки на ее лице разгладились, и все оно про-
светлело.
— Знала ли я Полонскую? Еще бы! Я знала ее не только Полон-
ской, женой Рубановича; я ее знала Кошурниковой, знала Ошани-
ной, знала и под девичьей фамилией Оловенниковой. Мы ведь обе
родом из Орла, и у нас был общий учитель и вдохновитель Петр
Григорьевич Заичневский — чистый тип шестидесятника, причастно-
го еще к нелегальным предприятиям Чернышевского; обаятельная
личность и прирожденный оратор — пламенный и волнующий. Не
человек — орел! Могучего роста и телосложения, с громовым голо-
сом, с победительной осанкой, с редкой силою и красотою речи. Ни-
когда в своей жизни не видела я человека, способного так ярко раз-
вернуть перед слушателями трагедию Великой французской револю-
ции, освещенную с точки зрения крайних якобинцев. Она вставала
перед нами, как живая, она снилась нам ночью, и самих себя мы ви-
дели во сне ее участницами. Весь тот выводок юношей и девушек, ко-
торых Заичневский распропагандировал и благословил на работу и
борьбу в России, слыл под именем «русских якобинцев»; а кое-кто
из нас и сами так себя именовали. Все мы сразу влились в «Народ-
ную волю» и почти все миновали предыдущую фазу чистого народ-
ничества, для которой характерна идеализация мужика. С ней Маша
никогда помириться не могла, и я знала народников и народниц,
бледневших от ужаса, когда она произносила звучавшие для их ушей
святотатством слова: «Я и люблю и в то же время ненавижу крестьян
за их покорность и терпение». И так же порою бледнели, слушая сс,
люди другого типа: не сразу выведшиеся среди нас анархо-бакуни-
сты, верившие в чудодейственное преображение народа под влияни-
ем вспышкопускательства и бунта. «Бунт, — говорила она, — пред-
полагает стихию-толпу. Но толпа — не народ; перерождает толпу в
народ только народоправство, только самоуправление. Народная
воля родится лишь в нем — вот почему, только когда мы, „Народная
воля", в кавычках, дезорганизуем самодержавие и сокрушим его,
явится народоправство, народ и народная воля — без кавычек». Ни-
какие авторитеты на нее не действовали. Вот, например, хотя бы наш
революционный ангел-хранитель, наш опекун по конспиративной
части, наш «Дворник» — Александр Михайлов. Он долго не мог
Рубанович Илья Адольфович (1859-- 1922)
173
отрешиться от одной из иллюзий старого народничества: увлекался
раскольниками, мечтал о превращении готовой их тайной организа-
ции в подсобную для народовольческой. Все мы его бесконечно ува-
жали и ценили; но в этом пункте скептицизм Маши не уставал пося-
гать на его иллюзии и доставил ему немало огорчений. К нам, немно-
гим в партии «якобинцам», недоверчиво присматривался вначале и
Желябов: не внесем ли мы в партию разнобоя, не захотим ли сузить
движение до искусства организации заговора для захвата - за спи-
ною народа — власти? Но примирился с нами, убедившись, что наш
«якобинский душок» — это прежде всего требование строгой орга-
низационной централизации и дисциплины... А на исходе борьбы, на
закате «Народной воли», я уже в наших спорах имела случай го-
ворить, что на деле все мы, члены Исполнительного Комитета, мыс-
лим и действуем, как «якобинцы».
Видимо от непривычки «произносить речи» моя собеседница
вдруг приостановилась и, как будто сбившись, не знала, с чего возоб-
новить рассказ. Я осторожно пришел к ней на помощь и спросил:
— Ведь, наверное, после умершей подруги у нес остались какие-
нибудь воспоминания, дневники, заметки или хотя бы беглые набро-
ски?
— Нет, не найдете! — отрезала Галина Федоровна. — Мария
Ошанина никогда ничего не писала. Про воспоминания говорила: их
пишут только люди, у которых все в прошлом. Ненавидела и заранее
заготовленные речи. Ее сила была в находчивости, в непосредствен-
ной словесной реакции на чужие «слова и жесты». Лавров ее когда-
то назвал «маэстро словесной фехтовки», а Русанов признавал, что
ему редко приходилось встречать такой, как у нее, «поразительный
дар психологического внушения»...
— Да, он мне тоже это говорил, — заметил я. — Но мне нс совсем
ясно, что он разумел под этими словами. Когда я переспросил, он
уклонился от разъяснения ссылкой на вас: «Ну, это вам лучше дру-
гих Галина Федоровна расскажет».
— Да что же тут рассказывать? Просто она живо чувствовала
людей и для каждого человека имела свою манеру обращения. Вот,
например, если видела человека с дарованием, но съедаемого неуве-
ренностью в самом себе или с расшатанными нервами, или со слабо-
стью воли, как умела она его ободрить, обласкать, развернуть перед
ним все перспективы его жизненных возможностей! Вот, например,
с Русановым: «Милый наш, славный, умный Николай Сергеевич! Да
ничего вы не бойтесь, мы с вами, — и она лукаво улыбалась, — не
только Плеханова, но и самого Лаврова за пояс заткнем! Работайте,
не оглядываясь ни на какие авторитеты, вверяйтесь безоглядно своей
интуиции — благо она у вас здоровая, свежая, правильная. Нужды
нет, если бы даже какой-нибудь ученой буке — нашему ли Лаврову,
или даже заморскому Марксу — вздумалось подавить вас своей уче-
174 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ностью: мы с вами знаем, что ученость — дело наживное, а работать-
то мы с вами умеем, не так ли? А вот чутье жизни, интеллектуальная
честность с собой да еще сила характера — умственного характера —
даны не всякому. Самые записные мудрецы иногда оказывались и
оказываются мастерами перемудрить самих себя. Будьте верны само-
му себе, и тогда я предрекаю вам полезное и яркое будущее...».
— Не означает ли это, что она умела брать людей, внушая им
«нас возвышающий обман», то есть повышенное мнение о самих
себе?
— То есть, вы хотите сказать — льстя их самолюбию? Что вы!
Повышенное мнение о самих себе — это она, так сказать, прописы-
вала вроде лекарства — только людям с робкою мыслью или стра-
дающим болезнью самоуничижения. Это для нее было как бы завод-
ным ключом для пуска их в ход.
Но вот возьмем хотя бы старейшину нашего, Петра Лавровича.
К нему ведь считали своим долгом являться на поклон чуть не все
сколько-нибудь свободомыслящие из попадавших в Париж русских
туристов. Перед ним не скупились воскурять фимиам. И хоть Петр
Лаврович никогда не имел вкуса ни к самолюбованию, ни к почива-
нию на лаврах, но Мария Николаевна всегда очень настороженно
держалась по отношению ко всем этим «паломникам»: «Им бы, —
брезгливо твердила она, — католиками быть и ездить в Рим целовать
папскую туфлю; а они зря отнимают у Петра Лавровича его драго-
ценное время, когда годы его жизни сочтены, а основной труд всей
его жизни — „Опыт истории мысли11 — не доведен и до средины».
Петра Лавровича она очень любила, и в этом сходилась с Германом
Лопатиным. «Ведь это наше общее бесценное ученое сокровище», —
повторяла она; но оба они Лаврова любили совсем особой, требова-
тельной любовью: Мария Николаевна иногда принималась за него
вплотную, особенно если он оказывался тяжеловат на подъем или по-
стариковски упрямился. «Петр Лаврович, побойтесь Бога. Сколько
месяцев мы с вами бьемся над программой „Вестника11, и все ни с
места: где-то надо переправить еще йоту, еще черту, еще запятую. Да
бросьте же вы этот книжный педантизм! Это у вас время терпит, над
вами нс каплет; а над товарищами в России и гром, и молния, и лив-
ни, и места сухого не осталось! Довольно вам отставать от жизни.
Ведь это же недостаток политического чутья! Верьте мне, перед ними
нечего вам прятаться за спины авторитетов и подкреплять свои мыс-
ли бесконечными цитатами. Они вам и без цитат верят, особенно ко-
гда ваше слово само за себя говорит. И не для чего вам бояться, что
когда-то вы о том или другом думали и сказали не совсем так, как
сейчас вам думается и „говорится11. Вы вправе менять ваши взгляды,
потому что вы живой человек, а не мумия. Да и не вам, с вашим-то
теоретическим багажом, робеть за каждый новый поворот ваших
мыслей. А затем, так ли уж непосредственно для их практики важны
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
175
все эти самые всеобщие отвлеченные ваши обобщения? Согласна,
теория есть схваченная в обобщениях наша собственная практика,
а практика наша — примененная к делу теория. Но какая все же ди-
станция между той и другой, и сколько переходов, соединительных
между ними звеньев! Вот в Швейцарии Жорж (это она о Плеханове
говорила) меня уверял, будто лучше марксизма основ для „Народ-
ной воли" не найти. Если не сочинял, так правда. Зачем я ему стану
возражать? Другие предпочитают дюрингианство. Пусть они спорят,
сколько их душеньке угодно, друг с другом, только бы не разрывали
своими спорами боевого строя. Ни на Марксе, ни на Дюринге социа-
листическая мысль все равно, наверно, не остановится. И никакой в
этом беды я не вижу. А если бы оказалось, что все пути ведут в
Рим - к „Народной воле"? Так тем лучше! Жизнь никогда мыслью
исчерпана до конца быть не может; а коли так, то ищите формул ме-
нее застывших, более гибких и не бойтесь свободы их истолкования:
это путь к новой живительной умственной инициативе. Нс вы ли нас
издавна учите, что абсолютной истины нет, что есть лишь истина для
человека, истина относительная, тесно связанная с условиями време-
ни и места? Дайте же простор этому динамическому началу и учите
людей именно им оживотворять и оплодотворять свою практику —
для нас практику революционной борьбы: тут и ныне, и присно —
альфа и омега, начало и конец!» Вот и пожалуйте: тут была вся она,
наша Мария Николаевна, такой ее и берите, или не для чего вам
было с нею и знаться.
— И как же реагировал на это Лавров?
— В конце концов с обычным для него добродушием, хотя стре-
мительная атака Марии Николаевны заставляла-таки его провести с
четверть часа, как на горячих угольях. Но он отлично знал, что ее
критика — любовно-дружеская. Надо вам сказать, что в доме Петра
Лавровича не было от нее никаких секретов, что в практических де-
лах никому он так охотно не вверялся, как именно ей — вверялся,
зажмурив глаза. И после ее кончины то же значение — наиболее
влияющего на него человека, без совещания с которым Петр Лавро-
вич не предпринимал ничего важного, — перешло к ее мужу, Илье
Адольфовичу Рубановичу. К его политической выдержанности и
твердости Петр Лаврович питал доверие почти безграничное...
— А Рубанович, в свою очередь, — такое же доверие к Ошани-
ной?
— Но это же не удивительно. Во-первых, Ошанина была старше его
ровно на десять лет. Во-вторых, революционный стаж ее был совер-
шенно исключителен. Знаете ли вы, что Ошанина была единственной
женщиной, участвовавшей в так называемом Липецком съезде?10
10 Липецкий съезд — нелегальное собрание части членов народнической организа-
ции «Земля и воля» в июне 1879 г. в Липецке. Был созван в обстановке обострения
176 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
В этом судьбоносном совещании, закончившем созревание внутри
«Земли и воли» нового направления? В сговоре, подготовившем на-
завтра превращение народничества — в народовольчество? А когда
петербургский состав Исполнительного Комитета почувствовал, что
его существование висит на волоске и дни его сочтены, — кого же,
как нс се, вместе с прекрасным человеком и оратором, Теллаловым,
назначил Желябов представителями Исполнительного Комитета пе-
ред сколоченным их трудами сильным московским центром? И кого
же, как нс Ошанину, проводил он туда назад словами-завещанием:
«Помни, если твоя Москва не выручит — будет плохо». Но не вы-
ручила и Москва, и ее уже подстерегала участь Петербурга... Оша-
нина и ехала туда без больших надежд, ехала, как солдат, послан-
ный своею грудью загородить пробитый неприятелем в стене про-
лом...
- Но в Москве не погибла и спаслась за границу?
— Не она спаслась, а мы почти силком заставили се принять
экстренную командировку за границу. И смогли заставить лишь по-
тому, что и пережитая ею тяжелая личная трагедия, и свалившая се
с ног не менее тяжелая болезнь превратили ее в беззащитное, немощ-
ное существо. Дело было вот как. Сначала Ошанина вместе с худож-
ником Прозоровским, — а на самом деле то был Богданович, он же
Кобозев, — да, тот самый, из сырной лавки с подкопом под желез-
нодорожным полотном для взрыва царского поезда — держала штаб-
квартиру Комитета на Каретной Садовой. Когда болезнь свалила ее
с ног, мы отселили се в особую меблированную комнату; но и там ей
нс было покоя от бесчисленных посетителей — так всем было трудно
обойтись без ее совета и без ее ободряющего слова. Будь на воле
среди нас Александр Михайлов, как нам досталось бы за такую пре-
ступную неосторожность! Разве можно допускать, чтобы незамени-
мая, но скованная по рукам и ногам болезнью работница, которую
надо было изолировать и поставить на ноги, дав ей необходимый
уход и леченье, — была связующим звеном и центром самых ожив-
ленных конспиративных связей? Мы и сами это понимали, и я пер-
разногласий средн революционных народников но вопросу о дальнейшем направлении
деятельности организации. В съезде участвовали А. Д. Михайлов, А. А. Квятковский,
Л. А. Тихомиров, Н. А. Морозов, А. И. Баранников, М. Н. Ошанина, А. И. Желя-
бов, Н. И. Колодкевич, Г. Д. Гольденберг, С. Г. Ширяев, М. Ф. Фроленко, которые
решили внести в программу «Земли и воли» признание необходимости политической
борьбы с самодержавием как первоочередной и самостоятельной задачи. Участники
съезда объявили себя Исполнительным Комитетом социально-революционной партии
и приняли устав, основанный на централизме, дисциплине и конспирации. Исполни-
тельный Комитет в случае согласия общего съезда землевольцев в Воронеже с новой
программой должен был взять на себя осуществление террора. После раскола «Земли
и волн» на Воронежском съезде (июнь 1879) Исполнительный Комитет положил
начало новой ор!анизацин — «Народная воля».
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
177
вая с величайшей готовностью посвятила бы себя ей. Но на плечах
моих и Суровцева была тайная типография «Народной воли»,
бросить ее мы не могли, и заменить нас было некем. И так во всем:
мы были в тупике. Не то чтобы движение перестало шириться: и
среди молодежи, и в передовых кругах рабочих появлялись «моло-
дые побеги от старых корней», но и для их инструктирования, и для
объединения во всероссийском масштабе не стало «центральных
людей». И отовсюду шли требования: если не можете давать нам
личного руководства центра, создайте нам по крайней мерс печатный
орган — не листок, нс газету, а серьезный теоретический толстый
журнал, ставящий перед нами все идеологические проблемы социа-
листического движения, их разрабатывающий, уясняющий все: и
нашу программу, и тактику дня. Но такой журнал можно было иметь
лишь за границей; сам собой там создаться он нс мог; нужна была
специальная поездка подходящего человека, наделенного самыми
широкими полномочиями. Кому можно было все это доверить? Имя
Ошаниной было на устах у всех. Больше послать было некого; да и
оставить ее в Москве в се состоянии тоже немыслимо. Дело было
только за тем, чтобы, перемогаясь, она смогла как-нибудь добраться
до Женевы или Парижа.
— Вы упомянули о какой-то се большой личной драме?.. Могу я
спросить...
- О да. Знаете, революционерам тех дней редко и ненадолго вы-
падала улыбка личного счастья. Мария Николаевна думала, что на-
шла его в одном из тех слишком ранних и случайных браков, - я их
зову «скоропостижными», — без завтрашнего дня. Она стала Оша-
ниной. Но, — говорит старинный поэт, — «в одну телегу впрячь нс
можно коня и трепетную лань», а юноша-муж, неплохой малый, со-
всем не годился на роль боевого скакуна; и не Марине Николаевне,
а ему пришлось оказаться «трепетной ланью». Он где-то на ее жиз-
ненном пути и отстал. И я уж не знаю, где, как и почему, — только
очень скоро он умер. Так или иначе, но лишь в 1879 году на «вдове
Ошаниной» — ей было тогда лет под 30 - в Орле женился Ипполит
Константинович Кошурников: под этим заемным именем проживал
один из самых замечательных наших террористов, Александр (Ма-
рия Николаевна звала его «Сандро») Баранников. По отцу он был
великорус, по матери — кавказский горец: настоящий тип революци-
онного ударника из «батальона смерти». Подобно герою «Что де-
лать?», он, чтобы разорвать все былые свои жизненные связи и за-
мести за собою все следы, симулировал самоубийство и числился
утонувшим. Будучи народником-лавристом, он побывал в разных
местах и батраком, и грузчиком, и рыболовом, и косарем, и молото-
бойцем. Покинув деревню и вступив в «Народную волю», вслед за
своим другом Александром Михайловым, он оказывался везде, где
была самая тяжелая и рискованная работа. В деле убийства Мезен-
12 Зака1 № 2146
178 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
цова он вооруженною рукою прикрывал отступление и побег Сергея
Кравчинского-Степняка; вместе с Михайловым рылся, как крот,
в узеньком, местами залитом ледяною водою подкопе под полотном
железной дороги для взрыва царского поезда; вместе с ним погружал
под Каменный мост, для его взрыва при проезде царя, гуттаперчевые
подушки с динамитом; при попытке освобождения Войноральского
он, конный в мундире жандармского офицера, остановил увозившую
его повозку, подстрелив жандармского унтера. Более целеустремлен-
ной натуры и более совершеннейшего энтузиаста я не видела и не
увижу. Он исповедовал, что хорошо умереть в полном расцвете сил,
не ведая ни спуска, ни упадка; что в нашей России два столба с пе-
рекладиной достойны быть светлою точкой, к которой человек с ду-
шой пойдет радостно твердою стопою. Схваченный и заточенный, он
ждал виселицы; каким-то чудом ее избег; но его богатырская натура
не могла сжиться со стенами крепости, и он погиб в августе 1883 го-
да; оттуда дал знать родным, что считает жизнь свою — счастливой;
он ценил сс во всей полноте; знал борьбу, успехи и поражения, боль-
шие радости и горести, великие напряжения воли; нашел удовле-
творение всех стремлений и желаний и оставил единомышленникам
и друзьям единый завет: «Живите и торжествуйте; мы торжествуем
и умираем».
Взволнованная Галина Федоровна остановилась. Я был взволно-
ван нс меньше нее. Кажется, она смахнула слезу.
— Вы понимаете: они были как будто рождены друг для друга.
Короткие месяцы пожаром вспыхнувшего счастья. Полнота гармо-
нического слияния боевых натур. Оба прямо со свадьбы близ Орла
помчались прямо в Липецк. Знаете, что я вам еще расскажу. На ра-
боту по освобождению Мышкина, Ковалика и Войноральского вме-
сте с мужчинами, непосредственными исполнителями, для всей
основной организационной подготовки дела, выехали две женщины;
то были Ошанина и София Перовская. Обе оказались на высоте за-
дачи. Но стиль их работы был разный. Перовская всю работу прове-
ла на туго натянутых нервах, всех изумляя способностью держаться
на ногах после бессонных ночей и расплачиваясь за все бледностью
и худобой своего по-русски округленного личика. А Ошанина изуми-
ла всех другим: даже проводив за город, на дерзкое вооруженное на-
падение всю группу, включая и своего «Сандро», она аккуратно все
убрала, приготовилась к встрече и сокрытию освобожденных, уле-
глась и проспала крепким, здоровым сном до самого конца предприя-
тия, до возвращения претерпевших в стычке с конвоем неудачу на-
падавших. Ее за это иные, вроде Льва Тихомирова, сильно осужда-
ли, ссылаясь и на Александра Михайлова. Но представьте себе, что
ее Сандро был тоже вроде нее: после заседания военного суда, перед
оглашением приговора — ожидалась, конечно, смертная казнь — он
тоже преспокойно заснул, и его пришлось разбудить, чтобы он узнал
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)	179
об ожидающем его вместо казни вечном заключении в Шлиссель-
бурге. Да, они созданы были друг для друга. Он был строен и кра-
сив, атлетического телосложения. Взгляд его черных глаз, с мрачно-
ватым оттенком, обладал гипнотизирующей силой; смугло-матовое,
словно без единой кровинки, лицо, окаймленное шевелюрой цвета
воронова крыла, производило огромное впечатление, особенно на
женщин, у которых отношение к нему доходило до поклонения. Вера
Фигнер, восхищаясь им, говорила: «По смелости и отваге это был
настоящий герой, и если в ком-нибудь можно было увидеть вопло-
щенного ангела мести, так это именно в нем». Ошанина вызвала од-
нажды всеобщий дружный смех, когда при обсуждении вопроса о
том, кого послать на одни очень важные переговоры, предложила:
«Обязательно двоих: Тараса (кличка Желябова), чтобы убеждать, и
Сандро — чтобы устрашать». А такой скупой на похвалы человек,
как Александр Михайлов, высказался о нем в таких выражениях:
«Баранников рыцарь без страха и упрека, служитель идеала и чести.
Его открытое гордое поведение так же прекрасно, как и его юноше-
ская душа...». То была редкостная пара. Ведь и Ошанина была очень
красива... Вот, взгляните — это ее карточка, когда она уже жила
здесь, под именем Марины Полонской.
Галина Федоровна подвинула ко мне стоявший на ее столике в
рамке небольшой портрет и прибавила:
— Конечно, эта поздняя фотография дает лишь отдаленный на-
мек на ее красоту в молодости. Здесь она — только тень самой себя.
Но вглядитесь в эти тонкие, изящные черты лица. Мысленно оживи-
те эти глаза — они у нее были томные, с поволокой. Представьте себе
затаившуюся в углах ее красиво очерченных губ лукавую улыбку.
Вера Фигнер, Мария Ошанина и, позднее, Анна Корба — это были
три красавицы в Исполнительном Комитете...
Она отставила назад на столик дорогой ей портрет и усталым,
глухим голосом продолжала:
— Личное счастье революционера — драгоценный, но редкий и
хрупкий сосуд. Несколько месяцев яркого счастья — и все вдребез-
ги. Попал в полицейскую сеть и Баранников. Потерян товарищ, друг
и муж, без надежды когда-либо свидеться. Даже нежданно избегнув
виселицы по приговору, он дожил лишь до августа 1883 года, когда
стал жертвою каторжного режима Шлиссельбурга. Жена его, по-
прежнему травимая полицией, не могла с ним даже обменяться вес-
точкой. С надломом в душе, тая за плотно сжатыми губами неопи-
суемую скорбь, она нашла в себе силы перебраться с тяжелым бага-
жом наших поручений во Францию. Что она там, мы узнали лишь
потому, что пришло в движение и завертелось все быстрей колесо
эмигрантской работы: в наши руки попадал «Вестник», брошюра
«На родине», замечательный «Календарь „Народной воли"», боль-
шой сборник бессмертных герценовских памфлетов из «Колокола».
180 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Вскоре командирована была за границу и я как агент Исполни-
тельного Комитета, от которого тогда уже оставались лишь «рожки
да ножки». Прямо из поезда угодила на чрезвычайное совещание.
Там кроме нас двоих был Лавров, которого Марье Николаевне уда-
лось сделать официально объявленным «союзником „Народной во-
ли"», был Тихомиров, еще вчера без согласия партии покинувший
свой пост дезертир, а ныне снова готовый встать в числе партии за
границей; было три-четыре известных по прошлому эмигранта (Ру-
санов, офицер Эспер Серебряков, Лазарь Бух, Салова) и новый для
меня, но сразу приковывавший к себе внимание Рубанович. Я жадно
расспрашивала Серебрякова, как нашел он Ошанину, но он, обычно
словоохотливый, отделался от моих расспросов грустною фразой:
«Разве орлицу можно описывать, глядя на нее в неволе, в тесной
клетке!». Мне собственными глазами пришлось увидеть, как ей труд-
но приходилось меж двух огней: между двух знаменитостей. Одна —
заграничная: ученый философ, нетвердый в делах практического ре-
волюционного руководства и нашу программу принявший «в кре-
дит», а кое в чем и скрепя сердце. Другая — русская: все еще бле-
стящий публицист и памфлетист, но насквозь — размагниченный
эпигон, дезориентированный неудачами партии, а еще больше —
собственными жизненными невзгодами, колеблемый между затяж-
ными припадками самоуничижения и острыми вспышками мании ве-
личия. «Встать во главе движения не способен ни тот, ни другой,
а заменить их тоже некем», — сухо и хмуро отозвалась обычно такая
живая и стремительная Мария Николаевна. И сжато поведала мне о
том, как долго она — с фонарем Диогена в руках — тщетно по всей
эмиграции «искала человека». Я ее расспросила, не встречала ли она
тут Абрама Баха, который в России произвел на меня беглое, но
очень внушительное впечатление. Она только рукой отмахнулась:
«Спору нет, очень умен, с умом, отточенным точными науками, мето-
дическим, а порою и самостоятельным; видны и самообладание, и
уравновешенность, и характер; но силен лишь в критике, склонен
к скептицизму, положительного почти никогда ничего нс даст; ум
озлобленный, раздражительный, всего на один шаг от тихомиров-
ской разочарованности и презрительности; а что же можно выжать
из саркастически-ледяных оценок: „Проклятый мир! Презренный
мир!“». Гораздо выше его нашла она Германа Лопатина; дружила с
ним; он из Лондона слал ей отчеты о своих беседах с Марксом и
Энгельсом, необыкновенно высоко ставившими постановку поли-
тических задач у народовольцев, а письмо Исполнительного Комите-
та к Александру III считавшими настоящим шедевром государствен-
ного смысла. В Лопатина вглядывалась она долго: человек блестя-
щих личных качеств, веский и четкий докладчик любых проблем,
остро умен, едкий и саркастический спорщик. В образованности ус-
тупит только Лаврову. Уверенности в себе — хоть отбавляй; верит в
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
181
«свою звезду» и охотно бравирует опасностью. Дайте ему арену
открытой политической деятельности в европейском масштабе, - и
он покажет, что именно из такого теста и лепятся парламентские
трибуны и лидеры. Но у нас, где все это надо еще подготовить и соз-
дать... Нет, им можно любоваться, как «удалым добрым молодцом»,
с которого Глеб Успенский хотел рисовать героя никогда им не на-
писанного романа, но вы ему никогда не докажете, что в революции
«один в поле — не воин», что мы сильны своим неразложимым бое-
вым братством. Он — вольный казак, дерзкий партизан, для него ни-
какие законы партийной дисциплины не писаны. Этот балагур и па-
радоксалист просто ошеломил нас всех: «Хорошо, я присоединяюсь
к партии... на федеративных началах!». Только Петр Лаврович даже
и бровью не повел: но ведь он в Лопатина всю жизнь был влюблен,
как девушка, ну, и Лопатин его любил как никого; по годам годился
ему в сыновья, а любил его, как нянька. Да, Мария Николаевна уже
тогда, перед снаряжением в Россию целой группы с Лопатиным во
главе, которую постигла такая злополучная участь, страшно волно-
валась, полная и тайных надежд, и трепетного беспокойства. Жда-
ла — кто, если не Лопатин, способен дать тот мощный толчок к
возрождению партии, который мог бы спасти положение? И все же
пророчила: «Если даже вернется с триумфом, назавтра же он с пар-
тией распростится. Скажет: мое дело кончено, вы нс потонули, вы
спаслись, ну и живите сами по себе, а я останусь сам по себе. По на-
туре он — бродяга и гастролер. Партии бесконечно нужна сейчас
центральная руководящая фигура, вдохновитель, полководец, но
Лопатин... нет, это не то, не то, не то...».
Мария Николаевна принялась зорко присматриваться к молоде-
жи: не выдвинется ли из нее какая-нибудь новая, свежая сила — бо-
гато одаренная и волевая? Зажгла свой фонарь — «искала челове-
ка». Ее внимание в конце концов приковал к себе И. А. Рубанович.
Тогда недавно еще юноша, политически не отшлифованный, неров-
ный, импульсивный, он требовал большой работы над ним, но в нем
уже угадывались данные, обещающие многое. Она не могла не за-
гореться желанием все силы свои посвятить на то, чтобы сделать из
него достойную смену старым, постепенно выходящим из строя ли-
дерам эмиграции. А работать над людьми она умела. По мере того
как он рос, она привыкла смотреть на него как на свое духовное де-
тище: тут был элемент или, если угодно, суррогат чисто материнско-
го чувства.
Она пыталась быть его старшей сестрой-другом, Эгерией его по-
литического восхождения. А потом явилась новая наслойка чувств,
более нежных, роднящих больше сестры и матери. Право уж, не
могу вам сказать, какой из этих видов привязанности был первичнее
и определял тон других. И какая в этом важность, если в конце кон-
182 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
цов все они слились в единое и нераздельное чувство, захватившее
ее целиком и без остатка?
А Рубанович? Конечно, она была десятью годами старше его, но
эта разница покрывалась ее блестящей личностью и ее почти не
тронутым рукою времени женским очарованием. Рубанович не мог не
глядеть на нее снизу вверх: недавний новобранец «Народной воли»
лицом к лицу с одной из ее героинь, овеянной ореолом живой леген-
ды, и было более чем естественно, что он стал ее обожать и бого-
творить. Как-то раз, вспоминая вместе со мной страшное время раз-
грома Исполнительного Комитета и отчаянных попыток московского
центра заместить его, Мария Николаевна вдруг выговорила: «Будь
с нами тогда Рубанович, каких бы дел наделали мы вместе с ним!
А теперь... не тяготеет ли уж и над ним, и над нами проклятие
эмигрантского бытия? А вдруг для заграницы он остался чересчур
русским, а для России стал чересчур иностранцем?». Мы не могли
для себя разрешить этого вопроса. Он будет разрешен в рядах ваше-
го, только что начавшего выходить на историческую арену поколе-
ния. Полонская-Ошанина умерла, так его и нс увидев. А Рубанович
еще войдет в его ряды, навсегда сохранив в себе благородную память
о том, как много внесла в его жизнь эта редкостная по своему умст-
венному и нравственному облику женщина.
С детства отличавшаяся хрупким здоровьем, уже в Москве совсем
больная, обреченная долго биться в безнадежных попытках загра-
ничного возрождения «Народной воли», эта замечательная женщина
умерла на рубеже 1897 и 1898 годов. Легко себе представить, какую
зияющую пустоту оставила она в жизни Рубановича. Прошло еще не-
сколько лет — и на него обрушился новый удар: кончина П. Л. Лав-
рова. От потери таких друзей было от чего духовно осиротеть.
И лишь через несколько лет он оправился, «выпрямился» и воскрес
к повой жизни.
Конец 1900 года был в России ознаменован благополучным
окончанием переговоров о слиянии двух главных эсеровских груп-
пировок — северной и южной — в единую объединенную партию со-
циалистов-революционеров. В течение первой половины следующего
года этот основной объединительный акт был довершен присоедине-
нием целого ряда более дробных родственных группировок, в том
числе самостоятельной Рабочей партии политического освобождения
России11 и части организаций, носящих дотоле имя социал-демокра-
11 Рабочая партия политического освобождения России — организация народниче-
ско-эсеровского направления, возникшая в конце 1890-х гг. в Минске. Объединяла
до 40 рабочих кружков (около 200 участников), имела филиалы в Белостоке, Ека-
теринославе, Житомире и некоторых других городах. Большое влияние на работу
организации и взгляды ее руководителя Л. М. Клячко (Родионовой) оказали Г. А. Гер-
шуни и Е. К. Брешко-Брешковская. Выдвигала задачу завоевания политической сво-
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)	183
тических, но в объединенную Российскую социал-демократическую
партию не входивших и выпускавших свой собственный нелегальный
орган «Рабочее знамя».* 12 Одновременно состоялась поездка за гра-
ницу великого русского революционера-террориста нынешнего сто-
летия Григория (Герша) Гершуни. Ему удалось провести подобную
же объединительную работу и среди эмиграции. Но на всем этом, как
на личности самого Гершуни, придется остановиться особо. Пока же
достаточно отметить, что по завершении эсеровского партийного объ-
единения естественно стал вопрос об оформлении связей партии с ин-
тернациональным социализмом и вообще об ее заграничном предста-
вительстве. Логика вещей выдвигала на пост такого представителя,
или, как мы говорили полушутя между собой, «министра иностран-
ных дел партии», Илью Рубановича. Он был близок к партии уже
со вступления в ряды Аграрно-социалистической лиги, в партию же
формально вошел в составе редакционного коллектива самостоятель-
но возникшего теоретического журнала русского социализма «Вест-
ник русской революции», начатого им вместе со своим ближайшим
другом и единомышленником Н. С. Русановым.
Рубанович взялся за дело со свойственной ему энергией. Он вос-
пользовался первым же подходящим случаем — открытием на клад-
бище Монпарнас памятника П. Л. Лаврову — и привлек к участию
в этом торжестве все три основные группировки французского социа-
лизма. Говорили речи: зять Маркса и член Парижской коммуны
Лонге от французской социалистической партии (пытавшейся тогда
объединить разрозненные социалистические силы), маститый лидер
и вдохновитель так называемых «бланкистов» Эдуард Вайян и один
из крупнейших «гедистов» (чистых марксистов) Брак. На русскую
эмиграцию произвело большое впечатление то обстоятельство, что из
уст этих трех иностранных борцов за социализм раздались речи пре-
жде всего о большом международном значении широкого историко-
философского обоснования социализма Лавровым, сочетавшим стро-
гий теоретический реализм с высоким практическим идеализмом;
затем воздание Лаврову чести за его готовность, несмотря на весь
боды путем главным образом террористической деятельности. Весной 1900 г. органи-
зация была разгромлена охранкой. Сохранившиеся кружки в 1902 г. влились в объ-
единенную партию социалистов-революционеров.
12 «Рабочее знамя» — название нескольких социал-демократических групп в Рос-
сии (Петербург, Белосток, Киев, Гродно, Каунас и др.), возникших в 1898 г. и суще-
ствовавших до 1902 г. Члены групп выступали против ограничения рабочего движе-
ния экономической борьбой, призывали пролетариат к активным политическим дейст-
виям, но в организационном плане отрицали централистский принцип построения
партии. Связи между группами не были регулярными. За время своего существования
группы издали три номера газеты «Рабочее знамя». В 1901 г. часть членов групп
примкнула к ленинской «Искре», а другая часть — к партии социалистов-революцио-
неров.
184 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
предыдущий скептицизм по отношению к так называемой теоретиче-
ской борьбе, подчинить свои личные политические предпочтения
дисциплине партии «Народной воли» как единственной реальной
партии действия, вступившей в непосредственную революционную
борьбу против столпов монархического режима. Было радостно и
ново еще и то, что устами тех же французских вождей социализма
толпа наводнивших кладбище демонстрантов была призвана чество-
вать со всем подобающим энтузиазмом имена первых ударников но-
вого «легиона смерти», потрясающего устои русского царизма —
героя партии социалистов-революционеров Степана Балмашева и ге-
роя еврейского рабочего движения Гирша Лекерта.
В этом первом выступлении Рубановича громко и твердо прозву-
чал лейтмотив всех его выступлений: «ПСР является и желает оста-
ваться фракцией интернационального социализма. Она связана
прочными и неразлучными узами с первоисточником социализма, с
интересами трудящихся и угнетенных; и молодежь, беззаветно иду-
щая на святое дело пропаганды социализма, агитации среди город-
ского и сельского рабочего люда, составляет столь же органическую
составную часть нашей организации, как те исключительные лично-
сти и группы, которые в исключительных условиях, переживаемых
теперь Россией, берут на себя задачу непосредственной военной
борьбы с вооруженным врагом, остающимся глухим к требованиям
жизни и цинически им противопоставляющим одну голую, грубую
силу».
За этим скоро последовал «Манифест к свободной Франции» -
смелое и открытое слово, врезавшееся в шумливую вакханалию
«франко-русских торжеств» по случаю визита президента Эмиля
Лубе к русскому царю ради закрепления союза великой европейской
республики и последней цитадели европейского абсолютизма. С бес-
пощадной откровенностью развернув картину режима, которым са-
модержавие утверждало свою, уже подрываемую революцией полно-
ту власти над подавленным, измученным и униженным народом, ма-
нифест говорил: «Ив такой момент президент великой Франции,
завоевавшей для всего мира принципы свободы, братства и равенст-
ва, братается с безвольным деспотом, залитым слезами и кровью сво-
их подданных; жмет руку русским министрам, презираемым и про-
клинаемым своею страной; принимает участие в безумно пышных
торжествах и пиршествах, устраиваемых на деньги, вырученные от
продажи последней рубахи и последней коровы голодающего мужи-
ка; разъезжает, эскортируемый казачьей сотней, на нагайках кото-
рых нс успела еще засохнуть кровь избитых граждан... Когда из ну-
жды, за деньги продает себя женщина, мы испытываем к ней чувство
жалости. Но какие чувства должны испытывать мы, когда из-за лож-
но понятых, узкокорыстных интересов чистая Франция вступает в
позорную связь с представителями восточной деспотии, грозящей
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
185
своим тлетворным дыханием отравить европейскую свободу и циви-
лизацию?».
Эти слова Рубановича о «тлетворном дыхании» оказались про-
роческими. И года нс прошло, как русское правительство попробо-
вало реализовать свой возросший благодаря союзу с Французской
республикой международный престиж, грубо наложив свою руку на
традиции демократической свободы, обеспечивавшей русским рево-
люционерам приют в передовых странах тогдашней Европы.
В обычной хронике европейской прессы, теряясь среди новостей
спорта, театра, техники, взаимных визитов членов династий, среди
взаимных явных любезностей и подспудных взаимных подсижива-
ний сановных дипломатов, сначала почти нс замеченными прошли в
газетах две-три строчки об аресте в Италии какого-то русского, не то
«нигилиста», не то анархиста, с безвестным для мира коротким име-
нем «Гоц». Но для нас, русских социалистов-революционеров, и для
нашего главного штаба в Женеве эти две-три строчки телеграфного
агентства прогремели, как разразившийся под нашими ногами взрыв
бомбы.
В личности человека, носившего это краткое и незвучное имя, как
в своем естественном центре, сосредоточивались все нити политиче-
ской работы партии. Арест его косвенно означал возможность такого
же ареста всего центра, то есть угрозу самому нашему делу как тако-
вому. Особенно, когда вскоре пришло новое, еще более тревожное
известие — о требовании, предъявленном русским правительством,
о выдаче ему Гоца.
Мы почувствовали себя отброшенными к временам, когда именно
такое требование было русским правительством предъявлено к пра-
вительству Французской республики — по отношению к бежавшему
из России представителю Исполнительного Комитета «Народной во-
ли», Л. Гартману. Это покушение на «право убежища», признанное
всеми передовыми европейскими странами в пользу борцов за свобо-
ду в «старорежимных» государствах, тогда удалось отбить.
В книжке И. Рубановича «Иностранная пресса и русское движе-
ние» он писал о тех годах: «Французская радикальная пресса шумно
выражала одобрение русским революционерам, в которых видела
достойных преемников героев Великой французской революции».
Рошфор, ныне валяющийся в ногах русского царя, с гордостью пи-
сал тогда, что имел счастье пожимать руку Вере Засулич и нс иначе
называл царя, как «Всероссийским Вешателем». Радикальные адво-
каты писали мемуары, защищая право убежища в пользу русских
эмигрантов. Лавров имел аудиенцию у президента палаты депутатов
Гамбетты, которому напоминал о «чести Франции». И еще у всех
было в памяти, с какой энергией и повелительной силой отстоял
Гартмана «великий старец» Виктор Гюго.
186 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Но царское правительство рассчитывало, что с тех пор времена
переменились, да и к тому же королевская Италия, может быть, ока-
жется податливее, чем республиканская Франция. Царская диплома-
тия явно ошиблась в своих расчетах. Требование выдачи Гартмана
все же опиралось на то, что этот последний лично и непосредственно
участвовал в покушении на жизнь русского царя. А Гоц? Он покинул
Россию за полтора года перед выстрелом Балмашева, и ничего, кро-
ме весьма отдаленной и косвенной связи с организаторами его акта,
русская полиция даже и не пыталась доказать. Такая попытка ею
была сделана, но ее юридическая убедительность впоследствии была
совершенно расшатана на итальянском суде...
Мы немедленно подняли тревогу и связались с Рубановичем. Для
него наступил момент заработать себе шпоры в ответственной борьбе
за наше право пользоваться свободными учреждениями Европы ради
приобщения к ним и нашей огромной родины. И он проявил все
свойства первоклассного политического борца. Он тотчас же выехал
в Италию и явился туда во всеоружии: с мандатом особо уполно-
моченного ПСР, с удостоверением Интернационального социалисти-
ческого бюро о том, что М. Р. Гоц не является и никогда не являлся
«анархистом», и с рядом рекомендательных писем от Клемансо,
Жореса и других видных французских парламентариев, обеспечи-
вавших Рубановичу братский прием у родственных деятелей передо-
вой Италии, а Гоцу — их энергичное заступничество. И первый же
шаг, предпринятый Рубановичем по приезде, был чрезвычайно уда-
чен: судебную защиту М. Р. Гоца принял на себя блестящий адвокат
и ученый-криминалист, лидер социалистической партии Италии
Энрико Ферри.
Социалистическая фракция итальянского парламента с Турати во
главе немедленно перенесла дело в парламент, бурное заседание ко-
торого приняло для правительства характер громкого политического
скандала...
В стране откликнулись многочисленные ассоциации, общества,
муниципалитеты и университеты; редактировались и покрывались
тысячами подписей петиции; принимались резолюции протеста. На
большом конгрессе учителей в Риме с более чем 2500 делегатов Руба-
новичу и Ферри была устроена грандиозная овация; а созванный в
Милане митинг протеста завершился уличной демонстрацией перед
зданием русского консульства, причем в консульстве были разбиты
окна и сорван русский флаг. В Неаполе во избежание повторения
чего-либо подобного власти мобилизовали множество полицейских,
карабинеров и штатских агентов, в подкрепление которым было дано
даже два батальона пехоты. В Риме префектура должна была при-
бегнуть к исключительной мере: временному запрету митингов вооб-
ще...
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
187
Выдача Гоца была судом отвергнута, и он был выпущен на свобо-
ду без всяких условий и оговорок. Тем самым аннулировано было и
первоначальное административное распоряжение о высылке Гоца из
Италии. Более полной и блестящей победы нельзя было и приду-
мать...
Блестящий итальянский дебют Рубановича в борьбе за право рус-
ских политических изгнанников на продолжение своей политической
деятельности за рубежом раз и навсегда предопределил его дальней-
шую жизненную судьбу. Молодой приват-доцент химии, каким его
застала новая миссия — политического представительства ПСР за
границей, - не прекратил своего курса лекций в Сорбонне; в этой
научно-педагогической работе продолжала находить свое жизненное
воплощение французская половина его души; но русская половина
отныне целиком отдается активной политике.
И. А. Рубанович всегда отклонял как предложения поставить свою
кандидатуру в члены палаты депутатов в одном из избирательных
округов Франции, так и проекты сменить профессуру в Сорбонне на
кафедру в одном из русских университетов (когда в эпоху Времен-
ного правительства представлялась практическая возможность). Он
хотел крепко держаться и дальше за свое русско-французское дву-
единство, лишь четко разграничивая сферы применения обоих его
элементов. Однако вне этого двуединства в нем оставался неисчер-
панный «третий элемент» его духовного существа: неразрывная эмо-
циональная связь его самосознания как еврея, и притом еврея, не же-
лающего подавлять в себе своего еврейства. Рубанович всегда в этом
вопросе занимал очень твердую позицию.
«Закон исторического развития наций, — говорил он, — есть за-
кон прогрессирующей интернационализации всей их жизни. Но про-
шло то время, когда эта интернационализация совершалась — на
верхушке общественной пирамиды — путем отмирания глубоких на-
циональных корней. Такое отмирание создавало лишь поверхност-
ный, оранжерейный „космополитизм" баловней жизни, людей „соци-
ального бельэтажа". Здоровая сердцевина нации живет не оскудени-
ем своего национального культурного инвентаря, но органическим
его преображением или „мутацией". К этому процессу прилагают
свою руку и смешанные браки, и взаимная ассимиляция, и сращение
начальных культурных напластований в высшие соединения. Расши-
ряются и самые границы того, что считается „национальностью".
В России едва ли не первым робким шагом прогресса в этой области
было так называемое „славянофильство": в нем русское растворя-
лось в общеславянском, и общественность утверждала себя лицом к
лицу с государственностью. На Западе процесс этот продвинулся
еще далее. Можно сказать, что уже теперь на Западе наряду с пат-
риотизмом немецким, английским, французским родился общеевро-
пейский патриотизм, общеевропейское самосознание. Мне не раз
188 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
приходилось встречаться с людьми этого типа, — рассказывал мне
Рубанович. - Их все еще держит в плену национализм, только он
становится расширенным, соборным национализмом. Это все же —
шаг вперед; только надо, чтобы он нс заслонял собою дальнейшего
пути. Надо помнить: как в „общерусском" тонули всевозможные ло-
кальные, „земляческие" патриотизмы, так и над всеми нынешними
„соборными национализмами" в грядущем возвысится все объеди-
няющий патриотизм вселенский».
«Здесь я готов был бы даже согласиться с Жоресом, — прибавил
Рубанович, тайной слабостью которого была всегда известная доля
недоверия к великому французскому трибуну, — что только первые
шаги в сторону национального начала отчуждают, уводят от чело-
вечества, но дальнейшие полнее к нему возвращают». И прибавлял:
«В этом нет ничего нового для нас, учеников Лаврова, так хорошо
понявшего закон жизни новейшего общества  закон непрерывной
социализации и интернационализации этой жизни. Оговорка здесь
нужна только — та самая, которую Герцен подчеркивал в спорах с
Бакуниным. Верую и исповедую: история беременна интернациона-
лизмом. Только из первого месяца беременности не перепрыгивают
сразу, сломя голову, прямо в девятый».
Выдвинутый нами на пост представителя партии в Интернациона-
ле, Рубанович прежде всего сделал нам доклад о тех трудностях, ко-
торые ожидает он встретить на своем пути.
Современная организация Интернационала страдает отсутствием
простоты, последовательности и логической безупречности. Это что-
то переходное и внутренне противоречивое. Нс таков был I Интерна-
ционал, Интернационал самого первооснователя, Маркса; но беда в
том, что теперь он невозможен. Он был по своей форме чем-то вроде
единого централизованного вселенского полутайного общества: в него
можно было входить персонально, и персонально же быть из него
исключенным — как то было, например, с Бакуниным. Наш II Ин-
тернационал, воссозданный в 1889 году, стал сразу на совершенно
иные рельсы. На отдельных лиц его компетенция совсем не про-
стирается: она целиком отдана отдельным национальным партиям.
Сам Интернационал отныне лишь демократически организованное
сообщество этих партий, сохраняющих свою автономию, — шаг в
сторону принципа, борьбу за который громогласно возвещал Баку-
нин, вставая во главе «романо-славянской» секции против «англо-
германской гегемонии». Но отсюда и вытекают все новейшие наши
организационные трудности. Конечно, и прежние конгрессы Интер-
национала не были поголовными сходами его индивидуальных чле-
нов; являлись «делегаты» локальных секций и групп; но самые эти
первичные коллективы представляли собою пеструю, разнохарактер-
ную и чрезвычайно неравноценную массу. Ныне Интернационал де-
лает попытку базироваться на большие и глубокие почвенные — ка-
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
189
ждый в своей стране - отделы. Объединенная социалистическая
партия Франции, например, хочет даже формально включить в свое
наименование слова: «французская секция социалистического Интер-
национала». Этим предполагается, что в каждой стране — или, что
то же, в каждом государстве — может быть лишь одна секция; ины-
ми словами, что подосновою каждой секции является обособленная
государственно-территориальная единица. Отсюда и рождаются все
трудности. Их корни троякого рода: нсоднонациональность некото-
рых государств, неоднопартийность социализма многих стран и вооб-
ще неравносильность разных национально-государственных разветв-
лений социализма. Оборотной стороной существования многонацио-
нальных государств является висящее в воздухе существование него-
сударственных и безгосударственных национальностей. По отноше-
нию к одной из них, польской, вопрос может считаться решенным:
разделы Польши Интернационал для себя считает актами, в между-
народно-правовом смысле ничтожными, и на его конгрессах всегда
будет особый стол с надписью «Польша», где как одно целое будут
обсуждать все проблемы международного социализма и сообща по-
давать по ним свой голос делегаты германской, австрийской и рус-
ской ветви польского движения. Но жизнь уже выдвигает и еще один
жизненный вопрос, в рамках обязательности государственно-терри-
ториальной базы социализма не укладывающийся: уже существует и
находится в процессе заметного роста еврейское рабочее движение и
еврейский социализм. Неужели ему на конгрессах Интернационала
нет и нс будет места? А где гарантии, что не окажется и других наро-
дов, для которых, как и для поляков и евреев, нужна какая-то общая
поправка на чисто национальное бытие социализма, не укладываю-
щееся в рамки замкнуто-обособленных государственно-территориаль-
ных комплексов. Нам, партии пока еще отсталого, но в будущем цве-
тущего многонационального государства, в решении подобных во-
просов надо идти нс в хвосте, не позади, а впереди, в авангарде
Европы и вообще цивилизованного мира. Не менее тесное касатель-
ство к нам имеет и вопрос о странах, где нет социалистического един-
ства в общей концепции социализма и все движение минировано
крупным расколом внутри самой социалистической партии. При та-
ких расколах обычно бывает неизбежным вольное или невольное
преувеличение каждой из расколовшихся сторон своей собственной
силы за счет приуменьшения силы противной стороны. Интернацио-
налу придется играть роль супрарбитра в этих спорах; но как найти
объективные точки опоры для справедливых решений, как избежать
субъективного произвола и своего рода «протекционизма» в его вме-
шательстве? Для нас, эсеров, сравнительных новичков в социали-
стическом мире вообще и в Интернационале в частности, трудно
было удержаться от опасения, что в любом серьезном споре с патен-
тованной марксистской партией, да еще предводимой таким встсра-
190 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ном, как Плеханов, фаворитом Интернационала имеет все шансы
стать последняя. И, наконец, заставлял сильно задуматься и третий
источник затруднений: естественная неравносильность разных на-
циональных отрядов мирового социализма, не допускавшая грубой
«уравниловки» при решении путем голосования жизненных его во-
просов такими малыми и отсталыми странами, как, например, Гре-
ция, Португалия и Болгария, и столь мощными и авангардными, как
Британия, Франция, Германия. Не то чтоб нам приходилось бояться
специального ущемления интересов и прав России: оно исключалось
и богатством проявляемой ею революционной инициативы, и безгра-
ничностью всех ее потенциальных ресурсов. Однако и здесь со вре-
мен I Интернационала положение сильно осложнилось. Во-первых,
в марксовские времена социализм всех стран был далек не только от
ответственной роли в их государственном и хозяйственном строи-
тельстве, но даже и от полной легализации; везде висел над ним
дамоклов меч исключительных законов и всякого рода репрессий.
В эпоху же 80-х 90-х годов прошлого века произошла резкая диф-
ференциация между социалистическими партиями стран, пользую-
щихся либеральными учреждениями, и тех, которые остались пасын-
ками цивилизации: сила первых могла быть легко измерена числен-
ностью регулярно платящих членов, числом голосующих за партию,
числом ее мандатов в муниципалитетах, ландтагах и парламентах,
наполненностью ее касс, богатством инвентаря ее профсоюзов, ко-
оперативов, Народных домов, образовательных, спортивных учреж-
дений и т. п.; сила же вторых могла измеряться лишь величиною
«народонаселения» арестных домов, тюрем, крепостных казематов,
мест ссылки и каторжных работ. Самые вопросы, в которых были
особенно заинтересованы те и другие, становились все более раз-
нородными, да и самый пафос их настроения далеко неодинаков.
Являлся источник внутренней дисгармонии, подрывающейся под ми-
ровое социалистическое единство.
Взвешивая все эти трудности, Рубанович был верным рупором
всех наших собственных забот и тревог. Наше доверие к нему, вна-
чале питаемое главным образом успехом проведенной им итальян-
ской кампании, после этого тем более окрепло, что мы уже не ждали
и не требовали от него быстрых и легких удач: серьезно взвешивая
сложную и нелегкую обстановку, в которой приходилось ему дейст-
вовать, мы отдавали себе полный отчет в величине той большой и со-
держательной органической работы, которая предстояла в Интерна-
ционале нам и ему.
Как известно, создание социал-демократической партии было
провозглашено в Минске весною 1898 года. Об образовании партии
социалистов-революционеров мы объявили почти четырьмя годами
позднее, в январе 1902 года. Полномочия на представительство соци-
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
191
ал-демократов в Интернационале, полученные Г. В. Плехановым,
были признаны без задержек.
Дело с нами было сложнее: когда мы постучались в дверь
Интернационала, Россия в нем была уже представлена не только
Плехановым, но и еще его соперником «рабочедельцем» Б. Кричев-
ским, вынесенным на гребне волны нового прилива социал-демокра-
тических элементов, получивших кличку «экономистов». Это уже
само по себе затрудняло наше положение: согласятся ли поставить
для русских третий стул? Не найдут ли это как бы «премией за рас-
кол»? И. А. Рубанович, однако, узнал, что за протекшие четыре года
фонды более умеренного «рабочедельчества» успели упасть, а фон-
ды «революционной социал-демократии», представленной Плехано-
вым, сильно подняться. Она нашла в России очень сильных союзни-
ков — то были вскоре приехавшие за границу Ленин, Мартов и
Потресов, привезшие с собою русские связи неведомой дотоле эмиг-
рантским лидерам широты.
И так как личные взаимоотношения между Плехановым и Кри-
чевским достигли необычайной остроты, то Рубанович предложил
попытаться достичь на этой почве некоторого предварительного сго-
вора с Плехановым. «Не поймите меня превратно, — писал он из
Парижа мне в Женеву (к сожалению, могу передать содержание
письма лишь по памяти, своими словами), — тут не может быть и
речи о каком-то маневре, вроде союза с Плехановым против Кричев-
ского. Я только учитываю и предлагаю использовать одно благо-
приятное обстоятельство, не зависящее ни от нашей воли, ни от на-
шего вмешательства. Перспектива того, что место, ныне занятое
Кричевским, может оказаться за мною, Плеханова нисколько не бес-
покоит и не раздражает. Кричевский рядом с ним в бюро Интерна-
ционала - это подвергает сомнению монопольное право Плеханова
быть рупором всей русской социал-демократии. Рубанович же в
бюро Интернационала — это лишь согласие Интернационала не пре-
рывать организационной связи с тем русским социализмом домар-
ксистского периода, который так блестяще дебютировал в народо-
вольчестве и который ныне возрождается в эсеровском движении.
Надо ковать железо, пока оно горячо, и поймать Плеханова на его
нынешнем, сравнительно терпимом к нам отношении. Если мы
серьезно хотим попробовать поработать над делом взаимного сбли-
жения социалистов-революционеров и социал-демократов, то необхо-
димое условие для этого — это установление мною возможно наи-
лучших личных отношений с этим человеком, который, правда, без-
мерно самолюбив и очень драчлив в литературной полемике, но этим
далеко не исчерпывается. Он вообще, надо признать, все же поли-
тическая фигура крупного формата».
Посоветовавшись кое с кем из ближайших друзей, я ему ответил,
что все мы с ним согласны. В России тяга к улучшению наших взаи-
192 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
моотношсний с социал-демократами тоже очень заметна: при нашем
горячем одобрении кое-где, особенно в Саратове и на Урале, уже
возникают даже «объединенные группы социал-демократов и социа-
листов-революционеров» и, почем знать, быть может, им удастся
стать пока еще недостающим связующим звеном для создания в даль-
нейшем объединенной социалистической партии в России. «Если
так, — снова писал нам Рубанович, — я жду от вас, что моя попытка
личного сближения с Плехановым найдет поддержку во всем тоне
нашей прессы, в удвоенной тактичности с нашей стороны даже при
трактовке „наших разногласий"».
Считаю долгом своим тут же сознаться, что надежды Рубановича
на мир с Плехановым и социал-демократами нс оправдались. Если
он и нс ошибся и Плеханов, может быть, был к нам тогда настроен
мягко, товарищам своим этой мягкости он не захотел или не сумел
передать. Так или иначе, но как раз накануне первого же между-
народного конгресса, созванного после создания объединенной пар-
тии социалистов-революционеров — то был знаменитый Амстердам-
ский конгресс в 1904 году, — русская объединенная социал-демокра-
тическая партия объявила нам самую настоящую войну.
В специальном номере, посвященном грядущему конгрессу, цен-
тральный социал-демократический орган («Искра») обещал выяс-
нить всем заграничным товарищам, что «интересы всемирного социа-
лизма представлены в России только социал-демократами», и потому
им принадлежит «право на единственное представительство в между-
народной организации пролетариата интересов российского созна-
тельного рабочего движения».
Смысл этого угрожающего обещания стал ясен, когда мы ознако-
мились с отчетом социал-демократической партии, представленным
конгрессу; в нем заявлялось, что мы — ПСР — «фракция буржуаз-
ной демократии», «нс имеющая твердых политических принципов»
и подкапывающаяся под основные принципы «нс только русской, но
и интернациональной социал-демократии»; откуда и вытекало, что
нас нельзя «принимать в семью социалистических партий», так как
это «усилит наш престиж» и «несомненно повредит развитию клас-
сового сознания и самостоятельной организации русского пролета-
риата». А в вышедшем накануне открытия конгресса номере герман-
ского социал-демократического «Форвсртса»13 («Вперед») оказалась
статья Плеханова, не только развивавшая все эти мысли, но и закан-
13 «Форвертс» — немецкая газета, орган социал-демократической партии Герма-
нии в 1876—1878 и 1891 —1933 гг. Первоначально издавалась в Лейпциге, с 1891 г. в
Берлине. В период действия Исключительного закона против социалистов (1878 —
1891) была запрещена. Прекратила существование вскоре после установления в Гер-
мании фашисткой диктатуры.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
193
чивавшаяся переименованием нас из «социалистов-революционеров»
в «социалистов-реакционеров».
О том, как произошло это присоединение центрального органа
германской партии к походу против нас, всем стало известно из речи
Бебеля в рейхстаге, когда он коснулся нашумевшего тогда «Кенигс-
бергского процесса».14 Начатый в угоду царскому правительству,
этот процесс должен был установить, что русская социал-демократия
занимается подстрекательством рабочих к насильственным политиче-
ским действиям и привести к запрету для нее являться со своей ли-
тературой к германо-русской границе. Выступая с оправданием рус-
ских социал-демократов от обвинений этого рода, Бебель рассказал,
что, когда он недавно гостил в Цюрихе, ему нанес специальный ви-
зит Плеханов. Нарисовав ему тяжелое положение русской социал-де-
мократии под ударами правительственных репрессий, Плеханов при-
бавил, что в это самое время она подвергается отчаянному натиску
со стороны русских террористов, «этих политических революцио-
неров мелкобуржуазного пошиба, ничего общего с рабочим классом
нс имеющих». И Плеханов очень сетовал на то, что в немецкой со-
циал-демократической прессе — очевидно, по неведению и неосто-
рожности — проскальзывают иногда сочувственные нотки по отно-
шению к этим элементам, которые русской социал-демократией рас-
сматриваются как самые опасные се враги на революционном
поприще. Приведя этот демарш Плеханова в доказательство полной
искренности открещивания русских социал-демократов от наветов
Кенигсбергского процесса, Бебель кстати сообщил, что, выслушав
Плеханова, он кратко и просто обещал ему «принять меры», так что
«отныне этого более не будет».
Несмотря на все это, Рубанович сохранял свой оптимизм. Этому
помогло одно чрезвычайное обстоятельство. Почти ровно за месяц до
открытия конгресса (14 августа 1904 г.) произошел в Петербурге
взрыв бомбы Созонова, покончивший с карьерою бывшего «победи-
теля „Народной воли"» фон Плеве, только что прославившего себя
покровительством кишиневским погромщикам, усмирителям кресть-
ян Украины и Поволжья, рабочих-стачечников и волнующихся сту-
дентов.
В сознании людей старшего поколения живет доселе память о
том, каким вздохом облегчения, каким взрывом всеобщего энтузиаз-
ма откликнулась на этот акт страна. Эхо этого взрыва прокатилось
далеко за пределы России. Пишущий эти строки мог лично наблю-
14 Кенигсбергский процесс — судебный процесс 1904 г. Проходил в Верховном
Земельном суде, который размещался в Кенигсбергском замке, по делу немецких со-
циал-демократов, занимавшихся нелегальной транспортировкой в Россию газеты
«Искра». Защитником на суде выступал К. Либкнехт, известный деятель германского
и международного рабочего движения.
13 Заказ № 2146
194 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
дать, какое совершенно исключительное внимание привлекла к себе
на конгрессе эсеровская делегация, возглавляемая рядом имен, из
которых чуть не каждое представляло живую историю русской рево-
люции и русского социализма: Брешковская, Волховской, Лазарев,
Шишко, Рубанович, Минор, Гоц — и за которыми шли мы, предста-
вители нового поколения — Житловский, Чернов и другие.
В распоряжении делегации было около 30 мандатов, непосредст-
венно присланных от действующих русских организаций.
И при проверке мандатов возник только один инцидент. Предста-
вители Латышской социал-демократической партии при поддержке
русских социал-демократов попробовали оспорить поддержанный
нами мандат представителя конкурировавшего с Латышской социал-
демократической партией Латышского социал-демократического
союза (собиравшегося уже, впрочем, переименоваться в Латышскую
партию социалистов-революционеров). Председатель мандатной ко-
миссии — им был Эмиль Вандервельде, — устав от мелочности
спора, наконец спросил у представителя «партии», знает ли он пер-
сонально представителя «союза»? «Еще бы, — ответил первый, —
мы вместе с ним сидели в царской тюрьме...» — «Нам, — ответил
Вандервельде, — трудно понять, как это в царской тюрьме вы могли
сидеть вместе, а в Интернационале — нет». Все невольно рассмея-
лись, и вопрос был решен — подавляющим большинством голосов.
Наконец на очередь встал вопрос о том, кому должны принадле-
жать два места в Бюро Интернационала, приходящиеся на долю Рос-
сии. Ввиду победы в рядах русской социал-демократии течения
«Искры» над течением «Рабочего дела»’5 Бюро сохранило за Плеха-
новым его место и зарегистрировало отставку Кричевского.
Но против кандидатуры на это место партии социалистов-револю-
ционеров была выдвинута контркандидатура еврейского Бунда. Ру-
банович с большим тактом заявил, что в его сознании нет места для
самой мысли о борьбе за место в Интернационале между русской
партией социалистов-революционеров и еврейскими рабочими. Со-
циализм настолько охватил еврейский пролетариат, что его голос
вправе звучать в Интернационале наравне со всеми другими. Но
евреи ныне — внетерриториальная народность, и было бы искусст-
венно включать их в какое-либо одно иное национально-государст-
15 «Рабочее дело» — социал-демократический журнал, выходивший в 1899 —
1902 гг. в Женеве. Являлся печатным органом Союза русских социал-демократов за
границей, который был основан в 1894 г. по инициативе группы «Освобождение
труда». I съезд РСДРП (март 1898) признал Союз заграничным представителем пар-
тии. Однако большинство членов Союза вскоре оказались «экономистами», считая
борьбу за экономические интересы пролетариата основой всей социал-демократиче
ской деятельности, и на своем I съезде в Цюрихе (ноябрь 1898) Союз отказался выра-
зить солидарность с «Манифестом» I съезда РСДРП. Решением П съезда РСДРП
Союз был распущен.
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
195
венное целое. Евреи-социалисты вправе желать себе признания в ка-
честве мирового по территориальному распределению, но особого по
национальной культуре целого. Когда вопрос будет поставлен так,
наша фракция будет голосовать за его представительство в Бюро. Те-
перь же, когда требуют для Бунда положения, при котором он, объ-
явленный русским, будет уравновешивать собою весь остальной рус-
ский социализм, мы против этого возражаем и своей кандидатуры на
второе место в Бюро от России нс снимаем.
Мы ждали, что тут-то и начнется ничем более нс замаскирован-
ный «принципиальный» поход против нашего права «быть допущен-
ным в семью социалистических народов». Но этого не случилось.
Наши противники предпочли спрятаться за экстравагантный пробун-
дизм, искусственно вдвинутый в чисто русские рамки. Нам остава-
лось принять бой на почве, избранной противниками. Предложение
о предоставлении второго русского места в Бюро Интернационала
партии социалистов-революционеров было поставлено на голосова-
ние... И оно прошло 15-ю голосами против 7, то есть большинством
свыше двух третей голосов.
Так на долю И. А. Рубановича выпала его вторая решительная и
блестящая победа. С тех пор И. А. Рубанович стал бессменным пред-
ставителем партии социалистов-революционеров в Интернационале.
Сместила его только смерть.
Бесчисленны, разнообразны и порою более чем нелегки были вы-
падавшие на его долю обязанности. Сюда относилась прежде всего
по-прежнему защита эмиграции от попыток царского правительства
протянуть свои длинные руки далеко за черту русской границы, как
это вскоре снова случилось в деле Бурцева, высланного из Швей-
царии и угрожаемого высылкой из Франции. Но самым громким
было дело социалиста-революционера Я. Черняка, арестованного
шведской полицией в Стокгольме. Целых два месяца содержался он
под стражею в полном секрете; тем временем два русских «горохо-
вых пальто» побывали в его парижской квартире и от его имени
вручили хозяйке стокгольмский адрес, по которому должна быть ему
пересылаема вся его корреспонденция: она получалась его русскими
обвинителями и предъявлялась шведским властям. И. А. Рубанович
немедленно поднял в защиту его интересов и Лигу прав человека,
возглавляемую Прессансе, и Общество друзей русского народа, воз-
главляемое Анатолем Франсом, — от обоих полетели телеграммы в
шведскую палату депутатов с просьбой взять дело в свои руки; под-
нялось Международное социалистическое бюро, и, по его просьбе,
знаменитый лидер шведского социализма Брантинг. Жан Жорес
поднял громкий протест по поводу махинаций русской тайной поли-
ции на французской территории с целью систематического наруше-
ния неприкосновенности почтовой тайны. Присоединился к этой кам-
пании и ряд членов английской палаты общин и других крупных дся-
196 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
телей английской общественности, науки и литературы. Удалось
выяснить, что царское правительство добивается выдачи Черняка,
вменяя ему участие в экспроприации казенных денег в Фонарном
переулке, тогда как легко было установлено, что он выехал из Рос-
сии за полтора месяца до этого громкого дела и в день нападения на-
ходился далеко за границей.
Под давлением общественного мнения всей Европы шведское пра-
вительство заявило русскому, что могло бы выдать Черняка лишь на
трех условиях: 1) он будет судим не каким-либо чрезвычайным, но
обычным уголовным судом, 2) он будет судим лишь по обвинению,
выставленному мотивом требования о выдаче, и 3) в случае оправда-
ния он будет немедленно освобожден и выпущен за границу; в случае
же обвинения ему будет предоставлено то же право по отбытию сро-
ка судебного приговора.
Оскорбленное диктовкой ему «условий», царское правительство
категорически их отвергло. Но тогда и шведское правительство от-
вергло выдачу и освободило Черняка под условием выезда из Шве-
ции. Черняк поспешил воспользоваться решением и, скрывшись под
псевдонимом Лемана, выехал на отправлявшемся из Готтснберга в
Амстердам пароходе «Олаф Вик». Рубанович снова победил. Но де-
ло Черняка этим нс кончилось. Когда пароход был уже в открытом
море, на его борту ранним утром оказались три трупа; химико-меди-
цинское исследование установило отравление какими-то мышьяко-
выми газами чрез дыхательные пути. Одним из трех был «Леман»,
то есть эсер Черняк...
Так неожиданно оборванное для заграницы дело это едва не вос-
кресло в России, где был проект поднять его с трибуны Государст-
венной думы, после того как в редакции некоторых прогрессивных
газет была принесена одним из министерских служащих для прода-
жи часть переписки между министерством юстиции и другими ин-
станциями. Если верить этим документам, дело Черняка было дове-
дено до конца неотступно следившим за ним по пятам за границею
агентом охраны Андреем Викторовым, получившим за верную служ-
бу денежную награду в 1500 рублей и личное почетное гражданство.
Среди уверовавших в подлинность документов был Г. Гершуни, бле-
стяще проведший на страницах «Знамени труда»16 всю полемику по
этому поводу с правительственной прессой. Другие — между ними
16 «Знамя труда» -- газета, центральный печатный орган партии социалистов-ре-
волюционеров. Издавалась с июля 1907 ио апрель 1914 гг., всего вышло 53 номера.
На страницах газеты обсуждались программные, тактические и организационные во-
просы жизни партии, освещалась ее текущая жизнь, резкой критике подвергалась
внутренняя и внешняя политика царизма, освещались также вопросы международно-
го социалистического движения. На V Совете партии (май 1909) в состав редакции
были избраны Н. Д. Авксентьев, Н. И. Ракитников и В. М. Чернов.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
197
был и я — опасались, нет ли тут подлога с провокационной целью:
вовлечь нас в большую парламентскую битву с компрометирующим
нас исходом. Кто из нас был прав, я не знаю и доселе. Теперь, когда
все архивы давно раскрыты, узнать истину было бы нетрудно; но,
если не ошибаюсь, нынешние хозяева архивов нс видели в этом для
себя никакого интереса.
Но кроме тревог и забот «внешнего фронта» нашей партии, Руба-
новичу нельзя было забывать и о прочности нашего тыла в самом
Интернационале. Об этом ему прежде всего напомнило выступление
в бюро такого добросовестного и далеко не сектантски непримиримо-
го человека, как Аксельрод. Он решительно выступил против широ-
кого открытия дверей Интернационала для мелких национальностей:
в случае торжества этой тенденции, заявил Аксельрод, «русская со-
циал-демократия должна принять меры, чтобы такое постановление
не получило применения в России». Вот почему, во-первых, не уда-
лось найти себе места в Интернационале сионистам-социалистам'7 —
правда, отчасти по их собственной вине: они заявили, что, придер-
живаясь строгого марксизма, они претендуют на место в социал-де-
мократической подсекции русского социализма, тогда как эта под-
секция принять их в свою среду столь же решительно отказалась;
и сионистам-социалистам осталось лишь примириться со своею не-
удачею. Тактика «отвода» была испробована русскими социал-де-
мократами и против молодой социалистической еврейской рабочей
партии (или, по инициалам своего названия, «Серп»); но, поддер-
жанная секцией социалистов-революционеров, в которой она искала
себе места, партия эта, вопреки социал-демократическим возраже-
ниям, подавляющим большинством голосов была принята. И в Интер-
национале наконец сложилось убеждение, что социалистическому
еврейству в его среде должно быть дано место отдельно и независимо
от других государственно-территориальных единств; и потому, как
только в Палестине развилось еврейское социалистическое и синди-
кальное движение (партия «Мапай»17 18 и всепрофессиональный союз
17 Сионисты-социалисты — члены сионистско-социалистической рабочей партии
(ССРП). Партия была создана в 1904 г. силами еврейских ремесленников и интелли-
гентов, отколовшихся от партии «Поалей-Цион». Главной задачей еврейского проле-
тариата ССРП считала борьбу за создание еврейского государства в Палестине или
временно на какой-либо другой территории. Выступала с резкой критикой как РСДРП,
так и Бунда. В марте 1917 г. члены ССРП вместе с членами СЕРП образовали Объ-
единенную еврейскую социалистическую партию (ОЕСРП), выступившую за созда-
ние «национально-персональной автономии» евреев и поддержавшую курс Бунда на
осуществление «культурно-национальной автономии». После Октябрьского переворо-
та 1917 г. большинство партии выступило против большевиков и поддержало дейст-
вия «Комитета спасения».
18 МАПАЙ — левая еврейская сионистская рабочая партия, образованная в 1930 г.
в Палестине. Под руководством Бен-Гуриона в 1930-е гг. партия превратилась в веду-
198 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
«Гистадрут»19), то, вопреки всяким возражениям, осуществилось то,
что предвидел И. А. Рубанович: наподобие секции «Польша», не-
смотря на отсутствие независимой польской государственности, была
установлена и секция «Палестина», несмотря на отсутствие незави-
симого государства еврейского. На этой арене поддержанное социа-
листами-революционерами право мелкодержавных и даже недсржав-
ных национальностей одержало верх над его отрицателями.
На том же заседании бюро Интернационала выступление Аксель-
рода вызвало еще и другой инцидент. Аксельрод вообще возражал
против слишком широкого открытия дверей Интернационала, при
которых рождается опасность, «что истинная пролетарская партия,
русская социал-демократия, потеряется среди социалистов всякого
сорта». Рубанович писал нам, что не мог остаться равнодушным к
подобным попыткам разделить членов Интернационала на «истин-
ных» и «всякосортных» и ребром поставил вопрос: не приходится ли
принять его за выпад против нашей партии? Аксельрод ответил
мне — скорее уклончиво, — что «не имел в виду никакого конкрет-
ного случая», зато Вандервельде, в качестве председателя, пресек
инцидент категорическим заявлением относительно нас: «Факт уча-
стия в международном социалистическом бюро устраняет всякие со-
мнения в социалистическом характере этой партии...». «Тем не ме-
нее, — говорил в заключение своего письма Рубанович, — если мое
чутье меня нс обманывает, нам нужно ждать против нас какого-то по-
хода. Аксельрод лично для меня одна из самых симпатичных фигур
среди социал-демократических лидеров, совершенно лишенный зло-
стности против инакомыслящих, и если даже у него прорываются
ноты недоброжелательства к нам, то это значит, что на него оказы-
вается в „том лагере" сильнейшее давление, против которого он по
природной мягкости устоять не может. И я хотел бы знать, как себя
вести по отношению к будущему враждебному против нас походу».
Я не помню в точности, что мы ему на это отвечали. Вероятно,
указали, что намечающаяся озлобленная контрреволюция нас с соци-
ал-демократами скорее сближает, чем разделяет. В тот ли самый, или
другой раз мы сослались на то, что социал-демократы, которые еще
недавно ни за что нс называли публично никого из нас «товарищем»,
а демонстративно «господином» или в лучшем случае «граждани-
1цую политическую силу ишува и играла ключевую роль во всех институтах и учре-
ждениях ишува н в международном сионистском движении. После создания государ-
ства Израиль в течение пяти первых созывов кнессета партия сохраняла положение
ведущей фракции. Членами партии были видные политические и государственные
деятели Израиля: Леви Эшколь, Шимон Перес, Голда Меир, Моше Даян, Аба Эвен.
В 1963 г. Бен-Гурион вышел из МАПАЙ и образовал список-РАФИ, а в 1968 г.
МАП АЙ и РАФИ объединились в партию АВОДА.
19 «Гистадрут» — Всеобщая федерация еврейских трудящихся, учрежденная на
общем съезде палестинских рабочих в 1920 г. в Хайфе.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
199
ном», — в последнее время открыли новый термин «товарищ по
революции» (то есть подразумевая, что по социализму они нас то-
варищами считать все же отказываются). Откуда у нас вытекало, что
нервничать по этому поводу не стоит; подождем еще немного, и
прибавка «по революции» будет сначала произноситься скороговор-
кою, потом совсем отпадет, а «товарищ» все переживет и один вы-
живет. Рубановичу был возобновлен вотум полного доверия нашего
и давалась общая carte blanche20 на составление нашей секции на
близившемся Штутгартском конгрессе, куда — предупреждали мы
его — из России делегатов мы посылать не будем: каждая личная
сила нужна теперь на месте.
Сверх нашего ожидания оказалось, что Рубановича чутье его нс
обмануло. В Штутгарте он оказался не только в затруднительном, но
и в тяжелом положении. Перед ним встал вопрос, как внутри общей
русской секции будет произведено распределение 20 голосов, полу-
ченных русским социализмом — наравне с другими наиболее круп-
ными разветвлениями международного движения (английским, немец-
ким, французским). Социал-демократическая подсекция выступила
с готовым проектом, которому, как обнаружилось, заранее была
обеспечена поддержка очень влиятельных элементов. Проект этот
сводился к тому, что, во-первых, за счет секции социалистов-рево-
люционеров будет выделено три голоса специально для делегатов
профсоюзного движения, которые оказались налицо, — разумеется
из числа союзов, контролируемых социал-демократами; а кроме это-
го, социал-демократы хотели — в знак признания их первенст-
вующего значения в русском рабочем движении перед нами — прису-
ждения их секции скромной цифры — всего лишь одного лишнего
голоса. А итог получался более, чем красноречивый: секция социа-
листов-революционеров, располагающая всего 6 голосами, социал-
демократическая секция — одиннадцатью плюс три голоса профсо-
юзных — итого 14 голосами против 6, более, чем двойное количество
против нашего...
Рубанович не растерялся. Он категорически заявил, что самый
прием выторговывания у Интернационала одною секцией за счет
другой лишних голосов, на его взгляд, в корне неправилен. И наша
партия, и социал-демократическая — партии нелегальные. Никакого
подсчета их членов, живущих «в подполье», быть нс может. Отсут-
ствуют и другие объективные мерила: нет числа мандатов, достав-
шихся обеим партиям, ни в органах городского самоуправлениями,
ни в земствах или ландтагах, ни в парламенте, нет и счета поданных
за эти мандаты голосов. «На глаз» подсчитывать силы, конечно, воз-
можно, но каждой из соперничающих партий с равным правом, если
не с равным бесправием, позволительно считать себя сильнее. Интер-
20Carte blanche — переноси, свобода действий (фр.).
200 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
национал выбрать одну из сторон мог бы лишь по субъективному
общему настроению, то есть произвольно. Да и общее состояние сил
каждой из нелегальных партий — величина в высшей степени не-
устойчивая и колеблющаяся, ибо часто зависит просто от силы на-
правленных то на ту, то на другую полицейских ударов. При таких
условиях Рубанович считает и единственно справедливым, и единст-
венно плодотворным в смысле уменьшения межпартийных трений и
раздоров принципиальное установление паритета между спорящими
нелегальными социалистическими партиями одной и той же страны.
Интернационал как таковой по отношению к ним имеет лишь одну
миссию: нс протежировать одну сторону за счет другой, а побуждать
их к взаимопризнанию, к взаимной терпимости, сближению и конеч-
ному слиянию. Что же касается выделения нескольких голосов рус-
ской секции в пользу профсоюзов, то Рубанович на него согласен,
при условии соблюдения того же паритета: каждая подсекция даст
им по одному или по два голоса, так что в целом, вместо предлагае-
мых трех голосов, они будут обладать или двумя, или четырьмя го-
лосами.
Этот спор бы решен авторитетным выступлением двух едва ли нс
крупнейших фигур Интернационала: Бебеля и Адлера, дружно вы-
ступивших в пользу русского социал-демократического проекта. На-
чали они с заявления, что «отнюдь не желают умалять значение
ПСР, которую признают важным фактором русского социализма и
революции». Они лишь «хотят быть справедливыми и констатиро-
вать приблизительное соотношение сил». Если они нс ошибаются, то
социалисты-революционеры популярнее социал-демократов в дерев-
не; что же касается пролетарских профсоюзов, то они социалистами-
революционерами не контролируются, и вот почему выделение не-
скольких голосов для них должно произойти нс за их же счет, а за
счет подсекции социалистов-революционеров. Этого, на их взгляд,
достаточно, и в особом перенесении еще одного голоса от подсекции
социалистов-революционеров на социал-демократическую надобно-
сти нет. Итак, за социал-демократической подсекцией они предла-
гают оставить тс же 10 голосов, которыми она располагала бы при
паритете, вместо 6 дать подсекции социалистов-революционеров 7 го-
лосов, и три выделить профсоюзам; так как социалистическая рево-
люционная литература много говорит о своем преимущественном
влиянии социалистов-революционеров во всероссийском железнодо-
рожном союзе, крестьянском союзе, союзе моряков, то это решение
вовсе не будет означать, что ПСР будет иметь голоса профсоюзов
против себя. Так что они и просят не усматривать во всем этом оби-
ды, нанесенной секции социалистов-революционеров. С этой поправ-
кой данный проект распределения голосов в русской секции прошел
в бюро, и то лишь 10 голосами против семи, оставшихся верными
принципу паритета, отстаиваемому Рубановичсм.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
201
«Я мог, конечно, протестовать, мог апеллировать против бюро к
конгрессу - хотя бы следующему, - писал он нам. - Я избрал дру-
гое: подчиниться большинству, и этим показать пример „демократи-
ческой дисциплины". Единственное, что я себе позволил, это зая-
вить: надеюсь очень быстро доказать бесспорными данными, что
ПСР уже теперь - фактор революции, не уступающий, а даже зна-
чительно превышающий своим удельным весом другие. Но так как
для нас здесь был вопрос принципа, а не овладения за счет иномыс-
лящих социалистов одним, двумя или тремя лишними голосами, то
я обещаю заранее: мы нс собираемся учесть в интересах нашей пар-
тийной фирмы измененного соотношения сил иным распределением
голосов, но и тогда останемся принципиальными сторонниками пари-
тета, останемся до тех пор, пока самый вопрос о разделе голосов ме-
жду подсекциями нс будет упразднен созданием в России единой со-
циалистической партии». «Не знаю, — заключал Рубанович, — быть
может, вы найдете, что я слишком далеко простер свою уступчи-
вость. Тогда я скажу: хорошо, виновен, но заслуживаю снисхожде-
ния; хотя бы потому, что даже из голосовавших против нас многие
потом мне заявляли, что эти мои заключительные слова произвели
самое лучшее впечатление».
Рубанович напрасно сомневался, уж не найдем ли мы его поведе-
ние слишком уступчивым. Мы нашли лишь, что он, как и следовало,
только был далек от фракционной мелочности и упорства. И впо-
следствии мы убедились, что он смог и пожать то доброе семя, ко-
торое посеял. То было на чрезвычайном международном Базельском
конгрессе, когда впервые произошла небывалая в анналах истории
наших межфракционных отношений вещь. В «комиссию пяти» для
выработки общего Манифеста Интернационала против надвигаю-
щейся мировой войны, в добавление к Жоресу от Франции, Бебелю
от Германии, Виктору Адлеру от Австрии и Кейр Гарди от Анг-
лии, — по соглашению обоих русских подсекций от России был еди-
нодушно избран социалист-революционер Илья Адольфович Рубано-
вич.
Когда затем, подготовляя созыв нового, Венского конгресса,
Интернационал вплотную взялся за посредничество в деле хотя бы
частичного социалистического объединения - в недрах самой соци-
ал-демократической подсекции русского социализма, — Рубанович с
прежним благородством и тактом безоговорочно поддержал этот шаг,
предпринятый по инициативе Карла Каутского. Он нс забыл, одна-
ко, сослаться и на то, что прежняя Амстердамская резолюция гово-
рила о необходимости объединения всех социалистических сил в ка-
ждой секции, что председатель Вандсрвсльде сделал в этом смысле
прямое воззвание ко веем русским партиям и что, наконец, обще-
признанный вождь русской социал-демократии Плеханов заявил на
заседании Бюро в октябре 1912 года, что настал час нс только для
202 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
восстановления единства РСДРП, но и для сближения последней с
ПСР. В ответ на все это Рубанович, «в полном согласии с централь-
ными учреждениями ПСР», заявил о нашей «готовности сделать все
возможное для устранения причин расхождения обеих партий».
Единство это, продолжал он, нс может быть декретировано одним
вотумом Бюро Интернационала; но его авторитет достаточно велик,
чтобы все русские партии назавтра же после его призыва начали но-
вую эру — взаимоотношения даже и в самых спорных между ними
вопросах с большим взаимным уважением и вниманием. И специаль-
но от имени ПСР он дал торжественное обещание, что в новых, сво-
бодных условиях русской жизни она вдохновится волею организо-
ванных масс, на которые смотрит как на единственного судью для
установления единства, и будет готова на их суд лояльно понести как
на суд последней инстанции все еще остающиеся между ними разно-
гласия.
Увы! И. А. Рубанович нс дожил до того момента, когда партия
социалистов-революционеров показала наглядно и неоспоримо всю
меру своего удельного веса среди остальных партий России: когда
при абсолютно свободных и равноправных условиях выборов во все-
народное Учредительное собрание — сам Ленин писал, что в это
время Россия была «самою свободною страною в мире», — она
собрала больше голосов и получила больше мандатов, чем все
остальные партии, вместе взятые. Нс дожил он и до чаем ого им нор-
мального всеобщего объединения русского социализма. На его и на-
шем пути возникли новые осложнения, встретились новые подводные
камни и скалы и разразились новые землетрясения, бури и корабле-
крушения.
Подводя итоги «эпохе Рубановича» во взаимоотношениях партии
социалистов-революционеров с Интернационалом, нельзя не остано-
виться хотя бы самым беглым образом на своеобразной, предприня-
той им органической работе по осведомлению умственного и мораль-
ного цвета Европы о том, что переживает нарождающаяся новая
Россия, Россия революции и социализма. Всей русской историей на-
веянный смысл русского революционного движения; пафос его жерт-
венности; выработка им все более и более конкретной программы
преобразований страны; найденные им поперек своего пути бесчис-
ленные явные трудности и скрытые подводные скалы; вся слагаю-
щаяся в огне борьбы его тактика и стратегия — все это должно было
предстать перед духовным авангардом Европы не в виде абстрактной
схемы, а во плоти и крови, — так, чтобы европейский социалист
умел мысленно сам себя поставить на место русских борцов за сво-
боду и социальную справедливость и видеть в них работников —
с другого, восточного конца — того же дела, которое подвигается
ими с дальнего Запада.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)
203
Решая вопрос о том, где же искать точки приложения для этой
работы, ведомой по линии наименьшего сопротивления и наиболь-
шей эффективности, Рубанович остановился на Франции. И не толь-
ко потому, что сам он был полуфранцузом. Он отдавал себе полный
отчет в том, что Британия еще долго останется при своем островном
«культурно-политическом изоляционизме» от европейского конти-
нента, Германия же, доминирующая над Европою уже одной своей
территориальной «сердцевинностью», окажется для эсеровских вея-
ний весьма и весьма «огнеупорною». Приехав в Финляндию, на пер-
вый Иматрский съезд партии, он так определил конъюнктуру, сложив-
шуюся для нас в Интернационале с первого нашего в него вступления:
«ПСР зародилась в такой момент, когда политичсски-революцион-
ная арена была занята почти исключительно другой фракцией рус-
ского социализма, крайне враждебной ее тенденциям, унаследован-
ным от „Народной воли"; — фракцией, которая, заимствовав почти
целиком свою программу у могучей немецкой социал-демократии,
пользовалась авторитетом и влиянием последней, чтобы заградить
дорогу к развитию и распространению других течений».
Считаясь с этим обстоятельством, Рубанович решил отправным
пунктом своего литературного воздействия на европейское общест-
венное мнение избрать Париж и начать на французском языке изда-
ние особого органа «Русская трибуна» (La Tribune Russe). Единст-
венной предшественницей се была мертворожденная попытка спасе-
ния гсрцсновского «Колокола» переводом его на французский язык.
Увы, несмотря на весь несравненный талант его основателя, дело не
пошло, и в письме Герцена Огареву уже от 9 января 1868 года мы
находим его заявление: «Дело ясное, что никто нс хочет ни русского,
ни французского „Колокола"; в таких условиях я нс могу работать».
Это фиаско гсрцсновской попытки Рубановича не остановило. И, на-
чав издание с января 1904 года, он вел его без перерыва в течение
целых 6 лет, до конца 1909 года. На рубеже 1910 года, когда врачи
ввиду сахарной болезни и нервного переутомления Рубановича пред-
писали ему длительный абсолютный покой и систематическое ле-
ченье, он с немалой горечью в сердце должен был объявить о времен-
ном перерыве в выходе «Русской трибуны». Но, едва оправившись
от недуга и восстановив свои силы, он уже заявляет о возобновлении
издания. И тут, как он тотчас же убедился, оказалось: про «Русскую
трибуну» нельзя было сказать, что сс «никто нс хочет». Напротив,
вся французская социалистическая пресса — и гсдистская, и жорсси-
сткая, и бланкистская — приветствовала сс возрождение с завидным
единодушием и энтузиазмом. Даже такой ссктанстски строгий и узкий
орган, как «Lc Socialisme» Жюля Геда, выразил «Русской трибуне»
пожелание «доброго успеха и долгой жизни», особенно отмстив сс
заслуги в деле систематического искания среди русских социалистов
различных, порою враждующих между собою фракций «максимума
204 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
соглашения и минимума разделения». В «Le Humanite»2’ приветст-
венную статью написал сам Жан Жорес, отмечая в «Трибуне» отрад-
ный общий дух «широкой терпимости и беспристрастия» как во всех
вопросах внутренней жизни России, так особенно и в сфере сталки-
вающихся межнациональных интересов - свойства, особенно цен-
ные в тот момент, когда на международном политическом горизонте
стали сгущаться тяжелые грозовые тучи, чреватые ураганом, способ-
ным сотрясти весь европейский мир. А в центральном органе фран-
цузской социалистической партии «Le Socialiste» маститый глава
бланкистов Эдуард Вайян напоминал, что именно русский народ
первым испробовал мощное оружие всеобщей революционной забас-
товки для нанесения сокрушительных ударов империалистической
политике царей и усматривал в возрождении «Русской трибуны»
счастливое «предзнаменование», что революционная Россия этой
своей инициативной миссии не изменит и в деле мобилизации меж-
дународных сил против надвигающейся военной катастрофы «смо-
жет сыграть решающую и спасительную для Европы роль»...
Этим своим успехом «Русская трибуна» обязана была более всего
личным качествам обоих ее соредакторов, Рубановича и его ближай-
шего политического друга Н. С. Русанова, каждый из которых в те-
чение длинного ряда лет являлся столько же, если не еще более,
французским, чем русским писателем. «Русская трибуна» блистала
безупречным французским языком и стилем, каким могли бы поза-
видовать и коренные французские журналисты, соединяя с ними ту
углубленную трактовку и общих «миросозерцательных» тем, и про-
блем политической тактики и стратегии, в которой русская политиче-
ская литература обычно выдавалась среди других европейских лите-
ратур. Когда смертью Рубановича была оборвана «Русская трибу-
на», оставленное ею вакантное место пустовало и пустует доселе.
Авторитет, упрочившийся за французскою газетою Рубановича,
давал ему возможность влиять на общественное мнение страны так,
как до него не удавалось еще никому. И это в полной мере прояви-
лось в той последней политической кампании, которую Рубановичу
пришлось провести — но уже не против царского самодержавия, ко-
торое было сметено в грозе и бурс революционных событий, а против
вывернутого наизнанку единодержавия диктаторской партии.
Читатель понимает, что я имею в виду знаменитый процесс Цен-
трального Комитета эсеровской партии, после которого двенадцать
лучших членов его, не избегнувших чекистских сетей, были превра-
щены каким-то подобием суда — в двенадцать условных смертников,
21 «Le Humanite» («Юманите») — французская ежедневная газета. Основана в
1904 г. Ж. Жоресом как орган французской социалистической партии. После образо-
вания французской коммунистической партии (1920) стала ее центральным печатным
органом.
Рубанович Илья Адольфович (1859 — 1922)	205
то есть официальных заложников за партию, остатком жизни своей
гарантирующих большевистскую диктатуру от действий, какими
обычно партия притягивала к ответственности насильников над рус-
ским народом.
Как только был намечен этот зловещий процесс, все мы, деятели
партии, оказавшиеся за границей, решили приложить все наши уси-
лия к тому, чтобы мобилизовать против него весь духовный авангард
и моральный цвет цивилизованного мира. Заграничная делегация
партии не пожалела своего основного денежного фонда, чтобы при-
обрести дышавший на ладан русский ежедневный печатный орган,
издававшийся в Берлине и носивший имя «Голос России».22 В теле-
граммах, в корреспонденциях, в стенографических отчетах о процес-
се, во всесветных откликах на него мы безостановочно и всесторонне
освещали постановку и ход этого беспримерного издевательства над
самыми основами права. Номера «Голоса России» стали первоис-
точником для осведомления всей мировой прессы, поскольку она
могла располагать знающими русский язык переводчиками и ком-
ментаторами. Для Франции ту же роль играла не только «Русская
трибуна», но и ее еще более частые информационные бюллетени.
И понемногу все образованные слои Европы втянулись в ход процес-
са, ждали новостей о нем, трепетали нервами от ожидания и все
громче реагировали на вести из Москвы, не укладывавшиеся в нор-
мы правосознания современного человечества. Все отзывы, все
отклики сливались в гул всесветного морального протеста против не-
слыханной пародии на правосудие. Мировая совесть отказывалась с
ним мириться...
Читатель уже ждет, что ведущая роль при этом должна достаться
Франции, где дело это естественно переходило в руки И. А. Рубано-
вича. И он не ошибется. С красноречивым протестом выступил не
только Анатоль Франс, но и державшийся высоко над международ-
ными и междупартийными конфликтами Ромен Роллан, и даже силь-
но симпатизировавший принципам «советизма» Барбюс; отозвались
ученые, как Сеньобос, Олар, Пенлеве, Габриэль Сеай, Шарль Жид,
Леви Брюль, — чтобы упоминать только самые известные имена;
число всевозможных организаций — образовательных, профессио-
нальных, политических, поднявших свой голос в защиту подсуди-
мых, росло с каждым днем. Из профорганизаций Франции с нами
оказалась не только центральная Конфедерация труда, но и больше-
визанствующая Объединенная конфедерация. К французским свети-
лам философии, науки и литературы присоединились немецкие и
английские: возвысил свой голос всегда чуткий Эйнштейн; отозвался
22 «Голос России» — ежедневная газета, издававшаяся эсерами в Берлине с фев-
раля но октябрь 1922 г., подробно освещала московский судебный процесс над социа-
листами-революционерами.
206 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
философ Алоиз Риль, примкнули Герберт Уэллс, Зудерман, Келлер-
ман и многие другие литераторы; не осталось, кажется, ни одного
«молчальника» среди крупных европейских социалистов - протес-
товали Карл Каутский, Э. Бернштейн, Турати, Ленсбсрри, Гильфср-
динг, Брсйтшсйд, Адлер,23 Штампфср и другие; из русских деятелей
нс выдержал даже слишком часто сбивавшийся в сторону большеви-
ков Максим Горький...
Список протестующих коллективных и единоличных голосов за-
топлял страницы наших газет и бюллетеней. По всему миру пронес-
лась буря нравственного негодования, от которого диктаторской куч-
ке, занявшей Кремль, стало неспокойно. Она привыкла дотоле своею
умелой демагогией и пропагандой пожинать симпатии, привыкла
обзаводиться во всех странах «попутчиками» из людей идейных, но
лишенных должной устойчивости и политического равновесия. А тут
стало получаться впечатление, что вся тонко организованная много-
летняя работа просоветской пропаганды может быть стерта, как сти-
рается мокрой губкой запись мелом на грифельной доске.
Этим моментом решило воспользоваться так называемое Венское
объединение социалистических партий, мечтавшее о воссоздании в
Европе всеобщего социалистического единства, но нс желавшее со-
единиться в отдельности ни с группой партий, оставшейся от II, до-
военного Интернационала, ни с новым Коминтерном, — тем более
что в каждом из них оно потонуло бы в роли безнадежного меньшин-
ства. Ему мечталась роль соединительного звена между обоими;
в крайнем же случае, возможность уравновешения то левых правы-
ми, то обратно, и потому решающая роль в триедином целом. И вот,
по инициативе Вены, наметился съезд в Берлине трех Интернациона-
лов: союзно-демократического, московско-коммунистического и про-
межуточно-венского.
Как сейчас, вспоминаю дни наставшей для нас лихорадочной ра-
боты к «съезду трех Интернационалов». С момента, когда я в качест-
ве члена и представителя Центрального Комитета нашей партии при-
был за границу, у нас была сорганизована и утверждена Заграничная
делегация ЦК в составе Рубановича, Русанова, Чернова, Зензинова
и Сухомлина, пленум которой заседал на рубеже 1921 и 1922 года.
Эта делегация должна была представить Берлинскому съезду наш
меморандум. Рубанович был в нее включен и как специальный упол-
номоченный ЦК, и как официальный заграничный представитель са-
мой грандиозной из массовых организаций России — Всероссийско-
го Совета крестьянских депутатов. Отсюда взялась присвоенная ему
за рубежом в эмигрантской среде кличка: «посланник русской рево-
люции за границей». Съехавшись снова в Берлине, делегация пору-
чила мне в «ударном порядке» написать наш меморандум, а ряду
23 Имеется в виду Ф. Адлер.
Рубанович Илья Адольфович (1859 1922)
207
других товарищей, по мере его написания, переводить на три языка —
французский (Рубановича —Русанова), немецкий (Марка О. Леви-
на) и английский (не помню чей).
Три дня и три ночи — с микроскопическими перерывами для
сна — продолжалась эта работа; значительная часть се состояла в
обвинительном акте против коммунистической диктатуры, уничтоже-
ния ею всех личных и общественных свобод, порабощения независи-
мых профсоюзов и кооперативов, роспуска демократических муници-
палитетов, земств и земельных комитетов, обречения на подпольное
существование всех партий, кроме господствующей, роспуска и заме-
ны военно-революционными комитетами Советов, имевших противо-
коммунистическое большинство, и венца всего переворота — разгона
Учредительного собрания — того самого Учредительного собрания,
откладывание срока созыва которого большевики инкриминировали
Временному правительству и для спасения которого звали к сверже-
нию Временного правительства, а когда убедились, что, несмотря на
все их усилия, большинство Учредительного собрания оказалось ре-
шительно социалистическим и противокоммунистичсским, то сами
же его и ликвидировали военной силой.
Совещание трех Интернационалов нс обошлось, разумеется, без
отдельных бурных сцен. Они, конечно, были бы и более бурными, и
более частыми, если бы наши представители были в числе участни-
ков съезда. Но наша партия была застигнута событиями как раз в тот
момент, когда уже не была в составе II Интернационала (русский
ЦК, по предложению Тимофеева, решил его покинуть) и еще не
была в составе Венского объединения (куда предполагала вступить,
но отложила решение вопроса до Гамбургского конгресса обоих этих
объединений, на котором состоялось их слияние в Рабочий социали-
стический интернационал). Для устроителей Берлинского совещания
это временное существование нашей партии вне трех съехавшихся
интернациональных организаций, как мы впоследствии узнали, было
большим удобством, ибо делегация Коминтерна устами Радека и Бу-
харина поставила еще до открытия Совещания вопрос о гарантиях
личной безопасности ее членов и заявила, что в России мы будто бы
начали употреблять против них язык револьверных пуль. Так всегда
в глазах коммунистов история переворачивалась вверх ногами: кто
же, если не они, своим демонстративным уходом из Учредительного
собрания и принятием «декрета» о его роспуске заменили парламент-
ский язык правомочных народных избранников языком гражданской
войны и террора чрезвычаек?..
Надо сказать, что, по соглашению верховных органов трех объе-
динений, на Совещании менее всего имелось в виду устроить великий
всеобщий ораторский турнир собравшихся идеологов и стратегов ми-
рового социализма. Совещание имело характер съезда тех особых
дипломатических делегаций, ищущих нс столкновения программ,
208 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
а хоть какого-нибудь компромисса. В его выработке принимать уча-
стие было нс нам. После обмена общими заявлениями со стороны ли-
деров трех Интернационалов — причем Радек и Бухарин блистали
резкими и саркастическими выходками, а Вандервельде и Адлер взя-
ли на себя роль «главноуговаривающих» — комиссия, наконец, вы-
работала проект компромисса, к которому делегация Коминтерна
присоединилась лишь после запроса телеграммой «самого» Ленина.
Заключался он вот в чем:
Совещание приняло к сведению заявление Коминтерна о том, что
1) к процессу 47 социалистов-революционеров (собственно, судилось
12 членов и ближайших агентов Центрального Комитета) будут до-
пущены все, желательные обвиняемым, защитники; 2) вынесение
смертного приговора в этом процессе исключено; 3) в качестве слу-
шателей, с правом получения стенографических отчетов всего про-
цесса, допускаются представители всех трех Интернационалов.
На основе воплощения этого компромисса в жизнь предполагались
дальнейшие съезды трех Интернационалов, а также создание особого
органа вроде общего их бюро и нахождение способов координирова-
ния дальнейшей их деятельности в общих интересах социализма.
Рубанович считал это заявление все же огромным шагом вперед.
При посредстве совещания трех Интернационалов, давления мирово-
го общественного мнения — «мировой совести», как выражался Ру-
банович, — жизнь 12 героических членов и агентов ЦК была вырвана
из рук палачей. Он нс хотел и слышать голоса скептиков, говоря-
щих, что между обещаниями большевиков и их исполнением лежит
целая пропасть. «Но если дело может повернуться таким образом,
для чего было Коминтерну идти на Берлинское совещание? - аргу-
ментировал он. — Торжественное обещание Коминтерна, официаль-
но принятое двумя другими Интернационалами, — да разве может
оно быть нарушено без ущерба элементарному достоинству, доброму
имени и чести тех, чьим именем обещание дано? Есть же какие-то
границы, которых не преступит даже большевистский макиавеллизм
и иезуитизм!»
Все природное благородство характера, всегда Рубановичу свой-
ственное, бурно протестовало против допущения им самой мысли об
обмане... Однако теперь, когда после Берлинского совещания про-
шли годы, приходится волей-неволей констатировать неумолимые
факты:
1.	Желательные обвиняемым защитники — все из числа квалифи-
цированных европейских юристов-социалистов  были формально
допущены. Но, во-первых, встречены в Москве грубой, озлобленной
коммунистической демонстрацией, которой руководил Бухарин, один
из авторов компромисса; а во-вторых, защитники с самого начала
были поставлены в положение, при котором дальнейшее участие в
процессе было бы несовместимо с их достоинством, почему они, при
Рубанович Илья Адольфович (!859 1922)
209
полном одобрении самих подзащитных, вскоре демонстративно по-
кинули Москву.
2.	Заявление о том, что вынесение смертных приговоров в процес-
се исключено, оказалось иезуитски нарушенным. Смертные приго-
воры были все-таки вынесены всем двенадцати, и лишь выполнение
их было отложено на неопределенное время — в зависимости от дея-
тельности партии эсеров. Таким образом, 12 осужденных ее членов
ЦК превращались в бессрочных заложников.
3.	Ведение некоммунистическими представителями стенограмм про-
цесса нс продержалось дольше нескольких заседаний; в дальнейшем
полной стенограммы процесса вообще не оказалось и опубликование
ее совершенно исключено. Зато даны стенограммы речей бесчислен-
ных казеннокоштных и своекоштных обвинителей...
В дальнейшем мои воспоминания еще коснутся личной судьбы
таких героических участников процесса нашего ЦК, как Евгения
Ратнер, Михаил Гендсльман и Абрам Гоц. Тогда с осязательной
ясностью окажется, что даже напор мировой совести нс мог заставить
когти большевистского правительственного террора разжаться и вы-
пустить раз захваченные жертвы. Как ныне очевидно для всех, на
Берлинское совещание большевики пошли лишь для того, чтобы об-
манчивой видимостью компромисса добиться морально-психологиче-
ской передышки; и вместо того чтобы поразить мир сразу зрелищем
12-ти виселиц, расправиться со своими пленными «смертниками и за-
ложниками» в розницу, поочередно, исподволь и под «железным за-
навесом» застенка — занавесом, более двух десятков лет спустя
столь же тщательно и долго скрывавшим участь героических залож-
ников за еврейство — Эрлиха и Альтсра...
Возвращаясь взволнованной памятью к тем дням, когда, ловя вес-
ти о ходе процесса и о его эпилоге, мы вибрировали всеми своими чув-
ствами в такт речам и жестам подсудимых, так высоко поднявших на
суде наше партийное знамя, нельзя нс вспомнить, как всех нас осени-
ла мысль: если двенадцать русских социалистов нужны как заложни-
ки, почему именно эти, а нс другие двенадцать? Эти уже достаточно
натомились в застенках Лубянки, их здоровье подорвано в корне, их
нервная система потрясена — сквозь тюремные решетки, ограды и за-
поры проскальзывают вести о росте их болезненности, об обреченно-
сти иных из них на скорую смерть. Не стыдно ли, что нс раздалось
доселе общего крика, стона, вопля: выпустите же их хоть ненадолго
для того, чтобы они смогли перевести дух, побывать на вольном воз-
духе и солнечном свете! Кому же известно лучше вас: они ни в чем не
виновны, кроме того, что встали на защиту демократической легаль-
ности, когда вы исподтишка напали на нее с оружием в руках. Кто,
если нс сам ваш Ленин признал, что Россия тех дней была самая сво-
бодная в мире страна; и в чьем же ином мозгу, как не в его мозгу
больного фанатика, могло из этого сознания родиться чудовищное ло-
гическое заключение: «Плохи будем мы, большевики, если такой пол-
14 Заказ № 2146
210 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нотой свободы не сумеем воспользоваться для подготовки вооружен-
ного переворота и для захвата в свои руки власти!». Но до чего же
более чудовищным будет еще и дополнительное заключение: «А если
так, то повинен казни всякий, кто эту свободу будет защищать, а не
предаст ее, нс оставит своего поста, не дезертирует, не капитулирует,
нс перебежит в наш лагерь - лагерь захватчиков власти!». Нет, на
правосудие и суд здесь нет и намека; диктатуре были нужны залож-
ники до тех пор, пока не утвердилась ее власть. Пусть же берет нас,
которым только чистая случайность не дала сидеть на скамье подсу-
димых вместе с двенадцатью. Мы готовы: мы даем взамен двенадцати
пленных, давно уже брошенных в узилища, двенадцать других таких
же авангардных работников партии. Выпустите же их и берите нас.
Каждый из нас готов в свою очередь заместить тех, кому выпал тяж-
кий жребий отвечать за всю партию.
Я роюсь в своей памяти — и не могу вспомнить, кто в нашей среде
первый выговорил эти облегчающие нашу партийно-политическую
совесть слова. Ясно: они у всех зрели в глубинах сознания и проси-
лись на язык. Я сейчас вспоминаю лишь, с каким спокойным и твер-
дым энтузиазмом формулировал их перед иностранными товарища-
ми Рубанович. Идея наша была встречена ими без сочувствия, и мне
казалось, не совсем она была понята нашими европейскими товари-
щами. Но затем она все же была воспринята далеко за пределами на-
шей партии. Если память мне не изменяет, то первым из загранич-
ных социалистов, трогательно предложившим себя на смену любого
из «двенадцати», оказался член бельгийской рабочей партии Вотерс;
а уж следом за ним посыпались еще и еще имена заслуженных обще-
ственных работников разных стран, нс исключая далекой Америки.
Помню: сами подсудимые переслали нам призывы к самооблада-
нию, к отказу от подобных предложений палачам, способным над
ними лишь издеваться. Помню: на самом Берлинском совещании Ра-
дек с неслыханным цинизмом предложил: «Устройте освобождение
нашего германского товарища Макса Тельца, и мы выпустим вашего
больного Тимофеева». «Маэстро шантажа!» — невольно воскликнул,
выслушав такое предложение, Рубанович. А у кого-то из нас тут же,
на месте, вырвалась реплика: «Торговец человеческими головами!».
Радек знал, конечно, что в предложении его нет ни грана серьез-
ности. Ни Вандервельде, глава II Интернационала, ни Адлер, глава
Венского объединения, не были по отношению к Кремлю воюющей
стороной, не брали и нс держали в своих руках никаких пленников
из среды его заграничных агентов. Предложение Радека было не бо-
лее как издевательским выпадом. И он, и его друг Бухарин, вздумав-
шие считать Тимофеева заложником за Тельца, — увы и ах! — были
бы предусмотрительнее, если бы обзавелись в запас на будущее
время какими-нибудь заложниками за самих себя. Но где было им
знать, что настанет момент, когда сами они будут посажены вождем
собственной партии на скамью подсудимых — и сядут на нес без того
Рубанович Илья Адольфович (1859— 1922)
211
морального мужества, которое дало силу нашим «двенадцати» гля-
деть в глаза судьям с той невозмутимой прямотою, которая заставля-
ла их не раз отводить глаза свои в сторону...
Но — мимо всего этого! Если достаточно переволновались за это
время мы все, то Рубановичу, при его больном сердце и общем неду-
ге, эти волнения грозили стать смертельными. Не хватало еще одной
капли, чтобы чаша была переполнена. И эта капля явилась.
Заграничная делегация с честью выдержала свою миссию — охва-
та всего цивилизованного мира энергией своей агитации. Выдержала,
но на этом и надорвалась. Сломлена была, прежде всего, ее финансо-
вая сила. Не хватило средств продолжать ежедневную газету и при-
шлось пойти на ее переход в чужие руки, чтобы вернуть хотя бы часть
средств, употребленных на се приобретение. Мы ждали, что откуда-
нибудь явится спасающая рука помощи. Мы думали, что заслужили
ее. Но такой руки не явилось. Рубанович мечтал до последнего мо-
мента где-то найти средства. Не оправдались и его надежды.
Говорят, «победителей не судят». А это иными словами значит —
«побежденным нс прощается». Пока мы раздували огонь под горном
и накаливали до бела острия клинков нашей агитации, перед нашим
воображением уже выступали сквозь туман грядущего бледные кон-
туры победы над большевистским палачеством. И вдруг — они ока-
зались лишь контурами привидений! Что же дальше делать? Да толь-
ко «свернуться», сократить широкий фронт нашей борьбы, отступить
на последнюю линию своих укреплений. Упадок духа, обезверенность,
уход куда-нибудь в сторону из еще недавно сплоченных рядов —
обычный спутник таких «отступлений в беспорядке» и совсем не на
«заготовленные ранее позиции». В свои права вступила психология
«ликвидационная». Приходилось собственными руками «разбазари-
вать» все то, что было приобретено, собрано и сооружено. Спорить
оставалось лишь о том, кого предпочесть в качестве навязанных судь-
бою покупателей и в этом качестве правопреемников. На этом начало
трещать единство самой Заграничной делегации. Место «центростре-
мительной» тенденции заняла «центробежная». Но не будем касаться
тех печальной памяти «дел и дней». Пусть лучше в них разберутся,
когда из нас, их непосредственных участников, никого уже не будет
на свете. Пусть тогда «по делам нашим воздастся нам»...
На долю Рубановича не ложится никакой ответственности за
неурядицы и смуты тех и следующих годов. Едва он заметил первые
зловещие признаки «распада», он потребовал экстренного пленарно-
го заседания Заграничной делегации. Он произнес горячую, взвол-
нованную речь, сплошной и страстный призыв к единству. Но в са-
мом апогее пафоса, оказавшегося током слишком высокого напряже-
ния для минированного болезнью и переутомлением организма, Ру-
банович вдруг почувствовал как будто недостаток воздуха, начал за-
дыхаться, прерывал свою речь и снова пытался возобновить се... Его
поспешили усадить, дали воды, открыли окна, спешно послали за
212 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
доктором. Но когда тот пришел, то застал лишь холодеющее тело,
покинутое жизнью. Заграничный представитель русской революции
и партии, он и умер на заседании Заграничной делегации. «Старая
гвардия умирает, но не сдастся!»...
Для вечного успокоения тело его было отправлено в родной ему
Париж — туда, куда впервые явился он, лишенный жандармским
вмешательством предстоявшей ему кафедры в Одесском университе-
те, чтобы вновь обрести его в храме свободной науки — вечной
Сорбонне. Среди нас были люди, еще помнившие — подобно Руса-
нову — Илью Рубановича таким, каким он явился, вырвавшись из
рук Стрельникова: статным, двадцатичстырехлетним юношей атле-
тического вида с энергичным лицом, шапкою черных кудрей и горя-
щими умом и волею темными глазами. На виду у них, год за годом,
под растущим грузом лет и жизненных испытаний бороздился оза-
боченностью лоб, плотнела и тяжелела когда-то столь легкая и стат-
ная фигура; но лицо оставалось таким же мужественным и волевым.
«Посмотрите только на эти, упорно не желавшие седеть волосы на
его шевелюре и бороде, — говорил нам Русанов. — Нс правда ли,
каким-то шлемом воина окаймляют они этот, вдруг застывший в за-
думчивой и строгой суровости, облик — облик античного римского
воина, умеющего, говоря словами древнего поэта, молить у бессмерт-
ных богов одного дара, одного боевого отличия — „скорой и неожи-
данной смерти". И вот он ее получил. Бессмертная смерть унесла
смертную жизнь». В глубоком волнении сердца наши откликались на
этот овеянный духом трагического классицизма образ.
На скорбном чествовании первой же годовщины его смерти один
из тех, кому пришлось принять на себя частицу тяжести, связанной
с ответственностью по заграничному представительству ПСР, дол-
жен был, скрспя сердце, признаться: «Теперь, когда Ильи Адольфо-
вича нет больше в наших рядах, мы на каждом шагу ощущаем его
отсутствие, чувствуем, что его нам нс хватает»...
Когда я дописывал последние страницы своих воспоминаний, по-
священные И. А. Рубановичу, мы получили радующие душу строки
от вдовы его, пережившей вместе с детьми в родной им Франции всю
оргию немецкой оккупации и облав на еврейского «красного зверя».
Мы еще не знаем, как удалось им уцелеть. Но ей попался на глаза
номер нашего журнала «За свободу»,24 и она шлет нам свою благо-
дарность за то, что мы с неистощимой энергией и верой отстаиваем
лозунги, за которые готов был всегда отдать все свои силы и саму
жизнь се муж, «посланник русской революции за границей» Илья
Рубанович.
гоц
МИХАИЛ
РАФАИЛОВИЧ
(1866—1906)
21 «За свободу» — журнал Нью-Йоркской группы партии социалпстов-револю-	. .
пионеров. Издавался в 1941 — 1944, 1946—1947 гг. в Нью-Йорке, всего вышло 18 но- См. на странице тар: Idn-knigi.libxu LeonDotan
меров, в состав редакции входили Н. Д. Авксентьев, В. М. Зензинов и В. М. Чернов.
Осенью 1886 года в Москве по
Страстному бульвару проходил моло-
дой человек с интеллигентным и энер-
гичным лицом. Он был недурен собой;
на умный открытый лоб красиво спус-
кались каштановые волосы. Его не-
сколько портило только угреватое ли-
цо, производившее впечатление какой-
то преждевременной зрелости.
Он издалека заметил идущего на-
встречу ему юношу, невысокого и ху-
дощавого, в котором внимательный
взгляд мог бы рассмотреть признаки
семитического, хотя и не резко выра-
женного типа. Его темные волосы бы-
ли гладко зачесаны, несколько скра-
дывая размеры объемистого, более ши-
рокого, чем высокого, лба. Черные
усики и пробивающаяся бородка слег-
ка окаймляли все его лицо. Его выра-
жение было серьезно и задумчиво; оно
могло бы показаться даже строгим,
если бы не мягкие складки плотно
сжатых губ, обещающие доверчивую и
ласковую улыбку. Очень живы и вы-
разительны были темно-карие глаза -
в них светился подвижный и деятель-
ный темперамент. У первого юноши
при виде другого скользнуло выраже-
ние легкой озабоченности, быстро сме-
нившееся открытой и дружелюбной
улыбкой.
214 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
— Какая встреча! Вот что кстати, то кстати, — сказал он мягким
голосом, протягивая встречному свою руку. — Я давно уже подумы-
вал: хорошо бы где-нибудь с вами повстречаться и начать с вами раз-
говор напрямик: будет нам помнить наши старые, детские ссоры!
У меня есть к вам дело; хочу выложить его без дальних околично-
стей, если вы готовы отнестись к нему просто и серьезно, как оно
того заслуживает, не перенося на него происшедших между нами
год-полтора назад шероховатостей...
Юноша семитического типа спокойно взял протянутую ему руку.
— Здравствуйте. Но имейте в виду, что я себя состоящим с вами
в ссоре не считаю. Лично против вас я ничего не имею. Между нами
был только острый спор по вопросу, способному или очень сблизить
людей, или развести их в разные стороны. Допускаю, что я вспылил,
но это было только делом умственного темперамента. Не стану, одна-
ко, скрывать и того, что отношения своего к воззрениям, которыми
вы тогда увлекались, я не переменил — говорю это во избежание ка-
ких бы то ни было недоразумений в будущем.
— Да, вижу, и прежняя пылкость умственного темперамента у вас
не охладела. Вы, Михаил Рафаилович, человек мягкий, но ум у вас
колючий и ощетинивается аргументами, как иглами. А я, по совести
говоря, даже и не понимаю толком, чем это именно я вас тогда до
такой степени поднял на дыбы...
— Неужели вы придавали так мало значения тому, что мне так
настойчиво излагали? Ведь вы же прочли мне не меньше как пол-
тетрадки с изложением обретенной вами системы «новой морали».
В центре се, как ее основное начало, вы ставили свсрхсильную или
бесконечно волевую личность. Вы требовали культа воли, перед ко-
торым померкли бы все прочие культы; вы требовали, чтобы над во-
лей не тяготела никакая узда — в том числе и нравственная; вы объ-
являли жалким малодушием боязнь попрания любых наиболее почи-
таемых обществом жизненных заповедей. Плохо, — допускали вы, —
когда такие заповеди нарушаются из природного влечения к пороку:
тогда это — гадость. Но хорошо, если при полном сознании того, что
гадость есть гадость, се совершают в сущности бескорыстно: из чис-
той решимости стать выше обычных понятий о добре и зле. Я тогда
сказал, что это нс путь революционера, а тем более — не путь социа-
листа, это путь нравственных калек и одержимых: Раскольниковых
и Иванов Карамазовых, Нечаевых и Дегаевых. На этом мы с вами
разошлись.
— Какая же у вас, однако, хорошая память! — встряхнув своей
пышной каштановой шевелюрой, перебил его собеседник. — Но по-
чему же вы нс подумали, что, может быть, я вовсе еще не пропове-
довал всего этого всерьез и окончательно, а... просто испытывал?
— Кого же?
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
215
— Да вас хотя бы. А может быть, и себя самого. Делал как бы
пионерскую разведку в неведомые дебри нравственности без божест-
венных приказов, вообще без короткой привязи, остающейся в руках
у какого-то верховного авторитета — небесного или земного, церков-
ного или светского. И искушал свой собственный ум?
— Подобно искушению Христа диаволом в пустыне или беседе
Ивана Карамазова с чертом? Ну, знаете ли, когда у человека явля-
ется соблазн самому распасться на Христа и диавола и себя же пре-
вратить в премию, которой кончится умственная дуэль между ними —
между добрым началом и злым, — тогда, на мой взгляд, дело плохо:
это начинается распад личности и обесчсловечение человека!
 Ну, допустим, пусть будет по-вашему, — с широкой улыбкой
согласился первый. — Предположим, что я тогда ходил по острию
ножа. Но ведь не свалился же?
— Можно не свалиться просто потому, что нс было случая.
— Нет, это вы уж извините, случай был, да еще какой! Разве вы
не слышали о том, как меня в прошлом году вызывал к себе Бердя-
ев? Как он мне напомнил, что, будучи исключенным из гимназии,
я могу в любой момент быть выслан его распоряжением из столицы,
и как он предложил мне на выбор  или стать его секретным осве-
домителем о движении среди учащейся молодежи, или в двадцать
четыре часа вылететь из Москвы. С негодованием отвергнув это
предложение как гнусность, я, кажется, доказал, что на подобную
удочку меня не поймаешь!
— В первый раз слышу. Однако же вы никуда не высланы?
— Ну да, все это оказалось дешевым запугиванием. Но я ведь это-
го заранее знать не мог: слова начальника охранного отделения не
шутка, и я шел на опасность высылки — а куда бы я девался? Ведь
здесь, в Москве, у меня невеста — вы ее знаете, это Михина, заве-
дующая библиотекой, вокруг которой группируется вся молодежь
наших с вами воззрений. Да как же вы говорите, что в первый раз
об этом слышите? А разве вам ничего не рассказывал об этом — ну,
хотя бы Мориц Саксонский?1 Он все знал из первоисточника — от
нее и от меня.
— Кто это такой?
— Да ведь вы же его должны знать — Мориц Лазаревич!
— Нет, нс знаю.
— Да как нс знаете, Соломонова не знаете?
— Нет, не знаю.
-- А он мне сам говорил, что вас знает. Это ваша привилегия, де-
тей московских Крезов, хотя бы и еврейских. Ведь вы нс то, что мы,
плебеи. Вы для нас, как попы в уездном городке: попа все знают,
а поп — никого...
1 Имеется в виду М. Л. Соломонов.
216 В партии социалистов революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Более десяти лет спустя обо всем этом мне рассказывал один из
участников состоявшегося тогда объяснения — прежний «юноша се-
митического типа», успевший с тех пор возмужать в самой суровой
из школ — политической каторжной тюрьме.
Из двух юношей, встретившихся в тот раз в Москве на Страстном
бульваре, один стал виднейшим заграничным организатором партии
социалистов-революционеров, соредактором ее центрального органа
«Революционная Россия», заграничным особоуполномоченным се
Боевой организации. Другой — стал главой политического сыска и
не только создал целую школу хорошо вымуштрованных полицей-
ских ищеек, но и пытался обновить всю рабочую политику самодер-
жавия, срастив се с задачами царской охранки и замаскировав под
модные цвета бисмарковского опекунско-чиновничьего, так называе-
мого «государственного социализма».
Один был Михаил Рафаилович Гоц, другой — Сергей Василье-
вич Зубатов.
О первом, когда он умер, самый яркий из героев возобновленной
террористической борьбы Григорий Гершуни написал: «Он был жи-
вою совестью партии». Другой заслужил себе кличку «Макиавелли
охранного отделения» и репутацию великого мастера по части рас-
тления душ.
В лице одного судьба подарила мне лучшего и ближайшего това-
рища по работе. Я был с ним неразлучен в течение ряда лет, вплоть
до первой русской революции 1905 года. Он был мне другом и стар-
шим братом — иного имени я не подберу, хотя отдаю себе полный
отчет в том, что и «брат» еще слишком бледное и слабое слово для
определения сложившихся между нами отношений.
Другой сумел тем временем превратиться из исключенного гимна-
зиста в помощника начальника Московского охранного отделения,
Бердяева, — своего первого искусителя. Он имел случай испробо-
вать таланты, необходимые для этой профессии, в числе прочих и
надо мною — тогда студентом юридического факультета Московско-
го университета, арестованным его агентом весной 1893 года...
М. Р. Гоц родился в 1866 году, ранее меня всего на семь лет. Ка-
жется, немного. Но как мало прожито, как много пережито было им
в короткий отрезок времени, составлявший возрастное расстояние
между нами!
Родился он в социальной среде, для предстоящей бурной жизни
отнюдь его не подготовлявшей и не располагавшей. Его отец возглав-
лял одну из ветвей, входивших в состав знаменитой в свое время
«чайной династии» Высоцких. Центральным стволом династии был
старик Давид Высоцкий, впервые поставивший самое большое в Рос-
сии чайное дело, начиная с оптовой заготовки чая с плантаций, орга-
низованных в местах произрастания чайного дерева — Китае, Индо-
китае, Индии и Цейлоне, и кончая сложною сетью местных контор,
Гоц Михаил Рафаилович (1866 —1906)
217
«развесочных» и торговой агентуры, снабжавшей миллионные массы
потребителей и представлявшей коммерческое дело мирового мас-
штаба. Давид Высоцкий, кроме прямого наследника по мужской ли-
нии, погибшего при большевиках Александра Высоцкого, имел трех
дочерей; выход их замуж «прифедирировал» по матримониальной
линии к центральному стволу три боковых ветви - то были семей-
ства Гоцсв, Гавронских и Цетлиных. Все они дали в младшей генера-
ции немало новобранцев делу русской революции и социализма.
Гоц и Высоцкий были знаменитостями еврейского мира, и о них
ходило множество анекдотических рассказов. Один из них гласил:
из какой-то глуши Западного края к бедному московскому еврею-
ремесленнику приехал гость; хозяин, сам едва знакомый с централь-
ными улицами Москвы, должен был показать ему все достопримеча-
тельности столицы. Все шло благополучно, пока гость не остановился
в почтительной позе и в столь же почтительном отдалении от памят-
ника Минину и Пожарскому. «А это что же за такие важные фигу-
ры?» — спросил он. Хозяин тщетно вопрошал о том же свою память
и наконец нашелся: «Как же ты сам не догадываешься, это же Гоц и
Высоцкий». — «О, понимаю; а только почему же на памятнике такие
крупные высеченные цифры: 1,6,1,3?». - «Что за вопрос! Это же,
наверно, номер их телефона»...
Бурные ветры общероссийских духовных веяний занесли и в эту
тихую деловую среду беспокойное деление на «отцов» и «детей».
Первые были патриархальные набожные «мизрахи» — ортодоксаль-
ные евреи старого закала. Люди «чайной династии» сообразно сво-
ему положению не могли не быть образцами для рядового еврейства.
Неоспоримым «шефом рода», то есть деловым главою естественной
семейной конфедерации, составлявшей в целом «чайную династию»,
был старик Давид Высоцкий; следующим по весу и значению был
Рафаил Гоц. Они понимали друг друга с полуслова, и работа у них
шла как по нотам. Давид Высоцкий, классический тип ветхозаветно-
го патриарха, соединял с большою авторитетностью и немалую авто-
ритарность. Младшие представители рода впоследствии нс без юмо-
ра умели рассказывать в мягко-любовных, по ярких красках, как он
считал необходимым время от времени сбирать «семейный совет»
для решения каких-нибудь особенно важных вопросов. Все пригла-
шенные на очередной «семейный совет» непременно должны были
самолично явиться. Обстановка, в которой приходилось заседать
«совету», бывала чрезвычайно живописной. Старик Высоцкий, важ-
ный и торжественный, всех чинно принимал и всех рассаживал с са-
мой подчеркнутой предупредительностью. «Я вас созвал всех, чтобы
с вами посоветоваться», — начинал он всегда, открывая собрание с
таким видом, как будто без семейного совета он не знает, как и быть
с занимающим его вопросом. Затем следовало изложение сути дела;
оно выслушивалось в религиозном молчании; деловые способности
218 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
старика рядовых членов рода подавляли. Но вот дело подано с зер-
кальной ясностью, и сам собой напрашивается вывод. И доклад не-
изменно заканчивался словами: «А потому я твердо и бесповоротно
решил...». Решение дано, признание его родится само собою, и «се-
мейный совет» расходится. А «советники», не раскрывши и рта, удо-
стаиваются проводов столь же торжественных, каким был и прием...
Из всех них в коммсрчески-дсловом и организационном отношении
более всего шел в расчет, собственно, Рафаил Гоц; с ним-то обычно
дело от начала до конца и было проговорено и вырешено заранее.
Как же произошло, что в этой серьезной коммерческо-деловой
среде Михаил Гоц, революционер и социалист, причинявший всем
близким, всей семье своим беззаконным призванием бесконечное
множество хлопот и тревог, пользовался из ряду вон выходящим
вниманием и уважением? Причин было много. Во-первых, обычно
крепкая в еврейских семьях взаимная родственная привязанность
здесь доходила до своего апогея. Во-вторых, Михаил Гоц в этой
среде выделялся как крупная умственная сила. А как раз в чисто
практической и деловой еврейской среде люди с учительской склад-
кой ума, прирожденные «ребе», пользуются обычно исключитель-
ным почетом, вниманием и общею любовью. Личные свойства Ми-
хаила Гоца всему этому способствовали в самой максимальной мере.
Знавший Михаила Гоца с юности поэт Л. Мелыпин (Якубович)
оставил бегло набросанный силуэт его: «Маленькая, подвижная фи-
гурка со смеющимися губами, звонким, свежим молодым голосом,
милой, приветливой улыбкой и бодрыми мотивами на устах...». Все
это, конечно, «с подлинным верно», но во всей этой «моментальной
фотографии» слишком выделяются обычные, можно сказать, клас-
сические черты «пушистой, розовой юности».
Я Гоца знал много позже; но передо мною как сейчас встает его
подаренный мне портрет, снятый еще когда-то, незадолго до ареста.
Он оставляет чрезвычайно рельефное впечатление. Невысокого рос-
та юноша, худощавый и явно подвижный; весь облик отчетливого,
хотя и не резко выраженного, семитического типа, с задумчивою
складкой на лбу; темные недлинные волосы, зачесанные строгим бо-
ковым пробором слева направо и скромно скрадывающие объем
большого лба; явно не тронутые бритвою, едва пробивающиеся бо-
родка, усики и слегка, чуть-чуть намеченные, но обрамляющие весь
овал лица контуры будущих бакенбардов; серьезное и задумчивое
выражение лица; своими мягкими, но плотно сжатыми губами оно
казалось бы, пожалуй, почти строгим, если бы нс доверчивая и лас-
ковая искорка в глазах; она была обетованием сквозящей во всем
этом «не от мира сего» облике смягчающей его чудесной улыбки; то
добродушно-усмехающейся, то приветливо-обласкивающей. Рабочая
тужурка, наглухо застегнутая до подбородка, завершала все впечат-
ление — сдержанное и плебейски скромное. Кто-то из друзей утвер-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)	219
ждал, что вся его фигура молчаливо свидетельствует, по тургенев-
скому Базарову: «Природа — нс храм, а мастерская, и человек в
ней — работник».
«Я благодарю судьбу,— признавался нам как-то Гоц, — что все
мои жизненные вкусы выработались и окрепли еще тогда, когда на-
ше чайное дело было сравнительно невелико и помещалось в скром-
ном доме на Москворецкой улице, а не в позднейшем специально вы-
строенном здании с громадной конторой и фабричной развесочной в
Лубянско-Ильинских торговых помещениях; жизнь шла зажиточно,
но скромно, и я избежал гибельной для характера избалованности».
Михаил Гоц своим влиянием и примером положил начало целой
школе молодежи всего этого «клана». Даже в основной, центральной
ветви династии партия социалистов-революционеров имела своего
адепта — организатора Союза народных учителей социалистов-
революционеров А. Д. Высоцкого. В главной боковой ветви, кроме
М. Р. Гоца, особенно яркую роль и в общей общепартийной работе,
и в знаменитом процессе эсеровских цекистов, и в трагической гибе-
ли вместе с М. И. Либером сыграл младший брат Михаила, Абрам
Гоц; ветвь Цетлиных дала поэта, автора книг о русском искусстве и
основателя общелитературного «Нового журнала» Михаила Осипо-
вича Цстлина; ряд имен, которые не будут забыты в летописи пар-
тии, дала и ветвь Гавронских — таков был Дмитрий Гавронский, лю-
бимый ученик знаменитого философа Когена, настолько его ценив-
шего, что накануне первой русской революции он обратился лично к
ЦК нашей партии с просьбой нс дать этой умственной силе преж-
девременно погибнуть в бурном водовороте русской революции.
С Михаила Гоца и его друзей у всей этой блестящей плеяды мо-
лодежи, обраставшей по дороге соседними родственными ей элемен-
тами, пошла неистребимая любовь к России, русской культуре, рус-
скому свободолюбию, правдоискательству и широко гуманитарному
социализму. Связи с родным ей еврейством она нс теряла; но, не-
разрывно связывая его с типично русскими масштабами и традиция-
ми, она вписала в летопись своей эпохи страницы, отмеченные пе-
чатью чрезвычайного своеобразия. Чего стоил один тот факт, что под
руководством этой молодежи служащие и рабочие южного филиала
фирмы подняли, так сказать, «знамя классовой борьбы» против
Матвея Гоца (брата Михаила и Абрама), когда он проводил там по-
литику жесткой эксплуатации рабочих и систему «выжимания пота».
В России того времени известна была порода «кающихся дворян»,
но разновидность «кающихся капиталистов» была новинкою... Она
едва ли не впервые вышла из недр той же «чайной династии».
Один из очень близких впоследствии к Гоцу политических дру-
зей, Осип Минор, так рассказывал о встрече с арестованными моск-
вичами. «Не могу нс остановиться еще на одном — Михаиле Гоце.
Он обращал на себя общее внимание. Его задумчивые глаза горели
220 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
особым блеском. Он всем интересовался, бесконечно много читал и
всегда кругом него — группы меняющихся людей. Его особенность -
умение заинтересовать других по вопросам философии, то научным,
то общественным... Наряду с этим он отличался большим практиче-
ским умом. С его мнением невольно считались, ибо оно отличалось
всегда разумностью, сдержанностью и целесообразностью».
Но «сдержанность», которую подчеркивает здесь Минор, была у
Гоца более чем чертою личного темперамента. Это была целая обду-
манная, глубоко принципиальная программа. После разгрома старо-
го Исполнительного Комитета «Народной воли» и последующего,
еще более катастрофического разгрома присланной из-за границы
для его возрождения так называемой лопатинской группы, Гоц сумел
взглянуть на создавшееся в России положение трезвыми глазами нс
по летам умного скептика. Во всеспасающую роль новых, зародив-
шихся в эмиграции «верхушечных» организационных импровизаций
веру он утратил. Тем более нс питал он ни малейшей надежды на то,
чтобы боевое знамя, трагически выроненное из натруженных рук
революционных титанов Исполнительного Комитета «Народной во-
ли», могло быть дерзновенно подхвачено и еще выше поднято нс-
оперившимися птенцами. Или ряды «ветеранов» еще не исчерпаны
и соберутся с силами для нового похода, — и тогда всю революци-
онную инициативу надо предоставить им, или последние их ряды
уже тают в неравной борьбе, и «Народную волю» ждет долгая зим-
няя передышка, — и тогда молодежи придется терпеливо перенести
се, пока нс придет и ее время. В этом случае единственная заповедь
будет гласить: «Не торопиться... Ждать, пока призовут... Готовить-
ся... Взять вес, что только возможно, от саморазвития, от выработки
моральных качеств, которые необходимы для борьбы за идеалы сво-
боды и социальной справедливости... Враг, с которым нам предстоит
схватиться не на жизнь, а на смерть, — силен и хитер. Нам должно,
нам необходимо быть во всеоружии: всеоружии знания, науки, тща-
тельного исследования тех проблем сегодняшнего и завтрашнего дня,
которые История ультимативно будет ставить перед нами, словно
сфинкс Эдипу свои загадки, приговаривая: „разгадай, или я тебя
проглочу"»...
И Гоц ударял рукой по столу, заваленному конспектами прошту-
дированных и штудируемых им книг, как бы провозглашая: «Сим
победиши!».
Юность обычно нетерпелива и запальчива. Еще с гимназии Гоц
начал выпускать литографским способом живой и горячий «Голос
молодежи». Но наряду с этим в Гоцс бил живой родник более углуб-
ленной теоретической мысли. И он одновременно начинает издавать
тем же литографским способом еще и другой орган — «Социали-
стическое знание». На его квартирке — узкой, удлиненной комнате
на Маросейке, в доме Шелагина — сбираются гимназисты старших
Гоц Михаил Рафаилович (1866- 1906)
221
классов и молодые студенты, и в горячих, взволнованных спорах
проходят «ночи безумные, ночи бессонные». А неведомо для них
издали каждый их жест ловят чьи-то зоркие очи и каждый звук впи-
тывают чьи-то настороженные уши. С самого 1884 года о Гоце, неве-
домо для него, идет секретная переписка Департамента полиции с
московской охранкой. И если московская народовольческая моло-
дежь замышляет переорганизацию и теоретическое перевооружение,
то параллельно с нею такой же процесс переорганизации и перевоо-
ружения идет и в московской, а затем и общероссийской охранке.
Один из крупнейших деятелей русского политического сыска пер-
вого десятилетия XX века, известный Ратаев, в особой записке, пред-
ставленной по высшему начальству, дал уничтожающий отзыв о то-
гдашнем положении этого рода службы. Ее руководящих деятелей на
местах, «воспитанных в старинных традициях корпуса жандармов»,
он вежливо называл «людьми в большинстве весьма почтенными, ио
совершенно не знакомыми с современными требованиями политиче-
ского сыска». Лучшим и наиболее опытным между ними он считал
генерала Новицкого в Киеве.
А между тем лично мне пришлось однажды опубликовать в редак-
тированном мною журнале «Социалист-революционер»2 курьезную
«всеподданнейшую записку» бравого генерала, как две капли воды
походившую на упражнения персонажа из щедринских сатир, анек-
дотического «генерала Дитятина». Многие тогда боялись, не попался
ли я на удочку какого-то фальсификатора, тот же Ратаев сперво-
началу охотно поверил было в мою оплошность, но должен был убе-
диться, «что это не подделка, а, к сожалению, самый настоящий под-
линник, политическое credo генерала, до конца жизни занимавшего
ответственные должности на государственной службе». В числе его
служебных подвигов значилась попытка уличить в преступных рево-
люционных действиях никого иного, как знаменитейшего впоследст-
вии шефа политического розыска П. И. Рачковского, когда-то не
брезгавшего личными опытами чисто провокационного характера.
Генерал Новицкий был классическим образцом «службиста ста-
рой школы», при которой, по характеристике Ратасва, «секретной
агентуры и вольнонаемного сыска не существовало нигде, наблюде-
ние же в крайнем случае осуществлялось переодетыми унтер-офице-
рами, которые, переодеваясь в штатское платье, иногда забывали
снять шпоры».
В традиции старой школы службистов, однако, еще в начале 80-х
годов внезапно врезалась эпопея известного полковника Судейкина.
Он принес с собою своеобразное сочетание риска, азарта, политичс-
2 «Социалист-революционер» — литературно-политический журнал, издававший-
ся эсерами в Париже иод редакцией В. М. Чернова в 1910 1912 гг., всего вышло че-
тыре номера.
222 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ского авантюризма, претенциозного политиканства и, главное, про-
вокатуры как основного орудия самого дерзкого личного власто-
любия. В числе его «достижений» достаточно упомянуть создание
«соломенного» Исполнительного Комитета партии «Народной воли».
Во главе его был поставлен тайный агент Судейкина, предатель Де-
гаев; весь личный состав Комитета был утвержден Судейкиным, ко-
торый систематически расчищал для Дсгаева дорогу от подлинно ре-
волюционных конкурентов. Налаживая возможность управлять че-
рез Дегаева «подпольною Россией», Судсйкин составил план при се
помощи самому взобраться на вершину подлинной, законной власти.
Для этого надо было до такой степени запугать коронованного вла-
дыку трона, чтобы он видел в Судейкине единственного своего спа-
сителя; все же те, кто посмел бы (подобно министру Д. Толстому и
великому князю Владимиру) стать поперек дороги возвышению Су-
дейкина, подлежали, по его плану, беспощадному устранению рука-
ми Дегаева, чем, кстати, его престиж и авторитет поднялся бы в
«подпольной России» на высоту поистине небывалую. Сам же Су-
дейкин оказался бы, «играя одновременно на оба табло», фактиче-
ским властелином и подпольной, и надпольной России; диктатором,
перестрахованным в обеих «инстанциях» — и явной, и тайной.
План Судсйкина сорвался. Дегасв не выдержал предназначенной
ему роли. Он решился сам явиться к уцелевшим вождям Исполни-
тельного Комитета, чтобы принести полное покаяние, а в качестве
«искупления вины» выдать своего соблазнителя представителям ре-
волюционного правосудия. Судсйкин революционерами был казнен,
а опомнившийся от его фантастической авантюры самодержец обра-
тился вспять, к жандармским «службистам старой школы», чтобы
более нс менять «кукушки на ястреба». Но, вкусив яблока с запрет-
ного древа, герои охраны уже не могли более удержаться от соблазна
авантюризма, политической претенциозности и двуострого оружия
провокатуры. «Дегаевщина» отошла в вечность. Но на смену ей
пришла «зубатовщина», и человек, давший этой эпохе свое имя, был
одним из сверстников Гоца — исключенным из гимназии Сергеем Зу-
батовым.
Краткий период общения, а затем и острого расхождения и раз-
рыва с ним пришелся как раз на двухлетний промежуток между рас-
крытием в 1884 году охранкою революционной активности Михаила
Гоца и ликвидацией ее путем ареста в 1886 году. Источником осве-
домления охранки и явился Сергей Зубатов.
Кончив курс гимназии с медалью, Гоц записался на медицинский
факультет Московского университета. Работа его среди молодежи
приняла более организованный и систематизированный вид. Она не-
посредственно смыкалась с поставкой в московскую народовольче-
скую организацию свежих молодых сил, предварительно прошедших
через школу общей идеологической подготовки и тщательной личной
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
223
проверки новобранцев революции. В центре всей этой подготови-
тельной работы находилась своего рода «революционная тройка»,
в которой наряду с Гоцем заняли места талантливый юноша Матвей
Исидорович Фондаминский и младший товарищ, почти воспитанник
Гоца, — Рубинок. В орбите этой организации оказался и Зубатов.
Зубатов сам занимал в Москве очень интересную с революцион-
ной точки зрения «ключевую позицию». Базой ему служила попу-
лярная среди молодежи типично интеллигентская библиотека, и он
широко ею пользовался для завязывания широких связей. Стоявшая
во главе библиотеки госпожа Михина считалась его невестою. Обла-
дая довольно приятной интеллигентной наружностью, даром слова и
уменьем держать себя, Зубатов в этой среде блистал экстравагантны-
ми и крайними воззрениями. Он охотно развивал перед другими
«свою собственную» систему морали. В центре се стояла проповедь
о том, что понятия долга, обязанности, строго различения между
добром и злом, вообще значение «повелительного наклонения» в
нравственности — все это годится лишь для рядовых людей, но не
для «высших натур», которые «сами себе закон» и которым «все по-
зволено». Он даже попытался как-то раз обратить в свою веру и Го-
ца, доверив ему свою тетрадку, излагавшую это новое моральное
«откровение». Однако результат не оправдал надежд автора: чело-
век очень строгих нравственных правил и воззрений, Гоц почувство-
вал в его рассуждениях о морали сильный привкус иезуитизма,
скользкого и циничного. Между ними произошла стычка, и Гоца она
привела к выводу: «Это человек, от которого надо держаться подаль-
ше». Такое же настроение передалось и тем молодым народовольче-
ским кругам, в которых имели влияние Гоц и его друзья. Тогда-то
обеспокоенный Зубатов предпринял странный шаг — состоялся его
разговор «по душам» с Гоцем... Зачем Зубатову понадобилось это
новое объяснение, насквозь искусственное, ходульное и нервозное,
плюс малоубедительное свидетельство о его непреклонной политиче-
ской честности, — Гоц долго терялся в догадках...
Криминалистам хорошо известно, что у преступников, особенно
новичков, наблюдается болезненное влечение снова побывать на мес-
те собственного преступления, забывая даже о риске напомнить о
себе каким-нибудь невольным свидетелям происшествия, что могло
навести их на новые и опасные догадки. И опытные революционеры
хорошо знают, что новички, давшие себя совратить на презренную
профессию предательства, долго испытывают столь же болезненное
влечение наводить окружающих на темы о провокаторах и провока-
торствс: возможно, что от собственного опасения быть опознанными
и уличенными, они бессознательно спасаются проверкой — сохра-
няют ли они право трактовать подобные темы на равной ноге с соб-
ственными намеченными жертвами?
224 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Зубатов, вступив на это скользкую почву, шел все дальше и даль-
ше в опасном искусстве двойной игры и превращения ее в своего
рода спорт или «искусство для искусства». Одним из последних его
подвигов перед окончательным сбрасыванием маски и открытым пе-
реходом в 1889 году на официальную охранную службу была его
жестокая игра с одним из политических друзей Гоца, Морицем Соло-
моновым (революционная кличка — «Мориц Саксонский»), С ним
он устроил почти феерическую сцену прощального свидания близ
кладбища: рассказывал об отъезде с каким-то тайным и чрезвычайно
опасным революционным поручением; прощаясь, даже перекрестил
его (еврея-то!) и кончил трогательными объятиями, из которых Со-
ломонов попал в другие объятия — уже поджидавшей его на квар-
тире жандармской засады.
Зубатов был мастером искусства перевоплощения и любовно пре-
дающимся ему комедиантом. Недаром, ступив на стезю «охранки»,
он попытался широко развернуть свои способности, искусно играя на
струнах души наивных простецов из рабочей среды, соблазняя их
идеями так называемого бюрократически-государственного «социа-
лизма», этого воистину «провокаторского социализма».
Делом рук Зубатова -- первою их пробою — и был целый ряд
провалов, опустошивших тогдашнюю молодую народовольческую
Москву. И что ни прикосновение зубатовской руки — то неизглади-
мый кровавый след в новых молодых жизнях. Сначала он осторожно
указал охранке «периферийных» людей: Пика, Евгению и Софью
Гуревич, Болотину, Эдельмана... Первый пал под солдатскими пуля-
ми в якутской бойне; вторая пала жертвою штыковой раны в живот;
третью вынули из петли после казни через повешение трех ее то-
варищей, четвертая за сопротивление властям ушла на каторгу, и пя-
тый утопился в Верхоленске.
Следующая очередь пала на «революционную тройку» — Рубин-
ка, Матвея Фондаминского и Михаила Гоца: первый, избитый на
месте ссылки натравленными на него властью полудикими тунгуса-
ми, сошел с ума от сотрясения мозга; второй, едва выжив от колотых
ран в живот, скончался в иркутской больнице от туберкулеза кишеч-
ника; третий поплатился простреленной грудью и легкими. Послед-
ним же зубатовским «достижением» было указание жандармам на
связанных с московской народовольческой организацией трех неле-
гальных: писателя Тана-Богораза, Когана и Виктора Данилова...
Словом, Зубатов «честно» заслужил пост помощника своего собст-
венного соблазнителя, полковника Бердяева.
Зубатов и Гоц... Встреча их в юности заключала в себе нечто сим-
волическое. Черная тень Зубатова с тех пор неотвязно сторожит все
шаги нашей зреющей и растущей партии.
«Первый процесс для революционера — это как первый бал для
шестнадцати летней девушки. Нужды нет, что первый же часто бывает
Гоц Михаил Рафаилович (1866- 1906)
225
и последним, что впереди — виселица: идешь на бой, как на празд-
ник...» Так писал Гершуни — один из самых блестящих, если не са-
мый блестящий революционер закатной эпохи самодержавия. Но Гоц
и его друзья этого «первого» праздника были лишены. Давно ото-
шли в прошлое грандиозные процессы-монстры вроде «дела 193-х»
или рискованные судебные постановки вроде дела Веры Засулич.
«Государственных преступников» больше не судили. Зачем публика-
ция обвинительных актов, только волнующих общество невольными
отчетами своими о росте революционного освободительного движе-
ния? Зачем блестящие речи защитников — лучших светил адвока-
туры? Зачем такие «привилегии», как право подсудимого на послед-
нее слово? Зачем опубликование судебных приговоров, если общест-
венность чувствует себя затронутой ими вместе с подсудимыми? Го-
раздо удобнее провести всю процедуру келейно, не торопясь, ни пе-
ред кем не отчитываясь и запрятав все за непроницаемым занавесом
«государственной тайны».
Гоц и его товарищи в среднем имели около 2,5 лет глухого тюрем-
ного сиденья, когда окончательно выяснилось, что судьба их будет
разрешена просто в «административном порядке» и что их забросят
туда, «куда и ворон костей не заносил» — в Среднс-Колымск. Пер-
воначально об этом поведал одному из заключенных чиновник Де-
партамента полиции Русинов, чьи слова просвистели как резкий
взвизг бича: «О Средне-Колымске мы ничего больше не знаем, как
то, что там жить нельзя. Поэтому мы и посылаем вас туда».
Заключенные, их родные и друзья бросились перерывать всю
скудную литературу вопроса. Обратились к рассказам и воспомина-
ниям тюремных старожилов. Отовсюду получались нс опровержения
свидетельства Русинова, но только яркие к нему иллюстрации...
Обычный срок административной ссылки полагался в десять лет.
Казенный глашатай возвестил его со зловещей прибавкой: «Десять
лет — это задаток, а за остальное я вам ручаюсь».
Предстояла отправка. Среди присоединенных к ним были и при-
бывшие из Архангельской губернии. Один из них, Вильгельм Русс,
открыл им предстоящее в пути нововведение — отправка будет про-
изводиться малыми партиями, сразу же попадающими в полную
власть «сопровождающих»: пьяных, разнузданных офицеров и де-
морализованных, обозленных лишениями солдат, и самым ужасным
будет положение женщин: в их краях, на этапном пути близ Воло-
гды, одна уже подверглась изнасилованию «сопровождающими»...
Тюрьма загудела, как растревоженный улей. Создалось настрое-
ние обреченных, которым терять все равно уже нечего. Собрания,
бурные прения, заявленные протесты... Со стороны начальства -
отказ принимать всякие жалобы и требование безусловного повино-
вения. Конфликт достиг апогея: около полусотни предназначенных
к отправке этапным порядком забираются в верхнее помещение
15 Зака 5 № 2146
226 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
одной из бутырских башен и баррикадируются там. Их окружили
тюремные сторожа, жандармы и воинская команда. На требование
сдаться отвечают отказом. Солдатам приказано действовать. Штур-
мом разбиты двери, солдаты вламываются и наводняют камеру, бар-
рикада разметана, вход расчищен. Осажденные против солдат на-
сильственных действий не предпринимают, и офицер командует
взводу удалиться вниз. Начальник тюрьмы поспешил ретироваться
следом за уходившим взводом солдат, но нс мог не вознаградить себя
градом обрушившихся на заключенных площадной ругани и угроз.
Ответ не замедлил: сверху на него полетела зажженная керосиновая
лампа. Самоубийственное средство! Не забросай солдаты своими ши-
нелями разлившегося горящего керосина, быть -бы пожару.
На этом открытое столкновение приостановилось. За поздним
временем, общим утомлением и нервной взволнованностью наступи-
ла передышка. И когда тревожная ночь сменилась тревожным утром,
возобновления военных действий не последовало. Осажденным было
ясно, что от нового солдатского штурма они только потеряют. Осаж-
дающие же убедились, что заключенные доведены до последней чер-
ты, за которой они способны лишь на какой-нибудь совершенно са-
моубийственный повальный массовый акт. И потянулись долгие пе-
реговоры.
Чтобы успокоить заключенных, им заявили, что их нс предполо-
жено разбивать на малые партии, но всех отправят вместе. За это вы-
державшие осаду заплатили формальной сдачей и подчинением
общим тюремным правилам.
6 мая 1888 года была решена отправка всей партии к месту се на-
значения.
На плечи Гоца во всех этих событиях и следующих за ними неиз-
менно выпадала обязанность делегата для переговоров с противною
стороною. Все силы ума своего напрягал он для выработки сколько-
нибудь устойчивого компромисса, но удавалось это ему лишь редко
и ненадолго. Глухой стеной вырастала перед ним, с одной стороны,
неуступчивая политика тюремной власти, отвергающая даже самые
разумные и обоснованные требования; с другой же — психология
собственных товарищей, их душевная пропасть безнадежной обре-
ченности. Всякое самообладание их покидало; у многих нервная раз-
винченность граничила с истерикой; глаза людей превращались в
увеличительные стекла, в которых любой мелкий инцидент вырастал
в трагедию...
Едва принуждая самого себя верить в то, что приходится гово-
рить, Гоц тем не менее неустанно внушал товарищам хранить, хотя
бы вопреки очевидности, какой-то запас не сдающегося оптимизма.
«Не говорите, что лучше быстрый конец, чем медленный ужас без
конца», — твердил он. «Этапная дорога ужасна, но будет же ей ко-
нец. Полярная пустыня безжалостна, но живут же и в ней люди, нс
Гоц Михаил Рафаилович (1866 - 1906)
227
приневоленные к тому никаким приговором. Мы еще молоды, у нас
есть запас неисчерпанных сил, есть и еще один могучий ресурс: наша
тесная, братская солидарность. Дадим же самим себе и друг другу
зарок: помнить, что нас еще ждет свобода, этот залог возвращения к
борьбе, к служению всему тому, что нам дорого и свято. Никакие
наши протесты, самые громкие, никакие угрозы, все равно бессиль-
ные, сейчас нс помогут. Непосредственные наши властители, если бы
они даже и хотели поступать с нами „либерально", нс могли бы этого
сделать — им этого не позволили бы свыше. Директивы сверху как
раз и предписывают им поведение прямо провокационное. Есть лишь
одно, что мы можем противопоставить их выходкам. Только в запа-
сах внутреннего мужества, сосредоточенного и ничем неодолимого,
можем мы почерпнуть силу выжить и перенести все во имя будущего
возврата к жизни и борьбе. И тогда  - нет ничего невозможного для
тех, кто дал себе слово все превозмочь».
С этим настроением, скрспя сердце и стиснув зубы, двинулась
этапным порядком обреченная партия. Тан-Богораз впоследствии пи-
сал о ней как о «знаменитой ссыльной партии, которая на всех трид-
цати этапах, от Томска до Иркутска, устроила последовательно трид-
цать протестов».
Этапная дорога была ужасная, грязная, голодная, с мошкарой в
лесу и клопами на ночлеге. Конвойные офицеры были пьяные, а сол-
даты лезли драться, словом, в поводах для протеста недостатков не
было. Все же кое-как партия продвигалась вперед...
На одном из этапов Гоца ждала необыкновенно страшная по своей
кошмарности встреча. Конвойный сообщил ему, что его хочет уви-
деть кто-то «с воли», и недоумевающий Гоц вдруг увидел хорошо
ему знакомую фигуру. То был ранее арестованный и уже возвращав-
шийся из трсхлстнсй ссылки О. Рубинок — тот самый, который вме-
сте с Михаилом Гоцсм и Матвеем Фондаминским входил в состав
руководящей «тройки» в организации молодежи при московской
народовольческой группе. Но в каком он был виде! Исхудалый,
с глубоко ушедшими в орбиты горящими мрачным огнем глазами,
с блуждающим взором... В нем трудно было даже и признать преж-
него Рубинка, бесконечно ко всем приветливого и жизнерадостного
юношу.
Оказалось, что местная администрация успела натравить на него
якутов, беспрестанно внушая им, что он готовится к побегу, за кото-
рый тяжелая ответственность ляжет на них. И как-то в темноте ночи,
подкараулив его, эти темные и бесконечно запуганные люди, наки-
нувшись толпой, избивали его долго, жестоко и тупо, беспрерывны-
ми ударами по голове до потери им сознания. И вот он предстал пе-
ред друзьями ранней юности, словно выходец с того света. То пред-
рекал им все ждущие их ужасы, лишения, оскорбления, издеватель-
ства, доводящие до сумасшествия, то произносил шекспировские
228 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
строфы, перевоплощаясь в обезумевшего короля Лира, бродящего
неведомо где и неведомо зачем, в дождь и бурю, с развевающимися
и дыбом стоящими на голове седыми волосами. Эта шекспировская
сцена кончалась зловещим предостережением: Якутск — это послед-
ний пункт, где еще возможно чего-то требовать, чего-то добиваться и
заявлять протест, если не ради себя, то ради следующих за ними
бессчетных пересыльных партий. И он страстно требовал от них
клятв, что они будут протестовать и протестовать, чего бы это им не
стоило, протестовать до последней капли крови — иначе всех ждут
надругательства, горшие, чем сама смерть. Гоц рассказывал, что
кровь стыла у него в жилах при виде этого когда-то не расстававше-
гося с милой, мягкой улыбкой человека, теперь неузнаваемого...
Трагическая партия добралась, наконец, до Якутска. Здесь после
всех треволнений, испытаний и пережитых опасностей она имела все
основания рассчитывать на отдых, на длительную передышку. До
конечного пункта назначения, Средне-Колымска, оставалась, прав-
да, значительно меньшая прежней, но зато самая дикая и наитруд-
нейшая часть пути.
Все имевшиеся о Якутске известия сходились в одном: там еще
держались остатки прежних, сравнительно гуманных порядков, свя-
занных с именем управляющего областью генерала Светлицкого. Не
то чтобы он был «либералом», — каких же либералов рождают ге-
неральские эполеты в дальней Сибири? Это был просто дальновид-
ный и осторожный администратор. Он бы хотел, чтоб в доверенной
ему области было меньше кровавых трагедий, волнений и агитации.
Он понимал, что наплыв политических ссыльных дает растущий кон-
тингент людей с расшатанной нервною системою, с психической не-
устойчивостью и до крайности обостренной впечатлительностью. Рас-
судительный генерал верно сообразил, что надо создать для ссыль-
ных режим некоторой передышки и стабилизации. При нем опреде-
ленная часть ссыльных имела право жить в самом городе, а расселен-
ная по улусам — возможность наведываться в город для лечебных
целей, для необходимых покупок, для свидания с родными и близки-
ми. Никакой беды не видел генерал и в том, что в городскую кварти-
ру одного из ссыльных, Ноткина, другие сговорились свезти все лич-
ные книги для предоставления их в общее свое пользование, так что
там создалось какое-то подобие библиотеки, а в ней, естественно, и
подобие как бы клуба.
Но над новопришедшими тяготела неудача. Тот сравнительно
мягкий режим, от которого они чаяли хоть кратковременного отды-
ха, был уже на закате. Новое царствование было ознаменовано пол-
ною победой Победоносцева и толкавшихся в свите его приспешни-
ков — фон Плеве, Дурново и т. п. Это было сигналом для яростного
наступления на местах на последние остатки «примирительных» ша-
гов администрации по отношению к обществу. Попал под дамоклов
Гоц Михаил Рафаилович (1866 - 1906)
229
меч и «мягкий режим» генерала Светлицкого. Все сибирские «вахми-
стры по образованию и погромщики по убеждению», как впоследст-
вии были окрещены в литературе люди этого типа, все обойденные
по службе маменькины сынки беспросветной реакции подняли вер-
ноподданнический гомон против некстати благодушного генерала,
«избаловавшего» и «распустившего» ссыльных и сознательно или
бессознательно превратившегося в «потатчика» крамольникам. Ре-
зультат не заставил себя ждать: генерал Светлицкий получил «про-
должительный отпуск» (конечно, «по собственному прошению») и
навсегда исчез с якутского горизонта. А на его место был назначен
один из самых ярых доносчиков на него, давно уже втайне под него
подкапывавшийся, чиновник особых поручений Осташкин. И к тому
же назначен нс губернатором, а для начала лишь «исполняющим
обязанности», то есть как бы поставленный на испытание и пригла-
шаемый «отработать надежды». Ставший его правою рукой полиц-
мейстер Олесов с места в карьер принялся за провозглашение и про-
ведение «нового курса». Он был прост. Ссыльные суть ссыльные, и,
прежде всего, никаких библиотек и клубов им не полагается. Во-вто-
рых, все поездки улусников в город воспрещаются, кроме особо раз-
решенных начальником края или же в случае болезни, грозящей
опасностью для самой жизни. Должно вообще быть создано положе-
ние, при котором улусникам в город ездить будет не к кому. Все
ссыльные размещаются по улусам без права перемены места житель-
ства. Словом, весь «новый курс» мог быть выражен в трех кратких
словах: никому ничего нельзя.
Партия, в которую входил Гоц, уже заслужила себе репутацию
«неукротимой», и се прибытия в Якутск власти ожидали с тем боль-
шим беспокойством, что приход се как раз совпал с коренной ломкой
всего быта местной ссылки. В Петербург вместе с подробными доне-
сениями о прибытии новой партии полетели и запросы, как действо-
вать на случай осложнений. Ответ получился такой, какой заранее и
ожидался. От беспокойной партии якутским властям рекомендова-
лось безотлагательно избавиться: нс допускать ес задержки в Якут-
ске, то есть немедленно двинуть ее в Средне-Колымск. От такого от-
вета всякий, знающий местные условия, мог только ахнуть. Но чего
же иного и можно было ждать от людей, которых от места действия
отделяли тысячи и тысячи верст пути и для которых местные клима-
тические и дорожные условия были книгою за семью печатями? Что
же касается Осташкиных, Олесовых и т. п., то им только и нужно
было, что сложить с себя всякую ответственность и прикрыться рас-
поряжением свыше, требующим «не рассуждать, а повиноваться...».
Как обухом по голове, ударила по новоприбывшим объявленная
им весть. Уши отказывались верить. Приказ из Петербурга произво-
дил впечатление сочиненного буйно помешанным. Михаил Гоц снова
должен был взять на себя роль делегата, посланного к начальнику
230 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
края. И он тотчас же составил доклад, который, выслушанный все-
ми, оставил незабываемое впечатление по неотразимой силе собран-
ных в нем цифр и фактов, по образцовой сжатости и убедительности
всех расчетов. Как прирожденный организатор, вооруженный мастер-
ством точной калькуляции, Гоц совершенно спокойно и бесстрастно
представил чисто деловой план решения задачи — правильно постав-
ленной доставки всей партии на место своего назначения в кратчай-
ший, но осуществимый срок. Перед партией, гласил он, стоит по-
следний, самый трудный переход в три тысячи верст. Идет он по ди-
кой, почти безлюдной местности. Население главным образом коче-
вое, временами надолго неведомо куда пропадающее и зимой живу-
щее впроголодь. Сама природа указывает единственное время для
пути — лето. Зимой же путь в Колымск нс избавляет от ката-
строфы...
Что аргументация Гоца была сильна до самоочевидности, косвен-
но должно было признать и само правительство. Но это запоздалое
признание последовало лишь после того, как героический порыв под-
невольных странников был потоплен в их же крови; и лишь после
того, как увидевший собственными глазами ужасы сибирского режи-
ма честный американец Джордж Кеннан из присяжных хвалителей
самодержавного закона и порядка превратился в их обличителя,
отпрянул от них в ужасе и поведал перед лицом взволнованной миро-
вой совести всю страшную и жестокую правду. После этого в Петер-
бурге поколебались даже самые бронированные сердца. И в Якутск
пришло запоздалое распоряжение — вернуться к старым, вырабо-
танным долгим опытом правилам отправки ссыльных на Колыму,
а введенные Осташкиным новые распорядки небывалого зимнего
маршрута целиком отменить!
Впоследствии, когда революция раскрыла все секретные архивы,
нашлись и те злостно-клеветнические доносы, которыми Осташкин
оправдывал свои меры, провоцировавшие ссыльных на безнадежное
и самоубийственное сопротивление. Оказалось, что во всем были ви-
новаты действия «самочинно к нему явившегося Мовши Гоца»,
предъявившего от лица ссыльных разные «неосновательные претен-
зии» и подкреплявшего их «наглою угрозою» всеобщим неповинове-
нием!..
Так или иначе, но последняя попытка Гоца открыть «хозяевам
края» глаза на то, к какому концу гонят они ссыльных, кончилась
полным фиаско. И ссылка загудела, как растревоженный улей. Дни
и ночи проходили в страстных спорах: что же делать? Все сходились
в одном: нс уподобляться же бессловесному стаду, тупо и покорно
ковыляющему на бойню...
Воскрешая в своей памяти перед нами тс времена, Гоц потом не
раз говорил: «Мы, люди ссыльной партии, получившей прозвище
„неукротимой", стояли в снежных пустынях якутской области, как
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
231
некогда раскольники перед розыскными командами московских го-
сударей в дебрях и топях северного Приозерья и Приморья. Им вы-
бора нс было: или сдача, или багровая оргия всеобщего доброволь-
ного самосожжения. И мысль большинства ссыльной партии ощупью
бродила, в сущности, вокруг плана чего-то подобного такому вольно-
му самоуничтожению»...
Проведенные в страстных спорах сменявшие друг друга дни и
ночи нс дали однозначного ответа. Всякий план и всякое предложе-
ние неизменно отвергались подавляющим большинством и отпадали.
В конце концов все противоречия сгустились в два итоговых заклю-
чения. Одно отстаивалось женщинами: Анастасией Шсхтср-Минор,
которая должна была нести ответственность не только за себя, но и
за свою едва увидевшую свет девочку, и Розой Франк, весь смысл
жизни которой заключался в жертвенном посвящении себя сосланно-
му на каторгу жениху, хрупкому здоровьем поэту и беллетристу
Мсльшину-Якубовичу. Им не менее других ясно было, до какой сте-
пени огромен риск гибели при зимнем пути по Колыме; но величина
риска при любом «протестном» движении возросла бы вне всякого
сравнения с этим. Однако их голос остался «вопиющим в пустыне».
Другое предложил Львович (Зотов). Все расчеты с Осташкиным,
по его мнению, с плеч этапного коллектива надо было сбросить; до-
статочно было всего одного, добровольно вызвавшегося человека,
чтобы целиком взять их на себя, и он, Зотов, просит эту привилегию
уступить ему. Но это предложение вызвало бурю возмущения, гор-
шую всех прочих. Кто смеет воображать, будто весь коллектив со-
гласится спрятаться за спину одного человека? Здесь нет места еди-
ноличным жертвам, и каждый требует для себя одинакового риска
со всеми другими...
Наконец, чтобы как-нибудь выйти из создавшегося тупика, собра-
ние как бы «измором» не столько придумало, сколько вымучило из
себя элементарный компромисс. Чтобы сразу не вставать на «проти-
возаконный» путь, решили от всякого «действия скопом» воздер-
жаться. Каждый намеченный к зимней отправке на Колыму лично от
себя напишет заявление губернатору о невозможности выполнить
распоряжение о немедленном выезде в Средне-Колымск. Но нс тут-
то было. Первая рука губернатора, полицмейстер Олесов, даже в са-
мом факте одновременности поступления и тождественности содер-
жания отдельных личных заявлений попытался усмотреть признаки
«действия скопом», и понадобилась вся юридическая искушенность
Гаусмана, чтобы доказать полицмейстеру, до какой степени по зако-
ну он лишен права отказаться от приема и передачи губернатору всех
личных заявлений. В конце концов со скрежетом зубовным против
всех этих новоявленных «законников» мрачный полицмейстер заяв-
ления все же отобрал и на следующий же день обещал «принести
232 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
всем надлежащий ответ», подчеркивая всем видом и тоном, как это
надо понимать.
В назначенный срок все были в сборе в «клубе-библиотеке», на
квартире местного ссыльного Ноткина. Настроение было лихорадоч-
ное. Приободряли друг друга шутками, напевали бодрые мотивы.
Гоц откуда-то разузнал, что «противная сторона» провела напряжен-
ную ночь: солдатам раздавались боевые патроны и — уже повторно —
усиленные порции водки. Шла и какая-то шумная агитационная под-
готовка в черносотенном духе. И все-таки тешили себя внешним
успехом: полицмейстером заявления приняты, и все оповещены были
собраться к И часам для получения ответа. Но у Гоца не было ни
проблеска надежды. «Все корабли сожжены, — твердил он, — „вино
откупорено, остается его пить“». До срока, когда был обещан ответ,
еще оставалось около часа, когда Гоц настоял, чтобы на чердаке был
поставлен часовой. Предчувствие его не обмануло: собравшихся в
доме попытались захватить врасплох.
Ровно в 10 часов утра появилась местная команда и с ружьями на-
перевес беглым шагом двинулась на дом. Командовавший офицер
Карамзин, имея в каждой руке по револьверу, приказал окружить
здание, сам же с небольшим взводом устремился вовнутрь. Еще ко-
манда — и солдаты заняли места у окон. Прозвучал приказ: всем
разойтись и порознь явиться в полицию. Но офицер неожиданно
смутился, узнав, что все собрались по распоряжению полицмейстера
для заслушивания обещанного губернаторского ответа по вопросу об
отсрочке отправки на Колыму до весны. Возбужденные лица солдат
уже начали было успокаиваться; офицер колебался; Гоц с помощью
Гаусмана и Коган-Бернштейна с большой убедительностью объяс-
нял, что ждать заранее возвещенного ответа главы края не составля-
ет ни преступления, ни нарушения закона и порядка. Уже казалось,
что все может кончиться каким-то соглашением. Гоц твердо вел к то-
му, что ссыльные доселе никаких незаконных требований нс выстав-
ляли, единственное, на чем они настаивают, так это на том, чтобы
отвели из дома явно возбужденных солдат.
Самый младший из свидетелей и участников «якутской бойни»
Костя Терешкович впоследствии сам повествовал мне о том, как со-
вершенно внезапно сорван был и весь дальнейший ход переговоров.
«Все это произошло так внезапно и хаотично, что нелегко поддается
описанию. Когда все уже как будто налаживалось, вдруг из рядов
полиции грянуло: „Довольно, хватит! Взять их!“. И началось...
Произошла короткая свалка. Солдаты действовали штыками и при-
кладами. Но вот офицер Карамзин выстрелил из револьвера, и тот-
час ответным револьверным выстрелом Львовича сам был ранен в но-
гу; последовало еще несколько беспорядочных выстрелов; офицер,
ковыляя, покинул поле схватки; за ним, растерявшись, выбежали на
двор и солдаты.
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
233
Наступила недолгая передышка. „Тогда считать мы стали раны,
товарищей считать". С пробитым черепом виднелся прислоненный
спиною к стене труп Пика; корчилась от штыковых ран в живот жена
его Софья Гуревич; не мог двигаться раненный в пах Коган-Берн-
штейн; от нескольких глубоких колотых ран изнемогал Матвей Фон-
даминский.
В это время раздался чей-то крик, сразу подхваченный другими:
„Осташкин прибыл! Вот он! Вот он! Главный убийца и палач!". И я
видел, как Михаил Гоц, осмотрев свой „Лефоше",3 направился к
дверям. Но следом за ним кинулся словно стороживший его Льво-
вич. Гораздо более крепкий и физически ловкий, он быстро догнал
и отстранил Михаила; ему кричали: „Нет, на Осташкина должен
пойти лучший из наших стрелков!". Потом уж я узнал, что, выбежав
на крыльцо, Львович, завладевший „Смитом и Вессоном"4 Пика,
стрелял по Осташкину. Но случай спас этого изверга: одна пуля
прострелила ему шинель, другая сплющилась о металлическую пуго-
вицу. Напуганный Осташкин, сломя голову, кинулся в свой экипаж
и только погонял кучера.
В ответ на выстрелы Львовича раздалось несколько солдатских
залпов, перешедших в долгий, перекрестный „беглый огонь" по ок-
нам и дверям здания. Шальною пулею ранен был в спину сам Льво-
вич. А потом я увидел, как упал Гоц. Жутко было слышать, с каким
хриплым и свистящим звуком вырывалось из его груди дыхание:
пуля пронизала насквозь легкие, увлекая с собою, как оказалось по-
том, через всю рану шерсть с пальто и платья. На него всем было
больно смотреть. Эта картина неизгладимо врезалась мне в память;
стоит мне закрыть глаза — и опять она встает передо мною как жи-
вая...». Терешкович на несколько секунд закрыл глаза. И потом
продолжал:
«Мы думали, что он — приговоренный к смерти. Но его букваль-
но спас талантливый хирург Гусев. Спас, несмотря на то что рана его
не раз открывалась — это было дело загрязнявшей ее шерсти... Вся
ссылка, потрясенная вестями о нашей трагедии, бурлила, как в кот-
ле. Во всех ссыльных колониях денно и нощно шли митинги, выно-
сились резолюции протеста, строились бесчисленные планы, устрем-
ленные к одной цели: покарать, чего бы это ни стоило, виновников
зверства... Вопреки всеобщим тревогам, Михаил Гоц выжил и опра-
вился. И вопреки ожиданиям многих, не только не примкнул к раз-
ливавшейся по всей ссылке волне протестов, но наоборот: рассылал
3 Речь идет о револьвере французского оружейника Лефоше; данная модель ре-
вольвера была распространена в основном в 1850 — 1860-х гг.
4 Имеется в виду револьвер системы «Смит и Вессон», один из самых распростра-
ненных в 1870—1880-х гг. видов личного оружия.
234 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
направо и налево письменные увещания и заклинания все на одну и
ту же тему: „Довольно жертв!.."».
И в самом деле: личные переживания Гоца как прямого участника
якутской трагедии оборвались в тот момент, когда, попав вместе с
Зотовым под перекрестный огонь солдатских цепей, он упал, захле-
бываясь собственной кровью и как будто агонизируя... Агонизировал
и весь импровизированный красный «форт Шаброль»5 — клуб-квар-
тира Ноткина. Даже для женщин, ухаживавших за ранеными, не бы-
ло никакой возможности предаваться своему делу в помещении, на-
сквозь простреливаемом через окна, двери, чуть не щели... Ссыль-
ный Муханов попробовал было выбежать и водрузить на крыльце бе-
лый платок — символ сдачи, но так и не успел, убитый наповал пу-
лею, угодившей ему прямо в сердце. За его опасную миссию взялся
другой — Ноткин; но выстрел из хорошо пристрелянной винтовки
покончил и с ним, пуля попала прямо в висок. Третьим тщетно пы-
тался приостановить обстрел Шур, но труп его лег рядом с первыми
двумя. В это время, встревоженный вестью о происходящем, прямо
из города, с места службы, поспешно прибежал ссыльный Папий
Подбельский и, раздвинув цепь солдат, уже вскочил было парламен-
тером на крыльцо, но настигнутый меткою пулею, разделил участь
предшественников.
Охваченные какою-то безумною лихорадкою солдаты безудержно
вели обстрел и не хотели нйчего ни видеть, ни слышать. Даже при-
нявший над ними команду старший офицер Вадеев, повернувшись
лицом к своей цепи и с криком размахивая обнаженной шашкою,
едва смог приостановить стрельбу. И лишь тогда, размахивая боль-
шим белым платком, успела выбежать прямо на солдат жена опасно
раненного Коган-Бернштейна. Солдаты опять беспорядочной толпою
ворвались в дом, но зрелище, представившееся их глазам после дол-
гого обстрела беззащитных, расхолодило их боевой пыл. Кровопро-
литие остановилось...
Тогда наступила очередь расправы военно-судебной. Из архива
военной юстиции была воскрешена «Военно-судная комиссия» по за-
конам императрицы Екатерины II. Высочайшим именем по телеграм-
ме из Петербурга пришло напутствие в два слова: «наказать при-
мерно». О каком же суде могла идти речь? В качестве основной юри-
дической силы обвиняемых выступил тот же Гаусман. В ответ на ре-
шение комиссии судить всех по законам военного времени, с правом
применения ст. 219 военно-уголовного устава — о «вооруженном
5 «Форт Шаброль» — здание в Париже на улице Шаброль, где размещалась фран-
цузская антисемитская лига. В 1899 г. руководитель лиги Жюль Герен, забаррикади-
ровавшись в здании, в течение 38 дней сопротивлялся полиции, которая явилась аресто-
вать его по обвинению в агитации против пересмотра дела Дрейфуса. В конечном резуль-
тате руководитель лиги был осужден на 10 лет тюремного заключения.
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
235
восстании» — он указал, что такому суду по закону нс подлежат
женщины (числом 7) и несовершеннолетние (трое мужчин), дело о
которых должно быть выделено и передано гражданскому суду. На
этом его юридические возражения были оборваны громким возгла-
сом: «Довольно! Их разве всех переслушаешь? Выводи их вон!».
Так разрешена была формальная сторона дела.
Фактическая же сторона была проста. Зотов сам открыто при-
знал, что ранил Карамзина при самозащите от прицелившегося в
него офицера и столь же открыто заявил, что стрелял в губернатора
Осташкина как виновника бойни; и жалеет лишь о том, что пуля его
сплющилась о пуговицу губернаторской шинели. Коган-Бернштейн,
внесенный на носилках из-за перебитых пулею двигательных цен-
тров ног, не хотел иной участи, чем погибшие под перекрестным
огнем солдат. Что касается Гаусмана, все время до разразившихся
событий оспаривавшего целесообразность открытого столкновения,
то он столкнулся в лице суда с дружным полицейским сговором «хо-
рошенько проучить» вставшего им поперек горла «законника». На-
перекор всякой очевидности он и был выставлен главным зачинщи-
ком стрельбы — и принял это со спокойствием философа.
Подстегиваемое «высочайшим» указанием «наказать примерно»
допотопное военное судилище каждым словом и каждым жестом сво-
им послушно свидетельствовало о своем, никакому сомнению не под-
лежавшем, исходном положении: о полной и всесторонней виновно-
сти всех и каждого из подсудимых.
К смертной казни через повешение были первоначально приго-
ворены все без исключения! Но приговор все же был смягчен. Гоц,
Минор и еще два товарища стали каторжанами пожизненными; глав-
ное же ядро приговоренных — двадцатилстними, то есть практиче-
ски лишенными всяких шансов выжить. Две женщины — невеста
Мелыпина-Якубовича Роза Франк и жена Минора Анастасия Шсх-
тер — во внимание к тому, что они уговаривали осажденных подчи-
ниться всем распоряжениям властей (и тем самым во всяком евро-
пейском режиме были бы освобождены от всякой кары) получили по
четыре года каторги! Впрочем, для Гаусмана, не менее их уговари-
вавшего товарищей отказаться от всякого сопротивления, была со-
хранена петля совершенно так же, как для стрелявшего Зотова и для
Коган-Бернштейна.
Наутро следующего дня жену Зотова Евгению Гуревич вынули из
петли. Сестра ее, Софья Гуревич, со штыковою раною в животе, в
невыносимых страданиях скончалась через полчаса после ранения.
Было от чего после Якутска вопиять: «Довольно жертв!».
Лично Гоц за эти недолгие дни перешел через несколько граней
жизни. С пронзенными навылет легкими он был сначала единоглас-
но приговорен к смерти врачами. Затем он был приговорен к смерт-
ной казни через повешение судом. Потом получил новое убранство —
236 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
кандалы, а соответственно новому убранству и новые покои — ви-
люйскую тюрьму. Это для него было своего рода честью: вилюйская
каторжная тюрьма была когда-то специально выстроена для самого
Н. Г. Чернышевского.
Чернышевский! Имя-символ! Оно обязывало и призывало.
С момента, когда Гоц впервые перешагнул порог тюрьмы и вплоть
до духовного смотра самому себе, продиктованного ему этим именем-
символом, он сильно возмужал и вырос. Моральный рост измеряется
не календарными датами, но количеством и глубиной жизненных ис-
пытаний и переживаний.
На путь, изобилующий шипами и терниями, Гоц вступил, вопреки
годам своим, совсем не каким-то зеленым юношей с горячею голо-
вою. Привычка сосредоточиваться и уходить в себя, чтобы снова и
снова подытоживать все пережитое и перечувствованное, была отли-
чительной его особенностью с ранних лет. И над всеми импульсами
его юношеской пылкости всегда господствовала его сдержанная со-
средоточенность. Об этом неизменно свидетельствовало то неистощи-
мое терпение и самообладание, с каким Гоц умел выводить товари-
щей из тупика непрерывных трений и конфликтов, в которые запаль-
чиво вступали они с тюремным, конвойным и этапным начальством.
Вечно озабоченный тем, чтобы из неизбежных стычек выходить с
достоинством, Гоц тратил множество душевных сил, чтобы устано-
вить по отношению к этим простым пешкам правительственного
аппарата какое-то, вопреки всему, подлинно человеческое отноше-
ние. «Верьте, — вечно твердил он, — что по большей части это вовсе
не такие изверги, какими они порою выглядят, равняясь по директи-
вам власти. Чаще всего это просто равнодушные служаки, каждый
из которых „словно дьяк, в приказах поседелый, спокойно зрит на
правых и виновных, добру и злу внимая равнодушно, не ведая ни
жалости, ни гнева"». И Гоц пользовался каждым случаем, чтобы
снова и снова твердить товарищам: «Поверьте мне, они не стоят ни
всей силы вашего негодования, ни того, чтобы вы, со всеми ресурса-
ми вашего ума и сердца, тонули из-за них в вязкой трясине повсе-
дневных трений, склок и передряг». «Ни грубости, ни пьяные окри-
ки, ни площадная брань не должны затронуть ваше человеческое
достоинство чувствительнее, чем облаивание цепной собаки». Внеш-
няя, формальная логика во всем этом была, но Гоц не мог не отдавать
себе отчета, что логика эта поневоле превращается в мертвую, когда
словесные оскорбления и издевательства то и дело переходят в фи-
зические, перенесение которых требует от человека сил нечеловече-
ских. И чего только не пробовал Гоц, чтобы отвлечь товарищей от
мрачных мыслей и предчувствий! «Мы сами виновники нашей судь-
бы, - твердил он. — За революционную работу мы принялись без
должной подготовки — и теоретической, и практической, даже в
смысле техники конспирации. И вот она преждевременно прервана;
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)	237
мы сняты с наших постов, в сущности, недоучками; а это -- прямой
ущерб народному делу. Мы искупить его должны, а не мечтать о не-
достижимом реванше над оскорбителями. Сама жизнь наша не нам
принадлежит, а партии. В самых невыносимых условиях мы обязаны
думать лишь об одном: выкраивать хотя бы малейшие миги пере-
дышки и духовной свободы, чтобы наверстать потерянное время,
углубить и расширить свое миропонимание, выработать в себе
ясность и глубину мысли и выковывать металл собственной воли и
нравственного характера. А это требует абсолютного отстранения по-
вседневной тюремной и этапной партизанской борьбы с ближайшими
властями. Эта наша партизанщина практически бесплодна и бессиль-
на, а между тем она истощает нервную энергию нашу. Мы должны
жить не настоящим, оно беспросветно, а целеустремленностью, со-
средоточенностью всех мыслей на грядущем; должны знать „одной
лишь думы власть, одну, но пламенную страсть", диктующую выход
на свободу с более богатыми ресурсами знания и воли, чем те, с ка-
кими мы впервые вступили под своды тюрьмы... Сим победиши — и
ничем иным!»
Гоц нередко спрашивал себя: не предается ли он иллюзиям, при-
давая какое-то значение возложению на себя разных «дипломатиче-
ских» миссий в сношениях с начальством или даже просто с «соседя-
ми» по тюремным сидениям и этапным блужданиям — уголовными.
Много раз отвечал себе отрицательно — и снова за них брался.
Выпадали, впрочем, и на его долю моменты нежданного торжест-
ва. Такими были, например, визиты к ним смотрителя Тальянцева.
То был гроза самых закоренелых уголовных и бродяг, гигант мед-
вежьей силы, способный сбить человека с ног одним ударом кулака.
И вот этот человек приходил, скромно присаживался к какому-ни-
будь заключенному и принимался осторожно его предупреждать:
«Да, приговор ваш пришел, десяти лет Средне-Колымска вам не ми-
новать. Но вы не волнуйтесь; везде есть люди. Вы молоды — перене-
сете...». И с выступившими слезами на глазах прибавлял в утешение:
«Ведь все еще может перемениться... Ничего вечного на свете нет!».
Или в Якутске, тотчас же после обстрела, с какой заботливостью ук-
ладывал в сани раненых, бегал для них за водой и, едва не плача,
все извинялся перед ними за весь ужас происшедшего простой доб-
ряк-фельдфебель! Или в каком ужасе был принимавший их в тюрь-
му и не скрывавший своего сочувствия смотритель Николаев, а по-
том, после казни над тремя приговоренными, упавший в глубокий
обморок. Но, может быть, ничто не доставило Гоцу такого чувства
глубокого удовлетворения, как спонтанные, никакими организация-
ми не подготовленные всенародные проводы «якутян» из Вилюйска
в Акатуй: до самой пристани провожала их стоящая по обеим сто-
ронам дороги сплошная стена народа, растрогавшая их до глубины
238 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
души! Невидимая нить протянулась в это время между населением и
ссыльными.
Недаром Гоц откликался на все это воззванием: «Довольно
жертв!». Особенно взволновала его история с гневным протестом
одной из групп ссыльных (Кранихфельда, П. Грабовского, Уланов-
ской, Ожигова и других), поплатившихся за него осуждением на веч-
ное поселение в Сибири. «Этого еще недоставало, чтобы наша зло-
счастная якутская эпопея стала чем-то вроде снежного кома, — су-
мрачно говорил Гоц. — Начав объяснение свое с Осташкиным и убе-
дившись, что такой тип ни перед чем не остановится, я не должен
был допускать других до участия в нашем с ним споре. Надо было
или вовсе не начинать с ним конфликта, или, начав, тут же и закон-
чить тем способом, за который с опозданием схватился наш бедный
Львович. Это единственный язык, который Осташкины понимают.
А мы избрали максимум жертв при минимуме результатов... А впро-
чем, осташкиными руками нас били Дурново и Плеве, а точнее го-
воря, — их высочайший хозяин. И мы, дети „Народной воли", не
нашли ничего лучшего, как размениваться по мелочам! Мы даже не
понимаем всей величины разницы между ними и нами. А она в том,
что одно дело — борьба, ведомая авангардом движения, и другое —
ведомая его арьергардом. На нашу долю выпала арьергардная борь-
ба, и нечего дивиться, что завершилась она белым платком капиту-
ляции. Вот что горше всего, и вот почему я искажаюсь от боли при
виде тех, кто выступает в роли подражателей нам...»
Но этот свой скорбный итог Гоц приберегал для будущего. Пока
же... Один из товарищей Гоца писал: «Человек ко всему привыкает,
даже к тюрьме с ее бессмысленной жизнью, бессмысленной работой
и безнадежной надеждой. И мы свыклись, выработали систему про-
зябания, чтобы не умереть... Но промежутки все же худо ли, хорошо
ли, заполнялись: у кого — изучением иностранных языков, у кого —
толстыми томами „всемирной истории" допускаемых даже в тюрьмы
классиков историографии — Шлоссера или Вебера... Михаил Гоц
упорно глушил боль души наукой. Он изучал историю и филосо-
фию».
«Глушить боль души наукой»... Легко сказать, но не всегда легко
выполнить. Правда, первое трехлетие каторжного существования
Гоца в этом смысле что-то обещало. Начальником тюрьмы был дело-
витый, уравновешенный и хозяйственный казачий офицер. Он знал
свое дело — строгую изоляцию тюрьмы от внешнего мира; а сверх
того все его внимание поглощали вопросы финансового содержания
тюрьмы и отчетности по ее благоустройству. Во имя порядка и безо-
пасности порученной ему каторжной твердыни он, разумеется, твер-
дою рукой поддерживал в своем «гарнизоне» культ дисциплины и
субординации. Но внутри тюремной ограды ссыльное «народонасе-
ление» было предоставлено самому себе. Весенние огородные рабо-
Гоц Михаил Рафаилович (1866- 1906)
239
ты, квашение и засол впрок овощей, заготовка дров, топка печей в
помещениях, кухне и бане, стирка, уборка, мытье полов, все вообще
работы по поддержанию чистоты и гигиены, вплоть до очистки зи-
мою тюремной территории от грандиозных сибирских снегопадов и
заносов, - все это входило в сферу хозяйственного самоуправления
заключенных. А при высоком уровне сознательности и технической
выучки «политических» такое самоуправление функционировало по-
добно часовому механизму, чрезвычайно упрощая и облегчая задачи
администрации. К тому же деловитый казачий офицер нс видел вре-
да и в кое-каких культурных начинаниях ссыльных, вроде устройст-
ва ими любительских спектаклей для конвойной команды и казаков,
ничего подобного дотоле не видавших, а поэтому приходивших от
них почти в ребяческий восторг.
Но вся эта «идиллия» длилась недолго. Изнутри ее подкосила
смерть деловитого казака-хозяйственника, а извне — налетевшая
гроза в виде главного тюремного начальника Галкина-Врасского, су-
хого, черствого и упрямого бюрократа, преклонявшегося перед прус-
ским режимом вообще, тюремным в особенности. Специальная тюрь-
ма для политических противоречила всем его понятиям. Свою ре-
форму каторжного быта начал он с создания «новейшей» образцовой
тюрьмы в Акатуе. Не только обособление в тюрьмах политических и
уголовных контингентов, но даже и всякое вообще различение между
теми и другими было упразднено. Живым воплощением реформы
Галкина-Врасского явился и столь же новый тип образцового началь-
ника, вошедший в летопись тюремного быта под красноречивою
кличкою «Шестиглазый». Шествия его по тюрьме со смотрами,
проверкою и перекличкою заключенных, с постоянными оглашения-
ми всевозможных правил, приказов и угрожающих предостережений
превращались в какие-то парадные церемонии, которым могли бы
позавидовать сатрапы древней Персии. Все было направлено к одной
цели: вытравить из «политика» самую мысль о себе как о личности,
уравнять его с бродягами, профессиональными ворами, грабителями
и превратить в экземпляр тюремного стада, умеющего только «есть
глазами начальство», вскакивать от окрика «Смирно — шапки до-
лой!» и трепетать всем телом от угрозы: «В карцерах заморю!»...
Но вот с воли стали прорываться вести, заставлявшие сильнее
биться сердца и выше поднимать головы. Оказалось, что вовсе не
бесполезным было охватившее всю ссылку волнение из-за кровавой
расправы над политическими в Якутске. Оно перекинулось в Россию
и оттуда громким эхом отозвалось в Европе. Огромную роль при
этом сыграла поездка по России и Сибири человека, дотоле склоняв-
шегося перед мощью самодержавного режима, — американца
Дж. Кеннана.
Предпринимая свою поездку, Кеннан искренно был убежден, что
добросовестное и тщательное изучение даст ему возможность высту-
240 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
пить с убедительной для всех реабилитацией роли русского самодер-
жавия в борьбе с «антигосударственными элементами». Власти встре-
тили его замысел с полной благосклонностью, и Кеннан получил не-
ограниченную возможность объехать все места ссылки. И сам он не
имел и тени предчувствия того, что по мере вникания в суровую и
неприкрашенную правду действительной жизни его первоначальный
замысел окажется чистейшей иллюзией и разлетится, словно карточ-
ный домик. Однако у Кеннана хватило мужества пересмотреть от А
до Я составленную себе «из прекрасного далека» общую картину
русской действительности. Выход в свет его монументального труда
«Сибирь и ссылка» произвел в Европе и Америке впечатление разор-
вавшейся бомбы. Силу этого впечатления в Англии, например, мож-
но было измерить хотя бы тем, что даже чопорный и стилизованно-
равнодушный британский парламент поставил в свой порядок дня
запрос о якутской трагедии, низведшей нравы и мораль самодержав-
ной России на уровень, близкий к уровню полицейского режима
«кровавого султана» Абдул Гамида и его башибузуков.
Озабоченное катастрофическим падением своего престижа в Евро-
пе и Америке русское правительство растерялось. Поспешить со
смягчениями и уступками? Но это значило бы косвенно признать
справедливость красноречивой обличительной работы Кеннана. По-
пробовать начисто отрицать ее? Но за появлением книги Кеннана по-
следовал ряд крупных побегов из Сибири, давших миру целый ряд
живых свидетелей и участников событий, описанных Кеннаном. Пе-
тербургу пришлось избрать средний путь: сглаживать тяжелое впе-
чатление рядом мелких и постепенных смягчений под видом прояв-
ления «высочайшего» милосердия, приноравливая их по возможно-
сти к разным династически-торжественным датам, отмечаемым акта-
ми амнистии.
Первый же скупой шаг в этом направлении отразился на личной
судьбе Гоца. В 1894 году скончался император Александр III. Всту-
пление на престол Николая II повлекло за собой пересмотр «якут-
ского судебного процесса». «Бессрочные» приговоры были аннули-
рованы. Бывшим «вечным каторжанам» осталось доканчивать свое
наказание так, как будто оно было «ссылкой в Восточную Сибирь на
десять лет, считая со дня произнесения приговора». Гоцу, таким
образом, оставалось дожить в Сибири до 7 августа 1898 года, а затем
отбыть четыре года гласного надзора в Европейской России без пра-
ва въезда в столицы.
В 1896 году он вышел на «поселение» в Курган, откуда ему раз-
решили перебраться в Семипалатинск. Там он вместе с прошедшим
тоже через Акатуй поэтом Мельшиным-Якубовичем вошел в основ-
ной литературный штаб местной газеты «Степной край». И вот со
страниц этой «степной» газеты ссылка услышала имена своих люби-
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
241
мых идеологов — Лаврова и Михайловского, хотя цензурные усло-
вия этого глухого района были нелегкие.
Гоц оживал душою. Под «гласный надзор» ему удалось попасть в
Одессу. Там он был поставлен во главе местного филиала знамени-
той «чайной фирмы» и успел доказать на деле свой талант организа-
тора. Он становился надеждою всего клана Высоцких. Но эту наде-
жду следовало оберегать. Решено было отправить его за границу на
отдых и на попечение лучших европейских специалистов, способных
вернуть ему былое здоровье и силы. Хлопоты магнатов чайной про-
мышленности быстро увенчались успехом, и Гоц прибыл в Париж.
Но ему не пришлось застать Лаврова, о чем он так сильно мечтал, —
того уже унесла смертельная болезнь. Не попал он и на его похо-
роны, на которые съехались многие ветераны эмиграции, принявшие
тогда участие в организации Аграрно-социалистической лиги. Лично
для меня это означало отсрочку знакомства и тесного сближения с
Гоцем почти на год.
Мое знакомство с Михаилом Гоцем началось в Бернс.
У нас тогда побывал Г. А. Гершуни, уехавший потом в Париж,
где ему предстояло вести переговоры о вступлении тамошней лите-
ратурной группы «Вестника русской революции» в общую налажи-
вающуюся тогда объединенную партию социалистов-революционе-
ров. Главным редактором «Вестника» был Н. С. Русанов, вырабо-
тавший программу журнала вместе с И. А. Рубановичем. В число ос-
новных сотрудников входили все продолжавшие по традиции носить
старое, почетное имя народовольцев, а также и люди младшего по-
коления. К этим двум категориям прибавилась третья — только что
основавшаяся Аграрно-социалистическая лига. Михаил Гоц, чье имя
как участника «Якутской трагедии» было широко известно в
эмиграции, приехав в Париж, примкнул там к группе того же «Вест-
ника»...
Многих из нас, давших согласие войти в число постоянных со-
трудников журнала, в том числе меня и ближайшего друга моего
Ан-ского, от центральной редакции «Вестника» отделяло отношение
к крестьянскому вопросу: мы ожидали, что ближайшие годы будут
ознаменованы выступлением на политическую авансцену страны
массового аграрного движения. Напротив того, Русанов оставался —
в соответствии с настроением большинства народовольцев эпохи за-
ката и ликвидации Исполнительного Комитета ~ полным скептиком
по отношению к нашим аграрно-революционным перспективам:
«смотрел букой на мужика», как выражался С. Слетов. Гоц, с нами
увидеться еще не успевший, был вполне в курсе этих разногласий.
Гершуни дал нам знать, что поездка его в Париж увенчалась пол-
ным успехом и что оттуда в ближайшем времени явится человек для
свидания и сговора со мною по вопросу о перспективах и планах, о
которых ранее он беседовал с нами в Берне.
I(j Заказ № 2Ы6
242 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах '
Однажды, когда я сидел за какой-то новой статьей для «Русского
богатства», в мою рабочую келью постучался человек, наружность
которого показалась бы незначительною, если бы не его необыкно-
венно живые, умные, дышащие проницательностью глаза и не под-
купающе милая улыбка.
— Я — Гоц, давайте знакомиться, — как-то особенно просто и
серьезно сказал он.
Это было в ноябре 1901 года. Гоц прямо взялся за деловую часть
своего приезда, и при том казалось, всего лишь за одну ее частность.
Но вопрос о ней он сразу поставил так, что она разрослась в ши-
рочайшую перспективу, увязавшую между собою все разветвления
нашей эмигрантской жизни и работы.
— Вы уже знаете от Дмитрия, какой удар нанесен в России нашей
едва сложившейся партии. Это гибель большой нелегальной типо-
графии в Томске. Но дубликаты всех рукописей, составлявших по-
гибший № 3 «Революционной России», сохранены и привезены сюда.
Там считают делом чести ответить на арест типографии и рукописей
быстрым выходом и распространением того же номера. Его, значит,
надо напечатать здесь немедленно. Кроме того, Дмитрий не надеется,
чтобы ему сразу же после возврата в Россию удалось установить но-
вую подпольную типографию. А тогда будет лучше, если он еще на
два-три номера соберет там весь материал и перешлет сюда. Вот он
и просит, чтобы я и вы на это время взяли на себя обязанность
окончательного оформления и редактирования этих двух-трех но-
меров. Дело это, конечно, небольшое и нетрудное, и он не сомнева-
ется, что мы оба сделать это согласимся и удачно выполним. Но... —
Гоц задумался и вдруг, совершенно переменив весь тон, в упор задал
мне вопрос: — Скажите мне откровенно: верите ли вы, что все это
так будет? Я сомневаюсь. Составление первого номера в России
началось с конца 1899 года; первый номер помечен 1900, второй —
1901 годом, третий вышел бы теперь или немного спустя, словом, на
рубеже 1901 и 1902 годов. По одному лишь номеру в год — разве это
орудие пропаганды? Это просто крик «ау», сигнал, что мы еще жи-
вы... Так это или нет?
Я над этим вопросом особенно пристально не задумывался, но
факты говорили сами за себя; и мне оставалось только кивнуть голо-
вой в знак полного согласия.
— Надо же мыслить последовательно. Если уж однажды при-
шлось бежать с материалом за границу, так нечего самих себя обма-
нывать. Надо начать с переноса всей работы по составлению, редак-
тированию, выпуску печатного органа сюда. Надо рассчитывать, что
этим создается не случайный и чрезвычайный, а обычный порядок.
Нам тут спорить нечего и не с кем. Найдется возможность иметь
регулярно работающую там типографию — чего же лучше? Делайте!
Но даже в этом случае ни заграничной типографии, ни заграничной
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
243
редакции закрывать нельзя. Пусть они будут запасными, всегда гото-
выми заменить провалившуюся в России. Так говорит логика. А опыт
говорит еще больше: планы поставить регулярно выходящий под-
польный орган в самой России всегда останутся писанием тростью по
воде, реальным же останется лишь выход его за границей.
У меня и на это нс было ни тени возражений.
- Я Дмитрию все это изложил, и мне кажется, что внутренне он
целиком со мной согласен, вернее, сам думает, а может быть, и рань-
ше меня думал о том же. «Не будем предрешать, не будем загляды-
вать слишком далеко», — говорит он. Я его понимаю: сразу провести
в России отказ от мысли иметь свой тут же, на месте, создаваемый
орган и положиться в этом деле целиком на заграницу — дело труд-
ное, а может быть, сейчас еще и невозможное. Да и за границей сразу
начать формирование постоянной, на годы, редакции, вероятно, воз-
будило бы такие проблемы эмигрантского местничества, что, пожа-
луй, вместо дела возникла бы новая склока. Вот, если я не оши-
баюсь, почему Дмитрий предпочитает постепенность, скромно очер-
ченные временные решения — радикальным. Вот почему я говорю:
не будем обманывать себя! Как говорится: едешь на день, а хлеба
бери на неделю; так и тут: соглашаешься взять на себя просмотр,
обработку и, может быть, дополнение двух-трех номеров, составляе-
мых в России и оттуда пересылаемых нам, а готовься вплотную
впрячься в редакционный хомут и везти — все равно, будут ли
приходить из России статьи и великолепные корреспонденции, или
лишь отрывочные вести да сырые материалы.
Гоц смело развертывал передо мною широкие перспективы, и я
отдавался им с полным воодушевлением. Никакого преувеличения
или ошибок в калькуляции у него не замечалось, скорее наоборот.
Я тогда же ему ответил, что особенностью момента считаю смену не-
давнего политического затишья все нарастающим общественным
подъемом. А это требует смелого увеличения всех масштабов нашей
работы, только бы нас не подкосило «узкое место» — наши скудные
финансовые возможности. А литературных сил вокруг нового орга-
на, на мой взгляд, нам можно собрать более, чем когда-либо.
— Разумеется, теперь можно делать ставку на этот подъем. Он
даст и новые источники денежных возможностей: этим я займусь и
за успех ручаюсь. Собрать сил здесь тоже можно гораздо больше,
чем удавалось доселе. Но для этого надо прежде всего собраться бу-
дущим собирателям. Где? Когда-то, во времена Герцена, естествен-
ным центром для этого был Лондон. Теперь он сходит со счетов: это
мы видим на примере лондонского Фонда вольной русской прессы и
того же «Накануне» Эспера Серебрякова, правда, их подрезала
смерть главной их литературной силы — Степняка-Кравчинского.
Остаются Париж и Женева. Париж был бы лучше всего, если бы не
интриги, связанные с налаживанием исподволь назревающего рус-
244 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ско-французского союза, ради преуспевания которого нас, русских
эмигрантов, нс нынче завтра могут попросить «сматывать удочки».
Остается Женева. Она представляет еще одно удобство: на месте мы
имеем старую типографию «Вестника „Народной воли"»; она хоть
завтра перейдет в руки партии, так сказать, по наследству. Я уже на-
щупывал почву, и за это тоже вполне ручаюсь. Но редакция и типо-
графия должны быть в одном месте. Что же, перетаскивать нам всю
типографию в новое место, где обоснуется редакция? Куда? И доро-
го, и хлопотно. Так не проще ли редакции сосредоточится там, где
уже обосновалась типография? Что до меня, — я готов. Но вот вы...
Почему вы забрались в какой-то захолустный Берн? Что-нибудь при-
крепляет вас к нему?
-- Ничего особенно серьезного. Во-первых, до него я жил тоже в
очень захолустном Цюрихе. В Женеве у меня в ту пору не имелось
ни единого знакомого. А в Берн меня, в сущности, зазвал Житлов-
ский, с которым я очень сблизился, да и большой соблазн представ-
ляла его собственная богатая философско-социологическая библио-
тека. Но интересы дела, конечно, выше всего. Если понадобится,
хоть завтра переменю Берн на Женеву.
Гоц пробыл в Берне дня два или три. Взаимное понимание между
нами, а главное, взаимное влечение друг к другу сделали большие
успехи. Все вопросы были решены, и Гоц двинулся прямо в Женеву
налаживать туда наше переселение и все необходимое для перенесе-
ния туда работы и нашей личной, и будущего маленького «центра».
Выбор резиденцией «Революционной России» Женевы, совер-
шенно в стороне от уже сложившихся и «обжитых» левонародниче-
ской эмиграцией центров, казался тогда случайным организацион-
ным экспромтом, подсказанным чисто техническими соображениями.
Однако не совсем случайно накануне нашего решения аналогичный
шаг был сделан и нашими политическими соседями и «друго-врага-
ми» социал-демократами. Но у них шаг этот определился явственнее
нашего, как осторожное обособление «детей» и «отцов».
Известно, что когда из России за границу прибыла основополож-
ная «тройка» будущей «Искры» — Ленин, Мартов и Потресов, —
то решающее свидание их с Плехановым, перед которым издали они
благоговели, подействовало на них так, как будто их окатили ледя-
ной водой. Плеханов не представлял себе дела иначе, как издание
«Искры» в Женеве под его собственной, самой непосредственной ли-
тературно-политической опекой. Приехавшие за границу молодые
лидеры инстинктивно порешили тогда увезти свое детище в Герма-
нию; гласно это было обосновано возможностью найти там приют
под крылышком германской социал-демократии, духовной прароди-
тельницы всех европейских социал-демократических партий, открыв-
шей своей русской поросли родственные объятия. Однако же, когда
германский политический режим оказался для работы «Искры»
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
245
угрожающе стеснительным, ее первооснователи и тут возврату в Же-
неву предпочли далекий Лондон.
В нашей среде, правда, обстановка была существенно иной. В есте-
ственной иерархии наших эмигрантских лидеров главенствующее ме-
сто, подобно Плеханову, занимал П. Л. Лавров. Как перед своего
рода «Монбланом учености», перед ним преклонялись. Но он был
совершенно лишен резко авторитарных черт, отличавших Плехано-
ва. Он всегда скромно признавал себя человеком кабинетной мысли
и никаких притязаний на непосредственное «водительство» фалан-
гою русских борцов не имел. Он, напротив, чутко прислушивался к
их голосу и готов был служить им рупором по отношению ко всему
зарубежному миру; даже там, где по отношению к мнимым или не-
сомненным промахам и ошибкам русских товарищей оставался «при
особом мнении», неизменно являлся для них лишь мягким и друже-
ственным советником. Но не суровым критиком и не резким обличи-
телем. Никому и в голову не пришло бы уходить от него на почти-
тельную дистанцию ради ревнивого оберегания своей литературно-
политической независимости. Но когда наше собственное дело за
границей едва начиналось, тоже уже пройдя зародышевую фразу
свою в глубочайших недрах самой России, П. Л. Лавров уже кончал
свой жизненный путь, и мы могли, думая о нем, лишь вспоминать
пушкинскую фразу: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя,
благословил».
И в другом смысле положение наше за рубежом тогда сильно
отличалось от социал-демократического. «Ревтройка» Ленина, Мар-
това и Потресова была лишь передовым отрядом пионеров, прокла-
дывавшим дорогу им: целой веренице активных работников — тех
сливок молодой марксистской интеллигенции, которые отстаивались
в многочисленных местных «союзах борьбы за освобождение рабо-
чего класса». Образование аналогичных местных филиалов нашего
направления сравнительно с ними сильно отставало, идя все время с
запозданием. Завязывание связей с Россией и приток свежих сил из
нее к народническо-народовольческим центрам эмиграции с конца
80-х годов были вовсе приостановлены. В частности, лично мой при-
езд за границу был отмечен в этих центрах с интересом, но не без
примеси скептицизма; из России как будто прилетела первая ласточ-
ка, но кому же не известно, что первая ласточка еще не делает вес-
ны? Меня иные уже рассматривали как предчувствие грядущей орга-
нической «смычки» с Россией, но не более того, тогда как приезд Ле-
нина, Мартова и Потресова для социал-демократической эмиграции
уже был самою этой смычкою во плоти и крови.
Тем не менее приезд Гершуни означал и для нашего течения боль-
шой поворот: какую-то инстинктивную тягу новой эсеровской генера-
ции к «политическому самоопределению». Тяга эта была вначале как
бы заочной. «Революционная Россия» первоначально ставилась в са-
246 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
мой России чисто внутренними силами; когда провал в Москве вер-
хушки Северного союза социалистов-революционеров и его типогра-
фии под Томском заставил на время перебросить ее в безопасный за-
рубежный «тыл», основоположники партии в России опасались, как
бы редакция ее не уподобилась «футбольному мячу», перебрасывае-
мому от одной футбольной команды — одной из ревниво относящих-
ся друг к другу традиционных эмигрантских фракций — к другой.
Вот почему Гершуни имел твердую директиву - обеспечить за «Ре-
волюционной Россией» нейтральную позицию по отношению ко всем
прежним эмигрантским фракциям с их старыми трениями и счетами.
Выбор Гоца и меня во временную редакцию объяснялся тем, что
мы были в рядах эмиграции новопришельцами, принесшими с собою
свежие голоса из России. Устами Гоца говорили «резервы револю-
ции» из тюрьмы, каторги и ссылки. Я же воплощал собою молодую
поросль из глубин русской провинции. От нас россияне уже жда-
ли — легко сказать! — готовности и способности провести среди за-
матеревших в старых счетах и распрях эмигрантских котерий ту же
самую всеобъединяющую работу, которая в России только что спая-
ла во всероссийском масштабе наряду с социал-демократическим
единством такое же эсеровское. Но быт эмиграции, подобно глухой
ссылке, являлся всегда питательной средой для консервирования
старых счетов и антипатий. Правда, мне уже удалось не без успеха
добиться в этой среде значительной консолидации сил в рамках
Аграрно-социалистической лиги, которая с самого начала была объ-
явлена простым персональным объединением со скромными частич-
ными задачами, без претензий на разрешение всего конгломерата
проблем, на который простирается компетенция настоящей «пар-
тии». На сей же раз дело пошло уже о направлении «всех живых
сил» нашего направления под единое партийное знамя, развевающее-
ся над синтетической программой и соответствующей ей тактикой и
стратегией; а их еще надо было угадать, развернуть и обосновать.
Сознаюсь: при всей вере в себя и свойственном молодости энтузиазме
я не мог не понимать, что в качестве «Вениамина партии» претендо-
вать на должный авторитет и престиж среди эмиграции, далеко пре-
восходящей меня летами и жизненным опытом, не могу. И вот тут-
то провиденциальным союзником и руководителем явился для меня
человек с такой рекордной политической биографией и тюремно-ка-
торжным мартирологом, как Михаил Гоц.
Но именно потому, что так ценен для меня был Гоц, его «отход»
от Парижа к Женеве вызвал в Париже беспокойное неудовольствие,
граничившее с оппозицией. В Париже, правда, остался «Вестник
русской революции» с И. Рубановичем и Н. Русановым во главе.
Они считали долгом своим строго придерживаться правоверной на-
родовольческой традиции. Но тогда, в момент своего выделения из
«землсвольчества» и раскола с «чернопередельцами», многие наро-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
247
довольческие лидеры поддались сильному крену в сторону умаления
непосредственных перспектив широкой массовой работы и организа-
ции, с соответственным преувеличением шансов непосредственной
борьбы с самодержавным режимом — борьбы, превращающейся в
нечто вроде «поединка» героического революционного авангарда с
охранкой, жандармерией и полицией. Несколько смягчая этот былой
абсолютный скептицизм, редакция все же и в первое время считала
нужным предостерегать против веры в крестьянство как в активную
силу революции. Один из видных работников партии, Степан Сле-
тов, которому я передал все наши тамбовские связи, говорил, что
редакция «Вестника» в то время еще «смотрела на мужика букой».
Он на собственном опыте в этом убедился, когда передал редакции
свою статью «У земли». Хотя в статье этой он лишь суммировал ито-
ги нашей работы в деревнях Тамбовского края, а частью и соседних —
Воронежского и Саратовского; и хотя данные того же опыта годом-
двумя ранее подробно рассказывал и я, к содержанию «У земли»
редакция отнеслась с большим недоверием — так оно было для всех
неожиданно. И лишь после разразившегося в полтавско-харьковском
районе аграрного движения решилась опубликовать статью, да и то
не без некоторых смягчений. Часть товарищей моих с пылким
С. А. Ан-ским во главе уже и раньше была настолько недовольна
редакцией «Вестника», что даже была склонна демонстративно отка-
заться от участия в нем, и я не без труда уговорил их воздержаться
от подобной тактики фактического бойкота журнала. В Париже ту
же линию поведения избрал и Гоц, без всякого сговора со мною ста-
равшийся примирить редакцию и критиков ее маловерия по отноше-
нию к деревне, убеждая, что все подобные разногласия «сгладятся»
в процессе совместной работы. Его любимой фразой была: «Все
утрясется».
Тем не менее Гоц зорко следил за тем, чтобы даже из этого ма-
ленького зернышка возможного в будущем конфликта не разрослось
чего-либо более серьезного. Особенно ценил он в этом отношении
Аграрно-социалистическую лигу. Залогом «процесса совместной ра-
боты» именно в ее рамках он считал персональное участие возможно
большего числа влиятельных эмигрантских фигур народовольческой
окраски: вернее этого ничего не гарантировало бы от возрождения
напрасных страхов «биться, как рыба об лед». Он сам вскоре всту-
пил в Лигу, предварительно направив в нее своего ученика и друга
с гимназических лет К. Терешковича; он радовался вступлению в
Лигу редактора лондонского журнала «Накануне», видного члена
народовольческой петербургской военной организации Эспера Се-
ребрякова; но более всего он торжествовал по поводу участия в Лиге
сочлена редакции «Вестника» И. Рубановича, хотя тот держался в
ее рядах скорее как наблюдатель, чем как деятельный сотрудник.
И все время тревожился Гоц из-за того, что по-прежнему упорно
248 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
уклонялся от вхождения в Лигу Н. С. Русанов. Тревоги Гоца в конце
концов не оправдались: на первом, Иматрском, съезде ПСР не толь-
ко Рубанович, но и Русанов уже выступали в качестве, так сказать,
самых «ортодоксальных» эсеров; не столько все внутрипартийные
прения по вопросу о тактике в деревне, сколько сама реальная дей-
ствительность их убедила в жизненности программно-тактических
перспектив и планов наших, которым первоначально они внимали не
без колебаний и оговорок.
Гершуни вместе с Гоцем нашли удовлетворившую основателей
«Вестника» формулировку, официальным органом партии объявля-
ется «Революционная Россия», теоретическим же органом се «в силу
состоявшегося соглашения» будет «Вестник», «руководящие прин-
ципы которого разделяются партией». Таким образом, у нас про-
изошло то же, что несколько ранее произошло у социал-демократов:
журнал «Заря» остался в руках «стариков» органом марксистской
идеологии, а в руках молодежи боевым политическим органом —
«Искра», причем и резиденции обоих органов были осторожно обо-
соблены.
Но Гоц не успокоился, прежде чем смог предоставить Рубановичу
и Русанову средства еще и для периодического издания «Русской
трибуны» («La Tribune Russe») для систематического осведомления
заграничных социалистов и вообще заинтересованной русскими де-
лами иностранной читающей публики. И тогда он со спокойным
сердцем мог уехать из Парижа и целиком отдаться вместе со мною
редактированию «Революционной России».
Провожая Гершуни в Россию, Гоц умолял его не торопиться с по-
становкой новой центральной типографии во избежание нового про-
вала и клялся, что правильный периодический выход газеты и до-
ставка ее на приемные пункты по ту сторону границы будут обес-
печены. В первом же номере читателям был обещан «по возможности
ежемесячный» ее выход; и это обещание не только было выполнено,
но даже перевыполнено: формат газеты через несколько месяцев был
увеличен вдвое; затем ежемесячный выход был заменен двухнедель-
ным; потом в промежутках между очередными номерами мы стали
издавать то «Летучие листки» газеты, посвященные крупным боевым
актам, то специальные дискуссионные «приложения» по спорным
вопросам программы и тактики. Что же касается до очередных номе-
ров, то вместо предполагавшихся первоначально двух-трех номеров
мы выпустили 77, причем последний, прощальный, вышел в трех
отдельных выпусках по мере отбытия в Россию в 1905 году всего,
кроме, увы, безнадежно больного Гоца, литературного штаба газе-
ты...
Гоц отдавал много времени и сил партийной и идейной жизни, ли-
тературе в частности. В литературной работе — самой «персональ-
ной» по внутренней своей природе — он всегда был ярким вырази-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
249
телом хорового, а не сольного начала. В нашем боевом партийном
органе он был сторонником анонимных актуально-директивных по-
литических статей; лишь чисто литературные, мемуарные и фило-
софско-теоретические он предлагал выделять за личными подпися-
ми. У нас были не редкостью статьи так основательно продуманные
и проработанные сообща, что потом, при отдельном их издании, то-
варищи останавливались в затруднении — каким из наших имен их
подписывать? И изобретали какой-нибудь «сборный» псевдоним,
вроде инициалов Р. Р. или даже Р. Р. Р. (разумей: «Революционная
Россия» или «Редакция „Революционной России"»).
Гоц охотно тратил массу времени на стилистическую обработку
мелких заметок и корреспонденций, присылаемых из разных концов
России и часто набросанных наспех, коряво, нескладно, а то и мало-
грамотно. С такою же любовью засиживался он и над составлением
разных сводок, текущей хроники, газетных отголосков - всего того,
в чем его личный вклад тонул в некой «обезличке»... Вообще поня-
тия о «черной работе» для него не существовало. И в этом смысле я
считал его редактором исключительно уравновешенным и одаренным
самообладанием и чувством такта — стоящим выше меня, ибо в моей
натуре было гораздо больше стихийной стремительности и готовно-
сти, например, с головой уйти в политические бури и схватки.
В значительной степени под влиянием Гоца наша партийная лите-
ратура того времени умела сохранить чувство меры, выдержки, само-
контроля и сдержанного, холодного собственного достоинства, когда
ей приходилось отстаивать свои идейные позиции под самым настоя-
щим ураганным огнем нападок, вышучивания, высмеивания, оскор-
бительных издевательств всякого рода, которым подвергалась она от
Плеханова справа до Ленина слева.
«Мы все хорошо помним еще, — писал Л. Э. Шишко, — с какою
уверенностью в своем теоретическом превосходстве относились тогда
призванные властители дум к новым и странно звучащим словам
людей, которых, по выражению Плеханова, „всех можно было уса-
дить на одном диване". Но надо было также видеть, с каким спокой-
ным юмором и веселым блеском в своих умных глазах относился
Михаил Рафаилович Гоц к этому традиционному идейному высоко-
мерию. Редкая устойчивость мысли и неисчерпаемый запас умствен-
ной энергии составляли один из его отличительных признаков. Я не
запомню, чтобы Гоц хотя бы на одну минуту был удручен зрелищем
великой и, как казалось иногда, непобедимой армады теоретических
противников. Его никогда не покидала в этой, сначала очень нерав-
ной, борьбе веселая улыбка и часто очень остроумная шутка».
Не все, однако, в нашем кругу обладали таким завидным добро-
душно-улыбчивым спокойствием. Я вспоминаю, например, какую бу-
рю чуть было не вызвала у нас одна выходка, неожиданно проско-
чившая в бундовской прессе. Кто-то, уж слишком пылко желая
250 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
проявить суверенное презрение к «народнической» идеологии вооб-
ще и эсеровской в частности, дошел до того, что, поглумившись над
целым рядом ходких в нашем теоретическом обиходе понятий, выра-
зил высокомерное изумление по поводу того, что мы вновь пытаемся
ввести в словарь современного социализма «все это поганье». Обро-
ни подобную фразу какой-нибудь полуграмотный местечковый гово-
рун, никто бы, возможно, и ухом не повел; но в таком тесном мура-
вейнике, каким была эмигрантская Женева, через несколько часов
уже все и каждый знали, что статья с этим «полемическим перлом»
вышла из-под пера одного из самых солидных бундовских центрови-
ков, носившего кличку «Владимир» (Коссовский). При таких усло-
виях выходка переставала быть случайно сорвавшимся с языка неос-
мысленным словом, а приобретала характер намеренно вызывающе-
го и грубого оскорбления.
Горячих молодых голов в эмиграции всегда более чем достаточно,
и можно было опасаться целого ряда личных столкновений и схва-
ток. К этому делу уже и шло. Гоц спешно вызвал меня, и тотчас же
было решено потушить в самом зародыше искру для разжигания
дурных страстей. Не помню в точности, кто из нас первый придумал
выход — объяснять направо и налево всем, что здесь произошло не-
доразумение по незнанию языка: грубое уличное слово «погань» сме-
шано с латинским «paganus», что в худшем случае значит не более,
чем «языческое» или «еретическое», а потому лишенное обидного
или оскорбительного смысла. Нас при этом нисколько не занимало,
вкусил ли бундовский эмигрант латинской премудрости и подозре-
вал ли он, что вульгарное «поганый» на самом деле произошло из
неимоверно искаженного «paganus»; нам было достаточно утилитар-
ной ценности нашей филологической импровизации в целях разреже-
ния сгустившейся атмосферы. Ничто лучше смеха не успокаивает на-
чавших пошаливать нервов.
А нервы эмиграции были натянуты. Между русскими социал-де-
мократами и русскими анархистами уже на собраниях дело доходило
до рукопашной. Вспоминались предания Женевы 70-х годов, когда
«стенкой на стенку» рвались ходить друг на друга из-за спора о гла-
венстве над местною эмигрантскою библиотекой «лавристы» и «баку-
нисты». Все это пока как будто выглядело не более чем эксцессами
«мелочей эмигрантского быта». Но Гоц страдал из-за них душой. Он
всем нам внушал глядеть на дело поверх его анекдотической сто-
роны.
Оздоровление межпартийных и межфракционных взаимоотноше-
ний в рядах русской эмиграции — такова была, на его взгляд, пер-
воочередная и совершенно неотложная задача, общая всем нам, если
мы не хотим, чтобы молодая генерация борцов вступила в жизнь,
уже с самого начала отравленная ядовитою атмосферою братоубий-
ственной распри и презрительной взаимной ненависти. Революция в
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
251
истории уже не раз начинала с того, что пожирала собственных де-
тей. В русской революции, хотя, казалось бы, «она едва умеет лепе-
тать», уже были налицо задатки к этому: достаточно вспомнить амо-
рализм и авантюризм Нечаева. И чем более присматривался Гоц хотя
бы к начинавшейся розни между большевиками и меньшевиками, тем
опасливее относился он к ней как к зловещему симптому. «Я не по-
нимаю тех эсеров, — повторял он, — которые находят себе дешевое
успокоение: вместо того чтобы с двух сторон направлять удары на
нас, они занялись теперь тем, что поедают друг друга, — ну и пусть,
тем лучше, ибо наше дело сторона. Нет, не тем лучше, а тем хуже, и
наше дело — совсем не сторона. Довольны мы происходящим или
нет, и хотим мы того или не хотим, а мы с ними связаны общим де-
лом: интересами и судьбою русского социализма. Не болеть его боля-
ми, не содрогаться от наносимого ему ущерба в настоящем и угро-
жающего ему в грядущем — нет сил. А что обе фракции русского
марксизма, стоя на обрыве, над бездной угрожающего обеим кризи-
са, согласны лишь в одном: что нам до всего этого нет и не может
быть ровно никакого дела, — это, может быть, самое прискорбное во
всех этих прискорбных событиях, лично я равнодушия к ним не
сохраню и сохранить не могу. Иного знамени, как знамя социалисти-
ческого единства, держать нам нельзя. Это знамя широкой интеллек-
туальной терпимости, права на свободную мысль и критику, а глав-
ное — непримиримости к самому страшному из всех деспотизмов -
деспотизму духовному!»
На эти темы говорил Гоц часто и с увлечением. Широкий, свобод-
ный социализм критической мысли и гуманности мыслился им как
база объединения и сплочения всех разветвлений русского движе-
ния, образующего великую армию Труда. Социал-демократы и со-
циалисты-революционеры своим объединением должны образовать
первый остов этой армии. Объединение это должно идти одновремен-
но снизу и сверху. Снизу зачатки его уже давались местными слит-
ными организациями, образцом которых мог служить, например,
известный «Уральский союз социал-демократов и социалистов-рево-
люционеров» или менее крупные единицы, подобно «Саратовскому
социалистическому ремесленному союзу» (из которых в первом ра-
ботал, между прочим, Созонов, а во втором — Балмашев).
Пример этих организаций начинал уже находить сочувственное
эхо и в других местах при энергичном поощрении наших партийных
центральных органов; но центры противостоящей нам социал-демо-
кратической партии усвоили себе, увы, прямо противоположную так-
тику, систематически проводя взрыв изнутри всех таких слитных
организаций и распад их на основные — социал-демократические и
эсеровские — составные части. Нечего и говорить, что объединитель-
ная работа в более широком, общенациональном масштабе не удава-
лась вовсе и протягиваемая нами для этого рука ни разу встречной
252 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
социал-демократической руки не находила. Правда, центральные
органы II Интернационала как-то раз попробовали было выступить
с общею принципиальною догмою: в каждой стране социалистиче-
ская партия должна быть так же едина, как по самой природе своей
един пролетариат соответственной страны. Но эта объединительная
инициатива сверху сразу же получила одностороннее приложение, то
есть Исполком Интернационала начал с предложения своего посред-
ничества в деле примирения большевистской и меньшевистской пар-
тий, номинально все время остававшихся под кровлей «единой»
РСДРП, хотя непрерывно продолжавших ожесточенную подспуд-
ную вражду-войну друг с другом. И весь жар, затрачиваемый в объ-
единительном направлении, с нашей стороны особенно М. Р. Гоцем,
не дал ничего, кроме гласа вопиющего в пустыне. С самого начала
односторонняя, однобоко примирительная попытка Интернационала
благополучным финалом не увенчалась, наша же партия в сферу
этой попытки не была вовлечена вовсе.
Красивый, искренний и страстный объединительный пафос, не
покидавший Гоца до самой смерти, представляет собою одну из тро-
гательных страниц его биографии. Вообще говоря, с ним было не-
обыкновенно легко иметь дело чужим и еще легче жить, дружить и
работать своим.
Помню, например, что в дни усиленных занятий наших над выра-
боткой формального текста нашей программы он сильно волновался,
когда узнал, что по партийным организациям ходит особый, проти-
вопоставленный нашему проекту контрпроект, который носил назва-
ние «максималистского».
Автором его являлся крупный саратовский работник Н. И. Ракит-
ников; своеобразие его умственного склада заключалось в том, что
он не мыслил иной программы, кроме программы «Коммунистиче-
ского манифеста» Карла Маркса, обходящейся без так называемой
минимальной программы или, если угодно, сливающей эту послед-
нюю с конечным или идеальным «государством будущего» (социа-
лизмом) в своего рода совокупную «программу-перспективу».
Я возражал: как ни соблазнительно отрешиться от «двухпро-
граммности» в пользу универсального для всех стран и народов
общеобязательного «оперативного плана» строительства социализма,
его все же надо считать утопией; для разных стран и народов, имею-
щих свои исторические и культурно-национальные особенности, вся
последовательность ступеней по лестнице восхождения к «полному
социализму» будет существенно неодинакова и отмечена печатью
своеобразия; один трафарет повсюду будет немыслим. Можно гово-
рить об абстрактно-всеобщей структуре социализма, сознательно не
входя в подробности, которое определит лишь время и ход техниче-
ского развития производительных сил человечества; можно говорить
о ряде улучшений в положении трудовых масс города и деревни, по-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
253
лезных уже теперь, когда силы организованного Труда обладают
лишь неполною властью на социальное законодательство, управляе-
мое нетрудовыми и во многом даже противотрудовыми классами; но
это — два разных вопроса, и упразднить оба точно выработанным
планом перепрыгивающего через ту и другую универсального рево-
люционного скачка есть задача метафизическая, а не научная.
Защищать свой контрпроект явился к нам в Женеву сам Н. И. Ра-
китников. Он утверждал, что его план заменить минимальную про-
грамму и представление о «социалистическом идеале» одною сугубо
монистическою схемою всеобщего «революционного переворота» фак-
тически уже принят нашею партией — отсюда и наше имя «социали-
стов-революционеров», а защищаемая людьми, стоящими на точке
зрения Чернова, общая структура программы подошла бы более «со-
циалистам-эволюционистам», чем социалистам-революционерам...
Этот широко развернувшийся программный спор длился долго.
Он не осложнялся ни резкостями, ни личным раздражением; но ни
одна из сторон не сдвинулась ни на шаг по направлению друг к дру-
гу. Дважды прения прерывались и дважды возобновлялись.
Гоц вместе с Гершуни в перерыве обратились ко мне с заявлением,
что стоят целиком на моей стороне; что «максималистский» контр-
проект вряд ли действительно имеет за собой какое-то значительное
«крыло» нашей партии; но нам лучше исходить из мыслимо наихуд-
шей возможности и рассуждать так, как будто оппоненты нашего
проекта в своем учете противостоящих в партии течений правы.
— Что касается меня, — не без юмористического оттенка в голосе
сказал Гоц, — так я помню заповедь Маркса: один шаг практическо-
го движения мне важнее дюжины программ. Оставьте мне в програм-
ме магические слова «Партия социалистов-революционеров», а како-
вы бы ни были оттенки мнений среди людей, под этими магическими
словами шествующих, не так уж важно, - со временем все утря-
сется!
— Михаил шутит, — прервал его Гершуни. — Вопрос занози-
стый, тут надо держать хвост пистолетом. (Это была одна из его
любимых пословиц.) Пусть из нынешних споров выйдет все, что
должно из них выйти в свете жизненного опыта. Но верно одно:
начинать с разногласий в теоретических формулировках не годится.
Опасно. Нужен какой-то мостик... Найдется ли он у вас в запасе?
Я обещал попробовать. И в конце спора заявил:
— Мы можем себе представить, что через некоторое время дело-
вая, практическая ценность нынешних программ-минимумов исчер-
пает себя и все главные социалистические партии Европы встанут ли-
цом к лицу с непосредственным строительством социализма. Когда
это будет? Через четверть века, через полвека или еще позже?
«Несть пророка в отечестве своем». Не будем сейчас этого пред-
решать. За себя каждый волен считать как угодно. Но не нам, да еще
254 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
здесь, за границей, решать за партию. Предлагаю: введем в наш
проект программы еще и вариант скачка через дуализм минимальной
и максимальной программы к монизму единого и непрерывного со-
циально-революционного переворота. И разошлем до всякой публи-
кации по существующим организациям. Пусть решают, какая струк-
тура программы реальнее и предпочтительнее. И с обеих сторон под-
чинимся решению партии: «Да будет воля твоя!».
На этом согласились все. Год был посвящен опросу организаций,
и вопрос был кончен: в № 46 «Революционной России» от 5 мая
1904 года проект программы был напечатан во всеобщее сведение
без, так сказать, варианта «перманентной революции». А еще через
год с небольшим на партийном съезде в Иматре именно так построен-
ная программа была принята единогласно, кроме одного, уходивше-
го из партии; причем прежний автор контрпроекта более его не вы-
двигал, оговорившись, что сам неохотно называет себя «максимали-
стом», до полного отвержения программы-минимум не идет и если у
него есть кое-какие «ереси», то не исключающие общей работы по
директивам партии.
Мы видели, что Гоц нередко скрашивал шуткой свое воздержание
от непосредственного участия в теоретической разработке ряда про-
блем, к которым его тянули его глубочайшие внутренние запросы
теоретического разума. Вечно перегруженный практически-организа-
ционной работой, он с болью в сердце должен был свое непосредст-
венное литературно-теоретическое участие в партийной жизни силь-
но ограничивать. Это было нередко психологически тягостным само-
отречением. И когда Л. Э. Шишко пытался отвоевать его в большей
мере для специально теоретической работы, он ответил: «У нас есть
кому писать и без меня — пусть пишет Виктор, а я буду оберегать
его от черной работы». Сердце сжималось от боли при одной мысли
о подобном самоотречении. Примириться с ним и принять его было
бы совершенно немыслимо, если бы мы все не начали подмечать, что
в состоянии здоровья Гоца сказывались чем дальше, тем больше обес-
покоивающие нас симптомы; можно ли было при таком положении
взваливать на его плечи ту дополнительную идеологическую нагруз-
ку, какой мы от него хотели?
Но он всегда «умел ценить хороших писателей и ораторов божьею
милостью, — свидетельствовал Н. С. Русанов об одном из общепри-
знанных достоинств Гоца, — и он всячески старался дать им возмож-
ность проявить свои специальные способности, побуждая их рабо-
тать в этом направлении, окружая их атмосферой непритворного по-
печения и дружеской ласки». Это была сущая правда. Так, с особен-
ной настойчивостью добивался Гоц от меня большой серии статей под
общим подзаголовком «Программные вопросы», как и другой серии —
«К теории классовой борьбы». Он же толкнул меня к еще большей
серии живых собеседований с молодежью об «анализе программы
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)	255
ПСР». «У Гоца, — отмечал Русанов, — это шло из самого сердца:
он любил идею и переносил эту любовь на ее носителей и осущест-
вителей... Его отношение к Чернову, ставшему главным редактором
издававшейся теперь в Женеве „Революционной России*1 и являвше-
муся одним из главных полемистов с русскими социал-демократами
на публичных собраниях, было поистине трогательное...»
Все, кому выпала удача видеть Гоца в годы подъема заграничной
работы, говорят о нем как о человеке баснословной работоспособно-
сти и энергии. То его встречают спешащим в типографию, то застают
корпящим над корректурами, то расшифровывающим или зашифро-
вывающим письма из России и в Россию, то бухгалтером, пытаю-
щимся сбалансировать наш приходно-расходный бюджет, то «испо-
ведующим» наедине людей, готовых поехать в Россию в качестве
«смены» для заполнения брешей в партийных рядах, то ведущим
переговоры с разными «друго-врагами», которых надо превратить в
союзников... «Миша-торопыга» — прозвал его ветеран народничест-
ва А. И. Иванчин-Писарев. То была одна из кличек, в известных
кругах неотъемлемо к нему приставших, хотя, в сущности, для при-
думавшего ее записного остроумца она была характернее: Вера Фиг-
нер когда-то назвала Иванчина-Писарева «барином от революции»
за его осанистость, за «тургеневскую» широкую славянскую натуру
с ее спокойной медлительностью и даже рыхловатою мягкостью в са-
мых «повелительных» ее позициях и позах. Прозвание «Торопыги»
мне не очень нравилось — хотя бы уже тем, что оно отзывалось ка-
кой-то суетливостью и беспокойной лихорадочностью. А в Гоце го-
ворило нечто совсем иное: напряженность, жажда достичь в работе
максимума.
Этой концентрированной целеустремленностью продиктован был
и весь жизненный быт Михаила Гоца. При этом простота Гоца скво-
зила во всем, начиная с внешних мелочей. По-студенчески проста
была его небольшая квартира, где умещалось все, что надо иметь под
руками для большой и разнообразной работы, и все было, как в мас-
терской, на своем месте. Зато ничего лишнего, все спартански разме-
рено. Просто он одевался: в теплые летние женевские дни мы заста-
вали его в неизменной синей кубовой рубашке-косоворотке, с узкой
полосой вышивки по вороту и по краям рукавов; в холодные дни он
менял ее на серенькую, наглухо, вплоть до самой шеи, застегнутую
рабочую тужурку. Просто принимал он посетителей; может быть,
слишком просто, вследствие чего у него с утра до вечера, лишь с ма-
лыми перерывами, раздавался звонок парадной двери. Ему, может
быть, следовало бы больше экономить свое время; но крупные швей-
царские города того времени необычайно изобиловали русскою уча-
щейся молодежью, жаждущею «живого слова», особенно из уст ре-
волюционера, который сам жил и действовал в то время, которое для
нее было овеяно ореолом таинственной, волнующей и зовущей леген-
256 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ды. Разве мог Гоц наскоро отделываться так или иначе от юных по-
сетителей, всем существом своим устремленных к насыщенному со-
держанием учительскому слову, — так, как распускающийся цветок
всею своею чашечкой обращается к солнечному теплу и свету? Ведь
это значило бы давать им камень вместо хлеба.
По рассказам Шишко, Гоц еще раньше, чем он решил основать
свою главную квартиру в Швейцарии, еще при первом появлении
своем за границей сумел оказать сильное притягательное воздействие
на окружающих, не ограничивая его одною молодежью. «Скоро его
квартира в Париже, — свидетельствовал Шишко, — сделалась сбор-
ным пунктом, куда заходили не только друзья и единомышленники,
но также и люди другого социалистического лагеря, заинтересован-
ные его появлением среди эмиграции. Вечно занятый, вечно торопив-
шийся, вечно озабоченный предприятиями в России, с которой он
вел постоянные сношения, Гоц никогда нс хлопотал о привлечении к
себе людей, никогда не старался сделать свой дом центром движе-
ния; это делалось само собою, в силу присущих ему свойств, его
огромных и разносторонних способностей». Тем более - прибавлю
от себя — никогда не страдал он неразборчивостью в деле притяги-
вания к себе молодежи. Сближался он с большим выбором, и просто
любопытствующие болтуны скоро научались его входной двери избе-
гать. Резок с ними он не бывал, им, как и всем, он подробно отвечал
на вес самые сложные и требовательные вопросы, касающиеся подо-
плеки самых сложных проблем революции. Но он не представлял
себе лишь односторонней исчерпывающей искренности и серьезности
по отношению к тем, кто охотно получает их от других, нс платя им
той же монетою; и мне приходилось встречать юношей, нс выдержи-
вавших надолго дышащего правдолюбием и порою испытующего сти-
ля его бесед; а бывали и такие, что, начав играть на полноту искрен-
ности, сбивались с тона и, раскрасневшись, ретировались в беспо-
рядке, как будто с тяжкого экзамена. Зато выдержавшим экзамен
нельзя было до самой смерти забыть Гоца как учителя жизни на
тернистых путях русской революции, самой сложной и тяжкой из
всех революций новейшей истории Европы.
Принимая гостей, он охотно оставлял их у себя запросто позав-
тракать или пообедать и тогда становился бесконечно похож за сто-
лом на тюремного артельного старосту: стоило посмотреть, как он,
вооружась большим ножом и обведя глазами всех присутствующих,
артистически делил жаркое по числу участников на почти аптекарски
равные доли. Бывавшие изредка у нас в Женеве гости из «другого»
мира выражали иногда между собой изумление по поводу того, что
этот отпрыск богатых финансово-индустриальных кругов жил так,
как будто у него в жизни всего и всегда было в обрез. Действитель-
ность была иной.
Гоца всегда заботливо и щедро снабжали средствами, соответст-
венными не только жизненному стандарту, присвоенному ему по се-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 —1906)
257
мойному и социально-имущественному положению, но и по состоя-
нию его здоровья, требующего и отдыха, и самого серьезного лече-
ния после всех перенесенных мытарств. Гоц не просил ни о каких
прибавках, но и не отказывался от того, чем его снабжала родитель-
ская щедрость и любовь. Но он считал себя вправе систематически
откладывать то, что считал житейским избытком и роскошью.
Одним из первых, если не ошибаюсь, проник в секрет его «вечной
жизни в обрез» Н. С. Русанов. И на вопросы любопытных: «Неуже-
ли Михаила Гоца главы семьи держат в черном теле? Или он одер-
жим каким-то пуританизмом?» — он отвечал: «Ни то, ни другое.
Гоц — нс суровый пуританин и не распинающий плоть свою аскет.
А знаете, кто он? Не более, не менее как приказчик революции —
надсмотрщик над непрерывной операцией извлечения из своих соб-
ственных текущих доходов максимальной доли на дело революции».
И наши собственные наблюдения убеждали нас, что «надсмотрщи-
ком» над самим собою он был безжалостным. Все, что только мог он
оторвать от себя, уходило на дело постановки и расширения партий-
ной работы. И только мы, ближайшие товарищи по делу, могли ви-
деть, до какой степени выматывает он себя за счет необходимого ему
отдыха, медицинского ухода, бытовых удобств и т. п. И это было с
его стороны «показательным примером», завораживавшим, отчасти
или вполне, и других членов «чайной династии» Высоцких — и то-
гда в партийную кассу перепадало немало «отчислений». Впрочем,
сам он в этом деле оказывался всегда вне конкуренции.
Нам не раз приходилось наблюдать и такие, например, эпизоды.
В квартире Гоца вдруг начинается настоящая кутерьма. Из-под спуда
вытаскиваются тщательно хранимые чемоданы, и квартира начинает
наполняться белоснежными манишками, превосходно выглаженным
бельем, модными галстуками и жилетами, визитками, «таксидами»,
великолепными костюмами, в которых мы Михаила в жизни не ви-
дывали, да и представить его в них могли не без труда. Лицо у него
при этом становилось озабоченным, он охает, кряхтит и жалуется,
что на неделю или на две должен расстаться с любимой работой и
свалить се на наши плечи, ибо должен уехать... Куда, зачем и надол-
го ли? Он сам этого не знает. Дело в том, что приезжает из Москвы
такой-то из членов «чайной династии» или близкий к ней «финансо-
вый магнат». Он хочет «освежиться»: побывать на лучших курортах,
изведать их уюта и комфорта, поглядеть на чудеса заграничной ци-
вилизации — музеи, курорты, танцевальные залы, ночные кабаре...
Есть у него охота заглянуть и в Монте-Карло, поволновать сильными
ощущениями застоявшуюся в деловой прозе жизни кровь.
Каждый такой приезд — многообещающее событие, особенно если
приезжему повезет за зеленым карточным столом или за круговраще-
нием пущенного в ход колеса рулетки. От удачи люди добреют. Тут
сами собой заворачиваются борта сюртуков и раскрываются недра
17 Зака! № 2146
258 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
туго набитых ассигнациями портфелей. В этой среде давно не спорят
о том, что из выигрыша сама собою полагается щедрая дань «на осво-
бодительное движение» (а иные не боятся даже выговорить «на ре-
волюцию»). Среди же склонных к суевериям игроков даже пущена
была легенда, что собираемая Гоцем дань «приносит счастье в игре».
Так приобрело прочность обычая, что Михаил Гоц, человек бывалый
и знаток заграницы, говорящий на всех главных европейских языках
и славящийся своею мягкой и любезной общительностью, охотно бе-
рет под свое покровительство и руководство родственных или реко-
мендованных родственниками новичков в деле заграничного туриз-
ма. Результаты приходят сами собой. Ведь вполне естественно, что
если в России богатые люди жертвуют на дела благотворительно-
сти ясли, приюты, больницы, столовые и т. п., совершенно не
входя в подробности их организации и управления, то за границей
на место нужд этих заведений вступают нужды освободительного
движения. Жертвования здесь идут людям, внушающим наивысшее
уважение, — бессребреникам. А пойдут ли щедрые дары жертвова-
телей на свободную печать, на доставку ее в Россию, на побеги
ссыльных или на что-нибудь еще более дерзновенное — это уже нс
их дело вникать...
- И представьте себе, — как-то говорил мне Гоц, — есть ведь у
этих баловней жизни нс только любопытство прикосновения к делу
финансирования неведомой и странноватой революции, а и какое-то
более глубокое чувство. Чувство, высоко поднимающее их — пусть
лишь на время — над прозою будней. И я рад, что могу сообщить
им это подъемное настроение духа! Оно останется лучшим воспоми-
нанием всей их жизни!
Так утешал себя Михаил, но он не хотел и не мог скрывать, что
все же рассеянное времяпрепровождение, на которое он обрекал себя
в эти дни и недели, его сильно тяготило и утомляло. Надо было ви-
деть, с каким облегчением он прятал куда-то в дальний угол свой
«парадный» гардероб и «курортный» чемодан, облекался в косово-
ротку или тужурку, обкладывал себя книгами, бумагами, коррек-
турами, конвертами и прочими принадлежностями эпистолярного
искусства. Он отходил от пестрой и пышной праздности всем своим
существом. И его отдых был в работе...
М. Р. Гоцу время от времени приходилось встречаться «на ней-
тральной почве» и со своими близкими родственниками. Однажды
ему предстояла встреча в Риме с отцом и сестрою. Он прибыл туда
вместе с женою. Свидание затянулось. Наконец от него пришла
открытка, извещающая о выезде в Неаполь, а оттуда пароходом через
Средиземное море на французскую Ривьеру. Вся эта поездка
М. Р. Гоцем была предпринята, разумеется, с соблюдением всех над-
лежащих законных формальностей. Она имела чисто семейный ха-
рактер и уже подходила к благополучному концу, когда внезапно
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
259
явившаяся в занимаемый ими в Неаполе отель итальянская полиция
арестовала Гоца, секвестровала находившиеся у него бумаги, а его са-
мого как «опасного анархиста» заключила в неаполитанскую тюрьму.
Нами была немедленно поднята тревога, и в Италию спешно был
направлен наш специалист по иностранным делам И. А. Рубанович,
проявивший все свойства первоклассного политического борца. Как
сейчас помню Рубановича, вернувшегося из Италии в самом триум-
фальном настроении. «Ну, на месте я нашел себе помощника столь
же драгоценного, сколько и неожиданного, — иронизировал он. —
Это был, видите ли, приглашенный присутствовать при направлен-
ной против Гоца полицейской операции русский вице-консул. Этот
истинно русский тевтон чуть с ума не сошел от счастья, приняв на
себя выполнение такой чрезвычайной государственной миссии. Ко-
гда же его обступили жадные до сенсаций газетчики, случилось то,
что должно было случиться: „ворона каркнула во все воронье гор-
ло". Он выболтал, что за Гоцем из самой Швейцарии следовал по пя-
там специальный агент русской политической полиции; что арест
Гоца был „согласован" между русскими и итальянскими властями
именно ввиду возможной его выдачи; что сам он, императорский
вице-консул, был приглашен участвовать в производстве обыска тем
же русским тайным агентом... „Самая некрасивая страница всей этой
плачевной истории!" — так восклицали назавтра после интервью да-
леко не крайние итальянские политические органы. Я имел бы все
основания благодарить барона за ту медвежью услугу, которую ока-
зал он своему всероссийскому повелителю!»
Это дело было немедленно перенесено итальянскими социалиста-
ми в парламент. На вопросы, поставленные в упор министерству со-
циалистическим депутатом Лоллини, отвечал один из статс-секрета-
рей Ронкетти, блиставший языком и логикой заурядного чиновника:
в лице Гоца-де пришлось иметь дело с «опасным элементом», и по
законам страны «при требовании или предложении о выдаче может
состояться предварительный арест иностранца», как гласит десятый
параграф русско-итальянского трактата 1871 года; приглашение кон-
сула той страны, из которой происходит иностранец, есть «нормаль-
ный порядок, ибо так делается и для удостоверения личности аресто-
ванного, и из вежливости к нации, к которой принадлежит аресто-
ванный, и для гарантии его же собственных интересов...». Но тут
сдержанное нетерпение, с которым палата еще слушала вначале речь
«совкого, но неловкого» бюрократа, вдруг прорвалось взрывом гоме-
рического хохота. За ним последовали крики негодования. Под пере-
крестным огнем метко поставленных вопросов и обвинений в искаже-
нии смысла трактата 1871 года Ронкетти должен был после упорного
сопротивления прочитать палате вслух основную статью трактата:
«Выдача иностранца не допускается по политическим преступлениям
или по преступлениям, связанными с ними». Это была самоэкзеку-
ция: кто же мог заикнуться, будто дело Гоца не политического, а уго-
260 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ловного характера? Волнение и шум на парламентских скамьях до-
стигли своего апогея. Ронкетти проговорился еще, что министерство
само предполагало было просто выслать этого «нежелательного ино-
странца» на ту границу, которую он укажет, но «случайно» как раз
в это время в министерство иностранных дел поступила нота русско-
го правительства, ставящая вопрос о его выдаче. «Какое счастливое
совпадение!» — при общем смехе иронически кричали в лицо до-
кладчику. Успокаивая палату, Ронкетти ссылался на общую проце-
дуру при выдаче иностранцев, открываемую предварительным обсу-
ждением вопроса судебной властью того места, где находился ино-
странец, и тем самым выдал секрет, почему не решились арестовать
Гоца в Риме, где он довольно долго проживал, а предпочли под-
караулить его проездом в Неаполь с местной, более чем покладистой
юстицией. Лидер радикальной партии Луццати в упор поставил то-
гда статс-секретарю вопрос, был ли при обыске и аресте М. Р. Гоца
особый переводчик, оказалось, что нет. Так, значит, кроме русского
консула, при обыске никто не знал ни слова по-русски. Тогда кто же
мог разглядывать его бумаги и делать из них выбор подлежащих кон-
фискации? Агент иноземной власти? Но где тогда независимость
итальянской юстиции и куда исчезли связанные с нею лучшие тради-
ции времен итальянского Возрождения?
Тут уже повеяло атмосферой внезапно надвинувшегося министер-
ского кризиса...В парламенте и в прессе вспомнили о том, как в свое
время в Англии секвестр бумаг Маццини вызвал апелляцию к обще-
ственной совести великого историка Карлейля и привел к отставке
кабинета. «Если б Англия терпела вещи, которые сейчас произошли
перед нашими глазами, — восклицал Луццати, — то Маццини и Га-
рибальди кончили бы жизнь на виселице, а может быть, заодно с
ними не был бы среди нас и не мог бы выступать перед нами со свои-
ми законопроектами и сам нынешний председатель совета министров
Цанарделли!». Эти и подобные речи покрывались все более едино-
душными аплодисментами зала.
Тогда спасать положение явился сам великий маэстро итальян-
ской политической кухни Джолитти. Он сразу принял примиритель-
ный и успокоительный тон: театрально потрясая своим замкнутым
портфелем, он восклицал, что отобранные у Гоца бумаги здесь и
ничьему постороннему глазу недоступны; что дело вообще раздуто
газетными слухами; что все же не следует забывать, что Гоц принад-
лежит к категории опасных субъектов... Но тут от лица социалисти-
ческой группы Андреас Коста заявил категорический протест против
именования «субъектом» М. Р. Гоца, «высокую моральную лич-
ность, которого такие французские парламентарии, как Жорж Кле-
мансо и сам вице-президент палаты депутатов Жан Жорес, удосто-
веряют нам своими подписями!». Тогда Джолитти, смешавшись, дол-
жен был сразу сбавить тон: «А, этого я нс знал... В таком случае, не
сомневаюсь. Но в таком деле в разбор личных качеств Гоца лучше
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
261
не входить, а ограничиться лишь политической стороной дела». Га-
рантией же правильности его решения является передача дела судеб-
ной инстанции, на авторитет которой он и предлагает положиться.
Вопроса о выдачи Гоца он, министр, еще не исследовал. Все опасе-
ния тут излишни: если действительно здесь дело идет о политическом
преступлении, то никакой выдачи не может быть и не будет!
Огромное впечатление на палату произвело веское выступление
известного знатока международного права Кимиенти. «Удалить опас-
ного иностранца, — отчеканивал он, — исполнительная власть имеет
право, вызвав его в квестуру и предоставив ему выбор границы, но
для бессудного обыска и ареста при этом нет места; в случае же
требования о выдаче иностранца страною, из которой он происходит
и которая жаждет привлечь его к ответственности, процедура откры-
вается специальным требованием по телеграфу, устанавливающим
уголовный характер вменяемого ему деяния. Ни в ту, ни в другую
процедуру меры, принятые против Гоца, не укладываются. Чтоб их
узаконить или оправдать, надо было бы радикально изменить суще-
ствующий итальянский кодекс, чего парламент не допустит, а помимо,
без или против парламента сделать никто не имеет права». Устами
Кимиенти гласила сама неуклонная юридическая логика. Покрытое
единодушными аплодисментами, его выступление заставило Джо-
литти даже и не пробовать его оспаривать, а лишь снова воззвать к
духу всеобщего единства и во имя его просить «почтенного Кимиен-
ти» удовольствоваться пока объяснениями и прямыми обещаниями
правительства. И неудивительно: за Кимиенти единодушно выска-
зался весь ученый юридический мир Италии.
Социалистическая фракция парламента решила посовещаться с
Рубановичем по основному вопросу: что в интересах собственно рус-
ского дела важнее — обострение ли конфликта до взрыва целости
министерства и отставки Джолитти, или скорейшее получение от
него в целом отклонения притязаний Петербурга и полного освобож-
дения Гоца? Рубанович высказался за второе. Тогда социалистиче-
ская фракция заявила, что пока еще не превращает поставленного
правительству вопроса в формальную интерпелляцию, но оставляет
ее висеть над головой кабинета и продолжает свою агитацию вплоть
до исправления им своих ошибок. Не говоря уже об органах социа-
листических и республиканских, - и либеральной, и радикальной
прессой эта агитация была поддержана с удвоенной силой. Даже бла-
гоприятная министерству «La Stampa» признала, что «уважаемый
Джолитти допустил ошибку»: «Мы не можем допустить, чтобы ради
угождения России наносилось оскорбление правосудию и соверша-
лась измена нашим традициям». Даже прямой орган президента со-
вета министров Цанарделли потребовал, чтобы кабинет сдержал рве-
ние своего министра внутренних дел, допустившего нарушение «не
только всех законов гостеприимства, но и самых элементарных норм
262 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нравственности и обычного права». Наконец, в других органах —
«II Popolo Romano» и «L’Italia», - которые вначале выступили
было в поддержку Джолитти, редактор первого заявил, что соответ-
ственная статья проскользнула случайно, во время его отъезда из Ри-
ма; а редактор второй удостоверил, что вопреки «одной плохо истол-
кованной фразе одной статьи» он «менее, чем когда-либо, одобрял
арест Гоца». Отголоски этого движения прошли по всей европейской
прессе, а парижский синдикат социалистических журналистов при-
слал даже Рубановичу специальные полномочия — быть его предста-
вителем в борьбе за освобождение М. Р. Гоца...
В такой атмосфере «дело» Гоца перешло в свою вторую и заклю-
чительную фазу: в неаполитанский суд. На сцену выступил под
открытым забралом сам русский посол Нелидов, предъявивший при-
сланное из России целое обвинительное досье. Но как неряшливо и
полицейски топорно было составлено оно! В нем оказалось, во-пер-
вых, перехваченное заказное письмо, адресованное, однако, нс Гоцу,
а частному лицу, французскому гражданину, живущему в Париже,
и без каких-либо указаний на Гоца; и лишь составленный жандарм-
ским полковником в присутствии товарища прокурора протокол гла-
сил, что, «по сведениям Департамента полиции», Гоц именно этим
адресом пользовался для получения корреспонденции из России.
Что же было в перехваченном письме? Рассказ об обстоятельствах
гибели министра Сипягина, биографические сведения о стрелявшем
в него Балмашеве и текст прокламации об этом Боевой организации
ПСР — все, что уже было достоянием гласности. Но, сопоставляя
дату выступления Балмашева — 2 апреля 1902 года — с датой про-
кламации — 3 апреля — и датой перлюстрации письма — 5 апре-
ля, — протокол отмечал в окончательном тексте прокламации налич-
ность редакционных правок и выводил заключение о крайней близо-
сти Гоца к организаторам дела 2 апреля, ибо без этого он не мог бы
получить явно черновой текст их прокламации. Второю уликою было
другое перехваченное письмо, на сей раз из Женевы, адресованное
по совершенно невинному адресу в Петербург. В нем за явным руко-
писным текстом невинного содержания скрывался другой, писанный
химическими чернилами и шифром; длиннейший доклад экспертов
по криптографии открывал, что в нем надо вычитать слова «по наше-
му мнению, абсолютно не следует повторять урока и лучше сосредо-
точить все усилия на Плеве». Полицейский комментарий гласил, что
«повторение урока» означало бы возобновление несостоявшегося по-
кушения на Победоносцева, а совет «сосредоточиться на Плеве» —
обличало умысел террористического покушения на жизнь этого вре-
менщика.
На вопросы по содержанию этого письма Гоц кратко и решитель-
но заявил, что без предъявления ему подлинника или хотя бы фото-
стата письма он отказывается отвечать на безответственные догадки
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
263
жандармских экспертов и до проверки итальянской беспристрастной
экспертизой подлинников просит считать протокол лишенным вся-
кой юридической цены. Столь же юридически ничтожны и полицей-
ские догадки о нем, Гоце, как тайном адресате заказного письма в
Париж, равно как о скрытом значении чисто редакционных различий
в документах БО о деле 2 апреля. Остается последняя часть петер-
бургского протокола, приписывающая его наущениям и ранение гу-
бернатора Оболенского, и даже дело Лекерта. Абсурдность же этого
последнего явно вытекает из того общеизвестного и неоспоримого
факта, что рабочий-бундовец Лекерт абсолютно никакого отношения
ни к ПСР, ни к ее Боевой организации не только не имел, но и не
мог иметь. Но если бы «петербургское досье» и заключало в себе что-
то, хотя бы отдаленно похожее на документацию, оно говорило бы
об актах политического, а не уголовного характера, следовательно,
выдачи не допускающих.
Защитнику М. Р. Гоца Энрико Ферри осталась легкая задача —
не оставить камня на камне в мнимо юридическом построении петер-
бургских жандармов. Но он воспользовался случаем провозгласить
от лица итальянского социализма полное согласие с декларацией
Рубановича, что любая из европейских партий, борющаяся за свобо-
ду и социальную справедливость, попади она в условия работы, соз-
данные в России царизмом, не могла бы отказаться от пользования
средствами борьбы, повелительно навязанными историей борцам
русского освободительного движения. И может быть, всего красноре-
чивее прозвучала в ушах итальянского суда трагическая иллюстра-
ция этого — повесть о «якутской бойне», одна из жертв которой —
сам Гоц — находилась перед лицом судей. И Энрико Ферри мог не
только повторить слова Гладстона (из лондонского «Times»), назвав-
шего ее преступлением, но и сослаться на взволнованное восклица-
ние тех дней самого архиепископа Кентерберийского: «Теперь я по-
нимаю динамит!».
В недобрый час царское правительство вздумало потянуться свои-
ми «щупальцами спрута» к уже избегнувшей их однажды жертве.
Выдача Гоца не состоялась.
Но если посол Нелидов и его коронованный повелитель вообра-
жали, что этим судебным и моральным поражением они отделались
от чего-то еще худшего, то они жестоко ошиблись. Уже в разгаре
борьбы за Гоца социалистический «Аванти»6 предупреждал, что не-
минуемое поражение будет ударом не только для министров, «но так-
же и еще кое для кого, чье антиконституционное вмешательство оче-
видно в этом деле».
6 «Аванти!» — центральный печатный орган Итальянской социалистической пар-
тии. Основан в 1896 г., в период фашистской диктатуры (1922—1943) издавался в
Париже в 1926—1943 гг., а затем снова в Италии.
264 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Это был прозрачный намек на ту роль, какую сыграли в этом деле
личные связи между итальянским королем и русским царем, а также
и на давление из Петербурга через итальянского посла, настаивавше-
го в секретной телеграмме, что «выдача Гоца будет и в интересах пра-
восудия, и в интересах Италии». И когда, невзирая на данный им су-
дом урок, начались закулисные переговоры о визите русского царя
к итальянскому королю, во время которого торжественностью встре-
чи удалось бы сгладить тягостное впечатление, оставленное делом
Гоца, — итальянские социалисты снова забили в набат. В парламенте
опять был поставлен вопрос, справедливы ли слухи о визите. И ко-
гда представитель министерства иностранных дел дал утвердитель-
ный ответ, депутат Моргари от имени социалистической фракции
саркастически заявил, что «обращается к любезности министра ино-
странных дел, чтобы он дал знать в Петербург, что царь сделает
хорошо, если откажется от своего намерения, так как, если он прие-
дет, то будет встречен свистками». Зал парламента превратился в
арену адского шума и небывало бурных манифестаций; чтобы избе-
жать рукопашной схватки между двумя лагерями — правым и ле-
вым, — пришлось прервать заседание.
Итальянское правительство предполагало сначала твердо проти-
востоять разыгравшейся буре, но оказалось, что социалисты и их
союзники — республиканцы и левые радикалы — не шутят. Скоро
выяснилось, что молодежью и рабочими в стране раскуплены все
имевшиеся в продаже свистки; что произведены опыты с особого
типа ракетами, годными для того, чтобы сопровождать проезд царя
непрерывным оглушительным свистом... Во Флоренции вышла даже
однодневная газета «Свисток», подробно разбиравшая со всех сто-
рон вопрос об осуществлении лозунга Моргари. Основан был «На-
циональный комитет для приема царя» и опубликован «Манифест»
крайней левой, популяризовавшей мысль, что «законы гостеприим-
ства существуют лишь для тех, кто нс забывает святых законов чело-
вечности», и что «не для того итальянские патриоты умирали на эша-
фотах и на поле битвы, чтобы ныне оставить без протеста политику
проституирования и циничного лакейства»...
За это время, при энергичном участии всех нас с И. А. Рубано-
вичем во главе, передовая европейская пресса до такой степени снова
наполнилась «русскими мотивами», что оба правительства — италь-
янское и русское — предпочли внять голосу благоразумия и пре-
кратить подбрасывание в костер нового горючего материала. Газеты
обошло официальное известие, что российский император по обстоя-
тельствам, от его воли не зависящим, воздержится от визита италь-
янскому королю...
И, поздравляя итальянскую социалистическую партию, журнал
ее «Аванти» и лично Энрико Ферри с одержанной ими блестящей по-
бедой, наша партия подвела итоги событиям: русский царь, пытав-
Гоц Михаил Рафаилович (1866- 1906)
265
шийся добиться от Италии выдачи или, по крайней мерс, высылки
М. Р. Гоца, пожал то, что посеял: сам пока оказался без права въез-
да в Италию.
После двух месяцев неаполитанской тюрьмы и переживаний, свя-
занных с борьбой за освобождение, Гоц вернулся к нам, на первый
взгляд, как будто весь наэлектризованный. Мог говорить только о
том, как благодарен он в конце концов всей своей итальянской пере-
дряге. Она наглядно показала ему, какой трогательной любовью то-
варищей он окружен, сколько энергии затрачено на его освобожде-
ние, в каком неоплатном долгу он перед всеми; и он спрашивал себя,
хватит ли всей оставшейся ему жизни, чтобы покрыть этот долг пе-
ред нами и всей партией. Безудержнее, чем когда-либо, накинулся
он на «запущенную» работу; беспощаднее, чем когда-либо, черпал он
из своего, казавшегося неисчерпаемым, запаса нравственной энер-
гии. Давно нам известный в вопросах достоинства и чести, он на ссй
раз не знал границ своей требовательности в вопросе об эффектив-
ности нашей работы; и как всегда, был прежде всего и более всего
требователен к себе самому. Только впалость щек, худоба да лихора-
дочный блеск глаз выдавали тяжелое напряжение, пережитое им.
Мы пробовали говорить о том, что ему не мешало бы съездить куда-
нибудь отдохнуть, — он не хотел и слушать: разве не был он целых
два месяца в отпуске в Неаполе?
Чувствовалось, что здоровье его оставляет желать лучшего; но он
привык крепиться. Никогда вообще не любил разговаривать о своей
болезни; пытался и на сей раз держаться обычной планировки быта;
отрывать его надолго от работы и отправлять куда-нибудь в спокой-
ное место на отдых всегда можно было только силком, хотя порою
он явно мог держаться лишь каким-то сверхчеловеческим напряже-
нием нервов. Он вечно боялся, как бы и товарищей не заразить уста-
лостью и понижением духа... Его расспрашивали, как он чувствовал
себя в славившейся своею пронизывающей сыростью и затхлостью
неаполитанской тюрьме, а он отводил разговор в сторону, на рассказ
о том, с каким театральным восхищением декламировал Энрико
Ферри свои дифирамбы мужеству и твердости русских революционе-
ров, как повторял он, что девизом всей жизни Гоца явно было «Sem-
рге sul la brescia!», что по смыслу значило: всегда собственною грудью
заслоняя брешь, пробитую врагом в штурмуемой крепостной стене;
а Гоц тут же давал дословный перевод — «всегда на бреши» — и сей-
час же фабриковал из него забавный каламбур. Но мы слишком хо-
рошо его знали, чтобы под его напускной веселостью не разглядеть
какой-то тщательно скрытой тревоги...
Незадолго до ареста Гершуни из России был доставлен нам новый
запрос. Предстояло оборудование Боевой организации новой воен-
ной техникой. Михаилу Гоцу надо было найти для этого новые сред-
ства; мысль о том, чтобы справиться с этой задачей путем простой
266 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
переброски бюджетных сумм на террор, в ущерб остальным партий-
ным нуждам (иными словами, в ущерб обслуживанию массового дви-
жения), мы отвергали. Приходилось также считаться с тем, что опы-
ты с динамитом — вещь опасная. Пользуясь правом убежища в
Швейцарии, мы должны были во что бы то ни стало избегнуть опас-
ности для мирных швейцарских граждан. Было принято решение —
никаких опытов над взрывчатыми веществами в городских помеще-
ниях не производить, пользоваться лишь совершенно обособленными
дачными домиками, лучше всего где-нибудь на побережье или в лесу.
Принцип этот был выдержан строго, и действительно, ни один швей-
царец никогда из-за подобных работ не пострадал и пострадать не
мог.
Вскоре уехали в Россию практиковавшиеся в Швейцарии «боеви-
ки». А Михаил Гоц? Сближаясь с Гершуни и принимая на себя за-
ведование боевыми делами за границей, он всегда повторял, что у
него нет охоты вертеться около боевых дел. При серьезной постанов-
ке иметь лишь одного человека, ведающего Боевой организацией, не-
мыслимо. Рядом с ним должен быть «запасной» боевой организатор
и ближайший помощник. В течение всего 1903 года, когда общий
рост партии давал себя чувствовать с особенной силой, Гоц с особен-
ной настойчивостью ставил вопрос о своем переезде в Россию.
— Я не выдержу этой жизни, — говорил он, умоляя, чтобы его
пустили в Россию, — вы лишаете меня счастья умереть на эшафоте
и заставляете умереть здесь, на мирной койке; это будет не заслужен-
ным мною несчастьем...
Для связи с русскими товарищами у нас были шифры и код, а кро-
ме того были условные краткие сообщения почтовыми открытками.
Свой особый условный смысл имели трафаретные приветствия, луч-
ше всего печатные ко дню рождения, именин, вступления в брак, «со
светлым праздником» и т. д.: тут в разгадке оставался бессилен и сам
«черный кабинет». Из России, в ожидании заранее намеченного бое-
вого акта, мы имели постоянные уведомления о его ходе, причем
текст открыток совсем нс имел никакого значения; иллюстрация же,
изображавшая, например, мужские фигуры, означала успешный ход
работы; женские фигуры — трудности и неудачи.
Картинки, изображавшие мировых красавиц, вроде Клео-де-Ме-
род, Лины Кавальери и т. п., служили уведомлением о провалах.
И обратно, когда мы получали открытки с портретами одного из
трех тогдашних любимцев читающей публики: Максима Горького,
Леонида Андреева или Антона Чехова, — это означало, что для
очередного акта БО все подготовительные работы закончены; оста-
ется ждать «развязки»...
Читатель может себе представить, с каким трепетным нетерпени-
ем после получения такой карточки мы жили от выхода одного но-
мера газеты до другого, а в Женеве тогда совершенно пустенькая ме-
Гоц Михаил Рафаилович (1866—1906)	267
стная «Женевская трибуна» выпускала по три последовательных
издания в день. Но случались и трагические разочарования: на вто-
рой день после очередного «Максима Горького» мы в ближайшем же
утреннем газетном выпуске прочли телеграмму о страшном взрыве,
происшедшем в санкт-петербургской «Северной гостинице», и о ги-
бели в ней «какого-то подростка», судя по единственной оставшейся
от него целой части тела — маленькой руке. Этого признака для нас
было достаточно.
Член Боевой организации, давно уже ждавший своей очереди
(организация несколько раз откладывала ее по тем или иным моти-
вам в пользу другого претендента), истомившийся и переволновав-
шийся до нервной экземы Алексей Дмитриевич Покотилов, обладал
как раз таким «аристократическим сложением» — такими маленьки-
ми ногами и руками, что они могли быть сочтены за полудетские...
Гоц как-то раз в нашем присутствии как будто ненароком обронил
фразу: «Что-то давненько нет в этот раз весточки от Дмитрия».
У меня екнуло сердце: это была и наша давняя затаенная тревога, и
для нее у нас были веские основания; у нас уже спрашивали из Смо-
ленска, где его тщетно ждали, не проехал ли он, минуя Смоленск,
прямо к нам, за границу. Что это значит? Неужели он пропал, то
есть захвачен охранкою на границе или в пути?
Дни шли, его следов не находилось ни в Смоленске, ни у нас.
А в столичных газетах уже были вести о новом террористическом
акте против уфимского губернатора, по чьему приказу был произве-
ден массовый расстрел златоустовских рабочих. Кем же, если не Гер-
шуни, был этот акт намечен, предпринят и выполнен? И куда же он
потом делся?
С каждым днем шансы на его спасение все убывали. Мысленно
мы уже с ним прощались, но с Гоцем избегали об этом заговаривать:
а вдруг — последний шанс — следы «Дмитрия» потеряны и самой
полицией, и он отсиживается где-нибудь «в бесте»?7 И вот придя од-
нажды к Гоцу, я застал его в самом праздничном, радужном настрое-
нии духа.
— Наконец-то этот камень свалился с сердца. Пришла целая куча
писем, копившихся за время моего неаполитанского сиденья у раз-
ных доверенных моих адресатов для связи с Россией! Вот тебе
одно — читай и ликуй!
Я с замиранием сердца вглядывался в торопливые строки: один
из наших уральских корреспондентов сообщал о панике, охватившей
Уфу после гибели губернатора, о массовой облаве на всех подозри-
7 Бест — одна из форм (наряду с территориальной и дипломатической) права
убежища, а именно религиозная (укрытие преследуемого в местах религиозного куль-
та — храмах, часовнях, у придорожных крестов и т. д.), которая носит в основном
характер внутригосударственной нормы. Ныне сохранилась только в Иране.
268 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тельных, о настоящей жандармской блокаде пароходных пристаней,
вокзалов и шоссейных выездов из города, а рядом с этим о том, как
торжественно оставила город одна блестящая свадебная пара — же-
них и невеста, провожаемые с цветами, коробками конфет и музы-
кой, чтобы в пути незаметно преобразиться в прозаически-деловых
вояжеров, на одной из крупных узловых станций круто переменив-
ших свой дорожный маршрут... Во всем этом для нас ясно сказыва-
лась рука Гершуни, с обычной для него смелой артистической отдел-
кой специально приспособленного для отвлечения жандармских глаз
и ушей сценария...
— Надо же, однако, и нам хоть небольшое участие принять в этом
пышном свадебном пиршестве, — весело поблескивая смеющимися
глазами, говорил Гоц. — Знаешь, ведь они там и нас не позабыли:
прислали, чем попировать и полакомиться! Ну-ка, Виктор, ты -
истый волгарь, это по твоей части. Отведай и скажи как эксперт, ка-
кова икра — стерляжья ли зто, осетровая ли, или, может быть, бе-
лужья, или какие еще там сорта осетровых рыб водятся в вашей Вол-
ге-матушке? И видывал ли ты особый сорт икры — с начинкой?
Сейчас увидишь...
Он водрузил передо мною массивную жестяную банку икры,
только что освобожденную из пеленок почтово-пересылочного пакета
со всеми штемпелями, значками таможенного осмотра, соответствен-
ной оплаты сборов и т. п. И тут же следы вскрытия самой банки,
вплоть до ее «исподней сорочки»: плотно навощенной бумаги с про-
ступающими жировыми пятнами. Я понял, что это следы «начинки».
И в самом деле, оказалось, что икра скрывала под навощенною бу-
магой целых три документа, сжато исписанные характерным, не по-
хожим ни на чей иной почерком Гершуни.
В первом было повествование о том, как по приказу губернатора
Богдановича в Златоусте подверглась обстрелу целая толпа «бун-
тующих», то есть бастующих рабочих. Второй содержал текст смерт-
ного приговора, вынесенного губернатору за это преступление Бое-
вой организацией ПСР. И в третьем было извещение о том, как в
городском сквере Уфы 6 мая, среди бела дня, на глазах многочис-
ленной толпы гуляющих губернатор Богданович был буквально рас-
стрелян неопознанными исполнителями приговора, успевшими
избегнуть полицейской погони и оставить ей лишь безжизненное тело
губернатора, пронизанное девятью пулями.
Странное чувство испытывал я, глядя, как любовно перебирал
Гоц знакомым почерком самого «Дмитрия» запечатленные недавние
«дела и дни» его, не подозревая, до какой степени бесповоротно уже
опустила над ними свой тяжелый занавес история. И до какой же
степени неуклюжи были наши попытки пощадить чувства и тревоги
Гоца, считая своим долгом «постепенно подготовить» его к разразив-
шейся над «Дмитрием» катастрофе. Все вышло наоборот: долгим
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)	269
молчанием Гершуни Гоц уже был подготовлен к худшему, а мы... Не
пытались ли мы отгонять от него все предчувствия и держать его в
тумане иллюзий так долго и упорно, что внезапный мираж сильно за-
поздавшей почтовой посылки сделал его окончательно жертвою бла-
женного самообмана? И разве не будет с нашей стороны пределом
жестокости сначала дать ему подняться на самую вершину торжест-
ва, чтобы следом за этим разом свергнуть его на самое дно бездны
худшего из крушений? Какие злые, дьявольски жестокие шутки шу-
тит порою история!
Ибо наш расчет был уже сделан. Михаил попал в Неаполитан-
скую тюрьму 3 марта 1903 года и провел в ней около двух месяцев.
Как раз 6 мая, когда он снова переступил порог этой тюрьмы и дви-
нулся пароходом на юг Франции, двинулся и Гершуни из Уфы,
держа курс на Запад. Михаил успел во Франции проститься с отцом
и добраться до Женевы. Будь у Гершуни все в порядке, он уже ждал
бы его вместе с нами. Следовательно...
Перед самым получением «начинки» в банке с икрой Михаил ска-
зал жене своей, что вот уже несколько дней подряд он видит Гершу-
ни во сне то преследуемым полицией, то закованным в темнице. Сча-
стливая посылка из России избавила было его на день-другой от этих
кошмарных сновидений. А потом эти зловещие рецидивы — мучи-
тельные сны — возобновились. И каждый раз он просыпался в хо-
лодном поту, весь разбитый, с головою, точно свинцом налитой...
Такие смутные предчувствия нередко овладевают людьми с край-
не восприимчивой нервной системой, когда в их организм успевает к
тому же вгнездиться болезнь чрезвычайной разрушительной силы,
но еще не вышедшая из своей зародышевой фазы. Мы знаем, что Гоц
начинал переживать именно такое состояние задолго до того, как
самая природа начавшей его подтачивать болезни была разгадана.
В этой фазе организм инстинктивно начинает героическую, отчаян-
ную борьбу с недугом, реагируя на него удвоенной, удесятеренной
лихорадочной активностью и в то же время понемногу утрачивая и
былую полноту веры в себя, и необходимую для здорового развития
выдержанность и уравновешенность.
Время, которое нами тогда переживалось, было совершенно не-
обыкновенное — подъемное и лихорадочное время. Каждый жил
тогда в своеобразном трансе, при котором можно было к нему приме-
нить знаменитый стих Баратынского: «И жить торопится, и чувство-
вать спешит». К кому же он более подходил, чем к Михаилу? А те-
перь зная, какой короткий срок отмерила его жизни судьба после
нового возврата к свободе и борьбе, думаешь: да не было ли у него
какого-то смутного предчувствия ее недолговечности, раз он так
дорожил каждым летучим моментом, вечно боясь не заполнить его
до конца безрасчетной тратой энергии, раз он сам так «и торопился
жить, и чувствовать спешил»?
270 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания е восьми лидерах
Скрывать от Гоца печальную действительность оставалось недол-
го, да и смысла более не имело. Она постепенно выходила наружу.
Наконец все выяснилось: Гершуни был арестован в Киеве...
Прошло много лет. Гершуни прошел через суд, смертный приго-
вор, помилование, Акатуйскую каторгу, побег... Вернувшись к нам,
он написал небольшую книжку воспоминаний о нережитом. Я читал
ее уже в печати и был поражен ее созвучностью с тем, что слышал
когда-то от Гоца в дни его тайных тревог за судьбу своего друга. Из
книжки Гершуни я узнал, что и он откликался Гоцу собственным
кошмарным сновидением. Он сам не знал, когда именно тяжкая ноч-
ная полудремота в вагоне, уносившем его под конвоем в Петербург,
сменилась сном. Но в сновидении ему являлся Гоц то в форме на-
чальника станции, подготовляющего тайно его освобождение, то в
форме жандармского генерала, заменяющего его конвой своим соб-
ственным из переодетых революционеров, то в сцене общего бегства
под обстрелом погони... Какое трагическое и вместе с тем трогатель-
ное совпадение! Два этих человека, как будто заключившие друг с
другом неписаный договор на жизнь и смерть, в критический момент
сердцами бессознательно рвались друг к другу и наяву и во сне!
Да, неписаный договор между ними существовал. После первого
же рассказа Гершуни о созданной им Боевой организации Гоц выста-
вил свою кандидатуру в нее. Мог ли Гершуни отклонить соблазн раз-
делить ответственность за ее первый революционный дебют? Нет,
разумеется. Но и согласие свое он давал с определенным условием.
— Скажите, Виктор, по совести, — говорил он мне (мы тогда еще
не успели перейти друг с другом «на ты»), — как нам быть, если
бы — вообразим себе невозможное — каким-то чудом удался побег
из крепостных стен, например, Веры Фигнер или Германа Лопатина
и они заявили бы нам свое право занять место в первых же рядах
нашей штурмовой колонны? Отказать — немыслимо; но как согла-
ситься, не чувствуя самих себя убийцами, если сами мы не успели
обновить страшные пути, не надолго оказавшегося по плечу даже ти-
танам Исполнительного Комитета «Народной воли»? А случай Ми-
хаила Гоца — не равный ли им случай? Где найдется человек с еще
более потрясающей биографией? Первыми в огонь должны пойти
мы, а не он, не они, столько претерпевшие, покрытые столькими ра-
нами. Михаил Рафаилович — это наш огромный моральный, поли-
тический, революционный и социалистический капитал, его ценность
ни с чем не сравнима. Кинуть его в огонь с первого же абцуга — да
разве это возможно, разве это простительно?
Вот почему полученный Гоцем от «Дмитрия» первый ответ гла-
сил: принципиально — да, но с условием; он должен предварительно
наладить всю нашу заграничную организацию. Как незаменимый в
этой работе человек, Гоц должен был сначала выдержать этот пред-
варительный искус. Тем временем свой искус выдержат в России
Гоц Михаил Рафаилович (1866— 1906)
271
сами первые пионеры террора: они дадут ему место в своих собствен-
ных, уже испробованных рядах. За этою первою ступенью для Гоца
выросла другая — обязанности главноуполномоченного БО за грани-
цею: подготовка новой техники террора и забота о резервной терро-
ристической группе, ждущей своей очереди для введения в бой, ко-
гда сойдут со сцены бойцы первого ряда. Гоц терпеливо ждал, хотя
«знали только грудь да подоплека», чего стоило ему несение этого
креста партийной дисциплины. Но всему есть своя мера.
Первый удар, на свой личный риск и страх нанесенный само-
державию Карповичем, уже проломил лед. Но только уничтожение
Сипягина дало тот прирост морально-политического эффекта, кото-
рого ждала, которого молчаливо требовала страна. Умеренный либе-
рал Иосиф Гессен рассказывал о своем разговоре по этому поводу с
таким маститым ретроградом, как Щегловитов. На вопрос последне-
го о впечатлении от гибели Сипягина, Гессен, конечно, благочестиво
ответил: «Ужасно!». Реплика Щегловитова была: «Ужасно, ужас-
но... Но поделом вору и мука!». Лучшего свидетельства зрелости об-
щественной атмосферы для штурма твердынь деспотизма нельзя
было и желать.
Россия все заметнее и заметнее раскачивалась и сотрясалась сейс-
мическими ударами. Гоц внутренне сотрясался вместе с нею. Вот ко-
гда бьет его час, вот когда плечом к плечу с Гершуни он должен стать
лицом к лицу с ключевыми позициями, с командными высотами
пережившей себя трехсотлетней власти. Теперь или никогда должно
обрушить на нее самые меткие, самые сокрушительные удары. Кто
же их нанесет? «Если не мы, то кто же? Если не теперь, то когда
же?» - сказал себе Гоц. Умом и сердцем он неудержимо рвался
вслед Гершуни... И вот Гершуни не стало. Что делать? Спешить за-
менить его? Легко сказать...
Ведь если с положением отныне больше не справляются те самые
люди, чьим умением и знанием местных условий работа доселе была
поднята до такой высоты, то какая будет им польза от прибытия дав-
но оторвавшегося от русской почвы эмигранта, чьи здоровье и силы
давно расшатаны и начинают сдавать. Да, у него хватит «мужества
отчаяния», чтобы взвалить на свои исхудалые плечи «бремена неудо-
боносимые» ответственности за дело, под которое неведомо как и
откуда, видимо, подведена «мина замедленного действия». Но какая
от того польза тем, кто, может быть, им же будут увлечены в своем
бесплодном крушении? И при прощании Гершуни снова сказал дру-
гу, что выполнение их общей мечты пока приходится отложить: вре-
мя еще не пришло. Михаил Гоц - работник незаменимый, и загра-
ничное строительство партии от его отъезда пострадает. В этом была
несомненная правда. Но нс вся правда.
Гоц начал сильно хворать. Недавние дни его пребывания в тюрь-
ме навели врачей на ложный след. Они предположили обострение
272 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
суставного ревматизма. Все известные средства борьбы с ним были
применены без всякого результата. Максимум того, чего порою уда-
валось добиться, это было некоторое смягчение болей, не столько
даже медикаментами, сколько неустанным и неусыпным уходом.
В этой последней роли поистине сверхчеловеческие усилия были
проявлены женою Гоца, Верою Самойловной, урожденной Гассох.
Она, на первый взгляд, была в полном смысле этого слова «неза-
метная женщина». Гоц женился на ней еще в Якутске; она входила
в состав той же, что и он, пересыльной партии, а в ранней юности
наравне с женой О. С. Минора входила в одесский кружок учениц
Андрея Желябова. Она хранила в себе скрытый запас преданности
и всевыносящего терпения, которым, казалось, не было конца. Без
тени какого-либо преувеличения можно сказать, что эта маленькая и
как будто невзрачная женщина была Гоцу настоящим ангелом-храни-
телем, в пределах возможного и даже сверх того скрасившим ему ме-
сяцы и чуть ли нс годы медленной агонии.
Скоро уже не симптомы суставного ревматизма, а тяжелого забо-
левания нервной системы дали с беспощадной ясностью о себе знать.
У Гоца стали отниматься ноги. От боли он уже не мог спать без
морфия. Но он не упал духом. Вокруг кресла, к которому он был
прикован, собирались друзья и товарищи, трактовались «проклятые
вопросы» начавшейся революции.
Самым ужасным для Гоца было сознание, что лично он обречен
на беспомощность инвалида, что броситься собственной грудью за-
полнить брешь, оставленную арестом его друга, он уже не в силах.
Далеко заглядывавший Гершуни знал, чем будет более всего тер-
заться мысль Гоца. Со всею предупредительностью тонкого милосер-
дия он как-то раз, как бы мимоходом, «на всякий пожарный случай»,
сообщил ему, что первою временною мерой в случае его провала он
избрал передачу организации в заведование обоим им известного и
явно проявившего немалые практические способности — Евгения
Азефа. «Конечно, на время — пока не явишься ты сам...»
Теперь, когда этот «пожарный случай» произошел, Гоц, конечно,
трепетал за судьбу организации. Не потому, что он сомневался в но-
вом «временном» руководителе. А потому просто, что переход орга-
низации во всякие новые руки был прыжком в неизвестность. Ему
приходилось быть наблюдателем этого «прыжка» со стороны. В ро-
зовые очки он будущего не видел, «чуда» нс ждал. Нес свой крест,
как несли его другие, вероятно, обреченные.
Сколько ему пришлось за это время пережить! Сколько раз каза-
лось, что с потерею Гершуни партии нечего ждать, кроме фатальных
неудач. И сознание омрачалось мыслью: а вдруг судьба его любимой
партии сходна с его собственной судьбой? Под ее силы и здоровье
тоже нс подкапывается ли какой-то коварный и загадочный недуг?
Слишком много необъяснимых провалов, слишком много на родине
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
273
ответственных работников, чья воля парализована смутным ощуще-
нием, что они и работа их висят на волоске. Был момент, когда Гоц
предложил всем нам, ближайшим товарищам, исходить из положе-
ния, что в наших рядах сидит предатель и каждый из нас требует,
чтобы и его все остальные бесстрашно проверили с этой точки зре-
ния. «Каждый — всех, и все — каждого».
И вот сначала я и Минор подвергли обследованию, а потом я, Бах
и Савинков уже в качестве особо уполномоченной комиссии допроси-
ли свежеприбывшего из России кандидата в члены ЦК, для утвер-
ждения которого там ждали только нашей проверки его личности.
Его, по нашему предложению, было решено «считать под подозре-
нием». Позднее были добыты не достававшие нам доказательства,
и предатель был уничтожен. Это был Татаров, один из основателей
«Рабочего знамени», или так называемой Русской социал-демократи-
ческой партии. Характерно, что на нас за медленность и нерешитель-
ность в признании вины его доказанной сильно нападал Евгений
Азеф. А мы и нс подозревали, что сделали лишь полдела и должны
были бы к Татарову присоединить и критика нашей медлительности
в произнесении приговора над ним.
Я много раз возвращался к мысли о странном противоречии, как
казалось многим, в жизни Михаила Гоца. Ранняя юность его отме-
чена зорким прозрением основного «аморализма» натуры подозри-
тельного юноши Сергея Зубатова, когда он был еще далек от «смены
вех» своей жизни с революционных на жандармские. Начав работать
в Женеве над заграничной организацией партии, Гоц мимоходом,
легко, как бы шутя, безошибочно рассмотрел на моих глазах шпиона
по мелким внешним повадкам в не знакомом ему, хорошо принятом
в порядочном обществе студенте. Спрашивается: почему же эта ред-
кая острота зрения изменила ему в случае с Азефом?
На это отвечали, что всякий другой смог бы так же ошибиться,
как и он. Но Гоц был не «всякий». Думаю, что основная причина его
роковой ошибки с Азефом крылась там, где ни я, ни другие долго се
нс искали. Она была побочным последствием общей его личной тра-
гедии. Гершуни был для него (и для всех нас!) поистине незамени-
мым полководцем, боевым командиром нашей «штурмовой колон-
ны». Его утрата — безмерной трагедией партии. Но Гоц болезненнее
ощущал эту утрату, чем кто бы то ни было. Ведь он был заграничный
представитель, «особоуполномоченный» БО; его прямая обязанность
была — заменить незаменимого. А по символу веры Гоца, ничто,
кроме смерти, от исполнения этой обязанности не освобождало. Нс
оказался на посту — значит дезертир.
Гершуни дал ему лазейку: есть Азеф — «временный заведую-
щий», пока сам Гоц не займет определенного ему места. Но это зна-
чит, что от «временного» нельзя и ждать полноценного заместитель-
ства. А если Гоц мирится с фактическим превращением «временного»
I 8 Заказ № 2 I 46
274 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
в перманентного, то чего он стоит? Лучше бы и нс домогался чего-то
подобного «возглавлению Боевой организации»! Что же выведет его
из тупика? Самоубийство или чудо? И вдруг произошло чудо. Ка-
мень от души отвалился. Еще можно жить, если сам Плеве сражен!
А там - вторая бомба, взорвавшая дядю самого царя, великого кня-
зя Сергея Александровича. Самому незаменимому не удавалось та-
ких побед!
Сам себя приневоливая, Гоц даже выводил из себя слова: «У нас
был один вождь БО — романтик, герой и поэт в душе. Сейчас его
сменил другой — холодный калькулятор, реалист и прозаик. Пер-
вый был нам ближе, роднее. Но почем знать, может быть, второй бу-
дет удачливей».
Гоц был очень наблюдателен и проявлял большую проницатель-
ность в оценке людей. Но «и на старуху бывает проруха». Однажды
Гоц встретил меня юмористическим восклицанием: «Сегодня, Вик-
тор, можешь меня поздравить. Ну и пробрала же меня одна дама - -
вчера получил письмо».
— В чем дело?
— Я направил к ней недавно Евгения Филипповича (Азефа). Тот
у нес побывал, а через несколько дней получаю от нес письмо: зачем
это я направил к ней какого-то отвратительного субъекта, от кото-
рого за версту пахнет шпионом? Я ей тогда ответил, что, наткнув-
шись в юности на такого ловкого шпионского пройдоху, как Зубатов,
я знаю, почем фунт лиха, и когда рекомендую человека, то за моей
рекомендацией стоит жизненный опыт... И что же ты думаешь, -
с веселым смехом продолжал он, — только что получил от нее — это
некая Ариадна Тыркова, близкая к центру «Освобождения», — но-
вую отповедь, да какую. «Ну, — иронизирует она, — если у вас та-
кая обширная практика общения со шпионами, у вас это могло войти
в привычку; но мне перспектива пройти такой же курс отнюдь нс
улыбается».
Во второй половине 1905 года в руководящих эсеровских кругах
за границей настроение стало становиться все более и более нервным.
Причина была ясна всем. Темп жизни в России становился все бы-
стрее. Откликаться на вопросы и злобы дня «из прекрасного далека»
стало необыкновенно трудно...
Из-за границы нам было видно, что в России впервые газета стала
оттеснять на второй план журнал. Ну, а что же делать нам с нашей
«Революционной Россией», которая была — ни газета, ни журнал?
Попробовали выпускать «Революционную Россию» чаще, два раза в
месяц; подумывали даже о превращении ее в еженедельную... Но и
это не решало проблему. Главное запоздание приходилось не на вре-
мя изготовления газеты, а на время транспортирования в Россию и
дальнейшего распределения по разным ее концам. Выход чаше в
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
275
уменьшенном формате ничему не помогал, а содержательность убав-
лялась.
Для статей значимого характера места оставалось еще меньше,
а едва ли нс они одни сохраняли для читателей свое значение. Я чув-
ствовал, что как будто и сам начал как-то остывать к «Революцион-
ной России», не испытывать прежнего удовлетворения. Помню, как
пенял мне за это Михаил Гоц. Он, в то время совершенно разбитый
мучительной болезнью — опухолью спинного мозга, был прикован к
креслу. Тело было словно мертвое. Жили одни глаза — в них, каза-
лось, перешла вся его жизнь. Он порывался сам писать, но почти не
мог, мог лишь диктовать; он искал выхода в привлечении к ближай-
шей, чисто редакционной работе в «Революционной России» новых
людей. Наша «двоица» давно уже превратилась, благодаря при-
влечению Шишко, в «троицу». Выписали Волховского из Лондона.
Искали еще и еще сотрудников. Михаил Рафаилович не хотел согла-
ситься с тем, что время «Революционной России» прошло...
Лично я давно уже дал себе другой ответ. Я носился с проектом
нелегальной поездки в Россию. «Темп жизни слишком ускорился, —
говорил я, — мы здесь за ним не поспеваем и поспеть не можем.
Надо поехать в Россию, надо жить там, окунуться в гущу обществен-
ных настроений. Надо организовать там идейно-литературный центр
и открыть организованную политическую кампанию на страницах ка-
кой-нибудь близкой нам по духу легальной газеты. В ней говорить
все то, что можно сказать, прямо или полунамеками, легально. Чего
там нельзя сказать, будем договаривать в летучих листках, в прокла-
мациях, памфлетах — нелегально. Только это будет работой; а то,
что сейчас за границей делаем, — толчение воды в ступе».
Михаил Рафаилович выслушал меня, но со мной решительно не
согласился.
— Тебя просто-напросто арестуют, вот и все, — сказал он. —
И как это ты будешь жить в Москве или Петербурге? Создавать
идейный центр, видеться с писателями... Что ты, иголка, что ли, что-
бы где-то затеряться? А мало ли литературных барынь, которую вся-
кую литературную новость умеют раззвонить тотчас же по всему Пи-
теру? И в какой это газете ты будешь писать? Или литературные
псевдонимы для кого-нибудь остаются тайной? И газету твою за-
кроют, и тебя изловят, и все, что вокруг тебя будет, — выследят.
Не сговорившись с Гоцем, я формально поднял этот вопрос на за-
седании заграничного комитета. Успех был ничуть не больший. Все
уперлись на том, что рисковать мной они не имеют права. Надо дать
событиям развиться дальше, а там видно будет.
Прошло еще около месяца. В России была в полном разгаре «бан-
кетная» кампания. Явочным порядком стали возникать всевозмож-
ные союзы.
216 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Японская война, видимо, была окончательно проиграна. На дей-
ствиях правительства явно отражалась какая-то роковая растерян-
ность. Затем, помню, пришло из России письмо с новостью: возник-
шие организации среди железнодорожников устроили явочным по-
рядком съезд и положили начало Всероссийскому железнодорожно-
му союзу. На съезде обсуждался вопрос о таком средстве борьбы,
как остановка всего железнодорожного движения в стране — всеоб-
щая стачка... А одновременно с этим стали доходить первые сведения
о планах организации почти легального беспартийного Всероссий-
ского крестьянского союза.
Я снова было поднял тот же вопрос на нашем собрании, рассчиты-
вая получить поддержку от нашей молодежи с Абрамом Гоцем во
главе. В расчетах я ошибся. Абрам Гоц от имени молодежи выступил
еще резче... Он доказывал, что мы, тяжелая артиллерия, должны
пока сидеть смирно и не двигаться с места. В Россию двинутся они.
Там частью уже есть недавно поехавшие, а я нужнее пока здесь.
И решение получилось опять против меня, и таким подавляющим
большинством голосов, что приходилось оставить всякие надежды...
Прошло уже не помню хорошо, сколько именно времени после
этого разговора. Настало горячее время: пришли вести о всероссий-
ской забастовке. Мы сторожили выход новых газет, только ими и
жили. Однажды меня спешно вызывают к Гоцу. Прихожу. Там в
кресле Михаил и рядом с ним Иван Николаевич, он же Толстый, —
Евгений Азеф.
— Прежде всего, вот, читай, - протянул мне Михаил «Journal
de Geneve». Я взял газету. Маленькая, десятка полтора слов, теле-
грамма. 17 октября опубликован царский Манифест. В нем властям
поручено преодолеть смуту, а затем призвать народных представите-
лей к участию в государственных делах на основе свободы слова,
печати, вероисповедания и действительной неприкосновенности лич-
ности.
— Ну, что ты скажешь?
— Ничего особенного. Новый шаг по тому же пути: довольно
крупная уступка, сравнительно с идеей булыгинской думы. Видно,
что давление всеобщей забастовки стало нешуточным. Сломить се
нельзя — приходится маневрировать.
— И только? Нс больше как очередная хитрость? Хладнокровно
задуманная ловушка?
— Хладнокровная-то, может, и нс хладнокровная, потому что
приходится туго, а, конечно, не без ловушки.
— Ну, уж от Виктора-то я этого нс ожидал, — скрипуче проце-
дил, попыхивая папироской, Толстый и, помолчав, прибавил ирони-
ческим тоном:
— У нас тут сейчас Осип (Минор) был и все на нас кричал: мы-
дс наивные люди, все это — просто ловушка; и нас, эмиграцию, и
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
277
подпольщиков в России заманивают, видите ли, выйти наружу, рас-
конспирироваться, а потом — всех разом сгрести и вымести из рус-
ской земли крамолу начисто. Тоже политическое рассуждение! И ты
тоже думаешь, что ради эдакой полицейской цели весь государствен-
ный строй России будут ставить вверх дном, потрясать всю Россию
неслыханными новшествами, придавать бодрости всей оппозиции?
— Вовсе не так, не для чего карикатурить. Нс знаю, что говорил
Осип, а я говорю вот что: сломить движение стало нс под силу, и в
него надо вбить клин. Революционеров велено скрутить в бараний
рог, а «обществу» обещают политические поблажки. Двойственный
характер манифеста бьет в глаза. Это, конечно, маневр, но не грубо
полицейский, а тонко политический. Разделяй и властвуй: успокой
оппозицию и при се пассивности раздави революцию, а затем уже и
с оппозицией делай, что хочешь.
— Я думаю, Виктор, ты нс совсем прав, — вмешался Гоц. — Пер-
вым словам манифеста я нс придаю большого значения. Это скорее
фасад, стремление уберечь «престиж власти». Конечно, правитель-
ство еще будет барахтаться, будет предлагать обществу свои услуги
для подавления «крайностей». Но со старым режимом кончено. Это —
конституция, это — конец абсолютизма, это — новая эра. О грубых
ловушках и говорить нечего, это просто пустяки. Раз самодержавие
решилось проглотить такую горькую пилюлю, как свободы, непри-
косновенность личности, законодательство только через народных
представителей, — значит, сила сопротивления его сломлена. Как
после Крымской кампании был предрешен вопрос об освобождении
крестьян, так теперь — о конституции. Возьмем пример: вот хотя бы
Иван Николаев, Вениамин (Савинков) и их товарищи. Им остается
сказать: «Ныне отпущаеши»... С террором тоже кончено. Или ты
другого мнения?
— Я думаю, что, конечно, сейчас от всех террористических актов
следует воздержаться. Но распускать Боевую организацию я бы нс
стал. Она еще очень может пригодиться. Я бы ее держал наготове,
под ружьем, в таком виде, чтобы ее можно было мобилизовать в
любой момент.
- Ну, а я думаю, что к террору у партии больше нет возврата...
Все былые споры о моей поездке были кончены. Я должен был
ехать в первую очередь. На меня возлагалась прежде всего миссия:
немедленно по приезде в Петербург в спешном порядке организовать
политическую газету — первый легальный центральный орган пар-
тии.
А тем временем, «волнуясь и спеша», я готовил к печати послед-
ний, прощальный номер «Революционной России». Я написал для
него статью, предостерегающую против правительственного маневра
и излагавшую основы нашей тактики: не форсировать события, не за-
рываться, использовать открывшиеся легальные возможности, орга-
278 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
низоваться, выйти на широкую арену массовой организации, вовлечь
в движение деревню и лишь тогда выводить революцию из поверхно-
стно-конституционной фазы в новую фазу — с широким социальным
содержанием. Л. Шишко писал подробно об основах и перспективах
массовой работы и массового движения. Б. Савинков должен был
подвести итоги нашей боевой тактике и сказать, что сделавшие свое
дело на этом тернистом пути по первому призыву партии снова гото-
вы занять свой боевой пост. События не ждали, каждодневно прихо-
дили новые вести; и этот прощальный номер «Революционной Рос-
сии» вышел в трех отдельных выпусках, «возглавляемых» этими
тремя статьями, дополненными рядом заметок, корреспонденциями
и сведениями из иностранных газет.
Помню последний вечер, когда я прощался с Гоцем. Я был в глу-
по-счастливом настроении. У меня совершенно не вмещалась в мозгу
мысль, что я мог видеться с этим самым близким мне из всех това-
рищей в последний раз... Я ходил по комнате, развивал всевозмож-
ные тактические, политические, литературные планы, словно пчелы,
роившиеся в голове. Мы устали от бесконечных разговоров, хотели
отдохнуть. Жена Гоца завела граммофон.
— Да, хорошо бы так, — сказал с непередаваемым выражением
Гоц, когда я запел «Как король шел на войну», — а вот если выйдет
не «заиграли трубы медные, на потехи на победные», а совсем
другое: «А как лег в могилу Стах...».
Он говорил это, применяя ко мне — ибо только что получил пер-
вые телеграммы о черносотенных погромах интеллигенции. Но не
думал ли он втайне о себе? Нс шевелилась ли мысль, что мы поки-
даем его здесь одиноко умирать на чужбине?
Я не хотел тогда об этом думать. Незадолго перед тем консилиум
врачей, добравшись наконец до истинной причины болезни — опу-
холи на оболочке спинного мозга, высказался за удаление се опера-
ционным путем. Операция была необыкновенно сложная, но Гоц
должен был поехать к лучшему специалисту, к какой-то мировой
знаменитости, а при удаче операции впереди сияла надежда на пол-
ное выздоровление. Так надо было верить, так не хотелось — эгои-
стически нс хотелось — портить собственную радость пессимизмом.
Но теперь, вспоминая, я думаю, что Гоц только для нас поддакивал
нашей вере, что через какие-нибудь два-три месяца он догонит нас в
Петербурге. В нем жило тайное предчувствие конца, и я, слепец, не
почувствовал его в этих словах: «А как лег в могилу Стах...».
И долго, долго после его смерти тяжелым камнем на сердце лежа-
ло у меня воспоминание об этом последнем вечере, когда я так занят
был собой и своими планами и так мало дал самому близкому чело-
веку, распятому на своем кресле больного и бессильному сорваться
с этого кресла, чтобы перенестись в дорогую Россию, обновляемую
революцией, куда он порывался все время, говоря, что не перенесет
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
279
этой жизни. Да, не болезнь и не операция, после которой он умер,
нанесли ему смертельный удар, а эти проводы нас всех, оставивших
его одиноко умирать на чужбине...
Шагайте бесстрашно по мертвым телам,
Несите их знамя вперед!
И мы шагали... И наши шаги, как в этот день, порой добивали
смертельно раненных...
О Михаиле Гоце приходили из-за границы лишь отрывочные и
редкие вести. Он оставался за границею для партии громадной мо-
ральной силой, «но эта сила не выдержала отсутствия дела и погас-
ла», — писал о нем впоследствии Гершуни.
И в этом эпилоге, начертанном рукою Григория Гершуни, заклю-
чается большая и жуткая правда. В ней мы не могли изменить ни бу-
квы и не единой черты, когда в количестве пяти человек, избранных
первым, в сущности, учредительным (Иматрским) съездом нашей
партии, в состав ее Центрального Комитета, единодушно решили: до-
вести до сведения Михаила Гоца, что на случай нашего изъятия цар-
ской полицией с арены борьбы, мы доверяем ему право и обязан-
ность занять наши места другим личным составом ЦК, временного
вплоть до созыва нового общепартийного съезда и выбора им нового
регулярного ЦК. Большей чести, большей справедливости воздать
этому основоположнику нашей организации мы воистину не могли.
В начале лета 1906 года один товарищ случайно застал его одного.
Вошел незаметно и невольно остановился. Во всей фигуре Гоца и в
застывшем выражении его лица была такая скорбь, такая горечь и
тоска...
В это время у Гоца была уже парализована вся нижняя часть тела
и начали отниматься руки. Все предположения о ревматизме давно
были оставлены. Крупнейшими специалистами было определено, что
источник болей — в опухоли, давящей на спинной мозг. Рак или
нет? Еще только раз увидел Гоца в Дюссельдорфе его старый това-
рищ по якутской драме, Терешкович. Михаил Гоц, уже совершенно
нс узнаваемый, высохший, похожий на живую мумию, у которой
жили только одни глаза, передал ему, что выдающийся хирург готов
сделать отчаянную, но все же не безнадежную попытку спасти его
операцией. «Итак, через день я ложусь на операционный стол...»
Операция снятия со спинного мозга опухоли — она оказалась нс
злокачественной — прошла, как нам передавали, блестяще. Каза-
лось, жизнь победила смерть. Но в незримой приходно-расходной
книге его жизни чего-то недоставало. Гоц заснул в санатории, где он
набирался сил для новой, свободной от кошмара болезни, жизни.
Спал тихо, спокойно. Но — нс проснулся.
«Широкие партийные круги его мало знали, — с горечью писал
о М. Р. Гоце в 1907 году только что вырвавшийся из Акатуйской ка-
280 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
торжной тюрьмы Гершуни. — Но когда его образ будет воссоздан
перед партией в целостной и законченной биографии, партия узнает,
кто в рядах се стоял и кого ряды сс лишились...»
По условиям времени и места выполнить требования, завещанные
Григорием Гершуни, я доселе не мог и полностью не могу и сейчас.
Могу уповать лишь на то, что своего рода немым красноречием обла-
дает простая фактическая передача того, что видели глаза мои и чем
питался мой слух при живом соприкосновении с этим редким, исклю-
чительным человеком и теми, кто годами разделял его участь.
Обращаясь к общему его морально-политическому облику, неволь-
но останавливаешься на характерном для него триединстве таких
драгоценных душевных черт, как простота, прямота и неисчерпаемая
энергия.
Простота... Нс этою ли первородною, доходящей до душевной
прозрачности простотою так неотразимо привлекал к себе Гоц людей
самого разного типа?
Ветеран семидесятых годов Леонид Эммануилович Шишко, ви-
давший на своем веку немало крупнейших представителей умствен-
ной и моральной элиты русской революции, людей, заслуживающих
имени истинных светильников мысли и образцов высокой человечно-
сти, как раз для Михаила Гоца приберег едва ли нс самый теплый
уголок в своем сердце. О своей первой встрече на публичном собра-
нии с Гоцем он рассказывал так: «Я увидел вошедшего среди уже на-
чавшегося заседания незаметного по виду человека, небольшого роста,
с очень простыми манерами». И про другое участие его в обсуждении
очередного социал-демократического доклада о Н. К. Михайловском
Шишко опять свидетельствовал, что речь Гоца, произнесенная, «ви-
димо, без всякой подготовки», тоже «была очень проста», но в ней
было нечто, что у единомышленников докладчика «нс могло не обра-
тить серьезного внимания на эту простую речь». Ясно, что под про-
стотой здесь надо было понимать все, что угодно, только не прими-
тивность, а тем более не упрощенчество. Эти свойства — родные се-
стры демагогии, пользующейся простотою как маской или личиною.
Простота же в «гоцевском» смысле была, прежде всего, прямотою и
безыскусственностью. Недаром тот же Шишко к своим словам о
первом впечатлении от встреч с ним прибавил, что «многие выдаю-
щиеся и даже блестящие стороны Гоца никогда нс бросались в гла-
за». К ним надо было присмотреться, ибо никогда они не были казо-
выми; ими красились нс внешние черты его, а внутренние; не поверх-
ностные, а лежавшие в самой глубине его ума и характера. В них нс
было ничего подчеркнутого и нарочитого: одна ясная и чистая при-
родная естественность. Я любил называть сс душевной прозрачно-
стью Гоца. И да простится мне невольно напрашивающееся на ум
отступление.
Гоц Михаил Рафаилович (1866 1906)
281
Кому нс памятна одна из любимых героинь Льва Толстого, ко-
торая пытается изобразить характеры интересующих сс людей нс
иначе, как символами — разными цветами спектра? Про одного из
них, особенно симпатичного ей своею искренностью и самоуглублен-
ностью, она говорит, что он - синий, не бледно-голубой, а именно
сгущенно-синий... Мне нс раз приходила в голову эта несколько
странная символика, когда я совершал туристические прогулки по
швейцарским Альпам, вблизи от высоко лежащих горных озер, вро-
де известного Бляузсс в бернском Обсрланде. Издали оно порою ка-
жется именно синим, как будто вместо воды оно заполнено до краев
гектографическими чернилами. Но подойдите поближе, возьмите
лодку и поезжайте по нему. И вы убедитесь, что отстоявшаяся в его
кристальных глубинах вода обладает почти абсолютною прозрачно-
стью: бросьте в воду монетку или металлическую пуговицу, и она,
медленно спускаясь и все время сверкая колеблющимися перелива-
ми, в конце концов займет свое, четко отмежеванное место на самом
дне, а в то же время вся поверхность озера над нею играет и побле-
скивает разноцветными, капризно меняющимися переливами, как
будто луч солнца пропускается сквозь вращающуюся призму из хру-
сталя чистейшей воды. Около таких озер швейцарские врачи сове-
туют месяцами жить людям с расстроенными нервами: изумительно,
какой покой и тишину навевает на них эта разлитая вокруг про-
зрачная синева!
И я нс раз наблюдал, какое столь же магически умиротворяющее
действие оказывает общение с Гоцсм на взволнованных и взбудора-
женных или вообще на нервных и трудных в духовном общении лю-
дей. Помню, лучше всякого врача действовал Гоц, например, на
Алексея Покотилова, молодого террориста, с какой-то болезненно-
нетерпеливой страстностью — до нервной экземы на лице — вос-
принимавшего ряд оттяжек в назначении его очереди на выступление
от имени Боевой организации. А с другой стороны, никто лучше Гоца
нс умел воздействовать на капризную психику Савинкова, со вспыш-
ками его холодной заносчивости и резкой нетерпимости. Своей
углубленной вдумчивостью и очаровательной задушевностью Гоц не-
заметно приводил в действие ослабевшие психические тормоза пер-
вого, а своим веским самообладанием и умственной уравновешенно-
стью он, как никто, импонировал Борису Савинкову и вводил в русло
колеблющиеся и меняющиеся настроения этого талантливого импрес-
сиониста. Ибо Гоц, сам бесконечно подвижный, впечатлительный,
словно ртутью налитой, в то же самое время обладал редкой способ-
ностью самобалансирования, а тем самым и уверенного направления
и других в подсказанное лучшими сторонами их натуры естественное
русло. А если ко всему этому прибавить, что Гоц был человек неумо-
лимо требовательный в вопросах личного достоинства и чести — тре-
бовательный прежде всего к себе самому, а потому обладавший тем
282 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидера.
большим весом в свей требовательности к другим, — то станет ясно,
почему люди, попадавшие в затруднительное положение при объяс-
нениях наедине со своею собственною совестью, испытывали вели-
чайшее облегчение, когда имели возможность проверить себя, при-
глядевшись, как к ясному зеркалу, к совести Михаила Рафаиловича
Гоца. В вопросах личной и общественной морали ввериться ему было
легко: то был надежный кормчий.
«На его долю выпало редкое счастье, — написал однажды о нем
Григорий Гершуни, — дать партии нечто еще большее. Михаил Ра-
фаилович — и в этом вся красота, все обаяние его личности, весь сек-
рет его изумительного влияния на окружающих — был совестью пар-
тии. Это была громадная моральная сила, незримо всегда бывавшая
с нами. Как совесть, она предостерегала. Как совесть, она толкала.
Как совесть, она ободряла...»
Я особенно ценю возможность привести отзывы о моем старшем,
судьбою посланном брате и учителе таких крупных и, безусловно,
самостоятельных партийных фигур, как Гершуни и Шишко, из кото-
рых второй по своему жизненному стажу и опыту сам мог смотреть
на Гоца как на младшего и в некотором смысле дальнего преемника
и ученика его поколения. Иначе я мог бы опасаться, что моя попытка
дать в своих воспоминаниях образ Михаила Гоца во весь его поли-
тический и моральный рост будет сочтена слишком субъективной и
продиктованной личной к нему приязнью. Но я свидетельствую нс
по личному пристрастию к нему — безжалостное время своими хо-
лодными пальцами смиряет жар увлечений, а со времени кончины
Гоца протекло уже, увы, свыше четырех десятков лет. Нет, просто
«глядя с холодным вниманием вокруг», не находишь в калейдоскопе
своих более полувека охватывающих воспоминаний человека, полнее
его способного заслужить имя «живой совести партии», олицетво-
рения се самых жизненных, поистине нс умирающих морально-поли-
тических ценностей.
И вот нетрудно понять, что именно естественность и простота
Гоца придавала особенно мягкий и человечный характер его «неумо-
лимой требовательности в вопросах достоинства и чести». Никогда
не выпячивал он себя в виде какого-то сухого, ригористического мо-
ралиста, докучающего ближним притязательной и мертвенной доб-
родетелью. Не было в нем и легчайшего налета хотя бы тайного са-
молюбия; хотя, казалось бы, кто более него имел бы право сказать,
что вся его жизнь, что каждое се мгновение целиком и безраздельно
посвящены работе по воплощению в жизнь идеала достойного чело-
веческого существования для всех? Поистине, в жизни своей он
представить себе не мог таких горчайших лишений, бедствий и опас-
ностей, которые бы остановили его на тернистом пути беззаветного
труда и борьбы во имя этого единого, высшего для него идеального
интереса и принципа.
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
283
Всего же прекраснее в Гоце было именно то, что он как будто
даже и нс замечал отсутствия в своей жизни личного элемента, лич-
ных интересов и личных дел. Весь секрет его интеллектуальной жиз-
ни в том и состоял, что «общее» заполнило до краев весь его личный
быт. Именно эта заполненность «общим», именно эта, не оставляю-
щая ни минуты свободной, революционная и партийная «нагрузка»
и была самою характерною личною его чертою как человека, рево-
люционера и партийца. Именно она и делала его образ цельным и по-
нятным, родным в его «простоте», к которой совершенно разноха-
рактерные люди подходили с разных сторон, отмечая мимоходом то
простоту и натуральность манер Михаила Гоца; то простоту и безы-
скусственность его речи, избегавшей всего кричащего, витиеватого,
а особенно всякой подмены истинной красоты внешней красивостью;
то простоту всего его бытового уклада, привычек и вкусов; то, нако-
нец, его простоту в смысле целомудренной сдержанности в выраже-
нии своих самых заветных чувств и мыслей. И все же это были толь-
ко разные грани его натуры, необычайно цельной и по существу сво-
ему неизменно подвижнической и апостольской.
Крупные революционные организаторы обыкновенно обладают
соответственно своему призванию холодным и резким умом. Но ду-
мая об уме Гоца, я всегда вспоминал А. И. Герцена с его любимою
мыслью об уме особого склада — «осердсчснном уме», как выражал-
ся он. Таков и был ум Михаила Рафаиловича — ум, согретый душев-
ною теплотою и направленный всегда к одному и тому же идеалу ду-
шевной гармонии: гармонии ума с чувством, трезвой рассудочности
с горячим сердцем, — и все это на самой тяжкой, полной нравствен-
ных рытвин и ухабов дороге революционного действия. Это был
человек поистине незабываемый.
И в русских исторических журналах, и в мемуарной литературе
Гоцу посвящен ряд отзывов. Пройти мимо некоторых из них нет воз-
можности.
Николай Сергеевич Русанов, немалый мастер по части метких ха-
рактеристик, как-то раз попробовал приискать аналогичную М. Р. Го-
цу политическую фигуру в летописях политических партий других
стран и других эпох. К сожалению, на сей раз обычное мастерство,
на мой взгляд, ему изменило. Оброненная им крылатая фраза о Гоце
гласит: «Он оставался несколько в тени, но по существу был одним
из влиятельнейших вожаков партии — Ранк при Гамбеттс, серый
кардинал Жозеф дю Трамбле при кардинале Ришелье». Но как ни
блещет она остроумием, я усомнился бы в ее правильности.
Начиная с конца, надо признать совершенно нс соизмеримой роль
«Серого Высокопреосвященства» во Франции времен Ришелье с
ролью И. Р. Гоца при зарождении партии социалистов-революцио-
неров. Жозеф дю Трамбле был как бы вице-папою Франции той эпо-
хи, секретным контролером самого святейшего престола. Его ссрень-
284 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
кая монашеская ряса в своих складках таила полномочия, перед ко-
торыми пасовали раззолоченные придворные мантии «князей церк-
ви», давно променявших духовную власть над паствою на высокие
государственные посты и блеск придворных почестей.
Гоц явился за границу без всяких полномочий и даже в партию
был введен впервые приезжими из России делегатами от двух частей
будущей партии — южан и северян, только тут и успевших формаль-
но завершить начатые в России же переговоры об объединении; у этой
спешно слепленной партии нс было даже Центрального Комитета,
и временно его полномочия были вверены одной из сильных «проме-
жуточных» местных групп (Саратовской). В такой новоиспеченной
партии ни о каком Ришелье, ни о каком святейшем престоле и ни о
каком Жозефе дю Трамбле не могло быть и речи; все было в ней
импровизацией, все было слабо сцементировано и не имело никаких
признанных авторитетов.
Аналогия же с «Ранком при Гамбеттс» звучит как будто веропо-
добное, хотя бы потому, что, по крайней мере, она обходится без
мистических авторитетов и секретных правомочий. Был налицо Гам-
бетта, с ярким темпераментом прирожденного трибуна, с внешно-
стью «шефа», которого разношерстная культурно-обывательская
толпа — будущая «оппортунистическая» партия слагавшейся мещан-
ской республики — готова была признать своим идолом, «некороно-
ванным королем»; но за волевою внешностью этого шефа скрывался
внутренний импрессионизм, шаткость, нетвердость, уменье показно-
го возглавления партии без уменья внутренне се консолидировать,
сплотить, дисциплинировать, крепко собрав в своих руках все нити
и пружины партийного аппарата. Для всего этого Гамбстте — «пер-
вому номеру» партии — и требовался дополнительный «второй но-
мер», пусть менее стоящий на виду, более закулисный, зато выдержан-
ный, сосредоточенный, словом, маневрирующий из-за кулис «управ-
ляющий делами» или «сверхаппаратчик» партии. При Марксе таким
до известной степени был Энгельс, при Бебеле — Ауэр; во Франции
при Жоресе был Ренодсль, а при Леоне Блюме сначала в тайном,
а потом и в явном с ним антагонизме — Поль Фор; при больном Ле-
нине в России таким был медленно, исподтишка пробиравшийся на
его место Сталин; при сменявшихся лидерах Французской револю-
ции, вплоть до ее Цезаря — Наполеона, таким был гибкий до бес-
хребетности Жозеф Фуше, сумевший всех пережить и остаться «не-
заменимым» даже при реставрации.
Но можно ли представить себе в такой роли Михаила Гоца? Ко-
нечно, нет. И не только потому, что при его жизни в России нс было
даже и места для Гамбстты, явного идола обывательской улицы,
«царствующего, но не управляющего» и ею, и се политическим двой-
ником — такою же бесхарактсрно-поссибилистской «партией». Гоц
по самой природе своей абсолютно не годился бы на роль закулисно-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
285
го «мажордома» при «парадном лидере», для этого у него нс хватило
бы гибкости и приспособляемости: поперек дороги им вечно станови-
лись бы чрезмерная искренность, безыскусственная, до конца иду-
щая вдумчивость и бесхитростная прямота.
Я пошел бы еще дальше и поставил бы вопрос: подходила ли Гоцу
сама кличка «партийного вожака» (хотя и смягченного привычкой
«оставаться в тени»)? Именно «вожаки»-то обычно и склонны хо-
дить по солнечной, а нс по теневой стороне улицы; напротив, собст-
венною тенью они обычно заслоняют самых ценных сотрудников,
про которых у них принято говорить: «Это моя правая рука». В эпо-
ху, когда за границею жил и действовал Гоц, была, кажется, лишь
одна политическая фигура, соединявшая в себе все классические чер-
ты «вожака». Она ярко проявляла себя в политической среде, Гоцу
далекой и чуждой: на крайнем левом крыле русской марксистской
социал-демократии. Мы говорим, конечно, об Ульянове-Ленине. По
отношению друг к другу как политические характеры они были анти-
подами.
Основною чертою Ленина была органическая властность его на-
туры. Он в лучшие свои моменты чуждался честолюбивого тщесла-
вия; но нс доминировать своею волею над чужими для него значило
бы перестать быть самим собою. Он безгранично верил в правиль-
ность своего чутья, своего инстинкта рулевого, дающего посреди
рифов верное направление кораблю. Как некогда коронованные вла-
дыки провозглашали: «Государство — это я», так и Ленин утвер-
ждал каждым действием, каждым жестом: «Партия — это я». Ему
иногда случалось заявлять наполовину в шутку, наполовину всерьез,
что он знает в партии лишь двух «настоящих» большевиков — само-
го себя и свою жену, Надежду Константиновну Крупскую. В коллек-
тивах, решающих дело большинством голосов, Ленину случалось
оставаться в меньшинстве, но он обладал искусством маневрировать
и, разбив на части большинство, загнать вопрос в тупик, чтобы потом
брать несогласных «измором» и грозить разрывом или даже прямо
идти на разрыв. Ленин, наконец, обладал даром почти гипнотизи-
рующего психологического воздействия на толпу, основанного на
почти безошибочном чутье се слабых сторон: оно и было ключом к
всепобеждающему демагогическому упрощенчеству. Был у Ленина и
еще один природный дар «вожака»: он, как никто, умел разжигать
страсти в междоусобицах, одновременно сглаживая у «своих» все
острые углы, цементируя их товарищеским добродушием и щедро
расточаемой заботливостью о тех, кого наметил в состав своих твер-
дых приверженцев.
В Древнем Римс богом границ был Янус; на его изображениях бы-
ло два лика: один, обращенный внутрь границ, — ласковый и доб-
рый, а другой, обращенный вовне, — грозный и наводящий трепет.
Ленин умел всегда быть в совершенстве одновременно таким двули-
286 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ким богом, беспощадно отвращающим чужих и привлекающим сво-
их. В Годе мы тщетно искали бы даже «днем с огнем» этих черт клас-
сического вожака, составляющих секрет его силы и создающих во-
круг него водоворот пристрастий и острого ненавистничества.
И еще одна особенность. В шиллсровском «Заговоре Фиеско в Ге-
нуе» с необыкновенной рельефностью выставлена фигура типичного
«вожака божьей милостью». Фисски создан быть кумиром толпы,
так сказать, «суженым, которого и на коне не объедешь», или фаво-
ритом заговора, выносимым вверх, словно на гребне волны. Все в
нем словно нарочно к этому приурочено. Он даже «умоляет повели-
тельно», он «торгует сердцами толпы», как дон Жуаны торгуют или
играют женскими сердцами. Оттеняющий его своим контрастом чест-
ный и прямодушный республиканец Всррина8 достаточно умен, что-
бы видеть, насколько нравственной ценностью своей Фисски ниже
людей его типа, самоотверженно и бескорыстно совершающих всю
подземную кротовую работу Заговора, и насколько превосходит он
их всех в шансах стать «первым номером» движения, его «челове-
ком-символом», когда оно вырвется наружу.
Так вот, Гоц обладал первородною чистотою Всррины, но вместе
и его скромностью, заставлявшей стушевываться перед «первыми но-
мерами».
Н. С. Русанов, кажется мне, попадал не в настоящую точку, гля-
дя на Гоца несколько сверху вниз и говоря, будто «он был самое
большее — сносным оратором и таким же писателем». Совсем не в
этом дело. Ленин, несомненно, уступал Мартову и Староверу9 лите-
ратурной ценностью своих писаний; он равным образом уступал
Плеханову и Троцкому в красноречии. Но революция выносит в
«первые номера» не за литературный стиль и не за технику или шко-
лу элоквенции. Гораздо важнее, во-первых, стремительная сила во-
левого заряда, воплощенного в «вожаке», во-вторых, степень дето-
нирующей силы, с которой разряд его энергии передается другим,
в сфере его действия находящимся взрывчатым материалам. В дан-
ном случае механика такой передачи чисто психического характера
и все сводится к законам массовой заразы, определяемой, с одной
стороны, степенью восприимчивости или душевного предрасположе-
ния окружающих к данному роду массовой заразы, а с другой — сте-
пенью энергии самого инициативного «возбудителя». Мы знаем, что
и личность «вожака» есть очень важный фактор, но вожак — вовсе
не синоним лучшего или оптимального человеческого типа; напро-
тив, в моральном смысле он скорее холоден и безразличен. Без одно-
8 Веррина — один из главных героев драмы Ф. Шиллера «Заговор Фиеско в Ге-
нуе». В его образе автор отразил мужественного борца за свободу, стойкого и самоот-
верженного республиканца.
9 Старовер — один из псевдонимов А. Н. Потресова.
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
287
го составного элемента, по-видимому, вожака нет и быть не может:
без мастерства внешнего эффекта.
У Гоца вкус к роли «вожака», в сущности, отсутствовал. Если он
сильно любил определенное дело или предприятие и брался за него,
то он нс «головою» и не «дирижером» его бывал или стремился
стать, но он естественно и неизбежно самою логикой вещей становил-
ся сердцем предприятия, а потому и его «совестью» (откуда и глубо-
кая правда слов Гершуни о нем, как о «живой совести партии»). При
этом мнением ближних он очень дорожил, но как раз в той мерс,
в какой оценку их чувствовал веской и компетентной. Ему бывало
больно, если его неверно понимали. Но чересчур носиться с всеоб-
щим видимым одобрением ему казалось бы малодушием.
Помню, как на этой почве возникали у него нередко мелкие схват-
ки с одним из очень любимых у нас товарищей — Осипом Соломо-
новичем Минором. Этот последний тоже чтил заповедь скромности,
недаром в книжечке своих мемуаров он подписался «солдатом рево-
люции» и недаром даже в Завещании своем он оговорил, чтобы из
его будущих похорон был абсолютно изгнан всякий элемент торже-
ственности или «чествования памяти». Но у него была одна малень-
кая слабость: это частая и острая обидчивость. И Михаил Гоц, самый
близкий из людей, с которым ему приходилось работать в рядах пар-
тии социалистов-революционеров, был едва ли не чаще всех винов-
ником взрывов этой обидчивости. «Нет, что вы мне ни говорите,
а Михаил Рафаилович — это просто Марат, чистейшей воды Ма-
рат!» — прогрохотал однажды полный самого беспредельного возму-
щения Минор. Может показаться, что этот «вопль души» всегда
искреннего О. С. Минора — живое противоречие тому, что я расска-
зал о полной чуждости Гоца всему тому, что неразрывно связано с
прерогативами «главаря», «вожака», словом, фактического диктато-
ра. Но это — чистейшее недоразумение. Просто оба они совершенно
разно представляли себе весь ход, весь характер сочетания нашей
многосложной и разнообразной, требующей приложения множества
разнообразных «рабочих рук» работы. А это несходство представле-
ний о секрете объединения работы всех при свободе рук каждого
приводило к основному несходству их натур.
В самом деле, если Минор именовал себя «солдатом революции»,
то Гоца я назвал бы «ударником революции». Он нс любил «долгих
парламентов» по поводу возникающих в повседневной практике ра-
боты частных вопросов и вопросиков. Секрет успеха, на его взгляд,
заключался в четком разделении труда, после которого как бы авто-
матически налаживается параллельная работа ответственных испол-
нителей; понятие же ответственного исполнителя предполагает его
право в духе общих директив принимать безотлагательные решения,
по которым он потом отчитывается перед товарищами, но из него во-
все нс вытекает обязанность осложнять дело многословием и «растс-
288 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
канисм мыслей по древу» в составе то и дело созываемого целого
партийного всенародного веча. Возможно, своя доля внутренней
правды была и в «вечевых» наклонностях Минора, но еще больше
было ее и в принципе «ответственных инициативных решений» Гоца;
и нам не раз приходилось искать истины где-то посредине полярной
противоположности их методов. Но прежде чем наши поиски увен-
чивались успехом, какими громовыми раскатами гудел низкий бас
Минора и каким взволнованным тремоло звенел звучный тенор Гоца!
Шутливая кличка «Марат» с тех пор все же утвердилась за Гоцем
надолго, но никто более уже нс произносил ее всерьез, и самим Го-
цем она была принята с тем добродушным юмором, который лучше
всего свидетельствовал о полной его непричастности к диктаторским
претензиям. И это хотя бы уже потому, что к его милой простоте
присоединялась еще завоевывающая сердца и умы прямота.
Я нс помню случая, чтобы он, сделавшись мишенью чьей-либо
критики или чьих-либо упреков, метких или преувеличенных, стал
бы адвокатски изворачиваться или, во избежание осложнений, стал
бы «маневрировать». Он объяснялся всегда напрямик, начистоту —
все равно, признавая ли целиком свою ошибку или опрометчивость
и вскрывая се обусловленность обстоятельствами дела, или же, на-
оборот, выясняя не понятные критикам резоны своего поступка с тем
подкупающим правдолюбием, которое обезоруживало всякого. С дру-
гой стороны, нервность, а порой и горячность Гоца ни с кем его нс
ссорила, ибо была лишена всего личного. Ему была свойственна
вспыльчивость, но последнее слово оставалось всегда за его отход-
чивостью. Первая жена моя, Анастасия Николаевна (урожденная Сле-
това), женщина тонкой наблюдательности и метких характеристик,
любовно прозвала его «самоварчиком». «Ну, наш самоварчик опять
вскипел и забурлил», — порою шутливо рассказывала она по поводу
открытия Гоцем в наших делах какой-нибудь досадной «неувязки».
А там, смотришь, он уже и сам является, уравновешенный и умиро-
творенный. С милым юмором повествует о собственной вспышке,
и весь его рассказ до того пропитан чистой заботой об упорядочении
работы и незлобивостью к виновникам ошибки («Кто Богу нс гре-
шен, царю нс виноват», — любил повторять он), что всем ясно: ма-
ленькая гроза только расчистила атмосферу и промчалась, нс оста-
вив дурного следа.
Как выковала жизнь такую счастливую натуру, такую мягкую и
всех к себе располагающую душу, такой даже неуживчивым и ка-
призным людям импонирующий характер? Об этом может поведать
лишь мартиролог его жизненной судьбины.
Михаил Гоц не был баловнем счастья. Жизнь посылала ему боль-
ше яростных бурь, огненных стрел молнии, громовых ударов, чем
просветов голубого неба и улыбок солнца. Двери тюрьмы, как мы ви-
дели, распахнулись перед ним, когда он только что кончил гимна-
Гоц Михаил Рафаилович (1866 — 1906)
289
зию. Совершеннолетие бегло навестило его в четырех стенах Буты-
рок. Свыше десяти лет после этого он не жил, а претерпевал жизнен-
ные мытарства: арест, предварительное заключение, пересыльная
тюрьма, странствия с этапа на этап, якутский перекрестный обстрел,
суд, смертный приговор и его метаморфозы, две каторжные тюрьмы,
рудничные работы, выход на поселение.
И порою казалось загадкой, как, несмотря на это, он всю жизнь
не терял светлой бодрости и первородной жизнерадостности? С ми-
лым юмором встречал он любую невзгоду; «на все откликался он
сердцем своим, что просит у сердца ответа».
То была нс жизнь, а «житие».
У всех, с ним соприкасавшихся, он оставил воспоминание о
ясном, отчетливом уме, быстрой интуиции, редком чутье реальности
и еще о бескорыстной любви к чужой работе, чужому дарованию,
чужой заслуге. Работа рядом и вместе с ним была легка и радостна.
И в Центральном органе нашей партии, и в Заграничном комитете
мы понимали друг друга с полуслова. Нам случалось в рядах партии
пережить сообща с Гоцем и удачи, и триумфы. Но выпадало на нашу
долю достаточно жестоких разочарований и невзгод. Обо всем этом
можно сказать то, что народная мудрость знает о счастье вообще:
разделенное горе — полгоря, разделенное счастье — двойное
счастье.
В таком общении, в таком сотрудничестве крылся секрет понима-
ния великого слова «дружба» как самого чистого и бескорыстного из
всех человеческих чувств, венчающего равенство со свободой. Боль-
шое счастье обладать ключом к отмыканию этой тайны. Жаль, что
такое счастье хрупко: выпадает редко и еще реже знает повторение.
И думая о нашей грядущей смене, о генерации, по закону судеб
наследующей наши тревоги и наши надежды, наши скорби и наши
восторги, — чего можно пожелать лучшего каждому из них, как нс
счастья встречи на своем жизненном пути хоть с одним своим собст-
венным Михаилом Гоцем?
19 Заказ № 2 1
ГЕРШУНИ
ГРИГОРИЙ
АНДРЕЕВИЧ
(1870—1908)
Г
JL ригорий Андреевич Гершуни во-
рвался в мою заграничную жизнь вне-
запно, подобно тому, как падают с не-
ба на нашу землю блуждающие метео-
риты .
Ничто, казалось, не предвещало его
появления. Не слыхал я дотоле и его
имени. Впрочем, у нас тогда было свя-
щенной традицией: встречаясь с чело-
веком по революционным делам, об
имени его не спрашивать, а случайно
узнав, постараться как можно скорее
выкинуть его из памяти. И в самой
России имя его было, в сущности,
известно лишь очень небольшому кру-
гу будущих руководителей ПСР.
Прежде всего на него натолкнулась
Е. К. Брешковская. Она без устали
разъезжала тогда по России «людей
поглядеть и себя показать», как со
смешком любила выражаться она. Она
«искала человека». А найдя, немед-
ленно присоединяла к незримому во-
инству будущей партии социалистов-
революционеров.
Брешковская впоследствии расска-
зывала нам, как, поездив по Западно-
му краю, она наткнулась на мирного
культурного деятеля — умного и осто-
рожного провизора и бактериолога
Гершуни. «Светлая голова», — отме-
тила она для себя. Скоро узнала, что
«светлую голову», как полагается,
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
291
арестовали и увезли в Москву. Ею заинтересовался Зубатов, любив-
ший лично «поработать» над выходцами из «подпольной России» бо-
лее высокого уровня.
Брешковской не раз приходилось наталкиваться на следы какого-
то недавно появившегося и, подобно ей, мелькавшего то там, то тут
революционера под кличкой «Дмитрий». Его уже знали пока еще
редкие по тем временам массовые митинги. Случалось, что он вне-
запно как из-под земли вырастал там, где атмосфера переполнялась
электричеством стачечного брожения; о нем говорили как об ораторе,
оставляющем незабываемое по силе впечатление. Случайно «бабуш-
ка» с ним однажды встретилась. Вездесущий и неуловимый неле-
гальный организатор «Дмитрий», бурный оратор массовых митингов
и, наконец, мирный культуртрегер, провизор в Минске Григорий
Гершуни слились в одно лицо.
К нам, за границу, «бабушка» еще нс заглядывала. С ней уже за-
вязал связь транспортер заграничного Союза Мендель Розенбаум,
и она однажды направила его в г. Минск к бактериологу Григорию
Гершуни. «Вот кого попробуй привлечь к эсеровству, — сказала
она, — дело будет».
Розенбаум съездил в Минск, но первая попытка не дала резуль-
татов; осторожный Гершуни держался выжидательно и даже имени
его мы от Розенбаума еще нс слышали.
Гершуни производил неотразимое впечатление с первого раза,
и притом на людей совершенно различных и друг на друга не похо-
жих. В одну из своих заграничных поездок Гершуни возвращался
домой через Румынию.
Там, в Бухаресте, вместе с тем же Розенбаумом, поздно засиделся
у местного статистика и экономиста Арборе, когда-то одного из дру-
зей и сподвижников Бакунина. Старик — в русском социалистиче-
ском движении более известный под именем Ралли — был очень
оживлен и много рассказывал. Гершуни, как казалось Розенбауму,
был молчалив. Но когда Гершуни распростился и ушел, знавший
толк в людях Арборе-Ралли наклонился к Розенбауму и с необыкно-
венной живостью спросил: «Кто это?» — «А что?»  «Орел!»
Несколько позже, в апреле 1902 года, один из наших крупных
партийных работников Степан Слетов взялся экстренно съездить в
Россию. Туда была спешно отправлена первомайская литература, но
из-за какой-то очередной организационной неувязки она застряла
где-то уже по ту сторону границы. Слетов должен был все наладить
и пустить литературу в ход, но нашел так много организационной
неурядицы, что справлялся с нею долго и не без труда, мыкаясь ме-
жду границей, Киевом и Воронежем. Наконец кончил свое дело и
вернулся назад. За это время его трижды встречал в пути и под ко-
нец опять догнал и перегнал Гершуни. Описывая потом свои при-
ключения в этюде «Туда и обратно», Слетов писал: «Он проехал
292 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
границу и в два дня наладил пути для транспорта. Потом мне рас-
сказывали, как мужик-контрабандист после разговора с ним нс назы-
вал его иначе, как „орел". И, действительно, это был „орел"».
Анархист старых времен, простой галицийский мужик и сравни-
тельно молодой эсер-великоросс из Тамбова, точно сговорившись, в
один голос определили Гершуни единым словом.
Помню, я куда-то выезжал из Берна на день-другой. Житловский
уже некоторое время был в отъезде. Его материальные дела внезапно
сильно поправились: он стал участником «Академического издатель-
ства по социальным наукам», затеянного одним из его личных дру-
зей Эдсльгеймом, учеником швейцарского профессора Штейна.
Сильно задержавшийся по делам этого издательства в Берлине, Жит-
ловский направил в Берн никому из нас нс известного человека с
рекомендательным письмом, а в нем, между прочим, сообщал, что
приезжий является представителем наших единомышленников в Рос-
сии и нуждается в адресе Менделя Розенбаума, тогда сидевшего у га-
лицийской границы транспортером Союза.
Вернувшись в Берн, я на другой день зашел на квартиру Житлов-
ского узнать, нет ли от него вестей. Жену Житловского я нашел в
тревоге. К ней явился из Берлина с рекомендательной запиской от
мужа совершенно не известный ей господин, требующий адрес Мен-
деля Розенбаума. Адрес этот у австро-русской границы был отправ-
ной точкой единственной тонкой нити, связывавшей заграничный
Союз социалистов-революционеров с Россией по транспорту литера-
туры. И она решила адреса не давать, а лучше вызвать самого Розен-
баума в Берн. Воспользовавшись моим приездом, она просила меня
пойти познакомиться и лично присмотреться к приезжему, который
остановился у члена одной из русских эсеровских организаций.
— Я вам советую, Виктор Михайлович, пока присмотреться к
приезжему, — сказала мне Вера Ссвсрьяновна. — Вы, кажется, зна-
комы с товарищем Чопиком. Мало? Ну, ничего, он-то вас хорошо
знает. Пока «незнакомец» расположился у него. Мне, знаете, что-то
нс верится: неужели мы в России все-таки кому-то нужны? — заклю-
чила она с обычной своей грустной улыбкой.
Я не заставил себя долго ждать и через четверть часа был у Чепи-
ка, где застал и его, и «незнакомца», так сказать, на месте «престу-
пления»: при помощи нагревания они проявляли в пришедшем из
России обычном письме «настоящий» текст криптографического по-
слания. Тут же лежало несколько паспортных книжек, расшитых и
частично уже химически «вымытых» для заполнения новым текстом.
Словом, обычная «кухня» конспиративной техники...
Приезжий произвел на меня очень своеобразное впечатление.
Как-то особенно откинутый назад, покатый купол выпуклого лба, во-
левые очертания рта, гладко выбритого подбородка, быстрота дви-
жений, скупость на слова, при замечательном умении слушать и за-
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
293
ставить разговориться своего собеседника. Немногие его реплики в
разговоре обличали такт и редкое умение направлять ход беседы.
Рекомендательной карточки, привезенной им от Житловского,
для меня было вполне достаточно; да и помимо нее уж не знаю, что
именно преисполняло меня неизъяснимым доверием к новому зна-
комцу. Что-то мне шептало: «Да, поистине, вот это человек!». Он
тем временем круто переменил разговор: «Ну, теперь моя очередь
рассказывать, ваша — спрашивать...».
А рассказать ему было что. Когда я уезжал за границу (в начале
1899 года), с революцией в России было еще тихо. Социал-демократия,
правда, уже набиралась сил; то там, то здесь возникали, по петер-
бургскому образцу, местные союзы борьбы за освобождение рабочего
класса; в 1897 году уже был организован еврейский Бунд; в следую-
щем, 1898 году произошла первая попытка создания центральной
всероссийской социал-демократической организации на I съезде в
Минске; но от этой попытки остался лишь «манифест», принадле-
жавший перу П. Б. Струве; большинство членов съезда было аресто-
вано тотчас по его окончании. Что касается социалистов-революцио-
неров, то мне была известна лишь киевская группа, к которой при-
мыкали кружки по узкой цепочке южных городов, кончая Вороне-
жем, да саратовская группа (А. Аргунова), вскоре почти целиком
перебравшаяся в Москву (так называемый Северный союз социали-
стов-революционеров ).
Приезжий рассказал мне, что южная социал-революционная груп-
пировка, успешно разрастаясь, имела уже свой первый съезд и даже
приняла название партии социалистов-революционеров, а москов-
ская, ставшая Северным союзом, основала печатный журнал «Рево-
люционная Россия», с участием видных столичных литераторов
В. Мякотина и А. Пешехонова. Правда, третий номер журнала, вме-
сте с нелегальной типографией в г. Томске, провалился, но дубликат
предназначенных для него рукописей — здесь, в его распоряжении.
Номер должен быть, быстроты ради, выпущен за границей, но уже
в качестве формально признанного центрального органа объединен-
ной ПСР; ибо наш гость привез с собой договор о полном слиянии
Северного союза и южной партии воедино. «Мы в России свое дело
сделали, очередь теперь за вами, заграничниками. Все здешние орга-
низации — и „Группа старых народовольцев", и Союз социалистов-
революционеров, и Аграрно-социалистическая лига, и лондонский
Фонд вольной русской прессы, и группа „Накануне", и группа
„Вестника русской революции" — должны слиться в единую загра-
ничную организацию партии, собрать свой съезд, выбрать свой
общий комитет и стать органом или зарубежным представительством
общерусского Центрального Комитета». И он мне ребром поставил
вопрос: сочувствую ли я такому направлению дела, и можно ли в нем
на меня всецело и без оговорок рассчитывать?
294 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Я без всяких колебаний ответил: «Нс я один, а все, кого я знаю
из серьезных людей в эмиграции, могут только с величайшим энту-
зиазмом принять привезенные вами вести. Во всех давно уже тепли-
лась вера в близость нового всероссийского общественного подъема
и нового революционного прилива: его слишком долго и нетерпеливо
ждали, и, может быть, иные уже устают ждать, а потому подлинное
его пришествие, быть может, кое-кого даже застанет врасплох. Им
будет мало ваших уверений, им будут нужны факты и доказательст-
ва. Есть ли они у вас?». Приезжий странно усмехнулся: «Откуда мне
их взять? Это уж придет из России. Пока буду просить о крат-
косрочном кредите...».
И, немного помолчав, возобновил разговор: «Ноя привез кос-ка-
кие новости, которые будут радостны лично для вас. На долю двух
ваших серий в „Русском богатстве" — о философских корнях рус-
ского социологического субъективизма и о различиях индустриально-
капиталистической и аграрно-трудовой эволюции — выпал необы-
чайный успех. Ничто молодежью не читается с таким увлечением,
как они, ничто не возбуждает столько страстных споров со скептика-
ми. Наша молодежь вдохновляется ими в защите своих позиций про-
тив ортодоксально-марксистского — а я еще охотнее сказал бы: вуль-
гарно-марксистского  натиска. Вот вернусь, все наши будут меня
расспрашивать: каковы ваши дальнейшие литературные замыслы?..
Да и жизненные тоже».
Я стал рассказывать...
Приезжий слушал очень внимательно, спрашивал о подробно-
стях... И вдруг оказалось, что и без меня обо мне все знает...
— Как? Откуда? — недоуменно спросил я.
— Да просто по долгу службы, — улыбнулся он.
Оказалось, что в Саратове, «столице Поволжья», он собрал много
сведений обо всех моих деревенских похождениях; в кругах Михай-
ловского и Кривенко — о моих спорах с марксистами и связях с кру-
гами молодых народовольцев и старых народоправцев; в юго-запад-
ном крас он уже видел первые брошюры Аграрно-социалистической
лиги и знает, какой резонанс они нашли среди крестьян и работаю-
щей в деревне интеллигенции. Но мои планы о возвращении в близ-
ком будущем в Россию он раскритиковал жесточайшим образом.
«От вас ждут, — сказал он, — работ по выяснению партийных пер-
спектив, партийной программы, стратегии и тактики. Для этого отме-
ренного вами за границей только годичного срока уж никак нс хватит.
Я должен побывать еще в других заграничных центрах эмиграции,
выяснить состав наличных работников, а при следующих свиданиях
представить всем проект использования наличных сил, как было бы
важнее всего для партии. Подумайте об этом как следует и припасите
ваш окончательный ответ. А Россия от вас не уйдет, только надо,
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
295
чтобы в ней произошли серьезные сдвиги, после которых партия
сама вызовет вас...»
Оспаривать его доводы было нелегко. С тем большим нетерпени-
ем я ждал приезда Житловского и Розенбаума, которые могли дать
мне всю нужную информацию о приезжем. Но я чувствовал: в моей
жизни пришел решающий момент.
Тем временем приехал из Берлина Житловский. Вера Ссвсрья-
новна с обычной нервной тревожностью приступила к мужу — что
за человека прислал он к нам и почему доверился ему настолько, что
вознамерился вручить ему адрес единственного, Менделем организо-
ванного ультраконспиративного пограничного пункта Союза? Отку-
да взялся этот незнакомец, кто он такой, кем заверена его политиче-
ская доброкачественность? Если он действительно прислан нашими,
то снабжен ли он паролем Союза?
Житловский должен был сознаться, что пароля приезжий нс
знал...
- Ну, вот, у тебя всегда так, - журила его жена. — Как будто
на бумаге все условлено, как у людей: и шифры, и пароли, и явки,
а на деле... Кто же тебя свел с этим незнакомцем? И скажи, по край-
ней мерс, как его зовут?
— Зовут? Дмитрием...
— Что значит — Дмитрием? А дальше?
- Дальше? Как бишь это... Ну, да, Гарин. Я еще его спросил, нс
родственник ли он беллетриста Гарина - помнишь, «Детство Темы»
в «Русском богатстве»? — Отвечает, что нет. - Так однофамилец? —
Да, отвечает, однофамилец — временный.
— И это — все? Ах, Хаим, Хаим... Ты и до гроба останешься
ребенком?
— Подожди, дай закончить. Свел меня с ним как с значительной
фигурой революционного мира никто иной, как старый народоволец
Ефим Левит, помнишь его? Человек редкого морального авторитета,
строжайший ригорист. Его отзывам о людях я привык вверяться, за-
жмуря глаза... Ты, Вера, сама знаешь...
Ну, и как же он тебе его характеризовал?
- Никак. Знаешь его манеру? Просто вызвал по телефону: «При-
ходите, говорит, ко мне сегодня обедать». — Где там, отвечаю. Неко-
гда, дела... — А он: «Это хорошо, когда у человека есть дела, а вы
все-таки дела забросьте и приходите, все равно пойдете же куда-ни-
будь обедать, у нас будет нынче гсфюлте фиш — знаете, как моя
жена это блюдо готовит!». Я было опять отнекиваюсь, ссылаюсь на
срочную работу, а он: «Что вы такой непонятливый? Ну, скажу —
встретитесь с одним очень интересным лицом, приезжим из России».
Я — ни да, ни нет. В ответ слышу тоном чуть ли не приказа: «Это
важно, поняли? Бросьте все работы и приходите к обеду. Жалеть нс
будете». И в сердцах повесил трубку.
296 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Ну, думаю, делать нечего. Бьет на какой-то сюрприз. Хорошо, по-
смотрим. И подлинно, жалеть не пришлось. Познакомился с приез-
жим. Он мне показался по своей корректно-европейской внешности
не русским, а скорее каким-нибудь балтийцем: нс то эстонец, нс то
литовец. Стал было расспрашивать его о России. Отвечает сжато,
коротко. И через несколько минут перевернул роли  вышло, что
это он у меня берет исчерпывающее интервью обо всех наших делах.
Понял, что иначе нельзя — за обедом были гости. Что ж, моя-то
жизнь как эмигранта у всех на виду, скрывать по существу мне нече-
го. О наших делах рассказывал в самых скромных тонах, не скры-
вая, что удельный вес наш в эмиграции очень невелик. Вдруг Левит
меня изумил, обычно он любит над нами подшучивать, а тут заго-
ворил таким значительным тоном. «Да, — говорит, — Союз их, ко-
нечно, еще слаб, но все ж их дела далеко нс так плохи, как их сейчас
разрисовал Хаим. Их шансы, их виды на будущее очень хороши».
Тем временем гости один за другим разошлись. Тогда Левит гово-
рит: «А теперь и я ухожу, оставляю вас вдвоем: воркуйте, голубки».
Остались мы вдвоем, и тут-то вот новый знакомый меня огорошил:
«Ну, а теперь могу сказать, что никакой я нс Гарин, а можете меня
просто называть — товарищ Дмитрий. И перейдем к делу: где Мен-
дель?». Я прямо опешил... Тут только понял, почему Левит взял та-
кой со мной повелительный тон... Я было полез в портфель, ищу
адрес Менделя, нет адреса — забыл его дома...
— И это — все? — снова всплеснула руками Вера Севсрьяновна.
— Да ничуть нс все, а только начинается. Вечером к Левиту,
кроме Дмитрия, явились еще двое — Мария Селюк из Северного
союза, да еще вернувшийся из России наш дармштадтский товарищ,
тот самый, которого ты так недолюбливала... Ну да, товарищ Евге-
ний...
— Неужели опять Азеф?
— Ну да, Азеф. И начали мы заседать: три делегата из России
да я. Там, оказывается, произошло всеобщее объединение. А так как
все они в нашем Союзе видели свой естественный центр, то и явились
к нам... Теперь все пойдет по-новому. «Революционная Россия» бу-
дет переведена за границу, она признана центральным органом пар-
тии, потому что мы теперь — не что-нибудь, а партия!
— А как будет с се редакцией, у этой партии?
— Что за вопрос? Редакцию, Вера, назначит, конечно, наш Союз.
Как-то раз, еще в Берлине, товарищ Дмитрий даже спросил, вижу
ли я за границей какого-нибудь человека, который был бы годен
исполнять обязанности редактора. Я ответил, что об этом беспокоить-
ся нечего, редактор-то у нас есть наготове. Спрашивает: «Кто та-
кой?». — Вот, отвечаю, приедете к нам в Берн, познакомитесь и са-
ми увидите... Я это тебя, Виктор, подразумевал...
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
297
— Почему меня? Если дело переходит в руки Союза, так его ли-
дер — ты... Я в Союзе новобранец, без году неделя.
— Я нс могу. Дела нашего «Академического издательства» засо-
сут меня, как трясина... Этого дела упускать из своих рук нельзя.
Золотое дело!
Дня через два приехал с австрийско-русской границы Мендель
Розенбаум. Встретился он с «Дмитрием» (так звали нашего приезже-
го), обнялись и расцеловались, как старые друзья. Пошли разговоры
о «бабушке», о киевлянах, саратовцах, воронежцах, о какой-то
«Рабочей партии политического освобождения России»... И когда
гость удалился, Розенбаум рассеял все тревожные сомнения Веры
Житловской.
Тут в первый раз прозвучали для нас слова: Григорий Гершуни.
Житловский дивился: вот уж не думал, что он еврей! Мендель рас-
сказал, как «Дмитрия» впервые открыла в Минске «бабушка». А мо-
жет быть, правильнее будет сказать, что он ее открыл. Она нередко
бывала в том же доме, этажом выше, у его брата, врача. Ес все знали.
И однажды «Дмитрий» зазвал се к себе. У него только что был
жаркий спор в небольшом кругу близких людей о больном вопросе:
какой же способ борьбы выведет народное движение на путь победы?
Вспомнили и «Народную волю». Один из споривших заявил: он нс
может даже себе представить, чтобы хоть кто-нибудь, живший в те
бурные, страшные времена, мог допустить возможность их скорого
повторения. Вот хотя бы гостившая сейчас в Минске такая знамени-
тая революционерка, как Брсшковская. Не может быть, чтобы те-
перь она нс отшатнулась с трепетом, если бы ее спросили: нс пойти
ли опять, по примеру Желябовых и Гриневицких, с револьвером или
бомбой убивать и умирать? Спор еще нс замолк, когда Гершуни
услышал знакомые шаги на лестнице. Он приоткрыл дверь и выгля-
нул: как раз она! Через минуту он уже привел ее в свою квартиру и,
бесконечно извиняясь, рассказал о предмете спора. Можно ли ее
спросить: что она чувствует, когда перед ней задаются вопросом,
быть или не быть повторению народовольческой трагедии. «Бабуш-
ка» нс уклонилась от ответа. Печальным, но ровным и твердым го-
лосом отвечала: «И мы в свое время мучились тем же вопросом и го-
ворили евангельскими словами: „Да минует нас чаша сия...“. Вот и
ныне приходится выстрадать ответ. Опять идем мы к срыву в бездну,
опять мы вглядываемся в нее, и бездна вглядывается в нас. Это
значит, что опять террор становится неизбежным...». После этого
Гершуни встретился с «бабушкой» еще раз. То была, опять же в его
квартире, встреча Нового года и вместе нового XX века. У всех было
приподнятое настроение... А прощаясь и покидая Минск, «бабушка»
отозвала его в сторону и сказала: «С такими да еще рвущимися нару-
жу мыслями в голове чего ты ждешь? Чтобы тебя изъяли из жизни
и замучили в Петропавловке или на каторжных рудниках? Надо мс-
298 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
нять место, надо менять паспорт, надо нырнуть в подполье. И не
очень медлить!..».
- Вот почему, — рассказывал Розенбаум, - «бабушка» к нему
меня и отправила. Вы удивляетесь, что Дмитрий явился к вам без
пароля. И я просил тогда пароля у «бабушки», а она паролей не
любила. «Пароль, — говорила, - все равно, что стертая монета. Как
знать, в скольких и в чьих руках он побывал? Кто знает, не успел
ли он превратиться в средство введения в обман? Нет, Мендель, ты
поезжай в Минск, явись в приемные часы к доктору по ушным и
горловым. Он мне как-то рассказал, что в лаборатории его есть слу-
жащий, по-простому говоря — лакей. Отличный, усердный, да одна
беда: когда подвыпьет, затевает скандалы с женой и бьет ее. Вот ты
это ему и напомни в знак того, что ты подлинно послан „бабушкой"
и что нужен тебе его брат, бактериолог, для передачи поручения. Это
будет тебе вернее всякого пароля».
С «бабушкой», знаете, не поспоришь... Но все обошлось хорошо.
Врач дал знать брату-бактериологу. Я побывал у него... Он уже
успел познакомиться с литературой нашего Союза. «Должно
быть, — заметил он с улыбкой, — там у вас полно кабинетных лю-
дей: недаром особенно любят подчеркивать роль идеологического
фактора. Слов нет, это большая сила, но только сила, действие ко-
торой ограничивается узкой средой, а нам надо стать силой в массах.
И самые активные действия — я имею в виду террор — не дают всего
эффекта, если они не поддержаны массовым движением. Отстаивая
агитацию в крестьянстве, вы правы. Это тоже масса, но масса, рас-
пыленная на огромном пространстве, а нам в первую очередь нужны
до зарезу компактные массы, которые налицо в городах, в рабочих
кварталах». Кроме того сказал, что мы сами ослабляем свое дело, на-
зываясь союзом. Пора выступить открыто в качестве партии. Когда
же я поднял вопрос о его вступлении в наш Союз, он вынул из тай-
ника, прилаженного к печке, небольшую красненькую книжечку, из-
дание Рабочей партии политического освобождения России. «Вот по-
смотрите, совершенно уверен, что раньше или позже мы объединим-
ся, но персонально, нс посоветовавшись с товарищами, вступить к
вам не могу»...
Считая, таким образом, свою миссию неудавшейся, — заключил
Мендель, — я в Берн ничего об этом и не писал; мало ли было у меня
такого рода демаршей, самых многообещающих, а кончавшихся все
той же ходячей в коммерческой среде присказкой: «Торговали кир-
пичом, да остались нс при чем; торговали — веселились, подсчита-
ли — прослезились».
С приездом Менделя швейцарский отдел Союза был в полном
сборе. Нам оставалось приступить к окончательному сговору. Но тут
впервые обнаружилось, что имеются две совершенно различные
исходные точки зрения на самую сущность вопроса. Житловский все
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
299
еще представлял себе дело так, что продолжаем минские переговоры
Менделя: зовем «бабушку», Дмитрия и связанных с ним людей
примкнуть к Союзу, вполне подписавшись под его программой и
обосновывающей ее идеологией. Дмитрий осторожно уклонился от
спора на этой почве. «Кто к кому примыкает и кому принадлежит
право революционного первородства — вопрос праздный, — говорил
он. — Он не так поставлен. Теперь налицо — новое обстоятельство.
В России состоялось объединение если нс абсолютно всех, то во вся-
ком случае главных „эсеровски мыслящих" элементов. Идет усилен-
ная работа по завершению этого объединения. Когда оно произойдет,
тогда и пойдет речь о выработке формальной общепартийной про-
граммы. Теперь русские товарищи ждут, что такая же объединитель-
ная работа будет проведена за границей. Они готовы ценить большие
заслуги эмигрантских групп по разработке дорогой им идеологии. Но
доселе эмигранты в этом смысле действовали, как вольные казаки.
Им нужно объединиться и организоваться. Кому в этом деле выпадет
главная, первенствующая роль? Тому, кто безогляднее и тактичнее
других продвинет вперед дело объединения, а вовсе не тому, кого
„признает" или „назначит" какой-то русский центр. Он взять на себя
этого просто нс может по чрезвычайной слабости его связи с заграни-
цей».
Житловский извинился за проявленный им «фракционный пат-
риотизм», но объяснил, что хотя он лично вовсе им нс страдает, но
его обязанность — защищать права, интересы и точку зрения всего
заграничного Союза, который считал себя как бы единым целым с
русским Северным союзом. И если этот последний теперь стал
частью партии, то тем самым вошел вместе с ним в последнюю и за-
граничный Союз, и логика требует, чтобы через него отныне и со-
вершалась вся дальнейшая заграничная объединительная работа.
Дмитрий впервые высказался против и взял на этот раз категори-
чески твердый тон.
— Северный, или московский, союз нс имеет в партии более ни-
какого обособленного существования, а значит и своего заграничного
представительства. Де-юре он просто растворился в партии, как и
все прочие русские объединения; а де-факто, к сожалению, он просто
разгромлен почти без остатка. Сливаясь воедино, все равны. То же
должно произойти и с заграничными группировками. Должна быть
общая заграничная конференция, которая выберет из своей среды
Заграничный комитет: за ним русская партия охотно признает право
на общее представительство за границей. Но ни за кем более.
Житловский снова попробовал возражать, что заграничный Союз
вовсе нс считал себя зарубежным ответвлением лишь московского
Союза; его связи дальше и шире; после переговоров Розенбаума с
«бабушкой» он считал и ее таким же членом Союза. Розенбаум, при-
званный быть свидетелем, признал формальную правоту своего дру-
300 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
га, но внес поправку: с тех пор много изменилось; когда-то он убеж-
дал «бабушку» войти в Союз, а теперь, может быть, ему пришлось
бы говорить с нею о вхождении Союза в партию. Еще категоричнее
высказалась «товарищ Вера», требуя от мужа, чтобы он отбросил в
сторону искусственный формализм всех своих рассуждений. Загра-
ничный Союз, на ее взгляд, давно зашел в тупик и влачит эфемерное
существование. И у нес с сердца сваливается камень, когда она ви-
дит, что найден выход из тупика.
Когда очередь высказываться дошла до меня, то я отмстил, что в
Союзе я недавно; пока еще никого, кроме швейцарских его членов,
нс знаю; могу говорить лишь по существу, а вовсе нс с точки зрения
его формальных прав по отношению к русскому объединению. На-
деюсь, что предложение Дмитрия по существу всех устраивает.
Дмитрий откликнулся шуткой, что меньше всего хотел бы внести
междоусобную распрю в семейный очаг товарища Хаима и товарища
Веры. Он понимает, что товарищеские чувства заставляют первого
опасаться попасть нс в тон иногородних товарищей, но, когда он бу-
дет в Париже, то попросит Хаима направить к нему других товари-
щей по Союзу для объяснений и надеется с ними столковаться.
Житловскому оставалось лишь «сделать довольную мину при
плохой игре». Все как будто кончилось гладко, но впервые почуди-
лось, что в скрытой форме назревает какой-то разлад...
Так и оказалось. Дмитрий захотел объясниться со мной наедине.
Он поблагодарил меня за «примиряющее» вмешательство в спор.
Сознался, что его положение было не из легких. Но признать моно-
полию Союза на собирание «эсеровской земли» за границей он все
равно нс мог бы, даже если бы грозил полный разрыв. И нс только
потому, что русский Союз совершенно разгромлен, а тем самым мо-
нопольное представительство через него за границей висело бы в воз-
духе и лишено было бы тени авторитетности. А еще и потому, что
лидер Северного союза (я лично его хорошо знал по Саратову, то
был А. А. Аргунов, впоследствии один из пяти членов Центрального
Комитета по выбору нашего первого, учредительного, Иматрского
съезда), видясь с Дмитрием незадолго до своего провала, самым ка-
тегоричным образом предостерегал его против отказа ради загранич-
ного Союза от полной свободы рук. Прав был Аргунов или нет, но
он высказывал крайнее недовольство здешним Союзом. «Это — го-
воруны, щедрые на обещания, но выполнить их никогда не имею-
щие, — говорил он. — Единственный человек, от кого для нашего
дела был прок, — это Мендель Розенбаум. Он устраивал транспорт 
все время перебрасывал нам литературу, сам ездил и переводил
людей с той стороны границы на эту и обратно; по нашей просьбе
пытался наладить заграничный журнальчик для широкой массы -
„Русский рабочий". Правда, этот журнальчик выходил слишком
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
301
редко и лишен был всякого блеска, но то была вина нс его, а его то-
варищей-литераторов».
 Вот почему, - продолжал Гершуни, — при первой же встрече
с Хаимом я начал с вопроса, где Мендель. Вы понимаете, нс мог же
я Хаима огорошить сразу аргуновским отречением от Союза. Да он
мне этого и нс поручал, а просто напутствовал директивой — дейст-
вовать помимо Союза.
Я был вполне согласен с тем, что самолюбие основателей Союза
надо было щадить, а шероховатости первых объяснений — сгладить.
Этому и были посвящены предпрощальные свидания наши с приез-
жим.
Он много рассказывал нам о том, что пришлось пережить ему
лично. Рассказывал о знакомстве с «бабушкой», о своем аресте, о
переходе на нелегальное положение. Рассказывал о том, как, соглас-
но указанию «бабушки», отправился он для установления тесной
связи с партией разыскивать сс старого друга Леонида Буланова. То
был видный член молодой группы «черноперсдельцсв», отколовших-
ся в начале 80-х годов от своих лидеров — Плеханова, Аксельрода
и Стефановича, чтобы примкнуть к «Народной воле». Рассказывал,
как, по указанию Буланова, он разыскал «бабушку» в Перми, на
учительском съезде, где участники снялись группой, в центре кото-
рой посадили «бабушку» рядом с Н. К. Михайловским, а сбоку дол-
жен был присесть и он, заслонив черты своего лица нахлобученной
широкополой шляпой. Рассказывал о том, как на его долю выпала
обязанность «мирить» северных эсеров с южными; как было принци-
пиально принято введение в программу действий партии террористи-
ческой борьбы с оговоркой, что момент приступа к этой последней
пока остается открытым. Рассказал о временном соглашении, по ко-
торому функции Центрального Комитета пока возложены на цен-
тральную Саратовскую группу, в которой состоят и «бабушка», и Бу-
ланов, и до десятка других высоко квалифицированных товарищей,
а в качестве разъездного организатора присоединен недавно и он,
Дмитрий. Все его рассказы дышали незыблемой верой в успех и раз-
ворачивали грандиозные, захватывающие перспективы.
Лишь на один момент в наши разговоры вкрался было резкий дис-
сонанс. Житловский упомянул, что один из участников их берлин-
ского совещания, инженер Евгений Азеф, отправился из Берлина
прямо в Париж, заручившись от него, Житловского, рекомендацией,
адресованной Илье Рубеновичу. В знак безмолвного протеста Вера
Ссвсрьяновна только всплеснула руками, бросив укоризненный взор
на мужа. Тот ответил ей, что этот человек был в Берлине в качестве
равноправного с Дмитрием делегата для окончательного оформления
договора о слиянии в единую ПСР и послать его к Рубановичу было
его прямой обязанностью.
302 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Помню: при своем первом приезде за границу Гершуни привез
нам большой материал о первых проявлениях в Западном крае так
называемого «зубатовского» движения. Он составил в «Революцион-
ной России» (№ 4 и 5) ряд очерков «Рабочее движение и жандарм-
ская политика», им впоследствии дополнявшихся все новыми иллю-
страциями из разных мест России (№ 6, 16, 20 и т. д.). Зубатовскую
политику он считал крупной, но азартной картой пошатнувшегося
самодержавия и немало поработал словом и пером над тем, чтобы эта
карта была бита.
В марте 1903 года мы праздновали большой успех. Менделю Ро-
зенбауму была вверена ответственная задача: он должен был вывезти
за границу «бабушку» — Е. К. Брсшковскую, у которой уже почва
горела под ногами, и справился с этой задачей очень удачно. От нес
мы получили новые вести о том, как она ввела в эсеровский «центр»,
чьей резиденцией был Саратов, нового члена — «Дмитрия». Именно
по указаниям из Саратова он, перейдя на нелегальное положение,
разыскал ее на учительском съезде в Перми.
— Вот видите, «бабушка», — сказал он ей там при первой встре-
че, — вы когда-то еще в Минске советовали мне скорей перейти на
нелегальное положение и замести за собою все минские следы. Пре-
достережения ваши оказались вещими. Хоть с опозданием, я-таки
«перешел», или, вернее, меня перевел на нелегальные рельсы — Зу-
батов. Дал знак по телеграфу: забрать и препроводить. И препрово-
дили.
И вот я в Москве. Вызван им в охранное отделение, с позволения
сказать, прямо на парадную аудиенцию. Вхожу. Сажает напротив
себя да как начнет сверлить глазищами! Ну, думаю, дело серьезное,
пошла гонка по прямой — надо держать хвост пистолетом! Смекаю,
как же себя с ним вести. Изобразить смущение? Не то, еще обидится.
Надо подпустить некую дозу робости, но без излишеств; все сдобрить
чуть-чуть провинциальными простодушием и наивностью. А внутри
какой-то дьяволенок так вот и подмывает, так и подталкивает: а по-
чему бы и не попробовать созорничать?
Он уставился на меня и ну буравить глазами, как сапожным ши-
лом. А вот заплачу, думаю, той же монетой. Так комедия у него и не
вышла, и он взял да как расхохочется. «Ну, — говорит, — браво!
Поздравляю! Вы мне, Григорий Андреевич, очень нравитесь. Давайте
будем говорить по душам, напрямик». И пошло его «напрямик» —
одна петля за другой, с обходцами да с подходцами, а себе твержу:
«Ну, теперь, брат, только держись!».
— И что же, — спросила «бабушка», - как кончилось дело?
— А вот как видите: Бог нс выдал, свинья нс съела.
Несколько недель, проведенных тогда Григорием Гершуни в Мо-
скве, запомнились ему надолго. Держали его на положении как бы
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
303
«гостя». Он мог даже гулять по городу, хотя за ним должен был сле-
довать специальный сопровождающий.
Формально Зубатов от всех требовал лишь одного: письменных
показаний на имя директора Департамента полиции о том, что они
признают и чего не признают за собою из предъявленных им обвине-
ний. Политику Зубатова Григорию Гершуни уловить было нетрудно.
И спрашивая сам себя, чего же добивается тот в «свободных частных
беседах», он наконец понял: иллюстрации своего основного тезиса и
документальных доказательств, что большинство евреев-революцио-
неров лишь под давлением полного бесправия сбиваются с легально-
культурнического пути. Так пусть же Зубатов их получит! И пусть
сам свалится в яму, которую рост другим!
Его спрашивали об отношениях к минской народовольческой пар-
тии и специально к Л. М. Клячко и Абраму Каплану, привлеченным
к дознанию в связи с открытием в Минске тайной типографии. Гер-
шуни показал, что «с первою был хорошо знаком, но отнюдь нс на
почве дела», о существовании в Минске типографии знал по кружко-
вым слухам, но «в конспиративную часть посвящен нс был» и о при-
косновенности Клячко к типографии ничего не знал. Каплану же он
давал бесплатный урок по истории и географии ввиду предстоящего
ему экзамена на аптекарского ученика. Он также указал, что «ни к
какой партии он активно не принадлежал, ни в каких организациях
участия нс принимал, в систематических деловых сношениях с рево-
люционерами не состоял». Правда, иногда давал небольшие суммы
на арестованных и выбирающихся за границу, готов был хранить и
передавать свертки, очевидно с литературой, и смотрел сквозь паль-
цы на то, что его квартирой, как безопасной, пользовались или могли
пользоваться для встреч, «об истинном характере которых не знал
или, вернее, нс давал себе труда задумываться».
Пометка Зубатова на «показаниях» Гершуни гласила, что «фор-
мальных улик против него не было, и он отпущен на волю без всяких
последствий».
Гершуни много раз рассказывал нам, как Зубатов как бы запросто
пытался вести общеполитические беседы. В этих беседах он самого
себя рисовал как, в сущности, тоже социалиста, но нс верящего ни в
парламентаризм, ни в буржуазную конституцию, а лишь в своего
рода «социальную монархию» или народолюбивый царизм. Брался
быть посредником между «трудящимися и обремененными» и вла-
стью. Брался найти влиятельных людей, которые дадут возможность
даже при стачках оказывать покровительство рабочим против не-
справедливых хозяев. Обещал разные возможности для всякого рода
обществ и организаций, улучшающих быт рабочих, под условием,
что они будут дорожить этими легальными возможностями, беречь
их и держаться вдали от использования их для революционной борь-
бы. Находил наивных и легковерных простаков, веривших ему. Вно-
304 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
сил в революционные круги разложение, взаимное недоверие и по-
дозрительность.
Зубатов той поры был в апогее развития своих полицейских даро-
ваний. Среди традиционных охранников он резко выделялся боль-
шей или меньшей осведомленностью в идеологических затруднениях
социализма и умел ею отлично пользоваться. Он нс брезговал одним
подсовывать бернштейнианство, другим — сионизм, третьих подку-
пал перспективами расцвета еврейского языка и литературы под
покровительством молодого царя-филоссмита на русском престоле.
В его арсенале числа нет духовным обольщениям этого рода. Кроме
него никто нс мог похвастаться такими результатами, как, например,
вызванное им душевное смятение у крупной деятельницы Западного
края Евгении Гурвич и привлечение к сотрудничеству с охранкой
одной из се учениц.
Это была Маня Вильбушевич, необыкновенно увлекающаяся,
восторженная и страстная натура. Она уверовала детски наивной и
слепою верою в ту «дивную, могучую теорию царизма», которую соз-
дал и развернул перед нею «охранник, преобразившийся в пророка».
Когда она вверялась его проповеди, то готова была стоять за нес на-
перекор всем и всему, исповедовать ее тем безудержнее и фанатич-
нее, чем хуже она мирилась со здравым смыслом и логикой. Давая
самые лестные и трогательные характеристики ряду лиц, которых
разоблачала перед следопытами охранной полиции, она оправдывала
это верою, что попавшие в когти Зубатова будут им пощажены и вы-
лечены его персональным обаянием от беспочвенных революцион-
ных заблуждений.
Гершуни хорошо се знал и тщетно старался вырвать из паутины
лжи, фантастики и бездумной экзальтации, в которой она безнадеж-
но запуталась. Но что ей до этого? Себя она чувствовала одной из
тех избранных, которые способны оценить и признать развернутую
перед ними «дивную, могучую теорию царизма». Нс смущало се и
то, что теорию эту ей раскрыл охранник: чем абсурднее положение,
тем фанатичнее вера...
Когда Февральская революция сделала тайное явным и архив Зу-
батова попал в руки революционных историков, картина и возвыше-
ния, и крушения этого обср-шпиона, пытавшегося стать большим го-
сударственным человеком, стала прозрачно ясной. На правительство
он пытался влиять, временами не без успеха, главным образом через
С. Э. Зволянского, всячески доказывая, что революционеры ничего
так нс боятся, как «инициативы правительства в деле улучшения бы-
товой жизни рабочего — такая политика оставляет революционный
штаб без армии», поскольку для рабочих чувствительны лишь мате-
риально-экономические интересы: «Удовлетворите их потребности в
этом отношении, и они не только не полезут в политику, а выдадут
вам всех интеллигентов поголовно».
Гершуни Григорий Андреевич (1870- 1908)	305
Имевший доступ к этому архиву Д. Заславский изучал и все до-
бытые Зубатовым «признания». Он выделил из них показание Гер-
шуни как «представлявшее особенный интерес» и «подкупавшее
искренностью и серьезностью положения». «В одной своей части оно
представляет блестяще нарисованную характеристику жизни интел-
лигента-культуртрегера в условиях полицейского режима. Здесь Гер-
шуни не обманывал Зубатова. Именно так, от попыток легальной
работы Гершуни перешел к революционной деятельности, — замечал
он. — Но... талантливый революционер искусно обманул талантли-
вого охранника в главном и существенном... Гершуни сразу разгадал
Зубатова, а Зубатов только и нашелся сказать, что Гершуни —
„человек двусмысленный"».
Бывший охранник Леонид Меньшиков в изданной большевиками
книге «Охрана и революция» свидетельствовал о том же: «достав-
ленный в Москву на обработку Зубатова» Гершуни «обошел Зубато-
ва, притворно согласившись на его увещевания, чтобы, получив сво-
боду, организовать террор», и Зубатов «после длительных бесед со
своим пленником поверил ему, что он решил отказаться от револю-
ционной деятельности»; так что для охраны было сюрпризом, когда
Гершуни, «выпущенный летом 1901 года, бежал и стал нелегаль-
ным».
А между тем Маня Вильбушсвич едва не расстроила всех планов
Гершуни. Считая ее человеком честным и ценным, но временно «свих-
нувшимся», Гершуни пытался говорить с нею совершенно откровен-
но, надеясь переубедить ее, раскрыть ей глаза на истинный характер
и подлинные цели Зубатова. Он никак не ожидал, что Маня Виль-
бушевич раскроет Зубатову самые доверенные разговоры, которые
она вела с Гершуни и лидерами Бунда с глазу на глаз. Про Гершуни
она прямо сообщила Зубатову: «Он, как и следовало ожидать, от
начала до конца обманывал вас».
«С Гершуни у меня был большой, длинный разговор, — доклады-
вала она Зубатову. — Он пустил в дело все свое красноречие и ум,
чтобы доказать всю несостоятельность моего взгляда на вас и рабочее
движение. На мой вопрос, что же он намерен делать, он сказал, что
воспользуется всем, что вы только в состоянии дать для легальной
работы, и в то же время параллельно с ней будет продолжать неле-
гальную, но нс в черте еврейской оседлости, а в Центральной Рос-
сии».
Более тридцати лет спустя после того, как Гершуни ярко рисовал
нам картину искушений и грехопадений, погубивших в те смутные
времена немало искренних в глубине натуры душ, мне пришлось
лично встретиться с главной печальной героиней зубатовской эпопеи.
То было в Палестине. Но что осталось в Мане Вильбушсвич от преж-
ней юной и восторженной девушки?
2С Закат Na 2146
306 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Передо мною была худощавая, строгая и хмурая женщина, на
черты лица которой пала тень горькой жизненной скорби, а бесчис-
ленные разочарования врезались глубокими морщинами. Она не лю-
била слов и бежала отравленных воспоминаний. Базой ее палестин-
ской работы были кибуцы крайнего севера — далеко выдвинутые
вперед аванпосты, где жизнь особенно проста и сурова, где ежеднев-
ная опасность превратилась в привычную мелочь быта. Видно было,
что прошлое для нес умерло. Я все-таки рискнул мельком обронить
имя Гершуни. И заметил, как лицо ее вдруг осветилось мимолетной
улыбкой, скорбной, болезненной и все же внезапно смягчившей чер-
ты ее сурового лица...
Будь Зубатов менее самонадеян, не страдай он головокружением
от успехов, весьма эфемерных, и вдумайся как следует в тот смысл,
который должно было иметь перенесение Григорием Гершуни «неле-
гальной работы» из Западного края в «Центральную Россию», он,
конечно, нс стал бы медлить и принял бы меры. Гершуни буквально
ходил «по острию ножа». Судьба его висела на тонком-тонком волос-
ке... Висела, но нс оборвалась.
Сведя счеты с зубатовщиной, Гершуни нс покинул сразу Западно-
го края: он возвращался туда нс раз, пока не доделал одного начато-
го дела. Говорю о Рабочей партии политического освобождения Рос-
сии, чью «маленькую красную книжечку» он когда-то вынул из тай-
ничка и показал Менделю Розенбауму, прибавив: «Раньше или позже
мы с вами объединимся...».
Нсдолгая история этого политического объединения, к сожале-
нию, почти не освещена в нашей исторической литературе.
За кулисами се чувствовались вдохновляющие влияния старого
народника Сергея Ковалика (чтобы повидаться с ним, заглянула в
Минск и «бабушка») и местного помещика-революционера
А. О. Бонч-Осмоловского, участвовавшего потом в социал-рсволю-
ционной издательской деятельности под псевдонимом «Дедов» (на-
мекавшим на идейный параллелизм с той же «бабушкой»).
Основною фигурою и подлинным основателем Рабочей партии по-
литического освобождения был старый народоволец Ефим Гальпе-
рин, носивший кличку «Слепого» вследствие своего угасавшего зре-
ния. Главным литератором группы считалась Любовь Клячко, после
ареста в Петербурге с транспортом изданий нс выдержавшая испы-
тания и давшая «откровенные показания».
Ее перу приписывалась и программная брошюра РППО, носив-
шая название «О Свободе»: ее-то и показывал Гершуни в Минске
Менделю Розенбауму, ссылаясь на то, что без товарищей по этой
организации он войти в Союз нс может. Эту брошюру «О Свободе»
я имел с самого начала своего приезда за границу еще в Цюрихе.
Я и сейчас убежден, что без Григория Гершуни составление этой
брошюры не обошлось. Я хорошо знал юношески романтическую ма-
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
307
неру его письма; классическим образцом ее было стихотворение в
прозе «Разрушенный мол», написанное в манере Максима Горького
(«Песня о соколе», «Буревестник» и др.) и приписывавшееся мно-
гими Горькому (даже издано под его именем какими-то добровольца-
ми в Берлине).
В брошюре «О Свободе» мне бросился в глаза стиль ряда мест,
написанных именно в этой несколько приподнятой манере: такова,
например, часто повторявшаяся тогда характерная цитата: «Социал-
демократам мы протягиваем свою левую руку, потому что правая
держит меч». РППО имела ряд местных отделов — в Белостоке,
Житомире, Екатеринославе и пр., и даже в Петербурге вокруг моего
ученика, бывшего тамбовского семинариста Сладкопевцева (Кудряв-
цева), автора недурной маленькой легальной книжки о Бланки. Она
поставила две тайные типографии, просуществовавшие, впрочем, не-
долго: в Минске и Нежине. По составу своему РППО была в основ-
ном организацией рабочей еврейской молодежи.
Когда-то обещав Менделю Розенбауму: «Рано или поздно мы с
вами объединимся», Гершуни слово свое сдержал: несмотря на оппо-
зицию первооснователя, Ефима Гальперина, шумно протестовавшего
против отказа от организационной самостоятельности и первоначаль-
ного имени РППО, Гершуни провел на съезде последней в 1902 году
се полное объединение с партией социалистов-революционеров.
Одновременно в «эсеровскую» партию влилось несколько комитетов
(в том числе главный, киевский) так называемой Русской социал-де-
мократической партии, имевшей своим органом газету «Рабочее зна-
мя» (в отличие от официальной Российской социал-демократической
рабочей партии). Так наша партия получила свое организационное
завершение. Ес начальные базы в Поволжье (Саратовский центр,
Урал) и центре (Москва—Петербург с тайными типографиями сна-
чала в Финляндии, а потом в Томске) сомкнулись со слившимися во-
едино, сначала довольно разношерстными организациями Юго-За-
падного края. Первенствующая роль Гершуни в деле этого заверше-
ния несомненна.
Но всецело на плечи Гершуни легла и другая задача, для него, по-
жалуй, еще более насущная; тут он выступал смелым новатором.
В первый же свой приезд за границу он доверил двум-трем товари-
щам из будущего заграничного представительства свои самые сокро-
венные планы в области террористической борьбы.
Для первого же вышедшего за границею номера «Революционной
России» Гершуни передал следующее лаконично официальное заяв-
ление: «Признавая в принципе неизбежность и целесообразность тер-
рористической борьбы, партия оставляет за собою право приступить
к ней тогда, когда при наличности окружающих условий она призна-
ет это возможным».
308 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Нс могу сказать, чтобы редакция этого заявления нас удовлетво-
рила. Для декларации от имени партии она звучала слишком тускло
и формалистично. Но идти дальше нс дозволяли имевшиеся у Гершу-
ни полномочия. Этими четырьмя декларативными строками опреде-
лилась равнодействующая партийных течений в России после все-
сторонних дебатов: как бы вынесенный за скобки их «общий знаме-
натель». Но он был вставлен по необходимости без всяких измене-
ний в статью самого Гершуни «Неотложная задача» («Революцион-
ная Россия», № 3).
Гершуни дал нам лично все самые необходимые фактические
разъяснения, дополненные потом дальнейшей перепискою с Россией,
которую вел Михаил Рафаилович Гоц.
В чем состояла основная трудность решения партией этого вопро-
са? Ес легче всего понять, пожалуй, на одном примере, документаль-
но засвидетельствованном в архивах охранки.
Едва ли не самой крайней из террористически настроенных групп,
выступавших под флагом эссровства, была группа К. Р. Кочаровско-
го. Но нам было трудно говорить о ней всерьез. Она еще в конце
80-х годов заявляла: «Из всех систем борьбы с правительством для
достижения политической свободы единственно доступной в настоя-
щее время в размерах, обеспечивающих все шансы на успех, являет-
ся система политического террора». Кажется, категорично? Но когда
от Бурцева явился в Россию специальный эмиссар, некий «эмигрант
Миллер» (а под этим именем, как потом оказалось, скрывался зна-
менитый шпион и провокатор Гсккельман-Ландезен-Гартинг), то вот
какую краткую «декларацию» получил он от петербургского кружка
того же Кочаровского: «Цель нашей деятельности — прочная поста-
новка террора как системы; цель эта достигается созданием крепкой,
достаточно многочисленной и приспособленной к условиям места и
времени организации. Последнее еще нс выполнено; поэтому всякую
террористическую попытку сейчас мы считаем вредной и не соответ-
ствующей целям систематического террора, который, повторяем, мы
считаем единственно целесообразным».
— Вот это выковыривают, так выковыривают, — произнес, со-
провождая свои слова соответственным мужицким жестом большого
пальца правой руки, Егор Егорович Лазарев. — Всему обучены: нач-
нут за здравие, а там за ними и нс уследишь, как все свелось прямо
за упокой.
- У нас, Егор Егорович, — вставил старый народник Д. А. Клс-
менц, — найдется на такой случай присказка и более подходящая.
— Какая такая?
— А вот: и в короб нс лезу, и вон из короба нс иду, и короба не
отдаю.
Михаил Рафаилович Гоц, напомнив нам этот случай, принялся
вплотную за разбор привезенной Дмитрием из России декларации,
Гершуни Григорий Андреевич ( 1870 - 1908)
309
доказывая, что сс следует «расшифровать», а нс оставлять так, «ту-
манным пятном».
— Послушайте, Дмитрий! Ведь здесь какое-то топтанье на одном
месте. С одной стороны, «признавая в принципе», а с другой —
«партия оставляет за собою право»... Но «оставить за собою право»
и «признать в принципе» — разве это нс то же самое? Нс тавтоло-
гия? Разве здесь можно найти хоть малейший намек на то, о чем ка-
ждый безмолвно спрашивает: кто же именно решит, когда можно и
нужно «приступить» к этому роду борьбы? «Партия»? Но партия —
это слишком громоздкое целое. Не съезд же думаете вы собирать или
нс плебисцит же устраивать по вопросу: уже время или все еще не
время начинать? И против кого именно? И кто будет правомочен на
выполнение приговоров партии? Намечен для этого какой-нибудь
полномочный партийный орган, или все предоставлено инициативе
любых партийных добровольцев?
Гершуни отвечал тихо и раздумчиво, но твердо.
— Ни то, ни другое или и то, и другое. Первое террористическое
выступление, конечно, требует смелой инициативы самобытно сло-
жившейся боевой группы. Это будет, однако, просто «боевая группа
социалистов-революционеров», но еще не «Боевая организация
ПСР».
Опыт всей истории русской революции нам свидетельствует, что
все подобные организации — «боевые отряды», «дезорганизаторские
отделы» и даже «исполнительные комитеты» — не создаются декре-
тами, нс выходят готовыми, как Минерва из головы Юпитера. Им
колыбелью являются нс заседания каких-нибудь съездов. Они выра-
батываются, они слагаются в процессе самой борьбы, самотеком или,
если угодно, путем естественного отбора в огне битвы. Я нс знаю, как
иначе хватило бы у меня духа принять на себя от партии полномочия
на ведение террористической борьбы от се имени. Я думаю ив
руководящих верхах партии нс встречал возражений, — что благо-
приятное решение партией этого вопроса «в принципе» уже открыва-
ет настежь ворота практическим пробам. Только под одним услови-
ем: та или иная сложившаяся ради этого группа производит первую
пробу своих сил на свой собственный риск и страх. Окажется она не-
умелой, неспособной — ответственности за ее неудачу никто, кроме
нес самой, нести не будет. Значит, она переоценила свои силы, и ей
остается только сделать соответственный вывод: самороспуск. Блес-
нет заслуженным успехом, докажет свою дееспособность на деле —
очередь партии сделать из этого вывод, санкционировать се бытие и
признать сс правомочным и регулярно действующим боевым органом
партии. Я иначе себе создания такого органа и не представляю. Ведь
мы дерзаем на огромную вещь: на возобновление славной - бес-
примерной по своей славе! — деятельности Исполнительного Коми-
тета партии «Народной воли». Мало готовности на это решиться и
310 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
взять на себя связанную с этим ответственность; надо еще доказать,
что ты не только хочешь, а и можешь. Можешь не только пойти на
авось, но и в час расчета за содеянное оказаться достойным перене-
сти все последствия нс только в случае удачи — что еще легко, — но
в случае и неудачи, что бесконечно тяжело, а может быть, и унизи-
тельно...
Гоц призадумался.
— Лично я это себе представляю. Но можно ли ожидать того же
от всех боевиков? Не будут ли они протестовать против партийного
эгоизма: наши удачи он запишет себе в актив, а наши неудачи будут
се не касаться?
— Тогда это — нс настоящие революционеры. Каждый из нас су-
ществует для партийного дела, а не оно — для нас, одиночек. Борцы
идут в огонь и умирают, а партия остается. Террористы, с самого
начала полные притязаний стать какою-то привилегированной лейб-
гвардией — опасные люди. От них подальше. Петр Карпович нс
обеспечивал себя заранее официальным признанием его поступка —
партийным подвигом. И 14 февраля 1901 года — начало нашей эры.
Все величие, вся моральная красота его поступка в том, что он встал,
пошел и сделал то, чего от него требовала его собственная совесть и
неписаный приговор всенародной совести. Такому человеку я могу
доверить и на скамье подсудимых, и на позорном помосте, перед ли-
цом палача, право на заявление: в моем лице перед вами целая пар-
тия, дело которой вечно.
— Дмитрий, вы понимаете: слышать такие речи нам радостно. Но
уверены ли вы, что вам удастся набрать фалангу ударников, целиком
удовлетворяющих вашим требованиям, и необходимую смену, резерв
для пополнения убыли в их рядах?
— Я не говорил бы тем языком, каким говорю, если бы уже нс
имел этой предварительной части работы за своими плечами.
— Значит?
— Это значит, что со второй половины февраля шел набор боеви-
ков, а с сентября мы считаем нашу группу укомплектованной и пер-
вые решения, определяющие ближайшее направление ее деятельно-
сти, принятыми. Нас сейчас в этой комнате трос. И я считаю себя нс
только вправе, но и обязанным доверить вам — без права передачи
дальше, что очередные вехи нашей центральной работы — это Сипя-
гин и Победоносцев.
Министр внутренних дел Д. С. Сипягин был всесильным времен-
щиком тех бурных лет. Один из виднейших публицистов того време-
ни, А. В. Пешсхонов, всегдашний принципиальный противник так
называемой террористической тактики, писал нам из Петербурга,
констатируя «угрюмое молчание большинства органов легальной
прессы» по поводу постигшей его гибели:
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
311
«Как назовут акт, которым временщик был исторгнут из рядов
живущих? Это несущественно. Несомненно одно - что смерть на-
стигла его по заслугам. Была ли это казнь? Он заслужил се, осудив
на медленную смерть десятки тысяч голодающих крестьян. Была ли
это месть? Он вызвал ее, хладнокровно распоряжаясь избиением со-
тен людей на улицах и в тюрьмах. Была ли это мера самообороны?
Он вынудил к ней, отрезав у общества все пути мирного протеста,
переполнив тюрьмы тысячами людей, виновных лишь в том, что они
нс умели и нс хотели молчать перед гнусным насилием...».
Гершуни и его товарищи в намечавшихся ими террористических
актах придавали большое значение срокам. Не «самодовлеющего»
террора хотели они, не уединенной дуэли кучки террористов с носи-
телями центральной власти и сплотившейся вокруг них «охраной».
Их заветной целью было слияние террористических «прорывов
фронта» самодержавия с прямым давлением масс, чье дело — рас-
ширить эти прорывы и взорвать весь вражеский фронт.
В первый же свой приезд Гершуни счел нужным объяснить нам
факт осеннего, 1901 года, бездействия уже готовой идти в атаку Бое-
вой организации социалистов-революционеров. Студенчество явно
переживало колебания. Жесткая политика Боголепова, «смещенно-
го» выстрелом Карповича, сменилась политикой «сердечного попече-
ния», объявленной новым министром генералом Ванновским. Броже-
ние во многих университетах все же началось, но его прервали рож-
дественские каникулы. Для городских рабочих осень была плохим
временем; по окончании летних работ полунищие крестьяне наводня-
ли города, и стачечникам грозила легкая замена их на фабриках
нетребовательными «зимовалами», как звали они крестьян, на зиму
являвшихся подработать в городе.
Гершуни писал, что атака боевиков намечена на первую половину
февраля 1902 года, по возможности ближе к годовщине освобожде-
ния крестьян, 19 февраля, когда предполагаются смешанные студен-
ческо-рабочие демонстрации на улицах.
Мы с понятным волнением отсчитывали дни, отделяющие нас от
этой даты. Но до нее было еще далеко, когда в письмах замелькали
смутные указания на то, что с первоначальным планом что-то нс ла-
дится.
О перспективах вооруженных нападений на столпов режима, ра-
зумеется, хранилось гробовое молчание. Вне тесных кадров Боевой
организации о них во всей России было известно лишь пяти челове-
кам и еще двоим за границей. Мысль о волне демонстраций в юби-
лейный день 19 февраля была в традициях студенчества, и о накап-
ливании сил к этой дате и без того говорилось повсюду. Но рядом
действовали и стихийные процессы, ни в какие планы не укладывав-
шиеся. Неожиданно начались волнения в Харьковском ветеринарном
институте, который в студенческом движении доселе авангардной
312 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
роли не играл; из стен института движение вылилось на улицу, и по-
лиция реагировала на него избиениями; по всем другим университет-
ским центрам прокатилось движение «по сочувствию». Так прошел
январь; в начале февраля уже стало ясно: стихия упразднила все
планы.
Гершуни пишет, что на этот раз тесное сочетание вооруженных
нападений с массовым давлением, вероятно, придется оставить. По-
ложение на редкость неопределенное. 3 марта разыгрывается гран-
диозное избиение демонстрантов в Петербурге. Сипягин требует
неограниченных полномочий для одоления революции: ждут всерос-
сийского разгрома в неслыханных размерах. Зарождается колеба-
ние: если разгром этот будет окончательно решен, следует ли напа-
дением на Сипягина и Победоносцева давать повод думать, будто эти
нападения и расковали неистовства реакции? Наконец принимается
решение: пустить в ход свои нападения двумя-тремя днями позже,
объявив их ответом революции на новый разгул реакции...
Мы ждем развития событий. Нервы натянуты до предела. От Гер-
шуни новая весть — положение опять меняется. У Сипягина было
бурное столкновение с киевским генерал-губернатором Драгомиро-
вым. Сипягин помчался во Дворец ставить свой вопрос ультиматив-
но. Царь, как всегда, колеблется. Московский сатрап, великий князь
Сергей Александрович, с одной стороны, и Витте — с другой, про-
буют присоединиться к растущему стану врагов и завистников вре-
менщика. Уже начинают ползти слухи, что положение его поколеб-
лено.
Лицо Михаила Гоца мрачнеет.
— Все против нас! Теперь поздно. Какой смысл бить по отставно-
му или почти отставному? Мы не мстим за прошлое. Мы не судим за
преступления, покрываемые пеплом давности. Мы воюем. Тратить
порох по уходящим на покой — это все равно, что забавляться хо-
лостыми выстрелами...
Но Сипягин оказывается крепче, чем воображала молва.
— Теперь только бы не перемудрили, только бы не упустить
конъюнктуру!
Михаил эти дни шифрует, шифрует и шифрует. Но часто перед
самой отправкой письма безжалостно рвет его.
— Они там исходят нервами не меньше, а больше нас. Оказывать
на них давление, да еще отсюда, из прекрасного далека, -- значит
потерять к ним доверие. Они этого не заслужили... Они на самом
месте борьбы, им там виднее...
Говоря о чем-нибудь, хотя бы отдаленно касающемся этой темы,
он невольно понижает свой голос почти до шепота. Как будто и сте-
ны его собственной квартиры, где он советуется о тексте шифрован-
ного письма, не заслуживают доверия; как будто даже камни мосто-
вой, по которым мы ходим, могут иметь уши...
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
313
Так идут дни за днями — вплоть до исторической даты 2 апреля:
выстрелом Степана Балмапюва Сипягин «смещен». Но мы в преж-
нем напряжении. Нам было сообщено, что такому же «смещению»
подвергнется Победоносцев. Оба на одинаковой очереди... И мы
продолжаем ждать... Идут опять день за днем — как мучительно
медленны они! Наконец становится ясно: по неизвестным причинам
вторая часть плана сорвалась. Новое напряжение нервов: если тут
дело Боевой организации не вышло, то не значит ли, что рядом с по-
бедой шло поражение — провал?
Но нет: оказалось, что во второй части плана не было ни победы,
ни поражения. Конец вышел ничейный. И по обстоятельствам, от
организации совершенно не зависящим — от нелепой случайности...
Дата 2 апреля была выбрана потому, что в этот день назначено
было собрание Комитета министров. В час Сипягин приехал в Мари-
инский дворец, а Победоносцев вышел из Синода. К первому, в виде
блестящего молодого адъютанта, направился член БО С. Балмашев.
Ко второму должен был подойти другой террорист. Он вызван был
в Петербург специальной телеграммой... Но телеграф перепутал две
буквы фамилии адресата, телеграмма нс была получена, в Петербург
никто не приехал, и Победоносцев ушел от верной смерти.
Понятно, что имя этого боевого товарища Балмашева оставалось
тщательно законспирированным. Кто и знал его, старался забыть.
Теперь, когда эти дела дано минувших дней уже принадлежат исто-
рии, более места для тайны нет. С оговоркой, что я могу ошибиться,
скажу, что считал этим тщетно ждавшим вызова боевиком старого
революционера, хорошо мне известного Михаила Михайловича Чср-
навского, и впоследствии предлагавшего свою жизнь на террористи-
ческое дело.
Но то, что для самой Боевой организации и немногих посвящен-
ных было лишь полубедой, для всей партии и вместе с нею для всей
России было ничем не омраченным, блестящим триумфом.
Один из товарищей, съездивших тогда в Россию по делам транс-
порта литературы, по счастливой случайности столкнулся с Гершуни
около 1 мая на железнодорожной платформе в Курске. «Он прямо
из Питера. Выжидал последствий 2 апреля. Он бодр и жизнерадо-
стен. Весь дышит первым крупным успехом», - рассказывал он о
встрече и приводил слова Гершуни: «Гордиев узел разрублен. Тер-
рор доказан. Все споры излишни. „Моржам" придется мириться с
существующим фактом».
Термин «моржи» принадлежал к одному из самых излюбленных
шуточных словечек Гершуни. Им обозначал он ту часть эсеровской
партии, которая теоретически не меньше других принимала все бое-
вые пункты ее программы и тактики, а на практике бесконечно тор-
мозила их тактикой выжидания и нерешительностью. Тот же встре-
тившийся с ним товарищ (С. Слетов) говорил, а потом и писал о них
314 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
так: «„Моржи" были люди нс молодые, но и не старые. Они прошли
школу начала 90-х годов, когда конспирация была возведена в дог-
му, когда конспиративный катехизис соблюдался до единого аза. Это
были революционеры до мозга костей, люди надежные, стойкие, пре-
данные делу. Но примыкая прямо к поколениям революционного
разгрома, они главной целью работы сплошь и рядом ставили само-
сохранение революционного ядра. Сплошь и рядом они пытались
притвориться „мертвыми", соблюсти до полной иллюзии личину ле-
гальности. Они сделали большое, даже великое дело — через годы
развала и упадка они принесли нам революционную традицию, глу-
боко запрятав ее светильник под глухой сосуд конспирации».
Центральному саратовскому ядру, которому сначала были вре-
менно доверены функции Центрального Комитета, приходилось дер-
жать равновесие между рвущейся к делу пылкой молодежью и тяже-
лыми на подъем «моржами». Одним из образцов такого равновесия
и была та декларация об отношении к террору, которая произвела на
нас впечатление «топтанья на одном месте».
Второго апреля резолюция-ребус по этому вопросу была подведе-
на вплотную к расшифровке. Августовский номер «Революционной
России» отметил в «партийной хронике», что после первого успеш-
ного выступления Боевой организации «через несколько дней ПСР
формально передала заведывание всей непосредственно боевой дея-
тельностью в руки столь успешно начавшей дело боевой группы, та-
ким образом превратившейся в постоянный орган партии и получив-
шей от нее вполне определенные и широкие полномочия на будущее
время».
Значительно обогнав почтовые вести, к нам примчался Гершуни.
Как всегда неожиданно, как всегда одетый словно с иголочки и как
всегда с легким портфелем вместо багажа. От него веяло волевою
бодростью, верою в себя и свое дело; он заражал своим настроением
всех и вся. Рассыпал, с шутками пополам, меткие характеристики и
свежие мысли. Снова передумывал и перепроверял всевозможные
перспективы и планы. Вместе с Гоцем радовался, что на «смещение»
Сипягина власть ответила назначением фон Плеве. Это — последний
козырь самодержавия. Судьбу победителя и палача «Народной во-
ли» история отдает в наши руки. Только для грядущей борьбы с ним
пора теперь же начать думать о высшей, динамитной технике. Что
касается дальнейшей деятельности Боевой организации, то в согла-
сии с ЦК партии от террористических ударов пока изъсмлется глава
верховной власти — сам царь.
В текущей боевой работе нужно искать приближения террора к
массам. Наиболее яркие фигуры местной власти, в особенности про-
явившие себя варварством своих расправ над рабочими, крестьянами
и учащейся молодежью, должны занять должное место в ходе даль-
нейших боевых действий. Упрямый дух кунктаторства «моржей»
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
315
если не ликвидируется, то все же заметно подастся. «Пора выступать
молодежи. Пусть грешат против конспирации, пусть делают ошибки;
не ошибается лишь тот, кто ничего не делает». И шутливо добавлял:
«Проектирую из „моржей" при каждой местной группе свой малый
Государственный совет. Пусть сквозь их мудрые головы проходит
все, но в совещательном порядке. Молодежь — вперед, чтобы тя-
жесть „моржей" не висела более на ней мертвым якорем».
О «приближении террора к массам» Боевая организация думала
и до постановления ЦК партии. Ее деятельность направлялась по
трем линиям. Первым должен был пасть виленский губернатор фон
Валь, приказавший наказать еврейских рабочих-демонстрантов роз-
гами. На фон Валя должен был пойти взятый из прежних кадров Ра-
бочей партии политического освобождения боевик Стрига. Но его
выступление неожиданно предупредил выстрел рядового еврейского
рабочего Гирша Лексрта. Фон Валь был лишь легко ранен. Гершуни
был чрезвычайно огорчен, что фон Валь отделался так легко и что
Боевая организация случайно потеряла такую заслуживающую кары
мишень. Но самый факт выступления Лекерта он оценил чрезвычай-
но высоко, и в № 7 «Революционной России» за 1902 год имеется его
необыкновенно прочувственный некролог этому герою-рабочему -
он был казнен двумя днями после Степана Балмашева. В № 10 «Ре-
волюционной России» было опубликовано стихотворение «Гиршу
Лекерту» с эпиграфом из Ленау. Оно написано основателем «Нового
журнала» и многим известным Михаилом Осиповичем Цетлиным.
Второй мишенью Боевая организация поставила палача полтав-
ских крестьян князя Оболенского. Исполнителем вынесенного ему
приговора был Фома Качура. Третьей вехой жизни Боевой органи-
зации был «расстрел» на одном из бульваров г. Уфы местного губер-
натора Богдановича, по распоряжению которого незадолго до того
был произведен расстрел златоустовских рабочих. Главным героем
этого дела, с успехом ушедшим от преследователей после жестокой
перестрелки, был рабочий Дулебов, а прямым организатором, поки-
нувшим Уфу на глазах жандармерии в составе провожаемой мнимой
новобрачной пары, с букетом цветов, был Григорий Гершуни.
Гершуни был у нас с рассказом о первом боевом успехе в первой
половине мая 1902 года. Кто бы мог подумать, что 13 мая 1903 года
его свободе настанет конец? Сипягинское дело явно было для вла-
стей полной неожиданностью. Кроме Степана Балмашева, в их руках
не было никого, и они не знали, где искать виновников. То же повто-
рилось сначала и с делом Оболенского. Наконец, гибель Богданови-
ча прошла для властей еще хуже. Даже непосредственные исполни-
тели бесследно ускользнули из их рук.
После Уфимского дела Гершуни продолжал свободно разъезжать
по России. Его внезапный провал был случайностью.
316 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Я должен рассказать здесь, что в 1919 году, проживая в Москве
(разумеется, в неузнаваемом виде), я ежедневно ходил в Главный ис-
торико-революционный архив. Изучая там разные секретные доку-
менты, я наткнулся на письмо знаменитого обср-шпиона Медникова,
которого Зубатов любовно звал «Котиком». В письме этом, основы-
ваясь на ряде косвенных признаков, Медников в 1903 году предска-
зывал, что скоро надо ждать появления Гершуни в Крыму и Киеве
почему туда и надо отправить достаточное количество знающих его
в лицо филеров.
А в это время Гершуни, по его собственным словам, «направлялся
из Саратова и до Воронежа все колебался: проехать ли прямо в Смо-
ленск или заехать в Киев, где необходимо было сговориться относи-
тельно тайной типографии? Киев я в последнее время избегал:
у жандармерии были указания о частых моих посещениях, и шпионы
были настороже. Нс знаю уж, как это случилось — пути Господни
неисповедимы, — я отправился в Киев»...
А что ждало Гершуни в Киеве? Накануне его приезда мелкий
охранник студент Розенберг зашел к видной работнице Киевского
комитета ПСР Розалии Рабинович. Ему показалось, что общая атмо-
сфера дома была насыщена каким-то напряжением и что, когда он
вошел, была спрятана какая-то телеграмма. Недолго думая, охран-
ник бросился к начальству и доложил: «Эсеры кого-то ждут». На те-
леграф был снаряжен охранный чин с ордером на выемку: среди те-
леграмм легко была обнаружена как раз искомая.
Мастера полицейских дел в подписи «Дарнициенко» удачно пред-
положили место, где высадится осторожный путешественник, —
станция Дарницы. Для Гершуни была приготовлена западня.
Скованный по рукам и ногам, под наблюдением шести жандарм-
ских унтер-офицеров и двух жандармских ротмистров, предшествуе-
мый телеграммами по всей линии о встрече и проводах вагона номер
такой-то, Гершуни был препровожден в Петербург.
Уже при первом допросе, который был произведен товарищем
прокурора по секретным делам Трусевичем, Гершуни узнал, что он
обвиняется, между прочим, и в покушении на жизнь обер-прокурора
К. П. Победоносцева. Покушение это не состоялось. Откуда же след-
ственные власти могли узнать, что такое покушение имелось в виду?
Без чьего-нибудь предательского оговора о нем не могло быть и речи.
И далее. Обвинение, по которому Гершуни был привлечен к жан-
дармскому дознанию, ввиду дальнейшего формального предваритель-
ного следствия и суда не упоминало ни словом о покушении на гу-
бернатора Оболенского, исполнитель которого Фома Качура был
схвачен на месте. Из этого Гершуни сделал заключение, что этот
единственный оставшийся в живых пленник жандармерии не разо-
блачил его. Сопоставляя все это с фактом, что ни при непосредствен-
ном аресте Гершуни, ни позже жандармерия так и не узнала, откуда
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
317
приехал Гершуни в Киев, Гершуни сделал вывод, что слежки за ним
не было и, значит, взяли его как-то случайно. Но вот скоро ему было
предъявлено дополнительное обвинение: об участии в покушении на
жизнь Оболенского. «Железный занавес», скрывавший источник
этого дополнительного обвинения, был не без задней мысли тем же
Трусевичем приподнят: «Оговор чистосердечно раскаявшегося Фомы
Качуры». Эти короткие четыре слова леденящим холодом охватили
Гершуни.
Что же происходило за кулисами жандармского дознания? Каким
образом после первоначальной растерянности обвинительная власть
смогла найти твердую почву для выяснения деятельности Гершуни и
Боевой организации?
Гершуни впоследствии и об этом нам рассказывал.
Два человека, силившиеся во время судебного следствия во что
бы то ни стало потопить Гершуни, послушно разыгрывавшие заранее
разученные роли под общей антрепризой Трусевича, были офицер
Григорьев и его невеста Юрковская.
Григорьев когда-то был рекомендован киевским партийным работ-
никам в качестве «сочувствующего». Он был связан с небольшим
кружком таких же, как он, молодых офицеров. С ним познакоми-
лись, снабжали литературой, но после ближайшего ознакомления по-
теряли к нему интерес. И только когда Григорьев переехал в Петер-
бург и поступил в Михайловскую артиллерийскую академию, им
снова заинтересовались. Для организации он явился как бы «окном»
в новую среду офицеров-академистов.
Невеста Григорьева, Юрковская, была девушкой из хорошей
семьи, можно сказать, из семьи с революционными традициями.
Отец ее, поляк, изведал ссылки за участие в восстании 1863 года.
Она подчеркивала свои ярко революционные воззрения, может быть,
совершенно искренно, но с оттенком истерии. Охотно оказывала кое-
какие мелкие услуги: революция становилась модой, на нее, как на
огонек, слетались ночные мотыльки, пока не обжигали себе крыльев
и не падали в земную грязь и пыль. И Григорьев, и Юрковская через
работницу петербургского местного комитета ПСР Л. Ремянникову
встречались с Гершуни. Он произвел на них импонирующее впечат-
ление. Когда Гершуни на некоторое время (в дни подготовки дела
Сипягина) обосновался в Петербурге, то через Григорьева у каких-
то знакомых хранились дорожные вещи Гершуни. Получая от Ремян-
никовой кое-какую литературу и показывая ее товарищам-офицерам,
Григорьев считал себя настоящим «революционным деятелем».
Юрковская помогала ему, но сама всегда отзывалась, что единствен-
ной настоящей революционной работой признает лишь террор. Так
дело и шло. Григорьев мечтал о военной революционной организа-
ции, Юрковская — об участии в блестящих террористических под-
вигах: Гершуни слушал обоих и втихомолку делал свое дело.
318 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
И вот произошло убийство Сипягина. На следующий день, 3 апре-
ля, Гершуни появился, чтобы взять свои вещи, хранившиеся у Гри-
горьева, и двинуться в объезд по России для учета всеобщего на-
строения и, если возможно, для оформления Боевой организации и
ее взаимоотношений с остальными частями партии. Григорьев бро-
сился к нему, поздравляя в его лице партию с блестящей победой.
Юрковская же с самым удрученным видом жаловалась, что ей ниче-
го не доверили и ей самой не поручили этого дела. Объяснение кон-
чилось категорическим заявлением Юрковской, что она окончатель-
но решила пойти на террористический акт, и заявлением Григорьева,
что он решил соединить с ее судьбой свою собственную. В день по-
хорон Сипягина он, как офицер, сумеет приблизиться к Победонос-
цеву и застрелить его, она же, переодевшись гимназистом, попробует
сделать то же самое с градоначальником, когда тот спешно явится на
место происшествия.
Впоследствии Гершуни горько сожалел о том, что свернул с на-
меченного пути строго законспирированного и планомерного органи-
зованного действия и поддался на соблазн случайной частной комби-
нации. Вопроса о включении Григорьева и Юрковской в Боевую
организацию не стояло. Оба они решили пойти на дело на свой риск
и страх и просили только о помощи им советом и средствами. Гершу-
ни рискнул: сам присмотрел за тем, чтобы ими были сожжены все
адреса, письма и записки, способные запутать в дело посторонних, и
помог им приобрести револьверы и гимназическую форму. Наконец
остался еще на день, чтобы узнать о результатах этой попытки. По-
том сознавался нам: не будь первоначальный план дела 2 апреля пла-
ном двойного нападения и не случись неожиданной неудачи с Побе-
доносцевым, ему бы и в ум не пришло рискнуть на столь невероятное
и во всех отношениях не разработанное дело. Но слишком уж заман-
чиво было себе представить: а вдруг предыдущая внезапная и слу-
чайная неудача будет исправлена столь же внезапною и случайною
удачей?
Он еще раз — перед отъездом — зашел к Григорьевым, уже зная,
что похороны прошли благополучно. Григорьев неловко объяснил,
что до Победоносцева добраться ему так и не удалось. Гершуни по-
нял и мысленно простил: офицер избежал выступления и гибели не-
весты...
Сам Григорьев во время суда над Гершуни дал - видимо, приду-
мав экспромтом, — иную версию. Он добрался до кареты с инициа-
лами Победоносцева «К» и «П» и увидел в карете седого старика.
Но на его седины у Григорьева рука не поднялась, и он вернулся до-
мой, внутренне решив, что никогда более на такие дела не пойдет.
Но Григорьев забыл — или просто не знал, — что в деле есть доку-
мент о том, что Департаментом полиции был установлен факт: Побе-
доносцев на похороны Сипягина совсем не являлся.
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)	319
Жажда подвига у Григорьева и Юрковской не шла далее краси-
вой позы и рисовки. Прощаясь с Гершуни, эта злосчастная пара все
еще просила не покидать их совсем и все еще уверяла: Победоносце-
ва не всегда спасет слепой случай, он рано или поздно падет от их
РУК-
Гершуни никаких роковых последствий от этого эпизода не ожи-
дал. В организацию он ни Григорьева, ни Юрковскую не вводил, и,
кроме него самого, никто об их пародии на покушение не знал. Не
станут же они доносить на самих себя!
Так говорила логика. Но психология неуравновешенных, стоящих
на грани истерии людей — а таковыми были Григорьев и его невес-
та — толкает их на действия, противные и логике, и собственным
интересам. Они были просто отравлены случайным и поверхностным
прикосновением к событиям, отмеченным печатью великого. Взбала-
мученные, выбитые из колеи, они остались рабами «пленной мысли
раздраженья». Просто слезть с ходулей и отдаться мещанским жиз-
ненным будням они были не в силах. На их беду они встретились
еще с человеком, ведшим непосильное для него нелегальное сущест-
вование, оторвавшимся от партии социалистов-революционеров, не-
ким Мельниковым. То был человек честный и душою своей принад-
лежавший революции, но слабый и с пошатнувшимся самообладани-
ем. За чайным столом у будущей четы Григорьевых было проведено
немало часов в строительстве самим себе воздушных замков: плани-
ровалось встать на уровень или даже выше уровня «дела 2 апреля».
Место Сипягина было занято знаменитым фон Плеве. Его-то на все
лады, чуть не ежедневно, и уничтожали наши три неудачника, дохо-
дя до совершенно фантастических замыслов — огородить улицу, по
которой проезжал новый сановный диктатор, колючею проволокой.
Сам Григорьев потом на суде меланхолически признавался, что они
«занимались более чертежами, чем террором».
Но у Григорьева, кроме этого вида «крамольной» деятельности,
была еще и другая — среди офицеров-академистов, вряд ли более со-
держательная. Однако ее было достаточно для того, чтобы по огово-
ру одного из его товарищей он был арестован и привлечен за участие
в «военном заговоре». Прямого отношения к эсеровской организации
это не имело.
По рассказу самого Григорьева, он, сознавая несправедливость
обвинения в «военном заговоре», дал жандармам «честное слово
офицера» говорить о своем деле всю правду, а это и привело его к
тому, что он против своей воли, без намерения кого-либо выдавать и
предавать, должен был отвечать и на вопросы о прикосновенности к
делу 2 апреля. Он дал жандармам палец — они немедленно схватили
всю руку.
Трусевич взялся за работу. Григорьев дал ему еще одного «досто-
верного лжесвидетеля», своего знакомого по Киеву, некоего Бартош-
320 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
кина — грязного субъекта, выдававшего себя за друга Карповича и
за человека, ведущего переписку с «бабушкой». Про Карповича он
рассказывал, что был с ним вместе в Минске, знал, что тот должен
был повидать какого-то Дмитрия и видел посещение им дома, таб-
личка на подъезде которого гласила: «Химическая лаборатория Гер-
шуни». Так для следствия обрисовалось подобие возможности соеди-
нить с Гершуни даже дело о выстреле Карповича в министра Бого-
лепова, хотя известно, что дело, предпринятое Карповичем, стояло
вне связи с эсеровской партией, перед которой тогда вопрос о пере-
ходе к террору был еще открытым.
Трусевич превзошел себя. Он сумел так обработать этих «свиде-
телей», что они согласно рисовали образ Гершуни как дьявольски
ловкого соблазнителя неопытных и слабохарактерных людей, совер-
шенно овладевающего их волею посредством магической силы своего
взгляда и чарующей силы своего красноречия, чтобы толкать их на
деяния, отвергаемые их совестью в нормальном ее состоянии. Резуль-
таты жандармского дознания выглядели отлично скомпонованными
и производящими нужное впечатление. Но по закону жандармское
дознание являлось лишь введением в регулярное предварительное
следствие аппаратом министерства юстиции. Но авторам дознания
было хорошо известно, какими гнилыми нитками сшиты отдельные
элементы дознания и до чего ненадежной опорой обвинения явля-
ются сами свидетели. Тщетно направлял их Трусевич в простую, дав-
но наезженную колею полицейского трафарета. Он пошел на послед-
нее средство. В расчете на влияние Юрковской, раньше и полнее сво-
его жениха сдавшейся на полицейские внушения, он устроил между
ними ряд «очных ставок» в столь изолированной и «уютной» обста-
новке, какой мог бы позавидовать любой «дом свиданий». Но «сред-
ство» вышло хуже болезни. После годичного «одиночного заключе-
ния», как раз перед самым судом, Юрковскую пришлось отправить
в родовспомогательное заведение... Такого скандального «судебного
казуса» Плеве не ожидал... Трусевич перестарался.
Но Плеве это не смутило. То был человек решительных, простых
и быстрых решений. Он распорядился: направить дело к слушанию,
перешагнув через обязательное по закону предварительное следст-
вие. Но суд в те годы еще не совсем разучился считать себя все-таки
судом. Как выразился один из его членов, весь состав суда «ахнул
от озорства Плеве» и вернул все дело обратно — для производства
требуемого законом предварительного следствия.
Следствие затягивалось. Внезапно сам Плеве появился в Петро-
павловской крепости в дверях камеры Гершуни с вопросом: не имеет
ли он ему что-либо сказать? Но ответное «Вам?!» прозвучало так
уничтожающе-красноречиво, что всесильный министр резко повер-
нулся и вышел. Тогда за дело по его поручению принялся вице-ди-
ректор Макаров. Он пробовал договориться с Гершуни: смертный
Гершуни Григорий Андреевич (1870—1908)
321
приговор будет заранее исключен, если Гершуни подпишет призна-
ние, что он был руководителем Боевой организации, совершившей
такие-то и такие-то деяния. Гершуни ответил категорическим отка-
зом.
Когда террористическая деятельность была начата, Боевая орга-
низация была вся укомплектована. Но ни один из ее членов пока не
был ни арестован, ни потревожен. А ядро ее состояло из людей, ред-
кий из которых не проявил себя потом участием в каком-нибудь
крупном боевом акте. Здесь были: Покотилов и Швейцер, погибшие
в разное время при заряжении бомб; братья Егор и Изот Созоновы,
первый из которых позже взорвал карсту фон Плеве и уничтожил
временщика; Дора Бриллиант, участвовавшая в покушении на вели-
кого князя Сергея Александровича, и Каляев, совершивший это поку-
шение; Николай Блинов, еще под Женевой фабриковавший динамит
и пробовавший бомбы, а после погибший в Житомире при защите
евреев от погрома; Дулебов, «расстрелявший» Богдановича, и дру-
гие, кого не называю, ибо не вполне уверен, что они были действи-
тельными членами организации, а не «кандидатами» в нее только,
подобно Савинкову тех дней.
Когда мы за границею узнали об аресте Гершуни, мы трепетали
душой почти за каждого из них. Но весь этот контингент боевиков
оставался пока недосягаемым для политической полиции.
Мало того, вопрос о формировании БО как центрального боевого
органа партии Гершуни обсуждал с членами временного ЦК партии,
главное ядро которого находилось в Саратове. Кроме «бабушки» —
Брсшковской — туда входили старый народоволец Буланов, П. Крафт,
чета Ракитниковых, Серафима Клитчоглу и некоторые другие, по и
до них воротилы сыска пока так и не добрались. Их роль была рас-
крыта потом лишь агентурными сведениями, поступавшими от
Азефа.
Здесь стоит прибавить, что, по архивным документам, Азеф вел
незадолго до ареста Гершуни с Департаментом полиции целый торг
о его выдаче, выставляя в виде награды сумму в 50 тысяч рублей.
Случайный удачник, студент Розенберг перехватил у него эту воз-
можность и, не зная, кого предает, не получил за это ничего, кроме
обычных скудных иудиных сребреников.
Усилиями Труссвича все же создана была целая «Вавилонская
башня» догадок и вымыслов, выдаваемых за факты. Перед самым
судом Гершуни получил для обозрения целых семь томов материалов
дознания. Можно себе представить, сколько в них было путаной и
хаотической отсебятины!
Обвинительный акт по делу Гершуни опубликован не был. На са-
мое заседание были допущены только двое «посторонних»: мать
Арона Вейценфельда и жена Мельникова (двоих, хотя и сидевших
на скамье подсудимых, но связанных с БО лишь отдаленно); даже
2I Зака 5 № 2140
322 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидера.
перед родным братом главного обвиняемого, самого Гершуни, двери
зала суда остались закрыты...
Мы получили тогда, помню, от него коротенькое письмецо, ка-
ким-то чудом проскользнувшее сквозь жандармскую ограду. Он
оправдывался, что не последовал нашей настоятельной просьбе на
некоторое время уехать за границу: не хотел дать дурного примера
другим после того, как всегда протестовал против «бегства молодежи
заграницу». «Дорогие, незабываемые товарищи, — писал он, — как
бы мне хотелось передать вам свой последний привет и чувства бес-
предельной любви и привязанности. Много думал о вас, друзья; и не
могу вам не сказать теперь, что ваше теплое, хорошее отношение,
ваше доверие дало мне много счастливых минут. Любил вас всех и
люблю беспредельно. Много силы я черпал в близости к вам, много
черпаю теперь в воспоминаниях о вас!» Непередаваемы словами чув-
ства, с которыми мы внимали этим переполнявшим все наше сущест-
во строкам. Он пишет о «нашем доверии», давшем ему «много счаст-
ливых минут»... Да, это доверие не знало границ, оно превышало со-
бою то, которое мы питали к самим себе. Он пишет о нашем «теплом
отношении»... Не теплом, следовало бы говорить, а о прожигавшем
наши сердца насквозь. Живо помню, как изнывала и скорбела у нас
душа, когда он признав’ался: «Какая тоска и пытка говорить перед
этими равнодушными, ничего не понимающими людьми, перед этой
залой, переполненной жандармами!». Но Гершуни знал нас, издали
чувствовал, как содрогаемся мы при мысли о его положении, и спе-
шил нам на поддержку. «Знаю, что моя казнь будет для вас тяжелым
ударом, — писал он, — но верю, что для дела она не будет бесполез-
ной... Вера в это дала мне возможность выслушать спокойно смерт-
ный приговор. И в чаянии грядущих великих событий разве можно
сказать, что человеческая жизнь — слишком большая жертва? Я, по
крайней мере, считаю, что моя жизнь сложилась счастливо, и мне не
в чем упрекать судьбу...»
«Железный занавес», который должен был скрыть от общества
весь ход процесса Гершуни, не помешал нам получить о нем обстоя-
тельный отчет. В частности его я входить нс собираюсь. Отмечу
лишь один исключительно драматический момент.
Григорьев под вопросами защиты изнемогал, путался и брал на-
зад одно из своих показаний за другим. Он возымел несчастную
мысль: для придания вероподобия своему рассказу снабдить его дра-
матическими подробностями — например, как Гершуни, получив
якобы согласие Григорьева идти на покушение, на прощание поцело-
вал и перекрестил его... Тут сам председатель, заметив невольную
усмешку Гершуни, строго сказал, что еврей «крестить» не может.
Спасать положение была вызвана Юровская. Она показала, что в
свое время, войдя в комнату будущего мужа, была личной свидетель-
ницей того, как Гершуни вынудил его в одном из ночных разговоров
Гершуни Григорий Андреевич (1870---1908)
323
решиться стрелять в Победоносцева, несмотря на все попытки Гри-
горьева отговориться тем, что он этого сделать не может: у него есть
отец и мать. Гершуни потребовал от Григорьева ответа: говорил ли
он такие слова? Григорьев смущается, колеблется, признается, что не
говорил этих слов. Тогда Гершуни требует от свидетельницы «под-
робного рассказа об обстановке той ночи». Ее ответ гласил: не мо-
жет, не помнит. «Как? — ставит вопрос Гершуни. — Вы могли за-
быть роковой момент, когда узнали, что столь близкий вам человек
идет на смерть?» Тогда вскакивает Григорьев: «Прекратите травлю
свидетельницы! К чему эти вопросы? Ведь Гершуни хорошо знает,
что дело происходило не так... происходило иначе., что жена моя
первая заговорила с ним о покушении. Оставьте се! Оставьте в покое
женщину!». Но Юровская не сдается: муж ее все путает, дело было
именно так, как рассказала она...
Гершуни имел полное право быть по отношению к ней безжалост-
ным. Но жалкий призыв Григорьева — не губить женщины — оста-
новил Григория Гершуни как раз в тот момент, когда завеса, скры-
вавшая истинный характер свидания, грозила быть отдернутой. Он
удовольствуется тем, что одними своими вопросами вскрывает, чего
стоят «показания» этих двух падших существ. В своей речи он так
говорил об «оговорах предателей»: «Ни один процесс не обходится
без этой язвы: живуч Иуда. Когда люди решаются во что бы то ни
стало спасаться, они стремглав летят по наклонной плоскости; а услуж-
ливая рука жандармов и прокуроров достаточно облегчает это паде-
ние. Но они могут быть спокойны: я не буду вырывать у них соло-
минки, за которую они хватаются...».
Но на суде Гершуни ждало испытание несравненно большее, чем
отчаянные усилия жалкой четы маленьких предателей спастись пу-
тем клеветы на великое дело и его верных служителей. Он столкнул-
ся с подлинной человеческой трагедией, объективным результатом
которой было новое потрясающее предательство.
В арестантской одежде, между двух жандармов с обнаженными
шашками вошел в зал суда похожий на выходца из какого-то иного
мира... Фома Качура. Вся аудитория замерла, почувствовав, что все-
ми своими мыслями и чувствами он витает где-то далеко. Председа-
тель суда называет его имя — в ответ глубокое молчание. Председа-
тель взывает к нему снова и снова — все то же молчание. Защитники
тревожно переглядываются, и шепотом меж них проходят слова:
«психически больной». Но вот глубоко передохнув, Качура спраши-
вает: «Что?». И на предложение рассказать все, что он знает по это-
му делу, выдыхает из себя: «Я уже все сказал... разве не достаточно?
Спрашивайте...».
Фома Качура, стрелявший в палача полтавских крестьян губерна-
тора Оболенского, был широко известен в рабочих кругах юга Рос-
сии. И когда Трусевич впервые предъявил Гершуни дополнительное
324 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
обвинение в покушении на жизнь Оболенского, ссылаясь на раская-
ние и оговор Качуры, он сначала не хотел верить собственным ушам.
Пытался сам себя убедить — не жандармский ли фокус все это? Как
может быть — Качура, кумир и гордость ряда рабочих кружков, —
и черное предательство?
Только словами самого Гершуни можно передать, какой нравст-
венный ад поднялся в его душе при виде Качуры и при сознании
происшедшей катастрофы. «Мгновение — и все перед глазами по-
плыло... В мозгу поднимается что-то большое-большое, чудовищно
безобразное. Точно щупальца спрута охватывают тебя всего желез-
ными тисками и какой-то замогильный холод леденит сердце. Знаете
ли вы, что такое смертельный ужас? Вот тогда пришлось испытать
его. Ужас за человека, ужас за сложность и таинственность того, что
называется человеческой душой. Давящим призраком стоит: Качу-
ра — предатель! Ум отказывается верить, а не верить — нельзя. Бо-
лью и мукой всегда отзывается такое падение революционера... Мно-
го пришлось пережить в жизни тяжелых, давящих минут. Но таких
мучительных, таких опустошающих душу моментов не представлял
себе».
Что же произошло с Качурой? На своем собственном суде и после
суда он держал себя с безупречной твердостью. В Шлиссельбург он
прибыл еще здоровый, энергичный, казался даже веселым. Через не-
которое время потребовал для себя работы в мастерской... Но в июне
месяце происходит таинственная провокация: в одну из суббот, когда
Качура мылся в бане, в его камере обыск открыл якобы спрятанную
записку к нему от Гершуни, записку, которую тот никогда нс писал.
Сам комендант крепости явился к Качурс и провел с ним в камере
наедине целых два часа. На следующий день все повторилось, а че-
рез несколько дней явился какой-то специальный чин, по-видимому,
Трусевич. Такие встречи-свидания продолжались в течение июня и
июля. За эти два месяца Качура превратился в тень самого себя. Ни
с кем не хотел говорить, перестал работать в мастерской, отказался
от книг, не выходил на прогулки. В его камере потом нашли нацара-
панные на стенах строки: «погибло все, чему я в жизни поклонял-
ся... душа пуста, душа мрачна... о думы, думы; о надежды и жела-
нья, погибли вы...».
На суде из его показаний выплыло, что летом 1903 года Трусевич
ему показывал карточку Гершуни в ручных и ножных кандалах.
Имени Гершуни Качура вообще не знал. Про закованного в кандалы
ему сказали, что «осужденный по делу Оболенского». Этим, видимо,
и объяснялось его остолбенение, когда он увидел на скамье подсуди-
мых Гершуни и рабочего Вейценфельда, которого тоже считал уже
осужденным. Получалось, что Качура считал и Гершуни, и Вейцен-
фельда все равно погибшими, а потому и оговорил их.
Гершуни Григорий Андреевич (1870 - 1908)
325
В тех обвинительных материалах, которые, согласно закону,
были даны Гершуни на обозрение перед судом, он открыл тот тонкий
яд, которым Трусевич систематически отравлял душу Качуры, чтобы
довести его до полной моральной прострации. Это была приложен-
ная к материалам докладная записка Трусевича, содержавшая целый
букет дискредитирующих партию социалистов-революционеров и ее
Боевую организацию выдержек, главным образом, из социал-демо-
кратической литературы...
Теперь нс всякий может освоиться с мыслью о том, что даже в та-
ком серьезном, собравшем лучшие социал-демократические литера-
турные силы органе, как «Искра», могли систематически взращи-
ваться семена гнуснейшего подозрения, будто партия социалистов-
революционеров своими заявлениями и прокламациями просто «при-
страивалась к делу 2 апреля», присваивая себе честь славы Балма-
шева, «юного героя, воспитанного социал-демократическим движе-
нием»; будто ее боевые лидеры «грелись в лучах чужой славы», «ко-
зыряли мертвыми телами» и упорно продолжали все это делать,
даже «уличенные на месте» и «не омыв срама, которым себя по-
крыли», принудив, наконец, даже многотерпеливую «Искру» «на-
звать ложь и мистификацию своими словами...». Трудно ли было
Трусевичу после всего этого сфабриковать от имени Гершуни письмо
на имя Качуры, просто «сознающегося» или хотя бы «косвенно под-
тверждающего» эти постыдной памяти инсинуации, которые тогда
сходили за социалистическую «полемику», украшенную авторскими
подписями «вождей пролетариата». Как было после всего этого усто-
ять несчастному Качуре, как было ему не запечатлеть в своей камере
строк о гибели всего, чему он в жизни поклонялся, и о мрачной пус-
тоте, воцарившейся навеки в его одинокой душе?
И что было делать Гершуни, когда он натолкнулся на самом суде
на «живой труп» едва ли не помешавшегося Качуры? Даже опро-
вергать его нельзя, ибо это могло толкнуть к выдаче еще и тех, кого
он, считая находившимися на свободе, щадил. Оставалось одно:
ограничить роль свою на суде попыткой перед равнодушной и ску-
чающей аудиторией «выставить все величие нашего дела и отравить
мысль и сознание судей осознанием, кого и за что они осуждают и
казнят, заставив их потупить глаза перед отвратительными делами,
которым они служат».
Гершуни был приговорен к смертной казни. После смертного при-
говора - чего еще ждать? Для осужденного — ничего. Приготовить-
ся к смерти? Гершуни давно был к ней готов, задолго до суда, задол-
го и до ареста: он видел в ней лишь завершение выбранного им пути,
моральную победу над теми, кто физически его победили. Помило-
вание? Но помилование даром не дают, о нем сторговываются с
людьми типа Рысакова, а не с теми, в ком живет гордый и несгибае-
мый Желябовский дух. А что именно этот дух живет в Гершуни, кому
326 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
же и было лучше знать, чем тем, под чью диктовку писал военный
суд свой приговор? Но так быстро и просто вычеркнуть из жизни
этого Желябова XX столетия им было мало. Они не успели бы даже
убедить самих себя, самим почувствовать всю остроту этой победы.
Ибо Гершуни переступил бы жизненный порог в момент упоения сво-
ей моральной победой. Нет, надо было посмотреть, как он будет вы-
носить в зияющей пустоте мертвенного безмолвия беззвучную по-
ступь приближающейся костлявой гостьи...
И вот в ближайшее же утро после произнесения приговора в ка-
меру Гершуни входит вице-директор Департамента полиции — Ма-
каров. И суд, и приговор — уже позади. Что же дальше? Неужели
Гершуни и теперь во что бы то ни стало хочет довести дело до висе-
лицы? Во имя чего? Долг революционера им выполнен. Сановник
это понимает и даже уважает: это как у них — долг службы. Вот и
самый процесс им проведен так, как он считал нужным. Но какой
смысл умирать, если от этого можно избавиться простой, ничего не
значащей формальностью: несколькими строками обращения к вер-
ховной власти об изменении наказания?
Гершуни пожимает плечами: Макаров у него однажды уже был с
предложением подобного рода и получил ясный и недвусмысленный
отказ. С тех пор ничего не изменилось.
— Нет, изменилось, — настаивает сановник, — тогда дело шло о
дознании, о даче показаний, а теперь это все в прошлом. Теперь речь
идет об обращении, заявлении — назовите, как хотите; ни о припа-
дении к чьим-то стопам, ни о выражении раскаяния нет речи.
Он сам найдет слова, нс унижающие достоинства. Гершуни толь-
ко пожимает плечами. Сановник выбрасывает свой последний ко-
зырь: если он до такой степени упорно хочет оставаться сам себе
врагом, то они, стоящие на страже великого начала государственно-
сти и его правосудия, по человечеству дела в таком положении оста-
вить не могут. Будет сделана попытка вызвать его родных, его роди-
телей, имеющих право и даже обязанных сделать это ради него —
без него! Гершуни решительно запротестовал:
«Это будет значить поступать не по-человечески, жестоко, на гра-
нице самого настоящего зверства. Того, чего вам хочется, вы от меня
всё равно не добьетесь. Зачем же причинять лишние страдания без-
винным даже с вашей точки зрения людям, чья жизнь и без того
близка к последнему порогу? Если в вас не все человеческое угасло —
я готов это допустить — ваш долг один: оставить их в покое!».
И Гершуни всегда потом говорил: «Не знаю, ошибаюсь я или нет,
но мне тогда показалось, что в Макарове что-то шевельнулось. Во
всяком случае, он глухим голосом произнес: „Хорошо, пусть будет
по вашему желанию". И действительно, родных моих не трогали...
Не тревожили более и меня».
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
327
Итак, что же дальше? Счеты с жизнью кончены: остается их
обозреть. Итоговая черта проведена. Слово с делом согласовано. Пе-
ред собственным, наивысшим из всех судов — судом совести — отчет
отдан и отпущение получено. Остается оплатить по счетам. К этому
могут пригласить каждую минуту.
Но вот проходит день, другой, третий. Проходит неделя. За чем
остановка? Каждый вечер Гершуни готовится. Не к смерти, нет. Но
к худшему, чем смерть. В русской общественности долго жила жут-
кая уверенность, что псрвомартовцев всю ночь перед казнью пытали.
А что, если? Дух может быть бодр и несгибаем, но плоть человече-
ская немощна. А если даже он будет издавать нечеловеческие, жал-
кие стоны и вопли — разве это не унижение? У Гершуни была за-
прятана от самых тщательных обысков должная доза морфия. Он
уже устал проверять, все ли с нею в порядке. Или до физической
пытки хотят вымотать у него душу? Нет, этого им не удастся.
Снова идут день за днем; проходит вторая неделя, третья... По-
глядим, у кого нервы крепче! Конец третьей недели пришелся на
середину шестой недели поста: на Страстной и Святой вешать нель-
зя. Дальше нс отложат. Урочный день настает, в последний раз ос-
мотрен морфий... И действительно, вот прошла проверка, настала
мертвая крепостная тишина. Гул шагов. Шаги уверенные. Ближе,
ближе. «Сюда, Ваше Превосходительство».
Дверь камеры распахивается. За дверью толпятся жандармы.
В камеру входит начальник крепости, а следом за ним — знакомая
фигура: барон Остен-Сакен, который председательствовал на суде.
Он-то тут зачем? И такое праздничное лицо, глуповато-умиленное...
— Господин Гершуни, я привез вам высочайшую милость. Вам да-
рована жизнь.
Гершуни сухо отвечает:
— Я об этом не просил: вы это знаете.
— Да, я знаю... — произнес величественный барон и вышел.
Дверь гулко хлопает.
Но если бы кто-нибудь из сановных дирижеров судебного финала
смог в эту ночь заглянуть в одиночную камеру вдруг отброшенного
«назад в жизнь» путника в царство мертвых, он убедился бы, что от
брони бесчувственности, в которую он себя заковал, не осталось ни-
чего. Он проводил вторую ночь без сна: первой была ночь после то-
го, как в его ушах прозвучал оговор Качуры. Огневица, попеременно
бросавшая все тело в нестерпимый жар с мучительной сухостью во
рту, то в нервную дрожь с обливавшим все как будто окаменелые
члены холодным потом и с выбивавшими мелкую дрожь зубами;
общая разбитость и усталость с каким-то диким вихрем мыслей
и чувств в голове. Так отзывался его организм на новый поворот
жизни.
328 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Заживо прощаться с жизнью было нелегко. Замертво вернуться в
жизнь — еще труднее...
Не прошло и трех недель после отмены смертного приговора, как
вдруг на заключенного обрушился приказ: отнять у него все! Что —
«все»? Книги, письменные принадлежности, право переписываться с
кем бы то ни было, право иметь свидания... Удар был хорошо рас-
считан. Отобрано все, кроме гипнотизирующей мысли: отмена смерт-
ной казни есть замена ее бессрочной каторгой, из которой вынут
даже принудительный труд, потому что труд — все же есть какое-то
подобие жизни. А бессрочность есть по закону тридцать лет камен-
ного мешка, опорожненного от всякого мыслимого содержания. Как
же спастись от подстерегающей отовсюду пустоты, неумолимого раз-
рушения психики, провала разума во внутреннюю пустоту, рождаю-
щуюся из облегающей все существование пустоты внешней? Да и
есть ли, мыслима ли возможность такого спасения?
Гершуни терзал себя этим вопросом мучительно долго. И наконец
решил его одним ударом. Спасение — в одном: в беспредельной не-
нависти и гадливом презрении к победителям, тешащимся своею по-
бедой. Еще вчера он мог ставить себе призрачные вопросы: какая
сила — внешняя или внутренняя, явная или подспудная — одолела
их естественную волю к истреблению врага и принудила к отмене
смертного приговора? Отныне ему ясно: они отказались лишь от про-
стого и моментального отнятия жизни, чтобы превратить его в непре-
рывно длящееся, аптекарски развешенное на мельчайшие дозы... Но
если это так, то приобретает новый смысл борьба за спасение неуга-
симого духа. На этом фронте каждый, хотя бы самомалейший
успех, — есть постыдное поражение врага.
В этой спасительной перестройке собственной психики шли новые
недели. И вот 29 июля в монотонный быт Трубецкого бастиона про-
рвался звук пушечного салюта небывалой длины — не менее трех со-
тен выстрелов... Что это значит? На ум вдруг пришла спасительная
мысль: а вдруг это просто-напросто родился давно чаемый, давно вы-
маливаемый у Господа и Его угодников наследник престола? И Гер-
шуни потом с неподражаемым юмором рассказывал, как он, револю-
ционер, не раз ловил себя на непреодолимом желании царской семье
этого счастливого события!
И снова появился вице-директор Макаров, чтобы поздравить с
ожидавшимся на завтра переездом в Шлиссельбург. Что там будет?
Во всяком случае, что-то новое. Хоть гирше, да инше. «Радость та-
кая, точно объявили, что завтра на волю выпустят!» - отмечал
Гершуни. Но он не знал, что под этим распоряжением скрыты два
начала: одно — злое, другое — бесконечно благостное. Злое: рожде-
ние наследника означало издание манифеста с разными милостями,
но есть лишь одно место, «по закону» изъятое из милостей по мани-
фесту - это Шлиссельбург. И потому Гершуни надо было переки-
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
329
нуть в Шлиссельбург хоть днем, хоть часом ранее опубликования ма-
нифеста; и бесконечно злопамятный Плеве заранее распорядился
«порадовать» Гершуни таким переводом.
Бесконечно благостное: хотя Гершуни и отвозили в Шлиссель-
бург, спеша от действий манифеста, но отвозили уже по «посмерт-
ной» воле Плеве, ибо к тому времени дни приснопамятного времен-
щика пресеклись. Макаров мог бы это узнику сообщить и тем самым
придать своему «поздравлению» подлинный и глубочайший смысл.
Но он этого не сделал, и его «поздравление» звучало иронией.
1 сентября Гершуни покинул Трубецкой бастион Петропавлов-
ской крепости для Шлиссельбурга.
В Шлиссельбурге кроме нового, специально для народовольцев
сооруженного корпуса, была еще так называемая старая тюрьма, в
местном просторечии — «сарай». Там когда-то жил и дождался гибе-
ли Иоанн Антонович, жертва своего положения как носителя закон-
ного права на престол. Здание уже в народовольческие времена было
превращено в карцер. Обветшалое, прогнившее, насквозь пропитан-
ное сыростью и всевозможными миазмами. В крайней камере, приле-
гавшей к наружной крепостной стене, — она-то и была предназна-
чена для Гершуни — стены на аршин от пола были покрыты, словно
бархатными шпалерами, плесенью, из которой просачивалась вода.
Сажать в карцер Гершуни было не за что. Он вообще в тюрьме
карам не подвергался. Его спасал от этого огромный прирожденный
такт вместе с исходящим из него и всем импонировавшим обаянием.
Но приказ Плеве предписывал: всех новых «гостей» Шлиссельбурга
предварительно выдерживать в «старой тюрьме»...
13 сентября 1905 года комендант Шлиссельбургской крепости
явился в камеру к Гершуни. Министр, по хлопотам коменданта, раз-
решил перевести Гершуни из «чистилища» в общую тюрьму: оттуда
уже многие выпущены совсем, оставшиеся ждут своей очереди. Впе-
реди маячит Государственная дума, что-то вроде конституции и все-
общей амнистии. И на самый нескромный вопрос: «Что же, неужели
это Плеве дал конституцию?» — комендант, с видом купальщика,
бросающегося стремглав вниз головой в холодную воду, оглянув-
шись вокруг, шепчет: «Какой там Плеве, он на куски разорван бом-
бой, а тот, что бросил, здесь же сидит, в камере неподалеку... Созо-
нов его фамилия...». Еще бы Гершуни не знать Созонова — из его
собственного отбора «отряда бессмертных»! «Но как же он не каз-
нен?» — «Не те времена, батюшка», — шепчет комендант. Гершуни
закрепляет победу: «А теперь скажите, полковник, как будто и мы
на что-то пригодились?». — «Да кто же спорит? Ну, шла борьба, а
теперь признано своевременным... можете испытывать чувство удов-
летворения...»
И заключенным действительно скоро «стало видно» не только то,
что соглашался признать «своевременным» заматерелый хозяин
330 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тюрьмы-крепости, но широкие, дух захватывающие горизонты дале-
ко-далеко за всем этим... Пришла очередь выхода на волю еще остав-
шихся «стариков» времен «Народной воли». Из чистилища вскоре
перешел в общую тюрьму и Егор Созонов — и точно ярким снопом
прожектора осветилось все, что происходило и происходит в России.
Вслед за комендантом разложение охватило весь гарнизон сторожей
и жандармов. Плохо разбираясь в происходящем, они уже начали
разделяться на «правовой порядок» и на «левых». Через последних
просачивались извне все новости и через них же проходили письма
на волю. Как сейчас помню, с каким волнением я развернул одно из
таких контрабандных писем и увидел знакомый, бесконечно дорогой
почерк Гершуни. «Бабушке, Михаилу Рафаиловичу, Виктору Ми-
хайловичу и всем ближайшим друзьям!». А дальше следовал текст
замечательного письма, в котором сердечные излияния переходили в
мастерски набросанную перспективу партийного будущего, переме-
жались рядом метких соображений чисто практического свойства и
сливались с целой философией русской революции. Это письмо
мною было оглашено на первом съезде нашей партии, устроенном то-
гда на территории Финляндии (на Иматре). В нем имелись такие
горячие, как лава, строки:
«Что делается на воле, мы не знаем, — писал он. — По неясным
намекам.на фактическое положение, какие удавалось схватывать, мы
рисовали себе фантастические, дух захватывающие картины народ-
ного движения, порой пессимистически относясь к своим оптимисти-
ческим фантазиям. И, Боже мой, какими жалкими, бесцветными
оказались эти самые смелые фантазии в сравнении с действительно-
стью! Она была жгучим, ослепительно ярким снопом света, ударив-
шим в наши потемки. Точно вихрь ворвался в наш склеп и перевер-
нул все вверх дном, а сердце, точно вспугнутая птица, трепещет ра-
достно, порывисто рвется туда, наружу. Все величие момента встало
перед нами во всей своей необъятности и, сконцентрированное во
времени и пространстве, в первую минуту раздавило нас своими раз-
мерами и необъятными горизонтами...
Сбылось предсказание — последние да будут первыми. Россия
сделала гигантский скачок и сразу очутилась не только рядом с
Европой, но оказалась впереди ее. Изумительная по грандиозности
и стройности забастовка, революционность настроения, полное му-
жества и политического такта поведение пролетариата, великолеп-
ные его постановления и резолюции, сознательность и организован-
ность трудового крестьянства, готовность его биться за решение ве-
личайшей социальной проблемы — все это не может не быть чревато
сложнейшими благоприятными последствиями для всего мирового
трудового народа. И России, по-видимому, в XX веке суждено сыг-
рать роль Франции в XIX веке. Но крупнейшим счастливым резуль-
татом будет, как мне кажется, то, что России удалось миновать по-
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
331
шлый период мещанского довольства, охвативший мертвящей петлей
европейские страны, переживавшие революционный период при ме-
нее благоприятной конъюнктуре и в другой исторической эпохе. Ка-
кое счастье выпало на долю партии. Вот уж именно: сеется в униже-
нии, восстает во славе; сеется в немощи — восстает в силе. При бла-
гоприятных условиях, если только вожди окажутся на высоте своей
задачи, партия сможет занять в ближайшем будущем положение, ко-
торому позавидуют все европейские партии...».
Увы, шлиссельбургские часы жестоко отставали. И когда я, по-
лучивший письмо, оглашал его на заседании замершего в трепетном
безмолвии партийного съезда, среди нас были товарищи, лично уча-
ствовавшие на баррикадах Пресни и успевшие спастись от разгрома
московского восстания. На наших глазах шаг за шагом таяли блестя-
щие результаты первой, совершенно спонтанной, но действительно
величественной всеобщей стачки. Недружно начатая, закончилась,
не достигнув ни одного из трех выставленных политических требова-
ний, вторая забастовка, наскоро переименованная в чисто демонстра-
тивную. Неудачно, лишь перенапрягая силы пролетариата, прошла
анархо-большевистская попытка «явочного введения 8-часового ра-
бочего дня»; и хотя сильно дезорганизовав правительственный аппа-
рат, не спасла положения и всеобщая почтово-телеграфная стачка.
Пришлось поставить «ва-банк» и проиграть последнюю ставку в
третьей всеобщей стачке, перешедшей в московское вооруженное
восстание. Арест Совета рабочих депутатов, на который отвечать уже
не было сил, подвел итоги поражения.
Правда, еще не была отыграна карта политического терроризма.
Из крепостных стен, издали она выглядела небывало импозантной.
В ней револьверную пулю успел уже заменить динамит. Устранением
фон Плеве и великого князя Сергея Александровича борьба уже под-
катывалась к ступеням самого царского престола. Но мы, близко
стоящие к центральным делам партии, весьма болезненно пережива-
ли глубокую скрытую рану. Боевой организации в этот момент почти
нс существовало.
От широких надежд все мы вынуждены были надрываться в разо-
чарованиях по всему фронту. Лично мне опыт не раз говорил — и
под его диктовку я много раз проповедовал на партийных съездах,
конференциях и советах партии, что нашей всегдашней заповедью
должно быть: в эпохи общественного подъема полет своих надежд
умерять здоровым скептицизмом и, наоборот, в эпохи общественного
отлива бережно хранить в глубине своего интеллекта «неотчужден-
ный фонд» здорового оптимизма, огнеупорного по отношению ко
всем ударам судьбы и всем навеваемыми ими разочарованиям. Усво-
ить эту истину рассудком легко, но нелегко проводить ее на практи-
ке. И уж совсем недоступно было это для людей, отгороженных от
332 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
жизни и ее бурь толстыми стенами Шлиссельбургской крепостной
твердыни.
Шлиссельбург еще держался. Но его уже ждало расформирова-
ние. Значит — каменный мешок выпустит из своих недр и Гершуни.
Но если и он его не удержит, какие еще стены и замки помешают ему
вновь оказаться в наших рядах? Какая сила его остановит? Разве
только смерть. Но об этой возможности, самой страшной и самой
действительной, мы тогда думали меньше всего.
Концы с концами сходились. Помощником П. Карабчевского в
деле защиты Гершуни выступал помощник присяжного поверенного
Барт1 — имя, ничего не говорившее широкой публике. Но нам оно
говорило много: мы знали, что Барт — сын Германа Лопатина! Толь-
ко бурная жизнь Лопатина, бросавшая его без конца из края в край,
не дала ему возможности ни заранее закрепить за ним отцовское имя,
ни позднее устроить законным порядком его усыновление. Именно
от Барта мы в свое время получили и текст обвинительного акта, и
текст речи Гершуни на суде. Не могу поручиться, что перу Барта це-
ликом принадлежит и опубликованный нами образцовый по ясности
и точности отчет о ходе судебных заседаний, но, во всяком случае,
получен он был через того же Барта. А Гершуни, как только попал
в общую тюрьму, так в первую очередь заявил, что имеет передать
Герману Лопатину одно поручение от его сына. В чем оно заклю-
чалось? Сейчас память моя бессильна, а может быть, я этого не знал
и ранее. Характерно лишь одно. Кроме поручения от сына, Гершуни
имел неписаное поручение к Герману Лопатину от всех нас, от целой
партии. И он его выполнил. «Старики» уносили на волю его напут-
ственное письмо, высоко значительное по содержанию. Его я позво-
лю себе воспроизвести целиком.
«Товарищи!
Нс в традициях русских революционеров взаимные излияния
чувств. Но необычность настоящего момента, неизвестность, увидим-
ся мы или нет, обязывает нас высказать вам хоть часть того, что ска-
зать должно было бы.
Партия социалистов-революционеров считает себя духовной на-
следницей „Народной воли". Мечтой и стремлением пионеров ПСР
было вдохнуть в молодую партию тот дух революционной стойкости,
гражданского мужества и беззаветной преданности народному делу,
которыми так сильна была „Народная воля" и который покрыл ее та-
кой неувядаемой славой. Вы, последние могикане пленной, разбитой
партии. Сегодня вы, старая гвардия, отслужив все возможные и не-
возможные сроки, оставляете Шлиссельбург и передаете нам, моло-
дым солдатам молодой Партии, свое знамя.
1 Б. Г. Лопатин-Барт.
Гершуни Григорий Андреевич (1870 - 1908)
333
Помните: мы знаем, что это знамя облито кровью погибших здесь
товарищей. Мы знаем, что оно переходит к нам чистым и незапят-
нанным, что таковым же мы должны его сдать нашими преемникам,
если таковые еще, к несчастью, будут. И мы надеемся, что эта задача
окажется нам по силам.
Уходя отсюда, вы, восемь человек, уносите 203 года тюремного
заключения. Ноша чудовищная, почти невероятная. И если вы под
тяжестью се не пали, товарищи, вы честные, надежные носильщики.
Вот чувства, волнующие сегодня нас, остающихся, и тех, которые
ждут вас там за стеной этой тюрьмы.
Помните и знайте: Партия социалистов-революционеров, револю-
ционный пролетариат, крестьянство и молодежь ждут вас, как самых
дорогих, самых близких людей. Их горячие объятья, их братская
любовь и участие растопят лед, накопившийся за бесконечные годы
мучительного одиночества и с лихвой вернут вам то, без чего так
изголодалась и исхолодалась ваша душа. Отдайтесь доверчиво их
чувству: вы вполне заслужили его.
И еще вот что: пусть мысль о нас, остающихся, не омрачит вашего
настроения. Как бы ни была тяжела разлука с вами, как ни будем
мы себя чувствовать одинокими и осиротевшими, печально не столь-
ко то, что мы остаемся, сколько то, что шлиссельбуржцы остаются:
стало быть в них есть еще надобность!
Вы оставляете нам по себе хорошую память. Мы были бы рады,
если бы таковую же вы унесли о нас. Привет всем. Да не будет ка-
мень, который вы увозите от нас родным на память о Шлиссельбур-
ге, последним, да разберет народ оставшиеся камни - их много —
на память себе о том, что было некогда и чему повториться он больше
не даст! »
Как-то раз — это было в конце 1905 года — я сидел в редакции
«Сына Отечества». Мне сообщили, что меня хочет видеть недавно
освобожденный из Шлиссельбурга Г. А. Лопатин. Нет нужды гово-
рить, с каким чувством встретил я этого ветерана, о котором я так
много знал, но увидеть пришлось в первый раз. Он передал мне в
подробностях все, что «старики» вынесли из свиданий с Гершуни, и
все, что сам он просил передать нам.
«А кроме того, — сказал он, — у меня к вам есть свое особое де-
ло. Когда я был в последний раз схвачен на улице (в 1884 г.), я, как
вы, наверное, знаете, возглавлял приехавшую из-за границы для вос-
становления „Народной воли" ее временную Распорядительную ко-
миссию. В моем распоряжении был положенный на чужое имя в банк
остаток сс фондов. Я его теперь получил: вот он. А вот и расчет бан-
ка о вложенной сумме и наросших за это время процентах.
Как только передо мной и товарищами, с которыми я мог посове-
товаться, встал вопрос, куда девать эти суммы, ответ был единодуш-
ный: деньги эти по праву принадлежат партии социалистов-револю-
334 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ционсров как подлинной и бесспорной продолжательнице „Народной
воли". Сумма невелика, все масштабы вашей работы и вашего бюд-
жета бесконечно превысили масштабы наших времен. Я сдаю се в
ваши руки: это для нас вопрос принципа, никакими деньгами не из-
меряемого...»
Эту встречу я пережил как историческое событие. Я поднялся, мы
с Лопатиным обнялись и расцеловались. Мы, эсеры, были им введе-
ны формально в права исторических наследников «Народной воли».
Знаменательный момент: Шлиссельбургская крепость упраздне-
на. Последние обитатели се вывезены в Московскую пересыльную
тюрьму: это уже не народовольческие старожилы, их давно нет, а их
смена из рядов ПСР. Гадания о том, куда же их денут, вскоре кон-
чены: уже прозвучало имя, заслужившее мрачную известность, поч-
ти не уступающую Шлиссельбургу, - Акатуйская каторга.
Там и встретились все они — цвет уцелевшего боевого эсеровства:
Григорий Гершуни, Петр Карпович, Егор Созонов и ряд других бор-
цов, менее знаменитых, но не менее заслуживших честь быть олице-
творением вздымавшей Россию революционной бури. И по женской
линии: Мария Спиридонова, Анастасия Биценко, Фрума Фрумкина,
Измайлович и сколько их еще!
Но не о героическом прошлом думали они в Акатуе: все в них тя-
нулось к будущему. Будущее же концентрировалось в одной сверля-
щей мысли: побег.
Окруженная диким безлюдьем гор, Акатуйская каторжная тюрь-
ма не сулила сколько-нибудь благоприятных перспектив для массо-
вого побега. Куда деваться целой группе там, где уже через несколь-
ко часов после побега будут сторожить на всех дорогах жандармы,
полицейские и стражники, а на всем лесном бездорожье — дикие
инородцы, полные радостного упования: за поимку беглых или за
меткие выстрелы им полагается денежная награда. Но в одиночку
убежать еще, может быть, можно.
Все это взвешено неоднократно и со всех сторон единогласно ре-
шено: в первую очередь поставить побег Гершуни как самого нужно-
го человека, того, кого напряженно ждет вся действующая эсеров-
ская Россия.
Иллюзий нет ни у кого, всем ясно, до какой степени сложным
предприятием будет этот побег. Первая стадия: выбраться из самого
здания острога. Вторая: покинуть Акатуй — небольшой, прямо про-
тив тюрьмы по другую сторону от дороги поселок из разного рода
служб и из жилых домов для тюремных чиновников и стражи.
Третья: долгий и сложный путь от Акатуя до моря. И четвертая: по-
садка на судно и отъезд «за пределы досягаемости». Организация
последних двух стадий передается товарищам на воле. Там лихора-
дочно принимаются необходимые меры. На месте остается справить-
ся с трудностями внутреннего характера.
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
335
В тюрьме производилась заготовка хозяйственным способом соле-
ных огурцов, квашеной капусты и т. п. Заготовленные продукты
переносились через дорогу из тюрьмы в поселок. Тут есть достаточно
вместительный подвал, ниже подвала — другой, сводящийся, в сущ-
ности, к загроможденной всякою всячиною яме.
Тем самым назревает сам собою и план. В бочке из-под капусты
вынести кандидата на побег из стен острога в поселок. Внешне опера-
ция немудреная и к тому же примелькавшаяся. Бочку переносят но-
сильщики из самих каторжан, под строгим наблюдением восьми ка-
раульных, сдают с рук на руки, а сами уходят назад, уводя за собою
тот же караул. В поселке должен быть, разумеется, помощник.
Его дело — подготовить из нижнего подвала нечто вроде собачье-
го лаза, выводящего под стенами здания наружу. Замаскировать
вход в лаз и выход из него, в сущности, легко, единственною труд-
ностью является устройство лаза под землей и фундаментом; но он
легко поддается лому и кирке. За стеной место не особенно закрытое,
но можно улучить момент, чтобы им воспользоваться и незаметно
выйти на дорогу, идущую между тюрьмой и поселком. По ней ходят
порою случайные путники. Нет, конечно, гарантии, что тебя нс оста-
новят и нс спросят: что за человек? Но в этом уж надо положиться
на случай, личную удачу и находчивость.
Понемногу все подготовлено. Бочка тесна — с аршин в ширину и
немного более полутора в длину. Но в этом и ее достоинство — не
возбуждает больших подозрений. Будь Гершуни больше ростом и
крупнее сложением, дело оказалось бы безнадежным. Проверчены
два отверстия, полускрытые обручами: через них пойдут две резино-
вые трубки для дыхания спрятанного. Сверху, над головой, защит-
ные приспособления. Прямо на голове — железная тарелка, оберну-
тая кожей. Это на всякий случай: бывает, что от чрезмерного рвения
какой-нибудь страж ткнет в щель туповатой шашкой и поворочает ею
туда и сюда: надо, чтобы шашка скользнула, не поранив головы.
Есть еще над всем этим легкая матерчатая перегородка, на которой
держится легкий маскирующий слой капусты. Сооружение непроч-
ное, но оно и рассчитано на короткий срок. Пленному дается в руки
острый нож, чтобы взрезать покрышку над головой. Вся операция
должна быть выполнена быстро, но задохнуться в глухой клетке при
каком-нибудь осложнении можно и того быстрее. Заранее уже не-
сколько раз проделана репетиция с порожнею бочкой.
И вот наконец извне приходит весть, что снаружи подготовлен
для беглеца ряд приемных и этапных пунктов. Пора: надо пробовать
счастье. Гершуни раздевается, остается в одной рубашке и, изогнув-
шись, забирается в бочку. Тесно, душно.
В восемь с половиною часов все в порядке. Бочка поднята. Никто
особого интереса к ней не проявляет, никто не подвергает ее никаким
чрезвычайным мерам инспектирования: «Не впервой!». Вот бочка
336 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
уже в поселке, вот ос опускают в подвал. Конвоируемые солдатами
носильщики возвращаются обратно.
Ворота за ними запираются... все кругом принимает будничный
вид...
Для беглеца как раз этот момент и был критическим. Забраться в
бочку ему пришлось заранее. В подвале его должен был встретить
«свой», но вокруг входа в подвал что-то долго ходили «чужие», и
тому пришлось выждать, пока все успокоится. Но если под откры-
тым небом поступление воздуха через резиновые трубки еще кое-как
шло, в спертом воздухе подвала оно как будто почти совсем прекра-
тилось. Сколько пришлось Гершуни ждать — он уже нс отдавал себе
отчета. При всем своем терпении, силе воли и выносливости он за-
дыхался и был уже на грани обморока. Прибег к ножу, но неудачно:
через прорез потек на лицо, в нос и рот капустный сок, изо рта вы-
валились трубки. Последним отчаянным напряжением, захлебываясь
солоноватой влагой, упираясь головой в покрышку и пытаясь выпря-
миться во весь рост, Гершуни продавил наконец выход головою: едва
отдышался.
К счастью, тут подоспела обещанная помощь «своего». Гершуни
получил кое-какое «посконное» одеяние. Оставалось пролезть сквозь
узкий и тесный лаз. Добравшись до заслоненного кустом выхода из
лаза, он ждал сигнала, по которому надо было выйти на дорогу и
принять вид чернорабочего, идущего в место поглуше по своим на-
добностям. Судьба его на сей раз хранила. Так должен он добраться
до заранее приготовленной для него телеги с конной упряжкой. По-
кинув стены острога в восемь с половиною часов утра, он пустился в
путь, имея впереди почти полсуток до вечерней проверки, когда
исчезновение арестанта могло быть замечено. Не обмани, добрый
конь, выручай!
И добрый конь не обманул. Нс обманули и «пристанодержатели»
вдоль дороги. Прошло немного времени, и Гершуни, благополучно
проехав до Владивостока железной дорогой, сидел уже на палубе не-
большого парохода, который, по выполнении всех законных фор-
мальностей, выходил в открытое море. Вокруг Гершуни сидело
шесть человек: пять японских социалистов и один русский эмиг-
рант...
О предстоящем необыкновенном событии было дано знать по ка-
белю в Сан-Франциско. Оттуда телеграммой был извещен Нью-Йорк.
Русско-еврейская улица гудела, как растревоженный улей. Повсюду
шли сборы — встречать «воскресшего из мертвых». Из уст в уста
переходил текст телеграммы, полученной одним из членов эсеров-
ской организации: «Здоров и готов для дальнейшей работы. Отдых
не нужен. Григорий Гершуни».
Наконец он в Нью-Джерси. Большой паром, перевозящий через
Гудзон, представляет собой невиданное зрелище. Это — плавучий
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
337
массовый митинг. Всеобщему одушевлению нет пределов. Невольно
захваченные им, железнодорожные служащие выстраиваются в ше-
ренги, как строевые бойцы. «Что это происходит?» — спрашивают
их случайные путники. «Это приехал Великий россиянин», - слы-
шит публика ответ рядового американца. Еще Гершуни нс проронил
ни слова, а уже рожден массовый гипноз.
«От одного соприкосновения с ним все мы точно помолодели, —
рассказывал потом один из крупных местных общественников. —
Что он говорил? Важнее даже нс это, а как он говорил... как ставил
все вопросы — в упор! — как глядел в глаза...» «Да он вообще го-
ворил мало. Кажется, будто он всегда молчит, но все видит» - та-
кими и подобными отзывами обменивались видевшие его впервые
люди. Всех привлекала чрезвычайная простота его обращения. «Ни
одной фразы и пи малейшей позы...»
Лидер нью-йоркских анархистов Александр Беркман, видавший
всякие виды, сознавался: «Когда его глаза остановились на мне,
меня всего передернуло: я почувствовал, что они проникают в меня
насквозь»... А рядом пожилая дама, тщетно ища слов для выраже-
ния впечатления, произведенного на нее «великим россиянином»,
коротко и восторженно воскликнула: «Какой джентльмен!».
Но, может быть, ничем не умел он сразу захватить внимание ау-
дитории, как приемами самыми простыми и в простоте своей неот-
разимыми. Однажды при большом стечении народа, где преобладали
евреи, вместо привычно полагавшейся большой речи, красноречиво
изображающей нужды революционной борьбы и взывающей к по-
жертвованиям, он рассказал анекдот о простецс-сврсе, который все
вздыхал: «Ах, если бы его допустили к самому Богу всего на одну
коротенькую минуточку!». — «А если б тебя пропустили, что бы ты
Ему сказал?» - «А я сказал бы: разве Ты не видишь, как безвинно
страдает от всех Твой народ?» — «Ивее?» - «Совсем не все, самого
главного еще не сказано». — «А что бы ты сказал Ему самого глав-
ного?» — «А я бы сказал ему: ,,Ну!“»
«И вот, — добавил под улыбки зрителей Гершуни, — так и я вам
не раз рассказываю, какую борьбу выносит на своих плечах наше
движение, каких это ему стоит жертв, усилий и трат... А теперь мне
остается сказать вам самое главное: ,,Ну!“»
И с этими словами он протянул руку ладонью кверху... Ответом
ему был взрыв рукоплесканий и щедрых пожертвований...
Гершуни с самого начала заявил, что он посетил Америку лишь
по дороге и свободного времени нс имеет. Он отклонил план большо-
го турне по Америке. Тем не менее многие приглашали его на встре-
чи, на «сеанс» с гостями. Гершуни отвечал на это: «Я — практик,
для себя свободного времени я нс имею, но для нужд партии порабо-
тать всегда готов. Вечер-встреча будет стоить...». И он называл сум-
му в соответствии с денежными возможностями приглашавшего. Но
22 Заказ № 2146
338 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
когда его на тех же основаниях пожелало пригласить минское зем-
лячество, он отклонил всякую оплату. Минск он считал своей роди-
ной, главной и основной ареной своей деятельности. «Я, — говорил
он, — так многим ему обязан, что ради себя самого охотно посвящу
ему целый вечер...» В другой раз, совершенно неожиданно для своих
друзей, далеких от религиозности, он согласился бесплатно высту-
пить в простой еврейской синагоге и не покинул ее, пока не ответил
на все вопросы собравшихся. «Им никогда в жизни не приходилось
оказываться в положении привилегированных, пусть хоть я дам им
один такой случай...»
А однажды во время встречи слово попросила дама представи-
тельной внешности и почтенного возраста. Она сказала, что ей непо-
нятно, как это человек высокого интеллекта и гуманности мог бы
взяться за «террористические» средства борьбы и как мог бы он в та-
ком случае оправдать себя перед высшими требованиями морали.
Немного подумав, Гершуни ответил: «Прошу разрешения сначала
ответить вопросом на вопрос. А как бы поступили вы, если б в ваш
дом вломились гангстеры и стали на ваших глазах насиловать вашу
дочь?». Дама, внезапно побледнев, ответила, что такого она не мо-
жет себе даже представить. Она не знает, как бы в таком случае по-
ступила, может быть, не перенесла бы этого и покончила с собой.
Гершуни, помолчав, вновь спросил еще более значительным тоном:
«Вправе ли он заключить из ответа, что в нем-то и содержится един-
ственный совет, который у нее нашелся для русского народа, изне-
могающего под произволом коронованных гангстеров?». Кто-то ска-
зал, что приведенный пример — искусственный и маловероятный.
Но Гершуни прервал его и заявил: «Присмотритесь хотя бы к одному
из многих еврейских погромов и скажите мне, искусственен ли и не-
вероятен ли он, или же является жуткой реальностью? И что посо-
ветовали бы вы жертвам таких погромов?». — «Попросите от моего
имени у докладчика извинения, — упавшим голосом обратилась к
председателю собрания дама. — Я понимаю его». А в это время из
уст в уста переходило имя самой дамы. То была одна из авторитет-
ных деятельниц прогрессивного движения, знаменитая пацифистка и
филантропка Джейн Адамс...
В Америке у Гершуни был замечательный разговор с А. Каганом,
редактором еврейской социалистической газеты «Форвертс»: Каган,
сам бывший член народовольческого кружка в России, ребром поста-
вил перед ним вопрос: какие чувства испытывал он после успешного
совершения террористического акта?
Гершуни после продолжительного молчания поднял на А. Кагана
глаза, резко выделявшиеся на его побледневшем лице. «В это время
чувствуешь себя плохо, потому что знаешь, что участвовал в отнятии
человеческой жизни...»
Гершуни Григорий Андреевич (1870 —1908)
339
В этом был весь Гершуни. Мне вспоминается его рассказ о том,
как в Шлиссельбурге до него дошла весть об ожидаемой амнистии,
новом строе, народном представительстве и т. п. и какой это вызвало
в нем взрыв небывалой, восторженной радости. «Неужели? — спра-
шивал он себя. — И уж действительно в России можно будет жить?
Уж не нужно будет ни убивать, ни умирать за убийства? Настал уже
этот благословенный момент? Револьвер и бомба могут уже быть
оставлены там, за порогом новой жизни, как мрачное наследие мрач-
ного бесправия, как мрачное орудие защиты от дикого произвола и
насилия властных и сильных — над бесправными и слабыми». Ни-
кто радостнее его не прощался с такой политической борьбой, в ко-
торой необходимыми участниками являются револьвер, динамит и
баррикада. И для него была большим ударом суровая правда, что
царское самодержавие и не думало серьезно отказаться от террора
сверху, что оно пошло на видимость уступок, чтобы лишь получить
передышку, и что борьбе суждено возобновиться с еще большей жес-
токостью.
Оставив в Америке ряд новых друзей и заручившись их обещани-
ем не забывать дорогого ему дела, Гершуни двинулся дальше: через
Европу в бурлящую и волнующуюся Россию.
Еще не так давно, из московской пересылочной тюрьмы, он через
меня взывал к нашему общему близкому другу Михаилу Гоцу:-«До-
рогой Михаил Рафаилович, выздоравливай скорей. Вот теперь с удо-
вольствием отдал бы тебе здоровье, ибо не знаю, куда девать его».
Увы, Михаил Рафаилович не дождался его возвращения к жизни, он
сам ее покинул с жестоко обидной преждевременностью, а запаса
здоровья у самого Гершуни было не на двоих, как полагал он.
Вместо Гоца в Париже Гершуни встретил двух людей, заместив-
ших его в деле руководства созданной им Боевой организацией, —
Азефа и Савинкова. Они были не у дел, формально подав в отставку,
получив ее от Центрального Комитета и оставив Боевую организа-
цию разбитой на отдельные куски, дезориентированной и утратив-
шей былую веру в свое дело. Как это случилось? Лишь после того
как вышли (на немецком языке) воспоминания генерала Герасимова,
нам окончательно выяснилась общая картина катастрофы, постиг-
шей нашу боевую работу как раз в то самое время, когда БО по пла-
нам партии должна была довести свои атаки на царский режим до
максимальной энергии. Первая половина деятельности величайшего
из провокаторов нового времени Азефа проходила под знаком слож-
ной авантюры; в течение этой авантюры он умудрялся наносить пре-
дательские удары не только по революции, но порой и по своим
хозяевам и действовал он то с азартным риском для собственной
жизни, то с планом безопасного «выхода из игры» и сокрытия всех
следов и от охранного, и от революционного мира одинаково.
340 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Тот переломный момент истории России, которым является неза-
вершенная и сорвавшаяся революция 1905 года, был переломным
пунктом и в карьере Азефа. Его арестуют в момент, когда он, полный
животного страха, уже оборвал было работу свою в охранке; с ним
«объясняются», его снова привлекают к «работе» и ему диктуют или
сообща с ним вырабатывают новые, прочные условия заново нала-
женного «сотрудничества».
Раньше он сам по мотивам самосохранения резервировал какой-
то сектор своей деятельности, куда не должны были проникать зор-
кие очи охраны; здесь зрели его шансы двигать вперед его «рево-
люционную» карьеру. На этот раз Герасимов и Азеф сообща соби-
раются регулировать и координировать и тактику охраны, и тактику
революции.
Азеф дает гарантии предотвращения вовремя террористических
ударов по центральной власти. Герасимов берется беречь революци-
онный престиж Азефа, давая ему возможность вовремя спасать
жизнь террористов, действующих в сфере его ведения. Герасимов
для этого будет вовремя создавать неловкими действиями охраны
переполох среди участников каждого серьезного террористического
плана, давая тем самым Азефу сигнал к его «спасительному» для них
вмешательству, спешному расформированию попавшего под удар
отряда и такому «прятанью концов в воду», которое среди револю-
ционеров лишь укрепит веру в его необыкновенный конспиративный
гений. Партия же, ведущая террористическую борьбу, должна быть
понемногу и в конце концов совершенно измотана фатальным разыг-
рыванием шахматной партии между террористами и охранниками
«вничью».
С осени 1905 года дело так и шло. В 1906 году тягостный опыт
непрерывного фиаско ряда боевых предприятий подготовил такую
атмосферу безнадежности и растущего разочарования в терроре, что
Азеф пошел на решительный шаг.
Устами Савинкова, бессознательно служившего в данном случае
рупором Азефа и его полицейских вдохновителей, Центральному Ко-
митету было заявлено, что оба руководителя БО подают в отставку
и вместе с ними покидает работу весь остальной личный состав орга-
низации. Опыт-дс показал, что все недавние успехи в деле Плеве и
великого князя Сергея Александровича могли быть лишь результа-
том тактического сюрприза: с одной стороны — новой динамитной
техники, с другой — детально разработанной тактики «революцион-
ного филсрства», посредством маскировки «революционных наблю-
дателей» то в извозчиков, то в разносчиков, то в иных мирных жи-
телей. Но успехи террористических ударов куплены дорогой ценой
всестороннего ознакомления охраны с этой тактикой, бороться с ко-
торой ныне ей легче, чем противоположной стороне се усовершенст-
вовать. Поэтому впредь до создания новой и высшей технической ба-
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
341
зы, дающей возможность снова захватить аппарат самодержавия
врасплох, приходится террор приостановить.
Согласись с этим Центральный Комитет, охрана была бы надолго
обеспечена от жестоких ударов по столпам старого режима. Но ЦК
с этим не согласился и поручил одному из своих членов оспаривать
концепцию Азефа и Савинкова перед лицом специально созванного
общего собрания боевиков. Контртезисы гласили: если и признать,
что из боевой практики нужно исключить некоторые методы работы
как уже использованные, то у дела есть и другая сторона: самый
факт массового расширения всего движения делает уязвимым многие
слабые стороны охранно-полицейского механизма.
Отныне мыслимо создавать вспомогательную для боевой деятель-
ности сеть агентов, разбросанных по всем разветвлениям партийной
работы для систематического обследования всех незащищенных мест
охранного аппарата власти. Боевики слушали с растущим сочувст-
венным вниманием. Но тут Савинков и Азеф поспешили вмешаться
в беседу, чтобы категорически отвергнуть подобную «новую такти-
ку» как противоречащую принципу полного изолирования террори-
стической деятельности от общепартийной. Было ясно: их авторитет
подавляет критическую мысль рядовых боевиков.
Тогда ЦК заявил, что партии ничего не остается, как отныне рас-
сматривать людей данного состава БО как освобожденных по собст-
венному их настоянию от всяких дальнейших обязательств перед
партией в этой специальной области. Они растворяются в партии в
качестве рядовых ее членов; ЦК призывает тех из них, кто готов
работать в терроре по-новому, опираясь на более широкую, чем до-
толе, связь с массовыми организациями, столковаться между собою
и войти с ними в новые переговоры. Боевики колебались. Первона-
чально на них всех произвели подавляющее впечатление Азеф и Са-
винков, запечатлевшие тотчас же свой выход в отставку отъездом за
границу и увлекшие за собой еще кое-кого из рядовых членов; но по-
том к работе некоторые вернулись: сначала небольшая группа Вно-
ровского, а затем и более значительное ядро прежних работников во
главе со Львом Зильбербергом; к двум этим группам вскоре присое-
динилась еще группа новобранцев — юных друзей подававшего
большие надежды Карла Трауберга и небольшой кружок героиче-
ской Зинаиды Коноплянниковой, собственною рукою сразившей па-
лача московского восстания генерала Мина. В деле борьбы наступил
просвет, и за один лишь декабрь 1906 года были один за другим
устранены: один из вдохновителей крайней реакции гр. Игнатьев,
прославившийся своими репрессиями, санкт-петербургский градона-
чальник генерал фон-дер-Лауниц и ненавидимый всею либеральной
и революционной общественностью обср-палач — главный военный
прокурор Павлов.
342 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
И Азефу, надеявшемуся, что он заслужил у власти себе почетный
отдых, пришлось вновь «вернуться к делам». Без его надзирающего
за всем глаза сам Герасимов ни за что ручаться перед царем более не
мог.
Таков был общий фон событий, когда, пролетев метеором по Аме-
рике и собрав мимоходом для партии значительную сумму денег,
Гершуни появился в Европе, где застал в полном разгаре начатые
еще при нем поиски новой технической базы для террористической
борьбы.
Эти поиски особенно усердно производились инженером Бухало,
которого партия субсидировала еще под контролем Гоца и Натансо-
на. Бухало пытался сконструировать летательный аппарат нового ти-
па: теперь бы мы отнесли его к разряду геликоптеров, и следователь-
но, он далеко опередил технику своего времени; отсюда и вытекали
некоторые трудности осуществления, требовавшие времени и денеж-
ных средств. Взять их из регулярного бюджета партии было риско-
ванно в виду проблематичности конечного результата; поэтому было
прибсгнуто к специальному сбору: 3000 рублей пожертвовал
М. О. Цетлин, 1000 — Д. Гав ронский, а главная сумма в 10 000 —
15 000 тысяч рублей поступила от сына богатого сибиряка социали-
ста-революционера Доенина.
Своим волевым и практическим умом Гершуни сразу решил, что
если все это и пригодится, то не ему, а разве что его преемникам по
Боевой организации. Все сомнения в прежних методах работы его
сознанию ничего не говорили, он видел в них просто результат вы-
званной рядом неудач ослабленности воли руководителей БО. Но
сейчас ему было некогда обсудить с Азефом и Савинковым вопрос о
выходе из кризиса. Сейчас Гершуни нужно было спешить, чтобы по-
спеть на февральский (1907 г.) съезд партии в Таммерфорсе.
Как будто заново переживаю я тот незабываемый момент, когда
перед массой партийных делегатов, съехавшихся в Таммерфорс со
всех краев России, председатель съезда неожиданно — если не для
всех, то почти для всех — заявил, что он предоставляет слово вне
очереди новоприбывшему «товарищу Капустину». Не успело обе-
жать все ряды шелестящим шепотом имя, как он уже стоял на трибу-
не и начал свою речь. От охватившего его волнения Гершуни сначала
почти не мог говорить; и весь зал волновался вместе с ним. Но вот
он овладел собой — и перед всеми уже был настоящий, прирожден-
ный трибун. Сила его слова властно концентрировала внимание все-
го собрания в направлении живого потока его стремительной мысли;
она развертывалась, захватывала в свое русло и несла с собою не-
удержимо и неотвратимо. Одна революционная перспектива сменя-
лась другою, и все полнее осмысливалась их связь с основной нашей
программной и тактической «перспективой перспектив», из которой
так и сквозит и светит сам объективный разум вещей...
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
343
Я не собираюсь, да за отсутствием документов и не смог бы, ци-
тировать его речь. Я передам лишь те основные мотивы, которые
вдохновляли и особенно сильно врезались в память.
«Я знаю: все вы, находящиеся передо мной, — продумавшие свой
жизненный путь социалисты-революционеры. Это значит, что за
свою правду вы умеете честно умирать. Но теперь внутренне русское
и общемировое положение до такой степени сложно и ответственно,
что повелительная задача наша — уметь умирать не только честно,
но, главное, умно, и не столько умирать, сколько жить — жить, что-
бы согласно со своею высшею правдою творить.
Я знаю: вы далеки от мысли опираться лишь на самих себя. Вы
дорожите связью с массой, или, как у нас теперь выражаются, с пе-
риферией. Но кто эта периферия? Это ближайшая сочувственная
среда, в которой и при помощи которой живут наши комитеты. В них,
под вечными обвалами арестов, сменяясь, упорно отстаивают непре-
рывность своего существования десятки испытанных товарищей.
Они непосредственно опираются на сотни активных работников; те,
в свою очередь, доводят до вашего слуха голоса и настроения тысяч
и тысяч.
Это немало. Но пока в ваших рядах к этому сводится весь или
почти весь „массовый элемент" вашей силы, вы — жертвы самооб-
мана и ваши попытки „опираться на массы" не могут идти дальше
случайностей политической лотереи, в которой риск проиграть выше
шансов выиграть...
Пока вы были слабы, вы были подвижниками подспудной пропо-
веди идей свободы и социализма. По мере вашего усиления росло
ваше дерзание. Теперь пришла пора мыслить по-иному. Пока вы
были слабы, от того или иного употребления вами энергии вашей за-
висело очень, очень мало. По мере вашего усиления от этого в теку-
щей жизни зависит все больше и больше. Растут все благие послед-
ствия умелого проведения вами вашей тактики, но растут и все роко-
вые последствия каждой из ваших ошибок. Растет, одним словом,
мера вашей ответственности за. все и доброе и злое, что в России со-
вершается, — вследствие ли энергического вмешательства вашего,
или вследствие ослабления и недостаточности этого вмешательства.
И вот почему всестороннее взвешивание всего, что вы собираетесь
предпринять, а с ним и меткость ваших решений — теперь обязатель-
нее, чем когда-либо.
Вы привыкли — я охотно скажу иначе, что мы привыкли, —
в ближайших соседях наших справа видеть наших врагов и конку-
рентов. Кадеты были привычной „головой турка", на которой каж-
дый охочий прохожий мог испробовать силу своих бицепсов. Теперь
обстановка усложнилась. Усложнилась настолько, что надеюсь ни-
сколько вас не шокировать, отметив великую истину данного момен-
344 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
та: кадеты нам не враги и нам не опасны. Наоборот, это мы им враги,
и враги опасные...
Вам говорят, что сейчас все идеи вышли на улицу. Что лишь в
первоначальную эпоху своего вхождения в мир они могут соблюдать
почти монашескую аскетическую суровость, бескомпромиссность,
„чистоту риз“. Вам говорят, что все мерки отныне должны быть сни-
жены, что романтика должна уступить место реалистической прозе
жизни. Но эти речи, как покатая плоскость: раз вступив на нес, ни-
когда не знаешь, куда докатишься и сумеешь ли вовремя остановить-
ся там, где это найдешь необходимым. Конечно, практические по-
следствия ваших действий и громкозвучная ударность лозунгов, их
выражающих, становятся много важнее, чем своеобразная эстетика
непримиримой позы. Но все это относится только ко внешности.
Внутренняя же природа вещей остается та же: главная, всепобеж-
дающая сила революции — в ее высокой моральной чистоте, а не в
ловкости маневрирования и нс в безупречности мелочной калькуля-
ции...
Перед вами — если нс нынче, то завтра — откроются все соблаз-
ны открытой арены соревнования политических партий. Это сорев-
нование затягивает. Из подчиненного средства оно легко превраща-
ется в самоцель. Тем более что эпоха подпольного бытия невольно
прививает людям сектантскую узость, нетерпимость, болезненную
страсть к самоизоляции. Вот почему я нс устану повторять: не жа-
лейте только сил на достижение взаимно скорейшего объединения в
одну российскую социалистическую партию.
Как это ни трудно, постарайтесь забыть все тяжелое, безобразное,
лежащее преградой по пути к объединению, все личные отношения —
ведь теперь социал-демократия находится уже в руках нс отдельных
лиц, а части организованного пролетариата, к здравому смыслу и
гражданскому долгу которого вы можете и даже обязаны в ближай-
шем будущем апеллировать. Имея все это в виду, вы, конечно, буде-
те прилагать все старания не обострять настоящих отношений и в по-
лемике будете по-прежнему побеждать не ухарством, а благородст-
вом. Пусть по-прежнему останется распределение сил на наиболее
чуткие, морально чистые элементы, с одной стороны, и неразборчиво
самовлюбленные, враждующие направо и налево — с другой. И то-
гда победа обеспечена за вами».
В словах Гершуни звучали какие-то новые струны, необычные в
повседневной партийной литературе. Редко кто оставался нечувстви-
тельным к звучащей в них покоряющей внутренней правде. Но нс все
в них находило одинаково сочувственный отклик. Немалочисленны-
ми были и критические голоса. Прежде всего они раздались из среды
скептиков. Тот самый Степан Слетов, который когда-то после встре-
чи с Гершуни во время поездки по России давал о нем отзыв, стоя-
щий на границе восторженности, на сей раз не вышел из обычного
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)
345
для него состояния грустной иронии. «Певец зимой погоды лет-
ней»,  отозвался он о его речи. Среди молодежи поднялась было
тревога по поводу отзывов Гершуни о кадетах. А зараженные духом
максимализма прямо говорили: «Не тот стал Гершуни!».
Все это, конечно, было сплошным недоразумением. Тот страх пе-
ред разгоном Думы, который вскоре овладел кадетами, сразу заста-
вил Гершуни обрушиться на их тактику с всею силою свежего, цель-
ного, поистине юного темперамента. Но он судил их нс с чуждой
им - социалистической или революционной - точки зрения, а лишь
с их же собственных принципов; он спрашивал самим заглавием ста-
тьи своей: имеют ли право наши конституционалисты продолжать
называть себя конституционалистами. Большинство же нападок на
кадетов как на «изменников народному делу» он отвергал: изменить
можно лишь тому, на верность кому или чему клялся, а потому и ка-
детов можно упрекать лишь в неверности не нашим, а лишь их соб-
ственным принципам. Никакою слабостью по отношению к русскому
«кадетизму» Гершуни не страдал. Тут просто его «шлиссельбургские
часы» фатально отставали...
Точно так же отставали они и еще в одном пункте, в котором мы,
партийные «центровики», всем сердцем, всеми мыслями и всем разу-
мом были единодушно на стороне Гершуни. То был вопрос о единст-
ве социалистического движения в России. Принцип, за который, не-
смотря ни на что, он призывал нас держаться до конца, был сам по
себе безупречно правилен. Но нам нс было дано продвинуться по
указанному им пути ни на один шаг, ни на одну йоту. Тут все мы
остались «певцами зимой погоды летней». История уже протоптала
прямо противоположное направление пути. Нс к универсальному со-
циалистическому объединению вел он, а к еще большему разъедине-
нию, жертвою которого должна была стать и сама социал-демокра-
тическая партия. Одна часть се обречена была на уничтожение дру-
гою частью, которой, со своей стороны, предстояла роль подножия
диктаторской власти, перерождающейся в еще большую тираниче-
скую власть — тоталитарную. А в фатальные 1930-е годы сопер-
ничать с нею в деле истребления всякой свободы и всех несогласно
мыслящих могли лишь столь же тоталитарные власти — нацистская
и фашистская.
Пока все это выяснялось, Гершуни с мужеством отчаяния и с жа-
ждой странника в пустыне погружался в волны взбаламученного
моря партийной жизни. Все это и в собственной душе его порою
отражалось водоворотом мыслей, которого он не показывал другим,
пока сам в нем не разберется и с ним не справится. Один лишь раз
на моей памяти прорвалось наружу происходившее в нем духовное
смятение: на преддумской партийной конференции, где он вдруг со-
знался перед собранием, что тщетно ищет в своем разуме доста-
точных аргументов для отвержения аграрного и фабричного террора,
346 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
раз признан террор политический; его удерживает лишь какое-то бо-
лее повелительное, чем формальная логика, внутреннее чутье. Собра-
ние тогда взволновалось и впервые обнаружило признаки беспред-
метного недоуменного неодобрения, а мне впервые пришлось всту-
пить с Гершуни в открытый публичный спор. Наши отношения с ним
были, к счастью моему, слишком хороши, чтобы заострить этот спор
до конфликта. К тому же с тою же трогательною искренностью, с ка-
кою Гершуни поведал, как на исповеди, партийной общественности
о непримиримых противоречиях собственной мысли, он от них отре-
шился, взяв назад многие аргументы и примкнув к закончившему
этот спор общему решению. Было радостно видеть, как быстро умел
он наверстать упущенное в Шлиссельбургском застенке время, как
легко преодолевал он множество новых проблем, порожденных услож-
нившейся партийною жизнью, и как часто исключительно счастливая
интуиция — признак громадного природного чутья — прямиком вела
его к решениям, выстраданным партийною мыслью после долгих
исканий и горького опыта.
К моменту возврата Гершуни в наши ряды все мы были в великой
тревоге от общего явления, которое я тогда обозначил именем «рас-
пыления революции». Тенденции аграрного и фабричного террориз-
ма были лишь его частными проявлениями. Сюда же относилась мас-
совая тяга к так называемым казенным и частным экспроприациям,
попытки обложения местного населения чем-то вроде принудитель-
ной дани на революцию, внедрения во весь его быт насильственно-
сти, вплоть до мелких убийств городовых, стражников, казаков и,
наконец, полной неразборчивости по отношению к судьбам посторон-
них лиц, на которых ежедневно отзывались ожесточенные схватки
сил реакции с силами революции.
Гершуни от революции требовал того же, чего гуманные люди
требуют от полководцев. Избегать ненужных жертв, щадить побеж-
денных, уважать интересы и жизнь нейтральных. Он с энтузиазмом
отнесся к поступку Каляева, который, выйдя с бомбой против вели-
кого князя Сергея Александровича, отступил, увидев рядом с вели-
ким князем его жену и детей.
Он, как до него Михаил Гоц, восстал против тактики максимали-
стов, взорвавших дачу премьер-министра П. А. Столыпина, когда
она была полна посторонних людей, ждавших приема для ходатай-
ства за близких, в том числе и пострадавших от репрессий власти.
Неудивительно, что он на том же партийном съезде вместе с «бабуш-
кой» решительно выступил против тактики экспроприации. Для него
неприемлема была сама идея наполнять партийную кассу деньгами,
запачканными кровью. О лучшем союзнике в деле борьбы с распы-
лением революции нельзя было и мечтать.
Не случайно в Боевой организации Гершуни были установлены
два руководящих принципа. Во-первых, кандидатов в организацию
Гершуни Григорий Андреевич (1870— 1908)
347
предварительно всячески отговаривать от вступления на этот роковой
путь, уступая лишь ничем не преодолимой решимости. И во-вторых,
безусловно отказывать тем, кто ищет боевой работы из-за легкого от-
ношения к ценностям человеческой жизни. Степень позволительно-
сти выступления с оружием в руках Гершуни предлагал измерять ве-
личиною естественного, природного сопротивления, которая преодо-
левается идущим по этому пути. «Жертвенность, а не безоглядное
удальство и не легкодумнос молодечество может отпереть человеку
двери в БО», — не раз повторял Гершуни.
После съезда Гершуни вновь вернулся к вопросу о кризисе Бое-
вой организации. На этот раз Азеф во всем поддерживал Гершуни.
Но у Гершуни выросла новая тяжкая забота: он узнал, что на имя
Азефа пало темное пятно слухов. Гершуни не ждал проку ни от ка-
ких разбирательств; ничего, кроме разглашения партийных секре-
тов, они не дадут. Есть только одно простое, честное и радикальное
средство.
Он, Гершуни, вместе с Азефом, доверие к которому у него было
безгранично, возьмет на себя большое дело, то есть «царское» дело.
Или оно им удастся, и тогда все слухи сами собой умрут; или оба па
этом деле погибнут — и тогда, каким бы уроном ни была эта двойная
гибель для партии, все же имя ее будет очищено от кошмарного «на-
вета», который, как он успел убедиться, тяжкой гирей висит на пси-
хике бойцов террора. Азеф не только с ним нс спорил, но пытался
преодолеть й упорство Савинкова, заставив и его пересмотреть
огульное осуждение всей «прежней тактики».
Но Савинков, гордый и самолюбивый, упорствовал и раздражал-
ся. Гершуни совсем на нем поставил крест, придя к выводу, что это
человек, ставший для партии «отрезанным ломтем» и в политиче-
ском, и в морально-психологическом смысле. Человек высоких тре-
бований, предъявляемых к личной жизни революционера, Гершуни
не прощал Савинкову многих черт личной избалованности. Он счи-
тал, что Савинкова с успехом заменит Петр Карпович, которого он
знал и ценил и с которым особенно сблизился в Шлиссельбурге.
Гершуни жил, сговаривался с Азефом, готовился работать вместе
с ним. И когда провокационным порядком начальник Петербургско-
го охранного отделения генерал Герасимов подстроил мнимое дело о
цареубийстве — «репетицию процесса о заговоре», как окрестила его
защита, — Гершуни написал в тогдашнем центральном органе пар-
тии «Знамени труда» слова, звучавшие объявлением войны: «Да, это
была лишь репетиция. Настоящий процесс еще впереди. Сегодня не-
сколько товарищей погибнут за дело, которого они не делали. Да по-
служит им утешением, что вслед за ними пойдут бойцы, на долю ко-
торых выпадет счастье делать это дело!». Это было его торжествен-
ным обетом. В нем скрывалось принятие даже неудачи — только бы
не бездействие?
348 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Гершуни тогда не знал, да так и нс узнал, что жалкий студент
Розенберг только случайно опередил другую, готовившуюся для него
погибель — ее собирался сладить и об ее оплате уже сторговывался
с Департаментом полиции тот самый человек, ради спасения имени
которого он был готов сейчас отдать свою жизнь. Тогда Азеф опо-
здал. Теперь упущенная возможность снова шла ему в руки... Но и
в этот раз у Азефа оказался мощный соревнователь, вырвавший у
предателя его добычу. Имя этого соревнователя — смертельный нс-
дуг.
Гершуни его не видел. Вернее, нс признавал, нс хотел знать и ви-
деть. Обманывал сам себя. Создавал себе иллюзию полноты сил и
неодолимого здоровья, «нс нуждающегося ни в каком отдыхе». Дер-
жался же весь этот самообман исключительно на чудодейственном,
сверхчеловеческом нервном подъеме.
Из расспросов по поводу ухудшения его здоровья оказалось, что
путешествие в бочке оказалось для Гершуни настоящей катастрофой.
Едва в ней нс задохнувшись, полуодетый, насквозь промоченный ка-
пустным рассолом, то весь дрожа от сибирского мороза, то весь пы-
лая от «огневицы», он выдержал свое «путешествие» каким-то
чудом... И когда, наконец, все мытарства кончились, у него неожи-
данно началась страшная реакция. Он явно таял: упадок сил, высо-
кое давление крови, сердцебиение, высокая температура и т. п. Фин-
ляндские врачи теряли голову — симптомы неведомой болезни ста-
новились все тревожнее. Были приняты экстренные меры: его отпра-
вили за границу, в славившуюся своими медицинскими знаменито-
стями Швейцарию. Гершуни едва согласился на это, и то лишь при
условии, что уезжает на самое короткое время: набраться сил и спеш-
но вернуться — на арену ожидающей его настоящей борьбы. А отту-
да нас как громом поразила страшная весть: Гершуни в госпитале!
У Гершуни несомненная, со страшной быстротой прогрессирующая
саркома легких!
Я нс знаю, какие слова могли бы передать ту бесконечную скорбь,
тот холодный ужас, которые охватили всех нас, когда мы узнали,
что поставленный врачами диагноз означает смертный приговор.
Смертный приговор человеку, чей уход из жизни оставляет в нашем
мире пустоту, заполнить которую нечем и некем.
Гершуни умер в цюрихском госпитале, после тяжелой агонии,
в ночь с 16 на 17 марта 1908 года.
Говоря о смерти М. Р. Гоца, Григорий Гершуни пророчески про-
изнес все, что переживали мы после его собственной смерти: «Тя-
жесть утраты была так сильна, боль так жгуча, что этой смерти не-
вольно избегали касаться, как избегают касаться свежей кровото-
чащей раны».
м
JL ’ Лихаил Гоц, как мы видели,
МИНОР
ОСИП
СОЛОМОНОВИЧ
но происхождению своему принадле-
жал к кругам промышленно-коммерче-
ской аристократии еврейства. Ближай-
ший его друг, Осип Соломонович
Минор, принадлежал тоже к кругам
еврейской аристократии, но совершен-
но другого рода — аристократии ин-
теллектуальной, что тогда означало
прежде всего синагогальной.
В самом деле, отец его, Соломон
(Залкинд) Минор, родом из Виленгци-
ны, не знал в жизни иного назначения,
кроме изучения, толкования и внедре-
ния в умы своих соотечественников
глубин иудаизма. Он был, однако, да-
лек от консервативного догматизма и
традиционализма. Все его личные свя-
зи тянулись к течению «маскилим», то
есть друзей нового просвещения.
Родившись в 1826 году, он уже
12 лет от роду поставил редкий ре-
корд самостоятельных упражнений в
штудировании и толковании диалекти-
ческих загадок Талмуда. Ему удалось
поступить в новооткрытое виленское
раввинское училище, бывшее люби-
мым детищем «маскилим». Окончил
он его в составе первого же выпуска, и
окончил так, что был оставлен при нем
на кафедре Талмуда. Через шесть лет
минской общине удается устроить пе-
реход его на ту же кафедру в Минск.
Одаренный чрезвычайно живым
умственным темпераментом, Минор-
350 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
отец успевает с успехом поработать в совершенно новой тогда облас-
ти: над документами по истории еврейства Западного края. В то же
время он проявляет себя и блестящим синагогальным проповедником
и на русском языке. В 1869 году он удостаивается приглашения в
раввины со стороны самой значительной и важной из еврейских
общин — московской. Когда я просматривал вышедшие последова-
тельно, один за другим (1875, 1877, 1889 гг.) три выпуска его речей,
я живо чувствовал, как захватывающе должен был в свое время дей-
ствовать его ораторский темперамент, соединенный с богатой образ-
ностью речи и стремительностью его диалектики. Все эти речи при-
надлежат к той счастливой и блестящей полосе его московской жиз-
ни и деятельности, которая протекала под генерал-губернаторством
князя Долгорукова - сторонника принципов строгой администра-
тивной закономерности по отношению к иудаизму и еврейству.
Но этот личный успех Минора имел и свою изнанку. Быть сина-
гогальным оратором в столице значило, конечно, по необходимости
откликаться и на все торжественные события в жизни особ, принад-
лежащих к царской фамилии. С этою щекотливою обязанностью Ми-
нор умел справляться с большим тактом. Далекий от льстивости и
низкопоклонства, он умел соблюдать чувство достоинства, опираю-
щееся на веру в правоту своего дела; он искал для еврейства не жа-
лости и милосердия, но признания исторических заслуг иудаизма
перед человечеством и соответственного к нему уважения. Основным
же образцом для своей тактики он избрал заветную, с его точки зре-
ния, историческую традицию еврейства, в силу которой оно даже в
худшие времена египетского пленения не прибегало ни к сопротив-
лению властям, ни к восстаниям, ни к объединению с внешними вра-
гами Египта, но свою неизменную лояльность к фараонам соблюдало
до конца.
Лев Толстой, как раз в это время занятый своею проповедью
«непротивления злу насилием», разглядел в проповеди Минора эле-
менты родства со своим собственным учением и охотно избрал его в
руководители по изучению как древнееврейского языка, так и учения
Талмуда.
Но на беду Минора-отца, ему пришлось пережить и проверку сво-
его «еврейского толстовства» на практике, на собственном жизнен-
ном опыте. В начале 90-х годов прежняя, сравнительно умеренная
царская политика по отношению к евреям претерпела сильный крен
направо, к религиозной и расовой нетерпимости. В Москве это ска-
залось особенно после замены на посту главы «первопрестольной»
прежнего сторонника «правомерных» приемов управления князя
Долгорукова отъявленным антисемитом, «дядей царевым» великим
князем Сергеем Александровичем.
Новая эра в Москве была открыта внезапным массовым выдворе-
нием из Москвы около 20 тысяч евреев-ремесленников. После этой
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)
351
«чистки» в кругах сплотившейся вокруг великого князя антисемит-
ской камарильи приобрел популярность лозунг, что «в православной
Москве нет и не может быть места еврейской синагоге».
Началась и травля раввина. Так, Минору издевательски было
объявлено, что в записи еврейских рождений и других актов граж-
данского состояния он не имеет права пользоваться библейским клас-
сическим начертанием еврейских имен вместо «популярных», то есть
вульгарно-уличных кличек: Мошка, Ицка, Пешка и т. п. Но особен-
но сложные подкопы и подсиживания были пущены в ход против си-
нагоги, для которой стараниями Минора было возведено собственное
здание. Хотя оно строилось по утвержденным губернским правлением
чертежам, после окончания постройки вдруг было замечено «соблаз-
нительное» сходство между древнегреческим стилем синагогальной
архитектуры, с куполом и щитом Давида, и христианскими храмами.
Купол было поведено снести, но и после этого губернское правление
не было удовлетворено и требовало все новых и новых перестроек.
Тем временем кончился срок контракта по прежнему, наемному по-
мещению для синагоги: экстренно приходилось просить приема у
обер-полицмейстера Власовского ради разрешения перенести в новое
здание, все еще перестраиваемое, свитки Торы. Власовский устное
разрешение нехотя дал, но после имел бесстыдство от него отпереть-
ся, и перенесение Торы оказалось поступком самовольным. Старая
синагога была закрыта, а новая под знаком вопроса. Минор пытался
добыть разрешение перенести исполнение некоторых треб хотя бы в
частную молельню С. С. Полякова; на это последовал категориче-
ский отказ под тем предлогом, что разрешение на ее открытие в свое
время было дано под условием сохранения за ней строго приватного,
чисто семейного характера. Минор пытался получить право занять
синагогальный дом хотя бы какими-нибудь благотворительными
учреждениями, но натыкался или на отказ, или на разрешение, но
под условием нового приспособления здания к специальным особен-
ностям данного учреждения, то есть к новым бесконечным пере-
стройкам, никогда не удовлетворявшим растущей требовательности
губернского правления...
Общину, раввина и синагогу явно задались целью «доехать не
мытьем, так катаньем». Дело дошло до того, что в ответ на проект
поместить в нововыстроенном здании давно существующую москов-
скую еврейскую ремесленную школу новый министр народного про-
свещения, печальной памяти Боголепов, потребовал предварительно-
го предъявления документов, доказывающих законность существова-
ния самой этой школы, на том основании, что даже самая маленькая
торговая лавочка должна иметь торговый патент. В этом заколдован-
ном кругу община возбудила ходатайства о перезалоге здания, о до-
полнительной залоговой сумме и о продаже части здания. По всем
этим пунктам она получила беспощадный отказ. Наконец наскучив
352 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
этой мелочной и придирчивой системой саботажа, власти решили по-
кончить дело одним ударом: было объявлено, что в Москве еврей-
ская синагога за ненадобностью упраздняется. Община, приняв во
внимание безнадежность создавшегося положения, решила подчи-
ниться судьбе и отказалась выступать даже в самой невинной форме
за сохранение синагоги. Тогда Минор-отец дрожащим от волнения
голосом, но бесстрашно заявил: «Хотя бы и все отступились, я один
этой старческой рукой подпишу это пугающее многих прошение».
И подписал. Ответ на это был таков, какого нс ждали даже и самые
мрачные пессимисты. Он состоял в «Высочайшем» повелении: «Мо-
сковского раввина Минора отрешить от должности и выслать из Мо-
сквы в черту оседлости с воспрещением навсегда жить в местах вне
этой черты...».
Соломон Минор имел двух сыновей. Старший, Лазарь, родив-
шийся в 1855 году в Вильно, унаследовал исследовательские склон-
ности и дарования отца, младший, Осип, — его горячие обществен-
ные человеколюбивые склонности, исключавшие всякое примирение
с неправдой и несправедливостью.
Старший, кончив с золотой медалью четвертый курс медицинско-
го факультета, вопреки обычаю, при университете оставлен нс был,
и даже баллотировка его в 1909 году в экстраординарные профессора
кончилась, в угоду антисемитским проискам, объявлением баллоти-
ровки недействительной. Один из ближайший учеников Шарко, рабо-
тавший у ряда выдающихся западноевропейских ученых, автор более
130 научных работ, создатель европейского журнала «Die Ergcbnissc
dcr Neurologic» и один из редакторов русского «Журнала невропато-
логии и психиатрии» должен был довольствоваться положением при-
ват-доцента по нервным болезням в Московском университете и пре-
подавателем на Высших женских курсах...
Младший его несколько годами, родившийся в знаменательный
год освобождения крестьян (1861 г.) Осип Минор избрал себе дру-
гую долю. Ни в еврейско-национальном разночтении толстовства, ни
в нейтрализме чистого неврологического исследования его мятежная
душа нс нашла себе успокоения. Он пошел дорогою народовольчест-
ва. Последовательно продолжая идти по этому направлению, всту-
пил в партию социалистов-революционеров и этой партии был вер-
ным до конца.
О. С. Минор вышел на политическую арену поистине в фаталь-
ные годы. Только что на глазах взволнованной страны и изумленного
внешнего мира произошел небывалый в летописях истории поединок
грозного и таинственного Исполнительного Комитета партии «На-
родной воли» с самодержавием. Исполнительный Комитет пригово-
рил к смерти царя Александра II, начавшего свое царствие так назы-
ваемой «эпохой великих реформ», но не затруднившегося изменить
духу этой первой поры своей жизни и удариться в самую черную и
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)
333
разнузданную реакцию, как только оказалось, что продолжение
прежнего курса неизбежно связано с умалением прерогатив короны.
И никакие силы не могли спасти приговоренного от его участи. Одно
покушение следовало за другим, пока бомба Гриневицкого не поло-
жила конец существованию владыки ста миллионов подданных.
«Народная воля» достигла апогея своей мощи. Но «азефовщина» тех
дней — небезызвестная «дегаевщина» — раковой опухолью вгнезди-
лась в организм партии и быстро вела его к смерти. Подобно мощному
валу, со страшною силою ударившему о гранитный мол самодержа-
вия, но отраженному его массивом и разбившемуся на каскад обесси-
ленных струй и брызг, разбилась, раздробилась, разлетелась вдребез-
ги «Народная воля». Все попытки восстановить центральное руково-
дство и наладить работу на местах были тщетными. Провал следовал
за провалом.
В октябре 1883 года в Москве происходили массовые аресты уча-
щейся молодежи. Охранкою был ликвидирован и тот кружок моло-
дых народовольцев, в котором состояли Михаил Гоц и Осип Минор.
У последнего было найдено несколько экземпляров нелегальных га-
зет, а у одного из его товарищей — немного шрифта и части само-
дельного печатного станка. Никаких существенных данных о при-
надлежности к серьезным революционным делам не оказалось, что
неудивительно: речь шла о зеленой молодежи, которая только-толь-
ко «входила в движение». После двух месяцев тюрьмы, в феврале
1884 года, О. С. Минор был выпущен под «особый надзор полиции»
впредь до окончания дела. В октябре дело окончилось. Для Минора
оно кончилось высылкой под гласный надзор полиции в Тулу.
Тула была крупным рабочим центром и славилась нс только зна-
менитыми самоварами, но и своими оружейными и патронными за-
водами. Само собою разумеется, что ссылка в такой город могла
только означать дальнейшее вовлечение Минора в поток революци-
онного движения. Молодой Минор участвует в организации рабочих
кружков культурно-просветительского характера и скоро открывает,
что для роли учителя сам он еще недостаточно учился. Результатом
является поступление в Ярославский юридический лицей.
В Ярославле Минор сразу же попадает в тесную, сплоченную сре-
ду студентов-народовольцев, ведущих пропаганду на местных заво-
дах и среди офицеров местного гарнизона. И естественный результат
не заставляет себя долго ждать: июль 1885 года застает его уже в
Ярославской губернской тюрьме. На этот раз ему приходится вы-
держать два с половиною года предварительного заключения. Време-
на наступали жестокие. «Народная воля» была окончательно разби-
та, и торжествующая реакция могла вымещать свои прежние страхи
на побежденных. «Из нашего кружка, — рассказывал Осип Соломо-
нович, — попало в руки жандармов пятнадцать человек, из них поч-
ти половина была вычеркнута из жизни. Один пытался сброситься с
23 Заказ № 2146
354 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
лестницы, а потом уморил себя голодом, другие шестеро сошли с
ума. Подумайте только! Да, сухая гильотина и тогда умела-таки
работать. И как меня судьба спасла — сам толком нс знаю... Стоял
„у последней черты". Инстинкт надоумил: потребовал, чтобы меня
поместили с кем-нибудь вдвоем, иначе, говорю, с ума могу сойти.
К счастью, согласились. Только это меня и спасло. И все-таки, попав
в Бутырки, в общую камеру, я почувствовал себя так дико, что от-
вечал невпопад, а то и вовсе молчал — суток трос промолчал, произ-
ведя на товарищей впечатление, что у меня в голове „не все дома".
И только уж потом понемногу отошел, опамятовался...»
Горячий, темпераментный, увлекающийся и жизнерадостный юно-
ша, едва прикоснувшийся губами к чаше жизни, испробовал жесто-
кость и когтистость ее тяжелых лап. Он сразу «посерьезнел», и между
бровями его пролегла ранняя страдальческая складка. Его портрет
из Бутырской тюрьмы в мае 1888 года, перед отправкой в ссылку,
рисует нам высокого, худощавого, несколько узкоплечего брюнета,
выглядевшего старше своих лет, с высоким лбом, гладкой, откинутой
назад прической, в очках, притемняющих задумчивые, грустные гла-
за, с пышными черными бородой и усами, с общим видом скорее при-
ват-доцента, чем революционера и человека действия. И какие же,
в сущности, действия могли быть поставлены ему в счет? Прокурор
Муравьев, в ответ на вопросы отца Минора о сыне, ответил коротко:
«Десять лет ссылки в Средне-Колымск — за вредное влияние на мо-
лодежь»...
Революционер, видавший на своем веку виды, знавший, что такое
борьба, в тюрьме бывает обычно спокоен и сдержан. Но молодежь,
которая только мечтала о борьбе, только рвалась к ней в мыслях, не-
избежно именно тюрьму-то и пробует дерзновенно превратить в свою
первую арену борьбы и, очертя голову, хватается за всякий повод к
конфликту. Минор и его товарищи не могли не явиться живой иллю-
страцией этой истины. До них докатились слухи, что с шедшими в
ссылку в предыдущих партиях обращались грубо, что были случаи
избиения и всяческих издевательств. И как только им было объявле-
но, что в Сибирь они пойдут не все вместе, а разделенные на пар-
тии — буря разразилась. Вся сила, весь порыв неудовлетворенной в
жизни и приглушенной в заключении жажды активности, жажды
борьбы были вложены в бурный и безоглядный протест, в попытку
во что бы ни стало добиться отмены этого распоряжения. Как ни
странно, но протест возымел действие: власти, переждав месяца три,
отправили всех в Сибирь без разделения на партии.
Моральная сила, оказалось, может пересилить силу физическую.
Беззащитная молодежь победила своих победителей. Но это была
роковая по своим последствиям победа. Она псрсисполнила юных
ссыльных такой верой в себя, таким моральным зарядом молодой
непримиримости и несгибаемого упорства, которая потом, в сибир-
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)
355
ской глуши, где каждая мелкая полицейская сошка чувствует себя
маленьким самодержцем, где административное самодурство являет-
ся высшим законом, должна была неминуемо кончиться для них жес-
точайшей трагедией.
Еще в Томске, где после побега с пути одной из заключенных их
всех заперли на замок в камеру и оставили без еды, без питья и даже
без традиционной «параши», они вызвали страшный переполох сре-
ди начальства, высадив двери камеры самодельным тараном. Сошло:
нсслыханность такого поведения вызвала растерянность власти и за-
ставила сс пойти на уступки. Но это было в последний раз. Чем даль-
ше углублялась эта партия в Сибирь, тем угрюмее, тем злее стано-
вился конвой, тем чаще щелкали затворы ружей и курки револьве-
ров, — а пройти пешком до Иркутска надо было две с половиною
тысячи верст.
Измученные люди сумели еще после этого выдержать три тысячи
верст путешествия на телегах по ужасающим подобиям дорог во вре-
мя осенней распутицы вплоть до Якутска. Тут надеялись перезимо-
вать, чтобы весной осилить новый трехтысячный путь — от Якутска
до Срсднс-Колымска, по местам бездорожным и почти безлюдным.
И вдруг — известие, что всех будут гнать туда зимой, несмотря
на отсутствие теплой одежды! Да ведь это верная смерть для ослаб-
ленных, часто уже серьезно больных людей! Но если смерть, то
пусть уж будет не безмолвная, а смерть на открытом, героическом
протесте! И коллективный протест начался. Люди поклялись сопро-
тивляться, чего бы это ни стоило — поклялись, уже зная, что губер-
натор Осташкин и полицмейстер Олссов рассвирепели от одной вес-
ти о дерзкой попытке противоречить их распоряжениям, что местной
команде розданы боевые патроны и что солдат усиленно потчуют
двойными порциями водки. Так произошел знаменитый якутский
расстрел. А затем жертв расстрела, избитых, раненых, судили. Кро-
ме тех, кто успел умереть от ран...
И всех приговорили к смертной казни через повешение. Но в от-
ношении всех осужденных, кроме трех, которым вменялся в вину не-
посредственный вооруженный отпор действиям военной силы, суд
ходатайствовал о смягчении их участи — для одних до четырсхлет-
ней, для других до двадцатилстнсй, для третьих до пожизненной ка-
торги.
О. С. Минор попал в «пожизненные»...
Приговор и его выполнение — повешение трех, причем тяжело
раненного Коган-Бернштейна принесли вешать на носилках, — да-
вил тяжелым грузом на психику уже измученных всем пережитым
людей. Одну из женщин наутро вынули из петли.
А там — отправка в Вилюйск. В очерке своих воспоминаний
О. С. Минор характеризует сс условия одним ужасающим в своем
немом красноречии фактом. «У одной из заключенных, А. Н. Шех-
356 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тер, — рассказывает Осип Соломонович, — в Якутской тюрьме ро-
дился ребенок. Тщетно мать просила об отсрочке до более теплого
времени своей отправки в Вилюйск. Ес отправили с грудным двухме-
сячным ребенком на руках в таких условиях, что до приезда на пер-
вую же станцию ребенок у нее на руках замерз». И — такова сдер-
жанность повествователя — только близкие Минору люди знали,
что Шсхтср — девичья фамилия его жены, могли догадаться, что в
рассказе о замерзшей девочке речь шла о первой дочери самого
О. С. Минора...
Казалось, все эти люди были обречены. Их ждала сначала знаме-
нитая Вилюйская тюрьма, которая когда-то, в 1863 году, была по-
строена для Н. Г. Чернышевского, а после освобождения его и забро-
шенных туда же двух польских повстанцев пустовала. Потом их
перевели в «образцовую» Акатуйскую тюрьму в Забайкалье, где за-
давались целью совершенно смешать политических с уголовными и
заставить первых равняться по последним. Каторжный труд в шахте
под режимом знаменитого в тюремных летописях «Шестиглазого»,
описан в «Мирс отверженных» Мельшиным-Якубовичем, с которым
вместе пришлось отбывать каторгу Минору.
Тут и должен был кончить Минор свои дни. Но приговоры цар-
ских судов нередко кассировались высшею инстанцией — историей.
Так случилось и на сей раз. За границей история «якутской бойни»
не переставала волновать общественное мнение, в английском парла-
менте правительству был даже сделан запрос о зверствах в русских
тюрьмах. И вот начались жертвам «якутской бойни» послабления.
Даже бессрочным при коронации Николая II был дан срок в 20 лет,
с переходом через первые 8 лет в вольную команду, а еще через
6 лет - на поселение. Особое положение «политических» также
было признано. Еще через несколько лет весь процесс «якутян» был
пересмотрен и 20 лет каторги заменены 10 годами ссылки.
Так в августе 1898 года Минор, как и другие «вечные каторжа-
не», смог опять пересечь Уральский хребет, отделяющий Сибирь от
России. Всем им предстояло прожить четыре года под надзором по-
лиции, без права въезда в столицы.
Пунктом, где О. С. Минору пришлось отбывать гласный надзор,
было Вильно. Приезд туда О. С. Минора был для города событием.
Как остановившиеся часы, пружина которых опять заведена, начи-
нают двигать своими стрелками как раз с того места, на котором
остановились, так и О. С. Минор с почти юношескою горячностью
искал общения с местными «живыми силами»: с интеллигенцией,
с учащимися, с рабочими. Все наблюдавшие его в то время едино-
гласно отмечают, как тянуло его к молодежи и до какой степени мо-
лодежь тянулась к нему.
О. С. Минор уже заканчивал четвертый десяток лет своей жизни,
но живость и экспансивность он сохранил чисто юношескую. Все
Минор Осип Соломонович ( 1861 - 1932)
357
роднило с ним молодежь: нс только его замечательная, подкупающая
внимательность к любому прибегавшему к нему юноше, не только не-
исчерпаемая доброта, не только подкупающая простота обращения,
но еще и какое-то сходство в умонастроении, далеком от всякого дог-
матического успокоения, какой-то молодой незаконченности и бро-
жении его мнений. О. С. Минор вместе с молодежью чего-то искал,
что-то внезапно открывал, с жаром неофита увлекался, перехваты-
вал через край, возвращался назад, страдал от противоречий, от нс-
сведенности концов с концами, возмущенно отрекался сегодня от то-
го, во что едва нс уверовал вчера, шумел, волновался, ликовал или
отчаивался, но прежде всего жил, жил и жил всеми нервами, всеми
фибрами своего существа...
Полиция между тем глядела в оба. Беспокойный и неугомонный
темперамент О. С. Минора нс давал ей спать. Первое появление
О. С. Минора в Вильно надолго нс затянулось. Всего какой-то год
начальство терпело его здесь.
Доканчивать срок своего гласного надзора ему пришлось в глухом
провинциальном Слуцке.
Но вот срок надзора кончился. Минор попадает в Кишинев.
Опять начинается «живая жизнь», по образцу Вильно, и опять на-
стораживаются полицейские ищейки. Но Минор уже нс ждет нового
вмешательства их в свою судьбу. Заметив, что почва под ногами ста-
новится горячей, он переправляется через границу.
В Кишиневе до него уже доходили вести о новых революционных
формациях с обновленной идеологией, переработанной программой
и приспособленной к изменившимся условиям тактикой. Минор не
считал себя человеком, призванным самостоятельно вырешить и для
себя, и для других все эти вопросы — жизнь, бросавшая его то в
тюрьмы, то в ссылки, помешала ему приобрести необходимую для
этого теоретическую подготовку, да и по натуре своей он мснсс всего
подходил на идеолога-систематизатора. И он чувствовал потребность
побывать там, в одном из заграничных эмигрантских центров, где
вокруг печатных органов естественно создаются настоящие интеллек-
туальные лаборатории, в которых вырабатываются новые идейно-
теоретические сплавы. К тому же он знал, что в наиболее родствен-
ной ему по духу «эсеровской» духовной лаборатории самое активное
участие принимает его сверстник и ближайший товарищ по воле,
тюрьме и ссылке — Михаил Рафаилович Гоц.
В конце 1902 года Осип Соломонович Минор приехал в Берлин.
Свидание с Гоцем, знакомство с Гершуни и Азефом. Летом 1903 года
он переехал в Женеву, где сразу попал на съезд Аграрно-социали-
стической лиги и на учредительное совещание заграничной организа-
ции партии социалистов-революционеров. Он вошел в обе организа-
ции и с головой ушел в работу. Его душевный склад и темперамент
боевого популяризатора и пропагандиста определяет и его место в
358 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
организации: главное редакторство в боевом организационном орга-
не «Народное дело».1 Но кроме того он непосредственно участвует и
в административно-организационной работе, входя сначала по назна-
чению, а потом по избранию в состав Заграничного комитета партии.
Однако помимо этого официального места О. С. Минора в организа-
ции быстро определяется и другое.
Его дом становится естественным центром идейной и политиче-
ской жизни всей тянущейся в сторону партии заграничной учащейся
молодежи. Сюда тянутся, как говорится, «зайти на огонек», погреть-
ся физически и морально. На столе всегда самовар, а нередко и что-
нибудь посущественней. Хозяин вечно с кем-нибудь возится: одному
надо помочь найти работу, другому — квартиру, третьему — просто
помочь найти самого себя. «Наша молодежь с Осипом Соломонови-
чем во главе» — эта шутливая фраза вошла тогда в пословицу.
Массивная, апостольская фигура Минора и маленькая, слабая
фигурка его жены, Анастасии Наумовны, производили впечатление
и по внешним, и по внутренним качествам впечатление одновременно
и необыкновенного контраста, и такой же гармонии. Он — горячий
и порывистый, нс знающий порой меры, легко выходящий из равно-
весия и начинающий бушевать; она — кроткая, тихая, уравновешен-
но-спокойная, вся светящаяся ровным теплым светом неисчерпаемой
доброты. Трудно было поверить, что на долю этой старающейся ос-
таться незамеченной хрупкой женщины выпало столько испытаний,
что хватило бы на добрый десяток сгибающихся под их бременем.
Все, впрочем, знали, что под напускной суровой внешностью и гус-
тыми нависшими бровями Осипа Соломоновича прятался товарище-
ски участливый взгляд, а густые усы и борода ветхозаветного проро-
ка плохо скрывали улыбку радушия. Е. Е. Лазарев метко говорил
про чету Миноров: «Всюду в окружающей среде установилось такое
мнение, что, когда Осип Соломонович кричит и ругается, — это
хороший признак, потому что с людьми, которых он нс уважает, он
предпочитает меньше говорить и объясняться с ними избегает». Вот
почему и молодежь, в чем-нибудь провинившись, нс сетовала на то,
что Осип Соломонович внезапно из заботливейшего опекуна превра-
щался в громовержца; во-первых, это было ненадолго, ибо тучи бы-
стро развеивались и опять ласкало синее небо, а во-вторых, громы
его были нс громами сверху вниз взирающего олимпийца, а разрядом
недовольства старшего брата.
У О. С. Минора была особая бессознательная педагогическая сис-
тема — оказывать юным, еще нс сложившимся натурам авансом не-
ограниченный моральный кредит; система, заставлявшая лучших
1 «Народное дело» — популярное издание партии социалистов-революционеров.
Выходило в 1902 — 1904 гг., первый номер вышел в форме газеты, последующие но-
мера выходили в виде сборников.
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)
359
юношей и девушек чувствовать обязанность оправдать его и доби-
ваться максимума напряжения своих духовных сил. Что же касается
до злоупотреблявших этим кредитом, то им нс помогала никакая сис-
тема.
Тем нс менее случавшиеся разногласия с молодежью тяжелее всех
нас отражались на Миноре. Молодежи скопилось за границей нема-
ло, а в Женеве особенно много. Вскоре из нес выделился кружок,
человек в 20 25, преимущественно рабочих из Западного края, осо-
бенно из Белостока, совершенно эмансипировавшихся от всякого
влияния Осипа Соломоновича и постепенно совсем отдалившихся от
него. Кружок скоро приобрел и своих лидеров. Это были: Евгений
Лозинский (Устинов), претендовавший впоследствии на то, что он
совершенно независимо от Махайского изобрел теорию непримири-
мого классового антагонизма рабочих с интеллигенцией как моно-
польной обладательницей «умственного капитала»; семинарист Тро-
ицкий, впоследствии ставший, под псевдонимом Таг-ина,2 одним из
литературных лидеров «максимализма»; и ученик земледельческого
училища М. И. Соколов, прославившийся через несколько лет, под
кличкою «Медведь», участием в Московском восстании и организа-
цией знаменитого взрыва Столыпинской дачи на Аптекарском остро-
ве. Группа эта, посвященная Лозинским в теорию расцветавшего тогда
во Франции «анархо-синдикализма», увлекалась «максималистской»
перспективой захвата в момент революции всех фабрик и заводов
для передачи их в руки рабочих, а лучшим средством приблизить
революцию считала «экспроприации» и экономический (аграрный и
фабричный) террор.
Часть этой молодежи группировалась вокруг «бабушки»
(Е. К. Брешко-Брсшковской). Она тогда нс особенно задумывалась
над конкретными формами, в которых эта горячая молодежь пред-
ставляла себе выявление революционной энергии. Ей нравилась сс
бурнопламснность, ей улыбалась идея поехать в Россию во главе
двух-трех десятков юных сподвижников, которые жаждут рассы-
паться по деревням и фабрикам, чтобы «подымать народ». Что каса-
ется до методов борьбы, то чего заранее о них гадать и спорить, их
подскажет сама жизнь, говорила она. Но вот «бабушке» пришлось
уехать на кампанию пропаганды в Америку, а без нее эта молодежь,
что называется, окончательно отбилась от рук и закусила удила.
В женевской группе у нес оказалось большинство в несколько голо-
сов, и она его реализовала, проведя резолюцию в духе своих лозун-
гов; эта резолюция была тотчас же отпечатана отдельным листком и
почта понесла ее во все края России.
Согласно этой резолюции, «на обязанности боевых дружин в де-
ревне должны лежать организация и осуществление на местах аграр-
2 Псевдоним А. Г. Троицкого.
360 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ного и политического террора, в целях устрашения и дезорганизации
всех непосредственных представителей и агентов современных гос-
подствующих классов». Резолюция требовала, чтобы партия решила:
1) «немедленно, сейчас же приступить к организации с этой целью
возможно большего числа боевых дружин» и 2) «заполнить всю
деревенскую Русь листками и прокламациями, призывающими сами
крестьянские массы к повсеместной организации таких дружин».
И т. д., и т. д.
«Мы хотим, чтобы движение приняло такую форму, как в Ирлан-
дии, — говорил Лозинский. — Но мы не надеемся здесь исключи-
тельно на силы партии... Мы думаем, что нельзя все возлагать на
нас. Поднять деревню своими агитаторами мы не можем физически;
единственное, что мы можем, - это оказать идейное влияние на
борьбу крестьянства...» «Мы можем только наводнить деревню лис-
товками, брошюрами об экономической борьбе и об аграрном терро-
ре». «Партия нс может регламентировать работу крестьянских орга-
низаций. Контроль здесь невозможен и вреден».
Как сейчас помню, как разволновался из-за этого О. С Минор.
Иные из нас нс разделяли его тревог. Очень печально, конечно, гово-
рили «флегматики», что впервые в нашей среде произошло что-то
вроде деления на «отцов» и «детей», что вся аргументация более
опытных и теоретически более подготовленных людей отскакивала
как от стенки горох от специфической «настроенности» компактной
группы партийного молодняка.
И все же нечего воспринимать это слишком трагически. Если
даже они сохранят свой заряд до возвращения в Россию, так ведь на
местах они столкнутся с людьми, вооруженными известным опытом,
которые их одернут... Но Минор только еще пуще волновался: «Этот
толстокожий оптимизм надо бросить. На местах они чаще всего най-
дут пустое место после очередного разгрома, полтора человека с
печатью комитета, и обработают их или отодвинут в сторону и сами
завладеют печатью и наделают таких дел, что потом нс будешь знать
куда деваться.
А во-вторых, их резолюция опережает их приезд, ее уже везде
читают, — она ведь без именных подписей, это просто резолюция
женевской группы партии, а в России все знают, что в Женеве и Гоц,
и Волховской, и Шишко, и Чернов, — и вот увидите, еще примут это
за наше общее мнение, авторитет имен заставит смолкнуть сомнения,
и кто будет в этом виноват, если нс мы? Нет, этого так оставить нель-
зя, нам надо составить контррезолюцию и так же широко ее повсюду
распространить и всеми нашими подписями снабдить, чтобы никаких
недоразумений и быть не могло. Вы там как хотите, а я нс желаю,
чтобы обо мне думали, будто я на старости лет в „красном петухе"
обрел разрешение всех задач революции. Если вы так тяжелы на
подъем, так я один составлю особое мнение и подпишу его и буду
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)
361
рассылать — чтобы не чувствовать на своей совести потакательства
такому вот революционному упроститсльству и вспышкопускательст-
ву!».
Осип Соломонович растолкал-таки всех, вплоть до самых хладно-
кровных, заставил меня засесть и составить обстоятельный проект
резолюции, заставил нас собраться и обсудить подробно ее редак-
цию — и вот, благодаря ему, появился документ, имеющий сущест-
венное значение для будущего историка партии — «резолюция о ра-
боте в деревне и об аграрном терроре» за 16 подписями. Тут были
подписи и наших «стариков» — Волховского, Бохановской, Добро-
вольской, Минора и его жены (Шишко и Гоца по болезни нс было в
Женеве, Лазарев жил в Кларанс), и «середняков» — кроме меня и
моей жены дали свои имена Билит, позднее раненный при взрыве на-
шей лаборатории, Севастьянова, погибшая позднее в России на тер-
рористическом акте, и другие.
А еще через некоторое время, когда наши аграрники-максимали-
сты разъехались по России и выпустили прокламацию с призывом
«бей помещиков, бей кулаков, бей становых, бей исправников, уряд-
ников, бей их всех крепче!», Осип Соломонович предъявил этот до-
кумент всем, приговаривая: «Ну, что, далеко мы уехали бы с нашей
терпимостью и хладнокровием? Как вы это назовете? Революцио-
неров нашим именем воспитывают в народе или просто красных по
громщиков?». И приходилось сознаться, что в настороженности Ми-
нора оказалось больше политического разума, чем в уравновешенно-
сти многих его товарищей.
В чем заключалась сущность нашей резолюции? Она решительно
отвергала включение аграрного террора в число средств партийной
борьбы и рисовала целый стройный «план кампании» в деревне. Вот
этот план: «Мелкие деревенские организации, а равно и деревенские
агитаторы-одиночки должны быть объединены в союзы, охватываю-
щие возможно большие по пространству районы; должны быть по-
ставлены в связь с городскими организациями для обеспечения одно-
временности действий; должны подготовить крестьянство своей мест-
ности к участию в общем одновременном движении и к расширению
его в своем районе». Необходимо «повсеместное выставление кресть-
янами однородных требований, в духе нашей программы-минимум,
и поддержание их всесторонним бойкотом помещиков и отказом от
исполнения правительственных требований и распоряжений; сюда в
особенности входит отказ от дачи рекрутов, запасных и от платежа
податей.
Такой всесторонний бойкот вызовет, конечно, попытки сломить
сопротивление крестьян репрессивными мерами. На такие репрес-
сивные, насильственные меры необходим отпор также силой; подго-
товить и осуществлять такой отпор есть дело крестьянских организа-
ций, выступающих в этом случае в качестве боевых дружин. В под-
362 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ходящий момент такой отпор из ряда партизанских актов может
превратиться в ряд массовых сопротивлений властям и, наконец, в
частное или общее восстание, поддерживающее соответственное дви-
жение в городах или поддержанное им. Поскольку партийным ло-
зунгом этого движения должно быть завоевание земли, оно должно
состоять не в захвате определенных участков в руки определенных
лиц или даже мелких групп, а в уничтожении границ и межей част-
ного владения, в объявлении земли общей собственностью, в требо-
вании общей, уравнительной и повсеместной разверстки ее для поль-
зования трудящихся».
В период своего наибольшего подъема, в 1905—1906 годах, кре-
стьянское движение пошло именно по этой дороге. Целесообразность
и жизненность данного «плана кампании» была подтверждена рево-
люционным опытом. Вехи для крестьянского движения были постав-
лены верно. По этим вехам оно пошло в момент высшего напряжения
своих сил, и, только разбившись о гранитный мол вооруженной пра-
вительственной власти, волны народного моря расплескались, раз-
брызгались в отдельных проявлениях аграрного террора и экспро-
приаторства, партизанства «лесных братьев», «лбовцев» и т. п. То,
что сторонники аграрного террора считали программою подъема дви-
жения, оказалось программою его упадка. То, в чем они видели сред-
ство победы, оказалось симптомом и результатом поражения.
По приезде из Америки в духе нашей резолюции написала статью
Е. К. Брешковская, именем которой много злоупотребляли во время
се отсутствия многие сторонники аграрного террора. Какие же круп-
ные «теоретические и практические силы» стали на сторону нового
течения? Среди участников этого «течения», кроме молодежи, мож-
но назвать только князя Д. Хилкова, бывшего толстовца, который
одно время, по закону реакции, круто повернул к признанию всех
видов насильственной борьбы. В начале этой своей «левизны» он
вступил, под влиянием Л. Э. Шишко, в партию социалистов-револю-
ционеров, но впоследствии, с наступлением эпохи «свобод», стуше-
вался и покинул революционное поприще. Когда наступила контрре-
волюция, он и формально заявил о своем выходе из партии.
Аграрный террор не был включен партией в ее программу; против
него высказались и съезд Аграрно-социалистической лиги, и первый
съезд заграничной организации, и некоторые областные съезды в
России. ЦК предоставил сторонникам «нового течения» полную сво-
боду отстаивать свои взгляды внутри партии. Но он требовал, чтобы,
пока партия нс изменила своего отношения к аграрному террору, ни-
кто нс переходил от слов к делу и нс бросал аграрно-террористиче-
ских призывов и лозунгов в крестьянскую массу. Это было элемен-
тарное требование дисциплины. Кто нс хотел или нс мог ему подчи-
ниться, тому оставался один путь — уйти из партии.
Минор Осип Соломонович ( 1861 — 1932)
363
Так и шла наша внутренняя жизнь, ознаменованная глубокою
внутреннею спайкой, но нс без естественных в делах человеческих
шероховатостей и трений. Так дожили мы до первой большой побс
ды, точнее говоря, до полупобеды — до Манифеста 17 октября
1905 года.
Как сейчас помню, с какою безудержностью и порывистой одно-
сторонностью отозвался на него О. С. Минор. Он первоначально и
слышать не хотел ничего о том, что мы вплотную подошли к какому-
то грандиозному историческому рубежу. «Весь манифест, — горя-
чился и волновался он, — есть не что иное, как одна грандиозная по
чудовищности провокация. Победить революцию не удалось, теперь
революцию в обоих се разветвлениях — загранично-эмигрантской и
русской подпольной — хотят вытянуть наружу, на поверхность;
посредством коварной временной легализации расшифровать, изло-
вить и уничтожить. Больше ничего. Поддаваться на эту удочку нс
следует, надо нс двигаться с места и продолжать нашу нынешнюю
жизнь и работу так, как будто ровно ничего нс произошло и ровно
ничего не изменилось...» Эти страстные речи политической проверки
не выдержали, да, может быть, они и не имели бы места, если бы
кое-кто из присутствующих, особенно Азеф, не выказали готовность
принять манифест за конец революционной борьбы, за совершенно
надежную и прочную базу дальнейшего мирного, эволюционного
развития обещанной конституции. Чтобы выправить согнутую палку,
иногда целесообразно перегнуть ее в противоположную сторону.
А это и была специальность нашего, всегда склонного увлекаться и
в этом увлечении переходить границы, Осипа Соломоновича...
Партия, разумеется, совершенно перестроилась, все находившие-
ся в се распоряжении свободные силы были переброшены в Россию,
за границей почти все было переведено «на консервацию». В России
началось стремительным темпом издание книг и газет, были исполь-
зованы наряду с нелегальными все легальные и полулегальные воз-
можности. Впрочем, граница между легальным и нелегальным в это
время стиралась - революция «явочным порядком» захватывала
себе права, никакими законами нс гарантированные, но используе-
мые в силу растерянности властей. Большинство членов Центрально-
го Комитета и их ближайших помощников, однако, имели преду-
смотрительность нс легализоваться, не жить под своими именами и
быть всегда готовыми в любой момент «нырнуть» в подполье — это
их спасло при том полицейском погроме, который начался, как толь-
ко правительство опомнилось и собралось с силами.
После лондонской общепартийной конференции и еще до разо-
блачения Азефа Центральный Комитет решил приступить к последо-
вательному восстановлению главнейших областных организаций,
из которых состояла партия. В первую очередь было поставлено По-
364 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
волжье, потому что оно всегда играло основную роль в жизни пар-
тии, но и потому, что в эмиграции скопилось десятка полтора надеж-
ных товарищей, для которых Поволжье было родиной, во всех горо-
дах Поволжья имелись связи и, отправившись спевшейся группой,
могли рассчитывать немедленно же поставить на ноги работу «по
всей линии фронта».
Везде, где среди молодежи назревало какое-нибудь живое дело,
О. С. Минор оказывался тут как тут. В итоге Минор оказался во гла-
ве группы, вел от ее имени переговоры с ЦК о се переброске в Рос-
сию, передал просьбу группы отпустить его с нею и сам присоеди-
нился к ее ходатайству. После долгих споров в Центральном Коми-
тете было вынесено положительное решение, и О. С. Минор был
назначен уполномоченным ЦК по Поволжской области, с правом
распоряжаться и всеми личными силами спевшейся за границей
группы.
Это было героическое безумие. Но вся жизнь русского револю-
ционера того времени нередко сводилась к цепи таких героических
безумий. Это ехала группа обреченных. Во-первых, в курсе всего
предприятия был Азеф. Во-вторых, в состав группы успела войти
уличенная впоследствии секретная сотрудница охранного отделения
Татьяна Цейтлин.
Минор сам рассказывал о своем драматическом прощальном сви-
дании с Азефом накануне отъезда. После беседы о том, что делать
Азефу ввиду «клеветнических» обвинений Бурцева, причем Азеф
«говорил с надрывом, почти со слезами на глазах», — они вдвоем
засиделись в кафе до часу ночи, причем Азеф «с печатью страдания
на лице» все время уговаривал Минора нс ехать в Россию, ибо его
там наверное изловят и повесят. Минор даже рассмеялся и ответил
ему так, как и должен был ответить «солдат революции»:
— Не тебе, Иван, говорить об этом. Сколько раз ты рисковал
жизнью и никогда не останавливался перед опасностью. Когда-ни-
будь это неизбежно должно произойти. Нет, вопрос решен. Завтра я
еду. Напрасно уговаривать.
Азеф пошел провожать Минора до его квартиры, «всю дорогу
продолжал то же безнадежное дело, стоя у дверей, держа Минора за
руку, чуть не умоляя нс ехать, — и в конце концов расцеловал его и
быстро ушел». Вспоминая об этом полтора десятка лет спустя, Ми-
нор мог найти этой сцене лишь одно объяснение: «В звсрс-человекс
на минутку человек подавил зверя...». Кто знает?
О. С. Минор благополучно перебрался через границу и в конце
декабря прибыл в Саратов. Там он узнал, что предательство Азефа,
в которое долго нс верилось, окончательно доказано и уже опублико-
вано Центральным Комитетом. Это был для него оглушительный
удар. Но машина уже работала. Ранее его приехавшие товарищи
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)
365
успели связаться с местными людьми, и обычный механизм неле-
гальной работы уже был пущен в ход. Опять все то же: организация
областного съезда, областного комитета, постановки областной типо-
графии, областного печатного органа. А 2 января 1909 года массовые
аресты смели все это стройное здание, и Минор оказался в одной из
самых ужасных тюрем того времени — Саратовской тюрьме.
Одно дело — сесть в тюрьму в обычное, тихое время, когда даже
и на тюрьме почиет благодать патриархального спокойствия и лени.
Или сесть в тюрьму во время апогея подъема движения, когда
власть становится или кажется непрочной, когда дыхание свободы
пробивается через все щели и скважины, когда сами тюремщики
втайне подумывают, нс лучше ли «перестраховаться» и кос в чем
угождать сегодняшним побежденным, которые завтра могут оказать-
ся победителями.
И совсем другое дело — попасть в тюрьму в момент безнадежного
разгрома и упадка движения. Только что восторжествовавшая реак-
ция мстит за пережитые моменты неуверенности в завтрашнем дне.
Чем выше вздымалась волна освободительного движения, чтобы за-
тем упасть, тем более искажен неутолимой злобой маниакальный лик
реакции. Минор уже раз испробовал это в Якутске. Второй раз при-
шлось ему это пережить в Саратове: и Саратов в иных отношениях
превзошел Якутск... А Минор вступал в стены тюрьмы потрясенным,
буквально придавленным тяжестью вести о провокации, разъедав-
шей годами самую сердцевину организации.
Неукротимая воля Осипа Соломоновича отстоять свое человече-
ское достоинство, вспыхнувшая «мужеством отчаяния», имела своим
последствием только то, что из четырнадцати месяцев саратовского
заключения он 192 дня провел в тюремном карцере. Тюремные вла-
сти, сразу решив, что имеют дело с опасным революционером, при-
нялись немилосердно выбивать из него «дух бунта» и в особенности
проводить систему абсолютной изоляции. Ежедневные обыски с раз-
деванием донага, грубые окрики, заключение в карцер, перевод с
этажа на этаж, из камеры в камеру, вплоть до знаменитого «страш-
ного коридора» или «коридора смертников», где то и дело раздава-
лись крики избиваемых или уводимых на повешение... Зловещее
предсказание Азефа «непременно поймают и уж, конечно, повесят»
готовилось как будто стать действительностью...
Впечатлительная, нервная, порывистая натура Минора и в более
молодые годы трудно переносила одиночество. Когда-то заявлением,
что чувствует, как буквально стоит на границе сумасшествия, он до-
бился, что ему позволили делить камеру с другим товарищем. Теперь
были не те времена. И все протесты, все попытки что-то отстоять,
чего-то добиться, подсказанные инстинктом самосохранения, приво-
дили лишь к одному: к дальнейшему ухудшению положения. Это
была «сухая гильотина» хуже якутской. Та поражала тело, обрекала
366 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
на опасность замерзнуть в пути. Эта замахивалась на живую душу:
грозила смертью здравому рассудку.
У Минора начались галлюцинации. Среди темного и немого мира
карцерной трущобы, обсушивая и согревая собственным телом сы-
рую доску карцерного пола, стараясь нс сдвинуться с нее на другие
доски, от которых в тело вонзается холод, О. С. Минор чувствовал,
что теряет самого себя как единое и цельное существо: «душа как бы
разбивалась на отдельные части, и каждая влачила независимое суще-
ствование», и что-то бесформенное проплывало в слабо мерцающем
сознании... И вдруг на этом сумрачном и туманном фоне начинают
выделяться обманчиво яркие и жгучие пссвдоощущсния. Сначала ка-
кое-то едва внятное, потом ясно слышимое журчание как будто
ручья; на фоне вдруг посветлевшей стены появляется явная струя во-
ды, которая все ширится и ширится, превращаясь в водопад; внутри
его начинают загораться как будто электрические фонарики, свет ко-
торых становится пурпурным, вода алеет, и вот нет уже никаких фо-
нариков, а один алый кровавый поток — поток крови. Минор, тщет-
но твердящий себе, что это обман чувств, болезнь глаз от непосильно
долгого напряжения зрения в почти полной тьме, ощущает, как
кровь уже течет по полу, подступает к телу, дает чувствовать свою
влажность, от которой содрогается и трепещет все тело...
Целые ночи борьбы с собой, попытки прогнать галлюцинацию си-
лой воли, самоувсщсванисм, короткие промежутки освобождения и
новые срывы в пропасть жутких видений, являющихся сознанию со
всей силой неодолимой и беспощадной реальности. Любое мельчай-
шее впечатление из живого мира дает толчок к белогорячечной рабо-
те мозга. Клочка газетной бумаги — из свертка со щепоткой чая —
с сохранившимися строками о комете Галлея и предположениями о
том, что произошло бы, если она столкнется с Землей, достаточно,
чтобы перенести Минора в хвост кометы и летать по просторам меж-
планетного пространства, созерцать грандиозные перспективы миро-
вой гармонии рядом с бездной мирового хаоса и мировых катаклиз-
мов. Но вот появляется проекция земных видений, какой-то танец
смерти, дикая пляска скелетов — расстрелянные, повешенные и их
палачи, которые ждут его, Минора, чтобы открыть съезд, областной
съезд нашей Вселенной, съезд казненных и палачей. С чудовищной
ясностью он видит выписанный на его имя входной билет за подпи-
сями Каляева и Созонова. Угрожающая реальность видения все рас-
тет и растет: он слышит звонки председателя, речи — Зинаида Коно-
плянникова благодарит палача Фролова за то, что тот туго затянутой
петлей прекратил се мучения; Алексей Покотилов вкатывает в зал на
велосипеде; палачи что-то кричат и требуют реабилитации; все пере-
крикивают друг друга, возникает какая-то беготня, жуткий гул, во-
доворот и всепоглощающий хаос.
И так целыми неделями одна и та же картина набегает на созна-
ние и овладевает им, несмотря на все сопротивление как струна на-
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)	367
тянутой воли, несмотря на все уговоры и увещевания здравого рас-
судка...
Только суд и приговор военно-окружного суда в марте 1910 года,
назначивший Минору 8 лет каторжных работ, прервал эту безнадеж-
ную борьбу со стихией безумия, эту агонию на краю бездны душев-
ного хаоса.
О. С. Минор до самого февраля 1917 года стойко выносил по-
вторный ад царской каторги. Его едва успели отправить на поселение
в Балаганский уезд Иркутской губернии, и он нс успел еще там тол-
ком и оглядеться, как его освободила и вызвала в Москву - Фев-
ральская революция. И он поспешил туда, чтобы на партийной пере-
кличке отозваться: «Здесь!».
Я встретился с Минором на огромном майском Всероссийском
партийном III съезде, куда он попал прямо с поезда. Минор заседал
вместе со мною в президиуме съезда. На нем тогда явно сказывались
надорванность сил и утомление. Выступал он мало, четкой позиции
еще не занимал, искал ориентации, чувствовал потребность в какой-
то средней линии. Мне казалось, что он не только простился с экс-
цессами партийной «левизны», но и органически заметно «по-
правел».
Партия шла в гору. Вскоре произошли выборы в обе столичные
городские думы. О. С. Минор был выбран подавляющим большин-
ством в председатели московской городской думы: городским голо-
вою «первопрестольной» оказался также эсер, В. В. Руднев.
Антисемиты, конечно, негодовали, что дума «сердца России» воз-
главлена — о ужас! — евреем... Но кому было дело до бессильной
злобы антисемитов?
Петроградские выборы также не пощадили их национальных
чувств. Городским головой столицы был избран эсер по партийной
принадлежности, известный знаток земско-городского дела, еврей по
национальности, Григорий Ильич Шрейдер.
О. С. Минор был выбран и в состав Центрального Комитета
пар-тии. Но практически участия в нем он почти нс принимал.
Резиденцией Центрального комитета был Петроград, а О. С. посе-
лился в Москве, где кроме думской деятельности отдался работе по
изданию партийной московской газеты «Труд».3 В Петербург он на-
езжал редко.
3 «Труд» — ежедневная газета, орган Московского комитета партии социалистов-
революционеров. Издавалась с марта 1917 но март 1918 гг. в Москве. Всего вышло
255 номеров. Газета освещала вопросы внутрипартийной жизни, городского хозяйст-
ва, проблемы рабочего движения, события на фронте. После Октябрьского переворо-
та 1917 г. публиковала статьи, критикующие первые мероприятия большевистской
власти. В январе 1918 г. редакторы газеты О. С. Минор, А. П. Гельфгот, Н. А. Улья-
нов были привлечены к судебной ответственности по обвинению «в распространении
ложных сведений посредством печати», а 9 марта выпуск газеты был запрещен.
368 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Помню один из его приездов в переломный для партии момент.
А. Ф. Керенскому приходилось уже в который раз перестраивать
возглавляемое им коалиционное Временное правительство. Кадеты
свое участие обусловливали рядом таких требований, выполнение
которых лишило бы правительство всякой поддержки советской де-
мократии, то есть эсеро-меиьшсвистского блока. Пишущий эти стро-
ки, боясь окончательных похорон земельной реформы и обращения
уставшей ждать деревни к аграрной пугачевщине, тщетно доказывал,
что коалиционный период кончен, что надо или отдавать власть цен-
зовикам, что вызовет немедленно новую революцию, бенефициантами
которой выйдут большевики, или же брать власть в руки эсеро-мень-
шевистского правительства. Керенский в таком относительно одно-
родном правительстве участвовать категорически отказался. Про-
ститься с ним верхи нашей партии не решались и скрепя сердце шли
на перешивание «Тришкина кафтана коалиции». А. Гоц и А. Авксен-
тьев метались с Галерной (резиденция Центрального Комитета) в
Зимний дворец и обратно.
О. С. Минор, приехавший в это время, вторил нс без одушевле-
ния нашим правым «коалиционистам во что бы то ни стало». Ждали
для окончательного решения из Зимнего наших делегатов — Гоца и
Авксентьева. Они явились сумрачные. Кадеты проявляют небывалое
упорство, без новых уступок им Керенскому нс удастся составить ка-
бинета. ..
И тут вчерашний принципиальный защитник «коалиции во что бы
то ни стало» для объединения «всех живых сил страны», как гласила
модная тогда сакраментальная формула, вдруг взвился на дыбы:
«Ну и к черту их! Не хотят, так и нс надо! Была бы честь предло-
жить, а от убытку Бог избавил. Чего на них смотреть, образуем свое
собственное правительство - и дело с концом, в накладе останутся
они, а не мы...».
Я был приятно удивлен новым неожиданным союзником, а коа-
лиционисты смущены отпадением такого видного единомышленника.
В ответ на слабые возражения, что ведь у нас, пожалуй, даже не най-
дется достаточно компетентных людей для возглавления всех мини-
стерств, я тотчас же предъявил примерный список почти по всем ми-
нистерствам. О. С. Минор настоял, чтобы Гоц и Авксентьев взяли
этот список с собою и предъявили его Керенскому, если он снова зая-
вит, что без кадетов кабинета образовывать не станет и снова демон-
стративно будет спрашивать, в чьи же руки ему сдать власть...
Но прежней напористости у О. С. Минора уже нс было. Он вспых-
нул и загорелся старым боевым огнем, но жизнь быстро погасила его.
Наши делегаты вернулись с новым, на мой взгляд более чем неудов-
летворительным, компромиссом, но тщетно я возражал против него.
Осип Соломонович лишь махнул рукой и уехал назад в Москву...
Кажется, до самой смерти О. С. Минор никогда нс чувствовал
себя «с готовой истиной в жилетном кармане». Где было его посто-
Минор Осип Соломонович ( 1861- 1932)
369
яннос место в рядах партии: на правом ее фланге или на левом?
Присягою на верность ему прикреплен он не был. Барометр его по-
литического сознания часто показывал: «переменно». Но у него было
право сослаться на переменчивость самой погоды, на неровность,
порывистость, покорность капризам истории самого политического
климата нашей великой, пестрой и разнообразной, неладно скроен-
ной, да прочно сшитой страны. Одних он не раз удивлял внезапно-
стью своей «левизны», других — такими же крутыми поворотами
направо. Само политическое своенравие его было темпераментно,
искренне и непосредственно. В самих увлечениях своих он был «чес-
тен с собою». Ошибок нс пугался: только бы не упрямствовать в них
во что бы ни стало. «Не ошибается только тот, кто ничего не де-
лает» — было его излюбленным правилом. А порою говаривал и про
нормы партийного катехизиса: «Не согрешив, нс покаешься, а нс по-
каявшись — нс спасешься».
Семейная жизнь О. С. Минора с начала до конца была ареною
трагедий.
Первый его ребенок, девочка, рожденная в Якутской тюрьме, была
варварски отправлена царской администрацией вместе с матерью в Ко-
лымский край; в условиях почти полярной стужи, без соответствую-
щей теплой одежды, не достигнув даже первого этапа на этом страш-
ном пути, она застыла на руках едва избежавшей смерти матери.
Другая дочь его, Ася Минор, по мужу Гавронская, была известна
во Франции как одна из первых русских женщин-адвокатов и как не-
изменная участница борьбы народной Франции против Франции пс-
тсновской, против печальных героев национальной измены и при-
служников гитлеризма.
У Осипа Минора было три сына. Старший, Илья, родившийся в
1894 году, пошел, как только началась Первая мировая война, добро-
вольцем во французскую армию. Пощаженный на фронте случайно-
стями военных судеб, он был прикомандирован к французской воен-
ной миссии, отправленной в Россию после революции 1917 года и де-
лил с нею все превратности судьбы, бросавшей се по всей России в
хаосе разгоравшейся гражданской войны. В конце концов он эвакуи-
ровался вместе с миссией через Одессу в Бухарест и продолжал при
той же миссии исполнять «службу связи», нс раз переходя румыно-
советскую границу для поддержания отношений этой миссии с дру-
гими дипломатическими и военными чинами и учреждениями, остав-
шимися в России. Из одного такого полного приключений перехода
границы он не вернулся, и отцу и матери не дано было знать ни как
он погиб, ни где нашли себе последний приют его останки.
Младший из трех, Лев, родился в 1897 году, вернулся после
революции 1917 года в Россию вслед за отцом и матерью и там рас-
считывал закончить свое университетское образование. Но застигну-
тый гражданской войною в районе власти генерала Врангеля, он под-
24 3:iK.Ti №’ 2146
370 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
вергся принудительной мобилизации, был отправлен в Симферополь,
а затем переброшен на фронт против Махно. Там весь батальон, в
котором он находился, был кинут в самое опасное место боя и цели-
ком истреблен.
Уцелел, и тоже почти чудом, лишь третий, средний сын Алек-
сандр, родившийся в 1896 году. Побывал в России и он; едва не погиб
в Москве в дни большевистской демонстрации 9 января. Не находя
себе места в единоборстве между двумя большевизмами — «красным»
и «белым» — успел пробраться к Черному морю и, поступив простым
кочегаром на французский пароход, выбрался назад, в свою француз-
скую «вторую родину». Туда же в разное время и разными, но оди-
наково фантастическими путями выбрался затем отец, а еще позднее
и мать с дочерью. Александр Минор избрал своею специальностью
медицину и, несмотря на молодость и благодаря блестящим дарова-
ниям, успел стать известным своею серьезностью и вдумчивостью вра-
чом. Но превратности судьбы сторожили его и здесь.
Гитлеровское нашествие заставило его вместе с матерью, сестрою,
женою и детьми бросить все во Франции и совершить новый «пры-
жок» в неизвестное. Поистине вовремя для всех них явилась рука по-
мощи Еврейского рабочего комитета, чьи заслуги по спасению жиз-
ней и судеб от нацистского неистовства неисчислимы и незабываемы.
Она дала вдове Минора, в ранней юности ученице Желябова, спо-
койно окончить в Новом Свете остаток своей бесконечно тревожной
жизни и найти своим останкам на 85 году жизни тихий приют на
братском кладбище «Арбстср Ринга». Расставаясь с землею, она ви-
дела дочь свою присоединившейся к строю борцов за возрождение
Франции, а сына — побеждающим языковые трудности и снова за-
воевывающим диплом, открывшим ему в Америке возможность про-
должать свое былое призвание врача... И если бы Осип Соломоно-
вич Минор оставался в живых, скорбь его о трех безвременно погиб-
ших детях была бы смягчена видом оставшихся двух, в чьих умах и
сердцах продолжает горсть тот же огонь, который поверх всех отли-
чий составлял секрет личного очарования их отца и их деда.
За год до своей смерти старый «солдат революции» писал мне:
«Я хочу верить, что ПСР сумеет пережить наше тяжелое время и
вновь вобрать в себя всех се членов для совместной борьбы... Я всегда
оставался в партии, даже в самое ужасное время, зная, что оно прой-
дет, и партия восстановится. И я продолжаю в это верить... Я верю,
что встреча, встреча всех членов партии, остающихся преданных ей,
приведет к тому, что мы сумеем изжить всю тяжесть настоящего раз-
вала и создать единую, крепкую, спаянную силу для нового завоева-
ния демократии и приступа к строительству новой жизни, жизни в со-
циалистическом строе». С этою верою он сошел и в могилу.
гоц
АБРАМ
РАФАИЛОВИЧ
(1882—1940)
1^огда по связанным между со-
бою делам «молодых народовольцев»
и ветеранов-народоправцев я отбыл за-
ключительный гласный надзор поли-
ции в Тамбове и выехал в 1899 году за
границу, я года через три оказался в
положении «Вениамина» новообразо-
вавшейся партии социалистов-револю-
ционеров. Заграничные старые наро-
довольцы с П. Л. Лавровым во главе
ласково звали меня первою ласточкой
вновь повеявшей на них из России ре-
волюционной весны. Но за моим при
ездом последовал перерыв, для эмиг-
рантской тоски такой тягостно долгий,
что скептики уже говорили: а что, если
эта первая ласточка так и останется
последней.
— Нет, не останется, — твердо и
уверенно отвечал Михаил Рафаилович
Гоц. И, помню, однажды прибавил:
«У меня, знаешь ли, наготове есть це-
лый выводок наших будущих продол-
жателей, смены нашей: грызут гранит
науки по германским университетам».
Только через несколько лет, не ра-
нее 1903 года, пришлось мне ближе
встретиться с одним из представителей
этого «выводка», про который я с тех
пор не раз шутливо осведомлялся у
Михаила Рафаиловича: ну, как там
поживают твои грызуны? Скоро про-
372 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
грызут себе выход в мир божий из гранитных оград «Германии ту-
манной»? Одного из них я скоро увидел: то был младший брат само-
го Михаила, Абрам Рафаилович.
Увидев их вдвоем, я скорее подумал бы об отце и сыне, чем о двух
братьях. В нежности Михаила к брату проскальзывало еще больше
заботливо-отцовского, чем братского чувства; а тот, в свою очередь,
видимо перед старшим братом благоговел и преклонялся. Впрочем,
во всем кружке жил дружный культ двух людей, которых иные,
впрочем, знали больше понаслышке, чем по личному опыту: Михаи-
ла Гоца и Матвея Исидоровича Фондаминского — тот был старшим
братом известного многим из нас Ильи Исидоровича. Оба они
принадлежали к народовольцам самого последнего призыва. Имя
Матвея Фондаминского я встречал в хронике лет угасания Исполни-
тельного Комитета «Народной воли», когда в России от него остава-
лась бившаяся, как рыба об лед, одинокая и обреченная Вера Фиг-
нер, а за границею уже заживо разлагался Лев Тихомиров и тщетно
старалась его поддерживать на известной высоте Мария Оловенни-
кова-Ошанина — единственная женщина, участвовавшая в знамени-
том Липецком съезде, превратившем де факто большинство земле-
вольцев в будущую партию «Народной воли». В это время заката
революции Матвей Фондаминский ездил за границу, чтобы вверить
ветеранам эмиграции выношенные им думы о том, на каких основа-
ниях могло бы быть предпринято возрождение народовольческого
движения. К сожалению, имеющиеся в литературе данные об этом
замечательном человеке очень скудны, но все говорят о его необык-
новенной даровитости и обаятельности.
Младший брат, Илья, был глубоко убежден, что Матвей был на-
турою, в полном смысле этого слова гениальною. Одно было несо-
мненно: Матвей Фондаминский обладал, кажется, большинством да-
ров, которыми природа осыпала его младшего брата, но без его су-
щественных слабостей. Он был на редкость красивым мужчиною по
внешности, интересным и оригинальным интеллектуально, душевно
сложным и таким же превосходным оратором с красивым голосом
бархатного тембра, как у Ильи; но в нем не было ни того чрезмерно-
го перевеса эмоциональной стороны натуры над умом, ни тех впаде-
ний в экзальтацию и мистику, которые в конце концов расшатали
психику Ильи Фондаминского, подготовив общую шаткость и смут-
ность его основной ориентации, а под конец толкнули его по наклон-
ной плоскости к гибели. Быть может, Матвей Фондаминский был бы
самым серьезным соперником Михаила Гоца в деле присуждения ему
звания «самого крупного революционера той эпохи», на которое по-
шел даже такой несговорчивый в подобных вопросах человек, как
Борис Савинков.
О детских годах Абрама Гоца сохранились воспоминания одного
из его ближайших товарищей, Дмитрия Осиповича Гавронского. Тот
входил в организованную Абрамом группу ребят, в которой автори-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)
373
тст его был бесспорен; он был заслужен его боевыми качествами: си-
лой, ловкостью и необыкновенно отважным характером. Однажды,
например, эта группа наткнулась на давних своих «противников»-
однолеток, числом человек около 15. Осторожность диктовала рети-
роваться; но «Абраша», словно боевой конь, заслышавший трубные
звуки, тотчас же один стремительно атаковал «врагов» и сразу при-
вел их в замешательство. Его маленькие «соратники» мало чем могли
ему помочь, а иные просто, что называется, только зря толклись под
ногами у более сильных. Бой казался неравным и уже потерянным,
особенно когда Абрам вдруг схватился за голову: «Ах, черт, и метко
же угодил: прямехонько в самый глаз ударил!». Но через несколько
секунд он уже стоял в прежней боевой позе, искусно увертываясь от
ударов и с молниеносной быстротой нанося их направо и налево.
Предводительствуемые им малыши приободрились, сплотились во-
круг него и удачно отбили нападение. Гоц заслужил репутацию
испытанного бойца, которого лучше избегать. Но вместе с тем он за-
служил еще и репутацию безупречно справедливого товарища, умев-
шего укрощать всех. Был у них во дворе мальчуган годом моложе
его, но крупный и дюжий не по летам. Все, кроме Абрама, его боя-
лись; а он любил вечно злоупотреблять своею силою над младшими
и слабейшими. Он за что-то невзлюбил Митю Гавронского и при-
нялся его преследовать. Маленькая жизнь надолго была совершенно
отравлена, — просто хоть не показывайся вон из дома. Но Абраша
как-то заметил штуки миниатюрного дворового тирана и всерьез за-
дался целью - укоротить ему руки. И скоро добился своего. Драчун
и обидчик, бывший грозою двора, не только был отучен приставать
к этой своей «избранной» жертве, но и вообще стал лишь с большою
оглядкой пробовать на других свои властные наклонности. Каждый
раз, когда на дворе происходила какая-нибудь обида или несправед-
ливость, хором раздавалось: «Абрашу Гоца надо позвать... Абраша
Гоц разберет!». В нем потерпевшие привыкли видеть единственную
свою защиту: он стал точно воплощенною совестью двора.
Годы шли. Гоц учился в реальной немецкой гимназии и закончил
поэтому среднее образование раньше других своих сверстников. Он
очень любил естественные науки и обнаружил большие способности
к точному математическому мышлению. Опережая других, он к
1896 году был уже захвачен общественными и даже революционны-
ми проблемами.
Года через три старший брат, Михаил, покончив с последним эта-
пом ссылки в Кургане, получил право свободного проживания по
всей России, кроме столиц и более крупных фабричных центров. Он
обосновался в Одессе и, с целью иметь младшего брата возле себя, по-
дал Абраму мысль поступить в вольноопределяющиеся. Он исходил
частью из мысли, что ему все равно придется отбывать воинскую по-
винность, а предоставляемые вольноопределяющимся льготы дадут
ему возможность служить вблизи от брата, в Одессе; а частью из того
374 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
соображения, что революционная молодежь уклоняться от тренирова-
ния в военном деле не должна: всякая революция имеет свою специ-
ально-военную сторону, и ей нужны знающие военное дело люди.
Абрам с увлечением окунулся в эту новую для себя сферу и бы-
стро стал выглядеть бравым воином. Одно неожиданное обстоятель-
ство осложнило дело: в Китае началось «боксерское восстание»,
и полк, в котором служил «Абраша», намечался для отправки на
поле военных действий. В движении «боксеров» было много дико
стихийного и жестокого. Но все же то была варварская форма здо-
рового движения — отстаивания китайской независимости; и обра-
щать против нее оружие было вещью, для совести русского интелли-
гента нестерпимою. Тем более волновало это Михаила Гоца, считав-
шего, что в этом деле он оказался без вины виноватым из-за своего
злосчастного совета, потянувшего Абрама в вольноопределяющиеся.
Ему стоило огромных трудов добиться откомандирования брата в
другие части. И наконец тот смог уехать за границу.
Абрам Гоц в Берлине, на философском факультете. В германских
университетах факультетская программа была несравненно шире,
чем в русских: сюда входила и обширная сфера естественных наук,
и математика. Химией Абрам увлекался, но — даже и в ущерб хи-
мии - он, особенно с 1902 года, еще более начал увлекаться револю-
цией. Было бы не так легко учесть, сколько денег, которыми щедро
снабжал отец Абрама для экспериментов его химической лаборато-
рии, перетекало через старшего брата Михаила в кассу партии социа-
листов-революционеров. Любивший особенно нежно Абрама и с при-
месью почтительного уважения — старшего брата Михаила, отец,
конечно, насквозь видел все, якобы «тонкие» стратагемы сыновей.
С затаенным в углах рта смешком он, случалось, поваркивал: «Мне
говорят, что мой Абраша — химик. Что значит — химик? Меня учи-
ли, что химик — это вроде волшебника: берет БЛАТО и обращает
его в злато. Только, видно, Абраша мой — химик с другого конца:
берет злато и обращает его в блато».
Вскоре, один по одному, по германским университетам — кто в
Галле, кто в Гейдельберге — разместились и сверстники Абрама из
семейств, группировавшихся вокруг знаменитой «чайной фирмы».
Еще в годы окончания ими средней школы все они мечтали о закон-
ченном философском образовании. То был целый культ науки и
образования. Истоки этого культа восходили к детям-первенцам глав
чайной династии: Михаилу Гоцу и Матвею Фондаминскому (сестра
последнего, убежденная революционерка Елизавета Исидоровна,
умела держать молодежь под своим влиянием). Водворившись в Гер-
мании, все они, конечно, разбились по разным городам, а в зависи-
мости от более известных лекторов — и по разным философским на-
правлениям.
Неразрывно вросший в этот кружок, почти целиком еврейский,
коренной пензяк, Николай Дмитриевич Авксентьев, был насквозь
Гоц Абрам Рафаилович (1882 - 1940)
37)
кантианцем, процеженным сквозь Алоиза Риля; кантианцем настоль-
ко догматическим, что даже такого антипода кантианства, как мод-
ный Фридрих Ницше, ухитрялся выводить целиком из «Критики
чистого разума»; Илья Фондаминский, наоборот, стремился пере-
прыгнуть от темной, но глубокомысленной «Критики чистого разу-
ма» к еще более темной и уже полумистической «Критике прак-
тического разума», а от нее - прямо к «Этике» Спинозы и вообще
к пафосу морального проповедничества; Дмитрий Гавронский от
Канта шел к «логизму» Германа Когена, который как истый герма-
низированный еврей успешно открыл, что моральный пафос самой
религии иудаизма целиком укладывается и модернизируется в гер-
манской школе «этического катедер-социализма»; Абрам Гоц, со сво-
ей склонностью к точному математическому мышлению, особенно тя-
готел к Гегелю, а через младогегельянство соприкасался с эконо-
мическим материализмом; никогда настоящим образом в марксизм нс
впадая, он оттачивал об него свое собственное устремление к трезвому
реализму в расценке сменяющих друг дружку исторических конъюнк-
тур. Наконец, эстетическое направление в кружке было представле-
но М. О. Цетлиным, явившимся впервые к нам в «Революционную
Россию» со стихами, посвященными Гиршу Лексрту, и закончившим
свой вклад в русскую литературу известной книгой о русской музыке
и знаменитой «Могучей кучке».1 Словом, разнообразием и много-
цветностью кружок был интересен, и мы — Гоц и я — ждали от него
в будущем многого.
И безотносительно ко всяким видам на будущее было так приятно
отдыхать в обществе ищущей и мыслящей молодежи, от которой вея-
ло свежестью, жадностью к книге, отсутствием всякой боязни мысли,
упоением в деле разгадывания всех загадок бытия.
Живо помню, например, как мы, «старики» (тогда лет восемь
разницы уже означали перемещение, так сказать, в высший возраст-
ной класс), нагрянули однажды в гости к членам кружка, проводив-
шим летние каникулы на берегу одного из крупнейших швейцарских
озер, в местечке Фицнау. Если бы у нас спросили о цели поездки,
мы, вероятно, оправдывали бы ее заботами о насаждении пунктов по
распространению революционной литературы в Германии и внедре-
нии нашего партийного миросозерцания в умы приезжих.
А вместо этого оба мы, Михаил Гоц и я, совершенно позабыв об
утилитарной стороне дела, ввязались в бесконечный и жаркий
(типичный русско-интеллигентский) спор о высших миросозсрца-
1 «Могучая кучка» — творческое содружество композиторов, возникшее в конце
1850 —начале 1860-х гг. и продолжавшее существовать до середины 1870-х гг. Творче-
ская программа и эстетика входивших в нее композиторов (М. А. Балакирев, А. П. Бо-
родин, Ц. А. Кюи, М. П. Мусоргский, Н. А. Римский-Корсаков и др.) сложились
под влиянием демократической идеологии 1860-х гг.
376 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
тельных проблемах. Изрядная доля вины падала на меня: являясь
жертвой собственного боевого темперамента, я принялся так штурмо-
вать кантовскую «вещь в себе», что сразу сплотил против себя «еди-
ный фронт неокантианства» и потом долго пытался его разбить,
пользуясь разнобоем между его подгруппами. Помню, как, смягчая
значение этого разнобоя, Дмитрий Осипович Гавронский задумчиво-
меланхолически разводил руками: «Да разве в сфере философии
можно найти хоть двух человек, в общем согласных друг с другом?».
Так проспорили мы целый день, а за ним почти целую ночь; утром
же нам надо было спешить на пароходную пристань, и мы «доспо-
ривали» в пути охрипшими голосами, громко протестуя друг против
друга и втайне друг другом довольные. Уже с парохода были сняты
мостки, уже, бурля водой, заработали колеса и расстояние между
нами стало быстро расширяться, а к берегу с парохода и от берега к
нему все еще перелетали последние ракетные снаряды философских
аргументов, как будто они могли перерешить судьбу вопросов, сви-
тых в гордиев узел веками ученых дебатеров...
Галле-Гейдельбергскому кружку летние вакации у нас явно полю-
бились. То один, то другой из его состава время от времени наезжали
в Швейцарию. Авксентьеву мы даже поручили написать в наш спе-
циальный листок, посвященный делу Плеве, передовицу, и он с этой
задачей хорошо справился.
Он играл в кружке «первую скрипку» и относился к этому своему
положению очень ревниво: можно было предвидеть, что именно в
нем более, чем в другом, будет говорить самая чувствительная сто-
рона завзятого политика: эрос власти. Самым равнодушным к стра-
стям земли был Дмитрий Гавронский: он чувствовал себя как рыба в
воде более всего в сфере абстракций. Все его очень любили, но в
шутку держали пари, что перед ним можно поставить ребром любой
самый конкретный жизненный вопрос — и он, начав рассуждать о
нем, все равно через полчаса окажется в заоблачных горных высо-
тах, где в разреженной атмосфере отвлеченности становится уже
трудно дышать.
Илья Фондаминский, уступая Авксентьеву в холодной логиче-
ской силе аргументации, имел свое преимущество: восторженный
стиль, всегда согретый отзвуками интимной искренности, придавав-
шей особую привлекательность бархатистому тембру его голоса.
Курсистки повсюду так и таяли от звуков его речи; а несколько
желчный и притворявшийся злым Степан Слетов говорил, что у
Ильи есть незримое тавро Б. П. (что на тамбовском жаргоне озна-
чало «бабий пророк»). Мне приходилось иногда проводить парал-
лель между нашим «германо-эсеровским» выводком и давним круж-
ком старых славянофилов, и тогда я Илью Фондаминского называл
их вдохновенно-прекраснодушным Константином Аксаковым; Авк-
сентьева же — их острым, ироническим Хомяковым.
Гоц Абрам Рафаилович (1882 - 1940)	371
Что касается Абрама Гоца, то у него нс было той ораторской ода-
ренности, того внешнего блеска, которые бросались в глаза у этих
двух «первоцветов» кружка. Зато у него чувствовалась сосредото-
ченная энергия убежденности; никогда нс ослабевавший его духов-
ный напор на товарищей был очень велик, и ткань его аргументации
отличалась плотностью и добротностью. Абрам Гоц в пашей женев-
ской среде первый почувствовал себя совершенно «своим». Михаил
после первого же его посещения нашей штаб-квартиры, проводив
его, с большою радостью поведал мне: «Ну, Виктор, он уехал совер-
шенно влюбленным в тебя»; и то же самое мне подтвердила потом
центральная женская фигура группы М. Тумаркина, в последнем
браке М. С. Цстлина. Абрама Гоца мы считали более всего «нашим»
во всем кружке.
Он не только идейно, но и действенно был связан с партией с са-
мого начала ее зарождения. В качестве ученика жены А. А. Аргуно-
ва, он добился от нес знака высшего доверия: после гибели томской
типографии Северного союза социалистов-революционеров ему были
ею вручены дубликаты статей, предназначенных для № 3 (и частью
для следующего № 4) «Революционной России», и он их сам привез
за границу.
Неудивительно, что мысли Михаила Гоца в трудную для партии
минуту обратились к «германо-эсеровскому» кружку. Это было по-
сле разгрома центрального саратовского кружка, которому, по согла-
шению более крупных местных организаций социалистов-револю-
ционеров, было поручено временно исполнять функции Центрального
Комитета новооснованной партии, и арестов в ряде городов.
Каким-то чудом уцелевшую при разгроме «бабушку» (Е. К. Брсш-
ковскую) мы поспешили убрать за границу. Михаил Гоц и О. С. Ми-
нор, в тревоге за то, как спасти от разрухи всю партийную организа-
ционную ткань, направили свои мысли и надежды на «галлов» (так
звал Минор питомцев университета в Галле). Они даже специально
съездили туда и попытались убедить находившийся там тройствен-
ный авангард группы — Н. Д. Авксентьева, Абрама Гоца и
В. М. Зензинова, что никогда еще в развитии партии не было такого
ответственного н критического момента, когда подобный ей сплочен-
ный кружок мог бы золотыми буквами вписать свое имя в ее исто-
рию.
Целый день и ночь прошли в горячих дебатах по поводу этого
призыва, порою походившего на «SOS». Но в конце концов Гоц и
Минор потерпели полную неудачу. Особенно в лице Авксентьева
группа крепко стояла на своем: «Нельзя ничего делать наполовину;
все мы будем партии полезнее, доведя до конца свое академическое
образование», — говорил он.
Вернувшись в Женеву, Михаил Гоц в раздумье говорил: «Почем
знать? Может быть, они и правы. Мы сравнительно с ними — ста-
рики; а против стариков молодежь всегда права. Они имеют лишние
378 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
против нас шансы дожить до той счастливой поры, когда и полнота
академического образования, и формальный университетский ди-
плом, и ученые степени магистра, доктора будут иметь большое зна-
чение. А мы, старики, знаем, что на наш век хватит тюремного стажа
да повисших над головами еще не приведенных в исполнение приго-
воров...». Большим оптимистом Михаил никогда не был, но и в его
голове не уживалась мысль, что следующему за нами поколению мо-
жет выпасть на долю тот же, до гробовой доски, «горький хлеб
изгнания».
Позднее Абрам Гоц написал ему, что по-прежнему солидарен с
другими товарищами в отрицательном ответе на сделанное им как
группе предложение; но лично он в любой момент — в полном рас-
поряжении партии, ибо рисует себе свое будущее все равно в виде
подпольной боевой работы, как это для себя ранее решил Петр Кар-
пович. Эта верность товариществу была для него очень характерна.
Мы поняли, что кружок, к которому он принадлежал, был для него,
как и для других, целым «мирком в себе», крепко очерченным и
даже замкнутым. Члены его были спаяны и прошлым, и образом
жизни, и общим мыслеустремлением. То была идейная семья. Как
это бывает во всяком подобном кружке, была у них и общая Муза во
плоти и крови, олицетворявшая начало «вечно женственного»; по-
очередно, а иногда и перепутывая все очереди, поклонялись ей муж-
чины кружка, переживая более или менее однородно и душевные
подъемы, и мечты, гнездящиеся «в самом сердце их сердца», и эле-
гии, и налетавшие на иных горестные личные драмы... Но все это в
конце концов «утряслось» и при содействии целебной руки времени
оставило душевный след какой-то тихой умиротворенности: «все
мгновенно, все пройдет: что пройдет, то будет мило».
Первое впечатление, оставляемое Абрамом Гоцем, было, несо-
мненно, впечатлением жизнерадостности. На дне ее ощущалось чув-
ство силы, ищущей проявления, энергии, переполняющей его суще-
ство и переливающейся через край. Ницше когда-то воспел это чув-
ство, назвав его «дарящей добродетелью». С Абрамом легко было
обмануться, вообразив, будто жизнь его текла всегда легко, приволь-
но и солнечно: столько во всех его манерах было благорасположен-
ности к людям, библейского «благоволения», делающего общение с
ним легким, приятным, завязывающимся «самим собою». Но, вгля-
девшись внимательнее, нетрудно было заметить, что нс все в про-
шлом его проходило гладко, что он знал и полосы горестной скорби.
Это выдавалось, прежде всего, легким нервным тиком: внезапным
странным подергиванием глаз. Я как-то спросил у его старшего
брата: «Что это за странность у Абрама?». Михаил сразу стал серьез-
ным. «Я должен тебе сказать, что Абраму пришлось пережить очень
тяжелую личную драму. Видишь ли, у него был очень захвативший
его роман... Впрочем, это мало сказать — роман; вес в нем было уже
вырешено. Они уже были жених и невеста. Личное счастье, каза-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)
379
лось, улыбалось ему в полной мерс. Но явился третий, и кто же?
Один из лучших друзей! И вот точно посреди цветущей весны выпа-
дает необычайной силы утренний заморозок, от которого все кругом
вянет. Так случилось и с ним. В жизни это бывает: между ними дву-
мя вдруг появляется третий. И, главное, не посторонний, а один из
лучших друзей! В другой среде каких только не разыгралось бы су-
масбродств! Но Абрашей я могу гордиться. Чего все это ему стоило,
как говорится, „знает только грудь да подоплека". Даже я, даже
старик-отец тревожно спрашивали себя: как-то он все это переживет?
Но мы недооценили его сил: он все переборол. А теперь, попробуй,
посмотри: в самом близком его окружении ты найдешь человека, чье
фатальное появление нанесло его сердцу такую до сих пор еще кро-
воточащую рану. Ручаюсь, по поведению Абраши нс догадаешься ни
о чем никогда! И не потому, что он мастер притворяться — ничего
подобного. А потому, что обрел сам себя, новое душевное равнове-
сие...»
После рассказа Михаила я стал, конечно, внимательнее вгляды-
ваться в Абрама с этой специальной точки зрения. Могу засвидетель-
ствовать: я, по крайней мерс, был нс в состоянии уловить никакого
штриха, который бы мог выдать пережитые Абрамом сердечные ране-
ния в смысле опознания, откуда они на него свалились. Со всеми то-
варищами он был безупречно и непритворно ровен. Абрам по натуре
был стоиком. Он владел тайной овладевать высшею из побед — по-
бедою над самим собою.
Впоследствии он нашел себе подругу жизни вполне по плечу,
имел дочь и сына, давших ему в жизни много радости. Не могу,
однако, тут нс отметить, до какой степени были омрачены последние
годы его жизни тем дьявольским искусством, с каким заплечные мас-
тера НКВД пытались его же семью превратить в орудие его пытки.
Абрама Гоца нельзя было сломить никакими угрозами, направленны-
ми лично на него, - его бесстрашие стояло вне досягаемости. Но
низко шантажировать его тем, что за его несгибаемость поплатятся
дети его, что не будет предела, перед которым остановилась бы изде-
вательская мстительность и поругание их человеческого достоинства,
было их отцу карою, превышающей меру допустимого даже самой
болезненной человеческой фантазии...
Я уже говорил о том, как -«химическая» профессия Абрама слу-
жила обращению доли торговых барышей фирмы на покрытие ост-
рой жажды революционного движения в средствах, которых вечно
не хватало и которые все возрастали и возрастали по мере его орга-
нического роста. Может показаться странным, откуда у людей стар-
шего поколения бралось столько благодушия и философского отно-
шения к подобным «утечкам» капитала...
Разгадка кроется в общих законах социальной психологии накоп-
ления. Первоначальные созидатели богатств, отцы, выносившие на
собственных плечах все трудности, тяготы и тревоги, связанные с на-
380 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
коплением, знают цену деньгам. Нс то следующее непосредственно
за ними поколение, «дети». Они, вступая в жизнь «на всем готовом»,
являются обычно баловнями жизни, и в лучшем случае из них выхо-
дят люди, чувствующие потребность найти оправдание делу отцов
благородным применением их ресурсов: когда-то то были жертвова-
ния на церкви, монастыри, больницы, приюты, богадельни; повое
время их заменяет университетами, исследовательскими института-
ми, лабораториями, музеями; в странах же отсталых, бесправных
или угнетенных — на дела национального возрождения, политиче-
ской эмансипации, социального реформаторства. А в худшем случае
вырастают преемники, которые выражают свое пренебрежение к
тусклой прозе накопления по-своему: упиваясь блестящими праздне-
ствами прожигания жизни в кутежах, пиршествах, безумных тратах,
карточной игре, рулетке, азартных биржевых спекуляциях. У Ми-
хаила и Абрама, типичных выразителей первой из этих тенденций,
был старший брат, Матвей, столь же типичный выразитель второй.
Их моральная принадлежность к двум разным мирам ничем не
могла быть ярче иллюстрирована, как фактом устройства молоде-
жью в развесочном отделе фирмы забастовки против Матвея Гоца.
Он был классическим образцом управления делами «железной ру-
кой», по без всякой «бархатной перчатки». Все его подчиненные,
жертвы беспощадной «потогонной системы», вооружали молодых
агитаторов Гоцев ценными данными о закулисной стороне его хозяй-
ствования: целой системе «мертвых душ», с широкой утечкой дохо-
дов фирмы в его ускользавшую от всякого контроля единоличную
пользу.
Когда-то вся деятельность Матвея, не раз катастрофически выхо-
дившая наружу, была больным местом семьи, тщательно скрываемой
сс раной. Теперь это древняя история, рана зарубцевалась, волнения
вокруг нес давно улеглись. Но тут было все, от побега в Америку до
головокружительных авантюр и крахов, пахнувших миллионами.
«Отцы», наподобие Пенелопы, оставались невольниками своего де-
ла: они пряли свою пряжу и чинили бессчетные прорехи, блудный
же сын ночью распускал, что удавалось им напрясть днем.
Тс другие, мятежные дети, тоже приносили семье больше тревоги,
чем радостей — вечно возились с подпольными брошюрами да бом-
бами, но от них на стариков веяло теплом и любовью, да и сами они
были достойны любви. Этот же, блудный сын, сам был взрывчатой
бомбой, заложенной в самом фундаменте здания богатства чайной
династии. Ио нет пределов еврейскому чадолюбию, и нет границ
еврейскому долготерпению.
И когда в довершение бед всех равно всех придавил обвал боль-
шевистского переворота, Гоц-отец, медленно и мучительно погибая в
Крыму от рака, тщетно вглядывался в окружавшую его пустоту.
Один сын, Михаил, великомученик народовольческой эпопеи, поко-
ился на женевском кладбище, другой, Абрам, пропадал где-то в сред-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)
381
неазиатской ссылке. А третий, Матвей, бросил больного отца в Кры-
му на произвол судьбы, чтобы в последний раз пуститься в худшую
прежних головокружительную авантюру, чтобы потом обломком ко-
раблекрушения застрять на отмели в Ницце, где до самой смерти, по-
следовавшей в 1933 году, его поддерживала всепрощающая заботли-
вая рука сестер.
Как, вероятно, беззвучно посмеивался бы себе в седую бороду
старик Гоц, если бы ему было рассказано, что однажды в кругу мо-
лодежи разных ветвей «чайной династии» Михаил Гоц вел разго-
воры о том, как всем им в дальнейшем лучше всего позаботиться,
лучше всего обеспечить судьбы вечно страдающей острым безденежь-
ем революции. Каждый из этой молодежи был потенциальным вла-
дельцем значительного имущества. При совершеннолетии, при же-
нитьбе или выходе замуж оно выдавалось на руки звонкой монетой.
Михаил вспоминал, как в старые времена для ускорения этого мо-
мента находили чудодейственное средство: оно называлось фиктив-
ным браком. И вдруг, сам над собой расхохотавшись и в смущении
натянув на себя конец одеяла (он уже лежал больной в кресле),
пробормотал: «А будут ли от такого брака дети фиктивные или на-
стоящие, в этот вопрос партия вмешиваться нс станет...».
Но таких героических мер, как фиктивные браки, нс понадоби-
лось; дело шло своим порядком и без них. Не понадобилось и таких
героических мер, как переброска в Россию целой группы универси-
тетской молодежи. Поездка Гоца и Минора в Германию с призывом
«SOS» была результатом временной паники после обрушившихся на
партию провалов. Они не дооценили самоврачующсй силы уже
окрепшего партийного организма, и прав оказался старик Лазарев,
фаталистически разводивший руками: «Посмотрим, может быть, и
без нас там русские „авось да небось" выручат». И они, пока могли,
выручали.
Неведомо для самих себя, как бы ощупью, наши питомцы герман-
ских университетов набрели на более правильное и практическое
решение, чем их, поседевшие на подпольной работе, старшие братья.
Отправься они на работу тогда же, в 1903 году, они, быть может,
растерялись бы, попав прямо на свежее пепелище после партийного
пожара и, обжегши себе пальцы, томились бы по гиблым местам
ссылки. А позже, на рубеже 1904 —1905 годов, они застали в России
конъюнктуру как нельзя более благоприятную. Два блестящих дела,
фон Плеве и великого князя Сергея Александровича, взбудоражили
всю страну; она вся была охвачена грандиозной кампанией демон-
стративных общественных петиций и протестов, торжественных бан-
кетов и митингов. Именно в этот момент выход на политическую сце-
ну целой группы образованных, хорошо спевшихся между собою и
развивших свои способности как ораторов и полемистов молодых
людей дал максимум своего эффекта. Илья Фондаминский, высту-
павший под разными псевдонимами (особенно — Бунаков) прослыл
382 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
«Непобедимым»; он известен был еще под кличкой «Лассаль», очень
подходивший и к его внешности. Авксентьева (псевдоним — Серов)
окрестили «Жоресом»; оба они не только быстро выдвинулись как
первоклассные ораторы на больших народных митингах, но и быстро
приобрели опыт скрещивания политических шпаг с записными зла-
тоустами профессорского и адвокатского закала из рядов кадетской
партии. Вскоре ими приобретен был опыт выступлений и перед мас-
совой рабочей аудиторией. Это произошло особенно в дни второй
всероссийской забастовки. Эти дни мне особенно памятны: тогда
Фондаминскому достался знаменитый Путиловский завод, мне —
Семянниковский и Авксентьеву — Обуховский; наши успехи в деле
завоевания всех этих трех заводов, вчерашних цитаделей социал-де-
мократии, произвели то смущение в ее рядах, о которых свидетель-
ствует важный документ того времени — переписка между Ю. О. Мар-
товым и П. Б. Аксельродом.
Переброска почти всех наших сил в Россию дала нам возмож-
ность в январе 1906 года устроить на территории Финляндии, фак-
тически осуществившей явочным порядком тогда все общественные
права и свободы, наш первый общепартийный съезд (на Иматрс).
Я там рассчитывал непременно свидеться с Абрамом Гоцсм. Но ни
среди московских делегатов, где ему по всем моим расчетам следова-
ло бы быть, ни вообще среди всей делегатской массы, ни среди при-
глашенных гостей, а все это вместе взятое охватывало весь штаб
крупных работников партии, я его не нашел. Изумленный, я стал
расспрашивать Минора и Натансона. И тогда узнал, что Абрам во-
обще нс показывался в шумной эпопее публичного ораторствования
тех дней. Он выбрал себе иную стезю.
Вступив в Московский комитет партии, он взялся за организацию
покушения на жизнь московского градоначальника графа П. П. Шу-
валова. Этому выученику фон Плеве была ранее дана возможность
показать свою «твердую руку» в Одессе, где в дни усмирений рабо-
чего движения его в состоянии «буйного административного восторга»
все видели скакавшим по улице с двумя нагайками в руках и с ярост-
ной площадной бранью на устах; где при нем в участках происходи-
ла настоящая оргия расправ, при которых арестованных били до по-
тери сознания мешками, наполненными песком, топтали их ногами и
часто выпускали совершенно изувеченными и психически расстроен-
ными. Абрам Гоц был в Женеве, когда «Революционная Россия»
выражала сожаление, что графу все это тогда сошло с рук. Он успел
даже покинуть Одессу, увозя из нее чин генерала и царскую ми-
лость. Что граф найдет себе более широкую арену, за это ручались
и его опыты законодательного прожектерства: он знал, как и где сле-
дует для этого нажимать педаль, и в Петербург сыпались его проек-
ты об «ограничении прав евреев», о «революционной еврейской дея-
тельности», об «обуздании одесской печати», об «уничтожении го-
родского самоуправления».
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)	383
В Москве граф заместил призванного в Петербург знаменитого
Трепова; на него уже возлагались все надежды реакционеров. И не-
даром, по отчетам их прессы, похороны графа, сраженного пятью
пулями члена московской боевой дружины, состоялись в присутст-
вии разных «императорских высочество, великих князей и княгинь;
«гроб был поднят их высочествами и сановниками и отнесен к месту
последнего успокоения, где масса венков над свежею гробницею за-
крыла от взоров могилу». Но больше таких торжественных проводов
не устраивали. Новый шеф столичной охраны, генерал Герасимов,
как видно из его воспоминаний, формально доложил своим главным
«владыкам» как результат произведенного им обследования, три по-
ложения: «Террористы устраивают заговор против вашей жизни. Мы
их не знаем и ничего против них не можем. Мы можем только посо-
ветовать вам не выходить из дому, если жизнь вам дорога».
Первый опыт окрылил Абрама. Москва ему уже тесна. В ноябрь-
ские дни 1905 года он принимает участие в начатой П. М. Рутен-
бергом в Петербурге работе по формированию «рабочих дружин»,
а через месяц попросился в Боевую организацию. Он сразу же был
принят и встал на работу: под видом извозчика он ведет слежку за
дачей министра внутренних дел Дурново. И вот почему я не встретил
его на Иматровском съезде. План БО состоял в почти одновремен-
ном уничтожении министра внутренних дел и его соратника, мини-
стра юстиции Акимова.
Генерал Герасимов так потом рассказывал об этом: «В средине
апреля 1906 года мы были заняты поисками террористов, работав-
ших над Дурново. Знали про извозчиков. Обследовали извозчичьи
дворы. Заметили одного, потом еще двух: сносятся между собой и с
четвертым, по-видимому, их шефом. Один из старейших филеров
обозначал этого четвертого — Филипповский. Почему? — „Старый
знакомый Медников когда-то его показывал в Москве, в булочной
Филиппова; это один из самых главных и драгоценных секретных
сотрудников..."».
Герасимов поставлен в тупик. Это что еще за фантасмагория?
Сотрудник, обозначаемый таким именем, ему никогда не был извес-
тен. Запрос в Департаменте полиции дает тот же результат: Рачков-
ский ничего не понимает. В работе, ведомой террористами против
Дурново, у него и не может быть никакого подобного агента.
Герасимов решает: ни выслеженных трех подозрительных извоз-
чиков, ни каких соприкасающихся с ними людей пока нс трогать.
Таинственного же «четвертого» с величайшими предосторожностями,
с гарантией полного секрета взять и доставить в охранное отделение.
Таинственный незнакомец, называвшийся инженером Черкасом,
долго отпирался. Его держали в течение нескольких дней в секрет-
ной камере при охранке. Он наконец сдался: признал себя работав-
шим когда-то для тайной полиции, согласился объясниться начисто-
384 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ту, но лишь в обязательном присутствии своего бывшего начальника
Рачковского.
Тот не сразу сообразил, в чем дело и кем может оказаться этот за-
гадочный агент, ссылающийся на него. Он охотно явился, и тут сте-
ны охранного отделения огласились звуками никогда в них нс видан-
ного и не слыханного скандала. Сам директор Департамента поли-
ции увивался, как школьник, вокруг какого-то штатского, тот ругал
его нс подходящими для печати словами, всячески над ним издевался
и третировал, как наделавшего бессчетное количество грубых оши-
бок мальчишку, виноватого во всем: даже в том, что старому и заслу-
женнейшему сотруднику тайной политической полиции пришлось с
ней разорвать и перейти к террористам! Мнимый инженер Черкас на
самом деле был Азеф. Его удовлетворили за промахи Департамента
полиции пятью тысячами рублей. При посредничестве генерала Гера-
симова состоялось полное и всеобщее примирение, утвержденное за-
тем самим Дурново. Генерал Герасимов говорил: «Мы отказались от
идеи немедленного ареста „извозчиков", дабы нс компрометировать
Азефа. Мы же взялись распространить слухи, что открыт заговор,
а агентам нашим было предписано действовать так, чтобы привлечь
к себе внимание...».
Абрам Гоц и два его товарища и без того были начеку. Дальней-
шие, как оказывается, намеренно топорные действия филеров приве-
ли к тому, что весь отряд внезапно снялся с места и бесследно рас-
сеялся. Нс знаю, по поручению ли Азефа, или на свой личный риск
Абрам Гоц, освобожденный от своих обязанностей вокруг Дурново,
направился в Царское Село, где изучал возможности покушения на
«священную Особу Его Императорского Величества», как привыкли
выражаться в донесениях охранки. Здесь он наткнулся на хорошо
знавших его филеров и был арестован. Однако ни обвинения в орга-
низации покушения на графа Шувалова, ни обвинения в разведке
подступов к «священной особе» ему предъявлено не было. Он шу-
тил: «Меня судили за занятием извозным промыслом».
Впоследствии Абрам сам с неподражаемым юмором описал свою
извозчичью эпопею. Характерно, что все в этой новой среде его
признали за «своего» и полюбили.
Хозяин извозчичьего двора прочил за него свою свояченицу, жен-
щину фельдфебельского сложения; товарищи-извозчики отговарива-
ли его, обещаясь «сварганить» ему дело с богатой дочкой лавочника,
чьи кокетливые уловки по его адресу они со стороны имели случай
подметить; тайно влюбленной в удалого лихача оказалась даже ку-
харка извозчичьего двора; вызванная на суд для опознания его, она,
увидев Гоца, всплеснула руками с радостно-изумленным восклица-
нием «Алеша!», — восклицанием, провалившим всю его систему
защиты: Гоц утверждал, что никогда извозчиком не был, и что все
это — нелепое измышление неудачливых сыщиков. А бедная кухар-
ка готова была плакать и упрекать всех за то, что ей не растолковали
Гоц Абрам Рафаилович ( 1882— 1940)
885
дела: для такого превосходного парня, как Алеша, она готова под
присягой показать все, что только потребовалось бы ради облегчения
его участи!
Свидетели со стороны обвинения не особенно усердствовали; что-то
связывало их словоохотливость; однако для нетребовательного суда
оказалось достаточно улик, чтобы Абрама Гоца приговорили к вось-
ми годам каторжных работ. Он отбывал их в Александровском ка-
торжном централе близ Иркутска.
А перед тем он отведал Бутырки. Политический начальник тюрь-
мы, заведующий каторжным отделом, был настоящим зверем; но в
то же время он был и мастером на все руки. Он сразу понял, что из
такого преступника, как Абрам Гоц, отпрыска многомиллионного
торгового дома, можно сделать отличную оброчную статью. Широко
и не в очередь допускал к нему всех желательных ему посетителей.
Но чтобы держать их в панической тревоге за Абрама, а может быть
и для того, чтобы отвлечь от себя подозрение со стороны, он устраи-
вал бешеные сцены, во всю глотку кричал на него и расточал всевоз-
можные угрозы; наряду с этим делал посетителям более чем прозрач-
ные намеки на свои многочисленные нужды и приучил их к тому,
чтобы снабжать его тюками чая, шоколадом, ликерами и прочей гас-
трономией; а под конец так обнаглел, что просто делал «заявки»
вроде следующей: «Я должен непременно иметь хорошее новое пиа-
нино». Отец, разумеется, не скупился, только бы добыть для Абра-
ши тс скудные льготы, которые возможны на каторжном положении.
Разумеется, Абрам отлично понимал то, что вокруг него происходит,
и принимал создавшееся положение с тем несравненным юмором, ко-
торый скрашивал и для товарищей по участи, и для его близких бес-
пощадные каторжные перспективы...
Оставляя за своей спиной поражение революции 1905 года, Абрам
Гоц двинулся из той же Бутырской пересыльной тюрьмы и зашагал
тем же этапным порядком и тем же «проторенным цепями» Влади-
мирским трактом, которые все были изведаны его старшим братом
около 20 лет тому назад...
Дзинь-бом, дзинь-бом — гулкий звон кандальный...
Дзннь-бом, дзинь-бом — путь сибирский дальний.
Дзинь-бом, дзинь-бом — слышно там и тут,
Кого-то, за что-то — на каторгу ведут...
Гоцу предстояло проделать восемь долгих лет каторжных работ в
Александровском централе близ Иркутска. Он их проделал. Срок
его каторги кончился в 1915 году. Он вышел в «вольную команду»
и вместе со своею семьей поселился в с. Усолье близ Иркутска, от-
куда ухитрялся вести редакторскую работу в ежедневной иркутской
«Сибири».
Первые появившиеся в эмиграции вести о нем говорили, что он не
утратил былой энергии и жизнерадостности; что самую каторгу он
25 Заказ X: 2 146
386 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
перенес легче многих благодаря своему такту и уменью импониро-
вать каторжным властям: поведению, в котором сдержанное чувство
достоинства соединялось с гибкой обходительностью.
В личных воспоминаниях, где повествование о людях и событиях
неизбежно проходят сквозь призму духовной личности рассказчика,
который сам переживает те или иные метаморфозы, я предпочитаю
в интересах полной ясности предпослать краткий отчет читателю о
том, что пришлось мне самому пережить за время перерыва моих
личных сношений с Абрамом Гоцем. А как раз за это время в жизни
моей произошло многое.
Счастливый побег прыжком из окна второго этажа накануне раз-
гона первой Государственной думы из-под ареста, застигшего меня в
редакции «Сына Отечества» по указанию, как узнал я потом, Евно
Азефа; три года нелегальной жизни среди таких событий, как Свеа-
боргское военное восстание; такие же нелегальные объезды целых
областей России — Приуралья, Кавказа; отъезд за границу на Лон-
донскую конференцию партии, вслед за которой была раскрыта и
ошеломила всю партию история провокации Азефа; налетевшая Пер-
вая мировая война и начавшийся за границей глубокий партийный
раскол на «приемлющих войну» как общенациональное дело, не-
смотря на ведение ее ненавистным самодержавным правительством,
и не приемлющих ее и требующих, несмотря на войну и вопреки ей,
революции против власти, — таков был для меня и ближайших моих
друзей ход событий, вдруг прорезанных, словно весенним громом,
вестью о февральских революционных днях в Петрограде.
Всех треплет лихорадка; домой, домой! Множество долгих и нуд-
ных перипетий с разрешениями, визами — выездными, проездными
и въездными. И наконец — узкий грузовой пароходик, пересекаю-
щий иэ «засекреченного» порта северной Шотландии, под эскортом
двух миноносцев, бурное Северное море...
Что ждет нас там? В Лондоне удастся бросить первый взгляд в ко-
роткие информационные бюллетени первых дней революции. В Сток-
гольме первые случайные номера петроградских газет. В них при-
ковывает к себе знакомое имя Абрама Гоца. Его ставят в связь с ка-
кою-то группою «сибирских циммервальдцев». С ним на Петроград-
ской конференции борется группа, возглавляемая Б. Камковым. Это
один из моих учеников, известный мне своей страстностью и отсут-
ствием чувства меры.
Над Торнео, с «той стороны» шведско-русской границы, — крас-
ное знамя. Но в таможне — личный обыск не менее строгий, чем где
бы то ни было в условиях военного времени. Далее — горы, речки,
озера Финляндии: поезд глотает пространство быстро. Для нас он
все же ползет слишком, слишком медленно... Между Гельсингфор-
сом и Выборгом — ждущие нас корреспонденты разных газет: в гла-
зах любопытство, но и какая-то опаска. Сообщают, что в Питере при-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)
387
готовлено все для «подобающей встречи». Значение этого слова нам
еще абсолютно неизвестно.
И вот - Петроград. Первою бросается в глаза фигура Абрама Го-
ца. Он как будто почти не изменился. Манеры его, по-прежнему бы-
стрые, точные и деловитые, но приобретшие необычайную уверен-
ность. И все кругом ждет его указаний. Уж не назначен ли он петро-
градским градоначальником? Или власть в Петрограде захвачена
партией социалистов-революционеров?
Едва мы успели обняться и поздороваться, как Гоц явно спешит
выполнить точно разработанный церемониал. Он хватает меня под
руку и ведет по перрону. Направо и налево — во всю длину плат-
формы — красные знамена с золотыми буквами лозунгов: «Земля и
воля», «В борьбе обретешь ты...», имена всевозможных отделов пар-
тии. Воинские части с ружьями «на караул». Гром военных орке-
стров... При переходе от одного отрезка платформы к следующему —
оглушительный гул приветствий, лозунгов, звуков «Марсельезы»...
Речи в зале приемов, речи перед толпой, речи с импровизированных
платформ, с грузовиков, даже с бронированного автомобиля в раз-
ных местах площади, где ничего не было видно, кроме сплошного
моря голов... Но — мимо всего! Я пишу не о толпе в дни после по-
беды революции и не о ходе освоения моей личности этою толпою.
Меня здесь занимает Абрам Гоц в этой новой роли: организатора
массовых демонстраций, одновременно импозантных, художествен-
ных и дисциплинированных...
Когда мы наконец вырвались из всего этого громкозвучного, мно-
гоцветного и пышного хаоса и автомобиль Гоца мелькал по улицам,
я не мог нс закидать Гоца вопросами:
— Скажите мне наконец, что это за фантасмагория? И как это
мыслимо? Вы же переживаете не дни первого опьянения революци-
ей, дни внезапной всеохватывающей массовой заразы. Ведь с начала
взрыва революции прошло больше месяца, и давно уже пора всту-
пить в свои права прозе жизни — ежедневного выхода на работу,
хлопот и забот о хлебе насущном, о продовольствии, кухне, семей-
ном очаге, детях. И до сих пор можно сбирать по улицам и площадям
такие бессчетные людские толпы? Не понимаю!
Гоц рассмеялся: «Секрет изобретателя!».
— А если вы владеете таким секретом, то, скажите, зачем было
все это? Хотели, чтобы у нас, эмигрантов, голова закружилась от
оваций? Я ехал и думал: во всем том, что у вас тут происходит, надо
как можно скорее тончайшим и глубочайшим образом разобраться,
а вы, наоборот, как будто нарочно хотите приезжего оглушить, осле-
пить, чтобы у него голова шла кругом. Не слишком ли много показ-
ного, и надо ли было тратить на это столько сил и средств?
Гоц бурно запротестовал.
— Ну, а если бы даже так — какая беда? В самом начале апреля
тут большевики своего Ленина встречали: вот где была настоящая
388 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
феерия! И нс удивляйтесь, если наша организация постановила: не
ударим перед ними в грязь лицом, покажем всем воочию, что рабо-
чий Петроград — наш, а не их. Наши низы, не мы, взглянули на это
как на дело чести нашей организации. Уж не думаете ли вы, что за-
литая толпою площадь — собрана газетным шумом, обещавшим сен-
сационную новинку? Ничего подобного: чужие газеты скорее нынеш-
ний день замалчивали. Уж не подумали ли вы, что это уличные зе-
ваки собрались? Ничего подобного: перед вами была мобилизация не
актива партийных организаций Петрограда, то все были люди труда,
люди фабрик и заводов. Ваш поезд пришел с сильным запозданием,
и они часами зябли на площади, чтобы доказать, как они ценят сво-
его учителя и вдохновителя. Под этим знаком шло устройство ны-
нешней встречи — и вы видите, как на этот зов откликнулись низы,
массы.
Что я мог возразить на это? Зрелище огромной толпы, терпеливо
ждущей под открытым небом на площади, меня взволновало до глу-
бины души. Здесь были люди, отрывавшие у себя немногие часы от-
дыха, выпадавшие на их долю после многотрудового, по-военному
напряженного рабочего дня. И я с жадностью слушал и, кажется,
слушал бы без конца все, что Гоц мог мне рассказать о метаморфо-
зах, происшедших на родине. Почти вою ночь мы проговорили в
квартире Абрама. Легли на рассвете на несколько часов. После дол-
гой разлуки — моя первая, незабываемая и, вероятно, неповторимая
ночь на родине. Как хотелось верить, как охотно верилось в полноту
и неистребимость всего происшедшего...
Через каких-нибудь два-три дня я увидел Гоца еще в одной новой
роли. Ураганом налетел он на меня, подхватил и куда-то понес...
— Виктор Михайлович, со мной, со мной. Вам это нужно видеть.
- Куда?
— В Семеновский полк. Его части несут караульную службу при
некоторых важнейших арестованных, и вот теперь там поднялись
тревожные разговоры о самосуде над бывшим военным министром
Сухомлиновым. По совести говоря, если бы в самые первые дни ре-
волюции он не удержал бы головы на своих плечах, я не пролил бы
о его судьбе ни единой слезинки. Но теперь... Теперь это был бы
удар по революционной самодисциплине воинских частей и акт недо-
верия к новому революционному правопорядку и новой революцион-
ной юстиции. Не правда ли? Вы согласны? Так едем прямо в казар-
мы полка. Соберем митинг, вы мне сильно поможете. Наши фигуры
уже намозолили глаза, наши речи приелись. Новый человек — это
так важно. А вам тоже прямая польза  сколько лет вы уже не гово-
рили перед массами!
Скоро мне пришлось узнать, что Гоц в советских сферах считает-
ся «незаменимым специалистом» по части укрощения разных эксцес
сов в самих революционных массах. Заговорит ли где-нибудь инер-
ция недавних мятежнических страстей и захочется воинской части,
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
389
чем-то возмущенной и жаждущей проявить себя в действиях, выйти
из казарм, побряцать оружием, а то и пострелять хоть в воздух ост-
растки ради, — кого же лучше всего послать, как не Гоца?
Он сумеет и объяснить, что надо, и разобрать законные претен-
зии, и пожучить, и пошутить, словом, всех пока что утихомирить,
а резонным жалобам и запросам дать должное направление. Заве-
лась ли в каком-нибудь районе новая анарховидная группа, присмот-
ревшая для себя где-нибудь пустующее помещение и осуществившая
на него свои предполагаемые права явочным порядком; захватила ли
другая просто чью-нибудь частную типографию бесплатной пропа-
ганды ради, выбрасывая из нее других претендентов; засела ли кучка
расходившихся и ничего не признающих матросов на даче Дурново
и под своей верховной анархистской властью обращающая ее во
«всенародное пользование», — посылается снова и снова Абрам Гоц.
Там придется иметь дело и с разбушевавшейся стихией, там нужно
действовать и силой убеждения, и сильным волевым напором, и угро-
зой; там нужны железные нервы, величайшее терпение и еще боль-
шая настойчивость. У Абрама Гоца была редкая способность насто-
ять на своем, не раздражая. Вся советская среда того времени была
заряжена готовностью нс пасовать перед стихией, вводить ее в русло
и, где надо, твердо загораживать ей дорогу. Но дело это не из лег-
ких, и немало людей, одушевленных самыми лучшими намерениями,
возвращались из своих умиротворяющих экспедиций изрядно помя-
тыми и только уронившими авторитет учреждений, именем которых
они пытались унять разволновавшиеся страсти, раззудевшиеся плечи
и размахавшиеся руки. Спрашивается, в чем была тайна постоянных
успехов Гоца там, где другие терпели неудачи?
Приглядываясь к отдельным случаям его вмешательств, прежде
всего отмечу одну важную черту. Гоц обладал абсолютной отвагой —
так, как бывают люди, обладающие абсолютным слухом.
Эта его отвага, эта его совершеннейшая неустрашимость звучала
в каждом звуке его голоса, светилась в каждом его взгляде, ощуща-
лась в каждом его жесте. Чувствовалось, что он — олицетворение не-
гнущейся воли. Она гипнотизировала, она обескураживала, давала
раз и навсегда понять, что от нее не отделаешься никакой выходкой.
К тому же этой воле сопутствовала не менее абсолютная выдержан-
ность. «Железная рука в бархатной перчатке» была у него (не куль-
тивирована искусственно; это было соединение как будто натураль-
ное и прирожденное). Я всегда считал, что он самою природою пред-
назначен на пост министра внутренних дел для революционного
времени. Но Гоц и слышать не хотел вообще ни о каком министер-
ской посте.
Ссылался он при этом главным образом на свое еврейство, спо-
собное стать ему поперек дороги и будить расовые страсти. Мы, не-
евреи, громко протестовали, но чувствовали, что в этом пункте наты-
390 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
каемся на ничем не преодолимое упорство. Лично я думал, что есть
и другая, не менее для него веская причина, но об этом ниже.
Присматриваясь к общему пафосу, одушевляющему деятельность
Гоца в течение всего великого «семнадцатого года», я вряд ли оши-
бусь, если скажу, что кульминационного пункта он достигал в вопро-
се о внешней обороноспособности революции. И неудивительно:
этим вопросом была насыщена вся атмосфера. Позиции Абрама Гоца
были укреплены неприступно. «Если мы, хотя бы в увлечении самы-
ми благородными и значительными задачами и целями внутреннего
развития, пренебрежем вопросами внешней обороноспособности —
все пропало.
Мы нс только сами полетим в пропасть военного разгрома: мы
увлечем в нее и наших союзников. Разбив революционную Россию,
центральные державы тем самым раздавят то зерно высших социаль-
ных достижений, которое в этой революции созревает. Они с развя-
занными руками смогут бросить вес свои силы на Запад; и если вме-
сте с Россией будут растоптаны зародыши новой социальной куль-
туры, то вместе с Западом будут растоптаны и все зародыши чисто
демократической культуры и всех ес личных и общественных свобод.
И если даже Россия, утратив свои шансы грандиозного социального
преобразования, выживет как независимая страна и государство,
роль сс в концерте мировых держав будет сведена к нулю. Все мы
сейчас охотно предаемся мечтаниям о том, что России суждено ска-
зать новое слово в деле решения мировой социальной проблемы гря-
дущего; но мы забываем, что эта наша миссия висит на тоненькой ни-
точке: остатке обороноспособности армии, защищающей границы на-
шей родины, а родина эта есть в то же время родина Революции...»
Когда под давлением Всероссийского Совета крестьянских депу-
татов и нашего партийного съезда я должен был войти в состав Вре-
менного правительства с портфелем министра земледелия, старые
его члены с князем Львовым во главе радостно (и, думаю, совершен-
но искренне) встретили мое назначение.
Все они в один голос пригласили меня принять участие в объезде
фронта в целях поднятия его боеспособности: на популярность моего
имени среди солдат — в массе своей мужиков в серых шинелях —
возлагались в этом деле большие надежды. Я ответил, что сам бес-
конечно рад перспективе такого объезда, как и объезда, после этого,
наиболее типичных земледельческих районов с сильными крестьян-
скими организациями; но срок этого объезда для меня определится
моментом, когда я смогу поехать не с пустыми руками, а вооружен-
ный рядом временных мер, ставящихся нашу земельную политику
на твердые рельсы готовящейся и развертывающейся аграрной ре-
формы.
Узнав об этом моем заявлении и о разочаровании, вызванном им
в рядах несоциалистической части правительства, Гоц приехал ко
мне и пробовал меня убеждать, нс соглашусь ли я на компромисс —
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
391
сделать два объезда фронта: один — после, а другой, так сказать,
«в кредит» — до принятия Временным правительством моих'вступи-
тельных в аграрную реформу законопроектов. Впервые от недавнего
полного единогласия мы дошли до какого-то, пусть частичного, но
все-таки разногласия. Перед нами были две возможности.
Или во Временном правительстве есть готовность приступить к
делу аграрной реформы, строящей все сельское хозяйство России на
трудовом крестьянском землепользовании, — тогда первые, подгото-
вительные мероприятия пройдут легко и просто. Главное из них -
приостановка земельных сделок, посредством которых у народной
власти может утечь между пальцев тот земельный фонд, за счет кото-
рого может быть увеличено трудовое землепользование, и переход
частновладельческой земли на учет земельных комитетов, призван-
ных на местах участвовать в создании нового земельного режима.
Или такой готовности в несоциалистическом большинстве Вре-
менного правительства нет, и тогда, во-первых, не для чего было
вручать мне портфель министра земледелия, а тем самым и земель-
ной реформы, и тем более не для чего мне объезжать фронт, тем са-
мым как бы обещая мужикам в серых шинелях, что за судьбу чаемой
ими земли они могут не беспокоиться. Это будет косвенным обманом:
как же партия может такому обману способствовать и связать с ним
имя одного из официальных своих руководящих представителей?
Гоц эту альтернативу понимал, но считал, что правильный логиче-
ский путь для нас вряд ли возможен: откладывать подъем боеспособ-
ности фронта нельзя, а провести немедленно первые законопроекты,
вводящие аграрную реформу, может и не удаться; несоциалистиче-
ские министры в принципе как будто согласны на многое, а когда до-
ходит до дела, то вырастают разные затруднения, то формальные, то
технические. Поэтому, казалось Гоцу, следует рискнуть: объехать
фронт с благою вестью о грядущей Земле и Воле, и уповать на то,
что сила впечатления не позволит после этого объезда повернуть на-
зад и вызвать в рядах «серых шинелей» взрыв разочарования...
Не стану говорить, что я Гоцу отвечал, чем обосновывал свой
отказ рискнуть «на авось» и что из всего этого вышло. Я пишу не о
своей четырехмесячной деятельности в министерстве земледелия,
а об Абраме Гоце. Он был нашим лидером советской фракции ПСР
и должен был иметь ясный и твердый ответ по всем проблемам, кото-
рые приходилось Временному правительству решать, а партии — эти
решения поддерживать или отказываться поддерживать.
Не один лишь земельный вопрос был для него, как и для всех нас,
камнем преткновения. Был им, прежде всего, и вопрос рабочий.
И Абрам Гоц всем нам рисовал тревожные перспективы.
Во всех втянутых в войну странах Европы к этому времени про-
мышленный рабочий накопил известное количество так называемых
«завоеваний военного времени». Одна царская Россия ухитрялась
упираться перед этою необходимостью и потому передала Временно-
392 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
му правительству страну, полную вопиющих неудовлетворенных по-
требностей. И пронесшийся благодатный лозунг «Свобода» стал для
всевозможных слоев народа сигналом властного предъявления своих
неотложных наболевших нужд, предъявления, не всегда сообразо-
ванного с реальными возможностями столь же неотложного их удо-
влетворения.
А тут ко всему этому присоединилась еще одна беда. Уже в апреле
было установлено, что война обходится государству в 54 миллиона
рублей ежедневно и что к концу бюджетного года дефицит достигнет
40 миллиардов рублей. А в то же время Гоцу лучше всех было
известно, что аппарат взимания прямых налогов давно находится в
состоянии полного паралича, что явочным порядком страна практи-
кует безмолвный заговор неплатежа каких-либо податей и повинно-
стей. Откуда же брать деньги для ведения войны? Вссвыручающий
печатный станок был единственным не саботирующим своих обязан-
ностей «аппаратом» увеличения денежных средств государственного
казначейства. Об этом то и дело снова и снова приходилось разгова-
ривать с Гоцем: его чаще всех посылали улаживать дело с нововоз-
никающими забастовками.
«Самая каторжная из всех натуральных повинностей, которые
я когда-либо знал, — сказал он мне однажды, в изнеможении опус-
каясь на кресло в моем кабинете. — Все принялись бастовать напро-
палую: прачки бастуют уже несколько недель, приказчики, контор-
щики, бухгалтера, муниципальные, торговые, больничные служа-
щие — часто с докторами во главе, портовые рабочие, пароходная
прислуга... А ведь это все только цветики... Вот Донецкий бассейн
поднялся - это уже хуже. А что хуже всего, так это дело с желез-
нодорожниками. Могу вам сказать, что на нас надвигается не боль-
ше, не меньше, как всеобщая железнодорожная стачка».
— Не может этого быть! — вскричали вместе со мной все бывшие
у меня товарищи из ЦК партии.
Увы, заявление Гоца соответствовало действительности. Вопрос о
заработной плате железнодорожников давно уже обстоятельно раз-
бирался особой комиссией под председательством такого умеренного
и не склонного созидать каких-либо трудностей правительству чело-
века, как Г. В. Плеханов. Но дело обстояло так: 95% железнодорож-
ных служащих получало меньше 100 руб. в месяц, а жизнь все доро-
жала. Комиссия выработала нормы оплаты на основе индекса цен,
обеспечивавшего с грехом пополам жизненный минимум. Правитель-
ство, подсчитав общую сумму прибавок к существующим расходам,
могло только ужаснуться — и отказать. Да, все это справедливо,
но — невозможно. Это было в конце мая: через день Гоц доложил,
что создан уже стачечный комитет и на двух крупнейших железно-
дорожных узлах, Петроградском и Московском, подавляющим боль-
шинством — что-то вроде четырех десятков голосов против всего
трех или четырех — поставлено приступить к забастовке. Опять для
Гоц Абрам Рафаилович (1882—1940)
393
Гоца и для всего Совета настали страдные дни. Железнодорожников
удалось остановить: всеобщая забастовка во время войны была вещью
чудовищной. Но и запрещение забастовки авторитетом власти, когда
ее собственной комиссией установлено, что рабочим не обеспечен
элементарный жизненный минимум, тоже было делом чудовищным.
И поэтому правительство на него не решилось. На его месте самоот-
верженно, ставя на карту всю свою популярность, встал Совет.
Читатели могут себе представить, какая головоломная задача па-
дала на плечи деятелей того времени. А главное, никакая твердая
фиксация денежной зарплаты ничего нс давала. Неудержимо шла
инфляция, стоимость жизни росла, любая валюта зарплаты через не-
делю-другую оказывалась катастрофически низкой. В любой отрас-
ли промышленности забастовки грозили стать перманентными. Со
своей стороны, предприниматели вопияли о ненасытности рабочих.
Грозили локаутами и порой пробовали к ним переходить. Им в ответ
росли протестующие вопли рабочих о накоплениях во всех отраслях
индустрии, военных прибылях. Взаимная ненависть обеих сторон
разгоралась и предвещала пожар гражданской войны, которой ника-
кими заклятиями никто остановить был бы не в силах.
И без того взволнованная и напряженная мысль людей, вынесен-
ных на хребте революционной волны к вершинам власти, заработала
еще более лихорадочно. Гоц поспевал везде и раздирался на части, и
не один он.
Одно было ясно. Возню с нормированием зарплаты приходилось
отбросить. Исходить необходимо было только из нормы реальной
зарплаты, согласованной с индексом стоимости жизни. Денежная
плата должна была автоматически из него вытекать. Правда, после
такой реформы можно было бы прибегнуть к полному запрету ста-
чек. Гроза военной опасности такую меру вполне оправдывала. Но
запрет стачек и должен был, и мог сопровождаться и запретом локау-
тов, закрытия предприятий и т. п. И в этом уже являлась острая ну-
жда. В самом деле, почуяв, что красные дни сверхприбылей прошли,
что изношенность фабричного инвентаря и перерыв в снабжении ма-
шинами из-за границы несет много трудностей, иные расчетливые
предприниматели уже бежали с производственного фронта: разбаза-
ривание инвентаря предприятий, запасов сырья и пр. давало возмож-
ность придать всему своему капиталу подвижность; множились за-
купки валюты и переброска капиталов за границу; росла спекуля-
ция, особенно в сфере международных сделок — по существу более
или менее контрабандных: самые баснословные барыши получались
в области торговых сношений между воюющими странами. Но борь-
ба с этим злом требовала контроля над валютой, нормировки важ-
нейших цен, вообще говоря — перехода от вольного рынка и нс стес-
няемой частной инициативы к регулируемому народному хозяйству.
Всякие возражения против твердых мер в экономической области
никогда не были в России сильны, а в военное время в особенности.
394 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Русская индустрия в преобладающей массе своей работала на казен-
ные заказы и широко пользовалась авансами из государственного ка-
значейства. Только давать, ничего не контролируя, становилось са-
моочевидным для всех абсурдом.
К счастью для советских новаторов, в России в это время гостил
британский министр снабжения Гендерсон, которого никто нс мог за-
подозрить ни в каких революционных сумасбродствах. И в заседа-
ниях Временного правительства, и в других деловых аудиториях он
не скупился на описание всех тех мероприятий по части реорганиза-
ции национальной промышленности, которая была в полном ходу по
всем великим державам, запряженным в тяжкий хомут Первой, не-
виданной дотоле великой мировой войны. России мероприятия эти
едва коснулись, и средний фабрикант еще верил в возможность жить
и действовать по старинке-матушке, когда каждый заводчик на своем
заводе был царь и бог. Им казалось, что только какие-то сорвавшие-
ся с цепи социалисты измышляют ни с чем не сообразные экспери-
менты, которые, того и гляди, разрушат всю отечественную промыш-
ленность...
Гоц не раз сознавался мне, что девять десятых всей философской
подготовки, полученной им в германских университетах, приходится
отбросить в сторону, как тяжкий балласт. Взамен приходилось искать
новые конструктивные идеи, строить схемы и планы, не всегда до
конца разработанные и требующие проверки опытом; нужно было
сбирать материал, когда завалснность чисто практической работой
почти нс оставляла для этого времени.
Зато каким оптимистическим энтузиазмом загорелся Гоц, когда
наконец советский «трест мозгов» закончил свой план «смешанной
экономики», комбинирующей государственные монополии в одних,
уже созревших для этого секторах промышленности, со свободным и
принудительным трестированием в других и в осторожно направляе-
мой центральным экономическим комитетом частной инициативой —
в третьих, — все в рамках экономного распределения сырья, контро-
лем над кредитом, сделками с иностранной валютой, эмиссиями
акций и облигаций, себестоимостью и ценообразованием, и этот план
можно было, по живому свидетельству Гендерсона, подкрепить бри-
танским опытом и ушедшим еще дальше опытом германским.
Но оптимизму Гоца скоро был нанесен внезапный удар. И нане-
сен он был человеком, на способность которого к восприятию новых
идей и новых опытов Гоц возлагал особые надежды и потому особен-
но ценил его, как представителя «коалициоспособной» части бур-
жуазии; это был тогдашний министр торговли и промышленности
А. И. Коновалов. Человек привлекательных личных качеств и доста-
точно передовых взглядов, дружественный к рабочим организациям,
он дрогнул под напором отсталого большинства предприниматель-
ского класса. И вдруг заявил, что уходит в отставку, ибо «скептиче-
ски относится к той форме общественно-государственного контроля
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
395
и к тому способу регулирования производства, который ныне пред-
лагают...».
— К той форме! К тому способу! — горячился Гоц. — А какую
форму и какой способ он предпочитает? Пусть не таится, пусть ска-
жет. Может быть, мы предпочтем его «формы и способы». Может
быть, найдется компромисс... Это же просто выходка, чисто негатив-
ная, недостойная делового и серьезного человека. И это в вопросе,
от благополучного разрешения которого зависят судьбы новой Рос-
сии. И он еще заявляет - взгляните на эти его слова, — что он за-
ботится о нас, нам хочет «очистить путь», он находит, что «следует
проделать следующий этап революции и дойти до однородного со-
циалистического министерства». Это же просто вызов, коварная вы-
лазка против коалиции! Не будь это Коновалов, я сказал бы — это
провокация!
Я был искренно удивлен.
— Абрам, вы неправы. Никакой задней мысли, никакой провока-
ции я тут не вижу. Может быть, и в самом деле у нас в России такая
попытка может быть сделана лишь социалистическими руками. Гер-
мания нам не указ. Там возможен кайзеровский «военный социа-
лизм», который все ресурсы страны готов сомкнуть вместе железною
рукою. У нас этого нет — ни наши капитаны тяжелой индустрии, ни
наши «юнкера» принять этот путь не способны. Вот почему они и
становятся к нашему плану спиной. Да они и куда первобытнес гер-
манских. Среди них А. И. Коновалов может быть генералом без
армии. У него нет на это никакой охоты; я это понимаю и на него за
это не в обиде...
Но нс тут-то было. Абрам твердо стоял на своем:
— Вы ни за что не хотите видеть, что на нас идет напор с двух
сторон. Слева большевики травят «десять министров-капиталистов»,
требуя, чтобы мы от них «очистились», то есть остались без союзни-
ков и скатились прямо им в пасть. Справа — заговорщики, монархи-
сты, мечтатели о военном диктаторе, о генерале на белом коне: эти
нашептывают в уши кадетам и кадетоподобным, что, их же жалеючи,
советуют им лучше уйти и оставить нас одних, чтобы не погибнуть
вместе с нами, давно, на их взгляд, обреченными. А теперь вот и
люди вроде Коновалова говорят то же. Это нам знак: чего нс делать.
Не сокращать, а расширять свою политическую базу. Не отступаться
от коалиции, обеими руками за нее держаться, держаться во что бы
то ни стало.
Слушая Абрама, я невольно сравнивал его со старшим братом и
впервые обнаружил между ними дистанцию неожиданно большого
размера. Тот, намечая основные вехи самостоятельной и независимой
эсеровской политики, рассматривал и такой вариант будущего, при
котором партии нашей придется полагаться лишь на себя, сбрасывая
со счета всех отходящих от нее крупнейших союзников. Михаил Гоц
и тут предполагал — пока доверие большинства народа с нами — со-
396 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
хранение воли к проведению целиком нашего «перспективного плана»
коренного социального переустройства, доказывающего опытным пу-
тем свое превосходство над всеми другими и тем примиряющего с со-
бою вчерашних скептиков и маловеров. Михаил Гоц посвятил этой
теме знаменательную статью «Задачи грядущего». Для нс заметив-
шего этой статьи духовная история нашей партии безмолвствует.
Абрам Гоц когда-то этой статьей восторгался и говорил, что в ней
всецело раскрывается «сама душа нашей партии». Но Абрам Гоц,
приходящий в панику от ухода Коновалова, был уже другой Абрам
Гоц.
Его устами с нами говорила, в сущности, целая группа так назы-
ваемых «сибирских циммервальдцев»: тесный кружок, с которым он
тесно сблизился по выходе в вольную команду и работал в газете
«Сибирь». В нем были такие люди, как И. Г. Церетели и Ф. И. Дан
и как примыкавшие к ним В. С. Войтинский, Вайнштейн-Звездин и
другие. Все это были люди больших, иногда огромных достоинств.
Идти с ними плечо в плечо и нога в ногу было легко и радостно.
Но над всеми ними тяготела, часто обеспложивая их работу, одна
старая и, на мой взгляд, устаревшая догма. Она гласила, что русская
революция обречена быть революцией чисто буржуазной и что вся-
кая попытка выйти за эти естественные и неизбежные рамки будет
вредной авантюрой. Но если наша революция - в принципе буржу-
азная, то и «делание» ее выпадает на плечи буржуазии. Заменить ее
мы не можем; максимум возможного для нас — буржуазию, призван-
ную делать революцию, поддерживать и бережно подталкивать.
Догма эта сказалась на первых порах властебоязнью: Церетели
и его друзья долго упирались перед вхождением в правительство.
Из-за этого сама коалиция вышла запоздалой. А когда все-таки на
нее пошли — упорно предоставляли буржуазии идти в коренной
упряжи, сами идя «на пристяжке». Если не было «коалициоспособ-
ных» представителей буржуазии —довольствовались фигурами пер-
сонально принадлежавшими к буржуазии, но не представляющими
ее как класс. Соглашались на все, только бы не переобременить плеч
трудовой социалистической демократии противоестественной ответ-
ственностью за власть, которой догма велит оставаться чужой, бур-
жуазной.
Связав себя по рукам и ногам догмой, наша часть Временного
правительства стерилизовала свои творчески-конструктивные спо-
собности; а когда не выдерживала — натыкалась на политический
бойкот «союзников по коалиции». Тщетно наш общий советский
«трест мозгов» вырабатывал план «регулированной смешанной эко-
номики». Тщетно наш чисто партийный «трест мозгов» разрабатывал
законопроект о социализации земли и другие, с ним связанные. Тот
и другой пролежали под сукном вплоть до того времени, пока ими не
завладели большевики, одно карикатурно исказив, а другое - дове-
дя до абсурда, и повернули их в бессмертную заслугу самим себе.
Гоц Абрам Рафаилович (1882—1940)
397
Коалиция нс жила, а прозябала и наконец впала окончательно в
агонию. Но здесь меня интересует нс история коалиционного начала
в русской революции: ей я посвятил свой изданный Йельским уни-
верситетом труд «The Great Russian Revolution», к которому и отсы-
лаю всех интересующихся. Здесь же меня занимает личная история
Абрама Гоца, верного служителя коалиционной идеи. Он был не
только подвижником этой идеи, претерпевавшим тяжесть этой неудо-
боносимой ноши. Он был ее рыцарем, готовым бескорыстно и добле-
стно обнажить в честь ее свой клинок. Он был не только ее Пенело-
пой, безустанно заново сплетающей перманентно разрываемую собы-
тиями ткань коалиционной сети. Он был ее отважным Гектором.
...Большевистский военный переворот медленно занимал в столи-
це одну ключевую позицию за другой. Пробравшийся на фронт Ке-
ренский тщетно искал там боеспособных дивизий, с которыми мог бы
отвоевать столицу от большевиков. Он не нашел никого, кроме остат-
ков той «дикой дивизии», которую когда-то послал против Керенско-
го мятежный главковерх Корнилов. И там он оказался в положении
почти военнопленного, и только бегство спасло его от выдачи совет-
ским матросам Дыбенко.
А в столице Абрам Гоц собрал военную молодежь юнкерских учи-
лищ, чтобы ударом с тылу облегчить Керенскому его так и оставшее-
ся иллюзией вторжение. И тут его подстерегало заключительное зло-
счастие. Керенский передавал о нем так: «По случайным, еще недо-
статочно выясненным обстоятельствам, а также и по злой воле преда-
телей и провокаторов, все готовые к бою антибольшевистские силы
были пущены в действие раньше, чем мы могли его поддержать».
Юнкера двинулись, повинуясь приказу, подписанному Гоцем и Авк-
сентьевым; но заготовленный заранее приказ был, как оказывается,
кем-то пущен в ход, когда возглавляемый Гоцем военный совет уже
разошелся без всякого решения: и распорядились им неправомочные
нервные импрессионисты, встревоженные каким-то паническим не-
верным слухом. Авксентьев и Гоц опровергли свою ответственность
в безнадежном движении, закончившемся бойнею юнкеров. Керен-
ского все это «приводило в бешенство»; настроение Гоца было, ко-
нечно, еще более трагично. За смертью Авксентьева и расстрелом
Гоца «недостаточно выясненные обстоятельства», о которых глухо
говорил Керенский, по-видимому, так и останутся невыясненными.
Гоц снова — в который раз! — пытался пробраться к Керенскому,
но на вокзале был захвачен. Под стражей он был привезен в Смоль-
ный. Со своим обычным, никогда ему не изменявшим самообладани-
ем, Гоц поводил по лабиринту Смольного сопровождавшего его сол-
дата с винтовкой, пока тот окончательно не запутался и нс растерял-
ся. Гоц, еще формально не смененный как товарищ председателя
Всероссийского Совета и к недоумению своего стража почти всеми
встречаемый как власть имущий, этим воспользовался и оставил его,
авторитетно сказав, что сам разыщет ту комнату, в которую со стра-
398 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
жем должен явиться. А через несколько минут он уже выходил во
двор Смольного на подъезд, у которого ждала фаланга советских
автомобилей. Подозванный обычным дежурным, сколько уже раз в
жизни подававшим автомобиль «товарищу председателя», очередной
шофер растворил дверцы, и Гоц, только что вошедший в Смольный
через один подъезд под стражей, вышел с другого и торжественно
выехал на казенном автомобиле совершенно так же, как выезжали и
въезжали вожди свершившегося переворота. А в здании долго еще
наподобие слепого тыкался туда и сюда вооруженный страж, сума-
тошились начальники всех степеней, яростно ища Гоца, которого
только что чуть не все видели в разных местах здания — а его уже
давно простыл и след.
«Отыскался след Тарасов...»
Приближался срок открытия Учредительного собрания. Захваты-
вая Петроград и «свергая» правительство Керенского, большевики
клялись на углах всех улиц и перекрестках всех дорог, что никаких
злоухищрений с их стороны против всенародного Учредительного
собрания быть но может. Напротив, это Временное правительство,
все откладывая и откладывая его созыв, питает заднюю мысль взять
его, что называется, «измором»; большевики убедились из опыта,
что Учредительное собрание можно созвать только вопреки Времен-
ному правительству, — и это убеждение дало им силу на его сверже-
ние. Клич их «Долой Временное правительство!» означает  «Доро-
гу Учредительному собранию!».
И вот пришла пора открывать его. Большевики не скупились щед-
ро выдавать народу всевозможные векселя: открытие Учредительно-
го собрания было естественным и неизбежным сроком уплаты по
ним. И было естественно ждать, что все, бесследно скрывшиеся от
большевистских преследований, попытаются вылезти как из-под зем-
ли, чтобы стать снова лицом к лицу с ними.
Для того чтобы быть готовым ко всем возможным неожиданно-
стям в этой последней встрече с побежденными, но не покорившими-
ся противниками, Ленин облек чрезвычайными полномочиями лично
преданного ему Вл. Бонч-Бруевича. Его доклады доводили тревогу
власти до пароксизма. Он имел сведения «о прибытии в столицу це-
лого ряда лиц, объявленных правительством вне закона...». За ними
тотчас же было установлено наблюдение. Однако ни Керенского, ни
Гоца обнаружить не могли; да, в сущности, над ними просто тяготел
приказ об аресте.
В то время «вне закона» формально были объявлены, собственно,
лишь кадеты, — почтенная и солидная, никакой опасностью захват-
чикам власти не грозившая партия адвокатов и профессоров. Дикта-
торы тут совершенно напрасно себя обеспокоивали, и Бонч-Бруевич
кончил успокоительным заключением: «Мы решили считать их
неприкосновенными, пока они находятся в Таврическом дворце, но,
конечно, нс спускать с них глаз». Но это оказалось излишним. Со-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)
399
гласно рассказу левого кадета Л. А. Кроля, ЦК кадетской партии
«постановил, чтобы партийные члены Учредительного собрания в
первое заседание его не являлись, а в дальнейшем — поставить вопрос
в зависимость от освобождения арестованных членов УС» (таких
было 4 эсера Н. Д. Авксентьев, А. А. Аргунов, А. И. Гуковский
и Питирим Сорокин и три кадета — А. Шингарев, Ф. Кокошкин и
П. Долгоруков). Конечно, не явились и те немногие, которые про-
шли в Собрание из людей правее кадетов — члены Союза земельных
собственников.2 Многих интересовал вопрос, явится ли избранный в
Нижнем Новгороде архиепископ Сергий (впоследствии, при больше-
вистской власти, — местоблюститель патриаршего престола). Не
явился и он.
Как и ожидали большевики, явился в Петербург к дню открытия
Учредительного собрания А. Ф. Керенский, считавший себя обязан-
ным явиться и заявить, что слагает с себя полномочия в руки полно-
мочного Учредительного собрания. Мы были, однако, единогласны
в том, что его появление в Собрании неминуемо вызовет дикую воору-
женную выходку со стороны большевистских «сухопутных матро-
сов» — особой породы, которая завелась после большевистского
переворота и без которой не обходилось ни одного самосуда и вообще
ни одной кровопролитной свалки. А кроме того, формальности сло-
жения власти в руки Учредительного собрания совершенно нс требо-
валось: оно было по самой природе своей единственной полномочной
всенародной властью. Другое дело — право и даже обязанность Ке-
ренского предстать перед ним с отчетом о своей деятельности во Вре-
менном правительстве; но с осуществлением Керенским этого своего
права, конечно, приходилось обождать исхода попытки Учредитель-
ного собрания стать фактической властью, могущей принимать чьи-
либо «отчеты». Большевистские ищейки, разумеется, Керенского
всячески в это время искали, но найти так и нс сумели. Именно
Абраму Гоцу пришлось «держать связь» с Керенским и обо всем с
ним условливаться.
После гибели Учредительного собрания партийные люди сумели
благополучно переправить его за границу. Деловая часть этого пред-
приятия выпала на долю бывшего «серповца», члена нашей партии
Фабриканта.
«По другой стороне баррикады» беспокойство не улеглось. Вол-
новали слухи, будто бы семеновцы, прсображенцы и второй балтий-
ский флотский экипаж хотят выступить с лозунгами «Вся власть
Учредительному собранию!». Пробольшевистская, но позволявшая
2 Союз земельных собственников — политическая организация, образованная в
ноябре 1905 г. в Санкт-Петербурге для сплочения «земледельческого сословия» (кре-
стьянства и помещиков) с целью защиты самодержавия. В 1908 г. прекратила суще-
ствование, большинство членов примкнуло к Объединенному дворянству.
400 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
себе некоторую фронду «Новая жизнь»3 Максима Горького в те дни
сообщала, что «во все комиссариаты были вытребованы усиленные
наряды красноармейцев. Везде установлены были ночные дежурст-
ва. До 5 часов утра в Смольном и комиссариатах не смыкали глаз»;
а членам мирных делегаций Германии, Австрии, Болгарии и Турции
Совнарком еще ранее предложил перебраться на 5 января в какие-
нибудь «более безопасные помещения».
По воспоминаниям Троцкого, Ленин настаивал на вызове в Пет-
роград ко дню открытия Учредительного собрания латышских стрел-
ков: он побаивался, что «русский мужик» может в случае чего колеб-
нуться; тут нужна «пролетарская решимость», а потому необходима
«доставка в Петроград одного из латышских полков, наиболее рабо-
чего по составу». Получивший от Ленина портфель наркома юстиции
И. Штейнберг в своих воспоминаниях рассказал, как ночью накану-
не открытия, при заседании Совнаркома в «бывшем министерском
павильоне» Ленин, повесивший на стену свое пальто, вдруг открыл,
что из его кармана похищен револьвер. Поднялась тревога, пошли
розыски, и вечером, как раз в часы, когда был решен роспуск Учре-
дительного собрания, «узнали мы, что матросская стража нашла
укравшего револьвер: это был один из них, и они его тут же в саду
расстреляли».
Дыбенко, ставящий себе в заслугу попытку вопреки директивам
Ленина форсировать этот роспуск, прямо через матросов передает,
что Бонч-Бруевич заставил его в последний момент лично объехать
все караулы на подступах к Таврическому дворцу: «Тов. Ленин бес-
покоится». А Бонч-Бруевич дал такую картину поведения своего во-
ждя: «Владимир Ильич сел в кресло. Он волновался и был мертвен-
но-бледен, как никогда. В этой совершенной бледности лица и шеи
его голова казалась еще большей, глаза расширились и горели сталь-
ным огнем... Он сел, сжав судорожно руки и стал обводить пылаю-
щими, сделавшимися громадными глазами всю залу от края и до
края...».
Открытие Учредительного собрания как будто не сулило больше-
викам никаких инцидентов по поводу отдельных объявленных «вне
закона» его членов. Бояться было нечего, но недаром же русская
народная пословица гласит, что у нечистой совести и у страха —
«глаза велики».
И вот в этот момент среди большевистских скамей произошло ка-
кое-то замешательство. Пошептавшись между собою, побежали до-
3 «Новая жизнь» — ежедневная газета, издававшаяся в Петрограде группой мень-
шевиков-интернационалистов и писателями, объединявшимися вокруг журнала «Ле-
топись». Выходила с 18 апреля 1917 по июль 1918 гг., одним из ее редакторов был
М. Горький. В 1917 — 1918 гг. в газете публиковались его статьи под общим названием
«Несвоевременные мысли», в которых отразилась отрицательная позиция писателя
по отношению к Октябрьскому перевороту 1917 г.
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
401
кладывать самому Ленину. В самом партере много пар глаз устрем-
ляется па одну из скамей эсеровского большинства. Там ясно выри-
совывается фигура Абрама Гоца.
Это его «бесстрашное появление в зале», судя по позднейшей не-
мецкой брошюре бывшего левого эсера И. Штейнберга, даже ему то-
гда «доставило удовлетворение», хотя он политически был душою и
телом с коммунистами. Правда, он этого «удовлетворения» не озна-
меновал ровно ничем. Но большая, чем у него смелость вдруг обна-
ружилась в рядах самих большевиков. С их скамей вдруг отделилась
видная фигура Христиана Раковского. Мерными шагами направился
он к Абраму Гоцу. Он хочет засвидетельствовать последнему, что по-
лон самих рыцарских чувств. Он протягивает ему руку, поздравляет
«с актом благородного мужества», выразившемся в бесстрашном по-
явлении среди вооруженных врагов, многие из которых едва скрыва-
ли, что ничего так нс желали бы, как тут же поднять его на штыки.
Для целого ряда личных друзей Абрама его появление в Тавриче-
ском дворце произвело впечатление дерзкого, но благородного без-
рассудства. Гоца удалось удалить до финала заседания, из которого
вряд ли ему удалось бы благополучно удалиться...
После роспуска Учредительного собрания фигура Гоца появляет-
ся на экране моей памяти уже в Москве, куда «разгрузка Петро-
града» под дамокловым мечом немецкого наступления перебросила и
все центральные учреждения большевистской власти и партии, и наш
ЦК. Тогда мы в здании Народного университета Шанявского собра-
ли было большую партийную конференцию, перед которой был по-
ставлен ребром вопрос: «Что делать?».
Настроение у Гоца оставалось боевым, только связь этого настрое-
ния с зашитой коалиционной власти была оборвана и событиями, и
собственными размышлениями. В первый же день конференции, по-
сле большой речи Гендельмана, выдержанной в самых воинственных
тонах, конференция едва не подверглась полному пленению. Наши
товарищи из одного окна на улицу, оказавшегося отличным наблю-
дательным пунктом, увидели внезапно подъехавший грузовик, кото-
рый был занят десятком или более вооруженных красногвардейцев.
Они быстро поставили по одному стражу у каждого выхода, всех в
здание впуская, но никого не выпуская, остальные вторглись в уни-
верситет. Наши товарищи успели разбежаться по разным аудито-
риям. Их было, определяя на глаз, нс менее 250 — 300 человек, тогда
как собственно студентов едва ли более 60 — 70. Распорядители прие-
хавшей экспедиции держались чрезвычайно уверенно, хотя очевидно
толком ни в чем не разбирались. Они хотели, чтобы студенты очи-
стили здание, причем стража выпускала их лишь по предъявлении
студенческих билетов: оставшиеся «безбилетные» тем самым выдали
бы себя в качестве партийных делегатов. Но у явившихся разгоре-
лись аппетиты, и они решились впускать в здание всех новопрпбы-
26 Зака! № 2I46
402 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
вающих (может быть, опоздавшие делегаты). И тогда быстро созрел
план, приписывавшийся Гоцу.
Собрав несколько десятков студенческих билетов, с ними выводи-
ли вон первую партию наших делегатов; за первым же углом на ули-
це билеты эти разбирались и кто-нибудь с ними возвращался в уни-
верситет, раздавал билеты новой партии, и так продолжалось до тех
пор, пока вся конференция не выскользнула из сетей; оставшиеся все
оказались студентами, и разочарованные чекистские следопыты не-
доуменно убедились, что в университете не было ни одного посторон-
него!
Оговариваюсь, что мне, к сожалению, всего этого на месте наблю-
дать нс пришлось. Я дома спешно дописывал какую-то резолюцию и
уже готов был отправиться к «Шанявскому», когда в моей квартире
зазвонил телефон. Один из членов нашего ЦК, Евгения Ратнер, в
спешном порядке извещала, что конференция захвачена большевика-
ми. Это походило на катастрофу. Но через какой-нибудь час-пол-
тора, едва веря собственным ушам, узнал всю историю большевист-
ской неудачи, превратившей возможную трагедию в веселую коме-
дию.
Наши усилия в ближайшие дни были употреблены на то, чтобы
не дать съехавшимся делегатам разъехаться по домам, чтобы подыс-
кать новое помещение для их заседаний и вообще поддержать общую
бодрость и организованность партии до того момента, когда она узна-
ет о новом тактическом плане, который должен будет слить ее усилия
в мощную политическую кампанию, являющуюся ответом на разгон
Учредительного собрания.
Этого момента партия только и ждала, и вокруг него происходили
все разведочные действия самого Центрального Комитета. В центре
этих действий и стал Абрам Гоц. Однако мысль Комитета о возмож-
ности собраться снова в самом Петрограде была большинством
отвергнута еще ранее. В свои стены призывал Учредительное собра-
ние огромный Ссмянниковский завод, обещая защитить народных
избранников сомкнутыми рядами рабочих. Но вблизи него по Неве
уже располагались мелкие военные суда из Кронштадта, и депутатов
отталкивала мысль — дать большевикам предлог для грандиозного
массового пролития крови рабочих, причем этою дорогою ценой бы-
ло мало шансов купить победу.
Возник было план перенести открытие Учредительного собрания
на Украину. Но посланники наши вернулись из Киева с дурными
вестями. Руководители украинской Рады считали войну со стороны
России уже бесповоротно потерянной и сепаратный мир неотврати-
мым и мечтали лишь о том, чтобы для самих себя выторговать у нем-
цев особый «сепаратный мир в сепаратном мире», а в случае надоб-
ности мирились даже со временной немецкой оккупацией Украины
для защиты от оккупации большевистской. Конечно, этого было до-
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
403
вольно, чтобы всякая мысль о поисках для Учредительного собрания
плацдарма на Украине была оставлена.
Был послан делегат на Дон и Кавказ. Там вел тонко рассчитанные
речи о своей готовности взять Учредительное собрание под свое по-
кровительство атаман Каледин. Но, не говоря уже ни о его репута-
ции в связи с былым участием в корниловском заговоре, ни о реак-
ционном духе, обуревавшем начавшую сплачиваться с его помощью
«добровольческую армию», представлялись ненадежными и собст-
венно «сливки» казачьих кругов, считавшие Каледина своим вдохно-
вителем. Никакого выхода не сулил и казачий юго-восток.
Тогда новые перспективы открылись на Поволжье и Урале. Путь
по ним шел через Сызранский мост по великому сибирскому желез-
нодорожному пути на Дальний Восток. Этим путем покидали рус-
ский фронт для переброски на западноевропейский фронт чехосло-
вацкие легионы. Троцкий задался мыслью их остановить, разору-
жить, влить их в Красную армию, а при сопротивлении — выдать
головой Австро-Венгрии, которая их рассматривала как изменников
и дезертиров. С чехами братались антибольшевистски настроенные
сторонники Учредительного собрания. А южнее, из Саратова, при-
были делегаты среднего Поволжья. Они привезли проект союзного
договора нашего Поволжского областного комитета с демократиче-
ским (возглавленным плехановцами) Уральским казачьим войском.
Этим все было предрешено. Конференция наша состоялась. Все
ее решения базировались на поднятии знамени Учредительного соб-
рания в Поволжье, Урале и Сибири.
За этим последовала долгая смутная эпоха гражданской войны, в
которой территория Советской России одно время сократилась до
границ древней Московии. Но тем самым и противоболыпевистская
Россия была разбита на ряд обособленных, оторванных друг от дру-
га областей, с разными, дичившимися друг друга правительствами;
и в каждой области кипела междоусобная борьба партий. Партийные
силы тоже были разорваны между этими областями, далеко друг от
друга отстоящими и утратившими всякую связь между собою. Наша
партия, победившая всех в Учредительном собрании, была со всех
сторон предметом всеобщей ревности и жажды реванша. И везде -
от явных контрреволюционеров и их «спутников» — она получала
удары кинжалом в спину. Перед лицом общего врага она то искала
примирения во что бы то ни стало с этими тыловыми соперниками и
от капитуляции к капитуляции перед ними неизбежно теряла долю
своей популярности, то бросалась в противоположную крайность —
отчаянной борьбы разом на несколько фронтов и, кончив самоизоля-
цией, падала жертвой общей соединенной ненависти. Действитель-
ность, лицом к которой мы стали, была мрачной и порою казалась
безвыходной. Я не хочу этого скрывать: правде надо всегда глядеть
прямо в глаза.
404 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Лично я пережил эту пору в Заволжье и покинул его после тыло-
вого переворота адмирала Колчака, которому я едва не был выдан
захватившим меня чешским авантюристом генералом Гайдой, впо-
следствии главою чешского фашизма.
Абраму Гоцу нс удалось перебраться в Заволжье, и после разных
перипетий он оказался в Одессе, переходившей из рук в руки: бело-
гвардейская, гетманская, партизанская, союзническая, большевист-
ская власти сменяли пестрым калейдоскопом друг друга. И встрети-
лись мы, наконец, в Москве, на привычном нелегальном положении.
Приходилось считаться с тем, что мировая война кончилась раз-
громом срединных империй; победа союзников аннулировала все по-
тери, на которые пошли большевики в силу позорного Брест-Литов-
ского мира, бывшего одним из главных мотивов поднятия нами зна-
мени восстания против большевиков. Наши союзники в войне, враж-
дебные к большевикам как предателям общесоюзного дела, не всегда
умели отделять ответственности и вины власти от ответственности це-
лой страны и платили обеим разом блокадой и далеко не бескорыст-
ной интервенцией на периферии государственной территории. Кое-
где орудиями этой интервенции еще были уцелевшие от гражданской
войны авантюристы, ненавидящие демократию не меньше большеви-
ков.
Эпоха гражданской войны оставила в наших рядах большое охла-
ждение к бывшим союзникам, проявившим за это время полное рав-
нодушие к делу русской свободы и гражданственности и неразбор-
чиво соединявшим свое дело с предприятиями любых авантюристов
и контрреволюционеров. Ослабить Россию и защитить от нес Европу
искусственным «санитарным кордоном» — таков был вполне их
устраивавший политический минимум. На этой почве во многих
общественных слоях и партиях России началась, как реакция против
недавних безграничных симпатий к союзникам, безотчетная тяга к
примирению и хоть какому-нибудь соглашению с советскою властью.
В нашей среде ее поддерживали уже не одни только разорвавшие с
нами «левые эсеры-интернационалисты», которых большевики сна-
чала использовали против нас, а потом беспощадно разгромили, но
и еще более неудачливые, еще недавно стоявшие справа от них и от
партийного центра их преемники из так называемой группы «На-
род».4 С другой же стороны против партии вели подспудную оппо-
4 «Народ» — группа деятелей партии социалистов-революционеров (К. С. Буре-
вой, В. К Вольский, Н. В. Святицкий, Н. А. Шмелев и некоторые другие), заявивших
в конце 1918 г. о своем желании сотрудничать с большевистской властью, что не соот-
ветствовало политической линии ПСР. Организационно группа оформилась в октябре
1919 г. и получила свое название от выпускаемой ею газеты «Народ». В октябре
1919 г. ЦК ПСР принял решение о роспуске группы, после чего «народовцы» вышли
из партии и образовали «Меньшинство партии социалистов-революционеров», которое
распалось в феврале 1922 г.
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
405
зицию группы, в которых сохранялась былая инерция союзов «во
что бы то ни стало» со всеми антибольшевистскими силами.
Абрам Гоц сразу же твердо стал на позиции «борьбы на два фрон-
та» внутри партии, против обоих уклонов — и против нового туман-
ного большевизантства, и против сторонников возрождения мораль-
ной коалиции с правыми, либерально-буржуазными элементами, счи-
тавшими «демократический социализм», пожалуй, не меньшим вра-
гом, чем диктаторский большевизм. Мне особенно памятно, как мы
с ним объяснялись начистоту по поводу проскользнувшего между
нами некоторого политического охлаждения в период, когда он
отдался целиком креплению принципа «коалиции во что бы то ни
стало» с элементами, втайне уже скользившими к «корниловщине»
или мечтавшими об одомашненной «корниловщине без Корнилова».
Это преходящее разногласие хотелось исчерпать и ликвидировать.
Абрам Гоц не стал упираться. С грустной улыбкой, несколько по-
нурив голову, он в нескольких словах подвел итог той полосе своих
блужданий в нескольких словах: «Да, что и говорить, спорить тут
незачем, такая уж тогда ошибочка вышла». Абрам обладал исклю-
чительной способностью — совершенно обезоружить разногласив-
ших с ним товарищей прямотой и полной искренностью признания
ошибки.
О нашей общей работе с Гоцем в Москве скажу лишь одно. Уси-
лий нами затрачено было много, а между тем мы колотились, как
рыба об лед. Порою брало сомнение: не опоздали ли мы с выправле-
нием партийной линии? Абрам часто бывал в рабочих кварталах Мо-
сквы, но вести приносил мало утешительные. Когда он подробно раз-
бирал перед тамошней аудиторией ошибки большевистской внутрен-
ней политики, эсеры-рабочие охотно соглашались и от себя добавля-
ли множество ярких образцов ее несостоятельности. Но в то время,
например, как рабочие-большевики на собраниях в нападках на со-
циалистов-революционеров ломили напролом, наши рабочие себя
явно умеряли, сдерживали, не шли до крайних логических выводов.
Казалось, что на дне их души все-таки копошилась мысль: да, в их
речах промах на промахе едет и промахом погоняет, а все же как ни
крути — это наши, с головы до ног. И почем знать, может быть, все
же что-нибудь да выйдет из их метаний. И Гоц при этом вспоминал,
как еще в дни Петроградского совета один наш кавказский делегат,
неглупый, искренний и темпераментный Сако Саакян, воздевая руки
к небу, вопиял: «Ясное дело, тут у большевиков — сплошная дурь.
Да ведь только это наша дурь, наша собственная, кровная рабочая
дурь. И что ж нам с ними делать, когда они за эту дурь лезут на нас,
очертя голову, им море по колено, а нам-то каково. Не бить же сво-
его брата смертным боем за то, что у него не только картуз, но и са-
мые мозги набекрень». И с невеселою усмешкой Гоц прибавлял:
«Если мы не хотим разойтись в разные стороны с нашими рабочими,
придется как будто махнуть на все рукой и сказать себе: пусть уже
406 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
большевики все перепробуют до того, что уж сами убедятся, что так
у них дело не пойдет, и сами придут как братья к братьям совето-
ваться, как дать с неправильной дороги заднего ходу и снова вы-
браться с окольного пути да на прямопутье. А между тем, пока дож-
дешься, что солнце взойдет — сколько раз злая роса глаза повысст».
В общем, работа шла как «через пень в колоду». Беганьем по ра-
бочим квартирам крупнейших работников, которые были все на
счету, много сделать было нельзя. Надо было давать им литературу.
Но постановка тайных типографий давалась с большим трудом: пе-
ренаселенность столиц не давала для них места, всюду они были
чересчур на виду, а все частные типографии, как и склады, и запасы
бумаги были под бдительным оком казенных и добровольных над-
зирателей. Провал шел за провалом.
Особенное, помню, горе доставило нам открытие чекистами по-
ставленного Гоцем печатания «Вольного голоса красноармейца» —
листка, который страстно ожидался всем «солдатским городком»
того времени. Большим ударом для нас был и провал всего нашего
«паспортного бюро», без которого мы были как без рук. Наконец,
большевики легче, чем жандармы царских времен, обзаводились в
наших рядах «сексотами» (секретными сотрудниками), они служили
«по убеждению», чаще натянутому, чем вполне искреннему, но все
же более «убедительному», чем у заагентуренных в былые времена
Зубатовыми и Рачковскими. Из них особенно приходит на память
кумир железнодорожников Московского узла Павел Дыко, излюб-
ленный председатель рабочих митингов, отличный оратор и красавец
собою. Скольких потерь стоил он нам, и сколько деморализации внес
он в рабочие круги!
Скользкость арены нашей деятельности вскоре разлучила меня с
Гоцем, и разлучила навсегда...
В июне 1922 года начался процесс Центрального Комитета эсеров-
ской партии. Первоначально большевики предполагали предать суду
Верховного Трибунала 47 человек, затем, уже после Берлинской
конференции трех Интернационалов, число обвиняемых было сокра-
щено до 32. В этом числе было 22 человека, действительно принад-
лежащих к партии социалистов-революционеров, они представляли
в процессе «1-ю группу обвиняемых». Рядом с ними на скамье под-
судимых сидела еще «2-я группа», состоявшая из десяти человек и
возглавляемая Семеновым и Коноплевой, — это были перебежчики
из эсеровского лагеря, по большей частью давно уже вставшие в ряды
правящей партии и предательством товарищей заранее купившие себе
прощение и милость.
Точно так же делилась и защита: обвиняемых «1-й группы» защи-
щали русские адвокаты Муравьев, Тагер и другие, а также предста-
вители западноевропейского социализма Вандервельде, Либкнехт и
Розенфельд; в роли защитников «2-й группы» выступал десяток ком-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 - 1940)
407
мунистов с Бухариным во главе и рядом с ними Грациадеи, Садуль,
Шмераль и Феликс Кон.
Обвинение поддерживали: генеральный прокурор Крыленко, член
правительства Луначарский, Покровский, Клара Цеткин, Муна, Са-
дуль, Бокани.
В качестве членов Трибунала заседали три большевика. «Публику»
или «народ» изображали 1200 человек коммунистов и чекистов —
семьям обвиняемых было предоставлено всего лишь 22 билета.
Защитникам «1-й группы» не давали говорить, их слова искажа-
лись переводчиками, их ходатайства с издевательствами отклонялись
Трибуналом.
Речи обвиняемых, как это показывают даже большевистские тен-
денциозные отчеты о процессе, прерывались на каждом слове и пред-
седателем, и прокурором, и рядовыми чекистами из публики.
Трибунал отказался выслушать вызываемых обвиняемыми свиде-
телей, отказался допустить к участию в процессе четырех пригла-
шенных ими русских защитников-социалистов, отказался от приоб-
щения к делу документов, вскрывавших лживость и вздорность обви-
нения.
Нужно ли упоминать еще о том, что обвиняемые «1-й группы» не
были совершенно допущены к ознакомлению с обвинительным мате-
риалом, что иностранные защитники были лишены права свободного
общения со своими русскими товарищами по защите, что стенограм-
мы прений велись до такой степени недобросовестно, что ни обвиняе-
мые, ни защитники не могли узнать в них свои собственные речи?
Вся комедия суда была лишь подготовкой кровавой развязки.
На первом же заседании председатель Трибунала Пятаков заявил,
что суд заранее отказывается от беспристрастного рассмотрения дела
и намерен руководствоваться исключительно соображениями об инте-
ресах советской власти.
Это не был суд, как представляют себе суд в Европе. Это была
пляска каннибалов вокруг связанных и ждущих смерти пленников.
Когда защита пыталась ссылаться на Берлинское соглашение, боль-
шевики возразили, что это соглашение для них необязательно, что
они им нс связаны и что Трибунал может делать все, что пожелает.
К этому моменту характер суда выяснился настолько, что даль-
нейшее участие в нем европейских защитников было явно бесцельно.
Они не могли обеспечить соблюдение на суде норм процессуальной
справедливости, не могли своим присутствием гарантировать глас-
ность разбирательства, а фактически, благодаря фальсификации пе-
реводов, стенограмм и превращению судебных заседаний в сплошной
митинг, лишены были даже возможности активного участия в пре-
ниях.
С другой стороны, присутствие европейских защитников на про-
цессе создавало иллюзию, будто суд протекает нормально, согласно
условиям Берлинской декларации трех Интернационалов. Защитни-
408 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
ки чувствовали, что укрепление этой иллюзии приносит делу больше
вреда, чем та польза, которую могут принести их выступления перед
судом.
Это подсказало им решение отказаться от дальнейшего участия в
процессе, решение, которое было одобрено единодушно и обвиняе-
мыми.
19 июня Вандервельдс, Либкнехт, Розенфельд и Вотерс покинули
Москву (причем им пришлось объявить голодовку, чтобы получить
от большевиков разрешение на выезд).
Три дня спустя после того как европейские социалисты покинули
Москву, отказались от участия в процессе и русские защитники.
С 23 июня обвиняемые остались лицом к лицу со своими пала-
чами.
В чем их обвиняли?
Вандервельдс в следующих словах резюмировал политическое и
юридическое содержание московского процесса: «Большевики вы-
ставили против эсеров четыре обвинения: 1. „Эсеры с оружием в ру-
ках защищали Временное правительство". Эсеры признали этот факт
и гордятся этим. 2. „Эсеры с оружием в руках защищали Учреди-
тельное собрание". Эсеры признали это и жалеют, что им этой защи-
ты нс удалось довести до конца. 3. „Эсеры вели вооруженную борьбу
с советской властью". Эсеры признали, что это, несомненно, истори-
ческий факт. Но все три обвинения теперь падают, так как советская
власть издала по этим деяниям акт об амнистии и даже легализирова-
ла партию. 4. „Эсеры принимали участие в убийстве Володарского и
в покушении на Ленина". Но этому нет ни одного доказательства, ни
одного свидетеля, кроме признаний провокаторов Семенова и Коно-
плевой, словам которых никто не верит».
С первого же момента появления этих людей на «суде», все по-
чувствовали, что это пришли не подсудимые, а неумолимые обвини-
тели. Громовыми волнами прокатились первые же слова оглашенной
Гсндсльманом декларации: «Мы не признаем вашего суда, не при-
знаем не только в силу вопиющих нарушений ваших же законов, но
главным образом потому, что здесь будет политический бой между
партией социалистов-революционеров и партией большевиков, а судьи
этого боя не третья, нс нейтральная сторона, нс беспартийные или
члены других партий, свободно избранные народом, а члены той же
партии большевиков, назначенные их Центральным Комитетом и
явившиеся в суд с заготовленным ЦК РКП приговором».
«Мы пришли сюда только потому, что вы перед лицом между-
народного пролетариата обещались в Берлине и уверяли в вашей
прессе, что суд будет свободный, гласный и доступный для всех. Но
ваша каучуковая честь и темная совесть нс помешали вам нагнать в
этот зал злопыхательствующих и жаждущих крови коммунистов», -
бросает в лицо Трибуналу Лихач.
Гоц Абрам Рафаилович (1882— 1940)
409
Вотерс так обрисовал в брюссельском «Пепль» подсудимых на
московском процессе: «Они сидят сзади нас. Они торжествуют. Их
деятельность обсуждается публично! И они с гордостью принимают
на себя ответственность за все содеянное ими. Первым выступает
Гендсльман. Он начинает с резкого нападения: „Мы не признаем ва-
шего трибунала. Он получил приказ нас осудить. Он получил свои
полномочия от правительства, подобного правительству 18 брюмера,
которое состояло из осужденных преступников, бродяг, сутенеров,
проституток и продажных журналистов". Выступает Тимофеев: „Мы
пришли сюда не для того, чтобы спасать свои головы — они принад-
лежат Революции!". И дальше: „Отказаться от священного права на
восстание - никогда! Это священное наследие Французской револю-
ции и неписаный закон каждой социалистической партии". Лихач,
так хорошо владеющий собой, выжидающий, когда толпа перестанет
неистовствовать против них, обдающий ее презрительным взглядом;
Гоц, приветствуемый оскорблениями, этот вождь с его ясной голо-
вой; рабочий Берг, который на вопрос: „Признаете ли вы себя винов-
ным?" - отвечает: „Да, я признаю себя виновным перед революцией
в том, что слишком мало сделал для того, чтобы уничтожить вашу
зловредную диктатуру". Их нужно цитировать всех, потому что они
все равны между собою по мужеству и смелости...».
7 августа Трибунал вынес свой приговор: двенадцать человек -
Гоца, Донского, Герштейна, Гендельмана, Лихача, Николая Ивано-
ва, Елену Иванову, Евгению Ратнер, Тимофеева, Морозова, Агапо-
ва, Альтовского — расстрелять; десять человек — Злобина, Утгофа,
Берга, Львова,5 Либерова, Артемьева, Ракова, Федоровича, Веденя-
пина, Горькова - заключить в тюрьму на сроки от 2 до 10 лет; пре-
дателей — освободить.
После бурных прений заседание приняло компромиссное предло-
жение Каменева: считать вынесенный приговор условным и не при-
водить его в исполнение, если члены партии социалистов-революцио-
неров откажутся от фактических выступлений в России и за грани-
цей против Советской республики.
В таком виде приговор был утвержден и опубликован Всероссий-
ским Центральным Исполнительным Комитетом — в формулировке,
которая ясно показывает, как далеки большевики от мысли выпус-
тить из своих рук добычу. По точному смыслу московского пригово-
ра, двенадцать смертников могут быть казнены в любой день, в лю-
бой час. Недаром московская «Правда» (№ 178) писала: «Первый
подожженный завод, первое убийство из-за угла, — и эсеры будут
наказаны по закону».
Передовая «Голоса России» (№ 102) даст верную оценку этому
приговору, когда пишет: «Он хуже и бесстыднее голого убийства.
3 Имеется в виду М. И. Львов.
410 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
Жажда крови и гнусный политический шантаж соединились в нем с
утонченной пыткой смертью. Что означает условность приговора?
Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет оставляет
себе право привести в исполнение приговор, когда ему вздумается.
Осужденные подвергнуты постоянной пытке смертного ожидания.
Они пожизненные заложники... Самая изощренная фантазия может
ли вообразить себе более острое надругательство, более утонченное
мучительство?».
Большая советская энциклопедия взяла на себя завидную смелость
набросить на исход процесса «железный занавес». Она напечатала,
будто в конце концов Гоц по какой-то «амнистии» был выпущен на
свободу и работал при Симбирском губплане. Время от времени в
публику пускались из Кремля вести о том, что Гоца видали то в Мо-
сковской публичной библиотеке, то в Художественном театре! Боль-
шевики, как никто, мастера в искусстве бесстыдной дезинформации.
И теперь мы все знаем точно — от сидевшего с Гоцем в тюрьме
скандинавского социалиста, что и Гоц, и выбранный когда-то в каче-
стве защитника в деле «12-ти смертников» Марк Либер — расстреля-
ны по приговору Особого Совещания в Москве, без всякого суда, по
прочтении этого приговора «выездною секцией Ревтрибунала» про-
сто «по бумажке».6 Гоц и Либор взяли с этого иностранца слово, что,
если ему удастся выйти на свободу, он передаст нам, их политиче-
ским друзьям, что они не капитулировали перед победителями и до
конца сохранили убеждение в правильности своих идей и ложности
пути Ленина —Сталина.
Ниже помещаю выдержки из его писем, которые полностью, по
понятным соображениям, не могут быть пока опубликованы.
«Я приехал в Россию в 1936 году... Когда после ареста Тухачев-
ского началась массовая расправа с „оппозиционерами", ежовщина
привела меня, как и много сотен тысяч других советских жителей, в
тюрьму. Я попал (в октябре 1937 года) в политический корпус тюрь-
мы в Алма-Ате. Там сидело в тот момент свыше 10 000 человек, аре-
стованных в Казахстане, который тогда был местом ссылки. Через
некоторое время я был брошен в камеру, в которой сидела целая
группа русских социалистов, в том числе Гоц, Либер, Францевич,
Соколовский, Ленский и другие, имен которых я не помню. Как ино-
странец, который к тому же тогда очень мало знал русский язык,
я был очень мало осведомлен о русских социалистах и не разбирался
в партийных различиях между ними. Мне тогда казалось, что все
6 По данным российского историка Н. Д. Ерофеева, А. Р. Гоц в июне 1939 г. Во-
енной коллегией Верховного суда СССР был осужден к 25 годам лишения свободы и
ушел из жизни в 1940 г. (Политические партии России. Конец XIX-первая треть
XX в. Энциклопедия. М., 1996. С. 162). В сборнике документов «Судебный процесс
над социалистами-революционерами (июнь —август 1922 г.)» утверждается, что
А. Р. Гоц умер в Краслаге (С. 862).
Гоц Абрам Рафаилович (1882 - 1940)	411
они — социалисты-революционеры. Ближе всех я сошелся с Гоцем и
Либором, которые произвели на меня огромное впечатление.
Они были арестованы в июле 1937 года. До своего ареста Гоц ра-
ботал в качестве экономиста в госбанке Алма-Аты. Там его и аресто-
вали. Арестовали и его жену, которая считалась лучшим детским
врачом во всей республике (Казахстан), и их сына, студента геоло-
гического института. Где работал Либер и что стало с его семьей,
я не знаю.
Когда я встретился с ними в октябре, с них допрос уже был снят.
Не знаю, в чем их точно обвиняли и каких показаний от них требо-
вали. Знаю только, что их подвергали нечеловеческим мучениям,
физическим и моральным. Тактика Гоца и Либера, которые хорошо
понимали, что они все равно обречены, сводилась к тому, чтобы спа-
сти по крайней мере свои семьи от мучительства НКВД и расстрела.
К сожалению, им это не совсем удалось. Но в борьбе за спасение се-
мей они пошли на подписание „признаний". Нс нужно их за это су-
дить. Я никогда не видел человека физически более разбитого, чем
Либер.
После того как они подписали все, что от них требовали, Особое
Совещание в Москве приговорило их к смерти, и приговор был при-
веден в исполнение. Суда никакого не было, им только прочли при-
говор по бумажке.
Мы беседовали с ними дни и ночи. Я мог сообщить кое-что о дея-
тельности социалистов в Европе, и они слушали с огромным интере-
сом. Они много рассказывали мне. За те несколько недель, что я про-
вел с ними, я научился понимать таких людей, как они. Нужно было
их видеть и с ними беседовать, чтобы понять, что факт их „призна-
ний" нисколько не умаляет их величия души. Они были героями при
жизни, их героизм вырос в моих глазах еще более, когда я видел,
как они пошли на смерть. В те месяцы я видел последние минуты ты-
сяч сталинских жертв, но я никогда не видел таких людей, как Гоц
и Либер. До последней минуты сохранить веру в светлое будущее
России и мира, до последнего издыхания верить в человека, верить
в правоту своей прожитой жизни и своих идеалов — это не многим
дано...
Жили они в таких же кошмарных условиях, как и остальные,
и находились в таком же нестерпимом положении в отношении к го-
лодному питанию и постоянной жажде, для утоления которой дава-
лись лишь аптекарские порции, якобы для избежания эпидемии. При
этом Либер после перенесенного удара был полупарализован. Он без
посторонней помощи не мог ходить. И вот, когда все сидящие всеце-
ло поглощены были свалившимся на них несчастьем и мыслями о
том, как бы выбраться из него, будучи совершенно не в состоянии
подняться над личным и постараться понять, что случилось в Рос-
сии, Гоц и Либер продолжали жить общечеловеческими вопросами и
продолжали, как и в старые интеллигентские времена, вести все те
412 В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах
же страстные и бесконечные споры о советском термидоре и брю-
мере, о сходстве и расхождении русской революции и французской,
о ближайших судьбах России. Коммунисты с изумлением слушали
этих странных людей, томимых вечным голодом и жаждою, с посто-
янным мучительным беспокойством о семье, и тем не менее с неуми-
рающей верой, что все человечество выберется из нынешнего тупика
и бесконечно любимая Россия создаст у себя настоящий социали-
стический строй.
Эти родовые особенности русской интеллигенции необычайно ярко
выделялись на фоне „советских заключенных", всецело поглощен-
ных чисто личными вопросами, вроде озлобления на того или иного
мерзавца, который их подвел и из-за которого они сидят; или в луч-
шем случае на Ежова, который их засадил. Редко это доходило до
обвинения Сталина и почти никогда не поднималось до обвинения
всего режима. А тут рядом — два человека не от мира сего, из кото-
рых один парализован; они никогда не жалуются на свои личные му-
чения и всецело поглощены судьбами социализма во всем мире вооб-
ще и в России в особенности. И лежа всю ночь на каменном полу без
подстилки, с болью во всем теле, они, едва выпив бурду, которую им
дают, снова и снова принимались за обсуждение всех тех же вечных
мировых вопросов. Они устраивали целые лекции, читая для всех
курсы по истории русского социалистического движения. Гоц обна-
руживал при этом необыкновенную живость. Нс верилось, что этот
человек, перенесший и переносящий столько испытаний, не имею-
щий никаких известий о своих родных, знающий, что его скоро рас-
стреляют, мог сохранить такую непоколебимую веру в социализм и
в свои идеалы. А Либер, физически разбитый, был сдержаннее Гоца
и как верный меньшевик больше стремился насаживать все вопросы
на теоретические булавочки и социологические категории. Гоц же
был живее по темпераменту. Кроме того, он ближе подходил к ауди-
тории по способности популярно излагать свои идеи. А эта популяр-
ность изложения была необходима, так как советская практика со-
вершенно выбила из советских людей способность к бескорыстному
увлечению теориями и отвлеченными идеями. Они до того были оту-
плены заученными шаблонами и привычкою все подгонять к тем
непререкаемым брошюрочным истинам, которые надо было заучить
на всю жизнь, что слова Гоца и Либера в первое время казались им
чем-то опасным и невероятным по дерзости, хотя они и не вели ни-
какой прямой пропаганды. Но тот социализм, о котором они гово-
рили, тот идеал, которому они так верно служили, был бесконечно
далек от казенного советского социализма. От него веяло великими
идеями, которыми была жива русская интеллигенция и о которых
позабыла или просто нс знала советская молодежь...
В тюрьмах Советской России боялись говорить свободно и выска-
зывать свои идеи и впечатления, потому что это влекло за собою до-
носы, а вслед за ними и повышение наказания... Поэтому трудно ска-
Гоц Абрам Рафаилович (1882 - 1940)
413
зать, какое впечатление производили на взрослых и юных коммуни-
стов слова и лекции Гоца и Либера. Они носили, правда, чисто исто-
рический характер. Но нет сомнения, что во многих молодых умах
при виде этих двух носителей старой интеллигенции, сохранивших
революционный дух в больном, бесконечно измученном теле, рожда-
лись новые представления о том, что такое социализм, и пробуждал-
ся интерес к этой старой, вечно травимой и бесконечно оболганной
русской интеллигенции; и у многих воскресала утерянная вера в то,
что на свете существуют еще люди, способные к такому несгибаемому
идеализму и такой неугасимой вере в социализм и его будущность в
России...
Когда они со мной прощались, они взяли с меня слово, что в слу-
чае, если мне удастся спастись и попасть за границу, я передам
друзьям и товарищам по партии, что они никогда не капитулировали
перед победителями; что они до конца сохранили убеждение в пра-
вильности своих идей и теперь еще более, чем когда-либо, убеждены
в ложности пути Ленина—Сталина. „Передайте всем нашим друзьям
привет, — говорили они мне. — И скажите им, что мы всегда с
гордостью носили имя революционеров, но как ни тяжело нам, когда
нас клеймят контрреволюционерами, мы знаем, что история вынесет
нам иной приговор. Может быть, народ сейчас и поверит всему тому,
что о нас говорит власть: Сталину удалось воспитать поколение осле-
пленных и введенных в заблуждение людей, в этом его сила. Но при-
дет для России и для всего мира лучшее время. И тогда история нас
рассудит".
Я не знаю, почему Либер и Гоц решили передать это поручение
именно мне, человеку, которого они, в сущности, очень мало знали.
Вероятно, потому что я был молод, ничего не подписал и к тому же
был иностранцем, то есть имел какой-то шанс спастись и попасть за
границу. Я считал это поручение большой честью для себя и его вы-
полнение — своей священной обязанностью. Я все эти годы хранил
этот завет погибших борцов за социализм как святыню и спешу пере-
дать его по назначению при первой физической возможности.
По освобождении из тюрьмы я прожил в России еще несколько
лет, до 1945 года, и только теперь попал наконец в Швецию. Одним
из первых дел было списаться с Вами...»7
Всех остальных единомышленников наших, осужденных в 1922 го-
ду, постигла та же участь. Вместе со своими столь трагически погиб-
шими друзьями я верю в светлое будущее России и мира. Наступит
день расплаты для сталинских палачей, как он уже наступил для
других тиранов...
7 Настоящее письмо было опубликовано в 1947 г. эсеровским журналом «За сво-
боду».
КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
Абдул-Гамид II (1842—1918) — турецкий султан в 1876 1909 гг. Всту-
пил на престол в результате дворцового переворота и установил деспо-
тический режим. Своей политикой угнетения народов Османской империи и
в особенности армянскими погромами заслужил прозвище «кровавого султа-
на». В 1909 г. был низложен младотурками.
Авенариус Рихард (1843—1896) - швейцарский философ, один из
основоположников эмпириокритицизма. Центральное понятие его филосо-
фии — опыт, в котором он стремился растворить противоположность мате-
рии и духа, физического и психического, объективной истине противопо-
ставлял биологическую ценность познания и мышления по «принципу наи-
меньшей траты сил».
Агапов Владимир Владимирович (1890—?) — революционер, эсер.
Член партии социалистов-революционеров с 1909 г. В марте —апреле 1919 г.
редактор газеты «Дело народа», в декабре 1919 г. арестован, вскоре освобо-
жден, но в марте 1921 г. вновь подвергся аресту. По итогам процесса 1922 г.
приговорен к смертной казни, которая была заменена на пять лет тюремного
заключения, по окончании срока находился в ссылке.
Адамс Джейи (1860—1935) — американская общественная деятельница,
одна из организаторов движения за социальные права граждан США. Актив-
но участвовала во многих общественных начинаниях: неустанно вела кампа-
нию за принятие первого в истории Америки закона об охране детства, за
восьмичасовой рабочий день для женщин, за улучшение условий труда и
жизни рабочих, за избирательные права женщин, пропагандировала паци-
физм, боролась за равноправие негров и иммигрантов, ратовала за проведе-
ние анализа причин бедности и преступности. В 1910 г. стала первой жен-
щиной-президентом Национальной ассоциации работников социальной сферы,
в 1911 — 1914 гг. вице-президент Американской ассоциации за избирательное
право женщин, с 1919 г. и до конца жизни возглавляла Международную
женскую лигу за мир и свободу. За заслуги в области социальных реформ и
за лидирующую роль в международном движении женщин за мир была на-
граждена в 1931 г. Нобелевской премией.
Адан Жюльетта (1836—1916) — французская писательница. Автор книг
по женскому вопросу, романов, политических статей. Была приятельницей
французского министра внутренних дел и премьер-министра Гамбетты и хо-
Краткий биографический словарь
415
зяйкой умеренно-республиканского салона. В 1879 г. основала журнал
«Nouvelle Revue», где напечатала ряд статей об общественных и политиче-
ских кругах главных европейских столиц: Парижа, Берлина, Вены, Лондо-
на, Рима, Мадрида и Петербурга.
Адлер Виктор (1852—1918) — деятель австрийского и международного
социалистического движения. С 1883 г. стал интересоваться вопросами рабо-
чего движения и сблизился с социал-демократией; дважды встречался с
Ф. Энгельсом и состоял с ним в переписке. Один из лидеров II Интернацио-
нала. Был одним из главных авторов программы австрийской социал-де-
мократической партии, принятой в конце 1888 г., провел большую работу по
преодолению раскола в австрийском социал-демократическом движении и
созданию единой партии. Депутат парламента (рейхсрата) с 1905 г. В но-
ябре 1918 г. короткое время был министром иностранных дел австрийского
правительства.
Адлер Фридрих (1879—1960) — один из лидеров австрийской социал-
демократии и теоретиков австромарксизма, сын Виктора Адлера. В 1907 —
1911 гг. приват-доцент Цюрихского университета по кафедре теоретической
физики, примкнул в этот период к социал-демократическому движению.
В 1911 — 1916 гг. секретарь австрийской социал-демократической партии.
В 1914—1916 гг. входил в «марксистскую левую» — центристскую груп-
пировку в австрийской социал-демократической партии. Был одним из ли-
деров П'/2 Интернационала (1921 — 1923), а затем Социалистического рабо-
чего интернационала, в котором занимал пост секретаря Исполкома (1923 —
1940). В последние годы жизни был связан с руководством Социалистиче-
ского интернационала. Вел борьбу против коммунистического движения,
отвергая любые попытки организации рабочего единства. Отрицая существо-
вание австрийской нации, был сторонником аншлюса. С 1946 г. жил в Цю-
рихе.
Азеф Евно Фишелевич (1869—1918) — один из создателей партии со-
циалистов-революционеров, провокатор, секретный сотрудник департамента
полиции. С 1903 г. фактически возглавлял Боевую организацию партии, ру-
ководил подготовкой нескольких террористических актов, одновременно
информировал охранку о деятельности эсеров, выдал полиции десятки бое-
способных партийных деятелей. После разоблачения в 1908 г. В. Л. Бурце-
вым бежал. Во время Первой мировой войны в 1915 г. арестован в Германии
как русский шпион, умер в Берлине.
Акимов Михаил Григорьевич (1847—1914) — государственный деятель.
Окончил юридический факультет Московского университета, после чего
служил по судебному ведомству в провинции и в Москве. С 1899 г. сенатор
Уголовного кассационного департамента. В 1905-1906 гг. министр юстиции
в кабинете С. Ю. Витте. При отставке с поста министра назначен членом Го-
сударственного совета с оставлением в звании сенатора. С 1907 г. председа-
тель Государственного совета.
Аксаков Константин Сергеевич (1817—1860) — публицист, историк,
лингвист и поэт. Один из идеологов славянофильства. Выступал за отмену
крепостного права и созыв всесословного совещательного Земского собора
при сохранении монархии. Автор работ по истории Древней Руси, Земских
соборов, статей о русских писателях.
416
Краткий биографический словарь
Аксельрод Павел (Пинхус) Борисович (1850—1928) - один из первых
российских марксистов и лидер меньшевизма. В революционном движении
с начала 1870-х гг. — участник народнических кружков, один из руководи-
телей «Черного передела». В 1883 г. вместе с Г. В. Плехановым и другими
основал в Женеве группу «Освобождение труда». Много лет провел в эмиг-
рации. Участвовал в создании РСДРП, являлся «мягким искровцем», затем
одним из лидеров меньшевизма. С 1913 г. член Международного социали-
стического бюро II Интернационала. В Россию вернулся в мае 1917 г.,
в августе выехал за границу для подготовки международной социалистиче-
ской конференции в Стокгольме. Резко осудил большевистский переворот
1917 г., идеолог правого течения в зарубежном меньшевизме.
Александр II (1818—1881) — российский император. Убит 1 марта
1881 г. И. И. Гриневицким по приговору Исполнительного Комитета «На-
родной воли».
Александр III (1845—1894) - российский император с 1 марта 1881 г.
Второй сын Александра II. В первой половине 1880-х гг. провел ряд ре-
форм, направленных на экономическое развитие страны. Однако вторая по-
ловина 1880 —начало 1890-х гг. отмечены рядом «контрреформ», значитель-
но исказивших результаты преобразований, осуществленных его отцом в
1860— 1870-х гг. Усилил роль полиции, местной и центральной администра-
ции, установил жесткий надзор за органами земского и городского само-
управления, стеснил права университетов, усилил цензуру. В официальной
литературе именовался Миротворцем.
Альтер Виктор (1890—1941) — один из лидеров польского Бунда. Ак-
тивной политической деятельностью стал заниматься с 1912 г., был сослан в
Сибирь, откуда бежал за границу. В Великобритании работал чернорабочим,
затем инженером. После Февральской революции 1917 г. вернулся в Поль-
шу, с 1919 по 1939 гг. член ЦК Бунда, один из руководителей еврейских
профсоюзов, член варшавского городского совета. С началом Второй миро-
вой войны эмигрировал в СССР, был арестован органами НКВД, расстре-
лян.
Альтовский Аркадий Иванович (1880—1975) — революционер, эсер.
В революционном движении с 1900 г. С 1901 г. член саратовской молодеж-
ной группы социалистов-революционеров и социал-демократов. В 1907 г.
эмигрировал во Францию, где продолжал заниматься революционной дея-
тельностью. Вернулся в Россию в августе 1917 г., член Саратовского губерн-
ского комитета партии социалистов-революционеров, с 1919 г. член ЦК
ПСР, в этом же году арестован. В 1922 г. приговорен к расстрелу, исполне-
ние которого приостановлено. До 1955 г. находился в тюрьмах, ссылках и
лагерях. С 1965 г. жил в Москве.
Андреев Леонид Николаевич (1871—1919) — писатель. Начал печа-
таться в 1892 г. Раннее творчество выражало демократические настроения,
развивалось в русле критического реализма. В начале 1900-х гг. сблизился
с М. Горьким, примыкал к группе писателей «Знания». В ряде рассказов и
пьесе «К звездам» выражены сочувствие революции, протест против бесче-
ловечности буржуазного общества. Однако недовольство жизнью у его
героев нередко сменяется пассивностью или анархо-нигилистическим бунтом
(«Савва», «Тьма», «Царь Голод», «Сашка Жигулев»), В цикле философ-
Краткий биографический словарь
417
ских драм («Жизнь человека», «Черные маски», «Анатэма») содержится
мысль о бессилии разума, идея торжества иррациональных сил. В последний
период своего творчества создал такие реалистические произведения, как
пьесы «Дни нашей жизни», «Анфиса», «Тот, кто получает пощечины», в ко-
торых прозвучал протест против буржуазного строя. Его творчество близко
экспрессионизму.
Аптекман Осип Васильевич (1849—1926) — революционер. В револю-
ционном движении с 1870-х гг., участник «хождения в народ», член тайного
общества «Земля и воля», после раскола которого стал одним из основателей
«Черного передела». В 1880 г. арестован и сослан в Якутию на пять лет. По-
сле ссылки уехал в Германию, где получил медицинское образование. С на-
чала 1890-х гг. работал врачом в Саратовском уезде, Нижнем Новгороде,
Херсоне и других местах. В 1893—1894 гг. участвовал в создании партии
«Народное право». С середины 1890-х гг. сблизился с социал-демократами,
активно участвовал в первой русской революции, в 1906 г. эмигрировал в
Швейцарию, примыкал к меньшевикам. В 1917 г. вернулся в Россию, при-
нял большевистский Октябрьский переворот, работал в Историко-революци-
онном архиве в Петрограде.
Арборе (Ралли) Земфирий Константинович (1848—1933) — револю-
ционер, молдавский писатель. Участник студенческих волнений в Петер-
бурге в конце 1860-х гг., привлекался по делу «нечаевцев». С 1872 г. эмиг-
рант, бакунист. С 1879 г. жил в Румынии под фамилией Арборе.
Аргунов Андрей Александрович (1866—1939) — видный деятель пар-
тии социалистов-революционеров. В революционном движении с конца
1880-х гг. Основатель, идеолог и руководитель одной из первых эсеровских
организаций — Союза социалистов-революционеров, созданной в Саратове
в 1895—1896 гг. Организатор и редактор газеты «Революционная Россия»,
позже ставшей центральным печатным органом партии эсеров. В декабре
1901 г. был арестован, незадолго до своего ареста и разгрома созданного им
Союза принял в его состав Евно Азефа, передав ему все связи, явки и наказ
наладить за границей издание «Революционной России». После ареста со-
держался в Бутырской тюрьме, а в 1903 г. сослан на восемь лет в Сибирь,
откуда в 1905 г. бежал за границу. Был кооптирован в состав ЦК партии со-
циалистов-революционеров, а на первом съезде партии был избран членом
ЦК. В годы первой российской революции и после нее активно занимался
партийной деятельностью, в основном организационными и военными вопро-
сами. После разоблачения провокаторской деятельности Евно Азефа вместе
с другими членами ЦК ушел в отставку. В 1909— 1913 гг. являлся одним из
редакторов газеты «Знамя труда», был членом Заграничной делегации
партии эсеров, руководил Транспортной комиссией, снабжавшей российских
эсеров нелегальной литературой. В годы Первой мировой войны занимал
оборонческую позицию, сотрудничая в эсеровских оборонческих газетах.
После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию, занимал позицию
на правом партийном фланге, являлся членом редакции газеты «Воля
народа». Член Учредительного собрания, входил в бюро эсеровской фрак-
ции в Учредительном собрании. Октябрьский переворот 1917 г. встретил
резко отрицательно, член Союза возрождения России, участвовал в сентябре
1918 г. в Уфимском государственном совещании, входил в состав «Врсмсн-
27 Зака) № 2146
418
Краткий биографический словарь
ного Всероссийского правительства» (Директории) вплоть до своего ареста
в Омске во время переворота адмирала А. В. Колчака, свергшего власть
Директории. В 1919 г. выслан колчаковцами за границу, осел в Праге. При-
нимал активное участие в антибольшевистском эмигрантском движении, за-
няв позиции, не совпадающие с линией ЦК партии. В частности, считал не-
обходимым продолжение вооруженной борьбы с большевиками и допускал
иностранную интервенцию, надеялся на демократизацию белых прави-
тельств и выступал против независимости Украины, Финляндии, прибалтий-
ских и закавказских республик. Не встретив понимания своих позиций сре-
ди большинства партийного руководства, в 1922 г. вышел из партии. Вместе
с С. С. Масловым создал организацию «Крестьянская Россия», которая в
1927 г. конституировалась в Трудовую крестьянскую партию, ставившую
своей целью помощь российскому крестьянству в его борьбе против комму-
нистической власти за «национально-правовую и демократическую Россию».
Артемьев Николай Иванович (1883—?) — революционер, эсер. В пар-
тии социалистов-революционеров с 1903 г. В 1917—1920 гг. член Москов-
ского комитета партии эсеров, в 1920 г. арестован, в 1922 г. включен в спи-
сок эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской деятель-
ности. По итогам процесса 1922 г. приговорен к тюремному заключению,
с 1925 г. находился в ссылке и лагерях.
Ауэр Игнац (1846—1907) — один из руководителей Германской социал-
демократической партии. Несколько раз избирался депутатом рейхстага.
Бакунин Михаил Александрович (1814—1876) — революционер, фило-
соф, публицист, один из теоретиков анархизма. В 1830-е гг. являлся членом
кружка Н. В. Станкевича —В. Г. Белинского. С 1840 г. находился за грани-
цей, где занялся общественно-политической деятельностью, установив дру-
жеские контакты с П. Ж. Прудоном, К. Марксом и другими деятелями за-
падноевропейских социально-политических и революционных движений.
Один из активных участников революции 1848—1849 гг., за что дважды
арестовывался. В 1851 г. выдан российскому правительству и после длитель-
ного заключения в Петропавловской крепости сослан в Сибирь, откуда в
1861 г. бежал за границу. В 1868 г. вступил в I Интернационал, своей пропа-
гандой анархизма оказал большое влияние на ряд региональных организа-
ций. В 1872 г. усилиями марксистов исключен из Интернационала. Узловой
пункт бакунинской версии анархизма — концепция возникновения госу-
дарства, его полного разрушения и установления безгосударственного обще-
ственного самоуправления. Государство рассматривал как зло, но зло исто-
рически необходимое; общество и государство не тождественны, государ-
ство — лишь временная историческая форма общества. Он выступал не
против всяких государственных форм вообще, а только против строго цен-
трализованного, авторитарного государства. Будущее общество определял
как существующее на принципах равенства и справедливости, свободное от
эксплуатации, т. е. социалистическое по своему характеру. Утверждал, что
свобода без социализма — это несправедливость, а социализм без свободы —
это рабство.
Балмашев Степан Валерьянович (1882—1902) — революционер, член
партии социалистов-революционеров. Участник студенческого демократиче-
ского движения, один из руководителей студенческих выступлений в Киев-
Краткий биографический словарь
419
ском университете в 1900 г., за что был арестован и сослан в солдаты. По
возвращении в Киев в 1901 г. познакомился с Г. Гершуни и вошел в состав
Боевой организации эсеровской партии. 2 апреля 1902 г. в Петербурге убил
министра внутренних дел Д. С. Сипягина, был арестован и 3 мая 1902 г. по-
вешен.
Баранников Александр Иванович (1858—1883) — революционер, на-
родник. В 1876 г. из Павловского военного училища в Петербурге «ушел в
народ». В начале 1877 г. был одним из основателей «Земли и воли». Вместе
с С. М. Кравчинским участвовал в покушении на шефа жандармов
П. И. Мезенцова (1878). После раскола «Земли и воли» (1879) вошел в
Исполнительный Комитет «Народной воли». Активно участвовал в подго-
товке покушений на Александра II. В начале 1881 г. был арестован, привле-
кался к суду по «процессу 20-ти» (1882). Приговорен к бессрочной каторге.
Умер от туберкулеза в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.
Баратынский (Боратынский) Евгений Абрамович (1800—1844) — поэт.
Начал печататься в 1819 г. Вначале писал элегии и послания, отличавшиеся
стремлением к психологическому раскрытию чувств в их сложности и внут-
ренней динамике. После разгрома декабристов для его стихов характерны
пессимистические мотивы одиночества, скорби, неполноценности человече-
ской природы, тщеты бытия, грядущей гибели человечества, обреченности
искусства. Последние годы жизни Баратынского характеризует тяжелая изо-
ляция его в литературе и близкой ему литературной среде (разрыв с Пуш-
киным, Киреевским, Хомяковым). В целом его поэзии присущи филосо-
фичность, глубина мысли.
Барбюс Аири (1873—1935) — французский писатель и общественный
деятель. Член французской компартии с 1923 г. Во время Первой мировой
войны ушел нафроит добровольцем. В 1916 г. опубликовал роман «Огонь»,
а в 1919 г. — «Ясность», посвященные изображению военных будней и на-
строениям фронтовиков. Эти романы принесли ему широкую известность.
Активно выступал в защиту Советской республики против иностранной ин-
тервенции. Несколько раз приезжал в СССР. В 1927 г. был активным участ-
ником Конгресса друзей Советского Союза в Москве. В 1930 г. выпустил
книгу «Россия», в которой приветствовал строительство социализма. Руко-
водил Всемирным конгрессом против империалистической войны (Амстер-
дам, 1932), возглавлял основанный в 1933 г. Всемирный комитет борьбы
против войны и фашизма, активно участвовал в подготовке и работе Между-
народного конгресса молодежи (Париж, 1933), Международного конгресса
писателей в защиту культуры (Париж, 1935).
Бар-Кохба («Сын звезды») — почетное прозвище Симона, военного
руководителя антиримского восстания 132—135 гг. в Иудее. Восстание было
подавлено римским полководцем Юлием Севером и потоплено в крови. По-
гиб при обороне осажденного Бстара.
Бауэр Отто (1882—1938) — один из лидеров австрийских социал-демо-
кратов, идеолог австромарксизма. Вместе с К. Реннером выдвинул теорию
культурно-национальной автономии, которую обосновал в работе «Нацио-
нальный вопрос и социал-демократия» (1907). Был одним из видных деяте-
лей II Интернационала. В 1918 — 1919 гг. министр иностранных дел Авст-
рийской республики, выступал за присоединение Австрии к Германской рес-
420
Краткий биографический словарь
публике. Был одним из основателей П’/2 Интернационала (1921) и Социали-
стического рабочего интернационала (1923). Выступал против пролетарской
революции и политики большевистской партии в России. Был в числе авто-
ров Линцской программы социал-демократической партии Австрии (1926).
После поражения австрийских рабочих во время февральских боев 1934 г.
эмигрировал в Чехословакию, а затем во Францию. В конце жизни встал на
путь пересмотра некоторых своих реформистских взглядов. В книге «Между
двумя мировыми войнами?» (1936) заявил, что СССР на протяжении немно-
гих лет на деле покажет всем народам мира экономическое, социальное,
культурное превосходство социалистического строя.
Бах Алексей Николаевич (Абрам Литманович, 1857—1946) — один из
организаторов и руководителей народовольческого движения 1880-х гг. Не-
сколько раз арестовывался, в 1885 г. выехал за границу, занимался научной
деятельностью. Был близок к эсерам, но в партию вступил только в 1905 г.,
был секретарем се Заграничного комитета, председателем судебно-следст-
венной комиссии по делу Азефа. В июне 1917 г. вернулся в Россию и вскоре
отошел от активной политической деятельности, сосредоточившись на науч-
ной работе. Основатель школы биохимиков, академик АН СССР с 1929 г.
Бебель Август (1840—1913) — деятель германского и международного
рабочего движения, один из основателей и руководителей германской соци-
ал-демократии и II Интернационала. Участие в рабочем движении, влияние
социалистической литературы, а также близкое знакомство с В. Либкнехтом
способствовали его переходу от революционного демократизма к марксизму.
Вместе с В. Либкнехтом сыграл решающую роль в создании социал-де-
мократической рабочей партии Германии (1869). Принадлежал к числу орто-
доксальных марксистов, считал социализм закономерным этапом в развитии
общества, был страстным борцом против милитаризма и войны.
Бек Александр Федорович (около 1849—?) — революционер, народо-
волец. Входил в состав «Молодой партии „Народная воля"».
Белинский Виссарион Григорьевич (1811—1848) — публицист, лите-
ратурный критик. Сотрудничал в журналах «Телескоп», «Отечественные за-
писки», «Современник». В статьях 1840-х гг. в условиях цензурного гнета в
завуалированной форме доказывал необходимость глубоких социально-по-
литических преобразований, уничтожения крепостничества и самодержавия.
Беллами Эдвард (1850—1898) — американский писатель-фантаст.
В конце 1860-х гг. изучал право в Дрездене, где познакомился с учением
К. Маркса. В 1871 г. был принят в коллегию адвокатов, но оставил занятия
правом и обратился к журналистике и литературе. В своем главном произ-
ведении «Looking Backward» (1888), которое в русском переводе выходило
под названиями «Через сто лет», «Золотой век» и «В 2000 году», описал
общественный строй будущего. В книге рассказывается о бостонце, попав-
шем из XIX в. в 2000 г. и обнаружившем некий новый общественный поря-
док, в сущности, американский вариант социализма.
Берг Ефим Соломонович (1875—1937) — революционер, эсер. В 1917 —
1919 гг. член Петроградского совета, член бюро ВЦИК. После Октябрьского
переворота 1917 г. трижды арестовывался, в 1922 г. включен в список эсе-
ров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности.
По итогам процесса 1922 г. приговорен к тюремному заключению, с 1924 г.
находился в ссылке и лагерях, в октябре 1937 г. расстрелян.
Краткий биографический словарь
421
Бердяев Николай Сергеевич — начальник Московского охранного отде-
ления.
Беркман Александр (1870—1936) — российско-американский револю-
ционер, анархист. Родился в Вильно, учился в Ковно, за участие в револю-
ционном литературном кружке был исключен из гимназии. В феврале 1888 г.
уехал в США, поселился в Нью-Йорке, сблизился с группой немецких эмиг-
рантов-анархистов, возглавлявшихся Йоганном Мостом, которого много лет
считал своим учителем. Впервые начал печататься в газете Моста «Freiheit»,
где на немецком языке публиковал статьи с критикой капиталистического
общества и его институтов. Один из основных организаторов еврейских
анархистских кружков «Пионеры свободы» в США. В 1892 г., во время
рабочей забастовки, совершил покушение на К. Фрика, управляющего круп-
ным промышленным концерном Карнеги в Питтсбурге. Приговорен к
22 годам тюремного заключения, но из тюрьмы вышел в 1906 г. Работал в
школе, редактировал журнал на английском языке «Mother Earth» и газету
для рабочих «The Blast». В годы Первой мировой войны занимался антими-
литаристской пропагандой, за что был приговорен к двум годам заключения,
но вместо тюрьмы получил высылку из страны. Отправился иа Украину, где
оставался до 1921 г. иностранным наблюдателем при Реввоенсовете Украин-
ской революционной повстанческой армии (махновцев). После разгрома
махновцев и анархистского движения в Советской России жил в Германии,
Дании и других странах. С 1925 г. обосновался во Франции, был секретарем
международного анархистского «Черного Креста» (организации, занимав-
шейся в те годы в основном помощью политзаключенным-анархистам в
тюрьмах Советской России). Многолетний друг Нестора Махно по париж-
ской эмиграции. Автор ряда книг: «Тюремные воспоминания анархиста»,
«Русская трагедия», «Кронштадтский мятеж», «Миф большевизма», «Что
такое коммунистический анархизм?». Заболев неизлечимой болезнью, по-
кончил с собой.
Бернштейн Эдуард (1850—-1932) — видный теоретик немецкий социал-
демократии, один из лидеров II Интернационала. Во второй половине
1890-х гг. выступил с критикой всей системы марксизма исходя из того, что
практика германской социал-демократии того периода все больше расходи-
лась с революционной теорией Маркса. В связи с этим социализм трактовал-
ся и как идеал справедливого общественного устройства, и как постоянный
процесс улучшения положения индивида. Исходной формой социалистиче-
ских общественных отношений считал кооперацию. Нс отрицая классовой
борьбы при капитализме, считал, что по мерс расширения демократии эта
борьба все больше приобретет мирные формы, а возникающие конфликты
должны решаться посредством компромисса. Государство, где рабочее дви-
жение активно использует как партию, так и профсоюзы и кооперацию, бла-
гоприятствует продвижению к социализму. Признавал обобществление лишь
крупных капиталистических предприятий при сохранении мелких и средних
предприятий в частных руках и распространении акций как средства совла-
дения собственностью для широких слоев населения. В качестве пути к со-
циализму предлагал реформы, систематическое проведение которых в ко-
нечном счете изменит качество капиталистического общества, сделает его со-
циалистическим. Основные положения и взгляды Бернштейна легли в осно-
ву концепции «демократического социализма».
422
Краткий биографический словарь
Билит Борис Григорьевич (Бонцеои Гершович, 1864—?) — революцио-
нер, эсер. В 1884 г. был арестован по делу Одесской организации «Народ-
ной воли» и сослан на два года в Астраханскую губернию. Вернувшись из
ссылки, продолжал заниматься революционной пропагандой. Во избежание
нового ареста в 1889 г. эмигрировал во Францию, где входил в парижскую
группу молодых народовольцев. С образованием партии социалистов-рево-
люционеров вступил в се ряды, был одним из главных специалистов по
пиротехнике, заведовал мастерскими по изготовлению взрывчатых веществ
и бомб. После разоблачения Е. Азефа отошел от активной партийной дея-
тельности. С начала 1920-х гг. работал в торговом представительстве СССР
в Париже. В 1932 г. вернулся в СССР.
Бинт Геирн (1853—1929) — гражданин Франции, агент российского Де-
партамента полиции в Париже. В 1913— 1917 гг. владел частным розыскным
бюро «Бинт и Самбэн», осуществлявшим наблюдение за русскими эмигран-
тами. В советское время — сотрудник чрезвычайной комиссии при полно-
мочном представительстве СССР в Париже.
Бицеико Анастасия Алексеевна (1875—1938) — революционерка, по-
литический деятель. С 1902 г. член партии социалистов-революционеров.
В 1905 г. вошла в состав летучего Боевого отряда и в ноябре 1905 г. убила
генерал-адъютанта В. В. Сахарова, усмирявшего аграрные беспорядки в Са-
ратовской губернии, была приговорена к смертной казни, замененной бес-
срочной каторгой. Освобождена в результате Февральской революции 1917 г.
Делегат III съезда эсеров от Забайкальской области. Присоединилась к пар-
тии левых социалистов-революционеров, была избрана членом ЦК, выступа-
ла за тесное сотрудничество с большевиками. К выступлению левых эсеров
6 июля 1918 г. отнеслась отрицательно, в ноябре 1918 г. вступила в РКП(б).
Работала в кооперации, на преподавательской, хозяйственной, советской и
партийной работе. В феврале 1938 г. арестована по обвинению в принадлеж-
ности к эсеровской террористической организации и приговорена Военной
коллегией Верховного суда СССР к расстрелу. Реабилитирована в 1961 г.
Бланки Луи Огюст (1805—1881) — французский революционер, уто-
пист-коммунист. Активно участвовал в республиканско-демократическом
движении, в 1835—1839 гг. организатор и руководитель тайных республи-
канских обществ, неоднократно арестовывался и приговаривался к тюремно-
му заключению. Проводил широкую социалистическую и демократическую
пропаганду, стремился сплотить своих сторонников в единую партийную
организацию. Считал, что только социальная революция может уничтожить
классовую эксплуатацию. Успех революции связывал с хорошо подготовлен-
ным заговором сплоченной организации революционеров, которые установят
революционную диктатуру.
Блюм Леои (1872—1950) — французский политический и государствен-
ный деятель, один из лидеров Французской социалистической партии.
В 1936—1938 гг. возглавлял правительство Народного фронта, которое пред-
приняло ряд реформ в интересах трудящихся, в то же время проводило «по-
литику невмешательства» в гражданскую войну в Испании, объективно спо-
собствуя тем самым успеху франкистов. В 1940 г. после оккупации Франции
немецко-фашистскими войсками был арестован, в 1943—1945 гг. интерни-
рован. В 1946—1947 гг. возглавлял французское правительство, выступал за
Краткий биографический словарь
423
разрыв сотрудничества с коммунистами, установленного в годы Сопротивле-
ния, был вдохновителем политики «третьей силы», приверженцем концеп-
ции «гуманистического социализма».
Богданович Ангел Иванович (1860—1907) — публицист и критик.
С 1880 г. учился в Киевском университете на медицинском факультете, был
членом народовольческого кружка, вел пропаганду среди рабочих. В 1883 г.
Выслан в Нижний Новгород, где познакомился с В. Г. Короленко и стал
печататься в ряде волжских изданий. С 1887 г. переехал в Казань, редак-
тировал газету «Волжский вестник», с начала 1890-х гг. сотрудничал в жур-
нале «Русское богатство». В 1893 г. в Петербурге стал одним из организа-
торов народнической группы, входившей в партию «Народного права», про-
грамма которой была изложена им в брошюре «Насущный вопрос». В 1894 —
1906 гг. редактор журнала «Мир Божий», на страницах которого пропаган-
дировал обязательность образования для широких слоев русского общества,
защищал демократические и реалистические начала в русской художествен-
ной литературе. Во второй половине 1890-х гг. отошел от народничества и
примкнул к «легальным марксистам». С 1906 г. редактировал журнал
«Современный мир».
Богданович Николай Модестович (1856—1903) — государственный
деятель, юрист. После окончания Петербургского университета служил в
органах юстиции, был вице-губернатором в Ломже и Ригс, занимал должно
сти тобольского губернатора, начальника Главного тюремного управления и
уфимского губернатора. В марте 1903 г. отдал распоряжение о расстреле
стачечников казенного оружейного завода в Златоусте, в результате чего
было убито 69 и ранено 250 человек. В историю это событие вошло как «Зла-
тоустовская бойня». 6 мая 1903 г. был убит членом Боевой организации пар-
тии эсеров Е. О. Дулсбовым.
Богданович Юрий Николаевич (1849—1888) — революционер, народо-
волец. В 1869 г. служил уездным землемером в Великолуцком уезде, затем
обучался в Петербургской медико-хирургической академии. С 1873 г. вел
пропаганду среди крестьян Самарской губернии. В 1876 г. входил в группу
«сепаратистов», примыкавших к «Земле и воле». С 1880 г. член Исполни-
тельного Комитета «Народной воли» и активный участник организации по-
кушения 1 марта 1881 г. на Александра II. Пытался восстановить разгром-
ленную организацию народовольцев. Арестован в 1882 г. и по «процессу
17-ти» приговорен к смертной казни, которую впоследствии заменили бес-
срочной каторгой. Умер в Шлиссельбургской крепости.
Боголепов Николай Павлович (1846—1901) — государственный дея-
тель, юрист. Профессор римского права в Московском университете, ректор
университета в 1883—1887 и 1891 —1893 гг. В 1898—1901 гг. министр
народного просвещения, проводил охранительно-консервативный курс, уже-
сточил преследование студентов за участие в массовых выступлениях,
вплоть до отправки их в солдаты, преследовал оппозиционно настроенную
профессуру. Умер от огнестрельной раны, нанесенной 14 февраля 1901 г.
исключенным из Московского университета студентом П. В. Карповичем.
Богораз Владимир Германович (псевдоним — Таи, 1865—1936) -
революционер-народоволец, писатель-фантаст, ученый-этнограф. Учился в
Санкт-Петербургском университете на юридическом факультете, но в 1882 г.
424
Краткий биографический словарь
исключен за участие в беспорядках, с 1885 г. на нелегальном положении.
В 1886 г. арестован и в 1887 г. выслан в Срсднс-Колымск Якутской области.
Первые его литературные опыты относятся к началу 1880-х гг., но извест-
ность он приобрел лишь в 1896-1897 гг., когда, за подписью И. А. Тан,
стал помещать стихи и рассказы в «Русской мысли» и в «Русском богатст-
ве». В этнографической науке известен как первый исследователь народно-
сти чукчей, основательно изучивший его язык и собравший богатый мате-
риал по юридическому, экономическому и религиозному его быту. В 1899 г.,
по рекомендации Академии наук, был приглашен Нью-Йоркским естсствен-
ноисторичсским музеем к участию в научной экспедиции, имеющей целью
изучение в этнографическом, антропологическом и археологическом отноше-
ниях северных берегов Тихого океана. В 1904 г. вернулся в Петербург,
примкнул к партии народных социалистов (энесов), активно участвовал в
первой русской революции. В годы Первой мировой войны был начальником
санитарного поезда. С 1918 г. хранитель Музея антропологии и этнографии
АН, в 1920 г. принимал участие в Северной научно-промысловой экспеди-
ции при научно-техническом отделе ВСНХ, с 1932 г. директор Музея исто-
рии религии и атеизма АН СССР.
Богучарский В. (Яковлев Василий Яковлевич, 1861—1915) — писа-
тель, историк. В начале 1880-х гг. был связан с народовольческими военными
кружками, в 1884 г. был сослан в Сибирь, а за участие в протесте ссыльных
в 1890 г. отправлен на поселение в Якутию. От сочувствия народовольцам и
народоправцам перешел к легальному марксизму, а затем стал активным
деятелем либерального лагеря. Собрал и опубликовал ценные источники по
истории революционного движения 1860—1880-х гг. Принимал участие в
издании журналов «Былое» и «Минувшие годы», публиковавших материа-
лы по русскому революционному движению, активно сотрудничал с рядом
газет и журналов, автор ряда книг по истории народничества.
Бокани Д. — член Венгерской коммунистической партии, один из деяте-
лей Коминтерна.
Болотина Анисья Давыдовна — революционерка. За принадлежность к
партии «Народная воля» была арестована в Москве и в административном
порядке сослана в Колымский округ Якутской области. 22 марта 1889 г. уча-
ствовала в вооруженном сопротивлении в Якутске. Приговорена к бессроч-
ной каторге. Первоначально содержалась в Вилюйске, затем на Карс, а поз-
же в Кадас. В 1894 г. каторга была заменена поселением. Эмигрировала в
Лондон, где и проживала.
Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873—1955) — советский госу-
дарственный и партийный деятель, историк. С 1892 г. участник марксист-
ских кружков, в 1900-х гг. организатор ряда большевистских газет и изда-
тельств. После Февральской революции 1917 г. член Исполкома Петроград-
ского совета, член редакции газеты «Известия» Петроградского совета, ре-
дактор большевистской газеты «Рабочий и солдат». Во время Октябрьского
переворота комендант района Смольный — Таврический дворец, член Коми-
тета революционной обороны Петрограда, председатель Комитета по борьбе
с саботажем и контрреволюцией. Будучи управделами СНК РСФСР
(1917— 1920), активно участвовал в организации центрального аппарата со-
ветского государства. Был одним из организаторов вооруженных отрядов
Краткий биографический словарь
425
для пресечения демонстраций 5 января 1918 г. в защиту Учредительного
собрания. С 1920 г. занимался в основном научной работой. Автор сочине-
ний по истории революционного движения в России, истории религии и ате-
изма, сектантству, этнографии и литературе. С 1933 г. директор Государст-
венного литературного музея. В 1945— 1955 гг. директор Музея истории
религии и атеизма АН СССР в Ленинграде.
Бонч-Осмоловский Анатолий Осипович (1857—1930) — революционер-
народник, эсер. В революционном движении с конца 1870-х гг., входил в
организацию «Черный передел», с 1880 г. проживал в своем имение Блонь,
близ Минска, где организовал вместе с женой крестьянские кружки самораз-
вития и взаимопомощи, занимался благотворительной деятельностью.
В 1890-е гг. имение Блонь стало своего рода революционным «штабом» За-
падного края: сюда периодически приезжали Е. Брешко-Брешковская,
Г. Гершуни, другие революционеры; обсуждались политические вопросы,
велись горячие споры, в результате которых решено было создать Рабочую
партию политического освобождения России. С ее разгромом в 1900 г. хозя-
ин имения был арестован и приговорен к ссылке. В годы первой русской
революции он участвовал в работе Всероссийского крестьянского съезда,
в создании газеты «Земля и воля» и нескольких нелегальных типографий.
В 1908 г. вновь арестован и отправлен в ссылку. В 1911 г. вернулся в свое
имение, где и прожил до конца своих дней.
Бохановский Иван Васильевич (1848—1917) — революционер, народ-
ник. В 1875 г. исключен из Киевского университета за участие в студенче-
ских волнениях. Был деятелем народнической организации киевской «ком-
муны» (1874). Арестован в 1875 г., привлекался по «по процессу 193-х».
В начале 1877 г. с Я. Стефановичем и Л. Дейчем пытался организовать вос-
стание крестьян в Чигиринском уезде, арестован 30 августа 1877 г. В мае
1878 г. бежал из киевской тюрьмы, эмигрировал. В начале 1880-х гг. в Же-
неве заведовал народовольческой типографией. С образованием партии со-
циалистов-революционеров стал се членом. Умер в Брюсселе.
Брак (Деруссо) Александр Марн (1861—1955) — один из лидеров
Французской социалистической партии. С 1891 г. член Французской рабо-
чей партии, в 1912 — 1924 и 1928 - 1936 гг. депутат парламента. Член Меж-
дународного бюро Социалистического интернационала, сотрудничал в ряде
периодических изданий, занимался переводами работ немецких и англий-
ских социалистов.
Брантииг Карл Яльмар (1860—1925) — шведский политический и госу-
дарственный деятель, один из основателей и лидеров социал-демократиче-
ской партии Швеции (СДПШ) и II Интернационала. В 1887— 1917 гг.
(с перерывами) редактор ЦО СДПШ газеты «Social-Dcmokraten», с 1907 г.
председатель Исполкома СДПШ. В 1920—1925 гг. премьер-министр.
Брейтшейд Рудольф (1874—1944) — один из лидеров германской соци-
ал-демократии. В 1918—1919 гг. министр внутренних дел Пруссии. Возглав-
лял в начале 1930-х гг. социал-демократическую фракцию рейхстага, после
установления фашистской диктатуры в Германии эмигрировал во Францию.
В 1941 г. был выдан правительством А. Петена немецко-фашистским вла-
стям, погиб в концлагере Бухенвальд.
Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844—1934) — вид-
ный деятель партии эсеров, из поколения «старых народников». В револю-
426
Краткий биографический словарь
ционном движении с 1870-х гг., поэтому ее впоследствии называли «бабуш-
кой русской революции». Участвовала в «хождении в народ», в 1878 г. на
процессе «193-х» была приговорена к каторге и ссылке. Вернулась в Евро-
пейскую Россию в 1896 г. Стояла у истоков эсеровской партии. С 1903 г. в
эмиграции. Вернулась в Россию в 1905 г., в 1907 г. была арестована и сосла-
на в Восточную Сибирь. В марте 1917 г. вернулась в Петроград, затем со-
вершила длительную поездку по стране, призывая к единству и созыву Учре-
дительного собрания. После Февральской революции энергично поддержи-
вала Временное правительство и лично А. Ф. Керенского. На III съезде ПСР
избрана почетным председателем и членом ЦК, однако отказалась войти в
ЦК из-за того, что съезд забаллотировал кандидатуру А. Ф. Керенского. Де-
путат Учредительного собрания. К Октябрьскому перевороту 1917 г. отно-
силась резко отрицательно. В начале 1919 г. вместе с чехословацким эшело-
ном покинула Россию, уехала в США, где вела агитацию против большеви-
ков, собирала средства для борьбы с ними. В 1920 г. вернулась в Европу,
жила в Берлине, Париже, Праге, принимая деятельное участие в жизни пар-
тии.
Бриллиант (по мужу Чиркова) Дора Владимировна (Вульфовиа,
18801906) — революционерка-эсерка. В партии социалистов-революцио-
неров с 1902 г., работала первоначально в Киевском комитете партии, член
Боевой организации ПСР, принимала непосредственное участие в подготов-
ке покушений на В. К. Плеве и великого князя Сергея Александровича.
Умерла в тюрьме.
Бродские (Израиль Маркович, Лазарь Израилевич, Лев Израиле-
вич) — российские предприниматели, сахарозаводчики. Начали свеклоса-
харное производство в 1840-х гг. Организаторы первого сахарного синдика-
та (1887) и синдиката рафинеров (1903). Участвовали в деятельности еврей-
ских благотворительных и культурно-просветительных обществ и учрежде-
ний.
Буланов Леонид Петрович (1856—1922) — революционер-народник,
эсер. В начале 1877 г. вошел в основной кружок «Земли и воли». Вел пропа-
ганду среди учащейся молодежи и крестьян. В 1878 г. был арестован, за-
ключен в Петропавловскую крепость и затем сослан в Сибирь, ссылку отбы-
вал в Всрхоленскс. В 1880-х гг. стал народовольцем, затем присоединился к
партии социалистов-революционеров.
Бурцев Владимир Львович (1862—1942) — революционер, публицист и
издатель. С 1883 г. член народовольческих кружков, в 1885 г. был арестован
и сослан в Иркутскую губернию, откуда в 1888 г. бежал за границу. Жил в
Швейцарии, Франции и Великобритании, где занимался издательской дея-
тельностью, поддерживал контакты с партией социалистов-революционеров,
которая финансировала его издания. В ноябре 1905 г. вернулся в Россию,
в 1906— 1907 гг. один из редакторов исторического журнала «Былое».
С 1906 г. занимался разоблачением провокаций в российском революционном
движении, в частности, вскрыл провокаторскую деятельность Е. Ф. Азефа
и Р. В. Малиновского. В 1907 г. эмигрировал, возобновил за границей изда-
тельскую деятельность. В Россию вернулся в августе 1914 г., сотрудничал с
периодической печатью. После Февральской революции 1917 г. один из ини-
циаторов антибольшевистской кампании, выступил с резким осуждением
Краткий биографический словарь
427
Октябрьского переворота, был арестован, стал первым политзаключенным
при большевистском режиме. После освобождения в феврале 1918 г. эмигри-
ровал. Возобновил издание газеты «Общее дело», призывал к сплочению ан-
тибольшевистских сил за границей. В 1920— 1930-х гг. пытался вести борьбу
с советской агентурой в среде российской эмиграции, выступал свидетелем
на Бернском процессе 1934— 1935 гг., где была доказана подложность «Про-
токолов сионских мудрецов», напечатал серию антифашистских статей, ра-
ботал над мемуарами.
Бухало — российский инженер, член партии социалистов-революцио-
неров. В 1907 г. пытался построить аэроплан, который имел бы невероятно
высокую для тех лет скорость и большую грузоподъемность, с тем чтобы не-
замеченным добраться до пределов Российской Империи и спикировать на
Царскосельский или на Петергофский дворец, где находилась бы в это время
царская семья.
Бухарин Николай Иванович (1888—1938) — советский партийный и го-
сударственный деятель, публицист. Член РСДРП с 1906 г., в 1911 — 1917 гг.
находился в эмиграции, член ЦК партии в 1917—1934 гг., в 1919—1924 гг.
кандидат в члены Политбюро ЦК, в 1924 — 1929 гг. член Политбюро ЦК,
редактор газет «Правда» (1918—1929) и «Известия» (1934—1937), один из
авторов проекта «сталинской» Конституции 1936 г. В феврале 1937 г. был
исключен из партии, арестован, а в марте 1938 г. Военной коллегией Верхов-
ного суда СССР приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1988 г.
Вайнштейн (Звездии) Семен Лазаревич (1876—1923) — социал-де-
мократ, меньшевик. После Февральской революции 1917 г. член Президиу-
ма исполкома Петроградского совета, из которого вышел в октябре 1917 г.,
член ВЦИК первого созыва, входил в состав Временного совета Российской
республики. В годы гражданской войны вел активную борьбу против боль-
шевистской диктатуры, затем эмигрировал.
Вайяи Эдуар Мари (1840—1915) — деятель французского социали-
стического движения. В период учебы в Гейдельбергском университете
(1866—1867) вступил в I Интернационал, Член Парижской коммуны 1871 г.,
руководил Комиссией просвещения. После подавления Коммуны эмигри-
ровал в Лондон, где был избран членом Генерального совета I Интернацио-
нала. Играл руководящую роль среди лондонских эмигрантов-бланкистов.
Вернувшись во Францию после амнистии 1880 г., возглавил Центральный
революционный комитет бланкистов. С 1893 г. член Палаты депутатов, вы-
ступал за объединение социалистов в одну партию, в 1905— 1915 гг. один из
руководителей Французской социалистической партии.
Валь Виктор Вильгельмович (1840—1915) — генерал, государственный
деятель. На административной службе с 1876 г., был губернатором в
Ярославской, Харьковской, Витебской, Подольской, Волынской и Курской
губерниях. В 1892— 1895 гг. петербургский градоначальник, широко пользо-
вался правом административных репрессий. В 1901 г. назначен вилснским
губернатором; в этой должности он прибег к сечению политических арестан-
тов в виленской тюрьме, что вызвало неудачное покушение на его жизнь.
В 1902 г. назначен товарищем министра внутренних дел, где обнаружил
большую энергию по разысканию политических преступников, причем поощ-
рял систему провокации. В 1904 г. назначен членом Государственного совета.
428
Краткий биографический словарь
Ваидервельде Эмиль (1866—1938) — юрист, бельгийский социалист,
один из деятелей международного социалистического движения. Член Бель-
гийской социалистической партии с момента се основания в 1885 г.,
с 1900 г. — председатель Международного социалистического бюро II Интер-
национала. Во время Первой мировой войны занимал оборонческие позиции
и входил в состав правительства. После Февраля 1917 г. приезжал в Россию
для агитации в пользу продолжения войны. На Парижской мирной кон-
ференции 1919 — 1920 гг. в качестве представителя правительства Бельгии
подписал Версальский мирный договор. В 1922 г. принял участие в процессе
по делу партии социалистов-революционеров в качестве защитника обвиняе-
мых. С 1924 г. являлся профессором политэкономии Брюссельского уни-
верситета, до конца жизни активно занимался политической и государствен-
ной деятельностью.
Ваииовский Петр Семенович (1822—1904) - генерал и государствен-
ный деятель. Участник Крымской (1853—1856) и русско-турецкой (1877 —
1878) войн, с декабря 1881 г. управляющий военным министерством,
в 1882—1897 гг. военный министр, с 1898 г. член Государственного совета.
В 1899 г. руководил расследованием студенческих волнений. В марте 1901 г.
назначен министром народного просвещения и пытался провести реоргани-
зацию высших учебных заведений, однако его политика «сердечного попече-
ния о школе» успеха нс имела. В апреле 1902 г. вышел в отставку.
Василий III Иванович (1479—1533) — великий князь московский
(с 1505), сын Ивана III Васильевича и Софьи Палеолог. Энергично боролся
за централизацию государства; при нем к Москве были присоединены по-
следние полусамостоятсльныс русские земли: Псков, Волоцкий удел, Рязан-
ское, Новгород-Северское княжества. Во внутренней политике опирался на
церковь, поддержавшую его в политической борьбе с феодальной оппозици-
ей. В его правление росло поместное дворянское землевладение, принима-
лись меры по ограничению иммунитетных политических привилегий княже-
ско-боярской аристократии, большое развитие получила общерусская куль-
тура. В борьбе между двумя церковными течениями — «иосифлянами» и
«нсстяжателями» — поддерживал первых. Во внешней политике боролся за
воссоединение русских земель на западе и юго-западе, а также с Крымским
и Казанским ханствами. В результате русско-литовских войн к России был
присоединен Смоленск.
Вебер Георг (1808-1888) — немецкий историк. Был учителем, а затем
директором высшей городской школы в Гейдельберге. Автор многочислен-
ных сочинений, в том числе десятитомной «Всеобщей истории», переведен-
ной на русский язык Н. Г. Чернышевским.
Ведеияпии Михаил Александрович (1879—1938) — революционер,
эсер. В революционном движении с 1901 г., с 1903 г. член БО ПСР. С 1905
по 1917 гг. занимался революционной деятельностью в Самаре и Иркутске,
был несколько раз арестован. Делегат III и IV съездов ПСР, член ЦК, Пред-
парламента, Комуча. В 1920 г. арестован органами ВЧК. В 1922 г. был
включен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисовет-
ской деятельности. По итогам процесса 1922 г. приговорен к тюремному за-
ключению, с 1925 г. находился в ссылке и лагерях. Умер в Восточном же-
лезнодорожном лагере.
Краткий биографический словарь
429
Вильбушевич (в замужестве Шохат) Мария (1880—1961) — участница
революционного движения в России, общественный деятель Палестины и
Израиля. Впервые была арестована в 1899 г., тогда же попала под влияние
С. В. Зубатова и стала одним из основателей Еврейской независимой рабо-
чей партии (1901 — 1903), которая была создана в Минске по инициативе
С. В. Зубатова для противодействия влиянию Бунда. В 1907 г. эмигрирова-
ла через Европу и США в Палестину, где предприняла попытку основать
первый кибуц около Сьерры. В 1919 г. вступила в партию Ахдут ха Авода,
являлась одним из активных деятелей Гистадрута, в 1948 г. стала членом
партии МАПАЙ и поселилась в Тель-Авиве. До конца жизни занималась
общественной деятельностью.
Власовский Александр Александрович — генерал. В 1891 —1896 гг.
исполнял должность московского обер-полицмейстера. Концом его карьеры
стала Ходынская трагедия 18 мая 1896 г., в которой, по официальным ито-
гам расследования, он оказался едва ли ни единственным виноватым.
Виоровский-Мищеико Борис Устинович (1881—1906) — революцио-
нер, эсер. Осенью 1905 г. участвовал в организации Боевого летучего отря-
да, организовал побег из минской тюрьмы Е. А. Измайлович и помог ей под-
готовить покушение на адмирала Г. П. Чухнина. В апреле 1906 г. бросил
бомбу в коляску московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова — взры-
вом были убиты адъютант генерал-губернатора и сам террорист, ранены ге-
нерал-губернатор и его кучер.
Войиоральский Порфирий Иванович (1844—1898) — революционер,
народник. В 1861 г. за участие в студенческих волнениях был исключен
из Московского университета и в феврале 1862 г. сослан в г. Глазов Вят-
ской губернии, до 1873 г. оставался под надзором полиции. Весной 1874 г.
выступил одним из главных организаторов «хождения в народ». На его
средства в Москве были основаны сапожные и столярные мастерские для
обучения ремеслам идущих «в народ», финансировал работу нелегальной
типографии И. Н. Мышкина. В Пензенской, Самарской и Саратовской гу-
берниях создал несколько революционных кружков. В 1874 г. арестован и
но «процессу 193-х» осужден на 10 лет каторги. Заключение отбывал в Но-
воборисоглебской каторжной тюрьме Харьковской губернии, затем на Карс
и в Якутии. Сотрудничал в сибирской прессе. В 1897 г. вернулся в Цен-
тральную Россию.
Войтинский Владимир Савельевич (1885—1960) — социал-демократ,
меньшевик, экономист и статистик. С 1905 г. член РСДРП(б), в годы первой
русской революции входил в Петербургский комитет РСДРП. В 1908 г.
арестован и приговорен к каторжным работам на 4 года, с конца 1912 г. на
поселении в Йркутскс, где сблизился с меньшевиками. После Февральской
революции 1917 г. один из активных деятелей меньшевизма, участвовал в
ликвидации корниловского мятежа, член Временного совета Российской рес-
публики, комиссар Временного правительства на Северном фронте, член ЦК
РСДРП. С 1921 г. в эмиграции, где занимался в основном научными иссле-
дованиями в области экономики и статистики и работал в различных учреж-
дениях статистиком.
Володарский В, (Гольдштейн Моисей Маркович, 1891—1918) — соци-
ал-демократ. В революционном движении с 1905 г., с августа 1917 г. боль-
430
Краткий биографический словарь
шсвик, член ЦК РСДРП(б). После Октября 1917 г. комиссар по делам
печати, пропаганды и агитации, член Президиума ВЦИК.
Волховской Феликс Вадимович (1846—1914) — видный деятель пар-
тии эсеров, из поколения «старых народников». В революционном движе-
нии с середины 1860-х гг., член «Рублевского общества», кружка чайковцев,
был осужден и сослан в Сибирь по «процессу 193-х». В 1889 г. бежал из
ссылки, жил в Лондоне, член комитета «Фонда вольной русской прессы»,
редактор его «Летучих листков», член Аграрно-социалистической лиги,
один из руководителей Заграничного комитета партии эсеров. Вернувшись в
Россию в 1906 г., входил в руководство Военной организации партии эсеров,
редактировал газету «За народ». В послереволюционный период вновь на-
ходился в эмиграции, входил в состав редакции «Знамени труда» — цен-
трального печатного органа ПСР, был докладчиком от партии эсеров на
конгрессах II Интернационала в Копенгагене и Базеле.
Вольной Иван Егорович (1885—1931) — писатель. С 1903 г. включился
в революционное движение, состоял в партии эсеров, за покушение на цар-
ского чиновника в 1908 г. был заключен в Орловскую каторжную тюрьму,
в 1909 г. сослан в Сибирь, откуда бежал за границу. Первые рассказы поя-
вились на страницах «Современника» в 1911 г. Большая часть произведений
написана в жанре повествовательной хроники, носит мемуарный характер и
посвящена тяжелой судьбе российского крестьянства дореволюционной эпо-
хи. В 1917 г. возвратился в Россию, участвовал в гражданской войне. По-
слереволюционные рассказы и очерки посвящены преобразованиям в дерев-
не советских лет. В 1920-е гг. резко отмежевался от своих прежних идеоло-
гических взглядов, что особенно рельефно проявилось в повести «Встреча»
(1927).
Воронцов Василий Павлович (1847—1918) — российский экономист,
социолог и публицист, один из теоретиков народничества. В научно-лите-
ратурных кругах его имя становится широко известным с начала 1880-х гг.,
когда он сотрудничал с рядом периодических изданий, на страницах ко-
торых формулирует и обосновывает собственный вариант либерально-народ-
нической концепции. В его трудах выделяются три основных круга проблем:
социально-философские основания либерально-народнической доктрины;
развитие капитализма в России; вопросы крестьянского землевладения и хо-
зяйства. Был убежден в естественности происхождения и развития русской
общины, видел в ней основу справедливого общественного устройства; вы-
сказывал убеждение, что прогрессивное развитие России возможно при раз-
витии крупной промышленности под контролем государства и при его покро-
вительстве истинно русским укладам общественной жизни — общине, арте-
ли, кустарным промыслам.
Воронцов-Дашков Илларион Иванович (1837—1916) — государствен-
ный деятель, граф, генерал-лейтенант. После убийства Александра II в марте
1881 г. назначен начальником царской охраны. Был в числе организаторов
«Священной дружины». С августа 1881 по 1897 гг. министр императорского
двора и уделов. С 1897 г. член Государственного совета. В 1905 1915 гг.
наместник на Кавказе, в 1914—1915 гг. главнокомандующий Кавказским
фронтом.
Вотерс Жозеф (1875-1929) — бельгийский политический и государст-
венный деятель, социалист. С 1908 г. депутат парламента, был одним из
Краткий биографический словарь
431
руководителей Бельгийской социалистической партии (БСП) в оккупиро-
ванной немецкими войсками Бельгии (1914—1918). В 1918—1921 гг. ми-
нистр труда и социального обеспечения, в 1910—1929 гг. политический ди-
ректор газеты «Le Pcuple», центрального печатного органа БСП.
Врангель Петр Николаевич (1878—1928) - генерал, барон. В годы
гражданской войны один из руководителей Белого движения, командовал
Добровольческой армией и так называемой Русской армией в Крыму. После
поражения в ноябре 1920 г. со значительной частью армии эмигрировал.
Убежденный монархист, представлял правое крыло русской эмиграции, соз-
датель и руководитель «Русского общевоинского союза», целью которого
было сохранение офицерских кадров для будущей борьбы.
Высоцкий Александр Давыдович — один из деятелей партии социали-
стов-революционеров. В ПСР вступил в начале 1900-х гг. В июле 1917 г.
был избран председателем Петроградского комитета партии эсеров, одновре-
менно заведовал в нем литературно-издательским отделом. Член Временного
Совета Российской республики, депутат Учредительного собрания. Аресто-
ван в ноябре 1921 г., в феврале 1922 г. был включен в список эсеров, кото-
рым в связи с организацией процесса по делу ПСР было предъявлено обви-
нение в антисоветской деятельности. В 1923 г. приговорен к трем годам за-
ключения и трехлетней ссылке. В 1929 г. находился в Барнауле, дальнейшая
судьба неизвестна.
Гавроиский Дмитрий Осипович (1883—1949) — один из видных деяте-
лей партии социалистов-революционеров, доктор философии. В партии эсе-
ров с начала 1900-х гг. В 1905—1907 гг. был членом Московского комитета
ПСР, в 1907 г. арестован и административно выслан из России. В 1910 г.
вернулся, но вскоре был вынужден покинуть Россию, куда вновь вернулся
в апреле 1917 г., был членом Московского комитета ПСР, депутатом Учре-
дительного собрания. В марте 1918 г. эмигрировал в Швецию, в Стокгольме
вместе с Н. С. Русановым и В. В. Сухомлиным организовал Заграничную
делегацию ПСР. Один из представителей партии эсеров на международных
социалистических конференциях, долгое время был профессором филосо-
фии в Бернском университете.
Гайда Радола (Гейдль Рудольф, 1892—1948) — чешский генерал, один
из руководителей мятежа Чехословацкого корпуса на территории РСФСР.
В начале Первой мировой войны санитарный унтер-офицер австро-венгер-
ской армии, в сентябре 1918 г. командовал чехословацкой дивизией, с октяб-
ря — Екатеринбургским участком фронта. Способствовал установлению
диктатуры адмирала А. В. Колчака, перешел в его армию и командовал Си-
бирской армией в чине генерал-лейтенанта. Летом 1919 г. был снят с долж-
ности и разжалован, после чего возглавил антиколчаковский мятеж на Даль-
нем Востоке в ноябре 1919 г., был арестован и передан чехословацкому ко-
мандованию. В 1924—1926 гг. заместитель и в 1926 г. начальник Генштаба
чехословацкой армии в чине генерала. За попытку фашистского переворота
в 1926 г. разжалован. Возглавлял созданную им организацию чехословацких
фашистов, в 1931 г. приговорен к тюремному заключению. Во время Второй
мировой войны сотрудничал с гитлеровцами, возглавляя чехословацкий фа-
шистский комитет. В 1945 г. арестован чехословацким правительством и по
приговору народного трибунала казнен.
432
Краткий биографический словарь
Галкии-Врасский Михаил Николаевич (1834—1916) — государствен-
ный деятель. С 1853 г. служил в управлении оренбургского и самарского ге-
нерал-губернатора чиновником по дипломатической части. В 1858—1859 гг.
участвовал в дипломатических миссиях в Среднюю Азию. С 1867 г. один из
директоров Петербургского тюремного комитета, в 1868—1870 гг. занимал
должность эстляндского губернатора, в 1870 — 1879 гг. саратовский губерна-
тор. С 1879 по 1896 гг. начальник Главного тюремного управления, провел
целый ряд глубоких реформ российской пенитенциарной системы. С 1896 г.
член Государственного совета.
Гальперин Ефим — революционер, народоволец. Один из организаторов
первых эсеровских групп в середине 1890-х гг.
Гамбетта Леон Мишель (1838—1882) — французский политический и
государственный деятель. В 1869 г. благодаря выдвинутой им программе
радикально-демократических реформ был избран в Законодательный корпус
от парижского рабочего округа Бельвиль и от Марселя. В 1870— 1871 гг. ми-
нистр внутренних дел в «правительстве национальной обороны». Стремясь
снять с себя ответственность за поражение во франко-прусской войне, в на-
чале марта 1871 г. эмигрировал в Испанию. После подавления Парижской
коммуны вернулся во Францию, выступал за амнистию коммунарам. В пер-
вое десятилетие Третьей республики руководил борьбой против клерикализ-
ма и попыток реставрации монархии. В 1879—1881 гг. председатель Палаты
депутатов, в 1881 — 1882 гг. премьер-министр и министр иностранных дел.
Гарибальди Джузеппе (1807—1882) — итальянский революционер, по-
литический деятель, один из лидеров движения за объединение Италии.
В 1833 г. вступил в тайное революционное общество «Молодая Италия»,
основанное Джузеппе Маццини, и с тех пор всю свою жизнь посвятил борьбе
с иностранным владычеством в Италии, объединению всех ее земель и уста-
новлению республиканского правления.
Гартинг Аркадий Михайлович, он же Ландезеи (Геккельман Аарон
Мордуховнч, 1861—?) — секретный сотрудник российского политического
сыска, провокатор. В 1882 г. поступил в Петербургский университет, но
вскоре отчислен в связи с переездом якобы в Варшаву. Однако в 1883 —
1884 гг. фактически проживал в Петербурге, вращаясь главным образом в
кругах радикально настроенной студенческой молодежи, был завербован
Г. П. Судсйкиным в качестве осведомителя. Заподозренный народовольцами
в сношениях с охранкой, в 1884 г. уехал в Швейцарию (под фамилией Лан-
дезен), затем перебирается в Париж. Вошел в эмигрантскую революционную
среду, сблизился с террористами и в провокационных целях предлагал на-
чать подготовку покушения на Александра III. Вся группа «парижских бом-
бистов» в 1890 г. была арестована и привлечена к суду, Ландезен же пере-
бирается в Бельгию, выполняя ряд важных поручений Департамента поли-
ции. В 1900 г. он, под фамилией Гартинг, был назначен начальником
берлинской агентуры. В 1904 г. его вызвали в Петербург для организации
контрразведки по борьбе с японским шпионажем. После выполнения этой
миссии в августе 1905 г. назначается начальником всей заграничной аген-
туры. На этой должности оставался до 1909 г., пока не был разоблачен Бур-
цевым. В годы Первой мировой войны работал в русской контрразведке в
Бельгии и во Франции. В 1920-е гг. проживал в Бельгии, занимаясь банков-
ским делом.
Краткий биографический словарь
433
Гартман Лев Николаевич (1850—1908) - революционер, народник,
В революционном движении с 1876 г. В 1878— 1879 гг. жил в саратовском и
тамбовском поселениях землевольцев. После раскола «Земли и воли» (1879)
примкнул к организации «Черный передел», но вскоре перешел в «Народ-
ную волю». Один из главных участников подготовки взрыва царского поезда
19 ноября 1879 г. в Москве. После этого покушения скрылся за границу. По
настоянию царского правительства в январе 1880 г. был арестован в Париже,
но благодаря вмешательству русской революционной эмиграции и прогрес-
сивной французской общественности (В. Гюго и др.) освобожден. Являлся
заграничным представителем «Народной воли». Был знаком с К. Марксом
и Ф. Энгельсом. В конце 1881 г. переехал в Америку. Умер в Нью-Йорке.
Гаршин Всеволод Михайлович (1855—1888) — писатель. Начал печа-
таться в 1876 г. В 1877 г. ушел добровольцем на русско-турецкую войну,
был ранен, произведен в офицеры. Восхищаясь нравственной силой солдат,
осуждал войну с гуманистических позиций. Творчество его характеризуется
эмоциональностью, драматической напряженностью и философской содер-
жательностью, в чем сказалось влияние Ф. М. Достоевского. Искания нрав-
ственного идеала и новых форм массовой литературы сближали его с народ-
ными рассказами Л. Н. Толстого («Сказание о гордом Агее», 1886; «Сиг-
нал», 1887 и др.), но к толстовской философии непротивления злу относил-
ся отрицательно. Обращался и к жанру сказки, фантастической новеллы,
очерка. Проблема пути интеллигенции (буржуазное обогащение или служе-
ние народу) поставлена в рассказах «Встреча» (1879) и «Художники»
(1879). «Attalea princeps» (1880) и «Красный цветок» (1883) — аллего-
рическое изображение революционной жертвенности народников-семидесят-
ников. Обладая обостренной впечатлительностью, болезненно чутко реаги-
ровал на общественную несправедливость. В 1880 г., потрясенный казнью
революционера И. О. Млодецкого и неудачей при попытке вступиться за не-
го, тяжело заболел, около двух лет находился в психиатрической лечебнице.
Во время одного из приступов болезни покончил с собой.
Гаусман Альберт Львович (7—1889) - революционер, народоволец.
Член петербургского народовольческого кружка.
Гашетт Лун-Христофор-Франсуа (1800—1864) — основатель француз-
ской издательской фирмы. Купив в 1826 г. небольшую библиотеку, сумел в
течение нескольких лет сгруппировать около себя кружок энергичных дея-
телей по народному образованию и стал издавать учебники, словари и клас-
сических авторов. С 1850 г. деятельность фирмы становится более разно-
образной, обнимает собой целые серии книг, энциклопедических, географи-
ческих, исторических и других словарей и иллюстрированных изданий.
Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831) — немецкий философ,
представитель немецкой классической философии, создатель систематиче-
ской теории диалектики на основе объективного идеализма. С 1816 г. до кон-
ца жизни профессор философии в университетах Гейдельберга и Берлина.
Оказал громадное влияние на последующее развитие философии и социоло-
гии.
Гед Жюль (Матье Базиль, 1845 1922) — деятель французского и ме-
ждународного социалистического движения, один из основателей Француз-
ской рабочей партии и один из лидеров И Интернационала. В 1860-х гг.
28 Заказ № 2146
434
Краткий биографический словарь
примкнул к республиканскому движению, сотрудничал в республиканской
печати. Горячо поддерживал Парижскую коммуну 1871 г. Значительное
влияние на дальнейшее развитие взглядов оказали работы Н. Г. Чернышев-
ского. Большое внимание уделял изучению трудов К. Маркса, которые во
многом способствовали его переходу на позиции марксизма. Вместе с П. Ла-
фаргом стал первым пропагандистом марксизма во Франции, много сделал
для развития социалистического движения в стране. В 1893 г. был избран
членом Палаты депутатов французского парламента, где стал лидером со-
циалистической фракции. В рядах французской Объединенной социалисти-
ческой партии (основана в 1905 г.), оставаясь одним из ее лидеров, стал по-
степенно переходить на позиции центризма. После образования компартии
Франции (1920), в которую вошла основная масса социалистов, продолжал
оставаться в рядах социалистической партии.
Гельц Макс (1889—1933) — немецкий революционер. Член коммуни-
стической партии Германии с 1919 г. Во время восстания 1921 г. в Средней
Германии возглавлял вооруженные отряды, ведшие бои с жандармерией и
правительственными войсками. Был арестован, обвинен в уголовном престу-
плении и приговорен к пожизненному заключению. В 1928 г. был амни-
стирован и выехал в СССР, где активно участвовал в профсоюзном движе-
нии.
Гендельман Михаил Яковлевич (1881—1938) — один из видных деяте-
лей партии социалистов-революционеров. В революционном движении с
начала 1900-х гг., несколько раз арестовывался, содержался в тюрьмах и
ссылке. После Февральской революции 1917 г. был членом исполкома мос-
ковского Совета рабочих и солдатских депутатов и городского комитета
эсеровской партии. Делегат III и IV съездов ПСР, участвовал в работе I и
II Всероссийского съезда Советов, член ЦК партии эсеров, Временного со-
вета Российской республики (Предпарламента), Учредительного собрания,
гласный московской городской думы. После Октябрьского переворота
1917 г. переехал в Самару, где вошел в состав Комитета членов Всероссий-
ского Учредительного собрания (Комуча), был товарищем председателя Ко-
митета. Участник Уфимского государственного совещания, поддержал обра-
зование Директории. В 1921 — 1922 гг. находился под следствием в Бутыр-
ской тюрьме. В августе 1922 г. приговорен к смертной казни (условно), в
1924 г. этот приговор был заменен пятилетним тюремным заключением. По-
следующие годы провел в тюрьмах и ссылке. В октябре 1938 г. Верховным
судом СССР приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1939 г.
Гендерсон Артур (1863—1935) — английский политический деятель,
один из лидеров Лейбористской партии. В 1911 — 1934 гг. был секретарем
партии, в 1915— 1917 гг. входил в правительство, выступал «за войну до по-
бедного конца». В 1924 г. министр внутренних дел в первом лейбористском
кабинете Р. Макдональда. В 1932—1933 гг. председатель международной
конференции по разоружению.
Герасимов Александр Васильевич (1861—1944) — государственный
деятель, генерал. В 1905 —1907 гг. начальник Петербургского охранного
отделения, затем генерал для особых поручений при министерстве внутрен-
них дел. В начале 1914 г. вышел в отставку. После Октября 1917 г. эмигри-
ровал, жил в Берлине, вел бухгалтерию мастерской дамского платья, которую
Краткий биографический словарь
436
держала его жена. Автор воспоминаний, вышедших в 1934 г. на немецком и
французском языках, а в 1991 г. были изданы на русском под названием
«На лезвии с террористами».
Герцеи Александр Иванович (1812—1870) — писатель, публицист, фи-
лософ, революционер. На формирование его взглядов в период обучения в
Московском университете повлияло участие в кружке революционного на-
правления, где обсуждались философские проблемы, социалистические идеи
Сен-Симона и Фурье. В 1840-е гг. активно участвовал в идейно-философ-
ской борьбе, развернувшейся в среде русской интеллигенции, сотрудничал в
«Отечественных записках», выступал с критикой идеологии официальной
народности и воззрений славянофилов. С 1847 г. в эмиграции. В 1853 г.
основал для борьбы с крепостничеством и царизмом Вольную русскую ти-
пографию, с 1855 г. издавал альманах «Полярная звезда», в 1857— 1867 гг.
вместе с Огаревым выпускал первую русскую революционную газету «Коло-
кол». Является одним из родоначальников идеологии народничества. Обос-
новывал закономерность движения человечества к обществу, лишенному
антагонизмов. Такое будущее отождествлялось с социалистическим идеалом,
что нашло выражение в его теории «русского», крестьянского социализма.
Полагал, что идею социализма, созревшую на западной почве, возможно
осуществить в России на основе крестьянской общины. При этом считал, что
отсталость России может стать ее преимуществом, ибо, усвоив достижения
западноевропейской науки, она будет в состоянии избежать тех негативных
моментов, которые сопутствовали движению западного общества вперед, и
даже сможет миновать стадию капиталистического развития в том виде, в ка-
ком она проявлялась в Западной Европе. Одним из первых среди деятелей
российского освободительного движения поиял нсоправданность революци-
онного насилия без понимания перспектив социального развития, без пре-
образования народного сознания. Идеи Герцена оказали большое воздейст-
вие на развитие русской философской, общественно-политической и эстети-
ческой мысли, причем самых разных направлений.
Герштейн Лев Яковлевич (1877—1935) — революционер, эсер. В рево-
люционном движении с 1898 г., неоднократно подвергался репрессиям за
принадлежность к партии социалистов-революционеров. Член Военной ко-
миссии при ЦК партии, на IV съезде ПСР избран в ЦК, член Учредитель-
ного собрания, входил в состав Комуча. Арестован ВЧК в 1921 г., в 1922 г.
включен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисовет-
ской деятельности, по итогам процесса 1922 г. приговорен к смертной казни,
которая была заменена тюремным заключением, с 1926 г. в ссылке, умер в
Казани.
Гессен Иосиф Владимирович (1866—1943) — общественный деятель,
публицист, юрист, один из основателей и лидеров партии кадетов, член
ее ЦК. Окончил юридический факультет Петербургского университета,
с 1904 г. присяжный поверенный. Депутат II Государственной думы, совме-
стно с П. Н. Милюковым редактировал газету «Народная свобода», а затем
«Речь» — органы кадетской партии. После Октябрьского переворота 1917 г.
эмигрировал, за границей занимался в основном издательской деятельно-
стью. С 1920 г. в Берлине издавал газету «Руль», с 1921 г. сборник «Архив
русской революции».
436	Краткий биографический словарь
Гильфердинг Рудольф (1877—1941) — один из лидеров австрийской и
германской социал-демократии и II Интернационала, теоретик австромар-
ксизма. В 1907—1915 гг. редактор центрального органа германской социал-
демократической партии «Форвертс». Одним из первых пытался дать науч-
ное объяснение новым явлениям в развитии капитализма начала XX в.
После Первой мировой войны выступил с открытой ревизией марксизма, вы-
двинув теорию «организованного капитализма». В 1933 г. после захвата вла-
сти в Германии фашистами эмигрировал во Францию. Выданный «Виший-
ским правительством» гитлеровцам в 1941 г., умер в тюрьме.
Гиицберг Ашер Гирш (псевдоним — Ахад Гаам, 1856—1927) — еврей-
ский мыслитель и публицист, один из лидеров движения «Ховевсй Пион»
(«Любящие Сион»), идеолог «культурного сионизма» и создания нацио-
нального «духовного центра» в Палестине. Родившись в Киевской губернии
в ортодоксально-хасидской семье, с ранних лет проявлял способности к уче-
нию и уже в 16 лет обращал на себя внимание знанием Талмуда и средневе-
ковой философии. Но под влиянием рационалистических и позитивистских
тенденций отошел от хасидизма, а вскоре и вообще от религии. Чтобы удов-
летворить жажду знаний и найти выход для растущего сомнения, он обра-
щается к философской и научной литературе, еврейской и нееврейской.
В 1884 г. переезжает в Одессу, представлявшую значительный центр новой
еврейской культуры. В 1889 г. вышла его первая значительная статья, в ко-
торой выступил с критикой попыток немедленного заселения Палестины и
выдвигал на первый план необходимость национальной культурно-воспита-
тельной работы среди евреев диаспоры. Был противником политического
сионизма Герцля и вел с ним упорную борьбу. Не верил в возможность осно-
вать еврейское государство в ближайшем будущем и считал, что Герцль и его
сподвижники стремятся не к духовному и культурному возрождению древ-
него народа, а к созданию новой нации из рассеянных частиц, нс имеющей
корней в еврейском наследии. По его мнению, еврейское государство будет
нс «началом пути» национального возрождения — как следует из концепции
Герцля, а «завершением» его. В 1907 г., после посещения Палестины, пе-
реехал в Лондон, а в 1922 г. поселился в Тель-Авиве, где жил до самой
смерти. Здесь он закончил четырехтомное собрание своих сочинений, писал
мемуары.
Гинцбурги (Иосиф-Евзель Габриэлович, Гораций Евзелевич, Давид и
Александр Горациевичи) — баронский род (с 1870-х гг.), российские пред-
приниматели и финансисты, общественные деятели и меценаты с 1830-х гг.
Гирш Морис де (1831—1896) — австрийский барон, финансист, филан-
троп. Основал Еврейское колонизационное общество, имел целью создание
еврейских сельскохозяйственных колоний в Южной Америке. На все прось-
бы о предоставлении материальной помощи еврейским поселенцам в Пале-
стине отвечал последовательным отказом. Не откликнулся он и на призыв
Герцля поддержать сионистское движение.
Гитлер (настоящая фамилия — Шикльгрубер) Адольф (1889—1945) —
лидер германской фашистской (Национал-социалистской) партии, глава гер-
манского фашистского государства (1933—1945). Был ярым приверженцем
националистических и антисемитских «теорий», вдохновителем и одним из
главных организаторов массового истребления мирного населения и воеино-
Краткий биографический словарь
437
пленных, чудовищных зверств, совершенных фашистами в оккупированных
Германией странах и особенно на временно захваченных территориях СССР.
В 1945 г., в условиях разгрома фашистской Германии, развала фашистского
государства и вступления советских войск в Берлин, покончил жизнь само-
убийством в подземелье берлинской имперской канцелярии.
Гладстон Вильям (1809—1898) — английский политический и государ-
ственный деятель. Член парламента с 1832 г., до 1852 г. состоял в партии
тори и входил в кабинет Роберта Пиля, в 1850—1860-е гг. занимал долж-
ность канцлера казначейства в либеральных правительственных кабинетах.
С 1866 г. лидер либеральной партии и первый министр в течение долгих лет.
Провел ряд социальных, финансовых и парламентских реформ. Один из ве-
личайших парламентских ораторов, защитник угнетенных народностей,
выразитель нравственных требований в политике. Много писал по вопросам
истории, литературы, богословию и философии.
Гольдеиберг Григорий Давидович (1855—1880) — революционер, член
Исполнительного Комитета «Народной воли». В революционном движении
с 1875 г., занимался революционной пропагандой в народе, в 1876 г. был
арестован в Петербурге и выслан в Киев. В феврале 1878 г. вновь арестован
за участие в подготовке покушения на товарища прокурора Котляревского и
в апреле выслан в Холмогоры, откуда бежал. В феврале 1879 г. убил харь-
ковского губернатора князя Кропоткина. В июне 1879 г. был на Липецком
съезде, участвовал в подготовке покушения на императора Александра II,
ездил в Одессу за динамитом, с которым и был арестован в ноябре 1879 г.
в Елисаветграде. Был доставлен в Одесскую тюрьму, затем переправлен
в Петропавловскую крепость, где, обманутый жандармами, дал подробные
показания о деятельности «Народной воли». После свидания в крепости с
арестованным народовольцем А. И. Зунделевичем, который раскрыл ему
предательский характер его показаний, повесился в тюремной камере.
Гольцапфель Рудольф Мария (1874—1930) — немецкий философ-
эмпириокритик и психолог. Был учеником Р. Авенариуса и Л. Штейна. Наи-
более известной его книгой является «Панидеал. Психология социальных
чувств», занимался исследованием многочисленных угроз и опасностей, с ко-
торыми сталкивается человек и человечество в современном мире, и путей их
преодоления.
Гольцев Виктор Александрович (1850—1906) — российский публицист,
журналист, литературный критик. В 1872 г. окончил юридический факуль-
тет Московского университета. В студенческие годы был связан с народни-
ками. Активный участник земского движения с момента его зарождения.
Деятельно сотрудничал в либеральных органах «Голос», «Русские ведомо-
сти», «Вестник Европы» и других. Много лет вел ежемесячное политическое
обозрение в «Русской мысли», с 1885 г. входил в редакцию журнала. Ли-
тературная деятельность его весьма разнообразна: писал по вопросам права,
финансов, воспитания, литературы и искусства, равно как исследования ис-
торического характера и философские статьи. С 1905 г. был членом партии
кадетов.
Гордой Иегуда-Лейб (1830—1892) — еврейский поэт, писатель, публи-
цист. Автор многочисленных поэм, элегий, сатир. Писал преимущественно
на иврите, но также на русском и идише. Темы для своих поэм черпал в
438
Краткий биографический словарь
основном из истории своих соплеменников периода библейской эпохи («Лю-
бовь Давида и Михал», «Давид и Вирзилай», «В пасти льва», «В пучинах
моря» и др.); судьбам еврейского народа, его исканиям и идеалам посвяще-
ны его замечательные элегии; современная провинциальная жизнь русских
евреев Западного края нашла отражение в остроумных, обличительных са-
тирических произведениях, где автор восстает против предрассудков, ратует
за необходимость просвещения, бичует общественных мироедов и ханжей.
Большой талант бытописателя и сатирика сказался и в тех стихотворениях
и рассказах, которые написаны на разговорном еврейском языке. Активно
сотрудничал в периодических изданиях «Га-кармель», «Га-мелиц», «Вос-
ток» и др.
Горький Максим (Пешков Алексей Максимович, 1868—1936) — писа-
тель, публицист, общественный деятель, основоположник литературы «со-
циалистического реализма», считался родоначальником советской литера-
туры. Член РСДРП с 1905 г., в 1917 г. по идейным разногласиям вышел из
нее. С 1906 г. жил за границей. К этому времени он стал широко известным
писателем. Большой резонанс имел его сборник «Очерки и рассказы»
(1898—1899), где носителями новой, «свободной» морали были изображены
так называемые босяки. В конце 1913 г. вернулся в Россию. Февральскую
революцию встретил восторженно, считая, что Россия вступила на путь де-
мократии. Выступал против политики Временного правительства на продол-
жение войны «до победного конца». После Октябрьского большевистского
переворота встал в оппозицию новой власти, обвинял большевистских вож-
дей «в уничтожении свободы печати», «авантюризме», «нечаевщине» и др.
Основная направленность его публицистики в это время — нерасторжимое
единство политики и нравственности. Впоследствии, оценивая свои позиции
в 1917—1918 гг., признавал их ошибочными, объясняя тем, что недооценил
организаторскую роль партии большевиков и созидательные силы проле-
тариата в революции. В октябре 1921 г. из-за ухудшения здоровья выехал
для лечения за границу. В 1931 г. вернулся в СССР на постоянное место жи-
тельства, занимался широкой литературно-общественной деятельностью.
Горьков-Добролюбов Григорий Лаврентьевич (1875—?) — революцио-
нер, эсер. Член партии социалистов-революционеров с 1904 г., неоднократно
арестовывался. С 1910 г. в эмиграции, проживал во Франции и Бельгии. По-
сле Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию, занимался партий-
ной и литературной работой. Арестован в 1920 г., в 1922 г. включен в список
эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности,
по итогам процесса 1922 г. приговорен к тюремному заключению, с 1923 г.
находился в ссылке и лагерях.
Гоц (урожденная Гассох) Вера Самойловна — революционерка, жена
М. Р. Гоца, член партии «Народная воля». В 1887 г. была сослана в адми-
нистративном порядке в Колымск, в марте 1889 г. участвовала в вооружен-
ном сопротивлении местным властям, за что приговорена к бессрочной ка-
торге. Заключение отбывала в Вилюйске, на Каре, в Зерентуе. В 1894 г. ка-
торга заменена поселением, по царскому манифесту вернулась в Европей-
скую Россию и эмигрировала.
Грабовский Павел Арсеньевич (1864—1903) — революционер-народ-
ник, украинский поэт и писатель. Был членом «Черного передела», в 1888 г.
Краткий биографический словарь
439
выслан административным порядком в Иркутскую губернию, а за участие
в коллективном протесте против притеснения ссыльных сослан в Вилюйск.
В письме к И. Франко в 1894 г. писал, что с 18 лет он несет горе за свой
образ мыслей, за свою любовь к народу. В 1896 г. переведен в Якутск, затем
в Тобольскую губернию, где и скончался. Автор ряда стихотворных сборни-
ков и статей.
Грациадеи Антонио (1873—1952) — итальянский коммунистический
деятель, экономист. В рядах компартии с 1921 г., в 1928 г. как один из лиде-
ров «правого крыла» был исключен из компартии. После освобождения Ита-
лии от фашизма вновь стал членом итальянской компартии. Как почетный
профессор получал правительственную пенсию и имел возможность публи-
ковать в самых различных итальянских издательствах свои труды, являю-
щиеся образчиками ортодоксального марксизма.
Гриисвицкий Игнатий Иоахимович (1856—1881) — революционер, на-
родоволец. В 1875—1880 гг. учился в Технологическом институте в Петер-
бурге, участвовал в польских и русских революционных кружках, был свя-
зан с иваново-вознесенскими рабочими. В 1879 г. вступил в «Народную
волю». В 1880 г. вел пропаганду среди рабочих и студентов. Один из орга-
низаторов «Рабочей газеты», работал наборщиком в подпольной типогра-
фии. Участвовал в подготовке покушения на Александра II. 1 марта 1881 г.
по решению Исполнительного Комитета «Народной воли» бросил бомбу, ко-
торой убил царя, но сам при этом был смертельно ранен.
Гуковский Александр Исаевич (1865—1925) — революционер, эсер.
Член партии социалистов-революционеров со времени се организационного
оформления, за революционную деятельность неоднократно подвергался
репрессиям со стороны властей. Плодотворно сотрудничал в ряде перио-
дических неонароднических изданий. После Февральской революции
1917 г. работал в земстве, был редактором правоэссровской газеты «Воля
народа», в 1918 г. занимал должность архангельского городского головы.
В конце 1919 г. эмигрировал, один из основателей и редакторов эсеровского
журнала «Современные записки». Покончил жизнь самоубийством.
Гуревич (по мужу Фрейфельд) Евгения Яковлевна (1871—?) —
революционерка-народоволка. В революционном движении с 1886 г., член
народовольческого кружка. Была выслана в Якутскую область в 1887 г. За
участие в вооруженном сопротивлении тюремным властям в 1889 г. приго-
ворена к 10 годам каторги, затем срок был сокращен до 4 лет, заключение
отбывала в Вилюйске, на Каре и в Горном Зерентуе. В Советской России
была членом Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Гуревич Софья Яковлевна (?—1889) — революционерка, народоволка.
Гюго Виктор Мари (1802—1885) — французский писатель, глава и тео-
ретик французского демократического романтизма. С середины 1820-х гг.
сблизился с либерально-демократической оппозицией; в стихах 1825— 1828 гг.
обратился к теме Востока: его влекла не только живописная экзотика,
излюбленная романтиками, но и сочувствие национально-освободительной
борьбе греков против турецкого ига. Первый значительный роман «Собор
Парижской Богоматери» (1831), созданный под впечатлением Июльской
революции, был пронизан антиклерикальной тенденцией. В период револю-
ции 1848 г. стал в ряды защитников республики, в печати и с трибуны На-
440
Краткий биографический словарь
ционального собрания разоблачал Луи Бонапарта, императора Наполеона III.
Вынужденный покинуть Францию, переехал в Брюссель, позднее поселился
на островах в проливе Ла-Манш. В своих произведениях изобличал произ-
вол монархии, жестокость аристократии и социальные язвы капитализма.
Вернулся на родину в 1870 г. после низложения Наполеона III. На события
франко-прусской войны 1870— 1871 гг. и Парижской коммуны (1871) ото-
звался сборником стихов «Грозный год» (1872). В романс «Девяносто
третий год» (1874) воссоздал картину борьбы якобинской республики про-
тив вандейского мятежа и с симпатией нарисовал образы деятелей револю-
ции. В России передовые писатели (А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский,
М. Е. Салтыков-Щедрин, Л. Н. Толстой и др.) высоко ценили общественное
содержание его сочинений.
Давид — первый царь Иудеи и третий царь Израиля. В молодости
прославился единоборством с филистимским великаном Голиафом. Царь
Саул сделал Давида своим оруженосцем и военачальником и выдал за него
свою дочь. После гибели Саула был провозглашен царем Иудеи, присоеди-
нил к ней территории израильских племен и перенес столицу в Иерусалим,
создал централизованную державу — Израильско-Иудейское государство.
В преданиях еврейского народа представлялся идеалом могущественного
царя, храбрым воином и духовным поэтом.
Дан (Гурвич) Федор Ильич (1871—1947) — один из лидеров меньше-
виков. В социал-демократическом движении с 1894 г. В 1901 г. эмигриро-
вал, участвовал в подготовке II съезда РСДРП. С 1903 г. меньшевик. После
Февральской революции 1917 г. член Исполкома Петроградского совета и
Президиума ЦИК 1-го созыва, избирался членом ВЦИК 3-го и 4-го созывов.
После Октябрьского переворота 1917 г. работал врачом в системе Нарком-
здрава. В 1921 г. за активное участие в движении петроградских рабочих
против политики «военного коммунизма» арестован и заключен в тюрьму.
Выслан за границу в 1922 г., в Берлине вошел в состав Заграничной делега-
ции РСДРП и редакцию журнала «Социалистический вестник». После смер-
ти Ю. О. Мартова (1923) возглавлял Заграничную делегацию до начала
1940 г., когда из-за серьезных разногласий в рядах меньшевистской эмиг-
рации сложил с себя полномочия ее руководителя. В середине 1940 г. пере-
ехал в США, где в 1941 — 1947 гг. издавал журнал «Новый путь». Выступал
за «синтез» идей социализма и коммунизма, мирную трансформацию боль-
шевистского режима в демократическое общество.
Даниельсон Николай Францевич (1844—1918) — экономист, публи-
цист, один из теоретиков либерального народничества. С конца 1860-х гг.
служил сначала бухгалтером, затем главным контролером в Петербургском
обществе взаимного кредита. Был связан с кружками революционной раз-
ночинной молодежи (1860— 1870-е). Завершил начатый Г. А. Лопатиным пе-
ревод на русский язык 1-го тома «Капитала» К. Маркса, перевел 2-й (1885)
и 3-й (1896) тома «Капитала». Вел обширную переписку с К, Марксом и
Ф. Энгельсом. Статья «Очерки нашего пореформенного общественного хо-
зяйства» (1880), в которой проанализирован огромный статистический ма-
териал о хозяйственном развитии пореформенной России, получила в целом
положительную оценку К. Маркса. Вышедшая в 1893 г. книга «Очерки
нашего пореформенного общественного хозяйства» вместе с работами
Краткий биографический словарь
441
В. П. Воронцова обосновывала экономические взгляды либеральных народ-
ников. В. М. Чернов, по всей видимости, был лично знаком с Н. Ф. Дани-
ельсоном и одно время состоял с ним в переписке.
Данилов Виктор Александрович (1851—-1916) — революционер, народ-
ник. За революционную пропаганду среди духоборов Кавказа проходил «по
процессу 193-х», в декабре 1879 г. вновь арестован по делу А. О. Сыцянко,
но был оправдан. В 1882 г. за распространение прокламаций приговорен к
четырем годам каторжных работ, заключение отбывал на Карс, откуда бе-
жал в 1886 г., но в том же году был арестован в Москве и возвращен в Си-
бирь. За бунт в Иркутской тюрьме в октябре 1887 г. приговорен к 8 годам
каторги. В 1904 г. вернулся в Европейскую Россию, а в следующем году был
вновь арестован в Харькове и выслан из пределов Харьковской губернии.
Даиненберг Клавдий Андреевич (1816—1842) - студент медицинского
факультета Казанского университета, родом из Самары. В конце 1830-х гг.,
оставив учебу в университете, приехал в Петербург, чтобы держать экзамен
в Академии художеств на права архитектора. Здесь близко сошелся с
Н. А. Некрасовым, принимал живое участие в издании его первого поэтиче-
ского сборника. По отзывам современников, был талантливым художником
и музыкантом, занимался стихотворчеством.
Дегаев Сергей Петрович (1857—1920) — член организации «Народная
воля», провокатор. К революционному движению примкнул в 1878 г. во вре-
мя учебы в петербургской Михайловской артиллерийской академии. Осенью
1882 г. стал членом Исполнительного Комитета «Народной воли». В том же
году был завербован петербургской секретной полицией и выдал большую
группу революционеров, в том числе всех членов Военной организации «На-
родной воли». Летом 1883 г. признался в предательстве. Приговорен наро-
довольцами к изгнанию. Эмигрировал в США, где занимался преподаватель-
ской деятельностью.
Дейч Лев Григорьевич (1855—1941) — народник, социал-демократ,
один из лидеров меньшевизма. С 1874 г. участник народнического движе-
ния. В 1879 г. вошел в общество «Земля и воля», после его раскола — один
из основателей «Черного передела». В 1880 г. эмигрировал, постепенно
эволюционировал от народничества к марксизму, стал одним из основателей
группы «Освобождение труда». В 1884 г. был арестован германскими вла-
стями и выдан российскому правительству, приговорен к 13 годам каторги.
С 1895 г. находился на поселении, в 1901 г. бежал за границу. Участвовал
в подготовке и работе II съезда РСДРП, сторонник меньшинства. В 1905 г.
вернулся в Россию, но в 1906 г. арестован и выслан в Туруханский край,
откуда бежал за границу. Жил в Париже, Нью-Йорке и Лондоне. В 1917 г.
вернулся в Россию, вошел в группу «Единство», в мае на общероссийской
конференции меньшевиков заявил о выходе из фракции. К Октябрьскому
перевороту 1917 г. отнесся отрицательно. В конце 1917-начале 1918 г.
сотрудничал в газетах «Начало» и «Дело». В дальнейшем отошел от поли-
тической деятельности. В 1918 — 1921 гг. — научный сотрудник Историко-
революционного архива.
Джолитти Джованни (1842—1928) — итальянский политический и госу-
дарственный деятель. На государственной службе с 1862 г., занимал разные
должности в финансовом ведомстве, в 1882 г. избран в парламент, в 1889 г.
442
Краткий биографический словарь
стал министром финансов. В мае 1892 г. возглавил кабинет министров, одна-
ко из-за ухудшения дел в финансовой сфере и злоупотребления служебным
положением в 1893 г. вынужден уйти в отставку. Сумев привлечь на свою
сторону социалистов и профсоюзы, в 1901 г. стал министром внутренних дел
в правительстве Цанарделли, а в 1903 г. вновь занял пост премьер-министра.
В 1905 г. ушел в отставку, но уже в следующем году в третий раз становится
во главе правительственного кабинета (1906—1909), занимал эту должность
также в 1911 — 1914 и 1920—1921 гг. Провел ряд социальных и аграрных
реформ. Выступал против участия Италии в Первой мировой войне, считая,
что страна к ней не подготовлена. В начале 1920-х гг. не препятствовал дея-
тельности фашистских организаций, полагая, что они являются более уме-
ренной силой по сравнению с коммунистами. На выборах 1921 г. поддержал
Бенито Муссолини и кандидатов от его партии. Открыто стал выступать про-
тив фашизма лишь с ноября 1924 г. Оставался членом парламента до конца
своей жизни.
Диогеи Синопский (около 404—323 до и. э.) — древнегреческий фило-
соф, ученик основателя школы киников Антисфена, развивший его учение в
направлении наивного материализма. Отвергал цивилизацию, в частности
государство, объявлял культуру насилием над человеческим существом и
требовал, чтобы человек вернулся в первобытное состояние. Себя он объяв-
лял гражданином мира, проповедовал общность жен и детей. Отвергал мно-
гобожие и религиозные культы как произвольные человеческие установле-
ния и признавал только основанную на подражании природе аскетическую
добродетель, находя в ней единственную цель человека. Согласно одной из
легенд, жил в бочке, а на вопрос Александра Македонского, чего бы хотел
он, ответил: «Отойди, не загораживай мне солнца». По другой легенде,
однажды зажег днем фонарь и, расхаживая с ним, говорил: «Я ищу челове-
ка». Возникшее отсюда выражение «искать с фонарем Диогена» употребля-
ется в значении: упорно стремиться найти кого- или что-либо.
Дмитриева Валентина Иововна (1859—1947) — писательница. В 1880 г.
была арестована за принадлежность к нелегальному кружку, связанному с
«Народной волей», привлекалась к суду по знаменитому делу «16-ти терро-
ристов», членов партии «Народная воля», но за недоказанностью вины
оправдана. В 1901 г. эмигрировала в Швейцарию, где сблизилась с деятеля-
ми партии социалистов-революционеров. Начала печататься в 1880-х гг. в
саратовских газетах, затем се произведения появляются в «Деле», «Русском
богатстве», «Русской мысли», «Вестнике Европы». Автор более 60 расска-
зов, повестей, романов. По своему литературному направлению примыкала
к народничеству, ее произведения посвящены в основном изображению на-
родной жизни, преимущественно крестьянской. В творчестве довольно силь-
но влияние И. С. Тургенева. После 1917 г. сотрудничала в советских орга-
нах печати. В 1930 г. отдельным изданием были опубликованы ее интерес-
ные воспоминания «Так было (Путь моей жизни)».
Дмитрий Иванович (1483—1509) — внук великого князя Ивана III Ва-
сильевича, сын Ивана Ивановича Молодого. По смерти Ивана Молодого,
сына Ивана III от первой жены, Марии Борисовны Тверской, и наследника
престола, возможными наследниками оказались Дмитрий и Василий, сын
Ивана III от второй жены, Софии Палеолог. Влиятельные московские бояре
Краткий биографический словарь
443
(семья Ивана Патрикеева, князь Семен Ряполовский и другие) взяли сто-
рону Дмитрия и матери его Елены из оппозиции гречанке Софье, которой
приписывались новые, самодержавные порядки великокняжеского дворца.
Скрытая борьба разрешилась в 1498 г., когда Ивану III стал известен заго-
вор сторонников Софьи против Дмитрия. Заговорщики были казнены, к Ва-
силию приставлена стража; наследником назначен был Дмитрий, которого
Иван III торжественно венчал на царство в Успенском соборе в Москве.
Через год, в 1499 г., дело о заговоре было пересмотрено и решено не в поль-
зу сторонников Дмитрия. В 1502 г. Дмитрия и Елену постигла окончатель-
ная опала, и они оказались в заточении, где и умерли.
Дмовский Роман Валеитьевич (1864—1939) — польский политический
деятель, публицист. В 1893 г. вместе с другими деятелями национально-
освободительного движения организовал Лигу народову, преобразованную
в 1897 г. в народно-демократическую партию. Первоначально выдвигал про-
грамму консолидации национальных сил, оппозиции русификаторской поли-
тике царизма. В 1907— 1909 гг. депутат Государственной думы, стремился к
сближению с октябристами и рассчитывал добиться от правительства усту-
пок в пользу поляков посредством заявления своей верности России. Во вре-
мя Первой мировой войны выступал на стороне Антанты, возглавлял Поль-
ский национальный комитет, созданный в ноябре 1914 г. в Петербурге, а за-
тем одноименный комитет в Париже. В 1919 г. делегат Польши на Париж-
ской мирной конференции.
Добролюбов Николай Александрович (1836—1861) — литературный
критик, публицист, философ, революционный демократ. С 1857 г. постоян-
ный сотрудник журнала «Современник», ближайший помощник и друг
Н. Г. Чернышевского. В центре его мировоззренческой позиции — просве-
тительство, борьба с феодально-сословным неравенством, защита суверен-
ных прав человека, вера в торжество разума, справедливости и гуманизма.
Историю представлял как процесс, в ходе которого «естественный», «разум-
ный» порядок вещей подвергался «искусственным искажениям». Искажения
эти — следствие ненормальных общественных отношений, а поэтому их сле-
дует исправлять коренным образом. Считал, что «естественные» обществен-
ные отношения основываются на труде, ибо вся история — это борьба «лю-
дей трудящихся» с «дармоедами», а степень уважения к труду определяет
истинную ценность той или иной цивилизации.
Долгоруков Владимир Андреевич (1810—1891) — государственный
деятель, генерал, князь. Действительную службу начал в 1828 г. унтер-офи-
цером лейб-гвардии Конного полка. В 1848 г. в звании генерал-майора за-
числен в свиту императора Николая I, с 1855 г. генерал-адъютант императо-
ра Александра II, с 1881 г. член Государственного совета. В 1865 -1891 гг.
московский генерал-губернатор. Выйдя в отставку, уехал в Париж для лече-
ния, но вскоре умер.
Долгоруков Павел Дмитриевич (1866—1927) — князь, политический и
общественный деятель. Один из основателей Союза освобождения. Прини-
мал участие в земских и земско-городских съездах 1904—1905 гг. Один из
основателей кадетской партии, председатель се ЦК в 1905—1907 гг. Член и
председатель кадетской фракции II Государственной думы. После Февраль-
ской революции 1917 г. выступал против полного отстранения Государствен-
444
Краткий биографический словарь
ной думы от власти, высказался за провозглашение великого князя Михаила
царем. Во время апрельского кризиса поддержал отставку Милюкова, в дни
июльского кризиса настаивал на уходе кадетов из правительства и требовал
установления твердой власти. Член Учредительного собрания. После Октябрь-
ского переворота 1917 г. находился в штабе Московского военного округа,
участвуя в организации борьбы против большевиков. В конце ноября 1917 г.
арестован в Петрограде и отправлен в Петропавловскую крепость. В феврале
1918 г. был освобожден, переехал в Москву, целиком отдался идее «белой»
борьбы, находясь на нелегальном положении. С 1920 г. в эмиграции. Желая
лично убедиться, могут ли эмигранты рассчитывать на поддержку на родине,
в 1924 г. перешел советско-польскую границу, был задержан и отправлен
обратно. Во второй раз перешел через границу СССР и Румынии в июне
1926 г., был арестован, около года провел в тюрьме, «в ответ» на убийство
П. Л. Войкова расстрелян.
Донской Дмитрий Дмитриевич (1881—1936) — революционер, эсер.
В партию социалистов-революционеров вступил в годы первой русской рево-
люции, неоднократно арестовывался, ссылался в Тобольскую губернию.
С декабря 1917 г. член ЦК ПСР, один из руководителей эсеровского анти-
большевистского подполья в Москве. Арестован органами ВЧК в 1919 г.,
в 1922 г. включен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в
антисоветской деятельности, по итогам процесса 1922 г. приговорен к смерт-
ной казни, которую заменили на тюремное заключение. В июле 1924 г. был
выслан в Нарымский край, где работал врачом в районной больнице, в пред-
дверии нового ареста покончил жизнь самоубийством.
Достоевский Федор Михайлович (1821—1881) — писатель, публицист,
мыслитель-гуманист. Как гуманист отвергал буржуазный строй, породив-
ший общество безнравственное, подменившее свободу «миллионом». Глав-
ным пороком западной культуры считал отсутствие в ней «братского» нача-
ла, превращающее общество в «муравейник» эгоизма, индивидуализма и
утилитаризма. Проповедовал мирное объединение высших слоев общества с
«почвой» — русским народом, который «живет идеей православия», сохра-
няя подлинно христианские идеалы «всебратского единения» в любви, при-
зывал объединить усилия во имя всечеловеческого братства людей и земного
рая, в установлении которого он видел предназначение русского народа, вы-
ступал против любого насильственного устроения человечества. Свой обще-
ственный идеал называл «русским социализмом», выдвигая его в противовес
радикальным доктринам материалистического и атеистического социализма,
памфлетно изображенного в романе «Бесы» в виде разрушительного поли-
тического заговора. Как художник и мыслитель оказал значительное влия-
ние на духовную атмосферу конца XIX —XX вв., на литературу, эстетику,
философию. При всей сложности и противоречивости идей Достоевского они
высказаны им, по словам Т. Манна, «во имя человечества и из любви к нему:
во имя нового гуманизма, углубленного и лишенного риторики, прошедшего
через все адские бездны мук и познания».
Драгомиров Михаил Иванович (1830—1905) — военный теоретик и пе-
дагог, генерал от инфантерии. В 1869—1873 гг. начальник штаба Киевского
военного округа, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг. С 1878 г.
начальник Академии Генштаба, в 1889 г. назначен командующим войсками
Краткий биографический словарь
445
Киевского военного округа, а в 1898 г. — киевским генерал-губернатором.
С 1903 г. член Государственного совета.
Дулебов Егор Олимпиевнч (Агапов Петр, 1883—1908) — революцио-
нер, эсер. Был членом Боевой организации ПСР, в мае 1903 г. убил уфим-
ского губернатора Н. М. Богдановича, принимал участие в покушении на
В. К. Плеве. После ареста содержался в Петропавловской крепости, умер в
тюремной больнице, так и не назвав своего настоящего имени.
Дурново Петр Николаевич (1845—1915) — государственный деятель.
В 1884— 1893 гг. директор Департамента полиции, с 1893 г. сенатор, с 1900 г.
товарищ министра, а с 1905 г. министр внутренних дел. В борьбе против ре-
волюции 1905 — 1907 гг. применял жесточайшие репрессии. В 1906 г. приго-
ворен эсерами к смерти, но осуществить приговор не удалось. С 1906 г. член
Государственного совета.
Дыбенко Павел Ефимович (1889—1938) — советский военный деятель.
Член РСДРП с 1912 г., большевик. Участник Февральской революции
1917 г. в Петрограде, с мая 1917 г. председатель Центробалта. В дни
Октябрьского переворота 1917 г. руководил формированием и отправкой из
Гельсингфорса и Кронштадта отрядов революционных моряков и военных
кораблей в Петроград, во время наступления войск П. Н. Краснова коман-
довал революционными силами в районе Царского Села и Гатчины, аресто-
вал генерала Краснова. В декабре вошел в состав Чрезвычайного штаба по
охране общественного порядка в Петрограде в связи с созывом Учредитель-
ного собрания. С конца октября 1917 по март 1918 гг. входил в состав
СНК — член коллегии наркомата по военным и морским делам, затем
нарком по морским делам. В знак протеста против ратификации Брестского
мира вышел из состава правительства. С ноября 1918 г. командовал различ-
ными соединениями Красной Армии. В 1928—1938 гг. командующий вой-
сками Среднеазиатского, Приволжского и Ленинградского военных округов.
Был членом РВС СССР, членом ЦИК СССР. В 1937 г. арестован и по при-
говору Военной коллегии Верховного суда СССР расстрелян. Реабилитиро-
ван в мае 1956 г.
Дьюи Джон (1859-1952) — американский философ, психолог и педа-
гог. Один из ведущих представителей прагматизма, оказал сильное влияние
на педагогическую мысль США. Развивал новый вариант прагматизма -
инструментализм, разработал прагматистскую методологию в области логи-
ки и теории познания. Был идеологом так называемой педоцентрической
теории и методики обучения, согласно которой решающая и руководящая
роль учителя в процессах обучения и воспитания сводится в основном к ру-
ководству самодеятельностью учащихся и пробуждению их пытливости. Его
педагогические идеи оказали большое влияние на общий характер учебно-
воспитательной работы в школах США и некоторых других стран, в частно-
сти и на советскую школу в 1920-х гг.
Дюринг Евгений (1833—1921) — немецкий философ, экономист. Пред-
принял попытку построить собственную систему «философии действитель-
ности», центром которой является этическое учение об обществе, преобразо-
вание которого на социалистических началах должно исключать революци-
онный переворот и идти в духе социализма Прудона, путем кооперирования
мелких производителей. В политической экономии был сторонником учения
446
Краткий биографический словарь
американского экономиста Г. Ч. Кэрри. Выступал с критикой марксизма,
материалистической диалектики и научного социализма. Идеи его получили
определенное распространение в среде немецкой социал-демократии, что по-
будило Ф. Энгельса написать работу «Анти-Дюринг».
Ежов Николай Иванович (1895—1940) — советский государственный и
партийный деятель. В РСДРП(б) вступил в мае 1917 г., на партийной рабо-
те с 1922 г. В 1935— 1939 гг. секретарь ЦК ВКП(б), в 1936— 1938 гг. нарком
внутренних дел СССР, с 1937 г. генеральный комиссар государственной
безопасности, один из главных исполнителей массовых репрессий («ежов-
щина»), В 1938—1939 гг. нарком водного транспорта СССР. Был кандида-
том в члены Политбюро ЦК, членом Оргбюро ЦК. В 1939 г. арестован и в
следующем году расстрелян.
Елена Стефановна (Волошаика, 7—1505) — жена Ивана Ивановича
Молодого (сына великого князя Ивана III Васильевича), дочь молдавского
господаря Стефана IV. Судьба се в Москве связана с борьбой придворных
кружков — сторонников Софьи Палеолог со сторонниками ее сына Дмит-
рия — из-за престолонаследования. Когда вопрос был решен в пользу Васи-
лия, сына Софьи, Елена вместе с сыном Дмитрием подверглась заключению.
Там она и умерла в 1505 г.
Елпатьевскнй Сергей Яковлевич (1854—1933) — писатель. Участвовал
в русско-турецкой войне 1877 — 1878 гг., работал земским врачом, сблизился
с революционными народниками, за что в начале 1880-х гг. сослан админи-
стративным порядком в Восточную Сибирь. Был дружен с А. П. Чеховым,
Л. Н. Толстым, М. Горьким, Л. Н. Андреевым. Начал печататься с 1881 г.,
особенно много публиковался в московских «Русских ведомостях». В 1893 г.
отдельным изданием вышла его первая книга «Очерки Сибири», привлек-
шая внимание документальной точностью образов «гонимой» России. После
1917 г. работал врачом в Москве.
Желябов Андрей Иванович (1851—1881) — революционер, народник.
По окончании Керченской гимназии в 1869 г. поступил на юридический фа-
культет Новороссийского университета в Одессе. За участие в октябре
1871 г. в студенческих волнениях исключен из университета, а затем выслан
из Одессы. В 1873 г. жил в Городище Киевской губернии, поддерживал
связь с революционными кругами Киева и с деятелями украинской «Грома-
ды». По возвращении в Одессу в 1873 —1874 гг. состоял членом кружка
Ф. В. Волховского (одесская группа чайковцев). Арестованный в конце
1874 г., был освобожден иод залог и продолжал нелегальную деятельность.
Судился по «процессу 193-х». После оправдательного приговора в 1878 г.
в целях пропаганды среди крестьян жил в Подольской губернии. Постепен-
но пришел к признанию необходимости политической борьбы и террора.
Принятый в «Землю и волю» на Воронежском съезде, выступил одним из
главных защитников политики террора. После раскола «Земли и воли» при
его руководящем участии были основаны рабочая, студенческая и военная
организации «Народной воли», народовольческая «Рабочая газета». Участ-
вовал в создании нескольких важнейших программных документов партии.
Один из активных организаторов покушения на Александра II 1 марта
1881 г., накануне которого был арестован. Потребовал приобщения себя к
делу 1 марта. Произнес на процессе программную речь. Казнен с другими
первомартовцами 3 апреля 1881 г.
Краткий биографический словарь
447
Жид Шарль (1847—1932) — французский экономист, историк полити-
ческой экономии, теоретик и деятель французского кооперативного движе-
ния, профессор политэкономии Парижского университета. В 1886 г. вошел
в «Общество народной экономии», созданное Э. де Буавом в городе Нимс и
послужившее в дальнейшем основой «нимской школы» кооператоров. Вы-
ступал за кооперативный коммунизм, считая, что капиталистическое произ-
водство, страдающее известными недостатками, может быть наилучшим
образом реформировано через массовое развитие потребительских коопера-
тивов, которые обеспечат справедливое вознаграждение производителей и
уничтожат эксплуатацию покупателей. Исходя из меновой концепции, Жид
сводил недостатки экономики к неправильной организации сферы обраще-
ния.
Жозеф дю Трамбле (Франсуа Ле Клер дю Трамбле, 1577—1638) — до-
веренное лицо и тайный советник кардинала Ришелье, монах ордена капу-
цинов, носивших серую рясу. Цвет его рясы очень хорошо перекликался с
характером самой его личности: отец Жозеф предпочитал оставаться в тени,
никогда не выходить на первый план и добиваться своего скрытно и тихо,
находясь в тени своего патрона — кардинала Ришелье. Не имея никакого
официального звания, отец Жозеф тем не менее пользовался практически
безграничной властью и огромным влиянием, за что и получил прозвище
«серого преосвященства». В русском языке закрепился вариант «серый
кардинал».
Жорес Жан (1859-1914) — деятель французского и международного
социалистического движения, историк. В 1885 г. был избран в палату депу-
татов как республиканец. В 1893 г., во время второго депутатского срока,
вошел в группу независимых социалистов. Он оставался депутатом-социали-
стом до последних дней жизни. В 1904 г. учредил ежедневную социали-
стическую газету «Юманитс». Им подготовлены три тома по истории Вели-
кой французской революции. Страстно выступал за пересмотр дела Дрейфу-
са. В 1905 г. сумел объединить враждующие фракции французских социа-
листов в единую партию. Осознавая угрозу войны в Европе, подверг критике
французское правительство за поддержку колониализма. Выступал с требо-
ванием международного посредничества в спорах между государствами.
С оптимизмом относился к рабочему движению и социалистической соли-
дарности, предлагал II Интернационалу план совместных выступлений
рабочего класса всей Европы против войны. Считал, что подлинный интер-
национализм не противоречит патриотизму. Убит в Париже французским
шовинистом в канун Первой мировой войны.
Заичиевский Петр Григорьевич (1842—1896) — российский революцио-
нер. В 1858— 1861 гг. учился на физико-математическом факультете Мос-
ковского университета, был членом революционного кружка «Библиотека
казанских студентов». С 1859 г. принимал участие в литографировании и
распространении запрещенных сочинений А. И. Герцена, Н. П. Огарева,
Л. Фейербаха, П. Прудона и др. В 1861 г. один из руководителей нового
революционного кружка, в июле был арестован; находясь в заключении,
в 1862 г. составил прокламацию «Молодая Россия», содержавшую бланки-
стскую программу революционного переворота. В 1863—1868 гг. отбывал
каторжные работы в Иркутской губернии и находился на поселении в Вити-
448
Краткий биографический словаръ
мс. С 1874 г. жил в Орле, где организовал революционный кружок якобин-
ского направления, установил тесные связи с кружками Москвы, Петербур-
га, Курска, Смоленска, а также с заграничной группой русских якобинцев
П, II. Ткачева. В 1877 1885 гг. в ссылке на севере Европейской России.
Весной 1889 г. вновь арестован в Орле и сослан в Восточную Сибирь. До
конца 1895 г. жил в Иркутске, вел иностранный отдел газеты «Восточное
обозрение». По возвращении из ссылки поселился в Смоленске. Был осно-
вателем якобинского (бланкистского) направления в русском революцион-
ном движении.
Заратустра (Заратуштра, Зороастр) - пророк, реформатор древне-
иранской религии. Суть созданного им учения — зороастризма - сводится
к тому, что все сущее делится на два полярно противоположных лагеря: мир
света, добра и царство тьмы, зла, между которыми идет непримиримая
борьба, составляющая основу мирового процесса как на земле, так и вне ее,
в мире богов, и каждый верующий должен способствовать победе добра,
Заславский Давид Иосифович (1880—1965) — публицист и писатель.
С начала 1900-х гг. участвовал в революционном движении, в 1903—1918 гг.
состоял в рядах Бунда, входил в состав ЦК, сотрудник и редактор ряда бун-
довских и меньшевистских изданий. Резко отрицательно отнесся к Октябрь-
скому перевороту 1917 г., однако с 1919 г., пересмотрев свои политические
взгляды и признав их ошибочность, стал на позицию поддержки большеви-
стской власти. Сотрудничал в «Ленинградской правде», «Красной газете»,
«Известиях». С 1928 г. работал в редакции «Правды», выступал главным
образом с фельетонами, посвященными современным советским и между-
народным темам. Автор публицистических и историко-биографических книг:
«Очерки истории Северо-Американских Соединенных Штатов XVIII и
XIX веков» (1931), «Салтыков-Щедрин» (1939), «Ф. М. Достоевский»
(1956) и др. Член КПСС с 1934 г.
Засулич Вера Ивановна (1849—1919) — революционерка, народница,
затем меньшевичка. В революционном движении с конца 1860-х гг. В 1875 г.
входила в киевскую народническую группу «бунтарей» (бакунистов).
В 1877 г. переехала в Петербург, участвовала в деятельности «Земли и во-
ли». 24 января 1878 г. по собственной инициативе совершила покушение на
жизнь петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, по приказу которого
был наказан розгами заключенный землеволец Боголюбов (А. А. Емелья-
нов). 31 марта 1878 г. оправдана судом присяжных. В 1879 г. после раскола
«Земли и воли» примкнула к «Черному переделу», в 1880 г. эмигрировала
в Швейцарию. В 1883 г. участвовала в создании социал-демократической
группы «Освобождение труда», позднее член редакций «Искры» и «Зари».
Была представителем российской социал-демократии на трех конгрессах
II Интернационала (1896, 1900, 1904). После раскола РСДРП в 1903 г. ста-
ла одним из активных деятелей меньшевизма, ближайшим сподвижником
Г. В. Плеханова. С конца 1905 г. поселилась в Петербурге, перейдя на ле-
гальное положение. В годы реакции примыкала к ликвидаторам. В период
Первой мировой войны стояла на оборонческих позициях, входила в группу
«Единство». После Октябрьского переворота 1917 г. выступала с осуждени-
ем политики большевиков, обвиняла их в узурпации власти, репрессиях.
Зволянский Сергей Эрастович (1855—1912) — государственный дея-
тель. Участник русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг., с 1883 г. находился
Краткий биографический словарь
449
на службе в министерстве внутренних дел, с 1897 по 1902 гг. занимал долж-
ность директора Департаменте полиции.
Зензннов Владимир Михайлович (1880 1953) — один из лидеров
партии социалистов-революционеров. В революционном движении с конца
1890-х гг. С 1904 г. стал одним из руководителей Московского комитета
ПСР, в январе 1905 г. был арестован, приговорен к ссылке, откуда бежал;
участвовал в декабрьском вооруженном восстании в Москве, в работе I съез-
да партии, член Боевой организации эсеров. В сентябре 1906 г. арестован и
сослан в Сибирь, в 1907 г. бежал за границу. В 1909—1910 гг. в качестве
члена ЦК ПСР работал в России, вновь арестован и сослан в Якутию. В
1915-1917 гг. жил в Москве и Петрограде, занимаясь партийной и литера-
турной работой. После Февральской революции 1917 г. член редколлегий
партийных изданий «Дело народа» и «Партийные известия», на III и
IV съездах партии избирался в состав ЦК, депутат Учредительного собра-
ния. К большевистскому перевороту 1917 г. относился резко отрицательно.
Был членом «Комитета спасения родины и революции», весной —летом
1918 г. редактировал издававшиеся в Москве партийные газеты, затем уехал
в Самару, где входил в состав Комуча. Вместе с Н. Д. Авксентьевым высту-
пал за создание Директории — Временного всероссийского правительства.
После колчаковского переворота в ноябре 1918 г. был арестован и выслан за
границу. С 1919 г. находился во Франции, придерживался правоцентрист-
ских позиций. С началом Второй мировой войны эмигрировал в США, где
активно занимался политической и литературной деятельностью.
Зильберберг Лев Иванович (1880—1907) — революционер. В начале
1900-х гг. участвовал в студенческом движении. Член партии эсеров с 1903 г.
и се Боевой организации (с 1905), наладил производство взрывчатых ве-
ществ, организовал побег Б. В. Савинкова (1906) из севастопольской крепо-
сти, осенью 1906 г. возглавил Боевой отряд при ЦК партии. Руководитель
покушения на петербургского градоначальника В. Ф. фон Лауница, подго-
товки покушений на П. А. Столыпина и великого князя Николая Николае-
вича. Выдан властям Е. Ф. Азефом в январе 1907 г. Отказался от дачи по-
казаний. Повешен в Петропавловской крепости под именем Владимира
Штифтаря.
Златовратский Николай Николаевич (1845—1911) — писатель-народ-
ник. Начал печататься в 1866 г. в журнале «Отечественные записки». Глав-
ной в его творчестве была тема деревни, в раскрытии которой отразилось его
народническое мировоззрение. После Глеба Успенского наиболее известный
представитель народничества в беллетристике.
Злобин Павел Владимирович (1882—?) — революционер, эсер. Член
партии социалистов-революционеров с 1902 г., вел нелегальную партийную
работу и служил в земских органах, неоднократно подвергался арестам и
тюремному заключению. В марте — октябре 1917 г. товарищ председателя
Минской губернской земской управы, с 1918 г. в Москве, член Московского
бюро ПСР, несколько раз подвергался аресту органами ВЧК, в 1922 г. вклю-
чен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской
деятельности. По итогам процесса 1922 г. приговорен к 2 годам тюремного
заключения, затем пребывал в ссылке.
29 Зака) №2146
450
Краткий биографический словарь
Зосима — митрополит Московский. Был возведен в этот сан собором
русских епископов в 1490 г. Находился в близких отношениях с Иваном III
Васильевичем, высказывался против казни главных представителей ереси
«жидовствующих», а потому был заподозрен в еретичестве. В 1494 г. оста-
вил митрополию и поселился сначала в Симоновом, а затем в Троице-Сер-
гиевом монастыре.
Зотов Николай Львович (?—1889) — революционер, народоволец. Бу-
дучи студентом Петровской академии, состоял в московском народовольче-
ском кружке.
Зубатов Сергей Васильевич (1864—1917) — жандармский полковник,
инициатор политики «полицейского социализма» в России, называемой в ли-
тературе «зубатовщиной». В 1889—1896 гг. помощник, а в 1896— 1902 гг.
начальник Московского охранного отделения министерства внутренних дел.
По его инициативе была создана система политического сыска, охватившая
крупнейшие центры страны. В 1901 —1903 гг. насаждал под тайным над-
зором полиции проправительственные легальные рабочие организации, во-
влекая в них рабочих. В октябре 1902 г. был переведен в Петербург и на-
значен начальником особого отдела Департамента полиции. Крах зубатов-
щины и интриги против министра внутренних дел В. К. Плеве привели в
1903 г. к его отставке и высылке во Владимир, отмененной в конце 1904 г.
С 1910 г. жил в Москве. После Февральской революции 1917 г., опасаясь
привлечения к суду, застрелился.
Зудерман Герман (1857—1928) — немецкий писатель. В 1887 г. дебюти-
ровал романом «Госпожа Забота», который имел большой успех, но славу
ему принесла драма «Честь», поставленная в 1889 г. в Берлине. Если в сво-
их драматических произведениях он является резко выраженным натурали-
стом, то в романах и новеллах предстает как продолжатель романтической
традиции. Большое внимание уделял в беллетристических произведениях се-
мейным отношениям, проблемам пола и наследственности.
Иван III Васильевич (1440—1505) — великий князь Владимирский и
Московский (с 1462), «государь Всея Руси» (с 1478). Старший сын велико-
го князя Василия II Темного и Марии Ярославны. Был видным государст-
венным деятелем, проявившим незаурядные военные и дипломатические
способности. При нем завершилось образование территории ядра Русского
централизованного государства, начинает складываться централизованный
аппарат власти, зарождается приказная система управления, был составлен
Судебник 1497 г., получило развитие поместное землевладение и сильно воз-
росло политическое значение дворянства, значительно ограничены суверен-
ные права удельных князей, произошло освобождение Руси от монголо-та-
тарского ига («стояние на Угре», 1480), Казанское ханство стало вассалом
Руси (1487), началось оформление полного титула великого князя «всея
Руси» (в некоторых документах он именуется уже царем), вырос между-
народный авторитет Русского государства. Был женат на тверской княжне
Марии Борисовне. Вторым браком женился на племяннице последнего ви-
зантийского императора Зое (Софье) Палеолог.
Иван IV Васильевич Грозный (1530—1584) — великий князь всея Руси
(с 1533), первый русский царь (с 1547), сын великого князя Василия III
Ивановича. С конца 1540-х гг. правил с участием Избранной рады. Отменил
Краткий биографический словарь
451
кормления, завершил губную, провел земскую и другие реформы; положил
начало созыву Земских соборов, руководил составлением Судебника 1550 г.
При нем сложились приказы. Учредив опричнину (1565—1572), путем жес-
точайшего террора боролся с явными и мнимыми противниками своей не-
ограниченной власти; разорил Новгородскую и другие земли. В 1581 г.
временно запретил крестьянские переходы к новым владельцам в Юрьев
день. Продолжал расширение территории государства: присоединил Казан-
ское (1552) и Астраханское (1556) ханства, начал завоевание Сибирского
ханства. С переменным успехом боролся с вторжениями Крымского ханства.
В Ливонской войне (1558—1583) за Прибалтику потерпел поражение. Раз-
вивал политические и торговые связи с Англией, Нидерландами, Кабардой,
Кахетинским царством, Бухарским ханством и другими. Поддерживал лето-
писание и книгопечатание. Был автором публицистических «посланий» к
князю А. М. Курбскому и др.
Иванов Николай Николаевич (1888—1937) — революционер, эсер.
В партию социалистов-революционеров вступил в 1906 г., член Военной
организации партии эсеров, в 1907 г. арестован, приговорен к каторжным
работам. После Февральской революции 1917 г. был направлен на партий-
ную работу в армию, кандидат в члены ЦК ПСР, один из руководителей Во-
енной комиссии ЦК, член Учредительного собрания. Арестован в 1921 г.,
в 1922 г. включен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение
в антисоветской деятельности, по итогам процесса 1922 г. приговорен к
смертной казни, которую заменили тюремным заключением, с 1926 г. нахо-
дился в ссылке в Самарканде.
Иванова Елена Александровна (1884—1937) — одна из осужденных по
процессу 1922 г. Была арестована в декабре 1921 г., в 1922 г. включена в
список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской дея-
тельности. На процессе 1922 г. обвинялась в том, что входила в Боевую
организацию ПСР под руководством Г. И. Семенова и была связной между
БО и ЦК партии. На допросе отрицала свою принадлежность к какой-либо
политической партии. По итогам процесса 1922 г. приговорена к смертной
казни, которую заменили тюремным заключением, с 1926 г. находилась в
ссылке и лагерях, в 1937 г. расстреляна.
Иванчии-Писарев Александр Иванович (1849—1916) — деятель народ-
нического движения, литератор. В начале 1870-х гг. учился в Московском и
Петербургском университетах, участвовал в создании московской группы
кружка чайковцев. Его имение в Ярославской губернии было одним из
центров «хождения в народ» в Поволжье. В мае 1875 г. уехал за границу,
сотрудничал в газетах «Работник» и «Вперед», писал пропагандистские бро-
шюры. В 1877 г. возвратился в Россию. В 1877—1879 гг. входил в револю-
ционную группу (В. Н. Фигнер, Ю. Н. Богданович, А. К. Соловьев),
союзную с «Землей и волей», в конце 1879 г. вступил в «Народную волю».
В 1881 г. арестован, сослан в Сибирь, где находился до 1889 г. В 1893 —
1913 гг. член редакции журнала «Русское богатство», с 1912 по август
1914 гг. один из редакторов неонароднического журнала «Заветы».
Игнатьев Алексей Павлович (1842—1906) — государственный деятель,
генерал-адъютант. Один из представителей крайне правых, консервативных
кругов российского общества. В 1905 г. председатель Особого совещания
452
Краткий биографический словарь
для пересмотра исключительных законоположений об охране государствен-
ного порядка и по веротерпимости, руководил подавлением крестьянских
выступлений в Херсонской губернии и революционного движения в Одессе.
Убит в декабре 1906 г. в Твери членом Центрального летучего боевого отря-
да эсером Ильиным.
Измайлович Александра Адольфовна (1878—1941) — революционерка,
эсерка. В 1906 г. в Минске вместе с Иваном Пулиховым участвовала в по-
кушении на губернатора Курлова, за что приговорена к смертной казни, ко-
торая была заменена бессрочной каторгой. После Февральской революции
1917 г. вернулась в Европейскую Россию и активной политической деятель-
ностью нс занималась. В 1937 г. подвергнута аресту и приговорена к
10 годам лишения свободы, в сентябре 1941 г. расстреляна. Реабилитирова-
на в 1989 г.
Иоанн (Иван VI) Антонович (1740—1764) — номинальный российский
император (с октября 1740), сын Анны Леопольдовны (племянницы русской
императрицы Анны Иоанновны) и герцога Антона Ульриха Брауншвейгско-
го. Регентом при нем был Э. Бирон, после свержения Бирона — Анна Лео-
польдовна. 25 ноября 1741 г. был свергнут Елизаветой Петровной. Сначала
вместе с родителями был отправлен в ссылку, затем переведен в одиночную
тюрьму. С 1756 г. находился в Шлиссельбургской крепости. Убит стражей
при попытке офицера В. Я. Мировича освободить его и провозгласить импе-
ратором вместо Екатерины II.
Каблиц (литературный псевдоним — Юзов) Иосиф Иванович (1848—
1893) — публицист, народник. В первой половине 1870-х гг. участвовал в
народнических кружках, в «хождении в народ». Организовал в Петербурге
кружок «вспышкопускателсй» (1874), который ставил своей задачей возбу-
ждение крестьянских восстаний с целью революционизирования масс.
С конца 1870-х гг. сотрудничал в журналах «Неделя», «Слово», «Мысль».
В 1880-х гг. отрекся от своего революционного прошлого. Смыкаясь в ряде
выводов с откровенными реакционерами, занимал в народничестве крайне
правую позицию, не разделявшуюся большинством народников.
Кавальери Лииа (1874—1944) — итальянская певица и танцовщица.
Начав карьеру в шикарных кафешантанах, она благодаря гигантскому тру-
долюбию добилась огромного успеха на оперной сцене, выступала в ансамб-
ле с выдающимися певцами, элитой мировой оперы на лучших сценах мира.
Была потрясающе пластична, экспрессивна, грациозна, обладала врожден-
ным драматическим талантом и по праву считалась «первой красавицей
мира». Ее фотографии печатались на обложках журналов, тиражировались
на тысячах открыток. Оставила след и на литературной ниве. Все модницы
того времени с живейшим интересом регулярно изучали «Наставления Лины
Кавальери», где автором рассматривалась всегда животрепещущая пробле-
ма — «искусство быть красивой».
Каган Абрахам (1860—1951) — российско-американский общественный
и политический деятель, журналист и писатель. Родился в ортодоксальной
еврейской семье близ Вильно, окончил учительский институт, некоторое вре-
мя работал учителем, в 1882 г. эмигрировал в США. Поселившись в Нью-
Йорке, работал на фабрике, преподавал в школе для иммигрантов и зани-
мался пропагандой социалистических идей, сотрудничал в социалистических
Краткий биографический словарь
453
периодических изданиях. В 1897 г. основал и возглавил ежедневную газету
на идише «Форвертс», вскоре ставшую одним из самых влиятельных и попу-
лярных американских периодических изданий. Был одним из лидеров Аме-
риканской социалистической партии. Автор многочисленных статей, расска-
зов и нескольких книг о жизни эмигрантов-евреев в Америке, которые пуб-
ликовались как на английском языке, так и на идише.
Каледин Алексей Максимович (1861—1918) — военачальник, генерал
от кавалерии. Во время Первой мировой войны командовал армейским
корпусом и 8-й армией Юго-Западного фронта. С июня 1917 г. атаман вой-
ска Донского и глава войскового правительства, один из организаторов Бе-
лого движения, в октябре 1917 —январе 1918 гг. возглавлял вооруженное
выступление против большевистской власти. Потерпев ряд неудач, признал
положение безнадежным и застрелился.
Кальманович Самуил Еремеевич — присяжный поверенный. На поли-
тических процессах выступал защитником народников и эсеров.
Каляев Иван Платонович (1877—1905) — революционер, эсер. С 1898 г.
член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», за
участие в студенческой забастовке в 1899 г. был выслан в Екатсринослав.
В 1903 г. выехал в Швейцарию, где вступил в Боевую организацию эсеров.
Участвовал в покушении на министра внутренних дел В. К. Плеве. В 1904 г.
Боевая организация вынесла смертный приговор великому князю Сергею
Александровичу, московскому генерал-губернатору. 2 февраля 1905 г. Каляев,
которому было поручено выполнение этого теракта, не бросил бомбу в ка-
рету, потому что увидел, что рядом с великим князем сидят его жена и мало-
летние племянники. 4 февраля 1905 г. покушение удалось. На суде 5 апреля
1905 г. произнес яркую речь, обличающую царское правительство. Казнен в
Шлиссельбургской крепости.
Каменев (Розенфельд) Лев Борисович (1883—1936) — советский пар-
тийный и государственный деятель. Член РСДРП с 1901 г., после раскола
партии примкнул к большевикам. В 1917 г. являлся одним из влиятельных
лидеров большевизма. С VIII съезда партии член Политбюро и Оргбюро ЦК
РКП(б), с 1922 г. заместитель председателя СНК. В результате внутрипар-
тийной борьбы теряет свои посты и в декабре 1927 г. впервые исключен из
партии, но в 1928 г. восстановлен, затем еще дважды исключался из партий-
ных рядов, в 1935 — 1936 гг. трижды судим, приговорен к расстрелу.
Камков (Кац) Борне Давидович (1885—1938) — один из видных деяте-
лей партии социалистов-революционеров. В партии эсеров с начала 1900-х гг.,
входил в состав Боевой организации эсеров, в 1904 г. арестован и сослан в
Туру ханский край, откуда бежал за границу. Во время Первой мировой вой-
ны придерживался интернационалистских позиций, участвовал в Циммср-
вальдской конференции. В 1917 г. стал одним из лидеров левых эсеров, вы-
сказывался за сотрудничество с большевиками, член ВЦИК и Учредитель-
ного собрания. Выступал против подписания Брестского мира, активный
участник выступления левых эсеров 6 июля 1918 г. Неоднократно арестовы-
вался и приговаривался к тюремному заключению. Последний раз был аре-
стован в феврале 1937 г., в августе 1938 г. расстрелян.
Кант Иммануил (1724—1804) — немецкий философ, родоначальник не-
мецкой классической философии. В его философском развитии различают
454
Краткий биографический слоеаръ
два периода — «докритичсский» (до 1770) и «критический». В так называе-
мый докритический период он признавал возможность умозрительного
познания вещей, как они существуют сами по себе, а в «критический»
период — отрицал способность такого познания на основании предваритель-
ного исследования форм познания, источников и границ наших познаватель-
ных способностей. Главными произведениями второго периода стали «Кри-
тика чистого разума» (1781), «Критика практического разума» (1788) и
«Критика способности суждения» (1790). Основу всех трех «Критик» со-
ставляет учение о явлениях и о вещах, как они существуют сами по себе, —
«вещах в себе». На основе результатов критики теоретического разума по-
строил свою систему этики. Исходной ее предпосылкой стало убеждение в
том, что всякая личность — самоцель и ни в косм случае нс должна рас-
сматриваться как средство для осуществления каких бы то ни было задач,
хотя бы это были задачи всеобщего блага. Основным законом этики провоз-
гласил внутреннее повеление (категорический императив), требующее руко-
водствоваться правилом: поступать так, чтобы всегда относиться к человече-
ству — в своем лице и лице другого — как к цели, а не как к средству. Его
творчество оказало огромное влияние на последующее развитие научной и
философской мысли.
Карабчевскнй Николай Платонович (1851—1925) — общественный дея-
тель, адвокат, публицист. Выступал защитником на ряде процессов по поли-
тическим делам: «процессе 193-х», «процессе 17-ти», Г. А. Гершуни, Е. С. Со-
зонова, по «мултанскому делу», Бейлиса и др. Один из основателей Союза
адвокатов (1905). С 1917 г. в эмиграции.
Каракозов Дмитрий Владимирович (1840—1866) — участник революци-
онного движения, член кружка ишутинцев. Весной 1866 г. прибыл в Петер-
бург для совершения покушения на царя. Распространял написанную им ру-
кописную прокламацию «Друзьям-рабочим», в которой призывал народ к
революции. 4 апреля 1866 г. стрелял в императора Александра II у ворот
Летнего сада в Петербурге. Верховным уголовным судом приговорен к смерт-
ной казни через повешение. Казнен на Смоленском поле в Петербурге. По-
кушение Каракозова повлекло за собой массовые аресты, способствовало
усилению консервативных тенденций в правительстве и свертыванию его
реформаторской деятельности.
Карлейль Томас (1795—1881) — английский публицист, историк, фило-
соф. На его мировоззрение сильное влияние оказал немецкий романтизм и
классический идеализм (И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг), в духе которого он
написал известный философский роман «Сартор Рсзартус» (буквально —
«Заштопанный портной»). Согласно развитой здесь идее, весь мир, вся
история представляются в виде ряда внешних, преходящих одеяний, эмб-
лем, за которыми пребывает вечная божественная сущность — единственная
реальность. В ряде его произведений сочувствие трудящимся и подчас ради-
кальная критика капитализма сочетались с идеализацией средневековья и
призывами к восстановлению феодально-иерархических общественных отно-
шений, что сближало его взгляды с так называемым феодальным социализ-
мом. В сочинении «Французская революция» (1837), наряду с оправданием
свержения народными массами абсолютистского строя, уже намечается кон-
цепция «культа героев», развернутая затем в цикле лекций «Герои, почита-
Краткий биографический словарь
455
нис героев и героическое в истории»: определяемые Провидением законы
мира открываются лишь «избранным», «героям» — единственным действи-
тельным творцам истории, а массы — «толпа, орудие в их руках»; героиче-
ское начало в обществе периодически ослабевает, и тогда скрытые в толпе
слепые разрушительные силы вырываются наружу, пока общество снова не
обнаружит в себе «истинных героев» (например, Кромвель, Наполеон).
Каронин С. (Петропавловский Николай Елпидифорович, 1853—1892) —
писатель. В 1870-х гг. принимал участие в «хождении в народ», был аресто-
ван, долго находился в тюремном заключении, затем сослан в Сибирь. Впер-
вые выступил в печати с рассказом «Безгласный» (1879), за ним последовал
ряд рассказов из народного быта. Вернувшись из ссылки, поселился в Сара-
тове, сотрудничал в местных газетах, писал для «Русской мысли», «Русских
ведомостей», «Казанского листка». Общим смыслом своих произведений
взывал к активной борьбе с нищетой и невежеством, а также к работе интел-
лигенции на пользу народа. Чуждый сентиментальности в своих отношениях
к народу, он верил в его нравственную силу и прочность демократических
идеалов передовой интеллигенции.
Карпович Петр Владимирович (1874—1917) — революционер, эсер.
Учился в Московском и Юрьевском университетах, был исключен за участие
в студенческом движении; в 1899 г. уехал за границу и поступил в Берлин-
ский университет. Репрессии царизма по отношению к революционному сту-
денчеству побудили его вернуться в Петербург, где он в знак протеста
14 февраля 1901 г. смертельно ранил министра просвещения Н. П. Боголе-
пова. Заточен в Шлиссельбургскую крепость и осужден на 20 лет каторги,
в 1906 г. переведен в тюрьму в Акатуй, а затем в Алгачи. В 1907 г. выпущен
на поселение, бежал за границу, примкнул к Боевой организации эсеров,
став одним из помощников Е. Ф. Азефа. В 1908 г. участвовал в организации
неудавшегося покушения на Николая И. После разоблачения Азефа как
провокатора отошел от активной политической деятельности. В 1917 г., воз-
вращаясь в Россию, погиб в Северном море на пароходе, потопленном гер-
манской подводной лодкой.
Каутский Карл (1854—1938) — один из лидеров и теоретиков герман-
ской социал-демократии и II Интернационала. В рядах социалистического
движения с 1874 г., был близок к лассальянству. С конца 1870-х гг. перехо-
дит на позиции марксизма. В 1883— 1917 гг. редактор теоретического журна-
ла германской социал-демократии «Die Neuc Zcit». С началом Первой миро-
вой войны окончательно порывает с революционным марксизмом и переходит
на позиции реформизма. Октябрьский переворот 1917 г. оценивал отрица-
тельно, выступал против установления диктатуры пролетариата и в защиту
демократии. В 1920-е гг. солидаризовался с разработанной Р. Гильфердин-
гом теорией «организованного капитализма» — мирного «врастания» капи-
тализма в социализм. Некоторые социально-политические концепции Каут-
ского легли в основу позднейших разработок в русле демократического со-
циализма.
Качура Фома Корнеевич — революционер, эсер. Был членом Боевой
организации ПСР, в 1902 г. совершил неудавшееся покушение на жизнь
харьковского губернатора И. М. Оболенского, арестован и по приговору
суда сослан в Сибирь. При помощи провокации охранке удалось добиться
456
Краткий биографический словарь
признательных показаний и вынудить его подать прошение о помиловании.
В ссылке находился до 1911 г.
Кейр Гарди Джеймс (1856—1915) — видный деятель английского рабо-
чего движения. С конца 1870-х гг. участвовал в профсоюзном движении,
сотрудничал в социалистической прессе. В 1889 г. основал Шотландскую
рабочую партию, в 1892 г. впервые был избран в парламент как независи-
мый рабочий кандидат, в 1893 г. принял ближайшее участие в основании
английской Независимой рабочей партии (НПР), был сторонником вовле-
чения тред-юнионов в политическую борьбу. После создания Лейбористской
партии (1900), в которую НПР вошла на правах коллективного члена,
являлся одним из лидеров партии. В начале Первой мировой войны совме-
стно с Гсндсрсоном выпустил воззвание, в котором приглашал правительство
и народ сохранять нейтралитет.
Келлерман Бернхард (1879—1951) — немецкий писатель. В ранних ро-
манах («Йестер и Ли», «Ингеборг» и др.) сказалось влияние неоромантиз-
ма. Роман «Туннель» (1913) знаменовал переход к современной социальной
тематике. В годы фашизма оставался в Германии. Романы этих лет написаны
в духе критического реализма. В романс «Пляска смерти» (1948) раскрыл
преступную, аморальную сущность фашизма. В 1948 г. после поездки в
СССР вместе со своей женой написал книгу очерков «Мы возвращаемся из
Советской России», в которой с большой симпатией рассказал о жизни со-
ветского народа. Кроме романов написал две книги о Японии, книгу о Пер-
сии, издал военные дневники.
Кеннан Джордж (1845—1924) — американский писатель и журналист.
Неоднократно посещал Россию. В 1885 —1886 гг. обследовал каторжные
тюрьмы и места ссылки русских революционеров в Сибири. В двухтомном
труде «Сибирь и система ссылки» (1891) и в лекциях, прочитанных в США
и Великобритании, правдиво отобразил невыносимые условия, в которых
находились политические ссыльные. Книга была переведена на все европей-
ские языки и произвела огромное впечатление на общественное мнение Аме-
рики и Европы.
Керенский Александр Федорович (1881—1970) — политический и го-
сударственный деятель. В 1904 г. окончил юридический факультет Петер-
бургского университета, в последующие годы приобрел известность в качест-
ве адвоката по громким политическим процессам. Сочувствовал и оказывал
помощь эсерам как в годы революции 1905—1907 гг., так и позже. Дважды
арестовывался и приговаривался к тюремному заключению. В 1912 г. избран
депутатом IV Государственной думы по списку Трудовой группы от г. Воль-
ска Саратовской губернии, с 1915 г. возглавлял думскую фракцию трудови-
ков. В 1912 г. был принят в масонскую ложу «Великий Восток народов Рос-
сии», где с 1916 по февраль 1917 гг. являлся генеральным секретарем.
В марте 1917 г. вступил в партию эсеров, вошел во Временное правительст-
во, где с июля того же года стал министром-председателем и одновременно
военным и морским министром, а с августа и Верховным главнокомандую-
щим. Незаурядный оратор с бонапартистскими замашками, всеми силами за-
щищал коалицию с буржуазией. Установил связи с претендентом в дикта-
торы Л. Г. Корниловым, но затем, испуганный возможностью потерять
власть, отказался от поддержки корниловского заговора. 25 октября 1917 г.
Краткий биографический словарь
457
покинул столицу и пытался организовать военное сопротивление большеви-
кам. С лета 1918 г. в эмиграции. Осуждал военную интервенцию союзных
держав, преследовавших корыстные цели, и поддерживал тактику правого
крыла ПСР под лозунгом «Ни Ленин, ни Колчак». В 1922 — 1932 гг. в Бер-
лине и Париже редактировал газету «Дни». С 1940 г. жил в США, в 1950
1960-е гг. работал в Стенфордском университете, в Гувсровском институте
войны, революции и мира.
Клемансо Жорж (1841—1929) — французский политический и государ-
ственный деятель. С 1871 г. член Национального собрания, примыкал к ра-
дикалам. В дни Парижской коммуны пытался примирить коммунаров с
всрсальцами. В 1880-х гг. выступал в Палате депутатов и в прессе с резким
осуждением французских правящих кругов за политику колониальной экс-
пансии, что способствовало падению трех правительственных кабинетов, по-
лучил репутацию «сокрушителя министерств». Был горячим борцом за дело
Дрейфуса и обличителем военной и националистической партии. В 1906 —
1909 гг. премьер-министр. В ноябре 1917 г. вновь назначен премьер-мини-
стром и одновременно военным министром. Являлся председателем Париж-
ской мирной конференции 1919—1920 гг., одним из авторов Версальского
мирного договора. Занимал по отношению к побежденной Германии крайне
жесткую позицию и впоследствии, уже будучи в отставке, до последних дней
жизни предупреждал об опасности германского реванша. Потерпев пораже-
ние на президентских выборах 1920 г., отошел от активной политической
жизни. Последние десять лет жизни занимался преимущественно литера-
турной деятельностью.
Клеменц Дмитрий Александрович (1848—1914) — народник, революци-
онный деятель, этнограф, археолог. В 1867—1871 гг. учился в Казанском,
а затем Петербургском университетах. С 1871 г. принимал участие в кружке
чайковцев. Один из инициаторов «хождения в народ», член «Земли и воли».
С конца 1878 —начала 1879 г. редактор журнала «Земля и воля». В 1879 г.
арестован, в 1881 г. выслан в Восточную Сибирь. В Минусинске начал
научную деятельность, его экспедиции в Кузнецкий Алатау, Саяны, Урян-
хайский край, Монголию, Турфан внесли вклад в изучение географии, гео-
логии, этнографии и археологии этих областей. В середине 1890-х гг,
вернулся в Петербург, где работал в Музее антропологии и этнографии (до
1900), затем организовал этнографический отдел Русского музея и руково-
дил им до 1910 г. Автор мемуаров «Из прошлого».
Клео де Мирод — известная французская балерина начала XX в.
Клитчоглу (Межова) Серафима Георгиевна (1881—?) — революцио-
нерка-эсерка. В революционном движении с конца 1890-х гг. С 1904 г. член
Боевой организации ПСР, принимала участие в подготовке покушения на
В. К. Плеве. По доносу Азефа была арестована и после годичного заключе-
ния сослана в административном порядке в Архангельскую губернию, отку-
да бежала за границу. По возвращении в Россию была вновь арестована и
сослана в Нарымский край, откуда переведена в Амурскую область. Прини-
мала деятельное участие в организации побегов ссыльных товарищей. После
1917 г. занималась в основном просветительской деятельностью.
Клячко (урожденная Родионова, во втором браке Белкина) Любовь
Михайловна (1878—1944) — революционерка-эсерка, писательница и по-
458
Краткий биографический словарь
этссса. В революционном движении с конца 1890-х гг. Одна из основателей
и руководителей «Рабочей партии политического освобождения России»
(1897— 1900), совместно с Г. А. Гершуни автор брошюры «Свобода», в кото-
рой были изложены главные программные принципы организации, выдвига-
лась задача свержения самодержавия и завоевания политических свобод пу-
тем главным образом террористической деятельности. Одна из активных
деятелей партии социалистов-революционеров, однако после 1917 г. отошла
от политической деятельности, сосредоточившись в основном на литератур-
ном труде. Автор многочисленных стихов, поэм «Лейтенант Шмидт» и «Бу-
ревестник Дуарнсна», романа «Рольф Май» и других произведений.
Ковалевский Максим Максимович (1851—1916) — историк, социолог,
правовед. Один из основателей Московского психологического общества,
Международного социологического института и Русской высшей школы
общественных наук в Париже, издатель журнала «Критическое обозрение».
Испытывал большое влияние О. Конта и Г. Спенсера. Отстаивая принципы
ортодоксального позитивизма, отрицательно реагировал на современные
течения в социологии и философии. Единственное исключение представлял
марксизм, влияние которого было на него бесспорным и самим им подчерки-
валось, хотя он подвергал его критике с позиций позитивизма. Был сторон-
ником «теории факторов», исходящей из признания множества движущих
сил исторического процесса. Большую роль в экономическом развитии обще-
ства отводил демографическому фактору. Как историк широко использовал
историко-сравнительный метод, особенно в целях сопоставления политиче-
ских и экономических структур докапиталистического общества.
Ковалик Сергей Филиппович (1846—1926) — революционер-народник.
Участвовал в организации первых народнических кружков 1870-х гг., один
из инициаторов «хождения в народ». Выезжал в 1873 г. за границу, где по-
знакомился с М. А. Бакуниным, П. Л. Лавровым, П. Н. Ткачевым. Вернув-
шись в Россию, вел пропаганду в Харькове, Москве, Киеве, в деревнях на
Волге. В июле 1874 г. арестован. По «процессу 193-х» приговорен к 10 годам
каторги. Срок отбывал в основном в Сибири. На поселении жил в Верхоян-
ске и Иркутске, где сотрудничал в журнале «Восточное обозрение», участ-
вовал в этнографических экспедициях в Якутии. В 1898 г. переехал в Минск,
служил в государственных учреждениях и преподавал. В 1918 —1921гг.
читал лекции по математике в Минском политехническом институте.
Коган-Бернштейн Лев Матвеевич (1862—1889) — революционер. Буду-
чи студентом Петербургского университета, вошел в состав «Народной во-
ли», после ареста и предварительного заключения в административном по-
рядке сослан в Сибирь. Казнен за участие в «Якутском протесте».
Коген Герман (1842—1918) — немецкий философ. В 1876—1912 гг. был
профессором Марбургского университета, создав знаменитую марбургскую
неокантианскую школу, которая на целые десятилетия стала центром притя-
жения для философов разных стран. Вокруг Когена как ученого и педагога
собралась школа блестящих учеников и последователей. Учиться к нему
приезжали из разных стран, в том числе и из России. Сохраняя характерный
для Канта приоритет практического разума по отношению к теоретическому
утверждал примат этики над наукой в логическом отношении. Теоретическое
познание и право, наука и правовое (либеральное) государство составляют,
Краткий биографический словарь
459
согласно его взглядам, фундамент культуры п условие свободы человеческой
личности, важнейшей цели исторического развития. Его теория этического
социализма способствовала распространению ревизионизма в немецкой со-
циал-демократии .
Кокошкин Федор Федорович (1871—1918) — политический деятель,
юрист, публицист. Был одним из основателей партии кадетов, член ее ЦК,
депутат I Государственной думы. В июле— августе 1917 г. государственный
контролер Временного правительства. После Октябрьского переворота 1917 г.
арестован и заключен в Петропавловскую крепость, затем переведен на ле-
чение в петроградскую Мариинскую больницу, где был убит матросами-
анархистами.
Кон Феликс Яковлевич (1864—1941) — социал-демократ, большевик.
Участник польского революционного движения с начала 1880-х гг. С 1918 г.
член РКП(б). В 1921 г. секретарь ЦК КП(б)У, в 1922 — 1923 гг. секретарь
ИККИ. На процессе 1922 г. выступал защитником обвиняемых 2-й группы.
Коновалов Александр Иванович (1875—1948) — политический деятель,
крупный текстильный фабрикант. Один из основателей (1917) Всероссий-
ского союза торговли и промышленности в Москве. Депутат и первоначаль-
но товарищ председателя IV Государственной думы, один из организаторов,
а затем лидер «Прогрессивного блока*. В 1915—1917 гг. заместитель пред-
седателя Центрального военно-промышленного комитета, руководил его ра-
бочим отделом. В первых двух составах Временного правительства — ми-
нистр торговли и промышленности, в последнем, коалиционном правитель-
стве, кроме того, и заместитель премьера А. Ф. Керенского. Финансировал
газету «Утро России». Вместе с другими членами Временного правительства
был арестован 25 октября 1917 г. в Зимнем дворце, но вскоре освобожден.
Эмигрировал во Францию, активный деятель различных антибольшевист-
ских организаций. В 1924 — 1940 гг. председатель правления редакции газе-
ты «Последние новости», издававшейся Милюковым в Париже. С началом
Второй мировой войны переехал в CHIA.
Коноплева Лидия Васильевна (1891—1940) участница анархистского
движения. В партию социалистов-революционеров вступила после Февраль-
ской революции 1917 г., работала в газете «Земля и воля». С 1918 г. член
Военной комиссии ПСР п боевого отряда по подготовке терактов для устра-
нения лидеров большевизма, с 1920 г. находилась в РККА, в 1921 г. вступи-
ла в РКП(б). На процессе 1922 г. являлась одной из центральных фигур
среди обвиняемых 2-й группы, давала признательные показания, была амни-
стирована. Впоследствии репрессирована.
Коноплянникова Зинаида Васильевна (1879—1906) — революционерка,
эсерка. В партию социалистов-революционеров вступила в 1902 г., в 1905 г.
заведовала лабораторией взрывчатых веществ. С 1906 г. член Северного ле-
тучего боевого отряда, по приговору эсеров в августе 1908 г. убила генерала
Г. А. Мина, руководителя карательных отрядов при подавлении Московско-
го вооруженного восстания. Военно-окружным судом была приговорена к
смертной казни через повешение. Приговор исполнен в Шлиссельбургской
крепости.
Конт Огюст (1798—1857) — французский философ, социолог, методо-
лог и популяризатор науки, основатель школы позитивизма. Ввел в употреб-
460
Краткий биографический словарь
лснис термин «социология», главной задачей которой считал исследование
законов социальных явлений с помощью общенаучного метода, а нс фило-
софской рефлексии.
Корнилов Лавр Георгиевич (1870—1918) — генерал. С июля 1917 г. ко-
мандовал Юго-Западным фронтом, был назначен Главкомверхом. Сторон-
ник установления военной диктатуры. Вел переговоры с А. Ф. Керенским о
мирной передаче ему всей полноты власти. В конце августа 1917 г. Керен-
ский потребовал от Корнилова сдать должность Главкомвсрха и прибыть в
Петроград. В ответ на это Корнилов поднял мятеж, двинув на Петроград
верные себе войска. Однако мятеж был подавлен, а Корнилов арестован, но
сумел бежать. Один из организаторов Добровольческой армии, се главноко-
мандующий. Погиб под Екатеринодаром.
Короленко Владимир Галактионович (1853—1921) — писатель, публи-
цист, общественный деятель. С гуманистических и демократических позиций
критиковал большевистский режим, особое неприятие вызывало подавление
свободы мысли. Председатель Лиги спасения детей, которая организовала
размещение на Украине голодающих детей Москвы и Петрограда. Почетный
председатель политического Красного Креста в Полтаве, постоянно боролся
за жизнь политических заключенных. В 1921 г. тяжело больному Короленко
власти предоставили специальный вагон для поездки за границу на лечение,
но он отказался покинуть родину.
Косич Андрей Иванович (1833—1917) — российский государственный
деятель, генерал от инфантерии. Во время русско-турецкой войны 1877
1878 гг. был начальником штаба 12-го армейского корпуса. В 1887 г. назна-
чен саратовским губернатором. Считал, что для устранения невыгодных
условий, экономических, умственных и нравственных, в которые поставлена
масса населения, необходимы совместные усилия всех административных и
общественных учреждений, всего общества. Народное образование, стати-
стика, врачебное дело, благотворительность, городское и земское хозяйство,
святыни и древности края, местная литература — все находило у него при-
стальное внимание и заботу. За заслуги перед городом удостоен звания «По-
четный гражданин Саратова». В 1891 г. назначен командиром 4-го армейско-
го корпуса, позднее занимал должности помощника командующего войсками
Киевского округа и командующего войсками Казанского военного округа.
В 1905 г. был назначен членом Государственного совета.
Коссовский В. (Левинсон М. Я.) — один из деятелей Бунда.
Комаровский Карл Романович (1870—1940) — революционер-народово-
лец, один из эсеровских теоретиков. Во второй половине 1880-х гг. принимал
активное участие в организации студенческих народовольческих кружков,
несколько раз арестовывался и ссылался. Наиболее эффективным способом
борьбы с самодержавием считал систематический политический террор, вести
который должна крепкая и многочисленная организация. С начала 1900-х гг.
примыкал к партии эсеров, автор ряда прокламаций, брошюр и статей.
Увлекался идеей теоретического обновления народничества, организатор
«академии» по подготовке молодых теоретиков народничества. После пер-
вой русской революции жил за границей, от активной политической деятель-
ности отошел и целиком посвятил себя научно-теоретической работе.
Краткий биографический словарь
461
Кравчинскнй (псевдоним — С. Степняк) Сергей Михайлович (1851—
1895) — революционер-народник, писатель. В революционном движении с
начала 1870-х гг. В 1872 г. вошел в центральную группу кружка чайковцев,
осенью 1873 г. одним из первых пошел «в народ», вел пропаганду среди
крестьян Тверской и Тульской губернии. Был арестован, бежал, перешел на
нелегальное положение и в конце 1874 г. эмигрировал. С этого же времени
выступил как автор пропагандистских сказок, в которых популяризовал
идеи социализма, рассказывал о К. Марксе, призывал к бунту. В 1875 г.
отправился на Балканский полуостров, где принял активное участие в Герце-
говинском восстании сербов против турок. В 1877 г. участвовал в вооружен-
ном восстании, организованном бакунистами в Италии в провинции Беневен-
та. С мая 1878 г. нелегально жил в Петербурге, был членом «Земли и воли»,
устраивал типографию, редактировал первый номер журнала «Земля и во-
ля», в августе 1878 г. убил шефа жандармов Н. В. Мсзенцова. В конце
1878 г. выехал за границу и больше в Россию не возвращался. Жил в Швей-
царии, Италии и Великобритании. С начала 1880-х гг. примкнул к народо-
вольцам. В 1890 г. основал в Лондоне английское «Общество друзей русской
свободы», а в 1891 г. организовал «Фонд вольной русской прессы». За гра-
ницей написал и издал много книг о России и главным образом о русских
революционерах («Подпольная Россия», «Россия под властью царей»,
«Царь-чурбан и царь-цапля», «Андрей Кожухов», «Штундист Павел Руден-
ко» и др.). Творчеству его присущи романтическое отношение к действитель-
ности, эмоциональность, революционный пафос. Трагически погиб в 1895 г.,
попав под поезд.
Кранихфельд Виктор Павлович — революционер, народоволец.
Крафт Павел Павлович (1870—1907) — революционер, один из основа-
телей и руководителей партии социалистов-революционеров. Был ближай-
шим помощником Г. А. Гершуни в деле создания Боевой организации ПСР.
Организатор покушения на министра внутренних дел Д. С. Сипягина (1902),
во время русской революции 1905—1907 гт. занимался вопросами боевой и
организационной деятельности партии, член ЦК ПСР.
Кривенко Сергей Николаевич (1847—1906) — публицист, народник.
В 1873—1883 гг. на страницах «Отечественных записок» разрабатывал про-
грамму и тактику народничества. Отстаивал принцип верховного права на-
рода на всю землю, выступал против мер, способствовавших дальнейшему
обезземеливанию крестьянства и росту сельской буржуазии, выдвигал про-
грамму создания кооперативных предприятий, оснащенных современной
техникой и способных конкурировать с крупным капиталистическим произ-
водством. Сблизившись с народовольцами, сотрудничал в нелегальных изда-
ниях, выступал сторонником террора и политической борьбы, предлагал ли-
бералам временный союз для борьбы с самодержавием. В 1880— 1882 гг. был
инициатором и участником артелей литераторов, издававших журнал «Рус-
ское богатство» и «Устои». В 1882— 1883 гг. входил в Петербургский центр,
пытавшийся восстановить деятельность «Народной воли». В 1884 г. аресто-
ван, выслан в Вятскую, а затем в Тобольскую губернии. Возвратившись из
ссылки (1890), примкнул к либеральному народничеству, был одним из
редакторов «Русского богатства» (1891 — 1895) и «Нового слова» (1896 —
1897). Один из авторов теории «малых дел».
462
Краткий биографический словарь
Кричевский Борне Наумович (1866—1919) — деятель русской социал-
демократии, философ, публицист, переводчик. В 1893 г. один из организа-
торов издательского центра «Социал-демократическая библиотека», с 1894 г.
член Союза русских социал-демократов за границей, созданного по инициа-
тиве группы «Освобождение труда», один из лидеров «экономизма».
Кроль Лев Афанасьевич (1871—1957) — политический деятель, инже-
нер-механик. С 1905 г. член партии кадетов, входил в состав ЦК партии.
В 1917 г. гласный Петроградской думы, член Учредительного собрания,
один из редакторов газеты «Вечер» и сотрудник газеты «Голос Родины».
Выступал против большевистского переворота 1917 г., был членом Уфим-
ского государственного совещания, активно сотрудничал с социалистами в
Сибири и на Дальнем Востоке. В 1922 г. эмигрировал во Францию.
Кропоткин Петр Алексеевич (1842—1921) — князь, революционер, тео-
ретик анархизма, географ и геолог. В 1860-х гг. совершил ряд экспедиций
по Восточной Сибири. В начале 1872 г. примкнул к бакунистскому крылу
I Интернационала. Возвратившись в Россию, вошел в кружок чайковцев,
вел пропаганду среди петербургских рабочих. В 1874 г. арестован и заклю-
чен в Петропавловскую крепость, в 1876 г. бежал из тюремного госпиталя и
эмигрировал за границу. Провел в изгнании свыше 40 лет. В эмиграции за-
нимался теоретической разработкой проблем анархизма, научной работой в
области социологии, биологии, географии, участник международных анар-
хистских организаций. Называл свое учение анархическим коммунизмом,
обоснованию его посвятил ряд работ («Речи бунтовщика», «Хлеб и воля»,
«Анархия, се философия, се идеал», «Современная наука и анархия» и др.).
Разделяя основные принципы родоначальников анархизма, он, в отличие от
П. Ж. Прудона, был сторонником социальной революции, в которой видел
не стихийный бунт (как считал М. А. Бакунин), а сознательное действие
народа, оплодотворенное революционной мыслью. В июне 1917 г. вернулся
в Россию. Летом 1920 г. обратился к международному пролетариату с при-
зывом «заставить свои правительства отказаться от мысли о вооруженном
вмешательстве в дела России».
Крупская (Ульянова) Надежда Константиновна (1869—1939) — участ-
ница революционного движения, советский государственный и партийный
деятель, почетный член АН СССР. Жена и ближайшая сотрудница
В. И. Ленина. Член РСДРП с 1898 г. После установления Советской вла-
сти — член коллегии Наркомпроса РСФСР; вместе с А. В. Луначарским и
М. Н. Покровским подготавливала первые декреты по народному образова-
нию, один из организаторов политико-просветительской работы. С ноября
1920 г. председатель Главполитпросвета при Наркомпросс. С 1929 г. замес-
титель наркома просвещения РСФСР. Большое значение придавала борьбе
с детской беспризорностью и безнадзорностью, работе детдомов, дошкольно-
му воспитанию. Редактировала ряд журналов. С 1924 г. член ЦКК, с 1927 г.
член ЦК ВКП(б). Член ВЦИК и ЦИК СССР всех созывов. Автор многих
работ о Ленине, по вопросам народного образования и воспитания моло-
дежи.
Крыленко Николай Васильевич (1885—1938) — советский государст-
венный деятель. В революционном движении с начала 1900-х гг., член
РСДРП с 1904 г., большевик. В 1918 г. член Верховного революционного
Краткий биографический словарь
463
трибунала при ВЦИК, с конца 1922 г. заместитель народного комиссара
юстиции и старший помощник прокурора РСФСР, с 1928 г. — прокурор,
с 1931 г. — нарком юстиции РСФСР, а с 1936 г. — нарком юстиции СССР.
В 1938 г. был расстрелян.
Кудрявцев Евгений Федорович («Адмирал», ?—1906) — революцио-
нер, эсер. Входил в состав Центрального боевого отряда, застрелил 21 декаб-
ря 1906 г. петербургского градоначальника В. Ф. Лауница и покончил с со-
бой на месте покушения.
Курбский Андрей Михайлович (1528—1583) — князь, политический и
военный деятель, писатель-публицист. В 1540 1550-х гг. был одним из са-
мых близких людей Ивана IV Васильевича. Занимал высшие администра-
тивные и военные должности, входил в Избранную раду, участвовал в Ка-
занских иоходах 1545— 1552 гг. и Ливонской войне. Опасаясь «неправед-
ной» опалы Ивана Грозного, бежал в Литву (1564) и возглавил одну из
польских армий в войне против России. В 1564— 1579 гг. направил Ивану IV
три послания (положившие начало известной переписке между ним и ца-
рем), в которых обвинил его в жестокости и неоправданных казнях, написал
«Историю о великом князе Московском» — политический памфлет, в кото-
ром выступал против усиления самодержавной власти.
Курицын Федор Васильевич — русский политический деятель, думный
посольский дьяк, оказавший большое влияние на внешнюю политику России
в конце XV —начале XVI вв. В 1485 г. организовал в Москве кружок рели-
гиозных реформаторов. Выступал против монастырей и монашества как
социального института, высказывал идеи о свободе воли человека (о «само-
властии души»), толкуемой шире, чем это допускалось православным бого-
словием. Самым яростным его врагом был Иосиф Волоцкий, поскольку
влиятельный дьяк мешал ему расправиться с так называемой ересью жидов-
ствующих. Чтобы иметь возможность начать суд над еретиками, Иосиф орга-
низовал арест видных их представителей. Взятые под стражу люди не вы-
держивали пыток и оговаривали своих ближних. Последнее упоминание о
Курицыне относится к 1500 г., когда в политике Ивана III по отношению к
«жидовствующим» наметился поворот: поддержка сменилась преследова-
ниями, завершившимися разгромом московского кружка.
Лаас Эрнст (1837—1885) — немецкий философ и педагог. Выступал с
критикой неокантианства. Согласно его теории познания, которую он назвал
«коррслятивизмом», субъект и объект «соотносительны», бытие имманентно
сознанию; мир — сумма возможных ощущений. Историю философии рас-
сматривал как борьбу платонизма и позитивизма.
Лавров Петр Лаврович (1823—1900) — философ и социолог, публи-
цист, идеолог революционного народничества. Участник демократического
движения 1860-х гг. Из-за сотрудничества с обществом «Земля и воля»
в 1866 г. был арестован и приговорен к ссылке. В 1870 г. бежал за границу,
в Париже был принят в одну из секций I Интернационала, участвовал в Па-
рижской коммуне 1871 г., тогда же в Лондоне познакомился с К. Марксом
и Ф. Энгельсом, стал видным деятелем международного социалистического
движения. В 1873— 1877 гг. издавал журнал и газету «Вперед!», в 1883 —
1886 гг. один из редакторов «Вестника „Народной воли“». Участвовал в со-
здании «Группы старых народовольцев», позднее вошедшей в партию эсс-
464
Краткий биографический словарь
ров. В своей социальной и политической философии был приверженцем де-
мократического социализма как формы организации общества, наилучшим
образом обеспечивающей цель исторического прогресса — развитие лично-
сти. Представлял социалистический мир будущего как соединение автоном-
ных общин, из которых в случае необходимости образуются свободные фе-
дерации. Считал, что для осуществления социалистического преобразования
общества необходима соответствующая политическая деятельность «крити-
чески мыслящей личности», передовой интеллигенции, объединенной в пар-
тию, которая придает борьбе «направление и единство». В отличие от Баку-
нина и Ткачева, настаивал на обязательности тщательной подготовки соци-
альной революции, подготовки как народа, так и его руководителей, созна-
тельных революционеров. Особое значение придавал роли нравственного
начала в революции.
Лазарев Егор Егорович (1855—1937) — революционер-народник, вид-
ный деятель партии социалистов-революционеров. В революционном движе-
нии с начала 1870-х гг., привлекался к суду по «процессу 193-х», но был
оправдан из-за недостатка улик. Участник русско-турецкой войны 1877 —
1878 гг. Неоднократно арестовывался и ссылался. В 1890 г. бежал из си-
бирской ссылки за границу, проживал в США, Англии, Франции, Швей-
царии, был одним из деятельных участников Фонда вольной русской прес-
сы. В 1900 г. вошел в Аграрно-социалистическую лигу, был членом ее редак-
ционной комиссии, с 1902 г. член партии социалистов-революционеров,
делегат первого партийного съезда. В 1905—1907 гг. находился в России,
входил в состав Крестьянской комиссии при ЦК партии эсеров, в 1907 г. вы-
ехал в Швейцарию, но в 1909 г. вновь вернулся в Петербург, являлся сек-
ретарем редакции журнала «Вестник знания». В 1910 г. был арестован и со-
слан в Сибирь, вскоре ссылка была заменена высылкой за границу. С весны
1911 г. обосновался в Швейцарии, в годы Первой мировой войны занимал
оборонческую позицию. После Февральской революции 1917 г. вернулся в
Россию, поселился в Самаре, был членом губернского комитета партии со-
циалистов-революционеров, примыкал к правым эсерам. К большевистскому
перевороту относился резко отрицательно, член Учредительного собрания,
после разгона которого перебрался в Самару, где вошел в состав Комуча в
качестве министра народного просвещения. В 1919 г. эмигрировал, прожи-
вал в Праге, принимал активное участие в политической и общественно-
культурной жизни русской эмиграции, ориентируясь в основном на правое
крыло партии.
Лассаль Фердинанд (1825—1864) — деятель немецкого рабочего движе-
ния, философ, публицист. Один из основателей Всеобщего германского
союза — самостоятельной политической рабочей партии. Считал, что дея-
тельность и пропаганда рабочей партии должна быть законной и мирной, но
непрестанной и неутомимой с целью достижения всеобщего избирательного
права как важнейшего политического средства преобразования буржуазного
государства в «народное», которое путем создания добровольных произво-
дительных ассоциаций обеспечит постепенное «введение социализма». Воз-
главляя авторитетную организацию рабочих, Лассаль не стремился пре-
вратить пролетариат в господствующий класс, как у Маркса. Он заявлял,
что «никогда не думал вызвать особое движение с участием одного рабочего
Краткий биографический словарь	465
сословия», и подчеркивал, обращаясь к рабочим, что «государство — это
вы, великая ассоциация беднейших классов».
Лауниц Владимир Федорович (1855—1906) - государственный дея-
тель. Участвовал в русско-турецкой войне 1877—1878 гг., в 1878 —1880 гг.
находился при главнокомандующем русской армией в Болгарии. В 1895 —
1900 гг. харьковский уездный предводитель дворянства, с 1901 по 1902 гг.
занимал должность архангельского вице-губернатора, в 1902 — 1905 гг. там-
бовский губернатор, с 1905 по 1906 гг, петербургский градоначальник. Убит
эсером Е. Ф. Кудрявцевым.
Левентнс Исраель (1866—?) — революционер, народоволец. В 1889 —
1892 гг. учился на химическом факультете Цюрихского университета.
В 1889 г. был арестован швейцарской полицией по подозрению в изготовле-
нии бомб, но за отсутствием улик освобожден.
Леви-Брюль Люсьен (1857—1939) — французский философ и психо-
лог-позитивист, близкий к социологической школе Э. Дюркгейма. Наиболее
известен своей теорией первобытного «дологического» мышления, которое
связано с действием коллективных представлений и свойственным им прин-
ципом партиципации («законом сопричастия»).
Левит Ефим — революционер-народоволец, затем эсер.
Лекерт Гирш Давидович (1879—1902) — ремесленник, член Бунда.
В 1902 г. стрелял в виленского губернатора фон-Вайля, что стало ответом на
распоряжение выпороть участников первомайских демонстраций в Вильно,
Минске и Витебске. По приговору военно-полевого суда был повешен. Боль-
шевики, захватив власть, использовали его имя как символ борьбы за луч-
шую долю трудящихся. Именем Лсксрта были названы улицы, колхозы, по-
селки, фабрики, артели и даже газета (многотиражка «Лскертовец» в Витеб-
ске). О нем слагались поэмы, ставились спектакли, снят художественный
кинофильм («Его превосходительство», 1928), а в центре Минска был уста-
новлен памятник. Однако в 1937 г. вспомнили о его принадлежности к Бун-
ду, и имя героя-террориста по распоряжению властителей было повсеместно
вытравлено и предано забвению.
Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (1870—1924) — революционер, осно-
ватель, теоретик и руководитель партии большевиков, захватившей власть в
России в результате Октябрьского переворота 1917 г. Председатель Совета
народных комиссаров (СНК), Совета рабочей и крестьянской обороны
(с 1919 г. — СТО); член Всероссийского Центрального Исполнительного Ко-
митета (ВЦИК) и Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК) СССР.
Ленсберри Джордж (1859—1940) — английский политический деятель,
один из лидеров Лейбористской партии. В 1892 г. вступил в социал-демокра-
тическую федерацию, затем примкнул к лейбористам. В 1910 1912 и
1922—1940 гг. член парламента, в 1931 — 1935 гг. председатель Лейборист-
ской партии.
Либер (Гольдман) Михаил (Марк) Исаакович (1880—1937) — видный
деятель российской социал-демократии, меньшевик. С 1896 г. состоял в ли-
товской социал-демократической партии. Один из основателей и руководи-
телей Бунда. В 1905 г. член Исполкома Петербургского совета, несколько
раз арестовывался и ссылался. В 1917 г. лидер правого крыла в Бунде, на
первом Всероссийском съезде советов отстаивал идею коалиционного прави-
30 Заказ № 2146
466
Краткий биографический словарь
тельства, член ВЦИК и его Президиума, входил в состав Предпарламента,
активно выступал против захвативших власть большевиков. С начала
1920-х гг. неоднократно подвергался репрессиям со стороны большевистской
власти. В последний раз был арестован в 1937 г. и приговорен к расстрелу.
Либеров Александр Васильевич (1887—1942) — революционер, эсер.
Член партии социалистов-революционеров с 1905 г., неоднократно аресто-
вывался. В 1917 г. члеи Московского комитета ПСР, арестован ВЧК в марте
1920 г., был освобожден, повторно арестован в марте 1921 г., в 1922 г. вклю-
чен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской
деятельности, по итогам процесса 1922 г. приговорен к десяти годам тюрем-
ного заключения, с 1925 г. находился в ссылке и лагерях, умер в Сиблаге.
Либкнехт Теодор (1870—1948) — один из деятелей германской социал-
демократии. Старший брат Карла Либкнехта — крупного деятеля герман-
ской социал-демократии и международного рабочего движения.
Лнзогуб Дмитрий Андреевич (1849—1879) — российский революцио-
нер, народник. Будучи состоятельным помещиком, все свои капиталы отдал
надело революции. В 1873— 1874 гг. член кружка чайковцев, с 1876 г. член-
учредитель «Земли и воли». Вел пропаганду среди крестьян и рабочих,
сотрудничал в журнале «Вперед!». С 1878 г. выступал за переход от пропа-
ганды к террору. Неоднократно привлекался к дознаниям по делу о револю-
ционной пропаганде, в августе 1879 г. приговорен к смертной казни, был по-
вешен в Одессе. В революционных кругах имел репутацию человека идеаль-
ной нравственной чистоты, «святого революции».
Лилиенблюм Моше-Лейб (1843—1910) — еврейский писатель, публи-
цист. Получил религиозное образование, много писал на иврите. Первые
произведения были опубликованы в конце 1860-х гг. В первый период своей
литературной деятельности ратовал за просвещение еврейских масс и за ре-
формы в религиозном быте. Увлекался произведениями Н. Г. Чернышевско-
го, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева. После погромов 1881 г. стал пале-
стинофилом и одним из видных работников палестинофильского движения.
На русском языке издал ряд книг: «О необходимости реформ в еврейской
религии» (1882—1883); «Палестинофильство, сионизм и их противники»
(1899); «Пять моментов в жизни Моисея» (1901) и др. Оказал значительное
влияние на развитие публицистики на иврите конца XIX —начала XX вв.
После смерти в Одессе было издано собрание его сочинений в четырех то-
мах.
Лихач Михаил Александрович (1887—1831) — революционер, эсер.
Член партии социалистов-революционеров с 1904 г., неоднократно аресто-
вывался, участвовал в Первой мировой войне. Член ЦК ПСР, летом 1918 г.
по поручению ЦК был направлен в Архангельск для подготовки антиболь-
шевистского восстания, в сентябре того же года выехал в Сибирь, где зани-
мался кооперативной деятельностью. Арестован ВЧК в 1921 г., в 1922 г.
включен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисовет-
ской деятельности. По итогам процесса 1922 г. приговорен к смертной казни,
которая заменена тюремным заключением, с 1926 г. находился в ссылке и
лагерях, умер в Челябинском политизоляторе от воспаления легких.
Лоллини Витторио (1860—1924) — итальянский социалист, адвокат.
Был членом итальянского парламента в 1900—1904 и 1919 — 1924 гг.
Краткий биографический словарь
467
Лонге Жан (1876-1938) — деятель французского и международного со-
циалистического движения, внук К. Маркса. В конце XIX —начале XX вв.
активно сотрудничал в социалистической печати, участвовал в основании
(1916) газеты «Попюлср» («Le Populairc»), ставшей впоследствии централь-
ным органом Французской социалистической партии. В годы Первой миро-
вой войны возглавлял в социалистической партии центристско-пацифистское
меньшинство. Выступал с осуждением военной интервенции против Совет-
ской России. Был противником вхождения Французской социалистической
партии в Коминтерн, а с расколом социалистической партии и образованием
Французской коммунистической партии (1920) стал одним из лидеров цен-
тристского крыла социалистической партии. Входил в руководство II Интер-
национала. В 1930-е гг. активно участвовал в борьбе с фашизмом и войной,
выступал за сближение французских социалистов и коммунистов.
Лопатин Герман Александрович (1845—1918) — революционер-народ-
ник. В 1867 г. ездил в Италию с намерением сражаться в рядах Дж. Гари-
бальди. Вернувшись в Россию, задумал создать «Рублевское общество» для
изучения экономики страны, быта народа, его способности восприятия идей
социализма, но в 1868 г. был арестован и сослан в Ставрополь. В начале
1870 г. бежал в Петербург, организовал побег из ссылки П. Л. Лаврова и
вслед за ним уехал за границу. В Париже вступил в I Интернационал, занял-
ся переводом «Капитала». В сентябре 1870 г. введен в состав Генерального
совета Интернационала. Зимой 1870 г. выехал в Сибирь для освобождения
Н. Г. Чернышевского из ссылки, но в 1871 г. был арестован в Иркутске. Ле-
том 1873 г. бежал за границу. В 1879 г. вернулся в Россию, был арестован,
вновь бежал в 1883 г. В 1884 г. предпринял попытку воссоздать разгромлен-
ную царизмом «Народную волю», превратить се в широкую народную орга-
низацию. Однако в октябре 1884 г. был арестован, по «процессу 21-го» на-
вечно заточен в Шлиссельбургскую крепость. Освобожден во время револю-
ции 1905—1907 гг. В последующие годы из-за сильно подорванного здо-
ровья политической деятельностью практически не занимался.
Лопатин-Барт Бруно Германович (1877—1938) — юрист, член партии
эсеров (с 1914). Будучи сыном революционера-народника Г. А. Лопатина,
по конспиративным соображениям проживал по документам английского
подданного Барта. В качестве защитника в 1902—1915 гг. провел свыше
300 политических процессов. За организацию протеста по делу Бейлиса в
1914 г. приговорен к заключению, а затем зачислен рядовым санитаром
Красного Креста. После Февральской революции 1917 г. демобилизовался;
тогда же получил разрешение носить фамилию Лопатин-Барт. Вскоре вошел
в Республиканско-демократическую (затем — Российскую радикально-демо-
кратическую) партию, член се ЦК. Один из организаторов издававшейся
Радикально-демократической партией газеты «Отечество». После Октября
1917 г. в связи с расформированием адвокатуры работал юрисконсультом.
В 1938 г. «тройкой» УНКВД Ленинградской области приговорен к расстре-
лу «за участие в антисоветской эсеровской организации». Реабилитирован в
1957 г.
Лопухин Алексей Александрович (1864—1928) — государственный
деятель, юрист. С 1886 г. служил на разных судебных должностях, в 1902 —
1905 гг. директор Департамента полиции. В 1908 г. оказал содействие
468
Краткий биографический словарь
В. Л. Бурцеву в разоблачении провокатора Азефа, за что был предан суду
и приговорен к лишению нрав и ссылке в Сибирь. В 1912 г. помилован. По-
сле Октябрьского переворота 1917 г. эмигрировал во Францию, жил в Па-
риже.
Лубе Эмкль (1838-1929) — французский государственный деятель.
Юрист по образованию. В 1873—1885 гг. член Палаты депутатов, умерен-
ный республиканец, в 1885—1899 гг. сенатор (с 1896 г. был председателем
сената). В 1888—1889 гг. министр общественных работ. Премьер-министр
(1892) и министр внутренних дел (1892—1893). В 1899—1906 гг. президент
Французской республики. В целях установления русско-французского и
англо-французского сотрудничества совершил поездки в Петербург (1902) и
в Лондон (1903), послужившие этапами в формировании Антанты. После
ухода с поста президента активной политической деятельностью не занимал-
ся, был мэром в городе Монтелимаре.
Луначарский Анатолий Васильевич (1875—1933) — советский госу-
дарственный и партийный деятель, публицист. С 1890-х гг. в социал-де-
мократическом движении, с 1904 г. примкнул к большевикам, делегат III и
IV съездов РСДРП, в 1906—1917 гг. находился в эмиграции. После Фев-
ральской революции 1917 г. вернулся в Россию, был гласным Петроград-
ской городской думы, во время корниловского мятежа участвовал в работе
Комитета по самообороне Петрограда. После Октябрьского переворота
1917 г. стал наркомом просвещения, занимал этот пост до 1929 г. В первой
половине 1920-х гг. активно участвовал в партийной жизни: выступал
против оппозиции в дискуссии о профсоюзах, был государственным обвини-
телем на судебном процессе по делу партии эсеров, участвовал в борьбе
против «новой оппозиции». В августе 1933 г. назначен полпредом СССР в
Испании, из-за болезни к работе не приступал. Автор ряда философско-пуб-
лицистических трудов, работ по вопросам литературы, музыки, театра,
живописи, архитектуры, этики и эстетики, а также пьес и стихотворных пе-
реводов.
Луццатн Луиджи (1841—1927) — итальянский политический и госу-
дарственный деятель, экономист. С 1863 г. профессор политической эконо-
мии Миланского университета, один из крупных реформаторов итальянской
банковской системы. В 1869 г. назначен заместителем министра сельского
хозяйства и торговли, провел ряд либеральных законов в области торговли.
В 1891 г. стал министром финансов, занимал эту должность в нескольких
правительственных кабинетах, в 1905 —1906 гг. ему удалось значительно
оздоровить финансовую систему страны. В 1910—1911 гг. занимал долж-
ность премьер-министра.
Львов Георгий Евгеньевич (1861—1925) — государственный деятель,
крупный землевладелец. Происходил из старинного княжеского рода. Окон-
чил юридический факультет Московского университета, был председателем
Тульской губернской земской управы. Участник земских съездов 1904 —
1905 гг., депутат I Государственной думы. С 1914 г. председатель Всерос-
сийского земского союза помощи больным и раненым воинам, один из руко-
водителей объединенного комитета Земско-городского союза (Земгора).
В марте —июле 1917 г. председатель в первом и втором составах Временного
правительства. С приходом к власти большевиков уехал в Тюмень, в фев-
Краткий биографический словарь
469
рале 1918 г. был арестован, посажен в тюрьму, но оттуда бежал. Осенью
1918 г. отбыл в США в надежде добиться финансовой помощи для белых
армий, но получил отказ. В годы эмиграции жил в Париже, занимаясь глав-
ным образом литературным трудом.
Львов Михаил Иванович (1885—1937) — земский служащий, член пар-
тии социалистов-революционеров. В июле- ноябре 1917 г. инструктор при
областном Московском совете крестьянских депутатов. Несколько раз был
арестован, в 1922 г. включен в список эсеров, которым было предъявлено
обвинение в антисоветской деятельности. По итогам процесса 1922 г. приго-
ворен к пяти годам лишения свободы, с 1924 г. находился в ссылке и ла-
герях.
Люксембург Роза (1871—1919) — деятель немецкого, польского и меж-
дународного рабочего движения, один из руководителей и теоретиков поль-
ской социал-демократии, леворадикального течения в германской социал-де-
мократии и II Интернационале, один из основателей Коммунистической пар-
тии Германии. Была одним из решительных противников Э. Бернштейна,
считая его взгляды несовместимыми с пребыванием в партии. Определяя
ревизионизм как разновидность мелкобуржуазной реформистской идеоло-
гии, противопоставляла ему революционный марксизм. Активно выступала
против министериализма (мильсранизма) и оппортунистических компромис-
сов с буржуазными партиями. Опровержению ревизионизма посвятила ряд
статей, составивших книгу «Социальная реформа или революция?» (1899).
Она горячо приветствовала Октябрьский переворот 1917 г. в России как
начало новой эры в истории человечества, как великую школу классовой
борьбы пролетариата. Однако критически оценивала некоторые стороны по-
литики большевиков (решение ими аграрного и национального вопросов,
роспуск Учредительного собрания и другие). Позднее решительно поверну-
ла к ленинизму, отстаивая лозунг диктатуры пролетариата и Советов в
Германии. После подавления восстания берлинских рабочих в январе 1919 г.
была убита вместе с К. Либкнехтом.
Макаров Н. М. (1863—1906) — государственный деятель, юрист. На го-
сударственной службе с 1888 г., в 1904— 1906 гг. (с перерывами из-за болез-
ни) заведующий Особым отделом Департамента полиции, стремился дейст-
вовать строго в рамках закона и пытался пресекать противозаконные методы
борьбы с революционным движением, но был вынужден уйти в отставку.
Макиавелли Никколо (1469—1527) — итальянский политический мыс-
литель, писатель, историк, военный теоретик. Будучи страстным патриотом,
считал, что бедствия Италии объясняются главным образом политической
раздробленностью, создал теорию государства, способного, как он полагал,
преодолеть эту раздробленность. Для упрочения государства допускал
использование любых средств — насилия, убийства, обмана, предательства
(впоследствии появился термин «макиавеллизм», обозначающий политику,
пренебрегающую законами морали). Разделял веру большинства гуманистов
в могучие творческие возможности человека.
Малиновский Роман Вацлавович (1876—1918) — один из деятелей рос-
сийской социал-демократии, провокатор, тайный агент царской охранки.
Рабочий-металлист, секретарь правления союза металлистов. С 1907 г. доб-
ровольно давал сведения полиции, в 1910 г. зачислен секретным агентом
470
Краткий биографический словарь
охранки. На VI (Пражской) конференции РСДРП (1912) избран членом
ЦК, депутатом IV Государственной думы, с 1913 г. председатель думской
фракции большевиков, доверенное лицо В. И. Ленина. В 1914 г. скрылся за
границу, в 1917 г. разоблачен и был расстрелян по приговору Верховного
трибунала ВЦИК в ноябре 1918 г.
Марат Жан Поль (1743—1793) — один из деятелей Великой француз-
ской революции, ученый, публицист. В 1774 г. издал первое политическое
сочинение «Цепи рабства», трактующее вопросы борьбы с феодально-абсо-
лютистским строем, доказывающее неизбежность революции и ставящее кон-
кретные вопросы революционной борьбы. С 1776 г. жил в Париже, где сни-
скал известность врачебной практикой, а также научными исследованиями
по физике. С началом революции полностью посвятил себя служению вос-
ставшему народу. Выступал за объединение всех общественных прогрессив-
ных сил для борьбы против абсолютизма. С сентября 1789 г. и до конца жиз-
ни издавал газету «Друг народа», получившую популярность как боевой
орган революционной демократии. На страницах газеты последовательно
отстаивал задачи развития революции, срывая маски с тех, кто под прикры-
тием лживых и лицемерных фраз стремился затормозить ее дальнейший ход.
Твердо и последовательно защищал интересы народа и его беднейших слоев.
В 1792 г. был избран в Конвент. Его деятельность как руководителя мон-
таньяров в Конвенте и издателя «Друга народа» навлекла на него яростные
нападки имущих классов. В апреле 1793 г. по настоянию жирондистов был
привлечен к суду. Под давлением парижской бедноты Революционный три-
бунал оправдал его, и Марат с триумфом был приведен обратно в Конвент.
Вместе с Робеспьером руководил подготовкой восстания 31 мая —2 июня
1793 г., в результате которого была свергнута власть Жиронды и установле-
на якобинская диктатура. Был убит Ш. Корде.
Маркс Карл (1818-1883) — мыслитель, революционер, общественный
деятель, основоположник марксизма, оказавшего огромное влияние на соци-
альную мысль и революционное движение второй половины XIX —начала
XX вв.
Мартов Л. (Цедербаум Юлий Осипович, 1873—1923) — один из вид-
ных лидеров меньшевизма и основателей РСДРП. В социал-демократиче-
ском движении с начала 1890-х гг. В начале Первой мировой войны —
интернационалист, затем центрист. Участник Циммервальдской и Кснталь-
ской конференций. В 1917 г. лидер меньшевиков-интернационалистов, член
ВЦИК, участник Демократического совещания и член Предпарламента.
Октябрьскую революцию рассматривал как катастрофу, хотя и признавал сс
неотвратимость. Выступал против Брестского мира, интервенции и воору-
женной борьбы с большевиками, за демократизацию советского строя.
С октября 1920 г. жил в Германии, где в 1921 г. основал журнал «Социали-
стический вестник» и возглавлял Заграничную делегацию РСДРП. Один из
создателей и лидеров Венского (П'/2) Интернационала.
Мах Эрнст (1838-1916) — австрийский физик и философ. Его фило-
софские работы получили широкую известность в конце XIX —начале
XX вв. благодаря содержавшейся в них попытке разрешить кризис в физике
с помощью нового истолкования исходных понятий классической физики.
Представлениям об абсолютном пространстве, времени, движении, силе и т. п.
Краткий биографический словарь
471
он противопоставил релятивистское понимание этих категорий, которые, ио
его мнению, субъективны по своему происхождению. Утверждал, что мир
есть «комплекс ощущений», соответственно задача науки — лишь описывать
эти «ощущения». Оказал значительное влияние на становление и развитие
философии неопозитивизма.
Махайский Ян Вацлав (1866—1926) — участник революционного дви-
жения в России, литератор, теоретик «махаевщины». В конце 1880-х гг. вхо-
дил в молодежную организацию Польской лиги, был арестован, после осво-
бождения эмигрировал в Цюрих, где возглавлял группу «Соединенного
общества польской молодежи». В 1892 г. задержан с транспортом нелегаль-
ной литературы в Польше, приговорен к двум годам тюремного заключения
и пяти годам ссылки, которую отбывал в Восточной Сибири. В ссылке напи-
сал серию рефератов под общим названием «Умственный рабочий», где вы-
двинул положение об интеллигенции как «паразитическом классе», враж-
дебном пролетариату, и движущей силой революции провозгласил деклас-
сированные элементы общества. После окончания ссылки свои идеи пропа-
гандировал среди рабочих Иркутска, был арестован в 1902 г. и приговорен
к шести годам новой ссылки, откуда бежал за границу. Обосновавшись в
Женеве, занимался пропагандистской и издательской деятельностью, руко-
водил кружком последователей. В начале 1906 г. ненадолго приехал в Пе-
тербург, чтобы воплотить свои идеи в революционную практику. С 1907 г.
вновь в эмиграции, пытался воссоздать кружок своих последователей.
В 1917 г. возвратился в Россию и от активной политической деятельности
отошел, сотрудничал в органе ВСНХ журнале «Народное хозяйство».
Махно (Михно, Михненко) Нестор Иванович (1888—1934) — поли-
тический деятель, анархист. В 1918— 1921 гг. возглавлял крестьянское дви-
жение на Украине, выступавшее под лозунгами «безвластного государства»,
«вольных советов». Вел борьбу против германских интервентов, белогвар-
дейцев, а затем и против большевистской власти. В августе 1921 г., потерпев
поражение от Красной Армии, с небольшим отрядом ушел в Румынию.
В 1922 г. жил в Польше, с 1923 г. — во Франции.
Маццини Джузеппе (1805—1872) — итальянский революционер. Был
одним из организаторов союза «Молодая Италия», ставившего себе целью
создание независимой итальянской республики. Принимал активное участие
в революции 1848 г., руководя революционными выступлениями. После
поражения революции участвовал в создании «Европейского Центрального
Комитета».
Медеи Владимир Давидович (1879—1923) — один из видных деятелей
Бунда. В революционном движении с конца 1890-х гг. Несколько раз аресто-
вывался, неоднократно приговаривался к тюремному заключению. Проявив
себя талантливым теоретиком, отстаивал историческое право евреев России
на национальную автономию. Будучи в эмиграции, возглавлял швейцарский
комитет Бунда. К Октябрьскому перевороту отнесся резко отрицательно и в
дальнейшем опубликовал серию статей против Советской власти. В конце
1920 г. эмигрировал в США, стал сотрудничать в газете «Форвертс», на
страницах которой опубликовал свои воспоминания «Из моей жизни», ко-
торые являются ценным историческим, литературным и личностным доку-
ментом.
472
Краткий биографический словарь
Медников Евстратий Павлович (1853—1914) — чиновник Департамента
полиции. В начале 1890-х гг. служил городовым в московской полиции, за-
тем филером в Охранном отделении, в начале 1900-х гг. руководил «лету-
чим отрядом» филеров. В 1902 г. был назначен заведующим отделом наруж-
ного наблюдения. В 1906 г. оставил службу в Департаменте полиции.
Мезенцов Николай Владимирович (1827—1878) государственный
деятель, генерал-адъютант, член Государственного совета. Военную службу
начал в гвардии в 1845 г., участник Крымской войны 1853— 1856 гг. С 1864 г.
начальник штаба корпуса жандармов, с 1874 г. товарищ шефа жандармов,
затем шеф жандармов и начальник «Третьего отделения» Собственной его
императорского величества канцелярии. Убит С. М. Кравчинским в ответ на
казнь революционера И. М. Ковальского.
Меиыциков Леонид Петрович (1869—1932) — сотрудник органов поли-
тического сыска Российской Империи. В 1885—1887 гг. участвовал в наро-
довольческих кружках, был арестован, дал откровенные показания, затем
привлечен к сотрудничеству в органах охранки: поступил в Московское
охранное отделение, дослужился до старшего помощника заведующего Осо-
бым отделом Департамента полиции. В 1909 г. выехал за границу и принял
активнейшее участие в разоблачительной кампании против агентов полити-
ческого сыска, работавших в революционной среде, передал специальным
представителям партийных центров копии документов на 275 лиц, известных
ему как агенты царской полиции. В период 1925 — 1932 гг. вышло три тома
его сочинений «Охрана и революция», где упомянуты сотни руководителей
политического сыска, секретных сотрудников и филеров, а также лиц, по-
дозреваемых в провокации.
Милевский Виктор (Маркин Теофил) — заграничный агент российской
охранки, руководитель отдела наружного наблюдения в заграничном под-
разделении российского Департамента полиции.
Мильеран Александр (1859—1943) — французский государственный и
политический деятель, адвокат. Политическую карьеру начал как буржуаз-
ный радикал. Примкнув в начале 1890-х гг. к социалистическому движению,
занимал там правые позиции, был сторонником реформистской политики.
В 1899—1902 гг. министр торговли и промышленности в составе правитель-
ственного кабинета Вальдека-Руссо; это был первый в истории случай уча-
стия социалиста в буржуазном правительстве. По выходе в отставку разо-
шелся с Французской социалистической партией по вопросу о поддержке
антиклерикальной политики министерства Комба и в 1904 г. исключен из
партии; вскоре окончательно порвал с социализмом, боролся против забас-
товочного и антимилитаристского движения. В 1909— 1915 гг. был мини-
стром общественных работ и военным министром. В 1919—1920 гг. верхов-
ный комиссар Франции в Эльзас-Лотарингии. С января по сентябрь 1920 г.
председатель Совета министров и министр иностранных дел. В сентябре
1920 г. избран президентом республики, но в 1924 г. был вынужден уйти с
поста президента до истечения срока своих полномочий. В 1925 и 1927 гг.
избирался в сенат. В дальнейшем активной политической роли не играл.
Милюков Павел Николаевич (1859—1943) — историк, политический
деятель, лидер партии кадетов. До революции 1905—1907 гг. занимался в
основном преподавательской и научной работой, придерживался лпбераль-
Краткий биографический словарь
473
ных взглядов. После начала революции целиком посвятил себя политиче-
ской деятельности, один из основателей партии кадетов, разрабатывал стра-
тегическую и тактическую линию партии на всех этапах ее существования,
редактор ее центрального органа — газеты «Речь». Депутат III и IV Государ-
ственных дум, член Учредительного собрания. После Февральской револю-
ции 1917 г. вошел в состав Временного правительства в качестве министра
иностранных дел. Опубликование его ноты, подтвердившей верность союз-
ническим договорам и намерение вести войну до победного конца, отказ вы-
сказаться против аннексий и контрибуций вызвали первый кризис Времен-
ного правительства, в результате чего он вынужден был уйти в отставку.
Выступал с резкой критикой политики А. Ф. Керенского и коалиционных
кабинетов. Активный противник большевизма. В ноябре 1918 г. выехал в За-
падную Европу, оставался влиятельной фигурой в среде российских поли-
тических эмигрантов, продолжал антибольшевистскую деятельность, редак-
тировал популярную в эмигрантских кругах газету «Последние новости»,
активно занимался публицистической и литературной деятельностью. С се-
редины 1930-х гг. пересмотрел некоторые свои взгляды и оценки относительно
политики советского правительства: оправдывал московские показательные
суды и пакт Молотова —Риббентропа. После начала Великой Отечественной
войны выступал против сотрудничества русских эмигрантов с фашистами,
призывал к оказанию помощи и поддержке СССР.
Мин Г. А. (1855-1906) — генерал, командир гвардейского Семеновско-
го полка. Руководил подавлением Московского вооруженного восстания в
1905 г. Особенно отличился расстрелами и артиллерийским погромом Пре-
сни. Выделенный им, уже после подавления восстания, карательный отряд
под начальством полковника Римана, получив приказ «арестованных не иметь
и действовать беспощадно», расстрелял 150 человек. В 1906 г. был убит
эсеркой 3. В. Коноплянниковой.
Митрофан (в миру Михаил, 1623—1703) — православный святой,
первый воронежский епископ. Причислен к лику святых в 1832 г.
Михайлов Александр Дмитриевич (1855—1884) — революционер,
народник. В 1875 г. поступил в Петербургский технологический институт,
в том же году был исключен за участие в студенческом движении. В 1876 г.
сыграл видную роль в организации «Земли и воли», был убежденным сто-
ронником централизованной общерусской организации, основанной на един-
стве, дисциплине, строгой конспирации. Весной 1877 г. поселился в Сара-
товской губернии, среди старообрядцев, надеясь найти в их среде «револю-
ционные социалистические идеалы», в 1879 г. участвовал в Липецком и
Воронежском съездах. После раскола «Земли и воли» стал членом Испол-
нительного Комитета «Народной воли» и был активнейшим деятелем орга-
низации. Устраивал подпольные типографии, заведовал финансами партии,
подготавливал террористические акты. Арестован в 1880 г., судился в фев-
рале 1882 г. по «процессу 20-ти». Был приговорен к смертной казни, заме-
ненной бессрочной каторгой. Умер в одиночной камере Алексеевского раве-
лина Петропавловской крепости.
Михайловский Николай Константинович (1842—1904) — публицист,
литературный критик, социолог. Один из главных теоретиков народничест-
ва, пользовался большой популярностью в демократических и революцион-
474
Краткий биографический словарь
ных кругах российского общества. С начала 1890-х гг. и до конца жизни —
соредактор журнала «Русское богатство», идейного выразителя влиятельного
либерального направления легального народничества, сочетавшего идеалы
аграрного социализма с либеральными требованиями конституционных
форм, гражданских свобод и прав личности. Один из основателей этико-
субъективной школы в русской социологии. В центре разрабатывавшейся им
историко-социологической концепции лежит идея личности, индивидуально-
сти, развитие которой является мерилом прогресса. Социализм определял
как «торжество личного начала при посредстве начала общинного». Одним
из первых в мировой социологии обратился к исследованию социально-пси-
хологических закономерностей взаимоотношений лидеров и масс (учение о
«героях» и «тс лис»). Выступая главным образом в легальной печати, сохра-
нял связь с революционным подпольем: с конца 1870-х гг. — с народоволь-
цами, участвуя в их печатном органе «Народная воля», затем с эсерами, ко-
торые считали его идеи основополагающими для своей партии.
Михина А. Н. — дочь армейского офицера, жена С. В. Зубатова.
Моисей (Моше) — сын Авраама из колена Леви, основатель еврейской
религии. Был воспитан при египетском дворе дочерью фараона, при горе
Хорив получил откровение бога Яхве и миссию освободить народ Израиля
из египетского рабства. Увел евреев к горе Синай, где даны были ему десять
заповедей и другие законы. После 40 лет странствования в пустыне завоевал
Заиорданье. Ему приписывается составление Пятикнижия.
Моик Джордж (1608—1670) — английский полководец, генерал-лейте-
нант при Кромвеле. Участвовал в двух англо-голландских войнах, подавлял
мятеж шотландских роялистов, в 1654 г. назначен Кромвелем губернатором
в Шотландии. В 1660 г. сыграл решающую роль в реставрации династии
Стюартов, провозгласив Карла II королем.
Моргари Одино (1865—1944) — итальянский социалист. Редактор газе-
ты «Аванти», сторонник «интегрального» социализма, накануне Первой
мировой войны был представителем Итальянской социалистической партии
(ИСП) в Международном бюро Социалистического интернационала, один
из инициаторов созыва Циммервальдской конференции. Приветствовал по-
беду большевиков в 1917 г., сторонник вхождения ИСП в Коминтерн.
Морозов Николай Александрович (1854—1946) — революционный и
общественный деятель, ученый, писатель, почетный член АН СССР по хи-
мическому и ф|изико-математичсскому отделению. В 1874 г. вошел в москов-
ский кружок чайковцев, участвовал в «хождении в народ». В 1878 г. всту-
пил в «Землю и волю». С 1879 г. член Исполнительного Комитета «Народ-
ной воли» и чл’ен редакционной коллегии газеты «Народная воля». В начале
1880 г. уехал 1а границу. При нелегальном возвращении в Россию в январе
1881 г. арестован на границе. По «процессу 20-ти» приговорен к бессрочной
каторге. До ноября 1905 г. отбывал одиночное заключение в Шлиссельбург-
ской крепости В этот период изучал химию, физику, астрономию, математи-
ку, историю, В дальнейшем посвятил себя научно-педагогической деятельно-
сти, главным образом в области химии и астрономии. В годы Первой мировой
войны ездил на фронт в качестве представителя Земского союза. Выступал
с популяризаторскими лекциями в Сибири и на Дальнем Востоке, препода-
вал на Высших курсах П. Ф. Лесгафта и в Психоневрологическом институте.
Краткий биографический словарь
475
С 1918 г. и до конца жизни директор Естественнонаучного института им. Лес-
гафта.
Морозов Сергей Владимирович (1888—1923) — революционер, эсер.
В партии социалистов-революционеров с 1904 г., неоднократно арестовы-
вался и приговаривался к каторжным работам. В мае 1918 г. избран в ЦК
ПСР, в 1919 г. арестован ВЧК. В 1922 г. включен в список эсеров, которым
было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности. По итогам про-
цесса 1922 г. приговорен к смертной казни. Протестуя против условий со-
держании политзаключенных, покончил самоубийством во Внутренней
тюрьме ГПУ.
Мука Алоиз (1886—1938) — чехословацкий коммунист. На IV конгрес-
се Коминтерна избран кандидатом в члены ИККИ, V конгрессом Комин-
терна избран членом ИККИ.
Муравьев Николай Валерианович (1850—1908) — государственный
деятель. С 1870 г. состоял на службе в органах юстиции. В 1881 г. выступал
прокурором в Особом присутствии Правительствующего Сената по делу
«О злодеянии 1 марта 1881 года, жертвою коего стал в Бозе почивший им-
ператор Александр II Николаевич». Вскоре после этого процесса Н. В. Му-
равьев возглавил столичную прокуратуру, а в 1884 г. назначается прокуро-
ром Московской судебной палаты. В июне 1891 г. становится обер-прокуро-
ром Сената, а в следующем году — государственным секретарем, в 1894 г.
утвержден в должности министра юстиции и генерал-прокурора, а в 1905 г.
направлен послом в Италию, где и скончался.
Муравьев Николай Константинович (1870—1936) — присяжный пове-
ренный, социалист. В 1896—1917 гг. выступал защитником на процессах
рабочих, крестьян, сектантов, политических партий. За участие в антиправи-
тельственном движении подвергался арестам и ссылкам. С 1918 по 1922 гг.
председатель Комитета политического Красного Креста. Выступал защитни-
ком эсеров на процессе 1922 г., вскоре был арестован и выслан.
Мухаиов Петр — революционер, народоволец.
Мышкии Ипполит Никитич (1848—1885) — революционер, народник.
Окончил школу кантонистов в Пскове (1860) и училище колонновожатых
(1864) в Петербурге. В 1864—1868 гг. в чине унтер-офицера служил тоно-
графом в Петербурге и правительственным стенографом в Москве. Оставив
военную службу, сдал экзамен на звание домашнего учителя, работал сте-
нографом, сотрудничал в периодической печати. В 1873 г. приобрел в Мо-
скве типографию, в которой в 1874 г. совместно с П. И Войноральским орга-
низовал печатание запрещенных народнических изданий. После разгрома
типографии скрылся за границу. Весной 1875 г. отправился в Сибирь, наме-
реваясь освободить Н. Г. Чернышевского. В Вилюйске после вооруженного
сопротивления арестован в июле 1875 г., отправлен в Петербург и заключен
в Петропавловскую крепость. Один из главных обвиняемых по «процессу
193-х». 15 ноября 1877 г. выступил на суде с яркой революционной речью.
Приговорен к 10 годам каторжных работ. Наказание отбывал в центральных
каторжных тюрьмах (Новобелгородской и Новоборисоглебской), в 1881 г.
отправлен в Восточную Сибирь. В начале 1882 г. приговорен дополнительно
к 15 годам каторжных работ за речь, произнесенную в Иркутской тюрьме
при прощании с умершим Л. А. Дмоховским. Бежал с Карийской каторги в
476
Краткий биографический словарь
апреле 1882 г., в мае арестован во Владивостоке, заключен в Шлиссельбург-
скую крепость. Расстрелян по приговору военного суда за протест против
тюремного режима.
Мякотин Венедикт Александрович (1867—1937) — общественный и по-
литический деятель, историк, публицист. В 1891 — 1900 гг. преподавал рус-
скую историю в различных учебных заведениях. Сотрудник и член редакции
журнала «Русское богатство». Член Совета «Союза освобождения» и коми-
тета по подготовке и проведению «банкетной кампании» осенью 1904 г.; ока-
зывал содействие партии социалистов-революционеров. Неоднократно под-
вергался арестам и ссылался. В начале 1905 г. участвовал в создании Союза
писателей и журналистов и Союза союзов. Один из организаторов и лидеров
народно-социалистической партии (1906) и Трудовой группы в I Государст-
венной думе. Во время Первой мировой войны — «оборонец». После Фев-
ральской революции 1917 г. председатель ЦК Трудовой народно-социали-
стической партии, сторонник коалиции либеральных и демократических сил,
единовластия Временного правительства и продолжения войны. После Октяб-
ря 1917 г. один из организаторов и лидеров антибольшевистского Союза воз-
рождения России. С конца 1918 г. находился на Юге России, в августе
1920 г. арестован советскими властями и в конце 1922 г. выслан из России
без права возвращения. С 1928 г. профессор Софийского университета.
Автор трудов по истории России, Украины и Польши.
Наполеон Бонапарт (1769—1821) — французский государственный дея-
тель и полководец. Человек огромной личной одаренности, исключительной
работоспособности, сильного, трезвого ума и непреклонной воли, беспощад-
ный в достижении цели. Начал службу в войсках в 1785 г. в чине младшего
лейтенанта артиллерии, выдвинулся в период Великой французской рево-
люции и при Директории, став бригадным генералом и главнокомандующим
армией. В ноябре 1799 г. совершил государственный переворот (18 брю-
мера), в результате которого стал первым консулом, фактически сосредо-
точившим в своих руках с течением времени всю полноту власти. В 1804 г.
провозглашен императором, установил диктаторский режим, провел ряд ре-
форм. Благодаря победоносным войнам значительно расширил территорию
империи, поставил в зависимость от Франции большинство государств За-
падной и Центральной Европы. Как полководец показал себя замечательным
мастером стратегии и маневренной тактики. Сражаясь против численно пре-
восходящего противника, стремился к разъединению его сил и к уничтоже-
нию их по частям. Его излюбленными принципами были: «численную сла-
бость возмещать быстротой движений» и «порознь идти, вместе сражаться».
С течением времени наполеоновские войны утратили свойственные им ранее
прогрессивные элементы и превратились в чисто захватнические. В этих
условиях никакие личные качества и усилия не могли принести победы.
Впервые это обнаружилось во время начавшейся в 1808 г. войны в Испании,
где против французских завоевателей поднялся народ. Это в полной мере и
с катастрофическими для наполеоновской империи последствиями подтвер-
дилось в походе 1812 г. в Россию. Поражение наполеоновских войск в войне
против России положило начало крушению его империи. Вступление в 1814 г.
войск антифранцузской коалиции в Париж вынудило его отречься от престо-
ла. Был сослан на о. Эльба. Вновь занял французский престол в марте
Краткий биографический словарь
477
1815 г., после поражения при Ватерлоо вторично отрекся от престола в июне
того же года. Последние годы жизни провел на о. Св. Елены пленником анг-
личан.
Некрасов Николай Алексеевич (1821—1877) — поэт, прозаик. С 1841 г.
начал сотрудничать в «Отечественных записках». Благодаря своему острому
критичному уму, поэтическому таланту, глубокому знанию жизни и предпри-
имчивости становится умелым организатором литературного дела. В 1847 —
1866 гг. был издателем и фактическим редактором журнала «Современник»,
сплотившим лучшие литературные силы своего времени. Журнал стал орга-
ном революционно-демократических сил. После закрытия журнала в 1868 г.
он приобрел право на издание «Отечественных записок», с которым были
связаны последние десять лет его жизни. В эти годы работал над поэмой
«Кому на Руси жить хорошо», написал поэмы о декабристах и их женах
(«Дедушка», «Русские женщины»). Кроме того, создал серию сатирических
произведений, вершиной которых стала поэма «Современники». Огромную
популярность получил как поэт, писавший о народе и для народа.
Нелидов Александр Иванович (1835—1910) — дипломат. С 1855 г. со-
стоял на службе по министерству иностранных дел, с 1879 г. посол в Дрез-
дене, с 1883 г. в Константинополе, с 1897 г. — в Риме.
Нечаев Сергей Геннадиевич (1847—1882) — участник русского револю-
ционного движения. В конце 1860-х гг. вместе с П. Н. Ткачевым участвовал
в студенческих волнениях. В «Программе революционных действий», со-
ставленной при его участии, конечной целью студенческого движения про-
возглашалась социальная революция, намечавшаяся на весну 1870 г., и изла-
гался план создания и деятельности тайной революционной организации.
В числе практических мер, в частности, предусматривалось составление
«Катехизиса революционера», который вскоре и был им написан. Иезуит-
ским лозунгом «цель оправдывает средства», положенным в основу «Кате-
хизиса», он руководствовался с первых шагов революционной деятельности.
В 1872 г. был арестован в Цюрихе и выдан русскому правительству как уго-
ловный преступник, в 1873 г. приговорен за убийство студента Иванова к
20 годам каторжных работ. Заключен в Алексеевский равелин Петропавлов-
ской крепости, где и умер. Обладая большим личным мужеством, фанати-
чески преданный революционному делу, действовал недопустимыми для
революционера методами и принес русскому революционному движению
большой вред Методы его действий («нечаевщина») были решительно осу-
ждены и отвергнуты большинством русских революционеров.
Никитин Иван Саввич (1824—1861) — поэт и беллетрист. Раннее твор-
чество (1849-1854) отмечено противоречивыми тенденциями: отдал дань
религиозно-клстическим настроениям, идиллически-созерцательным описа-
ниям природ I, но в некоторых его стихах звучали и социальные мотивы.
Было сильньи влияние А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева
и особенно А. В. Кольцова. Творческая зрелость относится к периоду обще-
ственного подъема середины —второй половины 1850-х гг.; большое значе-
ние для формирования его мировоззрения имела революционно-демократи-
ческая критика, в том числе статьи о нем Н. Г. Чернышевского и Н. А. Доб-
ролюбова. В его поэзии в качестве ведущей утвердилась тема народной жиз-
ни: стихотворения «Бурлак», «Жена ямщика», «Уличная встреча» и др.,
478	Краткий биографический словарь
поэма «Кулак» (1857). Беспросветная жизнь крестьян воссоздана в стихо-
творениях «Ночлег в деревне», «Пахарь», «Нищий» и др.; страдания город-
ской бедноты — в стихотворениях «Портной», «Мать и дочь». Протестом
против несправедливого общественного строя прозвучали стихотворения
«Староста», «Опять знакомые виденья», «Хозяин», поэма «Тарас» (1860).
Революционные мотивы характерны для таких популярных стихов, как
«Постыдно гибнет наше время!..», «Тяжкий крест несем мы, братья...»,
«Падет презренное тиранство». Прозаическое произведение «Дневник семи-
нариста» (1860) ставило важную для демократической литературы проблему
формирования нового человека. Ряд стихов, положенных на музыку, напри-
мер «Песня бобыля», «Ухарь-купец», стали популярными народными пес-
нями.
Николадзе Николай Яковлевич (1843—1928) — грузинский публицист,
общественный деятель и литературный критик. В начале 1860-х гг. за уча-
стие в студенческих волнениях был арестован и сидел в Петропавловской
крепости. Был знаком с Н. Г. Чернышевским. В 1864 г. уехал в Париж, где
сблизился с Герценом. За границей развернул широкую литературно-обще-
ственную деятельность: сотрудничал в герценовском журнале «Колокол» и
радикальном французском журнале «La nation lisse», выпускал совместно с
Л. И. Мечниковым журнал «Современность», а с М. К. Элпидиным — жур-
нал «Подпольное слово», издал книгу о Каракозове, защитил в Цюрихском
университете диссертацию на степень доктора права. По возвращении в Гру-
зию в 1869 г. стал во главе радикального общественно-литературного тече-
ния «Новая молодежь». С 1881 г. жил в Петербурге, сотрудничал в журнале
«Отечественные записки», в 1882 г. был посредником в переговорах «Свя-
щенной дружины» с народовольцами. В 1886 г. вернулся в Грузию, где
продолжил общественную и литературную деятельность. После революции
1917 г. был лидером грузинских национал-демократов и членом Учредитель-
ного собрания Грузии. Во время «советизации» Грузии (1921) находился в
эмиграции, но вскоре возвратился на родину, где стал призывать интелли-
генцию к тесному сотрудничеству с советской властью.
Николаев Петр Федорович (1844—1910) — революционер-народник,
публицист. Был членом кружка ишутинцев, в 1866 г. по каракозовскому
делу приговорен к восьми годам каторги, из них пять лет провел вместе с
Н. Г. Чернышевским на Александровском заводе в Забайкалье, потом нахо-
дился на поселении в Якутии. По возвращении с каторги, в середине
1880-х гг., вел в «Русской мысли» ежемесячное обозрение журналов. Вхо-
дил в состав редакции народнической газеты «Самоуправление», участвовал
в создании партии «Народного права», в начале XX в. вступил в партию со-
циалистов-революционеров.
Николай II (1868—1918) — последний российский император (1894 —
1917), старший сын императора Александра III. Его царствование совпало с
бурным промышленно-экономическим развитием страны. При нем Россия
потерпела поражение в русско-японской войне 1904 — 1905 гг., что явилось
одной из причин революции 1905—1907 гг., в ходе которой был принят Ма-
нифест 17 октября 1905 г., провозгласивший введение свобод, создание Го-
сударственной думы; начата столыпинская аграрная реформа. В 1907 г. Рос-
сия стала членом Антанты, в составе которой вступила в Первую мировую
Краткий биографический словарь
479
войну. В ходе Февральской революции 2 марта 1917 г. отрекся от престола.
Расстрелян вместе с семьей в Екатеринбурге. Канонизирован Русской Пра-
вославной церковью как страстотерпец.
Ницше Фридрих (1844—1900) — немецкий философ и поэт. В его твор-
честве н личной судьбе наиболее отчетливо запечатлен драматизм «переход-
ной эпохи» рубежа XIX —XX вв. С одной стороны, он прямой идейный на-
следник западной философской классики, с другой — первый декадент,
поэт-безумец, поэт-пророк, силой своего таланта всколыхнувший иррацио-
нальные пласты европейской культуры. Столкновение этих двух тенденций
во многом и обусловило многоплановость и противоречивость как самого
творчества, так и его последующего влияния. На протяжении жизни претер-
пел существенную эволюцию взглядов: от романтической эстетизации опыта
культуры через «переоценку всех ценностей» и критику «европейского ни-
гилизма» к всеобъемлющей концепции волюнтаризма и перспективизма.
Свести воедино свои наиболее значимые выводы Ницше попытался в книге
«Так говорил Заратустра» (1883—1893), где впервые выдвинул теорию
сверхчеловека и воли к власти. Впоследствии эта теория получила значи-
тельную политическую нагрузку, основанную главным образом на аберра-
ции реального образа ее автора, и нередко ассоциируется с термином «ниц-
шеанство», который трактуется как ничем не сдерживаемый активизм, тор-
жество иррациональной витальности, циничное пренебрежение к духовным
ценностям, аморализм, политический экстремизм.
Нобель Эммануил Людвигович (1859—1932) — нефтепромышленник,
руководитель Товарищества нефтяного производства братьев Нобель («Бра-
нобель»). Товарищество было основано в 1879 г. в Баку тремя братьями, та-
лантливыми шведскими изобретателями и предпринимателями, — Робертом,
Людвигом и Альфредом. Вскоре оно стало крупнейшей российской неф-
тепромышленной фирмой, которой руководил Людвиг Эммануилович Но-
бель, а с 1888 г. компанию возглавил его сын Эммануил. После Октябрьско-
го переворота 1917 г. он уехал в Швецию.
Новикова Ольга Алексеевна (1840—1925) — писательница, сестра А. и
Н. Киреевых. С конца 1870-х гг. проживала в Лондоне, где написала и изда-
ла ряд своих произведений. Сотрудничала в английских и русских периоди-
ческих изданиях, где помещала статьи об англо-русских отношениях.
Новицкий В. Д. (1860—1917) — жандармский генерал, начальник Ки-
евского губернского жандармского управления.
Ноткии Яков (7—1889) — революционер, народоволец.
Оболенский Иван Михайлович (1853—1910) — князь, государственный
деятель. В 1897 г. назначен херсонским, а в 1902 г. — харьковским губерна-
тором. Весной 1902 г. усмирял крестьянские волнения в Харьковской и Пол-
тавской губерниях, подвергая беспощадным экзекуциям целые селения. По
постановлению Боевой организации партии социалистов-революционеров на
его жизнь было совершено покушение Ф. Качурой. После убийства фин-
ляндского генерал-губернатора Бобрикова в 1904 г. занял его место и про-
должал усмирять край методами своего предшественника.
Огарев Николай Платонович (1813—1877) — революционер, публи-
цист, поэт. С 1830 г. учился в Московском университете. В 1834 г. был аре-
стован за организацию вместе с Герценом революционного кружка, в апреле
480
Краткий биографический словарь
1835 г. сослан в Пензенскую губернию. В 1841 — 1846 гг. находился за гра-
ницей, слушал курс лекций по философии и естественным наукам в Берлин-
ском университете, посещал медицинскую школу в Париже. В 1856 г. эмиг-
рировал в Великобританию, где совместно с Герценом возглавил Вольную
русскую типографию и издавал «Колокол», на страницах которого выдвигал
социально-экономическую программу уничтожения крепостного права, вы-
ступал за создание на основе общинного строя народного демократического
государства, федеративной республики самоуправляющихся общин, разви-
вал идею крестьянской революции как организованного, сознательного, ру-
ководимого действия. В начале 1860-х гг. участвовал в подготовке и созда-
нии общества «Земля и воля». С переводом Вольной русской типографии в
1865 г. в Женеву переселился в Швейцарию, участвовал в пропагандистско-
агитационной кампании М. А. Бакунина и С. Г. Нечаева. Романтическая
лирика первых пятнадцати лет его творчества пронизана поисками истины,
справедливости, свободы, стремлением постичь законы мира. В годы эмигра-
ции поэзия стала для него частью революционной борьбы. В литературно-
критических работах он обосновывал идею общественного назначения по-
эзии.
Ожигов Н. А. — революционер-народоволец. В 1884 г. принимал уча-
стие в организации рабочих кружков в Луганске, выполнял ряд ответствен-
ных поручений Распорядительной комиссии «Народной воли». После ареста
Г. А. Лопатина осенью 1884 г. был разгромлен и луганский кружок народо-
вольцев, его руководитель заключен в Петропавловскую крепость, но вскоре
из-за отсутствия улик освобожден. Вновь был арестован в апреле 1887 г. и
в административном порядке сослан в Восточную Сибирь.
Олар Франсуа Виктор Альфонс (1849—1928) — французский историк,
специалист в области истории Великой французской революции. В 1886 г.,
после создания в Сорбонне кафедры истории Революции, возглавил се и за-
нимал до ноября 1922 г. Первый секретарь бюро общества истории Француз-
ской революции. В 1901 г. опубликовал свой главный труд «Политическая
история Французской! революции», основанный на изучении огромного ко-
личества архивных материалов.
Ошанина Мария Николаевна (урожд. Оловенникова, 1853—1898) —
революционерка, народница. В 1874 — 1875 гг. входила в кружок П. Г. Заич-
невского. В 1877 — 1878 гг. участвовала в организации народнических посе-
лений на Нижнем Дону и в Воронежской губернии. В 1878 г. вошла в орга-
низацию «Земля и воля». Участвовала в Липецком и Воронежском съездах
организации. Член Исполнительного Комитета «Народной воли». С начала
1880 г. в Москве возглавляла вместе с П. А. Теллаловым московскую наро-
довольческую группу. В 1882 г. эмигрировала в Париж, где жила под име-
нем М. Н. Полонской, представляя Исполнительный Комитет за границей.
В 1890-х гг. участвовала в организации «Группы старых народовольцев».
Павлов В. П. (7-1906) — государственный деятель, генерал. В 1905 —
1906 гг. был главным военным прокурором, сторонник смертных приговоров
для революционеров. В июне 1906 г. выступил на заседании Государствен-
ной думы с ответной речью на требование Думы об отмене смертной казни.
Речь вызвала бурю негодований в стране. В декабре 1906 г. убит эсеровски-
ми боевиками в Петербурге.
Краткий биографический словарь
481
Павловский Исаак Яковлевич (1853—1924) — журналист, драматург,
переводчик. Был членом таганрогского революционного кружка, привлекал-
ся к суду по «процессу 193-х», в 1878 г. эмигрировал. Со второй половины
1880-х гг. парижский корреспондент газеты «Новое время», в 1888 г. воз-
вратился в Россию. Автор воспоминаний об И. С. Тургеневе и ряда других
литературных работ.
Палеолог Зоя (Софья, 7—1503) — великая княгиня, вторая супруга ве-
ликого князя Ивана III. Была дочерью Фомы, родного брата последнего ви-
зантийского императора Константина. Династический брак с племянницей
последнего византийского императора имел важное влияние на форму Мос-
ковского государства и на всю внешнюю обстановку власти. Он ускорил
процесс «собирания Руси», внеся в Москву традиции империи. Софья со-
действовала тому, что Иван III окружил себя пышностью, завел этикет при
дворе и принял герб византийской империи — двуглавого орла.
Панаев Валериан Александрович (1824—1899) — один из представи-
телей известного дворянского рода Панаевых, экономист, инженер путей сооб-
щения, публицист, двоюродный брат писателя И. И. Панаева. По окончании
курсов инженеров путей сообщения с 1844 по 1854 гг. состоял на службе при
Николаевской железной дороге, затем изучал эксплуатацию и организацию
подвижного состава железной дороги за границей, в 1860 — 1863 гг. руково-
дил строительством Грушевско-Донской железной дороги, а с 1866 г. —
Курске-Киевской. Был членом Вольноэкомического, географического и тех-
нического ученых обществ, автор более 10 научных работ, а также замеча-
тельных «Воспоминаний», в которых отобразил литературную жизнь России
от конца 1830-х гг. до последних десятилетий XIX в. Был близко знаком с
В. Г. Белинским, А. И. Герценом, Д. В. Григоровичем, Н. А. Некрасовым,
И. С. Тургеневым и многими театральными деятелями. С либеральных по-
зиций выступал за решение крестьянского вопроса, его «Проект освобожде-
ния помещичьих крестьян в России» Герцен опубликовал в пятом выпуске
сборника «Голоса из России» за 1858 г., а в 1881 г. основные публицисти-
ческие работы были изданы отдельной книгой под названием «Общинное
землевладение и крестьянский вопрос». Выйдя в отставку, продолжал зани-
маться общественной деятельностью, построил дом на Адмиралтейской набе-
режной в Петербурге, где вскоре разместился зимний театр, известный как
Панаевский.
Пенлеве Поль (1863—1933) — французский государственный и поли-
тический деятель, выдающийся ученый-математик. Политическую карьеру
начал с выступления в защиту А. Дрейфуса. С 1910 г. депутат парламента,
неоднократно занимал министерские посты: просвещения, финансов, авиа-
ции, военного ведомства. В 1917 и в 1925 гг. премьер-министр. В 1924 —
1925 гг. председатель Палаты депутатов. Будучи лидером партии республи-
канцев-социалистов, способствовал приходу к власти левого блока в 1924 г.
Член французской Академии наук с 1900 г., его математические работы
относятся к теории дифференциальных уравнений.
Перовская Софья Львовна (1853—1881) — революционерка, народни-
ца. В 1871 — 1872 гг. была в числе организаторов кружка чайковцев. В Пе-
тербурге содержала конспиративные квартиры, вела пропаганду среди рабо-
чих. В январе 1874 г. арестована и заключена в Петропавловскую крепость.
31 Заказ № 2146
482
Краткий биографический словарь
По «процессу 193-х» была оправдана. Летом 1878 г. вступила в «Землю и
волю», вскоре арестована и в административном порядке выслана в Олонец-
кую губернию, по пути в ссылку бежала, перешла на нелегальное положе-
ние. С осени 1879 г. член Исполнительного Комитета, а затем Распоряди-
тельной комиссии «Народной воли». Занималась организационными делами
партии, вела пропаганду среди студентов, военных, рабочих, участвовала в
организации «Рабочей газеты», поддерживала связи с политзаключенными
петербургских тюрем. Участвовала в подготовке покушений на Алексан-
дра И: под Москвой (ноябрь 1879), в Одессе (весна 1880), в Петербурге
(1 марта 1881). Была ближайшим другом, а затем женой А. И. Желябова.
Арестована 10 марта 1881 г., по процессу первомартовцев приговорена к по-
вешению.
Петруикевич Иван Ильич (1843—1928) — политический деятель. С кон-
ца 1870-х гг. участник земского движения в Черниговской, затем Тверской
губернии, за что неоднократно подвергался административной высылке.
Организатор и председатель «Союза освобождения» (1904), один из основа-
телей конституционно-демократической партии, председатель ее ЦК (1909 —
1915), редактор газеты «Речь». В 1904 — 1906 гг. участник городских и зем-
ских съездов (примыкал к их левому крылу). Депутат I Государственной ду-
мы, за подписание Выборгского воззвания подвергался тюремному заклю-
чению. В 1917 г. уехал в Крым, был участником совещаний кадетских ли-
деров, посвященных обсуждению плана совместных действий с представите-
лями российских промышленников и вопросу о создании крымского прави-
тельства. С 1919 г. в эмиграции, где занимался в основном литературной
деятельностью.
Петцольд Йозеф (1862—1929) — немецкий философ-эмпириокритик.
Считал внешний мир совокупностью чувственных образов, которые для раз-
личных субъектов различны. Сводил гносеологию к психологии, а под субъ-
ектом познания понимал изолированного, вырванного из социальных связей
индивида.
Пешехоиов Алексей Васильевич (1867—1933) — общественный и поли-
тический деятель, статистик, публицист. В 1890-х гг. либеральный народ-
ник, работал в области земской статистики нескольких губерний, издал ряд
статистических работ. Сотрудник и член редакции журнала «Русское богат-
ство»; сотрудничал также в журнале «Освобождение» и в газетах эсеров
«Революционная Россия» и «Сын отечества». В 1906 г. один из основателей
и лидеров.партии народных социалистов (энесов), после слияния которой с
трудовиками (июнь 1917) входил в ЦК Трудовой народно-социалистической
партии; был издателем ее газеты «Народное слово». После Февральской
революции 1917 г. член Исполкома Петроградского совета рабочих и солдат-
ских депутатов, член Совета Главного земельного комитета. С мая по август
1917 г. министр продовольствия Временного правительства, затем товарищ
председатель Предпарламента. После Октября 1917 г. активно выступал
против режима большевиков. В 1922 г. выслан за границу, жил в Риге, Пра-
ге, Берлине. Неоднократно обращался к Советскому правительству с прось-
бой разрешить вернуться в Россию. С 1927 г. работал консультантом в торг-
предстве СССР в Прибалтике.
Пик Соломой (7—1889) — революционер, народоволец.
Краткий биографический словарь
483
Пилсудский Юзеф (1867—1935) — польский политический и государст-
венный деятель. Учился на медицинском факультете Харьковского универ-
ситета, из которого был исключен в 1885 г. за участие в студенческих волне-
ниях, в 1887 г. по обвинению в организации покушения на Александра III
осужден на ссылку в Сибирь, где находился до 1892 г. После ссылки примк-
нул к Польской социалистической партии (ППС), возглавляя ее национали-
стическое крыло. Рассчитывая на восстановление независимости Польши в
результате военной победы Австро-Венгрии и Германии над Россией, уста-
новил связь с австро-венгерским генштабом, при поддержке которого орга-
низовал разведывательную работу и создал в Галиции диверсионно-террори-
стическую организацию «Стрелец». Во время Первой мировой войны коман-
довал польским легионом, сражавшимся на стороне Австро-Венгрии. Когда
центральные державы заняли территорию Королевства Польского, перешел
в оппозицию к германским и австрийским властям. Завершающий этап Пер-
вой мировой войны провел в немецкой тюрьме. Вернувшись осенью 1918 г.
в Варшаву, был назначен «временным начальником» государства и главно-
командующим вооруженных сил Польши. В 1919 г. первый учредительный
парламент утвердил Пилсудского главой государства. В мае 1926 г. совер-
шил военный переворот, установил в Польше «санационный» режим и был
вплоть до своей смерти фактическим диктатором Польши.
Писарев Дмитрий Иванович (1840—1868) — публицист, литературный
критик, просветитель-материалист, родоначальник русского нигилизма.
Окончив гимназию в Петербурге, в 1856—1861 гг. учился на историко-фи-
лологическом факультете Петербургского университета. Еще студентом стал
сотрудничать в журнале «Рассвет», затем полностью посвятил себя журна-
листике. За статью, содержащую призыв к свержению самодержавия, был
арестован и более четырех лет содержался в Петропавловской крепости, где
и были написаны лучшие его работы, опубликованные в «Русском слове».
Освобожденный по амнистии, продолжил работу в журналах «Дело», «Оте-
чественные записки». Мечтая об «общечеловеческой солидарности», считал
необходимым развитие мыслящей личности, свободной от религиозной веры.
Не возлагая надежд на крестьянскую общину, видел будущее России в инду-
стриальном развитии. В своем творчестве, несмотря на противоречия, пре-
увеличения и ошибки, был высоко ценим радикально настроенной моло-
дежью за искреннее стремление уничтожить в России рабский дух, зависи-
мость личности.
Писемский Алексей Феофилактович (1821—1881) — писатель. Высту-
пил в печати в конце 1840-х гг. Известность пришла после опубликования
А. Н. Островским в журнале «Москвитянин» его повести «Тюфяк» (1850).
Затем появились повести из жизни дворянско-чиновничьей провинции, рас-
сказы из крестьянской жизни. В дворянской среде он нс видел людей, спо-
собных сопротивляться влиянию ее бесчеловечной морали, цельные харак-
теры писатель находил только в народе. В романе «Тысяча душ» (1858) —
самом значительном своем произведении — создал обширную картину рус-
ской жизни предрсформенной поры, в частности «деловых» отношений
между людьми. В 1857 —1863 гг. редактировал журнал «Библиотека для
чтения», на страницах которого в серии фельетонов, а затем в романе «Взба-
ламученное море» (1863) выступил с резкими нападками на революционное
484
Краткий биографический словарь
движение. В конце 1860-х гг. его антинигилистические позиции несколько
смягчились: подлинные революционеры — нравственно благородные люди,
хотя и являются наивными одиночками.
Плеве Вячеслав Константинович (1846—1904) — государственный дея-
тель. В 1867 г. окончил Петербургский университет. Служил в судебном
ведомстве прокурором, в 1881 — 1884 гг. директор Департамента полиции,
в 1884 — 1894 гг. сенатор н товарищ министра внутренних дел, с 1894 г. го-
сударственный секретарь и главноуправляющий кодификационной частью
при Государственном совете. В 1899— 1902 гг. статс-секретарь по делам
Финляндии, с апреля 1902 г. назначен министром внутренних дел и шефом
жандармов. Проводил крайне реакционную политику, широко применял ре-
прессии. В июле 1904 г. убит эсером Е. С. Созоновым.
Плеханов Георгий Валентинович (1856—1918) — видный деятель со-
циал-демократического движения, профессиональный революционер. В ре-
волюционном движении с 1875 г. До начала 1880-х гг. по своим взглядам
был народником-бакунистом, обновление России связывал с надеждой на
крестьянскую революцию и общину как основу будущего социалистического
общества. Один из руководителей народнических организаций «Земля и во-
ля» и «Черный передел». В начале 1880 г. покинул Россию, проведя в эмиг-
рации 37 лет. Разочаровавшись в народнической доктрине, перешел на по-
зиции марксизма. В 1883 г. возглавил группу «Освобождение труда» —
первую российскую марксистскую организацию, просуществовавшую 20 лет.
Принимал самое активное участие в создании Российской социал-демокра-
тической рабочей партии. После I] съезда РСДРП один из лидеров меньше-
визма. Резко критикуя большевиков за бланкизм, сектантство и революци-
онный максимализм, выступал за восстановление единства РСДРП. В годы
Первой мировой войны оборонец, один из руководителей группы «Единст-
во». После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию, поддержи-
вал Временное правительство, призывал к национальному примирению и
единению всех патриотических сил. К Октябрьскому перевороту 1917 г.
отнесся резко отрицательно, считая социалистическую революцию в России
преждевременной. Умер после тяжелой болезни.
Победоносцев Константин Петрович (1827—1907) — государственный
деятель, ученый-правовед. Преподавал законоведение и право наследникам
престола (будущие императоры Александр III и Николай II). В 1880—1905 гг.
обер-прокурор Синода. Один из инициаторов политики контрреформ. Играл
значительную роль в определении правительственной политики в области
просвещения, в национальном вопросе и др.
Подбельский Палий Павлович (1859—1889) - революционер-народо-
волец. После ареста в 1881 г. был сослан в Сибирь. В 1889 i. погиб при по-
давлении «Якутского протеста».
Покотилов Алексей Дмитриевич (1879—1904) революционер, эсер,
член БО ПСР. Участвовал в подготовке покушения на В. К. Плеве, погиб
при случайном взрыве бомбы в Северной гостинице.
Покровский Георгий Константинович (1880—?) — революционер,
юрист, экономист, публицист. Был членом партии социалистов-революцио-
неров, депутатом 11 Государственной думы. В 1917 - 1922 гг. член Исполко-
ма Всероссийского совета крестьянских депутатов, член Учредительного соб-
Краткий биографический словарь
485
рания, сотрудничал в ряде журналов и газет, занимался преподавательской
деятельностью. С начала 1920-х гг. член Центрального Бюро ПСР. Аресто-
ван в июне 1922 г., приговорен к 10 годам тюремного заключения, с 1928 г.
находился в ссылке в Саратове.
Поляков Самуил Соломонович (1837—1888) — предприниматель,
строитель и владелец ряда железных дорог, основатель многих банков.
Поляковы (братья Самуил Соломонович, Лазарь Соломонович, Яков
Соломонович) — российские предприниматели, банкиры, участники желез-
нодорожного строительства, получившие потомственное дворянство.
Потапов Яков Семенович (1859—1919) — тверской крестьянин-отход-
ник, участник революционного движения 1870-х гг. Находясь в Петербурге
на заработках, сблизился с членами организации «Земля и воля». 6 декабря
1876 г. у Казанского собора в Петербурге состоялась организованная земле-
вольцами первая российская политическая демонстрация, в ходе которой он
впервые в России поднял красное знамя как символ борьбы за освобождение
трудящихся. При разгоне демонстрации был арестован, после предваритель-
ного заключения как несовершеннолетний приговорен к ссылке в Спасо-Ка-
менский Белавинский монастырь Вологодской губернии, в 1879 г. заточен в
Соловецкий монастырь, откуда пытался бежать, был пойман и осужден к ка-
торжным работам и пожизненному поселению в Сибири. С 1897 г. проживал
в Якутске, где и умер.
Потресов Александр Николаевич (1869—-1934) — социал-демократ,
один из лидеров меньшевизма. С начала 1890-х гг. участвовал в марксист-
ских кружках. В 1896 г. входил в петербургский «Союз борьбы за освобож-
дение рабочего класса», был арестован, в 1898 г. сослан в Вятскую губер-
нию. Участвовал в создании «Искры», был членом ее редакции. На II съезде
РСДРП (1903) примкнул к меньшевикам, с тех пор оставался виднейшим
сотрудником и руководителем меньшевистских изданий. После Октябрьско-
го переворота 1917 г. эмигрировал за границу, сотрудничал в газете А. Ф. Ке-
ренского «Дни».
Прессансе Франсис, де (1853—1914) — французский политический и
общественный деятель. С 1903 по 1914 гг. возглавлял Лигу защиты прав
человека и гражданина. Активно выступал в защиту А. Дрейфуса, за мир и
европейскую безопасность, против угрозы мировой войны.
Прибылева-Корба Анна Павловна (1849—1939) — революционерка,
народница. В революционном движении с 1879 г. С 1880 г. член Исполни-
тельного Комитета «Народной воли» и народовольческого военного центра.
Организатор студенческих кружков, участница покушений на Александра II.
Летом 1882 г. была арестована в Петербурге, в 1883 г. по «процессу 17-ти»
приговорена к 20 годам каторги, которую отбывала в Карийских рудниках.
С 1892 г. на поселении. В 1905 г. амнистирована, жила в Москве. В 1909 г.
вновь арестована и выслана в Минусинск. С 1921 г. член Общества бывших
политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Протагор (вторая половина V в. до н. з.) — древнегреческий мысли-
тель, принадлежавший к группе софистов. Общей чертой учений софистов
был релятивизм, нашедший классическое выражение в положении Прота-
гора «человек — мера всех вещей».
486
Краткий биографический словарь
Пругавин Виктор Степанович (1858—1896) — экономист, земский ста-
тистик, либеральный народник. Известен исследованиями состояния кус-
тарных промыслов и сельской общины. В развитии артелей кустарей, созда-
ваемых на началах «общности и солидарности интересов», видел средство
предотвратить проникновение капиталистических отношений в крестьянские
промыслы.
Пятаков Георгий (Юрий) Леонидович (1890—1937) - советский госу-
дарственный деятель. В революционном движении с 1904 г. В Октябре
1917 г. являлся председателем Совета рабочих депутатов и руководи гелем
Киевского ВРК, а летом 1918 г. стал секретарем ЦК КП(б)У. В 1921 —
1927 гг. возглавлял Центральное правление промышленности Донбасса, за-
меститель председателя Госплана РСФСР и ВСНХ. В 1927 г. за принадлеж-
ность к «троцкистско-зигювьевскому блоку» исключен из партии, но в 1928 г.
восстановлен в ВКП(б). С 1931 г. заместитель наркома тяжелой промыш-
ленности, где работал до ареста в 1936 г. По обвинению в принадлежности
к так называемому «Параллельному антисоветскому троцкистскому центру»
расстрелян, реабилитирован в 1988 г.
Рабинович Роза (Розалия) Исааковна — революционерка, эсерка.
Была членом Боевой организации ПСР, арестована в Нижнем Новгороде в
1907 г. и приговорена к каторжным работам, отбывала каторгу в Виленской,
а затем в Мальцевской тюрьмах. После Февральской революции 1917 г.
вернулась в Европейскую Россию.
Радек (Собельсон) Карл Бернгардович (1885—1939) — советский
партийный и государственный деятель. С 1902 г. член Польской социали-
стической партии (ППС), с 1903 г. член РСДРП, с 1904 г. член партии «Со-
циал-демократия Королевства Польского и Литвы», входившей в РСДРП.
С 1908 г. деятель левого крыла Германской социал-демократической партии.
В Первую мировую войну занимал интернационалистские позиции, участник
Циммервальдской (1915) и Киитальскоп (1916) международных конферен-
ций. После Февральской революции 1917 г. член Заграничного представи-
тельства РСДРП в Стокгольме, налаживал связи с социал-демократами-ин-
тернационалистами ряда стран, помогал возвращению политэмигрантов в
Россию. С ноября 1917 г. заведующий отделом Центральной Европы Нарко-
миндела и отдела внешних сношений ВЦИК. С декабря 1917 г. член совет-
ской делегации па переговорах о мире с Германией в Брест-Литовеке. Был
против заключения мира на германских условиях. Один из лидеров «левых
коммунистов». В ноябре 1918 г., после начала германской революции, неле-
гально выезжал в Германию как член советской делегации па съезд Советов,
участвовал в организации 1 съезда компартии Германии. В декабре 1919 г.
возвратился в Советскую Россию, находился на партийной работе. Член де-
легации Коминтерна на конференции грех Интернационалов в Берлине
(1922), где подписал вместе с Н. И. Бухариным обязательство не приго-
варивать к расстрелу подсудимых эсеров на предстоящем процессе. Участие
во внутрипартийной борьбе па стороне Л. Д. Троцкого закончилось крахом
его карьеры. В 1927 г. исключен из партии гг приговорен к трем годам ссыл-
ки. В 1930 г. восстановлен в партии, в сентябре 1936 г. вновь арестован и в
январе 1937 г. осужден на десять лет лишения свободы. Убит в тюрьме уго-
ловниками. В июле 1988 г. реабилитирован.
Краткий биографический словарь
487
Ракитников Николай Иванович (1864—1938) — один из крупных дея-
телей партии социалистов-революционеров. В революционном движении с
начала 1880-х гг., неоднократно арестовывался и ссылался. С 1897 г. член
группы эсеров, которая в конце 1901 г. выполняла функции ЦК партии.
Принимал участие в разработке партийной программы ПСР, представил и
защищал собственный проект. С 1903 г. вел партийную работу на Юге Рос-
сии и на Кавказе, а с 1905 г. активно занимался работой среди учащейся мо-
лодежи и крестьянства Поволжья. В партии снискал себе известность и авто-
ритет как «массовик», специалист по аграрно-крестьянскому вопросу и
талантливый публицист. В годы Первой мировой войны занимал интерна-
ционалистские позиции, которые активно отстаивал в эмигрантской прессе.
После Февральской революции 1917 г. организовал Саратовский комитет
ПСР. Являлся членом ЦК, членом редакции газеты «Дело народа» и това-
рищем министра земледелия в коалиционном составе Временного правитель-
ства. К Октябрьскому перевороту 1917 г. отнесся резко отрицательно, вы-
ступал за создание коалиционного социалистического правительства и счи-
тал недопустимым применение против большевиков террора. В январе
1919 г. обратился с призывом прекратить вооруженную борьбу с большеви-
ками и сосредоточиться на военных действиях против Колчака. В конце
1919 г. переехал в Саратов, где работал в губернском статистическом бюро,
фактически отойдя от активной политической деятельности. С 1922 г. жил в
Москве, был членом народовольческого кружка при московском отделении
Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. В начале 1937 г. арестован
и приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей, в апреле 1938 г.
приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1989 г.
Раков Дмитрий Федорович (1881—1941) — революционер, эсер. При-
нимал активное участие в первой русской революции, был арестован, сослан
в Вологодскую губернию. С 1907 г. в эмиграции, в 1910 г. вернулся в Рос-
сию, был членом московской городской организации ПСР. Делегат III и
IV съездов партии, член ЦК, депутат Учредительного собрания, входил в со-
став Комуча. В 1919 г. эмигрировал, в начале 1920 г. по заданию Загранич-
ной делегации ПСР направлен в Москву для организации подпольной рабо-
ты, в июне 1920 г. арестован органами ВЧК. В 1922 г. включен в список
эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности,
по итогам процесса 1922 г. приговорен к десяти годам тюремного заключе-
ния, с 1925 г. находился в ссылке и лагерях, в сентябре 1941 г. расстрелян.
Раковский Христиан Георгиевич (Станчев Крыстю, 1873—1941) — со-
ветский политический и государственный деятель. По национальности бол-
гарин, вел революционную работу в Болгарии, Румынии и России. После
Октябрьского переворота 1917 г. вступил в РСДРП(б), в 1919— 1923 гг.
председатель СНК и нарком иностранных дел Украины, член ЦК КП(б)У.
Один из основателей Коминтерна. Принимал участие во внутрипартийной
борьбе на стороне оппозиции, подвергался исключению из партии и ссылке.
В 1938 г. осужден на 20 лет заключения, а в сентябре 1941 г. был расстре-
лян.
Раик Артюр (1834—1908) — французский политический деятель, со-
трудник Гамбетты. Член Парижской коммуны 1871 г., был заочно пригово-
488
Краткий биографический словарь
реи к смертной казни, в 1879 г. амнистирован. В 1881 —1885 гг. депутат
парламента, в 1891 - 1900 it. сенатор.
Раппопорт Шарль (1865—1941) — французский социалист, коммунист.
Родился в России, в 1887 г. эмигрировал во Францию, входил в созданный
X. О. Житловским Союз социалистов-революционеров, затем член партии
социалистов-революционеров. Журналист п писатель, автор ряда работ
(«Социальная философия Лаврова», «Материализм и идеализм у Канта»
и др.). Написал биографию Жореса. В 1920 г. вступил во Французскую
коммунистическую партию и вскоре был выбран в состав ее ЦК.
Ратаев Леонид Александрович (1857—1917) — служащий Департамен-
та полиции. С 1882 г. чиновник особых поручений, ведал розыскным делом
с 1898 г., создал Особый отдел Департамента полиции н руководил им до
1902 г. В 1902 — 1905 гг. заведующий заграничной агентурой Департамента
полиции. После отставки в 1905 г. проживал в Париже под фамилией Рих-
тер, получая пенсию от Департамента полиции и поддерживая постоянно с
ним связь.
Ратнер Евгения Моисеевна (1886—1931) — видный деятель партии со-
циалистов-революционеров. Член ПСР с 1903 г., входила в Московский
отдел Боевой организации партии, участвовала в декабрьском вооруженном
восстании в Москве. Неоднократно подвергалась арестам. После Февраль-
ской революции 1917 г. принимала участие в деятельности Московского ко-
митета ПСР. На IV съезде партии избрана в ЦК, в 1918 г. была оставлена
для нелегальной работы в Москве, возглавляла Московское бюро ЦК.
В 1919 г. арестована, но вскоре освобождена. Вновь арестована в феврале
1921 г., содержалась в Бутырской тюрьме, в августе 1922 г. приговорена к
высшей мере наказания, которая в 1924 г. была заменена на 5 лет тюремною
заключения. По окончании срока заключения сослана в Самарканд, где
умерла от рака.
Ратнер Марк Борисович (1871—1916) — революционер, публицист и
общественный деятель. Автор работ о марксизме применительно к условиям
России, по аграрному вопросу, рабочему законодательству. Важное место в
его публицистике занимал национальный, в том числе еврейский, вопрос, до-
казывал, что осуществление нравственного закона в национальном вопросе
возможно лишь при национальной автономии. Применительно к еврейскому
вопросу исходил из мысли о предстоящем социально-политическом и куль-
турном (на народном еврейском языке) возрождении еврейского народа и
кристаллизации будущей еврейской жизни в формах экстерриториальной
персональной автономии. В то же время возлагал надежды на создание из
эмиграционного еврейства где-нибудь па сплошной территории самостоя-
тельного общественного образования, которое сконцентрирует и консолиди-
рует силы хотя бы частицы еврейской нации и, в качестве еврейского центра,
будет оказывать воздействие на все стороны разрозненного еврейского суще-
ствования и голусе, преобразованном на принципах автономности.
Рачковский Петр Иванович (1853—1911) — один из руководителей по-
литического сыска в России. В 1885—1902 гг. заведовал заграничной аген-
турой Департамента полиции в Париже и Женеве, организовывал слежку за
революционерами-эмигрантами, нападения на их типографии. В 1905 —
Краткий биографический словарь
489
1906 гг. был вице-директором и заведующим политической частью Департа-
мента полиции.
Ремяииикова Любовь Александровна (1867—?) — революционерка-
эсерка. Была арестована в 1903 г. и судилась Петербургским военно-окруж-
ным судом в феврале 1904 г. вместе с Г. А. Гершуни, приговорена к каторж-
ным работам.
Реннер Карл (1870—1950) — австрийский государственный и политиче-
ский деятель; один из лидеров австрийской социал-демократии и идеологов
австромарксизма. С 1907 г. депутат парламента от социал-демократической
партии, в которой возглавлял ее правое, реформистское крыло. В начале
XX в. вместе с другими австромарксистами выдвинул теорию «культурно-
национальной автономии». В 1918—1920 гг. государственный канцлер Авст-
рийской республики, в 1931 —1933 гг. председатель парламента. Отрицая
существование австрийской нации, поддерживал идею аншлюса. В 1938 г.
публично одобрил захват Австрии и Судетской области Чехословакии фаши-
стской Германией. С декабря 1945 г. президент Австрийской республики,
активно выступал как сторонник «демократического социализма».
Реиодель Пьер (1871—1935) — один из лидеров Французской социали-
стической партии. В 1906 -1915 гг. редактор, в 1915—1918 гг. директор га-
зеты «Юманите» — центрального партийного органа. В 1914—1919, 1924 —
1935 гг. депутат парламента. В годы Первой мировой войны поддерживал
лозунг «Война до победного конца». В 1919— 1920 гг. противодействовал при-
соединению Социалистической партии (СФИО) к Коминтерну. В 1933 г.
исключен из СФИО вместе с другими лидерами «неосоциалистов», стал
одним из создателей Социалистической партии Франции — Союза Жана
Жореса.
Риль Алоиз (1844—1924) — немецкий философ-неокантианец. Реши-
тельный противник метафизики как отжившего типа мышления, стремился
к созданию научной философии. Положительной задачей философии считал
исследование источников познания, приведение в известность его условий,
определение его границ, вообще объяснение научного познания. Считал, что
наряду с теоретической философией, как общим учением о науке, существу-
ет практическая философия, как учение о выработке человеческих идеалов.
Последняя выступает за рамки науки в строгом смысле; исходя из данных
науки и человеческого благоразумия, она действует не доказательствами,
а возбуждением веры в то лучшее, которое человек должен осуществить и
которое она формулирует.
Ришелье Армаи Жаи дю Плесси (1585—1642) — французский государ-
ственный деятель, кардинал. В 1642 г. возглавил королевский совет, став
фактическим правителем Франции. Стремясь к укреплению абсолютизма,
лишил гугенотов ряда прав, но сохранил свободу вероисповедания. Усилил
контроль над губернаторами провинций и сильно ограничил права провин-
циальных штатов, парламентов, счетных палат, передав управление интен-
дантам провинций. Для укрепления абсолютизма и расширения внешней по-
литики усилил налоговый гнет и жестоко подавлял вызванные им народные
движения. Во внешней политике главной задачей считал борьбу с Габсбурга-
ми. В 1635 г. вовлек Францию в Тридцатилетнюю войну 1618—1648 гг. По-
бедам Франции способствовали создание военного флота и реорганизация
490
Краткий биографический словарь
армии. В области экономики проводил политику меркантилизма. Способст-
вовал развитию французского классицизма в области литературы и искусст-
ва. Основал Французскую академию.
Робеспьер Максимилиан Мари Изидор, де (1758—1794) — один из
ведущих деятелей Великой французской революции. В 1793 — 1794 гг. фак-
тически возглавлял правительство республики, являясь идеологом и руково-
дителем революционной диктатуры. Однако утопические идеалы Робеспьера
не встретили поддержки в обществе, а его диктаторские устремления на-
строили против него подавляющее большинство депутатов Конвента. 27 июля
1794 г. был арестован и день спустя казнен.
Розенбаум Мендель (1872—?) — революционер, социалист-революцио-
нер. С 1897 г. член Союза социалистов-революционеров за границей, редак-
тор журнала «Русский рабочий», в 1902 г. вступил в партию социалистов-
революционеров, член ее Боевой организации. Неоднократно арестовывался
на русской границе с транспортами революционной литературы.
Розенфельд Курт (1877—1943) — один из деятелей германской социал-
демократии, адвокат, член рейхстага.
Роллан Ромен (1866—1944) — французский писатель, общественный
деятель, ученый-музыковед, лауреат Нобелевской премии. С 1897 г. профес-
сор (курс истории музыки) Нормальной школы, в 1902— 1912 гг. — Сорбон-
ны, но заданию которой организовал и возглавил музыкальную секцию
Школы высших социальных наук. Автор ряда исследований по истории му-
зыки. В конце 1890-х гг. начал работу над циклом драм о Великой француз-
ской революции. Очерк о Л. Бетховене (1903) открыл серию биографий ве-
ликих людей — творцов искусства. Мировую славу ему принес роман-эпо-
пея «Жан-Кристоф» (1904 — 1912). В годы Первой мировой войны выступал
в печати как страстный антивоенный публицист. Приветствовал Февраль-
скую революции 1917 г. в России, но отвергал диктатуру пролетариата и
революционные методы борьбы. В поисках ненасильственных форм общест-
венного действия обратился к опыту индийского народа и его религиозно-
нравственным учениям. Вместе с тем он продолжал внимательно следить за
ходом развития СССР, дружески переписывался с М. Горьким, выступал
против антисоветских кампаний. Постепенно, не без трудностей и колеба-
ний, осуществлялся его перелом во взглядах, выразившийся в ряде статей
1930-х гг. Вместе с А. Барбюсом участвовал в подготовке конгрессов против
войны и фашизма, стал одним из идейных вдохновителей международного
антифашистского фронта. В 1935 г. побывал в СССР по приглашению
М. Горького. В годы Второй мировой войны находился в Везде, в зоне окку-
пации. Занимался литературной работой, рассматривая свой литературный
труд как форму сопротивления оккупантам.
Романов Владимир Александрович (1847—1909) — великий князь, ге-
нерал от инфантерии, генерал-адъютант, член Государственного совета, се-
натор, третий сын императора Александра П. В 1884 — 1905 гг. был главно-
командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. 9 янва-
ря 1905 г. отдал приказ о применении оружия против мирной манифестации
рабочих, что послужило началом первой русской революции 1905— 1907 гг.
Романов Сергей Александрович (1857—1905) — великий князь, четвер-
тый сын императора Александра II. С 1891 г. московский генсрал-губсрна-
Краткий биографический словарь
491
тор, одновременно с 1896 г. командующий войсками Московского военного
округа. Мрачными эпизодами его правления стали Ходынская трагедия,
массовые аресты революционеров, гонения на легальные общественные орга-
низации и печать, высылка евреев из Москвы и т. п. Убит эсером И. П. Ка-
ляевым в Кремле 4 февраля 1905 г.
Роии (Бекс) Жозеф Анри (1856—1940) — французский писатель. До
1909 г. выступал в печати совместно со своим младшим братом, затем от-
дельно под псевдонимом Рони Старший. Примыкал к натуралистической
школе Э. Золя, сохранив и после ее распада верность традициям социальной
нравоописательной прозы. В его произведениях («Нелл Горн из Армии спа-
сения», «Жертва», «Под гнетом», «Шквалы» и др.) поставлены острые со-
циальные вопросы и отражены противоречия французской действительности
конца XIX —начала XX вв. Сочувствие жертвам социальной несправедливо-
сти и нравственная привлекательность революционеров уживаются в его
книгах с реформистской концепцией мирного совершенствования общества.
Особой популярностью пользовались романы, посвященные жизни перво-
бытных людей («Хищник-гигант», «Борьба за огонь» и др.), написанные с
учетом данных науки и проникнутые идеями гуманизма.
Рошфор Виктор Анри (1831—1913) — французский публицист и поли-
тический деятель. В 1868 г. начал издавать журнал «Лантерн» («La Lan-
terne»). Приобрел большую популярность острой критикой бонапартистско-
го режима. Приговоренный в августе 1868 г. к тюремному заключению,
укрылся в Брюсселе, где продолжал выпускать свой журнал, переправляя
его во Францию. В 1869 г. вернулся в Париж, был избран в Законодатель-
ный корпус, основал республиканскую газету «Марсейез» («La Marseil-
laise»). С февраля по май 1871 г. издавал газету «Мо д’ордр» («Le Mot d’or-
dre») радикально-республиканского направления. В период Парижской
коммуны 1871 г. осуждал версальцев, но в то же время выступал против
революционной политики коммунаров. После падения Коммуны был аресто-
ван, в 1873 г. сослан в Новую Каледонию, откуда бежал в Великобританию,
затем обосновался в Женеве. За границей возобновил издание «Лантерн».
После амнистии вернулся в 1880 г. во Францию. Основал газету «Энтранси-
жан» («L’Intransigeant»), популярную в левых кругах. С конца 1880-х гг.
примкнул к оппозиционно-шовинистическому буланжистскому движению,
а в дальнейшем — к откровенно реакционным силам.
Рубакин Николай Александрович (1862—1946) — книговед, библио-
граф и писатель. Со студенческих лет участвовал в революционном движе-
нии, подвергался арестам и ссылкам. В 1896 г. его выслали из столицы в Ря-
зань, а в 1901 г. — в Крым, где он познакомился с Е. К. Брешко-Брешков-
ской и вскоре вступил в партию социалистов-революционеров. Увлекающий-
ся, полный воодушевления, он со всей своей редкой работоспособностью
обратился к политике. Впрочем, как и вся его деятельность, она носила
исключительно литературный характер: революционные брошюры («Долой
полицию!», «Правда о бедствиях простого народа», «Куда идут русские де-
нежки» и десятки других), написанные простым и всем понятным языком,
в годы первой русской революции были широко известны по всей России.
В 1907 г. эмигрировал в Швейцарию, где прожил до конца своей жизни.
В связи с разоблачением провокаторской деятельности Евно Азефа в 1909 г.
К)2	Краткий биографический словарь
вышел из партии эсеров и полностью сосредоточился на издательско-библио-
течной деятельности, которой он ие прекращал заниматься с 1880-х гг. Пло-
дотворно разрабатывал проблемы пропаганды книги и руководства чтением
в связи с изучением психологии основных типов читателей, в результате чего
создал теорию библиопсихологии, внес значительный вклад в теорию и
практику самообразования, а также в библиотековедение, много сделал для
проведения в народную массу и в публику хорошего и серьезного чтения.
Собрал две большие библиотеки (около 200 тыс. томов), которые передал в
дар своему народу. Автор многочисленных книг, брошюр, статей, очерков,
рецензий.
Рубинок О. Г. — революционер, народоволец. Член московского наро-
довольческого кружка.
Русанов Николай Сергеевич (1859—1939) — народоволец, публицист,
видный деятель партии социалистов-революционеров. В революционном
движении с 1877 г. С марта 1882 г. в эмиграции, весной 1892 г. встречался
в Лондоне с Ф. Энгельсом. С середины 1890-х гг. включился в идейную
борьбу, развернувшуюся между русскими марксистами и народниками, по-
лучил предложение сотрудничать в журнале «Русское богатство», возглав-
лявшемся Н. К. Михайловским. В 1901 г. основал журнал «Вестник рус-
ской революции», ставший теоретическим органом ПСР. В Россию вернулся
в ноябре 1905 г., участвовал в работе 1 и II съездов ПСР, был редактором
эсеровских журналов и газет. После поражения революции 1905— 1907 гг.
остался в России, легализовался. Работал в «Русском богатстве», являясь
единственным эсером среди его редакторов. После Февральской революции
1917 г. выступал с левоцентристских позиций. Один из представителей пар-
тии эсеров в Исполкоме Петроградского совета, член редакции газеты «Дело
народа», участник III съезда ПСР, на котором был избран членом ЦК.
К Октябрьскому перевороту отнесся отрицательно, участник IV съезда ПСР,
вновь избравшего его членом ЦК. После разгона Учредительного собрания
перешел па нелегальное положение, в апреле 1918 г. выехал в Стокгольм,
где стал одним из членов Заграничной делегации ЦК ПСР. В 1919— 1920 гг.
принимал участие в международных социалистических конференциях и кон-
грессах, выступал за разрыв со II Интернационалом. В 1923 г. Заграничная
делегация предоставила ему «бессрочный отпуск» для литературной работы.
До 1926 г., когда в Заграничной делегации произошел конфликт, а затем и
раскол, участия в эмигрантской партийной жизни почти не принимал. В кон-
фликте, разгоревшемся в Заграничной делегации, поддержал В. М. Черно-
ва, присоединившись к Заграничному союзу партии эсеров. Активно сотруд-
ничал с журналом «Революционная Россия». Был близким другом
В. М. Чернова.
Рутенберг Петр (Пинхас) Моисеевич (1879—1942) — революционер-
эсер, инженер. Работая на Путнловском заводе, познакомился с Г. Гапопом
и вместе с ним 9 января 1905 г. возглавил мирное шествие к Зимнему двор-
цу. После «Кровавого воскресенья» переправил Ганова за границу и ввел его
в среду эсеров. Но когда Гайон вернулся в Россию и стало известно о его
связях с полицией, с помощью рабочих повесил предателя, после чего эмиг-
рировал в Италию, где занялся изучением гидротехники. Во время Первой
мировой войны посетил Америку и участвовал в создании Американского
Краткий биографический словарь
493
Еврейского Конгресса. После Февральской революции 1917 г. возвратился
в Россию и стал заместителем городского главы Петрограда. Во время штур-
ма Зимнего был в числе последних защитников резиденции Временного
правительства. В ноябре 1917 г. арестован и вместе с «министрами-капита-
листами» заключен в Петропавловскую крепость. В марте 1918 г. был осво-
божден и уехал в Москву, затем в Киев, а оттуда в Одессу. В 1919 г. вместе
с белоэмигрантами перебирается в Стамбул, затем в Париж, а оттуда в Па-
лестину. По его инициативе и при деятельном участии в 1923 г. была создана
Палестинская электрическая компания. Тогда же появилась первая электро-
станция, и электричество пришло в Тель-Авив и другие города. В 1929 г. на-
значается главой Национального совета, а 1930 г. руководит строительством
электростанции в Нахараиме. С началом Второй мировой войны вновь ста-
новится главой Национального совета и пытается предпринять меры для спа-
сения немецких евреев. Однако здоровье его ухудшается, и он умирает в
Иерусалиме.
Саакян Сако — один из лидеров закавказских эсеров, экономист. С но-
ября 1917 по июль 1918 гг. был председателем Бакинского совета. С начала
1920-х гг. в эмиграции.
Савинков Борис Викторович (1879—1925) — видный деятель партии
эсеров. Был заместителем главы Боевой организации ПСР, участвовал в
организации ряда террористических актов. Истолковав заключение судебно-
следственной комиссии ЦК по делу Азефа как клевету на Боевую организа-
цию, отошел от активной политической деятельности. В 1917 г. военный
комиссар Временного правительства, товарищ военного министра, управ-
ляющий делами военного министерства, военный губернатор Петрограда, со-
действовал организации корниловского мятежа. С началом мятежа был осво-
божден от всех занимаемых им постов, в октябре исключен из партии эсеров.
Активный организатор антибольшевистской борьбы, организатор мятежей в
Ярославле, Муроме и Рыбинске, глава военной миссии сначала Директории,
затем правительства А. В. Колчака в Париже. Арестован ОГПУ в Минске в
августе 1924 г. О его смерти существует несколько версий. Согласно офици-
альному сообщению, он покончил жизнь самоубийством, выбросившись из
окна кабинета следователя.
Садуль Жак (1881—1956) — французский социалист. В 1917 г. был ко-
мандирован в Россию в качестве члена французской военной миссии. Под
влиянием большевизма стал сторонником коммунистических идей, вступил
во французскую секцию РКП(б) и добровольцем в Красную Армию. Участ-
ник I и II конгрессов Коминтерна. В 1924 г. вернулся во Францию.
Салова (Лобойко) Неонила Михайловна (I860—после 1934) — рево-
люционерка, народница. С 1880 г. член «Народной воли», принимала уча-
стие в деятельности среди рабочих, затем входила в центральную группу по
сношениям с учащеюся молодежью. В 1882 г. была послана за границу
В. Н. Фигнер в связи с предложениями царского правительства Исполни-
тельному Комитету вступить в переговоры. Принимала участие в парижском
народовольческом съезде 1884 г., в Петербург вернулась в качестве одного
из трех членов Распорядительной комиссии. В октябре 1884 г. была аресто-
вана, заключена в тюрьму, а 1887 г. была приговорена к смертной казни, за-
494
Краткий биографический словарь
мененной 20-летней каторгой в Сибири. С 1892 г. на поселении, в 1898 г.
переехала в Читу, где прожинала до конца жизни.
Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (1826—1889) - писатель, пуб-
лицист. Творчество Салтыкова-Щедрина, проникнутое духом освободитель-
ных идей, демократизма и борьбы с самодержавно-крепостническим строем,
имело важное значение для русского общества, способствовало воспитанию
политического сознания и гражданского протеста.
Саул — основатель Израильско-Иудейского царства (конец XI в. до и. э.),
родом из колена Вениамина. Выдвинулся впервые как полководец во время
войны с племенами аммонитян, был избран царем на народном собрании
израильского племенного союза и помазан па царство пророком Самуилом.
Под его руководством израильские племена освободились от господства фи-
листимлян.
Светлицкий Константин Николаевич — генерал-майор, российский го-
сударственный деятель. С 1874 г. служил в Иркутске, где заведовал дипло-
матической перепиской при Главном управлении Восточной Сибири, в 1878 г.
был назначен начальником штаба войск Забайкальской области, с октября
1885 по февраль 1889 гг. занимал должность генерал-губернатора Якутской
области, затем был иркутским и красноярским губернатором.
Сеай Габриэль (1852—1922) - французский философ. Был профес-
сором в ряде учебных заведений, с 1886 г. работал в Сорбонне, сотрудничал
в журнале «Revue pliilosopbiquo. Автор ряда работ ио истории философии.
Активно участвовал в общественно-политической жизни: во время дела
Дрейфуса активно выступал в его защиту, был одним из основателей Лиги
прав человека, способствовал учреждению народных университетов.
Севастьянова Александра Антоновна (1883—1907) — революционерка,
эсерка. Одна из активных членов Северного союза социалистов-революцио-
неров, в 1901 г. была арестована и выслана па шесть лет в Восточную Си-
бирь, откуда в 1904 г. бежала за границу. С 1905 г. входила в состав Боевого
комитета ЦК ПСР. е 1906 г. член Боевой организации, работала в мастер-
ской по изготовлению взрывчатых веществ и бомб в Териоках, входила в со-
став Центрального летучего боевого отряда. В ноябре 1907 г. при соверше-
нии неудачного покушения на жизнь московского генерал-губернатора Гер-
шельмана была арестована и по приговору военно-окружного суда повешена.
Селюк Мария Фроловна (1872—?) — революционерка, одна из основа-
телей партии социалистов-революционеров. Была активным работником Се-
верного союза социалистов-революционеров, после его разгрома в сентябре
1901 г. выехала за границу, член ЦК партии эсеров. После первой русской
революции жила за границей, член транспортного бюро ЦК.
Семенов Григорий Иванович (1891—1937) — участник анархистского
движения, член партии социалистов-революционеров, сотрудник военной
разведки РККА. В революционном движении с 1904 г., до 1912 г. в рядах
анархистов, затем вступил в ПСР. Во время Февральской революции 1917 г.
один из организаторов Совета солдатских депутатов 12-й армии, в июне -
октябре 1917 г. делегат съездов Советов и Демократического совещания.
После Октябрьского переворота 1917 г. руководил Петроградской военной
организацией ПСР и входил в Военную комиссию при ЦК партии. В сен-
тябре 1918 г. арестован, перешел на службу в военную разведку РККА, со-
Краткий биографический словарь
495
трудничал с советскими спецслужбами. В 1922 г. включен в список эсеров,
которым было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности, одна
из центральных фигур на процессе 1922 г., давал признательные показания,
по итогам процесса 1922 г. амнистирован. Впоследствии находился на хозяй-
ственной работе, был советником Военной комиссии ЦК КПК, занимался
разведывательной работой в Маньчжурии и Испании. В феврале 1937 г.
арестован по обвинению в участии в антисоветской организации и в октябре
того же года расстрелян. Реабилитирован в 1961 г.
Сеньобос Шарль (1854—1942) — французский историк. С 1890 г. пре-
подавал в Сорбонне. Посвятив первые свои работы древней и средневековой
истории, в дальнейшем занимался преимущественно новой историей. В его
трудах, написанных с позиций позитивизма, насыщенных конкретно-истори-
ческим материалом, освещается главным образом политическая история.
Ему принадлежат также работы в области методики исторического исследо-
вания.
Сергий (в миру Страгородскнй Иван Николаевич, 1867—1944) — пат-
риарх Московский и всея Руси. С 1917 г. митрополит Нижегородский,
с 1925 г. заместитель патриаршего местоблюстителя Петра (Полянского),
с 1934 г. митрополит Московский и Коломенский, одновременно с 1937 г.
местоблюститель патриаршего престола. В сентябре 1943 г. Собором еписко-
пов Русской Православной церкви избран патриархом.
Серебряков Эспер Александрович (1854—1921) — морской офицер,
российский революционер. С 1880 г. член военной организации «Народной
воли». С 1883 г. в эмиграции, сотрудничал в «Вестнике „Народной воли"»,
в издательстве Фонда вольной русской прессы. В 1899—1902 гг. издавал
журнал «Накануне», член Аграрно-социалистической лиги. Был близок к
эсерам, но в партию нс входил. В 1905 г. переехал в Финляндию, а спустя
три года - в Петербург, где сотрудничал в журнале «Вестник знания», мно-
го времени отдавал переводам с английского и французского языков. После
Февральской революции 1917 г. примыкал к правому крылу партии эсеров,
участвовал в редактировании газеты «Народ». После Октябрьского перево-
рота 1917 г. порывает с партией эсеров, сосредоточивается на научной и ли-
тературной деятельности: работал научным сотрудником в Историко-рево-
люционном архиве, участвовал в создании выставки, посвященной истории
«Народной воли», писал воспоминания о П. Л. Лаврове.
Сипягин Дмитрий Сергеевич (1853—1902) — государственный деятель.
В 1888 г. занимал пост курляндского губернатора, а в 1891 — 1893 гг. — мо-
сковского. В 1893 г. товарищ министра государственных имуществ, с 1894 г.
товарищ министра внутренних дел, а с 1900 г. министр внутренних дел. Про-
водил карательные меры против рабочего и крестьянского движений. Смер-
тельно ранен эсером С. В. Балмашевым.
Скалднн (Еленев) Федор Павлович (1827—1902) — общественный и
государственный деятель, публицист. В 1859—1861 гг. секретарь Редакци-
онных комиссий по подготовке крестьянской реформы 1861 г. В 1868 —
1896 гг. член Совета по делам печати, одновременно с 1890 г. член Совета
министерства внутренних дел. В печати выступал с 1860-х гг. Под псевдони-
мом Скалдин опубликовал в «Отечественных записках» свое основное про-
изведение — «В захолустье и в столице», в котором с позиций либерализма
496
Краткий биографический словарь
защищал интересы крестьян и критиковал пережитки крепостничества,
тормозившие экономическое развитие России. Книга привлекла внимание
К. Маркса, Ф. Энгельса, А. И. Герцена, Н. Л. Огарева и др. В. И. Ленни
использовал материал книги в статье «От какого наследства мы отказываем-
ся?» для иллюстрации теоретических положений о просветительстве.
В 1870-е гг. эволюционировал к черносотенной реакции.
Слетов Степан Николаевич (1876—1915) -- один из видных деятелей
партии социалистов-революционеров, шурин В. М. Чернова ио первой его
жене, А. Н. Слетовой. Одни из сторонников массовой работы в деревне,
противник террора как главного направления партийной деятельности, остро
конфликтовал с Е. Ф. Азефом. После разоблачения последнего с целью реа-
билитации чести партии решительно выступил за возобновление террора и
даже вступил в Боевую организацию ПСР. В годы Первой мировой войны
последовательный «оборонец», ушел добровольцем во французскую армию,
погиб па фронте. Первый историограф партии эсеров, автор «Очерков по
истории партии с.-р.» (1912).
Слетова Анастасия Николаевна (1873—1938) — революционерка,
активный деятель партии социалистов-революционеров, первая жена
В. М. Чернова. Вместе с ним эмигрировала в 1899 г. за границу, Вернулась
в Россию в 1905 г., после развода с В. И. Черновым осталась с двумя детьми
в Петербурге. Член Учредительного собрания от Тамбовского избирательно-
го округа. В 1930-е гг. работала научным сотрудником первого разряда Го-
сударственного института научной педагогики, ассистентом Финансовой ака-
демии и преподавала русский язык в техникуме кооперации. В 1937 г. вме-
сте с дочерью, Марией Викторовной, была репрессирована, содержалась во
Владимировском централе, приговорена к высшей мере наказания, расстре-
ляна.
Созонов Егор Сергеевич (1879—1910) — революционер, эсер. За уча-
стие в студенческом движении исключен в апреле 1901 г. из Московского
университета и выслан из Москвы. В Уфе примкнул к «Уральскому союзу
социал-демократов п социалистов-революционеров». В марте 1902 г. аресто-
ван, в июле 1903 г. выслан в Восточную Сибирь, но дороге в ссылку бежал
за границу. 15 июля 1904 г. в Петербурге по поручению Боевой организации
эсеров убил министра внутренних дел В. К. Плеве. Взрывом бомбы был тя-
жело райей. Приговорен к бессрочным каторжным работам, которые отбы-
вал на Нерчинской каторге. Протестуя против телесного наказания политза-
ключенных, принял яд.
Соколов Михаил Иванович (1881 — 1906) - революционер, эсер. В ре-
волюционном движении с начала 1900-х гг. После ареста в 1904 г. бежал за
границу, где стал инициатором создания группы «Аграрных террористов».
Один из руководителей Московского вооруженного восстания в 1905 г.,
член Боевой организации эсеров, в мае 1906 г. возглавил Боевую организа-
цию эсеров-максималистов, организатор всех ее акций в Петербурге. Ини-
циатор созыва Первой конференции Союза максималистов. В ноябре 1906 i
был арестован и в декабре тою же года казнен по приговору военно-полевого
суда.
Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900) — российский религиоз-
ный философ, поэт, публицист. Сын историка С. М. Соловьева. Предпри-
Краткий биографический словарь
497
нял наиболее значительную в истории российской философии попытку объ-
единить в «великом синтезе» христианский платонизм, немецкую классиче-
скую философию (главным образом, Шеллинга) и научный эмпиризм.
Соловьев стоит у истоков «нового религиозного сознания» начала XX в.: бо-
гоискательства и религиозной философии Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова,
С. Н. и Е. Н. Трубецких, П. А. Флоренского, С. Л. Франка и др.
Соломонов Мориц Лазаревич — революционер, народоволец. Будучи
студентом Петровской академии, состоял в московском народовольческом
кружке.
Сорокин Питирим Александрович (1889—1968) — один из деятелей
правого крыла партии социалистов-революционеров, русско-американский
социолог. В партию эсеров вступил в 1905 г., был несколько раз арестован,
вел активную публицистическую деятельность. В марте —апреле 1917 г.
один из редакторов газеты «Дело народа», участвовал в создании газеты
«Воля народа», которая стала органом правого крыла ПСР, был секретарем
А. Ф. Керенского, член Учредительного собрания. Октябрьский переворот
1917 г. резко осудил, активно выступал против большевиков. В конце
1918 г. вышел из ПСР и заявил о провале эсеровской политики. С 1919 г.
профессор Петроградского университета. В 1922 г. выслан из страны,
с 1923 г. проживал в США. В 1930— 1964 гг. профессор Гарвардского уни-
верситета, где организовал и возглавлял факультет социологии. Один из
крупнейших социологов XX в.
Соскис Давид Владимирович (1866—1943) — революционер, помощник
присяжного поверенного, социал-демократ, затем член партии социалистов-
революционеров.
Спенсер Герберт (1820—1903) — английский философ и социолог-пози-
тивист. В своих работах систематически проводил аналогию между биоло-
гическим и социальным организмом. Считал, что общество не может и не
должно поглощать отдельную личность. Вслед за Контом положил в основу
социологии идею эволюции, сущность которой видел в переходе от гомоген-
ности к гетерогенности, возрастающей связности и специфической опреде-
ленности на основе растущей дифференциации. Эволюционно-исторический
подход в изучении общества соединял со структурно-функциональным и сис-
темным. Многие его идеи были заимствованы современной западной социо-
логией.
Спиноза Бенедикт (Барух, 1632—1677) — нидерландский философ,
пантеист и атеист. Стремился к созданию целостной картины природы; цен-
тральным пунктом его онтологии является тождество Бога и природы, кото-
рую понимал как единую, вечную и бесконечную субстанцию, исключающую
существование какого-либо другого начала; выступал как один из наиболее
радикальных представителей детерминизма и противников телеологии. По
своей идейно-политической позиции был сторонником республиканского
правления и противником монархии, выводил закономерности общества из
особенностей неизменной человеческой природы и считал возможным гармо-
ническое сочетание частных эгоистических интересов граждан с интересами
всего обшсства. Оказал огромное влияние на европейское вольномыслие
XVII-XVIII вв.
32 Закат № 2146
198
Краткий биографический словарь
Спиридонова Мария Александровна (1884—1941) - революционерка,
одни из лидеров партии левых эсеров. В 1906 г. по решению тамбовской
организации эсеров смертельно ранила Г. И. Лужеиовского, возглавлявшего
черносотенную организацию и карательные экспедиции в Тамбовской гу-
бернии в период революции 1905- 1907 гг., военным судом приговорена к
смертной казни, замененной бессрочной каторгой. В Петроград возвратилась
после Февральской революции 1917 г., один из организаторов партии левых
эсеров, член ее ЦК. После Октября 1917 г. член ВЦИК и его Президиума,
участница Всероссийских съездов советов, член Учредительного собрания.
Была активным участником левоэсеровского мятежа 1918 г. в Москве, после
его подавления арестована, приговорена к одному году заключения, в день
приговора амнистирована ВЦИК. В начале 1920-х гг. отошла от активной
политической деятельности, тем не менее несколько раз арестовывалась,
с начала 1930-х гг. жила в Уфе. В 1937 г. была приговорена к 25 годам
тюремного заключения. В сентябре 1941 г. по приговору Верховного суда
СССР была расстреляна.
Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1878—1953) - полити-
ческий и государственный деятель. Участник социал-демократического дви-
жения с 1898 г. После 1903 г. примкнул к большевикам. В 1917 -1922 гг.
член Политбюро ЦК РСДРП(б), Реввоенсовета Республики, Военно-рево-
люционного центра, нарком по делам национальностей, нарком государст-
венного контроля, Рабоче-крестьянской инспекции. В 1922 1953 it. гене-
ральный секретарь ЦК партии. В 1920-х гг. в ходе борьбы за лидерство в
партии и государстве, используя партийный аппарат и политические интри-
ги, возглавил партию и установил в стране тоталитарный режим. Проводил
форсированную индустриализацию страны п насильственную коллективиза-
цию. В конце 1920 - 1930-х гг. уничтожил реальных и предполагаемых со-
перников, инициатор массового террора. В конце 1930-х гг. проводил поли-
тику сближения с гитлеровской Германией С 1941 г. председатель Совнар-
кома (с 1946 г. Совета Министров) СССР. В период Великой Отечественной
войны 1941 - 1945 гг. председатель Государственного Комитета Обороны,
парком обороны, Верховный главнокомандующий. В 1946 1947 гг. ми-
нистр Вооруженных Сил СССР.
Стефанович Яков Васильевич (1854—1915) — революционер, народ-
пик. В революционном движении с 1873 г., был членом киевского отделения
кружка чайковцев, ходил «в парод». Арестован в сентябре 1877 г., но в мае
1878 г. бежал за границу. Вернулся в Россию в 1879 г., вступил в народ-
ническую организацию «Земля и воля», а после ее раскола стал одним из
лидеров «Черного передела». В январе 1880 г. эмигрировал. Вновь вернулся
в Россию в ноябре 1881 г., примкнул к «Народной воле» и стал членом ее
Исполнительного Комитета. Вторично арестован в феврале 1882 г., по «про-
цессу 17-ти» осужден па 8 лет каторги. С 1890 г. находился на поселении в
Якутии. В 1905 г. поселился в Черниговской губернии, с этого времени
активной политической деятельностью не занимался.
Столыпин Петр Аркадиевич (1862—1911) — государственный деятель.
Службу начал в 1884 г. в министерстве внутренних дел, затем был губерна-
тором Гродненской и Саратовской губерний. С 1906 г. министр внутренних
дел и председатель Совета министров. Инициатор применения военно-поле-
Краткий биографический словарь
499
вых судов для борьбы с революционным движением. В 1907— 1911 гг. про-
водил аграрную реформу, оказавшуюся малоэффективной. Смертельно ра-
нен стрелявшим в него в киевском театре эсером Д. Г. Богровым.
Стрельников Василий Степанович (1838—1882) — военный прокурор,
генерал-майор. Был командирован в Одессу для производства дознаний по
делам о государственных преступлениях на юге России. Убит Н. Желвако-
вым 18 марта 1882 г.
Стрита (Лапидус В.) — революционер. Был членом партии эсеров, в го-
ды первой русской революции примкнул к анархистам.
Струве Петр Бернгардович (1870—1944) — экономист, философ, со-
циолог, историк, общественно-политический деятель, В 1890-е гг. один из
виднейших представителей русского марксизма, написал манифест I съезда
РСДРП, редактировал марксистские журналы «Новое слово», «Жизнь» и
«Начало». В 1901 г. эмигрировал, порвал с марксизмом и перешел на пози-
ции либерализма. Издавал журнал «Освобождение», был одним из органи-
заторов «Союза освобождения» и партии кадетов, входил в состав ее ЦК.
Избирался депутатом II Государственной думы. Сыграл заметную роль в
становлении философского идеализма в России начала XX в. Он был одним
из организаторов и авторов сборников «Проблемы идеализма» (1902), «Ве-
хи» (1909), «Из глубины» (1918). После Февральской революции служил
директором экономического департамента МИД. Октябрьский переворот
1917 г. встретил враждебно, активно включился в антибольшевистскую
борьбу: был одним из организаторов Добровольческой армии, членом прави-
тельства П. Н. Врангеля. С 1921 г. в эмиграции, редактировал ряд газет,
читал курс социологии в университетах Белграда и Субботицы, работал над
произведениями по русской истории, истории экономической мысли, фило-
софии. После ареста в 1941 г. немецкими оккупационными властями в Бел-
граде и трехмесячного тюремного заключения уехал в Париж, где продол-
жал научно-исследовательскую работу.
Судейкнн Георгий Порфирьевич (1850—1883) — один из руководите-
лей политического сыска в России, жандармский подполковник, организа-
тор политической провокации, так называемой «дегаевщины». С начала
1870-х гг. служил в Киевском губернском жандармском управлении, в 1879 г.
раскрыл киевскую организацию «Народной воли». С начала 1881 г. заве-
дующий агентурой Петербургского охранного отделения; с 1882 г. инспектор
секретной полиции. Вовлек на путь предательства С. П. Дегаева. Намере-
вался в сотрудничестве с Дегаевым организовать убийство министра внут-
ренних дел Д. А. Толстого и великого князя Владимира Александровича и,
напугав этим правительство, получить пост министра внутренних дел, а за-
тем ликвидировать остатки революционной организации. Но эти планы были
открыты признавшимся в предательстве Дегаевым, при содействии которого
он был убит народовольцами в Петербурге.
Суровцев Дмитрий Яковлевич (1853—1925) — революционер, народо-
волец. В 1876 г. был арестован за революционную пропаганду, сослан в
Холмогоры Архангельской губернии, откуда осенью 1878 г. бежал и пере-
шел на нелегальное положение. Возглавлял московскую типографию «На-
родной воли», затем был наборщиком народовольческой типографии в Одес-
се, где и был арестован в декабре 1882 г. По делу «14-ти» приговорен к пят-
500	Краткий биографический словарь
надцати годам каторжных работ, до 1896 г. находился в заключении в
Шлиссельбургской крепости, затем был сослан в Якутию. После возвраще-
ния в Центральную Россию от активной политической деятельности прак-
тически отошел. Последние годы жизни прожил в Тотьме Вологодской гу-
бернии.
Сухомлин Василий Васильевич (1885—1963) — видный деятель партии
социалистов-революционеров, публицист. В революционном движении с
1900-х гг. В 1907 г. был арестован и сослан в Тобольскую губернию, откуда
бежал за границу. После Февральской революции 1917 г. возвратился в Рос-
сию, работал в газете «Дело народа», член Учредительного собрания.
К Октябрьскому перевороту 1917 г. относился отрицательно, участник
IV съезда ПСР, где был избран в члены ЦК, е февраля по март 1918 г.
редактор газеты «Дело парода». В марте 1918 г. покинул Россию, один из
организаторов Заграничной делегации ПСР, активно сотрудничал в «Воле
России», во французской, итальянской и бельгийской социалистической
прессе, участник ряда международных социалистических конференций,
а с 1923 г. представитель ПСР в Исполкоме Социалистического рабочего
интернационала. Один из ближайших соратников В. М. Чернова (которому
доводился родственником полиции О. Е. Черновой-Колбасиной), но в 1926 г.
между ними произошел разрыв - Чернов обвинил его в переходе в лагерь
правоэсеровекой эмиграции. В 1930-е гг. у пего растут просоветские настрое-
ния. В 1941 г. эмигрировал в США, где сотрудничал в прокоммунистиче-
ских газетах. В 1945 г. вернулся во Францию, в 1947 г. принял советское
подданство, а в 1954 г. возвратился в СССР, где занимался публицисти-
ческой и литературной деятельностью.
Сухомлинов Владимир Александрович (1848—1926) - военный дея-
тель, генерал от кавалерии. Участвовал в русско-турецкой войне 1877 -
1878 гг., командовал кавалерийским полком и дивизией. С 1905 г. киевский,
волынский и подольский генерал-губернатор. С декабря 1908 г. начальник
Генштаба, а с марта 1909 г. военный министр. При нем проводились военные
реформы 1905 — 1912 гг., ио армия оказалась неподготовленной к длитель-
ной войне. В июне 1915 г. после поражений русских войск па фронте был
снят с должности, а в марте 1916 г. арестован но обвинению в злоупотребле-
ниях и измене в связи с осуждением за шпионаж некоторых близких к нему
лиц. В сентябре 1917 г. за неподготовленность армии был приговорен судом
к бессрочной каторге, замененной заключением в крепость, но в 1918 г. осво-
божден по старости, после чего эмигрировал в Финляндию, а затем в Герма-
нию.
Схария (Скара, Захария) — крымский еврей-караим, принесший в Ве-
ликий Новгород основные положения мистического учения, заключавшего в
себе элементы западноевропейского рационализма и религиозного рефор-
мизма (протестантизма и аититринитариой доктрины, то есть отрицающей
троичность Бога). Сторонников этого религиозного движения, распростра-
нявшегося в землях Великого Новгорода, а затем в Москве в последней тре-
ти XV в. стали называть «жидовствующими». Такое наименование они по-
лучили от идейных противников, представителей ортодоксальной Русской
церкви, полагавших, что учение «жидовствующпх» продолжает традиции
тайных иудейских сект и насаждает на Руси иудейство. Схария прибыл в
Краткий биографический словарь
501
Новгород из Киева в 1471 г. и с помощью приехавших вслед за ним Иосифа
Шмойло Скарявея и Моисея Хануша сумел повлиять на авторитетных нов-
городских священников Дионисия и Алексия, а также протопопа Софийско-
го собора Гавриила. После отъезда Схарии в Кафу (Феодосию) именно эти
православные церковнослужители и стали первыми тайными проповедника-
ми нового религиозного учения, которое стремительно распространилось в
новгородских землях в среде низшего духовенства и мирских людей. В 1479 г.
великий князь московский Иван III Васильевич побывал в Новгороде, по-
знакомился с Алексием и Дионисием. Отметив их образованность, мудрость,
благочестивую жизнь и красноречие, предложил им переехать в Москву.
В столице они были назначены протопопами: первый — Успенского, вто-
рой — Архангельского собора Кремля (главных храмов Русской церкви).
Оба пользовались уважением как образованные книжники, что способство-
вало распространению ереси в Москве. К середине 1480-х гг. среди сторон-
ников нового учения оказалось немало влиятельных людей, в том числе
боярского звания. Среди них были глава посольского приказа Федор Кури-
цын, а также невестка самого великого князя Елена Волошанка. Сочувст-
вующей новому учению оказалась и часть придворных, намеревавшихся
использовать новое религиозное учение во внутренней борьбе за власть. По
некоторым данным, секта объединяла к концу XV в. нс менее полутора ты-
сяч человек. Сам Иван III временно «склонил слух» к ней. Первым актив-
ную борьбу Православной церкви с «жидовствующими» начал в 1487 г. нов-
городский архиепископ Геннадий (Гонзов), которого затем поддержал игу-
мен Волоцкого монастыря Иосиф. На церковном соборе 1490 г. «ересь
жидовствующих» подверглась осуждению, а ее сторонники были названы
«сущими прелестниками и отступниками веры Христовой». Конец влияния
«жидовствующих» совпал с церковным собором 1504 г., постановившим
предать их расправе. Практически все значимые проповедники «ереси жи-
довствующих» сложили головы на плахе; казни предварялись пыточными
дознаниями и вырыванием языков. В деревянных клетках были сожжены
многие видные проповедники, обвиненные в ереси, остальных отправили в
заточение по тюрьмам и монастырям. Всех еретиков предали церковному
проклятию «со всеми их поборниками и соумышленниками». Ощутимым по-
следствием расправы с «жидовствующими» стал рост религиозной нетерпи-
мости, массовое неприятие иудаизма и евреев в Московской Руси. Словом
«жидовин» стали называть отступников от православной веры, «антихри-
стов», которых считали колдунами, чернокнижниками и «совратителями ду-
шевными», испытывая перед ними суеверный страх. Несмотря на столь кру-
тые меры, «ересь жидовствующих» продолжала тайно распространяться в
России. В XIX в. к ней причислили субботников, придерживавшихся неко-
торых еврейских догматов и обрядов. В 1825 г. для борьбы с сектой суббот-
ников, имевшей широкое распространение в нескольких центральных губер-
ниях, российское правительство предприняло ряд репрессивных мер и пред-
писало именовать субботников «жидовствующими».
Тагер Александр Семенович (1888—1938) — адвокат. Был защитником
подсудимых социалистов-революционеров на процессе 1922 г. Арестован в
1938 г. по обвинению в участии в контрреволюционной террористической
организации. Расстрелян в апреле 1939 г., реабилитирован в 1956 г.
502
Краткий биографический словарь
Татаров Николай Юрьевич (7—1906) — член партии социалистов-рево-
люционеров, провокатор. Участвовал в революционном движении с 1890-х гг.,
был членом Польской социалистической партии, одним из основателей груп-
пы «Рабочее знамя», в 1901 г. арестован и заключен в Петропавловскую
крепость, сослан в Восточную Сибирь. В Иркутске примкнул к партии со-
циалистов-революционеров. После возвращения из ссылки в 1904 г. был ко-
оптирован в Одессе в состав ЦК ПСР. Разоблаченный в предательстве, по
приговору Боевой организации убит на своей квартире в Варшаве.
Теллалов Петр Абрамович (1853—1883) — революционер, народник.
В революционном движении с 1874 г. В 1875— 1879 гг. отбывал администра-
тивную ссылку. С осени 1879 г. член Исполнительного Комитета «Народной
воли». Возглавлял харьковскую, с 1880 г. — московскую народовольческие
организации. Вел пропаганду среди студентов и рабочих. Арестован в декаб-
ре 1881 г., по «процессу 17-ти» осужден на смертную казнь, которая была
заменена вечной каторгой. Умер в Петропавловской крепости.
Терешкович Константин Мнроиовнч (1868—7) — революционер, наро-
доволец, эсер. С 1886 г. член партии «Народная воля». Арестован в 1887 г.
в Харькове и сослан административно в Якутскую область на 6 лет. В 1889 г.
участвовал в вооруженном сопротивлении властям в Якутске, за что приго-
ворен к 10 годам каторжных работ. Заключение отбывал в Вилюйске,
Акатуе и Зерентуе. В 1894 г. вышел на поселение в Забайкальскую область.
В 1898 г. эмигрировал, за границей примкнул к партии социалистов-револю-
ционеров. В Советской России был членом Общества политкаторжан и
ссыльнопоселенцев.
Тимофеев Евгений Михайлович (1885—1941) — революционер, эсер.
В революционном движении с 1903 г., неоднократно арестовывался и ссы-
лался. В марте 1917 г. вошел в президиум исполкома общественных органи-
заций Иркутска и возглавил Объединенный комитет Советов рабочих и сол-
датских депутатов. Делегат III и IV съездов ПСР, член ЦК и Учредительно-
го собрания. В 1920 г. арестован органами ВЧК, в 1922 г. включен в список
эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности.
По итогам процесса 1922 г. приговорен к смертной казни, замененной тюрем-
ным заключением, с 1925 г. находился в ссылке и лагерях, в сентябре
1941 г. расстрелян.
Тихомиров Лев Александрович (1852—1923) — общественный деятель,
философ, публицист. Учился в Московском университете (1870— 1873).
В 1872 —1873 гг. член кружка чайковцев, вел пропаганду среди рабочих.
Арестован в ноябре 1873 г., судился но «процессу 193-х». С лета 1878 г.
член «Земли и воли» и редакции ее печатного органа. С 1879 г. член Испол-
нительного Комитета, Распорядительной комиссии и редакции «Народной
воли». В 1882 г. эмигрировал, входил в состав редакции журнала «Вестник
„Народной воли"». В 1888 г. отрекся от революционных убеждений, испро-
сил помилование и в 1889 г. вернулся в Россию. Стал монархистом. В 1909 —
1913 гг. редактировал «Московские ведомости». С 1917 г. отошел от полити-
ческой деятельности. Автор книг «Монархическая государственность», «Ре-
лигиозно-философские основы истории» и др.
Толстой Дмитрий Андреевич (1823—1889) — государственный деятель,
член Государственного совета, историк. С 1853 г. директор канцелярии
Краткий биографический словарь
503
морского министерства, с 1861 г. управляющий департаментом министерства
народного просвещения, в 1865 1880 гг. обср-ирокурор Синода, с 1866 г.
одновременно министр народного просвещения. В 1882—1889 гг. министр
внутренних дел и шеф жандармов, создал охранные отделения, где провока-
ция стала нормой агентурной работы. Один из вдохновителей политики
контрреформ, сторонник «сильной власти». Его деятельность была направ-
лена к возвышению дворянства, регламентации крестьянского быта, расши-
рению влияния администрации на местное управление.
Трауберг Карл (Альберт Давидович, 1881—1908) — революционер,
эсер. Был членом Латышского социал-демократического союза, с лета 1906 г.
член партии социалистов-революционеров. Организатор и руководитель
Летучего боевого отряда при Северной областной партийной организации.
В июле 1907 г. был арестован, но смог бежать и скрыться, вторично аресто-
ван в ноябре 1907 г. по доносу Азефа. Казнен по приговору военно-окруж-
ного суда.
Трепов Дмитрий Федорович (1855—1906) — государственный деятель,
генерал-майор. С 1896 г. московский обер-полицмейстер, где по отношению
к рабочему классу был главным проводником системы С. В. Зубатова. По-
сле 9 января 1905 г. назначен петербургским генерал-губернатором, в мае
того же года стал также товарищем министра внутренних дел, заведующим
полицией и командующим отдельным корпусом жандармов. До конца октяб-
ря 1905 г. оставался главным руководителем борьбы с нараставшим револю-
ционным движением, но ни остановить его, ни задержать не удалось,
и в конце октября 1905 г. был перемещен на должность дворцового комен-
данта. В сентябре 1906 г. неожиданно скончался от сердечного приступа.
Троицкий Александр Георгиевич (1877—1938) — революционер, эсер.
В революционном движении с середины 1890-х гг. Несколько раз арестовы-
вался и ссылался. Член партии социалистов-революционеров с 1903 г.
Активный участник Московского вооруженного восстания в 1905 г. Один из
основоположников максимализма. В 1919 г. заявил об отказе от максимали-
стской деятельности, через год вступил в РКП(б). Однако в 1921 г. вышел
из партии и отошел от активной политической деятельности. В 1937 г. был
арестован и, по-видимому, расстрелян.
Троцкий (Бронштейн) Лев Давидович (1879—1940) - видный деятель
российского социал-демократического движения, государственный и партий-
ный деятель РСФСР и СССР. В революционном движении с 1897 г. После
Октябрьского переворота 1917 г., одним из организаторов которого он вы-
ступал, занимал высокие руководящие посты в РКП(б) и Советском прави-
тельстве. Был наркомом по иностранным делам, наркомом по военным и
морским делам, наркомом путей сообщения, председателем Реввоенсовета
республики, членом Политбюро ЦК, а также членом Исполкома Коминтер-
на. В вопросе об отношении к оппозиционным социалистическим партиям
занимал крайне жесткую позицию. Вступил в конфликт со Сталиным, в
1927 г. был исключен из партии, а в 1929 г. выслан из СССР. Убит в Мек-
сике испанским коммунистом Р. Меркадером но заданию НКВД. За грани-
цей и в СССР были также убиты его сыновья и родственники.
Трусевич Максимилиан Иванович (1863—?) — государственный дея-
тель. На государственную службу поступил в 1885 г., с 1889 г. товарищ про-
504
Краткий биографический словарь
курора Санкт-Петербургского окружного суда, с 1906 г, директор Департа-
мента полиции и член главного по фабричным и горнозаводским делам
присутствия. В 1909 г. назначен сенатором, а в 1914 г. — членом Государст-
венного сове га.
Туратн Филиппо (1857—1932) - итальянский политический деятель,
публицист, один из идеологов реформизма. В 1892 г. был в числе основате-
лей партии итальянских трудящихся (с 1895 г. — Итальянская социали-
стическая партия, ИСП), создание которой знаменовало победу над анархи-
стскими и сектантскими тенденциями в итальянском рабочем движении
С 1896 г. — депутат парламента, лидер парламентской группы ИСП. После
решения ИСП (1919) присоединиться к III Интернационалу в 1922 г, участ-
вовал в образовании Унитарной социалистической партии. С захватом вла-
сти в стране фашистами (1922) эмигрировал во Францию, где вел антифа-
шистскую деятельность.
Тургенев Иван Сергеевич (1818—1883) — писатель. В цикле рассказов
«Записки охотника» (1847 -1852) показал высокие духовные качества и
одаренность русского крестьянина, поэзию природы. В социально-психоло-
гических романах и повестях («Рудин», 1856; «Ася», 1858; «Дворянское
гнездо», 1859; «Отцы и дети», 1862 и др.) созданы образы уходящей дво-
рянской культуры и новых героев эпохи разночинцев и демократов, обра-
зы самоотверженных русских женщин. В роман «Дым» (1867) и «Новь»
(1877) изобразил жизнь русских за границей, народническое движение в
России. Мастер языка и психологического анализа, писатель оказал сущест-
венное влияние на развитие русской и мировой литератур.
Тухачевский Михаил Николаевич (1893—1937) — советский военный
деятель. В партии большевиков с 1918 г., активный участник гражданской
войны. Принимал деятельное участие в проведении военной реформы 1924-
1925 гг., занимал ряд ответственных государственных и военных постов.
С 1931 г. заместитель председателя Реввоенсовета СССР, начальник воору-
жений РККА, с 1934 г. заместитель наркома обороны и начальник управле-
ния боевой подготовки, кандидат в члены ЦК ВКП(б). Был репрессирован,
расстреляй.
Тыркова Ариадна Владимировна (1869—1962) — общественная и поли-
тическая деятельница, журналистка, писательница, один из лидеров феми-
нистского движения в России. В 1901 г. арестована за участие в демонстра-
ции у Казанского собора, в дальнейшем участвовала в деятельности «Союза
освобождения». С 1905 г. член кадетской партии, входила в состав ее ЦК.
В 1906 I'. вышла замуж за английского журналиста Г. Вильямса, их квар-
тира была одним из центров культурной и общественной жизни Петербурга.
После Февральской революции 1917 г. была избрана гласным городской ду-
мы, возглавила ее кадетскую фракцию. Активно поддержала выступление
генерала Л. Г. Корнилова. После Октября 1917 г. входила в антибольшеви-
стский «Национальный центр», формировала офицерские отряды и отправ-
ляла их на Дон. В марте 1918 г. эмигрировала в Великобританию, затем
жила во Франции и США. Автор рассказов, повестей, романов, биографии
А. С. Пушкина, мемуаров.
Тютчев Николай Сергеевич (1856—1924) — революционер, народник.
С конца 1876 г. член «Земли и воли», вел пропаганду среди рабочих.
Краткий биографический словарь
505
В 1878 г. был арестован и выслан в Восточную Сибирь. По возвращении в
1891 г. из ссылки участвовал в создании партии «Народное право». В апреле
1894 г. вновь арестован и выслан в Восточную Сибирь. В 1904 г. примкнул
к эсерам, член Боевой организации. В 1906— 1914 гг. в эмиграции. С 1918 г.
работал в Историко-революционном архиве в Петрограде, возглавлял Ко-
миссию по раскрытию секретных агентов охранки. Член Общества бывших
политкаторжан и ссыльнопоселенцев, сотрудничал в журнале «Каторга и
ссылка».
Улановская (по мужу Кранихфельд) Эвелина Людвиговна (1860—
1915) - революционерка-народоволка. Впервые была арестована в 1879 г.
и сослана в Олонецкую губернию. По возвращении из ссылки принимала
участие в революционных кружках Харькова, была вновь арестована в
1884 г. и выслана в Восточную Сибирь.
Уманский Константин Александрович (1902—1945) — советский ди-
пломат и журналист. Имел ранг чрезвычайного и полномочного посла. На
дипломатической работе находился с 1931 г. Был заместителем, а затем заве-
дующим отделом печати Народного комиссариата иностранных дел (НКИД)
СССР. С 1936 г. советник посольства СССР в США, а в 1939—1941 гг. по-
сол СССР в США. В 1943 г. назначен послом СССР в Мексике, с 1944 г. —
одновременно посланник СССР в Республике Коста-Рика. В январе 1945 г.
трагически погиб по время авиационной катастрофы, направляясь из Мек-
сики в Коста-Рику для вручения верительных грамот.
Урицкий Моисей Соломонович (1873—1918) — советский политиче-
ский деятель. В революционном движении с начала 1890-х гг. Член РСДРП
с 1898 г. После II съезда РСДРП (1903) меньшевик. Участник революции
1905— 1907 гг. в Петербурге, Красноярске. В 1906 г. арестован, сослан в Во-
логду, затем в Архангельскую губернию. В 1914 г. эмигрировал за границу.
После Февральской революции 1917 г. вернулся в Петроград, вошел в груп-
пу «межрайонцсв», вместе с которыми был принят в большевистскую пар-
тию на VI съезде РСДРП(б), избран членом ЦК. В октябрьские дни 1917 г.
член Военно-революционного партийного центра по руководству вооружен-
ным восстанием, член Петроградского ВРК. После Октябрьского переворота
назначен комиссаром иностранных дел, затем комиссаром Всероссийской ко-
миссии по делам созыва Учредительного собрания. В феврале 1918 г. член
Комитета революционной обороны Петрограда, с марта 1918 г. председатель
Петроградского ЧК. Убит 30 августа 1918 г. Леонидом Канегиссером, что
послужило одним из поводов развязанного большевиками красного террора.
Успенский Глеб Иванович (1843—1902) — писатель, публицист. Пер-
вые литературные произведения (рассказы «Идиллия» и «Михалыч») были
напечатаны в 1862 г. Решающее значение для его дальнейшей литературной
судьбы имело знакомство с Некрасовым, который опубликовал в «Современ-
нике» первое крупное произведение писателя «Нравы Растеряевой улицы»
(1866) о жизни пореформенной России. Позднее, когда взамен закрытого
правительством «Современника» Некрасов взял в свои руки издание журнала
«Отечественные записки», он стал его постоянным сотрудником. В 1869 —
1871 гг. было написано второе крупное произведение — «Разорение». Трез-
вый, беспощадный реализм, глубина и точность социальных наблюдений
резко выделяли писателя среди коллег-литераторов, ограничивавшихся
33 Заказ № 2146
506
Краткий биографический словарь
обличительным бытописательством. Был близок к деятелям народнического
движения — Н. Михайловскому, П. Лаврову, В. Фигнер и другим. Боль-
шую роль в развитии связей писателя с революционерами-народниками сыг-
рали его поездки за границу в 1872 и 1875 1876 гг. В 1870-е гг., изучая
жизнь пореформенной деревин, подолгу жил в деревнях. Результатом этих
поездок явился цикл очерков «Из деревенского дневника» (1877 — 1880) и
«Власть земли» (1882). Жизнь среди крестьян, изучение их быта и сознания
приводят его к выводу о великой «власти земли». Усиление капитализации
страны писатель не считал чем-то быстропроходящнм и случайным; он пред-
рекает, что «ужасность» власти капитала «будет понята читателями, когда
статистические дроби придут к нам в виде людей, изуродованных и искале-
ченных», поразительно талантливо изображал горькие картины народной
шицеты и сиротства, изматывающий труд и полную беззащитность людей
перед «властью капитала». С 1884 г., после закрытия «Отечественных запи-
сок», начинается пора скитаний: Кавказ, Сибирь, Поволжье, Украина, нов-
городские леса и самарские степи. Но в этих новых впечатлениях он не ви-
дит ничего отрадного, все кажется ему беспросветным, его постоянно мучила
«русская неурядица», «нескладица общей жизни». Наступает и развивается
болезнь. Литературная деятельность перестает приносить ему радость, хотя
в 1885 г. выходит знаменитый рассказ «Выпрямила», а в 1888 г. — не менее
знаменитые «Живые цифры». С 1892 г. писатель находился в Петербург-
ской психиатрической лечебнице, где и скончался.
Устинов Алексей Михайлович (1879— 1937) - один из лидеров левых
эсеров, теоретик «революционного коммунизма», советский дипломат. В ре-
волюционном движении с начала XX в. В партию социалистов-революцио-
неров вступил в 1906 г., примыкал к ее левому крылу. С 1908 г. в эмигра-
ции. В годы Первой мировой войны интернационалист. После Февральской
революции 1917 г. вернулся в Россию. Считал сотрудничество с большеви-
ками залогом успешного решения задач революции, прекращения войны, пе-
редачи земли крестьянам, созыва Учредительного собрания, защиты Респуб-
лики и демократических свобод. В июле 1917 г. исключен из партии. На
учредительном съезде партии левых эсеров избран членом ЦК, осудил
вооруженное выступление левых эсеров в июле 1918 г. Один из инициаторов
создания и лидер партии революционных коммунистов. После объединения
этой партии с большевиками в 1920 г. — член РКП(б). С 1921 г. на дипло-
матической работе в Германии, Греции и Эстонии. Умер в Таллине.
Утгоф-Дерюжинский Владимир Львович (1887—1938) — один из дея-
телей партии социалистов-революционеров. В революционном движении с
1905 г., член партии социалистов-революционеров с 1906 г. В октябре 1908 г.
арестован по обвинению в принадлежности к Центральному военному бюро
ПСР, в заключении провел около пяти лет. После Февральской революции
1917 г. член Петроградского совета, председатель Петроградской военной
организации ПСР, депутат Учредительного собрания. Активно выступал
против большевистского переворота 1917 г., входил в Комуч, занимал цен-
тристские позиции в партии. В феврале 1922 г. арестован, по итогам судеб-
ного процесса против эсеров приговорен к 5 годам лишения свободы со
строгой изоляцией, в 1924 г. сослан в Сибирь. В 1937 г. арестован в Камне-
Краткий биографический словарь
507
на-Оби но делу о «контрреволюционной эсеровско-монархической повстан-
ческо-террористической организации», в октябре того же года расстрелян.
Фабий Максим Кунктатор, Квинт (275—203 до и. э.) — древнеримский
полководец и государственный деятель. Несколько раз избирался консулом
и назначался диктатором. После поражения римлян при Тразименском озере
в период второй Пунической войны разработал план: уклоняясь от реши-
тельного сражения, постепенно истощать армию Ганнибала, лишая ее продо-
вольствия и фуража. Когда римляне отвергли эту тактику и отстранили его
от командования, то потерпели сокрушительное поражение при Каннах.
Вновь призванный, он нанес карфагенянам ряд ощутительных поражений и
проводил свою тактическую линию. За ним закрепилось прозвище Кункта-
тор (Медлительный).
Федорович Флориан Флорианович (1877—1928) — революционер,
эсер. В революционном движении с конца 1890-х гг., член партии социали-
стов-революционеров с 1902 г. Неоднократно арестовывался и ссылался, не-
сколько раз бежал из тюрьмы и ссылки. После Февральской революции
1917 г. освобожден по амнистии. Член ЦК ПСР, депутат Учредительного
собрания, входил в состав Комуча. Арестован ВЧК в 1921 г., в 1922 г. вклю-
чен в список эсеров, которым было предъявлено обвинение в антисоветской
деятельности, по итогам процесса 1922 г. приговорен к десяти годам тюрем-
ного заключения, с 1926 г. находился в ссылке в Оренбурге, где и умер.
Ферри Энрико (1856—1929) — итальянский ученый-криминалист, поли-
тический деятель. Окончил в 1877 г. Болонский университет, с 1884 г. про-
фессор уголовного права в университетах Болоньи, Сиены, Пизы, Рима. По-
следователь Ч. Ломброзо, развивал идеи антропологической школы уголов-
ного права. Сторонник «интегрального» социализма, лидер центристского
течения в итальянской социалистической партии.
Фигнер Вера Николаевна (1852—1942) — революционерка, народница,
писательница. В революционном движении с 1873 г. С 1876 г. член примы-
кавшей к «Земле и воле» группы народников-«сепаратистов» (Ю. Н. Богда-
нович и др.), участвовала в Казанской демонстрации 1876 г. в Петербурге.
В 1877 — 1879 гг., работая фельдшером, вела пропаганду в деревнях Самар-
ской и Саратовской губерний. После раскола «Земли и воли» член Испол-
нительного Комитета «Народной воли». Вела революционную пропаганду
среди интеллигенции, студентов и офицеров в Петербурге, Кронштадте и на
юге России. Принимала участие в создании и деятельности военной органи-
зации «Народной воли», в подготовке покушений на императора Александ-
ра II в 1880 г. в Одессе и в 1881 г. в Петербурге. С 1882 г., оставшись един-
ственным членом Исполнительного Комитета в России, пыталась восстановить
разгромленную полицией «Народную волю». В результате предательства
С. П. Дегаева в 1883 г. была арестована. По «процессу 14-ти» приговорена
к смертной казни, замененной вечной каторгой. В течение 20 лет отбывала
одиночное заключение в Шлиссельбургской крепости. С 1904 г. в ссылке в
Архангельской и Казанской губерниях, в Нижнем Новгороде. В 1906 г. вы-
ехала за границу, где развернула кампанию в защиту политзаключенных в
России. В 1915 г. вернулась в Россию. После Октябрьского переворота
1917 г. занималась литературным трудом, закончила начатую за границей
книгу воспоминаний «Запечатленный труд» — одно из лучших произволе-
508
Краткий биографический словарь
ний русской мемуаристики. Была членом Общества бывших политкаторжан
и ссыльнопоселенцев, сотрудничала в журнале «Каторга и ссылка», автор
биографий народовольцев, статей по истории революционного движения и
России 1870- 1880-х it.
Фиески Джаи Луиджи (1522—1547) — граф Лаванья, организатор заго-
вора против дожа Андреа Дориа. В итальянских войнах 1494 — 1559 гг. при-
держивался французской ориентации. Замыслил убийство Андреа Дориа,
приверженца императора, что, как полагал, привело бы Геную иод протек-
торат Франции и способствовало бы возвышению его рода. В 1547 г. заго-
ворщики завладели в городе важными опорными пунктами, однако случай-
ная смерть Фиески (утонул при попытке захватить в порту корабль) поме-
шала осуществлению заговора; он был жестоко подавлен. Этим событиям
посвящена драма Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе».
Фондаминский Илья Исидорович (1880—1942) — один из видных дея-
телей партии социалистов-революционеров. С 1900 г. учился в Германии,
где входил в студенческий кружок, разделявший взгляды эсеров. В годы
первой русской революции был членом Московского комитета ПСР, кооп-
тирован в состав ЦК партии, активный участник революционных событий в
Москве и Петербурге. В 1908 г. эмигрировал, с 1909 г. член Заграничной де-
легации ЦК, являлся кассиром партии, представителем Боевой организации
за границей. В 1912 г. являлся одним из редакторов журнала «Почин»,
в 1915—1916 гг. — журнала «Призыв», выступавшего с позиций «оборон-
чества». После Февральской революции 1917 г. член ЦК партии и редакции
газеты «Дело народа», товарищ председателя Совета крестьянских депута-
тов, комиссар Черноморского флота, депутат Учредительного собрания.
Принадлежа к правой части руководства ПСР, выступал за коалицию с бур-
жуазными партиями, допускал возможность иностранной интервенции.
Активно выступал против большевистского переворота 1917 г. В апреле
1919 г. эмигрировал во Францию, где входил в состав местной эсеровской
группы, занимавшей правые позиции. Был членом редакций журналов «Со-
временные записки» и «Новый град», один из организаторов журнала «Рус-
ские записки». Погиб в концлагере Освенцим.
Фондаминский Матвей Исидорович (1866—1896) — революционер,
народоволец. Был арестован в 1886 г. и выслан в административном порядке
в Якутию на 10 лет. Принимал участие в вооруженном сопротивлении поли-
тических ссыльных в доме Монастырева в марте 1889 г., за что осужден во-
енным судом на 20 лет каторжных работ. В 1895 г. вышел на поселение.
Фор Поль (1878—1960) - французский политический деятель, журна-
лист. В начале 1900-х гг. вместе с Ж. Гедом возглавлял Французскую рабо-
чую партию, с 1905 г. входил в руководство Французской социалистической
партии (СФИО). Во время Первой мировой войны занимал пацифистскую
позицию. С 1920 г. генеральный секретарь СФИО. В конце 1930-х гг. вы-
ступал за «умиротворение» фашистских держав, приветствовал Мюнхен-
ский договор 1938 г. Во время гитлеровской оккупации Франции поддержи-
вал правительство Виши, входил в Национальный совет Петена. В 1944 г.
был исключен из социалистической партии.
Франк Розалия Федоровна (1861—1922) — революционерка-народо-
волка. Впервые была арестована в 1884 г., но в следующем году освобожде-
Краткий биографический словарь
509
на под залог в 500 рублей. В 1887 г. по «высочайшему» повелению сослана
за революционную деятельность на 3 года в Восточную Сибирь и дорогою
стала участницею протеста 22 марта 1889 г. в Якутске, за который поплати-
лась четырьмя годами каторжных работ. Отбыв их в Вилюйске, она доби-
лась перевода в Горный Зерентуй, где находился ее жених П. Ф. Якубович
и где они повенчалась.
Франс Анатоль (Анатоль Франсуа Тибо, 1844—1924) — французский
писатель, лауреат Нобелевской премии. Литературную деятельность начал
как журналист и поэт. Известность пришла после опубликования романа
«Преступление Сильвестра Боннара» (1881). В начале XX в. сблизился с
социалистами, в газете «Юманитс» за 1904 г. опубликовал социально-фило-
софский роман «На белом камне», основная идея которого — утверждение
социализма как закономерного и единственно положительного идеала буду-
щего. В 1917 г. стал одним из первых друзей и защитников Советской Рос-
сии, протестовал против интервенции и блокады. В 1920 г. всецело соли-
даризировался с только что основанной Французской коммунистической
партией. Прошел трудный и сложный путь от утонченного ценителя стари-
ны, скептика и созерцателя до писателя-сатирика, гражданина, признавшего
революционную борьбу пролетариата и мир социализма. Ценность его про-
изведений — в утверждении высоких идеалов гуманизма, оригинальном и
тонком художественном мастерстве.
Фроленко Михаил Федорович (1848—1938) — революционер, народ-
ник. В 1873—1874 гг. член московского кружка чайковцев, вел пропаганду
среди рабочих, участвовал в «хождении в народ» на Урале. В 1875—1877 гг.
примыкал к «южным бунтарям», организовал побеги В. Ф. Костюрина,
Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и И. В. Бохановского. Участвовал в попыт-
ке освобождения П. И. Войноральского и в подкопе под Херсонское казна-
чейство (1879). С 1878 г. член «Земли и воли», участник Липецкого и Во-
ронежского съездов. С возникновением «Народной воли» член ее Исполни-
тельного Комитета, участник покушений на императора Александра II в
ноябре 1879 г. под Одессой и 1 марта 1881 г. Арестован 17 марта 1881 г.
в Петербурге, по «процессу 20-ти» приговорен к смертной казни, заменен-
ной вечной каторгой (отбывал в Алексеевском равелине, с 1884 г. в Шлис-
сельбургской крепости). Освобожден в октябре 1905 г., в 1908—1917 гг.
жил в Геленджике под надзором полиции, сотрудничал в журнале «Былое».
С 1922 г. проживал в Москве, член Общества бывших политкаторжан и
ссыльнопоселенцев и редколлегии журнала «Каторга и ссылка». В 1936 г.
вступил в коммунистическую партию.
Фрумкина Фрума Мордуховиа (1873—1907) — революционерка.
С 1903 г. состояла в партии эсеров. Неоднократно арестовывалась и приго-
варивалась к каторжным работам. В Киеве во время допроса покушалась на
генерала Новицкого, а в Москве, оказавшись в пересыльной тюрьме, стреля-
ла в ее начальника Багрецова, за что была приговорена к смертной казни и
повешена.
Фуше Жозеф (1759—1820) — французский политический и государст-
венный деятель. Влиятельный член клуба якобинцев в Нанте, разделял их
воинственные взгляды, требовал казни короля и был послан для подавления
восстания на запад страны. Способствовал зарождению движения атеистов,
510
Краткий биографический словарь
что стало причиной его конфликта с Робеспьером и изгнания из клуба в
1794 г. В течение последующих пяти лет благодаря уму и энергии успешно
участвовал в заговорах против Робеспьера и Директории. Оказал поддержку
Наполеону Бонапарту в осуществлении государственного переворота 18 брю-
мера (9—10 ноября 1799 г.). Будучи министром полиции, создал разветвлен-
ную систему политической разведки, провокаций и шпионажа, стал одним
из влиятельных деятелей государства. После крушения империи Наполеона
оказался в рядах горячих приверженцев Бурбонов, что не помешало ему в
период «Ста дней» (1815) снова перейти на сторону Наполеона. После вто-
ричного отречения Наполеона возглавил Исполнительную комиссию Вре-
менного правительства и, предавая Наполеона, ревностно занялся подготов-
кой реставрации Бурбонов. После декрета 1816 г. об изгнании из Франции
«цареубийц» уехал в Триест, где, приняв австрийское подданство, провел
конец жизни.
Хилков Дмитрий Александрович (1858—1914) — князь, харьковский
помещик, подполковник гвардии. Один из первых пропагандистов толстов-
ства, имел широкую популярность среди крестьян благодаря оказываемой
им щедрой материальной помощи. Некоторое время был членом партии со-
циалистов-революционеров, но вскоре вышел из партии и стал одним из го-
рячих сторонников Русской Православной церкви.
Хомяков Алексей Степанович (1804—1860) — философ, публицист,
один из основоположников славянофильства, член-корреспондент Петер-
бургской Академии наук. Считал самодержавие единственно приемлемой
для России формой государственного устройства, выступал за созыв Земско-
го собора, связывая с ним надежду на разрешение противоречия между «вла-
стью» и «землей», возникшее в России в результате реформ Петра I. С либе-
ральных позиций выступал за отмену крепостного права, смертной казни, за
введение свободы слова и печати.
Цаиарделлн Джузеппе (1826—1903) итальянский политический и го-
сударственный деятель. В 1848 г. принимал участие в освободительной борь-
бе против австрийцев, после поражения революции преподавал право, но
подвергался постоянным гонениям со стороны австрийской полиции. С 1856 г.
занимал различные административные должности, с приходом к власти ле-
вых сил в 1876 г. стал министром общественных работ, в 1878 г. — министр
внутренних дел. В 1881 г. возглавил министерство юстиции, на этом посту
в 1890-е гг. провел ряд реформ в уголовном праве и судебной системе.
В 1901 г. занял должность премьер-министра, начал проводить социальные
реформы в интересах широких слоев трудящихся.
Цезарь Гай Юлий (100—44 до и. э.) — древнеримский государственный
и политический деятель, полководец, писатель. Является одной из самых
ярких фигур античной истории. Полководческий талант блестяще проявил
при завоевании Галлии (58 — 51 гг. до н. э.) и в гражданской войне 49 —
45 гг. до н. э. Для его стратегии были характерны: умение правильно опре-
делить направление главного удара; осуществление смелого стратегического
маневра в целях последовательного решения стратегических задач; искусная
организация быстрых маршей; умелое маневрирование на коммуникациях
противника. Был хорошим оратором и замечательным писателем — его за-
писки о галльской кампании и о войне с Помпеем до сих пор служат образ-
Краткий биографический словарь
511
цом латинской прозы. С 44 г. до н. э. стал единоличным диктатором Рима,
его монархические устремления вызвали сильную оппозицию представите-
лей республикански настроенной знати и даже части его бывших сторонни-
ков. Был организован заговор во главе с Г. Кассием и М. Ю. Брутом. В мар-
товские иды, во время заседания сената, был убит.
Церетели Ираклий Георгиевич (1881—1959) — политический деятель,
один из лидеров меньшевиков. С юношеских лет увлекался народническими
и марксистскими идеями. Будучи студентом юридического факультета Мос-
ковского университета, был арестован в 1902 г. за участие в революционной
деятельности и сослан в Сибирь. Освобожден в 1903 г., вступил в РСДРП,
после ее раскола — меньшевик. Депутат II Государственной думы, предсе-
датель ее социал-демократической фракции, член аграрной комиссии, полу-
чил всероссийскую известность своими выступлениями против политики
правительства П. А. Столыпина. После разгона Думы осужден на 5 лет ка-
торги, которую отбывал в Александровском каторжном централе (Иркут-
ская область), в 1913 г. выпущен на поселение в с. Усолье близ Иркутска.
После Февральской революции вернулся в Петроград, вошел в состав
Исполкома Петроградского совета и президиум ВЦИК I созыва. С мая по
июль 1917 г. входил в состав коалиционного Временного правительства в
качестве министра почт и телеграфа, исполнял обязанности управляющего
министерства внутренних дел. В августе 1917 г. на объединительном съезде
меньшевиков избран членом ЦК. Член Учредительного собрания, выступал
с речью на его заседании 5 января 1918 г. После разгона Учредительного
собрания выехал в Грузию, один из организаторов Грузинской демократиче-
ской республики. После падения меньшевистского правительства в Грузии
(1921) остался в эмиграции, представлял грузинскую социал-демократиче-
скую партию в Международном социалистическом бюро и Исполкоме Со-
циалистического рабочего интернационала. До 1940 г. жил во Франции, за-
тем эмигрировал в США.
Цеткин Клара (1857—1933) - деятель германского и международного
рабочего движения, один из основателей Коммунистической партии Герма-
нии (КПГ). С конца 1870-х гг. участвовала в немецком рабочем движении,
в 1881’г. вступила в ряды германской социал-демократии. Будучи в эмиг-
рации, принимала участие в социалистическом движении Франции, Авст-
рии, Италии, участвовала во всех конгрессах II Интернационала. В 1890 г.
вернулась в Германию, где возглавила социал-демократическое женское дви-
жение, была в числе руководителей левых в германской социал-демократии.
По ее инициативе была созвана в 1907 г. первая Международная женская
конференция. На Международной конференции женщин-социалисток в Ко-
пенгагене (1910) выступила с предложением о праздновании Международ-
ного женского дня 8 марта. После начала Первой мировой войны осудила
позицию лидеров Германской социал-демократической партии, была одним
из организаторов международной женской социалистической конференции в
Берне против империалистической войны (1915). После создания в 1917 г.
Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ) была
избрана членом ЦК НСДПГ, вела борьбу против центристского руководства
этой партии. Восторженно приветствовала приход к власти большевиков в
России, была одним из организаторов движения солидарности с Советской
512
Краткий биографический словарь
Россией. После создания в декабре 1918 г. КПГ активно выступала за всту-
пление рабочих — членов НСДПГ в ряды КПГ. С 1919 г. член КПГ и ЦК
КПГ. Участвовала в работе второго и последующих конгрессов Коммуни-
стического интернационала. С 1921 г. была членом Исполкома Коминтерна
и Президиума ИККИ, а также возглавляла международный женский секре-
тариат Коминтерна, принимала активное участие в деятельности МОПР,
с 1925 г. председатель ЦК МОПР. В августе 1932 г., открывая в качестве
старейшего депутата заседание вновь избранного рейхстага, выступила с
предупреждением о фашистской опасности, призвала к созданию единого
пролетарского фронта. Похоронена в Москве, на Красной площади у крем-
левской стены.
Цетлин Михаил Осипович (1882—1945) — издатель, критик, поэт, член
партии социалистов-революционеров. С 1907 г. в эмиграции во Франции, за-
тем в Швейцарии. Летом 1917 г. вернулся в Россию, с апреля 1919 г. вновь
в эмиграции в Париже, где издавал альманаха «Окно», постоянно сотруд-
ничал в журнале «Современные записки», был редактором его поэтического
отдела. Автор многих стихов, поэм, книг. В 1940 г. эмигрировал в США, где
в 1941 г. основал «Новый журнал» и совместно с М. Алдановым был его
редактором.
Цетлина Мария Самойловна (урожденная Тумаркина, в первом браке
Авксентьева, 1882—1976) — революционерка-эсерка, общественный дея-
тель, издательница. В революционном движении с начала 1900-х гг. В 1910 г.
вышла замуж за М. О. Цетлина. После Февральской революции 1917 г. вме-
сте с семьей вернулась в Россию и около года прожила в Москве. Не приняв
политику большевиков, в 1919 г. вновь уехала во Францию. В 1920-е гг. па-
рижская квартира Цетлиных была одним из наиболее известных литератур-
ных салонов русской эмиграции. Там бывали Иван Бунин, Александр Ку-
прин, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Тэффи, Владислав Хода-
севич, Нина Берберова, Борис Зайцев, Михаил Алданов и многие другие.
Входила в состав Комитета помощи русским писателям и ученым во Фран-
ции, соредактор журнала «Окно» (1923). В 1940 г. вместе с мужем была вы-
нуждена переехать в США. Играла большую роль в основании в 1942 г.
«Нового журнала» в Нью-Йорке. После смерти мужа продолжала издатель-
скую деятельность.
Чайковский Николай Васильевич (1850—1926) — революционер-народ-
ник. Участник революционного движения с конца 1860-х гг., входил в со-
став студенческого кружка М. А. Натансона, позже получившего извест-
ность как кружок чайковцев. С конца 1874 г. проживал за границей, где в
течение шести лет практически не занимался политической деятельностью.
С 1880 г., обосновавшись в Лондоне, вновь переключился на политическую
деятельность, приняв активное участие в английском профсоюзном и коо-
перативном движении. В 1889 г. способствовал организации «Общества дру-
зей русской свободы», в 1891 г. стал одним из учредителей Комитета Фонда
вольной русской прессы, редактировал издаваемые Фондом «Летучие лист-
ки». В 1900 г. вошел в состав Аграрно-социалистической лиги, член партии
социалистов-революционеров с 1902 г., делегат первого партийного съезда.
В конце 1905 г. вернулся в Россию, в 1906— 1907 гг. находился в США для
сбора денег на партийные нужды, в ноябре 1907 г. был арестован и почти
Краткий биографический словарь
513
год провел в Петропавловской крепости. На процессе в 1910 г., где его су-
дили вместе с Е. К. Брешко-Брешковской, отрицал свою принадлежность к
партии социалистов-революционеров, что вызвало резкое осуждение многих
его друзей. Был оправдан, легализовался, переключился на участие в коо-
перативном движении, вышел из партии эсеров и сблизился с партией народ-
ных социалистов. После Февраля 1917 г. занимал ряд видных государствен-
ных и общественных постов. К Октябрьскому перевороту 1917 г. отнесся
крайне отрицательно, был активным борцом против большевистского режи-
ма. В 1920 г. эмигрировал, выступал с инициативой «партизанской» тактики
борьбы с большевизмом, им была создана конспиративная организация
«Центр действия», члены которой должны были проникать в Россию и орга-
низовывать борьбу внутри «Совдепии». К концу жизни пытался искать пути
противодействия большевизму через масонство.
Чацкина Софья (Сара) Исааковна (7—1931) — редактор (совместно с
мужем Я. Л. Сакером) петербургского журнала «Северные записки» (1913
1917). Была членом партии социалистов-революционеров.
Чериавский Михаил Михайлович (1855—1943) — революционер-народ-
ник, эсер. Один из известных участников «хождения в народ», в 1876 г. вел
пропаганду среди крестьян Кубани. Участник демонстрации 6 декабря
1876 г. у Казанского собора в Петербурге, был арестован и приговорен к ка-
торжным работам сроком на 15 лет. Осенью 1900 г. вернулся в Европейскую
Россию, примкнул к партии социалистов-революционеров, работал в дина-
митной мастерской в Финляндии. В 1920-х гг. состоял в Обществе бывших
политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
Чернов Борис Викторович (1900—1933) — революционер, один из дея-
телей партии социалистов-революционеров, сын В. М. Чернова. В 1921 г.
был арестован и до конца жизни содержался в советских тюрьмах и лагерях.
Попытки В. М. Чернова вызволить его из рук большевистского режима ока-
зались безрезультатными. Умер в Нарымском крас, по официальной вер-
сии — от малярии.
Чернышевский Николай Гаврилович (1828—1889) — писатель, фило-
соф, революционер. С 1853 г. сотрудник «Отечественных записок», затем
«Современника». Журналистская деятельность была посвящена борьбе про-
тив самодержавия и крепостничества. Переход общества к социализму считал
исторической необходимостью, обусловленной всем развитием человечества.
Обосновывал идею возможности для России миновать капиталистическую
стадию развития и через крестьянскую общину прийти к социализму. Важ-
нейшим средством перехода к социализму считал крестьянскую революцию.
В отличие от Герцена, полагавшего, что социалистический строй в России
разовьется из патриархальной крестьянской общины самостоятельно, при-
знавал непременным условием этого развития содействие индустриальных
стран. В 1862 г. был арестован, в 1864 г. осужден на 7 лет каторги и вечное
поселение в Сибири. В 1883 г. переведен в Астрахань под надзор полиции,
а в июне 1889 г. получил разрешение жить на родине, в Саратове. Один из
родоначальников народничества.
Чериявская-Бохаиовская Галина Федоровна (1854—1936) — револю-
ционерка, народница. Член одесского народнического кружка. В июле 1879 г.
приехала в Петербург и скоро вступила в партию «Народная воля». В 1881 г.
it4	Краткий биографический словарь
вместе с Д. Я. Суровцевым заведовала московской народовольческой типо-
графией. В 1883 г. выехала за границу. После 1917 г. проживала в Петро-
граде.
Черняк Я. — революционер, член партии социалистов-революционеров.
Шарко Жаи Мартен (1825—1893) — французский невропатолог, осно-
воположник клинической неврологии и психотерапии. В 1848 г. окончил ме-
дицинский факультет Парижского университета, работал врачом. С 1860 г.
профессор невропатологии, а с 1872 г. и патологической анатомии Париж-
ского университета. С 1862 г. занимался главным образом вопросами нерв-
ных болезней.
Шаховской Дмитрий Иванович (1861—1939) — князь, государственный
деятель, внук декабриста. Один из основателей и сотрудников журнала
«Освобождение», член совета «Союза освобождения», с 1905 г. член ЦК
партии кадетов, депутат I Государственной думы, ее секретарь и секретарь
думской фракции кадетов. В 1910 г. был лишен избирательных прав, отбы-
вал трехмесячное тюремное заключение за либерально-общественную дея-
тельность. После Февральской революции 1917 г. министр государственного
призрения в первом составе Временного правительства. В 1918 г. один из
учредителей Союза возрождения России. В начале 1920-х гг. отошел от по-
литической деятельности, работал в кооперации, Госплане, затем занимался
преимущественно литературным трудом. В июле 1938 г. арестован и в 1939 г.
расстрелян. Реабилитирован в 1957 г.
Швейцер Максимилиан Ильич (1881—1905) — революционер-народо-
волец, эсер. За революционную деятельность в 1899 г. был сослан в Якут-
скую область, примкнул к партии эсеров. В 1903 г. вступил в Боевую орга-
низацию, член ее Исполнительного комитета. Погиб в феврале 1905 г. при
подготовке бомбы.
Шеллер (Михайлов) Александр Константинович (1838—1900) — писа-
тель, журналист. Начал печататься с конца 1850-х гг. В первой половине
1860-х гг. опубликовал в журнале «Современник» первые романы «Гнилые
болота» и «Жизнь Шупова, его родных и знакомых», посвященные пробле-
ме «отцов и детей», участию нового поколения молодежи в общественной
борьбе. Последующие многочисленные романы пользовались большой попу-
лярностью среди молодежи, критики же из демократического лагеря упрека-
ли его за ограниченность общественно-политической программы литератур-
ных персонажей, занятых главным образом культурничеством и просвети-
тельством. Редактировал журналы «Сын Отечества» и «Живописное обо-
зрение».
Шиллер Иогаии Кристоф Фридрих (1759—1805) — немецкий поэт,
драматург, теоретик искусства, историк, философ, один из основоположни-
ков немецкой литературы нового времени. На формирование его обществен-
но-политических взглядов повлияли немецкая антифеодальная публицисти-
ка и освободительное движение в Америке. Уже первая его крупная трагедия
«Разбойники», в которой выразился протест против феодальных порядков в
Германии, воспринималась как боевое, революционное произведение. Осо-
бенно велико значение «Коварства и любви», где выражено главное социаль-
ное противоречие времени — между бесправным народом и правящей ари-
стократией. Непримиримый конфликт между властвующим абсолютизмом и
Краткий биографический словарь
5/5
идеалом разума и свободы талантливо изображен в трагедии «Дон Карлос».
В философско-эстетических трудах сильно влияние И. Канта. Исследуя все-
общую историю от начальных ее этапов до своего времени, отмечал прогресс
в развитии общества, которое, однако, не избавилось от варварства и рабско-
го угнетения. Сочувственно встретил весть о Великой французской револю-
ции, но якобинская диктатура встревожила его. Отвергая революционные
средства общественного переустройства, выдвинул обширную программу
эстетического воспитания, полагая, что «путь к свободе ведет только через
красоту» и что миссия искусства в том, чтобы постепенно готовить современ-
ного человека к грядущим разумным общественным отношениям.
Шиигарев Андрей Иванович (1869—1918) — политический и общест-
венный деятель, кадет. С 1895 г. служил земским врачом, в 1903—1907 гг.
заведовал санитарным отделением Воронежской губернской земской упра-
вы, одновременно в 1905 — 1907 гг. редактор газеты «Воронежское слово».
Депутат II —IV Государственных дум, товарищ председателя кадетской
фракции; автор кадетской аграрной программы. Во Временном правительст-
ве занимал должности министра земледелия и министра финансов. После
ухода кадетов из правительства — лидер кадетской фракции в Петроград-
ской городской думе, член Предпарламента и Учредительного собрания.
В ноябре 1918 г. убит в Мариинской больнице матросами-анархистами.
Шишко Леонид Эммануилович (1852—1910) — видный деятель партии
эсеров, из поколения «старых народников». В революционном движении с
начала 1870-х гг. Активный участник кружка чайковцев, был осужден и со-
слан в Сибирь по «процессу 193-х». В 1890 г. бежал из ссылки, поселился
в Лондоне. Один из основателей Фонда вольной русской прессы, член его
комитета. Энергично поддержал инициативу В. М. Чернова об организации
за границей издания литературы для крестьян и создание Аграрно-социали-
стической лиги. Входил в редакцию газеты «Революционная Россия». Один
из теоретиков ПСР по крестьянскому вопросу, участвовал в разработке про-
граммы партии, член се Заграничного комитета. В конце 1905 г. вернулся в
Россию, участвовал в работе I съезда партии. В мае 1906 г. выехал за грани-
цу на лечение, до конца жизни продолжал участвовать в литературной и
издательской деятельности партии.
Шлейсиер Ольга Александровна (ок. 1850—1881) — революционерка-
иародиица, жена М. А. Натансона. Одна из основателей кружка чайковцев,
общества «Земля и воля» (1876), член его руководящего органа — «Боль-
шого совета», организатор народнических поселений в Саратовской гу-
бернии. В октябре 1878 г. заключена в Петропавловскую крепость. В мае
1880 г. приговорена Петербургским военно-окружным судом к шести годам
каторги, замененной ссылкой в Сибирь. Безнадежно больная, была оставле-
на в Петербурге, в феврале 1881 г. освобождена на поруки и вскоре умерла.
Шлоссер Фридрих Кристоф (1776—1861) — немецкий историк, про-
фессор Гейдельбергского университета. В исторических трудах «История
18 столетия» (Т. 1—8), «Всемирная история...» (Т. 1 — 18) выступил с мо-
ралистически-просветительских позиций против реакционно-романтической
апологии средневековья, феодального деспотизма, в защиту идеалов эпохи
Просвещения и буржуазных революций XVI —XVIII вв. Стррмился к созда-
нию истории всего человечества как единого целого, выдвигая на первый
516	Краткий биографический словарь
план положение и жизнь народных масс, и выступал против всех проявле-
ний реакции.
Шмераль Богумир (1880—1941) - деятель чехословацкого и междуна-
родного коммунистического движения. До Первой мировой войны находил-
ся на правом фланге социал-демократии, отличался грубым национализмом.
После войны без особых идейных потрясений перешел на сторону коммуни-
стов, один из основателей компартии Чехословакии. В 1921 - 1929 гг.
и с 1935 г. — член Исполкома Коминтерна.
Шрейдер Григорий Ильич (1860—1940) — революционер, юрист, пуб-
лицист, один из видных деятелей партии социалистов-революционеров. Не-
однократно подвергался арестам и тюремному заключению за революцион-
ную деятельность, сотрудничал в ряде газет, был издателем и главным ре-
дактором «Экономической газеты» и газеты «Сын Отечества». В июне-
октябре 1917 г. занимал должность городского головы Петрограда, член
Временного совета Российской республики (Предпарламента), депутат
Учредительного собрания. Участвовал в создании «Комитета спасения роди-
ны и революции», организатор образованного летом 1918 г. в Ека герино да ре
«Юго-восточного комитета членов Учредительною собрания». В конце
1919 г. эмигрировал, член Инициативной группы «Внепартийного объедине-
ния», сотрудничал в «Воле России» и «Революционной России», с 1925 г.
решением Центрального бюро партии эсеров утвержден членом Заграничной
делегации ПСР, после раскола которой оставался ближайшим соратником
В. М. Чернова.
Штампфер Фридрих (1874—1957) - один из лидеров германской соци-
ал-демократии, публицист. В 1916 - 1933 гг. главный редактор центрального
печатного органа социал-демократической партии газеты «Форвертс» и член
Правления партии. В 1920— 1933 гг. был членом рейхстага. После прихода
фашистов к власти в Германии был членом Правления Германской социал-
демократической партии в Праге. В 1938 г. эмигрировал во Францию, в
1940 г. в США. В 1948 г. вернулся в Германию.
Штейнберг Исаак (Ицхак-Нахман) Захарович (1888—1957) — револю-
ционер, один из лидеров левых эсеров, журналист и писатель. В партию со-
циалистов-революционеров вступил в 1906 г., учился в Московском универ-
ситете, а после высылки в 1907 г. из страны — в Гейдельбергском универси-
тете. После возвращения в Россию в начале 1910-х гг. работал помощником
присяжного поверенного, сотрудничал в газетах и журналах. В 1915 г. был
арестован и выслан в Уфу, где в 1917 г. возглавил губернскую организацию
партии эсеров, делегат III и IV съездов ПСР. Участвовал в работе Времен-
ного совета Российской республики (Предпарламента), член Учредительно-
го собрания. К Октябрьскому перевороту 1917 г. отнесся отрицательно,
однако считал необходимым продолжение работы в Советах. Участник
I съезда партии левых социалистов-революционеров, был избран членом
ЦК. В январе 1918 г. вошел в состав ВЦИК и в декабре того же года на-
значен наркомом юстиции РСФСР. После заключения Брестского мира вы-
шел из состава Совета народных комисаров и развернул активную анти-
правительственную деятельность, был арестован и заключен па несколько
месяцев в тюрьму. С конца 1919 г. выступал против вооруженной борьбы с
Краткий биографический словарь
5/7
большевиками. В 1923 г. выехал за границу для работы в Венском Интерна-
ционале, после чего ВЦИК лишил его советского гражданства. Жил в Герма-
нии, затем в Великобритании, где занимался революционной, публицистиче-
ской, издательской и литературной деятельностью. В годы Второй мировой
войны перебрался в США. Отойдя от политической деятельности, занимался
в основном еврейскими проблемами и разработкой теории этического социа-
лизма.
Шувалов Павел Павлович (1859—1905) — граф, полковник. Получив
образование в Пажеском корпусе, состоял на военной службе. С 1896 г. был
направлен в распоряжение министерства внутренних дел. В 1898 1903 гг.
градоначальник Одессы, затем московский градоначальник. В июне 1905 г.
убит эсером П. Куликовским.
Шур — революционер, народоволец.
Щегловитов Иван Григорьевич (1861—1918) — государственный дея-
тель. С 1894 г. прокурор Петербургского окружного суда, с 1903 г. обер-
прокурор уголовного кассационного департамента Сената. В 1905 г. был
обвинителем И. П. Каляева. В 1906—1915 гг. министр юстиции. Один из
организаторов трстьеиюньского государственного переворота 1907 г., спо-
движник и правая рука П. А. Столыпина, покровитель «Союза русского
народа». В 1917 г. назначен председателем Государственного совета. В пер-
вые дни Февральской революции 1917 г. заключен в Петропавловскую кре-
пость. Расстрелян по приговору ревтрибунала.
Эйнштейн Альберт (1879—1955) — выдающийся ученый-физик, созда-
тель теории относительности и один из создателей квантовой теории и стати-
стической физики. Лауреат Нобелевской премии. Активно реагировал на
общественно-политические события в мире: решительно выступал против
фашизма, тоталитаризма, войны, применения ядерного оружия.
Энгельгардт Николай Александрович (1867—1942) — писатель и обще-
ственный деятель. Сотрудничал в ряде периодических изданий («Санкт-Пе-
тербургские ведомости», «Неделя», «Новое время»). Был одним из активных
деятелей монархической организации «Русское собрание» (1901 — 1918),
входил в состав ее центрального руководящего органа.
Энгельс Фридрих (1820—1895) — мыслитель и общественный деятель,
один из основоположников марксизма, ближайший друг и соратник К. Мар-
кса.
Эрлих Генрих (1882—1942) — видный деятель польского Бунда, публи-
цист. Обучался в Варшавском и Петербургском университетах, в революци-
онном движении с 1903 г., член ЦК Бунда. После Февральской революции
1917 г. был членом Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.
В 1918 г. вернулся в Варшаву, возглавил польский Бунд и редактировал га-
зету на идише «Di Folkstsaytung», входил в состав варшавского городского
совета, участвовал во многих международных социалистических конгрессах
и конференциях. Спасаясь от фашистов, вместе с В. Альтером в сентябре
1939 г. бежал в СССР, где был арестован и за «активную подрывную дея-
тельность и помощь польской интеллигенции» приговорен к смертной казни,
замененной десятилетней ссылкой. В сентябре 1941 г. амнистирован, но в де-
518
Краткий биографический словарь
кабре того же года вновь арестован и заключен в тюрьму, где был доведен
до самоубийства.
Эртель Александр Иванович (1855—1908) — писатель. В начале
1880-х гг. сблизился с народовольцами, в 1884 г. был арестован и сослан в
Тверь, где вокруг него сложился кружок радикальной интеллигенции. В пе-
чати стал выступать с 1879 г., славу писателя-реалиста принес ему цикл
очерков и рассказов «Записки степняка» (1879—1882); автор нескольких
повестей и романов. Во всех произведениях предстает как убежденный на-
родник, выше всего ставящий в крестьянстве цельность его устоев. Главные
темы его произведений — жизнь крестьян-бедняков, демократической интел-
лигенции, помещиков, купцов, расслоение пореформенной деревни. Творче-
ство было высоко оценено А. П. Чеховым, Л. Н. Толстым, М. Горьким.
Юделевский Яков (Яикель) Лазаревич (Лейзерович, 1868—1957) —
революционер, философ, социолог, член партии социалистов-революционе-
ров. В революционном движении со второй половины 1880-х гг., член Сою-
за социалистов-революционеров за границей, в 1902 г. вступил в партию
эсеров, но постоянно находился в оппозиции к ортодоксальной партийной
позиции. В конце 1907 г. вместе с В. К. Агафоновым образовал группу
«инициативного меньшинства», печатный орган которой газета «Революци-
онная мысль» (1908— 1909) пропагандировала идеи отказа от одновременно-
го решения политических и социальных вопросов, необходимости сосредо-
точения всех сил прежде всего на борьбе с самодержавием. Утверждалось,
что в этой борьбе решающая роль принадлежит не массам, а «инициативно-
му меньшинству» и террору. В 1909 г. группа «инициативного меньшинст-
ва» вышла из партии, образовав Союз левых социалистов-революционеров.
Партийные псевдонимы — Ю. Делевский, Ливии, А. Волин.
Якубович Петр Филиппович (один из псевдонимов — Мелыпин Л.,
1860—1911) — революционер-народоволец, поэт, писатель. С 1878 г. сотруд-
ничал в журналах «Дело», «Слово», «Отечественные записки». В 1882 г.
вступил в петербургскую организацию «Народной воли». В январе 1884 г.
один из организаторов Молодой партии «Народной воли», после слияния ее
со «старой» «Народной волей» оказывал большую помощь Г. А. Лопатину
в воссоздании партии. Летом 1884 г. создал нелегальную типографию в Дер-
ите (Тарту). Арестован в Петербурге в ноябре 1884 г., по «процессу 21-го»
приговорен к смертной казни, замененной 18 годами каторги. Отбывал на
Карийской каторге и в Акатуе. С 1895 г. на поселении в Кургане. Как поэт
начал печататься в 1878 г. Его поэзия развивалась в русле русской граждан-
ской лирики, впитала традиции творчества Н. А. Некрасова. Цикл автобио-
графических очерков об Акатуйской каторге имел огромный успех и вызвал
широкий общественный отклик. В 1899 г. вернулся в Европейскую Россию.
Был редактором отдела поэзии, с 1904 г. (совместно с В. Г. Короленко) —
отдела беллетристики журнала «Русское богатство».
ОГЛАВЛЕНИЕ
А. П. Новиков, К. Хузер. Виктор Михайлович Чернов и его мемуары.	3
В ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ:
ВОСПОМИНАНИЯ О ВОСЬМИ ЛИДЕРАХ
Мои дороги и тропинки к еврейству............................... 21
Натансон Марк Андреевич (1850—1919)............................. 35
Житловский Хаим Осипович (1865—1943)............................ 72
Ан-ский Семен Акимович (1863—1920).............................. 112
Рубанович Илья Адольфович (1859—1922)........................... 152
Гоц Михаил Рафаилович (1866—1906)............................... 213
Гершуни Григорий Андреевич (1870 — 1908)....................... 290
Минор Осип Соломонович (1861 — 1932)........................... 349
Гоц Абрам Рафаилович (1882 — 1940)............................. 371
Краткий биографический словарь................................. 414
В. М. ЧЕРНОВ
В ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
ВОСПОМИНАНИЯ О ВОСЬМИ ЛИДЕРАХ
Редактор Устинов М. Е.
Корректор Гольдич Е. А.
Компьютерная верстка Жумабаев Р. К.
Дизайн обложки Попов О. Г.
Издательство «Дмитрий Буланин»
Налоговая льгота - общероссийский классификатор
продукции ОК-005-93; 95 3001 — книги,
95 3150 —литература ио истории и историческим наукам
Подписано в печать 05.07.2007
Формат 60 х 90 ‘/,6 Гарнитура Petersburg. Бумага офсетная.
Печать офсетная. Уч.-изд. л. 32.
Тираж 1000. Заказ 2146.
Отпечатано с готовых диапозитивов
в ОАО «Издательско-полиграфическое предприятие
„Искусство России"».
198099, Санкт-Петербург,
Промышленная ул., д. 38 /2.
Заказы присылать по адресу:
ДМИТРИЙ БУЛАНИН
199034, С.-Петербург, наб. Макарова, д. 4
Институт русской литературы
(Пушкинский Дом)
Российской Академии наук.
Телефон / телефакс: (812) 498 41 26
E-mail: dbuianin@sp.ru
http://www.dbulanin.ru