/
Author: Нежинский Л.Н.
Tags: всеобщая история политика история российского государства география история государства
ISBN: 5-7133-0978-9
Year: 1999
Text
И ЧЕРНОМОРСКИЕ
ПРОЛИВЫ
M ЧЕРНОМОРСКИЕ
НРОЛИВЫ
(XVIII-ХХ столетия)
ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ РАН
M ЧЕРНОМОРСКИЕ
ПРОЛИВЫ
(XVIII-XX столетия)
Ответственные редакторы:
доктор исторических наук Л. Н. Нежинский,
доктор исторических наук А. В. Игнатьев
Москва
«Международные отношения»
1999
УДК 947:32
ББК 63.3(2)-6
Р76
Книга подготовлена и издана
при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ),
грант № 98-01-16231
© А.В. Игнатьев, Л.Н. Нежинский и др.,
1999
© Подготовка к изданию и оформление
изд-ва «Международные отношения».
ISBN 5-7133-0978-9 1999
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение (А.В. Игнатьев) 7
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Эволюция южного направления внешней
политики Руси и России в IX-XVII вв. Зарождение
проблемы Черноморских проливов (Г.А. Санин) 19
ГЛАВА ВТОРАЯ. Проблема Черноморских проливов во
внешней политике России XVIII в. (Г.А. Санин).... 43
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Военно-политические союзы России и Тур-
ции в конце XVIII — первой трети XIX столетия
(Е.П. Кудрявцева) 81
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Закрытие Проливов для военных судов:
от Лондонских конвенций до Берлинского тракта-
та (1840-1878 гг.) (Е.П. Кудрявцева, В.Н. Поно-
марев) 121
ГЛАВА ПЯТАЯ. Проливы во внешней политике России в
80-90-е гг. XIX в. (В.М. Хевролина, Е.А. Чиркова) 223
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Борьба России за пересмотр статуса
Проливов в начале XX в. (Е.Г. Кострикова) 253
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Проблема Черноморских проливов во
внешней политике России в период первой мировой
войны (В.А. Емец) 305
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Советская дипломатия и Лозаннская кон-
ференция (1922-1923 гг.) (Л.Н. Нежинский) 353
5
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. От Лозанны до Монтрё (Советский Союз
и проблема Черноморских проливов в 1924-1936 гг.)
(И.А. Хормач) 391
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Советско-турецкие отношения и пробле-
ма Проливов накануне, в годы второй мировой войны
и в послевоенные десятилетия (Б.М. Поцхверия).... 437
Заключение (Л.Н. Нежинский) 507
Примечания 518
ВВЕДЕНИЕ
Режим Черноморских проливов был и остается одним из
самых важных, сложных и острых вопросов внешней политики
России на протяжении уже трех столетий. Его значение опреде-
ляется геостратегическим положением России, потребностями
ее внешней торговли, нуждами экономического развития юга
европейской части страны, задачами обороны ее Черноморско-
го побережья, интересами великой державы.
Сложность этого вопроса обусловлена тем фактом, что гор-
ловина Черного моря целиком находится в руках другой при-
брежной державы — Турции. Последняя выступает, таким об-
разом, в роли стража Проливов и гаранта соблюдения того или
иного режима прохода через них иностранных судов. Русско-
турецкие отношения в указанной области переплетались с про-
тиворечиями двух государств в балканских делах. На протяже-
нии XVIII-XIX и в начале XX в. судьба Босфора и Дарданелл
являлась составной частью международного Восточного вопро-
са, в котором были заинтересованы в большей или меньшей
мере все великие европейские державы. Из нечерноморских
стран особую активность проявляли Англия и Франция, а позд-
нее и Германия. В XIX в. образовались новые прибрежные го-
сударства — Румыния и Болгария, интересы которых также сле-
довало принимать во внимание.
После первой мировой войны борьба вокруг режима Проли-
вов переплелась с национально-освободительной революцией
в Турции, поддержанной Советской Россией. В дальнейшем эта
борьба была связана с фашистской агрессией накануне и в годы
второй мировой войны, а затем с противоборством держав Севе-
роатлантического пакта и социалистических стран во главе с
Советским Союзом. Новые трудности для нашего государства
на Черном море и в Проливах создал распад СССР.
Что касается остроты борьбы, то достаточно напомнить о
неоднократных русско-турецких войнах XVIII-XIX вв., Крым-
ской войне коалиции европейских держав против России, угро-
8
зе военного вмешательства Англии и Австрии в 1878 г., забло-
кировании Англией Черноморского флота России в период
русско-японской войны, международном конфликте из-за появ-
ления на Босфоре германской военной миссии Сандерса, про-
тивостоянии России и Турции в годы первой мировой войны,
диктате над Турцией держав-победительниц в 1918-1920 гг.,
греко-турецкой войне 1919-1922 гг.
В политике дореволюционной России преобладало стремле-
ние установить благоприятный для себя и других черноморских
стран режим Проливов, который обеспечивал бы свободу тор-
говли, безопасность от ударов флотов враждебных держав и
возможность выводить военные корабли в Средиземное море.
В качестве средств решения этих задач использовались двусто-
ронние (с Турцией) и многосторонние соглашения. Вопрос за-
хвата Проливов как отдаленная государственная задача ставился
в середине 80-х гт. XIX в. и более конкретно — во время первой
мировой войны, после выступления Турции на стороне против-
ников России. Чаще, в конце XIX — начале XX в., возбуждался
вопрос о занятии Верхнего Босфора и «закупорке» Черного
моря в ответ на возможный приход в Дарданеллы и Стамбул
международной эскадры или занятие турецкой столицы иност-
ранными войсками с суши. Как правило, сил для этого оказы-
валось недостаточно.
Интересы самой Турции, коль скоро она не могла единолич-
но решать судьбу жизненно важного для нее региона, состояли
в охране своего суверенитета, что достигалось закрытием Про-
ливов для военных кораблей иностранных государств и возмож-
ностью регулировать зарубежное торговое судоходство. Запад-
ные державы были заинтересованы в открытии Проливов для
военного и торгового флота всех государств и не хотели призна-
вать особых интересов прибрежных стран. Компромисс между
противоречивыми интересами сторон, достигнутый в XIX в.,
предусматривал закрытие Проливов для иностранных военных
кораблей и свободу торгового судоходства. После потрясений
первой мировой войны и революций 1917 г. возникшая на мес-
те империи Романовых Советская Россия отказалась от всяких
захватнических притязаний в отношении Проливов. Вместе с
тем она унаследовала заинтересованность в благоприятном ре-
жиме Босфора и Дарданелл как с точки зрения свободы торгов-
ли, так и безопасности прибрежных стран.
В настоящее время в значительной мере отрезанная от Чер-
ного моря Россия стремится восстановить свои исторические
9
права в бассейне и противостоять попыткам фактического
пересмотра режима Проливов в ущерб нашей стране.
* * *
Ни одна великая держава не была так удалена от морских
и океанских путей, как Россия. Зато и тянулась она к ним, как
сильный молодой побег к солнцу, раздвигая более слабые расте-
ния. Это стремление пробиться на выгодные торговые трассы,
приблизиться к мировым центрам цивилизации диктовалось не
только экономическими и культурными потребностями. Были
у него также геостратегические и исторические корни. Ведь
еще Древняя Русь стояла одной ногой на Черном, а другой —
на Балтийском морях, между которыми шел великий водный
путь «из варяг в греки». Тяготение к названным морским бас-
сейнам объяснялось и политическими причинами. Так, сосе-
дом России с юга было вассальное Турции Крымское ханство,
систематически осуществлявшее грабительские набеги на юж-
ные пределы нашей страны и Украину. Играли свою роль и
религиозно-идеологические мотивы — восприятие Москвы как
«третьего Рима», мирового центра православия, а России — как
преемницы Византии.
Ко времени восстановления независимости Русского госу-
дарства Черноморский бассейн являлся внутренним турецким
морем. Все его побережье, а также горловина входили в состав
Османской империи, которая полностью контролировала про-
ход судов из Средиземного моря в Черное и обратно, по проли-
ву Дарданеллы (Акдениз), Мраморному морю и проливу Бос-
фор (Истанболбогазы). Стоявший на Босфоре Константинополь
был превращен османами в свою столицу — Стамбул. Исполь-
зуя выгоды географического положения, Турция стремилась
играть роль посредника-в торговле между Европой и Азией.
Она выдавала тем или иным государствам временные фирманы
на право торговли с черноморскими областями. Проливы также
служили превосходной базой для турецкого военного флота,
который, действуя на морских просторах, мог в нужных случа-
ях укрываться от противника за береговыми оборонительными
сооружениями. Такое положение сохранялось в течение XVI-
XVII столетий.
Борьба нашего государства за благоприятный режим Про-
ливов прошла несколько этапов. Первоначально их статус оп-
ределился в рамках двусторонних русско-турецких отноше-
10
ний* (XVIII в. — 1840-1841 гг.). Главным достижением этого
времени стала свобода коммерческого судоходства через Про-
ливы не только для самой России, но и для других держав, с
ней торговавших. В период действия русско-турецких союзов
1799, 1805 и 1833 гг. получал то или иное положительное ре-
шение и вопрос о проходе военных судов России или закрытии
Проливов для флотов враждебных ей стран.
На втором этапе (с 1840-1841 гг. до первой мировой войны)
соглашениями прибрежных и нечерноморских государств ста-
тусу Проливов был придан международный характер. Как уже
отмечалось, возобладали принципы, согласно которым они от-
крывались для торговли всех стран и закрывались для военного
судоходства, причем черноморские государства не получили
каких-либо преимуществ по сравнению с западными держава-
ми. Борьба России в конце XIX — начале XX в. за пересмотр
статуса Проливов в пользу прибрежных стран не принесла
сколько-нибудь осязаемых результатов.
Первая мировая война с участием Турции радикально изме-
нила ситуацию на Проливах сначала в пользу центральных дер-
жав, а затем победившей Антанты. Победители постарались на-
вязать дискриминационный для Турции и всех черноморских
стран Севрский режим, в соответствии с которым была осу-
ществлена нейтрализация Проливов под контролем держав Ан-
танты.
Новый этап открыла победа Октябрьской революции в Рос-
сии и кемалистской революции в Турции. Совместными усилия-
ми группы прибрежных стран удалось сначала отменить Севр-
ский договор, хотя новая Лозаннская конвенция недостаточно
учитывала интересы нашей страны, а в дальнейшем добиться
и существенного улучшения статуса Проливов. Конференция
1936 г. в Монтрё впервые признала особые права черноморских
стран в области военного судоходства через Проливы, основан-
ные на их прибрежном положении. Возросла роль обновленной
Турции как гаранта статуса Проливов. Но справиться с этой за-
дачей она в должной мере не смогла, что показал опыт второй
мировой войны. Последовавшее противостояние держав разных
систем, получившее название холодной войны, не позволило
добиться какого-либо прогресса, а развал СССР привел к рез-
кому ухудшению ситуации для России и некоторых других
стран.
* Аналогичным образом определяли его в то время и другие державы.
11
* * *
Освещение борьбы России за благоприятный режим Проли-
вов имеет в нашей историографии давнюю традицию. Ее истоки
восходят к первым успехам страны на этом пути и признанию
за Проливами международного статуса. В дальнейшем интерес
к проблеме не ослабевал в связи с периодическими кризисами
в отношениях держав на Ближнем Востоке. Другой предпосыл-
кой постоянного внимания к этому вопросу служило постепен-
ное вовлечение в научный оборот материалов русского МИД.
Помимо исследований предпринимались и публикации доку-
ментов. Ф.Ф. Мартене, предполагавший посвятить отношени-
ям России с Турцией последнюю серию своего капитального
«Собрания трактатов и конвенций», к сожалению, не успел это-
го сделать. Официальные документы турецкой стороны, отно-
сящиеся к Восточному вопросу, были опубликованы на рубеже
XIX-XX вв.'
В трудах русских историков второй половины XIX столе-
тия обозначились два главных направления. Одна часть иссле-
дователей не склонна была выделять проблему Проливов из
Восточного вопроса, трактуя его как проявление борьбы Евро-
пы с Азией (СМ. Соловьев) или Западной Европы с Россией
(С.С. Татищев, с некоторыми нюансами Н.Я. Данилевский).
Другие исследователи рассматривали проблему Проливов в
контексте русско-турецких отношений (Д. Бухаров, А. Не-
клюдов).
Особый интерес представляла работа В. Уляницкого, напи-
санная на основе материалов русского МИД и снабженная со-
лидным документальным приложением2. Автор показал, что в
XVIII в. влияние национальных и религиозных мотивов было
еще невелико, и политика России на Ближнем Востоке дикто-
валась прежде всего интересами безопасности южной границы
и экономического развития южнорусских окраин, тесно связан-
ного с судоходством и торговлей через Черное море. Он пред-
ложил свою периодизацию проблемы, положив в ее основу
русско-турецкие войны и подчеркнув значение Кючук-Кайнар-
джийского мира 1774 г., который открыл Проливы для русского
торгового судоходства.
В конце XIX — начале XX в., когда в правящих кругах
России дебатировался вопрос о целесообразности пересмотра
статуса Проливов, появились и новые исторические работы.
Профессор Московского университета С. Жигарев опублико-
12
вал историко-юридическое исследование о русской политике
в Восточном вопросе3. Он справедливо указывал, что Россия
не может оставаться в стороне от решения этой междуна-
родной проблемы, с которой ее связывают существенные ин-
тересы материального и нравственного свойства. Проследив
русскую политику в Восточном вопросе в XVI-XIX вв., автор
пришел к заключению, что ни само ее направление, ни спо-
собы осуществления не способствовали решению нацио-
нальных задач страны. По мнению Жигарева, России следо-
вало бы договориться с другими державами об открытии
Проливов для свободного торгового и военного судоходства
всех наций.
В 1907 г. появилось исследование о Черноморских проли-
вах С. Горяинова, написанное на основе архивных материалов
русского МИД4. Целью автора было доказать безусловную
обязательность закрытия Босфора и Дарданелл для военных
судов не только России, но и всех держав. Это позволило бы
ей, как и после Крымской войны, до времени сосредоточить-
ся на своих внутренних проблемах. Горяинов считал положе-
ние, созданное Берлинским миром, неудовлетворительным для
России, а соглашение трех императоров — иллюзией и само-
обманом.
В 1911 г. в полемику с Горяиновым вступил известный пра-
вовед и автор исторических работ Б.Э. Нольде. Последний под-
черкивал важность режима Проливов не только для России, но
и в еще большей мере для самой Турции. Он не соглашался
поэтому с традиционной трактовкой этого вопроса как истории
борьбы между Россией и западными державами и утверждал,
что она «есть прежде всего и главным образом история русско-
турецкой борьбы» (курсив Нольде). Другое дело, что Турция
вела ее при помощи западной дипломатии, а порой и западных
войск. Тем не менее Порта отнюдь не была игрушкой в руках
Запада. «Напротив того, она с величайшей настойчивостью вела
свою линию» (курсив Нольде), достигая более-менее выгодного
для себя компромисса. Нольде делал вывод, что решить вопрос
о Проливах в пользу России можно, лишь разрешив Восточный
вопрос в целом. Работа Нольде, переизданная в 1915 г.5, была
последним заметным исследованием вопроса в дореволюцион-
ной отечественной историографии.
Западноевропейские ученые и публицисты, обращавшиеся к
этой проблематике, не обогатили ее исследование сколько-ни-
будь существенными материалами о русской политике. Идейной
13
основой их работ в большинстве случаев служили фальшивое
«завещание Петра I» и резервный «греческий проект» Екате-
рины И. В некоторых западных исследованиях конца XIX—
начала XX в. (П. Дагган, А. Дебидур, Э. Дрио, Ф. Мишефф)
отмечалось, что экспансионистскую политику на Ближнем Вос-
токе проводила не только Россия, но и Англия.
После Октябрьской революции в поле внимания отечествен-
ных историков попал новый хронологический период: канун и
особенно время первой мировой войны. Мы имеет в виду боль-
шие документальные публикации о европейских державах и
Турции в годы первой мировой войны с вводными статьями6,
сборник «Проливы»7, а также ряд менее значительных публи-
каций и статей в исторических журналах. Их пафос состоял в
разоблачении империалистической политики царизма и Антан-
ты в целом на Ближнем Востоке.
Большое внимание Проливам уделял в своих работах
М.Н. Покровский8, стремившийся применить к анализу Вос-
точного вопроса марксистскую методологию. Но ошибочная
концепция о преобладании во внешней политике России инте-
ресов торгового капитала приводила его к преувеличению зна-
чения контроля над Проливами в планах царизма. К тому же
Покровский без достаточных оснований уличал царское прави-
тельство в постоянном стремлении к захвату Босфора и Дар-
данелл.
Полезный вклад в публикацию источников, относящихся к
рассматриваемой проблеме, внесла Комиссия по изданию доку-
ментов эпохи империализма, сумевшая, к сожалению, реализо-
вать свои большие замыслы лишь частично.
Лозаннская конвенция о Проливах 1923 г., не ратифициро-
ванная Советским правительством, нашла отклик в целом ряде
статей отечественных исследователей, анализировавших как
саму конвенцию, так и ее реализацию (см. статьи Н. Горского,
В. Короткова, С. Холодовского, а также Е. Вейта, А. Сабанина).
Материалы об участии СССР в конференции в Лозанне вошли
позднее в VI том «Документов внешней политики СССР»
(М., 1962).
Конвенции о Проливах 1936 г. повезло еще меньше, хотя
отдельные статьи о ней и появились по горячим следам. Мате-
риалы о конвенции были включены в XIX том «Документов
внешней политики СССР».
Новый толчок изучению вопроса о Проливах дало выступле-
14
ние советской дипломатии в 1946 г. с инициативой пересмотра
Конвенции Монтрё и прямого участия СССР в контроле за ре-
жимом Проливов. В книгах Б.А. Дранова9 и А.Ф. Миллера10
приводилась развернутая аргументация в подкрепление пози-
ции Советского правительства. Книга Дранова представляла
собой также первую попытку осветить вопрос в целом как в
историческом, так и юридическом аспекте. Автор подчеркивал
качественное отличие внешней политики Советского прави-
тельства от дореволюционной. Он дал свою периодизацию ис-
тории борьбы за благоприятный для черноморских стран режим
Проливов. Дранов приходил к выводу, что вторая мировая вой-
на «выявила крупные недостатки конвенции Монтрё о Черно-
морских проливах, ее несоответствие жизненным интересам
черноморских держав и интересам всеобщей безопасности»,
а также необходимость решения «этого давно назревшего во-
проса».
Дальнейшие успехи отечественной историографии были свя-
заны с разоблачением культа личности И.В. Сталина, борьбой
с догматизмом и расширением доступа к архивам. В 1960 г.
началось продолжающееся до сих пор издание многотомной
документальной публикации «Внешняя политика России XIX
и начала XX века», важное место в которой заняли материалы
по Восточному вопросу.
История борьбы России за благоприятный режим Проливов
нашла отражение в обобщающих трудах «История дипломатии»
(изд. 2-е) и «История СССР с древнейших времен». Советский
период получил освещение в двухтомной «Истории внешней
политики СССР» под ред. А.А. Громыко и Б.Н. Пономарева,
выдержавшей несколько изданий. Хотя этот труд носил офи-
циозный характер, в нем использовались не известные ранее
архивные материалы.
Обобщающий характер носили также коллективная работа
историков МГУ «Восточный вопрос во внешней политике Рос-
сии»11 и книги Н.С. Киняпиной о внешней политике России
в XIX в.12 Правда, в названных работах гораздо больше внима-
ния уделялось балканской политике России, чем ее усилиям
решить вопрос о Проливах.
Целый ряд исследователей касался внешней политики Рос-
сии во время периодических ближневосточных кризисов и
войн, уделяя при этом большее или меньшее внимание вопро-
су о Проливах. Среди них Е.В. Тарле, A.M. Станиславская,
15
А.В. Фадеев, В.И. Шеремет, В.А. Георгиев, И.В. Бестужев,
Л.И. Нарочницкая, А.В. Игнатьев.
Несколько важных работ по интересующей нас проблемати-
ке появилось в новейший период, когда были сняты идеоло-
гическая цензура и широко открыты архивы. Отметим прежде
всего книгу «История внешней политики России. Первая поло-
вина XIX в.» (отв. ред. О.В. Орлик)13, в которой, если говорить
о Проливах, значительный интерес представляет трактовка
В.Б. Михайловым причин замены Ункяр-Искелесийского до-
говора Лондонскими конвенциями 1840-1841 гг. За ней вышли
другие книги той же серии, охватывающие вторую половину
XIX в., конец XIX — начало XX в. и XVIII в. (М., 1997, 1998;
отв. ред. В.М. Хевролина, А.В. Игнатьев, Г.А. Санин). Новая
книга Н.С. Киняпиной посвящена менее изученному периоду
в политике России на Ближнем Востоке после Берлинского
конгресса 1878 г.14 Правда, в ней вопрос о Проливах как бы
оттеснен на второй план балканскими сюжетами. Политика
России в отношении Проливов в ходе ближневосточного кри-
зиса 90-х гг. XIX в. проанализирована в работе И.С. Рыбаченок
на основе новых, в основном архивных, материалов15. Ряд по-
лезных сведений фактического характера приводит в своей
книге Т. Лаврова16. Современное состояние рассматриваемых
проблем отражено в публикации А.А. Язьковой17.
В зарубежной историографии XX в. по-прежнему преобла-
дали работы о Восточном вопросе, далекие от исторической
объективности. Хотя старые мифы и отошли на второй план,
но продолжала господствовать точка зрения о неизменно агрес-
сивной политике России в противоположность «миролюбивой»
и «охранительной» позиции западных держав. Если некоторые
исследователи и признавали, что западные державы не только
противостояли России, но и отстаивали собственные интересы,
они в то же время полагали, что интересы Запада и Турции
совпадали.
В этой связи любопытна позиция, характерная для турецкой
историографии. Она представлена многотомной официозной
«Османской историей» и работами отдельных авторов, среди
которых отметим Э. Карала и А. Курата. Турецкие историки
склонны рассматривать Восточный вопрос как совокупность
международных, а не только русско-османских противоречий.
Вместе с тем они подчеркивают экспансионистский характер
политики России, что сближает их с западными исследова-
телями.
16
В зарубежной историографии со временем проявилась тен-
денция к более объективному рассмотрению Восточного вопро-
са. Представители этого направления привлекали не только
турецкие и западные, но и русские источники и результаты
исследований ученых нашей страны. Назовем книги М. Андер-
сона, Б. Елавич, Д. Клейтона* . В связи с окончанием холодной
войны и открытием отечественных архивов для зарубежных
исследователей есть основания ожидать дальнейшего развития
этого направления. Подтверждением сказанного может служить
появление коллективной работы авторов из США, России и
некоторых других стран «Имперская русская внешняя поли-
тика»** и книги Д. Голдфенка «Происхождение Крымской
войны»***.
Таким образом, о борьбе России и СССР за благоприятный
режим Проливов в те или иные периоды написано немало.
Особенно велик вклад в изучение рассматриваемой проблемы
отечественной историографии. В значительно меньшей мере,
чем дореволюционный, освещен советский период в истории
вопр0са.
* * *
Обзор литературы показывает, что создание обобщающего
труда по избранной теме является назревшей задачей. Отсут-
ствие идеологической цензуры и доступность архивов благо-
приятствовали осуществлению замысла. Авторы стремились дать
по возможности объективный анализ истории вопроса, учиты-
вая экономические и стратегические интересы России, а также
принимая во внимание безопасность и суверенитет Турции,
особое положение всех прибрежных стран и законные интере-
сы нечерноморских государств. Изучение и обобщение истори-
ческого опыта, могут, по нашему мнению, содействовать про-
грессу в решении одного из острых вопросов современных
* Anderson M. The Eastern Question, 1774-1923. — L.-N.Y., 1966;
Jelavich B. The Ottoman Empire, the Great Powers and the Straits Ques-
tion. — Bloomington, 1973; Clayton D. Britain and the Eastern Question:
Messelungi to Gallipoli. — L., 1971.
** Imperial Russian Foreign Policy. Ed. by H. Raxdale. — N.Y., 1993.
*** Goldfranc D.M. The Origins of the Crimean War. — L.-N.Y.,
1994.
2 — 2729
17
международных отношений. В замысел авторов входило на-
метить хотя бы основные вехи всего периода от выхода Рос-
сии к Черному морю до нашего времени. Выделяя проблему
Проливов из Восточного вопроса и балканско-ближневос-
точных сюжетов, мы, разумеется, не забывали об их тесной
связи.
Научно-вспомогательная работа по подготовке рукописи к
печати выполнена И.Д. Ковалевской.
Глава первая
ЭВОЛЮЦИЯ
ЮЖНОГО НАПРАВЛЕНИЯ
ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РУСИ
И РОССИИ В1X-XVÏ! вв.
ЗАРОЖДЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ
ЧЕРНОМОРСКИХ ПРОЛИВОВ
Историки до сих пор ломают копья над проблемой, которая
в наши дни остается неразрешимой из-за крайней скудости
исторических источников: где появились первые славяне? Ма-
териал столь незначителен, что, образно говоря, он может умес-
титься на конце лопаты археолога или на самом кончике пера
летописца.
И тем не менее даже этот скудный материал позволил иссле-
дователям сделать важные для нашей темы выводы. Возникли
ли первые славянские племена в междуречье Днепра и Южного
Буга; появились ли они между Дунаем и Карпатами в верховьях
Тиссы, Днестра и Сана; была ли древней прародиной славян
земля Верхней и Средней Вислы — в любом случае это произо-
шло в верховьях и среднем течении широких и полноводных
рек, несущих свои воды в Балтийское, Черное или Адриатичес-
кое моря1.
Следовательно, геополитическое положение прародины сла-
вян побуждало их спуститься по течению рек к устью, к мор-
скому побережью. «Всякие многочисленные и сильные племе-
на, владеющие истоками рек, расселяются вниз по течению и
стремятся к овладению их устьями и прилегающими берегами.
А славяне были именно такими могущественными и многочис-
ленными племенами»2. Славянская миграция шла к морскому
побережью. В начале VII в. славяне умели управляться с пару-
сом и веслом не хуже других народов, и их лодьи-однодеревки
пенили морскую воду от Италии до Палестины и от берегов
Тавриды до Египта.
Уже тогда встал вопрос о проходе русских лодий через
Дарданеллы и Босфор. В 626 г. византийские источники впер-
вые упоминают о появлении их у стен Константинополя: грузин-
ский монах Григорий Мтацминдели писал в своем сочинении,
что «скифы-русские» под руководством вождя Хагана осадили
город с суши и моря, причем силы были так велики, что «все
море вокруг города наполнилось вражескими лодками»3.
20
Морские и сухопутные походы славян на Византию с самого
начала не были чисто грабительскими экспедициями. Это были
войны, имевшие определенные политические и экономические
цели.
Само геополитическое положение славян «на стыке» оседлой
европейской цивилизации и степной цивилизации кочевников
постоянно побуждало Русь к вооруженной борьбе за существо-
вание, поиску союзников, нейтрализации и изоляции неприяте-
ля. «Изменчивый, постоянно бурлящий, воюющий и мирящий-
ся мир плотным кольцом обступал Среднерусскую равнину, —
отмечает А.Н. Сахаров, — где вдоль больших рек, на необоз-
римых черноземах юга, на перекрестках древнейших торговых
путей и в северных лесах происходило формирование федера-
ций славянских племен, а позднее — образование Древнерус-
ского государства»4.
Уже в V-VI вв. племенные союзы антов и склавин вступили
в длительное противоборство с Византийской империей, пыта-
лись обосноваться за Дунаем, а во время славяно-византийской
войны 550-551 гг. славяне подступили к Константинополю.
На протяжении веков Византия сдерживала напор молодого
и жизнедеятельного народа на свои границы то силой оружия,
то подарками варварским вождям, то пытаясь отгородиться от
беспокойных северных соседей при помощи славянских же
наемных военных отрядов и славянских поселений в пригра-
ничных землях.
Перелом в русско-византийских отношениях наступает в
IX в., когда завершается складывание Древнерусского госу-
дарства. В Константинополе были встревожены появлением на
северных рубежах нового сильного соседа, все решительнее
пускавшегося в военные и торговые плавания по Черному морю.
Искушенная византийская дипломатия сумела создать как бы
линию блокады из враждебных государств и народов вдоль
границ молодой, растущей во всех направлениях Руси. Булгары,
хазары, печенеги, угры, наконец, сама Византия блокировали
границы Руси от Средней Волги и до Дуная. Поэтому морские
походы русичей, как и их сухопутные походы, при Олеге и
Святославе были направлены на прорыв этой блокады. Визан-
тийские источники «Житие св. Стефана Сурожского» и «Жи-
тие св. Георгия Амастридского» дают возможность определить
и направления этих походов: Херсонес, Керчь и Сурож в Крыму
и Малоазиатское побережье Черного моря. Традиционным ос-
тавалось направление на Константинополь и Проливы. Хоро-
21
шо известны морской поход 860 г. на Константинополь Ас-
кольда и Дира, набег новгородского князя Бравлина на Сурож
в конце VIII — начале IX в., поход на г. Мастриду (к востоку
от Константинополя, на Малоазиатском побережье) между 820
и 840 г.5 Каждый из подобных крупных походов заканчивался
договором, по условиям которого, как правило, Византия вы-
плачивала русичам «дань» (откупалась от беспокойных «варва-
ров»), обменивались пленными, иногда славянам разрешалось
селиться в пограничных византийских землях.
Уже наличие таких договоров показывает, что походы сла-
вян имели политическую и экономическую подоплеку, а не бы-
ли просто набегами грабителей.
Эти походы давали не только военную добычу. Они откры-
вали для морской торговли пути по Черному морю. Правда, до
договора Олега 907 г. ни русские, ни византийские источники
не упоминают о русской морской торговле, но эти сведения
можно почерпнуть в записках арабских купцов и путешественни-
ков. Арабский купец Ибн-Хордадбех в 840-х гг. написал «Кни-
гу для познания путей и государств», где говорится, как о чем-то
давно и хорошо известном, что русские купцы «из дальнейших
концов Славонии» торгуют по всему Черному морю, бывают в
Эгейском и Средиземном морях и доходят до Багдада6.
Благоприятный момент для прорыва блокады настал в 907 г.
В это время правительство императора Льва VI вынуждено было
вести войну на востоке против мятежного феодала Андроника
Дуки и поддержавших его арабов. Силы императора были от-
влечены на восток, и правивший в Киеве Олег, воспользовав-
шись этим, осадил Константинополь.
Согласно русской летописи, греки послали к Олегу парла-
ментеров со словами: «Не губи города, дадим тебе дань, какую
хочешь».
Олег отвел войска и направил в город своих послов. В окон-
чательном варианте договора вопрос о дани был пересмотрен.
Как полагает А.Н. Сахаров, была выплачена единовременная
контрибуция из расчета 12 гривен на корабль (на ключ) — всего
около 1888 кг— и сверх того греки выплатили ежегодную дань
(уклады). Впервые договор предусматривал и условия торговли.
Русские купцы не платили ввозных пошлин и полгода получали
на свое содержание «месячину» (хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи).
Им отводили место для поселения (прибрежный район Кон-
стантинополя — Галату), разрешали пользоваться баней и да-
вали средства на обратную дорогу7.
22
Договор был дополнен новыми положениями в 911 г. Россия
и Византия подтверждали мир. Предусматривались взаимная
выдача преступников, сохранность имущества купцов и послов,
служба славян в византийском войске. Договор был скреплен
«писанием и клятвою» русских послов8.
Мир Руси и Византии продержался 30 лет, до 941 г., когда
Игорь двинулся походом на Константинополь.
Императора Романа Локапина о походе Игоря предупредили
болгары и, вероятно, стратег Херсонеса, который бдительно
следил из Крыма за деяниями князя.
Положение Византии было весьма скверным. С юга беспо-
коили арабы и почти весь боеспособный флот был брошен
против них, в столице оставались лишь едва держащиеся на
плаву, догнивавшие свой век в гавани суда-ветераны. Спешно
стали вооружать эти корабли сифонами-огнеметами. Отбирали
суда у купцов. В битве 8 июня 941 г. Игорь потерпел страшное
поражение. Лишь в 944 г., после того, как дружина Игоря за-
хватила в Закавказье византийский г. Бердаа, был подписан
новый мир. Договор практически повторил заключенный в
911г. Правда, теперь русичи-купцы платили таможенную пош-
лину9.
Вместе с тем это был не только торговый договор, но и
союзный договор о взаимопомощи. «"Если просит воинов у нас
князь русский, когда воюет, —дадим ему... ежели начнет хотеть
воинов наше цесарство, от вас воинов на противящихся нам, то
пишут к великому князю нашему и пошлет к нам (денег. —
Г.С), сколько мы захотим". Византия в течение столетий ис-
кала и будет искать помощи Руси против некоторых правите-
лей арабов (и сменивших их затем турок-сельджуков) — с
востока, против арабов (и вытеснивших их затем норманнов и
турок-печенегов и половцев) — с запада, против кочевников —
с севера. Русь, зная об этой заинтересованности Византии, ис-
пользовала договоры с ней ради дипломатических выгод в Ев-
ропе, влияя на степь и страны Кавказа, ради дохода от службы
наемных друждин; наконец, она обеспечивала себе устойчивые
рынки сбыта и купли»10.
Таким образом, к середине X в. после упорной, продолжи-
тельной борьбы Русь была признана не только как достойный
противник Византии на Черном море, но и как сильный и
ценный союзник, наконец, как выгодный торговый партнер.
Русские купцы и воины могли свободно плавать и вести тор-
говлю по всему бассейну Черного моря, проходить через Про-
23
ливы, им были хорошо известны порты Адриатики, Эгейского
и восточной части Средиземного морей.
Вопрос о том, входило ли Северное побережье Черного моря
и Крымский полуостров в состав Древнерусского государства,
спорен. Ряд исследователей полагают, что уже в начале X в. сла-
вянские племена закрепились между устьями Буга и Днестра,
а в 944 г. славяне овладели Крымом. По мнению других, в луч-
шем случае имелись крайне редкие славянские поселения и де-
лать выводы о государственной принадлежности черноморских
берегов Руси явно преждевременно". Вопрос требует дополни-
тельной научной информации и исследования. Правда, после
разгрома Хазарского каганата князем Святославом на Таман-
ском полуострове было создано Тмутараканское княжество и
небольшие владения Руси в Восточном Крыму (если они были)
вошли в его состав. Но о самом Тмутараканском княжестве мы
знаем ничтожно мало, да и после 1094 г. оно исчезает со стра-
ниц русских хроник.
В годы расцвета Древнерусского государства, особенно пос-
ле крещения в 988 г. Руси, отношения ее с Византией приоб-
рели в основном дружественный характер. Русь выступала как
союзница Византии, и это повлияло на состояние русского
мореплавания по Черному морю и выход русских судов через
Проливы в Средиземноморье.
Осложнения, конечно, возникали, и, в частности, обостре-
ние отношений произошло в 1043 г., когда в Константинополе
был убит какой-то важный русич, русские купцы высланы из
города, русский отряд тоже вывели из столицы. В ответ Ярослав
Мудрый начал войну. Морской поход сына Ярослава — Влади-
мира закончился неудачей: буря и греческий огонь разгромили
флот, а войско императора Константина Мономаха перебило
тех, кто шел сухим путем.
Однако появление в Причерноморских степях печенежских
кочевий заставило и Византию и Русь возобновить союз. В 1052 г.
Ярослав Мудрый праздновал свадьбу своего сына Всеволода и
дочери византийского императора.
Положение с русским военным и торговым судоходством по
Черному морю в ХП-ХШ вв. остается не вполне ясным. Нет
громких и славных походов на Византию, и это понятно: сло-
жившаяся на Руси к концу XII в. система развитого феодально-
го хозяйства уже не нуждалась в таких экспедициях. Замкнутое
натуральное хозяйство со своей пашней, угодьями, хозяйствен-
ными постройками, садом, огородом, ремесленными мастер-
24
скими, с многочисленной дворней — все это требовало посто-
янного контроля и сугубого внимания и постоянного присут-
ствия феодала.
В XIII в. сокращается и русское торговое мореплавание по
Черному морю. Изменилась сама геополитическая ситуация в
Европе, возникло новое соотношение сил. Европейцы-кресто-
носцы, идущие освобождать гроб Господен, не дойдя до Иеру-
салима, 12 апреля 1204 г. захватили Константинополь и разгра-
били его так, что город никогда не смог подняться до прежнего
уровня.
Торговые пути сместились к югу от разоренного Константи-
нополя, где их прочно контролировали венецианские и гену-
эзские купцы. На месте Византии возникли Латинская империя
и несколько мелких государств.
Константинополь находился в руках крестоносцев более
полувека, пока в 1261 г. Михаил Палеолог не отвоевал город.
Ему удалось даже восстановить Византийскую империю, но ни
империя, ни ее столица так и не смогли обрести былую силу.
Константинополь стоял теперь в стороне от главных торговых
путей.
Правда, географическое положение Константинополя по-
зволило ему вновь стать оживленным торговым центром в бас-
сейне Черного и Эгейского морей, но почти всю выгоду от этой
торговли перехватывали венецианские и генуэзские купцы,
обосновавшиеся около 1261 г. в Крыму. Весь XIV в. Византий-
ская империя неуклонно шла к гибели. Историк Никифор
Григора, описывая Константинополь XIV в., отмечал, что «им-
ператорские дворцы и палаты знатных лежали в разрушении и
служили отхожими местами для мимоходящих и клоаками;
равно и величавые здания патриархата, окружавшие великий
Храм св. Софии.., были разрушены или вовсе истреблены»12.
Таким образом, Византия явно утрачивала свою притягатель-
ность для Руси и в отношении торговли, и в отношении рели-
гии, и как объект возможного нападения с целью грабежа. Это
не могло не сказаться на состоянии мореплавания русских на
Черном море. Опустение и оскудение после крестовых походов
городов Малой Азии и Арабского Востока (южная оконечность
пути «из варяг в греки») тоже снижали интерес славян к мор-
скому ходу.
Впрочем, для России был важен еще один политический
фактор — появление в Причерноморских степях кочевого на-
рода — половцев. В 1060 г. половцы сделали первую попытку
25
ограбить богатые русские земли. Позднее Владимир Мономах
и его сын Мстислав Великий нанесли половцам ряд крупных
поражений и сумели организовать эффективную защиту русских
земель. Часть половецких кочевий даже вступила в вассальные
отношения с Русью. Тем не менее уже в 20-50-х гг. XII в. полов-
цы обосновались на землях от Волги до Дуная. В руки кочев-
ников попал весь степной участок важнейшего торгового пути
«из варяг в греки». Князья то мирились/И роднились с половец-
кими ханами, то враждовали. Русские купцы то спокойно спус-
кались по Днепру к морю (уплатив сравнительно небольшую
пошлину), то появлялись в Константинополе с половецким ар-
каном на шее. Нападения же мелких кочевых отрядов были
делом самым обычным.
Половцы, безусловно, не могли отсечь русскую торговлю от
Черного моря. Вместе с тем утверждать, что половецкое втор-
жение фактически не отразилось на состоянии русского море-
плавания, как это делает В.В. Мавродин13, значит впадать в дру-
гую крайность. Вероятно, было бы правильнее говорить об
ограничении морского хода славян.
Окончательно отбросили славян от Черноморского побе-
режья только мощный натиск монголо-татар и созданное ими
в Южной степи государство Золотая Орда.
Таким образом, уже в период Древнерусского государства
реально встал вопрос о мореплавании славян на Черном море
и о Черноморских проливах. Свое право мореходства славяне
утверждали мечом и дипломатией. Вопрос о проходе через Про-
ливы юридически пока не ставился, но отмеченное историками
пребывание русских купцов в портах Ближнего Востока позво-
ляет предположить, что в этих портах были и русские торговые
лодьи.
Из-за слабости русского влияния на северных берегах Чер-
ного моря и удаленности границ от этих берегов остро стояла
проблема военного судоходства по морю и через Проливы.
Военные экспедиции VII-X вв. решали эту проблему силой, а
с момента крещения Руси в 988 г. русские лодьи шли через
Проливы как союзники Византии.
Становление развитых феодальных отношений на Руси,
вторжение половцев в Северное Причерноморье, крестовые по-
ходы ХН-ХШ вв. и разорение Византии ослабили интерес Рос-
сии к южным морским путям.
То, чего не смогли сделать половцы в XI—XII вв., сделали в
середине XIII в. монголо-татары и захваченные потоком их
26
нашествия, брошенные на запад орды кочевых народов Дикого
поля. Русь была отрезана от Черноморского побережья, прекра-
тилось русское военное и торговое судоходство. Северные бе-
рега Черного моря и Крымский полуостров вошли в состав
государства Золотая Орда.
* * *
К XIV в. в Восточной Европе и бассейне Черного моря
складывается новая геополитическая ситуация, исчезает Древне-
русское государство, и силы русских земель теперь направлены
на восстановление независимости, государственное объедине-
ние и отражение нападений кочевников. Вопрос о выходе к
южным морям перед Россией на этом этапе не стоит: он как
бы поглощен проблемой обороны южных границ.
Слабеет и распадается Византийская империя. С запада ее
теснят Венеция, Генуя, Австрия и Венгрия, с востока — мон-
голо-татары, а позднее — турки-османы. Дело завершается в
1453 г. падением Константинополя. В борьбу за Причерно-
морье вступают новые политические силы: Польша и Литва,
стремившиеся захватить у Орды земли бывших южнорусских
княжеств и выйти к берегам Черного моря.
На берегах Дуная и западном побережье Черного моря стре-
мятся укрепиться новые княжества Валахия и Молдавия. Такая
геополитическая обстановка продержалась до второй полови-
ны XV в., когда заметно усилилась Османская империя.
В этой ситуации Черное море становится политическим и
торговым центром, объединяющим расположенные на его бе-
регах государства.
После разгрома 1220-1230 гг. черноморская торговля доволь-
но быстро восстанавливается, и не без поддержки ордынских
ханов. Особым покровительством пользовались генуэзские куп-
цы. Захватив господствующее положение в Константинополе
еще во времена Латинской империи и Михаила Палеолога, ге-
нуэзцы в 1266 г. с разрешения монголов обосновались в Крыму,
в г. Кафа, заложили здесь факторию и вскоре овладели всей
черноморской торговлей. Кафа получила преимущество благо-
даря совершенно уникальному географическому положению
«на далеко выдвинутом в море полуострове, почти равномерно
приближенном ко всем побережьям Черного моря»14. Такое по-
ложение позволяло Кафе, во-первых, концентрировать продук-
цию промыслов, аграрного и скотоводческого хозяйства всего
27
Черноморья для последующего экспорта за пределы региона;
во-вторых, распределять по региону импортируемые с Запада
и Востока товары.
В черноморской торговле XIV-XV вв. участвовали и рус-
ские купцы из Москвы, Твери, Вязьмы, Новгорода, Коломны,
Ярославля и других городов.
Данные о черноморской торговле Руси XIV-XV вв. крайне
скудны. После монгольского нашествия она не могла не сокра-
титься, но уже во второй половине XIV в., скорее всего, восста-
новилась. Достоверные сведения мы имеем только с 1477 г.,
когда установились дипломатические отношения Крымского
ханства с Россией15. Вначале она была ориентирована на италь-
янскую факторию в Сущее (русское название Сурож) на южном
берегу Крыма, и сами купцы назывались на Руси «гости-суро-
жане». Когда Кафа потеснила Сугдею и захватила первенство,
русские купцы стали торговать с нею, но старое название «су-
рожане» сохранилось до начала XVI в.
Путь к южным портам шел через земли Великого княжества
Литовского к верховьям Днепра и далее на юг. Этим путем воз-
вращался Афанасий Никитин. Другая дорога вела к верховьям
Десны, по ней сплавлялись к Днепру и в море. Третий торговый
путь вел к верховьям Оки, далее волоком и небольшими реками
добирались до Сейма или Дона и плыли к югу. Эти торговые
пути были крайне опасны из-за постоянных нападений ордын-
цев, поэтому купцы объединялись в крупные караваны либо
присоединялись к московским или литовским посольствам к
крымскому хану (ханство существовало с 1444 г.). Из Кафы на
турецких и греческих судах купцы везли свои товары в Малую
Азию, на Ближний Восток16. Подбор товаров, которые везли из
Крыма московские купцы, «говорит о том, что не так широк
был круг земель, охваченных московскою торговлею. Крымская
торговля была исключительно транзитной, и те товары, кото-
рые шли через Крым в Москву, были товарами ближнего азиат-
ского востока»17.
Захват Константинополя в 1453 г. османами затруднил тор-
говые связи Крыма с Западной Европой. В результате потери
независимости Крымским ханством в 1478 г. и захвата Турцией
в конце XV — начале XVI в. Валахии и Молдавии Черное море
было окончательно отрезано от мировых торговых путей (прав-
да, эпизодически турецкие источники сообщают о торговле
венецианских купцов и в XVI и в XVII в., но масштабы этой
торговли были уже далеко не такие, как прежде )18, преврати-
28
лось во внутреннее море империи и торговые интересы России
здесь пресеклись.
Торговля России с Крымом продолжалась в основном при
обмене посольствами. Купцы (главным образом из Крыма) при-
соединялись к посольским караванам, ходившим дважды в год,
производя смену посольств. Иногда, в случае нужды, и посоль-
ские чиновники должны были продавать русские меха на базаре
в Бахчисарае. Торговля носила оптовый, караванный характер.
В начале XVI в. русская торговля на юге хиреет. Вполне понят-
но, что в этих условиях пропадает интерес русских купцов к
Черному морю. Южная проблема сузилась до вопроса обороны
своих границ от набегов татар.
Упадок крымской торговли России в XVI в. был связан с
изменением геополитического положения страны. Свержение
ордынского ига в 1480 г. знаменовало появление независимого
Российского государства. В ходе войны 1480-1503 гг. москов-
ский великий князь Иван III и его союзник крымский хан Менг-
ли-Гирей окончательно разгромили и уничтожили Орду.
Падение Орды в конце XV в. и присоединение к России
Казани и Астрахани в 1550-х гг. создало на восточных рубежах
России своеобразный «политический вакуум» — от Волги и до
берегов Тихого океана больше не было никаких прочных,
сформировавшихся целиком и полностью государств. Откры-
вался свободный путь российским землепроходцам, казакам,
воеводам и священникам. Начиналась экспансия России на ни-
чейные земли Сибири.
Западная геополитическая проблема была связана с отраже-
нием притязаний Литвы и Польши (объединившихся в 1569 г.
в единое государство — Речь Посполитую) на западные русские
города и воссоединением с Россией народов Украины и Бело-
руссии.
На северо-западе и севере геополитическое положение Рос-
сии делало неизбежными борьбу со Швецией за выход в Бал-
тийское море и установление морской торговли через Архан-
гельск.
На протяжении XVI, XVII и значительной части XVIII в.
южная геополитическая проблема не была главной для России.
Взятие Казани и Астрахани, воссоединение западных русских,
украинских и белорусских земель, борьба за выход в Балтику
не позволяли вести активное наступление против Крымского
ханства и Османской империи и требовали лишь хорошо орга-
низованной обороны южных рубежей.
29
Конечно, и в XVI, и в первой половине XVII в. эпизодически
активизировалось южное направление, иногда предпринимались
совместные с казаками военные походы в степь, но это были
лишь эпизоды. Известный основатель Запорожской Сечи, князь
и казак (но прежде всего политический авантюрист) Дмитрий
Вишневецкий предлагал Ивану Грозному даже план завоевания
Крыма, но эта авантюра не нашла сочувствия у царя. Крым и
Россия были отделены друг от друга непроходимым для русских
войск «барьером» степей нейтрального^Дикого поля.
На протяжении XVI и особенно XVII в. политика России на
юге определялась не натиском на Крым, а обороной и посте-
пенным продвижением своих границ в ничейное Дикое поле.
Это было строительство Белгородской, Сызранской и Изюм-
ской оборонительных засечных линий — сплошных укреплений
вдоль границы. Южные кочевые народы нападали на рубежи
России только легкой конницей, стремительно наносили удар,
грабили и захватывали в полон население и уносились в степь.
Каждый воин для перевозки полона вел две-три запасные лоша-
ди. Эти опустошительные вторжения стоили России больших
жертв. По подсчетам А.А. Новосельского, за первую половину
XVII в. крымцы угнали в полон из русских земель 150-200 тыс,
человек. Население европейской России в это время составляло
7 млн.19 После возведения засечных черт «эффективность» на-
бегов на Россию резко упала.
Сколько потеряли Украина и Речь Посполитая за первую
половину XVII в., подсчитать невозможно, так как современ-
ники не вели такого учета. Несомненно, что здесь при откры-
той, незащищенной границе число жертв было много большим.
Анализ русских и украинских документов позволил опреде-
лить, что только за 1654-1657 гг. с Украины угнали в рабство
более 50 тыс. человек20. Очевидцы свидетельствуют, что к 1680 г.
Украина к западу от Днепра почти полностью лишилась насе-
ления и превратилась в пустыню, или, как говорили современ-
ники, в «руину». В середине XVII в. на этих землях проживало
примерно 2 млн. человек21.
Татарская конница не могла продвигаться лесными масси-
вами, поэтому в лесах устраивались просто завалы и засеки
деревьев. Всю степь перекрывала сплошная крепостная стена,
через каждые несколько километров строили крепости. Укреп-
ленная линия при строительстве выносилась далеко за пределы
поселений, на юг, в Дикое поле; под ее прикрытием шла коло-
низация защищенных земель, а потом еще дальше к югу выно-
30
сили новую линию крепостей22. Белгородскую черту возводили
в 1635-1653 гг., Изюмскую — в 1679-1681 гг., Сызранскую —
в 1680-х гг.
Безусловно, это была экспансия России, но экспансия весь-
ма своеобразная: полупустынные просторы Дикого поля не при-
надлежали ни одному государству, ни одному народу. Это была
экспансия на ничейные земли. По существу, шло поглощение
Россией этих, почти лишенных населения, территорий.
Постепенная трансформация геополитической проблемы
обороны южной границы в проблему борьбы за выход к Черно-
му морю началась после воссоединения России с Украиной в
1654 г. и успешного завершения русско-польской войны за Ук-
раину. По Андрусовскому перемирию 1667 г. и Вечному миру
1686 г. Левобережная Украина переходила под скипетр россий-
ского монарха на условиях весьма широкой автономии, можно
сказать, конфедерации с Россией. К рубежам Крыма приблизи-
лись границы централизованного Российского государства. Крым
становился хотя и трудно, но уязвимым для удара с севера.
Не случайно в 1654 г. по Крыму поползли тревожные пред-
сказания и слухи о скором конце ханства, а в 1655 г. в Москве
разрабатывали план широкого похода на Крым23.
Началом борьбы за выход к Черному морю можно считать
русско-турецкую войну 1677-1681 гг. (со стороны Османской
империи это была попытка захватить Запорожье и Левобереж-
ную Украину). Готовясь отразить натиск Османской империи,
Россия возводила упомянутые засечные черты и к 1680-м гг. вся
южная граница России была закрыта крепостной стеной. Укреп-
ления начинались неподалеку от Полтавы, тянулись на Изюм,
Белгород, Воронеж, Тамбов и у Сызрани выходили к Волге.
Построенные для защиты от стремительных и безжалостных
степных кочевников, эти укрепления к концу века стали опор-
ной базой для походов на Крым и Азов, для отвоевания выхода
в Черное море.
В 1680-х гг. международная обстановка явно благоприятст-
вовала этому. Войска турецкого султана Мухаммеда IV осадили
в 1683 г. Вену. Австрийский император Леопольд I мог поте-
рять не только значительную часть своих владений, но и сам
трон. Лишь стремительный бросок к Вене войск польского ко-
роля Яна Собеского спас город.
Нависла угроза и над землями Украины. В 1672 г. турки
захватили у Речи Посполитой г. Каменец-Подольский, всю По-
дол ию и другие земли.
31
Для отражения агрессии Османской империи европейские
государства (Австрия, Польша, Венеция, некоторые мелкие гер-
манские княжества) объединились в Священную лигу и начали
войну с Турцией. С 1686 г. войну с Турцией возобновляет
Россия (после того, как по условиям Вечного мира Речь Пос-
политая окончательно отказалась от Левобережной Украины,
Киева, Запорожья, Чернигова, Смоленска и Новгород-Север-
ского). Формально Россия примкнула к Священной лиге позже,
лишь в 1697 г.
Вступление России в войну с Турцией диктовалось не только
необходимостью защиты украинских земель. Крупное, сильное
централизованное государство не могло больше существовать
в изоляции от ведущих европейских держав. Страна находилась
в противоестественном положении, отрезанная от живительных
артерий морских торговых путей на юге Турцией, на северо-
западе — Швецией.
Решение отвоевать выход именно к южным морям напра-
шивалось само собой: со времени воссоединения Украины с
Россией основная политическая активность России была на-
правлена на юг, южные оборонительные черты могли стать
базой для дальнейшего продвижения к морю, создание Свя-
щенной лиги давало России союзников в борьбе с Турцией и
Крымом.
Вступление России в войну было важно и для европейских
стран: она создавала угрозу Османской империи с востока и
оттягивала на себя почти 150 тыс. степных всадников. Далеко
отходить от Перекопского перешейка они не рисковали, опа-
саясь наступления русских и украинских войск. Это давало воз-
можность другим участникам Священной лиги активизировать
свои военные действия. Венеция и Австрия потеснили османов
на Дунае и Балканах, Речь Посполитая освободила почти всю
Подолию.
Россия тоже добилась заметных успехов. В 1696 г. удалось
захватить турецкую крепость Азов. Это была крупная победа
Петра I: был уничтожен один из самых беспокойных, постоян-
ных очагов вторжений в российские владения; русские военные
корабли пенили воды Азовского моря и не оставляли в покое
побережье Крымского ханства; ханство, жившее грабежом ук-
раинских, русских, молдаванских и польских земель, теперь
испытывало тревогу за безопасность своих владений.
Тем не менее выход в южные моря оставался закрытым.
Впереди были теснины Керченского пролива, Босфор и Дар-
32
данеллы. Россия сделала только первый шаг на пути к южным
морям.
Между тем союзники России в основном уже достигли
желаемого и постепенно сворачивали военные действия.
В России это ощущали, и в 1697 г. Петр отправляет к союз-
никам по Священной лиге Великое посольство во главе с Фран-
цем Лефортом, Федором Алексеевичем Головиным и Прокофи-
ем Богдановичем Возницыным. Сам царь в составе посольства
тоже едет в Европу под именем Петра Михайлова. Цель посоль-
ства — активизировать военные действия союзников.
Но дело складывалось явно не в пользу России. Ситуация в
Европе изменилась: со дня надень можно было ожидать смерти
испанского короля Карла II Габсбурга, не имевшего сыновей.
Между тем наследство Карла II было громадным: не считая круп-
ных заокеанских владений в Америке, Африке, Полинезии,
корона испанских Габсбургов держала под своей властью боль-
шую часть Южной Италии, Южные Нидерланды. Французский
король Людовик XIV и австрийский император Леопольд I
претендовали на эти земли. Спорили из-за влияния в герман-
ских мелких княжествах по правому берегу Рейна. К борьбе на
суше добавлялась и борьба на море: Англия и Северные Нидер-
ланды решительно не желали перехода испанских колоний
только к Габсбургам или только к французским Бурбонам.
К тому же их тревожили возросшая сила Франции на море и
появление у нее крупных заокеанских владений. Но главное
соперничество все же шло за власть и влияние в Центральной
Европе.
Этот основной европейский конфликт дополнялся и ослож-
нялся борьбой за берега Балтийского моря. На протяжении
XVII в. Швеция стремилась захватить все Балтийское побере-
жье. В 1617 г. она захватила русский берег в районе устья Невы,
затем последовал захват части германских и, наконец, некото-
рых польских и датских земель. Теперь в Стокгольме намерева-
лись окончательно превратить Балтийское море во внутреннее
шведское озеро и поставить под контроль торговлю прибалтий-
ских государств.
Таким образом, продолжая ли войну с Турцией за выход к
южным морям, начиная ли войну против Швеции за выход к
Балтийскому морю, Россия оставалась на пересечении основ-
ных противоречий Европы.
В Вене, Амстердаме и Лондоне спешили как можно быстрее
покончить с войной против Османской империи и развязать
3 — 2729
33
руки Леопольду I для войны за Испанское наследство. После
победы австрийского полководца принца Евгения Савойского
над турками под г. Зентой 11 сентября 1697 г. вопрос о мире
был в принципе решен, и решен без России. 6 декабря 1697 г.
при посредничестве Англии и Нидерландов начались австро-
турецкие переговоры. Петр узнал об этом только 1 мая 1698 г.,
когда остановился в Амстердаме по пути из Лондона в Вену.
В этой сложной для России ситуации не оставалось ничего
иного, как принять участие в начавшихся мирных переговорах
и либо добиться выхода в Черное море мирными средствами,
либо, по возможности, сохранить свое достоинство и террито-
риальные приобретения (Азов, Таганрог, некоторые городки в
низовьях Днепра).
На переговорах в Вене с канцлером императора графом
Кинским 25 июня 1698 г. русские послы потребовали при-
остановить переговоры с Турцией до тех пор, пока Россия не
захватит в Крыму какой-нибудь город и тем не «усмирит» та-
тар24. Но уже через пять дней Лефорт, Головин и Возницын
несколько смягчили требования. Они предложили не преры-
вать переговоры о мире, но пока мир не подписан, «довольно
времени остается в готовности стоящее оружие ко взятию Кер-
чи ныне употреблять». После чего можно было принять пред-
ложенный турками вариант мира («как владеете»). Если султан
и хан не отдадут Керчь, Священной лиге надлежало продол-
жать войну с Османской империей до победы.
Кинский отвечал, что переговоры уже идут, что мир хотят
заключить на условиях «как владеете», но Австрия не будет
протестовать против требования русских о Керчи25.
Так впервые официально Россия поставила вопрос о Черно-
морских проливах. Правда, пока речь шла о Керченском про-
ливе, открывавшем доступ в Черное море. Австрийский канц-
лер обещал в самых общих словах всяческую помощь России.
Впрочем, на будущих переговорах каждый из союзников дол-
жен был действовать сам по себе. Примечательно, что дипло-
маты еще не поднимали вопроса о свободе мореплавания по
Черному морю и о выходе из него через проливы Босфор и
Дарданеллы. Для дипломатов Петра было, вероятно, аксиомой,
что выход к берегам моря означал свободу мореходства. Взяв
Азов, заложив Таганрог, Петр даже в наказе Великому посольст-
ву, а потом оставленному для заключения договора П.Б. Воз-
ницыну не поднимал вопроса о каком-либо регулировании и
правах плавания русских кораблей по Азовскому морю. Азов-
34
ское море представлялось открытым и для купеческих, и для
военных кораблей России. Речь на переговорах шла не о режи-
ме прохода через Керченский пролив, не о порядке мореход-
ства по Черному морю, а о занятии берегов пролива. Вероятно,
неопытная в международных морских проблемах российская
дипломатия просто не подозревала о всех этих тонкостях.
Но они были хорошо известны моряку-профессионалу, датча-
нину Корнелию Крюйсу, только что принятому на русскую служ-
бу и вскоре получившему чин вице-адмирала. 5 июня 1698 г.
Крюйс написал Петру по-военному краткое, но необычайно
интересное письмо, в котором первым заговорил о четком раз-
деле не только побережья, но и акватории Черного моря, «дабы
по последней мере половина Черного моря в договорах получе-
на была»26.
Далее Крюйс, как опытный моряк, предлагал дипломатам
разработать систему приветствий и отдания воинской чести
русскими и турецкими кораблями: «Определено было, коим об-
разом кораблям его царского величества при встрече с турски-
ми кораблями постулата надлежит, какое почтение турским
кораблям пред московскими показывать подобает, и как опу-
щением флагов, так и поздравлением из пушек и в иных слу-
чаях також»27.
Очень важен конец письма: «Дабы все корабли московские
свободно и без помешательства во все турские пристанища
входить могли без осматривания, також и без реченного числа,
сколь долго им в тех пристанищах пребывати надлежит. При
том же дабы свободная торговля во всех турских пристанищах
была позволена большими и малыми кораблями без разреше-
ния»28. Но раз пишется «во всех турских пристанищах», значит,
русские могли проводить свои корабли и в Эгейское, и в Среди-
земное моря. Правда, пока только купеческие29. Иными слова-
ми, К. Крюйс предлагал требовать от турок абсолютно свобод-
ного, ничем не ограниченного прохода русских судов через
Черноморские проливы.
Уже после переговоров с графом Кинским стало очевидно,
что Священная лига «приказала долго жить» и нужно искать
новые политические комбинации для достижения главной це-
ли — выхода к морям. Учитывая обострившуюся борьбу при-
балтийских государств против Швеции, можно было пробиться
к морю на северо-западных рубежах России, близко подходив-
ших к Балтийскому побережью. Предстояла резкая перемена
не только внешнеполитического курса страны, но и радикальная
з*
35
смена геополитической ориентации, смена системы союзов, ев-
ропейских связей — от борьбы с мусульманской Османской
империей и Крымским ханством к борьбе с передовой хрис-
тианской европейской державой. Это была смена не просто
политической, но и цивилизационной направленности дейст-
вий России.
На пути из Вены в Москву в конце июля — начале августа
1698 г. Петр встречался в Раве-Русской с польским королем и
саксонским курфюрстом Августом II, где они и заключили уст-
ное соглашение о союзе против Швеции. 11 ноября 1699 г. с
Августом II был официально подписан договор о союзе, а
26 ноября 1699 г. Петр ратифицировал союзный договор с
Данией. Так был создан антишведский Северный союз.
Теперь и Россия стремилась быстрее покончить с войной
против Османской империи. Свободе рук на севере мешали
неурегулированные отношения на южных рубежах. Турецкие
дела завершались на конгрессе стран Священной лиги и Осман-
ской империи в г. Карловицы, на берегу Дуная. Российское по-
сольство возглавил Возницын, отличавшийся крутым нравом и
непробиваемым упорством на переговорах.
Впрочем, для Карловицкого конгресса эти свойства харак-
тера были весьма кстати. Приходилось ежедневно преодолевать
сопротивление и турок, и своих союзников по Священной лиге.
Ввиду приближающейся смерти испанского короля и войны за
его наследство Австрия, Англия и Нидерланды спешили быст-
рее договориться с Турцией и поднять оружие против Франции.
Договориться с Турцией было проще и быстрее за спинами
союзников. В итоге каждый участник Священной лиги должен
был вести переговоры самостоятельно и в присутствии посред-
ников. Первыми начинали переговоры австрийцы, а за ними уже
все остальные в порядке вступления в Священную лигу.
Такой порядок работы конгресса был выгоден императору —
ему предстояло как бы снять пенки, добиться наибольших
льгот. В самом невыгодном положении оказывалась Россия.
Формально она вступила в Священную лигу последней — в
1697 г., хотя фактически вела военные действия уже с 1686 г.
Первый съезд П.Б. Возницына с турецкими дипломатами со-
стоялся 9 ноября 1698 г. Русские дипломаты требовали «в при-
бавку» к занятым уже Азову, Таганрогу и городкам в низовьях
Днепра передать Керчь, что обеспечивало свободный выход в
Черное море. «Турские послы, — писал П.Б. Возницын в своем
статейном списке, — то услышав, в великое изумление пришли
36
и вдруг в образе своем переменились и друг на друга поглядя,
так красны стали, что больше того невозможно быть»30. Осман-
ский посол грек Маврокордато требовал вернуть все захвачен-
ные Россией земли. Маврокордато прибег к традиционному для
дипломатии приему: начинать переговоры с явно завышенных
требований, чтобы в итоге путем взаимных уступок прийти к
разумному варианту.
Но тактика П.Б. Возницына была другой. Дипломат старой
русской школы был «крутенек» характером и на последующих
встречах не уменьшил, а увеличил претензии. Сверх прежнего
он стал требовать крепость Очаков в устье Днепра и право
свободной торговли России на Черном и Средиземном морях31.
Последнее особенно важно. Требование свободного море-
плавания купеческих кораблей в Средиземном море исходило,
конечно же, не от Возницына (русские дипломатические нор-
мы категорически не допускали такой инициативы послов), а
от самого Петра. Возможно, сказывалось влияние упомянутого
выше письма К. Крюйса к царю. Так или иначе, но на Карло-
вицких переговорах российские дипломаты впервые открыто
подняли проблему Черноморских проливов.
Впрочем, быстро выяснилось, что реальных возможностей
получить свободу мореплавания по Черному морю и за его
пределами у России нет. Необходимо было искать разумный
компромисс. В последних инструкциях П.Б. Возницыну По-
сольский приказ предписывал отказаться от дополнительных
требований и настаивать только на сохранении завоеванного:
«как владеете». Надвигались события на севере Европы, и
нужно было спешить с заключением мира на юге. На этих ус-
ловиях в январе 1699 г. П.Б. Возницын подписал перемирие на
два года с Османской империей.
Но России нужен был мир, а не перемирие. С задачей заклю-
чить мир 5 августа 1699 г. в Турцию был направлен один из
самых талантливых дипломатов России Емельян Игнатович Ук-
раинцев. К тому времени стала очевидной невозможность про-
биться к южному морю. Поэтому главной задачей Украинцева
было подписать мир (хотя бы на условиях сохранения за Рос-
сией Азова, Таганрога и четырех мелких татарских городков по
Днепру). И тем не менее Украинцеву предписывалось вновь
поднять вопрос о свободе мореплавания российских кораблей
в Черном море и проходе их через Проливы.
Поскольку Е.И. Украинцеву предстояло говорить о Черном
море, логично было бы показать морскую мощь России. Укра-
37
инцев прибыл в Стамбул на русском 46-пушечном корабле
«Крепость», причем до Керчи его сопровождали 22 военных
судна более мелкого ранга. Эта демонстрация должна была
сделать Турцию более уступчивой32.
«Крепость» вовсе не случайно бросила якоря в самом про-
ливе Босфор, напротив султанского гарема, и произвела Салют
наций 21 залпом корабельных орудий. Впечатление было по-
истине потрясающим: султан и его жены перепугались так, что
потребовали немедленно передвинуть корабль куда-нибудь в
сторону и больше никогда не салютовать у стен гарема. Русские
так и сделали. Чтя традиции, военные суда России больше ни-
когда за всю историю страны не останавливались и не салюто-
вали в этом месте пролива.
Однако пальба у стен гарема не подкрепила, а скорее услож-
нила позиции Е. Украинцева. Верх в Турции стали брать сто-
ронники войны с Россией. Они утверждали, что когда царь
построит еще 30 таких кораблей, то он захватит Стамбул.
Дипломаты султана заявили, что Черное море для них — это
непорочная девица и обладать ею они не допустят ни одного
чужестранца, разве что «турское государство падет и вверх
ногами обратится»33.
Желание укрепиться на Черном море и получить выход через
Босфор и Дарданеллы пока не соответствовало реальному
положению России, да к тому же после заключения Северного
союза против Карла XII настоятельно необходим был мир с
Турцией. Новые инструкции категорически требовали быстрее
завершить переговоры. Глава Посольского приказа Ф.А. Голо-
вин писал Е.И. Украинцеву из Воронежа: «Изволь, ваша ми-
лость, ведать, что сей мир зело здесь нужен, что некоторые к
прибытию сего государства дела начинаются и уже начались».
Петр торопил тоже: «Только заключи мир. Зело, зело нужно»34.
Союзники уже начали войну против Швеции.
Пришлось отказаться от требования выхода в Черное море
и быстрее заключать мир. Уже 3 июля 1700 г. был подписан
Константинопольский мир (формально — перемирие на 30 лет),
по условиям которого Россия сохраняла захваченные Азов, Та-
ганрог, земли по нижнему течению Днепра. Прекращалась вы-
плата «поминок» крымскому хану. Известие о заключенном с
Турцией мире Петр получил 8 августа 1700 г. и на другой же
день вызвал к себе шведского посланника Книперкрона и
объявил войну Швеции. Тотчас было послано уведомление Ав-
густу II, что русским войскам отдан приказ выступать в поход35.
38
Отношения с Османской империей временно отходили на
второй план, но подобно незаживающей ране тревожили царя.
Петр стремился сохранять мир с Турцией до того момента, ког-
да будет решен главный вопрос войны: выход России в Балтий-
ское море.
Между тем блеск и слава Полтавской победы вызвали новые
опасения на Босфоре. Слабовольный султан Ахмед III посто-
янно колебался между двумя придворными группировками, од-
на из которых жаждала взять реванш у России, а другая искала
мира с северным соседом. В июне 1710 г. визирем стал воинст-
венный Нуман-паша, который охотно внимал призывам осев-
шего в Бендерах после Полтавского боя Карла XII объявить
войну России.
Партия сторонников войны одержала верх. 20 ноября 1710 г.
султан объявил войну. Последовал неудачный поход Петра, и
по условиям Прутского мира 1711 г. Россия теряла Азов, Таган-
рог и значительную часть Запорожья. Не без влияния Карла XII
и французского короля Людовика XIV Османская империя еще
дважды, в 1712 и 1713 гг., объявляла войну России. И хотя дело
не доходило до оружия (если не считать походы крымского
хана на украинские земли), Россия ради сохранения мира каж-
дый раз уступала османам новые земли. По Адрианопольскому
миру 1713 г. к Османской империи отошла вся территория
Запорожья и южная граница России отодвинулась далеко к се-
веру от берегов Черного моря: она проходила посередине между
реками Самара и Орель36.
Черноморская проблема и проблема Проливов временно
снималась. Дело возвращалось вновь к обороне границ от втор-
жений татарской конницы.
Сформулируем некоторые возможные, на наш взгляд, выво-
ды относительно места и роли Черноморских проливов в эво-
люции южного направления внешней политики Руси и России
в IX-XVII вв. Жизнь славян с самого их появления среди
многочисленных племен и народов Европы была связана с ши-
рокими и полноводными реками и морем. Сформировавшись
в среднем течении и верховьях рек, текущих в Черное, Балтий-
ское и Адриатическое моря, славяне неизбежно должны были
выйти на морские просторы, и они сделали это. В свою очередь,
замкнутые акватории Балтийского и особенно Черного морей,
выход, контролируемый другими государствами, ставили новую
проблему — проблему Проливов — и придавали этой новой
проблеме геополитический характер.
39
Вместе с тем вопрос о Черноморских проливах исторически
оказался связанным не только с геополитикой Руси и России,
но и с характером цивилизационного развития страны. Русь и
Россия находились на стыке двух типов цивилизаций: европей-
ской цивилизации земледельцев и ремесленников (с европей-
ским типом культуры, классически выраженными социально-
экономическими формациями — рабовладение, феодализм,
капитализм, — с тенденциями к демократическому, правово-
му развитию общества и государства, христианской религией)
и азиатской цивилизацией кочевников-скотоводов, поливного
земледелия (с сильными патриархальными и родовыми тра-
дициями, размытыми социальными структурами общества, го-
сударством типа восточной деспотии, не признававшим раз-
личия между понятиями «подданный» и «раб», с религией
ислама).
Находясь на стыке этих типов цивилизаций, Россия неиз-
бежно должна была играть роль своеобразной зоны, где земле-
делец и кочевник не только обменивались ударами сабель, но
и торговали друг с другом, дополняли и обогащали культуру,
быт, науку и религию друг друга.
В развитии этих цивилизационных и геополитических про-
цессов особую роль играл выход в Мировой океан. И если через
Балтийское море осуществлялись контакты с западным миром,
то через Черное море и Черноморские проливы устанавлива-
лись контакты и с Южной Европой, и с Ближним Востоком.
Уже на начальном этапе решение проблемы Проливов и море-
плавания зависело от реального соотношения политических
сил в Причерноморье, экономического развития и хозяйственно-
го уклада, состояния внешней и внутренней торговли, берего-
вой обороны, техники навигации, типа судов, тогдашних норм
международных отношений и от многого другого.
Древнерусское государство скорее всего не имело прямого
выхода в Черное море (что не исключало эпизодического по-
явления на его берегах славянских поселений и даже Тмутара-
канского княжества). Отсюда и тип судов русичей, пригодных
и для моря, и для реки, и для волока по суше. В свою очередь,
мореходство на таких судах могло базироваться на внутренней
территории, не требовало морского побережья.
Главной задачей Древнерусского государства было пробить
враждебный барьер, создаваемый Византией, и заполучить пра-
во свободной торговли в Константинополе, что, естественно,
предполагало свободное мореплавание. В целом Россия доби-
40
лась своей цели. Недоброжелательные действия Византии пре-
кращаются вскоре после крещения Руси. Русские купцы бес-
препятственно ходят по морю и через Проливы и торгуют от
Херсонеса до Египта и от Италии до Багдада. Геополитические
изменения, охватившие Европу в XIII в. (они были связаны с
разорением крестоносцами Константинополя и Ближнего Вос-
тока), ослабили интерес России к Черному морю, а появившие-
ся в Северном Причерноморье половцы и затем монголо-татары
окончательно отторгли Русь от «морского хода».
Славяне как бы оказались отброшенными на исходные по-
зиции, в глубь континента. Если до монголо-татарского наше-
ствия шла борьба за право торговли на море, то теперь южная
проблема изменилась и речь шла уже об обороне своих южных
границ от непрерывных вторжений кочевых народов. Торговые
связи с землями Причерноморья и Малой Азии в середине
XIII в. почти прекращаются и с трудом начинают восстанавли-
ваться в 70-х гг. XV в. с установлением дипломатических отно-
шений с ханством.
Меняется и сам характер торговых связей. Русские купцы
все реже бывают в Константинополе, ограничиваясь сухопут-
ной торговлей с Крымом. Но и эта торговля была сравнительно
слабой. Риск нападения кочевников на просторах Дикого поля
вынуждал купцов отправляться только вместе с посольствами
под охраной конвоя, а обмен посольствами между Бахчисараем
и Москвой бывал только дважды в году. По-видимому, торгов-
лю вели в основном крымские купцы в Москве. Дипломатичес-
кие источники второй половины XVII в. не сообщают о русских
купцах, присоединившихся к посольствам.
О неразвитости южной торговли в XVI-XVII вв. свидетель-
ствует и ассортимент товаров. Если в IX-XIII вв. древнерусские
купцы везли на продажу зерно, мед, воск, смолу, кожи, меха,
то в XVI-XVII вв. из России в Крым везли меха, ловчих соко-
лов, транзитом шли европейские сукна и оружие, вина. В Рос-
сию традиционно с Востока везли пряности, шелк, драгоцен-
ности. Иными словами, торговля с Черноморским бассейном
идет предметами роскоши и уже поэтому не может иметь
широкого размаха.
Постепенно, по мере колонизации Россией земель Дикого
поля и приближения южной границы к пределам Крым-
ского ханства, геополитическая проблема обороны южных
границ перерастала в проблему борьбы за выход к южным
морям.
41
Вопрос о свободе мореплавания по Черному морю и о про-
ходе через Босфор и Дарданеллы снова встал перед русской
дипломатией после взятия Азова и Таганрогской бухты, после
появления в Азовском море русского военного флота. Пере-
ключение центра внимания России на Балтику и значительные
территориальные потери на юге по Прутскому и Адрианополь-
скому договорам заставили правительство Петра I отложить
решение этой проблемы.
Глава вторая
XVffi в.
1. Черноморская проблема и проблема Проливов
в первой трети XVIII в.
Заключение Ништадтского мира решало балтийский вопрос
в пользу России. Никаких новых приобретений на Балтике
Россия не желала, и поэтому после 1721 г. Петр и его преем-
ники стремились упрочить отношения со Швецией. В 1724 г.
был заключен с ней союз, но по понятным причинам договор
оказался непрочным, и уже в 1727 г. Швеция примкнула к так
называемому Ганноверскому союзу Франции, Англии и Прус-
сии, направленному против России и Австрии.
Естественной союзницей России выступала Австрия. В 1726 г.
между ними был заключен союзный договор. По условиям до-
говора Россия присоединялась к Прагматической санкции авст-
рийского императора Карла VI (все владения Габсбургов объяв-
лялись нераздельными, а в случае отсутствия у Карла VI сыновей
они переходили по наследству старшей дочери — Марии Тере-
зии). Австрия гарантировала целостность европейских владе-
ний России и присоединялась к Ништадтскому миру и русско-
шведскому договору 1724 г.
Видя сближение России и Австрии, прусский король Фрид-
рих-Вильгельм I вышел из Ганноверского союза и заключил
союз с Россией в 1726 г.
Отношения с Англией в годы правления Петра I были почти
всегда натянутыми, а с 1720 г. никаких дипломатических отно-
шений не было. Но сказывалась большая заинтересованность
Англии в торговле с Россией. В начале 1730-х гг. были восста-
новлены дипломатические отношения, а в 1734 г. заключен пер-
вый торговый договор.
Таким образом, в начале 30-х гг. противодействовала России
только Франция, но она оказалась в состоянии международной
изоляции вследствие распада Ганноверского союза. Француз-
ские дипломаты, чтобы не допустить усиления влияния России,
стали проводить политику «Восточного барьера». Эта полити-
ка предполагала создание вдоль европейских границ России
44
«барьера» из враждебных ей государств, прежде всего спрово-
цировать Швецию и Турцию на войну с Россией.
В состав «барьера» кроме двух его крайних точек — Швеции
и Турции — должны были войти Пруссия и Польша. Политика
«Восточного барьера» со всеми ее подъемами и спадами, вариа-
циями и нюансами продолжалась вплоть до революции 1789 г.
во Франции. Прочный, непробиваемый барьер не существовал
никогда: несколько раз резко меняли свой курс Швеция и Прус-
сия, за влияние в Польше шла борьба между Францией, Прус-
сией и Россией. (Польша практически постоянно пребывала
под влиянием России.)
Россия и Франция вступили в борьбу за Польшу после смерти
польского короля Августа II, умершего 1 февраля 1733 г. Фран-
ция поддерживала кандидатуру Станислава Лещинского, кото-
рый уже занимал польский трон в 1705-1709 гг. с помощью
шведских штыков. Ставленником России был саксонский кур-
фюрст Фридрих-Август. В начавшейся войне за польское на-
следство русские полки под командой Бурхарда-Христофора
Миниха и Петра Ласси нанесли поражение французам под
Гданьском. На престол взошел саксонский курфюрст, который
одновременно стал и польским королем под именем Августа III.
Центральное звено «Восточного барьера» выпадало из сферы
влияния Франции.
Стабилизация положения России на Балтийском море и в
центре Европы позволяла активизировать политику на юге и
возобновить борьбу с Турцией. Главной целью России в надви-
гающейся русско-турецкой войне было отвоевание Запорожья,
Азова, Таганрога, то есть пересмотр Прутского и последующих
договоров 1712-1713 гт.
Война с Турцией требовала установления добрососедских
отношений с ее врагом- шахом Ирана Надиром. По Рештскому
(1732 г.) и Гянджинскому (март 1735 г.) договорам Россия усту-
пила Надир-шаху все свои владения в Закавказье: Мазандеран,
Гилян, Астрабад, Баку и Дербент с прилегающими землями по
берегу Каспийского моря.
Турция была весьма встревожена появлением в Польше
русских войск и передачей Ирану закавказских территорий, на
которые претендовал султан. Османская империя претендовала
и на земли Украины, Южной России, Поволжья.
Турецкий султан направил крымского хана Каплан-Гирея в
набег на Дагестан и Закавказье через русские владения, что и
было фактическим началом войны. Осенью 1735 г. русские вой-
45
ска предприняли попытку ударить по Перекопу, но не дошли
туда. Формально Россия объявила войну весной 1736 г. Воен-
ные действия развивались по двум направлениям: к Перекопу,
Крыму и устью Днепра основными силами фельдмаршала Бур-
харда-Христофора Миниха. По Азову вспомогательный удар
наносил фельдмаршал Петр Ласси. Азов был взят, Миних овла-
дел Перекопом и прорвался в Крым, взял Гезлев (Евпаторию),
Акмечеть, Бахчисарай.
Особый корпус войск под командой генерала Леонтьева
овладел крепостью Кинбурн на самой оконечности мыса, отде-
ляющего устье Днепра от Черного моря. Русские солдаты вы-
шли к Черному морю и в устье Днепра, и на берегах Крыма.
Однако в начале сентября 1736 г. Миних вывел войска из
Крыма и Кинбурна из-за болезней солдат, нехватки пресной
воды и сильной жары1. В начале кампании 1736 г. планы Пе-
тербурга были весьма широкими. Миних твердо обещал закон-
чить войну в 4 года и в 1739 г. захватить Константинополь.
Уже осенью 1736 г. русское правительство придерживалось
более трезвых оценок соотношения сил и готово было заклю-
чить мир на условиях 1700 г. Но турки не согласились на мир,
поэтому войну приходилось продолжать. В Петербурге были
весьма недовольны тем, что Христофор Миних вывел войска
за Перекоп, на Украину. Хан и турецкий султан вовсе не наме-
ревались идти на какие-либо уступки. При поддержке Франции
они продолжали военные действия и в конце лета 1736 г. пы-
тались даже напасть на Киев, но были отбиты2.
Дальнейший ход военных действий во многом зависел от по-
зиции Австрии. В конце 1736 г. начались русско-австрийские
переговоры о совместной войне против Турции. После долгих
проволочек в июне 1737 г. Австрия объявила войну Турции и
начала военные действия на Дунае. Это побудило правительст-
во Анны Иоанновны к обсуждению вопроса об активных воен-
ных действиях в районе Молдавии и Валахии. Присоединять
эти княжества к России не намеревались, но и отдавать их во
власть австрийского императора желания не было.
Тем не менее Австрия, несомненно, оттянула на себя вни-
мание турок, что облегчило военные действия России. Стре-
мительным и смелым ударом, практически без подготовки и
правильной осады X. Миних овладел Очаковым. События раз-
вивались молниеносно. 24 мая закончился сбор сил у границы
в районе Южного Буга. Одновременно фельдмаршал Петр Лас-
си ворвался в Крым через Сиваш и Арабатскую стрелку, нанес
46
поражение Каплан-Гирею под Карасу-базаром и Бахчисараем,
вынудив его бежать в горы. Ласси вышел из Азова 4 мая и
22 июля через Сиваш ушел с полуострова.
Военные успехи русских произвели в Стамбуле настоящее
потрясение. Город охватила паника. Торговцы закрывали свои
лавочки. Шведские послы в Стамбуле писали, что каждый день
ожидают бунт, визирь сослан в Нигропонт (о. Эвбея), а его ке-
гай, как виновник войны с Россией, удавлен.
Турки спешили заключить мир и предложили начать пере-
говоры России, Австрии и Турции. Переговоры проходили с
16 августа по 11 ноября 1737 г. в украинском городе Немирове.
Наблюдателями на когрессе были Англия и Нидерланды.
Глава русской делегации Петр Шафиров вначале предложил
заключить мир по принципу «uti possidetis» («как владеете»),
но турки хотели лишь перемирия, чтобы выиграть время, да к
тому же требовали от Австрии вернуть Белград и Темешвар,
заплатить 10 тыс. гульденов. Тогда Шафиров выдвинул новые
требования, более жесткие. Этот нажим был, безусловно, такти-
ческим ходом. Но вместе с тем это была еще и целая программа
русской политики на Черном море. Шафиров требовал при-
знать за Россией Крым, Кубань, Черноморское побережье от
Дона до Дуная (под предлогом спокойствия границ России).
Молдавия и Валахия должны были стать независимыми госу-
дарствами. Поскольку же у них с Россией единая вера, то Россия
будет покровительницей Молдавии и Валахии. Дунайские кня-
жества должны были играть роль «барьера», предохраняющего
Россию и Турцию от опасных столкновений. Султан признавал
императорский титул российского монарха.
Для нас наиболее важны требования свободного мореплава-
ния русских торговых кораблей по Черному морю. Вновь после
Карловицкого конгресса Россия поставила вопрос о Проливах.
Турецкий посол реис-эфенди Мустафа был крайне возмущен.
Он гневно заявил, что Турция еще не в столь тяжелом положе-
нии, чтобы ее так оскорбляли, что в Стамбуле очень хорошо
знают, чего стоил русским один Очаков.
Требования России встревожили не только Турцию, но и
союзную Австрию. Австрия надеялась захватить часть Молда-
вии, Валахии, Сербии и Боснии. Россия, в свою очередь, была
крайне недовольна этими претензиями.
Уже на следующем заседании Шафиров согласился умерить
претензии до Азова и побережья от Очакова до Днестра. Турки
просили 40 дней на обдумывание. Австрийская делегация не
47
поддержала требования русских и сама потребовала Молдавию
и Валахию. Но на этот раз уже Россия отклонила претензии
союзника. Почувствовав трения среди союзников, турецкая
сторона категорически отказалась уступить России Очаков.
Немировский конгресс был сорван3.
В 1738 г. армия Миниха вновь направилась к Бендерам на
Днестре, но из-за эпидемии в Бессарабии, страшной жары и
болезней вынуждена была вернуться в пределы России, хотя и
одержала победу в бою на р. Кондине (между Бугом и Днест-
ром) и при р. Савране. Петр Ласси вновь пробился в Крым, но
жара, эпидемия и нехватка воды заставили его уйти с полуост-
рова. Крепости Очаков и Кинбурн оказались практически от-
резанными от главных сил, и потому фельдмаршал Миних
приказал их разрушить, а гарнизоны отвести к Днепру. За Рос-
сией остались только Азов и Таганрог.
Впрочем, дело было не только в трудностях войны. Глава
российской внешней политики А.И. Остерман причину отступ-
ления видел не столько в эпидемии чумы, сколько в опасности,
нависшей над северной столицей России. В шведском риксдаге
верх брали сторонники войны с Россией, да и Османская импе-
рия постоянно провоцировала Стокгольм к войне. Швеция на-
чала вооружать военный флот, усиливала войска в Финляндии
и даже послала в Турцию два корабля — военный и купеческий.
Осенью 1738 г. отношения со Швецией обострились еще
больше. Сторонники войны с Россией получили большинство,
и их лидер А. Горн стал открыто требовать возврата утрачен-
ных земель, правда, мирным путем, выжидая «удобных случаев»
«Россию в древние ее границы привесть»4.
Между тем военные действия России и Австрии показали,
что без серьезной и основательной подготовки, без хороших баз
Крым и устье Днепра остаются труднодоступными. Поэтому в
1739 г. основной удар был нанесен по району турецкой крепос-
ти Хотин на Днестре. 17 августа 1739 г. под Ставучанами рус-
ская армия (58 тыс.) разбила армию турок (80 тыс.) под коман-
дой Вели-паши, 19 августа вошла в Хотин, а 28 августа русские
полки стояли под Яссами. После этой победы у фельдмаршала
Миниха появилась мысль присоединить Молдавию5.
Война явно шла к концу. Миниховские планы присоеди-
нения Молдавии были авантюрой, и поход на Хотин и Яссы
вызван был прежде всего плачевным состоянием союзника
России — Австрии. Ее нужно было спасать. Турция, истощен-
ная войной и не имевшая реальной помощи от Франции и
48
Швеции, тоже склонялась к миру, и султан Махмуд I сменил
визиря, поставив сторонника мира с Россией видинского пашу
Айваз-Мегмета.
Искала мира и Россия из-за шведской угрозы войны. Поэтому
Анна Иоанновна (а точнее — канцлер А.И. Остерман) откло-
нила планы Миниха овладеть Молдавией и приказала русским
войскам выйти из ее пределов.
Между тем уже 1 сентября 1739 г. Австрия подписала сепа-
ратный мир с Османской империей в Белграде. России остава-
лось сделать то же самое, и 18 сентября 1739 г. также в Белграде
был подписан мир.
По условиям Белградского мира к России переходили города
Азов и Таганрог, правда, без права иметь здесь укрепления. Эта
территория «имеет остаться пустая, и между двумя империями
бариерою служить будет». Договор запрещал России иметь не
только военный, но даже торговый флот на Азовском и Черном
морях: «И чтоб Российская держава ни на Азовском море, ни на
Черном море никакой корабельный флот, ниже иных кораблей
иметь и построить не могла»6. Таким образом, Белградский мир
даже не восстанавливал в полной мере права России на Азовском
море, предусмотренные Константинопольским миром 1700 г.
(Тогда Россия держала в Азове и Таганроге военный флот.)
Впрочем, Белградский мир предусматривал торговлю Рос-
сии в Турции на общих основаниях с купцами других стран и
с выплатой обычных пошлин. Но доставка товаров морем до-
пускалась только на турецких судах: «Что же касается до рос-
сийской коммерции по Черному морю, и сия отправлена быть
имеет на судах, турецким подданным подлежащих»7. В догово-
ре специально не оговаривалось торговое плавание по Азов-
скому морю, но запрет держать здесь любые морские суда делал
такое мореплавание невозможным.
Дальнейшие перипетии борьбы России за Черноморские
проливы связаны с польскими делами и русско-турецкой вой-
ной 1768-1774 гг.
2. Проблема Проливов в годы русско-турецкой войны
(1768-1774 гг.)
Международное положение России накануне русско-турец-
кой войны 1768-1774 гг. было крайне сложным. России пред-
стояло бороться за выход в Черное море. Как великой европей-
4 — 2729
49
ской державе ей необходимо было сохранять и даже усиливать
свое влияние в Центральной Европе (в Польше и германских
княжествах), на Балканах. Швеция продолжала попытки осла-
бить позиции России на Балтике. Нужно было как-то решить
проблему украинских и белорусских земель, входящих в состав
Речи Посполитой, сохраняя одновременно целостность и фор-
мальную независимость этого государства.
6 октября 1763 г. в Петербурге получили депешу от русского
посла в Варшаве графа Кайзерлинга с сообщением, что на днях
в Дрездене умер саксонский курфюрст и польский король Ав-
густ III.
В покоях императрицы немедленно собралась «конферен-
ция» наиболее влиятельных людей России: обер-гофмейстер
Н.И. Панин, сенатор И.И. Неплюев, граф А.П. Бестужев-Рю-
мин, граф Г.Г. Орлов, вице-канцлер A.M. Голицын и тайный
советник А.В. Олсуфьев.
Больше всего беспокоила возможность появления на поль-
ском троне французского ставленника. В этом случае Речь Пос-
политая прочно вошла бы в состав «Восточного барьера» как
центральное его звено. На «конференции» решили поддержать
кандидатуру графа Станислава Понятовского, бывшего одно
время послом в Петербурге, одного из первых любовников
Екатерины II8.
Екатерина II, с ее умением едва ли не с первого взгляда
оценить характер человека, отнюдь не надеялась на твердость
и незыблемую верность своего бывшего любовника. Она быст-
ро поняла лживость и коварство натуры Станислава Понятов-
ского, но именно такой безвольный и слабый король вполне
ее устраивал. На западных границах России создавался своего
рода «буфер» из формально независимой, но находящейся
под сильным русским влиянием Польши. Спокойствие на за-
падных границах было крайне нужно для того, чтобы развязать
себе руки в войнах с Османской империей за берега Черного
моря.
Прусский король Фридрих Великий решил не вмешиваться
в борьбу за польский трон, а поддержать Россию. (После пора-
жения в Семилетней войне Пруссия оказалась в международной
изоляции, и нужно было устанавливать контакты и гарантиро-
вать себя от нападений соседей.)
Союзный договор с Пруссией был заключен в Петербур-
ге 31 марта 1764 г. Этот договор стал основой создаваемой
Н.И. Паниным «Северной системы» — своеобразного противо-
50
веса французской политике «Восточного барьера» и «Южной
системы» (австро-французского союза против России). С нояб-
ря 1763 г. Н.И. Панин возглавил Иностранную коллегию.
Главными участниками «Северной системы», по замыслу
Н.И. Панина, должны были стать Россия, Пруссия и Англия,
пассивными ее членами — Швеция, Дания и Речь Посполитая.
В случае русско-турецкой войны Н.И. Панин предполагал даже
увеличить польскую армию. Польша должна предоставить Рос-
сии территориальную базу между Днепром и Днестром, необ-
ходимую для ведения военных действий9.
Поводом для начала новой русско-турецкой войны послужи-
ли события в Польше. 27 сентября 1767 г. польский сейм под
прямым нажимом Н.И. Панина и посла Никиты Васильевича
Репнина принял решение об уравнении в правах католической
и православной шляхты. Католическая шляхта была этим край-
не недовольна. В городе Баре (на Украине) составилась Барская
конфедерация, и в Речи Посполитой началась гражданская
война. Барские конфедераты обратились к Турции с просьбой
о помощи. Турция потребовала за помощь отдать ей Подолию
и Волынь на Украине (напомним, что в 1672-1699 гг. Турция
уже владела этими землями). К тому же в Стамбуле надеялись
отвоевать у России Азов и Запорожье10.
Осенью 1768 г. Турция объявила войну России. Русского по-
сла Алексея Михайловича Обрескова посадили в тюрьму.
Какие же цели ставила перед собой Россия? По мнению
В.О. Ключевского, задача состояла в том, чтобы «продвинуть
южную границу государства до его естественных пределов, до
северной береговой линии Черного моря с Крымом и Азовским
морем и до Кавказского хребта»". Иными словами, необходимо
было завершить решение геополитической проблемы выдвиже-
ния к Черному морю.
Но повседневная жизнь ставила и частные проблемы, кото-
рые тоже требовали решения. В 1731-1733 гг. по самой степной
границе России была построена Украинская оборонительная
линия. После этого началось медленное, но упорное заселение
земель к северу от оборонительной линии, по берегам рек
Орель и Северный Донец. К 1745 г. здесь поселили примерно
45 тыс. душ мужского пола, в том числе 10 тыс. запорожцев12.
В 1750-х гт. здесь начинают селить выходцев с Балканского по-
луострова, уже в 1751 г. появляется Новая Сербия, а в 1753 г. —
Славяно-Сербия. С 1764 г. Екатерина II начинает селить в этих
местах немцев-колонистов13.
4*
51
Очень скоро встал вопрос не только о защите поселенцев от
татарских нападений, но и о сбыте через Черное море продук-
ции хозяйства. К южному морю проще было везти свою про-
дукцию и помещикам Украины. В ответах на анкету «Вольного
экономического общества» они писали, что нужен морской
порт, «куда оной (хлеб) с прибылью отпускать, потому что в
близости сих стран никакого порта нет»14.
Энергичные русские предприниматели попытались вос-
пользоваться Белградским договором, разрешавшим произво-
дить торговлю на Азовском и Черном морях на турецких
судах. Президент Коммерц-коллегии Б. Юсупов направил по-
слу Вешнякову в Стамбул анкету из 17 вопросов, касавшихся
перспектив русской торговли на море. Коллегию интересовал
весь восточный рынок, в том числе Иран, Аравия, Африка.
Какие русские товары туда идут? Как устранить конкуренцию
Англии, Италии, Голландии? Вешняков отвечал, что русские
товары пользуются спросом в Азии, причем не только сельско-
хозяйственные продукты и хлеб, но и изделия промышлен-
ности15.
Упоминание Вешняковым промышленных изделий особен-
но важно. В причерноморских землях Новой Сербии и Славя-
но-Сербии их производить не могли. Следовательно, выход на
юг искали предприниматели Центральной России.
Впрочем, реальных последствий переписка Юсупова и Веш-
някова не имела: фрахт турецких судов был очень дорог, сами
суда весьма ненадежны16. Да и российское судоходство по Дону
и Днепру влачило жалкое существование.
В 1757 г. была основана торговая компания в г. Темернико-
ве, в низовьях Дона. Правительство всячески поддерживало ее,
но торговые операции представляли «одну только тень прямой
коммерции», и в основном по вине российских купцов. Капи-
танам-реизам иной раз по полгода приходилось ждать привоза
русскими купцами товаров (сроки поставок безбожно срыва-
лись). В итоге товар попадал в Стамбул с задержкой на полгода,
продавался совсем дешево, едва-едва покрывал расходы купца.
К тому же приходилось платить капитанам большую неустойку
за просрочку фрахта судов. И тем не менее компания существо-
вала до 1762 г.17
Слабость черноморской торговли позволяет сделать вывод о
том, что не экономическая необходимость диктовала борьбу за
Черное море, а, наоборот, отвоевание выхода в Черное море
привело к развитию южной торговли России.
52
Итак, русско-турецкая война 1768-1774 гг. была одной из
немногих в истории России крупных войн, к которым она была
более или менее готова. Н.И. Панину удалось стабилизировать
обстановку на Балтийском море и создать из прибалтий-
ских государств «Северную систему». Россия выиграла в борьбе
с Францией за влияние в Речи Посполитой, а следовательно,
сохранила и упрочила свои позиции в Центральной Европе.
Вся западная граница от Балтийского до Черного морей была
прикрыта «буферной зоной» полусамостоятельного польско-
литовского государства, предохранявшего Россию от жестких
столкновений с воинственным прусским королем Фридрихом
Великим и императором Священной Римской империи Иоси-
фом II.
Были подтянуты к границам и снабжены всем необходимым
русские сухопутные войска. И Россия, и Турция вели дело к
войне.
Война началась с нападения хана Крым-Гирея. Это был по-
следний крупный поход крымских татар. В январе 1769 г. Крым-
Гирей нанес удар по Бахмуту и Елисаветграду, намереваясь идти
дальше на соединение с барскими конфедератами.
Русские армии должны были действовать в трех направле-
ниях: первая — через Хотин к Дунаю, вторая блокирует Крым,
третья группировка — на Кавказе.
Еще до объявления Турцией войны на заседании 6 ноября
1768 г. Императорский совет так определил главную цель войны:
«...держать свободное мореплавание на Черном море и для того
еще во время войны стараться о учреждении порта и крепости».
Уже вскоре после объявления войны Екатерина решила «на-
пасть на Турцию с моря и с суши — на юге Оттоманской им-
перии — и этим создать диверсию, которая облегчила бы опера-
ции... на севере, т.е. в Молдавии и Валахии»18. Летом 1769 г.
из Балтийского моря в обход Европы в Средиземное и Эгейское
моря был послан русский военный флот, в задачу которого
входили действия против турецкого флота, блокада с юга Чер-
номорских проливов и поддержка военных действий греческих
повстанцев.
Таким образом, уже с самого начала войны проблема Проли-
вов стояла перед Россией. В нашу задачу не входит анализ воен-
ных и дипломатических действий возглавленной А.Г. Орловым
экспедиции русского флота в Архипелаг.
Важно констатировать, что экспедиция оказалась весьма
удачной. Константинополь был прочно закрыт с юга. 24, 25,
53
26 июня 1770 г. турецкий флот был уничтожен в Чесменской
бухте. С этого сражения и до конца войны господство россий-
ского флота в Архипелаге и восточной части Средиземного
моря было абсолютным. Вполне понятно, что для такого гос-
подства была нужна постоянная база. Ее создали вначале на
о. Лемнос, а затем перенесли в порт Ауза на о. Парос19.
Действия русских моряков под руководством адмиралов
Г.А. Спиридова, С.К. Грейга и Д. Эльфинстона и под общим
командованием А.Г. Орлова практически парализовали турец-
кий военный флот. С остатками его в Черном море отлично
справлялась Азовская флотилия под командованием адмирала
А.Н. Сенявина. «Русские морские силы, находившиеся в Среди-
земном море, отвлекали значительную часть турецкого флота,
и турки не имели возможности оказать значительную помощь
Крыму. Такая обстановка создала предпосылки для сравнитель-
но легкого овладения Крымским полуостровом, которое было
главной целью предстоящей кампании 1771 г.»20, — писала
Е.И. Дружинина. Если учесть, что вопрос о Крымском полуост-
рове был главным вопросом всей войны, а не только кампании
1771 г., роль экспедиции в Архипелаг и блокады Проливов ста-
новится еще очевиднее.
Успешные военные действия позволили конкретизировать и
уточнить требования России.
Еще в докладе канцлера М.И. Воронцова императрице,
составленном 6 июля 1762 г. (вскоре после захвата Екатериной
трона), говорилось, что «доколе он (Крым. — Г.С.) остается в
турецком подданстве, то всегда страшен будет для России, а,
напротиву того, когда бы находился под российскою державою
или бы ни от кого зависим не был, то не токмо безопасность
России надежно и прочно утверждена была, но тогда находи-
лось бы Азовское и Черное море под его властью...»21.
В ходе боев появилась возможность завоевать Крым, и
вопрос о будущем ханства встал в совершенно реальной плос-
кости. На заседании Императорского совета 15 марта 1770 г.
было решено не добиваться включения Крыма в состав Рос-
сии. Сочли достаточным, если Турция признает независимость
ханства.
Это было выгодным для России во всех смыслах: юг России
прикрывался «буферным» государством (как Речь Посполитая
на западных границах). Непосредственный захват полуострова
вызвал бы крайне негативную реакцию в Европе: «Таким беспо-
средственным себе подданством Россия возбудит противу себя
54
общую и небезосновательную зависть и подозрение о беспре-
дельном намерении умножения своих "областей"»22.
Командовавшему 2-й армией П.И. Панину предписывалось
в переговорах с татарами добиваться ввода русских гарнизонов
для защиты от турок и для стоянки судов. Екатерина собствен-
ной рукой дописала: «Не менее нам необходимо нужно иметь
в своих руках проход из Азовского в Черное море. И для того
об нем домогаться надлежит». Несколькими днями позже
П.И. Панину последовало уточнение: требовать в переговорах
с ханом уступку Керчи, Тамани и Еникале23. Таким образом, в
руках России оказывался бы выход из Азовского моря в Черное.
Военная кампания 1770 г. проходила успешно. В начале ян-
варя 1769 г. хан Крым-Гирей двинулся в поход, по одним све-
дениям, с 70-тысячным войском, по другим — 100-тысячным.
Целью было разорить южные земли в районе Бахмута и Ели-
саветграда и идти на соединение с барскими конфедератами.
Командовавший в то время второй армией П.А. Румянцев
сформировал подвижные отряды и разгромил Крым-Гирея. Это
был последний поход крымских татар на Россию и Украину.
На Дунайском театре военных действий в 1769 г. полки пер-
вой армии под командой A.M. Голицына овладели Хотином. Но
из-за нерешительных действий Голицын был сменен П.А. Ру-
мянцевым, а командующим второй армией назначили П.И. Па-
нина. Уже осенью 1769 г. Румянцев овладел Яссами, Бухарес-
том, а в 1770 г. нанес поражение турецкой армии на р. Ларга
и р. Кагул. Эти победы позволили второй армии П.И. Панина
в сентябре 1770 г. овладеть Бендерами. В следующем, 1771 г.
русская армия овладела Крымом.
Впрочем, речь шла уже не только о Крыме. В ходе военных
действий неизбежно должен был встать и встал вопрос о про-
ливах Дарданеллы и Босфор.
Вопрос встал главным образом из-за действий русского во-
енного флота в Эгейском море. Первоначальный замысел по-
сылки эскадры был весьма прост: поднять восстание славян и
греков на Балканах, блокировать Константинополь и таким об-
разом оттянуть силы османской армии с Дунайского театра.
Идея экспедиции, скорее всего, принадлежала Алексею Гри-
горьевичу Орлову, его и поставили во главе дела. Однако очень
быстро планы заметно изменились. Первая эскадра под коман-
дой Григория Андреевича Спиридова вышла из Кронштадта
19 июля 1769 г. 18 ноября 1769 г. Спиридов насвоем флагмане,
линейном корабле «Евстафий», прибыл на о. Минорку у бере-
55
гов Испании в Средиземном море. Здесь пришлось несколько
месяцев ждать отставшие и ремонтировавшиеся суда, и только
18 февраля 1770 г. Орлов и Спиридов подошли к берегам
Южной Морей — к порту Виттуло.
Еще в Эгейском море и Восточном Средиземноморье господ-
ствовал турецкий флот, еще и в Стамбуле, и в Париже со дня на
день ожидали победных реляций, еще французский посол в
Стамбуле граф Сен-При «в надменной надежде на великие уда-
чи» намеревался устроить большой бал по случаю годовщины
бракосочетания наследника королевского престола24, а в Петер-
бурге уже задумывались над правом прохода русского военного
и торгового флота через Проливы. На том же заседании Совета
15 марта 1770 г. (где решили не присоединять Крым к России)
Алексею Орлову, находившемуся тогда на «отдыхе» в Ливорно
(поближе к Балканам), был направлен рескрипт, предписывав-
ший «стараться получить порт на острове или на твердой земле
и поелику возможно удержать оный»25.
Для начала в предстоящих мирных переговорах было реше-
но настоятельно требовать пропуска хотя бы нескольких воен-
ных судов из состава экспедиции в Архипелаг26. По-видимому,
в тот день в Петербурге еще не знали о развернувшихся всего
месяц назад военных действиях флота.
Рано или поздно, но успешные военные действия должны
были породить иллюзию легкости захвата Константинополя и
Проливов.
В исторической литературе утвердилось мнение, что после
победы при Чесме русский флот контролировал все острова
Архипелага: «На всех почти островах Архипелага вспыхнуло
возмущение против турок. Двадцать семь больших и малых ост-
ровов и островков прислали депутацию к Алексею Орлову, объ-
являя о своем желании подчиниться скипетру Екатерины»27.
Вероятно, контроль над Архипелагом, состоящим из тысяч ост-
ровов, оказался возможным только к концу войны, когда в со-
ставе русского флота имелись 21 линейный корабль, 26 фре-
гатов, 3 бомбардирских судна и множество мелких судов. После
Чесменского боя русская эскадра имела всего 9 линейных кораб-
лей, 1 бомбардирский, 3 фрегата и 4 вспомогательных судна28.
Контролировать такими силами весь Архипелаг было невоз-
можно. Реально в 1770 г. сил флота могло хватить только на
блокаду Проливов.
Между тем население в Стамбуле было охвачено паникой,
городу грозил голод. «Падишах в живейшей тревоге, министры
56
удручены, народ в отчаянии, столица в страхе перед голодом и
нашествием. Таково настоящее положение империи, которая за
один месяц перед этим считала себя столь грозной», — вспо-
минал французский инструктор в Стамбуле барон Тот29.
Создается впечатление, что Алексей Орлов, знавший от
осведомителей о настроениях в турецкой столице, решился на
авантюру захвата Константинополя. Орлов явно недооценил
противника, разделив свои силы.
Большая часть флота под командой Г.А. Спиридова заняла
о. Лемнос и два месяца осаждала на острове крепость Пелари.
Для блокады Проливов направили три линейных корабля, два
фрегата и транспорт с десантом под командой Эльфинстона.
В начале июня Эльфинстон занял позицию у входа в Дарданел-
лы. 11 июля он погнался за двумя турецкими кораблями, вошел
в пролив и двинулся к столице. Два дня контр-адмирал вел дуэль
с неприятельскими кораблями и береговыми батареями, но без
поддержки Спиридова пройти Дарданеллы не смог и повернул
обратно. Спиридов не мог оставить Лемнос без приказа. Вскоре
на Лемносе высадился крупный турецкий десант, и Спиридов
вынужден был оставить остров. Впрочем, Орлову и Спиридову
удалось обосноваться на о. Парос у входа в Дарданеллы и бло-
кировать Проливы, а затем пополнить силы и контролировать
Эгейское море. Русские корабли пресекли подвоз продоволь-
ствия из Египта, Сирии и Греции.
В последующем русский флот не предпринимал попыток
войти в Проливы. 13 ноября 1770 г. Алексей Орлов оставил
экспедицию на Г.А. Спиридова, а сам отбыл вначале в Ливорно
(Италия), а затем в Петербург.
Тем не менее идея овладеть Проливами не исчезла. 11 ноября
на заседании Совета Григорий Григорьевич Орлов доложил
план будущей кампании, целью которой был уже не Крым, а
Стамбул. Орлов предлагал нанести удар по столице султанов с
севера, через Дунай и Болгарию, и со стороны моря30. Для этого
необходимо было построить больше речных и морских судов.
Вероятно, имелись в виду действия и со стороны Черного моря,
и со стороны Эгейского.
Проект этот не был однозначно воспринят ни современни-
ками, ни историками. Его поддержали императрица и Алексей
Орлов. П.А. Румянцев отнесся к этой авантюре без одобрения.
По его мнению, у России просто не было достаточно сил для
того, чтобы захватить один из крупнейших городов мира. Мне-
ние П.А. Румянцева разделяли Н.И. Панин и A.M. Обресков.
57
И тем не менее Совет одобрил план императрицы и
Г. Орлова. К ноябрю 1770 г. эскадра уже контролировала Ар-
хипелаг и блокировала с юга Константинополь, держала свою
базу на о. Парос. Казалось, еще одно небольшое усилие — и
Проливы будут в руках России, а вместе с ними и свободное
судоходство по Эгейскому морю. К тому же к венку славы «фи-
лософа в юбке» Екатерина добавила бы лавры освободителя
Царьграда от неверных. Ей были бы гарантированы «слава и
восхищение всей Европы». Привело это к тому, что внешняя
политика петербургского двора как бы раздвоилась. Панин и
Румянцев надеялись закончить войну и готовились к серьезным
переговорам в Фокшанах, Орловы рассматривали переговоры
всего лишь как повод для отсрочки военных действий, необхо-
димой для подготовки похода на Константинополь, Екатерина
хотя и поддержала проект, но, по-видимому, колебалась.
Примечательно, что если такой смелый и дерзкий авантю-
рист, как А.Г. Орлов, рвался захватить Стамбул, то его помощ-
ник адмирал Спиридов относился к идее обоснования России
в Проливах и Архипелаге скептически. В январе 1771 г. он
писал А.Г. Орлову, что Архипелаг нужно держать только до
заключения мира, ибо пользы от подданства греков никакой
нет, а убыток есть — нужно кормить бедных. Удержать Архи-
пелаг будет возможно, только имея здесь многочисленную
армию и флот. Греки воюют против турок только тогда, когда
рядом русские корабли. До заключения мира нужно удерживать
Архипелаг еще и потому, что блокируется все Восточное
Средиземноморье «от Кандии и Египта к Смирне, Салонике и
Константинополю».
Если даже по условиям мира за Россией останется, напри-
мер, о. Парос с портом, то его целесообразно продать Англии
или Франции. По мнению Е.В. Тарле, попытка овладеть Кон-
стантинополем означала бы для России конфликт с Англией31.
Г.А. Спиридов не случайно писал А.Г. Орлову о мирных
переговорах. В конце 1770 г. и Россия, и Турция готовы были
начать такие переговоры, хотя Совет 11 ноября и одобрил план
захвата Константинополя.
В начале марта 1771 г. Алексей Орлов прибыл в Санкт-
Петербург, поддержал брата и заверил, что русский флот готов
продолжать блокаду Дарданелл. Создается впечатление, что ре-
шение о штурме Константинополя, принятое 11 ноября, да и
весь план Орловых были лишь кратковременным эпизодом во
внешней политике России. Екатерина II и Григорий Орлов,
58
возможно, и хотели сделать себе к предполагаемой свадьбе
такой подарок, но, как сказал Н.И. Панин Екатерине, «императ-
рица может делать, что хочет, но госпожа Орлова не может
быть императрицей».
Взятие Константинополя осложнило бы отношения не толь-
ко с Британией, но и с Австрией и Пруссией. Поэтому в проек-
те договора, направленном прусскому королю, которого хотели
привлечь как «доброхота» (не посредника! Панин и Обресков
считали, что посредники только навредят России) к перегово-
рам, даже не упомянули о Константинополе.
Проект мирного договора был составлен в декабре 1770 г.
Главой делегации на предстоящих переговорах предполагали
поставить А.Г. Орлова. 22 марта 1771 г. ему была вручена инст-
рукция, в которой какие-то следы идеи захвата Проливов можно
было еще заметить. Инструкция предписывала начать перегово-
ры с требования «как владеете», но потом можно было от этого
отступить, отстаивая лишь главное — независимость Крыма32.
Вопрос о начале мирных переговоров удалось решить толь-
ко после того, как Пруссия и Австрия прекратили оказывать
поддержку Османской империи (получив согласие России на
первый раздел Речи Посполитой). Но прежде предстояло до-
говориться о перемирии. Во главе русской делегации стоял
П.А. Румянцев, нанесший основные поражения турецкой ар-
мии у Ларги, Кагула, Кульчи, Исакчи. Русские полки вышли
и укрепились в устье Дуная, захватили там 100 речных судов
и тем блокировали турецкое судоходство на Дунае. К тому вре-
мени был завоеван Крым, и русские дипломаты готовились
предъявить требования на Кинбурн и Очаков в устье Днепра.
Решение о начале переговоров было принято Советом 15 де-
кабря 1771 г.
В вопросах войны и мира с Турцией в правящих кругах
России не было единства мнений. Н.И. Панин, П.А. Румянцев,
И.М. Симолин считали необходимым быстрее заключить мир,
и именно в этом ключе Панин создавал музыку всего офици-
ального дипломатического ансамбля. Историки считают, что
Екатерина II и братья Орловы и в 1772 г. «не оставляли своей
мечты о Константинопольском походе»: Г. Орлов — как автор
«смелого проекта», Алексей Орлов — как командующий Сре-
диземноморской эскадрой, предназначенной для нанесения уда-
ра с юга. Впрочем, как полагает Е.И. Дружинина, Екатерина
уже не думала об удержании Проливов, а видела в них средство
добиться полной капитуляции Турции".
59
Румянцев, как и в 1770 г., выступил против этой авантюры.
Реально знавший состояние и Дунайской, и Крымской, и Ку-
банской армий, Румянцев доказывал, что даже удержание
Молдавии и Валахии представляет очень большие трудности и
что посылка 40-тысячного войска за Дунай для сомнительного
овладения Царьградом поставит под угрозу русские позиции на
Дунае34.
Екатерина, скорее всего, занимала промежуточную, колеб-
лющуюся позицию. Так или иначе, но инструкции Румянцеву
на переговоры Н.И. Панин не мог согласовать с императрицей.
Давление Орловых было достаточно сильным. За Орловыми
маячила внушительная сила гвардии. Екатерина отлично знала
цену этой силе. Причем опасения вызывал не столько Григо-
рий, сколько Алексей. По-человечески вполне понятно, что
Екатерина могла серьезно увлечься красавцем Григорием, о
котором писала Вольтеру, что он самый красивый человек
своего времени. Но противостоять Екатерине Григорий не умел
и не мог.
Иное дело Алексей Орлов. Ни моральные, ни физические,
ни политические препятствия для него не существовали, и он
даже не мог взять в толк, почему они существуют для других35.
Екатерина просто боялась А. Орлова. Об этом писал Лю-
довику XV посол Себастьян де Кабр. Хорошо знавшая графа
Е.Р. Дашкова считала его одним из величайших злодеев на
земле. Под стать была и внешность: громадного роста, страш-
ной физической силы, А. Орлов был самым опасным кулачным
бойцом Москвы. В одном из затеянных им скандалов он зара-
ботал сабельный удар и жуткий шрам через все лицо36.
Екатерина надеялась, что перемирие позволит подготовить-
ся к удару на Константинополь (она не отвергала окончательно
и эту идею). Зная позицию П.А. Румянцева, императрица по-
спешила изъять из его компетенции средиземноморские про-
блемы и переговоры по этому вопросу поручила А. Орлову.
Перемирие подписали 19 мая 1772 г. Ситуация в Черномор-
ском и Азовском бассейнах изменилась неузнаваемо. Уже не
Россия настаивала на свободе мореплавания по Черному морю,
а Турция. Турецким судам запрещали входить в устье Дуная и
приближаться к крымским и бессарабским берегам37. Исключе-
ние составлял Очаков, куда могли проходить и военные, и тор-
говые суда Турции.
Через месяц, 18 июня 1772 г., было подписано перемирие со
Спиридовым в Архипелаге (А. Орлов был в это время в Ливор-
60
но). Русские удерживали за собой все занятые острова. Из круп-
ных островов за Турцией сохранялись Лемнос, Тенедос, Хиос,
Крит, Эвбея и ряд других. На время перемирия флотам и вой-
скам надлежало пребывать у своих островов.
Кораблям Турции и ее вассалов запрещалось плавание через
Дарданеллы в Архипелаг. Из Архипелага в Проливы могли
проходить только торговые суда нейтральных стран и курьер-
ские корабли. (Столицу нужно было кормить. Без южного под-
воза столица голодала.)
Турция не могла на островах Архипелага строить суда, кре-
пости, основывать склады. Построенные корабли так и должны
были оставаться на стапелях, а уже спущенные на воду нельзя
было вооружать. (После Чесмы Турция при поддержке Фран-
ции и Австрии стала быстро восстанавливать свой военный
флот. Такими возможностями Россия еще не располагала ни на
Черном море, ни, тем более, на Эгейском.)
Подписанная Румянцевым и Спиридовым конвенция о пере-
мирии показала Екатерине II реальное соотношение сил. К тому
же тревожила ситуация на Балтике. В шведском риксдаге вновь
усилилась «партия шляп» (сторонники сближения с Францией;
Россию поддерживала «партия колпаков»), и можно было ожи-
дать любого развития событий. От идеи взятия Константинопо-
ля Екатерине пришлось временно отказаться. Но не так думал
Алексей Орлов. Он продолжал готовить удар на Константино-
поль с севера, и в крепости Измаил на Дунае строилась Дунай-
ская флотилия.
27 июля 1772 г. в 9 часов утра открылся мирный конгресс
в Фокшанах. Н.И. Панин был твердо уверен, что российскую
делегацию на переговорах возглавит A.M. Обресков — отмен-
ный знаток Османской империи, уже около 30 лет служивший
вначале чиновником в посольстве в Константинополе, а после
смерти А.И. Неплюева 21 февраля 1752 г. назначенный на
должность официального резидента.
Однако Екатерина поступила иначе — в пику Н.И. Панину.
Екатерина до конца дней не могла простить Панину намерения
передать трон своему воспитаннику, сыну Екатерины Павлу I,
сделав ее регентшей до достижения совершеннолетия Павлом.
Вот и теперь во главе делегации в Фокшанах поставили не
панинского дипломата A.M. Обрескова, а фаворита императ-
рицы Г.Г. Орлова. Обресков был назначен вторым послом.
На переговорах в Фокшанах вопрос о Проливах вообще не
ставился, проблема мореплавания по Черному морю занимала
61
явно второстепенное место. В инструкции Г.Г. Орлову пред-
писывалось главным условием мира считать независимость
Крымского ханства. Начать переговоры и Панин, и Екатерина
предлагали именно со второстепенных проблем: торгового мо-
реплавания, присоединения Кабарды, вопроса о Молдавии и
Валахии. Добившись успеха во второстепенных вопросах —
поставить вопрос о ханстве и решить его, возможно пожертво-
вав чем-нибудь из вновь завоеванного.
Похоже, что Орлов имел совсем другие цели. Он явно повел
дело на срыв переговоров, начав конгресс именно с обсужде-
ния крымских проблем и не уступая ни на йоту. По-видимо-
му, Орловы все еще носились с идеей захвата Константинопо-
ля: А.Г. Орлов вновь отправился к эскадре в Архипелаг, а
Г.Г. Орлов соглашался продлить перемирие не до октября (как
хотели сделать Н.И. Панин, П.А. Румянцев и A.M. Обресков),
а только до 10 сентября. Вероятно, срок 10 сентября Г.Г. Орлов
предложил потому, что во второй половине сентября на Чер-
ном море начинаются осенние штормы: таким образом можно
было выкроить несколько погожих деньков для удара по Стам-
булу.
17 августа 1772 г. Г.Г. Орлов предъявил турецкой стороне
ультиматум по вопросу о Крыме. Обресков был против ульти-
матума. Но Григорий Григорьевич спешил: из Петербурга при-
шли тревожные известия о том, что императрица становится
все более внимательна и благосклонна к новому фавориту —
Васильчикову. Орлов торопился в столицу, а прибыть туда ему
крайне нужно было в сиянии славы победителя. Вскоре, 22 ав-
густа, и турецкий визирь официально отозвал послов.
Впрочем, явная неспособность Г.Г. Орлова к дипломатии
(искусство компромисса его гвардейской натуре было просто
чуждо) не была главной причиной срыва переговоров в Фокша-
нах. Австрия и Франция открыто провоцировали Турцию к про-
должению войны. Согласно подписанному 6 июня 1771 г. до-
говору (Тугутовы конвенции, по имени австрийского посла в
Стамбуле Тугута), Австрия должна была помочь Турции заклю-
чить мир на условиях Белградского мира 1739 г., за что Турция
обязалась заплатить Австрии 20 мешков акче, что составляло
115 млн. таллеров (I мешок — 575 тыс, таллеров). Франция
обещала помочь в строительстве кораблей. Из-за нерешенно-
сти вопроса о Крыме Австрия продолжала получать субсидии
от Порты, а австрийский посол в Фокшанах Тугут получил
титул барона.
62
Впрочем, мир был крайне нужен и Турции и России, поэто-
му уже 29 октября 1772 г. начались новые переговоры, которые
на этот раз проходили в Бухаресте.
К этому времени отношения с Англией несколько ухудши-
лись. Причиной стали проблемы черноморского и средиземно-
морского судоходства, а следовательно, и проблема Проливов.
У Британии вызывало беспокойство усиление России на Черном
и Средиземном морях, а значит, выход ее в районы Ближнего
Востока и Балкан. «Английская дипломатия своим двусмыс-
ленным поведением преследовала определенную цель — умень-
шить русские требования к Турции, добиться отказа от пункта
о праве прохода русского флота через Дарданеллы. В инструк-
циях английским дипломатам указывалось, что Англия не воз-
ражает против русских претензий на берега или воды Черного
моря, за исключением прохода русских судов из этого моря в
Средиземное»38.
По-видимому, ко времени открытия Бухарестского конгрес-
са Екатерина окончательно отказалась от идеи непосредствен-
ного захвата Проливов. Во всяком случае, со стороны России
переговоры возглавил A.M. Обресков, противник идеи овла-
дения Константинополем. Верх взяла разумная панинская по-
литика.
Уже на первом заседании, когда дипломаты обычно выдвига-
ют требования «с запросом», A.M. Обресков говорил об отмене
всех прежних договоров, о праве России защищать Западную
Грузию и покровительствовать ей, об обладании всей Кабардой
и о компенсации Портой всех убытков, причиненных России
«настоящею войною, без всякой законной причины объяв-
ленною».
Что же касается Проливов, то изначально на переговорах
A.M. Обресков повел речь об установлении приемлемого для
России их режима. «Чтоб коммерция и кораблеплавание на
морях (выделено мной. — Авт.) были освобождены от пора-
бощения, в коем они по сие время были, беспосредственным
соединением между подданных обеих империй для вящей их
пользы и взаимного благоденствия и через сие сделать сохра-
нение мира тем более важным и необходимым для... народов
и, следовательно, еще более драгоценным для тех, кто ими
управляют»39.
Таким образом, A.M. Обресков поднял вопрос пока только
о свободе торгового судоходства на всех морях Османской им-
перии, следовательно, и о свободе прохода через Проливы в
63
обоих направлениях. О проходе военных кораблей Обресков не
говорил.
Турецкий посол Абдул-Резак уже не протестовал против рус-
ского торгового судоходства по Черному морю. Напротив, он
пытался использовать заинтересованность A.M. Обрескова в
решении этого вопроса, чтобы добиться максимально крупных
уступок в других, прежде всего в вопросе компенсации потерь,
понесенных Россией в войне.
Правда, на последующих заседаниях Россия выдвигала тре-
бования сохранить за собой три острова в Архипелаге либо
взамен получить некое «взаимноразменное удовлетворение».
Но, как явствует из переписки A.M. Обрескова и Н.И. Панина,
это был только способ давления на противника. Включать в
окончательный вариант договора обладание Архипелагом не
предполагалось.
Однако согласие Абдул-Резака на торговое судоходство на
деле оставалось чисто формальным актом. На одиннадцатой
конференции турецкий посол заявил: «Когда дозволить России
мореплавание, то б удержать крепости»40. Иными словами: мо-
реплавание возможно, но ни одного города на морском берегу
Османская империя России не уступит. (Речь шла о порте Ени-
кале.) Обресков возражал, что «оное без Еникале никаково не
достоит уважения», так как для корабля необходим порт.
Абдул-Резак возразил, что русские корабли могут спокойно
приставать к турецким крепостям «хоть в Константинополе»,
базироваться могут в своих балтийских портах, а проходить в
Черное море из Средиземного. A.M. Обресков посоветовал
Абдул-Резаку еще раз посмотреть на карту и представить себе
путь корабля из Балтийского в Черное море. Таким образом
противясь появлению на берегах Черного моря русского порта,
турецкий посол допустил свободу прохода торговых кораблей
России через Проливы.
Когда обсуждали вопрос о порте на Черном море, при-
шлось обменяться мнениями относительно режима Проливов.
A.M. Обресков выдвинул теоретическое положение, которое
для того времени было новым словом в международном мор-
ском праве. Это был принцип открытого моря, только начи-
навший входить в повседневную жизнь Европы. Относительно
требования компенсации за право прохода русских торговых
судов через Проливы, выдвинутого Абдул-Резаком, Обресков
заявил: «Мореплавание и торговля должны быть утверждаемы
ни на каком воздоянии. Море всем должно быть свободное,
64
коммерция — полезная». «По всякому праву на одних только
реках можно делать таковые запрещения, а море по естеству и
есть всем свободное. И самой Константинопольский канал, не
будучи делом рук человеческих, равно должен быть свободен
и служить, к чему натура его произвела, т.е. для сообщения из
Белого моря в Черное». Для подтверждения своих аргументов
A.M. Обресков сослался на режим Зундских проливов: «Пролив
из Балтийского моря в Северный океан, принадлежащий коро-
лю датскому, хотя труднее еще Константинопольского канала,
однако всякого рода и каждой нации суда свободным пользуют-
ся через него сообщением из одного моря в другое». A.M. Об-
ресков предвидел, что в скором времени вопрос о режиме
Проливов станет не только двусторонним, русско-турецким, а
приобретет международный характер. С этих международных
позиций и начинает решать его русский посол. Инициатива
России в открытии Проливов для торговых судов всех стран
несомненна41.
Абдул-Резак уже не мог отрицать завоеванного Россией пра-
ва торгового и военного судоходства по Черному и Средизем-
ному морям, как не могла Турция «вооруженной рукой» изгнать
оттуда русские корабли. Но в зоне Проливов господствовали
османы, и пропускать русские корабли любого класса и вида
турецкий посол решительно отказался. Он предложил, чтобы
«одни корабли плавали бы в Белом (Средиземном. — Авт.)
море, а другие — в Черном и, приходя в Константинополь, там
перегружали бы товары»42. Понятно, что A.M. Обресков согла-
ситься с этим не мог.
Вопрос о праве России держать на Черном и Средиземном
морях военные корабли вызвал еще более категорический про-
тест. Обресков напрасно доказывал, что военные корабли необ-
ходимы для защиты купеческих судов от пиратов, что в Стамбул
пропускают военные суда других стран, например Дании. Абдул-
Резак согласился только на то, чтобы русские торговые кораб-
ли в Средиземном море имели на борту «потребные пушки и
военные снаряды» для защиты себя от «случающихся в тех морях
разбойников». Ну а поскольку в Черном море «как разбойни-
ков, так и посторонней войны нет места опасаться», то и ходить
по Черному морю торговые суда России могут и без охраны.
15 декабря A.M. Обресков сообщил Н.И. Панину, что перего-
воры фактически зашли в тупик, нужны новые инструкции.
Собравшийся в конце декабря 1772 г. Императорский совет
единодушно решил иметь в Крыму русскую крепость в Керчи
5 — 2729
65
и Еникале. По вопросу о военном судоходстве на Черном море
в правительстве единства не было. Екатерина II в записке Со-
вету от 3 января 1773 г. писала, что «турки биты» и она вольна
сама решать, какой род кораблей ей иметь или не иметь на
Черном море. Императрица решительно настаивала на праве
военного мореплавания. Для успокоения турок, правда, Екате-
рина приказала Обрескову говорить, что военные корабли Рос-
сии («кои строятся на Дону») малого тоннажа, могут держаться
только в прибрежном мелководье и не приспособлены к пла-
ванию в открытом море. По тоннажу они «менее всякого по сю
пору на Черном море видимого турецкого корабля купеческого».
В этом смысле и была послана Обрескову новая инструкция,
хотя Совет считал возможным уступить Турции и согласиться
держать на Черном море только торговые корабли, «которые
можно всегда в случае надобности обращать в военные».
Таким образом, в вопросе о свободе судоходства на Черном
море и в Проливах к концу 1772 г. был достигнут заметный
прогресс. Если на переговорах П.А. Румянцева в 1771 г. были
установлены своеобразные «зоны влияния» России и Турции,
проведен «раздел» Черного моря, то на бухарестских перего-
ворах речь шла уже о свободе торгового и военного судоходства
на морях и в Проливах.
Переговоры в Бухаресте не привели к миру. Османская им-
перия еще имела достаточно сил для сопротивления, и в важ-
нейших вопросах Абдул-Резак решительно возражал. Он про-
тестовал против независимости Крыма, отказывался признать
право России на покровительство православным и слышать не
желал о свободе русского судоходства через Проливы. Такая
твердость позиций во многом объясняется и тем, что в 1772 г.
в Швеции усилилась «партия шляп». Шведский посол в Стам-
буле уверял османские власти, что вот-вот начнется война с
Россией за возвращение утраченных земель в Прибалтике.
И тем не менее по целому кругу вопросов соглашение было
подписано. Договорились о взаимной амнистии подданных,
примкнувших к противной стороне и воевавших против своего
правительства, о независимости Грузии, о переходе к России
Кабарды и др.
Приближался срок окончания перемирия. Абдул-Резак на-
мерен был поставить вопрос о его продлении, но Обресков по-
лагал, что у Турции есть веские основания желать мира и
избегать возобновления военных действий. A.M. Обресков
расценивал это перемирие как средство протянуть время, вы-
66
жидая благоприятного развития международных отношений.
В Петербурге полагали, что Османская империя искренне стре-
мится к миру, а значит, есть возможность ужесточить требо-
вания.
8 конце января 1773 г. A.M. Обресков получил рескрипт, в
котором ему предписывалось категорически настаивать на сво-
боде мореплавания всяких судов через Проливы.
4 февраля 1773 г. на двадцать седьмой конференции Обрес-
ков подал в письменной форме ультиматум, в котором катего-
рически требовал признать независимость Крыма, признать за
Россией города Керчь, Еникале, Азов, Кинбурн, разрушить
Очаков. Земли между Днепром, Южным Бугом и Днестром объ-
явить ничейной «бариерной» зоной (границей Турции должен
стать Днестр, а границей России — Южный Буг).
Ультиматум требовал свободного мореплавания «всякого ро-
да российских судов без малейшего притеснения по всем морям
без изъятия, смещающимся между областями или омывающим
берега Блистательной Порты, со свободным проездом из Чер-
ного в Белое море и обратно так, как и в реку Дунай». Далее
говорилось о свободной торговле русских купцов «с теми же
привилегиями и выгодами, кои дозволены другим европейским
народам, наиболее с Блистательною Портою дружественным,
как-то: французам, англичанам и прочим».
Если турки принимают эти условия, то Россия готова предо-
ставить им какой-нибудь остров «между о. Таманом и крым-
ским берегом против мыса, Акбурн называемого». Россия готова
была возвратить все острова в Архипелаге, Молдавию и Ва-
лахию43.
Таким образом, речь уже не шла о захвате Проливов, но лишь
о благоприятном их режиме. Острова Архипелага рассматри-
вались, как и предлагал ранее Г.А. Спиридов, в качестве сред-
ства размены при решении других проблем.
9 марта 1773 г. в личной резиденции Абдул-Резака состоя-
лась последняя встреча послов, на которой был сообщен ответ
султанского дивана. Порта требовала вернуть все завоеванные
земли, за что заплатит России 40 тыс. мешков денег (12 млн.
рублей). Россия получает право ограниченного плавания по
Черному морю, к ней переходят города Керчь и Еникале, за что
Россия должна заплатить Турции 30 мешков денег (9 млн. руб-
лей). Эти требования были неприемлемы для России.
На этом переговоры в Бухаресте закончились. Конгресс не
завершился мирным договором, но он явился определенным
5*
67
этапом на пути к миру. Начался взаимный поиск путей сближе-
ния позиций. Были точно определены и сформулированы взаим-
ные претензии. Оба дипломата — Обресков и Абдул-Резак —
стремились найти взаимоприемлемые решения, но в Стамбуле
и Петербурге решили продолжить диалог на языке пушек.
Переговоры были прерваны.
Военные действия 1773 г. развивались вяло, но блистатель-
ный марш армии П.А. Румянцева на Шумлу весной и летом
1774 г. и решительная победа А.В. Суворова под Козлуджей
9 июня показали и новому султану, хилому старцу Абдул-Ха-
миду I, и его визирю Мухсан-заде, что война проиграна. Передо-
вые отряды Румянцева уже вышли за Балканский хребет.
Но и Россия была достаточно утомлена войной. К тому же
с 1773 г. в стране шла еще одна война — с собственным кресть-
янством, и успехи Е.И. Пугачева весьма тревожили Екатерину II
и Н.И. Панина.
Возглавить предстоящие переговоры было поручено П.А. Ру-
мянцеву. Это очень обидело и оскорбило A.M. Обрескова, уже
почти договорившегося в Бухаресте об условиях мира и по
существу тянувшего на себе всю дипломатию с Турцией. Румян-
цев, искренне уважавший этого великолепного дипломата, на-
писал ему личное письмо с просьбой не таить обиду и по
возможности помогать своим прямым участием в переговорах.
Успеху переговоров способствовали уступки со стороны
России. Рескриптом от 10 апреля Румянцеву определялся сле-
дующий крайний предел этих уступок. Россия готова была ос-
тавить татарам Керчь и Еникале, если Порта передаст ей
Кинбурн, Очаков и земли до устья Буга. Что же касается су-
доходства на Черном море, то «позволяем мы наименовать в
трактате одно торговое на обе стороны с равными для русских
судов ограничениями в пункте вооружения их, например, до
четырех или шести пушек...» Разрешалось даже отказаться от
строительства военного флота и от «курсирования» его по
театру военных действий44.
Румянцеву не пришлось дойти до этих крайних границ. Об
отказе от Керчи и Еникале даже не говорилось.
В ноте, направленной визирю, Румянцев писал, что Россия
не будет держать военные суда на Черном море, но только
купеческие, «по обрядам всех европейских держав, которые
суда купеческие имеют плавать по Черному морю: реке Дунаю,
в каналах, и входить во все порта, включительно Константино-
польский, и коммерция повсюду и на всех водах имеет учреж-
68
дена быть по примеру других европейских держав»45. Иными
словами, свободное торговое судоходство и на Черном море, и
через Проливы, и на Средиземном море.
5 июля турецкие послы прибыли в русский лагерь при дерев-
не Кючук-Кайнарджи, где находился и П.А. Румянцев. Фельд-
маршал сразу же предупредил, что не даст продлиться перего-
ворам более пяти дней, чтобы не сорвать наступление на Шумлу.
К тому же именно 10 июля 1711г. был подписан унизительный
для России Прутский мир. Россия брала реванш. Мир был под-
писан на более льготных для России условиях, чем даже те, что
обозначены в ноте П.А. Румянцева, и чем ожидали в Петербурге.
В 11-й статье трактата о мире было записано: «Для выгод-
ности и пользы обеих империй имеет быть вольное и беспре-
пятственное плавание купеческим кораблям, принадлежащим
двум контрактующим державам, во всех морях, их земли омы-
вающих, и Блистательная Порта позволяет таковым точно ку-
печеским российским кораблям, каковы другие государства в
торгах в ее гаванях и везде употребляют, свободный проход из
Черного моря в Белое, а из Белого в Черное, так, как и при-
ставать ко всем гаваням и пристаням на берегах морей и в про-
ездах, или каналах, оные моря соединяющих, находящимся»46.
Русские купцы и их торговые корабли получали те же права,
что и купцы Англии и Франции, «в наибольшей дружбе с нею
прибывающие»: «привозить и отвозить всякие товары и приста-
вать ко всем пристаням и гаваням как на Черном, так и на дру-
гих морях лежащим, включительно и Константинопольские»47.
Для защиты прав русских подданных Россия могла «во всех
местах, где они признаны будут подобными», держать консу-
лов. Турецкие купцы могут свободно торговать в России48.
Наконец, Россия сохранила за собой Керчь, Еникале, Кин-
бурн и побережье до Южного Буга. На Северном Кавказе к ней
отходили вся Кабарда и Северная Осетия. И наконец, самое
главное: Крымское ханство становилось формально независи-
мым49, фактически же оно попадало под контроль России, а это
означало ее контроль на Черном море.
В договоре не было ни слова о праве России держать воен-
ный флот на Черном море. Но не было и запрета строить
военные корабли. Вместе с тем текст договора давал определен-
ные основания строить и держать их, хотя бы для конвои-
рования купеческих судов. Договор распространял на Россию
права Франции и Англии, «и капитуляции (соглашения. —
Авт.) сих двух наций и прочих, яко бы слово до слова здесь
69
внесены были, должны служить во всем и для всего правилом,
равно как для коммерции, так и для купцов Российских...»50.
Между тем эти «капитуляции» предусматривали легкое ар-
тиллерийское вооружение самих купеческих кораблей (4-6 пу-
шек) и конвой военных судов среднего класса.
Этот пункт договора юридически давал право русским воен-
ным судам свободно плавать по всему Средиземному морю, и
плавать куда угодно, хоть к Константинополю, так как суда
Англии и Франции имели такое право. Впрочем, русские во-
енные суда не могли пройти южным, Дарданелльским проли-
вом и пристать у Константинополя.
3. Черноморская проблема и проблема Проливов
во внешней политике России
после Кючук-Кайнарджийского мира
Средиземноморской торговле России предстояло сделать
только первые шаги, поэтому вполне понятно, что сразу и точно
оговорить все условия было невозможно. Для того чтобы на юге
России возникли торговые компании, чтобы построили купе-
ческие корабли и наполнили их нужным товаром, требовалось
время. Можно предположить, что, как и прежде, на греческих
судах черноморская торговля шла и лишь немногочисленные
русские корабли прошли через Проливы.
После заключения Кючук-Кайнарджийского мира россий-
ским поверенным в делах в Стамбуле был направлен «полков-
ник и кавалер» Петерсен, принимавший участие в переговорах
с османскими дипломатами в качестве пристава. В его бумагах
есть сведения о первых русских кораблях, прошедших через
Босфор и Дарданеллы.
Уже в октябре 1774 г., то есть через 3-4 месяца после подпи-
сания договора, из порта Аузы (в Архипелаге) в Константино-
поль был направлен фрегат «Наталья» за хлебом для русской
эскадры, находившейся еще в Эгейском море. Командовал эс-
кадрой после отбытия А.Г. Орлова и Г.А. Спиридова А.В. Емель-
янов. Турки продали необходимое количество сухарей.
В том же году в Проливы вошла сильно потрепанная штор-
мом, лишившаяся мачты военная шхуна «Предслава Дунайско-
го». Шторм нес ее от берегов Измаила.
Примечательно, что оба этих судна формально не имели
права входить в Проливы — они были военными кораблями.
70
В феврале 1775 г. большое трехмачтовое судно «Черное мо-
ре» было нанято в Стамбуле и под русским купеческим флагом
пошло в Керчь51.
В апреле 1775 г. русский военный фрегат (но под купечес-
ким флагом) «Почтальон» из Аузы доставил переселенцев в
Керчь. В июле оттуда же с переселенцами на борту прибыл в
Еникале военный фрегат «Тина». «Тина» тоже шла под купе-
ческим флагом52. Как видим, для нужд торговли и перевозок
людей использовали военные корабли, к чему власти Порты
относились достаточно спокойно.
В 1777 г. в Константинополе уже действовала «Российская
контора Сиднева с товарищи», занимавшаяся частными торго-
выми операциями. Компания работала под контролем прави-
тельства и выполняла его поручения. Она имела свой торговый
корабль «Св. Николай», который ходил и к русским портам,
и в турецкие порты южнее Проливов53.
Таким образом, можно констатировать, что уже в первые ме-
сяцы после заключения мира началось торговое мореплавание
русских судов через Проливы. Первыми русскими портами, ку-
да шли эти торговые корабли, были Керчь, Еникале и Таганрог.
Безусловно, дело не обходилось без трудностей. По каким-
то причинам 26 сентября 1777 г. «Св. Николай» задержали в
Стамбуле. Новый поверенный в делах Александр Стахневич
Стахиев пытался достать «пропуск» кораблю на Черное море,
но до декабря этого не смог сделать, а зимой плавание по Черно-
му морю было весьма рискованно из-за сильных штормов.
Впрочем, интенсивность торгового мореплавания через Чер-
номорские проливы явно не соответствовала замыслам россий-
ской императрицы: катастрофически не хватало купеческих
кораблей. Правительство вынуждено было не ожидать частной
инициативы, а брать дело в свои руки.
«Российская контора Сиднева с товарищи» в Стамбуле хотя
и занималась частной торговлей, но скорее всего действовала
как полугосударственное торговое представительство. В Стам-
буле находились «комиссионеры и корреспонденты нашего
придворного банкира Фредерикса», которые должны были при-
нимать товар (вероятно, для последующей перепродажи) у рус-
ских кораблей54.
В условиях Кючук-Кайнарджийского мира специально не
оговаривалось место поселения русских купцов в Стамбуле. Но,
вероятно, считалось само собой разумеющимся, что они осядут
в Галате, где селились все купцы. Еще в IX-XV вв. там оста-
71
навливались русские торговцы, паломники в святые места и
дипломаты, в 956 г. останавливалась княгиня Ольга. Иначе не-
возможно понять 14-ю статью Кючук-Кайнарджийского дого-
вора, по которой разрешалось в Галате, на улице Бей-оглу по-
ставить именно «публичную греко-российского исповедования
церковь, которая всегда под протекцею оной империи (россий-
ской. — Авт.) министров иметь, и никоторому притеснению
или оскорблению подвержена не будет»55. Раз есть «публичная»
русская церковь, то должно быть и русское поселение.
Договор предусматривал и организацию консульской служ-
бы для защиты торгового мореплавания и прочих дел, «дабы во
всем наблюдением был твердой порядок». Россия могла иметь
консулов и вице-консулов «во всех тех местах», где они призна-
ны будут надобными... которые будут почитаемы и уважаемы в
равенстве с прочими дружеских держав консулами». При кон-
суле или вице-консуле должны быть переводчики56. В 1776 г.
вице-консулом в зону Проливов был определен сотрудник рос-
сийского посольства в Стамбуле СЛ. Лошкарев, один из бли-
стательных дипломатов России XVIII-XIX вв. Нехватку торго-
вых кораблей решили пополнить. В один из августовских дней
1776 г. Стахиев получил рескрипт из Санкт-Петербурга от
5 июля: «Для учинения наделе начала и опыта беспосредствен-
ной торговли в Италию и турецкие области признали мы за
нужно отправить туда несколько судов с товарами, из коих че-
тыре уже пошли в путь оной из Кронштадта, а два приказано
от нас снарядить и нагрузить в Ливорне из оставшихся там судов
от нашего флота. В числе сих фрегатов пять снаряжены в образе
и виде прямо купеческих судов, а шестой оставлен один в на-
стоящей своей военной форме для прикрытия оных на походе
от африканских морских разбойников».
По прибытии в Константинополь капитаны фрегатов долж-
ны были «отдать отправленные на оных товары находящимся
там комиссионерам и корреспондентам нашего придворного
банкира барона Фредерикса, а по сдаче оных и по приеме в
обратный путь грузов своих... отправить их назад через Кон-
стантинопольский пролив, яко суда, нагруженные таможенны-
ми товарами... прямо в Керченскую гавань. А за важную услугу
от нас сочтем мы, когда предуспеете вы и прикрывающему
военному фрегату исходатайствовать от Порты свободу прой-
ти Константинопольским каналом в Черное море под рав-
ным предлогом конвоирования пришедших с ним торговых
судов»57.
72
15 июня 1776 г. из Кронштадта вышли под купеческими
флагами и без орудий фрегаты «Григорий», «Наталья», «Па-
вел». Их сопровождал фрегат «Северный орел», шедший под
русским военным флагом и с полным артиллерийским вооруже-
нием. Новоявленные «купцы» были загружены самым мирным
товаром: полосным железом, парусиной, паюсной икрой, кана-
тами, свечами, салом, воском, рогожными мешками, набойкой,
ильмом58.
В итальянском порту Ливорно к ним присоединились фрега-
ты «Св. Павел» и «Констанция», также переоборудованные в
купеческие суда.
Бывшие военные суда сохранили полный комплект боевой
команды во главе с опытными боевыми офицерами. На «Гри-
гории» — Астафий Одинцов, на «Павле» — Николай Скуратов,
на «Констанции» — Владимир Ржевский, на «Св. Павле» —
Федор Ушаков, будущий прославленный адмирал. Военным
фрегатом «Северный орел» командовал Тимофей Козляинов;
он же командовал всей эскадрой. Это был опытный боевой
офицер, заслуживший не один крест в морских сражениях экс-
педиции Г.А. Спиридова и А.А. Орлова.
20 декабря «Григорий» и «Наталья» уже разгрузились в Стам-
буле под присмотром конторы Сиднева. 29 декабря 1776 г. в
проливе Дарданеллы у крепости Кепез встал на якорь «Северный
орел», 20 января 1777 г. в Константинополь прибыл «Св. Па-
вел» Ф.Ф. Ушакова, а 6 февраля 1777 г. пришел последний ко-
рабль — «Павел».
Однако ни одно из этих судов в Черное море турецкие власти
не пропустили, ссылаясь на то, что это не купеческие, а воен-
ные корабли: «Не точию оные фрегаты, но и находящиеся на
оных офицеры узнаны... бывшие в последнюю войну в Архи-
пелаге с флотом нашего императорского величества»59.
Впрочем, русские и не скрывали боевого прошлого своих
судов и их команд, но теперь это купеческие суда, а значит, их
должны пропустить в Черное море. Турецкие власти ссылались
еще и на то, что торговые корабли не могут быть столь внуши-
тельных размеров, как боевой фрегат. Действительно, самый
малый корабль эскадры Т. Козляинова — «Павел» мог нести
10 16-фунтовых орудий, тогда как очень крупное купеческое
судно могло поднять обычно не более 6 орудий такого ка-
либра.
Лошкарев и Стахиев доказывали, что разница между купе-
ческим и военным кораблем состоит не в размерах, а только
73
в вооружении и экипировке судна, требовали пропустить кораб-
ли и не чинить убытков российским и своим купцам, готовым
забить трюмы фрегатов турецкими товарами. Стахиеву удалось
даже заручиться поддержкой британского посла в Стамбуле. Но
султанские власти были непреклонны.
Петербург вынужден был смириться. 7 сентября последовал
указ Т. Козляинову возвращаться домой вокруг Европы. 22 ок-
тября «Св. Павел» и «Констанция» вышли на юг из Констан-
тинополя, а 24 декабря, завершив у о. Тенедос подготовку к
длительному плаванию, отправились в Ливорно. Еще несколь-
ко месяцев русские фрегаты делали торговые рейсы по Среди-
земному морю; 30 июля 1778 г. они благополучно прибыли в
Кронштадт60.
Скорее всего, со стороны России эпизод с шестью фрегатами
носил не только торговый характер. Не представляло никакого
труда поднять на борт и установить корабельные пушки. Опа-
сения турецких властей вполне понятны.
Но для развития нормальных торговых отношений этот эпи-
зод имел скорее положительные, чем отрицательные послед-
ствия. Он выявил явную недоработку Кючук-Кайнарджийского
мира: нужно было четче определить различия между купечес-
ким и военным судном (для XVIII в. достаточно условные),
оговорить максимальную величину корабля, иными словами его
тоннаж, водоизмещение. Такие уточнения могли несколько
сдержать развитие военного флота России на Черном море, но
для нормального торгового мореплавания были необходимы.
Жизнь потребовала экстренного уточнения и других, более
важных для России и Турции пунктов договора, особенно от-
носительно Крымского ханства. Россия, весьма заинтересован-
ная в скорейшем выполнении выгодного для нее договора,
считала необходимым показать «всю возможную умеренность
и искреннее желание вяще и вяще утверждать возобновленный
ныне вечный мир», — писала императрица в своем рескрипте
А.А. Орлову.
Русские войска стали быстро покидать земли Молдавии и
Валахии, русский флот ушел из турецких территориальных вод.
Начался вывод русских войск из Крыма. На заседании Совета
при императрице решили быть абсолютно лояльными к новому
государству — Крымскому ханству. «Надобно стараться оста-
вить ныне татар при собственных их распоряжениях и таким
поведением приучить Порту к оставлению их и с ее стороны
в полной их вольности и независимости».
74
В приведенном отрывке из протокола заседания Совета от
7 августа 1774 г. обращают на себя внимание два момента: не
вмешиваться во внутренние дела ханства (традиционная линия
политики России во всех зависимых от нее землях) и стремле-
ние сделать Крым политическим буфером, предохраняющим от
столкновений на юге. Теперь вся граница России от Финского
залива до Кабарды на Северном Кавказе была прикрыта «бу-
ферными» государствами: Речью Посполитой, Крымским хан-
ством, мелкими княжествами Кавказа.
«Приучить Порту» к мысли о независимости Крыма никак
не удавалось. Уже через несколько дней после заключения мира
турецкий сараскер Али-бей высадился с десантом в «независи-
мом ханстве». В Крыму поднялось восстание против русских
войск и началась борьба между тремя ханами — Джанибек-
Гиреем, Сахиб-Гиреем и Шагин-Гиреем. Вывод русских войск
был приостановлен. П.А. Румянцеву приказали в случае нужды
направить на полуостров свои войска. Хан Сахиб-Гирей посчи-
тал, что власть султана восстановилась, и немедленно выдал
султану русского посланника Веселицкого.
Турецкие войска еще не дошли с Дуная до Константинопо-
ля, а прусскому королю уже были вручены просьбы о посредни-
честве в новых переговорах и перечень тех изменений, которые
турки намеревались внести в текст договора: Россия должна
была отказаться от Керчи и Еникале, русские суда не имели
права выходить в Черное море, независимость Крыма ограни-
чивалась: хан не мог чеканить свою монету, татары обязаны
были молиться за турецкого султана61. Екатерина категоричес-
ки отвергла всякую мысль о переговорах.
С помощью русских войск ханский престол отвоевал Ша-
гин-Гирей. Русское правительство спешило подтвердить Кю-
чук-Кайнарджирский мир, внеся в него некоторые изменения
и уточнения. 10 марта 1779 г. в султанском дворце Айналы-
Кавак была подписана конвенция между спорящими сторона-
ми, которая уточнила ряд положений договора 1774 г., в том
числе и о плавании русских купеческих судов через Проливы.
Айналы-Кавакская конвенция ограничила размеры и грузо-
подъемность кораблей. Через Проливы могли проходить купе-
ческие корабли России таких же параметров и типов, что и
купеческие корабли Англии и Франции: «до 16000 килов, или
до 8000 кантарей, что на российский вес 26400 пудов, и так до
установления единожды навсегда известной формы и величины
российским кораблям, определяется правилом вышеозначен-
75
ный пример от меньшей до самой большой пропорции, а имен-
но: от 1000 до реченных 16 тыс. килов, или 8000 кантарей...
число пушек имеет быть такое, какое вышереченные две нации,
французская и английская, употребляют». В случае нужды на
корабли можно было нанять и «корабельных служителей из
турецких подданных... неинако как в случае нужды и с ведома
Блистательной Порты»62. Эти дополнения без изменения вош-
ли в первый русско-турецкий торговый договор 1783 г.63
* * *
Заключение Кючук-Кайнарджийского мира и первый раздел
Речи Посполитой заметно изменили положение в Центральной
Европе. В 70-х гг. Европа представляла собой как бы несколько
регионов со своими политическими центрами. Один из них —
Центральная и Юго-Восточная Европа; другой регион — Бал-
тика и Европейский Север; третий регион — Франция, Англия
и Испания. Для каждого из этих регионов события в другом
были как бы периферией внешней политики. Поэтому вопрос,
что есть центр европейской политики вообще, а что есть ее
окраина, вряд ли уместен. Для Франции и Англии разделы Речи
Посполитой были явно окраиной, так же как для России, Авст-
рии, Пруссии окраиной были противоречия Англии и Фран-
ции, война за независимость Североамериканских Штатов и т.п.
Во Франции и в Англии с неудовольствием восприняли
первый раздел Польши 1772 г. Англию беспокоил захват Прус-
сией устья Вислы, что препятствовало британской торговле с
Польшей. Франция также была недовольна усилением Пруссии
и к тому же традиционно поддерживала антирусские настрое-
ния в Речи Посполитой. Австрия в какой-то мере удовлетворила
свои территориальные претензии за счет Польши, но теперь ее
все больше и больше тревожил русско-прусский альянс, тем
более что надвигалась новая война между Пруссией и Австрией
за Баварское наследство64.
В 1778 г. умер правитель Баварии Максимилиан Иосиф, и
67-летний прусский король Фридрих II Великий решился на
еще одну, последнюю в своей жизни войну. Война Пруссии и
Австрии шла в 1778-1779 гг. Российский императорский двор
долго не высказывал своих планов. Екатерина II не любила при-
нимать ответственные решения, откладывая дело на потом, но,
конечно же, когда было нужно, действовала резко и решитель-
но. С началом войны она выступила как арбитр в споре, но
76
вовсе не стремилась к быстрому заключению мира. Для России
гораздо важнее было, чтобы эта война отвлекала Пруссию и
Австрию от польских и турецких дел как можно дольше. Лишь
когда кампания 1778 г. показала, что Пруссия не выдерживает
войну и ее войска начали отход из Чехии, Россия направила
Венскому двору декларацию с предложением мира. Декларация
гласила, что претензии Австрии на Баварское королевство
незаконны. Для подкрепления позиций к границам австрий-
ских владений в Галиции были придвинуты русские войска.
Австрийскому императору оставалось только заключить мир.
По условиям мира Пруссия получала маркграфства Ансбах и
Байрау65, но были подтверждены все трактаты, заключенные
между Австрией и Пруссией (Бранденбургом) после знамени-
того Вестфальского мира 1648 г. Гарантами мира выступили
Россия и Франция, подписав 24 мая 1779 г. в Тешене акт гаран-
тии. Тем самым Россия получала право участия во всех герман-
ских делах.
Заключение Кючук-Кайнарджийского мира привело к неко-
торому улучшению отношений России и Франции. Новый глава
внешней политики Франции граф де Верженн был сторонни-
ком сближения с Россией хотя бы уже потому, что теперь мож-
но было наладить торговлю через Черное море, благо Франция
имела право свободного прохода торговых кораблей через
Проливы. К тому же Франция, давний союзник Османской им-
перии, хотела спасти ее от разгрома в случае новой русско-
турецкой войны. Верженн даже призывал Турцию к терпению
и новым уступкам в сношениях с Россией66.
Екатерина II охотно шла на сближение с Францией не толь-
ко потому, что та не препятствовала русской политике на
Черном море и в Польше. Франция должна была противостоять
прусским попыткам нового раздела Речи Посполитой. Смерть
де Верженна в 1787 г. прервала этот процесс сближения67.
Между тем победа в войне с Турцией привела к осложнению
русско-прусских отношений. Пруссия дипломатическими сред-
ствами поддерживала Османскую империю, служившую как бы
противовесом с юга России и Австрии. Россия сблизилась с
Австрией. Показателем этого сближения стало свидание Екате-
рины II и императора Иосифа в Могилеве летом 1780 г. и рус-
ско-австрийское соглашение 1781 г. Соглашение носило оборо-
нительный характер, предусматривало солидарность действий
в отношении Турции, а также сохранение государственных
порядков и целостности Речи Посполитой68.
77
В 1787 г. произошло событие, над которым в наше время
принято как-то больше иронизировать, а между тем дело было
весьма серьезным. Речь идет о знаменитом путешествии Ека-
терины II на Украину, в Новороссию и Крым. (В 1783 г. указом
императрицы Крым был присоединен к России.)
Стоит упомянуть об этом, как перед нашим внутренним
взором, привыкшим к штампам, встают «потемкинские дерев-
ни», построенные как театральные декорации — из фанеры и
холста, толпы разодетых по-праздничному «поселян», согнан-
ных полицейским кулаком и приветствующих «матушку-импе-
ратрицу»69.
Но столь ли уж бесполезно было это путешествие? Неужели
только и пользы, что от Петербурга до Крыма крыши у домов
да заборы покрасили? Конечно, нет. Поездка укрепила поло-
жение российских властей во вновь присоединенном крае: Но-
вороссии и Крыме.
Русско-турецкая война показала нереальность планов Екате-
рины и Орловых относительно прямого захвата Константи-
нополя и Проливов. Но эти планы не исчезли бесследно, они
трансформировались в идею создания вдоль юго-западных гра-
ниц полузависимого от России христианского государства на-
родов, освобожденных от власти Османской империи.
Эту идею принято называть «греческим проектом» Екатери-
ны П. Тема «греческого проекта» не может быть рассмотрена
в данной работе, хотя она, несомненно, заслуживает большего
внимания, чем это сделано в нашей историографии. Отметим
только, что диапазон мнений весьма широк: от констатации,
что «греческий проект» был всего лишь средством маскиров-
ки планов присоединения Крыма к России, до утверждения о
том, что это был лишь частный случай глубоко продуманной
и упорно выполняемой правительственной программы экспан-
сии России70.
Вряд ли можно говорить о четком, продуманном во всех де-
талях и официально санкционированном правительством по-
литическом курсе. Но дело явно шло к этому, формировалось
вполне реальное направление внешней политики.
Еще в ходе могилевских переговоров с Иосифом II, а потом
и в русско-австрийском соглашении 1781 г. (в форме писем
Иосифа II и Екатерины) предусматривалось разделение «сфер
влияния» на Балканах. Австрия получила бы город Хотин на
Украине, далее земли к верховьям реки Олты (Алюты) и по
правому ее берегу до Дуная, по Дунаю до Белграда и по прямой
78
линии к Адриатическому морю. Россия получила бы земли
между Бугом и Днестром. Прочие земли над Дунаем составили
бы формально независимое государство Дакию71. Государство
это должно было войти в «буферную зону», северный фланг
которой составляла Речь Посполитая. Среди современников хо-
дили упорные слухи, что правителем Дакии будет экс-фаворит
Екатерины — князь Григорий Александрович Потемкин.
Южнее из греческих и турецких земель намеревались воссоз-
дать Восточную греческую империю. Своего последнего внука
Екатерина демонстративно назвала Константином, именем ос-
нователя Константинополя. Это имя носили несколько импера-
торов Византии, в том числе и последний, Константин Палео-
лог, погибший при штурме его столицы турками-османами.
Эти планы должны были разрабатываться и уточняться во
время поездки Екатерины на юг, когда в Херсоне она вновь
встретилась с Иосифом П. (Австрийский император получил
приглашение участвовать в поездке.) Предполагалась новая
война с Турцией.
Для нас важно отметить, что проблема Проливов была как
бы составной частью «греческого проекта» и что теперь изме-
нился сам принцип решения этой проблемы.
Речь шла уже не о прямом захвате Дарданелл и Босфора, а
об установлении политического контроля над Проливами, о ре-
жиме Проливов, обеспечивающем безопасность черноморских
берегов России. Проливы, как и полуостров Пелопоннес, и
Крым, и Балканы, должны были войти в «буферную зону»,
прикрывающую границы Российской империи.
Война России и Австрии против Османской империи нача-
лась в 1787 г. Взятие в этом же году армией Г.А. Потемкина
крепости Очаков означало перелом в войне. В последующие
годы были одержаны блестящие победы под Фокшанами и
Рымником, взяты Бендеры и Измаил, Австрия овладела Бел-
градом.
Но успехи в войне привели к осложнению политической
ситуации в Европе. Французская дипломатия вновь выступала
против России и Австрии. Швеция снова попыталась взять ре-
ванш у России и объявила ей войну. 31 января 1790 г. Пруссия
и Турция заключили союз, по условиям которого Пруссия
должна была объявить войну России и Австрии. 20 февраля
1790 г. умер император Иосиф II, и на престол вступил его брат
Леопольд II, политик гораздо более гибкий и тонкий, до этого
бывший великим герцогом Тосканским. Леопольд II поспешил
79
заключить мир с Турцией, поскольку империя в основном
удовлетворила свои территориальные претензии72.
Пруссия, стремившаяся захватить у Польши Гданьск, сумела
привлечь к своим планам Англию, которую тревожили успехи
русских на сухопутных и морских театрах войны, разгром
Швеции на Балтийском море. 29 апреля 1790 г. Речь Посполи-
тая и Пруссия подписали союзный договор, который и предус-
матривал взаимопомощь в войне, в том числе и против России73.
Используя проосманскую направленность политики Пруссии и
Англии, Польша пыталась установить дипломатические кон-
такты с султаном, но усилиями России эти попытки были сор-
ваны и польско-турецкий договор не состоялся.
Тем не менее становилось очевидным, что войну с Турцией
необходимо заканчивать. В декабре 1791 г. в Яссах был под-
писан мирный договор, по условиям которого за Россией при-
знавались Крым и приобретения на Северном Кавказе, а также
участок побережья от Днепра до Южного Буга.
Вопросы торгового мореплавания и проблема Проливов ни
на переговорах, ни в тексте самого соглашения практически не
поднимались.
Глава третья
ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ СОЮЗЫ
РОССИИ И ТУРЦИИ
В КОНЦЕ XVIH-ПЕРВОЙ ТРЕТИ
XÏX СТ0ЛЕТ1
6 — 2729
1. Средиземноморская экспедиция русского флота.
Русско-турецкий союз 1799 г.
Торговые соглашения, вошедшие в ряд заключенных между
Россией и Турцией документов конца XVIII в., безусловно, не
могли удовлетворить российское правительство, искавшее реше-
ния не только экономических, но и политико-стратегических
задач на южных рубежах страны. Необходимость заключения
политических договоров, регламентировавших новые отноше-
ния между двумя черноморскими империями, была очевидна.
Этого требовало, в первую очередь, хозяйственное развитие Но-
вороссийского края, Крыма, Приазовья. Сбыт зерна, выращи-
ваемого на вновь освоенных землях, напрямую зависел от свобо-
ды плавания через Проливы, от русско-турецких отношений в
целом. Присоединение Крыма к России, основание Севастопо-
ля в качестве «врат в Царьград», строительство военного флота
были ориентированы на свободу мореплавания не только в
бассейне Черного моря. А это влекло за собой необходимость
защиты южных морских рубежей. Такая защита могла быть
обеспечена не только укреплением береговой линии и строи-
тельством мощного военного флота, но и созданием правовой
основы русско-турецких политических отношений, регламен-
тировавших военное судоходство через Проливы.
Первое военно-политическое соглашение между двумя при-
черноморскими державами было заключено в 1799 г. Вызвано
оно было непосредственной военной угрозой Турции со сторо-
ны наполеоновской Франции, осуществлявшей экспансию на
юге Европы, в Средиземноморье и Египте. Русско-турецкий союз
1799 г. отвечал интересам, прежде всего, Османской империи,
стоявшей перед перспективой потери своих владений в Север-
ной Африке и уже лишившейся к тому времени ряда островов
в Адриатическом море. Эти острова, растянувшиеся цепью
82
вдоль побережья Албании, имели важное стратегическое зна-
чение: владение ими давало ряд преимуществ. Они представля-
ли собой удобную военную базу, обеспечивавшую контроль над
всем Средиземноморским бассейном. Немаловажную роль иг-
рали они в торговле европейских стран с Левантом. Закрепле-
ние на этих ключевых точках Средиземного моря обеспечивало
их обладателю наибольшее политическое влияние в регионе.
Наполеон придавал захвату Ионических островов большое зна-
чение. «Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас,
чем вся Италия вместе», — писал он в своем донесении Дирек-
тории от 27 августа 1797 г.1
Их занятие облегчало захват Египта, Малой Азии, Балкан-
ского полуострова и черноморских владений России, что не
могло не вызвать серьезной обеспокоенности ее правящих кру-
гов. Интересы России были непосредственно затронуты египет-
ским походом Бонапарта и его возможным утверждением в
Египте с последующей угрозой Черноморским проливам. Ока-
зываясь в сфере преобладающего политического влияния Фран-
ции, Турция была не в состоянии защитить Проливы, а значит,
и российское черноморское пространство.
Уже в 80-х гг. XVIII в. в российских правящих кругах сло-
жилось отчетливое представление о жизненной необходимости
приобретения Крыма, контроля над Черным морем и Проли-
вами. Более того, интересы России простирались вплоть до ост-
ровов Архипелага. В 1782 г. канцлер А.А. Безбородко изложил
свои внешнеполитические взгляды в записке, где, в частности,
говорилось: «Насчет турецких владений Россия не имеет надоб-
ности желать других приобретений кроме: 1) Очакова с прост-
ранством земли между Бугом и Днестром; 2) Крымского полу-
острова... и, наконец, 3) одного, двух или трех островов в
Архипелаге для польз и нужд русской торговли»2. Эта первая
часть знаменитого «греческого проекта», как видно из выше-
изложенного и учитывая последующие приобретения России
на юге, выглядит вполне реалистично и не содержит каких-
либо утопических экспансионистских планов. Если учесть, что
в 1787 г. Екатерина II, посетив Крым, повелела на воротах но-
вой крепости Ахтиар (Севастополь) начертать надпись «Дорога
в Константинополь», то можно предположить, что императри-
це не были чужды и идеи, изложенные Безбородко во второй
части его записки. Как известно, в ней предполагалось в случае
войны России с Турцией передать России Молдавию, Валахию
и Бессарабию, а в случае разрушения государства Османов —
б*
83
восстановить на его обломках Греческую империю с русским
цесаревичем Константином во главе. Что касается самого «гре-
ческого проекта», то о нем можно, вероятно, сказать, что он
был так же нереален, как и разрушение Османской империи.
Гипотетический характер «греческого проекта» обусловливал-
ся конкретно-историческим состоянием Османского государ-
ства, которое хотя и находилось с конца XVIII в. в критическом
положении, но, как показали последующие годы, оказалось
вполне жизнеспособным. Отметим, что в последующие годы,
сохраняя вполне дружественные отношения с Турцией, Россия
всегда имела в виду некий «запасной» план на случай разруше-
ния Османской империи «от внутренних причин». Такой праг-
матизм российских властей, как, впрочем, и других соседей
Турции, вполне объясним.
Западноевропейские государства с большой настороженно-
стью следили за продвижением России на юг, видя в нем пря-
мую угрозу целостности Турции. Крым — лишь первая веха
русских на пути к Босфору, считали они, и поэтому строитель-
ство военного флота на Черном море недопустимо3. Уже после
заключения Кючук-Кайнарджийского мира австрийский посол
в Константинополе Тугут рисовал мрачную картину будущего
усиления России в этом регионе: «При попутном ветре эскадра
с 20 ООО десантом через двое суток по выходе из Керчи беспре-
пятственно явится перед стенами Константинополя. В особен-
ности заслуживает внимания то обстоятельство, что поддержа-
ние Оттоманской империи уже не будет зависеть от европейских
держав, а единственно от доброй воли России... Можно с часу
на час ожидать взятия ими Константинополя. При том падение
этой столицы последует так внезапно, что совершится ранее,
чем весть о движении русских войск донесется до пределов
ближайших к границам России христианских держав»4.
Усилия западноевропейских правительств были направлены
на то, чтобы не допустить раздробления Турции, защитить ее
от возможного нападения России. Комплекс международных
противоречий вокруг проблемы существования обширной Ос-
манской империи, названный в исторической литературе Вос-
точным вопросом, уходит своими корнями во взаимоотношения
романо-германских народов со славянскими племенами. В новое
время, по мнению исследователя Восточного вопроса Д. Буха-
рова, сущность этой проблемы оставалась неизменной и пред-
ставляла собой противоречие мира католического и православ-
ного, основанное на страхе, «внушаемом государствам Западной
84
Европы мыслью, что на развалинах Оттоманской империи мо-
жет возникнуть свободная и независимая греко-славянская
держава»5. Австрийский император Иосиф II в разговоре с
французским послом в Петербурге Сепором высказался более
конкретно: «Константинополь всегда будет яблоком раздора
между европейскими державами, из-за этого одного города они
откажутся от раздела Турции... Я, во всяком случае, хотел бы
видеть там лучше янычарские тюрбаны, чем казачьи папахи»6.
Отношения между Россией и Турцией на протяжении всего
XVIII в. были далеки от дружественных: русско-турецкие вой-
ны эпохи Екатерины II принесли туркам большие территори-
альные потери. Их недоверчивость к России вполне объяснима,
несмотря на то что с начала 90-х гг. XVIII в. во взаимоотноше-
ниях между двумя империями укреплялась дружественная тен-
денция, росшая по мере активизации французской агрессии на
юге Европы и в Средиземноморье.
Экспансионистская политика наполеоновской Франции при-
вела ее в регион непосредственных интересов Османской импе-
рии. Французский министр иностранных дел Талейран выступал
за присоединение Албании, Греции, Македонии. Кампофор-
мийский мирный договор, подписанный 17 октября 1797 г.,
отдал в руки Франции Ионические о-ва и побережье Адриати-
ческого моря, французы утвердились в албанских городах Бут-
рино, Парге, Превезе и Вонице7. 5 марта 1798 г. Бонапарт был
назначен главнокомандующим египетской экспедицией: 1 июля
его войска высадились в Александрии.
Дважды — в марте и апреле 1798 г. — Павел I обращался
к Порте, предлагая помощь против французов, но получал от-
каз. Высадка наполеоновских войск в Египте изменила обста-
новку: русский и английский послы в Константинополе были
приглашены на заседание дивана, где им было предложено об-
ратиться от имени Порты к своим правительствам с просьбой
об оказании военной помощи8.
Такой поворот событий был встречен в Петербурге с пони-
манием, более того, к нему готовились. В.П. Кочубей накануне
событий писал в Лондон СР. Воронцову: «Я даже не был бы
удивлен, между нами будь сказано, если бы она (Порта. —Авт.)
захотела сблизиться с нами более тесно. Союз с турками явился
бы, без сомнения, событием достаточно оригинальным в поли-
тике»9. Безусловно, эта «оригинальность» явилась полной не-
ожиданностью для западных держав, среди которых бытовало
устойчивое мнение о враждебности двух причерноморских
85
империй. Однако наполеоновский поход в Египет наглядно
продемонстрировал схожесть интересов России и Турции в
Средиземноморском бассейне, а также обнажил прямую зави-
симость безопасности Черного моря и юга России от характера
режима Проливов.
Французская агрессия в Средиземноморье вызвала к жизни
вторую антинаполеоновскую коалицию в составе России, Анг-
лии, Турции и Неаполитанского королевства. Душой коалиции
стал Павел I. После занятия французами о. Мальты российский
император счел себя лично оскорбленным, поскольку являлся
гроссмейстером ордена мальтийских кавалеров10. Основой вто-
рой коалиции явился русско-английский союз. Переговоры о
его заключении начались летом 1798 г., окончательно союзный
договор был заключен 18(29) декабря 1798 г. Следующим ша-
гом по формированию второй коалиции стало заключение рус-
ско-турецкого соглашения, за ним последовал союз между
Турцией и Англией. Наконец, договоры России, Англии и Тур-
ции были дополнены союзом с Неаполем. Морские порты Ко-
ролевства обеих Силиций имели важное стратегическое зна-
чение, поэтому в период наполеоновских войн Неаполь был
объектом борьбы великих держав, в первую очередь Англии и
Франции.
Таким образом, с конца 1798 г. блок держав, объединившихся
в коалицию, противостоял наполеоновской агрессии в Среди-
земноморье и на Ближнем Востоке. Общность цели — изгнание
Франции из этого региона — на время сгладила противоречия
между державами и заставила объединиться вчерашних непри-
миримых врагов. В первую очередь это относилось к русско-
турецким взаимоотношениям. «Надобно же вырость таким уро-
дам, как французы, чтобы произвести вещь, какой я не только
на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть
союз наш с Портою и переход флота нашего через канал», —
писал Безбородко".
Во главе русской эскадры, приготовленной в помощь Тур-
ции, встал командующий Черноморским флотом вице-адмирал
Федор Федорович Ушаков. 7 августа 1798 г. Павел I повелел
Ушакову «следовать немедленно к Константинопольскому про-
ливу». Император указывал на то, что русский флот, «буде нуж-
да потребует», может действовать совместно с турецким флотом
и английской эскадрой. От Порты, в свою очередь, последовало
разрешение русским кораблям войти в Проливы, о чем послан-
ник России в Константинополе B.C. Томара сообщал Ушакову
86
19 августа: «О пропуске эскадры повеления даны 16-го сего
течения, и ваше превосходительство можете без всякой опас-
ности поспешить входом в канал»12. Предосторожности эти
были не напрасны, ибо существовали опасения, «чтоб не пере-
менила Порта мыслей и не воспрепятствовала обратному...
выходу в Черное море»13. Ушакову нужно было получить гаран-
тии беспрепятственного возвращения эскадры, чтобы не под-
вергать ее опасности быть запертой в Мраморном море. Реис-
эфенди и российский посланник подписали предварительные
условия о проходе кораблей через Босфор 19 (30) августа14.
В своем письме от того же числа Томара указывал на то, что
Порта готова заключить союз с Россией. Его предварительные
условия были изложены в специальной декларации османского
правительства, где, в частности, говорилось: «Военные и транс-
портные суда будут иметь во все продолжение настоящей войны
совершенную свободу проходить и возвращаться через Черно-
морский канал и Дарданеллы: они пользоваться будут всякою
безопасностию и пропускаемы будут по единому их предъяв-
лению о себе, что они суда российские»15. Фактически Турция
принимала русские условия, повторенные позже в тексте офи-
циального союзного договора.
Итак, задолго до формального заключения русско-турецкого
союза Россия получила право проводить свои военные суда че-
рез Проливы. Это был крупный внешнеполитический прорыв
России: без военного принуждения осуществлялось условие,
имевшее важнейшее значение во всем комплексе русско-турец-
ких отношений в целом. Международная обстановка в Среди-
земноморье и внутренние интересы каждой из держав, выра-
зивших готовность к заключению союза, подталкивали их к
этому шагу. Однако весной и в первой половине лета 1798 г.
со стороны правительств как Российской, так и Османской
империй все еще не было сказано окончательных слов о союзе.
Тезис о том, что договор навязан одной из держав, появляю-
щийся время от времени в западной историографии, не выдер-
живает критики. При схожести интересов обеих сторон предло-
жения о союзе были высказаны практически одновременно.
Донесение Томары из Константинополя о том, что Порта пред-
ложила заключить союзный договор, встретилось в дороге с
проектом такого договора, высланным из России16.
12 (23) августа 1798 г. эскадра под командованием Ф.Ф. Уша-
кова снялась с якоря. В ее составе было 6 линейных кораблей,
7 фрегатов, 3 авизо (посыльные суда. —Авт.); на борту нахо-
87
дилось 2 батальона морской пехоты. В результате полученных
при шторме повреждений в Босфор вошли 5 линейных кораб-
лей, 7 фрегатов и 2 авизо. О том, что эскадра шла не только
оказывать помощь султану, но и осваивать новый путь, говорит
тот факт, что все офицеры получили задание, «когда флот вой-
дет в каналы... делать всевозможные замечания, промеры, на-
блюдения течений и поворотов, береговые укрепления и прочее»
(т.е. речь шла о составлении карт и лоций).
6 сентября Ушаков рапортовал императору о входе эскадры
в Босфор. С этого момента русско-турецкий договор вступил в
силу де-факто. По прибытии в Константинополь Ушаков по-
лучил под свое командование объединенный русско-турецкий
флот. В Дарданеллах к русской эскадре присоединились 4 ли-
нейных турецких корабля, 6 фрегатов, 8 корветов и 10 кано-
нерок под командованием Кадыр-бея. Отношения Ушакова с
турецким флотоводцем складывались непросто. Как правило,
турки не рвались в бой, а Ушаков, в свою очередь, не принуждал
их к этому. В письме Томаре он сетовал на то, что «столь вели-
кая епетимия быть с ними (турками. —Авт.) и угождать друж-
бе непрерывно: ...я их берегу, как красненькое яичко, и в опас-
ность, где бы потеряли, не впускаю, да и сами они к тому не
охотники»17. «Но чтобы утвердить более дружбу нашу с Блиста-
тельной Портой Оттоманской, в реляции пишу... к их похвале-
нию», — сознавался Ушаков, беря на себя в некоторой степени
и дипломатическую миссию по поддержанию русско-турецкого
морского союза18. Объединенный флот взял курс на Ионичес-
кие о-ва. Осенью 1798 г. французские войска были изгнаны с
о-вов Цериго, Занте, Кефалонии, Св. Мавры. Сложнее было овла-
деть о-вом Корфу, хорошо укрепленным и защищенным скала-
ми. С этой задачей войска Ушакова справились в конце февра-
ля 1799 г., причем лишь одними военно-морскими силами.
В течение всей осени 1798 г., когда уже шли совместные
военные действия России и Турции, продолжалась подготовка
к официальному заключению союзного договора. Наконец
23 декабря 1798 г. (3 января 1799 г.) русско-турецкий договор
был подписан B.C. Томарой и Ахмет Атиф-эфенди. Договор
включал 14 гласных и 13 секретных статей и «Особый акт»19.
Уже 27 декабря (7 января) российский посланник и великий
визирь обменялись ратификациями, поскольку Павел I рати-
фицировал договор заранее. Прежде всего, договор провозгла-
шался сугубо оборонительным и гарантировал владения обеих
держав, причем владения Порты подразумевались по состоя-
88
нию дел до вторжения наполеоновских войск в Египет. Условия
договора предусматривали присоединение к нему Австрии,
Англии и Пруссии. Договор заключался сроком на восемь лет
и мог быть продлен при желании сторон.
Основное содержание договора было изложено в секретных
статьях. Россия обязалась послать на помощь Турции эскадру
для совместных действий против Франции. На все время воен-
ных действий Порта предоставляла русскому флоту право бес-
препятственного прохода через Босфор и Дарданеллы. Оно было
действительно как для военных, так и для транспортных судов.
Однако в третьей секретной статье оговаривалось, что данное
условие не может «служить правом или поводом присвоять на
будущее время свободный проход для военных судов через
канал». Порта должна была снабжать русскую эскадру прови-
антом и денежным обеспечением, а также ремонтировать рус-
ские суда в своих портах. Особой статьей объявлялось, что
Черное море является закрытым бассейном для военных судов
нечерноморских держав. В случае расширения франко-турец-
ких военных действий Россия обязалась поддержать Турцию
сухопутными военными силами в составе 75-80-тысячного
корпуса20.
Заключение договора 1799 г. явилось крупным политичес-
ким успехом России. Он открывал для нее невиданные до сих
пор внешнеполитические перспективы. Прежде всего, призна-
вались особые права России на Черном море. Открытие Проли-
вов для русских военных судов, хотя бы только на время данной
военной кампании между Турцией и Францией, явилось пер-
вым прецедентом такого рода и, что особенно важно, могло
быть подтверждено и продлено в будущем, по истечении срока
союза. Проход морских судов через Проливы подразумевал
активизацию внешнеполитических действий в Средиземномор-
ском регионе. В частности, речь шла о развертывании военных
действий в районе Архипелага и у берегов Италии. Россия по-
лучила совсем иной вес на международной политической арене,
имея возможность активно вмешиваться в ход наполеоновской
экспансии в Европе. Кроме того, русский флот мог защитить
свои южные рубежи, ликвидировав угрозу появления францу-
зов в Черном море.
Союзные договоры 1798-1799 гг. создали блок России,
Турции, Англии и Неаполитанского королевства. Достаточно
необычным было и сближение России с Англией. С начала
1790-х гг. Уильям Питт и его сторонники многократно преду-
89
преждали английское правительство об опасности проникно-
вения России в Средиземноморье для интересов британской
короны21. Ко времени заключения союза эти идеи укоренились
в сознании политиков и военных Англии. Вынужденные «союз-
ники» — англичане с трудом скрывали свое истинное отноше-
ние к присутствию русского флота вблизи Ионических о-вов и
Мальты. Особенно наглядно эта неприязнь проявилась в отно-
шении к Ушакову вице-адмирала Нельсона, его соратников и
военно-морского командования Англии. Английские флото-
водцы пытались направить русскую эскадру в те районы, где
действия своего флота считали невыгодными, и оградить присут-
ствие русских судов там, где интересы Англии были выражены
особенно отчетливо, например у о. Мальты. Нельсон опасался,
что в случае совместных с русскими действий по взятию этого
острова с ними пришлось бы делить и успех. Мальта являлась
ключевым объектом региона, обладание которым сулило все
военно-политические выгоды. Поэтому по прибытии русской
эскадры в Средиземное море англичане пытались удалить ее от
островов Архипелага и направить ближе к Египту.
Официальная переписка между двумя флотоводцами выдер-
жана в корректном тоне, но в частных письмах своим коллегам
они выражались свободнее и откровенно признавались в недо-
верии друг к другу. «Требования английских начальников... не
иное что, как они малую дружбу к нам показывают, желают нас
от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить
ловить мух, и чтобы они вместо того вступили на те места, от
которых нас отделить стараются», — писал Ушаков Томаре22.
И далее в более резкой форме: «В учениках сир Сиднея Смита
я не буду, а ему от меня что-либо занять не стыдно». Планы
«союзников»-англичан ясно раскрываются в переписке Нельсо-
на с английским посланником в Константинополе С. Смитом.
Причем не раз в своих письмах английский адмирал подчерки-
вал, что его мнение вполне поддерживают турецкие власти,
которые продолжают опасаться слишком активной помощи
ими же призванной русской эскадры. «Я имел еще продолжи-
тельную и дружескую беседу с Келим-эфенди о поведении рус-
ского двора... Наши мнения о русских совершенно одинаковы:
значительную эскадру следовало бы послать в Египет для обес-
печения моего любезного друга капитана Гуда; но русским бо-
лее нравится Корфу», — писал Нельсон в декабре 1798 г.23
Дело в том, что Корфу не менее нравился самим англичанам.
В октябре того же года Нельсон имел решительное намерение
90
направиться к Архипелагу своими силами, поэтому «русскому
флоту назначено будет находиться на востоке». Когда же у бе-
регов Корфу, Занте и Кефалонии оказались русские суда,
англичане не скрывали своей досады и пытались не допустить
друзей-соперников к Неаполю и Мальте. Самостоятельность
действий русского адмирала вызывала неприкрытое раздраже-
ние англичан. Ушаков, по словам Нельсона, «держит себя так
высоко, что это отвратительно»24. «Медведь виден под вежли-
вою наружностию русского адмирала, — делился своими впе-
чатлениями Нельсон. — Он подозрителен к нашему влиянию;
и какие бы ни были намерения наши, всегда предполагает, что
мы только делаем собственно для самих себя». Отдавая должное
проницательности Ушакова, Нельсон вроде бы хлопотал о вы-
годах Османской империи, подразумевая, что при утверждении
русских в Средиземноморье «Порта будет иметь в боку поря-
дочную занозу». Совершенно ясно, что русская заноза мешала,
прежде всего, самой Англии. Другое дело — турецкие союзники.
Здесь у англичан претензий не было. «Турок... —тот наш брат;
я уверен, он сделает все, что только мы ни потребуем от него».
Это свое мнение Нельсон подтвердил и в письме к капитану
Троубриджу: «Что же касается до турок, то на них положиться
можно, они добрые ребята, но совершенно бесполезны»25.
Русские и англичане при всей видимости общей цели явно
соперничали за влияние на турецкое правительство. Англичане
пользовались большим престижем после победы при Абукире.
Политический вес Англии в Турции заметно возрос — тому
способствовала деятельность ряда влиятельных членов дивана —
англофилов. Они являлись поклонниками английских полити-
ческих порядков, на которые ориентировались, поддерживая
реформы Селима III. Поэтому их симпатии были на стороне
Нельсона. В то же время турецкие политики считали союз с
Россией необходимым условием сохранения своих владений.
По мнению Селима III, союз охранял Турцию «от любой иност-
ранной агрессии не только в настоящее время, но и во все вре-
мена и при лю(^ых обстоятельствах»26. Порта не скупилась на
выражения признательности своей союзнице и русскому адми-
ралу. Ушаков получил алмазные украшения и соболью шубу, а
команда — 10 тыс. золотых. Это, однако, не мешало турецким
властям крайне плохо снабжать российскую флотилию продо-
вольствием и строительными материалами для починки судов.
Жалобами на крайний недостаток в самых необходимых вещах
полны письма Ушакова Томаре.
91
За время пребывания русского флота в Средиземноморье
укрепилось политическое влияние России среди греческого
населения Турции. На Ионических о-вах была образована Рес-
публика Семи соединенных островов под покровительством
России. Ушаков принял непосредственное участие в разработке
конституции для греческой республики. Эта его деятельность
также оставила глубокий след в памяти местных жителей, но
не могла способствовать улучшению русско-английских отно-
шений. Несмотря на это, русский флот едва не принял участие
в совместном с Англией походе на Мальту. Об этом просил
Ушакова сам Нельсон в конце октября 1799 г. После тщатель-
ной подготовки Ушаков вышел из Неаполя к Мальте, но, зайдя
в Мессину 22 декабря (2 января), получил приказание Павла I
возвращаться в черноморские порты. Поскольку основные силы
русской эскадры нуждались в ремонте, флот задержался на базе
в Корфу до июля 1800 г. 5 июля эскадра в составе 11 линейных
кораблей, 2 авизо, 1 транспорта и 3 мелких судов отплыла по
направлению к Проливам, 27 августа вступила в Дарданеллы,
31 августа подошла к Константинополю. Здесь была сделана
продолжительная остановка из-за неблагоприятных встречных
ветров. 23 октября эскадра вышла из Босфора и 26 октября
1800 г. вернулась в Севастополь. Вся экспедиция русского фло-
та длилась 2 года и 2 месяца. Эскадра вернулась, не потеряв ни
одного корабля.
По мере того как интересы России и Англии обнаруживали
все большую несхожесть, укреплялись русско-турецкие отно-
шения. В 1800 г. возник проект новой двусторонней секретной
конвенции между Россией и Турцией о взаимной гарантии вла-
дений. В кругах, близких султану, было немало сторонников по-
добного союза, однако их останавливала тяжесть снабжения рус-
ского флота, к тому же и срок предыдущего союзного договора
был еще далек до истечения. Очевиден тот факт, что и в России
и в Турции было сильно стремление продлить союзнические от-
ношения, укрепить то положение, когда две причерноморские
державы объединили свои силы против одного могущественного
врага — Франции. Для России это означало поддержание статус-
кво в Османской империи, сохранение слабого соседа вопреки
возникавшим планам раздела Турции. Для последней продление
союза гарантировало защиту ее владений со стороны сильной
северной державы, готовой оказать реальную военную помощь.
На рубеже XVIII и XIX вв. в отношениях между Россией и
Османской империей на короткое время верх взяли тенденции
92
к миру и союзу. Эти отношения были следствием временного
совпадения интересов этих держав в регионе Среднего Востока
и Балканского полуострова и подтверждались заключением
союзного договора, первого подобного документа в истории
взаимоотношений двух соседних держав. Принципиально новым
условием союза были статьи, касавшиеся режима Проливов для
русских военных судов. Невозможно преувеличить значение
этих статей для России, чей военный флот, к тому времени вы-
росший и окрепший, был заперт в пространстве Черного моря.
Несмотря на то что свобода прохода через Проливы ограни-
чивалась временем военного конфликта с Францией, принци-
пиально важным являлся сам прецедент подобного договора.
Статус Проливов изменился, они становились объектом между-
народно-правового соглашения, подписанного двумя соседними
причерноморскими державами, причем по его условиям он мог
быть продлен и на будущее время. Перед Россией открылись
новые возможности участия в международной жизни Европы.
Она укрепила свое влияние на Ионических о-вах, которые пре-
вратились в своего рода военную базу русского флота, а также
в Южной Италии. Важно, что Россия активно выступила на
международной арене в период антинаполеоновской борьбы
европейских держав, воспрепятствовала захватам Франции в
Средиземноморье и по существу явилась инициатором создания
второй коалиции держав против Бонапарта. Все это значительно
укрепило международный авторитет России. Оценивая в целом
новую расстановку сил, возникшую в результате подписания
договора 1799 г., можно отметить, что не только в русско-ту-
рецких отношениях началась новая глава, но и сам Восточный
вопрос вступил в новый этап. Он характеризовался подъемом
национально-освободительных движений покоренных османа-
ми балканских народов. Их вооруженные выступления против
угнетателей вынуждали российские власти публично высказы-
вать свое отношение к происходящим событиям, поскольку они
оказались в центре внимания европейской политики того вре-
мени. Поддержка, а затем и вооруженные выступления России
на стороне восставших сербов ясно показали заинтересован-
ность российских правящих кругов в укреплении своих позиций
на Балканах. Однако то, что в конечном счете эта поддержка
имела весьма нерешительный характер, свидетельствует о него-
товности русских властей проводить последовательную поли-
тику защиты как балканских славян, так и своих собственных
интересов в данном регионе.
93
2. Русско-турецкие отношения в начале XIX в.
и союз 1805 г.
В результате заключения русско-турецкого союза 1799 г.
Россия значительно укрепила свои позиции. Политический
престиж России в Константинополе вырос как никогда, ее влия-
ние на турецкое правительство было преобладающим. Казалось
бы, поддержание статус-кво в Османской империи являлось
наиболее приемлемым вариантом для продолжения добросо-
седских отношений. Однако в это же время в правящих кругах
России высказывались и другие точки зрения, отражавшие ин-
тересы определенной части господствующего класса. Наиболее
отчетливо они были выражены в широко известной записке
Ф.В. Ростопчина, составленной по приказу Павла I и получив-
шей его полное одобрение.
Само появление подобного документа стало возможным
лишь вследствие кардинального изменения внешнеполитичес-
ких приоритетов и смены союзников в 1800 г. Союз России с
Австрией был разорван из-за притязаний последней на области
Италии. Русско-английские отношения были прекращены после
того, как английский флот занял Мальту. Вторая антинаполео-
новская коалиция прекратила свое существование. Произошла
переориентация русской внешней политики, новым союзни-
ком, по мнению Павла I, должна была стать Франция.
В записке Ф.В. Ростопчина был предложен раздел Турции.
Автор сравнивает положение Оттоманской империи с положе-
нием безнадежно больного, «коему медики не хотят объявить
об его опасности». Раздел турецких владений должен был при-
нести России «новые богатства, моря и славу». По этому раз-
делу Россия получала Румынию, Болгарию и Молдавию, Авст-
рия — Боснию, Сербию и Валахию («Не много ль?» — ремарка
Павла I на полях проекта), Пруссия — Ганновер, а Франция —
Египет. Греция и Республика Семи соединенных островов
остались бы под защитой четырех держав27. Казалось бы, поло-
жения, содержавшиеся в записке, получили полное одобрение
Павла 1.2 октября 1800 г. он писал: «Апробуя план ваш, желаю,
чтоб вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтоб по сему
было»28. Теоретические выкладки проекта начали воплощаться
в жизнь, и первым шагом на этом пути стал русско-француз-
ский союз, заключенный в начале 1804 г. Этот союз ослабил
положение России в Средиземном море. По его условиям Рос-
сия должна была отвести с о. Корфу русский гарнизон, нахо-
94
дившийся там с 1799 г. Наполеон сразу же заговорил об изме-
нении статуса островов. Он подталкивал Россию на выступ-
ление против турецкого протектората над островами, стремясь
ослабить русско-турецкий союз. Он надеялся, что нарушение
русско-турецких договоренностей вынудит Порту закрыть Про-
ливы для русского флота29. Можно согласиться с мнением
исследовавшего записку Э.Д. Вербицкого о том, что между
предполагавшимися участниками раздела Турции существова-
ли слишком глубокие противоречия для достижения согласия
в спорных территориальных вопросах30. К тому же Ростопчи-
ным была высказана лишь одна из точек зрения, бытовавших
в правительственных кругах России. Другая точка зрения заклю-
чалась в том, чтобы поддерживать дружеские отношения с
Турцией в рамках заключенного ранее союза.
Именно эта внешнеполитическая тенденция была поддержа-
на правительством Александра I. Его канцлеры В.П. Кочубей,
А. Воронцов и А. Чарторыйский считали, что любые планы по
разделу Турции могут подтолкнуть Наполеона на новые захваты.
В этом случае вместо слабой Османской империи Россия могла
бы заполучить в соседи могущественную Францию. Внешнепо-
литические задачи России были изложены в записке В.П. Кочу-
бея, бывшего в 1793-1798 гг. посланником в Константинополе.
Ее основное положение выглядит следующим образом: «Россия
в пространстве своем не имеет уже нужды в расширении, нет
соседей спокойнее турков, и сохранение сих естественных не-
приятелей наших должно действительно впредь быть коренным
правилом нашей политики»31. Эта концепция русско-турецких
отношений, высказанная в 1801 г., превалировала на протяже-
нии последующей трети столетия и не раз почти в той же самой
форме высказывалась государственными людьми России. В нача-
ле своего царствования Александр I выразил полную готовность
«всеми средствами содействовать сохранению этого государства
(Турции. —Авт.), которого бессилие и плохое внутреннее уп-
равление служит драгоценным ручательством безопасности»32.
После заключения русско-турецкого союза Наполеон стал
добиваться разрешения пропуска своих торговых судов через
Проливы. С одной стороны, Россия была заинтересована в
расширении морской торговли с Францией, с другой — россий-
ские политики отдавали себе отчет в том, что со стороны
Франции могут последовать новые требования относительно
судоходства в Проливах. И действительно, вскоре Наполеон
стал добиваться пропуска своих военных судов в Черное море
95
для защиты торгового судоходства от корсаров. Надуманность
этого требования была очевидна, поскольку товарооборот с
Францией через черноморские порты был незначителен и к то-
му же в Черном море отсутствовали корсары. Несмотря на сбли-
жение с Францией, Россия отнюдь не была заинтересована в
появлении французского флота у берегов Крыма. Министр ино-
странных дел России А.Р. Воронцов инструктировал послан-
ника в Константинополе А.Я. Италийского о необходимости
настаивать перед Портой на запрещении предоставления данной
привилегии для Франции: «...не сходствовало бы и с нашими
интересами, чтоб какой-либо военный флот, кроме нашего и
турецкого, появляться мог на Черном море. Черное море иначе
почитать не должно, как озером или морем запретным, в кото-
рое и входу иного нет, как чрез канал, и владение коего при-
надлежит только тем державам, кои берегами своими оные
окружают»33. Он предписывал посланнику высказать Порте свои
опасения. В результате предпринятых шагов турецкое прави-
тельство отклонило ходатайство Франции поданному вопросу.
О настойчивости французов говорит тот факт, что летом
1802 г. Талейран отправил турецкому представителю в Париже
Галиб-эфенди три письма относительно пропуска через Проли-
вы французского военного флота. Как вариант решения этого
вопроса Талейран предлагал включить в турецко-французский
договор статьи о «совместных мерах» по обеспечению безопас-
ности торговых судов в Черном море34. «Французская торговля
на Черном море, — говорилось в письме от 21 июня, — должна
находиться в равном положении с русской торговлей...», а
именно: следовало бы «разрешить нам по одной из статей
договора содержать корветы, вооруженные 24-30 пушками, с
постоянной стоянкой либо в Константинополе, либо в Черном
море»35. Подобная перспектива не устраивала не только Рос-
сию, но и Турцию. В ответ на настоятельные обращения Ита-
лийского к Порте с «внушениями» об опасных последствиях,
прежде всего для самой Османской империи, предоставления
подобных прав третьей державе турецкое правительство заверя-
ло, «что ни под каким предлогом никакому военному флагу не
даст на такой конец позволения»36.
Основным аргументом российского правительства становит-
ся тезис о закрытости бассейна Черного моря, о рассмотрении
его в качестве «внутреннего озера», которое принадлежит лишь
двум соседним империям. Россия, по словам А.Р. Воронцова,
также готова подчиниться общим для всех европейских стран
96
правилам прохода судов через Проливы. Однако в силу заклю-
ченного русско-турецкого союза, а также вследствие сложив-
шегося после этого положения, когда российские войска и
часть Черноморского флота остались на островах Архипелага,
Россия имеет дополнительные причины пользоваться правом
прохода через Босфор и Дарданеллы. Это право Воронцов аргу-
ментирует следующим образом: «...само собою разумеется, что
по общему нашему с Портою делу для восстановления и удер-
жания внутреннего устройства в Республике Семи соединен-
ных островов, когда нужно будет в пособие находящимся уже
там отправить из черноморских портов наших несколько воен-
ных судов, Порта в проходе их через Константинопольский
пролив и Дарданеллы, туда и обратно, препятствовать не бу-
дет»37. Подобное преимущество русского флота, по мнению
министра иностранных дел, отнюдь не должно служить другим
державам поводом для выдвижения перед Портой аналогичных
требований. Эта новая установка российского правительства
заслуживает внимания, ибо впервые российские власти выдви-
гают условия прохождения военных судов через Проливы без
ведения военных действий или их угрозы по отношению к
Турции со стороны третьей державы. Свое преимущество они
обосновывали тем, что в результате заключенного русско-турец-
кого союза сложилось положение, когда часть пришедших на
помощь Турции военных судов осталась на Ионических о-вах
в качестве гаранта существования новой греческой республики.
После ухода Ушакова из Архипелага в Средиземном море
остались отряды судов Сорокина и Войновича. В 1804 г. из Сева-
стополя туда были высланы целая пехотная дивизия под на-
чальством генерал-майора Анрепа и суда для усиления эскадры
Сорокина. В том же году из Кронштадта прибыли 2 корвета и
2 фрегата под командованием капитан-командора А.С. Грейга,
которому Сорокин передал командование всей эскадрой, вклю-
чавшей к тому времени 5 кораблей, 4 фрегата и 8 малых судов.
К 1804 г. на Ионических о-вах оставалось около 11 тыс. солдат38.
Их пребывание требовало должного технического обеспечения,
доставки продовольственных запасов, смены экипажей и по-
полнения рядов служащих. Все это, по мнению товарища ми-
нистра иностранных дел России А. Чарторыйского, естественно
следовало из смысла заключенного союза и не должно было
вызывать у Порты ни малейшего протеста. Ибо Порта, прини-
мая помощь России в качестве гаранта ненападения на Турцию,
должна быть заинтересована «в дальнейшем пребывании дру-
7 — 2729
97
жественных войск на Корфу». В силу этих же причин россий-
ское Министерство иностранных дел выражало уверенность в
том, что никаких препятствий не вызовет «переброска подкреп-
лений в количестве 4-5 тыс. человек», так же как и возмож-
ность замены одних военных судов другими «каждый раз, когда
им нужно будет возобновить запасы»39. Все эти положения,
высказанные с безусловной уверенностью, тем не менее содер-
жали ссылку на то, что России в отличие от Турции «не при-
ходится опасаться прямого нападения» и она, со своей стороны,
оказывает Турции услугу несоизмеримо большую, чем получает
взамен. Более того, Чарторыйский прямо высказывал Италий-
скому свою точку зрения относительно действовавшего союза,
которая состояла в том, что его условия невыгодны для России,
«а более в тягость» для нее: союз не может быть возобновлен
в будущем на тех же условиях. «Никогда еще ни один союз не
предоставлял одной стороне столь мало преимуществ по срав-
нению с другой, как этот: он обеспечивает все преимущества
Порте, а нам не предоставляет никакой действительной вы-
годы», — писал Чарторыйский российскому послу в Лондоне
СР. Воронцову40. Он считал, что все тяготы союзнических обя-
зательств приходятся на долю России, которая не может добить-
ся от Порты выполнения определенных условий с ее стороны.
Не сомневаясь в заинтересованности турецкого правительства
в продлении союзнических отношений, Чарторыйский выска-
зывал пожелание расширить рамки договора, не ограничиваясь
условиями обороны. Союз по-прежнему должен был препят-
ствовать проникновению Франции в бассейн Черного моря.
Впрочем, это правило распространялось и на союзников, одним
из которых для России вновь являлась Англия. В январе 1805 г.
Порта отказала англичанам в просьбе прохода в Черное море
английского военного корабля, посланного Нельсоном с целью
«обозрения побережья этого моря» и составления карт. Отверг-
ла она также и предложение о замене военного судна торговым,
но имеющим на борту офицеров. Этот шаг вызвал одобрение
российских властей, которые не преминули еще раз напомнить
о непозволительности какой-либо третьей державе осуществ-
лять «в этом море военную операцию какого бы то ни было
характера»41. К тому же подобным разрешением наверняка
захотела бы воспользоваться и Франция. Несмотря на опреде-
ленную обременительность русско-турецкого договора для Рос-
сии, он, безусловно, отвечал общему курсу ее внешней поли-
тики в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Здесь цели
98
России оставались прежними: поддержание статус-кво в Тур-
ции и расширение своего влияния на Балканах и в Республике
Семи соединенных островов. В соответствии с этими целями
российские власти считали выгодным продление действия усло-
вий прежнего союза; к этому же стремилась и Порта. Ее минист-
ры заговорили о заключении нового союза еще за два года до
формального истечения срока действия старого.
Летом 1803 г. была оформлена третья антинаполеоновская
коалиция, инициатором которой стал Александр I. После казни
Наполеоном герцога Энгиенского, принадлежавшего к динас-
тии Бурбонов, последовал разрыв русско-французских отно-
шений. Русский император стал добиваться сближения со всеми
врагами Наполеона. Бонапарт, со своей стороны, требовал от
Порты закрытия Проливов для русского флота и выступал про-
тив концентрации русских войск на Ионических о-вах. Россия
настаивала на непризнании Портой императорского титула
Наполеона и присоединении Турции к коалиции. Посол Фран-
ции в Константинополе Брюн покинул турецкую столицу в
ноябре 1804 г. Россия и Османская империя вновь оказались
перед общим врагом — Францией. В это время Россия укрепля-
ла свой флот и сухопутные силы на островах Архипелага. Во
второй половине 1805 г. на Корфу были отправлены эскадры
Нерского, Мессера, Лелли. Заключение нового союза отвечало
интересам обеих империй.
Русско-турецкий союз был заключен 11 (23) сентября 1805 г.
сроком на 9 лет. Наиболее существенное его содержание было
заключено в секретных статьях договора. Статья первая гласила:
султан обязуется «облегчить проход через Константинополь-
ский канал военных судов и транспортов», которые русский
император направил в Средиземное море в течение совместной
войны против общего неприятеля. Согласно статье четвертой,
«Оттоманская Порта в течение всего времени пребывания рус-
ских войск на территории Республики Семи соединенных ост-
ровов будет облегчать проход через Константинопольский канал
русских военных судов, предназначенных для замены морских
сил, находящихся у указанных островов». Статья седьмая по-
свящалась статусу Черного моря. Стороны обязались считать
его закрытым и «не позволять в нем появления военных и во-
оруженных судов какой бы то ни было державы»42. Попытка
какой-либо нечерноморской страны нарушить закрытый харак-
тер Черного моря объявлялась «casus belli». Оборону Проливов
должны были осуществлять обе причерноморские империи.
7*
99
Оговаривалось также, что русские войска останутся на Иони-
ческих о-вах, при этом срок их пребывания там не ограни-
чивался. Следует отметить тот факт, что данный договор, как,
впрочем, и предыдущий, был заключен, прежде всего исходя из
необходимости защиты Турции от внешней угрозы. Статья пя-
тая основного текста договора гласила: «Сторона, обратившая-
ся с прособой о помощи, должна обеспечить присланную ей на
помощь эскадру необходимым для ее содержания продовольст-
вием на условиях, о которых будет достигнута договоренность,
начиная со дня ее прибытия в пролив»43. Из текста следует, что,
несмотря на условие об оказании двусторонней военной помо-
щи, речь идет лишь об эскадре, прибывающей в Босфор, то есть
о русской эскадре, высланной на помощь Турции.
Договор 1805 г. явился логическим продолжением предыду-
щего русско-турецкого союза, подтверждал его статьи и расши-
рял права России по защите островов Архипелага. Он отвечал
интересам обеих империй и стал следствием международного
положения, сложившегося в Европе. Договору не была суждена
долгая жизнь, срок его действия ограничился лишь годом. Уже
в 1806 г. началась русско-турецкая война. Но еще до ее начала
Порта стала чинить препятствия свободному проходу русских
военных кораблей на Корфу. В феврале 1806 г. османское пра-
вительство стало подвергать сомнению законность сохранения
военного гарнизона на этом острове. Глава российского МИД
А.А. Чарторыйский предписывал Италийскому применить всю
силу своего красноречия для убеждения Порты в законности и
необходимости поддержания жизнеобеспечения российского
гарнизона на Корфу посредством доставки всех необходимых
припасов на русских кораблях44. Италийский должен был заявить
официальный протест против препятствий, чинимых Портой
свободному проходу через Проливы, и отклонить предложения
по выводу русских войск из островной греческой республики.
Перемены в русско-турецких отношениях наметились вско-
ре после заключения второго союза и были вызваны пора-
жением держав третьей коалиции при Аустерлице и усилением
позиций Франции. Согласно Прессбургскому миру 26 декабря
1805 г., Австрия передавала во владение Франции Истрию, Дал-
мацию и Котор. Третья коалиция прекратила свое существова-
ние. Турция взяла курс на сближение с Францией.
В сентябре 1805 г. было принято решение об отправке
на о. Корфу русской эскадры под командованием адмирала
Д.Н. Сенявина. Он был назначен главнокомандующим всех су-
100
хопутных и морских сил в Архипелаге. В его задачу входило
обеспечение защиты Ионических о-вов от французской агрес-
сии. Эскадра была отправлена из Кронштадта и включала
4 линейных корабля и 2 фрегата. 17 сентября эскадра покинула
русские берега и лишь 16 января 1806 г. после двухмесячного
пребывания в Англии достигла Корфу.
За время плавания экспедиции в политической жизни Евро-
пы произошли важные изменения. Поражение держав коали-
ции при Аустерлице в декабре 1805 г. произвело гнетущее
впечатление на Александра I, и уже 14 декабря он отправил в
Адриатику приказ о возвращении в Россию эскадры и сухопут-
ных войск, базирующихся на островах. Этот документ достиг
берегов Средиземного моря лишь 27 марта 1806 г. и привел
Сенявина в полное недоумение. По мнению советского иссле-
дователя Е.В. Тарле, русский флотоводец положил высочайшее
повеление «под сукно»45. На наш взгляд, более аргументирован-
ной выглядит точка зрения A.M. Станиславской, доказавшей,
что, несомненно обладая большой самостоятельностью в приня-
тии решений, Сенявин все же был склонен выполнить приказ,
прибывший из Петербурга46. Однако командующий войсками в
Неаполе Б.П. Ласси получил распоряжение об отмене преды-
дущего повеления вернуть русские войска из Неаполя и Корфу
в Россию. Сенявин ждал аналогичного распоряжения относи-
тельно морских сил, но оно задерживалось. Адмирал взял на
себя ответственность, не подчинившись первоначальному при-
казу. В результате таких действий русским силам удалось удер-
жать Котор. В дальнейшем принятые Сенявиным решения
получили одобрение Александра I. 23 мая (4 июня) император
подписал распоряжение на имя адмирала, где говорилось: «...я
побуждаюсь отменить повеление мое от 14 декабря минувшего
года о возвращении Вашем со вверенными управлению Вашему
судами к черноморским портам, предписывая сим остаться в
Средиземном море и в Адриатике»47.
Всего к началу 1806 г. в Средиземном море находилось
10 русских линейных кораблей, 5 фрегатов, 11 бригов и 12 кано-
нерских лодок. Корпус сухопутных войск составлял 10 200 пе-
хотинцев и артиллеристов. Летом 1806 г. туда была выслана
дивизия под командованием капитан-командора А.С. Игнатье-
ва, включавшая 5 линейных кораблей, фрегат и 3 легких судна.
В начале августа из черноморских портов на Корфу прибыли
фрегат и свыше 10 наемных судов с провиантом, а в сентябре —
еще 11 судов с материалами и продовольствием.
101
К лету 1806 г. плавание русских судов в Проливах было
сильно осложнено. Уже 14 (26) апреля рейс-эфенди Вассиф
вручил Италийскому ноту, где говорилось о намерении султа-
на приостановить плавание русских кораблей через Босфор и
Дарданеллы. Данное положение было высказано лишь в форме
пожелания, ибо для выдвижения требования у Порты не сущест-
вовало формального основания4*. Италийский отклонил ноту
как противоречащую договору 1805 г. Этот недружественный
шаг османского правительства был чувствительным ударом по
самолюбию русских политиков. «Если бы сейчас... его импе-
раторское величество намечал отправку новых военных судов
и войск в Адриатику, он, безусловно, не отменил бы этого
решения; также он будет действовать и в будущем, ибо дого-
воры дают ему на это право», — писал Чарторыйский в июне
1806 г.49
Порта в это время действовала под нажимом Франции.
Османское правительство, несмотря на предостережения из
России, признало императорский титул Наполеона. Француз-
ский посланник в Константинополе Себастиани требовал, что-
бы Турция закрыла Проливы для России. Появление русских
кораблей на константинопольском рейде стало событием до-
статочно редким. В июле Италийский сообщал в Петербург о
прибытии в Босфор брига «Феникс» из Николаева. Специально
был отмечен тот факт, что Порта «не задавала никаких вопро-
сов относительно появления на здешнем рейде» российского
судна. Ранее подобный факт вряд ли мог быть отмечен спе-
циально.
К сентябрю русско-турецкие отношения стали крайне на-
пряженными. Этому способствовал как запрет Порты на плава-
ние русских судов в Проливах и смещение господарей Молда-
вии и Валахии вопреки ферману 1802 г., так и деятельность
французского посланника в Константинополе, выступавшего с
требованием расторгнуть русско-турецкий союз. Франция явно
подталкивала Турцию к войне с Россией да и сама грозила пере-
бросить свою армию из Далмации через турецкую территорию
на Днестр. Перспектива встретить французов в княжествах не
на шутку встревожила российское правительство. 15 (27) сен-
тября был отдан приказ о вступлении русских войск в Молда-
вию и Валахию, несмотря на то что формальный повод к этому
был устранен — господари Мурузи и Ипсиланти были восста-
новлены Портой в их должностях. 11 (23) ноября русские вой-
ска перешли Днестр — началась русско-турецкая война.
102
Союз России и Османской империи, заключенный в 1805 г.,
отвечал интересам обеих империй. России он обеспечивал
преобладающее влияние в Турции, в ее балканских провинци-
ях, на островах Архипелага. Турции союз гарантировал воен-
ную защиту в случае французской агрессии. Поскольку союз
был крайне невыгоден самой Франции, ее посланники в Кон-
стантинополе приложили немало усилий для его расторжения.
Франция прямо подталкивала Порту к войне с Россией, делала
все от нее зависящее, чтобы подчинить турецкое правительство
своему влиянию.
После заключения Тильзитского мира 1807 г. Россия поте-
ряла то важное и выгодное положение, которое она занимала
в Средиземноморье с 1789 г. Ее престиж был подорван как на
Балканах, так и на Ионических о-вах. Котор отошел к фран-
цузам, эскадра Сенявина вынуждена была покинуть этот важ-
ный в стратегическом отношении пункт. 31 июля (12 августа)
Котор был сдан. 19 сентября (1 октября) эскадра Сенявина
вышла с о. Корфу. Ионическая республика, созданная благодаря
усилиям Ф.Ф. Ушакова, покровительствуемая Россией на протя-
жении всех этих лет, прекратила свое существование. Сенявин
повел эскадру северным путем. Суда, приписанные к черномор-
ским портам, должны были возвращаться через Проливы. Тра-
гична судьба этих кораблей, оставленных Сенявиным в италь-
янских портах. Франция должна была выхлопотать у Порты
разрешение на их проход через Дарданеллы и Босфор. Посколь-
ку такого согласия получено не было, линейные корабли «Парас-
кева», «Азия», трофейный «Сед-эль-Бахри» и свыше 30 более
мелких судов около 2 лет гнили в чужих портах, а затем были
за бесценок проданы Франции. Команды возвращались домой
пешком через всю Европу и были очень неласково приняты на
границе с Россией. Проход через Проливы для русских военных
судов, впервые за всю историю русско-турецких отношений
предоставлявшийся на протяжении почти десяти лет, был за-
крыт на многие годы.
3. Проблема Черноморских проливов
и заключение Ункяр-Искелесийского договора 1833 г.
Война между Россией и Турцией, начавшаяся в 1806 г., пре-
кратила действие предыдущего русско-турецкого союза. Летом
1807 г. между двумя империями было заключено перемирие, а
103
в 1809 г. в Яссах был подготовлен к подписанию мирный до-
говор. По статье VIII предварительного договора русская сто-
рона предполагала выговорить в свою пользу возможность
прохода военных кораблей через Проливы. В ней говорилось:
«Высокая Оттоманская Порта предоставляет всякого рода воен-
ным судам русской империи каких бы то ни было размеров и
величины свободный проход через Константинопольский канал
и Дарданеллы в Средиземное море и для обратного его следова-
ния с единственным ограничением, чтобы за раз не проходило
через Константинопольский канал и через Дарданеллы более
трех военных судов»50. Главнокомандующий русской армией в
Княжествах и уполномоченный на заключение мира с Турцией
генерал-фельдмаршал князь Прозоровский считал, что данная
статья не может быть отвергнута Портой, поскольку основана
на условиях предыдущего русско-турецкого союза и даже смяг-
чена по сравнению с ними, ограничивая число проходящих за
один раз кораблей.
Однако Ясский мир подписан не был ввиду осложнения
русско-турецких отношений и возобновления военных дейст-
вий. Мир был восстановлен лишь в 1812г.; договор заключил
в Бухаресте М.И. Кутузов. Бухарестский трактат не содержал
статьи о режиме Проливов, однако статья третья подтверждала
все предыдущие русско-турецкие договоры, за исключением тех
статей, которые были изменены настоящим договором51. Таким
образом, с юридической точки зрения договор не подтверждал,
но и не отменял предыдущих положений о Проливах, зафик-
сированных в документе 1805 г. Несмотря на то что Бухарес-
тский мир был заключен в тот момент, когда Россия особенно
нуждалась в урегулировании отношений с Турцией накануне
конфликта с Францией, император Александр I считал, что в
договоре имелось важное упущение. Оно, на его взгляд, состоя-
ло в том, что это должен был быть союз оборонительного и
наступательного характера, чего достигнуть не удалось. Сделать
это было тем более важно, что Англия добилась больших успе-
хов в усилении своего влияния в Турции благодаря заключен-
ному ею с Портой договору о мире 1809 г. По его условиям
Англия получала торговые преимущества: что касается режима
Проливов, то статья II содержала запрет военным судам всех
держав входить в Босфорский и Дарданелльский проливы. Это
условие объявлялось Портой «древним правилом Оттоманской
империи», хотя здесь данный термин прозвучал впервые; в по-
следующие годы он был растиражирован другими международ-
104
ными актами. Насколько это «древнее правило» являлось дей-
ствительно «древним», видно из вышеизложенного материала.
Но, заключив договор с Англией, Порта ставила в зависимость
от него свои отношения с другими державами, которые теперь
должны были также считаться с данным условием. Таким об-
разом, Порта подчиняла режим Проливов, до тех пор свободно
устанавливавшийся османским правительством в зависимости
от политической ситуации, определенному международному
режиму, контроль над которым осуществлялся уже не только
самой Портой, но и другими субъектами договора. К тому же
Англия была заинтересована в том, чтобы Босфор был закрыт
для русского флота, который не мог бы свободно выйти в
Средиземное море.
Не следует упускать из виду такой важный фактор между-
народных отношений первой трети XIX в., как русско-южно-
славянские связи. Россия традиционно считалась покровитель-
ницей всех православных христиан Османской империи и
оказывала им постояннную моральную и материальную под-
держку, не исключая и поддержки военной, например во время
русско-турецкой войны 1806-1812 гг. Все мирные договоры,
венчавшие русско-турецкие войны, включали в себя статьи о
статусе ряда провинций Османской империи, населенной пра-
вославными христианами. Это касалось областей Молдавии,
Валахии, Сербии, Черногории, позже — Греции. Этим своим
провинциям Оттоманская Порта должна была предоставить осо-
бый политический статус в составе империи, обеспечивавший
им определенные права и привилегии. За исполнением этих
условий следила Россия. Балканские славяне и православные
христиане возлагали большие надежды на помощь державы-
покровительницы. Об этом свидетельствуют многочисленные
письменные обращения и делегации южнославянских народов
в Россию. Зачастую реальная помощь им ограничивалась устны-
ми заверениями в оказании поддержки и незначительными де-
нежными суммами; предоставлялись также духовная литерату-
ра и церковная утварь. Однако само существование могучего
покровительства благотворно влияло на сознание южных славян
и, кроме того, служило сдерживающим фактором для осман-
ских властей.
Российское правительство, поддерживая балканских едино-
верцев, заявляло о своих правах в данном регионе. Это прежде
всего касалось приобретения приоритетного влияния на Балка-
нах. Официальная помощь угнетенному православному населе-
105
нию и широкая поддержка со стороны самых разных слоев
русской общественности, сочувствующих «братьям-славянам»,
служили единой цели закрепления России в качестве ведущей
силы в данном районе сплетения интересов крупнейших евро-
пейских держав. Таким образом, покровительствуя балканским
народам, российские власти включали в сферу своих геополи-
тических интересов всю обширную область Балканского полу-
острова вплоть до Константинополя и Босфора. Традиционно
сильные позиции России на Балканах подразумевали ее закреп-
ление и в Проливах, чего так боялись и пытались избежать
западноевропейские державы.
После окончания русско-турецкой войны, а затем и войны с
Наполеоном торгово-экономическая жизнь юга России заметно
оживилась. Переломным в этом отношении стал 1816 г., с кото-
рым современники связывали «начало своего благополучия»52.
Возрос российский экспорт хлеба. Указом от 16 апреля 1817 г.
Одесса получила статус «порто-франко», что способствовало ее
развитию в качестве крупного торгового центра. В то же время
одесские купцы имели мало торговых кораблей. Для перевозки
грузов русское купечество использовало иностранные, в основ-
ном греческие, суда. По свидетельству современника, в Одессу
ежегодно приходило от 500 до 600 кораблей, тогда как число
построенных в Херсоне судов не превышало 1053. Торговое
судоходство осуществлялось на основании статьи 30 русско-
турецкого торгового договора 1783 г., по которой русским ко-
раблям гарантировалось свободное плавание через Проливы.
Эта статья была нарушена турецкой стороной в результате
разразившегося в 1821 г. восточного кризиса. Его начало было
связано с подъемом греческого восстания — сначала на терри-
тории Княжеств, а затем и в самой Греции. В этой связи по-
страдала русская торговля, поскольку все входившие в Босфор
торговые суда подвергались обыскам, товары конфисковыва-
лись. Порта наложила эмбарго на провоз хлебных грузов, что
наносило большой ущерб российскому купечеству. Поскольку
для хлебного экспорта фрахтовались в основном греческие
суда, подвергавшиеся особым преследованиям в данный пери-
од, проблема хлебных перевозок из России встала со всей ост-
ротой. Дело доходило до прямого насилия, когда груз кон-
фисковывался в Константинополе и продавался там по твердо
установленной цене.
Российское правительство не могло оставить все эти факты
нарушения русско-турецких договоренностей без внимания.
106
Оно выступило как в защиту подвергавшегося притеснениям
греческого народа, так и с протестом против незаконных мер
в отношении русского судоходства. Позиция российского пра-
вительства относительно национально-освободительного гре-
ческого движения имела свою специфику в силу особых связей,
установившихся между Россией и православными подданными
Османской империи. Россия издавна считалась покровительни-
цей всех турецких славян в силу общности конфессиональной
принадлежности. Эту религиозную поддержку славянского на-
селения держава-покровительница успешно совмещала с зада-
чами установления политического преобладания на Балканском
полуострове. Греция занимала особое место на Балканах. Элли-
нофильство получило большое развитие в России и в эпоху
Екатерины II, и в первых десятилетиях XIX в. Недаром гречес-
кая тайная организация «Филики Этерия», ставившая своей за-
дачей освобождение Греции от османского угнетения, зароди-
лась на русской территории — в Одессе.
После того как Порта развернула репрессии по отношению
к греческому населению империи, российское правительство
под нажимом общественного мнения, сочувствующего грекам,
и в интересах нарождающегося русского капитала, терпящего
убытки, вынуждено было определить свою позицию в греко-
турецком конфликте. С одной стороны, российские политики
понимали необходимость высказать порицание Порте и потре-
бовать от нее прекращения репрессий. С другой — привер-
женность Александра I принципам легитимизма, закрепленным
Священным союзом в 1815 г., требовала строгого осуждения
революции как проявления разрушительных тенденций в обще-
стве. Российский посланник в Константинополе Г.А. Строга-
нов неоднократно заявлял Порте протесты против ее неправо-
мерных действий. «Права русских подданных и торговли явно
нарушены, — писал он, — наш флаг подвергается оскорблени-
ям в Проливах, а наши матросы — ранам и убийствам... Вход
в Дарданеллы воспрещается всем судам, нагруженным хлебом.
Сделано распоряжение об общем осмотре судов вопреки смыс-
лу трактатов и несмотря на законные ограничения, потребован-
ные в моих нотах». В июле 1821 г. Строганов отправил турец-
кому правительству очередную ноту с требованием прекратить
преследования христианских подданных и восстановить сво-
бодное судоходство в Проливах54. Не дождавшись ответа в уста-
новленный срок, Строганов с посольством покинул турецкую
столицу.
107
Развитие восточного кризиса привело в 1828 г. к началу рус-
ско-турецкой войны. Непосредственным поводом стали отказ
турецкого правительства выполнить условия Аккреманской
конвенции 1826 г. и провозглашение священной войны против
неверных. В ходе военных действий задачей русского флота
стало блокирование Проливов со стороны Черного и Средизем-
ного морей. Черноморский флот запер Босфор; балтийские
моряки блокировали Дарданеллы силами эскадры вице-адмира-
ла Гейдена. Русская армия в 1829 г. успешно продвигалась по
направлению к турецкой столице; флот готовился к ее осаде с
моря. Однако в планы царского правительства не входило заня-
тие Константинополя: общеевропейские проблемы после тако-
го шага грозили затмить все выгоды предпринятых действий.
Накануне заключения мира Николай I созвал в Петербурге за-
седание секретного комитета, в состав которого вошли круп-
ные государственные сановники. Официальная точка зрения,
представленная в комитете, заключалась в том, что Россия не
должна стремиться к разрушению Османской империи. В за-
писке Д.В. Дашкова также доказывалось, что в интересах Рос-
сии сохранить статус-кво в Турции, поскольку даже при ус-
ловии решения вопроса о «ключах от Черного моря» в пользу
России «другие державы благодаря своему географическому
положению могли бы сделать гораздо более выгодные приобре-
тения». «Было время, — писал Дашков, — когда раздел Турции
мог входить в тайные расчеты российской политики. Ныне...
весьма немногие приобретения могут быть ей полезны. Обла-
дание Босфором и Дарданеллами, конечно, дало бы новую
жизнь нашей торговле, но какою ценою надлежало бы купить
оное!»55.
На заседании было отвергнуто предложение греческого пре-
зидента И. Каподистрии о превращении Константинополя в
«вольный город». Члены комитета высказали мысль о том, что
нейтрализация Проливов ни в коей мере не отвечает интере-
сам России, ибо не обеспечивает безопасности ее причерно-
морских районов. Дашков отметил, что Россия может согла-
ситься на превращение Константинополя в «вольный город»
только при условии получения на обоих берегах Босфора
«двух каменистых уголков» для возведения укреплений и пре-
дотвращения проникновения посторонних военных сил в Чер-
ное море. Эта же задача выдвигалась на первый план в случае,
если бы Османская империя разрушилась «в силу внутренних
причин».
108
Эти достаточно осторожные и взвешенные заключения ко-
митета были подготовлены всей предыдущей историей русско-
турецких отношений и содержали в себе программу русской
политики на Востоке на многие годы вперед.
Итак, успехи российской армии в 1829 г. поставили перед
политиками вопрос о возможном овладении Константинопо-
лем, а с ним и Проливами. Эта сама по себе заманчивая идея,
время от времени обсуждавшаяся политическими деятелями,
хотя и имела в данной конкретной ситуации шансы на успеш-
ное претворение в жизнь, вызвала у правительства России скорее
страх за возможные последствия ее осуществления. Николай I
выразил надежду закончить войну «славным Адрианопольским
миром», что было встречено русским командованием как ди-
ректива к действию.
Заключенный 2 (14) сентября 1829 г. Адрианопольский мир
был призван доказать европейским державам отсутствие у Рос-
сии захватнических планов. Эта умеренность требований стави-
лась в заслугу российскому императору, в то время как она в
значительной степени была вынужденной56. Ревниво следившие
за ходом военных действий европейские правительства уже име-
ли план в случае продвижения армии И.И. Дибича к Констан-
тинополю ввести английский флот в Босфор57. После заклю-
чения мира европейские державы сочли, что влияние России
в Турции стало преобладающим в ущерб их собственному.
Европейское равновесие, по их мнению, было нарушено в поль-
зу России, несмотря на весьма умеренные статьи мира и сумму
турецкой контрибуции.
Адрианопольский мир не имел статьи, регулирующей воен-
ное судоходство в Проливах. Однако он включал в себя условие
о торговом мореходстве, которое было существенно нарушено
за годы восточного кризиса. Седьмая статья Адрианопольского
договора была составлена с учетом интересов русской морской
торговли и окончательно утверждала принцип свободы торго-
вого мореплавания в Черноморских проливах. В ней говори-
лось: «Блистательная Порта обязуется наблюдать тщательно,
чтобы торговля и особенно плавание по Черному морю не под-
вергались каким-либо препятствиям. На сей конец она призна-
ет и объявляет, что ход через Константинопольский канал и
Дарданелльский пролив совершенно свободен и открыт для
российских судов под купеческим флагом, с грузом или с бал-
ластом, имеющих проходить из Черного моря в Средиземное
или из Средиземного в Черное»5*. Новым и весьма важным
109
моментом, продекларированным этой статьей, явилось откры-
тие Проливов для торговых судов всех иностранных держав,
«состоящих в дружбе с Высокою Портой». Впервые это условие
было включено в текст Аккерманской конвенции, заключен-
ной между Россией и Турцией в 1826 г. Согласно данному до-
кументу, было «признано право свободного по каналу Констан-
тинопольскому плавания всех российских купеческих судов,
нагруженных жизненными припасами или другими товарами и
произведениями российскими или иных государств, не подвла-
стных империи Оттоманской, и также право свободно сбывать
сии жизненные припасы»59. Но, как известно, условия этой кон-
венции Портой не выполнялись. Адрианопольский договор
вновь подтвердил их. Исполнение данной статьи служило инте-
ресам как России, стремившейся к расширению своих эконо-
мических связей и морской торговли через Проливы, так и дру-
гих европейских держав, получивших возможность осваивать
новые рынки сбыта. Таким образом, статья 7 способствовала
расширению международных связей и имела общеевропейское
значение.
Адрианопольский мир укрепил влияние России в Турции,
особенно в ее балканских провинциях, населенных православ-
ными славянами. Рост влияния державы-покровительницы на
христианское население и державы-победительницы на Порту
способствовал общему укреплению позиций России в регионе,
а значит, и в Проливах. Свобода торгового судоходства, сама
по себе являясь важным фактором международной жизни, все
же не могла восполнить тех статей русско-турецких союзов
1799 и 1805 гг., которые разрешали свободное плавание в
Проливах русскому военному флоту. Но поскольку это преи-
мущество было получено Россией благодаря сложной между-
народной обстановке, требовавшей срочного вмешательства
русских военно-морских сил для предотвращения агрессии
(в данном случае французской) в районе Средиземноморья, то
нельзя было поручиться, что подобная ситуация не возникнет
в будущем. Как заметил исследователь М.Н. Покровский,
«Адрианопольский трактат открыл пути не только русской
пшенице»60.
Подобные утверждения были небезосновательны. Вскоре
развитие конфликта вокруг турецких владений в Египте и
Восточном Средиземноморье привело к такой ситуации, ко-
торая потребовала срочного военного вмешательства России.
Русско-турецкие отношения и военное присутствие России в
110
Проливах вновь стали объектом пристального внимания евро-
пейских держав.
В 1832 г. Мухаммед Али, паша Египта, номинально подчи-
нявшийся турецкому султану, принял решение окончательно
отмежеваться от Турции и послал свою армию, которую возгла-
вил его сын Ибрагим-паша, на Константинополь. Фактически
египетский правитель пользовался всей полнотой власти в сво-
их владениях и был независим во внутренней политике. Начи-
ная военные действия, Мухаммед Али выдвигал требование
расширения своих владений за счет присоединения Сирии.
Успешные действия армии Ибрагим-паши и ее быстрое про-
движение к турецкой столице вынудили султана обратиться за
помощью к западным державам. Однако Англия не решилась
выступить в защиту султана, а Франция открыто поддерживала
египетского правителя, которому она оказывала многолетнее
покровительство с целью добиться преобладающего влияния
в Египте. Таким образом, взоры султана обратились к России,
несмотря на то что среди ченов дивана было немало против-
ников привлечения военных сил недавней соперницы. Успе-
хи египетской армии ускорили принятие решения в пользу
России.
Николай I с готовностью принял предложение султана.
Европейские революции начала 30-х гг. способствовали возрож-
дению легитимистских устремлений российского императора.
Борьба с мятежным пашой, таким образом, шла в русле контр-
революционных выступлений и поддержания «законного по-
рядка». Россия открыто демонстрировала свое дружеское рас-
положение к правительству недавней противницы. Для нее было
важно выступить в роли единственной союзницы в таком важ-
ном регионе, как Проливы. По мнению князя С. Гагарина, мно-
голетняя история русско-турецких отношений свидетельствует
о том, что политика «дружбы» с Турцией имела для России
смысл только в том случае, если она оставалась единственным
ее другом61. На наш взгляд, справедливость этого положения
нашла свое яркое подтверждение в период восточного кризиса
40-х гг. XIX в. Россия действительно стремилась строить свои
отношения с Османской империей без посредников и всегда
проигрывала, когда к решению двусторонних вопросов при-
мешивались третьи страны. А они появлялись всегда, отмечает
Гагарин.
Немаловажным фактором в принятии решения об оказании
помощи Турции стала непосредственная угроза усиления Фран-
111
ции в Египте. В случае победы Мухаммеда Али Франция могла
бы приобрести ключевое положение в регионе, непосредствен-
но связанном с экономическими и политическими интересами
России. Таким образом, в результате сложившегося междуна-
родного расклада сил на призыв Турции о помощи смогла от-
кликнуться одна Россия, быть может, самая неожиданная из
«помощниц», принимая во внимание недавно завершившуюся
русско-турецкую войну. Опасаясь нежелательного ослабления
Османской империи, российское правительство приняло реше-
ние выслать к берегам Константинополя эскадру с военным
десантом и предложить свое посредничество в переговорах с
мятежным пашой.
Эту миссию возложили на Н.Н. Муравьева, тсоторый был
снабжен подробнейшими инструкциями на все возможные ва-
рианты развития событий. Судя по характеру инструкций, рос-
сийские власти совсем не были уверены, что султан примет
посредничество России (на этот случай предполагалась достой-
ная ретировка Муравьева). Небезразлична для российских пра-
вящих кругов была и реакция западноевропейских стран на
действия русского флота.
Позицию поддержки и одобрения занял австрийский кабинет,
который рассматривал миссию Муравьева в качестве «эффек-
тивного средства поддержать на Востоке мир и существующее
территориальное положение»62. Меттерних предлагал Англии
и Франции «не бросать тени» на действия российского прави-
тельства. В особенности Меттерних порицал претензии Фран-
ции, пытавшейся отделить Восточный вопрос от других евро-
пейских дел под предлогом того, что она является «неизменной
покровительницей» Османской империи63. Меттерних, взяв на
себя в этот раз роль союзника, подробно информировал русско-
го посла в Вене Д.П. Татищева о готовящемся выступлении
Англии и Франции с целью «противодействовать вмешатель-
ству России в восточные дела». Это предполагалось сделать
путем «немедленной отправки объединенной эскадры в воды
Леванта»64. Н.Н. Муравьев подтверждает это намерение: он
указывает на то, что французский флот уже пришел в Смирну,
а из Англии были отправлены для соединения с ним 8 линей-
ных кораблей. Объединенная эскадра должна была двинуться
к Дарданеллам и противостоять русскому флоту. Реакция запад-
ных держав была вызвана реальной угрозой установления пре-
обладающего влияния России в Турции, ибо, по словам Муравь-
ева, «мы распространяли влияние свое без кровопролития и
112
овладевали Проливами без победы»65. Заслугу в том, что высту-
пление флотов не состоялось и наметились сдвиги в сближении
с Англией, Татищев приписывает дипломатическим усилиям
Меттерниха66. Поддержка Вены простиралась вплоть до того,
что австрийский канцлер выразил полное одобрение действиям
русской эскадры, которая должна была защищать Константи-
нополь. Австрийский интернунций в турецкой столице Штюр-
мер выразил рейс-эфенди полную поддержку России, ее «благо-
родной и незаинтересованной политике, которая... заслуживает
высокого доверия»67.
Итак, султан принял посредничество России, и Муравьев во
время встречи с Мухаммедом Али выразил ему намерение
российского императора поддержать сторону Турции в кон-
фликте. Паша обещал приостановить наступление армии, что
и было исполнено. Пока в Константинополе решали, принять
ли предложение Муравьева о вводе русской эскадры в Босфор,
она неожиданно появилась в виду посольского квартала Буюк-
дере, расположенного на берегу пролива, приведя в смятение
представителей иностранных посольств. Дело в том, что, пока
армия Ибрагим-паши успешно продвигалась к Константинопо-
лю, султан согласился не только на ввод русской эскадры,
но и просил помощи сухопутными войсками. Однако после
приостановки продвижения египетских войск в турецком пра-
вительстве возобладали сторонники невмешательства России
в конфликт султана со своим вассалом. Посол Франции в Кон-
стантинополе приложил много усилий, чтобы Порта отказа-
лась от помощи русского флота. В результате такого давления
турецкое правительство даже предложило Бутеневу вывести
эскадру «в угоду французскому посланнику»68. (Эта фраза под-
черкнута в тексте документа. — Авт.). Благодаря жесткой
позиции Бутенева Порта более к этому вопросу не возвра-
щалась.
Первая эскадра в составе 4 линейных кораблей, 3 фрегатов,
корвета и брига прибыла на константинопольский рейд без вы-
садного десанта. Командовал эскадрой контр-адмирал М.П. Ла-
зарев. Войска прибыли в марте на второй эскадре, состоявшей
из 3 линейных кораблей, фрегата, нескольких транспортных и
коммерческих судов, под начальством контр-адмирала М.П. Ку-
мани. Отряд сухопутных войск был высажен на Босфоре в
местечке Ункяр-Искелеси. В апреле на рейд в Буюк-дере при-
был третий отряд Черноморского флота под командованием
контр-адмирала И.И. Стожевского. Отряд состоял из 3 линей-
8 — 2729
113
ных кораблей, 2 бомбардировочных судов, транспорта и 11 за-
фрахтованных коммерческих судов.
Несмотря на острые противоречия в правительстве, султан
демонстрировал дружеские чувства к России. Русские войска
постоянно находились в центре его внимания, получая подарки
к празднику Пасхи и медали ко времени отплытия из Констан-
тинополя. Султан участвовал в смотре войск и флота, еысоко
оценив порядок и дисциплину, царившие в русском войске, а
также тот торжественный прием, который был ему устроен на
берегу и корабле.
В марте лейтенант Путятин получил от Лазарева предпи-
сание отправиться на фрегате «Еривань» в Дарданеллы. На фре-
гате находились полковник Дюгамель и инженерные офицеры,
которые должны были проинспектировать состояние крепос-
тей и укреплений Пролива. Посланцы имели приказ «присту-
пить к подробному осмотру вышесказанного пролива, стара-
ясь по возможности исправить бывшую досель карту Дарда-
нелл»69.
В мае 1833 г. в Константинополь прибыл личный уполномо-
ченный российского императора А.Ф. Орлов. Он имел поруче-
ние заключить с Портой союз, предварительные условия которо-
го были разработаны в Петербурге. Подписание нового союзного
договора с Портой, который позволил бы в некоторой степени
восстановить былые позиции России в Османской империи и
Проливах, было давнишним и постоянным желанием русского
двора. Русско-турецкие конфронтации последних десятилетий,
а также постоянное пристальное внимание европейских держав
к положению на Ближнем Востоке не давали возможности
сделать шаги в этом направлении. Международные конфликты
сами толкали Турцию навстречу России. Султан Махмуд II в
личном письме Николаю I выражал признательность за участие
и помощь, предоставленную русской стороной. В ноте турец-
кого правительства от 26 июня 1833 г. говорилось: «Дружба и
благорасположение, оказанные империи Оттоманской... имели
последствием утверждение как в настоящем, так и в будущем
времени союза и доверенности, существовавших и более укреп-
ляющихся между двумя империями»70. Российская сторона так-
же выступила с выражением дружеских чувств и готова была
закрепить существующее положение «прочным и почетным»
миром. В проекте письма султану говорилось: «Присутствие
русской эскадры является для столицы Оттоманской империи
залогом стабильности и мира» — и выражалась надежда на за-
114
ключение русско-турецкого союза71. Таким образом, мысль о
союзе с Турцией, вынашиваемая в русских политических кру-
гах, была высказана турецкой стороной в качестве конкретного
предложения. Это была большая победа русской внешней
политики в регионе, где сходились интересы многих европей-
ских держав, пристально контролировавших ситуацию вокруг
турецких владений и Проливов. Важно, что инициатива заклю-
чения союза исходила от Турции, поскольку даже в такой
ситуации западные державы не преминули обвинить Россию в
экспансионистских планах72. О том, что союз не был заключен
«под жерлами русских пушек», говорит тот факт, что Порта
выступила с предложением о его заключении лишь после того,
как Орлов уведомил турецкое правительство о завершении мис-
сии русского флота в Константинополе и его отплытии к
родным берегам. «Мы накануне того, чтобы подписать оборо-
нительный договор, все условия коего обсуждены и утверж-
дены», — сообщал Орлов главе русской администрации в Кня-
жествах П.Д. Киселеву, не скрывая, что заключение такого
союза и было целью его миссии в Константинополь73. Испра-
шивая разрешение у султана на вывод эскадры из Босфора,
Орлов преследовал далеко идущие цели. В письме к Киселеву
он признавался, что подобный шаг, сделанный вовремя, обеспе-
чит вторичное призвание российских вооруженных сил в слу-
чае необходимости уже без малейшего опасения со стороны
Порты. «Наконец, 28-го в 11-м часу пополудни, при попутном
ветре, вся наша эскадра с десантом снялась с якоря и, благо-
получно выступив из Босфора, направилась в российские пор-
ты», — докладывал Орлов Николаю I. Босфорская экспедиция
была завершена.
Ункяр-Искелесийский договор был подписан 26 июня (8 ию-
ля) 1833 г. Он носил оборонительный характер и был заключен
на 8 лет. По его условиям Россия обязывалась в случае необ-
ходимости прийти на помощь Турции «сухим путем и морем».
Наиболее важное для России условие содержалось в «отдель-
ной и секретной статье», где говорилось о том, что российская
сторона, «желая освободить Блистательную Порту Оттоман-
скую от тягости и неудобств, которые произошли бы для нее
от доставления существенной помощи», будет удовлетворена
выполнением лишь одного обязательства со стороны Турции.
По условиям секретной статьи, она должна будет ограничить
свои действия в пользу императорского российского двора за-
крытием Дарданелльского пролива, то есть «не дозволять ни-
8*
115
каким иностранным военным кораблям входить в оный под
каким бы то ни было предлогом»74.
Таким образом, заключенный договор в некоторой степени
восполнял «пробелы» Адрианопольского мира, оставлявшего
режим Проливов без внимания. В этом отношении Ункяр-Ис-
келесийский трактат представляет собой безусловный успех
русской политики, несмотря на то что в нем прямо ничего не
говорится о праве русских судов плавать в Проливах. Реакция
западных держав на заключение договора была бурной. Лондон-
ская «Тайме» назвала его «бесстыжим». «Петербургский каби-
нет сделал из Турции официального своего подчиненного, а из
Черного моря — русское озеро, — писал Гизо, — без того, что-
бы что-либо мешало ей самой (России. — Авт.) из него выйти
и перебросить в Средиземное море свои суда и войска»75. Пред-
ставители Англии и Франции направили Порте ноту протеста;
в ответ османское правительство должно было решительно зая-
вить, что Порта вполне свободна «заключать по своему неза-
висимому желанию договор с той дружественной державой», с
какой сочтет нужным76. После полученного объяснения соеди-
ненная французская и английская эскадра вынуждена была
покинуть Смирну. Враждебное отношение западных держав к
договору, заключенному Россией «один на один» с Турцией,
чего эти державы старались избежать, в значительной степени
объяснялось не столько самими условиями явных и секретных
статей трактата, сколько возможностью его широкого толкова-
ния, чему способствовала известная неточность формулировок.
Исследователь истории вопроса о Проливах С. Горяинов
признает, что выгоды договора несколько ослаблялись «вслед-
ствие неопределенности его постановлений»77. Права России
могли толковаться к большей или меньшей выгоде для нее, в
зависимости от прочтения договора. Действительно, в самом
тексте ничего не говорится о том, что русский военный флот
обладает правом прохода через Проливы. Признано, что про-
тотипом договора послужил союз 1789 г., по которому Черное
море объявлялось закрытым для военных судов других держав.
При его возобновлении в 1805 г. это правило было подтверж-
дено и оговаривались условия плавания в Проливах русского
военного флота. При заключении всех последующих договоров,
в том числе и Ункяр-Искелесийского, в их текстах говорилось,
что все предыдущие соглашения, прямо не отменяемые данным
договором, остаются в силе на будущее время. Это условие при
широком его толковании могло бы, по мнению некоторых ис-
116
следователей, означать, что свободный проход русского военно-
го флота предполагался непременным условием и последнего,
Ункяр-Искелесийского соглашения. Этой точки зрения при-
держивались С. Горяинов, С. Гагарин, К.В. Базилевич78. Одна-
ко, признавая правомерность чисто юридических выкладок,
следует сказать и о том, что со времени прекращения действия
договора 1805 г., вследствие начала русско-турецкой войны
1806 г., ни Россия, ни Турция не вели никаких переговоров по
поводу возобновления прав Черноморского флота в Проливах.
Ни в Бухарестском, ни в Адрианопольском мирных трактатах
ни слова не говорилось о предоставлении России подобного
преимущества, как бы ей этого ни хотелось. Поэтому возобнов-
ление плавания военных судов через Босфор и Дарданеллы
лишь на основании подобного замечания в тексте Ункяр-Иске-
лесийского договора вряд ли является правомерным следствием
трактата 1833 г.
Поскольку Ункяр-Искелесийский договор грешит известной
недоговоренностью, среди специалистов-исследователей вызва-
ла дискуссию и сама трактовка статьи, говорившей о закрытии
Дарданелл для недружественных России держав. Б.А. Дранов
вслед за С. Горяиновым и С. Гагариным утверждает, что за-
крытие Дарданелл для иностранных держав подразумевает
открытость этого пролива для русских судов, хотя и «непосред-
ственно буквой договора не устанавливается»79. Горячим сто-
ронником подобного толкования был Гагарин, утверждавший
следующее: «Раз Турция закрывает Дарданеллы исключительно
ради интересов России как ее союзницы, то и открытие их для
пропуска только русских судов, когда это необходимо России,
тут подразумевается»80. Причем это признается справедливым
как для судов, следующих из Черного моря в Средиземное, так
и из Средиземного в Черное. Впрочем, ряд исследователей
выступали против подобного расширительного толкования
статьи, утверждая, что оно подразумевает навязывание прото-
колу того, о чем не думали участники переговоров, его подпи-
савшие. Так или иначе, но Россия никогда не выдвигала тре-
бований пропуска своего военного флота через Проливы на
основании Ункяр-Искелесийского трактата. Современные оте-
чественные исследователи, касаясь истории Восточного вопро-
са, также не обосновывали права России в Проливах заклю-
чением договора 1833 г., хотя и очень высоко оценивали его
политическое значение для усиления позиций России в Ближ-
невосточном регионе81.
117
Действительно, заключив двусторонний договор, Россия
добилась своего преобладающего влияния в Османской импе-
рии. Это было важным фактором и для укрепления России в
качестве державы — покровительницы православного населе-
ния Балканского полуострова, находившегося под властью
турецкого султана. Придя на помощь вековой сопернице —
Турции, русский император продемонстрировал привержен-
ность принципу статус-кво и верность политике, проводив-
шейся в этом регионе его предшественником. Провозглашение
Турции «удобным соседом» еще раз получило свое подтверж-
дение. «Странно, что общее мнение приписывает мне желание
овладеть Константинополем и Турецкой империею; я уже два
раза мог сделать это, если б хотел.., — говорил Николай I в
личной беседе с Муравьевым. — Мне выгодно держать Турцию
в том слабом состоянии, в котором она ныне находится. Это
и надобно поддерживать, и вот настоящие сношения, в коих я
должен оставаться с султаном»82. Следует заметить, что после
заключения договора 1833 г. русский император получил вы-
годы, которых был лишен в предыдущий период: закрытие
Дарданелльского пролива для иностранных держав в случае их
войны с Россией обеспечивало недосягаемость российских ру-
бежей с юга и предполагало (в случае совместных действий с
Турцией) открытый проход из Черного моря русских судов для
совместных действий с турецким флотом. Это преимущество,
специально не оговоренное в трактате, ясно вытекает из смысла
договора. В случае нарушения Турцией договоренностей Нико-
лай I предполагал дать военный отпор. «А я готов буду поддер-
жать обязательства эти войсками», — ответил он Муравьеву на
его реплику о ненадежности Османской империи как союзни-
цы. Несмотря на бурные дискуссии современников вокруг до-
говора, когда в том же 1833 г. русская балтийская эскадра под
командованием вице-адмирала Рикорда была пропущена Тур-
цией через Проливы из Эгейского моря в Черное, этот факт был
встречен зарубежными политиками как событие, прямо выте-
кающее из правового статуса Проливов. Протест Англии не
достиг результата. В том же году прибывший в Константино-
поль американский фрегат «The United States» не получил от
Порты (по совету Бутенева) разрешения на проход в Черное
море83.
Итак, Ункяр-Искелесийский договор, имея своим прототи-
пом договоры конца XVIII — начала XIX в., не принес России
их выгод. Однако, принимая во внимание ту заинтересован-
118
ность, с которой западные державы встречали каждый шаг
России в районе Ближнего Востока и Проливов, а также их
стремление не допустить двусторонних русско-турецких дого-
воренностей, это был своего рода прорыв России на Восток.
Если согласиться с тем, что Россия по договору 1833 г. не имела
права входить в Проливы (а каким же еще образом русский
флот мог оказать Турции военную помощь во время войны?),
то следует признать, что, добившись обязательства Порты зак-
рыть Дарданеллы, Россия обезопасила свои южные границы и
превратила Черное море во внутренний русско-турецкий бас-
сейн. Все это явилось крупным политическим достижением
России, впрочем, очень скоро утраченным.
* * *
Оценивая в целом значение русско-турецких договоров
конца XVIII — первой трети XIX в., следует сказать об их
уникальности во всем комплексе соглашений, когда-либо за-
ключенных между двумя державами. Устойчивый стереотип
представлений о Турции лишь как о вековой противнице Рос-
сии был серьезно нарушен самим фактом заключения этих
соглашений. Впрочем, следует отметить, что предыдущие, а
также широко известные последующие русско-турецкие войны
настолько стерли воспоминания о когда-то дружественных от-
ношениях между Российской и Оттоманской империями, что
они редко упоминаются в исторической литературе. Исклю-
чение представляет лишь Ункяр-Искелесийский договор, на-
ходившийся в центре внимания европейской политики на
протяжении довольно длительного времени. Как бы то ни было,
следует признать, что союзнические отношения между Россией
и Турцией существовали на протяжении ряда лет на рубеже
XVIII и XIX в., а также в 30-х гг. XIX в. Они устанавливались
всякий раз, когда Турции грозила серьезная внешняя опасность.
В таких случаях у Османской империи не оказывалось другого
подходящего союзника, кроме России, которая спешила на
помощь недавней сопернице, находя ее соседство наиболее
приемлемым. Этот, казалось бы, парадоксальный пример со-
существования оказал Турции неоценимую услугу: империя,
разрушение которой предрекалось с конца XVIII в. всеми
европейскими политиками, в союзе с Россией и при ее военном
содействии обретала новые силы. Этот альянс двух держав по-
119
мог в известный период избежать вмешательства в ближне-
восточные дела третьих сил, появление которых было неже-
лательно как для Турции, так и для России. То, что эти сою-
зы всегда оказывались краткосрочными, говорит о том, что
разногласия между двумя державами были все же весьма глу-
бокими.
Глава четвертая
ДЛЯ ВОЕННЫХ СУДОВ:
ОТ ЛОНДОНСКИХ КОНВЕНЦИЙ
ДО БЕРЛИНСКОГО ТРАКТАТА
(-1878 гг.)
1. Лондонские конвенции 1840—1841 гг.
Проблема Проливов
в русско-английских отношениях 40-х гг.
В 1838 г. барон Ф.И. Бруннов закончил цикл лекций для
наследника престола, знакомя его с содержанием диплома-
тических актов России, касающихся ее политики на Востоке.
В частности, барон говорил: «Ныне между нами и Портой не
осталось ни одного подлежащего обсуждению вопроса. Наш
августейший государь может сказать: "Я буду наблюдать за со-
хранением моих договоров, ибо я сознаю свое право"»1. Брун-
нов, конечно, не мог знать, что в самом ближайшем времени
эта уверенность будет поколеблена всем течением событий на
Ближнем Востоке и он сам явится участником подготовки
соглашений, изменивших расстановку европейских сил в райо-
не Проливов.
После заключения Ункяр-Искелесийского договора положе-
ние России в Османской империи и Проливах было как никог-
да прочно. Западноевропейские державы считали свои права в
этом регионе ущемленными. Кроме того, рост влияния России
в Турции и ее балканских провинциях заставлял их опасать-
ся за целостность Османской империи. Ближайшей целью пра-
вительств европейских держав стала отмена договора 1833 г.
«Единственным средством представляется мне погружение его
в какой-либо более общий уговор такого же рода», — заявлял
лорд Пальмерстон, возглавлявший внешнеполитическое ведом-
ство Великобритании2. Устранение преобладающего русского
влияния в Турции путем заключения многостороннего договора
о целостности Османской империи — таковы были планы за-
падноевропейских держав. Некоторые внешнеполитические
шаги России облегчили Западу эту задачу. Прежде всего это
относится к Мюнхенгрецкой конвенции 1833 г. Сущность ее
122
такова: Россия и Австрия обязывались поддерживать существо-
вание Османской империи и «противостоять общими силами
всякой комбинации, которая наносила бы ущерб правам вер-
ховной власти в Турции»3. Другими словами, Россия по собст-
венной инициативе приглашала к участию в соглашении по
делам Турции третью державу — Австрию, несмотря на то что
главным преимуществом России в Османской империи всегда
был именно двусторонний характер их договоренностей. Опа-
саясь изоляции после враждебно встреченного Ункяр-Искеле-
сийского договора, российские политики тешили себя надеж-
дой, что, заключив соглашение с Австрией, они могут заставить
ее следовать в русле своей внешней политики. Наделе же Мюн-
хенгрецкая конвенция явилась первой после успеха 1833 г.
уступкой России интересам западных держав, тем шагом, ко-
торый привел к целому ряду отступлений от политики на-
циональных интересов державы в Ближневосточном регионе.
Мюнхенгрецкой конвенцией был открыт вопрос о пересмотре
условий русско-турецкого договора 1833 г.
Черноморская торговля через Проливы в 30-40-е гг. XIX в.
переживала период бурного роста. Это было связано с интен-
сивным расширением внешнего хлебного рынка России и
повышением удельного веса Черного моря в хлебном экспорте.
В 1844-1848 гг. через порты Черного и Азовского морей про-
шло в 4 раза больше торговых кораблей по сравнению с перио-
дом 20-х гт. XIX в.4 Через Босфор и Дарданеллы переправлялось
свыше половины всего русского хлеба. Что касается стратеги-
ческого значения Проливов для русского военно-морского фло-
та и безопасности южно-русского побережья Черного моря, то
забыть об этом не давали действия «морских держав» — Анг-
лии и Франции. Их объединенная эскадра крейсировала в Архи-
пелаге, готовясь в любой момент мнимой или реальной угрозы
для Оттоманской империи войти в Дарданеллы.
Не способствовал улучшению русско-английских отноше-
ний и конфликт со шхуной «Виксен», перевозившей контра-
бандный груз оружия для восставших горцев Кавказа. Оружие
выгрузили в Новороссийской бухте 14(26) ноября 1836 г., после
чего английская шхуна была задержана и объявлена русским
призом. Англичане, казалось, готовились начать военные дейст-
вия. Со своей стороны, российские власти намеревались послать
на Босфор расположенный в Новороссийском крае 1-й пехот-
ный полк. Николаю I принадлежат слова: «Нам бы только за-
хватить Дарданеллы, если англичане... захотят завладеть сим
123
местом. Лишь бы нам высадить туда русские штыки: ими все
возьмем»5. Как известно, неприятельский флот не мог беспре-
пятственно пройти узкий Дарданелльский канал без поддержки
сухопутных войск. Береговые укрепления и артиллерия пред-
ставляли надежный заслон для непрошеных гостей, следовав-
ших на морских судах. В русском военном министерстве были
разработаны планы на случай занятия англичанами Дарданелл,
угрозы Константинополю, овладения Босфором и — в случае
англо-турецкого союза — вступления английского флота в Чер-
ное море. Эпизод с «Виксеном» не перерос в морскую войну:
Англия отступила, но лишь для того, чтобы взять реванш на
поле политического сражения, к чему имелись все объективные
предпосылки.
Английское влияние в Османской империи основывалось на
экономическом преимуществе, постоянно возраставшем объеме
английской торговли. В 1838 г. между Турцией и Великобрита-
нией был подписан торговый договор, расширявший права ино-
странных держав: устанавливалась единая пошлина на ввозимый
и вывозимый товар, иностранцам разрешалось производить тор-
говлю на одинаковых правах с турками, вносить пошлины не
деньгами, а товаром. Ориентировавшийся на сближение с евро-
пейскими державами министр иностранных дел Османской
империи Решид-паша, по мнению современных турецких ис-
следователей, «подписал Турции смертный приговор», ибо ее
промышленность была обречена на прозябание. После заклю-
чения торгового договора Пальмерстон счел возможным уста-
новить с Портой более тесные связи: у Дарданелл появились
11 английских судов6. Посланник Великобритании в Констан-
тинополе лорд Понсонби просил впустить в пролив 5-6 кораб-
лей. После решительного протеста А.П. Бутенева Порта своего
согласия не дала. Одновременно в Черном море крейсировали
15 русских военных кораблей, готовых выступить навстречу анг-
лийским судам. Противостояние России и Великобритании ста-
новилось все более очевидным.
Вскоре центр тяжести европейской политики был перенесен
на Ближний Восток из-за повторно разгоревшегося конфликта
между Махмудом II и его египетским вассалом. Будучи лишь
номинально подчиненным султану, Мухаммед Али уже давно
безраздельно правил в Египте и Сирии и был заинтересован в
официальном признании Портой прав его наследственного вла-
дения на этих территориях. Военный конфликт начала Турция,
но действия ее армии были крайне неудачны — она потерпела
124
поражение в битве при Низибе. Султанский флот добровольно
сдался египтянам. К тому же скончался Махмуд II, так и не
узнав о поражении своей армии.
Европейские державы решили не повторять ошибки 1833 г.
Если Россия придет на помощь Османской империи и займет
Константинополь, то уже не уйдет оттуда — подобные опасе-
ния высказывались правительствами Англии и Франции. По-
скольку мятежный паша пользовался неприкрытой поддержкой
Франции, которой было выгодно создание новой арабской дер-
жавы, где ее преобладание было бы решающим, то Англия ре-
шила действовать в поддержку султана или в союзе с Францией,
или даже без нее. Одновременно Англия опасалась сближения
между Россией и Францией, считая их союз «величайшей опас-
ностью для Европы». Но главной задачей сент-джеймского
кабинета было не допустить Россию исполнить свои фор-
мальные обязательства по Ункяр-Искелесийскому договору,
отстранить ее от участия в турецко-египетском конфликте, де-
завуировать действовавший между Россией и Турцией договор,
заменив его общим, «коллективным» актом, гарантировавшим
статус-кво в Османской империи.
Отметим, что на первом этапе кризиса российское прави-
тельство безоговорочно отвергло предложение об общем до-
говоре по турецким делам. Предложение о созыве конференции
в Вене, исходившее от Меттерниха, русской стороной принято
не было. Таким образом, Петербург был заинтересован в ско-
рейшем урегулировании турецко-египетского конфликта без
вмешательства европейских держав. По мысли К.В. Нессельро-
де, Россия могла присоединиться только к частному соглаше-
нию, касавшемуся непосредственно взаимоотношений между
султаном и пашой7. Непременным условием русской стороны
было закрытие Дарданелльского пролива как в мирное, так и
в военное время.
К концу 30-х гг. XIX в. во внешнеполитическом ведомстве
России сложилось мнение, что Ункяр-Искелесийский договор
не может быть продлен после окончания срока его действия:
слишком велико было сопротивление западных держав. В сло-
жившихся обстоятельствах ближневосточного кризиса, когда
избежать вмешательства европейских государств в дела Турции
стало невозможным, Нессельроде, со своей стороны, выдвинул
идею «коллективного» договора, но такого, который не отме-
нял бы выгоды Ункяр-Искелеси, а сохранил их при помощи
общеевропейской гарантии. В своем докладе Николаю I от
125
31 мая 1839 г. Нессельроде отвергал возможность вмешатель-
ства в турецко-египетскую распрю только со стороны России:
«... кажется очевидным, что мы не сможем прийти на помощь
султану, заранее не приготовившись к столкновению с Англией
на театре событий, центром и целью коих станет Константи-
нополь»8. Одновременно Нессельроде считал возможным, от-
ступив от русско-турецкого договора, достичь понимания со
стороны Англии. Когда новое соглашение с ней будет заклю-
чено, «тогда мы будем иметь достаточную возможность громко
заявить Англии: "Мы должны обеспечить свою собственную
безопасность и безопасность Турции, поэтому нам необходимо,
чтобы Черное море не было открыто для иностранных военных
кораблей"»9. Знакомясь с этими доводами, трудно поверить, что
многоопытный политик действительно верил в возможность
подобного развития событий: встав на путь уступок по важней-
шему для России внешнеполитическому вопросу, русская дип-
ломатия уже не могла сойти с него, и каждый новый шаг лишь
усугублял положение.
Английские представители в Константинополе проявили
большую активность, чтобы перехватить у России инициативу.
Для этого европейские правительства пренебрегли интересами
самой Османской империи и заняли позицию грубого вмеша-
тельства в ее внутренние дела. По сведениям российского МИД,
Порта была готова заключить соглашение с Мухаммедом Али
на условиях передачи ему прав наследования всеми областями,
которыми египетский паша обладал к тому времени. Уполно-
моченные Порты уже готовы были выехать в Александрию,
когда последовало вмешательство пяти европейских государств
в форме ноты константинопольских посланников10. Эта нота
была подписана 27 июля представителями Австрии, Англии,
Франции, Пруссии и России. В ноте говорилось, что «солидар-
ность пяти великих держав по Восточному вопросу является
обеспеченной и ... им поручено просить «Блистательную Пор-
ту» воздержаться от принятия без их содействия каких бы то
ни было окончательных решений»". В отечественной историо-
графии бытует мнение о том, что благодаря этой оплошности
Бутенева, присоединившегося к ноте вопреки позиции, занятой
российским МИД по отношению к коллективным мерам, Рос-
сия была вынуждена и в дальнейшем следовать в фарватере
английских инициатив. Как свидетельствуют все последующие
события, российское правительство в любом случае не захотело
бы оказаться в изоляции. Таким образом, подпись Бутенева не
126
носила фатального характера для развития ситуации, если он
даже не имел инструкций Петербурга о присоединении к тако-
го рода документам. Следует подчеркнуть, что на данном этапе
развития кризиса как Россия, так и Османская империя пыта-
лись избежать вмешательства держав. Турецкое правительство
согласилось с предложением российского посланника закон-
чить дело двусторонним соглашением, но под влиянием внуше-
ний австрийской дипломатии пересмотрело свою точку зрения,
обратившись к представителям пяти заинтересованных держав.
Идя на соглашение с европейскими кабинетами, российское
правительство умышленно избегало переговоров с Францией,
ориентируясь лишь на союз с Великобританией. Известны са-
мые нелестные отзывы Николая I о Луи Филиппе как о «короле
баррикад». «Сношения наши с тюильрийским двором ныне как
бы вовсе не существуют. Государь не доверяет прочности суще-
ствующего во Франции порядка вещей», — писал Бруннов12.
Русско-французское противостояние отвечало интересам сент-
джеймского кабинета: англичан пугала возможность союза меж-
ду этими державами. Распад Османской империи, по мнению
Лондона, повлек бы ее раздел на два государства, где в Египте
и Сирии господствовала бы Франция, а в Европейской Тур-
ции — Россия. Поскольку Николай I занял по отношению к
Франции непримиримую позицию, Англия получила возмож-
ность манипулировать русско-французскими отношениями в
своих интересах, играя на противоречиях между этими дер-
жавами.
В начале сентября 1839 г. барон Бруннов прибыл в Лондон
со специальным поручением. Он должен был представить свой
вариант европейского соглашения по турецко-египетскому уре-
гулированию. Исходя из условий российского МИД, «морские
державы» должны были отказаться от мысли об общем руча-
тельстве за целостность Османской империи, то есть этот вопрос
по-прежнему оставался в компетенции двух причерноморских
империй. Державы должны были признать закрытие Босфора
и Дарданелл как в мирное, так и в военное время, что в целом
отвечало интересам России. Следующим условием российского
правительства было требование не вводить англо-французский
флот в Мраморное море одновременно с появлением русских
морских сил у стен Константинополя. Россия должна была
действовать на Босфоре от имени объединенных сил. Это ус-
ловие также сохраняло преимущество России, поскольку, даже
подчиняя действия своего флота «общим» интересам держав,
127
она удерживала за собой право действовать на Босфоре «едино-
лично».
В ответ на согласие Англии с выдвинутыми условиями рос-
сийский кабинет обязывался отказаться от Ункяр-Искелесий-
ского договора. Таким образом, план, с которым Бруннов при-
был в Лондон, вполне отвечал намерению Нессельроде заменить
соглашение 1833 г. общим договором, не потеряв его выгод.
«История эта описывалась много раз, но некоторые ее узлы
трудно распутать и по сей день», — пишет Ч. Вебстер13. Все
исследователи едины во мнении, что англичане были «изумле-
ны» предложениями Бруннова. Пальмерстон считал, что сле-
дует воспользоваться расположением России для того, чтобы
«ввести оттоманский вопрос в европейское народное право. Для
всех нас, — признавался он, — будет великою выгодой унич-
тожить без борьбы этот исключительный протекторат»14. Ему
вторил Меттерних: «Настоящее затруднение... лежит между
Парижем и Лондоном, ибо Россия — наша»15. В то же время
очевидно, что российское правительство отказывалось от своих
преимуществ не бескорыстно: выдвинутые им условия должны
были восполнить некоторые неизбежные потери. Однако ни
одно из выдвинутых Брунновым предложений не было принято:
англичане, почувствовав готовность российской дипломатии
пойти навстречу, начали «торги», в результате которых первая
редакция будущей Лондонской конвенции претерпела сущест-
венные изменения.
Прежде всего Пальмерстон постарался использовать русско-
французские противоречия. Безусловно, самолюбию Николая I
льстило устранение Луи Филиппа от общего соглашения по
делам Востока. Однако, как показали дальнейшие события,
отсутствие подписи французского представителя под текстом
1 -й Лондонской конвенции явилось следствием англо-француз-
ских противоречий относительно широты представляемой Му-
хаммеду Али власти. Выдвигаемый тезис о закрытии Проливов,
который провозглашался «общим началом публичного права
Европы», был невыгоден России уже в силу того, что нарушал
принцип устранения нечерноморских держав в решении во-
проса, подлежащего компетенции исключительно России и
Османской империи. По мнению В.А. Георгиева, само предло-
жение о закрытии Проливов для военных судов всех государств
исходило непосредственно от Бруннова. Автор подробного
исследования о ближневосточном кризисе дает весьма нелест-
ную характеристику этого политического деятеля как англофи-
128
ла, сторонника космополитической доктрины «европейского
равновесия», взгляды которого были лишены национального
содержания16. Постепенно уступая в переговорах с Пальмерсто-
ном по всем принципиально важным для интересов России
пунктам, составляя все новые варианты проекта договора, он
учитывал более интересы Англии, чем России. Наряду с другими
факторами, неблагоприятными для развития ситуации, пози-
ция Бруннова, безусловно, оказала негативное влияние на весь
ход переговоров.
О том, что закрытие Проливов было выгодно прежде всего
Англии, свидетельствует, в частности, следующий эпизод. Когда
Пальмерстон обратился к герцогу Веллингтону с вопросом, к
открытию или закрытию Проливов вести дело, тот ответил: «К
закрытию; мы в этих странах слишком отдалены от своих запа-
сов, а у России они под рукой»17. Пальмерстон согласился с
этой точкой зрения, но в переговорах с российским предста-
вителем лукавил, говоря: «Но что мы выиграем, если прорвемся
через пролив и даже выйдем в Черное море? Все-таки мы всегда
должны будем выйти из него. Следовательно, что нам обоим
взаимно может быть полезно, это закрытие обоих Проливов
навсегда»18. В то же время, признавая влияние России в Турции
«естественным и законным», Пальмерстон соглашался с тем,
что «оно зависит от... географического положения» нашей стра-
ны. Правда, в переговорах с российским представителем англи-
чане не акцентировали внимание на этой стороне проблемы.
Таким образом, привезя в Лондон предложения об условии
договора, максимально отвечавшего в данных сложившихся об-
стоятельствах интересам России, Бруннов пошел на поводу у
английских политиков. Пальмерстон настаивал на введении
английского флота в Дарданеллы и Мраморное море одновре-
менно с появлением русских судов в Босфоре. По этому пункту
Бруннов уступил. Затем он снял возражения по количеству
вводимых англичанами военных судов, не ограничивая их чис-
ла. И наконец, российский представитель согласился с форму-
лировкой о закрытии Проливов только в мирное, а не военное
время, как предполагалось поначалу. Этот ряд уступок привел
фактически к тому, что закрытие Проливов превратилось в ло-
вушку для русского флота19.
3(15) июля 1840 г., после 10-месячных интенсивных пере-
говоров, представителями России, Великобритании, Австрии,
Пруссии — с одной стороны, и Османской империи — с дру-
гой, был подписан акт о соглашении между Турцией и Египтом.
9 — 2729
129
Лондонская конвенция состояла из самого текста конвенции,
секретного протокола и двух особых протоколов. По статье III
конвенции державы обязались защищать турецкую столицу по
просьбе султана: «Высокие договаривающиеся стороны... со-
гласились принять приглашение сего государя и озаботиться
защитой его престола посредством сообща условленных сов-
местных действий с целью ограждения от всякого нападения
обоих Проливов, Босфорского и Дарданелльского, равно как и
столицы Оттоманской империи»20. В статье IV имелось про-
должение вышеприведенного положения: «Эта мера не будет
ни в коем отношении отменять старого правила Оттоманской
империи, в силу которого военным судам иностранных держав
во все времена запрещалось входить в Дарданелльский и Бос-
форский проливы. Султан... имеет твердую решимость сохра-
нять на будущее время это начало, неотменно установленное
как древнее правило его империи и пока Порта находится в
мире, не допускать никакого военного иностранного судна в
проливы Дарданелльский и Босфорский»21.
Таким образом, эти статьи устанавливали новые принципы
решения Восточного вопроса. Вместо двустороннего русско-
турецкого соглашения в международное право вводилось поня-
тие коллективной гарантии держав по поддержанию существо-
вания Турции. Проливы закрывались для всех держав только в
мирное время. Этот вопрос имеет два аспекта. Во-первых, сам
принцип закрытия обоих Проливов не был выгоден России,
имевшей самую непосредственную заинтересованность в сво-
бодном выходе из Черного моря. Россия, безусловно, стреми-
лась к закрытию Дарданелл для неприятельских военных судов,
но режим Босфора она предпочла бы оговорить отдельно.
Во-вторых, закрытие Проливов только в мирное время не га-
рантировало безопасности российского побережья во время
войны. По словам Ч. Вебстера, «Проливы будут закрыты, пока
султан находится в состоянии мира, но не всегда, когда он
воюет»22. Наконец, провозглашая закрытие Босфора и Дарда-
нелл «древним правилом» султана, конвенция ущемляла права
Порты закрывать и открывать Проливы по собственному жела-
нию, как это практиковалось в предыдущее время, подчиняла
их режим международному соглашению. Конвенция, по суще-
ству, попирала права наиболее заинтересованных держав —
России и Османской империи. В ближайшей исторической
перспективе конвенция привела к ослаблению русского влия-
ния в Турции и, что было особенно важно, в ее балканских
130
провинциях, населенных православными христианами23. Она,
вкупе с соглашением 1841 г., послужила прелюдией конфликта
начала 50-х гг.24
В Петербурге, однако, считали Лондонскую конвенцию пер-
вым шагом к восстановлению Шомонского союза 1814 г., на-
правленного против революционной Франции25. Исключение
июльской монархии из европейского концерта стало следстви-
ем англо-французских противоречий, к тому же носило времен-
ный характер. Безусловной победительницей в этой сложной
политической игре вышла английская дипломатия. Она доби-
лась отмены Ункяр-Искелесийского договора, изоляции Фран-
ции в Европе и ослабления ее позиций на Ближнем Востоке.
Все это ясно сознавали европейские политики. Министр иност-
ранных дел Франции Ф. Гизо писал Н.Д. Киселеву о конвенции
1840 г.: «То была ваша капитальная ошибка. Дабы изолировать,
дабы ослабить правительство Людовика Филиппа, вы отложили
в сторону вашу традиционную политику, заключавшуюся в том,
чтобы вести самостоятельно ваши дела в Турции, без посторон-
него участия, без соглашения с кем бы то ни было. Вы сами
перенесли эти дела в Лондон и договором 15 июля 1840 года
собственными руками обратили их в общее дело Европы»26.
А между тем царь откровенно радовался: «Конвенция между
Англией, Пруссией, Австрией, мной и Турцией подписана без
Франции ! ! ! Новая эпоха в политике»27, — писал он своему лю-
бимцу, наместнику Польши И.Ф. Паскевичу. Николай I при-
давал особое значение обострению отношений Франции с
Англией и Пруссией вследствие подписания последними Лон-
донской конвенции. Он надеялся на превращение англо-фран-
цузского конфликта в долгосрочный фактор европейской по-
литики, который повысит роль России на основе сближения с
Англией. Одновременно он рассчитывал расширить русское
влияние на Ближнем Востоке путем участия в осуществлении
принудительных мер против Мухаммеда Али, предусмотрен-
ных конвенцией, и даже предложил свой проект атаки на
Александрию. «Если британский кабинет примет его план, то
император согласен участвовать в исполнении совместно с анг-
лийскими и австрийскими войсками»28, — сообщал К.В. Нес-
сельроде Ф.И. Бруннову в сентябре 1840 г.
Усилению русских позиций уже непосредственно в Констан-
тинополе, безусловно, способствовал бы и военный десант где-
либо в районе Босфора в случае угрозы османской столице со
стороны египетского паши или его французских покровителей.
131
Николай выступил с таким предложением перед союзниками —
партнерами по Лондонской конвенции. Однако ни участия в
военных действиях русских войск, ни простой демонстрации
их силы не произошло. Этому воспротивились в конечном счете
как англичане, так и французы, хотя они и находились между
собою в ссоре. Особенно неприемлемой для западных держав
была перспектива увидеть русских на Босфоре и в Константи-
нополе. «Десант не состоялся из-за тайного и явного противо-
действия всех европейских правительств»29, — с известным
преувеличением замечает В.А. Георгиев. Усмирение стропти-
вого паши обошлось без участия России. Исход дела решили
сирийская экспедиция британского флота при участии авст-
рийских кораблей, английские и турецкие войска. Франция не
оказала действенной помощи своему египетскому протеже.
Взятие англичанами сильных укреплений Бейрута и Акки и
другие победы подняли престиж и влияние Великобритании в
регионе.
Поражение Мухаммеда Али означало, что основная часть
Лондонской конвенции, посвященная урегулированию турец-
ко-египетского конфликта, в скором времени исчерпает себя.
В связи с этим возникала необходимость заключения нового
договора, в котором статьи, трактующие режим Проливов и
занимавшие в конвенции 1840 г. второстепенное место, стали
бы главными. Неучастие Франции в конвенции лишало это важ-
ное соглашение статуса полновесного многостороннего между-
народного акта. В.А. Георгиев подчеркивает, что Лондонская
конвенция 1840 г. положила лишь начало созданию нового
режима Черноморских проливов. Принцип закрытия Босфора
и Дарданелл не получил еще общеевропейского признания,
поскольку к нему не примкнула Франция. «Договор 1840 г. был
подготовительным этапом, промежуточным звеном для созда-
ния подобного режима»30, — замечает исследователь.
Ровно год разделяет моменты подписания двух Лондонских
конвенций. За этот отрезок времени произошли события, сде-
лавшие возможным заключение нового соглашения. Во Фран-
ции ушло в отставку правительство воинственного А. Тьера,
являвшегося одновременно и министром иностранных дел. На
этом посту его сменил дипломат и историк Ф. Гизо, отличав-
шийся большей умеренностью. Он повел дело к смягчению
напряженности в отношениях с державами, подписавшими пер-
вую конвенцию, прежде всего с Англией. Угроза полного раз-
рыва между двумя морскими державами с перспективой пере-
132
растания конфликта в войну миновала. Другим важным усло-
вием стало само урегулирование кризиса на Ближнем Востоке.
Один из инициаторов нового соглашения по Востоку, бри-
танский министр иностранных дел Г. Дж. Пальмерстон, одер-
жавший в ходе турецко-египетского кризиса политическую
победу над Францией, теперь милостиво допускал возвращение
побежденного соперника в концерт европейских держав. Фран-
ция же собиралась явиться на переговоры с собственной ши-
рокой программой, включавшей, в частности, такой пункт, как
гарантии целостности Османской империи, против чего всегда
выступала Россия. Франция настаивала, кроме того, на предо-
ставлении ей права покровительства христианам Сирии, что
вызвало резкие возражения России, не желавшей допускать
усиления французского влияния на немусульманское населе-
ние Ближнего Востока.
Николай I вообще не был заинтересован в новом соглаше-
нии, тем более при участии Франции. Ф.И. Бруннов получил
инструкцию «сделать все возможное для усиления изоляции
Франции и срыва новых переговоров»31. Изолировать Францию
не удалось. России пришлось принять участие в переговорах,
чтобы самой не оказаться в изоляции. Правда, удалось добиться
сужения рамок переговоров и сведения будущего соглашения
только к проблеме Проливов. «Нам необходимо, — писал
К.В. Нессельроде Ф.И. Бруннову, — чтобы окончательный акт,
коль скоро его нельзя избежать, был самым ограниченным и
самым простым по форме»32.
Переговоры начались в начале января 1841 г. Официально
они носили название Второй Лондонской конференции по
делам Востока (Первой конференцией считались переговоры,
завершившиеся подписанием конвенции 1840 г.). Заседания
проводились в замке Бродленд, имении Г. Дж. Пальмерстона.
Он представлял Англию. Остальные державы были представле-
ны своими послами и посланниками в Лондоне. Перед конфе-
ренцией стояла задача окончательного урегулирования турец-
ко-египетского кризиса и принятия нового соглашения по
Проливам с участием Франции. Среди союзников, то есть дер-
жав, подписавших Первую конвенцию, не было единства. Авст-
рия по ряду вопросов поддерживала Францию. Между этими
странами наметилось некоторое сближение. С другой стороны,
Россия и Англия часто умели находить общий язык. Так, русское
правительство поддержало английский вариант территориаль-
ного размежевания между Турцией и Египтом. Г. Дж. Пальмер-
133
стон вынужден был в ответ помочь избежать включения в
будущее соглашение столь неприятного для России пункта о
гарантии целостности Османской империи. Британский ми-
нистр и российский посланник активно сотрудничали в выра-
ботке проекта статей о Проливах.
После долгих споров о том, в каком соотношении должны
находиться в заключительном договоре вопросы об окончании
турецко-египетского кризиса и проблема Проливов, дипломаты
сошлись на предложении Бруннова «развести» эти сюжеты по
разным документам: протоколу и конвенции. Решили, что кон-
венция о Проливах будет подписана после окончательного уре-
гулирования конфликта, о чем должен был известить отдель-
ный протокол. Участники конференции парафировали тексты
обоих документов в марте 1841 г., но подписание их затянулось
более чем на четыре месяца. Лишь к середине лета в Лондон
пришло сообщение о принятии Мухаммедом Али условий сул-
танского фирмана, что означало окончание двухлетнего кри-
зиса, в результате которого египетскому паше не удалось ни
узаконить своих претензий на владение Сирией, ни добиться
независимости, Турция же не смогла лишить его власти над
Египтом.
13 июля 1841 г. нового стиля в здании Форин оффис в Лон-
доне был подписан протокол, в котором говорилось об оконча-
нии турецко-египетского кризиса и содержалось приглашение
Франции присоединиться к конвенции о Проливах. Затем была
подписана и сама конвенция — договор между пятью европей-
скими державами (Англией, Россией, Францией, Австрией и
Пруссией), с одной стороны, и Турцией — с другой.
В 1 -й статье документа объявлялось о «твердом намерении»
султана «на будущее время соблюдать... древнее правило его
империи... в силу коего всегда было воспрещено военным судам
иностранных держав входить в проливы Дарданелл и Босфора,
и пока Порта находится в мире, его султанское величество не
допустит ни одного военного иностранного судна в сказанные
Проливы»33.
В таких выражениях было сформулировано правило закрытия
Черноморских проливов. Одно исключение о выдаче фирманов
на проход мелких военных судов, состоявших «по обычаю в
распоряжении посольств дружественных держав», содержавшее-
ся во 2-й статье, не меняло существа этого правила. Речь шла
о небольших судах России и западноевропейских стран, кото-
рым, как известно, чтобы попасть в Константинополь, требо-
134
вал ось: первым — войти в Босфор, вторым же — пройти Дар-
данеллы и пересечь Мраморное море. Бруннов же оговорил еще
разрешение на сквозной проход через Проливы для малых
военных судов Черноморского флота, посылаемых в распоря-
жение российской миссии в Афинах. «Во избежание всяких
недоразумений в будущем» он зачитал на сей счет специальное
заявление, адресованное турецкому уполномоченному. Все при-
сутствовавшие на конференции «приняли это заявление к све-
дению». Пальмерстон «одобрил предусмотрительность» рус-
ского представителя, который оставил копию этого документа
в архиве британского министерства, что было важно в связи с
возможной сменой правительства в Англии34.
«Вот вам одним куском бумаги больше и одним дипломати-
ческим мучением меньше»35, — так с легкой иронией Ф.И. Брун-
нов сообщал К.В. Нессельроде о завершении ответственного и
трудного дела. Он не скрывал своего удовлетворения достигну-
тым результатом. Принцип закрытия Проливов в мирное время
надежно обеспечивал, по его мнению, южные рубежи России
от нападения неприятеля. Довольны были и в Петербурге.
«Лондонская конвенция, — писал К.В. Нессельроде в годовом
отчете по министерству, — не преследовала никакой другой
цели, как только запрет пребывания в Черном море других во-
енных судов, кроме наших, и эта гарантия безопасности, кото-
рая была нам дана в 1833 г. только на 8 лет и не признанная
другими кабинетами, стала законной и всеобщей»36. Что каса-
ется самого Николая I, то он полагал, что в новых условиях
Порта станет исправно выполнять роль сторожа обоих Проли-
вов. Он считал, что Турция не будет воевать против России в
союзе с европейскими державами, а значит, и не пропустит
через Проливы корабли воюющих против России государств37.
Прогноз царя оказался, как известно, далеким от действитель-
ности. Его политика через десяток с небольшим лет привела
страну именно к такой войне.
В исторической литературе, посвященной внешней политике
императора Николая, значительное внимание уделяется и Лон-
донским конвенциям 40-х гг. XIX в. Обобщенно характеризуя
отечественную историографию вопроса, В.Н. Виноградов пи-
шет: «Советские историки единодушно дают конвенции 1841 г.
о Проливах негативную оценку, считая ее серьезным ударом по
суверенным правам и Турции, и России». Субъективные при-
чины поражения царской дипломатии, продолжает В.Н. Вино-
градов, следует искать «в близорукости политики Николая I,
135
недооценке им глубины англо-русских противоречий и пере-
оценке степени франко-британских разногласий»38. Следует
добавить, что отрицательная оценка соглашения 1841 г. с точки
зрения государственных интересов России преобладала в целом
и в работах дореволюционных историков. При этом у старых
авторов имеются важные и интересные наблюдения частного
порядка. Так, С.С. Татищев, отметив, что «вопрос о Проливах
разрешен был державами далеко не в нашу пользу», поясняет,
что применение к Босфору понятия «древнее правило Оттоман-
ской Порты», запрещающее вход в него иностранным военным
судам, неправомерно в историческом и юридическом смыслах.
Этот термин возник вто время, замечает он, когда Черное море
являлось внутренним турецким морем, а Босфор — неотъемле-
мой его частью. Вот почему в прежних договорах, предусматри-
вавших закрытие Проливов, имелись в виду лишь Дарданеллы39.
Тот же Татищев пишет, что Лондонской конвенцией «создан
был прецедент, который оправдывал вмешательство великих
держав во все грядущие несогласия наши с Портой»40. Поло-
жение о «прецеденте» прочно вошло в арсенал средств, с по-
мощью которых историки последующего времени критиковали
соглашения 1840-1841 гг. В советской литературе наиболее
категоричные формулировки принадлежат, пожалуй, юристу-
международнику Б.А. Дранову, который пишет, что с начала
40-х гг. XIX в. произошло «радикальное изменение междуна-
родно-правовой природы Проливов». Переведя вопрос о режиме
Босфора и Дарданелл «из естественной компетенции двух чер-
номорских государств — России и Турции — на суд и контроль
европейских держав.., конвенции тем самым извратили нормаль-
ную правовую природу Черноморских проливов»41. В рамках
настоящей работы не представляется возможным подвергать
Лондонские конвенции юридической экспертизе. Ограничим-
ся, поэтому, только признанием справедливости выводов, со-
держащихся в отечественной исторической литературе об
отступлении российской дипломатии в Восточном вопросе в
1840-1841 гг., об ослаблении влияния России на политику Ос-
манской империи, о существенных изъянах Лондонских кон-
венций с точки зрения национальных интересов России.
Прецедент вмешательства стран Запада в двусторонние рус-
ско-турецкие отношения действительно имел место и был до-
вольно опасен. Вполне можно согласиться и с имеющимся в
литературе мнением о том, что, подписав Лондонские конвен-
ции, русское правительство «утратило свободу маневра... и ли-
136
шилось даже формально-юридических оснований добиваться
прохода российских военных судов через Босфор и Дарданел-
лы»42. Очень важным изъяном, с другой стороны, являлось то
обстоятельство, что правило закрытия Проливов распространя-
лось только на мирное время.
Зададимся, однако, вслед за старыми и новыми авторами, во-
просом о причинах, побудивших Петербург пойти на подписа-
ние такого договора, когда, по словам С. Жигарева, «Россия, очу-
тившись запертою в Черном море со своим военным флотом, de
jure получала ограждение своей безопасности на этом море, но
de facto ничем не была гарантирована от произвола султана,
который во всякое время мог нарушить... определение Лондон-
ской конвенции... и разрешить проход через Проливы военным
судам враждебных нам держав Запада»43. В.Н. Виноградов пи-
шет: «Ответ, видимо, может быть однозначным: они (Николай I
и Нессельроде. —Авт.) строили все свои расчеты на возможнос-
ти достичь долговременной договоренности с Великобрита-
нией и исключали возможность конфликта даже в отдаленной
перспективе. А это требовало жертв, и значительных»44.
Стремление к соглашению с Англией, бесспорно, сыграло
здесь большую роль, и чуть ниже мы скажем об этом подробнее.
А пока заметим, что если подходить к действиям русского
правительства без особых предубеждений, то при желании
можно представить его решение подписать Лондонские кон-
венции как достаточно аргументированный и взвешенный шаг,
вовсе не наносящий непоправимого ущерба безопасности стра-
ны. Попытки доказать целесообразность позиции, занятой пра-
вительством Николая I в переговорах, приведших к закрытию
Проливов, делались еще в дореволюционной историко-юриди-
ческой литературе45.
Недавно обстоятельную попытку «найти оправдание... дейст-
виям петербургского кабинета»46, а точнее, отыскать в полити-
ке последнего рациональное зерно предпринял В.Б. Михайлов.
Он отмечает, что в начале 40-х гт. российское правительство
было весьма ограничено в выборе решений. На возобновление
союзных договоренностей 1833 г. рассчитывать уже никак не
приходилось. По мнению исследователя, Ункяр-Искелесийский
договор не являлся к тому же оптимальным вариантом разре-
шения проблемы Проливов, поскольку сделался источником
усиления напряженности в отношениях России с западными
державами и, вместо того чтобы надежно защитить русское
Черноморское побережье, таил в себе «немалую потенциаль-
137
ную угрозу»47 ему, так как результатом указанной напряженно-
сти стало периодическое курсирование британских и француз-
ских кораблей по ту сторону Дарданелл.
Заслуживает внимание выступление В.Б. Михайлова против
имеющегося в литературе мнения о том, что русско-турецкое 4
соглашение 1833 г. подразумевало возможность прохода рус-
ской черноморской эскадры через Проливы. По поводу расши-
рительного толкования этого договора предупреждал еще извест-
ный юрист-международник начала XX в. Б.Э. Нольде, который
подчеркивал, что Ункяр-Искелесийское соглашение вовсе не
закрепляло за Россией права проводить свои корабли через Бос-
фор и Дарданеллы48. «Едва ли Лондонские конвенции 1840—
1841 гг. закрывали для России выход в Средиземное море намно-
го прочнее»49, — замечает В.Б. Михайлов. Он напоминает, что
двусторонних русско-турецких союзных соглашений со специ-
альными статьями о Проливах всего было три (1799, 1805 и
1833 гг.) и общий срок их действия составил 15-16 лет. Все ос-
тальное время султан распоряжался Босфором и Дарданеллами
по своему усмотрению, предпочитая держать их, конечно, за-
крытыми, но допуская в отдельных случаях нежелательные для
русских властей проходы иностранных кораблей в Черное мо-
ре. Такой порядок вещей составлял «наиболее реальную — но
нельзя сказать лучшую по тем временам — альтернативу»50 мно-
госторонним соглашениям 1840—1841 гг., поскольку на заключе-
ние двустороннего русско-турецкого договора надежды не было.
В.Б. Михайлов отдает предпочтение Лондонским конвенци-
ям, которые лишь зафиксировали фактически сложившееся к
моменту их заключения положение вещей, которое не подавало
признаков изменения в пользу России. Шаг русского прави-
тельства был вынужденным, но необходимым. Для него важно
было лишить султана права даже в отдельных случаях пропус-
кать иностранные корабли в Черное море. Комментируя при-
веденный выше диалог между Г. Дж. Пальмерстоном и герцогом
Веллингтоном о том, какой режим Проливов выгоднее для Анг-
лии — открытие или закрытие, СМ. Горяинов замечает, что
в начальный период переговоров, в 1839 г., «и русское прави-
тельство, и государственные люди Англии стояли за начало
закрытия Проливов всем военным судам; мы требовали закры-
тия со стороны Средиземного моря, охраняя побережье Черного
моря от нападения флота морских держав; англичане настаи-
вали на закрытии Босфора, опасаясь нападения русских сил на
Константинополь и прорыва их в Средиземное море»51. Во имя
138
закрытия Дарданелл русской стороне пришлось согласиться
на закрытие Босфора. В этом и состояла вынужденная необ-
ходимость.
Построения В.Б. Михайлова не свободны, разумеется, от
недостатков. Как справедливо отмечалось в исторической пе-
риодике, «трудно поддержать попытку В.Б. Михайлова отвести
обычные для отечественной историографии критические стрелы
по адресу Николая I и К.В. Нессельроде в связи с подписанием
Лондонских конвенций 1840-1841 гг.»32. Неоправданными, в
частности, представляются старания исследователя представить
дело таким образом, будто создание прецедента вмешательства
западных держав в вопросы, касавшиеся Черного моря, «едва
ли имело существенное значение»53. Куда более конструктив-
ным является желание В.Б. Михайлова подчеркнуть значение
другого прецедента — закрытия Проливов, которому суждено
будет сослужить полезную службу для интересов России в
период «нейтрализации» Черного моря и в последующие годы,
когда стремление до поры до времени «запереться» от основ-
ного противника, то есть Великобритании, учитывая вопиющее
превосходство военно-морских сил последней, явится доста-
точно отчетливой чертой в политике русского правительства в
Черноморском регионе. Оценивая позицию В.Б. Михайлова в
целом, следует признать, что, несмотря на известную односто-
ронность во взглядах автора и склонность к идеализации Лон-
донских конвенций 1840-1841 гг., предпринятая им попытка
представляется полезной. Она помогает приблизить нас к пони-
манию мотивов политики русского правительства в вопросе о
Проливах на одном из наиболее сложных ее этапов.
Вернемся теперь к вопросу о соглашении с Англией, кото-
рое явилось важной, но вовсе не единственной побудительной
причиной для царя и Нессельроде заключить Лондонские кон-
венции, отказавшись от претензий на исключительное влияние
в Константинополе, что имело место в период действия Ункяр-
Искелесийского договора. В Петербурге были уверены, что «со-
юз» двух стран, заключенный в рамках Лондонских конвенций,
в гораздо большей степени отвечает интересам России, нежели
Англии. Нессельроде писал в отчете по министерству: «Паль-
мерстон покорно ведет Англию на поводу у России. Он играет
на руку нашему кабинету, играет жалкую роль глупца»54. Среди
отечественных историков (особенно советского периода) рас-
пространено мнение, что дело обстояло наоборот. Они пишут
о полном поражении царской дипломатии в ходе кризиса 1840-
139
1841 гг., о подчинении российской восточной политики внеш-
неполитическим целям Лондона.
У этих историков есть основания говорить о преимуществах,
полученных Великобританией как самой мощной военно-
морской державой, от установления коллективного контроля
над Проливами в результате соглашения с Россией и другими
державами. Однако картина не будет полной, если не сказать
о том, что и Россия получила определенные преимущества.
Соглашение было заключено правительством вигов, которое
вскоре уступило место торийскому кабинету. Тори во главе с
Р. Пилем отличались большей умеренностью в своей политике
в отношении России. В 1841-1846 гг., когда они находились у
власти, наблюдалось явное ослабление напряженности в рус-
ско-английских отношениях. Этот период называют в литера-
туре зачастую временем сближения двух держав.
Посвятивший специальную работу этому вопросу американ-
ский исследователь Г.Н. Ингл отмечает, что это сближение при-
несло определенные выгоды Петербургу. В большой европей-
ской политике и Восточном вопросе оно помогло преодолению
так называемой биполярности, то есть жесткого противостоя-
ния двух блоков («северные дворы» России, Австрии и Пруссии
и «сердечное согласие» Англии и Франции), а особенно России
и морских держав (Англия и Франция), которое имело место
в 30-е гг. Сближение с Англией расшатывало англо-французское
«сердечное согласие» и в то же время снимало необходимость
для России опираться в своей политике только на Австрию и
Пруссию55.
В июне 1844 г. Николай I нанес визит в Англию, во время
которого поделился с британскими политиками своей идеей
фикс — мыслью о возможном распаде Османской империи в
силу естественных причин. Государь говорил о важности до-
стигнуть в таком случае англо-русской договоренности отно-
сительно наследства «больного человека», как он называл Тур-
цию. Ему показалось, что он пришел к взаимопониманию с
собеседниками; император говорил, что не собирается захваты-
вать Константинополь в случае распада Османской империи.
Но если Франция или Англия захотят занять город, то он ока-
жется там раньше их, но в таком случае уже не уйдет оттуда.
Проекты Николая на этот счет были достаточно неопреде-
ленными. Один из вариантов предусматривал переход европей-
ского берега Проливов к Австрии при косвенном контроле со
стороны России и Англии. Константинополь обращался в воль-
140
ный город. Россия в качестве «адекватной гарантии» могла по-
требовать права держать гарнизоны на Босфоре. Франция ис-
ключалась из числа участников раздела Турции.
Ободренный тем, что англичане не выдвинули особых возра-
жений, Николай решил добиваться документально оформлен-
ного договора. Путем обмена письмами между К.В. Нессельроде
и английским министром иностранных дел Дж.Г. Эбердином
удалось заключить подобие консультативного соглашения на
сей счет. Оно явилось исключительно секретным. Британское
правительство откликнулось на инициативу Николая в расчете,
что крушения Турции не произойдет, тем более что в докумен-
тах декларировалось желание императора, чтобы Османская
империя сохранялась «в нынешнем ее виде»56.
Обещание консультироваться с Россией было дано англий-
ской стороной, по словам современного историка, «в очень сла-
бой, разжиженной форме»57, но официальный документ МИД
констатировал, что после царского визита «Россия и Англия,
которые... призваны осуществлять преобладающее влияние на
Востоке... вместо того, чтобы заниматься взаимным истощени-
ем... в глухой и непрестанной борьбе... содействуют друг другу
в укреплении принципов порядка и законности»58. И данная
констатация, даже с учетом специфики источника, в котором
она содержалась (подписанный К.В. Нессельроде отчет МИД
за 1844 г.), безусловно, отражала состояние отношений двух
держав, характерное для периода сближения. Эти отношения,
впрочем, являлись, по определению В.Б. Михайлова, не более
чем «мирным сожительством двух конкурентов»59. Они не отме-
няли имевшихся противоречий между ними. Естественно, что
и сближение России и Англии не могло быть продолжитель-
ным и прочным.
И действительно, вскоре положение существенно измени-
лось. С приходом к власти в Лондоне кабинета вигов, в котором
Министерство иностранных дел вновь возглавил Г. Дж. Пальмер-
стон, русско-английские отношения ухудшились. Охлаждение
началось в связи с вопросами континентальной европейской
политики (участие русских и австрийских войск в подавлении
восстания в вольном городе Кракове в 1846 г. и последующая
аннексия Краковской республики Австрией, против чего про-
тестовали Франция и Англия, причем последняя делала это
энергичнее). А затем произошел и резкий конфликт, непосред-
ственно связанный с Черноморскими проливами. Этот эпизод,
вошедший в труды по истории международных отношений как
141
«военная тревога 1849 г.», являлся следствием участия русских
войск в подавлении революции в Венгрии.
В августе 1849 г. русское правительство обратилось к сул-
танским властям с предложением выдать бежавших в Осман-
скую империю поляков — участников восстания 1830-1831 гг.,
которые служили затем в армии Венгерской республики. Одно-
временно с аналогичным предложением выступила и Австрия,
желавшая вернуть венгерских революционеров. Высокая Пор-
та, не давая удовлетворительного ответа, по обыкновению при-
бегла к тактике проволочек. Тогда рассерженный Николай I
направил ей ультиматум с требованием немедленной выдачи
польских повстанцев. Грозная нота была приложена к собст-
венноручному письму, которое привез в Константинополь ге-
нерал-адъютант Л. Радзивилл. Султан незамедлительно принял
царского посланца, просил передать в Петербург свое удовлет-
ворение успешным завершением «венгерского похода» русских
войск, но по поводу эмигрантов вновь ответил не так, как того
хотел российский император. По существу это было отклоне-
нием требований России и Австрии. Последние объявили, что
прерывают дипломатические отношения с Портой.
Неуступчивость султанского правительства в деле о выдаче
эмигрантов объяснялась тем влиянием, которое оказывали тогда
на него противники России, среди которых видное место при-
надлежало британской дипломатии. Великобритания усмотре-
ла в эпизоде с изгнанниками подходящий случай, когда, играя
на чувствах гуманизма и милосердия, можно было, обострив
русско-турецкие отношения, способствовать ослаблению пози-
ций России в Османской империи и одновременно усилению
английских.
Британский посол в Константинополе, опытнейший дипло-
мат, мастер политической интриги и старый недруг России
Ч. Стрэтфорд-Каннинг, склонив на свою сторону французского
и прусского коллег, сумел убедить главное действующее лицо
в турецкой столице — великого визиря Решид-пашу — не от-
ступать перед русско-австрийским требованием. «Если бы я
отложил на одну минуту мою поддержку, я не сомневаюсь, что
Порта уступила бы... Даже сам Решид, со всем своим умом и
гуманностью, не устоял бы... без нас»60, — писал Стрэтфорд в
донесении Пальмерстону.
Перерыв в дипломатических отношениях с Портой, о кото-
рых объявили Россия и Австрия, был сделан по инициативе
посланников этих стран в Константинополе и не означал еще
142
окончательного разрыва. Однако, опасаясь последнего, султан-
ское правительство обратилось за поддержкой к Англии и
Франции. Г.Дж. Пальмерстон решил воспользоваться данным
обстоятельством для осуществления своего замысла по воссоз-
данию союза морских держав на Востоке, разумеется при гла-
венстве Англии. Солидарность в действиях с республиканской
Францией по защите Турции от угрозы с севера позволяла на-
деяться на сочувствие европейской общественности.
Между тем «русская угроза» была во многом преувеличен-
ной. Оказалось, что император Николай соглашался возобно-
вить прерванные дипломатические отношения и не настаивать
на выдаче эмигрантов при условии, что те будут высланы в от-
даленные области Османской империи и лишены возможности
продолжать свою революционную деятельность. Однако Паль-
мерстон и его конфидент и единомышленник посол Стрэтфорд-
Каннинг решили до конца использовать дело об эмигрантах для
недвусмысленного ответа на вопрос, на чьей же стороне теперь
сила и влияние на Ближнем Востоке и Балканах. Инструкция
Пальмерстона от 7 октября 1849 г. нового стиля, отправленная
Стрэтфорду, гласила: «В предвидении могущих произойти слу-
чайностей правительство ее величества считает нужным пред-
ложить, чтобы британская и французская средиземноморские
эскадры немедленно отправились к Дарданеллам и были готовы
направиться к Константинополю»61. Соответствующее распо-
ряжение было послано на Мальту командующему английской
эскадрой адмиралу В. Паркеру.
И только после этого Г.Дж. Пальмерстон известил о пред-
принятых шагах Ф.И. Бруннова. На вопрос посланника о целях
и пределах действий эскадр министр ответил, что целью являет-
ся успокоить и поддержать султана, смущенного русско-авст-
рийской угрозой, пределы же определяются Лондонской кон-
венцией: корабли не войдут в Проливы. Для успокоения публики
и предотвращения запросов в парламенте была обнародована
рекомендация Стрэтфорду, на которого возлагалось общее ру-
ководство действиями флота, не вызывать флот «без явной не-
обходимости» в Дарданеллы, чтобы «не подавать русским дур-
ного примера», а также показать, что были «истощены все
средства вежливости и снисхождения»62.
Ч. Стрэтфорд-Каннинг готов был энергично проводить в
жизнь правительственные проекты относительно Турции. У не-
го имелись и собственные планы, способные лишь усугубить и
без того жесткий курс лондонского кабинета. Посол собирался
143
поставить вопрос о пересмотре статей о беженцах в Кючук-
Кайнарджийском трактате 1774 г., на которых и основывались
требования русского правительства о выдаче польских револю-
ционеров. Он предложил также туркам проект военного дого-
вора с Англией в сочетании с денежным займом. Наконец, на-
меревался, запугав султанское правительство угрозой русского
вторжения, добиться введения английской эскадры в Проливы,
а затем склонить Порту к заключению с Англией союза, подоб-
ного Ункяр-Искелесийскому, по которому англичане обязыва-
лись бы защищать Константинополь от «русской агрессии»63.
Посол отдал распоряжение адмиралу Паркеру «приблизить-
ся» к турецкой столице. Тот остановился сначала в Безикской
бухте, у входе в Дарданеллы, однако нашел, что стоянка там
небезопасна по погодным условиям. 2 ноября 1849 г. по новому
стилю английская эскадра двинулась в Дарданелльский пролив,
прошла по нему значительное расстояние и стала на якорь уже
за внешними фортами. Предполагалось, что далее будет испро-
шено разрешение у султана следовать к Константинополю.
Такие действия вызвали резкую реакцию Петербурга. Ни-
колай I, возмущенный столь дерзким нарушением конвенции
1841 г., отказался утвердить ноту протеста, составленную
К.В. Нессельроде, найдя ее слишком мягкой. По мнению госу-
даря, следовало более жестко ответить «этому нахалу Пальмер-
стону», сказать «вежливым, но достойным и сильным языком..,
что его угрозы нас не устрашают и что мы не допустим вмеша-
тельства в наши непосредственные сношения с Портою»64. По-
следовали дискуссии в резких тонах между главой Форин оффис
и российским посланником.
В своем донесении канцлеру К.В. Нессельроде (он был
возведен из вице-канцлеров в канцлеры в 1845 г.) Ф.И. Бруннов
писал, что Пальмерстон обещал удалить эскадру из Дарданелль-
ского пролива. По мнению Бруннова, то был крупный успех
русской диломатии. Британский флот должен уйти, ибо он
«встретил на своем пути трактат, продиктованный государем в
1841 г. ...Английский флот отступил, как того требовал наш
трактат»65. Эти строки из донесения посланника важны не
столько для уяснения сути дела, сколько для характеристики
самого Бруннова. Главный автор Лондонской конвенции, он
склонен был преувеличивать значимость своего детища. Отли-
чаясь приверженностью к внешней стороне дипломатической
практики, Бруннов абсолютизировал важность различных нот
и меморандумов, по части составления которых со временем
144
сделался признанным мастером, слишком увлекался буквой ди-
пломатии. Ф.Ф. Мартене отмечал стремление Бруннова отож-
дествлять провозглашение на бумаге принципа закрытия Дарда-
нелл и Босфора с «действительным закрытием этих Проливов
для военных судов всех народов»66.
Справедливости ради нужно признать, что Г.Дж. Пальмер-
стон был озабочен «крайне дурным впечатлением»67, произ-
веденным поступком адмирала Паркера, который пришлось
оправдывать ссылками то на плохие погодные условия, то на
географические особенности Дарданелл, то на возможность
различного толкования «древнего правила». В споре с Брунно-
вым Пальмерстон уступил, но сделал это вовсе не из-за уваже-
ния к трактату 1841 г. Он склонился перед аргументами другого
порядка, которые привел все тот же Бруннов. В ответ на заяв-
ление британского министра о том, что Паркер имел право
«бросить якорь внутри пролива... не проходя через него», рос-
сийский посланник сказал: «На что имеет право адмирал Пар-
кер, на то имеет право также адмирал Лазарев. Если первый
законно может войти в Дарданелльский пролив, то последний
может пройти через Босфор». Угроза подействовала, и Паль-
мерстон в конце концов признал маневры английского флота
«ошибочными», пообещал, что «этого больше не случится»68, и
объявил о недопустимости вольного толкования принципа за-
крытия Проливов. Он и в самом деле опасался, что повторение
действий адмирала Паркера могло бы послужить примером для
русской черноморской эскадры. В связи с чем и писал Стрэт-
форду, что если ввод британского флота в Дарданеллы может и
не произвести «серьезного морального воздействия на Констан-
тинополь», то русские корабли, войдя в Босфор, «будут прямо
и неизбежно угрожать турецкой столице»69.
13 ноября по новому стилю британская эскадра покинула
Дарданеллы. Была отозвана домой и французская эскадра, на-
ходившаяся во время кризиса в одной из бухт Малоазиатского
побережья. Инцидент был исчерпан. В самом конце 1849 г. Рос-
сия и Австрия восстановили дипломатические отношения с
Турцией. Военная тревога спала. В Петербурге сделали, однако,
свой вывод из случившегося. Здесь были крайне встревожены
самой возможностью безнаказанного прохождения по Дарда-
нелльскому проливу вопреки Лондонской конвенции и помимо
разрешения султана.
Уже в январе 1850 г. произошло новое осложнение русско-
английских отношений, на этот раз из-за Греции. Рост нацио-
10 — 2729
145
нального самосознания греческой нации, выразившийся в
оживлении движения за объединение всех греческих земель,
захватил и Ионические о-ва, находившиеся под английским
протекторатом с 1815 г. По мнению Пальмерстона, греки стано-
вились возмутителями спокойствия на Балканах. Им следовало
преподать должный урок. Придравшись к истории трехлетней
давности об имущественных претензиях португальского еврея
ростовщика Пачифико, оказавшегося подданным Великобри-
тании, у которого разграбили и разорили дом в Афинах, англи-
чане придвинули к Пирею свою средиземноморскую эскадру.
Незначительное «дело Пачифико» переросло в грозный «эпи-
зод Паркера». Греческому правительству предъявили ультима-
тум, а затем объявили блокаду морского побережья.
Греция апеллировала к Франции и России, которые, наряду
с Англией, являлись державами — покровительницами ее не-
зависимости. Особенно резко протестовала Россия. Примеча-
тельно, что в ноте, которую предписали Бруннову огласить в
Лондоне, самодержавное правительство внушало конституци-
онному и либеральному кабинету, насколько недопустимо «ве-
ликой державе всякий раз, когда она найдет это удобным, не
признавать в отношении слабых иного закона, кроме своей
воли, другого права, кроме материальной силы»70.
В конце концов конфликт был улажен при французском
посредничестве. Пальмерстон добился своего: Греция была уни-
жена. Россия не имела возможности оказать ей никакой иной
поддержки, кроме моральной. Конвенция 1841 г. наглухо запи-
рала русский флот в Черном море. Существо дела четко выра-
зил император Николай в беседе с греческим представителем
К. Зографосом: «Если бы моя географическая позиция была
иной, то уже сейчас мои корабли находились бы между вашими
портами и английскими кораблями. Но договоры связывают
меня с Портой и державами»71. На рубеже 40-50-х гг. неудов-
летворенность Петербурга существующим договором о Проли-
вах уже достаточно ясно обозначилась и нашла отражение в
официальных документах (например, в отчете МИД за 1849 г.).
Между тем влияние Англии в Восточном Средиземноморье
продолжало расти, хотя ей и не удалось тогда навязать Турции
военно-политических и финансовых соглашений, о которых
речь шла выше. Поступаться своим влиянием в пользу кого бы
то ни было, а тем более в пользу основного стратегического
соперника в Балканско-Ближневосточном регионе — России,
она не собиралась.
146
Однако не сумевший разобраться в характере русско-анг-
лийских противоречий Николай I продолжал рассчитывать на
сотрудничество с Великобританией в решении Восточного во-
проса. Просчет царя обернулся для России трагедией Крым-
ской войны.
2. Крымская война и Парижский конгресс
(1853-1856 гг.)
Крымская, или Восточная, война — важное событие в ис-
тории международных отношений и внешней политики XIX в.
Она изменила расстановку сил в Европе, оказала существенное
влияние на внутреннее развитие ряда стран, особенно России.
Война была порождена целым комплексом сложных причин.
В самом общем плане она стала результатом обострения поли-
тических, идеологических и экономических противоречий на
Ближнем Востоке, Балканах, а также на европейской арене
между Англией, Францией, Турцией и Россией. Впрочем, были
затронуты интересы и других стран, прежде всего Австрии.
Война выросла из восточного кризиса, тучи которого начали
сгущаться на политическом небосклоне вскоре после того, как
улеглись бури европейских революций. Кризис 50-х гг. начался
с разногласий Франции и России относительно прав католи-
ческого и православного духовенства в Палестине, являвшейся
провинцией Османской империи. За этим непосредственным
поводом крылись и другие важные причины.
В конечном счете в возникновении войны были повинны обе
противоборствовавшие стороны: как Турция с ее западными
союзниками — Англией и Францией, так и Россия. Противни-
ки России стремились не допустить упрочения ее позиций на
Балканах и Ближнем Востоке, они намеревались также лишить
ее того авторитета и возможности оказывать решающее воздей-
ствие на европейские дела, которые особенно возросли после
подавления революций 1848-1849 гг. Большая доля ответствен-
ности за обострение политической обстановки и перерастание
конфликта в войну ложится и на правительство Николая I и
лично российского самодержца. Его цели предусматривали
усиление русского влияния в Балканско-Ближневосточном ре-
гионе, изменение к большей выгоде для России всей системы
соглашений относительно Османской империи. Достижением
успеха в этих вопросах русский император надеялся закрепить
10*
147
свой престиж и твердое положение на международной арене,
которые он приобрел после того, как было сбито пламя евро-
пейских революций.
«Большая война» явилась результатом политического про-
счета императора Николая. Он надеялся на лояльное отно-
шение «верных союзников» — Австрии и Пруссии, моральную
поддержку Англии, нейтралитет Франции. Однако дипломати-
ческая подготовка «решения» Восточного вопроса оказалась
несостоятельной. Преодолев имевшиеся между ними разногла-
сия, Англия и Франция* заключили союз во имя «защиты» Ос-
манской империи от русской угрозы. В итоге России вместо
слабой Турции пришлось иметь дело с мощной коалицией.
Но это станет ясным позже. В начале же восточного кризиса
государь, размышляя о возможном повороте событий, допускал
в качестве одного из средств давления на султана (с целью до-
биться решения в свою пользу религиозно-церковного вопроса)
проведение десантной операции в зоне Проливов. «Ежели дело
примет серьезный оборот, тогда не только приведу 5-й корпус
в военное положение, но и 4-й, которому вместе с 15-й диви-
зией придется идти в Княжества для скорейшего занятия, по-
куда 13-я и 14-я дивизии сядут на флот для прямого действия
на Босфор и Царьград»72, — писал он в день Рождества Хрис-
това 1852 г. фельдмаршалу И.Ф. Паскевичу. Чуть раньше он
говорил о необходимости подготовиться к Босфорской экспе-
диции с А.С. Меншиковым, возглавлявшим Морское министер-
ство, и начальником штаба Черноморского флота адмиралом
В.А. Корниловым, а затем принял и план подобной экспеди-
ции. Операции в районе Проливов фигурировали и в более
поздних проектах царя, в том числе относящихся и к периоду
самой войны.
Важно, однако, отметить, что овладение Босфором или даже
турецкой столицей намечалось в этих планах лишь в качестве
оперативно-тактической задачи, но никогда не являлось окон-
чательной стратегической целью. Как пишет автор новейшего
исследования о происхождении Крымской войны, постоянной
линией Николая в отношении Османской империи было сле-
дующее: «Он не хотел сам иметь Константинополь, но не
* Теперь это была уже Французская империя. Возникшая в резуль-
тате революции 1848 г. Вторая республика во Франции просущество-
вала недолго. 2 декабря 1852 г. ее президент Луи Бонапарт объявил себя
императором французов под именем Наполеона III.
148
позволил бы и занять его кому бы то ни было»73. Показателен
в этом отношении такой важный эпизод из предыстории войны,
как беседы Николая I с посланником Великобритании в Петер-
бурге Г. Сеймуром в январе — феврале 1853 г. То был один из
тех моментов, когда, по выражению В.Н. Виноградова, импе-
ратор «приоткрывался»74 в отношении своих потаенных наме-
рений в Восточном вопросе. Это было как бы продолжением
разговора, который велся с британскими политиками в 1844 г.
На протяжении большей части своего царствования Николай
был вынужден проводить курс на поддержание существования
Турции в качестве «слабого соседа». Теперь же, по мнению ца-
ря, близилось время осуществления его идеи фикс, то есть им-
перия султана стояла на грани крушения.
В случае скорой естественной смерти «больного человека»
наследство последнего следовало разделить между Англией и
Россией. Излагая свой проект частичного раздела турецких
владений, царь просил передать британскому правительству,
что «Константинополь никогда не попадет в руки ни англичан,
ни французов, ни какой-либо другой великой нации». «Я не
допущу постоянного занятия Константинополя русскими...
Может случиться, что обстоятельства принудят меня занять
Константинополь», но «я... расположен принять обязательство
не водворяться там, разумеется, в качестве собственника; в
качестве временного охранителя — дело другое»75. В свою оче-
редь, «защитники» Турции — англичане и французы активно
использовали фактор Проливов как средство противодействия
«русской агрессии». В июне 1853 г., в связи с занятием русски-
ми войсками Дунайских княжеств, они придвинули свои эскад-
ры к самим проливам (Безикская бухта). Позднее английские
и французские корабли вошли в Дарданеллы, Мраморное море,
Босфор.
Конкретное развитие событий сняло с повестки дня перво-
начальные проекты императора Николая. Начавшаяся как рус-
ско-турецкая осенью 1853 г., война через несколько месяцев
переросла в противостояние с грозной коалицией. Катализато-
ром здесь послужила победа адмирала П.С. Нахимова над турец-
ким флотом в Синопской бухте 18(30) ноября 1853 г., после
которой стало очевидно, что длительного единоборства с Рос-
сией Турция не выдержит. В ночь с 3 на 4 января 1854 г. нового
стиля английские и французские корабли вошли в Черное море,
чтобы «взять под защиту османский флаг и территорию». Одно-
временно было выдвинуто требование, чтобы неторговые рус-
149
ские суда вернулись на свою базу. В связи с этим 9(21) февраля
последовал царский манифест «О прекращении политических
сношений с Англиею и Франциею». Однако это не была еще
сама война. «Честь» ее объявления принадлежит западным
державам. 27 марта 1854 г. по новому стилю о состоянии войны
объявила королева Виктория, днем позже это сделал император
Наполеон III.
Россия оказалась практически в состоянии изоляции. В нача-
ле 1855 г. к западным союзникам примкнула Сардиния. Вына-
шивались планы вовлечения в борьбу против России Шведско-
Норвежского королевства и Испании. Горьким разочарованием
обернулись надежды царя на единство трех «северных дворов».
Пруссия в лучшем случае обещала остаться нейтральной. Авст-
рия же, заключив союзный договор с западными державами,
заняла откровенно враждебную позицию.
Уже летом 1854 г. стало ясно, что ход войны складывается
отнюдь не в пользу России и условия будущего мира будет
диктовать противник. В августе австрийская дипломатия, пы-
тавшаяся все-таки играть роль посредника между противобор-
ствующими сторонами, предъявила России от имени великих
держав в качестве предварительных условий мирного урегули-
рования следующие четыре пункта: 1) замена русского покрови-
тельства над Дунайскими княжествами гарантией пяти великих
держав; 2) свобода судоходства по Дунаю с установлением конт-
роля держав над устьями реки; 3) пересмотр конвенции 1841 г.
о Черноморских проливах «в интересах европейского равнове-
сия»; 4) замена покровительства России православному насе-
лению Османской империи коллективной гарантией прав хрис-
тианских подданных султана со стороны всех великих держав.
Как видим, важное место среди этих условий принадлежало
и вопросу о статусе Проливов. Тогда, в середине 1854 г., не-
смотря на общий неблагоприятный ход событий, Николай I не
считал еще дело проигранным. Вот почему, как говорилось в
отчете Министерства иностранных дел, «справедливо обижен-
ный формой и существом австрийских представлений... импе-
ратор не дал им никакого хода»76.
Однако дальнейшее развитие военных действий и прежде
всего неудачный исход осенних сражений в Крыму, начавшаяся
осада Севастополя, а также ухудшение ситуации на дипломати-
ческой арене вынудили гордого российского самодержца скре-
пя сердце пойти на уступки. 16(28) ноября канцлер К.В. Нес-
сельроде объявил, что государь принимает четыре пункта как
150
основу предварительных переговоров о мире. Через месяц в
Вене состоялась первая неофициальная встреча представите-
лей Австрии, Англии, Франции и России, на которой западные
державы выступили с меморандумом, содержащим упомянутые
четыре пункта, причем некоторые из них были расширены.
В частности, по третьему пункту говорилось о необходимости
уничтожить «русское преобладание на Черном море»77.
Русскому представителю князю A.M. Горчакову из Петер-
бурга предписали принять предъявленные требования как ос-
нову будущего соглашения. На втором заседании он дал понять
о готовности России к уступкам по некоторым пунктам. Пере-
говоры, впрочем, вскоре прервались. Причинами этого стали
министерский кризис в Англии, а также надежды обеих сторон
на то, что события на военном театре подкрепят аргументы
дипломатов. В начале 1855 г. Николай I велел главнокоманду-
ющему русскими войсками А.С. Меншикову нанести удар по
неприятельскому лагерю в Евпатории. Англичане же и францу-
зы заключили секретное соглашение о том, что лучшим спосо-
бом решить вопрос о Проливах стало бы разрушение севасто-
польских укреплений и резкое ограничение военно-морских
сил России на Черном море.
Наступательная операция русских оказалась неудачной, но
осажденный Севастополь держался стойко. Военные действия
в Крыму приняли затяжной, изнурительный характер, принося
обеим армиям страшные лишения и большие потери. На пер-
вый план временно вновь вышли дипломаты. Особенностью
Крымской войны являлось то, что почти на всем ее протяжении
с перерывами велись и переговоры. «Кризис 1853-1856 гг. есть
не что иное, как переслоенная дипломатическими конферен-
циями война, а может быть, даже скорее дипломатическая
конференция, переслоенная военными действиями»78, — заме-
чал Б.Э. Нольде.
Весной 1855 г. продолжились переговоры в Вене. Теперь
это была уже официальная конференция, «имеющая целью
восстановление мира на Востоке», на которую пригласили и
турецких представителей. Она работала с 15 марта по 4 июня
по новому стилю. За это время состоялось 14 заседаний. Од-
ной из предпосылок возобновления переговоров стала смена
монарха в России. Николай I умер 18 февраля (2 марта) 1855 г.
Новый император Александр II слыл человеком гораздо более
мягким, более склонным к компромиссам и уступкам, чем его
отец.
151
Участники конференции довольно быстро достигли согласия
по первым двум из известных четырех пунктов (статус Дунай-
ских княжеств и обеспечение свободы судоходства по Дунаю).
Русская сторона делала уступки в этих вопросах, во-первых,
чтобы попытаться удержать Австрию от окончательного пере-
хода в лагерь противника (первые два пункта входили в сферу
непосредственных австрийских интересов), а во-вторых, чтобы
обеспечить себе большие возможности для маневра при обсуж-
дении самого важного, третьего пункта.
Напомним, что уже на первой предварительной встрече в
декабре 1854 г. западные союзники выдвинули положение не
просто о пересмотре конвенции 1841 г. о Проливах, но об устра-
нении «русского преобладания на Черном море». Обсуждение
третьего пункта началось с 6-го заседания конференции, состо-
явшегося 26 марта, когда председательствующий, австрийский
министр иностранных дел К.Ф. Буоль-Шауэнштейн, выражая
мнение противников России, заявил о необходимости изменить
Лондонскую конвенцию о Проливах от 13 июля 1841 г. таким
образом, чтобы она в большей степени связывала существование
Османской империи с европейским равновесием. Затем Буоль
сформулировал другую сторону проблемы: следует установить
справедливое соотношение морских сил на Черном море, по-
скольку наращивание вооружений в данном регионе влечет за со-
бою нестабильность и, являясь источником беспокойства в Евро-
пе в настоящее время, может оставаться таковым и в будущем79.
Речь шла все о том же стремлении ликвидировать «преоб-
ладание России на Черном море». Предварительный зондаж
мнений по третьему пункту велся частным порядком еще до
начала обсуждения его на заседаниях. A.M. Горчаков писал в
своем донесении К.В. Нессельроде, что глава английской деле-
гации Дж. Рассел «на прогулке... заговорил об ограничении
числа наших кораблей. Я сказал, что не стану даже об этом
разговаривать и что если желают мира, то должны придумать
иные средства». В другой раз в частной беседе уже с Буолем
Горчаков заявил: «Малейшего намека кого-либо из членов
конференции на судьбу нашего Черноморского флота будет до-
статочно для того, чтобы возбудить с нашей стороны решитель-
ный отказ принять подобный вопрос даже в соображение»80.
В ответ на это австрийский министр поведал своему собесед-
нику, что уполномоченные Англии и Франции имеют инструк-
цию найти средство против возможных агрессивных действий
русского флота, но не намерены предъявлять каких-либо требо-
152
ваний, ущемляющих достоинство и суверенные права России.
Западные державы видят, тем не менее, в существовании силь-
ного Черноморского флота постоянную опасность для Турции
и предмет озабоченности для них самих. Вот почему лучшим
способом выйти из затруднительного положения стало бы ре-
шение императора Александра по своей собственной воле ог-
раничить русское преобладание на Черном море.
A.M. Горчаков запросил указаний из Петербурга. Он пола-
гал, что тем временем конференция займется обсуждением
четвертого пункта о гарантии прав и привилегий православных
в Османской империи. Ему хотелось думать, что по этому во-
просу удастся быстро достигнуть удовлетворительного решения.
Таким образом, ко времени прибытия курьера с инструкциями
три пункта из четырех были бы уже согласованы и дискуссию
по оставшемуся третьему пункту можно было бы вести с боль-
шей свободой и уверенностью.
Князь Александр Михайлович Горчаков находился тогда в
расцвете сил и горел желанием послужить государю и Отече-
ству. Лицейский товарищ Пушкина, человек умный и талант-
ливый, он с юных лет посвятил себя дипломатической карьере,
участвовал в конгрессах Священного союза, исправлял различ-
ные должности в европейских столицах, но лишь на 56-м году
жизни получил по-настоящему важный пост. Говорили, что Нес-
сельроде недолюбливал отличавшегося довольно независимым
нравом Горчакова и возражал против назначения его главой
миссии в Вену. По мнению старого канцлера, Горчаков был
недостаточно компетентен. Но тут сказал свое властное слово
император Николай. «Я назначил его потому, что он рус-
ский!»81, — гласила монаршья резолюция. С июня 1854 г. князю
поручили управлять российской миссией в австрийской столи-
це, а через год он стал посланником.
Итак, A.M. Горчаков надеялся на благополучный ход кон-
ференции. Но расчеты его не оправдались. Представители Анг-
лии и Франции объявили, что не уполномочены приступать к
обсуждению четвертого пункта раньше, чем будет согласован
третий. A.M. Горчакову и второму российскому уполномочен-
ному, бывшему посланнику в Константинополе В.П. Титову, не
оставалось ничего иного, как выразить «самое искреннее сожа-
ление» по поводу задержки в работе совещаний.
Инструкции из Петербурга пришли к 10-му заседанию.
Стороны готовились к решающим схваткам. Наполеон III на-
правил в Вену своего министра иностранных дел Э. Друэна де
153
Люиса, из Константинополя прибыл турецкий министр Али-
паша. Заседание состоялось 17 апреля 1855 г. Подчиняясь
предписаниям из Петербурга, A.M. Горчаков заявил, что рос-
сийский императорский кабинет решил не брать на себя ини-
циативу в деле ограничения военно-морских сил на Черном
море. Россия не согласится с включением в текст будущего до-
говора каких-либо цифр относительно количества ее кораб-
лей82. И тем не менее проект именно такого договора предло-
жили союзники на следующем заседании. Это было сделано в
выступлении Друэна де Люиса, игравшего в тот момент роль
основного противника русских дипломатов. Согласно этому
проекту, Россия и Турция могли иметь не более четырех фре-
гатов и соразмерное им число транспортных судов. Конвенция
1841 г. о закрытии Босфора и Дарданелл оставалась в силе, но
нечерноморские державы наделялись правом по султанскому
фирману проводить через Проливы свои корабли в количестве,
равном половине судов каждой из черноморских стран. В слу-
чае, если султану будут угрожать нападением, последний остав-
ляет за собой право открывать Проливы всем морским силам
своих союзников83.
Князь Горчаков решительно заявил, что подобные предло-
жения достойны лишь того, чтобы быть отклоненными, ибо
они являются «нарушением суверенных прав императора...
противоречат принципу европейского равновесия и опасны для
независимости Османской империи»84. Он ознакомил затем
участников конференции с пространной Памятной запиской.
В документе говорилось, что преобладание России на Черном
море создалось не вследствие наращивания вооружений послед-
ней, но сложилось исторически. Ослабление Османской им-
перии произошло после того, как возродилась независимая
Греция, добились автономии правители Египта, Туниса, Трипо-
ли. В то же время Турция имеет перед Россией определенные
преимущества на Черном море: наличие ряда географически
выгодно расположенных пунктов (Варна, Бургас, Трапезунд),
неприступность крепостных сооружений на Босфоре, компакт-
ность прилегающих морских бассейнов. Русский же флот раз-
дроблен на отдельные эскадры, находящиеся в далеких друг от
друга морях. Русские корабли в лучшем случае способны вы-
садить на турецком берегу десант в количестве 20 тыс. человек,
что не составит реальной угрозы для Турции. Настоящая опас-
ность для Османской империи исходит не с севера, но с других
сторон: от египетского вассала и западных держав.
154
Перейдя затем к планам изменения конвенции о Проливах
и включения Османской империи в европейскую систему меж-
дународных отношений, A.M. Горчаков заметил, что принцип
европейского равновесия как раз и делает необходимым «со-
хранение в Черном море значительных военно-морских сил
России»83. Однако если по Черноморскому флоту русское пра-
вительство занимало жесткую, неуступчивую позицию, то с во-
просом о режиме Проливов дело обстояло несколько иначе.
Здесь Петербург готов был проявить гибкость и способность
идти на компромиссы.
С одной стороны, в инструкция для Горчакова и Титова
говорилось, что Россия не требует изменения Лондонского
договора 1841 г. «ни по сути, ни по форме». С другой стороны,
инструкции допускали возможность выступления российских
уполномоченных, в зависимости от обстоятельств, с предложе-
ниями принять в качестве основополагающего принцип как
закрытия, так и открытия Проливов для военных судов. Среди
этих обстоятельств были и тактические соображения, и долго-
временные цели. Важное место занимало стремление вырвать
Австрию из рядов активных неприятелей и во всяком случае не
допустить вступления ее в войну. Для этого следовало найти
как можно больше точек соприкосновения с нею в вопросе о
Проливах. Не была оставлена мысль и о том, что Россия и
Турция, как черноморские державы, в конечном счете имеют
объективную основу для общности интересов и вовсе не обя-
зательно должны враждовать.
В Памятной записке A.M. Горчакова напоминалось, что кон-
венция 1841 г. лишь подтвердила «древнее правило» Османской
империи, принятое ее султанами как суверенами прилегающей
к Босфору и Дарданеллам территории. Россия же готова была
теперь предоставить новые гарантии этого суверенитета. И далее
следовало предложение, чтобы султан имел «возможность и пра-
во» открывать Проливы для прохода военных судов держав, «с
которыми Порта находится в мире»*6. Казалось бы, представи-
тели западных держав воспримут это предложение как серьез-
ную уступку, поскольку их корабли могли теперь свободно вхо-
дить в Черное море и иметь там свои стоянки, ослабляя таким
образом пресловутое «преобладание России». Русский флот по-
лучал, правда, при этом возможность выходить в Средиземное
море. По мнению автора Памятной записки, открытие Проливов
явится важной и благотворной мерой для Турции. Султан же
сможет в случае возникновения опасности закрывать Проливы.
155
Однако Памятная записка A.M. Горчакова вызвала жаркую
дискуссию. Турецкий министр иностранных дел Али-паша ска-
зал, что открытие Черного моря грозит многими бедами его
стране и конфликтами всей Европе. Э. Друэн де Люис усмотрел
в русском проекте опасность бесконечного роста вооружений
в Черноморском регионе, что в корне противоречит той систе-
ме, которая, по мнению Франции, должна восторжествовать в
конечном итоге. Еще со времен императрицы Екатерины Фран-
ция, по словам Друэна, являлась сторонницей превращения
Черного моря исключительно в торговое, из которого следова-
ло удалить военные флаги всех наций. В общем плане это и был
«принцип нейтрализации», которому суждено будет лечь в ос-
нову режима Черного моря на полтора десятка лет. Друэн
высказался против открытия Проливов, которое может быть
использовано Россией, вследствие ее географической близости,
для занятия не только Босфора, но и Дарданелл прежде, чем
союзники султана придут ему на помощь. Причем для участия
в операции Россией может быть вызван и Балтийский флот*7.
A.M. Горчаков и В.П. Титов парировали аргументацию
французского министра заявлением о том, что наибольшая опас-
ность для независимости Османской империи и европейского
равновесия создается такой ситуацией, когда мощным эскад-
рам, находящимся по одну сторону Проливов, не будет про-
тивостоять в качестве противовеса русский флот. Британские
представители Дж. Рассел и Дж. Уэстморленд солидаризирова-
лись со своим французским коллегой. К.Ф. Буоль и второй
австрийский уполномоченный, А. Прокеш-Остен, поддержали
делегатов западных стран.
Это заседание ( 12-е по счету) закончилось заявлением Дж. Рас-
села и Э. Друэна де Люиса о том, что они не видят смысла в
дальнейших прениях. Позиции российских представителей не-
конструктивны, а потому они считают свои полномочия ис-
черпанными и собираются покинуть Вену. Над конференцией
нависла угроза срыва. Пытаясь спасти положение, A.M. Горча-
ков отправляет в Петербург телеграмму такого содержания:
«Можно ли вести переговоры на следующих основаниях: за-
крытие проходов в принципе; право Порты открыть их для ино-
странных держав... если Порта будет видеть для себя угрозу в
увеличении морских сил России? Ради Бога, скорее дайте ответ
по телеграфу». Ответ К.В. Нессельроде гласил: «Император
очень удивлен, что вы могли спрашивать ответа на предложе-
ние, которое вы прямо должны были отвергнуть»88.
156
Однако через несколько дней Горчакову поручили сде-
лать на конференции новое предложение. 26 апреля состоялось
13-е заседание. Дж. Рассел на нем уже не присутствовал. На
этот раз Горчаков предложил конференции оставить в силе
принцип закрытия Проливов в мирное время для военных су-
дов, который «освящен древним законодательством Высокой
Порты и договором 1(13) июля 1841 г.» За султаном при этом
сохранялось бы право в исключительных случаях открывать
Проливы кораблям тех иностранных держав, к которым «Вы-
сокая Порта считала бы долгом обратиться в случае угрозы
своей безопасности»89.
К.Ф. Буоль вынужден был признать, что русские делегаты
сделали действительно новое предложение. Представители мор-
ских держав заявили, что не видят существенных изменений в
позиции России, поскольку последняя по-прежнему не желает
поступиться преобладающим положением на Черном море, и
повторили свои заявления об истечении полномочий. Турецкие
делегаты, которые, по словам Горчакова, «как автоматы» следо-
вали за представителями Запада, объявили, что их инструкции
не позволяют входить в обсуждение новых русских предло-
жений90.
A.M. Горчаков с сожалением отметил, что западные союз-
ники отвергли русские предложения, основанные как на прин-
ципе mare apertum (открытое море), так и на принципе mare
clausum (закрытое море). Россия же, предложив сначала реше-
ние, вытекающее из первого принципа, а затем из второго, явно
доказала свое желание облегчить достижение общего согла-
сия91. На конференции в разных вариантах звучала мысль о том,
что справедливое соотношение русских и турецких военно-
морских сил на Черном море могло бы быть установлено путем
договоренности между двумя странами. Русская дипломатия
недвусмысленно выступала в пользу прямых русско-турецких
переговоров без участия других держав. Турецкие же диплома-
ты, находясь под влиянием своих западных покровителей,
соглашались разговаривать только за общим столом конферен-
ции, что ставило российскую делегацию явно в невыгодное
положение (она имела бы четырех противников). Долгое и
бурное 13-е заседание закончилось резюмирующим выступле-
нием председательствующего К.Ф. Буоля, заявившего, что хотя
Россия и внесла новое предложение, тем не менее она не
выдвинула реалистичной программы обеспечения безопаснос-
ти в Черноморском регионе92.
157
Конференция, по существу, исчерпала себя. Вслед за Рассе-
лом покинул Вену и Друэн де Люис. Официально еще не было
объявлено о закрытии конференции, но многие наблюдатели
восприняли перерыв в ее работе, наступивший в мае 1855 г., как
провал. «Полученные известия о перерыве в ходе Венской
конференции не явились сенсацией», — доносил из Петербурга
американский посланник Т. Сеймур93. Ему вторил из Вашинг-
тона российский поверенный в делах Э. А. Стекль: «Новость об
окончательном провале конференции в Вене пришла к нам с
последним пароходом. Она не произвела здесь сенсации, по-
скольку весь мир ожидал подобного исхода»94. «Я остаюсь при
прежнем своем убеждении, что все эти переговоры были одна
фарса»95, — писал в эти дни Александр II, который и сам,
впрочем, нес ответственность за срыв официальных перегово-
ров. Но об этом чуть ниже.
Перерыв в заседаниях не означал полного прекращения кон-
тактов дипломатов. Уже на следующий день К.Ф. Буоль, не
желавший расставаться с ролью посредника, пригласил к себе
A.M. Горчакова и имел с ним обстоятельную беседу, во время
которой предложил свой вариант решения трудной проблемы.
Горчаков так писал об этом Нессельроде: «Для восстановления
равновесия есть другое средство: чтобы Турция при содействии
союзных держав или иным способом довела свой флот до тако-
го же состава, который мы (Россия. —Авт.) полагаем для нас
необходимым иметь на Черном море»96. Этот вариант получил
условное название «принцип противовеса». Суть его заключа-
лась в том, что, «помогая» Турции достичь равновесия, союзни-
ки стали бы вводить в Черное море свои корабли в количестве,
пропорциональном численности русских кораблей.
Появление еще одного проекта решения черноморской про-
блемы лишний раз убедило русских представителей в Вене в
необходимости проявлять гибкость не только в вопросе о режи-
ме Проливов, но и при обсуждении баланса вооруженных сил,
тем более что оба вопроса были слишком тесно связаны. Гиб-
кости же явно и не хватало Петербургу. Между тем A.M. Гор-
чаков на протяжении всей работы конференции, когда ставился
вопрос об ограничении размера русского флота, показывал
твердость и даже известное высокомерие за столом переговоров
и одновременно не переставал убеждать правительство в важ-
ности уступок противнику, который был явно сильнее. Горча-
кова поддерживал и В.П. Титов, который в середине апреля
направил в Петербург меморандум, в котором предлагал не
158
считать ограничение русского флота унижением достоинства
России.
Однако в Петербурге не хотели внимать доводам своих ди-
пломатов. Передавая мнение государя, к которому он сам, без-
условно, присоединялся, канцлер К.В. Нессельроде сообщал
Горчакову, что добиваться от императорского двора обязатель-
ства не превышать довоенного уровня Черноморского флота, то
есть запретить ему строить новые корабли, как того требовали
западные державы, значило бы «желать невозможного и впадать
в абсурд»97. Показательно, что Горчакову было предписано
сообщить Францу-Иосифу, что российский император на деле
не планирует увеличивать число кораблей на Черном море, но
не может дать такого обязательства, особенно если от него этого
будут требовать98. Первые месяцы царствования Александра II
не оправдывали надежд тех, кто рассчитывал на мягкий харак-
тер и уступчивость нового царя.
Венская конференция 1855 г. стала, пожалуй, самым важ-
ным событием дипломатической истории Восточной войны. Ее
ход был тесно связан с развитием действий на военном театре,
общей международной обстановкой и даже внутренней полити-
кой некоторых стран-участниц. Причиной срыва переговоров,
замечает В.Н. Виноградов, явился отказ России от дискри-
минационных условий урегулирования на Черном море, а глу-
бинной подоплекой — намерение Англии продолжать войну99.
Действительно, конференция «забуксовала» на третьем пункте
во многом оттого, что правительства Англии и Франции не
хотели идти на мир до тех пор, пока не достигнуты основные
цели войны, среди которых падение Севастополя занимало
первое место.
Важное место во время конференции занимала «борьба за
Австрию» между англо-французской и российской дипломати-
ями. Австрийцы умело пользовались своим срединным положе-
нием между блоком морских держав и Россией. К.Ф. Буоль, как
мы знаем, предложил в качестве одного из вариантов урегулиро-
вания «принцип противовеса». Из всех проектов, выдвинутых
союзниками, австрийский мог оказаться наиболее приемлемым
для России. Однако в Петербурге не хотели идти навстречу
австрийским предложениям и тем лишь подтолкнули венский
двор в объятия Англии и Франции. Тем временем австрийская
дипломатия, консультируясь с Парижем и Лондоном, которых
не устраивал «принцип противовеса», существенно изменила
свои предложения. В окончательном виде они были сформули-
159
рованы на последнем, 14-м заседании конференции, созванном
после месячного перерыва 4 июня. Ни Э. Друэна де Люиса, ни
Дж. Рассела на нем уже не было.
Австрийский проект предусматривал закрытие Проливов в
соответствии с Лондонской конвенцией 1841 г., но нечерно-
морские державы наделялись правом иметь в Черном море по
2 фрегата или других корабля более низкого класса. Султан мог
открывать Проливы всем кораблям своих союзников в случае
угрозы для безопасности Порты. Что касается состава военно-
морских сил России и Турции, то он должен был быть установ-
лен соглашением этих двух держав между собой. Статьи авст-
рийского проекта были в основных чертах и ранее известны
Горчакову, который полагал, что на их основе можно будет
договориться. Однако в последний момент австрийцы допол-
нили статью о Черноморском флоте оговоркой о том, что для
России он не должен превышать числа военных судов, плаваю-
щих в настоящее время100. Данная оговорка имела принципи-
альное значение, поскольку «в настоящее время» плавающего
русского флота на Черном море практически не существовало
(большая часть кораблей по военным соображениям была за-
топлена в Севастопольской бухте).
A.M. Горчаков заявил, что передаст новые австрийские
предложения в Петербург. Пока же он готов высказать свое
личное мнение: статья о военно-морских силах является осно-
вой, на которой представители России и Турции могли бы
прийти к соглашению путем прямых переговоров. Если же в
переговоры вмешаются третьи державы, то это будет расцене-
но как покушение на суверенные права черноморских стран.
Французский и английский уполномоченные Ф.А. Буркене и
Дж. Уэстморленд дали понять, что не видят смысла в продол-
жении переговоров, поскольку они вновь натолкнулись на не-
желание России ограничить размеры своего военно-морского
флота101. Круг замкнулся. Конференция закрылась, так и не
приступив к обсуждению четвертого пункта (о православных
подданных султана).
Итак, противникам не удалось договориться о мире. Ответст-
венность за неудачу, на наш взгляд, несут обе стороны. Если
западные союзники не стремились к миру вследствие того, что
главные цели войны не были еще достигнуты и они не чувст-
вовали себя победителями, то Петербург только отдалял перс-
пективу примирения упорным желанием добиться «почетных»
условий. Проявив определенную гибкость при обсуждении ста-
160
туса Проливов, российское правительство не исключало и
возможности ограничения своего Черноморского флота, тем
более что последний в тот момент попросту не существовал, а
в Черном море хозяйничал неприятель. Но Александр II не мог
смириться с формой, в которую его противники пытались
облечь данное условие соглашения, в чем он усматривал поку-
шение на свой суверенитет и великодержавное достоинство
России. Представляется, что итоги Венской конференции были
сопряжены для российской дипломатии с упущенными возмож-
ностями если не заключения мира, то хотя бы получения при-
емлемого решения по важному третьему пункту.
И тем не менее работа конференции не была бесплодной.
Она позволила прояснить позиции сторон по вопросам мир-
ного урегулирования, тем самым значительно облегчив работу
будущего мирного конгресса. 27 августа (8 сентября) 1855 г.
после героической 11 -месячной обороны пала Севастопольская
крепость. Россия потерпела поражение в войне, что явилось
следствием общей технико-экономической отсталости само-
державно-крепостнической страны по сравнению с главными
капиталистическими державами Западной Европы и результа-
том перевеса военных сил союзной коалиции.
Мирный конгресс явился как бы продолжением Венской
конференции с той, правда, разницей, что одна сторона высту-
пала теперь в роли победителя, а другая — побежденного.
Отправной точкой переговоров стали пять пунктов, которые в
ультимативном порядке Австрия от имени союзных держав
предъявила России в самом конце 1855 г. Этот документ, ко-
торый в Петербурге вынуждены были принять, представлял
собой ужесточенный вариант известных четырех пунктов. Со-
гласно пункту третьему, Черное море объявлялось нейтраль-
ным, вход в него военным судам всех государств воспрещался,
а на берегах его не разрешалось содержать никаких военно-
морских арсеналов. Как видим, из всех проектов решения чер-
номорского вопроса предпочтение было отдано французскому
варианту нейтрализации.
Предъявленные России условия не явились неожиданностью
для царского правительства. A.M. Горчаков регулярно сообщал
из Вены о ходе выработки требований союзников. В свою оче-
редь, руководители российской внешней политики, включая и
самого императора, за несколько месяцев, прошедших после
Венской конференции, значительно изменили свои взгляды,
перейдя от абсолютного неприятия идеи нейтрализации к
П—2729
161
пониманию необходимости покориться этому требованию,
которое стало представляться им приемлемым в качестве от-
правной точки на переговорах. Само то обстоятельство, что
план нейтрализации в конечном счете исходил от французско-
го императора, то есть главной персоны в стане победителей,
говорило в пользу его принятия. Об этом писал в докладе царю
в самом конце 1855 г. канцлер К.В. Нессельроде, который
почеркивал, что, согласившись на французский проект, можно
будет ожидать взамен поддержку Наполеона III на переговорах.
1 февраля 1856 г. по новому стилю в Вене был составлен
протокол, констатировавший, что в пяти пунктах изложены
предварительные условия мира. Сам же мирный конгресс от-
крылся 25 февраля в Париже. Это был самый грандиозный
европейский форум после 1815 г. Россию представляли на нем
А.Ф. Орлов и Ф.И. Бруннов. Опытный и удачливый дипломат,
ловкий и блестящий царедворец, отличавшийся и в свои 70 лет
молодцеватым видом и гвардейской выправкой, граф Орлов вы-
ступал в роли первого уполномоченного. Бывшего посланника
в Лондоне, а затем при Германском союзе барона Бруннова
назначили вторым уполномоченным.
В отчете Министерства иностранных дел говорилось, что
инструкции, данные уполномоченным, определялись требова-
ниями момента. С одной стороны, протокол о пяти пунктах
почти не оставлял надежды на сколько-нибудь значительное
улучшение условий мира. Но с другой — конкретные обстоя-
тельства могли способствовать появлению и благоприятных
шансов. Вот почему так много зависело от проницательности
самих уполномоченных, способных на месте лучше разобрать-
ся в сути дела. В общей части инструкций ставилась задача не
допустить в тексте мирного договора формулировок и поста-
новлений, унижающих достоинство России.
В отношении пункта третьего было сказано, что, соглашаясь
на нейтрализацию Черного моря, императорский кабинет обра-
щает внимание своих представителей на конгрессе на необхо-
димость обязательного закрытия Проливов для военных судов.
Без этого условия нейтрализация оказалась бы «пустым зву-
ком». Вот почему принцип закрытия должен находиться под
коллективной гарантией европейских держав. Одновременно
черноморским государствам важно иметь право содержать лег-
кие военные суда для береговой службы и охраны торговли102.
В работе конгресса принимали участие делегаты от Фран-
ции, Великобритании, России, Австрии, Османской империи,
162
Сардинии. Позднее пригласили и представителей Пруссии как
страны, подписавшей Лондонскую конвенцию 1841 г. Предсе-
дательствовал на заседаниях французский министр иностран-
ных дел, двоюродный брат Наполеона III граф Ф.А. Валевский.
Основными противниками русских дипломатов в Париже стали
английский и австрийский министры иностранных дел лорд
Кларендон и К.Ф. Буоль. Что касается Ф.А. Валевского, то он
чаще поддерживал русскую делегацию. А.Ф. Орлов писал, что
председательствующий действовал тонко, стараясь не раздражать
англичан. И в то же время «к нам он всегда относился не как
враг, а пособник. Он сам употребил этот термин и соответст-
венно держал себя в течение всех переговоров»103.
Поведение французского министра объяснялось позицией
императора Наполеона, являвшегося подлинным, хотя и заку-
лисным, председателем на конгрессе. В это время Наполеон вел
сложную политическую игру. В его стратегические планы вхо-
дил пересмотр «венской системы договоров 1815 года». Своим
военным успехом союзники были обязаны в первую очередь
французской армии. Император хотел в полной мере исполь-
зовать этот фактор. Находясь в ореоле триумфатора, он наме-
ревался занять главенствующее положение на международной
арене, стать суперарбитром на континенте. С одной стороны,
он пошел на укрепление отношений с Великобританией и Ав-
стрией, заключив с ними 15 апреля 1856 г. договор, гаранти-
ровавший целостность и независимость Османской империи.
Сложилась так называемая «крымская система», имевшая анти-
русскую направленность. С другой стороны, все сильнее давали
себя знать англо-французские противоречия, скрытые до поры
до времени покровом союзничества. Итальянская политика На-
полеона неминуемо должна была привести к обострению отно-
шений с Австрией. Поэтому он включил в свои планы и по-
степенное сближение с Россией.
Орлов доносил, что император разрешил в затруднительных
случаях прибегать к его посредничеству. Он встречал россий-
ского уполномоченного с неизменной приветливостью, и их бе-
седы проходили в очень благожелательной обстановке. Благо-
даря тому что собеседникам часто удавалось находить общий
язык, русская делегация добилась достаточно выгодных для
себя решений по целому ряду вопросов. А.Ф. Орлов, безуслов-
но, был умелым дипломатом: уступая там, где это было неизбеж-
но, он проявлял твердость в вопросах, где можно было добиться
успеха. Но нельзя забывать, что у него в руках имелись сильные
п* 163
козыри, добытые русскими воинами. Позиции русской стороны
укрепляло то обстоятельство, что в конце 1855 г. капитулиро-
вала мощная турецкая крепость Каре. Противников России за-
ставляло умерить свои аппетиты и эхо славной севастопольской
обороны.
Главные вопросы, связанные с нейтрализацией Черного мо-
ря, обсуждались на заседании, состоявшемся 4 марта. В задачу
русских делегатов входило сохранить верфь в Николаеве (в ли-
мане р. Южный Буг), на ликвидации которой настаивал лорд
Кларендой, а также не допустить распространения принципа
нейтрализации на Азовское море, чего требовали также глав-
ным образом англичане. И того и другого Орлову удалось до-
биться при поддержке императора Наполеона.
Довольно острый спор завязался о количестве легких воен-
ных судов, которые разрешалось иметь черноморским государ-
ствам для целей охраны. Российские делегаты настаивали на
прямых русско-турецких переговорах по этому поводу. Однако
турки под нажимом англичан отказались. Преодолевая сопро-
тивление лорда Кларендона, граф Орлов старался, насколько
возможно, увеличить число разрешенных судов, что отвечало
также и интересам Турции. Он составил особый проект, преду-
сматривавший возможность модификации судов, повышения их
качественных показателей. Речь шла, как пишет В.Н. Вино-
градов, о «воссоздании на Черном море небольшой, но боеспо-
собной эскадры кораблей нового типа, пароходо-фрегатов»104.
Отстоять свой план в полном объеме А.Ф. Орлову не удалось.
Но он добился главного: это могли быть современные паровые
корабли, а не парусные корветы, как настаивали британские
представители лорд Кл арендой и Г.Р. Каули.
18(30) марта 1856 г. представителями России, Австрии, Фран-
ции, Великобритании, Пруссии, Сардинии и Турции был под-
писан мирный трактат. Он фиксировал поражение Российской
империи в войне. Вследствие отмены русского покровительст-
ва над Дунайскими княжествами, Сербией и православными
подданными султана влияние России на Ближнем Востоке и
Балканах было подорвано, снизился ее авторитет как великой
державы. Территориальные же потери оказались сравнительно
невелики: к княжеству Молдавия отошла южная часть Бессара-
бии, но в результате этого Россия перестала быть придунайской
державой, что также ослабляло ее позиции на Балканах.
Трактат состоял из 34 статей и одной «дополнительной и
временной»105. Самым тяжелым условием для России являлась,
164
разумеется, нейтрализация Черного моря. Статья XI, объявляв-
шая море нейтральным, гласила, что «открытый для торгового
мореплавания всех народов вход в порты и воды оного фор-
мально и навсегда воспрещается военным судам как прибреж-
ных, так и всех прочих держав». В статье XIII содержалось обя-
зательство всероссийского императора и султана «не заводить
и не оставлять на сих берегах никакого военно-морского арсе-
нала». Статьей XIX оговаривалось исключение из принципа
нейтрализации. Оно состояло в том, что каждая из договари-
вающихся стран наделялась правом содержать «во всякое время
по два легких морских судна у Дунайских устьев» для обеспе-
чения свободы судоходства по реке.
К трактату прилагались три конвенции, имевшие такую же
силу, как и статьи самого договора. В конвенции о Дарданеллах
и Босфоре объявлялось о «твердом намерении» султана соблю-
дать «древнее правило» закрытия Проливов для военных ино-
странных судов «доколе Порта будет находиться в мире». Мо-
нархи других держав, в свою очередь, обязывались уважать это
решение. Наконец, говорилось, что султан «предоставляет
себе» право, «как и прежде», выдавать фирманы для прохода
через Проливы легких военных судов, «которые будут употреб-
ляемы, по существующему обыкновению, при миссиях друже-
ственных с Портою держав». Русско-турецкая конвенция о во-
енных судах в Черном море устанавливала, что каждая из
черноморских держав могла иметь для прибрежной службы по
6 паровых, длиною в 50 м по ватерлинии и вместительностью
до 800 m, и по 4 легких паровых или парусных судна, вмести-
тельностью до 200 m106. Это также было исключением из прин-
ципа нейтрализации.
При сопоставлении статьи XI трактата и Ковенции о Проли-
вах многие авторы замечают любопытное противоречие. Если
в первом случае говорится о запрещении военным кораблям
входить в Черное море «формально и навсегда», то во втором
подобный запрет распространен лишь на тот период, когда
Порта находится в состоянии мира. Подчеркивая опасность
возникновения такой ситуации, когда неприятельский флот в
случае войны с участием Турции мог беспрепятственно пройти
через Проливы и угрожать незащищенному русскому Черно-
морскому побережью, СМ. Горяинов, автор известного труда,
вышедшего в начале XX в., заключал, что «такое порабоще-
ние России, очевидно, входило в расчет западных держав»107.
Юрист-международник Б.А. Дранов, работа которого была
165
опубликована в разгар холодной войны, тем не менее не столь
резок в своих суждениях. Он лишь замечает, что вытекающая
из условий конвенции возможность ведения военных действий
в «нейтрализованном море» вряд ли может быть объяснена
простым редакционным недосмотром дипломатов108. «Если рас-
сматривать нейтрализацию в международно-правовом аспекте,
то она была лишь формальной и далеко не полной», посколь-
ку «не содержала юридической гарантии отказа от ведения
военных действий в Черноморском бассейне»109, — считает
В.А. Георгиев.
Протоколы конгресса молчат о реакции российских уполно-
моченных на упомянутое противоречие, которого те, возможно,
попросту не усматривали. Противоречие действительно исче-
зает, если понимать статью 1-ю конвенции буквально. В ней
сказано, что, «доколе Порта будет находиться в мире, его вели-
чество (султан. — Авт.) не допустит никакого иностранного
военного судна в означенные Проливы». Речь идет о Проливах,
море здесь не упомянуто вовсе. Следовательно, оно остается
закрытым в любом случае, по крайней мере на бумаге. Видимо,
именно так понимался смысл документов участниками событий.
Во всяком случае, 1 марта А.Ф. Орлов телеграфировал: «Редак-
ция по нейтрализации Черного моря окончена... Принцип за-
крытия Проливов утвержден». На полях телеграммы рукою
Александра II написано: «Все это хорошо»110.
Можно согласиться с современным исследователем О.В. Ма-
рининым, который замечает: «Комплекс договоренностей по
Черному морю, зафиксированный в договоре и в приложенной
к нему конвенции о Проливах, продолжал и развивал линию на
создание юридического обоснования для усиления вмешатель-
ства нечерноморских стран в двусторонние русско-турецкие
отношения, начало которой было положено Лондонскими
конвенциями о Проливах 1840 и 1841 гг.»111. О крушении уже
в 1853 г. «старого основополагающего правила российской ди-
пломатии не допускать «постороннего» вмешательства в рус-
ско-турецкие дела, надломленного в 1841 г. подписанием кон-
венции о Проливах»112 пишет В.Н. Виноградов. Однако трудно
предположить, что все могло происходить иначе. «Старое осно-
вополагающее правило» действовало тогда, когда русские пози-
ции на Балканах и Ближнем Востоке были сильными. Послед-
ние же полтора десятилетия перед Крымской войной отмечены
прогрессирующим падением российского влияния в Османской
империи и соответственно ростом влияния западных держав —
166
Франции и Англии — на политику и экономику этой страны.
Политика — это искусство возможного. А возможность выбора
между двусторонним и многосторонним соглашением у русско-
го правительства была невелика даже в 1840-1841 гг. и тем
более в 1856-м, когда страны-победительницы диктовали ему
условия мира.
Запрещение иметь военный флот в Черном море и арсеналы
на его берегах ущемляло великодержавный статус и националь-
ное достоинство России, сильно подрывало ее позиции в этом
регионе. Формально нейтрализация ставила в равное положе-
ние оба черноморских государства. На деле же страдала в го-
раздо большей степени Россия. Она лишалась военно-морских
сил в регионе (кроме легких судов, о которых говорилось выше).
Турция же сохраняла право содержать свои корабли в Проли-
вах. Недалеко находилась и ее средиземноморская эскадра.
Фактическое неравенство России и Турции, установленное
Парижским конгрессом, признается большинством исследо-
вателей. Известный американский историк Барбара Елавич от-
мечает, имея в виду присутствие в Средиземном море также и
кораблей морских держав: «Опасность, представляемая объеди-
ненными, потенциально враждебными флотами, угрожала конт-
ролю России не только над ее Черноморским побережьем, но
также и кавказскими, а опосредованно и над среднеазиатскими
землями»"3.
Но тем ценнее становилось правило закрытия Проливов
для кораблей иностранных государств, призванное в какой-то
степени обезопасить русское побережье. Насколько эффектив-
ным в условиях нейтрализованного моря являлся такой режим,
должны были показать события, последовавшие за Парижским
конгрессом.
3. Борьба российской дипломатии
за отмену нейтрализации Черного моря.
Лондонская конвенция 1871 г.
«Восточный вопрос, несмотря на реки крови, которые он
стоил Европе, сегодня неразрешим еще более, чем когда-либо
прежде»"4, — говорилось в министерском годовом отчете, со-
ставленном в марте 1857 г. И действительно, впереди были но-
вые кризисы и новые войны, порожденные все тем же «вечным»
Восточным вопросом. Однако выводить из этого, что на евро-
167
пейской политической арене ничего не изменилось, было бы
глубоко неверным. Напротив, изменилось очень многое. Крым-
ская война и Парижский конгресс стали серьезным рубежом в
истории международных отношений.
Окончательно прекратила свое существование «венская сис-
тема». Ей на смену пришли другие союзы и объединения. Это
прежде всего «крымская система» (Англия, Австрия, Франция),
имевшая своей целью сохранение послевоенного статус-кво в
Балканско-Ближневосточном регионе. Решением Парижского
конгресса в далеко не дружный «европейский концерт» вклю-
чалась и Османская империя. Согласно статье VII трактата, она
признавалась «участвующей в выгодах общего права и союза
держав европейских»"5. Формальным основанием для такого
акта послужило провозглашение султанским указом 18 февраля
1856 г. (известным в истории как хатт-и хумаюн) равенства
перед законом всех подданных вне зависимости от их этноре-
лигиозной принадлежности.
Страны — участницы конгресса торжественно обещали
(в статье IX) «ни в коем случае» не вмешиваться, «совокупно или
отдельно, в отношения его величества султана к его подданным
и во внутреннее управление империи его». В отношении России
это обещание следовало понимать буквально. Прекращалось ее
покровительство над Княжествами и православным населением.
В то же время именно данная статья, вследствие неспособности
османских властей провести реформы и улучшить положение
христиан, и создала предпосылки для усиления влияния дер-
жав-победительниц на политику Порты. Одновременно возра-
стала и финансовая зависимость Турции от Англии и Франции.
По займам, полученным в годы Крымской войны, она распла-
чивалась вплоть до 1914 г.
Крупные перемены происходили и во внешней политике
Российской империи. Осталась в прошлом былая солидарность
трех «северных дворов». Главным противником в это время
являлась Англия. Следом за ней в отчете МИД фигурировала
Австрия, о которой говорилось, что она «также находится в
первом ряду наших неприятелей»116. Зато еще в ходе работы
Парижского конгресса наметилось франко-русское сближение,
получившее развитие в последующий период.
Еще более важным явилось изменение самого направления
российской политики. В апреле 1856 г. был уволен старый
канцлер К.В. Нессельроде, в течение четырех десятилетий воз-
главлявший внешнеполитическое ведомство. Вместо него ми-
168
нистром иностранных дел царь назначил A.M. Горчакова.
Большую известность получила циркулярная депеша россий-
ским посольствам и миссиям от 21 августа (2 сентября) 1856 г.,
в которой говорилось о новом курсе русской политики. Под-
черкивалось, что главное внимание будет уделяться внутренним
проблемам. На внешнеполитической же арене Россия станет
действовать осторожно, залечивать раны и собирать силы. Бук-
вально крылатыми стали фразы циркуляра: «К России обраща-
ются с упреком, что она изолируется и хранит молчание.
Говорят, Россия дуется. Россия не дуется, Россия сосредоточи-
вается»"7.
Непосредственной причиной появления внешнеполитичес-
кой программы A.M. Горчакова явилось военное поражение.
Вместе с тем она удачно вписалась в общий контекст развития
страны, главным содержанием которого стали начавшиеся
вскоре Великие реформы. Потребовалась максимальная кон-
центрация сил для внутренней работы, и установка на сдержан-
ность во внешних делах вполне отвечала задачам, стоявшим
перед Россией. Впрочем, сдержанность великой державы могла
быть лишь относительной. Как показали ближайшие после
Крымской войны годы, осторожность нового курса в Европе
сочеталась с повышением активности в Азии. Завершилась дли-
тельная Кавказская война, в результате чего над всем Северным
Кавказом упрочился контроль русской администрации. В конце
50-х гг. российской дипломатии удалось мирным путем добиться
присоединения Приамурья и Приморья, а в начале 60-х нача-
лось завоевание Средней Азии.
Первейшей целью европейской политики отныне станови-
лась отмена ограничительных статей Парижского мира. На это
были нацелены усилия правительства, об этом говорили и в
обществе. «Я не скрываю, что мы хотим избавиться от договора
1856 г., исключить из международного права нейтрализацию
Черного моря. Мы добьемся этого, ибо всегда к этому стремимся.
Надеюсь еще при жизни это увидеть»"8, — говорил A.M. Гор-
чаков в беседе с французским посланником. Дипломат, ученый-
востоковед и путешественник П.А. Чихачев в одной статье,
опубликованной за границей, писал, имея в виду нейтрализа-
цию Черного моря: «Такая уступка России оскорбительна для
нее. Невозможно поэтому, чтобы она когда-нибудь согласилась
признать это положение иначе как временным урегулировани-
ем. Россия оставляет за собою право отказаться от него сразу
же, как только политическая обстановка в Европе представит
169
такой случай»119. Подобная постановка вопроса, которую Чиха-
чев сформулировал очень точно, диктовалась не только полити-
ческими, но и экономическими факторами.
Развитие капитализма в пореформенный период влекло за
собой расширение южной торговли, которая велась через пор-
ты Черного и Азовского морей. В 1856-1860 гг. этим путем вы-
возилось свыше 77 процентов всей русской пшеницы, шедшей
на экспорт. В 1866-1870 гг. — 85 процентов120. Следовательно,
возрастало значение Босфора и Дарданелл для экономики юга
России. Статус Проливов не препятствовал свободному плава-
нию торговых судов разных стран, однако уязвимость русского
побережья для нападения неприятеля отнюдь не способствова-
ла расцвету торговли.
Нейтрализация Черного моря входила в противоречие как с
политическими, так и с экономическими интересами государ-
ства, а также с соображениями его безопасности. На страже
существующего порядка вещей стояли соответствующие статьи
Парижского трактата, который был своего рода «конституцией»
для Балканско-Ближневосточного региона. У этой «конститу-
ции» имелись и гаранты — державы-победительницы, а заклю-
ченный 15 апреля 1856 г. договор между Англией, Австрией и
Францией являлся дополнительной гарантией незыблемости
положений трактата. Согласно договору от 15 апреля, охраняв-
шему независимость и целостность Оттоманской империи, вся-
кое нарушение Парижского трактата рассматривалось как casus
belli.
Австро-англо-французский договор 1856 г. положил начало
«крымской системе», важнейшей составной частью которой
являлась и нейтрализация Черного моря. Для преодоления ог-
раничительных статей в конкретных условиях того времени у
России имелся единственный путь — договориться с держава-
ми-гарантами, используя противоречия, существовавшие меж-
ду ними. А недостатка в противоречиях не было. «Крымская
система» просуществовала до начала 1870-х гг. За эти недолгие
полтора десятилетия карта Европы претерпела такие измене-
ния, которые сопоставимы разве что с перекройкой границ в
бурное наполеоновское время. Подобные перемены, естествен-
но, не могли случаться без острых политических кризисов,
новых войн и мирных договоров, союзов и перегруппировок
держав. Россия не оставалась безучастной зрительницей евро-
пейских процессов, однако в соответствии с главной задачей
ставила свои отношения с другими державами в зависимость от
170
позиции той или иной из них в вопросе о нейтрализации Черно-
го моря. Формально Россия, как держава, подписавшая Париж-
ский трактат, также являлась гарантом статус-кво на юго-вос-
токе Европы. На практике же она была, конечно, заинтересована
в том, чтобы действиями других стран создавались прецеденты
нарушения статей трактата, что помогло бы ей в подходящий
момент сделать решительный шаг, ссылаясь на эти прецеденты.
В стремлении добиться пересмотра отдельных условий трак-
тата Россия могла рассчитывать на благожелательное отноше-
ние лишь двух держав — Пруссии и Франции. В первые годы
после Крымской войны Пруссия еще не играла ведущих ролей
на европейской сцене. Зато такую роль, безусловно, играла
Французская империя. На нее поначалу и делалась основная
ставка. Русско-французское сближение длилось до 1863 г. Куль-
минационным моментом его стал секретный договор от 3 марта
1859 г. Готовясь совместно с Сардинским королевством к войне
против Австрии, Наполеон III хотел заручиться дружественным
нейтралитетом России. Последняя, в свою очередь, рассчиты-
вала получить поддержку Франции в деле отмены двух статей
Парижского мира (о нейтрализации Черного моря и уступке
Южной Бессарабии). Ни одна из сторон не осталась в полной
мере довольна условиями договора, но в целом в выигрыше
оказался император французов, который уклонился от опреде-
ленных обещаний поддержать Россию в жизненно важном для
нее деле.
Русско-французское сотрудничество продолжалось на рубе-
же 50-60-х гг. и по вопросам, возникавшим в связи с бурными
и драматическими событиями на Балканах. Поддержка Россией
освободительного движения подвластных Османской империи
балканских народов-единоверцев являлась давней традицией.
Совершенно отказаться от нее даже при том трудном положе-
нии, в котором оказалась Россия после проигрыша в Крымской
войне, не представлялось возможным. Да это и не входило в
намерение русского правительства, ибо через такую поддержку,
пусть и не слишком энергичную в связи с особенностями мо-
мента, шел самый верный путь к восстановлению престижа и
влияния России на Балканах. Наполеон III поддерживал дейст-
вия России в пользу балканских народов, надеясь получить вза-
мен русскую поддержку в вопросах, которые были особенно
важны для него, например итальянском.
Следует, однако, учитывать, что в политике Наполеона III
присутствовали элементы авантюризма и непоследовательнос-
171
ти. Вынашивая честолюбивые планы перекройки карты Евро-
пы, он одновременно не желал поступаться и ролью одного из
главных охранителей условий Парижского трактата. Во время
польского восстания 1863 г. он солидаризировался с Англией
и Австрией в антирусской дипломатической кампании. Отно-
шения между Российской и Французской империями резко
обострились и оставались прохладными уже до конца сущест-
вования наполеоновского режима. Между тем к концу 60-х гг.
у Франции появился новый опасный соперник в лице набирав-
шей мощь Пруссии, которая после победоносных войн против
Дании и Австрии успешно продвигала под своей эгидой про-
цесс объединения Германии.
Пруссия была единственной державой, поддержавшей цар-
ское правительство в трудные для него дни польского восстания.
На Пруссию в конце концов и стала ориентироваться россий-
ская дипломатия в стремлении избавиться от обременитель-
ных пут, наложенных на страну в 1856 г. Решение это не было
легким. Ориентация на Пруссию означала, по крайней мере,
благожелательный нейтралитет в отношении планов канцлера
О. Бисмарка «железом и кровью» создать единую Германию.
В правительственных кругах Петербурга имелись влиятельные
силы, включая самого министра A.M. Горчакова, которым боль-
ше импонировало сотрудничество с Францией, несмотря на пе-
чальный опыт польского восстания.
Усиление милитаристской Пруссии вызывало тревогу как в
высших сферах, так и в широких слоях общества, особенно тех,
которые находились под воздействием славянофильских или
панславистских идей. Осуществление планов Бисмарка сущест-
венно нарушало европейское равновесие. И тем не менее, как
писал Горчаков, взвешивая все возможности, «мы сочли долгом
дать свидетельство нашей симпатии» к Пруссии, так как «на
современной карте Европы нет государства, согласие с кото-
рым было бы более рационально для нас». «Серьезное и тесное
согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не един-
ственная»121.
В пользу сотрудничества с этой державой говорило и то об-
стоятельство, что последняя не имела прямых интересов в Вос-
точном вопросе. Бисмарк любил подчеркивать, что согласен на
любое решение, которое не нарушает европейского мира. Рус-
ско-прусские переговоры завершились в декабре 1868 г. согла-
шением о проведении согласованной политики в ряде вопросов,
в том числе и Восточном. Позднее, в августе 1870 г., желая
172
заручиться благожелательной позицией Петербурга в начав-
шейся франко-прусской войне, Бисмарк уже прямо заявил, что
готов поддержать Россию в деле пересмотра Парижского мира.
Имели место и попытки переговоров с Австрией, причем по
ее инициативе. В трудные для себя годы, 1859-м и 1867-м, после
поражений, понесенных от Франции и Пруссии, австрийцы,
стремясь снискать расположение России, выступали с предло-
жением поднять вопрос об отмене ограничительных условий
Парижского мира. Однако австрийские инициативы мало чего
стоили при нежелании Наполеона III всерьез рассматривать
этот вопрос и еще более резкой оппозиции Лондона. Главным
же препятствием на пути русско-австрийского сотрудничества
стала балканская политика обеих держав, то есть соперниче-
ство за сферы влияния в этом вечно неспокойном регионе.
Ослабление России в Крымской войне внесло коррективы в
ее стратегическую линию на Балканах. Усиление национально-
освободительного движения балканских народов и перспектива
распада Османской империи не отвечали в тех условиях интере-
сам России. Как писал посол в Париже П.Д. Киселев, «было бы
в тысячу раз выгоднее отсрочить день открытия турецкого на-
следства и не затрагивать Восточного вопроса, пока превосход-
ство на стороне западных держав»122. Ту же мысль неоднократно
во второй половине 50-х и в 60-е гг. высказывал A.M. Горчаков.
В кругах российской дипломатии имелись сторонники иного
курса, выступавшие за более активную политику и ратовавшие
за то, чтобы вопросы, связанные с Черным морем и Проливами,
решались на основе двусторонних русско-турецких договорен-
ностей. Речь идет в первую очередь о посланнике (в 1867 г.
возведенном в ранг посла) в Константинополе Н.П. Игнатьеве.
Это была незаурядная, яркая личность. Энергичный, общитель-
ный, красноречивый, питавший симпатии к славянофилам и
разделявший некоторые их идеи, Николай Павлович Игнатьев
остался в истории дипломатии как один из приверженцев так
называемой национальной внешней политики. Он страстно
желал возрождения былого могущества России на международ-
ной арене, считал, что она должна достигнуть этого, опираясь
на собственные силы, а не на сотрудничество с другими держа-
вами, которым он не доверял.
На своем посту Н.П. Игнатьев пытался проводить собствен-
ную линию. Основной целью своей деятельности он ставил
восстановление престижа России в регионе и ослабление там
влияния Англии, Франции, Австрии. Во имя достижения этой
173
цели он был готов на любые шаги. Здесь и постройка роскош-
ного дворца для российского посольства, и пышные выезды в
церковь на белом коне в сопровождении греческих и сербских
дипломатов, и активная поддержка повстанцев на Крите в
1866-1869 гг., и выдвижение идеи широкого общебалканского
антиосманского восстания, возглавляемого Сербией при под-
держке России. Разумеется, последний проект Игнатьева суще-
ственно расходился с видами правительства, на что прямо
указал ему Горчаков. Как бы то ни было, но Н.П. Игнатьев
прослужил в Константинополе довольно долго, до 1877 г. В
Петербурге ценили опыт и знания этого посла, который в по-
следний период своего пребывания в османской столице сде-
лался дуайеном дипломатического корпуса.
Приверженцы «национальной» политики входили в «мос-
ковскую» группировку, возглавлявшуюся известным публици-
стом М.Н. Катковым. Они противопоставляли свою линию
официальной правительственной политике, которую прозвали
«кабинетной» и «династической». Однако в тех условиях взгля-
ды сторонников «национальной» политики имели мало шансов
на претворение в жизнь. Они преувеличивали возможности Рос-
сии в европейской и мировой политике, недооценивая в то же
время силы других держав, особенно Англии. Проекты их были
утопичны. Гораздо более конструктивной была как раз осто-
рожная «кабинетная» политика государственного канцлера
A.M. Горчакова (он получил это звание в 1867 г.), которая учи-
тывала сложившиеся реалии, сообразовывалась с естественным
ходом вещей.
Выше уже говорилось, что в свете стоявшей перед ним
основной внешнеполитической задачи российское правитель-
ство было заинтересовано в том, чтобы создались прецеденты
нарушения статей Парижского трактата. Еще в 1864 г. газета
«День» писала: «Чем больше дыр в этом трактате, тем скорее
он разорвется, а это не может не быть в интересах нашей
политики на Востоке»123. К началу 70-х гг. такие «дыры» уже
имелись. Они были различного характера — от крупных поли-
тических изменений в Балканско-Ближневосточном регионе до
прямого нарушения западными странами принципа закрытия
Черноморских проливов и нейтрализации Черного моря. В Пе-
тербурге ждали удобного случая, чтобы предпринять решитель-
ные действия.
В июле 1870 г. долго зревший конфликт между Францией
и Пруссией привел к войне. Ее начал Наполеон III. Удачным
174
исходом войны он рассчитывал укрепить свое положение как
внутри страны, так и на международной арене, не допустить
появления на восточных границах Франции опасного соседа в
лице мощного Германского государства. Симпатии официаль-
ной России были в основном на стороне Пруссии. Александр II
обещал Бисмарку в случае вмешательства Австро-Венгрии (так
стала называться с 1867 г. Габсбургская монархия) в конфликт
придвинуть к границам последней 300-тысячное войско, а если
понадобится, то и «занять Галицию». Победа Наполеона, глав-
ного охранителя Парижского трактата, грозила обернуться за-
креплением его ограничительных условий на неопределенно
длительный срок. В Европе еще бытовало мнение о военной
мощи Второй империи, созданное былыми успехами ее генера-
лов и маршалов. Однако события стали развиваться вопреки
всем ожиданиям. Французские армии потерпели сокрушитель-
ное поражение. Одна из них, при которой находился и сам
император, уже 2 сентября была окружена в крепости Седан и
капитулировала. Сопротивление французов продолжалось еще
в течение нескольких месяцев, однако исход борьбы уже ни у
кого не вызывал сомнений. Изживший себя, погрязший в аван-
тюрах наполеоновский режим рухнул. Во Франции провозгла-
сили республику.
Франко-прусская война приковала к себе внимание всего
мира. Ее результаты коренным образом меняли политическую
обстановку в Европе. Провозглашение республики во Франции
не слишком встревожило царское правительство. Оно скорее
было озабочено тем, как с наибольшей выгодой воспользовать-
ся сложившейся международной ситуацией. Внимание основных
противников — Англии и Австрии — поглощали события на
военном театре. Франция, как субъект европейской политики,
была чрезвычайно ослаблена. Пруссия обещала поддержку в
ответ на сочувственную позицию Петербурга во франко-прус-
ском конфликте. Можно было приступать к решению главной
задачи, причем делать это следовало незамедлительно.
Инициатором политики быстрых действий являлся прежде
всего князь Горчаков. Он выступал за то, чтобы еще до окон-
чания войны объявить об отказе признавать впредь принцип
нейтрализации Черного моря, полагая, что после заключения
мира вопрос этот, скорее всего, пришлось бы передавать на
рассмотрение конференции держав. При этом не исключалось,
что последняя могла бы вынести и отрицательное решение, а
это, в свою очередь, лишь упрочило бы действие ограничитель-
175
ных статей Парижского трактата. «Пока длилась война, мы
могли с большей уверенностью рассчитывать на добрую волю
Пруссии и на сдержанность держав, подписавших трактат
1856 года»124, — писал A.M. Горчаков.
Министр считал возможным заодно поставить вопрос и о
возвращении Южной Бессарабии. В этом мнении его поддер-
живали Н.П. Игнатьев и некоторые другие государственные
деятели. Канцлер был настроен решительно. Он утверждал
позднее, что если бы государь не одобрил его план действий,
то он, Горчаков, попросился бы в отставку. «Я охотно пожер-
твовал бы собою, мое падение не испортило бы мою карьеру,
потому что меня не могли бы обвинить ни в чем, кроме того,
что я поставил превыше всего честь моего Отечества. Это такое
чувство, которое имеет отклик в России»125. Он уверял, что
«изучил вопрос со всех сторон... Решение долго обдумывалось,
но исполнялось с энергией) и бесповоротно». Горчаков пола-
гал, что шуму в Европе будет много, но вооруженного столк-
новения не произойдет. «С самого возникновения всего дела»
он «предвидел возможность только войны на бумаге, газетной
перебранки и прений в парламентах»126.
15(27) октября 1870 г. в Царском Селе состоялось заседание
Совета министров. Председательствовавший Александр II про-
изнес речь в поддержку предложения канцлера Горчакова.
Император говорил о тягостных последствиях Парижского ми-
ра, о том, что наступила пора, когда можно положить конец
действию его ограничительных постановлений. Мнения участ-
ников заседания разделились. Министры финансов М.Х. Рей-
терн и внутренних дел А.Е. Тимашев советовали проявлять
осторожность, чтобы избежать международных осложнений.
A.M. Горчаков настаивал на решительных действиях. В конце
концов сошлись на предложении военного министра Д.А. Ми-
лютина ограничиться объявлением об отказе следовать статьям
трактата о нейтрализации Черного моря и не упоминать Юж-
ную Бессарабию, дабы уменьшить риск столкновения с против-
никами России. Милютин подчеркивал при этом неготовность
армии.
Циркулярная депеша A.M. Горчакова, предназначенная для
передачи правительствам государств, подписавших Парижский
трактат, датирована 19(31) октября 1870 г. В документе гово-
рилось, что, по замыслу этих государств, «основное начало
нейтрализации Черного моря» должно было устранить возмож-
ность столкновений черноморских стран как между собою, так
176
и с морскими державами, а также «ограждать и Россию от всякой
опасности нападения». «Пятнадцатилетний опыт доказал, —
говорилось далее, — что это начало, от которого зависит без-
опасность границы Российской империи с этой стороны, во всем
ее протяжении, имеет лишь теоретическое значение». На прак-
тике же Россия находится в дискриминационном и уязвимом
положении. На Черном море она почти беззащитна, тогда как
Турция имеет право держать неограниченное количество воен-
ных кораблей в Проливах и Архипелаге. Флоты морских держав
по-прежнему могут находиться в Средиземном море, к тому же
в их составе появились броненосные суда, «не известные и не
имевшиеся в виду при заключении трактата 1856 года».
Прежде чем перейти к характеристике конкретных наруше-
ний Парижского трактата за прошедшие годы, автор циркуляра
делал многозначительное заявление о том, что «ввиду этих на-
рушений трудно было бы утверждать, что опирающееся на
уважение к трактатам (этим основам права международного и
отношений между государствами) писаное право сохранило ту
же нравственную силу, которую оно могло иметь в прежние
времена». Самым важным нарушением являлось, безусловно,
образование Румынского государства с иностранным принцем
на троне. «Это нарушение не было единственным, — писал
Горчаков. — Неоднократно и под разными предлогами проход
через Проливы был открываем для иностранных военных судов,
и в Черное море были впускаемы целые эскадры»127. Думается,
что выражение «целые эскадры» является явным преувеличе-
нием (появление которого в официальном документе, впрочем,
трудно объяснимо). Широко известны три случая нарушения
правила закрытия Проливов. В 1858 г. через Дарданеллы про-
шел американский фрегат «Уобэш», в 1862 г. в Черное море
вошел английский корабль «Гэннет», в 1868 г. в Босфор входил
американский фрегат «Франклин».
«Наш августейший государь, — говорилось далее в цирку-
ляре, — не может допустить, чтобы трактаты, нарушенные во
многих существенных и общих статьях своих, оставались обяза-
тельными по тем статьям, которые касаются прямых интересов
его империи... Чтобы безопасность России была поставлена в
зависимость от теории, не устоявшей перед опытом времени...
Е.и.в. не может долее считать себя связанным обязательствами
трактата 18-го (30-го) марта 1856 года, насколько они ограни-
чивают его верховные права в Черном море». В связи с этим
объявлялось и о прекращении действия русско-турецкой кон-
12 — 2729
177
венции о военных судах, предназначенных для прибрежной
службы. Российский император «возвращал» султану «права его
во всей полноте», как и «восстанавливал свои собственные».
В заключение подчеркивалось, что Россия вовсе не намерена
«возбуждать Восточный вопрос», что она признает главные по-
становления трактата, «определившие положение Турции в ряду
государств Европы». Император заявлял, что его действия про-
диктованы желанием подвести под европейское равновесие и
спокойствие на Востоке более прочное и справедливое основа-
ние, чем то, «которое ни одна великая держава не может при-
нять за естественное условие своего существования»128.
Циркуляр был напечатан в «Правительственном вестнике»
3(15) ноября 1870 г., а уже на следующий день столичные газеты
одобрительно комментировали эту важнейшую внешнеполи-
тическую акцию. Отмечался сдержанный, миролюбивый тон
документа, выражалась надежда, что европейские державы долж-
ным образом оценят умеренный характер циркуляра. В Пе-
тербург полетели приветственные телеграммы и адреса из гу-
берний от дворянских и земских обществ. Поэт и дипломат
Ф.И. Тютчев послал канцлеру A.M. Горчакову стихи:
Да, Вы сдержали ваше слово:
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.
И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре
Лобзает берег свой родной.
В следующей строфе подчеркивалось, что эта «победа да-
лась не кровью, а умом».
Раздавались, правда, и скептические голоса. М.Н. Катков на
страницах «Московских ведомостей» сетовал по поводу того,
что «слово предшествовало делу». Державам придется признать
«совершившийся факт, хотя, в сущности, и фактов-то никаких
не последовало. Севастополь остается в развалинах, и в Черном
море не крейсируют русские эскадры»129.
Каково оказалось отношение в Европе и мире к заявлению
российского правительства? Наиболее благоприятные отклики
пришли из-за океана. Государственный секретарь США Г. Фиш
находил «естественным, что Россия считает унизительными ог-
раничения Парижского трактата и рассматривает их как вме-
178
шательство в свои суверенные права»130. Влиятельная газета
«Нью-Йорк тайме» писала: «Со времени заключения Париж-
ского трактата в Европе произошло много изменений, и ни один
здравомыслящий человек не сомневается, что такая великая
держава, как Россия, не воспользуется первой же благоприят-
ной возможностью, чтобы освободиться от ограничений, кото-
рые в момент слабости она не была в состоянии отвергнуть»131.
Подобная позиция объяснялась тем, что русско-американские
отношения на протяжении большей части XIX в. носили бла-
гожелательный характер. Однако не Соединенные Штаты дела-
ли в то время погоду на международной арене.
Куда важнее была реакция европейских государств. А те не
высказывали одобрения действиям русских властей. Недоволь-
ное ворчание доносилось даже из осажденного немцами Парижа.
Возражало правительство молодого Итальянского королевства.
Не спешила с выражением поддержки и Пруссия. A.M. Горча-
ков подозревал, что последняя в зависимости от обстоятельств
может и изменить свою позицию. Война с Францией еще не
закончилась, по победа пруссаков была очевидной, а потому
благожелательность России становилась уже не столь необхо-
димой. Предчувствия Горчакова оказались не беспочвенными.
И О. Бисмарк, и король Вильгельм I встретили известие о цир-
куляре с явным неудовольствием, считая его «несвоевременным».
Однако прямо ответить отказом поддержать Россию Пруссия не
решилась. Бисмарк, правда, не одобрял форму, в которую рус-
ское правительство облекло аннулирование нейтрализации Чер-
ного моря. «Обыкновенно думают, что русская политика чрез-
вычайно хитра и искусна... Это неправда, — говорил он. —
Если бы они в Петербурге были беззастенчивы, то воздержа-
лись бы от подобных заявлений, стали бы спокойно строить
суда на Черном море и ждать, пока их о том запросят... и за-
тянули бы дело. Оно могло бы продлиться при русских поряд-
ках, и в конце концов с ним бы свыклись»132.
Открыто враждебную позицию заняли некоторые полити-
ческие круги Австро-Венгрии. Когда русский посол в Вене на-
помнил канцлеру Ф. Бейсту, что в 1867 г. он сам предлагал
поднять вопрос об отмене ограничительных условий Париж-
ского мира, тот ядовито ответил: «Мы предлагали раскрыть
пред вами дверь, вы же ломитесь в окно, а это совсем не то же
самое»133. Бейст требовал отзыва циркуляра Горчакова и права
для западных держав вводить военные корабли в Черное море
в количестве, пропорциональном восстанавливающемуся рус-
12*
179
скому флоту. Не менее жесткими были предложения главы вен-
герского правительства Д. Андраши. Резко выступала мадьяр-
ская пресса. Венский кабинет стремился побудить к решитель-
ным действиям Великобританию, ссылаясь на то, что нарушение
Россией Парижского трактата, согласно тройственному англо-
австро-французскому договору от 15 апреля 1856 г., следует
рассматривать как casus belli.
В Петербурге напряженно ожидали, как воспримет его ак-
цию главный противник — Англия, где у власти находилась в
это время либеральная партия во главе с У.Ю. Гладстоном.
Начало не предвещало ничего хорошего. Британский посол
Э. Бьюкенен имел беседу на повышенных тонах с A.M. Горча-
ковым, заявив, что намерен затребовать паспорта. Впрочем, по-
сол погорячился, сделав свое заявление, не посоветовавшись с
Лондоном. А в Лондоне 28 октября (9 ноября) российский по-
сол Ф.И. Бруннов (он стал послом в 1860 г.) вручил министру
иностранных дел лорду Гренвилю известный циркуляр и спе-
циальную депешу, разъяснявшую действия императорского пра-
вительства применительно к русско-английским отношениям.
По мере того как министр вчитывался в депешу, доносил Брун-
нов, «я убеждался в том, насколько верно я предчувствовал
то впечатление, которое должна была произвести на него
эта бумага по своему бесподобному изложению». «Ввиду важ-
ности наших заявлений», которые «всех поразили своей внезап-
ностью»134, Гренвиль не счел возможным сразу дать какой-либо
ответ, писал Бруннов. В течение следующих двух дней прохо-
дили заседания британского кабинета. Министры «с ужасом»
заслушали сообщения лорда Гренвиля.
Готовясь к возможной реакции Лондона, A.M. Горчаков
снабдил Ф.И. Бруннова своего рода козырной картой, которую
тот должен был пустить в ход в случае необходимости. Если бы
англичане заняли непримиримую позицию, то русское прави-
тельство предложило бы им в качестве компенсации свое согла-
сие на изменение статуса Проливов: вместо закрытия Босфора
и Дарданелл для военных судов открытие их, то есть введение
принципа открытого моря135. В Петербурге в конце концов
возобладал курс на то, чтобы добиться поставленной цели во
что бы то ни стало, не останавливаясь и перед риском воору-
женного столкновения. В связи с этим были сделаны некоторые
военные приготовления. Д.А. Милютин позаботился о «приве-
дении в оборонительное положение важнейших приморских
пунктов». Для выполнения этих работ был командирован герой
180
Севастопольской обороны, военный инженер генерал Э.И. Тот-
лебен. В Одессу и Севастополь отправили большие партии под-
водных мин, а также крепостные орудия136.
В какой-то степени имелись в виду даже наступательные
операции. В российском адмиралтействе решили «в случае край-
ней необходимости» направить несколько военных кораблей в
порты Соединенных Штатов Америки. Александр II, поколе-
бавшись, дал на это разрешение. Еще свежо было в памяти
аналогичное предприятие 1863-1864 гг., когда в обстановке
обострения отношений с западными державами в связи с вос-
станием в Польше и гражданской войной в США балтийская
и тихоокеанская эскадры русского флота в течение нескольких
месяцев находились в незамерзающих портах Нью-Йорка,
Бостона и Сан-Франциско, готовые начать крейсерскую войну,
нанося удары по океанским торговым коммуникациям Британ-
ской империи. Тогда, в 60-е годы, визиты военных эскадр
вполне оправдали себя, способствуя укреплению русско-амери-
канских отношений и оказав, как писал военно-морской агент
в Лондоне контр-адмирал И.Ф. Лихачев, «благодетельное влия-
ние на сохранение мира»137. Обстоятельства сложились таким
образом, что русским кораблям и на сей раз не пришлось вести
боевых действий. Тем не менее вся операция готовилась адми-
ралтейством всерьез. Командиры судов, находившихся в разных
точках Мирового океана, получили соответствующие секрет-
ные инструкции, изменяли курс и шли к американским берегам.
Так, Тихоокеанская эскадра капитана 1-го ранга К.П. Пилкина
в начале 1871 г. прибыла в Сан-Франциско, где встретила
радушный прием. Следует отметить, однако, что все эти меро-
приятия были проведены по инициативе и настояниям военно-
го и морского ведомств. В Министерстве же иностранных дел
полагали, что военные и морские чины преувеличивают опас-
ность вооруженного конфликта. A.M. Горчаков, как мы знаем,
не верил в реальность войны с Англией.
Вернемся, однако, к основной сюжетной линии. 31 октября
(12 ноября) 1870 г. лорд Гренвиль изложил Ф.И. Бруннову ответ
британского правительства в устной форме. 4(16) ноября
Э. Бьюкенен передал его письменный вариант A.M. Горчакову.
Англия возражала против формы, которую выбрали в Петер-
бурге для осуществления столь важной политической акции.
Россия, по мнению англичан, не имела права в одностороннем
порядке отменять статьи трактата, подписанного всеми держа-
вами. Российский канцлер в целом верно предугадал вероятную
181
степень противодействия идеям его циркуляра со стороны дер-
жав, в том числе и Великобритании. Правительство королевы
не выступило даже с официальным протестом, не говоря уже
о более сильных мерах. Отдельные министры, правда, занимали
жесткие позиции, призывая предпринять какое-либо энергич-
ное действие. Пресса, особенно оппозиционная, подняла боль-
шую шумиху. На страницах газет замелькали угрозы в адрес
России. В парламенте обсуждался вопрос, является ли демарш
русского правительства тем условием, которое требует начать
войну против него, согласно статьям тройственного договора от
15 апреля 1856 г. Однако в итоге пришли к заключению, что
происшедшие с тех пор коренные изменения обстоятельств
(принцип rebus sic stantibus) не создают предпосылок для по-
добного вывода.
Обстановка на континенте не благоприятствовала образова-
нию антирусской коалиции, а без союзников Англия обычно
не воевала. К тому же либеральное правительство не отличалось
особенной воинственностью, а премьер-министр У.Ю. Гладстон
вовсе не являлся таким русофобом, как покойный Г.Дж. Паль-
мерстон. Консервативная оппозиция обвиняла кабинет в из-
лишнем радикализме во внутренней политике и в то же время
в слабости в политике внешней. Кабинету Гладстона приходи-
лось поэтому демонстрировать перед пубдикой какую-то твер-
дость. Накануне прихода из Петербурга депеши, в которой
выражалось отношение русского правительства к ответу Лон-
дона на циркуляр Горчакова, положение в британской столице
было довольно тревожным. Бруннов сообщал: «Чтобы смыть с
себя репутацию трусости», Гладстон и Гренвиль «делают вид,
что не отступят перед войной, если их припрут к стене»138.
Российский посол почувствовал изменение отношения к
себе со стороны руководителя Форин оффис. Бруннов просил
задержать присылку ожидаемой депеши из Петербурга до вы-
яснения результатов переговоров, которые вел заместитель
британского министра иностранных дел Одо Рассел с О. Бис-
марком в прусской Главной квартире в Версале. «Каждое слово
может повлиять на вопрос о мире или войне»'39, — писал пере-
пуганный Бруннов. Он опасался созыва чрезвычайной сессии
парламента для объявления войны, за которым, по его мнению,
мог последовать арест русских казенных сумм, хранившихся в
английских банках, и секвестр российских судов, находивших-
ся в британских водах. Видимо, прав В.Н. Виноградов, заметив-
ший, что опытный и умный барон Бруннов, любитель и знаток
182
дипломатической казуистики, знавший себе цену, сделался «к
концу жизни не в меру робким»140. A.M. Горчаков успокоил
посла телеграммой о том, что, во-первых, готовая к отправке
депеша русского правительства носит вежливый и примири-
тельный характер, а во-вторых, что Бисмарк подтвердил свою
готовность поддержать Россию.
Среди российских дипломатов имелся человек, не одоб-
рявший формы, избранной канцлером для ликвидации нейт-
рализации Черного моря. Это был посол в Константинополе
Н.П. Игнатьев, который полагал, что следовало решать вопрос
путем прямого соглашения с Турцией. Еще в августе 1870 г. без
дозволения Петербурга посол стал уверять великого визиря
Али-пашу в том, что отмена соответствующих статей Париж-
ского трактата соответствовала бы интересам Порты. A.M. Гор-
чаков был недоволен излишней инициативой Н.П. Игнатьева,
превысившего свои полномочия. Однако данная инициатива
позволила выяснить, что Турция не окажет серьезного противо-
действия акции русского правительства, хотя приветствовать ее
также не станет.
Русское правительство не питало иллюзий насчет того, что
нейтрализация Черного моря могла бы быть вычеркнута из
текста Парижского трактата вовсе без санкции остальных дер-
жав. Оно с самого начала изъявило готовность вступить в согла-
шение с ними, как гласил циркуляр, «или же для подтвержде-
ния его (трактата. — Авт.) общих постановлений, или для их
возобновления, или для замены их каким-либо другим справед-
ливым уговором»141.
С предложением созвать конференцию держав выступил
О. Бисмарк. Местом ее проведения он назвал Петербург. Это
устроило не всех. Возражали австрийцы и англичане. Послед-
ние предпочитали заседать у себя дома. В итоге договорились
проводить совещания в британской столице. Ф.И. Бруннов со-
ветовал своему правительству подождать. По его мнению, без
представителей Пруссии и Франции, занятых войной, между-
народный форум не будет представительным. Но в Петербурге
рассуждали как раз по-другому: нужно поторопиться с началом
переговоров, пока идет война и приковывает к себе основное
внимание политиков. A.M. Горчаков полагал, что конференция
должна быть «короткой» и посвященной одному вопросу.
О. Бисмарк поддержал такую точку зрения; он больше всего
опасался разрастания конференции в шумный конгресс с об-
суждением общеевропейских проблем и в первую очередь ус-
183
ловий франко-прусского мирного договора. Он не желал допус-
кать вмешательства Европы в свои взаимоотношения с Фран-
цией.
Российское правительство шло на Лондонскую конферен-
цию с твердым намерением юридически оформить свое реше-
ние об отмене нейтрализации Черного моря. Суть же решения
пересмотру не должна была подлежать. Еще в ноябре 1870 г.
A.M. Горчаков писал Ф.И. Бруннову: «Мы открываем дверь для
соглашения. Мы даже распахиваем ее настежь. Единственное,
чего мы не сможем сделать, так это пройти в дверь с согбенной
головой»142. Принципиальное согласие государств, подписавших
Парижский трактат, на участие в конференции было получено
легко. Сложнее оказалось приступить к практической работе.
Официальное открытие переговоров затягивалось вследствие
затруднительного общения с правительством Франции. Часть
министров находилась в это время в Париже, другая — в Туре.
Они не имели между собой постоянной связи. Предложение
французов включить в повестку дня обсуждение и франко-
прусского конфликта не встретило поддержки держав. Пруссия
грозила в таком случае отозвать своего делегата.
Британский кабинет взял на себя инициативу путем пред-
варительных консультаций выработать основы будущих по-
становлений конференции и регламента ее работы. Причем
главными редакторами выступили Гренвиль и Бруннов. Лорд
Гренвиль предложил в качестве компенсации для стран Запада
за отмену нейтрализации Черного моря установить принцип
открытия Проливов, который, по его мнению, согласуется и с
интересами Османской империи. Он уверял также, что данный
принцип не противоречит и выгодам России. Русская эскадра
смогла бы, дескать, в таком случае свободно выходить в Среди-
земное море143.
Ф.И. Бруннов, как упоминалось выше, имел полномочие со-
гласиться в случае необходимости с подобным решением во-
проса. Однако он не спешил принимать на себя ответственность
в столь важном деле. По мнению старого дипломата, пересмотр
серьезного международного акта должен быть поручен не рядо-
вой конференции, но конгрессу с представительством на уровне
глав кабинетов. Канцлер принялся уверять посла в нереаль-
ности созыва большого конгресса в ближайшее время. Желая
ободрить российского представителя в Лондоне, он писал, что
государь назначил его своим уполномоченным, «рассчитывая
именно на блестящие качества Бруннова.., доверяясь его зна-
184
нию, опыту и преданности»144. В порыве откровенности Брун-
нов жаловался Гренвилю: «Князь Горчаков желает сорвать в
России аплодисменты за смелость своего циркуляра, возложив
на меня все неприятные последствия, какие могут произойти
вследствие этого здесь, в Англии. Мне же не хотелось бы ока-
заться между молотом общественного мнения в России и нако-
вальней, которую представляет из себя Англия». Столь необыч-
ный для посла великой державы поступок стал известен из
письма лорда Гренвиля Гладстону, которое обнаружила в архи-
ве Форин оффис американская исследовательница Б. Елавич145.
Впрочем, против открытия Проливов для иностранных во-
енных судов стали решительно возражать турки, которые также
заговорили о компенсации для себя за аннулирование нейтра-
лизации Черного моря. Но их не устраивал вариант, предло-
женный британским министром. Они претендовали на полный
суверенитет над Проливами, то есть право открывать или за-
крывать их по своему усмотрению.
Конференция открылась 17 января 1871 г. На первом засе-
дании английский министр иностранных дел, выбранный на
правах хозяина председателем, предложил вниманию присут-
ствовавших протокол, обязывающий державы признать «за су-
щественное начало международного права, что ни одна из них
не может отказаться от обязательств трактата, ни изменить его
постановлений иначе как с согласия договаривающихся сторон
посредством дружественного соглашения»146. Участники засе-
дания, представители Великобритании, Австро-Венгрии, Севе-
рогерманского союза (т. е. Пруссии), России, Италии, Турции
(представитель Франции так и не прибыл в Лондон) подписали
этот документ. Таким образом, тщеславие британского кабине-
та, а также правительств других стран, осуждавших односторон-
ние действия Петербурга, было в какой-то степени удовлет-
ворено, и в то же время данное постановление, как не имеющее
обратной силы, формально не содержало критики российского
циркуляра, а потому и не задевало достоинства России. Это
означало, что решение российского правительства признается
свершившимся фактом.
Дело, ради которого собралась конференция, лорд Гренвиль
назвал «великим европейским вопросом», а турецкий уполно-
моченный К. Мусурус-паша — «вопросом великой важнос-
ти»147. К его обсуждению приступили на втором заседании
24 января. Накануне в Версале состоялось провозглашение Гер-
манской империи. В Европе появилось новое мощное государ-
185
ство. В связи с этим посол Пруссии в Лондоне А. Бернсторф
просил именовать его впредь уполномоченным Германии. Затем
предоставили слово Ф.И. Бруннову, который зачитал записку,
объяснявшую причины, побудившие русское правительство
издать свой циркуляр. В выступлении русского уполномоченно-
го говорилось об огромных переменах, происшедших за 15 лет
после Парижского конгресса. Особо подчеркивались изменения
в характере русско-турецких отношений, которые в последние
годы отмечались лояльностью. По словам Бруннова, поста-
новления 1856 г. «не согласуются более с условиями доброго
соседства, существующего ныне между обеими прибрежными
державами». «Свобода плавания присуща верховному праву
каждого из этих двух государств. Запретить им это плавание
значит посягнуть на их независимость»148.
Выступление Бруннова основывалось, разумеется, на инст-
рукциях из Петербурга. A.M. Горчаков предписывал ему за-
нимать на переговорах твердую позицию вне зависимости от
поведения представителей западных держав и Османской импе-
рии, но при том стараться сохранять с ними хорошие отноше-
ния. Канцлер настойчиво убеждал посла делать все возможное
для ускорения работы конференции.
Следующим выступил турецкий представитель К. Мусурус-
паша. Этот отуреченный грек был опытным дипломатом, зани-
мавшим в течение многих лет пост посла в Лондоне. Он выска-
зал несогласие с положениями речи своего русского коллеги.
По мнению Мусуруса, после Парижского конгресса прошло
слишком мало времени, чтобы могли произойти изменения,
способные поколебать основания, на которых зиждился прин-
цип нейтрализации Черного моря, тем более что это море внут-
реннее и не подвержено влиянию европейских событий. Он не
считал, что ограничительные статьи трактата ущемляют незави-
симость прибрежных держав. «Высокая Порта вполне доволь-
на этими постановлениями». Однако закончил свое выступле-
ние Мусурус все-таки согласием на пересмотр статей XI, XIII,
XIV Парижского трактата и русско-турецкой конвенции о
легких судах, если таковым будет общее мнение держав и Пор-
те предложат компенсации, «чем она и обусловливает свое со-
гласие»149.
Противоречивая на первый взгляд позиция османского по-
сла вытекала из инструкции, данной ему великим визирем Али-
пашой, в которой говорилось, что сохранение нейтрализации
Черного моря стало бы «самым приятным для Порты решени-
186
ем». Но поскольку невозможно вообразить, что Россия добро-
вольно отречется от своего заявления, принудить последнюю к
подобному отречению можно было бы только совместными
действиями Турции в союзе с западными странами. Такие дейст-
вия потребовали бы слишком больших жертв от Османской
империи. Вот почему остается лишь удовлетворить желание
России, затребовав себе компенсацию в виде суверенитета над
Проливами. Инструкция Али-паши предусматривала плавание
в Черном море военных судов только Турции и России, а по-
тому не допускала устройства там стоянки для кораблей запад-
ных стран, как того особенно добивалась Австро-Венгрия150.
Содержание документа стало известно Н.П. Игнатьеву, а через
него и A.M. Горчакову, который нашел, что противиться идее
компенсации для Турции не имеет смысла. Предложение о «воз-
награждении» для Турции в итоге одобрили все участники Лон-
донской конференции.
На следующем заседании 3 февраля 1871 г. уже обсуждались
проекты статей, которыми следовало заменить постановления
1856 г. о нейтрализации. Проекты статей явились в основном
плодом творчества Ф.И. Бруннова и лорда Гренвиля. В статье I
подтверждалось «древнее правило Османской империи» о за-
крытии Проливов в мирное время для иностранных военных
судов. В статье II говорилось, что «султан, в силу верховных
своих прав на Босфор и Дарданеллы, предоставляет себе право
открывать их в мирное время в виде временного исключения
в том единственном случае, когда интересы и безопасность его
империи укажут ему на необходимость присутствия военных
судов неприбрежных держав»151. Эти статьи заменяли собою
положения статей XI, XIII и XIV Парижского трактата и рус-
ско-турецкую конвенцию о судах в Черном море.
Сделаем небольшое отступление и расскажем, что происхо-
дило накануне третьего заседания. Следует оговориться, что
термин «неприбрежные державы» был достаточно неопреде-
ленным и допускал возможность двоякого толкования. С одной
стороны, так назывались все нечерноморские страны. Но, с
другой стороны, это могли быть все государства, кроме Турции,
поскольку их территории не омывались Проливами. В соответст-
вии с советом Горчакова Бруннов попытался убедить Гренвиля
заменить слово «неприбрежные» термином «дружественные»
державы, что давало бы большие шансы для русских кораблей
быть допущенными в Проливы. Однако британский министр,
ссылаясь на общественное мнение Англии и предварительное
187
согласие с данной формулировкой представителей Австро-
Венгрии и Италии, отстаивал формулировку «неприбрежные
державы»152. Российский уполномоченный вынужден был усту-
пить. В Петербурге санкционировали эту уступку. Главная цель
была достигнута — ограничительные условия трактата отмене-
ны, — и теперь важно было не затягивать конференцию. «Мне
кажется, что все обстоит удовлетворительно, насколько это
возможно»153, — написал Александр II на полях донесения
Бруннова.
Однако вскоре выяснилось, что западные державы толкова-
ли статью II как раз в антирусском смысле, то есть под «неприб-
режными» хотели понимать нечерноморские государства, что
исключало Россию из числа стран, для флота которых султан
мог открывать Проливы. Царь выразил свое неудовольствие,
поскольку он поначалу понял выражение «неприбрежные» как
«не имеющие выхода к Проливам»154. Бруннову дали пред-
писание настаивать на уравнении России с нечерноморскими
странами. Но посол посчитал неудобным брать назад данное им
Гренвилю слово. Он сообщал, что исчерпал уже все средства
убеждения, что на него оказывают давление, грозя введением
кораблей западных держав в Черное море. В Петербурге с боль-
шой неохотой согласились принять злополучную формули-
ровку, хотя и склонны были видеть в ней желание западных
противников нанести оскорбление России в публичной форме,
ибо стремление не допускать русский Черноморский флот в
Проливы не имело пока практического значения, поскольку
такового флота еще не существовало.
Свой вклад в дело оформления трудной статьи II решили
внести австрийцы. Их уполномоченный Р. Аппони предложил
дополнить выражение «неприбрежные» словами «к Черному
морю»155. Таким образом устранялась всякая неопределенность
формулировки, а вместе с этим становилась ясной и расстанов-
ка сил на конференции. Основными противниками России
являлись Англия и Австрия. Пруссия поддерживала Россию.
Италия и Франция поначалу существенного влияния на ход
работы не оказывали. Ф.И. Бруннов зачислял в лагерь против-
ников также и турок. Особое недоверие вызывал у него извест-
ный своим давним русофобством Мусурус-паша. Российский
представитель подозревал, что османский посол ведет двойную
игру, хочет сорвать конференцию, что было бы на руку Англии.
Но дело обстояло иначе. A.M. Горчаков писал Ф.И. Бруннову:
«Я не решаюсь допустить вашу версию о двойной игре и неис-
188
кренности Порты... Али-паша видит интересы Турции в согла-
шении с Россией, надеясь таким путем ослабить опеку Запа-
да»156. Мнение канцлера разделял и Н.П. Игнатьев, пристально
следивший за настроениями, господствовавшими в Константи-
нополе. Он полагал, что при всей хитрости турок в данном
случае их нельзя подозревать в коварстве, поскольку главный
вопрос — отмена нейтрализации Черного моря — решен и
срывать конференцию не имело смысла.
Но вернемся на заседание, которое проходило 3 февраля
1871 г. Мусурус-паша заявил, что инструкции позволяют ему
принять новые статьи при условии, что в статье II слова «не-
прибрежные державы» будут заменены на «дружественные дер-
жавы». Он пояснил, что подобная замена наилучшим образом
обеспечила бы вознаграждение для Турции и, кроме того, уст-
ранила бы антирусскую направленность данной статьи, что
весьма важно для Османской империи, желающей иметь с
Россией добрососедские и дружественные отношения. Мусурус
не был поддержан ни одним из выступавших за ним ораторов.
Представители Австро-Венгрии и Англии высказались в поль-
зу формулировки «неприбрежные державы». Бруннов в длин-
ной речи, наполненной высокими словами о мире, духе согла-
сия и доверия между великими державами, подтвердил свое
одобрение статей в их первоначальной редакции. Лорд Грен-
вил ь просил Мусуруса довести до сведения султана, что дер-
жавы, по существу, единодушны в своих мнениях по поводу
статьи II.
Однако турецкий уполномоченный, проявляя завидное упор-
ство, стоял на своем. Чрезвычайные упорство и твердость,
проявленные турецкой дипломатией на конференции 1871 г.,
необычайная для нее самостоятельность в защите своих пози-
ций были отмечены как современниками событий, так и по-
следующими историками. В России должным образом оценили
линию поведения османских политиков. Александр II просил
посланника в Петербурге Рустем-бея передать признательность
великому визирю Али-паше за стремление Турции отстоять
свой суверенитет от натиска западных держав157.
Создалась странная ситуация, когда Мусурус-паша изо всех
сил старается провести выгодное не только для его страны, но
и для России решение, Ф.И. Бруннов же не желает его под-
держивать и присоединяется к западным державам. Мотивы
действий российского посла изложены выше. В Петербурге
также были склонны согласиться с проектом западных дер-
189
жав, дабы избежать ненужных осложнений (из-за деталей, ко-
торые там считали непринципиальными) и способствовать
скорейшему окончанию конференции. «Вы знаете мое мнение
насчет этой несчастной фразы, которую другие одобрили, о
которой я сожалею и на которую я согласился скрепя сердце,
чтобы главный вопрос разрешился в нашу пользу и как можно
скорее», — написал Александр II на полях одного из донесе-
ний. По докладу же Горчакова по этому вопросу государь вы-
нес следующую резолюцию: «На сей раз, увы, мы хотим быть
большими турками, чем они сами»158. Н.П. Игнатьеву поручи-
ли убедить Порту снять свои возражения. С подобными же
предложениями в Константинополе выступили представители
Австро-Венгрии, Англии и Италии. Турки, однако, не желали
уступать.
Можно попытаться объяснить поведение турок традицион-
ным для них упрямством. Но большинство исследователей пред-
почитают в данном случае давать другое объяснение. Действия
османских дипломатов, отличные от их поведения на преды-
дущих международных форумах, в конечном счете, видимо,
являлись проявлением политики реформ (танзимата), которая
постепенно начинала давать плоды. В 60-е гг. имели место не-
которые успехи в экономике Османской империи. Формирова-
лись национально-буржуазные силы, заинтересованные в том,
чтобы Порта проводила независимый внешнеполитический
курс. Передовая общественность, и прежде всего «новые осма-
ны», критиковали слабые позиции правительства, подталкивая
его к проведению более самостоятельной линии. Турецкая ди-
пломатия удачно использовала в Лондоне противоречия между
великими державами в своих интересах. К тому же конферен-
ция была созвана не для подведения итогов войны, но вслед-
ствие дипломатического демарша одной из держав. Вопросы,
подлежавшие обсуждению и решению, прямо затрагивали Ос-
манскую империю и требовали соглашения и сотрудничества с
нею. Б. Елавич, специально изучавшая этот вопрос, отмечает,
что в 1871 г. «Порта играла важную и достойную роль», а ее
«позиции в отношении стран Европы являлись относитель-
но самыми сильными по сравнению с любым из периодов
XIX в.»159.
Решающие события на конференции произошли 13 марта,
когда инициатива итальянской делегации вывела на финишную
прямую зашедшие было в тупик переговоры. А началось засе-
дание с представления наконец-то прибывшего французского
190
уполномоченного. Им оказался герцогЖ-В. де Брольи. Участие
в конференции долго ожидавшегося министра иностранных дел
Ж. Фавра так и не состоялось. Он был занят переговорами с
О. Бисмарком о мире. Итак, выступивший посланник Италии
в Лондоне К. Кадорна огласил новую формулировку статьи II.
Ее автором являлся итальянский посланник в Константино-
поле Барболани. Суть нового проекта, оказавшегося компро-
миссным, состояла в том, что слова «неприбрежные державы»
заменялись на «дружественные и союзные», а в качестве при-
чины для открытия Проливов иностранным кораблям вместо
общих соображений «интересов и безопасности» империи
султану предлагалось руководствоваться необходимостью «ис-
полнения постановлений Парижского договора 30-го марта
1856 г.»160.
Все участники конференции немедленно согласились с таким
решением, которое, по ироническому замечанию Б.Э. Нольде,
было довольно неясным, но именно потому и удовлетворило
всех161. С замечанием Нольде согласиться, впрочем, довольно
трудно. На самом деле итальянский вариант был вполне оп-
ределенным. Он имел существенное отличие от первоначаль-
ной редакции статьи П. Если та допускала вмешательство
«неприбрежных держав» практически в любом случае, когда
возникнут обстоятельства, которые можно будет истолковать
как угрозу «интересам и безопасности» Османской империи
(в числе подобных обстоятельств могли фигурировать и внут-
ренние неурядицы в империи), то итальянское предложение
ограничивало возможность открытия Проливов для кораблей
всех государств, в том числе и России, лишь случаями внешней
опасности. Быстрое же согласие всех уполномоченных объяс-
нялось тем, что каждую державу в той или иной степени уст-
раивала новая формулировка. Турция была довольна заменой
термина «неприбрежные» на «дружественные», западные дер-
жавы — упоминанием Парижского трактата, Россия — от-
крывающейся перспективой попасть в число «дружественных»
Турции стран, а также самим фактом близкого окончания
конференции.
14 марта на последнем заседании был утвержден протокол
предыдущего дня с некоторыми редакционными изменениями,
а 15-го — состоялось подписание документа. По невыясненным
причинам он помечен 13 марта 1871 г. Лондонская конвенция
(«Трактат, подписанный в Лондоне о пересмотре Парижского
мирного трактата 18 (30) марта 1856 года»)162 состояла из де-
191
вяти статей. В статье I объявлялось об отмене нейтрализации
Черного моря, то есть статей XI, XIII и XIV Парижского трак-
тата и русско-турецкой конвенции 1856 г. Согласно статье II,
сохранял свою силу принцип закрытия Дарданелл и Босфора,
но с предоставлением права султану открывать их «в мирное
время для военных судов дружественных и союзных держав в
том случае, когда Блистательная Порта найдет это необходи-
мым для обеспечения исполнения постановлений Парижского
трактата 30 марта 1856 года». Статья III подтверждала доступ-
ность Черного моря торговым судам всех стран. Статьи IV-VII
были посвящены дунайской проблеме, которая также обсуж-
далась на конференции. В них определялись условия судоход-
ства по Дунаю, говорилось о работах по очистке устья реки,
действиях Дунайской комиссии, о праве Турции «посылать, как
всегда, свои военные суда в Дунай в качестве территориаль-
ной державы». В статье VIII подтверждалась действенность всех
тех постановлений Парижского мирного договора 1856 г. и
всех его приложений, «которые не отменены и не изменены
настоящим трактатом». В статье IX говорилось об условиях
ратификации.
Отныне правовой статус Черноморских проливов стал ос-
новываться на двух международных договорах: Лондонском
1871 г. и Парижском 1856 г. в неотмененной его части, посколь-
ку оставались в силе статьи конвенции о Проливах, в которых
говорилось о праве султана выдавать фирманы для прохода
«легких под военным флагом» иностранных судов, направляв-
шихся для службы при миссиях «дружественных с Портою дер-
жав», а также к устьям Дуная.
СМ. Горяинов отмечает, что Ф.И. Бруннов не был на сей
раз столь предусмотрителен, как 30 годами ранее (при подпи-
сании Конвенции 1841 г.), и не оговорил возможность прохода
через Проливы легких военных судов Черноморского флота,
предназначенных для службы при русской миссии в Афинах.
Эта оплошность имела своим следствием по меньшей мере два
неприятных инцидента, случившихся в 1871-1872 гг. со шху-
нами «Туапсе» и «Келосури», когда российским представите-
лям в Константинополе и Лондоне Н.П. Игнатьеву и тому же
Ф.И. Бруннову пришлось убеждать Петербург в необходимости
впредь избегать случаев, могущих послужить поводом для об-
винения России в несоблюдении Лондонской конвенции по
Проливам163.
Как бы то ни было, но договору 1871 г. была суждена до-
192
вольно долгая жизнь. Он действовал фактически до первой
мировой войны, формально же просуществовал до 1920 г., то
есть почти 50 лет.
Можно дискутировать о том, выгодно или нет по сравнению
с решениями 1841 и 1856 г., объявлявшими о закрытии Босфо-
ра и Дарданелл в мирное время без всяких изъятий, оказалось
для России новое постановление. Думается, что это зависело от
конкретных обстоятельств, и в первую очередь от состояния
русско-турецких отношений. Несомненно, однако, другое. Глав-
ный итог Лондонской конференции стал крупным успехом
России. В результате отмены нейтрализации Черного моря она
получала возможность содержать там военный флот и иметь
военно-морские базы. Это, безусловно, способствовало укреп-
лению безопасности южных рубежей государства, повышало
международный авторитет Российской империи. Создавались
предпосылки для ускорения освоения и экономического раз-
вития Новороссийского края, расширения внешней торговли
через Черноморские проливы.
Общественное мнение не без основания приписывало успех-
российской дипломатии в 1870-1871 гг. канцлеру A.M. Гор-
чакову. Сам он считал отмену нейтрализации Черного моря
главным достижением своей жизни. Государь пожаловал князю
Горчакову наследственный титул «светлость». В высочайшем
рескрипте на его имя говорилось: «Труды ваши по черномор-
скому вопросу оценены по достоинству общим признательным
сочувствием всех ваших соотечественников, дорожащих чес-
тию и самостоятельностью Русской земли»164. Награды получи-
ли и другие участники «сего случая, имеющего для Отечества
значение историческое», как говорилось в рескрипте. Так, ба-
рон Бруннов, которого называли «Нестором русской диплома-
тии», был возведен в графское достоинство, а Н.П. Игнатьеву
дали орден Св. Александра Невского.
Русское общество приветствовало решения Лондонской кон-
ференции. Из общего одобрительного хора выбивался все тот
же М.Н. Катков, отмечавший в своих «Московских ведомос-
тях», что в Великобритании конвенцию расценивают как свою
победу. Она является самой сильной морской державой, и флот
ее мог теперь в критические моменты проникать в Черное море.
«Не безопасность Турции, а сохранение и упрочение господ-
ства Англии на Востоке имела в виду английская политика,
когда она ухищрялась поднять цену отменяемой нейтрализации
Черного моря»165, — писал он.
13 — 2729
193
4. Русско-турецкая война 1877—1878 гг.
Берлинский конгресс
После Лондонской конференции в русско-турецких отно-
шениях наступило некоторое улучшение. Главным содержани-
ем российской политики на Ближнем Востоке являлась в это
время охрана подступов к Константинополю и Босфору от
посягательств западных соперников путем укрепления своих
позиций на Балканах. Такая политика предполагала, с одной
стороны, заинтересованность в сохранении власти султана в
зоне Проливов, который играл бы роль сторожа, но, с другой
стороны, нельзя было отказаться и от поддержки национально-
освободительных движений христианских народов. Канцлер
A.M. Горчаков писал: «Единственное основательное соображе-
ние для русских выгод заключалось в том, чтобы оставить ключ
в Черное море в руках довольно слабых, которые не могли бы
замкнуть для России этот торговый выход и угрожать ее без-
опасности. Владычество турецкое соответствовало этой про-
грамме. Разве наша вина, если турки этим злоупотребляли,
сделав свое господство невыносимым для своих христианских
подданных?»166.
В Петербурге считали, что движение балканских народов не
должно приобретать излишне радикальный характер, дабы не
сломать весьма непрочный остов русско-турецких отношений.
Однако управлять развитием балканских событий удавалось да-
леко не всегда. Уже в середине 70-х гг. на европейском горизон-
те начали собираться тучи нового восточного кризиса. Вот как
писал об этом известный историк консервативно-монархи-
ческого направления С.С. Татищев: «Небольшая черная точка
показалась в северо-западном углу Балканского полуострова.
Мало-помалу она разрослась в громовую тучу, разразившуюся
над европейским Востоком грозою, которая вполне видоизмени-
ла как его политическую поверхность, так и соотношения ве-
ликих держав. То было восстание, вспыхнувшее летом 1875 года
в нескольких южных округах Герцеговины»167. Поводом его
стал произвол турецких сборщиков податей. Восстание вскоре
перекинулось на северные округа провинции, а затем и на Бос-
нию. Повстанцы получали помощь из Черногории, с этой же
целью начались военные приготовления в Сербии. В апреле
1876 г. вспыхнуло восстание в Болгарии, которое было зверски
подавлено османскими властями. Черногория и Сербия объ-
явили войну Турции. Силы, однако, были неравны. Турки раз-
194
били сербские войска и вторглись на территорию княжества.
Потребовалось дипломатическое вмешательство великих дер-
жав, и прежде всего России, ультиматум которой о немедлен-
ном перемирии предотвратил полный разгром Сербии.
Драматические события на Балканах нашли живой отклик
в странах Европы. В Англии, например, поднялась волна со-
чувствия жертвам османских репрессий. Лидер находившейся
теперь в оппозиции либеральной партии У.Ю. Гладстон в своем
ярком памфлете «Болгарские ужасы и Восточный вопрос» об-
личал не только жестокость турецких угнетателей, но и поли-
тику потворствования османским властям, которую проводило
правительство британских консерваторов во главе с Б. Дизраэ-
ли (графом Биконсфилдом).
Особенно широкий размах получило движение обществен-
ности в России. Развернули свою деятельность славянские коми-
теты. Во многих губерниях проводились сборы пожертвований.
Писатели и художники посвящали свои произведения балкан-
ским событиям. Тысячи добровольцев отправились сражаться
за славянское дело или помогать раненым. В сложном положе-
нии оказалось правительство. События на Балканах грозили
поднять в полном объеме Восточный вопрос. Заключенный в
1873 г. между монархами России, Германии и Австро-Венгрии
Союз трех императоров вовсе не устранил австро-русских про-
тиворечий в этом регионе. Скорее наоборот: они обострились,
поскольку в это время происходило перемещение центра авст-
рийской политики из Центральной Европы в юго-восточную
часть континента. Противником России, причем главным, про-
должала оставаться в Восточном вопросе и Великобритания.
С 1875 и по начало 1877 г. российская дипломатия совместно
с дипломатиями других держав пыталась урегулировать кризис
мирным путем.
Однако логика событий в конце концов привела к тому, что
в апреле 1877 г. началась русско-турецкая война. Объявление
войны Османской империи явилось очень нелегким шагом для
Петербурга. Русская общественность, особенно славянофильски
и панславистски настроенная ее часть, требовала вступиться за
единоверных братьев-славян. Стратегические интересы Рос-
сийской империи, соображения престижа также побуждали ее
занять активную позицию. Однако существовали и сдерживаю-
щие факторы. Только в 1874 г. были завершены основные
мероприятия военной реформы, и результаты их еще не могли
должным образом сказаться на состоянии армии. За немногие
13*
195
годы, прошедшие после Лондонской конференции, на Черном
море еще не успели появиться мощные современные боевые ко-
рабли-броненосцы. Русский Черноморский флот был еще очень
слабым и значительно уступал турецкому в количественном и
качественном отношении: русская эскадра имела лишь 2 броне-
носных судна, мало пригодных для действий в открытом море,
и 5 небронированных; турецкая же состояла из 15 броненосных
кораблей различных классов и стольких же небронированных.
Значительная часть турецких кораблей была укомплектована
нанятыми английскими офицерами. Следует принимать в рас-
чет и дунайскую турецкую флотилию, насчитывавшую 9 броне-
носных судов (всего в речной эскадре турок было 46 вымпелов).
Война с Турцией была чревата и сильными международными
осложнениями.
Итак, вследствие неготовности российского правительства к
постановке во весь рост Восточного вопроса его решение вое-
вать явилось во многом вынужденным. В политико-стратеги-
ческом отношении основной причиной стали опасения за свои
позиции на Балканах, боязнь быть потесненным соперниками,
в первую очередь Австро-Венгрией. Объявить войну правитель-
ство заставили и настроения в русском обществе, моральные
обязательства перед балканскими славянами, другие обстоя-
тельства. В то же время справедливо будет сказать, что в между-
народно-дипломатическом аспекте другие державы «позволи-
ли» России воевать, обставив это разрешение определенными
условиями. Условия балканского урегулирования были опреде-
лены русско-австрийскими Рейхштадтским соглашением (лето
1876 г.) и Будапештской конвенцией (январь 1877 г.), а также
решениями Константинопольской конференции представите-
лей великих держав (конец 1876 — начало 1877 г.) и Лондон-
ским протоколом (март 1877 г.). Основным содержанием всех
этих договоренностей, вытекавших из нежелания турецкого
правительства провести серьезные реформы в славянских зем-
лях вплоть до предоставления автономии Болгарии, а также
Боснии и Герцеговине, являлось обещание России не допускать
образования на Балканах большого славянского государства.
Предполагалось, что Константинополь может стать вольным
городом. Россия обеспечивала себе возвращение потерянной в
1856 г. Южной Бессарабии и оговаривала возможность некото-
рых территориальных присоединений в Закавказье. За нейтра-
литет Австро-Венгрии пришлось заплатить согласием на окку-
пацию Боснии и Герцеговины этой державой.
196
По мере развития восточного кризиса важное значение при-
обретал и вопрос о Черноморских проливах. Следует отметить,
что в международной обстановке на Ближнем Востоке к этому
времени произошли изменения. В 1869 г. французский пред-
приниматель и инженер Ф. Лессепс построил Суэцкий канал,
соединивший Средиземное море с Красным. В 1875 г. англий-
ское правительство приобрело партию акций компании Суэц-
кого канала (долю египетского хедива). То был первый шаг на
пути, приведшем к оккупации англичанами Египта. Покупка
акций усилила позиции Великобритании в регионе, который
рассматривался ею как один из важных подступов к Индии.
Охрана же ближних и дальних подступов и путей, ведущих к
этой «жемчужине в короне Британской империи», традици-
онно считалась главнейшей из внешнеполитических задач ка-
бинета ее величества. Охранять Индию требовалось, по мысли
британских политиков, прежде всего от пресловутой «русской
угрозы», которая превратилась в постоянную тему дискуссий в
политических кругах и прессе, особенно в связи с продвиже-
нием России в Средней Азии.
Традиционный курс на поддержание целостности Осман-
ской империи также мыслился официальным Лондоном как
важная составная часть общей задачи по охране Британской
Индии. Однако уже в 70-е гг. намечаются признаки отхода от
курса на поддержание статус-кво и замены его другим — на
раздел Турции. В конце 1876 — начале 1877 г. появилось не-
сколько проектов приобретения стратегических баз и опорных
пунктов на территории Порты, в том числе и в районе Проли-
вов. Премьер-министр Б. Дизраэли предложил в качестве «ма-
териальной гарантии» занять Дарданеллы. Слывший наиболее
умеренным из членов кабинета министр иностранных дел лорд
Дерби советовал ограничиться «несколькими гектарами земли»
на Галлиполийском полуострове. «Мысль об утверждении там
занимает британские умы с тех пор, как поднят Восточный во-
прос. Этот новый Гибралтар, препятствующий развитию мор-
ской мощи России, явится в глазах англичан лучшим обеспече-
нием пути в Индию»168, — писал российский посол в Лондоне
П.А. Шувалов.
Итак, требовалось не допускать усиления позиций России на
Балканах и в Восточном Средиземноморье. В Петербурге же,
напротив, надеялись одно время, что прорытие Суэцкого кана-
ла, то есть появление нового морского пути в страны Азии и
Дальнего Востока, внесет определенные изменения в политику
197
Англии и в зоне Черноморских проливов. Уже в начальный пе-
риод войны с Турцией русское правительство сделало попытку
по-новому поставить вопрос о Проливах. В инструкции П.А. Шу-
валову от 18 мая 1877 г. выражалась надежда на то, что Англия
«примет во внимание особые интересы России, удовлетворение
которых зависит от этой войны и из-за которых Россия идет на
такие большие жертвы»169. В секретном письме от того же числа
A.M. Горчаков изложил послу, в чем заключаются данные ин-
тересы, в частности в отношении Проливов. «Ввиду их полити-
ческого значения, — писал он, — этот вопрос необходимо пере-
смотреть в духе справедливости. Соглашения, в силу которых
Черное море, закрытое в мирное время, открыто в случае войны
для любого флота враждебных России держав, были заключены
в духе недоверия и неприязни. В результате их Россия изолиро-
вана в Черном море без всякой гарантии безопасности, тогда
как выход в море, имеющее только две прибрежные страны,
должен быть, по справедливости, открыт им обеим»170.
Как видим, налицо новый подход к проблеме, желание пере-
вести ее в иную плоскость, где проводилось бы различие значе-
ния Проливов для нечерноморских и черноморских держав и
признавались бы особые права последних. Однако эти сооб-
ражения содержались в личном письме. Для передачи же бри-
танскому кабинету формулировку смягчили, придав ей более
общий, расплывчатый характер: «Для сохранения мира и всеоб-
щего спокойствия важно, чтобы этот вопрос был урегулирован
с общего согласия на справедливых и действенно гарантирован-
ных началах»171.
Заявление Петербурга было сделано в ответ на ноту Велико-
британии, которую лорд Дерби передал Шувалову 6 мая 1877 г.
по новому стилю. В ноте содержалось требование, чтобы Рос-
сия выступила с заверениями о том, что военные действия с ее
стороны не распространятся на Египет, Суэцкий канал, Бос-
фор и Дарданеллы, а также Персидский залив. Там же говори-
лось, что «освященный санкциею Европы порядок судоходства
через Босфор и Дарданеллы кажется правительству королевы
здравым и полезным и, по его мнению, существовали бы важ-
ные препятствия к изменению его в существенной его части»172.
Еще ранее, в апреле, Дерби запрашивал Шувалова о возможнос-
ти блокирования русскими военными силами Египта и Суэц-
кого канала. Правительство ее величества вообще «с глубоким
сожалением встретило... известие» о начале русско-турецкой
войны. Как писал Дерби своему послу в Петербурге О. Лофтусу,
198
Англия считает «своим долгом заявить официально и публич-
но, что это решение русского правительства (об объявлении
войны. — Авт.) не может рассчитывать на ее содействие и
одобрение»173.
«Чистейшей фантазией» назвал Горчаков подозрения англи-
чан относительно возможной блокады Суэцкого канала. Русское
правительство согласилось, впрочем, дать требуемые заверения.
«Мы никак не заинтересованы в том, чтобы причинять беспо-
койство Англии в ее владениях в Индии и, следовательно, на
ее путях туда. Настоящая война не требует этого, так как цель
ее ясно определена», — писал канцлер, подчеркивая далее офи-
циально объявленную цель войны. «Англичанам трудно понять
войну из религиозных и национальных чувств. Они к ней не
способны и, следовательно, ищут там задние мысли»174. Автор
стратегического плана кампании 1877 г. генерал Н.Н. Обручев
писал: «Цель войны — безусловное уничтожение владычества
турок на Балканском полуострове»175. Александр II подчерки-
вал: «Никаких присоединений земель Турции не входит в по-
литику России»176. Имелся в виду отказ от территориальных
захватов на Балканах. На другие районы этот отказ не распро-
странялся.
Помимо национального освобождения единоверцев-славян у
Петербурга имелись и другие цели. В общем плане можно го-
ворить о намерении восстановить былое влияние и престиж в
Балканско-Ближневосточном регионе, укрепить свои позиции
и обороноспособность на юге, подорванные Крымской войной.
Однако логика развития истории была такова, что объективно
те и другие цели во многом совпадали. Преследуя собственные
интересы, императорская Россия несла в то же время освобож-
дение балканским народам от османского ига.
Что касается конкретных целей, то они намечались уже в
предварительных договоренностях 1876 — начала 1877 г. Не-
которые пункты повторялись и в рассматриваемых посланиях
A.M. Горчакова: возвращение Южной Бессарабии и присоеди-
нение Батума в качестве возмещения военных издержек. Здесь
затрагивался и вопрос о столице Османской империи. Желая
успокоить официальный Лондон, который уже объявил о на-
мерении «любой ценой помешать захвату Константинополя
русскими»177, канцлер писал: «Захват этой столицы не входит
в планы его величества императора. Он признает, что в любом
случае судьба Константинополя является вопросом, который
интересует всех и может быть урегулирован только общим
199
соглашением; и если будет поставлен вопрос о владении этим
городом, надо сказать, что он не должен принадлежать ни одной
из европейских держав»178.
В инструкции, однако, содержалась оговорка о том, что
«императорский кабинет... не имеет возможности предрешить
заранее развитие и исход войны»179. Дело в том, что, согласно
плану, разработанному Н.Н. Обручевым и военным министром
Д.А. Милютиным, предусматривалось в случае необходимости
занятие и Константинополя. Эта идея поддерживалась военны-
ми кругами, но не меняла официальной позиции Петербурга в
целом, поскольку и сам Обручев подчеркивал, что эта мера име-
лась в виду исключительно «в военном смысле» и только как
временная. К тому же в Министерстве иностранных дел план
Обручева был встречен скептически180.
Итак, данные заверения должны были рассеять опасения
Великобритании и удержать ее на позициях нейтралитета. Что
же касается содержавшегося в документе заявления о необ-
ходимости изменения режима Проливов в пользу черномор-
ских держав, то это вовсе не связывалось с планами овладе-
ния данной территорией, для претворения которых в жизнь у
Петербурга не имелось в то время ни сил, ни возможностей.
Беспочвенными и далекими от понимания реального положе-
ния дел являлись поэтому призывы панславистов «разрешить
Восточный вопрос»: изгнать турок из Европы, создать на Бал-
канах славянскую федерацию под эгидой царя и с центром в
Константинополе, овладеть «ключами от своего дома», то есть
Черноморскими проливами. Весьма показательна фраза, вычерк-
нутая Горчаковым из белового варианта его письма к Шува-
лову: «Что касается Константинополя и Проливов, достаточно
констатировать факт, что в данный момент они также недо-
ступны нам»181. Более того, в Петербурге соглашались тогда
дать обещание не переходить через Балканский хребет, если
Порта запросит мира прежде, чем русская армия пересечет эту
линию.
Дальнейшее развитие событий внесло, впрочем, коррективы
в первоначальные проекты. Как и в предыдущих русско-турец-
ких войнах, в 1877 г. действия разворачивались на двух театрах,
Балканском и Кавказском. Исход дела решали операции на
суше. На Черном море, ввиду господства турецкого флота и
слабости русского, серьезных сражений не происходило. В це-
лом же перевес сил был, безусловно, на стороне России, однако
турки оказывали упорное сопротивление. В начале 1878 г. рус-
200
екая армия, разгромив основные турецкие силы, радостно встре-
чаемая христианским населением, заняла большую часть Болга-
рии. Без боя пал древний Адрианополь. Перед победоносными
российскими войсками лежала столица Османской империи.
Порта запросила мира.
Русское командование (главнокомандующим на Балканском
театре являлся младший брат царя великий князь Николай Ни-
колаевич), к которому османские власти обратились с просьбой
о перемирии, обусловило его согласием Турции принять усло-
вия прелиминарного мирного договора. В одном из вариантов
договора, составленном заведующим дипломатической канце-
лярией при главнокомандующем А.И. Нелидовым, значилось:
«Будет сохранен и принцип закрытия Проливов для военных
иностранных кораблей. Тем не менее прибрежные государства
будут пользоваться правом проводить по ним отдельные воен-
ные суда. Причем султан будет давать каждый раз необходимое
для этого разрешение»'82. Сформулированный таким образом
пункт о Проливах должен был, по мнению дипломата, обеспе-
чить укрепление Черноморского флота, поскольку под «отдель-
ными военными судами» он имел в виду корабли, которые
могли приобретаться за границей или были построены на отече-
ственных балтийских верфях. И все-таки это было отступлени-
ем Петербурга от былого намерения существенно пересмотреть
режим Проливов в пользу черноморских государств. К концу
войны стало ясно, что подобное намерение натолкнется на не-
преодолимое сопротивление западных держав. Если в майском
письме A.M. Горчакова говорилось о необходимости открыть
Босфор и Дарданеллы «по справедливости» — как для Турции,
так и для России, то теперь речь шла о проходе отдельных
русских кораблей с разрешения султана.
Итак, условия мира были предъявлены, но до получения по-
ложительного ответа турецкой стороны русские войска про-
должали наступление. Вступать или не вступать в Константи-
нополь? Этот вопрос, вставший перед командованием армии и
правительством в Петербурге, превратился в острейшую поли-
тическую проблему. 1(13) декабря 1877 г. П.А. Шувалов отпра-
вил из Лондона переданный ему в тот же день лордом Дерби
меморандум, в котором со ссылкой на цитировавшуюся нами
выше депешу A.M. Горчакова от 18 мая 1877 г. выражалась «серь-
езная надежда» на то, что «русские армии... не предпримут
никакой попытки занять Константинополь или Дарданеллы.
В противном случае правительство ее величества должно счи-
201
тать себя свободным в дальнейших действиях, необходимых для
защиты британских интересов»183.
А в Лондоне бушевали страсти. Министры обвиняли друг
друга в предательстве Турции. Б. Дизраэли еще задолго до этого
ставил перед кабинетом вопрос «в самой формальной и торже-
ственной форме»: что делать, если русские займут Константи-
нополь? Члены правительства «единодушно согласились», что
в таком случае нужно «посоветовать» королеве объявить войну
России. По мнению самого премьера, ее следовало атаковать в
Азии. «Императрица Индии должна приказать своим армиям
очистить Среднюю Азию от московитов, сбросив их в Кас-
пий»184. Масло в огонь подливали донесения посла в Констан-
тинополе О.Г. Лэйярда, предупреждавшего, что «никаким обе-
щаниям и клятвам, данным Россией, нельзя верить»185. Пресса,
особенно консервативная, начала раздувать военную истерию.
Уже с лета 1877 г. часть британской средиземноморской
эскадры находилась в Безикской бухте у входа в Дарданеллы.
Был подготовлен и десантный отряд. Примерно тогда же лорд
Дерби обсуждал с министром иностранных дел Австро-Венгрии
Д. Андраши возможность совместных англо-австрийских дейст-
вий по предотвращению приближения русской армии к Кон-
стантинополю и зоне Проливов. При этом имелись в виду
демонстрации английского флота и австрийских войск. С этого
времени данная комбинация стала постоянно фигурировать в
расчетах противников России. В самом начале 1878 г. англий-
ский посол в Петербурге О. Лофтус заявил A.M. Горчакову,
что, по мнению Лондона, всякий договор, заключенный между
Россией и Турцией во изменение трактатов 1856 и 1871 гг., не
будет иметь силы без утверждения его всеми державами, участ-
никами Парижского конгресса и Лондонской конференции186.
Это заявление не явилось новостью для русского правительст-
ва. С самого начала кризиса санкция Европы дамокловым ме-
чом висела над его головой, грозя отнять львиную долю победы,
добытой в войне. Поэтому в начале января 1878 г. было решено
заключить с Портой лишь предварительный мирный договор.
Причем условия, имеющие общеевропейский интерес, предпо-
лагалось передать на обсуждение держав.
Надо сказать, что из-за неготовности России к войне в воен-
ном, технико-экономическом и финансовом планах, стремления
избежать ее, а также сложности отношений с великими держа-
вами российские проекты послевоенного урегулирования пона-
чалу носили общий, зачастую расплывчатый характер. Умудрен-
202
ный опытом, осторожный A.M. Горчаков предпочитал иметь
одновременно различные варианты решения того или иного
вопроса, как говорится, на все случаи жизни. Это относится и
к проблеме Черноморских проливов. В своих проектах 1877 г.
канцлер допускал разные варианты изменения статуса Проли-
вов: возвращение к принципам Ункяр-Искелесийского договора
1833 г.; открытие Проливов судам всех держав; воспрещение
России и Англии проводить боевые корабли через Босфор и
Дарданеллы187. Эти планы носили приблизительный характер.
Однако суровая действительность потребовала в начале 1878 г.
не умозрительных рассуждений, а вполне конкретных действий.
Успехи русских войск способствовали активизации поли-
тических оппонентов A.M. Горчакова — военного министра
Д.А. Милютина и Н.П. Игнатьева (во время войны он находился
при Главной квартире армии), выступавших за более жесткий
курс. Они имели серьезное влияние и на Александра И. В вы-
работке условий перемирия и мира участвовали, таким обра-
зом, представители как умеренного крыла правительства, так
и сторонники решительных шагов. Причем голос последних
начинал звучать все громче. Император потребовал немедлен-
ного согласования пунктов будущего договора. Его проект он
поручил составить Н.П. Игнатьеву. 5(17) января состоялось со-
вещание под председательством государя, на котором утвер-
дили текст прелиминарного мира. По отзыву A.M. Горчакова,
договор носил умеренный характер и не должен был вызвать
серьезного противодействия держав. Между тем на совещании
Д.А. Милютин заявил, что если переговоры с турками окажутся
безуспешными, то, по его мнению, следует «продолжать без-
остановочно наступление к Константинополю и вести уже дело
к радикальному разрешению Восточного вопроса сообща со
всей Европой»188. При дворе имелись люди с еще более резкими
взглядами. Например, брат царя, великий князь Константин
Николаевич, по словам Милютина, «берет дело шире и настаи-
вает на... обращении Константинополя в вольный город и
открытии Проливов». Великий князь, пишет далее Милютин,
«развивал свой план с присоединением еще новой идеи —
обращения государя к русскому народу с манифестом, в кото-
ром заявить торжественно об изгнании турок из Европы и на-
шем бескорыстном желании устроить судьбу христианского
населения Балканского полуострова... Он имел случай развить
свои предположения самому государю, который, выслушав его,
не высказал, однако же, никакого заключения»189.
203
Между тем назначенный уполномоченным России на пере-
говорах Н.П. Игнатьев прибыл в Адрианополь, где незадолго
перед тем, 19С31) января 1878 г., состоялось подписание рус-
ско-турецкого перемирия. Назначение Игнатьева явилось, ко-
нечно, успехом той группировки, которая стремилась к дости-
жению во что бы то ни стало наиболее выгодных условий мира,
в том числе и по вопросу о Проливах. Проект, разработанный
Н.П. Игнатьевым, предусматривал пересмотр режима Проли-
вов. В нем говорилось, что Порта, «сохраняя неприкосновен-
ным традиционный принцип закрытия Проливов для военных
флотов, обязуется пропускать беспрепятственно и безостано-
вочно по первому требованию русского правительства ежегод-
но до 10 его военных судов... Означенные военные суда должны
проходить поодиночке, не останавливаясь в Босфоре под каким
бы то ни было предлогом более трех суток». «Черное море будет
объявлено... закрытым при возникновении войны между евро-
пейскими государствами для всех военных судов государств, не
имеющих владений на берегах Черного моря», — говорилось
далее в проекте. Кроме того, предполагалось подписать с Тур-
цией секретную статью о заключении русско-турецкого оборо-
нительного союза для защиты Проливов «от любых иностран-
ных вторжений». При этом Россия изъявила бы готовность
«поддержать султана всеми своими сухопутными и морскими
силами»190. Одно время, в декабре 1877 г., к идее такого дого-
вора, сильно напоминающего Ункяр-Искелесийский, склонял-
ся и Александр II.
Однако теперь обстоятельства изменились, и в ответ на
попытку Игнатьева поставить вопрос о секретной статье на
переговорах о мире из Петербурга последовало недвусмыслен-
ное запрещение. Более того, в инструкции A.M. Горчакова от
20 января 1878 г. говорилось, что правительство признало «ев-
ропейский характер» вопроса о Проливах и что «нет никакой
надежды» получить согласие Европы «на проход... даже еди-
ничных судов смежных с ними (Проливами. — Авт.) госу-
дарств». А потому «для нас выгоднее всего принцип закрытия
Проливов, и на нем мы будем настаивать. Этим можно ограни-
читься»191. 8 января в телеграмме Горчакова послам в Лондоне,
Берлине и Вене российская позиция определялась так: «Это
один из вопросов европейского значения, которые мы не соби-
раемся решать самостоятельно»192.
Таким образом, русское правительство отступило еще на
один шаг от своих предыдущих позиций. Причиной тому яви-
204
лось чрезвычайное обострение международной обстановки, и в
первую очередь отношений с Англией. Накануне подписания
перемирия и непосредственно после этого стрелка барометра
в отношениях двух стран приблизилась к отметке «буря». В
ответ на требования посла О. Лофтуса дать заверения, что воен-
ные действия не распространятся на Галлиполийский полуост-
ров, контролирующий вход в Дарданеллы, A.M. Горчаков заявил,
что это не входит в планы русского командования при условии,
что там не обнаружатся сосредоточения турецких войск и анг-
личане сами не оккупируют полуостров193.
Британский кабинет министров заседал почти ежедневно.
В столь же напряженном ритме проходили совещания под пред-
седательством Александра И. Между Лондоном и Петербургом
в обоих направлениях беспрестанно циркулировали телеграммы.
9(21) января «строго конфиденциально» П.А. Шувалов сооб-
щал: «Андраши попросил, чтобы британский флот был немед-
ленно послан в Константинополь, обещая сотрудничество
Австрии на суше. Английское правительство согласилось, но
хотело предварительно подписать соглашение... Граф (Андра-
ши. — Авт.) отказался подписать его, заявив, что Австрия не
просила, а только советовала послать флот в Константинополь
и что действия его армии будут зависеть от хода событий.
Султан, в свою очередь, просит посылки английского флота,
чтобы укрыться на нем в случае нападения на Константи-
нополь. Все это вызвало большое замешательство среди ми-
нистров»194.
Вопрос об отправке британских кораблей в Проливы нахо-
дился в связке с вопросом о вступлении русских войск в Кон-
стантинополь. Так виделась проблема из Петербурга и Лондона,
так понимали ее европейская дипломатия и общественность.
По этому поводу между Главной квартирой армии и Петербур-
гом также велся интенсивный обмен телеграммами. Причем
телеграф не поспевал за стремительным развитием событий.
Вступление войск в Константинополь и занятие ими Галлипо-
ли могли произойти почти стихийно, в силу военных обстоя-
тельств, поскольку раскатившийся вал русского наступления
уже трудно было остановить мгновенно. Главнокомандующий,
великий князь Николай Николаевич, лихорадочно запрашивал,
как ему поступать в случае, если английский флот войдет в
Босфор; если будет высажен иностранный десант в султанской
столице; если там произойдут беспорядки, резня христиан и
мольбы их о помощи; если англичане займут Галлиполи раньше
205
русских. Сам он склонялся при указанных обстоятельствах к
активным действиям, настаивая на необходимости занятия
Константинополя и Босфора, а для «полного обеспечения
наших интересов на Востоке» — также и Галлиполи и Дарда-
нелл, дабы предупредить переход последних в «чужие руки» .
Трудно было дать единственно верный ответ на эти запросы.
Получив одну из телеграмм брата, Александр II воскликнул:
«Если суждено, то пусть водружают крест на святой Софии!»195.
23 января нового стиля британский адмирал Хорнби полу-
чил предписание войти в Проливы и следовать к Константи-
нополю, однако «воздерживаться от участия в конфликте между
Россией и Турцией». Его задачей было обеспечить, чтобы «вод-
ный путь через Проливы оставался свободным»196. Это была
инициатива Б. Дизраэли и других «ястребов». Однако такой
агрессивный курс не находил поддержки не только в среде
парламентской оппозиции, но даже у некоторых более умерен-
ных членов кабинета. В знак протеста лорд Дерби и еще один
министр подали в отставку.
Но через несколько дней лорд Дерби вернулся в правитель-
ство, а приказ адмиралу Хорнби пришлось отменить. Дело в
том, что поначалу кабинет согласился с предложением своего
главы относительно посылки флота, вняв его доводу о том, что
нужно помешать двусторонней договоренности о режиме Про-
ливов, которую Россия и Турция, дескать, были готовы достиг-
нуть в обход других держав и в ущерб им. Но П.А. Шувалов
сообщил, что вопрос о Проливах будет решаться по согласо-
ванию с Европой. О.Г. Лэйярд из Константинополя подтвердил
данные сведения. Это меняло дело. Министры немедленно от-
правились к Дизраэли, который был в тот момент болен. Они
нашли его в постели, но «способным говорить с ними о деле».
В итоге эскадра Хорнби, уже вошедшая было в Дарданеллы,
вернулась в Безикскую бухту197.
2 февраля пришло известие о заключении перемирия. По его
условиям, оккупация распространялась до пунктов Чаталджи и
Булаир, тогда еще не занятых русскими войсками. Вот почему
наступление продолжалось еще некоторое время и после под-
писания перемирия. В Лондоне снова поднялась паника: «Рус-
ские идут на Константинополь». Королева писала Дизраэли,
что ей стыдно за поведение кабинета. Будь она мужчиной, «за-
дала бы трепку этим русским!»198. Русофобские настроения за-
хватывали все новые слои общества. Голоса, призывавшие к
благоразумию и сдержанности, тонули в море шовинистичес-
206
ких страстей. Когда У.Ю. Гладстон выступил в печати с осуж-
дением протурецкого курса правительства, буйствующая толпа
побила стекла в окнах его дома.
8 февраля кабинет отдает приказание адмиралу Хорнби дви-
нуть свои броненосцы (их было шесть) в Дарданеллы. Для при-
дания акции «законного» характера О.Г. Лэйярд испросил у
Порты формальное разрешение. Но султан, опасаясь, что вве-
дение британского флота в Проливы приведет к занятию рус-
скими его столицы, разрешения не дал. Эскадра повернула
обратно. Странные маневры военных кораблей вызвали соот-
ветствующие комментарии. На стене английского посольства в
Константинополе появилось объявление: «Между Безикой и
Константинополем утерян флот. Нашедшему будет выдано воз-
награждение»199.
П.А. Шувалов телеграфировал из Лондона о том, что обста-
новка весьма тревожная. «Речь уже идет не только о посылке
флота и Галлиполи, но о немедленном разрыве с нами»200.
12 февраля адмирал Хорнби получил приказ ввести эскадру в
Мраморное море, даже если не последует разрешение султана.
15 февраля английский флот бросил якорь у Принцевых о-вов,
в непосредственной близости от Константинополя, превратив-
шись, по словам современного автора, «в весомый фактор в
решении судеб войны и мира»201. A.M. Горчаков в депешах
российским представителям в европейских столицах объявлял,
что введение английских кораблей в Проливы делает возмож-
ным вступление русских войск в Константинополь в качестве
ответного шага и с той же целью, что объявлена англичанами:
защита жизни и собственности христиан. По поводу разрыва,
которым грозил британский кабинет, канцлер в сердцах вос-
кликнул: «Пусть делает, что хочет. История и, может быть, даже
современники вынесут свой приговор этому полному отсутст-
вию логики и пренебрежению к всеобщему миру»202. Турецкое
правительство слезно умоляло Лондон вывести эскадру из зоны
Проливов, но просьбы не возымели действия. Единственное,
что сделали англичане, — отвели корабли подальше к азиат-
скому побережью Мраморного моря, в залив Мудания.
Д.А. Милютин пишет об эмоциональной реакции Александ-
ра II на вызов, брошенный Великобританией: «Государь назы-
вает этот акт пощечиной; с горячностью говорил он, что честь
России ставит ему в обязанность принять решительную меру —
ввести наши войска в Константинополь»203. Однако затем по-
шли сомнения и колебания. Император принимал решения,
207
советуясь с A.M. Горчаковым и Д.А. Милютиным. 3 февраля
старого стиля последний записал в дневнике: «Сегодня же го-
сударь сам удостоил меня своим посещением и просидел у меня
около получаса (военный министр в связи с болезнью находил-
ся дома. —Авт.). Его беспокоит нахальное вторжение англий-
ской эскадры в Мраморное море вопреки протестов и просьб
султана. Сегодня, согласно с поданным мною мнением, еще раз
сделана уступка пред Англией: несмотря на нарушение с ее
стороны нейтралитета снова сделано заявление в Лондоне, что
мы все-таки не займем Галлиполи, если только англичане не
высадятся ни на одном пункте берега, ни европейского, ни ази^
атского»204. Если бы русские войска заняли Галлиполийскии
полуостров, британский флот оказался бы запертым в Мрамор-
ном море. Естественно, это особенно тревожило Лондон.
Но самым драматическим моментом являлась судьба Кон-
стантинополя. Царь бросался от одного мнения к другому. Сна-
чала он полагал, что нужно войти в город и оставаться там до
тех пор, пока британский флот не покинет Проливы. A.M. Гор-
чаков и Д.А. Милютин указывали на опасность такого шага.
Тогда монарх решил, что операция должна быть проведена
лишь в ответ на высадку английского десанта. Однако, остав-
шись один, он признал более верным первое решение. Очевидно
запутавшись, государь распорядился послать главнокомандую-
щему две телеграммы, по существу с взаимоисключающими
приказаниями.
В итоге русское правительство решило не рисковать. Слиш-
ком реальной была опасность военного столкновения с Англи-
ей, к которой вполне могла присоединиться и Австро-Венгрия.
Та и другая уже грозили разрывом дипломатических отноше-
ний. Надежда же на поддержку Германии не оправдывала себя.
На протяжении всего кризиса О. Бисмарк, давая заверения в
дружбе, занимал на деле двусмысленную, а порою и провока-
ционную позицию. В конце концов вместо Константинополя
было занято расположенное в полутора десятках километров от
него местечко Сан-Стефано, где в знаменательный день 19 фев-
раля (3 марта) 1878 г. состоялось подписание мира с Турцией.
День был выбран русской стороной не случайно. Исполняю-
щаяся очередная годовщина отмены крепостного права должна
была подчеркнуть двойную освободительную миссию Алек- .
сандра II.
Отказ Петербурга ввести войска в столицу Османской им-
перии вызвал разочарование и недовольный ропот среди рус-
208
ского общества. Очень распространенным было обвинение в
адрес дипломатов, которые, дескать, помешали военным достой-
но довершить славную кампанию. Характерно, что П.А. Шува-
лов в воспоминаниях, записанных в 1880 г., посвятил отдельный
раздел оправданию своих действий в связи с нападками на него
славянофильских кругов по этому поводу205.
Зато подписание Н.П. Игнатьевым и А.И. Нелидовым с ту-
рецкими представителями Савфет-пашой и Саадула-беем Сан-
Стефанского мирного договора вызвало почти всеобщее одоб-
рение российской общественности. Пресса приветствовала его
как крупную победу. И это не удивительно. Условия договора
отражали военные усилия России и соответствовали одержан-
ным ею победам. Правда, Н.П. Игнатьеву, как мы видели, не
удалось осуществить свои замыслы по пересмотру в пользу
России статуса Проливов, который остался без изменений.
В статье XXIV говорилось о беспрепятственном проходе через
Босфор и Дарданеллы торговых судов нейтральных стран как
в мирное время, так и во время войны, но совершенно не упоми-
нались военные корабли. Видимо, это было сделано по причине
общеевропейского характера вопроса, подлежащего решению
лишь с согласия держав. Но Игнатьев добился очень существен-
ных уступок от Турции по остальным пунктам.
После пятивекового рабства воссоздавалась болгарская госу-
дарственность. Обладающее широкой политической автономи-
ей Болгарское княжество заключало в своих границах почти
все земли, населенные болгарским народом. Страна получила
выход к Черному и Эгейскому морям. Дружественная Большая
Болгария должна была стать, по мысли российских политиков,
опорой русского влияния на Балканах в противовес Австро-
Венгрии и в зоне Проливов — в противовес Англии. Таким
образом Россия должна была укрепить свои позиции на подсту-
пах к Проливам и получить возможность держать их под посто-
янным контролем. Румыния, Сербия и Черногория приобретали
полную независимость при расширении их территории. Итоги
русско-турецкой войны, зафиксированные в Сан-Стефанском
договоре, имели бы огромное значение для развития балкан-
ских народов, если бы он вступил в действие.
По условиям мира, России возвращалась южная часть Бесса-
рабии. Она вновь становилась дунайской державой. В качестве
компенсации Румыния получала Северную Добруджу206. В За-
кавказье и Малой Азии к России переходили Ардаган, Каре,
Батум и Баязет. Турция обязывалась выплатить России возна-
14 — 2729
209
граждение за потери, понесенные в войне, ввести в действие
Органический устав, разработанный для Крита в 1868 г., и
распространить его на Эпир и Фессалию, провести реформы в
Боснии, Герцеговине и Армении207. Заключение Сан-Сте-
фанского мира явилось венцом дипломатической карьеры
Н.П. Игнатьева.
Вскоре после подписания договор был ратифицирован
обеими сторонами и в соответствии с международным правом
превратился в полновесный договорный акт, хотя он и был
прелиминарным. Русское правительство торопилось завершить
все необходимые формальности, чтобы поставить Европу перед
лицом совершившихся фактов. В Петербурге надеялись, что
вопросы, не имеющие общеевропейского значения, не будут
представляться на обсуждение международной конференции, с
идеей созыва которой к тому времени уже выступила Австро-
Венгрия, предложив в качестве места ее проведения Вену.
Смирившись с необходимостью передать на рассмотрение
европейского ареопага некоторые важные проблемы, вытекаю-
щие из Сан-Стефанского договора, русское правительство ре-
шительно отказалось заседать в Вене, с которой были связаны
неприятные для него воспоминания времен Крымской войны.
Отвергнута была также и кандидатура Лондона. Петербургский
кабинет, в свою очередь, предлагал собраться в Дрездене или
Баден-Бадене. Большой резонанс получило выступление О. Бис-
марка в рейхстаге 19 февраля по поводу запроса о восточной
политике империи. Канцлер заявил, что Германия готова сыг-
рать роль «честного маклера» для ликвидации разногласий
между державами. A.M. Горчаков предложил Бисмарку созвать
под его председательством не конференцию, но более предста-
вительный конгресс с участием глав правительств.
Англичане не могли допустить чрезвычайного усиления Рос-
сии, а потому настаивали на том, чтобы конгрессу для обсуж-
дения был представлен целиком Сан-Стефанский договор,
который они требовали полностью пересмотреть. Россия же
соглашалась на пересмотр только пунктов, имеющих общеев-
ропейское значение. Британский премьер-министр доказывал,
что мирный договор «отменяет то, что известно как Европей-
ская Турция», что он полностью подчиняет султана России208.
27 марта состоялось заседание кабинета, на котором Б. Дизраэ-
ли поставил вопрос о призыве резервистов. Он говорил, что в
связи с неуступчивостью России должны быть приняты меры,
адекватные ее поведению и нейтрализующие ее завоевания и
210
влияние. «Наступил критический момент, когда мы должны
сделать решительное заявление. Мы сползаем к войне. Если
будем смелы и решительны, то обеспечим мир и продиктуем его
условия Европе»209, — писал премьер накануне заседания.
Дизраэли полагал, что потребуются два корпуса из резервов.
Он собирался предписать также индийским властям направить
через Суэцкий канал силы, достаточные для оккупации двух
пунктов в Леванте, что было необходимо для контроля над
Персидским заливом и районом вокруг Багдада. Премьер писал
королеве, что лорд Дерби почти наверняка вследствие этого
подаст в отставку, принимая которую ее величество не должна
проговариваться о военных планах, «которым, как, например,
экспедиции индийских войск, чтобы стать успешными, надле-
жит быть секретными»210. Граф Биконсфилд, как видим, считал
возможным строить планы втайне от министра иностранных
дел. И только королеве, с которой состоял в трогательной пере-
писке и которая являлась его единомышленницей, он поверял
самые сокровенные помыслы.
Отставка лорда Дерби стала важным событием. Бывший ми-
нистр иностранных дел оказывал некоторое противодействие
агрессивным устремлениям премьера. Его уход оказался опреде-
ленной потерей и для российской дипломатии. Лорд Дерби яв-
лялся принципиальным противником войны с Россией, считая
ее бесперспективной, поскольку одна страна являлась великой
морской, а другая — великой сухопутной державой. Форин оф-
фис возглавил теперь маркиз Солсбери, который поддержал
планы Б. Дизраэли. А тот изо всех сил старался передать свой
воинственный пыл коллегам по кабинету. Он назвал пункты в
Леванте, которые надлежало оккупировать англо-индийским
войскам: остров Кипр и город Александретта. Граф Биконс-
филд также говорил об усталости русской армии, об ослабле-
нии ее лишениями и болезнями.
Условиями Сан-Стефанского мира были недовольны не
только в Англии и Австро-Венгрии. Недовольство проявлялось
и другими странами, в том числе балканскими: Румынией, Гре-
цией и даже Сербией, раздраженными усилением главного про-
теже России — Болгарии, в создании которой противники
Петербурга дружно усмотрели нарушение предвоенных догово-
ренностей о недопущении образования большого славянского
государства, границы которого к тому же близко подходили к
Константинополю и Проливам. Поэтому подписание мирного
договора не принесло настоящего облегчения официальному
14*
211
Петербургу. Приходилось готовиться к противоборству с Евро-
пой как в дипломатическом плане (на предстоящем конгрессе),
так и в военном.
Всю первую половину 1878 г. сохранялась крайняя напря-
женность в отношениях с Англией, выражавшаяся в нервном
противостоянии русской армии и британской эскадры в районе
Проливов. На случай войны с Англией и Австро-Венгрией ре-
шено было собрать свежие силы из войск, не принимавших
участия в кампании 1877 г., и сосредоточить их на австро-
венгерской границе. Важно было при этом владеть берегами
Босфора, чтобы создать там заграждения против неприятель-
ского флота. На сей счет в марте 1878 г. генерал Н.Н. Обручев
составил записку, в которой ставился вопрос о выяснении по-
зиции Турции (за Россию она, против или нейтральна?). По
мнению Обручева, следовало заставить Турцию «восстановить
порядок в Проливах», то есть удалить английские броненосцы.
Если этого сделать не удастся, то во избежание опасности сов-
местных англо-турецких действий надо, используя временный
перевес русских сил под Константинополем, требовать роспус-
ка турецкой армии, разоружения ее флота и сдачи русскому
командованию всех укреплений на Босфоре и Дарданеллах.
В случае отказа надлежало занять Проливы силой и устроить
в них минные заграждения. «Государь вполне усвоил авторитет-
ное мнение опытного стратега и в этом смысле в целом ряде
телеграмм дал наставления главнокомандующему», — пишет
С.С. Татищев211.
Из приводимых историком телеграмм видно, что император
не исключал возможности оккупации Босфора и даже Галли-
полийского полуострова как с согласия турок, так и силой.
Великий князь Николай Николаевич отвечал, что «сделаны все
распоряжения, чтобы немедленно двинуться к Босфору, занять
его берег и этим помочь нашим морякам забросать его мина-
ми»212. 18 марта по старому стилю государь телеграфировал
брату: «Разрыв с Англией почти неизбежен», но далее преду-
преждал, что в любом случае «мы не должны вступать в самый
Константинополь, но утвердиться только на берегах Босфора,
заняв несколько пунктов». И вновь, как и за полтора месяца до
того, у царя начались колебания и сомнения. Уже 20 марта он
пишет главнокомандующему: «Что скажет Россия и наша доб-
лестная армия, что ты не занял Константинополь!.. Я с трепетом
ожидаю, на что ты решишься»213. 16(28) апреля П.А. Шувалов
сообщил секретные сведения, которые не поддавались провер-
212
ке. Они были очень тревожными. В случае открытия военных
действий англо-индийские войска займут азиатский берег Дар-
данелл и Босфора. Сформированный же в Англии 60-70-ты-
сячный корпус попытается «высадиться в Чэатуме и Поти с
намерением идти на Тифлис»214.
В апреле главнокомандующим вместо Николая Николаевича
был назначен Э.И. Тотлебен. Ознакомившись с обстановкой,
знаменитый генерал признал невозможным «успешное заграж-
дение Босфора минами». Если турки станут сопротивляться, то
под их огнем не удастся установить нужное число мин до появ-
ления стоящих неподалеку британских кораблей. Бесцельным
в таком случае, по его мнению, становилось и занятие Босфора.
Неоправданным был признан и штурм константинопольских
укреплений. Он считал, что в случае столкновения с Англией
взятие Константинополя становилось попросту ненужным.
Зато, как и в 1863-1864 гг., в 1870-1871 гг. имелось в виду
в случае особой необходимости воспользоваться в борьбе с
Англией услугами американцев. Еще в 1876 г. тихоокеанская
эскадра и небольшой отряд кораблей, находившийся в Среди-
земном море, были «по высочайшему повелению... направлены
в Соединенные Штаты Северной Америки, для того чтобы в
случае разрыва России с Англией они могли свободно рассеять-
ся по океану для преследования неприятельской торговли»215.
В марте-июле 1878 г. были также заказаны в США 4 парохода,
которые надлежало затем вооружить и переоборудовать в крей-
серы. В обстановке секретности в Америку отправились коман-
ды этих судов в составе 66 офицеров и 600 матросов русского
флота.
Однако в итоге в Петербурге пришли к выводу, что следует
всячески воздерживаться от вооруженного столкновения. Армия
устала от войны, ресурсы страны были истощены. Не исключа-
лась возможность образования англо-австрийской антирусской
коалиции с привлечением Турции. Д.А. Милютин горестно при-
знавал в своем дневнике, что решительно невозможно «риско-
вать новой войной против половины Европы», которая «при
настоящих обстоятельствах... была бы для нас бедствием»216.
Возобладал курс на политическое урегулирование, связанное, ко-
нечно, со значительными уступками. Сначала сделали попытку
договориться с Австро-Венгрией. Но переговоры Н.П. Игнать-
ева и российского посла в Вене Е.П. Новикова с Д. Андраши
мало что дали. Австрийцы стремились свести на нет все усилия
России по созданию сильного болгарского государства.
213
Между тем из Лондона поступали сигналы о возможности
прямой англо-русской договоренности. П.А. Шувалов полагал,
что к этим сигналам стоит прислушаться. Британское прави-
тельство хотело не столько вызвать войну с Россией, сколько
заставить ее пойти на уступки, запугав своей военно-морской
мощью. Для начала новый министр иностранных дел маркиз
Солсбери предложил договориться о взаимном отводе бри-
танской эскадры и русских войск на равное расстояние, дабы
уменьшить риск их столкновения. С подобным предложением
выступил и начавший осуществлять свою посредническую мис-
сию О. Бисмарк. Этот вариант был явно невыгоден для России:
английским броненосцам требовались один-два дня, чтобы до-
стичь Безикской бухты, куда их собирались отвести, русской
же армии нужна была целая неделя, чтобы покрыть такое же
расстояние по суше. При этом она оставляла уже обжитые,
укрепленные позиции. Ясно, что если обстоятельства потребо-
вали бы проделать обратный маневр, в выигрыше оказались бы
англичане. Поэтому русская сторона не согласилась на такое
предложение.
Переговорный процесс между Лондоном и Петербургом тем
не менее продолжался. Британские правящие круги начали по-
степенно свыкаться с мыслью о невозможности отстаивать в
полном виде прежний тезис о неприкосновенности и целост-
ности Османской империи. Обстоятельства требовали его кор-
ректировки. Наиболее восприимчивым к духу времени среди
английских политиков оказался маркиз Солсбери. Признав, что
господство султана в Юго-Восточной Европе фактически рух-
нуло, министр был теперь озабочен сохранением турецких вла-
дений в Азии. «Диалектика» позиции Солсбери заключалась в
том, что одновременно он разрабатывал проекты и частичного
раздела Турции. Конкретный его план состоял в том, чтобы
«отодвинуть» славянские государства от Проливов, образовав к
югу от Балканского хребта автономную греческую провинцию
в составе Османской империи; обеспечить свободу прохода
через Черноморские проливы, для чего требовалось приобре-
сти для Англии две морские базы, например Лемнос и Кипр;
добиться уменьшения выплаты турецкой военной контрибуции
России.
Солсбери предложил Шувалову договориться по основным
вопросам до начала конгресса. Он полагал, что на двусторонней
основе это будет сделать легче. «Дискуссия, если она начнется
вшестером, не разрешит наших трудностей»217. В Петербурге
214
признали доводы британского министра убедительными, ре-
зультатом чего стал англо-русский меморандум, подписанный
18-19 (30-31) мая 1878 г., более известный как «соглашение
Шувалов-Солсбери». При этом было оформлено три протоко-
ла, которые предусматривали пересмотр ряда положений Сан-
Стефанского мира. Главным изменением явилось разделение
Болгарии по Балканскому хребту на две части, одна из которых
должна была получить политическую автономию (Болгарское
княжество), другая — лишь административную (Южная Болга-
рия), Македония возвращалась султану. Разделение Болгарии
должно было, по мнению Солсбери, способствовать тому, что-
бы особо не ослаблять власть султана, которого он стал изо-
бражать как «хранителя Проливов». Об этом писал в памятной
записке П.А. Шувалов218. Россия была также вынуждена согла-
ситься на уменьшение своих территориальных приобретений в
Азии.
После подписания меморандума Солсбери известил Бисмар-
ка о согласии Англии на участие в конгрессе. Но англичане не
остановились на этом. Как бы в дополнение к соглашению с
Россией был заключен договор с Турцией — Кипрская конвен-
ция от 4 июня 1878 г. по новому стилю. Официально она на-
зывалась «Конвенция об оборонительном союзе между Ве-
ликобританией и Турцией». Суть этого договора, вырванного
у султанского правительства в ультимативном порядке путем
запугивания сановников и самого Абдул-Хамида II, состояла в
том, что Великобритания обязывалась обеспечить сохранность
азиатских владений Порты, не допустив дальнейшего продви-
жения России в Азию. За это Турция должна была, во-первых,
провести реформы в азиатских провинциях, населенных хрис-
тианами, а во-вторых, уступить для британской оккупации «по-
зиции близ берегов Малой Азии и Сирии»219. Речь шла об
о-ве Кипр, который занимает выгодное положение на подсту-
пах к Проливам, Суэцкому каналу, Месопотамии и т.д.
Кипрская конвенция продемонстрировала коварство бри-
танской политики в отношении Османской империи. Оно со-
стояло уже в том, что англо-турецкое соглашение, деклариро-
вавшееся в качестве гарантии против новых русских захватов
в Закавказье и Малой Азии, было заключено четырьмя днями
позже соглашения Шувалова с Солсбери, которое наметило
русско-турецкую границу, санкционировав передачу России Ба-
тума, Карса и Ардагана, и в то же время зафиксировало обяза-
тельство России не добиваться дальнейшего территориального
215
расширения в этом регионе220. Секретный характер «соглаше-
ния Шувалов — Солсбери» лишь в малой степени помог анг-
личанам сохранить свое лицо «защитников» Турции. Захватни-
ческая сущность британской акции вскоре стала очевидной. По
существу, она явилась началом нового курса на раздел Осман-
ской империи. Всего через четыре года последовала английская
оккупация Египта.
Работа европейского конгресса началась 13 июня 1878 г. по
новому стилю в Берлине и продолжалась ровно месяц. В этом
форуме принимали участие представители семи держав: России,
Турции, Великобритании, Австро-Венгрии, Германии, Фран-
ции и Италии. Прибыли также делегации балканских стран,
Персии и иерархи армянской церкви. Здесь собрались видные
политические фигуры: A.M. Горчаков и Б. Дизраэли, Д. Андра-
ши и О. Бисмарк. Последний председательствовал на заседаниях.
Российскую делегацию возглавлял канцлер Горчаков, однако
фактически первым лицом в ней был П.А. Шувалов. Третьим
уполномоченным являлся посол в Берлине П.П. Убри. Оппо-
ненты престарелого министра иностранных дел Д.А. Милю-
тин, П.А. Шувалов и некоторые другие в своих сочинениях не
жалеют усилий, чтобы показать, насколько жалкой была роль
A.M. Горчакова на конгрессе да и в большой политике того
времени вообще. Нелестные характеристики, даваемые канцле-
ру его недоброжелателями, во многом несправедливы и объяс-
няются политическим соперничеством и личной неприязнью,
однако доля истины в них все же есть. Годы брали свое. Звезда
Горчакова находилась на закате. Летом 1878 г. ему исполни-
лось 80 лет, он подолгу болел. Состояние здоровья делало его
поездку в Берлин проблематичной до самого последнего мо-
мента, да и на самом конгрессе он часто пропускал заседания
по болезни.
Целью Берлинского конгресса являлся пересмотр условий
Сан-Стефанского мира. В основе решений лежали русско-анг-
лийские договоренности от 18-19 (30-31) мая П.А. Шувалова
с маркизом Солсбери. Тем не менее по конкретным вопросам
шли очень острые дискуссии и споры. Дело осложнила публи-
кация английской газетой «Глоуб» текста «соглашения Шува-
лов — Солсбери». Британская общественность была возмущена
чрезмерными, по ее мнению, уступками, сделанными в пользу
России. Лондонским политикам приходилось оправдываться и
обещать впредь проявлять большую твердость. В связи с этим
Солсбери откровенно сказал Шувалову, что в случае необхо-
216
димости он просто уйдет в отставку и его подпись под тайным
соглашением окажется аннулированной221.
Основным противником русских уполномоченных были
представители Великобритании, с которыми солидаризирова-
лась делегация Австро-Венгрии (6 июня состоялось подписание
англо-австро-венгерского соглашения о совместной политичес-
кой линии на конгрессе). «Честный маклер» О. Бисмарк не
оказывал поддержки своим российским «союзникам» по Союзу
трех императоров, которые оказались в Берлине практически
в состоянии изоляции. На долю последних выпала трудная за-
дача. П.А. Шувалов вспоминал: «Месяц, проведенный мной в
Берлине, останется для меня самым тяжелым воспоминанием
в жизни... Я работал не менее 18 часов в сутки... Я спал только
урывками»222. Бисмарк завел следующий порядок. Если на офи-
циальном заседании по какому-либо вопросу возникали разно-
гласия, он переносился на обсуждение представителей трех
держав — России, Великобритании и Австро-Венгрии. Заседа-
ния «втроем» проводились обычно в английском посольстве,
где П.А. Шувалову приходилось, по его словам, «отгрызаться
целыми часами от лорда Биконсфильда и лорда Сольсбюри, с
одной стороны, и от графа Андраши и барона Гаймерле — с
другой». «Такое положение было невыносимо»223, — жаловался
Шувалов.
Англичане попытались на первом же официальном заседании
перейти в наступление. После вступительной речи О. Бисмарка
слово взял Б. Дизраэли и решительно потребовал немедленного
отвода русских войск от Константинополя. Выполнение дан-
ного условия, по мнению британского премьера, являлось не-
обходимым для нормальной работы конгресса. На сей раз ка-
валерийская атака не принесла успеха английской делегации.
Русские делегаты не поддались на угрозы графа Биконсфилда.
С помощью Бисмарка инцидент удалось урегулировать. Главный
удар России, а также славянским балканским народам западные
державы нанесли при рассмотрении болгарского вопроса.
Вместо большой сан-стефанской Болгарии на карте Европы
появилось уменьшенное втрое княжество. К югу от Балканских
гор была образована провинция Восточная Румелия, админист-
ративно остававшаяся в составе Османской империи. Таким об-
разом, позиции России на подступах к Проливам и в регионе
в целом становились гораздо слабее, чем они могли быть в
случае вступления в действие статей Сан-Стефанского догово-
ра. В то же время усиливалось положение Австро-Венгрии на
217
Балканах. Она получила право оккупировать Боснию и Герце-
говину и ввести там свое управление.
Решения конгресса не внесли изменений в статус Черномор-
ских проливов. Статья LXIII Берлинского трактата гласила, что
положения Парижского трактата 1856 г. и Лондонской кон-
венции 1871 г. остаются в силе224. Однако это не означало, что
обсуждение самой проблемы прошло в Берлине без осложне-
ний. Пытаясь вынудить русских уполномоченных возвратить
Турции Батум, маркиз Солсбери в беседе с Шуваловым пригро-
зил, что в противном случае Англия станет требовать открытия
Проливов. Конфликт разрешился после того, как A.M. Горча-
ков выступил на заседании 6 июля с заявлением о том, что Рос-
сия объявляет Батум свободным портом (порто-франко), что
особенно выгодно для такой державы, как Великобритания с
ее обширной морской торговлей. После этого Б. Дизраэли объ-
явил, что сент-джеймский кабинет снимает свои возражения
против присоединения Батума к России.
В конце работы конгресса английская делегация сделала еще
одну попытку изменить режим Проливов в свою пользу. 11 июля
их второй уполномоченный Солсбери выступил со следующим
заявлением: «Ввиду того что Берлинский трактат изменит
некоторые постановления Парижского трактата 1856 г., имею-
щие важное значение, а толкование статьи II Лондонской кон-
венции, находящейся в зависимости от Парижского трактата,
может, таким образом, стать предметом дискуссии, я заявляю
от имени Англии, что обязательства ее британского величества,
относящиеся к закрытию Проливов, не идут дальше обязатель-
ства перед султаном уважать в этом случае его независимые
решения, соответствующие духу существующих договоров»225.
Налицо стремление добиться «приоткрытая» Черноморских
проливов для пропуска британской эскадры в Черное море. Для
этого достаточно было бы объявить решение султана соблюдать
принцип закрытия акцией, предпринятой не самостоятельно,
но, скажем, под давлением России.
В ответ на декларацию английского министра иностранных
дел русская делегация не замедлила сделать свой ход. На сле-
дующем заседании, 12 июля, взволнованный Шувалов заявил:
«Полномочные представители России, не будучи в состоянии
точно оценить значения предложения второго уполномоченно-
го Великобритании относительно закрытия Проливов, со своей
стороны, просят внести в протокол замечание о том, что, по их
мнению, правило закрытия Проливов является общеевропей-
218
ским принципом. Постановления, вынесенные на сей счет в
1841, 1856 и 1871 гг., подтвержденные ныне Берлинским до-
говором, являются связывающими все державы в соответствии
с духом и буквой существующих трактатов не только в отноше-
нии султана, но также и в отношении всех держав, подписав-
шихся под этими обязательствами»226. П.А. Шувалов, несомнен-
но, прекрасно понимал суть демарша Солсбери, хотя и сделал
дипломатичную оговорку в начале своего выступления. В свою
очередь, его заявление в защиту закрытия Босфора и Дарданелл
соответствовало интересам России того времени.
Русский вариант толкования принципа закрытия Проливов
представляется более состоятельным и соответствующим нор-
мам международного права. Такого мнения придерживается
большинство исследователей. Попыткой «освободить англий-
скую сторону от соблюдения соглашения по Проливам»227 назы-
вает заявление Солсбери Б. Елавич. СМ. Горяинов, поставив-
ший себе задачу выяснить суть данного принципа применительно
к большей части XIX в., после тщательного изучения дипло-
матической переписки, хранящейся в русских архивах, пришел
к выводу о «безусловной обязательности этих постановлений
(о закрытии Проливов. —Авт.) не только для России, но и для
всех держав, их подписавших, причем ответственность сторон
за соблюдение этих постановлений должна быть признана
круговой»228.
Берлинский конгресс не вынес никакого решения по суще-
ству дискуссии, однако самый факт выступления маркиза Солс-
бери со своей инициативой оказался весьма симптоматичным.
Б. Елавич отметила определенную тенденцию, заключающуюся
в том, что в 70-80-е гг. XIX в. споры держав вокруг проблемы
Проливов все более стали представлять собою «столкновение
мнений по поводу трактовки условий договора (Лондонской
конвенции. — Авт.), нежели попытку сформулировать новые
правила»229. Причем объектом трактовки делалось едва ли не
каждое слово: «военный корабль», «мирное время» и т.д. Исто-
рик делает любопытные наблюдения, относящиеся и к периоду
40-70-х гг. Если в договорах 1841 и 1856 гг. оговаривалось, что
выражение «в мирное время» относится к Порте, то в конвен-
ции 1871 г. данное уточнение опущено, что также позволяло
политикам интерпретировать документ в выгодном для себя
смысле230.
Оценивая итоги Берлинского конгресса, современники со-
бытий, а также последующая публицистика и историография
219
зачастую признавали его поражением России и ее дипломатии.
При этом присутствовала целая гамма отрицательных эмоций:
от неудовлетворенности и разочарования до гнева и негодо-
вания. Почти хрестоматийным сделалось признание A.M. Гор-
чакова императору: «Берлинский конгресс есть самая черная
страница в моей служебной карьере». Так же как и ответ
Александра II: «И в моей тоже». Резкой критике подвергла
действия царских дипломатов, прежде всего Шувалова и Гор-
чакова, русская общественность, которой не были известны
тайные предвоенные и послевоенные соглашения с Австро-
Венгрией и Англией. Особенно старались славянофилы и пан-
слависты. Самым ярким выступлением была речь председате-
ля Московского славянского благотворительного общества
И.С. Аксакова 22 июня 1878 г., за которую его выслали из пер-
вопрестольной.
Между тем результаты конгресса для России не были столь
уже неблагоприятными. Факт отступления перед западными
державами отрицать, конечно, нельзя. Но главные плоды побе-
ды в войне уничтожены не были. Непреходяще их значение для
дела освобождения балканских народов. Исчезло такое напо-
минание о несчастной Крымской войне, как отторгнутая тогда
Южная Бессарабия, которая теперь возвращалась России. Рос-
сийская империя получила территориальные приращения и в
Закавказье. В официальном сообщении, посвященном итогам
конгресса, подчеркивалось, что на нем был отменен Париж-
ский трактат 1856 г.: «Победоносные русские войска разорвали
его, Берлинский конгресс вычеркнул его из истории»231.
* * *
В своей политике в Восточном вопросе в 40-70-е гг. XIX в.
русское правительство не делало ставку на захват и присоедине-
ние Проливов или Константинополя. Обеспечение националь-
ных интересов государства мыслилось в рамках договорного
начала и курса на сохранение «слабого соседа» в качестве «сто-
рожа» Босфора и Дарданелл. Основным содержанием всего пе-
риода с 1840 по 1878 г. являлось следование принципу закрытия
Черноморских проливов для военных судов в мирное время.
Введенное в систему европейской восточной политики при
самом активном участии России «древнее правило Оттоман-
ской империи» подвергалось тем не менее в эти неспокойные
десятилетия серьезным испытаниям как с русской стороны, так
220
и со стороны противников России. Здесь и дополнение этого
правила в 1871 г. положением о возможности открытия Проли-
вов в мирное время в отдельных случаях для кораблей «дружест-
венных и союзных» Порте держав, и попытки добиться изме-
нения статуса Проливов в пользу России, предпринимавшиеся
во время войны 1877-1878 гг., и прямое нарушение конвенции
о Проливах Англией, которая, посчитав себя «дружественной»
Порте державой, не дожидаясь султанского разрешения, ввела
свой флот в Мраморное море и держала его там с февраля по
сентябрь 1878 г.
Особыми страницами в истории Черноморского бассейна
являются годы Крымской войны и последующее 15-летие, ког-
да существовал режим нейтрализации Черного моря. Во время
кампании 1877-1878 гг. происходит временный отказ от курса
на сохранение «слабого соседа». Делается попытка создать боль-
шое славянское государство, которое превратилось бы в опору
русского влияния на подступах к Босфору и Дарданеллам.
В целом в политике российского правительства 40-70-х гг.
возобладала линия на решение проблемы Проливов посред-
ством многосторонних договоров на основе отстаивания прин-
ципа их закрытия. При этом с конца 70-х гг. особое значение
приобрела возможность различного толкования этого принци-
па. Англо-русская дискуссия на Берлинском конгрессе 1878 г.
показала, насколько важным может оказаться этот вопрос.
Попытка британского представителя путем произвольной ин-
терпретации изменить правило закрытия Проливов имела анти-
русскую направленность. Выгодность или невыгодность для
России статуса Проливов, установленного Лондонской конвен-
цией 1871 г., во многом определялась конкретным состоянием
русско-турецких отношений. Новым явлением стало стрем-
ление Петербурга добиться международной поддержки своей
трактовки этого статуса. В 80-е гг. данная тенденция прояви-
лась особенно отчетливо в отношениях России с ее партнерами
по Союзу трех императоров.
Глава пятая
ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ
РОССИИ В 80-90-е ГОДЫ
XIX в.
1. Проблема Проливов
в период кризисных ситуаций 80-х гг. XIX в.
Результатами победы России в русско-турецкой войне 1877—
1878 гг. в полной мере воспользовались ее политические про-
тивники: Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцегови-
ну, Англия захватила о. Кипр и усилила свое влияние в Турции
и Восточном Средиземноморье. «При теперешнем положении
дел, — писал военный министр Д.А. Милютин в своем дневни-
ке 22 марта 1879 г., — Англия уже владеет фактически и Кон-
стантинополем, и Проливами. Настоящий хозяин в столице
Турции не султан, а представитель Англии». Далее Милютин
продолжал: «Флот английский хотя бы и вышел из Мраморного
моря, может во всякое время снова войти в Проливы и даже в
Черное море; никто ему воспрепятствовать не может. Турецкие
батареи на берегах Босфора и Дарданелл, конечно, не откроют
огня по британскому флоту»1.
Вот этот страх перед английским флотом, который, пользу-
ясь создавшейся на берегах Босфора ситуацией, мог, войдя в
Проливы и даже Черное море, угрожать югу России, перекрыть
ей основной путь вывоза хлеба, и определял в значительной
степени политику царского правительства после Берлинского
конгресса в вопросе о Проливах. Хлебный экспорт, как извест-
но, являлся главной составляющей российской внешней тор-
говли и одним из основных средств поддержания ее активного
баланса. При снижении же мировых цен на хлеб вследствие
аграрного кризиса конца 70 — начала 80-х гг. Россия как ни-
когда была заинтересована в увеличении хлебного экспорта.
Но Проливы имели не только торговое значение для России.
Это был кратчайший путь на Дальний Восток, освоению кото-
рого в 80-90-х гг. придавалось большое значение: это был выход
в Средиземное море, где Россия также имела стратегические
224
интересы. В этой связи понятно, что благоприятное для нее
решение проблемы Проливов было не столько вопросом пре-
стижа, сколько жизненной необходимостью.
Боязнь, что контроль за Проливами окажется в руках Анг-
лии, заставила русское правительство идти на союз с Германией
и Австро-Венгрией. Уже летом 1879 г. российский дипломат
П.А. Сабуров в беседах с О. Бисмарком в Киссингене зонди-
ровал почву, возможно ли возобновление Союза трех импе-
раторов. Соглашение с Берлином и Веной представлялось Пе-
тербургу наиболее приемлемым выходом из международной
изоляции, в которой оказалась Россия после Берлинского кон-
гресса.
Российское правительство было озабочено ситуацией на
Ближнем Востоке. С одной стороны, продолжалось националь-
но-освободительное движение народов, подвластных Порте
(Фессалия, Македония), с другой — значительные куски Ос-
манской империи (Кипр, Босния и Герцеговина) были отторг-
нуты от нее западными державами. Распад Османской империи
представлялся делом ближайшего будущего, как и вероятность
того, что Проливы могут попасть в руки Англии.
В сентябре 1879 г. в Ливадии состоялось совещание ряда
высших сановников под председательством Александра II, ко-
торое обсудило и возможную судьбу Проливов в случае распада
Османской империи. Как писал участник совещания Сабуров,
Россия не могла допустить двух вещей: расширения Австро-
Венгрии на Балканах и «постоянной оккупации Проливов Анг-
лией». Была намечена задача — «овладение Проливами в слу-
чае, если обстоятельства приведут к уничтожению турецкого
господства в Европе»2. В качестве союзника России называлась
Германия, которой взамен предполагалось гарантировать со-
хранение в ее составе Эльзаса и Лотарингии.
Решения совещания легли в основу инструкции Сабурову,
направленному в Берлин для переговоров. Обстоятельства пере-
говоров Сабурова (с ноября 1879 г. посла в Берлине) с Бисмар-
ком, которые велись более полутора лет и завершились подпи-
санием в июне 1881 г. договора между Россией, Германией и
Австро-Венгрией, детально исследованы С.Д. Сказкиным. Про-
блема Проливов занимала в них одно из важных мест. Россий-
ская сторона добивалась от Германии и Австро-Венгрии при-
знания принципа закрытия Проливов для военных судов всех
держав (по существующим договорным актам, султан мог про-
пускать через Проливы военные суда дружественных ему стран),
15 — 2729
225
а в случае нарушения этого принципа Турцией — предупреж-
дения ее о невозможности гарантировать территориальную це-
лостность, обеспеченную Берлинским трактатом. Австрийская
сторона, первоначально решительно сопротивлявшаяся этому,
после нажима Бисмарка была вынуждена дать согласие.
Секретный австро-русско-германский договор был подписан
6(18) июня 1881 г. Подобно договору 1873 г., он получил гром-
кое название Союза трех императоров, хотя скорее это было
лишь соглашение о нейтралитете, который договаривающиеся
стороны обязывались соблюдать в случае возникновения воен-
ного конфликта одной из них с четвертой великой державой.
Статья 3-я договора гласила: «Три двора признают европей-
ское значение и взаимную обязательность принципа закрытия
проливов Босфора и Дарданелл для военных кораблей, осно-
ванного на международном праве, подтвержденного трактатами
и формулированного в декларации второго уполномоченного
России в заседании Берлинского конгресса от 12 июля (про-
токол № 19)»3. Это означало, что Германия и Австро-Венгрия
присоединились к русскому толкованию принципа закрытия
Проливов и отклонили английский вариант толкования, соглас-
но которому державы обязались соблюдать принцип закрытия
Проливов только перед султаном, но не друг перед другом и
только в том случае, если этот принцип будет выражен в «сво-
бодно принятом» решении султана. Присоединившись к рус-
ской точке зрения, Германия и Австро-Венгрия отвергли тем
самым право Англии вводить свой флот в Проливы и Черное
море по соглашению с Турцией.
Кроме того, в этой же статье постановлялось, что Россия,
Германия и Австро-Венгрия будут сообща следить за тем, что-
бы Турция не допускала исключения из общего правила и не
предоставляла территорию Проливов для действий какой-либо
воюющей державы. В случае нарушения этого условия или для
его предотвращения в будущем, если бы предвиделась такая
возможность, три державы обязывались предупредить Турцию,
что они будут считать ее в состоянии войны с той державой,
в ущерб которой будет нарушен принцип закрытия Проливов,
и что с этого момента Турция лишается гарантий ее террито-
риальной неприкосновенности, данных Берлинским трактатом.
Таким образом, статья 3-я договора обеспечивала России
гарантию дипломатического содействия со стороны Германии
и Австро-Венгрии в недопущении пропуска султаном англий-
ского военного флота в Черное море. Однако уязвимым местом
226
всей дипломатической комбинации, выразившейся в австро-
русско-германском договоре, было то, что согласие трех держав
могло существовать лишь до тех пор, пока вновь не обострятся
связанные с Балканами русско-австрийские противоречия, смяг-
чившиеся после окончания восточного кризиса 70-х гг. Иначе
говоря, соглашение трех императоров было прочно лишь при
условии, пока положение на Ближнем Востоке оставалось бо-
лее или менее спокойным. Это обстоятельство заставляло Петер-
бург все время держать проблему Проливов в центре внимания.
Ведь даже если бы султан и захотел воспрепятствовать проходу
английского флота через Проливы, он не имел бы возможности
сделать это, не располагая соответствующими силами.
Российское правительство предприняло меры по повыше-
нию боеспособности Черноморского флота, который находил-
ся в плачевном состоянии. В августе 1881 г. состоялось особое
совещание для выяснения вопроса будущего развития флота,
которое приняло долгосрочную программу его строительства.
Было постановлено: «Первою заботой по восстановлению мор-
ских сил должно быть возрождение Черноморского флота, а
затем уже и развитие флота и на других морях». Участники
совещания указали, что Россия должна быть готовой к тому,
«чтобы в момент наступления развязки овладеть устьями Бос-
фора, укрепиться на обоих его берегах и, став прочно у входа
в Черное море, оградить его воды и берега от всякого посяга-
тельства»4. С этой целью должно было быть достигнуто преиму-
щество российского флота над турецким и повышение объема
транспортного флота, который, в случае надобности, мог бы
высадить у входа в Босфор 30-тысячный десант.
На основе общих указаний о задачах флота, принятых осо-
бым совещанием, морским ведомством была разработана про-
грамма судостроения. Было определено, что главную силу Чер-
номорского флота должны составлять броненосцы, пригодные
для действий не только в пределах Черного и Средиземного
морей, но и, в случае необходимости, в океане, являясь, таким
образом, резервом для Балтийского и Тихоокеанского флотов.
Однако учитывая закрытие Проливов для военных судов, мож-
но полагать, что эта возможность относилась участниками со-
вещания к тому периоду, когда режим Проливов будет изменен
в пользу России и позволит ее флоту беспрепятственно прохо-
дить через них.
Тем не менее стратегическая задача Черноморскому флоту
была сформулирована особым совещанием вполне определен-
15*
227
но: быть готовым овладеть устьем Босфора в случае возникнове-
ния международной ситуации, при которой станет неизбежным
окончательное решение Восточного вопроса, иными словами —
раздел Турции.
Вообще в начале царствования Александра III идея овла-
дения Босфором широко обсуждалась в правительственных и
общественных кругах. Сам император, по свидетельству осве-
домленного современника, мечтал ознаменовать свое правле-
ние овладением Босфором, и с этой целью уже производились
секретные рекогносцировки офицерами Генерального штаба.
П.А. Сабуров, сообщивший эти сведения находившемуся уже
в отставке Д.А. Милютину, хоть и не одобрял «этих легкомыс-
ленных затей», вместе с тем полагал, что в случае нейтралитета
Германии и Австро-Венгрии Россия, оставшись один на один
с Англией, могла бы уже не опасаться последней и «развязать
себе руки на Востоке». Однако сам Милютин считал, что по-
добные проекты являются опасными иллюзиями и чреваты вой-
ной, «весьма нежелательной при настоящем военном и поли-
тическом положении»5.
Следует подчеркнуть, что задача овладения Босфором рас-
сматривалась в правительственных кругах как сугубо оборони-
тельная мера, направленная на предотвращение прорыва вра-
жеского флота в Черное море в случае войны. Поэтому к ней
возвращались каждый раз при угрозе развязывания военного
конфликта на Ближнем Востоке и обострении англо-русских
отношений.
В 1882 г. разразился международный кризис, возникший
вследствие оккупации Англией Египта. Эта акция обеспечива-
ла Англии полный контроль над Суэцким каналом и укрепля-
ла ее позиции в Восточном Средиземноморье. Английская
экспансия в Северной Африке обеспокоила как Турцию, так
и Россию. В декабре 1882 г. российский представитель в Кон-
стантинополе А.И. Нелидов выступил с проектом занятия Про-
ливов. В представленной им Александру III записке, озаглав-
ленной «О занятии Проливов», указывалось на нестабильное
положение Османской империи и возможность ее распада, что
таило угрозу позициям России на Балканах и ее причерномор-
ским владениям. Нелидов выдвигал, в зависимости от обстанов-
ки, три варианта занятия Проливов: 1) открытой силой во время
русско-турецкой войны; 2) неожиданным нападением при внут-
ренних сложностях с Турцией или внешней опасности; 3) мир-
ным путем с помощью союза с Портой. Последний вариант
228
казался реальным, поскольку султан, напуганный английской
агрессией, сам обратился к России с предложением вступить в
соглашение по вопросу о Проливах. Этот вариант импера-
тор и посчитал наиболее желательным6. Таким образом, Алек-
сандр III склонялся к решению проблемы путем договоренности
с Турцией. Сторонником этой тактики являлся и сам Нелидов,
в июле 1883 г. назначенный послом в Турцию. В свое время
А.И. Нелидов начинал дипломатическую карьеру в Константи-
нополе под руководством выдающегося российского дипломата
Н.П. Игнатьева, бывшего там послом в 60-70-х гг. XIX в. Как
и Игнатьев, он скептически относился к «европейскому кон-
церту» и полагал, что свои задачи на Балканах Россия может
успешнее решить путем двусторонних переговоров с Турцией
без участия европейских держав. На посту посла в Константи-
нополе (он оставался там до 1897 г.) Нелидов проявил себя как
сторонник сближения с Турцией и активной ближневосточной
политики. Умный и опытный дипломат, он хорошо разбирался
в балканских делах. Помимо официальных донесений в МИД,
Нелидов нередко писал непосредственно царю, который при-
слушивался к его мнению.
Однако руководство российского МИД и особенно Н.К. Гире,
назначенный министром иностранных дел в 1882 г., ориенти-
ровались на действия в рамках Союза трех императоров и с
недоверием относились к планам Нелидова. В тактике МИД
преобладала осторожность. Больше всего Гире опасался вовле-
чения России в военный конфликт и старался не дать повода
к обвинениям ее в агрессии. Предложение Нелидова было от-
вергнуто МИД, а переговоры с султаном о совместной охране
Проливов, начатые им, свернуты. Тем не менее идея соглаше-
ния с султаном о Проливах не была окончательно похоронена.
Любопытна запись в дневнике Д.А. Милютина от 20 мая
1883 г. Съехавшись в Москву на коронацию Александра III,
российские послы и другие высшие дипломатические чиновни-
ки за обедом у Гирса обсуждали две животрепещущие проблемы:
целесообразность продления австро-русско-германского дого-
вора и вопрос о Проливах. «Гире и Сабуров, — писал Милю-
тин, — заметили, что царь не сочувствует продлению договора,
что он поддался мечтательным фантазиям Нелидова о завладе-
нии Босфором с согласия самого султана(!?)». Милютин считал
это иллюзиями. В итоге собравшиеся высказались в пользу
продления договора. Сам Милютин заявил на этом импровизи-
рованном совещании, что задачей России в Восточном вопросе,
229
по его мнению, является: «1. Не допускать ничьего чужого
влияния на Балканском полуострове и 2. Не впускать ничьего
военного флота в Черное море»7. Это была оборонительная
позиция, и она стояла в основе российской политики. Однако
Нелидов продолжал настаивать на своем варианте решения
вопроса о Проливах.
В январе 1885 г. он подал царю записку, названную им «О
задачах русской политики в Турции». Указывая на враждебный
России характер действий европейских держав, их все более
активную экспансию в Малой Азии (Нелидов особо обращал
внимание на германские происки в Турции), посол утверждал
настоятельную необходимость занятия Босфора и даже Дар-
данелл. По мнению Нелидова, наиболее предпочтителен был
мирный путь, основанный на совместном русско-турецком про-
тиводействии проникновению западных держав в Турцию и при
опоре на турецкое население8. Таким образом, проекты Нели-
дова отнюдь не носили откровенно агрессивного характера, как
это считают некоторые исследователи. Они были обусловлены
опасением подчинения Турции Западу, уже захватившему ко-
мандные высоты в экономике и финансах империи, и возмож-
ностью перехода контроля над Проливами в руки сильной
европейской державы — Англии или Германии.
О том, что такая возможность реально существовала, свиде-
тельствовали события афганского кризиса весны и лета 1885 г.,
во время которого проблема Проливов вновь встала в центре
внимания российских правящих кругов.
Продвижение России в Туркестан и присоединение к ней в
1884 г. Мервского оазиса чрезвычайно обеспокоили Лондон,
усмотревший в этом угрозу своим колониальным владениям в
Азии, в особенности в Индии. Англия поставила вопрос о рус-
ско-афганском разграничении. Стремясь предотвратить даль-
нейшее продвижение русских отрядов к Афганистану, англий-
ские эмиссары спровоцировали занятие афганцами территорий,
не входящих в состав Афганистана, что вызвало военное столк-
новение между русским и афганским отрядами в Пенде в марте
1885 г. Россия и Англия оказались на грани войны.
Тревожное положение сохранялось до осени 1885 г. Англий-
ское правительство планировало войну, намечая нанести глав-
ный удар России со стороны Черного моря. Предполагалось,
что Турция пропустит через Проливы английский флот, кото-
рый предпримет морскую диверсию против Одессы и на Черно-
морском побережье Кавказа. Со своей стороны, горячие головы
230
в России обсуждали варианты различных действий против
Англии, включая крейсерство и блокаду английских портов.
В качестве крейсерских баз предлагались Мурманск и залив
Лазарева на Дальнем Востоке, что позволило бы действовать
против английского флота в Северном море и Тихом океане.
Известный юрист-международник, советник МИД Ф.Ф. Мар-
тене записал в своем дневнике: «Возможна война с Англией из-
за столкновения в Пенде. Нелидов пишет, что в случае войны
русский флот должен немедленно занять оба Пролива, то есть
возбудить Восточный вопрос. Это — безумие. Хорошо, что
здесь не согласились»9. Основания для отказа были. Черно-
морский флот, строительство которого находилось пока что в
начальной стадии, не мог противостоять сильной английской
эскадре, вход которой в Черное море был весьма вероятен.
Существовала также реальная угроза того, что в случае войны
Турция выступит на стороне Англии. Для России же было важ-
но, чтобы султан провозгласил нейтралитет и охранял Проливы
от вторжения.
Петербург, опасавшийся войны, исход которой, по всей ве-
роятности, мог быть не в пользу России, предложил Бисмар-
ку выполнить условие австро-русско-германского договора о
предотвращении пропуска султаном английского флота в Чер-
ное море. Германия выполнила свое обязательство, мобилизо-
вав при этом для давления на Порту Австро-Венгрию и Фран-
цию. Под нажимом четырех великих держав султан обязался
соблюдать нейтралитет и обнародовал это решение специаль-
ным указом.
Таким образом, планы Англии по прорыву в Черное море
провалились. В период афганского кризиса Союз трех импера-
торов сыграл положительную роль для России. Но болгарские
события, развернувшиеся осенью 1885 г. и приведшие к столк-
новению интересов России и Австро-Венгрии, способствовали
его развалу.
В результате народного восстания в Филиппополе (Пловди-
ве) в сентябре 1885 г. княжество Болгария и Восточная Румелия
воссоединились. Князь Александр Баттенберг, рекомендован-
ный в свое время Петербургом на болгарский престол, давно
уже потерял доверие российского правительства в силу своей
проавстрийской политики. Объединение Болгарии под властью
Баттенберга не входило в расчеты Петербурга, ибо усиливало
австрийские и английские позиции в княжестве. Поэтому Рос-
сия не признала объединения и потребовала восстановления
231
статус-кво на Балканах, ссылаясь на решения Берлинского кон-
гресса. В румелийском перевороте она видела прежде всего
происки Австро-Венгрии и Англии, направленные на вытесне-
ние ее с Балкан.
В связи с указанными событиями обстановка на Балканах
чрезвычайно осложнилась. Создание объединенного Болгар-
ского княжества вызвало опасения других балканских госу-
дарств, которые начали вооружаться, а Сербия даже ввела свои
войска в Болгарию и развязала братоубийственную войну.
Определенное беспокойство болгарские события вызывали и у
Турции.
Как всегда во времена политических кризисов, перед рос-
сийским правительством вновь встал вопрос о Проливах. Поло-
жение осложнялось тем, что Россия потеряла свою опору на
Балканах — Болгарию, на которую она могла рассчитывать в
случае войны. В ноябре 1886 г. русско-болгарские отношения
были разорваны.
Еще в сентябре 1885 г., сразу после переворота, Александр III
направил начальнику Генштаба Н.Н. Обручеву письмо, где заяв-
лял, что главная цель России — занятие Константинополя и
Проливов и что болгарские события поэтому не должны ослож-
нять отношения России с Турцией, а также с европейскими
государствами. Император писал: «Что касается собственно
Проливов, то, конечно, время еще не наступило, но надо быть
готовыми к этому и приготовить все средства. Только из-за это-
го вопроса я соглашаюсь вести войну на Балканском полуост-
рове, потому что он для России необходим и действительно
полезен»10. По сути дела, это было поручение Обручеву гото-
виться к войне.
В октябре 1885 г. Военное министерство совместно с Мор-
ским подготовило доклад об организации десантного отряда и
обеспечении его транспортными средствами. Причем, по мне-
нию авторов доклада, подготовка десантного отряда не пред-
ставляла трудностей, так как он должен был быть сформирован
на основе двух пехотных дивизий Одесского военного округа.
Транспортные средства, предоставляемые Черноморским паро-
ходным обществом и Добровольным флотом, также признава-
лись достаточными.
Однако предполагаемая экспедиция из-за слабости военного
флота не была обеспечена необходимым прикрытием военных
судов. Поэтому план, разработанный военным и морским ведом-
ствами, был поставлен в полную зависимость от того, насколь-
232
ко его осуществлению не будут препятствовать флоты иност-
ранных держав. Флот Турции был очень слаб, но малейшее его
усиление, хотя бы в виде одного или двух броненосцев, обре-
кало всю операцию на провал. Не удивительно поэтому песси-
мистическое отношение к этому проекту как самого морского
ведомства, так и особого совещания, обсуждавшего доклад.
Петербург пытался одновременно и мирными средствами
решить проблему Проливов. А.И. Нелидов возобновил перего-
воры с султаном о заключении оборонительного союза и о за-
крытии Проливов в случае войны России с европейской коа-
лицией. Однако как султан ни опасался Англии и ввода ее
флота в Дарданеллы, России он боялся еще больше. Он искусно
пользовался англо-русскими противоречиями и затягивал пере-
говоры. Милютин отмечал в своем дневнике, что одной из при-
чин срыва переговоров явилась шовинистическая кампания,
развязанная национал-патриотами в России. Яркими свидетель-
ствами ее явились патриотические манифестации в Севастопо-
ле в связи со спуском на воду в мае 1886 г. первого русского
броненосца на Черном море, а также речь московского город-
ского головы Н.А. Алексеева, обращенная к приехавшему в
Москву царю. Алексеев призывал его водрузить крест на святой
Софии". Характерно, что Алексеев не только не подвергся
каким-либо санкциям, но получил орден Анны 2-й степени, а
речь его по приказанию царя была полностью напечатана в га-
зетах (к ужасу МИД).
Итак, недоверие к России султана, вполне понятное хотя бы
в связи с приведенными выше фактами, и его боязнь осложнить
отношения с Англией способствовали неудаче переговоров. Это
усиливало вероятность пропуска английского флота через Про-
ливы в случае войны. В июне 1886 г. обеспокоенный создав-
шимся положением Милютин написал письмо Обручеву, где
указал на то, что военно-политическое состояние России тре-
бует «весьма настойчивых мер со стороны нашего Военного
министерства для достижения большей готовности к войне с
угрожающей нам колоссальной коалицией». Милютин полагал,
что «готовым к войне надобно быть не для того, чтобы затевать
войну, а, напротив того, чтобы избегнуть ее»12. В ответном
письме Обручева (от начала июля) сообщалось о программе
действий Военного министерства по совершенствованию ар-
мии и намечался срок ее реализации — полтора-два года, после
чего Россия ни в чем не будет уступать противнику. Оптими-
стические выкладки Обручева несколько успокоили Милюти-
233
на, но он, тем не менее, полагал, что за этот срок «наши за-
падные соседи» также двинутся вперед «и мы опять окажемся
отставшими»13. В действительности финансово-экономическое
положение страны обусловливало ее перманентную военную
отсталость от западных держав, что заставляло правительство
воздерживаться от военных авантюр. Россия, по сути дела, при-
мирилась с потерей Болгарии и воцарением там австрийского
ставленника Фердинанда Кобургского, а 6 (18) июня 1887 г.
заключила договор с Германией, вошедший в историю под на-
званием «договора перестраховки».
Срок австро-русско-германского союза, возобновленного в
1884 г. на следующее трехлетие, завершался в июне 1887 г.
Болгарский кризис 1885-1886 гг., выявивший непримиримые
австро-русские противоречия на Балканах, и в частности в
Болгарии, взорвал союз. После угрозы в ноябре 1886 г. австро-
венгерского министра иностранных дел Г. Кальноки начать
войну с Россией в случае ввода русских войск в Болгарию (а
вопрос о военной оккупации «непокорной» страны всерьез рас-
сматривался в правительстве) Петербург отказался возобновить
Союз трех императоров.
Однако позиция второго партнера России — Германии
оказалась не столь непримиримой, что объяснялось боязнью
Бисмарка чрезмерно противодействовать балканской политике
России и тем спровоцировать русско-французское сближение.
Поэтому Бисмарк всячески лавировал, суля России «свободу
рук» в Болгарии. Более того, когда берлинский кабинет заду-
мал в 1887 г. окончательный разгром Франции и приступил в
связи с этим к зондажу позиции России, в обмен на дружествен-
ный нейтралитет со стороны последней Бисмарк обещал обес-
печить ее исключительное влияние в Болгарии и установление
контроля над Проливами.
Именно в этом смысле был составлен Бисмарком и русскими
дипломатами братьями Павлом и Петром Шуваловыми в январе
1887 г. проект нового русско-германского договора.
Обещание Бисмарка относительно Проливов выглядело
правдоподобно, так как после захвата Англией Египта ее влия-
ние в Османской империи пошатнулось и перестало быть до-
минирующим, в то время как Германия, напротив, наращивала
свое присутствие в этом регионе, поставляя Турции военных
инструкторов и оружие заводов Круппа и Маузера. Круппов-
скими пушками были оборудованы береговые батареи на Бос-
форе.
234
Однако вряд ли Бисмарк собирался выполнить свои посулы.
Одновременно за спиной России он поощрял создание англо-
австро-итальянского соглашения «о совместных действиях для
охраны общих интересов в Средиземном море, а также в сосед-
них морях и районах». Средиземноморская Антанта, сформи-
рованная в марте 1887 г., была направлена против Франции и
России на случай, если первая предпримет действия на Северо-
Африканском побережье, а вторая — в Проливах.
Разработанный Бисмарком и Шуваловыми