ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ХИМИИ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО XVII ВЕКА
1
АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ТЕХНИКИ
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ХИМИИ
Редакционная коллегия
доктор химических наук Р. Б. ДОБРОТИН, доктор химических наук В. И. КУЗНЕЦОВ, доктор химических наук Ю. И. СОЛОВЬЕВ, доктор химических наук Я. П. СТРАДЫНЬ, доктор химических наук Д. Н. ТРИФОНОВ, доктор химических наук Н.А. фИГУРОВСКИЙ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ВОЗНИКНОВЕНИЕ
И РАЗВИТИЕ ХИМИИ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО XVII ВЕКА
МОСКВА 1983
УДК 54(091)«.../16»
Возникновение и развитие химии с древнейших времен до XVII века.
Всеобщая история химии.-М.: Наука, 1983. - 399 с.
Данная книга посвящена возникновению и развитию химических знаний с древнейших времен до XVII в.
В книге приведены новые сведения о металлах и сплавах» о технике крашения, стекольном деле и других химических ремеслах в древности. Впервые освещается вопрос о мифологических истоках учения об элементах. Интересный анализ дан античной натурфилософии. Большой раздел книги посвящен развитию химических знаний в средние века. Анализ алхимии позволяет понять процесс становления химии эпохи Возрождения, химической технологии, научного эксперимента, подготовивших основу для создания химии как науки.
Книга рассчитана на широкий круг химиков всех Специальностей.
Табл. 3. Ил. 51. Библ. 266 назв.
Ответственный редактор
доктор химических наук
Ю. И. СОЛОВЬЕВ
1801000000-273
042 (02)-83
БЗ-95-65-78
©Издательство < Наука>, 1983 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Подготавливаемое Институтом истории естествознания и тех-ники АН СССР многотомное издание «Всеобщая история химии» представляет собой серию взаимосвязанных монографий, харак-теризующих зарождение, становление и развитие основных представлений, идей и методов химической науки от древнейших времен до наших дней.
Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена возникновению и развитию химических знаний с древнейших времен до XVII в. В отечественной и зарубежной историко-химической литературе этот период освещен весьма фрагментарно. Между тем понять процесс становления химии как науки без глубокого анализа истоков химии не представляется возможным. Ведь именно в древности исподволь формировалась опытно-теоретическая проблематика химии нового времени.
Перед авторами этой книги стояла задача всесторонне воссоздать процесс формирования химических знаний в древности и в средневековье. Предстояло раскрыть сложнейший процесс кристаллизации рациональных знаний, без которых были бы немыслимы дальнейшие успехи химии как науки.
Химическое искусство возникло в глубокой древности, и его трудно отличить от ремесла, потому что оно рождалось и у горна металлурга, и у чана красильщика, и у горелки стекольщика.
Металлы стали основным естественным объектом, при изучении которого возникло понятие о веществе и его превращениях.
Выделение и обработка металлов и их соединений впервые дали в руки практиков множество индивидуальных веществ. На основе изучения металлов, особенно ртути и свинца, родилась идея превращения металлов.
Овладение процессам выплавки металлов из руд и выработка методов получения из металлов различных сплавов привели г конце концов к постановке научных вопросов о природе горения, о сущности процессов восстановления и окисления.
Ремесло, таким образом, рождало не только средства и методы удовлетворения жизненных потребностей человека. Оно будило разум. Рядом с магической обрядностью мифологического мышления, порожденной верой в сверхъестественное, появились ростки совершенно нового образа мысли, основанного на постепенно увеличивающемся доверии к силе разума, прогрессирующего по мере усовершенствования орудий труда. Первое завоевание на этом
5
предисловие
пути — желание понять скрытую природу вещей, обусловливающую цвет, запах, горючесть, ядовитость и многие другие их качества.
В эту книгу, посвященную истории древней химии, включена глава, содержащая анализ мифологических истоков учения об «элементах-стихиях». Чтобы понять, почему «вода», «огонь», «апейрон» заняли в ионийской натурфилософии место универсальных • принципов, необходимо вникнуть в мифологическое прошлое этих начал. Зная это, мы глубже поймем, почему именно в античной философии происходит формирование теоретических представлений о предмете химического знания.
Изучение текстов античных философов, от Фалеса до Лукреция, позволило выявить ряд удивительно глубоких подходов к проблеме детерминации свойств вещества. Вершиной натурфилософского античного теоретизирования о веществе являются атомистические идеи, предвосхищающие будущее знание о химических элементах и их соединениях.
Атомистическое учение — высшее достижение греческой науки — было плодом научной абстракции. Творцы атомной теории сочли объективно существующим порожденное «чистой» мыслью. У греческих философов абстракция и наблюдение взаимно дополняли друг друга, но если бы древние ученые не сумели выйти за пределы непосредственных чувств, они никогда не дошли бы до гениальной догадки об атомах.
В глубинах античной натурфилософии мы находим истоки фундаментальнейших понятий химии (атом, элемент, соединение, структура) и попытки их синтеза, наиболее яркие в атомистике Эпикура—Лукреция.
Представлялось важным выяснить, что являли собой химия Платона и химия Аристотеля, биологизм и квалитативизм аристотелевской химии? Читатель найдет ответы и на эти принципиально важные вопросы.
Как показал анализ, античная химия неспособна была синтезировать такие основные понятия химического знания, как атом и элемент. Античное мышление принципиально не могло соединить представления об атомах с процессом их взаимодействия и образованием химического соединения, поскольку свойства образуемого химического соединения не являются суммой свойств составляющих его компонентов. Так возникло глубокое противоречие — образование химического соединения требовало утраты индивидуальности атома, но атом (античный) не мог утратить эту индивидуальность, ибо он неизменен и вечен.
В разобщении атомизма с учением об элементах в немалой степени «повинна» алхимия. Демокритовский атомизм был принципиально чужд алхимии. Для атома в алхимических трактатах не было места.
6
ПРЕДИСЛОВИЕ
Автор третьей главы убедительно показал, что разобщение учения об элементах и учения об атомах оказалось «роковым» для развития химии. Это разобщение было обусловлено разобщением «теории» и «практики». Мы попытались это наглядно показать на схеме.
Древность	XVII в.	XVIII в. XIX в.
В средние века из двух одновременно существовавших атомистического учения Демокрита—Эпикура и учения Аристотеля о началах именно последнее было принято химиками. Учение Аристотеля привлекало своей простотой и законченностью. Оно открывало простор для химических опытов. Данные о превращаемости веществ, как тогда казалось, с очевидностью подтверждали правильность учения Аристотеля. Опыт показывал, что при химических операциях одно вещество, обладающее определенными свойствами, превращается в другое вещество с иными свойствами. Поэтому не было никаких оснований отвергать аристотелевскую точку зрения и становиться на позиции Демокрита—Эпикура с их вечными и постоянными атомами. Кроме того, оставался неясным вопрос о том, как из бесцветных, лишенных запаха и вкуса, невидимых частиц складывается вещество, обладающее цветом, вкусом и запахом.
Теоретические представления древнегреческих натурфилософов, с одной стороны, и эмпирическая разработка практических приемов в древних химических ремеслах, с другой, казалось бы, подготовили почву для возникновения научной химии. Между тем пятнадцать веков разделяют химию древних и химию как науку XVII—XVIII вв. Потребовалась длительная работа для того, цто-бы безграничная вера в полную взаимопревращаемость вещества в конце концов рухнула под напором практики алхимиков.
Анализ алхимических источников убедительно продемонстрировал историческую обязательность эпохи «заблуждений и обмана». Античная наука о веществе на пути к науке Бойля—Лавуазье
7
ПРЕДИСЛОВИЕ
нуждалась, следовательно, в посреднике в алхимии, осуществившей своеобразный синтез ремесленной и натурфилософской традиций античной поры. Переформулированные в алхимические -начала первоэлементы Аристотеля обретают в руках алхимиков новую жизнь в виде телесных, химически обрабатываемых вещественных объектов.
«Ртуть-серная» теория алхимиков выглядит куда более «деловой» по сравнению с теоретически чистыми и, казалось бы, логически безупречными умозрительными построениями греческих мыслителей.
Алхимия, таким образом,— тот исторически необходимый, логически закономерный «горн», в котором странным, неповторимым образом'осуществилась «переплавка» и ремесла, и умозрительной натуральной философии, размышляющей над веществом. В результате и ремесло, и натуральная философия к XV—XVI вв. уже совершенно другие. Осуществились кардинальные преобразования химических ремесел в систему химической технологии (Бирингуччо, Агрикола, Палисси), а схоластико-мистических умозрений по поводу вещества —в атомно-молекулярное учение XVII—XVIII вв. (Бойль, Лавуазье и далее — Дальтон).
Именно такой подход дает возможность представить становление учения о химических элементах Бойля как органический и закономерный итог развития предшествующих химических знаний. Именно такой подход позволяет понять алхимию как совершенно необходимое прошлое новой химии, выполнившее свое историческое предназначение своеобразного посредника между великими умами древности и не менее великими испытателями природы великого XVII столетия. Именно такой подход способен сообщить веское историческое обоснование знаменитому тезису Ф. Энгельса о том, что только Бойль «делает из химии науку».
Автор второй части книги сосредоточил основное внимание на химических знаниях в средневековой Европе и в средневековом арабском мире. Именно европейская алхимия наиболее ярко отразила основные черты этой деятельности, переосмысленные и ассимилированные в химии Бойля.
В XVI в. лечение «больных» металлов алхимическими эликсирами оборачивается лечением больного человека эликсирами иат-рохнмическими. Иатрохимия выступает как целительная, лекарственная алхимия.
Запросы возникающих новых производств обусловили многие научные изыскания и технические изобретения. До эт'ого опытные данные, получаемые ремесленниками, как правило, не обобщались и не описывались. В своем индивидуальном творчестве они порой достигали поразительных результатов /краски древности, керамика, обливные облицовочные плитки, булатная сталь). Однако строго сохраняемая профессиональная тайна мастерства
8
ПРЕДИСЛОВИЕ
оставалась долгое время скрытой в мастерской умельца-одиночки. Но когда в XIV—XVI вв. на металлургических и горных предприятиях, на красильных и стекольных фабриках начали возникать специализированные корпорации мастеров, потребовался более широкий обмен опытом. В результате экономической конкуренции технологический рецепт превращается в объект торговли. Отдельные технические усовершенствования и открытия, сделанные в результате проб наугад, смогли стать не игрой случайности, а плодом научных изысканий только с помощью теории. Как говорил Ф. Бэкон, «правильно же открытые и установленные аксиомы вооружают практику не поверхностно, а глубоко, и влекут за собой многочисленные ряды практических приложений».
Яркий пример тому А. Либавий. Главное свое сочинение он назвал «Алхимия», но автор ее, в сущности, уже не алхимик. Лейтмотив алхимии Либавия — практика, вторгающаяся во все сферы химической деятельности: оснащение химической лаборатории, получение и применение различных веществ.
В истории науки с алхимией связана не только загадка ее исторического места и исторической роли, но и загадка происхождения. В свое время один из первых исследователей алхимии М. Бертло с удивлением ставил вопрос: как практика имитационных подделок под золото породила веру в возможность истинной трансмутации металлов? Пожалуй, настоящая книга дает ответ на эту загадку. Она позволяет понять «экспериментальные» истоки алхимии, вытекающие из наблюдений над «превращениями» металлов и сплавов при термической обработке.
Каждая из глав книги написана своим индивидуальным почерком, иногда с элементами стилизации языка той эпохи, о которой пишут авторы. Разнообразие стилей может быть понято в какой-то мере как отражение своеобразия стилей мышления, характерного для определенных периодов развития химических знаний. Это дополнительная, хотя и существенная и совершенно необходимая, краска в воспроизведении химической картины мира минувших эпох.
Надеемся, что новизна подхода и основательность анализа привлекут внимание не только историков химии, но и философов, а также и всех интересующихся проблемами истории культуры.
Глава I — написана доктором химических наук Н. А. Фигу-ровским, глава II—доктором химических наук И. Р. Селимхановым и доктором исторических наук В. В. Ивановым, глава III— кандидатом химических наук А. В. Ахутиным, глава IV — кандидатом философских наук В. П. Визгиным. Главы V—IX, посвященные алхимии, написаны кандидатом химических наук В. Л. Рабиновичем.
Дух эпохи, характер мышления, уровень знаний и представлений — все это ярче всего воспринимается путем знакомства с ори
9
ПРЕДИСЛОВИЕ
гинальными произведениями изучаемого исторического периода. Поэтому в Приложении вниманию читателей предлагаются два таких произведения, впервые публикуемые на русском языке; оба они анализируются в соответствующих главах основного текста.
Первый из них — четвертая книга «Метеорологии» Аристотеля (конец IV в. до н. э.) содержит наиболее интересное изложение химических взглядов древнегреческого мыслителя, чьи научные воззрения оказали громадное влияние и на культуру Греции и Рима, и, что особенно важно, на культуру арабского и европейского средневековья и Возрождения. Трактат Аристотеля дается в переводе Н. В. Брагинской под редакцией и с комментариями доктора философских наук И. Д. Рожанского и В. П. Визгина.
Второй памятник — алхимический трактат Альберта Болып-тедского, прозванного Великим (XIII в.), особенно интересен содержащимися в нем чисто химическими сведениями, характеризующими достаточно высокий уровень знания о веществах, их поведения и способах превращений. Вместе с тем — это пример отношения средневекового алхимика к химическому объекту и химической процедуре с естественными и характерными для того времени одушевлением вещества, безоговорочной верой в «божественную силу» и почтительнейшим обращением к этой «силе». Альбертов текст примечателен также содержащимся в нем своеобразным кодексом поведения истинного ученого.
Трактат Альберта дается в переводе и с комментариями В. Л. Рабиновича.
При подготовке рукописи к печати редактор кандидат химических наук А. М. Цукерман дополнил некоторые разделы рукописи. Ему же принадлежат примечания, отмеченные в тексте. Прим. ред.
Монографии серии «Всеобщая история химии» не нумеруются, но на корешке и титульном листе каждой книги изображен один из символов, помещенных на переплете.
Период древней химии и алхимии символизируется традиционной ретортой. Развитию химии как науки о составе и развитию методов исследования вообще отвечают весы. История химической атомистики, учения об элементах и периодического закона символизируется схематическим атомом. Тетраэдр символизирует учение о строении химических соединений как органических, так и неорганических. Учению о химических равновесиях и процессах отвечает символическая кривая, а познанию и попыткам моделирования химии живой природы (биоорганическая химия, эволюционный катализ) соответствует «двойная спираль». Монография по общим вопросам (закономерности развития химии, классификация, историография, химическая литература и т. п.) маркируется шестиугольником.
Ю. И. Соловьев
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
истоки ХИМИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
е
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
Исторический анализ развития химических знаний и химической техники приводит к определенному выводу, что истоками и основой накопления фактического материала в химии служили три области ремесленной химической техники: высокотемпературные процессы — керамика, стеклоделие и особенно металлургия; фармация и парфюмерия; получение красителей и техника крашения. Сюда же следует добавить использование биохимических процессов, в частности брожения, для переработки органических веществ. Эти важнейшие области практической и ремесленной химии получили свое начальное развитие еще в эпоху рабовладельческого общества во всех цивилизованных государственных образованиях древности, в частности в Средней и Ближней Азии, в Северной Африке и на территориях, расположенных по берегам Средиземного моря [1].
Еще за несколько тысячелетий до новой эры на обширных пространствах Северной Африки и Средней Азии, а также на Индо-станском субконтиненте, в Междуречье и т. д. возникли рабовладельческие государства, постепенно подчинившие многочисленные и разрозненные племена и народы. Крупнейшим среди таких государств в Северной Африке был Египет, додинастическая государственность которого фиксируется с V тысячелетия до н. э., а первая династия — с 3400 г. до н. э. В III тысячелетии до н. э. в Междуречье (Месопотамия) возникли крупные рабовладельческие государства — Ур, преемником которого стало Вавилонское государство, и Ассирия. Рабовладельческий уклад жизни в этих государствах способствовал образованию на их территории крупных городов, явившихся средоточием ремесел и культурной жизни. Росту благосостояния городов способствовали плодородие почвы, обеспеченность дешевыми сельскохозяйственными продуктами, особенно продуктами скотоводства. Города древних государств обслуживались большим количеством рабов, число которых росло за счет покоренных племен и народов. Рабы выполняли тяжелые работы на рудниках, на постройках, предпринимавшихся деспотами, в сельском хозяйстве и т. д. Использование совершенно дарового труда рабов позволяло властителям государств предпринимать грандиозные постройки пиоамид, дворцов, «висячих садов» и др.
12
возникновение химических ремесел
В условиях рабовладельческого общества и возникли ремес-( ленные производства. В отличие от первобытного общества, в котором отсутствовала какая-либо специализация производства и все операции производственного цикла выполнялись одним человеком, в рабовладельческом обществе можно уже констатировать появление специалистов-ремесленников, в совершенстве овладевших техникой изготовления определенных изделий или даже определенной призводственпой операцией. Такая специализация, связанная с разделением труда, придававшим производству коллективный характер, чрезвычайно способствовала как быстрому усовершенствованию производственных приемов, так и возникновению новых производств.
Следует отметить значительные достижения ремесленной техники в рабовладельческом обществе в отдельных крупных отраслях производства, в особенности в области металлургии, ткацкого мастерства и крашения тканей, в области изготовления художественной керамики, производства фармацевтических и парфюмерных средств, в строительной технике и других областях, особенно связанных с постройками и украшениями дворцов и других грандиозных сооружений.
Отметим, что в ремесленной технике стран Древнего мира много общего. Это объясняется не только торговыми и культурными связями, существовавшими в отдаленные эпохи между отдельными государствами, или, напротив, военными столкновениями, но и общими чертами путей освоения ремесел, одновременностью изобретения в разных странах тех же самых приемов ремесленного мастерства в связи с одинаковым уровнем состояния производительных сил и технических возможностей. Рассмотрим вкратце состояние и достижения ремесленной техники в отдельных странах Древнего мира в главнейших областях производства.
РЕМЕСЛЕННАЯ ХИМИЯ
ДО НАЧАЛА НОВОЙ ЭРЫ
Металлургия. В рабовладельческом обществе происходило довольно быстрое расширение сведений о металлах, их свойствах и способах их выплавки из руд и, наконец, об изготовлении различных сплавов, получивших большое техническое значение *.
Достижения ремесленных металлургов древности стали, в общем, основой металлургической техники всего средневековья. Лишь в новое время в старинные методы выплавки металлов, особенно в технику получения железа были внесены существенные усовершенствования [2].
Освоению металлов в древности посвящена вторая глава этой книги.
13
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Краски и техника крашения. В древности широко использовались некоторые минеральные краски для наскальной и стенной живописи, в качестве малярных красок и в других целях. Для окраски тканей, а также и для косметических целей использовались растительные и животные краски.
Для наскальной и стенной живописи в Древнем Египте применялись земляные краски,, а также искусственно полученные окрашенные окислы и другие соединения металлов. Особенно часто применяли охру, сурик, белила, сажу, растертый медный блеск, окислы железа и меди и Другие вещества. Древнеегипетская лазурь, изготовление которой было позднее (I в. и. э.) описано Витрувием [3, с. 69], состояла из песка, прокаленного в смеси с содой и медными опилками в глиняном горшке.
Для глазурей», наносимых на керамические, в том числе фаянсовые, изделия, также применялись окрашенные соединения меди, в частности малахит и азурит, смешанные с содой, а иногда и с тон-корастертым песком и другими компонентами. Синяя глазурь, окрашенная медью, зафиксирована в изделии, относящемся приблизительно к 2800 г. до н. э. В ряде изделий, относящихся к позднейшему времени (около 1500 г. до н. э.), в составе стекла был обнаружен кобальт. С начала I тысячелетия до н. э. египтяне стали употреблять и свинцовую глазурь, дававшую желтые и зеленоватые цвета.
Наряду с минеральными красками ив Передней Азии, и в Египте даже в глубокой древности население использовало растворимые природные красители. Среди находок, относящихся к до династическому периоду Древнего Египта (более 3500 лет- до н. з.), имеются циновки, окрашенные в красный цвет. По клинописным табличкам, найденным в Месопотамии, расшифрованы красители и рецептуры, относящиеся по крайней мере к II тысячелетию до н. э. Замечательно, что даже в столь далекие времена были освоены способы не только прямого, но и протравного крашения. В качестве источников красителей использовали растения: алкан-ну, вайду, куркуму, марену, сафлор, а также и некоторые животные организмы.
Сопоставляя находки и тексты, можно реконструировать цветовую палитру народов этого региона вплоть до начала нашей эры.
Алканна — род многолетних растений сем. Asperifoliaceae, близких к известной у нас медунице. Наиболее интересна A. tin-ctoria, фиолетово-красный корень которой содержит смолистое красящее вещество, растворяющееся, например, в маслах, с образованием раствора яркого красно-малинового цвета. Краситель хорошо растворяется в щелочах, даже в водном растворе соды, окрашивая его в голубой цвет, но при подкислении он выпадает В виде красного осадка. Дает окраску красивую, но весьма не-
14
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
Химическая процедура в III тысячелетии до н. э.
прочную. Древнейшие обнаруженные в Египте выкраски алкан-ной датируются XIV в. до н. э.
Вайда (синильник) — один из видов растений рода Isatis, к которому принадлежит также и знаменитая индигофера. Все они содержат в своих тканях вещества, которые после ферментации и воздействия воздуха образуют синюю краску. Как выяснилось уже в конце XIX в. (А. Байер), в состав лучшего индийского «индиго», полученного из индигоферы, входит не только синий краситель индиготин, но и красный — индигорубин. В различных видах рода Isatis количество индигорубина различно, и из растений, где его мало или вовсе нет, выделяется синий краситель унылого цвета. Именно поэтому ярко окрашивающее индиго из Индии ценилось особенно дорого, но доставка его была нелегка. Геродот сообщает, что в VII в. до н. э. на территории Палестины имелись значительные плантации вайды, но краска была известна много ранее. Так, ею окрашена туника Тутанхамона (XII в. до н. э.).
Куркума — многолетнее травянистое растение сем. имбирных. Для крашения использовали желтый корень С. longa, который высушивали и истирали в порошок. Краситель легко экстрагируется содой с образованием красно-бурого раствора. Окрашивает в желтый цвет без протравы и растительные волокна, и шерсть. Легко изменяет цвет при малейшем изменении кислотности, бурея от щелочей, даже от мыла, но так же легко восстанавливает яркий желтый цвет в кислоте. Нестоек на свету.
Марена красильная — хорошо известное растение, толченый корень которой носил название крапп. Содержащийся в краппе ализарин давал с железной протравой фиолетовые и черные выкраски, с алюминиевой — ярко-красные и розовые, а с оловян
15
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ной — огненно-красные. В Египте этот краситель был в ходу, но шумеры его не знали.
Сафлор — высокорослое (до 80 см) однолетнее травянистое растение с яркими оранжевыми цветками, из лепестков которых изготовляли краски — желтую и красную, легко отделяемые друг от друга с помощью уксуснокислого свинца. Несмотря на относительную нестойкость к свету и мылу, сафлор, даже не разделяя, использовали для прямого, без протравы, окрашивания хлопка в желтый или оранжевый цвет. В Египте найдены окрашен ные сафлором ткани, относящиеся к XXV в. до н. э.
Кермес — этот краситель получали из особого насекомого — дубового червеца, паразитирующего на разновидности дуба, произрастающей в Средиземноморье. Для приготовления красителя «орешки» на листьях, а в более поздние времена — самок насекомых в определенное время собирали (в Испании, например, это делали в июне), умерщвляли уксусом, выдерживали на солнечном свету и высушивали. Красящее начало растворимо в воде, от кислоты желтеет, а от щелочи приобретает фиолетовый цвет. С алюминиевой протравой дает кроваво-красный цвет, с железной — фиолетово-серый, с медной и винным камнем — оливково-зеленый, с оловянной и винным камнем — канареечно-желтый. С железным купоросом кермес дает черный цвет вследствие наличия в нем таннидов. Плиний (I в. н. э.) сообщает, что половина податей, выплачиваемых Испанией Риму, погашалась поставками кермеса.
Кермес использовали в Месопотамии не позже чем в начале II тысячелетия до н. э. как основную красную краску. Любопытно, что красили не только остриженную шерсть, но даже шерсть непосредственно на животных. В документах о продаже, датируемых XIII в. до н. э., фигурируют окрашенные овцы.
Пурпур — знаменитая краска древности, известная в Месопотамии по меньшей мере во II тысячелетии до н. э. Источником краски служил напоминающий мидию двустворчатый моллюск рода мурекс, обитавший на отмелях о-ва Кипр и у финикийского ; побережья. Образующее краску вещество находится в маленькой железе в виде мешочка, из которого выдавливали студенистожидкую бесцветную массу с сильным чесночным запахом. При нанесении на ткань и высушивании на свету вещество начинало менять окраску, последовательно становясь зеленым, красным и, наконец, пурпурно-красным. После простирывания с мылом окраска становилась ярко-малиновой. Из 12 000 моллюсков можно было получить 1,5 а сухого красителя.
Для приготовления краски в основном поступали другим образом: тело моллюсков разрезали, солили, некоторое время варили в воде, раствор выдерживали на солнечном свету и упаривали до достижения нужной интенсивности окраски.
16
Разрез фильтровальной тарелки (III тысячелетие до н. э.)
Следует отметить, что шумеры большую часть красителей и даже окрашенной шерсти получали из Сирии, где техника крашения достигла высокого уровня.
Египтяне ДЛЯ' получения пурпурной окраски наносили красную краску на синюю ткань, а для зеленой окраски — синюю на желтую. Для желтой использовали также и хну.
В качестве протрав употребляли вначале алюминиевые квасцы и соли железа, главным образом сульфат, но затем и ацетат. Медные, с инцовые и оловянные протравы вошли в практику уже во второй половине I тысячелетия.
Алюминиевые квасцы добывали в Древнем Египте в пустыне, к западу от Нила. Геродот указывает, что в VI в. до н. э. из Египта в Дельфы было направлено 1000 талантов (более 36 т) «вяжущей земли». Однако этот продукт был известен более чем за 1000 лет ранее. Во II тысячелетии до н. э. греки использовали квасцы для крашения мареной. В I тысячелетии месопотамцЬг уже знали, что вещество, пригодное для протравы, можно выделять из лишайников; теперь мы знаем, что это сульфат и тартрат алюминия. О применении квасцов для дубления кож и в медицине упоминается во времена Навуходоносора (XII в. до н. э.).
В качестве протравы другого типа в Месопотамии уже во II тысячелетии до н. э. употребляли танниды из галловых орешков, из плодов, древесины и корня гранатового дерева, из древесины и плодов акации (катехины), из сумаха и др. Последующая обработка солями железа давала черные или темно-фиолетовые выкраски.
На пороге новой эры расширился ассортимент и протрав, и природных красителей, и способов крашения. К числу растений — источников красок добавились водоросли (лакмус), чистотел (желтый), шафран (желто-оранжевый), черника и др. Из числа методов следует отметить набивку тканей, выполнявшуюся в Египте. Расширился и ассортимент минеральных красок, среди которых искусственно полученные ярь-медянка (ацетат меди), свинцовые
2. Зак. 414	17
ГЛАВА ПЕРВАЯ
белила (ацетат свинца или хлорид свинца) и др. Отметим, наконец, что рисунки древнеегипетских художников на стенах храмов и на поверхности саркофагов, отличающиеся яркостью цветов, покрывались сверху защитным слоем высокопрочных лаков типа олифы. Китайская тушь и китайские весьма прочные лаки также были известны с древнейших времен.
Стекло и керамика. Стекло было известно в Древнем мире очень рано. Распространенная легенда о том, что стекло было открыто случайно моряками-финикийцами, потерпевшими бедствие и высадившимися на одном острове, где они развели костер и обложили его кусками соды, расплавившимися и составившими вместе с песком стекло, малодостоверна [4, с. 295]. Возможно, что подобный случай, описанный Плинием Старшим [5, кн. XXXVI, с. 65], и мог иметь место, однако в Древнем Египте обнаружены изделия из стекла (бусины), относящиеся к 2500 г. до н. э. Техника того времени не позволяла изготавливать из стекла крупные предметы. Изделие (ваза), относящееся приблизительно к 2800 г. до н. э., представляет собой спеченный материал — фритту — плохо сплавленную смесь песка, поваренной соли и окиси свинца. По качественному элементному составу древнее стекло мало отличалось от современного, однако относительное содержание кремнезема в древних стеклах ниже, чем в современных.
Настоящее производство стекла развивается в Древнем Египте в середине II тысячелетия до н. э. Цель заключалась в получении декоративного и поделочного материала, так что изготовители стремились получать окрашенное, а не прозрачное стекло. В качестве исходных материалов использовали природную соду, а не зольный щелок, что следует из весьма низкого содержания в стекле калия, и местный песок, повсеместно содержащий некоторое количество карбоната кальция.
Более низкое содержание кремнезема и кальция и высокое содержание натрия облегчало получение и плавку стекла, поскольку снижалась температура плавления, но это же обстоятельство уменьшало прочность, увеличивало растворимость и снижало атмосферостойкость материала.
Окраска стекла зависела от введенных добавок. Аметистового цвета стекло середины—второй половины II тысячелетия до н. э. окрашено добавкой соединений марганца. Черный цвет вызван в одном случае наличием меди и марганца, а в другом — большого количества железа. Значительная часть синих стекол того же периода окрашена медью, хотя образец синего стекла из гробницы Тутанхамона содержал кобальт. Более поздние исследования показали наличие кобальта в ряде стеклянных изделий начиная с XVI в. до н. э. Это обстоятельство особенно интересно, во-первых, потому, что в Египте кобальт не встречается вовсе, а во-вторых, потому, что кобальтовые руды в отличие от медных не
18
'	_______ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
имеют характерного цвета, и их применение для подцвечивания свидетельствует о большом опыте древних стеклоделов.
Зеленое египетское стекло второй половины II тысячелетия до н. э. окрашено не железом, а медью. Желтое стекло ко'нца II тысячелетия окрашено свинцом и сурьмой. К тому же времени относятся образцы красного стекла, цвет которых обусловлен содержанием окиси меди. В гробнице Тутанхамона обнаружено молочное (глушеное) стекло, содержащее олово, а также кусочек окиси олова, по-видимому, специально приготовленной. Там же обнаружены и изделия из прозрачного стекла.
В Месопотамии были найдены стеклянные бусы эпохи древнего Ура (IV тысячелетие до н. э.). Очевидно, что к XVII в. до н. э. уже существовало развитое стекольное производство, о чем^ свидетельствуют таблички из библиотеки Ашшурбанапала. Найденная там рецептура относится к цветному стеклу.
При раскопках в Восточной Палестине обнаружены печи для выплавки стекла, относящиеся к III тысячелетию до н. э.
Существует мнение, что стекло в древности появилось в результате развития техники глазуровки керамических Изделий. Смеси для глазуровки и послужили исходным материалом для изготовления первых образцов стекол в виде мелких украшений, которые заменяли драгоценные камни. Все изделия были литыми. Выдувание стекла в древности не было известно. Оно, вероятно, было изобретено в Сидоне на пороге новой эры.
В других странах, как и в Передней Азии, и в Египте, стекло вошло в употребление также очень рано. В Индии, например, изделия из стекла были распространены уже в «ведический период» (1500—800 гг. до н. э.).
Изготовление керамики относится к числу наиболее древних ремесленных производств. Гончарные изделия обнаружены в древнейших культурных слоях древнейших поселений Азии, Африки и Европы. В глубокой древности появились и глазурованные глиняные изделия. Наиболее древние глазури представляли собой ту же глину, которая шла на производство гончарных изделий, тщательно растертую, видимо, с поваренной солью. В более позднее время состав глазурей был значительно усовершенствован. Туда входила сода и окрашивающие добавки окис лов металлов. Рано появились и раскрашенные, но не глазурованные керамические изделия, в частности в Индии в эпоху дохараппской культуры.
Помимо производства глиняной посуды, развитого повсеместно, в странах Древнего мира получили распространение и другие керамические производства. Так, постройки месопотамских городов украшались орнаментированными плитками, служившими наружными кирпичами. Эти плитки делались следующим образом: на кирпич после легкого обжига наносился контур рисунка расплавленной стеклянной черной нитью. Затем окаймленные нитью
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Делительный сосуд (ок. 3600 г. до н. э.)
Разрез делительного сосуда (ок. 1400 г. до н. э.)
площадки заполнялись сухой глазурью и кирпичи подвергались вторичному обжигу. При этом глазурная масса остекловывалась и прочно связывалась с поверхностью кирпича. Такая разноцветная глазурь в сущности представляла собою род эмали и обладала большой долговечностью. Образец такой глазурованной различными цветами керамики хранится в Берлинском музее «Перга-мон» и представляет собой изображения львов, драконов, быков, воинов. Изображения, выполненные в ярких синих, желтых, зеленых и других тонах, превосходно сохранились до нашего времени. По-видимому, этот способ лег в основу покрытия разноцветной эмалью металлических изделий (выемочная, или перегородочная, эмаль).
Производство облицованных разноцветной глазурью керамических изделий было известно и в древнекитайской и среднеазиат ской архитектуре. По-видимому, художественная керамика Китая и связанные с нею фарфоровое и фаянсовое производства имеют по меньшей мере четырехтысячелетнюю историю.
Около II тысячелетия до н. э. в странах Междуречья, а также в Египте появились и фаянсовые изделия. Древнеегипетский фаянс по составу значительно отличался от обычного фаянса и приготовлялся из глины в смеси с кварцитным песчаником. До настоящего времени не выяснено, каким связующим материалом пользовались древние мастера при изготовлении и формовке фаянсовых смесей. Предполагают, что использовалось какое-то органическое вещество, выгоравшее при обжиге. Глазуровка фаянсовых изделий первоначально производилась смесью соды и окрашивающих добавок окислов металлов, преимущественно малахитовой или азуритовой муки. Позже стали готовить сначала сухую глазурь
20
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
сплавлением соды, местного песка, всегда содержащего (в Египте) соли кальция, и окрашивающих добавок.
Другие отрасли ремесленной химической техники. Из других отраслей ремесленной химической техники следует упомянуть прежде всего древнейшее искусство фармации и парфюмерии. Одна из древнейших сохранившихся рукописей Древнего Египта, так называемый «Папирус Эберса» (XVI в. до н. э.), содержит ряд рецептов изготовления фармацевтических средств. Несмотря на то что эти рецепты не могут быть названы чисто химическими, поскольку они посвящены способам извлечения из растений различных соков и масел, они дают представление об операциях вываривания, настаивания, выжимания, сбраживания, процеживания и пр., свидетельствуя о хорошем знакомстве древних мастеров с многочисленными операциями, вошедшими впоследствии в арсенал методов, применяемых в химических лабораториях. Выше мы уже отмечали, что наряду с металлургией фармация является одной из областей, которую следует считать главным истоком дальнейшего развития экспериментальной химии.
В Древнем Египте получило широкое распространение ремесло мумификации трупов умерших. Долгое время не удавалось в точности восстановить некоторые операции «консервирования» трупов, доведенного до высокой степени совершенства. На основе тщательного исследования мумий, закончившегося в первой трети XX столетия, было установлено, что труп вначале закапывали на несколько недель в сухую природную соду — «натрон», или «нитрон»,— встречающуюся в Египте (она образуется при высыхании естественных содовых озер). При этом в условиях жары труп почти полностью обезвоживался. Затем (или предварительно) из трупа вынимали внутренности и мозг, череп (иногда) заливали смолой, а полость живота заполняли ветвями благовонных растений. В некоторых случаях внутренности не вынимали. Далее труп заворачивали в ткань типа марли, длиной иногда в несколько сот метров, с применением благовонных средств. Лицо покойника гримировали, применяя свинцовый блеск, пиролюзит, окись меди, окрашенные глины и, вероятно, некоторые растительные краски. Сурьма (сернистая) для этой цели в древности не применялась. На лицо царских мумий клали маску из листового золота. Наконец, труп помещали в саркофаг. Искусство бальзамирования трупов возникло еще в Древнем царстве.
В качестве строительного вяжущего материала в Древнем мире применяли обычно гипс. В Индии такой гипсовый цемент обнаружен в постройках, относящихся приблизительно к 2000 г. по н. э. Известковые строительные растворы в Древнем мире долгое время не были известны. Это и понятно, так как известняк требует для обжига достаточно высокой температуры — около 1100 С. Кроме такого гипсового цемента, при кладке зданий
21
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сосуд для перегонки (ок. 3500 г, до н. э.)
в качестве вяжущих веществ применялся асфальт и битум. Те же строительные растворы применялись в Ассирии и Вавилонии.
Несколько слов скажем о средствах для письма, применявшихся в Древнем мире. Древнеегипетская бумага — «папирус» — широко применялась уже в Среднем царстве. Ее изготовляли из стеблей растения — нильской лилии. Стебли разрезали на узкие полоски, которые складывали друг около друга в два слоя крест-накрест на плоской каменной плите, затем покрывали куском ткани и выколачивали плоским камнем, без применения клея. Получалась цельная пленка, которую сушили, разглаживали и, наконец, лощили. С помощью такой простой техники изготовляли полосы папируса шириной 30—40 см и длиной иногда до 40 м. На папирусе писали тушью с помощью заостренной палочки. Помимо папируса иногда применялся и пергамент — специально выделанные телячьи кожи. По пергаменту, кроме туши, писали золотом, серебром и золотоподобными составами.
В странах Древнего мира, конечно, существовали и другие разнообразные приемы ремесленной техники, имеющие более или менее близкое отношение к химии, о чем свидетельствуют имеющиеся в музеях археологические материалы. С течением времени, естественно, происходило, хотя и весьма медленно, дальнейшее накопление практического опыта и расширение круга используемых в ремесленной технике веществ и материалов. Об этом, в частности, можно судить по дошедшим до нас письменным памятникам, относящимся к так называемому эллинистическому периоду в истории Египта.
22
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
РЕМЕСЛЕННАЯ ХИМИЯ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД
В 332 г. до н. э. Египет в числе других стран Древнего мира был покорен войсками Александра Македонского (356 323 гг. по н. э.). В следующем году в дельте Нила был заложен город Александрия. Город этот благодаря выгодному географическому положению быстро вырос и сделался крупнейшим торговым и промышленно-ремесленным центром Древнего мира. После смерти Александра Македонского и распада его империи в Египте воцарился один из полководцев македонян Птолемей Сотэр, основавший династию Птолемеев.
В Египте поселилось много ученых и ремесленников-греков, которые овладели знаниями и практическим опытом египетских мастеров и жрецов и внесли свой вклад в дальнейшее развитие античной ремесленной техники. В Египте в этот исторический период, получивший название «эллинистический», скрестились знания и практический опыт двух древнейших культур: египетской и древнегреческой. Поселившиеся в Египте пришельцы-завоеватели — эллины (греки) получили доступ к накопленным в течение тысячелетий секретам египетской ремесленной техники, к рецептурной литературе, касающейся добычи и переработки драгоценных металлов и камней. Сами же греки принесли в Египет и свои обширные знания и опыт, также накопленные в течение длительного времени, начиная с критской и микенской культур.
Новые властители Египта Птолемеи, подражая прежним фараонам и деспотам восточных империй, завели роскошный двор, окружив себя искусными врачами, учеными и астрологами. В качестве придворного учреждения Птолемеи учредили Александрийскую Академию, вначале построенную по образцу Платоновской Академии. При Академии был организован музей (Дом муз), в котором были собраны различные редкости, а также богатейшая в Древнем мире библиотека. Почти тысячелетнее существование Александрийской Академии представляет собою одну из важнейших страниц истории науки. Здесь было сделано немало открытий, особенно в области механики, военной техники и физики, а также в области
медицины.
Ремесленная техника эллинистического периода может быть охарактеризована как высшая ступень античной ремесленной техники. В эллинистическом Египте процветали важнейшие направления ремесленной химической техники: переработка металлических руд, производство и обработка металлов, в том числе производство разнообразных сплавов, красильное искусство с более широким ассортиментом красителей по сравнению с Древним Египтом, приготовление разнообразных фармацевтических и косметических препаратов.
23
ГЛАВА ПЕРВАЯ
До нас дошли некоторые литературные памятники эллинистического Египта, в том числе и рецептурно-химические сборники. Следует подчеркнуть, однако, специфический характер таких сборников. Они не представляли собой записок обычных мастеров-ремесленников, а скорее — представителей так называемого «священного тайного искусства», получившего в Александрии весьма широкое развитие. Древнеегипетские мастера владели искусством изготовления золотоподобных сплавов. Уже в первые столетия • до н. э. такое искусство подделки металлов приобрело широкое распространение. Оно процветало и в самой Александрийской Академии, где и получило свое наименование.
Изучение дошедших до нас письменных памятников эпохи эллинистического Египта, содержащих изложение тайн «священного тайного искусства», показывает, что способы «превращения» неблагородных металлов в золото сводились к трем путям: 1) изменение поверхностной окраски подходящего сплава либо воздействием подходящих химикатов, либо нанесением на поверхность тонкой пленки золота; 2) окраска металлов лаками подходящего цвета; 3) изготовление сплавов, внешне похожих па подлинное золото или серебро.
Из литературных памятников эпохи Александрийской Академии особенно широкую известность приобрел так называемый «Лейденский папирус X». Этот папирус был найден в одном из погребений около г. Фивы. Он был приобретен голландским посланником в Египте и около 1828 г. поступил в Лейденский музей. Долгое время он не привлекал внимание исследователей и был прочитан лишь в 1885 г. М. Бертло. Оказалось, что папирус содержит около 100 рецептов, записанных па греческом языке. Они посвящены описаниям способов подделки благородных металлов.
Несколько позднее, в 1906 г., стало известно о существовании другого папируса, относящегося к тому же времени (III в. н. э.). Это так называемый «Стокгольмский папирус», попавший из того же источника (что и Лейденский) в библиотеку Стокгольмской Академии наук около 1830 г. Расшифровка этого папируса показала, что он содержит 152 рецепта, из которых 9 относятся к металлам, 73 — к изготовлению поддельных драгоценных камней и 70 — к крашению тканей, в особенности к окраске в пурпур-• ный цвет. Впоследствии было установлено, что оба папируса — Лейденский X и Стокгольмский — представляют собой единое целое и искусственно были разделены на две части при продаже. Хотя эти папирусы датируются эпохой Диоклетиана, они, очевидно, переписаны с более древних сочинений, и в частности сочинений Псевдо-Демокрита — Болоса из Мендеса, жившего в Египте в III в. до н. э. Во всяком случае эти тексты восходят к началу Александрийского периода и непосредственно примыкают к египетской жреческой доэллинистической традиции.
24
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
Е. Липпман [6], изготовлению , из-
Рецепты «Лейденского папируса X» и «Стокгольмского папируса» неоднократно анализировались в историко-химическои литературе. Около четвертой части рецептов «Лейденского папиру-са X» посвящены, как указал	....... .
дорого ценившегося в Древнем мире золото-серебряного сплава честного в Древнем Египте под именем «азем» (греческое название «электрон»). Однако в «Лейденском папирусе» под названием «азем» фигурирует несколько сплавов совершенно различного
состава.
Исходными продуктами для получения азема служили различные металлы и сплавы. В основе искусственного азема лежала медь. Прибавки других металлов, сплавов и окислов металлов придавали меди серебристо-белый цвет и окраску, близкую к подлинному азему. В числе добавок рецепты упоминают олово, ртуть, свинец (с целью увеличения удельного веса), «кадмию» (нечистая окись цинка), «орихалькум» (вероятно, «мессинг», т. е. сплав меди с цинком), отбеливающий «сандарак» 1 (белый мышьяк) и др. Путем смешения всех этих компонентов в определенном порядке получался белый медный сплав (в основном окраска получалась при добавке к меди мышьяка). Для того чтобы придать окончательному продукту особенно «благородный» внешний вид, к нему подмешивали и некоторое количество серебра, что, по утверждению рецептов, делает сплав по качеству «лучше природного».
Полученный сплав путем добавок к нему дешевых примесей иногда «удваивали» (диплосис) или «утраивали» (триплосис). Добавками в этом случае служили медь с примесями уксуса, квасцов, соли, олова, ртути, «магнезии» (это слово, употреблявшееся в различных значениях, в данном случае означает сплав светло-белой окраски), свинцовые белила, «золотистый свинцовый блеск» (ацетат свинца). При соблюдении предписания рецептов относительно порядка и количеств добавок, как утверждает рецепт, получался настоящий «истинно-египетский азем», или же «прима-азем».
Кроме рецептов и предписаний по изготовлению различных видов азема, «Лейденский папирус X» содержит несколько рецептов получения серебро- и золотоподобных предметов, изготовленных из меди. Это достигалось путем «отбеливания» (левкосис) меди или окраски ее поверхности в желтый цвет (ксантосис), т. е. придания медному предмету вида золотого предмета. Для отбеливания меди служили наносимые на ее поверхность «сандарак», амальгама олова и свинцовые белила. Для придания медному предмету вида золотого его покрывали порошком настоящего золота в смеси с свинцовой пылью. Затем предмет прокаливали,
1 Собственно название сандарак относится к породе хвойного дерева.— Прим. ред.
25
ГЛАВА ПЕРВАЯ
окислившийся свинец отделяли, золото же оставалось на поверхности в виде тонкого слоя. Операцию повторяли несколько раз, увеличивая толщину золотой пленки так, чтобы покрытая таким путем золотой пленкой медь могла «выдержать пробу».
В ряде рецептов описываются и другие методы придания изделиям из меди вида настоящего золота и вообще приемы обработки поверхностей неблагородных металлов (меди) с целью придания им внешнего вида благородных металлов.
Несколько рецептов «Лейденского папируса X» посвящены способам окраски различных изделий яркими красками. В эллинистическом Египте особенно ценилась пурпуровая окраска, главным образом с применением растительных красителей с различными добавками. Под именем пурпура в «Лейденском папирусе X» фигурируют самые различные красители. В качестве добавок к растительным сокам применялись чернильные орешки, кора и семена растений, содержащих дубильные вещества, мыльный корень, моча, известь, винный камень, квасцы, «мелантерия» (купорос), как в обычном, так и в обожженном виде, различные сорта поваренной соли, нитрон (нечистая природная сода) и другие вещества и материалы. Кроме того, для различных технологических целей в предписаниях «Лейденского папируса X» рекомендуются квасцы, аурипигмент, «хризоколла» (ярь-медянка), «кадмия» (нечистая окись цинка), «мизи» (блестящий золотистого цвета колчедан), нитрон, реальгар, «синопис» (красные минеральные краски — киноварь, окислы железа, сурик и др.), ртуть и другие вещества.
Описанные в «Стокгольмском папирусе» приемы ремесленной химической техники в основном не расходятся с предписаниями Лейденского папируса. Как уже говорилось выше, часть рецептов Стокгольмского папируса посвящена металлам и их обработке, главным образом — поверхностной, с целью придать им внешний вид благородных металлов. Так описывается способ «приготовления» настоящего серебра. Согласно предписанию, медная жесть или пластинка «кипрской меди» вначале подвергается очистке многократным травлением «уксусом красильщиков» и квасцами, а также обработке «хиосской землей» и «каппадокийской солью». Затем жесть покрывают составом, содержащим некоторое количество настоящего серебра, и нагревают. Поверхность меди принимает вид настоящего серебра (мельхиор). В других рецептах «Стокгольмского папируса» описываются операции «удвоения» и вообще «умножения» серебра добавками меди с различными примесями.
Главная часть «Стокгольмского папируса» посвящена изготовлению жемчуга (перлов) и других поддельных драгоценных камней, главным образом путем добавок к стеклообразной основе различных окрашивающих веществ. Жемчуг приготовляли из смеси
26
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
пастертой слюды, воска и ртути. Из этой смеси на коровьем молоке с примесью траганта и яичного белка замешивали тесто, из которого формовали шарики подходящей величины. Последние в сыром виде просверливали, затем нагревали и полировали. При этом, по утверждению предписания, получался жемчуг, «еще более красивый, чем настоящий».
* Для изготовления поддельных драгоценных камней в качестве стеклянной основы применялся так называемый «табазис», представлявший собою, по мнению Е. Липпмана, стекловидный нарост, образующийся между стеблями бамбука. Он вывозился из Индии. Сплавлением этого кремнистого вещества с разнообразными окрашивающими добавками и приготовлялись камни, полировавшиеся перед поступлением в продажу. В «Стокгольмском папирусе» описывается приготовление таким путем изумруда, рубина, граната, аметиста, берилла, хризолита и некоторых других.
Наконец, в «Стокгольмском папирусе» фигурируют рецепты крашения шерсти в различные цвета. Среди красящих веществ упоминаются вайда, алканна, шерлах (кермес), орсель, красильная марена, чистотел и др. Большое значение древние красильщики придавали правильному подбору и применению вспомогательных веществ при крашении. Большое внимание уделяется знаменитой в древности краске — пурпуру. Один из рецептов описывает способ имитации настоящего пурпура: краситель изготовляли из смеси красителей вайды и алканны. В эту смесь добавляли и некоторое количество «шерлаха» (кермеса). Пропись сопровождается предостережением: «держи рецепт в тайне».
В историко-химической литературе обсуждался вопрос: для кого же собственно были составлены сборники рецептов, представленные в Лейденском и Стокгольмском папирусах?
Очевидно, следует принять, что оба рецептурных сборника III в. до н. э. предназначались главным образом для представителей «священного тайного искусства», центром которого была Александрийская Академия. Мы не обсуждаем вопрос о происхождении этих сборников, о их назначении. Интересующихся этими вопросами мы отсылаем к статье Г. Дильса [7]. Укажем лишь, что описываемые в рецептах обоих сборников операции, а также круг веществ и материалов, перечисляемых в сборниках, дают достаточно наглядное представление о состоянии и достижениях ремесленно-химической техники в первые столетия существования Александрийской Академии.
Несмотря на то что ремесленно-химическая техника Древнего мира и достигла значительных успехов, ее последующее развитие как в части расширения круга применявшихся веществ и материалов, так и в отношении усовершенствования технологических приемов обработки и изготовления веществ шло весьма медленно. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что некоторые пред
27
ГЛАВА ПЕРВАЯ
писания Лейденского и Стокгольмского папирусов в общем виде фигурируют в сборниках, появившихся несколько столетии спустя после создания упомянутых папирусов.
Александрийская Академия прекратила свое существование формально после завоевания Египта арабами. Однако уже задолго до этой даты (640 г.) библиотека и музей Александрийской Академии неоднократно подвергались разгромам фанатиками-христианами. Так, в 385 г. под руководством архиепископа Феофила христиане разрушили храм Сераписа, а 5 лет спустя погибли книги и свитки, хранившиеся в этом храме. В 415 г., по указанию патриарха Кирилла, был разгромлен Университет Академии, причем были убиты многие профессора. Христианское духовенство видело в деятельности Академии, в особенности в развитии теоретического естествознания, прямую угрозу подрыва только что сложившихся канонов христианской религии.
Отметим в заключение, что процветавшее в недрах Александрийской Академии «священное тайное искусство», т. е. разработка способов изготовления золото- и сереброподобных сплавов и придание изделиям вида настоящего золота, а также изготовление искусственных драгоценных камней, дорогих красок и т.д., получило в последние столетия существования Александрийской Академии широкое распространение и по крайней мере частично стало «секретным» достоянием ремесленников-химиков. Таким образом, в первые столетия новой эры наметилась обратная связь между представителями «священного тайного искусства» и ремесленниками-химиками. В дальнейшем, однако, эти связи в значительной степени оказались утраченными.
ХИМИЧЕСКАЯ РЕМЕСЛЕННАЯ ТЕХНИКА В ПЕРВЫЕ ВЕКА НОВОЙ ЭРЫ
В ДРЕВНЕМ РИМЕ И В ДРУГИХ СТРАНАХ
Ремесленная техника Древнего Египта в эллинистический период и в позднейшее время получила широкое развитие в ряде стран Средиземноморского бассейна и колоний (греческих и римских), вплоть до колоний на северных берегах Черного моря (понта Евксинского). В 30 г. до н. э. Египет был завоеван римлянами, и это обстоятельство еще более содействовало распространению греко-египетской культуры и ремесленной техники в Римской империи и, естественно, прежде всего в самом Риме. Как .административный центр огромной Римской империи Рим стал около начала новой эры средоточием квалифицированных ремесленников различных наций — греков, египтян, евреев, сирийцев и др.
28
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
Относящиеся ко времени Римской империи (первые века новой эры) памятники материальной культуры, собранные в музеях, наглядно свидетельствуют о том, что уровень ремесленного производства как в самом Риме, так и в его главных колониях (по берегам Средиземного и Черного морей) был весьма [высоким. К сожалению, однако, технические приемы ремесленного производства, и в особенности ремесленно-химических производств, изучены еще недостаточно, и на основе исследований памятников материальной культуры далеко не всегда возможно судить как о круге веществ и материалов, использовавшихся ремесленниками, так и о некоторых химических процессах, осуществлявшихся в процессе производства.
Некоторое представление в этом плане дает известное сочинение Кая Плиния-Секунда (старшего), появившееся в Риме во второй половине 1 столетия под заглавием «Естественная история» («Historia naturalis») [5]. Это сочинение представляет собой своего рода энциклопедию, но лишь в последних главах (книгах) автор приводит сведения по химии, минералогии и металлургии /кн. 32—37). При составлении своего труда Плиний использовал многочисленные источники: сочинения античных авторов и рецептурные сборники, большею частью не дошедшие до нас.
Плиний называет довольно много минералов, очевидно, служивших исходными и вспомогательными материалами в химической ремесленной технике, в том числе алмаз, серу, кварц, природную соду (нитрон), известняк, гипс, мел, алебастр, асбест, глинозем, разнообразные драгоценные камни и другие вещества, а также и стекло. Среди многих химикатов и материалов Плиний упоминает прежде всего металлы, «рождающиеся» в земных недрах под влиянием тепла и постепенно совершенствующиеся 2. Более подробно он говорит о золоте, затем о серебре. Он знает медь, железо, олово, свинец, ртуть. В сочинении Плиния упоминаются также соли и окислы и другие соединения металлов. Он знает купоросы, киноварь, ярь-медянку, свинцовые белила и сурик, галмей, «сурьму» (видимо, сернистое соединение), реальгар, аурипигмент, квасцы и многие другие вещества. Плиний знает и многие органические вещества — смолы, нефть, клей, крахмал, сахаристые вещества, воск, а также некоторые растительные краски (крапп, индиго и др.), бальзамы, масла, различные душистые вещества.
Описывая различные операции с применением перечисленных веществ и высказывая соображения и данные о происхождении и переработке различных материалов, Плиний пользуется, очевидно, сведениями, почерпнутыми у ремесленников-химиков,
Как мы увидим позже (см. гл. IV),— это отражение взглядов Аристотеля.— Прим. ред.
29
ГЛАВА ПЕРВАЯ
а также, как уже говорилось, и из некоторых письменных источников. Однако, не будучи сам знаком со всеми приемами химической ремесленной техники, Плиний пользуется собранными им данными без должной критики и сообщает наряду с интересными и достоверными фактами множество фантазий и непроверенных сведений. Так, он сообщает свою известную историю об изобретении стекла, совершенно случайном, по его мнению. Однако при всех недостатках изложения «Естественная история» Плиния представляет собой важнейший источник для суждения об уровне ремесленной химической техники в Римской империи на рубеже начала новой эры.
Эпоха расцвета культуры, в том числе и ремесленного 3 производства, в Римской империи была непродолжительной. Вместе с падением могущества империи происходила деградация, а затем и полный упадок культуры квалифицированного искусного ремесленного мастерства. Уже в III в. римские владения в Италии стали подвергаться постоянным нападениям полудиких народов и племен Европы с севера. В эту эпоху в связи с явлениями, сопровождавшими так называемое «великое переселение народов» из Азии в Западную Европу и в связи с этим перемещение европейских народов, а также в связи с резким обострением классовых противоречий в Римской империи, восстаниями рабов и другими событиями столица Римской империи неоднократно оказывалась на краю гибели. В IV в. столица империи была перенесена в Константинополь (Древняя Византия), культура Рима все более и и более приходила в упадок. В конце V в. под напором варваров Рим пал, и Римская империя (Западная Римская империя) перестала существовать. Часть искусных ремесленников и ученых переселилась в Константинополь, где в дальнейшем, после потрясений, связанных с религиозной борьбой, возник средневековый центр ремесленной техники.
Нам остается сказать несколько слов о развитии ремесленной химии в других регионах. Государства Индии, Тибета и Китая, существовавшие в древности др III в. н. э., почти не участвовали в политических событиях, происходивших в странах Средиземноморского бассейна. Развитие культуры и ремесленной техники происходило в этих странах, если и не полностью изолированно, но, в общем, вполне независимо, несмотря на то что торговые связи между Индией, Египтом и Грецией, а также и Римом, несомненно, существовали. Северо-западная Индия со времени походов Александра Македонского (IV в. до н. э.) познакомилась с эллинистической культурой и отчасти с ремесленной техникой Древней Гре-
Масштабы многих производств даже выходили за рамки «ремесленных»: например, при добыче и переработке металлических руд совместно трудились десятки тысяч рабов.— Прим. ред.
30
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
ции. Однако установившиеся связи были кратковременными и не оказали серьезного влияния на развитие науки и ремесел в Индии.
Культура и ремесленная техника в Индии возникли в очень давние времена, за несколько тысячелетий до новой эры. Однако судить о достижениях- древнеиндийского ремесла в достаточно отдаленные времена мы можем лишь на основании изучения археологических памятников (культура Хараппи). Приблизительно во втором тысячелетии до н. э. в Индии возникли религиознопоэтические гимны, пополнявшиеся в последующие эпохи и получившие название «Веды». В истории культуры Индии «ведический период» относится к эпохе 1500—800 гг. до н. э. В этот период обособились четыре группы «Вед» (Ригведа, Самаведа, Яджурведа, Ахтарваведа). Несмотря на специфическое содержание, веды дают некоторые сведения о состоянии и химической ремесленной техники, а также и о натурфилософских представлениях, зародившихся и получивших своеобразное развитие в Индии [8].
Натурфилософские учения вошли также в состав канонов буддизма (Будда жил около VII в. до н. э.) и возникли, по-видимому, независимо от античных и греческих натурфилософских систем.
В IV в. до н. э. в Индии была написана книга «Артхашастра», автор которой Каутилья был главным министром у одного из императоров династии Маурьев (321—296 гг. до н. э.). Хотя эта книга и посвящена в основном политическим, военным и административным вопросам, в ней содержатся некоторые данные по экономическим проблемам, в частности затрагиваются вопросы о рудниках, о добыче и разработке минеральных природных ресурсов, о металлах, их добыче и обработке и о некоторых проблемах ремесленно-химических производств. В книге даются общие сведения о металлах: золоте, серебре, меди, железе, олове и свинце, о получении этих металлов из руд. Далее, имеются упоминания о существовании некоторых ремесленно-химических производств, в частности о приготовлении алкогольных напитков.
Около начала новой эры ремесленная химическая техника Индии использовала для различных производственных целей довольно широкий, но уже знакомый нам круг веществ и химических материалов. Так, в различных ремеслах применялись железный и медный купоросы, сера (она также применялась для медицинских целей), природные соединения мышьяка — аурипигмент и реальгар, для технических целей изготовлялись различные щелочи, а позднее стал применяться и белый мышьяк (полутораокись). Ьолыпих успех,ов достигло искусство крашения тканей, в котором помимо красок применялись различные вспомогательные вещества: уксус, квасцы и др. Знаменитая краска «индиго» получалась из местного растения «индигофера» и в течение многих веков вывозилась из Индии в различные страны Древнего мира. Многие
31
ГЛАВА ПЕРВАЯ
приемы индийской ремесленно-химической техники имели много общего с соответствующими приемами, бытовавшими в странах Средиземноморского бассейна и Месопотамии. Некоторые виды ремесленно-химической техники получили значительное развитие и в Тибете.
О высоком уровне металлургической техники и техники обработки металлов свидетельствуют сохранившиеся памятники индийской материальной культуры. Например, в Дели сохранилась большая железная колонна из сплошного куска железа, весом 6,5 т. Колонна имеет высоту 7,3 м, диаметр у основания 41,6 см, у вершины — 29,5 см. Колонна была изготовлена, по-видимому, путем сварки множества криц и последующей ковки (около IV в. н. э.). В Дели она была перенесена в 1050 г. Как показали специальные анализы, колонна состоит из почти чистого железа (99,7 % Fe) с незначительными примесями углерода, серы и фосфора. Видимо, железо для колонны было получено в горнах с применением древесного угля. Ничтожное содержание примесей и обусловило поразительную коррозионную устойчивость этого изделия древнеиндийской металлургической ремесленной техники.
Для индийских ремесленников в древности была характерна цеховая организация ремесленных производств. Это способствовало накоплению практического опыта и передачи его по наследству, расширению круга веществ и материалов, применявшихся в производстве.
Из имеющихся отрывочных данных следует, что ремесла Древней Индии развивались в общем теми же путями, как и в других странах Древнего мира.
Остановимся теперь на состоянии ремесленной химической техники в Древнем Китае. Китайские металлурги достигли больших успехов и в обработке металлов. Так же как и в других странах Древнего мира, в Китае'получило развитие крашение тканей, были созданы различные краски для этой цели, а также и для целей письма (китайская тушь).
Крупными достижениями китайской ремесленной техники древности являются изобретение бумаги, пороха и фарфора. В 12 г. до н. э. в китайских летописях уже упоминается о бумаге, получавшейся в виде листов из шелковой ваты — отходов шелкового производства. В 105 г. чиновник Цай Лунь, ведавший снабжением императорского двора промышленными изделиями, изобрел способ изготовления бумаги из различных бросовых материалов: древесной коры, тряпок, старых рыболовных сетей и т. д. Этот способ был далее усовершенствован и получил распространение в других странах. В 751 г. китайский способ производства бумаги был осуществлен в промышленном масштабе в Самарканде. В Китае же, по-видимому, за много столетий до Гутенберга. был изобретен и способ книгопечатания.
32
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ
Еще в глубокой древности в Китае были известны «огненные составы» для фейерверков, применявшихся для „увеселительных целей. В связи с этим китайским пиротехникам были хорошо известны составные части пороха — селитра, сера и уголь, применявшиеся также и в медицинской практике. В 682 г. китайский ремесленник описал один из первых образцов пороха — хорошо горящую смесь из серы, селитры и древесной пыли. В 808 г. китайский алхимик Цинь Сюй-цзы сообщил о порохе из селитры, серы и угля. Около VIII в. порох стал применяться в Китае и для военных целей. Однако огнестрельное оружие в примитивных формах (бамбуковая труба, заряжавшаяся порохом и пулей) стало применяться лишь в XII столетии. Несмотря на то что китайцы хранили секрет пороха в большой тайне, сведения о нем проникли в Западную Европу в XIII в., и в следующем столетии появилось огнестрельное оружие.
Особенно больших успехов китайские ремесленники добились в области производства керамических изделий. Еще за два столетия до начала новой эры в Китае началось производство первых фарфоровых изделий. Около VII в. в Китае были введены специальные печи для обжига фарфоровых изделий, и с этого времени началось массовое производство фарфора, высоко ценившегося на внешних рынках. Вскоре китайский фарфор приобрел известность и в Европе.
Таким образом, ремесленная химическая техника в Древнем Китае достигла больших успехов. Известно также, что, наряду с производством различных материалов, в Китае процветали и алхимические занятия. Характерными для китайских алхимиков были поиски, наряду со спдсобами трансмутации металлов, так называемого «эликсира молодости».
• Химико-практические знания и некоторые приемы ремесленнохимической техники рано проникли и в страны Европы, лежащие за пределами Средиземноморского бассейна, правда, не получив здесь такого высокого развития, как в Египте, Месопотамии, Армении, Греции и Риме. В эпоху Римской империи, когда Рим овладел обширными территориями в Галлии, Испании и на юге Англии, в этих странах возникли разнообразные ремесленные, в том числе и химико-ремесленные и металлургические, производства.
Еще ранее греческие и римские колонии на северных берегах Черного моря и в Крыму (Ольвия, Пантикапея, Херсонес Таврический и др.) не только сами по себе стали крупными центрами ремесленной техники, но и оказались передатчиками химикопрактических знаний народам Причерноморья. Опять-таки у кочевников причерноморских степей получили прежде всего развитие металлургия и обработка металлов. Другим путем передачи химико-практических знаний и ремесленных производств в Древности 3. Зак. 414	??
ГЛАВА ПЕРВАЯ
был Кавказ, ставший своего рода «воротами», через которые приемы металлургической техники древней Армении и способы обработки металлов и сплавов проникли на Северный Кавказ, в степные районы Причерноморья и Прикаспия и на Нижнюю Волгу.
Развитие химико-практических знаний и ремесленной химической техники в Древнем мире явилось первой и весьма важной в историческом отношении ступенью в возникновении и развитии научных и химических знаний. Накопленный в течение многих веков богатейший практический опыт ремесленников-химиков послужил основой для знакомства наших предков с разнообразными веществами и их свойствами, с возможностями использования всех этих веществ для удовлетворения практических нужд и для решения множества выдвигавшихся жизнью практических задач.
34
ГЛАВА ВТОРАЯ
е
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
Познание человеком металла и начало его использования было связано с накопившимися за длительный период практическими знаниями, в том числе открытием, приблизительно за 100 000 лет до этого, способов добычи огня и его употребления в быту.
Еще до познания металла человек научился распознавать некоторые минералы, особенно по внешним признакам и прежде всего по привлекающим цветам: ярко-красным, зеленым, синеватым. Среди них: серпентин, бирюза, малахит, азурит, гематит, реальгар, аурипигмент, галенит и др. Изделия из этих минералов обнаруживаются в древнейших человеческих захоронениях, относящихся к эпохе раннего использования металла. Малахитовые бусы, например, были обнаружены в древнем поселении Чайоню-Тепе-зи в Анатолии, датированном около 7000 лот до н. э. [1], а куски минерала азурита нашли в древнем поселении, датированном около 6000 г. до н. э. на о-ве Крит [2]. Следует отметить, что. минералы — ярко-зеленый малахит и обладающий металлическим блеском галенит — также широко применялись в древности для окраски глазниц. Некоторые минералы красных цветов, как ярко-красный реальгар (As4S4), наделялись магическими свойствами [3].
Открытие металла относится ко времени нового каменного века (неолита) и совершалось в процессе поиска подходящих пород камней, когда для изготовления каменных орудий натолкнулись на самородки металла, и в первую очередь на медные, которые имеют гораздо большее распространение в природе по сравнению с золотыми и самородками других металлов. Именно наблюдение за изменением формы самородков под ударами твердых камней натолкнуло на мысль использовать их для изготовления мелких украшений путем ковки вхолодную. Позднее человек начал производить ковку самородков меди с предварительным отжигом.
Какой же из металлов был первым, познанным и использованным человеком? Не исключено, что, наряду с медными самородками, внимание человека в новом каменном веке привлекли также и золотые самородки [4, с. 20]. Однако золотые изделия в древ-тия ПОГРебениях, датированных временем до конца V тысячеле-Д° н. э., до сих пор не обнаружены. Можно лишь предполо-
35
2*
ГЛАВА ВТОРАЯ
жить, что люди каменного или новокаменного века ввиду оолыпои ценности золота не клали его в погребения вместе с другими предметами, а продолжали его использовать в быту [5, с. 2]. Поэтому в настоящее время общепринято, что в древности до начала широкого использования железа наибольшее значение в материальной культуре человечества играли медь и ее сплавы с другими цветными металлами.
МЕДЬ И ЕЕ СПЛАВЫ
Согласно новейшей схеме, предложенной Когленом [6, с. 18], освоение человеком меди и ее сплавов проходило по фазам в такой последовательности:
1)	использование самородной меди сначала путем ковки вхолодную, а затем с предварительным ее отжигом;
2)	получение меди путем плавки руд;
3)	сплавление меди с другими металлами.
Эта схема, однако, не учитывает одновременное независимое использование других металлов.
Обработка медных самородков путем холодной ковки имела, как теперь ясно, ограниченные возможности. Согласно экспериментам, проведенным Когленом [6, с. 26—27], ковкой вхолодную можно было придать форму лишь малым по величине предметам — шилам, булавкам, проволоке, крючкам, наконечникам стрел, ножам, требовавшим лишь небольшой ковки и шлифовки, и то используя самородки меди пластинчатой формы. Ранее же проведенные эксперименты показали, что ковкой одного самородка из района Верхнего озера (США) получить листовидную медь оказалось невозможным вследствие растрескивания материала при холодной ковке.
В районе Верхнего озера в США из самородной меди изготовлялись различные предметы (3000 лет до н. э.—1400 лет н. э.). Изучение микроструктуры показало, что их изготовляли путем ковки самородков с предварительным отжигом. Плавка же самородной меди, для чего требовалась температура не ниже 1084° С, не производилась . [5, с. 2; 47, с. 13—16].
Во второй фазе человек начал использовать медь, получаемую восстановительной плавкой ее руд — минералов, первоначально из окисленных, например малахита CuCO3-Cu(OH)2. Окисленные руды не требовали предварительного обжига по сравнению с сульфидными рудами, обжиг которых был необходим для удаления химически связанной серы.
Опытным путем Коглен установил, что при достаточном доступе кислорода в печи в смеси малахита с углем последний сгорает, образуя окись углерода, которая, вступая в реакцию с малахитом, восстанавливает химически связанную медь до металла
36
Металлы и сплавы древности
(СО + СиСО3 = 2СО2 + Си). Однако при избытке кислорода окись углерода окисляется до двуокиси, и восстановление меди из природного карбоната при этом не достигается.
Выдвигалось немало гипотез [6, с. 2] относительно открытия возможности получения. меди путем восстановительной плавки ее руд. Но, по-видимому, оказалось невозможным выяснить, как же это открытие было сделано. Иногда отмечалось, что первым металлургическим горном явился лагерный костер. Однако, чтобы восстановить руду до металлической меди, необходимы, по Ко-глену, по крайней мере, два условия: первое — температура должна быть достаточно высокой, чтобы произошло восстановление без принудительного дутья; второе — руда должна быть перемешана и покрыта углем или древесным топливом так, чтобы она находилась в восстановительной зоне пламени. Иначе восстановление до металлической меди не произойдет.
Температура древесного огня лежит около 700° С. Для восстановления же меди из карбонатной руды — малахита требуется температура не ниже 700—800° С. Поэтому если лагерный костер усиливался при сильном ветре, то температура нагрева получалась достаточной для восстановительного процесса.
Проведенные Когленом [там же, с. 28—29] опыты по плавке малахита на костре, подобном лагерному, показали, что хотя при этом температура для выплавки меди была достаточной, но восстановительная способность среды для получения металла оказалась все же недостаточной. Малахит лишь кальцинировался, превращаясь в окись меди. Выяснилось, что для выплавки меди необходимо вести процесс в изоляции от избытка кислорода воздуха: в миниатюрном обжигательном горне или же в накрытом тигле.
Таким образом, гипотеза открытия металлургии меди в результате случайного попадания кусков руды в лагерный костер не отвечает действительности.
По-видимому, умение древних мастеров плавить медь в виде самородков до того, как они научились получать ее плавкой руд, указывает на то, что в те времена существовали печи, в которых достигалась температура не ниже 1084° С. Древние печи для обжига керамики, в которых температура нагрева достигала 1100° С, были обнаружены в Тепе-Гавра (Северная Месопотамия). Там же, равно как и в Сузах (Иран), были найдены керамические сосуды,
КОТОРЫХ был проведен при температурах в пределах 1000— 00 С. То же самое показали найденные в Египте сосуды, датированные додинастическим периодом (5000—3400 гг. до н. э.). жиг их был проведен при температуре 1100—1200° С. „Древние мастера поэтому могли получать медь восстановительной плавкой малахитовых руд. Плавку производили в печах пГИТИВЫ0Г° типа’ например глиняный тигель с рудой и углем ^Щался в неглубокую ямку с насыпанным поверх слоем дре-
57
ГЛАВА ВТОРАЯ
веского угля. В этих случаях, несомненно, могла быть достигнута температура, необходимая как для восстановительной плавки руды, так и для получения расплава меди, т. е. температура не ниже 1084е С.	*
В опытных плавках, проведенных Когленом в паше время, когда восстановление меди достигалось при существенно более низкой температуре, не выше 700—800° С, она получалась лишь в губчатой форме, непригодной для непосредственного использования; полученный продукт необходимо было подвергать дополнительному нагреву в отдельном тигле для плавки.
В последнее время высказываются большие сомнения в том, что человечество в древности использовало самородную медь в качестве первого металла, т. е. тем самым ставится под сомнение существование так называемого «медного века», хотя в местах, где имелись большие скопления самородной меди, ее действительно могли широко использовать, например в районе Верхнего озера (Северная Америка) [8J.
Отсутствие химико-аналитических данных о составе древнейших металлических изделий, не подвергавшихся химическому анализу, в частности из-за плохого состояния металла, не позволяет подтвердить, что они действительно изготовлены из самородной меди. К таким изделиям относятся в первую очередь мелкие изделия из меди, обнаруженные в древнейших памятниках эпохи раннего металла в Восточной Азии.
По мнению В. А. Пазухина [3], чистота меди в древнейших предметах объясняется не только (и не столько) тем, что они изготовлены из самородков; медь было проще выплавлять из ее окисленных руд. При этом в древности плавильщики, не владевшие еще техникой шлакования, видимо, отбирали для плавки по возможности чистые медные минералы, не только малахит, азурит, куприт, но, возможно, и не столь приметный черный или землистый мел аконит (СиО). Этим, видимо, и объясняется чистота меди в древнейших изделиях.
По-видимому, в разных районах мира исторически имели место оба пути освоения металла: в одних случаях человек впервые знакомился с самородной медью, в других же получал металл плавкой окисленных руд.
Древнейшие металлические изделия были обнаружены на территории Анатолии и Ирана [9] (см. ниже). И хотя сообщалось [7] об одной якобы медной овальной привеске, обнаруженной в 1960 г. в местности Шанидар (Северный Ирак) в одном захоронении, датированном 9500 г. до н. э., однако впоследствии выяснилось, что она изготовлена не из самородной меди, а из минерала серпентина [10]. Впрочем, в местности Зави Шеми, недалеко от Ша-нидара, при раскопках древнейшего поселения были найдены малахитовые бусы.
38
МЕТАЛЛЫ II СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
Самым древним свидетельством использования человеком металл3 служат находки в докерамическом неолитическом поселении на холме Чайоню-Тепези в Юго-Восточной Анатолии (в верховьях р. Тигр) [21]. Металлические изделия были найдены в напластованиях холма, возраст которых по радиоуглероду составляет 9200+200 и 8750+250 лет до н. э. Это были проволочные булавки, четырехгранное шило, сверла, бусы и их «полуфабрикаты» из меди, а также непросверленпые, но хорошо обработанные бусы. Кроме металлических бус, там же были найдены и малахитовые бусы. Было высказано предположение, что все металлические предметы изготовлены из самородной меди. Однако спектральный анализ шила показал содержание около 0,8% мышьяка [21], что вносит определенные сомнения о самородном происхождении меди. Остальные же предметы анализированы не были.
Поселение Чайоню-Тепези расположено недалеко от богатого меднорудного месторождения в Анатолии — Эргани Мадеп, которое, вероятно, и являлось центром снабжения медью. Вопрос о том, какая же медь использовалась для изготовления предметов в Чайоню-Тепези, пока обсуждается.
По мнению Б. А. Колчина [8, с. 5—13], опираясь на последние данные о находках древнейших металлических изделий на Ближнем Востоке, на территории Анатолии в начале VII тысячелетия до н. э. уже использовалась металлургическая медь. Речь идет, в частности, об обнаружении металлических изделий в неолитическом поселении Чатал-Гуюк на плоскогорье Конья в Анатолии. В горизонтах этого многослойного поселения, датированных 6400—5700 гг. до н. э., были найдены различные мелкие металлические украшения: медные бусины, трубочки, колечки, а также бусины и привески из свинца. В развалинах же одного жилища, в горизонте, датированном 5900—5800 гг. до н. э., обнаружен шлак от плавки медной руды [9].
Раскопки Чатал-Гуюка выявили ограниченное использование населением этого периода керамических изделий; основным материалом для утвари служило дерево; употреблялись также плетеные корзины и орудия из обсидиана.
Обнаружение свинцовых изделий подтверждает существование в Анатолии в конце VII и начале VI тысячелетия до и. э. металлургической выплавки меди и свинца. Самородки свинца в природе весьма редки и притом очень малы. Поэтому в древности металлический свинец мог получаться лишь восстановительной плавкой галенита.
В связи с вопросами производства меди в конце V тысячелетия до н. э. значительный интерес представляет памятник Тали-лис на территории Ирана, расположенный вблизи Машиза Центральной части Керманской горной цепи. Несколько южнее него, около Бафта, находится месторождение медных руд, в ко
39
ГЛАВА ВТОРАЯ
тором обнаружены остатки древних рудных разработок в виде открытых ям, где добывали малахит и азурит [10, с. 42—45].
В горизонте этого поселения, датированном по радиоуглероду 4091±74 гг. до н. э., было найдено небольшое число медных изделий и множество фрагментов тиглей с окисленными остатками застывшей плавленой меди. По-видимому, в Тали-Иблисе производилась пирометаллургическая выплавка меди, а самородную медь, возможно, там не плавили. Судя по большому количеству фрагментов тиглей, предполагается, что в конце V тысячелетия до н. э. в Тали-Иблисе выплавляли медь в количестве, превышающем местное потребление; излишек ее переправляли в Южную Месопотамию.
Одним из древнейших памятников раннего металлоделия являются также находки в районе Тепе-Сиалк, близ г. Каптана, где в слоях, датированных в пределах 5100—4900 гг. до и. э., обнаружены шила, наконечник стрелы, медная булавка и другие металлические изделия небольшой величины. Все они оказались изготовленными из меди с несущественными примесями других металлов. Было высказано предположение, что они изготовлены из меди, полученной плавкой малахита, хотя, разумеется, нельзя отрицать возможность происхождения их из самородков меди, тем более, что последние встречаются в Талмесси, вблизи Тепе-Сиалк. Включения закиси меди, найденные в микрошлифе одной из булавок [И], свидетельствуют о том, что металл был либо литым, либо булавка была откована вгорячую.
В Египте первые предметы из меди относятся ко времени Бадарийского периода, т. е. к IV тысячелетию до и. э., хотя вбли-зиКаира был найден кусок медной руды, который, по всем данным, был обработан даже в V тысячелетии до п. э. и относится к меднорудному месторождению на Сипайском полуострове. В погребениях бадарийского времени были найдены несколько бусин из свернутой узкой медной полоски и иглы для закрепления погребальных ковриков.
Очевидно, химико-практические и металлургические знания были переданы в Египет бадарианцами — народами, мигрировавшими из Азии.
По А. Лукасу [12, с. 200—201; 18, с. 318—319], медные изделия бадарийского времени в Египте изготовлены не из самородной меди, а из меди, полученной восстановительной плавкой малахита. О применении же минерала малахита в Египте еще до начала использования самородного металла свидетельствуют обнаруженные там древнейшие малахитовые изделия. Кроме того, древнее население Египта использовало косметическую малахитовую пасту как краску для век; малахитом же окрашивали стены жилищ.
Изучение древних металлических предметов, найденных в других местах Древнего мира, показало, что они вообще по возрасту
40
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
Медная сковорода (ок. 3000 г. до н. э.) «моложе» памятники, в которых они обнаружены, не старше 6000 лет до н. э. В них также найдены изделия из меди. Например, в Телль Эс-Саван, в Северном Ираке (вблизи Багдада), в горизонтах, датированных 5600—5400 гг. до н. э., обнаружены бусы и небольшой нож из меди. А в Саммара, возраст которого 5000 лет до н. э., кроме медных бус, обнаружено также железное долото [13, с. 878].
В Южной Месопотамии древнейшим металлическим предметом явился наконечник копья, найденный в Уре, в слоях, относящихся к IV тысячелетию до н. э. Химический анализ установил, что в нем содержится 99,69% Си, 0,16% As, 0,12%bZn и 0,01 % Fe [14].
На Кавказе и в Закавказье металл начали использовать с первой половины IV тысячелетия до н. э. Это была медь, которую получали металлургической плавкой окисленных медных руд, порой совместно с мышьяковыми минералами [15].
Еще позднее металл стали использовать в Центральной Европе, во всяком случае не ранее III тысячелетия до н. э. Плоский медный топорик примитивной формы, найденный в Горне Лефан-товце в Западной Словакии, датируется приблизительно серединой III тысячелетия до н. э. По данным спектрального анализа, топорик изготовлен из меди, содержащей примеси мышьяка (0,10%), сурьмы (0,35%) и незначительного количества других металлов [16], что говорит о том, что медь, из которой изготовлен топорик, была не самородного происхождения, а вернее всего, была получена восстановительной плавкой малахитовых руд..
Медно-мышъяковые сплавы (мышьяковая бронза)
Новейшими исследованиями, с применением химического и количественного спектрального анализов, установлено, что многие Древние медные и бронзовые предметы, найденные в различных регионах Старого света, изготовлены не из чистой меди, а из ^дно-мышьяковых сплавов [3].
41
ГЛАВА ВТОРАЯ
Колокольчик из мышьяковой бронзы, датированный приблизительно началом второго тысячелетия до н. э., найден в одном из курганов Ставропольского края. Содержание мышьяка в меди этого колокольчика достигает 18%, что придало ему светло-серебристый цвет (диаметр колокольчика 7 см)
Наиболее древняя выплавка мышьяковистой меди относится к середине V тысячелетия до н. э.; это доказали обнаруженные металлические предметы из V культурного слоя в древнем многослойном памятнике Тепе-Яхья, на юго-востоке Ирана. Это самая ранняя из существовавших в Древнем мире металлургия мышьяковистой меди на всем Ближнем Востоке [20];
В остальных регионах Ближнего Востока орудия труда, оружие и украшения, изготовленные из медно-мышьяковых сплавов, появляются позднее, например в Анатолии, по данным анализа одного шила из Чайоню-Тепези [21], с VII тысячелетия до н. э.
В Закавказье предметы из медно-мышьяковых сплавов появляются также с IV тысячелетия до н. э., что доказывается анализами металлических предметов из зольного холма Кюльтепе в Нахичеванской АССР. Локальность производства мышьяковистой меди подтверждена результатами химического исследования найденных там литейных форм и остатков литья [15].
Предметы, изготовленные из медно-мышьяковых сплавов, найдены также в Германии, Испании, Португалии в памятниках начиная с III тысячелетия до н. э. [3]. В тех областях, где не было месторождений оловянных руд, мышьяковистую медь продолжали производить в большом количестве до начала I тысячелетия до н. э. Но среди древнейших предметов, найденных в Юго-Восточной Азии, пока нет ни одного предмета, который был бы изготовлен из медно-мышьяковых сплавов 4.
4 Эти факты, подобранные и проанализированные И. Р. Селимхановым, свидетельствуют именно о преднамеренном введении мышьяка в медный плав, а не о случайном попадании его, что утверждал Лукас (см. [18, с. 341]).— Прим. ред.
42
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
Топор-секира из мышьяковой бронзы, датировка его — середина второго тысячелетия до н. э., найден в Казахском районе Азербайджанской ССР
мышьяком, плавится при более
Мышьяк в медных сплавах улучшал их физико-механические свойства. Присутствие в меди 0,5% мышьяка улучшает ее ковкость в холодном состоянии, дает возможность получить более плотные отливки, а также увеличивает жидкотекучесть сплава. Таким образом, присутствие мышьяка в меди облегчало получение плотных отливок в рельефных литейных формах; без присадок мышьяка или же других легирующих
элементов это представлялось сложной задачей. Кроме того, по сравнению с чистой медью, плавящейся при температуре 1083° С, медь, легированная низкой температуре, зависящей
от содержания мышьяка в сплаве. То же самое относится и к твер-
дости мышьяковистой меди, которая в результате наклепа резко
повышается.
Предметы из мышьяковой бронзы легко поддаются холодной ковке и по твердости мало уступают оловянистой бронзе (твердость кованой мышьяковой бронзы в условных единицах, по Виккерсу, от 100 до 245, оловянистой — от 116 до 252).
С увеличением содержания мышьяка до 8% пластичность мышьяковистой меди не ухудшается, в отличие от медно-оловян-ного сплава, но выше этого'предела пластичность падает и сплав становится хрупким. Таким образом, мышьяковистая медь по многим физико-механическим свойствам не уступает различным типам медно-оловянных сплавав. Цвет мышьяковистой меди различен (от белого до красноватых и золотистых оттенков).
Мышьяковые минералы обычно распространены в верхних частях месторождений первичных мышьяково-колчеданных руд, и в древности человеку не представляло трудности их обнаружить в местах залегания. Первоначально мышьяковые минералы — золотистый аурипигмент и ярко-красный реальгар — могли привлечь внимание человека как магические средства, в частности, и потому, что красные минералы с древнейших времен наделялись волшебными свойствами [3]. Что же касается использования энаргитовой руды для выплавки мышьяковистой меди, то ее вкрапле-’ или жилы, обычно встречаются в глубоких горизонтах мес-э Рождений и реже — в обнажениях. Поэтому использование ргитовой руды в качестве исходного сырья для получения
43
ГЛАВА ВТОРАЯ
мышьяковистой меди, по крайней мере в начальные исторические
этапы ее металлургии, маловероятно.
Предположение о применении в древности плавильщиками реальгара и аурипигмента было подтверждено многочисленными опытными лабораторными плавками. Плавильщик не мог не заме
тить, что присадка этих минералов дает сплав лучшего качества. Меняя доли добавляемых минералов, он получал сплавы различных цветов и с хорошими механическими свойствами 5.
Медно-никелевые сплавы
Большое содержание никеля в некоторых шумерских предметах из медных сплавов впервые привлекло внимание при исследовании этих предметов специальным комитетом, организованным Британской ассоциацией развития науки [14].
Полагали, что присутствие никеля позволит установить происхождение меди, использовавшейся шумерами, поскольку считалось, что примесь никеля в медных рудах необычна. Вскоре в меднорудном месторождении в Омане на Аравийском полуострове были найдены руды, соотношение меди и никеля в которых составляло 19 : 1. Однако месторождение это было маломощным и не могло обеспечить своей медью всю территорию Междуречья.
Позднее большое содержание никеля было установлено в медных сплавах и из других мест. Например, среди анатолийских изделий оказалось немало изделий, содержащих до*4% никеля, а в отдельных случаях даже выше. Однако во всех случаях высокое содержание никеля сопровождалось также повышенным содержанием мышьяка (до 3%) или олова.
Аналогичная картина была установлена для некоторых медномышьяковых предметов, найденных на Северном Кавказе, например в Больших Курганах р. Кубань, и датированных серединой III —началом II тысячелетия до н. э. [22], а также в Чечено-Ингушетии [23].
Медно-мышьяково-никелевый предмет — четырехгранная приколка, найденная в Азербайджане, в поселении на холме Кюль-тепе, содержит 1,15% мышьяка и 1,6% никеля. Датировка ее точно не установлена, но, по-видимому, около 3000 лет до н. э. [22].
В Грузии был найден нож из могильника в Тквиави, датированного III—II тысячелетиями до н. э.; в нем оказались повышенные примеси никеля [24].
5 Такое резкое изменение окраски и свойств металла при введении малых добавок было, несомненно, одним из источников, питавших позже алхимические представления о трансмутации металлов и о «философском камне», малое количество которого «совершенствует» большое количество металла. Подробнее об этом см. в ч. II настоящей книги.— Прим. ред.
44
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
Бронзовые предметы с высоким содержанием никеля (до 3,3%) найдены и в Мохенджо-Даро, причем в Индии известны и медные руды, содержащие около 5% никеля [19].-В свете сказанного 0 древних восточных связях шумерских металлургов нельзя исключать ВВО3 в Шумер из Индии никелистых бронз или руды, шедшей на их изготовление. О достаточно широком распростра-яении никелистых бронз свидетельствует обнаруженный бронзовый предмет (XIII в. до н. э., Троада), в котором 2,7% олова и 8,9% никеля. Высокое содержание никеля, характерное для майкопской меди III тысячелетия до н. э., объясняют характером медных руд с примесью никеля [22].
Латунь
Латунь — сплав меди с цинком, как предполагается, получали в Древнем Иране, а может быть и ранее, хотя цинк в свободном виде был выделен значительно позже. Леви [30, с. 36] указывает, что в III тысячелетии до н. э. шумеры различали более тяжелые соединения цинка SU. НЁ (греч. «сподос») и летучую окись KU; НЁ (греч. «помфоликс»), возгонявшуюся при обжиге полиметаллических или цинксодержащих сернистых медных руд. Латунь могла быть получена случайно при выплавке меди из руд, содержащих цинк, или при намеренном добавлении окиси сульфида или других соединений цинка в медную шихту.
Бесспорные письменные свидетельства о латуни и латунных изделиях в Египте на рубеже новой эры цитирует Лукас [18, с. 350]. В Древнем Риме при Августе из латуни уже чеканили монету.
ЗОЛОТО
Золото наряду с медью было одним из первых металлов, использованных человеком в быту. В Египте золотые изделия были обнаружены в погребениях бадарийской культуры (5000—3400 лет до н. э.), но они оказались «моложе» предметов из меди, найденных там же.
Золото в древности добывалось обычно из аллювиальных песков и гравия, представляющих собой продукты разрушения золотоносных пород, которые в течение длительного времени подвергались действию речных потоков. Позже золото добывали также 3 жил, пронизывающих кварцевые породы (такое золото назы-вается «жильным»).
II ^°^ыча жильного золота в Египте описана греческим автором н ’ До н\э- Агатархидом, но оригинал его труда не дошел до дней. Его описание добычи золота, однако, сохранилось
45
ГЛАВА ВТОРАЯ
-			——--дш—	,	I	~	'"	-"	'	’	 - -
в ТРУД6 римского автора Диодора Сицилийского (I в. и. э.), который цитирует Агатархида.
Агатархид, посетивший золотые рудники в Египте, видел, как добывают, золото, раскалывая сначала скалу, в которой находились жилы. Затем обломки породы нагревали огнем, резко охлаждал# водой и дробили кирками и молотами непосредственно в шахтах. Раздробленную породу извлекали из шахты, толкли в больших каменных ступках «до величины гороха», а потом мололи в ручных мельницах до мелкого порошка. Для отделения золота полученный порошок промывали водой на наклонной плоскости. Отмытое золото сплавляли в небольшие слитки.
Совсем недавно на местах, где находились древние рудники добычи золота, обнаружены мельницы, дробилки и остатки каменных столов для обработки измельченной золотоносной породы [18, с. 357].
На территории Египта обнаружено около ста древних разработок золота в кварцевой породе. По-видимому, для извлечения золота использовались породы, содержащие не менее десятых долей процента золота. Во времена Агриколы, в XVI в., низший предел содержания золота в породе для рентабельной его добычи составлял 0,188% [36] (сейчас с успехом используются породы, содержащие даже 0,0001% золота).
Золото, широко встречающееся в природе в самородном состоянии, редко бывает химически чистым. Основными примесями в больших концентрациях являются серебро, медь, в небольших— другие металлы, в том числе и железо. Как показали современные анализы, основная примесь в природном египетском золоте — это серебро, содержание которого в добываемом золоте колеблется примерно от 10 до 30%, составляя в среднем 15—18%. В династический период практиковалось уже и сплавление золота с серебт ром или медью; которое в Древнем Египте не всегда было совершенным. Иногда на поверхности золотых предметов можно заметить включения серебра в виде разбросанных светлых пятен, как, например, в украшениях, обнаруженных в египетских гробницах XXI—XXV династий (1085—664 гг. до н. э.).
Как указывает Лукас [18, с. 358], результаты химического анализа некоторых древних египетских золотых изделий свидетельствуют, что золото не подвергалось рафинированию, т. е. специальной очистке. Тем не менее, в древних египетских текстах, например XX династии (1200—1090 гг. до н. э.), есть упоминание о двукратной и даже трехкратной его очистке. А в письменных источниках 1090—945 гг. до н. э. упоминается высокопробное золото. Позднее, во II в. до н. э., очистка золота уже, безусловно, производилась. Согласно Агатархиду, в Древнем Египте процесс рафинирования проводили путем нагревания золота со свинцом, оловом, солью и ячменными отрубями. Видимо, при этом процес
46
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
се полностью удалялось серебро, о выделении которого не сообщается.
Процесс извлечения золота с помощью ртути был достаточно давно известен и применялся в эпоху римского владычества, что подтверждает Плиний Старший (I в. н. э.) [29]. Согласно его описанию, РУДУ, содержащую золото, дробили и смешивали с ртутью, затем породу отделяли от ртути фильтрацией через кожаный (замшевый) фильтр, а золото получали из амальгамы путем выпаривания ртути.
Сорта золота в древности
В древнеегипетских иероглифических текстах на папирусах и шумеро-аккадских клинописных источниках можно найти упоминания о разновидностях употреблявшегося тогда золота. Усматривалось различие в происхождении: «золото в его камне» (очевидно, золотоносный кварц), «горное», илш скалистое», золото, «речное» (очевидно, аллювиальное) [26], а также и по цвету, и иным свойствам. В папирусе Харриса (13—10 вв. до н. э.) отмечаются сорта золота: первый, второй и третий — «серебристое», «хорошее» и «изящное». Последнее, очевидно, и было очищенным золотом [27]. В клинописных табличках из Тель-эль-Амарны (1375 г. до н. э.) говорится о золоте «красном», «коричневом» и, далее,— «двойном», «тройном», «четверном» и т. д. [30]. В «Лейденском „химическом" папирусе» золото разделяется по цветам: «желтое», «красное» и т. д. [27].
Цвет золота зависел преимущественно от содержания естественных (природных) или искусственно введенных примесей: меди, серебра, мышьяка, олова, железа, что характерно, например, для золотых изделий, найденных в Египте. Древние химики-практики принимали все эти сплавы золота за разновидности самого золота [28]. В общем же, найдены золотые изделия, охватывающие большую гамму цветов: от ярко-желтого, тускло-желтого и серого до различных оттенков красного цвета (красноватого, алого, темно-пурпурного, розового).
Золото ярко-желтое и тускло-желтое по своему химическому составу приближается к чистому золоту и содержит лишь малые примеси серебра, меди или других металлов. Серое золото содержит большой процент серебра, которое на поверхности изделия с веками превращается в хлорид, разлагающийся на свету с выделением микрокристаллов серебра, придающих поверхности изделия сероватую окраску. Розоватый цвет золота обусловлен, Как показал Р. Вуд, либо природным содержанием, либо пред-®аппп^нным Добавлением небольшого количества железа [18, • об[. Как сообщает Лукас, золото красновато-коричневого от-ка с°Держит железо и медь. В некоторых случаях красный или
4?
ГЛАВА ВТОРАЯ
пурпурный цвет золотых египетских находок был обусловлен окрашиванием неопределенным органическим красителем [там же, с. 362].
В древности изделия из золота изготовляли путем ковки или литья, что было легче, чем литье меди, температура плавления которой на 20° выше, чем золота.
Широко применялось, особенно в Египте, листовое золото — фольга. Фольгой покрывали самые различные предметы, как металлические, так и деревянные. Например, фольгу накладывали (и укрепляли с помощью пайки) на медь, бронзу, серебро. Золотой фольгой покрывали деревянную мебель. Листовое золото уже в древности использовалось для изготовления зубных коронок. Покрытие золотом изделий из меди спасало их от коррозии.
Как свидетельствует Лукас, древнеегипетским мастерам были известны и доступны почти все современные способы обработки золота [там же, с. 360].
Золочение с помощью ртутного амальгамирования стало известно лишь во времена римского владычества, т. е. после 30 г. до и. э.
Сплав золота с серебром («электрон»)
В Древнем Египте широко применялись изделия из природного сплава золота с серебром, который египтяне называли азем, греки — «электрон», а римляне — «электрум». Полагали, что он назван так потому, что своим светло-желтым цветом напоминал янтарь, который древние греческие авторы Гомер (не ранее XI в. до н. э.) и Гесиод (со ссылкой на VIII в. до н. э.) также называли электроном. Но так как сплав «электрон» был известен ранее янтаря , то возможно и даже вероятно, наоборот: янтарь получил свое название благодаря цветовому сходству со сплавом золота с серебром [18, с. 364].
Грань между «золотом» и «электроном» весьма условна. По Плинию Старшему (I в. н. э.), «электрон» светло-желтого цвета; золото приобретает его, если содержание в нем серебра достигает 20% и более. Поскольку в Египте имеются месторождения золота с содержанием серебра даже более 30%, древнейший «электрон», по-видимому, был природным. Широкое распространение в Древнем мире, особенно в Египте, «электрона» объясняется его гораздо лучшими механическими свойствами по сравнению с чистым золотом: он тверже золота, более прочен и не столь подвергается износу, особенно при трении.
48
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
СЕРЕБРО
Металлургия серебра возникла в прямой связи с добычей свинца из соединений, где свинец и серебро встречались вместе; археологические находки двух этих металлов синхронны [19, с. 194— 259].
В течение длительного времени в Древнем мире из серебра изготовлялись различные предметы украшения, ювелирные изделия — бусы, кольца, перстни, в том числе перстни-печати, вазы, сосуды, фурнитура для одежды и даже для дверей.
Из серебра, как и из золота, изготовлялись тонкие листы и фольга, которыми покрывались некоторые деревянные предметы. Остатки тонкого листового серебра, например, сохранились на одеяниях царя и царицы, изображенных на троне Тутанхамона, а также на полозьях ларца и ковчегов в гробнице [18, с. 386—387].
Позднее серебро широко использовалось для чеканки монет, как, например, в Ассирии в IX—VII вв. до н. э. [30, с. 183— 184].
Для коммерческих и торговых целей серебро применялось в различных видах: массивные кольца, бруски, слитки, крупные куски металла, плитки, проволока, небольшие обрубки различной формы. Серебром даже в раннюю эпоху Египта (XVIII в. до н. э.) иногда спаивали медные изделия [18, с. 340].
В быту серебро почти повсюду появилось позднее меди и золота, а в некоторых регионах — незадолго до появления железа [31, с. 525]. Древнейшие серебряные изделшьобнаружены на территории Ирана и Анатолии. В Иране их нашли в Тепе-Сиалк; это пуговицы, датированные 4800—4500 гг. до н. э., а в Анатолии, в Бейджесултане, найдено кольцо, датированное концом V тысячелетия до н. э. Источники древнейшего серебра не выяснены, но предполагают, что оно впервые было получено во время случайной купеляции свинцового плава, содержащего серебро [11, с. 1257—1267]. Впрочем, Лукас [18, с. 381—382] считает, что впервые серебро попало в руки человека в виде самородных золото-серебряных сплавов с содержанием золота менее 50%. Он подтверждает это анализами древнеегипетских серебряных изделий, которые все содержат золото, иногда до 38%.
В городах внутренней долины Инда (начало II тысячелетия До н. э.) обнаружены серебряная ваза и различная утварь. В Центральной Европе серебро появилось позднее, но в Эгейском пространстве — уже в III тысячелетии до н. э. Немало серебряных изделий найдено в «Трое II» (около 2000 лет до н. э.) [26, с. 343]. На Кавказе древнейшие серебряные изделия датируются III тысячелетием до н. э. [22]. Сведений о находках столь древних изделии в других регионах нет.
4-Зак. 414
ГЛАВА ВТОРАЯ
В древней Южной Месопотамии серебро отождествлялось с богом луны — Сином и обозначалось словом «зеленое». По-видимому, отождествление серебра и Луны имеет весьма древнее происхождение (время еще не установлено). В Древнем Египте серебро обозначалось словами «хэд» или «хат», что означает «белый», «белое», «блестящее»; на шумерском языке серебро называлось «кубаббер» [31, с. 527].
Согласно клинописным источникам, в Южной Месопотамии в основном существовало два сорта серебра, одно называлось «денежным», а другое — «производственным». Эти сорта серебра получались различными методами, выяснить которые не удалось, но различные обозначения названий и сортов серебра в отдельных клинописных текстах позволяют высказать некоторые предположения. Например, название серебра «мессу», обычно относящееся к «денежному», может быть переведено как «мытое». В одном из ассирийских клинописных текстов отмечено: «пять шекелей серебра, потерянные при мытье», что, вероятно, относится к неизвестному «мокрому» методу химического рафинирования серебра. Другой же клинописный текст более определенно отмечает: «10 мин вымытого (мисо) серебра и 1 мина чистого золота (полученные) как штраф за нарушение договора».
Другие названия серебра, приведенные в клинописных текстах, относятся к серебру, полученному каким-то термическим способом. А название «муррука» также относится к «денежному» серебру и означает «очищенное» [30, с. 181].
Плиний Старший [29] пишет, что египтяне «окрашивали» серебро, при этом он отмечает, что «как ни странно, но ценность серебра возрастает,* если его великолепный блеск потускнел». Судя по рецептам с применением серы или яичного желтка, Плиний имеет в виду чернение серебра (превращение в сернистое серебро или смесь сернистых соединений серебра и меди) [18, с. 384].
Данные химического анализа показывают, что древнее серебро обычно представляло собой сплав с медью, нередко со значительными примесями золота. Впервые состав изделий из серебра систематически изучал М. Бертло [27, с. 85]. Его анализ фрагмента одной вазы, найденной в Сузах (Иран), датированной, вероятно, VII в. до н. э., показал, что в двух пробах, отобранных им для исследования, содержится 65,27 и 64,14% серебра. Меди в одной из проб оказалось 2,95%, золота 1,12%, «песка» 1,4—1,49%. В другом же образце содержалось 63% серебра, 15,5% меди, 0,34% золота, 0,27% окиси железа.
Анализы серебряных изделий Древнего Египта показали, что они изготовлены из сплава серебра с золотом (от 1 до 38%) и медью (от 0 до 8,9%) [18, с. 716]. Древнее серебро из Ура встречается и без золота, и с малым количеством меди [26, с. 236].
50
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
В природе самородное серебро встречается редко. Его распространенность по отношению к золотым самородкам не превышает 20%, а к меди — всего 0,2%. При этом самородки серебра залегают в глубинных зонах рудных месторождений [13, с. 875—887].
Видимо, впервые металлическое серебро получали из жил в породах, а не промывкой речных песков, ибо, в отличие от золота, его извлечение затруднено. Именно этим следует объяснить тот факт, что в начальные периоды оно ценилось дороже золота. В Египте, например, серебро было дороже золота до 3000 лет до н. э., но. стало дешевле в VI в. до н. э. По-видимому, серебро стало дешевле после того, как древние мастера освоили процесс его получения из свинцово-серебряных руд [18, с. 379].
Сложилось мнение, что значительную часть серебра в древнее время получали из серебристых свинцовых руд, в основном галенита. Процесс извлечения серебра и золота из свинца, называемый купеляцией, практиковался уже до 4000 лет до н. э. Однако убедительным доказательством выплавки серебра из свинцовых руд являются обнаруженные в Махматлар, в Южной Месопотамии, пуговицы, датированные III тысячелетием до н. э. [26, с. 236].
Серебристые свинцовые руды в ряде случаев содержат значительный процент серебра, как, например, отдельные образцы из месторождения в Лаурионе (Греция) [13, с. 875—887].
Получение серебра способом купеляции на рубеже новой эры описал Плиний Старший [29]. Согласно Плинию, выплавку производили в специальном тигле, в котором окисление свинца велось с помощью притока воздуха на поверхность расплавленного металла. При этом свинец выжиганием, превращался в глет, который абсорбировался стенками пористого тигля, в то время как серебро оставалось неизменным 6. Для этой цели изготовлялись пористые тигли. Золото от серебра купеляцией не отделялось; свинец восстанавливали из полученного глета обычным путем, так же как из свинцовой руды,— прокаливанием с углем.
Свинцовые руды, содержащие заметное количество серебра, распространены во многих регионах; они имеются в Иране и на Кавказе.
Страбон [34, с. 144—145], ссылаясь на Полибия, пишет о серебряных рудниках у Нового Карфагена, которые занимали площадь 400 стадий в окружности; там постоянно было занято 40 000 рабочих, которые приносили римской казне 25 000 драхм ежедневного дохода. Руду, содержащую серебро, дробили и в воде пропускали через сита. Затем осадок после промывки многократно дробили; слив воду, вновь дробили; пятый осадок плавили. При этом получалось, по его описанию, чистое серебро.
более позднее время этот процесс мог служить одним из истоков алхимических представлений о «совершенствовании» металлов. Подробнее об Этом см. в ч. II этой книги.— Прим. ред.
ГЛАВА ВТОРАЯ
СВИНЕЦ
Свинец является одним из металлов, начало использования которого, в общем, не столь отстает по времени от меди. Но в отличие от меди, которая могла использоваться и в виде самородков, свинец можно было только выплавлять из руд, ибо, в отличие от золота и меди, самородки свинца в природе очень редки и незначительны по величине.
Свинец в древности получали из минерала галенита (свинцовый блеск), имеющего характерный металлический блеск, который не мог не привлечь внимание древних мастеров.
Извлечение свинца из руд путем восстановительной плавки является простейшей из всех металлургических операций, требующей одно лишь восстановительное прокаливание. Выплавка свинца производилась на костре в неглубокой яме, на дно которой стекал расплавленный свинец [18, с. 374—377].
В силу своей пластичности свинец не мог найти самостоятельное широкое применение; это подтверждают и результаты археологических раскопок. Из свинца и его сплавов с оловом или же сурьмой отливали культовые фигурки, грузила для рыболовных сетей, кольца, бусы, различные предметы украшения, пробки, модели тарелок, подносов. Свинцом также заполняли полости бронзовых статуэток и гирь для весов.
Свинцовый блеск, растертый в пудру, широко применялся на Ближнем Востоке в качестве краски для подведения глаз, а в Египте соединения свинца применялись для окрашивания матовых стекол в желтый цвет различных оттенков [13].
Некоторые сведения о свинце приведены в клинописных табличках, в иероглифических папирусных документах и надписях, выгравированных на камнях, хотя не всегда удается установить, идет ли речь о свинце, олове или сурьме. Например, названия свинца на шумерском языке абар или агар, а на аккадском — анаку или ан н акуле в отдельных случаях также относятся и к олову [35]. Его сплавы с оловом или сурьмой в древних текстах не обозначены. Такая неясность объясняется прежде всего некоторым подобием физических свойств свинца, олова и сурьмы, в результате чего в Древнем Египте и Двуречье эти металлы воспринимали как различные разновидности именно свинца, который стал известен человечеству раньше, чем олово и сурьма.
Плиний Старший (I в. н. э.) различает свинец и олово, используя названия plumbum nigrum (черный свинец) и plumbum album (белый свинец) [29]. Кстати, название plumbum свидетельствует о главном применении свинца в древности — для закупоривания сосудов. Даже в XVI в. Г. Агрикола [36] еще применяет аналогичную терминологию: у него plumbum nigrum — свинец, plumbum candidum — олово, a plumbum cinereum — висмут.
52
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
Свинцовое кольцо, продетое через раковину «каури», найденное в Эларе (Армянская ССР). Возраст его около 5000 лет
Сохранившиеся данные о свинце, несмотря на их ограничен' ность, дают некоторое представление о его роли в материальной культуре в древности. Так, в клинописных табличках из древнего поселения Кюльтепе в Анатолии говорится о выплавке свинца и его использовании во второй половине III тысячелетия до н. э. [25], а в клинописных табличках из Южной МесопоФамии можно найти запись о получении из руд меди, серебра и значительных количеств свинца. В клинописных табличках III династии Ура (XXII в. до н. э.) упоминается о свинце как о приплаве к меди в соотношении 85,76% меди, 18,04% свинца и 0,84% неизвестного металла. Данные об использовании свинца в древности содержатся также в письменных трудах более поздних авторов. О широком использовании свинца писал греческий историк Геродот (V в. до н. э.) [37]. Он упоминает о свинцовых позолоченных монетах. По-видимому, речь шла о монетах из свинцового сплава.
В одном из самых ранних центров-предгородской цивилизации Малой Азии — Чатал-Гуюке в VII и VI слоях (рубеж VII и VI тысячелетий до н. э.) найдены свинцовые бусы и подвески [38, 39]. В соседнем географическом ареале на островах Эгейского моря, где широко распространены свинцовые руды, в середине III тысячелетия до и. э. встречаются как магические изделия из свинца — челогеческие фигурки и модели лодок, так и свинцовые скрепы для укрепления разбитых сосудов.
В числе древнейших предметов из свинца, найденных в Египте, статуэтка (3400—3900 гг. до н. э.), а также сифон с фильтром из Тель-эль-Амарны, где в III тысячелетии до н. э. существовала водопроводная система [26, с. 82].
Свинец в III тысячелетии до н. э. широко применялся в виде листов. Из свинца также отливались сосуды. Анализ одного из
53
ГЛАВА ВТОРАЯ
найденных в Южной Месопотамии предметов показал, что его металл — свинец (98,29%), содержащий 1,3% Sn, которое, воз-можно, приплавляли к РЬ для повышения прочности изделия.
Археологические раскопки в Закавказье показали, что предметы из свинца, а также из его сплавов с оловом использовались там с III тысячелетия до н. э. В Азербайджане, например, найден предмет из свинца — «втулка», принадлежащая поселению на холме Кюльтепе (блцз г. Нахичевань). Анализ показал, что предмет отлит из чистого свинца. Примесей в нем оказалось немного: 0,001% олова, 0,06% серебра, 0,001% никеля и 0,005% железа, что можно объяснить выплавкой металла йз местного галенита. При раскопках в Армении было обнаружено колечко из свинца с очень небольшими примесями: 0,05% серебра, 0,01% висмута, 0,002% железа [77, с. 34] (см. рис. на стр. 53).
На юге Европы свинцовые предметы бытовали в течение всего бронзового века. Широкое использование свинца в древности в европейских странах характерно для всего периода римского владычества. Из него изготовляли водопроводные трубы, различные хозяйственные сосуды, саркофаги. Для повышения прочности изделия к свинцу иногда приплавляли немного олова [14].
В древней металлургии свинец использовался в основном для легирования меди вместо дорогого олова. Иногда его приплавляли к меди вместе с оловом. Анализ показал, что свинец присутствует также и в некоторых медных сплавах. Видимо, он прибавлялся для повышения жидкотекучести сплава в процессе отливки из него профилированных предметов, например статуэток и различных фигурок. Приплав мог осуществляться либо непосредственным внесением металлического свинца в расплавленную медь, либо совместной восстановительной плавкой медных и свинцовых руд.
Выплавка медно-свинцовых сплавов требовала высокого мастерства плавильщиков из-за ликвации (расслоения) металлов в процессе плавки вследствие большой разницы в удельных весах. Выплавка облегчалась наличием в меди других металлов-при-месей.
Несмотря на низкую точку плавления свинца (327° С), его приплав к меди не вызывает существенного понижения точки плавления медного сплава. Диаграмма плавкости системы медь — свинец показывает, что даже в сплаве 1 : 1 точйа плавления его не ниже 950° С.
Древнем мире получали сплавы на основе меди и свинца, из которых изготовлялись различные предметы: орудия труда и быта, а также боевое оружие. В одном из предметов эпохи поздней бронзы, найденных во Франции (в районе Нанта), диализ обнаружил 36% свинца и всего 5% олова. Столь высокое содержание свинца в сплаве, из которого изготовлены найденные предметы, до сих пор остгЛтся необъяснимым [42].
54
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
СУРЬМА
Одним из металлов, известных с глубокой древности, была сурьма. Хрупкий металл использовался в основном для изготовления небольших украшений — подвесок, медальонов, пуговиц. Анализ найденных предметов показал, что материал, из которого они изготовлены, содержал, кроме сурьмы, свинец, реже — олово, а также другие металлы.
В древних письменных источниках — папирусах и клинописных табличках — специальный письменный знак для обозначения сурьмы отсутствует. По-видимому, сурьму принимали за одну из разновидностей свинца (с III тысячелетия до н. э.). Возможно, металлическая сурьма не была еще широко известна ни в Египте, ни в Месопотамии: в обоих регионах было найдено несколько бусин из сурьмы и один фрагмент вазы (2500 г. до н. э.). Анализ подтвердил, что материал, из которого была изготовлена ваза, содержал в основном сурьму, с небольшими примесями других элементов (0,57%) [43].
Известна пока всего лишь одна достоверная находка из металлической сурьмы в Древнем Египте: в Эль Лахуне было найдено несколько бусинок, относящихся к 945—745 гг. до н. э. По-видимому, не применялся как таковой и сульфид трехвалентной сурьмы, а встречающиеся его следы обусловлены естественной примесью к свинцовой руде [18, с. 309].
Большое количество предметов, изготовленных из сурьмы,— привесок, медальонов, бусин — найдено на территории Закавказья, в погребениях, относящихся к II—I тысячелетиям до н. э. Исследования показали, что в них присутствуют примеси, характерные для сурьмяного блеска (антимонита) местных месторождений. Сурьмяные руды добывались из месторождения антимонита в Зопхито (Горная Рача, Грузинская ССР), где до настоящего времени сохранились остатки древних горных разработок.
Предметы из сурьмы (бусины, пуговицы) найдены также в Италии. Было высказано даже ошибочное мнение о том, что найденные там предметы изготовлены из самородной сурьмы. Но самородная сурьма встречается в природе очень редко, и следует считать, что металлическую сурьму стали использовать после того, как научились получать металл в процессе плавки из сурьмяных РУД.
В Древнем Египте и Месопотамии использовались сурьмяные бронзы. Но так как там отсутствуют месторождения сурьмяных РУД, предполагается, что материал привозили с Кавказа [43].
Хрупкость металлической сурьмы не позволяла широко использовать сам металл для изготовления из него предметов. Даже в Древнем Закавказье, где было много разработок антимонита и
55
ГЛАВА ВТОРАЯ
недостатка в сурьме не было, сам металл использовался ограниченно, а в основном применялись его сплавы, особенно медно-сурьмяные.
Лукас [18, с. 308—316] подробно анализирует разнообразные сообщения о находках изделий или покрытий из металлической сурьмы в Древнем Египте и приходит к выводу, что эти сообщения почти все ошибочны. Он считает, что во всем Древнем мире не умели выделять металлическую сурьму из руды и что этот процесс стал доступным лишь в XV в. н. э. Даже специфическое использование сернистой сурьмы (лат. stibia) относится, по его мнению, к началу новой эры. Тем не менее, на Кавказе найдено немало небольших сурьмяных предметов, служивших украшениями или имевших ритуальное назначение. Большая их часть относится ко II—I тысячелетиям до н. э. [43].
РТУТЬ
Документальные сведения о знакомстве древних с ртутью относятся к последним векам до новой эры, однако, как указывает Фестер, ртуть была найдена в одной из египетских гробниц XV или XVI в. до н. э. [76]. Леви [30, с. 36] сообщает, что вавилоняне получали ртуть в аппаратах для возгонки, прокаливая в них киноварь. И если печную сажу или сублиматы они называли IM. KAL, то для ртути существовал термин IM.KAL.GUG. По свидетельству Теофраста, греки знали ртуть в IV в. до н. э.
В Лейденском и Стокгольмском папирусах, некоторые рецепты которых восходят к IV—III в. до н. э., описаны различные применения ртути, в частности, для изготовления амальгам, под-цвечивания металлов, ртутного золочения. В I в. н. э. Витрувий, Диоскорид и Плиний сообщают о применении и производстве ртути. Исходную киноварь добывали преимущественно в Испании и использовали в основном как малярную краску. Для получения металлической ртути киноварь помещали в железную чашу, закрываемую крышкой, на которую накладывали глину. Чашу сильно нагревали; образовавшаяся ртуть конденсировалась в виде капель на крышке чаши. Плиний oiличает самородную ртуть («живое серебро»), находимую в копях Испании, от ртути, получаемой из киновари («гидраргирум»), считая последнюю искусственной. Плиний [29, кн. 33] упоминает и об извлечении золота из породы с помощью ртути (см. выше). Как указывает Фестер [76, с. 76], Теофраст (IV в. до н. э.) сообщает о получении киновари.
56
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
ОЛОВЯННАЯ БРОНЗА. ОЛОВО
Начиная с III тысячелетия до н. э. в большинстве стран Старого света стали появляться изделия из оловянной бронзы, т. е. из меди, в которой основным легирующим элементом было олово и которая стала постепенно вытеснять медно-мышьяковые сплавы [44, с. 14]. Появление в древности оловянной бронзы ознаменовало качало новой эпохи в истории развития человечества, которая определена как «бронзовый век». Древние медно-оловянные предме-ты продолжают находить в памятниках «бронзового века» на огромном пространстве Старого света.
Распространение оловянной бронзы в Древнем мире вызвало много интересных вопросов и поставило немало проблем. К ним прежде всего относится выяснение происхождения олова как входившего в состав древней бронзы, так и использовавшегося самостоятельно. Последовательность открытия оловянной бронзы и олова также остается пока невыясненной. Можно было бы предположить, что до получения оловянной бронзы человек научился выплавлять олово из его руды — касситерита (SnO2), тем более, что процесс выплавки не представлял трудностей благодаря низкой температуре плавления олова (232° С). Однако повсюду оловянные предметы появились либо одновременно с бронзовыми, либо позднее их. В Таиланде, где найден древнейший в мире предмет из оловянной бронзы, столь же древние оловянные изделия пока не найдены [45]. Тем не менее, нет сомнений в том, что олово было знакомо человеку в странах Ближнего Востока по крайней мере с середины III тысячелетия до н. э., но тогда там уже использовались предметы из оловянной бронзы [46, с. 38], а в Тепе-Яхья, в северо-восточном Иране, бронза появилась на несколько столетий ранее [20].
Очевидно, переход от медно-мышьяковых сплавов к медно-оло-вянным был постепенным, и первоначально олово присаживали к меди совместно с мышьяком. Этим, видимо, объясняется, что
в странах на Ближнем Востоке и в некоторых других регионах
в начальном периоде «бронзового века» оловянная бронза содержит небольшое количество олова и притом совместно с мышьяком. Исключением являются древние бронзы Таиланда, не содержащие
примеси мышьяка [47].
В таблице приведены некоторые данные о древнейших медно-оловянных предметах, цитированные из литературы [44, с. 15; 48].
Как уже упоминалось, выплавка олова из его природной дву-
окиси — касситерита — с древесным углем довольно проста, и выплавленное олово может быть добавлено к выплавленной меди
Для получения бронзы. Другой вариант возможного получения бронзы — совместная плавка медных руд, предварительно смешанных с касситеритом. Таким путем можно получать сплавы
57
ГЛАВА ВТОРАЯ
Сведения о древнейших медно-олоеянных предметах
Страна	Памятник	Предмет	Датировка (гг. до н.э.)	Легирующая примесь, %	
				Sn	As
Таиланд	Бан Чианг	Кинжал	3600	2,5	—-
Иран	Тене-Яхья		3000	3,0	1,1
СССР (Азербайджан)	Бабадервиш, Казахский р-н	Крючок	3000 — 2500	0,97	1,3
Ирак	Ур	Лезвие	2800 — 2500	2,40	-
Турция	Троя II	»	2500 — 2000	2,18	0,97
Пакистан	Мохенджо Даро		2100 — 1700	1,2	—
Египет	Гробница Тутанхамона	»	2000— 1800	1,8	Следы
Англия	Игминтон	Кинжал	1700	1,54	2,9
с различным содержанием олова (чистый касситерит содержит почти 80% Sn) [46, с. 38—41]. Следует, однако, учитывать, что совместная выплавка меди и олова в больших масштабах требовала доставки оловянных руд к местам, где находились источники меди.
Редкое обнаружение древних оловянных предметов в некоторых регионах указывает на то, что олово не во всех случаях присаживали к меди в виде металла. Более реально полагать, что первоначально олово присаживали к меди в виде его двуокиси, т. е. касситерита. Восстановление олова в шихте с медной рудой и с древесным углем и его, таким образом, одновременная присадка — процесс более простой, чем изолированное восстановление олова с последующей его присадкой к меди. В пользу этого как будто говорит обнаружение около 16 кг белого вещества, имеющего консистенцию пасты, в обломках древнего, датированного 1200 г. до н. э., торгового судна, затонувшего у берегов мыса Гелидония (Турция) [49]. Химическим анализом установлено, что это вещество в своей основе содержит 14% SnO2 и 71% СаСО8. Однако имеются противоречивые суждения: были ли это слитки из металлического олова или же это был минерал — касситёрит, подвергнувшийся агрессивному действию морской воды [5, с. 15]. Больше основании в пользу второй версии, поскольку двуокись олова в древности применялась в производстве глазури для глиняной посуды и фаянсовых бус [5, с. 16].
Многие соображения относительно возможных источников олова в древности зачастую исходят из ошибочных и путаных сведений об олове в трудах некоторых древних и средневековых авторов, Месторождения олова по сравнению с другими металлами
58
.	МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
1 -ж 	._х	. ।	--- 1
очень редки; поэтому предполагалось, что установление источников олова в регионах, где расцветала металлургия, не представит затруднений. На самом же деле эта проблема остается нерешенной до сих пор [50, с. 234—240].
Для выявления источников олова его часто искали в тех районах, где обнаружено много древних медно-оловянных предметов, например в Иране и на Кавказе [51, с. 57]. Однако, судя по современным геологическим исследованиям, в Иране месторождения оловянных руд отсутствуют. Металлогеническими и геохимическими методами была также установлена невероятность залегания в пределах Кавказа промышленных оловянных руд, как по запасам, ^ак и по ссдержанию олова [52, с. 164].
Различные названия металлов в древних клинописных текстах иногда неправильно ориентировали в решении вопросов установления центров древнейшей добычи олова. Например, о больших количествах «знаку» упоминается в клинописных текстах, найденных вблизи Иракского Курдистана. Неизвестно, однако, действительно ли название канаку» относится к олову [53}.
Большинство известных в мире месторождений касситерита (SnO2) находится в Малайзии, Индонезии, Китае, Боливии, на Британских островах (на Корнуэлле), Саксонии, Богемии, Нигерии. При этом довольно часто отмечается Богемия как один из центров снабжения оловом бронзовой металлургии. Но месторождения олова там глубоко залегают в гранитах, так что вряд ли они были доступны древнему рудокопу. Существует мнение, что олово доставлялось с Корнуэлла и с близлежащих островов, ранее называвшихся «Касситериды». Однако трудно предположить, минерал ли касситерит получил название от названия островов или же острова названы от греческого слова «касситерос» [37]. Это слово действительно встречается в «Илиаде» Гомера, но неизвестно, обозначало ли оно в то время олово или бронзу. Доставка же олова с Британских островов вряд ли была возможна в столь древние времена 7.
Изучение древних оловянных предметов в Англии показало, что выплавка олова началась на Британских островах в более позднее время, в основном в эпоху Римского владычества. Поэтому американские исследователи сомневаются в существовании там древней добычи оловянных руд [46]. Отсюда обоснованные
7 Касситеридами, вероятно, называли сначала все- Британские острова. В V в. до н. э. о них упоминает Геродот | [37, с. 173]. Согласно Страбону [34, с. 169], в начале I в. до н. э. проконсул Рима в Испании П. Красс, выслеживая финикийские корабли, издавна привоз вшие оловянную руду в нынешний Кадис, обнаружил и эти острова (ныне о-ва Силли), и оловянные рудники на них. Позднее добычу вели уже римляне. Некоторые подробностл см. в кн.: Т. R. Holmes. Ancient Britain. Ox ord, 19j7, p. 483—498. По-втдимому, возможность добычи олова на Касситеридах в отародавние времена остается достаточно вероятной.— Прим. ред.
59
ГЛАВА ВТОРАЯ
сомнения и в вывозе олова с Британских островов с начала II тысячелетия до н. э. В последнее время настойчиво высказывается соображение, что древняя бронзовая металлургия на Ближнем и Среднем Востоке, а также на Кавказе снабжалась оловом из аллювиальных месторождений касситерита на Малайском архипелаге и в соседних с ним странах [52, с. 161—164]. Эти месторождения расположены в «оловянном поясе>$, простирающемся, начиная с Индонезии, через Сингапур, Малайский полуостров (Малайзия), Юго-Восточный Китай, в пределах Восточной Сибири и далее 8. Металлогеническая зона Малайского архипелага, располагаясь на небольшом регионе земного шара, в то же время вместе с Боливией является основным источником олова в мире. Надо полагать, что доставка олова из стран Юго-Восточной Азии происходила не только морским путем, но и сухопутным — караванным.
Присадка олова к меди, начиная с минимальных долей процента, улучшает ее литейные качества, но изменяет пластичность сплава. Бронзы, содержащие до 5% олова, допускают ковку и волочение вхолодную, при больших же содержаниях олова такая обработка возможна только .вгорячую. С повышением содержания олова хрупкость бронзы увеличивается; бронзы, содержащие до 30% олова, дробятся под молотком.
Небольшая добавка олова к меди незначительно понижает ее точку плавления, например, медь с 5% олова плавится при 1050° С, с 10% — при 1005° С, с 15% — при 960° С.
В древности из-за дороговизны олова, которое в большинстве стран было привозным и доставлялось нерегулярно, плавильщики заменяли его, полностью или же частично, другими легирующими металлами: мышьяком, сурьмой, свинцом, никелем, а позднее — и цинком. Поэтому состав древник оловянных бронз разнороден. Повышенные примеси металлов, кроме олова, объясняются также химическим составом медных руд, использованных древними плавильщиками, и в некоторых случаях переплавкой с медью лома бронзовых изделий. Различные причины, объясняющие состав древних бронз, вызвали необходимость классификации древних бронз [52, с. 45—50].
8 Менее значительные месторождения, доступные древним рудокопам, имелись и имеются в Средней Азии, в частности в Западном Памире. Это несколько ближе к Месопотамии. Страбон и Плиний (I в. н. э.) сообщают о добыче россыпной оловянной руды в Испании и Португалии.— Прим-ред.
60
Металлы и сплавь! древности
ЖЕЛЕЗО *
Как и в отношении ряда других металлов, освоение человечеством железа могло идти (и шло) двумя путями: использование природного металлического железа и химическое превращение железной руды.
Природное металлическое железо встречается на поверхности Земли как самородное и как метеоритное.
Самородное железо встречается в виде мелких листочков и чешуек, вкрапленных в горные породы, в частности в базальты. Нередко оно образует также кусочки неправильной формы, а иногда и сплошные массы довольно значительных размеров. В частности, описаны железо-базальтовые монолиты в сотни тонн. Самородное железо всегда содержит заметные количества никеля. Различают два типа такого железа: аварит (содержание никеля до 2,8%) и джозефинит (50% и более никеля).
Самородное железо ковко и тягуче, так что в принципе оно могло бы быть использовано человеком, если бы не исключительно редкие находки его масс, доступных механическому ручному переделу.
Значительно более доступно природное металлическое железо неземного происхождения — метеоритное железо, которое действительно использовалось на заре «железного века».
Второй путь — путь химического превращения железной руды — требовал освоения достаточно высоких температур.
Вообще говоря, для восстановления железа из его окислов окисью углерода, что и происходит в обычном металлургическом процессе, достаточна температура лишь несколько выше 700° С — такую температуру дает даже лагерный костер. Однако железо, получающееся таким путем, представляет собой спеченную массу, состоящую из металла, его карбидов, окислов и силикатов; при ковке оно рассыпается. Чтобы практически реализовать возможности процесса восстановления с целью получения железа, пригодного для переработки, необходимы были три условия: 1) введение окислов железа в зону нагревания в условиях восстановления; 2) достижение температуры, при которой получается металл, пригодный для механической переработки; 3) открытие действия Добавок — флюсов, облегчающих отделение примесей в виде шлаков, что обеспечивает получение ковкого металла при не слитном высоких температурах.
Первоначальные опыты ранних гончаров Ближнего Востока с окислами железа были связаны скорее всего с ролью последних нак красящего вещества, от примеси которого зависит цвет глины (в частности, бурый) и цвет керамики (красный при окислении
Этот раздел написан В. В. Ивановым.
61
ГЛАВА ВТОРАЯ
железа, темно-серый или черный при восстановлении железа из окислов). Максимальный красящий эффект достигался при температуре около 900° С. Как показал недавно осуществленный химический эксперимент Р. Мэддина, при 960° С добавление флюса того типа, который использовался в печах Мецамора и Аргиш-тихинили (Урарту), в том числе 7% костной смеси (CaO, Р2О5) приводит к получению железных криц, пригодных для ковки (без такого флюса получающиеся губчатые куски железа для ковки не пригодны) [54].
При температурах выше 1000° С от сплошной спеченной металл-металлоксид-силикатной массы уже отделялась фаза образующихся в этих условиях искусственных силикатов, что создавало предпосылки для развития стекловарения. При температурах 1075° С и выше уже даже без добавки костной смеси возможно образование таких железных криц, которые можно ковать. Как известно, медь плавится при 1083° С, и отсюда следует, что теоретически возможен был прямой, минуя период бронзы, переход от металлургии чистой меди к металлургии железа.
При температуре 1174 С из металлического железа, его окиси (FeO) и силиката железа — фаялита (FeO-SiO2) образуется эвтектическая система, при ковке которой силикат и окись выдавливаются, а частицы железа свариваются в сплошную металлическую массу. Добавление флюса — костной смеси — заметно снижает эвтектическую температуру.
Если ковке подвергают эвтектику, образовавшуюся в температурном интервале 900—1200 С, то образующееся железо содержит еще существенное количество примесей и еще достаточно мягко. Впрочем, при ковке криц от них могли отделяться более твердые науглероженные пластины, пригодные для примитивного штучного изготовления стальных изделий.
Для получения железа путем прямого восстановления его окислов сыродутным методом необходима была температура выше 1400° С; более определенно она зависела от используемого сырья. Так, для восстановления FeO достаточно 1420° С, для Fe3O4 — 1538° С, а для Fe2O3 — 1565° С.
Температура выше 1400° С (до 1540 С) требуется и для производства стекла. Поэтому почти одновременйое открытие в культурных центрах Древнего Востока производства железа посредством сыродутного способа (в Малой Азии) и производства стекла (в Месопотамии и Египте) явилось следствием температурного потенциала, достигнутого цивилизацией.
Железо, как и стекло, достаточно рано начали получать в качестве шлаков — побочных продуктов при керамическом производстве или производстве меди и бронзы. Об этом свидетельствуют, например, железные шлаки, обнаруженные, по данным К. X. Кушнаревой и Т. Н. Чубинишвили [55, с. 132], в остатках металла
62
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
в тигле на Южном Кавказе времени куро-аракской культуры и в древней медеплавильной печи (около XVIII в. до н. э.) из Алад-деа-Гуюка [56].
Казалось бы, относительная простота технологии получения железа, сравнительно с технологией выплавки бронзы, и значительно большая доступность сырья должны были бы способство-вать быстрому вытеснению бронзы железом. Тем более, могло бы конкурировать с бронзой метеоритное железо, которое во многих языках Древнего Востока называлось «металлом неба». Этого, однако, не произошло по трем причинам.
Во-первых, как уже давно отмечалось, производство и некоторые виды применения бронзы во многих регионах имели обрядовый характер. Это обстоятельство, кстати, напоминает о необходимости учитывать в истории техники внетехнические — культурно-исторические — причины, замедлившие наступление «железного века». Оно также лишает «обязательности» историческую последовательность камень—медь—бронза—железо, ступени которой рассматривались как типологические, необходимые и «естественные». Недаром ряд позднейших культур миновал этап бронзы [57].
Во-вторых, железные руды менее ярки, а потому менее заметны, чем медные, так что, несмотря на распространенность, их поиск на первых порах был более сложным. Кроме того, из бронзы без труда можно было делать отливки, тогда как плавка железа требовала весьма высоких, не сразу достигнутых температур и особой техники.
В-третьих, железо, получавшееся в примитивных горнах, было чересчур мягким и не сразу могло соперничать с бронзой в качестве материала для изготовления орудий труда и оружия.
Наиболее ранние образцы обработанного железа, найденные на территории Древнего Востока, в Египте и Месопотамии, изготовлены из метеоритного железа, что устанавливается содержанием в них никеля (порядка 4—10%). Недавно подсчитано, что на территории Древнего Ближнего Востока могло находиться до 1 млн. т железных метеоритов.
Вывод о широком использовании метеоритного железа в древности имеет одно-единственное исключение, которое и позволяет точно определить область, где в Евразии был открыт способ получения железа из руды: по новейшим данным металлографического анализа, железные клинки из Аладжа-Гуюка (2100 г. до н. э., возможно, и ранее) были изготовлены из земного железа 158, 59].
Эти выводы историков материальной культуры можно прямо связать с одновременными свидетельствами староассирийских табличек из торговых колоний в Малой Азии рубежа III и II тысячелетий до н. э. Основным предметом торговли были металлы —

ГЛАВА ВТОРАЯ
медь и серебро, которые вывозили из Малой Азии, и олово, которое ввозили в эту область, отличавшуюся необычайно высоким уровнем техники производства металлов (с чем связано и столь раннее становление торгового капитала). Ассирийские купцы образовывали также и специальные торговые общества с целью приобретения железа (аккадское asi’u), которое ценилось необычайно высоко — в 40 раз дороже серебра и в 5 (а то и в 8) раз дороже золота. Необычайные трудности, с которыми столкнулись предприимчивые ассирийские торговцы, были связаны с тем, что торговля железом целиком контролировалась властями местного анатолийского царства — Куссара. Из староассирийских табличек следует, что существовало производство железных криц (аккадское amutu), которые далее обрабатывались в кузницах.
В одном из документов описывается, как крица, принесенная автором, была против его воли местным должностным лицом отдана кузнецу для обработки, причем указана. и потеря в весе в результате обработки. Отсюда, кстати, следует, что в крице содержалось значительное количество удаленных при ковке шлаков, что характерно для раннего этапа развития сыродутного способа производства.
В обширной древнехеттской надписи Анитты (XVI в. до н. э. упомянуты железные предметы, в частности железный трон и железный скипетр, принесенные Анитте правителем города-государ) ства Пурусханда [60]. Предметы из железа и железные изделия (в том числе железный очаг, железные гвозди, священные изображения из железа) многократно упоминаются в позднейших хеттских текстах.
Особая культовая значимость железа в ритуальной традиции хатти выделяет эту последнюю (и отчасти продолжающую ее древ-нехеттскую) из числа других древневосточных культур и объединяет ее с позднейшими западнокавказскими, в частности абхазской, что представляет особый интерес ввиду наличия ряда сходств языка хатти и абхазско-адыгских языков. В традиции хатти отсутствовала та аксиологическая (ценностная) преграда для осознанного использования железа как значимого металла, которая могла задержать развитие металлургии в других областях [57, с. 726—727]. Очевидно, в области расселения хатти, где отсутствовали залежи олова, необходимые для производства бронзы, но в изобилии имелись железные руды, не было и второй причины, тормозившей использование железа в тех областях, где раньше появилась бронза. Данные о малоазиатских клинках из земного железа позволяют предположить, что хаттские (и позднее хеттские) металлурги и кузнецы научились преодолевать и третью трудность, мешавшую использованию железа в древности,— излишнюю мягкость этого металла, получаемого сыродутным способом. Видимо, на первых порах для изготовления
64
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
кЛ0нков могли использоваться упомянутые выше отделяющиеся при ковке от криц науглероженные стальные пластины, чем объясняются высокая стоимость и редкость клинков.
Вывод, согласно которому металлургия железа в Передней Азии (а потом и в Евразии в целом) распространяется из области культуры хатти, подтверждается историей названий железа и стали. Все древние языки Малой Азии и прилегающих областей (хеттский, хурритский, западные — левантийский, диалекты аккадского) заимствуют название железа из хатти, где железо называлось bapalki-hawakki — с характерной для языка хатти приставкой ha-, как в хатти ha-prassun — «леопардовый», откуда название барса —леопарда в разных языках Евразии, в том числе и России. Заимствование названия леопарда — барса в языке Евразии из языка хатти объясняется исключительно культовой значимостью леопарда в традиции хатти, здесь прямо продолжающей традицию религии обитателей Чатал-Гуюка. Роль для последней сдвоенных символов леопардов позволяет предположить малоазиатское происхождение железного меча с изображением двух леопардов, найденного в Дораке и относимого к культуре Иортан, синхронной со временем, когда в Аладжа-Гуюке уже знали производство железа, так что было бы неправильно описывать этот предмет вне его культурно-исторического малоазиатского контекста [61, с. 94].
Хаттское название железа или стали (через возможной посредничество одного из языков запада Малой Азии) проникло в древнегреческий язык в двух формах. Более ранняя из них — хсЛхб£ — основной металл — медь, сталь встречается уже в микенском ка-ко, откуда ка-ке-u равно /aX,xev£ — кузнец, что указывает на заимствование эпохи, когда греки еще не знали металлургии железа, и более поздней — сталь, встречающийся уже у Эсхила и в имени народа «железоделателей» — халибов — ХаХиЗе£, обитавших на черноморском берегу Малой Азии, где, судя по новейшим данным, находился центр ранних поселений хатти [62].
Если техника получения из руды железа, а возможно и стали, («хорошего железа» для клинков) была изобретена хатти, то, как полагает большинство исследователей, роль хеттов — прямых наследников усвоенной ими культуры хатти, состояла скорее в том, что они способствовали задержке широкого распространения железа. Предполагается, что у хеттов в эпоху Нового Царства (XIV—XIII вв. до н. э.), как до этого в царстве Куссар в эпоху староассирийских колоний и как много позднее в Китае (I в.
н- Э’)’ осУЩествлялась государственная монополия на железо >ЬЗ]. Несомненно, что железо оставалось у хеттов дорогим метал-л°м, доступным для изготовления единичных ювелирных изделий, ноторые хранились на царских складах («домах печати») в ограниченном количестве.
5- Зак. 414
65
ГЛАВА ВТОРАЯ
В XII в. до н. э., после падения Хеттской империи, железо распространяется среди разрушивших ее народов («народов моря», как их называют египетские источники) и соседних народов. Характерно, что в IX в. до н. э., когда для Ассирии констатируется классический железный век, основные количества железа ассирийцы получают либо из области Хатти (15 г при Ашшур-нацир-апале, 24 т при Салманассаре III), либо из Наири (18 т при первом из этих царей) и из других областей на территории исторической Армении. Полагают, что производство* железа в Древней Армении, непосредственно примыкающей к Хеттскому царству, начинается в XIII—XIV вв. до н. э [64]. Несколько позднее металлургия железа начинается в Западной Грузии — около XII в. до н, э. Связь закавказских центров с хаттскими (и позднейшим хеттским) доказывается и языковыми данными: грузинское rki-па — железо связано с одним из производных от хаттского названия железа, сохраненным в хаттском названии города Hawarki-па (вариант Hawalkina от hawalki — железо); в грузинском отражена форма без приставки ha-). К другому производному от того же хаттско-хеттского названия восходит и армянское ег-kat’ — железо.
Свидетельства языка представляются весьма существенными и для того, чтобы проследить дальнейшее продвижение железа по Евразии в тысячелетний период, прошедший после падения Хет-тского царства на рубеже XIII и XII вв. до н. э. Предполагается, что в Китае производство железа было начато в VII в. до н. э., если не двумя-тремя веками позже; в древнекитайский и тибетский языки западноазиатское название железа, восходящее к hawalki, проникло в форме *khlek. Это звучание сходно с греческим — металл, медь/ сталь, идущим из того же источника. Далее — архаическое китайское thiet < *thek (сек). Несколько ранее, к рубежу II и I тысячелетий до н. э. (судя по новым радиоуглеродным датировкам)^ железо начали производить в Индии [65]. Предполагавшаяся одно время более ранняя датировка железного памятника из Кутуба не подтвердилась. В I тысячелетии до н. э. производство железа распространяется также в Египте, к 600 г. до н. э., побеждая бронзу, и далее в Мероэ и других областях в Африке начиная примерно с 1000 г. до н. э. Кстати, в Центральной Африке еще до недавнего времени сохранялся архаичный способ выплавки железа из руды. В I тысячелетии до н. э. «железный век» приходит в Европу. Первые образцы кельтского (а отчасти и германского) железа достаточно примитивны, но далее методы производства постепенно, совершенствуются.
Археологическое различие между некоторыми западноевропейскими и восточноевропейскими традициями производства железа и стали любопытно сопоставить с различием терминов. В то время
66
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
аК славянские и балтийские названия типа русского железо конечном счете объясняются из древней формы хаттско-хеттско-го происхождения, сходной с греческим	древние кельтские
и германские названия типа английского iron, немецкого Eisen из *isarnim могут свидетельствовать о местной периферийной традиции, достаточно отличной от первоначальной. Напротив, о древних связях Рима с ближневосточными центрами металлургии железа свидетельствует латинское ferrum, родственное обозначению железа, заимствованному еще во II и I тысячелетиях до н. э. также в ряду древнесемитских языков (аккадское parzillu, древнееврейское barzal, угаритское brsl) и в сванский (berez). Для сопоставления с археологической датировкой начала производства железа в Грузии (около XII в. до н. э.) существенно расхождение между сванским и другими картвельскими языками, к XII в. до н. э. уже отделившимися от сванского.
В Древнем Египте, как указывает Лукас [18, с. 365—374], первые изделия из железа имели или культовое, или ювелирное назначение. Наиболее ранние из них — полностью окислившиеся к моменту обнаружения бусы, изготовленные из метеоритного железа (они содержали 7,5% Ni). Эта находка насчитывает более 3500 лет до н. э. Еще несколько очень небольших амулетов, датировка которых достоверно относит их к периоду до середины II тысячелетия до н. э., также изготовлены из метеоритного железа. В гробнице Тутанхамона (XIV в. до н. э.) найдено несколько миниатюрных изделий из железа, в том числе небольшой кинжал. Со времени этого фараона число находимых железных изделий постепенно увеличивается, но, судя по находкам, настоящее распространение железо получает в Египте только в VII в. до н. э., а производство в самом Египте и относительное равноправие железа и бронзы наступает еще лет на 100 позже. По данным письменных источников, в III в. до н. э. рабочим на египетских каменоломнях уже выдавали железный инструмент. Письменные же источники свидетельствуют о том, что в середине II тысячелетия побеждавшие в войнах египтяне накладывали на покоренные малоазиатские народы дань железом.
В Древней Греции железо распространилось заметно раньше, чем в Древнем Египте. Так, Гомер (XI—X в. до н. э.) упоминает о железных изделиях и железе как предмете обмена.
Римляне владели искусством изготовления высококачественных видов железа и стали, что давало их металлическому оружию превосходство над примитивным кельтским. Масштабы добычи Железной руды в римское время свидетельствуют о растущей значимости металлургии железа [66].
Предполагается, что первым социально значимым использованием железа было именно изготовление оружия, что, кстати, при-Ло к перевороту в военном деле. Однако для того чтобы перей
67

ГЛАВА ВТОРАЯ
ти от изготовления из железа и стали ювелирных (и вообще уникальных) драгоценных изделий (в том числе и клинков) к использованию железа и стали для массового изготовления разных видов оружия, а затем и орудий труда (в частности, сельскохозяйственного), потребовались и технический прогресс, и мутационный скачок в ценностной ориентации. В этом по существу и состоял переход к так называемому «железному веку».
Начало «железного века» в истории орудий труда знаменуется изготовлением целых серий железных (и стальных) предметов разнообразного назначения, подобно тому как такие серии предметов изготовлялись из чистой меди в Египте, а из бронзы — в Шумере и в древних городах долины Инда. Наиболее ранние свидетельства таких серий орудий из железа дают раскопки в Гор-дионе (Фригия), относящиеся к VIII в. до н. э. Любопытно, что эта ранняя серия железных орудий засвидетельствована на той самой территории центра Малой Азии, где за полторы тысячи лет до этого возникла металлургия железа, а еще за пять тысяч лет до этого — начало металлургии меди. Сходным образом окончательное наступление железного века в Восточной Европе первой половины I тысячелетия до н. э. характеризуется сериями железных предметов Черняховской культуры [67].
В раннем «железном веке» процесс прямого восстановления железа из его окислов осуществлялся посредством так называемого сыродутного способа, основные особенности которого реконструируются достаточно точно на основании сравнения археологических находок с этнографическими данными о племенах и народах (в частности, африканских), до XX в. сохранивших этот способ производства железа. Сыродутный горн сооружался из глины или из камней, обмазанных глиной. В стенах горна оставлялись отверстия для дутья, обычно два, на противоположных сторонах. В эти отверстия вставлялись глиняные трубки — сопла, на которые надевали кожаные мехи, приводившиеся в движение, как правило, рычагами. Горн засыпался древесным углем и железной рудой. Частицы железа при сыродутном способе его получения свариваются в крицу — комок железа, представляющий собой, после проковки его молотом, предварительный материал для кузнечной работы.
В отдельных местах Западной Европы ремесленное производство железа таким способом продолжалось до XVIII в., а в стране басков, в Испании — и еще позднее. В начале новой эры в Западной Европе использовались простейшие ямы для плавки железа диаметром около 1,5—1,6 ле, глубиной 0,6—1 м. Ямы были обмазаны двумя слоями глины соответственно толщиной 16 и 8 см. Сохранились следы глиняных сопел для принудительного дутья.
В другом типе древнеевропейских железоделательных сооружений, известных начиная с римского времени, для дутья исполь
68
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
зовали естественный ветер (в частности, горный). При слабом ветре приходилось создавать движение воздуха, размахивая веером из ветвей деревьев.
Металлургические процессы в железоплавильной печи сыродутного типа были изучены в стране басков. Для изготовления 100 кг железа требовалось 312 кг руды (с содержанием 63,99% Fe2O8, 5,13% Мп2О8, 12,2% SiO2) и 340 кг угля. В железоплавильной печи с принудительным дутьем процесс восстановления железа начинался в зоне, прилегающей к наружному слою. В зонах, расположенных в глубине печи, энергично протекали процессы восстановления железа из окислов, шлакообразования и сплавления капель железа. В верхней зоне руда содержала 49,21% Fe2O3, 26,95% Fe3O4, 4,13% Mn3O4.
В следующей зоне, где выделялись уже капельки восстановленного железа, химический состав меняется и характеризуется содержанием 1,04% восстановленного железа, 59,51% FeO, 22,91% Fe2O3 и 4,03% Мп3О4. В нижележащей, третьей, зоне, еще более удаленной от наружного слоя, шло интенсивное восстановление железа, кусочки которого сплавлялись вместе, а железные кристаллики соединялись, образуя корку толщиной 2 мм на поверхности мягкой железной массы черного цвета. При температуре 1000° С в шлаках содержалось 41,2% FeO, 11,7% МпО и 27,5 SiO2; капельки железа составляли 7,55% шлаков. В четвертой, самой нижней, зоне при температуре 1200—1300° С шлаки отделялись от кусков железа [68].
Из археологических раскопок в средневековой Европе для изучения подобных совершенных методов производства железа сыродутным способом значительный интерес представляет славянская домница VIII—IX вв. н. э. в Желеховицах (Чехословакия), изученная Р. Плейнером [69]. Домнйца включала целую систему сыродутных горнов. Общий для всей системы горнов шлаковый выпуск'одновременно служил и воздушным отверстием для перехватывания часто дующих в горных местах Северной Моравии западных ветров. В каждом горне имелось воздуходувное сопло для принудительного дутья. От очага наискось вверх шла воронкообразная шахта печи, наклоненная на 70° к западу. Внутренность шахты и очаг обмазывались несколькими слоями веществ разной степени огнеупорности: песчаный слой красного цвета был менее плотен, но огнеупорность его была 1730° С (по своим качествам этот слой может быть сопоставлен с современными огнеупорными обмазками), более плотный глинистый слой имел наименьшую огнеупорность (1200° С).
Процесс плавки в домнице реконструируется так. Для восстановления железа из руды (магнетита Fe3O4 и гематита Fe2O3) использовали древесный уголь, полученный из ясеня, клена и ли-Пьт- К предварительно нагретым горнам доставляли раздроблен
69
ГЛАВА ВТОРАЙ
ную на мелкие части руду. В горнах зажигали древесный уголь, в разгоравшийся огонь бросали руду и производили принудительное дутье из меха, расположенного за горном, вместе с тем пользовались и природным ветром. Как показывают исследования шлаков, температура в горнах достигала 1450° С. Восстановление железа начиналось при температуре 500—600° С.
I. С + О2=СО2	Ш. 3Fe2O3 + СО - 2Fe3O4 + СО2
II. СО2 + С=2СО	IV. Fe3O4 + СО = 3FeO + СО2.
При 900° С осуществлялось выделение частиц железа.
V. FeO + СО = Fe + СО2.
При температуре 1100—1200 С образовавшаяся на предыдущем этапе закись железа FeO принимала участие в шлакообразовании. Частицы железа сплавлялись при 1300—1400° С в железные крицы. Жидкий шлак предохранял образовавшееся жрлезо от нового окисления.
Сходный температурный потенциал был достигнут при изготовлении железа в средневековой Польше [70] и Древней Руси [71].
Ранние этапы сыродутного способа производства железа моделировались в серии экспериментов Б. А. Колчина. На территории раскопок в Новгороде была построена глиняная печь древнерусского типа. Руда доставлялась из отвалов древних выработок старого сосновского рудника на Урале. Были учтены такие существенные технологические подробности, как предварительный разогрев печи, сушка руды. В 17 произведенных опытах плавки было получено губчатое железо. Многократные попытки превратить железную губку в крицу — в монолитный кусок железа без шлака и пустот (в таком виде железо и должно было поступать к кузнецам для обработки) — не увенчались успехом [72]. Крайняя сложность получения крицы (высокотемпературный режим и ожижение шлаков особыми сварочными флюсами) была подтверждена и другими опытами моделирования сыродутного способа производства железа. Очевидно, эти трудности не были преодолены кельтами, не знавшими во всем объеме технических достижений древних металлургов Ближнего Востока; этим и объясняется ломкость ранних железных изделий кельтов, не умевших еще реализовать все возможности, заложенные в сыродутном способе.
Сыродутный способ изготовления железа в его наиболее технически совершенных формах давал не только возможность производить достаточно большие количества металла, но также и создавал необходимые предпосылки для производства чугуна (для плавки которого требовался высокий температурный потенциал) и стали (получаемой либо из науглероженных пластин в сыродутной печи, либо из железа в кузнечном горне, либо, наконец, непосредственно из железной руды). Развитие ранней металлургии железа в этом на
70
металлы и сплавы древности
правлении выявлено как в Восточной Европе, так и на материале средневековых восточноазиатских традиций, в частности древнеяпонской. Чжурчжэньская металлургия железа, бронзы и золота на Дальнем Востоке [73] представляет особый интерес ввиду следов (в частности, языковых) связей чжурчжэньской металлургической техники с 'центральноазиатской — иранской. Такие чжурчжэньские термины, как ’an-c’un (золото) [74], восходят к субстратному центральноазиатскому названию выплавляемого металла *ansuwan, предположенному на основании сравнеция тохарского Аапсн «железо», Bencuwo «железо» (в памятниках второй половины I тысячелетия до н. э. на территории Китая) с хорезмийским hnew и осетинским aendon «сталь» [75]. По-видимому, с иранскими продолжениями этой центральноазиатской традиции начала новой эры связано и мастерство изготовления стали в Древней Осетии — Алании.
Все указанные локальные (ареальные) термины для «железа» и «стали», отличные от первоначального хаттского и его прямых продолжений, связаны с некоторыми техническими нововведениями и местными усовершенствованиями в технологии железоплавильного и сталелитейного производств, более поздними по сравнению с первоначальным сыродутным способом. Исследование истории производства представляет исключительный интерес как тот случай, когда совместное использование археологических и лингвистических данных позволяет прийти к однозначному решению относительно местонахождения центра, из которого распространяются технические достижения.
Рассмотренный нами материал показывает, что в Древнем мире были широко распространены металлы и что людям той эпохи были хорошо известны различные операции над ними. В III—II тысячелетиях до н. э. выявляется основной набор тех химических элементов и веществ, оперирование с которыми подготовило основу для технических достижений последующих тысячелетий. Рука об руку с этими химическими экспериментами идут керамические, а также ранние опыты стекольного производства, с которыми связано существенное повышение температурного потенциала, достигнутого цивилизацией. Ко второй половине III тысячелетия до н. э. были достигнуты существенные успехи и в подборе древесного топлива для печей, и в конструировании печей, в частности печей для выплавки металлов с искусственным Дутьем. Однако остается открытым вопрос: каковы были познания Древних о металле как веществе? Существующие источники ничего прямо не говорят об этом. Поэтому попытаемся реконструировать эти знания. Само отсутствие трудов, содержащих натурфилософские размышления о природе металла, говорит о том, что такого подхода к металлу еще не существовало. Тем не менее должно было быть какое-то осмысление эмпирического материала г хотя
71
ГЛАВА ВТОРАЯ
бы на уровне обыденного сознания. Попытаемся выяснить это с помощью терминологического анализа.
Первое, что бросается в глаза,— отсутствие в древних языках термина «металл» в современном смысле слова. Слова, которые переводятся ныне как «металл», означали, например, в языках Месопотамии и в древнеегипетском языке — «руда», «камень».
Металл выделялся из других классов веществ не по своим физическим свойствам, а по способу получения. Понятие возникало не из теоретического осмысления вещества, а из практических действий над ним. Однако при этом существовали вполне однозначные наименования конкретных металлов — золото, серебро, медь и т. п. Причем термин относился и ко всем разновидностям данного металла. Выше указывалось, что в древних текстах существовали такие понятия, как «желтое», «белое», «изящное» золото. Все эти сорта явно воспринимались как разновидности одного и того же металла, а не как различные металлы. То же можно сказать и о серебре или железе. При этом металл подразделялся по способу получения: «небесное» и «земное» железо; по способу употребления: «денежное» и «производственное» серебро; по физическим свойствам: «желтое» и «белое» золото. Итак, различие в физических свойствах разновидностей одного металла осознавалось мастерами. Осознавались также и различные физические свойства видов металлов. Наиболее ярко свидетельствуют об этом ошибки древних в определении металлов. Свинец, олово и сурьма, как указывалось выше, воспринимались как один металл разной степени чистоты, что можно объяснить только близостью их физических свойств. «Электрон» же, наоборот, принимался за самостоятельный металл, так как он по своим внешним данным отличался как от золота, так и от серебра.
Такие взгляды на сходство и различие металлов открывали путь к мнению о том, что металлы могут превращаться друг в друга. Действительно, сплавляя два различных металла — золото и серебро, мастер получал третий — электрон. При добавках меди к золоту ремесленники получали сплав, внешним видом напоминавший золото,— для них он и был золотом. Следовательно, медь, соединяясь с золотом, сама становится им. Наблюдения над тем, что металл может превращаться один в другой, открывали путь к мысли, что в основе всех металлов лежит что-то общее, не только способ их получения.
Итак, мы видим, что развитие знаний о металле шло от единичного (каждая разновидность одного и того же металла есть отдельное вещество) через особенное (все разновидности одного металла, например золота, принадлежат к одному виду — золоту) ко всеобщему (все виды металлов — золото, серебро, медь, железо и т. д.— принадлежат к одному классу веществ — металлам вообще).
72
МЕТАЛЛЫ И СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ
При обработке различных металлов выявились различные их физико-химические свойства. Именно металлы оказались теми природными объектами, на основе которых возникло понятие о веществе. Постоянство свойств отдельных металлов наталкивало па мысль о существовании целого ряда индивидуальных веществ со своими специфическими, присущими им свойствами. Металлы оказались, таким образом, первым наиболее удобным и наглядным примером многообразия веществ. Металл поддается разнообразным видоизменениям и тем самым давал наглядный пример превращения веществ.
Разумеется, все сказанное выше не означает, что у древних была развитая химическая теория, например представление о трансмутации, об общей для всех металлов основе и т. д. Мы видели, что даже общность металлов осознавалась еще слабо. Эмпирический материал позволял сделать все указанные выше выводы, но это не значит, что эти выводы были сделаны.
Для того чтобы все указанные нами тенденции в осознании природы металлов выявились, превратились в четкие понятия, которые могли быть сведены в теорию, необходимо было натурфилософское осмысление материала, накопленного практикой.
С другой стороны, получение металла с наиболее подходящими свойствами для нужд практики потребовало от многих поколений ремесленников-металлургов тщательного изучения режима восстановления металлов из руд,, в частности правильного подбора шихты, температурных условий, дутья и т. д. Овладение процессом выплавки металлов из руд и методом дальнейшей обработки полученных металлов привело в конце концов к постановке чисто научных вопросов о горении и его природе, о сущности реакций восстановления и окисления и других химических проблем.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ • ()В ЭЛЕМЕНТАХ
«СТИХИИ» — РУБЕЖ МЕЖДУ МИФОМ И НАУКОЙ
В историческое исследование «древней химии» мы включаем главу, посвященную анализу мифологических истоков античного учения об «элементах-стихиях». Не подлежит сомнению, что проблема генезиса химии может быть правильно поставлена и продуктивно решена только в том случае, если она формулируется в рамках более широкой проблемы — генезиса теоретического мышления вообще. В ионийской натурфилософии VI в. до н. э. эти две проблемы оказываются теснейшим образом связанными, и это указывает нам конкретный материал исследования. При этом на первый план выдвигается, конечно, учение об элементах-стихиях. В следующей главе читатель найдет подробный анализ этого учения, как оно сформировалось в античной натурфилософии, развивалось вместе с ней и получило систематическую разработку в теории элементов Аристотеля. Но тема «стихий» оказывается, кроме того, весьма продуктивной и с точки зрения интересующей нас здесь проблемы генезиса научного мышления. Раскрывая генетическую ретроспективу этой темы, мы не только предохраним себя от поспешного модернизаторства в истолковании натурфилософских «первосубстанций», но, быть может, сумеем ближе подойти к тому трудно уловимому рубежу, которым разделены (но также и связаны — это-то и важно) мифологизирующее мышление архаики и теоретизирующее мышление классики.
Мы обращаемся к мифу, следовательно, не ради некоей полноты обзора, а из насущной необходимости. «Ремесло», «наблюдения», «заимствования с Востока», «гениальные догадки спекулятивной фантазии»,— все это нисколько не помогает понять, почему «вода» или «огонь» наряду с каким-то «апейроном» заняли в ионийской натурфилософии место универсального принципа, начала. И это останется непонятным, пока мы не заметим, что, прежде чем стать «субстанциями» философов, эти стихии уже имели субстанциональное значение внутри мифического мышления. Они подсказывают нам, что мы имеем здесь дело с типом мышления, еще глубоко погруженным в стихию мифа. За теоремой о стихии (например, утверждение ее в качестве начала всего) ясно проглядывает мифологема (знание о ней как о родителе всего). Праотец Океан так же легко оборачивается водной бездной,
74
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИИ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ
как в космической «воде» Фалеса проступают его родительские черты.
Ферекид, Фалес, Диоген Аполлопийский, Пифагор, Эмпедокл живут стихией мифа и знают, что «все полно богов» [1, 77, А22]. Напротив, философы типа Анаксимандра, Парменида или Анаксагора могли вдумываться в понятийный смысл первостихий, высвобождая из них категории «единого», «целого», «начала», «бытия», «качества», «формы» и т. д. С течением времени — у пифагорейцев V—IV вв. до н. э., у Парменида, а впрочем, вполне ощутимо уже и у Гераклита — эти две возможности мышления, мирно уживавшиеся у ионийцев в мифопонятии «воды» или «воздуха», приходят в активное взаимодействие и обнаруживают свою несовместимость.
Элеаты отмечают как бы второе начало греческой теоретической философии, поскольку после них собственно теоретическое стремление решительно противополагается мифопоэтическому и приобретает принципиальную автономию. Однако еще и Платон в рамках своей теоретической философии остроумно и глубокомысленно использует дремлющую в философских понятиях мифопоэтическую силу. Лишь всегда и везде трезвый Аристотель решительно устраняет эти «игрушки» и впервые излагает учения ионийцев как чистых теоретиков, мысливших по канонам аристотелевской эпистемологии и вслепую нащупывавших категории аристотелевской метафизики. Дело здесь не столько в искажении исторической правды, в непозволительной модернизации, сколько просто в том, что Аристотель как философ-теоретик стремится открыть в прошлом все, относящееся к теоретической стороне мышления, оставляя прочее не как не бывшее, а как не относящееся к делу.
Подобным образом поступаем и мы, когда анализируем греческую натурфилософию как форму научного мышления и, в частности, как своеобразную форму химической теории. Мы в этом случае руководствуемся современным, хотя, быть может, и достаточно ослабленным, понятием химической науки и пытаемся подвести под это понятие систему натурфилософских представлений. Рассматривая прошлое с позиций современных понятий, не надо забывать, что и нашим современным понятиям предстоит оправдаться перед лицом прошлого. Иными словами, для нашей конкретной темы существенно постоянное испытание в процессе исторического исследования современного понятия химической науки, постоянное переосмысление ответа на вопрос: что такое химия?
Чтобы этот вопрос не был риторическим, чтобы не удовлетворяться абстрактным расширением этого понятия, необходимо максимально затруднить подведение античной элементологии под современную концепцию превращения веществ. И наибольшую трудность в этом отношении представляет как раз мифологическая сторона «стихий».
75
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дело в том, что мифологическое прошлое не остается в стихиях каким-то случайным и незаметным моментом. Мы часто склонны видеть в мифе наивный способ, выдуманный первобытным человеком для объяснения гнетущих или поражающих его явлений. Но миф прежде всего не объяснение, а прямой и вполне надежный способ видеть, понимать и жить. Для другого способа просто не было места, и существует очень сложная проблема: как вообще возможно было возникновение такого разительно иного способа отношения к миру, каким является научно-теоретическое мышление? Как бы там ни было, но если этот переворот произошел, он мог произойти только внутри мифа — в его формах, его средствами и на его основе.
Миф преодолевался в размышлении над миром мифа, а не в свободном разглядывании естественных вещей, потому что для древнего человека вообще нет никакого мира помимо мира мифа. Любая вещь и любое событие существуют или не существуют лишь в той мере, в какой они находят себе место в мире мифа.
Поэтому и учение об элементах-стихиях, развитое ионийцами, извлечено ими из размышления над мифическими началами и развито в форме космогонии. Не потому природная вода и влага утверждены Фалесом в качестве первоосновы, что, наблюдая природные процессы, он в мощном полете интеллектуальной фантазии или в тощем поползновении гипотетической индукции пришел к такому выводу. Напротив, именно потому, что в древнейших тео-космогонических системах, как мы сейчас увидим, первовода, или первовлага, всегда уже лежала в начале всех начал, можно было увидеть эту изначальность в любой природной воде. Мифический смысл первоводы заранее отождествляет все разнообразные «воды», и попытка сформулировать его производит впечатление «научного обобщения». Но Фалес ничего не «сводил» к одной «субстанции», его первовлага — деятельная [1, 11, В.15], одушевленная [там же, В.22], господствующая [там же, А.35] — издревле лежала в основе многих космогонических мифов, и дело состояло скорее в том, что они, эти древнейшие мифы, вновь привлекли к себе внимание мыслителей.
СТИХИИ В МИФОЭПИЧЕСКИХ КОСМОГОНИЯХ
В 1912 г. в Лондоне вышла книга кэмбриджского ученого Ф. Корнфорда «От религии к философии» [2], в которой возникновение ранней греческой философии трактовалось как «рационализация мифа». Правда, само понятие «рационализация» оставалось довольно темным. Не было ясно, почему вдруг понадобилось миф рационализировать и в чем состоял, так сказать, идейный замысел рационализации. Тем не менее труд Корнфорда стал поворотным
76
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ
пунктом в исследовании этой темы [3, т. II, с. 96—97]. Ионийская философия была рассмотрена в перспективе тео-космогонической мифологии, связана прежде всего с «Теогонией» Гесиода и через нее с глубоко ритуальным космогоническим эпосом древнего Вавилона «Энума Элиш», восходящим к шумерской эпохе (III— Ц тысячелетия до н. э.) [4, с. 60—72). После прочтения клинописных текстов на хеттском языке (Б. Грозный, 1915—1917 гг.) обнаружилось еще одно звено, связывающее мифологию древней Месопотамии с греческой литературой, цикл хурритских поэм (в хеттском переводе) о боге Кумарби, из которых лучше всего дошла «Песнь об Улликуми» [там же, с. 121—125; 5]. Эти реально нащупанные связи косвенно оправдывают привлечение к сравнительному анализу и других космогонических систем ближневосточного ареала — древнеегипетских, финикийских, древнееврей
ских.
Но прежде чем указывать знаменательные для нас параллели, несколько слов о том, почему именно космогонический миф оказался той почвой, на которой возросла космологическая натурфилософия. Какую вообще роль играет тео-космогония в архаическом мифе? Что это — мифологическая праистория или мифогенетическое объяснение мира?
В свое время английский этнолог Дж. Фрэзер капитальным трудом «Золотая ветвь» [6] положил начало так называемой ритуальной теории мифа. Изучая магическую практику первобытных народов, обрядность их праздников и обычаев, ритуальную систему древнейших религий, Фрэзер увидел возможность отказаться от примитивного объяснения мифа как примитивного способа объяснения мира. Миф, согласно Фрэзеру, есть выражение в словах той же действительности, которая выражается в действиях обряда или ритуала [7].
За последнее время «ритуальная» теория была подвергнута всесторонней критике [8] и почти целиком вытеснена структуралистскими исследованиями мифа (К. Леви-Стросс). Структурализм же видит в мифе лишь скрытый от прямого сознания способ внутренней самоорганизации мира первобытного человека. Он не обращает внимания на те специальные отношения, которые возникают между миром обыденно-магического мифа и формой воспроизводства того же мира в мифологемах нескольких важнейших ритуальных действ, среди которых два имеют совершенно особое значение.
По мрныпей мере в двух случаях мифическое сознание «теоретически» относится к своему миру, а именно, когда оно входит в этот мир (ритуал «инициации» —переход из детского состояния во взрослое, второе рождение) и когда оно воспроизводит его архетипическую программу (ритуал плодородия или рекреации). Именно этот последний ритуал в особенности должен занять наше
77
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
внимание, потому что именно в его контексте возникали и развивались древнейшие тео-космогонии.
Человек в мире мифа никогда не живет в готовом космосе. В обыденной магии и в сакральном ритуале он должен постоянно поддерживать, налаживать, восстанавливать и воссоздавать нормальный ход вещей,— он постоянно космизирует окружающий его хаос (xospioq = обряд — наряд — порядок [9]). Но существуют ситуации, в которых дело идет не о выправлении порядка, а об установлении его, об образовании некоего микрокосма. Например, закладка нового дома, храма, города, освоение новой земли, обновление царской власти... В таком случае необходимо воспроизвести акт первоначального творения, ибо его изначаль-ность, отнесенность к праэпохе прародителей есть форма утверждения его начальственности, архетипичности. Такова «практическая» суть всякой первобытной тео-космогонии. Она составляет ритуальную основу всякой космизации, но прежде всего, разумеется, той универсальной космизации, которая имеет место в ритуале, обеспечивающем воспроизводство жизненного мира в целом, т. е. новый оборот временного цикла.
Мифологема Нового года со всеми ее основными атрибутами: воспроизведением изначального состояния хаоса и аморфности с разрушением всех социальных, профессиональных и прочих рамок, запретов, ограничений, имитацией борьбы светлого бога с темным, из частей которого создается мир (более древний вариант — разъятие космической первопары на бога-небо и бога-землю в начале теогенезиса),— эта мифологема фундаментального космизирующего акта чрезвычайно характерна для древнейших цивилизаций, развившихся в долинах великих рек (Китай, Индия, Двуречье, Египет), а также на Ближнем Востоке. Она была стержнем всей мифологической системы, которая поэтому и складывалась по преимуществу в формы тео-космогонического мифо-эпоса [10].
Шумеро-вавилонская поэма «Энума Элиш», хурритская «Песнь об Улликуми», египетские сказания о сотворении мира (в особенности гелиопольский вариант [11]), семь дней творения «Книги Бытия» — все это такого рода тео-космогонические мифоэпосы. К сожалению, вплоть до гесиодовских поэм мы не имеем никаких более или менее целостных свидетельств относительно мифоэпического творчества критской и микенской эпох, так что приходится проводить непосредственное сопоставление поэм Гесиода с текстами ближневосточной словесности и, в частности, с новогодним эпосом древних вавилонян «Энума Элиш».
Вавилонский Новый год справлялся в период весеннего равноденствия, в месяце Нисане, на протяжении 11 дней. Он представлял собой ритуальное воспроизведецие сотворения мира: возвращение к изначальному времени и его реактуализация. Структура
78
\
Мифологические истоки УЧейия Об элементах
этого ритуала установилась уже в шумерскую эпоху [12, с. 90], Основным событием ритуала была борьба царя вавилонского пантеона бога Мардука с морским чудовищем Тиамат (Тиамту) и сотворение Мардуком ^мира из частей тела поверженной Тиамат* Праздник подразделялся на пять относительно четко различимых действий. 1) Воспроизводство времени до творения, погружение в морскую бездну царства Тиамат. На трон сажается «карнавальный царь», социальный порядок выворачивается наизнанку, работы прекращены, запреты сняты. 2) В храме Мардука читается «Энума Элиш». Начало творения мира. 3) Ритуальная борьба между двумя группами, представляющими силы Мардука и силы Тиамат. 4) «Праздник исхода», на котором в священных «формулах творения» ритуально предрешается благополучный исход каждого месяца. 5) «Иерогамия», священный брак царя и жрицы, воспроизводящий восстановление мира и человека [12, с. 93; 13].
В ритуальном контексте мифоэпический «генезис» оборачивается так, что его «логический статус» может быть понят глубже. Ясно видно, что «генетическое» изложение не призвано просто объяснять результаты, указав их генеалогию. В Новый год замыкается круг времени, и впервые перед мифическим взором предстает целый законченный космос, в котором начало сомкнуто с концом как раз в точке новогоднего ритуала. Прошлое — это всегда присутствующая особая сила-стихия, занимающая определенное место в общем строении мира наряду с настоящим и будущим. Время — всегда тождественное себе вращение космического колеса. Поэтому мифический «генезис» — это не только порядок творения мира, но это и способ развертки мифического строения мира.
Исследуя миф о «поколениях», мифическую историю человеческого рода, изложенную Гесиодом в поэме «Труды и Дни», французский исследователь Ж.-П. Вернан показал, что эта «история» есть лишь развертка структуры мифического мира, в котором жители каждого из пяти «веков» занимают определенное место в пространстве и исполняют определенную смысловую функцию. «В случае Гесиода,— замечает Вернан,— нельзя говорить об антиномии между генетическим мифом и структурным расчленением. Для мифического мышления любая генеалогия есть в то же время именно экспликация структуры; и нет иного способа обосновать структуру, чем представить ее в форме генеалогического повествования» [3, т. 1, с. 16].
Другой важный момент, общий большинству теО-космогоний,— «обращение» господства в божественных «коленах», когда рожденные в результате борьбы подчиняют своей власти родителей и связанные с ними демонические силы. Обычно можно насчитать три «колена» и соответственно две теокосмические революции: разъединение первопары (первое ограничение стихийно производящей
79
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
силы — тема, часто включающая мотив оскопления сыном отца) и установление господства молодого бога-царя (сковывание всех хаотических сил, разделение сфер влияния, определение судеб, сотворение людей, установление всеобщего порядка). В первом случае борьба ведется сыном против отца, во втором — мотив борьбы сына с отцом ослаблен, однако происходит решительная схватка с изначальными хтоническими силами. По мере развития теогонии совершается переход от «абстракции» типа «водная бездна», «небесная твердь», «преисподняя» к чудовищным персонификациям (титаны, циклопы и пр.) и, наконец, к персонификациям, в значительной мере гуманизированным.
Вот, например, начало «Энума Элиш», которое нам понадобится еще и в дальнейшем:
«Когда о небе, что наверху, даже еще не упоминалось,
И о названии твердой земли, которая внизу, еще не думали; Когда только Апсу, первоначальный их родитель, И Мумму и Тиамту — та, из которой они все родились, Свои воды воедино смешивали...»
[4, с. 60—61J
Апсу это просто наименование пресной воды, Тиамту — соленой, а Мумму — влажного тумана. Стало быть, описывается та самая изначальная безвидная и пустая водная бездна, над которой, по словам «Книги Бытия», носился «дух божий». Второй акт этой драмы состоит в том, что один из вторичных богов — Эа — убивает Апсу и кастрирует Мумму, устанавливая новое царство. Мардук — победитель, Тиамат — сын Эа.
Очевидно, что для нашей темы именно мифологема начального состояния имеет первостепенное значение. При первом обзоре, однако, получается довольно пестрая картина. В «Энума Элиш», например, «первобытная пара» Ацсу и Тиамат (пресная и соленая вода) порождает весь мир богов, но затем Мардук творит мир и людей из тела побежденной Тиамат [там же, с. 67].
По Гесиоду:
«Прежде всего во вселенной Хаос зародился, а следом Широкогрудая Гея, всеобщий приют безоцасный, Сумрачный Тартар, в земных залегающий недрах глубоких, И между вечными всеми богами прекраснейший,— Эрос...»
Далее Хаос рождает Ночь и Эреб (мрак), которые, в свою очередь, рождают Эфир (свет) и День (отделение света от мрака и ночи от дня). Гея же-порождает себе Урана (небо), «чтоб точно покрыл ее всюду».
Это довольно необычная мифологема. Помимо того, что в качестве особого персонажа представлено любовное влечение (условие возможности «генезиса» вообще), вряд ли найдется еще хотя бы
80
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ
одна теогония, в которой хаос и земля были бы изначальными сущностями. Корнфорд, однако, заметил, что греческое слово /абд соответствует индоевропейскому корню, лежащему в основе слов, означающих «зияние», «зев», «пасть», «расселину», «бездну». «...Если космогония}— замечает по этому поводу Корнфорд,— начинается вместе < началом существования зияющей бездны между небом и землей, то под этим явно подразумевается, что, согласно формуле Еврипида, «Небо и Земля были когда-то одно», и первое, что случилось, было то, что они были разъединены друг с другом. Вряд ли Гесиод имел в виду что-либо другое» [14]. Образование мира было бы тогда подобно раскрытию пасти, в которой нёбо было бы небом, язык — землею, а подъязычье — преисподней. Более того,— это дышащая пасть.
В мифологии Китая, Полинезии, Египта разъединение первоначальной пары производится богом ветра или богом бури. Исследователи находят, что эпос «Энума Элиш» построен на переработке более ранней версии, в которой главным героем был не Мардук, а шумерийский бог ветра из Ниппура, Энлиль [15].
Таким образом, можно заключить, что мифологема первоначального состояния чаще всего сводится к той или иной форме взаимодействия четырех существ: первовода — перводух (дыхание—воздух—ветер) — разъединение (раскрытие пасти-хаоса) небесной и земной тверди, сопровождаемое разъединением света и тьмы (дня и ночи).
Теперь, когда выяснились общие черты космогонического мифа, нетрудно будет заметить также глубоколежащую морфологическую общность этого' мифа с основными моментами милетской космогонии прежде всего. Более того, эта общность позволяет нащупать и внутреннее единообразие милетской натурфилософии. Вода, воздух (ветер, дыхание), неопределенный апейрон (туман, первосмесь, хаос) — все эти «начала», как можно было убедиться, сплетены своими корнями в однотипном космогоническом мифе. Каждая из этих «стихий» равно может претендовать на статус начальной, оборачивая исходную мифологему той или иной стороной и согласно этому модифицируя всю картину. Кроме того, каждая из этих «систем» реконструирует общую мифологику кос-мизации (не только реконструирует, но и обнажает), важнейшие узлы которой станут в дальнейшем основными предметами-проблемами философско-теоретического мышления. Нам, стало быть, важно не столько проследить номинальные мифологические ассоциации каждой из «стихий», сколько, воспользовавшись этим родством мифических и «физиологических» начал, найти верную установку для понимания их смысла.
Первый шаг в выяснении этой морфологической общности сделал, как мы уже говорили, Ф. Корнфорд. В своем незаконченном, посмертно опубликованном труде «Начала мудрости» (см.
6-	Зак. 414	81
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• “ rjen—. . - ..—_	_—	_ i и _ - • - — - . j	- -  iT
[14]) Корнфорд детально анализирует систему Анаксимандра в сопоставлении ее с «Теогонией» Гесиода, которая, в свою очередь, рассматривается как тип космогонической Щоэмы, связанной с ритуальным космотворческим действом. «Можно видеть,— пишет Корнфорд,— что его (Анаксимандра.— Авт.) мышление имело дело с космогонической схемой, уже заготовленной Гесиодом и другими поэтическими космогониями. Он делает последний шаг в процессе рационализации, лишая эту схему всех следов мифического воображения. Не случайно его книга — одна из самых ранних книг, написанных прозой,— языком, предназначенным для буквального описания фактов» [14, с. 200].
Существен, однако, и обратный ход. Не нужно забывать, что тот самый разум, который рационализировал миф, не вспыхнул в один прекрасный день в головах философов, наподобие божественного озарения,— он сам впервые формировался в этом «разумном» переосмыслении мифа. Логический круг, возникающий при этом, собственно, и составляет неодолимую на вид трудность в проблеме начала науки. От нас требуется пока иметь в виду, что сама архитектоника и внутренняя организация рождающегося теоретического разума целиком и полностью определялись архитектоническими особенностями мифического мышления. Миф не только давал разуму идейную перспективу, т. е. понятие целого, которое разум не мог бы найти ни в какой вещи и ни в каком наблюдении,— миф задавал также основную схему логического построения или развертки системы и даже, как мы увидим, основной содержательный материал.
В качестве первого существенного момента Ф. Корнфорд указывает мифическую схему генезиса, которая осталась и для философов основной конструктивной схемой,—их системы всегда оказываются космологией посредством космогоний.Однако в отличие от мифоэпических космогоний, повествующих об установлении божественной иерархии, венчающейся воцарением «мудрейшего», справедливого блюстителя утвердившегося порядка, философы обращают внимание на глубокоскрытые и обузданные силы первоначала, на таинственный смысл его сверхкосмической начальственности. Они как бы припоминают ритуальный смысл космогонии, в которой начало было не только началом нового космического года, но и предстоящим концом. Космос закончен (законен), когда в своем конце он смыкается со своим началом. Космогония есть способ эксплицировать строение целого,— это и для мифа, и для философии общая черта. Поэтому фундаментальнейшим утверждением первоначальной философской мысли оказывается счастливо , сохранившееся изречение Анаксимандра: «Из чего происхождение сущим, в том же они обретают и гибель, согласно предначертанию. Ибо они исправляют и возмещают неправоту друг друга в установленное время» [1, 12, А.9].
82
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ
Это, можно сказать, формула всей ранней философии, которая хочет увидеть в завершенном космосе любую вещь в ее законченном очерке, в законе ее существования, в ее космическом предначертании, предопределении, пределе. Но увидеть вещь в ее пределе, т. е., попросту говоря, понять ее, значит увидеть вещь замкнутой между ее рождением и гибелью, иными словами,— возникающей из другой вещи и превращающейся в другую.
Мы не будем входить в дальнейшие детали собственно натурфилософских построений,— это задача следующей главы. Нам предстоит найти корни этих представлений, глубоко погруженные в почву мифа. В качестве исходной модели мы выберем концепцию Фалеса, с тем чтобы по возвращении из путешествия в миф увидеть всю милетскую философию в свете ее внутреннего единства.
ВОДА И ОКЕАН
Характеризуя учение о начале вещей «тех, кто первыми занялись философией», Аристотель избирает в качестве философски корректного определения такого начала именно формулировку Анаксимандра. «...То,— говорит Аристотель,— из чего состоят все вещи, из чего первого они возникают и во что в конечном счете разрушаются, причем основное вещество пребывает, а по свойствам своим меняется,— это они считают элементом и это — началом вещей» [16]. «...Фалес,— продолжает Аристотель,— родоначальник такого рода философии — считает его (начало.— Авт.) водою (вследствие чего он и высказывал мнение, что земля находится на воде)». Далее Аристотель приводит три соображения о том, каковы могли бы быть рациональные основания для выдвижения такой гипотезы о первоначале всего сущего. Во-первых, говорит он, пища всех существ влажная и из влаги же возникает жизненное тепло. Во-вторых, семя всех живых существ имеет влажную природу и, следовательно, в основе производящей силы также лежит вода. Наконец, мнение это вообще очень древнее, заключает Аристотель:«... мыслители, очень древние, жившие задолго до теперешнего поколения и впервые занявшиеся теологией, держались именно таких взглядов относительно природы: Океан и Тефиду они сделали источниками возникновения, и клятвою богов стала у них вода, а именно Стикс, как они его называли, ибо почтеннее всего — самое старое, а клятва — самое почтенное» [16].
Мы привели этот длинный текст Аристотеля, чтобы закрепить несколько ведущих нитей у самого входа в мифологический лабиринт. Несмотря на сугубо научный подход, о котором мы говорили выше, и внешний гипотетизм обоснования, Аристотель приводит отнюдь не случайные аргументы. Именно эти четыре аспекта — жизненная влага, плодотворящая влага, прародительница и
83
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
клятва — составляют, как мы увидим, четыре важнейших аспекта изначальной мифологемы воды.
Мы видели, сколь обычно для мифоэпических космогоний отождествлять именно с водной стихией первобытное смешение космоса, так что земля — «всеобщий приют безопасный» — утверждается на этих пра-водах и значит повсюду омывается ими. Ту же картину мы находим и у Фалеса.
В «Энума Элиш», после того как Мардук создал небо и землю из тела Тиамат, вода-Апсу становится океаном, на котором лежит земля [4, с. 67]. В вавилонской эпической поэме об Эриду (VII в. до н. э.) вначале «все было морем», затем Мардук сделал на нем плот и на плоту выстроил тростниковую хижину, которая и стала землей [17].
Греческие писатели классической и эллинистической эпох склонны были видеть в Египте страну тайной мудрости и считали, что первые греческие мудрецы заимствовали свои знания оттуда. Так, например, Плутарх в своем «египетском» трактате «Об Исиде и Осирисе» пишет: «Думают, что и Гомер, подобно Фалесу, научившись у египтян, считал воду началом и источником всего» [1, 11, А.11]. Однако, даже если допустить, что Фалес действительно провел более или менее длительное время в Египте, представляется более вероятным, что основами космологии он обязан прямому контакту именно с ближневосточной традицией. Во всяком случае это можно с уверенностью сказать о тех космогонических следах, которые мы находим в поэмах Гомера. Эта космогония восходит, по-виДимому, к крито-микенской эпохе, а культура древнего Крита находилась в живейших сношениях с ближневосточными культурами.
Неоплатоник VI в. н. э. Дамаскин сохранил нам четыре версии так называемой орфической космогонии. В двух версиях воспроизводится следующая схема космогонии: «...Вода— начало всех вещей... из воды же возник ил, а из них родилось живое, вырос змей с львиной головой...» [1, 7, В.13]. По другой версии, из воды, которая существовала изначально, из ила рождается крылатый, многоглавый, двуполый зверь — «нестареющий Хронос». Далее возникают эфир, хаосиэреб (мрак), в которых змей-Хронос откладывает яйцо. Яйцо раскалывается, верхняя часть становится небом, нижняя землей, и, кроме того, рождается некий двуликий (или двуполый) бог (версия Фалеса) (17, с. 41^—42].
Прародитель всех бессмертных и смертных, всех водных потоков, источников и всех вещей вообще, обитающий на периферии, у крайних пределов рожденного в нем космоса, скрепляющий его не только внешней связью, но в качестве магического брачного кольца таящий в, себе узлы всех космических союзов, узы всех супружеских пар, сам не участвующий ни в любовных интригах, ни в драках обитателей мира, раскрывшегося в нем и обреченно’
84
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ
- -  U	1   -XI _ IM------4	ь	-----
го сокрытию в его глубокотекущих водах,— таково собрание мифологических смыслов, о которых мог размышлять Фалес.
Однако это еще не все. Семя живого существа есть его собственная первовода, «океан» его индивидуального организма в функции родителя, а любая вода — дождь, река, источник* * — всегда также и плодоносное семя. Поэтому, во-вторых, любой вид органической влаги — сок растений, кровь, слюна, пот, слезы — есть жизненосная влага, тот же индивидуальный «океан» в своей индифферентной функции.
Например, у Эмпедокла среди четырех «корней» всех вещей есть «человеческий источник», или «источник смертных», который он связывает с богиней Нестидой (вероятно, сицилийской богиней воды). Она орошает этот «человеческий источник» слезами [1, 31, В.6], а по другим свидетельствам, «означает семя и воду» [там же, В.33].
Жизнь наполняет растущий организм,— для грека это значило: тело насыщается влагой. Диоген Аполлонийский говорит о детях, что «они имеют много влаги» [1, 64, А.33] **. Влагу жизненной силы греки видели непосредственно в той жидкости, которая, по их представлениям, была средоточием жизненной влаги всего организма, объединяя в себе влагу головы — мозг и влагу фаллоса — семя, а именно, спинной мозг — жидкость, скрытую в змееобразном шве всего организма, в позвоночнике. Слово, которым на греческом языке называется костный мозг, имеет сложную и знаменательную историю [18, с. 248]. Непосредственная связь с целокупностью человеческой жизни выражается в том, что прежде чем это слово стало обозначать великий космический год — «эон», оно всегда уже означало «век» в узком смысле, т. е. продолжительность жизни, определяющуюся содержанием в теле этого вещества жизни и силы — «сладкого эона». Поэтому и душа, наименование которой обычно относят к той же группе, что и глагол «дуть», «дышать», и связывают, таким образом, с дыханием и воздухом, очень часто отождествлялась с этой жизненной силой — головным и спинным мозгом и семенем.
Например, Ипполит сообщает о пифагорейце V в. до н. э. Гиппоне Самосском, что «душу он называет то мозгом, то водой; и видимое нами семя — из влаги, из которой... возникает душа» [1, 38, А.З]. Согласно Левкиппу, сперма «есть оторванный кусок души» [19]. В комментариях Прокла к. Платонову «Государству» говорится, что, по Демокриту, после смерти человека «узы души»
* За исключением моря, устойчивый эпитет которого «бесплодное».
* Наоборот, когда, например, Афина превращает Одиссея в старца, она «высушивает его». Отношение к влаге как к источнику и признаку жизненной силы объясняет также такой обыкновенный и встречающийся
на каждом шагу у Гомера обряд, как умащение тела оливковым маслом или более редкими и изысканными смесями.
85
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
еще остаются «прикрепленными всеми корнями к костному мозгу» [20]. Подробнее же всего развил этот взгляд Платон в своем «Тимее» [26], к которому мы и отсылаем читателя.
Сок деревьев и прежде всего виноградный сок, вино, считались также полными жизненной силы, родственными семени .(культ Диониса, бога виноградной лозы — он же Вакх — фаллический культ) и насыщенными душой. Поэтому ранневесенний праздник Анфестерий (цветения) был также и праздником душ [18, с. 126, 227].
Соответствующий мифокомплекс присущ и речным потокам. Женщины, желающие понести мальчика, опускались перед зачатием в воды местной священной реки [там же, с. 230]. Юноша, достигающий половой зрелости, т. е. полноты жизненной влаги — эона, приносит жертву местной реке, как бы воздавая ей родительский долг. В жертву приносится обычно прядь волос (также воплощающих мужскую силу).
Пожалуй, мы привели уже достаточно свидетельств того, что между макрокосмической влагой и микрокосмической влагой существуют глубокие мифологические параллели, аналогии и прямые связи. Средоточие жизненной силы и энергии, рождающая сила, становой хребет и узы всего организма, обиталище души, иными словами, творческий узел всей жизни — влага живого тела представляет собой лишь каплю космического океана, катящего и в ней свои глубокотекущие воды.
Это помогает нам понять слова Пиндара, дважды им повторенные: «Лучше всего вода» [21]. В результате вода, помимо своего мифологического смыслового содержания, основные черты которого мы старались здесь набросать, помимо того, что она служит звеном, органически связывающим живой микрокосм с космической жизнью,— вода представляется также неким зеркалом идеального космоса, она чрезвычайно близка уму, жаждущему ведать истинный вид целого.
Наверное, на протяжении всего нашего изложения читатель не раз замечал, как мифологема космической первовлаги, открываясь в той или другой своей функции, обнаруживает в себе приметы и определения, свойственные другим милетским началам — воздуху Анаксимена и неопределенному (или беспредельному) Анаксимандра. Поскольку место, которое занимает наша глава в рамках всей книги, не позволяет нам входить в аналогичные подробности по поводу мифологем всех других стихий-начал (а между ними, например, земля потребовала бы непомерно большого изыскания), мы ограничимся здесь лишь указанием некоторых общих черт, которые мифологическая ретроспектива позволяет разглядеть в «началах» милетцев.
Не исследуя мифологических реминисценций, включенных в фалесовскую концепцию первоводы, Бернет, а за ним вплоть
86
Мифологические истоки учения об элементах I I   .—	 	—			  -	  । —	-	I !	—
до наших дней множество историков античной философии и науки понимают аргументы Аристотеля, которые он приводит в поддержку Фалеса жак ссылку на прямое наблюдение и литературную традицию. Между тем, к^к мы могли убедиться, примеры, избранные Аристотелем, далеко не случайны и перечисляют Скорее аспекты мифологемы воды, нежели эмпирические свойства влажных субстанций. Подобным же образом все другие ионийские натурфилософы находили основу своих концепций отнюдь не в фантазиях по поводу наблюдаемых метеорологических явлений, а в размышлении над одной и той же связью мифологических сюжетов.
Три начала, выдвинутые Фалесом, Анаксимандром и Анаксименом, представляют собой не столько три разные «субстанции» (как субстанции они как раз примерно одно и то же — некая темная, влажно-воздушная, неопределенная по причине слитых в ней противоположных качественных определенностей, смутно подвижная в себе стихия), сколько три разных аспекта одной и той же мифотеоремы начала. У каждого из них, как можно предполагать, мифопоэтическая разработка темы преобладала над теоретической. Понятно, что такому переходу из «бытия» в «мышление» легче всего были подвержены именно наиболее архаические, утратившие свою непосредственно жизненную актуальность слои мифа. Реконструкция изначального мифа в творчестве «мудрецов» становится конструкцией теоретической проблемы начала. Излагая учение Анаксимандра о беспредельном в 4-й главе III книги своей «Физики», Аристотель наилучшим, по-видимому, образом сформулировал логическое содержание этой проблемы [22].
ОГОНЬ И ПРОМЕТЕЙ
Две стихии — земля и огонь — стоят особняком в учениях ранних философов. И это не случайно,— ведь они представляют собой крайние противоположности. Ярко выраженный, нестерпимо горячий, безмерно подвижный, ни с чем не уживчивый огонь полярно противостоит погруженной в свой темные недра, холодной, как ночь, неколебимой в своей основательности и всепоглощающей земле. Поэтому для милетцев, космогония которых строилась по схеме обособления противоположностей из единого первоначала, огонь и земля могли быть лишь производными стихиями по отношению к стихии срединно-синтетической. Напротив, когда теоретизирующая философия высвободила понятие единого из натурфилософского космогонического процесса и противопоставила истинно мыслимое бытие недостоверно мнимому «физическому» миру, началами этого последнего были избраны именно крайние противоположности светлого огня и темной зем
87
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ли — две противоположности, несущие в себе и бытие и небытие, и знание и забвение, и строй и расстройство, две уклончивые и неуловимые стихии, слагающие в своем смешении обманчивый облик видимого мира. Такое учение мы находим и у Парменида, и у Платона в «Тимее», где изначальными стихиями явного космоса положены начало зрения — огонь и начало осязания — земля.
Однако с огнем дело обстоит не так просто. Его Внутренняя динамика оказывается богаче лишь «полярного» существования, он в состоянии занять место универсального начала, актуализуя при этом собственно философскую стихию, стихию мышления.
Пересмотрим вновь все стихии с точки зрения того, как в них выражена сама, так сказать, жизнь начала.
Мы уже говорили, что элементарность стихии означает не только ее первородность и неисчерпаемость в способности порождать космосы, но и ее державность в отношении к космосу: стихия «содержится» в космосе как его основа и душа, которая содержит космос,— сдерживает его в пределах и управляет им. Когда мы говорим: «Все — из воды», то при этом мыслится, что все каким-то образом есть вода. Ведь если бы из воды возникло нечто иное по существу, то это иное, изначально не будучи водою, стало бы вторым началом. Из воды возникает нечто иное, но это иное есть лишь переряженная вода. И это немедленно обнаруживается в том, что иное необходимо подвержено дальнейшему изменению, отдавая дань другому иному и возмещаясь-замещаясь им (Анаксимандр). Его (иного) неустойчивость, причем именно в том, что касается сути его бытия, подверженность становлению иным с иными,— это и есть его внутренняя «водянистость», текучесть. Вода, стало быть, не только родитель всего, но и внутренний скрытый двигатель, т. е. душа всего. Будучи концом всего, тем, во что все возвращается, разрешаясь, вода образует также и цель, целевую причину или идею космоса в целом.
Однако и мифологема, и символический облик воды остаются разительно чуждым этой диалектике начала. Момент внутренней противоречивости (рождение как рождение иного, отличного и вместе с тем того же), момент активности, энергии, внутреннего источника всех превращений в мире,— иными словами, собственно «химический» момент стихии, стерты, смыты в этом облике.
Глухая и темная земля, неподвижно погруженная в собственные недра, хочет молчания.
Вода же — индифферентная стихия. Индивидуальное (рожденное) просто не имеет перед нею никакой самостоятельности. Все — растворимо. В крови всего живущего замешана эта отрицающая его протоплазма, которая только потому дает существовать иному, что глубоко равнодушна к его ничтожности, оставаясь всегда и везде только самой собой.
Воздух — это дыхание космоса. Здесь связь всеобщей стихии
88
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ  ___________________________1— *
и индивида составляет саму суть дела. Индивид живет дыша, его душа есть вихрь, образованный вдохом и выдохом воздушной стихии. Пневма не противостоит индифферентно всему индивиду-альному, а напротив, составляет теперь сам жизненный принцип индивидуального: дышащую душу. В ровном дыхании спокойно примирены стихия-начало и то, что началось-зачалось в ней.
Огонь же есть полное раскрытие энергии начала. Огонь — энергетически деятельное начало всего — не может существовать без иного, сжиганием которого он жив. И он не мбжет жить, не рождая своей жизнью, т. е. горением, своей смерти, своего угасания [23].
Огонь есть отрицание любой прочной на вид вещи, ее внутреннее саморазоблачение, поскольку в стихии огня ни одна вещь не остается собой. Именно огонь есть то, благодаря чему все — химично, т. е.» способно превращаться в иное. Это на самом деле наиболее химический элемент, быть может единственный элемент, воплощавший собою для античности химическую стихию. И поныне — «земля» выпадает в осадок, «вода» — среда, в которой происходит реакция; «воздух» — газ, освобождающийся и удаляющийся из реакционной смеси. Но именно «огонь», т. е. движение электронной «протоплазмы», есть то, что представляет собой химическую реакцию в собственном смысле слова; только он не может стать простым результатом процесса. Любая вещь возникла из этого огня, по самой сути своего бытия есть этот огонь и не может устоять от уничтожения в нем.
Полагая огонь началом, мы полагаем в качестве начала не столько «субстанцию», сколько «энергию» (действие). Таков вечноживой огонь Гераклита, «мерами возгорающийся и мерами угасающий» [1, 22, В.30].
Вместе с тем в философской концепции элементарного огня сохраняется и другой полюс стихий начала, тот самый полюс, который как раз поглощает остальные аспекты начала в случае других стихий,— полюс устойчивой тождественности самому себе, пребывания до, вне и после всякого космогенезиса. У Гераклита огонь равномощен космосу (это не только внутренняя «химическая» динамика космоса). Будучи видимым ^налогом единого, он остается «от всего отличным». У Гераклита на место огня свободно может стать душа, т. е. огонь понимается им как душа"макро-косма, а душа — как огонь микрокосма.
Как и раньше, очертив натурфилософскую перспективу стихии огня, мы двинемся теперь вспять, намереваясь найти в связанных с ним мифологемах предпосылки его теоретического переосмысления.
Согласно мифу, рассказанному Пиндаром в VII Истмийской оде, богиня судьбы Фемида открыла Зевсу, что сын, рожденный Зевсом от морской девы Фетиды, будет сильнее Зевса и царству

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Зевса придет конец. Тогда Фетиду отдали смертному, Пелею, в результате чего на свет появился Ахилл [24]. Эсхил вносит в миф изменение, которое раскрывает его глубоко трагическую подоплеку. Прометей — сын Судьбы-Фемиды. Он знает правду Зевса и, сам будучи титаном, помогает Зевсу в борьбе с титанами. Но он от матери знает также и роковую тайну Зевса, и когда Зевс за передачу людям небесного огня обрекает Прометея мучениям, Прометей хранит в сердце знание обреченности самого Зевса.
Прометей знает, что время выучит Зевса своему змеиному закону, что новый воин придет с огнем, «гибельней, чем молния», и так же, как «пали в пыль» Уран и Крон, падет и царство Зевса. Такова двусмысленная, двуликая, «двулезвийная» природа огня, и эту природу он сообщает рожденному в нем и им живущему космосу.
Трагическая теология Эсхила ищет порядок, в котором на основе признания равномощности установилось бы сотрудничество и как бы взаимопонимание олимпийской и хтонической власти. В традиционной же мифологии греков Олимп господствовал безусловно. Древний бог огня Гефест всем обликом — хромотой, сутулостью, волосатостью — выдающий едва преодоленное хто-ническое прошлое, лишь потешает своей неуклюжестью олимпийский двор. Но Гефест не просто бурлескная фигура, он прежде всего бог кузнечного дела, ремесел и искусства. Хтоническое в нем подчинено и скрыто. Правда, его искусство носит все следы магизма, он создает многие магически значимые атрибуты: скипетр и эгиду Зевса, кресло Геры, знаменитый щит Ахилла, золотую урну для его праха и пр. [25]. Но и магизм его превращается частью просто в изощренность и мастерство техники, частью же вырождается в ковы и козни, как в известном гротескном эпизоде с Афродитой (его женой) и Аресом, которых он сковал на любовном ложе при помощи искусно сплетенной сети и демонстрировал в этой позе хохочущим олимпийцам. Вся внутренняя конфликтность огня исчезла в этом гомеровском боге-кузнеце.
В эпическое время сфера двусмысленного, оборотнического существования сузилась до пределов эпихтонической жизни одних только смертных. Их удел — двойственный мир, в котором к любому благу примешано зло, мир забот и труда, гесиодовский пятый век, с «железными» людьми, уже готовыми к погибели в близком будущем. Богатство достигается теперь тяжким трудом, молодость чревата старостью, справедливость — Дике — требует разорительных тяжб и всегда смешана с распрей — Эрис, все любезное оборачивается приманкой и обманом. Нынешний век — век-смесь, основу которого составляет труд, и нужно заботиться только о том, чтобы благое соперничество и рвение в труде не оставляло бы места для злых распрей и завистливых дрязг.
Естественно, что мы здесь встречаемся с Прометеем. Непосред-
90
Мифологические истоки учения об элементах
ственный трудовой процесс, ремесла, искусства искони находились под опекой бога огня, и понятно,, что Прометей, укравший для людей искру небесного огня, оказывается вместе с тем и зачинателем цивилизованной жизни, благодаря чему люди переходят от природного существования к культурному. Эсхил только следует Гесиоду, когда говорит: «От Прометея у людей искусства все», хотя и значительно расширяет список этих искусств; здесь человек оказывается обязанным Прометею (огню) такими дарами, как мышление, науки — астрономия, арифметика, грамматика,— домостроительство, врачевание, прорицание, мудрость жертвоприношений и пр.
Универсально посредническая функция приписывается огню в самых разнородных мифологических системах. Огонь оказывается стихией всеобщих связей, взаимопереходов и взаимопревращений.
В более общем смысле огонь представляет собой реальную «космизирующую» силу,— он является одним из основных агентов в создании человеческого «космоса», культуры. Недаром именно эта функция огня подчеркивается в мифе о Прометее. Он превращает дикое, сырое, природное в обработанное, вареное, культурное.
Важнейшим шагом, однако, на пути превращения мифологемы огня в философему было совмещение посреднической функции огня с его центральным положением в космосе. Именно соединение этих двух моментов делают для Гераклита огонь по преимуществу «философской стихией».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАТУРФИЛОСОФСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ВЕЩЕСТВЕ
Развитие земледелия, ремесел, в особенности металлургии, образование монетных систем, изготовление тканей, красок, чернил, стекол, керамики, лекарств, продуктов питания и т. д.,— все это развитие, происходившее в древних цивилизациях Китая, Индии, Вавилона, Египта и в цивилизациях других регионов, заложило практический фундамент, на котором возникает натурфилософское умозрение и теоретическое мышление, преобразующее мифологию и эпос и формирующее при этом основные принципы строения и превращения веществ. Связь античной теории и практики «химических» ремесел, являлась, однако, по существу односторонней. Практическая деятельность врача и повара, садовника и металлурга, горшечника и кузнеца — эти основные виды «химических» ремесел древности попадают в поле размышляющего созерцания античного теоретика и в какой-то степени описываются. Теория, таким образом, рефлектирует практику, пользуется ее моделями для своих построений, но обратного движения нет или, точнее, пока нет: практическое искусство не зависит от умозрительного. Философия исповедует кредо Эпикура: «Нужно освободиться от уз обыденных дел и общественной деятельности» [1, с. 222]. И если в общественную деятельность философ еще иногда и вмешивается, то в ремесла и в практику материального производства практически никогда. Античная теория не была нацелена на практическое преобразование мира; она и не строилась в свете этой цели и не осознавала ее. По выражению Вернана, «греческий разум позволяет позитивно, сознательно, методически воздействовать на людей, но не преобразовывать природу» [2, с. 124].
Разрыв теоретической деятельности и практики в античной Греции отмечает целый ряд исследователей. Так, например, Иоэль подчеркивает, что «практико-технические интересы, вызывавшие развитие математики на Ьостоке, не наблюдаются у Пифагора» [3. с. 95]. Историк античной и средневековой химии Стильман, исследовавший технологические сведения в сочинениях Платона и Аристотеля, говорит: «Платон и Аристотель в их объемистых сочинениях по многим предметам, очевидно, обладают знанием обычных свойств металлов и других веществ, но нигде они не да
92
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
ют свидетельства других познаний, чем познания, обычные среди всех образованных людей» [4, с. 17]. Стильман справедливо отмечает, что дело не только в отсутствии методов количественного анализа веществ, но и в том, что теоретические установки тогдашнего философского мышления не содержали никаких предпосылок для самой возможности разработки таких методов [там же, с. 9|. Для греков сфера искусства, куда входили «химические» ремесла, была принципиально нетеоретической сферой, и, задавая теоретическому мышлению модели и приемы мысли, она не получала от него обратного импульса для своего развития и преобразования. Маркс писал, что в античном обществе «было совершенно неизвестно применение науки в области материального производства» [5, с. 567]. Очевидно, что этот разрыв теории и практики обусловливался социально-экономическими причинами.
УЧЕНИЕ О ВЕЩЕСТВЕ
В ДРЕВНЕЙ ИНДИИ И ДРЕВНЕМ КИТАЕ
Натурфилософские представления возникают в Древнем мире в Индии, в Китае, в Греции, однако в строгом смысле теоретическим мышлением, порождающим науку, они становятся только в Греции.
В отличие от греческой натурфилософии, в значительной мере отделивщейся от материнского лона мифологических космогоний, натурфилософское развитие индусов гораздо глубже погружено в контекст ритуала и мифа. Оно проходит долгий и плодотворный путь, начиная с ведийского периода (1500—600 гг. до н. э.) [6, с. 6], через эпический период (600 г. до н. э.—200 г. н. э.), в конце которого оформляются целостные философские системы (дар-шаны), и завершается в эпоху сутр и схоластики (с 200 г. н. э.) [7, с. 42—45]. Зародыши натурфилософского умозрения находятся уже в самом древнем сборнике ритуальных песнопений древних арийцев «Ригведе» *. Космогония «Ригведы» выдвигает в качестве первоэлемента воду, хотя иногда утверждается, что сама вода порождается ночью или воздухом [там же, с. 79]. Во всяком случае представление о пяти элементах: эфир (акаша), воздух, огонь, вода, земля — является гораздо более поздним.
В Упанишадах **, являющихся заключительной частью ведийской литературы, натурфилософские представления получают свое дальнейшее развитие. Как и «Ригведа», Упанишады далеки
* Абсолютная хронология «Ригведы», как, впрочем, и других вед, остается неясной; включенные в ее состав гимны создавались в течение многих веков. Древнейшие гимны относятся к XV в. до н. э.
** Древнейшие из Упанишад создавались, видимо, в VI в. до н. э.
93
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
от идеала логической непротиворечивости. Собранные в них легенды часто не согласуются между собой. Отчасти это объясняется тем, что «натурфилософские» рассуждения не являются здесь самоцелью и развиваются прежде всего для того, чтобы подвести адепта к постижению соответствующей обрядности [6, с. 169]. В Брихадараньяка-упанишаде продолжает развиваться известное из «Ригведы» рассмотрение воды как первоначала [8, с. 187], а в Чхандогья-упанишаде — миф о «яйце Брахмана», из которого возникают небо и земля, включая ее атмосферу, горы и т. д. [9, с. 82-83].
В эпический период, для которого наряду с грандиозными эпическими поэмами «Рамаяна» и «Махабхарата» (первая половина первого тысячелетия до н. э.) характерно образование различных философских доктрин (ранний материализм, джайнизм, буддизм), выдвигается и разрабатывается представление об. атомах как началах Мироздания. Атом в джайнизме (ану) не имеет частей, бесконечно мал, вечен. Принципиальным отличием от атома греков является его бесформенность (амурта), хотя он и лежит в основе всех форм. Другим важным отличием от атомизма Левкиппа—Демокрита (см. ниже) является наличие у атомов в джайнизме вторичных качеств, т. е. специфических вкусовых, цветовых и других подобных характеристик. В соединение атомы вступают благодаря своему качественному несходству [7, с. 268—269].
Большое развитие атомистические идеи получили в философской системе вайшешика, причем именно в этой системе отчетливо обнаруживается специфика индийской атомистйки. Прежде всего эта атомистика далека от механистической трактовки атомов и их соединений. Соединение атомов представляет собой единое целое, а не механический агрегат. Как и в джайнизме, атомы вайшешики наделены качествами. Очевидно, что это свидетельствует о своеобразии мышления индийцев, сочетавших то, что для строгой логики греков являлось неприемлемым (неизменность атома и наличие вторичных качеств). Следующей специфической чертой атомизма вайшешики является признание первичности только за покоящимися атомами. Это также расходится с греческой атомистикой, согласно которой атомы всегда находятся в непрерывном движении. И, наконец, последнее. Подводя итоги своему сравнительному анализу атомистики вайшешики и атомистики греков, Радхакришнан подчеркивает, что атомистическая точка зрения вайшешики окрашена спиритуалистической тенденцией одухотворения природы, которой нет в греческом варианте [7, с. 177]. В этом состоит основное отличие индийской атомистики от греческой, поскольку греки развивали материалистический, светский по своему характеру атомизм. Отсюда становится понятным, почему именно такая, греческая, форма атомизма оказалась плодотворной для развития науки.
94
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
Не следует, однако, считать, что индийская мысль всегда была далека от логико-теоретического подхода к миру, свойственного науке. Так, сравнительное исследование философии элеатов и мадхьямиков * вскрывает их известную типологическую взаимную близость как систем, на почве которых естественным образом развивается атомизм того или иного вида [10, с. 60—61]. Возможности научно-технического развития Индии были утрачены только тогда, когда она лишилась своей политической и экономической независимости (XVI век).
В длительном развитии философии Древнего Китая натурфилософская проблематика занимала второстепенное место. Натурфилософское умозрение здесь развивалось, как и повсюду, на почве мифологических традиций. В основе всего многовекового развития философии в Древнем Китае лежат идеи и образы классической «Книги Перемен» (И-цзин) (VIII—VII вв. до н. э.) [И]. В этой книге выражена концепция всеобщего космического становления как борьбы противоположных сил ян (световое и напряженное, «мужское» начало) и инь (теневое и податливое, «женское» начало). Борьбу этих сил разыгрывают три мировых субъекта — небо, человек и земля. Концепция инь и ян ведет свое происхождение от уходящей вглубь веков мифологической традиции, она связана с первыми космогоническими мифами. Несомненно, что эта ведущая роль генетической темы, темы становления мира и вещей в борьбе противоположных космических сил, перебрасывает мост между древнекитайским и древнегреческим мышлением. Однако в отличие от Китая греческая мысль пошла гораздо дальше в ее рациональном развитии.
Разработка этой темы в Китае прежде всего выразилась в концепции пяти элементов (усин): вода (шуи), огонь (хо), дерево (му), земля (ту), металл (цзинь), круговорот которых подчиняется и выражает космическую динамику инь и ян. Интересно отметить, что порядок взаимного порождения элементов отвечает эмпирической очевидности:
I----------------------------1
дерево —> огонь —♦ земля —> металл —> вода,
т. е. в основе этой последовательности чувствуется влияние наблюдения за процессами горения, плавки металлов и органического роста, что характерно для земледельческой и ремесленной практики Древнего Китая.
Упорядочивание элементов в систему определялось в древнекитайской философии не только последовательностью взаимопо-
* Философия мадхьямиков представляет собой разновидность философии буддизма. Важнейший литературный источник по философии мадхьямиков «Мадхьямикасутру», написанную Нагарджуной, Радхакришнан [7, с. 551] относит к I в. н. э.
95
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
рождения, но и последовательностью взаимного преодоления элементов. В последнем случае порядок элементов был другим: вода— огонь—металл—дерево—земля, причем металл и дерево, видимо, могли обмениваться местами.
Концепция элемента в Древнем Китае была, конечно, всецело качественной. Элемент — это простая качественная стихия. Как и у Аристотеля (см. ниже), китайские элементарные стихии характеризуются местом в космосе (у Аристотеля — «естественное место») и собственным качеством. Вот что говорится об элементах в «Книге истории» (Шу-цзин), которая, по преданию, была составлена и обработана самим Конфуцием (551—479 гг. до н. э.): «Первое начало — вода, второе — огонь, третье — дерево, четвертое — металл и пятое — земля. [Постоянная природа] воды — быть мокрой и течь вниз; огня — гореть и подниматься вверх; дерева — [поддаваться] сгибанию и выпрямлению; металла — подчиняться [внешнему воздействию] и изменяться;” [природа] земли проявляется в том, что она принимает посев и дает урожай» [12, с. 105]. Хотя классификация элементов у Аристотеля с логической точки зрения развита гораздо последовательнее, чем китайская система элементов, однако между ними имеются несомненные параллели.
С пятью элементами было связано пять цветов, пять тонов музыкальной гаммы, пять вкусовых ощущений, времена года (земле соответствовал год в целом), страны света, планеты, органы тела и моральные качества человека [13, с. 106; 14]. Эти идеи о взаимодействии и борьбе инъ и ян, как и концепция пяти элементов, надолго остались связанными со всей сферой прикладного знания, включая медицину и алхимию.
Слабость разработки теоретических основ знания о природе ярко обнаруживается в бедности атомистических представлений Древнего Китая. Они развивались главным образом в учениях древних даосов (VI—IV вв. до н. э.) и нашли свое отражение в таких произведениях, как «Лецзы» и «Чжуанцзы» [15, с. 8]. Согласно этим учениям, первоэлементом является воздух, или эфир (ци), причем порождение всех вещей обусловлено наличием мельчайших семян (цзи или цзин). Из этих семян образуются все вещи, и в них же они переходят, разрушаясь [там же, с. 44—45, 336-337].
Эти представления оказали немалое влияние на развитие философской и естественнонаучной мысли в Японии. Первая книга, трактующая специально химические проблемы, была издана в Японии в 1810 г. на китайском языке [16, с. 105]. В дальнейшем натурфилософские представления об элементах и качествах сохраняли свое господство в Японии вплоть до эпохи Мейдзи (1868 г )
Для дальнейшего исторического анализа важно, однако, разобраться в первую очередь в древнегреческой философии, ока
96
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
завшей глубокое — прямое или опосредствованное — влияние на формирование и развитие наук, в том числе и химии, в Европе, совершившей во II тысячелетии н. э. мощный скачок в развитии естествознания. Мы рассматриваем последовательное движение натурфилософской проблематики учения о веществе и его превращениях начиная от милетской школы и кончая атомизмом Эпикура-Лукреция (VI—I вв. до н. э.). В эту эпоху были выдвинуты идеи, определившие будущее становление и развитие научной химии: идея элемента, идея атома, идея структуры и, наконец, идея химического соединения. Историко-логическая реконструкция этих ведущих идей составляет главный исследовательский аспект нашего анализа истоков химических представлений, идущих из древности.
Наконец, мы хотели бы пояснить употребляемый ниже термин «античная химия», а также «химия» Платона «химия» Аристотеля и т. п. Этот термин условен постольку, поскольку в античности не было и не могло быть научной химии, что, в частности, отличает химию, например, от математики. Натурфилософские представления древности, рассматривающие атомы и элементы, нельзя осовременивать, приписывая древним почти современный, разве только что упрощенный, взгляд на материю, элементы и атомы, и нынешние историки химии в большинстве своем сознают неправомерность такой модернизации [17, с. 22]. Нельзя, однако, не видеть в целостном и своеобразном мире аристотелевской или платоновской философии определенной системы представлений о веществе, его строении и превращении, системы, которую можно было бы отнести к «предхимии», к той достаточно широкой, но тем не менее специфической сфере, которая послужила одним из важнейших компонентов процесса становления научной химии. Именно эту систему представлений мы и называем «античной химией».
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПОНЯТИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТЕ В МИЛЕТСКОЙ ШКОЛЕ
Греческая философия начинается с, милетской группы ионийских натурфилософов (Фалес, Анаксимандр, Анаксимен). В рамках милетской школы возникает постановка проблемы теоретического знания как знания субстанции всех изменений видимого мира. Формирование понятия о самодвижущейся субстанции как ключевого понятия в решении проблемы генезиса вещей, их возникновения, изменения и гибели является, пожалуй, основным достижением милетцев; оно послужило основой для всего последующего движения философской и научной мысли. В рамках этой общефилософской и общенаучной проблемы, впервые теоретически поставленной милетцами, нелегко, да и вряд ли возможно, вы
7. Зак. 414
97
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
делить чисто химический аспект. Тем не менее, рассматривая милетскую натурфилософию под углом ее собственной проблематики, мы видим, что проблема генезиса вещей и веществ с разнообразными свойствами из первовещества, несомненно, включает в себя химический аспект и служит базой для формирования в дальнейшем более дифференцированных представлений, носящих уже достаточно специфический химический характер..
Прежде всего, в милетской натурфилософии впервые на греческой почве формируется понятие элемента. Хотя сам греческий термин «стоихейон» (зтовХеТоу), который в значении элемента-стихии впервые был употреблен Платоном, в учении первого натурфилософа из Милета, Фалеса (624—-547 гг. до н. э., по Дильсу), не фигурирует, однако это понятие фактически оформляется в положении Фалеса о том, что вода есть начало всего [18, с. 18]. Сведения об учении Фалеса, дошедшие до нас, настолько скудны, что, по словам известного советского исследователя досократиче-ской философии А. О. Маковельского, «с полной достоверностью ему можно приписать только одно философское положение: все возникало из воды» [там же, с. 5]. Ясно, что одно это положение соединяет в себе и философию и науку и поэтому имеет ровно столько же значения в истории философии, сколько и в истории химии или физики. Это положение есть продукт самостоятельного творческого теоретического синтеза на почве как наблюдения, так и донаучных традиций. Иначе говоря, помимо перечисленных условий (наблюдение и традиция) основным условием его возникновения является наличие новой способности человека — способности к теоретическому мыслительному синтезу понятий, способности теоретического мышления как такового. Можно сказать, что Фалесово положение является первым теоретическим положением античной химии.
То, что не было развито в учении Фалеса, раскрывается в учении его последователей Анаксимандра и Анаксимена. Прежде всего надо подчеркнуть, что положение Фалеса о воде как первоначале носит, может быть, в большей степени космогонический, чем космологический характер, хотя последний, безусловно, также имеется в виду: оно объясняло скорее происхождение, а не структуру мира. Только у Анаксимандра, причем в его подлинном фрагменте, мы находим ясно выраженное представление о космологической основе мира, основе мира в смысле его постоянной сущности.
Еще донаучное мифологическое мышление * задавало генетическую матрицу мирообразования в парных оппозициях качеств: темное—светлое, холодное—теплое, сухое—влажное и т. п. Этот аппарат различения явлений, эта первая мыслительная продуци-
♦ См. главу III.
98
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
рующая схема, фиксирующая движение генезиса, воспринимается и первыми натурфилософами. Однако если у пифагорейцев в их космических и физических представлениях явно преобладают математические, структурно-геометрические противоположности (предел—беспредельное, чёт—нечет, единое—многое, правое—левое, прямое—кривое и т. д.), то у милетцев предпочтение явно отдается физическим и механическим противоположностям. Таким образом, мышление генезиса многообразия явлений мира в противоположностях является базисным мышлением, давшим впоследствии дифференцированные подходы к проблеме генезиса (движения): динамический качественный подход (Гераклит—Эмпедокл—Аристотель) и структурный математический подход (Пифагор —атомисты—Платон).
У Анаксимандра впервые достаточно ясно выступает оформление динамических качественно-химических представлений о веществе и его изменениях. Прежде всего понятие вещи и понятие качества у него фактически отождествляется, а вследствие этого понятие элемента и понятие качества также фактически сливаются в единое понятие динамического элементарного первокачества-первовещества. Анаксимандр, по-видимому, первый устанавливает иерархию качеств. Так, противоположность «теплое—холодное» он выделяет из других качественных противоположностей, считая ее первичной. Структурно-физический момент в его учении характеризуется понятием первоначала (апейрон). Алейрон отличается от качественно заданного элемента и порождает его *.
С этим структурно-физическим, или, точнее, механоструктур-ным, аспектом учения Анаксимандра связан целый ряд- особенностей его космологических построений (вращение небесных сфер, ритмика «выделения—поглощения» и др.). Надо только отметить, что термин «механический» в применении к милетцам, да и вообще к досократикам и даже к послесократовским философам Древней Греции носит весьма условный характер. Этот термин надо брать как непременно биомеханический, органомеханический. Ведь у Анаксимандра «механические» движения «выделения» и «поглощения» построены на основе модели космоса как единого живого существа (биоморфизм) с определенным одушевлением природы (гилозоизм). Тем не менее, учитывая специфический ха-
* Наше представление об учении Анаксимандра сложилось на основе его позднейшей платоновско-аристотелевской интерпретации. Весьма вероятно, что учение этого милетца было более архаическим. Так, А. В. Лебедев в статье «То алесрои: не Анаксимандр, а Платон и Аристотель» (Вестник древней истории, 1978, № 1, с. 39—54; № 2, с. 43—58) доказывает, что сам Анаксимандр под «первоначалом» понимал обобщенный образ «Хронос — Небо», безбрежное Время — Пространство. Любопытно, что этот синкретический образ вскоре распался, и новое представление о «пространственно-временном континууме» возникает уже лишь в XX в., У Эйнштейна.
99
4*
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ________________	__ -------4 .4-U—*=------~	~ - - 	- рактер ранней «механики» милетцев, употребление этого термина имеет смысл. Оно позволяет в обширной области изменений веществ отделить сферу качественных изменений от пространственного перемещения, что само по себе является существенным достижением научной абстракции и что совершалось постепенно на протяжении раннего развития греческой философии и науки. «Апейрон», определяющий первовещество Анаксимандра, служит посредником в процессах качественного изменения вещей. Тождество вещи с качеством в плане представлений о движении означает тождество вещественного изменения с качественным. В такой функции «апейрон» выступает не только как генетико-космогоническое начало, обеспечивающее порождение космоса, но и как стабильное начало всех изменений, как их внутренняя основа, действующая в рамках уже возникшего космоса. В этом космологическом механизме субстанционально-качественных изменений мы видим по существу первую общую теорию химического процесса.
У Анаксимена, третьего и последнего представителя милетцев, среди ионийцев в досократовской философии мы видим дальнейший шаг вперед в «механизации» теории изменения веществ. У Анаксимена изменение веществ-качеств связывается с процессами сгущения и разрежения первовещества (воздуха). Однако у него «сжатие отождествляется с охлаждением, а расширение с нагреванием» [18, с. 48—49]. Таким образом, несмотря на развитие механоструктурных представлений о веществе и его изменении, они по-прежнему тесно связаны, можно сказать отождествлены, с качественно-динамическими представлениями.
Единство этого мышления состоит в том, что процесс движения (генезиса) задается противоположностями. Строго говоря, противоположность всегда есть нечто качественное, поскольку даже структурно-геометрические противоположности (прямое— кривое, выпуклое—вогнутое и т. д.) или арифметико-числовые (чёт — нечет, больше—меньше и т. д.) также имеют качественный, хотя и специфически качественный, характер. Поэтому следует различать не качественные и количественные противоположности, а сами качества различать как динамические (например, теплое и холодное) и структурные (например, верх—низ). Так что все виды мышления генезиса в противоположностях, включая и пифагореизм, мы, вообще говоря, вправе назвать в широком смысле слова качественным подходом, или «квалитативизмом». Однако в историко-научной традиции этот термин связывается не со структурными, а с динамическими качествами. Поэтому, присоединяясь к традиции, мы употребляем термин «квалитативизм» в этом последнем узком смысле ♦.
* Качественный подход к объяснению природы (квалитативизм) состоит в том, что за элементы физического мира принимаются чувственно-вос-
100
натурфилософские представления о веществе
По сравнению с Анаксимандром у Анаксимена мысль об иерархии качеств выражена более ясно: «...самые высшие противоположности, в направлениях которых [совершается] возникновение, суть тепло и холод» [18, с. 53]. Сгущение и разрежение — тоже качественные противоположности определенного механического процесса. Качества задают весь генезис вещей не только как начальные и конечные состояния процесса, но и как его динамические факторы (впоследствии «силы»).
Существенная особенность античной химии, впервые раскрываемая у Анаксимена, состоит в отождествлении ее с метеорологией. Анаксимен строит «домашний космос», где геологические и небесные процессы сливаются в одно астрометео-химическое целое. Механизм «сжатие—расширение» объясняет как трансформацию веществ (вода, воздух, земля и др.), так и трансформацию метеорологических явлений (снег, град, облака и т. д.). Это весьма важная особенность античного химического мышления. Ее важность раскроется только значительно позже, фактически при рождении современной новейшей химии из классической химии XIX в. В рамках этого мышления самопревращение веществ мыслится как превращение макротел, имеющих геологическую или метеорологическую индивидуальность. Таким образом, вещество как объект изучения рассматривается как естественный индивид, берется не в своей структурно-микроскопической абстракции, а в динамической макроскопической конкретности. Говоря современным языком,- в античной химии вещество мыслится находящимся в фазе, в индивидуальном конкретном блоке. Его химическое действие не отъединено от его целостного индивидуального геометеорологического, а шире — космологического, действия. Эту важную черту химического мышления античности кратко можно обозначить как космохимическое мышление.
Идея элементарного состава у Анаксимена только намечена. Например, он говорит о замерзании воды, когда к ней примешан воздух [18, с. 55]. Идея состава будет развиваться несколько позже в связи с понятием «смешения», «смеси» (рt£tc).
Заканчивая краткое рассмотрение химии милетцев, мы должны отметить, что позднейшие упреки в ее адрес со стороны Аристотеля и перипатетиков относительно того, что у милетцев рассматривается только материальная причина генезиса и совершенно не рассматривается движущая, справедливы в лучшем случае только частично. Дело в том, что понятие движения и понятие субстанции в мышлении этих философов предельно сближены, а иногда это просто синонимы. Например, Аэций говорит об Анаксимене, что «употребляет же [он слова] воздух и дыхание как
принимаемые качества (например, теплое и холодное, сухое й влажное У Аристотеля), взаимопереходы и динамика которых рассматриваются как основание для объяснения явлений природы.
101
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
синонимы» [там же, с. 57]. Видимо, основу этого отождествления образует биоморфная, или органическая, концепция космоса, которая, однако, сама по себе еще не может гарантировать такой синкретичности, доказательством чему служит философия Аристотеля.
Наконец, последнее обстоятельство, на которое нам бы хотелось обратить внимание, это континуализм космоса милетцев, мышление основы мировой жизни как непрерывной субстанции-движения [19, с. 340]. Дискретное и индивидуальное также входят в этот космический процесс становления и уничтожения всех вещей и стихий, однако в его основе лежат непрерывные субстанции-элементы, наделенные самодвижением.
ОГОНЬ И ЛОГОС В УЧЕНИИ ГЕРАКЛИТА
Философия Гераклита (ок. 544—540 гг. до н. э.) занимает в известном смысле особое «внешкольное» положение в истории досо-кратической мысли. Есть определенные основания считать, что именно эта философия стоит в центре всего досократического развития и является его высшим достижением. Гераклит, несомненно, наследует натурфилософию милетцев, однако у него мы не находим внимания и интереса к деталям физики и метеорологии, что составляет непременную черту всех милетцев *. Подобным же образом эта философия относится и к остальным двум большим школам досократовской философии: к пифагорейской и к элейской.
Многие характерные особенности досократического мышления получают у Гераклита яркое, оригинальное, художественно цельное воплощение: сближение вещи и качества, отождествление «субстанции» и движения, континуум становящихся и взаимно переходящих друг в друга элементов и, наконец, что для нас интереснее всего, идея об упорядочивании элементного состава тел, идея, которая едва брезжит у милетцев (Анаксимен). Когда мы говорим об идее «состава» в досокрэтической философии, мы должны ясно представлять, что никакого специально научного понятия «состава» в ней, конечно, не было и быть не могло. Однако мы не
ам кажется, отмечая это отличие Гераклита от милетцев, А. О. Маковельский допустил слишком сильные выражения: «У Гераклита нет,— пишет он,— самой главной отличительной особенности милетцев: серьезного интереса к физическим явлениям, стремления дать разумное объяснение каждому из них» [18, с. 120]. Несомненно, что Гераклит погружен в космос как целое, что в его мышление значительно сильнее, чем у милетцев, входит человек. Однако вряд ли можно говорить об отказе Гераклита от разумного объяснения космических явлений: вся его философия есть своего рода «объяснение» одного-единственного явления — вечно живущего физического космоса, прекрасного в своей борьбе и гармонии.
102
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
можем пройти мимо философских предпосылок для образования в дальнейшем этого понятия. Можно и нужно видеть, как в общегреческом понятии логоса и в «кусте» смежных с ним понятий, представлений и образов («гармония», «мера», «порядок», «отношение», «закон» и т. д.) развивалась идея постоянных «гармонических» связей между различными элементами как в масштабе всего космоса, так и в масштабе отдельных тел. Развитие этой идеи сначала протекает, конечно, в общекосмологических рамках. Именно этому фазису в далекой философской предыстории идей химического состава отвечает философское учение Гераклита о Логосе.
Учение Гераклита о Логосе вызвало бесчисленные интерпретации, однако только в сравнительно недавно проведенных исследованиях удалось восстановить специфически гераклитовский характер этого учения. При этом неизбежно, конечно, употребление нашего современного языка, слишком мало похожего на язык эфесского басилевса. Г.-С. Кёрк переводит слово «логос» как «формула вещей», подчеркивая в содержании этого понятия струк-турно-организующее всеобщее начало [20, с. 188]. Логос у Гераклита не только «унифицирует» и «генерализует» космическое становление, но определяет собой каждую вещь, действует в каждой и определяет равновесие всех вещей и элементов друг с другом и с целым космосом. В функцию Логоса входит «количественная регуляция огнем всего сущего и постоянное поддержание космического равновесия через огонь» [19, с. 362]. Эта характеристика в принципе количественно выразимой пропорциональности элементов в космосе в целом и служит основой для развития внутри греческой философии представлений о «составе» тел. Дальнейшее развитие этих представлений мы находим у Эмпедокла, Аристотеля, а также, хотя и в специфической форме, у Платона.
Гераклит резюмирует в своем учении развитие логики постижения генезиса через противоположности. В идею о противоположностях, фиксирующих любое изменение, вносится количественный аспект пропорционального соотношения этих противоположностей, аспект, развивавшийся далее на специфической основе пифагорейцами, избравшими специально момент структурности в этой изначальной логике противоположностей.
Гераклит особенно интересен для истории философии и науки именно тем, что он органически цельно соединяет в себе все на- , метившиеся уже в то время будущие расхождения научно-философского мышления. В частности, у Гераклита развивается единство возникших уже у милетцев тенденций, с одной стороны, к количественному структурно-физическому, с другой — к динами-чески-химическому качественному рассмотрению космоса. Огонь Гераклита является носителем его Логоса, он структурно оформляет вещество, соединяя в себе, говоря позднейшим аристотелев
103
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ским языком, материальный и формальный принципы. «Механический» аспект — пространственное перемещение — совпадает у Гераклита с качественным изменением в едином космическом процессе. Круг превращений элементов и круг превращений качеств также совпадают. Это говорит о том, что, хотя структурные, но все-таки не «квантитативные», представления получают у Гераклита новое развитие по сравнению с милетцами, однако Гераклит все же остается по духу своего мышления ионийским мыслйтелем.
УЧЕНИЕ ПАРМЕНИДА О БЫТИИ
Философия Парменида (540—539 гг. до н. э.) самым существенным образом повлияла на греческую философию. В основную, традиционную начиная с Фалеса, проблему генезиса вещей эта философия внесла существенно новый подход. Однако философия Парменида (и вообще элейской школы) скорее вызвала сдвиг в самом мышлении, чем предложила какие-то новые космологические схемы. Изменение мышления состояло, попросту говоря, в том, что было ясно осознано различие между рациональным умозрительным и чувственным познанием. Согласно Пармениду, только первое дает познание истины, второе же — ограничивается сферой мнения. В соответствии с этим учение Парменида, изложенное в его поэме «О Природе», распадается на две части. В первой излагается Путь Истины, что представляет собой первую попытку строгой философской онтологии (учения о бытии). Вторая часть, посвященная Пути Мнения, содержала вполне традиционную натурфилософию с ее ведущей темой генезиса, или становления вещей. Парменид, а вслед за ним и другие элеаты, в частности известный Зенон, констатировали невозможность непротиворечиво мыслить становление и движение в сопоставлении с вечным и неизменным бытием. Исходя из этого, ими был сделан вывод о том, что идея становления возникает не на Пути Истины, а на Пути Мнения у смертных, пребывающих в мире обманчивых чувств. Однако вопрос о том, как сущность переходит в явление, как на основе истинного бытия возникает обманчивая видимость,— этот вопрос Парменид не только не решал, но и не ставил.
Философия Парменида способствовала формированию понятия об абсолютном субстрате всех химических изменений, их подлинной и неизменной основе, не совпадающей ни с каким определенным веществом, как это было-у ионийцев.
Вызванный Парменидом перелом в мышлении досократиков ярко охарактеризован А. О. Маковельским: «Со времен Парменида в философском мировоззрении древних произошло существенное изменение: в нем, выражаясь языком отца этой перемены, «рождение погасло» и «смерть пропала без вести»» [21, с. 1101-
104
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
Однако такой парадоксальный тезис требовалось как-то связать с явлением становления, со всем процессом чувственного существования мира, что не было и не могло быть сделано самцми элеа-тами. В рамках досократической философии было предложено несколько способов решения этой проблемы, главными из которых являются атомизм, а^ также учения Эмпедокла и Анаксагора.
УЧЕНИЕ ЭМПЕДОКЛА О ЧЕТЫРЕХ СТИХИЯХ
В истории античной химии учение Эмпедокла из Агригента (ок. 490—430 гг. до н. э.) занимает видное место. Философ, государственный Деятель, поэт, врач, ритор, инженер-физик, жрец и чудотворец, Эмпедокл в поэтической форме своеобразно синтезировал важнейшие направления италийской досократики с проблематикой милетцев. Сложное, богатое натурфилософское учение Эмпедокла по своей форме, по наличию в нем характерной мифологической стилизации остается чисто италийским учением, близким как к Пармениду, так и к пифагорейцам. Однако в других отношениях оно приближается и к атомистике, и одновременно к ее позднейшим оппонентам, прежде всего в лице Аристотеля. Правда, в отношении предвосхищения идей атомизма и самого стиля атомистического мышления учение Эмпедокла значительно уступает учению его современника, афинского теоретика из Кла-зомен, Анаксагора.
Как и у Анаксагора, в учении Эмпедокла нет места качественному изменению в сущности вещей, нет абсолютного возникновения и уничтожения, а есть только смешение и разделение частей исходных элементарных стихий. Эмпедокл говорит: «Из всех смертных вещей ни одна не имеет 'ни (подлинного) рождения, ни (подлинного) конца в губительной смерти, но есть только смешение и перемещение (частей этой) смеси, рождение же есть название (для этого процесса) у людей» [22, с. 179]. Однако Эмпедокл сознательно сохраняет это обыденное словоупотребление (рождение—исчезновение), видимо, потому, что-оно отвечает биоморфной ориентации его мышления. Механическое представление изменения (соединение—разделение, смешение и перемещение частей) У него не получает того развития, которое оно получает у Анаксагора и тем более у атомистов.
Остановимся прежде всего на учении Эмпедокла об элементах-стихиях. Как представитель постэлейской натурфилософии Эмпедокл в целом решает общую для нее задачу синтеза парменидов-ской онтологии и Гераклитовой космологии. Ему это удается, хотя, и не без противоречий. Гераклитовское циклообразное становление находит место в эмпедокловом космовидении, однако по своему значению оно наполняется категориями, выработанными
105
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
элейцами. Основным космическим процессом у Эмпедокла является взаимный циклический переход единого в многое и многого в единое. Парменидовское бытие восстанавливается в образе космического Сфайроса (шара), который, однако, в отличие от идеального шара Парменида является яйцеобразным [там же, с. 116]. Этот топологически инвариантный сдвиг может служить моделью всего спектра отличий Эмпедокла от Парменида. Направление его мышления обращено от мира «по истине» к «миру по мнению», который организуется таким образом, что он становится в один ряд с «истинным миром» [23, с. 19—20].
Космос Эмпедокла образован четырьмя элементарными стихиями (огонь, воздух, вода, земля) и двумя «силами» — Любовь (<ptkta) и Вражда ( vstxo^). Однако было бы ошибкой противопоставлять «вещества» и «силы» при интерпретации учения Эмпедокла, как, впрочем, это делает Аристотель. Качественно-динамическая природа стихий ставит их в один ряд с этими «силами», которые, в свою очередь, сами наделены вещественностью и вне ее не мыслятся Эмпедоклом. Движение и тело, которое движется, качество и вещество у Эмпедокла мыслятся еще в достаточной мере слитными, недифференцированными. Однако известный шаг в этом направлении Эмпедокл делает, как делают его и Анаксагор, и вся поздняя досократика, хотя еще и не осознавшая этого шага. Впрочем, это различие силы и вещества, качества и его носителя невозможно в рамках эмпедоклова мышления в силу его специфического биоморфизма. Космос мыслится Эмпедоклом как живое целостное существо, в котором активность Вражды приводит к выделению борющихся друг с другом «вздрагивающих» частей. Эмпедокл называет элементы «корнями» всех вещей (рьСюрхгса), а в описании космических процессов широко пользуется «растительными» метафорами. Например, он говорит, что «эфир... стал внедряться в землю длинными корнями» [22, с. 198]. Этот биоморфизм, тесно связанный с мифологической стилизацией (Эмпедокл каждой стихии сопоставляет бога греческой мифологии), отличает Эмпедокла от Анаксагора и в еще большей степени от атомистов. С другой стороны, в рационализированной, логически разработанной форме биоморфное мышление развивается позже Платоном и особенно Аристотелем.
В учении Эмпедокла мы прослеживаем тесную связь биоморф-ной ориентации мышления с медициной и «химией», с проблемами строения веществ и их превращений. В связи с этим рассмотрим важнейшие характеристики эмпедоклова учения об элементах.
В истории греческой мысли мы находим идею о четырехэлементном составе космоса и у более ранних мыслителей, в частности уже у ранних космологов (Ферекид, орфики, Эпихарм). Однако в этой ранней традиции не содержалось еще того понятия элемента, которое было развито ионийскими натурфилософами, Парме
106
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
нидом и Эмпедоклом. Согласно этому понятию, в качестве элементов («корни» у Эмпедокла) рассматривается то, что является неизменной основой всех изменений. Как и древние космогонические стихии, элементы Эмпедокла активны, но в отличие от космогонических стихий не подвержены никаким качественным изменениям. В отличие от элемента милетцев, элемент Эмпедокла не есть то, куда все возвращается, и то, откуда все возникает благодаря его превращениям. По Эмпедоклу, под воздействием Любви весь видимый мир «втекает» в Сфайрос, этот бескачественный гомогенный шар, некое подобие «химического соединения» величиной с космос, и из него же он «вытекает», распадаясь на индивидуализированные тела под воздействием Вражды. «Корни»-элементы служат носителями этих циклических преобразований единого и многого. Таким образом, здесь мы имеем специфическое понятие об «элементе», отличающееся от милетского. Благодаря такому понятию, концепция четырехэлементного космоса Эмпедокла не без основания рассматривается Аристотелем и другими философами как новое, характерное именно для Эмпедокла учение. Для становления химического теоретического мышления чрезвычайно существенно в этом учении разработанное представление об ограниченной множественности исходных неизменных элементов. В э и представлении проявляется важный момент теоретического ц от -мирования предмета химии, момент формирования теоретического «образа» основ химизма (учение о химических элементах). Итак, учение Эмпедокла впервые дало такие существенные опр^ телерпя химических элементов, как их неизменность и их ого. чей чая по числу множественность.
Самым сложным и, пожалуй, самым противоречивым поня тием «химий» Эмпедокла является понятие «смеси». Понятию «смеси» отвечает понятие «сложных тел», образуемых из простых, элементарных тел. Можно сказать, что это понятие справедливо вызвало немало критических замечаний (и элеатов, и Аристотеля, и других), так как оно во многих отношениях осталось неразработанным: тот набросок представлений об образовании сложных тел, который мы находим у Эмпедокла, мог в дальнейшем развиваться в разных и даже противоположных направлениях (атомисты и Аристотель).
Основное противоречие в представлениях Эмпедокла об образовании сложных тел вскрыл Филопон (VI в. н. э.) в своем комментарии к аристотелевским книгам «О возникновении и уничтожении». Филопон писал: «Самому же себе он противоречит, говоря, что элементы неизменны и что они не возникают друг из друга но [всё] остальное [возникает] из них; с другой же стороны, утверждая, что во время господства Любви все становится единым и образуется бескачественный Шар, в котором более не сохраняется своеобразия ни огня, ни какого-либо из прочих [эле
107
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ментов], так как каждый из элементов теряет [здесь] свой собственный вид» [22, с. 150—151]. Неизменность качественно данных элементов несовместима с образованием бескачественного Шара. Мышление Эмпедокла здесь чрезвычайно оригинально: у него из бескачественного целого возникают качества-части, а из них — бес-качественное целое. В последующем развитии натурфилософии мы, пожалуй, больше не найдем такого хода мысли. У атомистов из бескачественных частиц-атомов возникают качественно оформленные сложные тела, у Аристотеля из качеств-стихий — новые по качеству сложные тела (теория миксиса). Но ни у кого нет такой связи качества и бескачественного, с одной стороны, и целого и части, с другой, как у Эмпедокла.
Еще гораздо раньше, чем Филопон, противоречивость эмпе-докловых представлений об образовании из «неизменных» качеств-стихий бескачественного единого заметил ученик Парменида Мелисс (V в. до н. э.), показав, что при таких представлениях единство оказывается мнимым, «мир мнения» не может стать «миром истины», эмпедоклово многое —подлинным единым [там же, с. 89, 93]. Если, конечно, строго придерживаться представления о «неизменности» «корней» всех вещей, то тогда, действительно, «сплавление» элементов в бескачественное целое немыслимо. «Ведь единственное возможное изменение, допускаемое эмпедокловой системой,— замечает в связи с этим А. О. Маковёльский,— порядок размещения элементов относительно друг друга» [там же, с. 115]. Однако мы нигде не находим, чтобы Эмпедокл говорил о взаимном порядке элементов в «структуре» сложных тел. Напротив, в его фрагментах мы находим очень своеобразное толкование «неизменности» элементов: «...поскольку единое неизменно рож-даетёя из многого, а из прорастания единого снова выделяется многое, постольку они (стихии) возникают, и век у них нестойкий. Но поскольку беспрерывный переход из одного состояния в другое никогда не прекращается, постольку они существуют всегда в неизменном кругу» [там же, с. 190]. Здесь ясно высказано био-морфное понимание неизменности элементов как их вечной циклической регенерации в рамках органического- целого (космоса). Поэтому нельзя понять учение Эмпедокла, не учитывая биоморфизма его мышления. Элементы «исчезают» в целом^ как питающие соЖи в организме,, но они неизменны, поскольку мировой организм их выделяет обратно. Вот суть эмпедокловых представлений об образовании сложных тел, вот его бйоморфная концепция «химического соединения», которая вне учета этого универсального биоморфизма кажется сплошным противоречием. Поэтому пространственная структура вовсе не главное и не единственно возможное, допускаемое Эмпедоклом, представление об изменении элементов. Не пространственная структура в духе антибио-морфического мышления атомистов, а органика питания и регене
108
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
j । ----   —-- ।	1	—	
рации — вот суть изменений элементов в космическом организме у Эмпедокла, тех именно изменений, которые определяют их специфическую неизменность. Эмпедокл оригинален и велик именно в этом, в своей попытке увидеть «элеатизм» самого живого космического организма. Поэтому и все характеристики элементов, недаром названных'«корнями», могут быть поняты только в свете этой попытки.
В связи с этим Сфайрос Эмпедокла надо рассматривать не как огромное яйцевидное «химическое соединение» величиной с космос, а как гомогенный живой организм. Поэтому Любовь приводит «корни»-элементы к такому их «химическому синтезу», который оказывается самым непосредственным образом биокосмогенезом. О гомогенности Сфайроса, как и об его биоморфном характере, свидетельствует целый ряд фрагментов [там же, с. 149]. Аристотель и Филопон, стоящие на стадиях более дифференцированного научного сознания, критикуют Эмпедокла за его всеобщее одушевление мира, за отсутствие у него разницы между живым и неживым. Поэтому неудивительно, что для них это учение было полно противоречий и красивых несуразностей.
У Эмпедокла представление о пространственной характеристике элементов развито слабо. Элементы, конечно, движутся друг относительно друга, меняются местами [там же, с. 149]. Это необходимо для образования сложных тел. Но, повторяю, мы нигде не найдем упоминания об их пространственном размещении внутри сложных тел, о структуре в смысле пространственной связи, взаимного расположения элементов в сложном образовании. Напротив, представление о количественной, численно (и даже точнее: целочисленно) выразимой пропорции элементов в составе сложного тела развито в учении Эмпедокла с большей четкостью.
Это представление имеет огромное значение для всего химического мышления. Поэтому мы рассмотрим его оформление у Эмпедокла более подробно, чем другие аспекты его натурфилософии.
Эмпедокловы элементы, конечно в духе ионийской традиции, мыслятся как динамические противоположности или качества: «всё из четырех элементов; природа последних состоит из противоположностей: сухости и влажности, теплоты и холода; она производит все посредством пропорционального взаимного смешения (элементов)» [там же, с. 148]. Однако к традиционному ионийскому квалитативизму здёсь добавлена италийская — пифагорейская по своим корням — идея о строго пропорциональном сочетании элементов в составе всех сложных образований. Эта идея служит основой для рассмотрения всех предметов видимого мира как сложных тел: «Каждый предмет существует в силу известного соотношения между его частями» [там же, с. 162]. Числовое соотношение элементов — это существенная природа данной вещи, т. е.
109
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
то, чем каждая вещь отличается от другой (кость льва от кости лошади — приводит пример Аристотель).
Александрийский философ VI в. н. э. Симпликий цитирует такой текст Эмпедокла: «А благодатная земля в (своих) широкогрудых горнилах две из восьми частей получила от светлой Нести-ды и четыре от Гефеста; а из них образовались белые кости, дивно сплоченные связями Гармонии» [там же, с. 212]. Нестида (Нестис) — сицилийская богиня воды — представляет у Эмпедокла воду, Гефест — греческий бог огня и кузнечного мастерства — огонь. Этот отрывок раскрывает состав именно белых и никаких других костей, так как вследствие своей белизны в них, по мысли Эмпедокла, должен преобладать огонь (Гефест): его 50%. Остальные компоненты: земля (25%), вода (12,5%), воздух (12,5%). Здесь, в этом античном — чисто теоретическом в отличие от алхимического — «рецепте», мы прочитываем не только идею количественно выразимого состава тела, но и способа его определения. Этот способ состоит в том, что состав определяется оценкой чувственно-воспринимаемых свойств-качеств, которые связываются с элементарными стихиями. Так, например, у Эмпедокла с белым цветом связывается огонь, а с темным — вода. Поэтому в белых костях преобладает огонь, а в темных — вода. Эту логику определения элементарного состава в развитой форме мы найдем впоследствии в химии Аристотеля.
Учение о количественной пропорции элементов, входящих в состав всех вещей, имеет у Эмпедокла множество взаимосвязанных аспектов: научный, философский, медицинский, эстетический. Остановимся кратко на, медицинском аспекте, весьма близком к собственно химической стороне этого учения. Согласно Галену, Эмпедокла можно считать основоположником сицилийской школы врачей, наряду с косской, книдской и родосской школами. Именно в сицилийской школе натурфилософские представления о четырех элементах перешли в представление о четырех элементарных качествах-силах (горячее и холодное, влажное и сухое) [там же, с. 128]. У самого Эмпедокла этот переход вполне органичен, так как его элементы-«корни» уже с самого начала несли в себе качественное наполнение. Это учение Эмпедокл применяет к медицине, давая концепцию видов темперамента, а также и к «психологии», теории ощущений и восприятий. В основе этой теории лежит положение о том, что подобное стремится к подобному и воспринимается подобным. Человек воспринимает * «землю зем
* Интересно, что современные биохимические исследования приводят к близким выводам. Например, известный психохимик Джордж Уотсон открыл, что наша способность ощущать запах некоторых витаминов и питательных веществ частично зависит от того, какое количество этих соединений уже содержится в крови. Другими словами, «чтобы почувствовать запах витамина А, надо уже иметь некоторое количество его в крови» [24].
210
натурфилософские представления о веществе
лею, воду водою» [там же, с. 217]. Количественная пропорция элементов в составе различных органов служит для характеристики здоровья или болезни. Например, лучшим зрением считается зрение таких глаз, в которых основные компоненты (огонь и вода) смешаны в равной степени [там же, с. 166].
Надо заметить, что вся теория Эмпедокла о количественно выразимом составе тел строится на примере органических тел и веществ (кости, мясо, кровь, глаза). Сама душа, по Эмпедоклу, как бы «химическая» элементарная формула всего тела: «Душа есть количественное отношение смешанных в человеке элементов» [там же, с. 123]. Поэтому, очевидно, что как телесное, так и душевное здоровье (ясно, что их Эмпедокл не различает) зависят от точной «наилучшей» пропорции элементов.
Хотелось бы подчеркнуть, что учение Эмпедокла о числовой пропорции элементов, образующих сложные тела, по существу вводит в круг натурфилософского теоретического мышления представление о химическом числе. Пифагорейцы учили о числах как о физико-геометрических структурах. Эмпедокл же, использовав их взгляды, впервые перешел к химическому представлению числа, наполнил понятие числа химическим содержанием. Давая общую оценку эмпедоклова учения о числовых пропорциях элементов, А. Ф. Лосев говорит: «В общем, это, конечно, есть не что иное, как пифагорейство (заметное у Эмпедокла и в других отношениях), но числа мыслятся здесь еще более близкими к веществу» (курсив наш.— Авт.) [19, с. 411]. Эта «близость к веществу» имеет вполне определенный характер близости к химическому понятию о веществе, к понятию о химическом составе веществ.
Наконец, еще одним немаловажным моментом химии Эмпедокла являются его структурные представления, так сказать, на «молекулярно-физическом» уровне. Это прежде всего теория пор, которую он широко применяет к объяснению таких физико-химических явлений, как, например, растворение одной жидкости в другой. Растворение вина в воде обусловлено, согласно Эмпедоклу, соответствием, симметрией их пор, т. е. их структурным подобием. По свидетельству Теофраста, «он вообще всякое смешение делает путем симметрии пор, поэтому-то масло и вода не смешиваются, а остальные жидкости, которых особые соединения он перечисляет,— наоборот» [22, с. 167].
Понятие о пористом строении тел вызвало критику Аристотеля и его учеников, однако, несмотря на это, оно получило большое распространение и встречается в качестве объяснительной схемы У самого Аристотеля. Признание пор совмещается у Эмпедокла с последовательным отрицанием пустоты. Поры — это рыхлое распределение вещества в теле, которому противоположно уплотненное состояние вещества. К теории пор примыкает представле
111
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ние об истечениях, идущих от всех тел, с помощью которого Эмпедокл объясняет такие физические явления, как притяжение магнитом железа, а также функционирование органов чувств.
В заключение нам хотелось бы прокомментировать оценку эмпедокловой химии Г. Гомперцом: «С Эмпедоклом,— говорит Гомперц,— мы, как бы по мановению ока, переносимся в современную химию. Три основные идеи этой науки впервые отчетливо выступают здесь перед нами: гипотеза множественности, и при этом ограниченной множественности основных элементов; идея соединений, в которые вступают между собой эти элементы; и, наконец, признание многочисленных количественных различий или изменчивости пропорций в этих соединениях» [25, с. 201].
Мы уже отмечали, что Эмпедокл, следуя за Парменидом, развивает само понятие об элементе. Только при учете этого важного обстоятельства можно говорить о том, что он первым введ гипотезу ограниченной множественности элементов: предшественники на этом пути у него были. Затем следует подчеркнуть, что понятие соединения в химическом смысле (как оно фигурирует у Аристотеля) у Эмпедокла по существу отсутствует. Однако у него есть представление о «биологическом слиянии» элементов в целое и о составе сложных тел, являющемся основой для объяснения их свойств. Эмпедокл, на первый взгляд, колеблется между признанием «химического соединения» (новая целостность гомогенного образования, в котором исчезает качественная индивидуальность компонентов) и механического соединения (простая механическая смесь). На самом же деле у него пет ни «химизма» в указанном смысле этого слова, ни «механизма»: мы находим у него несомненный биоморфизм в понимании образования сложных тел и в понимании их природы. И, наконец, важно, что, хотя Гомперц совершенно справедливо отмечает отсутствие концепции «химической» структуры или строения хотя бы в виде неразвитой гипотезы, он не замечает явно структурных представлений Эмпедокла на соседнем, «молекулярно-физическом» уровне, т. е. на уровне распределения «плотности» вещества в теле.
Завершая обсуждение воззрений Эмпедокла, следует еще раз напомнить, что никакой прямой аналогии между взглядами древних мыслителей и современными представлениями нет, но мы можем усмотреть в этих далеких умозрениях предпосылки естественнонаучных построений нового времени.
«ГОМЕОМЕРИЯ» АНАКСАГОРА
В основе представлений Анаксагора (примерно 500—428 гг. до н. э., по Дильсу) о веществе и его изменениях лежит элеатов-ское положение о том, что возникновения и уничтожения вещей и
112
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
элементов-стихий нет. Есть только изменение того, что всегда уже было, есть и будет. Это изменение состоит в процессе соединения или разъединения анаксагоровых начал — «семян» (бтсе-рраш), или, как их назвали позже, «гомеомерий». В дошедших до нас благодаря комментариям Симпликия к аристотелевской «Физике» подлинных отрывках из сочинений Анаксагора говорится: «О возникновении и уничтожении у эллинов нет правильного мнения: ведь никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется. И, таким образом, правильнее было бы называть возникновение соединением, а уничтожение разделением» [26, с. 298].
Итак, все видимое изменение веществ, вещей, качеств (между ними Анаксагор, как и все досократики, не проводил какого-либо различия) состоит в соединении и разъединении «гомеомерий».
Что же такое «гомеомерий»? Подавляющее большинство исследователей считает, что этот термин не принадлежит самому Анаксагору. Взятый в единственном числе (homoeomeria), он впервые встречается у Лукреция. Аристотель называл элементы Анаксагора во множественном числе своим термином та брюю-— «подобочастными». У самого Анаксагора его первоначала называются «семенами», «вещами», «семенами вещей» или просто «началами». Однако термин «гомеомерия» сохранился как название начал Анаксагора. Надо заметить, что Аристотель, безусловно, стремился представить эти начала как свои «подобочастные». Именно поэтому он в сочинении «О небе» противопоставляет Анаксагора Эмпедоклу, говоря, что если Эмпедокл образует всё из четырех элементов, то Анаксагор, наоборот, из гомеомерий — «по-добочастных» мяса, костей и т. д.— образует элементы: воздух, огонь и т. п. [21, с. 134]. Благодаря этому препарированию Анаксагора Аристотелем возникли большие споры о началах Анаксагора, которые не смолкают и до наших дней. Однако сами сохранившиеся фрагменты показывают, что в понятии начала («гомеомерия») Анаксагор мыслит как бы весь бесконечный космос со всем разнообразием его веществ и качеств, причем это начало «гомогенно», т. е. любая его часть имеет то же самое качество, что и целое. «Гомеомерия,— говорит Лосев, реконструируя полное определение начала по Анаксагору,— есть бесконечность элементов данного типа, содержащих в себе бесконечность частичных элементов, тоже сохраняющих свой собственный тип» [19, с. 323]. Иначе говоря, гомеомерия Анаксагора — материализованная совокупность всех известных качеств. В каждом «семени» наличествуют все качества, но в разной пропорции. Преобладающее качество определяет тип «семени». Делимость материального, по Анаксагору, беспредельна, и каждая часть гомеомерно го тела, Даже сколь угодно малая, остается гомеомерной, содержащей всю исходную бесконечную совокупность качеств.
8. Зак. 414
113
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Поскольку гомеомерия гомогенна (принцип качественного тождества части и целого), постольку можно и нужно видеть в гомеомерии оригинальную концепцию химического соединения. Оригинальность ее состоит, во-первых, в том, что гомеолхерця образована «всем»: в нее входят частицы всех овеществленных качеств; во-вторых, в том, что гомеомерия гомогенна (в указанном выше смысле качественного тождества части и целого), хотя единственным механизмом ее «жизни» служит соединение и разъединение частиц, т. е., вообще говоря, механический процесс. В текстах Анаксагора мы не видим структурного мотива в объяснении «химической» индивидуальности вещества: кажется, что чисто количественного принципа (доминирующие в смеси «семена» определяют индивидуальное качество целого) ему вполне достаточно.
Эта оригинальность Анаксагора обнаруживается перед нами как парадоксальное совмещение в единой теоретической концепции прямо противоположных тенденций. Мы уже отмечали «механическую» тенденцию объяснять все смешением, разделением и соединением «семян» с помощью их пространственного движения. Но этот «механизм» не ведет к геометрической структуре, как у атомистов, пифагорейцев и Платона. Напротив, он сочетается с самым крайним квалитативизмом, который только можно себе представить. Ведь в своем учении о бесконечной множественности качественно разнородных гомеомерий Анаксагор по существу «увековечивает» любое качество, переводя его с уровня явления на уровень сущности: любое качество — изначально.
Анаксагор до предела радикализирует милетский квалита-тивизм. Милетцы иерархизировали качества, делили их на элементарные и производные. Анаксагор же все, абсолютно все, качества сделал «элементарными», т. е. вывел их из волн «становления» на твердый берег «бытия». «Такие вещества, как кости, мясо или кровь, тоже обладали для него своим особым качеством, и это качество он не хотел сводить ни на какие другие более мелкие ив этом смысле более основные качества» [там же, с. 321]. Тотальная субстанциализация качества и приводит к полному отрицанию качественного изменения, так как на уровне «бытия» и «сущности» изменения, согласно парменидовскому учению, нет. Поэтому перемещения «семян» остаются единственно возможным процессом для объяснения видимости качественного изменения, становления и генезиса вещей.
У Анаксагора нет и не могло быть идеи химического соединения, подобной той, которая содержится в теории «миксиса» Аристотеля. Но в постулировании сохранения качественной индивидуальности (гомогенность) при констатации бесконечной разнокачественности ее «элементарного состава» (неограниченная гетерогенность), несомненно, скрывается некий проо&раз фунда
114
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
ментальной для химии идеи соединения. При этом надо отметить, что разъединение «семян» нимало не вредит константной качественной индивидуальности тела, т. е. границ качества нет. Качество у Анаксагора — абсолют, константа, пространственно-временной инвариант. Качество непрерывно, а потому любая, сколь угодно малая часть качества есть то же самое качество. Анаксагор действительно мыслит континуумами, и надо сказать, что его космос как в целом, так и в мельчайшей части — это континуум континуумов.
Если говорить об идее химического соединения, конечно о ее прообразе и отдаленнейших предпосылках, то надо отметить, что анаксагорово положение об определении качественной индивидуальности вещи наибольшим количеством «семян», в ней находящихся, говорит о том, что этой идеи фактически нет. Если механическое большинство однокачественных «семян» определяет индивидуальность сложного тела, значит идея о синтезе частей в качественно новое целое отсутствует. Тем не менее этот синтез-слияние нельзя не помыслить постольку, поскольку гомеомерное тело абсолютно гомогенно. Интересно, что противоположные тенденции мысли удивительно просто сочленены в этом богатом и сложном учении, которое, кстати сказать, высоко оценивал Аристотель.
Идея состава «плывет» у Анаксагора: его гомеомерия буквально «тонет» в бесконечностях, а поэтому состав каждой гомеомерии бесконечен, как бесконечен состав каждой части и каждой части части и т. д. Тем не менее Анаксагор использует количественную оценку состава в ее качественной форме «больше—меньше» для объяснения качественной индивидуальности тела. Итак, «смесь» Анаксагора и всецело «механична», и тем не менее «химична». Абсолютизация бесконечного качественного континуума приводит Анаксагора к такому парадоксальному синтезу.
Другая «часть» анаксагоровой философии — учение о йусе. Это понятие об «уме» (^ой;), осуществляющем своего рода «первый толчок», полагающий начало космизации мировой смеси. Несмотря на общедосократический телесно-физический характер нуса, в нем уже слышны отзвуки будущих платоно-аристотелевских построений, основанных на дуализме «идеи» («формы») и «материи». Однако у Анаксагора это понятие имеет прежде всего физическое космологическое содержание, с которым связано определенное представление о космохимии элементов,их индивидуализации и размещении в космосе. Механическая сепарация вращением исходной мировой смеси приводит к определенной космографии элементов-стихий-качеств: вверху скапливается огонь, внизу — земля, а между ними — воздух и вода. Эта конечная схема без изменений будет повторена Аристотелем. Существенным моментом в учении Анаксагора, делающим его теорию нуса и смеси прообразом плато-
775
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
но-аристотелевских построений, является положение о принципиальной невозможности полной сепарации гомеомерий. Чистое, или несмешанное, состояние есть абсолютная прерогатива нуса. Мир подлунный всегда в той или иной степени смешан 9.
Подводя итоги рассмотрению «химии» Анаксагора, мы можем несколько парадоксально сказать,, что «химии» у него нет из-за отсутствия какого-либо представления о течении химического процесса, ведущего к химическому соединению. Все химические соединения у него заранее заданы, они вечны, они не возникли, они не могут" исчезнуть. Весь мировой процесс — игра механического соединения и разъединения качественно-химических «частиц» — гомеомерий. Тело обретает тот качественный облик, который сообщает ему большинство содержащихся в нем «семян» этого рода. В мышлении Анаксагора господствует элеатовский принцип тождества: «золото — из золота» и т. п. Как свидетельствует аутентичный текст — отрывок из сочинения «О природе», цитируемый в «Схолиях» к Григорию Назаренскому, для Анаксагора проблема генезиса была неразрешимой, точнее, он просто считал, что генезис — невозможен.
Каждая часть гомеомерного тела тождественна всему телу, и из одного качества (тела, вещи, вещества) не может возникнуть другое. Этот принцип тождества ведет в натурфилософии к удивительному учению, возносящему всякое качество до неизменного абсолюта. Анаксагор, таким образом, весьма своеобразно вывернул элеатовскую философию наизнанку и представил ее как натурфилософию и физику, максимально освободив их при этом от ми-фологизма *. Вечен и неизменен весь чувственный мир в форме своих «начал» — гомеомерий. Однако помимо элеатизма в состав анаксагоровой философии вошла вся милетская школа и, несомненно, в ней нашли себе место некоторые основные мотивы Гераклита, только у Анаксагора изменилась сама форма выражения этих мотивов. То, что у Гераклита было художественной «абстрактно всеобщей мифологией» «общематериального континуума», у Анаксагора приобрело характер отвлеченного всеобщего тезиса: «во всем имеется часть всего». Так, раннедосократическое представление о всеобщем становлении, текучести всех вещей, столкнувшись с неумолимой логикой тождества элеатов, создало это удивительное учение.
8 Это положение займет впоследствии особое место в представлениях средневековых европейских алхимиков, для которых даже природное золото еще не было вполне совершенным металлом, и для достижения «алхимического совершенства» его надлежало улучшить. Об этом см. ч. II, стр. 236 и сл.— Прим. ред.
♦ В этом отношении антиподом Анаксагора является живший примерно в то же время Эмпедокл. Вероятно, что трезвый научный стиль первого был одной из основных причин особой симпатии к нему со стороны Аристотеля.
116
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
АТОМИСТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ЛЕВКИППА И ДЕМОКРИТА
Связанная с именем Демокрита атомистика представляет собой высшее достижение всей досократической натурфилософии. Являясь зрелым, развитым наследником ионийской школы, атомистика Левкиппа (предположительно 500—440 гг. до н. э.) и Демокрита (ок. 460—370 гг. до н. э.) совершенно оригинально решает космологическую проблему, синтезируя ионийскую традицию с италийско-элейской и пифагорейской школами. К сожалению, это богатое и чрезвычайно плодотворное учение дошло до нас только через доксографов и сочинения позднейших философов, которые, как и Платон, и Аристотель, еще обладали сочинениями Демокрита. Однако в III—V вв. н. э. эти сочинения, видимо, навсегда утрачиваются, так что реконструкция атомистического мышления является и по сегодняшний день очень трудной задачей. Несмотря на огромную проделанную в области истории атомистики работу, многие вопросы остаются недостаточно ясными. Противоречивы высказывания и самих доксографов, и античных философов. В связи с этим необходимо выходить в более обширные контексты досократической философии в целом, чтобы правильно оценить место и значение левкиппо-демокритовской атомистики в истории науки вообще и химии — в частности.
Прежде всего необходимо выяснить статус категории качества в атомистике досократиков. Это важно для понимания содержания химического аспекта в физических представлениях атомистов. Структурно-механический подход к веществу и его изменениям действительно получает в атомистике свое мощное развитие. Робкие наброски этого подхода у ионийцев (Анаксимен), специфическое его оформление у пифагорейцев’— все это получает в атомистике Левкиппа—Демокрита дальнейшую эффективную разработку. Однако было бы ошибкой утверждать, что Демокрит основывает «квантитативистскую» программу построения научного знания, как это отмечали уже в древности некоторые писатели перипатетической школы, или что его учение является античным механицизмом, весьма схожим с новоевропейским. Эти суждения, бесспорно, имеющие известные основания, не учитывают одного простого, но тем не менее фундаментального обстоятельства: вся досократика характеризуется квалитативизмом («больше— меньше», а каким именно по оттенку — уже детали). Чтобы раскрыть эту простую, общую всем досократикам черту, отметим несколько ведущих логических мотивов, являющихся сквозными. Во-первых, уже отмеченное вышетождество или сближение вещи (тела) и качества (свойства). Такая тенденция синкретического мышления (вещь-качество) тесно связана с комплексным представ
117
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 	~
лением о динамическом самодвижении первоначала, являющемся общедосократическим, хотя разница в этом пункте между началом досократики (милетцы) и ее концом (Демокрит) немалая. Во-вторых, отметим понимание качеств как объективных реалий космического бытия. Очевидно, что это понимание служит логическим обоснованием уже упомянутой материализации качества в качество-тело. Однако оно имеет право на самостоятельное существование ввиду важности проблемы «субъективности—объективности» качеств уже у Демокрита. Применение понятий субъект—объект к досократике вообще, строго говоря, весьма условно, однако избежать его нелегко, так как, говоря об этих специфических предметах, мы вынуждены пользоваться современным языком, где эти понятия лежат чуть ли не в его основе как логико-философская схема.
Мышление милетцев носит непосредственно «объективный» характер. Однако эта прямая космологическая «объективность» мышления не остается не затронутой дальнейшим движением философии. У Демокрита мы находим двойственное, субъективнообъективное, понимание качеств. Правда, субъективизм в явном виде появляется только у некоторых учеников Демокрита. Особенно интересен в этом отношении Метродор Хиосский (ок. 400 г. до н. э), но и у самого Демокрита мы находим достаточно сильный уклон к отрицанию реальности существования так называемых «вторичных» качеств, лишающего их тем самым какого-либо онтологического статуса, что в гносеологии оборачивается в конце концов скептицизмом. Например, Теофраст (ок. 370—288 гг. до н. э.) так характеризует учение Демокрита о качествах: «В природе нет теплого и холодного, но форма (атом), изменяя свое положение, производит также изменение и в нас» [27, с. 264]. Однако, по свидетельству того, же Теофраста, форма теплого сферическая [там же, с. 264]. Мы умышленно цитируем одного и того же автора, чтобы подчеркнуть, что в самом учении атомистов была эта характерная двойственность и что здесь нет разночтения, обусловленного различием в авторском восприятии. В атомистическом мышлении эти две противоположные тенденции уживались, видимо, безо всякого противоречия^ Конечно, впоследствии эти противоречия были замечены, в частности Аристотелем, который попытался их избежать, реставрируя, но, конечно, своими средствами высокоразвитой техники мышления, доатомистический квалитативизм, последовательно избегая при этом структурных и дискретных представлений. Однако в рамках атомизма такой двойственный, субъективно-объективный, подход к чувственно-воспри-нимаемым качествам был естествен и органичен. Идущая от логического синтеза атомистами элеатовской философии бытия и ионийской натурфилософии становления сама постановка исходных аксиом обусловливала эти противоположные тенденции. Подобного
118
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
же рода двойственность характеризует и атомистическое учение об элементах. Действительно, элементы-стихии можно объяснять как сложные образования, составленные из простых атомов, а можно, в полном соответствии с этими аксиомами, считать, что каждой стихии соответствует свой специфический вид атомов (т. е. прежде всего, геометрическая структура). Так, Аристотель, говоря об атомистах, подчеркивает, что только атомам огня они приписывали определенную форму — форму шара [там же, с. 266]. Остальные же стихии, говорит Аристотель, образованы у них смесью различных семян. Диоген, излагая Демокрита, более определенно, чем Аристотель, говорит, что из движения атомов «рождается все сложное: огонь, вода, воздух, земля». Он тут же подчеркивает, что все стихии «суть соединения некоторых атомов» [там же, с. 225]. Ясно, что этот подход механоструктурен в принципе. Все явления, качества-стихии и т. д. понимаются как механические сцепления атомов. В рамках такого подхода генезиса нет, а есть только сцепление (соединение) атомов, как нет и уничтожения, а только разъединение атомов. Однако чрезвычайно подробно развитая Демокритом теория вкусовых и цветовых качеств указывает на то, что атомистическая аксиоматика позволяла использовать и отличный от указанного выше подход. Например, четырем основным цветам (белый—черный, красный—«желто-зеленый» или «зеленовато-желтый») соответствуют в атомистическом цветоведении определенные формы или атомы, а все остальные цвета и их оттенки получаются из их смешения. В этой теории мы видим опять-таки расслоение мысли: субстанциализация качеств здесь ограничена «основными» цветами. Сама же субстанциализация совершается приписыванием основным цветам атомарности с атомами определенной формы. За исключением этого специфически атомистического мотива цветоведение Демокрита по способу движения мысли чрезвычайно напоминает восходящее еще к ионийцам учение о квалитет-субстанциях, разделяющее качества на основные (элементарные) и производные. В четкой, логически развитой форме это ионийское по истокам учение разработано Аристотелем. Причем сходство усугубляется тем, что и у Демокрита (в цветоведении), и у Аристотеля (в учении об элементах) начал четыре. Очевидно, что в этих «приложениях» атомистической теории в логику «механоструктурную» включалась «динамико-континуалистическая» логика квалитативизма. Специфическим же оставался лишь сам способ субстанциализации качества через атомарную форму. Впрочем, и он в известной мере неспецифичен, поскольку содержание этой субстанциализации и у Аристотеля и у Демокрита составляли характеристики осязания, дающего телесность как таковую. Так общеантичное пластическое мировоззрение соединяет, казалось бы, прямо противоположные учения.
119
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Рассматривая развитое и, можно сказать, в подробностях изложенное Теофрастом демокритовское цветоведение как модель для реконструкции его учения об элементах, которое утрачено почти целиком, если не считать противоречащих друг другу отдельных высказываний (из них мы привели только два), мы должны сказать, что эта модель свидетельствует в пользу аристотелевского представления об атомистической концепции элементов и тем самым против Диогена. Это означает, что отсутствие каких-либо указаний относительно атомов других стихий, кроме огня, отнюдь не является случайным, а относится к самому содержанию концепции стихий у Демокрита. Видимо, можно считать, что только некоторые стихии у Демокрита, быть может, действительно, только огонь, как об этом сообщает Аристотель *, были атомарными стихиями или основными, имеющими прямую онтологическую значимость. Остальные же стихии были производимыми, т. е. не были элементарными и простыми, а были сложными, и их различие формировалось не единственной собственной формой их атомов (таковой они, видимо, и не наделялись), а внешнеструктурными факторами («положение» и «порядок»).
Действительно, наиболее достоверные свидетельства об «аксиоматике» атомизма сходятся в одном: все процессы и вещи видимого мира объясняются формой, порядком и положением атомов. «Причинами всех вещей,— говорит Аристотель, излагая учение Левкиппа—Демокрита,— являются определенные различия в атомах... А этих различий по их учению три: форма (б/т^а), порядок (та£^) и положение (0гб^)» [27, с. 200].
Форма атомов, или «фигура», является внутренним структурным фактором, а положение и порядок — внешнеструктурными по отношению к самим атомам. Все три момента являются структурными характеристиками, однако их использование при объяснении явлений метеорологии, цветового поведения тел, качественных изменений и т. п. ведет к различным возможностям. У атомистов не было и не могло быть критерия различения простого и сложного: простое — все то, что наделено собственной атомарной
* В сочинении «О небе» Аристотель говорит: «Какова фигура каждого из элементов и что она такое, этого они [Левкипп и Демокрит] не определили, но только огню они приписали [форму] шара. Воздух же, воду и прочее они определили лишь с количественной стороны, уча, что их природа есть как бы смесь семян, составленная из всех элементов» [27, с. 266]. В. П. Зубов считает, что все элементы имели у атомистов атомарные формы и поэтому не переходили друг в друга. Нам трудно с этим согласиться, так как мы считаем, что, в соответствии с высказыванием Аристотеля, это можно сказать только об огне [28, с. 45]. Есть высказывания, отрицающие атомарность и простоту огня (Диоген), но нет высказываний, приписывающих атомам других элементов-стихий определенную форму. Правда, в силу допущения бесконечной множественности форм можно сделать такое предположение, но сами атомпсты его, по-видимому, не делали.
120
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
формой,— есть в своем пределе вечная форма. Но это определение лишено какого-либо «эмпирического» смысла, поскольку, сталкиваясь с водой или огнем, мы не знаем, наделены ли они собственной формой и тем самым просты или же составлены из других простых форм, т. е. сложны. Атомисты, видимо, применяли оба метода объяснения, о чем и свидетельствует Аристотель, говоря, что лишь огонь прост и имеет атомарную форму. Значит к огню они применили внутриструктурный способ объяснения, а к остальным элементам — внешнеструктурный. Очевидно теперь, что внешнеструктурная процедура объяснения выступает как «механическая», а внутриструктурная — как специфически «ква-литативистская», т. е. квалитативистская в рамках атомистических постулатов.
Рассматривая возможное соотношение этих методов объяснения, мы должны заметить, что возможности их применения с самого начала, т. е. в атомистике Левкиппа—Демокрита, были самыми широкими. Одно и то же явление могло объясняться и «внутри-структурно», и «внешнеструктурно». Позднее, у Эпикура, эта особенность атомизма под воздействием других обстоятельств выльется в общую установку к использованию различных объяснений, лишь бы они вели к желательному этическому результату. У Демокрита же мы видим только возможность, склонность к развитию в этом направлении. Применению «внутриструктурных» моделей благоприятствует, конечно, тезис о бесконечности форм атомов, который фигурирует и у Левкиппа, и у Демокрита. Зачем вводить иерархию простого и сложного, атомарно значимого и производного, если любое качество и состояние может быть представлено специфической формой? Однако эта тенденция не реализовалась у Демокрита; она реализовалась полностью у Анаксагора. Следы же, потенции анаксагоровского подхода, остались в атомизме, но были сильно затенены внешнеструктурным подходом, выводящим физические явления из движения и сцепления атомов. Именно этот аспект получил в атомизме такое развитие и такую ясность формулировок, что некоторые характеристики структуры, в частности «химического строения» в смысле классической органической химии XIX в., находятся как «предвосхищения» у атомистов. Например, Партингтон говорит о «предвосхищении изомерии» [29, с. 42].
Внутриструктурная линия, как мы отметили, ведет к традиционному досократовскому квалитативизму, хотя и в особой, совершенно оригинальной форме, и тем сближает Демокрита с Анаксагором. Примером этой, надо сказать все же побочной, тенденции в атомизме является кратко рассмотренное выше учение о цветах.
Противоположная линия, идущая от пространственного движения атомов различных форм к явлениям на чувственно-воспри-
121
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
нимаемом уровне, развита, пожалуй, сильнее и многостороннее. Прежде всего к ней относятся чисто кинематические модели. Например, объяснение качеств характеристиками пространственного перемещения, т. е. объяснение качественного изменения через механическое. Диоген свидетельствует, излагая учение Левкиппа: «Все светила горят вследствие быстроты движения...» [27, с. 199]. Таким образом, качество оказывается прямой функцией механических «параметров». Очевидно, что развитие этой линии ведет не просто к преодолению антропоморфизации космоса (что характеризует уже самых ранних милетцев), а и к изживанию присущего всем ионийским мыслителям одушевления природы (гилозоизма). Так, Аэций говорит, что мир атомистов «не одушевлен» [там же, с. 229]. Однако эта тенденция все же не доводится до конца: она и не могла дойти до конца в рамках античного пластико-органического мироощущения.
Как и у Анаксагора, в учении атомистов становления—генези-са на уровне бытия нет *. То, что называется возникновением, есть лишь соединение атомов, изменение — их перегруппировка, а уничтожение — их разъединение. Элеатовский принцип в соединении с ионийским становлением дает не генезис, а только пространственное движение неизменных атомов, способных благодаря своим формам к взаимному сцеплению друг с другом. На уровне бытия, понимаемого в определениях элеатовской логики, ничего не происходит, потому что бытие (атомы), по определению, неизменно. Атомы не сотворены и неуничтожимы. Их движение не есть их изменение, это их естественное самодвижение. Ионийское физическое становление «механизировалось» благодаря тому, что в отличие от элеатов в свою «аксиоматику» атомисты ввели пустоту, сущее «небытие». Конечно, эта «механика» совершенно особого досократического толка, очень мало похожая на механику нового времени. В этой механике нет понятия «покоя», нет абстрактной динамики с понятием «силы» и т. д. При всей ее «механичности» в ней еще многое напоминает гилозоистическую подвижность ионийского космоса. Правда, существенным отличием от последнего является сам принцип дискретности, принцип «атомарного строения», сам атомно-структурный подход к космосу и ко всем его проявлениям, требующий всюду отыскивать предельные «обобщающие» структуры, служащие основой для понимания всех производных от них явлений. Очевидно, таким образом, что помимо общеионийского космовидения в состав атомистической натурфилософии вошла не только элеатовская логика бытия, но и пифагорей-• ские мотивы («предел»—«беспредельное», геометризм и т. д.).
♦ Видимо, сами атомисты не считали, что в построенной ими системе нет места генезису. По крайней мере, именно так рассматривает этот вопрос Аристотель как в сочинении «О небе», так и в книгах «О возникновении и уничтожении» [27, с. 201, 228].
122
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
Ясно, что все эти «компоненты» — лишь источники и предпосылки оригинального и богатого, лишенного какой бы то ни было эклектики синтеза, венчающего всю досократическую натурфилософию.
Наибольший интерес в связи с анализом становления предпосылок химического теоретического мышления представляют собой идеи атомистов об образовании сложных тел, образующих видимый чувственно-воспринимаемый мир. Во-первых, образование сложных тел происходит в силу движения атомов, поскольку именно движение сближает их, и, во-вторых, благодаря взаимной конгруэнтности их форм, обусловливающей образование механических «сцеплений». Важно отметить, что никакого изменения атомов в каком-либо отношении при этом не происходит. Никакого «взаимного влияния», никакого деформирующего «часть» воздействия «целого» через связи «частей» не происходит, ибо только часть и есть абсолютное целое, поскольку никакого нового сверхатомного целого нет. Целое, или единое, не может возникнуть из многого, говорит Аристотель, излагая учение атомистов [там же, с. 201]. То, что возникает, размещается на совершенно ином уровне, несоизмеримом с уровнем подлинного бытия, т. е. атомов. Этот элеатовский мотив отмечают многие комментаторы. В частности, согласно Епифанию (IV в. н. э.), Демокрит «...учил, что все находится в беспредельном, что возникновение всего [существует только] в воображении и мнении, а поистине ничего не возникает, но так [лишь] кажется, подобно отражению весла в воде» [там же, с. 208].
Если бы у атомистов мыслилось возникновение новой целостности, по уровню своего бытия однопорядковой с исходной целостностью атома, то, очевидно, атом как часть этого нового целого изменился бы, войдя в его состав. Но этого хода мысли у атомистов нет. Принцип «идущей сверху» органической целостности будет последовательно развит только Аристотелем.
Абсолютность целостности атома — вот основное препятствие для создания новой целостности. В учении атомистов нет понятия «контакта». Филопон, комментируя аристотелевские книги «О возникновении и уничтожении», пишет: «Слово «соприкосновение» Демокрит употреблял не в собственном смысле, когда он говорил, что атомы соприкасаются друг с другом. Но атомы лишь находятся вблизи друг от друга и незначительно отстоят друг от друга, и вот это он называет соприкосновением. Ибо он учит, что пустотою атомы разделяются совершенно» [там же, с. 202]. Для образования новой целостности исходные компоненты должны как бы «слиться» воедино в проникающем взаимодействии реального контакта. «Сцепление» атомов остается у атомистов «механической смесью», а не «химическим соединением».
Препятствием помыслить «химическое соединение» выступает сама элеатовская логика тождества, воспринятая атомистами.
123
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Именно этот момент выразительно отметил Симпликий (VI в. н. э.) в комментариях к аристотелевскому сочинению «О небе», где он попутно цитирует сочинение Аристотеля «О Демокрите». Атомы, говорит Симпликий, «встречаются и переплетаются (друг с другом), так что приходят в соприкосновение и располагаются рядом. Однако,— по его мнению,— из них (при их сплетении) отнюдь не образуется поистине единая природа. Ибо совершенно нелепо, чтобы два или большее число могли бы когда-либо стать одним» [там же, с. 225—226]. В конце этого фрагмента Аристотель, в изложении Симпликия, отмечает, что атомы держатся вместе, сцепившись механически, спутавшись и застряв, благодаря дополнительному характеру своих форм 10, до тех пор, «пока какая-либо более сильная необходимость, явившись извне, не потрясет (образовавшийся конгломерат)». «Трясение», таким образом, выступает универсальным средством превращения сложного в простое. Но главный момент, подчеркнутый здесь, состоит в невозможности помыслить, чтобы из различного (двух или более частиц) возникло бы единое. Два всегда будут два, как одно всегда есть одно, как «бытие есть, а небытия нет» (Парменид). Элеатовская логика бытия не способна помыслить «химическое соединение». То, что элеатовская логика дала, правда, на основе всей ионийской и италийской традиций, так это идею атома и идею структуры.
Хотя структурность свойственна в той или иной мере всему греческому классическому мышлению, однако, пожалуй, нигде эта идея «структуры» не достигала такого уровня развития в своем космологическом, физическом- и «химическом» аспекте, как у атомистов. Аристотель дал наилучшую характеристику атомистического понятия структуры, отметив, что, согласно этому понятию, тело «кажется иным при перемещении [какой-нибудь входившей в состав его] единицы» [там же, с. 203]. Атомистический «структурализм», однако, не удовлетворял Аристотеля как наблюдателя. Согласно Демокриту, всякое изменение в сложном теле требует изменения «структуры» (порядка и положения атомов). Однако, по Аристотелю, это чисто умозрительные положения. Наблюдение же показывает, что и без-всякого перемешивания и «трясения» вода замерзает: ведь жидкое тело,— говорит Аристотель,— «не будучи ни перемешано, ни изменено по природе, оно из жидкого превратилось в твердое» [там же, с. 226]. Континуализм качеств-
10 Осовременивая древних, можно было бы сказать, что подобное соединение атомов — это прообраз молекулы. Такое осовременивание было бы, однако, поверхностным: объединяясь в молекулу, атомы переходят в новое состояние, т. е. чем-то меняются, а демокритовский атом не может измениться никак. И вообще, выделение категорий состояния мы впервые находим у Аристотеля. Однако же и в более поздней, эпикуро-лукрециев-ской, атомистической версии нет ясных представлений о возможности различных состояний атомов.— Пр им. ред.
124
натурфилософские представления о веществе
стихий, согласно аристотелевской, более эмпирической, установке мышления, лучше соответствует наблюдению, чем атомизм с его понятием структуры.
Это более близкое к эмпирии направление мышления, требующее новой логики, в рамках которой можно было бы говорить о видимом мире как о бытии, привело Аристотеля к известному возврату к доэлеатовской ионийской натурфилософии. Возобновление этих ионийских традиций в рамках более развитой логики «органического целого» и привело Аристотеля к созданию развитой концепции «химического соединения» в его учении о «миксисе». У атомистов демокритовского толка мы не находим этой концепции, однако находим концепции атома и структуры. Античное мышление развело эти две линии, порождающие в попытках их синтеза химическое теоретическое мышление. Античное мышление вскрыло свою ограниченность, но одновременно — глубину и проницательность, обнаружив несовместимость в своих рамках разработки идеи вещественных основ химизма (атомы и структуры атомов) и самого химизма (соединения, новые качественные целостности). Эта несовместимость, конечно, не была осознана в античности как импульс к теоретическому синтезу: ведь между двумя линиями шла полемика и спор, и речь шла, как это казалось, скорее о выборе, чем о синтезе. Эта несовместимость, правда, характеризует уже не досократику, где были синкретические концепции, но зрелую послесократическую натурфилософию, противопоставившую Платона (структурное понимание основ химизма) Аристотелю (качественная концепция самого химизма как химического процесса).
ГЕОМЕТРИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ВЕЩЕСТВА
У ПЛАТОНА
*
Платон (ок. 428—347 гг. до н. э.) был выдающимся учеником Сократа (470—399 гг. до н. э.), который во многом изменил характер всей греческой философии, повернув ее от натурфилософии к разработке проблемы человека, высших этических ценностей и диалектике понятий. Никакие сочинения собственно Сократа никогда нигде не цитировались. Его учение дошло до нас в изложении Ксенофонта и главным образом Платона. Излагая Сократа, Платон вкладывает в его уста фактически свое собственное учение, согласно которому высшим началом всего мироздания является идея блага. Как ученик и последователь Сократа, Платон сосредоточивает внимание на этических и общественных вопросах, натурфилософия для него третьестепенна, и неудивительно, что платоновская химия размещается в глубине политических диалогов. Она развивается в диалоге «Тимей», который связывает диало
125
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ги «Государство» и «Критий». Все эти диалоги пронизаны одной темой: темой построения идеального государства и требуемого для этого совершенного человека.
Прежде всего сфера химических знаний, знаний о веществе и его превращениях относится Платоном к сфере несуществующего на самом деле или поистине. Это, несомненно, идущий от Парменида ход мысли. Парменидовский дуализм «Истины» и «Мнения» дал новый, гипотетико-условный гносеологический статус естественнонаучному знанию. Подвергнув переработке ионийские представления о космосе с позиций своего учения о бытии, Парменид не полностью отбросил их приемы, темы и понятия, а только поместил рангом ниже на лестнице познания; физический мир, зримый и мыслимый в этих категориях, соответственно этому понизился в своем онтологическом статусе, поскольку «над» этим зримым миром стоит постигаемый умом (и только умом, а не чувством!) мир Бытия.
Платон наследует и последовательно развивает этот парменидовский сдвиг в мышлении. Физический мир, по Платону, бытийно неполноценен, а поэтому и знание о нем возможно лишь как шаткое, смутное, условное. Прочное знание о нем, строго говоря, невозможно. Можно высказывать мнения о возникающем и гибнущем, можно пользоваться вероятными, но никогда не точными и строгими рассуждениями. Мы увидим ниже, что Платон все же ограничивает этот своеобразный «акосмизм». Эти ограничения мы будем ниже разбирать подробнее. Здесь же укажем только на то, что, объявив дуалистически резкое разделение вещей на бытие и небытие (становление), т. е. начав диалог по существу с парме-нидовского тезиса, Платон переходит к полупризнанию изменяющегося мира. Устами Тимея он ведет о нем такую речь, которая не вполне есть пустое мнение, а является, говоря его же словами, «правдоподобным мифом». Миф, но Платону, находится в контрастной оппозиции к истине, правде. Но речь о возникающих и гиб-'нущих вещах может быть все-таки «правдоподобной (хотя и не самой правдой)», т. е. смесью мифа и правды, т. е. быть, как говорит далее Платон, речью о «вероятностях».
Вероятностный статус, статус правдоподобия, резервированный Платоном за «естествознанием», означает его известную реабилитацию и некоторый подъем в статусе по сравнению с представлениями Парменида. Химическое знание оказывается возможным как «правдоподобное» знание о веществах и их естественных превращениях. Химическое знание это, конечно, не строгое и точное знание бытия («идей»), но и не чистое пустое мнение или миф.
• Химическое знание — это вероятностный, правдоподобный миф, усовершенствованный миф, улучшенное мнение, с самого начала не предназначенное ни быть истиной, ни стать ею в будущем. Никакое улучшение мнений не делает из них истину; между истиной
126
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
и мнением есть принципиальный, непреодолимый, по Платону, разрыв.
Выяснив гносеологический статус платоновской химии, можно перейти к ее последовательному анализу. В отличие от досократи-ческих натурфилософов-физиологов у Платона совершенно четко выступает телеологическая заданность космогенезиса: красота и благо — вот «телос» космоса, тот образец-цель, сообразуясь с которым, космос возникает из хаоса благодаря демиургу. В этой телеологии на первое место выступают эстетические требования, совпадающие полностью с этическими. По существу Платон дает эстетическую дедукцию своей космохимии.
Прежде всего космос должен быть телесным, рассуждает Платон, так как он — живое, рожденное из хаоса, прекрасное существо. Но раз космос необходимо телесен, то это означает, что он наделен чувственной определенностью. А так как основу чувст-венно-воспринимаемой определенности вещи составляет видимый образ, то космос должен быть зримым. Но зримым, говорит Платон, «ничто не может быть без участия огня» [30, с. 472]. Так, исходя из требования прекрасной зримости космоса, выводится огонь как его элемент. Но зримость — еще не вся чувственность, хотя и первостепенная. Космос должен быть и осязаемым. Но осязаемым, говорит Платон, ничто не может быть «без чего-то твердого, твердым же ничто не может стать без земли». Второй эстетически выводимой стихией выступает у Платона земля. Огня и земли достаточно для того, чтобы обеспечить основную эстетическую предметность космоса. Поэтому первоначально космос создается из этих двух «основных родов» *. Однако, замечает Платон, два члена для своего хорошего сопряжения (в понятие «хорошего» здесь, несомненно, входит эстетическая составляющая) требуют опосредования третьим. В согласии с пифагорейской эстетикой Платон рассматривает связующее звено как пропорцию. Поскольку речь идет о телесной предметности, имеющей три пространственных измерения, постольку для соединения двух тел требуются два посредника.
Все эти четыре элементарных тела связаны единой пропорцией в прекрасно-благое единство. Между огнем и землей размещаются вода и воздух, причем воздух относится к воде, как огонь к воздуху, а вода к земле — как воздух к воде. Соединяя эти две пропорции в одну, мы получим, что огонь относится к воздуху, как вода к земле.
Космогенезис, по Платону, это прекрасная и благая организация хаоса на основе математических соотношений исходных элементов. Все элементарное вещество входит в состав космоса. Ничто
В этом выделении огня и земли как основных начал Платон опять-таки следует за Парменидом.
127
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
не остается за пределами его организации: вся вода, весь воздух, весь огонь и земля участвуют в его прекрасном благодаря пропорции теле. Этот космос есть самодвижущееся целое, получающее питание «от своего собственного тления» [там же, с. 473].
По числу элементов и в соответствии с их природой возникают четыре рода живых существ: огню соответствует род богов, воздуху— пернатый род, воде — род водных существ, земле — пеших и сухопутных. В этой классификации проявляется иерархическая группировка элементов, несущая на себе отпечаток мифологических оценок (исключительно высокая оценка огня). Подобную «завышенную» оценку огня мы найдем и позднее, у Аристотеля, хотя, пожалуй, и не в такой степени «завышенную».
Представление о трансформации элементов друг в друга высказывается в «Тимее» как общепринятое греками убеждение (у милетцев его высказал четко Анаксимен) в том, что стихии посредством сгущений и разрежений превращаются друг в друга. Хотя Платон рисует при этом^ не вполне точный круг взаимных превращений (он не упоминает о том, что земля, изменяясь, дает огонь и воду), однако его слова о передаче элементами друг другу «круговой чаши рождения» заставляют признать, что никакой особой специфически платоновской мысли здесь не высказывается. Поэтому отличия в этом отношении, например, от Гераклита мы не должны усматривать, как это можно было бы вообразить, следуя букве этого текста *.
В этой концепции взаимопревращений стихий Платон выдвигает теоретико-познавательную проблему. Именно в этом заключается специфическая новизна его подхода по сравнению со всей досократической натурфилософией. Для химического теоретического знания эта проблема имеет первостепенное значение. Ее суть можно сформулировать так: как нужно организовать логическое движение познающей изменчивое вещество мысли, которая по своей природе должна давать его устойчивые определения? Ведь химические субстанции существуют постольку, поскольку они переходят друг в друга. Но как в таком случае вообще возможно их познание? Как можно тогда определить какое-либо вещество, если оно становится другим? Платон поэтому считает, что элементы (и вещественные виды вообще) нужно рассматривать как несубстанциальные: они выражают не «что» бытия, а его «такое», т. е. являются не неизменными субстратами, а их изменчивыми определениями, их «модусами», или «акциденциями», говоря позднейшим языком. Анализ досократической концепции циклического
♦ «Огонь,— говорит Гераклит,— живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, земля — смертью воды» [18, с. 160].
128
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
взаимоперехода элементов приводит Платона к понятию материи * как неизменного, бесформенного и единого субстрата, лежащего глубже всех вещественных различий и перемен. Такой космологический монизм действительно характеризует досократическую мысль, начиная с Фалеса. У Платона он превращается из «наивного» в развитое логическое построение, что существенно меняет его содержание. Вещества-элементы в этом контексте предельно сближаются с качествами, вместе с которыми они выступают как простые «модусы» единой «субстанции». «Только сущность, внутри которой они (рождающиеся вещи, в частности стихии.— Авт.) получают рождение и в которую возвращаются, погибая, мы назовем «то» и «это», но любые качества, будь то теплота, белизна или то, что им противоположно, либо из них слагается, ни в коем случае не заслуживают такого наименования» [там же, с. 491]. Вода, воздух, земля, огонь — качественно различные состояния единой субстанции **. Эту мысль Платон дополнительно поясняет сравнением с отливкой из золота различных фигур: все различные фигуры, по субстанциальному определению, есть золото, их вид — это акциденциальное определение, «качество».
Этот анализ теоретико-познавательного статуса взаимопревращения элементов приводит Платона к выводу, что первомате-рия — это ни в коем случае не земля, огонь, воздух или вода или какой-то еще иной вид вещества, производный от них. Первома-терия, в отличие от любого определенного вещества, есть «незримый, бесформенный и всевосприемлющий вид» [там же, с. 492]. Ее связь с элементами состоит в том, что ее воспламеняющая способность и часть — это огонь, увлажняющая — вода и т. д. Перво-материя в разных своих возможных проявлениях оказывается то огнем, то водой, то воздухом, то землей. Конечно, для реализации этих проявлений нужны соответствующие формы, задаваемые демиургом.
Следующий ход мысли Платона, важный для его общей космохимической концепции, состоит в том, что первоматерия в своем движении как бы сортирует стихии, обособляя их друг от друга и помещая один род в одно место, а другой — в другое. Сепарация космического вещества по элементам предшествует космогенезу в полном смысле слова, т. е. рождению индивидуальных тел в оп
* У Платона слово иХт] используется только в обычном значении «дерева», «строительного материала». Для обозначения же формирующегося понятия материи он использует такие выражения, как «мать» (р]тт]р), «бесформенная» (5(лорсро<;), «незримая» (ivopawv еТЬо<;) и др. Выражение терсЬтт] иХт) (первоматерия) в качестве философского термина фиксируется впервые У Аристотеля.
Платон впервые в истории греческой философии ввел термин «качество» (ло1бт7]с). Латинский перевод этого слова (qualitas) был дан Цицероном 131, с. 138]. Греческое слово (ло1бт7]<;) происходит от тсоТос;, означающего «какое», «каким образом», «как».
9. Зак. 414
129
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ределенном порядке. Это упорядочивание элементов в космосе управляется законами пропорций, являющихся математическим выражением гармонии. Здесь продолжается эстетически мотивированный процесс космогенеза, о котором уже говорилось выше в связи с дедукцией четырех элементов.
Характерно, что, упомянув об этом упорядочивании элементов «образом и числом», Платон переходит к объединению «устройства и рождения» каждого элемента, исходя из «образа и числа», т. е. попросту из геометрических представлений. Геометрическое представление, согласно Платону, в данном случае необходимо, поскольку элементы суть тела. Тело всегда имеет глубину, которая небходимо «должна быть ограничена природой поверхности» [там же, с. 495]. Однако минимальный элемент поверхности — треугольник, как у линии — отрезок. Значит надо, по мысли Платона, установить виды фундаментальных треугольников для того, чтобы иметь материал для построения элементарной телесности стихий. Таких треугольников существует два вида: во-первых, прямоугольные равнобедренные треугольники и, во-вторых, прямоугольные неравнобедренные треугольники. По мнению Платона, видимо восходящему к пифагорейским учениям, влияние которых в этих рассуждениях несомненно, именно эти два вида являются фундаментальными, к которым сводится вообще все мыслимое многообразие треугольников. Остается только уточнить, какой же именно неравнобедренный прямоугольный треугольник должен быть выбран. Исходя опять-таки из эстетических соображений, Платон считает, что это треугольник, который, сочетаясь с себе подобным, дает равносторонний треугольник. Последний тремя осями симметрии делится на шесть равновеликих «элементарных» частей.
В этом месте своего рассуждения Платон вносит весьма существенный корректив в учение об элементах, изложенное им выше. Согласно ионийской натурфилософской концепции, все элементы взаимопереходят друг в друга, образуя, как, например, у Гераклита, цикл взаимопревращений. Вот эта точка зрения признается Платоном ошибочной, основанной на одной лишь видимости. Только в непосредственном наблюдении может сформироваться такая концепция. Этой логике явлений Платон противопоставляет логику геометрической структуры как более глубокую логику сущности. Элементы, говорит Платон, «рождаются» из фундаментальных треугольников, лежащих в их основе [там же, с. 496]. Три элемента (огонь, воздух, вода) слагаются из неравнобедренного прямоугольника, а четвертый элемент [земля] — из равнобедренного прямоугольного треугольника. Это означает, что не все элементы могут превращаться во все, что в отношениях их взаимоперехода необходимо имеются ограничения, налагаемые различием исходных треугольников.
130
натурфилософские представления о веществе
Затем Платон собирает из этих треугольников объемные правильные фигуры. Ведь элементы — это простые тела. Сначала он пользуется неравнобедренными треугольниками и составляет из них последовательно тетраэдр, октаэдр, икосаэдр, что соответствует огню, воздуху и воде. Второй вид треугольников образует куб (земля). Из правильных многогранников здесь остался неупомянутым додекаэдр, который Платон связывает с пятым элементом, эфиром, употребленным демиургом для украшения и очертания Вселенной в целом. Додекаэдр ближе всех к форме сферы, которая является наисовершеннейшей из всех мыслимых форм. Поэтому именно эта форма выбрана для эфира. Подробнее об эфире Платон не говорит: все его внимание поглощено четырьмя «рабочими» элементами космогенезиса.
Связь определенного элемента с правильным многогранником не случайна. Она мотивируется Платоном качественной природой каждого элемента. Этот момент следует подчеркнуть: качественный подход, таким образом, сочленяется здесь со структурно-геометрическим подходом. Структурный подход выражается в постулировании элементарных геометрических форм. Однако они приводятся в соответствие с определенными стихиями на основе полученных из наблюдения представлений о их свойствах и качествах. Так, например, земле Платон приписывает кубическую структуру, потому что из всех четырех элементов она наиболее неподвижна. Выбор куба для земли определяется относительным совпадением их свойств. Таким образом, генезис «внешних» свойств определяется в химии Платона как проявление «внутренних» свойств характеристической структуры в «макромасштабе». Наблюдаемые свойства мыслятся реализацией внутренних свойств геометрической структуры. Эти внутренние свойства геометрической структуры присущи как треугольникам, так и самим многогранникам, хотя только последние гарантируют специфику стихий. Так, равнобедренный треугольник в силу своей симметрии устойчивее неравнобедренного. Также и куб, получаемый из равнобедренных треугольников, устойчивее (симметричнее) тетраэдра или икосаэдра. Таким образом, мы видим, что у Платона происходит трехступенчатая трансляция свойств, начиная от элементарных треугольников (минимум различий), причем посредником в этом процессе служат правильные многогранники.
В соответствии с этим принципом наименее подвижный вид из оставшихся правильных многогранников приписывается воде (икосаэдр), наиболее подвижный — огню (тетраэдр), а средний — воздуху (октаэдр). Тетраэдр и наиболее легок (наименьшее число составных частей), и наиболее мал, подвижен, что соответствует воиствам огня. Правильные многогранники образуют единичное тело каждого элемента, которое по причине своей малости незримо Для человеческого глаза.
131
5*
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Эта мысль Платона дает реальные основания считать одной из возможных интерпретаций его учения об элементах такую, в которой треугольники и правильные многогранники мыслятся как физические, т. е. телесные объекты, наделенные * такими свойствами, как тяжесть и плотность. До сих пор не прекращающиеся споры об истолковании этого учения имеют, несомненно, серьезные основания. Кажущуюся на первый взгляд примитивной точку зрения, приписывающую геометрическим структурам Платона телесно-физическое существование, можно сопоставить с раннеклассической тенденцией греческой мысли к телесности, пластичности во всех проявлениях на самых разных уровнях. В эпоху Аристотеля, видимо, изменилось само отношение греков к математике и геометрии, в частности, она стала рассматриваться как абстрагированное от физического, телесного мира построение ума. Отсюда делается понятным истолкование Аристотелем платоновской теории как математической утопии, пытающейся из бестелесной математической формы получить физическое тело. В своем учении Платон явно следует за пифагорейской традицией, в которой число понималось достаточно конкретно и пластично. Это замечание не означает немедленной фиксации нашей позиции в этом споре. Оно имеет целью лишь предостеречь от опасности и увлечения крайностями и чрезмерной модернизации платоновского учения.
На основе развитых структурных представлений об элементах Платон строит свою химию элементов. Земля по изложенным выше причинам выпадает из трансформаций элементов. «Она не может принять иную форму»,— говорит Платон [там же, с. 499]. Благодаря структурным представлениям взаимопревращения элементов получают точные количественные характеристики, определяемые соотношением исходных треугольников. Таким образом, мы имеем следующие уравнения:
1 вода (икосаэдр, 20 граней, 120 треугольников) 2 воздух (октаэдр, 8 граней, 48 треугольников) + 1 огонь (тетраэдр, 4 грани, 24 треугольника); 1 воздух 2 огонь и т. д.
Теория взаимодействий элементов носит у Платона силовой характер. Различные виды элементарных единичных тел борются друг с другом, пока один из них не одолеет другого. Победа означает превращение «побежденного» элемента в более сильный. Один элемент не может взаимодействовать сам с собой. Поэтому, когда превращение осуществилось, процесс взаимодействия прекращается.
Химия элементов Платона — это космохимия. Элементы, превращаясь друг в друга, переходят из своих мест в космосе на места элементов, в которые они превращаются, так как сортировка, из
132
ЙАТУРФИЛОСОФ СКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЁ
начально отсепарировавшая элементы в космосе, продолжает действовать и во время их взаимных превращений.
Фактором многообразия тел и веществ является размер исходных треугольников. Количеству различных видов вещества внутри каждого элементарного рода соответствует количество различных по размеру треугольников. Согласно Платону, существует много видов огня, воздуха и т. д. Например, вода делится на два вида: жидкий и плавкий. Жидкий вид воды состоит из мелких и неоднородных, а плавкий — из крупных и однородных частиц. Поэтому плавкий вид устойчивее и тяжелее жидкого вида.
Важным понятием в платоновской физико-химической динамике является понятие однородности вещества. Если вещество неоднородно, т. е. составлено из разноразмерных частиц (например, из разных по размеру треугольников), то оно будет более подвижно, как бы обладая большим запасом «внутренней энергии», чем однородное вещество. Этот принцип объясняет различные физико-химические явления, в частности плавление тел, принадлежащих к виду плавкой воды, под действием огня. Частицы огня, будучи мелкими, легкими и подвижными, проникают в плавководное тело, внося тем самым в него сильную неоднородность. Вследствие этого данное тело, принадлежащее к плавкому виду воды, приходит в движение, а под воздействием внутреннего движения и внешнего воздуха, который на него давит, вода расплывается по земле. Это и есть процесс плавления. Процесс обратим. Если огонь покидает это тело, то все происходит в обратном порядке: телу возвращается его однородность, а с нею неподвижность, т. е. оно застывает. Уходя, огонь оставляет промежутки, которые заполняются водой, она тем самым сжимается внутри себя — затвердевает.
К виду плавкой воды, или жидкостей (эти понятия отождествлены у Платона), принадлежит, в частности, класс металлов. Например, золото, согласно Платону, плотнее всего, потому что состоит из самых мелких и однородных частиц. К золоту ближе всего, как считает Платон, медь [там же, с. 502]. Благодаря примеси земли медь тверже золота. Ржавление меди происходит тогда, когда эта примесь выступает наружу.
У Платона отсутствует понятие «химическое соединение». Б примере с медью мы видим, что сложные тела образуются простым смешением элементов. Следует подчеркнуть, что прикладная химия Платона набросана им весьма бегло. Ввиду отсутствия концепции «химического соединения» она носит скорее, говоря современным языком, «молекулярно-физический», чем «химический», характер. Платон описывает различные вещества (мед, щелочь,
, соль и некоторые другие), используя механическо-динами-ческие представления (поры, давление масс, уплотнение тел и их разложение). Механизм давления разобран Платоном более под
133
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
робно, и им он часто пользуется. Выше мы уже обрисовали его в общих чертах в связи с вопросом о телах, относимых Платоном к плавкому виду воды и испытывающих процессы сжатия после плавления. Этот механизм состоит в том, что любое отделение от тела воздуха оказывает давление на окружающий воздух, который, в свою очередь, давит на это тело, спрессовывая его. Поэтому любое уплотнение этим механизмом связывается с воздушным выделением (если процесс происходит в воздушной среде).
К этой теории давления присоединяется представление о порах, которые мы находим в греческой натурфилософии как до, так и после Платона. Оно также играет немаловажную роль при объяснении различных «молекулярно-физических» и химических процессов. Например, огонь не разрушает землю, говорит Платон, потому что его поры меньше, чем поры земли. Поэтому он беспрепятственно проходит сквозь нее. Напротив, вода легко разрушает землю, потому что ее частицы больше, чем поры земли и огня. Внедряясь, они разрушают землю. Вода поэтому разрушает землю без какого-либо насильственного давления, а огонь — только при насильственном сжатии.
Фактором, дифференцирующим вещества и их свойства, помимо размера треугольников, выступает и количественный элементный состав тел. Естественно, что Платон не может его установить точно ни в одном случае j он, разумеется, и не ставит такой задачи и не нуждается даже в ее постановке. Ему вполне достаточно качественной оценки количественного элементного состава. Эта оценка устанавливается отношением «больше—меньше».
Некоторые смеси воды и земли содержат больше земли (стекла и родственные им вещества), а другие — больше воды (воск и ладан).
Неудивительно, что химия Платона приобретает в целом «молекулярно-физический» характер: он обусловлен господством в ней на всех уровнях структурно-геометрических представлений. Задача Платона сводится к объяснению наличного многообразия веществ, и он решает ее, рассматривая «сочетания и взаимопере-ходы фигур» [там же, с. 505]. Преобладание в химии Платона структурных и механо-динамических представлений ставит ее в гораздо большую близость к атомистическому, чем к аристотелевскому, учению о веществе.
Представления об элементах, развитые Платоном в связи с его общим замыслом космического антропогенеза, служат основой для рассмотрения медицинских и психологических проблем. Прежде всего эти представления Платон применяет к объяснению различных ощущений и к устройству соответствующих органов чувств. В соответствии с природой воспринимаемых ими тел глаза и уши содержат легкие элементы огня и воздуха, а волосы и кости, напротив, состоят из земли [там же, с. 509]. На основе своих пред
134
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
ставлений об элементах Платон развивает теории запаха и цвета, а также и вкуса.
Создание человека служит образцом платоновского «препаративного» — чисто теоретического, конечно, — химического «ре-цепта». Согласно Платону, демиург, «отобрав просеиванием чи-стую и. гладкую землю, ... замесил ее и увлажнил мозгом; после этого он ставит смесь в огонь, затем окунает в воду, потом снова в огонь и снова в воду» [там же, с. 519].
Жизнь и смерть живых организмов объясняются Платоном, исходя из его структурных представлений об элементах. Интересно, что когда организм развивается, то составляющие его треугольники молоды, свежи, сильны и поэтому одолевают входящие в него с питанием и дыханием треугольники внешних тел. К старости соотношение сил изменяется, что обусловливает смерть. Такое представление об органичном «старении» элементарных треугольников может напомнить современному читателю известную астрофизическую гипотезу о старении элементарных частиц (фотонов). Помимо этого далекого намека, нельзя не отметить энергичной переклички Платона с современным биофизическим подходом к жизни и старению. Именно в этом пункте можно усмотреть принципиальное расхождение платоновского и аристотелевского подходов к объяснению природы [33, с. 64]. Это представление отличает также Платона и. от Демокрита, атомы у которого мыслятся неизменными.
ХИМИЯ АРИСТОТЕЛЯ
Вся натурфилософия Аристотеля (384—322 гг. до н. э.) вращается вокруг проблемы природы как порождающего начала, или, говоря современным языком, природы как самодвижения. «Физика» Аристотеля — это философские основы природоведения, где проблема движения в природе ставится в общем виде.
Аристотель строит свою концепцию возникновения и уничтожения, отталкиваясь от критического анализа своих предшественников: Анаксагора, Эмпедокла, атомистов и Платона. У Анаксагора постулируется бесконечное множество начал. Аристотель усматривает в этом логическую непоследовательность: признавая множество начал, Анаксагор не различает при этом возникновения и изменения. Это, однако, может быть оправдано лишь в том случае, если постулируется одно-единственное элементарное начало.
Учение Эмпедокла противоположно учению Анаксагора. Эмпедокл говорит о четырех элементах и двух движущих началах, нако у Эмпедокла нет представления о возникновении элементов, а их качественное изменение у него вообще не рассматривается, ристотель в своем критическом анализе предшествующей натур-и фокусирует свое внимание именно на проблеме к а-^^ственного изменения.
135
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Атомисты создали логически гораздо лучше разработанное учение, чем Анаксагор и Эмпедокл. Аристотель подчеркивал, что они внесли ясность в понимание различия между понятием возникновения и понятием* простого изменения вещи. Однако атомистическая позиция не могла удовлетворить Аристотеля, Который критиковал Демокрита в первую очередь за отрицание самостоятельного бытия качеств. Все качества, делающие вещь доступной чувственному восприятию, сводятся Демокритом к ориентации бес-качественных фигурных атомов. У Платона эта тенденция представлена еще резче, так как основу чувственно-воспринимаемых тел и их превращений образуют математические объекты — треугольники. Согласно же Аристотелю, невозможно при помощи каких-либо математических операций с математическими объектами образовать физический объект. Плоские треугольники Платона могут образовать лишь контуры объемного тела, но не сам физический объект с его качествами. Общий итог критического анализа Аристотелем атомистической и платоновской натурфилософии таков: физический, т. е., по представлению Аристотеля, по самой своей сути качественный, объект не может быть образован из лишенных этих качеств объектов.
Аристотель подчеркивал, что причиной такой редукции качества является «недостаточность опыта». Он писал: «Кто живет вблизи явлений природы, тот способен выдвигать такие фундаментальные принципы, которые удовлетворяют обширной цепи (явлений.— Авт.). Злоупотребление диалектикой, напротив, искажает наблюдение фактов, обнажая за собой лишь небольшое число свойств» [32, с. 13]. Аристотель противопоставляет логическому рассуждению, опирающемуся на чистую диалектику и абстракцию или чистую всеобщность, свое, физическое, сохраняющее специфические особенности вещей, их чувственно-воспринимаемое многообразие. Однако сам этот, на первый взгляд, чисто эмпирический уклон Аристотеля имеет внутреннее теоретическое обоснование. Он обусловлен всем строем его мысли и отражает существенный сдвиг, меняющий интенцию и характер всего идущего от Платона мышления. Здесь мы только1 подчеркиваем, не разбирая по содержанию дела, что различие, которое как бы напрашивается в этом месте, ни в коем случае не есть различие между рационализмом Платона и эмпиризмом Аристотеля. Сама эмпиричность Аристотеля имеет свою рациональную теоретическую подоснову.
В критике атомистов Аристотель выступает как теоретизирующий эмпирик против «крайностей» чистого умозрения. Его основное возражение против атомистического понимания изменения (перемена в атомном составе), возникновения (соединение атомов) и уничтожения (разъединение атомов) состоит в том, что разделение составных частей способствует не только уничтожению, но и рождению, а соединение — не только рождению, но и уничтоже
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
нИю. Аристотель отмечал: «Если вода разделена на мельчайшие частицы, то рождается сразу же воздух, в то время как, если частицы воды соединены, воздух рождается очень медленно» [там же, с. 22—23]. Итак, согласно Аристотелю, соединение и разделение не могут однозначно определять возникновение и уничтожение вещей.
Аристотелевское понимание возникновения и уничтожения вещей потребовало от него введения и использования основных философских категорий: с одной стороны, потенции и акта, а с другой,— материи и формы. При этом, во-первых, выделялись понятия рода и индивида (род сохраняется в возникновении и уничтожении индивидов). У Аристотеля это — универсальные понятия как натурфилософии, так и логики. Во-вторых, считалось, что основной, ведущей формой движения природы является циркулярное, или, точнее, циклическое, замкнутое движение. При рассмотрении генезиса важнейшим методологическим принципом Аристотеля выступает требование анализа только ближайших причин возникновения вещей. Применение Аристотелем этого принципа приводит к тому, что в его сочинениях по химии и биологии категория первоматерии отсутствует. Первоматерия нужна Аристотелю только там, где рассматривается возникновение самих элементов и их простое взаимное превращение. В этом случае принцип ближайшей причины требует в качестве материальной причины указать субстрат изменения, которым оказывается первоматерия. Напротив, в книге «Метеорология IV» и в биологических сочинениях роль субстрата всех анализируемых изменений выполняют элементарные первокачества.
Возникновение вещи есть переход ее из потенциального бытия в энтелехиальное, т. е. в бытие актуализованной существенной формы данной вещи. Абсолютный генезис вещей — это, по Аристотелю, возникновение самих вещей как особых сущностей, это субстанциональное изменение как таковое. Но абсолютный генезис трудно объяснить, так как трудно объяснить его непрерывность. Поэтому Аристотель по существу предпочитает соединять с эсолютность генезиса и относительность кинезиса * в концепции взаимной трансформации вещей. Суть этой концепции, излагаемой в первой книге «О возникновении и уничтожении», состоит в том, что в основе всех изменений вещей подлунного мира ** лежит обратимое взаимное изменение непрерывной субстанции в процессе актуализации ее различных потенций. Акт всегда конечен. Однако бесконечность возникновений-уничтожений для
♦♦ ^лассиФикаДию типов изменения у Аристотеля см. ниже.
По Аристотелю, Вселенная шарообразна и состоит из многих концентрических сфер. В центре расположена шарообразная Земля; ближайшая к Земле небесная сфера — сфера Луны. Прямому познанию человеком доступен лишь «Подлунный мир».
137
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Аристотеля факт, подлежащий объяснению. Поэтому Аристотель выдвигает концепцию обратимого превращения непрерывного субстрата, который не есть чистое «небытие», чистая потенция, но есть всегда уже определенно оформленная материя, актуальная позитивная субстанция, лишенная по существу лишь тех определений, которые являются завершением генезиса рассматриваемой вещи. Итак, в итоге, по Аристотелю, имеет место только бесконечное переоформление тел, замещение одной формы другой, при этом формы не создаются вновь (творчество), а только воспроизводятся.
Обыденный язык не всегда выражает эту симметричность возникновения и уничтожения. Хотя всюду, где есть возникновение какой-либо вещи, есть и уничтожение другой вещи, но обыденный язык предпочитает этого не замечать.. Примером игнорирования этой «симметричности» возникновения и уничтожения служит предпочтение, оказываемое языком выражению «человек умер» перед, казалось бы, симметричным и эквивалентным ему выражением «труп возник» («родился»). Аристотель не критикует обыденный язык, а напротив, рационализирует эту его особенность, вводя важную для его мышления характеристику степени реальности или позитивности бытия, т. е. вводя в натурфилософию иерархический подход.
«Переход в огонь, — говорил Аристотель,— есть абсолютный генезис, хотя это есть и уничтожение некоторых вещей, а именно земли. В то время как возникновение земли есть относительный генезис и не есть абсолютный генезис, но есть абсолютное уничтожение, а именно огня» [там же, с. 31]. Это означает, что несимметричность языка в указанном выше отношении отражает, фиксирует несимметричность элементов, их разный онтологический статус, их определенную иерархию. Огонь позитивнее, реальнее, выше по степени реальности, по совершенству, чем земля. Различие огня и земли, относимое самим Аристотелем к Пармениду, является различием в степени бытия, в основу которого положена близость стихии к звездному бытию. Естественно, что этот онтологический и космологический иерархизм влияет и на химию Аристотеля. Это влияние обнаруживается в двойственном статусе превращений элементов по отношению к классификации типов движения. Как-справедливо отмечал Липпманн, статус превращений аристотелевских элементов двояк. Во-первых, они рассматриваются как превращения общего субстрата (первоматерии). В этом случае эти превращения квалифицируются как качественные изменения. Во-вторых, «при случае», как говорил Липпманн, они объясняются как возникновение и уничтожение [31, с. 41].
Этот «случай» и соответствует влиянию идущего от мифологии иерархизма в отношении к элементам. В химии Эмпедокла мы уже отметили идентификацию четырех элементов с мифологическими персонажами. Хотя у Аристотеля такого прямого идентифициро-
138
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
ваяия нет, однако влияние иерархии богов Олимпа на структуру отношений элементов в какой-то степени сохраняется. Позитивность, реальность, чувственное наличие — это определение сути бытия, его энтелехиального состояния. Они же являются признаками абсолютного возникновения или генезиса вещей: ведь генезис любой вещи есть реализация ее энтелехии (существенной формы).
Это различие генезиса и кинезиса существенно в том отношении, что устанавливает несимметричность различных превращений элементов. Область превращений элементов в соответствии с этим относится как к генезису, так и к кинезису, а именно к качественному изменению как его виду.
Согласно Аристотелю, отличие абсолютного возникновения от относительного определяется степенью его реальности. Степень реальности измеряется близостью данной вещи к чистой форме, высшим мирским воплощением которой служит небо.
По Аристотелю, имеются три основных отличия просто генезиса от вторичного генезиса, или кинезиса:
	Генезис	Кинезис
I отличие	Позитивность (земля—погонь)	Негативность (огонь—земля)
II отличие	Возникает более реальное	Возникает менее реальное
III отличие	Усиление чувственной воспринимаемости тела (воздух—вода)	Ослабление чувственной воспринимаемости тела (вода—воздух)
Таким образом, у Аристотеля обнаруживается двойственность мышления, вносимая его идущим от мифологии иерархизмом в равноправие элементов, диктуемое научным сознанием. С одной стороны, он критикует какую бы то ни было выделенность, исключительность определенных элементов, но, с другой стороны, сам же ставит некоторые элементы (огонь) в привилегированное положение *. Это сочетание иерархии и равноправия порождает двойственность мышления об элементах и их превращениях, являющуюся характерной чертой аристотелевской химии в целом. Вся система определений вещей и их превращений по высоте ранга
♦ В «Физике» Аристотель указывает следующий космографический порядок: земля, вода, воздух, эфир, небо, т. е. огонь у него, по-видимому, отождествлен с эфиром [34, с. 79]. Однако в другом месте Аристотель критикует Анаксагора за то, что он «...спутал это имя, взяв эфир как эквивалент огня» [35, с. 25].
139
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
(позитивность, реальность, данность для чувства) рассогласуется с системой логических определений кинезиса и .генезиса, строящейся через характеристику носителя изменения. Это рассогласование определений является результатом соприсутствия мифологической и рационалистической тенденций в философии Аристотеля вообще. Подводя итоги рассмотрению аристотелевской классификации движенйй в ее отношении прежде всего к его химии элементов, мы можем резюмировать, что генетическое изменение относится к «что» вещи, а кинетическое и, в частности, столь важное для химии качественное изменение — к «как» вещи.
Рассмотрение химии элементов Аристотель начинает с анализа проблемы существования элементов, их статуса, структуры и происхождения. Элементы существуют как первые самые простые тела, обладающие минимальным уровнем формальной организации. Элементы возникают друг из друга так, что в этом процессе их взаимного порождения нет какого-либо привилегированного элемента, который можно было бы считать исходным для всех остальных. Этот принцип равноправности элементов контрастирует с аристотелевским иерархизмом, находящим свое отражение в космологии. Все элементы возникают из всех в циклическом процессе и ни один из них не является абсолютным предшественником других.
Аристотелевское учение об элементах строится на основе глу-. бокого анализа всех предшествовавших учений об элементах. Свою собственную точку зрения Аристотель излагал как результат такого критического анализа. В иерархии начал на первом месте, говорил Аристотель, стоит телесная сущность, на втором — противоположности, например тепло и холод, и на третьем — стихии: вода, огонь и другие элементы [32, с. 99].
Логика аристотелевской мысли движется от признания в качестве исходного факта, подлежащего обоснованию, феномена жизни (воспроизводство рода), к его обусловливанию сначала в химии миксиса, а затем в химии элементов, которая обосновывает химию миксиса (см. ниже). Таким образом, мы можем констатировать, что все построение химии Аристотеля (чтобы не говорить о его натурфилософии в целом) методологически строится «от высшего к низшему». В своей химии Аристотель реализует биологический подход к неорганической природе, рассматривая ее как условие органической природы. При этом у него полностью отсутствует эволюционная идея в современном смысле, включающем процесс новообразования органических видов. Но отсутствие какой-либо эволюционной идеи в дарвиновском смысле сочетается со своеобразным химическим «эволюционизмом». Этот «эволюционизм» ограничен существующими биологическими видами. Он охватывает всю неорганическую природу, раскрывая ее как условие существования вечных биологических видов. Химическое «восхождение» к организмам есть лишь простое условие воспроиз
140
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
водства последних. Аристотель стремится обосновать генезис вещей, в этом его основная задача в книгах «О возникновении и уничтожении». Но генезис вещей он моделирует на основании его органического (биологического) образца. Поэтому логика мышления, обосновывающего генезис вещей, оказывается логикой мышления, обосновывающего существование и воспроизведение биологических форм. На путях этого биологического мышления (биологизация всей натурфилософии, включая химию) необходимым образом возникает и оформляется концепция элементарных качеств, образующая ядро аристотелевского квалитативизма.
Покажем это в отношении теории элементов, развиваемой во второй книге «О возникновении и уничтожении». Аристотель дает начальную дефиницию элементов, исходя из их функции в системе генезиса вещей. Элементы, говорит он, «это нечто такое, изменения которого то посредством соединения, то посредством разделения, то посредством какого-либо другого перехода имеют результатом возникновение и уничтожение» [там же, с. 97]. Этот же ход мысли определяет аристотелевский вывод самих элементов и представления об их элементарно-качественном «наполнении» (см. ниже). Отбор элементарных качеств («противоположностей») осуществляется с учетом их отношения к активности—пассивности, так как эти характеристики являются необходимыми для взаимодействия, а взаимодействие — условие генезиса вообще и миксиса, в частности. К подробному анализу дедукции элементов мы сейчас перейдем. Но уже, забегая вперед, мы можем констатировать, что химическая картина мира, которую строит Аристотель, формируется как обоснование биологически заданного генезиса вещей, являющегося исходной интуицией всего натурфилософского мышления этого замечательного древнегреческого мыслителя, которого Маркс называл «Александром Македонским греческой философии» [5, т. 1, с. 15].
Иерархию «противоположностей» устанавливает осязание. Осязаемость тел означает их реальность. Как говорит сам Аристотель, «тела характеризуются только противоположностями, соответствующими осязанию» [34, с. 101]. Это исследование приводит к отбору семи пар противоположных качеств. Другим ограничительным требованием выступает характеристика активности— пассивности, являющаяся необходимой для взаимной трансформации вещей. Этому требованию не удовлетворяет такая важная в другом отношении пара качеств, как тяжелое—легкое. Следующим принципом отбора элементарных первокачеств выступает требование несводимости одних качеств к другим. В результате применения этого требования отобранное число качеств сокращается до четырех, образующих две пары: теплое—холодное (активная пара) и сухое—влажное (пассивная пара). Эти две пары, °' вечающие всем трем требованиям, являются искомыми элемен
141
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
тарными качествами, лежащими в основе системы элементов.
Анализ набора качеств на несводимость есть операция элемен-таризации. Осуществляя ее, Аристотель устанавливает несводимые элементарные качества. И только через этот набор элементарных качеств возникают элементы. Элементы, выводимые на основе отбора четырех несводимых элементарных качеств, не являются в строгом смысле простыми, так как они соответствуют паре элементарных качеств, т. е. содержат в себе качественное различие. По Аристотелю, простота элементов — кажущаяся. На самом же деле они составлены из элементарных качеств.
Элемент есть сочетание двух элементарных качеств, наложенных на начальный субстрат — первоматерию. В сфере элементарных качеств воспроизводятся универсальные аристотелевские понятия материи и формы: пассивные качества представляют собой ближайшую материю, а активные — форму.
Введение асимметричности в сочетание элементарных качеств, конституирующих элемент, говорит о том, что у Аристотеля присутствуют два слоя представлений об элементе. Первый слой — чисто теоретический, конструирующий элементы из элементарных качеств. Это слой идеального элемента. В идеальном элементе соприсутствуют симметричным образом оба элементарных качества — активное и пассивное.
Второй слой представлений Аристотеля об элементе — это представления о реальном элементе. В реальном элементе равновесие элементарно-качественных конституентов резко смещено в какую-либо одну сторону. Например, в реальном огне доминирует тепло: «Огонь есть избыток жара (тепла), как лед — холода»,— говорил Аристотель [32, с. 107].
Указанные два слоя представлений Аристотеля об элементе можно обозначить еще и так: первый слой — нормальное состояние элемента, второй — его экстремальное состояние. Суммируя, мы можем сказать, что у Аристотеля речь об элементе идет в двух значениях: о нормально-идеальном состоянии элемента или об экстремально-реальном его состоянии. Эта двузначность в понимании элемента означает, что сочетание элементарных качеств доступно, согласно Аристотелю, непрерывному разнообразию их соотношений. Иначе говоря, в понимании элемента у Аристотеля присутствует принцип интенсификации элементарных качеств. Этот принцип, позволяющий широко и непрерывно варьировать пропорции элементарных (а тем самым и не только элементарных) качеств, является условием разнообразия и широкой изменчивости чувственно-воспринимаемого мира.
Благодаря способности к экстремальному состоянию элементы получают право называться простыми телами: если в реальном огне абсолютно доминирует тепло, то он оказывается действительно
142
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
остым. Интересно, что характеристикой простоты наделены скорее реальные, чем идеальные элементы.
Космографическая планировка элементов накладывает на них такое дополнительное определение, которое нельзя получить из бщего учения об элементах. Характерно в этом отношении руппирование элементов: «Огонь и земля являют-я крайними элементами и самыми чистыми, в то время как вода и воздух являются промежуточными и самыми смешанными»^ [там же с 104]. Противоположные пары элементов фиксируются в космографическом порядке: огонь—воздух—вода—земля.
Огонь	Вода
Земля	Воздух
Крайняя чистая Средняя смешанная группа	группа
Отношения противоположности
Аристотель указывал, что каждому элементу присуще одно качество как его «собственное», т. е. доминирующее: «для земли — это сухость скорее, чем холод, для воды — холод скорее, чем влажность, а для воздуха — влажность скорее, чем тепло, и для огня — тепло скорее, чем сухость» [там же, с. 107—108].
Интересно, что основное собственное качество воздуха — влажность, а воды — холод. Эти определения-доминанты находятся как будто в противоречии с непосредственным чувственным опытом. Однако Аристотелю важно построить здесь логически четкую схему: огонь и вода контрарны, как тепло и холод, а земля и воздух — как сухость и влажность; такие противопоставления не лишены и определенной эмпирической достоверности, но здесь более существен логико-теоретический аспект: «собственное»— доминантное качество элемента в первую очередь отвечает требованиям логики системы элементов в целом. Это означает, что в своих качественных физике и химии Аристотель остается теоретизирующим эмпириком. Подход-Аристотеля в данном случае раскрывается как теоретико-феноменологический подход. Отношения космографической группировки плюс отношения противоположности на основе анализа элементарно-качественного состава строго фиксированы. А так как тепло огня фиксировано хотя бы эмпирически, то воде, как его элементарному противопоставлению, не остается ничего другого, как иметь холод своим собственным доминирующим качеством. Здесь Аристотель выступает как теоретик, пользующийся прежде всего логикой. Напротив, в «Метеорологии IV» он гораздо более эмпирик.
Согласно Аристотелю, элементы обязательно должны возникать и исчезать, переходя друг в друга. В противном случае во-
143
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Качества Аристотеля
обще изменение вещей невозможно. Аристотель обосновывает возникновение и превращаемость элементов, исходя, как из несомненного факта, из наличного изменения. Самой элементарной данностью изменения является изменение качеств в отношении к осязанию. В основе элементов лежат именно эти воспринимаемые осязанием качества. Поэтому необходимый процесс изменения качеств означает, что и элементы изменяются, т. е. возникают и уничтожаются — превращаются друг в друга. Для Аристотеля это движение элементов является неоспоримой очевидностью. Вопрос, который он исследует, касается не существования превращаемости элементов, но только конкретных форм, в которых она может проявляться.
Этот ход мысли исследователя, сознательно опирающегося на опыт, подкрепляется теоретической разработкой проблемы. Превращаемость элементов обосновывается всей теорией элементов как первых простых чувственно-воспринимаемых тел, образованных наложением на первоматерию противоположностей (первокачеств).
144
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ© ВЕЩЕСТВЕ
Таким образом, условием химии элементов выступает принцип первоматерии как субстрата, индифферентного к специфике элементарных качеств. Благодаря такой индифферентности любое элементарное качество оказывается внешним по отношению к субстрату и поэтому может заменяться любым другим11. Однако поскольку элементесть суперпозиция двух элементарных качеств, постольку число реально возможных изменений элементарных качеств, при которых происходит превращение элементов, уменьшается. Поиск ограничений в динамике качеств, ведущей к трансформации элементов,— вот та задача, которую Аристотель ставил перед собой.
Аристотель различал три способа превращения элементов. Первый способ — это последовательное превращение одного элемента в другой в естественном (космографическом) порядке элементов:
Огонь —> воздух —* вода —> земля 1_______________________!
Механизмом этого способа является конверсия одного из элементарных качеств в другое, противоположное ему:
Огонь (теплое — сухое) —> воздух (теплое — влажное) —»вода (холодное —
влажное) —* земля (холодное — сухое) —»огонь (теплое — сухое) —>.. .
I 1
Подобные превращения, отмечал Аристотель, происходят легко и быстро, так как для их осуществления необходим переход лишь одного из качеств, составляющих элемент. Достаточно смены доминирующего качества в одной из двух пар элементарных качеств, чтобы было осуществлено превращение элемента в другой. Для пояснения легкости и быстроты этого вида превращений Аристотель употребляет термин <зб(хроХа, обозначающий в качестве дополнительного фактора превращения наличие сопутствующего инвариантного качества.
Второй способ превращения элементов состоит в одновременной конверсии сразу двух качеств в противоположные качества. Такой механизм превращения приводит к тому, что оно протекает более трудно и требует большего времени, чем превращение по первому способу:
Огонь (теплое — сухое) ^2 вода (холодное — влажное), Воздух (теплое — влажное) земля (холодное — сухое).
Изложенная выше концепция химического элемента послужила одним из истоков последующих алхимических представлений о возможности трансмутации металлов путем операций с «качествами» (см. ч. 11 этой книги). — Прим. ред.
10. Зак. 414
145
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
По второму способу превращаются элементы разных групп. Это обратимые переходы противоположных элементов.
Третий способ превращения состоит в переходе сразу двух взаимодействующих элементов, не являющихся последовательными в смысле естественного порядка их местоположения в космосе, в один или другой оставшийся элемент посредством элиминации двух качеств, взятых по одному в каждом из взаимодействующих элементов. Приведем пример:
Огонь (теплое — сухое) вода (холодное — влажное) —> земля (сухое — холодное) + теплое + влажное.
Если взятые исходные элементы отвечают их космографическому порядку, то превращения не происходит, потому что из таких качеств нельзя составить нового элемента. В этом случае любые возможные сочетания исходных качеств дают или те же самые исходные элементы, или просто не существующие как элементы пары качеств.
Третий способ гфевращения интересен тем, что происходит «распад» элементов до качеств с «потерей» элемента в конечных продуктах. Но для Аристотеля этот способ не выделяется из других, потому что аристотелевский элемент по существу тождествен элементарным качествам. Само понятие элемента по отношению к качеству выступает как формальное и несущественное. Элементарно по-настоящему качество, а не неустойчивая «суперпозиция» качеств, называемая элементом. Формальность элемента означает, что его реальное динамическое содержание образует качество.
В рамках формальной организации аристотелевского элемента можно условно выделить понятие «состава» (набор парных элементарно-качественных компонентов) и понятие «структуры» (отношение доминации внутри элементарно-качественной пары). Элемент Аристотеля выступает просто как форма организации элементарных качеств.
Анализ учения Аристотеля об элементах показывает, что действительные определения элементарности относятся скорее к качествам, чем к элементам-стихиям. Это обнаруживается уже в том, что сам элемент определяется как суперпозиция элементарных качеств. Можно поэтому констатировать, что Аристотель не дал независимого от качества понятия элемента. Поэтому его понятие элемента оказывается в известном смысле квазипонятием, так как оно не позволяет осуществлять объясни* тельную функцию по отношению к качествам и свойствам как явлениям природы, требующим сущностного обоснования. Реальная работа аристотелевской концепции качеств и элемента, которую лучше всего анализировать по его «Метеорологии», показывает, что она служила ему для классификации и упорядочивания мира
146
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
вещей, а не для его объяснения путем дедукции свойств и качеств из специфических автономных сущностных характеристик.
«Реакции» элементов, как «моно-», так и «бимолекулярные», в соответствии с выше разобранными способами, конечно же, подтверждались наблюдением. Например, Аристотель подчеркивал, говоря о третьем способе превращений элементов: «Ощущение подтверждает этот способ возникновения огня: на самом деле, пламя это — по преимуществу огонь, но пламя происходит из дыма, который горит, а дым построен из воздуха и земли» [там же, с. И2].
Следующей за элементами ступенью в химическом восхождении тел является у Аристотеля гомеомерия. Аристотель говорил: «... Возможно, чтобы из огня происходила вода и иЗ воды — огонь (так как их субстрат есть нечто общее в одном и другом). Но мясо также из них происходит и костный мозг. Но как происходит их возникновение?» [там же, с. 128]. Гомеомерные тела, например мясо, кости, кровь и т. д. (Аристотель по преимуществу дает органические примеры),— это простые составные тела, составляющие типичные образования вещественного мира. Вне этого мира гомеомерные тела отсутствуют. Согласно Аристотелю, гомеомерные тела образуются из всех четырех элементов.
Основу возможности образования гомеомерных тел Аристотель видит в способности элементарных качеств к смешанным, усредненным, относительным состояниям. Посредником между элементарными качествами и гомеомерными образованиями выступает среднее, или промежуточное, образование. Эти промежуточные, или относительные, образования («мезосостояния») мыслятся непрерывно флюктуирующими в своем «составе». Например, относительно теплое может быть более теплым или менее теплым, что проявляется в большей или меньшей способности его нагревать другие тела.
Общей концепцией возникновения вещественного образования с новым качеством является аристотелевское учение о миксисе. Понятия о миксисе не требуется только в случае объяснения взаимных превращений элементов. Наличие общего субстрата делает эти превращения понятными, если еще учесть при этом элементарно-качественный состав элементов. Но для объяснения возникновения более сложного качества из более простых и элементарных требуется привлечение понятия о миксисе. Аристотель, разбирая этот вопрос, критикует механическую концепцию агрегирования вещества, которую он связывает прежде всего с Эмпедоклом. Эта концепция, согласно”Аристотелю, не выдерживает сравнения с наблюдением^ таких”'явлений, как избирательность разложения гомеомерных тел на элементы. Хотя именно с Эмпедоклом связано первое представление о количественных пропорциях в составе простых составных тел, однако это представление не согласовы
1#
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
валось с его учением о космическом смешении «начал» и фактически не было развито. Его развитие было последовательно осуществлено именно Аристотелем, заменившим «механическое» видение «химическим» как гораздо более адекватно отвечающим наблюдению явлений. Концепция миксиса как концепция химического соединения была ключевой концепцией Аристотеля на пути преобразования натурфилософии в последовательно антимехани-стическую концепцию природы.
Основная проблема первой книги «О возникновении и уничтожении» — это проблема образования из элементов подобочастных тел — гомеомерий. Гомеомерия — простое составное тело, или, как мы бы сказали теперь, гомогенное вещество, имеющее характерную для него пропорцию составляющих его элементов. Химическая гомогенность гомеомерных тел состоит в невозможности посредством деления (дробления) найти в них неоднородность или составные части. К гомогенным телам Аристотель в первую очередь причислял кости, мясо и подобные им образования, любые части которых обладают той же самой природой.
Решая эту проблему, Аристотель выдвигает свою теорию миксиса. Прежде всего он рассматривает исторические предпосылки теории миксиса в учениях своих предшественников и выясняет, что представление о смешении или соединении элементов осталось не разработанным и не определенным. Аристотель восполняет пробел теорией миксиса.
Прежде всего на этом пути Аристотель рассматривает контакт. Он выдвигает как принцип то, что «все вещи, соединение которых предполагается, должны быть в состоянии войти во взаимный контакт» [там же, с. 58]. Аристотель отмечал, что способность к контакту — специфическая особенность физических объектов в отличие от объектов математических. Поэтому, по его мнению, пифагорейско-платоновская традиция не может объяснить миксиса и тем самым соответствовать химической теории. К контакту способны только вещи подлунного мира. Суть контакта Аристотель раскрывает как взаимодействие, подчеркивая, что взаимность контакта — специфическая характеристика вещественного мира. Химия Аристотеля — это исключительно химия подлунного мира. Никакой химии в мире звезд и планет нет и быть не может. Взаимодействие тел предполагает, что одно тело является активным, а другое — пассивным в этом процессе. В теории взаимодействия Аристотель вновь обращается к своим предшественникам, разбирая взаимосвязь понятий подобия и взаимодействия. Аргумент философов, отрицавших возможность взаимодействия подобных тел, состоит в том, что подобное не может быть дифференцировано по степени активности именно в силу подобия одного другому. Одинаковый характер активности подобных тел ведет к невозможности их взаимодействия, требующего, чтобы одно тело было ак
148
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
тивным, а другое — пассивным. Аристотель сравнивает две противоположные точки зрения: для взаимодействия необходимо подобие, и для взаимодействия тела не должны быть подобны. Критикуя обе точки зрения, он формирует свою синтетическую позицию. Вывод Аристотеля чрезвычайно точен и конкретен: «Необходимо, чтобы агент и пациент вообще были бы подобными и идентичными, но в специальном отношении были бы подобными и противоположными» [там же, с. 64]. Родовое тождество при видовой противоположности — вот условие взаимодействия 12. Противоположности всегда входят в один род и, таким образом, взаимодействуют внутри него. Поэтому огонь обжигает, а холод — охлаждает, говорил Аристотель. Действие передается от агента к пациенту, пациент уподобляется агенту. Но не всякий агент изменяем в своем воздействии на пациента: «Измецяема та активность, форма которой погружена в материю, и, наоборот, если форма не участвует в материальном субстрате, то такая активность не изменяется» [там же, с. 67]. Например, активность перводвигателя неизменна: двигатель, двигая, остается неподвижным в силу своей чистой формальности, полной лишенности всякой материальности. В з а и м од е й с т в и е, взаимоуподобление требует соизмеримой материальности вещей. Устранение материи из конкретной вещи — путь к неизменности его формы: «Огонь содержит тепло, участвующее в материи, но если тепло может существовать изолированно от материи, то такое тепло не будет изменяться никаким образом» [там же, с. 68]. Интересно, что Аристотель отвергает эту возможность полного отрыва формы от материи, но делает при этом исключение: «Несомненно, это невозможно, но, однако, для некоторых реальностей это применимо в полной мере» [там же, с. 68].
Разбирая вопрос о механизмах взаимодействия тел, Аристотель рассматривает и сопоставляет теорию пор (Эмпедокл, Алкмеон) и атомистическую теорию, оказывая предпочтение последней. Атомизм не только логически плодотворен, давая ясные определения различным видам изменений,• но, что не менее важно в глазах Аристотеля, он не пренебрегает опытом и чувственными восприятиями. Аристотель высказывает высокое мнение об ато
2 Эта точка зрения играла важную роль в теоретических построениях последующих веков, в том числе и в первой половине XIX в. Предположение о том, что одинаковые атомы не должны объединяться в сложную частицу, коренящееся в той же аристотелевской логике, помешало Дальтону признать двухатомность молекул хлора, водорода, кислорода и азота, что прямо следовало из опытов Гей-Люссака. Общее настороженное отношение к возможности связи одинаковых атомов в XIX в. задержало торжество атомно-молекулярного учения на полвека. Та же логика мешала и Берцелиусу принять возможность замещения водорода хлором, поскольку эти элементы проявляли разный тип активности, и т. д.— Прим. ред.
149
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
мизме, сумевшем примирить опыт и отвлеченную диалектику эле-атов [там же, с. 72]. - Но в конце концов Аристотель переходит к критике атомизма, выдвигая против него четыре аргумента. Главное возражение Аристотеля, как было замечено, сво-дится к тому, что бескачественные атомы не могут проявлять активности. Фигурность вместо качественности, по Аристотелю, исключает атомы из сферы отношения «активности—пассивности». Сведение качеств к фигуре кажется ему «странным». В частности, он отмечал, что было бы «по меньшей мере странным приписывать теплу исключительно сферическую форму атомов, так как к его противоположности нужно применить какую-либо другую фигуру» [там же, с. 76]. Видимо, источник «странности» в том, что сфера не имеет противоположности. Аристотель считал атомическое учение логически непоследовательным: огонь (тепло) имеет атомарную форму, а другие стихии — нет. Правда, подобную же непоследовательность, и опять-таки связанную главным образом с огнем, мы отметили у самого Аристотеля. Видимо, грекам вообще трудно было быть логически последовательными в том, что касалось огня, привилегированной стихии в их мифологическом сознании. Другой парадокс, обнаруживаемый в 'атомизме Аристотелем, это тезис Демокрита о существовании больших атомов. По Аристотелю, большие атомы должны быть механически менее устойчивыми: неделимость должна согласовываться с логикой чувственного восприятия. Ему недостаточно чисто умозрительного постулата о неделимости. Неделимость должна быть обоснованна. Именно поэтому Аристотель не может принять атомизма, отдавая ему должное и фактически предпочитая его всем остальным предшествующим философиям; Центральный пункт критики атомиз* ма —- это невозможность, по мнению Аристотеля, перейти от атомов к качествам и качественно различным элементам. Идея элементарного качества и идея атома обнаруживают свою несовместимость. Если у всех атомов, спрашивал Аристотель, одна и та же природа, то как они образуют разные вещи, а если разная, то в чем же именно это различие?
Другой структурный принцип — пористое строение тел — вызывает резкую критику Аристотеля. Гипотеза пор, согласно Аристотелю, излишня: она «работает», когда поры заполнены, т. е. когда их нет. Иначе говоря, она устраняет сама себя [там же, с. 79]. Гипотеза пор бесполезна, так как, если агент не действует и без пор, поры помочь не могут. Ведь поры не организуют новый вид контакта, а только распространяют обычный внешний контакт в массу тела. И эту гипотезу Аристотель не принимает по той же самой причине: поры — это структурно-количественный, а не качественный фактор взаимодействия.
После этой основательной критики своих предшественников Аристотель формулирует собственную точку зрения, рассматри
вая
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
вая взаимодействие в плане тождества потенции и акта: акт есть реализация потенции, а потенция — акт в будущем.
Миксис завершает собой процесс взаимодействия, начатый контактом. Аристотель различает понятие миксиса от понятия синтезиса (o6v0ecst£). Миксис — это, говоря современным языком, новое вещество — химическое соединение, а также и сам процесс его образования. Синтезис — это только «механическая» смесь (или смешение) веществ. В своей теории миксиса Аристотель рассматривает взаимодействие двух компонентов (та [ихта). Прежде всего Аристотель ищет место миксису в своей классификации видов изменения. Миксис отличен от генезиса. Аристотель опять прибегает к анализу обыденного языка, чтобы в его словоупотреблениях найти значение этого понятия в его специфике. Аристотель ищет ограничения, налагаемые на миксис, так как ведь «все не соединяется со всем» [там же, с. 86]. Понятие миксиса оказывается весьма трудно формулируемым, потому что в нем требуется соединить противоположные положения: во-первых, независимое существование компонентов миксиса, а во-вторых, их исчезновение в качестве таковых. «Палочкой-выручалочкой» является в этой ситуации аристотелевская концепция потенции и акта: компоненты миксиса существуют потенциально, но после «анализа» (разложения) миксиса могут существовать актуально. Теория миксиса, таким образом, возможна лишь при этом различении потенции и акта. Кажется, что именно поэтому теория миксиса стала возможной именно у Аристотеля, разработавшего впервые эти понятия.
При рассмотрении миксиса возникает проблема: является ли миксис простым сочетанием (синтезом) компонентов, которые не воспринимаются органами чувств по причине малости их частей, или же эт<> новое по отношению к частям образование и в нем принципиально нельзя различить исходные компоненты? Аристотель отвечает положительно на этот вопрос, отбрасывая всякое истолкование миксиса как синтезиса (смеси). Если неразличимость компонентов обусловлена мелкостью частей, то имеется лишь видимость гомогенности, видимость миксиса. Это главное в учении Аристотеля о миксисе: миксис никоим образом не есть форма синтезиса. Миксис есть образование нового гомогенного соединения, однако не любого нового, но ограниченного возможностью вернуться к своим компонентам при условии его разложения. Аристотель формулирует свою мысль так: ничто потенциальное, т. е. содержащиеся в миксисе его компоненты, нельзя различить никаким актуальным зрением, даже зрением мифического Линкея.
Теория Аристотеля подытоживается формулировкой трех основных условий миксиса:
1.	Взаимодействие тел. Нет миксиса, когда медицинское искусство «смешивается» с больным телом, чтобы получилось здо
151
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ровье, так как врачебное искусство не меняется от излечивания больного тела [там же, с. 90].
2.	Среди взаимодействующих тел легче образуют миксис те тела, которые легко подвергаются делению или раздроблению. Легкостью разделения отличаются жидкости.
3.	Необходимо определенное равновесие между компонентами, которые смешиваются. Сильные диспропорции в количественном отношении препятствуют миксису: они вызывают простую трансформацию тел, например вина в воду при его малом количестве по сравнению с водой. Например, одна капля вина не образует миксиса с десятью тысячами мер воды [там же, с. 90].
Первые два условия — это условия лучшего контакта и взаимодействия тел. Контакт и взаимодействие — вот основные условия, а количественный фактор определенного равновесия сводится к ним, так как, по Аристотелю, нет взаимодействия без известного равенства тел: они должны быть соразмерны.
После теоретической части учения о миксисе Аристотель дает практические указания о веществах, наиболее способных к миксису. Таковы жидкости и пластические тела с легкомодифицируемыми формами. Исключением являются вязкие жидкости, у которых вместо миксиса происходит просто увеличение объема и возрастание массы (масло, мед, клей). Как и повсюду, Аристотель находит формы-варианты, промежуточные между миксисом и простым отношением формы и материи. Такова бронза («материя»), в которой олово («форма») служит лишь ее окраске, исчезая в ней сполна. Анализ Аристотеля завершается определением миксиса как «унификации соединяемых тел вслед за их изменением» [там же, с. 93].
В классификации изменений миксис занимает промежуточное место между генезисом и кинезисом. Поэтому у Аристотеля химические изменения в целом — это область генетико-кинетических изменений, т. е. таких, в которых изменяются и сущность, и качество, можно сказать — существенное качество вещей.
Теоретические представления Аристотеля, изложенные им главным образом в сочинении «О возникновении и уничтожении», служат основой для понимания эмпирического материала наблюдений, почерпнутого из мира повседневного опыта, опыта «кухнии сада» прежде всего. Однако попытка рассматривать и объяснять эмпирический мир физико-химических процессов приводит к весьма существенному изменению самого объяснительного аппарата. Эта деформация мышления настолько существенна, что вынуждает признать среди общефизических сочинений Аристотеля сочинения двух родов. Во-первых, это сочинения, в которых анализ природы доводится до понятия о последнем субстрате ее движения, до понятия первоматерии. В этих сочинениях осуществляется и дедукция элементов, а также обосновывается учение об их взаимном
152
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
превращении («Физика», «О небе», «О возникновении и уничтожении», «Метеорология I»). Во-вторых, мы имеем дело с такими сочинениями, в которых аналитическое углубление в строение природы не доходит до первоматерии, до генезиса элементов и их взаимных превращений.^ Элементы в этом случае выступают как исходная данность, как самый глубокий «сущностный» слой. В этих сочинениях поэтому развивается в качестве основного объяснительного аппарата концепция элементарных качеств как активных динамических стихий. К сочинениям такого рода относятся прежде всего многочисленные биологические тексты Аристотеля, а также его основной трактат по «прикладной химии» «Метеорология IV»*. Элементарные качества рассматриваются здесь как самостоятельно сущие, несводимые к более «глубокому» материальному субстрату. Универсальная логическая схема Аристотеля, включающая понятия материи и формы, потенции и акта, реализуется на элементарно-качественном уровне. Одни элементарные качества рассматриваются как «активные», как «формальное» начало (тепло и холод), а другие — как «пассивные», как «материальное» начало (сухое и влажное).
Однако нельзя и преувеличивать различие этих двух родов физических сочинений Аристотеля. Их общую основу составляет проблема генезиса вещей. Различие же определяется уровнем абстракции, на котором ведется рассмотрение этой проблемы и построение соответствующих описательных схем и объяснительных механизмов.
В книге «Метеорология IV» основным предметом анализа выступает эмпирически констатируемое качественное «физико-химическое» изменение, например гниение органических тел. Наблюдение и теоретическая конструкция оказываются здесь максимально сближенными. При гниении, как отмечает наблюдение, происходит переход от влажного состояния тел к сухому. Этот переход объясняется с помощью понятия потенциальности: форма сухости потенциально содержится внутри влажного. Однако для превращения потенции в актуальность требуется активно действующий фактор. Его роль играют активные элементарные качества. В данном случае актуализация сухости происходит при действии тепла. Эти общие соображения о природе гниения дополняются рассмотрением целого ряда специальных факторов — условий: качества гниющих веществ, температуры среды, движения и т. д.
Трудно обозримое многообразие физико-химических явлений вызывает у автора трактата стремление к жесткой классификации их на различные типы и классы. Метод классификации выступает здесь, пожалуй, основным средством упорядочить и тем самым
* См. Приложение I к настоящей книге, стр. 322.
153
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
хоть как-то объяснить этот необозримый мир явлений. Типичная классификация возникает при рассмотрении всех возможных случаев воздействия активных качеств на органические тела. Например, вызревание, кипячение и жарение рассматриваются как три вида воздействия тепла.
Для различения таких процессов, как кипение и испарение, Аристотель проводит различие между внешним действием качества и внутренним. Если тепло действует извне, то имеет место процесс кипения. Напротив, испарение свидетельствует о действии внутреннего тепла.
В чем же состоит -сам механизм объяснения этих и подобных им физико-химических процессов и в чем Аристотель видит свою познавательную задачу? Методологическая программа, как она реализуется в «Метеорологии IV», строится на основе такого ограниченного определенным уровнем абстракции анализа наблюдений, который не идет глубже и дальше констатации связей между различными качествами. Явление считается понятым и объясненным, поскольку установлена определенная взаимосвязь качеств, относящихся к нему или относимых к нему наблюдателем. Поскольку качества подразделены на элементарные и неэлементарные, или зависимые, постольку задача состоит в том, чтобы объяснить или зафиксировать связь первых со вторыми. Такой подход можно назвать качественным описанием. Более глубоким логическим фундаментом этого уровня мышления выступают общефилософские аристотелевские понятия, прежде всего понятия потенции — акта и материи — формы. Необходимо заметить, что результирующие этот познавательный*процесс суждения и описания могут обладать характеристиками всеобщности и необходимости, т. е. отвечать известному нормативу научного знания. Вот типичный образец этого качественного описательного знания: «Жидкости никогда не укрепляются посредством огня... Тело уплотняется, когда влажное в нем исчезает, а сухое (твердое) концентрируется» [36, с. 101].
Отмеченный выше характер образуемого знания позволяет говорить, что Аристотель ставил своей целью поиск закономерностей поведения тел в различных качественно заданных условиях в зависимости от их элементарно-качественного состава. Поскольку познание здесь принципиально замкнуто в сфере качеств, постольку систематизация и иерархия качеств (пассивные—активные, элементарные—производные) являются необходимыми (и достаточными) средствами для описания наблюдений.
Например, Аристотель подчеркивал, что тела водного типа большей частью холодны, если только они не содержат извне сообщенного им тепла (щелок, вино, моча). Напротив, тела земляной природы большей частью теплы, как, например, каустик и зола. Связь элемента и качества не является абсолютно жесткой, уста
154
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
навливаемое ею соответствие нельзя считать взаимно-однозначным. Тела водного типа холодны, потому что вода есть элемент, прямо противоположный^ по своему элементарно-качественному составу огню. Огненный тип веществ не фигурирует в описаниях тел подлунного мира* поэтому теплые тела — это тела с преобладанием земли или воздуха.
Хотя связь элемента (и элементного состава, элементной принадлежности или типа тела или вещества) с качеством не является абсолютно фиксированной, однако у Аристотеля можно усмотреть представление о н'о рмальном качественном состоянии тела, принадлежащего к определенному элементарному типу. Например, как цитировано выше, нормой качественного состояния тела водной природы является холод. Понятие нормы совпадает с понятием доминанты в элементарно-качественном составе элемента: вода = влажное + холодное. В структуре аристотелевского мышления в целом это представление о нормальном качественном состоянии тел определенной элементарной природы соответствует представлению о «естественном месте» элемента в космосе.
Иногда качественное описание приобретает характер как бы некачественного «сущностного» объяснения, когда изменение свойств ставится во взаимосвязь с трансформацией элементов. Например, загустевание масла объясняется тем, что с потерей внутреннего тепла воздух, химически входящий в состав масла, превращается в воду. Однако это только по видимости сущностное некачественное объяснение: ведь динамику элементов образуют элементарные качества, их переходы. Поэтому переход на уровень элементов никоим образом не означает углубления познания, выхода за пределы качественной сферы.
Классификация веществ по «элементному составу» оказывается, таким образом, мнимой. Отнесение определенного тела к элементу или к смеси элементов ничего не прибавляет к картине его качественных проявлений: эта картина просто переводится на язык «элементов», который не несет по существу никакой добавочной информации по отношению к качественному описанию. Элемент выступает как упорядоченный комплекс качественного описания, как стационарная связь определенных качеств. Поэтому в систематизированном качественном описании введение языка, подобного языку элементов, является неизбежным.
У Аристотеля мы не найдем идеи элементного анализа, т. е. качественного анализа в современном смысле этого слова. Напротив, аналитическая процедура (в первичном смысле слова «анализ» — обратное разложение) никоим образом не выделена из сферы естественного поведения тел и просто-напросто с ней нацело отождествлена. Скисание молока под Действием фиговой закваски — это не специальная аналитическая
155
о
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
процедура, а рядовой обиходный естественный процесс приготовления молочнокислых продуктов. Однако такого естественного процесса достаточно, чтобы говорить о «земляной» природе молока.
Химия Аристотеля лишена какого-либо структурного принципа. Однако в «Метеорологии IV» мы встречаем эффективно работающую структурную гипотезу — представление о порах. В книгах «О возникновении и уничтожении» Аристотель подверг это представление скорее яркой и остроумной, чем серьезно обоснованной критике. По его мнению, это представление бесплодно и излишне, так как оно «работает» именно тогда, когда поры заполнены, т. е. когда их фактически нет. Принципиальное возражение Аристотеля против теории пор следует искать в его общей натурфилософской концепции, исключающей понятие пустоты как необходимого средства для теоретического конструирования физического мира. Понятие пустоты, как и понятие актуальной бесконечности, такому теоретизирующему эмпирику, как Аристотель, представлялись фикциями ума, не имеющими реального содержания. Однако эти понятия естественно вписывались в атомистическую концепцию, в рамках которой с необходимостью возникло понятие структуры, служившее основой для объяснения многообразия явлений на эмпирическом чувственно данном уровне.
По отмеченным выше причинам аристотелевские континуа-лизм и квалитативизм плохо согласуются со структурными представлениями. Поэтому достаточно широкое применение Аристотелем гипотезы о пористом строении веществ для объяснения целого ряда процессов (растворения, разлома и др.) до сих пор вызывает различные и противоречивые истолкования, затрагивающие старый вопрос об авторе этого трактата.
Вопрос об авторстве «Метеорологии IV» был вызван существенными отличиями ее от первых трех книг, в частности отсутствием теории двух испарений (avaOqjiiaai^) и в особенности применением представлений о пористом строении веществ. Осторожные сомнения в авторстве Аристотеля были высказаны еще в прошлом веке Целлером и Гмелином. В 1915 г. Хаммер-Янсен [37] предположила, что автором этого трактата является Стратон. Однако опубликованное в 1944 г. исследование Дюринга убедительно показало, что язык и понятийный состав трактата подтверждают авторство Аристотеля [38]. Тем не менее основания для скепсиса сохранялись. В частности, в 1961 г. Готшальк обратил внимание на противоречие между представлениями о порах и аристотелевским континуализмом [39]. Большинство современных исследователей, если и сохраняет определенный скепсис, как, например, Штром в последнем (1970 г.) немецком издании «Метеорологии» [36], все же склоняется в пользу авторства Аристотеля. Решительным сторонником авторства Аристотеля является французский исследователь и переводчик Аристотеля Трико [40, с. X—XI].
156
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
=Д!	Г	 <	-1	~ " *	*• - — —,Г Я = = JTJ-L "-J-U '-Л»
Нам представляется допустимым считать, что фигурирующее в «Метеорологии IV» представление о порах является своего рода гипотезой ad hoc, используемой только в этом трактате, посвященном частным вопросам. Как уже было нами замечено, приспособление понятийного аппарата к предмету исследования обусловливает отсутствие в этом сочинении некоторых существенных теоретических схем, в том числе триадической схемы «материя—лишенность—форма». Теоретическое неприятие понятия структуры могло сочетаться в гибком энциклопедическом уме Аристотеля с тактическим использованием некоторых структурных представлений в специальных случаях. Как показал Дюринг, применяемое Аристотелем в «Метеорологии IV» представление о порах отличается как от эмпедоклова, так и от атомистического [41, с. 74]. В тексте гипотеза о порах нигде не формулируется как общее теоретическое положение и применяется скорее как дополнительное к традиционным аристотелевским понятиям средство.
В конце этого «химического трактата» Аристотель подводит итоги своему качественному описанию тел и физико-химических процессов. Прежде всего он возвращается к понятию элемента, давая последнему функциональное определение: «Элементы это то, из чего образуются подобочастные тела и из которых как из материи возникают все создания природы» [36, с. 115]. Раскрывая это определение, Аристотель подчеркивал, что все подобочастные тела естественного мира возникают благодаря динамике качеств, прежде всего тепла и холода как активных качеств. Продуктами этих качеств никогда не являются сложные, неподобочастные тела, такие, как голова, руки, ноги и т. ш Для этого рода сложных тел, обладающих более высоким уровнем организации, требуется дополнительная причина возникновения, подобно тому как нельзя объяснить одной лишь динамикой качеств возникновение чаши для питья или ящика. Динамика элементарных качеств объясняет только гомогенные естественные образования. Природные сложные составные тела и искусственные образования требуют для объяснения своего генезиса особого фактора.
Согласно Аристотелю, все вещи без исключения определяются их функцией. Этот функциональный подход распространяет органический тип отношений на весь физический мир. Химический трактат Аристотеля оказывается одновременно медико-биологическим сочинением. Теория качеств прямо связывается здесь с концепцией здоровья. Правильное и постоянное соотношение элементарных качеств — вот что такое здоровье в его сути. Поэтому ноддержание элементарно-качественного равновесия (например, в функциях питания и выделения) является основной гарантией здоровья.
В этом сочинении Аристотель выдвигает положение о самозарождении живых существ в гниющих телах благодаря наличию
157
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
в них тепла. Прикладная химия Аристотеля, химия «кухни и сада», вливается в сферу эмпирического биологического знания. Мы уже говорили о том, что в этом сочинении Аристотель делает еще один шаг к практически полному растворению понятия элемента в понятии качества. Однако надо отметить, что использование на протяжении всего текста понятия элемента и резюмирование произведения определением этого понятия не случайно. Дело в том, что при всем содержательно-функциональном сближении элемента с era специфическим качеством между ними нет полного тождества даже и в этом сочинении. И это нам представляется весьма существенным. Язык элементов все же оказывается не совершенно избыточным, не несущим новой информации сравнительно с языком качеств. Как показывает процитированное выше итоговое определение понятия элемента, в этом понятии сохраняется смысл материальной причины, материального содержания, субстрата чувственно-воспринимаемых тел, их вещественной природы. Аристотель, классифицируя тела и ьещества, пользуется языком элементов. Уксус есть тело водной, а не холодной природы. Элемент как вещественная основа тел обладает качествами как своими свойствами. В самом факте функционирования языка элементов мы обнаруживаем известное, пусть даже чисто формальное в контексте аристотелевского квалитативизма, различие субстрата-субстанции (элемент) и свойства-акциденции (качество). Именно благодаря этому различию может формироваться сама квалитативистская концепция, переносящая на субстраты определение качества и субстанциализирующая его. Эта субстанциализации качеств, динамико-качественная интерпретация мира, ограничена как «сверху», так и «снизу». Ограничение «сверху» двоякое: во-первых, это чисто космологическое ограничение, состоящее в том, что вся эта качественная динамика «заводится» годовым циклическим движением Солнца. Весь химизм подлунного мира обязан своим существованием этому циклическому движению уранических сфер. Благодаря ему элементы смещаются со своих естественных мест, перемешиваются, вступают в контакт, образуют миксис и испытывают взаимное превращение, имитирующее более совершенное небесное движение 13. Во-вторых, ограничение квалитативизма «сверху», намеченное в конце «Метеорологии IV», состоит в том, что высшие тела, тела, произведенные искусством, а также целесообразно действующие орга-
13 Может быть отсюда, от годичных метеорологических циклов, с которыми, бесспорно, связаны биологические циклы, и возникло представление о цельности космоса и об управляющей роли небесных тел относительно земных событий. Это представление сложилось задолго до Аристотеля*, мы находим его и в Древнем Вавилоне* и в Древнем Египте. Примечательно, однако, что оно было воспринято средневековьем, и в области химических знаний сложилось в алхимическо-астрологический комплекс.— Прим, ред.
158
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
низмы и цельные органы имеют особые причины возникновения, не укладывающиеся в схемы стихий-качеств.
Ограничение «снизу» лежит в теории причин, которых Аристотель усматривает четыре: материя (субстрат) как причина^ что), форма как причина (как)\ причина движения (от чего); цель как причина (ради чего)/В глубине физического мира лежит первоматерия, являющаяся основой и причиной для возникновения элементов и системы качеств.
Резюмируя эти «сверху» и «снизу» ограничения квалитативизма, можно сказать, что он характеризует область смешения четырех аристотелевских причин. Где эти причины функционируют в чистом виде, там качественный мир теряет свою первостепенную значимость. В мире искусства (те%тт] — «тэхнэ») выступает на сцену финальная причина, в глубине «фюзиса» открывается в чистом виде материальная причина. И где-то между ними, в мире максимального смешения, действуют качества как одновременно материальная, и формальная, и действующая, и финальная причины, причем все эти причины даны в их нечистом, смешанном, искаженном или ослабленном виде. Качество — это и квазиматерия (сухое и влажное в «Метеорологии IV».), и квазиформа (качественные противоположности в трактате «О возникновении и уничтожении»), и квазидеятель (активные холод и тепло), и, тем более, квазицель. Мир смешения, становления, изменения, мир эмпирии — вот мир, где квалитативистское мышление является необходимым и адекватным. Это совокупность процессов в телах подлунного мира: болезнь и выздоровление, рост и питание, скисание и обжиг, растворение и замерзание и т. д.
Понятие элемента стушевывается и отступает на задний план в этой сфере потому, что элемент — это предельное понятие чистого вещества. В элементе выражен предел «совершенствования» конкретных тел и веществ, элемент — своего рода материальная сущность чистого вещества. В подлунном мире все смешано. Аристотель говорил о том, что все сложные тела образованы из всех четырех элементов сразу. Элемент в чистом виде не существует как конкретно данное чувственно-восприни-маемое тело. Эмпирически данная вода только «похожа» на элемент того же названия. Она приближается к нему, уподобляется ему, но никогда полностью с ним не отождествляется. Эта теория «реального» и «идеального» значения понятия элемента развита Аристотелем в его сочинении «О возникновении и уничтожении»; в «Метеорологии IV» Аристотель эти два значения практически не различает 14.
На это важное обстоятельство следует обратить особое внимание, поскольку здесь могут лежать истоки путаницы средневековых алхимических воззрений, подробно разбираемой в части II настоящей книги.— Прим. ред <
159
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В последнем разделе своего главного трактата по прикладной химии Аристотель выдвигает общий подход к рассмотрению вещества и его превращений. Это биологический или, точнее, органический подход. Он состоит в том, что рациональное определение любой вещи, вещества или его изменения есть определение его функции в некой органической системе. Именно в этом разделе Аристотель приводит свой знаменитый пример с рукой, которая не является таковой, будучи отсеченной от живого тела [там же, с. 115]. В поле зрения этого подхода попадает и вся неорганическая природа с ее минеральным химизмом. Раскрыть сущность последнего — значит, по мысли Аристотеля, показать его функции в репродуктивном органическом процессе.
Предмет прикладной химии Аристотеля — это гомеомерные тела и их превращения и изменения. Это — уровень, промежуточный между элементами и сложными составными органическими образованиями. Гомеомерий происходят из элементов, а сами, будучи взяты как материя, являются основой для возникновения сложных природных образований. Аристотель различал происхождение гомеомерий «снизу» (из элементов) и их логическую сущность, или определение, получаемое «сверху» (от организма). Это различие соответствует различию материальной и формальной причин: материальная причина идет «снизу», а формальная — «сверху». Поэтому биологизм Аристотеля прочно укоренен в его общефилософской концепции и конкретно функционирует на ее основе в его «химическом трактате». Биологизация неорганического химизма не является автоматически совершаемой процедурой: Аристотель ясно сознает ее трудности. В частности, он говорил, что применение подхода «сверху» довольно очевидно в случае таких тел, как ангомеомерии (неподобочастные тела), например не ткани (гомеомерий), а части тела, и, тем более, в случае целостных живых тел, образуемых из ангомеомерий. Но в еще большей степени функциональное, формальное, логическое определение связывается с такими телами, как предметы человеческого искусства. Аристотелевский биологизм, таким образом, является универсальной концепцией, охватывающей, хотя и не без затруднений, как предбиологический, так и надбиологический (мы скажем, социальный) миры. Хотя функциональное логическое определение гомеомерий и тем более элементов менее очевидно, чем органов живого тела, однако оно может быть установлено благодаря их связи с живым организмом и с его воспроизведением. Бронза и серебро есть то, что они есть, отмечал Аристотель, в той мере, в какой они способны к действию — активно или пассивно, точно так же, как мясо и кровь. Однако с точностью определить их сущность трудно, так как из-за процесса изменения трудно определить, принадлежат ли даваемые этим телам определения к ним как-таковым или же нет. Аристотель сопоставлял
160
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
эти металлы со старыми плодами, которые не утрачивают своей внешней формы, но теряют свой вкус. Мысль Аристотеля относительно трудности биологизировать химизм состоит в том, что химические неорганические объекты весьма близки к исходной материи, имея в виду отношения чистой материи и чистой формы как крайностей, между которыми размещаются исследуемые'тел а. Их близость к материи означает, что они подвержены процессам изменения. А это, в свою очередь, означает, что их «логос» теряет свою определенность. Для определенности логической характеристики сущности вещи требуется ее неизменность, постоянство формы в разных аспектах. По Аристотелю, «логос» вообще биомор-фен, и все различие между телами (элементы, гомеомерий, анго-меомерии, организмы, продукты сознательной деятельности человека) состоит в степени определенности или точности и однозначности логического определения: его биоморфная основа остается при этом неизменной. Единственное различие, которое Аристотель здесь проводит, касается достаточности динамики качеств для объяснения происхождения гомеомерий (органических и неорганических), с одной стороны, и ангомеомерий и предметов человеческого искусства,—с другой. Для гомеомерий динамика качеств является достаточным основанием для их возникновения. Это различие объясняется тем, что ангомеомерии и вещи, созданные трудом человека, имеют гомеомерий в качестве лишь материальной причины. Динамика качеств, напротив, соединяет в себе как материальную, так и формульную (и действующую) причину, но только для уровня гомеомерий. Более высокий уровень формальной организации требует разделения причинного объяснения: отдельного указания материальной и формальной причин. Формальной (и одновременно действующей) причиной для предметов человеческой цивилизации является искусство, а для ангомеомерий — природа.
Логическое определение гомеомерий строится, как и всякое определение, из совокупности материального и формального определений. Для гомеомерий материальным определением является элементарно-качественный состав, прежде .всего, по-видимому, определение их пассивно-качественной природы (сухое и влажное) как наиболее глубокого материального слоя. Формальное же определение — это прямое биологическое определение гомеомерий как крови, мяса и т. д. В этом разделе учения Аристотеля мы не видим, как строится формальная часть дефиниции таких неорганических гомеомерий, как, например, металлы., Поэтому, исходя только из этого текста, мы не можем в полной мере раскрыть его биологизирующей программы по отношению к «неорганическому» химизму. В частности, необходимо выяснить вопрос об определении металлов, которые в этом тексте, видимо не случайно, фигурируют вместе с частями растений,
И. Зак. 414	1^1
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
---  ' -- —
Цельного учения Аристотеля о металлах до нас, к сожалению, не дошло. В старых списках его сочинений имелся трактат «О металлах» (или «О рудах»), однако в Настоящее время он утрачен. Поэтому восстанавливать это учение приходится по разным сочинениям Аристотеля, от «Метафизики» до «Pafva naturalia». Весьма полное собрание аристотелевских высказываний о металлах дает Партингтон [29, с. 98—101]. Опираясь на проделанную им работу и обращаясь к текстам самого Аристотеля, мы можем дать в общих чертах реконструкцию его учения о металлах.
Металлы образуют, пожалуй, самый важный класс минерального типа гомеомерных тел. У Аристотеля все гомеомерные телг подразделены на три типа: животные, растительные, минеральные. Нас интересуют сейчас последние, так как биоморфное определение первых совершенно очевидно. В минеральный тип входят металлы и неметаллические минералы или камни, как, например, сера. Металлы — это самый представительный класс минерального типа, по которому можно судить о минеральных гомеомериях в целом.
Прежде всего интересно знать представления Аристотеля о происхождении металлов. Согласно Аристотелю, Земля, нагреваясь теплом Солнца, производит два вида испарений: холодное и влажное испарение (пар) и теплое и сухое испарение (дым). Смешение пара с землей дает металлы. Плавкие или ковкие металлы, как железо, золото, медь, образуются при поглощении пара камнями, сухость которых сжимает его и приводит к затвердеванию. Потенциально металлы принадлежат к водному типу веществ, хотя актуально они и не являются водой. Итак, металлы образуются затвердеванием атмосферных паров, происходящим до того как они превратятся в воду. Все металлы, кроме золота, подвержены действию огня и содержат, кроме воды, землю. Таким образом, можно сказать, что, согласно Аристотелю, металлы возникают из земли при действии влажных и холодных атмосферных паров. Металлы как бы растут из земли под действием влажных паров.
Действительно, тексты подсказывают, что аристотелевское учение о металлах состоит именно в этом: полном уподоблении их растениям. Согласно Аристотелю, «на Кипре медь (хакхос) нарезают на мелкие куски и засевают в почву. Когда проходит дождь, она вырастает, пускает побеги, и ее собирают» [там же, с. 99]. Самый же лучший сорт железа (халибианское и амизенианское железо), говорил Аристотель, «растет из песка, приносимого реками» [там же, с..100]. Как и растения, металлы прежде всего известны Аристотелю своими лечебными функциями. «Медь имеет большую врачевательную силу. Ветер, создаваемый медным (или бронзовым) оружием, лечит лучше, чем ветер от железного оружия». Лечебные функции металлов и их соединений очень разнообразны: медь лечит ушибы, белый свинец применяется как
162
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
противозачаточное средство, фригийская зола (по-видимому, окись цинка) используется для лечения глаз.
Металлы соотносятся Аристотелем главным образом с организмом, с его функциями: медь и серебро не свариваются животным теплом и нелегко растворяются в желудке. Но железо усваивается гораздо лучше, по крайней мере желудками мышей: «На Кипре,— писал Аристотель,— мыши едят железо» [там же, с. 100]. Металлы приводятся в тесное соприкосновение с растительными и животными соками и вне организма: «Медь для имитации золота окрашивают желчью» [там же, с. 100].
Какой же вывод можно сделать, пытаясь реконструировать смысл и суть аристотелевского учения о металлах? Видимо, смысл этого учения в том, что Аристотель не мыслил себе металлическое вещество вне органического масштаба. Металлы — это своего рода особый вид растительной природы, приходящей в разнообразный и порой полезный контакт с природой животной. Различение го-меомерий на три типа условно: оно скорее продукт истолкования Аристотеля его комментаторами, чем его собственное деление. Ведь Аристотель различал металлы ((хетаХХеэта) и минералы (брихш) по их происхождению: вторые происходят от сухого и теплого дымного испарения в отличие от металлов. Поэтому никакой строгой триадической типологии гомеомерий (привычная для нас трихотомия: животное — растительное — минеральное) у Аристотеля нет. Все гомеомерные тела в своей сущности органичны. Именно поэтому, согласно логике Аристотеля, все эти тела могут получить логическое определение своей сущности в смысле указания их формальной причины. Сами философские категории формы, логоса, познания оказываются у Аристотеля пронизанными биологической интуицией.
В своем квалитативизме Аристотель присоединяется к ионийской досократической традиции, для которой характерным является динамический взгляд на мир, сближающий понятия силы, свойства (или качества) и материи как их субстрата [42, с. 525— 526]. В русле этой традиции, корни которой уходят в дофилософ-ское мифологическое мышление, качества, с одной стороны, связывались с определенными телами и элементами (например, солнце — светлое и горячее, дождь — темный и холодный и т. д.). С другой стороны, они рассматривались как самостоятельно действующие силы (Suvdpistq).. Такое динамическое рассмотрение качеств развивалось внутри медико-биологического знания, в частности в гиппократовской литературе [43].
Качественный характер аристотелевской химии означает, что понятие качества наделяется несводимостью к чему-либо беска-чественному. Правда, существует определенная иерархия качеств, благодаря чему требование несводимости как будто бы смягчается. Однако в иерархической системе качеств нет их сведения
6*
163
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
к чему-то бескачественному. С помощью такой иерархии многообразие качеств организуется в целостную систему.
Подчеркнем, что проблема сведения, или редукции, качественного уровня природы и знания к «бескачественному» *, возникшая в античной философии, возрождается значительно позже и во всей остроте становится проблемой новой химии, химии нового времени (XVII в.). Это обусловлено тем, что, если у Аристотеля категории сущности и качества, формы и свойства оказались достаточно сближены, хотя он их и различал, в алхимическом мышлении они наложились, а в философии и науке нового времени — резко разошлись. Категории сущности в химическом мышлении, начиная с Р. Бойля, соответствовало понятие элементного состава вещества (а затем и строения), которое было резко противопоставлено понятию свойства, выводимому из состава. Для Аристотеля, напротив, авторитет качества-свойства, взаимодействующий с авторитетом теоретического умозрения и логического рассуждения, был единственно возможным авторитетом. В химии нового времени утвердился совершенно новый авторитет, авторитет физического измерения вещества, поставленного выше его чувственно-данного свойства. Аристотель не знал и не мог знать процедуры определения элементного состава, скажем, с помощью весов, независимой от чувственно-воспринимаемой констатации свойств. У него элементный «состав» вещества по существу отождествлялся с эмпирической констатацией доминирующих качественных характеристик, проявляемых и обнаруживаемых во взаимодействиях с другими веществами в какой-либо реальной конкретной ситуации, включающей, как мы говорим сейчас, условия среды или физические факторы. Понятие элементного «состава» было у Аристотеля эмпирико-феноменологическим и поэтому не несло в себе чего-либо принципиально иного по отношению К фиксируемым в чувственном опыте свойствам и качествам вещества.
Заметим, что по существу аристотелевское понятие «состава» функционально эквивалентно понятию типа в системе феноменологической классификации веществ. Поэтому методологически логика аристотелевского химического «состава» воспроизводит логику построения биологической классификации. Все вещества распадаются на основные типы, определяемые на основе четырех элементов, взятых как качества. Примеси других элементов — не столь существенны.
Если вещество обладало свойством, совпадающим с характеристическим свойством элемента-стихии, то этот элемент вносился в его состав или скорее это вещество рассматривалось как вещество данного типа. Таков, например, интересный в этом отноше
* Имеется в виду отсутствие физических чувственно-воспринимаемых качеств. полное абстрагирование от качеств вообще невозможно.
164
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
нии случай с оливковым маслом, разбираемый Аристотелем в «Метеорологии IV». Оливковое масло не затвердевает ни при действии огня, ни при действии холода. Согласно аристотелевской логике рассуждения, это означает, что оно не обладает ни земляной, ни водной природой. Но оно всплывает в воде, как и воздух. Следовательно, рассуждал Аристотель, прибегая к аналогии, в оливковом масле содержится воздух. Такому способу установления элементного состава мешало то, что у самого Аристотеля не было четко однозначных определений характеристических свойств элементов. Например, у воды определение характеристического свойства, данное в трактате «О возникновении и уничтожении», не совпадает с его определением в «Метеорологии IV». В приведенном примере характеристическим свойством оказывается не один из членов пары конституирующих элемент элементарных первокачеств (теплое—холодное, сухое—влажное), а космографическое свойство (легкость или тяжесть, естественное движение вниз или вверх). Очевидно, что это два разных принципа.
Анализ аристотелевских текстов показывает^ что основная проблема аристотелевской химии — это не генезис свойств вещества из его специальных сущностных характеристик, а генезис или возникновение самих тел и в конце концов живых организмов на основе динамики качеств. Таким образом, основная проблема химии в аристотелевской постановке оказывается проблемой участия элементарных качественных стихий в реализации циклов воспроизведения природных индивидов всей системы подлунного мира. Возникновение тел этого мира понимается Аристотелем в плане циклического воспроизводства их существования, а не в плане стремящейся к новизне «творческой эволюции». Наука (мы бы сказали: химия), согласно Аристотелю, должна исследовать условия такого поступательно-циклического процесса, его правила. Это входит в задачу как химии элементов, так и химии миксиса. В системе аристотелевского биотелеологического мышления химия элементов по существу подчинена химии миксиса, ведущей к образованию гомеомерных тел как более высокого уровня организации, чем простые элементарные тела-качества. На этом пути циклической регенерации системы органических сущностей осуществляется генезис свойств вещества. Образование свойств имеет своим целевым назначением высшую форму живого (душа), генезис свойств есть в конце концов генезис жизни, или биогенез. В этом и состоит существенный момент специфики аристотелевского подхода к химии и ее основной проблеме *.
* Отмечая роль и значение эволюционно-химических исследований в химии сегодняшнего дня (биологизация химии), мы тем самым констатируем, что современная химия на совершенно иной теоретической основе подошла к возобновлению существенного момента в аристотелевском понимании космической роли химизма.
165
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ_______
АТОМИЗМ ЭПИКУРА И ЛУКРЕЦИЯ
В своеобразной форме демокритовский атомизм воскрешается в эллинистическую эпоху в философии Эпикура (341 — 270 гг. до н. э.). Согласно Диогену Лаэртскому, учителями Эпикура были последователь Демокрита Навсифан и платоник Памфил [44, с. 255]. По оценке того же Диогена, Эпикур был «в высшей степени плодовитым писателем и превосходил всех числом книг», написав около 300 сочинений. К сожалению, до нас дошли лишь три его письма к ученикам и разрозненные фрагменты, изречения и отрывки, цитированные древними авторами. Свое учение Эпикур делил на три части: этику, или практическую философию, канонику, или теорию познания, и физику, причем доминирующей частью была этика, определяющая морально-практический характер всей философии Эпикура.
Атомистическое учение Эпикура невозможно отделить от его изложения римским поэтом-философом первого века до нашей эры Лукрецием в его знаменитой поэме «О природе вещей». К. Маркс, сопоставляя таких комментаторов эпикурейского учения о спонтанном отклонении атомов, как Цицерон и Бейль, с одной стороны, и Лукреций — с другой, подчеркивал, что «у Лукреция, который вообще из всех древних один только постиг эпикуровскую физику, мы найдем более глубокую трактовку вопроса» [45, с. 41].
Атомистическое учение Левкиппа—Демокрита перерабатывается Эпикуром в соответствии с основным принципом его каноники, принципом несомненной достоверности чувственного восприятия. Анализ чувственных восприятий служит для Эпикура и Лукреция универсальным способом обоснования общих положений учения. В этом систематическом использовании материала чувственных восприятий в качестве средств объяснения и доказательства основ атомистического учения проявляется новое и характерное изменение построения всей античной атомистической доктрины у Эпикура. В дополнение к этой особенности эпикуровской атомистики следует подчеркнуть, что многие важные принципы натурфилософии досократиков вообще и предшествующего атомизма, в частности, в ней получили свое ясное и развернутое развитие. Речь идет прежде всего о принципе сохранения вещества. Этот принцип, подтверждаемый свидетельствами чувственного восприятия, формулируется в двух эквивалентных утверждениях: а) сохранение общего количества всех вещей в мире, б) каждая вещь в мире имеет вещественную причину. С ним связано другое положение, согласно которому мир в целом не может изменяться, так как нет ничего вне мира, во что он мог бы, изменившись, перейти. Вселенная, согласно Эпикуру и Лукрецию, не порождена, бессмертна и неизменна. Очевидно, что эти положения
166
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
сами по себе не новы: они развивались постепенно уже в ионийской философии, затем у элеатов, выражались Эмпедоклом и Анаксагором и наиболее ясно Демокритом. Но развернутое их изложение и специфическая аргументация, включающая их в круг своеобразного теоретико-сенсуалистического мышления,— это новая особенность их функционирования в атомистике Эпикура—Лукреция.
Столь же широко развернута у Эпикура и особенно у Лукреция аргументация в пользу существования атомов. В основе этой аргументации лежат наблюдения над сохранением родовых признаков у биологических особей. Сохранность рода выступает бесспорной очевидностью непосредственного восприятия. От сохранения рода у живых существ мысль Лукреция по аналогии переходит к сохраняющимся неизменными общим всем телам основам, к производящим родовым телам материи. Идея атома снова, как и у Демокрита, поясняется сравнением вещей с произведением словесного искусства. Как слова образованы из конечного и неизменного набора букв, так и все вещи составлены из атомов *.
Атомы образуют инвариантное ядро мира, обусловливающее постоянство его проявлений, устойчивость и закономерность в его бытии. Основные характеристики атомов удовлетворяют требованию дать такую основу многообразию вещей чувственно-воспринимаемого мира. Выдержать напор неумолимого времени (разрушения) может только прочное, стойкое, твердое, короче говоря, неизменное в вещах, а это неизменное во всех вещах и есть первоначала вещей (primordia rerujm) или родовые тела (genitalia corpora), или семена вещей (semina), или их элементы (elementa) и корни (redices). Таким образом, исходным пунктом всего теоретико-сенсуалистического объяснения природы у Эпикура и Лукреция выступает полагание существования в ней инвариантного ядра — атомов. Если бы атомы не существовали, то все уже давно бы исчезло, так как бесконечное время предшествует настоящему моменту [46, с. 21].
Атомы — незримые тела. Лукреций поясняет понятие незримого тела, анализируя телесную природу ретра. Свою телесность ветер демонстрирует в разрушении тел, в их движениях, которые им вызваны. Атомы постигаются по аналогии с ветром и с запахом, который также представляет собой специфическое незримое тело. Жар, холод, звук — тоже незримые тела. Лукреций целой серией аналитических расщеплений чувственного восприятия поясняет эту характеристику атомов. В этих наблюдениях демонстрируется изумительная по силе ясности наблюдательность ума.
* Слово «атом» у Лукреция не встречается ни разу. Зато у него мы находим разнообразный набор синонимов этого слова: primordia, exordia, prrnci-ра, semina, genitalia corpora, corpora prima, elementa, figurae, corpuscula, primora elementa, redices, prima.
167
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Атомы абсолютно плотны, так как они совершенно лишены пустоты. Пустота — начало изменения, бренности всех сложных тел, в которые она обязательно входит. Атомы обладают формой, размером и весом. В «Письме Геродоту» Эпикур обсужДал проблему размера атомов и критиковал Демокрита, допускавшего для атомов возможность быть очень большими. По Эпикуру, Демокрит не прав, допуская существование таких больших атомов, потому, что никто никогда их не видел.
Размер атомов предполагает, что они состоят из частей. Допущение частей у атомов отвечает логике эпикуровского мышления: как в мире чувственно-воспринимаемых вещей мы образуем тело из различаемых нами частей, так и в мире тел, воспринимаемых только в мышлении (атомы), мы образуем их мысленно из частей, на которые реально они не могут распадаться. Наличие частей у атомов (ap-ep^j, minimae partes) соответствует требованию последовательного теоретико-сенсуалистического мышления, приписывающего атомам размер или величину. Части атома — следствие его величины. Но атомы неделимы. Эпикуровское мышление без всякого затруднения соединяет эти характеристики (наличие частей и неделимость атомов). Части существуют только как различимые мыслью части, наличие которых вытекает из логики чувственного восприятия тел, обладающих размером. С другой стороны, атомы не образованы из частей и части не могут быть выделены из атомов, так как атомы абсолютно неделимы и неизменны, они не возникают и не разрушаются.
Форма атомов связана и обусловлена тем, что они имеют определенную величину. Согласно Эпикуру, эта величина не очень велика, но и не слишком мала. Связь формы атома с числом и структурой его частей ясно выражена Лукрецием [там же, с. 101]:
«Предположи, например, что тела изначальные будут
Три или несколько больше частей заключать наименьших; Если затем ты начнешь эти части у данного тела Переставлять или снизу наверх, или слева направо, Ты обнаружишь тогда, сочетания все их исчерпав, Все изменения форм, что для этого тела возможны;
Если ж иные еще получить ты желаешь фигуры,—
Части другие тебе прибавить придется».
Число различных форм у атомов неопределенно большое, но не бесконечное. У Эпикура мы не находим обоснования этой точки зрения. Его дает Лукреций. Первый аргумент Лукреция в пользу ограниченного числа форм у атомов состоит в том, что «...форм новизна приращение тел вслед за собою влечет». А это означает, что должен быть предел многообразию форм, так как в противном случае атомы были бы чрезмерно большими, что противоречит чувственному восприятию. Второй аргумент Лукреция состоит в том,
168
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
что разнообразие чувственно-воспринимаемых тел ограничено, а потому должно быть ограничено и число атомарных форм, лежащих в его основе. Античное чувство меры диктует необходимость полагания предела для числа форм атомов. Если в макромире мы наблюдаем повсюду проявление меры и в отношениях тел, и в степени их разнообразия, то очевидно, согласно аналогии между двумя мирами, мера господствует и в микромире атомов, что означает в данном случае, что «разнородность фигур у материи также предельна» [48, с. 103].
Число атомов каждой формы является бесконечно большим. Лукреций доказывал это положение необходимостью поставить барьер разрушающей силе времени. Если число атомов было бы ограничено, то вещи не могли бы рождаться в течение бесконечного времени, их атомы в конце концов рассеялись бы и равновесие возникновения и уничтожения сместилось бы в сторону последнего.
Атомы у Эпикура и Лукреция наделены весом. У Левкиппа мы не встречаем никаких упоминаний о весе атомов. У Демокрита хотя они и имеются, однако, скорее всего, он не рассматривал вес как абсолютное свойство (атрибут) атомов, но лишь как производную характеристику по отношению к их размеру. Вопрос о весе атомов у Демокрита до сих пор остается весьма спорным. Это обстоятельство позволяет предположить, что положение о весе атомов как их необходимой характеристики было введено Эпикуром или же кем-то другим до него, например учителем Эпикура Навсифаном.
Важнейшей и специфической характеристикой эпикуровского атома является спонтанное отклонение (.rcapeyxktoic, clinamen). Бейли предполагает, что изложение учения о спонтанном отклонении было в письме Эпикура к Геродоту, но этот отрывок утрачен [47, с. 316]. Имеются достаточно веские свидетельства в пользу того, что это учение было сначала выдвинуто Эпикуром, и затем подробно развито Лукрецием. Видный эпикуреец Диоген из Эноады, критикуя воображаемого сторонника Демокрита, говорит: «Вы не знаете, кто бы вы ни были, что в атомах имеется также свободное движение, не открытое Демокритом, но выявленное Эпикуром, движение «отклонения», которое он доказывает, исходя из явлений» [там же, с. 317]. Понятие отклонения Лукреций выражает в следующих стихах [46, с. 85]:
«...уносясь в пустоте, в направлении, книзу, отвесном, Собственным .весом тела изначальные в некое время В месте неведомом нам начинают слегка отклоняться...
Если ж, как капли дождя, они вниз продолжали бы падать, Не отклоняясь ничуть на пути в пустоте необъятной, .
То никаких бы ни встреч, ни толчков у начал не рождалось, И ничего никогда породить не могла бы природа».
169
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лукреций четко определяет отклонение как случайное и спонтанное, в неопределенном месте и в неопределенный момент времени происходящее изменение прямолинейной траектории движения атомов, которое необходимо для порождения всех вещей, так как в противном случае не было бы соударений, встреч и образования агрегатов атомов.
Неизбежность введения спонтанного отклонения в атомистическую систему обусловлена тем обстоятельством, что все атомы обладают одинаковой скоростью независимо от различий в своих характеристиках, в частности в весе. Следовательно, они не могут догонять друг друга и, соударяясь, образовывать агрегаты-соединения. Поэтому спонтанное отклонение представляется необходимым допущением. Вторым обстоятельством, вынуждающим принять это допущение, является несомненная очевидность наличия свободной воли у живых существ. Немеханический, произвольный характер движения живых существ, движения «согласно ума побужденью», а не по необходимости «рока законов», требует того, чтобы такого рода движение было допущено на атомарном уровне вещества. Это стремление ограничить необходимость составляет центральный стержень всего эпикуровского учения каь моральной доктрины по преимуществу. Согласно Эпикуру, «необходимость есть бедствие, но нет никакой необходимости жить с необходимостью» [48, с. 613]. Натурфилософское обоснование этой позиции и составляет учение о спонтанном отклонении атомов. К. Маркс в своей диссертации «О различии натурфилософии Демокрита и Эпикура» подчеркнул и другой существенный момент этого учения, показывающий, что оно явилось завершением развития идеи атома в рамках античности: «...атом,— писал Маркс,— отнюдь не завершен, пока в нем не проявилось определение отклонения. Спрашивать о причине этого определения все равно, что спрашивать о причине, превращающей атом.в принцип,— вопрос, очевидно, лишенный смысла для того, для.кого атом есть причина всего, и, следовательно, сам не имеет причины» [45, с. 42—43].
Эпикур делит все тела на соединения	и нате тела,
из которых образуются соединения. Все соединения состоят из атомов и пустоты, являющейся началом их изменяемости, в частности разложения под действием внешних ударов. Возникновение чувственно-воспринимаемых сложных тел (соединений) Эпикур и Лукреций рассматривают как постепенный процесс. Предусматривалось ли при этом образование особых по своему значению частиц, промежуточных между атомарным уровнем и уровнем сложных тел,-которые были бы мельчайшими носителями свойств последних как некоторых вещественных целостностей? У Эпикура нет никакого указания на существование «молекулярной» стадии в восходящем генетическом процессе. Никакого четкого различия
170
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
между «атомом» и «молекулой», подобного имеющемуся в современной химии, не было и у Лукреция. Что касается термина oyxot у Эпикура, то это слово употребляется у него для обозначения «частиц, напоминающих целое», или для «наименьших чувственно-воспринимаемых частиц», или масс «наименьших частей атома», изолиров.анного существования которых он не предполагает. Oyxos * у Эпикура является просто случайным ядром, агрегатом атомов, являющимся действительно стадией в этом процессе образования вещей, но совершенно не наделенным какими-то особенными характеристиками по сравнению с другими, как более ранними, так и более поздними стадиями [47, с. 343].
Эта позиция, отвергающая поверхностную модернизацию эпи-куровского атомизма, представляется нам справедливой. Однако, если прямолинейный параллелизм между античными понятиями и понятиями современной химии действительно ложен, это отнюдь не означает, что между ними отсутствуют какие бы то ни было связи исторической преемственности.
Специфический оттенок особой стадии в формировании сложных тел присутствует в значении понятия «семя» (<5тгер[ла, semen). У Лукреция гораздо чаще, чем у Эпикура, это слово обозначает зародыш живых существ и не только живых, но также и неорганических тел. Биоморфный подход определяет здесь анализ неорганических тел. Однако и у Эпикура и у Лукреция семенами называются просто атомы. Иногда употребление' этого термина обусловлено прямым заимствованием его у Анаксагора, в частности, это, очевидно, имеет место там, где Лукреций критически излагает теорию Анаксагора. Лукреций колеблется между двумя смыслами этого слова (индивидуальный атом и зародыш сложного тела).
Генезис вещей из атомов определяется у Лукреция пятью факторами: встречи атомов (concursus), движения (motus), порядок (ordо), положение (positura) и фигура (figurae). Изменение этих факторов приводит к изменению природы тела. Все эти факторы значимы для объяснения происхождения всех вещей и их превращений, но, пожалуй, главным из них является порядок. Как «буквы сильны лишь одним изменением порядка» [46, с. 53], так и в телах наиболее мощной потенцией их изменения выступает структура. Сила структуры как фактора превращения веществ прямо Ьодчеркивается Лукрецием: «...лишь слегка изменив сочетанья, они (первоначала) порождают дерево или огонь» [там ясе, с. 59]. При этом Лукреций обычно подчеркивает и состояние Движения атомов в сложном теле, характер их взаимного движения.
* Впоследствии, в XVII в., П. Гассенди перевел это слово термином молекула (moleculae).
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Набор различных атомов, образующих сложное тело, выражает его «качественный состав». Лукреций всегда подчеркивает роль состава и при объяснении генезиса сложных тел: «...постоянно имеет большое значейие,— говорил он,— с какими и;в полЪженьи каком войдут в сочетание те же первоначала и как они двигаться будут взаимно» [там же, с. 59]. Ту же мысль он выражает иначе, говоря, что первоначала, «породивши огонь как-нибудь, точно так же способны — при удалении из них немногих, с прибавкой немногих, коль изменился их строй и движенье, — воздух составить...» [там же, с. 53]. Конечно, Лукреций, не знает, какое именно необходимо изменение в составе и структуре атомов, чтобы из огня получить воздух. Поэтому его примеры в этом и других аналогичных местах следует понимать лишь как произвольную иллюстрацию общих принципов генезиса сложных тел, а не как характеристику какого-либо определенного превращения. Необходимо также подчеркнуть, что в этих примерах видна полемика с теорией четырех элементов. Видимо не случайно Лукреций подчеркивал, что изменение сочетания атомов порождает «дерево или огонь». Огонь для него не элементарен, как и дерево.
Важным шагом в развитии атомистики является эпикуровская концепция сложного тела (аброь^ла, concilium). Эта концепция пытается соединить атомистическо-структурные представления, с одной стороны, и учение о миксисе как гомогенном «химическом соединении» — с другой стороны. Фундаментом такого соединения этих далеко разошедшихся направлений в греческой натурфилософии выступает у Эпикура атомистический принцип. Конечно, сам этот принцип претерпел у него значительное изменение по сравнению с атомистикой Демокрита. На основе этого атомистического принципа в натурфилософии Эпикура осуществляется попытка разработки представлений об образовании новой целостности простого составного тела, что представляется нам исторически ценной и плодотворной идеей. Именно в такой попытке, подробно развитой в теории консилиума (concilium) у Лукреция, мы склонны видеть одно из высших достижений античной натурфилософии в ее умозрительном проникновении в строение вещества и в причины его превращений.
Учение Эпикура о сложных телах так же, как и соответствующее учение Аристотеля, рассматривает сложные тела в свете общего генетического восхождения вещества от его первоначал к органическим телам, включая человека с его сознанием и волей. Тема возникновения и уничтожения, эта основная тема всей греческой натурфилософии, оказывается ведущей и здесь. Однако новая теория Эпикура существенным образом отличается от традиционной разработки этой темы в рамках учения об элементах как элементарных качествах. Рассмотрим сначала именно эту грань эпикуровского учения о сложных телах.
172
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
В письме к Геродоту Эпикур очень кратко излагает свою теорию соединения атомов [48, с. 533]. Он различает атомы, вошедшие в соединение, прежде всего по их взаимному расстоянию. Сокращение расстояний между атомами обусловлено сплетением атомов (тгер^Хохт]), которое играет двойную роль: во-первых, атомы благодаря сплетению испытывают вибрацию (паХ’хб; — традиционный атомистический термин), а во-вторых, сплетение покрывает и задерживает атомы, попавшие в его орбиту. Анализ этой теории раскрывает эпикуровскую классификацию сложных тел, основанную на структурном критерии их различения. Атомы, которые далеко отстоят друг от друга, образуют такие сложные тела (соединения), как солнечный свет и воздух (aera гатит Лукреция), т. е. те тела, которые мы бы сейчас назвали газообразными. Большие расстояния между атомами еще не означают, что между ними нет никакой «связи»: они образуют соединение, но с очень редкой структурой. Атомы, охваченные взаимным сплетением, находятся на значительно более близких расстояниях друг от друга и образуют тем самым как твердые тела, так и жидкости со значительно более плотной структурой. Твердые тела отличаются от жидкостей способом действия сплетения: непосредственное сплетение атомов характерно для твердых тел, в жидкостях же атомы удерживаются вместе «крышкой» оплетающих их атомов (то бтеуаСо^). Таким образом, классификация соединений, по ..Эпикуру, оказывается, говоря современным языком, классификацией основных агрегатных состояний тел. Причем нужно подчеркнуть, что между этими тремя типами сложных тел возможны, по Эпикуру, самые различные промежуточные образования.
Примеры, приводимые Лукрецием, ставят в соответствие с каждым типом соединения с определенной структурой определенный эмпедокловский элемент. Самые «редкие» — разреженные — соединения — это воздух и огонь, который еще менее плотен. Атомы, союз которых требует внешней «крышки» оплетающих их атомов,— это «вода». Наконец, атомы, тесно переплетенные между собою,— это «земля», пускающая из себя «корпи камней» и железа. Таким образом, все четыре элемента Эмпедокла—Аристотеля получают у Эпикура строгое структурное истолкование. Эпикур не признает элементарность этих «элементов», они для него вообще не являются простыми телами, это — сложные тела, которые различаются друг от друга структурой образующих их атомов.
Условиями образования сложных тел в эпикуровской атомистике выступают сплетение атомов и пустота. Сплетение — очень емкое понятие, в состав которого входят как демокритовская конгруэнтность атомарных фигур, обусловливающая их сцепление, так и согласованность движения атомов в соединениях. Пустота, это традиционное атомистическое противопоставление атому, сле
т
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
дует за ним на все «этажи» его структурного восхождения в ходе космического генезиса вещей, обусловливая разложение, распадение всех сложных тел. Даже в самом тесном союзе атомов непременно присутствуют пустые интервалы (^юсотт^ата). Наличие пустоты — необходимое условие движения атомов, которое вечно.
В атомистике Эпикура—Лукреция, как и в атомистике Левкиппа—Демокрита, отсутствует какое бы то ни было представление о силах взаимодействия между атомами. Атомы не воздействуют друг на друга иначе, чем посредством ударов, меняющих их «траектории», но не меняющих остальные «параметры» атома, полагаемые абсолютно неизменными. При этих ограничениях, на первый взгляд, концепция хотя бы квазихимического соединения веществ в новое соединение принципиально исключена. Действительно, в атомистике Левкиппа—Демокрита все «новые» качества атомных агрегатов (так называемые «вторичные» качества новоевропейской философии) обладают более низким онтологическим статусом, чем первичные качества составляющих их атомов. Атомы полностью сохраняют все свои характеристики, входя в агрегат чисто механическим сцеплением своих фигур.
Однако в атомистике Эпикура—Лукреция ситуация существенным образом меняется. Прежде всего идущее от Парменида резкое различение «мира истины» от «мира мнения», сохраняющееся в специфической форме в атомизме Левкиппа—Демокрита, у Эпикура преодолевается, конечно, не без известного влияния в этом, как, впрочем, и во многих других важных пунктах, со стороны аристотелевской философии. Мир сущностей и мир явлений, мир атомов и мир качеств, мир, доступный мысли, и мир, доступный чувствам,— эти два ранее резко противопоставлявшихся и находившихся в неравноправном положении (второй есть просто проявление первого) мира наделяются у Эпикура равной степенью реальности. Более того, в соответствии с основным принципом его каноники, второй мир, мир доступных чувственному восприятию явлений, является даже в какой-то степени исходным, образцовым, дающим способ понимания незримого мира атомов. В этом новом контексте конкретная разработка той же самой темы — проблемы генезиса вещей и их свойств — оказывается существенно иной и приводит к новым и интересным результатам.
Эпикуровская атомистика многими критиками атомизма, в том числе и Плутархом, рассматривалась через призму учения Демокрита. Действительно, спрашивали себя его античные критики, как могли бы атомы без качеств простым агрегированием порождать вещи, наделенные многообразными качествами? То, что атомы лишены качеств, было действительно аксиомой атомизма: атомы лишены всего изменчивого, а качества, несомненно, изменчивы. Поэтому Демокрит был просто более последователен и строг как мыслитель-теоретик, чем Эпикур, считая, что на самом деле
т
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
существуют лищь атомы и пустота, а все остальное, и качества в том числе, существует лишь в мнении. Однако, как мы заметили выше, Эпикур уже отказался от этого жесткого редукционизма в своей каноникеДВ физике же, очевидно, этот отказ обнаруживается во введении в качестве атрибута атомов спонтанного произвольного отклонения, говорящего о том, что вся объяснительная нагрузка у Эпикура ложится именно на его кинетику, на разнообразные формы механического движения атомов.
Следующим важным моментом, который необходимо принимать во внимание, анализируя эпикуровскую концепцию сложного тела как соединения атомов, является биоморфная аналогия: концепция консилиума у Лукреция прорабатывается на примере возникновения души, новой способности тел к ощущению и восприятию. Иначе говоря, сложное тело вообще понимается как своего рода «организм» (абз-гэдла), а сам организм, .в свою очередь, лучше понимается на основе этой теории сложного тела. Мы можем констатировать, что внесение в атомизм биоморфного подхода, воспринятого Эпикуром, по-видимому, не без воздействия аристотелевской философии, помогает спасти самостоятельность «химизма», с его вторичными качествами и новообразованиями свойств от строго последовательного атомистическо-структурного редукционизма Демокрита. Правда, мы должны тут же отметить, что, выигрывая по сравнению с Демокритом в широте концепции, Эпикур в определенной мере жертвует глубиной, а точнее, последовательностью и строгостью теоретического анализа. Чтобы правильно понять это обстоятельство, мы должны отбросить крайние точки зрения на Эпикура. Рассмотрение его как исключительно морального догматика, полностью отказавшегося от независимого теоретического познания и полностью подчинившего его априорным по отношению к нему практико-этическим установкам, столь же далеко от истины, как и рассмотрение Эпикура как чисто теоретического мыслителя, осуществившего подлинный синтез основных разошедшихся между собой направлений античного натурфилософского мышления. Нам кажется, что первая точка зрения более распространена, чем вторая, чему, несомненно, способствуют наиболее известные фрагменты и письма самого Эпикура. Однако более тщательное изучение его текстов, в том числе и таких малоизученных, представляющих собой отрывки из его физических сочинений, которые были обнаружены в наполовину обугленных папирусах библиотеки Геркуланума, показывает серьезность теоретической работы философа. В. Шмид, проделавший большую работу по анализу и интерпретации геркуланумских текстов, в которых Эпикур полемизирует с учением Платона об элементах, говорит: «...разобранный нами текст является очевидной иллюстрацией того, что Эпикур был не столько философом жизни и религиозным пророком,, но также и теоретиче
175
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ / 
ским мыслителем, в качестве такового решавши^... задачу поддержки атомизма в борьбе и полемике с теориями другого рода» [49, с. 55]. Конечно же, это не означает, что теоретическое диалектическое движение мысли достигает у Эпикура уакой же глубины, как у Платона и Аристотеля. Конечно же, как это отмечает Шмид и другие исследователи, Эпикур в известной мере утилитарно использовал теоретический материал этих философов, в частности аристотелевскую критику платоновского учения об элементах. Это краткое обсуждение эпикуровской философии в сопоставлении с учениями Демокрита, Платона, Аристотеля мы можем резюмировать так: именно известное ослабление теоретической строгости и диалектического, исследовательского характера мышления у Эпикура по сравнению с его классическими предшественниками обусловливает наиболее интересные и плодотворные в целом особенности его концепции, позволяющие совместить в ней, хотя бы и внешним образом, ранее несовместимые представления.
Реальность качественного многообразия чувственно-воспри-нимаемого мира не просто постулируется в канонике Эпикура, но и обосновывается в его физике. В центре ее физического обоснования и находится концепция сложного тела как такого соединения атомов, которое приводит к новым свойствам, к новым потенциям вещества.
Сложное тело рассматривается Эпикуром и Лукрецием не как простой агрегат атомов, свойства которого являются лишь суммой свойств составляющих его компонентов. Сложное тело — это, по Эпикуру, новая целостность, новая ступень в организации вещества, наделенном ранее отсутствовавшими у его компонентов свойствами. Атомы не смеются, не гневаются, не обладают цветом, запахом, вкусом, ощущениями и т. д., но человек, составленный из атомов, способен ко всему этому и ко многому другому. При этом все эти свойства столь же реальны, как и характеристики самих атомов.
Какой же природы это новое целое сложного тела, что сплачивает атомы воедино и придает их соединению новые свойства? Массон пытался ответить на этот вопрос, проинтерпретировав эпикуровскую концепцию консилиума как концепцию «химического соединения» [50, с. 129]. Возникновение новых свойств у соединения атомов, как и в химическом соединении, исследуемом современной химией, связано с утратой индивидуальности атомов, его образующих. Бейли справедливо заметил, что такая интерпретация ошибочна потому, что античный атом неизменен, а химическое соединение современной химии предполагает изменение образующих его атомов. Действительно, если индивидуальность атома может измениться в результате его вхождения в соединение, то атом изменяем, т. ё. не вечен, что противоречит концепции античного атомизма. Поэтому, поскольку понятие хими
176
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
ческого соединения необходимо предполагает изменение составляющих его атомов по отношению к их свободному состоянию, поскольку такое понятие в рамках античного атомизма вообще невозможно. Действительно, рассматривая атомизм Левкиппа— Демокрита, мы отметили отсутствие в нем самой идеи химического соединения, обнаружив ее в другой ветви греческой натурфилософии, прежде всего у Аристотеля.
Эпикур, однако, как мы уже отметили, пытается преодолеть эту невозможность совмещения атомизма с идеей химического соединения. В строгом смысле, конечно, он не решает этой проблемы их синтеза: в рамках античной теории и практики это было просто невозможно. Но в нестрогом смысле и, можно сказать более резко, в форме умозрительного эклектизма он предвосхищает будущий научный синтез этих идей. Концепция консилиума Эпикура—Лукреция не выходит за рамки механики атомов. Но в этих рамках она делает все возможное (и невозможное тоже, свидетельством чему является clinamen), чтобы обосновать образование новой целостности с новыми качествами. Эпикур и Лукреций детально разрабатывают кинетику движения атомов, и именно в ней они находят это искомое обоснование. Демокритовской конгруэнтности форм атомов явно недостаточно для сплочения атомов в единое целое: для этого нужна гармония их движений, согласованность, связанность, когерентность движения атомов, образующих консилиум, «сочетание с другими в движенья», как переводит это выражение Лукреция (consociare motus)0. А. Петровский. Проблема новообразования свойств вещества рассматривается Эпикуром как проблема гармонизации движений атомов, образующих это вещество. Эта кинетическая гармония отличает новообразованное сложное тело от других вещей и от свободных атомов. Не каждый атом может вступить' в определенное соединение, а лишь тот, движение которого «подходит». Если же такого соответствия нет, то атом отскакивает или проходит по касательной, минуя ддцное соединение.
Рассмотрим один пример анализа природы консилиума у Лукреция. Характерно, что важнейшим консилиумом, являющимся по существу моделью для всех сложных тел, выступает у него Душа. Обосновывая смертность души невозможностью ее самостоятельного существования вне тела и используя при этом доказательство от противного, Лукреций говорит:
«Телом ведь станет тогда и живым существом будет воздух, Коль удержаться душе в нем возможно и все те движенья В нем заключить, что вела она в мышцах и в теле пред этим» [46, с. 175].
Фактором, сплачивающим атомы души в живое единство, выступает не только «раковина» тела, но и согласованность движений,
12. Зак. 414
177
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
определенное кинетическое единство («все те движения в нем заключить»), которое в других условиях невозможно.
Гармония атомных движений в консилиуме динамична, так как между консилиумом и внешней средой происходит непрерывный обмен атомами. Одни атомы благодаря спонтанному отклонению теряют эту гармонию кинетического целого, а другие ее приобретают и замещают атомы, уходящие из консилиума. Консилиум в конце концов нарушается, и тогда он распадается. Этот динамизм концепции консилиума ясно выражен критиком атомизма Плутархом: «Мы действительно,— говорит Плутарх,— должны вообразить непрерывное обновление вещества в соединении благодаря игре потери и приобретения, и будет почти верным сказать, что в сложной форме Эпикура элемент постоянства превалирует над материей. Крайний пример этой концепции находится в эпикуровском объяснении физической структуры богов, но если кто не принимает этого всерьез, то пусть вспомнит, что тот же самый принцип, хотя и в меньшей степени, верен для каждого сложного тела» [47, с. 351].
Анализ эпикуровской концепции консилиума показывает, что новые свойства в сложном теле базируются на его кинетико-фигурной целостности. Природа атомов, входящих в соединение, не меняется, меняется только акцидентальная характеристика их движения. Поэтому логично предположить, что новое, возникающее при этом, есть тоже только новое механическое движение сложного тела. В этом смысле Эпикур, конечно, не выходит за рамки механической концепции вещества.
Эпикуровская теория консилиума всегда вызывала критические возражения, хотя, может быть, и не в такой степени, как его учение о произвольном спонтанном отклонении атомов. Современный исследователь эпикуреизма Буансе отмечает неудовлетворительность этой теории в связи с ее претензией объяснения проблемы возникновения живого из неживого [51, с. 128]. Буансе не удовлетворяет абстрактный подход Эпикура к этой проблеме. Согласно теории консилиума, не любое соединение атомов отвечает условиям жизни, только вполне определенное кинетико-фигурное единство наделено свойствами живого. Но в чем именно состоят эти условия, остается у Эпикура совершенно неопределенным. На наш взгляд, эта критика неправомочна по отношению к Эпикуру, который в своей теории консилиума высказал интересные, хотя и весьма далекие от логической безупречности, идеи, конкретная разработка которых оказалась реализованной лишь в новое время. В теории консилиума наглядно обнаруживается эклектический характер эпикуровской натурфилософий, что« ни в коем случае нельзя принимать как ее негативную оценку. В теории «смеси» Эпикур в буквальном смысле слова «смешал» аристотелевскую и демокритовскую концепции сложного тела. От Аристоте
178
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
ля к Эпикуру перешел принцип реальности качественно новых образований вещества. Но принцип немеханической целостности Эпикур соединяет с механической по существу установкой демокритовского атомизма, рассматривающего атомы без качеств и сил взаимодействия, наделенными способностью только к механическому перемешиванию в его разных видах.
Таким образом, «взяв» у Аристотеля одну часть его учения о миксисе (принцип новой песуммативной немеханической целостности), другую связанную с ней часть он отбросил (принцип радикальной изменяемости компонентов миксиса при его образовании). То же самое можно сказать и об отношении Эпикура к демокритовской концепции: он отбросил его редукционизм в выводах, но тот же редукционизм в предпосылках он ассимилировал вместе с его основными атомистическими принципами. Согласно Эпикуру, сложное тело — это подлинное новообразование вполне реально существующих качеств (аристотелевский мотив) при условии неизменности, сохранении индивидуальности исходных частей (атомов) этого образования (демокритовский мотив). Если по Аристотелю миксис, или целостное сложное тело, «есть единство компонентов, входящих в его состав и изменяющихся качественно», то по Эпикуру сложное тело есть единство компонентов (атомов), входящих в его состав и не изменяющихся качественно. Таким образом, эпикуровское Сложное тело — это своего рода натурфилософский кентавр, миксис-синтезис, механический организм или органический механизм. Но эти логические «просчеты» Эпикура, несомненные для теоретического мышления античности (вспомним критику Эпикура Плутархом), оказались весьма емкими историческими предвосхищениями грядущего подлинно научного синтеза идей атома и химического соединения, дискретных и континуальных представлений, понятия структуры и поня-тияэлементарпого качества. Мы не можем, конечно, сказать, что Эпикуру удалось синтезировать эти идеи в единой теории: нет, его теория осталась эклектической, подлинный синтез не был достигнут. Но значение самого факта даже эклектического совмещения этих несовместимых для античности идей для всего последующего развития теоретического познания вещества несомненно *.
* Значение идей Эпикура—Лукреция для развития химической атомистики в новое время и особенно в XIX в. показывает, например, Ж. Жак [52], который не соглашается с мнением Г. Башляра о незначительности влияния античного атомизма на Гассенди, Гюйгенса, Бойля и, в особенности, на Дальтона [53, с. 10].
179
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЗАРОЖДЕНИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ПРЕДМЕТЕ ХИМИИ
Основная проблема химии, проблема объяснения свойств веществ и их превращений, складывается и оформляется в рамках общей центральной проблемы всей греческой натурфилософии — проблемы природы как движения (проблемы генезиса, возникновения всех вещей). В категориальном логическом плане эта проблема в ее античной специфике может быть схематично представлена как проблема соотношения субстанции и аквиденции, т. е. субстрата химизма и самого химического явления.
Оформление основной проблемы химии идет параллельно, в ритме единого развития, с формированием теоретического предмета химического знания, с зарождением и развитием всех основных идей, задающих предмет химии. Это прежде всего идея элемента. В идее элемента скрещиваются, как в эмбриональной целостности, все остальные фундаментальные идеи: идеи атома и химического соединения. В милетской школе понятие об элементе было вполне синкретичным, из него еще не было выделено его сущностное «ядро» и феноменальная «оболочка» (атом и соединение соответственно). Затем происходит такое расщепление, которое, порождая стремление его преодолеть, приводит фактически к углублению пропасти между ними и к торжеству идеи квалита-тивистски понятого элемента, который был гораздо «сподручнее» в объяснении химической эмпирии, чем идея неизменного беска-чествцнного атома.
Отметим, что идея элемента получает набор своих химически значимых определений с полной ясностью у Эмпедокла. У Эмпедокла мы находим представление об ограниченном числе неизменных самостоятельно сущих и несводимых друг к другу элементов (теория четырех элементов).
Следующим чрезвычайно важным шагом в теоретическом наброске предмета химии явилась идея атома. Атомов, согласно Левкиппу и Демокриту, бесчисленное множество, и они организуются в соединения механическими конгруэнциями их форм. Атомы абсолютно неизменны и качественно однородны. Их главная характеристика — геометрическая форма. Атомы тем самым сами структурны и несут в себе возможность образования бесконечно многообразных по структуре соединений.
Наконец, основополагающей для химии идеей явилась идея контакта, благодаря которому происходит изменение исходных компонентов с образованием гомогенного вещества с новыми качествами (идея химического соединения).
Подчеркнем, что исходная идея элемента у милетцев была «родительской» идеей как для понятия атома, так и для понятия
180
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
«миксиса». Однако последующее развитие греческой натурфилософии показало невозможность синтеза этих идей, их принципиальную несовместимость в рамках греческого мышления. Рассмотрим этот важный вывод более подробно.
Изучение истории развития «химической» проблематики в рамках греческой философии показывает, что зарождение этой проблематики происходит ~в милетской школе. Милетская натурфилософия не расчленяет «поведенческий» аспект предмета химического знания (химизм веществ) и «сущностный» аспект (теоретические представления о субстрате химических изменений, субстрате химизма веществ). И то, и другое, конечно, только намечено и скорее угадывается в основных положениях милетской натурфилософии, чем разрабатывается в каких-либо деталях. Эта ситуация практически сохраняется вплоть до Парменида, у которого вообще происходит резкий слом стиля досократического мышления. В самой структуре парменидовского мышления с его дуализмом типов знания, «истинного» и «мнимого», мы находим основание для расщепления прежде совершенно единого представления о предмете химического знания. Именно у Парменида возникает не только это расщепление, но и впервые основной акцент делается на конструировании мира «сущностей», в том числе и химических, т. е. «основ» химизма, абсолютного субстрата всех химических изменений, всего химизма вещества. Эта сущностная ориентация мышления на «бытие», разработка логических средств и приемов экспликации его характеристик, приводит, можно сказать, к зарождению самостоятельной «теоретической химии», в отличие от «химии прикладной». Подчеркнем еще раз, что у милетцев немыслимо ни при какой степени условности различить эти аспекты.
Философия после Парменида действительно прежде всего устремляется на разработку понятия о сущности химического предмета как абсолютного субстрата всех химических (конечно, не только химических в узком смысле слова) изменений вещества. В целом задача ставится более широко: построить и развить такое понятие об «основах» химизма, чтобы оно было «работающим», т. е. чтобы оно могло объяснить сами химические феномены. Пар-менидовское «бытие» — этот общий предмет мысли, в том числе и химической,— было слишком неподвижно, абсолютно, так сказать, массивно и не расчленено внутри себя, чтобы стать порождающим феноменальный мир сущностным центром. Поэтому при сохранении парменидовского акцента на «сущности» философия после Парменида ищет средства, чтобы «смягчить» этот сущностный ригоризм «основ», соединив его с «гераклитизмом» как высшим выражением духа милетской натурфилософии. Именно на этом пути создаются чрезвычайно интересные и богатые, значимые Для будущего концепции Эмпедокла, Анаксагора и, конечно, атомистов.
181
ГЛАВА ^ЧЕТВЕРТАЯ
Философия Парменида дала мощный толчок к разработке основ химизма, однако в известной степени в ущерб изучению самих проявлений этих основ в химических явлениях. Ведь такое изучение требует признания определенного онтологически значимого статуса и автономии за понятиями качества и изменения. Однако чувственно-воспринимаемая сфера качеств и изменений перед лицом абсолютного бытия оказалась небытием, а в гносеологическом отношении — сферой простого мнения, а не знания. Заметим, что это резкое размежевание «сущности» и «явления» привело к тому, что в рамках линиц, разрабатывающей в первую очередь основы химизма, не удалось объяснить феномен химического соединения. создав соответствующее теоретическое понятие. Напротив, ква-литативистский подход, прежде всего в лице Аристотеля, постулирует понятие химического соединения, давая ему право на существование, причем даже повышенный онтологический статус по отношению к его исходным компонентам (своеобразное «химическое восхождение вещества» в аристотелевской химии). Таким образом, мы видим, что разошлись ведущие комплексы идей: с одной стороны, атома и структуры, а с другой — элемента и химического соединения.
Это расхождение двух линий в истории развития античной химии в рамках греческой мысли соответствует «физическому» и «биологическому» подходам. Физический подход идет к познанию химических явлений «снизу», оформляя теоретические представления о субстрате всех химических изменений и механизме его движения (атом и структура). Биологический подход идет «сверху», от органических целостностей, вписывая в них конкретный химизм превращений веществ. На путях биологического подхода эффективно работает и развивается представление о качественном динамическом элементе-стихии, а также представление о «микси-се» — химическом соединении веществ в качественно новую и в принципе более высокую целостность. Не только логически, но и чисто исторически эта линия развития тесно переплетается с биомедицинскими исследованиями. Упомянем здесь Гераклита, в учении которого резюмируется вся ионийская философия, начиная с Фалеса. От Гераклита теоретически зависела большая медицинская школа, переработавшая его учение и прямо его заимствовавшая порой для своей физиологии. Известными памятниками этой школы являются так называемые псевдогиппократовские сочинения. Другой пример — Эмпедокл, который был основателем си цилийской^школы врачей и который впервые, пожалуй, так глубоко разрабатывал биологические и медицинские проблемы. А ведь именно с Гераклитом и с Эмпедоклом связана эта линия элементов-стихий, которая затем получает мотпное развитие у Аристотеля. Да и сам Аристотель именно в биологических сочинениях дает свою схему восхождения уровней организации ве
НАТУРФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕЩЕСТВЕ
а
ществ от элементов как простых тел к организмам. Мышление и язык книги «Метеорологии IV», основного трактата Аристотеля по «прикладной химии»,— это биологические мышление и язык, может быть, лучше сказать, биоморфные.
Следующим после Парменида переломным шагом во всей философии греков было явление Сократа, приведшее к новому типу мышления — к диалектике общих понятий (Платон—Аристотель), подчиненной не космолого-натурфилософской, а антрополого-этической проблеме. Это зрелое и богатое философское развитие показало, что синтез Парменида и Гераклита не достигнут, что проблемное несовпадение этих позиций в плане нового мышления особенно велико, еще больше, чем оно было раньше, в развитой досократике. Этот послесократический этап обнаружил четкую дивергенцию химического мышления: с одной стороны, глубокая теоретическая разработка основ химизма (понятия атома и структуры), а с другой стороны, разработка, также, конечно, теоретическая, хотя и особого рода, собственно химизма, так сказать, создание «феноменологии» химических превращений (химия элементов и соединений). Первая линия представлена пифагорейством, атомизмом и Платоном, а вторая — Эмпедоклом и Аристотелем, если говорить о самых крупных узлах ее развития. Конечно, это — грубая общая схема. Она отражает внутреннее расщепление мышления больше, чем внешние исторические его проявления в фигурах самих мыслителей. Так, и у Аристотеля мы находим внутри его общефеноменологического квалитативист-ского подхода расщепление его «химии» на собственно теоретическую и прикладную, где он использует разные механизмы мышления.
Подчеркнуто резко формулируя эту фундаментальную антиномию, или, как говорили греки, апорию всего античного мышления о веществе, мы скажем, что античная химия строится или как химия основ химизма без самого химизма, или как феноменология химизма фактически без его подлинных основ.
Исследование развития химической проблематики в рамках греческой натурфилософии показывает, что предмет химии может быть определен как множество качественных субстанций, наделенных структурой и способных во взаимодействии между собой к структурированию на новом уровне с образованием новых качественных целостностей вещества. Очевидно, что как исходные субстанции, так и новые образования, полученные их взаимодействием, являются однородными (гомогенными). Этот предмет формируется и деформируется в истории греческой философии. Он формируется на всех ее направлениях и ни одним из них не собирается воедино, представляя эту задачу будущему. Деформирующее его напряжение слагается благодаря наличию двух взаимоисключающих полюсов его представления: то бескачественная
188
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
~	"---- —  -=------- и  _ л
субстанция, то бессубстанциальная качественность; то бесконечное множество исходных начал, то конечное. Эти альтернативы фокусируются в разобщении вплоть до нового времени идеи атома и идеи элемента, причем благодаря общим историческим условиям духовного развития идея элемента (как субстанциального качества) стала господствующей (аристотелизм). Однако диалектика понятий атом и элемент такова, что в глубине своей они не мыслимы друг без друга и что понятие элемента без понятия атома теряет свою собственную специфику. Поэтому такое разобщение этих основных понятий химического знания оказывается «роковым», определяющим «донаучный» статус всей химии вплоть до Р. Бойля.
Для подлинного синтеза этих идей требовалось радикальное преобразование всего способа культурного существования европейского человека, что и было осуществлено, начиная с Ренессанса и кончая XVII—XVIII вв. Античность, да и средние века были неспособны к такому синтезу в силу самых общих условий своего производства, культуры и мышления, среди которых нам бы особенно хотелось подчеркнуть полное распадение теории и практической технологической деятельности. В сфере теории это распадение и привело к антиномии атома и элемента, фатальной для такой науки, как химия.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ
В СРЕДНИЕ ВЕКА
ГЛАВА ПЯТАЯ
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО II—VI ВЕКАХ
Существует несколько толкований названия химии. Согласно одному, chymeia — наливание, настаивание. Мы слышим здесь отголосок древней практики восточных врачей — фармацевтов, извлекавших соки лекарственных растений. Согласно другому, корень в слове «химия» — khem или khame, chemi или chuma, что означает и «чернозем», и «черную страну». Так называли Древний Египет, а с Египтом связывали искусство черных магов, рудознатцев, золотых дел мастеров. Но рядом — и изучение земных недр (лат. humus — земля). Греческий словесный ряд даст нам хюмос (хщб;) — сок; хюма (/брса) — литье, поток, река; а хймевсис	— смешивание. Отсюда техника литья ме-
таллов, приготовления всевозможных смесей. Наконец, древнекитайское «ким» означает «золото». В этом значении химию можно считать златоделием. Такое толкование за ней и закрепилось.
Самое название алхимия появляется лишь в XII в. и существует вплоть до XVI в. (частица ал арабского происхождения). В системе химического знания Александрийской эпохи, как, впрочем, и в последующие века европейского средневековья, алхимия как особая деятельность обособляется как герметическое искусство. Алхимия составляет существенную часть «герметических» знаний средневековья (наряду с астрологией и кабалой) — от Гермеса Трисмегиста (Трижды*Величайшего) — легендарного ее основателя. Изучение александрийской алхимии свидетельствует о ее полифункциональной природе, причем обнаружение ее составляющих приводит к достаточно достоверным соображениям об истоках алхимического искусства. Основные источники алхимии: имитационное злато- и среброделие как особая отрасль химического ремесла; платоновские и аристотелевские умозрения по поводу мира веществ; гностицизм — одиозная раннехристианская еретическая секта; герметизм египетских магов — жрецов позд-
Примечание. В 1979 г. в издательстве «Наука» вышла наша книга «Алхимия как феномен средневековой культуры». Главы V—IX данного раздела представляют собой химическое истолкование основных материала и идей, развиваемых в этой книге. Приводимые в тексте некоторые достаточно известные фактические сведения из истории ремесленной химии и алхимии заимствованы в основном из источников [7, 18, 55, 88, 96, 97, 102, 103].
186
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО' II—VI ВЕКАХ
неэллинистической эпохи. Правда, ни Платон, ни Аристотель не имеют прямого отношения к ранней алхимии. Платон пришел в алхимию в неоплатонической версии. При этом необходимо иметь в виду числовую символику неопифагорейцев, объясняющую алхимический миропорядок. Кроме того, и учение гностиков, взятое алхимией, едва ли выглядело исторически чистым. Бесспорны и ассиро-вавилонские, и зороастристские влияния. Но именно учение гностиков с его жесткой поляризацией мира на исключающие друг друга крайности (добро—зло; материя—дух), при незыблемой кастовости алхимии, способствовало решительному противостоянию алхимии пониманию вещественного мира в формирующемся христианстве.
Алхимия II—VI вв. естественно включается в состав неоплатонической учености Александрийской Академии. «Изумрудная скрижаль («Tabula smaragdina») Гермеса Трисмегиста — ярчайший документ александрийской алхимии; основополагающий апокриф, время создания которого предположительно относят к XII в. Вместе с тем, по мнению исследователей, именно в этом тексте ассимилируется александрийский алхимический опыт.
Космогонические притязания — характерная черта этого текста, как, впрочем, и других герметических сочинений. Земные предметы скрыты. Лишь иногда дают о себе знать. Вещей, собственно, и нет. Есть лишь пафос грядущего единения «всех вещей — горних и дольних», что обещает «благодатные и удивительные применения... всех вещей этого мира», оказавшихся «в дланях» адепта. Операции с веществом лишь декларируются. Зато образ алхимического космоса целостен и конкретен.
Попробуем в Гермесовой скрижали увидеть Вселенную, прочесть этот текст как мифоэпическое заклинание, свидетельствующее о конструктивных усилиях адепта создать собственную космологию — образ алхимической вселенной.
«1. Не ложь говорю, а истину изрекаю.
2.	То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И все это только для того, чтобы свершить чудо одного-единственного.
3.	Точно так же, как все сущие вещи возникли из мысли этого одного-единственного, так стали эти вещи вещами действительными и действенными лишь путем упрощения применительно случаю того же самого одного-единственного, единого.
4.	Солнце — его отец. Луна — матерь его. Ветер вынашивает его во чреве своем. Земля вскармливает его.
5.	Единое, и только оно,— первопричина всяческого совершенства — повсеместно, всегда.
6.	Мощь его есть наимощнейшая мощь — и даже более того! — и явлена в безграничии своем на Земле.
187
ГЛАВА ПЯТАЯ
7.	Отдели же землю от огня, тонкое от грубого с величайшей осторожностью, с трепетным тщанием.
8.	Тонкий, легчайший огнь, возлетев к небесам, тотчас же низойдет на землю. Так свершится единение всех вещей — горних и дольних. И вот уже вселенская слава в дланях твоих. И вот уже — разве не видишь? — мрак бежит прочь. Прочь.
9.	Это и есть та сила сил — и даже еще сильнее,— потому что самое тончайшее, самое легчайшее улавливается ею, а самое тяжелое ею пронзено, ею проникновенно.
10.	Так, так все сотворено. Так!
11.	Бессчетны и удивительны грядущие применения столь прекрасно сотворенного мира, всех вещей этого мира.
12.	Вот почему Гермес Трижды Величайший — имя мое. Три сферы философии подвластны мне. Три!
13.	Но... умолкаю, возвестив все, что хотел, про деяние Солнца. Умолкаю» [3, т. 2, с. 147—148, лат. текст; 2, т. 1, с. 380].
Можно было бы обосновать все тринадцать тезисов «Изумрудной скрижали» как материал, из которого строится картина мира, как бы преодолевающая сущностную проблему христианского вероучения: разрыв земли и небес, плоти и духа. Конечно же, преодоление это не вполне логично, зато вполне еретично. Но важно самое движение мысли. Этот идейный смысл гермесовой скрижали и есть тот рычаг, опираясь на который, адепт герметического искусства заново творит космос, усматривая его в микрокосмосе запущенных в дело вещей, в то же время божественных и причастных Единому. Это Единое может сжиматься до бесформенного Ничто, но и подыматься до безграничного, тоже бесформенного, Всего, отливаясь в формулу: «Все есть одно» и наоборот. Так, в оперировании над конкретными вещами — о них речь дальше — таится деяние вселенского свойства: в мирке алхимических сосудов — мир вселенский. А раз так, то и требования к вещам практического мирка иные: вещи эти могут быть декоративными, но непременно быть... похожими на вещи действительные. Между тем и дух-Солнце представлен лишь в материи-Луне. И поэтому алхимическая духовность еще слишком груба, материальна. И значит тоже декоративна.
Но в те же самые времена живет вполне настоящая технохими-ческая практика. Цветовая лжетрансмутация металлов в золото и серебро; окрашивание и амальгамирование; лакирование; изготовление фальсифицированных под золото и серебро сплавов; техника крашения и изготовление пигментов. Используются различные химикалии: натрон (сода), поташ, квасцы, купорос, бура, уксус, ярь-медянка, свинцовые белила, сурик, киноварь, сажа, соединения железа и мышьяка. Технохимикам ведомы свойства
188
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО II—VI ВЕКАХ
семи металлов *, со знанием дела их применяют. Получение «искусственного» золота технологически воспроизводимо. Расписаны все стадии этого процесса.
I.	Тетрасомия (б&рюс — тело). Исходный сплав изготовляется из олова, свинца, меди и железа. Поверхность его черна.
II.	Аргиропея (осруирд; — серебро; коего — делаю). Заключается эта стадия в отбеливании «тетрасоматы» сплавлением четвертичного сплава с мышьяком и ртутью.
III.	Хризопея (хрэсо^ — золото). Берут «серебро», полученное в результате аргиропеи, и добавляют к нему очищенную серу и «серную воду»; но основная добавка золото — для «закваски».
IV.	Иозис (iwoic — томление, брожение). Это окрашивание хризопейного сплава в золотистые тона травлением квасцами или окуриванием (томлением) в специальном приборе — «керотакисе» (вариант: «золочение», или обработка металлических поверхностей специальными реактивами).
Получение «искусственного» золота — главное достижение имитационного технохимического ремесла.
Технохимия этой поры представлена в двух папирусах III в. «Лейденский папирус X», переведенный и прокомментированный М. Бертло **, содержит сто рецептов, предписывающих приемы золотоподобных имитаций.
Более универсальным источником является «Стокгольмский папирус» ***, содержащий 152 рецепта, из которых только 9 посвящены золотоподобным имитациям; 73 — подделкам драгоценных металлов и жемчуга; 70 — главным образом пурпурному крашению тканей.
Этими папирусными сводами, собственно, и исчерпывается александрийская техническая химия, лишь в смысле цели совпадающая с алхимией. Даже беглый взгляд на тексты этих сводов и текст «Изумрудной скрижали» убеждает нас в том, что мы имеем здесь дело с разными «специальностями». Правда, и в той, и в другой цель — золото. Но если для алхимика — это лишь повод для космических построений, то золото для технохимика — практическая цель, связанная, однако, не с метафизической трансмутацией, а с реальными химическими превращениями. Может быть, и по этой причине заклинаний в папирусах почти нет. Между тем герметические тексты Александрии — заклинание сплошь.
Лейденский и Стокгольмский папирусы, с одной стороны, и «Изумрудная скрижаль», с другой — почти чистые «жанры». Другие тексты свидетельствуют о начинавшемся и тогда взаимодей
* Медь, золото, олово, свинец, серебро, железо, ртуть.
** Найден в 1828 г. в Фивах; прочитан в 1885 г. [4, т. 1, с. 3—73].
*** Найден в 1830 г. Переведен и прокомментирован в 1908 г. (5, т. 1, с. 7 и сл.].
189
ГЛАВА ПЯТАЯ
ствии мистифицированной алхимии и практической технохимии. Должно, конечно, прибавить к этому взаимодействию третий компонент, а именно теоретико-философскую мысль неоплатоников первых веков новой эры (Плотин, Прокл, Ямвлих) об эманации Единого, иерархии духовно-вещественных ценностей, формирующих картину мира. Здесь следует особо подчеркнуть антиатомис-тическую тенденцию неоплатонизма, сохранившуюся в алхимии и в последующие времена. Плотин (III в.): «...Каждая вещь состоит из материи и идеи. Это подтверждает также индукция, показывающая, что уничтожающаяся вещь сложна. Например, если чаша распадается на [слитки] золота, а золото превращается в воду [расплавляется], то и вода требует соответствующего превращения. Необходимо, чтобы элементы -были или идеей, или первой материей, или состояли из материи и идеи. Но идеей они не в состоянии быть, ибо как могли бы они без материи иметь объем и величину? Но не в состоянии они быть и первой материей, ибо они подвержены уничтожению. Стало быть, они состоят из материи и идеи, а именно, они — идея по качеству и форме, материя же — по субстрату, который не определен, поскольку он не идея» [6, т. 1, с. 543]. И как следствие: «...атомы не могут иметь значение материи, так как они вообще не существуют, невозможно созидать из атомов другое естество, помимо атомов...», «...никакой демиург ничего не создает из материи, лишенной непрерывности» [там же, с. 544].
Алхимик — конструктор Вселенной — нуждался в сплошном материале, в «Едином», которое, по Плотину, есть «потенция всех вещей» [там же, с. 551]. Или: «Материя должна быть не сложной, а простой и по своей природе чем-то единым, ибо таким именно образом она лишена всего» [там же, с. 545]. Путь к этому единому — экстатический путь: «...будет чудом постичь его (единое.— Авт.) вне бытия. Обращая на него свой взор, наталкиваясь на него в его проявлениях, умиротворяйся и старайся больше понять его, постигая его непосредственно, и обозревай сразу величие его в том, что существует после него и благодаря ему» [там же, с. 552].
Олимпиодор (VI в.) переводит мысль Плотина в алхимический план, считая, что элементы Аристотеля суть принципы тел, но не всякий принцип есть элемент. В самом деле, неделимые [атомы] для некоторых философов являются принципами вещей, но это не элемент. Принцип должен быть источником активности порождаемых вещей. Таким образом, элемент — и материальное, и духовное начало. Атом же — бездуховен и поэтому тоже немыслим для алхимического спиритуализма. Именно золото Олимпиодор считает единым принципом миростроительства [7, с. 364]. За этим стоит учение о ртутно-серном элементаризме, утвердившееся в пору зрелого средневековья.
190
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО II—VI ВЕКАХ
Конечно же, учение о четырех элементах выглядело у алхимиков как учение наставительное. Живая проблемность обернулась косной догматикой. Но если и в самом деле принять учение об элементах началом алхимического теоретизирования, то сказать об этом начале нужно.
Диалог Платона (V—IV в. до н. э.) «Тимей» изучен всесторонне. Подчеркнем лишь то в «Тимее», что могло бы заинтересовать алхимика, обратись он и впрямь к Платону. Но дело в том, что и Платона, и Аристотеля алхимик читал в окостеневшем виде — из вторых рук. «Огонь, вода, земля и воздух — это видимые тела» [8, т. 3 (1), с. 487],— прочел бы он там. Качества четырех элементов формулируются как пределы ощущений каждого, когда смерть одного есть жизнь другого, ибо «огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, земля — смертью воды» [там же, с. 504]. Таков круговорот первоэлементов в «Тимее». Их как бы нет. Они — лишь метафора идейного мироустройства. Зато есть их гармонические формы. Свет именно такая форма огня: «Боги замыслили, чтобы явилось тело, которое несло бы огонь, не имеющий свойств жечь, но изливающий мягкое свечение, и искусно сделали его подобным обычному дневному свету» [там же, с. 485]. Огонь демиурги искусно сделали подобным свету. Огонь (свет) предстает как изделие. Огонь как стихия-начало бесплотен. Зато огонь — носитель свойств огнистости. Он — качество без вещи, его несущей. Он — принцип, идея. Платоновские начала — это и эстетические принципы, ибо из них ваяется космос, но не как из глины четырех сортов.
Реальный мир — лишь одна из возможностей демиурга. Но возможностей много. Что мог взять из платоновских стихий алхимик для своего космоса? Почти ничего, ибо с платоновскими началами нельзя обращаться, как с вещами. Зато можно манипулировать с идеями, как это и делал демиург. Такая мысль пришлась бы алхимику по душе, прочти и в самом деле он этот диалог.
И все-таки в «Тимее» изложен ...весь златоискательский план той алхимии, которая много веков спустя возникнет.
«Положим,— говорит Платон,-— некто, отлив из золота всевозможные фигуры, без конца бросает их в переливку, превращая каждую во все остальные; если указать на одну из фигур и спросить, что же это такое, то будет куда осмотрительнее и ближе к истине, если он ответит: «Золото», и не станет говорить о треугольнике и прочих рождающихся фигурах как о чем-то сущем, ибо в то мгновение, когда их именуют, они уже готовы перейти во что-то иное, и надо быть довольным, если, хотя бы с некоторой Долей уверенности, можно допустить выражение «такое» ...Природа принимает любые оттиски... отпечатки по образцам вечно-сущего» [там же, с. 491].
191
ГЛАВА ПЯТАЯ
Но алхимик усмотрел бы здесь и свое, алхимическое. Если бы отливки были сделаны из разных металлов, то золото — их эссенция, а отличия в форме — их акциденции, устранимые рукотворными процедурами, укорененные в идее трансмутации. Если же, как в этом случае, металл — един, т. е. золото, то и оно — только оно — существенно, ибо прибавки — дело рук. Незыблема лишь идея «золотости» — квинтэссенции; элементы-стихии — пока за текстом и пребывают в метафорической необязательности. До поры.
«Среди всего того, чему только что было дано название плавких жидкостей, есть и то, что родилось из самых тонких и самых однородных частиц, а потому плотнее всего: эта единственная в своем роде разновидность, причастная блеску и желтизне,— самое высокочтимое из сокровищ, золото, которое застыло, просочись сквозь камень. У золота есть и производное: по причине своей плотности оно твердо и, отливает чернотой, а наречено оно адамантом. По свойствам своих частиц к золоту ближе всего [род], который, однако, имеет не одну разновидность, и притом он в некотором отношении плотнее золота; вдобавок он еще и тверже, ибо в нем есть небольшая примесь тонкой земли, но легче по причине больших промежутков в его недрах: это — один из составных родов блестящих и твердых вод, а именно медь. Когда содержащаяся в меди примесь земли под действием дряхления снова отделяется и выступает на свет, она именуется ржавчиной» [там же, с. 502].
Это «алхимическое» место у Платона уже дает сравнительную «химико-аналитическую» и «физико-химическую» характеристику золота, алмаза, рудничной меди. При этом свойства вещи поставлены в зависимость от ее состава (не от состава в нынешнем смысле, а от качества: чернота, твердость...). Золото в этом ряду — эталон. Медь — лишь ухудшенный эталон. Тут-то и могут понадобиться «умные» руки алхимика, способные вылечить ее, обратив ее в золото. Но это — лишь возможный гипотетический подтекст.
Если у Платона свойства идеального золота функционально связаны со свойствами идеальных начал, то мир Аристотеля (IV в. до н. э.) реальней. «Способностью ощущения,— говорил Аристотель,— душа различает тепло и холод, т. е. то, некоторое отношение чего есть плоть; существо же плоти душа "различает иной способностью, или существующей отдельно от способности ощущения, или находящейся с ней в таком отношении, как ломаная линия сама с собой, когда она выпрямляется» [9, т. 1, с. 434]. Это — руками проверяемый принцип, но не кирпич мироздания, из которого можно что-то выстроить. Принципы смешиваются, но смешиваются в принципе — не только руками. Химия как «химевсис» (смешение) отсюда еще не следует. Даже к постижению сущности вещей учение об элементах пути не открывает.
192
ПЕТР БОНУС. "НОВАЯ ЖЕМЧУЖИНА НЕСЛЫХАННОЙ ЦЕНЬГ. Венеция, 1546. Гравюры на дереве.
Король, символизирующий золото, обращается к сыну (ртуть — Меркурий) и пяти слугам (серебро, медь, железо, олово и свинец), свидетельствуя собственное всемогущество. Ни слова не говоря, Меркурий убивает собственного отца. Последующие события — осмотр раны, положение во гроб, истлевание останков, высвобождение духа, воскрешение во плоти — составляют сюжеты гравюр 3—13. На последней гравюре изображен коронованный Меркурий, коронующий в свою очередь, королевских слуг (несовершенные металлы). Сквозной сюжет всех четырнадцати гравюр символизирует обретение несовершенными металлами потенции к трансмутации ценою смерти тленного тела во имя воскрешения в новой славе и блеске. Меркурий — ртуть — получает богоподобную мощь философского камня, облагороженного королем — золотом, пролившим кровь, активирующую совершенствование металлов и высвобождающую их от порчи
1/8 414
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО II—VI ВЕКАХ
Для этого нужна иная абстрактно-логическая способность как подспорье ощущающей способности. Но и здесь химия тоже пока не причем. У Аристотеля есть и механическое смешение. Оно, напротив, «инженерно» насквозь. Но не о нем сейчас речь. Речь об аристотелевском «миксисе». Это тоже смесь, но представляющая новое тело, отличное от смешиваемых, но при этом качественноэлементно их воспроизводящая: «...Слог есть что-то, не одни только звуки речи (гласный и согласный), но и нечто иное; и также плоть — это не только огонь и земля, или теплое и холодное, но и нечто иное» [там же, с. 222].
Вот уже и смешаны, казалось бы, элементы Аристотеля; приведены в смешение непонятным способом через как будто умозрительный миксис, ведущий лишь к «умозрительной» химии.
Аристотель отличает смесь теплого и холодного (огня, воды и воздуха) от миксиса [10, кн. 1, гл. 10, 328а]. Но это констатация качественного различия между «смешением элементов» (в принципе) от миксиса (тоже, впрочем, в принципе). Только механическая, количественно фиксированная смесь опытно воспроизводима.
Но можно ли смешать руками бесплотные качества? Можно, говорят александрийцы, если эти принципы воплощены в конкретных веществах, причем не таких эфемерных, как воздух, или несмешивающихся с металлами, как вода. Александрийские алхимики находят более практичное воплощение аристотелевых качеств: серу и ртуть, но с этого момента принцип обретает вещественность, а тело-вещь — понятийность. Но сначала свидетельства Александрии II—VI вв. Сера, ртуть и соль дают возможность видеть три субстанции в одной материи: свет, произвольно исходящий из тьмы [11, с. 42]. Все три алхимических начала духовны и вкупе пребывают в Едином — свете, «исходящем из тьмы». Оперирование исключено. Субстанция лишь названа. Она призвана утвердить тезис о троичности мира веществ, открывшегося взору алхимиков: три — в одном. Одни только имена указывают о будущих вещественных видах стихий Аристотеля: сера, ртуть, соль. Происходит «прозрение» будущих самостоятельных веществ. Веществу-сере и веществу-ртути долго еще быть синонимами чистых свойств-качеств. Если металл’ желтый или красный, то про него говорят, что в нем много серы, возникшей, как ртуть и соль, из первичной материи.
Но из свойств вещей составлены вещи, из признаков тел — тела. Все составлено из серной и ртутной материи. Свойства отождествляются с материями (и наоборот). Свойство-тело. Но здесь же свойство как природная духовность покидает свою телесную оболочку. Ртуть опять-таки духовна, но действие ее очевидно и воспринимается физически. Синезий (IV—V в.) говорит: ртуть принимает все формы, как воск все цвета. Она делает все белым, берет душу у всех вещей. Он же сообщает, что тела состоят из че-
13. Зак. 414
793
ГЛАВА ПЯТАЯ
тырех элементов, так же как элементы эти привязаны к телам. Но что это за элементы? Их первые материи есть их души. Подобно тому как ремесленник, обрабатывая дерево, чтобы сделать кресло или колесницу, или другую вещь, только изменяет материю, давая ей форму; подобно тому как бропза формируется в статую или круглую вазу, точно так же действует и алхимик. Ртуть принимает всякого рода формы. Фиксированная па теле, образованном из элементов, она прочно к нему пристает [12, т. 119, с. 315]. Учение Аристотеля об элементах здесь не работает. Оно лишь провозглашается. Объект — только обрабатываемая ртуть. Этот текст свидетельствует о том, что речь идет об амальгамировании ртутью, сопровождаемом цветовыми превращениями (белением). Вместе с тем ртуть и здесь спиритуалистична: она пребывает внутри тел как неизменный принцип, хотя при обработке формы ее изменяются. Принцип-начало раздваивается, свидетельствуя о двойственной, духовно-материальной своей природе.
И все-таки подразумевается физическое тело, вещество для работы. Рекомендуют взять ртуть, сделать ее густой и положить на медь. Тогда медь побелеет. Но речь не только о побелении меди. Намек на рождение нового белого металла, на трансмутацию красной меди в белый металл — серебро. Ртуть — и краска, и порождающий принцип. Двойственное вещество, но с акцентом на вещество, преобразуемое руками. Духовный момент ушел в подтекст, но оттого не перестал существовать.
Именно такое понимание мира веществ было у александрийских алхимиков. Но эта традиция, ассимилированная названными авторами, восходит к еще более ранним временам, а именно к 200 г. до н. э., к основополагающему сочинению «Физика и мистика». Авторство этого сочинения приписывали атомисту Демокриту (V—IV в. до н. э.), которого поэтому считали отцом алхимии. Уже в новое время было доказано, что Демокрит здесь ни причем, а указанное сочинение принадлежит скорее всего Болосу из Мендеса *.
Этот текст считают одним из первоисточников Лейденского и Стокгольмского папирусов.
Назовем алхимиков, принявших имена богов: Озирис, Тот (или Гермес Трижды Величайший), Изида, Гор (иногда'Гор-Аполлон), Клеопатра, сочинившая трактат «Хризопея», изобретательница водяной бани Мария-еврейка (Коптская), или самих богов и персонажей Ветхого завета, кому адепты алхимии почтительно приписывали высокие заслуги в алхимических делах.
Приписываемые Зосиме, Синезию (IV в.), Олимпиодору и Стефану (VI в.) сочинения, собранные М. Бертло [13], представляют
Подробнее об этом см. [3]. Далее автора этого трактата будем называть Псевдо-Демокритом.
194
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО II—VI ВЕКАХ
собой странную смесь возвышенных речений Гермесовой скрижали и практических советов папирусов. Причем возвышенные заклинания снижены до вполне внятных теоретических доктрин, а практика рецептов выглядит одухотворенной, принципиально невоспроизводимой. Примечателен трактат Олимпиодора «О священном искусстве», содержащий металлопланетную символику. До нас дошли 28 неполных и искаженных книг Зосима, в которых описаны некоторые практические приемы: «фиксация», или затвердение, ртути — вероятно, изготовление ртутных амальгам; утверждается «тетрасомата»; излагаются приемы имитаций золота и серебра; может быть, впервые высказана идея об алхимическом медиаторе, философском камне,— гипотетическом веществе, способном превращать неблагородные металлы в металлы совершенные — золото и серебро. Он же отсылает читателя к библейскому Хаму из книги Бытия, впервые (?) произнесшему слово «химия».
Таким образом, александрийская алхимия утверждается в качестве посреднической- деятельности между теоретизированием в духе позднеэллинистической учености и технохимическим ремеслом. Вместе с тем в текстах александрийской алхимии, представляющей многокомпонентный идеологический комплекс, еще прочитываются страницы' исходных преданий — гноститическое сектантство, зороастризм, ассиро-вавилонская символическая традиция, мифологемы эллинистического Египта. Но речь об этомуже шла. Однако философским основанием этой алхимии являются неоплатоническое и неопифагорейское (кабализированные) учения.
Главная задача алхимиков-александрийцев состоит прежде всего в построении собственного космоса при непременной опоре на технохимическую практику. Эта практика исподволь включается в состав алхимии и медленно преобразуется под ее воздействием. Важно, однако, что первые алхимические опытные священнодействия Александрии разыгрываются между технохимическим зла-тоделием и неоплатоническими умозрениями. Алхимическая космогония не есть еще злато-сереброискательская космогония, но уже вполне вещественна. Александрийский этап алхимии можно охарактеризовать перевернутым названием трактата Псевдо-Демокрита — «мистика и физика».
Итак, анализ алхимии первых веков нашей эры в контексте химического ремесла (имитационного златоделия) и неоплатонической натурфилософии выявляет принципиальные проблемы этой деятельности, которые получат дальнейшее развитие в последующие времена: «вещественно-понятийная» переформулировка стихий-качеств древних (алхимический элементаризм); технохимиче-ский — «механистический» аспект алхимического опыта; анимистические представления о веществе.
Александрийская алхимия — «мистико-физическая» пора в истории химических знаний средневековой эпохи.
Химия в арабском мире — существенный шаг к ее рационализации.	7*
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ АРАБОВ (VII—XII вв.)
Арабский ученый мир знал переводы греческих и латинских авторов еще до VII в. Центром переводческой деятельности была Академия в Джунди-Шапуре, Эдем в Месопотамии (V в.), Эмез в Сирии (IV—VII вв.). Это были крупные культурные центры. К этому времени стали известны переводные версии Зосима и Псевдо-Демокрита.
VII век — пора становления арабоязычной исламской культуры. При халифе Омаре, халифах династии Омейядов (VIII—X вв.), Харуне-ар-Рашиде и Ал-Мамуне (X—XI вв.) работали сирийские, персидские, индийские, александрийские и греческие авторы. С IX в. появляются собственно арабские сочинения (Сирия, Ирак). В трактатах Халида ибн Азида [2, т. 1, с. 183—190, 509—518] впервые упоминается слово алхимия. Халид (VII в.) изготовляет имитацию золота. Появляются алхимические тексты под именем монаха Мариана. Переписка Халида и Мариана считается первым арабским алхимическим текстом, переведенным палатинский язык [14].
Джабир ибн Гайан (VIII—IX в.) — крупнейший арабский алхимик. Джабиру приписывают «Сумму совершенств», «Книгу о печах» [15]. Традиция отождествляет Джабира с Гебером, хотя, по-видимому, речь идет о двух разных алхимиках, разделенных шестью—восемью столетиями. Поскольку, однако, сочинения Гебера [16] ассимилируют арабский химический опыт, о них нужно немного сказать, припомнив еще две книги, найденные в библиотеках Каира и Стамбула лишь в XX в.: «Книга семидесяти» и «Книга о ядах». Первая — химического содержания и содержит описания свойств семи металлов и минералов. В ней описано также изготовление стекла. Теория «стихий-качеств» и ртуть-серная ее вариация — фундаментальные умозрения алхимии Джабира. Там же находим описание трансмутации металлов. Свинец — материал, ближайший к серебру и золоту. Гебер признавал пять духов трансмутации, представленных в вещественных обличиях: аурипигмент (сернистый мышьяк), мышьяк, нашатырь, ртуть («корень всех веществ», тождественный в некотором смысле перво-материи). Дан набор реальных веществ с описанием их свойств: алнушддир (нашатырь), бораки (щелочи), купорос, квасцы, аури
196
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ АРАБОВ (VII—XII вв.)
пигмент, алкоголь (или алкохоль), «металлическая» сурьма, сернистая сурьма. Описаны химические операции: получение и очистка металлов, получение и перегонка растительных масел, кристаллизация, возгонка, перегонка ртути, применение щелочей и мыла, возгонка в «цергамской алудели», нагревание в специальных печах (атанорах — «самоподдувателях»). Таково эмпирическое основание для прямого химического опыта.
Ap-Рази (IX—X в.) — автор «Книги тайн» и «Книги тайны тайн» [17]. «Тайну тайн» Ap-Рази начинает представлениями о мире. В основу «химического» превращения вещества положены пять принципов: творец, душа, материя, время, пространство. Между тем эти принципы, предполагающие материальную непрерывность, снимают на вещественном уровне дискретность, ибо все вещи, согласно Рази, состоят из неделимых, вечных и неизменных элементов-частиц (в некотором роде атомов) и пустот между ними. Эти частицы обладают размерами. Но у него же и Аристотелевы начала, выступающие скорее как свойства, функционально детерминированные размером «атомов» и пустот между ними. Трансмутационная идея почти геберовская: ртуть-серное «созревание» золота с помощью эликсира, или «медикамента» — философского камня. Может быть, впервые сообщается об обращении кварца и стекла в драгоценные камни. Упоминается соль — третье начало наряду с ртутью и серой.
Но примечательней всего — систематизирующий ум Ар-Рази, привносящий в свою науку рациональность и классификацию. В «Книге тайн», например, можно выделить три крупных ее раздела: вещества, приборы, операции. Особенно расчленено познание вещества («Книга тайны тайн»). Оно включает окраску фиксированной ртути, «удвоение» золота, получение эликсиров, кальцинацию (обжиг) металлов и других веществ, растворение, возгонку, размягчение, обработку минеральных, растительных и животных веществ.
Классификация веществ у Ар-Рази — свидетельство точных наблюдений веществ. Прежде всего все вещи подлунного мира разделены на три группы: землистые (минеральные), растительные, животные. Минеральные вещества, в свою очередь, подразделены на подгруппы: духи, или летучие спирты (ртуть, нашатырь, аурипигмент, реальгар и сера); «тела» (металлы: золото, серебро, медь, железо, олово, свинец и харасин — возможно, цинк, или «китайское железо»); камни (марказит, марганцевая руда, бурый железняк, галмей, ляпис-лазурь, малахит, бирюза, красный железняк, белый мышьяк, сернистый свинец, сернистая сурьма, слюда, гипс, стекло); купоросы (черный, желтый и красный — сульфаты железа, зеленый и белый —- цинковые квасцы); «бораки» (поташ, нат-рон — сода, бура ювелирная, паяльный «тинкар», зареванская бура, арабская бура); соли (хорошая соль — обычная, горькая —
197
ГЛАВА ШЕСТАЯ
мирабилит, каменная, белая, нефтяная, индийская, китайская, соль мочи, известь, соль золы). Предметы растительного царства не рубрифицированы. Животные вещества (волосы, кости черепа, мозги, желчь, кровь, молоко, моча, яйца, раковины — «мать перлов», рог). К этим длинным спискам «простых» тел Ap-Рази добавляет некоторые производные металлов и неметаллов, «тел» и «не тел». Это сплавы: латунь, бронза, сплав семи металлов, светлая бронза (сплав меди и свинца), муфраг — сплав свинца и олова, ярь-медянка, крокус, свинцовый глет, сурик, белый свинец, окись меди. Таков арсенал веществ Ар-Рази.
Естественно, столь впечатляющий ассортимент веществ требовал не менее разнообразного лабораторного оснащения — химической посуды и приборов. Вот что было под рукой у Ар-Рази: кубки, колбы, тазы, стеклянные блюда для кристаллизации, кувшины, кастрюли, горелки, нефтяные лампы, жаровни, печи (атаноры), напильники, шпатели, ковши, ножницы, молотки, щипцы, песчаные и водяные бани, тканевые, шерстяные, волосяные и шелковые фильтры, алембики, алудели, воронки, кокурбиты, ступки с пестиками, металлические сита [18, с. 86—87}. Все это тут же и оживало, когда пускалось в непосредственное дело плавления, декантации, фильтрации, вываривания, дистилляции, сублимации, амальгамирования, растворения, коагуляции.
Как же выглядели элементы-начала у арабов, заземливших Гермесовы абстрактные сентенции, а драгоценный изумруд опростивших до позеленевших медных пластин, захватанных чуткими руками любознательных неофитов? Джабира ибн Гайана отождествляют с автором трактата «Сумма совершенств» — Псевдо-Джабиром, или Гебером, принадлежащем, может быть, XIV в. [2, т. 1, с. 519—557]. Гебер предваряет рассуждение об алхимических началах рассуждением о практической возможности трансмутации. «Мы настолько же не в состоянии превратить одни металлы в другие, насколько не в состоянии превратить быка в козу» [19, т. 1, с. 330]. Эта фраза пародирует «здравый смысл» антиадептов, глумящихся над алхимической затеей. «Если дрирода,— пишет Гебер,— должна употребить тысячу лет, чтобы образовались металлы, то можем ли мы рассчитывать на то же самое,— мы, редко живущие свыше ста лет?». Но огонь — верное подспорье. «Высокая температура, которой мы воздействуем на тела, может возыметь и в короткое время то же действие, на которое природа затрачивает столько лет. Но только одного огня мало... Разве кто-нибудь знает в точности, как влияют на металлы звезды? Но эти влияния едва ли всецело в наших руках» [там же]. Гебер оставляет место для астрологических предопределений; определяет сферу для магических действий. Здесь-то необходимы мужество поиска, одержимость. Искусство — не слепое копирование действий природы. Оно, по Геберу, в некотором смысле независимо, хотя и заключено
198
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ АРАБОВ (VII—XII вв.)
в границы, поставленные природой. Поэтому последний вывод, венчающий эту преамбулу, лишь подтверждает, что «быка можно превратить в козу»: свинец совершенно не похож на серебро, но с помощью тайного средства и он легко обращается в серебро [там же, с. 331].
Это введение подготовило нас почти к химическому описанию ртути и серы как вещественных (в первом приближении) начал алхимии. Сера, согласно Геберу, однородное вещество очень крепкого состава. Ее материя жирна, однако отделить ее масло простой перегонкой невозможно. При накаливании сера как бы исчезает. Она летуча, как дух. Если металл прокалить с серой, он сильно увеличится в весе. Все металлы могут вступать в соитие с серой. Все — но только не золото. Ртуть образует с серой киноварь. Сера — черное тело и не в силах обратить ртуть ни в золото, ни в серебро, на чем иногда настаивают иные философц [там же, с. 332]. Ртуть встречается в недрах земли, она не прилипает к поверхности, по которой быстро течет. И все-таки свинцу, олову и золоту ртуть в большей мере сродни, нежели другим. Она также амальгамируется с серебром и очень трудно — с медью. С железом ртуть тоже дает амальгаму, но только с помощью тайного средства. Все металлы (только не золото) плавают в ртути. Ртуть употребляется для «золочения» поверхностей разных металлов [там же, с. 332— 333].
Лишь две оговорки возвышают эти совсем уже рационалистические пассажи о ртути и сере, включая в них нечто от алхимического спиритуализма: «Сера — летуча, как дух», или «...с помощью тайного средства». Последующее изложение теории трансмутации Гебера несколько «одухотворит» столь «земные» серу и ртуть.
У Гебера элементы-стихии Аристотеля переформулированы в алхимические начала — философскую ртуть и философскую серу. Но здесь и ртуть, и сера — не только духовные первовещест-ва, они сходны с обычными ртутью и серой. Обычные ртуть и сера свидетельства существования принципиальных ртути и серы как духовных первовеществ. Духовная субстанциональность ртути и серы порождает и метафизический набор акциденций. Так, философская ртуть — твердость, блеск, плавкость, тягучесть. Философская сера — изменчивость, горючесть, радужность. На этом пути и химия иная: не просто амальгирование, а, напротив, подлинная трансмутация. Свинец, например, именно с помощью ртути (ее в нем мало) может быть превращен в олово (в котором ее Должно быть больше). Ртуть как принцип.
Предел трансмутации у Гебера не установлен окончательно. Рациональная классификация видов трансмутации (точнее — ее степеней) смягчает священный характер деяния, выводя его в технологические сферы окрашиваний. Гебер различает, например,
199
ГЛАВА ШЕСТАЯ
три группы «медикаментов». Медикаменты первого порядка изменяют свойства металлов непрочным образом. Медь, соединенная с цинком, например, или же с мышьяком, дает золотистые или серебряный цвета, исчезающие от огня. «Медикаменты» второго порядка сообщают металлам более устойчивые свойства. И только «медикамент» третьего, высшего, порядка и есть «великий эликсир», осуществляющий окончательное превращение металла в золото или в серебро.
Здесь-то обыкновенные ртуть и сера и обретают статус духовных первовеществ. Технохимические процедуры смыкаются с пневматической алхимией (термин наш.— Авт.) *, в которой газ как физическая реальность отождествляется с духом, реальностью метафизической. По мнению Гебера, существуют люди, которые производят опыты фиксации духов (газов) на металлах, но, в силу своего неумения, они выпускают эти духи (а часто и сами тела), давая им под действием огня улетучиваться. Нужно научиться управлять духами, внедрять их в тело, одухотворять его. Это — действие, но и священнодействие: «Если вы хотите, о сыны доктрины, производить различные изменения в телах, вы достигнете этого только при помощи духов. Когда эти духи фиксируются на телах, тела теряют свои формы и в некотором смысле свою природу; они являются уже тем, чем были в глубинах своего прошлого (по-видимому, первоматерией.— Авт.). Когда же производят отделение, вот что происходит: или возлетают только духи, а тела остаются, или духи и тела возносятся вместе» [там же, с. 331] **. Алхимический spiritus двойствен: он и газ, т. е. умерщвленная физическая протяженность, элемент, он же и Аристотелева живая энтелехия. Даже на этом, арабском, этапе, понимаемом историками химии как рациональный этап алхимии, трансмутация металлов остается процессом двойственной природы: материальным (в первую очередь), но и духовным.
Таков мир веществ у арабов, существовавший до XI—XII вв.,— насквозь рациональный и лишь терминологически спиритуализи-рованный. Природоведческие взгляды Авиценны и Бируни (X—XI в.) не слишком отстоят от почти химической практики арабских химиков. У Авиценны, например, находим недвусмысленное отношение к трансмутации: «...возможности уничтожить особенные различия отдельных металлов или сообщить одному металлу особенные свойства другого металла всегда были для
* Препаративный характер газовой „химии44 еще не свидетельствует об утрате алхимической природы этой лишь с виду рациональной деятельности.
** Как будто бы проясняются главные эмпирические методы пневматической химии XVIII в. Но до обоснования теоретической системы пневмо-хцмии еще далеко.
200
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ АРАБОВ (VII—ХП вп.)
меня неясными. Более того, я считаю это невозможным, ибо нет путей для превращения одного металла в другой» [20, с. 70].
Материал этой главы, относящийся к арабской алхимии, есть обращение не только на восток от европейской алхимии, но и обращение к иной деятельности. Мы встретились здесь не столько с алхимией, сколько с химией.
Химические процедуры и описания, включенные в тексты Джабира и Ap-Рази, рациональны и практичны. Алхимическая спиритуалистическая фразеология — неорганичный привесок, воспринятый от александрийских времен. Герметическое «александрий-ство» взято, но не освоено. Оно так и осталось вкрапленным в рационально-химическое (точнее — технохимическое) умение арабов. В этом смысле мы, подчеркнем еще раз, имеем дело с химией, несмотря на то, что вера в трансмутацию металлов остается непоколебленной.
Технохимические знания арабов оказались невосприимчивыми к александрийским «песнопениям». Лишь термины, да и то воспринятые как чужеродные, остались напоминаниями о ранней алхимии на фасаде строгих построек арабских химиков.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
Арабская химия — тот видимый источник, из которого черпали европейские алхимики начиная с XII—XIII вв. Алхимические тексты VII—XI вв. до нас не дошли. В контексте католического предания алхимические термины, заземленные у арабов, вновь обретают черты былой духовности, притягивая многообразные знания оперирования с веществом. Это одно из объяснений возникновения европейской алхимии.
Правда, был и иной путь проникновения александрийской алхимии в Европу: знакомство с александрийскими текстами, сохранявшимися почти тысячу лет в библиотеках италийских монастырей. Но эта возможность осуществилась лишь частично.
Главное же состоит в том, что алхимия, приобретшая в XIII — XIV вв. двойственный: с одной стороны — рациональный, почти химический, с другой — духовный, «физико-мистический» лик, обязана этой метаморфозе трансформирующим друг друга влияниям технохимии, собственно алхимии и неоплатонических умозрений, начавшихся еще во времена эллинизма. «Химия» арабов и тексты ранних алхимиков, пришедшие в Европу через Италию, первоначально были восприняты как побудительный импульс к достижению заманчивой цели. Но лишь в собственном опыте европейских алхимиков — рукотворном и умозрительном — они приобрели поучительную наглядность и обрели статус знания.
ТЕХНОХИМИЧЕСКОЕ РЕМЕСЛО
И «РАЦИОНАЛЬНАЯ» АЛХИМИЯ В ЕВРОПЕ
Европейская алхимия в средние века (XIII—XV вв.) может быть охарактеризована как «физико-мистическая» пора в ее истории.
А началось все с переводов, а также с прочтения арабских и александрийских текстов. В трактатах «Книга огней Марка Грека» (1250 г., Константинополь), «Ключ красильного искусства» (X в., библиотека Св. Марка в Венеции), семидесяти алхимических рукописях латинских переводов с арабского (XII—XIII вв.), «Книге композиции алхимии» (середина XII в., в переводе с арабского
202
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIIT—XV вв.)
Роберта из Честера) * содержатся сведения о византийском химическом ремесле.
Альберта Великого (XIII в.) считают автором «Пяти книг о металлах и минералах», «Книжицы об алхимии», а также приписывают этому знаменитому энциклопедисту средневековья около десяти других алхимических трактатов [21; 1, т. 4, с. 809—862].
Роджеру Бэкону (XIII в.) приписывают авторство трактата «Умозрительная алхимия» (или «Зеркало алхимии») [22, 23].
Сочинения салернского врача и алхимика Арнольда из Вилла-новы (XIII—XIV в.): «Розарий философов», «О ядах», «О противоядиях» и др. [2, т. I, с. 662—706] — также алхимического или химико-фармацевтического содержания. Это «боговдохновенная» алхимия, не чурающаяся практического дела. Арнольд описывает, например, способ получения и перегонки виноградного вина (aqua vita).
Раймонда Луллия (XIII—XIV в.) считают автором «Завещания», «Свода правил, или путеводителя по алхимии», «Опытов» и др. [2, т. 1, с. 707—910] **. Он получил винный камень (tartar), поташ из растительной золы, осуществил перегонку мочи, очистку винного спирта, выделил некоторые эфирные масла, приготовил мастику из белка и извести, «белую ртуть» (сулему).’
«Книга двенадцати врат» Джорджа Рипли (XV в.) — энциклопедия алхимического оперирования [2, т. 2, с. 275—284].
О «Сумме совершенств» Псевдо-Джабира, или Гебера, мы уже говорили. Пафос этого текста — субстанционализация качеств-начал. Отсюда и подчеркнутая вещественность этого ее чнения, содержащего описания сильных кислот-растворителей ; азотной кислоты — aqua fortis и царской водки — aqua regis), а также некоторых процедур по обработке веществ.
С именем полулегендарного Василия Валентина (XV или XVI в.) связывают следующие тексты: «Триумфальная колесница антимония», «О великом камне древних мудрецов», «Последнее завещание», «Раскрытие тайных приемов», «Книга двенадцати ключей» и др. [24; 2, т. 2, с. 409—422]. Мистический характер этих текстов очевиден. Но если александрийская алхимия принципиально нерезультативна, то алхимия даже одного из самых мистических и мистифицированных адептов алхимии — Василия Валентина, этого «могущественного царя», направлена на результат, воплощенный в' конкретные химические достижения. Им впервые получена соляная кислота (spiritus salis) нагреванием поваренной соли с кристаллическим железным купоросом; изучено ее действие на металлы и окислы. Азотная кислота, царская водка и «купорос
* Одна из первых алхимических книг, переведенная с арабского языка на латинский.
** Скорее всего это псевдо-Л ул лиевы апокрифические сочинения.
203
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ное масло» (серная кислота) для Василия Валентина — вещи обычные. Им впервые описана сурьма, способ ее получения из сурьмяного блеска (сернистая сурьма), изучены соединения сурьмы (например, «сурьмяное масло», или хлористая сурьма, обладающая целительной силой) [25]. • Василий Валентин описывает также нашатырь (sal ammoniacum, или sal armeniacum — армянская соль), сулему, другие соли ртути, соединения цинка, олова, свинца, кобальта. Замечательно наблюдение Василия Валентина над взаимодействием спирта и кислоты с образованием эфиров («услащение кислот»).
Это было время расцвета алхимии *. Обратим внимание лишь на практические, нашедшие спрос достижения в области средневековой техники, в том числе и на те из них, которые не имеют прямого касательства к собственно химическому ремеслу.
В XI в. уже умеют изготовлять листовое стекло, совершенствуют технику литья металлов-. В 1150 г. начинается производство кирпича. 1250—1260-е годы ознаменованы открытием и описанием купоросов; описан мышьяк и его соединения (Альберт Великий); изучается горение в закрытых сосудах (Роджер Бэкон). Описание углекислого аммония и сернистых соединений ртути (Раймонд Луллий) относят к 1270 г. В 1280 г. Арнольд в трактате «De vinis» описывает способ получения «эфирного масла». В 1290 г. в Ля-Шапелье открылась первая фабрика стекла. В 1313 г. предлагают первую й Европе рецептуру пороха (приписывается монаху Бертольду Шварцу). К 1330 г. уже умеют резать стекло., придавая ему различную форму. А к 1354 г. осваивается техника производства металлических обшивок судов. В 1378 г. появляются железные ядра для пушек. В 1380 г. Исаак Голланд описывает хлористый кальций. Штромер (1360 г., Нюрнберг) совершенствует производство бумаги. 1405 год памятен изготовлением первого снаряда и первой гранаты (Конрад Кайзер). В 1450 г. начата добыча меди и медное литье в Германии. Прибавим к этому знание реакции нейтрализации минеральных кислот, киновари, окислов железа («мертвая голова»), «царской водки», сурьмы и ее солей, осаждение серебра из азотнокислых серебряных растворов медью и ртутью, представление о твердой природе солей, начатки стехиометрии. Все это приходится главным образом на XII—XV вв., если не считать арабских «предвосхищений». Но и этот список тоже не полный.
Существенная часть перечисленного обязана своим рождением и жизнью технохимикам-ремесленникам. Однако только включение практической технохимической деятельности в контекст алхимического умозрения придает традиционному изустному ре
♦ Николай Лангле-Дюфренуа (XVIII в.) в «Истории герметической философии» перечисляет 2500 алхимических трактатов, принадлежащих 900 авторам [26].
204
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (ХШ—XV вв.)
центу статус осмысленного технохимического умения. В ином случае вся технохимия — лишь собрание рецептов, хотя и полезных, хотя и завершающихся уникальной (не серийной!) вещью. Здесь-то и уместно обратиться к собственно ремесленной химии, сосуществующей с алхимией в те же самые времена. В XIII в. совершенствуется техника добычи и переработки руд, осваивается техника изготовления сплавов. В XIV в. изобретают доменный процесс, разрабатывают способы получения сурьмы, висмута, цинка, кобальта, методы добычи золота и серебра, технику их очистки. Успешно развиваются горное дело и металлургия (начиная с X в., Саксония). В XIII в. совершенствуется техника взвешивания; осваиваются приемы пробирного искусства. Красильщики умеют извлекать красящие вещества из красящих растений, расширяется ввоз красителей из Азии, широко применяются химикалии в крашении тканей, совершенствуется техника приготовления красок. Эти достижения по-прежнему фиксируются в рецептурных сборниках. Изготовление цветных венецианских стекол (XI в.); изобретение огнестрельного оружия (XIII—XIV вв.) — технические достижения этих веков. Разрабатываются пиротехнические составы (на основе пороха и селитры). Усовершенствуется техника добычи селитры. Достигнуты определенные успехи в ремесле лекарственного врачевания. Но и эти результаты записываются только в рецептурных сводах.
Предписания для практического дела, пропущенные через алхимию, обретают универсальность осмысленного регламента. Между тем рукотворный опыт, хотя и представляет для алхимика лишь видимость (правда, обязательную), становится и самостоятельной целью, содержательным фрагментом деятельности именно в XII—XV вв. Кое-что все еще остается непереработанным и выглядит чужеродным вторжением грубого завитка ремесленного рецепта в тонкую ткань алхимических умозрений.
Обратимся теперь лишь к тем местам в текстах, которые предписывают алхимику рекомендации непосредственного технохимического дела.
Чем греть? — спрашивает алхимик.— Огнем, но только определенным образом приготовленным. Апокрифический алхимик Марк Антоний: «К чему слущит сильное пламя и чем оно возбуждаемо? Мудрецы никогда не употребляют для огня ни уголья, ни дерево» [27, № 6, с. 9]. Первое обобщение: что сжигать, чем топить. Но что топить? — Специальные печи, пригодные в практике всех алхимиков. Это атанор *, типовая печь, конструкция и регламент кладки которой раз и навсегда отработаны и уже как бы стандартизованы. Но именно эта «определенность»
* Атанор — печь для непрерывного нагревания при постоянной температуре; как бы печь-термостат.
205
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
конструкции предполагает изменения, поскольку есть что изменять. Постепенно универсальный мастер и универсальный рецепт уступают место безымянному инженеру и химико-технологической — тоже безымянной — регламентированной инструкции.
Типовой алхимический атанор состоит из трех разборных частей: нагреватель с дырочками для воздуха, колбо-(яйце-)держатель, отражатель. В «Немой книге» — «Liber mutus» (XVII в.) изображен атанор несколько иной формы — в виде зубчатой башни [2, т. 1, с. 938 и сл.]. Горн — разновидность атанора. Это два соединенных горна, в одном из которых огонь, в другом — нагреваемые газы.
Огонь сопровождает опытные операции. Греческое аташто; — неумирающий, закрепленное в печи по имени атанор, увековечивает это обстоятельство. Видовое разнообразие огня не отменяет вековечное свойство негаснущего огня — греть. В качестве тепло-агента применяют горячую золу, смешанную с сырым песком,— алхимическую купель, «сырой огонь». Был еще и сверхъестественный (или искусственный) огонь: теплота растворения в сильных кислотах. Огонь естественный, или обыкновенный, связывался с горящим льняным фитилем масляной лампы. Интенсивность нагревания регулировали числом и величиной фитилей. Способ нагревания определяется целью получения философского камня, поэтому большинство регламентаций относится к нему. Арабская химия, номинативно усваивая идею алхимического медиатора, воздействует на него реальным огнем. Калид сообщает: «когда камень закончен, частицу его кладут на плиту, докрасна раскаленную.. » [2, т. 2, с. 189-190].
Западная алхимия знает иное: технохимическая практика ме-тафизируется, достигая обобщающего (и потому не вполне практического) уровня. Дж. Рипли запрещает сильно нагревать сосуд. Нагревают его так, чтобы всегда можно было бы к нему прикоснуться, не обжигаясь. Греть его надо так, покуда не растворится то, что следует растворить [там же, с. 275 и сл.]. Николай Гапелий (XVI—XVII в.) учит сделать сначала огонь слабым, только на 4 фитильные нитки, покуда материя не почернеет. Затем надо прибавить еще ниток, чтобы было всего 14. Материя начнет «маяться», делаясь серой. Наконец, следует положить 24 нитки, дабы проступила совершенная белизна [1, т. 4, с. 327—332]. Адепты алхимии рекомендуют наблюдать огонь, следить за градусами «огня», чтобы первая степень тепла была февральскою, т. е. равно температуре февральского солнца *. Практическое наблюдение над огнем завершается следующим обобщением:
 X. —..
♦ Есть, впрочем, иная версия о первой степени огня: Мария-еврейка советует делать огонь таким, чтобы его жар соответствовал жару июня или июля. Согласно египетскому источнику, огонь Египта I степени соответствует температуре июня на солнце в этих краях (60—70° С).
206
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (ХШ—XV вв.)
I степень огня — температура египетского июня—июля (60— 70° С).
II степень огня — температура кипения воды (100° С).
III степень огня — чуть ниже температуры плавления олова (232° С).
IV степень огня — чуть ниже температуры плавления свинца (327е С).
II, III и IV степени — это примерно удвоенная, утроенная и учетверенная I степень огня соответственно [27, № 6, с. 9—10].
В ч е м греть? Это алхимическая (технохимическая) посуда. Случайно найденная ремесленником, она осмысливается (и, следовательно, тоже стандартизуется) в алхимии. Это не значит, конечно, что алхимик не создавал собственный реквизит, но тогда он пребывал уже в ремесленной ипостаси. Для закупоривания сосуда («печать Гермеса») нужно накалить горло колбы и отрезать его ножницами; размягчить горло и сжать его; вновь нагреть, вставить стеклянную пробку и залить расплавленным стеклом [там же, с. 7]. Филалет (первая половина XVII в.) предлагает использовать стеклянный яйцевидной формы вместительный сосуд — на одну унцию дистиллированной воды [2, т. 2, с. 661—675]. Андрей Либавий (вторая половина XVI в.) сообщает: одни пользуются сосудами стеклянными, яйцевидными или шарообразными. Другие предпочитают форму горшка. Они берут сосуд, короткое горло которого проходит во чрево другого сосуда, служащего крышкой. Потом их замазывают («куб со шлемом») [27, № 6, с. 7].
Теперь же в «регламентированных» сосудах, обогреваемых «регламентированным» огнем, алхимик восходит по «регламентированным» ступеням совершенствования вещества. Частный опыт практического химика становится универсальным, писаным (не изустным!) опытом алхимика. Сумма-компендиум вместо простой арифметической суммы частных рецептов. Утверждается регламентация химико-технологических, хотя все еще алхимических, процедур трансмутации.
Неукоснительность регламента сочетается с осмысленностью его изменений. Почти химическая технология: осаждение, очищение, отделение газов или паров, кристаллизация. Привнесение обобщающего смысла в каждый из частных фрагментов алхимического дела завершается столь же общими алхимическими (уже не ремесленными) рецептурами, способными в дальнейшем включиться в новую химию, составить эту химию, вызревавшую в герметической реторте приземленных умозрений. Гебер в «Книге о печах»: Луна, предназначенная для белого эликсира, приготовляется посредством растворения Луны в едкой водке (по-видимому, «крепкой», т.е. азотной, кислоте.— Авт.) [19, т. 1, с. 339]. Это и есть способ получения лаписа; способ, лишенный уникальной единственности,— так сказать, на все случаи жизни. Артефий
207
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
наставляет: водка, или первичный Меркурий, горячий уксус, растворяет все, что только может быть растворено и превращено в жидкость. Она весомая и липкая. Растворяя все тела, она переводит их в первичную материю — в серу и ртуть. Если положить в эту водку любой металл в виде опилок и умеренно нагреть, металл растворится и превратится в липкую жидкость, более тяжелую, нежели до растворения, и примет совершенный цвет [2, т. 1, с. 503— 508; 27, № 5, с. 13]. Речь идет здесь, по-видимому, о царской водке как универсальном растворителе, хотя термины как будто намекают на иное. Но термины в алхимии сбивчивы, многозначны. Хотя и назван любой металл, Артефий имеет в виду совершенно определенный металл, а именно золото, которое, растворяясь в царской водке, дает раствор треххлористого золота золотистожелтого цвета (раствор треххлористого золота — вещество, более тяжелое, нежели само золото). Но именно золото «состоит-из серы и ртути» в наиболее совершенных своих состояниях. Это растворение и есть приготовление исходных составляющих камня. Универсализация прикладного знания; универсализация, состоявшаяся в рамках и под воздействием теоретических доктрин алхимии. Алхимик рекомендует прогнать золото через царский цемент * или сурьму. Так практикующий алхимик освобождает золото от примесей. Это — правило, почти научно обоснованное. Джордж Рипли предписывает приготовленное жидкое тело влить в водку, причем, будучи легче водки, тело будет над нею. Высота слоя вливаемого вещества должна быть равна % дюйма Водка вскипает, ибо это тело есть известь. Причем вскипит без воздействия внешнего огня. «Затвердеет, окаменеет, словно лед какой» [2, т. 2, с. 275—284]. Это — не что иное, как гашение из вести. Метафизический смысл в этом фрагменте скрыт, зато эмпирическое наблюдение увековечено и считается воспроизводимым.
Амальгамирование, функциональная технохимическая имитирующая операция, входит в алхимию тоже как священное искусство. Первое в средние века получение амальгамы традиция приписывает Фоме Аквинскому (XIII в.), который советует взять две части Сатурна (свинца), чтобы совершить дело Солнца, или же взять две части Юпитера (олова) для сходной цели, т. е. для дела серебра. Затем он же рекомендует прибавить третью часть ртути, чтобы образовать амальгаму [29, № 6, с. 78]. Золото и свинец; серебро и олово. Их «смешение» со ртутью — это и поныне пригодный
♦ Согласно П. Макеру (XVIII в.), например, состав царского цемента такой: 14 частей толченого кирпича, 1 часть прокаленного медного купороса и 1 часть поваренной соли. Далее эту смесь разводят в воде или моче, делая тестообразный замес. Переложив слоями золото и цемент, помещают эту композицию в плавильный тигель и нагревают. Примеси, содержащиеся в золоте, адсорбируются цементными прослойками [28, т. 1> с. 340—341].
208
ХИМИЧЕСКЙЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
способ (и принцип) получения амальгамы. Изготовление амальгам унифицировано и приобрело статус воспроизводимого опыта, воспринимаемого как закономерность. Иоанн Исаак Голланд (XV— XVI в.) предписывает: «Возьми, во имя Господа Иисуса Христа, столько солнца, сколько тебе угодно, сделай амальгаму из 1 части ртути, куда положи и~ солнца, и дай ртути выкуриться на малом жару...» * [30, с. 571]. Между тем общность рецепта не упраздняет уникальный характер текста: «Се рецепт, найденный в сундуке, замазанном в стене. Был продан за великие деньги, изведан самим делом на опыте и от искусных в алхимии одобрен, что и по делу оказывается. Того ради остерегайтесь открыть толикой важности секрет жадным и надменным людям, также и тем, кои не суть дети философии» [там же]. Особенно устойчивы в алхимии рецепты основополагающие, предписывающие фундаментальные процедуры (приведение вещества к первоматерии — к ее составляющим — ртути и сере). Эти рецепты универсальны и предписывают операции, закономерно происходящие с веществом; описывают рукотворно воспроизведенные химические события. Вот, например, рецепт того же Голланда, близкий рецептам Гебера и Артефия: «Се рецепт добывания ртути из всех металлов. Ежели хочешь добывать меркурий из Луны, то сделай наперед крепкую воду (вероятно, царскую водку.— Авт.) из купороса и серы **, взявши их поровну. Сольвируй Луну обыкновенным образом, дай осесть в простой воде, вымой известь (хлористое серебро.— Авт.) в чистой воде, высуши, положи в сосуд плоскодонный и поставь в печь кальцинироваться (прокаливаться.— Авт.) в умеренную теплоту, какая потребна для плавления свинца, и по прошествии 6 недель Луна откроется, и Меркурия можно будет отделить от Земли (остатки неразложившихся хлоридов.— Авт.). Подобным сему образом можешь поступить с Солнцем, с тем токмо различием, что Солнце должно стоять [в печи] около 18 недель или еще далее, прежде нежели ртуть его возможно будет отделить от Земли (твердого остатка.— Авт.) и масла (маточника.— Авт.), пребывающих завсегда вместе. Ибо Солнце *— есть плотное тело, чего ради требуется, чтобы оно стояло от 30 до 40 недель, хотя бы после походило на гриб. Наконец, оно так отворится, что если 1 унцию солнечной извести (хлорного золота.— Авт.) положить в обыкновенный стеклянный сосуд, то он весь наполнится, и тогда можно ртуть («добытую» из золота.— Авт.) весьма легко сублимировать. Тако-жде из всех металлов добывать можешь ртуть посредством сублимации» [там же, с. 652]. Универсальность рецепта очевидна. Если
* Рецепт в целом посвящен очистке золота и серебра. Приготовление же амальгамы описано в рецепте между прочим.
*• Царскую водку получали взаимодействием кристаллогидратов сульфатов меди или железа с селитрой, содержащей хлористый натрий; при нагревании летучие кислоты отгонялись. Здесь «сера» — смесь солей.
14. Зак. 414
209
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
забыть на время метафизическую подоснову ртути как принципа, это самая настоящая препаративная химия, хотя и с ошибками, легко обнаруживаемыми с высоты нынешних знаний. А теперь если вновь припомнить метафизический смысл принципов, то эмпирическое приготовление препаратов обретает теоретическое обоснование.
Еще один рецепт того же автора, претендующий на всеобщую воспроизводимость процедуры, одновременно показывающий особый характер медленного приращения химических знаний в границах алхимии, заимствован нами из книги: «Собрание разных достоверных химических книг, а именно Иоанна Исаака Голланда — Рука философов, о Сатурне, о растениях, минералах, Кабала, и о камне философическом с приобщением небольшого сочинения от неизвестного автора о заблуждениях алхимистов, с вырезанными из меди фигурами». Примечательно предисловие немецкого переводчика. Вот что он пишет: «Известно мне в сочинении (Иоанна Исаака Голланда.— Авт,) есьм еще одно препятствие, многих, может быть, от чтения удерживающее: оно состоит в том, что сочинитель имел в себе порок столь часто повторять все то же, что многим не токмо досадно, но даже несносно покажется; даже я сам признаться должен, что в переводе, держася подлинника, сие меня весьма много беспокоило. Но читатель должен знать, что люди бывают различных свойств и что некоторым нельзя довольно часто все то же напоминать так, что для них то мало, а что для любителей краткости много сказано; сверх того, и неприлично было бы в сочинениях славных мужей нечто переменять, а кольми паче выпускать...» [30, с. II—III]. Предисловие датировано 1667-м годом. Повторы общеизвестного поняты именно как повторы. Переводчик даже просит прощения у будущих читателей Голландовых сочинений. А вот и сам рецепт, взятый из «Иоанна Исаака Голланда Минеральной книги, содержащей в себе фигуры и описания тайных его печей и некоторых других сосудов и инструментов, о коих в других его сочинениях упоминается, с прочими весьма изящными сокрытыми тайнами»: «Теперь научу я тебя, любезный мой сын, составлять две воды, коими делают удивительные искусства; ибо без них никто не возможет добывать камня из одного Меркурия. Арнольд из Виллановы, Раймонд и Альберт Великий воду сию чувствительно поправили; поелику они беспрестанно находили в ней новые истины: Арнольд нашел, что в нее положить должно шафрана и лаписа гематитес, каждого поровну, а Раймонд говорит, что надлежит к тому употребить минеральную антимонию и вер-миллон; Альберт же Великий, напротив того, приметил, что полезно бы положить жженой меди и яри веницейской (венецианской.— Авт,), Все древние философы были в сем противного мнения и делали свою крепкую водку просто из римского купоросу и селитры или же из квасцов и селитры, сие и было тому причиною, что много
210
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
"	1^---------- Я—
требовалось времени, прежде приведения в совершенство. Итак, научу я тебя приготовлению первой воды, о коей преж сего в книге о Минеральном камне упомянуто было, что она камень делает летучим, делается же следующим образом: возьми три части римского купоросу, две части минеральной антимонии, лапис гемати-тес, шафран марсов, жженой меди, яри веницейской и цинноберу, каждого по одной части; селитры — десять частей, иссуши так, чтобы пылилось, и перегони из того крепкую водку, сначала первые 24 часа легким жаром, а потом сильным; простудив, вынь остатки из сосуда, разотри мелко и положи опять в сосуд для перегонки; налей крепкой водки и накрой тотчас гельмою 16 и, примазавши крепко реципиент, дистиллируй по-прежнему. Сие продолжай делать до трех раз, наливай всякий раз дистиллировавшуюся воду на истертые остатки. Вода сия называется водою философов для красного цвета и на нее во многих местах в сей науке ссылаются» (1, т. 3, с. 320; 30, с. 348, 446—447].
Способы получения «крепкой водки», приписываемые Голландом Раймонду Луллию и Альберту Великому, существенно отличаются от аналогичных способов тех же адептов «герметического искусства», приводимых, например, Г. Коппом [3, т. 3, с. 225— 228]. Так, Луллий советует получать «крепкую водку» перегонкой смеси равных весовых частей «купороса, киновари и селитры». Альберт Великий, согласно тому же источнику, рекомендует рецепт Гебера: один фунт кипрского (медного) купороса, полфунта селитры и четверть фунта йеменских квасцов. В другом же сочинении, согласно Ф. Хоферу, Альберт предлагает взять две части римского купороса, две части селитры и одну часть жженых квасцов; хорошо измельчить, смешать и перегонять из стеклянной реторты [19, т. 1, с. 388].
В рецептах, на которые ссылается Голланд, имеется и селитра, иногда не называемая автором, но подразумеваемая. Указаны лишь добавки. В собственном же рецепте Голланд упоминает и селитру как основной ингредиент рецептуры.
Расшифруем некоторые названия. Минеральный (сырой) антимоний (antimonium minerale) — природная сурьмяная руда — сурьмяный блеск, смешанный с пустой породой, для освобождения от которой руду нагревали [28, т. 1, с. 165]. При этом из нее выплавлялась сернистая сурьма (температура ее плавления 550° С). Лапис гематитес (lapis haematites) — кровавик, или гематит,— одна из важнейших железных руд, состоящая преимущественно из закиси железа. Ярь веницейская — основной ацетат меди, получающийся действием уксуса на медь. Жженая медь — черная окись меди, окрашивающая стекло в зеленый или сине-зеленый
11 От немецкого Helm — шлем.— Прим. ред.
211
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
цвет. Вермиллон * (vermillion) — киноварь, тонко истертая в порошок, отчего ее цвет из темно-красного становится ярко-красным. Применяется как краска в живописи. Циннобер (cinnabaris) — киноварь. Шафран марсов — смесь окислов железа. Римскиц купорос — железный купорос. «Крепкая водка» (aqua fortis) — концентрированная азотная кислота. «Каменная соль» (sal petrae) — калийная селитра.
Ссылка на авторитеты (Арнольд, Раймонд, Альберт) должна ввести читателя в суть дела — как получить концентрированную азотную кислоту. У Раймонда в качестве добавки взят минеральный антимоний; у Арнольда — лапис гематитес; у Альберта — ярь веницейская; у древних философов — римский купорос^ При этом и шафран марсов, и жженая медь, и вермиллон — «красящие» минеральные добавки. Таким образом, получение «крепкой водки» — первая освященная веками «экспериментальная» традиция.
Вторая традиция скрыта. Возможно, это представление о «соли» — третьей составной части металлов, наряду с ртутью и серой. Соляное основание металлов, на которое возлагалась надежда придать ртути свойство затвердевать и противостоять огню. Но прежде надо ртутьсодержащее соединение растворить в «крепкой водке». Автор идеи «соли» (sal) не назван. Им был Исаак Голланд (XIV—XV в.) [1, т. 2, с. 126—128], отец Иоанна Исаака Голланда. Традиция эта сравнительно молодая, потому и имя при ней необязательно.
Позитивная часть рецепта — произвольное смешение всех способов названных здесь адептов. Но судя по последней рецептуре, неназванное предпочтение отдано способу древних (10 частей селитры на 3 чйсти римского купороса). Есть и отличие: опущен вермиллон (если под ним разуметь сурик), но добавлен циннобер. Дело в том, что вермиллон означал и киноварь. Устраняя возможность терминологической (и фактической) путаницы, Голланд выводит из реакционной смеси вермиллоц и вводит циннобер (cinnabaris), что определенно означает киноварь.
Выражая происходящее взаимодействие в современных символах, запишем:
SBgS + 8HNO3 = 2NO + 3S + 4Н2О + 3Hg3S2(NO3)2;
2NO + О2 = 2NO2.
Азотная же кислота образуется в результате взаимодействия купороса или квасцов с селитрой. Двуокись азота, растворяясь в «креп
* Алхимики часто пользовались криптонимами: либо называли вещества выдуманными словами, либо применяли общепринятые, названия в ином значении. Например, вермиллоном называли и сурик. Вероятно, именно вткриптойимическом значении этот термин употреблен и в рецепте Гол*-ланда.
212
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (Х1Й-XV вв.)
кой водке», сообщает ей красный цвет. По мнению алхимиков, «циннобер» — соль — как бы внедряется в «крепкую водку» и окрашивает ее в красный цвет. Твердая «соль», таким образом, приобрела «подвижность». По выпаривании «крепкой водки» может быть получена твердая огнестойкая ртуть — ее окисел:
2Hg(NO3)2 = 2HgO +'4NO2 О2.
При этом точно определены временные параметры операций. Готовый продукт — «крепкая водка» — конечно же, исполнен метафизического свойства. Это — «вода философов», «коей делают удивительные искусства». Сухой остаток — смесь окислов металлов (в том числе и ртути). Прибавлен циннобер. Вместо того чтобы прямо так и сказать, необходимо сперва назвать всех предшественников, дабы включиться в многовековую традицию, и лишь потом прийти со своим «пустячным» (но лишь для нас) вкладом, приобщив его к «авторитету соборности». В пределах же рецептурного стиля средневекового мышления самое маленькое изменение — заметный скачок в многовековом знании; именно скачок, потому что средневековый способ думания принципиально консервативен. И все же такие «рецептурные» приращения не существенны, ибо не они определяют кардинальные изменения в алхимии.
«ТЕОРИЯ» И «ЭКСПЕРИМЕНТ» В ПОЗНАНИИ ВЕЩЕСТВА
Результативные вклады алхимии и химического ремесла, в конечном счете, не определяют эволюцию химического знания в средние века. Необходимо проанализировать теоретические представления, складывающиеся в достаточно стройную систему в рамках алхимического мышления, обретающего самостоятельный статус в пору зрелого средневековья.
Любой алхимический рецепт содержит «химическую» вариацию алхимического видения мира. Верно также и то, что каждый алхимический рецепт осмыслен в Терминах технохимической эмпирии, упорядоченной при помощи соответствующих «химических» теорий. Космогонические притязания алхимиков остаются, отодвигаясь в космическую даль; зато «химическое» подобие этой дали — перед нами и может быть принято’ за единственную реальность, сложенную из двух взаимосвязанных ее частей:
а)	оперирование с веществом в конкретной препаративной ситуации;
б)	размышление по поводу вещества.
Понятно, что и оперирование с веществом, и размышление о нем —это как бы оперирование и к а к б ы размышление, причем как бы потому, что алхимическое рукотворение — это
213
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
космотворение, ушедшее в подтекст. Но чтобы понять подтекст, нужно изучить текст, т. е. то, что делал алхимик: какие вещества брал, каким образом их приготовлял, с чем смешивал, как и где обрабатывал эти смеси. Словом, все то, что можно было бы назвать рукотворным опытом. Необходимо также воспроизвести ход «теоретико-химического» мышления алхимика, т. е. то, что повелевает его руками.
Изучение трактатов XII—XV вв. дает возможность реконструировать теоретическую мысль алхимика, которая в первом приближении выглядит следующим образом.
Первичная’материя (materia prima) хаотична и темна, но потенциально содержит все индивидуальные тела, в том числе минералы и металлы.
Первоматерия — порождающий материал индивидуальных дискретных форм всех вещей, т. е. самих вещей. Она же — носитель элементов-качеств. Смеси элементов-качеств и есть тела. Первоматерия — первая предпосылка вещественного мира. До нее было небытие. Она не есть тело. Но она же — средоточие всех неразличимых еще свойств тел. Порожденные в ней и вышедшие из нее индивидуальные тела уже не исчезают, но зато могут быть превращены друг в друга, имея общий субстрат — первоматерию, которая и есть онтологическое оправдание трансмутации.
Качества-свойства первоэлементов (земля, вода, воздух, огонь) изначально заключены в первичной материи. Земля и вода — качества видимые; воздух и огонь — скрыты и могут быть поглощены первыми двумя; лишь при нагревании они исходят, проявляя себя самостоятельно. Четыре качественных принципа — именно качества-свойства, а не стихии.
Между тем алхимику с ними нельзя оперировать. Они недостаточно конкретны для химических операций. По этой причине земля и вода, например, переформулируются в серу и меркурий, ассимилируя свойства исходных земли и воды. При этом сера связывается с набором видимых свойств, а ртуть — сокровенных. Таким образом, первичная материя состоит из серы и меркурия (ртути), но опять-таки как качественных принципов, а не физических тел. Аристотелевские качества живут уже незримо в алхимической памяти серы и ртути.
Теперь уже то или иное соотношение серы и ртути есть неповторимое лицо вещи.
Правда, нужно еще найти механизм этого сочленения; медиума — посредника. Это «соль», третье начало алхимиков, привившееся много'позднее, где-то уже в XV в. Она в некотором смысле и есть пятая сущность, или quinta essentia, которая может быть извлечена из каждого тела с помощью многократных очисток, сосредотачиваясь в самых деятельных частях очищаемых тел.
Сказанное можно свести в таблицу, предложенную А. Пуассоном [27, № 2—3, с. 14]:
214
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв )
Исходное	Качественное начало	Состояние
Первичная материя (единая неразрушима)	Сера — мужское, постоянное начало	Земля — твердое (видимое) состояние тела Огонь — лучистое (сокровенное) состояние
	Соль	Квинтэссенция — эфирное состояние
	Меркурий — женское, летучее начало	Вода — жидкое (видимое) состояние Воздух — газообразное (сокровенное) состояние
Представленный набор доктрин — лишь статический чертеж алхимической теории. Динамическая модель только угадывается, особенно после замены центральных понятий: сера — сила, ртуть — материя, соль — движение. И тогда единая материя отдает себя как материал для конструирования форм индивидуальных тел. Этот акт есть следствие движения, вызванного силой. Так три алхимических начала получают собственное обоснование в этой динамической комбинации. Начинается взаимодействие принципов, а потом — и веществ. Утверждается алхимическая «химия», конечно же, с космическими притязаниями. И все же: «Химическое взаимодействие — реакция», «алхимический брак» с «физико-химической» подоплекой. Соль — результат алхимического «брака» ртути и серы, а не только медиум для взаимодействия исходных принципов.
Но для практических операций алхимику нужен нерукотворный образец, собственной реальностью подтверждающий намеченный теоретический план. Это действие природы, осуществившей естественную трансмутацию в закрытых рудниках: от железа к золоту ♦.
Человек может приостановить естественный процесс спонтанного совершенствования, если вскрыть, скажем, рудничную жилу, т. е. изменить степень природного жара — нарушить режим «варки», запятнав чистоту исходных начал или привнеся еще какие-либо случайности.
Путь or серебра к золоту — так кажется алхимику — короче, нежели от железа к золоту. Отсюда два возможных способа получения алхимического золота: от землистых веществ сразу к золоту (хризопея) или сначала к серебру (аргиропея).
♦ Глаубер (XVII в.) предлагает и нисходящую трансмутацию [там же, № 2-3, с. 16].
215
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мера благородства металла определена не только соотношением в нем принциппальных серы и ртути, но и мерой их чистоты, мерой их порчи, мерой болезни — здоровья. Поэтому очистка — один из основных приемов алхимии.
Вот, пожалуй, и вся — очень огрубленная — теоретическая схема, от которой можно уже переходить к алхимическому «рукоделию». Правда, переход этот — всегда загадка, ибо предполагает ничем не оправданный скачок от принципа к вещи (парадокс преобразования алхимической теории в бутафорское, но ремесло). Таким образом, химия начинается вопреки, а не благодаря теории, хотя именно в теории ее же и оправдание *.
Если можно говорить о том, что алхимик подражает природе, то подражает он ей лишь в принятии предпосылок собственного дела, «совпадающих» с предпосылками природы. Рукотворную же процедуру алхимик начинает с изобретения того, чего у природы нет: с философского камня. Получение камня — центральное место регламента трансмутации, разработанного алхимиком в раз и навсегда установленном виде.
Начнем с классификации металлов и их свойств, как они даны Роджером Бэконом в трактате «Умозрительная алхимия» (середина XIII в.): «Я буду говорить здесь о происхождении металлов и об их естественных началах. Заметьте прежде всего, что начала металлов суть: ртуть и бера... Природа стремится достичь совершенства, то ест£ золота. Но вследствие различных^ случайностей, мешающих ее работе, происходит разнообразие металлов... Соответственно чистоте или нечистоте этих двух компонентов — ртути и серы — происходят совершенные и несовершенные металлы; совершенные — золото и серебро и несовершенные — олово, свинец, медь, железо» [31, с. 66]. «Соберем же с благоговением следующие указания о природе металлов, о их чистоте и нечистоте, о их * бедности или богатстве в упомянутых двух началах». «Золото есть тело совершенное...». Серебро — «почти совершенное, но ему недостает только немного более веса, постоянства и цвета». Олово, хотя и чистое, но несовершенное, потому что оно «немного недопечено и недоварено». Свинец еще более нечист, ему недостает прочности, цвета. Он «недостаточно проварен». Медь и железо — еще хуже. Если в первой «слишком много землистых негорючих частиц» и «нечистого цвета», то в железе много нечистой серы [там же, с. 66, 68—69].
Характеристика металлов в этой классификации сводится к установлению примесей исходных принципов-веществ, заведомо загрязненных. Отсюда пути их совершенствования.
♦ Отметим «надстроечные» по отношению к алхимической «физико-химии» моменты, а именно о планетный астролого-констелляционных влияниях на алхимическую практику, а также кабалистические числовые предопределения алхимической процедуры.
216
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
Джон Рид, опираясь на разносторонний исторический материал, суммирует двенадцать операций алхимического дела так [32, с. 50, 136-140].
1)	Кальцинация- (caltinatio) — обжиг, превращение плавких веществ в неплавящиеся, т. е. в окислы. Считается, что образуются металлы, не подверженные изменению, а, стало быть, расположенные ближе к золоту. Операция соотнесена с созвездием Овна.
2)	Коагуляция (coagulation) — затвердевание жидких веществ. Ориентирована на созвездие Тельца.
3)	Фиксация (ficsatio) — превращение летучих в нелетучие, придание летучим постоянства. Процедуру связывают с созвездием Близнецов.
4)	Растворение (solutio) — прием разделения веществ. Осуществляется под созвездием Рака.
5)	Варка (coctio) — воздействие медленного огня. Происходит под знаком Льва.
6)	Дистилляция (distillatio) — способ очищения жидкой материи от примесей; обычно в ванночке Марии-еврейки (водяной бане) под надзором созвездия Девы.
7)	Сублимация (sublimatio) — возгонка сухого вещества в закрытом сосуде при помощи острого пламени. Творится под наблюдением созвездия Весов.
8)	Сепарация (separatio) — отделение взвесей (суспензий) от жидкости (маточного раствора), фильтрация, сцеживание. Отвечает за эту операцию Скорпион.
9)	Размягчение (ceratio). — обращение твердого вещества в воскообразное. Длится под знаком Стрельца.
10)	Ферментация (fermentatio) — брожение под воздействием тепла; медленное разложение нагретым воздухом. Сакральный смысл операции — одухотворение, оживление. Ведает этой операцией Козерог.
11)	Умножение (multiplicatio) — увеличение навески философского камня. Это действие поощряет Водолей.
12)	Бросание (projectio) — активное «физико-химическое» соприкосновение философского камня с трансмутируемыми металлами. Вершится под эгидой Рыб *.
* Обратите внимание на жесткую связь технохимической процедуры с зодиакальными констелляциями. Сакрально значимый алхимический Космос дан в терминах ремесленной процедуры. Космическая цель противостоит практическому средству. Иное дело в астрологии: практически значимая конкретная человеческая судьба, ее завтрашний день, незыблемо предопределена взаимным расположением светил. Житейская цель противостоит астрально-духовному средству. Получается, что алхимия — это, так сказать, астрология наоборот, сопрягающаяся с последней по принципу своеобразной дополнительности, складывающаяся с нею в двоящееся целое (вкупе с иными побочными сферами средневекового тайновиде-ния). Именно это целое и противостоит каноническому средневековью, освященному официальной христианской догмой.
217
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Важно отметить как будто реальный технохимический антураж, ввиду которого формировался космос алхимиков. Космический и технохимический ряды не только взаимодействовали друг с другом, но и видоизменялись. Изменения в алхимической технологии были весьма существенными, а потому и оказались ценными для будущей химии.
Энциклопедизм, стремящийся тотально охватить универсум,— характерная особенность средневекового мышления. Всеобъемлющие конструкции наводят безукоризненный порядок на всех этажах мироздания. Сумма Фомы Аквинского — впечатляющее свидетельство суммирующего ума.
Алхимические суммы — периферия средневекового универсализма. Они жестче — вне разночтений. Почти каждый алхимический текст представляет собой свод теоретических и процедурных доктрин. Суммы по алхимии тем представительнее и тем авторитетнее, чем авторитетнее и представительнее их авторы в естественной истории вообще.
Альберт Великий (XIII в.), учитель Фомы Аквинского,— великий энциклопедист европейского средневековья, автор книги об алхимии *, в которой обобщен опыт алхимического искусства [21]. Это был опыт «охристианенной» алхимии эпохи христианских докторов , ассимилировавших греко-египетское технохимическое умение, в том числе и в арабском варианте.
Чтобы лучше понять, что же представляет собой этот трактат, приведем его оглавление.
Предуведомление.
1.	О многоразличных ошибках.
2.	Как появились металлы.
3.	Доказательство того, что алхимическое искусство — истинное искусство .
4.	Разновидност i печей, потребных в алхимии.
5.	О качестве и количестве печей.
6.	Какие разновидности печей для возгонки и какая от них польза.
7.	Как [складывают] печи для перегонки.
8.	О печах обливных.
9.	Как облицовывают глиняные сосуды.
10.	Четыре тинкториальных духа.
11.	О том, что есть эликсир, а также о том, сколько металлов могут быть трансмутированы посредством четырех духовных начал.
12.	О разновидностях веществ и об их именах.
13.	Что есть ртуть и каково ее происхождение.
14.	Что такое сера, каковы ее свойства и где ее можно отыскать.
15.	Что такое аурипигмент и какое у него происхождение.
16.	Что такое мышьяк.
17.	Двойственная природа нашатыря.
♦ См. Приложение II к настоящей книге, стр. 345.
218
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
18* Для чего универсальная соль и как ее приготовить.
19.	Соляная вода, или вода, в коей растворена любая [какая тебе только придет на ум] соль.
20.	Какая польза от щелочной соли и как ее приготовить.
21.	Как выбелить и как растворить в воде квасцы.
22.	Как же можно окрасить в красный цвет атраментум, а также растворить его в воде.
23.	Как приготовить винный камень, да так, чтобы масло, извлеченное из него, могло растворять окалины.
24.	Как готовят зеленую медь, как ее окрашивают в’красный цвет и чем она полезна для алхимического искусства.
25.	Как и из чего делают киноварь.
26.	Как и из чего можно приготовить лазурит.
27.	Как и из чего делают белый свинец.
28.	Как из белого свинца приготовить свинцовый сурик.
29.	Как изготовить свинцовый сурик из свинцовой окалины.
30.	Что такое возгонка и сколько существует способов возгонки.
31.	Что такое обжиг и сколько может быть способов обжига.
32.	Что такое сгущение и почему к этой операции прибегают.
33.	Что такое закрепление и сколько существует способов закреплять тела.
34.	Что такое растворение и сколько существует способов растворять вещества.
35.	Что такое перегонка и как ее осуществляют.
36.	Что такое умягчение и как это делается.
37.	Как приготовить белоснежную ртуть.
38.	Как растворяют, выбеливают и закрепляют серу.
39.	Как выбеливают аурипигмент.
40.	Как выбеливают мышьяк.
41.	Как приготовить нашатырь.
42.	Об огнетворных веществах.
43.	Дополнительная глава, продолжающая рассказывать о закреплении духовных начал.
44.	Здесь начинается алхимический апокалипсис и научение тайнам сего искусства.
45.	Здесь я научу тебя, как закреплять порошки, дабы их можно было бы смешивать с разными веществами.
46.	Как следует растворять в воде субстанциональные духовные принципы.
47.	Как субстанциональные духовные принципы можно обратить в жидкость красного цвета.
48.	Как перегнать воду. Два способа.
49.	О перегонке масла.
50.	О сгущении всех растворов.
51.	Как может быть прокалено золото и серебро.
52.	Про реторту.
53.	Как должно обжигать прочие металлы.
54.	Как обжечь медные пластинки.
219
ГЛАВА СЕДЬМАЯ_______________________
55.	Как же укрупнить и отвердить окалины различных тел. Про это ты можешь узнать также и у Гебера.
56.	Здесь начинается наипервейшая из операций.
57.	Как же все-таки получить золото и серебро, если поступать в согласии со всем тем, что я предписал тебе в этой книге.
Широк круг предметов внимания Альберта. Пестрота перечня тоже очевидна. Перечень беспорядочен, но лишь на первый взгляд. И все-таки, чтобы исследовать, необходимо снять эту кажущуюся пестроту. А для этого следует укрупнить только что переписанное оглавление:
I.	Хвала богу.
II.	Алхимическое наставление (1).
III.	Обоснование статуса металлов — фундамент алхимического теоретизирования (2).
IV.	Обоснование алхимической истины (3).
V.	Печи (где греть) (4—8).
VI.	Сосуды (в чем греть) (9).
VII.	Алхимические начала: кирпичи алхимического мироздания; цвет (10). VIII. Эликсир, или ф лософский камень (11).
IX.	Вещества: принципы и реальность (12—29).
X.	Операциональные процедуры (30—36, 43).
XI.	Совершенствование веществ и совершенствование принципов (37—41). XII. Вспомогательные — «энергетические» —вещества (42).
XIII.	«Заземление» духовных принципов (46—47).
XIV.	Магический ритуал (44).
XV.	Смешивание (45, 48—50).
XVI.	«Физико-химическая» обработка основных веществ (51).
XVII.	Реторты (52).
XVIII.	Обработка веществ огнем (53—55).
XIX.	Главная операция (56).
XX.	Как же все-таки получить золото (57).
Последовательность тематических блоков по-прежнему выглядит случайной. Повнимательней вчитаемся в это сокращенное оглавление.
Первые два блока намечают полюса, между которыми разыгрывается алхимическое действование. Причем полюса эти, будь они менее жестко противопоставлены, совпадают с полюсами христианского мифа: вершина —«высочайшая высота высот», т. е. бог; низ — микрокосмос, человек, стесненный моралью, данной богом. Такое предварение алхимического трактата — результат мимикрии алхимии, пришедшей в крещеный мир.
Посередине помещаются собственно алхимические дела, причем сквозь любое из них просвечивает умозрительное деяние, а умозрительное прозрачное деяние всегда затемнено осязаемой вещью, утяжеляющей эфемерную мысль.
220
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
' -I	~~^= I -	_ —"№'« —
Чередование тем — именно такое чередование. Высокое теоретизирование по поводу металлов неожиданно переходит в рассуждения о печах, глиняных, жарких, дымных, а это последнее — в умозрение об алхимических принципах, способных составить искомый эликсир. Но дальше только-только коснувшаяся горних • высот духовность оборачивается множеством веществ, цветных, пахучих, ядовитых, целительных, крупнозернистых и тонкодисперсных, просящихся в жадные до дела, но... неумелые руки, притворяющиеся умелыми.
Альберт уже сообщил о печах, т. е. где надо греть, рассказал и о сосудах (в чем греть), поведал и о веществах (что греть). Остается сообщить главное: как греть. И тут же следует подробное описание операций с веществами, ведущих к последнему совершенству — золоту.
Между тем каждый шаг сам по себе. Каждое вещество может быть усовершенствовано и в собственном качестве. Но как? Только огнем, который не только принцип, но и тот огонь, которым греют, обжигают, закаливают. Отсюда описание «энергетических» — вспомогательных — веществ, способствующих трансмутации. Сами же вещества в ней не участвуют.
Как будто все воспроизводимо. Но здесь-то и начинается таинственное крайне неопределенное описание магического ритуала — обрядового действования, доступного лишь праведным. К делу примешивается деяние, к действию — священнодействие. Примешивается. Смешивается.
Принцип смешения несмешиваемого — образ действия алхимика. Смешивается все: и вещества, и идеи веществ. Вот почему именно после описания ритуальных действий следует описание смешивания. Но только совершенные вещи смешиваются лучше всего. Вот почему «физико-химическая» очистка веществ занимает Заметное место в этой Сумме.
Мельтешащий ум алхимика, смешивающего как будто бы в одну кучу все, даже при подходе к сокровенному, не прочь рассказать о простой реторте, об обжиге неглавных веществ, но закончить все-таки главным: как же получить золото, если следовать всему, что предписано.
В итоге чистый ноль. Золото так и не получено, хотя и могло быть получено. Применительно к золоту опыт и удача каждый раз уникальны и потому невоспроизводимы. Всегда есть на что в случае чего сослаться.
Конечно, сам принцип смешения вещи и имени — залог неуспеха, но алхимик смешивает, ибо имя вещественно, а вещь призрачна.
Итак, бог и человек остаются только вешками, а собственно алхимический миф проигрывается в полном небрежении этими полюсами христианского мышления. Ни теологизирование, ни хи
’ 221
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
мическое ремесло из алхимии не выводимы. Напротив, они утопают в ней, обретая легкомыслие квазитеории и квазиопыта.
Безрезультативное всеумение алхимика — это и есть результат, принципиально отличающийся от результатов теоретической деятельности схоласта-теолога или умения средневекового ремесленника.
Такова структура этого трактата. Так или почти так устроены все алхимические трактаты. Впрочем, из того же теста сделан и алхимик, этот гомункулус позднеэллинистической культурной периферии, привитой к культурному древу европейского средневековья. И, наконец, так же устроен и каждый рецепт, каждый — пусть даже в несколько строчек — Параграф и этой Альбертовой суммы.
Воспроизведем теперь описание основоположений алхимии Альберта (полный текст см. в Приложении).
Несовершенные металлы больны, охвачены порчей. Алхимическое искусство способно их возродить. Своим многообразием металлы обязаны только различию акцидентальных форм, но не сущностям. Сущность, или эссенция, для них едина. Значит, лишить металлы акциденций возможно. А это значит осуществить другое вещество. Разные вещества порождает природа: металл образуется в земле от смешения серы и живого серебра (ртути). Но начала эти могут быть испорченными (больное семя). Это обстоятельство и приводит к рождению металлов несовершенных.
Альберт приводит нисходящую классификацию металлов: золото, серебро, медь, олово, железо, свинец. Различие их обусловлено степенью порчи исходных начал и, в меньшей степени, особенностями среды (в чистой или нечистой земле рождается металл).
Лечение металлов — рукотворный, но и боговдохновенный процесс. Но лечить прежде следует начала — серу и ртуть, иначе говоря, возвратить металл к первичной материи (очищением огнем), ибо акцидентальные свойства переменчивы. И снова: трансмутация металлов возможна.
Совершенный металл имеет рукотворный прототип, составленный из двух (сера и ртуть) или четырех (еще мышьяк и нашатырь) начал. Того же состава и философский камень — посредник между несовершенными и совершенными металлами. Только эти начала — вещества-принципы — следует очистить.
Препаративная часть трактата этому и посвящена. Техно-химические приемы описаны точно и как будто достоверно; п о ч т и до полной воспроизводимости, в решающий момент оказывающейся, однако, иллюзорной.
Обаяние вот уже почти осуществленной мечты нисколько не смущает алхимика, хотя и раздражает твердо стоящего на земле ремесленника. Но если однозначно воспроизводимый ремесленный
222
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
рецепт — весь в себе и в качестве материализованного опыта передается почти без изменений, алхимическое наставление — система открытая и исполнена соблазна к дальнейшему усовершенствованию, как и алхимический больной металл. Присутствие недостижимости — важный момент алхимической практики. Алхимик, пользуясь уже готовыми результатами технохимического * опыта и преобразуя ремесленную осуществленность в алхимическую неосуществленность, изменяет поступившие из практической химии приемы. Именно такими вот улучшениями полна практика алхимиков: кладка печей, литье посуды, очистка веществ, химические операции. Именно из алхимии все это потом вошло в новую химию в виде практических приемов, ибо именно алхимия вдохнула жизнь разночтения в жесткие нормативные акты химического ремесла *.
Обратимся к описаниям-образцам Альбертовой суммы, комментируя только один момент: слитность вещи и имени, их чередование, возвышение вещи и заземление имени. Специфически алхимический феномен.
Ртуть — «плотная жидкость, которая находится во чреве земли...». Природа ее жидкая. Ртуть плотна, но и суха. Она же — материя металлов. Ее природа холодна и влажна (оппозиция к ее же сухости). Она — «источник всех металлов — настаивает Альберт.— Все металлы сотворены из нее». «Ртуть смешивается с железом, и ни один металл не может быть озолочен (позолочен) без помощи ртути». Ртуть — «живое серебро». Если ее смешать с серой, а потом возогнать, то .получится «сверкающий красный порошок» (т. е. киноварь), по сожжении вновь обращающийся в жидкость — исходную ртуть.
«Физика» ртути неотделима от ее «метафизики». Граница зыбка: начало и принцип, состояние и свойство, вещество и вновь принцип; все это вместе, поочередно, порознь и ... вновь вместе.
Киноварь — «субстанция благородная». Ее «делают из живого серебра и серы».
С самого начала начинается странное: с духовными началами действуют, как с вещами: мельчат, помещают, нагревают, охлаждают, вынимают. Но прежде идеальные принципы — ртуть и серу — отмывают, кипятят и прочее. Сера и ртуть как вещества дают метафизическую киноварь, а сера и ртуть как принципы дают сверкающий красный порошок минеральной краски.
Растворение есть «слияние какого-либо прокаленного вещества с водою». Раствор можно перегонять. Нагревание способствует растворению. Иногда растворению помогает охлаждение. Некоторые вещества сначала прокаливают с серой и лишь потом растворяют.
♦ Там, где речь идет о ремесле, имеется в виду средневековое ремесло, отмеченное личной печатью «боговдохновенного» мастера.
223
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Техника растворения. Не больше. Но цель — опять-таки метафизическая: «Процедура эта изобретена для того, чтобы скрытые качества вещества могли стать явленными твоему взору, а явленные качества, напротив, могли уйти вглубь». Но все это пригодно и для тривиальной перегонки.
«Теперь надлежит рассмотреть печи для возгонки,— пишет Альберт Великий,— которых должно быть по крайней мере две или четыре. У этого рода печи всегда должен быть диск, проход и отверстия, как и у печи философов (курсив мой.— Авт.), только несколько меньших размеров. [Добавление: их следует помещать всегда вместе — чтобы удобнее было ими пользоваться]». Описание чертежа. Но... печь философов — умозрительная печь, печь в принципе, идея печи, но с настоящими, а не принципиальными, проходом, диском и отверстиями.
«Эксперимент» и «теория» — «теория» и «эксперимент». И то, и другое в кавычках. Земное и небесное даны вперемежку. Если алхимический опыт и алхимическая теория — квазиопыт и квазитеория, то смешение имени и вещи — подлинное смешение.
Где же все-таки то скрепляющее вещество, которое удерживает эту смесь в ее индивидуальном не просеиваемом на отдельные фракции качестве? Это эмоциональная энергия охристианенного алхимика, прячущего свое языческое прошлое в потемках едва угадываемого александрийского подтекста:
«Я открыл перед вами, о дети мои, сокрытые смыслы. Пришла пора помочь вам сподобиться великих тайн нашего искусства, столь надолго сокрытых от взоров ваших,— вывести вас к свету. Допреж я научил вас, как изгонять и собирать истинные цветы, доподлинные сущности тех субстанций, с коими вы имеете дело. Ныне же я выучу вас взращивать их, изобильно плодоносить. Но один из тех плодов вдруг окажется последним и венчальным из всех — плодом плодов — навечно, навсегда...»
«ТРАНСМУТАЦИЯ» АЛХИМИЧЕСКИХ НАЧАЛ
На фоне этой общетеоретической доктрины алхимиков продолжим историю «трансмутации» алхимических начал.
Алхимия христианских докторов (XIII—XV вв.) может рассматриваться лишь в контексте арабского влияния, хотя и со специфическим креном в сторону христианского спиритуализма.
Винсент из Бове (первая половина XIII в.) в первой части «Естественной истории» много места отводит алхимии, ссылаясь на Аристотеля, Плиния, Гебера. Алхимия для Винсента — практическое приложение к науке о минералах. С помощью алхимического искусства минеральные тела превращаются из их собственных родов в металлы [33, т. 1, VIII; 34, с. 66—68]. Между тем про-
224
ДВЕНАДЦАТЬ КЛЮЧЕЙ ВАСИЛИЯ ВАЛЕНТИНА.
Этот иллюстрированный алхимический трактат был впервые опубликован в 1599 г. в Эйслебене. В дальнейшем этот текст перепечатывался неоднократно и со все более богатыми иллюстрациями. Наиболее искусные из них, выполненные по первоначальному сюжету, принадлежат известному в XVII в. граверу М. Мериану. Эта мистерия, состоящая из двенадцати сюжетных эмблем, разъясняющих Великое деяние, имела . огромную славу среди адептов XVII в. Личность автора текста.не установлена. Утверждали, что Василий Валентин — бенедектинский монах, живший якобы в XVв. На самом деле его тексты более позднего происхождения. За этим псевдонимом мог скрываться ряд авторов. В качестве одного из них называют Иоганна Тёльде, солевара из Франкенштейна (Тюрингия). Он был известен как секретарь ордена Розенкрейцеров и жил на рубеже XVI-XVII вв.
ПЕРВЫЙ КЛЮЧ. Приготовление исходной материи для Великого деяния. Золото (король) очищают сурьмой (волк); серебро (королева) — купелляцией со свинцом (старец)
1/2 414
ВТОРОЙ К Л Ю Ч. На рисунке изображен юноша Меркурий (ртуть), объединяющий символы Солнца (золота) и Луны (серебра). Жезлы с переплетенными змеями — дополнительный символ объединения, идущий от греческой мифологии. Корона юноши говорит о том, что он — сын короля, тогда как крылья определяют его как дух Ртути, присущий и сыну и отцу. Фигуры, угрожающие его жизни, символизируют необходимость чистоты исходных ингредиентов, в чем - залог успеха в соединении
ТРЕТИЙ КЛЮЧ. "Петух пожирает лису, но затем, погруженный в воду и подгоняемый огнем, в свою очередь, будет проглочен лисой ". Так иносказательно трактует Василий Валентин процедуры растворения и выделения из раствора. Если второй ключ относится к одному из алхимических начал — ртутному, то третий связывается с другим началом — серным (приготовление огненной серы)
ЧЕТВЕРТЫЙ КЛЮЧ. Обычная алхимическая аллегория смерти, за которой следует воскресение. Кажется, что в алхимических процедурах материя исчезает, но на самом деле она существует и в дальнейших процедурах появляется, но уже в очищенном виде. Негаснущая свеча — символ еще неугасающей жизни. Текст говорит: "Вся плоть, которая вышла из земли, должна распасться и снова стать землей, которой она прежде была "



ПЯТЫЙ КЛЮЧ. Венера и Вулкан — два начала, которые должны объединиться и породить младенца Эроса. У уст Венеры — черный сосуд, наполненный землей и пеплом и символизирующий сгорание. Этот сосуд является в виде ее дыхания, символизируя сублимацию Венеры в дух земли. Вулкан также находится в состоянии сублимации, о чем свидетельствует его огненное дыхание. Своими мехами он раздувает печь. По Василию Валентину, необходимо последующее затем соединение воспламенившегося воздуха и порошкообразной земли. Лев, угрожающий жизни младенца, символизирует трудность задачи. ’’Сначала наше вещество должно быть тщательно очищено. Затем его нужно разложить и превратить в прах и пепел. Затем приготовьте из него летучий дух, белый, как снег, и другой, красный, как кровь. . . . Они и есть духи, сохраняющие и приумножающие жизнь”
ШЕСТОЙ КЛЮЧ. Союз короля и королевы, персонифицирующих химическую процедуру нагревания (может быть, сплавления) с отводом легколетучих и последующей их конденсацией. Строгое соблюдение пропорций исходных веществ — основной смысл этой аллегории. ’’Здесь необходимо особое мастерство. Незыблемость и правильность соотношений — залог истинного состава”
СЕДЬМОЙ КЛЮЧ. Вода в окружении четырех времен года. Солнце — источ-ние тепла, оплодотворяющего землю, — мир земель, или веществ; тепла, отпускаемого неодинаково, — в зависимости от времени года
tcms
Sal

ВОСЬМОЙ КЛЮЧ. Вновь тема смерти и воскресения: материя Великого деяния, помещенная в термически закрытый сосуд — Философское Яйцо (символ Вселенной), умирает, чернея, дабы вновь ожить в сиянии белизны. Два лучника бьют в цель. Один попадает в центр мишени. Это истинный адепт.
Лжеадепт попадает в ’’молоко”
ДЕВЯТЫЙ КЛЮЧ. Поврежденный свинец, долженствующий уступить место ртути мудрецов, на пятках которой птица Феникс, вдыхающая жизнь в камень философов. Именно он призван изменить природу свинца: ”Да будет достигнут цвет славы короля-триумфатора”. Три змеи, заключенные в круг, обозначают три алхимических начала: ртуть, серу, соль
ДЕСЯТЫЙ КЛЮЧ. В углах треугльника графические символы солнца, луны и ртути. Латинская надпись по сторонам треугольника — ”Я рожден мужчиной и женщиною вместе” — свидетельствует о мужеско-женской дихотомии, обозначающей ртуть-серный состав философского камня
О Д И Н Н А ДЦА ТЫЙ КЛЮЧ. Орфей, его бездетная жена Эвридика и вооруженный позолоченный рыцарь. Влетевший в сон Орфея крылатый вестник сообщил Орфею: "Да будет взята твоя кровь с правой стороны твоего тела и кровь жены твоей с левой стороны ее тела. Смесь ваших кровей составит шар семи мудрецов. Жди из смеси сей дитя”. ’’Яснее не скажешь”, — комментирует Василий Валентин
ДВЕНАДЦАТЫЙ КЛЮЧ. Как получишь то, что искал, смешай его с золотом наивысшей пробы и очищенной сурьмою в соотношении один к трем, помести в плавильный горшок и мягко нагревай двенадцать часов. Когда же расплавится, грей еще три дня и три ночи. Одна часть полученной тинктуры обратит тысячу частей трансмутируемого металла в хорошее и прочное золото. Примерно так описывает Василий Валентин двенадцатую стадию — венец алхимического рукотворения
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (ХШ—XV вв.)
тивники алхимии ссылались на четвертую книгу «Метеорологии» Аристотеля, в которой отвергалась возможность искусственным способом превратить одни субстанциональные формы в другие; можно лишь добиться той или иной степени сходства.
Перефразируя алхимическую теорию элементов, Винсент сообщает о минеральных духах: сере, ртути, мышьяке, соли (точ-’ нее — солях: аммонийной соли, соде). При этом их способность к сублимации различна. Духи, проникая в тела металлов, осуществляют единение тела и души. Сублимация вещества — результат содействия духа. Камню не подняться даже под действием огня; духи же подымаются сами; возгоняются, растворяются и управляют возгонкой и растворением других веществ. Они смягчают, охлаждают, сушат и увлажняют элементы. То же, что не возле-тает от огня, есть неподвижное в вещах. Это тела камней и металлов. Таким образом, духовность начал оправдана в химических процедурах, «расшатывающих» вещество, готовя его для физико-химических преобразований: растворение, испарение, возгонка. Это и есть спиритуалистическое объяснение рукотворных воздействий на вещество.
Тело мертво. Дух его воодушевляет. Индивидуализируется посредник между духом и телом — душа. Все вещества — «ожившие» вещества. Они суть произведения духов (через нагревание, возгонку, Испарение) — летучая потенция огня.
Вторя Геберу, Винсент считает, что металлы зарождаются в недрах земли духами ртути и серы. Жизнь металлов есть следствие алхимической «духовности».
Гебер и Псевдо-Аристотель (XV или XVI в.), а вслед за ними и алхимики-христиане объединяют минеральные духи с духами планет, увеличивая четверицу до седьмицы и вводя, таким образом, в ряд духов, имеющих вещественные эквиваленты, духи только астрального происхождения, повышая степень алхимической духовности. При этом, правда, возрастает и вещественный набор «духонесущих» солей: аммонийная соль, сернистый мышьяк, марказит, магнезия, туция (или тутия) *.
По Псевдо-Аристотелю, дух тождествен форме: духи — это формы (акциденции) потому, что они обнаруживают свои качества-свойства, лишь соединяясь с субстанциями — неподвижными телами. Чтобы произвести соединение, необходимо очистить и духи, и тела. Гебер говорит, что только духи и содержащие их потенциальные материи-души способны соединяться с телами-металлами. Но прежде их должно очистить, дабы осуществить совершенную
♦ Каждое из этих веществ еще имеет по нескольку смыслов: марказит — это и серу содержащие соединения мышьяка, и различные серные и сернистые металлы — пириты; магнезии — соединения серы со свинцом, оловом и серебром (тоже пириты); туция — окись цинка, но и дым из печей, в которых прокаливают металлы.
15. Зак. 414
225
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
окраску, а не портить, жечь и чернить вещи. Существуют едкие и жгучие духи, такие, как сера, реальгар (сернистый мышьяк), пирит; есть и более мягкие. Это различные туции (летучие окислы металлов). Очищают их возгонкой. Духи легки и проникающи [19, т. 1, с. 329-332].
Алхимические духи ассимилируют аристотелевские качества: сера — элемент тепла; охлажденный нашатырь — холод; реальгар, сандарак — сухость; ртуть — влажность. Расплавленные металлы (кроме железа) и другие жидкости (вино, моча, уксус) причастны к Аристотелевой воде как стихии (потому что твердеют на холоду и расплываются от жара). Железо, кость, дерево — сродни земле как стихии. Таким образом, воспринятое буквально учение об Аристотелевых элементах включает всё алхимическое вещественное многообразие. Аристотелев воздух ассоциирован с испарениями, сухим, дымчатым (охра, сера, сандарак) и влажным, парообразным (металлы). Сухость, влажность — женские, пассивные свойства. Жар и холод — мужские, активные. Жар и влажность — главные свойства и соответствуют сере и ртути. Их соединение дает не только киноварь, но и воздух, исполненный метафизического смысла стихии-элемента. Соединение душ серы и ртути во мраке Тартара дает телесную жизнь металлам — под покровительством планетных духов.
Но по мере приближения к земле, погружения в ее недра, духовная напряженность алхимической мысли слабеет. Духовные принципы тускнеют, обретая видимые контуры и осязаемую шершавость своих вещественных подобий. При этом алхимик-христианин вынужден сослаться на какого-нибудь здравомыслящего араба. Винсент, ссылаясь на Ар-Рази, считает, что минералы — это отвердевшие на протяжении времен пары. Сначала сгущаются ртуть и сера. Тела, в течение тысяч лет терпящие изменения в залежах, превращаются, наконец, в золото или серебро; но искусство может произвести это превращение в один день * [33; 34, с. 68].
Спиритуалистические химеры вновь ушли за текст, обозначив вещественный фасад тайного искусства.
Алхимические начала вступают во всевозможные сочетания с Аристотелевыми стихиями и небесными качествами, свидетельствуя о способности изменять вещи, обращая один род вещи в другой — изменять «субстанциональные формы» вещей. «Седьмица» Альберта Великого складывается из четырех элементов Аристотеля и трех собственно алхимических начал (ртути, серы, «металлической воды»).
♦ Но здесь же Винсент цитирует и контрмнение,-принадлежащее Авиценне. Сомнительно, считает он, чтобы трансмутация была действительно возможна. Если очищением придают свинцу качество серебра, вводя людей в обман, специфическое различие этих металлов, законоположенное природой, неуничтожимо, потому что искусство слабее природы [там же].
226
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (ХШ—XV вв.)
Семь духов Роджера Бэкона включают алхимические начала, но также и другие вещества: ртуть, серу, полусернистую ртуть, живую серу, аурипигмент (As2S.), реальгар (AsS). «Седьмица» Роджера Бэкона соотнесена с семью планетами [1, т. 2, с. 377— 384; 2, т. 1, с. 613—615]. Наличие в этом ряду и серы, и живой се-ры, а также ее соединений с ртутью и мышьяком говорит о многосортное™ серы как принципа. Живая сера — может быть, вовсе не сера; ушная сера, ничего общего не имеющая с тем, что мы сейчас назвали бы серою. Бэкон ее отличает от серы минеральной. Но сера-имя, сера-принцип незыблемой серы-вещества. Вместе с тем ряд серусодержащих демонстрирует подобие частей этих соединений, связанных с серой, ибо все они — в сродстве с серой (алхимический «вариант» принципа «химического сродства»).
Эликсир — микроподобие золота. Он-то в качестве подобного и должен умножающим образом подействовать на несовершенный металл, тоже содержащий золото, хотя и схваченное порчей. Подобное воздействует на подобное. Золото умножается миллионнократно. В этом проявляется «химическое» сродство, улучшающее природу одного из сродственных компонентов. Воспроизводство жизни. Алхимические начала зооморфны, антропоморфны, т. е. и воплощены, и воодушевлены одновременно.
По Роджеру Бэкону, в зависимости от степени чистоты серы и Меркурия получаются металлы совершенные или несовершенные. Основа металлов суть сера и Меркурий. Эти два начала дали происхождение всем веществам. Утверждение начал как принципов вещей материального мира есть обоснование единства этого мира в первоматерии, их порождающей. Вместе с тем Бэкон находит высокосовершенные вещественные персонификации для почти бесплотных изначальных принципов: золото содержит серу — начало чистое, устойчивое, красное, несгораемое, а серебро — мер-курий, начало чистое, летучее, блестящее. Что же до соли, то она тоже заключает меркурий. Материал камня состоит, стало быть, из тела, полученного из золота и серебра. «Вещь в принципе» вновь включена в алхимическую игру.
Близок к этой точке зрения — ртуть и серу для философского камня следует извлечь из серебра и золота — Альберт Великий, утверждающий, что камень добывается из ртути, которую получают из совершенных металлов. Он же намечает путь к обоснованию практического воздействия на принципиальные серу и ртуть, оборачивающиеся к алхимику-практику скрытым до поры вещественным лицом. На эти начала воздействуют либо природа, либо рука, вооруженные жаром-огнем. Только различная степень варки — «подземный огонь», «жар Тартара» — обусловливает различия в металлической породе. Альберт прибавляет к варке еще один деструктивный фактор — растворение. Скрытые в недрах земли алхимические принципы «оземляются», забывая о своей духовной
227
8*
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
\
природе, являющейся лишь в теории происхождения металлов. Сера и Меркурий разделены в недрах земли: сера — под видом твердого тела, неподвижного и маслянистого; Меркурий — в форме пара... Сера есть жир Земли, сгущенный в рудниках умеренной варкой [21, с. 21—23].
Ученик Альберта Фома Аквинский (XIII в.) считается автором [1, т. 4, с. 960—973; т. 5, с. 806—814] нескольких алхимических трактатов (скорей всего, поддельных) [1, т. 3, с. 267—277]. Тем не менее Либавий ссылается на Фому, приписывая ему такие слова: «Говорю тебе, работай с помощью ртути и подобных ей, но только не прибавляй ничего иного, и знай, что золото и серебро не чужды ртути» [35, с. 148]. Это расплывчатое предписание вновь отдаляет алхимика от практического дела.
Каждый алхимик начинал как бы заново, восходя к алхимическим началам, осмысляемым через Аристотелевы первоэлементы. Арнольд из Виллановы (XIII—XIV в.) в «Письме к королю Неаполитанскому» сообщает: «Узнай, король, что говорят мудрецы. Есть камень, составленный из четырех природ — огня, воздуха, воды, земли. Вид его самый обыкновенный. Ртуть есть его мокрый элемент, а другой — магнезия, какую вряд ли встретишь в природе. И затем, король, узнай, что белая земля зовется белым камнем, красная земля — красным. Белая земля обращается в красную без всякого прибавления. Внемли тому, что говорят философы, о король! Они говорят: растопи тело, кали его, пока не обратится в воду *, и потом, пока не отвердеет» [19, т. 1, с. 412]. Подход здесь, так сказать, «половинчатый». Меркурий — это воздух и вода как олицетворение холодного и жидкого; но зато встречается в природе как вещество. Другое начало — магнезия или сера, т. е. огонь и земля, как олицетворение горячего и сухого; зато как тело не существует. Принцип и тело вместе; только принцип. Их сумма как вещественное и метафизическое соединение сразу и есть философский камень, имеющий раз и навсегда установленный магико-числовой алгоритм: магистерий произошел от одного и становится одним, или же составляется из четырех, а три заключены в одном. Примерно так звучит формула Арнольда. Первая ее часть означает восхождение от первоматерии к квинтэссенции; вторая намекает на четыре Аристотелевых первоэлемента и три алхимических начала, представляющие четыре первоэлемента в вещественном виде. Но и четыре первоэлемента, и три алхимических первопринципа-первовещества сводимы к первоматерии, единой и нерасчлененной, но потенциально порождающей чет-верицу и тождественные ей двоицу и троицу.
Метафизическая чистота серы и ртути как принципов оборачивается в алхимическом опыте физической чистотой серы и ртути
* Имеется в виду жидкость, но пишется «вода».
228
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—Х^ вв.) как веществ. Причем переход принципа в вещь мыслится через серебро и золото, принимаемые всецело совершенными телами.
Но вновь и вновь расплываются контуры ртути и серы как веществ, обретая абстрактный смысл, слагаемый из символотворческого, почти бесплотного материала. Джордж Рипли учит: «А теперь, сын мой, чтобы сказать что-нибудь о философской ртути, знай, что когда ты смешаешь водку с красным мужчиной и с белой женщиной, которую называют альбифической (albifico — отбеливаю.— Авт.), и когда они все будут соединены, составляя одно тело, только тогда ты получишь философскую ртуть» [1, т. 3, с. 821 и сл.].
Бернар Тревизан (XV в.), возвеличивая зыбкую первомате-рию, низводит с небес статус серы и ртути, готовя грядущий их пересмотр как принципов. Сера не есть вещь, отдельная от Меркурия. Она не есть также и обыкновенная сера, потому что тогда материя металлов была бы неоднородной. А это противоречило бы мнению философов. Сера есть только то тепло и та сухость, которые не господствуют над холодом и сыростью Меркурия. Эта сера после переработки преобладает над двумя другими качествами — над холодом и сыростью, одаряя иное этими добродетелями. Все дело в степени варки. Это и обеспечивает различия металлов [1, т. 1, с. 683—709. См. также 36].
Теория четырех элементов целиком уместилась в серно-ртут-ную теорию алхимиков, причем еще оставалось место и для иного. Доалхимические времена могли обходиться парой земля—вода, ибо в них содержались невидимые воздух-огонь. Алхимическая память сохранила качества древних. Все, что обладало качеством теплоты, называлось в древности огнем; что было сухо и твердо — землей; сырое и жидкое называлось водой, а холодное и воздушное — воздухом,— вещает анонимный алхимик [27, № 2-3, с. 13].
Спиритуалистическая надстройка над Аристотелевыми первоэлементами приподымает стихии и их первокачества к небесным реалиям, высвечивая качества, сокрытые во мраке первоматерии. Согласно Д’Эспанье, твердые части — земля, жидкие — вода, разреженные — воздух, природный жар — огонь, а качества сокровенные обладают астральными свойствами. Они присущи квинтэссенции [2, т. 2, с. 626—648].
Плодоношение и принцип, реальное вещество и бесплотная абстракция. Оппозиции и сведены и разведены в алхимическом деле. Теория их разводит, практика объединяет.
Василий Валентин учит: «Все,.кто писал о семенах металлов, согласны в том, что сера представляет мужское семя металлов, а ртуть — женское семя. Но это нужно понимать разумом и не принимать за семена металлов обыкновенные ртуть и серу, потому что обыкновенная ртуть, будучи сама металлом, не может быть семенем металлов. Так же и обыкновенная сера представляет собой
229
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
известь металлов. Каким же образом она может быть семенем?» [3, т. 2, с. 100].
Ртуть-серная теория предполагает полюса: женское — мужское. «Соль» — третье начало — выступает посредником-медиатором, приспосабливающим алхимические начала к практическому делу. Но поэт, не чуждый алхимическому искусству, предостерегает адепта не путать идеальный принцип с природным телом:
Что ты делаешь? — устойчивым хочу сделать мой меркурий... — Тщетно это. Только жизнь свою опустошишь!
Потому что ртуть твоя летуча и обыкновенная к тому ж, нет в ней изначального священства.
Бестелесной правды нету в ней...
Бедный, простодушный сын доктрины, спутавший высокий первопринцип с черною богемскою рудой... *
[27, № 5, с. 10; 36].
Ртуть-серная теория долго еще будет звучать и в более поздние времена (XVII в.) как бездумный мнемонический алгоритм-заклинание. Столь поразительная устойчивость главной доктрины укоренена в консервативном представлении о мироустройстве, опирающемся на перипатетическую традицию.
Вот одно из последних обобщений этой доктрины, принадлежащее Генриху Корнелию Агриппе из Неттесгейма (XV—XVI в.), из его «Таиной философии» [34, № 40, с. 74—76; 37]. Согласно Агриппе, имеется четыре стихии, или элемента, т. е. четыре основания для телесных вещей. Это огонь, земля, вода, воздух. Из них образовано все, но не путем простого смешения, а путем соединения и преобразования. И обратно: все, что приходит к концу, разлагается на четыре элемента. Ни один из естественных элементов не существует в чистом виде. Они более или менее смешаны один с другим и могут замещать друг друга. Так, земля переходит в воду, когда она растворяется и принимает вид ила. Если же вода уплотняется, то она переходит в землю. Если же она испаряется под действием огня, то она превращается в воздух. Каждый из элементов обладает двумя особыми свойствами, из которых одно принадлежит этому элементу, а другое составляет переход к следующему. Огонь, например, горяч и сух, земля суха и холодна, вода холодна и влажна, воздух влажен и горяч. Таким образом, элементы противостоят один другому по своим противоположным
* Стихотворный перевод мой.— Авт.
230

ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
свойствам: огонь — воде, земля — воздуху. Так излагается учение Аристотеля о стихиях-элементах и качествах-свойствах. Важно, однако, что первоэлементы видятся все же и материалом, который может быть рукотворно претворен в вещи. Вот почему следующий фрагмент у Агриппы посвящается сотворению мира вещей. Агриппа утверждает, что из четырех стихий образуются четыре группы совершенных тел: камни, металлы, растения, животные. В них заключены все элементы, но каждая группа стоит ближе всего только к одному из них. Камни землисты, потому что они тяжелы от природы, падают на землю и не могут разжижаться. Алхимики доказывают своими опытами, что металлы возникли из живой металлической воды — из ртути. Растения столь тесно связаны с воздухом, что могут прорастать и расти только под открытым небом. Наконец, сила, действующая во всех животных, есть огонь. Они настолько родственны огню, что исчезает почти всякая жизнь, если огонь погаснет. Внутри этих четырех царств каждая вещь, в свою очередь, особенным образом связана с одною из стихий. Все непрозрачные и тяжелые камни подобны земле. А самые прозрачные, растворяемые водою — кристаллы, подобны воде. Те же камни, которые плавают на воде — губчатая пленка и пемза, воздухоподобны. Камни, из которых может получаться огонь или которые сами произошли из огня — кремень, асбест, родственны огню. Точно так же обстоят дела и с металлами. Свинец и серебро близки земле, ртуть — воде, медь и олово — воздуху, железо и золото — огню. У растений корни по плотности родственны земле, листья по содержащемуся в них соку — воде, цветы по своей нежности — воздуху, а семена — огню по зародышевой силе и силе прорастания. Что касается животных, то некоторые принадлежат земле — черви и другие пресмыкающиеся; другие принадлежат воде — рыбы; те же, которые не могут жить без воздуха, принадлежат воздуху; наконец, сродни огню те, что живут в огне,— саламандры, цикады. Или те, которые обладают большой теплотой или окрашены в огненный цвет: голуби, страусы, львы и те твари, которые, как рассказывают, выдыхают огонь. Кости животных принадлежат земле, мясо — воздуху, жизненный дух — огню, соки — воде.
Обозначенный было в первой тираде строительный материал для мира вещей — четыре элемента, обладающие определенными качествами и включенные в иерархию, снятую в первоматерии,— в конкретном миростроительстве вновь утрачивает вещественность, приобретая черты символов, связанных с вещами различных классов связями физического и метафизического подобия. При этом элементы-символы поделены не только между классами вещей, но и внутри каждого класса, и по структурным уровням одной особи. Таким образом, материальная вещественность вновь снимается, принимая формы символических идеализаций. Алхимия
231
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
в этом контексте выступает наукой (или искусством) о металлах и их превращениях наряду с науками о камнях, растениях и животных. Однако если четыре элемента в мире животных, растений и камней ассимилированы в их природном виде, то в алхимии они переформулируются в специфические первоначала, служащие и веществами для рукодельного опыта. Таким образом, алхимия — та единственная в своем роде сфера, в которой обнажается двойная природа первоэлемента: понятийная и вещественная его суть в перемежающейся одновременности.
Третья часть рассуждения Агриппы посвящена горнему миро-устроению, заведомо возвышенному над миром дольним. Агриппа сообщает: стихии имеются не только в низменном мире, но и в небесах — в мире демонов и ангелов и даже в самом мировом устроителе и прообразе. Но в низших вещах элементы находятся в грубых материальных формах. Напротив, в небесах элементы существуют только в их силах и свойствах — в превосходных формах, более тонких, нежели под Луной. Небесная земля имеет твердость земли, но не имеет ее плотности. Воздух и вода на небесах обладают подвижностью, но не имеют бурных течений. Пламя огня там не жжет, а только светит и оживляет своею теплотой. Марс и Солнце сродни огню, Юпитер и Венера — воздуху, Сатурн и Меркурий — воде, а Луна — земле. Небесные знаки тоже распределяются по стихиям, как ангейы и демоны. Так различают духов огня, земли, воздуха, воды. Астральный мир тоже материальный, но только тоньше. Материя тверда, но не плотна. Ощутима, но духовна. Взору Агриппы открывается телесно-духовный мир.
Спиритуалистический мир возрожденчески уплотнен. Астральные тела — они же и духи земных первоэлементов: огня, земли, воздуха, воды. Ряд планет дублирует ряд металлов; дублирует, но на ином — более высоком — уровне астральной духовности. Мир духовных эманаций тел-первоэлементов. Агриппа обосновывает астральную алхимию как спиритуалистическую изнанку алхимии злато-сереброискательской, земной.
В итоге: ртутно-серный алгоритм, может быть, именно благодаря своей незыблемости оказался в конце концов декоративным, особенно если иметь в виду источники иного толка, исподволь этот алгоритм и расшатавшие. Но здесь мы уже вступаем в пределы целительной алхимии (иатрохимии), идейно принадлежащей позднему средневековью.
ПЛАТОН И АРИСТОТЕЛЬ В СРЕДНИЕ ВЕКА "«ч.
Здесь необходимо отступление, призванное рассказать о судьбах «химической» натурфилософии Платона и Аристотеля в истории химического знания в средние века. Если александрийская химия как бы забыла о них, восприняв неоплатоническую версию этой
232
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.) философии, то средневековье обратилось к ним, прежде всего к Аристотелю, но прежде окрестив великого язычника.
В самом деле, логическим рубежом алхимического элемента-ризма можно признать аристотелевское учение об элементах. Хронологически же натурфилософский аристотелизм входит в алхимию во времена высокого средневековья XIII—XIV вв.
Вероятно, учение Аристотеля об элементах, взятое-герметической философией как доктрина, усвоено ею как метафора мироустройства, анонимная по существу, но получившая имя Аристотеля. Впрочем, имя Платона куда больше подошло бы для алхимического натурфилософствования, неоплатоническое начало которого бесспорно.
В. П. Зубов отмечает, что качество у Аристотеля не было «оккультным качеством» поздних схоластов [38, с. 129 и сл.]. Но в веках запечатлелось иное. Опустим пока эти века и перейдем к критике Аристотеля — не исторического, а другого, именем которого прикрывались эти века. Иначе говоря, перейдем к критике того, к чему исторический Аристотель прямого отношения не имел,— к послесредневековой критике средневекового перипатетизма.
И. Ф. Генкель, немецкий натуралист XVII—XVIII вв., ученик Шталя, писал: «Когда говорят о соли вообще как о сложном теле и утверждают, что она состоит из одного или двух видов земли и воды, то получают тем самым реальное и подлинное понятие о соли, коль скоро нам известно, что именно называется землей и что именно называется водой; а тем самым, если я захочу получить какую-либо соль, я буду знать, что для этого нужно иметь в наличии нечто, содержащее землю, и нечто, содержащее воду... Наоборот, если я скажу, что эта соль состоит из острых и игольчатых частиц, более длинных, чем широких, то это отнюдь не поможет мне отыскать такую соль, да и никому другому я не смогу указать, где именно нужно искать такие крючки и острия» [там же, с. 312].
Генкель наносит сразу два удара: один — по Аристотелю, другой — по Демокриту (оба мимо цели). Умозрения древних греков Генкель хочет приспособить к делу: как получить, что взять, что смешать. Но Аристотель ничего подобного и не обещал. Демокрит с его атомами тоже не обещал.
Особенно строг по отношению к Аристотелю Лейбниц (XVII в.), критикующий «варварскую философию» скрытых качеств, похожих на каких-то демонов или домовых, которые способны беспрекословно выполнить все, что от них потребуют,— как если бы часы указывали время благодаря некоей часопоказывающей способности, не нуждаясь ни в каких колесиках, или как если бы мельницы мололи зерно благодаря какой-нибудь там размалывающей способности, нимало не испытывая нужды в таких вещах, как, скажем, жернова [39, с. 63—64]. Но и здесь критика «вар-
233
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
(варской философии»; ни в коем случае не Аристотеля, отнюдь не физика в его учении об элементах-стихиях, а метафизика: «метахимика», а не «химика». И лишь Ньютон, согласно Зубову, лучше всего понял Аристотелеву «тетрасомату» — не в качестве отправной точки для причинных объяснений, а в качестве условно-описательной констатации [38, с. 314]. Близок к пониманию Аристотеля и Роберт Бойль (XVII в.). Критикуя гипостазирование отвлеченных элементов — действующих сил — теоретический арсенал «схоластической химии», он сомневается в главном: а есть ли все это и в самом деле в аристотелевских текстах [40, с. 451].
Итак, Аристотель—тысяча лет искусства Гермеса—Бойль... Чем же была заполнена эта тысяча лет? Алхимизированным Аристотелем? Может быть, и не нужно было бы этого алхимического тысячелетия? Может быть, сразу же вслед за учениями Платона и Аристотеля об элементах-стихиях, носителях фундаментальных свойств вещества, могли появиться Бойль и его ближайшее окружение вов'се без того, чтобы самоутверждать себя на отрицании алхимического тысячелетия? — Нет, ибо древнегреческой идеализации было недостаточно, чтобы выйти на идеализацию научную, а Аристотелева миксиса мало для обоснованного смешения во имя получения веществ с заданными свойствами. Могла существовать лишь химия механических смесей с ускользающими подлинно химическими превращениями, бывшими случайными и неосознаваемыми. Так, впрочем, и было: была практическая химия, обходившаяся без умозрений древних. Выходы в химию как науку были перекрыты. Нужна была середина: средние века в культуре, алхимия с ее новой теоретико-опытной («смешивающей») идеализацией в «химическом» оперировании с веществом.
Элементы-стихии следовало перетасовать, перемешать — не мысленно, а руками. Иногда и количественно перемешать. Но как это сделать? Сначала переосмыслить и переименовать, причем так, чтобы новые образы и имена стали вещественней имен старых. Перепутать и не узнать путаницу в путанице, а если и узнать, то счесть ее невиданной дотоле идеализацией.
Неоплатоническая алхимия александрийцев так и поступила. Правда, Аристотелевы начала оказались не причем. Выстроится алхимический космос. И тогда уже неважно, что мы примешаем к земле или воде — воздух или огонь, луну-серебро или золото-солнце. Важно, что верх смешивается с низом, и наоборот, ибо «все — одно», а «одно — все». Александрийская алхимия обходится без Платона и без Аристотеля, хотя и тот, и другой учтены. Вещь и имя сначала отделились друг от друга, а потом вновь слились. Но вещь нашла не только прежнее, но и другое имя, а имя срослось и с этой вещью, и с той; Имя вещи просится в руки, а вещь тяжелит алхимический ум. Начинается оперирование с ве
234
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
ществом, но и размышление о веществе. Миксис—химевсис пришли во взаимодействие. А химическое ремесло по-прежнему делает полезные вещи без науки. Оно — пронзительно зрячий слепец, демиург без идеи, хранитель цеховой умелости.
Алхимическая идеализация должна была исчерпать все возможности смешивать несмешиваемое, обнажив нелепость первоначального «бессмыслия#. В этом и состоит исторический смысл «бессмысленного» умозрения алхимиков, обеспечивавших впоследствии жизнь Аристотелевых элементов как химических элементов, демокритовскому атому (при полном его отвержении) как атому Резерфорда, Миксису Аристотеля как понятию вещества времен Пруста и Бертолле.
Партингтон лишь наполовину прав, говоря, что ртуть-прин-цип — не та ртуть, которую находят в Богемии; ядовитая и вызывающая паралич ртуть [41, т. 2, с. 13]. В некотором смысле и та ртуть. В этом трудно различимом смешении вещи и имени вещи — все дело. Хофер (XIX в.) тоже растерян, когда объявляет Аристотеля «логическим отцом алхимиков» и говорит, что «количественные» изменения свойств аристотелевских стихий осуществляют переход одной в другую [19, т. 2, с. 18]. Что значит «количественные», если стихия — только стихия и ни в коем случае не вещь?!
Верно, алхимические начала — не только принципы и не только вещества, но они и качества веществ, тождественные самим веществам. «Сера» — это также и цвет, и горючесть, и твердость, и потенциальная способность соединяться с металлами. «Меркурий» — это и блеск, и летучесть, и плавкость, и ковкость.
Каждое качество не только метафизично. Оно изменяемо руками: нагреванием, ударом, приведением к открытому огню, нажатием, сплавлением одного металла с другим.
И только «соль» — метафизическое жизненное начало, связывающее дух с телом, и то, покуда соль —еще не раствор, а метафизический принцип.
Тело и дух (ртуть-вещество и ртуть-принцип) пребывают в виде некоей вещественной слитности. Физические деструкции тела обязательны. Чтобы лишить тело некоторых его свойств, надо отделить «серу» или «ртуть»: обжечь, закалить, превратить его в известь, окислить. Обыкновенная ртуть содержит посторонние металлы, остающиеся в реторте при ее очистке. Алхимик считает, что это «сера» обыкновенной ртути. Эта обыкновенная ртуть, или живое серебро, должна быть переработана в сулему, которая легко испаряется. Считалось, что именно этой операцией изымался «Меркурий»-начало из ртути-металла: чистая духовность и чистая телесность теперь уже воспринимались порознь. Но эта сокровенная операция если и «удавалась», то лишь лучшим, и не одними только рукотворными процедурами, но и с помощью высших
235
I
ГЛАВА СЕДЬМАЯ__________
егд дц-	==s=—==—===-—===—==-===g=gs=^=='—'	 ==	i1.	—-
сил. Путаница была, но было желание ее же и распутать; хотя и оставалось это желание в области утопических чаяний.
Однако учение об элементах-началах необходимо для главной алхимической процедуры — получения философского камня, материя которого то единая и неизменная, то тройственная, то четверная, или даже семеричная (речь идет об элементном составе). Но для приготовления камня элементы должны быть очень чистыми. Только совершенная сера и совершенная ртуть (принципиальные) могут дать вещество-камень, умножающий духовность в деле восходящей трансмутации металлов.
Двоичность ртути, например, распознается и в ощущаемых обличиях: двойной Меркурий снаружи бел, а внутри красен.
Смешение велико, но не беспредельно, ибо каждый раз йыдви-гается почти химическая установка — тщательно исследуй состав металлов. Только в этом заключается все делание мудрецов.
Конечно, слово состав еще ни о чем не говорит. Его еще надо физически «умертвить» — химически «оживить»: сделать этот состав качественным (вещественным), количественным (вещественным), материально элементным (еще раз вещественным). Но это лишь возможность. Однако залогом ее осуществления была неупорядоченная «вещно-именная» путаница, когда «Меркурий» — это и металл, добытый в Богемских рудниках, и начало-элемент, принципиальная ртуть философов, и argentum vivum (живое серебро) для Великого деяния, и метафизическая материя камня — «мер-курий из Меркуриев».
Но только обыкновенную ртуть можно взять в руки. Видимый мир осязаемых веществ — тоже мир, хотя и не вполне духовный. Джабир, Ap-Рази, алхимики-оксфордцы, алхимики-эскулапы действуют в спиритуалистическом мире, но с веществами, элементами-телами — химическими соединениями. Смещение акцента с духа на вещество — первый этап преобразования алхимических начал как понятий; результат взаимодействия алхимии с натурфилософией и химическим ремеслом. Результат, угадываемый в генотипе алхимии.
АНИМИСТИЧЕСКИЙ И ТЕХНОХИМИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ АЛХИМИИ
Предшествующий материал выразительно демонстрирует двойственную природу алхимических начал: начало-принцип, начало-вещь. Эта существенная особенность алхимического мышления имеет истоки в анимистических и механистических представлениях, в конечном счете ведущих к двум фундаментальным традициям древности: Платон—Аристотель, с одной стороны, и Демокрит-Платон, с другой.
236
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
Алхимический космос—живой космос. Да и каждый фрагмент этого космоса — тоже живой. Он и часть организма, и самостоятельный организм. Одушевленный алхимический элемент — земная копия живого астрального тела. Алхимическое тело эволюционирует, восходит от несовершенных до совершенных состояний с участием алхимика-эскулапа, применяющего медикамент (синоним философского камня). В природе это происходит само.
Алхимики уверены: когда, например, начинают разрабатывать рудник и в нем находят металлы, еще не завершившие своего развития, эти металлы остаются несовершенными и никогда уже и не достигнут совершенства, а металлическое семя теряет силу.
Ртуть-серные—«мужеско-женские» — вариации, связанные с рождением и восходящим улучшением металла,— лейтмотив всех алхимических трактатов.
Геометрически прогрессирующий рост алхимического золота под воздействием философского камня — «катализатора» этого роста, описан Раймондом Луллием (XIII—XIV в.): «Возьми кусочек этого драгоценного медикамента величиною с боб. Брось его на тысячу унций ртути. Вся эта ртуть превратится в красный порошок. Прибавь унцию этого порошка к тысяче унций ртути, и эта ртуть тоже превратится в красный порошок. Если из этого порошка взять одну унцию и бросить еще на тысячу унций ртути, все превратится в медикамент. Брось унцию этого медикамента на новую тысячу унций ртути — и она тоже превратится в медикамент. Брось унцию этого нового медикамента еще на тысячу унций ртути — и она вся превратится в золото, которое лучше рудничного» [42, с. 37]. Мы видим здесь описание питания эмбриона, его рост, внезапное обретение им нового качества, подлинной жизненности.
Жизнь несовершенного металла — это несовершенная жизнь, больное ее состояние. Врачующий алхимик воздействует на эту жизнь, приводя ее к наисовершеннейшей жизненности. Материя, из которой изготовлено лекарство, есть тоже золото, только очень чистое, и ртуть.
Семя и взрослый организм тождественны в своей жизненности, но различны в степени этой жизненности: отец и семя отца; вид, и генотипическое обоснование вида. Золото есть наисовершеннейший из металлов; это отец камня [2, т. 2, с. 693—696]. А между тем материя камня — семя, содержащееся в золоте. Самородное семя нуждается в «физико-химической» очистке. И тогда приемный отец этого семени, так сказать, крестный,— сам алхимик. В недрах земли находят совершенное золото. Иногда находят маленькие кусочки самородка. Оно может быть чистым. Но может и не быть чистым. Тогда и очищают его сурьмой. Очистка как крещение.
Усовершенствование жизни металла — не только «медицинская» акция, но еще и воспитание. Это обстоятельство делает а л хи
237
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
мический анимизм антропоморфным, исполненным социальных ассоциаций. Серебро и золото — «учители несовершенны^ металлов». Обыкновенное золото совершенно только по природе и настолько, чтобы делиться своим совершенством с братьями — металлами несовершенными. Это означает, что обыкновенно? золото может совершенствовать форму металлов несовершенных. Но прежде это золото следует исцелить от порчи-болезни [1, т. 6, с. 140, 143—162]. Улучшенное золото избыток своего совершенства передает, например, свинцу, ничуть не ухудшаясь при этом. Улучшение золота или серебра — процесс рукотворный *.
Лечение металлов алхимическими эликсирами оборачивается лечением человека эликсирами иатрохимическими. Глаубер: «Если налить воды в этот раствор, положить туда олова, свинца, железа и висмута, а потом бросить туда золота, то золото, вернее всего, пристанет к металлу. Помешайте воду. Золото, подобно грязи, сначала смешается со всем остальным, а потом осядет в воде» [27, № 2-3, с. 11]. Примерно так готовили «золотую тинктуру» (aurum potabile — питьевое золото), раствор треххлористого золота, обладавшего, как считали, целительными свойствами **. Прибавим к этому tartarus vini — винный камень, или «адский спирт», arcana — тайные средства Парацельса (XVI в.), археи, или его же «верховный дух» (ар/о — начальствую); тот самый ар-хей, который воплощает жизненные ферменты по видимости неживых тел. Парацельс: «Действительно, я иатрохимик (ta-cpos — врач.— Авт.), потому что я знаю медицину и химию» [43, с. 85].
Земная жизнь, согласно Парацельсу,— лишь эманация астральной жизни, управляющей жизнью земною: «Слава тому, кто мог найти такое сокровище и получить из него вытяжку! Это истинный природный бальзам небесных планет. Он препятствует гниению тел и не позволяет ни язве, ни подагре, ни водянке внедриться в тело человека.... Ах, немецкий Карл! Что он сделал со своими сокровищами?! Где твои врачи? Где твои мудрецы? Где эти бандиты, безнаказанно прочищающие желудки и потчующие микстурами? Твое небо содрогается ... Твои светила, сойдя с орбит, гуляют далеко от болотистого пути, который для них предназначен!... Если бы твои адепты знали, что их глава Гален (а он теперь в аду) прислал мне удостоверительные письма о том, что я прав, они осенили бы себя крестными знамениями — своими лисьими хвостами! А ваш Авиценна! (Он сидит теперь на пороге ада.) Я говорил с ним о его жидком золоте... Уходите же прочь, шарлатаны, берущие верх исключительно протекциями высокопоставленных
♦ Золото очищают сплавлением с сурьмой («цементацией»), а серебро — «купеляцией» со свинцом.
** Алхимики-шарлатаны часто выдавали за питьевое золото раствор хлорного железа (тоже желтого цвета).
238
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
лиц! Но 1. терпение! После моей смерти мои последователи подымутся против вас ...» [40, т. 2].
Это —(Новое, ренессансное утверждение живого мира вещей, отвергающее «полуживую» традицию. Что телесно, то и живое. Одушевляющее начало сокрыто в каждом теле. Алхимические на; чала — живые существа. Жизнь воды есть ее текучесть, огня — летучесть, серы — горючесть. Смерть — естественный результат жизни, в некотором смысле технохимический и механохимический ее результат. Умерщвление серы, например, происходит путем ее сжигания, металлов — через воду... Архей — верховная жизнь вещей. Археи — не личные существа, но природные силы. Здесь и обоснование естественной магии. Сознательные существа, воздействующие на тела, заменены присущими живым телам бессознательными, но целесообразными силами. Магия, как считает Парацельс, есть искусство через некоторые тайные силы и особенно через прямое воздействие одушевляющего начала человека на одушевляющие начала других людей и тел природы при посредстве веры и воображения производить вещи с благодетельною или злою целью.
Взаимодействия тел тоже антропоморфны. Симпатия, антипатия — опорные понятия у Агриппы. Деятельные начала Бернардино Телезия из Козенцы (XVI в.) — тепло и холод — динамические проявления взаимодействующих веществ. При этом все — от земли до неба — вещественно и различается лишь степенью материальности, мерой чувственной вещественности [44, фрагмент 21; 6, т. 2, с. 122-129].
Ван-Гельмонт (XVI — XVII в.) называет Архей Парацельса жизненным пламенем, веянием, духом.
Одушевление вещей уравнивает природу и алхимика в магических правах, делая его лекарем-демиургом. Деятельная роль алхимика — скорее ритуально-словесная, нежели рукотворноопытная. Живое не перерабатываемо руками (его можно лишь улучшить промывкой, очисткой и прочим), ибо воздействие на живое без убиения в нем жизни должно быть бережным, уповающим скорее на чудо, нежели на технохимические и механохимические вторжения. На этом биолого-магико-виталистическом пути нет Х0ДУ целенаправленным химически «умерщвляющим» процедурам. Начало алхимии, манипулирующей с веществом,— это конец вещества как живого.
Сведение на нет «жизненной энергии» вещества предусмотрено нисходящей трансмутацией металлов, связанной с угасанием живого. А это, в свою очередь, делает естественной «физико-химическую» деструкцию вещества, осмысляемого рационально — вне ритуальной магии. Если в «живом» веществе элемент—орган, то в мертвом—компонент.
239
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Идет демифологизация вещества как особи: от неба/к земле, от жизни к смерти, от «биологии» к «физике» — «физикр-химиче-ской» алхимии мертвых, естественных, объективных частиц.
Алхимику необходимо извлечь из каждого тела самыр деятельные его части посредством очистки, добыть сокровенную квинтэссенцию, вновь оживающую; сделать алкагест — универсальный растворитель — и употребить его для того же — для уничтожения целого; изготовить более умеренные, но все-таки тоже сильные растворители: aqua fortis (азотная кислота), aqua regis (царская водка).
Ар-Рази [17] пишет: «Начало нашего делания есть очищение». Производят очищение со всеми сопутствующими ему разрушительными действиями, дабы остаток вновь ожил. Воскрешение из пепла. Жизнь через смерть. Альберт Великий учит: получение всякого магистерия есть только растворение и только сгущение [21, с. 12—14, 72—74].
Элементы — кирпичики состава, но и результат разложения вещества. Элемент как кирпичик состава — это живой орган или живое самостоятельное тело. Но элемент как результат (предел) разложения — мертвая частица. Арнольд из Виллановы убежден, что вещество состоит из элементов, на которые его можно разложить. С помощью теплоты лед расплывается в воду. Значит, лед составлен из воды. Все металлы расплываются в ртуть, значит, ртуть есть первичный материал всех металлов [2, т. 1, с. 687— 697]. Ртуть здесь — по преимуществу мертвая часть, но и чувствующая первичная природа.
Огонь — действенное средство расшатывания вещества. Это и физическое (обжиг, растрескивание, освобождение от примесей, уносимых с дымами), и метафизическое средство (очищение священным огнем, искупление в геенне огненной). Огонь разлагает, но и соединяет. Раймонд Луллий говорит: многие алхимики заблуждаются, потому что они не знают, как следует расположить огонь, который есть ключ делания: огонь и растворяет, и сгущает. Но иные, ослепленные невежеством, этого не знают [1, т. 1, с. 880— 910].
Операция растворения — особо сильная процедура. Нужны сильные кислоты для растворения золота и серебра. И лишь потом — извлечение серы и ртути, которые должны ожить. Техника растворения и качества растворителя составляли особые секреты алхимиков.
Лишь тогда, когда тело растворено, начинается действие. Нужна, стало быть, предварительная подготовка для вторжения природы. Подготовка нужна и для вторжения алхимика *.
* Вспомним первые века алхимии: Стефан Александрийский советует, например, освободить материю от ее качеств, «отделить душу от тела», дабы достичь совершенства [11, с. 276]. Разрушь тело — обретешь сущность,
240
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
Алхимические операции целенаправленны. Результат — квинтэссенция. Источник свидетельствует: квинтэссенция — архетип и представляет собой тело, заключая все его свойства и достоинства в высшей степени.
Путь К квинтэссенции — путь разрушения целого, путь к частям, к частицам, к элементарному началу, путь к «химическому составу».
Оппозицию растворение—сгущение Василий Валентин, например, толкует почти в современном химическом смысле, рассматривая ее как переход от инертного состояния материи к деятельному ее состоянию: от бездушного элемента-частицы к одушевленному веществу [2, т. 2, с. 413—420]. В самом деле, совершенное тело не может не быть живым, ибо жизнь — совершенное состояние эволюционирующего к жизни объекта. Вместе с тем оно — идеальное живое и в силу этого как бы неживое.
Таким образом, разрушение вещества и воскрешение вещества суть две грани алхимического мышления. Но именно первый поворот алхимической мысли (неотрывный, конечно, от второго) «предвосхищает» химию как науку о составе вещества, определяющем его свойства.
ЭЛЕМЕНТАРИЗМ И АТОМИЗМ
Здесь мы подошли к одной из кардинальных проблем алхимии, которую можно сформулировать как соотношение элементаризма и атомизма. Поставив проблему таким образом, расскажем об одном из многочисленных «предсказаний», принадлежащих Роджеру Бэкону, т. е. о том, что так или иначе может быть понято как идеи кратности и постоянства состава в химическом индивиде; идеи, соотносимые сейчас с именами Дальтона и Пруста. Обе эти догадки — результат алхимических занятий Роджера Бэкона.
Примем эту догадку не за абсолют, а лишь за точку отсчета, привязанную к современному способу химического мышления, и с нее начнем историческую реконструкцию. Тогда-то, возможно, два достаточно распространенных, хотя противоположных, взгляда на Бэкона (Бэкон преодолел поле тяготения современной ему среды настолько, что сравним с ученым нового времени, или: Бэкон «никогда не понимал, что такое экспериментальный метод») будут сняты.
В чем же состоит догадка Бэкона и почему она осталась неосознанной и автором, и средой, оказавшись на протяжении полутысячелетия за пределами научной традиции?
удали наносное — получишь сокровенное, форму форм, лишенную каких-либо свойств, кроме идеального совершенства. Чистая сущность добывается посредством разрушения видимых форм сотворенной телесности.
16. Зак. 414
241
ГЛАВА СЕДЬМАЯ	/
‘	1	'	.	""	'	2. I		 	I —	Ч.
Перед нами трактат знаменитого оксфордца «Speculum alche-miae» («Умозрительная алхимия», или «Alchimia mirror» — «Зеркало алхимии») [23; 31, с. 50—93]. Этот трактат Н. А./Морозов назвал самым стройным из всех, дошедших до настоящего времени, а про его автора сказал, что «...при других условиях из Бэкона вышел бы Ньютон современной химии» [31, с. 60].
Большая часть трактата посвящена поискам красного эликсира — философского камня, способного превращать любой металл в золото. Этот поиск осознавался Бэконом как опытный (в специфически средневековом понимании опыта). Искомой же «панацеей» должно быть соединение ртути и серы — отцовского и материнского начал, дающих в сочетании жизнь «камню философов».
«...Ни ртуть, ни сера не могут сами по себе, в отдельности, зародить металлы, а лишь, соединившись друг с другом, они порождают и их (металлы.— Авт.), и многие минералы. Следовательно, очевидно, что наш камень должен родиться из соединения этих начал и иметь красный — священной значимости — цвет... (речь идет о киновари HgS.— Авт.)» [там же, с. 78].
«Если бы мы выбирали один из семи духов (spiritus) — ртуть, серу, соединение изменчивого цвета, содержащее ртуть и серу (вероятно, полусернистая ртуть *.— Авт.), живую серу, орпи-мент и аурипигмент, реальгар, мы не могли бы их усовершенствовать, потому что природа доводит до совершенства только определенную смесь (курсив наш.— Авт.) обоих родительских принципов» (вероятно, киноварь.— Авт.) [там же, с. 79].
«...Ртуть и сера должны находиться в таком точно отношении, которое нужно еще найти... В природе встречаются тела, в которых оба начала соединены уже в нужной пропорции, сгущены и связаны по надлежащим правилам [там же, с. 50]... Ищи эти тела, подвергай огню, очищая, проверяй отношение, улучшай и совершенствуй состав... Мы найдем некое тело, составленное из ртути и серы, над которым природа мало работала. Выберем тело, содержащее светлую, красноватую все же, но вполне совершенную ртуть, смешанную по определенному правилу равномерно и в должном отношении с серой. Это вещество надо высушить до твердости, очистить его огнем, который может сделать его в тысячу раз яснее и совершенней, чем то же тело, сваренное естественной теплотой... Тела состоят из более простых тел, смешанных в строгом отношении, от чего зависит их вид, прочность и склонность к воздействию огня...»** [там же, с. 82—83J.
♦ Полусернистую ртуть получают действием сероводорода на ацетат закисной ртути при 0° С. Коричневый порошок при температуре выше 0° С распадается на HgS и свободную ртуть. Можно сказать^ что в обычных условиях полусернистой ртути не существует.
♦♦ В этом случае все же неизвестно, имеются ли в виду разные по свойствам соединения, состоящие из одинаковых химических элементов.
242
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV db.)
Эти йрдержки свидетельствуют о том, что Бэкон оперировал с двумя Индивидуальными соединениями ртути и серы: сернистой ртутью H£S (киноварью) и полусернистой ртутью Hg2S, и отдавал отчет в том, что отношение составляющих химическое соединение элементов является фактором, определяющим свойства этого сложного соединения.
Заметим, что из-за небольшого числа объектов Бэкон привлекает для подтверждения данного тезиса лишь два соединения, не выходя за пределы взаимодействий ртути и серы.
Изложенное может быть с известной долей риска модернизации истолковано как смутное «предощущение» законов постоянства состава и кратных отношений. Несколько осовременивая результат, еще раз напомним: полусернистой ртути (Hg2S), как следует из общеизвестных основ аналитической химии, не существует. Это конгломерат, смесь киновари (HgS) и свободной ртути (Hg). Смесь, конечно же,— не индивидуальное соединение, хотя и принята Бэконом за «химический индивид» * *. Ошибочное, с наших позиций, представление об исследуемом веществе, к которому пришел Бэкон опытным путем, привело ученого к верному, с наших же позиций, теоретическому обобщению. Но почему же все-таки произошла столь счастливая «ошибка»?
Чтобы ответить на этот вопрос, стоит рассмотреть судьбы атомистики Демокрита в средние века [45, с. 61—73]. Это и есть ближайший контекст «химического» умозрения Бэкона. Демокритовский атомизм, вошедший в средневековое природознание (XII—XIII вв.) вместе с латинизированным и существенно трансформированным Аристотелем, давал себя знать лишь в слабых отголосках. Решающую роль играл морально-этический фактор. Атомизм Демокрита (и эпикуреизм) был отмечен печатью моральной отверженности. «Апроноэсйю» (мир возник из случайных сочетаний атомов, а не по промыслу божьему) — вот что вменяло средневековье Демокриту с его атомизмом [там же, 64].
Вместе с тем наблюдается как будто необъяснимый парадокс. Демокрита называют, как об этом писал М. Бертло, «отцом алхимиков», хотя его атомистическая теория не найдет места в средневековых алхимических трактатах, фатально угрожая главной доктрине — трансмутации металлов **: «В писаниях греческих алхи
* Индивидуальность персонифицированного вещества укоренена в стародавней традиции христианских алхимиков, одухотворявших вещественный предмет. Идея индивида-вещества жила в алхимическом сознании вне и вопреки атомной индивидуальности. Но здесь же жила иная традиция: дробление вещества до «исчезновения» (поиск квинтэссенции). Ведь атом есть тоже результат дробления (хотя и конечного дробления).
* * Демокрит же упоминается настойчиво и часто; но не Демокрит из Абдер
(V—IV в. до н. э.), а Псевдо-Демокрит (VI в.) [46, с. 471—473], христиански переосмысленный. Атом Демокрита отождествлен с Логосом (синоним Иисуса Христа). Тогда одушевленный, хотя и бестелесный, атом ока-
243
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
миков, как и в большинстве средневековых сочинений, нет и речи об атомистической теории, вопреки тому, что следовало !бы ожидать. Самый термин атом (individuum — аторсос.— Авт.), можно сказать, никогда не упоминается ими и во всяком случае| никогда не комментируется» [11, с. 263]. Бертло едва ли пра^, говоря, что проникновения атомизма в алхимию «следовало ожидать». Для средневекового человека немыслимо представить, чтобы из бесцветных, лишенных запаха и плоти частиц складывалось нечто вещественное, да еще красное и пахучее, вроде киновари. Ведь и по Лукрецию (I в. до н. э.), сумма неощутимых — неощутима. Эта апория не только оставалась неразрешимой, но даже и не рассматривалась в алхимии. Даже проверка чувственных ощущений для физика-оптика и алхимика осуществлялась по-разному. Если алхимик вполне доверял глазу, воспринимающему цвет, то этот же алхимик на другой день, вычерчивая ход отражающихся и преломленных лучей, уже не верил своим глазам (глаза на этот раз обращены ведь на небо, а стало быть, к богу).
Обратившись к творчеству Бэкона, нетрудно представить себе и такое: с одной стороны, «Учение о перспективе» («оптика» Бэкона), пронизанное «геометрическим атомизмом», с другой — алхимические трактаты *. Не потому ли, спрашивает современный историк Васко Ронки, должно было пройти три столетия от изобретения всех технических частей телескопа до самого телескопа? [47, с. 33-59].
Атомизм был принципиально чужд алхимии. Атомистические учения древних противостояли неоплатоническому учению о Едином. Ведь именно антиатомистический неоплатонизм оказался включенным в генотип алхимии.
Спустя тысячу лет врач Жан Рей ни на йоту не приблизится к идее атомного строения вещей. В трактате «Опыты изыскания причин, почему олово и свинец увеличиваются в весе при обжигании» (1630 г.) читаем: «В природе нет места пустому пространству, в котором не было бы ничего. Нет в природе такой силы, которая могла бы сотворить это ничто, ибо и тогда следовало бы признать, что пустота есть. Все было бы по-другому, существуй и в самом деле пустое пространство, ибо если оно могло бы быть здесь, то оно могло бы быть и там, а значит, еще где-нибудь или
зывается личностно (а стало быть, и телесно) значимым, поселившись в «шарообразном огне» и ставши владыкою мира. В этом слышится александрийское воспоминание — сближение «христианизированного» атома с неоплатоническим Единым.
* Речь идет здесь лишь о демокритовском атомизме, действительно чуждом алхимии. Кроме того, признание неизменности атомов «простых тел» исключает возможность трансмутации. Но если говорить о восприятии средневековыми^ алхимиками «химического» индивида, в котором автоно-мизированы свойства, мы должны согласиться с тем, что такой «атомизм» (скорее, элементаризм) близок к монадным представлениям о мире.
244
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
даже везде. Таким образом, мир мог бы уничтожить себя сам. Но лишь тем, кто сотворил мир, остается слава определить его разрушение» [48, с. 32]. Итак, по-прежнему сплошность, непрерывность. Для атома все еще нет места.
Игнорируя атомистику Демокрита или не ведая о ней, что естественно для алхимика *, Бэкон усмотрел в полусернистой ртути индивидуальное вещество, а стало быть, связал функциональной зависимостью «состав» и «свойство». Вместе с тем по той же самой антиатомистической презумпции ученый никогда не осознает, что же им высказано, не говоря уже об окружающей среде, достаточно компетентной в науке, включая и демокритовский атомизм. Крупнейшие представители Оксфордской школы (XIII — XIV вв.) — Роберт Большеголовый, Пьер Марикур из Парижа (старшие современники Бэкона) и Витело (младший его современник) — как математики-«калькуляторы», физики-оптики, геометры не только знали об атомистике Демокрита, но и пользовались ею в своей практике. Да и сам Бэкон, переключаясь от занятий алхимией к геометрическим построениям в оптике, тут же становился на позиции точечного, геометрического атомизма, вступая в неосознанные коллизии в пределах собственного двойственного сознания. Трактаты Бэкона «Учение о перспективе» и «Об определении градусов сложных лекарств» содержат «атомистические» построения. Но лишь тогда, когда Роберт Большеголовый, Роджер Бэкон, а несколько позднее Витело и Иоанн Кентерберийский, следуя за Авиценной и Альхазеном, придут к идее orbis virtutis («силовая сфера», или «поле действия сил»), а также к понятию «динамического атома» без протяженности, а тот же Роберт Большеголовый скажет, что все состоит из атомов, тела составляются из поверхностей, поверхности из линий и линии из точек,— вот тогда все это и можно счесть за начало пути к количественному изучению физических процессов через «геометрический атомизм» [49, с. 81—128] **.
Так обстояли дела с атомистикой (в демокритовском смысле) в естественных науках средних веков. Алхимия оказалась в стороне. Но это тот реальный фон, на котором осуществляла себя эта деятельность. И хотя XIII век, век очищающегося Аристотеля, характерен тем, что даже к Эпикуру (IV—III в. до н. э.), не говоря уже о Демокрите, начинают относиться с большим пиететом [там же, с. 73], атомистические воззрения так и не касаются алхимиков и алхимии, противоречат ей, грозя размыть ее изнутри.
* Настойчивое отвержение атомистической идеи — веское доказательство ее вторжения в алхимический мир, но только исподволь — под видом индивидуальных «биологически живых» веществ.
** Впрочем, еще Константин Африканский (XI в.) скажет: элемент — это «simplex et minima compositi corporis particula» («простая и минимальная частица сложного тела») [45, с. 68].
245
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Но вернемся к Бэкону и его «предвосхищению». Вне атомистической идеи и даже вопреки ей, не разделяя ее как алхимик и отлично пользуясь ею как оптик-геометр, Бэкон принимает полусер-нистую ртуть за одухотворенное индивидуальное соединение и... «ошибается». Но только благодаря этой «ошибке» он приходит к «предвидению», похожему на законы постоянства состава и кратных отношений, как бы совершая прыжок к знанию будущего с грандиозным опережением представлений своего века.
Спустя пятьсот с лишним лет Пруст и Дальтон возвели стехиометрические закономерности в ранг фундаментальных законов химии. Но исток так и не вспомнили. Он безнадежно затерялся в пустынном и «темном» средневековье.
И дело здесь не в преемственности или забвении. Догадка Роджера Бэкона (XIII в.) и законы Пруста и Дальтона (начало XIX в.) сходны лишь в пределах современного мышления. На самом деле и то, и другое — исторические факты для нас лишь в той мере, в какой они исторически реконструированы *.
КОНТУРЫ. ХИМИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА («ТЕОРИЯ», «ЭКСПЕРИМЕНТ», ПРАКТИКА)**
Каким же представляется вещественный мир, явленный взору человека XII—XV вв.? Для ответа на этот вопрос следует обратиться не только к алхимическим текстам, но и к представлениям о мире веществ, сложившимся в схоластической философии, в частности к взглядам Фомы Аквинского (XIII в.), наиболее авторитетного «столпа» средневековой истины [6, т. 1, с. 823-862].
Согласно представлениям Фомы, первоматерия бескачественна и бесформенна, ибо в ней сосуществуют все формы сразу, и потому — ни одной. Единственное ее свойство — не быть, выступающее антитезисом к бытию. Первоматерия основание пирамиды, предопределяющее существование реального мира. Вершиной же пирамиды мироздания является бог, в котором все качества, достигшие наивысшей меры, как бы сняты — как и в первоматерии. Между крайностями Ничто—Все размещаются индивидуальные вещи, причастные богу.
Иначе в алхимии. Алхимическая первоматерия осмысливается упрощенно. Она — лишь материал, из которого формируются вещи. Лишь в формах обретается качественность. Сама же перво-
* Запись текста Бэкона в символах нынешней химии — лишь удобный прием. На деле же языковые1 конструкции алхимии принципиально нетождественны новохимическим символическим аббревиатурам.
** Основные идеи этого параграфа изложены автором в соответствующих статьях [50, 51].
346
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (ХШ—XV вв.)
 	I	-: •	Т . г >-1	I   Ж J	р erg
материя тоже бескачественна. Вместе с тем аристотелевские начала-качества есть акциденции аристотелевской первичной материи, которые можно представить субстанционально. Однако есть нечто, пронизывающее стихии-качества. Это квинтэссенция — пятая сущность. Квинтэссенция —также бескачественна, но она еще и безразмерна, неощутима. Она — предел угасания достигающих высшей меры индивидуальных качеств. Таким образом, пирамида алхимической вселенной начинается первомате-рией («всё») и завершается квинтэссенцией («Единое»). Идея «небытия» как основание бытия и идея «сверхбытия» как божественного оправдания бытия в алхимии сняты. Алхимический космос «урезан» и сверху и снизу. «Земля» приподнята, а «небеса» приспущены. Творец такой «модели» — сам алхимик. Он — богоравный демиург; первопричина мира веществ. Сам же алхимический космос — идеализированная конструкция, выполненная по признанному образцу.
Вместе с тем столь универсальная «модель» неработоспособна. Алхимик преобразует ее. Создается микромир злато-сереброиска-тельских превращений. Аристотелевские начала переформулируются в начала алхимические — ртуть и серу (позднее соль — начало, учитывающее взаимодействие начал). Идея начала-принципа не отменяется. Но для алхимика ртуть — и принцип, и вещество. Так же и сера. Алхимик отождествляет признак предмета с самим предметом 16. Имя и вещь слиты. Пародируя адепта герметического искусства, можно, например, сказать так: «Возьми, сын мой, две унции серы и три уЦции злости. Отмой, прокали, разотри, раствори...» В аристотелевских общих качественных принципах алхимик видит, конечно, то что видел и Аристотель, но и нечто иное — вещественно преобразуемое. Аристотелева вода, например, у алхимиков — знак холодного и влажного, но вместе с тем и та вода, которую можно пить, и aqua fortis — азотная кислота, и aqua regis — царская водка. Не потому ли аристотелевские начала-стихии обретают большую эмпирическую предметность, выстраиваясь в алхимическую триаду: ртуть, серу и соль, хотя все еще «принципиальные» ртуть, серу и соль.
Это важный момент. Здесь-то и намечается фундаментальная особенность алхимического мышления — оперирование с веществом, с одновременным размышлением о веществе. Формируется «модель» квазинаучного мышления.
18 Отождествление понятия с веществом, о чем говорит автор данного раздела, не изжито и в наше время, когда .понятие «химический элемент» незаметно отождествляют с простым веществом, образованным из атомов этого элемента, толкуя, например, о «физических свойствах» элемента. Однакр чаще всего и в настоящем, и в прошлом отождествлялись понятия качество и реальные свойства объектов, т. е. понятие об их природе и ее реальные внешние проявления.— Прим. ред.
247
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Итак, конкретизация «модели» вводит алхимика в мир единичных вещей — мир металлов. Все металлы — всего лишь один металл, а именно золото, только больное. Степени совершенства металлов — лишь различные степени болезни золота. А болезнь следует лечить. Если, согласно представлениям Фомы, все вещи божественны именно в силу своей уникальности, то в алхимии уникальна лишь одна вещь — золото. Оно уже заложено в каждый металл, но схвачено порчей. От нее-то и надо несовершенный металл освободить.
Все сказанное о тождественности принципа и вещества относится к золоту как принципу и как конкретному телу. Если ржавое железо как вещество превращается в золото-тело, сбрасывая коросту болезни, то принцип «золотости»— принцип наивысшего совершенства — совпадает с квинтэссенцией. Он только духовен. Восхождение к «золотости» чудодейственно. Качественная предметность смыкается с бескачественной духовностью.
Если, опять-таки согласно Фоме, и железо может совершенствоваться в своей «железности», то для алхимика железо совершенствуется лишь в своей всеобщей «золотости», проявляющей все качества в наивысшей мере.
Металл — живой организм. Болезнь металла — свидетельство его жизненности. Анимистический характер вещей — особенность алхимического мышления. На этом пути — многоцветная индивидуализация веществ. Утверждается идея «химического» индивида. Прибавим к этому принципиально дискретный характер алхимического мира, населенного одушевленными веществами. Дискретность, упраздняемая в однородной непрерывности первоматерии. Дискретность в этом случае снимается пантеистичностью .«квинт-эссенциально» Единого, размытого во всех телах (элемент-принцип и элемент-вещество). Алхимический элемент противостоит химическому атому, а одушевленный индивид — бестелесной эссенции. Это и есть тот перекресток, за которым начинается химия, располагающаяся (что особенно видно в вынешнем ее состоянии) между биологией и физикой. Алхимия в этом смысле — и прошлое, и будущее (если говорить фигурально) химической науки, так сказать, «сверххимия».
Представление о «душе» вещества и представление о его бездуховности — две взаимодействующие крайности алхимического мышления. Из этих теоретических оснований алхимика вытекает его практика.
Для совершения Чудодейственных превращений (целое переходит в целое) необходим посредник — врачующий эликсир. Но так как «подобное лечат подобным», посредник также составлен из тех же начал, что и металлы. Он — ртутно-серный. Его вторым — после серы (а может быть, и первым) — отцом является сам алхимик. Он его сам творит. Человек и бог отождествлены в ал
248
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (ХШ—XV вв )
химике (или в его представителе — философском камне). Поскольку бог и человек отождествлены в алхимике, постольку и движение, обретающее личностное самопроявление, снято. Ехре-rientia как духовный опыт вырождается в рукодельное ремесло — experimentum.
Для уяснения сути алхимического «эксперимента» существенно знать, дана ли тайна философского камня априори как божественная истина. Если дана, тогда алхимический «эксперимент» — лишь вопрошание богом сотворенной природы, ее, так сказать, комментирование. Отвечать на этот вопрос приходится двояко: дана и не дана эта тайна. Философский камень — это конструктивный образ, прикинувшийся образцом в ходе частного поиска.
Есть восхождение от первоматерии к квинтэссенции. Это путь алхимического индуктивизма. Но есть путь и нисходящий, так сказать, дедуктивный: от квинтэссенции — к первоматерии. Если первоматерия — это алхимическое «Все», то квинтэссенция — это алхимическое «Единое». В мифе низ и верх безразличны друг другу, пластично обращаются внелогическим мифотворческим образом. Это обстоятельство выразительно схвачено в Гермесовой скрижали, в которой «Все есть одно», но и «Одно есть Все».
Реконструкция «теории» и «эксперимента» алхимиков помогает извлечь исторические уроки, преподанные химии нового времени средневековой алхимией.
Исторический результат преобразования цлхимии в ее взаимодействии с природознанием официального средневековья— это ее распад на собственно химию, химическую технологию и разного рода опустошенные формы оккультизма в новые и новейшие времена. Собственно же средневековье в определенной своей части обернется от такого «алхимического» расшатывания наукоучением Френсиса Бэкона.
Теперь еще раз возвратимся к Роджеру Бэкону. Цель этого возвращения состоит в том, чтобы выявить отличие алхимии Р. Бэкона от идеального ее образа.
Вопрос о реальности универсалий (существует ли общее раньше единичного и вне его; или оно существует только в единичном как его сущность; или, наконец, оно существует исключительно в мышлении) распадается в бэконовском мировоззрении на ряд частных проблем опытных наук:
1)	о множественности или единстве субстанций, понятых как неизменное в вещах;
2)	об отношении между материей и формой;
3)	о механизмах и причинах трансмутации и индивидуализации общей сущности, преображаемой в единичные вещи.
По Бэкону, субстанция — сложное целое, состоящее из материи и формы. И форма, и материя — это не общие активная и пассив
249
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ная сущности, как считали вслед за Аристотелем. Нет общей для всей природы материи — есть множество материй, как и множество форм. Субстанций, стало быть, столько, сколько вещей, а материя и форма разделены лишь в мышлении. Единичное предшествует общему. Оно же и сущность общего *. Понятно, что при таком подходе вопрос о причине всеобщего снимается.
Представления Бэкона о душе внешне близки Аристотелевым (растительная, чувствительная, интеллектуальная). Но есть и различие: душа — тоже субстанция и потому состоит из формы и материи. Интеллект Души — пассивный интеллект. Но есть интеллект, находящийся вне души и на нее воздействующий. Это бог. В той точке — ключ к пониманию «опыта внешнего» и «опыта внутреннего».
Таким образом, в алхимии Бэкона сняты и первоматерия и квинтэссенция. Оставлена лишь эмпирия единичных вещей, зато общее провозглашается как чистое умозрение. Как видим, теоретические выкладки Оксфордца в некотором роде еще «еретичнее» чисто алхимических. Вместе с тем все это уравновешенней. Бог — «генеральный конструктор». Именно он, а не алхимик — побудитель души, активатор единичных вещей-субстанций. Предельное послушание.
Теперь вновь войдем в антиатомистический контекст. Трансмутация металлов вне оппозиции «первоматерия — квинтэссенция» укладывается в ряд последовательных единичных превращений. Чудо и эмпирия сосуществуют. Акцент на индивидуальное, цельное, живое. Путь к дроблению, измельчению вещества заказан. Одушевление отдельных вещей.
Но единичное предшествует общему, и каждая индивидуальная вещь может оказаться более общим по отношению к ее составляющим. Отсюда прямой ход к представлению о дискретности вещества. Бэкон этого шага не делает, но антиатомная презумпция привела его к неосознанному «провидению» дискретного атомного элементаризма — элементной атомности. Еретическое творчество в условиях монашеского послушания.
История химических знаний в эти века окажется неполной, если не учесть общий контекст средневекового природознания.
Одна из основных коллизий средневекового познания может быть выражена в виде следующего противопоставления: созерца
* Этот тезис противоположен мнению Гильома из Конша (XI—XII в.). В «Драгматионе» читаем: «элемент есть первое в сложении (constitutio) и последнее в разложении (resolutio)» [44, с.69]. Значит, все вещи восходят к единой и общей первоматерии — к элементам. Даже отдавший дань атомизму Николай из Отрекура (первая половина XIV в.) продолжает сводить неделимые к единой первоматерии. В согласии с этим, все «неделимые тела» (corpora athomalia), из которых составлены вещи, пребывают в мире, и, стало быть, при соединении остается та же материя, что и раньше.
25Q
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.}
тельная эмпирия — схоластическая логистика; вещь — имя вещи, воспарившее над вещью, потерявшее эту вещь, хотя и обретшее «словесную» вещественность. Иначе говоря, чувственный опыт оксфордцев-францисканцев (Бэкон), с одной стороны, и рассудочная схоластика доминиканцев (Фома) — с другой. Обозначены две традиции, уживающиеся и спорящие в пределах одной культуры.
Но созерцательный опыт оксфордцев и противостоящая ему схоластика (вместе) находятся в оппозиции к оккультной (алхимической) традиции, как бы преодолевающей этот разрыв.
Шестая часть «Большого сочинения» Бэкона [6, т. 1, с. 862— 877] посвящена обоснованию опытной науки как истинной добытчицы знания, тождественного пониманию, ибо «силлогическое доказательство обучает знанию, понимание же должно сопровождаться опытом, а не голым доказательством» [там же, с. 873].
Но только созерцательный опыт бессилен. Одолевая эту трудность, Бэкон говорит о двояком опыте. Первый из них — низшего рода. Он приобретается с помощью органов чувств. Именно он удостоверяет нас относительно телесных вещей, удовлетворяя жаждущий познания дух и успокаивая его в сиянии истины, даруя при этом благо и помогая избежать зла. Следовательно, одних только доказательств недостаточно. Опыт ощущений необходим. Но такой опыт не касается вещей духовных, да и относительно телесных вещей удостоверяет нас не вполне. Необходим опыт иной, нимало не исключающий первый; опыт, проникающий сквозь заслон очевидного в ощущениях. Это опыт мистический, даруемый божественным озарением: в отличие от опыта человеческого, данного в ощущениях. В мистическом опыте, по Бэкону, и таится постижение бога как первопричины всего. Следствия же подведомственны опыту внешнему и постигаются созерцательным наблюдением. Но если причина — бог — понимается как наибольшее бытие, то следствие лишь ему сопричастно. Между тем причина (причина причин) у Бэкона отсечена от творений, но всегда имеется в виду. Вещи в мире вещей кажутся как бы объективированными, хотя их самоценность всегда божественна.
И все-таки в познании теоретическая чувственность (опыт есть созерцание — admiratio) как бы приравнена опыту мистическому. Причем последний предшествует непосредственному созерцанию. Поэтому бэконовский индуктивизм проявляется лишь в доказательстве. В интуиции же способ познания Бэкона дедуктивен.
Частичная объективация вещи ведет к пониманию мира как изделия, изготовленного природой или богом. Важно, однако, что изделия. Ив этом — симптом новой науки, равно как и перекличка с античным мастером.
Опытная наука «одна дает совершенное знание того, что может быть сделано природой, что — старательностью искусства, что —
251
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
обманом...» [там же, с. 874]. Подчеркнем здесь слова сделано, отличая factum(est) от facere, facio. Не сотворено, а именно сделано. «Опытная наука, владычица умозрительных наук, может доставлять прекрасные истины в области других наук, истины, к которым сами эти науки никаким путем не могут прийти. Истины эти не относятся к сущности начал, а полностью находятся вне их, и хотя принадлежат к этим наукам, но не составляют в них ни выводов, ни начал» [там же, с. 875]. Подчеркнем здесь вне и х. Отсюда прямой путь к нужному в быту делу.
Если, однако, основание всего этого — Священное писание — произносится почтительно и экономно, то акцент на вещь'— настойчивый, многословный. Если опять-таки основ-ание, данное христианским богом, открывается Бэкону в озарении, то предметно-вещный мир выводим и осознаваем. При этом отсечена схоластическая силлогистика. Теоретизирование ориентировано уже не ча слово — на вещь и укреплено внешним опытом: точным и конкретным наблюдением. Здесь уже совсем недалеко до мысли о частных преобразованиях вещи, ее переделке, хотя, может быть, в подражание природным образцам. Но за частной конструктивной инженерией — с точки зрения ремесленника-демиурга — озарение, сводимое, в конечном счете, к акту творения. Максимальная реализация вещественности in concreto распыляет конструктивный ум по мелочам. Она отказывает уму в глобальном идеализирующем конструировании in abstracto. Земное оказывается освоенным. Небесное же признается незыблемым, освящающим земное. Созидательная мощь бога и есть источник априорного конструирования земного.
Таким образом, в главном — предвещном творческом импульсе — таится глубочайшее послушание; в разъятом земном и потому второстепенном,— рукотворный, ремесленного толка конструктивизм по образцам. Такой конструктивизм, однако, дан после опыта — созерцательного наблюдения. Этот опыт теоретически осмыслен. Именно демиургический характер построений Бэкона, Оксфордской школы в целом, одухотворенной францис-канством XII—XIII вв. с его конкретно-мистическим постижением бытия, и есть тот еретический центр, коррозирующий истовое послушничество тех же самых ревнителей того же самого ордена.
Очевидный антипод созерцательному демиургическому опыту оксфордцев — средневековая схоластика, оперирующая то л ь к о со словом. Тончайшие филологические различения доведены до мастерского ремесла. Слово обретает объективность вещи. Сам же схоласт становится изготовителем слова-вещи, преобразующим слово в вещь, а вещь представляющим в виде слова. Здесь-то и таится возможность средостения «практикующего» созерцателя и «рассудительного» схоласта, в условиях официального средне
252
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
вековья так и не осуществленного. Важно, однако, отметить самое возможность такого обращения: вещь в слово и наоборот.
Если созерцательный опыт Оксфордской школы — это тринадцатое столетие, а схоластическое умствование Альберта — Фомы — конец тринадцатого — первая половина четырнадцатого, то алг химия (наряду с другими оккультными науками — астрологией и кабалой) пронизывает все средневековье: от александрийской позднеэллинистической эпохи до оккультно-герметических увлечений возрожденцев. Следует выявить теперь некоторые содержательные характеристики алхимии.
Философский камень — одно из основных понятий алхимии. Безграничность его возможностей предусмотрена его же определением. Он проявляет вселенскую мощь. Всеобщая и частная силы камня воплощены в конкретном чудодейственном (богоподобном) веществе. Между тем вещество это принципиально идеализировано. Оно — плод прежде всего теоретического конструирования. Философский камень проявляет себя в конкретном препаративном действовании, обращая расплавленный неблагородный металл в золото и серебро. Мощь философского камня огромна и сопоставима с мощью его творца — алхимика.
Алхимик, его создатель, по меньшей мере богоравен. Алхимический бог — философский камень — конструируется по подобию христианского бога. Мощь его столь же безгранична и даже еще больше. Философский камень в области осуществления чудес куда производительней своего официального аналога [52, т. 1, с. 702, 704; 53, с. 17; 54]. Вот почему философский камень — больше, нежели комментарий, больше даже, нежели интерпретация христианского мифа. Это не работа по образцу. Это сотворчество с богом. В то же время чудеса, творимые камнем, куда менее духовны, зато куда более огрублены по сравнению с новозаветными чудесами.
Если возможен для христианского бога схоластический вопрос о том, может ли он создать такой камень, поднять который и ему не под силу (вопрос, унижающий бога и лишь потому его же и возвышающий), для алхимика такой вопрос бессмыслен, ибо гордыня духа, а не его нищета, любезна богу,— считает «всесильный» адепт. Парацельс: «Следуйте за мной, ты, Авиценна, ты, Гален, ты, Разес... следуйте за мной, а я не пойду за вами. Вы из Парижа, вы из Монпелье, вы из Швабии, вы из. Мейсена, вы из Кельна, вы из Вены, вы из тех мест, которые лежат по берегам Дуная и по течению Рейна; вы с островов на море; ты из Италии, ты из Далмации, ты, афинянин, ты, грек, ты, араб, и ты, израильтянин, следуйте за мной, а я не пойду за вами. Не я за вами, а вы следуйте моим путем, и пусть ни один не укрывается за угол, чтобы не осрамиться, как собака. Я буду монархом, и будет моя монархия. Поэтому я управляю и опоясываю чресла» [55, с. 146;
253
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
56, т. II, с. 4—51. Ясно, что это эффектное обличение стадности произнесено во славу гордого адепта-одиночки.
Внешнее сходство алхимического и христианского богов оборачивается их глубинным различием. Сошлись два мифа в идейном противостоянии. Один — культурный — миф о Христе Другой — внекультурный — миф о философском камне, сигнал о новой культуре, возникающей на пути преобразования культуры христианского средневековья. Грубое единение духа и плоти через алхимического посредника доступней утонченного единения в христианстве. Напротив, акция христианского спасения оборачивается акцией алхимического спасения, исполненного одиночества и гордыни. Осуществляется общение с самим собой, общение внутри элиты, объединенной в тайные сообщества. Тайна, запрет может идти и прямо от бога. Тезис о боговдохновенности алхимии — хороший путь приобщиться к обыденному сознанию. Альберт Великий, почтеннейший и авторитетнейший из обладателей оккультных тайн, пишет: «...прошу тебя и заклинаю тебя именем творца всего сущего утаить эту книгу от невежд. Тебе открою тайну, но от прочих я утаю эту тайну тайн, ибо наше благородное искусство может стать предметом и источником зависти. Глупцы глядят заискивающе и вместе с тем надменно на наше Великое деяние, потому что им самим оно недоступно. Они поэтому полагают наше Великое деяние отвратительным, но верят, что оно возможно. Снедаемы завистью к делателям сего, они считают тружеников нашего искусства фальшивомонетчиками. Никому не открывай секретов своей работы! Остерегайся посторонних. Дважды говорю тебе: будь осмотрительным...» [21, с. 3-4].
Но дело не ограничивалось лишь декларациями. Вырабатывался тайный язык. Темнота алхимической речи — стилевая особенность алхимических сочинений. Ясность же, напротив, была караема.
Тысяча лет совершеннейшей непроницаемости в рамках монолитного элитаризма; башня из слоновой кости — такова характеристика алхимии как сообщества единомышленников. Но алхимия была живой изнутри, десять столетий действующей. Замкнутый, глубоко корпоративный характер алхимических сообществ отодвигает алхимию на периферию обыденного сознания. Пара ч е л о в е к—б о г в христианском социуме оборачивается парой б о г—б о г в алхимии. Общение вырождается до... молчания с самим собой.
Глубоко еретический акт возникновения алхимической деятельности в противовес христианскому средневековью как открытому и массовому способу умствования оборачивается, однако, поразительной косностью и консервативностью, сковавшей живое движение первоначальной алхимической мысли. Согласившись
254
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
с этим, можно понять удивительное однообразие алхимических текстов, словно окаменевших на века.
Не приотворялся ли алхимический Сезам, когда в него стучалось христианское средневековье? Не приотворялось ли это средневековье, когда в него просился одичавший от одиночества адепт? Не подтачивала ли мирская практика и не расшатывало ли высокое теоретизирование эту безоконную башню, которая себя же и выстроила на окраине христианского средневековья?
Между тем мировоззренческие усилия алхимика — всегда личное дело. В тождестве микро- и макрокосмоса — путь к осмыслению познания как нравственного становления. И как следствие из сказанного, три цели Великого деяния: в материальном мире — трансмутация металлов до золота; в микрокосмосе — моральное совершенствование; созерцание божества в его слове — в мире божественном. В каждом алхимическом тексте осуществляются в виде иллюзорного синтеза умственные усилия христианского средневековья, думающего об отношении плоти и духа, земли и неба. Сама же алхимическая деятельность предстает как религиозное богоравное мифотворчество под видом уже существующего христианского мифа.
Здесь следует вспомнить Гермесову «Изумрудную скрижаль» с ярко выраженными космическими устремлениями; текст, по духу принадлежащий александрийской алхимии, но актуальный все пятнадцать алхимических столетий.
Итак, алхимический текст как мироздание или мироздание как библейский текст? Скорей и верней — первое.
Критика со стороны эмпирии, опытной проверяемости для схоласта — ничто. Аргументы такой критики не есть аргументы. Аргумент — только слово. Оно, слово,— и предмет, и цель. Оно достойно само по себе и в подтверждении извне не нуждается. Оно, в конечном счете, и есть единственная реальность. Слово выступает как конструктивный материал, а священный текст — как предмет комментирования. Это — схоластика, изощряющая рефлексирующий ум, исподволь готовящая логистический аппарат новой науки. Напротив, для мыслителей Оксфордской школы природо-знание — это прежде всего внимание к сотворенной вещи, которую должно рукотворно преобразовать и пустить в дело, не покушаясь, однако, на большее — на сотворчество с богом, на создание глобальных-идеализаций, ибо в последних компетентен лишь бог. Опытная наука осмысливается в предметном мышлении Оксфордца, для которого вещь выступает как конструктивный материал, а мироздание — как священный текст. Именно на этом пути «нарабатываются» опытные знания для химии нового времени.
Но только алхимик интуитивным, «дилетантским» образом преодолевает столь полярные несходства «двойственного» метода средневекового природознания. Алхимик в некотором роде и
255
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
практикующий созерцатель, и рассудительный схоласт сразу. Для него текст предстает как мироздание и в с ё (и слово, и вещь) — как конструктивный материал. Конструируется образ целой космогонии, но в терминах технохимической эмпирии златоделия. Правда, дается этот образ в форме заклинаний.
Вспомним теперь анимистическое направление алхимической мысли («больное железо», «золото совершенного здоровья», «медикамент», врачевание, целение). Но в алхимии есть и иное, по видимости прямо противоположное. Алхимику необходимо освободить материю от ее качеств, извлечь из нее душу, отделить душу от тела, чтобы достичь совершенства. Необходимо изгнать тень из материи, чтобы получить чистую и непорочную природу. Хемомеханически преобразовать вещество. На этом пути, как мы уже отмечали.— предельная «физикализация» алхимической мысли. Алхимия, таким образом, как бы «моделирует» грядущие судьбы химии нового времени, мечущейся меж биологией и физикой в критические моменты своей истории, почти утрачивая собственно химическую специфику на полюсах. Итак, специфически средневековая проблема средневековой философии — созерцательный о п ы т—с холастика, вещ ь—и м я вещи (иначе говоря, номинализ м—р е а л и з м) оборачивается проблемой тождества оперирования с веществом и универсального конструирования, ориентированного на вещество (или его видимые эквиваленты).
Алхимик — прежде всего космический демиург, оперирующий с микрообразами и микровещами златоделия, с вещью и понятием по поводу вещи. Духовное и телесное вместе, но с очевидным акцентом на телесное. Духовно-телесный кентавр. Алхимический Сезам оказался той «совершенно секретной» лабораторией, в которой был синтезирован «словесно-вещный» монстр, воплощенный в многовековой практике, осуществившей рационально-сенсуалистический опыт средневековья, квазисинтез схоластики и ремесла.
Понятно, что алхимик лишь кажущимся образом одолевает эту проблему. Необходимо длительное, преобразующее друг друга взаимодействие этих трех фундаментальных гносеологических традиций европейских средних веков. И лишь тогда experientia как опытность, знание и experimentum как проба, опыт, встретившись, приведут к научному эксперименту, науке нового времени, научной химии.
Таков этот второй, наиболее рационалистический этап европейской алхимии. Собственно алхимический предмет — металл — эволюционирует трансмутационным «физико-химическим» (и чудодейственным одновременно) образом от относительно несовершенного до абсолютно совершенного своего состояния. Сама же алхимическая деятельность рационализируется, переплавляя тех-
’’НЕМАЯ КНИГА”
"Немая книга” впервые была напечатана в 1677 г. в Ла-Рошели издателем Пьером Савуре. В "Bibliotheca Chemica Curiosa”, изданной в Женеве в 1702 г. Манже, эти гравюры выполнены тоньше и артистичней, хотя, как свидетельствует И. Фабрициус, совпадают по форме и содержанию, за исключением первой гравюры, на заднем плане которой в издании Манже, откуда они сейчас воспроизводятся, изображено море, набегаю-' щее на сушу. В оригинальной французской гравюре этой детали не было (См. J. Fabricius. Alchemy. Copenhagen, 1976). При глубокой символичности антуража и действия в гравюрах "Немой книги” не только символизируются действия алхимика, но и раскрываются техника и технология алхимических процедур. Мы видим здесь высушивание, выпаривание и перегонку, нагревание на открытом огне и своеобразное термостати-рование, декантацию и фильтрование, прокаливание и растворение, применение весов и паяльной трубки и др. И хотя само действие ограничивается традиционной алхимической программой, читатель может усмотреть также и возможности алхимика, приносившие ему неожиданные
открытия
Лестница, ведущая к небу и свидетельствующая о возможном единении дальнего и горнего, а стало быть о безусловном успехе алхимического злато-сереброискательского предприятия. У подножия лестницы спит библейский Иаков, склонив главу на камень, долженствующий обернуться философским. Письмена, начертанные в пространстве овала, означают: "Немая книга — свидетельство всей герметической философии — посвящена милосердному, всеблагому и всемогущему богу и предназначена только сынам сего искусства! Создатель этой книги Альтус”. Альтус, или Старейший. Он же христианизированный Иаков, сквозной персонаж всех пятнадцати гравюр, возможно, персонифицирующий французского алхимика Жака Толле (1630—1696), за которым устойчиво закрепилась репутация мастера успешных превращений металлов
414
ЛЙЛМДМ»1


2 Алхимик и его Сестра по тайному делу герметического искусства молят всевышнего ниспослать живой воды небесной. Над ними ангелы, держащие запаянный алхимической алембик, в коем Нептун, опекающий только-только рожденные Солнце-золото и Луну-серебро. Иносказание начала алхимических метаморфоз. Над ангелами Солнце как обещание божественного откровения
Подготовка к основным алхимическим процедурам. В горних высях Зевс-громовержец верхом на орле. Внизу сотворенный мир, явленный в трех концентрических сферах: внешняя сфера представительствует воздух и море; средняя — землю и пленение священной рыбы для Мелузины: внутренняя — пленение священной рыбы для Нептуна, повелевающего волнами
Начало Великого деяния. Солнце и дождь напитали ткань-плащаницу. Адепты алхимического искусства выжимают эту ткань, собирая первичную материю для последующих с ней операций. Содержимое блюда, согласно одной версии, - майская роса, близкая к квинтэссенции, согласно другой, —грубые природные вещества, которым еще только предстоит быть освященными и составить материал для философского камня. Корова и бык — иносказание мужеско-женской дихотомии алхимической теории

Собранная первичная материя подвергается перепонке. Жидкость наливается в перегонный куб, помещенный в печь. Дистиллат помещают в большой сосуд, а остаток — ковшиком в маленький, который передают странному существу с лунным знаком на груди и с ребенком на руках, что должно означать рождение новой Луны (может быть, возрожденного серебра). Дистиллат нагревают в печи в течение сорока дней, о чем свидетельствует число 40, начертанное на нижней кладке печи
Дистиллат переливают в другой сосуд и вновь перегоняют. Явление золотого цветка, свидетельствующего появление главного цвета Великого деяния. Остаток с золотым цветком переливают в сосуд поменьше. Прокаливание остатка в печи должно привести к золотоносному Солнцу
Обжиг и соединение. Черная зола, измельченная в порошок, пересыпается в открытое блюдо, а затем — в алембик. В алембик наливают жидкость и ставят на огонь. Смесь взбалтывают и переливают в склянку с четырьмя звездами на стенках. Нагой человек (может быть, Сатурн или Кронос), пожирающий собственное дитя, сидит на костре. Затем — по^видимому, он же — пересаживается в ушат, держа ребенка на руках. Его главу орошают дистиллатом, а ребенок оказывается на руках другого нагого человека (вероятно, алхимика), стоящего перед Сестрою, его помощницей, держащей в руках четырехзвездную склянку. Сатурн персонифицирует свинец, способный претерпевать превращения под воздействием крови младенца — минерального духа металлов. Обжиг и удаление продуктов сгорания — залог успешного высвобождения этого чудодейственного духа
Ангелы влекут Меркурия, способного улучшить приготовленную смесь. Возлетевшие птицы свидетельствуют возгонку летучих, высвобожденных в результате обжига материи. Моление адептов, наблюдающих за алембиком, в котором вываривается на закрытом огне новая смесь
Q Это изображение сходно с изображением 4. Однако здесь под солнечные лучи, свидетельствующие божественную мощь, выставлен дистиллат. Высушенную материю пересыпают в сосуд, Меркурий с жезлом и крылышками на голове споспешествует Сестре, держащей сосуд с материей, постепенно обретающей совершенство
JQ Равные навески двух веществ, маркированных звездой и цветком соответственно, смешивают и запечатывают в Философское Яйцо. Алхимик разводит огонь и заплавляет сосуд, помещаемый затем в атанор. Рукопожатие Солнца и Луны свидетельствует амальгамирование основополагающих веществ - Ртути и Серы Мудрецов. Число 10 - совершенное число рукотворения, тождественное центру мишени — цели Великого деяния
11 Ангелы вновь влекут Меркурия, находящегося в алембике. Алхимик и Сестра вымаливают у бога успех предприятия. Почти совпадение с изображением 8. эвторение ритуально-процедурных действий — залог успешной трансмутации
12 Вновь повторение, долженствующее гарантировать успех дела алхимиков и надежность помощи Меркурия


J J Повторение изображения 10, но с той существенной разницей, что цветок заменен Солнцем, что, по-видимому, умножающим образом влияет на мощь философского камня. Число наивысшего совершенства 10 десяти-, сто-, тысяче и т.д. кратно увеличено, что свидетельствует о безграничии возможностей Великого магистерия-



Извлечение сосуда из печи, вскрытие сосуда, взвешивание материала. Перегонные кубы маркированы солнечными знаками. Алхимик и Сестра. Меж ними Философское Яйцо. Адепты произносят таинственное заклинание -Великое деяние завершено
15 Эта’ после^няя^ гравюра созвучна первой. Пожилого старца (Иакова, а может быть, и Меркурия) купидоны увенчивают венком поощри теля трансмутации. Алхимик и Сестра теперь уже обладают искомой тайной. Безжизненное тело -былая первоматерия. Извлечение жизненных сил сокровенных ферментов. Солнце-эолото и Луна-серебро - итог материального и духовного совершенствования. Попрание смерти смертью же. Смерть во имя жизни в совершенном своем обличии. Сокровенный свет, высвобожденный из мрака видимого
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII—XV вв.)
нохимическое рукоделие в горниле алхимических теорий и органично включая его в средневековый контекст (в отличие от чистых терминов алхимического предания в теоретически тупиковой технической химии арабов, принципиально не могущей выйти к научной химии или стать ею).
Явление Роджера Бэкона — кульминация теоретико-эмпирической рационализации западной алхимии под воздействием тео-ретизирующегося технохимического ремесла и природопознающего схоластического теоретизирования в духе Фомы (так сказать, вырождение алхимии).
На этом же этапе достигнуты главные практические вклады европейских алхимиков, подробно описанные в литературе.
Если, однако, попробовать отказаться от принятой посылки, связывающей исторические преобразования алхимии со взаимодействием ее-с собственно средневековьем, то есть с химическим ремеслом, с одной стороны, и схоластическим теоретизированием, с другой, тогда за Роджером Бэконом естественно должна была бы воспоследовать совсем уже рациональная, вовсе «химическая» алхимия, постепенно накапливающая в духе прогрессистских традиций положительный химический багаж.
Но произошло принципиально иное.
17. Зак. 414
ГЛАВА ВОСЬМАЯ е
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ
В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
ИАТРОХИМИЯ — ЛЕКАРСТВЕННАЯ АЛХИМИЯ
Алхимия Возрождения окончательно утрачивает былую, пусть мишурную, вещественность. Это время в жизни алхимии характерно неуправляемым расцветом демонологических и оккультногерметических увлечений неоплатоников Возрождения (как бы возвращение к истокам). Действуя вне артикулированных форм, алхимия являет нескончаемое богатство эмоций, довольствуясь, как не вполне верно считают некоторые исследователи, бедностью осознанных идей [57, с. 152—153].
Игнорируя естественный историко-культурный, историко-химический смысл этой алхимии, иные исследователи описывают ее как опустошенную оккультно-символическую фантасмагорию, лишенную какого бы то ни было содержания, и потому как тупиковую пору в жизни алхимии. Э. Мейер утверждает: «Алхимические фантазии достигли крайней степени сумасбродства к концу средневекового периода и началу нового времени. Дальше было идти уже некуда. Печальная картина состояния алхимии, раскрываемая перед нами, еще более омрачается тем обстоятельством, что в видах объяснения чудодейственной силы философского камня не стеснялись прибегать к помощи высшего промысла. Алхимия самым возмутительным образом эксплуатирует имя божие, молитвы и библейские изречения. На химию как науку алхимические учения оказали очень ничтожное влияние. Как умопомрачительные идеи, державшие в порабощении значительную часть образованного человечества, эти учения, пожалуй, имеют большее значение для истории культуры, нежели для истории химии» [42, с. 49]. 3. Цейтлин как бы продолжает: «Эти сумасбродные преувеличения уже весьма далеки от сравнительно скромных эллинистических и арабских опытов над изменением цвета и веса металлов. Но как раз эта фантастическая темнота, эта сила чудодейст-вия соответствует духу средневековья» [34, № 10, с. 73]. Если только оставить в стороне эмоциональные оценки Э. Мейера, можно сказать, что эта характеристика алхимии позднего средневековья скорей подошла бы к фарсовой, действительно реликтовой алхимии XVIII в. Верно, что история алхимии — часть истории культуры. Но и часть истории науки, истории химии. Этого Мейер не видит. Мнение Цейтлина о соответствии поздней алхимии духу
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV--XVII вв.)
-дГ  —-дд- 1 I =====_=^___. —,м	W а   
средневековья нуждается в поправке, учитывающей и меру ее несоответствия этому духу. Отличие же алхимии от ее эллинистического прошлого, подмеченное Цейтлиным, представляется верным (если только не причислять арабскую химию).
Но и в таком виде алхимия сыграла определенную историческую роль в развитии культуры европейского средневековья. Для нас она — свидетельство эпохи, ибо нередко показание глубин души подлинней конструкций рассудка, о чем пространно свидетельствует Тертуллиан (II—III в.) в трактате «О свидетельстве души».
Арнольд из Виллановы в «Салернском кодексе здоровья» [58] решительно переформулирует четыре Аристотелевых первоэлемента, минуя алхимическую бинарную (или тринитарную) систему, переформулирует в терминах медицинской алхимии, ориентированной на микрокосмос со своим «атомным» четырехэлементным составом. Мир металлов заменен иным объектом — гуморальной патологией человека. Состояние человека — не что иное, как функция соотношения четырех соков («гуморов»): светлая желчь, флегма, кровь, черная желчь. Но каждой из этих гуморов — еще и панпсихический принцип, материализованный не столько в конкретном человеке, сколько в спиритуалистических универсальных образах — четырех типовых темпераментах (или, как скажут позже: холерик, флегматик, сангвиник, меланхолик).
В теле находится нашем четыре различные влаги: Флегма и светлая желчь, кровь и черная желчь. Воплощенье
Флегма в воде, а в земле себя черная желчь обретают.
Кровь — это воздух, а светлая желчь в огне воплотилась, [там же, строфа 82].
Далее следуют характеристики соков-начал, проявляющие себя в свойствах темпераментов их носителей:
Желчь существует — она необузданным свойственна людям... [там же, строфа 84].
Флегма лишь скудные силы дает, ширину, малорослость... [там же, строфа 85].
Только про черную желчь мы еще ничего не сказали;
Странных людей порождает она, молчаливых и мрачных [там же, строфа 86].
Цветовой образ алхимического искусства переосмысливается в медицинской алхимии не менее выразительно:
Влаги такие известны, что каждому цвет доставляют.
Цвет образуется белый из флегмы в телах. А из крови — красный;
259
9*
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Из желчи же красной рождается цвет красноватый, Черная желчь награждает тела окраскою мрачной, Скучного цвета обычно, в ком желчи подобной избыток
[там же, строфа 87].
Изменение соотношения соков-начал приводит к патологическим сдвигам.
Между тем человек сам в состоянии воздействовать на духовную жизнедеятельность гуморов, от коей зависит физическое состояние тела. Он — демиург, создающий себя.
Персики, яблоки, груши, сыры, молоко, солонина, Мясо оленье и козье, и заячье мясо, и бычье: Все это черную желчь возбуждает и вредно болящим [там же, строфа 7].
Врач из Салерно (он же алхимик из Виллановы) конструирует медицинскую алхимию, где целимый — не металл, а человек. Алхимия раздвигает собственные пределы, становясь иной. Идет необратимая трансмутация алхимических начал: от как бы живого к подлинно живому.
Если новаторство Арнольда состоит лишь в простом переносе алхимического оперирования с металла на человека и в переименовании основных категорий алхимической доктрины соответственно новому объекту, то новаторство Парацельса — в трансформации учения о первоэлементах изнутри, в коренной ломке этого учения сразу по нескольким позициям.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм — Парацельс * (XVI в.) был алхимик-врат, или иатрохимик, исповедовавший «химическую» теорию функций организма, разработанную в противовес Галену (II в.), лечившему растительными соками. Нематериальная квинтэссенция александрийцев и отчасти алхимиков-христиан у Парацельса вполне материальна. Она — чудодейственное средство, извлекаемое из растений или из минеральных сурьмяных, мышьяковых и ртутных препаратов (исходным сырьем мог быть и купорос, и свинцовый сахар). Парацельс уповал и на aurum potabile (питьевое золото), коллоидный красного цвета раствор золота. Алхимическое учение на уровне организма, казалось бы, еще более приспосабливало алхимию к полезному делу. «Целение» металлов еще остается. Но главное — это иатрохимиче-ское целение человека.
Но здесь и возникает оккультный противовес земным целям: Парацельсовы духи Архея, арканумы, в мишурном блеске которых сначала меркнут, а потом и вовсе обесцвечиваются замеченные
♦ Рага Celsus — «за Цельсом» — так назвал себя Теофраст Гогенгейм, подчеркивая свою идейную связь с этим римским медиком II в.
260
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
Парацельсом эмпирические факты (tartarus vini — винный камень на дне винных бочек, первое (?) описание цинка как еще одного металла, установление нетождественности квасцов как «земли», купоросу как «металлу», качественное различение ковкости веществ,— и в связи с этим деление их на металлы и «полуметаллы»). Трансмутация металлов у Парацельса отодвинута на второй план. Исцеляющийся организм — достойный заменитель угасающей злато-сереброискательской идеи. Качественно иной заменитель. «Азот, или о древесине и нити жизни» и «Paragranum» — важнейшие сочинения Парацельса. Необходимо назвать также и «Химическую псалтирь», приписываемую ему же.
Новые идеи Парацельса противостоят традиционной алхимии. Противостоят, но и генетически связаны. Лишь целостный текст* свидетельствует об ином: новое ренессансное мироощущение.
Парацельс резко отгораживает Аристотелевы стихии от алхимических вещественных стихий: элемент «Огонь» изменяет металлы несовершенные и их уничтожает. Металлы совершенные от огня не изменяются. Принципиальное разрушение дихотомии алхимических начал — вклинивание между серой и ртутью «соли» — третьего начала, столь же принципиального, а не только посреднического (как это считалось раньше), открывает новые просторы для технохимического опыта (растворения), Когда бесплотный — только духовный принцип,— уплотняясь, обретает вещественность. «Во всем, что касается знания и опыта, философы, предшествовавшие мне, имели в качестве своей цели скалу истины, но ни один из них не попадал в цель. Они думали, что ртуть и сера суть начала металлов, но не упоминали и во сне третьего начала... И вот я утверждаю, что в любой вещи содержатся три начала: ртуть, сера и металлическая вода (раствор соли.— Авт.), питающая первые два. Если небесные светила и природа позволяют, дерево вытягивает сначала ветви в марте месяце, потом распускаются почки, появляются цветы, и так до осени, когда, наконец, вызревает груша. Точно так же и с металлами. Они рождаются таким же образом из недр земли. Пусть же алхимики, ищущие сокровище сокровищ, заботливо отметят это!» [55, с. 147].
Принципы, обретающие статус веществ, но сохраняющие еще прежние метафизические имена. Парацельс учит: каждое тело образуется из трех субстанций, имена которых суть: сера, Меркурий и соль. Взять в руки тело — значит держать в руках три невидимые субстанции. Чтобы-испытать это, надо, например, взять Дерево. Это и есть тело. То, что сгорит, и есть сера, то, что будет Дымить,— ртуть, а что превратится в золу,— то соль [59, с. 31]. Намечается путь к количественному разрушению вещества, к весовым определениям компонентов. Конечно, до элементного весового анализа еще далеко. Но описан этот опыт именно с этой «количественной» направленностью.
261
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Идея «соли» как третьего начала — это новая идея. Парацельс ищет себе опору в александрийской алхимии, усматривая у Гермеса только ему внятные аналогии: «Знайте! Все семь металлов рождены из тройной материи, а именно из ртути, серы и соли. Однако металлы все же отличаются друг от друга хотя бы окраскою, особой для каждого металла. Гермес сказал правильно, что все,семь металлов произошли от смешения трех субстанций. Подобным же образом из этих же субстанций составлены тинктуры и философский камень. Он назвал эти три субстанции духом, душою и телом. Однако он не указал, каким образом это нужно понимать и что он сам понимал под этим. Возможно, он знал о трех началах, но не высказался по этому поводу. Я не хочу сказать, что он впал в ошибку, а только говорю, что он умолчал об этом. Но для того чтобы эти три различные субстанции, а именно дух, душа и тело, были правильно поняты, необходимо знать, что они обозначают не что иное, как эти же самые три начала: ртуть, серу и соль, из которых образованы все семь металлов: ртуть есть дух, (spiritus), сера — душа (anima), а соль — тело (corpus)» [60, с. 125]. Развитие мысли Арнольда — перенос алхимической доктрины из металлического микрокосмоса в человеческий микрокосмос. Спиритуализм не снят, но подкреплен медико-лекарственной и химико-аналитической практикой. Люди, по мнению Парацельса, так же, как и металлы, сложены из серы, ртути и соли.
Алхимическая триада под воздействием медико-лекарственных тенденций видоизменяется в «пятерицу». Парацельс, став иатрохи-миком, говорит уже не о трех, а о пяти субстанциях, или «ближайших и естественных принципах»: сера, ртуть, соль, флеёма, caput mortum — «мертвая голова» — сухой кубовый остаток17. Флегма и мертвая голова — наиболее грубые субстанции пониженной духовности, содержащиеся в грубых землях и простых водах. Отсюда иное определение алхимии, данное Парацельсом: это — искусство, которое путем растворения смесей отделяет чистое от нечистого. Технологическое отступление от освященного столетиями алхимического спиритуализма. Парацельс смешивает, не разделяя, аристотелевы стихии с элементами-качествами, прибавляя к ним квинтэссенцию. В обыкновенном золоте, согласно Парацельсу, квинтэссенции мало, зато много прокаженного тела. 1от почему изготовление целительных «арканумов» — пафос химии Парацельса. Вырисовывается спиритуалистический план Парацельсовой химии: планетно-зодиакальные флюиды, одухотворяющие вещественный мир «арканумов», специфических. лекарственных сил вещества, соотнесенных с частями тела. Но часть
17 В русской терминологии применительно к окислам железа до сих пор встречается «мумия» — синоним caput mortum.— Прим. ред.
262
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
тела не тождественна телу в целом. Она относительно самостоятельна.
Разрабатывается идея «симпатического сродства» веществ: духовного, но и «химического» (подобие свойств) сродства. Конструируется органо-химическая система, предусматривающая . воздействие на пораженные части тела химическими средствами. Медико-химические предписания врача-алхимика следуют из этой системы, овеществившей бесплотные категории алхимического элементаризма. Приведем Парацельсов рецепт лечения чахотки: «Чахотку можно вылечить так: возьми белого хлеба в любом количестве и размачивай его 24 часа в хорошем вине. (Воссоздается ситуация псевдопричащения.— Авт.) На следующие сутки, помолившись, выпей этого вина. И так все 9 дней. Не пей при этом ничего иного. Все это время собирай мочу в сосуд, подвешенный над дымящимся очагом. По мере испарения мочи чахотка твоя тоже пойдет на убыль» [34, № 10, с. 76—77]. Мистическое, но и диэтическое целение.
Если археи и арканумы Парацельса еще свидетельствовали о собственных спиритуалистических возможностях, лишь частично представимых в вещественных обличиях, то алхимические начала в представлении Иоганна Баптиста Ван-Гельмонта (XVI — XVII в.) приобрели реальность, проверяемую опытом *.
* Элементы-качества Аристотеля, по Ван-Гельмонту, не есть элементы (простые тела). Но этого не утверждал и Аристотель. «Огонь» («горящий пар») не есть самостоятельное вещество. Он — раскаленные пары. Сжигание дубовых углей «подтвердило» это. Spiritus Silvester — лесной дух, или газ,— результат этого сжигания. Ван-Гельмонт формулирует понятие о газе, тождественном духу — Kveujxa (отсюда пневмохимия). «По особенностям дела и за отсутствием имени я назвал это испарение газом, что близко к хаосу древних» [61, с. 102]. Газ как принцип отождествлен с воздухом и овеществлен в «газ», который можно собрать. Особенно точные опыты проводил Ван-Гельмонт с водой (опыт с отростком ивы, поливаемой дозируемой водой, с последующим взвешиванием ивы и земли; прокаливание (сухая перегонка) дерева с количественной конденсацией паров; составление весового баланса химического взаимодействия: опыт с железным гвоздем, опущенным в купорос, полученный, в свою очередь, взаимодействием меди и серной кислоты. Ван-Гельмонт отрицает tria prima алхимиков — ртуть, серу и соль как составные части сложных тел, утверждая, что их присутствие недоказуемо опытом и применение их в качестве идеальных принципов для практики бессмыс
* Это не означает, что результат проверки убеждал Ван-Гельмонта в его предположении. Важно, что существование алхимических первоэлементов было подвергнуто опытпоп проверке при полном небрежении к первоначалам как идеализированным объектам.
263
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ленно, но ставит опыт по превращению 2000 весовых частей ртути в золото с помощью одной весовой части философского камня, объявляя о своей удаче. В то же время замечательный опыт количественного сжигания 62 фунтов сухого дуба, давшего 1 фунт золы и 61 фунт углекислоты, служит лишь доказательством двухэлементного состава тел: все тела состоят из воды и газа.
Сочинения Ван-Гельмонта сведены в «Opera omnia» (1682 г., посмертное издание) [61]. Итак: главный теоретический интерес Ван-Гельмонта состоял в изучении состава (составных частей) сложных тел, причем эти составные части понимались как простые тела. Вода (реальная вода) — составная часть сложных тел. Он был сторонником и одним из первых осуществителей количественного опыта. Помимо перечисленного, он открыл реакцию «серебряного зеркала», исходя из предположения о том, что ляпис уже содержит серебро, отличающееся лишь по форме от серебра металлического. Он установил горючесть водорода (не идентифицируя, разумеется, его как водород). Он явился одним из основателей пневматической химии. Вместе с тем он незыблемо верил в трансмутацию металлов, Парацельсовы археи, самозарождение. Не только верил в трансмутацию, но и экспериментировал в этом направлении, причем опыт его, как уверяют доверчивые современники, завершился удачей: он получил алхимическое золото.
Столь беглый перечень заслуг Ван-Гельмонта следует подкрепить указанием на самое главное в его деятельности. Количественный опыт — вот что решительно отличает Ван-Гельмонта — экспериментатора. Количественная переформулировка алхимии как принципиально качественной деятельности привела его к пневматической химии, подготовившей точный объемный и весовой опыт, оправданный, но и отягощенный алхимическим прошлым (вспомним «пневматическую алхимию» у арабов).
Последующая «химизация» алхимической, мысли приведет к точным описаниям кислот и щелочей и взаимодействий с ними. Кислота и щелочь обретут статус первоэлементов. Но рациональная правда о кислоте и щелочи обернется ложью их элементарного (в алхимическом духе) гипостазирования, вездесущие, теперь уже реликтовые призраки алхимического тысячелетия. Отто Тахе-ний (XVII в.), например, скажет: «Все соли состоят из какой-либо кислоты и из какой-либо щелочи... Из этих двух универсальных принципов составлены все тела мира» [55, с. 121]. Ярчайшее сочетание в одной сентенции химического (первый тезис) и алхимического (второй тезис) мироощущения: конец алхимии — начало химии.
Даниил Зеннерт (XVI—XVII в.) был последователем Парацельса, но и сторонником атомизма древних [62]; не отвергая аристотелевские элементы, он считал их, состоящими из атомов. Если довести эту идею до логического завершения, получается, что
264
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV-4XVII вв )
атом — не что иное, как элемент, а их ассоциации («вторичные атомы») — молекулы (prima mixta). Это модернизация. Но важен возврат к атомистике, древних, хотя и в единстве с первоэлементами Аристотеля. При этом верил в трансмутацию, чуждую атомистической доктрине.
Взгляды Зеннерта обычно расценивают как механический возврат к демокритовскому атомизму (атом бескачествен и неощутим). Между тем идея Зеннерта куда оригинальней и основательней: атом — мельчайшая часть состава, но и часть аристотелевского элемента-стихии. Механическая (геометрическая) частица и вместе с тем качественно индивидуальная,— таков «кирпич» мироздания у Даниила Зеннерта. Он — физик — остающийся и химиком, повелевающим многоцветным миром веществ. Отсюда замечательная мысль о вторичном атоме, или молекуле.
Химия начала XVII в., не чураясь алхимии, впускает в свои пределы атом древних, предварительно осмыслив его в многовековой традиции алхимического элементаризма.
Анджело Сала (XVI—XVII в.) впервые объяснил образование азотной кислоты из селитры тем, что эта кислота вытесняется из селитры серной кислотой. Повторил опыт Ван-Гельмонта с омеднением железного гвоздя, считая, что медь уже содержится в растворе медного купороса [63].
Франсуа Делебоэ Сильвий (XVII в.) был противником Пара-цельсовых археев. Он изучал животные соки, желчь, ферменты. Продвинулся в медицинской химии. И тоже верил в трансмутацию металлов, занимаясь ею практически [64].
Сторонник идей Сильвия Отто Тахений (XVII в.) известен как врач. Изучал химические свойства минеральных веществ, разработал ряд химических реактивов для качественного и количественного определения многих веществ. Был одним из первых химиков-аналитиков. Самый знаменитый его опыт — окисление свинца до двуокиси с последующим восстановлением ее вновь до свинца. Тахений установил 10%-ное увеличение веса при окислении и такое же уменьшение при восстановлении. Тахений представлял минеральную соль как результат взаимодействия минеральных щелочей и кислоты, именно их считая материальными началами, отвергая алхимическую триаду, гипостазируя эти новые начала: кислоту и щелочь [65]. Новое мышление в рамках алхимии.
Последние три фигуры показательны для послепарацельсо-вых времен. Количественный подход, характерный для химии конца XVI — начала XVII в., усвоен ими, с одной стороны, как предмет самостоятельной исследовательской разработки (отсюда химико-аналитические достижения названных химиков); с другой — как направленный на химико-терапевтическое лечение живого организма синтетическими лекарственными препаратами
265
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
дозируемого состава, изготовляемыми в соответствии с тогдашним знанием о ферментах и животных соках. Именно здесь впервые формируется «биолого-химическая» устремленность химического искусства, лишь становящегося наукой: аналитической и синтетической вместе.
ХИМИЧЕСКАЯ ТЕХНОЛОГИЯ
И АЛХИМИЯ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Расскажем теперь о некоторых еще почти алхимиках, но уже почти химиках. Это последний мостик к химии Бойля — Лавуазье.
Андрей Либавий (XVI—XVII в.). «Алхимия» — главное его сочинение [35]. Первый раздел книги содержит описание химической посуды, химических аппаратов, нагревательных приборов. Дан проект идеальной химической лаборатории. Алхимия, как ее понимает Либавий, — наука практическая, складывающаяся из двух взаимосвязанных частей.
1) Энхерия (греч. ey/etpia — вручение). Представлены методы оперирования с веществами, свойства этих веществ, способы их определения. Эта часть слагается из двух составляющих: elaboratio (обработка) — совокупность операционных приемов воздействия на вещество и exaltatio (активация) — совершенствование вещества путем созревания и градации (усиления действия).
2) Собственно химия как наука получения веществ (простые вещества: магистерии, металлы и их соединения; экстракты: водные извлечения из растений, или эссенции; водки, настойки, соли, щелочи, кислоты). Этот раздел завершается описанием способов получения лекарственных смесей.
Либавий — экспериментатор. Он впервые получил хлорное олово действием олова на сулему — «дымящийся спирт Либавия»— spiritus fumans Libavii; купоросное масло, или «купоросный спирт», установив их тождество и получив «купоросный спирт» двояким образом — прокаливанием квасцов, купороса и серного масла, а также сжиганием серы и селитры.
Либавий, назвавший главное свое сочинение «Алхимией», в сущности уже не алхимик. Лейтмотив алхимии Либавия — практика, вторгающаяся во все сферы химической деятельности: оснащение химической лаборатории, получение веществ, применение этих веществ. Либавий — химик-технолог XVI—XVII вв., кануна первой научной революции.
Если в более ранние времена химик-практик, изготовитель полезных вещей, неукоснительно следовал традиционному, застывшему в веках рецепту, лишь иногда незначительно видоизменяя канон, технолог Либавий делает практическое предписание
266
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
j__	-	-	. - -	.	_		—lje==k——
объектом специального изучения, объектом химической технологии как науки. Вместо рецепта — почти типовой регламент, включающий почти типовые операции над оборудованием, инструментом, сырьем, веществом — промежуточным продуктом, веществом-изделием, практически примененным веществом. Не случайно Либавий описывает именно идеальную химическую лаборато- * * рию, отвлекаясь от эмпирических подробностей. Эмпирия ремесла преодолена в теоретичности технологии. Практика приобретает теоретический статус. Именно это обстоятельство (в числе иных социально-экономических обстоятельств) сыграло свою роль в переходе от цехового умения к мануфактурному производству.
Ванноччо Бирингуччо (XV—XVI в.) — автор известного труда «Piroteclinia» (греч. лир — огонь). Десять книг этого сочинения содержат сведения о многих веществах: азотной кислоте, амальгамах для извлечения золота из руд, купоросах, видоизменениях серы, квасцах, окисленном и сернистом мышьяке, соли. Говорится о стеклоделии, металлических зеркалах, пробирном искусстве. Приведены составы пороха. Увеличение веса металлов под воздействием огня Бирингуччо объясняет улетучиванием огня. Субстанция легкая улетает, оттого ц «тяжелеет» металл. Ход рассуждений — алхимический, хотя трансмутационная алхимия (девятая книга) осуждается [66].
Известный под латинизированным именем Георгий Агрикола, а по-немецки Георг Бауэр (XVI в.). Главное сочинение «De re metallica, libri XII» («О горном деле и металлургии, 12 книг») [67]. Это фундаментальный свод о добыче и обработке металлических руд в XVI в. с обстоятельными ссылками на старшего современника — Бирингуччо и «Естественную историю» Плиния Старшего. Много места отведено аналитическим методам идентификации металлов и минералов и определения сопутствующих примесей. В «Послании светлейшим и могущественным герцогам» самозабвенно ругает алхимию и ее адептов. Однако последние годы жизни упрямо ищет пути трансмутации ♦.
Бернар Падисси (XVI в.) прославился стеклоделием, в частности изготовлением окрашенных стекол, усовершенствованием добычи поваренной соли в Бискайском заливе, как великий мастер по фаянсовой посуде, эмали, цветным глазурям. Эмпирический поиск у Палисси был принципиально не теоретичен. Вероятно, поэтому рецепт его чудесных глазурей ушел вместе с ним**. Он же, вероятно, впервые применил известковый мергель
* И Бирингуччо, и Агрикола — скорее металлурги и горные «инженеры», нежели химики. Именно поэтому мы на их работах подробно не останавливаемся.
* Качественный состав глазурей и эмалей (точнее: шихты), изготовленных
Палисси, мы знаем: окислы олова, свинца, железа, сурьмы и меди; песок, сода, поташ.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
как минеральную добавку к навозу для удобрения 17а. Главная его книга называется «О гончарном искусстве, о его пользе, об эмалях и огне» (1580 г.) [68, 69]. И он резко критикует алхимиков.
Иоганн Рудольф Глаубер (XVII в.) — химик-технолог, врач, но и алхимик. В сочинении «Новые философские печи» (1648— 1650 гг.) описывает нагревательную аппаратуру и препаративные приемы. Получает уксус из вина, тайные лекарства, крепкие чистые минеральные кислоты. Перегонкой смеси каменной соли с купоросом получает соляную кислоту, а перегонкой смеси селитры с купоросом — азотную. Воздействуя на селитру купоросным маслом, получает азотную кислоту. Заменив железный купорос на купоросное масло, получает чистые крепкие соляную (acidum fumans Glauberi) и азотную кислоты. Описывает свойства и разрабатывает способ получения десятиводного сернокислого натрия — «чудесную соль» (sal mirabile), известную как Глауберова. Знает реакцию взаимодействия кислоты и щелочи. Устанавливает явление «двойного избирательного сродства» (HgCl2 + Sb2S3 —> HgS + SbCl3, сурьмяное масло; К2СО3+ + HNO3 —» Н2О 4~ СО2 + KNO3 (чистая) *. При жизни автора выходит «Opera chimica» Глаубера (1658 г.), содержащая статью о спагирической фармакопее (греч. блшо— извлекаю и dyeipco — собираю). В этих статьях даны основоположения анализа и синтеза лекарственных препаратов. Приводятся обширные сведения из химии минеральных веществ, красильного дела, иатрохимии. Обосновывается влияние технических производств на химическую технологию, коей стали некогда эмпирические технологические ремесла [70].
Именно во времена Глаубера можно говорить не столько о технохимических ремеслах, сколько о химических технологиях: производствах азотной (XV в.) и серной (XVI в.) кислот, а также соляной (XVII в.). Развиваются мыловарение, стеклоделие, сукноделие, производство соды и поташа как разных веществ (сода — из золы растений и из рассолов озер Египта, поташ — из золы деревьев). Совершенствуется технология добычи поваренной соли (из подземных выработок, из морской воды и воды соляных источников).
Если в XIV в. сырье для азотной кислоты получают соскабливанием соляных налетов со стен конюшен, а затем из природных компостов, то к XVII в. — из селитры, получаемой из искусственных компостов по технологии, описанной Бирингуччо и Агрико-
17а В новое время. Начало применения минеральных удобрений, в частности мергелей, восходит к далекой древности. Во всяком случае об этом повествует Плиний.— Прим. ред.
* Новохимический способ записи, конечно же, Глаубер не знал.
268
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
лой. Квасцы, купоросы, нашатырь, минеральные краски, висмут, ртуть, сурьма, мышьяк, бура, щелочи, сульфаты и нитраты металлов, предназначенные для целительных нужд, — вот тот круг веществ, получение которых все еще кустарно-препаративное.
XVII век — начало химической технологии. Это естественный результат взаимодействия технохимического ремесла с теоретизирующей алхимией, в том числе и иатрохимией — алхимией лекарственной.
Обратим внимание на одно примечательное обстоятельство. Все сколько-нибудь заметные химики и химики-технологи конца XVI —начала XVII в. были еще и алхимиками. Между тем чистые практики-эмпирики (Агрикола, Бирингуччо, Палисси) дальше частных и единичных, хотя и гениальных, открытий не пошли. Их опыт остался теоретически не осмысленным, вне обобщения.
XVII век. Алхимия как будто уходит за сцену, зато знание ее доктрин — признак тогдашней учености.
Бесконечная делимость вещества — залог алхимической антиатомности. Признание же бесконечной делимости— основание для количественных (весовых, мерных) аналитических процедур. Элемент-принцип должен стать элементом-веществом.
Такова тысячелетняя эволюция алхимических первоэлементов. Эволюция ли? Едва ли. Игра с одним и тем же: имя — вещь, вещь — имя. Эта двойственность искони присуща первоматерии, как ее понимали алхимики. Она — прародительница, хранительница, но и пожирательница первоэлементов — первокачеств — перво-веществ. Элемент как одушевленное и одухотворенное первотело, обозначенное в историческом движении алхимических начал, породит мистическую алхимию, которая будет долго еще жить в качестве реликта — после фактической смерти алхимии как исторически значимого явления. Технохимическая линия иная: элемент-вещество определим количественно как элемент состава. Здесь-то и возникает научно-химическая установка на создание веществ с заранее нужными свойствами, когда не «принципиальный», а вещественный элементный состав определяет свойства. Взаимодействие этих двух направлений алхимической мысли (элемент-организм, элемент-частица) может быть истолковано как единоборство «биологизма» и «физикализма», специфическим образом «предвосхищенного» алхимией.
Практическая химия развивалась путем эмпирического поиска, оттеняя особую природу алхимии, но в то же время и взаимодействуя с ней.
МО
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
I ——~==————S  Д» 	.	L	—
АЛХИМИЯ: ИСКУССТВО И РЕМЕСЛО	s
Алхимик — художник, каждый раз изготавливающий уникальную вещь. Вместе с тем штучный опыт притязал на общезначимость, объективность искомого. Синезий (IV—V в.), комментирующий Псевдо-Демокрита, утверждает, что в алхимической операции не создают ничего нового, а изменяют лишь форму материи [7, с. 360-367].
Тем не менее алхимическое золото может быть (и должно быть!) лучше природного, и тогда алхимик — уже не подражатель, а творец, следующий за природой. Он должен подстеречь, вызнать средства, применяемые природой, т. е. объективные средства. В этой ситуации алхимик — уже не художник, а п о ч т и ученый. И все-таки почти, потому что искомый икс преднайден давно. Его только надо вновь обнаружить. Не потому ли опыт алхимиков выступает как повивание сокровенного, как комментарий к давно утраченным тайным книгам? На этом пути химические знания нужны как побочные. Зато нужно совсем другое: владение тайным магическим словом, материализирующимся в конкретном инструменте, отворяющем алхимический Сезам.
Алхимическая магия не была связана с духами, имевшими личное земное существование. Это — скорее «энергетическая» магия, когда спиритуалистические химеры выступают в виде силовых эманаций, одушевляющих грубую материю. Ход более перспективный, нежели черномагический демонизм. Энергетическая магия следует из астрального анимизма, наделяющего природой живого все и устанавливающего влияние астральных тел на земные события: «Солнце зарождает минералы и металлы в недрах земли». Высшее взаимодействует с высшим, аналогичным высшему. Так достигается единство алхимической вселенной. Алхимический космос трехступенчат: низший мир — чувственный; высший — умопостигаемый; наивысший — божественный. Миром чувственным управляет разумная душа. Алхимик, подобно богу,— всеми тремя. Совершенный дух отождествляется с совершенным телом (Солнце — золото, Марс — железо и т. д.). Это и есть итог магического действования в алхимии.
Энергомагический ритуал в XV в. осваивается как способ одухотворения первичной материи на пути изготовления из нее золота — материи совершенной. При этом первичная материя — не nihilum negativum (ничто), a nihilum positivum (нечто).
Парацельс раздвинул границы естественной магии, прибавив алхимическую терапию и алхимический гипноз, а к первичной материи — живое человеческое тело, которое следует исцелить, подобно больному металлу.
Рационализация операций над веществом не отменяет магии как ритуально-словесного опыта. Магическое мышление естест
270
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV-^XVII вв.)
венно и для Ван-Гельмонта. Магическое, считает он, есть наивысшее свойство души постольку, поскольку магия-теургия —- образ действия бога. Через нее могут быть познаны все вещи. Магии же присуща всемогущая сила непосредственно воздействовать посредством духа тела не только на тело, которому принадлежит этот дух, но также и на другие тела и духи, разделенные друг от друга большими расстояниями. Это свойство естественно, ибо соотносится с аналогичным свойством природы,— так сказать, дистанционное «экспериментирование».
При всей своей операциона лености естественная магия — это искусство толкования природных (или рукотворно воспроизводимых) явлений, причинное объяснение действительности. Магическое мышление исследует мир объектов, условия их существования, приводя все это в простую систему, устанавливая тем самым в подлунном мире простой порядок. Агриппа утверждает: мир имеет троякий характер—стихийный, интеллектуальный, небесный. Низшее управляется высшим и от него получает силу. Творец эма-нирует свое могущество через ангелов, небеса, стихии, животных, растения, металлы и камни на людей. Восхождение или нисхождение по ступеням. Отсюда и три вида магии: естественная, небесная, церемониальная [37; 71, № 6, с. 30]. Алхимик суммировал эти три вида, запальчиво покушаясь быть физиком, математиком и теологом сразу; но дилетантом во всех этих качествах. Зато дух общался с телом легко и успешно. Формировался образ целого. Осуществлялся теоретически неосуществимый гармонический синтез духа, души и тела. Постигалась мировая душа— квинтэссенция.
Сокрытые свойства в вещах мира вызываются небесными светилами,] продолжает Агриппа. Квинтэссенция может быть очень полезной, если только мы сумеем ее извлечь из какого-нибудь вещества, скажем, из металла, и перенести ее в другое вещество. Тогда она придаст последнему более высокие свойства. Именно поэтому алхимики старались получить квинтэссенцию из золота и серебра и перенести ее в другой металл, тотчас же превращающийся в золото или серебро. Иные знакомы с этим искусством и даже видели, как это делается. Однако никто не мог получить больше золота, чем то золото, из которого извлекалась душа. Так как последняя есть внешняя форма, а не внутренняя, то и бесполезно ждать от нее, что она сможет превратить несовершенное тело в совершенное в количестве, превышающем ее собственную массу. Но Агриппа не отрицает, что это возможно при помощи иных приемов искусства [там же].
Магия, перестающая быть художеством и ставшая предметом размышления, демифологизируется. Однако мифический стержень магии остается неприкосновенным, а именно: результативное взаимодействие высшего и низшего; взаимодействие, основанное на притяжении и отталкивании вещей со сходными или различными
271
ГЛАВА ВОСЬМАЯ - ---- -------_____ ---==—:   -  — --______________ ж
свойствами. Воздействия на личных духов сняты. Личные духи заменены энергетическими энтелехиями, эманациями Ёдиного. Словом, естественная магия, основанная на «гомеопатическом» сродстве. Ибо, следуя за Агриппой, все вещи, богатые известными свойствами (качествами), например, теплом, холодом, смелостью, страхом, печалью, гневом, любовью или какой-нибудь иной страстью, тяготеют к вещам с подобными же свойствами (или качествами) и вызывают в них подобные же встречные силы. Это существенное отличие от Платона и Аристотеля.
За магией не только угадывался, но виделся мастерок алхимического каменщика. Не важно, что ничего цри этом так и не выходило (хотя именно эти неудачи и ставились алхимикам в вину). Псевдо-Джабиру, или Геберу приписывают такую, например, характеристику алхимиков. Это — люди, пытающиеся получить золото и серебро, фни невежественны и работают, руководствуясь ложными методами. Такие люди либо обманщики, либо обманутые. И тех, и других можно только пожалеть [2, т. 1, с. 562—564]. Но гордый алхимик не хотел, чтобы его жалели. Он все делал собственными руками. Мастерил, подражая природе. Но и творил. И тогда мастерок каменщика-неудачника и кисть маляра от алхимии неожиданно превращались в резец скульптора и кисточку живописца. Не копирование природного образца, а только использование материала, данного природой. Образец, расцвеченный воображением артиста. Алхимическое золото похоже на естественное. Но и не похоже, ибо отмечено творческим жестом. Хуже оно или лучше — не важно; важно, что оно сотворено — в отличие от бесстрастного безошибочного мастерства природы. Алхимик — ремесленник, искусник. Мастер, мятущийся' меж мастерком и резцом, кистью маляра и кисточкой пейзажиста.
Будучи мастером-ремесленником, он расщеплял, разделял, смешивал, месил, лепил; готовил материал руками для рук. Поступал как практический мастер: пользовался подручными средствами природы, пригнанными к рукотворному делу.
Все алхимики равно мастера, потому что лепят из одного материала — первичной материи, которую нужно технологично и единообразно приготовить.
Алхимическое ремесло едино в силу общности материала, над которым работают все алхимики. У металлов, главных объектов алхимического дела, не только общая материя, но и общая сущность. Альберт Великий подчеркивает: «Металлы сходствуют в эссенции; они различаются только своей формою [21, с. 7—9]. Указание на различие пробуждает в алхимическом поденщике художника, устремленного на уникальное. Но тут же подымает голос гордый поденщик, подражающий природе и сводящий все различия к минимуму. Альберт говорит: рождение металлов идет циклическим путем. Они переходят один в другой
272
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
кругообразно. Соседние металлы имеют сходные свойства, поэтому серебро легко превращается в золото [1, т. 4, с. 825—840].
Различия едва ли не стерты. Художник—почти копиист. Штучность обернется серийностью; трудность различия — легкостью сходства. Внезапность творческого акта — медлительность природных трансмутаций.
Первоматерия хранит в себе несметное многообразие вещей — цветных, праздничных. Первичная материя содержит все формы, призванные проявиться. Бесформенное тело первоматерии водянисто. Вот почему греки обозначали одним словом и воду, и материю. Огонь исполняет роль мужчины по отношению к материи — женщине. Художник в алхимике формируется вместе с самодвижением предмета алхимического действования: восхождением первоматерии к вещественному многоцветному многообразию; ремесленник же — вместе с нисхождением мира вещественных индивидуальностей в бездну единого и нерасчлененного — в первоматерию. Однако сам образ действия: первоматерия — вещи из нее — творческое изобретение алхимика; не холодного ремесленника, но высокого мастера. Сочетания форм порождают бессчетное многообразие новых тел, исполненное алхимического эстетизма. Вместе с тем однообразная первоматерия — не только «мировая субстанция», или «хаос», но и причина вещей, но и объясняющий принцип. Многообразие вещей — следствие первоматерии как причины этого многообразия. Но самое это многообразие вновь порождает рукотворный и уникальный предмет, который алхимик ищет уже готовым, но и творит его заново. В первый и в последний раз! Никому не подражая, ни у кого не учась. Раймонд Луллий сообщает: в камне сокрыта тайна порошка Великого магистерия. Эта тайна есть Солнце, Луна и крепкая водка [2, т. 1, с. 823]. Странная палитра красок — слово и вещество, понятие-символ и вещественный объект: Солнце, Луна и крепкая водка. Квазинаучные обобщения вновь за текстом. Первичная материя приготовлена и больше не нужна. Перед алхимиком-артистом снова резец ваятеля и кисть художника. И все это для единственного дела — сотворения единственной вещи. Есть только один камень, одна материя для опыта, один огонь, один способ варки для того, чтобы достичь белого и красного цветов, и все свершается в одном сосуде. Один сам по себе и алхимик, несмотря на то что их тысячи. Все равно один.
Неуспех алхимика, казалось бы, раздражает технохимика-умельца. На самом же деле истинное его неудовольствие в другом. Злато-сер^броискательское «ремесло» алхимика, во-первых, укоренено все-таки в теории. Во-вторых, это ремесло — еще и каприз артиста. Это обстоятельство особенно раздражало настоящего ремесленника, хотя все его нападки были устремлены на разоблачение алхимического квазитеоретизирования, ибо в тайне
18. Зак. 414
273
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ремесленник считал себя тоже служителем рукотворных искусств, но только без «божества и вдохновенья», полагая и то и другое помехою. И все же лучшие мастера-ремесленники были и художники, и теоретики сразу, правда, стыдившиеся этого и прячущие это в своих многотрудных ремесленных буднях. Таков Бернар Палисси, художник и теоретик, а в результате — только практик глазури. «Я желаю, — писал Палисси,— чтобы чтение этой книги пошло тебе на пользу. Вот почему предупреждаю тебя: остерегайся пьянить ум свой знаниями, добытыми в кабинетах и диктованными воображением людей, никогда не делавших опыта. Не верь также мнению тех, кто говорит, что теория порождает практику. Если бы люди могли осуществлять всякие замыслы своего воображения, я был бы на их стороне. Но это ведь не так. Совсем даже не так» [72, ч. 2, 2-я пагинация, с. 98—99].
Теория не только ничто без практики, но и не может ее даже и предвидеть. Только опыт. Он сам себе и теория. В диалоге теории и практики, как он представлен у Палисси, теория посрамлена практикой, которая в качестве аргумента говорит ей о своей случайно обретенной полезности. Статистика проб и ошибок, наткнувшаяся на случай, возводит практику в ранг искусства (хотя об этом умалчивается). «Теория: Разве я не знаю, что многие достигли успеха в этом искусстве (делать золото.— Авт.) и оставили столько прекрасных о том книг: Гебер, Арнольд из Виллановы и прочие. И у нас встарь кое-кто тоже умел делать философский камень. Если положить порошка этого камня в золото, то золото увеличится стократно. Многие и сейчас ищут того же, зная, что когда-то это удавалось. Это и есть Великое деяние. Практика: золото из семян или яйца?— Это ошибка. Алхимик злоупотребляет словом семя, как и многими другими словами». Далее теория приводит примеры удач. Практика же почитает эти примеры обманом * [68, с. 190].
Ремесленник Палисси в «Трактате о металлах» требует у алхимика золота, полученного здесь и теперь. Но ни артист, ни ученый не могут по заказу. Природа творчества противится потребе. Но практик настаивает, рассчитывая заранее на неуспех, подменяя вещество вещью: «Скажи самому ретивому из них — пусть раздробит орех, то есть и скорлупу, и ядро, истерев все это в порошок и положив в свой химический сосуд. Если ему удастся возродить это раздробленное вещество, то есть придать ему первоначальный вид ореха или каштана, тогда я скажу, что ему по силам делать из несовершенных металлов золото и серебро» [72, ч. 2, 2-я пагинация, с. 97]. Вместе с тем Палисси
♦ Каждую неудачу трансмутации алхимик старается объяснить каким-нибудь внешним неблагоприятствовцнием: бедствиями войны, плохой погодой, северным ветром, задувшим свечу, высвечивающую искомую истину.
274
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
говорит: «Я не знаю иной книги, кроме неба и земли. Она открыта всем. Всем дано эту прекрасную книгу познавать и читать» [там же, с. 97]. Но именно эти слова, хотя и сказаны Палисси, принадлежат не ему, а как раз критикуемому им алхимику. Алхимик, читая землю, читает и небо. Практик же лишь перебирает отдельные мелкие частички земли, не видя за ними Земли. Поэтому, когда'говорят, что в области опытного исследования природы «выход на новые пути совершался через ремесленную практику» [там же, с. 97], ошибаются, ибо не в этой сфере — во всяком случае не толькр в ней — созидалось будущее химического — аналитического и синтетического — мышления.
Космогонические ассоциации, рожденные из операций с веществом, формируют целое — герметический физический космос. На дне — материал для оперирования. Это единая материя, различающаяся в предметах формой как следствием движения. «Модель» мирового равновесия имеет химический микроаналог в виде треугольника, вершины которого суть сера, ртуть и соль. Здесь-то и начинается рукотворное тэхнэ, артистически артикулированное случайностями, превращающими злато-среб-роделателя и в художника, и в ученого-мага, «теоретически» обосновывающего свой артистизм. Обозначаются три составляющие алхимии: магическое теоретизирование — тэхнэ как ремесло— тэхнэ как искусство. В результате «моделируется» ква-зихимическая (а по видимости просто химическая) проблематика алхимии: композиция (ремесленно-художественный акт) вещества с заданными свойствами, зависящими от составных простых тел (элементов-веществ и элементов-понятий-качеств одновременно). На этом пути алхимию можно понять и как «предхимию».
«Письма» польского алхимика Михаила Сендивогия (XVII в.) — свидетельство трехступенчатого видения возникающего мира веществ. Письмо XI. Первое: образование первой материи, которой ничто не предшествовало. Второе: разделение этой материи на элементы. И, наконец, третье: составление смесей посредством этих элементов 12, т. 2, с. 493—515, XI]. Алхимические тонкости отринуты. Остался собственно химический образ мира — образ вещества. Смесь элементов — цельное составное тело. Артистическая композиция обернулась химическим составом, имеющим синтетическую природу, но вполне готовым и для анализа. Так совершалось вырождение алхимии в химию.
ЗАКАТ АЛХИМИИ
Что же все-таки осталось на дне алхимического горна? Пройдет пятьдесят лет — появится наукоучение в духе Френсиса Бэкона. Через сто лет появится химия Бойля — Лавуазье. В XVII в. уже существует химическая технология Глаубера. Что же сделалось
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ц 111_ ——« *	-J -  ~	-------- »' “ 1 
с отлетевшими символическими химерами? Они составят содержание алхимического оккультизма XVIII в., реликтов, воспринимающихся новонаучным сознанием как фарс, не стоящий внимания. Назовем две наиболее одиозные фигуры.
Эммануил Сведенборг (XVII — XVIII в.). Его главное сочинение называется «О небесах, о мире духов и об аде, как то слышал и видел Эммануил Сведенборг» [73].
Карл Эккартсгаузен (вторая половина XVIII в.). Главные его книги «Наука числ» и «Ключ к таинствам натуры» [74, 75]. Именно здесь, пожалуй, и начинается история оккультного мистицизма, сопровождающего новую науку и поныне.
Еще один алхимический текст, к которому уже обращались исследователи [76, с. 149—153]. Это символическая аллегория Джона Пордеджа (XVIII в.)—«Истинное познание сущности вещей» [77]:
«1. Жили два брата и сестра.
2.	Сестра была очень красивой, и чтобы не пасть жертвой соблазнившихся, удалилась, надев черные одежды, дабы скрыть свою красоту.
3.	Один из братьев стал королем.
4.	Второго брата он взял к себе на службу скороходом.
5.	Однажды, переправляя депешу, скороход встретил девушку в черном. Почувствовав к ней влечение, он решает на ней жениться.
6.	Он приводит ее к королю, и тот дает согласие на брак.
7.	По совершении свадебного обряда скороход и девушка входят в комнату для молодых.
8.	Раздевшись, уже на брачном ложе, они обнаружили свое родство.
9.	Огорчившись, они горько плакали.
10.	Однако влечение было столь велико, что они слились воедино.
11.	Наутро пришло это двуединое тело к королю. Увидев его, король сказал: «Ты мне нравишься. Отринь свои мужские части и будь мне женой».
12.	Так они и поступили, образовав теперь уже триединое тело. Мор охватил всю страну.
13.	Тогда жители той страны взяли это триединое тело, поместили его в башню из железа и раздули под ней большой огонь.
14.	Распалось тело на мужское и женское естества, и в стране наступили согласие и мир».
Мужское и женское, помолвка, венчание, соитие, двуполое тело — ребис — алхимический гермафродит, алхимическое триединство — «Троица», кровосмесительство, влечение, счастье через несчастье, испытание огнем, жизнь через смерть, оборотни-чество. Все основные алхимические мифологемы в этом тексте
276
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV—XVII вв.)
есть. Нет лишь главного — ощущения живого. Именно поэтому хочется расшифровать этот текст только на химический манер. Так, собственно, и поступили исследователи этого текста [76]. Этого оказалось вполне достаточно, ибо именно такая расшифровка исчерпывает содержание текста. Аллегория плоска и однозначна, несмотря на внешнюю эпичность и многомысленность.
1.	Двое юношей и девушка — металлы. Девушка — медь: Венера, Диана, Юнона.
2.	Облачение в черные одежды: Си + S = CuS (черная серная медь).
3.	Один из братьев стал королем. Это олово — Юпитер, «королек», принявший, как и подобает королю, золотоподобный цвет: Sn + S = SnS.
4.	Скороход — ртуть, «живое серебро» (argentum vivum).
5.	Скороход и девушка — ртуть и серная медь — влекутся друг к другу. Но медь прячется за серой.
6.	Король соглашается на брак [SnS — активатор (?) возможной реакции соединения Hg и CuS].
7.	Реакции должны идти в герметических сосудах, дабы сохранились исходные вещества-элементы.
8.	«Раздевание»: CuS + О2->Си + SO2. То же происходит и
с ртутью: Hg + [O]---> HgO («Меркурия готовят окислением»).
9.	Они «плачут». Окись ртути и медь обрабатывают водным раствором НС1.
10.	Соитие: Си + HgO + SO2 + S + НС1 -> CuHg(S2O3) •
• (HgCl2)-HCl — «двуединое тело».
11.	«Отринь мужское!»— Освобождение от серы и сернистых соединений (сера — мужское начало): (S2O3) -> SO31 + S | .
12.	Взаимодействие ртуть-медного соединения (сульфатов и хлоридов меди и ртути) и SnS. В результате образуется комплексное соединение Си, Hg и Sn с хлором, серой и сульфит-ионом: CuSO3-SnSO3-HgSO3 и др. (триединое тело). Соли тяжелых металлов, в том числе сулема HgCl2 — причина мора.
13.	Сильное нагревание в присутствии железа разлагает это соединение.
14.	В результате ртуть восстанавливается из сулемы, и мор прекращается.
Расшифровка эта не вполне точна и, конечно же, модернизирована. Но такой подход здесь возможен, ибо опустошенный алхимический символ XVII — тем паче XVIII! — столетия либо ничего уже не значил, либо означал какую-нибудь химическую операцию. Объемный миф сплющился, став плоской аллегорией. Символ стал тождествен веществу или технологической операции. Конец алхимического мышления. Иллюзорная «жизнь» реликтовых символоподобных теней-
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ ХИМИИ
Представленный эмпирический материал истории химических знаний в средние века, включающих химическое ремесло, алхимию и представления о мире веществ в пределах средневековой натурфилософии, дает основания к определенным обобщениям историко-химического характера. Это прежде всего определение места алхимии в истории науки вообще, в истории химии — в частности. Задача эта тем более актуальна, что именно алхимия (наряду и во взаимодействии с химическим ремеслом и натурфилософией) определила химическую картину мира в средние века, непосредственно предшествующую научной картине мира.
Историко-научный анализ алхимии в контексте химических знаний средневековья, средневекового природознания обязывает обратиться к историографии алхимии, критическое отношение к которой поможет аргументировать иной взгляд на алхимию, на химию средневековья в целом.
«ХИМИЧЕСКАЯ» ИНТЕРПРЕТАЦИЯ АЛХИМИЧЕСКОГО ТЕКСТА
«Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в зеленого льва. После этого прокаливай сильнее, и она превратится в красного льва. Дигерируй * этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй.
Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские * ** тени покроют реторту своим темным
’ * Дигерирование — нагревание твердого тела с жидкостью без доведения ее до кипения.
** Киммерияне, или киммерийцы, по верованиям древних греков,— народ, обитавший в стране вечного мрака, находящейся на краю Океана, у вхо-
278
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он проглотил свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови» [79, с. 30].
Попробуем расшифровать этот рецепт получения философского камня, принадлежащий, по преданию, испанскому мыслителю Раймонду Луллию (XIII—XIV в.) и повторенный английским алхимиком XV в. Джорджем Рипли в «Книге двенадцати врат» [2, т. 2, с. 275-284].
Можно воспользоваться словарями, справочниками, руководствами и толкователями по герметическим наукам средневековья и расшифровать этот изощренный рецепт, конечно же, предназначенный к исполнению и воспринимавшийся алхимиками той поры как неукоснительное руководство к действию. Ведь цель — золото, а «эликсир мудрых» — необходимое средство для этой цели. Значит, должен же быть во всем этом какой-нибудь смысл!
В тексте рецепта курсивом набраны термины, на первый взгляд совершенно непонятные. Французский химик XIX в. Жан Батист Дюма толкует их так. «Философскую ртуть» он называет свинцом. Прокалив его, Рипли получает массикот (желтую окись свинца). Это зеленый лев, который при дальнейшем прокаливании превращается в красного льва — красный сурик. Затем алхимик нагревает сурик с кислым виноградным спиртом — винным уксусом, который растворяет окись свинца. После выпаривания остается свинцовый сахар — ацетат свинца, содержащий примеси. При постепенном нагревании в растворе сперва перегоняется кристаллизационная вода (флегма), затем «горючая вода» — «пригорело-уксусный спирт» (ацетон) и, наконец, красно-бурая маслянистая жидкость. В реторте остается черная масса, или черный дракон. Эта масса представляет собой дисперсный свинец. При соприкосновении с раскаленным углем опа тлеет и превращается в желтую окись свинца. Алхимик говорит, что черный дракон пожрал свой хвост и обратился в зеленого льва. Его опять переводят в свинцовый сахар и повторяют процедуру [79, с. 31 и сл.].
да в подземное царство. Гомер:
«Скоро пришли мы к глубоко текущим водам Океана: Там киммериян печальная область, покрытая вечно Влажным туманом и мглой облаков...
Ночь безотрадная там искони окружает живущих»
[78, песнь XI, стихи 13—15, 19].
Речь идет о черном налете на стенках реторты, появившемся вследствие разложения органических веществ при сильном нагревании.
279
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Чем доказана правильность расшифровки? Где же философский камень?
Дюма не говорит, как он пришел к расшифровке рецепта. Можно лишь предположительно наметить ход мысли французского химика *. Вероятно, Дюма, желая раскрыть термин философская ртуть, обратился сначала к алхимическим словарям. Из них он мог узнать, что это первичная материя для получения философского камня. Зеленый лев — та же философская ртуть и, кроме того, аурипигмент, массикот, ярь-медянка, железный купорос. Красный лев — киноварь, сурьмяная киноварь, колькотар, свинцовый глет и сурик **. Драконом называли серу, селитру, сулему, огонь. Вряд ли было возможно расшифровать рецепт Рипли по этИхМ разноречивым сведениям.
Более правдоподобным представляется другой путь. Описания сухой перегонки «сатурновой соли» (ацетат свинца) в «Трактате о химии» Кристофа Глазера (XVII в.) [80, с. 116—118] и «Курсе химии» Николя Лемери (XVII—XVIII в.) [81, с. 152—154] совпадают с расшифровкой Дюма. Но ни Глазер, ни Лемери даже не упоминают о львах и драконах. Глазер — химик-эмпирик, признающий только опыт, да и то собственный. Лемери также решительно отвергает философский камень алхимиков.
Глазер описывает получение «сатурновой соли» действием уксуса на «свинцовую известь», выпариванием раствора и его последующим охлаждением. Для перегонки он советует поместить очищенную «сатурнову соль» в реторту, присоединить к ней приемник и осторожно нагревать. Сперва начнет перегоняться флегма, затем пойдет спирт. Когда же реторта докрасна раскалится, появится немного темно-красного масла. По охлаждении реторту разбивают. Черная масса, соприкоснувшись с воздухом, сама собой разогревается и при этом желтеет. В плавильном тигле ее легко превратить в свинец.
Жидкости, собранные в приемнике, переливают в перегонный куб и осторожно нагревают. Отгоняется «спирт», пахнущий лавандовым или розмариновым маслом. Флегма и вязкая маслянистая жидкость остаются в кубе. Такое же описание перегонки «сатурновой соли» мы находим в «Курсе химии» Лемери. Но он пишет: «Я делал этот опыт много раз, но никогда не получал этих красных капель» [там же, с. 154]. Лемери отмечает, что «сатурнов спирт» горюч и имеет терпкий вкус, а также (как и Глазер) перечисляет ряд болезней, которые этот препарат будто бы исцеляет. Лемери,
* Уточненной расшифровкой этого рецепта мы обязаны профессору С. А. Погодину.
♦♦ Аурипигмент — природный сульфид мышьяка As2S3 золотисто-желтого цвета, Сурьмяная киноварь — оранжево-красный сульфид сурьмы Sb2S6. Колькотар — красно-коричневый порошок окиси железа Fe2O3, получаемый прокаливанием железного купороса в присутствии воздуха.
280
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
владелец аптеки, извлекает пользу даже из флегмы. По его словам, «ею хорошо промывать глаза лошадям».
Дюма разбирает руководства Глазера и Лемери. Можно считать, что их описания перегонки помогли Дюма расшифровать рецепт.
А где же все-таки философский камень? Дюма поясняет, что алхимики называли камнем не камень в буквальном смысле, но вещество, могущее произвести «трансмутацию», которому они приписывали красный цвет. Дюма продолжает: «Внимание Рипли особенно привлекла человеческая кровь, и именно ее он наделяет всеми свойствами эликсира» [84, с. 31 и сл.].
Итак, в свете здравого рассудка исчезли львы и драконы. Вместо них появились самые что ни на есть обыкновенные вещества. Таинственная философская ртуть оказалась всего лишь свинцом, а философский камень, красные капли, человеческая кровь — какой-то маслянистой жидкостью 18.
Посмотрим теперь, насколько правильна расшифровка рецепта Рипли, сделанная полтораста лет назад.
Свинец при нагревании превращается в желтую закись свинца РЬО, которая при температуре выше 500° С окисляется в красный сурик по реакции ЗРЬО + Х/2О2 = РЬ3О4. Сурик же около 570° С начинает терять кислород, превращаясь в закись свинца, которая при 880° С плавится и при охлаждении застывает в красновато-желтый глет. По-вйдимому, красный лев — это глет, который в отличие от сурика легко растворяется в уксусной кислоте. Продукт этой реакции — «сатурнова соль», «свинцовый сахар» или РЬ(С2Н3О2)2-ЗН2О — уже при нагревании до 100° С теряет кристаллизационную воду, или «флегму». Она может содержать примесь уксусной кислоты, образующейся вследствие гидролиза ацетата свинца — соли слабого основания и слабой кислоты. Дальнейшее нагревание приводит к образованию ацетона (СН3)2СО и карбоната свинца:
РЬ(С2Н3О2)2 -> (СН3)2СО + РЬСО3.
В действительности реакция протекает более сложно, с образованием «пригорелых» продуктов. В 1809 г. ирландский химик Ричард Ченевикс исследовал летучий продукт этой реакции, который назвал пригорело-уксусным спиртом. По его данным, этот спирт кипит при 59° С, имеет плотность 0,7864 и при —15° С не замерзает. В 1831 г. Дюма и в 1832 г. Либих получили чистый пригорело-уксусный спирт и нашли, что его количественный со
18 «Красная жидкость» может представлять собой продукты «осмоления» органического вещества, но непостоянство ее получения наводит на мысль об образовании в некоторых опытах органических соединений двухвалентного свинца, которые имеют вид красной жидкости, неспособной перегоняться при обычных условиях.— Прим. ред.
281
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
став отвечает брутто-формуле С3Н6О (воспользуемся здесь современными обозначениями). В 1833 г. французский химик Антуан Бюсси назвал это вещество ацетоном. Карбонат свинца при 300° С распадается по реакции РЬСО3 = РЬО + СО2. Восстановление же окиси свинца углем по реакции РЬО -J- С = РЬ Ц- СО начинается при 410° С — выше точки плавления свинца (327° С). Рекомендуемое Глазером и Лемери нагревание реторты до красного каления (600—700° С) было, следовательно, вполне достаточным для восстановления окиси свинца углем, образовавшимся из «пригорелых» побочных продуктов. Нелишне заметить, что для восстановления 1 г свинца требуется около 0,06 г углерода.
Так может быть чисто «рационально» истолкован этот алхимический текст более чем пятисотлетней давности. Рецепт Рипли говорит о большой наблюдательности его автора. Для историка химии рецепт интересен как, вероятно, первое указание на существование ацетона. Поучителен он еще и тем, что под влиянием предвзятой идеи побочный продукт реакции был принят за главный, а главный оставлен без внимания.
Таково «буквальное-химическое» прочтение алхимического текста. Обретена точность прописи. Точность же исторически неповторимого явления культуры осталась за пределами анализа.
Очевидно: такой подход к тексту, содержащему сведения химического характера, недостаточен. Превращения свинца, его окислов и солей, по Рипли, расшифрованы и обозначены современными химическими символами. Менее ясное и менее строгое (XV в.) выглядит теперь несколько строже (XX в.).
Для алхимика истина лишь тогда истина, когда предстает только так — в неповторимо алхимическом виде. Казалось бы, не случилось никаких содержательных потерь. Слово заменено знаком. Стародавний рецепт переведен и, стало быть, может быть вписан в реестр постепенно возрастающих положительных химических знаний. Да, алхимики уже и тогда знали то, что мы теперь бы назвали химическими превращениями свинца, его окислов и солей. Да, уже тогда знали и то, что известно сейчас как ацетон. Но где же черный дракон? Где львы? Где киммерийские тени, туманящие реторту темным покрывалом? Все это отброшено как никому не нужный антураж, отбросить который должно, дабы проступили на желтом пергаменте хотя бы эти не слишком мудреные формулы. Но без львов и драконов нет алхимии. Без них и эта химическая модернизация тоже не верна.
Понятно, что историко-культурное прочтение этого текста, равно как и алхимии в целом, не входит в нашу задачу. Мы лишь указываем на возможность такого прочтения [51]. Здесь нам важно прежде всего историко-химическое прочтение алхимического текста. Однако посмотрим, насколько химической является предложенная расшифровка рецепта Рипли.
282
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
Содержание рецепта заранее признано химическим. Осталось перевести этот текст с алхимического языка на язык современной химии, более или менее критически отнестись^ к полученному результату, дабы потом вписать этот результат в запасники научной химии. Разумеется, все это правомочно и в ограниченном смысле полезно. По ускользает главное. «Химический» образ мышления алхимиков остается непознанным. Алхимик даже и не заподозрен в существовании в его голове такового. Между тем реконструировать «химию» алхимика куда трудней, чем просто перевести алхимический текст с одного языка на другой; зато куда интересней и, главное, куда актуальней.
«Химическая» картина мира в представлениях алхимического средневековья принципиально отлична от нынешней химической картины мира, как, впрочем, отлична культура (наука) средних веков от культуры (науки) нового времени, а средневековое мышление — от мышления современного. Но именно в силу отличий «химическая» картина мира, живущая в сознании алхимиков, уступила место научно-химической картине мира, необходимо подготовив последнюю. Вместе с тем научно-химическая картина мира — естественный результат развития алхимии. Здесь-то и проявляет себя сходство этих картин. Алхимия предстает как необходимый этап подготовки химии, как алхимическое прошлое химии. Химия же — в некотором роде химическое будущее алхимии. Проблема, поставленная, таким образом, отграничивает ее от задачи простого вычленения из алхимических текстов позитивных «химических» вкладов, модернизированных и потому искаженных. Это надо иметь в виду, если, конечно, исследовать прошлое с позиций подлинного историзма, укорененного в марксистской методологии истории.
Продемонстрированный здесь «чисто химический» подход к алхимическим текстам достаточно распространен. Вот почему следует критически рассмотреть наиболее представительные историко-химические концепции алхимии.
ИСТОРИКО-ХИМИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ АЛХИМИИ
Анализ истории алхимии достаточно представлен и в зарубежной, и в отечественной литературе. Рассмотрим работы, включенные в продолжающуюся и ныне традицию, отрицающую естественнонаучную значимость алхимии.
Николай Лемери писал: алхимия — это «искусство без умения, начала которого — ложь, середина — труд, конец — нищета» [там же, с. 1]. Середина этого афоризма опорочена началом и обесценена концом — «нищетой». Эрнст Мейер отгораживает алхимию от

_	 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ___________________ ____________ " 1 ”______________________________________________________~—	дм -	—  i и^псяЕДждамт 1 . —	 wt *
химии, считая, что «на химию как науку алхимические учения... оказали очень ничтожное влияние» [42, с. 38], поскольку наряду с алхимией всегда существовала практическая химия, и именно из нее возникла химия как наука. Опустим сходные высказывания других авторов. Отметим лишь, что те, кто сопоставляет алхимию негативным образом с химией, в принципе отказывают ей в какой бы то ни было естественнонаучной значимости. Конструктивная ценность такого рода оценок небольшая. Плодотворнее оказались сочинения тех историков алхимии, которые видели в ней прямую прародительницу химии.
Николай Лангле-Дюфренуа предпослал своей «Истории герметической философии» (середина XVIII в.) такие слова: «В этом небольшом труде я дам историю величайшего безумия и величайшей мудрости, на которые способны люди» [26, т. 1, с. 1]. Французский химик Пьер Жозеф Макер (XVIII в.) в «Химическом словаре» так представляет алхимию: «Слава богу, что с алхимией химия не имеет ничего общего, кроме имени. Но это ей так же неприятно, как умной и рассудительной, но малоизвестной дочери носить имя матери, прославившейся своими причудами и нелепостями» [28, т. 1, с. 354]. Противоположное мнение высказывает Луи Фигье (XIX в.): «...алхимия есть мать нынешней химии» [82, с. 11]. Герман Копп замечает: занятия алхимией — повод и случай к развитию химии [83, с. И]. Марселей Бертло считает алхимию переходной ступенью между чистой магией и научными методами исследования послесредневековой эпохи [11, с. VIII]. Ему вторит Юстус Либих: «...Я занялся историей алхимии и иатрохимии и открыл, что они являются не заблуждением времени, а естественной ступенью развития, такой именно ступенью, когда все силы были направлены на определение свойств тел; когда следовало открыть, наблюсти и определить их особенности» [84, Сх 56—57]. Что же найдено на этом этапе, именуемом алхимическим? Либих, не дожидаясь ответа, вопрошает: «На какой точке развития находились бы сейчас химики без серной кислоты, открытой алхимиками более чем тысячу лет назад? Без соляной и азотной кислот, без аммиака, щелочей и многочисленных соединений металлов, без винного спирта, эфира, фосфора, берлинской лазури?!» [там же]. К этим достижениям можно прибавить основательную «экипировку» алхимической лаборатории. Добавим к этому описание реакции нейтрализации, открытие новых элементов, например фосфора и сурьмы, изобретение пороха, фарфора и прочее.
По мнению Д. И. Менделеева, «важная заслуга алхимиков состояла в том, что они делали много опытов, открыли многие новые превращения» [85, с. 6]. В лекциях по общей химии, читанных в 1880—188 гг. слушательницам Высших женских курсов, Менделеев говорит еще определенней: алхимикам «...наука
284
МЕСТО АЛХИМИЙ В ИСТОРИИ ХИМИИ

обязана первым точным собранием химических данных. Поверхностное знакомство с алхимиками часто влечет за собой невыгодное о них мнение, в сущности весьма несостоятельное... Только благодаря запасу сведений, собранных алхимиками, можно было начать действительное научное изучение химических явлений» [86, т. 15, с. 358].
Л. А. Чугаев: опыты алхимиков «доставили тот фактический материал, который послужил для борьбы со старыми предрассудками и в то же время для фундамента химической науки» [59, с. 23].
М. Делакр придерживается сходных взглядов: работы алхимиков направляли химию по пути, который медленно привел ее к элементам наших дней [87, с. 56]. Микеле Джуа: «Алхимики в поисках философского камня заложили фундамент для создания химии» [88, с. 31].
Пафос искателей того «разумного», что сообщено новой химии, понять можно. Можно и принять его. Такой подход к истории алхимии не бесплоден. На этом пути — множество подтвержденных фактов. И все-таки стоит выявить ограниченность этой концепции. Алхимией как некогда живым целым пренебрегают. Берут лишь ее часть. Точнее: рассматривают проекцию алхимии на химию, современную тому или иному историку. В результате частичная алхимия принимается за все явление целиком. Эта неполнота оборачивается искажением, когда за границами изучения остается остальное. Но даже этот эмпирический материал, выуженный из алхцмии и выстроенный в длинный, в несколько столетий ряд, детерминированный «поступательным прогрессивным движением химической мысли», оказывается тоже не индивидуальным, ибо не включен в «химическую» картину мира, созданную алхимиками. Получается, что каждое мгновение в истории алхимии ценно не само по себе, а лишь тем, что работает на химию нового времени. Неповторимость снята. Она заменена повторимостью «на новых витках спирали». Алхимия оказывается ценной лишь постольку, поскольку она — предхимия, а плоха потому, что она еще не химия. Не отрицая и такой подход для решения определенных задач, ограниченных, скажем, анализом истории наук новейшего времени, заметим, что для решения историко-реконструктивных задач, связанных с изучением науки относительно давнего прошлого, такая исходная установка представляется неконструктивной. При таком подходе скрадывается индивидуальное, чем, собственно, и живо подлинно историческое знание. Интерполяция настоящего в прошлое, ретроспекция, ограничивает исследовательские возможности. Воссоздание исторической целостности явления оказывается невозможным. Но именно реконструкция явления в его целостной многогранности и есть одна из важнейших задач марксистской исторической науки.
285
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Наконец, самый радикальный взгляд на алхимию. Согласно этому взгляду, алхимия — та же химия, логически не противоречивая форма научной деятельности. Либих, например, утверждает: «Философский камень, предмет постоянных поисков древних алхимиков, — это, в сущности, сама наука химии. Не она ли, подобно камню мудрецов, обещает благоденствие миллионам, увеличение плодородия полей, не этот ли самый камень открывает для нас законы жизни и дарует средства исцелять болезни и удлинять самую жизнь»? [84, с. 56—57]. Или: «Алхимия никогда не была чем-либо другим, как химией... Алхимия была наука, она заключала в себе все технохимические ветви промышленности. То, что сделано было в этом направлении И. Р. Глаубером, И. Ф. Беттгером, И. Кункелем, может быть смело поставлено наряду с величайшими открытиями нашего столетия» [там же, с. 57].
В. Оствальд варьирует ту же мысль: «Мы привыкли теперь свысока и даже с презрением смотреть на экспериментальные попытки средневековых ученых осуществить эти превращения (неблагородных металлов в золото и серебро.— Авт.) как на какое-то невообразимое заблуждение. Но на это мы имеем так же мало права, как, например, по отношению к современным попыткам искусственного получения белков. Ведь теоретическая точка зрения того времени была именно такова, что любому веществу подходящими операциями можно придать любое свойство, подобно тому, как теперь мы считаем возможным соединить каждый элемент с каждым из других. Невыполнимость такого превращения одного металла в другой выяснилась только в результате опыта нескольких столетий. Но эта невозможность — только опытный факт и как таковая не имеет ничего общего с логическими априорными доводами. Искусственное получение золота для науки того времени было просто технической проблемой, какой для нашего времени является искусственное получение полимеров» [89, с. 5]. Средневековая алхимия отождествляется с химией нового времени.
Итак: алхимия — ничто; алхимия — недохимия; алхимия — та же химия.
Б. М. Кедров свел воедино эти три, как будто несовместимые, точки зрения. Приведем и мы вслед за ним эту его систематизацию. Во-первых, алхимия — не одно сплошное заблуждение. Считать иначе — значит поступать неисторично. Во-вторых, алхимия представляется неоднородной. Золотоискательское направление отягощено оккультным привеском, заслонившим зачатки собственно химических знаний. Опытное направление, непосредственно связанное с практикой, а потом и с возникающим производством, оказывается более плодотворным — рецептуры, лабораторное оборудование, препаративные приемы, лекарства. Именно здесь
286
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии «е==- _ I I I   - ---  I ----	»	=«:д=-у---Г	.	
следует искать формирование эмпирического фундамента научной химии. Между тем теоретические основания алхимии наивны, ошибочны. И здесь новой химии у алхимии взять было нечего [90, с. 34—37]. Ближайший и единственный ориентир для алхимии — новая химия.
В стороне от рассмотренных работ — сочинения современных хемооккультистов начала века и ближе, имеющие прочную традицию в XVIII столетии [91—93]. Примечательным в этой литературе было комментирование оккультных знаний александрийцев и средневековья с позиций новейших достижений естествознания. Алхимия интерпретируется с позиций открытия Беккереля. Алхимические провидения о трансмутации металлов оправдываются в достижениях радиохимии и физики атома.
Заметим: повод к такому возвышению алхимии дала именно алхимия, в природе которой уже содержится присущий ей гордын-ный дилетантизм, в значительной мере определивший ее эллинистическую, средневековую и возрожденческую судьбы, равно как и жизнь ее в новой истории — в качестве реликта.
Литература, посвященная историко-химическому анализу алхимии, не исчерпывается тем материалом, который здесь приведен. Интересующийся может обратиться к поистине неисчерпаемой историографии алхимии. Однако основные историко-химические позиции в историко-химической интерпретации алхимии выявлены. Общий подход Историков химии к алхимии сводится к следующему. Современная классификация естественных наук включает и химию. Именно эта классификация кажется настолько несомненной, что механически переносится на прошлые эпохи, в том числе и на средневековье. В качестве «химических» отраслей знания в эту эпоху историки химии видят химическое ремесло и алхимию (конечно, относясь по-разному к этим двум сферам деятельности), игнорируя при этом принципиально иной тип классификации природознания в средние века, в котором химикоподобные знания включены и действуют иначе, нежели химия в составе новой науки. При таком подходе происходит аберрация исторического зрения, и тогда алхимия понимается как химия с большей или меньшей степенью сходства их обеих. Принимаются во внимание и вырожденные случаи такого подхода: алхимия —«лженаука»; алхимия —«сверххимия». Нои в границах такого подхода берут лишь часть алхимии, а именно ее эмпирический фундамент, по видимости совпадающий с химическим ремеслом. Произведя такую операцию, историк химии без труда видит ряд впечатляющих совпадений алхимической или химико-ремесленной эмпирии с эмпирией научной химии или научной химической технологии. Алхимические же теории прямо не совпадают с теориями научной химии. Позитивно настроенные умы их попросту не учитывают и приписывают эмпирическое знание, накопленное
287
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
к XVII—XVIII вв., химическому ремеслу. Более умеренные готовы разделить эти достижения между химическим ремеслом и алхимией. Модернизаторы идут еще дальше, перетолковывая на современный химический лад всю алхимию вместе с ее теориями, которые можно при желании перевести на язык современных теорий. При таком подходе неповторимый алхимический способ видения вещества и оперирования с ним безвозвратно исчезает, ибо не он является центром исследовательского внимания.
Модернизаторские в своей основе рассуждения имеют определенные основания, таящиеся, с одной стороны, в составной полифункциональной природе самой алхимии; с другой стороны, в том, что алхимии как исторически живой целостности уже не существует. Остались лишь реликтовые частности, каждую из которых можно легко соотнести со всей алхимией. Это новая химия, химическая технология, оккультизм нового времени. Однако такая позиция — род заблуждения, ставшего предрассудком,— лишь следствие более фундаментального методологического просчета: рассмотрения алхимии вне контекста средневековой культуры (науки), вне специфически средневекового способа видения мира, либо в неназываемом, хотя и предполагаемом, контексте — научного естествознания, подменившего естествознание средневековое. В предельном случае — изолированно. Но вырванная из собственного исторического контекста алхимия перестает быть алхимией, легко становясь тем, что в ней ищут и, конечно же, находят.
Вот почему необходимо определить место алхимии в составе средневекового природознания. Для этого следует обратиться, в частности, к определениям собственной деятельности, запечатленным в трактатах алхимиков.
АЛХИМИЯ
В СРЕДНЕВЕКОВОМ ПРИРОДОЗНАНИИ
Роджер Бэкон так осмысливает статус собственного дела: «Алхимия есть наука о том, как приготовить некий состав, или эликсир, который, если его прибавить к металлам неблагородным, превратит их в совершенные металлы... Алхимия есть непреложная наука, работающая над телами с помощью теории и опыта и стремящаяся путем естественных соединений превращать низшие из них в более высшие и более драгоценные видоизменения. Алхимия обучает трансформировать всякий вид металлов в другой с помощью особого средства» [59, с. 32]. Не ограничивая столь почтенное занятие рамками злато-среброделия, Бэкон расширяет круг объектов: алхимия — наука о том, как возникли вещи из элемен
288
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
тов, и о всех неодушевленных вещах: об элементах и жидкостях, как простых, так равно и сложных, об обыкновенных и драгоценных камнях, о мраморе, о золоте и остальных металлах; о видах серы, солях и чернилах; о киновари, сурике и прочих красках; о маслах и горючих смолах, находимых в горах, и о бессчетных вещах, о коих ни словечка не сказано в Аристотелевых творениях [там же, с. 33]. Мир алхимиков — едва ли не вся природа. Металлургия и минералогия, петрография и ювелирное дело, изучение естественных смол и соков,-техника крашения, т. е. химия и материаловедение почти в современном объеме термина, а также «бессчетные иные вещи». Алхимия, согласно Бэкону, наука еще и о том, «как возникли вещи из элементов». Правда, он обособляет практическую составляющую алхимию. Эта часть всеобщей науки «учит изготовлять благородные металлы и краски и кое-что другое с помощью искусства лучше и обильнее, чем с помощью природы» [там же, с. 32]. Именно эта алхимия «утверждает умозрительную алхимию, философию природы и медицину» [там же].
Альберт Великий: «Алхимия есть искусство, придуманное алхимиками. Имя ее произведено от греческого arhymo (arche — начало, принцип.— Авт.). С помощью алхимии включенные в минералы металлы, пораженные порчей, возрождаются, причем несовершенные становятся совершенными» [21, с. 17]. Намек на болезнь, которую нужно лечить. Алхимическое искусство сближено с искусством врачевания. Неспроста синоним философского камня — «медикамент».
Но главным в алхимии остается изготовление золота. Дионисий Захарий считает алхимию частью естественной философии, ибо она указывает способ усовершенствовать металлы, подражая «насколько возможно» природе [1, т. 1, с. 710 и сл.]. Анонимный алхимик XV столетия, связывая совершенствование металлов с врачеванием тела, определит алхимию как тайную часть естественной философии, из коей возникло искусство, поучающее, как доводить еще не совершенные камни до истинного совершенства, больное тело человека до благородного здоровья, а металлы обращать в истинное Солнце и в истинную Луну. Указания этого искусства осуществляются «рукотворно, с помощью секретных приемов, явленных детям истины, и при помощи теплоты» [19, т. 1, с. 453].
Последующие определения алхимии подчеркивают практический и операциональный ее смысл. Андрей Либавий: алхимия — «искусство извлекать совершенные магистерии и чистые эссенции из смешанных тел» [94, т. 2, с. 180]. Анджело Сала: «Спагиричес-кое искусство составляет ту часть химии, предмет которой — природные тела: растительные, природные, минеральные. Адепты этого искусства совершают нужные операции, вознамерившись употребить эти тела в медицине» [63, с. 221]. Беспорядочные че
19. Зак. 414
289
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
редования «искусство — наука», «наука — искусство» едва ли случайны. Artiste — химик; artifex — «искусник», ремесленник; но artisan — художник. Алхимия — ремесло, доведенное до искусства. Но вместе с тем — и наука, открытая «детям истины».
Самоопределения алхимии освящают эту деятельность, придавая ей вселенскую, но и практическую значимость — как будто в пределах средневекового природознания. И все же явственно слышатся даже в этих немногих дидактических определениях космические притязания всесильных адептов.
Как же относились к алхимии современники, сами не являю-щиеся ее адептами?
Наикомпетентнейший в тогдашнем природоведении Абу Али ибн Сина (Авиценна) говорит: «Алхимики утверждают, что они будто бы могут осуществить подлинные превращения веществ. Однако они могут делать лишь превосходнейшие имитации, окрашивая красный металл в белый цвет так, что он становится похожим на серебро, или окрашивая его в желтый цвет,— и тогда он становится похожим на золото... Я не отрицаю, что при подобных переменах внешности металлов можно достичь такой степени сходства, что даже опытные люди могут обмануться. Однако возможность уничтожить особенности различия отдельных металлов или сообщение одному металлу особенных свойств другого металла всегда были для меня неясными. Напротив, я считаю это невозможным, ибо нет путей для превращения одного металла в другой» [95, с. 70]. Теоретическая посылка алхимиков, согласно Авиценне, ложна. А цель — житейская: золото или серебро. Это понимают антиадепты. Это их главный козырь, отодвигающий алхимию за пределы освященного в средние века знания о природе. Такое неприятие оборачивалось прямым преследованием, оканчивающимся позолоченной сусальным золотом виселицей, либо костром инквизиции. Аутодафе санкционировалось папскими и королевскими указами (не столь уже, впрочем, частыми и неукоснительными). Карл V французский в 1380 г. строжайше запрещает занятия алхимией. То же делает и Генрих IV английский в начале XV в. [96, т. 3, гл. 11; 97, с. 274].
Между тем придворный алхимик обязателен при дворе коронованных особ или владетельных князей. Правда, судьба алхимиков при дворе редко складывалась удачно. Альберт Великий пишет: «Следует быть очень осторожным, особенно тогда, когда работаешь на глазах у твоих хозяев, могущественных властителей — монархов и князей. Две опасности, две беды стерегут тебя. Если тебе поручено златоискательское дело, они не перестают терзать тебя время от времени расспросами: «Ну, мастер! Как идут твои дела? Когда, наконец, мы получим приличный результат? И не дождавшись окончания работы, они станут всячески глумиться над тобой. В результате тебя постигнет великое разочарование и настигнут великие беды.
290
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ ХИМИЙ
Если же, напротив, ты будешь иметь успех, они постараются задержать тебя в плену, где ты будешь работать им на пользу, не имея возможности уйти» [21, с. 14]. Внеофициальный характер алхимий очевиден.
Как же относится к алхимикам мастер-ремесленник? Георгий Агрикола говорит: «Много имеется и других книг об этом, но все они темны, так как сии писатели называют вещи чужими, не собственными именами, и притом одни пользуются для их обозначения одними, ими же придуманными, названиями, другие — другими, между тем как сами-то вещи являются одними и теми же. Эти учителя передают своим ученикам сведения, какими способами разрушать и приводить как-то обратно к первоначальной материи малоценные металлы..., чтобы этим путем добывать из них драгоценные металлы. Могут ли они это в действительности делать или не могут, я не берусь решать... Однако..., хотя повсюду имелось и имеется так много этих химиков и все они денно и ночно напрягают все свои силы, чтобы получить возможность накопить великие груды золота и серебра, утверждения эти, естественно, вызывают сомнения..., ибо если бы они действительно усвоили таковые, то, будучи столь многочисленными как в прежние, так и в нынешние времена, они давно наполнили бы города золотом и серебром. Их суесловие изобличает также их книги, которые они подписывают именами Платона, Аристотеля и других философов, чтобы эти славные имена в заголовках их книг придавали последним в глазах простых людей видимость учености... О химическом искусстве, если только оно является искусством, я скажу больше в другом месте... 'Я разрешил себе благоразумно обойти молчанием все то, чего я сам не видел и не читал, либо не узнал от людей, заслуживающих доверия. Мною, таким образом, указано лишь то, что я сам видел и что, прочитав или услыхав, сам осмыслил» [67, с. 11—12].
Книги адептов «темны». И это знак обмана. Принцип возвращения несовершенных металлов к бескачественной первоматерии, дабы потом двинуться к золоту, не опровергнут, хотя и не подтвержден практикой. Имена древних привлечены лишь учености ради. Обман, думает про алхимию Агрикола, ссылаясь на собственный опыт рудознатца. Эмпирики считают алхимика заведомо заземленным на эмпирию, ибо именно со стороны эмпирии исходит эта критика. Очевидные обман и неудача — оправдание этой тирады. Алхимия — на задворках, но не по той причине, что она иное, а по причине неудачливости этого псевдоремесла и этой псевдотеории.
Сходных взглядов придерживается и Бернар Палисси, два десятка лет подвижнической жизни положивший на слепой, но в конце концов увенчанный счастьем успеха поиск тайны глазури: «Идя этим путем (путем всеперебирающего поиска.— Авт.), роясь в земле много лет, обрел я милость перед Господом, открыв
291
10*
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
шим мне тайны, доныне остававшиеся неизвестными людям и даже ученейшим... Знаю, что иные посмеются надо мною, говоря, можно ли, чтобы человек, не знающий по-латыни, мог иметь разумение вещей природы. Какая, скажут, великая дерзость выступать против мнений стольких славных и древних философов, писавших о явлениях природы и мир наполнивших своей мудростью. Другие, судя по внешности, скажут, что я простой ремесленник..л 172, ч. 2, 2-я пагинация, с. 99].
Тождество критических оценок алхимии со стороны ее современников коренится в самой природе алхимии, что увязывается с генетически определенным местом, которое занимало алхимическое искусство в средневековой культуре, располагаясь между технохимическим ремеслом и натурфилософскими умозрениями. В самом деле, алхимическое теоретизирование практично в смысле цели, хотя и заранее безнадежно; златодельческаяг практика эфемерна и живет лишь в слове, да и то тайном, темном. Вещественная же фактура алхимической лаборатории совпадает с фактурой мастерской ремесленника. Ap-Рази свидетельствует, напротив, что «все приборы (алхимической лаборатории.— Автп.), за исключением бурбарбута (конструкция из двух тиглей, поставленных друг на друга.— Авт.), можно найти у золотых дел мастера» [97, с. 62].
Но вновь обратимся к историографии.
Марселем Бертло был первым, кто широко взглянул на алхимию. Внимательный читатель его сочинений по истории алхимии сможет найти в них почти все, что можно найти в алхимических текстах. «Science intermedia! те» («промежуточная, переходная наука») — так определяет алхимию Бертло. Алхимия, согласно Бертло» переходная ступень между древним состоянием умов, порабощенных магией и теургией, и современной мыслью, абсолютно позитивной. Понимая алхимию все же как химию, Бертло считает, что химия не является исконной наукой, как геометрия или астрономия. Она образовалась из остатков предшествующей научной формации, полухимерической и полупози-тивной, основанной на медленно собранном сокровище практических открытий металлургии, медицины, ремесла и домашнего хозяйства. Речь идет об алхимии, претендовавшей обогатить своих адептов, научив их изготовлять золото и серебро, охранять их от болезней с помощью панацеи, наконец, доставить им совершенное счастье, соединив с душой мира и вселенским духом... Вот почему в истории алхимии ученые фигурируют наряду с маньяками (hallucines), шарлатанами и даже иногда с преступниками [11, с. VIII, 1-2].
Не соглашаясь с идеей «промежуточности» алхимии, снимающей специфику предмета, обратим внимание на самый факт срединности алхимии: полухимер а—п олунаука, на универсальный
292
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИЙ ХИМИИ
характер «дилетантских» притязаний адептов. Эта двунаправленность — оккультно-духовная и магико-препаративная — подчеркнута самим образом первых адептов алхимии эллинистического Египта: жрецов, химиков и врачевателей одновременно, волхвующих и практикующих в соседстве святилищ Пта и Сераписа. Всякого рода химические приемы, равно как и медицинские, пишет Бертло, исполнялись в сопровождении религиозных формул, молитв, заклятий, считавшихся существенными для успеха как химических операций, так и лечения больных. Только жрецам предоставлялось совершать оба разряда церемоний — и практические, и магические [там же, с. 235—236]. Знатоки фактов могут возразить, утверждая, что в действительности техническая практика и магическое действование были разведены. Между тем эти фрагменты алхимии уже выступали в ином — мировоззренческом — качестве, ибо алхимия — не арифметическая сумма, а неразложимый сплав, мировоззренческий синкретизм. Если «Лейденский папирус» свидетельствует о развитом знании металлических сплавов и придании цвета металлам, знании, цель которого была имитация золота и серебра, то, войдя в алхимию, имитация уже выступала не как таковая, а как мировоззренческий момент, лишь внешне похожий на рукотворную имитацию.
Генетическая увязанность алхимии в ее становлении с внехри-стианскими идеологическими привесками обсуждается в сочинениях Бертло. История магии и гностицизма тесно связана с историей происхождения алхимии, о чем свидетельствует, например, «Лейденский папирус». Гностический характер сочинений алхимика, скрывающегося под именем ветхозаветного пророка Моисея («Монада», «Тайная книга», «Ключ»), неоспорим. Словесная же фактура этих текстов — принципиальное смешение разнородного. Анализ ранних текстов приводит нас, как верно считает Бертло, в гностический и эллинизированный Египет.
По-видимому, Бертло прав, считая, что «фразеология наиболее древних алхимиков — это фразеология людей, живущих в Египте, имеющих перед глазами обелиски и иерограммы, которые они цитируют, не понимая, однако, их древнейшего смысла» [там же, с. 32-33].
Обратимся к притче о происхождении алхимии, переданной Зо-симом в сочинении «Имут» (от египетского бога Имхотепа) и процитированной византийцем Георгием Синкеллом (VIII—IX в.). Писание говорит, что существует известный род демонов, имеющих сношение с женщинами. Гермес говорит о них в своих книгах о природе. Древнее и священное писание рассказывает, что некоторые ангелы, увлеченные любовью к женщинам, сошли на землю и научили их тайнам природы. По этой причине ангелы были прогнаны с неба и осуждены на вечное изгнание. От этой связи родилось племя великанов. Книга, по которой они учились искусству,
293
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
называлась Хема. Отсюда — имя Хема, прилагаемое к искусству по преимуществу [там же, с. 9—10]. Бертло толкует эту легенду в духе противопоставления религии и науки: «Алхимики, согласно обычаю примитивных народов, присоединяли к своему искусству магические формулы, которые должны были действовать на волю богов (или демонов), высших существ, вмешивающихся постоянно в ход вещей...» [там же, с. 14—15]. Падшие ангелы-богоборцы.
Алхимия принципиально спиритуалистична. Материя рассматривается как результат творчества демиурга и его демонов. И в то же время материальный мир — творение бога. Но из-за грехопадения ангелов и человека материя стала «седалищем зла». Между тем управление материей — ее улучшение — возможно. Это осуществляют духи через первоматерию, с помощью квинтэссенции, которая выступает в качестве пластического формообразующего посредника, синонимического душе, высвобожденной духами из оформленных предметов. Душа полудуховна, полу-материальна. Между тварным и божественным—разветвленная иерархия всемогущих, но специализированных духов. Духи овеществлены. Но их нужно еще склонить к содействию. Отсюда и магия.
Алхимический спиритуализм доступен, но от этого его притязания не только не ослабевают — усиливаются. Претензия алхимического спиритуализма стать единой религиозно-философской системой очевидна. Духовность заземлена. Плоть, напротив, вознесена. И хотя попрано и то, и другое, намечается* кажущийся синтез плоти и духа, теоретичности и практического опыта. Таким образом, алхимия способна взять на себя миросозидающую (объясняющую) задачу теологии. Иллюзорный, но синтез.
Интуитивное ощущение периферийной природы алхимии, чутко подмеченное Бертло, именно вследствие своей интуитивности, оставляло исследователя неудовлетворенным, ибо не было найдено определенного места для алхимии среди культурных ценностей эллинистической культуры.
Где и как производились химические операции? Об этом нам в точности ничего неизвестно, отвечает Бертло. Центры металлургических разработок упоминаются у некоторых писателей. Но в упоминаниях этих идет речь о добывании металлов и первоначальной их обработке на месте, а не о химических производствах в тесном смысле... Превращением металлов занимались те же лица, что и приготовлением лекарств [там же, с. 23].
Вопрос так и остается открытым. Ясно одно: занятия превращениями металлов не совпадают с технохимической практикой. Изучение «Лейденского папируса» и «Герметического корпуса» убедило Бертло, что это действительно два разных дела. Оба источника относятся к раннехристианским векам. Но если в
294
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
«Лейденском папирусе» речь идет о химическом ремесле, то в «Корпусе»— о химической философии, апологетически развитой вокруг оккультного сочинения «Физика и мистика» Псевдо-Демокрита. Между тем и «Папирус», и «Корпус» традиция относит к алхимии и только к- ней, хотя различия очевидны. Обратив внимание на это принципиальное различие, остановимся на одной работе Джозефа Нидэма [98, с. 3—25], во многом объясняющей те несогласования, которые повергли в недоумение Бертло. Рассуждения Нидэма основываются на постулировании радикального различия «аурификции» и «аурифакции». Если ««аурифи-кция»— подделка, т. е. в любом случае, независимо от цели, ремесло, то «аурифакция»— златоделание, остающееся лишь в возможности и поэтому выступающее как неремесленная мировоззренческая доктрина. Хризопея и аргиропея — разновидности металлофикции, регламентированной определенным набором ремесленно-химических приемов, сводимых к трем основным: придание меди или бронзе цвета золота или серебра с помощью ртутных или мышьяковых лигатур; обработка среброносной руды с «желтением» ее с помощью сплавления или воздействий на нее хлоридов металлов; нагревание солей серебра с последующей обработкой хлоридами металлов, а также квасцами с добавкою цветного металла. Прибавим к этому хорошую технику амальгамирования. Это исчерпывает возможные процедуры металлофикции. Подделки не скрывались, а выдача подделки за подлинное могла быть технически грамотно изобличена. Вот что такое ау-рификция, имевшая хождение главным образом в виде хризопей.
Цель же аурифакторов — философов-златоделов — построение космических «моделей», отражение духовного совершенства в золотоподобных металлах, почитавшихся ими золотом.
Между тем все историки алхимии связывали аурификцию с заведомым обманом и распространением именно там, где пробирное искусство было слабым и не могло поставить в тупик «алхимическое производство». Нидэм развертывает аргументацию, показывающую, что это не так. Аурификция и аурифакция сосуществовали, выполняя самостоятельные цели — ремесленные и мировоззренческие.
Итак, за внешним сходством аурифакции и аурификции стоит глубокое различие. Понятно, что аурифакция вторична по сравнению с имитирующим ремеслом и, может быть, возникла именно из этого ремесла. Но как возникла? Как приготовление золотоподобного материала могло стать златоискательской алхимией, златодельческим мировоззрением, герметической философией? Как техника аурификции породила мистику аурифакции? — спрашивает Нидэм. Ответить на этот войрос означало бы многое понять в алхимии. Тем более, что момент Такого отпочкования определен генетически. Он-то и есть начало
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
алхимии, содержащее последующую событийную и интеллектуальную ее программу.
Этот вопрос встал и перед Бертло. Сравнительное чтение грекоегипетских папирусов и текстов «Герметического корпуса» свидетельствовало о принципиальном несходстве этих источников. Точность некоторых рецептов, общих обеим категориям документов, противопоставленная химерическим притязаниям на изготовление золота, считает Бертло, доставляет новое изумление. Как же судить об интеллектуальном и психическом состоянии людей, практиковавших эти мошеннические рецепты, предназначенные для того, чтобы простой видимостью ввести в заблуждение других, и кончавших, однако, тем, что они обманывали самих себя и верили в осуществимость с помощью нескольких таинственных обрядов эффективного превращения этих сплавов, напоминающих золото и серебро, в действительные золото и серебро? Производитель ограничивался тем, что вводил в заблуждение публику, не обманываясь в отношении своих процессов; таков случай с . автором Папируса. Впоследствии, напротив, он присоединил к своему искусству использование магических формул или молитв и был обманут собственным промыслом * [там же, с. 22]. Итак, с одной стороны, ремесленники-практики, чуждые магии, с другой — философы-аурифакторы-маги. Бертло предлагает иную — технологическую — интерпретацию. Операции, совершавшиеся ремесленниками времен Папирусов, были теми же, что и у ювелиров, но государство вменило им в обязанность использование специальных марок, предназначенных для определения действительной пробы драгоценностей, испытанных в правительственных мастерских, и заботливо отделило торговлю подделками, т. е. имитациями, от торговли подлинными драгоценными металлами. Несмотря на эти предосторожности, люди постоянно обманываются, поскольку им не известны марки и способы проверки. Точных методов анализа раньше не было. Отсюда до мысли, что можно получить имитацию, столь превосходную, что она стала бы тождественной оригиналу, всего один шаг. Именно он и был преодолен алхимиками [там же, с. 22—23]. Бертло допускает даже такой предельный случай, когда может укорениться мнение, что настоящее золото и серебро также представляют собой смеси или сплавы. Притязание на повторение пропорций золота (или серебра) путем присоединения его к другому металлу (diplosis) повлекло за собой идею о том, что золото и серебро являются сплавами, которые возможно воспроизвести и приумножить, вызывая в смесях метаморфозы, сходные с брожением и размно-
♦ Здесь и далее взгляды Бертло пересказываются по статье Дж. Нидэма; русский перевод П. П. Мостового [98, с. 3—25].
Ж
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
мнением. Если к этому прибавить все-таки еще неважную технику различений чистых металлов и их сплавов, именуемых aes, electrum, azem, станет понятна эта массовая аберрация. Одних только «аземов» (помимо естественного сплава золота и серебра) существовала добрая дюжина. Ничто в большей степени не способствует облегчению мошенничества, чем подобная путаница. Она тоже тщательно поддерживалась подделывателями, проникая через продукты, перерабатываемые в алхимических операциях, в сознание самих работников. Теории философских школ о первове-ществе, неизменном во всех телах, но приобретающем настоящую форму через присоединение основных качеств, выражаемых четырьмя элементами, поощряли это смешение. Таким образом, работники, привыкшие к составлению сплавов в подражание золоту и серебру, иногда столь совершенных, что они вводили в заблуждение их самих, в конечном счете уверовали в возможность эффективного производства этих металлов во всем их совершенстве с помощью некоторых комбинаций сплавов и некоторых операций, исполненных с помощью сверхъестественных сил, высших властительниц всяческих превращений [там же, с. 23]. Эта аберрация подкрепляется космологическим аристотелизмом, формирующим качественную предметность — вещественное многоцветие.
Итак, «теория обманутых обманщиков», вызывающая сомнения даже у ее автора — Бертло [там же].
Иногда ремесленникам Папирусов случалось использовать те же формулы, что и в алхимических манускриптах^, Именно здесь орудия обмана и мошенничества противостояли ничего не подозревающей публике. Но как ремесленники могли так долго верить в то, что они могут действительно ремесленной практикой или магическими формулами достичь реального изменения облика?— спрашивает Бертло. Это было интеллектуальное состояние, которое приводит нас в недоумение [там же]. Так что же: вольный или невольный обман, погружение в многовековое гипнотическое состояние? Но вопрос остается: как же техника аурификции обернулась мистикой аурифак-ц и и? Джозеф Нидэм на этот вопрос отвечает примерно так. Во-первых, он отвергает навязчивую идею первых историков химии, считавших, что алхимики и ремесленники образовывали однородную группу. Во-вторых, уповая на социологическое объяснение, Нидэм считает,-что ремесленники-металлисты и филосо-фы-аурифакторы — различные социальные группы, контакт между которыми необязателен. Между тем видимость алхимического рукотворения была лишь видимостью, призванной копировать и иллюстрировать космические макроскопические процессы в лабораторном микрокосмосе. Золото — лишь знак наивысшего совершенства. Разоблачение его как золота значения не имело.
297
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ С '--г	—	- 1   саг	™	' ' ’	? U > —	" ' AL
Лишь теоретическая и наставническая мощь трансмутации была самоценна. Подвергнуть алхимическое золото испытанию огнем с целью проверки или же разоблачения значило бы унизить труд адептов, ибо, согласно Ньютону, пробирер-поверитель — всего лишь работник, действующий руками [там же, с. 24—251. Традиционный разрыв рукотворного опыта и духотворчества объяснит всю историю алхимии, химических ремесел — историю любой химикоподобной деятельности во всеземном масштабе. Нидэм как будто убедительно это подтверждает. Но убедительна ли?
Разделение рукотворного опыта и духотворчества — ход плодотворный, обещающий много в сфере исторического реконструирования такого сложного явления, как алхимия. Однако ход этот в данном случае — только социологический, чего не скрывает и автор этой гипотезы, распространяя ее на всю алхимию целиком, независимо от времени и страны. Именно поэтому эта гипотеза представляется внеисторичной, упраздняющей различия разных алхимий — эллинистической, греко-египетской, китайской; различия, связанные с особенностями места алхимии в составе несходных культур. Если рукотворный опыт и духовный опыт разведены, то почему же алхимическое духотворение намеренно рядится в промасленные, пропитанные едкими дымами одежды ремесленников? Где же то подлинное духотворчество, которое не нуждается в таком притворстве, не нуждается даже и в декоративном технологическом фасаде, потому что отрешенность от рукотворного опыта действительно полна и безгранична? А если есть, то как с такой чистой теоретико-беспредметной деятельностью согласуется все-таки еще слишком «чернорабочая» предметная деятельность алхимиков? Здесь мы уже совсем близко подошли к определению места алхимии в составе средневековой культуры.
Одной только алхимии, включенной в состав христианской культуры средних веков, было бы достаточно, чтобы разрушить привычный стереотип об однородности этой грандиозной эпохи. Фридрих Энгельс, знавший это время как исследователь раннего христианства, убедительно показал, что «средние века — не века мрака».
Между тем алхимия выглядит у многих исследователей плоско понятым фрагментом средневековой культуры — предтечею новоевропейского научного знания.
К пониманию избраннической миссии алхимика близко подошел А. И. Герцен: «Посмотрите на алхимика перед его горном — на этого человека, окруженного магическими знаками и странными снарядами. Отчего эта бледность щек, этот судорожный вид, это трепетное дыхание? Оттого, что в этом человеке не целомудренная любовь к истине, а сладострастное пытание, насилие; оттого, что он делает золото, гомункула в реторте. Объективность
298
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
предмета ничего не значила для высокомерного эгоизма средних веков; в себе, в сосредоточенной мысли; в распаленной фантазии находил человек весь предмет, а природа, а события призывались, как слуги, помочь в случае нужды и выйти вон» [99, т. 3, с. 256— 257]. Но средние века у Герцена оказываются целиком растворенными в высокомерном труде алхимика.
Здесь следует принять во внимание мысли Энгельса об алхимии, сводящиеся, во-первых, к тому, что алхимия в свое время была необходима; во-вторых, что есть связь между алхимией и религией; и, наконец, в-третьих, что алхимия немыслима без философского камня, обладающего богоподобными свойствами, а именно чудесным сверхъестественным образом трасмутировать неблагородные металлы в золото и серебро, быть панацеей от всех болезней и служить эликсиром вечной жизни. Алхимия — это спиритуалистическая химера; мечта покорить природу чудесным и сверхъестественным путем *. Как видим, парадокс исторического бытия алхимии точно отмечен Энгельсом, считавшим алхимию существенно необходимым элементом средневековой культуры и представляющем собой сочетание спиритуалистических и «практических» потенций, живущих в алхимии, как в живом образе культуры. Вместе с тем Энгельс подчеркивает не вполне тождественный, а скорее антиподный характер связи алхимии с христианским средневековьем.
«Практические» потенции алхимии взяты в кавычки не случайно. Золото — лишь повод для космоссозидающих построений. Практика же алхимиков — в некотором роде квазипрактика. Наипервейшей вещью была картина герметического мира и только потом — картина мирка металлических превращений. Хотя первое — в форме и терминах второго.
Б. Н. Меншуткин считал, что алхимия, первоначально стоявшая на почве наблюденных фактов> мало-помалу превратилась в мистическую литературу, отчасти религиозного характера, переполненную таинственными секретами [100, с. 55]. В силу особенностей средневековой культуры алхимики никогда не стояли «на почве наблюденных фактов», хотя и пользовались результатами собственных наблюдений. Цель была практическая, «почва» совсем другая — средневековое мироощущение.
Исходить из наблюденных естественных фактов — это уже новое время. Согласно Дж. Китреджу, «поздняя алхимия как в старом, так и в новом свете не создала, по существу, ничего, что могло бы перейти в химическую науку» [101, с. 440—445]. Алхимия никогда не могла быть непосредственным основанием
♦ Маркс Я., Энгельс Ф, Соч. т. 20, с. 277; т. 21, с. 293.
299
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
химической практики, потому что она была иным. Поэтому даже такое поразительное высказывание К.-А. Райхена — алхимия есть тот катализатор, который вызвал век открытий в Европе [102, с. 21],— тоже неверно, ибо катализирующая функция алхимии в ином: она — преобразователь средневекового мышления, когда и сама алхимия преобразуется — станет химией нового времени, вернее уступит ей свое место, не будучи ее прямой предшественницей .
Западную алхимию в контексте средневековой культуры следует рассматривать как особую культурно-историческую реальность, выступающую в качестве периферийного явления по отношению к магистральной культуре средневековья. К этой идее был близок и Липпман, подчеркивавший сходство собственно христианского средневековья и алхимии, тонко проницая в алхимике конструктора-творца, равняющегося на бога. Он как бы вторично творит космос из хаоса через высвобождение силы «божественного духа», таящейся в недрах материи [5, т. 1, с. 78]. Но космос, творимый алхимиком,— не зеркальное отражение космоса, сотворенного богом. Он — гротескное, карикатурное отражение-изображение (разумеется, с нашей точки зрения). И это существенно, ибо сулит взаимные перемены и алхимика, и теолога-природоведа. В то же время, располагаясь между теоретико-философским оккультным творчеством и химико-техническим имитирующим ремеслом, алхимия выступает деятельностью, формирующей «синтетическое» мировоззрение средневековья. В этом своем срединном положении алхимик нарочито «дилетантским» образом решает — именно решает! — главную проблему средневековья о соотношении духа и плоти, которая в химической практике переформулируется как проблема тождества оперирования с веществом и размышления о веществе. Алхимик формирует «реалистически-номиналистический» объект для размышлений, нацеленный на эмпирию. Однако прорыв алхимического герметизма становится возможным лишь в соприкосновениях средневекового природознания и его алхимической «пародии».
Несмотря на мировоззренческие притязания алхимиков, алхимия — это прежде всего практическое златоделие, в формах которого осуществляется конструктивная духовная цель строительства космоса. Однако сам этот космос мыслится как вещь, а потому и такая чисто «духовная» цель тоже глубоко практична. Вместе с тем алхимический праксис — праксис лишь при условии дополнительной противопоставленности (и сопоставлен-ности) собственно средневековому природознанию, мыслимому в целом как принципиально духовное, умозрительное. Итак, «теоретическое» природознание собственно средневековья и «экспериментальное» веществознание алхимии. Вне этого противопоставления нет и алхимии. Стоит оторвать алхимию от теологиче
300
МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ химии
\
ского природознания, и алхимия как историческая реальность перестает существовать. Тогда-то и легко с ней (вернее, уже не с ней!) поступить так, как поступают иные историки химии, то есть увидеть в алхимии (опять-таки уже не в ней!) прямую предшественницу научной химии, химической технологии или... вовсе ничего не увидеть [55, с. 424].
Теолого-теоретическое духовное природознание собственно средневековья при внимательном рассмотрении оказывается резко поляризованным на схоластику и ремесло*. Эти две сферы в предельных, вырожденных, случаях взаимно превращаемы.
Алхимия как бы схватывает собственно средневековое природознание в его целостности, ориентируя последнее на земные дела, не ведая при этом специфически средневековую оппозицию схоластики и ремесла, осуществляя их синкретическое рационально-сенсуалистическое единство. Однако единство это, сталкиваясь с миром превращающихся веществ, тотчас двоится на декоративный опыт и «приземленную» теорию, данную в виде примеров-рецептов. Именно в этом и состоит принципиальное отличие алхимической «химии» от химии нового времени, отличие, подготовившее эту последнюю.
Но увидеть химию в алхимии представляется возможным лишь в том случае, если заранее признать ее непохожей на новую химию. А для этого необходимо в центр исследовательского внимания ставить не алхимию как таковую, а взаимодействие схоластики и ремесла собственно средневековья, с одной стороны, и алхимического «схоластик о-p е м е с л а»— с другой.
Историческая реконструкция химической картины мира в средние века позволяет понять алхимию как алхимическое прошлое химии. Но вместе с тем понять химию как химическое будущее алхимии.
* Разумеется, ремесло — не в современном, серийном и массовом, смысле, а ремесло как искусство, когда изделие отмечено неповторимой индивидуальностью мастера, вносящего свой вклад в дело коллективного и вместе с тем глубоко личного спасения и приобщения к богу (если, конечно, иметь в виду, следуя за Энгельсом, христианский характер европейской средневековой культуры).
301
Химическое ремесло — алхимия — умозрительное природоведение
(история взаимодействия на пути к новому времени)
УМОЗРИТЕЛЬНОЕ	АЛХИМИЯ	ХИМИЧЕСКОЕ
ПРИРОДОВЕДЕНИЕ	РЕМЕСЛО
Древний мир.
Раннее средневековье (До VI в. н.э.)
Зрелое средневековье (XII—ХУГ вв.)
ЗОЭ
Позднее с р едневековье (XVI—XVII вв.)
Начало нового времени (XVII—XVIII вв.)
Xимическая технология
Андрей Либавий (ок. 1540—1616), Иоганн Рудольф Глаубер (1604—1668)
Мистифици рованная алхимия
(Злато-сереброискательская и целительная) Василий Валентин
(XV или XVI в.) Парацельс (1493-1541), Михаил Сендивогий (1566?—1646), Евгений Филалет — Томас Воген (1621-1666), Томас Нортон (XVII в.)
I
Нант еист ический сенсуализм
Корнелий Генрих»Агриппа из Неттесгейма (1486—1535),
Джероламо Кардано (1501-1576),
Бернардино Телезио (1508-1588),
Франческо Патрици (1529-1597),
Джордано Бруно (1548-1600), Якоб Бёме (1575-1624), «Наукоучение» Френсиса Бэкона (1561—1626)
Начало науки нового времени — научной химии
Даниил Зеннерт (1572-1637),
Анджело Сала (1576-1637?),
Иоганн Баптист Ван-Гельмонт (1577—1644),
Франсуа Делебоэ Сильвий (1614-1672),
Отто Тахений (ок. 1620—1699), Роберт Бойль (1627-1691)
Околонаучный оккультизм Эммануил Сведенборг (1689-1772), Карл Эккартсгаузен (1752—1803),
Поздняя~алхимия
Джон Пордедж (XVIII в.)
303
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
&
КАНУН НАУЧНОЙ химии
Каковы же наиболее характерные особенности химической картины мира в средние века, которая была не в последнюю очередь сформирована алхимией, взаимодействующей с химическим ремеслом и натурфилософией, ориентированной на познание многообразного мира веществ?
Алхимия как вид деятельности в генезисе располагается между теоретизированием в духе позднеэллинистической учености и технохимическим имитирующим ремеслом. В таком срединном положении алхимик нарочито дилетантским образом, не являясь в чистом виде ни философом-александрийцем, ни металле дельцем-имитатором, «решает» основную познавательную задачу средневековья о соотношении духа и плоти. Эта задача в алхимической практике предстает как проблема тождества оперирования с веществом и размышления о веществе. Но в целом эта проблема мыслится как проблема космогоническая, хотя и рассматривается в терминах технохимической эмпирии. Здесь-то и начинается осмысление алхимии как химии.
Какова же эта технохимическая эмпирия? Она в главном совпадает с эмпирией технохимика-ремесленника: аппараты, приборы, химическая посуда, вещества; открытие, наблюдение и описание веществ и их взаимодействий; препаративные процедуры и операции.
Так ремесленная химия оказывается включенной в алхимию, но в качестве фона, ввиду которого проигрывается иная цель: не утилитарная (как у Бирингуччо, Агриколы, Палисси), а глобальная, направленная на построение алхимической вселенной как образа культуры. Однако предстает этот образ в микрообразах, специфических для алхимии, оперирующей с веществом (философский камень — красный и белый эликсиры, панацеи; универсальный растворитель, питьевое золото, гомункулус). Осуществляется квазиконструирование идеализированного предмета в алхимии. Это конструирование ведет, с одной стороны, к теоретическому осмысливанию химического ремесла, с другой — воплощает под влиянием этого ремесла бесплотное алхимическое теоретизирование. В этом и состоит главный гносеологический урок, преподанный алхимией химии нового времени. Тогда «по-
304
КАНУН НАУЧНОЙ ХИМИИ
зитивный» вклад алхимии, воспринятый новой химией, предстает второстепенной, хотя и единственно неоспоримой вещью. Этот вклад представляет собой опыт средневековых рецептурных фармаций и ремесленной технохимии, ассимилированный алхимией и через нее пущенный в научно-химический обиход.
Однако алхимическое — вселенского свойства — умозрение живет не само по себе, а в конкретных теоретических и опытных сюжетах, связанных с преобразованием вещества.
Всеобщая превращаемость вещества, из которой следует возможность трансмутации металлов, коренится в идее первичной материи как совокупности всех свойств-качеств и элементов-стихий (огрубленный средневековый аристотелизм). Алхимическая ртуть-соль-серная теория выглядит как будто чисто словесной переформулировкой Аристотелевой натурфилософии. Однако изучение исторической трансмутации «аристотелевых» алхимических первоначал свидетельствует о двойственной «номиналистически-реалистической» их природе, обещающей взаимные переходы «элементаризма» и «атомизма» (квазиатомизма) в средневековой теории познания. Имя и тело-вещь-вещество и слиты, и разведены в одном термине. Именно в этой точке намечается движение алхимической мысли от изучения функциональной зависимости «с в о ft-ст в о — свойство» к изучению принципиально иной, новохимической зависимости «состав — свойство» (Ван-Гельмонт, Тахений, Бойль). Алхимический же антиатомизм имеет тенденцию через понятия квинтэссенции и «биологической» индивидуализации стать новохимическим атомизмом*.
Алхимическое начало как имя-вещь противостоит двум фундаментальным гносеологическим традициям средневековья: созерцательному опыту Оксфордской школы (Р. Бэкон, Роберт Большеголовый) и схоластике Альберта—Фомы, «примиряя» средневековые номинализм и реализм и тем самым как бы «моделируя» новонаучный метод как всеобщий и рационально-сенсуалистический.
Учение об алхимических субстанции и акциденции (сущность металлов едина, различны лишь их формы) обусловливает врачующий характер алхимического «экспериментирования» (металл может быть «физико-химически» и чудодейственно улучшен), укорененного в двух как будто бы не взаимодействующих друг с Другом тенденциях алхимического мышления; но вытекающих,
* Атомизм как неуничтожимость и неизменяемость простого индивидуального тела сделал бы идею трансмутации принципиально невозможной. Тогда следовало бы отказаться от алхимических элементов-принципов как «кирпичей мироздания» и признать этими «кирпичами» реальные металлы — простыми телами-элементами в современном смысле. К этому, впрочем, и шло. Тогда атомизм — в некотором роде логическое будущее алхимии.
20. Зак. 414
Ж
ЗАКЛЮЧЕНИЕ?
однако, из того же источника: из «номиналист^гчески-реалисти-ческой» природы алхимии, наиболее выразительно представленной в исторической трансмутации псевдоаристо^елевских алхимических начал.
Первая тенденция. Это неоплатоническое учение о сущностях (алхимики-александрийцы с их учением о Едином). Здесь разрушение видимых форм вещества, физическое воздействие на вещество (дробление, измельчение, растирание, обжиг; растворение вещества в минеральных кислотах, цветовые превращения). Иначе говоря, поиск сущности, сопровождаемый разрушением первоначальной формы вещества. «Физикализация» алхимической мысли.
Вторая тенденция. Это одухотворенная предметность (алхимическая практика христианских докторов). Здесь зооморфные, антропоморфные, анимистические представления о веществе; исцеление вещества с помощью «медикамента» — философского камня, «чудо» трансмутации. Говоря иначе, «биологиза-ция» алхимической мысли, косвенно ведущая к формированию идеи химического индивида.
Историческое взаимодействие этих тенденций алхимического мышления может быть рассмотрено как «предвосхищающее созидание» в рамках алхимии грядущих судеб химии.
Алхимическая теория вещна, практична. Алхимическая практика бесплотна, эфемерна. В целом же алхимическая «химическая» деятельность складывается из трех составляющих. Это ритуально-магический опыт,— имеющий квазинаучный — объяснительный и эвристический статус и представленный в формах алхимического символизма, специфического языка алхимии; «тэхнэ» как пустотелое ремесло; «тэхнэ» как искусство, изготавливающее единичную вещь (химическая композиция как ваяние и живопись, как высокий артистизм). Синкретическая гармония магии, ремесленной техники и искусства. «Воспроизведение» новой науки, химии как науки, невозможное в чистых жанрах.
Обессмыслились и отлетели в оккультное небытие ритуальные символы алхимической магии. Золотые сны о трансмутации стали объектом истории курьезов и заблуждений.
Осталось вещество, многократно преобразованное алхимиками, ими же названное, ими же и описанное. Остался бесконечный мир веществ, отданный в вечное распоряжение новой науке, научной химии для научного изучения, инженерного получения и технического использования.
Но ничего подобного не было бы, не будь магико-символичес-ких универсальных идеализаций, не будь злато-сереброискательской идеи, берущей за живое адепта алхимического искусства, вынуждающей его жить и умирать в алхимическом мифе так, как живут и умирают в будничном мире реальностей..
Такова статическая реконструкция алхимической «теории»
306
КАНУН НАУЧНОЙ ХИМИИ
и алхимического «эксперимента». Статическая..., но содержащая возможности исторического динамического развертывания на фоне внешних реальностей, осмысленных как ей, алхимии, присущие?
Заклинательные сентенции Гермеса Трисмегиста, классификации Роджера Бэкона,' карнавальные тирады Парацельса рассказывают об одном и том же — о Событии главном и единственном: философском камне, превращающем несовершенные металлы в совершенное золото. В этом смысле эти тексты тождественны. Между тем это очень непохожие тексты. Их несходство обнаруживается сразу. С одной стороны, алхимия — непреложная наука, с другой — именно она претерпевает кардинальные превращения. Scientia immutabilis — Scientia mutabilis. Незыблемая твердыня — движущийся мираж.
Развитие. Но не само по себе, а как результат взаимодействия алхимии с официальным средневековьем, точнее, средневековым природознанием, т. е. с химическим ремеслом и теоретизированием по поводу природы. Но здесь же неизбежно развитие химического ремесла в химическую технологию, а умозрительного природоведения — в наукоучение в духе Френсиса Бэкона. При этом алхимия, исчерпав самое себя на пути от «нечто» к «ничто», оставила химию нового времени, науку нового времени, а также неотвязную тень новой науки в виде оккультных приложений, доживших и до наших дней. Лишь исторически неповторимая игра технохимической практики, алхимии и беспредметных теорий обернулась таким итогом. Прибавим к этому главную культурно-историческую метаморфозу: культуры-мышления средних веков в культуру-мышление нового времени.
Это случилось не вдруг. За тысячу лет. В три этапа: «физика и мистика» Александрии, «физико-мистика» зрелого средневековья, «мистико-физика» позднего средневековья. Физико-химический образ вещественного мира — закономерный итог алхимического тысячелетия — алхимии, оперирующей с веществом и — одновременно — размышляющей о веществе, созидающей алхимический космос, понятый как изделие, под видом и в форме технохимической эмпирии златоделания. Посредством химических процедур. Но средство обернулось целью.
Путь алхимии может быть обозначен так: от мистического освоения вещества через физико-мистическое ощущение этого же вещества к физическому его постижению, к химически осмысленной вещественной реальности.
Из чистой практики может возникнуть лишь практика. Алхимическим умозрениям тоже пришлось бы ими же и остаться, так и не приобщившись к делам земным, останься они только лишь умозрениями. Из сочетания рукотворения и умозрения возникает наука.
307
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Химические знания в средние века становятся научной химией в результате собственного развития. Однако такой оборот дела как будто исключает из рассмотрения влдяние нехимичес-кого естествознания XVII в.: механика Галилея, метематизация естественных наук в свете идей Декарта, мир как причина самого себя у Спинозы, небесная механика Ньютона, несколько раньше — Коперниканский переворот в космологии. Разумеется, ни Бойль, ни Шталь, ни Лавуазье немыслимы вне контекста теоретической революции XVII в. Мы же попытались понять XVII век как принципиально новый тип мышления в самой истории позднесредневековой алхимии, вместе с химическим ремеслом и натуральной философией ставшей историческим кануном научной химии XVIII в.
В отличие от иных способов схематизации [102—104] все здесь изложенное представлено нами в виде новой схемы, куда более бедной, нежели тысячелетняя жизнь химических знаний средневековой эпохи. Предшествующие главы и есть в некотором смысле разъяснение этой схемы.
Таким образом, история западной алхимии есть история взаимодействий официального средневековья и его алхимической окраины; технохимического ремесла и алхимии; теологического теоретизирования по поводу природы и алхимии. В итоге три этапа самой алхимии, три этапа химической практики, три этапа природоведческих умозрений соответственно. Окончательный итог: химическая технология Глаубера, химия Бойля, наукоучение Френсиса Бэкона.
Именно такой предстает сумма, точнее, система химических знаний средних веков; знаний, которые застает Роберт Бойль — первый в истории «скептический химик». К счастью, скепсис великого англичанина оказался не столь решительного свойства. Бойль увидел в химии средних веков,— а значит, и в алхимии — именно ту химию, из которой, по точному слову Энгельса, оказалось возможным «сделать науку».
ЛИТЕРАТУРА
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ИСТОРИИ ХИМИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО XVII В.
Корр Н. Geschichte der Chemie. Th. I—IV. Braunschweig, 1843—1847. Th. II. 1844. 426 S.; Th. III. 1845. 372 S.; Th. IV. 1847. 448 S. [Повторные издания «Истории химии» (ч. 1—4) вышли в 1931 и 1966 гг.)
Корр Н. Beitrage zur Geschichte der Chemie. — Stiicke 1—3. Braunschweig, 1869—1875. St. 1. 1869. 239 S.; St. 2. 1869. 243 S.; St. 3. 1875. 310 S.
Lasswitz K. Geschichte der Atomistik von Mittelalter bis Newton.— Bd. I — II. Hamburg; Leipzig, 1890. Bd. 1. 518 S.; Bd. 2. 609 S. (2. Aufl., 1926).
Muir M. M. P. The Story of Alchemy and the Beginnings of Chemistry. London, 1902.
Strunz F. Th. Paracelsus, sein Leben und seine Personlichkeit. Leipzig, 1903. 126 S.
Strunz F. J. B. van Helmont, ein Beitrag zur Geschichte der Naturwissen-schaften. Leipzig, 1907.
Lippmann E. O. Einstehung und Ausbreitung der Alchemie mit einem Anhang zur alteren Geschichte der Metalle.— Bd. 1—3. Berlin, 1919—1954. Bd. 1. 1919. 742 S.; Bd. 2. 1931; Bd. 3. 1954.
Thorndike L. A. A History of Magic and Experimental Science.— Vol. 1—8. New York, 1923—1958. Vol. 1. 1958. 835 p.; vol. 2. 1958. 1036 p.; vol. 3. 1958. 827 p.; vol. 5. 1959. 695 p.; vol. 6. 1951. 766 p.; vol. 7. 1958. 695 p.; vol. 8. 1958. 808 p.
Bugge G. Das Buch der grossen Chemiker.— Bd. 1—2. Berlin, 1929—1930. Bd. 1. 496 S.; (2. Aufl. Weinheim, 1955).
Дильс Г. Античная техника. М.; Л., 1934. 215 с.
Фестер Г. История химической техники. Харьков: ГНТИ, 1938. 304 с.
Ray Р. С. History of Chemistry in Ancient and Mediaeval India. Calcutta: Indian Chem. Soc., 1956. 494 p.
Лукас А. Материалы и ремесленные производства Древнего Египта. М.: Изд-во иностр, лит., 1958. 747 с.
Stillman J. М. The Story of Alchemy and Early Chemistry. New York: Dover, 1960. 566 p.
Partington J. R. A History of Chemistry. London: Macmillan, 1961. Vol. 2. 795 p.; 1970. Vol. 1. Part 1. 370 p.
Зубов В. П. Аристотель. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 366 с.
Зубов В. П, Развитие атомистических представлений до начала XIX в. М.: Наука, 1965. 371 с.
Фигуровский Н. А. Очерк общей истории химии. От древнейших времен до начала XIX в. М.: Наука, 1969. 455 с.
Романский И. Д. Анаксагор. У истоков античной науки. М.: Наука, 1972. 320 с.
Джуа М. История химии. М.: Мир, 1975. 477 с.
309
ЛИТЕРАТУРА
ЦИТИРОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА «
Глава I
1.	Forbes R. У. Studies in Ancient Technologic. Vol. VIII. Leiden, 1971. Vol. IX, 1972; Levey M. Chemistry and Chemical Technology in Ancient Mesopotamia. Amsterdam, 1959; Lucas A., Harris R. Y. Ancient Egyptian Materials and Industries. London, 1962; Partington J. R. Origins and Development of Applied Chemistry. London; New York, 1935.
2.	Aitchison Leslie. A History of Metals. London, 1960. Vol. 1, 2.
3.	Фестер Г. История химической техники. Харьков: ГНТИ, 1938. 304 с.
4.	Лукас А. Материалы и ремесленные производства Древнего Египта. М.: Изд-во иностр, лит., 1958. 747 с.
5.	The Elder Plinys Chapter on Chemical Subjects. Part 1. London. 1929. 249 с. Лат. и англ, текст. Ранний рус., текст.: Кайя Плиния Секунда Естественная история ископаемых тел, переложенная на российский язык в азбучном порядке и примечаниями, дополненная трудами В. Северги-на. СПб., 1819. 364 с.
6.	Lippmann Е. О. Beitrage zur Geschichte der Naturwissenschaften und der Technik. Berlin, 1923.
7.	Дилъс Г. Химия в античном мире.— В кв.: Античная техника. М.; Л., 1934, 215 с. См. с. 109 и далее.
8.	Acharia Prafulla Chandra Ray. History of Chemistry Ancient and Medieval India. Calcutta, 1956. 494 p.
Глава II
1.	Braidwood R. J. The Paleo-Enviroment of Western Asia and the Appearance of Food Production. A Report to the National Foundation. The Oriental Institute. Chicago, 1966. 176 p.
2.	Evans D. Knossos and the Neolithic of Crete.— In: Atti del VI Congresso Internazionale Delle Scienze Preistoriche e Protostoriche. II, Comunicazio-ni Sezioni I—IV. Roma, 29 Agosto, 1962, p. 220—224.
3.	Пазухин В. А. О происхождении древнейшей мышьяковой меди.— Изв. АН СССР, 1964, серия. Горное дело и металлургия. № 1, с. 151—165.
4.	Marechai J. R. Reflections upon Prehistoric Metallurgy. Lammersdorf, 1963. 200 p.
5.	Tylecot R. F. A History of Metallurgy. London: Metal Soc., 1976. 147 p.
6.	Coghlan H. H. Notes on the Prehistoric Metallurgy of Copper and Bronze in the Old World.— In: Occasional Papers on Technology. 2nd ed. Oxford: Univ. Press, 1975, p. 4.
7.	The Metalsmiths/Ed. P. Knauth et al. New York: Little Brown and Co., 1974.
8.	Колчин Б. А. Проблемы изучения технологии древнейших производств.— В кн.: Очерки технологии древнейших производств. М.с Наука, 1975, с. 5—13.
9.	Neuninger Н., Pittioni R., Siegl W. Fnihkeramische Kupfergewinnung in Anatolien.— Archaeol. austriaca, 1964, Bd. 35, S. 98—110.
10.	Терехова H. H. Металлообрабатывающее производство у древнейших земледельцев Туркмении.— В кн.: Очерки технологии древнейших производств. М.: Наука,; 1975, с. 42.
11.	Wertime Т. A. Man’s First Encounters with Metallurgy. — Science, 1964, vol. 146, p. 1257—1267.
12.	Lucas 4., Harris J. R. Ancient Egyptian Materials and Industries, Lon* don: Edward Arnold, 1962. 1200 p. Cm. c. 201.
310
ЛИТЕРАТУРА
13.	W er time Т. A. The Beginning of Metallurgy: A New Look.— Science, 1973, vol. 182, p. 875—887.
14.	Desch С. H. Sumerian Copper. Interim Rept. Brit. Assoc. Adv. Sei. Glasgow, 1936. 38 p.
15.	Селимханов И, P., Торосян P. M. Металлографический анализ дреЪьей-ших металлов в Закавказье. — «Советская археология, 1969, № 3, с. 229—294.
16.	Selimkhanov /./?., Marechai J, R. Nouvelles conceptions sur les debuts de la metallurgie ancienne en Europe et au Caucase.— Bull. Soc. prehist. fran^., Etudes et Traveaux, Paris, 1966, fasc. 65—2, p. 432—449.
17.	Mellink M. J. Ancient Metals Trade.— Science, 1974, vol. 185, p. 52— 53.
18.	Лукас А. Материалы и ремесленные производства Древнего Египта. М.: Изд-во иностр, лит., 1958. 747 с.
19.	Forbes R. J. Studies in Ancient Technology. Leiden: Brill, 1964. Vol. 8.
20.	Lamberg-Karlovsky С. C. and Martha. An Early City in Iran.— Sci. Amer., 1972. vol. 224, N 6, p. 102—111.
21.	Ujuk Esin. Kuantitativ spektral analiz yardimiyla Anadoluda baslangici-dan Asur koloniler cagina kadar bakir ve tunc madencigi. Stanbul: Tas matbaasi, 1969. 243 p.
22.	Селимханов И.Р. Историко-химические и аналитические исследования древних предметов из медных сплавов. Баку: Изд-во АН АзССР, 1960.
23.	Черных Е. Н. Спектральные исследования металлических изделий из могильника Гатын-кале.— В кн.: Древности Чечено-Ингушетии. М.: Изд-во АН СССР, 1963, с. 136—138.
24.	Тавадзе Ф., Сакварелидзе Т. Бронзы Древней Грузии. Тбилиси: Изд-во АН ГрузССР, 1960.
25.	Forbes R. J. Studies in Ancient Technology. Leiden: Brill, 1972. Vol. 9.
26.	Partington J. R. Origins and Development of Applied Chemistry. New York; London, 1935.
27.	Berthelot M. Introduction a Г etude de la chemie des anciens et du Moyen Age. Paris: Steinheil, 1889.
28.	Lepsius C. R. Les metaux dans les inscriptions Egyptiennes. (Traduit par W. Berend). Paris, 1977.
29.	Кайя Плиния Секунда. Естественная история ископаемых тел. СПб., 1819. 364 с.
30.	Levey М. Chemistry and Chemical Technology in Ancient Mesopotamia. New York; Princeton: Elsevier Publ. Co., 1959. 164 p.
31.	Lippmann E. Entstehung und Ausbreitung der Alchemie. Berlin, 1919. 742 S. Cm. c. 528.
32.	Селимханов И. P., Марешалъ Ж. P. О ранних этапах древней металлургии меди на территорий Европы и Кавказа в свете новых понятий и результатов анализа.— VII Международный конгресс доисториков и протоисториков. Доклады и сообщения археологов СССР. М.: Наука, 1966, Lc. 138—147.
33.	Tylecot R. F. Metallurgy in Archaeology. London: Edward Arnold Ltd., 1962.
34.	Страбон. География. В 17-ти кн. М.: Наука, 1964. См. кн. III, с. 144— 145.
35.	Limet Henry. Le travail du metal au pays de Sumer au temps de la IIIе dy-nastie d’Ur. Paris: Soc. «Les Belles Lettres», 1960.
36.	Агрикола Г. О горном деле и металлургии, в двенадцати книгах/Под ред. С. В. Шухардина. М.: Изд-во АН СССР, 1962.
37.	Геродот. История. В 9-ти кн./Под общей ред. С. А. Утченко. Л.: Наука, 1972.
38.	Mellaart J. Catal Hiiyiik, a Neolithic Town in Anatolia. London, 1967.
311
литература
39.	Массон В. М. Неолит Южной Турции.— В кн.: Археология Старого и Нового Света. М.: Наука, 1966.
40.	Renfrew С. Cycladic Metallurgy and the Aegean Early Bronze Age.— Amer. J. ArchaeoL, 1967, vol. 71, N 1.
41.	Aitchison L. A History of Metals. London, 1960. V. 1, p. 43.
42.	Coehlan H. H. An Examination of a Groop of French Socketed Axes and Palstaves in the Borough of Newbury Museum.— Sibrium, 1972, vol. 11, Varese, p. 349 —365.
43.	Selimkhanov I. R. Sur Г etude du fragment de vase de Telo appartenant au Musee Louvre et le probleme de 1’utilisation de Pantimoine dans Pan* tiquite.— Ann. Lab. Rech. Musees de France, 1975, p. 45—52.
№. .Tylecot R. F. A History of Metallurgy. London: Metals Soc., 1976, p. 14.
45.	Gorman Chester, Charoenwongsa Pisit. Ban Chiang: A Mosaic of Impressions from the First Two Years.— Expedition, 1976, vol. 18, N 4, p. 14—26.
46.	Maddin R., Weeler T. S., Muhly J. D. Tin in the Ancient Near East: Old Questions and New Finds.— Expedition, 1977, vol. 19, N 2, p. 38.
47.	Селимханов И. P. Существовал ли медный век перед бронзовым? — Курьер Юнеско, 1976, № 3, с. 13—16.
48.	Нариманов И, Г., Селимханов И. Р. К применению первых металлов в быту населения Восточного Закавказья.— Докл. АН АзССР, 1965, № 4, с. 95—99.
49.	Bass Georg F. Cape Gelidonya: A Bronze Age Schipwreck.— Trans. Amer. Phil. Soc. N. S., 1967, 57/8.
50.	Бэр Д, Ч. Откуда добывалось олово, входящее в состав древнейшей бронзы? — Древности, Труды / Московское археологическое об-во, т. VII, 1877, вып. 3, с. 234—240.
51.	The Metalsmiths/ Ed. Knauth P. et al. New York: Little Brown and Co., 1974.
52.	Кашкай M. А., Селимханов И. P. Из истории древней металлургии Кавказа. Баку: ЭЛМ, 1973. 84 с.
53.	Кашкай С. М. О металле аннакит приурмийских областей.— Вестник древней истории, 1972, № 3, с. 150—153.
54.	Мaddin R. Early Iron Metallurgy in the Near East.— Trans. Iron and Steel Inst. Jap., 1975, vol. 15, N 2.
55.	Кушнарева К, X., Чубинишвили T. Н. Древние культуры Южного Кавказа (V—III тыс. до н. э.). Л.: Наука, 1970.
56.	Mellink М. J. Archaeology in Asia Minor.— Amer. J. ArchaeoL, 1974, vol. 72, N 2.
57.	Kroeber A. L. Anthropology. Rev. ed. New York, 1948.
58.	Wertime T. A. Pyrotechnology. Man’s First Industrial Uses of Fire.— Amer. Sci., 1973, vol. 61, N 6, p. 670—682.
59.	Marschall V. Transpazifische Kulturbeziehungen: Studien zu ihren Ge-schichte. Munchen, 1972.
60.	Neu E. Der Anitta-Text (Studien zu den Bogazkoy-Texten 18). Wiesbaden, 1974.
61.	Арешян Г. E. Первые железные изделия Ближнего Востока и Балканского полуострова.— Вестник общественных наук АН АрмССР, 1974, № 12.
62.	Berein D. Pour une voie cimerienne de diffusion de la metallurgie du fer.— Archeol. Rozhledy, vol. 16, 1964, p. 264—272.
,63. Zaccagnini C. «Monopolo» hittito del ferro.— Riv. degli study orient., 1970, vol. 45, fasc. 1/2.
64.	Гогинян С. К истории древней металлургии железа в Армении.— Исто-рико-филолог. ж., 1964, № 3.
65.	Triparthi V. Introduction of iron India — a chronological perspective.— In: Radiocarbon and Indian archaeology / Ed. by E. P. Agrawal, A. Ghosh. Bombay, 1973, p. 272—278.
312
ЛИТЕРАТУРА
66.	Davidson W. Harper J. E. European Economic History. New York, 1972. Vol. 1. The Ancient World.
67.	Вознесенская Г, А. Техника обработки железа и стали.— В кн.: Карцева Т. Б., Вознесенская Г. А., Черных Е. Н. Металл Черпяковской культуры. М.: Наука, 1972, с. 72—113.
68.	Neumann В. Die altesten Verfahren der Erzeugung technischen Eisens durch direkte Reduktion von Erzen mit Holzkohle in Rennfeuern und Stuck-kofen und bie Stahlerzeugung unmittelbar aus dem Eisenerz. Mit einem Nachwort von H. Wilsdorf.— Freiberg. Forschungsh. D. 1954, N 6.
69.	Pleiner R. Vyroba zeleza ve slovanske huti u Zelechovic na Unicovsku.— Rozpr. Ceskosl. Akad. ved, 1955, rocn. 65, rada SV, sesit 6.
70.	Krupkowski A., Reyman T. Badania metalloznawcze nad przekutym pol-fabrykatem zelaza z Witowa, pow. Pincow i zuzlein dymarkowym z Igolo-mi, pow. Miecbow, Sprawozdania P. M. A. V., Warszawa, 1954.
71.	Колчин Б. А. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси. М.: Изд-во АН СССР, 1953.
72.	Колчин Б. А., Круг О. Ю. Физическое моделирование сыродутного процесса производства железа.— В кн.: Археология и естественные науки /Под ред. Б. А. Колчина. М.: Наука, 1965, с. 196—215.
73.	Пеньков В. Д. Металлургия и металлообработка у чжурчжэней в XII веке. Новосибирск: Наука, 1974. 173 с.
74.	Сравнительный словарь тунгусско-маньчжурских языков. Материалы к этимологическому словарю. / Под ред. В. И. Цинциус и др. Л., 1975. Т. I, А — И.
75.	Иванов В. В. История металлов на Древнем Востоке в свете лингвистики.— Историко-филолог. ж., 1977, № 1.
76.	Фестпер Г. История химической техники. Харьков: ГНТИ, 1938. 304 с.
77.	Рагимова М. Н. Из истории использования свинца в древнем и средневековом Азербайджане. Баку: ЭЛМ, 1978. 99 с.
Глава III
1.	Die Fragmente der Vorsokratiker / Hrsg. von H. Diels, W. Kranz. Berlin, 1934 (5. Hrsg.). [Принятое сокращение DK].
2.	Cornford F. M. From Religion to Philosophy. Cambridge, 1912.
3.	Cm.: Vernant J.~P. Mythe et pensee chez les Grecs: Etudes de psychologic historique. Paris: Maspero, 1971. t. II. 150 p. Cm.: p. 96—97.
4.	Cm.: Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament I Ed. by James B. Pritchard. Princeton (New Jersey), 1955.
5.	Gurney O. R. The Hittites. A Summary of the Art, Achievements and Social Organization of a Great People of Asia Minor During the Second Millenium В. C., as Discovered by Modern Excavations. Melbourne; London; Baltimore, 1952, p. 192—194.
6.	Фрэзер Дэю. Золотая ветвь. В 4-х вып. М.: Атеист, 1928.
7.	Fontenrose J. The Ritual Theory of Myth. Berkeley, 1966.
8.	См., например, Kirk G. S. Myth. Its Meaning and Functions in Ancient and Other Cultures. Cambridge; Berkeley; Los—Angelos, 1970. Ch. 1:
' Myth, Ritual and Folktale, p. 1—42.
9.	См. об этой этимологии прим. 58 к статье Аверинцев С. С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность». (Противостояние и встреча двух творческих принципов).— В кн.: Типология и взаимосвязь литератур древнего мира. М.: Наука. 1971, с. 261.
Ю. Frankfort Н., Mrs. Frankfort Н.. Wilson J. A., Jacobsen Th. Before Philosophy: A Study of the Primitive Myths, Beliefs and Speculations of Egypt and Mesopotamia. Harmondsworth. Middlesex, 1949, p. 16, 184 — 199.
И. Матье M. Древнеегипетские мифы. M.; Л., 1956, с. 83.
ЛИТЕРАТУРА
12.	Eliade М. Le Mvthe de eternel retoure. Archetypes et repetition. Paris, 1969.
13.	Hooke S. H. The Origins of Early Semitic Ritual. London, 1938, p. 57.
14.	Cornford F. M. Principia Sapientiae. The Origins of Greek philosophical Thought. Cambridge, 1952, p. 195.
15.	Томсон Дж. Д. Исследования по истории древнегреческого общества. Т. II. Первые философы. М.: Изд-во иностр, лит., 1959, с. 85.
16.	Аристотель. Метафизика / Пер. и примечания А. В. Кубицкого. М.; Л.: Соцэкгиз, 1934, с. 23.
17.	Kirk G. S., Raven J. Е. The Presocratic Philosophers. A critical history with a selection of texts. Cambridge, 1966, p. 90—91.
18.	Onians R. B. The Origin of European Thought about the Body, the Mind, the Soul, the World, Time and Folk. Cambridge, 1954.
19.	Фр. 35. Цит. по кн.: Маковельский А. О. Древнегреческие атомисты. Баку: Изд-во АН АзССР, 1946, 401 с. См. с. 208.
20.	Фр. 585. Цит. по кн.: Лурье С. Я. Демокрит. Тексты. Перевод. Исследование. Л.: Наука, 1970, с. 358.
21.	См. Пиндар. Оды / Пер. и вступительная статья М. Л. Гаспарова.— Вестник древней истории, 1973, № 2, с. 221—229.
22.	Аристотель. Физика / Пер. В. П. Карпова. М.: Соцэкгиз, 1936, с. 46.
23.	См. Лосев А. Ф. Античный космос и современная наука. М.; 1927, с. 221.
. 24. Вестник древней истории, 1974, № 2, с. 252—254.
25. Лосев А. Ф. Олимпийская мифология в ее социально-историческом развитии.— Уч. зап. Московского гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина, 1953. Т. 72, с. 151.
26. Платон. Соч. В 3-х т. М.: Мысль, 1971. Т. 3. ч. 1. 686 с.
Глава IV
1.	Материалисты древней Греции. М.: Госполитиздат, 1955. 238 с.
2.	Vernant J.-P. Mythe et pensee chez les Grecs. Etudes de psychologie hi-storique. Paris: Maspero, 1971, t. II. 150 p.
3.	Joel K. Der Ursprung der Naturphilosophie aus dem Geiste der Mystik. Jena, 1906. 198 S.
4.	Stillman J. M. The Story of Alchemy and Early Chemistry. New York, 1960. 566 p.
5.	Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 8.
6.	Сыркин А. Я. Некоторые проблемы изучения упанишад. М.: Наука, 1971. 289 с.
7.	Радхакришнан С. Индийская философия. М.: Изд-во иностр, лит., 1956, т. 1. 623 с.
8.	Древнеиндийская философия. Начальный период. М.: Соцэкгиз, 1963. 272 с.
9.	Памятники письменности Востока. VI. Чхандогья упанищада / Пер. с санскр., предисл. и комментарии А. Я. Сыркина. М.: Наука, 1965. 256 с.
10.	Тъпоров В. Н. Мадхьямики и элеаты: несколько параллелей. — В кн.: Индийская культура и буддизм. М.: Наука, 1972.
11.	Щуцкий Ю. К. Китайская классическая «Книга Перемен». М.: Изд-во Восточной лит-ры, 1960. 424 с.
12.	Древнекитайская философия. М.: Мысль, 1973. Т. 1. 363 с.
13.	Древнекитайская философия. М.: Мысль, 1973. Т. 2. 384 с.
14.	Desseffy М. Voies ideologiques de la science ancienne et medieval (Lao-Tse et Aristote. Spectre metaphysique. Alchemie. Metallurgie primitive).— In: Actes de VII Congres International d’Histoire des Sciences. Paris, 1953*
314
ЛИТЕРАТУРА
15-	Атеисты, материалисты, диалектики древнего Китая. Сб., Вступ. статья, перевод и комментарии Л. Д. Позднеевой. М.: Наука, 1967. 404 с.
16.	Kazuko Takeda, Les premieres connaissances japonaises sur la theorie de Lavoisier avant Meiji.— In: Actes de XIIе Congres Internationale d’Histoi-re des Sciences, t. VI, Histoire de la chimie depuis le XVIIIе siecle. Paris, 1971.
17.	Джуа M. История химии / Пер. с итал. Г. В. Быкова. М.: Мир, 1966. 452 с. '
18.	Маковелъский А. О. Досократики, ч. I. Казань, 1914. 212 с.
19.	Лосев А. Ф. История античной эстетики (ранняя классика). М.: Высшая школа, 1963. 583 с.
20.	Kirk G. К., Raven J. Е. The Presocratic Philosophers. Cambridge, 1966. 488 p.
21.	Маковелъский А. О. Досократики, ч. III. Казань, 1919. 192 с.
22.	Маковелъский А. О. Досократики, ч. II. Казань, 1919. 242с.
23.	Gladisch A. Empedocles und die Aegypter. Leipzig, 1858.
24.	Рорсвик Д. О чем могут рассказывать запахи.— За рубежом, 1973, № 30.
25.	Гомперц Г. Греческие мыслители. Т. 1. СПб., 1911. 486 с.
26.	Рожанский И, Д. Анаксагор. М.: Наука, 1972. 319 с.
27.	Маковелъский А. О. Древнегреческие атомисты. Баку: Изд-во АН АзССР, 1946. 401 с.
28.	Зубов В. П. Развитие атомистических представлений до начала XIX века. М.: Наука, 1965. 371 с.
29.	Partington J. R. A History of Chemistry. London, 1970, vol. 1, part 1. 370 p.
30.	Платон. Соч. M.: Мысль, 1971. Т. 3. Ч. 1. 686 с.
31.	Lippmann Е. О. Entstehung und Ausbreitung der Alchemic. Berlin, 1919. 742 S.
32.	Aristote. De la generation et la corruption, trad, par J. Tricot. Paris, 1951. 169 p.
33.	Robin L. Aristote. Paris, 1944. 324 p.
34.	Аристотель. Физика i Пер. В. П. Карпова. М.: Соцэкгиз, 1937.
35.	Aristotle. On the Heavens. Engl, transl. by W. К. C. Guthrie. London, 1945. 379 p.
36.	Aristoteles Werke / Hrsg. von E. Grumach. Berlin, 1970. Bd. 12. 352 S.
37.	Hammer-Jensen J. E. Das sogenannte IV Buch der Meteorologie des Aristoteles. Hermes, 1915. T. 50, S. 113.
38.	During J. Aristotle’s Chemical Treatise. Goteborg, 19444 112 p.
39.	Gottschalk H. B. The Authorship of Meteorologica, Book IV.— Class. Quat., 1961, vol. 55.
40.	Aristote. Les Meteorologiqufes, trad, par J. Tricot. Paris, 1941. 301 c.
41.	During J. Aristoteles. Darstellung und Interpretation seines Denken. Heidelberg, 1966. (70 S.
42.	Happ H. Hyle: Studien zum aristotelischen Materie-Begriff. Berlin; New York, 1971. 953 S.
43.	Kojeve A. Essai d’une histoire raisonnee de la philosophie paienne. Paris, 1972. T. 2. ’
44.	Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1979. 620 с.
45.	Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Госполитиздат, 1956. 689 с.
46.	Лукреций. О природе вещей. Т. 1 / Ред. латинского текста и перевод Ф. А. Петровского. М.: Изд-во АН СССР, 1946. 451 с.
47.	Bailey С. The Greek Atomists and Epicurus. Oxford, 1928. 619 p.
48.	Лукреций. О природе вещей. Т. 2. Статьи. Комментарии. Фрагменты
315
ЛИТЕРАТУРА
Эпикура и Эмпедокла. Состав. Ф. А. Петровский. М.: Изд-во АН СССР, 1947, 698 с.
49.	Schmid W. Epikurs Kritik der platonischen Elementenlehre. Leipzig, 1936. 64 S.
50.	Masson J. Lucretius, Epicurean and Poet. London, 1907. T. I.
51.	Воуапсё P. Lucrece et I’epicurisme. Paris. 1963. 348 p.
52.	Jacques J. Lucrece et 1’histoire de Patomisme chimique. La Pensee.— Rev. ration, mod., 1955, N 62.
53.	В achelard G. Les intuitions atomistiques: Essai de classification. Paris, 1933. 162 p.
Главы V—IX
1.	Theatrum Chemicum, praecipuos selectorum auctorum Tractatus de Chemi-cae et Lapidis Philosophic! antiquitate, veritate, jure, praestantia, et operationibus... / Ed. E. Zetzner. Argentorati, 1659—1661. Vol. 1—6.
2.	Bibliotheca Chemica Curiosa, sen Rerum ad Alchemiam pertinentium Thesaurus Instructissimus... / Ed. J. Magnet. 1702. T. 1. Coloniae Allo-brogum. T. 2. Genevae, 1702.
3.	Kopp H. Geschichte der Chemie. Braunschweig, 1843—1847. Theil 1—4.
4.	Berthelot M., НиеЦе Ch. Collection des anciens alchimistes... Paris: Stein-heil, 1887—1888. T. 1—3.
5.	Lippman E. O. von. Entstehung und Ausbreitung der Alchemie. Sprin-ger-Verl. Bd. 1. Berlin, 1919; Bd. 2. Berlin, 1931. 742 S.; Weinheim, 1954. Bd. 3.
6.	Антология мировой философии. В 4-х т. Т. 1. Философия древности и средневековья. Ч. 1—2. М.: Мысль, 1969. 936 с. Т. 2. Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения. М.: Мысль, 1970. 776 с.
7.	Lindsay J. The origins of alchemy in Graeco-Roman Egypt. New York, 1970.
8.	Платон. Соч. / Пер. С. С. Аверинцева. Т. 3 (Тимей), ч. 1. М.: Мысль, 1971. 686 с.
9.	Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 1. Метафизика. О душе. М.: Мысль, 1975. 549 с.
10.	Aristotle. De generatione et corruptione. Oxford, 1922.
11.	Berthelot M. Les origines de 1’alchemie. Paris, 1885 (2e ed. 1938).
12.	Berthelot M. Revue de Deux Mondes. Paris, 1893.
13.	Berthelot M. Introduction a Г etude de la chimie, des anciens et du moy-en age. Paris, 1889 (2e ed. 1938).
14.	A Testament of Alchemy Being Revelations of Morienus to Khalid ibn Jazid / Ed. and transl. by Lee Stavenhagen. Hannover; New Hampshire, 1974.
15.	Jabir ibn Haiyan al-Tarususi. Alchemiae Gebri arabis philosophi soler-tissimi libri... Bernae, 1545.
16.	Geber. Works... L., 1928.
17.	Ap-Рази. Книга тайны тайн / Пер. У. И. Каримова. Ташкент, 1957. 192 с.
18.	Holmyard Е. J. Alchemy. Edinburgh, 1957.
19.	Hoefer J. Ch. F. Histoire de la-' chimie.— T. 1—2. Paris, 1866—1869.
20.	Leicester H. M., Klickstein H. S. A Source Book in Chemistry. 1400— 1900. New York; London, 1952.
21.	Albertus Magnus. Libellus de alchemia. Berkeley; Los—Angeles, 1958. 80 p.
22.	Bacon R. Mirror of Alchemy. London, 1597.
23.	Bacon R. Speculum Alchemiae. London, 1702.
316
ЛИТЕРАТУРА
24.	Basilius Valentinus. Chymische Schriften... Hamburg, 1700. Bd. 1—2.
25.	Basil Valentine. The triumphal chariot of antimony. London, 1893.
26.	Lenglet Dufresnoy Nicolas. Histoire de la philosophie hermetique. Paris, 1742. T. 1—3.
27.	Пуассон А. Теория и символы алхимиков. Великое делание / Пер. под ред. А. В. Трояновского.— Изида, 1914—1915; Пг., 1915. 116 с.
28.	Macquer Р. Dictionnaire de chymie.— Т. 1—4. Paris, 1778; Neuchatel, 1789.
29.	Thomas d'Ayuin. Traite de la pierre philosophale.— Bibliotheque rosic-rucienne, ser. I. Paris, 1898, N 6.
30.	Голланд Иоанн Исаак. Собрание разных достоверных химических книг... СПб., 1787. 865 с.
31.	Морозов Н. А. В поисках философского камня. СПб., «Общественная польза», 1909. 301 с.
32.	Read J. Prelude to Chemistry. New York, 1937. 327 p.
33.	Vincentius Bellovacensis. Speculum naturale. V. 1—2. Strassburg, 1481.
34.	Цейтлин 3. А. Алхимия и религия. Исторический очерк.— Воинствующий атеизм, 1931, № 10, с. 27—79.
35.	Libavius Andreas. Alchemia. Frankfurt, 1597.
36.	Fontaine J. La fontaine des amoreux de science. Paris, 1861.
37.	Agrippa Henricus Cornelius ab Nettesheym. De incertitudine et vanitate omnium scientiarum et artium liber. Francofurti, 1593.
38.	В. П. Зубов. Аристотель. M.: Изд-во АН СССР, 1963. 366 с.
39.	Лейбниц. Новые опыты о человеческом разуме. М.; Л.: Соцэкгиз, 1936. 484 с.
40.	- Boyle R. The Sceptical Chemist. London, 1772; London; New York, 1949. 230 p.
41.	Partington J. R. A History of Chemistry. London: Macmillan, 1961. Vol. 2. 795 p.
42.	Мейер Э. История химии с древнейших времен до настоящих дней / ’ Пер. со 2-го нем. изд. с предисловием проф. Д. И. Менделеева. СПб.: изд. В. Эриксона, 1899. 513 с.
43.	Менъе Л. История медицины / Пер. с франц. М.; Л., 1926. 322 с.
44.	Telesio Bernardino. De rerum natura iuxta propria principia. Neapoli, 1570; ...A euro L. de Franco. Cosenza, 1965.
45.	Зубов В. П. Развитие атомистических представлений до начала XIX века. М.: Наука, 1965. 371 с.
46.	Лурье С. Я. Демокрит. Тексты. Перевод. Исследования. Л.: Наука, 1970. 663 с.
47.	Ronchi V. Storia della luce. Bologna, 1952. 285 p.
48.	Рамсей У., Оствальд В. Популярные научные очерки (Из истории химии). Пг.: Образование, 1920. 96 с.
49.	Зубов В. П. Очерки развития основных физических идей. М.: Изд-во АН СССР, 1959.
50.	Рабинович В. Л. Алхимия как феномен культуры.— Природа, 1973, № 9, 10.
51.	Рабинович В. Л. Созерцательный опыт Оксфордской школы и герметическая традиция.— Вопросы философии, 1977, № 7, с. 137—147.
52.	Aristotelis tractatus alchimistae ad Alexandrum Magnum de lapide phi-losophico.— In: Artis auriferae quam chemiam vocant antiquissimi authc-ri. Basel, 1593.
53.	Pernety A. J., Dictionarie Mitho-Hermetique. Paris, 1787.
54.	Studer P., Evans I. Anglo-Norman Lapidaries.-Paris, 1924.
55.	Фигуровский H. А. Очерк общей истории химии. От древнейших времен до начала XIX в. М.: Наука, 1969, с. 455.
56.	Theophrasti Bombasti ab Hohenheim dicti Paracelsi Operum Medico Chemicorum. Francofurti, 1603.
317
ЛИТЕРАТУРА
57.	Аверинцев С. С. «Аналитическая психология» К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии.— В кн.: О современной буржуазной эстетике. М.: Искусство, 1972, вып. 3, с. 110—155.
58.	Арнольд из Виллановы. Салернский кодекс здоровья / Пер. с лат. Ю. Ф. Шульца. М.: Медицина, 1970. 109 с.
59.	Чугаев Л. А. Открытие кислорода и теория горения в связи с философскими учениями Древнего мира. Пг.: Науч. хим. тех. изд-во. 1919. 80 с.
60.	Paracelsus. The Hermetic and Alchemical Writings... Hermetic Chemistry. London, 1894. Vol. 1.
61.	Johannis Baptistae Van Helmont Opera omnia. Francofurti, 1682.
62.	Sennert Daniel. Opera. Lugduni, 1676. Vol. 1—6.
63.	Angeli Salae Opera medico-chymica. Francofurti, 1682.
64.	Sylvius Francois de la Boe. Opera medica. Amsterodami, 1680.
65.	Tachenius Otto. Hippocrates chymicus. London, 1677.
66.	Biringuccio Vannoccio. Pirothechnia. New York, 1943. 474 p.
67.	Агрикола Георгий. О горном деле и металлургии. В 12-тп кп. М.: Изд-во АН СССР, 1962. 599 с.
68.	Palissy Bernard. Oeuvres Completes. Paris, Blanchard, 1861. 437 p.
>69. Palissy B. The admirable discourses I Ed. and transl. by La Rocque. Urbana, 1957.
70.	Glauber Johann R. Opera chymica. V. 1—2. Frankfurt a. M., 1658—1659; Works. Engl, transl. London, 1689.
71.	Цейтлин 3. А. Философия и логика спиритуалистического мышления (Магия и религия).— Воинствующий атеизм, 1931, № 5, 6.’
72.	Любимов Н. А. История физики. Опыт изучения логики открытий в их истории. ... ч. 2. Период средневековой науки (вторая пагинация). СПб., 1892—1894. 208 с.
73.	Сведенборг Э. О небесах и мире духов и об аде, как то слышал и видел 3. Сведенборг / Пер. с лат. Изд. А. Т. Аксакова. Лейпциг, 1863.
74.	Эккартсгаузен Карл. Наука числ. Ч. 1—2. СПб., 1815. Ч. 1. 317 с. Ч. 2. 363 с.
75.	Эккартсгаузен Карл. Ключ к таинствам натуры. В 4-х т. Тип. Шнора. СПб., 1804—1821.
76.	Билинкинс М. Я., Туровский А. М. Ободном герметическом тексте. — Летняя школа по вторичным моделирующим системам. Вып. 3. Тарту, 1968.
77.	Пордедж Джон. Истинное познание сущности вещей.— РО ГБЛ, ф. 14.
78.	Гомер. Одиссея / Пер. В. А. Жуковского. М.: Худ. лит., 1959. 335 с.
79.	Dumas J. Le?on sur la philosophic chimique. Paris, 1837. 270 p.
80.	Glazer Christoph. Le Traits de la chymie. Bruxelles, 1676.
81.	Lemery Nicolas. Cours de Chimie... Paris, 1716. 937 p.
82.	Figuier L. L’alchimie et les alchimistes. Paris, 1860. 421 p.
83.	Копп Г. Былое и современное химии / Пер. с нем. Н. И. Мамонтова и А. А. Соколова. М., 1870. 30 с.
84.	Либих Ю. Письма о химии / Пер. с нем. П. Алексеева. Т. 1. СПб., 1861. 356 с.
85.	Менделеев Д. И. Основы химии. 8-е изд. СПб., 1906. 816 с.
86.	Менделеев Д. И. Соч. Л.; М., 1949. Т. 15. 646 с.
87.	Delacre М. Histoire de la chimie. Paris, 1920. 632 p.
88.	Джуа M. История химии I Пер. с итал. Г. В. Быкова. М.: Мир, 1966. 452 с.
89.	Оствальд В. Эволюция основных проблем химии / Пер. с нем. М. И. Прозина, Е. В. Раковского, Е. И. Шпитальского. М., 1909. 232 с.
90.	Кедров Б. М. Энгельс о химии. М.: Наука, 1971. 304 с.
91.	Jollivet Castellot F. La science alchimique. Paris, 1904.
92.	Boiz J. Le Monde invisible. Paris, 1962.
318
ЛИТЕРАТУРА
93.	Радынский М. А. Алхимия и современные науки.— Изида, 1913, № 9 — 1°.
94.	Даннеман Ф. История естествознания. В 3-х т. М.; Л., 1932—1938. Т. 1, 1932. 432 с.; т. 2,1936. 408 с.; т. 3,1938. 357 с.
95.	Leicester Н, М. The Historical Background of Chemistry. New York, 1956.
96.	Thorndike L. History of Magic and Experimental Science.— New York, 1923—1958. Vol. 1—8.
97.	Stillman J. M. The Story of Alchemy and Early Chemistry. New York, 1960. 566 p.
98.	Needham J. Artisans et alchimistes en Chine et dans le Monde Helleni-stique.— La Pensee, 1970. T. 152. (Пер. с франц. П. П. Мостового).
99.	Герцен A. H. Письма об изучении природы.— Соч. В 30-ти т. М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. 3. 363 с.
100.	Меншу ткин Б. Н. Химия и пути ее развития. М.; Л., 1937. 352 с.
101.	Kittredge G. L. Alchemy in early New England.— Isis, 1927, v. IX (3).
102.	Schmieder K. Ch. Geschichte der Alchemie. Halle, 1832. 613 S.
103.	Фестер Г. История химической техники. Харьков: Гос. науч.-тех. изд-во, 1938. 304 с.
104.	Ganzenmuller W. Die Alchemie Mittelalter. Heildesheim, 1967.
319
ИСТОЧНИКИ ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Приводимые в книге иллюстрации заимствованы из следующих источников:
Рисунки на стр. 15, 17, 20, 22, 41 — из книги Levey М. The Chemistry in Ancient Mesopotamia. Amsterdam, 1959.
Рисунки на стр. 42, 43, 53 — оригинальные фотографии И. Р. Селимханова.
Рисунки на вклейке к сочинению Петра Бонуса «Новая жемчужина неслыханной цены» (Pretiosa margarita novella) — из книги Fabric ius J. Alchemy, Copenhagen, 1976.
Рисунки на вклейке к сочинению Василия Валентина (12 ключей) —-из книги Dyas Chimica Tripartita, Н. С. D., 1625, содержащей три сочинения Василия Валентина с гравюрами М. Мериана и других художников; экземпляр из фондов Государственной библиотеки им. В. И. Ленина.
Рисунки на вклейке «Немая книга» — из Bibliotheca chemica curiosa... Genevae, 1702.
На стр. 322 титульный лист и на стр. 324 начало IV книги «Метеорологии» Аристотеля скопированы из книги Meteorologicorum Aristo-telis. Paganum, 1558; экземпляр из фондов библиотеки им, А. М. Горького Московского государственного университета.
На стр. 345 титульный лист и на стр. 385 концовка «Книги минералов» Альберта Великого скопированы из изданий Liber Mineralii/um Domini Alberti Magni...; экземпляр из фондов библиотеки им, А. М. Горького.
21. Зак.414
ПРИЛОЖЕНИЯ
 METEORO-l logicorvm
I	AR ISTOTEL IS
LI В R 1 Q_V K* IVOR,
I*	*
Francijco'Vatal’lo interpret?.
Приложение I
J7TD TH XOBJLDVM Paganvm,
1 гтя»
Четвертая книга «Метеорологии» стоит особняком среди других книг этого трактата. Это отмечал уже Александр Афроди-сийский, указывавший в своих комментариях, что по содержанию четвертая книга примыкает, скорее, к трактату «О возникновении и уничтожении». В каком-то смысле это верно (прежде всего это относится к рассуждениям о двух парах противоположностей, лежащих в основе четырех элементов), однако общий дух этой книги отличен от всего, что мы находим в других аристотелевских сочинениях. В разбираемых примерах и в используемой им терминологии автор книги вводит нас в мир повседневного быта древних греков — в мир, характеризующийся такими родами деятельности, как приготовление пищи, садоводство, земледелие, различные ремесла, включая металлургию, и т. д. Это придает четвертой книге «Метеорологии» настолько своеобразный колорит, что уже древние авторы высказывали сомнение в ее принадлежности Аристотелю. В наше время эти сомнения были сформулированы наиболее категоричным образом в работе: I. Hammer-Jensen. Das sogenannte IVder Meteorologie des Aristoteles, Hermes, 50, 1915, S. 113. Однако детальное изучение языка и понятийного аппарата, используемого в этой книге, убеждает нас в ее подлинности и в авторстве Аристотеля (см. в особенности: J.^ During. Aristotle's Chemical Treatise. Goteborg, 1944).
322
АРИСТОТЕЛЬ
МЕТЕОРОЛОГИЯ
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ 1
1
Коль скоро определены четыре причины элементов, при том или ином их объединении могут быть получены четыре элемента. Из этих причин две деятельные — теплое и холодное, а две другие страдательные — сухое и влажное 2. Удостовериться в этом можно, последовательно рассматривая частные случаи. Ведь тепло и холод обнаруживаются во всех вещах, определяя их, сращивая и превращая как однородные, так и неоднородные тела, делая их влажными и сухими, твердыми и мягкими; с другой стороны, сухое и влажное подлежат определению и претерпевают все прочие перечисленные изменения как сами по себе, так и тогда, когда из того и другого составляются общие тела. Кроме того, это ясно и из самих слов, которыми мы определяем природу тех и других. Мы ведь говорим о теплом и холодном, как о деятельном, ибо сгущать значит как-то действовать; а влажное и сухое мы называем страдательным, ибо в зависимости от того, как они испытывают то или иное воздействие, говорят о легко или трудно определяемой природе.
Таким образом, ясно, что одни способности деятельны, а другие страдательны. Коль скоро это определено, нам необходимо, пожалуй, приняться за действия, какие производят деятельные способности, и за виды страдательных состояний. Итак, прежде всего эти способности вообще производят простое возникновение и естественное превращение, а также противоположное им естественное разрушение; это касается и растений, и животных, и их частей. Простое естественное возникновение есть перемена в материи, лежащей в основе всякой природы, осуществленная деятельными способностями, когда они находятся в правильном соотношении с материей, а эта материя и есть названные выше страдательные способности. Ведь теплое и холодное плодотворны, когда возобладают над материей, а если этого не происходит, получается частичное «недожарение» и «несварение». Наиболее общей противоположностью простому возникновению будет, однако, разложение, ибо всякое согласное с природой разрушение, будь то старение или увядание, есть путь именно к этому. Гниение — это конец всех природных образований, если только они не уничтожены каким-нибудь насилием. Ведь и мясо и кости, и что угодно, чему разложение служит завершением естественного разрушения, можно сжечь. Разлагающиеся тела бывают поэтому сначала влажными, а под конец высыхают: ведь они возникли из этих же способностей, и сухое за счет влажного получило определенность под воздействием деятельных способностей.
323
11*
ПРИЛОЖЕНИЕ I
99
ARISTOTELIS
METEOROLOGICOKVM
I I В E R Illi.
toaftutn cjudiueey ftur adrux t Sc ^изе pafsiuAc depu~ ircfaZhonepvlchradifpuratio,	cap ь
V Mdute elemetor^cauf^quatiioreUedno^ Hfc Arift <зше
Ц b^defimtufity ^iuxtdcoiugdtionesbarum
ipfitquofy elementd ejjc cjudtuordcciderit > с 4есш~ (juibui dux quideyCaloringud^ frigid ctge^tau
re folet.dua ucrb ariditas uidelicet,et humidity pati(cuiui reifidesexinduflione fivmipoteft.) Na in omnibus color, erfrigu^ta qua unius,qua qua diuerfiflint generis defini* re,copularc,trafmutore,bumeddre,<irefiu:ere,indurdre,cr mollificdre uidentur.Arida uerb,gr hwnidd>tu ipfi perfe, turn cotnunia corpora quacuq; conftat ex utrify> definiri, greater os, quosdiximus, affediuspati. Pratereugr hoc quoq; rationibus ipfis,quibus earn naturas definimus, per* fjncuuexiftit.Nam calidfigr frigidum, uti aftiua dicimust quod enim cogrcgadiuim babet,id uelui afiiuu qd exiftit. Kumidu uerb,CT artduqyfiiua.Na propte, gr agri term nabile,quo eoril natura quippidfuflmct>dicuntur.E[fe igU tur aliaadHuMlid pafiiM,tn aperto efttcu hacinqua defi* nita.finpeas proftfld operationes,qiMf qua dftiM ‘nt exhl beat,atq; paftiuoru frecicsfumere oportebit. Principle tgi tur uniucrfalitcrfimplex>dbfolutdqi gr naturalisgenera* tiouttq; et oppojiiaper naturacorruptio, ab hifeepotetiis efiici affolet-lpfie ergo m pldtis,dnimatibufq^ gr eorupar tibus wfunt.Eftdut'efimplex>ndturaltfq; generatio, tranfr tnutatio qua ab hifee fit potentiK, ubi ex fubletta mate* ria ad quanq; naturam rationem obtment: ea autem firnt G£gg. 1 fdfiiw
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
Разрушение же происходит, когда определяемое благодаря окружающей среде возобладает над определяющим. Тем не менее, в более узком смысле слова, о телах, разрушающихся постепенно, говорят «разложились», когда они уже разлучены со своей природой.
Поэтому, за исключением огня, все остальное подвергается разложению: и земля, и вода, и воздух разлагаются, ибо по отношению к огню все это представляет собою материю. Разложение — это уничтожение тепла, свойственного по природе всякому влажному телу, под действием тепла внешнего, то есть тепла окружающей среды. Таким образом, поскольку тело претерпевает разложение-от недостатка теплого, а все, обделенное этой способностью, бывает холодным, то здесь причиной будет и то и другое, и разложение поэтому есть состояние, вызванное совместным воздействием внутреннего холода и внешнего тепла. Вот почему все разлагающееся постепенно высыхает и становится, наконец, землей и прахом, ибо вместе с уходящим внутренним теплом испаряется и природная влага, а впитывать влагу уже нечему, так как, притягивая влагу, ее вводит в тело именно внутреннее тепло. В холодную погоду разложение протекает медленнее, чем в теплую. Дело в том, что зимою в окружающем воздухе и воде содержится так мало тепла, что оно не имеет никакой силы, летом же тепла больше. Не подвержено разложению замороженное, так как его холод сильнее, чем тепло воздуха, и поэтому не поддается; верх, между тем, берет только то, что вызывает изменения. Не подвержено разложению и кипящее или горячее, ибо тепло в воздухе меньше, чем тепло в предмете, и не может поэтому ни возобладать над ним, ни вызвать какое-либо превращение. Подобно этому движущееся и текущее менее подвержено разложению, чем то, что находится в покое; ведь движение от тепла в воздухе делается слабее того, что уже заключено в предмете, и поэтому не приводит ни к каким изменениям. По той же причине большое количество разлагается медленней малого: в большом теле содержится слишком много внутреннего огня и холода, чтобы силы окружающей среды могли возобладать. Поэтому отделенная от целого часть морской воды быстро загнивает, но вся она целиком не гниет никогда. То же самое справедливо и для других видов воды. В разлагающихся телах зарождаются живые существа, потому что обособившееся тело, будучи природным, соедйняет вместе выделившиеся части 3.
Таким образом, сказано, что такое возникновение и что — разрушение.
2
Нам остается теперь назвать существующие виды, какие указанные деятельные способности создают из подлежащих их воздействию и уже сложившихся природных тел.
Теплое обусловливает «приготовление» [«пищеварение»], у которого есть три вида: «вызревание», «варка» и «жарение». Холодное дает «неприготовленно», которое подразделяется на «незрелость» [сырое состояние], «недо-варение» и «недожарка». Следует иметь в виду, что, говоря так, мы используем слова не в обычном их .значении. Однако общепринятых названий для
325
ПРИЛОЖЕНИЕ I
вещей подобного рода вообще не существует, и поэтому перечисленные виды надо считать не тем, что обозначают сами слова, но чем-то сходным 4.
Теперь мы обсудим, пожалуй, что представляет собою каждый из этих видов.
Итак, приготовление — это полное завершение перехода от страдательной способности к противоположной под действием природного внутреннего тепла^ а эти способности являются присущей всякому телу материей. Ибо если приготовление осуществилось, значит получило завершенность и возникло то или иное тело. К завершению ведет внутреннее тепло, однако способствовать этому могут и какие-либо внешние влияния [обстоятельства]. Так, например, перевариванию пищи способствует купание и другое тому подобное, но началом и тут является заключенное в ней тепло. В одних случаях целью является достижение природы в смысле вида и сущности Б; в других случаях цель приготовления — это доведение до некоторой лежащей в основе формы, когда влага, например, испытывая воздействие жарения, кипячения, разложения6 или еще какого-нибудь нагревания, обретает качественную и количественную определенность, ибо в этом случае она становится «пригодной», и мы говорим, что она «приготовлена». Примерами могут служить молодое вино, гной, собирающийся в нарывах, слезы, когда они переходят в слизь, и другое тому подобное.
Все подвержено этому, если только влажная материя окажется подчиненной. Ведь именно она определяется теплом, заключенным в природе тела, и до тех пор, пока сохраняется правильное сротношение определяющего и определяемого, природа тела остается неизменной. И признаками здоровья поэтому являются такие тела: моча, кал и вообще выделения. И о «готовности» говорят в этом случае, потому что ясно видно, что внутреннее тепло возобладало над неопределенностью материи. Все приготовленное непременно должно быть сравнительно густым и теплым, ведь в этом и сказывается воздействие тепла: в придании нужного объема, сгущении и высушивании.
Таково приготовление, а неприготовление — это несовершенное состояние, связанное с недостатком внутреннего тепла (недостаток же тепла есть холод). Это несовершенное состояние одной из противоположных страдательных способностей, каждая из которых является материей всякого природного тела.
Пусть таким образом определено, что такое приготовление и что — неприготовление.
3
Вызревание — это вид приготовления, ибо так называют приготовление съедобной части под оболочкой в плодовой косточке. Коль скоро приготовление является завершением, то и созревание окончено, когда семена под оболочкой становятся способны создать другой плод, такой же как первый. Так мы определяем завершенное и в других случаях. Вызревание в собственном смысле слова относится только к плодам, но в силу внешнего сходства и в то же время в переносном смысле многое другое приготовленное также
326
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
называется «зрелым». Ведь как уже было сказано ранее, не существует общепринятых названий для каждого вида завершения того, что получает определенность благодаря природному теплу и холоду. Созревание нарывов, воспалений и тому подобного — это приготовление внутренней влаги под действием природного тепла,- ибо только то, что берет верх над материей, может придать ей определенность. Итак, все вызревающее, если оно пневмообразно, сгущается до жидкого состояния, если жидко — становится землистым, и вообще из разреженного делается всякий раз более густым. При этом природа одно принимает в себя, а другое извергает.
Таким образом, мы сказали, что такое вызревание. Сырое [или незрелое] является его противоположностью; а противоположно вызреванию непри-готовление съедобной части косточки, при котором получается влага, лишенная определенности. Именно поэтому сырое либо пневмообразно, либо жидко, либо и то и другое одновременно. А поскольку созревание есть некоторое завершение, сырое состояние будет незавершенностью. Незавершенность же возникает из-за недостатка природного тепла и его несоответствия количеству созревающей влаги. Ничто влажное не вызревает само по себе, без примеси сухого, ибо из всех жидкостей не густеет только вода 7. Это несоответствие обычно вызывается малым количеством тепла или большим количеством определяемой влаги. Поэтому в сыром состоянии соки бывают разжиженными и скорее прохладными, нежели теплыми, не пригодными ни для еды, ни для питья. Слово «сырой», как и слово «зрелый», употребляется в самых разных смыслах. Так, мочу, кал и мокроту называют «сырыми» по той же самой причине, ибо так именуется все то, в чем тепло не возобладало и не произвело сгущения. Более того, «сырыми» называют глину, молоко и многое другое, способное претерпевать превращения и сгущаться под воздействием тепла, но все же этого не претерпевшее. Потому вода кипяченой называется, а незрелой нет: она-то не густеет.
Итак, мы сказали, что такое вызревание и сырое состояние, а также чем то и другое вызывается.
Варка [или кипячение] в широком смысле слова представляет собою приготовление, которое с помощью тепла, находящегося во влаге, осуществляется в неопределенной материи. Но в собственном смысле это относится только к тому, что кипятят» Как уже было сказано, варить можно пневмо-образное или жидкое. Приготовление осуществляется благодаря огню, заключенному во влаге. А приготовленное на сковороде — жарится (тут действие оказывает тепло извне, а влага, в которой находится то, что жарят, высыхает, впитываясь в него). При варке происходит как раз обратное: от нагревания во внешней влаге выделяется влага внутренняя. Вареное потому и суше жареного, что при варке не происходит вбирания влаги внутрь, так как внешнее тепло преобладает над внутренним. Если же возобладает внутреннее тепло, влага впитается.
Не всякое тело между тем можно варить. Если влага отсутствует, как в камнях, или если она присутствует, но плотность тела не дает над нею возобладать теплу внешнему, как, например, в сырой древесине, то варка невозможна. Варить можно только те тела, чья внутренняя влажность спо-
337
ПРИЛОЖЕНИЕ I
-  —ПТГТ-И—1—НП-у ШИ	~ГШ>~ГТП~ГГИ~ГГИ   LH  	W I
собна подвергаться воздействию нагревания во внешней влаге. Правда, говорят и о «варке» золота, древесины и многого другого, но в переносном смысле — не потому, чтобы во всех этих случаях образ действия был один и тот же, а потому что для передачи таких различий нет особых названий. Мы говорим, что жидкость, например молоко или молодое вино, «варится», когда при нагревании на огне, окружающем жидкость снаружи, вкус ее превращается во вкус иного вида, и огонь тем самым производит действие, весьма сходное с тем, что мы называем варкой. Цели, для которых производят варку или приготовление, могут быть различны. В одних случаях это — еда, в других — питье, в третьих — еще какая-либо надобность, так, например, мы говорим о варке лекарств. Вариться может все, что спо-обно густеть, уменьшаться в объеме и тяжелеть, или то, в чем это происходит с одной частью, тогда как другая остается в противоположном состоянии, потому что части разделяются, и одна уплотняется, а другая разжижается подобно тому, как молоко разделяется на сыворотку и творог. Оливковое масло само по себе не варится, ибо с ним ничего такого не происходит.
Вот что, таким образом, называется приготовлением посредством варки. Причем не имеет значения, осуществляется ли оно с помощью каких-либо искусственных приспособлений или естественным путем 8, ибо причина во всех случаях будет одной и той же.
Недоварение — это неприготовленно, противоположное варке. А противоположно варке неприготовленно, названное нами вначале — неприготовленно неопределенной материи в теле, связанное с недостатком тепла в окружающей влаге. Мы уже сказали, что недостаток тепла сопряжен с присутствием холода, но возникает недоварение от движения иного рода. Ведь когда тепло, обусловливающее приготовление, вытесняется, обнаруживается недостаток тепла, вызванный обилием холода в окружающей влаге или в том, что варят. Тогда ведь в жидкости оказывается слишком много тепла, чтобы не вызвать никакого (приготовления], но слишком мало, чтобы приготовление было равномерным и захватило все целиком. Поэтому все недоваренное грубее проваренного, а жидкие части в нем резче отделены.
Итак, мы сказали, что такое варка и недоварение и от чего происходит то и другое.
Жарение — это приготовление, которое достигается с помощью сухого внешнего тепла. Поэтому если при варке переменить образ действия и доводить до готовности на самом огне, а не в нагреваемой огнем жидкости, то, когда приготовление закончится, получится не вареное, а жареное. И если жарят чрезмерно, то говорят о «подгорании». Если же по завершении приготовления тело делается суше, чем внутри, это вызвано сухим теплом, и жареное поэтому снаружи суше, чем внутри, а вареное наоборот. Жарение более трудоемко, чем варка, так как, чтобы равномерно проводить нагревание наружных и внутренних частей, нужно прилагать больше усилий. Ведь часть, находящаяся ближе к огню, высыхает быстрее, а потому и сильнее. Дело в том, что поры, выходящие наружу, сжимаются, и содержащаяся там влага не может выделиться, так что, когда поры закрыты, она остается заключенной внутри. Жарение и варка порождаются искусством, но и в природе
328
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
вообще, как мы утверждаем, существуют такие виды приготовления. Сами изменения сходны с данными, но названия они не имеют, между тем искусство подражает природе. Так, переваривание пищи в живом теле подобно варке, ибо оно происходит во влажном и теплом благодаря теплу самого тела, в то время как некоторые виды несварения пищи подобны недоварению. Вопреки утверждениям некоторых, глисты рождаются не там, где происходит пищеварение, но в выделениях, разлагающихся в нижней полости живота, и уже затем поднимаются выше. Вообще, пищеварение происходит в верхней полости живота, а в нижней разлагаются выделения. Причина этому была указана в другом месте 9.
Недоварение, таким образом, оказывается противоположным варке. Для такого вида приготовления, которое именуется жарением, тоже имеется нечто противоположное, но подобрать ему название труднее. Здесь из-за недостатка тепла Происходит, пожалуй, не жарение, а обжигание. Это может случиться от того, что снаружи слишком мало огня, или оттого, что внутри жарящегося слишком много воды. При этих условиях тепла достаточно, чтобы дать начало изменению, но недостаточно, чтобы довести до готовности.
Сказано таким образом, что такое приготовленное и неприготовленное, зрелое и сырое, вареное и жареное, а также их противоположности.
4
Теперь следует описать виды страдательных состояний: влажного и сухого.
Страдательными началами тел являются влажное и сухое, а все прочее — это сочетания того и другого, причем преобладание одного из них в смеси определяет природу тела, так что одно более сухо, а другое более влажно. В одних случаях все это будет в действительном состоянии, а в других — в противоположном: так соотносится, иапример, плавление к способности плавиться. Поскольку влажное легко получает определенность, а сухое с трудом, они соотносятся подобно еде и приправе, ибо влажное есть причина определенности сухого и одно служит другому как бы склейкой, как сказал Эмпедокл в поэме «О природе»:
«Ячмень водою склеивши» 10.
Определенное тело состоит поэтому из тот и другого. Что же касается элементов, то сухое считается свойственным преимущественно земле, а влажное — воде. Потому-то решительно все тела в мире, обладающие определенностью, содержат землю и воду, причем всякое тело проявляет свойство того элемента, который в нем преобладает. И живые существа обитают нё в воздухе и не в огне, а только на земле и в воде, так как это материя их тел. Что касается уже определенных тел, то из телесных состояний они прежде всего должны обладать твердостью или мягкостью, так как образование из влажного и сухого должно быть либо жестким, либо мягким. Жесткое — это то, чья поверхность не поддается вглубь, а мягкое — это то, чья поддается, но не расступается в стороны. Так что воду нельзя назвать мягкой, так как при давлении ее поверхность вглубь не поддается, но частицы воды
329
ПРИЛОЖЕНИЕ I
перемещаются и она расступается.Таким образом, вполне жестким или мягким является то, что полностью отвечает данным условиям. Относительно жест-ское или мягкое определяется в сопоставлении с другими телами. Определить же большую или меньшую степень из сопоставления тел друг с другом невозможно. Но поскольку обо всем чувственном мы судим по отношению к чувству, ясно, что безотносительное определение жесткого и мягкого дается с точки зрения осязания. И вот мы говорим о том, что грубее нашего прикосновения, что оно жестко, а о том, что ему уступает, что оно мягко.
5
Тело, обладающее определенностью благодаря присущим ему границам, должно быть либо жестким, либо мягким, (поскольку оно либо податливо, либо нет), а кроме того, оно должно быть отвердевшим (ибо этим и определено). Таким образом, поскольку все определенное и составное бывает либо мягким, либо жестким, а последнее обусловлено затвердением, потому что без затвердения не могут существовать составленные и определенные тела, то о затвердении и надо повести речь.
Наряду с материей, существуют две первопричины: деятельная и страдательная. Деятельную причину надо при этом принимать за источник движения, а страдательную — как вид, который принимает материя. Это справедливо, таким образом, и для затвердения, и для разжижения, и для высушивания, и для увлажнения. Деятельное воздействует благодаря двум способностям, а то, что воспринимает воздействие, как уже было сказано и, воспринимает его в двух состояниях. Итак, действие осуществляется благодаря теплому и холодному, а состояние определяется отсутствием или присутствием того или другого.
Поскольку затвердение — это некое высушивание, в первую очередь мы скажем об этом последнем. Воздействие может претерпевать либо влажное или сухое, либо частью сухое, а частью влажное. Воду мы рассматриваем как воплощение влажного, землю как воплощение сухого, ибо в телах, которые могут быть влажными и сухими, страдательными являются эти элементы. Холодное поэтому относится скорее к страдательным способностям, ведь оно содержится в земле и воде, между тем как и то и другое принято считать холодным. Холод бывает деятельным, разрушая или выступая как побочное действие, что прежде уже было сказано 12. Иногда говорят, что холод «обжигает» и «греет», но не в том же смысле, как это говорят о тепле, а потому что он сосредоточивает тепло и, сжимая его, вызывает противодействие. Все, что является водою и ее видами, все, что впитало в себя воду или имеет ее от природы,— все это может высыхать. Под впитавшейся влагой я разумею влагу, например, в шерсти, а под врожденной,— например, в молоке. Виды воды могут быть следующими: вино, моча, сыворотка и вообще все, что совершенно или почти совершенно лишено осадка (если только это свойство не обусловлено вязкостью; дело в том, что иногда вязкость — причина отсутствия какого-бы то ни было осадка, как’, например, в оливковом масле или смоле). Итак, все высыхает как при нагревании, так и при охлаж
330
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
дении, однако и в том, и в другом случае под действием внутреннего или внешнего тепла. Даже высушивание при охлаждении (например, мокрого плаща), когда влага как таковая отделена от пропитанного ею тела, происходит благодаря внутреннему теплу, которое, когда влаги немного, испаряет ее, уходя из тела под воздействием окружающего холода.
Таким образом, *как уже-было сказано, все высыхает и при нагревании, и при охлаждении, причем всегда от тепла, которое, действуя изнутри или снаружи, испаряет влагу. Под нагреванием снаружи я имею в виду, например, кипячение [варку], а под нагреванием изнутри — тот случай, когда влага выводится и расточается под действием имеющейся внутри теплоты, в то время как эта теплота улетучивается.
Таким образом, о высыхании сказано.
6
Превращение в жидкость происходит, во-первых, при сгущении пара в воду и, во-вторых, при расплавлении твердого тела. Сгущение обусловлено охлаждением пневмы, что же касается плавления, то его мы объясним одновременно с затвердением. Все, что твердеет, относится либо к воде, либо к земле с водою, и твердеет под действием сухого тепла или холода. Потому-то, если тела, затвердевшие от тепла или холода, утрачивают свое твердое состояние, то это происходит с ними при противоположных воздействиях. Так, затвердевшее от сухого тепла разводится водою, то есть влажным холодом, а то, что застыло от холода, плавится на огне, то есть от тепла. Может показаться, что затвердение бывает от воды, как случается с кипящим медом, однако и здесь затвердение происходит не от воды, а от холода, в ней содержащегося.
Водные жидкости различного рода от огня не твердеют, ибо огонь их разрежает, а одна и та же причина, одинаково сказываясь на одном и том же, неможетвызывать противоположные следствия. Кроме того, они затвердевают, когда их покидает тепло, и, таким образом, становится ясно, что разжижение наступит, когда тепло войдет внутрь; следовательно, затвердевание вызывается холодом. Поэтому, замерзая, подобные жидкости не густеют: ведь сгущение возникает, когда уходит влага, а сухие части собираются вместе^ и не может густеть изо всех жидкостей только вода.
Составы из земли с водою твердеют и от огня, и от холода и густеют и от того, и от другого, причем воздействие нагревания и охлаждения частью одинаково, а частью отлично: либо влага выводится теплом, и тогда при ее испарении сухие частицы сгущаются и собираются вместе; либо холод выталкивает тепло, и тогда, испаряясь вместе с ним, уходит влага.
Мягкое, но не жидкое, при удалении влаги не густеет, а твердеет, как происходит при обжиге глины. В то же время жидкие смеси густеют, как, например, молоко. Многие тела, ставшие от холода густыми или твердыми, при нагревании сначала увлажняются; так, глина при обжиге сначала покрывается испариной и делается мягче, и потому в печах изделия из глины иногда искривляются.
331
ПРИЛОЖЕНИЕ I
Те составы из земли и воды, с преобладанием земли, что твердеют от холода, и те, что затвердели, потому что их покинуло тепло, плавятся от тепла, коль скоро оно возвращается (например, замерзшая грязь). С другой стороны, составы, твердеющие от холода, когда из них уже испарилось вместе с влагой все тепло, плавятся лишь при чрезвычайно сильном жаре, однако могут размягчаться, как, например, железо или рог. Железо плавится при обработке до того, что делается жидким, но затем вновь затвердевает. Так выплавляют и сталь: шлак осаждается и вычищается снизу; многократное повторение этого очищает железо, и так получается сталь 13. Слишком много раз этого делать нельзя из-за больших потерь и уменьшения веса очищаемого железа. Железо тем лучше, чем меньше нужно его очищать. И огнеупорный камень плавится до того, что образует капли и растекается, а, затвердев после разжижения, снова становится жестким. И нижние камни жернова так плавятся, что начинают течь; когда такие потеки застывают, они бывают черного цвета, но в остальном подобны извести. Плавятся также грязь и земля.
Из составов, затвердевших от сухого тепла, одни вообще не растворяются, а другие растворяются в жидкости. Обожженная глина и некоторые камни, образующиеся при обжигании земли огнем, как, например, мельничные камни, нерастворимы, а сода и соль растворяются в жидкости, однако не во всякой, но только в холодной. Поэтому они плавятся в воде 14 и в подобных жидкостях, а в оливковом масле — нет: ведь влажный холод противоположен сухому теплу, и то, что от одного затвердевает, от другого тает, ибо именно таким образом противоположные причины будут давать противоположные следствия.
7
При преобладании воды 16 над землею под действием огня происходит только сгущение, а при преобладании земли — затвердение. Следовательно, в соде и соли, так же как и в камне и обожженной глине, содержится больше земли.
Особенно сложно обстоит дело с природой оливкового масла. Если в нем преобладает вода, оно должно затвердевать от холода, если — земля, то — от огня. Но в действительности оно ни от того, ни от другого не твердеет, зато густеет от обоих воздействий. Причина в том, что масло заполнено воздухом. И в воде оно всплывает именно поэтому: ведь воздух поднимается вверх. Итак, превращая находящуюся внутри пневму в воду, холод сгущает масло, ибо всякая смесь воды и масла всегда оказывается гуще, чем то и другое в отдельности. Под действием огня и от времени масло сгущается и светлеет; светлеет оно потому, что вся вода, какая была в нем, испаряется, а густеет потому, что, по мере убывания тепла, из воздуха получается вода. В обоих случаях достигается одно и то же состояние и по одной и той же причине, но не одинаковым способом. Масло густеет от обоих воздействий, но ни от того, ни от другого не высыхает, ведь ни солнце, ни мороз его не сушат, и не только из-за вязкости, но и благодаря содержанию воздуха.
832
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
От огня масло не высыхает и не выкипает, так как его вязкость препятствует испарению.
Смеси воды и земли сопоставляются в соответствии с количеством того и другого элемента.. Так, иное вино, например молодое, может и твердеть, и кипеть. При высушивании всех подобных смесей вода уходит. Что это именно вода, доказывается так: лар, если его собрать, сгущается в воду; таким образом, если от смесей что-то остается — это относится к земле. Как уже было сказано, некоторые из таких смесей сгущаются и высушиваются от холода, ведь холод не только замораживает, но и высушивает воду, а может и сгущать, превращая воздух в воду. Мы уже сказали, между тем, что затвердение есть род высушивания. То, что затвердевает, но не густеет от холода, содержит преимущественно воду, например, вино, моча, уксус, щелок и сыворотка. А все, что густеет, хотя огонь не испаряет влаги, либо содержит больше земли, чем воды, либо состоит из воды и воздуха: так, мед, например, содержит больше земли, а оливковое масло — воздуха. Как молоко, так и кровь относятся к обоим элементам: и к воде, и к земле, однако земля по большей части преобладает. Так обстоит дело и с жидкостями, из которых добывается сода и соль (из некоторых растворов такого рода рождаются и камни)16. Поэтому, если сыворотка не отделилась сама, ее можно добыть кипячением на огне. Землистую часть молока можно выделить с помощью сока смоквы при особом кипячении, как делают врачи, когда свертывают молоко. Именно этим способом отделяются сыворотка и сыр. Отделенная сыворотка уже больше не густеет, но выкипает подобно воде. Если же в молоке нет сыра или его мало, значит в молоке преобладает вода и оно не питательно. С кровью все происходит подобным же образом. Высыхая при охлаждении, она свертывается. А если не свертывается, как, например, кровь оленя, то она водяниста и холодна и, следовательно, не содержит волокон: волокна ведь имеют природу земли и тверды. Если удалить их, кровь не сворачивается, а не сворачивается, потому что не высыхает. Такой остаток представляет собою воду, так же как молоко после отделения сыра. Доказательством служит здесь то, что больная кровь не склонна свертываться, так как она подобна сукровице, то есть слизи с водой, ибо природа не довела ее до готовности и не управляет ею.
Далее: одно растворяется, как сода, другое нерастворимо, как обожженная глина, а из нерастворимого одно размягчается, как рог, другое нет, как обожженная глина и камень. Объясняется это тем, что противоположные причины порождают противоположные следствия; таким образом, если две способности — холодное и сухое — вызывают затвердение, то разжижение должно быть обусловлено теплым и влажным, то есть огнем и водой, ибо они противоположны, так как вода растворяет то, что затвердело от одного огня, а огонь расплавляет то, что застыло от одного холода, в то время как менее всего растворимо то, что затвердело под воздействием и того и другого. Такие тела возникают, если после нагревания они застывают от холода. Ведь когда уходящее тепло уносит с собою большую часть влаги, холод в свою очередь так сдавливает тело, что для влаги не остается никакого прохода. Поэтому-то ни тепло не может растопить такие тела, ведь тепло
333
ПРИЛОЖЕНИЕ I
------------------------------- -------------- t
растапливает то, что застыло под действием одного лишь холода, ни вода/не может растворить их, ибо застывшее от холода она не растворяет, но только то, что затвердело от сухого тепла. Железо, однако, плавится при нагревании и застывает при охлаждении. Древесина состоит из земли и воздуха, поэтому она воспламеняется, но не плавится, не размягчается и всплывает в воде, за исключением эбенового дерева. Эбеновое дерево не всплывает и вот почему: все прочие древесные породы содержат больше воздуха, тогда как из черного эбенового дерева воздух улетучился, и в нем преобладает земля. Обожженная глина состоит только из земли, ведь при высушивании она твердеет постепенно, и ни вода, ни огонь, который вызвал затвердение, не имеют доступа внутрь, так как отверстия могли только выпускать пневму
Сказано таким образом, что такое затвердевание и расплавление, что их вызывает и с чем это происходит.
8
Отсюда ясно, что тела образованы теплом и холодом, ибо под их воздействием происходит сгущение и затвердение. А поскольку тепло и холод выступают творцами, во всех произведениях присутствует тепло, а в некоторых — в меру его недостатка — и холод. Таким образом, поскольку тепло и холод присутствуют деятельно, а влажное и сухое страдательно, то составленное ими тело причастно всем 'этим способностям. Подобочастные тела в растениях и животных, а также металлы (например, золото, серебро) и другое тому подобное, составляются из воды и земли и, как было сказано в другом месте, из испарения того и другого, заключенного под землею 18. Все эти вещества отличаются друг от друга, во-первых, свойственным им способом воздействия на наши чувства, ибо нечто бывает светлым, благовонным, звучным, сладким, теплым или холодным — в зависимости от того, как оно может воздействовать на чувство; и, во-вторых, другими, более глубокими свойствами, которые именуются по способности самого тела подвергаться тому или иному воздействию. Я имею в виду'способность плавиться, застывать, гнуться и другое тому подобное, ибо все это свойства страдательные, так же как влажное и сухое. Именно на этих свойствах основаны различия кости, мяса, жилы, древесины, коры, камня и всевозможных других подобочастных природных тел.
Прежде всего мы намерены перечислить свойства, которые именуются по наличию или отсутствию страдательной способности: твердеющее — не твердеющее, плавкое — не плавкое, размягчающееся — не размягчающееся, намокающее — не намокающее, гибкое — не гибкое, ломкое — не ломкое, хрупкое —не хрупкое, податливое 19— не податливое, пластичное — не пластичное, сжимаемое — не сжимаемое, растяжимое — не растяжимое, ковкое — не ковкое, колкое — не колкое, секомое — не секомое, вязкое — рыхлое, валяемое 20— не] валяемое, горючее — не горючее, летучее — не летучее. Огромное большинство тел отличается друг от друга по этим свойствам. Теперь же мы скажем, какова каждая из этих способностей.
Выше мы уже описали в общем виде затвердение и плавление, а также
334
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
противоположные им действия. Но теперь мы снова вернемся к этому. Тела, способные твердеть и становиться жесткими, претерпевают это от тепла, которре высушивает влагу, или от холода, который выталкивает тепло. Так что это состояние вызывается отсутствием влаги или тепла, причем если тело водянистое, то от недостатка тепла, а если оно землистое, то от недостатка влаги. Тела, затвердевшие от недостатка влаги, тают от воды, если они не настолько уплотнились, что в них, как в обожженной глине, остались поры меньшие, чем частицы воды 21. А все тела, с которыми этого не произошло, например сода, соль, засохшая грязь, растворяются 22 водой. Тела, затвердевшие от убыли тепла, например лед, свинец и медь, плавятся от тепла. Итак, сказано, какие тела твердеют и плавятся и какие не плавятся. Не затвердевают те тела, которые не содержат влаги, подобной воде, и не являются сами водяными жидкостями, располагая при этом избытком тепла и земли, как, например, мед и молодое вино (ведь они подобны бродил у), а также те тела, которые содержат воду, но еще больше воздуха, как оливковое масло, ртуть или что-нибудь вязкое, вроде смолы и птичьего клея.
9
Затвердевшие тела размягчаются от нагревания, если они состоят не из воды (как, например, лед), но в основном из земли, при этом не вся влага испарилась из них, как из соды или соли, и не столь ее несообразно мало, как в обожженной глине. И если тела тягучи, но не впитывают влаги, или ковки, но вода в них не преобладает, то от огня они размягчаются, как железо и рог [и дерево].
Среди плавких и неплавких тел одни намокают, другие нет. Так, медь, будучи плавкой, не намокает, а шерсть и земля намокают, ибо они могут.отсыреть. Медь же, хотя и плавится, но, конечно, не под действием воды. Однако и среди тел, растворяющихся в воде, есть такие, как сода и соль, которые не намокают. Ведь «намокает» только то, что, увлажняясь, становится мягче. Некоторые тела размокают, но не растворяются, например шерсть и зерно. Впитывать влагу способны землистые тела с порами, большими, чем частицы воды, и более жесткие, чем вода. А растворяются в воде тела, насквозь пронизанные порами. Каким же образом, однако, земля и растворяется в воде, и намокает, а сода, хотя и тает, не намокает? Дело в том, что в соде поры проходят насквозь, так что вода тотчас разделяет ее части; в земле же поры пересекаются 23, причем состояние земли зависит от того, каким образом вода будет ею воспринята.
Некоторые тела бывают гибки и могут выпрямляться, например тростник и лоза, другие же тела не гибки, например обожженная глина и камень. Не гнутся и не выпрямляются те тела, которые не могут из дугообразных делаться выпрямленными в длину, а из выпрямленных превращаться в дугообразные. Сгибание же и разгибание означает перемену или передвижение либо в сторону выпрямления, либо в сторону округления, причем «гнется» то, что сгибается в одну и другую стороны. Сгибание ймеет место, если при сохранении длины возникает выпуклость или вогнутость, если же
335
ПРИЛОЖЕНИЕ I
...... -	—	~~ .
сказать, что и выпрямление имеет место в этом случае, то тело окажется одновременно согнутым и прямым, однако невозможно, чтобы прямое было гнутым. И если все, что гнется, сгибается в одну или в другую сторону, так что получается либо выпуклость, либо вогнутость, значит нельзя «гнуть до прямизны», но одно дело «гнуть», а другое —«выпрямлять». Таковы свойства гибкого и прямого, а также негибкого и кривого.
Бывают тела одновременно ломкие и хрупкие, а бывают только ломкие и только хрупкие. Древесина, например, разламывается, но не крошится, лед и камень крошатся, но не ломаются, а обожженная глина и крошится, и ломается. Различие в том, что, ломая, производят разъятие и разделение на крупные части, а крошится тело на любое, большее двух, число частей. Крошатся тела, которые затвердели так, что множество их пор пересекается друг с другом, ведь разрушение доходит именно до такого пересечения. Если же поры вытянуты вдоль, тела ломки, а если имеются и те и другие поры — ломки и хрупки.
Некоторые тела податливы, как медь и воск, на других же нельзя оставить отпечатка, например на обожженной глине или на воде. При отпечатывании происходит погружение части поверхности вглубь, вызванное давлением или ударом, то есть вообще соприкосновением. Тела такого рода либо мягки (так, воск в одном месте вминается, а другая часть поверхности остается без изменения), либо тверды, как медь. Тела, на которых не остается отпечатка, бывают твердыми, как обожженная глийа, ибо поверхность ее не подается вглубь, или жидкими, как вода, потому что вода, хотя и уступает давлению, однако не в какой-то определенной части, но расступаясь. Из податливых тел те, что сохраняют отпечаток и легко мнутся руками, пригодны для лепки. А те тела, на которых трудно оставить отпечаток, как на камне или на дереве, или же такие, на которых сделать отпечаток легко, но он не сохраняется, как на шерсти или губке,— эти тела не пластичны, но поддаются сжатию. Тела, которые можно сжимать,— это те тела, которые могут под давлением сплющиваться, причем поверхность погружается вглубь, не разрушаясь, и частицы друг по отношению к другу не перемещаются (как то происходит с водой, поскольку она расступается). Давление — это такое движение, которое возникает от соприкосновения с движущимся, а удар бывает с размаху. Сжатию подвергается то, что имеет поры, не заполненные собственным телом, и что способно, следовательно, втягиваться в свои пустоты, или в свои поры 24. Иногда поры, в которые входит тело, не пусты, например в намокшей губке, ведь ее поры заполнены, но в этом случае тело, заполняющее поры, должно быть мягче, чем само то тело, которому свойственно сжиматься; не могут сжиматься тела, которые по своей природе не могут втягиваться под давлением в свои собственные поры, либо потому, что таковых не имеют, либо потому, что поры заполнены слишком твердым телом. Так, железо, камень, вода и все жидкости не могут сжиматься.
Растяжимыми являются все тела, чья поверхность может быть раздвинута в стороны. Ведь «тянуться»— значит, не разрывая поверхности, сдвигаться в ту сторону, откуда исходит движение. Существуют растяжимые тела, например волосы, кожа, жила, тесто, птичий клей, и нерастяжимые, например
336
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
- I
вода и камень. Одни тела, например шерсть, растягиваются и сжимаются, а другие способны только к чему-нибудь одному. Так, слизь не сжимается, но тянется, а губка сжимается, но не,тянется.
Далее, одни тела, например медь, ковки, другие, например камень и дерево, не куются. Тела, поверхность которых в какой-то своей части может от одного и того же удара одновременно раздаться в стороны и уйти вглубь,— ковки, а если не может, то не ковки. На всех ковких телах, между тем, можно оставить отпечаток, однако не все, на чем можно оставить отпечаток, куется, например дерево. Но, вообще говоря, эти свойства взаимосвязаны. Из сжимающихся тел одни ковки, другие нет, например, «ковки» воск и грязь, а шерсть нет и вода тоже.
Одни тела можно расколоть, например древесину, другие, например обожженную глину, нельзя. Раскалывается то, что способно расщепляться за пределами непосредственного воздействия расщепляющего; иными словами, тело раскалывается, когда оно само расщепляется дальше того места, куда довели расщепление (при рассечении все выглядит иначе). Не колется то, с чем ничего этого произойти не может. Ничто колкое не бывает мягким (я имею в виду мягкое безотносительно к чему бы то ни было, иначе и железо окажется мягким), но не все твердое бывает колким, а только такое, что не влажно, не податливо и не хрупко. Таковы тела, чьи поры, по которым сращены их части, проходят вдоль, а не поперек.
Секомыми являются те твердые (как мягкие, так и жесткие) тела, которые при расщеплении не должны ни разделяться дальше, чем их делят, ни крошиться при разделении; а все то, что лишено влаги, не секомо. Некоторые тела бывают одновременно и секомы, и колки, например древесина, но по большей части то, что колется вдоль, режется поперек. Ведь каждое тело может делиться на много частей, и там, где в целом теле много частей продольных, там колется, а где целое состоит из поперечных частей, там рассекается.
Вязким является влажное или мягкое тело, которое может растягиваться. Такими бывают благодаря переплетению тела, сочлененные подобно цепямэ ибо эти теда можно сильно растягивать и стягивать. Тела, лишенные этих свойств, рыхлы.
Валять можно те сжимающиеся тела, которые сохраняют сжатие, а нельзя свалять то, что либо вообще не сжимается, либо не сохраняет сжатия.
Далее, одни тела горючи, другие не горючи. Так, дерево, шерсть, кость горят, а камень и лед не горят. Тела бывают горючими, если в их поры может проникнуть огонь, а влажность в их продольных порах слабее огня. Если же таких пор нет или если влага сильнее, то тело не бывает горючим, как, например, лед йли очень сырые дрова.
Летучими бывают тела, которые содержат влагу, но таким образом, что под действием огня она отдельно не испаряется. Если пар — это влажное выделение из жидкости в воздух и ветер [пневму], возникающее от сильного жара, то летучие вещества выделяются в воздух с течением времени, причем одна часть высушивается и исчезает, а другая становится землей. Итак, это выделение отличает то, что, с одной стороны, оно не влажно, а
22. Зак. 414
337
/
ПРИЛОЖЕНИЕ I
с другой,— не становится ветром [пневмой]. Ветер [пневма]— это постоянный поток воздуха в определенном направлении, а если тела улетучиваютсяг то это значит, что под действием сильного жара происходит общее выделение сухого совместно с влажным; вот почему это выделение не увлажняет, а скорее окрашивает. Когда улетучивается древесное тело, получается дым. Под древесным телом я имею в виду и кости, и волосы, и все тела такого рода, ибо, хотя общего наименования нет, во всех этих телах есть нечто подобное. Так сказал и Эмпедокл:
Все это вместе едино: щетина, листва и густое
Птиц оперение, и чешуя, что на членах могучих 25.
От жира улетучивается чад, а от масляных веществ — копоть. Оливковое масло потому и не кипит и не густеет, что оно летуче, но не может испаряться. Сладкое вино летуче, потому что оно жирное и ведет себя, как оливковое масло: от холода оно не замерзает и может воспламеняться. Вином оно является только по имени, а на деле нет. И вкус у него не такой, как у вина, и не опьяняет оно поэтому так, как обычное вино. Оно летуче до некоторой степени, и поэтому его можно поджечь.
Горючими представляются тела, которые обращаются в пепел. Это происходит со всем, что затвердело от тепла или от обеих сил: холода и тепла, ибо ясно, что над всеми этими телами возобладал огонь. Из камней меньше всего подвержен воздействию огня драгоценный камень под названием карбункул. Одни из горючих тел воспламеняются, другие — нет, и из этих последних некоторые обугливаются. Воспламеняются те тела, которые могут давать пламя, а если не могут, то они и не воспламеняются. Итак, воспламеняются летучие вещества, лишенные влаги. Смола, оливковое масло или воск лучше воспламеняются в смеси с чем-нибудь, нежели сами по себе. Самое сильное пламя дают тела, испускающие дым. Обугливаются иэ горючих тел те, в которых земли содержится больше, чем дыма. Кроме того, одни тела плавятся и не воспламеняются, например медь, другие воспламеняются и не плавятся, например дерево, а третьи способны к тому и другому, например ладан. Причина этому в том, что в древесине влага представляет собою отдельное тело и равномерно пропитывает все целиком, так что древесину можно сжечь полностью. Что же касается меди, то влага содержится в каждой ее частице, но не составляет сплошного тела, и ее слишком мало, чтобы создать пламя. В случае же с ладаном частью соблюдается одно условие, частью — другое. Из летучих тел воспламеняются тела неплавкие из-за преобладания земли. У сухого ведь есть нечто общее с огнем; и если это сухое нагреется, возникает огонь. Поэтому пламя — это пневма или горящий дым. Итак, когда улетучивается древесина, получается дым; от воска, ладана и тому подобного, а также от смолы и от содержащего смолу и вообще смолистого исходит чад, от оливкового масла и от всего маслянистого — копоть. Копоть исходит также от того, что менее всего подвержено сгоранию само по себе, так как содержит мало сухих частиц, а когда воспламенение происходит именно благодаря сухому, но легко сгорающему вместе с чем-нибудь другим. Таким телом является жир, сухой и масляный. Летучие тела преимущественно влажны, как масло и смола, а горючие — сухи.
338
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
10
Такими свойствами и особенностями-, как было выше сказано [изложено], отличаются друг от друга со стороны осязания подобочастные тела. Кроме того, они разнятся по вкусу, запаху и Цвету. Под подобочастными телами я имею в виду, например, все ископаемое: медь, золото, срребро, олово, железо, камень и другое тому подобное, а также то, что из них выделяется; кроме того, — тела в живых существах и в растениях, например мясо, кости, жилы, кожа,1 внутренности, волосы, сухожилия, вены, из которых уже составлены тела неподобочастные; например лицо, рука, нога и тому подобное; а в растениях — это древесина, кора, лист, корень и так далее 26. Неподобочастные тела созданы по особой причине [особенным образом]. Для подобочастных тел материей служит сухое и влажное, то есть вода и земля (ибо и то и другое обладает соответствующей способностью в наиболее явном виде), а деятельной причиной служит теплое и холодное (из воды и земли они составляют и уплотняют подобочастцые тела), поэтому мы установим теперь, какие виды подобочастных тел состоят из земли, какие из воды и какие из того и другого вместе.
Если образование тела завершено, то оно может быть либо жидким, либо мягким, либо твердым, причем твердые и мягкие тела, как уже было сказано, созданы уплотнением.
Испаряющиеся жидкости состоят из воды, не испаряющиеся — либо из земли 27, либо из земли и воды (например, молоко), либо из земли и воздуха (например, мед), либо из воды и воздуха (например, оливковое масло).
Жидкости, которые сгущаются при нагревании,— это смеси. Среди жидкостей некоторое затруднение представляет, пожалуй, вино. Дело в том, что вино может испаряться, но и сгущается (например, молодое вино). Это связано с тем, что вином называют не один вид жидкости, а разные виды; разное же и ведет себя по-разному. Так, молодое вино содержит больше земли, чем старое, поэтому оно особенно сильно сгущается под действием тепла и сравнительно слабо замерзает от холода: ведь в нем много тепла и земли. Так, в Аркадии вино в мехах настолько высушивается над дымом, что прежде чем пить, нужно отскоблить пленку. Поскольку же все вина имеют осадок, количество осадка в том или ином вине зависит от преобладания одного или другого: земли или воды. В жидкостях, густеющих от холода, преобладает земля, а в густеющих и от тепла, и от холода имеют силу оба элемента, как, например, в масле, меде и в сладком вине.
Твердые тела, застывшие от холода, состоят из воды, например лед, снег, град, иней, а затвердевшие от тепла,— из земли, например обожженная глина, сыр, сода, соль. Тела, затвердевающие от того и от другого, состоят из земли и воды. Такого рода тела затвердевают при охлаждении, то есть при лишении и тепла и влаги, которая уходит вместе с теплом; соль затвердевает, если удалить одну лишь влагу, так же как тела из беспримесной земли, тогда как лед замерзает при удалении одного только тепла. Вот почему эти тела затвердевают от тепла и от холода и почему состоят из земли и воды. Если же вода ушла до капли, как в обожженной глине или янтаре,
339
ПРИЛОЖЕНИЕ I
то такие тела целиком состоят из земли. Янтарь и то, что называют «слезами», образовались при охлаждении (например, смирна, ладан, камедь); но и янтарь похож на этот род тел, и он затвердевает: в самом деле, ведь в нем видны попавшие внутрь живые существа. Дело в том, что река, изгоняя тепло, испаряет влагу (как если кипящий мед капнет в воду). Одни тела не плавятся и не тают, как янтарь и некоторые камни, например сталактиты в пещерах (они ведь образуются сходным образом: не под действием огня, а потому, что от пронизывающего насквозь холода влага, поскольку тепло из нее уходит, следует за теплом). Другие тела твердеют под действием внешнего огня. Если тело не целиком, но преимущественно состоит из земли, оно может размягчаться, как, например, железо и рог. Ладан и тому подобные вещества испаряют влагу почти так же, как древесина 28.
Поскольку к плавким телам следует отнести все, что плавится на огне, эти тела состоят в основном из воды, однако некоторые из них, например воск,— из земли и воды вместе. Тела, что плавятся от воды, состоят из земли; а если не плавятся ни от воды, ни от огня, то состоят либо из земли, либо из обоих элементов.
Если, таким образом, все вещества либо жидки, либо тверды и названные их свойства проявляются в том или другом из этих состояний, причем промежуточного состояния не существует, тогда мы перечислили все признаки, которыми тела отличаются для нас по составу: из земли, из воды или из того и другого; и по способу образования: под действием огня, холода или того и другого.
Из воды состоят золото, серебро» медь, олово, свинец, стекло и многие камни, не имеющие названий, ибо все они плавятся от нагревания 29. Из воды, кроме'того, некоторые вина, моча, уксус, щелок, молочная сыворотка и сукровица, ибо все эти жидкости при охлаждении замерзают. Железо, рог, ноготь, кость, жилы, древесина, волосы, листья и кора относятся скорее к землистым телам. Кроме того, сюда надо отнести янтарь, смирну, ладан, а также все так называемые «слезы», сталактиты и плоды, например стручки и зерно, причем в одном землистость выражена сильно, в другом — слабее, однако землисты все эти тела, ибо одно размягчается, другое улетучивается и образовалось при охлаждении. К этому можно добавить соду и соль, а также те виды камней, которые не были образованы охлаждением и не плавятся. Кровь и семя состоят из земли, воды и воздуха; кровь, содержащая волокна, ближе к земле, поэтому она твердеет от холода и растворяется водой, а кровь, лишенная волокон,— ближе к воде, поэтому она не твердеет. Семя твердеет от охлаждения, когда влага вместе с теплом испаряется.
11
На основании уже сказанного мы должны продолжить исследование того, какие из твердых или жидких веществ бывают теплыми или холодными. Относящиеся к воде тела в основном холодны, если только у них нет какого-нибудь внешнего источника тепла (например, щелок, моча, вино); тела, относящиеся к земле, в основном теплые, ибо их произвела теплота (например, известь и пепел).
340
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
Холод следует в известном смысле понимать как материю, ведь сухое и влажное — материя, так как это — страдательные способности, а воплощают то и другое в наиболее полной мере земля и вода, ибо они определяются холодом. Поэтому совершенно ясно, что всякое тело, состоящее только из одного из двух элементов, будет скорее холодно, если только оно не получило тепло извне, как, например, кипящая или процеженная сквозь пепел вода (ведь все, что горело, в большей или меньшей степени хранит в себе теплоту). И живые существа возникают в гнили, потому что в ней присутствует тепло, которое уничтожило собственную теплоту тела.
Тела, составленные из двух элементов, содержат тепло, ведь по большей части оно довело их образование до готовности. Некоторые тела являются следствием гниения, например выделения живых существ. Так что, сохраняя свою природу, кровь, семя, костный мозг, бродильный сок и все такое прочее бывают теплыми, но разрушившись и утратив свою природу, они больше не могут быть теплыми. Остается только материя: земля или вода. Потому на этот счет существуют два мнения: одни считают эти тела холодными,, другие — теплыми, видя, что, с одной стороны, пока сохраняется их природное состояние, они теплые, но, с другой стороны, утрачивая его, затвердевают от холода. Все это справедливо. Однако, как уже было определено, если преобладающей материей является вода, тело холодно, ибо вода более всего противоположна огню; если же преобладает земля или воздух, тело теплее.,
Случается иногда, что одно и то же тело под действием нагревания извне становится очень холодным и очень горячим. Дело в том, что сильнее всего затвердевшие и сверх обычного жесткие тела бывают и самыми холодными, если их лишить тепла, но и самыми жгучими, если их подвергнуть действию огня. Так, вода обжигает сильнее, чем дым, а камень — сильней, чем вода.
12
Определив это, мы намерены теперь обсудить по отдельности, что такое мясо или кость или другие подобочастные тела. Зная происхождение подобо-частных тел, мы знаем, из чего составлена их природа, каких родов они бывают и к какому роду принадлежит каждое из них. Подобочастные тела состоят из элементов, а из этих тел как из материи — целостные творения природы 30.
Между тем, все подобочастные тела состоят из названных элементов как из материи, а сущность их определяется соотношением [элементов]. Это становится все очевидней на последующих, более" сложных образованиях, вообще говоря, на том, что подобно орудию и служит некоей цели. Еще проще понять, что умерший человек только называется «человеком». И рука умершего лишь зовется «рукой», так же как флейты из камня можно, пожалуй, назвать «флейтами», ведь в какой-то мере они подобны таким орудиям. Труднее показать то же самое в случае с мясом и костями, еще труднее __ в связи с огнем и водой: ведь там^ где преобладает материя, всего труднее увидеть целесообразность. Таким образом, если взять крайние преде
341

ПРИЛОЖЕНИЕ I
лы: материю саму по себе и сущность исключительно как отношение, то всё, что находится между ними, являет собою материю или отношение в той мере, в какой оно приближено к одному из пределов. Поскольку всякое тело целесообразно, оно не исчерпывается тем, что это вода или огонь, так же как мясо и внутренности не просто «мясо» и «внутренности». Еще в большей мере относится это к лицу и руке. Все определено своим делом, все поистине существует, если способно выполнять это свое дело. Так, глаз является глазом, если он видит, а если он к этому не способен, то это глаз лишь по названию, как глаз умершего или изваяния. И пила из дерева — не пила, а как бы изображение пилы. Это верно и для мяса, но его назначение менее очевидно, по сравнению с назначением, например, языка. То же самое справедливо для огня, но объяснить его природное дело еще труд, ней, чем (объяснить] назначение мяса. Все это относится и к растениям, и к неодушевленным предметам, таким, как медь и серебро. Ведь все существует как таковое благодаря некоторой способности либо что-то делать, либо что-то претерпевать, так же как мясо и жилы, но соотношения их действительных и страдательных способностей не видны ясно, так что трудно распознать, когда имеется одна способность, а когда другая, если только эта способность не исчезла совершенно, так что остался один внешний облик. Так, тела умерших в древности внезапно превращаются в прах в своих гробницах, а плоды, если они очень давние, только по внешнему виду кажутся плодами, но не по вкусу. То же самое верно и для свернувшегося молока.
Вот такого рода части (я имею в виду такие подобочастные тела, как мясо, кости, волосы, жилы и тому подобное) обязаны возможностью своего возникновения теплу, холоду и движениям, которые ими вызываются, ибо затвердевание происходит и от теплого, и от холодного. Все эти тела различаются по названным выше особенностям: упругостью, растяжимостью, хрупкостью, жесткостью, мягкостью и другими подобными свойствами, которые возникают под действием ‘теплого, холодного или сочетания их движений. Никто, однако, не станет предполагать, что из того же созданы и неподобочастные тела (например, голова, рука, нога). Но, хотя движение холода и тепла явилось причиной возникновения меди или серебра, для создания пилы, чаши или ларца такой причины недостаточно, и в одном случае, тут действует умение, в другом — природа или еще какая-нибудь иная причина.
Зная, таким образом, к какому роду отнести всякое подобочастное тело, мы рассмотрим каждое из них: что такое, например, кровь, мясо, семя и все прочее по отдельности. Ведь мы получаем знание о предмете — почему он существует и что он из себя представляет,— когда нам известны либо его материя, либо его внутреннее соотношение, а лучше всего, если мы осведомлены о его возникновении и разрушении, так же как и о его движущей причине.
Коль скоро подобочастные тела объяснены, нам следует подобным же образом рассмотреть и неподобочастные, и, наконец, то, что они составляют, то есть человека, растение и прочее тому подобное.
342
АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV
Комментарий
1	В дошедших до нас исторических текстах отдельные книги (по существу главы) сочинений Аристотеля обозначаются либо последовательными буквами алфавита, либо римскими цифрами, что в сущности отражает лишь порядок следования книг.
2	О соотношении четырех элементов и двух основных пар противоположных сил или «способностей» (dynameis) см. «О возникновении и уничтожении» кн. 2. Заметим, что там, говоря об этих парах, Аристотель не пользуется термином dynameis и называет их просто противоположностями (епап-tioseis) или элементами (stoicheia).
3	О том, что в продуктах гниения могут зарождаться живые существа, например черви, Аристотель подробно пишет в пятой книге «Истории животных». Заметим, что эта точка зрения господствовала среди естествоиспытателей вплоть до XVIII в. (ее придерживался, в частности, Линней).
4	Важное замечание Аристотеля, показывающее, что он прибегает к «кухонным» терминам из-за отсутствия научной терминологии, которая могла бы служить для описания процессов и превращений, имеющих, в сущности, химический характер.
5	К такого рода превращениям относится, например, созревание плода или усвоение пищи организмом.
6	Тюро предложил в этом месте заменить «разложение» на «созревание» (pepainomenon вместо sepomenon), что, по его мнению, лучше согласуется с общим смыслом фразы.
7	Замечание о воде, которая не густеет, представляется в данном контексте не очень уместным; об этом речь пойдет ниже, в шестой главе IV книги.
8	Например, в кастрюле или в теле животного.
9	Неясная ссылка. Может быть, имеется в виду не дошедшее до нас сочинение «О пище».
10	DK, 31, В34 ♦.
11	В первой главе IV книги «Метеорологии».
12	Холод разрушителен, поскольку он уничтожает тепло, являющееся активной способностью. Примеры побочного действия Холода можно найти в первой книге «Метеорологии» (например, А10. 374в 4—9, А12. 348в 2—8).
13	На первый взгляд это описание представляется неверным: в металлургических печах нашей эпохи шлак поднимается кверху и скапливается на поверхности жидкого железа. Надо, однако, учесть, что античная металлургия существенно отличалась от нашей. В «печах» того времени температура плавления железа (1600° С) не могла быть достигнута, и руда, закладывавшаяся в печь вместе с древесным углем, не плавилась, но лишь становилась мягкой, постепенно освобождаясь от шлака, который разжижался при более низкой температуре, чем железо, и стекал книзу (см.: R. J. Forbes. Metallurgy in Antiquity. Leiden, 1950).
14	Аристотель не проводит четкого разграничения между растворением в воде и плавлением под действием тепла, поэтому в данном случае, как и в других местах, он пользуется глаголом te-kesthai (плавиться) вместо lue-sthai (растворяться, таять).
16 Эту главу интересно сопоставить с тем местом «Тимея» Платона, где описываются различные воды и земли (60А—610). По этому поводу см. примечание Штрома на стр. 230 берлинского издания «Метеорологии». См. литературу к гл. IV настоящей книги, ссылка 36.
14 Сравнение с «Тимеем» (60B-D) позволяет предполагать, что камнями (lithoi) здесь и несколько ниже Аристотель именует минеральные кристаллы.
17	Отзвук «теории пор» Эмпедокла, которая играет большую роль в последних главах «Метеорологии». В «Тимее» Платона эта теория
343
ПРИЛОЖЕНИЕ I
трансформируется на основе атомистических представлений: рол пор там играют пустоты между частицами соответствующих элементов («Тимей», 61 A-В). Аристотель же не был атомистом и его рассуждения ближе к исходным представлениям Эмпедокла.
18	В конце третьей книги «Метеорологии» (гл. 16, 378 а, 15 — В4). Следует отметить, что здесь мы встречаемся с единственным упоминанием о двух видах испарений, которые играют такую большую роль в первых трех книгах «Метеорологии». Некоторые исследователи (Дюринг, Сольмсен) считают это упоминание добавкой, внесенной при редактировании рукописи.
19	Под «податливым» (thlastos) здесь имеется в виду способное принимать отпечатки (подобно воску).
20	Как шерсть, которая путем валяния превращается в войлок и другие материалы. Заметим, что еще Анаксимен пользовался аналогией с процессом валяния, описывая образование вещей путем сгущения воздуха (DK, 12, А6, 7)*.
21	См. примечание 17, эмпедоклов-ский термин «поры» фигурирует здесь уже в явном виде.
22	Буквально «плавятся» (teketai); см. примечание 14.
23	Речь идет о пересечениях пор, идущих в разных направлениях, но не пронизывающих тело насквозь (то же и у Эмпедокла, см. DK, 31, А86) *.
24	Разумеется, Аристотель имеет в виду не абсолютно пустые промежутки в духе атомистики Левкиппа — Демокрита, а поры, заполненные воздухом.
25	DK, 31, В 82 ♦.
26	Это место содержит наиболее полный перечень подобочастных веществ, где-либо встречающийся у Аристотеля.
27	Дюринг предложил опустить слова «либо из земли». Действительно, каким образом жидкость может состоять из одной земли?
28	Последняя фраза явно выпадает из общего контекста.
29	Следуя Платону («Тимей», 58D— 59С), Аристотель причисляет металлы к разновидностям воды.
30	«Целостные творения природы» (ta hola erga tes physeos) — это, разумеется, животные и растительные организмы. Мы видим, что последняя глава IV книги «Метеорологии» представляет собою связующее звено с книгами об органической природе.
* См. литературу к гл. III настоящей книги, ссылка 1.
344
Приложение II
LIBER MINERAL? um Domini AlberrrF^gni/ Akrnannf/ex Lau* gingen onundus,Radfponenfs Ecclefi'e I^ifcopuSjVinnDmmis fcnpturis Doftiffirnus^in Seen la us Phi lofophieSd i Peritiffimus
Sequitui
5Materia, Accidentibus, Caufis. Loa's. Colonbus».
p	-s Virtu tib us
I	/Ymaginibus,
|	CSigilh's
ШШ’ f®r fl kbiminc Sptrirtij/® pt, I rationibtreetptiiiteribua, pOrigine,&Inuenrioe, \ Generation et Caufis, *	j^CongdatioiiCt
l	J tiquefadione,
JHttel* DudibtUtace, fol» Cremabilitare, | Colored Sapore, К Operatione.
I Virtme, CTranfmutattonei
»	Ж Cmtarr e Hitaim.
iTeprocul Mimi,Fartorcs,ire Subuld, Non Paitagreftspergulanoftramanus
Hucvematqmrgsle&canoblhsaka* premitlongis chlpia fuperbatogfe
Дословный перевод названия трактата «Libellus de Alchimia» таков: «Маленькая книжка об алхимии», или «Книжица об алхимии», Однако энциклопедический характер этого текста, представляющего алхимический компедий европейского XIII столетия, позволяет назвать это фундаментальное, хотя и небольшое, сочинение «малой алхимической суммой» или «малым алхимическим сводом» европейского средневековья XII—XIV вв. Не потому ли этот трактат может представить значительный интерес для современного читателя, что он не только экзотический памятник минувших времен, но и важнейший источник, позволяющий понять алхимию как существенный фрагмент средневекового природознания, непосредственно предшествовавшего становлению новой науки? Стародавний текст, включенный в проблематику современного мышления, становится актуальным.
Это сочинение (как, впрочем, и многие другие) полагают принадлежащим Альберту Великому, прославленному энциклопедисту XIII столетия. Именно он представил средневековому читателю Аристотеля-натурфилософа таким, каким его понимала затем философская мысль высокого средневековья. Оставлю без
345
ПРИЛОЖЕНИЕ II
обсуждения меру доказанности Альбертова авторства, здесь важно другое: время создания текста — бесспорно XIII век.
Основополагающим текстом алхимии Альберта Великого является «Semita recta» (буквально «Прямой путь», но вернее «Путь Истины»). Существует около тридцати рукописных версий этого сочинения, хранящихся в крупнейших библиотеках Европы и относящихся к XIV — XVI вв. В XIV—XVII вв. появляются переводы этого трактата с латинского на итальянский, греческий, немецкий и английский языки', в конце XIX в. А. Пуассон публикует французский перевод.
Первая латинская публикация «Libellus» относится к 1561 г. (Базель). В 1602 г. в четырехтомном «Theatrum chemicum» (Ур-сел) осуществлено несколько измененное издание текста под названием «De Alchimia»', оно повторено в Страссбурге в новом шеститомном «Theatrum...». «De Alchimia» — это лишь часть «Semita recta». С «Libellus de Alchimia» имеют много общего и другие приписываемые Альберту трактаты: «De Mineralibus» и «Liber Minerali».
Первой критической публикацией «Libellus de Alchimia» можно считать текст, включенный в XXI том первого издания сочинений Альберта Великого, осуществленного доминиканским монахом Петром Джемми в Лионе (1651 г.). Крупнейшим достижением в альбертоведении явилось 38-томное издание Альбертовых сочинений «Alberti Magni, Batisbonenis Episcopi, Ordinis Praedica-torum. Opera Omnia...», осуществленное в Париже в 1890—1899 гг. Эмилем Борнье. «Libellus de Alchimia» помещена в XXXVII томе (1898, с. 545—743). Именно эта версия взята за основу для перевода.
Некоторые главы трактата завершаются «добавлениями», в которых встречаются упоминания сочинений ряда авторов по-слеальбертовой эпохи. Этого достаточно, чтобы считать добавления позднейшими приписками. Тем не менее они дают читателю некоторое представление об алхимическом образе мысли Псевдо-Альберта — собирательного адепта алхимии XIV—XV вв.
В конце 60-х годов нашего столетия Институтом Альберта Великого в Кёльне предпринято новое сорокатомное издание Альбертовых сочинений «Opera Omnia, Alberti Magni». В это собрание войдут несколько ранее неопубликованных трактатов Альберта Великого. Трактат «Libellus de Alchimia» подготовлен известным историком науки Пирлом Кибре для последнего тома, но некоторые комментарии Кибре уже опубликованы и частично мною использованы.
• Для русского перевода «Libellus de Alchimia» и комментирования текста оказалась полезной и критическая публикация Альбертова сочинения, сделанная Вирджинией Хайнс (Беркли— Лос-Анджелес, 1958).
Перевод трактата на русский язык осуществляется впервые.
346
ALBERTUS MAGNUS
♦
LIBELLUS DE ALCHIMIA
МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД АЛЬБЕРТА ВЕЛИКОГО, ЕПИСКОПА ИЗ РАТИСБОНА, ОРДЕНА ПРОПОВЕДНИКОВ
П редуведомление
«Вся мудрбсть исходит от Господа нашего и всегда с ним и присно и ныне, и во веки веков»1. И да возлюбит каждый эту божественную мудрость, взыскует ее и вымолит мудрость и разумение у Того «кто дарует разумение и мудрость, изобильно и без препон»,— каждому, не укоряя, не попрекая. Он есть высочайшая высота и глубочайшая глубина всякого знания. Он есть сокровищница всякого знания. Он есть сокровищница всей мудрости. Вот почему «все сущее — от него, через него и в нем»; без него ничто не может быть сделано, без него ничто не может быть совершено. Честь и слава Ему во веки веков. Аминь.
Итак, приступая к сему рассуждению, я, уповая на помощь и благоволение Того, Кто первопричина и Кто исток всякого блага и любви, прошу его сподобить скудные мои знания частице божественного Духа, дабы я оказался в силах высвободить свет, открытый во мраке, и повести тех, кто погружен во грех, по тропе истины. Да поможет мне в замысленном предприятии моем Тот, Кто вечно пребывает в высочайшей высоте высот. Аминь,
Несмотря на все мои многотрудные странствия по многочисленным землям и провинциям, городам и замкам, странствия, вдохновленные моим интересом к науке, зовущейся алхимией, несмотря также и на то, что я вдумчиво собеседовал с учеными людьми и мудрецами, хранителями алхимической премудрости, употребляющими ее, чтобы исследовать свой предмет сполна; несмотря даже на то, что поглощал их писания одно за другим, бессменно склоняясь снова и снова над трудами мудрецов, я не нашел в них сути того, что сии мудрецы провозглашали в своих сочинениях. Я изучал алхимические книги двояко, стараясь уразуметь в них и то, что говорит в пользу мужей, их написавших, и то, что говорит против них, но установил, что эти книги никчемны, бессмыслены и бесполезны. Вдобавок я обнаружил еще, что многие ученые: богачи, аббаты, епископы, каноники, знатоки натуральной философии,— будто вовсе были они неграмотными, потерпели крах, затратив бездну бесплодных усилий и вконец разорившись. И все только потому, что, увлеченные своим искусством, они оказались неспособными вовремя остановиться или свернуть с начатого пути.
Однако меня не оставляла надежда. Я продолжал безостановочно трудиться. Я продолжал тратить имеющиеся у меня средства и, путешествуя по городам, монастырям и замкам, продолжал наблюдать. Но наблюдал, размышляя, ибо, как говорит Авиценна, «если это возможно, то как оно возможно? Но если этого не может быть, то каким образом этого не может быть?» 2 Я на
347
ПРИЛОЖЕНИЕ II
стойчиво изучал алхимические сочинения и размышлял над ними, пока, наконец, не нашел того, чего искал, но не посредством моих собственных скудных знаний, а посредством божественного Духа. Но как только я стал отличать и понимать то, что лежит за пределами природы, я начал более пристально и с большим тщанием следить за процедурами вываривания 3 и сублимации, растворения и перегонки, размягчения, обжига и сгущения в алхимических и иных работах. Я делал это до той поры, пока не убедился в том, что трансмутация в Солнце и Луну возможна, причем алхимическое Солнце и алхимическая Луна в испытаниях и обработке оказываются лучше природного [золота] и природного [серебра] 4.
Вот почему я, ничтожнейший из философов, вознамерился ясно изложить истинное искусство, свободное от ошибок, для моих единомышленциков и друзей; но таким, однако, образом, чтобы они увидели и услышали то, что для них самих сокрыто и остается невидимым, неслышимым и неумопостигаемым. Вот почему я прошу тебя и заклинаю тебя именем Творца всего сущего утаить эту книгу от невежд и глупцов5. Тебе я открою тайну, но от прочих утаю эту тайну тайн, ибо наше благородное искусство может стать предметом и источником зависти. Глупцы глядят заискивающе и вместе с тем надменно на наше Великое Деяние, потому что им самим оно недоступно. Поэтому они и полагают наше Великое Деяние отвратительным, но верят, что оно возможно. Снедаемые завистью к делателям сего, они считают тружеников нашего искусства фальшивомонетчиками. Никому не открывай секретов твоей работы! Остерегайся посторонних! Дважды говорю тебе: будь осмотрительным, будь упорным в трудах твоих и при неудачах не расхо-лаживайся в рвении своем, помня о великой пользе, к коей ведет твой труд.
1.	О многоразличных ошибках
А сейчас в этом малом своде я поведаю тебе коротко и просто о том, как тебе следовало бы поступить, зачиная столь великое искусство. Но прежде я укажу тебе на всевозможные уклонения, ошибки и камни преткновения, встающие на пути подвижников этого искусства. Об эти препятствия многие — даже почти все — [спотыкаются].
Я видел немало таких, кои с большим тщанием совершали процедуру возгонки, проходящую обычно наверняка, но не доводили дело до конца, спотыкаясь на непонимании изначальных принципов.
Я видел и иных, хорошо начинавших, но склонных к выпивке и прочим глупостям. И они не доводили дело до конца. Я видел, например, и таких, кои хорошо умели вываривать, перегонять и возгонять. Но путь был длинным, и терпения им не хватало. Поэтому-то и они оставляли дело незавершенным.
Мне попадались и такие люди, которые вполне владели истинным искусством и которые умело и терпеливо совершали разные операции, но теряли летучие начала 6 при возгонке, потому что сосуды их были дырявыми. Усомнившись, они не шли дальше.
Среди встреченных мною были и такие, что желали добраться до цели нашего искусства, но, в нетерпении дождаться окончания дела, слишком быстры были в совершении возгонок, перегонок и растворений. В резуль
348
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
тате летучие начала оказывались разложившимися, оскверненными (ги-biginatos), а водные растворы и дистиллаты взболтанными и взмученными. Так вот и рушилась вера сих нетерпеливых в истинность нашего искусства,
Бывали и такие, которые терпеливо продвигались вперед, но по пути их ждала неудача, потому что им не хватало приличествующей их занятию выдержки и твердости. Ибо, как сказал поэт:
Коль смертные страхи мерещятся вам в благородном труде,
То и знания сущностей многих вещей не помогут,—
Вас ждет пустота в результате 7.
Наше искусство не для бедняков, ибо у каждого, взявшегося за дело, должно быть достаточно денег, по меньшей мере года на два. Так, если кому-то случится ошибиться и потом н<фать все заново и продолжить начатое вновь, этот кто-то не должен впасть в нищету. Между тем, как раз противоположному я бывал свидетелем не единожды.
Мне встречались мастера, кому удавалось осуществлять чисто и хорошо многократные — до пяти раз — возгонки. Но на этом умение их кончалось. Если они шли дальше, то они все больше и больше впадали в заблуждение и обман: они выбеливали медь, прибавляя к ней пять или шесть частей серебра, равно дурача себя и других.
Я видел людей, которые возгоняли летучие, а потом, сгущая, осаждали их, надеясь с их помощью окрасить медь или олово. Когда же ничего не отпечатлевалось на меди или олове, ни проникновения окрашенных сгущенных летучих начал в металлы — не происходило, ими овладевало сомнение в истинности [искусства].
Я видел тех, кто осаждал и сгущал летучие, нанося проникающее масло, до проникновения оного в субстанциональную массу. Затем они добавляли одну часть серебра на одну часть меди. При этом медь выбеливалась, становясь похожею на серебро по ковкости и прочим проверкам (examinationem), а по белизне могла выдержать двух- или трехкратное испытание, и все-таки не была совершенной, потому что медь, прежде чем выбелить, не обожгли и не очистили от примесей. Недаром Аристотель говорит: «Я не верю в то, что металлы могут превращаться один в другой без того, чтобы прежде не быть превращенными (transformari) в первоматерию, то есть приведенными к состоянию золы обжиганием на огне. Вот тогда-то и возможна [трансмутация]» 8.
Я видел, наконец, и таких мудрецов, которые совершили возгонку и осаждение порошков и летучих, приготовили растворы и дистиллаты из этих порошков, сгустили, осадив их, и подвергли металлы обжигу, выбелив и выкрасив их массы 9. После этого им было возвращено твердое состояние и цвет, свидетельствующий то, что они стали Солнцем и Луной, по ковкости и прочим проверкам лучше природного [золота] и природного [сере-бра].
Видя, однако, такое несметное число ошибившихся и заблудших, я решил, что должен написать истинную и многократно испытанную в деле книгу, лучшую [из сходных], написанных всеми прочими философами, среди которых
349
ПРИЛОЖЕНИЕ II
я работал и рукотворил. В этой моей книге не будет ничего такого, чего я не арил бы собственными глазами (nihil aliud scribam nisi quod oculis meis vidi).
2.	Как появились металлы
Алхимия есть искусство, придуманное алхимиками. Имя ее произведен0 от греческого archimo, что по-латыни означает massa 10. С помощью алхимии заключающиеся в минералах металлы, пораженные порчей, возрождаются, причем несовершенные становятся совершенными.
Должно заметить, что металлы отличаются друг от друга только своими акцидентальными формами,— но отнюдь не эссенциальными, сущностными. Следовательно, лишить металлы акциденций — дело вполне возможное. Возможно, стало быть, также посредством алхимического искусства осуществить новое вещество, подобно тому как все разновидности металлов образуются в земле от смешения серы и живого серебра 11 или зловонной земли. В самом деле, дитя в материнском лоне немощно сжимается из-за болезни неправильно расположенной матки, да вдобавок еще пораженной заразой. И, хотя сперма здоровая, дитя, однако, рождается прокаженным, только из-за того, что матка подверглась порче. Точно так и металлы подвержены порче либо от нечистоты серы, либо от зловонной земли. От этого и проистекают особенности, отличающие один металл от другого.
Когда чистая красная сера входит в соприкосновение с живым серебром во чреве земли, долго ли, коротко ли зачинается золото, либо от продолжительности [соприкосновений], либо от выварки, которой споспешествует природа. Когда чистая и белая сера входит в соприкосновение с ж шым серебром в чистой земле, зачинается серебро, которое отличается о г золота тем, что сера в золоте — красная, а в серебре — белая. Когда же, однако, красная сера, порченая и пригорелая, входит в соприкосновение с живым серебром в земле, зачинается медь, которая не отличается от золота ничем, разве что в золото сера здоровая, а здесь [в меди]— порченая. Когда белая сера, порченая и пригорелая, входит в соприкосновение с жив дм сэребром, в земле же, зачинается олово. Оно [как это установлено на опыте] хрустит на губах и легко разжижается. А происходит это оттого, что живое серебро было плохо смешано с серой. Когда белая сера, порченая и пригорелая, входит в соприкосновение с живым серебром в зловонной земле, зачинается железо. Когда же, наконец, сера, черная и порченая, входит в соприкосновение с живым серебром, зачинается свинец. Свинец, как сказал Аристотель, прокаженное золото.
Кажется, уже достаточно поведано о происхождении металлов, а также и о том, что отличаются они друг от. друга только своими акциденциями, оставаясь эссенциально тождественными. Остается теперь лишь проверить доказательства философов и авторитетов и убедиться, подтверждают ли они, что алхимическое искусство — истинное искусство. Тогда-то у нас будет право оспорить тех, кто утверждает обратное.
350
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
3.	Доказательство того, что алхимическое искусство — истинное искусство
Есть люди,— а их предостаточно,— которые любят перечить нам. В особенности те из них, кто не сведущ ни в нашем искусстве, ни в природе металлов, и кто профан также и в том, чтобы отличить существенные свойства металлов от их внешних, несущественных свойств, мало что смысля относительно их, металлов, протяженности и плотности (profunditates). Тем же, кто, противясь нам, выдвигает в качестве аргумента слова Аристотеля — «пусть искусники в алхимии знают, что виды вещей изменить невозможно»,— мы должны ответить, что сказано это про тех, кто верит и жаждет осуществить трансмутацию тех металлов, которые уже испорчены окончательно. А это, без сомнения, действительно невозможно. Давайте теперь прислушаемся вот к таким словам Аристотеля: «Истинно то, что эксперимент разрушает формы видов, в особенности же металлов». Может статься, например, что некий металл, если его прокалить, обратится в золу и окалину. Затем его мельчат, промывают, размягчают в кислых водах в той мере, в какой это нужно, чтобы придать ему белизну и естественность. Таким-то вот образом эти тела путем обжигания и прочих процедур (medicinas) могут утратить бурые . пары порчи и гнили (humiditatem corruptum et adustivam), обрести воздушность, исполниться паром жизни, и белая окалина затвердеет, ставши белой или красной. Да и Гермес 12 говорит, что духи (духовные субстанции) не могут войти в тело металлов, прежде чем эти последние не будут очищены. А после очищения духи войдут в тела при посредстве веры. Аристотель говорит: «Я не верю, что металлы можно превратить один в другой, минуя предварительное их возвращение к первоматерии». А это достигается лишь очищением этих металлов от порчи — только огнем.
Тем же, кто еще не увер вал или недостаточно тверд в вере, я желаю обрести большую ясность, потому что мы-то точно знаем, о чем толкуем и на чем настаиваем: нам ясно, что различные виды обретают различные формы в разное время. Так, яснг, что вывариванием и тесным соприкосновением красное в мышьяке можно сделать черным, а позже — и белым с помощью возгонки*. Так бывает всегда.
Если же случится, некто скажет, что иные виды могут трансмутировать первоначальный свой цвет в другой, а с металлами такого не бывает, я возражу ему, ссылаясь на авторитеты, выдвинув в качестве аргументов множество определений и не меньше обоснований и до конца развею эти заблуждения.
Так, мы видим, что лапис-лазурь 13, именуемая transmarinum 14, происходит из серебра. Но еще легче заметить, что если некая вещь совершенствует собственную свою природу, избавляясь от порчи и гнили, акциден-тальные свойства разрушаются в большей мере, чем свойства, связанные с
* Альберт имеет в виду превращение красных сульфидов мышьяка — реальгара и аурипигмента — при обжиге сначала в черную массу, а затем — в возгоняющийся оксид трехвалентного мышьяка («белый мышьяк»).— Прим. ред.
351
ПРИЛОЖЕНИЕ II
сущностью. Двинемся дальше, и мы увидим, что медь приобретает желтый цвет от каламинового камня16. Но и медь, и каламиновый камень, покуда они не подверглись воздействию огня,— далеки от совершенства.
Мы знаем, что свинцовый глет 16 изготовляется из олова. Олово же в результате многократных вывариваний приобретает золотистый цвет. Однако нет ничего невероятного и в том, чтобы обратить олово в одну из разновидностей серебра. Ведь олово той же, что и серебро, природы.
Нам ведомо, что железо превращается в живое серебро. Кое-кому это может показаться невероятным. Прежде я уже показывал, что такое возможно. Ведь все металлы происходят из живого серебра и серы. Значит, если живое серебро есть прародитель всех металлов, ничего невозможного нет и в том, чтобы и железо, например, вновь вернулось в свое прежнее состояние — превратилось в живое серебро. Ничего не стоит вообразить, скажем, такое: зимой вода затвердевает, обращаясь в лед, под воздействием избыточного холода; летом же, напротив, припекаемый солнцем, лед плавится, становясь, как прежде, водой. Точно так и живое серебро, в каком бы месте земли оно ни помещалось, и сера, если и она есть в земле, сочетаются друг с другом путем очень мягкой и крайне медленной варки, длящейся весьма долго. Эти исходные начала, соединяясь, отвердевают, становясь минералами, из коих, в свою очередь, можно извлечь тот или иной металл.
Впрочем, мы знаем также, что белый свинец изготовляется из свинца, красный свинец — из белого, а свинец — из красного *.
Вот и смотри! Более чем предостаточно доказано уже, как виды вещей, изменяя (permutantur) цвет свой,— один на другой,— трижды, а то и четырежды переходят из формы в форму. Из этого с непредложностью следует, что металлы, схваченные болезнью и порчей, могут стать чистыми, если их подвергнуть нужным операциям.
Выявив исходные положения нашего искусства, посмотрим теперь, на чем же они сами основаны. Так, если эти основания подобны сену, соломе или дереву, то они обязательно сгорят под действием огня. Но если мы установим, что основания эти подобны камню, а камень ни горению, ни порче не подвержен, то лишь тогда мы будем вполне свободны от каких бы то ни было опасений.
Озаботясь трудностями нашего искусства и ища его главный принцип, главное основание, мы установили, что искусство наше — истинное искусство. Теперь остается рассмотреть, как продвинуться еще дальше и определить уместность и своевременность Великого алхимического деяния.
Но прежде всего остального установим определенные заповедные правила.
Наипервейшее правило состоит в том, что сподобленный этому искусству должен хранить молчание и ни одной живой душе не выдавать тайну искусства. Ведь нет иного способа сохранить тайну, как не увеличивать числа людей, в нее посвященных. Когда же тайна пойдет по рукам, она исказит
* Имеются в виду переходы: металлический свинец—белый ацетат свинца— свинцовый сурик.— Прим. ред.
352
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
ся, станет неистинной. Если утратишь тайну искусства, совершенства тебе вовек не достигнуть.
Второе правило — это такое правило, согласно которому адепт должен выбрать для работы соответственное работе место в особом доме, сокрытом от глаз людских. В доме этом должно быть две или три комнаты, в которых следует осуществлять необходимые операции над веществом — возгонку, растворение и перегонку. Подробности я поведаю тебе позже.
Третье правило. Необходимо строго блюсти время^ работы. Ва$кно соблюдать, например, часы совершения возгонки и растворения. Скажем, результаты возгонки, совершенной в зимнее время, почти никакой ценности не имеют. Растворение и обжиг, напротив, можно совершать в любое время. Обо всех этих вещах я расскажу тебе, впрочем, в свое время [когда буду обсуждать все эти операции].
Правило четвертое. Адепту следует тщательно и упорно направлять свои усилия, без устали приближаясь к концу. Коли начнешь усердно, а потом ослабишь упорство, потеряешь все — все, что у тебя было и все время свое.
Пятое наставление состоит в строгом соблюдении всего того, что принято в нашем искусстве.
Во-первых, следует собрать воедино [все то, с чем должно работать]; во-вторых, нужно возгонять, в-третьих, сгустить вещество; в-четвертых, обжечь; в-пятых, растворить; в-шестых, перегонять; в-седьмых, осадить; и так далее, в строгом порядке;
Если пытаться произвести тинкториальное превращение,— изменение цвета вещества,— минуя возгонку, осаждение или перегонку, можно попусту растратить все порошки, потому что, высыхая по мере улетучивания жидкости, они быстро рассеятся. Или, скажем, возникнет желание окрасить уплотненные в сплошную массу порошки, кои прежде не были обработаны ни растворением, ни последующей перегонкой. В этом случае окажется невозможным достичь ни проникновения, нй хорошего смешивания с телами, предназначенными для [тинкториальных — цветовых] превращений.
Предписание шестое настоятельно требует, чтобы сосуды, предназначенные для операций с водами или маслами, с участием огня или без такового, были либо из стекла, либо с внутренней стороны покрыты глазурью. Иначе приключатся многие беды. Так, если кислые воды поместить в медную посудину, стенки ее позеленеют. Если — в сделанную из железа или из свинца, стенки этих сосудов почернеют, на них нападет порча (inficiuntur). Если же кислые воды17 налить в глиняный горшок, они проникнут сквозь пористые стенки глиняного горшка, и вся затея невозвратно пропадет.
Седьмое. Следует быть очень осторожным, особенно тогда, когда работаешь на глазах у твоих хозяев, могущественных властителей — монархов и князей. Две опасности, две беды стерегут тебя. Если тебе поручено некое златоискательское дело, они не перестанут терзать тебя время от времени расспросами: «Ну, мастер! Как идут твои дела? Когда, наконец, мы получим приличный результат?» И, не дождавшись окончания работы, они станут всячески глумиться над тобой. В результате же тебя постигнет великое разе-
23. Зак. 414
353
ПРИЛОЖЕНИЕ II
чарование, унижение и великие беды< Если же, напротив, ты будешь иметь успех, они постараются задержать тебя в плену, где ты будешь работать им на пользу, не имея возможности уйти. Считай, что лишь из-за собственных слов и твоих же собственных рассуждений ты попался в ловушку.
Наконец, восьмое предписание требует того, чтобы никто не начинал нужных операций без достаточных средств, не приобретя все необходимое, что используется в сем искусстве. Если ты начнешь алхимическое свое предприятие без достаточных на то средств, тебя ждет неудача. Ты потеряешь также все то, что было у тебя прежде.
4.	Разновидности печей, потребных в алхимии
А теперь следует рассмотреть, как складывать печи и какие существуют разновидности печей.
Чтобы определить количество печей, которые необходимо сложить, нужно принять в соображение объем задуманной работы. Так, если ты вполне обеспечен всем необходимым и хочешь затеять большие дела, тебе не об* ходимо замыслить и сложить довольно много печей. Если же, напротив, средства твои недостаточны, ты должен ограничить себя совсем малым числом печей в соответствии с количеством имеющегося у тебя порошка и прочих составов.
Я намерен поведать тебе в дальнейшем устройство печей, равно как и требуемое их количество, которые подошли бы и для богатых, и для бедных адептов нашего искусства.
Перво-наперво должен описать печь философов. Сложи печь вблизи стены, да так, чтобы до нее не добирался ветер. Печь, следовательно, должна быть сложена’ на расстоянии руки от стены. Вырой в земле яму глубиной я один локоть, а в ширину — около двух, или немного больше и выложи сверху и вокруг гончарной глиной (argilia magisterii). Над [ямою] возведи круговую стенку, тоже футерованную гончарной глиной.
5.	О качестве и количестве печей
Возьми обыкновенной глины 18, к четырем частям ее добавь одну часть гончарной глины и хорошо измельчи. Затем добавь немного песка, измельчи еше раз (иные предусмотрительно добавляют навоз как таковой либо навоз, разжиженный в подсоленной воде)19. Приготовив материал, возводи стену над ямой так, как я советовал прежде. Размеры стены пусть будут такие: две пяди (или немного меньше) в высоту и одна пядь в толщину. Выложив стену, дай ей после этого хорошенько просохнуть. Затем из гончарной глины сделай диск, который бы выдерживал сильный огонь. Пробей в диске, в зависимости от его размеров, пятьдесят или шестьдесят отверстий, толщиной в палец. Верхняя часть каждого отверстия пусть будет узкой, а нижняя — пошире, дабы зола легко ссыпалась. Пророй в земле проход к стенке, однако до того, как установишь диск на место. Проход должен быть на дне ямы узким, а у стены — снаружи — более широким, около пяди в ширину, чтобы мог поддувать ветер. Проход этот следует обмазать глиной, после чего диск поместить наверх, но таким образом, чтобы широкие основания
354
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
оызерстий оказались на внутренней поверхности диска. Затем возводится еще одна стенка над первой стенкой и диском на расстоянии в одну пядь. Стенка же над диском располагается на расстоянии одной руки. Посередине, над диском печь должна иметь отверстие, куда насыпаются угли. Наверху следует оставить отверстие, куда помещаются нагреваемые сосуды. Это отверстие необходимо отделать мягким, но плотным покрытием. Внизу20 печь может быть снабжена четырьмя или пятью небольшими отверстиями, шириной приблизительно пальца на три 21.
Таков общий план печи.
Заметь, между прочим, что «над диском надо поместить глиняный треножник. На треножник помещают сосуды, предназначенные для обжига в них всевозможных веществ, а под треножник — угли.
6.	Какие разновидности печей для возгонки и какая от них польза
Теперь надлежит рассмотреть печи для возгонки, которых должно быть по крайней мере две или четыре. У этого рода печи всегда должны быть диск, проход и отверстия, как и у печи философов, только несколько меньших размеров. Добавим: их следует помещать всегда вместе, чтобы удобнее было за ними [следить].
7.	Как [складывают] печи для перегонки
Печи для перегонки следует складывать следующим образом: их делают точно так же, что и печи, о которых сообщено мною прежде,— из глины. Круговая стенка воздвигается на земле, стенка эта о четырех пальцах толщиной и трех ладоней в ширину [т. е. в диаметре]. Надо, чтобы печь была снабжена отверстием сбоку о трех пальцах в ширину. Печь должна быть вверху шире, нежели у основания.
Сложи сперва лишь две таких печки, коих на первых порах будет предостаточно. [Изготовь] несколько сосудов, приспособленных к вашим печкам: для перегонки, для обжига и для осаждения.
S. О печах обливных
Обливную печь складывают точно так же, что и все иные, пригодные для нанесения глазури.
9. Как облицовывают глиняные сосуды22
Подбери хорошо обожженный глиняный сосуд и предназначь его для облицовки. Обмажь его хорошенько красным свинцом, приготовленным следующим образом. Разведи отвар от пивного или винного брожения водой в отношении десять к одному. Затем прибавь красного свинца 23 столько, сколько хочешь, хорошо размешай и нанеси раствор на поверхность сосуда кистью или рукой. Дай сосуду просохнуть. Далее помести сосуд в печь, повернув вогнутой стороной вниз и закрепив неподвижно на двух жестких железных подпорках, помещенных в середину печи. Если ты хочешь обработать таким образом несколько сосудов, заложи устье печи камнем
S55	*2*
ПРИЛОЖЕНИЕ II
или обмажь глиной. Спервоначалу на протяжении одного часа нагревай медленно. Потом увеличь нагревание до тех пор, покуда не заметишь, что красный свинец, размягчаясь, стал подобен воску. За сим дай сосуду охладиться, отвори печь и достань из печи хорошо облицованный сосуд. Заметь к тому же, что красный свинец, полученный из белого свинца, вдесятеро ценней белого свинца как такового или красного свинца, выработанного из свинцовой окалины.
Этим и заканчивается наше обсуждение того, как устроены всевозможные печи. Дальше мы обсудим изначальные духовные принципы и некоторые панацеи.
10. Четыре тинкториальных духа
Заметь себе, что четыре духа металлов суть ртуть, сера, аурипигмент, или мышьяк, и нашатырь 24. Эти четыре духа окрашивают металлы в белый и красный, иначе — превращают их в Солнце и Луну. Сами по себе они, покуда их специально не обработали особыми веществами, не летучи (поп effugiant ignem), а помещенные в пламя, ярко горят. Эти духи выявляют Луну в железе и олове или Солнце — в меди и свинце.
Итак, буду кратким. Все металлы могут превратиться в Золото и Серебро, которые ничем не отличаются от природных. Хотя, впрочем, алхимическое железо не притягивается алмазным камнем 25. Верно, и алхимическое золото едва ли сможет вылечить человеческое сердце или, допустим, проказу. Больше того, язвы больных проказой разрастаются, чего никогда не бывает от золота природного 26. Но что уж вполне достоверно, так это то, что все иные свойства золота алхимического ничем не отличаются от свойств золота природного. Я говорю о ковкости, цвете и прочем. Из этих четырех духовных начал приготовляют тинктуру, которую арабы называют эликсиром, а латиняне ферментом 27.
11.0 том, что есть эликсир, а также о том, сколько металлов могут быть трансмутированы посредством четырех духовных начал
Эликсир — имя арабское, а фермент — латинское. Подобно тому как хлебы всходят на добрых дрожжах, так и материя всех металлов может быть посредством наших четырех духовных начал стать белой и красной. Особенно же посредством ртути, ибо именно ртуть — источник и родитель всех металлов.
12.	О разновидностях веществ и об их именах
А сейчас воспоследует перечень имен иных начал и иных медикаментов: универсальная соль (sal commune), щелочная соль, соль нитрум 28, бура29, римские квасцы, квасцы из Йемена, винный камень, атраментум 30, зеленая медь, каламиновый камень, купорос 31, тутия 32, киноварь, красный свинец, белый свинец, куриные яйца, яичная скорлупа, уксус, моча, кадмия 33, марказит 34, магнезия 35. Есть великое множество и всяких прочих вещей, коих в нашей книге нет нужды упоминать. Все эти вещества не обладают тинкто-риальной преобразующей силой, однако и они полезны, их можно легко
356
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
приготовить, растворить и в их растворах вымочить окалину разных металлов, что [в свою очередь необходимо для] перегонки их в виде паров.
В главах, кои последут дальше, я тебе покажу по порядку, где можно эти вещества найти, как их приготовить, каким способом их прокаливать и в чем растворять.
13.	Что есть ртуть и каково ее происхождение
Ртуть36— это плотная жидкость, которая находится во чреве земли и от умеренного нагревания соединяется с белой тонкой землицей, в конечном счете, в равном соотношении. Она легко и подвижно бегает по гладкой поверхности и, вопреки жидкой природе своей, не просачивается в ту поверхность, по которой скользит. Ртуть плотна, но и суха. Сухость ртути умеряет ее сродство [к поверхностям], с которыми ей приходится соприкасаться.
Ртуть — материя металлов. Соединившись с серой, она образует то, ,что мы зовем красным камнем 37, из коего можно извлечь живое серебро. Встречается же ртуть в горах, особенно в старых ущельях и балках, притом в больших количествах.
По своей природе ртуть холодна и влажна 33. Она источник всех металлов, как уже отмечено мною раньше. Все металлы сотворены из нее. Она смешивается с железом и ни один металл не может быть озолочен 39 без помощи ртути.
Прибавлю еще 40. Живое серебро и сера, если их подвергнуть возгонке с нашатырем, обратятся в сверкающий красный порошок 41. Когда же этот порошок сгорает в пламени, он вновь возвращается к прежнему — жидкому — состоянию.
14.	Что такое сера, каковы ее свойства
и где ее можно отыскать
Сера 42 — или, другими словами, жирная земля — сосредоточивается в минералах земли благодаря умеренной естественной варке, становясь, таким образом, твердой и плотной. А затвердев, и прозывается серой.
Сера обладает очень сильным действием 43 и представлена повсеместно как постоянная иоднородная субстанция 44. Именно поэтому маслообразную серу нельзя отделить от обыкновенной серы с помощью перегонки в отличие от других веществ, тоже образующих масла. Предпочитают обычно делать это с помощью крепких вод, подвергая серу кипячению в этих водах. Сера встречается в земле, иногда в горах и на болотах. Существует много разновидностей серы. Вот они, эти разновидности: белая, красная, зеленая и черная. Помимо поименованных, есть еще и мертвая форма серы 45. Эта форма серы оживает, когда извлекается из плавких земель: она очень хороша при чесотке. Разлитая в цилиндрические сосуды, сера вновь умирает, о чем превосходно знают аптекари.
Еще прибавлю. Природа серы огненная, горючая. Сера размножается, подобно камеди, и нацело сгорает, улетучиваясь в дым.
357
ПРИЛОЖЕНИЕ II
? -u- —- ===»	-L. J		.	------ -	*  «8^I »:	-	—
15.	Что такое аурипигмент
и какое у него происхождение
Аурипигмент 46— это минеральный камень. Образуется он так. Скопления перегноя в земляных глинах путем медленной естественной выварки постепенно переходят в аурипигментную субстанцию Аурипигмент бывает двух сортов по внешнему своему виду и по фактуре: ясный и чистый, тусклый и грубый. Чистый аурипигмент получают промыванием и варкой его в моче; грубый — путем возгонки. Но об этом поведаю тебе дальше.
Добавлю. Аурипигмент — активное горючее вещество, до тех пор покуда не стал белым. Обработанный возгонкой аурипигмент может выбелить медь до состояния и качества серебра. Этого можно добиться, если прибавить две части нашатыря к четырем частям «каменной соли» ♦, поместив ее сверху. Повтори возгонку трижды, и ты будешь весьма доволен [результатом тво’ ей работы].
16.	Что такое мышьяк
Мышьяк 47— нежная тонкая субстанция серного цвета и попадается в виде красного камня. Природа его сходна с природой аурипигмента. Мышьяк бывает двух цветов — белый и красный. Легко возгоняется и может быть выбелен двумя способами — выветриванием и возгонкой 48.
17.	Двойственная природа нашатыря
Нашатырь 4а бывает двух сортов: естественный и искусственный. Естест венндя его разновидность белого и красного цвета встречается в земле. И красный и белый нашатырь можно извлечь из твердого кристаллического минерального камня, очень соленого на вкус, теплой и сухой природы. Нашатырем промывают [металлы], очищая их и рафинируя. Искусственный нашатырь в нашем деле лучше натурального и обладает против прочих солей большим благородством. Нашатырь размножает ртуть, если его прежде прокалить, измельчить и смешать с оной. Если же [нашатырь] растворить в жидкости, этот раствор растворяет железо и свинец. Нашатырь дает масло, твердеющее от огня. По своей природе нашатырь теплый и влажный и используется в качестве мягкого начала при изготовлении эликсира, поскольку без нашатыря вещества нельзя ни растворить, ни как следует перемешать.
Заметь себе, что нашатырное начало само по себе вовсе не обладает тинк-ториальною силой. С его помощью нельзя обратить тела ни в красный, ни в белый цвет. Но зато нашатырь поспешествует тому, чтобы другие медикаменты лучше проникали в неблагородные вещества, очищали и высветляли их, спасая от черноты. Таким образом, сам нашатырь как бы незрим в отличие от иных начал/смешанных с неблагородными телами. Зато он помогает их.взаимодействиям, а сам же эти взаимодействия как бы минует.
♦ «-Каменная соль» — sal petrae — так в средние века называли селитру. Отсюда немецкие salpeter (селитра) и salpeter saure (азотная кислота).— Прим. ред.
858
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
Прибавлю к этому. Раствор нашатыря, сублимированного или нет, но процеженный несколько раз сквозь толстую ткань с упорядоченным рисун. ком, помогает проникнуть телам, подвергнутым обжигу, в другие плавкие тела. Здесь-то и случается долгожданное: обожженные тела легко поглощаются на поверхностях плавких веществ. Так совершается сгущение и окончательное смешение в нечто однородное. Если приготовить шафран марсов (crocus ferri) таким же способом, можно получить тинктуру для получения из серебра самого лучшего золота.
18.	Для чего универсальная соль и как ее приготовить
Универсальная соль 50 есть ключ нашего искусства, потому что она отворяет и затворяет все вещи. Ни одно алхимическое действо не может без нее завершиться. Приготовлять ее нужно так. Возьми соли столько, сколько пожелаешь, растолки ее в небольшой ступкеб1, налей теплой воды и хорошенько размешай, процеди сквозь плотную ткань в вертикальный сосуд. Прибавь еще горячей воды и раствори оставшийся осадок* Кипяти этот раствор в стеклянном, свинцовом или же медном сосуде, покуда вся вода не испарится. Помести эту соль в новый сферический сосуд (oilа) и закрой его. Помести сосуд в печь для обжига и доведи соль до совершенной сухости. Потом отставь сосуд [с солью] в сторону и не трогай его, покуда я тебя не научу, как следует растворять и перегонять вещества.
Хочу еще прибавить к сему. Я установил, что для йтого дела потребна вовсе не металлическая, а обливная глиняная посуда, ибо, как говорит Гебер 52 в первой части своего трактата «О разузнавании совершенств»,— «Раствори соль в теплой воде, перегони, одновременно процеживая, сгусти в подходящем для этого сосуде на слабом огне». Говоря иначе, помести соль в печь для обжига или в печь для выпечки хлеба, хорошо высуши и отложи на время.
19.	Соляная вода, или вода, в коей растворена любая [какая тебе только придет на ум] соль Расплавить соль можно так. Раздобудь пиктавианской соли, хорошенько размельчи ее в медной ступе. Затем наполни ею четыре сосуда (mu-tonias). [Закупорь горла сосудов], тщательно обмотай пробки ветошью и перевяжи ветошь веревкой, сделав [сосуды] непроницаемыми для воздуха. Наполни твой большой алхимический котелок (cacabus) дождевой водой. Закрепи в нем жесткий прут, подвесив на нем два сосуда с солью, погрузив сосуды в воду по самое горлышко, но прежде заполнив их водой. Так и оставь все это на время, равное естественному дню. Дай раствору отстояться, а после этого процеди раствор. Поглядывай внутрь сосудов, наблюдая за осадком. Если кое-какое количество соли останется, оставь котелок еще на день, а потом повтори то же, что и прежде, покуда соль полностью не растворится в воде, засим отфильтруй и остуди. Помести твердую составляющую в глиняный горпток, предварительно равномерно обернув огнеупорной прокладкой, а сам же горшок подвесь над огнем, полученным от зажженных
859
ПРИЛОЖЕНИЕ II
•—	--j ih  ни .	i n ~~। и j_	._	hj
углей. Нагревай горшок со всех сторон. Пусть греется над огнем, можно, впрочем, и в печи, покуда жар не остынет. Охйади. Отвори сосуды с солью, которая станет металлу подобна. Проделай все это не меньше семи раз.
20.	Какая польза от щелочной соли
и как ее приготовить
Щелочная соль53 очень важна в нашем искусстве. Если ее хорошо приготовить, с ее помощью можно высвобождать твердые окалины всевозможных тел. Природа ее тепла и влажна. Щелочную соль готовят так. Возьми побольше гнилостной дубовой золы или же, еще лучше, массу, оставшуюся в результате винного брожения, которой чистят одежду, мелко-мелко измельчи, прибавь одну шестую часть негашеной извести, перемешай, положи на плотную ткань, а ткань помести над сосудом из-под вина. Потом примешай в эту массу окалины и Залей сосуд доверху горячей водой. Затем отцеди, покуда полностью не исчезнет всякая горечь. Слей жидкость и залей вновь свежей водой. Еще раз повтори [все], чему я тебя только что учил. Помести все фильтраты в тот же сосуд и оставь до утра. Утром перегони через фильтр. Потом нагревай в небольшом котелке (caldarium), покуда весь раствор не выпарится, а остаток не отдымит. Дай тому, что осталось, поостыть. То, что останется, и есть твердый камень, который называют щелочью, или горькими отбросами. Засыпь этой солью глиняный кувшин до половины и поставь незакрытым в печь. Сперва грей на медленном огне, прогревай мягко, чтобы масса не вскипала и даже не булькала. Потом начинай греть сильнее, покуда щелочь не покраснеет и не разжижится до воскоподобного вида. Затем при помощи щипцов перелей содержимое сосуда в другой стеклянный сосуд. Но сделай это быстро-быстро, чтобы жидкость не затвердела. Помести стеклянный сосуд с белой щелочной солью в теплое и сухое место, несмотря даже на то, что щелочь со временем, расплывшись, станет жидкой.
Прибавлю к этому. Ту же самую щелочную соль можно приготовить и по-другому. Возьми золу, образовавшуюся от сгорания вполне определенных растений,— золу, которую называют содой 54, хорошенько разотри [и] прокипяти в горшке с водой. Потом пропусти раз или два сквозь сито, сходное с тем, которым пользуются для процеживания красного вина, [и] перегони через фильтр. Затем помести [раствор] в новый глиняный горшок и сгущай сначала на медленном огне. Увеличь жар, покуда соль не затвердеет. Помести соль в чистое сухое место.
Это — растительные квасцыб5, их называют по разному: щелочные квасцы, щелочная соль 56 и клавельная зола, [которая], если сказать точнее, как раз и делается из этих самых растительных квасцов.
Размельчи и раствори йеменские квасцы в трех фунтах перегнанной мочи. Отгони через новый фильтр. Когда белый осадок затвердеет, размельчи его на .мраморной плите. Окропи перегнанным уксусом другую мраморную плиту. Переложи измельченные квасцы с первой плиты на вторую. Осторожно приподымай плиту одной стороной так, чтобы прозрачная жидкость сливалась в стеклянный сосуд, а белый землистый осадок пусть останется на
360
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
плите. Все это должно проделать в холодном и влажном помещении. Раствор же следует собрать в сосуды, хорошо их после этого закупорив. Эта жидкость может быть отвержена на медленном влажном жару 57. Этими квасцами можно фиксировать начальные принципы, а жидкостью можно обмывать тела, подвергшиеся обжигу.
21.	Как выбелить и как растворить в воде квасцы
Возьми столько квасцов, сколько тебе заблагорассудится. Засыпь
их в кув
III и
I до половины
(или чуть меньше). Помести в печь и медленно
нагревай. Потом нагревай сильнее, дав квасцам высушиться. Суши их таким
образом целый день, подавая как можно больше тепла. По охлаждении
перенеси квасцы снежной белизны на мраморную плиту, а плиту, в свою очередь, помести в сырое, прохладное место. Квасцы применяются для приготовления отбеливающей жидкости.
Прибавлю. Поступая так, как я тебе только что посоветовал, ты можешь распустить квасцы в жидкое состояние, либо втереть в них некоторое количество нашатыря и употреблять эту смесь для чистки мраморных плит, освежения навозных [ям], устранения запаха зловонных дымов и паров и для иных, этим подобным, дел.
22.	Как же можно окрасить в красный цвет атраментум, а'также растворить его в воде
Атраментум 58 — это черная земля, обладающая при горении сероподобным запахом. Черный цвет его при обжиге переходит в устойчивый красный. Возьми столько, сколько захочешь, толченого атраментума, помести его в кувшин до половины или же по горло, накрой небольшой крышкой, замажь глиной, пусть высохнет. А потом поставь в печь для обжига. Начни медленно в течение трех часов] нагревать. Затем прибавь жару и грей так еще три часа или больше, покуда твой кувшин не накалится докрасна. Возобнови точно такой же обогрев спустя день и ночь. Однако следи, чтобы твой атраментум не разжижился. Охлади и достань обработанную таким образом субстанцию из кувшина. Итак, ты обладатель красного атраментума, который именуют атраментумом цветущим. Береги его, он тебе еще понадобится, когда наступит пора душам и телам предстать в пурпурном одеянии. Раствор атраментума поможет тебе придать устойчивый красный цвет любой вещи.
Добавление к главе о квасцах, к той главе, что помещена прежде этой.
Легчайшие квасцы59 готовят так. Хорошенько размельчи квасцы и прокипяти в заранее очищенной* моче. [Моча] должна покрывать [квасцы] не более чем на два пальца. Кипяти-кипяти, покуда все квасцы не растворятся в моче. Потом пропусти через фильтр, сгусти и отверди между двумя глиняными подами (patellae), подавая снизу медленный огонь.
Пусть ты пожелал высушить субстанции, которые нельзя высушить на солнце, если, [конечно, эти субстанции не одушевлены. Их можно сушить
361
ПРИЛОЖЕНИЕ II
по-разному, но ты поступи так. Помести то, что должно высушить, в сосуд, со всех сторон непроницаемый. Оставь лишь сверху совсем небольшое отверстие необходимого размера. Сосуд с веществом поставь в печь для выпечки хлеба, но прежде вынув оттуда хлебы. Дай легкий жар, поддерживая его таким всю ночь; к утру твое вещество, как утверждают, достигнет совершенной сухости. Об этом ты можешь узнать в сочинении Аристотеля «О совершенном магистерии» («De Perfecto Magisterio») 60.
23.	Как приготовить винный камень, да так, чтобы масло, извлеченное из него, могло растворять окалины
Винный камень61 весьма полезен в алхимическом искусстве. Его приготовляют так. Наполни кувшин сырым винным камнем, взятым из мутного красного или белого вина, и закрой кувшин. Помести его в печь. Сперва нагревай медленно, а потом — сильней. Дли нагревание три дня и три ночи, покуда кувшин не раскалится докрасна или добела. Вынь кувшин и сохраняй. Немного погодя я покажу тебе, как сделать из содержимого твоего кувшина масло, с помощью коего ты сможешь растворять в водё окалины любых тел и любых духов, потому что наш винный камень упрочает узы [духа и плоти], способствует их единению.
Добавлю. Не очень-то хорошо наполнять кувшин, стоящий на сильном огне. Сие проверено мною не единожды.
24.	Как готовят зеленую медь, как ее окрашивают
в красный цвет и чем она полезна для алхимического искусства
Делай зеленую медь так 62. Спервоначалу обработай медные пластины нашатырем и медом. Скрепи пластины и подвесь их в парах крепкого уксуса, налитого в крепкий, хорошо закрытый — чтобы пары не улетучивались — сосуд. Все это помести в теплое место, где и будет испаряться уксус. Пусть сосуд постоит три или четыре недели. Потом открой твой сосуд, и ты узришь зеленую медь, налипшую на пластины. Соскобли медную зелень и сохрани ее. А теперь сызнова подвесь пластины над уксусом, покуда медь и на этот раз не обратится в зелень. Засим подвергни зеленую медь обжигу точно так же, как я учил поступать тебя в этом случае с атраментумом. Вот тогда-то ты й обретешь истинный и устойчивый красный цвет63. Атраментум растворяется в водей окрашивает в устойчивый красный цвет тела и духи. И здесь атраментум упрочает узы меж духами, выявляя множество сокрытых свойств, таящихся и в самой воде 64.
Прибавление к только что сказанному. А вот как приготовить зеленую медь иначе. Возьми один фунт медной стружки, половинный вес купороса 66 и нашатыря и замеси это на крепком уксусе в виде пасты. Положи [пасту] в лошадиный помет, находящийся в стеклянном сосуде. Пусть все это перегниет. Тогда-то и получится преотличная зеленая медь.
[Медный] цвет. Возьми ясные медные пластины. Подвесь их [в сосуде] над вяжущим уксусом и выставь на солнце. Пройдет четырнадцать дней.
362
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
Открой сосуд и достань оттуда пластину. Соскобли с пластины цвет и ты будешь обладать, [действуя, как я тебя учу], наитончайшей [зеленой медью]. Заметь себе хорошенько, что говорит Гебер в своей «книге о печах» 66, в главе о серебре: медь должно очистить и растворить; только тогда из нее можно извлечь наичистейшую серу, уже окрашенную и сгущенную, и закрепленную.
25.	Как и из чего делают киноварь
Киноварь — субстанция благородная. Она занимает подобающее ей место в искусстве [алхимии]. Ее именуют uzifur0"3. Киноварь делают из живого серебра и серы так. Возьми две части ртути, а третьей частью да будет сера. Смесь размельчи так, как размельчают вермиллон в8. Помести [смесь] в стеклянный сосуд с узким горлом. Обмажь верх сосуда слоем глины толщиной в палец и, высушив, поставь сосуд на треножник. Еще раз проверь, хорошо ли закупорен сосуд, и полдня нагревай на медленном огне. Потом усиль огонь, прокаливая теперь уже целый день, покуда не углядишь красные дымы, кои воскурятся над сосудом. Охлади, а потом и вскрой сосуд, вынув из, него содержимое. Добрая и ясная киноварь и будет этим содержимым. Итак, работа завершена, а истина — в твоих руках.
Ты увидел киноварь. А теперь следи, как влага начнет улетучиваться из сосуда. Когда же ты заметишь желтые дымы, подымающиеся из сосуда, осторожно открой сосуд совсем. Не пройдет и часу, как пары станут красными, а красный [цвет] — знак киновари. Затем, опустив в ампулу 89 стержень, зацепи им немного содержимого, чтобы испытать его на все свойства киновари.
Добавление. Ртуть, однако, прежде следует отмыть с золой и солью и пропустить сквозь ткань неупорядоченной фактуры. Точно так же и серу нужно прокипятить в моче и в уксусе, снимая всплывающую на поверхность муть 70. Потом серу сушат. А после высушивания ее вновь вымачивают в течение дня в уксусе, а на другой день — в моче. Мне попадался [рецепт] получения киновари и в других сочинениях. Так, согласно Гермесу, следует взять две части ртути, три части серы и четыре части нашатыря.
26.	Как и' из чего можно приготовить лазурит
Хотя лазурит 71 не столь уже необходим в нашем искусстве, мне хотелось бы все же рассказать тебе, как делать его. Возьми две части ртути и по одной части серы и нашатЬгря и все это измельчи так, как я учил тебя, когда речь шла’о приготовлении киновари.[Положи смесь в стеклянный сосуд. Затем прокали, как и 6 случае с киноварью. Когда ты увидишь сквозь стекло голубой дым, можешь считать, что [работа] подошла к концу. Вот уж и охладился сосуд. Вскрой его, и твоему взору предстанет великолепный лазурит. Раздроби его на камне всухую. Часть твоих затрат ты можешь оправдать [если продашь немного лазурита].
Добавлю. Иные утверждают, что стеклянный сосуд следует подержать на огне, покуда вся влага не улетучится. Встретился мне один трактат, в
М3
ПРИЛОЖЕНИЕ II
котором сообщалось, как была получена одна весовая часть лазурита из двадцати двух весовых частей ртути, восьми весовых частей серы и четырех — нашатыря.
Точно так же еще в одном трактате мне довелось прочесть о том, как брали одну весовую часть нашатыря, удвоенное количество живой серы и утроенное — ртути. Вся это помещали в обмазанный глиной сосуд, а потом ставили в навоз на три дня. За сим кипятили, как тому в свое время учил Гермес.
А вот еще способ. Возьми фунт ртути, четыре унции серы и две унции нашатыря. Размельчи и возгони. На медленном огне ты получишь ультрамариновый лазурит.
Или так. Возьми двенадцать драхм ртути 72, четыре драхмы живой серы и три — нашатыря. Но можно и по-другому. Возьми две части ртути, третью часть серы и одну восьмую — нашатыря. Растерев, положи в обмазанный глиной [сосуд] с узким горлом. А положив, замажь отверстие. Умеренно подогревай полдня. А потом можно и посильнее. Когда повалит голубой дым, можно считать, что работе пришел конец. Иные, однако, предпочитают смесь из двадцати двух весовых частей ртути, восьми весовых частей серы и четырех — нашатыря. Со смесью этой поступают точно так же, как и со смесью в случае юзифура.
27.	Как и из чего делают белый свинец
Белый свинец 73 делают так. Возьми свинцовые пластины и подвесь их в парах крепкого уксуса, налитого в прочный кувшин. Закрой сосуд и поставь в теплое место. Потом тебе надлежит поступить так, как ты бы поступил, если бы [готовил] зеленую медь. Ты увидишь белый свинец, налипший на пластины. Соскабливай и накапливай белый свинец, покуда порядочно не накопишь. И только потом уже приготовь из него свинцовый сурик.
28.	Как из белого свинца приготовить свинцовый сурик
Свинцовый сурик из белого свинца 74 делают вот как. Хорошенько разомни на камне с водою белого свинца и слепи из смеси несколько лепешек. Положи эти лепешки в глиняную, не круглую, но и не слишком продолговатую миску. Возьми [в качестве подставки] камень или сделай две глиняные стенки, каждую в одну пядь высотой. Поставь на этот упор большой глиняный кувшин, да так, чтобы дно упиралось в одну стенку, а отверстие — в другую. Потом помести чашку с белым свинцом во внутрь кувшина, закрыв ее такой же точно чашкой. Раздуй медленный огонь, а по прошествии полудня усиль жар. Дай веществу остыть. Тогда-то ты и получишь свинец равномерно красногд цвета75. Повтори все сызнова. Растирай в течение полудня. Вынь, и ты станешь обладателем [нужного тебе] количества доброго свинцового сурида.
364
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД ...... г '  * <	——	1 “
29.	Как изготовить свинцовый сурик из свинцовой окалины
Возьми кувшин и помести его над двумя стенками так, как я только что тебе о том поведал. Положи туда свинца и сильно нагрей. Когда же свинец расплавится, помешай расплав длинной железной ложкой. Мешай, и ты заметишь, как свинец будет превращаться в окалину. [Дли перемешивание], покуда весь свинец не сгорит. По охлаждении провей что останется сквозь прямую ткань или тонкое сито. Вновь помести в кувшин. И снова перемешай, покуда все твое вещество не превратится в блестящий порошок. Просей вслед за тем на камне. Размельчи еще раз с водою и обработай так, как я тебя наставлял в случае с белым свинцом. Измельчай п прокаливай, покуда не получишь свинцовый сурик.
Прибавлю к сему. Свицовый сурик можно приготовить и так. Положи пять или шесть фунтов свинца в любой, какой тебе заблагорассудится, сосуд. Расплавь на сильном жару, помешивая железным прутом, покуда весь свинец не распылится внутри сосуда. Оставь так на два часа. Увлажни мочой и нагревай свинец в кувшине, предварительно хорошо разогрев кувшин в течение одной восьмой части часа. Дождись, пока огонь не умрет собственною смертью. Тогда-то и явится вещество красного цвета. Измельчи его на плите, рассыпь в небольшие трубки (саппа) и поставь на умеренный огонь да день. Тогда-то дело можно считать свершенным.
Иной путь. Возьми третью часть «каменной соли» (sal petrae), две части красного мышьяка и побольше живого серебра. Перемешай все вместе. Так ты тоже сможешь получить сурик.
30.	Что такое возгонка и сколько существует
способов возгонки
Возгонка есть улетучивание сухрй субстанции под действием огня, омывающего стенки сосуда. Возгонка может быть разнообразной в зависимости от природы душ возгоняемых вещей. Один вид возгонки [требует] воспламенения, как это бывает с марказитом, магнезией или тутией. Другой совершается при умеренном прокаливании, как в случае со ртутью и мышьяком. Но бывает возгонка и при низком пламени, как, скажем, для серы. В самом деле, при возгонке]ртути в результате отделяется от нее ее земля и поэтому меняется ее жидкообразность. Часто бывает и так, что избыточная земля смешивается с вещами, с коими она не имеет сродства7в, значит возгонку нужно повторять. К таким’вещам мы отнесем окалины яичной скорлупы, белого мрамора и тонкоизмельченного стекла, а также ряд солей. От этих последних [землю] можно очистить, от иных — нет, если, конечно, тела не пребывают в совершенном [состоянии]. Однако такого рода тела уже схвачены порчей, ибо их серность подымается в ходе возгонки с возгоняемыми телами. А серность сих вещей сводит на нет, обезображивает весь труд целиком. Вот тебе близкий пример. Если ты возгоняешь олово или свинец, ты обязательно заметишь, что эта возгонка оскверняется нездоровой чернью. Следовательно, лучше осуществить возгонку тех вещей, с коими возгонка [по природе сих вещей] разногласие. В то же время, в общем виде, возгонка должна была бы происте-
365
ПРИЛОЖЕНИЕ II
кать куда легче у тех веществ, меж которыми есть согласие [природного сущностного] свойства.В случае же серности такого [природного] согласия нет77. Чтобы удалить влажность, нужно смешать и измельчить вещь с окалинами, подлежащими возгонке, покуда металл сделается неразличимым. Далее медленно грей, и ты удалишь влажность. По мере улетучивания [влажности смеси] будет также улетучиваться и влажность ртути. Но об этом я поведаю тебе в свое время, когда настанет очередь рассказать о возгонке духовных изначальных субстанций.
31.	Что такое обжиг и сколько может быть способов обжига
Любой обжиг или прокаливание есть, в сущности, измельчение вещества действием огня, имеющего целью удалить влажность, которая связует все части тела. Обжигу подвергают тела, не вполне совершенные.
Существует несколько способов прокаливания. Тело прокаливают для того, чтобы удалить оскверняющую и заражающую тело серность. В самом деле, любую серность можно выжечь из вещества, с коим она объединена, но удалить ее без прокаливания невозможно. Мягкие тела под действием накачивания частично отвердевают и оказываются способными легко произвести на нас впечатление вполне совершенных и чистых тел. Изначальные духовные принципы легче фиксируются и легче растворяются. Любое прокаленное тело фиксируется и возгоняется легче и лучше тела непрокаленного. Итак, мягкие тела могут быть легко обожжены помощию огня. Телам твердым потребен для обжига очень сильный огонь. Но этому я поучу тебя в конце [этой книжицы].
Прибавление к только что сказанному. Серебро прокаливают так. Возьми унцию наичистейшего серебра (а можешь взять, коли пожелаешь, и больше). Сделай из этого серебра тонкие пластины с ноготь [пальца] руки. Прибавь третью часть универсальной соли, приготовленной и обожженной обычным способом, и четвертую часть ртути. Измельчи соль, разотри с ртутью, и ты получишь порошок.
Склей пластины с помощью порошка. Затем начни возгонку на медленном огне, покуда влажность смеси не улетучится. Тщательно затвори отверстия и прибавь жару. Нагревай весь день. Позаботься о том, чтобы не вдруг вынуть сосуд из огня, а охлаждай не спеша, (в течение] трех часов. Покуда не охладится, не открывай сосуд, иначе духовные принципы воз летят. Когда сосуд охладится, извлеки из оного ртуть, чистую, как кристалл, и отложи в сторонку. Потом извлеки и серебро, что осталось в сосуде, наполовину прокаленное с универсальной солью. По возможности сразу же растолки на порфире78 соль и полупрокаленное серебро. В ином случае положи это все в стеклянную кассолу79 и отдели всю соль полностью, промывая в кипящих водах 80, покуда вовсе не пропадет соленый вкус; высуши оставшуюся окали-ну на дне паропсиса 81 и сразу же вновь прокали с новой порцией соли и с новой ртутью, пятикратно или шестикратно возогнанной. Чередуй прокаливание и отмывание серебряной окалины, покуда вкус соли будет вовсе неощутим. Твое прокаленное серебро станет самым белым и самым чистым серебром, какое
366
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
только возможно. Оно будет подобно лучам звезд. Так, если тебе случится сплавить это серебро с бурой, либо с добрым нитрумом, либо со щелочною солью, ты обнаружишь, что твое серебро обернулось белым золотом.
32.	Что такое сгущение и почему к этой операции прибегают
Сгущение — это возвращение жидких субстанций к их твердому состоянию. Эта операция сопровождается утратою веществами своих паров. Сгу-щение предназначено для того, чтобы отвердить ртуть и очистить медикаменты от влажности, вкрапленной в их массу. Ртуть сгущается путем приведения ее к твердым остаткам силою сухости огня 82. Сухость огня удаляет влажность. Эту процедуру осуществляют в длинном узком сосуде.
33.	Что такое закрепление и сколько существует способов закреплять тела
Закрепление 83 есть соответствующая мера закаливания летучего вещества в огне. Закрепление задумано также таким образом, чтобы любые изменения цвета или вообще любая субстанциональная перемена увековечивалась, оставалась бы неизменной. Так, тела, утратившие часть своего совершенства, в результате прокаливания закрепляются, если их освободить от порчи и летучей серности. Серу и мышьяк закрепляют двояким образом. Первый способ состоит в том, что повторяют прокаливание их, переводя эти вещества из одного состояния в другое 84, покуда они не достигнут состояния абсолютной устойчивости. Духовные принципы закрепляют иначе: либо с помощью растворов металлов, либо с помощью масла из винного камня 8б. Но об этом я сообщу тебе не сейчас.
Добавление. Возьми возогнанной ртути и столько же нашатыря. Возгони все это семижды или же нагревай, покуда смесь не расплавится. А камень пусть остается на дне твоей посудины. Растолки его и выставь на влажный воздух. Ты вскоре увидишь, как твой камень разжижится. Замочи металлический мышьяк в этой жидкости, раствори в перегнанном уксусе и семикратно перегони. Или же сгусти, а потом раствори. На дне окажется камень.
Металлический мышьяк86 приготовляют посредством сплавления одной части мышьяка с двумя частями белого мыла. Иной [способ] дан у Гебера в его «[книге] о печах». Лишь пожелай, и ты сможешь там вычитать [это].
Итак, возгони либо ртуть,[либо серу, либо приготовленный, как положено, мышьяк, либо и то, и другое, и третье вместе. Но и одновременно проделай то же либо с винной солью, либо с «каменной солью», либо же с нашатырем. Повторяй это многожды, покуда твои вещества не закрепятся. Засим постарайся извлечь [их] с помощью теплой воды.
34.	Что такое растворение
и сколько существует способов растворять вещества
Растворение есть слияние какого-либо прокаленного вещества с водою. Процедура эта изобретена для того, чтобы скрытые качества веществ могли бы стать явными твоему взору, а явленные качества, напротив, уйти вглубь.
367
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Растворение надобно еще и для того, чтобы удобно было перегонять вещества. А это очень помогает освобождать их от загрязнений. Растворения можно достичь либо нагреванием или увлажнением, либо охлаждением и увлажнением. Но этому я научу тебя в свое время.
Прибавление к только что сказанному. Есть [вещества], кои прежде прокаливают с равным им по весу количеством серы и лишь потом растворяют в закрытом тигле в воде или в лимонном соке.
35.	Что такое перегонка и как ее осуществляют
Перегонка 87 есть поднятие паров жидкости в особое для этой жидкости вместилище. Есть многоразличные способы перегонки с огнем и без оного. Перегонка с огнем тоже бывает двух видов. В одном случае перегонку осуществляют путем поднятий паров с помощью алембика 88. В другом — путем схождения сгущающихся паров и переноса их в соответствующие сосуды.
Общая цель перегонки состоит в очистке жидкости от примесей. Очевидно, то, что получается в результате перегонки, чище [чем первоначальная жидкость]. Удалив нежелательные примеси из наших медикаментов п очистив наши духовные принципы, мы можем растворить полученные таким образом чистые вещества в чистой воде. Перегонку придумали еще и для того, чтобы извлекать и отводить по патрубкам чистые по своей природе масла. Но по их чистоте еще нельзя судить об их горючести. Перегонка с процеживанием служит лишь для того, чтобы получить ясную и чистую жидкость.
Добавлю к сему. Чтобы возогнать ртуть, поступай так. Возьми одну унцию сухого купоросу и столько же универсальной соли, сперва прокаленной. Размельчи, смешай, а потом добавь унцию ртути. Еще раз разотри и окропи небольшим количеством перегнанного уксуса, чтобы несколько усилить смесь. [А еще лучше] применить в этом случае немного крепкой водки 89, которая обладает большею, нежели уксус, силою. Затем помести все это в аппарат для возгонки. Если этот сосуд стеклянный, [помести его] посреди золы и обмажь его критской глиной, истолченной с мукой и яичным белком. Если же твоя посуда гончарной выделки, обмажь ее гончарной глиной и негашеной известью, увлажненной смесью лошадиного помета и подсоленной воды, как это делали в старые добрые времена и [как о том сообщают] наиболее авторитетные папирусы. Подбрось уголья и подожги.
36.	Что такое умягчение и как это делается
Умягчение 90 есть расслабление сухих и неплавких субстанций. Ясно, что эту процедуру придумали для того, чтобы умягчить тело с надеждою преобразовать его и таким образом допустить другие вещества проникнуть в его материю. Ведь тело, лишенное жидкоетности, не способно допустить в себя проникновения каких бы то ни было видимых субстанций. Иные полагают, что умягчение следует осуществлять с помощью жидкостей и жидких масел. Но эти люди пребывают в заблуждении. Вряд ли отыщется такое твердое вещество, в коем влажности было бы больше, нежели в сере или
368
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД мышьяке. Серу и мышьяк с помощью возгонки можно умножить во много раз, потому что, благодаря наличию в них умягчающей субстанции, тождественной их влажности, они очень хорошо подвергаются плавлению. В то же время совершенно обязательно их очистить от всякой порчи. Но еще лучше закрепить их с помощью масла, добытого из винного камня. А уж после этого очень удобно их умягчать. Пожалуй, этих сведений тебе хватит.
К сему прибавлю еще. Умягчать необходимо духовные принципы, камни и тела при получении всевозможных эликсиров. Едва ли найдется хотя бы один философ, который не согласился бы с этим. Умягчение делается следующим образом. Тело [считается] умягченным, если оно ощущается воскообразным и всплывает на поверхность воды. Раствори [эликсир] в фиале91, помещенной в навоз. Разок перегони и удали примеси, подернутые чернью. За сим поставь на закалку в небольшую печь. Каковы же признаки превращения? Если небольшое количество эликсира, помещенного в тигель над огнем, расплавится, то значит — все в порядке. Ежели нет — начинайте сызнова.
37.	Как приготовить белоснежную ртуть
Возьми фунт ртути, разотри на камне вместе с прокаленной яичной скорлупой, белым мрамором или зеленой медью. Налей доверху достаточное количество крепкого уксуса и замеси пасту. Прибавь немного ртути. Вотри ее, покуда не смешается со всем остальным. Снова прибавь немного ртути и опять разотри точно так же, как и прежде 92. Слепи из пасты небольшие таблетки, помести в сосуд и держи их там, покуда [ртуть не] выступит на поверхности таблеток. Переложи таблетки на [противень] и высуши их в печи на умеренном жару, дабы от сверхнагрева не улетучилась ртуть. Возьми один фунт ртути и столько же прокаленного нашатыря. Смешай и разотри, покуда ртуть не потеряет собственную видимую индивидуальность. Хорошенько высуши [и смешивай] с уксусом, опять-таки до тех пор, покуда ртуть не утратит собственного своего вида. Проверь теперь, достигнуто ли тобой совершенное смешение и растирание. Увлажни немного смесь слюною. Помажь смесью серебряный динарий и [следи], упадет [ли] ртуть. Если да, то это значит, что ты плохо растер свою смесь. В ином случае все в порядке. Тогда еще раз тщательно все разотри, помести в сублиматор и тщательно его закрой.
Поверхность вещества, помещенного [в сосуд], [выравнивать] не следует. Замажь вместилище вещества гончарной глиной. С особенным тщанием отнесись к обмазке соединительных швов в сосуде, дабы предупредить утечку. Помести в печь для возгонки и затепли медленный огонь на полдня, покуда влажность не воз летит прочь. Проверь конец исхода влажности по пластинке, не запотевает ли. Теперь, когда все вполне сухое, залепи хорошенько твой сосуд гончарной глиной и прибавь жару. К концу же раскали огонь максимально возможной силы. Ночью пусть [сосуд] охлаждается. Поутру открой. В верхней части а л уде л а 93 ты [заметишь] непрореагировавшее вещество. У подножия стенок сосуда, а кое-где и вверху ты увидишь белоснеж
24. Зак.414	369
ПРИЛОЖЕНИЕ II
ные вкрапления то там, то сям. Собери и сбереги снегоподобную субстанцию. Боже упаси тебя прибавить к полученному веществу жидкости: ты вернешь твоей ртути былую оживленность, и весь труд твой тогда окажется зряшным. Вотще! За сим возьми одну часть соли, приготовленной так, как я тебя когда-то учил, очисти ее и высуши. Прибавь к ней полчасти’ возогнанной ртути, смешай рукою и положи в сосуд, предназначенный для возгонки. Разравняй, закрой и возгони, как это допреж мною уже описано. Поутру вынь возогнанное, собери и испытай. Обрати внимание на остатки. Быстро возьми щелочь остатков и положи поверх горящих угольев. Ежели задымит, повтори уже знакомую тебе процедуру возгонки и [на] другой день. После всего тщательно собери возогнанное вещество — все до крупицы. На третий день возгони с новой порцией соли и продолжай, как и прежде. Вот тогда-то будешь ослеплен веществом, куда более белым, нежели снег. Глянь, а не осталось ли чего еще на дне. [Коли да], то продолжай возгонять, покуда все остатки не превратятся во что надо. Еще и еще раз повторяй все сызнова. Бери новые порции соли и поступай, как прежде. Четырехкратно (а может быть, и более) возведи свою субстанцию к закреплению. На том и успокойся.
Добавление. Можно прокаливать и тальк 94. Знаменитый мастер Жан де Мен 95 прибавляет зеленую медь. Этот факт засвидетельствован им в его великом сочинении. Правда, сие есть вперекор Геберу, который в главе о возгонке ртути говорит, что ртуть должно возгонять с веществами, лишенными серности.
Способ получше возгонять ртуть сообщает Разес 96 в «Прорицаниях» («Divinationnes») в двадцать третьей [главе] семнадцатой [книги]. Хорошенько измельчи одну часть горной соли [и] столько же египетского атраментума. Поверх налей живого серебра в количестве, равном горной соли и египетскому атраментуму, взятым вместе. Снова перемешай. Положи [смесь] на дно пергамского а луде ла 97. Сверху насыпь прокаленной горной соли. К ней прибавь немного медикамента, но прежде высушенного, а потом совершенно лишенного жидкости. [Теперь] затепли малый огонь под а л уде лом. Потом подкинь поболе углей, покуда живое серебро не возгонится. За сим собери, измельчи как следует и возгони. Сосуд должен быть в верхней части перегороженным и широким, в середине — много уже, а книзу — шириною с ладонь. [Соединение ртути] будет сублимироваться в виде кристаллов под перегородкою алудела. [Субстанция], скапливающаяся над перегородкою, будет явленою вовсе не в виде камня, а в виде порошка. Проделай сие семь раз. Если [имеешь] то, что над огнем затвердеет, а плита накалится (tabulam ignitam), значит все в порядке. А если нет, повтори возгонку с атраментумом и солью, да так, чтобы пары не выходили за пределы сосуда. Плита вылудит-ся, станет белой, и явится чистейшее серебро.
Если ты станешь возгонять ртуть еще, не забывай уменьшать примерно йа одну пятую часть остаток. Если же станешь возгонять ртуть с купоросом и солью, чему я тебя уже научил, обязательно прокали купорос и соль.
370
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
Замазка для заделывания щелей и трещин может быть [приготовлена] из золы, гончарной глины и универсальной соли, растворенной в моче. Замечу: встречал я и таких, кто [пользуется] для этого же яичным белком и негашеной известью.
38.	Как растворяют, выбеливают и закрепляют серу
Сперва прокипяти на протяжении целого дня серу в крепкой кислоте. Хорошо разотри комки и сними выплывшую на поверхность пену. Извлеки серу, высуши ее, прибавь к ней квасцов, приготовленных так, как я тебя научил в свое время, и помести в сосуд, предназначенный для возгонки ртути. Разведи под сосудом огонь, но слабее, однако, того огня, [который потребен] для возгонки ртути. Потом убавь огонь и начни медленно возгонять, и возгоняй так целый день. Наутро достань [возогнанное вещество], и ты увидишь, что оно почернело. Возгони еще разок, и оно побелеет. Возгони в третий раз вместе с солью, и твоему взору предстанет вещество белизны совершенной. Возгони еще два раза, закрепив таким образом достигнутое совершенство белизны, и отложи в сторону.
Добавление. Серу возгоняют так же, как и мышьяк, но с тем лишь отличием, что серу кипятят более энергично и значительно дольше.
39.	Как выбеливают аурипигмент
Аурипигмент должно измельчить, а потом кипятить его целый день в уксусе или же в моче. За сим прибавь черного железного порошка (fuligine ferri) столько, сколько пожелаешь. Хорошенько размешай, а потом и возгони, поступая точь-в-точь, как я учил тебя поступать с серою. Тогда-то твой аурипигмент и побелеет.
Прибавл о. Аурипигмент именуют желтым мышьяком. Нет лучшего способа очистить аурипигмент, как лишь с помощью уксуса и соли. Да и Разес в соответствующем месте говорит то же: нет ничего лучше соли для совершения очистки аурипигмента.
40.	Как выбеливают мышьяк
Мышьяк есть субстанция, природа которой сходна с природою аурипигмента; с той лишь, однако, разницей, что кипятить его вовсе не обязательно. Итак, хорошо измельчи твой мышьяк, вымочи его в крепком уксусе дважды, трижды или четырежды, каждый раз высушивая. Между прочим, Роджер 98 настаивает на вымачивании в перегнанном уксусе в том месте своего сочинения, где он говорит о прокаливании тел. Обработал?— А теперь измельчи твой мышьяк в порошок и так вот и храни его. Вещество в виде порошка очень удобно прокаливать. Но если тебе захочется возогнать мышьяк, измельчи его еще тоньше и прибавь к нему равновесное количество черного железного порошка. Повтори возгонку семь, а то и больше раз, поступая [так, как] я учил тебя, когда речь у нас с тобою шла о ртути. По завершении твоему взору предстанет мышьяк снежной белизны.
371
ПРИЛОЖЕНИЕ II
_...	 W—«Ж ' < 	  -Л.	.  J _	- .	•	• ’
41.	Как приготовить нашатырь
Если хочешь возогнать нашатырь, поступай так. Хорошо растолки его с нужным количеством универсальной соли, тщательно размешанной в какой-либо жидкости. Возгони на низком пламени в течение трех часов, а затем и на высоком пламени, но возгоняй уже весь день. Наутро вынь во-зогнанное вещество [из пламени] и сбереги его. Делай все это точно так, как я учил тебя поступать с ртутью. Возгони еще два-три раза, дабы вовсе очистить вещество от отбросов. Поставь [в сторонку].
Прибавлю к сему. Размягчи нашатырь с универсальной солью, соответствующим образом приготовленной. Высуши и повтори умягчение и сушку несколько раз, покуда нашатырь не перестанет уменьшаться в весе. Вот тогда-то твое вещество можешь считать вполне пригодным. Растворив нашатырь в уксусе, процедив через фильтр и высушив на солнце, прибавь [к нему] равновеликое количество обожженной соли, смешай и помести в закрытый сосуд 09. Сам же сосуд поставь на горячую золу. Затем [нашатырь] возгони с каким-нибудь веществом, пропитывающим нашатырь. А теперь расплавь нашатырь на плите, нагретой докрасна. Если нашатырь расплавится бездымно, значит все исполнено как надо. Здесь я изложил [мнение] Роджера Бэкона.
Знавал я и таких, кто возгоняет нашатырь и с «каменной солью». Но, замечу, прежде чем возгонять на огне, соль эту следует очень хорошо высушить и очень хорошо смешать с нашатырем.
Иные — встречались мне и такие — возгоняют нашатырь с универсальной солью и особо приготовленным тальком, растолченным со слоем специально обработанной универсальной соли. Все это помещается в сферическое пространство сублиматора и возгоняется четыре или пять раз.
Как приготовить нашатырь, если следовать за Разесом?— Возьми кристаллизованного нашатыря, разотри с морскою пеной 100 и солью нитрум. Возгоняй, положив на дно пергамон-алудела над слоем обожженной соли.. Собери возогнанное вещество и кипяти его с водою в трубках алембика 101, [покуда не] растворится. Перегони или раствори в кошачьем пузыре 102, помещенном над водою. Еще раз перегони. И все.
Закрепленный нашатырь растворять трудно. Поэтому пропитай его уксусом, положи в алудел, а [алудел] поставь в помет, покуда не растворится, и затем перегони. Будь, однако, аккуратным с водою, взятой для растворения. Пусть ее будет столько, сколько нужно, чтобы- растворить лишь необходимое количество нашатырного духовного начала.
42.	Об огнетворных веществах
Я уже поведал тебе принцип возгонки духовных начал. Остается теперь исследовать вещество огня. Я утверждаю, что огонь должен быть добыт из угля. И две причины укрепляют это утверждение. Первая. Подкладывать уголь в очаг куда легче, нежели дрова. Вторая причина. Дерево очень чадит, а дым мешает следить за тем, как идет дело. Сосуды лопаются на огне, если они сработаны из скверной глины или плохо обожжены. Когда лопаются
372
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
гончарные сосуды, тотчас появляется белый дым, легко различимый в угольном пламени. Лишь задымится сосуд, немедля составь его с огня, и твой труд, связанный с возгонкой, еще не пропал. Следи за первым белым дымком. Будет поздно, коли проглядишь.
Заметь себе, что верхний сосуд, а именно алудел, должен быть обливным, что совсем не обязательно для нижнего. Ты можешь, и это очень даже обычно, привести к твердому состоянию твое вещество на скутелле, если оно не может быть возогнано. [Вещество это] измельчи и смешай с остатками первой обработки. Не сомневайся, что возгонка твоя будет успешной.
43.	Дополнительная глава103, продолжающая рассказывать
о закреплении духовных начал
Закрепление серы. Измельчи ее, положи в прямую ткань, а сверху перевяжи. Прокипяти в воде с негашеной известью. Сперва насыпь в сосуд — наполовину — окалины. Затем долей доверху обыкновенной воды. При этом матерчатый мешок 104 не должен касаться дна сосуда: расположи его посередине. Закрепи мешок меж вершиной и дном сосуда. Привяжи к мешку небольшой камень, да так, чтобы мешок ниспадал ко дну сосуда. Пусть жидкость кипит двадцать четыре часа или около того. Добавляй по мере выкипания новые порции горячей воды. Затем извлеки серу и прокипяти ее в подслащенной воде 106, очищенной от окалины. На том и закончи.
Наисильнейшая вода (aqua fortissima) для закрепления любого духовного начала. Сперва перегони раствор сокровенного белого камня, а именно четырех фунтов его с одним фунтом обожженной яичной скорлупы, хранимой до того в земле. Повтори многократно это. Об этой жидкости тебе надлежит знать следующее. К полутора фунтам прибавь, две унции универсальной соли, приготовленной по второму способу, две унции лучшей щелочной соли, одну унцию нашатыря, возогнанного четырехкратно, и одну унцию птичьего белка, сгущенного сразу же по приготовлении. Все эти соли следует растворить в этой жидкости. Закрепив, помести все эти субстанции, представляющие изначальные духовные принципы, в двойную реторту 106, хорошо замазанную и потому герметичную. Так говорит Арнольд 107.
Помимо сего, многократно перегони, выявив остатки, возгони соли столь же хорошо, как если бы ты их растворял. Все это облегчит растворение солей в воде. Потом отгони воду. Так воздействуют на духовные начала. Причем не обязательно все это делать в двойных сосудах. Иногда духовные начала лишь на седьмой возгонке достигают закрепления с раствором, находящимся на днище реторты, благодаря доброй силе солей, равно как и пластине, дарующей через огонь тепло. Иной раз, впрочем, четвертая часть раствора может закрепиться и на четвертой возгонке. Вот тогда-то и прибавь все, что у тебя осталось, дабы завершить закрепление субстанциональных духовных начал.
Кое-кто говорит, что возогнанная ртуть, положенная на оловянную или железную плиту, расположенную в защищенном шкафу (cellarium), сразу же переходит в жидкое состояние. Такая живая ртуть легко закрепляется путем растворения и сгущения. Жидкость, отделенная от белковой части
373
ПРИЛОЖЕНИЕ II
яйца и затем очищенная с помощью прокаленной яичной скорлупы (albu-minibus ovorum), йеменские квасцы, нашатырь — если взять по фунту каждого,— все это вместе — лучший закрепляющий [состав] для субстанциональных духовных начал, совершеннейшая изо всех жидкостей. Но об этом я расскажу тебе в свое время.
Ртуть должно закреплять так. Размельчи возогнанную ртуть в ступке с винным камнем и грубой универсальной солью. Возгони. Потом снова размельчи и возгони еще раз. Продолжай так поступать раз десять, а то и боль-ше^ давая всякий раз новые порции соли и винного камня. Именно так твоя ртуть и будет в конце концов закреплена.
Ртуть можно закрепить также и в двойной реторте в течение дня с маслом винного камня, вылитым на поверхность ртути. Причем реторты следует выставить на медленный огонь по крайней мере часа на два. Потом нужно продолжить обработку нагреванием, покуда вовсе не прекратится восхождение паров. Затем открой реторту или же хотя бы одно отверстие в ней. Возьми ореховый прут, достань им до дна, дабы убедиться, есть ли жидкость на дне реторты. Если придонный остаток затвердел, значит вещество закреп -лено. А если нет, то затепли огонь часа на три. Потом охлади. Вынь вещество, увлажни и повтори варку семикратно.
Жидкая ртуть. Возьми нашатыря и ровно столько же морской пены. Хорошо измельчи и положи в^ одинарную реторту. Положи сверху живого серебра. Излишки удали и перегони на медленном огне. Белая жидкость, что будет отгоняться вначале, ни на что не годна. После этого на короткое время усиль огонь. Живое серебро, наработанное или возогнанное вначале, начнет отгоняться. Все закрепленные соли вместе с закрепленной ртутью еще больше закрепятся последующей возгонкой, покуда вся ртуть не расплавится.
Ртуть закрепляется с щелочной солью, окалинами тел или с тем и другим сразу. [А делается] сие на умеренном огне, в подходящем сосуде, ибо умеренный огонь благоприятствует сохранению влажности. Ведь именно влажность есть причина плавления. Чрезмерный или же слишком буйный огонь, напротив, мешает плавлению, задерживает его.
Ртуть может быть закреплена с помощью возгонки между двумя прочно скрепленными скутеллами с попеременным перемещением вверх и вниз раз четырнадцать или пятнадцать — покуда не закрепится. Есть люди, которые утверждают, что все это следует производить в железном сосуде и что этот метод тоже сопряжен с огнем и мерой огня.
Если ты хочешь закрепить возогнанные изначальные духовные принципы, раствори окалины тел в жидком нашатыре. Жидкий нашатырь способен эти окалины поглотить. Таким образом эти изначальные духовные принципы и закрепляются в форме окалин. Так считает [Роджер] Бакон.
Закрепление нашатыря. Приготовь пасту негашеной извести с яичным белком в двух тиглях. Положи в пасту нашатыря в виде комков. Замажь [эти комки] упомянутой пастой и просуши. Затем обмажь все ?то глиною мудрых 108, вновь высуши и зарой в теплую золу на два дня и две ночи.
374
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
Когда же истечет это время, знай, что нашатырь закрепится. Наконец, раствори закрепленный нашатырь в теплой воде и, коли хочешь, процеди и сгусти. Так [твой нашатырь] обретет чистоту.
44.	Здесь начинается алхимический апокалипсис
и научение тайнам сего искусства
В этом месте моей книги я могу достоверно сказать, что вполне обучил тебя сбирать многоразличные цветы, источающие благоухание, приносящие здравие и красоту — венчающие славу мира. Но среди прочих цветов есть один — наикрасивейший, благоуханнейший из всех. Это — цветок цветов, роза роз, наибелейшая лилия долины. Возликуйте и возрадуйтесь, любезные чада мои, в невинной богоданной юности вашей собирающие сии божественные цветы. Я привел вас в сады Парадиза. Срывайте цветы, выращенные в райском саду! Плетите из них венки! Венчайте ими чело ваше. Возликуйте и возрадуйтесь ликованием и радостию божьего мира.
Я, открыл перед вами, о дети мои, сокрытые смыслы. Пришла пора помочь вам сподобиться великих*тайн нашего искусства, столь надолго сокрытых от взоров ваших,— вывести вас к свету.
Допреж я научил вас, как возгонять и собирать истинные цветы, доподлинные сущности тех субстанций, с коими вы имеете дело. Ныне же я выучу вас взращивать их, изобильно плодоносить. Но один из тех плодов вдруг окажется последним и венчальным из всех — плодом плодов — навечно, навсегда. Я выучу вас также и тому, как закреплять возогнанные порошки, способные выдержать все, какие есть, испытания огнем, способные к смешению и единению с разными телами. Все это достоверно истинно и достоверно возможно.
Есть два пути к сей цели. [Их-то я вам и укажу].
45.	Здесь я научу тебя, как закреплять порошки,
дабы их можно было бы смешивать с разными веществами
Возьми [порошка] столько, сколько тебе заблагорассудится, например фунт или два, и поместив сосуд для закрепления и выложи отверстие доброй глиной, толщиною в палец, не прибегая к покрытию глазурью. Замажь все трещины глиною же, не какой-нибудь обыкновенной, а глиной Мудрецов. А сделавши сие, затепли печь, предназначенную для возгонки. И пускай весь день живет огонь твоей печи. Ежели дело происходит летом,— к середине дня тепла столько, сколько потребно для возгонки ртути. В случае утренней возгонки перемешай раза два твое вещество, поменяв местами нижний и верхний слои. Затем вскрой сосуд и глянь, закрепился ли твой порошок. Помести самую малость порошка на уголья. Ежели возлетит над угольями дымок, ежели порошок будет лежать на жару бездымным, закрепление совершилось. Это — знак выявления субстанционального духовного принципа. В случае, ежели закрепление еще не достигнуто, возврати сосуд с порошком в печь, закупорив его, как прежде. Затепли огонь на пять дней или Же нагревай до той поры, покуда не услышишь изнутри сосуда звуков, напоминающих стук падающих камней, как это часто случается, когда вещество
$75
ПРИЛОЖЕНИЕ II
излишне пересыхает. (Иные, правда, считают, что узнать о свершении закрепления можно и так: нужно положить образчик порошка на раскаленную пластину, и если порошок расплавится или растечется бездымным образом, значит закрепление удалось.)
Есть еще один способ [закреплять порошки]. Он состоит в пропитке оных маслом винного камня. Ты можешь его осуществить, скажем, таким образом. Возьми возогнанного мышьяка, возогнанной серы или возогнан-ного аурипигмента. Раскроши на каменной плите с маслом винного камня, покуда вся масса не размягчится. Положи полученную жидкость в стеклянную чашу, а чашу поставь в золу, но прежде просеянную сквозь тонкое сито. Поставь затем чашу, взяв ее вместе с золою, в печь для перегонки. Дай совсем слабого огня, особенно сначала, и перемешивай содержимое. Следи, чтобы сосуд не лопнул. Как только стеклянная чаша прогреется, увеличь огонь. Высуши твое вещество в открытом сосуде, если захочешь. Но лучше все же [сушить] в сосуде закрытом. Установи сверху алембик, куда собирай отогнанную из твоего вещества воду. Этот [дистиллат] может еще тебе пригодиться. Когда вещество высохнет, сосуд следует разбить. Он может показаться тебе пустым, но это впечатление обманчиво. Ты обнаружишь на дне сосуда порошки, словно камень, отвердевшие. Хорошенько измельчи отвердевшую субстанцию так же, как приходилось тебе делать это и прежде, размешав с перегнанным маслом [винного камня]. Повторив ту же самую процедуру, вновь разбей стеклянный сосуд. Извлеки вещество. Хорошенько разотри и помести в другой сосуд, имеющий форму ампулы. Зарой сие в теплый навоз на семь дней, после чего содержимое должно размножиться. Затем помести сосуд в теплую золу и грей на медленном огне. Вот тогда-то субстанциональные духовные начала предстанут закрепленными. Цвет закрепленной субстанции будет прочным и на этот раз окончательным. Прибавь одну часть сего порошка к пятидесяти частям обожженного железа или же обожженной меди, и ты увидишь, сколь хороши сделаются сии металлы по всем свойствам своим, не говоря уже о их ковкости.
46.	Как следует растворять в воде субстанциональные
духовные принципы
Субстанциональные духовные принципы можно растворить двумя способами. Одному из этих способов я тебя уже х обучил— это способ с применением масла винного камня. После семикратного сгущения субстанциональные духовные принципы должно поместить на покатый мраморный камень, а сам камень — в закрытое влажное помещение. Все это следует проделать таким образом, чтобы дать возможность веществу, размывающемуся во влаге, равномерно стекать в стеклянный сосуд.
Субстанциональные духовные принципы растворяются в воде иначе, в [водном] растворе нашатыря. Делается это так. Возьми нашатыря или иной соли, какая тебе пожелается. Положи ее на камень или же в углубление, предназначенное для растворения, или же в стеклянное хранилище. Положив, тут же и раствори. Измельченный возогнанный порошок раствори в этой жидкости. Заметь себе, что возогнанную ртуть ни ₽ коем случае нельзя
376
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ- МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД !e™1^ - — ==—3^==: —   — . F=a »  —	— -	ж
смешивать ни с какой иной жидкостью, а только с растворенными в воде универсальной солью, нашатырем или же маслом винного камня. Семикратно попеременно разотри порошок в жидкости и ровно столько же раз высуши. Потом помести на камень растертый порошок, который — не сомневайся!— быстро разжижится. Сохрани вещество для перегонки. Прокаленные тела растворяются точно таким'же образом, что и субстанциональные духовные принципы. Так, медный цвет и цвет атраментума следует точно так же обработать, что и субстанциональные духовные принципы. Потом каждый из них нужно перегнать.
Прибавления к только что сказанному. Запомни (здесь я отсылаю тебя к началу сей главы) — соль совершенно необходима во всех случаях, имеющих дело с растворением веществ.
Разве. Масло Орла (oleum aquiale) приготовляют так. Возьми фунт нашатыря и приготовь из него пасту, растирая его на камне и смачивая достаточным количеством мочи. Затем, во-первых, положи [на камень] слой универсальной соли; во-вторых, [слой] нашатыря; в-третьих, слой окалины. Поверх соли положи немного прокаленной яичной скорлупы. Эту [слоеную смесь] нагревай на огне, покуда не расплавится. Когда же смесь твоя расплавится, сними ее с огня. Положи на камень и разжижай в масле четыре дня. По прошествии этого времени собери жидкость в стеклянный сосуд и до поры сбереги. Есть мастера, которые делают пасту из нашатыря, яичного белка и окалины, скатывают эту пасту в шарик, обмазывают глиной, сушат и закрепляют на огне. Негашеная известь, однако, не растворяется ни в чем ином, как в доброй водной соли, сперва высушенной и измельченной, или же в водной щелочной соли. А после этого ее точно так же семикратно обрабатывают. Наконец, то, что получится, должно оживить в теплой воде, а потом растворить в ней. Если не поступишь ты именно так, раствор твой окажется не плодоносным.
Разве. Возьми раствору нашатыря, трижды или четырежды возогнан-ного. Увлажни им возогнанную ртуть. Совсем немного пройдет времени,— и вещества пропитают друг друга. Высуши на солнце и поставь на низкопламенный огонь. Хорошенько закррй отверстие сосуда и зарой сосуд в навоз на семь дней. Если к исходу семидневья [твердое] не растворится, обнови навоз и продолжи, покуда жидкость не сделается ясной.
Масло для умягчения 109. Возьми нашатыря, столько же универсальной соли и две части негашеной извести с небольшим количеством свиного сала. Положи все это в стеклянный сосуд и перегоняй на медленном огне. По прекращении перегонки, трижды проделав все это, ты обнаружишь в сосуде белое масло. Оно-то и есть искомый эликсир для умягчения и услащения, а также для плавления окалин металлов. Но, самое главное, эликсир этот незаменим, как лучшее средство выбеливания веществ. Но об этом здесь говорить вряд ли стоит.
Жидкую ртуть приготовляют так. Берут унцию ртути и смешивают ее с удвоенным количеством крепкой водки. Крепкую же водку, готовят смешиванием двух частей йеменских квасцов и Одной части каменной соли.
377
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Но можно поступить и по-другому. Сгусти возогнанную ртуть, расплавляя ее семь или восемь раз и приливая к ней кипящее олово. Всякий раз, когда будешь приливать к ртути кипящее олово 110, закрывай тигель, дабы пары без толку не улетучивались. Такая процедура обратит твою [субстанцию] в черный, отливающий маслом цвет. Затем хорошо разотри на мраморе, смешав с небольшим количеством нашатыря, и закопай в навоз. По растворении вещество должно быть дистиллировано Либо процеживанием че^ез фильтр, либо перегонкой. Сия вода с серебряной окалиной, возогнанным мышьяком и белым маслом философов годится для приготовления эликсира.
Распускание серы. Возьми фунт очищенного (возогнанного) белого амизадира ш, некое количество перегнанного уксуса (пусть его будет в пять раз больше, нежели серы) [и] помести в баню, наполненную илом. Ил меняй раз в три дня.
Разес. В книге Аристотеля «О совершенном Магистерии», в главе, [повествующей] об отделении серы, ты найдешь все, что касается до нашего предмета. Измельчи, просей и помести в реторту одну часть амизадира, три части морской пены, две части соли и одну часть мочи, добавив достаточное количество живого серебра. Свободно подвесь все это над сильным пламенем. Когда жидкость высветлится, извлеки ее и сохрани, покуда не потребуется. Как я уже учил тебя, раз в четыре дня следует менять ил в бане, если тебе не покажется необходимым делать это чаще. Я думаю, что Разес наставлял [тебя], как растворять тела, [потребные] для более серьезных дел. Заметь-себе и это.
Ртуть, дистиллированная двух- или трехкратно с помощью йеменских или горных квасцов, может быть растворена, если ее положить на мраморную [плиту], а плиту поместить в сырое место. А еще лучше положить ее рядом с грубой, пористой, впитывающей влагу субстанцией.
47.	Как субстанциональные духовные принципы можно обратить
в жидкость красного цвета
А сейчас ты увидишь, как субстанциональные духовные принципы принимают красный цвет. Возьми красную жидкость, отогнанную из атраментума, и с ее помощью поглоти (закрепи) субстанциональные духовные принципы, каковые ты хотел бы окрасить. Разотри вещество семь раз, поглощая и прокаливая. И затем положи на камень для растворения. Тогда и появится жидкость темно-красного цвета.
Прибавлю к сему: красную жидкость, которую ты соберешь, не перегоняй, прежде чем не закрепишь цвет ее с помощью огня. Иначе в результате перегонки жидкость побелеет.
48.	Как перегнать воду. Два способа
Перегонку осуществляют так. Помести в перегонный сосуд воду, которую ты хочешь перегнать. Сосуд же закопай в золу почти доверху. Жар и сухость 112 есть в этом случае причина перегонки. Ежели, однако, ты за-- хочешь перегнать воду влажною теплотой, налей воды [в сосуд], но прежде
378
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
насыпь в него золы. Можешь, впрочем, налить воду и в котелок, помещенный над перегонной печью. Брось в перегоняемую жидкость сена, накрыв его сверху стеклом. Постарайся придать всему этому устойчивость, дабы не завалить содержимое сосуда на одну сторону. Следи за тем, чтобы сено, покрытое поверх стеклом, стояло ровно. Позаботься также и о том, чтобы не опустить холодное стекло в горячую воду или же наоборот. Ведь стекло может треснуть, что помешает твоей работе, и придется вернуться к началу. Заметь себе на всякий случай и такое. Если ты захочешь снять сосуд с печи, охлади его прежде, но лишь тогда, когда перегонка уже завершится. Следи внимательно и за тем, чтобы перегоняемая жидкость беспрерывно, покуда длится перегонка, кипела. Перегнав, собери и сохрани полученные жидкости. Запомни и сбереги в памяти сей рецепт таким, каким я его тебе преподал.
Добавление. Растворение тел. Возьми жженое золото или жженое серебро и равное количество возогнанного нашатыря. Смешай и размельчи на камне. Затем возгони нашатырь из твердой прожженной массы всей смеси. Измельчая, возгоняй. И так семикратно. Что же дальше? За сим помести смесь на поверхность камня, чтобы чуть позднее растворить ее. Есть, однако, и такие, которые, прежде чем возогнать вещество, погружают его в водный раствор буры и лишь потом измельчают. И такую вот процедуру делают семь раз.
Претворение тел в растворенное состояние. Измельчи заранее прокаленные тела с равным количеством нашатыря и обожженной яичной скорлупы. Положи это все в стеклянную чашу, а чашу поставь на умеренный огонь и грей, покуда смесь твоя не запечется в цельный крупный кусок. Охлади. Разбей чашу. Мелко истолки содержимое и положи оное в сосуд близ места, где тебе предстоит растворить сей порошок. Возогнанные субстанциональные духовные принципы могут быть претворены в раствор на мраморной плите или же в навозной [бане]. Заметь себе, что навоз следует часто подновлять. Но если ты пожелаешь вернуть твою субстанцию к прежнему своему состоянию, загусти все это на медленном огне, а потом сплавь с аттинка-ром 113. Золото, возогнанное с солью, можно растворить в виде красной жидкости с помощью уксуса повышенной терпкости.
49.	О перегонке масла
Перегонка, которая [состоит в] стоке жидкости по трубкам, осуществляется так. Возьми глиняный сосуд, имеющий [трубчатую] форму, и помести в него либо золы, либо кореньев, либо дров и даже, если угодно, камень, одним словом, все то, из чего тебе хотелось бы отогнать масло. А теперь пророй в земле углубление. Поставь туда сосуд с выбитым днищем. В него же помести трубчатый сосуд. Обмажь его, дабы не протекал. А потом дай ему просохнуть, загороди нижний сосуд землею. Что же нужно делать дальше? А дальше затепли медленный огонь на часок. Каждый час мало-помалу увеличивай пламя, покуда не минет половина дня. Охлади. Собери и сохрани перегнанную жидкость и перегнанное-масло.
379
ПРИЛОЖЕНИЕ II
ТЯЖ
50.	О сгущении всех растворов
Сгущение всех растворов достигает совершеннейшего своего состояния лишь с помощью тепла и сухости. Налей в стеклянный сосуд с узкой шейкой жидкость, какую тебе захочется сгустить. Помести сосуд в золу. Затепли медленный огонь. Не пройдет и шести часов, как твоя жидкость сгустится, обозначив в себе самой белые или красные слои.
51.	Как может быть прокалено золото и серебро
А сейчас следует рассмотреть обжиг всех металлов. Но прежде об обжиге золота и серебра. Погрузи стружки золота или же серебра — что тебе окажется более по душе — в уксус на девять дней. Затем вынь. А когда высохнут, изотри в сухой порошок. Потом прибавляй воды [и] нашатыря, растирая и высушивая. И так шесть раз. Положи все это на камень. Помнишь, я уже учил тебя этому, когда говорил о растворении? Ну, так вот. Раствори, перегони [через фильтр] и отставь до поры в сторонку; возьми из этой жидкости порошок для раствора.
Заметь, однаки, что содержащие золото жидкости следует использовать для претворения растворов в красные; содержащие серебро — в белые.
52.	Про реторту
Реторта есть сосуд, который можно помещать в котелок так, как будто бы в гнездо: помещенная в котелок реторта крепко-накрепко и устойчиво располагается в нем. Горлышко, куда подымается вода, отведено в сторону и хорошо закрыто. Реторту следует брать за отвод, а не за дно, иначе реторта может треснуть. Но вот уже в реторте твоей совсем немного воды, и ее нужно охладить. Помести реторту в воду, еще достаточно теплую, но ни в коем случае не в холодную, иначе твоя реторта может расколоться на части.
53.	Как должно обжигать прочие металлы
Возьми пластины и нагрей их. Потом промой их, протирая соленой водою: ведь соль* разъедает любые нечистые влажные вкрапления, пребывающие в телах. Выбери глиняный сосуд, особо приготовленный для данной цели. Заложи пластины в сосуд. Помести сосуд на треножник и — в печь для обжига. Засыпь под треножник уголья. Дай сильный огонь, а печь закрой. Когда же пластины раскалятся, утишь огонь, дабы не расплавились. Но все же не сбивай всего пламени — пусть [пластины] обогреваются огнем, хотя и слегка успокоенным. Утром вынь пластины, поскобли их и сохрани. Ведь они уже обожжены. Если же кое-какие еще не вполне обожжены, вновь увлажни их соленою водой и повтори всю процедуру, окуда [и эти пластины] не окажутся обожженными.
Добавления. Обжиг золота и серебра ведут через амальгамирование одного из них равными частями ртути и универсальной соли на медленном огне и при продолжительном перемешивании, покуда не улетучится ртуть. Промой осадок чуть теплой водою и процеди через фильтр. Тогда-то ты и обнаружишь твое вещество, обращенное в окалину. Иной [метод] обжига
380
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
золота и серебра, как, впрочем, и других веществ, можно найти у Аристотеля, в его трактате «О совершенном Магистерии».
Более того. Двойной обжиг золота и серебра описан в книге, названной «Метод составления медикаментов путем уравнивания элементов» 114, в главе «Об обжиге тел». Там-то и рассматривается обжиг многоразличных тел, Это сочинение принадлежит брату Роджеру Бэкону.
Обжиг золота. Разжижи золото, расплавив его. Сделай из расплава тонкие пластины. Положи пластины в щелезный тигель. Закрой, прежде положив туда универсальной соли. Пусть плавится. А можно взять вместо универсальной соли составной медикамент, равно содержащий нашатырь и гранатовую кислоту (mali granati). Этот состав поможет размолоть твою субстанцию в порошок с помощью заостренностей, коими обладают и соль, и кислота. Затем помести все это в печь для выпечки хлеба на день и на ночь. Потом вынь. Вот тогда ты и узришь желто-красную окалину, коей нету и не было равных.
Обжиг серебра. Расплавь его и сделай из расплава пластины. Положи их в железный тигель. Затем положи в тигель универсальной соли. Слегка растолки ее. Закрой тигель. Начинай плавить. Вскорости благодаря соли пластины расплавятся. Все распадется, и это тоже благодаря соли. Положи подопытную субстанцию в печь для выпечки хлеба на день и на ночь. Потом вынь. Вот тогда твоему взору предстанет серебряная окалина, равной которой не бывало доселе.
Обжиг свинца. Расплавь свинец. Залей раствором универсальной соли и наикрепчайшим уксусом, дабы соль на какую-то часть растворилась. Затем погрузи расплавленный свинец в эту воду. Измельчи и помести в другой, грубо облицованный глиной кувшин. Высуши [его] в хлебной печи, причем суши один день и одну ночь. Наутро можешь вынимать. Ты увидишь снегоподобную, но тяжелую, как соль, окалину.
Обжиг олова. Растопи. Погружай десять раз в раствор универсальной соли, приготовленный растворением соли в наикрепчайшем белом уксусе» смешанном с двумя унциями пчелиного меда. Затем раскроши и помести в кувшин, а кувшин поставь в печь для выпечки хлеба на день и на ночь. Затем извлеки окалину олова.
Обжиг железа. Измельчи и пропитай раствором универсальной соли, рябиново-яблочным уксусом (aceto-sorbarum) и гранатовой кислотой. В уксусе и гранатовой кислоте растворится соль. Высуши на золе, десятикратно. Потом восстанови, растерев в порошок с крепкой водкой до толщины в пять пальцев. Затем закопай в навоз на десять дней. Между тем масса будет раст~ воряться. Сгущай жидкость в течение дня. Сгустившееся вещество окрасится. Измельчи и помести в печь для выпечки хлеба на один день и на одну ночь. Тогда-то перед тобою предстанет окалина столь же красная, сколь красна кровь. Это и есть окалина Солнца [золота!, именуемая [шафраном железным].
Обжиг меди. Изготовь медные пластины. Подвесь их на цепочках в кувшине, в который налит крепкий уксус. Кувшин же закопай в навоз на десять дней. Вынь пластины и соскобли высажденный на них слой. Повторяй эту операцию, покуда не очистишь пластины. Промой [разъеденные
381
ПРИЛОЖЕНИЕ II
пластины] уксусом, мягко протри, промокни фильтрующей тканью. Соскобленный и отмытый «шлам» выбрось. Очищенные пластины весьма заметно истончатся. Пусто [уксусная вода] постоит, отстоится. Тогда-то ты сподобишься узреть всю тонкость, всю нежность, всю изысканность зеленой меди.
Обжиг живого серебра. [Этот метод] должно отыскать в главе о возгонке.
54.	Как обжечь медные пластинки
Нарежь медных пластин, каждая толщиной с динарий, смочи их соленой водой и положи в рядок на дно тигля.
Дважды натри пластины с. каждой стороны мышьяком, настоянным на уксусе. Расположи обработанные пластины одну над другой, насколько позволит пространство твоего сосуда. Замажь сосуд горшечной глиной, дабы не протекал. Пусть просушится. Просушивши, помести в печь для обжига. И да стоит сосуд твой в печи полных чешре часа, покуда весь не*раскалится. Однако будь внимателен и следи за тем, чтобы, упаси Боже, твоя медь не растеклась, расплавившись, как это часто случается. Потом охлади. Охладив и глянув, ты обнаружишь всеобщий распад и повсеместную гниль. Измельчи [все это] в ступке или же на камне. Разотри в порошок. Отставь его в сторонку. Хорошенько смешай еще не вполне обожженный остаток с порошком и продолжай обжигать.
Добавление. Красную медь очищают так 11Б. Как только ты прокалишь красную медь с аурипигментом, смешанным с нею глубинным образом, начни отмывать ее и отмывай до совершенной чистоты. [Затем] перегоняй, собирая [отгон] через отвод, покуда [медь] не выбелится, став серебру подобной. Измельчи да и пользуйся ею на славу. Если ты еще не достиг совершеннейшего из совершенств, не огорчайся: растирай, промывай и отмывай, перегоняй и очищай, покуда не достигнешь того, чего желаешь.
55.	Как же укрепить*и отвердить окалины различных тел.
Про это ты можешь узнать также и у Гебера
Чтобы привести окалины различных тел к твердой, ясной и крупной массе, поступай [следующим образом]. Возьми окалину того металла, какой тебе больше по душе, и хорошенько разотри на камней Потом два-три раза промой теплой водой, слив помутневшие воды. (Имывши дочиста, остановись. Сухой остаток как следует измельчи. Прибавь к раствору йеменских квасцовч, смешанных с водою, подсоленной универсальной солью. Энергично разотри все это. А растираючи, многократно насыщай [как и прежде] этой водою. Потом высуши [смесь], покуда окалина не побелеет и не оживет. Таким образом ты сможешь удалить из твоей субстанции все акциденции серы, которая и споспешествовала рыхлению твоей материи, обращая ее в землеподобное Состояние. Затем растолки со щелочной водой. Пусть высохнет. Высушив, положи в небольшой сосуд — наподобие тигля — и хорошо замажь его горшечной глиной. Высверли совсем небольшое отверстие в твоем сосуде, чтобы, расплавившись, вещество смогло вытечь. Потом замажь его. Поставь
382
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
[со^уд] в печь. Энергично раздувая жар, прибавь огня, дабы скорее растопить твое вещество. Когда же вещество расплавится, открой отверстие и вылей вещество в железный цилиндр, чтобы видеть твой материал. Очам твоим предстанет белая, цельная и единая субстанция. Очи твои возгорятся, а душа возликует. Эта субстанция может быть белого или красного цвета, ибо она свободна от всяческих примесей, от всяческой порчи. Если тебе цоже-лается сделать твою субстанцию красной, насыть окалины металлов красною водой от цветов, взращенных на меди, либо из атраментума, либо же из свинцового сурика. А потом поступай точь-в-точь так, как ты только что поступал. И, наконец, [обмой] щелочной водой и слей мутные помылки. Одним словом, действуй так, как я тебя учил действовать в подобных случаях. Тогда и предстанет пред тобою субстанция красного цвета, и ты возрадуешься.
Добавлю к сему. Есть и такие, которые растворяют соль нитрум и квас цы в уксусе и этой смесью очищают окалину от порчи и прочих чернот.
Другие же учат приводить медь так. Возьми щелочной соли и со л нитрум. Раствори эти соли в моче мальчиков. Смачивая этой мочой, в коей растворены твои соли, медную окалину, приготовь расту. Подогревай пасту на медленном огне, покуда она слегка не подсохнет. Потом усиль огонь и грей до тех пор, пока твоя паста не съежится. И лишь тогда прокали, а прокалив, охлади в универсальном масле. Проделай это ровно четыре раза и тщ узришь медь, подобную закрепленной соли или же чистому серебру. Медную окалину готовят посредством крепления ее универсальной солью. Причем крепят ее до тех пор, покуда ее еще можно измельчить и промыть.
56.	Здесь начинается наипервейшая из операций
Возьми, во имя Господа нашего Иисуса Христа, по одной части белой ртути, серы и мышьяка. Все это смешай [и] прибавь полчасти жидкого серебра. Положи смесь в стеклянный сосуд и нагревай над добела раскаленным железом, покуда стекло не расплавится, а смесь не сгустится. А потом помести в золу над огнем. Пусть сгущается. Когда же сгущение завершится, загустевшая смесь примет прочный, равно распространенный глубокий коричневый цвет. Возьми далее одну часть твоей тинктуры на сто частей железной руды или же очищенной меди. Руда твоя или медь тотчас же обратится — нисколько не сомневайся! — в превосходный металл с прекрасной ковкостью и с иными металлическими качествами, явленными в высшей степени. Причем эти качества будут приданы твоей руде или же твоей меди навечно.
Прибавлю. Заметь, что тинкториальная субстанция прежде должна быть растворенной, а, стало быть, обращенной, и лишь после смешанной с телами, предназначенными для обжига. Если жидкость смешать с водою, [их] невозможно будет отделить друг от друга, так же невозможно, [как] каплю красного вина [отделить] от огромного количества примешанной к ней воды. Но заметь, что эти ничтожные капельки обращают огромное количество бесцветной воды в столь же огромное количество воды красной.
383
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Мне попадалось немало трактатов, в коих эта глава опускалась. Но здесь она нужна, [ибо ее смысл очень даже пригодится нам в главе] следующей.
57.	Как же все-таки получить золото и серебро,
если поступать в согласии со всем тем, что я предписал тебе в этой книге
Возьми по одной части возогнанной и закрепленной ртути, закрепленного мышьяка и серебряной окалины. Тщательно разотри в порошок составленную смесь на камне и насыть раствором нашытыря. Трижды, а то и четырежды, повтори все это: измельчай и насыщай. Прокали. Потом попробуй растворить, а раствор сохрани. Если же смесь не растворится, еще раз хорошо измельчи и добавь немного нашытыря. Тогда-то уж обязательно растворится. Дождавшись растворения, помести в теплую воду для того, чтобы потом перегнать. А потом [весь этот раствор] перегони, как я тебя когда-то учил. Не вздумай поставить раствор для перегонки в золу! Почти все у тебя тогда затвердеет, и тебе опять придется отвердевшую смесь растворять, как уже только что приходилось. Когда же перегонка окажется вполне завершенной, помести твой материал в стеклянную реторту, сгусти, и ты увидишь белую субстанцию, твердую и ясную, близкую по форме к кристаллу, разжижающуюся на огне, словно воск, всепроникающую и устойчивую. Возьми же только одну часть этой субстанции на сто частей любого очищенного и обожженного металла. Только попробуй, и ты на вечные времена улучшишь его — этого металла — природу. Боже упаси, не вздумай привести твою субстанцию в соприкосновение с неочищенным металлом! Металл твой немедля — после двух или трех проб — навсегда утратит свой цвет.
К сему прибавлю. Аристотель в своей книге «О совершенном Магистерии» сообщает о возогнанной и прокаленной ртути, под коей я понимаю ртуть закрепленную, ибо, если ртуть прежде не закрепить, едва ли возможно прокалить оную. А не прокаливши, и не растворишь ее ни за что. Обсуждая завершающий момент опыта, [кое-кто] говорит, что следует добавить белое — определенного сорта — масло философов для умягчения нашего медикамента. Если закрепленные субстанциональные духовные принципы непригодны в качестве проникающей материи, прибавь к ним равновеликое количество незакрепленных тех же принципов, раствори, а потом сгусти. Не сомневайся, что вот тогда ты достигнешь того, что субстанциональные духовные принципы обретут всепроникающую способность и прочее. Точно так же, если какое-нибудь обожженное тело не поддается сжатию в твердое сплошное состояние, прибавь к нему немного этого же вещества в расплавленном состоянии, и к тебе тоже придет удача. Раздели яйцо философов на такие четыре части, чтобы каждая обладала самостоятельной природой. Возьми каждой природы равномерно и в равных цропорциях, смешай, но так, однако, чтобы не нарушить их природной несовместимости. Именно тогда ты достигнешь того, что вознамерился достичь, с божьей помощью 11в.
Это и есть универсальный метод. Однако я объясняю тебе его в форме особенных отдельных операций, коих число есть четыре. Две из них можно
384
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
выполнить очень даже хорошо, без каких бы то ни было помех и осложнений. Когда же тебе удастся возобладать водою из воздуха и воздухом из огня, ты сможешь получить и огонь из земли. Соотнеси воздушную и земляную субстанции с теплотою и влажностью, а потом приведи их в такое единство, которое будет слитным и неделимым и в котором бывшие составляющие этого единства явлены неразличимыми. За сим ты можешь прибавить к ним два действенных добродетельных начала, а именно, воду и огонь. Это и есть тот предел, в коем алхимическое деяние свершится окончательно 117. Слушай и внимай! Ежели ты примешаешь к единству воздуха и земли только одну воду, тебе откроется серебро. А ежели огонь — твоя материя прпмет красный цвет...
JLiber ft ttuittts	СарШбЯатшг,
Itekdro quando venenu eftimmtflam in pour q<f in vas tnittitur (tout ftrtdet nttrumquando infundtturfibi aceram cum autem cotorc habeatargent! &aanmixtam, procub dubio 8C proprietatcmhaba уш'иГф & natura* ф De mb xds igiturhornogeneis Si no copkxtonatis неф am'matfs Fmhunc mod» dt<flumftr.Exd«fhs era omnino qnecunq^ hicnonnominata funtdcfacibpoterunt cognofd.
^Explicit opus Alberti Magni inLibris quintj MmeraUum*
gmpzeflbm in 0ppenbeym &nnoafi&
25. Зак. 414
ПРИЛОЖЕНИЕ П
Комментарий
1	Реминисценция на тему Еккли-зиаста.
2	Алхимический трактат Авиценны «De anima» («О душе») особенно часто цитируют в XIII столетии. *Гак, алхимические реминисценции из этого трактата встречаются, кроме Альберта, у Роджера Бэкона и Винсента из Бове. Впервые трактат «О душе» напечатан в Базеле в 1527 г. Принадлежность этого трактата Авиценне оспаривают. Линн Торндайк приводит перечень алхимических сочинений, необоснованно приписываемых Авиценне (Thorndike L. A history of magic and experimental science, v., 1—8, L., 1923—1941, v. 2, p. 471).
8 От decoquere (лат.) — отваривать, варить. В алхимическом опыте это действие означает принудительное выпаривание воды или иной жидкости для того, чтобы извлечь растворимые или взвешенные частицы твердого вещества. «Выпаривание» осуществляют также для концентрирования растворов.
4 В оригинале — «in Solem et Lu-nam» (лат.), т. e. «в Золото и Серебро». Планетарная символика широко распространена в алхимии. Ею пользуется и Альберт. Двоякое именование металла — именем соответствующей планеты или своим собственным, «мирским», создает определенные трудности при переводе. Так, Venus (Венера) и cuprum равно означают медь. Однако эмоциональное, сакрального свойства различие здесь впол-, не ощутимо. Мы посчитали возможным отличить эти почти синонимы, переводя Venus как Медь, a cuprum как медь. См., например: Kibre Р. The Achimia minor, ascribed to Al be: tus Magnus.— Isis, june, 1949, XXXII (2), и др.
6 Такого рода выражения весьма характерны для герметической фразеологии христианских адептов. Однако эта фразеология имеет давнюю традицию, уходящую во времена александрийской уче
ности. Л1. Бертло, например, усматривает подобное в одном греческом манускрипте: «Возжелав поведать друзьям моим о таинствах нашего искусства, я буду писать или говорить так, чтобы теДкому не следует знать о наших тайнах, глядели в мой текст, ничего в нем не видя, и слушали, ничего не понимая. Заклинаю вас именем бога нашего сохранись эту книгу мою от невежественных глупцов» (Berthelot М. Introduction а 1’etude de la chimie des anciens et du moyen age. 1889, p. 205—207). He правда ли, почти прямая реминисценция?
6	Spiritus (лат.) — душа, дух, жизнь, воздух, энергия, дуновение, вея ние, дыхание. Возможно, Альберт имеет здесь в виду одну из четырех «летучих субстанций»: ртуть, серу, аурипигмент или нашатырь.
7	Cum labor damno est, crescit mortalis egestas: Multa eicet sapi-as, re sine nullus eris. Автор этих цитируемых Альбертом стихов в оригинале не назван.
8	Л. Торндайк считает, что эти слова принадлежат Авиценне, а не Аристотелю, хотя «аристотелизм» Альберта представляется бесспорным. Ф. Тейлор, например, утверждает, что «главное дело святого Альберта и святого Фомы состояло в том, чтобы очистить Аристотеля от арабских фальсификаций и лишь после этого осуществить синтез аристотелевой философии и католической доктрины» (Taylor F. St. Albert. Patron of scientists. Oxford, 1950, p. 7). Трактаты Альберта Великого по естественной истории изобилуют ссылками на Аристотеля, по большей части апокрифического.
9	Ad album (лат.) — «к белому цвету», т. е. к серебру. Ad rubeum (лат.) — «к красному цвету», т. е. к золоту. Такого рода цветовые иносказания особенно характерны для европейской алхимической литературы XIII—XIV вв.
10	«Vel melius ox articulo ara-
386
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
bico al et verbo graeco» «уирбд» (соединение арабской частицы «ал» о греческим словом «хюмос») — читаем мы в подстрочном примечании Э. Борнье (т. XXXVII, с. 547, 1898). Появление арабской частицы ал при слове химия относят к VIII — IX вв. и приписывают Халиду.
11	Argento vivo. Так, следуя древним, алхимики иногда называют ртуть— одно из двух алхимических начал (наряду с серой). Утверждение этих начал — один из исходных постулатов ртуть-серной теории, фундаментальной теоретической доктрины христианских алхимиков.
12	Гермес Трисмегист (трижды величайший) — легендарный основатель герметических искусств (в первую очередь алхимии). «Однофамилец» одного из богов греческого пантеона нередко отождествляется с последним. Однако он ближе к Тоту, многомудрому божеству эллинистического Египта. Тот и Гермес в ранней неоплатонической традиции — почти синонимы. Позднеэллинистический Тот-Гермес — универсальный источник мудрости, непревзойденный знаток математики, музыки, медицины, алхимии и всевозможных ремесел, покровитель магов и разного толка искусников.
13	Azurum, или лапис-лазурь, которую греки называли сапфиром.
14	Возможно, ультрамарин.
16	Так древние греки называли цинковые руды. Более конкретно, «каламиновым камнем» называют силикат цинка. Получающийся с медью сплав близок к латуни.
16	Моноокись свинца. Получают ку-пелляцией металлов. Свинец был известен еще в древнеегипетской цивилизации. Однако в практике алхимиков-александрийцев нередко отождествлялся с оловом.
17	Арабские алхимики называли любую кислоту уксусом (vinegar).
18	Argilia simplici. Это огнеупорная глина, которую готовят смешением песка и глины, содержащей незначительные примеси железа, извести и магнезии. К этой смеси добавляли также и гончарную
глину (argilia figulorum) для придания массе большей пластичности.
19	... aliqui apponunt consulto fimum equinum, aut saltern aquam, in qua ille fimus fuerit dissulutus...
20	Alibi, supra — разночтения в различных версиях «Libellus de Alchimia».
21	1 палец = 0,726 дюйма; 4 пальца = 1 ладонь = 2,90 дюйма. Такие значения даются в английском переводе «De re metallica» Георгия Агриколы.
22	Quomodo vasa fictilia devitrean-tur? Fictilia — глиняный, гончарный, керамический.
23	Minium — свинцовый сурик (белый и красный). Алхимики знали эти две формы в достаточно чистом виде. При остывании после предварительного нагревания до воскообразного состояния сурик образует на стенках глиняного сосуда глазуреподобную водозащитную поверхность. Белый сурик обладает лучшими водонепроницаемыми свойствами, нежели красный. В данном переводе сурик предпочтительней называть свинцом. Смысловая неточность находит здесь свое оправдание в исторически достоверной терминологии.
24	Четыре металлических «духа» — устойчивый «алгоритм» ранних алхимиков. Это обстоятельство отмечают почти все историки алхимии, начиная с Бертло. При этом ртуть, как уже указывалось, называют живым серебром. Проникновение этой четверицы в первые алхимические латинские тексты связывают с Джабиром.
25	Магнетит, или магнитный железняк.
26	Алхимическое золото, согласно Альберту, рукотворный аналог природного золота, кое в чем, однако, уступающее последнему. Природный образ не вполне тождествен изготовленному образцу. Это место свидетельствует о несколько смирённой гордыне правоверных адептов, втягиваемых в христианский мир и мимикрирующих к общепринятому христианскому послушанию.
387
ПРИЛОЖЕНИЕ II
27	Арабское — al-ikser,	греч.—
(порошок), лат. — ferments um. Эликсир, тинктура, маги-стерий, медикамент — почти синонимы философского камня, получившие достаточно произвольное распространение в алхимической' фразеологии XII—XVI вв. в средневековой Европе. Эликсир как главный синоним философского камня имел два «цветовых» определения: белый и красный. Первый (низшего рода) призван был обращать несовершенные металлы в серебро, второй —г в золото.
28	Sal nitrum, в отличие от остальных веществ, поименованных в этой главе, далее не описывается. Обычно так называли соду, реже — поташ.
9	Агрикола отождествляет borax с бурой в современном значении. Baurach Гебера — нечто иное.
30	Atramentum — грубая смесь сульфатов окисных меди и железа.
31	Возможно, черная окись меди или сульфат закисного железа.
32	В «Liber de mineralibus» Альберт утверждает, что тутия необходима для трансмутации металлов. Состав ее не дается. Альберт намекает на содержание в ней желтой меди и возгоняемого олова. Тутия может принимать многообразные оттенки от белого до желто-красного тонов.
33	Нечистая цинковая руда с примесями соединений меди и свинца.
34	Марказитом обычно называют одну из форм железного колчедана. По-видимому, здесь он и имеется в виду. У Альберта встречаются, однако, термины marchasita, или marcbasida (серебряная или золотая марказита). Что это такое — не вполне ясно. Возможно, подобие искомого философского камня (Liber de mineralibus, III, VIII, 102).
36	Magnesia (Magnesium) у Альберта — камнеобразное вещество черного цвета, нанесение которого . на гладкие твердые поверхности придает последним стеклообразный вид (Liber de mineralibus, III, VIII, 208).
36	Ртуть как металл известна приблизительно с 1500 г. до н. э.
Аристотель (Meteorologica, IV, 8, 11) называет ее жидким серебром. У Плиния самородная ртуть называется argentum vivum»- «живое серебро», а «искусственная» — полученная из киновари — «ги-драргирум» — «водоподобное серебро».
37	Красный сульфид ртути (киноварь). Алхимики нередко отождествляли красную разновидность киновари с красной окисью свинца (суриком).
38	Аристотелевы стихии-качества в «матричном» мышлении алхимиков отождествлялись с металлами (а также с серой). При этом ртуть, например, воплощала холод и влажность («сухую влажность»), а сера — тепло и сухость («влажную сухость»),
89 Альберт имеет в виду ртутнозол отые амальгамы. Амальгамирование ртутью золота и серебра и золочение с помощью амальгамы — вполне освоенный тех-нохимический прием первых веков исторической жизни алхимического искусства, равно как и химических ремесел.
40	Здесь и далее «добавления» к главам следует отнести, с полной мерой доказанности, к послеаль-бертовым временам.
41	Взаимодействие ртути и серы приводит к образованию киновари, это было известно еще в александрийские времена.
42	Гебер в трактате «Summa Perfec-tionis Magisterii» называет серу «жиром земли». Затвердевшая сера, согласно Геберу, — сухая субстанция.
43	По-видимому, имеются в виду как активность самой серы, так и свойства ее соединений: двуокиси серы и серной кислоты.
44	... et est uniformis substantiae in partibus suis.— T. M. Швертнер, вслед за Дж. В. Мелером, толкует это место как Альбертово предвосхищение элементарной природы серы — за пятьсот лет до Лавуазье (Schwertner Th. М. О. Р. St. Albert the Great. Mil-wankee, Bruce Publishing Co., 1932, p. 366, n. 35). Однако это утверждение следует рассматри-
388
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД
вать, на наш взгляд, как следствие модернизаторских установок этих комментаторов.
46	Вероятно имеется в виду сера, мелко диспергированная в почве и выделяющаяся при термообработке. Но, может быть, речь идет о химически связанной, например по дисульфидной, сере, которая при определенных условиях могла в алхимических опытах выделяться и в свободном виде.
46	Золотистый цвет этого минерала нашел отражение в его названии, идущем с древности. Его простейшая формула As2S3.
47	Возможно, речь идет об окис ле мышьяка, а не о металлическом мышьяке. Это замечание восходит к Агриколе.
48	Красный камень — красного цвета реальгар (AsS), который желтеет на свету, образуя смесь As2S3 (желтого цвета) и белой окиси мышьяка As2O3. Оба сульфида сгорают до трехокиси мышьяка, возгоняясь при нагревании в присутствии воздуха.
49	Названия: sal ammoniacum, sal armoniacum(у Альберта), sal Ьатт-moniacum, sal armeniacum. Все эти наименования восходят к Плинию и равно встречаются и в сочинениях западных алхимиков, и у арабов. Источником соли (NH4C1) считалась человеческая моча (преимущественно юношей). Альберт считает'нашатырь разновидностью обычной соли. Между тем арабские химики вполне отличали sal ammoniacum от последней.
50	Вероятно, sal ammoniacum, т. е. нашатырь.
61 Mortariolo (далее — mortarium).
52 Абу Муса Джабир ибн Хайян (Джабер, Джабир, Гебер) — арабский алхимик VIII—IX вв., авторитетнейший ученый среди арабских химиков. Позднее христианские адепты припишут ему множество алхимических трактатов. Часть из них принадлежит некоему Псевдо-Геберу, или Псевдо-Джабиру, согласно версии Петра Бонуса, испанского алхимика XIV в. Гебер-испанец,— так называет его Бонус, связывая с ним ряд трактатов, получивших
широкое хождение среди западных алхимиков, например, Summa Perfect ionis Magisterii, De I rives ti-gatione Perfectionis, De Inventio-ne Veritatis, Liber fornacum. Альберт, умерший в 1280 г., никак не мог ссылаться на Псевдо-Гебера: все ссылки на эти тексты следует считать позднейшими приписками.
63	Sal alkali — едкое кали, получающееся при взаимодействии зольного щелока — поташа с известью. Иногда так же называли и сам поташ. До Бойля (XVII в.) это был единственный вид настоящей щелочи.
64	Соду, или nitrum, и щелочь (al-cali) Гебера до XVII в. не различали вследствие близости свойств.
55	Alumen faseolum; faseolus, phaswo-lus.
56	Alofer, или alafur.
57	Иносказание водяной бани.
58	Атраментум обозначает в этом месте грубую смесь сульфатов меди и железа. Нагревание смеси приводит к однородной массе красного цвета. Atramentum su-torium, применявшийся древними для приготовления черной краски, предполагал использование таннидов. Подробнее см. гл. I этой книги.
59	Судя по технологии, речь идет об обезвоженных квасцах.
90 Одна из многочисленных работ, с большой долей сомнения приписываемых в средние века Аристотелю. С неменьшей настойчивостью этот текст приписывался и Арнольду из Виллановы, алхимику и врачу XIII в. Псевдо-аристотелевские тексты имели в XIII—XV вв. широкое хождение среди христианских адептов.
61 «Сырой винный камень» — тартрат калия. После прокаливания добела он превращается в окись калия. «Масло винного камня» — концентрированный раствор едкого кали.
62 Viride aeris. Aes — спутник медных и оловянных руд. Aes Cyprum — медь, добытая на острове Кипр (Cyprus). Отсюда и название для меди — cuprum. Возможно, в этом месте речь идет об ацетате меди;
389
ПРИЛОЖЕНИЕ II
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72 >
73
пигмент verdigris ярко-зеленого цвета.
Закисная форма меди красного цвета, результат восстановительного разложения ацетата.
Недвусмысленное указание на священнодейственный статус воды, таящей множество возможностей метафизического характера.
Vitriol — медный купорос. Первое употребление термина часто приписывают Альберту Великому. Однако есть более ранние свидетельства употребления этого названия — VIII век, на что указывал еще Бертло {Berthelot М. La Chimie au moyen age. Paris, 1893, v. 1, 7 fragm.).
Liber Fornacum — одно из сочинений Псевдо-Гебера.
Uzifur. От арабск. zanjifur (киноварь).
Здесь vermilion означает красный свинец (сурик).
Ampulla — стеклянный или глиняный сосуд, подобие колбы Эр-ленмейера.
Способы очистки ртути и серы. Операция очистки предшествует получению киновари.
Azurium — минерал лазурит голубого (лазоревого) цвета, содержит медь. Данный рецепт, оперирующий со ртутью, серой и нашатырем, может быть- понят как способ получения ультрамарина, имеющего голубой цвет. При этом необходимо наличие силикатов. Смесь глины, соды, серы и древесных опилок при нагревании в закрытом сосуде приобретает красный цвет, обращаясь в белый ультрамарин. Повторная добавка серы при последующем нагревании приводит, согласно Партингтону, к голубой разновидности ультрамарина. Различие лазурита и ультрамарина связано с содержанием в первом меди, во втором — натрийалюминиевого силиката С примесями серы.
Одна драхма соответствует Vs унции, или 3,888 г.
Cerussa — «белый свинец», в данном случае — ацетат свинца. Последний получают длительным действием паров уксусной кис
лоты на свинец в закрытых сосудах. Эта технология восходит к древним временам (точное время не установлено). Вообще же, церусситом называли и называют белую свинцовую руду — карбонат свинца.
74 При нагревании церуссита образуется желтая окись свинца. Тщательно управляемое нагревание на воздухе обращает церуссит в красный свинец, или сурик. Сильное нагревание вновь приводит к образованию светлого окисла. Свинец и его окислы были известны еще в глубокой древности. Окислы свинца употреблялись, как и сейчас, в качестве пигментных веществ.
76	Согласно Партингтону, этот способ близок к современному. Так, если белый свинец (массикот или церуссит) нагревать в воздухе около 340° С, он абсорбирует кислород и превращается в кристаллический порошок (красный свинец, или сурик). Нагревание выше 450° С восстанавливает сурик до моноокиси свинца.
76	Сродство — affinitas — термин, встречающийся в издании Борнье. Вероятно, Альберт разумеет под ним причину возгонки металлов с серой.
77	Существенное теоретическое положение, которое именно поэтому следует воспроизвести на языке оригинала: «Et propter hoc si sublimas a stanno vel plumbo, post sublimationem ipsum cons-cipicies nigredine infectum; ergo melior est sublimatio per ea cum quibus'non convenit: melius autem esset cum eis cum quibus convenit, si sul — phureitatem non convenit».
78	Porphyry — природный строительный материал, добывающийся в Египте. Алхимикам он часто заменял мраморные подставки.
79	Cassola — род небольшого противня с ручкой (соусница, сковородка).
80	Не исключен второй смысл: концентрированный спирт, предназначенный для осаждения соли.
81	Paropsis — небольшое блюдце (типа чашки Петри).
390
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД '
82	В аристотелевской натурфилософии и земля, и огонь — сухие субстанции. Однако огонь сух по преимуществу (поскольку он еще и горяч, в отличие от земли).
83	Закрепление, или фиксация (fi-xatio),— алхимическая операция, состоящая в стабилизации «вещества путем удаления из пор вещества паров или переведения последних в иное агрегатное состояние.
84	Super ilia in aliis — «из нево-зогнанного состояния в состояние возогнанное».
86 См. примечание 61.
86 Arsenic греков и римлян еще не означал металлический мышьяк. Это было скорей'всего собирательное имя самородных ядовитых мышьяковых сульфидов, орпимен-та и сандарака. История химии не знает имени первооткрывателя металлического мышьяка. Однако есть версия, приписывающая это открытие Альберту, получившему мышьяк нагреванием орпи-мента с мылом (Weeks М. Е. Discovery of the elements. Easton P., Mack Printing Co., 1933, p.' 10).
87	Перегонка — старинная технохи-мическая операция. Одно из ранних описаний перегонки принадлежит Диоскориду (I в. н. э.), который сообщил о перегонке ртути, выделенной из киновари. Примитивные сосуды для перегонки, найденные в Месопотамии, относятся к III тысячелетию до н. э. Подробнее см. гл. I этой книги.
88	Арабск. al-inbig (у Диоскорида— embic). Ретортообразный сосуд с идущим от крышки-колпачка отводом для сбора конденсата, образующегося при перегонке.
89	Aqua fortis — может быть, азотная кислота.
90	Ceratio — одна из технохимических алхимических операций, состоящая в размягчении твердого тела, в приведении его в воскообразное состояние.
9Х Phiala — небольшая, сферической формы чаша (пиала).
02 Ртуть, смешанная с толченым мелом или же измельченной яичной
скорлупой, скатывается в ком кообразную массу.
93	Алудел — сосуд, открытый с обоих концов, соединенный с себе подобным; род холодильника, конденсационной трубки в перегонном аппарате.
94	Talco. Тальк — силикат магния.
96	Жан де Мен (Jean de Meun) (XIII в.) — французский поэт, переводчик Боеция, ученый. Ему приписывают немало сочинений по алхимии.
96	Абу-Бакр Мухаммед ибн Заха-рийя ар-Рази (обычно Разес, или Ар-Рази) — крупнейший арабский химик IX—X вв. Автор ряда медицинских сочинений, имевших широкое хождение в Европе в XII в. в виде латинских версий. Разесу приписаны и другие алхимические сочинения	XII —
XIII вв. (как, впрочем, Аристотелю, Джабиру и Авиценне). Доподлинно известно, что «Книга тайн» и «Книга тайны тайн» действительно принадлежат этому замечательному ученому. «De alu-minibus et salibus» — первое алхимическое сочинение Рази, переведенное 'на латинскии язык Герардом Кремоной (XII в.). Подробнее см. гл. VI этой книги.
97	Название восходит к городу Пер-гам (Pergamum, Pergamon) — столице древней Мидии, государства в Малой Азии. В эпоху Атта лидов (III в.) — крупнейший культурный центр Малоазиатского региона.
98	Крупнейший английский ученый, францисканский теолог и философ, монах Роджер Бэкон (XIII в.) — младший современник Альберта. Традиция приписывает ему ряд алхимических сочинений. Роджеру Бэкону достоверно принадлежат Большое, Малое и Третье сочинения (Opus Maius, Opus Minus, Opus Tertium), содержащие обширные све-дения из различных областей средневекового природознания (оптика, алхимия, астрология). Универсальная опытная наука Роджера Бэкона, хотя и основана на «опыте» и созерцательном наблюдении,— лишь иллю-
391
ПРИЛОЖЕНИЕ II
страция и подтверждение «опыта внутреннего», связанного с интуитивным актом божественного озарения. Подробнее см. гл. VIТ этой книги.
99	In cluteo. Вирджиния Хайнс предполагает, что это написание ошибочно: скорее cludo (claudo) — от occludo — включаю.
100	Spumae maris — морская пена. Речь может идти об организме — губке или, возможно, о пемзе.
101	Имеется в виду многотрубчатый алембик (алембик с двумя трубками — дибик; с тремя — трибик).
102	Cisti felis. Греч. оХХо<; — вместилище; лат. felis — кошка. Пузырь — род диализной мембраны (если интерпретировать с нынешних позиций).
103	Эта дополнительная глава (caput additum) появляется впервые в издании Джемми (Jammy) (1651 г., Лион).
104	Sacculus — матерчатый мешочек, употреблявшийся для процеживания вина.
105	Aqua dulci — скорей всего подщелоченная вода; dulci — подслащенная, сладкая — метафорический парафраз; в противоположность подкислению.
106	Возможно, часть алембика, герметически соединенная с последним.
107	Не иначе как Арнольд из Вил-лаповы.
108	Luto sapientiae — глина Мудрых. Точный состав ее не известен. Применялась для замазывания трещин нагреваемых сосудов. Альберт в «Liber de mineralibus> (IV, VII, с. 93) говорит: «...et conglutinature in loco contactum et tenaci luto, quod sapientiae lutum vocant alchimici».
109	эт0 масло может содержать мылообразные вещества, а также мало деятельный свиной жир.
по рТуТь с оловом образует амаль-, гаму.
111	Amizadir, или almicadir (арабск.), —нашатырь.
112	Caliditate et sinceritate (вариант: caliditate et Rumiditate) — жар и сухость. Первый вариант пред
почтительней и зафиксирован в издании Джемми и Борпье.
113	Attincar — одно из названий соды (sal nitrum; nitrum).
114	Modo componendi medicinam per aequationem elementorum — текст, приписываемый Роджеру Бэкону.
116	Указания на этот способ встречаются у древних авторов: Витрувия, Диоскорида, Теофраста, Плиния Старшего.
116 Здесь идет речь о философском камне, гипотетическом веществе, осуществляющем трансмутацию несовершенных металлов в золото и серебро. Первое упоминание о философском камне относят к VII в. Яйцо Философов — символический парафраз физической вселенной; но, кроме того, иносказание четырех металлов: медь и олово (желток и белок), свинец и железо (кожица и скорлупа). Возможно,, что Яйцо Философов как средоточие четырех металлов воспроизводит. «все металлические» свойства золота (металл в наивысшей степени), а значит, и медиатора от несовершенного металла к совершенному, т. е. философского камня.
117 В этой главе, по мысли Альберта, окончательно осуществляется трансмутация. Вместе с тем в теоретическом плане алхимическая ртуть-серная теория вновь трансформируется в аристотелеву натурфилософскую доктрину четырех элементов-стихий и свойств-качеств. Именно в этих терминах представлена заключительная глава трактата. Лишь в середине XVI в. бинарная алхимическая доктрина (ртуть-сера) обернется триадой (ртуть-co ль-сера). Эту триадическую концепцию связывают с именем Парацельса — Ауреола Теофраста Бом-баста фон Гогенгейма (XVI в.), знаменитого немецкого врача и иатрохимпка (лекарственного химика). Тринитарная ртуть-соль-серная • теория Парацельса существенно поколебала Аристотелеву тетра сомату и сопутствующие ей дихотомические построения. Подробнее см. гл. VII и VIII этой книги.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Авиценна (Абу Али ал-Хусейн ибн Сина, Avicenna, 980—1037) 200, 226, 238, 245, 290, 347, 386, 391
Август II Фридрих • (1670—1733) 45 Агатархид (Agatharhides, II в. до н. э.) 45, 46
Агрикола Г. (Георг Бауэр, Agricola G., 1494—1555)	8, 46, 52,
267—269, 291, 302, 304, 387—389
Агриппа Корнелий Генрих из Нет-тесгейма (Agrippa С. G. and Net-tefeheym, 1486—1535) 230-232, 239, 271, 272, 303
Александр Афродисийский (II — III в.) 322
Александр Македонский (356—324 до н. э.) 23, 30
Алкмеон (Alcmeon, V в. до н. э.) 149
Альберт Великий (Альбрехт Больд-штедский, Albertus Magnus, 1193 — 1280) 10,	203, 204, 210-^-218,
220—223, 226—228, 240, 253, 254, 272, 273, 289, 290, 302, 305, 345— 393
Альхазен (Ибн-ал-Хайам, 965 — 1039) 245
Анаксагор (Anaxagoras, 500—428 до н. э.) 75, 105, 106, 112—116, 121—125, 128, 135, 136, 138, 167, 171, 181
Анаксимандр (Anaximandros, 611 — 545 до н. э.) 75, 82, 86—88, 98— 101
Анаксимен (Anaximenes, 585—525 до н. э.) 86, 87, 98, 100—102, 117, 128, 344
Аристотель из Стагира (Стагирит, Aristoteles, 384—322 до н. э ) 6— 8, 10, 29, 74, 75, 83, 87, 92, 96, 99, 101, 103, 105—113, 115—123, 129, 132, 135—165, 172, 176—179, 182, 183, 186, 190—194, 199, 224—226, 231—236, 243, 245, 247, 250, 263, 265, 272, 291, 322— 345, 349, 351, 378, 381, 384, 388, 389, 391
Арнольд из Виллановы (Arnaldus Villanovanus, ок. 1235—1311) 203, 204, 210, 212, 228, 240, 259, 260, 262, 274, 302, 373, 389, 392
Ap-Рази (Абу Бакр Мухаммед ибн Захарийа ар-Рази, Разес, 865 — 925) 197, 198, 201, 226, 236, 240, 292, 370,	372, 377, 378, 391
Артефий (Artephius, XI в.) 207— 209
Ашшурбанапал (668—626 до н. э.) 19
Аэций (ок. 395—454) 101, 122
Байер А. (Ваеуег А., 1835—1917) 15
Барнет Р. (Barnett R.) 86
Башляр Г. (Bachelard G.) 179
Бейли К. (Bailey С.) 166, 169, 176
Беккерель A. A. (Becquerel А. А., 1852—1908) 287
Бёме Я. (Bohme J., 1575—1624) 303
Бертло М. (Berthelot М., 1827— 1907) 9, 24, 50, 189, 194, 243, 247, 284—297, 386, 387, 390
Бертолле К. Л. (Berthollet С. L.. 1748—1822) 235
Берцелиус И. Я. (Berzelius ' J. J., 1779—1848) 149
Бётгер И. Ф. (Bottger J. F., 1685— 1719) 286
Бирингуччо В. (Biringuccio V., 1480—1539) 8, 267—269, 302, 304
Бируни (Абу-р-Райхан Мухаммед ибн
Ахмед ал Беруни, 973—1048) 200
Бойль Р. (Boyle R., 1627-1691) 7, 8, 164, 179, 184, 234, 266, 275, 303, 305, 308, 389
Болос из Мендеса (Псевдо-Демокрит?
Bolos de Mendes, VI или II в. до н. э.) 24, 194—196, 243, 270, 295, 302
Бонавентура Д. Ф. (Fra Bonaventu-ra, 1221—1274) 302
Бонус П. (Bonus Р., XIV в.) 389
Борнье Э. (XVII в.) 387, 390, 392
Боэций А. М. (IV—V в.) 391
Бруно Дж. (Bruno G., 1548—1600) 303
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Буансе П. (Воуапсё Р.) 178
Буридан Ж. (Buridan J., ок.1300— ок. 1358) 302
Бэкон Р. (Bacon R., ок.1214—1292) 203, 204, 216, 227, 241—246, 249—252, 257, 288, 289, 302, 305, 307, 371, 372, 381, 386, 391, 392
Бэкон Ф. (Bacon F., 1561—1626) 9, 240, 275, 303, 307, 308
Бюсси A. (Bussy А., 1794—1882) 282
Ван-Гельмонт И. Б. (Van Helmont I. В., 1577—1644) 239, 263—265, 271, 303, 305
Василий Валентин (Basilius Valentinus, XV или XVI в.) 203, 204, 229, 241, 303
Вернан Ж. П. (Vernant J. Р.) 79, 92
Виккерс П. 43
Винсент из Бове (Vincentius Bel--lovacensis, 1190—1264) 224—226
Витело В. (Witello V., ок.1230—ок.
1275) 245
Витрувий Полной (Marcus Vitruvius Pollio, I в до н. э.) 14, 56, 329
Вуд Р. (Wood R.) 47
Гален К. (Galenos С., 129—201?)
ПО, 260
Галилей Г. (Galilei G.,	1564—
1642) 308
Гапелий Н. (Hapelius N., 1559—1622) 206
Гассенди П. (Gassendi Р.,	1592—
1655) 171, 179
Гебер (Псевдо-Джабир, XIV в.?) 196, 198—200, 203, 207, 209, 220, 224, 225, 272, 274, 302, 359, 363, 370, 382, 388
Гей-Люссак Ж. Л. (Gay-Lussac J. L., 1778—1850) 149
Генкель И. Ф. (Henckel I. F., 1679— 1744) 233
Гераклит из Эфеса (Heraclitos, 540—475 до н. э.) 75, 89, 91, 99, 102—104, 116, 128, 182, 183
Гермес Трисмегист (Гермес Трижды Величайший, Тот, Hermes Trisme-gistos, V—IV в. до н. э.) 186— 188, 194, 234, 255, 262, 293, 302, 307, 351, 363, 387
Геродот (V в. до н. э.) 15, 17, 53, 59, 168, 169, 173
Герцен А. И. (1812—1870) 298, 299
Гесиод (VIII в. до н. э.) 48, 77—79, 80, 82, 91
Гильом из Конша (Guillaume de Conches, ок. 1068—1121) 250
Гиппон Самосский (V в. до н. э.) 85
Глазер К. (Glaser Ch., 1628—1673 или 1678) 280—282
Глаубер И. Р. (Grauber I. R., 1604— 1668) 215, 238, 268, 275, 286, 308
Гмелин Л. (Gmelin L., 1788—1853) 156
Голланд И. И., Мл. (Hollandus I. I., XV-XVI в.) 209—211
Голланд И. (Hollandus I. I. XIV— XV в.) 211, 302
Гомер (XI—X в. до н. э.) 48, 59, 67, 84, 85, 278, 279
Гомперц Т. (Homperz Th.) 112
Гор (Гор-Аполлон, Horus, IV в.) 194
Готшальк Г. Б. (Gottschalk G. В.) 156
Григорий Назаренский (V в. до н. э.) 116
Грозный Б. 77
Гутенберг И. (Gutenberg I., между 1394 и 1399-1468) 32
Гюйгенс X. (Huygens Ch., 1629— 1695) 179
Дальтон Д. (Dalton J., 1766—1844) 8, 149, 179, 241, 246
Дамаскин И. (IV в.) 84
Декарт Р. (Descartes R., 1596— 1650) 308
Делакр М. (Delacre М.) 285
Демокрит из Абдер (Democritos, ок.460—370 до н. э.) 7, 85, НТ-124, 135, 136, 150, 166—170, 172, 174—177, 180, 194, 233, 236, 243, 245, 344
Джабир ибн Гайян ал Турусуси (ок.721—815) 196, 198, 201, 236, 387, 389, 391
Джемми (Jammy, XVII в.) 392
Джуа М. (Giua М.) 285
Дильс Г. (Diels Н.) 27, 98, 112
Диоген Апполонийский (V в. до н. э). 75, 119, 120, , 122
Диоген из Эноады (II в. до н. э.) 169
Диоген Лаэртский (Diogenes Ьаёг-tius, II—III в.) 166
Диодор Сицилийский (Diodoros Siculus, I в. до н. э.— I в. н. э.) 46
Дионисий Захарий (III в.) 289
Диоскорид (Duoscoridos, I в.) 56, 391, 392
394
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Дунс С. И. (Duns S. I., 1265-6— 1308) 302
Д’Эспанье (XVI—XVII в.) 229
Дюма Ж. Б. (Dumas I. В., 1800— 1884) 279—281
Дюринг И. (During I.) 156, 157, 322, 344
Еврипид (480—407 до н. э.) 81
Епифаний Кипрский (IV в. н. э.) 123
Жак Ж. (Jacques J.) 179
Жан из Менга (Жан де Мень, де Мён или Жан Клопинель, Jean de Meun, 1240-ок.50—ок. 1365) 370—391
Зеннерт Д. (Sennert D., 1572—1637) 264, 265, 303
Зосима из Панополиса (Зосим, Zo-simos Panopolitanus, III—IV tf.) 194, 196, 293, 302
Зубов В. П. 120, 233, 234
Иоанн Кентерберийский 245
Иоэль К. (loel К.) 92
Ипполит 85
Калид (Халид, бну Язид бну Муа-ция, ок. 660—704) 196, 206, 387
Кардано Дж. (Cardano G., 1501 — 1576) 299
Каутилья (IV—III в. до н. э.) 31
Кедров Б. М. 286
Кибре П. (Kibre Р.) 386
Кирилл (IV—V в.) 28
Кирк Г. С. (Kirk G. S.) 103
Китредж Дж. (Kittredge G. L.) 299
Клеопатра VII (69—30 до н. э). 194
Коглен Г. (Coghlan Н.) 36—38
Колчин Б. А. 39, 70
Конрад Кайзер (XIV—XV в.) 204
Конфуций (551—479 до н. э.) 96 Копп Г. (Корр G., 1871—1892) 211, 284
Корнфорд Ф. М. (Cornford F. М.) 76, 81, 82
Красс П. (I в. до н. э.) 59
Кремона Г. (XII в.) 391
Ксенофонт (ок.430—IV в. до н. э.) 125
Кункель И. (Kunkel I., 1638—1703) 286
Кушнарева К. X. 62
Лавуазье А. Л. (Lavoisier A. L., 1743—1794) 7, 8, 266, 275, 308, 389
Лангле-Дюфренуа Н. (Lenglet-Duf-resnoy N., XVIII в.) 204, 284
Лебедев А. В. 99
Леви М. (Levey М.) 45, 67
Леви-Стросс К. (Levi-Stross С.) 77
Левкипп (Leukippos, ок.500—440 до н. э.) 85, 117, 120—122, 166, 169, 177, 179, 344
Лейбниц Г. В. (Leibniz G. W., 1646-1716) 233
Лемери Н. (Lemery N., 1645—1715)
Либавий A. (Libavius А., ок.1540—
1616) 9, 228, 266, 267, 289, 303
Либих Ю. (Liebig J., 1803—1873) 281, 284, 286
Линней К. (Linne С., 1707-1778) 343
Липпман Е. О. (Lippmann Е. О.)
25, 27, 138, 300
Лосев А. Ф. 111—113
Лукас A. (Lucas А.) 40, 45—49, 56, 67
Лукреций Т. (Lucretius Titus Carus, ок.99—ок.55 до н. э.) 6, 113, 166—177, 179, 244
Луллий Р. (Lullius R., ок.1235— ок.1315) 203, 204, 210—212, 237, 240, 273, 279
Макер П. Ж. (Macquer Р. J., 1718—
1784) 208, 284
Маковельский А. О. 98, 102, 104, 108
Мариан (Marianos VII в.)	196
Мария-еврейка (Коптская, III в.
до н. э.) 194, 206
Марикур П. (XIV в.) 245
Марк Антоний (апокриф. XIII в.) 205
Маркс К. (Marx С., 1818—1883) 93, 141, 166, 170, 299
Массон Д. (Masson J.) 176
Мейер Э. (Meyer Е.,	1847—1916)
258, 283, 284
Мелер Д. В. 388
Менделеев Д. И. (1834—1907) 284, 285
Меншуткин Б. Н. (1874—1938) 299
Метродор Хиосский (V—IV в. до н. э.) 118
Мостовой П. П. 296
Мэддин Р. (Maddin R.) 62
Навсифан (IV в. до н. э.) 166, 169
Навуходоносор (605—562 до н. э.) 17
Нагарджуна (I в. н. э.) 35
Нидэм Дж. (Needham J.) 295—298
395
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Николаи из Отрекура (ок.1300-после 1350) 250
Нортон Т. (Norton Т., XVII в.) 303 Ньютон И. (Newton I., 1643—1727) 234, 298, 308
Олимпиодор (Olimpiodoros, VI в.) 190, 194, 195, 302
Оствальд В. (Ostwald W., 1853— 1932) 286
Назухин В. А. 308
Палисси Б. (Palissy В., ок. 1510— 1589) 8, 267, 269, 274, 275, 291, 292, 30&, 304
Памфил (IV в. до н. э.) 166
Парацельс (Филипп Аурео л Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, Paracelsus, 1493—1541) 238, 239, 253, 260—264, 303, 307, 393
Парменид (Parmenides, VI в. до н.э.) 75, 88, 104—107, 124, 126,127, 138, 181—183
Партингтон Д. Р. (Partington J. R., 1886—1965) 121, 162, 235, 390
Патрици Ф. (1529—1597) 303
Петровский Ф. А. 177
Пиндар (522—448 до н. э.) 86, 89
Пифагор (Pithagoras, ок.580—ок.500 до н. э.) 75, 92, 99
Платон (Plato, 428—348 до н. э.) 6, 86, 88, 92, 98, 99, 103, 106, 114, 117, 125—136, 175, 176, 183, 186, 191, 192, 233, 234, 236, 272, 291, 343, 344
Плейнер Р. (Pleiner R.) 69
Плотин (Plotinos, ок.204—269 или 270) 190, 302
Плутарх (46-126) 84, 178, 179
Плиний Кай Секунд, Старший (Pli-nius Cajus Secundus, ок. 24—79 н. э.) 16, 18, 29, 30, 47, 48, 50— 52, 56, 60, 224, 267, 268, 388, 392
Погодин С. А. 280
Полибий (ок.201—120 до н. э.) 51
Пордедж Дж. (Pordedge J., XVIII в.) 276, 303
Прокл Диадох (ок.410—485) 85, 190, 302
Пруст Ж. Л. (Proust I. L., 1754— 1826) 235, 241, 246
Псевдо-Аристотель (XIV, XV или
• XVI в.) 225
Радхакришнан С. 95
Райхен К. А. 300
Резерфорд 3. (Rutherford Е., 1871 — 1937) 235
Рей Ж. (Ray J., 1583—1645) 244
Рид Д. (Read J.) 217
Рипли Дж. (Ripley J., 1415—1490)
203, 206, 208, 229, 279, 281, 282
Роберт Гроссетест, Большеголовый (ок.1175—1253)	245, 302, 305
Роберт из Честера (XII в.) 203
Ронки В. (Ronchi V.) 244
Сала A. (Sala А., 1576—1637?) 265, 289, 303
Сведенборг Э. (Svedenborg Е., 1689—1772) 276, 303
Сендивогий М. (Седзивой, Sendivo-gius М., 1566?—1646) 275, 303
Сильвий Ф. (Sylvius de le Вое F.,
1614—1672) 265, 303
Симпликий (Симплиций, VI в.) 110, 113, 124
Синезий (Синесий, Synesius, 379—
412) 193, 194, 270, 302
Синке л Г. (?—после 810) 293
Сократ (470 или 469—399 до н. э.)
125, 183
Сольмсен Ф. (Solmsen F.) 344
Стефан Александрийский (VI в.)
194, 240, 302
Стильман Дж. М. (Stillman I. М.)
92, 93
Страбон (Strabon, I в.) 51, 60
Стратон (III в. до н. э) 156
Тахений О. (Tachenius О., ок. 1620—
1699) 264, 265, 303, 305
Тейлор Ф. (Taylor F.) 386
Телезий Б. (Telesio В., 1508—1588)
239, 303
Теофраст (Theophrastos, IV в. до
н. э.) 56, 111, 118, 120, 392
Тертуллиан К. С. (ок. 160—после 220) 259
Торндайк Л. (Tornddike L.) 386
Тревизан Б. (1406—1490) 229, 302
Трико Ж. (Tricot J.) 156
Уикс М. Э. (Weeks М. Е.) 391
Уотсон Дж. (Watson G.) 110
Фалес (Thales, ок.640—550 до н. э.)
6, 75, 76, 83, 84, 87, 98, 129, 182
Феофил (Theophilus, IV в.) 28
Ферекид (Pherecydes, V в. до н. э.)
75, 106
Фестер Г. (Fester G.) 56
Фигье Л. (Figuier L., XIX в.) 284
Филалет Е. (Томас Воген, 1621 —
1666) 207, 303
Филопон (Philopones, VI в.) 107,109
396
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Фламель Н. (Flamel N., 1330—1418) 302
Фома Аквинский (Аквинат, Thomas Aquinas, 1225—1274) 208, 218, 228, 246—248, 251, 253, 386
Фрэзер Дж. 77
Хайнс В. 392
Халид (см. Калид)
Хаммер-Янсен И. (Hammer-Jensen I.) 156 322
Хёфер Ф. (Hoefer F., XIX в.) 211, 235
Цай-Лунь (I—II в.) 32
Цезарь Гай Юлий (102—44 до н. э.) 59
Цейтлин 3. 258, 259
Целлер Э. (XIX в.) 156
Цинь Сюй-цзы (VIII—IX в.) 33
Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.) 129, 166
Ченевикс Р. (Chenevix R., 1774— 1830) 281
Чубинишвили Т. Н. 62
Чугаев Л. А. (1873-1922) 285
Шварц Б. (Schwarz В., XIV в.) 204
Швертнер Т. М. (Schwertner Т. М.) 388, 389
Шмид В. (Schmid W.) 175, 176
Шталь Г. (Stahl G., 1660—1734) 233, 308
Штром 156, 343
Штромер (XIV в.) 204
Эйнштейн A. (Einstein А., 1879 — 1955) 99
Эккартсгаузен К. (1752—1803) 276, 303
Эмпедокл (Empedocles, 490—430 до н. э.) 75, 85, 99, 103, 105—113, 116, 135, 136, 138, 147, 149, 167, 329, 338, 344
Энгельс Ф. (Engels F., 1820—1895) 298, 299, 301, 308
Эпикур (Epicures, 341—270 до н. э.) 6, 7, 92, 121, 166—179, 181 —183, 245
Эпихарм 106
Эсхил (525—456 до н. э.) 90, 91
Ямвлих Халкидский (ок.283—ок.ЗЗО) 190, 302
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ ............................................ 5
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ИСТОКИ ХИМИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ
Глава первая ВОЗНИКНОВЕНИЕ ХИМИЧЕСКИХ РЕМЕСЕЛ..................... 12
Ремесленная химия до начала новой эры................ 13
Ремесленная химия в эллинистический период........... 23
Химическая ремесленная техника в первые века новой эры в Древнем Риме и в других странах.................... 28
Глава вторая МЕТАЛЛЫ И	СПЛАВЫ ДРЕВНОСТИ....................... 35
Медь и ее сплавы..................................... 36
Золото............................................... 45
Серебро . ..........................................  49
Свинец........................ .....................
Сурьма.....................-......................... 55
Ртуть................................................ 56
Оловянная бронза. Олово.............................. 57
Железо............................................... 61
Глава третья
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОКИ УЧЕНИЯ ОБ ЭЛЕМЕНТАХ «Стихии» — рубеж между мифом и наукой...............  74
Стихии в мифоэпических космогониях................... 76
Вода и Океан.............-........................... 83
Огонь и Прометей....................................  87
Глава четвертая
ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ НАТУРФИЛОСОФСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ВЕЩЕСТВЕ............................. 92
Учение о веществе в Древней Индии и Древнем Китае.... 93
Возникновение понятия об элементе в милетской школе ....	97
Огонь и Логос в учении Гераклита.................... 102
Учение Парменида о Бытии ........................... 104
Учение Эмпедокла о четырех стихиях.................. 105
«Гомеомерия» Анаксагора............................. 112
Атомистическое учение Левкиппа и Демокрита.......... 117
Геометрическая теория вещества у Платона............ 125
Химия Аристотеля.................................... 135
Атомизм Эпикура и Лукреция.......................... 166
Зарождение теоретических представлений о предмете химии . .	180
398
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В СРЕДНИЕ ВЕКА
Глава пятая ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ ВО II—VI ВЕКАХ................... 186
Глава шестая ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ АРАБОВ (VII —XII ВВ.)............	196
Глава седьмая
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ЗРЕЛОМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XIII-XV вв.)...................................... 202
Технохимическое ремесло и «рациональная» алхимия в Европе 202
«Теория» и «эксперимент» в познании вещества....... 213
«Трансмутация» алхимических начал.................. 224
Платон и Аристотель в средние века................. 232
Анимистический и технохимический аспекты алхимии... 236
Элементаризм и атомизм............................. 241
Контуры химической картины мира («теория», «эксперимент», практика) ......................................... 246
Глава восьмая
ХИМИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ В ПОЗДНЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (XV-XVII вв.)...................................... 258
Иатрохимия — лекарственная	алхимия................. 258
Химическая технология	и	алхимия	Возрождения....... 266
Алхимия: искусство и ремесло.......................	270
Закат алхимии...................................... 275
Глава девятая МЕСТО АЛХИМИИ В ИСТОРИИ ХИМИИ...................... 278
<Химическая» интерпретация алхимического текста.... 278
Историко-химические концепции алхимии.............. 283
Алхимия в средневековом природознании.............. 288
Заключение КАНУН НАУЧНОЙ ХИМИИ................................ 304
ЛИТЕРАТУРА......................................... 309
Источники иллюстраций.............................. 320
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение I. АРИСТОТЕЛЬ. МЕТЕОРОЛОГИЯ. КНИГА IV................. 322
Приложение II.
АЛЬБЕРТ ВЕЛИКИЙ. МАЛЫЙ АЛХИМИЧЕСКИЙ СВОД .	345
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ , . ............................. 393
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ
„ химии
ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ХИМИИ
С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН
ДО XVII ВЕКА
Утверждено к печати
Институтом истории естествознания и техники Академии наук СССР
Редактор
А.	М. Цукерман
Редакторы издательства
И. П. Соловьева, В. М Орлов Художник С. А. Литвак
Технический редактор Р. Г. Грузинова Художественный редактор графического материала Н. П. Белова
Ретушь гравюр выполнена
В.	А. Татариновым Корректоры Л. И. Карасева, Ю. Л. Косорыгин
ИБ № 7002
Подписано к печати 29.04.83
Т-03970. Формат 60x90 1/16
Бумага офсетная № 2. Гарнитура обыкновенная Печать офсетная
Усл.печ. л. 25,0 + 1,6 вкл. Усл. кр.-отт. 25,0
Уч.-изд. л. 30,2
Тираж 4200 экз. (допечатка) Тип. зак. 414. Цена 2р. 40к.
Издательство ’’Наука”, 117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., д. 90 Ордена Трудового Красного Знамени 1-я типография издательства ’’Наука” 199034, Ленинград, В-34, 9-я линия, 12