Author: Арзамасцев А.М.
Tags: философия китай социальное равенство издательство международные отношения коммунистическое равенство
Year: 1974
Text
А. И. Арзамасцев
А. М. Арзамасцев
Казарменный
„коммунизм"
КРИТИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Издательство „Международные отношения"
Москва 197 4
Автор рассматривает теорию социального
равенства мелкобуржуазного, казарменного
«коммунизма» и вскрывает социально-эко-
номические и философские основы этой кон-
цепции. В книге анализируются главные
принципы уравнительного понимания ра-
венства как равенства на основе бедности
и регламентации всех сторон жизни и разо-
блачаются попытки маоистского руководст-
ва осуществить на практике идеалы мелко-
буржуазного, казарменного «коммунизма»
в Китае, а также его попытки выдать воен-
но-казарменное равенство за единственный
вид коммунистического равенства.
Критика указанной концепции поможет
более глубокому пониманию антимарксист-
ской сущности современного «левого» ре-
визионизма.
Рецензенты — Калтахчян С. Т.,
Титаренко М. Л,
©
Издательство «Международные отношения», 1974 г.
Введение
Трудно перечислить всю литературу по утопическому
коммунизму, вышедшую в Советском Союзе за истекшее
полстолетие. Интерес к нему обусловлен не только тем,
что он является одним из теоретических источников марк-
сизма. Утопический коммунизм привлекает к себе внима-
ние исследователей в связи с необходимостью критики
правого и «левого» ревизионизма, борьба с которым, как
отметил в докладе XXIV съезду КПСС Генеральный се-
кретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, остается по-прежнему
актуальной1. Изучение содержащихся в классическом
утопическом коммунизме консервативных идей и взглядов:
классовый мир угнетенных с угнетателями, тотальное
обобществление собственности и пр.,— помогает разобла-
чать современный эпигонствующий мелкобуржуазный
коммунизм и социализм, который зыступает с аналогич-
ными идеями и враждебно относится к научной идеологии
пролетариата.
Наблюдаемое оживление некоторых грубокоммунисти-
ческих тенденций в современном «левом» коммунизме
(распределение по едокам, восхваление бедности, отрица-
тельное отношение к культуре, провозглашение первенст-
ва деревни над городом и пр.) говорит о том, что время
мелкобуржуазных утопий далеко еще не прошло. XX век
оказался не менее богат ими, чем прошлое столетие. Они
появляются в странах, где сельское хозяйство преимуще-
ственно базируется на ручном труде, где отсутствует раз-
витое промышленное производство и где влияние мелкой
буржуазии на другие классы является преобладающим.
В таком состоянии находятся многие страны Азии, Афри-
ки и Латинской Америки. Именно здесь зарождаются и
живут уравнительные концепции и настроения, родствен-
ные западноевропейским левоуравнительным, мелкобур-
жуазным утопиям прошлого века и вместе с ними — кре-
стьянско-плебейским утопиям XVI, XVII и XVIII веков.
Гигантский масштаб уравнительного эксперимента, про-
водимого в КНР, подтверждает сказанное.
Псевдореволюционные утопии не умирают и на Запа-
з
де. Они возникают здесь главным образом в среде мелко-
буржуазной интеллигенции и студенческой молодежи.
Оппозиция этих слоев к империалистической системе, ко-
торая низводит их до положения рядовых пролетариев, и
отрицательное отношение к социализму, который пред-
ставляется им строем «тоталитарного режима» и прими-
тивного коллективизма, толкает мелкобуржуазных идео-
логов к поискам «третьего пути», отличного от капитализ-
ма и социализма.
Интеллигентный левый радикализм Запада (троц-
кизм, анархизм, движение «новых левых» во главе с Гер-
бертом Маркузе и пр.) и грубовато-неуклюжий радика-
лизм Востока (маоизм), имея общую мелкобуржуазную
основу, по многим важнейшим идеологическим вопросам
конвергируют друг с другом. И те и другие твердят о де-
градации рабочего класса, об утрате им революционных
потенций; проповедуют идею тотального отказа от суще-
ствующей культуры, как буржуазной, так и социалисти-
ческой; говорят о перемещении центра революционного
процесса с капиталистического Запада на аграрный Вос-
ток; клевещут на Советский Союз и пр.
Перед мировым коммунистическим движением, столк-
нувшимся в лице маоизма с фактом «левого» уклона, сто-
ят задачи, аналогичные тем, какие приходилось решать в
свое время К. Марксу, Ф. Энгельсу и В. И. Ленину. Со-
временный «левый» ревизионизм, подобно тому как это
делали прудонизм, бакунизм, троцкизм и пр., пытается
противопоставить себя марксизму-ленинизму, претендует
на абсолютное знание законов развития общества и стре-
мится выдать свою доктрину за единственно научное ком-
мунистическое учение. «Левый» ревизионизм,— говорится
в Тезисах ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения
В.И.Ленина,— атакует теорию и практику научного ком-
мунизма, стремится подменить его реакционно-утопиче-
ским и военно-казарменным «социализмом». Его мелко-
буржуазно-националистическую сущность выдает пропо-
йедь мессианской роли отдельных стран, массовая
обработка умов в духе гегемонизма, шовинизма, воинст-
вующего антисоветизма»2. Вред, наносимый им между-
народному коммунистическому и рабочему движению и
всем силам, выступающим против империализма, за со-
циальное переустройство, демократию, мир и социализм,
весьма ощутим. Он вносит в ряды революционных сил
раскол и разобщение, ослабляя единый антиимпериалис-
4
тический фронт борьбы. Его действия являются продол-
жением линии того мелкобуржуазного социализма, кото-
рый в «Манифесте Коммунистической партии» был оха-
рактеризован К. Марксом и Ф. Энгельсом как реак-
ционный.
Не менее опасной и вредной является и сама попытка
практического внедрения в жизнь идеалов уравнительно-
го казарменного «коммунизма». Утопическое эксперимен-
таторство с «народными коммунами» принесло трудя-
шимся массам Китая лишь неисчислимые страдания и
бедствия.
Поэтому изучение идейной борьбы основоположников
марксизма с буржуазным и мелкобуржуазным социализ-
мом, с правыми и «левыми» уклонами внутри пролетар-
ских организаций имеет огромное теоретическое и прак-
тическое значение в наши дни. Выводы и оценки, сделан-
ные ими, затрагивают весь круг вопросов, по которым
идет сейчас идеологическая борьба с маоизмом: войны и
мира, революции, классов и классовой борьбы, государст-
венного устройства и т. д., в том числе и по проблеме со-
циального равенства. Без обобщения выводов и оценок,
которые дали классики марксизма утопическому комму-
низму эпохи становления капитализма и мелкобуржуаз-
ному реакционному коммунизму 40-х годов XIX века, не-
возможен научный анализ любой из указанных проблем.
Уравнительный коммунизм не является каким-то осо-
бым учением в системе донаучного социализма. Пристав-
ка «уравнительный» указывает лишь на одну из харак-
терных черт, присущих в большей или меньшей мере всему
домарксовому социализму. Она говорит о специфиче-
ском понимании им равенства как равенства на основе
бедности и регламентации всех сторон жизни, равенства,
пронизанного духом всеобщего уравнительства и скры-
того классового примиренчества.
Нельзя сказать, что примитивное равенство не подвер-
галось до сих пор критическому анализу в марксистской
философской и исторической литературе. Нет ни одной
работы по истории социалистической мысли, в которой
бы не отмечалась указанная черта3.
Однако, несмотря на то что упомянутое «равенство»
довольно часто являлось объектом критики, оно, тем не
менее, не было предметом особого исследования. В насто-
ящее время назрела необходимость более полно изучить
этот основной принцип уравнительного коммунизма и по-
5
казать его несостоятельность. Это поможет понять причи-
ну восхваления его представителями бедности, отрицания
технического прогресса, культуры, регламентации личной
жизни людей и пр.
Кроме того, изучение этого принципа могло бы по-но-
вому осветить некоторые явления политической жизни со-
временного Китая: природу культа личности Мао Цзэ-ду-
на, деспотизм и насилие. Наличие здесь уравнительных
тенденций в распределении и культа личности, регламен-
тации и деспотизма не является случайным сочетанием.
Связь между ними носит обязательный характер. Где
есть первое, там появляется и второе. Любое уравнивание
в социальной сфере предполагает и влечет за собой наси-
лие, грубое принуждение. Понятие прямолинейного ра-
венства более применимо к кирпичной кладке, чем к об-
ществу. Люди могут быть равны, но никак не уравнены.
Уравнять — значит лишить их индивидуальности, пре-
вратить в «винтики». Сделать это без насилия невозмож-
но. Хулиганствующие действия хунвэйбинов в годы
«культурной революции», проходившие под лозунгами
установления единообразного равенства с ограниченным
для всех минимумом, достаточно красноречиво свидетель-
ствуют об этом. Очевидно также, что сохранение такого
равенства в масштабе всей страны вызывает необходи-
мость создания сильной деспотической центральной влас-
ти. Теоретический анализ происхождения и развития ука-
занной взаимосвязи в связи с китайскими событиями
весьма актуален.
Уравнительные тенденции, имевшие место в Совет-
ском Союзе на заре социалистического строительства, не
идут ни в какое сравнение с тем, что произошло в КНР.
В СССР это было уравнительным самотворчеством от-
дельных небольших коллективов, и — что самое главное —
оно шло помимо и вопреки взятому пролетариатом поли-
тическому курсу на строительство основ социализма, кур-
су, не отрицающему личной собственности и материаль-
ного стимулирования трудовой активности трудящегося.
В своей наиболее грубой форме уравнительные выверты
были довольно быстро отвергнуты жизнью, и сейчас уже
всем понятно, что коммуна, в которой было бы обобщест-
влено все, вплоть до предметов быта, не может дать че-
ловеку той полноты материальных и культурных благ,
которыми он располагает в условиях социализма, в усло-
виях некоторого неравенства. В Китае же уравнительные
6
настроения были сознательно оживлены маоистским ру-
ководством и, будучи оформленными политически, соста-
вили основу всех социально-экономических преобразова-
ний (трудовые армии, «народные коммуны», «школы
7 мая» и пр.).
Непосредственной угрозы возрождения уравнительной
мелкобуржуазной идеологии в СССР не существует. Но-
вые общественные отношения коренным образом измени-
ли сознание людей. Однако пока при социализме сущест-
вует разница в оплате квалифицированного и неквалифи-
цированного труда, то объективно среди низкооплачивае-
мых категорий работников может возникать стремление к
немедленному полному равенству в потреблении, для на-
ступления которого далеко еще не созрели материальные
и духовно-культурные предпосылки. И если бы полное
равенство в потреблении было реализовано в настоящее
время, оно могло бы стать только уравнительным. По-
скольку уравниловка и всякая обезличка противоречат
требованиям экономического закона распределения по
труду, то КПСС и Советское правительство ведут посто-
янную борьбу с этими явлениями.
Социалистическая революция подорвала социальные
основы неравенства. Уничтожив частную собственность,
она открыла пути к достижению действительного и пол-
ного равенства. Хотя социализм сохраняет, по словам
В. И. Ленина, несправедливость, состоящую в распреде-
лении предметов потребления по работе, а не по потреб-
ностям, но он не стремится навечно законсервировать ее.
Всемерно развитое производство, которое сможет обеспе-
чить материальные и духовные запросы всесторонне раз-
витого человека, будет заключительным этапом этого пу-
ти. Сложность стоящих задач велика. При решении
любого аспекта многогранной проблемы полного социаль-
ного равенства вновь и вновь будет возникать необходи-
мость вернуться и переосмыслить идейное наследие уто-
пического коммунизма, где вопрос о равенстве был одним
из главных и получил всестороннюю для своего времени
разработку.
Уравнительный крестьянско-плебейский коммунизм
представляет собой ненаучное мировоззрение, содержа-
щее в себе социально-экономические, политические, фило-
софские и нравственные взгляды и представления. Рас-
смотреть всю совокупность его идей в ограниченных рам-
ках данной работы не представляется возможным, тем
7
более что имеется достаточное количество монографий
как по истории, так и по теории утопического социализма,
как в плане изучения взглядов его отдельных представи-
телей, так и по отдельным проблемам. Мы сознательно
оставляем в стороне политические учения коммунистов-
утопистов, с тем чтобы сосредоточить внимание на кри-
тике социально-экономических и философских основ урав-
нительной концепции равенства.
Другая важная задача будет состоять в том, чтобы
резко разграничить идеалы уравнительного коммунизма
и действительно коммунистические идеалы, которые по
сути дела не имеют с первыми ничего общего. Это дикту-
ется тем, что буржуазные идеологи, пытаясь дискредити-
ровать научный коммунизм, преднамеренно смешивают
его с грубым, казарменным «коммунизмом». Вот, напри-
мер, какое определение научного коммунизма дает за-
падногерманский философский словарь Г. Шмидта:
«Коммунизм — последовательная форма марксизма, ко-
торая нашла свое наиболее яркое выражение в русском
большевизме, хотя практические попытки построить ком-
мунизм как общество всеобщего благополучия предпри-
нимались уже издревле (коммунистические черты в иде-
альном государстве Платона, которое он описывает в
«Государстве», в древнем христианстве, в монашеских ор-
денах и многих религиозных сектах. Коммунизм ставит
своей целью такой экономический и общественный строй,
который в требование равенства всех людей включает
требование уничтожения личной собственности и, в осо-
бенности, экспроприации средств производства и продук-
тов производства»4. Автор этой словарной статьи продол-
жает традиционную линию идеологических нападок на
научный коммунизм, начатую буржуазными теоретиками
еще в середине XIX века с появлением марксизма. С это-
го времени в буржуазной историографии появились де-
сятки монографий по истории социальных утопий и по
истории существовавших в различные эпохи грубокомму-
нистических сект, братств, городов, государств и т. д.
Справедливо критикуя теорию и практику уравнительно-
го коммунизма, который в угоду прямолинейному равен-
ству приносил в жертву интересы и разносторонние по-
требности человека, буржуазные социологи одновременно
пытаются доказать, что будущему бесклассовому строю,
о котором говорят марксисты, грозят такие же пороки.
Нетрудно увидеть цель подобных намерений: коммунизм
8
был, есть и будет всего лишь утопией, а марксизм — ее
очередная разновидность. Тот факт, что марксизм с мо-
мента своего возникновения отмежевывался от казармен-
ного «коммунизма» и давал собственную его критику,
старательно ими замалчивается.
Эти основные задачи определили структуру данной
работы. Она будет состоять из пяти глав. Первая глава
посвящается раскрытию исторической ограниченности и
утопичности крестьянско-плебейского идеала равенства.
Во второй, третьей и четвертой главах будет дана крити-
ка основных теоретических положений уравнительного
коммунизма по вопросам равенства (примат распределе-
ния над производством, общность имуществ, общность на
людей, принцип уравнительности и бедности, критика мо-
рали бедности и др.)- В пятой главе будет дан анализ ма-
оистской концепции равенства и попыток ее практическо-
го воплощения.
Основываясь на высказываниях и оценках основопо-
ложников марксизма по утопическому коммунизму и мел-
кобуржуазному социализму, на специальной литературе
по истории социалистической мысли и на партийных до-
кументах, касающихся идеологической борьбы с правым
и «левым» оппортунизмом, автор стремился путем теоре-
тического анализа произведений утопического коммуниз-
ма восстановить общую картину понимания этим комму-
низмом социального равенства, показать его историче-
скую ограниченность и противопоставить ему марксист-
ское решение данной проблемы. Этой работой автор
надеется, по мере своих сил, восполнить имеющийся в на-
шей историко-философской литературе пробел по данной
проблеме.
Г лава I
Крестьянско-плебейский
идеал
социального равенства
Понятие социального равенства характеризует такое
состояние общественных отношений, когда в них отсутст-
вуют какие-либо привилегии, будь то классовые, сослов-
ные, национальные и т. д. Это означает, что все члены об-
щества одинаково относятся к средствам производства,
имеют одинаковые гражданские права и обязанности,
имеют одинаковое право пользования материальными и
духовными благами. Отрицание привилегий было основ-
ным требованием всех угнетенных классов. Однако пути,
методы и теоретическое обоснование такого требования
различаются у каждого класса существенным образом.
Мы не имеем здесь в виду буржуазное равенство, которое
предполагает сохранение частной собственности и свобо-
ду предпринимательства, не ограничиваемую сословными
привилегиями. Речь идет только о крестьянско-плебей-
ском и пролетарском понятиях равенства, которые в са-
мых общих чертах совпадают по своим задачам и целям.
Разграничить первое и второе, показать их качествен-
ное отличие друг от друга, показать, как различные мето-
ды подхода к решению одинаковых, казалось бы, задач —
уничтожение частной собственности, эксплуатации,
привилегий и т. д.— приводят к прямо противопо-
ложным практическим результатам, является важной за-
дачей ученых-марксистов. Крестьянство и другие мелко-
буржуазные слои и сейчас еще составляют большую
часть человечества, и поэтому возможность возникновения
уравнительных представлений остается весьма реальной.
История классово-антагонистического общества не
знает другого класса, более угнетенного и более забитого,
чем крестьянство. Возникнув в процессе разложения пер-
вобытнообщинного строя, оно существовало в рабовла-
10
дельческом, феодальном и в капиталистическом общест-
ве. Разобщенность сельского населения и медленное
развитие его производства обусловливали косность кре-
стьянского мышления. Все это позволяло эксплуатировать
его на протяжении нескольких тысячелетий. Разумеется,
крестьянство не мирилось со своим рабским положением
и боролось за лучшее будущее, о чем красноречиво гово-
рят сотни восстаний, бунтов. Идеалом свободной жизни
для деревенского пахаря являлся такой строй, при кото-
ром отсутствовала бы частная собственность на средства
производства и земля принадлежала бы только тем, кто
ее обрабатывает личным трудом. В этом желанном царст-
ве господствовало бы всеобщее равенство, братство меж-
ду людьми, умеренность и чистота нравов. Практическим
выражением этих надежд было требование «общности
имуществ», ставшее на несколько столетий символом сво-
боды для всех угнетенных.
Крестьянство было тем естественным резервуаром, из
которого в ходе общественного разделения труда вышли
ремесленники средневековья, рабочие мануфактур и про-
мышленный пролетариат. Положение вчерашнего кресть-
янина, ушедшего от помещичьей кабалы в город и сме-
нившего род занятий, не менялось существенным обра-
зом. В эпоху средних веков и в период первоначального
накопления капитала масса городских низов видела еще
в системе патриархальных деревенских отношений един-
ственно приемлемый для себя способ существования. За-
пас унаследованных крестьянских представлений, идей
долго продолжает жить в этой среде. Да иначе и быть не
могло в то время, когда сельское хозяйство было опреде-
ляющим видом всей производственной деятельности.
Следует заметить, что в некоторых исследованиях по
утопическому социализму проводится мысль, что кресть-
янство будто бы не имело собственных идеологов и не
способно было создавать самостоятельных теоретических
построений даже на уровне утопий. Поэтому не удиви-
тельно, что большинство утопистов-коммунистов XVI,
XVII, XVIII и начала XIX века (Мюнцер, Мор, Кампа-
нелла, Мабли, Морелли, Бабеф, Кабе, Дезами и др.), раз-
ве что за исключением Мелье, причислены к идеологам
предпролетариата, городского длебса вообще. Грубый
коммунизм, блестящую критику которого дал К. Маркс в
«Экономическо-философских рукописях», таким образом,
всецело становится достоянием пролетариата 1. При этом
И
обязательно имеют в виду или прямо ссылаются на рабо-
ту Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии», где о
политической программе Мюнцера было сказано, что она
представляет собой «гениальное предвосхищение условий
освобождения едва начавших тогда развиваться среди
этих плебеев пролетарских элементов...»2 Разумеется,
средневековый коммунист выражал интересы городских
низов, но это не является еще достаточным основа-нием не
считать его преимущественно идеологом крестьянства.
Крестьяне и городская беднота были в то время не на-
столько отдалены друг от друга, чтобы иметь разные ин-
тересы. И сам Энгельс в указанном сочинении говорит о
том, что «до крестьянской войны плебейская оппозиция
выступает в политической борьбе не в качестве партии, а
лишь в виде шумной, склонной к грабежам толпы, кото-
рую можно купить и продать за несколько бочек вина и
которая плетется в хвосте у бюргерской оппозиции.
В партию превращают ее лишь крестьянские восстания,
но и в этом случае она почти везде следует в своих тре-
бованиях и выступлениях за крестьянами — яркое дока-
зательство того, насколько город тогда зависел еще от де-
ревни» 3.
Деятельность утопистов-коммунистов после Мюнцера
проходила в других исторических условиях; город уже ос-
вобождался от деревенской зависимости, с ростом буржу-
азии начинал формироваться класс, который на рубеже
XVIII и XIX веков станет называться пролетариатом.
И тем не менее идеологический небосклон XVIII и начала
XIX века окрашен главным образом заботами борющего-
ся крестьянства — основного класса феодальной эпохи.
К его борьбе было приковано внимание все\ прогрессив-
ных мыслителей.
Конечно, крестьянство, как и любой другой угнетен-
ный класс, в том числе и пролетариат, не в состоянии са-
мо создать собственную идеологию, тем более научную.
Сознание крестьянина, оторванного от городской культу-
ры, задавленного нуждой и вековыми предрассудками, не
выходило за пределы обыденного. Идеологическим обос-
нованием интересов крестьянства занимались, как прави-
ло, люди, принадлежавшие к другим сословиям: Фене-
лон, Мабли, например, были дворянами; Ретиф, Пру-
дон — разночинцами. Однако отсутствие у. крестьянства
и других мелкобуржуазных слоев политической организа-
ции исключало тесную связь между ними и их идеолога-
12
ми. Крестьянин и ремесленник могли прожить весь свой
век, не подозревая, что кто-то из образованных господ пе-
чется о их благополучии. И сами защитники крестьянст-
ва были далеки от народа. Они выступали порою в каче-
стве классовых миротворцев, не понимая сущности клас-
совой дифференциации общества.
Идеи уравнительного коммунизма по своему проис-
хождению — идеи угнетенного крестьянства. Это утверж-
дение не будет казаться столь категоричным, если учесть,
например, что этот коммунизм имел самое широкое рас-
пространение в такой сельскохозяйственной стране, как
Китай, где рабочего класса до начала XX века не было
совсем. «В эпоху китайского средневековья,— говорит
историк Хоу Вай-лу,— утопические идеи развивались в
форме «еретического» и «общинного» коммунизма. В этих
теориях отразилась идеология китайского крестьянства,
боровшегося против феодального господства»4. Поэтому
было бы грубой ошибкой приписывать предпролетариату
авторство в создании утопического коммунизма. Неразви-
тый пролетариат того времени в своем сознании не выхо-
дил еще за пределы крестьянских представлений о спра-
ведливом строе, и эти представления стали также и его
первой формой общественного миропонимания. Подчер-
кивание этого момента ни в коей мере не умаляет значе-
ния утопического коммунизма и как идеологии доиндуст-
риального пролетариата. Появление учений Сен-Симона,
Фурье и Оуэна было непосредственно вызвано стремле-
нием рабочего класса к освобождению. Ненаучный соци-
ализм в лице этих мыслителей достиг вершины своего
развития, утратив в значительной мере признаки кресть-
янского происхождения. Он стал одним из непосредствен-
ных теоретических источников марксизма.
Вторым распространенным мнением является то, что
якобы у крестьянства не было четкого социального иде-
ала. С этим можно было бы согласиться, если бы речь
шла о самом крестьянстве. Но коль скоро идеологическим
обоснованием его интересов занимались представители
прогрессивной интеллигенции, то это обвинение снимает-
ся само собою. Хотя этот идеал был утопическим, но, тем
не менее, достаточно определенным. Да и само крестьян-
ство ставило вполне определенные социальные цели. Ака-
демик Д. М. Петрушевский в своем капитальном исследо-
вании по средневековой Англии писал по этому поводу:
«В то время как политическая программа восставших...
13
(имеется в виду восстание Уота Тайлера.— Л. Л.) отлича-
ется, с одной стороны, значительной неопределенностью
своих положительных требований, а с другой — крайней
несложностью и примитивностью требований отрицатель-
ного характера.., программа социальная поражает нас
полной отчетливостью своих параграфов» 5. Они требовали
уничтожения личной несвободы, натуральных повиннос-
тей, предоставления свободы торговли и пр., что в конеч-
ном результате должно было превратить их в свободных
держателей, в сокменов. «А это ведь было основное и са-
мое популярное из требований, общее всей массе восстав-
шего крестьянства,— заключает он,— и отличается оно
полной определенностью и конкретностью»6.
Аналогичные требования выдвигались каждым боль-
шим восстанием средневековой Европы. С разложением
феодального строя и зарождением в его недрах новых
экономических отношений в сознании всех классов, в том
числе и у крестьянства, складывались новые понятия,
идеи, теории.
Уничтожение феодальных порядков, в первую очередь
феодальной собственности на землю, и установление общ-
ности имуществ — главные требования, которые можно
встретить во всех учениях, лозунгах, проповедях кресть-
янских идеологов и вождей. И если здесь у них было пол-
ное единодушие, то по вопросу будущего раздела земли
имелись определенные расхождения и наметились две яс-
но выраженные тенденции. Самая беднейшая часть крес-
тьянства была склонна понимать общность имуществ как
прямое обобществление всех средств производства, в том
числе и условий быта. Это как раз то, что мы называем
уравнительным коммунизмом. Другая часть крестьянства
видела в общности имуществ скорее равный раздел зе-
мель и закрепление за каждым тружеником неотчуждае-
мого участка. В отличие от первой тенденции — комму-
нистической, вторая была сугубо уравнительной, она не
выходила за пределы мелкобуржуазного кругозора. Де-
сятки реформаторов, от Прудона до русских народников,
считали такой путь единственно правильным решением
проблемы социальной справедливости. Это направление
общественной мысли получило название уравнительного
социализма.
Различный подход уравнительного коммунизма и
уравнительного социализма к решению вопроса собствен-
ности не должен вводить в заблуждение относительно то-
14
ГО, считать ли первое направление направлением чисто
коммунистическим, второе — чисто буржуазным. Чрез-
мерное противопоставление одного другому привело бы к
неправильным выводам. Можно весьма осторожно гово-
рить лишь о тенденции их дальнейшего развития. Следу-
ет помнить, что если уравнительный социализм не высту-
пал за установление общественной собственности, то
уравнительный коммунизм понимал общественную собст-
венность как государственную собственность. Оба они в
своих исканиях не выходят за пределы частной собствен-
ности, остаются ее пленниками, хотя и стремятся к корен-
ным изменениям общественных отношений. Демаркаци-
онная линия между ними по этому признаку весьма и
весьма условна. Она будет еще более условной, если по-
пытаться провести ее между их взглядами по политиче-
ским, нравственным и другим вопросам.
Научный коммунизм имеет мало общего как с уравни-
тельным социализмом, так и с уравнительным коммуниз-
мом. Оба они далеки от него по своему общественному
идеалу равенства, методам его обоснования и дости-
жения.
Возвыситься над уровнем обычного крестьянского со-
циализма в домарксистский период общественной мысли
смогли лишь немногие представители утопического ком-
мунизма, например Бабеф, русские революционные демо-
краты. Программа социалистического переустройства об-
щественной жизни, выдвинутая революционным демокра-
том Н. Чернышевским, содержала ряд моментов (исполь-
зование крестьянской общиной достижений машинной
промышленности, науки), предвосхищавших марксист-
скую теорию некапиталистического пути развития эконо-
мически отсталых сельскохозяйственных стран к социа-
лизму.
Однако наличие положительных сторон в учениях уто-
пистов не меняет сделанных выше оценок. Когда некото-
рым из них удавалось перешагнуть за узкие рамки крес-
тьянского миропонимания, то это было не отражением
каких-то скрытых возможностей, таящихся в недрах мел-
кокрестьянской и мелкоремесленной организации произ-
водства, а следствием наблюдений за успехами развива-
ющейся капиталистической индустрии. Производство и
весь общественный уклад этих слоев не содержат таких
сил, которые могли бы породить собственную, более вы-
сокую организацию жизни. Только под руководством про-
15
летариата крестьянство и мелкобуржуазные слои города
могут прийти к победе нового строя — к коммунизму.
Суммируя представления утопистов-коммунистов о
равенстве, попытаемся выделить общие черты, присущие
всему направлению уравнительного коммунизма — ком-
мунизма Мора, Кампанеллы, Мелье, Уинстэнли, Морелли,
Бабефа, Буонарроти, Марешаля, Кабе, Дезами и других
утопистов.
Одним из первых условий, могущих обеспечить счас-
тье всех людей, было требование абсолютности равенст-
ва. Оно должно быть полным, совершенным, всеобъемлю-
щим, вечным и неизменным. Ни один член общества, не-
зависимо от возраста, пола, общественного положения,
умственного развития и способностей, независимо от мес-
та проживания и рода занятий, не может и не должен
пользоваться какими-либо преимуществами в удовлетво-
рении своих материальных и культурных потребностей.
Нет таких природных или приобретенных качеств у чело-
века, которые бы предполагали неравенство. Ты можешь
быть умным, талантливым, можешь сделать изобретение,
которое облегчит труд многих людей и увеличит произ-
водство предметов первой необходимости, но это не даст
тебе права на особое вознаграждение. Любая привилегия
нарушает равенство и гармонию, ибо она может осуще-
ствиться не иначе как за счет твоего ближнего. Если об-
щество накопит достаточно много богатств и появится
возможность перейти на более высокий уровень обеспе-
чения потребностей, то этот переход должен осуществ-
ляться не по очереди, в зависимости от способностей чело-
века, а одновременно всеми. Когда такой возможности
нет, то все и во всем соблюдают абсолютное равенство.
Что есть у меня, то есть и у тебя в таком же количестве и
ассортименте, и никогда больше и никогда меньше. Любое
«больше» таит в себе угрозу нового неравенства. «Пусть
исчезнут, наконец,— говорит Сильвен Марешаль, теоре-
тик революционного бабувизма,— возмутительные разли-
чия между богатыми и бедными, большими и малыми,
господами и слугами, правящими и управляемыми.
Пусть не существует более между людьми иного разли-
чия, кроме различий возраста и пола. Поскольку все име-
ют одни и те же потребности, как и одни и те же способ-
ности, то пусть они получают одинаковое образование,
одинаковую пищу. Все они довольствуются одним солн-
цем и воздухом; отчего же им не обходиться одинаковым
16
количеством и одинаковым качеством продуктов?»7.
В этих словах с предельной ясностью выражена сущность
уравнительного равенства.
В своем благородном стремлении уничтожить особые
привилегии для отдельных лиц и общественных групп и
установить, таким образом, самое-самое справедливое
равенство, уравнительный коммунизм довел свое требова-
ние до абсурда. Поставив в центре внимания интересы
страждущего человека, он в то же время не счел нужным
считаться с его индивидуальными особенностями и запро-
сами. Все, что отличает одного человека от другого, стало
для него второстепенным. Каждая личность, лишившись
своих индивидуальных качеств, оказалась равной другой.
Так бы были равными между собой деревья смешанного
леса, если бы злой гений оставил их без ветвей и сучьев.
Но в таком случае перед нами был бы уже не действи-
тельный лес в своем буйном цветении, а абстрактный лес,
абстрактные деревья. Равенство, исходящее из полной
тождественности индивидов, предполагает единую для
всех меру счастья. Все должны испытывать одинаковые
чувства радости или печали от одних и тех же вещей. Это
невозможно, как невозможно существование в действи-
тельности абстрактного человека и абстрактного ра-
венства.
Постулат абсолютного равенства указывает не только
на всеобщность, но и на механическое единообразие. Уст-
раняя привилегии, грубый коммунизм нисколько не забо-
тился о том, чтобы дать различным индивидуальным си-
лам одинаковую возможность проявляться. Уничтоже-
ние особых прав — это только часть задачи. Она важна,
ибо без нее не может быть и речи о равенстве. Другая ее
часть — создание для всех равных условий для проявле-
ния способностей и талантов. Чтобы это осуществить,
нужно создать такое производство, при котором насущ-
ные потребности удовлетворялись бы свободно и чтобы
эта сторона жизни не была предметом чрезвычайных за-
бот. Можно сказать другими словами: привилегия как
комплекс материальных и духовных условий, дающая в
классовом обществе возможность немногим развивать
свои способности, должна стать «привилегией» для всех.
В этом суть подлинного равенства.
Всякая несправедливость, по мнению утопистов, воз-
никала прежде всего на почве неравномерного распре-
деления материальных благ. Равное право на жизнь и
17
счастье есть не что иное, как равное право на материаль-
ное обеспечение. Только такая социальная система заслу-
жит всеобщее одобрение, которая сможет гарантировать
право каждого гражданина на равную долю в обществен-
ных богатствах.
Осуществлению равенства, говорят они, мешала до
сих пор частная собственность. Она способствовала нако-
плению отдельными людьми богатств, превышающих лич-
ные нужды; порождала новые потребности, чуждые истин-
ной природе человека; делала одного богатым, другого
бедным, разъединяла людей, толкала их на жестокую
борьбу между собой. С уничтожением частной собственно-
сти исчезнут богатые и бедные, и каждый будет брать себе
из общего котла столько, сколько полагается по норме.
Идущая на смену частной собственности общность иму-
ществ обеспечит полнейшее равенство во всех сферах
жизнедеятельности: равенство в имуществе, равенство в
труде, равенство в потреблении, равенство в правах и
обязанностях, равенство в воспитании, равенство в отды-
хе; общность имуществ ликвидирует неравенство между
городом и деревней, умственным и физическим трудом.
В обществе воцарится всеобщее благополучие и счастье.
Мысль о том, что областью возникновения социально-
го неравенства является частная собственность и что она
порождает основной вид неравенства — классовое нера-
венство, представляет несомненную заслугу утопического
коммунизма. В обществе, где господствует частная собст-
венность, равенство невозможно, и мечта о нем будет ос-
таваться только мечтой. Уничтожить частную собствен-
ность — значит уничтожить привилегии, особые права и
преимущества. Однако, указав на ближайшую причину
неравенства, утописты не смогли объяснить природу са-
мой частной собственности, тайну ее происхождения. Счи-
тая, что институт частной собственности возник только в
силу обмана, заблуждений и грабежа, вершившихся ис-
ключительно в сфере распределения материальных цен-
ностей, то есть таких причин, которые в общем-то не вы-
ходят за пределы случайных и устранить которые при
надлежащем контроле не представляет больших труднос-
тей, идеологи уравнительного коммунизма сделали вы-
вод, что цель социального прогресса должна состоять в
том, чтобы немедленно вернуть народу отнятые у него в
свое время разного рода жуликами богатства и впредь
поддерживать между всеми устойчивое равновесие. Не-
18
равенство пришло благодаря обману, думали они, а уйдет
с помощью разума. Разработанная мудрыми законодате-
лями система мероприятий по уничтожению неравенства
распространится на все стороны жизни, подвергшиеся па-
губному воздействию частной собственности.
Посмотрим, какое равенство предполагали установить
коммунисты-утописты.
Имущественное равенство. Вопрос о праве пользова-
ния собственностью занимал центральное место в уравни-
тельном коммунизме. Высказавшись в пользу обществен-
ной собственности на средства производства и беспово-
ротно осудив частную собственность как противоречащую
принципам равенства, коммунисты-утописты надеялись
создать общество всеобщего благоденствия. «Там, где бу-
дет установлен строй общности,—писал Ф. Буонарроти,—
ни один гражданин никогда не приобретет так называе-
мого права собственности на что бы то ни было; он будет
иметь лишь право пользования вещами на основе переда-
чи их ему должностным лицом. При таком экономиче-
ском строе собственность неизменно остается за респуб-
ликой»8. Не вдаваясь в подробный анализ такого пони-
мания общественной собственности, скажем только, что
имущественное равенство достигается в данном случае
чисто принудительным путем. Государство объявляется
единственным собственником всех богатств. Любая вещь,
находящаяся у отдельного лица (земля, орудия труда,
дом, вещи личного пользования), есть собственность го-
сударства, переданная гражданину на определенный
срок, и подлежит немедленному возврату по первому тре-
бованию. Передав свое право на исключительное облада-
ние тем или иным имуществом в пользу всего общества,
каждый гражданин становится равным другому. Такой
способ пользования собственностью должен якобы устра-
нить особые преимущества и льготы, которые неизбежно
возникали в условиях частнохозяйственного строя.
Равенство в труде. Отказавшись от права частной соб-
ственности, каждый гражданин взамен получает право на
счастливое существование. Обеспечить это право можно
только при условии всеобщего обязательного труда. Вся-
кая попытка здорового человека уклониться от труда бу-
дет расцениваться теперь центральными властями как
тяжкое преступление, влекущее за собой суровую меру
наказания, ибо такое уклонение ведет к нарушению ра-
венства труда. В той мере, в какой ты не доделал задан-
19
ный тебе урок или не выполнил его совсем, в такой же
мере возрастает урок другого. Далее, виды работ не рав-
ны. Одни бывают тяжелыми, другие легкими, приятными
и неприятными. Так как многие предпочтут легкие рабо-
ты трудным, приятные неприятным, то для выполнения
последних вводится трудовая повинность, распространя-
ющаяся на всех трудоспособных граждан.
Неравенство между физическим и умственным трудом
устраняется тем, что занятие физическим трудом объяв-
ляется обязательным для всех. Отработав положенное
количество часов в мастерской или в поле, можешь в сво-
бодное время заниматься наукой, живописью, музыкой,
преподаванием и т. д.
Равенство в распределении. С исключением умствен-
ного труда из числа необходимых занятий и с уравнением
различных видов физического труда в обществе должно
установиться, по мысли утопистов, полнейшее равенство
в потреблении. Если в стране проживает 50 млн. человек
и все трудоспособные участвуют в производстве предме-
тов первой необходимости, то нетрудно определить долю
каждого участника. Для этого нужно поделить общий со-
вокупный продукт на число жителей и ввести возрастной
коэффициент. Полученная доля составит необходимую
потребность каждого, будет его хлебом насущным. Она
может возрастать или уменьшаться только с возрастани-
ем или уменьшением общего национального дохода. Дру-
гих причин, могущих вызвать ее колебания, быть не мо-
жет. Все затрачивают одинаковую энергию на физиче-
ских работах, все получают одинаковую плату. В прош-
лом на особое вознаграждение притязали частные собст-
венники и люди выдающихся способностей, талантов.
С первыми покончено навсегда, вторые могут рассчиты-
вать только на почет и уважение, но не более. Это также
относится и к должностным лицам.
Чтобы исключить всякое превосходство в материаль-
ном обеспечении, равенство должно было распростра-
ниться и на область быта. «Никто не должен питаться
более утонченно,— требовал, например, Ретиф,— и оде-
ваться более роскошно, чем другие»9. В Икарийской рес-
публике Э. Кабе специальный комитет разработал стро-
жайшую инструкцию для своих граждан относительно
того, сколько раз в день следует им принимать пищу, в
какие часы, количество блюд, какие именно и порядок
подачи их на стол; он утвердил также фасоны одежд для
20
женщин, детей, мужчин, для холостяков и вдовцов и т. д.,
определил форму мебели и число ее для каждого дома;
перечислил все развлечения, «которыми может пользо-
ваться одинаково всякий икариец» 10.
Размер и качество продуктов, предназначенных для
повседневного потребления, устанавливаются админист-
ративным советом общины, который руководствуется при
этом двумя принципами — доля каждого должна быть
равной во всех отношениях с долями других и способной
удовлетворять самые необходимые потребности. Предме-
ты, которых при распределении могло не хватить на всех,
по решению совета или не производятся совсем, или вы-
даются тогда, когда их накапливается достаточное коли-
чество.
Еще одним не менее важным условием равенства дол-
жно быть всеобщее опрощение. Частная собственность,
говорили представители примитивного коммунизма, поро-
дила множество нездоровых потребностей и привычек,
противоречащих истинной природе человека. По мере ос-
вобождения людей от пороков в обществе будет нарас-
тать гармоническое равновесие. Чем меньше потребно-
стей, тем больше счастья, чем меньше запросов, тем легче
их удовлетворить. Бедность объявляется благодеянием.
Но жить в бедности — это не значит жить в нищете. Ни-
щета есть тоже бедность, но бедность ненормальная. Она
вызывается неправильным распределением материальных
и культурных благ и потому имеет преходящее значение.
Бедность же — естественная необходимость, вечный прин-
цип равенства. Она предполагает простоту неиспорченной
жизни первобытных людей, не знакомых с извращенными
потребностями современного городского жителя, не зна-
комых с жадностью, своекорыстием, себялюбием, частной
собственностью и угнетением.
Вернуться к нравственной чистоте патриархальных
предков и обеспечить всем равенство, пусть даже ценою
бедности, было заветной мечтой многих мыслителей. «Ес-
ли бы все люди на земле жили коммуной,— думал немец-
кий утопист В. Вейтлинг,— и были воспитаны в ней, то
все они, даже если бы мясо и вино доставались им только
раз в неделю, были бы свободнее и более довольны жиз-
нью, чем привилегированные при нынешнем неравен-
стве» и.
Однако надежда, что равенство при неполном удов-
летворении материальных потребностей обеспечит свобо-
21
ду, иллюзорна. Подобные настроения жявут еще по сей
день в странах, где идет активный процесс распада и вы-
рождения патриархальных крестьянских общин. Призы-
вами к добровольному ограничению потребностей, любви
к бедности и страданиям, осуждениями в «вещизме» раз-
витых промышленных стран полны, например, выступле-
ния, статьи и книги видного деятеля национально-освобо-
дительного движения Индии М. Ганди и его последовате-
лей. Эти настроения представляют собой незрелую форму
протеста тех социальных слоев, которые не могут еще
найти научно обоснованных путей освобождения.
Равенство в образовании и воспитании. В этой облас-
ти наблюдаем такую же картину. Чтобы не нарушить ра-
венства, чтобы не создать почву для привилегий, образо-
вание, по мнению идеологов уравнительного коммунизма,
должно для всех быть одинаковым. Раз нет возможности
всем закончить высшую школу, пусть все получат элемен-
тарные знания. «Можно считать твердо установленным,—
писал Бабеф,— что в человеческом обществе необходимо
что-нибудь одно: или воспитания вовсе не должно быть,
или же оно должно быть одинаковым для всех его чле-
нов» 12. Не отрицая в целом значения образования и со-
ответственно науки, культуры, тем не менее многие уто-
писты склонны были думать, что оно таит в себе угрозу
для равенства, так как порождает у людей слишком мно-
го новых, изысканных потребностей, выходящих за рам-
ки, предусмотренные кодексом бедности. Человек, много
знающий, делается вечно недовольным, во всем сомне-
вающимся и, кроме того, он перестает любить физический
труд. Уровень обучения и воспитания молодого гражда-
нина должен быть таковым, чтобы он не испытывал за-
труднений к своей профессии, не стремился стать выше
других, беспрекословно подчинялся старшим, был готов к
взаимопомощи, любил ближних и свое отечество. Равен-
ство образования обеспечит единообразное понимание
всеми основных начал науки о природе и правил обще-
жития.
Равенство в семейно-брачных отношениях. При таком
положении, рассчитывали утописты, когда все имущество
станет достоянием коммуны и никто из ее граждан не
сможет уже сказать, что та или иная вещь принадлежит
исключительно ему, легко разрешатся все противоречия в
семейно-брачных отношениях и установится подлинное
равноправие между мужчиной и женщиной, между роди-
22
телями и детьми. Если до сих пор семья являлась само-
стоятельной хозяйственной единицей, где муж и жена ве-
ли совместное хозяйство, чтобы обеспечить себя и свое
потомство всем необходимым, вели его на свой риск и
страх, расходуя непроизводительно свою силу и энергию
на воспитание детей, приготовление пищи и т. д. в непри-
способленных условиях индивидуального быта, теперь,
при строе общности, надобность в такой деятельности от-
падает. Хозяйственные заботы семьи берет на себя обще-
ство. Это сразу кладет конец всем внутрисемейным не-
взгодам. Господство мужа над женой и детьми, держав-
шееся на экономической зависимости от него, уступает
место равенству всех членов семьи. Основой союза между
мужчиной и женщиной становится, таким образом, лю-
бовь и взаимное согласие жить вместе. Такая основа не
содержит в себе какого-либо принуждения и предусмат-
ривает не только свободу выбора, но и свободу выхода из
союза, расторжение брака *.
Община, беря на себя заботу о воспитании подраста-
ющего поколения, создаст, по мнению уравнителей, иде-
альные условия для одинакового развития умственных
способностей и нравственных качеств своих питомцев.
При посемейном воспитании у молодых людей наблюда-
лась крайняя пестрота вкусов и потребностей, несовпаде-
ние моральных оценок, разнообразие увлечений и привя-
занностей, отсутствие единого мнения и т. д. Такая дис-
гармония, являвшаяся следствием неравенства семей в
экономическом, культурном и нравственном отношениях,
* Такое решение брачно-семейных отношений в уравнительном
коммунизме не являлось единственным. Утописты средневековья и
начального периода новой истории думали устранить неравенство по-
лов путем установления института общности жен. Вот, например,
что писал по этому поводу Ретиф: «У нас (в идеальном государстве
Викторина. — А. А.) господствует общность жен. Каждый год у нас
выбирают жен... Когда приходит день выбора, все мужчины и жен-
щины одного и того же местожительства, кроме беременных и кор-
мящих грудью, выстраиваются в два равных ряда друг против дру-
га. Если люди, находящиеся друг против друга, не подходят друг к
другу, они меняются местами и так перемещаются с одного конца
цепи до другого, пока все не найдут себе подходящей пары... Раз-
воды почти никогда не имеют места, потому что всем любопытно
испытать наслаждение, а предоставляемая в дальнейшем свобода
выбирать по собственному вкусу представляется достаточной ком-
пенсацией. Измены в течение годового брака у нас абсолютно неиз-
вестны». (Ретиф-де-ла Бретон, Южное открытие, М. — Л.,
1936, стр. 136—138).
23
способствовала воспроизводству неравенства и закрепле-
нию его.
Равенство в управлении. В условиях частной собст-
венности законодательная и исполнительная власть как
в центре, так и на местах вверялась только одному клас-
су, который использовал ее для укрепления и расширения
своих привилегий. При общинном управлении такая прак-
тика будет изжита. Общественные функции станут рас-
пределяться между всеми гражданами без различия. По-
скольку число семей, проживающих на территории комму-
ны, будет небольшим, то каждый коммунар непосредст-
венно примет участие в управлении. Однако должности
постоянных общественных функционеров должны зани-
мать поочередно только люди, умудренные жизненным
опытом. Чем старше человек, тем выше занимаемая дол-
жность. Коль скоро каждому предстоит стать стариком,
то.у всех впереди есть возможность занять любой важ-
ный пост. Возрастная иерархия в управлении не противо-
речит, таким образом, принципам равенства. Обществен-
ный и производственный порядок в общине всецело поко-
ится на безусловном подчинении младших старшим.
Нетрудно видеть, что такая демократия копировала взаи-
моотношения между членами патриархальной семьи.
Что касается управления в масштабе страны, то мне-
ния утопистов по этому вопросу значительно расходи-
лись, и поэтому трудно выделить какую-либо основную
тенденцию. В одном случае центральное управление осу-
ществлялось олигархией одаренных мудрецов; в другом —
национальным конгрессом, куда каждая община посыла-
ла своего делегата; в третьем — управлением страной
занимались в порядке очереди сами коммуны. Но во всех
случаях, независимо от формы правления, авторитет
центрального правительства безусловно признавался все-
ми подданными. Власть рассматривалась идеологами
уравнительного коммунизма как отеческое управление
старших младшими. Точно так же понималось управле-
ние и анархическим социализмом, выступавшим за
упразднение государства как особой, стоящей над обще-
ством управленческой машины.
Равенство между городом и деревней. Большой город
в глазах крестьянина и забитого нуждой ремесленника
представлялся голодным, прожорливым чудовищем, без
разбору поглощающим молоко, скот и овощи. Какой-то
отдачи от него ждать не приходится. Он может только по
24
треблять, но не производить. В его бесчисленных домах
собрано огромное количество людей. Не имея достойного
занятия, они предаются безделию и праздности. Город-
ские ремесла в большинстве своем бесполезны. Занятые
производствохМ предметов роскоши, они потворствуют по-
рокам. Именно в городе плодятся новые потребности и
желания, которые, распространяясь, ввергают в грех и
добродушных, скромных сельских поселян. Город не име-
ет права на существование! — таков единодушный приго-
вор большинства утопистов. После создания справедли-
вой республики, мечтал, например, Бабеф, «ремесла бла-
годаря мудрости учреждений начнут перемещаться туда,
где они смогут быть наиболее полезными: их сближение с
земледелием приведет к исчезновению крупных городов,
этого скопила всех пороков, и покроет всю Францию се-
тью деревень, населенных множеством счастливых и сво-
бодно размножающихся жителей» 13. Такого же мнения
был русский утопист Чаянов. В своей книге «Путешест-
вие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии»,
написанной в первые годы Советской власти, он призывал
к уничтожению всех крупных городов. В Москве, по его
мнению, должно проживать не более 20 тыс. человек.
А вокруг нее на тысячи верст будет простираться сплош-
ное крестьянское поселение.
Деревня в противоположность городу признавалась
коммунистами-утопистами наилучшей формой совместно-
го проживания. Здесь нет скученности, нет соблазнитель-
ных зрелищ, господствует простота нравов. Земледелие —
единственная отрасль производства, которая кормит и
одевает человечество. А раз так, то каждый должен в ме-
ру своих сил заниматься благородным крестьянским тру-
дом. «Труд, удручающий земледельца,— говорит Маб-
ли,— был бы лишь сладостным развлечением, если бы
его разделяли все люди» 14. Уничтожить город — значит
уничтожить еще одну привилегию — привилегию не зани*
маться сельским хозяйством, тяжелым физическим тру-
дом, значит уничтожить еще одну преграду на пути к аб-
солютному равенству.
Несколько иное решение проблемы города и деревни
дают Т. Мор, Т. Кампанелла, Морелли. Так, у Т. Мора,
автора знаменитой «Утопии», эта проблема разрешалась
путем ликвидации деревни и введения всеобщей сельско-
хозяйственной повинности для всех граждан. Город зани-
мался и ремеслом и сельским хозяйством. «У всех муж-
25-
чин и женщин,— пишет он,— есть одно общее занятие —
земледелие, от которого никто не избавлен... Кроме зем-
леделия каждый изучает какое-либо ремесло как специ-
альное» 15. Люди из города работают на сельских фермах
определенный срок и затем уходят, на смену приходят
другие и т. д. Точно так же решаются эти вопросы и у
Морелли. По его мысли, каждый город должен иметь оп-
ределенное количество земли, достаточное для прокорм-
ления его жителей, и специальный земледельческий кор-
пус, на который возложена обработка земли. Земледель-
ческий труд объявляется всеобщей повинностью. В пунк-
те III земельных законов говорится: «Каждый гражданин
без исключения обязан будет в возрасте от 20 до 25 лет
заниматься земледелием, разве только ему помешает ка-
кой-либо недуг» 16.
Проекты образцовых коммунистических городов, пред-
лагавшиеся этими утопистами страждущему человечест-
ву, являлись не более как улучшенными вариантами все
той же деревни.
Воспевание сельской жизни, крестьянского труда и
патриархального быта — характерная черта примитив-
ного коммунизма. Затаенная грусть по прошлому слы-
шится в каждом сочинении его идеологов.
Устранив последнее препятствие, общество вступает
в царство абсолютного равенства, в царство коммунизма.
Попытаемся обрисовать этот строй, каким он представ-
лялся коммунистам-утопистам.
Экспроприированная земля равномерно распределена
между сельскими общинами. Каждая община является
замкнутой хозяйственной единицей, обеспечивающей себя
всем необходимым. Сельскохозяйственные продукты и
ремесленные изделия сдаются в общественные магазины
и после учета распределяются поровну между всеми. Оп-
ределенное количество продуктов остается на складе на
случай неурожая, проведения праздников и т. д. Управле-
ние в общине демократическое, сходка решает основные
вопросы хозяйственной и общественной жизни: назначает
сроки посадки и уборки урожая, распределяет работы,
вершит суд, чествует героев, контролирует деятельность
должностных лиц и т. д. Система таких независимых об-
щин, занимающихся сельским хозяйством и ремеслом, со-
ставляет общество. Большие города как центры разврата
и роскоши сметены с лица земли. Оставшиеся городки
служат местом.празднеств и собраний отдельных уездов.
26
Жизнь в общинах монотонна. Лениво текут годы, сто-
летия, не оставляя заметных изменений. Все население от
мала до велика повседневно занято тяжелым крестьян-
ским трудом. Свободного времени очень мало. Улучши-
лись нравы. Люди стали более бережливыми и умеренны-
ми в своих запросах: женщины отказались от дорогих ук-
рашений и шелковых платьев, мужчины не курят и не
ходят в трактир. Каждый обходится только самым необхо-
димым. Исчезли пороки и преступления. Все противоре-
чия между людьми, возникавшие в прошлом на почве не-
равенства, сгладились и притупились. Мир и согласие
царят вокруг. Люди благоденствуют, живут спокойной,
безмятежной жизнью.
Теперь уже нет надобности каждому ставить перед со-
бой цели и стремиться к их осуществлению. Община забо-
тится о своих членах со дня рождения и до самой смерти.
Каждому отмеривает положенное, каждому составляет
пожизненное расписание. Воля коллектива — закон для
индивида. Она определяет его сознание, диктует ему по-
ступки. Какие могут быть заботы и волнения? Живи и ра-
дуйся!
Анализируя описываемую утопистами общность, не-
трудно заметить, что в основе своей она во многом повто-
ряет основные принципы организации существовавших
некогда первобытнокоммунистических общин. Разумеет-
ся, никто из утопистов не знал действительной природы
их происхождения, развития и упадка.
Община как социальный коллектив существовала в
двух основных формах: как родовая община и как сель-
ская община. Возникшие в недрах первобытного строя,
они сохранялись в течение многих веков и в классовом
обществе. Наиболее ранним социальным образованием
была родовая община. Все продукты, производившиеся
коллективно (жилища, лодки, плоты и т. д.), равно как и
земля (лес, вода), на которой занимались земледелием,
охотой, рыболовством, составляли коллективную собст-
венность общины. Распределение средств существования
было в основном уравнительным. В неблагоприятное для
общины время такое распределение являлось единствен-
ным средством поддержания жизни, спасением от голод-
ной смерти. Более поздним образованием стала сельская
(соседская) община. «Земледельческая община,— отме-
чал К. Маркс,— будучи последней фазой первичной об-
щественной формации, является в то же время переход-
27
ной фазой ко вторичной формации, т. е. переходом от об-
щества, основанного на общей собственности, к обществу,
основанному на частной собственности» 17. Хозяйство в
такой общине ведется уже не коллективно, а отдельными
семьями, дворами. Соответственно этому продукты труда
становятся частной собственностью отдельных лиц. Зем-
ля же по-прежнему остается общественной. Надел дается
каждому двору лишь на определенный срок, затем земля
перераспределяется заново. Такая система землепользо-
вания в период раннего средневековья в Западной Европе
была повсеместной. Община являлась господствующей
формой общественной жизни. Но с развитием феодализ-
ма община постепенно утрачивала свое значение и закре-
пощалась феодальным поместьем. Однако и в пору клас-
сического средневековья (XI—XV вв.) она продолжала
оставаться одной из форм землепользования. Некоторые
элементы общинной организации жизни (например, об-
щинная собственность на пастбища, луга, леса, озера, бо-
лота, реки) продолжали функционировать во многих
странах Европы даже в условиях развитого феодализма.
Буржуазные революции окончательно завершили раздел
общинных земель. Во Франции, например, это произошло
в конце XVIII века.
Интересно отметить, что организация цехов и всякого
рода корпораций, возникших в городах Европы в XI веке,
во многом повторяет организацию сельской общины.
По словам Ф. Энгельса, конституция общины переходит
в конституцию города, и на ней были основаны уставы
вольных цехов. Замкнутые корпоративные союзы пользо-
вались некоторыми свободами и привилегиями, отвоеван-
ными ими в упорной борьбе у феодальных баронов и кня-
зей. Члены цехов и гильдий не без основания считали се-
бя братьями. Их связь между собой носила характер
семейно-родственных отношений, поддерживалась не
только совместной производственной деятельностью, но и
совместным исполнением религиозных обрядов, совмест-
ным проведением праздничных банкетов, общими мораль-
ными нормами и предписаниями и т. д.: «Цехи заботились
о том, чтобы целиком или возможно точнее уравнять до-
лю участия каждого своего члена в общем объекте поль-
зования» 18. Нельзя не отметить также того факта, что
крестьянско-плебейский идеал равенства во многом по-
вторял жизнь привилегированных слоев крестьянства фе-
одальной эпохи (в Англии — фригольды, во Франции —
28
вилланы, в России — казаки и т. д.), не знавших над со-
бой иного господина, кроме верховного сюзерена. Воз-
рождение общины в новой форме было свидетельством ее
живучести.
Воспоминания об общинном строе как о некогда су-
ществовавшем золотом веке всеобщего равенства продол-
жали поэтому долго жить в памяти крестьянства и город-
ских ремесленников. Их идеологи, далекие от понимания
законов общественного развития, создавая свое царство
справедливости, смотрели не в будущее, а обращались к
прошлому, находя в общине готовое воплощение своих
идеалов. Отголоски первобытной жизни слышны в каж-
дом их пожелании: всеобщий физический труд, общие
трапезы, общность имущества, общность жен и т. д. Идеа-
лизированная община становится эталоном справедливо-
го общественного устройства. Неразвитость материаль-
ных условий и ограниченный характер общественных
связей той эпохи не давали возможности мысли крестьян-
ско-плебейских идеологов подняться выше своего повсе-
дневного бытия. Доверие к системе патриархальных хо-
зяйственно-бытовых отношений, содержащих в себе эле-
менты семейно-родственного равенства и демократизма,
приобретает в сознании их прочность незыблемого пред-
рассудка, освободиться от которого не могли даже луч-
шие представители утопического коммунизма нового вре-
мени.
Проведенная таким образом строгая симметрия
равенства на первый взгляд может показаться высшим
проявлением справедливости, самым разумным способом
устанрвления социальной гармонии. Получая равные во
всех отношениях продукты питания и предметы личного
пользования, имея равные права и обязанности, трудно
предположить, что кто-то может оказаться не довольным
такими порядками, кто-то будет на кого-то обижен и т. д.
Однако здесь возникает целый ряд вопросов. Возможно
ли требовать равенства, если общество не располагает
изобилием предметов первой необходимости? Будет ли
при таком положении введенное равенство равенством?
При каких условиях можно сохранить режим уравнитель-
ного равенства? Каково при этом будет соотношение
между равенством и свободой? и т. д.
Призывая общество немедленно осуществить абсо-
лютное равенство, утописты искренне думали, что новый
порядок явится воплощением вечной справедливости. Это
29
убеждение было, собственно, отражением настроений са-
мых обездоленных масс, видевших в сносном удовлетво-
рении своих самых необходимых потребностей высшую
справедливость. Перед ними постоянно стояла угроза фи-
зической гибели от голода, недоедания, чрезмерной экс-
плуатации, поэтому именно в их среде рождалось жела-
ние, осознанное или неосознанное, вернуться к первобыт-
ному способу распределения и организации жизни как
единственно надежному, способному обеспечить сохране-
ние жизни. Понятно, что в подобных условиях требование
введения уравнительного равенства (нормирование выда-
чи продуктов, определение минимума выдачи, строжай-
ший контроль, трудовые повинности и т. д.) является
вполне оправданным. В других, более благоприятных ус-
ловиях абсолютизация таких чрезвычайных мероприятий
(чем и грешили строгие поборники равенства) приводит к
самым вредным последствиям. Поскольку целью такого
равенства становится ограничение потребностей, то естес-
твенно, что это рано или поздно вызовет недовольство.
Чтобы удержать общество в состоянии механического
равновесия, необходимо будет применять ко всем граж-
данам меры физического и духовного принуждения. Кре-
стьянский коммунизм в этом случае примет такую форму
государственной организации, которая по существу ничем
не будет отличаться от обычных классово-антагонистиче-
ских деспотий древнего мира. Практика грубокоммунис-
тических братств, общин, городов, сект, государств, су-
ществовавших в различные исторические эпохи, как раз
подтверждает это. Приведем несколько примеров *.
* В советской социально-философской литературе нет ни одной
работы, которая была бы специально посвящена вопросам коллек-
тивной собственности, коллективного труда, взаимоотношению лич-
ности и коллектива и т. д. в грубокоммунистических образованиях.
Слабо также освещена история подобных образований, в то время
как в дооктябрьский период ей уделялось значительное внимание и
со стороны не только буржуазных ученых, но и пролетарских писа-
телей, например П. Лафарга («Иезуитские республики»), К. Каутско-
го («Из истории общественных течений»). Изучение указанных вопро-
сов могло бы в значительной мере облегчить понимание процессов,
происходящих, например, в КНР (характер и методы обобществле-
ния собственности организация коллективного труда и т. д.).
Поскольку в общинах и государствах, о которых здесь будет
идти речь, собственность на основные средства производства (в дан-
ном случае — земля) не являлась собственностью частных лиц, а
находилась в рукг-х верховной власти, то это дает основание счи-
тать их коммунистическими или, точнее, мнимокоммунистическими.
Мы сознательно разграничиваем коммунизм первобытный и единич-
30
Во II веке до н. э. в Иудее среди угнетенного крестьян-
ства, ремесленников и мелких торговцев возникла комму-
нистическая секта ессеев. Ее появление по времени совпа-
дало с начальным периодом формирования христианской
религии. Сама же христианская религия представляла в
то время наивную утопию. Освобождение людей от не-
справедливостей и материальных бедствий покоилось в
ней на мечте о приходе Спасителя и установлении на зем-
ле царства Божия. Допустят в этот рай только тех, кто
ведет на земле праведную жизнь. Чтобы быть достойным
жизни в новом царстве, человек должен освободиться от
всех недостатков и пороков, возникших у него в результа-
те губительного воздействия частной собственности и го-
сударства. Подобные принципы лежали и в основе орга-
низации ессеев.
По свидетельствам историков древности Иосифа Фла-
вия, Плиния Старшего и Филона, писавших о ессеях,
можно судить об устройстве и порядках ессейских общин.
Численность сект не превышала 4 тыс. Обязательным ус-
ловием для вступающих в общину являлась передача
своего имущества в собственность союза. Требование
общности у ессеев означало нечто большее, чем простой
имущественный вопрос. Общность была у них общностью
имуществ, общностью быта, совместным трудом, единой
духовной жизнью. Отдавший имущество в общий фонд
ставил себя в такое положение, которое полностью ис-
ключало для него возможность самостоятельной жизни
вне общины. Он должен был теперь выполнять тот рег-
ламент, который предписывался ему сектой.
Подобного рода объединение лиц могло длительное
время держаться исключительно на самодисциплине,
поддерживаемой религиозным фанатизмом. Собрания,
продолжительные моления, чтение праведных книг зани-
мали у членов секты все свободное время и служили дей-
ственным методом усиления религиозного рвения и соб-
людения требуемых нравственных норм. Аскетизм вме-
нялся в обязанность каждому. Жизнь общины основыва-
ные коммунистические организации эпохи рабства и феодализма.
Появление первобытного коммунизма представляет собой естествен-
ный, закономерный процесс. Коллективизм и всеобщий труд являлись
там следствием низкого уровня развития производства, в то вре-
мя как возникновение коммунистических братств, общин и т. п. не
вытекало из логики хозяйственного развития и было своего рода
практическим воплощением идей о равенстве угнетенного крестьян-
ства и других общественных групп.
31
лась на строго иерархических началах. Одним из главных
пунктов устава братства было требование безусловного
повиновения младших по возрасту старшим. Вся деятель-
ность союза строилась так, чтобы исключить у общинни-
ка всякую возможность самостоятельного мышления.
Благодаря этому община смогла сохраниться на протя-
жении двухсот лет.
Другой пример: в Парагвае в 1610 году миссионера-
ми-иезуитами Катальдино и Мацета было основано хри-
стианское коммунистическое государство, просущество-
вавшее 150 лет. «Подвижники Христа» добились от ис-
панского двора разрешения на организацию своей миссии
на малодоходных для короны землях, населенных индей-
скими племенами гваранов, и обязались за это выплачи-
вать налог. Государство было построено по такой схеме:
во главе его стоял иезуит-провинциал, ступенькой ниже
шли супериоры, а еще ниже — священники, которые не-
посредственно возглавляли отдельные приходы. Младшие
рангом беспрекословно подчинялись старшим. Миссия
состояла из 31 поселения, в которых проживало 150 тыс.
крестьян-индейцев, и управлялась 150 иезуитами.
Вся земля и вся рабочая сила полностью принадлежа-
ли государству. Каждая крестьянская семья получала
небольшой земельный надел, на котором ей разрешалось
работать два дня в неделю. Остальное время она работа-
ла на государственных плантациях. «Христианская рес-
публика..,— говорил П. Лафарг,—является остроумным и
выгодным соединением крепостничества и рабства. Как
крепостные, обращенные индейцы принуждены были са-
ми зарабатывать себе средства к жизни, и, как рабы, они
были лишены всякой собственности» 19.
Условия жизни и быт индейцев были строго регламен-
тированы. Звон колокола извещал гваранов, к какому
очередному занятию они должны приступить. Заранее
были известны дни работы, дни отдыха, дни танцев, дни
воинских занятий и т. д. Все было расписано до мельчай-
ших подробностей вплоть даже до того, когда мужчины
должны были приступать к исполнению своих супруже-
ских обязанностей. Всякая индивидуальная свобода бы-
ла полностью исключена.
Порядок и дисциплина в миссии поддерживались
только моральным авторитетом господствующей верхуш-
ки. Вся система воспитания была направлена на выра-
ботку у туземцев пассивного послушания. И в этом иезу-
32
иты преуспели: за все время существования государства
там не было ни длительных тюремных заключений, ни
казней.
Аналогичные порядки можно было наблюдать и в го-
сударстве тайпинов, возникшем в результате крестьян-
ского восстания в XIX веке в Китае. Земля там была по-
делена по числу едоков. 25 семей составляли коммуну,
которая являлась производственной, административной и
военной ячейкой. Каждая община вела натуральное хо-
зяйство и находилась на полном самообслуживании. Го-
родские ремесленники также были разбиты на отдельные
отряды по профессиям: батальоны плотников, батальоны
ткачей и т. д. Отряд получал сырье от государства и обя-
зан был сдавать готовую продукцию в государственные
склады.
Распределение продуктов было уравнительным и
контролировалось государством. «Если есть земля, ее
обрабатывают совместно; если есть пища, ее совместно
едят; если есть платье, его совместно носят; если есть
деньги, их совместно расходуют. Повсюду должно быть
равенство, и не должно быть человека, который не был
бы сыт и в тепле»20,— гласила конституция тайпинов.
Идея всеобщего арифметического равенства неизбеж-
но вела к регламентации частной жизни и к аскетизму.
В государстве тайпинов жестоко карались курение таба-
ка, азартные игры и т. д. Имелись ограничения в области
брачных отношений. Солдатам, например, запрещалось
вступать в брак, женские воинские подразделения изоли-
ровались от общества и т. д.
Многие революционеры-демократы Китая, относивши-
еся с сочувствием к Октябрьской революции в России и
социальному строю, рожденному ею, ставили тайпинское
государство выше социализма по глубине коммунистиче-
ских преобразований. Характерными в этом отношении
являются взгляды Сун Ят-сена, которому, по словам
В. И. Ленина, были свойственны и революционно-демо-
кратическая устремленность, и в то же время непоследо-
вательность и народническая ограниченность. Это нагляд-
но проявилось в следующих словах Сун Ят-сена: «То,
что недавно стала осуществлять Россия, в действи-
тельности не есть чистый коммунизм. Это марксизм.
А марксизм — это не истинный коммунизм. Истинный
коммунизм—это коммунизм Прудона, коммунизм
Бакунина. Но коммунизм в Европе — коммунизм
33
только теоретический, он еще не был осуществлен на
практике, не был претворен в жизнь, в то время как в
Китае он был претворен в жизнь в период Хун Сю-цюаня.
Экономическая система, проводимая Хун Сю-цюанем,
была системой коммунистической. И это было коммунис-
тической действительностью, а не теорией»21.
Таким образом, та общность имущества и ожидаемые
от ее введения райские блага, о которых мечтали многие
утописты из крестьянско-плебейского лагеря, в действи-
тельности выглядели совершенно иначе. Экономическое
положение труженика в таких общинах нисколько не
улучшилось. Угнетение, эксплуатация остались несмотря
на отсутствие частной собственности. И не только оста-
лись, а еще более усилились. Видоизменились только их
формы. Прибавочная стоимость, создаваемая трудом
крестьянина или ремесленника, присваивалась теперь не
частными лицами, а самим государством, могущество ко-
торого при этом колоссально возрастало. Деспотизм де-
лается необходимым условием существования таких ком-
мунистических организаций. Отсутствие экономических
связей между изолированными общинами, ведущими
натуральное хозяйство, заменяется чисто административ-
ными связями. Неизмеримо усиливается идеологическое
отчуждение. Личный интерес полностью заглушается. Со-
знание человека заполняется слепой верой в божествен-
ное провидение, бездумным преклонением перед верхов-
ным господином государства. Мышление становится бо-
лее или менее одинаковым для всех членов сообщества.
Так постепенно уничтожается все то, что образует челове-
ческую личность.
Примитивизм уравнительных концепций равенства
становится вполне очевидным к середине XIX столетия.
Буржуазные идеологи западных стран, искажая и пре-
увеличивая слабые стороны этих учений, начинают актив-
но использовать такие слабости в борьбе с идеологией
научного коммунизма. Запугивая читающую публику
ужасами плебейского равенства, они преднамеренно
отождествляют идеал казарменного «коммунизма» с
марксистским идеалом общественного устройства. Ти-
пичным примером такой подтасовки может служить
роман-утопия итальянского профессора П. Мантегацца
«Будущее человечество (3000-й год)».
Герои романа, новобрачные Паоло и Мария, соверша-
ющие свадебное путешествие, приезжают на остров Цей-
34
лон, где знакомятся с жизнью одного коммунистического
города, носившего название Равенство. Этот город пред-
ставлял собой последний островок некогда большой импе-
рии социализма. Победа социалистов, одержанная в про-
шлом, была кратковременной, пишет А. Мантегацца, так
как «они подавили индивидуализм, и свобода была убита
тою же рукою, которая хотела насадить ее. Тиранию ко-
роля и парламента сменила другая тирания, более тяже-
лая,— это тот искусственный механизм, который, проводя
и защищая коллективизм, задушил в своем зародыше
инициативу и ее святые права»22. Город Равенства был
оставлен правителями нового государства (Мировые Сое-
диненные Штаты) в качестве живого примера порочной
организации общественной жизни, построенной на комму-
нистических началах.
Вот какое равенство увидели Паоло и Мария у жите-
лей этого города, пожелавших разрешить проблему чело-
веческого счастья путем механического уравнения людей
в правах и обязанностях, в имущественном состоянии, в
образе жизни, в одежде и т. д.
«Все были одеты одинаково — в белые шелковые кос-
тюмы. Бородин у кого не было видно, волосы у всех были
короткие, так что только по голосу можно было отчасти
судить о поле лица; лета также трудно было определить,
так как у стариков волосы были выкрашены. Порт грани-
чил с большой площадью, окруженной домами одинако-
вой высоты и цвета. К площади шли веером улицы, чис-
лом двенадцать. На всех улицах виднелись дома той же
высоты и цвета, что и на площади.
Паоло и Мария пошли по одной из улиц, глядя напра-
во и налево и тщетно надеясь увидеть что-либо нарушаю-
щее это скучное однообразие. Все граждане шли одина-
ково, ни тихо ни скоро; казалось, они и дуАмали-то об од-
ном и тем же; даже физиономии у всех были как будто
одинаковые. Словом, все имело вид полного равенства во
всех отношениях».
Паоло обратился к одному из них с вопросом, где най-
ти помещение на один день и кто глава города.
«Можете постучать в любой из домов и вам окажут гос-
теприимство,— отвечал гражданин. Что же касается гла-
вы города, то вы найдете его по Шестой улице, в доме
под № 1000. Наши дома,— продолжал он,— различаются
только цифрами, точно так же, как и мы сами. Ни у кого
из нас нет имени, каждый из нас получает при рождении
35
только нумер и остается с ним до самой могилы. Когда
кто-нибудь у нас умирает, то первый родившийся насле-
дует его нумер,— таким образом нумерация никогда не
прерывается. Самый высший нумер, данный последнему
новорожденному, показывает вместе с тем и количество
народонаселения; в настоящий момент этот нумер —
10 000. Наш глава города носит название «выбранный на
сегодня». Каждый из нас, имеющий от роду 21 год, муж-
чина или женщина — это безразлично, выбирается гла-
вой на один день, управляет городом в течение этого дня,
творит суд и вообще исполняет все то, что делают в Ан-
дрополе (столица Мировых Соединенных Штатов.—А- А.)
сотни чиновников. Управление городом Равенства очень
легко, потому что каждый избранный гражданин как бы
представляет собою закон, управляющий всеми».
Паоло и Мария обращаются к одной хозяйке с прось-
бой дать им позавтракать. «Прошу вас пожаловать и са-
диться,— отвечала хозяйка,— но мне очень прискорбно,—
продолжала она,— что я не могу исполнить вашей прось-
бы. Час завтрака уже прошел, вам необходимо подо-
ждать до обеда — он подается у нас в семнадцатом ча-
су». «Извините, синьора, но мы страшно голодны. Для
нас достаточна была бы самая скромная закуска, вроде
яиц и хлеба». «К сожалению, я не имею права нарушить
закон равенства».
«Когда настал час обеда, в доме зазвонил колокол; в
то же время раздался звон колоколов по всему городу.
Каждый из членов семьи — отец, мать, дети — подходи-
ли по очереди к отверстию, проделанному в стене, и сами
брали кушанья, поданные из кухни».
«Видите,— говорил хозяин,— какая прекрасная у нас
система: во всем порядок, повсюду симметрия! В этот час,
например, в нашем городе обедают все без исключения,
причем едят одно и то же. Кто еще не обзавелся семьей,
тот все-таки живет в каком-либо семейном доме, где и
столуется. Но это до поры до времени, так как безбрачие
у нас запрещено, как запрещено, кстати сказать, и иметь
более трех детей. В начале каждого месяца все главы се-
мейств посылают в управление нашего «выбранного на
сегодня» примерные списки блюд, какие они желали бы
иметь к завтраку, обеду и ужину в течение будущего ме-
сяца. Большинство одинаковых предложений утвержда-
ется и становится законом для всех. Неужели вы не нахо-
дите, что такой порядок представляет идеал обществен-
36
ного устройства? Нет у нас ни первых, ни последних —
все равны. Никакого честолюбия, никакой борьбы из-за
власти, никакой зависти! Как вам это нравится?»
Гости задают вопрос хозяину: «Но как вы можете уго-
дить одним и тем же всем? Вкусы людей так различны!»
«Пока — да, но привычка к одному и тому же мало-по-
малу уничтожит это различие. Мы надеемся со временем
сравнять всех людей как в физическом и умственном от-
ношениях, так и в отношении наклонностей и вкуса. Пол-
ное равенство всегда, везде и во всем — таков наш идеал.
Вот, например, в нынешнем году у нас вотрирован закон,
по которому граждане могут жениться лишь 1 мая. Кста-
ти заметить, мы и любви предаемся в один и тот же час,
по утрам, когда зазвонит специальный колокол в прави-
тельственном доме. Неужели вы не находите прекрасной,
поэтической даже мысль, что, в то время как вы едите,
спите, гуляете, все ваши сограждане делают то же самое».
Из города Равенства герои романа через некоторое
время приезжают в Турацию, столицу маленького государ-
ства, устроенного на коллективно-социалистических нача-
лах. Там между Паоло и одним юношей из этого государ-
ства состоялся такой разговор. Паоло спросил у юноши,
кто его отец. «Не знаю,— отвечал юноша,— да и никто
у нас не может указать своего родителя. Я знаю только
мою мать, а так как она имела очень много любовников,
то является прямо невозможным решить вопрос, чей я
сын. Каждый может претендовать на то, что дал мне
жизнь. Вот почему и фамилию нам дают по матери. Бра-
ка у нас не существует, любовь свободна. Государство
служит отцом для всех и каждого»23.
Воздействие подобных писаний оказывалось весьма
эффективным. Понятия «колхоз», «совхоз», «детский сад»
и т. п. под воздействием буржуазной пропаганды продол-
жают оставаться для многих обывателей некоммунисти-
ческого мира синонимами грубой «общности труда»^,
«общности жен», «общности потребления» и т. д.
Идеал крестьянско-плебейского равенства складывал-
ся в тот исторический период, когда сельское хозяйство,
основанное на ручном труде, было преобладающим заня-
тием большинства населения стран европейского конти-
нента, а машинное производство находилось в стадии за-
рождения. Народные массы страдали в этот период от
37
двойного гнета: с одной стороны, усиливалась эксплуа-
тация феодальная, с другой — возрастала капиталистиче-
ская. Утописты-коммунисты, стремясь облегчить положе-
ние народа, искали пути к созданию нового справедливо-
го общественного порядка. Уловив прямую связь между
социальным неравенством и существованием частной соб-
ственности, большинство из них высказались за введение
общественной собственности и распределения. Это долж-
но было снять с общественных отношений унизительные
путы классовых и других привилегий. Но поскольку та-
кое введение не было материально подготовлено и невоз-
можно было даже уловить тенденции развития индустри-
ального производства, то они вынуждены были искать до-
казательства осуществимости своих проектов в прошлом.
Идеализированные первобытнопатриархальные деревен-
ские отношения послужили им образцом и опорой для те-
оретического обоснования возможности построения ком-
мунистического строя. Основой окончательной ликвида-
ции привилегий после установления общественной
собственности должна была стать, по их мнению, всеоб-
щая уравнительность и бедность.
Они не понимали и не могли понять, что такое равен-
ство могло привести лишь к снижению культурного и тех-
нического уровня общества, к примитивизму жизни и ни-
велировке личности. Это и было подтверждено практикой
коммунистических общин и государств.
Однако наличие отрицательных сторон в разработан-
ной утопистами системе равенства не должно заслонять
ее положительных моментов. Важно подчеркнуть, что в
ней содержится общая постановка проблемы равенства,
указаны области общественных отношений, где должны
быть искоренены привилегии. Пусть не верны оказались
пути решения, но зато верна конечная цель — создание
бесклассового общества.
Нельзя забывать о том, что идеалы уравнительного
коммунизма имели в эпоху феодализма прогрессивное
значение. «Идея «права на землю» и «уравнительного
раздела земли»,— говорил В. И. Ленин,— есть не что
иное, как формулировка революционных стремлений к
равенству со стороны крестьян, борющихся за полное
свержение помещичьей власти, за полное уничтожение
помещичьего землевладения»24. Восстания угнетенных
расшатывали феодальные устои и готовили почву для но-
вых общественных отношений.
Глава II
Критика К. Марксом
основных положений
грубокоммунистического
равенства
Крестьянско-плебейский идеал общественной справед-
ливости в эпоху окончательного утверждения капиталис-
тического способа производства и сознательного проле-
тарского движения утрачивает свое прогрессивное значе-
ние. Капитализм к середине XIX столетия, устранив
феодальные отношения и их политические институты,
вступил в такую стадию своего развития, когда ясно об-
наружились действия его основных законов и, вместе с
тем, отсутствие внутренней гармонии между ними. От-
ражением выявившихся противоречий становится теперь
классовая борьба буржуазии и пролетариата, которая
определит на долгое время ход и направление общест-
венного развития. В ходе этой борьбы рабочий класс
выработает свое понимание общественной справедливо-
сти и укажет пути его достижения.
Крестьянин-домосед, привыкший к размеренному, не-
торопливому течению жизни, к сонной тишине деревен-
ского мира, и мелкий ремесленник города, сводивший
кое-как концы с концами, оказавшись втянутыми не по
своей воле в пучину безжалостной капиталистической
действительности, где все продается и покупается, начи-
нают бешено возмущаться и негодовать против новых по-
рядков. Но какая растерянность и беспомощность скво-
зят во всех их действиях и помыслах! Во всем они видят
упадок и регресс: нет больше чистоты нравов, предайы
осмеянию старые обычаи и традиции, рушатся семейные
связи и всюду господствуют обман и насилие. Они мучи-
тельно ищут выхода из создавшегося положения, ищут
опоры и не находят ее. Основа их прежнего благополучия
подрывается — земля переходит к кулаку, ручное ремес-
ло вытесняется капиталистической фабрикой.
39
Многие идеологи крестьянства и мелкой буржуазии
города были не в состоянии понять всей глубины проис-
шедших технических и социально-экономических перемен.
Они по-прежнему продолжают видеть в системе патриар-
хальных производственных отношений единственно воз-
можный и разумный порядок. Ускоряющая свой бег ма-
шинная индустрия могла в их глазах только отодвинуть
желаемый идеал и не дать ему осуществиться. Враждеб-
ность к крупному капиталу, несущему крестьянину разо-
рение и нищету, перерастает во враждебность к техниче-
скому прогрессу и культуре. Противоречия новой хозяй-
ственной организации объявляются ими нелепостью, про-
изволом слепых страстей. Развитие промышленности, за-
являют они, несет не освобождение, а невиданное доселе
порабощение, перед которым меркнут прошлые невзгоды.
Пережитое становится хорошим, действительное — пло-
хим. Спасение только в одном: остановить, пока не позд-
но, безумный хоровод грохочущих стальных машин, вер-
нуться к привычным, стародедовским формам трудовой
деятельности и установить ту изначальную справедли-
вость, которая якобы имела место в крестьянской общи-
не и при цеховом строе.
Теоретический мир ненаучного социализма, с которым
К. Маркс познакомился в 1843 году в Париже, буквально
кипел всевозможными уравнительными проектами: про-
ектами создания коммунистических колоний (Э. Кабе),
фаланстеров (Ш. Фурье), народных банков, рабочих де-
нег (П. Прудон), общественных мастерских (Л. Блан),
базаров справедливого обмена и пр. Каждый из авторов
надеялся, что в случае принятия и широкого осуществле-
ния его проекта произойдет постепенное мирное измене-
ние природы капитализма и в обществе утвердятся прин-
ципы всеобщего братства. Основой переворота должно
было стать уравнение имеющихся богатств и сближение
классов в экономическом, политическом, культурном и
моральном плане. Для молодого Маркса, прошедшего
школу гегелевской диалектики, подобные наивные надеж-
ды не могли не казаться ребяческими. Его непосредствен-
ное знакомство с развитым рабочим движением Франции
и личный контакт с вождями большинства тайных рево-
люционных обществ, а также изучение политической эко-
номии, истории французской буржуазной революции, те-
орий утопического социализма и коммунизма позволили
ему окончательно перейти к материализму и коммунизму
40
и начать систематическую критику уравнительных уто-
пий. Необходимость этой критики вызывалась потребнос-
тью классовой борьбы пролетариата. Теоретическая и
практическая деятельность социалистических доктрине-
ров от класса мелкой буржуазии, еще недавно имевшая
некоторое положительное значение, с превращением про-
летариата в класс современного капиталистического об-
щества и появлением на политической арене первой его
самостоятельной организации — Союза коммунистов на-
чинает мешать революционной борьбе рабочего класса,
оказывая отрицательное воздействие на его пробуждаю-
щееся классовое самосознание. Отныне формирование на-
учного коммунизма и всей системы нового мировоззре-
ния и их дальнейшее развитие были неразрывно связаны
с преодолением утопических надежд и заблуждений как
у самого пролетариата, так и у тех слоев и общественных
групп, которые были близки к нему и могли оказывать на
него влияние.
Развернутая критика грубого коммунизма была
впервые дана Марксом в «Экономическо-философских
рукописях 1844 года». Анализируя труд рабочего в усло-
виях капиталистического товарного производства, он при-
шел к выводу, что содержание и форма этого труда в том
виде, в каком они представляются современникам, не яв-
ляются вечными и неизменными, а появились историче-
ски, приняв на определенный срок определенное содер-
жание и определенную форму. Имя ему — отчужденный
труд. С помощью этой категории автором «Рукописей»
был сделан ряд принципиально новых теоретических от-
крытий (происхождение и сущность частной собственнос-
ти, заработной платы, роль труда в истории общества
и др.), давших ему возможность более глубоко понять
экономические и социальные процессы капиталистическо-
го общества и, следовательно, более ясно увидеть пороч-
ность тех теорий, которые защищали этот строй, и тех, кто
стремился ниспровергнуть его.
Утопический коммунизм и мелкобуржуазный социа-
лизм постоянно остаются в поле зрения К. Маркса и
Ф. Энгельса на протяжении всей их жизни. «Немецкая
идеология», «Манифест Коммунистической партии», «Ка-
питал», «Критика Готской программы», «Крестьянская
война в Германии», «Развитие социализма от утопии к
науке», «Анти-Дюринг» — вот далеко не полный перечень
работ, в которых дан всесторонний анализ социально-эко-
41
номических и философских взглядов ненаучного социа-
лизма и его понимания равенства.
Из изложенного ранее видно, что грубое равенство ох-
ватывало все стороны хозяйственной, бытовой и культур-
ной жизни общества. Индивид, захотевший жить как-то
иначе, не мог бы найти ни одной отдушины, ни одной ще-
ли в опоясывающей общину стене монолитного, жестко
регламентированного равенства. Область распределения
была главным объектом уравнивания. Равенство в
других областях являлось производным от равенства в
этой области и механически копировало его.
Благополучие общества, по мнению всех утопистов,
полностью зависит от правильного распределения мате-
риальных и духовных благ, но главным образом матери-
альных. Любая несправедливость в этой области затраги-
вает интересы личности в большей мере, чем нарушения
в чем-либо другом. Если человек будет, например, обой-
ден в образовании, то это еще не грозит ему непосредст-
венной смертью, а если он будет жестоко обделен при
распределении пищи, одежды, жилья, то такая угроза
возрастает. Но жизнь для него — самое дорогое, и он
всеми правдами и неправдами будет стремиться взять у
других то, что должно по праву принадлежать ему. По-
этому если общество не хочет погибнуть в братоубийст-
венной войне, то оно обязано постоянно держать систему
распределения под неусыпным надзором. Какова система
распределения, такова и общественная жизнь.
Все горести и бедствия, выпадающие на долю просто-
го народа, возникали до сих пор на почве якобы неспра-
ведливого, неравномерного распределения. Одни люди,
более сильные, более ловкие и хитрые, нечестным путем
захватывали в свое личное пользование то, что было про-
изведено другими. Так возникло неравенство состояний.
И чем дальше, тем больше возрастало это неравенство.
Чем больше одни богатели, тем беднее становились дру-
гие. И это происходило не случайно. Дело в том, что сама
система распределения не содержит в себе внутренних
сил, могущих воспрепятствовать алчности бесчестных лю-
дей, и она поэтому всецело определяется случайностью.
Любой мошенник или группа мошенников могут оказать
на нее влияние и использовать ее в своих корыстных це-
лях, не затрачивая на получение богатства никакого тру-
да. Подобно флюгеру, она поворачивается туда, куда ду-
ет более сильный ветер. Борьба между людьми всегда
42
шла из-за влияния в сфере распределения. В основе исто-
рии человечества лежит история распределения — таков
основной вывод утопического коммунизма.
Но, может быть, причина недоедания, голода, от ко-
торых так часто страдают трудящиеся массы, лежит в не-
достаточном производстве необходимых продуктов? Нет,
отвечают утописты! «...Земля,— говорит, например,
Ж. Мелье,— производит почти всегда достаточное коли-
чество продуктов, производит их даже в изобилии для че-
ловеческих потребностей, если бы люди, всегда делали
благое употребление из этих продуктов; очень редко зем-
ля не производит необходимого для жизни» К Если бы
вся причина заключалась в производстве, то уже давно
бы бедных не было в помине. А между тем наблюдается
другое. Производство растет от века к веку, расширяется
территория возделываемых земель, улучшается культура
земледелия, появляются все новые и новые механические
машины, растет производительная сила труда, научные
открытия следуют одно за другим, а количество бедных
не только не уменьшается, но, наоборот, возрастает. Сле-
довательно, рост производства имеет целью не благо жи-
вого человека, а накопление богатств, расширение мира
мертвых вещей. Машины изобретают в погоне за состоя-
нием. Поскольку трудящийся ничего не выигрывает от
технического прогресса, прогресс лишается всякого смыс-
ла. Древние не знали машин, но они и не знали паупе-
ризма.
Нетрудно видеть, что утописты эпохи становления ка-
питализма обнаружили основное противоречие его спосо-
ба производства, где «само богатство является причиной
бедности». Однако они не могли проникнуть в сущность
этой взаимосвязи, понять, что она является специфиче-
ской формой самого производства на капиталистической
стадии его развития. Им казалось, что наблюдаемая ими
действительность будет вечно воспроизводиться в своих
существенных чертах, и, каким бы ни стало богатым об-
щество, бедность будет его неизбежным спутником. Ибо
с увеличением богатства возрастут в такой же пропорции
прихоти богачей и усилится погоня за предметами рос-
коши, в угоду которым будет приноситься жизнь боль-
шинства людей. Поэтому было бы иллюзией ждать, что
когда-то все заживут счастливой жизнью. В центре вни-
мания должен быть человек сегодняшнего дня. Удовлет-
ворение его насущных потребностей — важнейшая соци-
43
альная задача. Главное, к чему нужно стремиться,— это
дать немедленно каждой личности максимум тех бо-
гатств, которым и располагает общество в данный мо-
мент.
Но велики ли запросы этой личности, как много она
хочет? Оказывается, масштаб этих требований невелик.
Один из ранних представителей утопического коммуниз-
ма Д. Уинстэнли выразил их так: «Имея же пищу, одеж-
ду и жилище и приятное общение с подобными себе, что
может еще желать себе человек в дни пребывания его на
земле?»2 В действительности это требование не личности
богатой и разносторонней, нуждающейся во всей полно-
те материальных и духовных ценностей, созданных чело-
вечеством, а личности бедной и однобоко развитой, не пе-
решагнувшей в своих желаниях за рамки простейших
природных потребностей.
В идеализации непритязательного образа жизни и в
противопоставлении его современной капиталистической
действительности, где богатство выступает как самоцель,
наглядно выразилось непонимание утопистами значения
тех скрытых возможностей для развития личности, кото-
рые таятся в новейшем производстве. Утописты видели,
что универсальный процесс овеществления оборачивается
для личности полным отчуждением ради простого нако-
пительства. Поэтому многие из них отрицают не только
ограниченную буржуазную форму богатства, но и само
производство, создающее его. Оно квалифицируется ими
как «производство ради производства».
К. Маркс, критикуя Сисмонди, писал по этому поводу:
«...Производство ради производства есть не что иное, как
развитие производительных сил человечества, т. е. раз-
витие богатства человеческой природы как самоцель. Ес-
ли противопоставить этой цели благо отдельных индиви-
дов, как делал Сисмонди, то это значит утверждать, что
развитие всего человеческого рода должно быть задержа-
но ради обеспечения блага отдельных индивидов, что,
следовательно, нельзя вести, к примеру скажем, никакой
войны, ибо война во всяком случае ведет к гибели отдель-
ных лиц... Развитие способностей рода «человек», хотя
оно вначале совершается за счет большинства человече-
ских индивидов и даже целых человеческих классов, в
конце концов разрушит этот антагонизм и совпадет с раз-
витием каждого отдельного индивида; что, стало быть,
более высокое развитие индивидуальности покупается
44
только ценой такого исторического процесса, в ходе кото-
рого индивиды приносятся в жертву»3.
Считая распределение самостоятельно существующей
областью и видя в нем главный источник возникновения
социальных несправедливостей, представители левоурав-
нительного коммунизма даже и не пытались подтвердить
свои утверждения сколько-нибудь строгим экономиче-
ским доказательством. Политическая экономия была за
пределами их теоретических поисков. Вся критика суще-
ствующих порядков и все обоснование разумного строя
велись С1 позиций морального осуждения или одобрения.
Попытки подкрепить свои выводы экономическими дово-
дами встречаются в основном у представителей мелко-
буржуазного социализма: Прудона, Грея, Сисмонди, на-
родников и др.
В. И. Ленин в работе «К характеристике экономиче-
ского романтизма», критикуя мелкобуржуазную полити-
ческую экономию Сисмонди и русских его последовате-
лей, отмечал, что они «считали нужным выделять «по-
требление» от «производства» как особый отдел науки;
говорили, что производство зависит от естественных за-
конов, тогда как потребление определяется распределе-
нием, зависящим от воли людей, и т. п., и т. п.»4 Такое
разграничение являлось следствием, говорил он, ненауч-
ного понимания предмета политической экономии как на-
уки, якобы занимающейся только «производством матери-
альных ценностей». На самом же деле ее предмет — об-
щественные отношения людей по производству. «Если же
мы последовательно,— продолжает В. И. Ленин,— будем
смотреть на «производство», как на общественные отно-
шения по производству, то и «распределение» и «потреб-
ление» потеряют всякое самостоятельное значение. Раз
выяснены отношения по производству,— тем самым вы-
яснилась и доля в продукте, приходящаяся отдельным
классам, а следовательно, «распределение» и «потребле-
ние» 5.
Какими мотивами руководствовались поборники абсо-
лютной справедливости, предполагая установить в по-
треблении строго пропорциональное равенство?
Основное этико-экономическое соображение заключа-
лось в следующем. Потребление должно быть равным
на том основании, что в общественном производстве все
виды необходимых работ равноценны. Поскольку сущест-
вует определенный вид деятельности, без которого обще-
45
ство не может нормально функционировать, то оно не
должно подвергать его какой-либо дискриминации. На
каком основании, например, труд сапожника должен
цениться и, следовательно, вознаграждаться выше, чем
труд кузнеца или землепашца? Таких оснований нет. Ес-
ли бы какой-либо индивид был в состоянии собственными
усилиями обеспечить все свои многочисленные потребнос-
ти, не прибегая к взаимообмену продуктами деятельности
с другими людьми, то он имел бы полное право быть не-
зависимым в своем потреблении. Но таких людей не су-
ществует. Люди могут жить только в обществе, где каж-
дый постоянно нуждается в помощи другого. Эта связь
осуществляется с помощью обмена продуктами деятель-
ности. Обмен не заключает в себе какого-либо неравенст-
ва. Полученный индивидом в ходе обмена продукт есть
по своей ценности такой же продукт, который был уступ-
лен им другому, но только в иной материализации. Поэ-
тому-то и возможен сам акт обмена. Если не допускать в
этой области злоупотребления, то распределение будет
всегда равным.
Кроме того, потребление должно быть равным еще и
потому, что орудия труда, точно так же как и профессио-
нальная способность, представляют собой не изобретение
отдельной личности, а являются продуктом деятельности
всего общества, и с этой точки зрения они есть коллек-
тивная собственность. Все, на что способен человек, пред-
ставляет собой дар, преподнесенный ему другими людь-
ми, чтобы он не умер с голоду. Можно ли поэтому требо-
вать от них еще особого вознаграждения, отличного от
того, что получают они?
Следует ли из факта равноценности различных видов
труда неизбежность абсолютного равенства в потребле-
нии? Ответить на этот вопрос, очевидно, можно только
так: равенство следует, но абсолютность равенства не
следует. Действительно, если бы существование общества
всецело зависело от одного или немногих видов деятель-
ности, то привилегия на особое потребление работников
этих профессий была бы необходимой. В таком случае
привилегия стала бы неискоренимым явлением общест-
венной жизни. Но таких видов деятельности общество не
знает. Все работы равноценны, хотя они и различны.
В основе их равноценности лежит то, что все они являют-
ся человеческим трудом. Каждая профессия вызвана к
жизни потребностями развития производства и в конеч-
46
ном счете развитием самого человека. Поэтому равенст-
во в потреблении, понимаемое как отсутствие привилегий
в этой области,— требование закономерное. «...Различие
в деятельности, труде,— говорят К. Маркс и Ф. Энгельс
в «Немецкой идеологии», — не влечет за собой никакого
неравенства, никакой привилегии в смысле владения и
потребления»6.
Возникновение института привилегий как особого ре-
жима для отдельных лиц, отличного от способа существо-
вания общей массы населения, есть история возникнове-
ния разделения общества на классы. Установить равенст-
во — значит уничтожить классы. В этом состоит суть про-
летарского требования равенства. «Всякое требование
равенства, идущее дальше этого,— говорит Ф. Энгельс в
«Анти-Дюринге»,— неизбежно приводит к нелепости»7.
Идеологи уравнительного коммунизма, требуя установле-
ния равенства, главное внимание обращали не столько на
уничтожение классов, сколько на установление полного и
полнейшего равенства. Установить абсолютное равенство
даже только в потреблении можно было бы лишь при ус-
ловии полной тождественности людей, полного совпаде-
ния их вкусов, потребностей, умственных запросов и фи-
зических данных. То, что различные виды работ равно-
ценны, еще не говорит за то, что выполняющие их люди
равны по силе, по здоровью и т. д. Даже одинаковая ра-
бота для двух рабочих может показаться одному тяже-
лой, другому легкой. Один выполнит ее с большим тру-
дом, с большой затратой энергии и вернется домой совер-
шенно разбитым, другому же она покажется легким фи-
зическим упражнением. Первому для восстановления сил
потребуется, может быть, более изысканная и калорийная
пища, второй же будет удовлетворен любым обычным
блюдом и т. д. Требования полного равенства, писал
Ф. Энгельс в письме к А. Бебелю, не учитывают также и
того, что «между отдельными странами, областями и даже
местностями всегда будет существовать известное нера-
венство в жизненных условиях, которое можно будет све-
сти до минимума, но никогда не удастся устранить пол-
ностью. Обитатели Альп всегда будут иметь другие жиз-
ненные условия, чем жители равнин»8.
Неравенство в потреблении останется и при коммунис-
тическом строе — при полном изобилии необходимых
продуктов питания, но оно уже будет не следствием при-
вилегий той или иной группы населения, а явится следст-
47
вием различных потребностей людей. «...Тому,— замечает
с иронией Ф. Энгельс,— кто будет настаивать, чтобы ему
с педантической точностью была выдана причитающаяся
ему равная и справедливая доля продуктов,— тому в на-
смешку выдадут двойную порцию»9. Однако до наступле-
ния коммунистического свободного потребления общест-
во должно пройти этап социализма, в котором еще гос-
подствует принцип одностороннего равенства — нерав-
ные по своим физическим и другим данным люди за рав-
ный труд получают равное вознаграждение. Необходи-
мость такого нивелирующего равенства обусловлена
уровнем развития производительных сил и производст-
венных отношений социализма. Производительные силы
в социалистическом обществе еще не настолько развиты,
чтобы обеспечить свободное потребление, труд также не
является для всех людей первой жизненной потребнос-
тью. Увязка личных интересов с общественными возмож-
на лишь на основе сочетания моральной и материальной
заинтересованности каждого работника в своем труде.
За лучшую работу, за большее количество труда — боль-
шее вознаграждение. Необходимость такого распределе-
ния при социализме была обоснована К. Марксом в рабо-
те «Критика Готской программы».
Каким путем уравнительный коммунизм надеялся со-
хранить равный обмен продуктами труда, всеобщую
справедливость и твердое равенство в потреблении, зная
заведомо, что люди не равны по своим природным каче-
ствам? Этот вопрос был камнем преткновения для всего
утопического социализма и коммунизма.
Представители уравнительного социализма склоня-
лись к тому, что более сильный может производить в рам-
ках своего индивидуального хозяйства, основанного на
личном труде, столько, сколько ему заблагорассудится,
лишь бы обмен был строго эквивалентным. Вот как пред-
ставлял себе это П. Прудон: «Как работающие в сотруд-
ничестве работники находятся на равном положении, и
было бы противоречием платить одному больше, чем дру-
гому, ибо продукт одного может быть оплачен только из
продукта другого, если оба продукта не равны, остаток
или разница между большим или меньшим продуктом не
приобретается и, стало быть, не входит в мену и не мо-
жет нарушить равенство заработной платы: отсюда выте-
кает, если хотите, естественное неравенство в пользу бо-
лее сильного работника, но не общественное, потому что
48
никто не страдает от особой силы и производительной
энергии этого работника» 10. Другими словами, один ра-
ботник в силу физического превосходства или большего
прилежания может стать богаче, чем другой, оказавший-
ся слабым или неприлежным. Общественное равенство
между ними сохраняется, поскольку каждый из них не
прибегал к наемному труду, а обменивал только то, что
произвел сам. Крестьянину или ремесленнику, независи-
мо от того, как они работают, всегда будет принадлежать
полный продукт труда. Крупные собственники лишились
бы возможности получать нетрудовые доходы, и таким
образом было бы навсегда покончено с эксплуатацией.
В данном случае перед нами экономика простого товар-
ного производства.
Этот проект можно было бы осуществить на какой-то
непродолжительный срок и только в условиях простого
товарного хозяйства. Понятно также и то, что в такой
крестьянской республике равенство было бы равенством
сильных. Дальнейшая эволюция хозяйственной жизни не-
избежно привела бы к значительному расслоению кресть-
янства и открыла бы путь к становлению капиталистиче-
ских производственных отношений. Но это не единствен-
но возможное направление. Простое товарное хозяйство
может развиться и в сторону социализма, если руковод-
ство крестьянством осуществляет пролетариат.
Предлагаемый П. Прудоном план был, несомненно,
реакционным, поскольку предполагал регресс общества,
возврат от высшей фазы развития к низшей. При этом
любому идеологу, поставившему перед собою такую цель,
неизбежно приходится извращать факты, делать всевоз-
можные натяжки, приукрашивать прошлое и т. д., чтобы
втиснуть современный ему миропорядок в рамки отжив-
ших отношений. Об этом хорошо сказал Энгельс в преди-
словии к 1-му немецкому изданию «Нищеты философии»:
«...Особенно мелкий буржуа, честный труд которого,—
хотя бы даже это только труд его подмастерьев и учени-
ков,— изо дня в день все больше и больше обесценивается
конкуренцией крупной промышленности и машин, особен-
но мелкий производитель должен страстно желать такого
общества, в котором обмен продуктов по их трудовой сто-
имости, будет, наконец, совершенной и безусловной исти-
ной. Другими словами: он должен страстно желать тако-
го общества, в котором действует исключительно и без
ограничений только один закон товарного производства,
49
но устранены те условия, при которых он только и может
иметь силу, а именно —остальные законы товарного, а
затем и капиталистического производства» п.
Представителей утопического коммунизма как после-
довательных ревнителей равенства такая установка уто-
пистов-социалистов явно не устраивала. Равенство долж-
но быть абсолютным для всех, независимо от силы или сла-
бости индивида. Более сильный должен получать одина-
ковое со всеми вознаграждение. Руководствуясь самыми
благородными побуждениями, желая установить самое
совершенное равенство, некоторые уравнители в этом во-
просе доходили до абсурдных крайностей. Вот что, на-
пример, писал Г. Бабеф: «Что, если бы даже нашелся че-
ловек, могущий доказать, что с помощью одной своей
природной силы он способен произвести в четыре раза
больше, чем взятые в отдельности другие члены общест-
ва, и если бы он на этом основании потребовал четвер-
ного вознаграждения, он, тем не менее, оказался бы вра-
гом общества, так как этим самым он нарушил бы соци-
альное равновесие и уничтожил бы драгоценное равенст-
во; что благоразумие властно требует от всех членов
общества устранения такого человека, преследования его в
качестве общественной язвы и, по крайней мере, лише-
ния его возможности выполнять работу больше, чем одно-
го человека, дабы он не мог требовать себе высшего воз-
награждения» 12. Предлагаемое уравнительным комму-
низмом равенство было более деспотичным, чем равенст-
во уравнительного социализма, дававшего некоторую
свободу личной инициативе. Однако несмотря на эти край-
ности, в целом коммунистическое течение бабувизма было
более прогрессивным и революционным, чем мелкобур-
жуазный социализм. Оно, отмечал К. Маркс в «Святом
семействе», «породило коммунистическую идею... Эта
идея, при последовательной ее разработке, есть идея но-
вого мирового порядка» 13.
Аналогичным образом обстояло дело и с оплатой тру-
да артистов, ученых, писателей и т. д. В этом вопросе на-
блюдается полное единодушие между представителями
как утопического социализма, так и утопического комму-
низма: никто из представителей умственного труда не
имеет права требовать большего вознаграждения, чем то,
которое получают люди физического труда, тем более что
первые находятся, по существу, на иждивении вторых.
Когда речь идет об обмене продуктов, цель которого —
50
удовлетворение взаимных потребностей, то что может
предложить, например, писатель дровосеку? Абсолютно
ничего. Продукт ценен тогда, когда он удовлетворяет по-
требности, связанные с материальным существованием
личности, всякий другой продукт, не предназначенный
для этой цели, обесценивается и не является продуктом.
Ученые трактаты, произведения искусства и пр. нужны,
конечно, обществу, но не обязательны. Они нужны по-
стольку, поскольку люди любознательны от природы, и
если им хочется что-либо знать, то они, договорившись
между собой, могут взять на свое содержание нескольких
профессоров философии или политической экономии. Но
«на крайний случай,— говорит П. Прудон,— общество
может обойтись без прозы и без стихов, без музыки и жи-
вописи, без знакомства с движением луны и полярной
звезды; но ни один день не может обойтись без пищи и
жилища» и.
Подобными высказываниями пестрят сочинения Бабе-
фа, Буонарроти и других коммунистов-утопистов.
Ф. Энгельс, характеризуя деятельность тайных обществ
французских коммунистов-бабувистов («Работники-
эгалитарии», «Гуманитарии»), возникших в 1840—
1841 годах, писал о них так: «Они (эгалитарии.— А. А.)
хотели превратить мир в общину рабочих, уничтожив вся-
кую утонченность цивилизации, науку, изящные искусст-
ва и т. п. как бесполезную, опасную и аристократическую
роскошь; это был предрассудок, который являлся неиз-
бежным результатом их полного незнакомства с историей
и политической экономией. Гуманитарии приобрели из-
вестность главным образом своими нападками на брак,
семью и другие подобные установления» 15. Реакционная
пресса широко использовала подобные предрассудки.
За редким исключением, все люди умственного труда,
считали грубые уравнители, должны заниматься физиче-
ским трудом. В свободное время общество позволит им
предаться наукам и художествам, но платой за эту не-
урочную работу будет только всеобщее восхищение и по-
хвала, если они их заслужат. А до сих пор необоснован-
но высокий гонорар, получаемый артистами, учеными,
писателями, был просто-напросто насильственной контри-
буцией, которая взималась с трудового народа с помо-
щью государственной налоговой системы.
Возможно, что в развитом коммунистическом общест-
ве при полноте материального обеспечения «дань всеоб-
51
щего восхищения и похвалы» и станет единственной
«платой», которую каждый будет стараться заслужить.
Но такое требование, не говоря уже о принудительном
всеобщем физическом труде, в докоммунистический пери-
од при наличии различной эффективности простого и
сложного труда не может быть даже предметом обсужде-
ния. Это утопия.
На вопросе оплаты труда общественных функционе-
ров следует остановиться несколько подробнее. Утопис-
ты-коммунисты, как известно, приравнивали управленче-
скую работу к работе артистов, художников и т. д. и тре-
бовали и для них одинаковой со всеми оплаты. Здесь
может возникнуть неверное представление, что классики
марксизма-ленинизма, разделявшие требование, выдвину,
тое Парижской Коммуной — «общественная служба
должна исполняться за заработную плату рабочего», —
исходили из уравниловки или подлаживались под настро-
ения революционных масс 16. Это была бы грубая ошибка.
Понижение платы высшим государственным чиновни-
кам, указывал В. И. Ленин, является актом устранения
одной из укоренившихся привилегий, связанной с сущест-
вованием классово-антагонистического государства,—
привилегии незаслуженно высокой оплаты, не соответст-
вующей фактической ценности выполняемой работы. Бур-
жуазные идеологи и оппортунисты типа Э. Бернштейна
смотрели на это требование как на требование наивного
примитивно-утопического демократизма. Между тем, го-
ворил В. И. Ленин, это понижение вызывается рядом объ-
ективных причин: «во-первых, переход от капитализма к
социализму невозможен без известного «возврата» к
«примитивному» демократизму (ибо иначе как же перей-
ти к выполнению государственных функций большинст-
вом населения и поголовно всем населением?), а во-вто-
рых, что «примитивный демократизм» на базе капитализ-
ма и капиталистической культуры — не то, что примитив-
ный демократизм в первобытные или в докапиталистиче-
ские времена. Капиталистическая культура создала
крупное производство, фабрики, железные дороги, почту,
телефоны и прочее, а на этой базе громадное большинст-
во функций старой «государственной власти» так упрос-
тилось и может быть сведено к таким простейшим опе-
рациям регистрации, записи, проверки, что эти функции
станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти
функции вполне можно будет выполнять за обычную «за-
52
работную плату рабочего», что можно (и должно) отнять
у этих функций всякую тень чего-либо привилегирован-
ного, „начальственного"» 17.
Сам акт понижения оплаты государственным служа-
щим не следует рассматривать как механическое дейст-
вие, не учитывающее специфики управленческого труда.
Подобно тому как заработная плата рабочего при соци-
ализме зависит от сложности выполняемой им работы, от
его квалификации, так и оплата государственных работ-
ников зависит от их служебной квалификации, занимае-
мой должности, ученой степени и т. д. Одно дело вести
простую регистрацию, запись, проверку и пр., другое —
решать задачи, например, общегосударственного плани-
рования или делать анализ аспектов экономических и
технических изменений и т. д. Здесь так же, как и в про-
изводстве, сохраняется единственная в условиях социа-
лизма «привилегия»: получает больше тот, чей труд более
квалифицирован. Это и есть «обычная заработная плата»,
не содержащая в себе элементов классовых привилегий.
Соответствия между затраченным трудом и количест-
вом получаемых продуктов, считали утописты, легче все-
го можно осуществить в условиях организованного про-
изводства сельской коммуны при полном имущественном
равенстве. Там каждый член ассоциации получит опре-
деленное задание. Оно будет одинаковым для всех. При
этом не важно, кому сколько потребуется времени для
выполнения заданного урока. Один может справиться с
работой, рассчитанной, например, на 7 часов, за 6 часов,
другой — за 8, третий уложится в расчетное время. Тот,
кто кончит свою работу раньше других, может занимать-
ся любым другим делом по своему усмотрению. Посколь-
ку все будут заняты обязательным физическим трудом,
то задание будет небольшим и легко выполнимым. Вы-
полнив свою норму, каждый из участников получит рав-
ное со всеми вознаграждение. Но, чтобы претворить в
жизнь такой план, нужно ликвидировать частную собст-
венность и ввести собственность общественную. «...Рас-
пределение средств равномерным и справедливым спосо-
бом и благополучие в ходе людских дел,—писал Т. Мор,—
возможны только с совершенным уничтожением частной
собственности» 18. Мечта о справедливом обмене продук-
тами деятельности в условиях, когда каждый имеет соб-
ственность и всецело поглощен личными заботами об уве-
личении своего состояния,— затея пустая и вредная.
53
Как понимали собственность идеологи уравнительно-
го коммунизма, можно видеть из следующих слов Т. Де-
зами: «...Собственность заключает в себе дурное и хоро-
шее. Дурное — это исключительность, отсутствие брат-
ства, раздробленность, монополия, антагонизм, эксплуа-
тация, тирания и т. д. Хорошее — это достоинство, богат-
ство, наслаждение соответствующими вещами» 19. Первая
сторона случайна, преходяща, она и является частной
собственностью; вторая — вечна. Чтобы осуществить пе-
реход ко всеобщему равенству, говорит он, нужно ликви-
дировать дурную сторону собственности и обобществить
всеохватывающим образом положительную. Сущность
собственности состоит, следовательно, в вещественном
богатстве.
С чем здесь можно согласиться и с чем нельзя? Конеч-
но, в понятие собственности входит богатство в том смыс-
ле, как его понимает Т. Дезами, то есть в смысле наличия
необходимых предметов для человека и предметов, да-
ющих ему наслаждения. Но это не является единствен-
ным и главным. «...Действительным богатством,— гово-
рит Маркс,— является развитая производительная сила
всех индивидов»20 и еще: «всякое богатство стало про-
мышленным богатством, богатством труда»21. На эту сто-
рону богатства как на наличие материалов труда, средств
труда и средств потребления утописты если и обращали
внимание, то не придавали ей большого значения. Глав-
ным для них было объединение и равномерное распреде-
ление конечного результата производства — готовых про-
дуктов потребления.
Можно также согласиться с тем, что собственность по-
рождает антагонизм, эксплуатацию и т. д. Но считать,
что «дурную сторону» можно просто механически отде-
лить от «хорошей стороны» собственности,— значит не
понять существа самой собственности. Антагонизм, экс-
плуатация и т. д. есть не что иное, как формы обществен-
ных связей человека, принявших на стадии капитализма
отчужденный, обесчеловеченный вид. Они столь же объ-
ективны и необходимы, как и порождающая их основа —
отчужденный труд.
Анализ взаимосвязи отчужденного труда с частной
собственностью был впервые дан Марксом в «Экономиче-
ско-философских рукописях 1844 года». Одним из побу-
дительных мотивов, подтолкнувших его к поискам ука-
занной взаимосвязи, был, несомненно, утопический ком-
54
мунизм со своими уравнительными требованиями. Об этом
говорит поставленный молодым Карлом Марксом в «Ру-
кописях» следующий вопрос: «Какие ошибки совершают
реформаторы en detail (по мелочам.— Ред.), которые ли-
бо хотят повысить заработную плату и этим улучшить
положение рабочего класса, либо (подобно Прудону) ус-
матривают цель социальной революции в уравнении за-
работной платы?»22.
Факт отчуждения рабочего и его продукции как ре-
зультат развития частной собственности отмечался не
только представителями социалистических школ, но был
зафиксирован и самими буржуазными экономистами. Од-
нако ни- те, ни другие не могли объяснить истинного зна-
чения частной собственности. Они рассматривали ее в от-
рыве от человека, как некую вещь, как накопленный труд,
накопленное богатство, считая, таким образом, что она
является вечным, необходимым условием существования
общества.
Уяснение К. Марксом специфики отчужденного труда
как такого труда, когда рабочий в процессе его осуществ-
ления утрачивает произведенный предмет и одновремен-
но закабаляется им, дало возможность по-новому взгля-
нуть на частную собственность. Очевидно, что продукт,
утраченный рабочим, и собственная его деятельность,
ставшая ему чуждой и враждебной, принадлежат некото-
рому другому человеку, способному вопреки желанию ра-
бочего присваивать плоды его труда и сам труд. Следова-
тельно, частная собственность в руках присваивающего
представляет не просто имущество, средство материаль-
ного благосостояния, а командную власть. Этот факт сви-
детельствует о существовании между людьми особых об-
щественных связей. Они возникли, указывает Маркс, не
по воле случая, а явились следствием отчужденного тру-
да. Труд, принявший на определенный исторический
срок характер отчужденного труда, обусловил соответст-
вующую себе форму общественных отношений — отно-
шений частной собственности. В капиталистической
системе производства частная собственность в форме ка-
питала выступает как существенное отношение, опреде-
ляющее другие отношения, и является в то же время ос-
новным средством, с помощью которого совершается
отчуждение. «...Хотя частная собственность и выступает
как основа и причина самоотчужденного труда,— говорит
Маркс,— в действительности она, наоборот, оказывается
55
его следствием... Позднее это отношение превращается в
отношение взаимодействия»23.
Раскрытие Марксом причин возникновения частной
собственности и выяснение ее общественной значимости
значительно расширили старые представления о ней. Ес-
ли бы частная собственность представляла собой только
наличие существенных предметов как предметов наслаж-
дения, то требование «реформаторов по мелочам» о все-
общем уравнении богатств было бы в какой-то степени
правомерным. Но как можно уравнять неравные отно-
шения между рабочим и капиталистом, имеющие объек-
тивную основу в самом отчужденном труде? До такой по-
становки вопроса ни один из утопистов не мог подняться.
Труд и общественные отношения в их понимании не носи-
ли характера обязательной связи. Наблюдаемые проти-
воречия (конкуренция, монополия и т. д.) в общественных
отношениях объяснялись ими корыстолюбием, стяжа-
тельством и т. д., то есть случайными причинами, испра-
вить которые при добром согласии всех людей не пред-
ставляет больших трудностей. Найденная Марксом необ-
ходимая взаимосвязь между трудом и капиталом стала
исходным пунктом революционного переворота в исто-
рии человеческой мысли.
Сделанный Марксом анализ отчужденного труда по*
зволил ему выявить также истинное значение заработной
платы и показать, к чему привело бы ее уравнение. Само-
отчуждение труда заключается в том, что «труд является
для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим, к его
сущности; в том, что он в своем труде не утверждает се-
бя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчаст-
ным, не развертывает свободно свою физическую и ду-
ховную энергию, а изнуряет свою физическую природу и
разрушает свой дух... В силу этого труд его не доброволь-
ный, а вынужденный; это — принудительный труд. Это
не удовлетворение потребности в труде, а только средст-
во для удовлетворения других потребностей, нежели по-
требность в труде»24. Каковы же эти другие потребности?
Они суть потребности заработка. Новые цели труда (за-
работок) и действительное назначение труда — «развер-
тывать свободно физическую и духовную энергию чело-
века» — более не соответствуют друг другу. Место каче-
ственной стороны труда занимает его абстрактно-количе-
ственная, стоимостная сторона. Труд становится слугой
заработка. «...Равенство заработной платы, требуемое
56
Прудоном,— говорит Маркс,— имело бы лишь тот резуль-
тат, что оно превратило бы отношение нынешнего рабоче-
го к его труду в отношение всех людей к труду. В этом
случае общество мыслится как абстрактный капиталист.
Заработная плата есть непосредственное следствие
отчужденного труда, а отчужденный труд есть непосред-
ственная, причина частной собственности. Поэтому с па-
дением одной стороны должна пасть и другая»25.
Превращение труда в труд исключительно ради зара-
ботка есть свидетельство того, что он принял завершен-
ную форму отчужденного труда. Система заработной пла-
ты является самовыражением его сущности. Следова-
тельно, цель социальной революции должна состоять не в
уравнивании заработной платы, а в упразднении отчуж-
денного труда, достигшего на стадии капиталистического
развития такой зрелости, когда его дальнейшее существо-
вание становится несовместимым с порожденными им
следствиями — частной собственностью и заработной пла-
той. Упразднить отчужденный труд значит освободить
труд от частнособственнических отношений, в которых он
до сих пор развивался, рос и мужал и которые были для не-
го необходимой формой существования. Под покровом
этих отношений отчужденный труд, пройдя долгий путь
антагонистического, противоречивого развития, создал
гигантскую массу промышленных средств производства,
средств потребления, выковал армии квалифицированных
рабочих, инженеров и ученых, одним словом, создал все
предпосылки для полного господства человека над сила-
ми природы и над силами своей собственной обществен-
ной природы.
Как уже отмечалось, положительная сторона частной
собственности, ее созидательная, творческая способность
не была понята уравнительным коммунизмом, и он не со-
бирался ее наследовать и развивать. Все его устремления
были направлены к непосредственному обладанию тем,
что уже имелось. «Непосредственное физическое облада-
ние, — говорит Маркс,— представляется ему единствен-
ной целью жизни и существования...»26. Усматривая ос-
новной порок частной собственности в том, что она нерав-
номерно распределяет имущественное богатство, уравни-
тельный коммунизм тем самым поставил обладание иму-
ществом в качестве основной цели общественного
переустройства. Позволить каждому быть причастным к
имеющемуся богатству — значит каждому дать право на
57
существование и заодно покончить со всякими различия-
ми между людьми. Такая предпосылка легла в основу по-
нимания утопистами-коммунистами общности или равен-
ства имуществ.
Классическое определение такого понимания дает нам
Э. Кабе: «Общность имущества есть не что иное, как соб-
ственность, принадлежащая нескольким или многим
лицам, семье, или деревне, или городу, или народу, нераз-
деленная между собственниками. Эта собственность экс-
плуатируется и используется братски, сообща, обеспечи-
вая всем одинаково пищу и одежду, существование и сча-
стье, вместо того, чтобы быть использованной индивиду-
ально и служить источником неравного счастья»27.
Равенство собственности в уравнительном социализме,
как было уже отмечено, состояло в наделении каждого
собственника равным владением и предоставлением ему
свободного обмена продуктами своей деятельности. Урав-
нительный коммунизм, чувствуя нестабильность такого
равенства, идет дальше и предлагает ввести всеобщую,
неделимую собственность. Общество должно объединить-
ся в одну большую семью, объединить все имеющееся
имущество в одно большое имущество, сообща его экс-
плуатировать, поровну распределять созданные блага, не
прибегая при этом к товарообмену.
На первый взгляд такой план организации общест-
венной жизни кажется весьма привлекательным. Все лю-
ди стали братьями, сообща все работают, собственность
общественная, распределение равное и т. д. — комму-
низм, да и только! Однако если вскрыть действительное
содержание каждой стороны предлагаемой общности, то
эта внешняя привлекательность значительно потускнеет
и станет очевидным, что такой «коммунизм» не имеет ни-
чего общего с действительным коммунизмом. Напраши-
вающаяся аналогия возникает исключительно на сходст-
ве поставленных задач, но не на их решении.
В «Экономическо-философских рукописях 1844 года»
Маркс дает такое определение грубокоммунистической
общности: «Для такого рода коммунизма общность есть
лишь общность труда и равенство заработной платы, вы-
плачиваемой общинным капиталом, общиной как всеоб-
щим капиталистом. Обе стороны взаимоотношения под-
няты на ступень представляемой всеобщности: труд —
как предназначение каждого, а капитал — как признан-
ная всеобщность и сила всего общества»28. К. Маркс не
58
считает уравнительный коммунизм какой-то качественно
новой формой человеческого общежития, а относит его к
частнособственническому образованию. Такой комму-
низм, говорит он, есть «всеобщая частная собственность»
и является лишь «обобщением и завершением отношения
частной собственности»29.
Данное Марксом определение грубокоммунистической
общности содержит возможность неоднозначного толко-
вания терминов. В связи с тем что он называет уравни-
тельную общину «всеобщим капиталистом», говорит так-
же об «общинном капитале», о «заработной плате», мо-
жет возникнуть предположение, что это определение
относится к некогда существовавшим коммунистическим
общинам, с историей которых Маркс был, несомненно,
знаком, а не к уравнительному коммунизму в условиях
капитализма.
Однако такое объяснение было бы неправильным.
К. Маркс к этому времени хорошо уже знал буржуазную
политическую экономию, что исключало терминологиче-
скую путаницу. Как исключение он допускал, возмож-
ность осуществления на практике казарменного «комму-
низма» в эпоху капитализма, и данное им определение
грубой общности адресовалось тем идеологам этого «ком-
мунизма», которые пытались созданием показательных
коммунистических колоний преобразовать капиталисти-
ческий мир. Надо также полагать, что, называя уравни-
тельный коммунизм «обобщением и завершением отноше-
ния частной собственности», он имел в виду те внутрен-
ние порядки, которые неизбежно установились бы в этих
коммунах и которые низвели бы работника до положе-
ния бессловесного животного. Категории развитого капи-
талистического строя «капитал», «заработная плата»
и т. д., примененные по отношению к казарменному «ком-
мунизму», не теряют своей силы.
Теперь раскроем содержание грубокоммунистической
общности, специфику ее составных частей: «труд как
предназначение каждого», «капитал как признанная все-
общность и сила всего общества».
Сам факт стремления к установлению общности труда
говорит о том, что грубый коммунизм был не удовлетво-
рен существующей формой труда, а также и формой раз-
деления труда на умственный и физический. Он ищет вы-
хода из этого положения. Этот «коммунизм,— говорит
К. Маркс,— уже мыслит себя как реинтеграцию или воз-
59
вращение человека к самому себе, как уничтожение че-
ловеческого самоотчуждения; но так как он еще не уяс-
нил себе положительной сущности частной собственнос-
ти и не постиг еще человеческой природы потребности, то
он тоже еще находится в плену у частной собственности
и заражен ею»3°. Поэтому, отправившись на поиск новой,
справедливой организации труда, уравнительный комму-
низм пошел не вперед, а назад. Вчерашнему крестьянину
и ремесленнику его прошлая деятельность казалась наи-
более разумно организованной. И это мнение не было
полностью иллюзорным. Действительно, при крестьян-
ских и ремесленных формах труда труд был неотделим от
жизни человека и служил источником радости. Занятый
повседневными заботами о хлебе насущном, крестьянин
или ремесленник не представляли своей жизни вне тру-
довой деятельности. Она заполняла всю их жизнь. Осо-
бенно чувствовал удовлетворение от труда свободный
крестьянин, не обремененный чрезмерными податями, по-
винностями и налогами. Не случайно, что все идеологи
крестьянства с уважением и гордостью говорят о труде.
«Все, чем владеем мы,— справедливо говорил П. Пру-
дон,— все, что знаем, происходит от труда; ему обязаны
мы всякой наукой, всяким искусством, равно как и всяким
богатством. Философия есть только средство обобщать и
возводить в отвлеченность результаты нашего опыта,
т. е. труда»31. Этот дифирамб труду не должен вводить в
заблуждение относительно того, что П. Прудон понимал
якобы определяющую роль труда в общественной жизни,
видел взаимосвязь производства и духовной сферы. Все
его сочинения говорят о том, что он не понимал решаю-
щей роли производства в общественной жизни и был иде-
алистом в понимании истории. А воспевание труда явля-
ется характерной чертой мелкого собственника, все бла-
госостояние которого держится на личном труде.
Но крестьянская гармония труда и жизни носила ог-
раниченный характер, была отмечена печатью примитив-
ности. Крестьянин и ремесленник не знали радостей ин-
теллектуальной жизни, тяжелый физический труд и при-
митивные потребности, не возвышающиеся над уровнем
физиологических, были их постоянным уделом. Особенно
это относится к крестьянину. Ведя одинокую, замкнутую
жизнь вдали от культурного общества, он делался неве-
жественным и грубым. Ф. Энгельс в книге «Положение
рабочего класса в Англии» говорит, что обитатели дере-
во
вень «редко умели читать и еще реже писать, аккуратно
посещали церковь, не занимались политикой, не устраи-
вали заговоров, не размышляли, увлекались физическими
упражнениями, с благочестием, привитым с детства, слу-
шали чтение библии... Но зато в духовном отношении они
были мертвы»...32 Он называет такую жизнь «раститель-
ной» и «уютной», но «недостойной человека».
Капиталистическая новь, разорвав старое единство
труда и жизни, обрекла рабочего на изнурительный, ли-
шенный творчества труд. Понять, что машинное произ-
водство закладывает материальные и духовные предпо-
сылки для появления качественно нового, коммунистиче-
ского единства труда и жизни, оказалось для идеологов
грубого коммунизма не под силу. Труд физический, труд
земледельца и ремесленника по-прежнему признается
ими единственно необходимой деятельностью. «...Катего-
рия рабочего,— говорит Маркс,— не отменяется, а рас-
пространяется на всех людей...»33. Осуществить на прак-
тике подобный идеал общности труда — значит превра-
тить подневольный труд одного класса в подневольный
труд всего общества. Ясно также и то, что такой труд ни-
когда не стал бы для человека потребностью в труде, а
оставался бы для него горькой необходимостью, принуди-
тельным занятием.
Указание К. Маркса на то, что уравнительный комму-
низм не преодолел частнособственнического отношения
к предметному богатству, может послужить дополнитель-
ным объяснением требования абсолютности равенства.
«Частная собственность,—говорит он,—сделала нас столь
глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет яв-
ляется нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е.
когда он существует для нас как капитал или когда мы
им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на
своем теле, живем в нем, и т. д.,— одним словом, когда
мы его потребляем...»34 Было бы упрощенчеством счи-
тать, что уравнительный коммунизм не стремился под-
няться выше такого частнособственнического эгоизма.
Провозглашение всеобщего братства было отрицанием
индивидуализма и частного пользования вещами. Обоб-
ществление собственности должно было привести к тому,
что каждый член общества окажется сопричастным ко
всему миру богатства. И этим богатством он будет поль-
зоваться не как частный собственник, а как равноправ-
ный член великого братства — общины, государства.
61
Однако богатство уравнительный коммунизм по-преж-
нему расценивает только со стороны вещественной значи-
мости. Богатство реально, действительно существует, ес-
ли оно имеет физическую осязаемость и если, наконец,
его можно есть, пить, носить и т. д. Справедливость за-
ключается в том, что потреблять его нужно не в одиноч-
ку, а сообща. Индивидуальное обладание должно сме-
ниться коллективным обладанием. «...Господство вещест-
венной собственности,— замечает К.Маркс,— над ним
так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на
началах частной собственности, не могут обладать
все...»35 Все другое богатство — мир культуры, богатство
человеческих чувств, то есть все то, «чем на началах ча-
стной собственности не могут обладать все», будет иметь
право на существование, лишь будучи приведенным к об-
щему знаменателю — вещественному богатству, потреб-
ление которого всегда можно организовать сообща. По-
скольку высшие проявления культуры не сводимы к это-
му знаменателю и ими невозможно воспользоваться по
принципу «дели поровну», то грубый коммунизм отказы-
вается их наследовать и игнорирует людей умственного
труда. «...Он хочет, — говорит Маркс, — насильственно аб-
страгироваться от таланта...»36
Было бы неправильным думать, что уравнители-ком-
мунисты стремились к полному уничтожению культуры.
Они выступали против культуры, создаваемой профессио-
нальными художниками, артистами, педагогами, учеными
и т. д., ошибочно считая, что она является достоянием
только господствующих классов. По их мнению, народ
сам должен заниматься культурой. Тогда культура ста-
нет массовой и доступной для всех. Однако доступность
мыслилось достигнуть не поднятием культуры масс до
высших ее проявлений, а путем понижения ее уровня до
заскорузлого сознания деревенского обывателя. Практи-
ческим мероприятием, обеспечивающим эту «револю-
цию», должно было стать уравнение умственного труда
с физическим. «У нас есть мудрые люди, философы..,—
писал о своем идеальном государстве французский уто-
пист Ретиф,— но они, как и все другие, посвящают четыре
часа ежедневному труду»37. В этом насильственном урав-
нении, примирении физического и умственного труда ска-
залась вся ограниченность мелкобуржуазного сознания:
недоверие к духовной деятельности, боязнь перед науч-
ными открытиями, могущими нарушить тишину мещан-
62
ского мира. В памяти человечества не осталось бы имени
Аристотеля, если бы по рецепту Ретифа пришлось пахать
землю или быть каменотесом.
Точно так же грубый коммунизм подходит к институ-
ту брака. Поскольку брак в условиях классового общест-
ва, по словам Маркса, является «некоторой формой ис-
ключительной частной собственности», в котором господ-
ство мужчины над женщиной проявляется всесторонним
образом, то этот коммунизм в благом стремлении покон-
чить с неравенством во всем и всюду «освобождает» жен-
щину от тирании мужа путем предоставления ей возмож-
ности стать общим достоянием всех мужчин. Женщина,
таким образом, не считается здесь равной по человеческо-
му достоинству с мужчиной. Она рассматривается лишь
в качестве объекта доступного всем наслаждения, к кото-
рому приложима мерка вещественного богатства, и, сле-
довательно, подлежащего равному разделу. Предлагае-
мая, например, Ретифом реформа общности жен в форме
одногодичных браков достаточно хорошо свидетельствует
о том, каково было бы положение женщины в идеальном
крестьянском коммунизме. Выбор мужчинами жен в уто-
пическом государстве Ретифа проходил в строго возраст-
ном порядке: чем старше мужчина, тем больше он имеет
прав выбрать себе в жены ту женщину, которая ему
больше нравится. Младшие мужчины делят между собой
тех женщин, которыми пренебрегли старшие. Статья 18
конституции этого государства гласила: «Женщины, как
и мужчины, должны пользоваться почетом соответствен-
но возрасту, но, прежде всего, не своему возрасту, а воз-
расту своих мужей»38.
Итак, уравнительный коммунизм в своем стремлении
подняться над уровнем частнособственнического пользо-
вания предметным богатством поднялся всего лишь до
всеобщего частнособственнического эгоизма. «Подобно
тому,— говорит К. Маркс,— как женщина переходит тут
от брака ко всеобщей проституции, так и весь мир богат-
ства, т. е. предметной сущности человека, переходит от
исключительного брака с частным собственником к уни-
версальной проституции со всем обществом»39. Уравни-
ловка, хотя и является отрицанием частной собственности,
в сущности представляет форму частнособственнического
стяжательства. Своим появлением она обязана заурядной
мещанской зависти. «Всякая частная собственность как
таковая,— отмечает К. Маркс,— ощущает — по крайней
63
мере по отношению к более богатой частной собственнос-
ти — зависть и жажду нивелирования...»40. Уравниловку,
следовательно, вызывает к жизни не экономическая необ-
ходимость, а незрелое сознание мелкобуржуазных масс.
Говоря в «Экономическо-философских рукописях 1844
года» об общине, об общинном труде и т. д., К. Маркс не
раскрывает еще во всей полноте содержания этих поня-
тий. Ему было ясно, что предлагаемая уравнительным
коммунизмом общность представляла собой не что иное,
как реставрированную организацию жизни прошлых
«исторических образований», то есть тех небольших ост-
ровков общинной собственности, сохранившихся или воз-
никших вновь по тем или иным причинам в ходе истори-
ческого движения. И тем не менее он с большой прозор-
ливостью указывал на консерватизм такой организации
жизни и беспощадно осудил всякую попытку возродить
ее в новое время. Требование общности имуществ в новых
исторических условиях расценивалось им как непонима-
ние действительности и бегство от нее. К этим понятиям
он вернется вновь, когда займется непосредственной раз-
работкой своей экономической теории.
В «Экономических рукописях» (1857—1859 гг.), кото-
рые представляют собой первый черновой набросок буду-
щего «Капитала», в разделе «Формы, предшествующие
капиталистическому производству», К. Маркс дает раз-
вернутый анализ различных форм общинной собствен-
ности, общинного труда и т. д. Этот материал дает нам
возможность раскрыть вторую сторону указанного выше
взаимоотношения: «капитал — как признанная всеобщ-
ность и сила всего общества».
Общая собственность на землю как на естественный
арсенал, доставляющий средство труда, материал труда
и место жительства для членов общины в родовом обще-
стве, указывает К. Маркс, возникает не на основе труда,
а является простым присвоением ее как природного дара.
И поскольку этим даром невозможно воспользоваться в
одиночку, то он представляется даром для всего коллек-
тива. «К земле люди относятся,— говорит он,— с наивной
непосредственностью как к собственности коллектива,
притом коллектива, производящего и воспроизводящего
себя в живом труде. Каждый отдельный человек является
собственником или владельцем только в качестве звена
этого коллектива, в качестве его члена»41. Общая собст-
венность на землю предполагает в качестве своей основы
64
такой коллектив, члены которого находятся между собой
в прямой, неразрывной связи. Их объединение в единый
коллектив — залог существования каждого. Примитив-
ность орудий труда той эпохи исключала возможность по-
семейного производства. Добыть средства к жизни мож-
но было только объединенной силой всего коллектива.
Человек сам по себе вне общины был ничем. Община же
не могла существовать, иначе как полностью подчинив
его своей власти. «...Община,— отмечает К. Маркс,— вы-
ступает в качестве субстанции, индивиды же как всего
лишь акциденции ее или составные части, образовавшие-
ся чисто естественным путем»42. Общность на землю
была неразрывно связана с общностью на людей. Дейст-
вия и помыслы личности определялись интересами общи-
ны. Если можно говорить о личности родового общества,
то единственной личностью была в то время сама общи-
на. Общественная деятельность и общественное пользова-
ние существовали только в форме непосредственно кол-
лективной деятельности и непосредсгвенно коллективного
пользования. Человек принадлежал не себе, а общине.
Он не испытывал до поры до времени от этого какой-ли-
бо горечи и неудобств. Состояние естественной гармонии
между личностью и обществом явилось начальным пунк-
том исторического развития.
С развитием более совершенных орудий производст-
ва, появлением прибавочного продукта, частной собствен-
ности и деления общества на классы эта особенность пер-
вобытного общества — общность на людей — явилась
благодатной почвой для возникновения государственной
власти и подчинения одного класса другому. Установить
господство над людьми, познавшими индивидуальную
свободу, имеющими собственные интересы, рассматрива-
ющими себя самостоятельными личностями, было бы не-
имоверно трудно и даже невозможно. Всего этого перво-
бытный человек не знал. Он был общинным, стадным
существом. Его прежняя естественная зависимость от об-
щины перешла теперь в зависимость экономическую, по-
литическую от господствующего класса. Появление новых
частнособственнических отношений было явлением про-
грессивным для развития человечества. Частная собст-
венность пробила брешь в сковывающей человека скор-
лупе первобытной, неразвитой общности, разрушила пас-
сивную форму его существования. В лице государства
она создала новую форму общности. Но эта новая общ-
65
ность, по выражению К. Маркса й Ф. Энгельса, была
общностью иллюзорной, ибо она не могла предоставить
равных возможностей для развития всех ее членов.
«Здесь, в пределах определенного круга, может иметь
место значительное развитие. Возможно появление круп-
ных личностей. Но здесь немыслимо свободное и полное
развитие ни индивида, ни общества, так как такое разви-
тие находится в противоречии с первоначальным отноше-
нием [между индивидом и обществом]»43, — писал
К. Маркс. Развитие индивидов, принадлежащих к господ-
ствующему классу, стало возможным за счет эксплуата-
ции индивидов угнетенного класса.
Большинству идеологов уравнительного коммунизма
эпохи становления капитализма открывшаяся во всей
неприглядности картина эксплуатации, всеобщей погони
за накоплением богатств, проявлений крайнего индиви-
дуализма, беспринципности людей в делах и поступках
представлялась началом агонии человеческого общества,
а вся предшествующая история со времен «золотого ве-
ка» была историей постепенно убыстряющейся деграда-
ции. Основной причиной упадка, по их мнению, явилась
проявленная государством слабость в отношении поддан-
ных, его неспособность контролировать и подавлять у
людей чувства зависти, соперничества, ненасытной жад-
ности, лицемерия, плутовства, чванства и т. д. Чтобы
сломить гордыню индивидуализма, укротить разбуше-
вавшуюся стихию частного интереса, нужно не только
установить имущественное равенство, но и вместе с этим
создать такую общественную организацию, которая бы
держала индивида в рамках постоянного контроля, сле-
дила бы за его поведением, направляла бы его мысли и
поступки в интересах всего общества. «...Необходимо,—
говорил Г. Бабеф, — изменить социальные учреждения в
таком смысле, чтобы отнять у всякого отдельного лица
надежду сделаться когда-либо более богатым, могущест-
венным или образованным, чем какой-нибудь из его
равных»44. Государство или община должны стать един-
ственными собственниками всего имущества и людей.
Власть должна быть сильной, жесткой, способной охва-
тывать все стороны общественной и индивидуальной
жизни, чтобы нигде не мог возгореться огонек частного
интереса. «Разве не верно, что страсти, эти вечные враги
общественного порядка, заставляющие каждого челове-
ка видеть и чувствовать только свой частный интерес, не
66
будут уничтожены или разумно управляемы в обществе,
если закон не облечет правителей такой властью и та-
кой силой, которым гражданин не мог бы сопротивлять-
ся?»45,—писал Г. Мабли.
Необходимость сильной власти в уравнительном
коммунизме вытекает также из самого требования абсо-
лютности равенства. Уравнение людей даже только в
области потребления — людей не равных по своим при-
родным данным, не равных по вкусам, потребностям и
склонностям — не может обойтись без применения силы.
Так было в теории и так было на практике. Например,
неравенство в распределении в тайпинском крестьянском
государстве не могло иметь места по той простой причи-
не, что продовольственная администрация оставляла на-
селению только необходимый продукт. Все излишки за-
бирались в казну. Один раз в месяц в организованном
порядке каждый мог получить причитающуюся ему до-
полнительную долю провизии, разумеется, равную с до-
лями других. В случае возникновения особой нужды
(рождение ребенка, свадьба, похороны и т. д.) выдава-
лись дополнительные пайки. Перераспределению подле-
жала та часть продукции, которая оставалась после удов-
летворения нужд армии и государственного аппарата.
Такое распределение было предусмотрено тайпинской
конституцией: «В то время как собирается урожай, на-
чальники собирают в казну государства пшеницу, бобы,
горох, сладкий картофель, пеньку, хлопок, кур, свиней, а
также деньги, за исключением того, что идет в пищу
каждому... Все люди не держат лишнего. Когда все идет
верховному господину, у него есть способ направить ве-
щи и продукты так, чтобы во вселенной все были сыты и
в тепле»46.
В условиях непрерывной войны с войсками циньского
правительства такая организация жизни не вызывала в
массах возмущения. Угроза снова попасть в помещичью
кабалу была весьма реальной.
Таким образом, политика принуждения может быть
оправдана исключительно чрезвычайными обстоятельст-
вами: войной, стихийными бедствиями,— но она не мо-
жет быть нормой жизни в обычных условиях. Например,
о политике военного коммунизма как системе исключи-
тельных мер, вызванных гражданской войной и иност-
ранной интервенцией, В. И. Ленин писал: «„Военный
коммунизм" был вынужден войной и разорением. Он не
67
был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам
пролетариата политикой»47.
Каким же образом совмещалось в уравнительном
коммунизме требование равенства с отрицанием личнос-
ти? Не противоречило ли это одно другому? Нет. Идео-
логи этого коммунизма если и понимали, что личность
окажется значительно стесненной в своих действиях,
утратит индивидуальную свободу, то оправдывали это
тем, что все делается во имя равенства и на благо самой
личности. Когда все будут работать и каждый будет
знать свое место, то в обществе установится порядок и
всем будет обеспечено сносное существование. Коль ско-
ро все будут находиться в одинаковом положении, то ни
у кого не будет поводов к возмущению. В общем-то на-
мечая поставить личность в жесткие рамки порядка, они
не рассматривали это как ее порабощение. Поскольку на
смену частнособственническому строю придет общество,
в котором все будут братьями, то вопрос о насилии сни-
мается сам собою. Брат брату не враг. Конечно, меры
принуждения будут необходимы, но только для тех, кто
будет злостно нарушать общепринятый порядок. Воля
общины ни для кого не может быть оскорбительной, как
не оскорбительно для человека его внутреннее побуж-
дение.
Но каков механизм выявления «воли всех» на боль-
шом семейном совете? Кому принадлежит решающий
голос? Послушаем мнение Т. Дезами: «Каждому лицу,
достигшему известного возраста, дозволено будет прини-
мать участие в публичных совещаниях: старик, зрелый
человек, женщина, юноша по одному и тому же праву,
но в разной степени (курсив мой. — Л. А.) объявляются
правоспособными выявлять свое мнение устно или пись-
менно»48. Аналогия между патриархальной семьей и
общиной напрашивается здесь сама собою. Подобно то-
му как в семье отец выслушивает мнение всех, но при-
нимает решение сам, так и в общине все участвуют в
обсуждении, но решение принимается или советом ста-
рейших, или избранным единоначальным руководителем.
Власть общины — это уже не власть в старом смысле
этого слова, а отеческое руководство членами своей боль-
шой семьи. Таким образом, сложные социальные отноше-
ния современного капиталистического общества долж-
ны, по мнению утопистов, замениться простыми, ясными
отношениями «отцов» и «детей». Основным принципом
68
новых взаимоотношений должен стать принцип уважения
и беспрекословного подчинения младших старшим.
Строй абсолютного равенства, каким представлялся
он идеологам грубого коммунизма, был бы строем авто-
ритарного коммунизма. В условиях неразвитого кресть-
янско-ремесленного производства, к которому они призы-
вали вернуться, введение насильственного равенства, не
отвечающего материальным и духовным потребностям
человека, возможно только насильственным путем. Для
существования такого общества, в основе которого ле-
жит примитивный коллективизм с общностью на людей,
с отрицанием личности, с патриархальной демократией,
включающей в себя пассивное послушание рядового об-
щинника, с одной стороны, а с другой — предоставление
неограниченной власти людям, олицетворяющим «при-
знанную всеобщность и силу всего общества», деспотизм
делается необходимым. В этих условиях возрастающее
неравенство достигает как бы видимости всеобщего ра-
венства. «...Перед деспотом, — говорит Ф. Энгельс в
«Анти-Дюринге»,— все равны, а именно — равны
нулю»49.
Государство как объединяющее начало и как высший
собственник всего того, что имеют общины, будет, конеч-
но, в этих условиях располагать колоссальной экономи-
ческой, политической и военной силой. Политика, кото-
рую будет проводить лицо, стоящее во главе такого го-
сударства, всегда окажется тождественной с интересами
его личного верховенства или его ближайшего окруже-
ния. Невежество и забитость самих народных масс, ко-
торые будут связывать свое кажущееся благополучие с
действиями центральных властей, станут благоприятной
почвой для расцвета культа одной личности. Не находя-
щая выхода собственная энергия людей будет удовлет-
воряться мысленным повторением действительной дея-
тельности одного человека.
Таким образом, «труд, как предназначение каждо-
го», а «капитал как признанная всеобщность и сила
всего общества» представляют такой строй равенства, в
котором положение трудящегося мало чем отличается от
положения раба древних империй. «... Грубый комму-
низм,— говорит К. Маркс, — есть только форма проявле-
ния гнусности частной собственности, желающей утвер-
дить себя в качестве положительной общности»50.
Понимание уравнительным коммунизмом обществен-
69
ного производства рассмотрим на примере теории Т. Де-
зами, в которой, как в зеркале, отразились все слабости
коммунистических утопий 40-х годов XIX века. Работы
этого коммуниста-утописта, как и работы Кабе, Вейтлин-
га, были хорошо знакомы К. Марксу. Экземпляры книг
Т. Дезами, лично принадлежавшие Марксу, хранят его
многочисленные пометки.
Наступление полного равенства, как уже указыва-
лось, связывалось в теориях уравнительного коммунизма
с установлением общественной собственности. Равенство,
коммунизм и общность для этих теорий — идентичные
понятия. «Общность,— пишет Дезами,— это самый ес-
тественный, самый простой и самый совершенный вид ас-
социации. Это единственный безошибочный способ устра-
нения всех препятствий к развитию общественного прин-
ципа, ибо она дает удовлетворение всем потребностям,
способствует законному проявлению всех страстей... Это
наиболее реальное и наиболее полное единство, единство
во всем: единство воспитания, языка, труда, владения,
жилища, образа жизни, законодательства, политической
деятельности и т. д.»51 Мысль Дезами о том, что только
коммунизм способен дать «удовлетворение всем потреб-
ностям», поможет проявлению «всех страстей» и осуще-
ствит, таким образом, равенство всех людей, безусловно,
правильна. Изучая его произведения, К. Маркс специ-
ально отметил для себя эту мысль, встретив ее в статье
«Ламенне, опровергнутый им самим». «Люди равны,—
писал там Дезами,— если они в равной мере могут раз-
вивать свои способности, удовлетворять свои потребнос-
ти» 52. Подлинное равенство именно и заключается как в
отсутствии каких-либо привилегий в потреблении, так и
в одинаковой для каждого возможности раскрыть богат-
ство своей индивидуальности. Но достигнуть такого гар-
моничного общественного состояний с помощью уравни-
ловки невозможно. Мелькнувшая у Дезами истина не
вышла за пределы счастливой догадки.
Могло ли крестьянско-ремесленное производство, бу-
дучи даже полностью обобществленным, стать основой
для построения коммунистического общества и обеспе-
чить столь желанное равенство? Для того чтобы достичь
этого, Дезамин наметил целый ряд преобразований в об-
ласти организации труда.
Одним из первых мероприятий должно было стать
разделение ныне существующего большого социального
70
сообщества на множество небольших коммун, занимаю-
щих равные территории. Определенное число их соста-
вит провинцию, определенное число провинций образует
республику, а все республики, вместе взятые, составят
великую всечеловеческую общность. Такое деление, счи-
тает Дезами, окажет самое благоприятное воздействие
на все стороны жизни. В небольшой коммуне легче, на-
пример, установить совершенно одинаковые нравы и
обычаи, проще управлять ходом работ. Кроме того, ком-
муна, соединяя в себе все преимущества города и дерев-
ни, позволит навсегда отказаться от системы больших
городов и столиц, возникших при режиме частной собст-
венности. Здесь Дезами примыкает к традиционной ли-
нии отрицания города в пользу деревни, начатой Мабли,
Руссо, Бабефом, Буонарроти и др., хотя на словах пы-
тается отвести от себя обвинение в том, что он строит
мир из одних деревень.
Какие бы положительные черты города Дезами ни
приписывал коммуне (тротуары, водопроводы, калори-
ферное отопление и т. д.), она остается деревней. Сель-
ское хозяйство является там главным видом производст-
ва, и вся другая хозяйственная деятельность подчинена
ему. «Поскольку сельское хозяйство и ремесла, — сочув-
ственно цитирует он Буонарроти, — удовлетворяющие
первую необходимость, являются подлинными кормиль-
цами общества, то люди, естественно, и призваны жить
именно там, где этим занимаются, обрабатывают ли они
землю или доставляют удобства и отдохновение земле-
дельцам»53. Из этой цитаты видно, что ремесло
стоит на втором месте после земледелия и призвано до-
ставлять «удобства и отдохновение земледельцам».
Современному читателю может, на первый взгляд,
показаться, что мысль об уничтожении больших городов
и создании небольших крестьянско-ремесленных ком-
мун— досужий вымысел утописта. Однако это не так.
Чувства враждебности, ненависти крестьянина к городу,
из которого, по его мнению, приходят новые и новые бед-
ствия в виде налогов, рекрутских наборов и пр., к горо-
ду-эксплуататору возникли давно. Но они особенно уси-
лились в период становления капитализма в связи с про-
никновением в деревню товарно-денежных отношений.
В работах таких писателей, как Ретиф и Прудон, наибо-
лее последовательно отстаивавших крестьянские интере-
сы, эти настроения принимают теоретически оформлен-
71
ное выражение. С тех пор отрицательное отношение к
городу становится составной частью мелкобуржуазной
идеологии. Оно живет и сейчас в теории и практике ки-
тайского «левого» коммунизма, где крестьянство объяв-
лено ведущей силой общественного развития, самым ре-
волюционным классом, способным покончить с засильем
«буржуазного» города. «Деревня и только деревня, — за-
являл журнал «Хунци» (1965, № 10),— является той ре-
волюционной базой, откуда революционеры идут в по-
ход на завоевание окончательной победы».
Такие идеи в чистом виде могли возникнуть только в
голове крестьянина. Нехитрый крестьянский инвентарь
без особого труда мог быть изготовлен им самим или, в
крайнем случае, деревенским кузнецом. Ни от города, ни
от соседнего села помощи здесь не требовалось. В то же
время крестьянин понимал, что мясо, хлеб, молоко, ово-
щи, которые он производит, являются такими продукта-
ми, без которых не может обойтись ни один городской
житель. Поэтому он считал себя главным кормильцем
общества, основной его силой и надеждой, центром
общественного мироздания. А связь между городом и
деревней, существовавшая в то время и сводившаяся к
тому, чтобы с деревни больше взять, чем ей дать, квали-
фицировалась им как исключительно несправедливая.
Отсюда рождалось естественное желание разорвать та-
кую связь, уничтожить город или приблизить его к де-
ревне. Небольшая коммуна, ведущая натуральное хо-
зяйство, не отдавая ничего вовне или отдавая самую
малость, могла, по мысли крестьянина, легко и быстро
сделаться зажиточной и стать основой общественного
благополучия. Сытая жизнь со временем примирила бы
людей с утратой городской культуры и новейших тех-
нических достижений. Освобождение угнетенных,, думает
он, придет в процессе всеобщего окрестьянивания. Ин-
терес пахаря и ремесленника — это высший интерес все-
го общества.
Стремление отгородиться от мира, замкнуться в соб-
ственном дворе, на собственном клочке земли, обойтись
без широких контактов — черта, являющаяся существен-
ным элементом крестьянской частнособственнической
психологии. Родство между уравнительным коммуниз-
мом и уравнительным социализмом по этому признаку не
приходится доказывать. Изолированная община первого
и частноиндивидуальное хозяйство второго — близнецы.
72.
Почему же Т. Дезами, защищавший интересы рожда-
ющегося пролетариата, настаивал на создании крестьян-
ско-ремесленных коммун? Нельзя сказать, что причиной
этого послужила ограниченность автора, не сумевшего
увидеть в зарождающейся капиталистической коопера-
ции очертания будущих всеобъемлющих материальных и
культурных связей. Бурное развитие промышленности,
начавшееся с конца XVIII века, возникновение новых
средств передвижения, рост мировой торговли и т. д. до-
статочно свидетельствовали о направлении развития и
характере возможных связей. Дело в том, что Т. Дезами
жил в период, когда рабочий класс только формировал-
ся, только начинал осознавать себя классом, имеющим
свои собственные задачи и цели, отличные от задач и це-
лей других угнетенных слоев. Автор «Кодекса общности»
не заметил качественного отличия между пролетариатом
и париями из мелкобуржуазных слоев. Все они были для
него бедным неустроенным людом. Он, воспитанный на
старокоммунистических традициях прошлых столетий,
продолжал защищать пролетариат с позиций отсталой
деревни и цехового ремесла. По-видимому, этим можно
объяснить стремление Дезами отказаться от системы
больших городов и раздробить общество на множество
не связанных друг с другом коммун.
Разделив большое социальное сообщество на множе-
ство небольших коммун и отдав предпочтение сельскому
производству, Т. Дезами экономически изолировал одну
коммуну от другой. В его республике абсолютного равен-
ства общественное разделение труда носит ограниченный
характер. Каждый кооператив — самообеспечивающаяся
хозяйственная единица. Постоянная связь между комму-
нами происходит в основном по линии перераспределе-
ния созданного ими богатства. Центральное управление
общественным достоянием, согласно присланным от каж-
дой коммуны годовым отчетам о собранном урожае и
произведенных промышленных изделиях, определяет для
страны в целом норму возможного потребления. Комму-
на, выработавшая продукцию сверх этой нормы, отдает
излишек в пользу другой коммуны, которая по каким-
либо причинам не смогла достичь среднего показателя.
При такой ограниченной односторонней связи единого
производственного содружества коммун ожидать не при-
ходится. Говоря языком современных «левых» коммунис-
тов, коммуна опирается всецело иа собственные силы.
73
Поэтому не удивительно, что Т. Дезами все внимание со-
средоточивает на организации производства отдельной
коммуны. Там, внутри ее, он надеется найти новые источ-
ники роста производительности труда и увеличения вы-
пуска продукции.
В унитарной коммуне, соединяющей в единое целое
всех трудящихся, занятых как в промышленности, так и
в сельском хозяйстве, появляется, согласно Дезами, воз-
можность по-новому организовать разделение труда и
повысить производительность каждой отрасли промыш-
ленности, точнее, отдельного ремесла. Поскольку каж-
дый вид работы состоит из нескольких последовательных
частей, то усвоить каждую из них в отдельности легче,
чем весь производственный процесс в целом. Поэтому
коммунар свободно может овладеть по одной технологи-
ческой части в трех, четырех, пяти различных профес-
сиях, в том числе и таких, которые относятся к сельско-
му хозяйству. В течение рабочего дня он несколько раз
поменяет характер работы. Такой вид разделения труда
Дезами называет дробно-комбинаторным. Его преиму-
щество перед однопрофессиональным трудом состоит
якобы в том, что он дает большую экономию времени и
материальных затрат при обучении, избавляет труд от
крайнего однообразия, делая его привлекательным и,
следовательно, производительным, и способствует уста-
новлению более тесных братских уз между всеми рабо-
тающими.
В этих вопросах Т. Дезами полностью следует
Ш. Фурье. Предвидение будущего освобождения труда
намечено у Т. Дезами в самых общих чертах. Монотон-
ность однообразного фабричного труда он пытается ус-
транить чисто механическим, административным путем.
Не человек выбирает себе новую, дополнительную про-
фессию по своему усмотрению и склонности, а ему пред-
писывают ее: ты должен быть в такие-то часы там-то и
там и делать до такого-то часа то, что тебе укажут, и
затем следовать к другому месту работы и т. д.
Но главную экономию Дезами надеется получить
при обобществлении тех хозяйственно-бытовых эле-
ментов, которые являлись неотъемлемой принадлеж-
ностью каждого крестьянского двора: амбары, погреба,
кухни и т. д. Две тысячи амбаров, не отвечающих усло-
виям гигиены, будут заменены одним просторным амба-
ром с хорошей вентиляцией, отоплением и т. д. Имея
74
один общественный погреб для вин, масла, молока, мож-
но будет отказаться от двух тысяч индивидуальных по-
гребов. Вина будут храниться в пятидесяти больших
бочках. Экономия топлива будет достигнута при замене
двух тысяч кухонь одной коммунальной кухней, а также
за счет того, что частные квартиры не будут обогревать-
ся паровыми печами. В этом нет надобности, поскольку
члены коммуны свою жизнь станут проводить на много-
численных собраниях в общественных залах и домой
возвращаться только ко сну. Экономия материалов будет
достигнута также за счет прекращения строительства
заборов, изгородей, палисадников.
Намерение достигнуть изобилия и осуществить все-
общее равенство путем немедленного обобществления
подобного рода объектов носит чисто умозрительный
характер. Приусадебные постройки означали для крестья-
нина нечто большее, чем простое место хранения и пере-
работки продуктов его производства, хранения кормов,
топлива и т. д. Вместе с огородом и садом они образо-
вывали единый культурно-бытовой и хозяйственный ан-
самбль, в рамках которого крестьянин до некоторой сте-
пени мог чувствовать себя независимой личностью и
хозяином. Оказаться для него «бездомовым» было рав-
носильно гибели. Поэтому всякое администрирование,
касающееся этой интимно-бытовой сферы, не подкрепля-
емое более высоким экономическим интересом и ком-
фортом, неизбежно вызывает противодействие крестья-
нина и обречено на провал.
Большим источником экономии, считает далее Деза-
ми, явится упразднение бесполезных профессий, наук, ис-
кусств и ремесел. Исчезнут профессии уличных паяцев,
содержателей помещений для фехтования, кабаре, кафе,
игорных и публичных домов; не нужны будут заводы,
производящие оружие, замки, затворы, решетки; отпа-
дет надобность в часовом ремесле; упразднятся суд, по-
лиция, армия, духовенство, администрация, ведающая
делами в области политической, финансовой, в области
просвещения, здравоохранения, торговли, не нужен ста-
нет торговый флот и др.
Необоснованное, некритическое приравнивание авто-
ром «Кодекса общности» явно необходимых для общест-
ва профессий, наук, искусств и ремесел к действительно
ненужным и позорящим его (игорные и публичные дома)
еще лишний раз подтверждает стремление уравнитель-
75
мого коммунизма к примитивизму всей общественной
жизни.
«В итоге после всего, что было мною показано..,— го-
ворит Дезами,— становится ясно, как день, что при ре-
жиме общности будут... достигнуты по управлению в це-
лом следующие результаты: 1) экономия в расходах
более чем на девять десятых; 2) не менее чем пятикрат-
ное увеличение продукции; 3) более высокое качество
продуктов питания, и особенно повышение их полезности
для здоровья; 4) огромное сокращение рабочего време-
ни, необходимого для каждого вида труда, необычайное
облегчение всякой работы и т. д. и т. п.»54.
Мнение, что сам по себе акт обобществления даст
огромный экономический эффект, было довольно распро-
страненным в прошлом столетии и не только среди уто-
пистов. У части писателей-марксистов — участников
теоретических дискуссий, которые велись с буржуазны-
ми идеологами по вопросам собственности, можно наб-
людать некоторое преувеличение ожидаемых экономи-
ческих результатов от обобществления основных средств
производства. «Первым и самым важным следствием
обобществления средств производства,— писал, напри-
мер, Лафарг, — является увеличение в десять и даже в
сто раз производительной силы человека»55. Простая
кооперация может, конечно, значительно поднять произ-
водительную силу человека, но только не в сто раз. Опыт
социалистического строительства, особенно в слабораз-
витых странах, показал, что обобществление средств
производства создает лишь предпосылки для развития
производства, которые могут быть реализованы на путях
индустриализации и теснейшей кооперации между раз-
личными сферами и отраслями производства.
Общественная собственность на средства производст-
ва является основой коммунистического общества. Одна-
ко между общественной собственностью подлинного ком-
мунизма и «общественной» собственностью rpy6orov
казарменного «коммунизма» нельзя ставить знак равен-
ства. Они в какой-то мере совпадают по форме, но про-
тивоположны по содержанию. В первом случае общест-
венная собственность возникает как результат развития
новейших средств труда, связанных с появлением новых
источников энергии, как осмысление того факта, что тех-
нические изменения предполагают коренные изменения
в отношениях между людьми по поводу присвоения ими
76
материальных благ. Во втором случае стремление к обоб-
ществлению собственности определяется не столько по-
требностями мелкокрестьянского и мелкоремесленного
производства, сколько чувством неудовлетворенности
существующими общественными порядками, основанны-
ми на частной собственности, и доверием к общности, до-
верием, идущим от патриархальных времен.
Собственность, будучи обобществленной, содержит в
себе предпосылки для развития производительных сил и
всей общественной жизни, в направлении социализма. Но
эти предпосылки могут и не быть реализованы. При от-
сутствии минимального уровня машинного производства,
при отсутствии научной теории общественного развития,
при отсутствии политической организации пролетариата,
которая могла бы объединить массы и повести их вперед
к новой жизни, к новой, более высокой организации тру-
да, к перестройке всех старых социальных порядков,—
при отсутствии всего этого факт обобществления собст-
венности не даст положительных результатов. Ошибка
старых коммунистов-утопистов в том и заключалась, что
они готовы были удовлетвориться одной только ликвида-
цией частной собственности, думая, что на земле сразу
наступит «золотой век». Мелкобуржуазная ограничен-
ность в понимании этого вопроса — явление повсемест-
ное в отсталых крестьянских странах. В. И. Ленин, гово-
ря об аграрных требованиях русского крестьянства, не-
однократно отмечал, что главная его утопия состоит,
«несомненно, в идее уравнительности, в убеждении, буд-
то уничтожение частной собственности на землю и раздел
земли (или землепользования) поровну способны унич-
тожить источники нужды, нищеты, безработицы, эксплу-
атации»56. История знает, что там, где имело место прак-
тическое осуществление утопических идеалов, было
очень далеко от действительного равенства.
Неразличение, преднамеренное или произвольное, со-
циалистической и мелкобуржуазной собственности, от-
рицающих частную собственность, неизбежно ведет к
отождествлению столь непохожих и далеких по своим
целям и идеалам коммунистических образований, как
казарменного мелкобуржуазного «коммунизма» с под-
линным социализмом. Лишь учитывая степень зрелости
производительных сил, лишь принимая во внимание, но-
сит ли производство общественный характер в масштабе
всего государства или только ограничивается рамками
77
отдельных коммун, можно четко провести разграничи-
тельную линию как между этими формами собственно-
сти, так и между социальными порядками, основанными
на них. Подчеркивать эти моменты необходимо. Ведь
если бы простое покоммунальное обобществление могло
давать такое же увеличение производительных сил, на
какое способно современное производство развитых со-
циалистических стран, то, например, Китай за годы «ком-
мунизации» и «большого скачка» вышел бы сразу в чи-
сло самых передовых индустриальных держав. Этого,
как известно, там не случилось. Понятие общественной
собственности и методы обобществления интерпретиру-
ются маоистами в мелкобуржуазном, уравнительном
значении.
Основой действительно коммунистических производ-
ственных отношений могут быть только развитые произ-
водительные силы, когда все сферы производства тесно
взаимосвязаны и взаимообусловлены. Их связь возника-
ет не в результате административного вмешательства, а
представляет собой объективное следствие самого харак-
тера новейшего производства. Только такой хозяйствен-
ный организм, работающий как единое целое, в состоянии
обеспечить постоянно растущие материальные потребно-
сти людей.
Несколько своеобразными, но близкими по духу к
мелкобуржуазным трактовкам общественной собственно-
сти, являются взгляды идеологов современного индий-
ского и африканского «социализма». Большинство из них
отождествляют общественную собственность с государ-
ственно-капиталистической собственностью. Так, социа-
лизм, по представлениям идеолога «африканского социа-
лизма» Т. Мбойя, должен насаждать, прежде всего,
«государственное регулирование экономической жизни,
государственный контроль над жизненно важными
средствами производства»57. За расширение государст-
венного сектора без передачи его в руки общества вы-
ступают также многие представители «индийского социа-
лизма», такие как С. К. Наира, Дж. Неру, Г. Чанд,
Ш. Нарайяна, С. Патель и др. По их мнению, рост го-
сударственного сектора постепенно приведет к ликвида-
ции частной собственности и созданию «общества социа-
листического образца». На начальном этапе движения к
нему экономика должна быть «смешанной», или «сбалан-
сированной», то есть представлять собой соединение го-
78
сударственной собственности в ключевых отраслях И
частной собственности в потребительских отраслях. Это
и есть, по их мнению, тот особый «третий», или «сред-
ний», путь развития, свободный якобы от крайностей ка-
питализма и социализма.
Однако государственная собственность в капитали-
стических странах и всенародная общественная собствен-
ность в странах социализма различаются между собой
существенным образом. Первая безраздельно принадле-
жит эпохе классового общества и представляет собой, по
выражению Ф. Энгельса, собственность «совокупного
капиталиста». Вторая открывает эпоху бесклассового
общества. Являясь достоянием народа, она исключает
эксплуатацию человека человеком. Ее становление все-
цело обязано диктатуре рабочего класса.
Стремление лидеров ряда развивающихся стран по-
кончить с экономической отсталостью с помощью созда-
ния государственной собственности, несомненно, на со-
временном этапе является прогрессивным, поскольку
способствует проведению частичной национализации
крупных иностранных предприятий, банков, нефтепро-
мыслов, железных дорог и т. д. Но верно и то, что при
государственной собственности в капиталистическом об-
ществе коренные интересы рабочего класса и беднейше-
го крестьянства не будут удовлетворены, как не удовлет-
воряются они и при маоистском режиме. И на «общена-
родной» собственности казарменного «коммунизма» в
Китае, и на государственном секторе национального
«социализма» заметно проступают следы мелкобуржуаз-
ной сыпи. Националистически настроенным кругам чужда
идея пролетарского освобождения. Этим, в первую оче-
редь, объясняется тот факт, что мелкобуржуазные кон-
цепции маоизма находят понимание и сочувствие у части
руководящих деятелей и политически активных слоев
населения таких стран, как Сенегал, Мали, Гвинея, Ке-
ния, Нигерия, Танзания. Более того, в этих странах по-
являются и собственные мелкобуржуазные теории, пере-
кликающиеся по ряду вопросов: деление стран не по
классовому признаку, а на «бедные» и «богатые» (Фа-
нон), провозглашение крестьянских масс истинными про-
летариями (Л. Сенгор), восхваление общинных традиций
(Б. Онуоха) и т. д. — с пекинскими установками.
79
* * *
Вся система теоретического обоснования социального
равенства в уравнительном коммунизме покоится на
субъективно-идеалистической основе, принимающей у
различных авторов то волюнтаристские, то религиозно-
моральные, то мессианские оттенки. Коренной причиной
неравенства и нужды, по мнению всех утопистов, являет-
ся несовершенство общественных учреждений, что, в
свою очередь, обусловливается произвольной, неконтро-
лируемой игрой человеческих страстей. Печальное со-
стояние дел в области распределения — наглядный ре-
зультат их действий. Интересы всех людей поэтому
властно требуют самого жесткого порядка в этой наибо-
лее жизненно важной сфере человеческих отношений.
Такой порядок послужит в дальнейшем надежной опорой
для реорганизации всей общественной жизни и приведет
к полному, абсолютному, не знающему никаких различий
равенству. С его осуществлением канут в Лету все не-
взгоды и противоречия старого мира и утвердится на
века всеобщая гармония и счастье.
Воля, разум, доброе согласие — вот с помощью чего
утописты надеялись изменить мир. Они обращались не к
конкретному человеку, а к людям вообще, к человече-
ству, как таковому. Абстрактному человеку соответство-
вало и абстрактное равенство в труде, потреблении, об-
разовании, отдыхе и т. д. Равенство было прямолиней-
ным, грубым, зарегламентированным. Уравнительный
коммунизм не признавал индивидуальной свободы лич-
ности. Он настолько отвлекался от качественных разли-
чий между людьми, что превращал всех в одну безликую
массу.
Умозрительный характер носила также и мысль уста-
новить общественную собственность, предполагавшую
полную общность имущества и общность на людей. Не
экономическая необходимость вызвала ее к жизни. Сво-
им появлением она обязана идее всеобщего нивелирую-
щего равенства.
Глава III
Принцип бедности
в системе
уравнительного коммунизма
Одним из компонентов казарменного равенства, как
указывалось выше, был аскетизм. Догадываясь, что
при строе общности изобилия не будет, идеологи уравни-
тельного коммунизма настойчиво призывают к беднос-
ти: только при условии, что каждый человек будет рав-
няться не на богатого, а на самого бедного крестьянина,
можно осуществить всеобщую справедливость, создать
общество счастливых тружеников. В каждой стране, рас-
суждали они, существует известное количество людей и
определенное количество необходимых благ. Равенство
заключается в том, чтобы справедливо распределить их
между всеми членами общества. При существующей сис-
теме распределения один класс людей оказывается на-
деленным этими благами в большем количестве, чем ему
полагается по общей разверстке. Богатство одного клас-
са означает нищету другого. Разумная система распре-
деления поставит всех в одинаковое положение. Не бу-
дет ни бедных, ни богатых. Если при этом случится, что
доля каждого возрастет незначительно, то с этим нужно
будет мириться. Эта доля, равная во всех отношениях
другим, есть мера общего равенства. Рассчитывать на
большее было бы неразумно. Все, что произведено, все
поделено поровну. Чтобы каждый смог жить, как живут
немногие богачи, потребовалось бы произвести продук-
ции в тысячи раз больше, чем производится ее сейчас.
Крестьянин и ремесленник знают возможности своего
производства и поэтому не будут иметь столь неразумных
запросов. Бедность для них — естественное состояние.
Богатство — плод эгоизма, оно противоестественно чело-
веческой природе.
Эти мысли были отражением настроений беднейших
81
слоев крестьянства и городской голытьбы. В пpeдcтaЗi
лениях угнетенного народа бедность и равенство всегда
были близкими понятиями, точно так же как противо-
положные им понятия богатства и неравенства. Богатст-
во в широком плане являлось для них олицетворением
неравенства, угнетения, жестокости, войны, нравствен-
ной нищеты, а бедность — равенства, справедливости,
мира, высокого нравственного сознания. Поэтому в ар-
сенале всех уравнительных утопий бедность играет не
последнюю роль. Она представлялась тем необходимым
условием, при котором может наступить всеобщее ра-
венство.
Следует заметить, что обращение к бедности в пери-
од, когда еще не созрели материальные предпосылки для
всеобщего освобождения, имело положительное значе-
ние. Оно не только представляло собой форму ограничен-
ного равенства, но и способствовало консолидации сил
угнетенных. «Эта аскетическая строгость нравов, — от-
мечал Ф. Энгельс в работе «Крестьянская война
в Германии», — это требование отказа от всех удовольст-
вий и радостей жизни, с одной стороны, означает выдви-
жение против господствующих классов принципа спар-
танского равенства, а с другой — является необходимой
переходной ступенью, без которой низший слой общест-
ва никогда не может прийти в движение. Для того что-
бы развить свою революционную энергию, чтобы самому
осознать свое враждебное положение по отношению ко
всем остальным общественным элементам, чтобы объе-
диниться как класс, низший слой должен начать с отка-
за от всего того, что еще может примирить его с сущест-
вующим общественным строем...»1
Стремление к объединению через бедность — далеко
не случайное явление, и оно наблюдалось в большинстве
крестьянских восстаний и в начальном периоде самого
пролетарского движения. В дальнейшем с развитием
производства, увеличением средств потребления и осоз-
нанием пролетариатом своих действительных задач
принцип бедности теряет революционный характер и вы-
рождается «либо непосредственно в буржуазную ска-
редность, либо в ходульную добродетель». Для пролета-
риата подобное равенство, основанное на бедности, со-
вершенно неприемлемо. «Масса пролетариата, — писал
Ф. Энгельс,— менее всего нуждается в проповеди отре-
чения от земных благ, хотя бы уже потому, что у нее не
82
осталось почти ничего, от чего бы она могла еще отречь-
ся»2. Пролетариат борется за такое равенство, при кото-
ром его материальные и духовные потребности будут
наиболее полно удовлетворяться. Обрести все богатства
созданного им мира — его основная задача.
Проблема бедности возникла с появлением классово-
го общества. В доклассовый период такой проблемы не
существовало. Нужду, недостаток в необходимых пред-
метах питания могла испытывать община в целом. Инди-
видуальной бедности родовое общество не знало. Все
были равны и при неблагоприятных условиях бедствова-
ли все вместе. Но такая бедность, обусловленная естест-
венной, неразвитостью производительных сил первобыт-
ного общества, не содержала в себе классово-социаль-
ных причин и потому не была так остро воспринимаема
людьми того времени, как стала восприниматься позже,
в условиях антагонистического общества.
Бедность — понятие классовое. Человек может почув-
ствовать себя бедным, обделенным лишь по отношению
к другому человеку, располагающему большими средст-
вами потребления, большими возможностями проявления
своей социальной значимости. Когда мы говорим, что лю-
ди первобытного общества были бедны, то эта оценка в
основном'наша, а не их собственная. Мы даем ее потому,
что имеем возможность сравнить степень обеспеченности
жизни своей и жизни первобытных народов. Для самих
же людей той эпохи их собственное положение, незавид-
ное с нашей точки зрения, не казалось таким уж бедст-
венным. «Самоед, потребляющий тюлений жир и про-
горклую рыбу, не беден, потому что в его замкнутом об-
ществе у всех имеются одинаковые потребности». Эта
цитата, принадлежащая В. Шульцу, автору книги «Дви-
жение производства», была законспектирована К. Марк-
сом при работе над «Экономическо-философскими руко-
писями 1844 года»3. Она заинтересовала его в связи с
разбором В. Шульцем вопроса об относительной и абсо-
лютной бедности рабочего класса при капитализме.
Положение коренным образом меняется с возникно-
вением антагонистических классов. Усиление эксплуата-
ции, появление у одной части населения богатств, новых
потребностей кладет конец прежнему терпимому отно-
шению масс к своему ограниченному потреблению. Уг-
нетенный класс не удовлетворяется более необходимым
продуктом. Бедность и богатство наполняются реальным
83
содержанием и становятся материальным выражением
классового неравенства.
Понятие бедности характеризует состояние жизнен-
ного уровня угнетенного класса. В любом классово-ан-
тагонистическом обществе этот уровень определяется сте-
пенью развития производительных сил и формой присвое-
ния прибавочного продукта господствующими классами.
Поскольку производительные силы и производствен-
ные отношения изменяются, вместе с ними изменяется и
состояние жизненного уровня угнетенных классов. Но
изменению подвержена только количественная сторона.
Благосостояние масс от эпохи к эпохе возрастает. Это
очевидный факт. Достаточно сравнить, например, уро-
вень жизни ремесленника, жившего в период расцвета
римского рабовладельческого строя, с уровнем жизни
современного итальянского рабочего, чтобы убедиться
в этом. Если принять жизненное положение этого ре-
месленника за абсолютную бедность, то ясно, что благо-
состояние современного рабочего во много раз выше. Аб-
солютная бедность постоянно уменьшается. Однако,
несмотря на повышение жизненного уровня, рабочий ка-
питалистического общества по-прежнему считает себя
бедным и в действительности является таковым. Очевид-
но, оценка материального благополучия как «бедного»
или «небедного» зависит не только от его количествен-
ного содержания. Добавим также — и не столько. Если
считать количественную сторону за главную, то нам приш-
лось бы признать за бедностью и богатством вечное
право на существование, потому что и в коммунистиче-
ском обществе в силу неравенства жизненных условий —
«обитатели Альп всегда будут иметь другие жизненные
условия, чем жители равнин» (Ф. Энгельс)—будет
иметь место количественное несоответствие в питании,
одежде и т. д. между различными людьми. Но ведь ни-
кому даже сейчас не приходит в голову называть че-
ловека богатым на том основании, что он, собираясь,
например, в далекую северную экспедицию, получает от
государства в необходимом количестве дорогостоящие
меховые одежды и пр. «Бедность» или «богатство» жиз-
ненного уровня трудящихся зависит от того, принадле-
жит ли им полностью или неполностью произведенный
ими продукт. В том случае когда они располагают толь-
ко необходимым продуктом, их жизненный уровень «бе-
ден», независимо от величины необходимого продукта.
84
Последний в зависимости от состояния производитель-
ных сил, формы присвоения прибавочного продукта и ос-
троты классовой борьбы может уменьшаться или воз-
растать. Его уменьшение порою доходит до таких раз-
меров, что трудящийся оказывается на грани голодной
смерти. Таким, например, было положение раба в
период классического рабства или рабочего в эпоху
первоначального накопления. При возрастании необхо-
димого продукта работник может чувствовать себя
более или менее обеспеченным. Однако при том и
другом положении их жизненный уровень «беден»,
«недостаточен», «урезан», так как для его полноты не
хватает прибавочного продукта, присвоенного господст-
вующим классом. Трудящиеся в классовом обществе по-
этому обречены на недопотребление. «...Недопотребле-
ние масс,—говорит Ф. Энгельс,— ограничение их потреб-
ления только тем, что безусловно необходимо для под-
держания жизни и продолжения рода, — явление отнюдь
не новое. Оно существует с тех пор, как существуют эк-
сплуатирующие и эксплуатируемые классы. Даже в те
исторические периоды, когда положение масс было осо-
бенно благоприятно, например в Англии XV века, их по-
требление все-таки было недостаточно. Они далеко не
располагали для удовлетворения своих потребностей
всем продуктом своего годового труда. Таким образом,
недопотребление составляет постоянное историческое
явление в течение тысячелетий... Недопотребление масс
есть необходимое условие всех основанных на эксплуа-
тации форм общества...»4 В случае когда трудящиеся
будут располагать полным продуктом своего труда, ко-
нечно, не в смысле мелкобуржуазного «неурезанного
трудового дохода», а как совместным общественным
продуктом, тогда их жизненный уровень не будет бед-
ным. Но такой случай невозможен в условиях классово-
антагонистического строя. Проблема бедности может
быть разрешена только с полной победой коммунистиче-
ского общества. Тогда понятия бедности и богатства ут-
ратят свое значение и исчезнут из практической жизни.
Подобно тому как «равенство, — по выражению Ф. Эн-
гельса,— существует лишь в рамках противоположности
к неравенству, справедливость — лишь в рамках проти-
воположности к несправедливости»5, подобно этому бед-
ность существует лишь в рамках противоположности к
богатству.
85
Процесс практического разрешения указанной проб-
лемы сложен и противоречив. Развитое производство,
бесспорно, является одним из главных условий уничто-
жения неравенства и бедности. Но, как показывает исто-
рический опыт, оно не может само по себе привести об-
щество в гармоническое состояние. Пример США — наг-
лядное тому свидетельство. Ясно, что другим не менее
важным элементом будет фактор социальный. Но в то
же время благотворное воздействие социального факто-
ра без достаточных материальных предпосылок может
оказаться ничтожным. Лишь учитывая оба эти момента
можно окончательно решить проблему бедности.
Социалистическая революция, освобождая общество
от частнособственнических производственных отношений,
устраняет главную социальную причину, порождавшую
до сих пор неравенство и бедность, — исключительное,
безраздельное присвоение классом собственников приба-
вочного продукта. Теперь этот продукт через новый ме-
ханизм распределения, учитывающий все нужды общест-
венной жизни (расширение общественного производства,
непроизводственной сферы, образование резервов и т. д.),
может планомерно расходоваться на повышение жиз-
ненного уровня всех членов общества. Через систему
общественных фондов потребления он становится до-
стоянием каждого работника и, таким образом, воссое-
диняется с необходимым продуктом.
Устранив главное препятствие, социализм сосредото-
чивает все усилия на повышении производительности
труда, на ускорении роста производства. Вместе с разви-
тием социалистического производства постепенно увели-
чивается объем необходимого и прибавочного продукта,
который начинает обеспечивать не только воспроизвод-
ство рабочей силы работника, но и его всестороннее физи-
ческое и духовное развитие, что, в свою очередь, являет-
ся условием быстрого роста производства.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев в
Отчетном докладе XXIV съезду КПСС подчеркнул диа-
лектическую взаимосвязь между созданием условий,
благоприятствующих всестороннему развитию способ-
ностей и творческой активности трудящихся, и быстрым
ростом производства. «Современное производство,—
сказал он, — предъявляет быстрорастущие требования
не к одним лишь машинам, технике, но и прежде всего
к самим работникам, к тем, кто эти машины создает и
86
этой техникой управляет. Специальные знания, высокая
профессиональная подготовка, общая культура человека
превращаются в обязательное условие успешного труда
все более широких слоев работников. Но все это в зна-
чительной мере зависит от уровня жизни, от того, на-
сколько полно могут быть удовлетворены материальные
и духовные потребности»6. Таким образом, для социали-
стических стран повышение и выравнивание жизнен-
ного уровня трудящихся масс является первоочередной
задачей.
Всеобщее равенство на основе бедности представляет
собой своеобразное решение проблемы бедности. Равен-
ство будет прочным, незыблемым, считали идеологи
уравнительного коммунизма, если установить всеобщий
необходимый минимум для жизни, определив его неко-
торой суммой. Он должен быть достаточен, чтобы пол-
ностью удовлетворить основные потребности граждан в
питании, одежде, жилье, но не более. Человек, распо-
лагающий только необходимым продуктом, будет лишен
возможности что-либо потратить, продать, точно так же
как и другой — что-либо приобрести, купить. Этот
минимум, таким образом, будет служить прочным барь-
ером на пути возникновения и распространения приви-
легий и неравенства.
Трудности, стоящие на пути установления разумного
минимума, велики. Одним из главных препятствий, по
мнению всех уравнителей, явится преодоление выросших
в условиях разобщенного общества бесполезных потреб-
ностей, нелепых излишеств, роскоши. Государство долж-
но будет издать специальные законы против роскоши.
«Они, — говорит Г. Мабли, — должны распространяться
на все: на мебель, жилища, стол, слуг, одежду; если вы
что-нибудь оставите без внимания, вы откроете путь для
злоупотребления, которое распространяется на все»7.
Исходя из своего представления об ограниченном мини-
муме, уравнительный коммунизм начинает последова-
тельно отрицать высшие проявления культуры и регла-
ментировать все стороны быта и общественной жизни.
«У него,— говорит К. Маркс,— определенная ограни-
ченная мера. Что такое упразднение частной собствен-
ности отнюдь не является подлинным освоением ее, вид-
но как раз из абстрактного отрицания всего мира куль-
туры и цивилизации, из возврата к неестественной
простоте бедного и не имеющего потребностей человека,
87
который не только не возвысился над уровнем частной
собственности, но даже и не дорос еще до нее»8.
Об отрицании культуры было уже достаточно сказа-
но в предыдущих главах. А сейчас остановимся еще на
одной характерной черте уравнительного коммунизма.
Речь будет идти об изоляционизме. Он тоже связан С ре-
гулированием потребностей, отрицанием культуры.
По мнению уравнителей, потребности были бы не
столь разнообразными, если бы государства не имели
частых сношений друг с другом. Многие непомерно до-
рогие потребности своим появлением всецело обязаны
заграничной торговле. Контакт с внешним миром опасен
и в другом отношении. Он способствует проникновению
в собственную страну чуждых обычаев, мыслей, будора-
жащих сознание людей картинами иной жизни, может
быть более богатой и более счастливой. Все это порож-
дает нездоровую зависть, сомнения в правильности соб-
ственной организации жизни, подрывает авторитет
власти и т. д. Поэтому внешние связи следует прекра-
тить, тогда исчезнут многие потребности, оздоровятся
нравы, очистится сознание, возрастет привязанность к
своему отечеству.
Подобные мысли можно встретить у многих утопис-
тов. Например, граждане государства Фелиция в утопии
Жан-Жака Пийо, поднимая знамя равенства, «одним
ударом разбивали связи дружбы или интереса, которые
до того соединяли их с самыми могущественными наро-
дами; они лишали себя всякой связи с внешним миром;
пользование всякой продукцией, не принадлежащей их
собственной почве или их собственной промышленности,
становилось для них невозможным... Они нашли, что мо-
гут защитить себя и удовлетворять свои нужды без по-
сторонней помощи»9.
Изолированными друг от друга должны были стать
и общины внутри страны. Связь между ними предпола-
галось осуществлять не непосредственно, а исключи-
тельно через центральную власть. Так, в миссии, органи-
зованной в Парагвае иезуитами, строго запрещалось
самостоятельное общение между жителями различных
деревень. Рвами и заборами были окружены деревни,
пастбища и даже целые районы. Существовало ночное
патрулирование10. Каждое селение, таким образом,
представляло собой небольшой концентрационный ла-
герь.
$8
Проведя всеобщую ревизию человеческих потребнос-
тей и источников их возникновения, уравнительный ком-
мунизм пришел к выводу о нецелесообразности существо-
вания многих из них. Оставшиеся немногие потребности,
будучи строго регламентированы, должны соответст-
вовать одному унифицированному твердому минимуму.
Будет небезынтересно более подробно рассмотреть со-
циально-экономическое обоснование принципа бедности,
который для многих утопистов представлялся наиболее
радикальным и быстрым способом достижения полного
равенства, о котором они мечтали.
Бедность как специальный вопрос, как одно из теоре-
тических положений мелкобуржуазного социализма и
как один из его идеалов была всесторонне разработана
французским мелкобуржуазным утопистом-социалистом
П. Ж. Прудоном *.
Наблюдая жизнь современного ему общества, Пру-
дон совершенно правильно констатирует, что «пауперизм
столько же свирепствует среди цивилизованных народов,
сколько и между полчищами варваров, а может быть и
сильнее»11. Где же причина этого безотрадного явления?
Смогут ли люди когда-либо полностью избавиться от
бедности и жить, не испытывая недостатка в материаль-
ных и духовных благах? Вывод, к которому приходит
автор, весьма неутешителен. Если даже человечество
избавится от временных причин, а таковыми являются,
по его мнению, только неправильное распределение про-
дуктов и стремление к роскоши, то оно все равно нико-
гда не вырвется из тисков бедности. Бедность — естест-
венное состояние жизни людей. Это закон самой при-
роды.
На чем же основывается этот неправильный и песси-
мистический вывод? Чтобы ответить на этот вопрос, нуж-
* Наиболее полно указанные вопросы изложены в работе
П.-Ж. Прудона «Война и мир». Следует заметить, что хотя проблема
бедности занимает в ней всего две главы, тем не менее ее методоло-
гическое значение для решения рассматриваемых автором «Войны и
мира» вопросов весьма велико. Не случайно Ф. Энгельс, разбирая
эту работу Прудона, дал свои замечания только по этим двум гла-
вам (см. архив Маркса и Энгельса, т. X, М., 1948). В 1908 году ука-
занные главы (первая из них называлась «Основные принципы поли-
тической экономии. Закон бедности и равновесия»; вторая — «Приз-
рачность богатства. Происхождение и всеобщность пауперизма»)
были изданы в России под названием «Бедность, как экономический
принцип». Приводимые ниже цитаты взяты из этой книги.
89
но прежде всего исследовать основные законы теории
Прудона: закон потребления, закон производства, закон
бедности и закон равновесия, или закон справедливого
распределения.
Закон потребления. Какое содержание вкладывает
Прудон в этот закон, можно видеть из следующих вы-
сказываний: «Человек разделяет общую участь живот-
ных: он должен есть, то есть потреблять, говоря эконо-
мически», «этой-то необходимостью кормиться мы ближе
всего подходим к скоту». Французский утопист не заме-
чает качественного различия между потреблением чело-
века и естественной нуждой в пище животных. Потреб-
ление он понимает узко, упрощенно и сводит его только
к еде. Разумеется, человек как биологический вид дол-
жен есть, чтобы не погибнуть. Но внешнее сходство ус-
воения предметов природы животным и человеком не
дает права к отождествлению понятий «есть» и «по-
треблять». Потребление человека включает в себя не
только потребление пищи, но и потребление духовных
ценностей. Кроме того, чтобы было что потреблять, чело-
век должен производить, а это значит, что он вступает в
определенные производственные отношения с другими
членами общества. Животное же не производит. Для не-
го природная вещь представляет просто добычу, которая
имеет только биологический смысл.
Развивая свои мысли о потреблении, Прудон заявля-
ет, что у «человека способность потребления безгранич-
на. Это в природе вещей: потреблять, пожирать, разру-
шать — способность отрицательная, хаотическая, неоп-
ределенная». Здесь, по-видимому, он смешивает понятия
«потребления» и «потребности». Понимаемая таким об-
разом потребность представляет собой какое-то инстин-
ктивное, животное стремление к разрушению, не подчи-
няющееся законам развития, изначально заложенное в
нас природой. Эта дикая, хаотическая потребность, пе-
реданная нам по наследству от животных, унижает че-
ловека, делает его рабом своих страстей («сколько, по-
видимому, унижает нас закон потребления, столько об-
лагораживает нас закон труда»). Только с помощью
культуры и образования человек может облагородить
свои низменные потребности.
Ошибка мелкобуржуазного утописта в данном случае
состоит не только в смешении понятий «потребления» и
«потребности», но главным образом в том, что понятие
SO
потребности у него ни в какой мере не связано с произ-
водством, с развитием человеческой практики. Поэтому
животная, органическая потребность, к тому же наде-
ленная такими качествами, как «хаотическая», «неопре-
деленная»— чего, собственно, нет и у животных, иначе
они не смогли бы выжить,— спокойно, не преодолевая
никаких качественных изменений, перешла в человече-
ское общество.
Насколько неисторична и ненаучна разбираемая ка-
тегория, говорит также тот факт, что Прудон допускает
возможность потребления без производства. Это было,
говорит он, «вначале, когда род человеческий редко на-
селял землю, природа без труда удовлетворяла его нуж-
ды. Это был золотой век, век изобилия и мира». Он раз-
деляет здесь заблуждение о существовании «золотого
века», присущее многим мыслителям прошлых поколе-
ний.
Закон производства. Производство, согласно Прудо-
ну, возникает на более поздней ступени развития чело-
веческого общества, когда «естественные произведения
природы» уже не могут прокормить возросшее население.
С этих пор человек живет только тем, что удается ему
вырвать у земли упорным трудом.
Труд в отличие от хаотической, отрицательной по-
требности— способность положительная. Труд облагора-
живает человека. Существенным признаком производст-
ва как одной из способностей человека, считает он, явля-
ется то, что оно ограничено в отличие от безграничной
способности потребления. «Производить, создавать, ор-
ганизовывать, давать бытие или форму — способность
положительная, которой закон — число и мера, то есть
ограничение». Это утверждение — одно из главных в
системе Прудона, на котором основывается его учение о
бедности, и заслуживает поэтому более пристального
внимания.
Почему же производство ограниченно? Оказывается,
по той простой причине, что у человека способность к
производству — явление природное, а в природе все име-
ет свои пределы. Посмотрите вокруг, призывает он, и вы
увидите, что земной шар имеет определенную окруж-
ность, его вращение вокруг оси совершается за 24 часа, а
вокруг солнца за 365 дней с четвертью; глубины океа-
нов не превышают в среднем 3000 метров и т. д. В расти-
тельном и животном мире господствует такая же зако-
91
номерность: тополь Может достигать 35 сантиметров в
диаметре только в 25 лет; бык растет 6 лет, баран —
2 года, устрица — 3 года и т. д. Этому закону подчинен
и человек. Мускульная сила его имеет свои пределы.
Таким образом, человек не может производить больше,
чем допускает его строго определенная сила, и, следова-
тельно, ограниченность производства представляет веч-
ный и неизменный закон природы.
Действительно, мускульная сила человека не беспре-
дельна. И если считать, как это делает Прудон, единст-
венной силой производства мускульную энергию челове-
ка и животных, то придется согласиться с его выводами.
Но он жил в эпоху, когда мускульная энергия в произ-
водстве уже заменялась энергией пара. Пароходы, паро-
возы, паровые двигатели повсеместно вытесняли в произ-
водстве ручной труд. Они становились существенной
частью новых средств труда, становились, по образному
выражению К. Маркса, «костно-мускульной системой
производства».
Что помешало Прудону увидеть в энергии пара новый
источник развития техники? Ведь Прудон, как и Маркс,
был современником первой промышленной революции.
Почему они по-разному оценивали ее значение? Это
можно объяснить только теоретической позицией и их
классовой ориентацией. Маркс, отражая интересы про-
летариата— самого передового революционного класса,
пришел к научному пониманию законов общественного
развития и увидел в развитии и совершенствовании произ-
водства залог будущего освобождения пролетариата
и всего человечества. Прудон же смотрел на мир глаза-
ми мелкого французского крестьянина, для которого раз-
витие техники и концентрация производства означали
его собственную гибель как мелкого собственника. Страх
перед предстоящей пролетаризацией средних слоев за-
ставляет Прудона закрывать глаза на действительное
положение вещей и делать неверные, пессимистические
выводы относительно могущества технического про-
гресса.
Следует заметить, что Прудон явно противоречит се-
бе, наделяя закон потребления безграничной способнос-
тью развития, а закон производства — ограниченной спо-
собностью. Ведь оба закона у него являются законами
природы. Если природа во всем имеет меру, ограничен-
ность, экономию, то, очевидно, беспредельная способ-
92
ность к потреблению должна иметь другое начало, не
подчиненное земным законам.
Наделив потребление и производство противополож-
ными качествами, Прудон выводит из них третий закон
природы — закон бедности. Поскольку производство и
потребление по своей внутренней природе не совпадают
и ограниченное производство не может удовлетворить
беспредельную способность потребления, то человек как
носитель этих двух разнородных начал всегда должен
ограничиваться в потреблении только тем, что дает ему
производство, основанное на его мускульной энергии.
«Стало быть, — говорит мелкобуржуазный реформа-
тор,— человек в состоянии цивилизации получает тру-
дом то, что требуется для поддержания его тела и раз-
вития души — не более и не менее. Это строгое взаимо-
ограничение нашего производства и потребления есть
то, что я называю бедностью, третий наш органический
закон, данный природою».
Не увидев и не оценив значения промышленного пе-
реворота, не поняв законов общественного развития,
Прудон абсолютизировал бедность, признав ее естест-
венным и вечным законом жизни. Вместо того чтобы
вскрыть действительные причины бедности и указать
пути ее преодоления, он возвел ее на пьедестал. Бедность
для него — это прежде всего моральный постулат, при-
зыв к умеренности в потреблении. «Умеренность, отсут-
ствие роскоши, хлеб насущный, полученный насущным
же трудом..,— говорит он,— вот первый наш нравствен-
ный закон».
Бедность служит у Прудона мерой желаемого благо-
состояния людей. Бедности не нужно бояться, постоянно
призывает он. «Бедность прилична; ее одежда не изод-
рана, как плащ циника, — расхваливает Прудон, — ее
жилище чисто, здорово и покойно, уютно; она меняет
белье по крайней мере раз в неделю; она ни бледна, ни
проголодавшаяся. Подобно товарищам Даниила, она
здорова, питаясь овощами; у нее есть насущный хлеб,
она счастлива».
Нетрудно видеть, что французский утопист идеализи-
рует, приукрашивает в данном случае быт патриархаль-
ной крестьянской семьи, не по своей воле сводящей свои
запросы только к одежде и пище. Не располагая доста-
точной хозяйственной силой, чтобы конкурировать с
крупными капиталистическими латифундиями, кресть-
93
янская семья могла сохранять свое существование, толь-
ко отказавшись от многих потребностей, сведя их к са-
мому необходимому минимуму. И это бедственное состо-
яние, граничащее с нищетой, возводится Прудоном в
ранг высшей добродетели. Подобно христианскому свя-
тоше, этот мелкобуржуазный идеолог предписывает сво-
ей пастве смирение и покорность: «...Не плачьтесь; при-
нимайте, как подобает мужу, данное вам положение и
скажите себе, что счастливейший человек тот, который
умеет лучше всего быть бедным».
Мало того, Прудон считает, что довольство обрекает
работника на бездеятельность и рабство. «Не годится
человеку наслаждаться довольством, — заявляет он,—
напротив, нужно, чтобы он всегда чувствовал жало нуж-
ды... Важно, чтобы человек мог, на всякий случай, стать
выше нужды и даже, так сказать, обойтись без необхо-
димого».
Довольство у Прудона — это не полнота жизни все-
сторонне развитого человека; это синоним сытости, чре-
воугодия. И здесь он не вышел за узкие рамки мелко-
буржуазных представлений. Он осуждает Эпикура,
разделяя пошлые представления церковников об эпику-
рейской философии как философии чувственных наслаж-
дений, и призывает к жизни аскетической. Бедность и
только бедность — вот удел всего человечества!
Мелкобуржуазный утопист предвидел возражения со
стороны тех, кто верил в технический прогресс, ведущий
общество ко всеобщему изобилию, и приготовил контр-
аргументы.
Не отрицая в целом промышленного прогресса, Пру-
дон, однако, ограничивает его только областью, занятой
производством предметов роскоши. Эта промышленность,
сосредоточенная в больших городах (город для крестьян-
ского идеолога — это только центр разврата и роскоши),
ни в коей мере не способствует производству предметов
первой необходимости (хлеб, мясо, вино), в которых
человек больше всего нуждается. Мысль о том, что
сельское хозяйство стоит на пороге технического пере-
ворота, была ему недоступной. Нехитрый крестьянский
инвентарь (соха, плуг), приводимый в действие мускуль-
ной энергией человека и животных, по его мнению, были,
есть и останутся единственными орудиями сельскохозяй-
ственного производства. Они при умеренности в потреб-
лении и правильном распределении в состоянии обеспе-
94
чйть безбедное существование труженика. Поэтому ни-
какого, собственно, технического прогресса, который мог
бы привести к коренным изменениям в области произ-
водства предметов первой необходимости, не существует.
То, что появляется новая техника: паровые машины, ло-
комотивы,—еще ни о чем не говорит. Нужно смотреть
на нее, как на некоторую разновидность традиционных
орудий труда. Подлинный прогресс, по Прудону, может
быть только в нравственной области.
Далее, производство, явно придумывает этот утопист,
не может резко возрасти в силу того, что человеку свой-
ственно напряженно трудиться только над тем, что ему
«настоятельно полезно». Ему «настоятельно полезно»
производить только продукты питания, а все остальное
относится к предметам роскоши, и человека почти невоз-
можно заставить их производить. Объяснение этому яв-
лению у Прудона одно: человек — сын природы, а она
ничего не производит в излишке.
Производство может удвоиться, утроиться, считает
Прудон, только при условии соответствующего роста на-
селения и, следовательно, появления настоятельной по-
требности в увеличении продовольствия. Но вновь соз-
данные добавочные материальные блага по своим разме-
рам таковы, что в состоянии только-только обеспечить
нужды выросшего населения. Благосостояние общества
в целом по-прежнему не улучшается. Ведь по велению
природы каждый человек способен производить только
необходимое!
Вырваться из такого состояния — бессмысленная за-
тея. Мелкобуржуазный социалист мечет громы и молнии
против тех своих современников (Фурье, Кабе и др.), кото-
рые сеют надежды на лучшее будущее. С тех пор как
люди вышли из первобытного состояния, считает он, ко-
гда они жили в изобилии, перед ними существует только
одна дорога — дорога бедности. И незачем тешить их
пустыми иллюзиями. «Дошли до заявления, — гневно во-
склицает Прудон, адресуясь к социалистам-утопистам,—
что лучшее средство сделать людей добродетельными,
прекратить пороки и преступления — распространить
везде комфорт, утроить или учетверить богатство». Он
не допускает даже мысли об этом. «Мысль удвоить, утро-
ить производство страны, как удваивают и утраивают
заказ у фабриканта холста или сукна, не обращая вни-
мания и не принимая в расчет пропорционального уве-
95
личения труда, капитала, населения й рынка, в особен-
ности не принимая в расчет рука об руку идущего раз-
вития ума и нравов, что наиболее требует забот и всего
дороже стоит,— эта мысль, говорю, еще безрассуднее
квадратуры круга: это — противоречие, бессмыслица».
Единственная область, где Прудон допускает про-
гресс, это мораль. Человек может, по его мнению, совер-
шенствовать свои знания, моральные качества, культуру
поведения, быть более изысканным в потреблении и т. д.,
оставаясь в то же время материально всегда бедным.
Он не только допускает прогресс в этой области, но и
считает, что духовное и нравственное совершенство яв-
ляется целью и назначением человека. Всякое же стрем-
ление к материальному благосостоянию безоговорочно
осуждается им. «Народы, преследующие, как высшее
благо, материальное богатство и доставляемые им на-
слаждения, принадлежат к падающим народам» *. При-
знание им прогресса в духовной сфере не случайно. Это
та сила, которая должна рано или поздно привести ко
всеобщей уравниловке.
Чтобы работник не потерял бодрости духа и не опус-
тил руки от такой безрадостной, бесперспективной жиз-
ни, Прудон призывает его как можно больше работать.
«Жить немногим, работая много и беспрерывно учась,—
вот истинное правило жизни».
Итак, основная причина бедности, по мнению Прудо-
на, лежит в самом человеке, которого природа наделила
не только ограниченной силой, но и ограниченной способ-
ностью трудиться только ради хлеба насущного, ни более
ни менее.
Последним в системе Прудона является закон спра-
ведливого распределения. Уже на первой странице сво-
ей работы он категорически заявляет, что «благосостоя-
ние в данном обществе не столько зависит от абсолютно-
го количества накопленного богатства (всегда меньшего,
чем думают), сколько от отношения производства к по-
треблению, а в особенности — от распределения продук-
тов». Неправильное распределение ведет к нарушению
закона бедности и, следовательно, к появлению на одном
полюсе нищеты и на другом богатства.
* Не то же самое ли слышим мы от современных мелкобуржу-
азных коммунистов в Китае, расценивающих материальное благосо-
стояние как буржуазный пережиток?
96
Разделяя заблуждения многих утопистов того времени,
Прудон нищету и богатство как «ненормальные» явления
называет одним именем — пауперизм: «...Все страдают
от пауперизма: собственник, живущий рентой, так же
как и пролетарий, который перебивается только трудом
своих рук». При этом главной причиной враждебных
столкновений между классами является, как это ни
удивительно, не пауперизм беднейших классов, а «пау-
перизм» богатых. «Первое место, — говорит П. Пру-
дон,— тут занимает обеднение государей; за ним следу-
ет обнищание вельмож и богачей. Здесь, как и во всем,
массы народа стоят на последнем плане. Бедняк в общем
нищенстве не имеет даже почетного места». Это можно
объяснить так. Поскольку основной силой, способной
покончить с неправильным распределением, является,
как считал Прудон, моральное усовершенствование, то
вельможи и богачи, как наиболее развитые интеллекту-
ально, легче могут поддаться перевоспитанию, и именно
они возьмут на себя задачу переустройства обществен-
ной жизни. Это, по-видимому, заставило Прудона сде-
лать богачей самым страдающим классом и, следователь-
но, классом, от которого в первую очередь нужно ожи-
дать всеобщего освобождения.
Напрасно искать в этом сочинении намеки на клас-
совую борьбу или на революцию. Их нет и в помине. Иде-
алистическое понимание истории и классовое примирен-
чество проявились здесь в полной мере. Какова же при-
чина несправедливого распределения? Где выход из
этого состояния? Главную причину нарушения экономиче-
ского закона распределения Прудон видит «в идеализме
наших желаний» и «в преувеличенном чувстве нашего
собственного достоинства...» Оказывается, что чувство
нашего личного достоинства имеет две стороны: положи-
тельную и отрицательную. Первая сторона в «благород-
ном своем применении производит уважение к ближне-
му» и порождает справедливость; вторая — приводит к
тому, что человек предпочитает только себя, мало того,
распространяет свое предпочтение на своих друзей. По-
следнее «порождает послабления, лицеприятия, шарла-
танство, общественные различия и касты». Даже
классы!
Естественно, что выход из этого состояния мелкобур-
жуазный социалист видит не в революционном переус-
тройстве общества, не в уничтожении частной собствен-
97
ности, а на пути морального самосовершенствования,
самовоспитания. Вот когда человечество, считает Пру-
дон, выполнит открытые им вечные, истинные законы
природы, тогда оно придет к подлинной, ничем не нару-
шаемой бедности. «...Когда вы все сделаете.., вы, к удив-
лению, увидите, что в действительности трудом только
едва можете поддержать жизнь и что вам нечем даже
отпраздновать двухдневную масленицу».
Прудон — идеолог мелкой буржуазии, того класса,
неизбежная гибель которого предрешена самим ходом
исторического развития. Возникновение, существование
и гибель мелкой буржуазии были связаны с наличием
простого товарного хозяйства. Развитие производитель-
ных сил приводит к появлению качественно новых форм
хозяйственной деятельности и неуклонному сокращению
доли простого товарного производства. Капитализм как
более высокая форма того же товарного хозяйства несов-
местим со своей низшей формой, хотя и допускает ее су-
ществование. Он является ее отрицанием. Отсюда враж-
дебность идеологов мелкой буржуазии к капитализму
(прудонизм, бакунизм и т. д.). Прудон искренне стремил-
ся помочь своему классу. Он указывает на противоречия
капиталистической действительности, проклинает и осуж-
дает ее, но зовет не вперед, а назад — к добрым патриар-
хальным временам. Желание задержать, остановить ход
истории делает невозможным для него понимание и при-
менение научного метода и мировоззрения, открытого
Марксом и Энгельсом.
Рассмотренные четыре прудоновских закона несосто-
ятельны во всех отношениях. Подчиненные общему неосу-
ществимому замыслу — оставить неизменными патриар-
хальные отношения крестьян и ремесленников, — они
насквозь метафизичны и антиисторичны. Призыв ликвиди-
ровать бедность одного класса с помощью распростране-
ния бедности на все общество нельзя назвать иначе, как
реакционной ретроспективной утопией. Во имя этой пред-
взятой мысли французский мыслитель приносит в жертву
технический и социальный прогресс и всестороннее раз-
витие человеческой личности. Фатализмом и обречен-
ностью веет от каждой строчки прудонозского сочинения.
Проповедуемое Прудоном примирение с бедностью
логически вытекало из его реформаторских устремлений.
Предложенный им еще в ранних произведениях план
«мютюэлизма» — взаимопомощи ремесленников, торгов-
98
цев, рабочих и крестьян для «эквивалентного» обмена,
план, которого он придерживался всю жизнь, исключал
классовую борьбу и звал к классовому примирению. Пу-
тем мелких реформ, касающихся области обмена и рас-
пределения (установление разумных рыночных цен,
создание экономической полиции, уменьшение платы за
наем квартир и пр.), Прудон надеялся облегчить положе-
ние трудящихся масс при сохранении экономической мо-
щи буржуазии. «Возвышение рабочего класса, — говорил
он, — не поведет за собою устранения буржуазии: рабо-
чий класс не заменит буржуазию в ее политическом пре-
обладании, привилегиях, собственности и правах, и бур-
жуазия не станет на место рабочего класса. Теперешнее,
весьма ясно обозначившееся различие между обоими
классами, — рабочим классом и буржуазией, — не более,
как простой революционный случаи. Оба класса должны
слиться и поглотить друг друга в высшем сознании...» 12
Коль скоро буржуазия сохраняет «политическое преобла-
дание, привилегии, собственность и права», то, естествен-
но, должна сохраниться и бедность для рабочего класса и
крестьянства. Надежда Прудона, что со временем про-
изойдет выравнивание состояний н слияние классов, мо-
жет быть названа лишь наивной мечтой.
Прудоновский реформизм, провозглашавший бед-
ность, нашел в дальнейшем достойных преемников и в
лице не только ревизионистов различных мастей (от
мелкобуржуазной утопии Каутского о «мирном», «здоро-
вом» капитализме до современных правосоциалистиче-
ских теорий классов — распределительной, организатор-
ской и т. д.), но и идеологов фашизма, которых привле-
кала прудоновская критика демократии и классовой
борьбы, а также восхваление бедности. У заправил
третьего рейха аскетизм выдавался за символ меры, по-
рядка, чистоты, о чем свидетельствуют демагогические
речи Гитлера, Геббельса, «громивших» американских и
английских капиталистов за разврат, роскошь и т. д. Сам
Гитлер жил замкнуто. Социал-националистическая про-
паганда широко прославляла аскетизм фюрера 13.
Наблюдаемое в настоящее время в ряде стран «треть-
его мира» у некоторых идеологов крестьянства и других
мелкобуржуазных слоев отрицательное отношение к рос-
коши (а вслед за этим у них идет восхваление бедности) к
роскоши как своих собственных старых и вновь народив-
шихся магнатов, так и к роскоши западных капиталистиче-
99
ских дельцов, ведет нередко к расширительному толко-
ванию самого понятия «роскошь». «Роскошь» как излиш-
няя трата средств для поддержания пышного, дорогого
образа жизни, не вызываемая необходимыми потребно-
стями, отождествляется с высоким уровнем благосостоя-
ния. Но при таком смешении получается, что народы
СССР и других развитых социалистических стран оказы-
ваются в одном лагере с буржуазными странами.
Низкий жизненный уровень в этих странах порождает
реакционные идеи относительно перестройки обществен-
ных отношений на началах всеобщей бедности. Однако
всеобщая бедность не в состоянии избавить общество от
экономических трудностей и социальных потрясений.
Без развития производительных сил «имеет место лишь
всеобщее распространение бедности; а при крайней нужде
должна была бы снова начаться борьба за необходимые
предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся
старая мерзость» 14. Эту мысль классиков марксизма-ле-
нинизма не следует забывать.
# * *
Бедность как социально-политическое средство дости-
жения и сохранения примитивного равенства, как обще-
ственный идеал справедливости возникает как в про-
шлом, так и сейчас среди той части населения, чья жизнь
протекает в узких рамках сельского патриархального хо-
зяйства и мелкого городского ремесла — как раз тою про-
изводства, которое не в состоянии долго противоборство-
вать наступлению крупного капиталистического произ-
водства. Рождение такой утопии — первая реакция пробу-
дившихся к активной социальной деятельности людей.
Бедность — бессилие впавшего в отчаяние мелкобуржуаз-
ного разума.
Рабочему классу чужд идеал бедности. Ему нужно не
равенство в бедности, а такое равенство, при котором бы
наиболее полно удовлетворялись его материальные и
духовные потребности, и он знает, что этого можно до-
биться не уравнением классов, не установлением какого-
то минимума, а только путем уничтожения классов; не
ограничением производства рамками крестьянских нужд,
а его всесторонним развитием, ориентированным на удов-
летворение запросов всесторонне развитого человека.
Глава IV
Бедность
как этико-философское учение
уравнительного коммунизма
Выдвигая идею вернуться «к неестественной простоте
бедного и не имеющего потребностей человека», идеологи
уравнительного коммунизма рассчитывали таким обра-
зом не только ликвидировать расхождение между потреб-
ностями человека и ограниченным минимумом потребле-
ния, но и закрепить между ними равновесие, как только
оно будет достигнуто.
Между потребностями отдельного индивида и опреде-
ляемым обществом минимумом, считают они, не должно
существовать никаких противоречий. Альтернатива тако-
ва: или человек навсегда должен смириться с предлагае-
мой ему мерой потребления, что обеспечит обществу веч-
ное равенство и мир, или придется предоставить ему воз-
можность самому решать задачи своего обеспечения. Что
получается в этом случае — всем известно: люди в погоне
за богатством идут на любое преступление. Поскольку
третьего пути не дано, то человеку остается примириться
с нормой. Это будет лучше и для него и спокойнее для
общества. Ограниченный минимум должен стать своего
рода компромиссом между личностью и коллективом.
Полное согласие сторон явится основой социальной гар-
монии.
Примирение человека с минимумом должно быть по
возможности ненасильственным. Насилие есть проявле-
ние слабости, и к нему нужно прибегать лишь в редких
случаях.. Оно не в состоянии дать действительного прими-
рения, а создаст лишь видимость его. Суровым наказанием
можно, конечно, заглушить возмущение человека по по-
воду ограничения его потребностей вплоть до того, что
оно не будет проявляться во внешних действиях, но в
душе его будет постоянно тлеть огонек неудовлетворен-
101
ности, несогласия, противоборства. При ослаблении при-
нуждения этот огонек может превратиться в большой
пожар. Сознание людей на подвластно насилию.
Действительное примирение предполагает доброволь-
ное согласие человека с бедностью. Она должна стать
для него терпимой и восприниматься не как лишения, а
как благо, к которому нужно стремиться. Только при ус-
ловии, что человек с гордостью и упоением будет носить
бремя бедности, она превратится для него в источник
радости, творчества, поиска, действия, самоотвержен-
ного труда. Примирение с бедностью должно носить ха-
рактер не временного согласия, а быть постоянным ус-
ловием существования всех людей. Оставаясь неизмен-
ным условием жизни для многих поколений, оно со Бре-
менем приобретет прочность незыблемого принципа, и
люди забудут свое несчастное прошлое, а если вспомнят,
то проклянут его. Бедность должна быть для всех при-
вычным, повседневным, обыденным состоянием. Когда
человек перестанет даже задумываться над своим мате-
риальным положением, перестанет давать ему оценку, а
будет принимать его в том виде, в каком оно есть, не
раздумывая, принимать как нечто должное, тогда при-
мирение станет свершившимся фактом. «Я считаю,—
говорит французский утопист Г. Мабли,— что равенство,
ограничивая наши потребности, сохраняет в душе мир»1.
В данном случае идеологи уравнительного коммунизма
в негативной форме предвосхитили состояние человека
действительно коммунистического общества, который
уже не «задумывается» над своим материальным поло-
жением, но не потому, что оно является бедным, а, на-
оборот, потому, что оно полно и всеобъемлюще.
Примирение человека с бедностью, утверждали уто-
писты, будет наиболее прочным, если оно произойдет не
на уровне разума, а на уровне чувств, в затаенных глу-
бинах души, где господствуют страсти, желания, эмоции.
Разум должен быть только посредником в этом сближе-
нии потребностей человека с бедностью. Достигнутое
единство станет обладать таким запасом прочности, что
человек не дрогнет, не растеряется, если его жизненный
уровень значительно ухудшится вследствие, например,
постигшего страну неурожая или другого какого-либо
бедствия. Он не воспримет это с болью, тревога не за-
мутит его чувств и мыслей. Готовность на самопожерт-
вование во имя блага общины, государства явится отли-
102
чительной чертой человека при строе общности. Все его
стремления, утверждал русский мелкобуржуазный рево-
люционер М. Бакунин, будут направлены на то, чтобы
«производить для общества как можно более и потреб-
лять как можно меньше; в этом сознании своей пользы
для общества будет заключаться вся гордость, все често-
любие тогдашних деятелей».
«Какой прекрасный образчик казарменного комму-
низма!— восклицают К. Маркс и Ф. Энгельс, цитируя это
и другие положения из бакунинского проекта «Главных
основ будущего общественного строя».— Все тут есть:
общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы,
регламентирующие воспитание, производство, потребле-
ние, словом, всю общественную деятельность...»2
Бедность должна войти в жизнь человека незаметно
и тихо. Нельзя заострять внимание людей на материаль-
ных интересах, даже касающихся самого минимума. За-
житочная бедность есть лишь идеал, и повседневный
прожиточный уровень может не всегда совпадать с ним.
Для уравнительного коммунизма сытая жизнь сама по
себе еще не является самоцелью. Его идеологи заботи-
лись о том, чтобы сохранить человека как личность. Че-
ловек, думающий только об удовлетворении своего же-
лудка, будет плохим гражданином, считали они. Мате-
риальное не должно заслонять духовного. «Назначение
человека на земле, — говорит П. Прудон, — совершенст-
во духовное и нравственное; это назначение требует от
него умеренного образа жизни»3.
Утописты ищут такой связующий фактор, который
мог бы обеспечить равновесие между чувственной и ду-
ховной сферой, между материальными потребностями
человека и общественным интересом. Равновесие долж-
но быть таковым, чтобы чувственная сторона находилась
в безусловном подчинении у духовной. Им казалось, что
этого можно добиться с помощью новой морали — мо-
рали бедности, которая поставит на место богатства ма-
териальных благ богатство доброй совести. Неважно,
рассуждали они, улучшится материальное благополучие
или не улучшится; улучшится — все будем богатыми,
ухудшится — все будем бедными; в конце концов, счастье
не в предметах окружающего нас мира, а в нас самих.
Насколько мы справимся с обуревающими нас страстя-
ми, насколько поднимемся над животными чувствами на-
шей плоти, настолько мы станем людьми. Умеющий по-
103
беждать себя, умеющий отказать себе, подавить свое «Я»
во имя общего блага общества, обретет подлинную сво-
боду и счастье. Ясно, что такое понимание свободы не
имеет ничего общего с научным. Для марксизма свобо-
да— это прежде всего свобода от эксплуатации.
Таким образом, когда идеологи уравнительного ком-
мунизма говорят о всеобщем благе, о всеобщем равенст-
ве, то под этим следует понимать прежде всего богатст-
во души, равенство в добродетели. Бедность как откры-
тое, зримое проявление социального неравенства остает-
ся по-прежнему уделом труженика.
Первоначально восхваление христианством бедности
проявляется в форме религиозного аскетизма, присущего
также и всем крупным восточным религиям — брахма-
низму, джайнизму, индуизму, буддизму. Согласно учени-
ям первых христианских пророков, подготовка душ к
блаженной жизни на небе должна начинаться при жиз-
ни на земле. Душа и чувственный мир, учили они, нахо-
дятся между собой в вечном антагонизме, что, в свою
очередь, является отражением более общего антагониз-
ма между богом и царством материи, которая сама по
себе представляет зло. Светлая искорка божества — че-
ловеческий дух — находится в позорном плену чувствен-
ного мира. Чтобы помочь духу освободиться от гнета те-
ла и восстановить свою чистую духовность, человек дол-
жен подавить чувственные стремления, отрешиться от
грешных земных радостей. Вместе с подготовкой души
к райской жизни на небе праведник приобретает одно-
временно некоторую свободу и на земле. Отказавшись
от многих потребностей, от суетных мирских удовольст-
вий, он тем самым становится независимым от людей
и от вещей. В евангелии от Луки можно встретить такие
строчки: «Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Цар-
ствие Божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь.
Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь... Напротив,
горе вам, богатые! Ибо вы уже получили свое утешение.
Горе вам, пресыщенные ныне! Ибо взалчете. Горе вам,
смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете». Как
видно, богатство само по себе кажется этому еван-
гелисту чем-то греховным, а бедность, наоборот, пред-
ставляется ему необходимым условием для получения
небесной благодати. Последовательное проведение прин-
ципа бедности вело к отрицанию всех земных радостей,
к отрицанию культурных потребностей и, наконец, к
104
отрицанию богатства и частной собственности. Крайнее
проявление аскетизма нередко принимало уродливые
формы отшельничества, безбрачия, различных самоистя-
заний.
Особо следует остановиться на идеалах монашества,
ибо некоторые современные идеологи буржуазии прово-
дят прямые аналогии между коммунизмом и монаше-
ством.
Появление монастырей как особых организаций, от-
личных по своей хозяйственной, бытовой и духовной
жизни от жизни мирской, явилось практическим вопло-
щением христианского идеала совершенной жизни. На-
иболее праведная жизнь, угодная богу, согласно учению
первых христианских апостолов, должна состоять в
конечном счете в том, чтобы каждый верующий полнос-
тью отказался от всех жизненных благ, от собственности
и личной воли, одним словом, от всего того, что связывает
его с миром и чем он до сих пор дорожил. Естественно,
что рано или поздно наиболее ревностная часть христи-
ан должна была прийти к мысли об организации жизни
на таких началах. Начавшийся с середины II века отход
церкви от первоначальных идеалов христианства, появ-
ление в лоне ее представителей имущих классов, захва-
тывавших руководство церковными делами, а также
профессиональных служителей культа и потеря церковью
безусловного авторитета среди неимущих послужили не-
посредственным толчком к образованию монастырских
общин. В III столетии появляются первые сообщества
людей, порвавших связи с миром и ставших жить по
«истинным заветам Христа». В следующем столетии чис-
ло их увеличивается, возникают постоянные поселения-
монастыри, имеющие свой регламент, условия приема
и т. д. С этого времени начинается борьба церкви за
подчинение монастырей своему влиянию.
Между монастырской общиной и общиной уравни-
тельного коммунизма, несомненно, имеется много обще-
го, особенно в области организации хозяйства и быта, а
также и в методах идеологического воздействия на лю-
дей. Каждый монастырь первоначально представлял
собой небольшое коллективное хозяйство. Лица, приняв-
шие монашество, объединяли свое имущество, включая
и орудия труда, если они их имели, и совместно обраба-
тывали землю, принадлежащую монастырю. Все было
общим: труд, питание, казна и молитва. Вся хозяйствен-
105
ная и духовная организация строилась на строжайшей
дисциплине, ежедневная жизнь регламентировалась до
мелочей, труд был неукоснительной обязанностью каж-
дого. Все считали себя равными и называли друг друга
братьями. Эти черты дают возможность говорить об осо-
бом, «монастырском коммунизме», родственном уравни-
тельному коммунизму. Однако нет никаких оснований ут-
верждать, что пролетарский коммунизм является его
продолжением. Общность имуществ и коммунистиче-
ская общественная собственность на средства производи
ства имеют между собой лишь чисто внешнее сходство.
«Следы общности имущества, которые также встреча-
ются на первоначальной стадии новой религии, — гово-
рил Ф. Энгельс, — объясняются скорее сплоченностью
людей, подвергавшихся гонениям, чем действительными
представлениями о равенстве»4.
Религиозный аскетизм являлся неотъемлемой частью
монашеской жизни. Нескончаемые посты, воздержание,
длительные молитвы, службы постепенно убивали в че-
ловеке плотские желания и создавали состояние рели-
гиозной экзальтации.
Каким же образом отречение от земных благ получи-
ло столь широкое распространение в раннем христианст-
ве и в монашестве? Почему человек без всякого внешне-
го принуждения добровольно принимал на себя столь
тяжелое бремя и даже мог находить в этом противоес-
тественном состоянии определенное удовлетворение, ра-
дость? Очевидно, аскетизм представлял собой нечто боль-
шее, чем чисто религиозное средство служения богу. Для
угнетенных классов он являлся формой отрицания су-
ществующей социальной действительности, своеобразной
формой стихийного протеста. Наделение бедности поло-
жительными качествами было отрицанием богатства,
олицетворявшего собой неравенство и угнетение, и ука-
занием на незаконность, на несправедливость его возни-
кновения. Такая форма протеста предлагала, если мож-
но так выразиться, «пространственное» разрешение со-
циальных противоречий. «Недовольные и угнетенные
должны покинуть общество, отделиться от богатых, ос-
тавить их одних, бросив на произвол судьбы. Изменить
погрязший в богатстве и разврате мир можно не прямым
насилием, а моральным совершенством людей, покинув-
ших мир и создающих в пустынных местах новую жизнь,
царство бедных, но нравственно чистых людей. Пройдет
106
время, и поток покидающих общество будет все увеличи-
ваться. Кристальная чистота первых подвижников ста-
нет служить примером подражания для всех». Конечно,
было бы преувеличением приписывать такие мысли каж-
дому одичавшему отшельнику, ибо многие из них, най-
дя прибежище в каком-либо далеком ските, монастыре,
думали прежде всего о личном спасении и личном бес-
смертии в потустороннем мире. Но аскетизму в целом
как стихийному, неорганизованному движению такой
настрой мысли был, несомненно, присущ.
Отрешившемуся от мира человеку новая жизнь без
прежнего угнетения, без изнуряющих забот о семье,
хозяйстве, о личном престиже казалась более свободной.
Нравственное совершенство на основе бедности пред-
ставлялось ему подвигом, победой над собственной ко-
рыстью. Но достигнутые таким образом свобода и богат-
ство души были не более как иллюзиями. Умерщвление
телесной субстанции неизбежно приводило к деградации
духовной.
Вернемся к уравнительному коммунизму нового вре-
мени. Как уже отмечалось, силой, обеспечивающей и
закрепляющей равенство в этом коммунизме, должна
была стать мораль бедности. Рассмотрим ее философ-
ское обоснование.
Моральная концепция бедности выросла на основе
просветительской философии XVIII века. Свое наиболее
полное выражение она нашла в учении французского
коммуниста-утописта Габриэля Мабли. В черновом на-
броске «Введения» к «Анти-Дюрингу» Ф. Энгельс, в
частности, отмечал, что современный социализм по сво-
ей теоретической форме «выступает сначала как более
последовательное, дальнейшее развитие принципов, вы-
двинутых великими французскими просветителями
XVIII века,— ведь первые представители этого социа-
лизма, Морелли и Мабли, также принадлежали к числу
просветителей»5. В основе же просветительской филосо-
фии лежала теория естественного права. За свою более
чем тысячелетнюю историю эта теория служила оправ-
данием самых различных общественных порядков. Суть
ее кратко сводится к тому, что люди якобы обладают
вечной, неизменной природой, в соответствии с которой
необходимо строить социальный миропорядок, государ-
ственное управление, воспитание и т. д. Так, для идео-
логов буржуазии феодальный строй представлялся не
107
совместимым с требованиями действительной природы
человека, а идущие ему на смену капиталистические от-
ношения, наоборот, рассматривались как отвечающие
такой природе. Вся хитрость заключалась в том, что каж-
дый мыслитель истолковывал природу человека в соот-
ветствии со своими классовыми интересами. Поэтому,
например, частная собственность в одних теориях могла
отвечать истинному назначению человека, в других — нет.
Для Г. Мабли вещественное богатство есть лишь об-
манчивая видимость богатства, но не более. Истинное
богатство состоит, согласно его взглядам, в спокойствии
душевном, в равновесии разумных и чувственных начал.
Поэтому человек может быть богатым, будучи в дейст-
вительности материально бедным, и, наоборот, богатый
материально зачастую оказывается бедным духовно. Де-
ло не в количестве накопленных вещей, а в умении поль-
зоваться ими. Произведения Г. Мабли «Начальные ос-
нования нравоучения», «Разговоры Фокионовы о сход-
ности нравоучения с политикою, собранные греком
Никоклесом» и «О законодательстве или принципы зако-
нов» посвящены указанной проблеме.
Человек представляет, по Г. Мабли, таинственный
союз двух совершенно различных частей — духа и мате-
рии. Связь между ними осуществляется путем беспре-
рывного взаимодействия друг с другом. Ни первая, ни
вторая части не могут существовать самостоятельно, в
отрыве друг от друга. Наличие сторон и их взаимообус-
ловленность являются необходимыми условиями жизни
человека. Однако части сами по себе не равны по мо-
рально-качественной ценности. Духовную субстанцию он
характеризует как «благороднейшую часть существа»,
доставляющую людям возможность беседовать с богом,
в то время как телесная субстанция способна лишь уни-
зить их до скотского состояния. Постоянная борьба меж-
ду этими двумя началами, происходящая как внутри
каждого человека, так и во всем обществе, служит ис-
точником исторического развития. До сих пор, считает
Г. Мабли, эта борьба проходила стихийно. Люди не зна-
ли действительной роли разума и страстей в жизни че-
ловека и общества. Задача состоит в том, чтобы рас-
крыть истинное значение этих категорий, показать их
действия и указать пути, ведущие к достижению гармо-
нического состояния общества и душевного равновесия
человека.
108
При решении столь высоких задач, говорит Г. Мабли,
следует всегда исходить из того, что человек «имеет в
себе начало всех добродетелей; но равным образом и то
правда, что он имеет еще в себе и начало всех пороков»6.
Его страсти и разум, пороки и добродетели неуничтожи-
мы. Они также бессмертны, как и создавший их творец.
Следовательно, единственно правильным может быть
метод изучения положительных и отрицательных сторон
страстей человека, выяснения силы сопротивления и по-
датливости каждого порока и каждой добродетели и
возможности направить их в желательное для общества
русло.
Что же представляют собой страсти, каково их место
в жизни человека и общества? Страсти, по Г. Мабли, не
что иное, как низменные желания живой плоти. Они по
природе своей сугубо индивидуалистичны. Сохранение
жизни отдельного индивида — их основная цель. В этом
значении страсти проявляются у человека в форме само-
любия, которое повелительно диктует ему почитать себя
во всем выше других. Однако в силу того что человек не
может жить в полном одиночестве, так как не в состоя-
нии удовлетворить сам все собственные нужды, то лю-
бовь к самому себе вынуждает его жить в союзе с дру-
гими людьми. Только через общество самолюбие находит
свое полное выражение. В этом случае оно выступает в
качестве связующего звена между всеми членами об-
щества и служит основанием всеобщего благополучия.
Стремление к взаимной помощи приближает людей
друг к другу, делает их учтивыми, сострадательными,
гостеприимными. Поскольку природа имеет достаточно
благ, чтобы не обидеть трудолюбивых, то благосостояние
всех живущих людей может быть совершенно равным.
Самолюбие не только не противоречит принципам равен-
ства, но при известных условиях может даже стать их
охранительным началом. Страсти, таким образом, со-
ставляют фундамент общественного здания и являются
необходимым условием существования как самого че-
ловека, так и всей системы человеческих отношений.
В страстях нуждается также и сам разум. Их беспрерыв-
ное кипение и беспокойство заставляют его быть живым,
деятельным, ищущим.
Однако страсти при всем положительном их значе-
нии, если разум потеряет над ними контроль, могут пре-
вратиться из добродетельных в порочные. Самолюбие
109
примет тогда отвратительные формы скупости, расточи-
тельства, лености, невоздержанности, праздности, чес-
толюбия, коварства, насилия, измены, плутовства, веро-
ломства и т. д. Равенство между людьми, говорит
Г. Мабли, имело место в далеком прошлом. Человек был
от рождения добрым, честным, любящим и не знал, что
такое зло. «...Кто может отрицать, — вопрошает он, — что,
выйдя их рук природы, мы находились в самом совер-
шенном равенстве? Разве она не дала всем людям оди-
наковые органы, одинаковые потребности, одинаковый
разум? Разве расточаемые ею на земле блага не принад-
лежали им сообща? Где вы найдете основание неравен-
ства? Разве она дала каждому особую вотчину? Разве
она провела межи на полях? Она не создала ни бога-
тых, ни бедных»7. Равенство было возможно потому, что
у людей были простые нужды и умеренные желания. Ра-
зум еще не был ослеплен страстями и заблуждениями.
С ростом населения узы родственных чувств стали осла-
бевать, при попустительстве разума возникла жажда
накопительства, что привело, наконец, к возникновению
частной собственности. «Страсти, — заявляет Г. Маб-
ли, — совершили, так сказать, насилие над природой; они
установили земельную собственность, они изгнали равен-
ство; они основали и уничтожили одно за другим все го-
сударства; они — душа мира; во всех сословиях общест-
ва они господствуют над человеком и терзают его»8.
Таким же образом разум может оказаться на пово-
ду у страстей? В чем состоит их сила? Назначение стра-
стей состоит в том, чтобы побуждать нас к активному
поиску и созданию материальных благ в целях сохра-
нения и поддержания жизни тела и души. Удовлетворе-
ние естественных нужд само по себе приятно, и поэтому
все, что требуют страсти, может порою казаться нам не-
обходимым, учит Мабли. Выполнив одно невинное жела-
ние, которое сразу не приносит нам видимого ущерба,
мы пытаемся выполнить и десяток других, постоянно воз-
никающих в нашем воображении. Но изобретательность
и активность страстей не знают границ. Они являются
разуму, накинув на себя обманчивые личины доброде-
телей. На смену одному распознанному пороку появля-
ются другие. Поскольку ум тоже может заблуждаться,
то рано или поздно он уступает страстям. Этому способ-
ствует и то, что люди довольно часто одерживают побе-
ды, вступая в открытый союз с пороками. Древний Рим
ПО
и его первые полководцы не придавали сначала особого
значения военной добыче. Воины были мужественны, ибо
знали, что защищают свое отечество. Но вскоре корысть
и славолюбие сделали свое грязное дело. Войны стали
вестись исключительно ради добычи. Было много одер-
жано побед, но все чаще стали случаться поражения.
Успех страстей может быть только временным. Тем
не менее разум долго продолжает принимать успехи
страстей за свои собственные. Особенно в трудном по-
ложении оказался он, когда появились богатства. «Люди
сотворены так, — говорит Г. Мабли, — что они лучше ус-
тоять могут против напастей, нежели против благополу-
чия»9. Богатство поощряет и распаляет все страсти.
У людей, одержимых накопительством, стираются пред-
ставления о добре и зле, о справедливости и несправед-
ливости. Нравственность уступает место пороку. Так по*
степенно, шаг за шагом вкрадываясь в доверие к разуму,
страсти доводят его до полного оцепенения.
Но гибель от страстей, по Г. Мабли, не неизбежна.
Природа поставила им свои пределы. Когда дело дойдет
до кризиса, страсти, как бы испугавшись содеянного, ста-
нут просить помощи у разума и законов, и многовековой
опыт подскажет разуму не отказываться от такой воз-
можности и взять на себя руководство. Поскольку в об-
ществе по вине первых законодателей утвердилось не-
равенство, имеются богатые и бедные, причем вторые
заражены пороками не в меньшей степени, чем первые,
то разуму трудно будет повернуть общество к прежнему
состоянию общности. Но, тем не менее, на этом пути
можно многое сделать.
На классический вопрос — с чего начать? — возни-
кающий каждый раз перед мыслителями и революцио-
нерами, решившими перестроить мир на началах добра
и справедливости, Г. Мабли отвечает, что нужно начать
с перестройки сознания, с реорганизации морали.
Какие же качества могут помочь возродиться чело-
веку и обществу к новой жизни? Такими, по выражению
Г. Мабли, «помощницами» являются: воздержанность,
благоразумие, трудолюбие, бодрость, правосудие и по-
чтение к богам. Это добродетели первого порядка.
Они служат основанием и опорой добродетелям второго
порядка: милосердию, бережливости, щедрости, состра-
дательности и т. д. Главной добродетелью Г. Мабли
считает воздержанность. «Если я не обманываюсь,— го-
Ш
ворит он,— то первая из этих добродетелей есть воздер-
жание; под этим словом я разумею не только отчужде-
ние чувственных увеселений, но и ту умеренность души,
чтоб дичему не удивляться (nil admirari), по словам Го-
рация, которая простирается на все и обнимает все пред-
меты, могущие с довольною силою поколебать нас, что-
бы привести в заблуждение наш разум. Если хотят
укрепить со всевозможною твердостью бедную и колеб-
лющуюся свою честность, то должно к этому воздержа-
нию или к этой умеренности всячески постараться при-
выкнуть. Это должно быть главным нашим учением и
ежедневным уроком... Смотря на роскошь и пиршество
великих и богатых, не почувствуешь ли какого-нибудь
удовольствия, когда скажешь себе: сколько есть вещей,
в которых я не имею нужды и которых я не невольник!
Снимите блистательную личину, их покрывающую: что
вы тогда откроете? — Я не смею вам того сказать; но
вы сами вскоре дойдете до того, что не будете завидовать
ни величию их, ни богатству, которые делают их столь
малыми и бедными» 10.
Воздержанность вытекает, по учению Г. Мабли, из
законов самой природы. Природа дает всегда именно
столько благ, чтобы трудолюбивый человек не чувство-
вал недостатка в необходимом. Роскошь ею не предус-
мотрена. И появление роскоши — печальный результат
действия наших страстей, вышедших из подчинения разу-
ма. Если их не обуздывать, то ощущение бедности вечно
будет преследовать людей, несмотря на постоянно уве-
личивающееся богатство. Ведь сколько его ни имей, все
будет казаться мало. Кроме того, забота о приумноже-
нии делает недоступным и само наслаждение вещами.
Человек гонится за богатствами, а не живет ими. Он от-
кладывает наслаждение на будущее, думая, что, когда
накопит достаточно предметов роскоши, тогда начнет
ими пользоваться и жить по-настоящему. Но, достигнув
желаемого, он не успокаивается, начинает завидовать
другим людям, более богатым, и снова устремляется в
погоню. А в редкие минуты, свободные от дикой скачки,
дорвавшись до желаемых предметов, этот человек бы-
стро пресыщается ими и уже не испытывает никакой
радости. Скука становится неразлучным спутником его
жизни. Чтобы избавиться от нее, он кидается во всякие
крайности: в обжорство, в пьянство, в половой разврат
и т. д. Ни на чем он не может остановиться, все ему ка-
112
жется мелким и ничтожным. Все это, по мнению Г. Маб-
ли, говорит о том, что нужно жить в соответствии с тре-
бованиями природы, постоянно ограничивая себя. Подоб-
но тому как дисциплина в армии является залогом побед,
так и наведение дисциплины среди страстей, подчинение
их разуму станет залогом личного и общественного бла-
гополучия. «...Воздержанность, — говорит Г. Мабли, —
удобнее всего запирает в сердце наше входы премногим
порокам, делая настоящее состояние наше приятным и
склоняя нас непринужденно на доброе. Воздержанность
неминуемо вдыхает в нас презрение к богатствам, а
презрение, то освобождая душу нашу от непотребных
нужд, нас мучащих, всегда при себе имеет любовь к по-
рядку и правосудию. Чем меньше страсти живы и мало-
численны, тем больше разум волен действовать своими
правами» п.
Путь всеобщего воздержания, подавление тех стра-
стей, которые наиболее беспокоят нас, вносят дисгармо-
нию в нашу душу, — единственный путь к свободе, сча-
стью и к подлинному богатству, считает Мабли. Когда
не надо ничего ни желать, ни хотеть, тогда не нужно и
стремиться к какой-то особой свободе. Свобода внутри
нас, она есть не что иное, как господство разума над
страстями. А счастье? «Тот нашел величайшее и полней-
шее счастье,— заявляет Г. Мабли,— кто совершенно на-
учился довольствоваться тем, что имеет» 12. Душа такого
человека, ничем не обманываема и ничем не томима, все-
гда находится в состоянии радостном и бодром. А богат-
ство? «Кто желает малого, тому немного надобно»13.
Приучивший себя к малому может получить больше ра-
дости от какой-нибудь необходимой вещи, чем получает
от нее пресыщенный. Первый-то и будет по-настоящему
богат.
Многое из того, что говорил Габриель Мабли по по-
воду воздержанности и других этических требований, со-
храняет свое значение и сейчас. Он звал людей к уме-
ренности, трудолюбию, простоте, осуждал кумовство,
лицеприятие, роскошь, лень и т. д. Если отбросить ту
особую роль, которую выполняют эти нравственные по-
нятия в обосновании системы равенства утопического
коммунизма, то мы ничего не можем возразить против
них. Они, несомненно, приемлемы и нужны советскому
человеку, строящему коммунизм. Мы также осуждаем
стремление к наживе, к накоплению богатств, к карье-
113
ризму и т. д. Это как раз те пороки, которые были по-
рождены частной собственностью и против которых вы-
ступал французский мыслитель.
Воздержание и бедность должны стать, по Г. Мабли,
основополагающими принципами общественного устрой-
ства. Общество — единая братская семья. Гражданская
война между богатыми гражданами и бедными является
результатом возросших потребностей и погоней за на-
коплением богатств. Чем больше возникает у людей
потребностей, считает он, тем быстрее у них слабеют со-
циальные связи. Если бы первые законодатели могли
предвидеть печальные последствия накопления богатств,
то они не допустили бы их роста и сейчас не пришлось
бы говорить о равенстве. Французский коммунист-уто-
пист не надеется на то, что его призыв к бедности найдет
у всех доброжелательный отклик. Пороки настолько по-
разили людей, особенно богатых, что рассчитывать на
добровольное примирение с бедностью не приходится.
Поэтому реорганизацию общественной жизни на нача-
лах всеобщей бедности Г. Мабли думает начать с помо-
щью государства. Оно должно претворить в действи-
тельность все намеченные им планы. Но осуществить их
государство сможет лишь при условии, что сами прави-
тели будут вести жизнь умеренную. «Если мы хотим,—
заявляет Г. Мабли,— чтобы правители были справедли-
выми, нужно, чтобы у государства было мало потребно-
стей, а для того, чтобы еще больше приучить правителей
к справедливости, надо, чтобы законы не предоставляли
им возможности иметь больше потребностей, чем осталь-
ным гражданам»14.
Г. Мабли ратует за сильную государственную власть,
которая бы не выпускала из-под своего надзора никого
из граждан. Не только имущество должна контролиро-
вать она, но и мысли, и настроения людей. «Желательно
было бы,— мечтает он,— для задушения и самого заро-
дыша пороков, чтобы им (градоначальникам.— А. А.)
дозволялося входить в наши совести, испытывать глу-
бину нашего сердца и судить наши мысли и желания
наши при самом их рождении» 15. Он уверен, что жест-
кая политика властей, направленная на искоренение по-
роков и излишних потребностей, вызовет у людей, осо-
бенно у бедных, благоприятную реакцию. Последова-
тельное распространение бедности по горизонтали и
вертикали общественной пирамиды приведет в скором
114
времени если и не к полному равенству состояний, то
к их значительному сближению. А дальше будет еще
лучше. Когда люди забудут свои богатства, роскошь и
наслаждения и заживут в здоровой, радостной бедности,
когда государство станет единственным хозяином всех
богатств, тогда в обществе воцарится дух всеобщего ра-
венства и братства.
Появление нового общества, нового человека явится,
таким образом, согласно учению Г. Мабли, результатом
победы просветленного воздержанием разума над стра-
стями людскими. Познанные мыслью тайны неизменной
природы человека делают возможным последовательное
укрощение буйных, слепых вихрей наших чувственных
желаний и прекращение, тем самым, действия противо-
речий и борьбы в общественной жизни. Непонимание
французским утопистом сущности общественного бытия
вполне очевидно. Не общество, не производственная дея-
тельность людей, не их экономические отношения, по
взглядам Г. Мабли, порождают всю пестроту социаль-
ных конфликтов, а борьба между духом и материей, ра-
зумом и страстями, постоянно идущая в человеческом
сознании. Каждый человек для него — маленькая соци-
альная вселенная, а общество лишь повторяет ее в боль-
шем масштабе. Естественно, что раз беды и напасти
приходят изнутри самого человека, раз его страсти поро-
дили дополнительные материальные трудности в виде
частной собственности, сословного деления граждан на
привилегированных и непривилегированных, то и лекар-
ство, которое он предписывает человечеству, может быть
только духовным: нравственное самосовершенство, воз-
держание и пр. Мир не изменится в лучшую сторону до
тех пор, пока сам человек не победит себя.
Эта теория, независимо от субъективных желаний са-
мого автора, объективно направлена против революци-
онной борьбы угнетенных масс, так как выступает за
примирение классов, за уравнение их в бедности. Она
одинаково апеллирует как к богатому, так и к бедному,
стремясь переделать их в добрых, любящих друг друга
людей на новых нравственных началах: бедности, про-
стоты, непритязательности и т. п. Желанное общество
справедливости наступит по этой теории сразу же, как
только эксплуатируемые и эксплуататоры покончат с
разъедающим их внутренним эгоизмом. Революция в
душе должна предшествовать революции в жизни. Вся
из
область практической деятельности (производство, по-
литическая борьба и т. д.) ставится, таким образом, в
прямую зависимость от идеологической деятельности.
Нравственность провозглашается определяющей силой
общественного прогресса.
Можно было бы не останавливаться столь подробно
на учении Г. Мабли о борьбе страстей с разумом, кото-
рое выглядит в наше время весьма наивным, если бы
аскетический идеал равенства французского утописта
представлял собой исключительный феномен XVIII века,
не находящийся ни в какой связи с современными по-
литическими событиями и идеологической борьбой с мел-
кобуржуазными воззрениями. Можно было бы не делать
длинных извлечений из его сочинений, если бы они не да-
вали возможности проникнуть во внутренний мир психо-
логических умонастроений нынешних теоретиков мелко-
буржуазного социализма и коммунизма. Ведь не секрет,
что исследование таких явлений китайской действительно-
сти, как проповедь уравниловки, бедности, морального
усовершенствования, которые широко распространены
также в концепциях индийского и африканского «социа-
лизма», затрудняется отсутствием прямых теоретических
обоснований со стороны мелкобуржуазных идеологов.
В отличие от своих предшественников — утопистов прош-
лых веков, у которых имелись цельные, теоретические
программы, уравнители XX века таковых, как правило,
не имеют. Существование научной марксистско-ленин-
ской теории общественного развития делает невозмож-
ным для них прямое раскрытие своих взглядов. Между
тем их выводы и выводы французского утописта XVIII ве-
ка во многом совпадают.
Идея Г. Мабли разрешить социальные противоречия
частнособственнического общества путем морального
самоусовершенствования человека на основе доброволь-
ного ограничения им своих потребностей и установить
таким образом классовую гармонию оказалась исключи-
тельно живучей. Ее неоценимым достоинством в глазах
всех примиренцев было то, что она предлагала способ
преодоления классовых антагонизмов без крутой, немед-
ленной ломки общественных устоев.
Тысячу и одну вариацию претерпела эта надклас-
совая идея, появляясь в различных странах каждый раз
самостоятельно, «под местным наркозом» экономических
и социально-политических условий. В одном месте она при-
116
нимает форму «непротивления злу насилием» (Л. Тол-
стой в России), в другом — выступает за «моральное
усовершенствование богачей» (представители «христи-
анского социализма» Франции, Италии, Германии и
других стран, а также представители утопического со-
циализма Индии XIX и начала XX века—С. Вивеканан-
да, М. Ганди). Один из церковных деятелей прошлого
столетия Аженор Гаспарен писал: «Общество — это мы;
пороки общества — наши пороки; отнимите у одних гор-
дость, у других зависть, у всех испорченность и эгоизм —
тотчас же общественные отношения совершенно изме-
нятся и смущающие ум, тревожащие сердце задачи, на-
чиная с равенства, найдут себе разрешение»16.
В новейшее время идея морального самоусовершен-
ствования человека пропагандируется буржуазными и
реформистскими идеологами. Здесь она лежит в основе
всех концепций, призывающих к классовому миру (об-
щество «всеобщего благосостояния», «конвергирован-
ное» общество, «новое индустриальное общество», «де-
мократический социализм» и пр.).
Странствия по миру этой идеи продолжаются. Мно-
гие деятели развивающихся стран, пытаясь справиться
с нарастающей классовой борьбой, старательно внедря-
ют в сознание масс мысль, что прямые столкновения
между помещиком и крестьянином, капиталистом и ра-
бочим не неизбежны, так как каждый из них способен
погасить в себе возникающую неприязнь к другому, на
какой бы почве она ни возникала. Примирение тем бо-
лее возможно, говорят они, что классовое расслоение,
если оно и имело место как результат капиталистическо-
го воздействия в колониальный период, не является яко-
бы обязательным для освободившихся стран ввиду их
национальных особенностей и нерастраченных общинных
традиций.
Отрицают наличие классов и классовой борьбы не-
которые лидеры африканских стран: теоретик «афри-
канского социализма» президент Сенегала Л. Сенгор,
президент Тунисской Республики X. Бургиба, президент
Кении Дж. Кениата, нигерийский пастор Б. Онуоха
и др. Об этом же говорят идеологи «индийского социа-
лизма». Нарайяна мечтает создать «общество благосо-
стояния для всех» («Сарводайя»); Сампурнананд рату-
ет за моральное усовершенствование богачей, за «изо-
ляцию капиталистов от капитализма» с использованием
117
их деловых талантов для строительства нового общества.
Предположим, что идеал Г. Мабли осуществился.
В состоянии ли мораль бедности стать силой, способной
закрепить достигнутое равенство? Может ли она так из-
менить психологию индивида, что он забудет собствен-
ные интересы, смирится навсегда с бедностью и будет
думать и заботиться только об интересах общества?
История грубокоммунистических общин, братств, го-
родов и т. д., существовавших по сто и более лет, говорит
о том, что самоотречение являлось там реальной духов-
но-культурной силой, способной поддерживать устано-
вившийся порядок. То, что люди добровольно принима-
ли бедность и находили в этом некоторое удовлетворе-
ние, свидетельствует, что мораль может выступать в
определенных условиях в качестве более или менее са-
мостоятельной идеологической силы, будучи даже не
обусловленной прямым материальным интересом. Пос-
ледний мог присутствовать в сознании человека лишь в
форме общего интереса, причем интереса, связанного не
с накоплением материальных благ и последующим их
использованием для всеобщего обогащения, а с сохране-
нием устойчивой жизнедеятельности союза, от которого
непосредственно зависит жизнь каждого его члена. Об-
щим условием возникновения указанного морального
феномена является крайняя социально-экономическая и
культурная отсталость страны, в которой сельское про-
изводство, являясь основным видом занятия всего насе-
ления, не поднялось еще над уровнем натурального или
простого товарного хозяйства.
Жестокая эксплуатация, недоедание, постоянная уг-
роза голода порождают у масс естественное стремление
к организации жизни на новых началах. Отсутствие
объективных предпосылок для осуществления действи-
тельного коммунизма приводит к тому, что коммунисти-
ческие общины, государства и т. д., возникшие или в
результате победоносного восстания, например государ-
ство тайпинов, или в виде тайного братства, оказыва-
ются скоро всего лишь новой разновидностью классово-
антагонистического общества, а их вожди становятся
деспотами, располагающими для укрепления своей вла-
сти всеми ресурсами целого государства или общины.
Готовность личности к самопожертвованию во имя об-
щего блага используется ими в своих корыстных целях.
Самоотречение принимает завуалированную форму экс-
118
плуатации и служит для сохранения того, что они назы-
вают равенством.
Для вождей коммунистических общин, особенно для
тех, которые были на нелегальном положении и не могли
располагать средствами прямого физического принужде-
ния, спекуляция на положительных нравственных каче-
ствах своих единомышленников являлась основным
средством подчинения их своей воле. При низком куль-
турном уровне общинников абсолютизация и гипертро-
фия таких моральных ценностей, как любовь к ближне-
му, солидарность и т. д., позволяли внушать массам
такие идеи, которые не соответствовали их действитель-
ным интересам и были, в сущности, для них враждебны.
Одной из таких идей была идея смирения с бедностью,
смирения с жизненными невзгодами, покорности судьбе
и нахождения радости в дозволенных властями немногих
регламентированных развлечениях. Добиться такого по-
слушания удавалось потому, что каждый человек ока-
зывался под всеохватывающим духовным контролем и
подвергался непрерывному идеологическому и психоло-
гическому воздействию. Весь внутренний уклад общин
тоже был призван способствовать общему закрепощению
личности. В результате политики изоляционизма рядо-
вой общинник знал только мир собственной общины,
которая становилась для него центром вселенной. Внеш-
ний мир был ему чужд и неведом. Сплошная безграмот-
ность позволяла прививать божественное почитание к
стоящим на вершине иерархической пирамиды избран-
ным, которые были знакомы с книжной премудростью.
Количество грамотных людей сознательно ограничива-
лось. По свидетельству П. Лафарга, иезуиты в Парагвай-
ской миссии научили письму немногих и только для
ведения книг и счетов общин. Часы отдыха и воскрес-
ные дни заполнялись молитвами, песнопением религиоз-
ных гимнов, совместными ритуальными трапезами и пр.
Обязательная исповедь у священника также служила
целям духовного контроля над каждым членом общины.
Однообразное воспитание, однообразная жизнь обеспе-
чивали устойчивый конформизм массы населения, покор-
ность властям и безучастность к собственным нуждам.
Любовь, дружба, солидарность, то есть те положитель-
ные нравственные качества людей, которые, по словам
В. И. Ленина, должны служить «для того, чтобы чело-
веческому обществу подняться выше, избавиться от экс-
119
плуатации труда» 17, в условиях общинного коммунизма
превращаются в свою противоположность и становятся
средством закабаления. Преимущество моральных оков
перед материальными было очевидным для всех угнета-
телей во все времена. Если человека удалось заковать
в гибкие цепи моральных ограничений, то их невозможно
порвать, не уничтожив собственной жизни. История, осо-
бенно религиозная, полна такими примерами.
Таким образом, отвечая на вопрос, может ли мораль
бедности стать охранительным началом уравнительного
равенства и основанной на этом равенстве общественной
системы, следует сказать: она может стать опорой та-
кого равенства на длительный период, но только при
определенных условиях и только в небольших замкну-
тых общинах. Мораль бедности и послушания в соеди-
нении с деспотизмом в условиях грубого невежества
масс может надолго примирить человека со всеми зем-
ными муками и создать самый прочный вид угнетения
и рабства.
История коммунистических общин, существовавших
в период классового общества, говорит о том, что гибель
их была вызвана не столько внутренними, сколько внеш-
ними причинами. Такие общины представляли собой не-
большие островки среди моря «нормальных» государств
и более или менее быстро заливались волнами их хозяй-
ственной, политической и военной деятельности. Но то,
что было возможным в прошлом, да и то в виде исклю-
чения, тем более невозможно в наш век. Создание подоб-
ных замкнутых систем в настоящее время более чем
сомнительно. Тенденция всеобщей эволюции такова, что
навсегда исключает всякую изолированность. Экономика
и политика одних стран становятся зависимыми от дея-
тельности других и наоборот. А где отсутствует изолиро-
ванность, там уже невозможно надолго усыпить созна-
ние народных масс.
Однако арсенал духовного порабощения не скудеет.
XX век стал свидетелем невиданного разгула национа-
листических страстей. Националистический эгоизм был и
остается наиболее чувствительным и легко возбудимым
свойством мелкобуржуазного филистерства. Он послу-
жил хорошим «горючим» для германского фашизма и
японского милитаризма в годы второй мировой войны.
Умелая игра на национальных чувствах этих слоев да-
вала вождям тоталитарных государств возможность со-
120
здавать атмосферу всеобщего психоза, дикого фанатизма
и агрессивности.
Г. Мабли, просветитель и гуманист XVIII века, иск-
ренне верил, что проповедуемый им аскетизм может при-
вести общество к состоянию вечного гражданского мира
и всеобщего равенства, братства и счастья. Его теория
не предусматривала установления нового рабства. Все
его симпатии были на стороне простых крестьян и ре-
месленников.
Но Г. Мабли ошибался. Крестьянский коммунизм,
основанный на бедности, не может дать личности ни ра-
венства, ни братства, ни счастья. «Возвращение к неес-
тественной простоте бедного и не имеющего потребно-
стей человека» противоречит природной и общественной
сущности человека. Поставив перед собой задачу лик-
видировать вопиющие противоречия между бедностью и
богатством посредством постепенного уничтожения ча-
стной собственности и превращения ее в общегосударст-
венную, грубый коммунизм не только не разрешил ни
одного из противоречий, а еще более усугубил их. Поля-
ризация общества при строе общности имуществ дости-
гает наибольшей контрастности и принимает глобальные
масштабы. С одной стороны стоит масса «равных» тру-
жеников, скроенных по одной узкой мерке, со стандар-
тизированным поведением, вкусами, потребностями, со
строго дозированным сознанием, обеспечивающим сво-
боду действий в пределах нехитрой крестьянской жизни,
но не более, с другой — небольшая элита мудрецов, пол-
ностью узурпировавшая все виды духовной деятельности.
Известная гармония между частным и общим обеспечи-
вается растворением личности в безличном социальном
целом, утратой ею своего «Я» путем насильственной лик-
видации всех ее прав в процессе непрерывного эконо-
мического и идеологического отчуждения. Коммунисти-
ческое требование «интерес коллектива выше интереса
отдельной личности», примитивно понятое, обернулось
для работника потерей свободы и превращением его в
«винтик», слепо выполняющий волю начальников. По-
нятно, что в условиях казарменной дисциплины и бюро-
кратизации всей социальной системы ни о каком расцве-
те личности не может быть и речи и тем более, если ос-
новная жизнедеятельность этой личности сводится
исключительно к непосредственному, одностороннему
пользованию, то есть когда индивид видит цель своей
121
жизни только в удовлетворении самых необходимых по-
требностей, в то время как «богатый человек,— говорит
Маркс,— это в то же время человек, нуждающийся во
всей полноте человеческих проявлений жизни...»18 Благо-
получие личности в таком обществе остается только ка-
жущимся, иллюзорным.
Поскольку труд ограничен такой узкой целью, он не
может быть жизненной потребностью человека, творче-
ством и становится для него тягостной необходимостью.
Человек способен творчески работать, лишь будучи сво-
бодным от физической потребности, указывает Маркс,
«и в истинном смысле слова только тогда и производит,
когда он свободен от нее...» 19
* * *
Бедность как новое нравственное учение, призванное
разрешить антагонизм между угнетенными и угнетате-
лями и вывести общество на дорогу действительного ра-
венства, несостоятельна во всех отношениях. Это учение
полностью игнорирует классовую борьбу и даже пытает-
ся примирить враждующие группировки; оно не пони-
мает значения производства в развитии истории и при
этом настолько, что желает видеть его исключительно
как сельскохозяйственное, патриархальное; оно отрицает
высшие достижения культуры, ограничивая кругозор
пахаря рамками сельской околицы.
Призывая людей к отказу от культурных потребно-
стей, эта теория ставит перед ними недостижимый нрав-
ственный идеал, невыполнимость которого кроется в не-
соответствии его с природной и общественной сущно-
стью человека.
Примитивизм жизни не ведет также и к обещанно-
му раскрепощению личности. Практика крестьянских
коммун и государств показала, что личность блистала
там не благородством души, а скорее рабской покорно-
стью. Бедность есть всего лишь суррогат равенства.
Она может, конечно, на какое-то время увлечь на борь-
бу обездоленные массы, поманив их радостями общно-
сти и гарантированным куском хлеба. Но ее воздействие
на человека прямо противоположно ее первоначальным
замыслам. Бедность не окрыляет душу, а сеет только
тупую безучастность, равнодушие и смирение. Вера в
бедность как в целительное средство выполняет то же
122
назначение, что и религия: убеждает раба в необходи-
мости цепей, делает реальное отчуждение терпимым.
Различие между ними несущественно. Только религия
предлагает райскую благодать в царствии небесном,
другая — в потемках своей души. «Но атеизм, комму-
низм,— писал Маркс в «Экономическо-философских ру-
кописях 1844 года»,— это — вовсе не бегство, не абстрак-
ция, не утрата порожденного человеком предметного
мира, не утрата принявших предметную форму сущност-
ных сил человека, не возвращающаяся к противоесте-
ственной, неразвитой простоте нищета. Они, наоборот,
впервые представляют собой действительное становле-
ние, действительно для человека возникшее осуществле-
ние его сущности, осуществление его сущности как чего-
то действительного» 20.
Эти слова не следовало бы забывать тем, кто в на-
стоящее время пропагандирует уравниловку, пытаясь
бедность выдать за благо. Следующая глава как раз и
посвящена критике современного мелкобуржуазного
коммунизма, нашедшего свое наиболее законченное вы-
ражение в маоизме.
Глава V
Понимание равенства
и проповедь бедности
в маоизме
Китайские события последнего десятилетия — «на-
родные коммуны», «большой скачок», «культурная ре-
волюция»— говорят о том, что маоисты в ходе осущест-
вления своих авантюристических актов широко обыгры-
вали стремления масс к социальному равенству, обещая
в короткие сроки построить общество «десятитысячелет-
него счастья». Равенство мыслилось уравнительным и
ввести его предполагалось немедленно. Нет сомнений,
что Мао Цзэ-дун и его сторонники пытались осущест-
вить на практике идеалы мелкобуржуазного, крестьян-
ского коммунизма, характерными чертами которого, как
и в прошлом, является уравниловка в распределении;
насильственное, механическое преодоление различий
между городом и деревней, между физическим и умст-
венным трудом, что выразилось в проведении так назы-
ваемого курса «и рабочий и крестьянин», «наполовину
писатель — наполовину рабочий, наполовину артист —
наполовину солдат, наполовину художник — наполовину
крестьянин»; восхваление и внедрение бедности — осу-
ществление рационально низшей заработной' платы;
«коммунизация» деревни, создание самообеспечивающих-
ся, автаркических экономических ячеек; регламентация
быта; отрицательное отношение к культуре; провозгла-
шение первенства деревни над городом; культ вождя
и т. п.*
* На уравнительный характер социально-экономической и иде-
ологической жизни современного Китая указывают многие советские
и зарубежные исследователи-марксисты. Приведем некоторые выска-
зывания. Советский философ Ф. М. Бурлацкий: «Очевидно, что в
Китае мы имеем дело с попыткой осуществления мелкобуржуазных
124
Естественно, что в наши дни, то есть в период пере-
хода человечества от капитализма к коммунизму, в пе-
риод бурного национально-освободительного движения
колониальных и зависимых стран, в эпоху научно-тех-
нической революции идеология и практика уравнитель-
ного коммунизма имеют свои особенности и некоторую
новизну по сравнению с уравнительным коммунизмом
прошлого. Важно также учитывать, что маоистская мел-
кобуржуазная идеология не может не считаться с тео-
рией научного марксизма и не испытывать на себе влия-
ния с ее стороны. Она, соответственно, должна была
адаптироваться по отношению к ней.
Проанализируем аргументацию, которая приводится
маоистскими идеологами в обоснование своей хозяйст-
венной, социальной и культурной политики. Но из всего
круга вопросов, по которым идет идеологическая борь-
ба между марксизмом и маоизмом, возьмем только те,
которые касаются проблемы равенства.
Попытаемся разобраться, почему группе Мао Цзэ-
дуна довольно легко удалось повернуть страну, уже при-
ступившую к строительству основ социалистической
экономики и новых социальных отношений, с проверен-
ного практикой многих социалистических стран пути
строительства новой жизни к созданию общества совер-
шенного, абсолютного равенства в мелкобуржуазном его
понимании.
К решению социально-экономических проблем Китай
приступил после народной революции 1949 года. Пульс
представлений о социализме со всеми их специфическими особенно-
стями, связанными с прошлым этой страны» (Ф. Бурлацкий,
Ленин. Государство. Политика, М., 1970, стр. 467). Советский специ-
алист по Китаю Л. С. Кюзаджян: «...Социалистический идеал пред-
ставляет у Мао Цзэ-дуна в виде реакционно-утопической модели
«казарменного социализма», то есть общества, на которое механиче-
ски переносятся армейские, приказные порядки, в котором существу-
ют лишь воля вождя и миллионы «нержавеющих винтиков», в кото-
ром господствуют уравниловка, всеобщая беднота и невежество»
(Л. Кюзаджян, Идеологические кампании в КНР, М., 1970, стр. 6).
Французский исследователь Ален Ру: «... В середине XX века вновь
появился утопический социализм, когда открыто мечтают о прими-
тивной уравниловке, при которой в расчет принимается лишь удов-
летворение самых элементарных потребностей людей, а любая лич-
ная заинтересованность в производстве продукции уничтожается;
воспевается «бедное, неимущее» крестьянство, объявленное самым
революционным классом» (из кн. «Маоизм глазами коммунистов»,
М., 1969, стр. 294).
125
хозяйственной активности после многих лет японской
интервенции и гражданской войны едва-едва прослежи-
вался. Немногие оставшиеся неповрежденными промыш-
ленные предприятия терялись в безбрежном море при-
митивного крестьянского производства. Рушились и без
того слабые связи между районами страны. Голод неот-
ступно преследовал людей. Выйти на дорогу изобилия,
покончить с голодом, нищетой и деревенской одичало-
стью— вот задача, которую поставила перед собой Ком-
мунистическая партия Китая. Внешние условия благо-
приятствовали ее осуществлению. Страна получала все-
стороннюю помощь от Советского Союза и других
социалистических стран. Не было недостатка и в энту-
зиазме народных масс. Китай приступил к социалисти-
ческому строительству. Восстанавливались и реконструи-
ровались заводы, фабрики; с активной помощью СССР
создавались новые отрасли промышленности. Мораль-
ный подъем и материальная заинтересованность способ-
ствовали росту производительности труда, формирова-
нию новой дисциплины. Идя таким путем, Китай через
несколько десятилетий смог бы создать развитую социа-
листическую экономику. Никаких непреодолимых пре-
пятствий для этого не существовало. Социализм являл-
ся единственно прогрессивной системой, которая отвеча-
ла назревшей потребности социального обновления.
Уровень материального благосостояния широких масс
трудящихся Китая за годы народной власти значитель-
но повысился. От крайней нищеты общество перешло к
более или менее стабильной бедности. Необходимые
нужды стали удовлетворяться полнее. Был приостанов-
лен также процесс образования люмпен-пролетариата,
покончено с бродяжничеством и бандитизмом (хунхузы).
Для такой страны, как Китай, сделанное было большим
успехом. Однако эти положительные сдвиги не могли
сразу улучшить общего экономического положения. Оно
по сравнению с экономикой развитых социалистических
стран продолжало оставаться низким.
Конечно, крайняя отсталость производительных сил
и общий низкий уровень всего общественного развития
сыграли значительную роль в возникновении мелкобур-
жуазного мировоззрения и мелкобуржуазной практики.
Однако дело не только в этом. Экономическая отста-
лость не является и не являлась уделом одного только
Китая. Экономика многих социалистических стран в мо-
126
мент их образования тоже была не на высшем уровне.
Однако уравнительный эксперимент нигде не принял
массового, всеобъемлющего характера.
Одной из причин, облегчившей маоистам поворот ки-
тайского общества к уравнительному коммунизму, яв-
ляется, на наш взгляд, наличие глубоко укоренившихся
мелкобуржуазно-общинных пережитков среди китайско-
го крестьянства и других слоев населения. Общинное
хозяйство и элементы общинного коллективизма, наблю-
даемые среди маленьких (семья) и больших (деревня)
групп населения, сохранялись в Китае на протяжении
нескольких тысячелетий. Этот общинный атавизм наме-
ренно поддерживался и консервировался центральными
властями. И вот почему. Государство имело дело не с
отдельными людьми, а только с коллективами. «Люди
коллективно вербовались,— отмечает чешский исследо-
ватель Китая Мирослав Мика,— как для оросительных
или других больших работ, так и для военных нужд.
Налоги определялись, как правило, не каждому челове-
ку, а деревне или небольшому коллективу, который пол-
ностью отвечал за обязанности и преступления каждого
человека. Вина отдельных лиц рассматривалась в зави-
симости от ее серьезности и от меньшего или большего
круга родственников. Эта традиционная идеология за-
висимости как от государства в целом, так и от соответ-
ствующего семейного или деревенского коллектива не
оставляла места для личной свободы, а предполагала
слепое подчинение авторитету»1. Понятно, что таким
группам государство предоставляло широкие полномо-
чия по управлению и суду. Перенесение центра тяжести
закрепощения личности на общину, семью, коллектив
создавало иллюзию непричастности к этому государст-
ва и укрепляло его авторитет. Поскольку не личность,
а община выступала в качестве самостоятельной соци-
альной единицы в общественной жизни и только она
могла контактировать с другими коллективами и госу-
дарственными организациями, то, естественно, индивид
не мог рассчитывать на какие-то особые права и само-
стоятельность, кроме тех, которыми он располагал на
правах члена того или иного коллектива. Невозможность
для человека жить самостоятельно делала его полно-
стью зависимым от общины. Он являлся для нее дета-
лью, телом, винтиком и должен был наравне со всеми
делить все радости и горести, выпадавшие на ее долю.
127
При этом управление в общине принимало черты дес-
потизма, но такого деспотизма, который выступал в фор-
ме этакого семейного послушания младших старшим,
в форме добровольного, почтительного подчинения де-
тей своим отцам, старшим братьям и т. д. По такому же
принципу строились отношения между центральным пра-
вительством и местными самоуправляющимися едини-
цами. Сильная, авторитетная центральная власть в те-
чение более двух тысяч лет была неотъемлемым атрибут
том традиционного китайского общества.
Дух патриархального коллективизма закреплялся с
помощью идеологии конфуцианства. Это этико-полити-
ческое учение со времени его возникновения (VI в. до
н. э.) старалось внедрить в сознание людей мысль, что
существующие феодальные отношения господства — под-
чинения есть не что иное, как взаимоотношения между
«отцами» и «детьми». Стать хорошим «сыном», хорошим
«отцом» можно, согласно этому учению, усвоив два ос-
новных принципа: «жэнь» (гуманность) —уважение,
преданность и подчинение младших по возрасту и обще-
ственному положению старшим и «ли» (этикет)—зна-
ние норм общежития и социального регламента. Чело-
век, строго соблюдавший «жэнь» и «ли», становится
обладателем высших моральных ценностей. Такой чело-
век не позволит себе претендовать на другое место в
обществе, кроме того, которое он занимает по своему
социальному положению и возрасту. Он не станет нико-
му завидовать и стремиться поставить себя выше других,
не проявит неуважения к старшим, будет свято чтить
своих предков и неукоснительно соблюдать установлен-
ные ими порядки в семье и в государстве. Эти установки
вдалбливались в сознание людей из века в век и при-
нимали прочность незыблемых моральных аксиом, обес-
печивая значительную стабильность политических инсти-
тутов, а также застойность общественной жизни и куль-
туры.
Однообразное повторение из поколения в поколение
одних и тех же общественных и семейных отношений,
слепое следование традициям и т. д. вырабатывали у
крестьян и ремесленников такой закоснелый штамп
мышления, что даже тогда, когда они поднимались на
борьбу против своих угнетателей, их мечты о справед-
ливом общественном строе не могли перешагнуть за рам-
ки общинных порядков. Там, внутри общины, при сохра-
128
нении власти отцов и прежних моральных заповедей
надеялись они установить новую справедливость, не под-
вергая коренной ломке старый мир, которому до сих пор,
по их мнению, не хватало только уравнительного рас-
пределения земли, продуктов питания и одежды. При-
мером такого консерватизма может служить тайпинское
государство. Хун Сю-цюань, возглавивший его, объявил
себя «тянь ваном» — царем тайпинов, что было принято
народными массами как должное. Его личность обоже-
ствлялась не в меньшей мере, чем личность феодального
императора. В тайпинской конституции имелась на этот
случай специальная статья: «Каждое воскресенье старо-
сты пяти семей приводят всех своих мужчин и женщин
в церковь, где мужчины становятся в один ряд, а жен-
щины— в другой и слушают проповеди. В молитвах
они прославляют Бога-отца — Верховного владыку и вер-
ховного управителя (то есть Хун Сю-цюаня.— Л. Л.)»2.
Установленные в освобожденных районах порядки не
только не уничтожали общину, но, наоборот, закрепляли
и возвеличивали ее. Она становилась единственной фор-
мой всего общественного устройства и для крестьян, и
для городских ремесленников. Община была сосредото-
чением всей экономической, политической и военной
жизни. Основной регламент традиционных общественных
и семейных отношений сохранялся в неизменном виде.
Правда, все стали равны, но равны в бедности — приба-
вочный продукт полностью присваивался государством.
Причина возникновения идеи об абсолютном равенст-
ве хорошо прослеживается в условиях Китая. Здесь зри-
мо ощущается непосредственная связь между этой иде-
ей и условиями жизни рядового китайца в замкнутой
общине. Являясь простой деталью коллектива, не смея
думать о самостоятельности, находясь в постоянной за-
висимости от общины, предписывающей ему нормы по-
ведения на все случаи жизни, и зная, что его судьба раз-
деляется миллионами ему подобных, китайский кресть-
янин не в состоянии был даже в мыслях вырваться из
этого заколдованного круга и представить себе сущест-
вование другого социального мира и других отношений
между людьми. Коллективный труд на общественных
работах, коллективные обязанности и ответственность,
коллективная зависимость и бесправие перед властями —
все это обусловливало ограниченность представлений о
равенстве. Оно тоже мыслилось коллективным, нивели-
129
рованным, прямолинейным. Установление такого равен-
ства означало лишь механическое устранение некоторых
нежелательных наростов на здоровом теле общины, воз-
никших якобы случайно в результате несоблюдения от-
дельными лицами моральных заповедей предков. До ра-
венства рукой подать. Оно уже есть. Достаточно очи-
стить его от всех наслоений, как оно станет явью.
В первую очередь нужно покончить с богатством и рос-
кошью. Нарушение равенства — дело рук зарвавшихся
богачей, людей, потерявших совесть.
Подобные мысли и настроения можно встретить на
страницах многих философских трактатов прогрессив-
ных мыслителей Китая начиная с древнейших времен и
кончая началом XX века. Приведем некоторые из них.
«Если дворец роскошен,— говорит Лао Цзы,— то поля
покрыты сорняками и хлебохранилища совершенно пус-
ты. [Знать] одевается в роскошные ткани, носит острые
мечи, не удовлетворяется [обычной] пищей и накаплива-
ет излишние богатства. Все это называется разбоем и
бахвальством. Оно является нарушением дао»ъ. Историк
Древнего Китая Сыма Цянь сочувственно цитирует сти-
хотворение поэта Сыма Сян-жу:
Пусть вольно приходят сюда люди гор и люди
долин,
Разводить и ловить могут рыбу в прудах.
Надо закрыть все чертоги, палаты, дворцы,—
Житницы все открыть!
И помочь нужно всем, кто в нужде и в беде без
надежд!4
Философ нового времени Гун Цзы-чжэнь заявляет:
«Самыми лучшими правителями Поднебесной являются
такие, которые осуществляют принцип равномерного
распределения [общественных богатств]»5. Идеолог и
вождь тайпинского восстания Хун Сю-цюань, выражая
интересы крестьянских масс, писал: «Необходимо, чтобы
все жители Поднебесной в равной степени и совместно
наслаждались великим счастьем, дарованным нашим
истинным повелителем — небесным отцом — господом бо-
гом: чтобы земля обрабатывалась сообща, чтобы совме-
стно потреблялась пища, чтобы совместно использова-
лась одежда, чтобы деньги расходовались сообща. По-
всюду должно соблюдаться равенство, все должны быть
сыты и одеты»6,
130
Все это говорит о том, что призывы Мао Цзэ-дуна
установить уравнительное распределение, казарменную
дисциплину, жить в бедности не явились для китайского
крестьянина и других слоев населения чем-то новым,
непонятным и неожиданным. Мысли об уравнительном
равенстве — это их собственные крестьянские мысли. Го-
ды существования народной власти были слишком корот-
ким историческим сроком, чтобы эти мысли могли пол-
ностью угаснуть в памяти народа или потерять свою
привлекательность. Провозгласив мелкобуржуазный курс
«трех красных знамен», маоисты нуждались в поддер-
жке масс, и в определенной мере достигли этого, оживив
примитивные крестьянские идеи об уравнительности и
отождествляя такие идеи с учением научного социализ-
ма. Маоисты воскрешали мелкобуржуазный национали-
стический мир мыслей и настроений, который был свой-
ствен крестьянину в прошлом как собственнику, и подав-
ляли те революционные устремления, которые были
присущи ему как трудящемуся, как эксплуатируемому.
Психология нового человека, строящего социалистиче-
ское общество, и чуждая ему воссозданная мелкобуржу-
азная психология оказались временно совмещенными.
Предрассудок победил разум. Оглушенный громом «со-
циалистических» лозунгов, уверениями в скорейшем осу-
ществлении коммунистических надежд, китайский кре-
стьянин стал жертвой подлого обмана и предательства со
стороны тех, кто в недавнем прошлом возглавлял рево-
люцию и звал его к новой жизни. Поэтому мелкобуржу-
азный коммунизм и экономическая и социальная поли-
тика маоистского руководства не встретили противодей-
ствия со стороны широких крестьянских масс. При их
молчаливом согласии, или, точнее сказать, равнодушии,
была разгромлена компартия, был значительно надлом-
лен боевой дух рабочего класса. Темнота и патриархаль-
щина китайского крестьянства явились той основой, на
которой разыгрались все драматические события пос-
леднего десятилетия.
Несколько слов о мировоззрении самого Мао Цзэ-ду-
на. То, что его взгляды были всегда мелкобуржуазными,
теперь не подлежит никакому сомнению. Для примера
приведем один только факт из ранней деятельности Мао.
В 1927 году он изучал выступления крестьян провинции
Хунань. Из представленного им доклада видно, что он
полностью разделял уравнительные стремления крестьян.
131
Так, в числе 14 крупных завоеваний (организация кре-
стьян и крестьянские союзы, политический удар по
помещикам, экономический удар по помещикам и т. д.),
одержанных крестьянами этой провинции, была, по мне-
нию Мао, и такая «победа», как запрещение новогодних
и свадебных угощений. «Когда во 2-м районе уезда Сян-
сян на одной свадьбе устроили такое угощение, — с удов-
летворением отмечает он, — толпа крестьян ввалилась
в дом нарушителя запрета и превратила все угощение
в месиво»7. И подобную «победу» Мао расценивает как
революционную, большевистскую.
Анализ политической деятельности Мао Цзэ-дуна,
исследование его работ, проведенных советскими и зару-
бежными учеными-марксистами в последнее время, убе-
дительно говорят, что он постоянно находился под влия-
нием мелкобуржуазных взглядов и настроений. И толь-
ко этим можно объяснить, почему он с такой легкостью
решился на мелкобуржуазную авантюру — превратить
всю страну в военный лагерь, потребовать, чтобы каж-
дый человек был солдатом. Деятельность Мао даже
нельзя назвать в полном смысле слова спекуляцией на
отживших представлениях крестьян. Он сам всецело на-
ходился под их влиянием.
При исследовании идеологии и практики маоизма
нельзя недооценивать значения сохранившихся в Китае
мелкобуржуазных патриархально-уравнительных пере-
житков. Они достаточно ясно показывают, что в той ме-
ре, насколько маоистская верхушка сознательно повела
китайского крестьянина к казарменному «коммунизму»,
настолько же она сама находилась в плену мелкобур-
жуазно-националистических настроений. Эти настроения,
будучи разбуженными и организованно внедренными в
сознание рядового обывателя, могут вызывать массовый
психоз, неудержимое стремление к насилию, разрушени-
ям, убийству, к войне.
Массовый психоз в данном случае есть особое про-
явление активности, вызываемое тем, что такие мысли
и настроения обывателя, как великодержавный шови-
низм, национализм, ультрареволюционность, агрессив-
ность, расизм, возведены в ранг государственной поли-
тики. Обывателя признают за личность, но ровно на-
столько, насколько желают в нем видеть слепого
исполнителя воли господствующей верхушки. В то же
время от того, в какой мере он самоудовлетворен, в та-
132
кой мере проявляется и его активность. Поэтому мао-
истская пропаганда льстит ему, называя героем, рево-
люционером, подвижником, разжигает у него нездоро-
вые инстинкты, убаюкивает его самолюбие сказками об
исключительности нации, к которой он имеет честь при-
надлежать.
Иллюзия сопричастности с действиями властей по-
рождает у него ощущение полноты и неущербности сво-
ей жизни, порождает доверие к господствующей элите
как выразителю его интересов, желание быть достойным
оказанного доверия.
Конечно, было бы ошибочным считать, что психоло-
гическое и идеологическое наследие старого крестьян-
ско-плебейского коммунизма, наличие уравнительных
традиций само по себе стало серьезным тормозом в
строительстве основ социализма в Китае. При соответ-
ствующей политике, проводимой в интересах народа, их
воскрешение было бы невозможным. Именно так оно
и было в первые годы народной власти. Социалистиче-
ские мероприятия компартии Китая отвечали жизнен-
ным интересам трудящихся. Установление в стране то-
талитарного военно-казарменного режима не было ре-
зультатом стихийного движения масс. Его появление
было запланированным действием мелкобуржуазных ли-
деров, захвативших с помощью интриг и насилия власть
и сумевших повести за собой определенные круги китай-
ского общества.
Попытка маоистов утвердить в стране мелкобуржу-
азный коммунизм неосуществима в конечном счете.
Как уже отмечалось, мелкобуржуазное движение может
принять два направления: мелкобуржуазного социализ-
ма и мелкобуржуазного коммунизма. Первый пытается
создать общество равных частных собственников на ос-
нове эквивалентного обмена произведенных продуктов.
Такая организация производства наименее устойчива и
сколько-нибудь длительного практического существова-
ния не имела. Второй создает общество «абсолютного»
равенства на основе обобществления собственности.
Эта система устойчива. Прообразом ее можно считать
общинно-аграрные государства Древнего Востока. Общи-
на являлась там важнейшей формой народной жизни на
протяжении последних 2,5 тысяч лет. Устойчивость ее
К. Маркс объяснял присущим ей дуализмом8, подразу-
мевая под этим общественную собственность на землю
133
и частное присвоение. С одной стороны — наличие инди-
видуальной семьи, парцеллярного хозяйства и частного
присвоения, что способствует развитию личности, а с
другой — общественная собственность на землю, обуслов-
ливающаяся особым характером земледелия (искусст-
венное орошение), исключают самостоятельность отдель-
ного производителя, ставят его под полный контроль
общины и государства.
Выбранный маоистами путь повторяет в основных
чертах организацию жизни восточных деспотий. Они вос-
создают самодовлеющую общину, назвав ее «народной
коммуной», деспотизм власти, ее иерархическую струк-
туру, культ верховного вождя и т. д. Однако в совре-
менных условиях основанная на таких началах общест-
венная система не может быть прочной. Взятый маоис-
тами курс на всестороннее подавление рядовой личности
не способствует научно-техническому прогрессу. Этот
курс уже устарел для XX века. Практика социализма
говорит о другом. Успешное развитие научно-техниче-
ской революции возможно лишь при условии всесторон-
него развития каждого члена общества. Она не есть ре-
зультат усилий избранных единиц.
Каким представляют себе пекинские теоретики строй
мелкобуржуазного коммунизма, который они хотят со-
здать в Китае?
Осуществление полного, абсолютного равенства дол-
жно было начаться в КНР по плану Мао Цзэ-дуна и его
окружения с тотального обобществления, или так назы-
ваемой «коммунизации» — создания «народных ком-
мун». Поскольку крестьянство было объявлено маоист-
скими идеологами самым революционным классом, то,
естественно, процесс «коммунизации» начался с деревни
и затем должен был перейти на город. Решение о созда-
нии «народных коммун» в деревне было принято на
расширенном политбюро ЦК КПК 29 августа 1958 г.
Эту дату можно назвать днем начала строительства
уравнительного коммунизма в Китае.
Что же представляла собой «народная коммуна» и
как она могла обеспечить самое полное и полнейшее ра-
венство всех людей?
До создания народных коммун в Китае насчитыва-
лось примерно 120 млн. крестьянских дворов. Они были
разбиты на коллективные хозяйства в среднем по 30 дво-
ров в каждом. С началом организации «народных ком-
134
мун» эти хозяйства стали называться производственны-
ми бригадами. 5—6 таких бригад образовывали большую
производственную бригаду (150—180 крестьянских дво-
ров). Объединение из 10 больших производственных
бригад получило название «народной коммуны» (в сред-
нем 1600 крестьянских дворов). Такова была организа-
ционно-хозяйственная структура «народной коммуны».
По замыслу организаторов коммун, такие объедине-
ния должны были положить начало полной реорганиза-
ции существовавших до этого общественных и личных
форм отношений и создания новых коммунистических
форм отношений, основанных на полном равенстве и
братстве всех людей. Новая организация жизни призва-
на былаустранить неравенство имущественное, неравен-
ство между городом и деревней, умственным и физиче-
ским трудом, неравенство в потреблении, неравенство в
образовании и воспитании, то есть все виды неравенств
и привилегий, доставшихся стране от классового общест-
ва. Все, что мешало, по мнению маоистов, осуществле-
нию этого плана, должно быть уничтожено или коренным
образом изменено. Кампания началась под лозунгом
окончательного искоренения «пережитков частной соб-
ственности».
Первым актом было создание единообразной кол-
лективной собственности «народных коммун», которая в
течение трех-шести лет должна была превратиться во
всенародную. Существовавшая ранее кооперативная соб-
ственность, а также приусадебные участки крестьян, до-
машний скот, сельскохозяйственный инвентарь и даже
такая домашняя утварь, как котлы для варки пищи,
были переданы в распоряжение коммун. Каждый член
коммуны оказывался полностью уравнен в имуществен-
ном отношении с другими. Теперь на этой почве уже не
должно было возникать каких-либо недоразумений, за-
висти или погони за накоплением богатств. Ожидалось,
что люди, поставленные в одинаковое положение к собст-
венности, будут заботиться только об увеличении общего
блага коммуны.
Социалистический принцип распределения по труду,
как не отвечающий новым требованиям, был заменен
такой системой, при которой только часть доходов ком-
муны распределялась в виде заработной платы, а дру-
гая часть шла на «бесплатное снабжение», которое мож-
но было получить в артельных столовых. Кроме того,
135
некоторые более состоятельные коммуны ввели бесплат-
ное распределение товаров и услуг, так называемую си-
стему «пяти обеспечений» — питание, обучение детей,
свадьба и похороны, лечение, отопление жилищ. Таким
образом, и в этой области можно наблюдать установле-
ние прямолинейного равенства. Ясно, что в условиях ни-
щенской страны распределение предметов первой необ-
ходимости «по потребности» производилось на самом
жалком уровне. Уравниловка — родная сестра бедности.
Равенство в труде нашло свое выражение в воениза-
ции труда и создании трудовых армий. Нередко люди на
работу выходили строем: повзводно, поротно, побаталь-
онно с развернутыми знаменами. Так создавалась иллю-
зия общности, сплоченности, равенства. Каждый член
общества, независимо от занимаемой должности и харак-
тера работы, будь то писатель, преподаватель высшей
школы или военачальник, обязан был определенное вре-
мя заниматься физическим трудом. Директора завода,
например, можно было увидеть за уборкой своего слу-
жебного помещения. Это называлось сближением умст-
венного и физического труда. Огромные трудовые армии
перебрасывались из одной провинции в другую на строи-
тельство оросительных систем (например, весной 1958 го-
да на ирригационные работы было мобилизовано
100 млн. крестьян), рытье котлованов для строящихся
заводов, добычу угля и другие работы.
С трудовыми армиями у маоистов были связаны
большие надежды. Отдавая дань времени, мелкобуржу-
азные коммунисты КНР в отличие от своих предшест-
венников утопистов-коммунистов XVIII—XIX веков меч-
тали о создании развитой современной промышленности.
Печально знаменитый «большой скачок» должен был, по
замыслу Мао Цзэ-дуна, за несколько лет вывести стра-
ну из экономической отсталости и сделать ее одной из
сильнейших мировых промышленных держав. Гегемонист-
ские амбиции играли здесь, конечно, не последнюю роль.
Но дело не только в этом. Развитие производительных
сил являлось и является назревшей проблемой для Ки-
тая, от которой не может отмахнуться ни одна партия,
ни один руководитель. Трудовые армии должны были
стать ударными силами в создании мощного промыш-
ленного потенциала. «Маоисты не учли, однако, два «ма-
леньких» факта: во-первых, полную нереальность плана
создания подобного рода многомиллионных трудовых
136
армий, хотя бы в силу неизбежного сопротивления лю-
дей, превращаемых в подобие муравья; во-вторых, самую
невысокую экономическую эффективность подобного спо-
соба использования рабочей силы, не располагающей
необходимой квалификацией и к тому же совершенно не
заинтересованной в результатах общественного произ-
водства»9. Надежда на «большой скачок», как известно,
не оправдалась. «Муравьиное» равенство в труде есть
лишь пережиток общинного, коллективного труда, абсо-
лютизация простой кооперации ручного труда. Такому
труду не под силу решить современные технические
задачи.
Народная коммуна призвана была также устранить
неравенство и существенные различия между городом и
деревней, рабочим и крестьянином. С этой целью каж-
дой коммуне, независимо от места ее нахождения, в го-
роде или в деревне, было предписано заниматься и про-
мышленностью, и сельским хозяйством, и торговлей, и
образованием, и военным делом. Одновременное занятие
индивидом всеми перечисленными видами работ должно
было устранить порабощающее подчинение его опреде-
ленному виду деятельности, возникшее в условиях част-
нособственнического разделения труда, и сделать его
всесторонне развитым человеком. Казалось бы, такая
установка не противоречит марксистскому учению о раз-
витии личности. Однако нельзя забывать, что коммуни-
стический идеал маоистов был прежде всего идеалом
мелкобуржуазного уравнительного коммунизма. Когда
Мао говорит о коммунизме, то не нужно думать, что
речь идет о том коммунизме, о котором говорили осно-
воположники марксизма и к строительству которого
приступил Советский Союз. Со словом «коммунизм»
у него связаны совсем другие представления, в соответ-
ствии с которыми он и действовал. А тот факт, что на
пути установления уравнительного равенства стоят те
же самые преграды (частная собственность, классовое
деление людей, противоположность между городом и де-
ревней и др.), что и перед установлением действитель-
ного коммунистического равенства, не говорит еще о
тождестве того и другого понятия.
Ликвидация существенных различий между городом
и деревней, рабочим и крестьянином в маоизме реша-
лась с уравнительных позиций. «Всесторонне развитый
человек» для уравнительного коммунизма — это человек,
137
который может и обязан выполнять всесторонние повин-
ности. Он может их выполнять постольку, поскольку ха-
рактер этих работ требует применения лишь простого
ручного физического труда. Для рабочего, посылаемого
в деревню заниматься сельскохозяйственными работами,
и для крестьянина, направленного добывать, например,
уголь с помощью простого кайла, их новая деятельность
есть лишь отбывание всеобщей принудительной повин-
ности. Такое чередование работ не изменяет характера
их профессий. Крестьянин остается крестьянином, рабо-
чий— рабочим. Каждый из них знает, что занятие другой
деятельностью является временным занятием и что они
занимаются не своим делом и не по своей воле. Вер-
нуться к своей основной работе, к семье и обжитому
месту становится их главной заботой. И здесь уже не
может идти речи о заинтересованности в труде и, следо-
вательно, о повышении его производительности. Уравни-
тельная всесторонность не имеет ничего общего с тем,
о чем говорили К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин.
Для создания общества поголовного равенства мао-
истам предстояло устранить еще одно неравенство —
неравенство между людьми образованными и необразо-
ванными. Исходным пунктом теоретического «обоснова-
ния» начавшейся в 1958 году кампании за окончательную
ликвидацию различий между умственным и физическим
трудом послужил тезис о том, что народ является под-
линным творцом духовных ценностей. Но как могло
случиться, рассуждали маоистские идеологи, что искус-
ство, обязанное своим происхождением народу, оказа-
лось всецело в руках интеллигенции и стало недоступным
простым людям? Что нужно сделать, чтобы восторжест-
вовала справедливость и утвердилось равенство в обра-
зовании?
Узурпация культуры интеллигентным меньшинством
произошла, по их мнению, в момент образования клас-
сов. С тех пор интеллигенция сделала искусство своим
промыслом, оторвалась от народа и перестала ему слу-
жить. В это же время возник профессионализм в искус-
стве. Сам по себе этот факт — явление ненормальное,
поскольку в результате появляется такая культура, ко-
торая становится не только недоступной простому наро-
ду, но и даже вредной для него. Человек, занимающийся
только профессиональным творчеством, не может знать
жизни. Ведь он все время занят собой и своей темой.
138
У него нет времени изучать действительность. Жизнь
простого народа не знакома ему. Поэтому он создает
такие произведения, которые уводят читателя в область
несбыточных надежд.
В подобных рассуждениях маоистов наблюдается не-
которое преувеличение имевшего места факта ухода
художников, писателей и других деятелей искусства и
культуры в узкий профессионализм. Но в то же время
лучшие творения профессионалов стали достоянием ми-
ровой культуры и оказались вполне доступными для
понимания широких масс. Преувеличение отрицательных
черт профессионализма и замалчивание его положитель-
ных сторон послужило для маоистов «теоретическим»
оправданием массовых репрессий в отношении гумани-
тарной интеллигенции в годы «культурной революции».
С возникновением народной власти, далее говорят
маоисты, появились все предпосылки для восстановле-
ния утраченных народом прав на создание своей под-
линно народной культуры. Против этого никто не станет
возражать. Но каким образом это должно быть сделано?
По мнению маоистов, для этого нужно уничтожить про-
фессионализм, перевоспитать интеллигенцию. Культура
должна развиваться силами самих рабочих и крестьян,
которые станут писателями-любителями, художниками-
любителями, поэтами-любителями. Чжоу Ян, один из
маоистских деятелей культуры, выступая в 1965 году на
съезде писателей-любителей, говорил: «Ряды наших пи-
сателей состоят из двух групп: профессионалов и люби-
телей. Большинство составляют любители, профессиона-
лы могут составлять только меньшинство. В будущем
количество любителей будет увеличиваться. Когда же мы
придем к коммунистическому обществу, наверное, все
писатели будут любителями. В те времена каждый будет
заниматься физическим и умственным трудом... Если бы
мы вместо постепенного ослабления различий между ум-
ственным и физическим трудом... продолжали расширять
пропасть, то как бы мы смогли прийти к коммунизму?» 10.
Еще более определенно заявила об этом «Жэньминь жи-
бао» 22 февраля 1966 г.: «Победившему пролетариату
не нужны профессиональные писатели, артисты, компо-
зиторы и художники. Ему нужны наполовину писатели —
наполовину рабочие, наполовину артисты — наполовину
солдаты, наполовину художники — наполовину кресть-
яне» п.
139
За устранением профессионализма последовал (это
уже в годы «культурной революции») пересмотр школь-
ных программ с целью удаления из них «излишнего зна-
ния». Во всех школах сократился срок обучения, значи-
тельно уменьшилось количество изучаемых дисциплин.
Новая программа, например, не предусматривает зна-
ния всеобщей истории, зарубежной литературы, иност-
ранных языков, географии. Прекратили свое существо-
вание многие газеты, литературно-художественные жур-
налы и издательства; закрылись творческие объединения
художников, композиторов. Работники литературы и ис-
кусства выселялись в деревню на «трудовое перевоспи-
тание». Там, находясь среди крестьян, выполняя одина-
ковую с ними работу, питаясь одинаковой пищей, деля
поровну все невзгоды, выпадающие на их долю, интелли-
гент должен был преодолеть в себе былое высокомерие,
лучше узнать жизнь и обрести здоровую крестьянскую
закалку. Только тогда, когда интеллигенция полностью
растворится в гуще народа, исчезнет как особая обще-
ственная прослойка, можно будет говорить об оконча-
тельном устранении различий между физическим и ум-
ственным трудом.
Чтобы доказать превосходство народного самодея-
тельного искусства над профессиональным, чтобы убе-
дить всех в возможности создания чисто народной куль-
туры, в Китае была развернута кампания за создание
«новых народных песен». Кампания принесла «богатые»
плоды. В одной только провинции Сычуань появилось
4 млн. поэтов-любителей, которыми было написано
78 450 тыс. «произведений». Художественный уровень их,
за редким исключением, был, конечно, очень низок.
Снижение культурного уровня не делает искусство
народным и, тем более, не может привести его к расцве-
ту. Индивидуальное творчество в значительной степени
зависит от общей культуры. Новое, поистине народное
искусство, искусство для всех может возникнуть при ус-
ловии экономического, политического и культурного
освобождения человека при условии, что целью произ-
водства будет удовлетворение его материальных и духов-
ных потребностей. Только свободный человек, избавлен-
ный от насилия и грубой уравнительности, может тво-
рить, искать и двигать вперед науку и культуру. Богатство
общей культуры определяется не простым количествен-
ным ростом участвующих в ее создании людей, а зрело-
140
стью профессионального творчества. Самодеятельное ис-
кусство необходимо как форма творческой деятельности
масс. Достижение ими в своем творчестве высокого ма-
стерства, не уступающего профессиональному, будет яв-
ляться оправданием существования такого искусства.
Механическое, насильственное сведение умственного
труда к физическому не есть действительное решение
вопроса об устранении неравенства между людьми обра-
зованными и необразованными. Примитивизм такого ре-
шения очевиден. Для отсталого, забитого нуждой кре-
стьянина оно, возможно, послужит слабым утешением.
Он со вздохом может сказать: «Вот теперь все мы стали
равны-, у всех нас одинаковая доля».
Марксистский подход к этой проблеме в корне отли-
чен от маоистского. Важнейшими условиями преодоле-
ния существенных различий между физическим и умст-
венным трудом являются, во-первых, создание материаль-
но-технической базы коммунизма на основе достижений
современной научно-технической революции и, во-вто-
рых, повышение культурно-технического и общеобразо-
вательного уровня всех трудящихся до уровня интелли-
генции.
По мысли маоистов, коммунизация должна была осу-
ществить еще одну радикальную реформу, касающуюся
семьи и воспитания детей. Китайские газеты периода
«большого скачка» писали по этому поводу: «Коллек-
тивная жизнь полностью освобождает женщину и таким
образом ликвидирует семью как экономическую единицу
общества. Детей нужно отдавать воспитывать в комму-
не, как только их можно будет отделить от матерей» 12.
Уравнительный характер этих требований не вызывает
сомнения.
Маоистское руководство ожидало, что через 3—6 лет
все их преобразования приведут к созданию общества
полного социального равенства. Коммуна, по их замыс-
лам, должна была явиться той социальной ретортой, в
которой произойдет окончательная переплавка всех об-
щественных и личных отношений, индивидуалистических
привычек и пережитков, унаследованных от старого, ча-
стнособственнического общества. Новые отношения меж-
ду людьми будут коренным образом отличаться от всех
отношений, существующих как в капиталистических
странах, так и в социалистических, которые маоисты на-
зывают «ревизионистскими», и станут подлинно коллек-
141
тивистскими, подлинно коммунистическими. Гарантия их
чистоты и непорочности будет состоять в том, что лич-
ность, наконец, освободится от всего того, что образует
ее собственный интерес.
«Освобождение», «развитие» личности трактуется
маоистами как процесс постепенного утрачивания ею
своих прав, интересов. Забота индивида о собственном
достоинстве и счастье, его претензии на особые права
нарушали якобы до сих пор гармонию коллективной
жизни. Человек больше заботился о себе, чем о товари-
щах. Истинный коллективизм требует полного растворе-
ния личности в коллективе, лишения ее автономии. Цент-
ром материальной и духовной жизни человека должна
стать община. Она будет являться единым представите-
лем всех объединенных ею лиц, их коллективным разу-
мом и коллективной волей. В этих условиях личное толь-
ко бы помешало нормальному функционированию целого.
Взаимоотношения внутри целого между его ингреди-
ентами должны принять безличный характер. Совокуп-
ность единиц — тело, составляющее общину; и каждая ее
часть, не соперничая с другими, как не соперничают меж-
ду собой органы живого организма, выполняет то, что
предписывает ей отведенное для нее место. Чем полнее
индивид отрешится от личных устремлений, чем полнее
проникнется интересами своего коллектива, тем быстрее
почувствует свое освобождение. Не стесняемый личными
заботами, положившись во всем на свой коллектив, он
всецело посвятит себя выполняемой работе. В идеальном
случае внутренний и внешний мир одной личности дол-
жен быть идентичен миру другой. Отсутствие между ни-
ми каких-либо различий в материальном и духовном пла-
не дает им возможность теснее сблизиться друг с другом,
лучше понять друг друга, по-настоящему почувствовать
теплоту братских уз и вместе проникнуться ощущением
безграничной благодарности к своей общине, уезду, оте-
честву и лицам, стоящим во главе их. При полном слиянии
индивидуального с общим потеряют смысл представления
о личном счастье, о личном благополучии и т. д. Появит-
ся качественно новое представление о смысле жизни.
Чувство удовлетворения человек будет испытывать от од-
ной только сопричастности к общему счастью своего кол-
лектива.
Возможности для «всестороннего развития» личности
(или всестороннего подавления ее) должна была предо-
142
ставить народная коммуна. Предполагалось, что в усло-
виях коммунальной жизни индивид даже и не заметит
какого-либо ущемления свободы и не испытает горечи
утрат. Ему не нужно будет проявлять заботу о себе и
своей семье, все сделает коммуна. Она накормит и вос-
питает детей, она всем даст равную работу и обо всех
позаботится: устроит свадьбу и похороны, бесплатно обо-
греет жилище, позовет на обед (70% крестьян Китая в
первые годы создания «народных коммун» питались в об-
щественных столовых). Крестьянину не нужно будет ду-
мать о заготовке кормов для домашних животных, о сбы-
те продукции и т. д. Ему не нужны будут деньги. Комму-
на дает одежду и обувь. «Народная коммуна», взяв на
себя всю заботу о человеке, вправе была ожидать от него
полного послушания и добросовестной работы.
Таким образом, система «новых» коллективистских
отношений строилась на предположении, что личность со-
гласится быть простым кирпичиком в возводимом здании
«народной коммуны». Совокупность таких унифицирован-
ных кирпичиков должна была составить монолитную
семью с единой волей и едиными помыслами. Коллек-
тив— все, личность — ничто; коллектив — цель, лич-
ность— средство. С искоренением «индивидуализма», как
маоисты называли личные интересы, будет убрана по-
следняя преграда с дороги равейства, и общество уско-
ренным маршем двинется к коммунизму.
Здесь, как и в других теоретических рассуждениях
маоистов, наблюдается причудливая смесь уравнитель-
ных представлений и вульгаризации марксистских поло-
жений о коммунистическом коллективизме. Основные
принципы коллективизма — сотрудничество и взаимопо-
мощь, дисциплина и организованность и т. д. — не озна-
чают и не предполагают попрание интересов личности.
«Только в коллективе,— писали К. Маркс и Ф. Энгельс,—
индивид получает средства, дающие ему возможность
всестороннего развития своих задатков, и, следовательно,
только в коллективе возможна личная свобода»13. Однако
это, казалось бы, очевидное положение у мелкобуржуаз-
ных теоретиков приобретает другую окраску, другое зву-
чание. Сотрудничество и взаимопомощь превращаются в
рабскую зависимость; дисциплина и организованность —
в слепое повиновение. Созданный на такой основе кол-
лектив тоже есть коллектив, но его организационная
примитивность невольно вызывает сравнение с жизнью
143
большого муравейника. Удел личности в таком коллек-
тиве— быть послушным, безотказным исполнителем воли
стоящих во главе этого коллектива лиц. Другого выбора
в этих условиях нет. Конституция коммуны такова, что
она полностью присваивает себе права и свободы ин-
дивида. Эти права становятся теперь не личными, а ком-
мунальными. То же самое происходит и с его самосозна-
нием. Субъектом самосознания становится община. Лич-
ности остается быть только объектом, «испытательным
полигоном», «буйволом», слепо подчиняющимся плети
погонщика.,
Создание «нового человека», полностью подчиненного
физически, социально и духовно своей коммуне, — требо-
вание невыполнимое. Оно равносильно попытке восста-
новить положение индивида, каким оно было на заре че-
ловеческого становления, когда первобытный человек ни
в своей деятельности, ни в своем сознании не выделял
себя из родовой целостности. Добиться такой архаической
целостности у человека XX века, если им даже будет са-
мый отсталый китайский крестьянин, значит перечеркнуть
всю мировую историю. Неизбежность сопротивления лю-
дей такой установке делает ее чистейшей утопией. Одна-
ко в силу заинтересованности маоистского руководства
иметь послушную армию «винтиков» и «буйволов» эта
утопия не снимается. Она приобретает другое звучание,
становясь по сути социальной демагогией. Заявления
маоистов о равенстве, благе и т. д. — блеф, призванный
теоретически оправдать их авантюристическую практику.
Насколько утопична в наш век идея равенства на
примитивной общинной основе, настолько неизбежно воз-
никновение насилия при стремлении осуществить эту
идею. Формы и методы принуждения не нужно было изо-
бретать. Они были взяты из того же арсенала, что и само
такое равенство.
«Новое» коммунистическое государство, о котором
мечтают идеологи маоизма, должно представлять собой
братский союз сельских и городских коммун, одну боль-
шую семью, одну большую коммуну. Порядок и дисцип-
лина в коммуне, как и в каждом из звеньев большого
семейного содружества, будут покоиться на доброволь-
ном подчинении рядовых общинников авторитету выше-
стоящих лиц. Замыкающим иерархию соподчиненных со-
юзов явится вождь, отец большой семьи.
Идея создания малой (коммуна) и большой (государ-
144
ство) «семьи» и всеобъемлющих «братских отношений»
составляет сущность мелкобуржуазного коммунизма как
в прошлом, так и в настоящем. Идеологи этого коммуниз-
ма склонны расценивать организационные и моральные
устои общинной жизни (взаимопомощь, почитание и ува-
жение старших, преданность общему делу, верность вож-
дю и т. д.) как готовый материал для строительства ком-
мунистического общества. Оно же может быть создано
сразу, как только революция снимет с этих качеств оковы
частной собственности. Обобществление средств произ-
водства и быта поставит всех людей в одинаковое поло-
жение и превратит их в братьев. Остаточные классовые
пережитки легко устранить с помощью воспитания и соз-
дания такого хозяйственно-административного института,
как «народная коммуна», члены которой будут находить-
ся в условиях полного равенства. Жить им иначе нельзя.
Братья не могут быть не равны, как не могут быть не рав-
ны ближайшие родственники одной семьи. Уравнять
братьев во всех отношениях — не только не совершить
какой-либо несправедливости, а, наоборот, придать их
отношениям высшую справедливость. Кто этого не мо-
жет понять, кто начнет оказывать сопротивление, к тому
следует применять меры принудительного воспитания.
Чем быстрее пойдет процесс перевоспитания, тем скорее
будет построено коммунистическое общество.
Статус государства как «большой семьи» определяет
место и роль вождя. Он равноправный член братского
сообщества, не имеет каких-либо особых прав и мате-
риальных привилегий, подчиняется общему регламенту
жизни. Его заботы по управлению общими делами госу-
дарства не дают ему возможности заниматься физичес-
ким трудом, как занимаются им все. Своему вождю бес-
прекословно подчиняются все и во всем. В основе подчи-
нения лежит доверие, доверие не как к высшему админи-
стратору, а как к отцу семьи и старшему брату. Отец для
своих детей не враг. Он делает так, чтобы всем было хо-
рошо. «Разумность» общины обусловливает «разумность»
власти отца. Такова общая схема коммунистического го-
сударства на общинной основе.
Поскольку воспроизводство в настоящее время общин-
ных отношений невозможно, то на практике все ожидае-
мые блага такого коммунизма превращаются в свою про-
тивоположность: полное равенство — в полное бесправие;
авторитет вождя — в культ личности вождя; отеческое
145
управление — в деспотизм; коммунизм — в тоталитарный
режим. Единственно, что сохранилось от общинного ком-
мунизма и что оказалось приемлемым для маоизма, так
это его форма, которой пользуются для сокрытия твори-
мого в стране произвола.
Пропорционально ограничению поля свободной дея-
тельности рядовой личности возрастает возвеличение лич-
ности вождя. Культ личности Мао Цзэ-дуна является
важнейшей составной частью политики принуждения и
порабощения масс. Ставка на культ далеко не случайное
явление, так как культ открывает такие возможности в
деле закрепления существующих порядков, каких не до-
биться посредством открытого физического террора. Си-
стема таких нравственных норм, как долг, справедли-
вость, честь, преданность, верность и т. д., может претер-
певать под воздействием культа значительные изменения.
Прежде чем определять обязанности человека к другому
человеку, к семье, трудовому коллективу, к обществу,
нравственные нормы проходят вначале через «контрольно-
пропускной пункт» главного «цензора» страны и с его
ведома получают право на существование. Естественно,
что их внутренним содержанием будут такие представле-
ния о долге, справедливости и т. д., какие он хотел бы
видеть у своих подданных. В основе такого контроля ле-
жит слепое доверие масс к своему вождю. Этим доверием
он пользуется по своему усмотрению. Сам выдает гото-
вые рецепты поведения, указывает, что есть добро и что
есть зло. Любому его слову приписывается качество непо-
грешимой истины.
Известно, что ни провал «большого скачка», ни анар-
хия «культурной революции» не подорвали в значитель-
ной мере культа личности Мао Цзэ-дуна. Возникает во-
прос: почему наличие культа не осознается большинством
простого народа?
Казалось бы, на первый взгляд, что подавление ду-
ховного мира личности, лишение ее творческого проявле-
ния своих сил немедленно должно вызвать отрицатель-
ную реакцию, сопротивление. Однако сопротивление сра-
зу не возникает. Могут пройти долгие годы, пока личность
способна будет осознать себя угнетенной.
Причина этих явлений лежит в нерастраченных чув-
ствах единства, слитности и братства, закономерно воз-
никших у масс в момент революционного подъема. Даль-
нейшему укреплению этих чувств способствовала демаго-
140
гическая политика Мао Цзэ-дуна, связанная с созданием
«народных коммун» и общества «великого братства».
В атмосфере всеобщего энтузиазма трудно было для ря-
дового китайца усомниться в правильности и разумности
политики своего вождя. Дух братства требовал от него
слепого подчинения. Поскольку «новое общество», вну-
шалось каждому, представляет одну большую семью, то
пусть старший в семье сам занимается вопросами руко-
водства, сам принимает все решения. Мы, со своей сторо-
ны, должны полностью отдаваться своей непосредствен-
ной работе. Такое разделение труда будет только укреп-
лять гармонию общественной жизни и удесятерять на-
ши силы.
Несмотря на то что человек утрачивает свои права,
свою волю, одним словом, свои полномочия как личности,
его активность не пропадает. В годы создания «народных
коммун» не наблюдалось понижения активности масс.
Энтузиазм захватывал всех. Человек жертвовал всем для
строительства новой жизни. Утрата своих прав не вос-
принимается его сознанием. Он как бы передает их в
распоряжение своего вождя. То, чего лишился я, есть у
него, а то, что имеет он, становится таким же моим. Мое,
перешедшее к нему, будет лучше использоваться в моих
же собственных интересах. Чем полнее каждый откажется
от себя, тем свободнее будет действовать тот один, ду-
мающий за всех. Наша строптивость, наше «Я» могут соз-
дать лишь помехи в его деятельности. Отдавая ему свою
жизнь, надежды, мысли и волю, мы концентрируем свои
разрозненные силы. Завоевать право называть себя пат-
риотом родины можно лишь в беспримерном служении
Мао Цзэ-дуну. Слава его имени тождественна чести на-
ции и блеску государства.
Если учесть, что почитание Мао Цзэ-дуна внедряется
в сознание масс с помощью разработанной системы вну-
шения («цитатники» Мао Цзэ-дуна, «хрестоматии по изу-
чению трудов Мао Цзэ-дуна», бесчисленные его портре-
ты, монументы и т. д.), то становится понятной вера мно-
гих людей в непогрешимость своего повелителя. В каче-
стве примера можно привести страничку из дневника сол-
дата Ван Цзэ, которого наряду с другим солдатом — Лэй
Фыном широко прославляет китайская пропаганда. Даже
если эти герои и их дневники являются плодом вымысла,
то все равно мысли, приписываемые им, несомненно, раз-
деляются частью населения. Вот что он писал: «Я хочу
147
делать все в соответствии с тем, о чем я читал в работах
Председателя Мао, в соответствии с тем, что говорит
Председатель Мао, в соответствии с указаниями Предсе-
дателя Мао, хочу стать прекрасным бойцом Председате-
ля Мао. Я буду честно служить людям. Только став веч-
но не ржавеющим винтиком, можно совершить великие
дела. В дальнейшем я хочу учиться у Лэй Фына, как ря-
довой боец хочу прекрасно служить, хочу стать таким же
хорошим бойцом Председателя Мао, как и Лэй Фын, хо-
чу стать долго не ржавеющим винтиком. Если поезд сой-
дет с рельсов, он и на миллиметр не продвинется вперед.
Если революционный боец не будет изучать работы Пред-
седателя Мао, у него закружится голова и он свалится.
Цветок без солнца не расцветет. Без дождя растения не
растут. Революционный боец, если он не вооружен идея-
ми Мао Цзэ-дуна, теряет ориентировку. При изучении
работ Председателя Мао надо, как Ляо Чу-цзянь, читать
их каждый день, учиться ежедневно, ежедневно их приме-
нять, руководствоваться идеями Мао Цзэ-дуна во всех
своих действиях. Только так можно выстоять против лю-
бой бури, стать действительно прекрасным продолжате-
лем дела революции».
Стремление «стать вечно не ржавеющим винтиком»
ведет к девальвации личности, превращает человека в
холопа, который находит удовлетворение в самоотрече-
нии, в слепом поклонении своему господину, считает по-
ложительными качествами покорность, раболепие. Мил-
лионы таких «нержавеющих винтиков» создают средства
для собственного закабаления и закабаления тех, кто
продолжает бороться с деспотизмом, отстаивать свои по-
пранные права.
Уравниловка, обезличка, культ личности вождя и дес-
потический режим правления — явления взаимосвязан-
ные. В совокупности они образуют то, что мы называем
казарменным «коммунизмом».
Сопутствующим элементом маоистского понимания
равенства, как и в уравнительном коммунизме прошлого,
является бедность. В новых исторических условиях это
понятие приобрело некоторое новое значение. В старом
своем значении оно продолжает примирять человека с
незавидным материальным положением, в новом — вы-
ступает средством накопления необходимых экономичес-
ких резервов для развития производительных сил. Основ-
ная установка не изменилась — нравствен тот, кто беден.
148
Революционером, энтузиастом можно назвать только то-
го, кто не стремится улучшить свое материальное поло-
жение. «Рыба, мясо, папиросы через несколько часов пре-
вращаются в отбросы, одежда через несколько дней тоже
износится. Лишь моральная высота и чистота сердца ни-
когда не исчезнут» —так говорится в журнале «Чжунго
циннянь». И, чтобы ни у кого не возникла мысль отожде-
ствить китайское понимание коммунизма с марксистско-
ленинским, этот журнал дает следующее разъяснение:
«Современные ревизионисты (так маоисты называют под-
линных марксистов-ленинцев. — Л. Л.) понимают комму-
низм как некое общество благосостояния, считая, что ес-
ли каждый человек обеспечен пищей, одеждой, обувью,
жильем и книгами, то это и будет коммунизм. Это крайне
вульгарное и крайне одностороннее понимание...»14.
Энтузиазм, основанный на аскетизме, должен был, по
мысли Мао Цзэ-дуна, стать той решающей силой, которая
в скором времени приведет к созданию великого, могу-
щественного Китая, располагающего современным про-
изводством и армией, вооруженной современным оружи-
ем. Ожидалось ли вместе с этим подъемом улучшение
материального и культурного состояния людей хотя бы
в будущем? Скорее всего, нет. Наивно знаменитая фраза
Мао Цзэ-дуна «три года труда и десять тысяч лет сча-
стья» была рассчитана на пропагандистский эффект, но
не более. Здесь уместно провести параллель между дву-
мя подходами к решению экономических проблем —
марксистско-ленинским и мелкобуржуазным (маоист-
ским).
Начало социалистической реорганизации производст-
ва представляет большие трудности, особенно для эконо-
мически отсталых стран. Известное несоответствие, воз-
никающее там между передовым социально-политическим
строем и слабой экономической базой, чревато серьезны-
ми опасностями и даже возможной потерей социалистиче-
ских завоеваний. Усилиям рабочего класса, борющегося
за предотвращение такой опасности, его стремлению бы-
стро наладить производство противостоит вся «старая
мерзость»: слабо развитая экономика, нищета и, как след-
ствие этого, некоторая деморализация определенной ча-
сти населения, потеря у нее интереса к труду. С подобны-
ми трудностями столкнулась в свое время молодая Совет-
ская республика. Империалистическая война, а затем
гражданская война и интервенция окончательно подорва-
149
ли экономику страны. Голод и хозяйственная разруха
грозили задушить первое в мире государство рабочих и
крестьян. Только повышение производительности труда
могло спасти положение. Но производительность труда
неуклонно падала. Останавливались заводы и фабрики.
Причиной всего этого был голод. «Получается, следова-
тельно,— говорил В. И. Ленин, — какой-то порочный
круг: чтобы поднять производительность труда, надо
спастись от голода, а чтобы спастись от голода, надо под-
нять производительность труда»15.
На экономическую помощь извне республика рассчи-
тывать не могла. Прорвать этот порочный круг можно
было только собственными силами. Сила нашлась. Это
был разбуженный революцией энтузиазм масс, сознатель-
но идущих на жертвы во имя победы и лучшего будуще-
го. Решение подобных задач (невыполнимых в обычное
время) с помощью революционного героизма наблюдает-
ся при рождении каждого нового строя. Октябрьская со-
циалистическая революция вызвала такой подъем, какого
не знала еще история. Впервые народ делал революцию
для себя, впервые перед ним открылась возможность про-
явить себя, развернуть свои способности. Героизм на
фронтах гражданской войны был дополнен героизмом ра-
бочих в тылу, в частности коммунистическими субботни-
ками. Сознательный, добросовестный труд оказал огром-
ное воздействие на всю хозяйственную жизнь: поднима-
лась производительность труда, укреплялась дисциплина
и т. д.
Всеобщее воодушевление, готовность трудящихся на
самоограничение создают в начале движения представ-
ление, что с помощью одного только революционного по-
рыва можно решить все трудности. «...Мы рассчитывали
осуществить непосредственно на этом энтузиазме, — пи-
сал В. И. Ленин, — столь же великие (как и общеполити-
ческие, как и военные) экономические задачи»16. Но «чис-
тый» героизм не может продолжаться как угодно долго.
Уже в конце 1920 года В. И. Ленин обратил внимание на
значение и необходимость материального поощрения
ударников труда: «Предпочтение в ударности есть пред-
почтение и в потреблении. Без этого ударность — мечта-
ние, облачко, а мы все-таки материалисты. И рабочие —
материалисты; если говоришь ударность, тогда дай и
хлеба, и одежды, и мяса»17.
Таким образом, энтузиазм, подкрепляемый, по воз-
150
можностям того времени, материальным вознагражде-
нием, явился той силой, которая позволила молодой Со-
ветской республике выйти за пределы порочного круга.
Найденная истина стала прочным завоеванием марксиз-
ма. Сочетание моральных и материальных стимулов бу-
дет оставаться действенным средством в развитии эконо-
мики как при социализме, так и в условиях коммунизма.
Теоретически обоснованному Лениным и проверенно-
му практикой решению задачи развития социализма: эн-
тузиазм + материальная заинтересованность, — маоизм
противопоставил свою концепцию: энтузиазм + бедность.
Эта формула означала не что иное, как отрицание мате-
риальных стимулов и провозглашение энтузиазма един-
ственным побудительным мотивом деятельности. По-ви-
димому, маоисты рассчитывали в данном случае на такой
энтузиазм, который не содержит в себе элемента осознан-
ности, разумности, энтузиазм, граничащий с фанатизмом.
Такой экзальтированный подъем, подогретый национализ-
мом, может, конечно, возникнуть у некоторой части на-
селения, главным образом у молодежи, но он не может
стать всеобщим и длительным. Реальная действительность
с ее повседневными будничными заботами всегда дейст-
вует отрезвляюще.
Вторая половина маоистской формулы — бедность не-
посредственно связана с первой. Человеку, охваченному,
по Мао, «сверхреволюционным» энтузиазмом, обладание
материальными благами, кроме минимально необходи-
мых, не только не нужно, но и нежелательно. Бедность
должна стать частью общего подвижничества.
Итак, ленинский принцип материальной заинтересо-
ванности заменен в конструкции маоизма принципом иде-
ализации бедности. Но может ли бедность в том виде, в
каком она существует в действительности, служить сти-
мулом к работе? Ведь бедность — это то, с чем человек
никогда не мог примириться. Она всегда вызывает про-
тест, озлобление, борьбу. Реальная бедность не годна для
созидания, тем более для социалистического. Мао Цзэ-дун
выдвинул свою программу отношения к бедности, идеа-
лизируя ее как благо. Он заявил: «Помимо прочих осо-
бенностей шестисотмиллионное население Китая заметно
выделяется своей бедностью. На первый взгляд, это пло-
хо, а фактически хорошо. Бедность побуждает к переме-
нам, к действию, к революции. На чистом, без всяких по-
марок листе бумаги можно написать самые красивые
151
иероглифы, можно создать самые новые, самые
красивые рисунки» («Об одном кооперативе», «Хунци»,
1958 г., № 1). «Выход» из трудного положения найден!
Получив указание Мао, китайская идеологическая маши-
на заработала на полную мощность. Главная задача те-
перь состояла в том, чтобы создать новый тип труженика,
который бы работал на благо общества, не требуя для
себя материального вознаграждения. В кампанию за
«раскрепощение» личности включились все газеты, жур-
налы и радио. Основное усилие направлено на то, чтобы
вызвать у людей отрицательное отношение к материаль-
ному благосостоянию, комфорту, культуре, освободить их
души от всех «химер» цивилизации. Образовавшийся же
вакуум мыслится заполнить любовью к вождю и нацио-
налистическими бреднями о гегемонии «Великого Ки-
тая». Утешением за утрату личного материального и
культурного благополучия будут служить величие и мощь
государства.
Китайская пресса, выдавая желаемое за действитель-
ное, угощает читателя многочисленными примерами чу-
десного исцеления людей от эгоизма и корыстолюбия.
«Рабочие всех цехов — действие происходит на одной
из текстильных фабрик — указывали также, что «мате-
риальные стимулы» служат самым коварным средством,
разлагающим сознание людей. Некоторые, получив много
денег, стали думать лишь о том, как бы приодеться и
лучше поесть. Их больше не интересовали коллективное
производство и государственные дела, они даже не зани-
мались политучебой». И далее: «Рабочие всей фабрики
пришли к одному выводу: «яд «материальных стимулов»
в том, что они незаметно отравляют революционную волю
человека, что человек из-за денег забывает о вопросах
власти и революции» («Китай на стройке», 1968 г., № 2).
Крестьяне якобы тоже не отстают: «В прошлом горст-
ка сторонников капитализма в партии... продвигала в не-
которых коммунах так называемый способ «начисления
трудовых единиц по норме». Такая ревизионистская си-
стема не выдвигала пролетарскую политику на первое
место. Трудовые единицы начислялись согласно количе-
ству выполняемой работы, что развивало в коммунарах
эгоизм. Так, наиболее корыстолюбивые только и брались
за работу, за которую давалось больше трудоединиц. Зи-
мой 1966 года Хуаншаньдунская большая производствен-
ная бригада, поучившись у известной всей стране Дач-
152
жайской большой производственной бригады (провинция
Шаньси), начала вводить новую систему начисления тру-
довых единиц, которая ставила пролетарскую политику
на командное место, то есть при оценке работы и учете
трудовых единиц учитывалась политическая сознатель-
ность коммунара, его изучение и применение произведе-
ний Мао Цзэ-дуна в тесной связи с жизнью, отношение и
помощь другим, соблюдение трудовой дисциплины, а так-
же качество и эффективность его работы». И вот резуль-
тат! «Раньше один молодой коммунар не хотел браться
за тяжелую работу и сердился, если ему давали мало
трудоединиц. Недавно, когда коммунары носили удобре-
ние из места в 13 км от бригады, он на коромыслах при-
нес больше 50 кг. Его спросили: «Сколько единиц тебе
дать на этот раз?» А он ответил: «Теперь мне незачем го-
няться за единицами. Я обрабатываю землю во имя рево-
люции» («Китай на стройке», 1968 г., № 9).
Этот коммунар, как явствует из статьи, полностью по-
борол в себе эгоизм и освободился от того состояния не-
удовлетворенности, которое люди ошибочно называют
бедностью!
Проповедь бедности у Мао носит не временный харак-
тер, связанный с трудностями переходного периода от ка-
питализма к социализму. Бедность — это якобы та сила,
которая приведет людей к коммунизму. Разумеется, не к
тому коммунизму, о котором мечтают миллионы людей и
на который указывали классики марксизма, а к «особому,
китайскому коммунизму». Путь к нему представляется
«великому кормчему» как путь морального очищения от
скверны материальных и духовных запросов. Когда люди
преодолеют все «ревизионистские» пережитки, научатся
жить немногим, избавятся от своих личных интересов, тог-
да исчезнут классовые различия, наступит равенство меж-
ду людьми, и общество вступит в царство «чистого» ком-
мунизма. «Когда речь идет о преобразуемом объективном
мире,— говорит Мао Цзэ-дун в статье «Относительно
практики»,— в него включаются и все противники преоб-
разования; они должны сначала пройти этап преобразо-
вания, основанного на принуждении (читай: непокорные
должны в первую очередь познакомиться с концлагерем
или потрудиться на полях в отдаленных районах.—
А. А.)у после чего они смогут вступить в этап перевоспи-
тания, основанного на сознательности. Время, когда все
человечество подойдет к сознательному преобразованию
153
себя и мира, и будет эпохой коммунизма во всем мире»
(курсив мой.— А. А.) 18. Говоря о коммунизме, Мао ни
словом не обмолвился о развитии экономики или улуч-
шении материального благосостояния. Это вполне естест-
венно. Ведь «коммунизм», о котором он говорит, «не за
горами». Для этого достаточно трудящимся совершить
революцию в глубине своих душ.
Делая это замечание, мы, конечно, ни в малейшей сте-
пени не умаляем значения «сознательного преобразова-
ния себя». Коммунизм — это не только экономика, бла-
госостояние и культура, это и общество высокой органи-
зованности. Сводить же «сознательное преобразование
себя» к аскетическому самопожертвованию, умерщвле-
нию плоти и духа — значит насиловать природную и об-
щественную сущность человека. Его сознательность, дис-
циплинированность должны проявляться не в отказе от
приобретенных материальных и культурных потребностей,
а в осознании себя как творца и хозяина, ответственного
за все происходящее в обществе.
История социальной мысли знает немало примеров
фокуснического превращения действительных, объектив-
ных житейских невзгод, которые постоянно преследуют
трудящегося в мире частной собственности, в исключи-
тельно субъективные, идеальные невзгоды, существующие
только в голове человека. Устранить их в таком случае
не представляет большой трудности: достаточно перевес-
ти мысль на что-нибудь другое и ты обретешь в душе
своей мир и покой. Подобной «борьбой» против прусской
феодальной действительности занимались в свое время
немецкие младогегельянцы братья Бауэры и их последо-
ватели. По их мнению, все зло, от которого страдают ра-
бочие, заключается только в мышлении самих страдаю-
щих. Реальная жизнь остается вне поля зрения мещан-
ских философов, и ее изучение объявляется недостойным
мыслителя занятием. Самосознание избранных личностей
провозглашается творческой силой истории. Его благо-
творное воздействие на некритическое сознание рабочих
приведет якобы к тому, что трудящиеся, наконец, освобо-
дятся от собственных, порабощающих их идей, изменят
свое мнение о себе и об окружающем мире. После этой
метаморфозы общество придет к социализму.
Методологическая основа подобных превращений —
спекулятивная диалектика. Реальная бедность как сущ-
ность, отчужденная от человека, берется только в мыс-
154
ленной форме. Создается абстракция бедности — «бед-
ность вообще». Теперь эта категория рассматривается
как самостоятельно существующая сущность. А голод,
нищета, болезни и т. д. как различные проявления дейст-
вительной бедности уже легко превращаются в создания
нашего воображения. В итоге имеем: с одной стороны,
общее представление — «бедность», обитающее вне чело-
веческого мира как самостоятельная сущность, с дру-
гой— различные виды бедности (голод, нищета и т. д.),
порожденные «бедностью вообще». Критический философ,
проделав подобную операцию, выходит на простор чисто
теоретической деятельности. Стесняющая его действи-
тельность позади. Спекулятивному идеологу уже нетрудно
одержать любую задуманную победу, например бедность
превратить в благо. Ведь для этого так мало нужно: до-
статочно лишь рабочему в мысли упразднить мысль о
своей бедности. Тайну этой младогегельянской «смело-
сти», указывал Маркс, составляет гегелевский идеализм.
«Гегель ставит мир на голову и по этой причине и может
преодолеть в голове все пределы, что, конечно, нисколько
не мешает тому, что они продолжают существовать для
дурной чувственности, для действительного человека» 19.
Но Гегель был гениальным мыслителем, и за его спеку-
лятивными конструкциями зачастую проглядывали «эле-
менты действительной характеристики человеческих от-
ношений». Младогегельянцы — всего лишь пигмеи. По-
этому спекулятивный метод Бруно Бауэра и компании от-
личался от гегелевского карикатурной формой, отсутст-
вием малейшего понимания диалектики общественного
бытия.
Вернемся к Мао Цзэ-дуну. Чтобы создать видимость
научного обоснования превращения бедности в благо,
«великий кормчий» тоже использует диалектику, вернее,
опошляет ее. Его высказывания, одетые в марксистскую
терминологию, по способу выражения напоминают афо-
ризмы древнекитайских философов. Поэтому о сходстве
младогегельянской и маоистской диалектики судить мо-
жно только по окончательным выводам Мао Цзэ-дуна.
Выступая перед делегатами 2-го расширенного заседания
Верховного государственного совещания 27 февраля
1957 г., Мао говорил: «В определенных условиях плохое
может привести к хорошим результатам, а хорошее, в
свою очередь, может привести к плохим результатам»20.
В подтверждение сказанного приводятся такие примеры.
155
Контрреволюция в Венгрии — плохое дело. Однако в
ходе преодоления этого события оно превратилось в хоро-
шее. Венгрия освободилась от врагов и стала еще силь-
нее.
Нападение Японии на Китай — плохое дело. В ходе
войны Китай многому научился, и победа оказалась на
его стороне. Так плохое превратилось в хорошее.
Возникнет третья мировая война — будет плохо. Нов
пожаре термоядерной войны окончательно погибнет ка-
питалистический мир. Это хорошо.
Следуя этой логике, можно превратить не только бед-
ность, но и войну, и контрреволюцию в благо. Одним
словом, все, что приносит несчастье людям, в первую
очередь трудящимся, и против чего они активно борют-
ся, является, по Мао, источником будущего счастья. Те-
перь становятся понятными слова Мао: «Страшно поду-
мать о том времени, когда все люди будут богатыми».
Для него это означает конец развития. Ведь только «бед-
ность побуждает к переменам, к действиям, к револю-
ции». Фактически, по Мао, не стремление покончить с
бедностью, а сама бедность, как таковая, — неиссякае-
мый источник народного творчества, поступательного
движения вперед.
Ничего научного в этих рассуждениях нет. За громом
архидиалектических фраз скрывается простая констата-
ция фактов и нежелание анализировать их во всей их
жизненной сложности.
Идеал бедного труженика, неприхотливого, «как тык-
ва», умеющего ограничивать свои потребности и жить
немногим, не встретил сочувствия в широких кругах ра-
бочего класса и интеллигенции. Поскольку не все оказа-
лись столь понятливыми, как этого ожидал председа-
тель Мао, и души многих уже насквозь пропитались
«капиталистическими» и «ревизионистскими» пережитка-
ми, то маоистской клике пришлось зачислить их в ка-
тегорию противников «коммунизма» и применить к ним
жестокие репрессии, предусмотренные требованием «эта-
па преобразования, основанного на принуждении». Стра-
на покрылась сетью концентрационных лагерей. Милли-
оны людей, сколько-нибудь знакомых с достижениями
культуры и техники, знакомых с основами марксистско-
ленинской философии, из городов ссылаются на «трудо-
вое перевоспитание» в деревню и т. п. На предприятиях
и в сельских коммунах устанавливается казарменное по-
156
ложение; гражданское управление заменяется военно-
административным.
Ставка маоистов на бедность как на ускоритель эко-
номического развития влечет за собой невосполнимые,
трагические последствия. Развитию производства не по-
могут ни бедность, ни «большие скачки», ни «культурная
революция», пока концепция «винтика» не сменится кон-
цепцией «человека».
Решить проблему действительно коммунистического
равенства можно лишь на пути признания за человеком
его достоинства. Обеспечить человеку полноту всех чело-
веческих проявлений жизни может только социализм,
производственные усилия которого будут служить, как
говорил В. И. Ленин, не только для удовлетворения пов-
седневных нужд, «а для обеспечения полного благосо-
стояния и свободного всестороннего развития всех чле-
нов общества»21. Полувековая история социализма под-
твердила незыблемость этой ленинской истины. Величай-
шие достижения в науке и культуре явились результатом
деятельности нового человека, интересы которого совпа-
дают с конечной целью социалистического способа про-
изводства,. «Научные представления о коммунизме, — го-
ворится в Тезисах к 100-летию со дня рождения
В. И. Ленина,— не имеют ничего общего ни с фарисей-
ской «философией» нищеты как «блага», ни с буржуазно-
мещанским культом вещей. В марксистско-ленинском
понимании материальные богатства создаются для удов-
летворения разумных потребностей людей и являются
необходимой предпосылкой развития человеческих спо-
собностей и расцвета личности»22. Попытка воскресить
уравнительный коммунизм в эпоху всепобеждающих
идей научного коммунизма, в эпоху научно-технической
революции не может быть названа иначе, как реакцион-
ной мелкобуржуазной утопией.
* * *
Все социально-экономические мероприятия маоизма
пронизаны духом грубого мелкобуржуазного уравни-
тельства. Попытка устранения социальных привилегий с
помощью тотальной уравниловки, несмотря на всю ка-
жущуюся радикальность такого способа и быстроту осу-
ществления, невыполнима. Все внимание при таком под-
ходе сосредоточивается на второстепенных вопросах, ка-
157
сающихся области быта, семьи и т. д. Теоретической ос-
новой всей маоистской практики является субъективный
идеализм. Его дыхание чувствуется во всем и всюду:
как в идеале самого равенства, так и в методах его до-
стижения.
Характерной чертой концепции всеобщей уравни-
тельности, как уже указывалось, является скрытое клас-
совое примиренчество, исключающее последовательную
классовую борьбу. Эта черта присуща также и маоизму.
Его крайняя революционность на словах прекрасно ужи-
вается с терпимым отношением к собственной буржуазии
на практике. Уже третье десятилетие идет так называе-
мый «выкуп» национализированных буржуазных пред-
приятий, третье десятилетие бывшие владельцы продол-
жают получать узаконенную прибыль. Гарантии столь
прочны, что их не поколебали даже вихри «культурной ре-
волюции». Здесь присутствует надежда на классовый
мир, на уравнение классов в экономическом, политиче-
ском и культурном плане. В свое время с подобной про-
граммой выступал Бакунин. Критика ее К. Марксом из-
вестна: «Допускать, с одной стороны, сохранение сущест-
вующих классов, а с другой стороны, равенство предста-
вителей этих классов — эта вопиющая нелепость сразу
показывает бесстыдное невежество и верхоглядство этого
молодчика... (Бакунина. — А. Л.)»23.
Еще более наглядным свидетельством классовой тер-
пимости и игнорирования значения классовой борьбы
трудящихся всего мира яляется внешняя политика мао-
истов. Она двойственна и непоследовательна во всем.
Они осуждают колониализм и терпеливо мирятся с при-
сутствием на китайской земле португальских колоний;
громко, по-китайски, проклинают империализм и одно-
временно заигрывают и идут на соглашательство с* ним;
рассуждают о строительстве социализма и даже комму-
низма в своей стране и враждебно относятся к странам
социалистического лагеря, и в первую очередь к СССР.
Марксистскому делению мира на два лагеря по классово-
му признаку противопоставляют свое, неклассовое деле-
ние. Мир для них делится не на капитализм и социализм,
а прежде всего на страны «богатые» и «бедные». Борь-
ба между СССР и США носит, по их мнению, не клас-
совый характер, а представляет собой всего лишь про-
стое соперничество двух «богатых» «сверхдержав» за
сферы влияния в странах «третьего мира».
158
Надежда на классовое сотрудничество с собственной
буржуазией допускает такую возможность и для мира в
целом. Вопросы классовой борьбы с империализмом ста-
новятся для маоизма чем-то второстепенным и третье-
степенным. Это, в свою очередь, ведет к политике бес-
принципного лавирования, торга, раскола, уламывания,
угроз и прямого предательства интересов социализма и
пролетарского интернационализма.
Уравнение классов — это тот мостик, та теоретиче-
ская платформа, где «левый» и правый ревизионизм те-
ряют свои отличительные признаки и смыкаются между
собой. Примиренчество, о котором они мечтают, не бес-
партийно. Оно носит избирательный характер. О сбли-
жении классов может говорить лишь та общественная
группа, интересы которой или приближаются по ряду
основных моментов к интересам господствующего или
господствовавшего класса, или она стремится занять их
положение и продолжить близкие им обоим цели новыми
средствами. Поэтому оборотной стороной политики клас-
сового мира является открытая враждебность к тем
классам и общественным группам, которые занимают
позицию классовой непримиримости. В настоящий мо-
мент враждебность выступает в форме антисоветизма.
Правый и «левый» ревизионизм открыто не желают
«уравниваться» с социализмом и объявляют ему войну,
ибо сам факт его существования означает для ревизио-
низма бесперспективность собственного пути.
Антисоветизм в КНР стал стержнем внутренней и
внешней политики маоистов. Напор антисоветизма в по-
следние годы усиливается, озлобленность его растет.
«За первую половину 1972 года только в двух централь-
ных газетах Пекина было опубликовано несколько сот
материалов с клеветой на различные аспекты внешней
и внутренней политики КПСС. На книжном рынке Пе-
кина и других городов постоянно находится в продаже
немало антисоветских книг и брошюр»24. Это является
свидетельством переориентации нынешних китайских
руководителей, их отступничества от целей и идеалов
народной революции. Враждебность к социализму озна-
чает для них утверждение правоты своего мелкобуржу-
азного курса с культом личности, уравниловкой, армей-
ским засильем, деспотизмом, великодержавным нацио-
нализмом, расизмом и прочими его проявлениями.
Заключение
Становление человеческого общества происходило в
условиях примитивного равенства замкнутых первобыт-
ных общин. Равенство, имевшее там место, не распрост-
ранялось на людей, находящихся вне данной общинной
организации. Они были для нее чужаками. Понятия че-
ловека, как такового, не существовало. Да и сами чле-
ны общины выступали не в качестве самостоятельных
индивидов, наделенных какими-то правами, а как сос-
тавные частички нерасчлененного целого. Уравнительный
характер всей жизни в общине не оставлял места свобод-
ному развитию личности. До поры до времени такой по-
рядок был необходим и примитивное равенство не тяго-
тило людей. Но с ростом производительных сил перво-
бытного общества, с появлением новых горизонтов
деятельности, новых возможностей для проявления твор-
ческой инициативы одной личности уравнительные отно-
шения становятся для общинников тягостными путами.
Переход общества от первобытнообщинного состоя-
ния к классовому строю был шагом вперед в развитии
человечества. Теперь впервые человек мог выйти за пре-
делы общины и это не грозило ему гибелью. Мир для
него стал значительно шире. Кровнородственные связи,
родо-племенные традиции и т. д. в системе новых отно-
шений между людьми, основанных на частной собствен-
ности на средства производства, отходят на второй план.
Создаются предпосылки для возникновения понятий «ин-
дивид» и «человечество». Пока действие имманентных за-
конов частнособственнического способа производства не
вступило в полную силу, пока рабство и крепостничество
не приняли всеобщего распространения, новые общест-
венные отношения несли свободу для всех. Но скоро ра-
венству мелких частных собственников приходит конец.
Общество раскалывается на противоположные антаго-
нистические классы. Начинается драматическая эпоха
социального1 неравенства, эпоха постоянных классовых
столкновений, скрытых и открытых гражданских войн.
160
Равенство становится сокровенной мечтой угнетенных
классов и знаменем их борьбы.
Для революционных идеологов буржуазии равенство
представлялось в виде такого отношения между товаро-
владельцами, когда их деятельности не мешают сослов-
ные привилегии. Равенство — полная свобода предпри-
нимательства для частных собственников. Это требова-
ние предполагало равенство всех людей перед законом,
независимо от их имущественного положения. Хотя та-
кое равенство оставалось формальным, всего лишь тео-
ретическим признанием равенства, оно тем не менее
явилось большим приобретением для человечества. По
сравнению с христианским равенством — равенством
людей перед богом оно стало более земным и реальным.
Пролетарское требование шло дальше: действитель-
ное равенство возможно только при условии уничтоже-
ния классов, частной собственности и создания более вы-
сокого способа производства. Социалистическая рево-
люция делает первые шаги в этом направлении. Она
уничтожает социальные корни неравенства — частную
собственность и эксплуататорские классы. Решающим
условием окончательного утверждения равенства и до-
стижения полной социальной однородности общества
явится всемерное развитие производства, которое будет
способно полностью обеспечить все потребности свобод-
ной и всесторонне развитой личности.
Отличительной чертой теоретического обоснования
пролетарского равенства и его практического воплоще-
ния, не в пример буржуазному и мелкобуржуазному, яв-
ляется строгая научность, последовательность и трез-
вость. Классики марксизма-ленинизма неоднократно
подчеркивали, что установление равенства не может
быть каким-то одновременным актом. Будучи обуслов-
лено уровнем развития производительных сил и произ-
водственных отношений, равенство для каждого периода
истории становления коммунистической формации впол-
не конкретно.
Равенство переходного периода от капитализма к со-
циализму имело свои особенности и было отличным от
равенства победившего социализма. В это время «равен-
ства между рабочим и крестьянином на время переход-
ное от капитализма к социализму быть не может»1,—
писал В. И. Ленин. Крестьянин как собственник и владе-
лец предметов питания при допущении свободной тор-
161
говли хлебом оказался бы эксплуататором рабочего.
Равенство зрелого социализма иное. С учетом проис-
шедших классовых изменений, технических и культур-
ных, оно становится более полным, менее формальным.
От пятилетки к пятилетке возрастает жизненный уро-
вень советских людей. XXIV съезд КПСС отметил, на-
пример, что реальные доходы в расчете на душу населе-
ния выросли за 5 лет на 33% против 30, предусмотрен-
ных Директивами XXIII съезда партии, и 19% в преды-
дущем пятилетии2. Все укрепляющаяся материальная и
культурная база создаст реальную возможность для
каждой личности проявлять свою человеческую сущ-
ность всесторонним образом. С этого момента дальней-
ший научно-технический прогресс и всестороннее проявле-
ние личностью своих способностей становятся единым,
взаимообусловливающим процессом. Полное социальное
равенство из области теории, из области ожидаемого,
желаемого, переходит в область практики, превращает-
ся в жизненно важную необходимость. Одобренные
XXIV съездом КПСС Директивы по пятилетнему плану
развития народного хозяйства СССР на 1971—1975 го-
ды и принятое в 1972 году ЦК КПСС и Советом Минист-
ров СССР постановление о разработке долгосрочного
перспективного плана развития народного хозяйства Со-
ветского Союза на 1976—1990 годы полностью отвечают
этим требованиям. Генеральный секретарь ЦК КПСС
Л. И. Брежнев, характеризуя в докладе «О пятидесяти-
летии Союза Советских Социалистических Республик»
основные направления экономического развития СССР
до 1990 года, сказал: «...В Советском Союзе несомненно
будут сделаны новые крупные шаги в области науки и
культуры, в области всестороннего развития человече-
ской личности и охраны здоровья народа. Это и не мо-
жет быть иначе, ибо главным лозунгом партии и Совет-
ского государства при составлении всех наших планов
был и остается лозунг «все во имя человека, для блага
человека»3. Выполнение этого плана явится еще одним
шагом, приближающим нас к заветной цели всего про-
грессивного человечества — к коммунизму, к полному
социальному равенству.
Рассмотренное нами крестьянско-плебейское, мелко-
буржуазное понимание равенства значительно отлича-
ется от буржуазного и пролетарского. Его особенность
обусловлена двумя требованиями: уравнительностью и
162
бедностью. Это как раз то, что не выдвигал ни один ре-
волюционный класс. По радикальности своих требований
(отрицание частной собственности, классового деления
людей), по стремлению к немедленному устранению всех
привилегий оно, несомненно, более прогрессивно, чем
буржуазное. В этом отношении крестьянско-плебейское
равенство ближе к пролетарскому. Однако и их разде-
ляет глубокая пропасть. Пролетариату чужды идеалы
примитивного равенства и примитивного коллективизма,
исключающего свободу личности, чужды армейские ме-
тоды решения социальных проблем.
Необходимость критики в настоящий момент мелко-
буржуазного казарменного «коммунизма», как уже от-
мечалось, диктуется потребностями идеологической борь-
бы с современным «левым» ревизионизмом. Апрельский
Пленум ЦК КПСС 1973 года еще раз подчеркнул, что
«упорная борьба руководства КНР против сплоченности
социалистических стран и мирового коммунистического
движения, против усилий миролюбивых государств и на-
родов, стремящихся к разрядке международной напря-
женности, антисоветский курс Пекина наносят вред делу
мира и международного социализма. Пленум подтверж-
дает решимость нашей партии и дальше проводить в от-
ношениях с Китаем линию XXIV съезда КПСС»4. Иде-
ал военно-казарменного равенства, в том виде, в каком
он проявился в маоизме, со всеми вытекающими из не-
го авантюристическими установками действия в области
экономики, внутренней и внешней политики, культуры
и т. д., а равным образом и попытка китайских пропа-
гандистов выдать его для развивающихся стран «третье-
го мира» в качестве единственно приемлемого для них
образца социального мироустройства наносят и могут
нанести, если не проводить с ним последовательной борь-
бы, еще более существенный вред для всего мирового
революционного движения, и особенно для националь-
но-освободительного движения народов Азии, Африки и
Латинской Америки, ибо могут увести их на какой-то
срок в сторону от научно обоснованного марксизмом-ле-
нинизмом и проверенного практикой развитых социалис-
тических стран пути политического и экономического
переустройства общественной жизни.
Примечания
Введение
1 См. Л. И. Брежнев, Ленинским курсом. Речи и статьи, т. III,
М., 1972, стр. 215.
2 «Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и ре-
шениях съездов, конференций и пленумов ЦК. '1969—1971», т. X,
М., 1972, стр. 168.
3 Много интересных замечаний по этим вопросам можно встретить
во вступительных статьях академика В. П. Волгина к обширному
изданию русских переводов сочинений классиков утопического со-
циализма, в книгах: С. Б. К а н, История социалистических идей,
М., 1967; Г. Ф. Александров/ История социологических учений,
М., 1959; А. М. Д е б о р и н, Социально-политические учения нового
и новейшего времени, тт. 1—2, М., 1958—1967. См. также: «История
социалистических учений», М., 1962; «История социалистических
учений», М., 1964.
Об этом не могли не говорить также и те авторы, которые занима-
ются проблемой коммунистического равенства. См. В. П. Б у л д а -
ков, Равенство сейчас и при коммунизме, Пермь, 1960; А. К. Ку-
ры л е в, Ф. И. И л ь я ш е н к о, К полному социальному равенству,
М., 1965; А. К. Куры л ев, Коммунизм и равенство, М., 1971;
Г. Шахназаров, Социализм и равенство, М., 1959.
4 «Философский словарь», сокращенный перевод с немецкого, М.,
1961, стр. 297.
Глава I
1 «Грубый коммунизм, — говорит Г. Зайдель, — был, однако, выше
на голову мелкобуржуазного прудоновского социализма, ибо пер-
вый все же представлял пролетариат, еще не отделившийся окон-
чательно от пуповины мелкого ремесла...» («Маркс и революцион-
ное движение XIX века», Л., 1934, стр. 16).
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, стр. 371.
3 Т а м же, стр. 355.
4 Хоу Вай-лу, Социальные утопии древнего и средневекового
Китая, «Вопросы философии», 1959 г., № 9, стр. 81.
€ Д. М. Петрушевский, Восстание Уота Тайлера, М., 1937,
стр. 123.
6 Та м же, стр. 124.
7 Ф. Буонарроти, Заговор во имя равенства, т. II, Документы,
М. —Л., 1948, стр. 136.
8 Ф. Буонарроти, Заговор во имя равенства, т. I, M.—Л.,
1948, стр. 306—307.
9Ретиф-де-ла Бретон, Южное открытие, М. — Л., 1936,
стр. 170.
164
10 См. Э. К а б е, Путешествие в Икарию, ч. I, M.—Л., 1948, стр. 576.
11 В. В ей тл инг, Гарантии гармонии и свободы, М.—Л., 1962,
стр. 76.
12 Г. Б а б е ф, Учение равных, СПб., 1906, стр. 25.
13 Та м же, стр. 73.
14 Г. Ма б л и, Избранные произведения, М.—Л., 1950, стр. 69.
15 Т. Мор, Утопия, М., 1953, стр. 117—118.
16 М о р е л л и, Кодекс природы, М., 1955, стр. 216.
17 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 19, стр. 419.
18 Т а м же, стр. 337.
19 П. Л а ф а р г, Иезуитские республики, СПб., 1904, стр. 38.
20 Цит. по Г. Кар а-Мурз а, Тайпины, М., 1957, стр. 88—89.
21 Цит. по Л. Делюсин, Спор о социализме, М., 1970, стр. 8.
22 П. Мантеганцца, Будущее человечество (3000-й год), СПб.,
1898, стр. 6.
23 Там же, стр. 16—21.
24 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 21, стр. 258.
Глава II
1 Ж. Me лье, Завещание, т.. II, М., 1954, стр. 210.
2 Д. Уинстэнли, Избранные памфлеты, М.—Л., 1950, стр. 327.
3К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 26, ч. II, стр. 123.
4 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 195.
5 Та м же, стр. 196.
6 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 542.
7 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 108.
8 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 34, стр. 104.
9 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 637.
10 П. П р у д о н, Что такое собственность? Лейпциг — С. Петербург,
1907, стр. 71.
11 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 21, стр. 185.
12 Г. Б а б е ф, Учение равных, стр. 55.
13 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 132.
14 П. П р у д о н, Что такое собственность? стр. 82.
15 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 530.
16 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 17, стр. 342;
В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 33, стр. 40—46.
17 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 33, стр. 43—44.
18 Т. М о р, Утопия, 1953, стр. 97.
19 Т. Д ез а м и, Кодекс общности, М., 1956, стр. 455—456.
20 К. Маркси Ф. Энгельс, Соч., т. 46, ч. II, стр. 217.
21 К. М а р к с и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, М., 1956,
стр. 584.
22 Т а м ж е, стр. 529—530.
23 Т а м ж е, стр. 569.
24 Там же, стр. 563.
25 Т а м ж е, стр. 570.
26 Та м же, стр. 586.
27 Э. К а бе, Путешествие в Икарию, ч. II и III, стр. 169.
28 К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 587.
29 Т а м ж е, стр. 586.
30 Там же, стр. 588.
31 П. Пруд он, Бедность как экономический принцип, М., 1908,
стр. 4.
165
32 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 245.
33 К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 586.
34 Т а м же, стр. 592.
35 Та м же, стр. 586.
36 Та м же.
37Ретиф-де-ла Бретон, Южное открытие, стр. 153.
38 Там же, стр. 177.
39 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с, Из ранних произведений, стр. 586.
40 Т а м же.
41 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 46, ч. I, стр 463.
42 Т а м же, стр. 465.
43 Т а м же, стр. 475.
44 Г. Б а б е ф, Учение равных, стр. 56.
45 Г. М а б л и, Избранные произведения, стр. 239.
46 Цит. по Г. С. К а р а - М у р з а, Тайпины, стр. 89.
47 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 43, стр. 220.
48 Т. Дезами, Кодекс общности, стр. 439.
49 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 144.
60 К. М а р к с и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 587.
51 Т. Дезами, Кодекс общности, стр 81.
52 Та м же, стр. 479.
Бз Там же, стр. 114.
54 Там же, стр. 212.
55 П. Л а ф а р г, Коммунизм и экономическая эволюция, Соч., т. II,
М.—Л., 1928, стр. 301.
56 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 15, стр. 339.
57 «Проблемы мира и социализма», 1966 г., № 2, стр. 59—60.
Глава III
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 7, стр. 377—378.
2 Та м же, стр. 378.
3 К. М а р кс и Ф. Э н г е л ь с, Из ранних произведений, стр. 530.
4 К. Маркси Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 297.
5 Та м же, стр. 637.
6 Л. И. Брежнев, Ленинским курсом. Речи и статьи, т. III,
стр. 238—239.
7 Г. М а б л и, Избранные произведения, стр. 143.
8 К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 586—
587.
9 Ж. П и й о, Избранные сочинения, М., 1961, стр. 132—133.
10 См. П. Л а ф а р г, Иезуитские республики.
11 Здесь и далее см. П. Пруд он, Бедность, как экономический
принцип.
12 П. П р у д о н, Французская демократия, СПб., 1867, стр. 63.
13 См. «Фронт без линии фронта», М., 1970, стр. 445.
14 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 33.
Глава IV
1 Г. М а б л и, Избранные произведения, стр. 73.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 18, стр. 414.
8 П. Пруд он, Бедность, как экономический принцип, стр. 17.
4 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 105.
6 Т а м же, стр. 16.
166
6 Г. Мабли, Начальные основания нравоучения, М., 1803,
стр. 106.
7 Г. Мабли, Избранные произведения, стр. 79.
8 Та м же, стр. 203.
9 Г. Мабли, Разговоры Фокионовы о сходности нравоучения с
политикою, собранные греком Никоклесом, СПб., 1772, стр. 4.
10 Г. Мабли, Начальные основания нравоучения, стр. 115—117.
11 Г. Мабли, Разговоры Фокионовы.., стр. 100—101.
12 Г. Мабли, Начальные основания нравоучения, стр 262.
13 Та м же, стр. 261.
14 Г. М а б л и, Избранные произведения, стр. 128.
15 Г. Мабли, Разговоры Фокионовы.., стр. 131.
16 А. Г а сп арен, Равенство, СПб., 1871, стр. 104.
17 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 41, стр. 313.
18 К. Маркс и Ф. Э н г е л ь с, Из ранних произведений, стр. 596.
19 Та м же, стр. 566.
20 Та м же, стр. 637.
Глава V
1 «Маоизм глазами коммунистов», М., 1969, стр. 72—73.
2 X у а Г а н, История революционной войны Тайпинского государ-
ства, М., 1952, стр. 269.
3 Цит. по Ян Хин-Шун, Древнекитайский философ Лао Цзы и
его учение, М.—Л., 1950, стр. 144.
4 Сы м а Цянь, Избранное, М., 1956, стр. 305.
5 «Избранные произведения прогрессивных китайских мыслителей
нового времени», М., 1961, стр. 35.
6 Там же, стр. 69.
7 Мао Цзэ-дун, Избранные произведения, т. I, M., 1952, стр. 79.
8 См. К. Маркс и Ф. Эн гель с, Соч., т. 19, стр. 418—419.
9 Ф. Бурлацкий, Ленин. Государство. Политика, М., 1970,
стр. 460.
10 Цит. по: «Маоизм глазами коммунистов», стр. 325—326.
11 Цит. по: «Азия и Африка сегодня», 1969 г., № 9, стр. 15.
12 Цит. по Ф. Бурлацкий, Ленин. Государство. Политика,
стр. 462.
13 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, стр. 75.
14 Цит. по: «За чистоту марксизма-ленинизма», М., 1964, стр. 151.
15 В. И. Л ен ин, Полное собрание сочинений, т. 39, стр. 21.
16 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 44, стр. 151.
17 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 42, стр. 212.
18 Мао Цзэ-дун, Избранные произведения, т. I, стр. 527.
19 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 2, стр. 210.
20 Мао Цзэ-дун, К вопросу о правильном разрешении противо-
речий внутри народа, М., 1957, стр. 43.
21 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 232.
22 «КПСС в резолюциях», т. X, стр. 182.
23 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 32, стр. 563.
24 «Правда», 5 сентября 1972 г.
Заключение
1 В. И. Л е н и н, Полное собрание сочинений, т. 38, стр. 356.
2 См. «Материалы XXIV съезда КПСС», М., 1971, стр. 35.
3 Л. И. Брежнев, О пятидесятилетии Союза Советских Социа-
листических Республик, М., 1972, стр. 55.
4 «Правда», 28 апреля 1973 г.
Оглавление
Введение 3
Глава I. КРЕСТЬЯНСКО-ПЛЕБЕЙСКИЙ ИДЕАЛ СО-
ЦИАЛЬНОГО РАВЕНСТВА 10
Глава II. КРИТИКА К. МАРКСОМ ОСНОВНЫХ ПОЛО-
ЖЕНИЙ ГРУБОКОММУНИСТИЧЕСКОГО РА-
ВЕНСТВА 39
Глава III. ПРИНЦИП БЕДНОСТИ В СИСТЕМЕ УРАВ-
НИТЕЛЬНОГО КОММУНИЗМА 81
Глава IV. БЕДНОСТЬ КАК ЭТИКО-ФИЛОСОФСКОЕ
УЧЕНИЕ УРАВНИТЕЛЬНОГО КОММУНИЗМА 101
Глава V. ПОНИМАНИЕ РАВЕНСТВА И ПРОПОВЕДЬ
БЕДНОСТИ В МАОИЗМЕ 124
Заключение 160
Примечания 164
Александр Михайлович Арзамасцев
КАЗАРМЕННЫЙ «КОММУНИЗМ»
Редактор Т. Д. Лосева. Оформление художника А. Я. Толмачева. Художест-
венный редактор Р. А. Казаков. Технический редактор Т. С. Ковалева.
Корректор Л. А. Суркова. Мл. редактор £. А. Киселева
А 11563. Сдано в набор 8/VI 1973 г. Подписано в печать 28/IX 1973 г. Формат
84Х108Уз2. Бумага тип. № 2. Усл. печ. л. 8,82. Уч.-изд. л. 9,38. Тираж 12 000 экз.
Изд. № 07/73 И. Издательство «Международные отношения». 103031. Москва,
К-31, Кузнецкий мост, 24. Зак. № 455. Ярославский полиграфкомбинат «Союз-
пол игра фпром а» при Государственном комитете Совета Министров СССР по
делам издательств,, полиграфии и книжной торговли. Ярославль, ул. Сво-
боды, 97. Цена 57 коп.
Цена 57 коп.