КДГОРШ41ВИЧ
РУССКИЙ
ПРОШЛОЕ
НАСТОЯЩЕЕ
БУДУЩЕЕ
Книга
для внеклассного
чтения
(8-10 классы)
МОСКВА
«ПРОСВЕЩЕНИЕ»
i9M;, '•¦ ¦

ББК81.2Р
Г6Г .
Рецензенты:
член-корреспондент ЛЛД СССР, доктор филологических
наук проф. Костомаров В* Г.;
учитель русского языка и литературы средней школы
М 75 Ленинграда Епанчипцева И, М.
Горбачевич К. С.
Г67 Русский язык. Прошлое, Настоящее. Будущеез
' Кн. для внеклас. чтения (8—ID кл.). — М.:
Просвещение, 1984. — 191 с.
Это книга о русском языке «• рассказ об основных этапах р
русского языка, о внутренних и внешних причинах изменения в р
еаыке и путях его развития. Сопоставляя прошлое и современное
ние русского литературного языка, автор стремился наметить перспективы
его эволюции, определить характерные черты языка будущего*;
Задача книги—воспитать у читателя интерес к русскому; языку,
помочь освоить его неисчерпаемое лексическое и стилистическое, богатство.
4306020100-283 ' - _ ББК 8UP
Г 103@3)~84 20°~84 4Р
(g) Издательство «Просвещение», 1984 р.

Жйнне МаниЛовой—
жене Ь другу посвящается
ВВЕДЕНИЕ
Э*а книга — йе учебтш русского языка. Читатель
может не опасаться: автор постарается йе утомить его
изложением строгих, сухи* прааил орфографии и
грамматики. Но эта книга и не курс истории яэьп<а. Об исто*
рннескомразвйгжи русского языка написано столько книг
И статей, что рдно лишь перечисление их названий
составило бы несколько томов, напечатанных мелким
шрифтом. Впрочем, не все периоды развития русского
литературного языка пока что достаточно глубоко исследованы,
и поэтому многое из нашего прошлого покрыто завесой
еще не раскрытой тайны.
Эта книга для любознательных. Для тех, кто
сохранил юношеское стремление к познанию мира, для тех,
у кого не выходит из головы самый обычный и в то же
время самый сложный вопрос человеческого бытия и
науки — вопрос «почему?».
ТПАвШйН задача этой книги — рассказать об основных
этапах равви*М русского языка, о нерасторжимой связи
времен и поколений, о некоторых причинах изменения
языка и путях его развития. Показать, как уже в
далеком прошлом проглядывали ростки будущего. Ведь
между прошлым, настоящим и будущим нет пропасти.
Эта не всегда видимая невнимательным или
невооруженным глазом, но неразрывная связь особенно
характерна для языка, который как эстафету отцы передают
детям я внукам. Хорошо сказал об этом выдающийся
русский педагог К,, Д. Ушинский: «Язык есть самая
живая/самая обильная и прочная связь, соединяющая
отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно
великое, историческое живое целое...»
Человечество долгое время простодушно верило в
неизменную, статичную природу языка. Эти
догматические представления разделяли многие выдающиеся дея-

тели культур XVI—-XVIII вв. Отсюда возникали
стр<эоде|до\у1од язык «раз и навсегда».
- ^#в|гочем, я сейчас нерейко можно встретить людей*
находящихся в добросовестном заблуждении
относительно неизменяемости языка, не понимающих динамической
природы его $ррш*"
— Позвольте, — скажут, они, — а что же изменилось
в язык© за мою жизнь? Ну, появились некоторые новые
СЯОВ&, устарели другие. Но язык ведь тот же!
Тот же и не тот* В атом л заключается известный на-
радокс: «язык изменяется, оставаясь самим собою».
: Непреложна эволюция языка* Но его развитие,
обновление складывается из мельчайших, незаметных
сдвигов, накоплений и потерь, не нарушающих
преемствен нос т и речевых навыков. Здесь многое
напоминает живую природу. Да и, накбнец* рос*, развитие, а
ватем Постепенное старение, увядание самого человека.
Смежные поколения (т. е. люди которых:, как считают
демографы, разделяет примерно тридцать лет) обычно
мало чем отличаются в языковом отношении. Больше
различий уже у дедов и внуков, й не только в лексик!,
т. е. в наборе слов, но и в произношении, ударении,
грамматике. Меня* например, долго удивляло, почему
бабушка $ окончившая до революции классическую
гимназию, упорно, как мы ни старались ее поправлять,
произносила библиотека. Много позже я узнал, что такое
неправильное теперь ударение просто было
нормативным прежде; оно встречается даже у Пушкина ш других
поэтов XIX в. И таких слов* постепенно изменвд$ййх
место ударения, не десятки, а сотни! В прошло^ $бке
говорили, например, музйка> кладбище (вспомним у
Пушкина в «Евгении Онегине»: «Музйка будет полковая!..»
Или в «Бахчисарайском фонтане»: «Я видел ханское
кладбище, Владык последнее жилище»), клшшт, щщ
<фйлъ, токйрь, заговор, лыжня, йнглийскищ багрбвеЩ^
дружит, варит и т. п. , ~д#^
Итак, изменение — это неизбежный спутник^ яящрг
вой истории. Современный русский литературный; #Ъык
не появился внезапно, в нем отложились незаметные
накопления и сдвиги, происходившие в течение ащргих
веков.,Изменение языка неотвратимо. Вот как красочно
сказал об этом еще в начале прошлого века писатель
П. Макаров: «Удержать язык в одном достоянии
невозможно; такого чуда не было от наяада езета... Придем

р ш йййеШний яаййй будет стар: цвети enSfk
подобно всем другим цвШШ«_Эти слова как нельзя
согласуются € современным^ диалектическим мировоз*
зрением й шнишнием мира как мира процесса, а не
мертвого равновесия, ; :
Но если, исходя из теорий языковой эволюции, нельзя
огульно осуждать яэыковш новшества, то столь же
неблагоразумно было бы не считаться с прошлым, не ува~
жать и не беречь добрые литературно-языковые традиции.
Предать забвению прошлое значило бы искусствен-
но разорвать связь времен а поколений, столь
упрочившуюся после появления письменности — этого
величайшего изобретения человечества. Именно письмо, а
затем книгопечатание обеспечивают сохранность
культурного наследия, предоставляя слово давно ушедшим
в небытие нашим предкам.
И дело здесь не только в уважения к прошлому своего
народа, что?по мысли Пушкина, является непременным
признаком цивилизации/ Старое поч^и никогда не
исчезает вовсе. Многие старинные слова й выражения не
умерли, а изменили свое значение, другие как бы
отдыхают, готовясь к возрождению й новой жизни. Изучение
прошлого необходимо для понимания настоящего. Ведь
ничто не проходит бесследно» Все, что когда-то было в
языке, оставило где-то свой, пусть незаметный, след.
Эти отголоски старины можно встретить и в произно-
шении, и в грамматике. Мы сейчас говорим; совремШн-
пый, а не «современный»* но пойдётг а не «пойд!ё)т»,
?. е. в разных словах по-разному произносим гласный
после мягкого согласного. Еще сравнительно недавно
все было наоборот» Даже крупнейшие ученые-филологи
(академик С. П. Обнорский, профессор Б, А, Ларин и др.)
говорили: современный. А наш баснописец Крылов
свободно рифмовал: нет ** пойдЩт, Например!
Когда й товарищах соп*ас|»я nemt
На лад их дело не пойдет,;
(Лебедь, Щука и Рак#]|
В чем же здесь дело? Оказывается, сложившаяся
норма произношения — это исторический результат жесткой
конкуренции книжного (черег е) и народного (через ё)
произношения.
Или возьмем пример из грамматики. Почему мы не
задумываясь говорим! гостями^ цепямиг коетями% но

начинаем колебаться, как правильно: за дверями или $а
дверьми? Почему признаны литературными формы: допто-
ра, купола, якоря, но считаются ненормативными: архи~
тентора, лектора, шофера? Сколько таких вариантов*
исключений, трудных случаев в соррвшнной речи?
Точно неизвестно. В словаре-справочнике «Трудности
словоущ>требления и варианты норм русского
литературного языкам (Л., 1973) ах собрано и прокомментировано
около восьми тысяч. Но для нас главное сейчас в другом»
Все эти варианты и исключения из правил» доставляв
щие столько сложностей изучающим русский язык,
отнюдь не случайны. Их возникновение связано с исто*
рией, с развитием языка. Ори — либо остатки старых
языковшс особенностей, либо эародыши будущих, ;
Но особенно много живых свидетелей истории, конечно,
в лексике, в словарном составе современного языка. Уста*
релые слова часто начинают жить новой жизнью. Вот
ведь давно обветшало книжное церковнославянское
слово град, даже поэты XIX в. чаще всего прибегали к нему
ради стилизации текста и в торжественной речи. Но
современный язык нашел дное применение этому архаизму*
Он стал частью весьма продуктивных наименозаний
городов (Ленинград, Волгоград, Кировоград, Целиноградt
Зеленоград) и предприятий (автоград, птицеград, стан-*
коград). > ¦-¦¦..< u
* А сколько загадок кроется в истории самых обычаых*
всем известных слов! Как, например, возникли слова
рубль и копейка? Оказывается, существительное щбль
произошло от глагола рубить (в старину серебрящде
слитки рубили на части), происхождение же слоад W-
пейка связано с изображением на монетах всадника о
копьем* Почему известная футбольная команда М^йквы
называется «Торпедо»? Связано ли это наиыевювание с
иноязычным словом торпеда в * значении ^подводщдй
снаряд сигарообразной формы0? Да, связь здесь ёстЬц
но весьма опосредованная: сначала название рыбы, затем
подводного снаряда, позже так стали именовать гоно^щые
автомобили. Только зная все эти исторические перипетии
жизни, слова, можно объяснить, почему москеэекие
автозаводцы именно так назвали свою футбодщдэ ко-
Многие ушедшие слова оставили свой след на. земле
в географических названиях. Их изучает особая наука —
топонимика. Это одна из увлекательнейших обг

ластей человеческого познания. Недаром писал
известный журналист, географ и этнограф XIX в.. Н. Й. На-
деждин: «Топонимика — это язык земли? а земля есть
книга, где история человечеству записана в
географической номенклатуре»* О чем же, например, рассказывают
нам названия старинных русских городоз Торжок и
Волоколамск? Торжок (от торе, торговать) известен с
XII в. Это был тогда крупный торговый центр,
перевалочная база йежду владимиро-суздальскими и новгородско-
псковскими землями. Название Волоколамск (известен
тоже с XII в.) вызывает представление о древних
волоках, т, е: о пространстве между двумя судоходными
реками, по'которому перетаскивали (волокли!) лодки и грузы.
Город Волоколамск стоит на реке Городейке близ
впадения ее в реку Ламу. Здесь в старину проходил «волок
на Ламе», а сам город являлся важным торговым
центром на пути из, Новгорода в Московско-Рязанскую
землю. -,
Немало интересных сведений о старом языке мы
получаем из ономастики (так называют науку о
собственных именах, прозвищах, фамилиях). Откуда^
например, повелись фамилии композитора Балакирева
и известного литературного героя Корчагина?
Как правило, фамилии образовывались от имени или
прозвища отца. В упрощенной схеме это выглядит так&
имя Иван — сын Ивана: Иванов; прозвище по профессии
Кушнец — сын кузнеца: Кузнецов; прозадще по
телосложению Горбач — сын Горбача: Горбачев и т. п. Но
откуда появились прозвища Балакирь и Корчат? Эта
старые слова, сохранившиеся кое-где в местных говорах.
Балакирь^ это шутник, веселый рассказчик, а также
человек низкого роста. Корчат—г яге гдияяный кувшин;
в некоторых местах так еще называют вдчергу.
История географических нааваннй/щмен и фамилий
таит в себе множество еще -яе раскрытых тайн. Почему,
например, у славян так широко^ распространены
«птичьи» (Соколов, Лебедев, Соловьвф, Орлов, Гусев, Сорокин
и т. л.) и «звериные» (полков, Медведев, Зайцев, Козлов,
Быков и т. п.) фамилии? Существует предположение, что
это связано с древними н ныне совершенно забытыми
верованиями и мифологическими представлениями
наших далеких предков* Например, прозвища Волк или
Медведь давались при рождении как охранные, чтобы
ребенок не погиб при встрече с этими животными.

*орее объяснил и бы эти проэвища сходством
людей со зверями по внешности или повадкам. Но
психология и взгляды на мир у народа могли быть прёж-
дв иными. Словом, ученым еще предстоит подобрать клю*
' чи ко многим в&тщтШЩА Жладовык русской древности.
Но тояьад йк в старинном языке мы встречаемся ?
труднообъяснимыми, а порой и таинственными фактами?
Все ли мы знаем о языке нашего времени?
г'НйДо признаться* что далеко не все. Попробуйте,
например, найти ответы на такие вопросы: сколько слов &
современном русское язше? Почему меняются норшс
произношения ш уЯЫрЪшшяЪ С какими социальными ' ш
пс и хологическюш особенностями нашей эпохи связаны
существенане? преобразования не только в лексике и
словообразовании, но и в морфолдгии и даже
синтаксисе? Как отлитать непривычные, но перспективные
новообразования от порчи, искажения литературного
языка? В чем, наконец, выражается развитие* прогресс
?
Современная лингвистика Лишь частично дает ответй
на эти вопроси* Дело в том, что современный русский
язык — плод тысячелетнего развития, в процессе
которого взаимодействовало множество различных факторов*
физиологических, психологических,
социально-исторических, культурных, эстетических. «Все возникает ч&рщ
борьбу». Эти мудрые слова древнегреческого фшгософа
Гераклита прйлошимы и к языку, В нем, в языке,
постоянно борются противостоящие силы, идет невидимая
война между новым и старым, ^Ш^
Понять современное состояние русского языка и
уловить тенденции его развития невозможно без
исследования и установления внутренних и внешни х
причин, воздействующих на его структуррНИ^нно
структуру, ибо яёык при всей сложности взаимосвязи
составляющих его элементов представляем собой упоряК
доченную, а следовательно, по словак великого учеавиф''
А; Эйнштейна, и познаваемую сущность. '1; ~Ф$$^
На некоторые из перечисленных выше вопросов
Читатель найдет ответ в этой книге. V I ^?
Но новое время ставит перед наукой о руескшг языке
новые задачи. В наш стремительный ~ век настоящее
быстро становится прошлым. Kali ctUfjatoT социологи,
в современную эпоху уже в течению жи&йй одного Шко~
яения происходят такШ акономаческие и: социальные
&

изменения, которые прежде занимали века. Возросли в
темпы развития русского лигатурного языка,
В ваше время наука завоевала монопольное и обще*
признанное право на познание мира. В результате
научцо-технической революции неизмеримо возросла
власть человека над природой. Перед языкознанием
встает теперь задача научного
прогнозирования и даже ; и л анирования развития языка.
И в этой связи изучение прошлого — не самоцель. Оно
необходимо для того, чтобы прозорливо смотреть вперед,
9 хотя бы отчасти приоткрыть завесу будущего. Не
случайно историк русского язйка, замечательный
российский филолог XIX в. А. А. Пот^бня как-то ваметил:
«Основной вопрос всякого знания: откуда и, по*
скольку можно судать по этому,, к у да мы идем...»
Автор предвцдат ^овражеяия читателей: ведь язык,
iWIKItffl^' говорят. — это стихия, неподвластная вмеша-
-¦Мдацпу извне. Насколько в таком случае оправданы
прогнозы будущего его состояния и тем более попытки
языкового планирования? Эти сомнения не лишены
оснований, И все же относительная системность
современного русского литературного языка, упорядоченная
взаимосвязь его элементов цозволяют надеяться на
возможность установления Хотя бы некоторых общих причин,
порождающих изменение языка. А ведь знание причины
явлений, как считал русский ученый К. А. Тимирязев,
«дает человеку в руки и средство управлять ими».
• Но, помимо сказанного, книга, которую вы держите
в руках, преследует еще одну важную цель.
Язык — это Jtame бесценное наследство! о ним мы не
расстаемся на протяжении всей живни. Й конечно,
нельзя быть безразличным к тому, как мы польэуемся языком,
как мы выражаем свои мысли, как мы ценим родное слово.
Хорошо в связи с этим сказал.К. Г. Паустовский:
«Человек, равнодушный к родному языку,*—дикарь... По*
тому, что его безразличие к языку -объясняется
полнейшим безразличием к прошлому* настоящему и будущему
своего народа».
Задача книги — оживить интересу к русскому языку,
помочь освоить его неисчерпаемое лексическое и
стилистическое богатство, способствуя тшг самым познанию
«сладости словесной^ как сказано еще в одном из
древнерусских памятников XIII в. Знакомство с основными
Этапами истории русского языка, 6 особенностями
9

и закономерностями ef& развития поможет тем, кто
избрал филологию дедом своей жизни, войти в
интереснейший мир науки 6 языке. / л-
В истории науки бывают свой приливы и отливы. Вслед
за математизацией методов исследования приходит вора
обращения к самому человеку, к мышлению и языку.
Лннгвнстика постепенно снова становится одной из н$й*
бойве престижных наук» Примечательны мысли, которые
высказаны в журнале «Хнмия и жизнь» A978, № 2)
по отношению к нашему времени: «...естествознание
усваивает" такие методы и подходи, которые раньше
считались исключительной принадлежностью гуманитарных
наук или даже искусства. Мы наблюдаем, например,
как учительницей естественных наук становится
лингвистика — исконно гуманитарная область знания».
Мир слов необыкновенно богат и разнообразен.
Познание природы языка не менее увлекательно, чем,
скажем, изучение биологии или химии. Языкознание, н^е-
фразируя слова французского ученого Д« Араго,
сказанные об астрошйюга*-* счастливая наука, она не нуждается
в украшениях*

Глава первая
ТАК ГОВОРИЛИ НАРй ПРЕДКИ
ГРАМОТЕ УМЕЛИ ВЕЛЬМИ
Древняя Русь... Около тысячи лет протекло с тех
времен. Но история помогла воскресить, многое из
жизни наших далеких предков. Мы знаем о славных
доходах Святослава Игоревича, о еудьбе княая Олега, о
тяжелых, кровавых сечах и ратных подвигах древних ела*
вян. История сохранила память и о великолепии
княжеского двора в Киеве, и о чудо-мастерах, которые умели
лткать» воинскую кольчуг jr. jtp трехсот тыедч A) мелких
колечек, и о элатогладых соборах > и о темных годах
монголо-татарского нашествид, превратившего богатые геи
рода в руины и пепелища. История сохранила многое.
Но история — ведь это записи, кциги, а следовательно,
умение писать и читать, А знали ли грамоту тогда наши
предки? Много ди Книг было в Древней Руси?
Это д&лекр не праздные вопросы. Буржуазная
историография скептически оценивала культурный уровень
древнерусской народности, «Старую Русь, — замечал ака~
деиШК А. И« Соболевский,— часто обвиняют ц том, что
оца была малограмотна и не любила книга. И совершенно
напрасно». Действительно! напрасно. С давних времен
книга на Руси была предметом истинного восхищения
и уважения.
Сохранилось множество свидетельств почитания
грамоты и книг у наших далеких предков. Рассказывая, о
деяниях великого князя Владимиру летописец
подчеркивал его любовь к чтению Щ книге: «любил словеса
книжные». В летрписц Щ№ 1037 годом говорилось:
«Велика бо бывает дольза от ученья книжного»1. Там же
записано, что великий князь Ярослав «книги любил, читая их
часто и ночью и дней* И собрал писцов многих, и
переводили они с греческого на славянский язык. И написали
1 Цитаты sa древнерусских памятников здесь и далее
приводятся в упрощенной орфографии.
11

они книг множество...» В ^Изборнике Святослава» 1076 г»
приведено такце яркое сравнение: «Красота воину ¦*- ору*
жиег кораблф,*- ветрила faikf паруса)} таКо и
праведнику— поч итание книжное».
Книги тогда не только любили и читали, их ревностно
берегли^- В-тмдйастыряЖ существовал строгий порядок
выдачи книг и их возврата в «книгохранительницу», для
нарушителей устанавливались наказания. Ведь писались
книги на дброгом материале — пергаменте,
изготавливаемом из телячьей кожи. Листы пергамента, чтобы они
не коробились, прд&|швалй сверху и сйи&у досками с
застежками, И пйЬхб приходилось тому, кто небрежно
обращался с книгой. Сохранилось даже такое грозное по
тем временим наставление: «Если жакой-нибудь поп или
дьякон, прочитав, не застегивает всех застежек, то пусть
будет проклят!» ' .
Еще до принятия христианства в 988 г. на Руси были
люди, знавшие старославянский язык К применявшие
кирилловский алфавит для государственных и иных
надобностей, В этом убеждают нас и переводы договоров
с греками (в особенности договор 9441%), и найденный при
раскопках возле села Гнездово глиняный сосуд с надписью,
относящейся к 20-м годам X в.? и другие находки
археологов и историков.
Однако именно принятие христианства явилось тем
историческим моментом, о которого, ~но существу, и
начала распространяться письменность в Древней Руси.
Богослужебные кйиги были переведены с греческого на бтар^
славянский язык, Этот родственный, близкий нашим
древкам язык (иначе называемый — церковнослайяйсяйфй)
сыграл важнейшую роль в развитии речевой культуры,
_ в становлении русского литературного языка. Уже4 тбгда,
' в X в,, великий князь Владимир Святославич, как бы
предвосхищая смелые преобразования ПетрЙ I, сразу
после крещения ?уси начал забирать детой у «нарочитой
чади на ученье книжное». Таким образом» сначала
разование коснулось лишь детей знатных лиц (
чади»), но уже вскоре, как мы увидим, грамо'
дространилась и среди лиц низших сословий.\Щ>'_
шло тогда по церковным книгам. Учебнэдфё tB нашем
смысле слова) в Древней Руси не было. Вщч/служебныв
книги (особенно псалтырь — сборник псалмов, т. е-
морально-поучительных песнопений, и часослов,
содержащий тексты ежедневных церковных служб) нередко за-

учивалис&наизусть» Заметим4 кстати* что обучейие
«закону божьему* по псалтырю на церковнославянском
языке было обязательным учебным предметом еще в
дореволюционной школе. -
Но конечно, не только переводные богослужебные
книги читались а $э »peii|fe^ Уже т^ода появилось
множество оригинальны^ проведений Древнерусских
(правда, часто безымянныд) авторов: <йлово о цолку Игореве»?
«Поучение Владимира Моиомаха*, «Житре Феодосия Пе-
черского», «Словд Даниила Заточщиш, «Слово о погибели
русской землю, «Житие Александра Невского», «Повесть
о разорении Рязани Батыем», *3адонщина» и многие
другие. Пожалуй, самую важную роль в развитии миро*
воззрения и литературного яэыка наших предков сыгран
л о летописание— догодные ваписи, в которых нашла
отратеиие вех ншаеьлЦревней Руои. Среди летописей
№B*p*6Ji ^есте стоит «Повесть временных лет», написан*
йая в дачале XII в. монахом Киевско-Печерского
монастыря Нестором, книжником широкого исторического
кругозора и большого литературного дарования- Останов
витесь возле статуи «Нестора-летописца» в Русском
музее. Знаменитый скульптор М. М. Антокольский изо*
бразил его глубоким стариком с пергаментом в руках
и утомленно-мудрым взглядом, обращенным в прошлое^
Созданная монахом Нестором «Повесть временных лет»
воплотила в себе и самые различные исторические све-
дения, и высокие гражданские идеалы наших предков,
и образцы литературного языка той эпохи,
' Сколько же все-таки книг было в Древней Руси?
Сколько экземпляров пергаментных, рукописей держали
в руках наши предки? Назвать точную цифру, конечно,
невозможно. Но существуют косвенные данные. По
свидетельству историков и археологов, со времени крещения
Руси (988 г.) за 250 лет было построено около 10 000
церквей и 200 монастырей. Для. совершения обрядовой
службы в них необходимо было рееть не менее 85 тысяч
богослужебных книг! Но это не все* Существовала
светская, нецерковная литефатура* Летописание велось не
только в жонастырях, а я в великокняжеских городах$
и в удельных княжест&|% Поэтому исследователи
считают, что общее количество рукописных книг в Древней
Руст до XIV в. составите ~о коло 100 тысяч
экземпляров, а вместе с завезенными из южнославянских
и превышало это
13

Но почему же/ по данным Археографической
комиссии, которая обращалась во все библиотеки, музеи и
архивы, оказалось, что of периода XI—XIV вв. до нас
дошло только 1868 книг, ий них 375 евангелий?
Секрет пробт^ Здесь повинно не только беспощадное
время. Алчные соседи беспрерывно обрушивали
грабительские набеги на многострадальную Русь. Только но*
ловцы совершали пятьдесят крупных походов,
подвергая разорению ж огню самые богатые и густонаселенные
земли. Гибли люди, зарастали поля, тлели рукописные
книги. А потом нашествие монголо-TaTapt надолго
прервавшее развитие русской цивилизации. В пламени до-
жаров погибли тогда бесценные книжные сокровища
Древней ?уси.
Но многое осталось. И многое найдено. Интересное
открытие было сделано в 1951 г. во время раскопок в
Новгороде. Археологи извлекли из-под земли берестяные
грамоты-рукописи, не написанные, а выцарапанные на
специально подготовленной для этого березовой коре.
В новгородских подземных залежах найдено уже около
семисот документов. Они позволили «услышать» живую
речь наших далеких предков»
Новгородские берестяные грамоты содержа* в
основном переписку, касающуюся самых прозаических сторон
жизни. Некий Михаил, например, пишет господину
своему Тимофею: «Земля готова, надобе семяна». Муж просит
жену: «Пришли сорочки, сорочки забыл». Открытие
берестяных грамот имело огромное
культурно-историческое значение. Оно явилось неоспоримым доказательством
широкого распространения
грамотности в Древней Руси, причем ие только у бояр, купцов и
духовенства, но и с р е д ц простых
новгородских горожан.
В записях на бересте оказалась запечатлена и любовь
наших предков к чтению, к книге. Так, в одной из грамот
XIV в. некий Яков, обращаясь к куму и другу с
просьбой о покупке овса, заканчивает ее словами: «...да
пришли мне чтения доброго».
НУЖЕН ЛИ ПЕРЕВОДЧИК?
Много веков отделяет современный язык от речи
наших далеких предков. Многое изменилось за это время.
Ушли в небытие одни слова, появились другие, нрэ-
14

образовалась грамматика, многие слова произносились
рдныде не так, как сейчас, иными были их значения-
И все-таки смогли д# бы, встретившись, наши пращуры
понять свои! правнуков? И наоборот, поняли бы мы без
- переводчика их реч*>?
. Но не будем гадать о несбыточном. Встречи живущих
и ушедших поколений случаются только у писателей*
фантастов. Поставим вопрос реально. Может ли наш
современник читать 8 цоршать древнерусские книге
в оригинале? Так ли необходим переводчик?
На этот счет существуй разные мнения» М. В.
Ломоносов в свое время замечал t «Российский язык от владения
Владимирова до нынешнего веку, больше семисот лет,
не столько отмекдлся, чтобы старого разуметь не можно
было». Некоторые современные ученые считают, что
наличие книг на церковнославянском языке, медленно
изменявшемся в течение беков, делает древнерусский
язык понятным не только для современников Ломоносова,
но и для русских людей в наши дни. С другой стороны,
многие справедливо подчеркивают значительные
отличия современного языка от древнерусского, уще не
образующих единой языковой системы. Полагают, что без
специальной подготовки наш современник вряд ли црймет
смысл и тем более почувствует величие и художественное
обаяние памятников старины/
Известно, "например, что «Слово о полку Игоревен
переводили В. А. ЖукоЬский, А. Н, Майков, К. Д. Б^ль-
if^WPk H. А» Заболоцкий. Совсем недавно появился новый
перевод $Слора** сделанный И. Шкляревским. «Без
поэтического перевода, — говорил он в беседе с "критикой
С. Чуприным, опубликованной в «Литературной газете»,—
«Слово» сегодня — как солнце ночью,,, йе греет и не светит
явно. Перевод необходим». Кстати, талантливые переводы
(вспомним Жуковского!) часто помогают пр-новому
понять и оценить оригинал. , t ; !\
Существуют, впрочем^ и другие мрендя. Поэт С.
Наровчатов замечает: «Слово о полку Игоревен — явление
неповторимое, и читать его лучше всего в оригинале».
Надо сказать совершенно определенно — без
специальной подготовки мы сейчас вряд ди прочтем и полностью
поймем оригиналы древнерусских памятников. Ведь в
самой письменности тех времен было немало особенностей^
утраченных позже. Исчезли^ например, многие буквыз,
.ять, юш4 Ъси^ кси ж другие. Для экономии дорогого

пергамента и ускорения перейиски текста писцы
тогда обычно сокращали наиболее
употребительные слова, обозначая пропуск букв так называемыми
титлами — надстрочными знаками. Например: . дрь
(царь), бъ (бог), хсъ (христос), снъ (сын), глти (ш&$6щ-
^t?i К Сворить) ц т\ п. Текст писался в то вр$|#&
нередко без интервалов и часто искажался при перенис-
ке. Например, об одном из варягов в «Повести времей-.
яых леП было сказано: «сь леш (т. е. красив; сдова
мпыйг лепота в древнерусском; языке означали
'красивый, красота*. При переписке текста было
допущено цскажюш»; Шесто сь леп — слегк И вот баллада
А. К* Толстогоj посвященная атому летописному
персонажу, озаглавлена ~~ «Гакон Слепой»; Герой битвы,
не видя ничего вокруг себя, «молотит по русским
щитам и бронями бьет чужих и своих, хотя по
первоисточнику оа бьш отменно красив, а вовсе не слеп.
Можно биться об зйклаД| что баз специального
филологического образования наш современник ничего
не поймет, скажем, из такой летописной фразы:
В л-Ьт • s • у • нг
А означает otfk всегр-йавсего вот что: «В лето 6453»,
•?. е. «В 6453 году». Дело в том, ч^о в кириллице
(древней славянской азбуке) некоторое буквы "применялись
и для обозначения чисел. •
Но почему тогда в 6453 году? Ведь не о будущих
же временах сообщала летопись? Тут надо иметь' в вид^
следующее. С прицятием христианства в Древнюю Русь
перешло и летосчисление, существовавшее ь Византии,
у римлйй. Счет родов в нем велся о? ^со^ворвиия мира»,
котЪрое якобы произошло за 5508 лет до нашей эры.
Следовательно, для того чтобы перейти Ш. современную
хронологию, йу^но из 6453 вычесть 5$0о, И тогда мы
йолучим -*- 945 год. Именно, в этой году и был] заключен
Договор Игоря с грекамиг о котором рассказывается
в летописи» . ,
- Нередко непонимание древйих текстов возникает из-
за утраты, выхода из упд^гребленщя нёко^|?йх
старинных слов. Например, в одном из памятникоэ XI в.
говорится: «На зде писано тако». Общий смысл этой
фразы може* быть' уловлен: «нанисано так...» Нб на
чем? Что такое здеР- Речь - же идет о надписи на

точнее — на миня^й стене. Впрочем, утрагаетргое язы-
ком слово зод {Чзйвда; стена из глины*, отсюда древние
<$лова^ *0дарь — %0$№&4никк, зодец или адатёль *—
'строитель* оставило сво* след, сохранив для нас слова
аодчий) sdaktife и ря$ Других.
А как перевести старинные похожие друг на друга
слова мовъ и мовница! Они встретились в таких фразах:
«Й да творй-r им (русским послам) мовь»; «Поабде Ольга
мовннцю створити». Оказывается, в обоих случаях гово--
рится о мытье^в бане; мовъ, ловница родственны слонам
мыть у мыться. Слгово же банлу кстати, иноязычного
происхождения. Оно является ч>бщесЛавянским
заимствованием из латинского языка (balneum — баня,
купальня). Отзвуки этого слова воть в соврвменвом языке:
бальнеология, бальнеотерапии^ балЬНыАОёичесхий сана-
Не зная старинных ЬлоВ певица (кукушка) и вабрало
(крепостная стена); н* понять точного смысла тех фраз
в «Слове о йолку Игбреве», в которых рассказывается
6 плаче Ярославны: «Ярославна рано плачет в Путивле
¦Ш' забрале»^ «... полечу, рече, зЬгзицею по Дуйаеви».
Забыты теперь такие слова, как: веверица (белка),
вежа (башня), вено (выкуп за невесту), видок (свидетель),
вира (штраф), еоловьник (убийца), корзно (одежда),
медуша (кладовая для хранения меда)глеът& или мыто~
(плата, подать, пошлина), мытник (сборщик податей),
обилие (хлеб на коршо)А отрок (дружинник, воин),- повар*
ня /кухня)j подорище (зрелище* представление) и мн. др.
(Ц Однако, как это часто сличается в языке, умершие
слова оставили ?лед в потомстве. Так, современные слова
уголовный, уголовник происходят не от «угол», или
«голова», а восходят к старому едловъник (убийца). От слова
«&ыт& произошли не только митарьг мытариться и
мытарство; географические названия, связанные с этим
словом, сохранились во многшс местах РСФСР. В
Москве, например, о старимом обычае брать налог за
провоз товаров напоминают Мытищинские улицы м
проспект. Недалеко от столицы находится тоущМыти-
Щи, в старину место сбора пошлины на Яузском
торговом пути*. Село Мыт имеется в Ивановской области.
ВЛетербурге долгое йремя имелись два мыта: «водный»
и «сухой». Первый — на Петроградской стороне,
недалеко от Петропавловской крепости {отсюда
современное назваййе Мыщпинскал набережная)^ второй — в
И

Смольнинском районе, где проходит нынешняя Мытпин-
екая улица. t ч ,
Понимание древних текстов значительно затрудняют,
и разного рода фонетические особенности старинной
речи. Как, например, перевести словосочетание «вострасе»
или фра&у^вв «Слова о полку Игоревен: «... иороси доля
одркрдаают»? Для этого надо знать, что звуки г, кг я
щтщл прежде переходить не только в ж, ч, ш (дрщ 4^
дружный, рука — ручной, дух — душный), но и с*^
ветственно в а, щ о. Цоэтому $о строев значат\*в\
страхеJ, а «загадочное^ сдово пороси следует сблизить со
словами nopozt прах, щ$ означало тос^а просто 'пыль41.
Следовательно, фразу иа «Слова о полку Игоревен надо
читдть так: «Пыль поля покрывает», \
Идеолог старообрядческого движения в XVII в. про-
топрп Аввакум, находясь в заточении, пищет о, себе г
«многострадальный юзнию», а князь Глеб молит перед
смертью: «... помилуйте уцости мяе». Как перевести,
слеша ювник и уцоетъ? дяо сделать совсем нетрудно,
воли знать о существовавшем прежде параллелизме
восточнославянского и церковнославянского
произношения: уный — юный, узник — юзник, уг — юг и т. m
Кстати, к форме, у г (т. е. юг) восходит современное
олово уусин — 'прием пищи в то время, когда солнце
на юге^(. Вот еще два примера. В «Повести временных
лет» говорится: «Изнемащти ндчаша людье в градр
водною жджею»ч а в одаом из поелдний Ивана Грозного
есть дакая фрард: «То все беззаконие, а не цужа». Что
это за слова жажа и нужа*> Это обычные древнерусские
соответствия старославянским и закрепившимся в
русском литературном языке словам жажд^ и нуусда.
Еще в «Толковом словаре жцвого великорусского
языка» В. И, Даля, составленном в серед дне XIX в.,
приводится русская пословица: «Стужа да_ нужа —
того хузке».
Но пожалуй, если не считать устарелых
ских форм, наибольшие затруднения цри чтенид j
них текстов доставляет изменившийся смысл хорошо
знакомых нам слов. Вот несколько примеров
употребления таких мнимых знакомцев. . .: '
В новгородских памятниках XIV-— XV лв. нередко
можно встретить странные, на наш взгляд, выражения;
вспахать село, засеять село, купить село вемли ц щ ш
Даже в конце'XVI э. s .«Судебнике» (так назвались й

старину сборники зайонов) 1589 г. мы находим:
«деревню пашет». Оказывается, хорошо известные нам
слова село и деревня "прежде имели иное значение: 'поле,
луг; растащенйое иэд пахоту местом
Есть коварный момент и в столь нам знакомом
названии — «Слово о полку Игоревен. Слово полк означает
здесь не воинское подразделение, как мы сейчас при*
выкли считать, а 'поход*. Таким образом, название
перевести буквально надо так; «Насекая о Походе Игоря».
А что означает слово скотница? Наш современник,
естественно, скажет, что это — работница,
ухаживающая за скотом-1. Но вот в какой фразе встретилось оно
в одном из древних памятников^ «Но скотница твоя по
божей благодати не скудна есть н неистощима*. Здесь
скотница употреблено в аначетга — 'кавна,'
казнохранилище0. Не правда лиг странно? Но странно только па
первый взгляд- Ведь я слово скот имело необычное для
сёгоднящрего восприятия значение — "деньги, имуще*
ствоэ. В Шовести временных лет» рассказывается: «На-
чаша скот собирати, от мужа (т. е. свободного
человека) по четыре куны, а от старост по десять гривен».
Эта фраза приоткрывает нам многое. Дело в том, что
у наших предков, как, впрочем, я у многих других
народов, в качестве единицы обмена при торговле
первоначально использовались не деньги как таковые, а
скот и шкурки животных. «По четыре куны», — сказано
в летописи. А олово куна значило тогда: 'куница, ку-
няй мех, шкурка куницы, имевшая значение денег, а
также сами деньги0. Исходное же значение слова гриена
было: 'ожерелье или цепь, косившиеся на гриве* (т« е-
на шее), Затем ври$иой стаяв навивать серебряный
брусок, весом около двухсот граммов, который долго
служил основной денежной единицей домонгольской
Руси. За одну гривну можно было «ряобрести двести
беличьих шкурок. Кстати, выкуп ta попавшего в
половецкий плен князя Игоря бый щамачец в 2000J гривен,
\-*щ Таким образом, чтение старых текстов показывает,
что понятия «скот» (животные) — «скот» (имущество) —
«скот» (деньги) оказываются исторически
взаимосвязанными. Примечательно/ что эта связь прослеживается и
у других народов; например, в латинском языке слово
ресипга (деньги) произошло от реси (скот).
Ив школьных лет многим людям памятны задушевные
«лова Ярославнй иа «Слова о подку Игоревен: «... утру

кияпто кровавые егд райцг т жееШдей его теле*; Но
почему жестоцем? Вааве1даш* может , быть жестоким^
т. е. безжалостным, беспощадным? Сейчас, конечно,
такое сочетание представляется.бессмысленным. Другое
дело в древд$рутком явыке, где прилагательное жесто-
кий, щыши&'рругшх вначений, имело смысл: 'крепкий*
еддангаг3.; Псковская летопись повествует: «Князь лн-
*4>вский Витовт... взя Смоленск прелестью». Сейча®
слово прелесть означает 'очарование, привлекательное^*^
в старину же оно употребяялобь в значении — 'обшш,
коварство, хитрость^.* Кстати, прилагательное хитрый
прежде нередко выступало синонимом слов мудрцйшш
искусный, изобретательный. Отголоски этого смысла
можно встретить и в литературе XIX в. Например, у
Гоголя г «Бьюсь об заклад, если это [кушанье! сделано
не хитрейшими руками из всего Евиного рода». Слово
цеалость в древнерусском языке могло означать'страсть,
нетерпение^ а слово дородство —* доблесть, мужество***
В некоторых словах заключался даже как бы
противоположный смысл. Так, досужество значил о~ и
'праздность, безделье*1, и 'умение, ловкость, деловит
тость\
Исследование старых значений всем знакомых,
широко употребительных слов и выражений нередко,
рассказывает нам об обычаях и верованиях славян, относя-'
щихся еще к языческому тарному* Сг представлением о
магической, чудодейственной силе человеческой речи
связан, например, первоначальный смысл слов обаяние,,
обаятельный. Они восходят к глаголам баяти] обаеа*
ти — 'заговаривать, чаровать словом; врачетть/ зве-
целять*5. Таким образом, обаятельный зяа*яйлф:
-очаровывающий еловом-1, а обаяние — 'чародейсяво^волхова-
ние\ В одном из русских азбуковников (азбуковниками
назывались старинные словарики) сло1во обаяние
определялось так! «Обаяние — чародеянйе, еже кто бесов-^
ским злохитрством явству или питие наговаривая, чело**
веком смерть творит». V;; /
Фразеологическое выражение очертя голову!, имеет
сейчас значение: 'безрассудно, не думая о последйтвиях*.
Оно напоминает о суеверном обычае, который
-заключался в том, что человек, желая уберечься от нечистой
силы, обводил> очерчивал себя кругом. К подобного
рода суеверно-мифологическим представлениям далекого'
прошлого восходит и выражение перемывать кисточки

(т. е, сплеГничатщ б^дачить 6 кбм-я&будъ)/ У славян,
как и у неко1юрых д^гих народов, в прошлом
существовал обряд вторй^Кого захоронения. Для того чтобы
Снять с умершего ^подозрение в том, что при жизни он
бкл оборотнем, и убедиться, что на умершем не тяготеет
заклятье, останки покойного через несколько лет
выкапывали из аешш, а кости его перемывали водою и
вином. Ш обходилось при этом Ц без того, что обсуждали
достоинства и недостатки умершего. ч
А вот другой пример' непонятного слова из
прозаической области^кулинараи. В книге «Юности честное
зерцало», изданной гораздо позже, в петровокое время, а
содержащей разные Житейские настав деади^ говорится:
«Не хватай первой & &шрЦ&щ не жри каковиния, не дуй
в ушное, чтоб везде брыагало». Иэ этой фразы ясно,,
что речь идет о по&едвйиа аа столом во время еды; но
что же такое ушное} Можно предположить, что ушное
происходит от слова уха, но почему же тогда нельзя
/дутгь именно в суп из рыбы? Все дело в том, что слово
щзсй имело прежде более широкое значение. Так
называли всякую похлебку, жидкое йарево (не обязательно
приготовленную из рыбы). Ухой назывались и мясные,
куриные, заячьи супы\ даже гороховая похлебка и то,
что мы сейчас называем компотом. Кстати, и слово щи
в старинном русском языке имело более широкое
значение, чём в современном. Щи прежде варили не только
из мяса и капусты, но также из дичи, например из
иурицы с капустой, варили щи с бараниной, с грибами
и перловой крупой. А в некоторых местах Древней
Руси щами называли уху из рыбы!
Даже эти немногочисленные примеры, показывай^
щие превратности жизни самых простых, обычных слов,
свидетельствуют о трудности понимания памятников
древнерусской письменности.
Впрочем, только ли древнерусских? Все ли уж так
понятно нам в языке XIX в., например в произведениях
Пушкина? Как, к примеру, истолковать строки из
романа «Евгений Онегин», изображающие патриархальную
жизнь семейства Лариных:
Два paata в год они говели^
Любют круглые качели,
Подблюдны песни, хоровода
В дашь Троицын, когда народ
Зевая слушает молебн^
21

Умильно на пучок зари
Они роняли слезки
Что это за «пучок зарш>? Зачем на негр нужно ронять
слезы? Оказывается, варя <— здесь вовсе не 'освещение
горизонта н^ред восходом или после захода солнца*.
Зарей фъщвййвсь также растедше с блестящими листья-
ма в цветами, собраннБШИ в виде зонтиков (иначе -*
любисток). Так вот, в старину существовал обычай
ходить на Троицу в церковь с пучком травы. Считалось,
что слезы, пролитые на нее, предотвратят летом
засуху. Имеется, впрочем* и другое мнение. Ю. М. Лотман
в книге «Роман At С* Пушкина «Евгений Онегин*.
Комментарий» (Л.„ 1980) отмечает, что плаканье на две*
ты может быть связано не только с желанием отвратить
засуху, но и в обрядом замаливания грехов.
Количество веточек ь дучке должно соответствовать числу
замаливаемых грехов»
Слово щепетильный сейчас имеет два значения?
"строго, до мелочей принципиальный в отношениях о
кем-, чем-либо (например, щепетилен ш денежных &е*
лах)Л и 'требующий осторожного, деликатного
отношения (например, щепетильное дело)** Но ни то, ни
другое современное значение не подходит к фушкивскодо
употреблению: - -
Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по балтическим волнам
За лес и сало возит нам...
Чтобы понять пушкинский стих, приходится
обращаться уже к словарям. Из них мы узнаем, что слово
щепетильный употреблялось в XIX в. в ином смысле:
'связанный с торговлей- разным мелочным (модным)
товаром —» преимущественно галантереей и парфюмерж-
ейл. В Москве и других городах имелись тогда щепе-
шильные лавки. В Словаре В. И, Даля приведено елово^
щепетйнье с таким значением: 'женские мелочи: нитки,
щелчек, иголки, булавки, наперстки, шпидышл снуроч-
ки, тесемочки, крючечки, пуговочки, колечки, сережки^
бисер, духи, помада и пр.0. Только знай все это, можно
понять, какой глубокий смысл содержится в Пушкин*
ски^ стихах, показывающих обидную неравноценность
торговли России с Западом в те времена.
22

Прилагательное пустынный означает сейчас!
'находящийся, живущий э пустыне, свойственный пустыне0,
а также * безлюдный, малообитаемый (например,
пустынные улицы)*\ В дродзведениях же писателей и
поэтов начала XIX'в.. оно значило еще и 'одинокий0.
Тогда в ходу были .такие эпитеты; пустынная луна, ввез-
даг пустынная жизнь и даже пустынная сосна/ Ведкщ-
шш у Пушкина: .,» ^
Свободы сеятель пустынный^
Я вышел рано, до звезды.
Очевидно, что глубина поэтических образов едва ли
может быть воспринята беа представления о старых,
исчезнувших значениях многих, хорошо известных нам
слов» . t4 :
Даже в классической литературе второй половины
XIX в. можно нередко встретиться со столь странным
употреблением привычных слов* что разъяснение их
смысла заставляет нас обращаться к толковым
словарям. Например, употребление слова вок$ал (в иной
форме воксал): «В этом саду была одна тоненькая*
трехлетняя елка и три кустика» Кроне того выстроен был
«вокзплъ, в сущности распивочная, на там можно было
получить и чай)» (Достоевский. Преступление а
«лазание). Из словарей мы узнаем, что вокзалам*
(тпсолами) первоначально называли увеселительные за-
Wprtiw с буфетом, музыкой и танцами. Это слово было
заимствовано на английского яаыка в XVIII в.
Образовалось оно иэ английского слова hall (зал) и фамилия
Vaux (ее норил вдаделец имеим0а» Лондона» ¦
котором давались концерты: для фешев#бел**(>Й публики).
Современное значение (здание железнодорожной
станции) слово вокзал приобрело уже позже. ^
Все хорошо знают, что партизан ~ юо участник
народйой борьбы на территории^ захваченной врагож*
Но как совместить данный смысл о тек, что мы
находим у писателей: XIX в., например у В., Лескова; «Я
ае только не партизан славянофильского настроения,
но даже просто не люблю его>. Вое дело а том, что
первоначально слово партизан, заимствованное ЯЩ фран-
JocyscKQFo языка, имело иное, теперь уже утраченное
значение! 'сторонник какого-либо движения, направле-
Ш

к основному вопросу, tax ла уж «темен»
для нас текст древнерусских памятников, всегда ли уж
столь необходим переводчик? ,
Думается, если прочтение оригиналов
древнерусской письменности доступно действительно только
специалистам, то при упрощенном написании- общий;
смысл многих текстов все же может быть понят.
Вот, например, как выглядит летописный рассказ
о смерти князя Олега в упрощенном написании: «И приспе
осень, и помяну Олег конь свой... И прииде на место,
йде же беша ложаща кости его голы в лоб (череп) гол н
везде 6 коня, в посмеяся, рече: «От сего ли лба смерть
было ввяти мне?» И вступи ногою иа лоб, и выникнувши
вмиа изо лба и уклрну и (его) в ногу. И с того разболёся
и умре». Конечно, в понимании этого отрывка нам
помогают звдкЪййе с детства стихи Пушкина, однако и без
них приблизительный смысл повествования мог бы быть
уловлен.
Рассмотрим другой пример. В одном из памятников
XIV в. говорится! Шива аще делателем не орана, то бес
плода будет, токмо Терние и былие растит». Строго
говоря, здесь только четыре малопонятных слова: аще
(если), орана, терние и былие. Однако знание литературы
и современной жизни позволяет нам' перевести и их.
Например, слово орать в значении 'пахать1 встречается
во многих русских местных говорах. Есть оно el у
Некрасова в поэме «Коробейники»:
Тит — домой. Поля не оранье
Дом растаскан на клочки,
Продали косули, бороны,
Ж одежду, и станки.
¦/ Кроме того, широко известно крылатое изречем»
«Перекуем мечи на орала» (т. е. на плуги). Так, кстати»
названа известная аллегорическая статуя советского скулы*-,
тора Е. В. Вучетича, установленная у зданш*;
Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке. Сравнительно
легко догадаться также и о значении слов терние
(колючая трава; ср. выражение терновый венок как символ
страданий) и былие (сорная трава; ср. выражение быль-
ем поросло^ т. в» окончательно забыто).

h !*&к сбхрйвпвдшесяследы старых слов помогают вое-
создать их первоначальный смысл.
Вряд ли затруднят Довременного читателя дрочтени$,
и таких, например, документальных летописных сведенийt
«Бысть зима тепла без №ега, и бысть хлеб дорог велми$}
«Мраз силен поби шита всюду и бысть глад род но всей
земли», ^Щрш** fcrb, конечно, 'моров'? гт$ -~ 'голод',
еелшй означало 4оченъ< весьма'. Почти всд понятно в
#т? старинных текстах. V
Таким образом, наш современник, хотя и о известными
усилиями, может если не дословно перевести, то хотя бы
уловить общий, приблизительный смысл древнерусских
памятников! при условии их некоторого
орфографического упрощения.
Но легче (хотя и нелегко) заглянуть в прошлое, чем
проникнуть в будущее. И гораздо в более трудном
положении оказался бы наш предок (скажем, протопоп
Аввакум, или Петр If или даже Йракин), если бы волею
судеб им пришлось бы услышать нашу, современную
речь»
Боюсь* что даже лексика'обычной газетной статьи
на производственную тему (производительность труда,
темпы соревнования, режим экономии^ бригадный подряд%
трудовая дисциплина, передовая технология^ на хозрас^
четных началах, монтаж узлов агрегата^ пусковой o6%enmt
рационализаторское предложениеt не говоря уж об атом-
нт реакторах^ о лазерах> компьютерах и т. л.) оказалась
бн^йй tiero непонятной. Загадочными были бы не только
ейева, появившиеся лишь в XX в. (витаминыi роботу
лйвеащ нейлон ш др.), дои вначения многих старых слов.
Чтоf например! представил : бы 'себе наш предок4 ус-
лышав слово самолет! -г '¦¦''•, • .л • г'
Ведь самолетами прежде назывались бсоые
самоходные паромы, движимые силою течения реки. Такой
«самолет» использовался Петром I для дорвправы войск с
одного берега Невы вгГ другой во врбмя штурма крепости
и города Нот ебурга <ранев Ор^атек, эатем Шлиссельг
бург, ныне Штрокрешия&)$тУ слова самолет в старину
было и другое значение* *ос(И5ый челнок в ткацком станке^.
В некоторых местах 1ЙЙ&ВИ самолетом называли так)ке
примитивное орудие для пахоты. В современноем нее по-
нммании слово самолета) явившееся на смену прежним
наименованиям (летательный прибор, летательный an*
napamt возду&оплавашельный снаряду летуньяг летучка
35

и аэроплан}) впервые засвидетельствовано в кйттге
В. Котова^.у<зд|юйртя$^^ изданной в
:#'^)^д ли докопался бы наш предок, фантастический
образом перенесенный во вторую половину XX в., до
рмысла таких, скажем, наименований как пионерская
дружина я НомсоМольскде поручение, летающая тарелка
Ш ср&по на воздушной подушке, Красная книга и черный
ящик...
" Да, необыкновенно изменилась быстротекущая жизнь.
А с нею и наш язык. Однако многое, и к тому же весьма
важное, в нем оказалось устойчивым и, пережив века,
позволяет нам, хотя и не в полной море» понимать речь
наших предков.
СЛОВА, ПЕРЕЖИВШИЕ ВРЕМЯ
Словарный состав любого живого языка (мертвыми
языками называют те, на которых сейчас уже не
говорят, например санскрит, латинский и др.) находится в
непрерывном изменении и
обновлении. Умирают и забываются одни слова, появляются
другие, отражающие развитие общественной жизни,
науки и культуры. Недаром французский
философ-просветитель XVIII в. Д. Дндро замечал: «Одно лишь сравнение
словаря языка в разные эпохи дает возможность
представить характер прогресса народа». Ученые уже нередко
прибегали к сопоставлению словарей, изданных в разное
время. Установлено, например,, что в четнрехтомном
«Толковом словаре русского языка» под ред. Д. Н.
Ушакова A935—1940) представлено более десяти тысяч
слов, которые либо вообще отсутствуют в четырехтомном
«Словаре церковно-славянского и русского языка»,
составленном Вторым отделением Академии наук A847), лщ*
бо не имеют тех значений, которые присущи им в
современном языке. Однако при всех сопоставлениях каяая-то
часть лексики оказывалась общей, наиболее устойчивой,
переходящей из словаря в словарь;
Что же перешло к нам иэ лексики древнерусского
языка? Сколько слов сохранилось? Какие именно слова
пережили время и стали связующим мостом между
прошлым и настоящим? > г

Попытаемся сделать такой анализ, сопоставляя два
словаря, примерно равных до количеству слов. С одно$
стороны, возьмем однотомный «Словарь русского языкам
G. И, Ожегова A972), включающий около 57 тысяч
употребительных сщц временного литературного языка. С
другой стороны — «Словарь русского языка Xt—XVII вв.»,
в котором, как сказано я аннотации, будет
представлено около 60 тысяч слов, употребительных в русском
языке того времени. Положив их рядом, выпишем слова
на буквы «А» и «Б»* разделив их на три колонкш а)
совпадающие,, т. е. представленное в обоих словарях; б)
имеющиеся только в ^Словаре русского яэыка XI—XVII вв.»
и в) имеющиеся только в «Словаре..,» Ожегова.
Здесь следует оговориться и предупредить читателя,
что если, как говорят, всякое сравнение «хромает» и не
может служить строго логиче<ашм доказательством чего-
либо» то предлагаемое сравнение «хромает» очень заметно.
Словарь XI—XVII вв. составлен по письменным
источникам длительного (семь веков!) исторического периода
и поэтому, естественно» не мотет служить отражением
реального языка ни Киевской, ни Московской Руси. В
нем представлена и чисто книжная (церковнославянская)
лексика, которая далеко не в полном объеме была ддаестна
простому люду, и диалектизмы (т. е. словаА известные
только территориальным говорам), и просторечие, и термины
времени* Некоторые слова, употребительные в
1^ХХ1 ад-*» стали уже забываться в XVI—XVII вв,;
вдививщдесд в челобитные XVII в. (людишки,
дереетишко,'лошадшикаг лоскутишко ц т. п.), могли быть
неупотребительными ранее или даже отсутствовать в
словаре (атаманишт>9 жшютишка)* Со. своей сюроны,
и «Словарь...» Ожегова далеко не исчерпывает всю лек*
сику, пассивно известную нашим современникам.
К этому нужно еще добавить, что по естественным
причинам результаты подсчетов на буквы «А» и «Б»
довольно значительно разнятся шжду собой» Дело в том,
что если и в современном языке исконйо русских слов,
начинающихся с буквы а (не jco звука* а именно буквы!),
сравнительно немного (аеосьг абдщфь, ага, ай% айда,
айкать, аляповатый, архаровец^ ась1 ах, ахинея)* то для
исконных древнерусских слов буква а ъ начальной
позиции была вовсе не характерна* В русском языке основная
масса слов с начальной а — это заимствованная лексика
(в старину из греиеского, арабского, тюркского языков^

^|ад^ и западноевропейски* взшвов),
Ц ^ в, несколько слов с начальной а (апа&Шищ
цфилин и др.) были образованы на базе русского
языка (по аналогии шщ иным способом), однако это не
меняет общего положения об «иноземном» характере
таких е$0Э*
Каковы же оказались результаты подсчета? На бук*
gy Ш>ъ «Словаре русского Языка XI *~XVII fce<> приведено
ЪЩ слоэ. 1$Э ВДХ сохранялось и представлено в «Словаре. • .»
Ожегова Ш 130 сдов (оком 26%)f вшпло же из
употребления гораздо больше Ш 427 еяой {около 75%). Ушли в
прошлое многие греческие н церковнославянские слова
с культовым содержанием (артос — 'хлеб, который
освящали на пасхальной неделе1* t ангело об разный,
ангелоподобный и т. п.), многие тюркизмы, арабизмы и иные
заимствованные слова, обозначающие экзотические
предметы -торговли, быта других народов. Например: алафа
(награда, дар, угощение), артагаз (название шелковой
ткани), аксамит (драгоценная ткань с золотыми и
серебряными нитями в основе, плотная и ворсистая, как
бархат), алачуга (жилище у кочевников — палатка из
ткани или войлока). Не выдержали соревнования
различные словообразовательные варианты (алхимистг анархий-
пый и т. п.).
Но эти «потери» были с лихвой возмещены притоком
заимствованных слов из западноевропейских языков.
^В «Словаре...» Ожегова на букву «А» уже 970 слов, из
них не упомянутых в «Словаре русского языка XI—
XVII вв.>> — 840 (87%). Среди «вновь прибывших»!
абажур, абзацу абитуриенту абсолютный^ абстрактный,
авангард, аванс, авантюра, авиация*,
автобиография,'автомат, авторитет, агония, агрессия, агроном^ адрес,
азот% айсберг, академик, аккомпанемент, акт, альбом,
алюминий, амнистия, анализ, аппарат, артист, атом,
аэродром, аэропорт и другие. Как мы видим, словарный состай
особенно зцачительно пополнился за счет интернацшша*
лизмов, возникших на базе греческо-латинских основ.
Еще более интересным оказалось распределение по
словарям лексики на букву «Б». В «Словаре русского
языка XI—XVII вв.» представлено 2910хдов *5 начальной
б; сохранилось из них — 650слов^около22%), утрачено—
2260 слов (около 78%), Среди устарелых слов здесь
преобладают уже не тюркизмы и арабизмы, а
церковнославянская, культовая лексика, особенно с начальными
28

ц бес-*] &№&)-*' Шго-* Ушло из языка* например*
й? сложных слов вш благо-; например: благобоязненный,
благобоязиивый, благобоязнъ, благобоязньстео, благоверщл
благовероеатщ благовестив, благовестит, благожитель-
ато.благозрачие, благокрасный, благолюбшый, благомудрие,
благомужество, благоповиновение, благопокорнцй%благопос-
лушник, благоприбыток, благоприлежный, благоспаситель-
ный, благосудити, благоувещакие, б^агоугоднип, благоум-
ный, блаеоязычншй и др. Много архаизмов оказалось и среди
е&ов с приставками бШйес: безеерство, бедверник, без-
домниКу бездомок% безлепие, безмпица, бевлепощство1 бес-
страшник, бессупрущёстео$ бессчастье в другие. В
ряде случаев вышли из употребления непродуктивные
словообразовательные варианты: 6e$onaccmeot 6e$onacrtieue
(появилось — безопасность), безмятежие, безмятеж-
стео (появилось — безмятежность) и т. ш
В «Словаре...» Ожегова на букву «В» оказалось 1920
слов: 650 слов (около 34%) иа старого фонда и 1270 слов
(около 66%), пришедших в язык позднее XVII в.; среди
них такие: багаж, балкон, бездорожье, бензин, бетощ
библиотекарь, билет, близлежащий^ блокада^ блондищ
бойкость, бопс% ботаника^ ботинки% брошюра^ брюкщ
бутылка и др.
Что те в итоге получилось? В «Словаре..«^ Ожегова,
отражающем современное состояние языка, на буквы
4а.» и «Б» в сумме — 2890 слов. Из них —- 780 слов (околд
517%) оказались общими, т. е- представленными ив
«Словаре русского языка XI—XVII вв.»* Грубо говоря, почгц
одна треть. На две трети же словарный состав русского
языка обновился. , - J
Бели в основу дальнейших рассуждений положить
эти, конечно, весьма приблизительные цифры (ведь на
другие буквы алфавита распределение старых и новых
слов может оказаться несколько иньш),1Г<>"МЫ станем
перед таким вопросом: а много а?6л »»f лшло — одна
треть совпадающего лексического фонда? Достаточно
ли этого количества даже д#ш самого общего понимания
древнерусских текстов? '
Такая постановка вопросу/рейвбежно ведет нас от
чисто количественного « ка1$ественному анализу
совпадающего и несовпадаюлф*&/ лексического фонда. И вот
качественный-то анализ показывает, что совпадающие
слова (налример, на ^Й]# {союз), август^ автор,
академия, ангел, аптека^ ареап^ арифметика$ архитектор$
29

ах (междометие) й другие; на «Б»: баба, бабушка, беэ,
бегать, бедный, без (предлог), белый, берег, беседа, бить,
биться, благодарить, бЛижий, богатый, больше, большой
бороться, борьба, брат, братский, брать, бросить,
будто, будущиЩбуря, бы (частица), быстрей, быть й др.)—
не тояйф ^Ьбо'лее значимые, но высокочастотные и сред-
неч^с^кйше, т. е. такие, которые достаточно часто
встречаются в Потоке речи, А это обстоятельство придает делу
совсем другой поворот.
Ведь, по данным лингвистической статистики, одна
тысяча наиболее частотных блов в среднем покрывает
65—70% всех еЛдвйуио^греблеййй. Таким образом, 780
A/3 от общего количества) высокочастотных и средне-
частотных слов, совпадающих в обоих словарях, покроют
яе />дну треть текста, а, видимо, значительно больше*
А это, естественно, увеличивает наши возможности
пониманий старинной речи.
Кроме того, многие русские слова, ушедшие из
употребления (правда, и среди них были достаточно частотные
в свое время), обладали весьма прозрачным смыслом.
Ну кто, например, не опознает в старом слове бездорЬ-
жица современное бездорожье^ в бессоние — бессонницу
и т. п.? Зная слова алебарда и бердыш, нетрудно понять
значение таких историзмов, как алёбардник или
алебардщик (воий, вооруженный алебардой) и бердышник (воин,
вооруженный бердышом).
- Исходя из этих подсчетов! мы вправе теперь сделать
два важных вывода;
1» Литературный язык Древней Руси — это богатый,
высокоразвитый язык, обладающий значительным
лексическим запасом. ^
• 2. Устойчивый лексический фонд (около 30% от
общего числа слов) слагается преимущественно из
высокочастотных! и среднечастотных слов, обозначающих
жизненно важные понятия, что в значительной мере и
обеспечивает преемственность культуры и
.литературного языка.
НЕУМИРАЮЩИЕ ОБРАЗЫ
^ «...Все равно умроша и единую смертную чашу пиша»—
такими скорбными и проникновенными словами
рассказывается в «Повести о разорении Рязани Батыем» о
поголовном истреблении жителей старого русского города.

Много веков протекло е тех времен. Приходили to
уходили слова и изречения^ рождались и умирали литератур*
ные образы, но и сейчас живут и волнуют нас слова
безымянного древнерушюго'автора.
«Единую смертную чашу пиша...» Чаша как символ
страданий и невзгод используется и в современной
образной речи. Испить Чашу до дна, еыпить горькую чашу%
чашу страдания — ъы ети и подобные им выражения
вошли в золотой фонд русской фразеологии.
Да, справедливо пишут историки о необыкновенном
благозвучии и выразительности древнерусской речи.
Высокие патриотические идеалы литературы Древней Руси,
конкретность и документальность повествования
сочетались у старых книжников не только с блестящим
владением литературными приемами византийского искусства,
но и с самобытным и эстетически полнокровным
восприятием жизни. Глазами пытливого И взволнованного
художника смотрели на мир певцы стародавних ратных
подвигов и всенародной печали» ; *"
Многообразны были авторские приемы
художественного воздействия на слушателей и читателей старинных
сказаний. Это и интонационно-звуковое построение
фразы, и яркие метафоры* и обилие синонимов, и красочные
сравнения, и; лаконичные афоризмы,
свидетельствующие о глубокой житейской мудрости наших далеких
предков.
/. Необыкновенно богато звуками «Слово о полку Игоре-
ве». Звукоподражательные слова дополняют и усиливают
ййавесаый обраа: Ипрубы трубят, струни ро)щчуту коло-
кола звонят, туры рыкают, кони ржут, бороны $раът~.
Часто автор «Слова» прибегает к аллитерации, т, е. к
звуковым повторам, передающим как бы реальную
картину происходящего. Например, нагнетание согласных
и повторение сочетания звуков по воспроизводят конский
топот: «... потопташа поганые, полки половецкие*. А вот.
яркий пример применения ритмически однородных
конструкций из ораторской прозы ХШ ЬЛ «.^. и землю нашу
пусту сотвориша, и грады ваши плениша, и церкви
святые разориша, отцы и братию нашу избиша».
Ученые неоднократно отмечали наличие множества
синонимов уже в ранних памятниках древнерусской
литературы: голод — мор; Челядь — холопы; лщдин — амерд;
дружина — гридь; корабли — лодьи; плотники — древо-
д&ш и т, д. В «Слове о полку Игореве»| например, исполь-
М

вуготся чекере синонимичных глагола! говорщт}
№$ЩШ) глаголати. ' ,г\
. l Но особенно поражают яркие метафоры, красочны?
аллегории, меткие сравнения *и эпитеты. Эти художскф*.
венные тропы, основанные нередко на ассоциативном
сближении весьма далеких предметов и явлений,
тедьствуют о "высоком уровне духовней культуры их
цов. Вдумаемся, какими неповторимыми образами
растеризуется воистину рыцарский дух всйшов-курян»
«Слове о хюлку Игоревен: они под трубами повиты (т. е.
воспитаны), под шеломы (т. в.шлемами) взлелеяны, с щп*
ца копья вскормлены и в битве ищут себе чести, а князю
, славы. * . ( V'^ *~(:i ч/'С-'* ¦~"z^Jv -ч-т '-.
проповедника XII в. Кирилла Туровского говорит, на«
пример, такая аллегория. Период неверия (т. е.
язычества, когда славяне поклонялись идолам: Перуну, Beiecy
и др.) автор сравнивает со льдом и суровой зимой. Он
пишет: «Ныне зима греховная покаяяием перестала есть
(т. е. прошла, закончилась) и лед-неверия благоразумием
растаялся». Лед неверия!.* Эта метафора жива и ныне.
В тех случаях, когда дач(эзает чувство недоверия к кому-
либо, отчужденность между кем-либо, мы нередко
говорим: лед тает, лед^астщл. С. Ковалевская, например,
вспоминает; «Мы &шяп рдни с сестроС и лед как-то сразу
растаял. Федор Михайлович взял Анютку за руку, оци
сели рядом на диван и тотчас заговорили как два старых,
давнишних .яриятеля>>.
Богато мирскими притчами, яркими сравнениями к
метафорами, в основе которых лежат самые конкретные,
йгатейские представления, «Моление Даниила
Заточника». Написано это блестящее произведение неизвестным
подневольным человеком, попавшим к тому же по каким-
то причинам в немилость. Вот какими горестньши и
проникновенными словами обращается он к покровйелю-кня-
зю: «Избави мя (т. е. меня) от нищеты сея, яко серну от
тенета, аки птенца от клдпци (в севернорусский
народных говорах — 'капкан, сидки для ловли птиц'),
яко утя от ногти носимого ястреба, яко овцу от уст
лвов». t
Многовековая литературная практика Древней Руси
привела к созданию устойчивых сочетаний: храбрая дру-
жинах красные (т. е. красивые1 славные) девы, злая сеча,
черный ворощ злато стремя^ зелена траваг сыра $ёмляг чисто
82

поле, студеная pocat черная туча и т. п. Многие из этих
впитетов стали традиционными в народнопоэтическом
творчестве и дожили до наших дней.
«...НА ПЛЕЧАХ ТОПОРИКИ ДЕРЖАТ» .
Перед нами строка из всем известной пушкинской
«Сказки о рыбаке и рыбке». Помните, как воротился старик ко
старухе, ставшей к тому времени уже царицей:
Ркруг ее стоит грозная стража,
На плечах топорики держат.
Прочитаем эти стихи еще раз, обращая внимание на
грамматическую связь слов. Hyf конечно. Здесь
нарушено согласование. Подлежащее стража выражено
существительным в единственном числе, а сказуемое в первом
случав — глаголом в единственном числе —стоит, а во
втором — почему-то во множественном числе — держат.
Не правда ли, странно? Не ошибся ли Пушкин?
Нет, великий поэт не ошибся. Просто данное
нарушение грамматического согласования (стража... держат)
представляет собой искусную стилизацию под
древнерусскую речь. '}>$'1-*
Много веков назад такое согласование сказуемого о
подлежащим по смыслу (ведь под словом стража здесь
подразумевается несколько лиц) было делом вполне
обычным* Случаи постановки сказуемого во множественном
числе при подлежащем! выраженном собирательным
именем, в древнерусской письменности весьма часты.
Вот лишь некоторые примеры. «... Храбрая дружина
рыкают аки туры» («Слово о полку Игоревен); «В се же
лето рекоша дружина Игоревш («Повесть временных лет»);
«А некрещеная Русь полагают щиты своя» (там же);
«Тогда Литва посадиша свои князь в Полотьске»
(Новгородская летопись); «Той же зиме приходиша вся Чудьска
земля к Пльскову» (там же).
Встречается смысловое согласование и в памятниках-
XVI—XVII вв. Например: «А войско царское... оружия
из рук не испущают» («Сказание о Магмет-салтане»,
XVI в.); «И преосвященный собор Михаила митрополита
допрашивали» («Дело о патриархе Никоне», XVII в.);
«Около ее духовенство ходят и хотят бесов из нее
выгнать» («Куранты», XVII в.); «И купечество знатное
парижское повсевременно едят на серебре» («Записки
Андрея Матвеева»^ начало XVIII в.).
2 Заказ 35 33

Заметим, что смысловое согласование в приведенных
выше примерах касается, как правило,
глагола-сказуемого. Прилагательное-определение обычно остается в
форме единственного числа: храбрая дружина, некрещеная
Русь, преосвященный собор, знатное купечество и т. д.
В атом случае и в древнерусском языке преобладало
формальное, а не смысловое согласование. Видимо,
представление о множественности производителя действия
(дружина, Русь,Литва, духовенство, купечество— это не
один человек, а несколько, множество) в мышлении наших
предков распространялось в первую очередь на глагол,
захватывало сказуемое. С определением же, обычно тесно
примыкавшим к существительному, сохранялись чисто
формальные связи.
Считается, что смысловое согласование сказуемого с
подлежащим постепенно убывало и в XVIII в. полностью
заменилось согласованием по форме. Это, конечно, верно
с точки зрения строгих канонов грамматической нормы.
Хейчас мы бы сказали: стража держит топорики, а не
держат, дружина рыкает, а не рыкают, купечество ест
на серебре, а не едят и т. д.
Некоторые лингвисты, однако, полагают, что
согласование по смыслу — это вовсе не пережиток отдаленных
времен, а живое явление устной, разговорной речи, не столь
строго подчиненной грамматическим нормам. В
современных народных говорах еще можно услышать: весь
народ смеются, вся бригада вышли на поле и т. п. Смысловое
согласование нередко встречается в произведениях
Л. Толстого. Вот несколько примеров из романа «Война
и мир»: «Половина пленных...гибли от холода и голода»;
«Одна часть солдат разбрелись, по колено в снегу, в
березовый лес»; «Через полтора часа времени большинство
игроков уже шутя смотрели на свою собственную
игру».
Все эти, может быть, и не слишком увлекательные
рассуждения об особенностях грамматического строя
древнего языка имеют отнюдь не отвлеченно-исторический
характер. И дело здесь не столько в том, что когда-то так
было, а в том, что смысловое согласование (правда, в
несколько иной форме) неожиданно активизировалось в
современном русском языке довоенного и особенно
послевоенного времени.
Прежде всего это коснулось согласования сказуемого
с подлежащим, выраженным количественно-именным со-
34

четанием со словами большинство, много, несколько, часть
и тт п. Еще сравнительно недавно нормативные
грамматики предписывали в этих случаях ставить глагол в
единственном числе, т. е. писать: несколько человек пришло,
а никак не пришли. Такое формально-грамматическое
согласование подтверждается и многочисленными
примерами из русской классической литературы XIX в.
Например: «Церковь была отворена, за оградой стояло несколько
саней» (Пушкин. Метель); «В ауле множество собак
встретило нас громким лаем» (Лермонтов. Бала);
«—Лови, лови его! — кричало несколько хлопцев в тесном
конце улицы» (Гоголь. Сорочинская ярмарка).
Ещев 1930г. академик Л. В. Щербав статье «Трудности
синтаксиса русского языка для русских учащихся»
рассматривал факты смыслового согласования (типа несколько
человек пришли) как речевые ошибки* которые, как он
писал, «требуют особых и повторных упражнений в
школе».
Однако время внесло здесь свои поправки. У
современных писателей все чаще стало наблюдаться согласование
по смыслу, т. е.> постановка глагола-сказуемого во
множественном числе в соответствии со смыслом
подлежащего. Отклонения от строгой грамматической нормы
встречаются, причем, у самых авторитетных советских
писателей. Вот лишь некоторые примеры: «На другой день
несколько десятков мужчин и женщин стояли у ворот
больницы» (М. Горький. Мать); «Много работных
людей получают по семь да по пять копеек на день» (Ш и т*
ков. Емельян Пугачев); «Большинство знакомых ребят
уже разъехались по дачам» (Гайдар. Судьба
барабанщика); «Несколько партшан отстали от отряда» (Вс.
Иванов. Бронепоезд 14-69); «Несколько бомб попали в
больницу» (М. Ко л ь ц о в. Испанский дневник);
«Большинство писателей пришли в литературу из
журналистики» (Липатов. Когда читатель становится зрителем);
«Несколько журналистов уехали в свои редакции» (Б у л-
гаков. Мастер и Маргарита).
Массовая речевая практика поколебала старую
грамматическую норму. Теперь наряду с традиционным
формальным согласованием (несколько человек пришло) при*
^нано допустимым и согласование по смыслу (несколько
человек пришли).
Смысловое согласование продолжает расширять
«сферы влияния». Оцо встречается теперь при разного рода
85

счетных сочетаниях. Например: «Отковались выйти на
работу около 12 тысяч рабочих» (Комсомольская правда,
4976, 2 мая); «Специально гостей не приглашали, но
ожидались челоеек десять» (С л а в и ч. Конфликт).
Согласно старой грамматической норме в этих случаях ска-
ауемое должно было бы иметь форму единственного числа:
отказалось f. ожидалось.
Причины расширения смыслового согласования в
современном русском языке еще не получили в науке
достаточного и всестороннего объяснения. Возможно, здесь
сказывается стремление к конкретизации, точности и
логичности сообщениям рад в подлежащем, производителе
действия, заложено представление о множественности,
то оно логически переносится и на сказуемое.
Другое весьма внаменательвое явление в современном
грамматическом строе русокого языка заключается в
быстром развитии опять-таки смыслового согласования
сказуемого с так называемыми личными существительными
типа: агроном, epa4i директор, naccupf eenpemapbt
экскурсовод и т. л. Раньше Фут все было ясно! поскольку
упомянутые существительные мужского рода, то и свдзуемое
.(независимо от пола действующего лица) ставдлось в
мужском роде. Если же и встречались в разговорной речи
выражения агроном уехала в райцентр, директор издала
приказ, парторг объявила о начал* заседания
(действующим лицом в этих случаях является женщина), то такое
употребление браковалось, считалось отклонением от норм
литературного языка.
i Но время и здесь постепенно ломает старые
грамматические правила. В послевоенные годы смысловое
согласование ив разговорной речи проникло в прессу, в
художественную литературу, на радиог в телевидение. Это
особенно заметно при тех существительных, которые обозначают
профессии, прочно освоенные женщинами.
В книге «Социально-лингвистические исследования»
(Мм 1976) приведены, например* такие статистические
данные. Старшее поколение (рождения до 1909 г.) еще
предпочитало формальное согласование? врач пришел (о
женщине) "— 58%, врач пришла — 42%. Но чём ближе к
нашему времени, тем все шире распространяется оогласо*
вание по смыслу: у лиц, родившихся в 1940—1949 тт.г
преобладает уже вариант — врач пришла F3%), а ва^
риант с формальным согласрванием врач пришел (о жен-»
щине) идет на убыль — 47%. Широко представлено смы*
Ш

еловое согласование и в современной художественной
литературе. Например: «—Ну хватит, — сказала врач»
(Т р у н и н. Белорусский вокзал); «Врач поставила
диагнозу (К о в а л е в с к и ft,- Тетради из полевой сумки);
«Врач прощупала пульс больного» (Лазутин. Суд
идет); «Врач уехала в командировку» (Зерчанинов.
Космический доктор).
Таких примеров можно было бы привести сотни. Не
задумываясь о старом грамматическом правиле,
требующем формального согласования! журналист теперь пишет:
Г и д продолжала что • то говорить,.. диктор
московского радио объявляет: «У нашего микрофона в ы-
ступала мэр города Смоленска*. Даже учителя
русского языка, так сказать^ хранители неукоснительных
грамматических правил, подчас сбиваются на новый тип
грамматической связи. В «Учительской газете» от 23 июля
1965 г. говорится: «Директор добилась того, что
учительница стала работать творчески, увлеченно. Директор
помогла также вырасти молодому историку».
В настоящее время сложилось как бы «двоевластие»
вариантов грамматической нормы. В научной, строго
официальной речи преобладает формальное согласование,
даже если действующее лицо — женщина. Например, автор
убедительно доказал, оппонент высказал ряд критических
замечаний. Согласование по мужскому роду сохраняется
также при тех словах, которые обозначают профессии и
должности, остающиеся пока «уделом» мужчин: командир
приказалг капитан вышел на мостик корабля, Хитурман
нанес курс корабля на карту и т. п. В разговорной же речи,
особенно при словах, обозначающих, так сказать» женские
профессии, заметно преобладает смысловое согласование:
врач выписала рецепт, кассир выбила чей, библиотекарь
выдала книги, секретарь выписала справкуt. кондуктор
оторвала билет и т, п.
Широкое распространение смыслового согласования &
данных случаях и постепенное признание его нормой
литературного языка (хотя и не во всех стилях речи)
ученые объясняют обычно воздействием социальных
факторов — изменением положения женщин в нашем обществе
и приобщением их к^бблыпому числу ранее недоступных
профессий и должностей. Это, конечно, бесспорно. Но
раряду с этим не следует упускать из виду более общей и
глубинной предпосылки — наличия в русском языке
около 200 слов общего рода (беднягаг выскочка^ забияка,
37,

сирота, умница, тупица и др.), при которых уже издавна
наблюдались колебания в согласовании. Как, например,
сказать о мальчике — круглая сирота или круглый сирота
и о мужчине — полная невежда или полный невежда?
В любом случае нам неизбежно придется пожертвовать
чем-либо: или смыслом ради формы (круглая сирота,
полная невежда — здесь неясно, о ком идет речь: мальчике
или девочке, мужчине рли женщине), или формой ради
смысла (круглый сирота, полный невежда — здесь
существительные на -а предполагают типичное согласование
определений по женскому роду).
Как видите, не все пока «благоустроено» и в
современной грамматике. И примечательно то, что многие
колебания и трудности в нашей речи связаны невидимыми
нитями с языковым прошлым. Но в отличие от старых
летописцев и книжников, полагавшихся только на опыт и
собственное чутье языка, в нашем арсенале теперь словари и
грамматики, справочники и пособия, позволяющие
осмысленно и стилистически оправданно подобрать для
конкретного содержания конкретную грамматическую
форму.
«...А САМ ИДЕ КУРСКУ»
Что подумали бы вы, услышав сейчас такие, например,
фразы: Еду Москву у лечу Кавказ, живу Урале и т. п.?
Вероятно, вы сказали бы, что это сообщения по
телеграфу, в которых пропуск предлогов оправдан экономией
времени, места, если хотите, даже денег на телеграмму.
Примечательной (и весьма существенной для
выяснения дальнейших процессов развития синтаксического
строя) чертой древнерусского языка являлось отсутствие
предлогов .в тех словосочетаниях, где теперь предлог
совершенно необходим. Это в особенности касалось
глаголов со значением движения, нахождения где-либо и
наименований городов, рек, эемель и т. п. Переводятся
эти беспредложные Словосочетания с пространственным
значением примерно так: пришел Чернигову (т. е. к
Чернигову) t позвал к себе Киеву (т. е. в Киев)% дошел Дуная
(т. е/ до Дуная).
Вот несколько примеров из древних памятников;
«Ярослав же *седе Киеве* («Повесть временных лет»)}
«Игорь же, дошед Дуная, созва дружину» (там же)}
чБысть пожар велик Киевеь (там же); «Белгороде затворил-
38

ся Мстислав Романович» (там же); «Бежа Ростислав Тму-
шороканю» (там же); «А сам иде Курску* («Поучение
Владимира Мономаха»); «В то же лето оженися Святополк
Новегородеь (Новгородская летопись).
Впрочем, уже в тех же древних текстах представлены
и конструкции с предлогами. Например! шосшави ж»
Володимер церков в Корсуни на горе» («Повесть времен*
ных лет»); «Иа Смоленска же приьиед... до Первяславляь
(там же); «На реце на Каяле тьма свет покрыла («Слово •
полку Игоревен).
Конкуренция конструкций с предлогом и беэ
предлога — яркая и поучительная страница в истории русского
языка. Известно, что с течением времени преобладающим
стало глагольное управление с предлогом. Однако еще
в XVIII и даже в XIX в. словосочетания без предлогов
были весьма распространены.
Вот, например, как излагаются поучения для «младых
отроков» и девиц дворянского сословия в книге начала
XVIII в. «Юности честное зерцало»! «Будь воздержен и
бегай пьянства». Глагол бегать в значении ^избегать*
употреблялся без предлога еще в первой половине XIX в.
Например: «Наполнить хочешь жизнь, а бегаешь страстей*
(Лермонтов. Маскарад);
„. Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры}
Бежал он их беседы шумной,
(Пушкин. Евгений Онегин)
Без предлога прежде употреблялись не только
глаголы со значением движения, перемещения в пространстве*
У Фонвизина в комедии «Недоросль» госпожа Простако-
ва, узнав, что Стародум собирается увезти Софью в
Москву, восклицает: «Как! Нам расстаться с Софьюшкой!
Сердечным нашим другом! Я с одной тоски хлеба отстану*
(сейчас мы сказали бы: отстащь от кого, чего-либо^ а не
отстать кого, чего-либо).
Еще в XIX в. глаголы надеяться^ наблюдать, следить%
трепетать и др. встречались в несвойственных
современному языку беспредложные сочетаниях. Сейчас
обычно говорят: надеяться на друга, на улучай и т. п. В. Г.
Белинский же, оценивая сочинения Лермонтова, писал:
«Печорин сказал Грушницкому, что если он промахнется,
то не должен надеяться промаха с его стороны». Мы ска-

вали бы: надеяться на промах. В современном языке
глаголы наблюдать и следить обычно употребляются с
предлогом за и существительным в творительном падеже*
наблюдать за полетом птицы^ следить за противником.
. В XIX в. эти глаголы выступали еще как переходные,
т. е. управляли винительным падежом без предлога.
Например: «Нет надобности разбирать каждую пьесу
порознь, рассказывать содержание, следить развитие
действия». (Добролюбов. Темное царство). Впрочем,
беспредложное управление сохранилось и в современном
языке. Но оно стало уже чертой профессиональной речи.
Врачи говорят наблюдать больного, военные —
наблюдать цель? у охотников принято! следить лосей, зайцев.
Совсем необычно для нас выглядит прежнее
употребление глагола трепетаты «Все трепетало страшной
заразы, подвигавшейся по Волге к Москве» (Герцен.
Былое и думы)* «Она боялаоь мужаг трепетала его»
(Ч е х о в. Анна на шее)» В современном языке этот
глагол в значении 'испытывать страх, робеешь' обычно
употребляется с предлогом перед и существительным в
творительном падеже^ например! трепетать перед
начальством.
Рост предложных конструкций за счет
беспредложных — одна "из характерных примет языка нового
времени. Дело в том, что присоединение предлога во многих
случаях уточняет значение словосочетания (ср. входить
воротами — входить через ворота), делает более
определенным грамматический смысл падежных форм. Возьмем,
например, предложную форму городе; без предлога
значение ее неясно. При добавлении же предлога (в городе —
о городе) все становится на свое место.
Справедливости ради следует отметить, что развитие
предложных словосочетаний за счет беспредложных не
было строго прямолинейным процессом. Имеются факты
и, так сказать, обратного движения, т, е. потери предлога.-
Например, хлаголы избегать ц сторониться прежде
употреблялись с предлогом от и существительным в
родительном падеже] избегать от опасности, сторониться от
общества и т. п. Н. В. Гоголь в письме к матери пишет:
«Холера теперь почти повсеместна, и наш Петербург не
избежал от нееъ. Или другой пример:
Исчезла свобода, подруга моя{
\ Не мог избежать я от плена.
(Полежаев. Воспоминание)

Даже у А. И, Куприна мы еще встречаемся с усткрельш
щлне употреблением: «Он.никогда не отличался обдщтель-
йостью, а за последний год стал еще больше сторониться
от людей» («Лесная глушь»).
А вот всем памятные простые слова из
наивно-трогательного письма пушкинской Татьяны:
Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Все ли здесь правильно с точки эрения современной
грамматической нормы? Ведь многое, как мы уже знаем,
В бессмертном по содержанию и силе художественного
воздействия романе А, С. Пушкина «Евгений Онегин» с
чисто языковой стороны устарело и требует исторических
комментариев. Там, например, сказано* Пиоьмо Татьяны
перевеешь..* Узц брат несть,•• Вихорь бала,*. Мы сейчас
говорим и пищем* перевести (а не «пер ев есть»), нести
(а не «несть»), вихрь (а не «вихорь»).
Устарела теперь и конструкция с предлогом: писать
к кому-либо (писать к olcene, к брату, п свотре и т. п.).
Теперь говорят: пшать жене, брату,, оестр? и т. п.
Современная Татьяна написала бдо Я вам пишу... (а не
«к вам»).
В прошлом же применение здесь предлога к было
делом вполне обычным. Например, в XVIII в.: К князю
Федору Юрьевичу Ромодановскому... будто nt колой ваш,
к вам, гобударю, не пишу (Письма и бумаги Петра I);
«Пиши к родителям» (Сумароков. Хорев); «Писать
письмо к жене, и к братьям, и к друзьям» (Ф о н в и4з и н.
Корион); «Он обо мне ко всем пишешь (Карамзин.
Письма русского путешественника). Словосочетания типа пи-
сать к кому еще нередко встречались в литературе XIX в.,
у Лермонтова, Тургенева, А. Островского,
Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Короленко и других. Помните,
у Лермонтова в поэме «Валерик»!
п еам пишу случайно! право,
знаю, как и для чего*
Однако для современной речи сочетание яд&гола
писать с предлогом к стало уже но характерным, новая
грамматическая норма требует здесь уже беспредложной
конструкции! писать ному (отцуг брату} другу и т. п.).
41

Кстати» аналогичное изменение коснулось и
синтаксических конструкций со словом письмо, Прежде здесь
также употреблялся предлог к (письмо к брату, к приятелю,
к невесте и т. п.). Еще А. П. Чехов назвал свои рассказы:
«Письмо п ученому соседу» A880), «Письмо к репортеру»
A884). Постепенно предлог к выпал из подобных
словосочетаний. Теперь говорят и пишут: письмо брату,
товарищу, жене и т. п.
В чем же заключается цричина исторического
изменения формы управления слов: появления предлогов в
одних случаях и #i утраты в других?
Судьба слов, й том числе и их грамматических связей,
нередко бывает индивидуальна и весьма прихотлива. В
целом же все-таки появление предлогов обычно
наблюдается в словосочетаниях с Чисто пространственным
значением (еду в Москву, живу на Урале). Последующая же
потеря предлога (сторониться от общества >
сторониться общества) связана, видимо, с движением мысли в
сторону абстрагированности и замены
конкретно-пространственных представлений более отвлеченными формами
соотношения понятий. Ведь даже в сочетании писать к брату
присутствует оттенок пространственного представления;
новая же форма управления писать брату
выражает уже чисто объектные отношения, отвечающие
современной форме логической взаимосвязи этих
понятий.
Так заложенные еще в древнем языке различные
возможности соединения слов постепенно реализуются в
определенных условиях, способствуя тем самым
установлению и закреплению той языковой формы, которая в
наибольшей мере соответствует характеру и
содержанию данной мысли.
НА РУСИ МОСКОВСКОЙ
В 1147 г., как об этом сообщает Суздальская летопись,
князь Юрий Долгорукий назначил своему союзнику*
черниговскому князю Святославу t встречу «на Москве».
Это было первое упоминание о Москве, и с него ведет
счет годам наша столица. Удобное географическое
положение Москвы у пересечения водных торговых путей,
развитие ремесел и земледелия, приток населения из
других -земель постепенно превращают небольшую
деревянную крепость в центр Русского государства. С XIV в,
42

сюда перемещается^ светская и духовная власть,
здесь сосредоточиваются письменность и культура старой
Руси,
Занимая выгодное географическое положение, Москва
оказалась на стыке двух основных русских наречий —
северного (окающего) и южного (акающего).
Первоначально говор Москвы был смешанным, однако с годами
здесь все увереннее утверждалось акающее
произношение — типичная и устойчивая черта будущего русского
литературного языка. Эта благоприятная особенность
московского произношения не осталась незамеченной.
«Московское наречие, — писал М. В. Ломоносов, — не
токмо для важности столичного города, но и для своей
отменной красоты прочим справедливо предпочитается, а
особливо выговор буквы о, как а, много приятнее».
Общепризнано, что русский национальный язык ело*
жился на основе говора Москвы.
Период становления Москвы как столицы Русского
государства был весьма важным и для развития русского
литературного языка. Мы уже упоминали о том, что
после принятия христианства в Древней Руси
образовались как бы два языка: церковнославянский
(сложившийся на основе старославянского) и древнерусский —
исконный язык восточных славян. Церковнославянский
язык использовали при богослужениях, при написании
церковных книг, он не во всем был понятен простому
люду. Недаром автор русской грамматики, вышедшей за
рубежом в XVII в., Генрих Лудольф так характеризует
применение этих языков! «Точно так же как никто из
русских не может писать или рассуждать по научным
вопросам, не пользуясь славянским языком, так и
наоборот, — в домашних и интимных беседах нельзя никому
обойтись средствами одного славянского языка.,, Так
у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а
писать по-славянски>?.
На деле же, конечно, происходило непрерывное
смешение церковнославянских в древнерусских
особенностей языка» Например, еще в «Слове о полку Игореве»
мы встречаем и церковнославянизмы (храбрый, ыаы,
град, злато, Владимир, брань, вран, древо), и русизмы
(хоробрый, голова, Володимер, боронъ, болото)* В
различных по жанру памятниках древнерусской поры
церковнославянизмы и русизмы были представлены в разных
пропорциях. В богослужебных книгах, естественно, преоб*
43

ладали церковнославянизмы; наоборот, договоры,
летописи, грамоты, «Русская правда» (свод законов
древней поры) имели в своей основа восточнославянские
элементы.
Русский язык постепенно осваивал
церковнославянскую ^екоику, используя ее как-важное стилистическое
средство, Церковнославянизмы стали применяться ь
книжном, высоком стиле. Так, для разговорной, битовой речи
привычно было употребление исконно русского варианта
ворота, церковнославянское же влово врата (отсюда
наше современное — вратарь; первоначально оно
значило: 'привратник, сторож у церковных ворот1) обычно
встречалЬсь в кнфкных выражениях и названиях: врата
храма% царские вратПй> врата премудрости. Вспомним
у ПуМкйШи «Твой щя1 на вратах Царб?рада...»
Впоследствии некоторые церковнославянизмы и русизмы
получили тонкие смысловые оттенки, сохраняющие
информацию о их различном происхождении и сфере применения.
Возьмем для примера русское слово борода и
церковнославянское брада, В «Словаре,.** Ожегова A972)
последнее снабжено пометой (стар.) — старинное. А вот что
писал в XIX в. об этих словак профессор П. А. Плетнев,
вспоминая о своей лекции в Петербургском университете:
«Я изъяснил, ч*# нет в языке слов равнозначащих
совершенно, потому что с лексиконным Значением в голову
приходит е кажДым словом идея века, народа,
Местности, жизни. Зев 8то удалось мне выяснить простым
примером — борода ft брада. Первое так и рисует читателю
Русь в йиде ее мужика, купца или попа. Второе каждого
из нас переносит во времена патриархов.•¦ в жизнь
восточных народов и проч., оттого только, что это слово
врезалось в память из церковных книг».
Но вернемся в Московскую Русь. Выше уже
говорилось, что церковнославянский язык сыграл большую роль
в культурной и языковой жизни Руси, но исторически,
как считают специалисты, он был обречен йа отмирание.
К XV &. церковнославянский язык сильно обрусев,
многие демократические черты восточнославянской речи
стали просачиваться даже в богослужебные книги*
Но XV в. принес новое испытание русскому языку.
В это время началась насильственная реставрация
церковнославянского языка, искусственная архаизация
письменной речи. Язык того времени, как образно заметил
замечательный русский ученый, выдающийся лингвист
44

академик А. А. Шахматов, «стал облекаться В ветхие
ризы». Этот возврат к старому, византийскому наследию
имел, конечно, глубокие общественно-политические и
идеологические корня.
В XV в. турки захватили Сербию и Болгарию, пал
Константинополь (так называемый второй Рим). Вот
тогда и появилаоь теория, что Мооква т~ это третий (и-
последний!) Рим, Усиление монархии требовало опоры в
авторитете церкви. Церковники же, рассматривая живой,
народный язык как проявление еретических взглядов,
насильственно культивировали архаичную речь,,
возрождая и насаждая древние,обравцы пиоьменности,
В этот период так называемого «второго
южнославянского влияния» происходит правка церковных книг по
греческим образцам, восставдвладаютоя буквы (кси, пси*
фита и дрОт ^е обозначающие даже звуков живой
русской речи, свято чтутся традиции церковного
произношения, изобретаются высокопарные! неестественные сло-
#а, усложняется синтаксис письменного языка*
Пристрастие к «плетению словеса к предложениям* содержащим
ро десять причастных оборотов и нередяд по 150 слов,
было не случайным. Прддавая письменному языку
божественный, мистический характер, служители культа
стремились сделать его недоступным для непосвященных,
оторвать его от влияния народной речи.
Вот, например? какие искусственные сложные
эпитеты были в ходу во времена вплетения (или, как еще
говорили, «извития») словес»: пение красногласное*, колокола
светлошумные и доброгласные, море многомутное, слава
треблаженная, взор огнедарный, ангел солнцезарный, орел
небопарный и т. п. Пышность замысловатых эпитетов и
нарочитая запутанность синтаксиса служили у
проповедников определенной цели — вызвать у слушателей
благоговейное удивление и раболепное преклонение перед
<<Ьеличественньщи» словами церкви.
Но не все^ конечйо, во времена Московской Руси! пи-
соли таким архаизированным церковнославянским
языком. С «плетением словес» вступали в конкуренцию
деловой стиль договорных и правовых грамот, разговорно-
бытовая лексика челобитных и других светских
памятников старины.
Простым, конкретным языком отличается написанный
в XVI в. «Домострой», содержащий свод правил домашней
жизни горожанина. Bof? например, какое наставление
S5

дается в «Домострое» относительно поведения жены,
хозяйки дома: «Да сам, чадо, что твориши, того жену учи...
Умела бы сама и печи и варити, и всякую домашнюю по-
рядню умела, а всякое женьское рукоделье знала...». А
вот совет о ведении хозяйства! «И блюдаЛ и братены, и
ковши, и лошки до лавке не валялися бы где^ устроено
быти в чистом месте лежало бы опрокинуто ниц...».
Смешение церковнославянских элементов и
московского просторечия веодма характерно для посланий Ивана
Грозного к Курбскому. Вот, например, торжественные,
возвышенные сдова: «Ты же, тела ради, душу погубив
еси, и славы ради мимотекущия, нетленную славу пре*
зрел еси». Но задетый за живое возражениями
изменника, в порыве гневных чувств Иван Грозный нередко
сбивался на просторечие! «..• таких собак везде
казнят».
Живое # страстное слово протопопа Аввакума зву*
чало в темные, страшные годы раскола. Больше половиньг
жизни провел в тюрьмах и ссылках этот ревнитель
старинного благочестия, упрямый борец за мирскую правду»
Протопоп Аввакум был одним из идеологов
старообрядческого движения против реформ патриарха Никона,
стремящегося к установлению беспредельной власти
официальной православной церкви. «Священство выше
царства» провозглашая патряарх Никон, возвращая русские
церковные обряды к, греческим образцам. Это при неад^
Никоне, было строго указано креститься тремя перстами,
а никак не двумя* Низшее духовенство, поддержанное
движением крестьян, стрельцов, казаков, бедных посад*
ских людей, восстало против вселенских притязаний
надменного патриарха, против ломки привычных
русских обрядов.
Отстаивая старую веру, неистовый протопрц Аввакум
обвинял в ереси патриарха Никона, гневно обличал
царскую власть, даже самого царя. Мученическая^ж$знь
Аввакума завершилась мученическим концом. Преданны^
анафеме, он был заключен в Пустозерский острог и вместе
с тремя своими «соузниками» и собратьями по борьбе
сожжен в срубе 14 апреля 1682 г>
Но сочинеция писателя-протопопа не забыты историей,
«Язык, а также стиль цисем протопопа Аввакума и «Шщ
тия» его, — замечал М. Горький, — остается непревзой*
денным образцов пламенной и страстной речи бойца»,

Аввакум был не только «расколоучителем», идейным
вождем старообрядческого движения. Он решительно
порвал с принятой тогда манерой пышного «плетения
словес», ухищрениями юго-западной риторики. Его,
так сказать, языковая программа изложена в смелом
обращении к самому царю Алексею Михайловичу; «А ты
ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим
природным языком, не унижай ево и в церкви и в дому».
Оберегая простую, бесхитростную речь, Аввакум
признавался: «.;. люблю свой русской природной язык,
виршами философскими не обык речи красити».
Никакой пересказ не даст полного представления о
безыскусственном и волнующем языке Аввакума. Вот
несколько строк из его «Жития» (они вряд ли нуждаются
в переводе), рассказывающих о злоключениях
мученика-протопопа в Сибири: «... взяли меня палачи, привели
перед него. Он (начальник охраны Пашков. «** К. Г.)
со шпагою стоит и дрожит; начал мне говорить* «поп ли
ты, или роспоп?» И аз отвещал: «аз есмь Аввакум
протопоп; говори: что тебе дело до меня?» Он же рыкнул, яко
дивий (т. е. дикий) зверь, и ударил меня по щоке, таже
по другой, и паки в голову, и збил меня с ног и, чекан
(т. е. топор) ухватя, лежачева по спине ударил трижды и,
разболокши (т. е. раздев), по той же спине семьдесят два
удара кнутом... Посем привезли в Брацкой острог, и в
*юрму кинули, соломки дали. И сидел до Филинова поста
В студеной башне; там зима в те поры живет, да бог грел.
и без платья! Что собачка, в соломке лежу: коли
накормят, коли нет...»
Словесным мастерством Аввакума восхищались
писатели-классики XIX в.* Тургенев, Лесков, Л. Толстой
и другие. Смело соединяя русское просторечие и элементы
церковнославянского языка, протопоп Аввакум
продолжал традиции древнерусской литературы,
подготавливая почву для создания национального русского
языка.
Итак, церковникам не удалось повернуть вспять
колесо истории. Русский язык не пошел по пути
реставрации церковнославянских форм. В борьбу со «едавяшциэ-
ной» вступила живая, равговорная речь. В XVII в.
наряду с церковным произношением, которого держались
высшие круги общества, становится признанным и
простой московский выговор. Ослабели прежде
неукоснительные орфографические нормы. Писцов и дьяков теперь
47,

уже не секли розгами за малейшие отступления от правид
письлц, В 1675 г. царь Алексей Михайлович издает указ*
разрешающий пиеать «как кто произносит», «по природе
тех городов, где кто родился и по обыкностям своим
говорить и писать извык». Постепенно уступали свои
позиции Церковнославянские слова, например союзы егда%
аще, дондеже, заменяясь русскими когда, если, покамест
(пока).
Демократизация русской речи, увеличение числа
переводных книг во второй половине XVII в. значительно
расширили словАрцц$ запас языка. Усилился приток
иноязычцых слов, и тбперь уже це из греческого языка^
а преимущественно из западных: латинского, немецкого*
польского. Были расшатаны, казалось бы, незыблемые
устои церковнославянского языка, постепенно терявшего
свою бцлую чистоту и монополию на господство в литера*»
туре. Шзже, в XIX в., русский писатель Константин
Аксаков напишет о том времени: «Язык
церковнославянский становится фуДйем произвольных вымыслов.„
поразительно звучат в йем, #езко противополагаясь с его
характером и формами, тривиальные народные и
иностранные слова и выражения, на которых лежит печать
современности...»
Печать современности!.. Да, пома еще, действительно,
только печать. Единого письменного литературного языка
с упорядоченной системой норм XVII в. не создал. Но
уже была распахана ййва, на которой скоро взойдут
буйные всходы.
ОКНО В ЕВРОПУ
Под бой барабанов вошел з патриархальную
Московскую Русь неопокойный: и пестрый восемнадцатый век,
Ломались вековые устои. В новой столице строили ко*
рабли и брили бороды. Гром пушек и стук топоров чере*
довались со звоном бокалов и плавной мелодией менуэтов*
На цдощадях воздвигали пышные триумфальные арки
в честь робед и эШафоты для непокорных. Из лотешны#
полков Вбэнвдла могучая армия, новый флот утверждая
величие новой Россди, бросившей вызов Швеции, самой
сильной тогда державе Северной Европы. Преобразовав
ния коснулись всех бторон общественной и экономической
жизни. Вместо обретшалой Боярской думы был учрежден
Сенат. Место старнх приказных дьяков заняли во вновь
48

созданных коллегиях чиновники в иноземном платье*
Росло чцсло мануфактур и' горных заводов. По «балти-
ческим волнам» поплыли на запад русские «купецкие
люди». Рушился былой авторитет церкви. Началось бурное
развитие науки и светского образования, были созданы
Академия "наук A725), Московский университет A755) й
гимназии и другие учебные заведения. Рождался новый
тип национальной культуры.
Эти коренные преобразования не могли, естественно,
не отразиться на судьбе языка? Переломная эпоха
русской истории стала переломной и в развитии
литературной речи. Из светского обихода все решительнее
устранялся церковнославянский язык.
Особенно важную роль здесь сыграла реформа
алфавита, проведенная по указу и при непосредственном
участии Петра I. Он просмотрел вое представленные варианты
гражданского письма, упростил полуустав древней
кириллицы, собственноручно начертал карандашом поверх
старых букв рисунок новых, «подчернил», т. е. зачеркнул*
некоторое буквы. В 1708 г, таким шрифтом была навд*
чатана первая книга — петровская «Геометрия». Придвор*
ные писЦы в точности исполнили замысел царя; отлитый
на Печатном дворе в Москве цодрый гражданский шрифт
стал резко отличаться от графики богослужебных книг.
Утверждая иной тип национальной культуры, Петр I
целенаправленно д настойчиво устранял
церковнославянский явык из светской литературы и особенно из
научных сочинений. Показателен такой случай. Прочитав
первую редакцию перевода «Географии генеральной», он
сурово отозвался о его языке иа-ва «славенской темности».
Переводчику Федору Поликарпову (автору известного
трехъязычного лексикона, т. е. словаря) было дано
указание исправить текст простым русским слогом, а
«высоких славенских слов класть не надобеть». Такая же
оценка постигла и перевод «Фортификации», сделанный
Зотовым. В письме к нему Петр I замечал, что многие
места «зело темно и неясно» переведены.
Исходя из практической программы преобразования
общественной и экономической жизни России, Петр I
требовал от делового* официального языка простоты и
точности выражений. И в особенности это, конечно,
относилось к языйу «Ведомостей» — первой русской
печатной Газеты, которой Петр придавал большое
общественно-воспитательное значение. В простом и понятном
49

языке петровских «Ведомостей» почти не было
церковнославянизмов и тем, более витиеватых словесных
ухищрений, характерных для периода так называемого
плетения словес. Вот несколько отрывков из «Ведомостей» за
1703 г,*
«В математической штюрманской школе больше 300
человек учатся, и добро науку приемлют».
«На Москве ноября с 24 числа по 24 декабря родилось
мужеска и женску "полу 386 человек».
«Из Казани пишут. На реке Соку нашли много нефти
и медной руды, из той руды медь выплавили изрядну, от
чего чают немалую быть прибыль Московскому
государству».
Этот документально точный, простой и бесхитростный
©лог петровских «Ведомостей» отражал практическую суть
переломной исторической эпохи.
Было бы, однако, неправильным полагать, что
реформистская деятельность Петра I означала полный разрыв
с прошлым и пренебрежение к национальным традициям.
Наоборот, сохранились свидетельства исключительно
бережного отношения Петра к историческому наследию.
Примечателен, например, такой факт. Еще будучи
юношей, он осматривал однажды Патриаршую библиотеку
и нашел в ней разбросанные и частично истлевшие
рукописные книги. Тотчас он повелел Никите Зотову «оные
книги р.азобрать, привести в порядок, сделать им опись
и хранить ту библиотеку ва царской печатью». Известно
также, что в личной библиотеке царя среди самых
разнообразных книг хранились и древнерусские рукописи,
поступившие после его смерти в библиотеку
Петербургской академии наук.
Уже в йервые десятилетия XVIII в, вместе о новыми
понятиями, идеями, предметами из Европы в Россию х л
bitty л и иноязычные слова и словечки. Этому
способствовали и тесные торговые контакты, и обучение молодых
русских дворян за границей, и переводная литература.
Некоторые ученью полагаютг что в ту пору в русский язык
влилось более 10 тысяч западноевропейских сдов. Тут
и лексика административного языка (амнистия,
губернатор, инспектор, канцлер, камергер, министр, рапорт
и т. п.), и слова, связанные с морским делом (верфь, гавань,
дон, каюта, мичман, рея% фарватер, шкипер, шлюппа%
шхуна и т. п.), и военная лексика (абордаж, батальонг
бастионг гарнизон1 десант, ефрейтор^ лафет% маршг мор*
50

тира% штаб, юнкер и т, п.). Немало заимствованных
слов относилось к сфере бытд дворянского сословия, к
их светскому «политесу» (ассамблея^ бал, интерес, интрига%
компания, кураж, резон й др.).
Известно, что процесс заимствования слов — явление
нормальное, а в определенные исторические периоды —
даже неизбежное. Все народы так или иначе вступают в
контакты друг с другом и, естественно, обмениваются не
только идеями, товарами, но и словами, В принципе
освоение иноязычной лексики обогащает словарный
запас принимающего языка. Вспомним, какую огромную и
весьма положительную роль сыграли греческий и
латинский языки в Европе, старославянский язык в
славянском мире, арабский «*»• на мусульманском Востоке. ,
Теперь, когда о петровских времен прошло более двух
с половиной веков-, оглядываясь назад и беспристрастно
оценивая прошлое, можно с уверенностью говорить, что
широкое проникновение западноевропейской лексики в
русский язык в ту пору вполне объяснимо и во многом
оправданно. Ведь двухсотлетнее монголо-татарское иго
надолго задержало развитие нашей страны. Вот что писал
о том времени В. Г» Белинский: «В Петровскую эпоху в
русский язык по необходимости вошло много
иностранных слов; потому что в русскую жизнь... вошло множество
иностранных понятий и идей. Подобное явление не ново...
Изобретать свои термины для выражения чужих понятий
очень трудно, и вообще этот труд редко удается. Поэтому
с новым понятием, которое один берет у другого, он
берет и самое слово, выражающее это понятие». В ту пору
усваивались не только наименования новых научных и
культурных понятий, лексика военного и морского дела.
Не переводились обычно и слова бытового характера»
Вспомним у Пушкина: «Но панталоны, фрак, жилет **
Всех этих слов на русском нет».
Справедливо, однако, говорят, что все хорошо в
меру. Уже в петровское время зародилось неоправданное
увлечение заимствованными словами (что впоследствии,
как мы увидим» стало проблемой
общественно-политического и культурного значения). Многие молодые
дворяне, особенно побывавшие в Европе, до того
пристрастились к чужеземным словечкам, что стали пренебрегать
родным языком. Возникла уродливая мода на
иностранные слова. Их применение диктовалось нередко
заурядным тщеславием! желанием покрасоваться мнимыми зна*
61

ниями. Это нередко приводило к досадным, а иногда и
неприятным последствиям.
, Писатель и историк В, Н. Татищев рассказывает,
например, о некоем генерал-майоре Чирикове, который, по
его словам, «человек был умный, но страстью любочестия
побежден, и хотя он никакого языка чужестранного со-
вершеннб не знал, да многие иноязычные слова часто же
и не кстати и не в той силе, в которой они употребляются,
клал>>. И вот этот генерал во время Прутской кампании
1711 г. прикавал одному капитану с отрядом драгун
«стать ниже Каменца и выше Конецполя в авантажном
месте». Капитан, не зная слова авантажный (авантаж
по-французски значит 'выгода, преимущество')t принял
его за географическое название. Дальше уже вое пошло,
как в настоящем анекдоте. «Оаый капитан, —
продолжает Татищев^ — пришед на Днестр, спрашивал об оном
городе, понеще в польском место значит город; но как
ему сказать яйкто не мой, то ой более шесФидеояти миль
по Днестру шед до пустого оного Конецполя и не нашед,
паки к Каменцу, поморя более половины лошадей,
поворотился и писал, что такого города не нащ&л».
Незадачливый капиФай отделался сравнительно легко (гибелью
половины лошадей). Путаница в иноязычных
.наименованиях на войне могла бы привести и к более тяжелым
последствиям. ~
Увлечение иностранной лексикой было отчасти
связано со стремлением как бы отделиться, отграничиться
от обветшалых форм церковнославянского яаына и вместе
t ними от уклада старой жизни. Примечательно, что и
сам Петр I, столь ревниво относящийся к простоте и
доступности языка, отдал дань увлечения западными
словечками. В его письмах и бумагах встречаются: регула
(правило), десперацш (отчаяние), секу л (столетие), салви-
ровать (охранять) и т. п. Впрочем, это увлечение было
недолгим. Позднее, осуждая злоупотребление чужеземными
Словами, император строго наказывал тогдашнему дип-
йомату Рудаковскому! «В реляциях тврих употребляешь
ты зейо много польские и другие иностранные слова и
термины, за которыми самого дела выразуметь
невозможно; того ради впредь тебе реляции свои к нам писать
все российским языком, не употребляя иностранных слов
& терминов».
Следует подчеркнуть, что далеко не все
заимствования Петровской эпохи удержались впоследствии в языке,

Вышли ив употребления* викторин (победа), вояжир
(путешественник), конфузил (поражение), нураж
(смелость), обсерватёр (наблюдатель^ регимент (полк), *р$-
гула (правило), фундатор (строитель) и многие другие.
Они не Выдержали соревнования с исконно русскими
словами, имеющими соответственное значение, Значительно
очистился наш яэык и от всякого рода орфографических
и произносительных вариантов иноязычных слов*
Например г в первой трети XVIII в. параллельно
употреблялись такие формы: апогей — апоже, бухта — бохт,
горизонт — оризонт — еоризон, . зенит — вениф —
ценит, цитадель — еитадвлъ, эскадра — шквадра,
эстафета — стафвт — штафета, этика — ефика — ифиту
эфир — этер и др. Устранение дублетных форм
содействовало упрощению явыка, прочному освоению
заимствованной лексики.
В Петровскую эпоху резко возросло количество книг
научного и светского (нерелигиозного) содержания.
За это время было напечатано более 600 книг различных
наименований. Среди них имелись уже и первые опыты
издания грамматик, правдад пока еще в русле
церковнославянской традиции.
Но предметом особой заботы Петра I были словари.
Поощряй составление переводных словарей (как тогда
говорили — «лексиконов»), он преследовал важную
практическую цель — облегчить освоение западной науки и
культуры. В 1704 г. выходит в свет зна^ецитый словарь,
составленный писателем и переводчиком Федором
Поликарповым. Вот его полное название! «Лексикон треязыч-
ный, сиречь речений с лаве неких, еллииогреческих и
латинских сокровище, из различных древних и новых
книг собранное и по славенскому алфавиту в чин
расположенное». Через шесть лет поеле садерти Петра I был
издан другой трехъязычный словарь Вейсманна. Оба эти
словаря сохраняют научно-историческое значение и в наше
время.
Неутомимый император цв только поощрял создание
словарей, но и находил время сам участвовать в втом
важном общественном деле, В руководстве к одному из
йереводнйх словарей он предлагал так организовать
словарную работу^ «Уде каноо именование явится,
выписывать в особЬгавуЮ тетрадь. Сие выписав, перевесть
на русский язык пртом». При составлении «Лексикона
вокабулам новым* Петр I. собственноручно внес исправ-

ления в словарь, о чем свидетельствует приписка
библиотекаря Академии наук: «приправа на листах собственной
руки Государя Императора Петра Великого».
Хорошо чувствуя потребности времени и «сгиб ума
русского», Петр I вычеркнул из «Лексикона» некоторые
редкие, экзотические слова, исправил многие толкования
(например, вместо барьер — * застава' им был предложен
другой, более точный вариант определения: барьер —
'преграда'). Правка Петра I подтверждает глубину и
точность его мысли, умение ухватить главное,
характерное. В первоначальном тексте «Лексикона» при образном
толковании слова глобус было, например, использовано
слово яйцо (глобус — «круг земной, в подобие яйца
построен»). Петр, заметив несоответствие формы глобуса и
яйца, меняет слово яйцо на яблоко (глобус -— «круг земной,
в подобие яблока построен»).
Такх вникая в каждый шаг развития национальной
культуры, освещая преобразования в жизни России
гением всеобъемлющего государственного ума, Петр I
способствовал и становлению русского литературного языка.
В ЭПОХУ РУССКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Восемнадцатый век — это не только время
блистательных побед русского оружия, строительства роскошных
дворцов и парков, создания русского театра, расцвета
литературы и искусства# Именно в это время во всю
широту ставятся задачи дросвещения отечеотва.
Идеология русских просветителей <— Кантемира, 1*редиаков-
ского, Ломоносова и других — опиралась на опыт
просвещенного монарха Петра I и его «ученой дружины».
В это время пропагандируются гуманистические идеалы
торжества разума, общественной ценности человека,
важности его гражданского долга. Русский классицизм как
основное литературное направление эпохи провозглашал
идеи патриотизма и служения родине. Именно з то время
входят в употребление слова патриот и патриотизм.
Постепенное освобождение из-под влияния церкви»
становление нового миросозерцания, «обмирщение» лц«
тературы, обратившейся теперь к земным делам и ра»
достям человека! настоятельно требовали дальнейшего
«обмирщения» и совершенствования языка.
Петровская эпоха оставила в наследство русским
просветителям грамматическую неупорядоченность и
54

звычайную лексическую пестроту. К тому времени еще
не был выработан язык русской художественной и
научной прозы. Это приводило, в частности, к
необыкновенным сложностям при переводе с иностранных языков.
Известна трагическая судьба переводчика Волкова,
который, не справившись с трудностями перевода терминов,
в отчаянии покончил жизнь самоубийством.
Попытки дальнейшей демократизации языка мы
встречаем еще в творчестве замечательного писателя XVIII в.,
создателя сатирических произведений Антиоха
Кантемира, который охотно вставлял в свои сатиры и «просто-
людные» слова, и пословицы. Как верно отметил позже
В. Г. Белинский, сатиры Кантемира отличаются не только
, «русским языком, но и русским умом».
Резко противопоставлял церковнославянский и р ус-
кий языки другой видный представитель классицизма
XVIII в. — Василий Тредиаковский. В предисловии к
переводу романа Поля Тальмана «Езда в остров любви»
этот необычайно трудолюбивый, но неудачливый в
жизни русский литератор откровенно и темпераментно
заявлял: «На меня, прошу вас покорно, не изволте
погневаться (буде вы ещ;е глубокословныя держитесь сла-
вёнщизны), что я оную не словенским языком перевел, но
почти самым простым русским словом, ТЬ есть каковым
мы меж собой говорим. Сие я учинил следующих ради
причин. Первая: язык словенской у нас есть язык
церковный, а сия книга мирская. Другая: язык словенской
в нынешнем веке очень темен, и многия его наши читая не
разумеют...» В программной речи, произнесенной в 1735 г.
при открытии «Российского собрания» переводчиков,
Тредиаковский выдвинул задачи составления грамматики
«доброй и исправной», словаря («дикционария») и риторики.
Однако жизнь по-прежнему настоятельно
требовала демократизации и упорядочения русского языка.
Отсутствие грамматических и стилистических норм
затрудняло не только официальную языковую практику.
Оно противоречило требованиям господствовавшего
тогда литературного направления — классицизма^ в основе
которого лежали рационализм, жесткая нормативность и
иерархия жанровых правил, призванных
регламентировать и регулировать художественное творчество.
Осуществить насущные задачи упорядочения русского
литературного языка оказалось под силу лдшь гению
Ломоносова2 в котором счастливо соединился талантливый

поэт и великий всесторонний ученый. «С Ломоносова, -<-
писал В. Г. Белинский,— начинается наша литература;
он был ее отцом и пестуном; он был ее Петром Великим».
Не будет преувеличением сказать, что в Ломоносова
начинается также научное осмысление и нормализация
русского литературного языка.
Поразительно много сделал Ломоносов в области
гуманитарных наук. Но, конечно, наиболее значимы для
нас его труды но грамматике и стилистике. Высоко
оценивал он значение грамматики в жизни общества. Во
вступлении к «Российской грамматике», законченной в
1755 гм Ломоносов писал: «Тупа оратория, носноязыч-
на поэзия, неосновательна филооофия, неприятна
история, сомнительна юриспруденция бее грамматики».
Труд Ломоносова — этд, в сущности, первая
грамматика именно русского, а не церковнославянского
Языка. Этот ягруд содержит не только подробное и
обстоятельное описание грамматического строя руооког© языка,
основанное на богатых и тщательных наблюдениях.
Грамматика Ломоносова — вто первое нормати&яо-отилисти-
ческое пособие, в котором регламентировалооь
употребление параллельно существовавших тогда форм языка.
Трудно было бы даже перечислить те особенности
тогдашнего словоупотребления, которые обнаружил и отметил
& своей грамматике Ломоносов, нередкд гениально
предсказав их дальнейшую судьбу. Так, например, он
указывает, что для высокого стиля в предлояшом падеже
рекомендуется употреблять формы существительных на
.-#, а для простого стиля — формы на -yf например: в
поте лица труд совершить, но. в поту домой прибежал.
Следы стилистического размежевания этих
грамматических вариантов мы находим и в современном языке;
ср. в нейтральном стиле* быть в отпуске, работать в
5-м' цехе^ в разговорной же речи: быть в отпуску,
работать в 5-м цеху. И таких йримеров, повторяю, можно
было бы привести десятки.
Не меньшее историческое значение имело
ломоносовское учение о трех стилях. Здесь не* вовмошнооти и
необходимости излагать подробно его стилистическую
теорию. Достаточно окавать, что Ломоносов утвердил
именно р у с о к у ю (а не цврковрославявскую) основу
русского литературного Языка, Однако ив речевой практики
им изгонялись далеко не все славянизмы, а только
«весьма обветшалые», «невразумительные» слова (например!
М

обаваю, рясны, сеепе —•• в переводе: заклинаю, ресницы,
кроме). Полный же отказ от церковнославянизмов значил
бы тогда нежелательный разрыв с книжной культурной
традицией (кроме того, кан мы увидим ниже, многие
славянизмы стали впоследствии значимым стилистическим
средством). Историческая задача состояла тогда в
соединении русских (в том числе просторечный) и
церковнославянских элементов в пределах единого
литературного языка, что, в свою очередь, предполагало их
приуроченность к определенным литературным -жанрам и стилям
речи. Эту задачу блестяще -разрешил Ломоносов. Это
подготовило почву для создания единого русскою
литературного языка»
Важную рольвсоздании единого русского
литературного яэыка сыграла и сама литературная практика поета и
ученого. Долгое время в науке господствовало мденио
о том, что Ломоносов — это" щавным образом
придворный поэт, автор хвалебных торжественных од* щедро
насыщенных ввонкими и пышными метафорами. Возвы-
лпенносв* и пафос ломоносовских стихов дали повод
сравнивать их с праздничным великолепием дворцов
Варфоломея Растрелли. Но такая оценка еяо литературного
творчества страдает явной односторонностью, Это отм0*
тил еще Пушкин, «Ломоносовt — писал oHf*»* сам не
дорожил своею по»зиею и гораздо более заботился о
своих химических опытах, нежели о должностных ода*
на высокоторжественный день тезоименитства и проч.»,
Пушкин упоминает и о таком факте! «В другой раз,
заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так ею
рассердил, что Шувалов закричал» «Я отставлю тебя от
Академии!» — «Нет, — вовравил гордо Ломоносов, — разве
Академию от меня отставят». Вот каков был этот
«униженный» сочинитель похвальных од а придворных идцлшш!»
Наука для Ломоносова была истинным призванием!
делом всей его жизни. Даже в стихах по торжественному
случаю (например, в «Оде на день восшествия на престол
Елизаветы Петровны») он слагает гимн науке;
Науки юношей питают,
Отраду старым подают ?
В счастливой .жизнц украшают,
Ё несчастный случай берегут. ¦•
Ломоносов-ученый необыкновенно много сделал для
сложения языка русской науки. Помимо усовершенство-

вания синтаксиса/ он внес значительный "вклад [в
создание доступной и удобопонятной научной; терминологии»
Им были предложены такие физические и технические
наименования, как: воздушный насос; земная ось, жидкие
тела, равновесие тел, сопротивление, упругость и
десятки других. Новое философское* и терминологическое
значение вложил Ломоносов в бытовые русские слова: опыт,
движение, явление, частица и др.
Эпоха русского Просвещения характерна не только
общим значительным увеличением лексического состава
русского языка, но и весьма заметным приростом слов,
обозначающих отвлеченные понятия. Еще Кантемир
в переводе книги Фонтенеля «Разговоры о множестве
миров» ввел в обиход слова понятие, плотность, начало
(в значении 'принцип'). В XVIII в. русский язык
обогащается десятками новых слов на -ость (законность,
правильность, устарелость, ограниченность, удаленность,
доверчивость, мечтательность, раздражительность,
рассеянность и др.) и на -ние (впечатление, обозрение,
обвинение, обучение, перерождение, переселение, предохранение,
философствование и др.)» Существенно при этом отметить,
что подобные слова, выражающие отвлеченные понятия,
родились уже явно на русской, а не на церковнославян-
хкой основе.
В последней четверти XVIII в. в литературе и языке
все более ощутимыми становятся веяния нового времени.
Подходит к концу эпоха господства классицизма.
Реалистическая лирика Державина требует уже иных
языковых средств. Вторжение просторечия в средний и даже
высокий стили разрушает строгость их былых границ.
Опрощению постепенно подвергается и язык поэзии.
Вот, например* какими непринужденными,
разговорными словами (прежде совершенно недопустимыми в поэзии)
пишет уже Державин:
Иль, сидя дома, я прокажуf
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки резвимся порой.»*
Но народная стихия тогда не обрела еще полных прав
гражданства. Время Переоценки ценностей впереди.
Русский язык еще не полностью освободился от вериг сла-
вянщизны, а уже на роль законодателя норм претендует
дворянский салон. Какой же путь изберет наш язык?
53

НА РАСПУТЬЕ
Тревожен и противоречив был конец XVIII в.
Несказанное богатство царского двора, роскошь дворянских
усадеб и ужасающая нищета закабаленного
крестьянства. Идеи разума и добра тогдашних властителей дум—
Вольтера, Руссо, Гельвеция — и масонские ложи, в
которых вместе с идеалом всеобщего братства уживались
мистицизм, магия и алхимия.
В последние десятилетия беспокойного века бурно
расцвели русская литература, искусство, наука. В 1783 г.
была основана Российская академия. Перед вошедшими в
ее состав наиболее крупными писателями и учеными
(среди них были Фонвизин, Державин, Княжнин,
Богданович, ' Мусин-Пушкин) отавилась задача разработки
и совершенствования русского языка и литературы.
Вскоре появилось и их первое детище — знаменитый
«Словарь Академии Российской» в шести частях (томах)
A789—1794), включивший более 43 тыс слов, которым,
по словам известного слависта Иосифа Добровского,
Российская Академия «соорудила себе прочный
памятник, делающий ей великую честь». В те годы начинает
издаваться первый филологический журнал —
«Собеседник любителей российского слова». Указ о «вольных
типографиях» расширяет возможности книгопечатания.
Достаточно сказать, что в XVIII в. вышло свыше 10 тысяч
изданий (правда, множество рукописей того времени йе
опубликовано и хранится в архивах).
В конце XVIII в» на смену классицизму, с его
героической тематикой и восхвалением разума и
гражданского долга, приходит новое литературное направление —
сентиментализм. Торжественную оду сменяет
психологическая повесть. Для писателя-сентименталиста
главное было — показать человеческие чувотва, «жизнь
сердца», интимные переживания, близость человека к
природе. Не случайно поэтому излюбленными словами
литераторов станойятся: сердце, душа, нежная дружба,
разлука, мечтать, грустить, томный взор% ночь% луна,
роща, лазурные небеса и т. п.
Но дело, конечно, не в подборе отдельных слов. Глава
русского сентиментализма Н. М, Карамзин
осуществляет в конце XVIII— начале XIX в. реформу стилей
литературного языка. Им были провозглашены и
подтверждены собственной литературной практикой принципы
59

так называемо^ «нового слога». Суть его сводилась к
упрощению" письменной речи, освобождению ее от «сла-
вянщизны», тяжеловесной книжности, схоластической
высокопарности, свойственных произведениям классицизма.
Заслуги Н, М. Карамзина общепризнанны. По словам
Белинского, он «создал на Руси образованный
литературный я&ык», сумел «заохотить русскую публику к
чтению русских книг».
Но в реформе Карамзина было немало и слабых мест.
Идеолог сентиментализма, примиряющего социальные
противоречия, он ориентировался в основном на язык
избранных, на изящный сретский стиль речи, принятый
в дворянских салонах. Писателям карамэинской школы
казались низкими, непристойными народные слова и
выражения. В этом смысле показательны суждения
Карамзина о словах пичужечка и парень. В письме поэту
И. И. Дмитриеву он замечал: «Один мужик говорит
пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно.
При первом слове воображаю красный летний день,
зеленое дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую
малиновку или пеночку и покойного селянина, который
с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит:
чВот гнездо! вот пичужечка!» При втором слове является
моим мыслям дебелый мужик, который чешется
неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы
свои, говоря: «Аи парень/ Что га квасН Надобно,
признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей».
Манерные выражения, весьма далекие от простого,
безыскусственного языка, были характерным признаком
литературы того времени. Вместо того чтобы, например,
сказать солнце, писали дневное светило>, нос жеманно
именовался вратами мозга, глаза — раем души, зиму
называли грозной царицей хлада, простое слово сапожник
заменяли искусственным выражением смиренный
ремесленник. Законодателем стилистических норм становится
в то^время вкус «светской дамы».
Заботясь об изящности, утонченности речи (кстати,
само слово утонченность впервые появилось в «Письмах
рурского путешественника» Н. М. Карамзина),1 писатели-
карамзинисты, хотя порой и выступали против
иноязычного засилья^ в своей литературной практике все-таки
чрезмерно увлекались иностранными, особенно
французскими, словами и выражениями. Ведь в те времена не
только царский двор стремился копировать^ Версаль.
60

Галломания захватила и жизнь дворянских усадьб.
Вспомним, что не только Онегин «по-французски совершенно
мог изъясняться и писал», но и провинциальная
пушкинская Татьяна писала письмо Онегину по-французски и
вообще «выражалася с трудом на языке своем родном»*
Некоторые писатели-«европеисты» начисто отвергали
тогда церковнославянские слова, которые, как мзм уже
знаем, сыграли в свое время важную культурную роль в
образовании и развитии русского литературного йеыкз.
Отрицая ломоносовский принцип соединения
церковнославянизмов с простой народной речью, они не только
культивировали «благородный» французский стиль, но
и провозгласили программу преобразовайия русского
языка по типу и образцу западноевропейских языков.
Такая позиция, естественно, не могла не вызвать
противодействия.
И вдохновителем борьбы против «нового слога» Щрам-
эина, противником всяческих новшеств й заимствований
стал в начале XIX в. адмирал А. С. Шип%ов,
занимавший некоторое время ноет министра народного
просвещения и президента Академии Российский» Шшшюв был
страстным и убежденным поборником стардйвь все новое
в языке представлялось ему злонамеренной порчей*
Образцом русской речи дли него олужили древнее памятники,
фольклор и, конечно, книжные, церковнославянские тек**
сты. Особенно яростно нападал он на иностранные слова.
Причем его нетерпимость к «языковому чужебеоню»,
безудержный пуриэм (так называют стремление к чистоте
языка) имели во многом идеологические корни/ Ярый
монархист, Шишков считал, что вместе о французскими
словами в Россию проникают вредные веяния
французской революции. Например¦ слово республика i как он
писал, напоминает: «режь публику..*»
Запрещению и изгнанию, по мнению Шишкова/
подлежали не только иноязычные слова, обозначающие
общественно-политические понятия. Культ очищения русского
языка от слов-«чужаков» доведен им был до абсурда.
Зачем нам, восклицал он, французские пршйёльЦы
тротуар и галоши?! Давайте говорить по-русски,
по-старинному! топталище д мокроступы/ Надо заметить 1 что
рекоторые из подобных псевдорусских зА|лен были им
самим же и придуманы. Эту сларость остроумно
использовали противники Шишкова. Появилась, например,
такая пародия на его обветшалый искусетв^йный слог; «Хо-

рошилйще идет по гульбищу из позорища на ристалище»,
что соответствовало фразе из известных уже тогда слов:
«Франт идет по бульвару из театра в цирк».
И хотя ряд лингвистических наблюдений Шишкова и
заслуживал внимания, в целом его консервативная
программа реставрации патриархально-книжной «славян-
щизны» оказалась несостоятельной. Защитникам «старого
слога» не удалось приостановить развитие русского
литературного языка.
Но наш язык не пошел и за идиллической языковой
манерой сторонников европеизированного «нового слога».
История уготовила ему свою неповторимую и счастливую
судьбу.
«...В СВОЕМ НЕПРЕОДОЛИМОМ СТРЕМЛЕНИИ!»
Пушкинская эпоха, пушкинские современники,
пушкинский Петербург... Эти выражения стали для нас
привычными и естественными. Ибо гений поэта оказался
превыше всего, что было рядом с ним, а его бессмертные
творения пережили время. Хорошо сказала известная поэтесса
Анна Ахматова: «В дворцовых залах, где танцевали
члены высочайшего двора, министры, аншефы и не-ан-
шефы, фрейлины и кавалерственные дамы, где
сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги,
а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их
великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин
или здесь не бывал Пушкин. Всё остальное никому не
интересно».
А. С. Пушкин не только внес огромный, неоценимый
вклад в развитие отечественной литературы. Его но праву
называют основоположником
современного русского литературного' язык а«
«Нет сомнения, — писал Тургенев, — что он создал наш
поэтический, наш литературный язык и что нам и нашим
потомкам остается только идти по пути, проложенному
его гением». Ломоносов подготовил почву для создания
единого литературного языка, Пушкин же, по словам
Белинского, «из русского языка сделал чудо». Он сумел
сбросить стилистические путы прежних] литературных
школ и направлений, освободиться от условных
жанровых канонов. Именно он сблизил поэтический «язык
богов» с живой русской речью*
Пушкин выступил против жеманства и манерцой утон*

ченности писателей-карамзинистов. Борясь за^ простоту
языка, он резко критиковал вычурные выражения
приверженцев «нового слога». «Эти люди, — замечал он,—
никогда не скажут дружба, не прибавят сие священное
чувство, коего благородный пламень и про*|.$> Им было
пересмотрено само понятие литературного вкуса,
Истинный вкус, по определению Пушкина, состоит не э
безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но
«в чувстве соразмерности и сообразно-
с т и».
* Не могла, конечно, удовлетворить поэта
староверческая* программа Шишкова и других поборников «славян-
щизны» и стерильной чистоты русского языка. В одном из
писем Пушкин иронически замечал, что Шишков, с его
болезненной ненавистью к иноязычным словам, мог бы
запретить «Бахчисарайский фонтан» потому тодько, что
автор употребил итальянское слово фонтан вместо
устарелого русского водомет.
Не следует, однако, полагать, что Пушкин, подобно
некоторым пиоателям-карамзинистам, вовсе избегал
архаизмов и славянизмов в своем творчестве. Поэт видел,
что за церковнославянскими словами и выражениями
стоят многовековые традиции и культура художественной
речи. Устранить их — значило бы обеднить русский
литературный язык, И Пушкин находит единственно верное
решение: в зрелом периоде творчества он использует ела-
вяннамы как яркое стилистическое средство в
возвышенной поэтической речи. Так, например, в одной лишь
строфе из поэмы «Медный всадник» мы встречаем несколько
славянизмов (град, блато} полнощный, вознестись);
Прошло сто лет — и юный ерад%
Полнощных стран краса ix дивог '
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
Пушкина уже давно нарекли народным поэтом/ И не
только потому, что слух о нем прошел по «всей Руси
великой». Живя в Михайловском, в деревенской глуши*
поэт жадно впитывал в себя народные слова, слушал и
записывал сказки, пословицы, поговорки. Эта стихия
была близка его сердцу. «Что-то слышится родное, —
писал он, — в долгих песнях ямщика...» Народную речь
Пушкин называл «живым и кипящим источником».
Известны его советы собратьям по перу; «Читайте просто-
63

народные сказщ... Не худо най иногда яряслушиваться
к московским просвирням. Они говорят удивительно
чистым 11 правильным языком».
По свидетельству современников, Пушкин незадолго до
смерти услышал от знаменитого собирателя русских слов
Владимира Даля, что шкурка, .которую ежегодно сбра-
сываеттс себя эмея, называется по-народному выполгина.
Ему полюбилось это образное слово: ведь змея,
действительно, как бы выползает из старой шкурки.
Вспоминают, что вскоре поэт пришел к Далю в новом сюртуке.
«Какова выползина, — сказал он... Ну из этой выползи-
ны я не скоро выползу. В этой выподаине я такое
напишу.,.» Но судьба распорядилась иначе. Через несколько
дней в этом сюртуке Пушкин был смертельно равен.
Перед самой смертью, отдав Далю свой перстень,
почитавшийся им талисманом, он успел промолвить: «Выползину
тоже возьми еебе». Этот сюртук с дырою От пули в правой
поле долго хранился у Даля.
Пушкин горячо любил народные слова и выражения.
Стремление к национальной самобытности было,
выражаясь по-современному, главной программой его
творческой жизни. Она возникла у Пушкина как естественное
противопоставление основному пороку предшествующего
периода — «насильственному, по его словам, приноров-
лению всего русского ко всему европейскому». Выдвигая
принцип «нагой простоты» языка, он даже в поэзии смело
использует бытовую лексику народной речи. Вот,
например, несколько строк из романа «Евгений Онегин»;
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Рстает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтинка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Эти демократические реформы языка встретили тогда
яростное сопротивление со стороны защитников карам-
зинских иравил благопристойной салонной речи. Но
попытки вернуть прошлое были тщетны., Лермонтов и
Гоголь, Некрасов и Л, Толстой продолжили и укрепили
начатое Пушкиным сближение литературно-книжной
речи и народно-разговорной стихии.
Сто пятьдесят лет отделяют нас от пушкинской эпохи.
Но творения поэта близки и в целом понятны нам. И это

определяется тем, *йге Пушкин.сумел отобрать наиболее
удачные выражения, жизнеспособные языковые формы,
многие из которых стали впоследствии узаконенными
нормами русского литературного языка.
Было бы> впрочем, неверным полагать, что
современный язык ничем не отличается от пушкинского
словоупотребления. Беспощадное время грызет и язык гениев.
Многое, если внимательно присмотреться, покажется нам
у Пушкина странным, а порой и не совсем правильным.
Например! в «Капитайской дочке» говорится: «Все мои
братья и сестры умерли во младенчестве». Смысл этой
фразы ясен, но никто из нас, пожалуй» уже так не скажет.
Вместо .сочетания во младенчестве мы скорее употребим:
в младенческом возрасте, когда были еще младенцами,
грудными детьми,и т. п. Нередко встречаются в сочинениях
Пушкина устарелые синтаксические сочетания: Била
ужасная пора, Об ней свежо воспоминанье... (мы бы
сказали: о ией)\~ Туда зарею поспешйю... (мы бы сказали: когда
взошла заря,,,). Мы говорим сейчас: вихрь*, останавливает,
плечи,, в 'романе же «Евгений Онегин» встречаются иные
формы: Мельканье, вихорь быстрых пар...; Коня пред ним
остановляет..:; Умыть лицо, плеча и грудь...
Выше уже шла речь о том, что многие слова
употребляются теперь в ином значении, чем в эпоху Пушкина.
Вот еще один пример. Все помнят монолог Татьяны,
обращенный к Онегину при их последнем свидании. А какой
смысл вложен там ц слово соблазнительный? Прочитайте
и вдумайтесь еще раз,,
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
: Что я богата и знатна,
Что муж в сраженьях изувечен,
Что нас за то ласкает двор?
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
В современном языке прилагательное соблазнительный
обычно употребляется в значении 'заманчивый, пршше-
катальный0. Например: соблазнительное предложение,
соблазнительная мысль* У Пушкина же словосочетание
3 Заказ 35 65

соблазнительная честь означает буквально? 'скандальная
честь соблазнителя0.
Язык Пушкина необыкновенно богат. По количеству
употребленных им разных слов он превосходит таких
гениев мировой литературы, как Шекспир и Сервантес.
Во язык изменяется непрерывно, и некоторых известных
нам теперь слов мы у Пушкина не найдем. Просто их еще
не употребляли в то время. Так, например, у Пушкина
нет слова настроение. Вспомним, насколько излюбленным
оно стало у Чехова. Не удивляйтесь, если не обнаружите
у Пушкина прилагательного научный. Дело в том, что это
слово появилось в русском языке лишь в 40-х годах XIX в.
Сохранилось такое любопытное свидетельство. В 1852 г,
Н. В. Гоголь впервые услышал слово научный и, как
рассказывает один из современников, «вдруг перестал есть,
смотрит во все глаза на своего соседа и повторяет
несколько раз сказанное мною слово: научный, научный, а мы
все говорили наукообразный: это неловко, то гораздо
лучше».
Но как бы ни значительны были отличия языка
пушкинской эпохи от речи нашего времени, сходства между
ними еще больше. Создатель литературного языка,
Пушкин сделал самое главное: он объединил разные
стилистические пласты русского языка, скрестил книжную и
разговорно-обиходную речь в непревзойденных по своему
совершенству и своей самобытности художественных
творениях. Не случайно В. И. Ленин в письме А. В.
Луначарскому* от 18 января 1920 г., указывая на необходимость
создания словаря русского языка, предлагал ограничить
его периодом «от Пушкина до Горького».
Освободив литературный язык от искусственных
запретов и канонов, Пушкин открыл путь для его
естественного и свободного саморазвития. И если Белинский
сравнивал деятельность великого поэта с «водоворотом,
все увлекающим в своем непреодолимом стремлении»,
то вряд ли будет преувеличением сказать, что и наш язык
с тех пор шествовал вперед и бурно развивался в
непреодолимом стремлении!

СОКРОВИЩНИЦА РУССКОГО СЛОВА
«Комната русского культурного человека — это стол,
стул и Даль». Так порой говорили о тех, в ком хотели
подчеркнуть истинную, подлинную интеллигентность. И
сейчас, когда в наших домашних библиотеках подчас
сотни книг, «Толковый словарь живого великорусского
языка» Владимира Ивановича Даля занимает среди них
одно из почетнейших мест.
Словарь Даля — явление исключительное и, пожалуй,
неповторимое. Даль составил свой словарь один, без
помощников. Пятьдесят три года жизни были, отданы
напряженному, поистине героическому труду. И ведь
он не был филологом, профессионалом.- Но им владела
безраздельная и благородная любовь к русской народной
жизни, к живому родному слову.
В 1819 г. молодой мичман проездом к месту службы,
услышал незнакомое слово — замолаживает. Ему
объяснили, что так говорят в народе, когда небо заволакивается
тучами, погода клонится к ненастью. С тех пор не
было практически дня, чтобы Даль, «жадно хватая на
лету», не записывал народные слова и выражения.
Последние четыре новых слова, услышанных от прислуги,
он записал уже прикованный к постели, за неделю до
смерти.
Даль был страстным собирателем русских слов и
великим знатоком народной крестьянской жизни. Его до
глубины души огорчал отрыв книжно-письменного языка
русской интеллигенции от народной основы. В середине
XIX р., в период расцвета русской классической
литературы, он, как и Пушкин, звал современников
обратиться к кладезю народной мудрости, к вечному и
неистощимому родник^ живой русской речи. Владимира Даля во
многом не удовлетворяли академические словари, в
основе которых лежала книжно-письменная речь. Его
преследовала и вдохновляла идея реформировать
литературный язык, влить в него свежую струю народных говоров,
оплодотворить его образными и живописными
крестьянскими поговорками и пословицами. «Пришла пора, —
писал В. Даль в «Напутном слове» к своему словарю, —
подорожить народным языком».
В то же время Даль вовсе не пренебрегал деятельностью
академиков, занятых составлением словарей. Он готов
был передать Академии наук свои тогда уже поистине
3* 61

колоссальные запасы собраний* им слов, готов был сам
принять участие в словарном деле, но... Впрочем, вот что
рассказывает о курьезно-постыдном случав сам Да^ь:
«Один из бывших министров просвещения (кш Ши;ша-
тов), по дошедшим до него слухам, предложил мне пере- .
дать академии запасы свои, по принятой в то время
расценке! до 15 коп. за каждое слово, пропущенное в
словаре академии, и по 7V2 коп. за дополнение и поправку.
Я предложил, взамен этой сделки, другую; отдаться
совсем, и с запасами, и с посильными трудами своими, в
полное распоряжение академии, не требуя и даже не желая
ничего, кроме необходимого содержания; но на это не
согласились, а повторили первое предложение. Я
отправил 1000 прибавочных слов и 1000 дополнений, с надписью:
тысяча первая. Меня спросили, много ли их еще в запасе?
Я отвечал,*что верно не знаю, но во всяком случае десятки
тысяч. Покупка такого склада товара сомнительной
доброты, по-видимому, не входила в расчет, и сделка
оборвалась на первой тысяче».
Но Словарь Даля увидел свет. В 1866 г. вышел
четвертый последний том этого удивительного, уникального
издания. И дело не только в том, что по количеству
включенных в него слов (более 200 тысяч) этот словарь
непревзойден и поныне. И даже не в том, что в нем собрано
бесчисленное количество синонимов, эпитетов, образных
выражений, что и сейчас заставляет обращаться к этому
словарю писателей и переводчиков. Далев словарь —
это поистине энциклопедия русской народной жизни
середины XIX в. Он содержит ценнейшие этнографические
сведения. Читая этот словарь, узнаешь язык, быт и
нравы наших предков. В этом отношении Словарь Даля не
имеет соперников,
Великий труд В. Даля и не мог пройти незамеченным.
Неоднократно ставился вопрос о выборе его в академики.
Но свободных мест в Академии наук не оказалось. Весьма
необычайное предложение сделал академик М. П.
Погодин. Оа заявил следующее: «Словарь Даля кончен.
Теперь русская академия без Даля немыслима. Но
вакантных мест ординарного академика нет. Предлагаю: всем
нам, академикам, бросить жребий, кому выйти из
академии вон, и упразднившееся место предоставить Далю.
Выбывший займет первую, какая откроется, вакансию»,
В. Й. Даль был удостоец Ломоносовской премии
Академии Hayif д звания дочетного академика*

Конечно, не все взгляды Даля разделились его совре-.
менниками. Поднимая на щит престиж народной речи, он
нередко впадал в крайность и принижал значение
нормированного литературного языка. История сохранила
такой эпизод его словесной полемики с поэтом В. А.
Жуковским. Даль, предложил ему на выбор две формы
выражения однбй и той же мысли. Общелитературная форма
выглядела так: «Казак седлал лошадь как можно поспеш^
нее, взял товарища своего, у которого не'было верховой
лошади, к себе на круп и следовал за неприятелем, имея
его всегда в виду, чтобы при благоприятные
обстоятельствах да него напасть». На народно^ языке (а мы сейчас
сказали бы «на местном диалекте») этот же смысл Даль
выразил так: «Казак седлал утордпь, посадил
бесконного товарища на эабедры и следил неприятеля в назерку,
чтобы при спопутности на него ударить». Сам Даль
отдавал предпочтение второй, более короткой и
выразительной фразе. Однако Жуковский резонно заметил, что
таким языком можно говорить только с казаками, и
притом о близких им предметах.
Не может удовлетворить нас и позиция Даля jb
отношении иноязычных слов. Правда, он был далек от
консервативно-монархического пуризма адмирала Шишкова,
предававшего анафеме всякое иностранное слово,
вошедшее в русский язык. И все же он считал многие инородные
слова «сухой пршцепой» на живом теле родной речи.
Включая иноязычные слова в свой словарь, он тщательно
подыскивал, а порой и сам изобретал (!) подходящие для
них русские замены. Так, вместо инстинкт он] предлагал
употреблять слово побудок% вместо горизонт
рекомендовалась целая серия русских (как правило, диалектных)
синонимов: кругозор, небозём, небоскат, завесу закрой,
озор, овидъ. Бракуя французское слово пенсне^ Даль
придумал для него забавную замену — носвхватка, а вместо
слова эгоист предлагал говорить самотник или себятник.
Разумеется, эти искусственные, псевдорусские слова не
прижились в нашем языке.
И все-таки не эти крайности, порожденные, кстати,
искренним чувством патриотизма, определяют значение
труда Владимира Даля.
Словарь Даля стал настольной книгой многих
поколений русской интеллигенции. Строгий и сдержанный
в своих оценках, В. И. Ленин назвал этот словарь «вели-*
колейной вещью». В воспоминаниях управляющего де-

лами Совнаркома В. Д* Бонч-Бруевича говорится, что
Словарь Даля стоял на атажерке возле письменного стола
в кабинете Ленина. Н. К. .Крупская рассказывает, что
Владимир Ильич «мог часами просиживать над разными
словарями, в том числе и над Словарем Даля».
Труд В. И, Даля, принявшего как бы эстафету
преданности народному слову из рук умирающего Пушкина,
сохранил значение и поныне. В Словаре Даля оказался
закрепленным многовековой опыт жизни русской нации.
Это детище искреннего народолюбца стала связующим
мостом между прошлым русского языка и его настоящим.

Глава вторая
ЯЗЫК НАШИХ ДНЕЙ
В НОГУ СО. ВРЕМЕНЕМ
Ветры Революции в октябре 1917 г. окончательно
смели, разметали в прах устои старой, прогнившей России.
Родилась Россия новая, положившая начало новым
социальным, экономическим и культурным отношениям
между ее гражданами» Естественно, что небывалый в
истории социальный варыв не мог не отразиться на судьбе
русского языка.
В науке существуют разные теории о характере и
темпах языкового развития. Но совершенно очевидно одно:
язык развивается неравномерно. Подобно реке,
то плавно несущей свои воды по гладкой равнине, то
низвергающейся бурным потоком в горных ущельях, язык
знает и периоды относительного застоя, и ускоренного
обновления.
Революция необычайно ускорила темпы развития и
обновления русского языка. «Время — вперед!» — эта
формула из «Марша времени» В. Маяковского стала
символом той бурной эпохи. Резко менялись языковые вкусы
и навыки. «Мудреные» слова, известные прежде кругу
интеллигенции (прогресс% идея, культура^ гегемон,
дискуссия, энергия и т. и.}, вышли на улицу, окунулись в
клокочущий поток повой жизни. В то время стали
говорить о происходящей в России языковой революции,
взрыве русского языка (так называл языковые сдвиги во
времена Великой французской революции 1789—1794 гг.
Поль Лафарг, известный деятель французского и
международного рабочего движения). В ту бурную пору крутых
переломов, в пору восторга и'ожесточения появляются'
призывы: «Долой старый интеллигентский язык!», «Даешь
новый комсомольский язык!», ^ти настроения ломки
русского языка отчасти разделяли тогда и некоторые
крупные писатели- В одном из писем А. Н. Толстой замечает:
«Теперь писать языком Тургенева невозможно».
71

Но все это были, конечно, крайности, навеянные
общим нетерпеливым духом эпохи. Революционный взрыв,
т. е. коренная и быстрая ломка старой структуры, в
языке просто невозможен. Литературный язык в основной
части своего словарного состава и грамматического строя
всегда основывается на традиции, на преемственности.
Ведь иначе бы исчезло взаимопонимание между
поколениями, нарушилась связь времен. Так и язык советской
эпохи унаследовал и воспринял лучшее и.ценное из
прошлого. Современные исследователи к тому те показали, что
многие так называемые «слова революции» зародились
еще в дореволюционное время в кругах передовой
общественности. Так, например, слова национализация,
самокритика, электрификация, авангард (в переносном значении),
и другие* некоторые из которых помещены в Словаре
под ред. Ушакова^ пометой «новое», в действительности
появились значительно раньше. Они встречаются, в
частности, в работах В. И. Ленина 1904, 1913 и других
годов.
Но если революции как таковой в русском
литературном языке новой эпохи и не произошло, то языковые
изменения были весьма значительными. И в
первую очередь они, естественно, затронули лексику, т. е.
ту область языка, которая наиболее Яесно связана с
социально-экономическими отношениями. Слом старой
бюрократической машины самодержавия, коренные
преобразования в политической жизни России привели к
быстрому устареванию слов, служивших названиями
дореволюционных учреждений, должностей, сословий и т. п. В
декрете от 23 A0) ноября 1917 г. Советское правительство
объявило: «Ст. 1. Все существовавшие доныне в России
сословия й сословные деления граждан, сословные
привилегии и ограничения, сословные организации и учреж-
деция, а равно и все гражданские члены упраздняются;
Ст. 2. Всякие звания (дворянина, купца, мещанина
^крестьянина и др., титулы — княжеские, графские и пр.) и
наименования гражданских чинов (тайные, статские и
пр. советники) уничтожаются, и устанавливается одно
общее для всего населения России наименование —
граждан Российской Республики».
Русский язык быстро реагировал на изменения в
общественной жизни. Из активного словарного запаса
выпали такие [слова, как: государь, государыня, царевич,
ерафг графиняг кимергер% фрейлина% баронг баронесса,
П

синод, гувернёр, панЬион, классная дама, юнкер, кадетский
корпус, семинария, консистория, гильдия, урядник,
экзекутор, столоначальник, земство, акциз и многие другие.
Навсегда исчезли титулы^ подчеркивающие общественное
неравенство: высокопревосходительство, превосходительстп-
во, высокородие, высокоблагородие, благородие. Изменилась
идеология носителей языка — и ушли в пассивный запас
культовые слова: соборовапгьх соборование, иерей, прело-
добие, говение, епитимья, крестный ход и др. Причем этот
процесс происходил достаточно быстро. Уже в конце 20-х
годов дети, ровесники Октября, не внали значения
таких слов, как: городовой^ околоточный, становой пристав
и т. п.
На смену ушедшим пришли новые слова. Слова,
озаренные дыханием революции и пафосом строительства
новой жизни: декрет* мандат, митинг, пленум,
директива, профсоюз, агитатор, субботник, звено, ударник,
пятилетка, Комсомол, колхоз, совхоз, здравница и тысячи
других. Культурная революция 30-х годов вызвала к
жизни десятки сложных слов: культработа,
культработник, культпросвет, культактив, культотдел, культпоход,
культурно-бытовой, культурно-массовый,
культурно-просветительный, культфонд, культфронт и т. п.
Конечно, не все, что возникало в той жизнетворной
и бурлящей эпохе, закрепилось и удержалось в русском
литературном языке. Быстро менялась жизнь — быстро
старели даже* только что родившиеся слова, Это в
особенности коснулось многих сокращенных образований. Уш->
ли из речевой практики: губком (это слово преобразовалось
в обком), рабфак, женотдел, комбед, ликбез, продотряд,
чрезвычайка, МЮД (Международньй юношеский день),
РАПП (Российская ассоциация пролетарских
писателей) и др. В сборнике «День поэзии. 1978» помещено
примечательное в этом плане стихотворение В. Берестова
«На языке тех лет». Вот отрывок из него:
Был праздник под названьем МЮД%
И в МОПР вступал рабочий люд.
Отец мой дважды в шестидневку
В народный дом ходил на спевку*
Лишь незадолго до войны
Недели были введены.
Спорт звали только физкультурой,
Любую ткань — мануфактурой.

/ Интенсивные темпы обновления языка привели к
быстрому забыванию совсем «молодых» слов. Сейчас мало кто
из взрослых, не говоря о молодежи, знает уже, что такое
МОЛР, куда, как говорится в стихотворении, «вступал
рабочий люд» (МОПР — это Международная
организация помощи борцам революции), С другой стороны,
многие слова, отмеченные в «Толковом словаре русского
языка» под ред. Д. Н. Ушакова как новые, уже не
обнаруживают никакой новизны (например, выходной день,
грузовик). Мы быстро привыкаем к новым словам. В 1931 году
М. Горький писал: «Слово универмаг стало обычным. Бели
бы вы сказали его пятнадцать лет назад, на вас бы
вытаращили глаза». А теперь появились универсамы, о которых
и не слышало старшее поколение. В Словаре Ушакова
ешр нет слова магнитофон, сейчас оно известно
дошкольникам. Стучатся в двери общелитературного языка
«собратья» магнитофона: магнитофильм, маеншполента,
видеомагнитофон (дающий возможность записывать
кинофильмы на кассеты, а затем просматривать их через
телевизор).
XX век — век стремительного прогресса науки и
техники. Только в 50—60-е годы появилось около 150
названий новых наук; бионика, геогигиена, космохимия, пяаз-
мохимия, футурология и другие. Освоение атомной
энергии сопровождалось потоком неологизмов типа: атомоходу
безатомный, безъядерный, реактор, термоядерный, цепная
реакция и т. д. А выход человека в космос! О космической
лексике написаны даже специальные исследования.
Примечательно, что и в этой столь новой области
человеческого познания для создания новых слов были использованы
уже имевшиеся «модели» словообразования. Космодром,
ракетодром — но типу: аэродром, танкодром, ипподром;
прилуниться — по типу: приземлиться, приводниться»
Удачное наименование, впрочем, отыскивается не сразу.
Например, после того как 17 ноября 1970 г. в 9 часов
28 минут на поверхность Луны впервые сошел
автоматический аппарат «Луноход-1», в газетах встречались
разные обозначения: передвижное автоматическое
устройство, лунный самоходный аппарат, лунный робот, лунная
машина, лунный вездеход. В результате прижилось более
короткое и опять-таки образованное по модели — луноход.
Сколько новых слов вошло в русский литературный
язык за два последние десятилетия? Точного ответа на этот
вопрос нет (словари обычно запаздывают с фиксацией
74

неологизмов), но, вероятно, не менее 7—8 тысяч. Таким
образом, не в переносном смысле, а в буквальном —
каждый прожитый день рождает новое слово.
В периодической печати, например, встретилось около
150 сложных слов с начальной частью авто
(автомобильный), которые еще не попали в Словарь Ожегова A972).
Вот некоторые из них: автобензовоз, автовокзал,
автогараж, автодело, автозаправщик, автоинспекция, автокафе9
автокросс, автолавка, автомастерская, автопавилъоп,
автопарк, автоприцеп, автопрокат, автопутешествие,
автосервис, автослесарь, автоспорт, автостанция,
автостоянка, автотрасса, автоуправление, автофургон,
автоцистерна, автошкола и др. Развитие киноискусства повлекло
за собой появление таких слов, как кинолента,
киностудия, киносъемка, кинокамера, киножурнал, кинохроникаf
кинорепортаж, киноконкурс, кинообозрение, кинорассказ,
кинозарисовка, кинобалет, кинопанорама, кинопамфлет
и десятки других. Буквально в последние годы на
страницах газет запестрели слова, начинающиеся с теле:
телефильм, телебалет, тележурнал, телеинтервью,
телецентр, телемачта и т. д. В 1971 г. вышел в свет очень
интересный словарь-справочник «Новые слова и значения. По
материалам прессы и литературы 60-х годов». В нем
приведено около пятидесяти образований, начинающихся с
теле-. Более ста новых словосложений образовано со
словом радио. В них находят отражение и развитие науки
(радиофизика, радиобиология, радиоэлектроника), и рост
культуры (радиогазета, радиотеатр, радиоуниверситет),
и освоение глубин Вселенной (радиотелескоп,
радиогалактика).
Так оперативно реагирует русский язык на
стремительное развитие современной жизни.
В языке нового времени нашло отражение и
реалистическое восприятие мира, стремление к строгому
следованию фактам (ср. новые слова: документализм,
документалистика, документалист и т. п.) и новое отношение к
труду и контролю над производством (ср.: новатор
производства, темпы роста, узловой вопрос, производственный
ритм, проверка исполнения, комсомольский прожектор,
равняться на маяков производства и т. п.). Во многих
привычных теперь выражениях (армия учителей, фронт
строительства, битва за урожай) отразилось не что иное,
как упорная борьба нашего народа за строительство
нового общества*
75

Заметно обновился и состав перифраз, т. е-
выразительных устойчивых словосочетаний, замейяющих какое-
либо одно* слово. Для романтазма XIX в. были
характерны такие, например, традиционные выражения: дневное
светило (солнце), царь зверей (лев), спутница жизни
(жена), праздник жизни (молодость). Иной, более
реалистический характер носят перифразы нашего времени! белое
золото (хлопок), черное золото (нефть), голубой экран
(телевидение), люди в белых халатах (врачи), люди в
зеленых фуражках (пограничники), зеленая улица (так
говорят при обозначении свободного пути для транспорта, а
также об отсутствии препятствий, задержек для
осуществления чего-либо).
Все взаимосвязано в нашем мире. Стремительное
вхождение новых слов, появление новых значений, иных
словосочетаний, неизбежно ускоряет старение других
слов, утрату других значений и словосочетаний. Этот
процесс износа некоторых слов исторически неотвратим,
и поэтому те искренние и горькие сожаления, которые
нередко встречаются в печати, хотя отчасти и -вызывают
сочувствие, вряд ли помогут повернуть вспять колесо
истории.
Так, некоторые писатели сетуют на то, что на наших
глазах уходят из употребления и забываются прежние
наименования степени родства. Действительно, в русском
языке существовало немало слов, с помощью которых
можно было обозначать, кто кем кому доводится в старой
многочисленной патриархальной семье. Одни из них
(стрый — 'родной дядя по отцу*, <уец — 'родной дддя
по матери3, братанич — 'племянник по брату*, сестрич-
на — 'племянница по сестре* и др.) утрачены еще в
XVIII—XIX вв. Другие были достаточно хорошо
известны даже в 20—ЗОтх годах нашего века. Вот перечень
основных наименований степени родства: свекор — 'отец
мужа3, свекровь — 'мать мужа*, деверь —' 'брат мужа3,
золовка -чр- 'сестра мужа*, тесть — 'отец жены*, тёща —
'мать жены*, шурин — 'брат жены*, свояченица — 'сестра
жены*, зять —- 'муж дочери*, невестка — 'жена сына*.
В наше время содержание некоторых из этих
наименований так прочно забылось, что даже хорошо образованные
люди (особенно горожане) цутают деверя с туриным, а
золовку со свояченицей. Однако этому вряд ли следует
удивляться. Тесные, четко регламентированные
патриархальные взаимоотношения между членами старой семьи усту-
76

пили теперь место новому типу семеййых и социальных
связей.
Постепенно забываются и старые наименования
единиц измерения (аршин, вершок и т. nj. В романе
Н. Г. Чернышевского «Что делать?» сказано* «Никитушка
Ломов, бурлак.*; был гигант геркулесовской силы:
вятйадцатй вершков ростом...» Для больщинства
нынешних читателей реальный рост этого персонажа стал уже
загадкой. Даже если любознательный человек и узнает
из справочника, что вершок равен приблизительно 4,4
сантиметра, то в результате умножения на 15 получится
66 сантиметров, а это соответствует представлению
скорее о карлике, чем о гиганте. Оказывается, по старому
обычаю, число вершков при указанци роста человека
добавлялось всегда к двум аршинам (аршин равен 0,71 м).
Только зная все это, мы сможем определить, что рост
бурлака Ломова составлял 2 метра 8 сантиметров!
Кстати, в «Курсе русской истории» В. О. Ключевского говсн
рится: «Петр I был великан, без малого трех аршй
том». Как известно, Петр I был ростом 2 м 4 см.
Не все сейчас уже помнят, чему равны в современной
системе единиц измерения фунт D00 г), пуд A6 кг),
сажень B,13 м) и тем более косая сажень (т. е, расстояние
во косой линии от носка левой ноги до конца среднего
пальца поднятой вверх правой руки).
- Старение слов, обозначающих уходящие из жизни явле^
ния, — процесс неизбежный и неотвратимый, а если
посмотреть шире — даже полезный. Человеческая падать
не безгранична в своих возможностях. Современному
школьнику, изучающему основы ядерной физики и
генетики, запоминание прежних единиц измерения было
бы делом обременительным и малорезультативным.
Износу нередко подвержены целые однотипные разряды
слов. Нарример, в прошлом были достаточно продуктивны
слова на -чий (ловчий, зодчий, стряпчий, певчий,
кравчий — 'боярин, ведавший царским столом0) и на -аръ
(бондарь, гвоздарь, звонарь, пушкарь, рыбарь — рыбак,
друкарь — 'книгопечатник/ грабарь — 'землекоп*3 и др.).
Теперь же новые слова с этими суффиксами практически
не образуются.
Для изучения истории литературного языка
показательно не только рождение одних слов и выход в
пассивный запас других. Важно еще сопоставить степень
встречаемости, употребительности слов в речиг или, как го-
П

ворят, их частотности. Теперь, когда созданы частотные
словари русского языка, такое сопоставление стало
осуществимым. При сравнении выяснилось, что если в
литературе XIX в. высокочастотными словами были: барин,
бог, земля, карета, лошадь, самовар, телега и т. п., то
в наше время в разряд высокочастотных слов вошли*
время, страна, народ, борьба, план, организация,
производство и т. п.
Любопытны данные об изменении частотности слов во
французских газетах XIX и XX вв. В корреспонденции
«Век и слова» (Неделя, 1972, № 3, 10—16 января)
опубликованы данные Парижского института газетоведеиия
о том, что в 1871 г. наиболее часто употребляемыми
словами французской прессы были: любовь, страсть,
женщина, сердце, фривольность, рента... В 1971 г. в этой
позиции отмечены иные слова и в ином по счету
употребления порядке, а именно: автомобиль, спорость, женщина,
война, Луна, наркотики, атом, политика... Любовь здесь
стоит на 9-м месте. Такова, по наблюдениям этого
института, динамика слова в этот период...
Очевидно, что интенсивный процесс обновления
лексики в последние десятилетия — это веление жизни,
характерное для большинства развитых языков.
ВСЕ ЛИ ЗНАЕТ СТАТИСТИКА?
«Статистика знает все», — полушутливо писали И. Ильф
и Е. Петров. И действительно, статистика внает
многое. Известно, например, что население земного шара,
по оценке ООН, в середине 1981 г. составляло 4
миллиарда 495 миллионов человек. Статистика свидетельствует:
в СССР выпускается продукция более 15 миллионов
наименований. Подсчитано даже, сколько весят все вместе
люди, живущие на Земле: чуть более 200 миллионов тонн.
И ведь это совсем пустяк по сравнению с общей массой
живого вещества, так называемой биомассой нашей
планеты —около пятимиллионной доли. Словом,
статистика знает многое, но не все...
Статистика, например, не знает, сколько слов в
русском языке. «Позвольте?! — скажет изумленный
читатель. — Разве нельзя ваять словарь и, не пожалев
времени, сосчитать помещенные в нем слова?» Конечно,
можно. Впрочем; и считать ничего не надо,, составители
словарей bcq уже до нас додсчитали. Оказалось, в шеститом-
78

ном «Словаре Академии Российской» A789—1794)
содержится несколько более 42 000 слов, в «Словаре
церковнославянского и русского языка», изданного Академией
наук в 1847 гм представлено около 115 000 слов, а четырех*
томный «Толковый словарь живого великорусского
языка», составленный В. И. Далем, включает более 200 000
слов. Не сходятся цифры и в словарях, изданных в со*
ветское время: в четырехтомном «Толковом словаре
русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова — 90 492 слова,
в однотомном «Словаре русского языка», составленном
С. И. Ожеговым (изд. 9-е. M.f 1972), — около 57 000 слов,
в семнадцатитомном «Словаре современного русского
литературного языка» АН СССР (этот лексикон также
называют «Большой академический словарь») — 120 480 слов,
а во втором издании «Словаря русского языка» в 4-х
томах АН СССР (этот справочник называют также «Малый
академический словарь») — около 90 000.
Цифры, как видите, разные, и, что самое важное, —
ни одна из них не соответствует действительному
количеству слов в русском языке.
«Почему?» — в недоумении спросите вы. А потому что,
во-первых, словари отражают разрыв периоды развития
языка, во-вторых, преследуют разные цели и, в-третьих,
включают в себя далеко не все, что имеется в словарном
составе русского языка.
Так, в толковые словари русского языка (кроме
словаря Даля) не помещается диалектная лексика. Ведь и
сейчас, хотя с каждым годом все реже и реже, в отдельных
областях нашей страны употребляют не всем понятные
слова: баркан (морковь), мшара (болото), рушник
(полотенце). Петуха называют в разных местах по-разному:
кочет или певенъ* Обычно говорят: корова мычит. Но на
Севере можно еще услышать: корова мукает и мырчйгп.
Такой разнобой ведет даже к досадному непониманию
собеседника. В одной из работ о русских диалектах рас*
сказывается: «Воронежская уроженка вышла замуж за
горьковчанина, и поехали молодые в гости к родителям
мужа. Очень хотелось молодой понравиться свекрови,
так и бросалась она выполнять ее просьбы. Говорит как-то
свекровь: «Сходи на мост, принеси бурак». Выбежала
молодая на улицу, видит мостик через ручей, подбежала
и ищет свеклу, которую у нее на родине бураком зовут,—
нет нигде. Воротилась с пустыми руками: не знала
молодая, что горьковчане мостом сени зовут, а бураком —

посудину из бересты, в которой носят в поле квас или
молоко. Говорит в другой раз свекровь невестке: «Поди
хлеба напаши», а невестка удивляется — кто же зимой
иашет? Оказывается, пахать значит не только
'обрабатывать землю0, в ряде мест это слово идаеет значение 'резать
хлеб или мясо3, а в других — 'подметать пол0».
Сколько же диалектизмов в русском, языке?
Составители «Словаря русских народных говоров» (этот словарь
подготавливается в Ленинграде и издается ныне
отдельными выпусками) полагают, что в него войдет не менее 200 000
русских областных слов, не включаемых, естественно,
в толковые словари литературного языка.-
Кроме того, в словари литературного языка не входит
специальная терминология. А ведь количество терминов,
т. е. слов, известных специалистам разных областей науки
и производства, во много раз превосходит общепринятую
лексику. Например, только в химии — несколько
миллионов терминов. Зоологи подсчитали, что на Земле
существует около миллиона видов насекомых, и каждое>•
естественно, имеет название. А сколько терминов в медицине,,
электронике, астрономии... Могут, правда, возразить,
что среди специальной лексики много слов иноязычного
происхождения. Это действительно ^ак. Но разве это
является основанием для того, чтобы не считать их в
общем лексическом составе русского языка? Ведь в
русском языке тысячи иноязычных по происхождению слов,
которые настолько уже прижились и обрусели (например,
лошадь, собака, деньги, комната, газета, бумага и даже
баня), что никому и не придет в голову считать, их нерус*
сними и не учитывать при подсчете общего количества
слов.
Но и это обстоятельство — не самая большая трудность
при подсчете лексики языка. Главная сложность
заключается в том, что русский язык обладает богатейшими
словообразовательными возможностями, позволяющими
по модели образовывать практически бесконечное
количество производных слов. г
Поставим, например, такой опыт. Начнем прибавлять
приставки пол-, сверх- и недо- к разным существительным,
прилагательным, глаголам: полдороги, полдома, полгорода,
полквартиры, полстакана, полтарелки,.., сверхмощный
сверхскоросткой,сверхгениальный, сверхмнительный, сверх-
любопытный.<>х недослушать, недоплыть, недолететь,
недослатьг недосчитать, тдорасспаващьх недодиктоватъ...

Могут возразить!, многих из этих «придуманных* нами
слов нет в словарях*- Естественно, нет. В целях
сокращения объема издания такие потенциальные слова, как не-
дорассказатъ или сверхмнителъный, не помещаются в
словари. И это вполне оправданно. Ид легко образовать по
аналогии, а значение их понятно из составляющих частей.
Но в нашей жизни, в реальной речевой практике такие
слова встречаются, хотя и не принимаются во внимание
при подсчете,
. Например^ в художественной литературе XIX—XX вв.
чрезвычайно мцрго странных слов- с приставкой все-:
всевозмущение (Жуковский), всеозаряющий (Баратынский),
всеприкрывающий (Гошль), всеприсутствие (Белинский),
всегубящий (Некрасов), всебеспременно (Л. Толстой), все-
гуманный (Достоерский), всеохраняющий (Лесков), все-
одуряющий .{Помяловский), всевдохновенный (Блок), все- ш
ведавщий (М. Горький), всесдкрушимый (Серафимович),
всеусыпляющий (Леонов), всепроглатывающий
(Луначарский), есерастворяющии (Федин), всеизлечивающий (Ажаев)
и многие другие. Такие слова одноразового
использования, как правило, также не помещаются в словари.
В последнее время для обозначения какого-либо
небольшого, уменьшенного в размерах предмета стало
модным прибаэлять к привычным словам иноязычное
словечко мини. Так появились сложносоставные слова:
мини-автомобиль, мини-автобус, миниг-трактор, мини-кинескоп,
мини-блок, минигреактор* Но это было только началом.
Чем дальше в лес — тем больше дров. Теперь слова с
мини- буквально заполонили страницы газет и научно-
популярных журналов. Пишут: мини-государство, мини-
стадион, мини-галерея, мини-парк,^ мини-баня, мини-коса,
мини-клюшка, мини-орхидещ мини-драматургия и даже...
мини-диспут, мини-конфликты!
Чрезмерной симпатией у некоторых писателей и
журналистов стал пользоваться и суффикс -инка. Каких
только слов тут ненапридумывали: диноватинка, откро-
венинка, картавинка, счастливинка, мохнатинка, весе-
лцнка, прищурипт% глуповатинка... Эти искусственные
штампованные словечки были остроумцо высмеяны в
фельетоне, помещенном в «Литературной газете» C марта
1971 г.). Вот что сказано там:
«— Простите, задержали домашние обстоятельства, —
с виноватинкой в голосе и опоздалинкой в глазах сказал
главбуху счетовод Никодимов...

.-. "Ч^обы это было в пбследйий раз! — бросил
главбух осуровинкой в голосе. Но в глазах его тлела безразли-
чинка: он знал уже о своем переводе в трест...
Дома Никодимова долго и нудно пилила жена.
— Если еще раз повторится вчерашнее безобразие,
заберу детей и уеду к маме в Люберцы! — в голосе ее
слышалась усталинка, в глазах сверкала безуминка».
Однако вопрос о случайных, лишь эпизодически
встречающихся (или» как их называют языковеды,
окказиональных — от латинского occassio — случай) словах не
всегда решается так просто и прямолинейно. Властное
стремление писателей к свежему» не банальному слову
естественно толкает их к словотворчеству. Некоторые
созданные «на случай» слова являются не только счастливой
находкой в контексте данного художественного
произведения, но подхватываются другими авторами и постепенно
могут стать полноправными «гражданами» литературного
языка.
Индивидуально-авторские образования встречались уже
и в прежние столетия: у Пушкина — стихоткач,
полуподлец, дамоподобный, кюхельбекерно (так шутливо, но
беззлобно писал Пушкин, намекая на тяжкое состояние,
испытываемое при слушании стихов друга по
Царскосельскому лицею В. К. Кюхельбекера) и др.; у Белинского —
хамелеочистика; у Герцена — цензорокеизиция (по
аналогии с инквизицией), розгословие, плетолюбивый, шпионща
и др.; у Л. Толстого — свободолегкомыслие, нестоющесть,
донкихотно и др.; у Чехова — толкастика, прозоплет,
блиноед, мордемондия и др. Виртуозно .имитировал
литературные слова под народную речь Лесков: клеветой (вм.
фельетон), мелкоскоп (вм. микроскоп), стричь купоны (вм.
купоны), долбица умножения (вм. таблица) и.др. Немало
политически острых, наполненных иронией и сарказмом
слов и выражений оставил Салтыков-Щедрин: белибер-
доносцы, умонелепствовать, подслушивательный интерес^
заднекрылечное знакомство и др.
В наше время тяготение к созданию новых, необычных
слов не ослабло. «Мне фабрика слов в управл&нье дана», —
заявлял В. Маяковский. В его поэтических произведениях,
по подсчетам одного из исследователей, содержится 2840
новообразований! Партия —рука миллионопалая...; сер~
пастый советский паспорт...; Тело намусклим в спорте...;
По морям, играя, носится с миноносцем миноносица.*.
Ср. также; свипх няньг молоткастый% словоблудьищег
82

тысячесилъе, разулыбитъ, крикогубый и многие другие.
Впрочем, в словарь общелитературного языка прочно
вошло только одно сочиненное Маяковским слово —
прозаседавшиеся.
Немало индивидуально-авторских слов и у других
современных поэтов и писателей. Например, для Блока
было характерно применение новообразований на -ость
(белостъ, бессонность, глубинность^, осиянностъ, снеж-
ность) и редких, выразительных эпитетов (безмирный xaocf
безначальная ширь, безогненный взор> сереброзвездная ту*
ча^и т. п.). Поистине неповторимый сатирический заряд
вложили в свои авторские неологизмы И. Ильф и Е.
Петров: суперударник, агитгирька, киноправедники, привет-
работник, культзагиб, поросятовладелец, свинодержатель9
халтуртрегер (последнее образовано по образцу
немецкого слова культуртрегер — 'носитель культуры1*. Так
обычно иронически называют человека, прикрывающего
свои корыстные цели маской распространения культуры,
просвещения).
. Вот еще небольшой список индивидуально-авторских
слов, встретившихся у различных современных
литераторов: одноколыбельники (Цветаева), безлепица
(Булгаков), нерукотворница (Софронов), холёныш (Кирсанов),
тупизна (Мартынов), суетория (Твардовский), весеннесть
(Тендряков), невредимка (Боков), солнцеглазый (Жаров),
дорогиня (Асеев), новом ил (Нагибин), ландишево (Катаев),
свистопад (А. Вознесенский), неумелым, (Евтушенко).
Этот список можно было бы продолжать чуть ли не до
бесконечности: так велики словообразовательные потенции
русского языка, особенно ярко раскрывающиеся в
относительно раскрепощенной речи художников слова.
Впрочем, только ли в стихах и художественной прозе
рождаются окказиональные слова? Отнюдь нет. Создание
слов «на случай», для конкретного контекста характерно
и для языка современных газет. Особенно часто
окказиональные слова можно встретить в таких более
свободных жанрах, как фельетон или очерк. Вот несколько
свежих примеров: длясебятник (у Даля было просто
себятник, т. е. эгоист), вправдуневерец, ниче,гонехотенье,
дуракаваляние, выньдаположная психология, неразберипой-
мешъ и т. п. Легко заметить, что эти окказионализмы
образованы как бы путем сжатия, сплава нескольких слон:
валять дурака — это обычное, воспроизводимое
фразеологическое выражение; дуракаваляние — это окказиональ-

ное слово, созданное для определенной ситуации.
Например: «— Ямки можно не рыть. Здесь земля влажная, —~
.он взял жердь и забил ее топором в землю, И дальше уже
пошла не..работу, а «дуракаваляиие», как определил "их
занятие начальник заводского КБ» (Литературная
газета, 1979, 23 мая).
В бурлящем океане живой разговорной речи
беспрестанно рождаются и умирают слова-однодневки. Сколько
их, какие они? Языковеды лишь сравнительно недавно
стали записывать и изучать лексику устной
непринужденной речи. Вот несколько таких записей:
-*- Зачем так шуметь? Что подумают внизушные соседи.
— Что так быстро вернулась? — Да наленинградиласъ*
досыта.
— Ты знаешь, этот книгоглотатель сам книжку
отгрохал!
— Да молчит ч)н всё.. Совсем омедведился в больнице.
Как относиться к индивидуально-авторским неологиз-'
мам и таким вот одноразовым образованиям? Очевидно,
что их нужно собирать, изучать, стоило бы, может быть,
даже попытаться составить сборник удачных
писательских неологизмов. Но вопрос не в этом.. Считать ли их в
составе русского языка или находящимися за его
пределами? А если за пределами, то что же — нерусские это
слова? Или, может, вообще не слова?..
Все это, как видите, не такие простые вопросы... Мы
говорили: душераздирающий крик. Это нормально,
обычно. Но М. Дудин пишет:
Еще минута — перекосит рот
От сердцераздирающего крика.
В словарях русского языка слова сердцераздирающий
мы не находим. Но в словарях часто что-то пропущено,
не отмечено. С другой стороны, Дудин, возможно, впервые
употребил, так сказать, изобрел это слово. Оно
выразительно, не банально, и в то же время образовано по
нормативной модели. Здесь нет грамматической
неправильности. Но других примеров, подтверждающих
существование этого слова, тоже нет. Как же должен поступить
лексикограф, составитель словарей? Выдать слову
сердцераздирающий паспорт литературного гражданства и
включить в новое издание словаря или отвергнуть как
одноразовое2 незаконнорожденное? ^
84

Или другой пример. Чехов в рассказе «Торжество
победителя» шутливо и очень к месту употребил глагол
укомплектоваться в значении: ^слишком плотно,
чрезмерно наесться0. Вот как он пишет: «После блинов осетровую
уху ели, а после ухи куропаток с подливкой. Так
укомплектовались, что папаша мой тайком расстегнул пуговки
на животе», В картотеке Словарного сектора Института
русского языка АН СССР других цитат с подобным
применением глагола нет» Составители «Большого
академического словаря» (в семнадцати томах) пошли на риск а
включили это слово в словарь с чеховской цитатой. Но
прошло много лет, а в литературе пока что так и не
встретилось такого употребления. Здесь мы, конечно, имеем дело
со словом-шуткой, авторским неологизмом. И потому его
вряд ли законно уравнивать в правах с регулярно
воспроизводимой, общепринятой лексикой русского
литературного языка.
А как быть со сложносоставншш прилагательными?
. Очевидно, что слова бледно-розовый,.ярко-зеленый,
народнохозяйственный, культурно-воспитательный и т. п. входят
в состав общеупотребительной лексики. Но ведь
возможность подобных образований по существу беспредельна.
Говорят и пишут: строго-надменный вид,
приторно-ласковая улыбка и т\ п., а у писателей можно встретить и вовсе
редкие, может быть, даже неповторимые сложные слова»
например: институтско-опереточное воспитание
(Салтыков-Щедрин), глухо-пвпельно-оранжевая туча (Нагибин).
Лексикографы давно пытаются отыскать объективные
критерии для включения в словари только
общелитературных слов и отграничения их от потенциальных и
окказиональных образований. Одни считают, что Для этого
необходимо иметь в картотеке хотя бы три фиксации
употребления данного слова у разных авторов, другие — пять.
Очевидно, что такой подход не обещает надежных
результатов. Вспомним, кстати, греческую «апорию о куче».
Древние мудрецы так ведь и не смогли решить,
сколько же нужно камней, чтобы можно было, не
сомневаясь, назвать сложенное кучей. Три, четыре, пять или
больше?
Границы между общелитературной лексикой и
потенциальными, индивидуально-авторскими словами неясны,
размыты. Четкой демаркационной линии здесь провести
невозможно, и уже поэтому вряд ли осуществим точный
подсчет количества слов э русском языке*
85

Кроме всего этого, есть еще одна огромная и никем и
никогда не сосчитанная армия слов. Это собственные
имена, прозвища, фамилии (то, что изучает* ономастика) я
географические названия (то, что изучает топонимика).
Ведь не только города и поселки (Ярославль, Смоленскf
Новгород, Брест, Брянск), реки и озера (Волга, Нева,
Десна, Волхов, Ильмень)f но и холмы, ручьи, болота,
лесные урочища, городские улицы — все имеет свое, иногда
неповторимое имя.
Точный подсчет количества географических названий
весьма затруднителен. Ведь если мы даже знаем, что в
нашей стране более миллиона озер и около трех миллионов
рек и водных протоков, то остается все-таки неизвестным,
сколько же среди них разных наименований (скажем,
речки с названием Черная встречаются на Северо-Западе
очень часто). Кроме того, количество географических
названий непостоянно. Появляются новые города и
поселки, исчезают с карты наименования некоторых старых
деревень. «Ленинградская правда» C1 января 1982 г.)
сообщает, например, такие данные о топонимике
Антарктики: «В начале прошлого века, во времена первой
русской антарктической экспедиции, на карте 1820 года было
всего лишь 30 русских названий. Теперь же их
насчитывается около тысячи. На карту нанесены скрытые в
ледниковой толще и обнаруженные полярниками благодаря
сейсмическому и радиолокационному зондированию горы,
долины, в том числе носящие ныне имена замечательных
русских ученых — академиков О. Ю. Шмидта, Б. Б,
Голицына и других».
ПЬ свидетельству географов, названия населенных
пунктов в общей массе географических наименований
(т. е. названий холмов, бугров, угодий, урочищ, ручьев,
болот и т. п,) составляют не более 5—10%. Сейчас на
территории РСФСР насчитывается свыше 300 000 населенных
пунктов. Если учесть приведенный выше коэффициент
отношения числа названий населенных пунктов к
географическим именам вообще E—10%), то общее количество
географических названий, включая микротопонимику, а
также названия улиц, переулков, площадей и
набережных, достигнет многих миллионов. Подсчитано, кстати,
что в Швеции, территория которой в 50 раз меньше
территории Советского Союза, имеется около 12 миллионов
географических названий.
Заметим также, что мы пока вели речь только об офи-
86

циальной топонимике. А сколько еще есть не нанесенных
на карты разговорных наименований! Владимирщина,
Врянщина, Смоленщина, Оренбуржье, Поволжье...
Притом от каждого наименования, как правило, образуются
производные: Волга — волжский, волжанин, Москва —
московский, москвич, Новгород — новгородский, новгородец
и т. д. И ведь это тоже слова русского языка!
Итак, хотя точно подсчитать количество слов в
русском языке не удается (и вряд ли когда-либо удастся)*
можно с уверенностью говорить, что в русском языке не
57 тысяч слов, приведенных в Словаре Ожегова, а,
включая диалектизмы, терминологию и топонимику,
десятки миллионов. Наш язык — это полноправный язык-мил-
лионер.
Кстати, о миллионе. В последние годы это слово так
часто мелькает на страницах печати и звучит по радио,
что многие уже как-то потеряли живое представление об
этом количестве. А вот какие яркие, наглядные примеры
приводит в книге «Занимательная арифметика» Я. И. Пе-
рельман: «Миллион шагрв — это расстояние от Москвы
до Ленинграда, Книга в миллион страниц имела бы в
толщину 50 метров, это почти половина высоты Иеаакиевского
собора. Миллион дней — это почти 27 веков. Таким
образом, от начала нашей эры еще не прошло миллиона
дней».
А теперь рассмотрим пример из более близкой нам
области. В Ленинграде, в Словарном секторе Института
русского языка АН СССР хранятся богатейшее картотеки,
уникальные коллекции цитат, которые, в сущности, и
являются основной материальной базой для создания
словарей русского языка. Так вот, в одной из картотек —
около семи миллионов карточек-цитат. Для того талька,
чтобы быстро, не читая текста и не останавливаясь ни
на секунду, перелистать эти карточки, потребовалось бы
больше года неустанного и ежедневнога восьмичасового
труда.
Однако мы несколько отвлеклись в сторону, а нам
нужно решить еще один весьма важный вопрос. До сих
пор речь шла о национальном русском языке, г. е.
о.языке, в который входят и областные слова, и социальные, и
профессиональные диалекты, и узкоспециальная лексика,
и т. д. Но существует «литературный язык», йод которым
обычно понимается высшая (образцовая, обработанная)
форма национального яз$ша, обладающая богатым йёкси-

ческим фондом, упорядоченной грамматической
структурой и развитой системой стилей, В сущности, он и есть
язык образованных людей нашего времени. Но при этом
объем понятия «литературный языц», естественно, уже
национальнЬго языка.
Сколько же слов в современном русском литературном
языке?
К сожалению", и в этом случае наука о языке не можех,
назвать точней цифры. Ведь литературный язык
находится в вечном движении и обновлении. Вступают в строй
новые слова, умирают или уходят на отдых другие.
Невозможно сделать моментальный фотоснимок языка,
получить его одновременный срез.
Однако кое-какие соображения по этому вопросу все-
таки имеются. Некоторые языковеды, например, считают,
что в развитых мировых литературных языках число
слов колеблется между 300 тысячами и миллионом. Если
скромно принять для русского языка даже меньшее число
C00 тысяч), то и в этом случае количество слов
представляется весьма значительным.
Впрочем, чтобы лучше судить о богатстве лексического
фонда языка, полезно сравнить его со средним словарным
запасом отдельного человека. Надо сказать, что и здесь
полученные данные не совсем совпадают. Одни ученые
считают, что активный словарный запас
современного образованного человека обычно не превышает 7000—
9000 разных слов, по данным других, он достигает 11 000—
13 000 разных слов. Еще раз подчеркиваю,,~что здесь
имеется в виду именно активный словарный запас, т. е.
такие слова, которые человек не только знает, но и
употребляет. Пассивный же запас, т. е. те слова, которые
человек знает, но практически не применяет в своей речи*
естественно, значительно больше.
Эти числовые данные интересно, в свою очередь,
сопоставить со словарем писателей и поэтов, мастеров
художественного слова. Известно, например, что Пушкин
употребил в своих сочинениях и письмах 21 290 разных
слов. Имеются сведения о количестве слов и у некоторых
других писателей: Гомер — около 9000 слов, Демосфен
(речи) — около 5000 слов, Шекспир — около 15 000 слов
(по другим источникам —* около 20 000), Данте
(«Божественная комедия») — 5860 слов, Сервантес — около 17 000
слов, Гоголь («Мертвые души») — около 10 000 слов>
Шевченко — около 10 000 слов, Есенин — 18 890 слов. Сей-
ва

час во многих вузах страны составляются словари языка
отдельных писателей, с помощью ЭВМ создаются
исчерпывающие списки слов (глоссарии и конкордансы) к их
произведениям. Статистика постепенно берет на учет и
,тгу область человеческих знаний.
Итак, оовремеяный русский литературный язык —
dto поистине один ид богатейших и весьма развитых
языков мира. Его обширный лексический фонд позволяет не
только бесконечно расширять свой собственный
словарный запас, но и находить то единственно нужное слово,
которое необходимо в разнообразных и сложных ситуациях
нашей жизни. Справедливо писал М. Горький: «Русский
язык неисчерпаемо богат и все обогащается с быстротой
поразительной».
СЛОВА С МЕТРИЧЕСКИМ СВИДЕТЕЛЬСТВОМ
Язык создается народом. Эта мысль .усвоена нами со
школьной скамьи. Большинство корневых слов
зародилось в глубокой древности, и мы уже не можем назвать
ни их творцов, ни повода их возникновения. В мире нет
ничего Случайного (ведь и сам случай — это результат
пересечения независимых друг о^Гдруга закономерностей),
и, конечно, были какие-то серьезные причины назвать
то, что мы едим, хлебом, а то, что пьем, водой. Но эти
причины давно и навсегда забыты> затеряны во мраке
веков.
Бывают, правда, и курьезные факты
немотивированного рождения новых слов. Об одном из них
рассказывает академик А. Е. Ферсман в книге «воспоминания о
камне»:
«Дружно гребли мы навстречу свежей имандровской
волне, борясь с набегавшими валами. Медленно
подвигался тяжелый карбас с сетями и неводом, и только поздно
вечером мы подошли к.западным берегам озера...
— Как зовут этот скалистый наволок*, что вдается
в губу? — опросили мы сами Архипова.
— Да как зовут, просто зовут — наволок.
— А вот следующий?
— Это еще наволок.
— А там дальше, вон со скалой у входа в губу.?
I * Наволок — участок твердой земли, отделяющий озера одно
от другого, т. е. земля, через которую надо волочить лодку; мыс
на озере (примечания А. Е. Ферсмана),

— Еще, еще наволок. Ну чего спрашиваешь, нету
имен у этих губ да наволоков» — говорил старый седой
саами...
А наш географ что-то аккуратно записывал в книжечку.
Прошло два года. Из печати,вышла большая
прекрасная карта полярного озера Имандра со всеми островами,
губами и речушками. На месте западных изрезанных
берегов красовались тонко выгравированные названия: «Про-
сто-наволок», от него «Еще-навояок», а дальше — «Еще-
еще^наволокк
Так родилось слово, и тщетно будут разбирать через
сто дет великие знатоки финских языков, фольклористы
и историки, где искать корни этих загадочных названий».
Но такие случаи, конечно, весьма редки. В творении
слов участвует созидательный дух народа. «Слова не
изобретаются академиями, — говорил Н. М. Карамзин на
собрании Академии Российской, —• они рождаются вместе
с мыслями... Сии новые, мыслию одушевленные слова
входят в язык самовластно, украшают, обогащают его».
Рождение слов^ как и новых идей, произведений ис^
кусства, вызвано, как правило, не усилиями отдельной
личности, а подготовлено объективными
обстоятельствами эпохи. Здесь торжествует не принцип
индивидуальной воли, а принцип всеобщей, хотя и не всегда осознанной
необходимости. Никто, пожалуй, не выразил этой мысли
лучше, чем^А. К. Толстой:
Тщетно, художник, ты мнишь, что творений
своих ты создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного
Зевса...
Нет, то не Гёте великого Фауста создал...
Но даже среди равных всегда есть кто-то первый. Кто-
то первый подсунул под камень шест и легким усилием
рычага сдвинул камень с места, кто-то первый (вероятно,
случайно) высек огонь, кто-то первый придумал колесо,
кто-то первый изобрел солнечные часы, кто-то первый
произнес новое слово.
Их имена остались неизвестными. Так продолжалось
много столетий. Ведь даже болыцинство памятников
древней литературы были, безымянными. Мы не знаем (и
вряд ли узнаем когда-нибудь), кто написал «Слово о
полку Игоревен.
9Q

Но чем ближе к нашему времени,,тем все чаще рядом
с новым явлением (изобретением, постройкой,
художественным произведением а т. д.) встает имя человека,
связанного с его созданием. Сейчас это стало само собой
разумеющимся. Мы связываем закон всемирного
тяготения, с именем Ньютона, открытие гелиоцентрической
систем:ы с именем Коперника, изобретение радио с
именем Попова, Мы знаем авторов романов, стихов, пьес,
творцов живописи ц скульптуры, имена архитекторов,
музыкантов, спортсменов. На изобретения выдаются теперь
авторские свидетельства, патенты. Появилось даже
юридическое понятие «авторское право»- Кладези
человеческого познания — энциклопедии рассказывают нам, что
и где возникло, когда и кем создано. Молодежь
испытывает свои силы в конкурсах знания, мы с интересом
следим за борьбой эрудитов в интересной телевизионной
программе. Знать историю возникновения чего-либо,
знать имя создателя стало для современного человека в
порядке вещей*
А как же наш язык, наши слова, в особенности новые
слова? Был у них «автор»? Могут ли им быть выданы
«метрические свидетельства»? Родной язык — это
общественное создание и достояние. Что же касается отдельных,
особенно новых слов, то, видимо, был все-таки кто-то
первый, кто удачно выразил мыс^Гь, изобрел или
образовал такое нужное, удачное слово или выражение, что
оно было подхвачено другими и впоследствии усвоено
языком* Вероятно., такое «изобретение» могло быть
сделано одновременно и несколькими людьми. На это в
принципе не меняет сути дела, поскольку история науки знает
множество параллельных изобретений.
Проблема авторства слов интересна и важна потому,
что с каждым веком, с каждым десятилетием становится
все больше и больше таких слов, о которых известна ш
хронология или их автор, а иногда и то и другое. И речь
здесь идет не только об искусственных словах, список
которых довольно беден: газ, кодак, лилипут, робот,
рококо, утопия. Впрочем, термин «искусственные слова*
не очень удачен, так как при образовании их были отчасти
использованы слова, части слов или созвучия
общенародных языков. Авторы некоторых из этих слов известны.
Слово лилипут впервые уиотребшс английский писатель
Дж. Свифт в своем знаменитом гротеске «Путешествие
Гулливера»* Изобретение слова утопия (от греческого
01

topos — место и u — не, т. е. место,, которого ае сущестт
вует) принадлежит другому английскому писателю Т.
Мору, автору фантастического описания идеального, но не
существующего общества. Слово газ придумал немецкий
ученый Ван Гельмонт еще в XVII в. Оно как бы сложено
из греческого chaos (хаос) и немецкого Geist (дух).
Интересно возникновение слова робот. В
современном значении (кибернетическая машина, воспроизводящая
действия человека) его впервые употребил чешский пи-
сатель-фантаСт К. Чапек в научно-фантастической пьесе
«RUR» («Россумские универсальные роботы»),
написанной 6 1920 г., когда подобных «умных» машцн еще не было
и в помине. О том, как появилось это слово, рассказал
сам К. Чапек:
«—Эй, Иозеф, — обратился оц к сврему
брату-художнику, — у меня вроде бы появилась идея пьесы.
— Какой? — пробурчал художник...
Автор изложил сюжет так коротко, как только мог.
— Ну так пиши, — проронил художник...
— Но я не знаю, — сказал автор, — как мне этих
искусственных рабочих назвать. Я бы назвал их лаборжи
(от английского labour — работа. — К. Г.), но мне
кажется, что это слишком книжно.
— Так назови их роботами, — пробормотал
художник...»
Ныне это слово стало интернациональным, широко
вошло в русскую обцходную речь. и даже послужило
основой для создания производных: роботостроение,
робототехника у роботопсихология и т. п.
Установить самый момент словотворчества, отыскать
автора словал естественно, нелегко и далеко йе всегда
удается. Однако уже даже в XVIII—XIX вв. некоторые
слова получили «метрические свидетельства». Так,
Ломоносов является автором многих килек (т. е. как бы
переложений на русский язык структуры и смысла
иноязычных слов). Им были введены слова-термины: водород,
кислороду наблюдение, предмет, опит. Считается, что
слова промышленность и будущность впервые употребил
Карамзин. Суворову приписывают изобретение слова
У немогузнайка. Индивидуально-авторские словечки
Пушкина -(кюхельбекерно, огончарован, полуподлец и др.) не
вошли в общелитературный язык, но нередко
воспроизводятся как литературные реминисценции. Слово нигилист
закрепилось в литературном языке после выхода в веет
П

ромайа Тургенева «Отцы и дети», а слово^ обломтЩипа,
естественно, пошло от писателя Гончарова. Довольно
прочно вошли в речевой обиход и регистрируются
словарями русского языка иронические щедринские слова:
благоглупости, пенкосниматель, головотяп9
головотяпство. Словом непротивление (обычно употребляется в
выражении непротивление алу) мы обязаны, конечно,
философии и литературному творчеству Л. Толстого. Слово
бездарь (со старым ударением бездйрь). было пущено И.
Северянином.
Как уже отмечалось, установление авторского права
на слово — дело не щюстое. Для избежания ошибок и
промахов здесь нужна тщательная экспертиза,' Так,
например, долгое время считали и писали даже в книгах
и учебных пособиях, что слово стушеваться ввел в
общелитературный язык Достоевский, Писатель как бу^то
и сам "отчасти верил это^у. Позже выяснилось иное: это
слово употреблялось, правда не часто, еще во времена
Пушкина.
(^ейчас наука о языке располагает данными о
хронологии многих слов и, выражений. В некоторых случаях
можно указать даже точную дату рождения слова, в
других — приблизительно годы его вхождения в широкое
употребление. Слово субботник родилось 10 мая 1919 г.
Декрет юб организации домов отдыха был издан в* 1921 г.
Выражение социалистическое соревнование v впервые
прозвучало на XVI партконференции 6 апреля 1929 г.
Стахановцы появились после августа 1935 г. Звание генерал
было установлено Указом Президиума Верховного
Совета СССР 7 мая 1940 г., а должность министр восстановлег
на 15 марта 1946 г. Понятно, что в двух последних
случаях речь идет не о возникновении новых слов, но лишь
о возрождении старых.
В книге Ю. В. Откупщикова «К истокам слова»
приведен большой перечень слов с указанием года их
вхождения в широкое употребление* Вот * некоторые из них:
целинник A955 г.), лавсан A956 г.)» круиз A957 г.),
бионика, ~лазер(I960 г.), бадминтон, джинсы A963 г.),
акваланг, хобби A964 г.), болонья, прессинг, смог, цунами
A965 г.), колготки, сенаж A967 г.). Рождение
словосочетания Красная книга можно датировать 12 марта 1974 г. —
в этот день постановлением коллегии Министерства
сельского хозяйства СССР €йла учреждена «Книга редких
и нах одящихся под угрозой исчезновения видов животных

и растений СССР». Название новой стрижки волос сеееуп
пришло к нам в 1976 г. Отвечая на вопросы читателей,;
«Ленинградская правда» A5 декабря 1976 г.) писала:
«Сэссун» (позднее орфография была изменена на сессун. —
К. Г.) — это не новый фасон прически, пришедший на
смену хитроумным сооружениям из начесанных, обильно
политых лаком волос или по-русалочьи распущенных
вдоль спины. «Сэссун» — это совершенно новый метод
стрижки, названный так по имени его создателя,
известного лондонского парикмахера Видаля Сэссуна».
Наличие метрических свидетельств особенно
характерно, конечно, для терминов, слов науки, т. е. той области
лексики, где в наибольшей степени осуществимо разумное
регулирование наименований. Например, телефон. Его
изобретение и наименование относятся к 30-м годам XIX в.
и связаны с именем английского физика Ч. Уинстона.
Термины «анод», «катод», «ион» впервые употребил М. Фа-
радей в середине XIX в. Немецкий ученый Э. Геккель
предложил термин «монизм» (философское учение,
признающее основой всего существующего одно начало—
либо материю, либо дух). Французскому физиологу и
психологу Ш. Рише мы обязаны словом сомнамбулизм
(расстройство сознания, при котором автоматически во сне
совершаются привычные действия, например ходьба).
Политические термины» связанные с борьбой против
иллюзий и заблуждений мелкобуржуазного народнического
движения («бакунизм», «бланкизм», «ткачейизм»), были
впервые использованы Г. В. Плехановым.
Случается, что термин, созданный кем-либо на основе
прежних взглядов, перестает соответствовать
современным представлениям или научным понятиям. Но
привычка здесь часто побеждает строгую логику. Например, с
химической точки зрения тер$щн «углеводы» неверен. Он
был предложен в 1844 г. ученым из Дерпта (ныне Тарту)
К. Шмидтом и . впервые записан по-немецки: Kohlen-
hydrat (Kohle — уголь). Однако термин прижился, его
быстро перевели на другие языки и употребляют доныне.
Сходная история произошла и со словом витамины. Этот
термин изобрел в 1911 г. польский биохимик К. Фуяк,
считая, что химические соединения «амины» сохраняют
жизнь человека (по-латински vita означает жизнь).
Впоследствии, однако, выяснилось, что многие витамины
вовсе и не связаны с химическими соединениями —
аминами. Но слово было освоено языком, и в наш медицин-
94

ски просвещенный век стало весьма употребительным.
Как нетрудно заметить, при создании новых слов многие
ученые разумно используют старый греческо-латинский
фонд. Так, предложенный в 1948 г. американским
ученым Н. Винером термин «кибернетика» имеет в основе
греческое слово со значением: 'кормчий, рулевой0, что
хорошо соотносится с искусством управления, как бы
подсказывает современное значение термина.
Многие недавно открытые химические элементы
получили названия в честь великих русских и зарубежных
ученых: менделевий A955 г.), реаерфордий, курчатовий,
нилъсоборий A960—1970-е годы).
Любопытную историю о рождении термина нейтрино
сообщает академик В.. М. Понтекорво: «В 1931 году
известный швейцарский физик Вольфганг Паули пришел к
выводу, что в природе должна существовать еще одна
нейтральная частица с массой, намного меньшей, чем у
нейтрона, как он говорил, «маленький нейтрон». Когда
он излагал эту идею с трибуны одного международного
научного совещания, итальянский физик Эйрико Ферми
перебил его словами: — Назовите его «нейтрино». —
Дело в том, что по-итальянски уменьшительно-ласкательное
окончание -ино соответствует русским суффиксам -чип
или -ушк. Так что нейтрино в переводе «маленький
нейтральный», или просто «яейтрончик». Так, нейтрино было
изобретено Паули, а окрещено Ферми».
Конечно, не все изобретенные слова приживаются в
языке. Высший судья здесь сам народ, вкусы и
потребности общества. Так, например, в 1972 г. ученые ЦАГИ
А. В. Ларин и В. В. Гриневицкий сконструировали
новый тип безаэродромных облегченных гибридных ле-
тагельных аппаратов, присвоив им название — верто-
статы (от слов вертолет и аэростат). Войдет ли это
новое слово в общелитературный язык, покажет время.
Быстротекущая жизнь требует все большего
количества новых наименований, и причем удачных, точных,
выразительных. Наступает эпоха не стихийного
естественного отбора, а осмысленного выбора слов. Так,
например, когда в конце 20-х годов XX в. было получено
новое синтетическое волокцо, для которого еще не было
наименования, английская фирма объявила конкурс на
лучшее название. В состязании участвовало 350 слов-
претендентов. Победа досталась короткому и
благозвучному — нейлон,
95

Спрос порождает предложение.^ 3$ рубежом деяо
дошло до того, что за удачно изобретенное наименование
готовы платить деньги, и весьма солидные. Журнал «Русская
речь» A967, № 2) приводит любопытное в этом смысле
объявление, напечатанное в одной из финских газет. Там
говорилось: «Мы предлагаем вам различные имена,
необходимые для разных целей. Вы что-нибудь изобрели?
Как это назвать? У нас имеется 25 000 еще не
использованных названий. О цене по соглашению».
Так возникают слова с метрическим свидетельством.
Так прежде не управляемая стихия —
словотворчество—постепенно,, исподволь становится регулируемым процессом
общественной жизни.
НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЕЙ НАШ ЯЗЫК
История человечества еще не знаяа такого
стремительного и бурного прогресса науки и техники, какой выпад
на наше, читатель, время — эпоху научно-технической
революции. По данным социологов и экономистов,
подавляющая масса материальной продукции, которой мы
пользуемся в повседневной жизни, получена в последние
два-три десятилетия i За 15—20 лет в мире появилось и^
соответственно, получило название более четырех
миллионов новых'предметов, причем ежегодно их число
возрастает примерно на 200 тысяч. Мы живем в период
информационного взрыва-. Сейчас каждую неделю в мире
издается 4 тысячи научных книг, выходят тысячи научных
журналов, публикуется около 100 тысяч статей. К этому
надо еще прибавить общественно-политическую,
художественную, детскую литературу. Современный человек,
как сказал еще академик С. И. Вавилов, поистине
находится перед Гималаями библиотек...
Здесь не место входить в рассуждения об" общих
последствиях мировой научно-^хнической революции.
Встречаются еще люди, которые разделяют вывод Ж.-Ж. Руссо
о том, что «прогресс наук ухудшает нравственное
состояние общества», люди, по его мнению, удаляются от при*
роды, становятся менее естественными, менее простыми
и даже менее добрыми. Впрочем, кое-какие опасения,
правда иного характера, не лишены оснований. Став
полноправным хозяином планеты, получив почти
безграничную власть над природой, человек не всегда и не
везде расчетлива и разумно относится к ней. «Комсомояь-
96

екая правда» от 7 февраля 1982 г. сообщает: «Тревожные
вести поступают со всех сторон. По данным ООН, на
каждого землянина приходится 1,2 гектара леса, но к 2000
году наши «персональные» рощи сократятся чуть ли не
на половину... Еще Платон в IV веке до нашей эры
жаловался, что быстро редеют горные леса Греции. А на
недавнем форуме экологов в Хельсинки случился казус:
представитедь Голландии заявил, что в его стране дело
охраны природы поставлено наилучшим образом, ибо
50 оставшихся гектаров естественного леса надежно
огорожены забором...» Не случайно поэтому так возросла
сейчас роль экологии и экономии энергетических
ресурсов. _
Однако в целом, как считают социологи,
поступательный ход научно-технического прогресса не только
исторически неизбежен, но и потенциально благотворен для
человечества. Полагают при атом, что ускорение темпов
развития науки и техники — это не скоропреходящее
явление, & долговременная) устойчивая тенденция.
Глубокие экономические» научные и технические
преобразования, естественно, не могли не отразиться н*
языке Нащего времени. Уже сейчас можно говорить о
нескольких серьезных следствиях научно-технической
революции в этой области.
Первое и самое важное заключается в том, что
изменился источник роста и обогащения русского
литературного языка. Ведь его основной питательной средой в
XIX и даже в 20—30-х годах XX в. были местные говоры
* и социальные диалекты. О вхождении областных слов, в
литературный язык написано немало. Широкое освоение
лексики территориальные диалектоэ вызвано было
объективными причинами, главным образом — отсутствием ц
общенародном языке слов для обозначения разных
предметов, получивших важное общественное, или
хозяйственное значение. Среди «пришельцев» из диалектов были
такие всем нам теперь известные слова1 тайга, пурга^
затон, паводок, позёмка, сухостой, подберезовик, битюел
вобла, лайка, доха, пимы, бублик, сушки и многие другие.
Большую {юль в освоении областных слов сыграли
писатели XIX вм хорошо знавшие быт русской деревни. Так,
например, слова бирюк, шуршать впервые употребил в
своих рассказах И. С. Тургенев. v
Но эпоха существования территориальных диалектов
проходит. С распространением всеобщей грамотности резко
4 Заказ 35 % 97

сузился круг носителей диалектной речи. Сейчас уже в
самой глухой деревне трудно отыскать
стариков-старожилов, сохранивших диалект, присущий этой местности,
в чистом виде. Областные говоры перестают быть
питательной средой русского литературного языка.
Правда, некоторые современные писатели (особенно
так называемые писатели-«деревенщики») пытаются ожа-
вить уходящие слова. Но здесь, как правило, уже нужна
подсказка, расшифровка. Кто, например, знает, что
такое чарым? Поэтому В. Астафьев поясняет: «Утрами
хрустел, сверкал вокруг чарым — осенний наст». Некоторые
языковеды, цепляясь эа подобные литературные
инкрустации, спешат объявить возрождение диалектной речи.
Думается, здесь мы имеем дело с проявлением, если так
можно сказать, «неославянофйльства». Вряд ли можно
ожидать «ренессанса» областных слов. Мы с интересом
читаем Абрамова и Белова, Распутина и Шукшина, но
практически не запоминаем, не усваиваем введенных ими в
текст местных словечек. Мною неоднократно был проре-
ден такой эксперимент. В разных аудиториях
филологов (студентов, аспирантов, преподавателей-вузов) я
пытался выяснить, помнит ли кто-нибудь, на чем ехаяа-
Настёна (героиня романа В. Распутина «Живи и помни»)
на последнее свидание с мужем-дезертиром, перед тем
как йогобнуть в водах Ангары. Все как один отвечали;
«на лодке». Хотя в романе наряду с этим словом
употребляется сибирское словечко шитик — лодка с нашитыми
бортами.
Современный русский литературный язык обогащается
теперь уже не за счет диалектов. Основной базой
пополнения его словарного состава стала терминология,
специальная лвксика. Вслед за новыми предметами и
научными понятиями в наш язык мощным, неиссякаемым
потоком вливаются новые слова: акселерация, алгоритм^
антибиотики, антитела, биееинтез, биотоки,
виброустойчивость,, водонепроницаемость, геронтология,
гидропоника, глобальный, голограмма, датчик, дизайнер,
запрограммировать, канцерогенный, компьютерt лазер ъ
микрофильмирование, нефтехимия, нуклеиновые кислощы%
околоземный, перфокарта, полимеры, полиэфирный,
ракетоносец, реактор, реанимация, синтетические материалыг
синхрофазотрон, стеклопластика, стресс, транзиетор%
фитонциды, энерговооруженность и тысячи других. В
«Словаре новых слов и значений» A971) около 50% неоло-
98

гизмов приходится на терминологическую лексику. По-
иодом для активизации специальных, научных слов часто
служат конкретные события нашей жизни. Например,
термины сейсмический и сейсмичность вошли в широкую
прессу вслед за сообщением о землетрясении в Ташкенте
26 апреля 1966 г. Случается, что слдва-термины обгоняют
появление самих предметов и понятий. Так придумано
уже слово тахионы для гипотетических, пока еще
экспериментально не обнаруженных частиц, которые по
предположению-некоторых физиков-, вопреки теории
относительности, могут двигаться со^ скоростью, превышающей
скорость света. * - ^
Но суть дела даже не в том, что появляются тысуячи
новых слов, стремительно растет словарный состав
литературного языка. Происходит не только количественное
(об этом, кстати, узке упоминалось выше), но и
качественное изменение специальной лексики. Доказательством
того, что научные термины теперь органически врастают
в общелитературный язык, может служить их
переосмысление и метафорическое использование. Только излишне
традиционный вкус могут покоробить сегодня такие
словосочетания, как душевная травма, общественный резонанс,
моральный вакуум, вирус стяжательства и другие.
Конечно, терминология и раньше служила важным
источником пополнения образных средств языка, но в наше
время ее роль в этом отношении неизмеримо выросла. Вот
несколько примеров метафорического употребления
терминологических сочетаний, связанных с использованием
атомной энергии и с освоением космического
пространства: «Бразилия никогда не знала такого стремительного
роста дороговизны, который она переживает последние
недели. Недавнее, почти двойное повышение цен на
нефтепродукты вызвало катастрофическую цепную реакцию.
Дорожает все, даже то, что, казалось, не имеет никакого
отношения к нефтяным продуктам» (Известия, 1964,
31 мая); «Иван: Какое-то состояние невесомости,., где
лево, где право... В голове даже стучит...» (Розов.
Перед ужином); «Профессор Арутюнов охотно занимается
воспитанием новой смены. Заметит искру настоящего
таланта и осторожно выводит ученика на орбиту больших
исканий» (Литературная газета, 1962, 10 мая).
Массовое переосмысление терминов знаменует собой
изменение сознания современного' человека. Понятия
науки как бы накладываются на общечеловеческие взаимо-
4* 99

отношения и приобретают двуплановость. Это своеобраз^
ное «очеловечение» терминологии постепенно стирает гра^
ни между термином и обиходным словом, свидетельствуй
об укреплении связи между научным и обыденным в coz
знании.
Другим,ярким следствием научно-технической
революции явилось значительное увеличение цноязычных
заимствований и тенденция к интернационализации лек*
сики русского литературного языка*
Выше уже отмечалось, что обмен словами —*
естественный и неизбежный процесс, обусловленный торговыми,,
научными, культурными и иными контактами между
народами. Ведь всякая замкнутая национальная культура
обычно проигрывает в своем развитди. Однако этот
процесс протекает с разной степенью интенсивности (ср.,
например, бурный приток иностранных слов в
Петровскую эпоху, когда в русский язык влилось более десяти
тысяч слов). В одном из последних исследований
англо-русских языковых контактбв приводится количество
вошедших в русский язык англицизмов по столетиям: XVI—
XVII вв. - 52 слова, XVIII в. ~ 287 слов, XIX в. —
714 слов, XX в.. *• 1314 слов. Налицо явное увеличение
иноязычной (английской) лексики. Впрочем, это
характерно и для других современных языков. Зарубежные
лингвисты пишут сейчас о невиданном до Сих пор
вторжении английских слов во французский ц в немецкий
языки (в ФРГ). Следует, однако, добавить, что и сам
английский язык является далеко не «стерильным»: в
кем более 2/3 (а по другим данным, до 75%) слов,
заимствованных в разное время из латинского, французского,
итальянского и других языков.
Вхождение иноязычных слов обычно сопровождается
жесткой конкуренцией с исконными словами. Борьба
часто идет с переменным успехом. Это хорошо видно на
примере спортивной терминологии. Слово капитан ц
значении 'глава спортивной команды0 утвердилось, ока-?
зывается, в спорте не сраэу. Оно выдержало длительную
схватку с другими наименованиями; предводитель, вожак,
и даже атаман. В одной из книг Но спорту, изданной в
Москве в 1897 г., говорилось: «По общему правилу*
каждая сторона избирает себе атамана, играющего йрвд?
почтительно сзади». А вот выдержка из «Наставления по
игре в хоккей» (СПб., 1914): «Если судей почему-либо №
то их обязанности берут на себя еожуки партий^
№

Трудшдй путь прошло и слово вратарь. В старину,
как уже отмечалось, это церковнославянское, слово
означало; 'сторож у церковных ворот^. В спортивном же
значении оно обрело жизнь лишь в 1915 г., вступив в
конкуренцию с другими, ныне забытыми наименованиями
этого игрока футбольной команды: привратник, сторож
(или страж) кона, хранитель города, караульщик ворот,
сторожевой, защитник ворот. Но борьба на этом не
кончилась. В ХХв, у вратаря появился серьезный соперник—
английское словр голкипер. Был момент, когда казалось,
что вратарю, фигурально выра#саяоьв*яе защитить своих
ворот. Но постепенцо старое славянское слово ьщло верх
над 1Ш0ЯЗЦГЧНЫМ, Было бы, пожалуй,г странным сейчас
назвать Яшина шщ Третьяка голкиперами, Сдало по*
зиции ц другое иноязычное слово форвард, уступив место
русскому — нападающий. - ' "' - -
Но борьба борьбой, а количество иноязычных слов
в русском языке, в последние десятилетия заметно
возросло. Появились дизайнер и бармен% акваланг ц бадминтонш
бестселлер и буклет% кемпинг ш мотель и много-много
других.
Иногда раздаются панические возгласы о порче
русского языка, о засорении его иностранной словесной
шелухой. Призывают бороться с иноземными пришельцами!
насильственно изгонять их, подыскивая или изобретая
взамен им русскщ? соответствия. Такая крайняя позиция
вряд ли оправданна. Освоение заимствованных слов и
злоупотребление ими — разные вещи (о вредной моде
применения иностранных слов без надобности
мы поговорим ниже). Были, например, попытки
выдворить из русского языка слова докер и дизайнер. Они не
увенчались успехом, И это понятно, так как по-русски
одним словом обозначаемые ими понятия не выразишь.
Ведь докер — это не просто грузчик t а" грузчик в порту/
занятый погрузкой ц разгрузкой судов. Слово дизайнер
нельзя заменить ни словом художник^ ни словом
конструктор. Это и художник и конструктор вместе, специалист
по художественному проектированию предметов,
производимых промышленностью, специалист по технической
эстетике. Освоение этого интернационального
наименования новой профессии не обеднилО| а обогатило русский
язык. Прав был A. EL Толстой, когда писал! «Известный
процент иностранных слов врастает в язык. Не нужно
от них открещиваться^ не нужно ими злоупотреблять.
101 <

Лучше говорить лифт, чем самоподъшателъщик, телефонf
чем дальнера$говорш..л
Многие чужие слова сейчас живут и успещно трудятся
среди своих. Так, в одной из статей научно-популярного
журнала «Химия и жизнь» мирно соседствуют: капля и
инжекция, вещество и деформация, луч и фокусировать,
нагрев и локальный, тепло и конденсация, породить и
эффект. Это сосуществование русских слов и освоенных
иноязычных терминов придает статье и научную точность,
и необходимую для широкого читателя доступность.
Причиной сравнительно легкого закрепления многих
иноязычных слов в русском языке служат не только
смысловые «добавки» (см. выше докер и дизайнер), но также
их интернациональный характер. В последние годы
ученые все чаще пишут о сферах сходной цивилизации,
общности развития науки и культуры. В век оживленных
международных контактов «прозрачность»
интернациональной лексики (ср. русское — абсолютизм, немецкое —
Absolutismus, английское— absolutism, французское —
absolutisme) облегчает перевод, взаимопонимание между
представителями разных народов. И поэтому, как ни
ругают ревнители чистоты русского языка фонетически
чуждое нам слово кемпинг ('лагерь, стоянка для
автотуристов0), обо, вероятно, приживется, так как поддержи-
вается развитием международного туризма.
Особенно жизнеспоеобными оказались слова,
созданные на основе греческо-латинских корней, составляющих
общий фонд европейских языкрв. Русское далъневидение,
и иноязычное телевизия не выдержали конкуренции с
гибридным, но весьма прозрачным наименованием •—
телевидение (ср. телескоп, телеграф, телефон и др.).
Итак, многие новые наименования иноязычного
происхождения уже достаточно прочно прижились на русской
почве. Попытки насильственного изгнания таких слов
сродни старомодному пуризму и, как правило, не ведут
к желаемым результатам. Вообще бережное отношение
к старине, забота о сохранении культурно-исторических
традиций вовсе не исключают чуткости и внимания к
новым словам, появление которых обычно далеко не
случайно. Вот почему пытаться наглухо закрывать путь
интернациональной лексике было бы нерасчетливо, да
и вряд ли осуществимо.
Но воздействие научно-технической революции на
язык нашего времени не исчерпывается освоением терми-
102

нологии и тенденцией к интернационализации
лексического состава. В последнее время все чаще говорят о
губительном влиянии научного стиля речи на обиходное
словоупотребление, о перегруженности письменной речи
техницизмами, символами, непонятными сокращениями.
Многие видят? главное зло в массовом появлении
устойчивых стереотипов, т. е. в стандартизации языка. В этих
рассуждениях есть и верное, и спорное.
Конечно, между стилями литературного языка
существуют значительные и не только лексические различия.
Поэт XIX в. восторженно называл солнце дневным
светилом, у астрономов оно имеет не очень лестное название —
типичный жёлтый карлик. Советский языковед Р. А. Бу-
дагов, говоря об особенностях научного стиля, приводит
отрывок из книги Б. Рассела «Человеческое познание»:
«Допустим, — говорится в ней,— что я иду с приятелем
темной ночью и что мы потеряли друг друга. Мой
приятель кричит: «Где вы?» Отвечаю: «Я .здесь». Наука не
признает такого языка. Она скажет: В 11.32 пополудни
30 января 1948 года Бертран Рассел находится в пункте
4°3'29" западной долготы и 53°16'14'г северной широты».
А вот каковы теперь стали наименования новых
химических соединений. В журнале «Химия и жизнь» A978,
№ 8) в информации о продаже химических реактивов
приводится следующее ' название: 2,6-ди-трет-бутил-1,4-
крезол. И тут уж нцчего не поделаешь. Наука требует
точных обозначений.
Действительно, научному стилю ре^и присущи свои
особенности: строгое и однозначное применение терминов,
логическая стройность синтаксического построения,
употребление «потухших» метафор (Роза ветров, Млечный
Путь, спокойная сталь, усталость металла и т. п.),
превратившихся в термины, и т. д. Однако между научной
речью и обиходной нет и не было непроходимой пропасти.
Это блестяще доказали в своих работах Тимирязев и
Ферсман, Тарле и Эйнштейн. Попытки буржуазных
социологов выдать научный стиль речи за искусственный
язык технической элиты, якобы идущий на смену живому
литературному языку, — неправомерны и несостоятельны.
В современной литературе, правда, встречается
чрезмерное усложнение речи посредством мудреных слов,
математических знаков, символов и т. п. Но упрек здесь
должен быть адресован не самому языку, а неудачливым
авторам. К сожалению! нередки случаи^ когда с помощью
т

модной псевдонаучной терминологии прикрывается
Поверхностность . суждений, когда она используется* как
эффектная маска банальных мыслей. Увлечения подоб-ч
ной «стилистикой* становятся мишенью пародистов.
Блестящий литературоведческий шарщ, высмеивающий
понытки рассмотрения поэзии с помощью математических
внаков и формул! помещен в «Литературной газете» от
2 июля 1975 г.1 «В поэме А. Блока (далее для
краткости «АБ») «Соловьиный сада (далее ~* «С-С») «•¦ два
действующих лица? герой «Г» и осел «О» (то обстоятельство, что
у осла не лицо, а морда, может быть практически отбро-
шено, так как не влияет на результаты подсчетов).
Намечается картина-схема} Г •* яомаеТ| О <*» таскает (ср, фоль-
клорн. «Таскать вам не перетаскать»), Параллельно этому
«скалы» («С») превращаются в куски («К»). Специфизи-
рующая черта экспозиции—линии Г и О изохронны
превращению С в К. Резюмирую; GG АБ »Г и О + Св К».
Справедливо говорят, что простота требует усилий, а
глубокая мысль выигрывает от унрой^ения. Хорошо
написал А. И. Герцен: «Трудных наук нет, есть только
трудные изложения... Доктринеры до того привыкают к
уродливому языку, что другого не употр^дяют*^ По мере
того, как мы из учеников переходим # действительному
знанию, стропила и подмостки становятся противны —
мы ищем простоты»»
Теперь о стандартизации нашей речи. Устойчивые
речевые формулы, трафареты выражения мысли
существовали всегда и во всех языках. Например, в древнерусском
языке купчие и дарственные грамоты начинались
одинаково: се аз... (т. е. вот я*-)» Свои неоднократно
воспроизводимые художественные приемы, превращавшиеся порой
даже в назойливые стереотипы, были в той или иной
степени свойственны почти всем литературным направлениям
(классицизму, сентиментализму! романтизму). Нет нужды
повторять, насколько был и остается стандартизованным
язык законов, юриспруденции, деловых документов,
канцелярских бумаг.
Стандартный язык принято считать злом, всячески
порицать и высмеивать. К, Чуковский в своей блестящей,
по языку книге «Живой как жизнь» хлестко назвал
безликую, канцелярскую речь — «канцеляритом». И с этим,
казалось бы, трудно спорить. Как уж набили оскомину
такие штампы, как увязать вопрос, поставить вопрос на
должную высоту и т, п.! Однообразная4 штампованная речь
104

не только не будит мысль, а, наоборот, наводит треку и
уныние. Советский драматург А» Арбузов с горечыб
замечает: «Нет больше слов, люди говорят готовыми фразами».
Писатель В. Субботин с досадой рассказывает о
распространении «канцелярита» и даже у детей. «Недавно одна
девочка, — пишет он, — на общем собрании в школе
говорила! «Что мм сделали для повышения поднятия своего
уровня?}}
И все же, крк ни бьются стилисты с этим злолг, как ни
бичуют его в прессе и на семинарах работников печати,
стандарт живет и, по некоторым данным, даже расширяет
захваченные плацдармы. А раз парок всевидим и не
исчезает, то, как метко заметил советский языковед В. Г.
Костомаров, он чем-то оправдан.
Да ведь если призадуматься, стандарт в широком
смысле этого сдова есть во всем, в любой области
человеческой жизни, во всяком виде человеческой деятельности, Мы
Говорим* надо соблюдать режим, распорядок дня. Это вид
стандарта. Психологи дишут о стандартах поведения
человека* а физики-теоретики <*» о стандартных моделям
Вселенной. Хороший работник тот, кто обладает
прочными навыками, владеет отработанными приемами труда.
И это. стандарт. Чем шире мы автоматизируем нашу
деятельность, тем больше сохраняем времени и энергии.
Попробуем на минуту представить, что произошло бы с со-
времёнву&ш производством, если бы каждый рабочий
изготовлял детали не по стандарту, а цо собственному
разумению. Это кончилось бы промышленным крахом:
Естественно, что в эпоху научно-технической революции
при небывалом росте массовой продукции и активном
обмене научными сведениями значение стандарта не
уменьшилось, а, наоборот, возросло. «Стандартизация, *—
замечает академик Н. Н. Семенов, — является
благодарной, первостепенной по своему значению областью
научно-технического сотрудничества различных страц».
Социологи считают, что массовое^производство
предполагает массового потребителя, а следовательно, и стандарта
зацню вкусов, желаний, всего образа жизни. За
примерами ходить далеко не надо. Взглянем хотя бы на ровые
кварталы домов. Они на одно лицо. Приключения героев
фильма.Э. Рязанова «Ирония судьбы» не так уж
неправдоподобны. ¦ _
Итак, стандарт удобен, экономичен, если хотите —
выгоден. Но природа не терпит однообразия, Автомати-
405

ческие двищения на поточной линии конвейера,
однообразные типовые застройки, одинаковый покрой платья,
одна и та же прическа —- все это вызывает естественное
чувство неприятия, раздражения. Возникает стремление
разнообразить труд и быт, отличить себя от других —
проявить собственную индивидуальность. Меняются
приемы труда, условия быта, входит новая мода, которая со
временем также рискует обратиться в стандарт. Так вечно
борются две силы, две ^противоборствующие тенденции:
стремление к уподоблению Сделать как все) и стремление
к новизне, необычности (делать по-своему). Обе они
оправданы самой жизнью.
А теперь вернемся к языку. Конечно, и здесь^
неизбежно присутствует стандарт, если понимать под этим словом
в данном случае общепринятые, регулярно
воспроизводимые конструкции, модели соединения слов, устойчивые»
словосочетания, да и сами формы слов. Причем это
касается не только обработанного, литературного языка.
Неосознанная языковая цорма, стандарт речевых навыков
присущ и территориальным диалектам, в которых
подчас довольно сильно проявляется даже престиж своего
местного наречия. В книге известного советского
языковеда <^. П. Филина «Истока и судьбы русского
литературного языка» (Мм 1981) приводится такой забавный
эпизод: «Старушка говорит: «В нашей деревне говорят хорошо,
а в соседней плохо: там все yluoeiuu да ушовшщ а ведь
по-правильному надо ушодцыъ.
f Появление стандарта вызвано главным образом
стремлением сэкономить время и усилия, как физические, так
и мыслительные. Это в полной мере относится п к языку.
Повторяемость жизненных ситуаций невольно порождает
шаблонные (но экономичные!) формы выражения, которые
не надо каждый раз придумывать заново, которые
автоматически приходят нам в голову и срываются с уст.
*- Как дела? — обычно спрашивают при встрече, — Да
ничего, нормально — таков готовый стереотипный
ответ. Подобно герою пьесы Мольера, который не знал, что
говорит прозой, мы порой не замечаем своих речевых '
стандартов.
Возросла ли стандартизованность общелитературного
языка в эпоху научно-технической революции? Отчасти
да. Это вызвано и естественным стремлением экономить
усилия при быстром темпе современной жизни, *и ростом
городского населения, и неудержимым потоком массовой
106

информации. За языковые штампы принято бранить
газетчиков. Это напрасно. Они ни в чем неповинны. Они с
максимальной достоверностью воспроизводят
действительность и язык нашего времени. На их месте мы писали бы
не лучше. Говорят: но их словоупотребление не похоже на
язык Твардовского или Шукшина. Конечно, не похоже.
На то последние и художники, мастера слова, способные
уйти от штампа. Ведь выразительность, неповторимость
их речи как раз и воспринимается на фоне общего
стандарта. Если бы все писали, как Твардовский и Шукшин,
не было бы ни того, ни другого. ч
Впрочем, язык прессы, который, как некоторые наивно
счцтают, и порождает стандарт, есяи внимательно
приглядеться, вовсе уж не так однообразен. Для
современного языка стало характерным компенсировать
обезличенные речевые шаблоны употреблением слов в новых*
иногда необычных значениях, применением
разнообразных и экспрессивных" (т. е. выразительных) средств. Как
заметил В. Г. Костомаров, терпимость к новообразова-
ниям, нескованность традицией, повышенная
эмоциональность («физики шутят»; например, в кинофильме «Девять
дней одного года» физики называют, синхрофазотрон —.
установку для ускорения протонов — просто «кастрюлей»)
возмещают сухую строгость изложения даже в научном
языке. Кроме того, стереотип особенно нежелателен в
лексике, стандартные же синтаксические конструкции
не столь заметны. А словарный состав современного
литературного языка, как уже отмечалось, необыкновенно
богат и разнообразен. Поэтому опасения относительно
губительной роли стандарта, якобы ущемляющего
выразительные возможности нашей речи, несколько
преувеличены. Современная художественная литература
свидетельствует не об обеднении образных средств, а, скорее,
о новоявленном и своеобразном объединении, так сказать,
сплаве старого и нового слога. Именно поэтому на долю
писателей ложится главная роль в возрождении ярких
и живописных народных слов. Определенную пользу в
этом смысле могут принести и словари, отражающие
прошлое русского языка. В Москве сейчас издается «Словарь
русского языка XI—XVII веков», а в Ленинграде —
«Словарь ргусских народных говоров».
Таким образом, ни закономерный переход специальной
терминологии в общелитературйый язык, ни процесс
стандартизации д рационализации не привели к ка*
Ш

чественным изменениям самого русского литературного
языка. Неверно считать, что между современным языком
науки и общедоступным языком якобы образовалась
непреодолимая пропасть. Технический прогресс не
ведет к созданию принципиально нового языка. Приток
заимствованных терминов и увеличение удельного веса
интернациональных слов вовсе не означают Стирания
национальных граней.
ЭКОНОМИЯ ВО ВСЕМ
. Наш век «~» век порааительных контрастов.
Невиданное по* масштабам производство массовой продукции,
небывалые энергетические затраты (например! для
полетов в космос) и жесткая экономия везде и во всем.
Некоторые Специалисты предлагают экономить даже на
спичках. И это отнюдь не смешно. Одной домохозяйке на год
нужно примерно сто коробок, а курильщик израсходует
и больше. Для того чт^обы изготовить то колще#тэо
спичек, которое мы все вместе с^дгаем за год, необходима
древесина из 450 тысяч эредых^ здоровых деревьев! Мировой
информационный взрыв вызвал огромное потребление
бумаги — этого так называемого «хлеба цивцлцзации*.
По прогнозу, на 1985 г. для выпуска $умагц во всем
мире потребуется вырубить лес на территории ь четверть
миллионов квадратных километров, Как тут не экономить!
- Но экономия касается не только материальных и
природных ресурсов. Все более экономичным становится и
наш язык.
Впрочем, тенденция к экономия ц$ является чем-то
принципиально новым & развитии языка* Этот процесс
проста активизировался в связи о требованиями
ускоренного темпа современной жизни.
На вопрос, в чем первопричина язьшозых изменений,
в свое время был дан лаконичный ц парадоксальный ответ;
«Лень». Так на первый взгляд неожиданно высказался
известный советский языковед Е. Д. Поливанов. «Как ни
странно, — замечал он, — но тот
коллективно-психологический фактор, который всюду при анализе механизма
языковых изменений будет проглядывать как основная
пружина этого механизма, действительно есть то, что,
грубо говоря, можно назвать словами: «лень
человеческая», или — что то же — стремление к экономии трудовой
эцэдгии».
108

Итак, лень человеческая.,. Ну, дело, конечно, не в
лени как таковрй (это сказано для красного словца), а
действительно в экономии усилий, экономии времени, ко*
торого нам, увы, так не хватает в суете и спешке
довременной жизни. Здесь следует сразу оговориться и
уточнить, что тенденция к экономии в языке вовсе не является
универсальным законом его развития. Существуют а
противоположные явления! ведущие к появлению
избыточности в языке. И все же для общего хода развития
современного русского литературного языка тенденция к
экономии весьма характерна»
Экономия прежде всего выражается, Гак сказать, в
материальной части языка «*» в уменьшении Количества
звуков, слогов, букв. Обобщенно это можно было бы
сформулировать так: при обозначении одного и того же
смысла двумя разаыми по величине формами предпочтение
чаще отдается более короткой форма, т. е* слову о
меньшим числом звуков, слогов, букв. Так сначала было
кинематограф, потом — кинемо, теперь —; кино.
Радиоприемник или радиоточку называют просто — радио.
Склонность к сокращению размеров слова обнаружилась
еще в глубокой древности, в эпоху праславянского языка.
Затем, уже в исторический период, древнерусский язык
утратил безударные, глухие гласные на конце слова.
Слово дым, например, до этого было двусложным, оно
оканчивалось не на согласный звук м, а на гласный (так
называемый редуцированный) звук ъ (дымъ),
В современном русском языке среднестатистическая
длина слова равна приблизительно трем слогам (дорога,
больница, договор, пароход и т. п.). Некоторые полагают,
что слишком короткие (односложные) знаменательные
слова также оказываются чем-то неудобньщи* По
свидетельству историка языка профессора В. ВГ Колесова,
некоторые односложные слова (например, кус)
впоследствии превратились в двусложные (кусок) I а двдоложные
(например, коло) — в трехсложные (колесо)» Все это,
конечно, вовсе не означает, что в русском языке нет
«длинных» слов. Они' не только были* есть, но и образуются
вновь; например: водогрязелечебница,
интернационализация, нефтегазодобывающий и др. Но такие слова, как
правило, малочастотны, т. е, сравнительно редко
встречаются в: цашей речи. И наоборот, среди
высокочастотных зндменательных слов преобладают сравнительно
«короткие», т. е. двусложрые и трехсложные слова*
109

Примечательно, что длинные имена собственные (а
имена довольно часто употребляются в разговорной
диалогической речи), такие, например, как Пантелеймон,
Аполлинарий, Иннокентий, Александрит, Олимпиада%
постепенно выходят из употребления.
Среди старой русской топонимики также преобладают
дву-, трехсложные наименования: Москва, Киев,-Новгород,
Смоленск, Воронеж, Рязань, Вологда, Ставрополь, Чудо-
во, Тула, Волга, Десна, Нева, Волхов, Ладога, Лама,
Ильмень и т. д. Сложные сочетания слов, например: Ростов-
на-Дону, Комсомольск-на-Амуре, Красное-на-Волге,
встречаются сравнительно редко. Те новые названия, которые
«грешат» длиннотой, состоят из нескольких слов, обычно
устраняются при последующих переименованиях.
Кстати, как сообщает журнал «Вокруг света» A979,
№ 1), город с самым длинным в мире названием находится
в Новой Зеландии. Он носит имя — Тауматауакатан-
чиангакоауауотаматеапокануэнуакитанатаху. Попробуй-
те-ка вслух произнести это наименование! В английском
написании в нем 57 букв, в русской транслитерации их
несколько меньше — 54, но если перевести название с
языка маори, то букв будет так же 57: «Вершина, где Та-
матеа Покан Уэнуа играл на флейте своей возлюбленной».
Таким образом, русский язык уже издавна и как бы
стихийно стремился к наибольшему распространению
сравнительно коротких (от двух до четырех слогов)
высокочастотных и среднечастотных слов. Экономичность была
заложена в природе самого языка. И не только
литературного языка. Во многих местных говорах мы встречаем
экономичные слова, которые представляют собой как бы
сплав нескольких слов. Возьмем, например, слова выворот
или выворотень. Они означают одно и то же: 'дерево,
вывороченное с корнем**. Заметьте, как экономно
подучилось: вместо сочетания нескольких слов* — одно слово.
Процесс свертывания или, как еще говорят, сжатия
словосочетания в одно слово стал особенно активным в
наше время. И это, конечно, прежде всего — образование
сложносокращенных слов, или, как их называют
языковеды, аббревиатур (в основе этого термина лежит
латинское прилагательное brevis — краткий) -. Судьба
аббревиатур и их общественная оценка весьма противоречивы.
Массовое вхождение аббревиатур началось в русском
(как, впрочем, и в других развитых языках) сравнительно
недавно — в первые десятилетия XX в. До этого
110
J

сложносокращенные слова встречались крайне редко ш
лишь в качестве наименования фабрик или иных
учреждений. Несколько десятков аббревиатур (командарм, начдив
и т. п.) появилось в годы первой мировой войны. Новый
же этап в развитии сложносокращенных слов начался
с октября 1917 г..
Именно в послереволюционные годы появились сотня
аббревиатур, произошел, как иногда говорят,
«аббревиатурный взрыв». Для этого имелись
социально-исторические причины. Слом буржуазно-помещичьего
государственного аппарата сопровождался изгнанием тех слов,
которые напоминали о старом, эксплуататорском строе.
Как веяние времг ни на смену им пришли новые
наименования: ВЦИК, СЯК, ВЧК, МОЛР, РОСТА, ГОЭЛРО%
РВС, губком, совнарком, наркомат, колхоз и многие
другие. Образование сложносокращенных рлов было вое-
нрийято как подлинно революционный^ народный
способ словотворчества. Известный советский лингвие*
Л. В. Щерба справедливо заметил, что «сокращенные
слова стали чуть ли не символами революционного
языка».
Но уже в то время наряду с удачными и
жизнеспособными сокращениями народились уродливые,
отвратительные для русского слуха комбинации букв. Вот
один из таких мертворожденных уродцев — «шкрабь
(т. е. школьный работник). При всей терпимости в
отношении к аббревиатурам В. И. Ленин резко и
безоговорочно осудил этот плод бюрократического
сочинительства. В воспоминаниях А. В. Луначарского есть такие
строки:' «Я помню, как однажды я прочел В. И. Ленину
по телефону очень тревожную телеграмму, в которой
говорилось о тяжелом, положении учительства где-f о в
северо-западных губерниях. Телеграмма начиналась таю
«Шкрабы голодают».— Кто? Кто? — спросил Ленин. —
Шкрабы,— отвечал я ему,— это новое обозначение
для школьных работников. С величайшим
неудовольствием он ответил мне: — Я думал* что какие-нибудь
крабы в каком-нибудь аквариуме. Что ва безобразие
назвать таким отвратительным словом учителя! У ч него
почетное название — народный учитель; оно и должно
быть задним сохранено». '
Массовое и подчас бездумное словотворчество того
времени приводило иногда к тому, что и обычные слова
воспринимались в сознании современников как сокра-*-
Ш

щения. К". Чуковский в книга «Живой как жизнь»
рассказывает, что известный советский актер впоследс$вии
народный артцст СССР В. И. Качалов, увидев на двери
какого-то учреждения надпись ВХОД, остановился в
недоумении, размышляя про себя, что же может она
означать, и в конце концов решил, что это «Высший Худо-.
жественный Отдел Дипкурьеров». Безвкусные и неблаго-
8вучные аббревиатуры, вроде ГВЫРМ
(Государственные высшие режиссерские мастерские) или ГВЫТМ
(Государственные высшие театральные мастерские),
метко названные К. Чуковским «колченогими», вызывали
естественную отрицательную реакцию. Вспомним, как
высмеивал такие неуклюжие новообразования В.
Маяковский:
— Пришел товарищ Иван Ваныч?
— На заседании
А-бе-ве^ге-де-е-же-зе-кома.
„-' Шли годы, и бурная страсть к сокращению слов
постепенно утихала. Многие аббревиатуры (МЮД, РАППг
жакт, рабфак и др.) быстро устарели, выпали из языка,
как ушли из жизни обозначаемые ими понятия. Все чаще
стали говррить о неполноценности и недолговечности
этой категории слов. Под, сомнение был поставлен и сам
словообразовательный принцип возникновения
аббревиатур, И этО| конечно, было проявлением уже другой
крайности.
Вряд ли нужно доказывать, что создание
сложносокращенных наименований — весьма экономичный ив
целом рациональный способ словообразования. Например*
аббревиатура. MX AT составлена из четырех слов?
Московский Художественный академический театр, В этом
словосочетании 42 бук,вы и 16 слогов, в аббревиатуре же
всего 4 буквы, образующих лишь один слог. В,наш век
больших скоростей, напряженного ритма жизни и
непрерывного дотока информации такая материальная
экономия оказывается весьма существенной. Не случайно
по пути создания многочисленных аббревиатур пошли
, английский, французский, немецкий и другие языки
мира. Кроме того, вряд ли правильно говорить о
недолговечности аббревиатур. Ведь многие сокращения,
появившиеся еще в первые годы Советской власти
(например, Госплащ ВЦСПС, ГУМ, MX AT, вуз, втуз,
аеитпункт% профсоюз1 совхоз, главврач^ районо* и др.),

оказались весьма жизнестойкими- Они прошли
испытание временем и достаточно прочно вошли в лексический
состав современного русского языка. В послевоенные
годы в речевой обиход влились десятки новых
сокращений: СЭВ, ЮНЕСКО, ООН, НАТО, МИД, НОТ, БАМ,
АСУ, ЗИЛ, МАЗ, ЭВМ, НИИ, КБ и др.
В настоящее время определен ряд признаков,
позволяющих судить о степени освоенности и продуктивности
того или иного сложносокращенного слова. Во-первых*
хорошо освоенные аббревиатуры часто сами получают
словообразовательные способности (вуз — еузовский%
райком — райкомовсрий и т. и.)* Во-вторых, такие
аббревиатуры обычно не требуют расшифровку т. е.
обязательного восстановления в сознании цепочки
образующих слов. Многие сейчас и не-помнят, что
аббревиатура лавсан родилась из словосочетания «лаборатория
высокомолекулярных соединений Академии наук СССР».
Все мы быстро привыкли к слову лазер и, употребляя
его, даже не подозреваем, что по происхождению — это
английская аббревиатура, образованная из фразы, ко;
торая в переводе означает: 'усплепкв света посредством
стимулированного излучения'•
Наконец, прочно вошедшие в язык аббревиатуры
часто изменяют характеристику грамматического рода. Это
заключается в переходе от определения рода по
стержневому слову (напримерj ТАСС ** стержневое слово
агентство — среднего рода, поэтому С. Михалков еще
писал: «Сообщало миру ТАСС,..») к формальному
показателю "грамматического рода. ТАСС оканчивается на
твердый согласный и поэтому целостно воспринимается
как слово мужского рода; теперь говорят и пишут; ТАСС
уполномочен (а не «уполномочено») заявить.,.
Таким образом, нет оснований отказываться от
аббревиатур вообще, поскольку этот экономичней способ сло-
эообразования отвечает потребностям совремецного об-
лцества. Краткость, благозвучность, смысловая ясность —
вот основные условия, обеспечивающие вхождение
новых аббревиатур в состав языка.
К сожалению, некоторые сокращения, свойственные
в особенности профессиональной речи, действительно
требуют времени и усилий для расшифровки их смысла.
Вот примеры загадочных и фонетически
малопривлекательных аббревиатур: ДТСХС (детские технические и
сельскохозяйственные станции), УХЛУ (Управление хоз-
113

расчетными лечебными учреждениями). Их темный смысл
вряд ли может быть установлен без помощи словаря
сокращений.
В таких случаях материальная экономия (в звуках
и буквах) сводится на нет мыслительной
неэкономичностью. Кроме того, не следует забывать о функционально-
стилистической ограниченности многих аббревиатур.
Сокращения, допустимые в непринужденной, разговорной
речи (например, у студентов: сопромат, еосы —
государственные экзамены) или в сугубо специальных
текстах, часто нежелательны в строго нормированном,
общелитературном языке. , .
Но создание аббревиатур — это не единственный
способ сжатия словосочетания в одно слово. Еще в конце
XIX — начале XX в. стали появляться сравнительно
короткие слова с суффиксами -к(а), -лк(а)у в которых
как бы совмещалось значение двучленного сочетания:
вместо открытое письмо — открытка, вместо
ночлежный дом — ночлежка, вместо одиночная камера —
одиночка, вместо Петропавловская крепость —
Петропавловка и т. п. .
Сначала такие разговорные слоэа были встречены
крайне недружелюбно. Вот что писал' в 1922 г. автор книги
«Муки слова»9 лингвист и литературовед А. Г. Горнфельд,
признаваясь в собственном вкусовом пуризме: «Перед
лицом живых явлений как страшно быть доктринером.
Лет двадцать пять тому назад слово* открытка казалось
мне типичным и препротивным созданием одесского
наречия; теперь его употребляют все, и оно действительно
потеряло былой привкур уличной бойкости». Мы
добавили б,ы, что это слово стало просто незаменимом, все
посылают поздравительные открытки,. вряд ли и
вспоминая о словосочетании открытое письмо.
Сейчас в русском языке сотни таких экономичных
слов: шоссейка (шоссейная дорога), узкоколейка
(узкоколейная дорога), зенитка (зенитное орудие),
самоходка (самоходное орудие); зажигалка (зажигательная
бомба), электричка (электрический поезд, кстати, лет
пятнадцать назад многие энергично выступали против
употребления якобы незаконнорожденного слова
электричка, сейчас оно встречается уже не только при
непринужденной беседе, но и в деловой, официальной речи),
подсобка (подсобное помещение), высоковольтка
(высоковольтная линия электропередачи), раздевалка (раз-
И4 .У

девальная комната), мореходка (мореходное учадище),
литературка («Литературная газета»), Публичка
(Публичная библиотека) и т. п. И каких только слов подобного
рода не встретишь в разговорной речи: комиссионка%
сопрово&иловка, , непрерывка, попутка, газировка%
короткометражка, курилка, прогрессивка, неотложна^
продленка и даже мультяшка/.. Трудно предвидеть, как
далеко пойдет этот способ словообразования. Вх)Т совсем
недавно в печати мелькнуло слова атомка (атомная
электростанция). Но приживется ли оно в язйке?
Надо признать, что большинство из таких слов
находится как бы на периферии литературного языка к
носит ярко выраженную разговорную окраску. Студенту
в непринужденной ситуации позволительно сказать:
читалка или начерталка. Но трудно представить ce6ef
чтобы библиотекарь Публичной библиотеки (а но
Публички) произнес бы читалка вместо читальный вал, а
профессор начертательной геометрии начал бы лекциж со
слова начерталка. В дружеской беседе слово
Третьяковка не режет слух, so для письменой речи или официального
устного выступления оно было бы чересчур
фамильярным; в этих случаях следует говорить: Третьяковская
галерея.
Впрочем, все это решается не так просто. Многие,
например, выражают сейчас недовольство легковесным
словом неотложка (образовано из словосочетания
неотложная помощь). Имеются уже десятки примеров
употребления этого слова в прессе и художественной
литературе, и, хотя оно еще часто заключается в кавычки,
что указывает на его йекоторую как бы неполноценность,
сама серьезность обстановки, при которой это слово
применяется, не позволяет видеть в нем чис^о стилиотичес-
кое средство современной речи.- Ведь когда вызывают
неотложку, тут уж не до шуток...
Сжатие словосочетания в одно слово может быть и
еще более экономным. Образование нового слова
происходит не только путем прибавления суффикса, а н просто
отсечением части слова. Такие «обрубленные» слова
начали появляться еще в конце XIX в.; например:
криминал (вместо криминальный случай)^ вычур (вмеото
вычурный вид). Для непринужденной речи современной
интеллигенции подобные усечения становятся все более
и более характерными: декрет (декретный отпуск),
детектив (детективный роман или детективный фильм),

марафон (марафонский бег), факультатив
(факультативный курс), Физщщ уже употребляют слово: термояд^
(термоядерная реакция), ультрафиолет
(ультрафиолетовые лучи). «Слова-обруб^ш» быстро входят в моду.
Их образуют как бы «на случай»! наив (наивный вид,
поступок или наивный человек), интим (интимная
обстановка), затрапез (затрапезный вид или затрапезная
одежда). Конечно, они не получили прав литературного
гражданства (и, возможно, не получат}3 но само стремление
языка к материальной экономии и усилению
выразительности речи весьма характерно. Впрочем,
некоторые из усеченных слов расширяют первоначальный
смысл "и постепенно проникают на страницы широкой
прессы: научный марафон (Комсомольская правда, 1973,
11 апреля), песенный марафон (Советская культура, 1974,
№ 2)f космический марафон (Советская Россия* 1975^
1 августа),
А вот еще пример конкуренцид длинных и
укороченных слов. В прошлом для образования существительного
от глагола обычно использовался суффикс -ние:
поливать — поливание, нагревать — нагревание. Затем
появились сопервики. Хотя борьба еще не окончена, исход
ее практически предрешен: победа достается более
коротким словам. Все чаще говорят) поливка, полив, а
не кан раньше — поливание. Короткие слова охотно
применяют писатели и поэты. Например: «Ночи
установились безветренные, знойные, сад ждал полива» > (Ф е-
д и н. Сад). ;
.Из тяжелого шланга
4 Производят соседи полив
Этих высшего ранга
Крупных яблонь, черешен и слив.
(Вайшенкин. Вечерняя поливка)
Современный инженер вряд ли скажет нагревание
стали> в технической и научно-популярной литературе
теперь в ходу короткое слово нагрев. Стали говорить и
писать: промыв, отжим, обжиг, подкорм, подогрев и т. п.
Конечно,, такие слова пока еще встречаются обычно в
профессиональной речи, однако ведь многое, что былр
прежде уделом специалистов, стало затем Достоянием
общелитературного языка.
Как это ни парадоксально, но, экономия может быть
получена не только за счет уменьшения Длины слова, р?
№ У.

и при ее увеличений. Так, в последние годы резко
.возросло количество сложносоставных слов, таких, например,
как: плащ-палатка, вагон-ресторан, телефон-автомат
и т. п. Прирост сложносоставных слов связан с
усложнением предметов и понятий современной жизни, с их
многофункциональностью и комплексным восприятием. Не
случайно, кстати, таким высокочастотным на наших
глазах становится слово комплекс. Преимущество
сложносоставных слов состоит в том, что, несмотря на
увеличение размера (соединение двух слов с помощью
дефисц в одно), значительно более емким становится их
смысловое содержание. В этом случае два + два равно
не четыре, а пять или даже больше. Ведь музей-квартира —
это не просто музей и не просто квартира. Это
квартира известного человека (писателя* ученого,
общественного деятеля)* предоставленная для обозрения посе-?
тителем, т, е. превращенная в музей одного лица. Ракета-
носитель <**> это специальная ракета, предназначенная для
вывода на определенную высоту какого-либо
космического объекта. Оказывается, соединение двух слов
наполняется при этом более' широким смыслом. Сложно-
составное слово как. бв заменяет собой содержание
развернутого словосочетания- Таким образом, удлинение
размера слова здесь не материальная расточительность,
а весьма рациональный и экономичный способ
обозначения цовых сложных понятий современной
действительности. tf -
Словари только еще начинают регистрировать слож-
носоставные олова, и поэтому мы не имеем данных об их
количестве. По наблюдениям некоторых исследователей,
таких слов сейчас уже не медее 2—3 тысяч. Вот лишь
некоторые примеры, встретившиеся в газетах и журналах:
автобус-экспресс $ автоцат-цпаковщикх архив-музей, бак-
отсек, бак-цистерна у бал-встреча у баня-прачечная,
бензин-растворитель, буксир*толкач% бульдозер^снегоочис-
титель, бухгалтер-оператор, вагон-баня,
вагон-библиотека, вагон-весы, вагон-клуб, вагон-общежитие, вагон-ре-
дащия, вагон-штаб) * вечер-встреча, выставка-продажа,
выставка-просмотр, выставка-ярмарка,' диван-кровать,
дом-интернат, истребитель-перехватчик, кафе-бар,
кафе-буфет, кафе-закусочная, кафе-магазин,
кафе-молочная, кафе-ресторан, кафе^столовая,
конкурс-выставка, кресло-качалка, кресло-кровать, кресло-шезлонг, ма-
газин-салон1 марш-бросок, марш-парад2 мащч-рвваниь1
Ш

матч-турнир, платье-халат, платье-пальто-, платье-
сарафан, платье-туника, плащ-пальто, письмо-завещание,
роман-газета, салон-вагон, самолет-амфибия,
совещание-семинар, школа-интернат, штаб-квартира, экспресс-
анализ, яСли-сад и многие другие.
- Конечно, не все из приведенных выше «блочных» слов
равноценны по употребительности. Некоторые (диван-
кровать, матч-турнир, роман-газета, салон-вагон,
экспресс-анализ) уже достаточно прочно прижились в
языке» другие (выставка-ярмарка, письмо-завещание, платье-
туника) проходят еще испытательный срок. Несомненно
однако, что сам способ создания подобных новых слов
является рациональным и перспективным.
Материальная экономия, т. е. уменьшение
количества звуков, слогов, букв, проявляется не только в
лексике, при создании новых экономичных типов слов, но и
в морфологии. Причем сокращение некоторых
грамматических форм произошло еще в глубокой древности.
Так, если седчас мы говорим коротко: пришел, то в
древнерусском языке нужно было употребить глагол - связку
есмь и причастие на -л: есмь пришел.
Морфологические формы сокращаются на наших гла-
зах. Если дедушки и бабушки говорили: мною, тобою,
собою и т. п., то молодежь предпочитает более короткие
формы местоимений: мной, тобой, собой и т. п. Ведь при
этом экономится целый слог. Например, местоимение
мною в транскрипции (т. е. при изображении звуков, а не
букв) выглядит: [MHojyl, а более короткий вариант:
ImhojI; в первом случае мы имеем два слога, во втором —
один ?лог. Экономия налицо. По наблюдениям
советского языковеда Л. К. Граудиной,' в газетах 20-х годов
XX в. короткие формы {мной, тобой и т. п.) составляли
примерно 56%, теперь их около 80%, что уже наглядно
свидетельствует о том, что старые длинные формы
постепенно отмирают. Все чаще стали упо^еблять и более
короткие формы сравнительной степени быстрей,
веселей, длинней, черней и т. д. вместо быстрее, веселее, длин-
нее, чернее и т. п. Возможно, впрочем, здесь оказало
воздействие и ритмическое строение фраз.
Заметно участилось применение укороченных форм
прилагательных: невежествен вместо невежественен %
свойствен вместо свойственен, торжествен вместо
торжественен. Это не значит, конечно, что сейчас будто бы
и нельзя сказать невежественен или торжественен. Такие
118 ^

формы встречаются у многих современных; поэтов и
писателей. Например:
Был этот день торжественен и ярок?
И синева густа и глубока.
(Д у д и н. Вчера была война)
Однако «Орфографический словарь русского языка»
A978) рекомендует для написания только укороченные
формы: невежествен, торжествен. Тенденция к экономии
медленно (но неуклонно!) прокладывает свой путь в
языке. Впрочем, некоторые формы, например деепричастия
на -вши и -ючи, практически уже покинули пределы
современного литературного языка. Сейчас все уже
говорят и пишут: взяв, сказав, играя% а не взявши% сказавши,
играючи. А еще у Пушкина мы встречали!
Средь поля роковой намост.
На нем гуляет, веселится
Палач и алчно жертвы ждет*
То в руки белые берет,
ИграючиА топор тяжелый,
То шутит с чернию веселой.
(Полтава)
Если спросить у нашего современника, как
правильно сказать:* «белье сохло на заборе» или «белье сохнуло
на заборе»,,то он, не задумываясь, остановится на
первом варианте» Но не так просто было ответить на этот
вопрос в XIX в. Тогда в ходу еще были глагольные
формы с суффиксом -ну-; в стихотворной речи они даже
преобладали: воскреснулщ у гаснул (Жуковский), достиг-
пул (Пушкин), замолпнул (Майков), исчезнули, умолк-
нул (Баратынский), привыкнул (Грибоедов) и т. п.
Например:
Погасну л день на вышинах небесных,
Звезда вечерняя лиет свой тихий свет,
(Лермонтов. Сосед)
В современном языке, особенно среди приставочных
гл&голов, полностью возобладали короткие формы без
суффикса -ну-: воскресг eucoxf достиг, замолк, исчез, погас,
привык, умолк и т. п. Формы с суффиксом -ну-
сохранились лишь у некоторых глаголов в мужском роде.
Говорят: закат гад и гаснул^, но заря гасла, а не гаснула;
он слепнул (терял зрение), а не он слеп, хотя она
слепла. Это и понятно» так как в мужском роде возникает
119

неудобное для нашей речи так называемое омонимичее-
кое совпадение: гас — глагол и $а$ **- существительное
(произносится: «гас»), слеп <*> глагол # слеп — краткое
прилагательное. Заметьте, как рационально, в
соответствии с общей системой языка* складываются взаимосвязи
грамматических форм. Потеря же суффикса -иу- в
большинстве случаев объясняется как его грамматической
специализацией (он стал выражать значение совершенного
вида; ср. прыгал и пригнул) f так и тенденцией к экономииv
Многие сейчас спрашивают, как правильно сказать:-
пара носков или пара носок% сто граммов или сто грамм,
килограмм апельсинов или килограмм апельсин? В
современной живой разговорной речи допустимы обе формы.
Но так было не всегда. Еще сравнительно недавно
выражение сто грамм браковалось, считалось грубым
нарушением языковой нормы. Однако в последние десятиле-»
тия короткие формы родительного падежа множествен^
ного числа (т. е, без окончания -ов) заметно укрепили
свои позиции., В XIX в. писали сапогов (стук сапогов,'
пришел без сапогов и т. п.)* Например: «Бурсаки вдруг
преобразились: на них явились, вместо прежних
запачканных сапогов, сафьянные красные» (Гоголь. Тарас
Бульба); «Кучера стали вносить сундуки, ларцы и прочие
удобства, всячески стараясь умерит* стук своих тяжелых
сапоговъ (Тургенев. Бурмистр); «За девушкой
пробежал мужик, стуча гвоздями толстых сапогов» (Л. То л-
с т о й. Воскресение). Эта старая форма встречается
еще у Чехова и М. Горького. Сейчас уже так не скажут,
победила более короткая форма сапог.
Еще недавно словари и справочники по культуре
речи решительно осуждали форму сто грамм. Но она стала
все шире проникать сначала в устную» разговорную речь,
а затем и в письменную. Эта форма встретилась в
произведениях Б. Лавренева, Вс. Вйпневского, Ю. Германа,
В. Солоухина, В. Овечкина, Г, Троено л ьского, В.
Кожевникова, Ф. Абрамова, Р. Рождественского и многих
других видных современных писателей и поэтов.
Например!
Шестнадцать -тысяч матерей
дайки йолучат на заре -^
сто двадцать пять блокадных грамм
с огнем и крввью пополам.
(Берггольц. Из Ленинградской поэмы)
.120

Откровенно пишет о своем отношении к этому
грамматическому новообразованию писатель К.- Чуковский:
«Теперь мне даже странно вспомнить, как сердило меня
на первых пордх нынешнее словосочетание* сто грамм.
«Не сто грамм, а сто граммов!» — е негодованием
выкрикивал я. Но мало-помалу привык обтерпелся, и
теперь ©та нова^ форма кажется мне совершенна .нормаль-
й "
Примечательны статистические данные, приведенные
исследователем Л. К. Граудиной. Оказалось^ что при
магнитофонной записи устной речи все 400 информантов
(т. е, лиц, речь которых записывалась) употребили форму
грамм (а ле граммов). Постепенно и нормативный словари
стали признавать такое употребление допустимым
вариантом, во всяком случае в устной разговорной речи:
В последнем же издании академической «Русской
грамматики» A980) короткие формы родительного падежа
множественного числа грамм} килограмм признаны
нормативными. Относительно же старых форм (граммов,,
килограммов) говорится, что в устной речи они
неупотребительны*
А как быть с носками и апельсинами? Большинство
словарей еще ревниво опекает традиционную форму:
ноское ь апельсинов. И » общем это правильное торопиться
с официальным признанием новых фактов не следует.
Однако короткие формы (или, как говорят языковеды,
формы с нулевой флексией) носок, апельсин всё чаще
встречаются в живой речи.- Как-то недавно автор этих строк
тоже нечаянно произнеси «Взвесьте, пожалуйста,,
килограмм апельсин»* Правда, он тут же спохватился, уличив
самого себя в речевой погрешностИ| ш> слово уже
вылетело... Впрочем, слишком огорчаться т сдедует! иэ 100
информантов t речь которых ззцисывадао* ца ,
магнитофон в непринужденной языковой ситуации, щЬ е сто
употребили имений короткую^форму киловращМ апельсин,
а не рекомендуемую словарями: апельсинов. Под напором
живой разговорной стихии нормативным грамматикам
и словарям постепенно приходится идти на уступки.
Особенно прочно укрепились короткие формы (без окончания
-ов) в профессиональной речи, при употреблении терццнов,
названий единиц измерения и т. и. Нормой здесь стало;
сто ватту вольт, герцг рентген й т. д., а не сто ваттов$
вольтовг герцову рентгенов и т. д»
Принцип экономии дает о себе знать и в синтаксичес-
* ' 121

ком строе современного русского языка. Исследователи
в один голос говорят о процессе «сжатия», «уплотнения»,
«конденсации» синтаксических конструкций, о приросте
коротких однословных иди двусловных номинативных
(назывных) предложений, о сокращении, так сказать/
линейной, протяженности фраз. Появляются такие,
например, лаконичные и выразительные структуры, как:
^Решения XXVI съезда — в жизнь», «11-й пятилетке —
ударный труд», «Урожаю — надежные аакрома». Часто
экономия получается за счет выпадения, пропуска слов&
Например, вместо того чтобы сказать: выступать в
соревнованиях на первенство мира говорят; выступать
на первенство мира, вместо: подать ваявление в суд —
подить в суд и т. п. Не случайно даже в научной
литературе стало применяться обозначение — «телеграфный стиль»
современной прозы. Приметами новой эпохи служат
экономные синтаксические сочетания, оснащенные
«математической» символикой: абитуриент-71, космонавт-2,
тактические учения «Дружба-82» и т. п.
При всем этом воздействие тенденции к экономии в
морфологии и синтаксисе не столь очевидно, как в лек-
•сике щя словообразовании. Это и понятно. Устойчивая
система грамматического строя языка позволяет говорить
лишь о ее частичных, периферийных изменениях.
О ВКУСАХ ВСЕ-ТАКИ СПОРЯТ
«Истина рождается в споре». Эту мысль* завещали
нам древние. «О вкусах не спорят» — так гласит
народная мудрость. А как же с языком? Есть ли, как
говорится, смысл спорить о словах, о языковых вкусах, о
качестве нашей речи?
Мы уже знаем, что в языке беспрерывно протекают
объективные^ во многом не зависящие от нашей вол1г и
подчас даже не осознаваемые процессы, ведущие
постепенно к изменению его состояния и становлению новых
литературных норм. Не только отдельный человек, но и
общество в целом пока практически не в силах
противодействовать глубинным и, как правило, благотворным
языковым преобразованиям. В этом смысле языковедов
можно сравнить с учеными-сейсмологами, которые
познают природу землетрясений, отчасти научились
предсказывать место и время, но, увы, не располагают
возможностями предотвратить их. Однако, в отличие от

подобных природных явлений, в языковой практике при-»
сутствует элемент общественной оценки, позволяющий
все-таки влиять если не на само развитие внутренней
системы языка, .то на его проявление — конкретные
формы современной ръчи.
О языке, точнее, о словах, о качестве нашей речи
спорят многие, спорят давно, упорно и даже ожесточенно.
Как заметил К. Чуковский, дебаты и прения о красоте
и богатстве, о порче и обеднении речи происходят сейчас
«в обстановке раскаленных страстей».
И действительно, язык — это благодатная арена для
словесных поединков. Ведь слово — беззащитно, оно
не может постоять само за себя. А наша речь (если не
считать орфографических ошибок и употребления
бранных слов) практически не наказуема. Никого, кроме
дикторов радио и телевидения, не подвергают взысканиям
за речевые погрешности. Да и кто^ судья здесь?!.. Может
быть, поэтому почти каждый считает себя вправе
высказывать свое личное мнение о том или ином слове,
выражении, причем высказывать это мнение в самой
безапелляционной и темпераментной форме. Именно здесь мы
нередко сталкиваемся с противоположными,
взаимоисключающими и в то же время по-своему аргументированными
суждениями. ;
Возьмем, к примеру, фактор престижности в
Наименованиях профессий. Это явление сейчас, в эпоху научно-
технического прогресса, роста культуры и
благосостояния нашего общества, стало весьма злободневным.
Кочегар не хочет именоваться кочегаром, он стал оператором
котельной. В ПТУ пекарь считается непрестижной
профессией, на кондитера же объявляется конкурс.
Журналисты свободно используют слово сенаж fc все реже пишут
о навозе, заменяя его на органику или местные удобрения.
Впрочем, можно услышать и гневные протесты: «Почему
зеленую траву, утрамбованную, в-траншеи, называют
сенажом?! Это же не сено, а трава. Предлагаю именовать
эту зелень травяжомН * '
Девушки решительно не желают идти замуж за бол-
ванщика или трепальщика. «Стыдно, — говорят они, —
сказать родным и подругам, что у меня муж — болван-
щик».
Кстати, в новом «Едином тарифно-квалификационном
справочнике работ и профессий» эти наименования уже
заменены: вместо болванщик введено изготовитель формо-
Ш

держателей, вместо трепальщик — оператор разрыхли-
телъно-трепалъных машин.
С наименованием профессий связано немало грустных
историй. Об одной из них рассказывается в журнале
«Человек и закон» A974, № 5): «В отдел кадров крупного
завода пришла группа молодых людей наниматься разног
рабочими, сторожами, вахтерами, пожарниками.
Условия их вполне устраивали, но была у них просьба — не
наносить в трудовые книжки наименования сторожи,
вахтеры, пожарники^ подсобные рабочие (живем, мол* в век
технического прогресса, а наэЬания профессии уж очень
архаические). Кадровики развели руками — ничего не
можем сделать. Так и ушли молодые люди (их было 15
человек) из отдела кадров, Tie оформившись на работу».
А теперь подумаем, как лучше назвать того, кто
занят машинным доением коров? Дояркойх а если это
мужчина — дояром или оператором ^машинного доения?
На этот счэт есть разные мнешде. Писатель В.
Субботин протестует против нового наименования. В
«Литературной газете» от 19 сентября 1979 г. оц пишет:* «Я вот
был на Украине, на одной животноводческой ферме, и
услышал тут, на ферме, удивившее меня, показавшееся
мне во всей этой обстановке чуждым слово «оператор».
Откуда оно здесь? Я даже.на минуту тут, стоя рядом с
коровой, забыл, что точно так же называют человека,
снимающего фильм. Я даже. решил, что того называют
как-то по-другому. Но оказалось, что и тот тоже оператор,
кинооператор. Тут же, возле коров* на этой ферме — это
просто дояр, вернее, даже доярка, потому что речь шла
о женщине. Все тот же дояр или доярка, пусть даже и
пользуется она доильным аппаратом. Теперь кто-то решил,
что называть специалиста, хозяина доильной установки,
по-старому слишком просто и перекрестил доярку в
оператора».
А вот что пишет по этому же поводу в «Ленинградской
правде» от 7 февраля 1982 г. в статье «Мужская
профессия» журналист Б. Вахромеев; «В целом среди операторов
машинного ддения доля мужского труда начинает расти, и
трудно представить обстоятельства, которые остановили
бы этот процесс... Если иметь в виду престижность
профессии, то даже,ее название немаловажно... «Учиться на
дояра» — такая формулировка не вызовет энтузиазма
у подростков. Но «дояром» и не назовешь работника^
который не только приводит в действие вакуум-аппаратыг
124

но и ремонтирует, налаживает оборудование/Он
становится, по существу, животноводом широкого профиля.
Его труд сближается по характеру с трудом городского
рабочего». . ~, " j
Вот и гадайте,, "кто победит! дояр или оператор
машинного доения? Первое короче, экономичнее, за ним
языковая традиция, второе более соответствует и современной
технологии, и современным языковым вкусам.
Языковой вкус... А что понимать под этим?
Существуют ли в науке о языке такие объективные критерии,
такие постулаты, в соответствии с которыми мы-могли бы
определить, как в детском стишке Маяковского, «что
такое хорошо и что такое плохо»? Попробуем не спеша
разобраться в этом»
Известно, что одним из основных признаков
литературного языкаиявляется наличие норм (правил)
словоупотребления, ударения, произношения и т. д., соблюдение
которых носит общеобязательный характер
независимо-от социальной, профессиональной #ли
территориальной принадлежности носителей данного языка.
Как наличие законов^ норм поведения человека
регламентирует общественную жизнь и является ее высшим
арбитром, так и языковые нормы, представленные в слот
варях и грамматиках, служат высшим судьей в сложных
и спорных случаях нашей речевой практики.
Речь человека -*- это лакмусовая бумажка его
образовательного уровня, общей культуры. Представьте себе,
скажем, что было бы если в Институт языкознания,
АН СССР пришел бы гражданин поступать на работу и
сказал бы: «Я работал прежде доцентом в вузе». Уже одна
эта речевая ошибка {доцент вместо правильного доцёнш)
поставила бы под сомнение его профессиональную
пригодность.
К сожалению, в современной речи еще довольно часто
встречаются отклонения от норм литературного языка.
Говорят: «агент, арест, диспансер, заголовок, кв&ртал,
километр, каучук, магазин, соболезновййие, ходатайство»
и т. п., хотя норма предписывает иное ударение: агент,
арест, диспансер% ааголбвок^ явартйл (причем во всех
значениях: и в территориальном! ~~ новый квартал города,
и во временнбм — отчет да первый нвартйл)% километр,
каучук* магазин, соболезнованиеf ходатайство и т. п.
Очень невыгодное впечатление производит тот, кто
допускает в.-рвоей речи диалектные ударения^ вроде; «собра-
125

ние проведено, новый радон заселен» и т. п. Следует
говорить: собрание проведенб, новый район заселён и т. п.
Нормой литературного языка обычно называют
правило, отражающее закономерности развития языка,
подтверждаемое словоупотреблением авторитетных
писателей и одобряемое обществом. Заметьте: одобряемое о б-
ществом, т. в. коллективом, большинством
носителей литературного языка.
Таким образом, в понятие «норма» входит признак
социальной оценки речевого факта, здесь играет
роль общественный вкус, а не индивидуальные
языковые склонности. Ведь интуиция и субъективное
ощущение — весьма ненадежные советчики в этом вопросе,
"как, впрочем, и во многих других жизненных ситуациях.
История знает множество примеров незаслуженных
обвинений по адресу отдельных слов. И хотя под
воздействие «лексической идиосинкразии» (так называют
повышенную чувствительность к каким-либо раздражителям, в
данном случае — к отдельным словам) попадали нередко
известны* писатели и общественные деятели, их личное,
субъективное отношение к слову не оказадо практически
никакого влияния на развитие русского литературного
языка. Например; поэт и драматург XVIII в. А. П.
Сумароков считал иДОри<}тойными слова предмет,
обнародовать преследовать. Друг Пушкина поэт П, А.
Вяземский порицал в качестве «площадных выражений» слова
бездарность и талантливый. Л. Толстой не любил слова
зря, считал его бессмысленным и избегал в своих
сочинениях. Чехор не рекомендовал увлекаться модным словом
идеалу усматривая в нем нечто, как он выражался,
мармеладное. Известный юрист начала XX в. П. С. Порохов--
щиков (псевдоним — П. Сергеич) в книге «Искусство
речи на суде» отвергал заимствованные слова
интеллигент и травма.
А сколько таких не оправдавших себя протестов
против употребления .отдельных слов можно услышать в йаше
время! И причем из уст авторитетных и почитаемых
писателей. «По воле хозяйственников, — с сожалением пишет
К. Г. Паустовский, — не знающих и не любящих свой
родной язык, тяжеловесное слово «ассортимент» совер^
шенно вытеснило простые русские слова «подбор» или
«выбор». Да, действительно, вытеснило, правда только в
сфере торговли, и это в общем-то естественно, так как
слово ассортимент^ подобно докеру и дизайнеру^ имеет?
126

«смысловую надбавку» и профессиональную
приуроченность, чего нет у слова «выбор». К. Федин решительно
осуждал слово киоскёр* А чем заменить его? Продавец
газет — не совсем точно. Киоскёр продает газеты и жур^
налы именно в киоске. И хотя это слово по своему
фонетическому облику в воспринимается как чуждое, оно
уже заняло место в словарях современного русского
литературного языка* Много рае объявлялся «крестовый
поход» против областного и якобы грубого слова учеба.
Во всех случаях его предлагала заменять более книжным
и «благородным» словом учение. Однако и эти попытки
не увенчались успехом; слово учеба прочно вошло в
словарный состав русского языка. В словарях современного
литературного языка это слово помещается уже без
стилистических ограничений. Мы говорим: годи школьной
учебы, послать на учебу, партийная учеба и т. п.
Писателю В. Субботину не полюбилось слово захоронить.
«Откуда оно взялось? — риторически спрашивает;, он. —
Всегда было — похоронить, похороненный, и было в этом
слове и поклонение, и упокоение... Захоронить — это
спрятать, зарыть». Писатель в чем-то, вероятно, прав,
глагол захоронить несет в себе чуждый оттенок
официального языка. Однако существительное (ср. места массовых
захоронений) после прошедшей грозной войны заняло,
кажется, прочно свое место в литературном языке. Во
всяком случае, х<Болыпой академический словарь» и
новое издание «Малого академического словаря» приводят
глагол захоронить без стилистических помет. Ср. у
современных писателей: «— Это ... наши могилы, — глухо
сказал он. — Мы пробивались тут с Пархоменко да' с
Ворошиловым и захоронили своих» (Фадеев. • Молодая
гвардия); «—- По дороге, бедняга, сед отдохнуть и ааснул
как убитый... И чуть мы его не захоронили заживо» (К а-
з а к fe в и ч. Весна на Одере); «— Этим маскам по две
тысячи нет. Они были сняты с лиц умерших и тоже вахо-
ронены» (А. Кож е в н и к'о в. Живая вода).
А сколько уже было сломано копий в борьбе со
словами боевитый, боевитость! «Дается хождение ужасному
слову боевитость», —с возмущением писал К. Федин.
К нему примкнул и К. Паустовский. «Ко многим словам,—
откровенно признавался он> — таким, как
поприветствовать, боевитый (их можно привести много), я испытывал
такую же ненависть, как к хулиганам». Языковеды
занимают более сдержанную позицию» С. И. Ожегов, автор
127

известного «Словаря русского языка», признал слова
боевитый, боевитость соответствующими нормам
литературного языка. -г-
Очевидно, что нормативная оценка отдельных,
конкретных слов не может основываться на субъективном
восприятии и эмоциональных суждениях писателей (пусть
даже весьма авторитетных)» Судьба каждого слова
индивидуальна, прихотлива и изменчива. К тому же
вкусовой пуризм, в основе которого, как справедливо замечал
советский языковед Г* О. Винокур, всегда лежит не идея,
а настроение^ — бесполезен. Очень многие новообразован
Вия вызывали Сначала оборонительную реакцию ~
гневно осуждались и .запрещались. Но предание их анафеме
часто оказывалось неразумным и тщетным. Как впоследст- *
вии выяснялось, они играли благодетельную для языка
роль и постепенно занимали в нем приличествующее им
место.
Все ли, однако, так уж благополучно в современной
речи? И всегда лц нужно объективистски и равнодушно
воспринимать ее, уподобляясь пушкинскому поседелому
в приказах дьяку, который «бесстрастно зрит на правых
и виновных»? Конечно, нет/ В ^современной речи есть, к
сожалению! ряд нежелательных явлений общего порядка.
Подобно живому организму! наш язык подвержен
заболеваниям! о которых нужно знать, чтобы их вовремя
предупреждать и лечить.
Среди них, пожалуй, наиболее опасный н, к
сожалению, хронический недуг — это злоупотребление
иностранными словами. Именно злоупотребление, а не
усвоение иноязычной лексики, которое, как мы уже знаем,
неизбежно и в целом обогащает язык. Было бы крайним
и нерасчетливым пуризмом браковать без разбору всякое
заимствованное слово, непример: время (старославянское),
тетрадь (греческое), республика (латинское), пальто
(французское), солдат - (немецкое), спорт (английское)
и т. п. К. Чуковский в книге «Живой как жизнь»
вспоминает такие интересные эпизоды со словами водомет и
фонтан, зодчий и архитектор:
«Взять хотя бы слово воддмёт. Я читал в одной школе
рассказ, где это слово встречается дважды. Иные
школьники не повдли, что оно значит (двое даже смешали его
с пулеметом), но один поспешил объяснить:
— Водомет — это по-русски сказать: фонтан.
Фонтан (это слово заимствовано из итальянского язы-
128

ка, —• h\ Г.) от приняли за русское слово, а водомет
у ,V/..
, Ила другое слово: зодчий. Коренное старорусское
слово ¦ крепко спаянное с целой семьей такид же: здание,
создательf созидатель, зиждитель и т. д.
Но (это бндо в 20-х годах) прохожу я как-то в
Ленинграде по у^це Зодче)го Росси и слышу, как один из
юных севонйиЗКов епраптвает у другого, постарше: что
9й?
такое за л
r.j •'*¦— Зьдчий;"~ййдумался тот,—это др-русекд сказать:
архитектор.
у Было ясно, что русское водчий звучит для них обоих
чужим звуком, а иностранйое (с греческим корнем, с
латинским окончанием) архитектор воспринимается как
Но рвч|» у нас идет, eotecTBerao, на о таких
иноязычных словах, прочно освоенных русским языком. Хотя и
сейчас встречаются (правда, уже не часто) люди»
обуреваемые страстным и, конечно, несбыточным стремлением
освободить наш язык вообще от иноязычных слов. Один
такой фанатичный ревнптель чистоты русской речи в
письме в газету предлагал отказаться от слова
конституция (оио восходит к латинскому языку) и вернуться к
старому термину «Русская правда» (так, как вы помните,
назывался свод законов в Древней Руси)/
Однако среди заимствованных слов есть,
действительно, множество таких, которые имеют смысловые
соответствия, в самом русском лексическом фонде, а поэтому
их применение не вызвано острой.необходимостью» И оро*
бенно печально, когда этц «ученые» и претенциозные
словечки начинают, подобно эпидемии, распространяться в
живой, разговорной дечи, оттесняя полнокровные и
самобытные }>усскиз слова. * -
_ Вторжение этих нежелательных гостей, цриходящих
не вовремя и не к месту, вызывало и вызывает
естественный и оправданный протест. Так, например, {до* А. Блок,
осуждая злоупотребление словом дифференциация
(уместным в математике, но не в обыденном языке), с горечью
писал: «,.. термин необычайно оеадарный, пущенный в
ход людьми, не чувствующими подвижности и прелести
русского». Писатели К. Чуковский» К. Паустовский,
Б. Тимофеев и другие возмущались неоправданным
употреблением таких слов, как апробация, пролонгировать,
лимитировать, функционировать и т. п. Эти слова,
б Заказ 35 . 129 '

повторяю, плохи не саш? во себе; нашу речь портит их
неуместное применение» Плохо, например, когда
мальчик, подражая взрослым, отвечает: «Наш пнонерлагерь
функционирует уже два гада». Плохо, когда лектор-
международник, выступая неред молодежной аудвториен,
не шощт выйти из плена модных иностранных слов:
коллизия, влита f доминировать, гарант t
превалировать и т. п.
Нельзя забывать мудрые слова В. И. Ленина: «Русский
язык мы портим. Иностранные слова употребляем без
надобности. Употребляем их неправильно» К чему
говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или
недостатки или пробелы?» (Поля. собр. соч., т. 40, с. 49).
К сожалению, в последние годы злоупотребление
иноязычной лексикой не ослабло, а усилилось. Сдова-щш-
шельцы бесцеремонно вторгаются в живую, разговорную
речь. Чего уже* теперь тут не встретишь? Супермен ж
еестерн% буклет и фривей, сервис и оффис... «А хотете ли
вы стать хайкером? — с иронией пишет в «Литературной
газете* от 27 февраля 1980 г. языковед Ю. Костинский.—
Или глобтроттеромЧ Не требуется ли вам рефъюджЪ
Хайкер"— это путешественник, глобтроттер — on же
со стажем» рефъюдж — приют (все англицизмы)».
Распространению иноязычных слов может
способствовать и .небрежное, неразборчивое отношение к переводу
иностранной литературы. Конечно, при переводах для
создания местного колорита обычно используются слова-
эквотизмы, но и здесь ведь необходимо чувство трш-
Вот как паредйруется «стиль» современных переводчиков
в «Литературной газете» от 22 октября 1974 г.: «Мы мча-.
лись по каким-то авеню, стритам, бай-стритам, дистрпк-
тажириверсайдрайеим. Кругом праздно шатались хиппи
и денди, супермены и менеджеры, стоперы, снобы и cnajprm^
аутсайдеры и оффсай&еры, иуды-страйкбрейкеры (проще
говоря, скебы), спикеры и спинакеры. Было душно и
стрессно. Нестерпимо "воняло допингом ш демпингом».
Бесконтрольный импорт слов наносит урон русской
речи. Вредная мода распространяется даже на тех, кто
в силу профессии, казалось бьг, должен стоять на страже
и защищать родной язык от нашествия чужеземцев. И
это дурно не только потому, что отважный читатель, ко?
торый рискнет все-таки пробиться сквозь дебри заумной
«иностранщшда, будет вынужден бесконечно лазить но
словарям и терять драгоценное время. Излишнее госте-
130 . '

приимство по отношению к бойким словам-агрессорам
вступает в щымрофечт с духом патриотизма ш защитой
национальных культурных ценностей'.
Отвечая на вопрор корреспондойта «Ленинградской
правды^, крупный советский лингвист, профессор
Ф. П. Филин говорил: «... богатство
словообразовательных возможностей русского языка используется у нас до
обидного мало. Больше того, даже те открытия, которые
дринаддемшт нашмы ученым, потом часто именуются по-
английски (вд&ржмер** праймер вместо первоначального
русского наименования — аатравка)*.
Важно подчеркнуть здесь, нто борьба со
злоупотреблением иноязычными словами — это не борьба
одиночек, не проявление индивидуального вкуса писателей
или ученых. Их призывы поставить заелон против
вторжения слов-захватчиков находят горячее сочувствие и
поддержку в широких кругах нашего общества.
Злоупотребление иноязнганой лексикой — не
единственный порок современной речи. Тревожное положение
усугубляется и тем, что в наш йек расцвета науки люди
Стали как бы стыдиться говорить просто» «Красивые слова
у техники!, л — заметила как-то Мариэтта Шагинян. И
действительно, в научной лексике есть притягательная сила.
.Давно прошло-то время, когда слова проблема, принцип,
тенденция* привилегия считались, как отмечено в Словаре
Ушакова, книжными. Теперь они вошли в
общелитературную речь. И в этом процессе нейтрализации, как говорят
Лингвисты* нет, конечно, ничего дурного и
противоестественного. ,
Нарушение стилистических норм происходит в тех
случаях, когда слова науки и техники обесцешишотся,
применяются не к месту и не в свойственном ЕМ
значении, когда утрачивается то чувство *соразМ§рности и
сообразности», которое, по слоаам ПупШЕЯв| служит
главным мерилом художественного Ъкуеа. .
В погоне за наукообразности Аможехня, ва ложно
понимаемой красотой спим рождазотся юнормативные
и даже нелепые употребления I сочетанжя cjIob.
Например, книжное слово плеяда, восходящее у древнегреческой
мифологии, в литературном язнхё принято применять
но отношению к группе выдающихся ученых, поэтов,
писателей, музыкантов, полководцев и т. п. В газетах же
мы встречаем такие «перлы»: плеяда кулинаров, плеяда
баскетболистов и даже.... плеяда тракторов и плеяда
5* . 131

громил\.. Высоким еловом форум начали именовать
производственные совещания мелкого масштаба (например,
форум жшотноводов района). Портной в ателье чурается
старого и простого слова размеры, он выражается теперь
«по-вдучному*: параметры воротника. Становится нэлов*
ко, когда слышишь, как серьезный ученый говорит
другому: «Так встретимся в районе пяти часов». Спортивные
комментаторы прежде вносили поправки в таблицу
Чемпионата, потом— коррективы, а теперь
ультрасовременно г- коррекций Некоторые работники вагсов вместо
простых, теплых слов жених и невеста прибегают к урод?
ливому «канцеляриту» т- бракующиеся. Так и тянет
сказать о .них словами персонажа из чеховской «Свадьбы»;
«Они хочут свою образованность показать..» ~~
В романе В. Липатова «Игорь Саввович» («Знамя»,
1977, № 9) есть такой монолог: «— Кстати, ты заметила,
что все дворники и сторожа теперь употребляют слово
«ассоциация». Наш, например, вчера увидел меня, под*
ходит: дДрасда, Саввич! По ассоциации вспомнил: надо
три рубля до получки!» К сожалению, не только дворники
в сторожа, но и некоторые дипломированные специалисты
находятся во власти этой псевдонаучной языковой моды*
Случается, что говорящий, и даже пишущий, не знает
толком значения употребляемого им мудреного, но
модного словечка, Сторонник ясного н точного языка, Л.
Толстой писал: «Если бы я был царь, то издал бы закон,
что писатель, который употребил слово, значение
которого он не может объяснить, лишается права писать и
получает сто ударов розог».
Есть в современной речи и другая дурная мода.. Совсем
иного, так сказать, сорта. Наряду с научными терминами
и реевдонаучными словечками, чуть ли не вперемешку с
ними, в разговорной речи замелькали слова с уменьши-
тельно-ласкательньши суффиксами. Причем их
применение вовсе не вызвано каким-то особым ртношением к
обозначаемому предмету. В троллейбусе вам скажут:
«Передайте билетик». -Именно бшетип, а иъ билет. К
продавцу обращаются: «Взвесьте колбаски, ветчинки».
В столовой слышишь то и дело: смещанщ% компотик, ий-.
селёк... В библиотеке читатель "говорит: «Я возьму эту
книжёчяуь И берет в руки толстенный том. «Уютненько
у вас»,—небрежно бросает гость малознакомой хозяйке.
«Сцмпатичненъко вчера посидели», — вспоминает
серьезный и уже далеко не молодой мужчина. Понаблюдайте
432 .

оа современной речью в непринужденной Обстановке, и
вы услышите сотни таких слащавых слов. ¦
- Откуда они? Как появились в наш серьезный,
рассудительный век &тн билетики; колбасцаг комгютик, уют-
Ненькьх приветик и другие манерный словечки,
свойственные приторно-вежливому, или, как прежде говорили,
«галантерейному», обхождению? Может быть, в них те*
верь заключена как бы доверительная фамильярность,
придающая раскованность обиходной речи? И эта
раскованность, возможно, возникла как реакция на сухую
cfporocTb научного и официального языка? Как бы то
ни было, увлекаться эгой вроде бы и беэобидйой модой не
следует. Ни высокопарность, ни развязность не украшают
нашей речи. Подлинно литературный слог чужд
крайностей.^ , '. ; >/\ \.
Теперь о молодежном жаргоне, вернее, о жаргонной
лексике. Дело в том, что в наше время практически нет
жаргонов в узком, буквальном смысле этого слова. В
прошлом социальной основой жаргонов (т. е. обособленных и
замкнутых речевых систем) являлись деклассированные
элементы или представители келейных, засекреченных
профессий (воровской жаргон, жаргон нищих, торговцев-
офеней и т. д.). Непонятный неискушенному слуху набор
словечек создавался обычно с целью конспирации,
сохранения тайны ремесла. Такие жаргоны умерли, исчезли
вместе с породившим их общественным укладом.
Жаргонная лексика современной молодежи подробно
исследована и описана в работах советского языковеда
Л. И. Скворцов а, в том числе и в его интересной книге
дйй учащихся «Культура языка — достойние
социалистической культуры» (М., Просвещение, 1981). Позволю
себе поэтому ограничиться лишь кратким изложением
сути деда.
Жаргонные слова в устах молодежи -~• явление далеко
не новое. Так было и в старой бурсе (почитайте «Очерки
бурсы» Н. Г* Помяловского), и в семинариях, и в
дореволюционных гимназиях. Психологической основой
появления молодежных словечек,, видимо, служит извечное
стремление «детей» хоть в чем-нибудь противопоставить
себя «отцам», желание подчеркнуть свою взрослость,
мнимую независимость доведения иг суждений. Это
проявляется в одежде, в манере держаться, в обращении друг с
другом и, конечно, в языке. Возрастные различия в наборе
слов были раньше, есть и теперь. Пожилой человек^скажет
, 133

грамплаетиЫа или пръсто пластинки, у юношей
это называется #цск. Взрослые говорят автомобиль,
автомашина, наконец, короле — лщгиина^ подростки, как
будто из озорства, называют автомобиль конем илп теле*
еой, а иногда и тачкой!
Как правило* жаргонные слова преходящи и
недолговечны. Подобно, пене, они вскипают, бурлят, а затем
оседают и уходят в небытие. После гражданской войны во
времена разрухи и массовой беспризорности
распространились жаргонизмы буза, лафа, плифит и т. п. Теперь
о них мало кто помнит. На моей памяти в речи
школьников и некоторых взрослых еще встречались такие
жаргонные выражения, как сделать на ять, на большой
палец, на большой медвежий коготь и т. д. Их время
тоже прошло. Взамен им появились новые модны$,
«стиляжные» словечки: железно, потрясно, хилять, корочки,
химичить, балдеть, балдеж, кадрить и т. д.
. Происхождение жаргонизмов различно. Истоки
некоторых кроются в диалектах иди уже умерших жаргонах.
Например, наречие клево (хорошо) издавна употреблялось
в рязанских, тамбовских и владимирских говорах.
Многие {наг — магнитофон» мотик — мотоцикл, телик —-
телевизор и т. п.) представляют собой усеченные или
преобразованные общелитературные слова* Другие
образованы по фонетическому созвучию, Я, например, долго
недоумевал! почему так фамильярно и даже
оскорбительно называют подростки отца — ботинком!? Потом
объяснили: по созвучию с батя. Бывают случаи» что п сами
юноши толкем не знают, как понимать то или иное
заковыристое словцо. Сколько ни спрашивал, мне так и не
удалось выяснить, кто же такая дискобарочка. Та, кто
посещает дискотеку и бары?..
Оказывают1 ли жаргоны и жаргонные слова влияние
на литературный язык? Практически нет. Правда,
некоторые «осколки» прежних жаргонов проникли в
литературный язык и закрепились в нем. Например: двурушник,
буквально — 'протягивающий две руки за милостыней4
(из речи нищих); халтура, буквально — Номинальная
служба* (из речи старого духовенства). В наше время дрог
никновение жаргонизмов в общелитературный язык —
явление сравнительно редкое. Считают, например, что
слово корабел (из речи студентов кораблестроительных
институтов) в значении 'кораблестроитель3 уже обрело
права литературного гражданства. Слово же коробка
134

(судно) является, конечно, ярЬфессионаяьньш
просторечием. .
Увлечение части молодежи жаргонными словечками—
эта дурная, но преходящая мода, как бы «детская болезнь»
в языке. Моды вообще быстро проходят.
Нужно ли бороться с жаргонными словечками и если
ну$кно, то как, каким образом? О йеобходимости
очищения языка от «паразитивного хлама» подобного рода
писал еще М. Горький. Конечно, борьба против жаргонизмов
не потеряла остроты и в наши дня. Но не нужно думать,
что дело выправят грозные окрики ж строгие запреты. Ведь
запретный плод сладок. Вряд ли следует поступить и
так, как предлагали сами студенты. Однажды в беседе
за круглым столом на студии телевидения кто-то из них
высказал такую мысль: «Пусть, дескать, специалисты-
языковеды разберутся в достоинствах и пороках йовых
словечек и опубликуют список нежелательных для
употребления»; Нет, за это специалисты вряд ли возьмутся,
это было бы равнозначно попытке насильственного
забвения безумного честолюбца Герострата. Глашатаи ходили
тогда по греческим городам и объявляли! «Забыть
Герострата!» А Что в результате? Все знают имя этого маньяка,
сжегшего ради своей славы храм богини Артемиды, но
никто не помнит имен строителей храма.
Путь очищейия речи от жаргонной шелухи не в
диктаторском запретительстве и не в публикации списков «дур-,
дых» слов (это только привлекло бы внимание к ним), а
в обогащении словарного запаса молодежи истинными
ценностями отечественной и мировой культуры.
Итак, современная речь неоднородна и неравноценна.
В'ней есть образцы литературного, точного и образного
слога, но есть и изъяны3 Порожденные повальной и
сомнительной модой. Здесь есть чему подражать й
следовать, но есть о чем спорить, от чего предо-кр&щиъ fc
лечить. И это естественно. Язык на стоит на месте, он живет,
развивается, а когдат как говорят, варится сталь — в
отходах неизбежен шлак. , "'*,'
Спорить о языковых вкусах можно И должно.
Свидетельством этому служит хоти бьг та широкая и горячая
дискуссия о современном языке, которая уже несколько
лет ведется на страницах «Литературной газеты» и ряда
других периодических изданий. Но споря о
стилистических достоинствах или несовершенствах нашей речи,
следует не забывать, что, во-первых, как писал еще.в
135 :

1011 jr. русский языковед В< И. Чернышев, «стилистике-
скйе мерки и вкусы существуют для известного времени
и меняются так же, как меняется язык», и, во-вторых, что
Ьысшим и неоспоримым судьей здесь всегда служит
общественное; мнение! сам создатель родного языка —
русский народ. v
«РУССКОЕ СЛОВО Я ПИЛ НЕОТРЫВНО...*
Великий Октябрь покончил с экономической и
социальной несправедливостью.в нашей стране, разбил тяжелые
цеди национального гнета. 30 декабря 1622 г. волей
народов был создав Союз Советских Социалистических
Республик, первое в истории человечества единое союзное
многонациональное государство рабочих, и крестьян.
Основой этого братского содружества стала русская нация,
оказывающая щедрую и бескорыстную помощь всем
народам страны. Не случайно государственный гимн СССР
начинается словами; «Союз нерушимый республик
свободных Сплотила навекя Великая Русь!» ;
¦ Сейчас Советское государство объединяет 15
суверенных союзных республикг в их состав входит 20
автономных республик, 8 автономных областей, 10 автономных
округов. Население §тнх республик, областей и округов
составляет единую братскую семью народов — советский
Советский Союз — одно из самых многонациональных
государств нашей планеты. На территории СССР
насчитывается 127 разных языков; И эти языки равноправны»
хотя на одних говорят миллионы людей, на других —
несколько сотен. В советское время более 40 народов, не
имевших ранее даже письменности, выработали свои
развитые литературные языки. ¦ .> . ,
Но исторически сложилось так, что один из этих
литературных языков был добровольно избран всеми
народами нашей страны в качестве единого средства
межнационального общения и сотрудничества. Это — великий
и могучий русский язык.
Сейчас русский язык является наЛюлее
распространенным языком в СССР (кстати, русский язык ныне
занимает третье место в мире по распространимости). Им
свободно владеет большинство граждан нашей страны.'
При передней 1979 г. 153,5 миллиона человек назвали
русский язык родным (при переписи 1970 г. — 14.1,8
136

лиона), Кроме того, еще 61,2 миллиона челобок заявила,
ято они свободно владеют русским языком в качестве
второю языка (в 1970 г* — 41,8 миллиона чеяговек)*
Таким образом, русский язык хорошо енают почти 215
миллионов человек — около 82% населения страны!
Примечательно, что в национальных республиках русским
языков владеет не только большинство жителей городов, но
и значительная часть сельского населения (например, в
Белоруссии — 50tl%, в Латвии — 37,8% f в Казахстан
на-г&§у2%), :...."
Могут задать вопросt зачем понадобился общий
межнациональный язык и почему именно русокий был выбран
в качестве такового? Для этого, конечно, существовали и
существуют серьезные социальные, экономические и
культурные предпосылки.
Русский язык был знаком народам России еще в
дореволюционное время. И не только от царских чиновников
и служителей православной церкви. Прогрессивные
деятели национальных окраин видели в России и в русском
бароде защиту от иноземного порабощения. Богатая
русская культура служила им неисчерпаемым источником
духовного развития своих народов. Русская классическая
литература была и остается великой школой для поэнапил
истинных художественных ценностей. Ориентация на ее
прогрессивные традиции отчетливо проявилась, цапра-
мер, еще у Мирзы Фатали Ахундова, написавшего в 183? г.
«Восточную поэму - на смерть Пушкина», Поэтому еще
в прошлом так горячо и убежденно говорили о
необходимости изучения русского языка передовые представителя
различных национальностей: И. Франко, А. Церетели,
И. Чавчавадзе и другие. «Надо овладеть великим русским
языком, ~ писал в 1898 г.. узбекский поэт-просветитель
М. Myкими, — на котором написаны лучшие
произведения мировой литературы, без знания которой нельзя
стать настоящим человеком и принести пользу своему
народу*. : . . ; ^ •-..•"'> г ' ^.; '.¦¦'"¦.-,. '
; Но особенно возросла необходимость общего
межнационального языка после Великой Октябрьской
социалистической революции. Объединенные в одно свободное
государство с общей экономикой и^ социальной
структурой, люди просто-напросто испытывали настоятельную
потребность «столковаться»,, найти общий язык в прямом
и переносном смысле слова. Еще до революции В» И. Ле-
айн отмечал, что потребности экономического оборота
137

всегда заставляют жйвущве в одном государстве
национальности (пока они захотят жать вместе) изучать язык
большинства. Организованная- экономическая и
политическая жизнь многонационального государства, развитие
единого народнохозяйственного комплекса в зрелом
социалистическом обществе немыслимы без общего
межнационального языка. Каково бы пришлось, скажем,
строителям Туркеиба, Беломорско-Балтайского канала или
нынешней Байкало-Амурской магистрали без общего
языка?! На этих великих стройках социализма работала
и работают люда из разнше национальных и автономных
республик. Беа общего языка, без возможности
договориться, «столковаться* друг с другим люди не смогли
бы исполнить задуманное.
Русский язык не только содействовал экономическому
сближению народов национальных и автономных
республик, но и стад важным фактором у к р епл е н н я
социально-политического и идейного единства советского
народа, развития и взаимообогащения
национальных культур. Он открыл всем народам и
малочисленным народностям широкий доступ к духовным
богатствам мировой цивилизации. Русский язык
способствует распространению передовых научных знаний,
достижений научно-технической революции, помогает народам
СССР .войн ¦ большой мир современной науки. Хорошо
скааадов этом ааербайджанскнй поэт и мыслитель Сеид
Аэим Ширвани. В его стихах, обращенных к сыну
/говорится;
Мой сын* с наукой русской будь знаком
И овладей ты этим языком. > .
Нам в ник нужда, без них нам теаден свет#
Без знания дороги к свету нет*
В советском многонациональном государстве
обеспечено полное равноправие национальных языков* У нас
нет государственного языка. Русский язык не является
государственным языком. После победы Октябрьской
революции привилегии русского как «обязательного
государственного» были отменены законодательно в «Декларации
прав народов России». Принципы истинной
национальной свободы исключают принудительное
распространение, навязывание культуры и языка. Русские
коммунисты при осуществлении национальной политики
исходили из денйтокого лозунга:-*Ни одной привилегии та
Ш \ -

де щтй вящей, ни для Одного языка!* (Левин. Полн.
собр. сочД т. 23, с. 1,50).
Варясь против российских либералов и царских
чиновников, пытавшихся защищать обязательность
государственного яаыка, В» И* Ленин писал: «Мы лучше вас
знаем, что язык Т^геневЬ, Толстого, Добролюбова^
Чернышевского — велик и могуч. Мы больше вас хотим,
чтобы между угнетенными классами всех без различия
наций, населяющих Россию* установилось возможно более
тесное общение ж братское единство» И мы, разумеется,
етонм за jro, чтобы каждый житель России имел
возможность научиться великому русскому языку.
Мы не хотим только одного! элемента принудительно-,
emu. Мы не хотим эагонягь в рай дубиной» (Подн. собр.
сочм т. 24, е. 294—295).
Именно принцип юридического равноправия и
добровольная основа изучения русского языка сыградп
решающую роль в принятии его в качестве общего
межнационального языка» Яаьш» навязанный силой, принуждением,
обычно имеет мало шансов на долговременный успех.
Вспомним хотя бы Индию, Ирландию или даже маленький
полуостров Уэльс, населенный валлийцами» которые до
сих пор упорно сопротивляются насильственному
распространению английского языка.
Следует, однако, це забывать, что как в нрошлом, так
и теперь находятся лжеученые, которые в бессильной
злобе, к русской прогрессивной культуре и могучему
русскому языку пытаются извратить его благородную роль,
объявляя о наличии якобы русификации (т. е. поглощения
русским языком) национальных языков в нашей стране.
Отвергая вредную политику национализма, выдающийся
украинский писатель^ один из ведущих деятелей
культуры Украины во второй половине XIX — первой четверти
XX в, И. Франко в свое время с гневом; отвечал тем, кто
обвинял его в ненависти ко всему. русскому > «Мы все
русофилы, — писал он.., —Мы любим великорусский
народ а желаем ему всяческого добрсц любим н изучаем его
язык*. В ответ на бешеную камйанию современных
«советологов», пытающихся фальсифицировать сущность
национально-языковой политики в Советском Союзе,
Чингиз Айтматов в статье «Проблемы двуязычия» замечает:
«Русский язык играет роль посредника, роль языка-
моста, соединившего впервые в истории художественные
берега народов, которые незадолго до'этого не знали дадае
139

0 существф|Ций др^г Друга... Я п^гаадлшу к рд
ставителяк киргизской лхггературы. И если мой
произведения изданы сейчас через посредство русской
Литературы на многих языках мира» то этим самым русский язык
укрепляет позиции моего родного киргизского языка».
Не надо в то же время думать, что проведение
национально-языковой политики — простое и не требующее
больших забот дело. Даже в условиях социализма
языкотворческая деятельность, основанная на принципе добро-
. вольности и на научном подходе к совершенствованию
языков, особенно младописьменных, представляет собой
нелегкий и деликатный процесо социального развития.
Известно, что в Советском Союзе» в особенности на
Кавказе, есть места с очень пестрым национальным составом.
Например* в школе JVs3 города Дербента в 1977 г. было
1250 учащихся. Из них: 424 азербайджанца, 408 горских
евреев, 134 лезгина, 104 русских» 30 табасаранов, 16
армян, 10 даргинцев, 8 кумыков, 6 лакцев, по 4 украинца
и аварца, 2 осетина, по одному чеченцу, ингушу, рутульцу
и т. д. В этой школе не было ни одного класса, где бы не
обучались дети менее 6—7 национальностей. Це
удивительно поэтому, что в Дагестане и сейчаз есть школы, где
преподавание ведется на девяти языках; Подобные
явления наблюдаются в отдельных районах Азербайджана и
'Таджикистана. '
" Осуществление широкой программы языкового
строительства в СССР нередко приходилось начинать чуть ли
не с нуля а— с создания графики и букварей. Советские
лингвисты содействовали переходу ряда народов нашей
страны со Старой, несовершенной графики на
латинскую, а затем — русскую. В 1937—1940 щ. на русскую
графику перешли народы Средней Азии, Поволжья,
Дагестана, Азербайджана. Латинской графикой пользуются
латыши, литовцы, эстонцы. Армения и Грузия сохранили
старинные алфавиты. Для создания письменности у прежде
бесписьменных народностей, упрощения орфографии,
составления букварей и различных переводных словарей
создавались особые научные центры. Кстати, декретами
1917—1918 гг. упрощена была и русская графика. Устра*
нение уже ненужных в то время букв (Йть, фита, ижица,
1 десятеричное), доставлявших столько бессмысленных
хлопот гимназистам в дореволюционной России,
облегчило, разумеется, освоение русского алфавита
младописьменными народами нашей страны. -;
440 у

] Целенаправленная и гибкая национально-языковая
политика принесла свои плоды. Сейчас в СССР
художественная литература издается на 76 языках народов нашей
страны, буквари — на 90 языках, да 65 языках вещает
радио, более Чем на 100 языках печатаются газеты. Раз*
витие и совершенствование национальных языков, в свою
очередь, служило надежной основой и гарантией новы-
шения обдозования и культуры в национальных и авто*
ножных ресцублгаах/областях и округах. Л. Толстой
после поездки в Мордовии писал, что ехал словно по
пустыне, не встречая ни одного цивилизованного человека.
Теперь же в Саранске в Мордовском государственном
университете учатся 10 тысяч студентов..
Наряду с расцветом национальных языков ц СССР все
более укрепляется и расширяется роль русского языка —
этого надежного «моста» между берегами национальных
культур. Особенно велико его значение в просвещении,
науке, технике. Причем сложившееся двуязычие не
ослабляет национальных языков, не ведет к их растворению
и русификации. Знание русского языка становится
непременным условием полнокровной общественной и
культурной жизни каждого гражданина нашей страны. На
вопрос, на каком язьиА Вы Пишете, Ч, Айтматов ответил
гак: «Я пишу на киргизском и на русском языках,.*
Киргизский и русский языки для меня как две руки -•'
левая и правая, и я не могу обойтись без какой-либо и»
V ^ ^ ,
А вот какие вдохновенные строки посвятил русскому
языку балкарский поэт М% Геттуев;
Спросят меня: что похоже на море?
Русский язык, — не замедлю-е ответом.
Он, словно море, согреет зимою,
Свежесть подарит засушливым летом/
Воды его, разливаясь без края,
Блещут немеркнущим солнечным светом,
К людям хорошим в далекие страны
Катятся волны с горячим приветом.
Русское слово я пил неотрывно.
Как родниковую звонкую воду;
Сколько бы влаги живай ни вбирал я —
Жажда сильнее б#лд год от году.
441

Русский язык, словно горы и воздух;
Словно огни городов населений;
Он мде родной, как родной мой б
Это на нем разговаривал Ленин!
Русский язык! В нем, как в море бездонном,
Черпаю силы для смелых решений;
Оя вдохновляет на труд беззаветный
Ради грядущих прекрасных свершений!
«Старшим, любимейшим братом соловьиной
украинской речи» назвал русский язык В. Сосюра. И
действительно, равный среди равных, русский явык, богатый
своими литературно-культурными традициями,
вобравший в себя опыт революционно-освободительной борьбы
а ставший сокровищницей передовой научной мысли, как
старший брат продолжает оказывать бескорыстную
помощь и благотворное влияние на другие языки нашей
страны.
«ПО ВСЕМ МЕРИДИАНАМ ЗЕМНОГО ШАРА»
В 1934 г. замечательный русский писатель А. Н. Тол-
ртой предрекал: «Русский язык должен стать мировым
языком. Настанет время (и оно не аа горами), — русский
язык начнут изучать по всем меридианам земного шара».
Писатель не ошибся в рвоем предсказании. Это время
пришло. Русский язык в последние десятилетия не только
небывало распространился по всей планете, не только
завоевал уважение и признание разных лаций и народов»
но теперь уже и юридически санкционирован в качестве
мирового языка — одного из официальных языков
Организации Объединенных Наций.
Русский язык был издавна известен и в соседних, и
запредельных землях. В Торговле с могущественной и
дружелюбной страной был кровно заинтересован и
Запад, и Восток. Волей-неволей будешь изучать и язык этого
великого и таинственного народа, населившего обширные
цространства между Западной Европой и Азией.
Англичанин Генрих Лудольф, долго живший в России и при-
стдльно наблюдавший быт и язык разных сословий, в
том числе и простого люда, в 1696 г. Шздал в Англии одну
из первых ошсатеЛьяых русских грамматик. В ней он,
в частности* отмечал; «Не только те народы пользуются
1,42

русским языком, которые находа*св в подданстве
обширнейшей царокой империи, но даже бухарцы, ведущие
торговлю между Индией в Россией, научают его». И все
же в XVI—XVII вв. русский язык но степени
распространенности занимал шестое, относительно скромное место
после французского, английского, немецкого, испанского
и даже итальянского языков.
Своенравная история не раз меняла «лидерство»
языков.
В восточном Средиземноморье долгое время
(примерно со II в^ до н. а. по IV в* н. э.) господствующее пожоже-
иве занимал греческий язык. На востоке Европы я в
Киевской Руси велико было (как это уже отмечалось)
культурное значение старославянского языка. Нельзя не
упомянуть т ролиарабскогЬ языка—языка богатой
художественной, научной и религиозной литературы
средневекового мусульманского Востока. В средние века,
примерно С VII по XIV в., в качестве общего
западноевропейского языка церкви, науки н отчасти литературы
использовался латинский язык.
В XVI в. мечами алчных конкистадоров и
дымно-смрадными кострами святой инквизиции проложил себе
путь к первенству испанский язык. Но северные бури да
дерзкий пират-адмирал Дрейк погребли в волнах
Атлантики «Непобедимую Армаду?, а вместе с ней и былую
испанскую гордую славу «владычицы мира». Однако еще4'
и сейчас на испанском языке, включая народи Латинской
Америки, говорит не менее 150 миллионов человек.
Вслед за испанским, в XVII—XVIII вв., вперед вышел
французский язык. Сначала всеобщее увлечение им было
вызвано блеском и пышностью французского двора,
изысканностью нарядов н кухни, утонченностью
аристократического «политеса». Затем передовые умы Европы
оказались покорены блестящими художественными творенияма
французских писателей и глубиной мысли философов-
й
ссве;готелей*
Но еще в XVIII в. у французского яэыка появляется
опасный конкурент — английский язык. НичтЪ: ни
культурное влияние, ни пушки Наполеона — не смогло при*
остановить постепенного ослабления роли французского
языка. Развитие англичанами мореходства и
международной коммерции, экспансионистско-колонйальная
политика коварного Альбиона, увеличение экономического
значения Нового Света (США) — все зто выдвигает в
143

XIX в. й№&я&ЪШй язык в качестве языка-лидера.
Помимо чисто экономических и политических факторов,
способствовавших &Г&распространению, он подкупал еще
и своей мнимой простотой, возможностью создания
упрощенного (ш коЙФШс*, исковерканного) языка для
иноземцев, главным образом для жителей колониальных
владений, — так называемого «бейвик инглиша». Очень удач-
ad од * этому поводу выразился британский профессор
Ч. Л. Ренн: «Английский — простейший из языков, чтобы
говорить плохо, и труднейший, чтобы говорить хорошо».
В XX в. с английским лидером некоторое время
пытался конкурировать немецкий язык» как тогда некоторые
говорили, «яшк науки». Но вместе с крахом третьего
рейха его значение в мире заметно упало. Кстати» принятое
прежде разграничение языков на «сферы влияния»
(английский — мирйвая торговля, французский —
дипломатия, немецкий — наука) теперь уже, конечно, совершенно
не соответствует действительности.
В продолжение почти ста лет английский язык
удерживал призовое место в кругу развитых литературных
языков мира. И только в середине XX в. в один ряд с
ндм стал новый достойный соперник —- наш русский язык!
, Каковы же были исторические причины, приведшие
русский язык на мировую арену, выдвинувшие его в так
называемый клуб мировых языков?
" Еще в XVIII в. гений великого Ломоносова
прозорливо увидел славные достоинства русского языка.
«Повелитель многих^ языков, — писал он, — язык российский,
не токмо обширностью мест, где он господствует, но
купно и собственным своим пространством и довольствием
велик перед всеми в Европе** Владея более чем двадцатью
языкам^, Ф* Энгельс высоко цщшл русский язык и
причислял его к самым сильным д богатым живым языкам
мира. По воспоминаниям современников, он наизусть, и
причем на хорошем русском языке, читал стихи из
«Евгения Онегина». В середигне XIX в. началось победное
движение русской литературы я. русского языка сначала
в Западной Европе, а затем и по всему миру. Эдоха
русского реализма упрочила известность нашей литературы.
Произведения Тургенева и Достоевского, JL Толстого и
Чехова вызывали широкий и углубленный интерес к
русской нации и ее языку. По словам выдающегося
советского языковеда академика В* В. Виноградова,
русский язык — это «хранитель одной из величайших лиге*

ратур мира», оказавшей огромное ^воздействие на
развитие обвцечёловеческой культуры,
Немалую роль в утверждении мирового значения
русского языка сыграло и перемещение в Россию центра
международного революционво^ч) движения. Во второй поло*
вине XIX в. в Западаой Европе становятся известны
работы русских революционных демократов — Н. А. Доб-^
ролгобова и Н, Г. Чернышевского. Одной из причин;
побудивших К. Маркса обратиться к изучению русского
языка, было желание в подлиннике познакомиться с
экономическими работами Н. Г. Чернышевского. В начале
XX в. передовая интеллигенция Европы была уже
знакома с трудами #. И. Ленина и Г. В. Плеханова.
Но особенно возрос авторитет русского народа и его
языка после Великой Октябрьской социалистической
революции. Русский язык в трудах вождя революции
В. И. Ленина стад выразителем революционной
идеологии и социалистической государственности. Газета
«Известия» от 15 ноября 1978 г* опубликовала интересные
сведения о беседе В. И. Ленина с бургомистром Стокгольма
Карлом Линдхагеном. Шведский гость спросил у Ленина:
«Существуют ли у русского правительства какие-либо
планы проведения мирных переговоров или заключения
международных конвенций, которые имели бы целью,
учреждение мирового языка, обязательного дая изучения
во всех щколак мвра?гК, Линдхаген был, очевидно,
увлечен идеей распространения единого межнационального
языка (типа эсцеранто — так называют искусственный
международный яэык, созданный в 1887 г. варшавским
врачом Л. Заменгофом на основе лвксики, общей
большинству евройейских языков, о приданием максимальна
упорядоченного и логического характера). Однако
В. И. Ленин придерживался гной точки зрения.
Отвечая К. Линдхагену на его вопрос, Владимир Ильич ска^
зал, что уже имеется три всемирных языка и русский
станет четвертым.
В первые годы Советской власти гордые слова
освобожденного народа зазвучали йо всех уголках планеты.
«Наше русское слово «Совет» — одно из самых
распространенных, — писал BV И. Ленин, — оно даже не
переводится на другие языки, а везде произносится по-русски)»
(Поли. собр. соч., т. 40, с. 204—205). Как бы предвидя
великую роль русского языка через.полстолетио, В.
Маяковский обращался к юношеству:
" . 445 -

Товарищи ювоши,
- взгляд на Москву,
на русский вострите уши!
Да будь я
и негром преклонных годов,
и то, без унынья и ленп,
я русский бы выучил
только 8а то*
что им
разговаривал Ленин»
Б послевоенные годм русский язык — язык армии,
освободившей народы Европы от фашистского
порабощения* стад языком самой передовой в мире науки.
Советские ученые за короткий срок достигли небывалых
научных достижений. Около 30% мировой научной продукции
соадается сейчас в нашей стране. Знание русского языка
стало таким же необходимым, как и английского; ведь
именно на эти языки приходится более 2/3 всей
информации, существующей в современном мире.
В 1957 г* Советский Союз открыл космическую эру
в истории человечества. На весь взволнованный мир
звучали повываые первогр нскусственнрго саутника Земли.
Друзья прдвётотвовади грандиозную победу русской
науки; недруга» охваченные беспокойством и деляческим
практицизмом, торопились нагонять упущенное. На и
те и другие отчетливо понимали: чтобы выйти на
передовые рубежи современной науки и техники — надо
изучать русский язык* Это осознали и в США, хотя пока что
меньшее число американцев знает русский, чем жителей
СССР — английский. Но потребность в научении
русского языка возрастает с каждым годом. Выгодность,
а норой и необходимость преодоления языковых
барьеров убедительно продемонстрировали экипажи
космических кораблей «Союз» и «Аполлон».
Современный русский язык стал нужным т только
политическим деятелям, литераторам, конструкторам и
ученым. С каждым годом расширяются международные
торговые и деловые контакты. Немалая доля мирового
оборота внешней торговли приходится на Советский
Союз/ А чтобы выгодно торговать, надо знать своего
партнера. И вот за учебники русского языка садятся уже
бизнесмены и представители иностранных торговых фирм.
146 • ¦ ¦

Но не только научны» идеи, художественные творении
и добротные товары нашей Родины завоевывают
признание человечества и находят сдрос на мировом ринке.
Все большее количество русских: слов становится
всеобщим достоянием жителей Земли. Уже давно вышли за
рубежи Россия такие хлора* вдк степь, тундра,
былина, балалайку, дудка$ тройка* коляска, хоровод, самовар,
соболь, крупа, сметана% ггтро*, блины, рубль, копейка
и др. Не нуждаются в перевода многие слова советской
эпохи:-Со^т, большевик, пяпиштка, колхоз. Советизмами
по значению являются такие интернациональные слова,
^сак авангард, коллективизация^ планировать и т. п.
На наших глазах закрепляется во многих языках мира
русская «космическая» лексика:/ спутник f прилуниться,
стыковка, луноход. Когда 15 сентября 1959 г. наша
ракета впервые «прилунилась» на Луне, поэт А» Твардовский
откликнулся на это такими стихами:
Звучат во всех краях планеты
Без перевода, как Москва,
Большевики, Октябрь, Советы,
Мир, Спутник — русскяе слова.
И это слово — прилуненье —
Оно уже в родной семье,
В ряду тех слов, '
Что имя Ленин
Призвало к жизни на Земле.
Естественно, что для изучения и пропаганды русского
языка, ставшего новым мироэым дошсом и признанного в
качестве официального в Организации Объединенных
Наций, требовалось создать международный орган, который
координировал бы работу ученых в разных странах. В
сентябре 1967 г. съехавшиеся в Париж языковеды
провозгласили учреждение Международной ассоциации
преподавателей русского языка и литературы
(сокращенно — МАПРЯЛ). Тогда же был принят устав этой
ассоциации; первым президентом, ее стал русский ученый —
академик В* В. Виноградов, в бюро исполнительного
совета вошли представители Англии, Болгарии, ГДР*
Польши, Франции» ФРГ а ЧССР* «Цель ассоциации, -г- пишет
ее генеральный секретарь В; Г. Костомаров, -+ развитие
и укрепление постоянных связей между русистами раз-
цых стран путем переписки и с помощью обмена
литературы, а также личных встреч, проведения международных
Ш

конференций, симпозиумов. Стремясь всемерно
содействовать распространению русского языка в мире, МАПРЯЛ
должна повышать научно-методический уровень
преподавателей и преподавания, пропагандировать совершенные
методы обучения, новую учебную и научную литера-
ТУРУ-- Важнейшей задачей было признано создание
хороших учебников', которые отражали бы не только
правильный современный русский язык, но и знакомили с
современной советской жизнью, образом мыс ли советских
людей* их культурой и идеалами. Учебник должен быть
не сухой, сводкой грамматических правда и надоедливых
упражнений, -а интересной, живой книгой, к которой
приложены иллюстрации! диапозитивы, записи речи на
русском языке».
Одной из задач МАПРЯЛ далеко не случайно является
необходимость правильного отражения жизни и народа
Страны Советов. Не^оекрет, что во многих не только
старых, но и новых зарубежных учебниках русского языка
советский народ изображается па старинка в виде
длиннобородых людей в лаптях и кафтанах... В. Г*
Костомаров, в книге «Русский язык среди других языков
мира* (М«, 1975) приводит такую крылатую фразу, по
преданию бывшую в одном иэ старых ннострандых учебников
русского языка: «Царь Грозный, прозванный за жестокость
Ивйнон, сидел прд развесистой клюквой н творил суд-
расправу, угощая приезжих гостей русский Чаем».
Деятельность МАПРЯЛ разнообразна и плодотворна.
Она заключается и в издании полно денных учебников,
пособий по русскому языку, журнала «Русский язык за
рубежом», и в созыве международных конгрессов и
конференций, и в проведении олимпиад для школьников из
разных стран мира, и в координации работ
многочисленных кафедр русского языка для иностранцев, которые
имеются теперь в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове*
Ташкенте и других городах. Небывалый интерес к
русскому языку за рубежом вызвал необходимость создания
специальных учебных заведений* В 1960 г. был открыт
Университет дружбы народов имени П. Лумумбы, в
котором обучаются сейчас тысячи студеной из стран Азии,
Африки, Латинской Америки, В 1973 г. на базе Научно*
методического центра русского языка при Московском
университете им. М. В, Ломоносова было основано
головное учреждение страны, координирующее как работу
кафедр русского языка в СССР, так и многочисленных
148 /

со$ за рубежйм, •— Инсти*у* русейбго языка им¦;: А. <3.
КИНа* ' ' '¦'-''>¦'•'';'...
В. эпоху расцвета наукя и технического прогресса, ког-
да о помощью реактивной авиации, космических спутников
связи и телевидения размыты старые географические
понятия и расширились международные контакты/ неизме*
римо возросла и продолжает расти роль перевода и
переводчиков. По данным ЮНЕСКО* общее число переводов
в современном мире увеличивается ежегодно на 15—20%.
Наша страна — самая читающая: четверть книг,
выпускаемых на земном шаре, издается в Советском Союзе, они вы*
ходят на 140 языках!
«Русский языкi:.— говорил Джавахарлал Неру, —
один из величайших языков мира. Сегодня он играет
важнейшую роль не только в политической, но и в культур*
ной, научной жизни народов». По воле истории этот
богатейший язык продолжает свое победоносное шествие по
планете. Количество людей, владеющих русским языком,
приближается к полумиллйарду. Более 120 тысяч чело-
век преподает русский язык за рубежом. В разных
странах его изучают 19 миллионов школьников. А ведь
именно им, молодому поколению» суждейо вершить историю в
новом, XXI столетии. Известный немецкий писатель
И. Бехер мудро назвал русский тем языком, на котором
«история, будущее человечества обращается ко всем
передовым людям мира»,.

ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ
ФАНТАЗИЯ ИЛИ РАСЧЕТ?
Человеку от природы свойственно н вспоминать, и
мечтать. Мысли о прошлом к будущем сопровождают его на
протяжении всей сознательной жизни. Ведь непрерывен
бег времени! и если принять за настоящее тот короткий,
единственный миг биологического существования f
который отделяет нас от уже прешедшего мгновения и от еще
не наступившего, то окажется, что наши мысли или
позади его, в прошлом, или впереди, в будущем. Фраза,
которую вы только что протатали,для вас уже в прошлом*,
следующая — в будущем. Мы всегда или о дем-то
вспоминаем, или чего-то ждем* на что-то надеемся* тто-то
обдумываем и планируем, стремясь предугадать и
предвосхитить ход событий. Реальное «завтра» еще не наступило,
но оно уже как бы существует в нашем сознании — в на-
. пшх мыслях, предположениях, если хотите, в мечтах. Быть
может, это свойство человеческого ума и делает его
единственно разумным существом на Земле.
. Познать неотвратимое и неизвестное будущее— самая
древняя и самая манящая мечта человечества. И надо
сознаться, что будущее для людей it' общем-то важнер
прошлого. Прошлое интересует нас часто не само по себе,
а как ступенька, средство для постижения будущего.
А сколько наивных и безуспешных попыток делалось,
чтобы приоткрыть плотную завесу будущего! Во что
только не верили, чему только не поклонялись наши предки!
Крещенские гадания и Дельфийский оракул, пророчица
Кассандра и потроха птиц, по которым римские жрепы
гадали о судьбе империи... А писатели-фантасты! «Мар-
ракотова бездна» Конан Дойла и «Машина времени»
Герберта Уаллса... .
Человечество га свою историю накопило уже
несметное кладбище несбывшихся пророчеств.
— Зачем же тогда, — скажет читатель-скептик, —
предаваться фантазиям в наш рациональный век прогрес-
150 . . /

са науки? Ведь, так же как гений и злодейство,
несовместны, кол, фантазия и наука!
А так лн уж это бесспорно? Ведь всякому опыту
предшествует интуиция, а всякому знанию -— яре д по до же пае.
Может ли вообще существовать наука без воображения,
без фантазии и «безумных» «щей?
Вот что досада об атом великие умы человечества:
«Наука выигрывает, когда ее крылья раскованы
фантазией» (М. Фарадей). ;,
«Гипотезы необходимы так же,.как показания опыта
наблюдения» (И. В. Гёте). ,
«Воображение, это великий дар, так мвого
содействующий развитию человечества» (К, Маркс),
«Все великое и прекрасное в нашей жизни, науке и
искусстве создано умом с помощью фантазии» (Н. И.
Пирогов) t
«Ничто не удается беэ предвзятой идеи» (Л. Пастер).
«Даже открытие дифференциального и интегрального
исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия
есть качество величайшей ценности» (В. И. Ленин).
«Фантазия (в науке) необходима так же, как и
кропотливый труд над собранным материалом* (А. Е. Ферсман).
«Воображение важнее знания, ибо знание ограничено,
воображение же охватывает всё на caeTet стимулирует
прогресс» (А. Эйнштейн).
Воображение ш фантазия нужны и в наш стремительный
век. Известный французский прогнозист Жан Фурасье
пишет» что сейчас за 2—3 года, люди перешивают больное
изменений, чем за 200—300 лет в средние века» Наука
заслужила право мечтать. Конечно, не все предсказания
подтверждаются ходом событий. Многие смелые гипотезы
умерли, но жили они, как правило, не напрасно. Ведь
даже ложная гипотеза будит мысль, ведет науку к новым
поискам, ставит перед учеными новые вопросы. А по
словам известного датского физика Ннльса Бора, шробдемы
важнее ,решения. Решения могут устареть* а нробдеда*
С каждым годом растет власть человека над природой.
Все меньше остается областей человеческой деятельности,
неподвластных познанию. Взгляд современной, науки
устремлен в будущее, а возможности ее др^к^цчэски
безграничны. . Хорошо ответил скептикам и маловерам
выдающийся русский естествоиспытатель К. А.
Тимирязев: «Никто так не ошибался в своих предсказаниях, как

пророки ограниченности человеческого знатая». Череа
полвека эту же мысль, повторил американский ученый
Н. Винер. «Самая большая ошибка всех предсказаний, —
писал он, — ато чересчур узкое проецирование в будрцее
сегодняшних возможностей науки». ,
Наше время — время массовых
социально-экономических прогнозов. Как и планирование, прогнозирование
развития общества становится не данью преходящей
моды, а осознанной и устойчивой потребностью* ¦
Современные социологи создают самые различные
«сценарии» будущего. Статистика, например* предсказывает,
что на рубеже XX—XXI вв. родится 300-миллионный
житель нашей страны. Число ученых удваивается через
каждые 10—15 лет. Согласно прогнозам, к концу века в
экономически наиболее развитых странах основная масса
населения (более 2/3) будет занята в так называемой
«третичной сфере»: в науке и образовании, в управлении
и на транспорте. Перед демографией ставится новая
задача ™ выяснить влияние урбанизации на
продолжительность жизни будущих поколений. Прогнозируются
добыча и потребление угля, нефти, газа, электроэнергии и
воды. Врачи уже несколько лет прогнозируют эпидемии
гриппа. Работники текстильной и обувной
промышленности ломают голову ишц судьбами моды, утверждая,
впрочем, это в поведении даже этой «яаприаной дамы» на-
блюдаетсд довольно строгая повторяемость,
цикличность. Считают, что наиболее ощутимые — это 48-летние
н 12-летние циклы моды. Не обойдено прогнозами и
наше питание. В 1979 г* в издательстве «Педагогика»
вышла книга с интригующим названием; «Пища будущего».
Социальное прогнозирование в нашей стране
строится на основе марксистско-ленинской методологии, в
которой органически сочетаются и глубоко научная
объективность, и принципиальная партийность, к вера в
возможность преодоления нежелательного хода событий. Радостное
вдохнрвение лри поисках истины сопряжено у
современных ученых со строгими методами научных
исследований. При этом наши ученые-прогнозисты не являются
пассивными, бесстрастными созерцателями. Им чужда
идея фатальной, механически предопределенной картины
будущего. Они не простр «пророки», вооруженные совре^
менными научными знаниями, но и борцы за светлые
идеалы человечества, г
На пути прогнозирования,научнообоснованцого
182

ведения будущего ветупаетчв щука -&к$ы№У И вызвано
это отнюдь не праздным любопытством.
Развернутая в Советском Союзе программа языкового
строительства, нормализаторская деятельность
(составление нормативных словарей и грамматик), борьба за
повышение культуры русской речи -— все это настоятельно
требует оценка языковых фактов в перспективном
аспекте. Не секрет, что сегодняшняя норма литературного
"языка часто существует в двух, а иногда и более вариантах;
Одни говорят теорбе у индустрия, доеоебр, искрится,
другие -— твброг, индустрия^ дбговор, искрится.
Сейчас допустимы обе формы ударения, но какая из них
возобладает в будущем? Подобные параллельные способы
выраженшг существуют на всех, как теперь товорят,
уровнях языка* Старшее поколение, как правило,
произносит; копеЪяйно, ску{ш\но,, жёлчь, белёсый, у молодежи
все чаще встречается произношение, сближенное с
написанием слова: коне[ч]но, ску[ч]но, желчь, белесый.
Правильно ли это? Что ожидает нас в будущем? Современная
грамматика и словаригконстатируют* что формы
директории докторы, професдоры уже устарели, нормой стало:
директора, доктора, профессора. Компромиссное решение
предлагается сейчас для многих других слов:
инструкторы и инструктора, корректоры и корректора,
прожекторы и прожектора. А как^оза^енить десятка других
фор*! на -а (-я) i уже встречающихся в устной, разговорной
речи: токоря, слесаря, редактора, бухгалтера^ сектора
я&г* д.? Ес*ь ли у них будущее?
И таких злободневных и спорных примеров
конкуренции форм в современном русском языке не сотни, а
тысячи. Ведь сама языковая эволюция неизбежно
предполагает временное сосуществование старого и нового
качества. Языковед-нормализатор должен оценить эти факты
не только с позиции сегодняшнего дня, но и с учетом
языкового «завтра».
Таким образом, прогнозирование развития языка,
установление продуктивных тенденций и наиболее пер-
спективных, наиболее вероятных форм выражения в
будущем -^ это не гимнастика ума, не отвлеченная
схоластика, а зкивое, нужное дело, подсказанное самой
практикой нормализаторской деятельности. Подсчитано,
кстати, что эффект от прогнозирования в промышленности в
50 раа._ превышает затраты на него.
Конечно, прогнозирование языкового будущего — де-
№ к

яо в то же время необычайно трудное, трудоемкое и ддже
рискованнее, д результаты его весьма ограниченны ж
относительны* Языкознание делает пока первые шаги на
этом тернистом пути, и оно еще не в силах дать
долговременный прогноз языковых изменений. Кстати,
современный английский физик Д. Томсон ш книге «Предвидимое
будущее» замечал, что, оставаясь на почве реального,
вообще можно делать предположения не дальше чем на
100 лет вперед.
Задачи языковедов ограничены еще более близким
обозримым периодом. Кроме того, в наших дальнейших
рассуждениях будет полностью обойдена волнующая
многих ученых и любознательных читателей проблема
будущего всеобщего (единого, всемирного) языка.
Суммируя разные мнения на этот счет, член-корреспондент
АН СССР В. А. Аврорин приходит к выводу, что у нас
нет никаких объективных данных судить о том, в каких
формах будет протекать процесс образования единого
ййыка: будет ли это чем-то вроде спортивных
соревнований по олимпийской системе с конечной победой одного из
языков, будет яд это постепенное смешение всех или хотя
бы нескольких из существующих языков на основе
полного равноправия, или, наконец, это будет искусственно
созданный язык с логически безукоризненной структурой.
«Решение этих вопросов,— пишет он,—и даже
составление прогнозов в атом отношении — дело отдаленного
будущего». С другой стороны, в книге А. Белявского и
В. Лисичкина «Тайны предвидения. Прогностика и
будущее» (М., 1977) говорится* что «к 2005 году ожидается
создание на основе автоматических средств связи единого
всемирного языка».
Но даже ограниченные задачи прогнозирования?
попытки «заглянуть» в будущее русского языка лишь на
ближайшие десятилетия таят в себе немалые сложности,
и, помимо анализа фактического материала современной
речи, требуют выработки общей тактики этой работы.
Необходимая игра воображения и фантазии должна быть
подкреплена точными сведениями и строгим расчетом.
ТАКТИКА ЯЗЫКОВЫХ ПРОГНОЗОВ
Известно, 4ta язык — это необычайно сложное и
многостороннее общественное явление. В нем органически с<^
четаются и скрещиваются различные свойства и стороны

человеческого бытвя: социально-исторические, исихоло-
гические, литератур и о-эстетические. Но главная среди
них — это общественная функция языка, его
сдашь с историей народа. «Язык,— справедливо замечал
В. Г, Белинский,— идет вместе с жизнью народа». При
всей независимости объективных закономерностей
развития яаыгка он все же продукт исторической судьоы
нации- ' v
Поэтому изучение прошлого, настоящего и будущего
"нашего языка немыслимо в отрыве от прошлого, настоящего
и будущего русского народа. Например» данные
социологов относительно устойчивого и прогрессирующего
развития народного образования в СССР и повышения общего
культурного роста советского общества не могут не
учитываться при определении характера русского языка в
будущем. Одним из следствий этого процесса, будет,
вероятно, дальнейшее отмирание территориальных
диалектов. Как уже отмечалось ранее, ни усилия писателей-
«деревенщиков», вводящих диалектизмы в свои
произведения, ни заботы других почитателей областных слов
вряд ли смогут остановить распространение функций
общелитературного языка на всей территории! в полном*
объеме во всех сферах общественной жизни.
Явления природы и человеческого бытия подчинены
причинно-следственной связи. Ничто в нашем мире не
происходит случайно* Известна, что одна и та же причина
при одних к тех же условиях (обстоятельствах) приэоддт
к одинаковым или» во всйком случае, сходным
результатам. Поэтому познание устремлений языка во многих
случаях невозможно без нахождения причин,
породивших его современное состояние/ Установление причин
языковых изменений — это как раз и есть та нить Армадны,
которая подает нам надежду выйти из лабиринта равно-
речивых пророчеств. { ' '
Попытки объяснить особенности языков и найти
первопричину их развития восходят еще к XIX в* Среди
них было немало и совершенно фантастических «теорий».
Писали» например, о влиянии на язык климата страны,
ландшафта территории и т. п. Особенности ударений один
из авторов пытался объяснить направлением в течении
рек! Однако в современной лингвистике уже установлены
многие истинные причины изменений в языке; действие
внутренней и внешней аналогии, стремление к системности,
преодоление избыточности информации (тенденция к эко-
155

номии), приведение форлшв соответствие с сод?ржашк_7
усиление раз личятельнных признаков языковых единиц и т. д.
Ограничимся здесь одним примером. В XIX в. глагол
искришься произносился с ударением на первом слог#:
искриться. Помните, еще у Й. Некрасова в поэме «Кому
на Руси жить хорошо»: «Вино на солнце искрится,
Густое маслянистое...» Современные же поэты (Тихонов,
Алйгер, Берггольц, Авраменко, Шошин, Друнина, Остро»*
вой, Васильева в др.) ставят ударение на втором слоге:
искриться. Например: , "
Там, где камушки горят,
Где валун искрится.
Вот уж третий год подряд
Человек садится.
(О с т р о в о й. Баллада о любви).
Да и мы с вами, пожалуй, предпочтем такое ударение.
Во всяком случае, 95% опрошенных молодых лфдей
высказалось за ударение искриться, а не искриться. Что же
произошло? Почему постепенно сместилось ударение у
этого глагола?
Оказывается, для русского ударения весьма
характерна борьба между ассоциациями по смежности (т. е.
стремлением ударения сохранить словообразовательную
зависимость, например, старое искриться от производящего
слойа ifcxpa) и ассоциациями по сходству (т.е.
стремлением ударения уподобиться более общему структурно-
однотипному разряду слов, например, новое искриться
по аналогии с кружиться, виться, носиться, змеиться
и т. п,). Важно при этом учитывать, что победителями в
данном соперничестве обычно выходят формы, следующие
за прогрессивными ассоциациями по сходству, которые
постепенно преодолевают консервативные nq своей
природе словообразовательные связи. Пользуясь грубым
сравнением, можно сказать, что ударение в производных
словах постепенно расстается с 'генетическими
характеристиками (полученными Но родству от производящего-
слова), подобно тому как дети теряют некоторые
наследственные признаки, все более приспосабливаясь к
влиянию внешней среды.
Этб явление касается, конечно, не только данного гла?'
гола. Потеря словообразовательной зависимости ударения"
Характерна для многих производных слов; р
156

старое затбрмозить (от тбрмоэ) и новое затормозить,
старое избавитель (от избйвипгъ) и новое тбавйЩА^
старое рбскогиный (от роскошь) и новое ррск$шныйг старое
ебзрастный (от вбзраст) и новое возрастнбй. Во всех этих
случаях одержал верх фактор внешней аналогии, т. е.
ассоциации по сходству.
,. Было бы, однако, глубоко ошибочным думать, что все
причины и пружины языковых изменений раскрыты, ус-
танов лены и описаны. Дело обстоит далеко не так. В
начале XX в. замечательный русский языковед В. И. Чернышев
признавался: «Нелегко определить...что является
современным в языке, что стоит в ней срочно, что является
случайным наносом, что отжило свой век». И хотя наука
с тех пор ушла далеко вперед* эти слова в значительной
степени применимы и к нащему времени» В преобразовании
языка нередко участвует множество
взаимодействующих и скрытых от непосредственного наблюдения факторов.
«Природа,— как писал Леонардо да Винчи,— полна
бесчисленных причин». Весьма изящно выразил эту мысль
Исаак Ньютон: «Природа неистощима в своих выдумках».
В особенности трудно, а иногда и практически
невозможно предсказать судьбу какого-либо конкретного ело*
ва» В этом смысле положение языковедов сходно с
физиками, которые по теории вероятности могут рассчитать
поведение массы атомов, но никогда не возьмутся
определить поведение какого-либо отдельного атома.
История конкретного слова может управляться
множеством непредсказуемых обстоятельств; Так, например!
русский литературный язык принял некоторые слова на -ист
(романист, новеллист, пародист) и на -ик (прозаик,
критик), но отверг слоэа драматист% дра^атик
(употреблявшиеся, кстати, в XIX в.), предпочтя им наименование
драматург. Глубоко прав был знаменитый физик П.
Кюри, когда говорил: «Слишком конкретные гипотезы почти
всегда содержат в себе некую часть заблуждений...»
Но если мы не в силах подчас сделать прогноз
относительно поведения отдельных, конкретных слов, то с
гораздо большей очевидностью можем говорить о некоторых
общих тенденциях развития литературного языка.
Исследование устойчивых тенденций в развитии ударения,
произношения, грамматического строя и продуктивных
способов образования слов служит, пожалуй, самым
надежным компасом лингвистических прогнозов, позволяет
нанести мосты/между настоящим ,и будущим,
М

Рассмотрят такой случай. 6 сввремеяяом языке
среди слов мужского рода немало таких, у которых
колеблется ударение. Например: приговбр ж приговор,
обух и ббух, бонд&ръ и бондарь, лемёх и лёмех, катал6г
и кат&лог, планёр ш ллйнер, дебаркадер н дебаркадер ^
ракурс и ракурс и т. п. Чем вызвана неустойчивость
ударения у этих слов и что ожидает их в будущем?
Дело в том, что в русском языке издавна, во всяком
случае на протяжении деух шделедних столе?вд, нафда-
дается устойчивая тенденция исторического
перемещения ударения у многих {русских и
заимствованных) слов мужского рода бляжв к началу слова.
Это явлениеf знакомое и другим языкам, называется
по-научному рецессией, т, в, оттяжкой удареная. Вот
некоторые примеры; €ыло; воздух, возгл&с, dosed, призрак,
признйк,прикупи т. лм стало: воздух,вбзглае, дбтд, при-
зрак, признак, прикуп я т. п.; раньше говорили: азимут,
климйт,! профиль, титул, конкурс, фундамент, скульп-
тбр, филолог, тизрйф* барометр, манометр и т. пм
теперь мл уже распростились с подобным «офранцуженным»
акцентом, нормой стало ударение, оттянутое к началу
слова: &шмут% климат* прбфиль§ титул, конкурс^ фун-
Ымент, вт, D.B шрвой пйловяв» XIX в. еще говорили
*ш*6р* Cpf:
Ревнивец: бойся, близок час;
Амур с Досадой своенравной
Вступили в смелый заговор,
И для главы твоей бесславной
Готов уж мстительный убор.
(Пушкин. Руслан к Людмила)
Опальному мятежнику легко
Обдумывать мятеж и эаговбр.
(П у ш к я а. Борис Годунов) '
. Новое, оттянутое к начаду слова ударение в&говор
впервые указано в «Словаре русского языка» Академии наук
A89§); теперь оно уже окончательно вытеснило старую
форму* Мы говорим; заговор империалистов^ а-ад. жшбр^
Зато началась конкуренция между вариантами договор ш
договор. В XIX и начале XX в, безраздельно
господствовало наконечное ударение. Ср. у Пушкина* , ,,.
Ш

Зарецкий наш в честный малой
Вступили в важней дегм&р%
Враги стоят, вотувя взор.
(Евгений Онегин)
Однако, таю ближе к вашему времени, тем чаще мы
слыишм оттянутое ударение договор (что как раз в русле
общего направления акцентологического развития). Так
теперь говорят не только многие представители
интеллигенции, новое ударение дбговор встречается даже у
известных поэтов. Например* . ^
Но ты не пугайся.
Я дбговор наш га нарушу.
Не будет ни слез, ни .вопросов,
ни даже упрека.
(Берггольц. Ничто* не вернется...)
Еще несколько лет назад ударение дбговор решительно
браковалось и запрещалось. Его даже указывали в числе
типичных речевых ошибок на обложках школьных
тетрадей. Постепенно, однако, словари сменила гнев
на милость. Сейчас ударение дбговор признается
нормативным, но несколько сниженным, разговорным вариантом
литературно-традиционной формы договбр.
Например, во втором издании первого тома «Малого
академического словаря» (Мм 1981) указано: договор, мн.
договбрш и (разг.) договорх договора. А что ожидает нас
в будущем? Не исключено, что вариацт дбговорt
соответствующий общей исторической тенденции оттяжки ударе-
^ ния у слов мужского рода, станет полноправной нормой
4 литературного языка (что стало уже с ударением заговор).
Только не подумайте, что автору нравится ударение
дбговор.Вовсе нет» Но, как уже отмечалось, вкусовые
оценки (вроде; нравится, не нравится, режет слух и т. н-)
не играют обычно существенной роли и йевяютея* кстати,
сами вслед за изменением языка.
Конечно, даже учет общих исторических тенденций в
развития тех или иных форм или лексических разрядов не
дает полной, стопроцентной гарантии нашим прогнозам.
«Миром управляют числам,— говорил еще
древнегреческий мыслитель ш математик Пифагор. Стремление к

точности познания столь те афористически вьгскаэал в
средние века Галилеи. «Надо измерить йамершсое,
-^-писал он,— и сделать mwpmwp-TQ, что вщ$ не поддаемся
измерению». Как только не называют наше двадцатое
столетие!.. Космический зек, атомный, век скорости...
век математики и точных приборов,... И действительно,
математика, эта признанная царица наук, ца напшх
глазах властно вторгается в самые раздые области знаний.
Происходит, как говорят, математщздция науй-' Вт
практически подвергнется теяерь измерению и
исчислению. Новые, автоматизированные способы сбора и
обработки информации открывают невиданные перспективы
перед статистикой^ данные которой служат, пожалуй,
главной опорой социального прогнозирования.
Естественно, что влияние математики и статистики
заметно сказалось и на современном состоянии науки о
языке, С помощью вычислительной техники созданы
десятки частотных словарей разных языков, данные
.лингвистической статистики используются при
прогнозировании яаыковых изменений. Доктор филологических
наук Л. К. Граудина в свое# книге «Вопросы
нормализации рурского языка» (М«, 1980). приводит следующую
таблицу соотношения степени вероятности закрепления
какой-либо яаыковой единицы и статистических число*
вых показателей: .
Словесные выражения, характера- ,
зующие степень вероятное^!
Практически невероятно
Маловероятно
Возможно
Достаточно вероятн ' .
Весьма вероятно.
Очень вероятно
Практически неизбежно
Числовые
значения
вероятности,
выраженные в
долях единицы
0,05
0,25
0,4
0,5
0,6
0;7б
0,95
Числовые значения
вероятности,
выраженные в»шэнсах
(общее количество —
100 шансов)
,\
-- за .¦
.5
25
40
№
60
75
95
•против
95
75
СО
50
40
25
б
Руководствуясь этой таблицей, попробуем оценить
по словесной шкале вероятности резудвтаты ответов на
160

анкету у студентов Ленинградского государственного
универсистета (эксперимент проводился на
геологическом, биологическом факультетах и факультете журца-
йистйки в 1974 г.). Добавим, что выбор 'информантов-
Студентов был не случаен. Молодежь острее реагирует
(хотя обычно и не Ъсознает этого) на происходящие
изменения в языке. Языковые новшества в большей
степени представлены в речи младших поколений. Недаром
выдающийся советский лингвист академик Л. В. Щерба
считал, что «разговорные формы, употребляемые младшим
поколением, можно рассматривать как вероятные
предтечи будущего состояния языка».
Так вот, при оценке колебания ударения дебаркадер и
дебаркадер большинство студентов G5%) высказалось
за новый вариант дебаркйдер, что как раз соответствует
общей тенденции оттяжки ударения ближе к началу
слова, а по приведенной выше шкале Г^раудиной выражается
словами: «очень вероятно», т. е. очень вероятно, что это
ударение, несмотря на протесты пуристски настроенных
лингвистов, станет единственной нормой литературного'
языка. Кстати, современные поэты (Дудин, Мартынов,
Аквилев, Сидоренко, Куклин и др.) так и употребляют
это слово: дебаркадер, а не дебаркадер. Поэтому в
словаре-справочнике «Трудности словоупотребления» A973)
новый русифицированный вариант дебаркйдер признан
предпочтительным, а вариант дебаркадер, сохраняющий
ударевде французского языка, — устаревающим.
Рассмотрим еще один пример, показывающий, как
статистические сведения помогают определить сдвиг
литературной нормы. В настоящее время происходит массовая
экспансия наконечного ударения у прилагательных в
кратких формах множественного числа. Раньше говорили,
надример: близки, верни, полны, прбсты, теперь все
чаще говорят: близки, верны, полни, просты. В ходе
эксперимента студентам было предложено поставить ударение
у подчеркнутых слов в следующих фразах: «Ваши наблю-
%рцш верны», «Мы верны клятве», «Решения задач
оказались просты», «Соседи были добродушны и просты».
Яри подсчете, результатов выяснилось, что независимо от
Щзличий в значениях подавляющее большинство молодых
информантов (в среднем около 90%) предпочло ударение
На последнем слоге: верны и просты (а не верны, просты,
как этого еще требуют некоторые нормативные пособия;.
Ио шкале Граудиной числовая оценка новых акцентных
6 Заказ 35 \Q{

вариантов получила бы такое словесное выражение: между
«очень вероятно» и «практически неизбежно». Современные
поэты также предпочитают ставить ударение в этих
прилагательных на. последнем слоге: верны (Сурков, Берггольц^
Грибачев, Друнина, Решетов и др«)> прости
(Исаковский, Щипачев, Дудин, Кирсанов, В. Рождественский|
Винокуров, Островой, Друнина и др.)*
Например;
Я-то знаю, как это бывало тогда!
На восток шли его наградные листы,
А солдат шел н& Запад, он брал города, —
У солдата обязанности прости'
(Друнина. Разговор с сыном фронтовика)
Когда слова случайны и прости
И медленно беседы ткется пряжа,
Чужиеж непривычдые черты
Мне кажутся подобием пейзажа.
(В. Р о ж д ественский. Когда слова
случайны и просты)
Все это» несомненно, говорит о томт что общее правило,
согласно которому ударение в кратких формах
множественного числа должно(!?) строго соответствовать форме
среднего рода (верно ~~ верны, прбсто —• прбсты), теперь
уже устарело и что нормой современного языка (и его
ближайшего будущего) становятся варианты верны,
просты и т. д.
Итак, статистика является хорошей помощницей
при прогнозировании языкового будущего. Но именно
помощницей, а не панацеей от всех бед. Выводы
статистики доказательны только в том случае, если правильно
выбран объект исчисления и соблюдены необходимые
условия подсчетов. В противном случае математические
выкладки могут не только не приблизить нас к истине,
но, напротив, привести к досадным недоразумениям, а
то и к непростительным ошибкам.. '
Надо признать, что и применительно к современному
языкознанию нетгнет да и встречаются нарушения
строгой методики в выборе исчисляемых объектов. В этом
случае, по выражению видного советского языковеда
Р, А. Будагова, «статистика превращается в элемейтарцо
неточную науку». Так, например, при ознакомлении
162

с «Частотным словарем русского языка» (М., 1977) меня
норазило то, что. слово снег в этом словаре по частоте
встречаемости в текстах почти в два раза превышает
слово дождь. Почему так получилось? *- раздумывал я.—
Ведь дождь идет чаще, чем снег (весной, летом, осенью,
а иногда и зимой). Кроме того» у слова дождь множество
переносных употреблений (например, дождь слез, дождь
конфеттщ искры сыплются вождем, свинцовый дождь%
золотой дождь и др.)* Такого количества метафор нет у
слова снег, А это, естественно, снижает его шансы
встречаемости в текстах (ведь в словаре учитывались ta
переносные значения слова). Неужели ошиблась электронно-
вычислительная машина? Нет, с ЭВМ было все в порядке.
Просчет был допущен в начальной стадии работы — при
выборе источников этого частотного словаря. Оказывается,
все газеты («Водный транспорт», «Известия»,
«Комсомольская правда», «Ленинградская правда», «Литературная
Россия», «Правда», «Сельская жизнь», «Советская
Россия», «Советский спорт», *Труд») были подвергнуты
обработке только за одно и то же число «* б января 1968 г.
Вот теперь становится ясным, почему в этом словаре
снегу больше* чем; дождя...
Нельзя поэтому слишком переоценивать статистические
выкладки и слепо доверять им. Скептическое отношение к
якобы универсальной и главенствующей роли математики
высказал известный советский кораблестроитель и математик
(!) академик А. Н. Крылов. Он любил повтЪрять слова
английского естествоиспытателя Томаса ГексЛи,
ближайшего соратника Ч. Дарвина. Т. Гегели писал о
математике т^к: «Математика, подобно жернову*
перемалывает то, что в него засыпают, и как, засынав лебеду,
вы не получите пшеничной муки, так, исписав целые
страницы формулами, вы не получите истины из ложных
предпосылок». Практика, к сожалению, показывает, что
использование математических методов нередко, служит
эффектным прикрытием весьма субъективных и
сомнительных мнений.
В то же время было бы, конечно, неразумным и
отказываться от математической обработки лингвистических
данных. Ведь, по словам П. Лафарга, К. Маркс считал,
что «наука только тогда достигает совершенства, когда
ей удается пользоваться катем^тикой». Статистическое
обследование языковых материалов должно при этом
удовлетворять требованиям процедуры математического
6*, tea

аиалиаа (постановка выполнимых задач, чистота
эксперимента, соблюдение «закона больших чисел», ито
означает необходимость привлечения достаточно богатого
материала, и др.)*
Итак, общая тактика языковых прогнозов состоит*
на наш взгляд, из четырех основных звеньев:
1. Ориентация на социологические данные
относительно будущих черт советского общества и русской нации —
истинного создателя и хранителя русского литературного
языка. -> _
2. Выяснение внутренних: причин конкретных
языковых изменений (закон аналогии, тенденция к экономии,
стремление к системности, приведение формы в
соответствие с развивающимся содержанием и т. д.)..
3. Установление и учет основных устойчивых
тенденций и закономерностей в развитии акцентологии,
произношения, лексики, словообразования, морфологии и
синтаксиса . современного русского языка. Полученные
данные нужны для экстраполяции, т. е. переноса в
будущее тенденций прошлого. Общедоступно разъяснил
смысл этого термина профессор Д. И. Китайгородский?
«Написан ряд чисел 1, 3, 5, 7, 9,1Д ... Какие пойдут
дальше? Можно ответить: «А откуда я знаю?», но можно ска-
вать и иначе: «Если вакоя следования сохранится, то
дальше пойдут числа 13, 15, 17...» В атом и состоит
идея акстраполяционного предсказания будущего,
основанного на изучении прошлого».
Однако для получения надежных результатов при
экстраполяции важно соблюдать два непременных условия:
во-первых, необходимо отобрать действительно устой*
чивые тенденции (ведь, хотя будущее вырастает из
прошлого и настоящего, тенденции развития могут измениться)*
во-вторых, нужно иметь, как говорят прогнозисты,
достаточный базовый период! т. е. срок действия данных
тенденций. Обычно считают, что базовый период должен
в три раза превышать дальность прогноза. Так, скажем^
для экстраполяции на 10 лет вперед нужно опираться
на данные sa 30 прошедших лет, для долгосрочного
прогноза, например > на 50 лет вперед необходимо учитывать
развитие какого-либо явления в продолжение 150 и
более лет.
4. Привлечение для анализа языка обширных
материалов современной речи. Особенно важно получить
при атом статистически достоверные данные о степени
164

распространенности вариантов одного и того же слова с
целью определения наиболее жизнеспособного.
Помимо этого, - при] прогнозировании языковых
изменений следует, естественно, использовать и
общенаучные методы исследования: наблюдение и эксперимент,
анализ и синтез, предположение и гипотезу, индукцию и
дедукцию и т. д,
СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ПРОГРЕСС В ЯЗЫКЕ?
Мы уже убедились в том, что русский язык, как,
впрочем, и все другие живые языки, не стоит на месте, а
находится в состоянии непрерывного, хотя и не всегда
заметного изменения и развития. Причем эти изменения
языка вовсе не являются, как многие полагали, его
порчей. Но можно ли, с другой стороны, говорить о
прогрессе языка? Ведь прогресс — это не просто развитие, а
такое развитие, для которого характерен переход от
низшего ' состояния к высшему, от менее совершенного —
к более совершенному.
Следует сразу сказать, что этот вопрос принадлежит
к одному из сложнейших в науке, о языке. История знает
множество не только не сходных, но даже
взаимоисключающих друг друга теорий относительно наличия или
отсутствия прогресса и языке. Некоторые ученые считают,
что нельзя даже в принципе ставить вопрос о
преимуществах того или иного состояния языка, так же как и о
языках более развитых и менее развитых. Все хорошо для
своего времени, для определенных исторических условий,
полагают они, и нет никаких убедительных
универсальных критериев для доказательства преимущества
одного языка перед другим. Легко, однако, заметить, что
такой тезис о всеобщей равноценности всех без исключения
языков или равноценности всех состояний одного и того
же языка представляется весьма сомнительным. Важно
поДчеркнуть, что речь здесь идет о равноценности
языков,^ е. о совпадении их количественных и качественных
характеристик, а не о юридическом статусе. В нашей
стране все языки, кдк высокоразвитые, обладающие долгой
литературной традицией, так и младописьменные, —
юридически равноправны.
В первой половине прошлого столетня, в эпоху
расцвета «романтизма» в языкознании, появились теории
постепенного упадка} ухудшения языков. Многие ученые того
165

времени считали, что наиболее совершенным является
флективный тип языков (т. е.. такой, у которого
грамматическое значение выражается изменением формы самого
слова, проще говоря, наличием разных флексий — окон-,
чаний). Идеал языков, их золотой век, по мнению этих
ученых, лежит в далеком прошлом, в таких, например,
языках, как санскрит (литературный язык древней Индии),
древнегреческий, латинский. Постепенное вытеснение
флексий (окончаний) в некоторых языках считалось тогда их
разрушением, потерей былого богатства. Ясно, что такая
односторонняя трактовка преимущества флективных
языков уже не может удовлетворить современное
языкознание.
Далеки от научного решения проблемы и многие
другие точки зрения относительно развития языков. Еще
и сейчас распространена, например, так называемая
теория круговорота (или «коловращения») языков.
Согласно ей, язык развивается как бы по кругу, т. е., проходя
разные стадии, возвращается всякий раз к прежнему
состоянию. Очевидно, что такое решение вопроса, ^сущности,
противоречит самой идее развития языка. «Следует
признать,— пишет советский языковед Р. А. Будагов
в книге «Что такое развитие и совершенствование языка?»
(Мм 1977), — что теория круговорота —
злейший враг теории прогрес с а».
По мнению многих видных ученых, есть достаточные
основания говорить о прогрессе в развитии языков. В
качестве доказательства достаточно напомнить аксиому —
история языка теснейшим образом связана с историей
его народа, с прогрессом культуры, духовной жизни нации.
Отрицание прогресса языка значило бы или отрицание
этой неразрывной связи, или непризнание развития
цивилизации, роста материальной и духовной жизни
самого творца языка. И то и другое беспочвенно. Н. Г. Чер-,
нышевский верно замечал: «Кто. не хочет изобретать
или повторять вздора о характере языков, должен
ограничивать свои суждения об их достоинствах или
недостатках высказыванием справедливой мысли, что гибок,
богат и при всех своих несовершенствах прекрасен язык^
каждого народа, умственная жизнь которого достигла
высокого развития». Таким образом, понятие «прогресс
языка» неотделимо от роста культуры, развития науки,
шире — процесса цивилизации народа — носителя дащюго
языка. В этом свете особенно показательны наблюдения
166

академика В. В. Виноградова, писавшего о хаотической
бессистемности русского синтаксиса и стилистики в
начале XVIII в., т. е. в период, предшествующий эпохе
русского Просвещения. *
Однако если действительно, как замечал американский
языковед Э. Сепир, «история языка и история культуры
развиваются параллельно», то верно и то, что между
ними нет прямой, непосредственной зависимости. Это в
особенности относится к таким сторонам языка, как
грамматика и фонетика. Поэтому приведенные выше
соображения указывают лишь на общий поступательный ход
развития языка, но они не решают вопроса о конкретной
N оценке (прогресс или регресс?) того иди иного языкового
^ изменения. И действительно, признание достоинств или
недостатков каждого конкретного новообразования
сопряжено с немалым риском. Не случайно выдающийся
советский востоковед академик С. Ф. Ольденбург,
оценивая русский язык 20-х годов нашего столетия и
заглядывая в его будущее, писал достаточно осторожно: «Язык
наш кипит в котле нашей жизни, и трудно предсказать,
каким он выйдет из этого кипения. Одно Только можно
уже сказать и теперь: он выйдет богаче и
тверже (разрядка моя.— К, /*.)».
Многие процессы, протекающие в современном
русском литературном языке, не дают пока достаточных
данньхх для признания их полезными, благодетельными
для языкового будущего. *В этих случаях нам приходится
констатировать лишь самый факт, воздерживаясь от
заманчивых оценок.
Рассмотрим, например, такое явление. В
исследованиях по современной морфологии отмечается постепенное
уменьшение количества слов среднего рода (как в
некоторых местных говорах, так и в литературном я&ыке).
В приложениях к «Обратному словарю русского языка»
(М., 1974), а в нем приведена лексика XIX — первой
половины XX в., указано, что имена существительные
в процентном отношении к общему числу слов русского
языка распределяются так: существительные мужского
рода — 17,7%, существительные женского рода — 17,3%,
существительные среднего рода —• 9,3%. При подсчете
же слов-неологизмов но первым четырем буквам «Словаря
новых слов и значений» (М-, 1971) соотношение имен
па грамматическому роду оказалось иным:
существительные мужского рода — 35,4%, существительные женского
№

рода — 23,5%f существительных же среднего рода по;
явилось.значительно меньше — 4,5%» Йримерно та же
картина обнаружилась и при подсчете существительных-
неологизмов в Словаре Ушакова* мужской род — 57%*
средний род — 10 %•
Очевидно, что при производстве новых слов русский
язык по каким-то причинам стал «чуждаться» слов среднего
рода, отдавая предпочтение главным образом мужскому
роду. Отчасти это, конечно, объясняется тем, что среди
неологизмов вообще очень мало глаголов, а следовательно,
и отглагольных существительных на -ание, -ение (например,
в «Словаре новых слов»: вод ор ас пиление} глиссирование и
некоторые другие). Впрочем, как мы уже знаем, многие
отглагольные имена среднего рода на-ашг*, -ение оказались
неконкурентоспособными в соревновании с более
экономичными существительными мужского и г женского
рода. Вместо обогревание теперь все чаще (особенно в
научной-технической литературе) пишут; обогревг вместо
подкармливание —подкормка или даже подкорм
(например: подкормка рыб, подкорм свиней пищевыми отходами и
т. п. ). В одной из современных научно-популярных
статей говорится так: «Высокочастотный нагрев... стал] вскоре
успешно использоваться не тодько для плавки и закалкщ
но и для подготовки металла под ковку и штамповку,
для сварки, для сушки и склейки древесины». Заметьте,
что вместо слов среднего рода нагревание, плавление,
закаливание и т. п. используются более короткие слова:
нагрев, плавка, закалка и т. д. „ '
Средний род нередко сдает свои позиции и при конку*
ренции родовых вариантов слов. Если раньше, например,
говорили: береста и бересто, ботвинья и ботвинье,
коленка и коленко, то теперь предпочтение отдается
вариантам женского рода: береста, ботвинья, коленка.
Так или. иначе^ но слов среднего рода в активном
запасе современного русского языка в процентном
отношении становится меньше, чем раньше. Некоторые
спрашивают, не знаменует ли это явление начало перестройки
грамматической трехродовой системы и перехода ее к
двуродовой. Ведь в двуродовых языках (например,
французском, итальянском, испанском) чаще всего
отсутствует именно средний род. В зарубежной лингвистической
литературе существуют даже мнения о том, что отсут-
ствие грамматических родов вообще — признак
высокоразвитого языка,, Например,.в древнеанглийском язы-
108.

ке (V—XII ввД были всё три рода. Теперь, несмотря
на наличие местоимений he (он), she (она), U (оно), англий*
ский язык является безродовым, так как формальное
грамматическое согласование в роде там отсутствует.
Ср.: My elder brother was born in this town (Мой старшей
брат родился в этом городе) —* My elder sister was bora
in this village (Мой старшая сестра родилась в этой
деревне). Английский языковед О. Есперсен по этому
поводу восклицал: «Какое огромное преимущество заключено
в одном только отсутствии категории грамматического
рода!».
Однако с такими прямолинейными оценками вряд ли
можно согласиться. В грамматике многих старых языков
вообще н§т и не было категории рода; с другой стороны,
есть немало языков, в которых более трех грамматических
родов. Это свойство внутренней языковой структуры
языка несопоставимо с понятием прогресса,
совершенствования языка.
Качественную оценку языков (или разных состояний
одного и того же языка) нередко пытаются основать на
представлений о благозвучии. Имеется множество
суждений, в которых восхваляется или, наоборот, порицается
звуковая сторона того или иного языка. Широко
известны слова М. В. Ломоносова: «Карл Пятый, римский
император, говаривал, что ишпанским языком с богомг
французским — с друзьями, немецким -г- с неприятельми,
италиянскпм — с женским полом говорить прилично.
Но если бы он российскому языку был искусен, то,
конечно, к тому присовокупил бы, что им .со всеми оными
говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие
ишпанского, живость французского, крепость немецкого,
нежность италиянского, сверх того богатство а сильную
в изображениях краткость греческого и латинского
языка». Интересная характеристика языков была сделана
через сто лет выдающимся русским педагогом К. Д. Ушин-
ским. Легкую, щебечущую, острую речь француза он
сравнил с порхающим мотыльком; для речи немца
выбраны другие эпитеты; «тяжелая! туманная, рассчитанная»,)
о речи англичанина сказано: «ясная, сжатая, избегающая
всякой неопределенности, практическая»; речь фтадоянца
Характеризовалась им как «певучаЯ| сверкающая,
играющая красками»; славянская речь сравнивалась с
бесконечно льющейся рекой; волнуемой внутренним чувством
и разрываемой громкими всплесками,*
169

Часто, однако, оценки так называемого благозвучия
языка но совпадают, а иногда и противоречат друг другу.
Распространено, например, мнение, что итальянский язык
по своей мелодичности превосходит другие языки. У
итальянцев есть даже поговорка: «Что хорошо поется,
хорошо и говорится». Но композитор HL Гуно болеа
мелодичным считал французский йзык. Долгое время i)bi-
ло принято называть неблагозвучным английский язык,
Сейчас такое суждение, вероятно, нуждается в
пересмотре, так как звуковой престиж английского значительно
возрос.
Вообще, термин «благозвучие» вряд ли применим к
самому языку. Ведь есть языки, в которых много
согласных и мало гласных звуков (например, в абхазском 68
согласных и только 3 гласных), и наоборот (например,
в финском языке 16 гласных и 14 согласных). Но оценка
фонетики языков не может, естественно, основываться
на таких количественных данных. И абхазцы и финны
.сочтут фонетический строй своих языков удобным,
рациональным и, конечно же, благозвучным. Вообще
оценка языка по так называемому принципу благозвучия
представляется несостоятельной уже потому, что она всегда
в определенной степени субъективна! а, следовательно,
и не может претендовать на научную достоверность.
Каждый народ считает свой родной язык и самым удобным,
и самым красивым* И он вправе так считать.
Вероятно, правильнее Говорить не о благозвучии
собственно языка, а о качестве речи, о произношении
сочетаний звуков или отдельных слов. Так?, в процессе
исторического развития русский язык «потерял^ несколько
гласных звуков, ц поэтому наша современная речь,
вероятно, в какой-то степени «глуше» древнерусской,
Звучность языка наших далеких предков обеспечивалась и
действием закона открытого слога» В древнерусском
языке слова не могли оканчиваться на согласные звуки.
Значительные преобразования произошли и в системе старых
согласных» 8десь следует особо подчеркнуть
произошедшие упрощения групп согласных, например выпаденио
в из сочетания бв: современное облако из обвлдко (ср.
Небо обволакивают тучи)»
Надо сказать, что и для современной русской речи,
несмотря на общий высокий уровень повторяемости
гласных (на 100 звуков в потоке речи у нас в среднем
приходится 42 гласных и 58 согласных), часто оказывают*
Ш

ся нежелательными (труднопроизносимыми) сочетания
одних согласных без гласных. Как правило, такое
слияние согласных не превышает 4-г-5 звуков (например,
ездрогнутЬу агентство), причем хотя бы один из них,
оказывается сонорным (т. е. таким согласным, который
образуется. при домощи голоса и незначительного шума;
в русском языке четыре сонорных: м, н, л, р).
Произношение подобных сочетаний иногда облегчается
появлением вставного гласного звука, как бы разряжающего
скопление согласных. Например, у Пушкина мы читаем;
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам,
Их сёла и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и Пожарам.
(Песнь о вещем Олеге)
Вариант отмстить со скоплением четырех согласных
(тмст) долгое время был единственно литературным.
Однако еще в XIX в. с ним в конкуренцию вступила
форма отомстить, где вставной гласный о разряжает
сочетание согласных. Постепенно нормативным стало не только
такое произношение, но и написание. В словаре
Ожегова A972) именно этот вариант признан предцочтительт
ным, форма же отмстить снабжена пометой устар.
(устарелое). Вот несколько примеров: «1Сосипатра:1 Зоя
Васильевна! Я отомстила за вас; теперь оскорбление,
нанесенное вам, заглажено» (А. Островский.
Красавец-мужчина); «Ей хотелось сейчас же, не
откладывая до завтра, высказать мужу все, оскорбить его,
отомстить» (Чехов. Именины); «Когда-то ей хотелось
отомстить Мостовому, причинить ту же боль, которую
он причинил ей» (А. Рыбаков. Екатерина Воронина).
Для русской фонетики в целом не характерно также
зияние, т. е. стечение одних гласных, без разбивки их
согласными. Зияние справедливо считается
стилистическим недостатком устной речи. Например: и у ее отца.
Стечение гласных, иногда совершенно неожиданное (иоа
в слове радиоаппаратура) обычно встречается в словах
иноязычного происхождения. Есть примеры, где
нетипичное для русского языка стечение гласных (уа, иа
и т. п.) быйо преодолено в процессе исторического
развития. Теперь обычно говорят бивак, брильянт, валерьянка,
фортепьяно, ъ. це бивуакх бриллиант^ еалерианка1 форте-
171

пиано, как наблюдалось раньше. Впрочем, здесь нет
строгой последовательности, так как под влиянием
письменных норм литературного языка в некоторых случаях
победила форма со стечением гласных. Например, еще в
30-х годах нашего века крупнейший знаток русского
языка академик В. В. Виноградов произносил й писал:
варъянт, вйръянтный; сейчас нормой стало; варианту
вариантный*
Та;ким образом, в процессе исторического развития
в языке происходят разного рода фонетические преобра-"
зования, связанные, естественно, не с благозвучием как
эстетической категорией, а с удобством произношения.
Если такие изменения действительно облегчают
произношение слов (например* отомстить вместо отмстить),
их нельзя не признать прогрессом в языке. Ведь
стремление к удобству, по мнению известного русского языковеда
И. А. Бодуэна де Куртенэ, служит одним из стимулов
развития языка.
Вот еще пример языковых изменений, причиной
которых, очевидно, также служит стремление к удобству.
Известно, что свобода русского ударения — понятие
относительное* Это в особенности касается «длинных»
(многосложных) слов, для которых не характерно ударение на
флангах, т> е. на .крайних слогах. Если же ударение в
маогбсложном слове исконно и приходилось на начало
или на конец слова, то впоследствии оно часто смещается
ближе к центру (например: было ббщественный — стало
общественный, было бйрхатистий — стало
бархатистый, было аккомпанировать — стала аккомпанировать
и т. п.). Дело в том, что наша речь (как стихотворная,
так и обычная, прозаическая^ ритмически организована*
Одним из проявлений этой ритмической упорядоченности
является ограниченность интервала между ударениями
в соседних словах.* Обычно междуударный интервал
равен 2—3 слогам и почти никогда не превышает четырех
слогов. Очевидно, эта размеренность в ударениях связана
с требованиями физиологии дыхания, Соблюдением более
или менее одинаковых пауз, стремлением избежать
перебоев в -дыхании.
Ясно, что если бы ударение в многосложных словах
оставалось на крайних слогах, то весьма трудно было бы
соблюсти среднюю норму интервала B—3 слога) между
ударениями в соседних словах. Таким образом,
перемещение ударения в многосложных словах на центральные
т

слоги (общественный^ бархатистый, аккомпанировать
д т. п.) дает некоторые преимущества говорящему, удов*
летворяет его неосознанному стремлению к удобству про*,
изношения, является полезным, рациональным, а следа*
вательно* представляет собой частцый случай прогресса
в языке.
При рассуждениях о прогрессе в языке обычно
ссылаются на количественный рост словарного запаса
языка. Всякое сдовО| как часто считают, является полезным
приобретением! шагом вперед. Богатство лексического
состава рассматривается в качестве главного признака
высокоразвитого языка. С этим, казалось бы, трудно не
согласиться. И все же в последнее время подобные
поверхностные оценки прогресса, основанные на чисто меха*
ническом, арифметическом подсчете слов, справедливо
стали подвергаться сомнению в пересмотру. Ведь, действ
вительно, в эпоху НТР, как уже говорилось, м;ы стоим
перед лицом безудержного увеличения новых предметов и
понятий (только объем научно-технической информации
с начала XX в. возрос в 8—10 раз!). Конкретный опыт
людей беспределен, ресурсы же самого богатого языка,
как и пределы человеческой памяти, все-таки ограцичен-
ны. Возможно, поэтому так быстро «стареют» и переходят
в пассивный запас языка сравнительно недавно
появившиеся слова. Например; аэропланг бомбовоз^ гардеробная^
громкоговоритель и др.
К тому же не всякое вновь созданное слово
принимается языком. Например, в разговорной речи для
обозначения женщины по профессии, специальности не так
давно возникли такие слова, как шофёрша, критикесса,
гидесса, геологиня и т. п. Они, однако, не вошли в состав
лексикц литературного языка. Более продуктивным здесь
оказалось использование слов мужского рода (шофёр,
крих№П% $udt %$олог и т. и,), даже если имеется в виду
женщина. Словом, не всякий неологизм
—благоприобретение, многие мертворожденные уродцы остаются в
корзине исторлр» Одйо лишь количество новых слов вряд
ди может служить надежным, во всяком случае,
единственным показателем прогресса языка. Не случайно еще
вице-президент Петербургской академии наук С. Я. Ру-
мовский &ак-то заметил: «Зараза ^щумывать и ковать
щовые слова ныне так распространилась, что в сем едином
многие полагают <$ое достоинство и красоту языка
российского*,»» , . -
173

Очевидно в то же время, что всякий язык стремится
к соответствию мира слов миру предметов и понятий. Как
достичь этого, оставаясь в пределах возможностей языка
и человеческой памяти?
Ответ, в сущности, прост, и он давно известен & под>
сказан историей и совремейным состоянием самого языка.
Разнообразие окружающего мира, богатство
человеческого разума выражается не только с помощью отдельных
слов, но и с помощью разных значений одного
и того же слова. Слова русекого языка, как/ впрочем, и
других развитых языков, в своем большинстве
многозначны, т. е. соотносятся с разными (хотя и каким-то образом
взаимосвязанными) предметами и явлениями
действительности. Их конкретный смысл узнается в окружении
других слов, или, как говорят лингвисты, в контексте. И
делается это сравнительно легко, так как многозначность
в^языке — явление, отражающее реальные связи между
вещами.
Возьмем, например, слово фотография. Если сказать:
Сестра прислала фотографию на память^ всем будет
понятно, что речь идет о снимке, фотокарточке. Иной смысл
этого же слова заключен по фразе: Брат
занимается фотографией по выходным дням. Здесь перед нами сам
процесс получения изображения на светочувствительных
материалах. Но можно услышать и такие фразы: Зайти
в фотографию. Фотография закрыта на ремонт.
Очевидно, что в этих случаях мы имеем в виду мастерскую
(или, как теперь говорят, ателье для фотографической
съемки и изготовления снимков). Этим, однако, не
исчерпываются возможности применения слова фотография.
В научной.или профессиональной речи нередко можно
встретить и такие выражения: фотография рабочего ере-
. мени, фотография современного языка. Из них следует/
что это слово имеет еще и специальное значение
'наблюдение и фиксация каких-либо действий, процессов и т. пЛ
Но и это не все. В грубом просторечий: фотография
выступает синонимом к словам лицо, физиономия. Впрочем,
такое употребление не рекомендуется в литературном
языке. Вот пример из речевой характеристики персог
пажа: «— А будешь много гавкать, то сразу поставлю
тебе блямбу на фотографию* (Н. Ост-ро^ский. Как
закалялась сталь).
Многозначность слов — это, конечно, отличительная
черта не только современного языка. Слова с нескольку
174

ми значениями были и на ранней стадии языкового
развитие. Однако, по мнению многих историков,
лексическая многозначность носила тогда неупорядоченный,
расплывчатый, или, как говоря1^ диффузный, характер.
Справедливо полагают, что многозначность слов в
современных языках качественно отличается от подобного
явления в прошлом. Благодаря самой системности языка,
обычным и стойким ассоциациям в значениях слов начала
складываться общепонятная и в определенной степени
упорядоченная многоплановость, стали возникать регу-*
лярно воспроизводимые вторичные значения.
Развитие таких регулярных вторичных значений
можно легко наблюдать на материале отглагольных
существительных. Например:
Действие -»• результат действия: сочинение стихов —
собрание сочинений Пушкина, приняться за еягание — а
вязаньем в руках.
Действие ->¦ объект действия! владение средствами
производства — земельные владения, передача земли
трудящимся —- нести передачу в больницу.
Действие ->• субъект действия! охранять от
нападения — у этой команды сильно» нападение, отправиться
на разведку — партизанская разведка добила новые
сведения.
Действие -> место действия? спайка концов провода —»
лопнуть на спайке, во время остановки автобуса— выйти
на конечной остановке.
Регулярное развитие однотипных значений у
однотипных групп лексики можно было бы продемонстрировать
на многих фактах. Возьмем, например, соотношение
содержащего и содержимого. В первичном зйачения слова
тарелка, миска, чашка, стакан означают вид сосуда,
однако когда мы говорим: съел целую тарелку, миску,
выпил целый стакан, целую чашку% то в эти слова
вкладывается уже иной смысл! 'содержимое данпых сосудов'.
Слова город, деревня, село и т, и. обозначают вид
населенных пунктов, но стоит добавить местоимение весь (вся,
все) и построить фразу, скажем, так: весь город (вся
деревня > всё село) был (была, было) встревожен (встревожена,
встревожено) этим слухом ^ тр мы получим однотипные
вторичные значения! 'люди, живущие в городе (деревне,
селе)'.
Очевидно, 'что изменения в лексике в целом не
случайны^ не хаотичць^ а подчинены определенным (хотя и
175

не всегда познанным) закономерностям. В языкознании
появился даже термин — «семантическая (т. е. смысловая)
модель». В системности развития новых значений
убеждают нас и факты регулярной многозначности, которая,
на наш взгляд, представляет собой значительный прогресс
языка. Ведь такая многозначность полезна, рациональна
уже потому, что она не отягощает память, а, наоборот,
подсказывает возможности однотипного применения слов,
Думается, такой регулярно воспроизводимый характер
Смысловых связей весьма перспективен и найдет свое
развитие и углубление в будущем.
' Как уже отмечалось, горячие споры ведутся
относительно перспективности и полезности многих новых
способов образования слов. Это в особенности касается
сложносокращенных слов — аббревиатур. Конечно, среди
аббревиатур есть немало неудачных образований. Однако
слишком пессимистические мнения о их нежизненности
и скоротечнъсти в целом вряд ли оправданны. Жизнь
современного языка свидетельствует об ином. Количество
аббревиатур не уменьшается, а увеличивается. Вот
несколько новых сокращений: НПО
(научно-производственное объединение), СЭВ (Совет Экономической
Взаимопомощи), ЕЭС (Европейское экономическое сообщество),
АЭС (атомная электростанция), ПЭС (приливная
электростанция) и т. п. Во втором издании «Словаря
сокращений...» (М., 1977) содержится около 15 тысяч аббревиатур,
и у нас в принципе нет серьезных оснований браковать
этот экономичный и, видимо, перспективный в будущем
способ словообразования. Несомненно, продуктивным и
рациональный является производство новых слов по
однотипной модели (например, игротека, фильмотека,
фонотека— по образцу библиотека и картотека), а'также
стяжение словосочетания в одно слово (например,
разрядка из словосочетания разрядка международной
напряженности).
Прогрессом в языке является постепенное убывание
избыточных (т. е. не несущих полезной функциональной
нагрузки) вариантов одного и того же слова. Например,
в XVIII в. иноязычное слово кофе встречалось более чем
в десяти формах: кофе, кофий, кофа, кафе, кафей, кофь,
кава, кохей, кохвай7 кохвищ кохвей. Неустойчивым было
также произношение и написание прилагательного
английский: английский, английский^ английский, англиский%
аиглский%~ андлицпийг аглинский, агяицкий. Этот раз-
176

нобой был внзвая^Шзными причинами (влиянием двдлектовв
заимствованием из разных языков, отсутствием
установленных норм произношения и правописания и др.)- Со
временем, однако, под влиянием сознательной нормализа-
торской деятельности^ такие избыточные и, в общем-то,
бесполезные варианты устраняются из речевого обихода.
Впрочем, колебания форм, как уже отмечалось,
сохранились й в современном языке» Такд упомянутое слово
кофе, Наряду с традиционным и более литературным
употреблением з мужском рода (черный кофег бразильский
кофе), в разговорной речи и даже в произведениях
известных современных писателей нередко зстречается в форме
среднего рода (кофе оетыло, кофе разлито по чашкам
и т. п.^. Некоторые исследователи полагают, что именно
такое согласование (горячее кофе, а не горячий кофе)
станет грамматической нормой в будущем. Но так ила
иначе, а количество избыточных вариантов постепенно
уменьшается, и в этом нельзя не видеть процесс
совершенствования языка.
Таким образом, прогресс в языке, несомненно,
существует, хотя и не всем фактам яыковых изменений
может быть дана сейчас качественная оценка. Прогресс
языка связан с развитием цивилизации, ростом
культурного уровня общества. Совершенствование языка выра-
жаетея главным образом в рациональном использовании
старых форм и экономичном производстве новых, в
преодолении бесполезной избыточности, в установлении
удобного, общепринятого произношения и ударения, в
устранении тех остаточных явлений, которые вступают в
противоречие с более общей и регулярной языковой моделью.
Наш язык как бы сам стремится от хаоса к более строгой
и внутренне мотивированной системе. В нем, несмотря
на различие вкусов и мнейий, побеждает в конечном
счете то, что полезно, удобно, рационально.
ИСКЛЮЧЕНИЕ ИСКЛЮЧЕНИЙ
Часто говорят: «Нет правил без исключений».
Некоторые тут же полушутливо добавляют: «Вот вам и первое
такое правило!..» Но шутки шутками, а в современных
правилах употребления слов, в произношении,
орфографии, грамматике еще довольно много различных
исключений, которые, хотя и являются естественным
результатом развития языка, усложняют его научение и освое-
177

ние. Впрочем, прежде исключений, как и избыточных
вариантов (см., например, о вариантах слов кофе я
английский на с. 176—177), было еще больше.
Путь языкового прогресса предполагает постепенное
отмирание непродуктивных форм склонения и спряжения,
устранение избыточных вариантов и тех исключений из
общих правил, которые не связаны с каким-либо особым
смыслом или стилистической функцией. Такое развитие
языка в сторону большего единообразия, унификации
однотипных явлений рационально, ош\ тоже содействует
экономии. Ведь большее единообразие освобождает нас
от непроизводительных затрат на запоминание множества
исключений, увеличивает возможности автоматической
предсказуемости образования языковых форм. Правда,
процессу унификации, в основе которого лежит действие
закона аналогии, часто наталкивается на эстетическое
неприятие новых, продуктивных форм. Но, как уже
неоднократно говорилось, не чувство вкуса, а стремление
к удобству (часто,* правда, неосознанное) управляет
развитием языка.
Рассмотрим лишь некоторые примеры унификации в
современном произношении и в образовании
грамматических форм.
Долгое время в русском языке конкурировали
произносительные варианты с шн и чн. В XVIII в. многие
слова имели необычное для нас произношение и написание:
галстушный, копеешный, лавошник, мушной, платошный,
пуговишный, фабришный, яблошиый и т. п.
Произношение с шн часто встречалось и в XIX в. Например, у
Н. Л. Некрасова: наконешнищ сердешный, табашный
и т. п. Мы бы сейчас сказали: наконечник, Некрасов же
рифмует:
Да с железным наконешником
Палка длинная в руке...
Говорят, великим грешником
Был он прежде... :
(Влас)
Произношение с шн% а не с чн было одним из признаков
старомосковской орфоэпической нормы. И хотя досте-
пенно оно стало отмирать, уступая место цроизношёнию,
сближенному с орфографией (т. е. с чп)% Словарь
Ушакова еще рекомендовал произносить: беспорядо [щв\цй%
беспроволо[щв\ыйх ввято\штик и т. п. Сейчас такое
178

изношенна,окончательно устарело. Все склэй^г
беспроволочный телеграф, а не беспроволо[шя]ый, взяточник, а
не взято[шш]ик. Как и во многих других случаях, здесь
победило буквенное, графическое произношение.
Сближение произношения с письмом, с орфографическим
обликом слова — такова* по мнению академика Л. В. Щербы,
основная тенденция его развития.
Однако для нескольких слов (в порядке исключения!)
современные пособия по орфоэпии рекомендуют старое
произношение с гин. Вот эти слова! коне[шш\о, ску[тя]о,
наро[тв)о, яи[тв]ица, скеорё[шя\икг деви[ш.п)ик> оче[тп\ик,
прачеЪтйая, пустя[шя]ый. Кроме них, старомосковская
норма сохраняется в некоторых женских отчествах:
Илъини[пт]а, Никити[шв\а и др.
Какая судьба ожидает эти немногочисленные
исключения из общего правила?
Есть основания предполагать, что в будущем и у этих
слов установится норма произношения с чн. Такой
прогноз может, правда^ несколько покоробить блюстителей
старой нормы. Ее приверженцем, кстати, является и сам
автор этих строк, всегда говорящий коне\шя\о, наро[ши]о,
ску[ит]о и т. п. Однако общий нуть развития
произношения и наличие новых вариантов с чн (конечно, нарочно,
скучно и т. п.) постепенно заставляют и в этом случав
склоняться в пользу продуктивного «орфографического»
произношения* Впрочем, отступления от старомосковской
произносительной нормы встречались еще у Пушкина.
Он рифмовал: скучный «*- однозвучный, скучно —
благополучно и т. п. Например:
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
(Зимняя дорога)
По данным опроса среди студентов, больше иоловины
A15 человек) высказалось »а вариант скучно;
традиционную норму ску[ши\о предпочло 98 человек. Очевидно,
дело идет к постепенной унификации произношения и
установленного в будущем произношения с чн во всех без
исключения словах этого типа.
А теперь обратимся к морфологии. В современном
языке еще сохранились следы старого творительного
179

иадежа множественного числа с окончанием -ми; напри-,
мер: дверьми, лощадгми, дочерьми, В прошлом таких
форм было намйоде больщ^, В XIX в* встречались еще:
плечьми (Батюшков), когтьми (Лермонтов), желудьми
(Жуковский), iftnbMu (Языков) и т. п. Мы сейчас скажем*
плечами, когтями, желудямщ цепями и, конечно, еостями%
а не гостьми. У Крылова же говорится:
А ведь ворон ни жарят, ни варят?
Так мне с гостъми немудрецр ужиться,^
(Ворона и Курица)
Старая непродуктивная форма творительного падежа
задержалась только у .нескольких слов и в устойчивом
выражении* Лечь костьми^, Например: «[Дивизия] при
надобности костьми ляжет и с места це сойдет»" (Г о л у-
б о в. Багратион), Однако вродуйивное окончание
-ами/-ями начинает и здесь постепенно вытеснять ар-.
хайчные образования. Все чаще говорят за дверями
(хотя допустимо еще и $а дверьми). Еще недавно формы
дочерями, лошадями считались грубым нарушением
грамматической нормы. В новоц же академической «Русской
грамматике» A98Q) они уже признаны разговорными
вариантами форм дочерьми, лошадьми. Пройдет еще
несколько десятилетий, и продуктивные образования
дверями, Лошадями, дочерями станут, по всей вероятности,
полноправными морфологическими формами.
Часто спрашивают, как правильно^сщ^Щ §ождъ
каплет или капает, толпа движется иди двигается, кошка
мурлычет «ли мурлыкает? Действительно, fc современном
языке сохранилось еще окодо 40 глаголов
непродуктивного типа, которые образуют формы настоящего и
будущего времени с чередованием согласного звука (пахать '—
пашут, махать —машут я т» п.), J3 XVIII—XIX вв.
многие другие глаголы жмёлй Подобные непродуктивные
формы; например: глотать — глочут, икать — ичут\
лобзать — лобжут, рыкать — рычут^ чещатъ — уерплют*
Сейчас мы бы сказали: злотают^ икают% лобзают,
рыкают, черпают. Здесь, конечно, опйть-таки сыграл свою
роль фактор аналогии. Эти слова попали под сильное
влияние многочисленной группы глаголов продуктивного
класса (тишь играть,\итать).
Но как бы то ни был^а непродуктивных исключений
типа капать — каплет постепенно становится все меньше

и меньше. Теперь обдано уже говорят; дождь капает,
капает с крыш и т, п. Старая форма каплет устойчиво
сохраняется лишь в фразеологическом выражении над нами
не каплет (что означает: 'нет оснований спешить,
торопиться') и в значении 'протекать, пропускать по капле
влагу'| например: потолок каплет. Все чаще можно
услышать: кошка мурлыкает (вместо мурлычет), огонь
полыхает (вместо полышет), глодает кость (вместо гложет),
рыскает по лесу (вместо рыщет), махая рукой (вместо
маша) и т. п.
Это, конечно, вовсе не означает того, что уже сейчас
мы можем признать нормативными такие, скажем;! фразы:
«Помахай дяде ручкой!» или «Им двигает чудовищное
честолюбие». Нет, в этих случаях нужно употребить
традиционные формы: ^помаши (а не помахай), движет честолюбив
(а не двигает). С другой стороны, при
конкретно-пространственном значении глагола двигать вполне допустима,
и продуктивная форма; например: он двигает шкаф.
Таким образом, хотя борьба между
традиционно-литературными вариантами (каплет, мурлычет, рыщет), и
продуктивными (капает, мурлыкает, рыскает) еще
далеко не окончена, и в этом случае можно говорить о
постепенном устранении исключений.
Здесь, однако, нужно сделать две существенные
оговорки. Стремление к единообразию имеет свои пределы и
вовсе не означает будущего унылого однообразия языка,
повальной стандартизации его форм и конструкций. Если
то или иное грамматическое исключение связано с
особым смыслом или содержит определенный стилистический
заряд, его наличие в языке остается оправданным,
мотивированным. Кроме того, исключение из правил может
быть результатом твррческой работы писателей, мастеров
слова. Такие исключения (даже если они противоречат
норме языка) способны придавать вашей речи недовтори-
мый аромат и художественное своеобразие. Есть особая
прелесть в обоснованных отступлениях от усредненного
нормативного стандарта. При всем этом общая тенденция
к унификации вед$т наш язык к упорядоченности и
более'строгой внутренней организованности»

СВОИМ ПУТЕМ
В предыдущих разделах мы уже вскользь коснулись
того, что сам по cet>e тип грамматического строя (разговор
шел о наличии или отсутствии категории рода) не может
служить признаком высокоразвитого или, наоборот,
малоразвитого языка. Однако в современной буржуазной
социологии распространецы «теории» об
«исключительности», «исторической миссии* некоторых цивилизованных
наций, а эаодно и о мнимом превосходстве языков такцх
наций. При этом обычно говорится о преимуществах
языков аналитического типа (например, английского,
французского) перед языками синтетического типа (например,
русским, немецким). Утверждают также, что русский
язык развивается по типу английского, т. е. переходит
от синтетического типа к аналитическому. Так ли это?
Прежде чем ответить на такой серьезный вопрос,
постараемся, хотя бы в общих чертах, выяснить различия
данных языковых типов. В языках синтетического типа,
сохранивших падежную систему, грамматические
значения выражаются главным образом в пределах слова, с
помощью окончаний (флексий) или суффиксов. По-русски,
например, мы говорим: дом моего отца (род, падеж),
письмо моему отцу (дат. падеж). В языках же
аналитического типа, полностью иди частично утративших
падежную систему, грамматические значения выражаются
главным образом вне пределов слова/, с помощью предлогов,
порядка елок и т. и. По-английски приведенные выше
примеры выглядев бы так: the jmise of ту father (или: ту
father's house), theiMierj?LJnff father. To, что в русском
языке передается разными падежными формами слова (om^j
отцу), в английском выражается предлогами ("о/, to).
Или другой пример. В русском языке формы
превосходной степени могут быть синтетическими или
аналитическими. В первом случае они образуются с помощью
суффиксов (удобный — удобнейший, строгий —строжайший),
во втором — с помощью дополнительного слова самый
(удобный — самый удобный, строгий — самый строгий).
Во многих современных исследованиях подчеркивается
рост элементов аналитизма в русском языке. При этом
обычно. указывают на довольно многочисленную группу
несклоняемых существительных иноязычного
происхождения (пальто, депо, кофе, такси, кино, метро, ателье
и т. п )% неизменяемые прилагательные (платье бежх в ко-
182

стюме хани и т, п.,) и аббревиатуры (ГЭСг ТЭЦ, роко,
сельпо и т, п.). Действительно/хотя слово пальтд
обрусело уже настолько, что появился ряд производных! пйльте-
цо, пальтишщ), пальтовый, которые свободно изменяются
по падежам (например, накрыться пальтишком), само
оно, несмотря на все предпосылки, не склоняется. Ведь
когда мы слышим от человека фразу «Я люблю ходить
без палъта»* то это невольно оскорбляет наш слух.
Стремясь доказать развитие аналитизма в русском
языке, некоторые исследователи указывают на потерю
'склоняемости некоторыми слррами, например: кофе, эхо.
Это не совсем так. Склонялось в XIX в. не слово кофе,
а его устарелый просторечный вариант мужского рода
кофей (или кофий). Например: «— Сегодня я, Прасковья
Осиповна, не буду пить кофиюь (Г о г о д ь Нос), Что
касается слова эхо, то, хотя примеры несклоняемой формы
действительно встречаются в художественной
литературе (у Короленко, Вс, Вишневского, А. Грина)t все же
такие факты немногочисленны! и в соответствии с нормами
грамматики это слово относится к числу склоняемых
(отозваться дхом и т. п.). Нарушением литературной
нормы служат «Также выражения! сколько время?, не было
время. Следует говорить,* сколько времени? (а еще лучше:
который час?), не было времени*
Не совсем точны и утверждения у несклоняемости
аббревиатур, Склоняются не только многие старые
сложносокращенные слова!' € период н$па, соответствует
ГОСТуt постановка МХАТа, в ъагсв й т. и, В
разговорной речи стали склоняться и некоторые сравнительно
недавно образованные аббревиатуры: получить справку в
жэке, трасса БАМа, сотрудники МИДа, на заседании
СЭВа я т. п.
В последние годы стали много писать о потере склоняе-ч
мости у географических названий Действительно, не
только в живой устной речи$ но и на страницах газет
можно встретить такие, например, употребления: воздуш*
ный парад е Тушино (вместо в Тушине), телестудия в
Останкино (вместо в Останкине), Дом творчества в
Комарова (вместо в Комарове), выехал из Внуково, из Репино
(вместо из Внукова, Репина) ц, т, п. Некоторые ученые
полагают, что такие ненормативные факты появились
под влиянием речи военного времени. Тогда в целях боль- ,
шей точности и избежания опасной путаницы названия
населенных пунктов в приказах и донесениях принята

быдо давать только в форме имецительного падежа. Дру*.
гие исследователи видят и здесь развитие аналитизма.
Думается, что значение этих фактов для будущего
русского языка сильно преувеличено, литературный язык
упорно сопротивляется вхождению несклоняемых форм
типа: в Комарово, из Переделкино. Да и удельный вес
их оказался весьма незначительным. По данным Л. К. Гра-
удиной, в газетах резко преобладают традиционные
склоняемые варианты: 80,4% склоняемых форм против 19,6%
несклоняемых. На шкале вероятностных оценок (см.
выше, с. 160) шансы развития несклоняемых вариантов
выражаются словом «маловероятно».
Было бы, однако, неверным вообще отрицать усиление
элементов аналитического строя в современном русском
языке. Это особенно заметно на судьбе числительных и
притяжательных прилагательных.
- Мы, действительно, как щпдет один журналист, ра^
вучились склонять составные числительные. Редкий
оратор рискнет произнести четырехзначное число в другом
падеже, кроме именительного. Если раньше f. например,
цифровое обозначение 5285 + 3 читалось тккг к пяти
тысячам двумстам восьмидесяти пяти ' прибавить три,
то теперь в бегТСой речи скорее скажут; к пять тысяч
двести восемьдесят пять прибавить три. Несклоняемые
формы числительных стали проникать и в письменную
рвчь. Например: «Только за один день боя у Прохоровки
наши танкисты уничтожили более/четыреста фашистских
танков» (Известия, 1969, 13 сентября). Согласно
традиционной норме, здесь следовало бы сказать: более
четырехсот. \ ' у
О ЪенденциЕМ^щшщейию склонения составных
числительных в устной речи теперь открыто пишут, в
грамматиках. Ночдело здесь, конечно, вовсе не в том, что русский
язык развивается в сторону английского. Просто побук-
венное написание составных числительных стало вртре-
чаться й наше время весьма редко, преимущественно в
школьной практике и на денежных документах (в
последнем случае, как правило, в форме именительного падежа),
В газетах, журналах, научных статьях и даже в
художественной литературе мы все чаще сталкиваемся с цифрою
вым обозначением составных числительных, например:
встреча с 5574 бойцами. Беглое прочтение таких
обозначений ведет к постепенному забыванию правил. склонения
и к утрате самой склоняемости. Современный адрес;
184

дом 9, корпус 3t квартира 19 мы прочтем уже так: дом
девять^ корпус трщ квартира девятнадцать и сохраним,
по всей вероятности, такие формы даже в предложном
падеже* Он живет в доме девять, корпусе трщ квартире
девятнадцать. Не случайно появился новый тип
сочетаний с количественными числительными в форме
несогласованного определения: ТУ-154, космонавт-2 # т. п.
Таким образом, в употреблении числительных в
современном русском языке происходят существеаные
изменения, которые отражают! как замечал академии
В* В. Виноградов, «приемы приспособления архаической
морфологии к новым формам мышления».
При ответе на вопрос «чей?» в прошлом обычно
употреблялось притяжательное прилагательное. Не случайно
так много притяжательных прилагательных мы встречаем
в древнерусской литературе: Ярославнин S4act труба
Архангелова, свист зверин, Ольгово гнездо, убийство Иго-
рево-ъ т. п. Притяжательные прилагательные продолжали
еще широко употребляться у писателей XVIII —' начала
XIX в.; например: нянюшкино лекарство (Радищев); кра-
савицына грусть (Карамзин). Однако уже ь середине
XIX в. применение притяжательных прилагательных
резко сократилось. Для нашего времени прилагательные с
суффиксами -ов, -ин — это, до существу, «умирающая»
категория слов. Мы не говорим теперь отцов дом,
сестрина книга. Взамен притяжательных прилагательных
обычно используются аналитические конструкции с
родительным падежом: дом отца, книга сестры.
Вытеснение старых форм выражения принадлежности'
отчетливо наблюдается в названиях улиц. Прежде для их
обозначения, как правило, использовалось сочетание
прилагательного со словом улица (проспект, переулок),
например* Пушкинская улица. Теперь все чаще применяют
сочетание с родительным падежом: улица Пушкина. В
дореволюционном Петербурге наименований этого типа
было фце очень мало, цапример: улица Гоголя (бывшая
Малая Морская), В современных городах такие обозначения
(проспект Ленина, площадь- Пушкина, улица Герцена,
площадь Трудна, улица Мира ж т. п.) становятся
преобладающими. Оказывается, оборот с родительным падежом
точнее и полнее передает идею отношения без
дополнительной (и не всегда нужной) качествейной
характеристики самого объекта; ср.; улица Мира и Мирная улица.
Итак* на отдельных участках современной русской
185

морфологии действительно заметно усиление черт
аналитического строя1 языков. К этому следует добавить
широкое развитие предложных и глагольно-именных
сочетаний в синтаксису. Редактор и переводчик Нора Галь
жалуется на «глаголобоязнь», которой стали теперь стра- /
дать многие литераторы, заменяя глаголы
аналитическими конструкциями (например, вместо беспокоиться
пишут испытывать беспокойство, вместо смутиться —
почувствовать смущение и т. п.)-
. Однако алементы аналитизма в современном русском
языке не имеют систематического и всепроникающего
характера. Основа гра^гматического строя нашего языка
остается флективной. Ведь несклоняемых слов (типа
пальто, кино) всего 1800, т. е. примерно 5 % от общего
количества нарицательных существительных. Кроме таго,
как мы видели, некоторые сложносокращенные слова
приобретают склоняемые формы, например: в загсе, на
БАМе и т, п.
Чрезвычайно важным показателем не ослабления, а,
наоборот, укрепления (!) флективного строя русского
языка служит тенденция к переносу ударения на флексидо
(т. е. окончание). Раньше, например, говорила: у хблма, на
хблме, без языка, о лзйкг, теперь скажут: у холмй, на
холме, без языки, о языке. В Словаре Ушакова еще
рекомендовалось произносить: fippdat блиндйжа. метража
и т. п. Сейчас у этих слов возобладало ударение на
окончании: пруда% блиндажи, метражй и т. п. В слове мост
возможно екю двоякое ударение: мбста и моста. Вспомним
у Маяковоко^и: «И ус^лЬя у мости..> Травка выросла у
мбста..л 0дна!Ш7^м ближе к нашему времени, тем чаще
и здесь встречается ударение на окончании: мости,
мостом. У современных, поэтов* (Исаковского, Щипачева,
Твардовского, Жарова, Дудина и др.) это. слово обычно
употребляется с наконечным акцентом.
Очевидно, . что перемещение ударения на флексию
(окончание) не только облегчает опознаваемость
грамматических форм, но и в целом поддерживает флективный
тип русского языка. Ударение становится все более важ-
ныад средством разграничения • грамматических значений
(ср. о степи, но в степи) и преодоления двусмысленности,
характерной для аналитических языков. Так, усиливая
элементы аналитизма в одних звеньях своей системы и
укрепляя флективный строй в других, наш самобытный
язык развивается своим, неповторимым, путем:
ДО

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Дорогой читатель!
Мы прошли с тобой долгий путь: он древнего княжения
Владимирова до наших дней -— и даже попытались
заглянуть в ближайшее будущее. Вряд ли нужно говорить,
что в этой книге сказано не обо всем и, конечно, далеко
не все. В первых двух главах автор стремился
придерживаться установленных и проверенных наукой фактов, в
третьей — пЬзволил себе высказать осторожные
предположения t исходя при этом больше из расчета, чем из
фантазии.
Но венец работы есть предсказание. Завтрашний день
важнее вчерашнего. И теперь, подобно пушкинскому
Сальери, «поверив алгеброй гармонию», дерзнем «предаться
неге творческой мечты». Пренебрежем стереотипными
упреками в утопизме и прожектерстве и попытаемся
пойти дальше расчетов и строгой логики, доверившись
воображению и фантазии. Попробуем увидеть в дымке
грядущего столетия оптимальный вариант нашего языка.
ЗВедь далеко не всегда оказывались ложными даже
самьке дерзкие пророчества в прошлом. За шестьсот лет
до нас английский философ Роджер Бэкон сумел
предвидеть то, для пего в его время не было и намека.
Осуждая схоластов и видя основу познания в
человеческом опыте, этот прозорливый мыслитель предугадал
открытие телефона, летательных аппаратов и многого
другого. Он писал так: «Можно сделать такие приборы,
с помощью» которых самые большие корабли, ведомые
всего одним человеком, будут двигаться с большей
скоростью, чем суда, полные мореплавателей. Можно
построить колесницы, которые будут перемещаться с
невероятной быстротой без помощи животных. Можно создать
летающие машины... а также Машины, которые позволят
человеку ходить по дну морскому». Тогда, в XIII в.,
Роджер Бэкон не моу опираться ни на логику, ни тем более
187

на расчеты. Его сбывшиеся предсказания — пример
торжества смелого воображения, интуиции. Кстати, еще
Аристотель называл интуицию «первоисточником науки»-
Высоко ценили интуицию^ считая ее одним из видов
скрытого мыслительного процесса, такие выдающиеся
умы человечества, как Декърт, Спиноза," Лейбниц и др.
В последнее время интуиция^ стала предметом изучения
психологов. Некоторые полагают, что именно здесь
скрещиваются знания, полученные при жизни, и незаметно
.отложившиеся в подсознании следы генетической
информации... Но, как бы то ни было, дар интуиции не раз
позволял на много лет предвосхитить достижения науки.
А сколько раз история наказывала холодных
скептиков, лишенных дара предвидения! В 70-х годах прошлого
века почти все ученые эксперты (кроме, конечно, Томаса
Эдисона и Павла Николаевича Яблочкова) с величайшим
сомнением и даже с пренебрежением высказывались о
возможности электрического освещения наших жилищ и
улид. Даже великий Резерфорд, заложивший основы
учения о радиоактивности и строении атома, при всей
своей прозорливости, не дерзнул сказать, что возможна
такая ядерная реакция, при которой будет
-высвобождаться гораздо больше энергии, чем необходимо для того,
чтобы эту реакцию вызвать. Так недостаток воображения,
а порой чрезмерная осторожность мешает даже маститым
ученым шагнуть в неизведанное завтра.
Основное отличие языка будущей) от его прошлого будетл
Очевидно* заключаться в сознательном управленшг-тыжш.
Еще сравнительно недавно академик А. А,И1ахматов
писал о том, что «главный иш единственный авторитет в
языке — это обычай, употребление». «Странно было бы
вообще, — добавлял он, — если бы ученое учреждение, вме-
. сто того, чтобы показывать, как говоря^, решилось
указывать, как надо говорить». Теперь это никому не странно.
Позиция невмешательства в речевую практику ушла
навсегда в прошлое. За последние годы изданы сотни
различных нормативных (т. е. предписывающих,
управляющих) руководств: словарей, грамматик, пособий по уда-
рению, произношению, стилистике и т. д. Теперь для
образованного человека стало в обычае справляться о
правильной речи в словарях, книгах и даже по телефону. Уже
сейчас имеются комиссии по стандартизации и
управлению терминотворчеством.
Но это только начало. В грядущем столетии созна-
188 .

тельное управление языком примет, по-видимому,
повсеместный и всеохватывающий характер. Возможно, будут
созДайЦ специальные комитеты: для изобретения и
внедрения новых слов и наименований, причем не только
рациональных и экономичных, но и удовлетворяющих
эстетическим вкусам новых поколений. Если уже сейчас
(цравда, в кавычках) пцшут об экологии языка, то
недалеко то время, когда на лингвистических «контрольно-
пропускных пунктах» будут стоять дизайнеры-языковеды.
Место громоздких словарей ж грамматик займут
портативные (скажем, с пачку сигарет) электронные
компьютеры — хранилища русского языка (слов, грамматических
правил hjt. д.). Ведь уже сейчас в принципе возможно
создание 'запоминающего устройства небольшой
величины, которое способно хранить всю информацию,
записанную на протяжении последних 10 000 лет. Кроме
слов и грамматических моделей, в этих
компьютерах-хранилищах будут собраны и подготовлены к мгновенной
выдаче устойчивые словоблоки, т. е. словб вместе со свои*
ми типичными «соседями». Причем, наряду с условным
(хотя и общепринятым в наше время) алфавитным
расположением, слова и словоблоки будут построены в
соответствии с реальной взаимосвязью предметов и понятий.
Никому не нужно будет мучительно вспоминать, как
называется то или иное явление сложного и
многообразного мира. *
Яэык грядущих поколений будет* полагаю, рационал?-
ным и экономичным. Отомрет постепенно все, что не
способствует осуществлению быстрого обмена информацией
ил не несет особой стилистической> функции. На
унификацию произношения и словоупотребления все большее
воздействие будет оказывать телевидение или те
технические средства, которые придут ему на смену.
Еще большее распространение получат разного рода
языковые сокращения (аббревиатуры, символы,
графические изображения и т. п.). Ведь сто лет назад
аббревиация была в зародышевом состояниит сейчас в русском
>|зыкв более 15 тысяч аббревиатур. Через сто лет,
возможно, это будет обычный и распространенный тип слов.
Уже сейчас многие ученые отмечают не только рост
интернациональной лексики (создаваемой обычно на
основе греческо-латинских корней)! но и усиление паралле^
лйзма в самом развитии современных мировых языков,
особенно} конечнр, в научно-технической сфере и в об*,
№

у „_ _ .
ласти массовой информации. Однако, несмотря на то
что, по подсчетам некоторых исследователей, в текстах
современной зарубежной хроники почти каждое пятое
слово — интернационализм, нет никаких оснований
говорить об утрате своеобразия я самобытности литературных
языков.
Грядущий век — век умных машин. Такие машины
будут не только выполнять сложнейшие заданные
программы, не только исследовать и даже преобразовывать
окружающий мир, но и создавать сами новые и все более
совершенные .машины. Возможности электронных машин
поистине безграничны. Академик А, Н. Колмогоров не
отрицает возможности того, что будулще машины смогут
сам;и ставить перед собой новые рациональные задачи, не
запрограммированные их создателями. Уже сейчас в
кругу инженерно-лингвистической проблематики решается
вопрос об оптимальных средствах «Диалога» между
человеком и электронно-вычислительной машиной. Все более
тесная' связь человека и думающей машины, создание
машинных языков, близких к естественным, несомненно,
окажут обратное воздействие на человеческий язык.
Результатом этого явится, вероятно» логически
рациональная языковая символика. Могут возразить и сказать, что
такой логизированный (засушенный) язык не очень-то будет
удобен для стихов и любовных посланий. Возможно,
это так. Возможно, в будущем возникнут два типа языка:
один — в^сфере науки, производства, для общения с
разумными )машинами, другой — в домашнем быту, для
выражения челойеческих эмоций. При этом, надо думать,
что этот/язык» сохранив свою природную самобытность,
не будет уступать современному ни по своему лексиче-
jK^rtiy запасу, ни по своим стилистическим возможностям
яркого и образного выражений мыслей.
У нашей древней и прекрасной науки — заманчивое
будущее. Но ведь даже успевать следить за развитием
науки в наше время — нелегкое дело. Поэтому готовиться
к научному творчеству, к многотрудным поискам истины
надо с молодых лет. Это благородное дело требует
самоотречения и неустанного труда. Зато и награда велика.
Ибо познание научной истины приносит человеку
величайшее счастье.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Вгедеиие , . , .3
Глава первая. Так говорили наши предки ¦ 11
Грамоте умели в.ельми .............. —
Нужен ли переводчик? , , 14
Слова, пережившие время •../...»..•¦ 26
Неумирающие образы , 30
«... На плечах топорики держат» ' ч 33
' «... А сам иде Курску» 38
На Руси Московской 42
Окно в Европу 48
, В эпоху русского Просвещения » 54
На распутье ¦ 59
«... В своем непреодолимом стремлении!» 62
Сокровищница русскогЬ слова 67
Глава вторая. Язык наших дней - . . ., 71
В ногу со временем —
Все ли знает статистика? 78
Слова с метрическим свидетельством . .* v» 89
Научно-техническая революция и наш язык » . . . 96
Экономия во всем 108
О вкусах все-таки спорят . 122
«Русское слово я пил неотрывно...» 136
«По всем меридианам земного шара» 142
Глава третья. Взгляд в будущее 150
Фантазия или расчет? —
Тактика языковых прогдозов 154
Существует ли прогресс в языке? - 165
Исключение исключепий . . • 177
.Своим путем 182
Заключение 4 187*