/
Text
Ill/
~
ц
\
Ѵ
л
г*
'
’■!* ОС>Ь\СИі/>
.
S
^
...a^VlA
'-” «Vх
Bufcrorcxc А. В.
Сиа*«-,-;:.:-< ßfхне
f
I
М. Горькій
РУССКІЯ СКАЗКИ
РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННА».
БИБЛИОТЕКА
ОмоьЬ
£002134525
сща
оЬмпш
г^і
2002134525
WAE PRISONERS AID.
WORLD’S COMMITTEE
ДОНКѴЛ, SWITZERLAND
I.
Будучи некраспвъ и зная это, молодой человѣкъ ска -
валъ себѣ:
—
Я уменъ. Э! Сдѣлаюсь мудрецомъ- У насъ это очень
просто.
И сталъ читать толстый сочиненія — онъ былъ, дѣй -
ствптельпо, не глупъ, ионпмалъ. что наличность мудрости
всего легче доказать цитатами нзъ книгъ.
Л прочптавъ столько мудрыхъ книгъ. сколько нужпо,
чтобы стать близорукимъ, онъ гопдо поднялъ носъ покрас-
нѣвтпій ОП) тяжестп очковт. и заявилъ всему существу
ющему:
—
Ну. н ѣтъ. меня не обманешь! Я вѣдь вижу, что
жизнь — это ловушка, поставленная для мепя природой!
—
А — любовь? — спросилъ Дѵхъ жизни .
- Благодарю, я, слава Богу, не поэтъ! Я не войду
ради кусочка сыра въ желѣзную клѣтку неизбѣжныхъ обя
занностей.
Но, все таки , онъ былъ человѣкъ не особенно даровитый
п потому рѣшплъ взять должность профессора фнлософіи.
Прпходитъ къ министру народнаго просвѣщенія и го
ворить:
—
Ваіпе Высокопревосходительство, вотъ я могу про-
повѣдывать. что жизнь безсмысленна и что внугаеніямъ
природы не слѣдуетъ подчиняться.
I
—
6—
'
Мшшстръ задумался: годится или нѣтъ?
Потомъ спросплъ:
—
A велѣніямъ начальства надо подчиняться?
—
Обязательно — надо! — сказалъ философъ, почти
тельно склонивъ вытертую книгами голову.
—
Ибо страсти
человѣчьи ...
—
Ну, то-то ! Лѣзьте на кафедру. Жалованья — шест
надцать рублей. Только — если я предпишу принять къ
руководству даже и законы природы, смотрите — безъ воль
нодумства! Не потерплю!
И подумавъ, онъ меланхолически сказалъ:
—
Мы живьемъ въ такое время, что ради интересовъ
цѣльности государства, можетъ быть, и законы природы
придется признать не только существующими, но и по-
,
лезными — отчасти .
—
Чорта съ два! — мысленно воскликпулъ философъ.
—
Дойдете вы до этого, какъ-же .. .
А вслухъ ничего не сказалъ.
Вотъ онъ и устроился: еженедѣльно вл ѣзалъ на ка
федру и по часу говорилъ разнымъ кудрявымъ юношамъ:
>— Мм. Гг. Человѣкъ ограниченъ извнѣ,
ограниченъ
изнутри, природа ему враждебна, женщина — сл ѣпое ору-
діе природы и по всему атому жизнь паша совершенно
безсмыслена!
Онъ привыкъ думать такъ и часто, увлекаясь говорилъ
красиво, искренно; юные студентики восторженно хлопали
ему, а онъ, довольный, ласково кпвалъ имъ лысой головой,
умеленпо блестѣлъ его красненькій носикъ и все шло
очень хорошо.
Обѣды въ ресторапахъ были вредны ему, —
какъ всѣ
пессимисты, онъ страдалъ несвареніемъ желудка,
—
по
этому онъ женился, двадцать девять лѣтъ обѣдалъ дома,
между дѣломъ, незам ѣтно для себя, произвелъ четверыхъ
—
7—
дѣтей, a послѣ этого
—
померъ.
За гробомъ его почтительно и печально шли три до
чери съ молодыми мужьями и сынъ, поэта, влюбленный
во всѣхъ краспвыхъ женщпнъ міра. Студенты пѣли в ѣч -
ную память — п ѣлп очень громко и весело, но
—
плохо; падъ могилой товарищи'профессора говорили цвѣ -
тпстыя рѣчп о томъ, какъ стройпа была покойнпкова
метафизика; — все было вполпѣ прилично, торжественно
и даже минутами трогательно.
—
Вотъ и померъ старикашка! — сказалъ одинъ сту
дента товарпщамъ, когда расходились съ кладбища.
—
Пессимиста онъ былъ, —
отозвался другой.
A третій спросилъ:
—
Ну? Развѣ?
—
Пессимиста и консерваторъ.
—
Ишь, лысый ... Ая и не замѣтилъ.
.
.
Четвертый студента былъ человѣкъ бѣдный, онъ оза
боченно освѣдомнлся:
—
Позовута насъ на поминки?
Да, ихъ позвали.
Такъ какъ покойный профессоръ написалъ при жизпи
хорошія книги, въ которыхъ горячо и красиво доказывалъ
безцѣльность жизни
—
книги покупались хорошо и читали
ихъ съ удовольствіемъ — в ѣдь что ни говорите, a человѣкъ
любить краспвое.
Семья была хорошо обезпечена — и пессимизмъ мо -
жетъ обезпечнть! — поминки были устроены богатые, бѣд -
ный студента на рѣдкость хорошо покушалъ и, когда шелъ
домой, то думалъ, добродушно улыбаясь:
—
Нѣта
—
и пессимизмъ полезен. . .
f
—
І—
A еще былъ такой случай.
Нѣкто, считая себя поэтомъ, писалъ стихи, но — по
чему-то все плохіе и это очень сердило его.
Вотъ однажды идетъ онъ по улицѣ п видитъ: валяется
на дорогѣ кнутъ — извозчпкъ нотерялъ.
Осѣнило поэта вдохновеніе и тотчасъ-же въ умѣ его
сложился образъ:
Какъ черный бичь — въ пыли дорожной
Лежнтъ — раздавленъ — трупъ змѣи .
Надъ нпмъ — рой мухъ гудитъ тревожно
Вокругъ — жуки и муравьи.
Бѣл ѣютъ тонкихъ реберъ звѣнья
Сквозь прорванную чешую . . .
Змѣя! Ты мпѣ напоминаешь
Любовь издохшую мою . . .
Вдругъ кнутъ сталъ на конецъ кнутовища и говорить,
качаясь:
—
Ну, зачѣмъ врешь? Женатый человѣкъ, грамоту
знаешь, а
—
врешь! Вѣдь не издыхала твоя любовь, жену
ты и любишь, и боишься ея •..
Поэтъ разсердился.
I— Это не твое дѣло!..
—
И стихи скверные...
—
A тебѣ и такихъ не выдумать... Только свистѣть
можешь, да и то не самъ.
—
А, все таки, зачѣмъ врешь? Вѣдь не издыхала лю
бовь то?
— Мало-ли чего не было, а нужно, чтобъ было...
—
Ой, побьетъ тебя жена! Отнеси-ка ты меня къ
ней...
—
Еакъ-же дожидайся !
ІІу, Богъ съ тобой! — сказалъ кпѵтъ, свиваясь што-
лоромъ. легъ на дорогѣ н задумался о людяхъ, а поэтъ
яошелъ въ трактнръ, спросилъ бутылку пнва и тоже стал?
размышлять, но — о себѣ .
—
Хотя кнутъ и дрянь, но стихи опять плоховаты,
это вѣрно! Странное дѣло! Одинъ ппшетъ всегда плохіе
стихи, а другому, иной разъ, удаются хорошіе >— до чего
все неправильно въ зтомъ мірѣ! Дурацкій міръ!
Такъ онъ сидѣлъ. пилъ и все болѣе углубляясь въ
нознаваніе міра, прншелъ. наконецъ, къ твердому рѣшеніто
надо говорить правду: совершенно никуда не годит*
этотъ міръ и человѣку въ немъ просто обидно жить даже!
Часа черезъ полтора думалъ онъ въ этомъ направленіи, а
потомъ сочинилъ:
Пестрый бичь нашихъ страстныхъ желаній
Гоните насъ въ кольца Смерти-Змѣи,
Мы плутаемъ въ глубокомъ тумапѣ .
Ахъ — убьемте желанья своп!
Они въ даль насъ обманно манятъ
Мы влачимся сквозь тернъ обпдъ
По пути — сердце скорби намъ ранятъ
А въ копцѣ его
—
каждый ѵбптъ...
И прочее въ ѳтомъ духѣ
—
двадцать восемь строкъ.
Вотъ ото ловко! — восклпкнулъ поэтъ п поше •ь
домой очень довольный собою.
Дома онъ прочиталъ стпхи жепѣ
—
ей тоже понрави
лось.
—
10—
—
Только сказала она, — первое четверостишіе какъ
будто не того ...
•— Сожрутъ! Пушкпнъ началъ тоже не того . . . За то —
размѣръ каковъ? Панихида!
Потомъ онъ сталъ играть fco свопмъ сынишкой: поса-
дпвъ его па колѣно и подкидывая, пѣлъ теноркомъ:
Скокъ-поскокъ
На чужой мостокъ!
Эхъ буду я богатъ —
Я свой намощу,
Никого не пущу!
Очень весело провели вечеръ, а ѵтромъ поэтъ снесъ
стихи редактору и редакторъ сказалъ глубокомысленно —
они всѣ глубокомысленны, редактора, оттого-то журналы и
скучны.
—
Гмъ? — сказалъ редакторъ, трогая себя за носъ.—
Это, знаете не плохо, а, главное, — очень въ тонъ настро-
енію времени, очень! М-да, вотъ, вы, пожалуй, и нашли себя.
Ну-сь, продолжайте въ томъ же духѣ • . .
Шестнадцать
копѣекъ строка... четыре, сорокъ восемь ... Поздрав
ляю!
Потомъ стихи были напечатаны и поэтъ почувствовалъ
себя пмянпнникомъ, а жена усердно цѣловала его, томно
говоря:
—
Ммой поэтъ, о-о ...
Чѵдеспо провелп время!
А одпнъ юноша — очень хорошій юноша, мучительно
искавшій смысла жизни, — прочпталъ эти стихи и за-
стрѣлился .
Онъ, видпте-ли, былъ увѣренъ, что авторъ стиховъ, преж
де чѣмъ отвергнуть жизнь, искалъ смысла въ ней такъ-же
долго и мучительно, какъ искалъ самъ онъ, юноша, и
—
ll-
онъ не зналъ, что эти мрачныя мысли продаются по шест
надцати копѣекъ строка. Серьезпый былъ.
Да не помыслитъ читатель, что я хочу сказать, будто-
бы порою даже кнутъ можетъ быть употрвбленъ съ пользою
для людей.
III.
Жилъ былъ честолюбивый писатель.
Когда его ругали (■— ему казалось, что его ругаютъ
чрезмѣрно и несправедливо, а когда его хвалили — онъ
думалъ, что его хвалятъ мало и неумно, и такъ, въ посто-
янныхъ неудовольствіяхъ онъ дожилъ до той поры, когда ему
было умирать.
Легъ писатель въ постель и сталь ругаться.
—
Ну, вотъ — не угодно-ли? Два романа не напи
саны . . . да и вообще матеріала еще лѣтъ на десять.
тІортъ-бы побралъ этотъ законъ природы и всѣ прочія глу
пости вмѣст ѣ съ нп м ъ і... Экая глупость! Хорошіе романы
могли быть...
И придумали-же эдакую идіотскую все
общую повинность. Какъ будто нельзя иначе! И вѣдь всегда
не во время приходить ото — повѣсть не кончена. . .
Онъ — сердится, a болѣзни сверлятъ ему кости и
пашептываютъ въ уши:
—
Ты — трепеталъ, ага? Зачѣмъ трепеталъ? Ты но
чей не спалъ, ага? Зачѣмъ не спалъ? Ты съ горя пиль,
ага? А съ радости — тоже?
Онъ морщился, морщился, наконецъ, видитъ — д ѣ -
—
12—
лать нечего! Махнулъ рукой на всѣ свои романы и —
номеръ. Очень ненріяг э было, •— номеръ.
Хорошо. Обмыли его, одѣли ириличненько, гладко при
чесали. положили на столъ: вытянулся онъ, какъ сол-
датъ — пятки вм ѣст ѣ, носки врозь, — носъ опустилъ, ле-
жптъ смирно, ничего не чувствуетъ, только удивляется:
—
Какъ странно — совс ѣмъ ничего не чувствую! Это
первый разъ въ жизни. Жена плачетъ. Ладно, теперь
іютъ плачешь, а бывало чутъ что — на ст ѣну лѣзла . Сы
нишка плачетъ. Навѣрное бездѣ .іьнпкомъ будетъ.
—
дѣти
писателей всегда бездѣльники, сколько ихъ не видалъ...
Тоже, должно быть, какой нибудь законъ природы. Сколько
ихъ, законовъ этихъ!
И вотъ — понесли его на кладбище, но вдругь онъ
чувствуетъ: народу за гробомъ мало идетъ.
—
Нѣтъ, ужъ это дудки! — сказалъ онъ самъ себѣ. —
Хоть я писатель и маленькій, а литературу надобно ува
жать!
Выглянулъ ивъ гроба — д ѣйствительно : провожаютъ
его — считая родныхъ — девять человѣкъ, въ томъ числѣ
двое нищихъ п фопарщпкъ, съ лѣстиицей на плечѣ.
Ну, тутъ онъ совсѣмъ вознегодовалъ:
—
Экія свиньи!
И до того воодушевился обидой, что немедленно вос-
кресъ, незамѣтно выскочилъ изъ гроба, человѣкъ онъ былъ
небольшой, — забѣжалъ въ парикмахерскую, сбрилъ усы
и бороду, взялъ у парикмахера черненькій пиджачекъ, съ
заплатой подъ мышкой, свой костюмъ ему оставилъ, сдѣлалъ
себѣ почтительно огорченное лицо и сталъ еовсѣмъ какъ
живой — узнать нельзя!
Такъ онъ лсжалъ и думалъ, и все удивлялся своему
равнодушно.—
не привыкъ къ этому.
—
13—
И даже, по любопытству, свойственному роду его 8а-
нятій, спросилъ у парикмахера:
—
Не удпвляетъ васъ этотъ стоанный случай?
Тотъ только усы свои снисходительно поправилъ.
—
Помилуйте-съ, —
говорить, —
мы въ ’"’оссіи жи-
вемъ и вполиѣ ко всему привыкли .. .
—
Все таки — покойникъ и вдругъ переодѣвается. . •
—
Мода времени-съ! И какой вы покойникъ? Только по
внѣшности, а вообще, ежели взять, — дай Вогъ всякому!
Нынче живые-то куда неподвшкнѣе держаться!
—
А не очень я желтоватъ?
Вполнѣ въ духѣ эпохи -съ какъ надо быть! Россія
съ — вс ѣмъ желтенько живется. . .
Извѣстпо . что парикмахеры — первые льстецы и
самый любезный народъ на землѣ.
Простился съ нпмъ и побѣжалъ догонять гробъ, двп-
жимый жнвымъ желапіемъ выразить въ послѣдній разъ свое
уваженіе къ литературѣ; догналъ — стало провожатыхъ деся
теро, увеличился писателю почетъ. Встрѣчный народъ удив
ляется :
—
Глядите-ка, какъ ппсателя хоронятъ. ай-яйі
A понпмающіе люди, проходя по свопмъ дѣламъ, не безъ
гордости думаютъ:
—
Замѣтно, что значеніе литературы все глубже по-
ппмается страною!
Идетъ писатель за своимъ гробомъ, будто поклонникъ
литературы и другъ умертаго, бесѣдуетъ съ фонарщикомъ.
Знавали покойника?
—
Какъ-же! Кое чѣмъ попользовался отъ него .
—
Пріятно слышать !
—
Да. Наше дѣло
—
дешевое, воробьиное дѣло, гдѣ
упало, тамъ и клюй!
—
Кто какъ надо понять? '
—
14—
—
Просто?
—
Ну, да. Конечно, ежели сыохрѣть съ точекъ зрѣнія,
то — грѣхъ, однако — безъ жульничества никакъ не
проживешь.
—
Гмъ. Вы рѣрены?
—
Обязаельно такъ! Фонарь — какъ разъ супротивъ
его окна, а онъ каждую ночь до разсвѣта спживалъ, ну,
я фонаря и не зажпгалъ, потому свѣту изъ его окна вполнѣ
достаточно — стало быть, одна лампа — чистый доходъ
мнѣ! Полезный былъ человѣкъ!
Такъ, мирно бесѣдуя то съ тѣмъ, то съ другимъ, до-
шелъ писатель до кладбища, а тамъ пришлось ему рѣчь
говорить о себѣ, потому что у всѣхъ провожатыхъ въ тотъ
день зубы болѣли
—
вѣдь дѣло было въ Россіи, а тамъ у
каждаго всегда что нибудь ноетъ да болитъ.
Недурную рѣчь сказалъ, въ одной газетѣ его похвали
ли даже-
«Кто-то отъ публики, напоминавшій намъ по внѣшнему
облику человѣка. сцены, произнесъ надъ могилой теплую и
трогательную рѣчь. Хотя въ ней онъ, на нашъ взглядъ,
несомнѣнно переоцѣниль п преувеличилъ болѣе, чѣмъ скром
ный заслуги покойника, писателя старой школы, не упот-
реблявшаго усилій отдѣлаться отъ ея вс ѣмъ надоѣвшихъ
иедостатковъ — наивнаго дидактизма и пресловутой «граж
данственности», тѣмъ не мен ѣе, рѣчь была сказана съ чув-
ствомъ несомнѣнной любви къ слову».
А когда все — честь честью
—
кончилось, писатель
легъ въ домовину и подумалъ, вполнѣ удовлетворенный:
—
Ну, вотъ и готово, и очепь все хорошо вышло,
достойно, какъ и слѣдуетъ!
Тугъ опъ совсѣмъ умеръ.
Вотъ какъ надо уважать свое дѣло. хотя-бы это была
литература!
—
Понимайте просто, господинъ.
—
15—
IV
А то жилъ былъ одинъ баринъ, прожилъ онъ слишкомъ
полживни и вдругъ почувствовалъ, что чего-то ему не хва-
таетъ — очень встревожился.
Щупаетъ себя — будто все цѣло и на м ѣст ѣ, а животъ
даже въ излигакѣ, посмотрптъ въ зеркало — носъ, глаза,
упш и все прочее, что полагается имѣть серьезному человѣ -
ку, — есть, пересчитаетъ пальцы на рукахъ — десять, на
ногахъ — тоже десять, а, все таки, чего-то н ѣтъі
>— Что за оказія?
Спрашиваетъ супругу:
—
А какъ ты думаешь, Митродора, у меня все въ по
ряди?
Она увѣренно говорить:
—
ВсеІ
—
A мнѣ, иногда, кажется . . .
Какъ женщина религіозная, она совѣтуетъ:
—
Если кажется — прочитай мысленно „Да воскрес-
нетъ Богъ п расточатся врази его“ . . .
Друзей исподволь пытаетъ о томъ-же, друзья отвѣчаютъ
иечленораздѣльно, а смотрятъ— подозрительно, какъ-бы пред
полагая в нем пѣчто вполн ѣ достойное строгаго осужденія.
-
Что такое? — думаетъ баринъ въ уныніи.
Сталъ вспоминать прошлое — і какъ будто все въ по-
рядкѣ: п соціалистомъ былъ, и молодежь возмущалъ, а
потомъ ото всего отрекся и давно уже собственные посѣвы
своими-же ногами усердно топчетъ. Вообще — жилъ какъ
всѣ, сообразно настроенію времени и внутеніямъ его.
—
16—
-
Думалъ-думалъ и вдругъ — нашелъ:
—
Господи! Да у меня-же національнаго лица нѣгь!
Бросился къ зеркалу — д ѣйствительно, лицо неясное,
вродѣ сл ѣпо и безъ запятыхъ напечатанной странцы пере
вода съ иностраннаго языка, причемъ переводчикъ былъ без-
заботенъ п малограмотенъ, такъ что совсѣмъ нельзя попять
о чемъ говорить эта страница: не то требуетъ душу свободѣ
народа въ даръ принести, не то утверждаетъ необходимость
полнаго нризнанія государственности.
—
Гм, какая, однако, путаница,! — подумалъ баринъ
и тотчасъ-же рѣшилъ: — Н ѣтъ, съ такимъ лицомъ не удобно
жить...
Начал ежедневно дорогими мылами умываться — не
помогаетъ: кожа блестптъ, а неясность остается. Языкомъ
стать облизывать лицо — языкъ у него былъ длинный и
привѣшенъ ловко, журналистикой баринъ занимался — и
языкъ не приносилъ ему пользы.
Примѣнилъ японскій
массажъ — шишки выскочили, какъ послѣ доброй драки, а
определенности выражеиія — н ѣтъ!
Мучился-мучился, все безъ успѣха, только вѣсу полтора
фунта потерялъ. И вдругъ на счастье свое узнаетъ онъ,
что приставь его участка фонъ-Юденфрессеръ весьма заме
чательно отличается пониманіемъ націоналыіыхъ задачъ —
пошелъ къ нему и говорить:
Такъ и такъ, Ваше Благородіе, не поможете-.!п въ за-
трудненіи?
Приставу, конечно, лестно, что вотъ — образованный
человѣкъ, недавно еще въ нелегальностяхъ подозрѣвался, а
нынѣ
—
довѣрчиво совѣтуется какъ лицо перемѣнить . Хо-
хочетъ приставь и, въ радости великой, крнчитъ:
—
Да ничего-же н ѣтъ проще, милѣйшій вы мой! Брил-
ліаятъ вы мой американскій, да потритесь вы объ инородца,
оно сразу-же и выявится, истинное-то ваше лицо. . .
/
—
17—
Тутъ и баринъ обрадовался — гора съ плечъ— лояльно
хихикаетъ и самъ на себя удивляется:
—
А я-то не догадался, а?
—
Пустяки всего дѣла!
Разстались закадычными друзьями, сейчасъ-же баринъ
гіобѣжалъ на улицу, всталъ за уголъ и ждетъ, а какъ только
увидалъ мимо идущаго еврея, паскочилъ на него и давай
внушать: '
—
Ежели ты, — говорить, — еврей, то долженъ быть
русскимъ, а ежели не хочешь, то . . .
А еврей, какъ извѣстно изъ вс ѣхъ анекдотовъ, нація
иервозная и пугливая, этотъ-же былъ притомъ характера
капризнаго и терпѣть не могъ погромовъ — развернулся
онъ, да и ударь барина по лѣвой щекѣ, а самъ отправился
къ своему семейству.
Стоить баринъ. прислонять къ стѣнк ѣ, потираетъ щеку
и думаетъ:
—
Однако, выявлеиіе національнаго лица сопряжено съ
ощущеніями не вполнѣ сладостными! Но — пусть! Пекра-
совъ и плохой поэтъ, все-же онъ вѣрпо сказалъ:
«Даромъ ничто не дается, — судба
Жертвъ пскупнтельныхъ просить . . .»
Вдругъ идетъ кавказецъ, человѣкъ — какъ это доказано
всѣми анекдотами— некультурный п пылкій, идетъ и оретъ:
—
«Мицхалес саклэс мпнгрулэ-э
...»
Баринъ — на него:
—
Нѣтъ, — говорить, — позвольте! Ежели вы грузинъ,
то вы, — т ѣмъ самымъ
—
русскій и должны любить не
саклю мигрельца, но то, что вамъ прикажутъ, а кутузку —
даже безъ пршсазанія . . .
Оставнль грузинъ барина въ горизонтальиомъ положеніи
и пошелъ пить кахетинское, а баринъ лежитъ и соображаете:
Од-днако-же? Тамъ еще татары, армяне, башкиры, кир-
і
—
18—
гизы, мордва, литовцы — Господи, сколько. И это — не
всѣ
...
Да потомъ еще свои, славяне...
А тутъ, какъ разъ, идетъ украпнецъ п, конечно, поетъ
крамольно:
—
«Добре було нашимъ батькамъ
На Вкраини жити . . .»
—
Нѣтъ! — сказалъ баринъ, поднимаясь на ноги, —
вы ужъ будьте любезны отнынѣ употреблять еры, ибо не
употребляя оныхъ, вы нарушаете цѣльность Имперіи . . .
Долго онъ ему говорилъ разное, а тотъ все слушалъ ибо—
какъ неопроверлсимо доказывается всѣми сборниками мало-
россійскихъ анекдотовъ — украинцы народъ медлительный
и любятъ дѣло дѣлать не торопясь, а баринъ былъ человѣкъ
весьма прилипчивый . . .
. . . Подняли барина сердобольные люди, спрашиваютъ:
—
Гдѣ лгпвете?
—
Въ Великой Россіи . . .
Ну, они его, конечно, въ участокъ повезли.
Везутъ, а онъ, ощупывая лицо, не безъ гордости, хотя
и съ болью чувствуетъ, что оно значительно ушприлось и
думаетъ:
—
Кажется, пріобрѣлъ
...
Представили его фонъ Юденфрессеру, а тотъ, будучи ко
своимъ гуманенъ, послалъ за полицейскимъ врачемъ и, когда
пришелъ врачъ, стали они изумленно шептаться между со
бою, да все фыркаютъ, несоотвѣтственно событію.
—
Первый случай за всю практику, — тепчетъ врачъ.
Незнаюкакъипонять...
—
Что-бъ это значило? — думаетъ баринъ, и спросилъ:
—
Ну, какъ?
—
Старое — все стерлось, — отв ѣтнлъ фопъ Юдев-
фрессеръ.
—
А вообще лицо — изм ѣнилось?
—
19—
—
Несомнѣнно, только, знаете . . .
Докторъ-же утѣшительно говорить:
—
Теперь у васъ, милостивый государь, такое лицо,
что хоть брюки на него надѣть .
..
Такимъ оно и осталось на всю жизнь.
Морали тутъ нѣтъ .
*
Т.
А другой баринъ оправдывалъ себя исторіей— какъ
только захочется ему соврать что нибудь, онъ сейчасъ под
ходящему человѣку и приказываетъ:
—
Егорка, ступай, надергай фактовъ въ псторіи, въ до
казательство того, чтоона не повторяется и наоборотъ. . .
Егорка, — ловкій, живо надергаетъ, баринъ украсится
фактами, сообразно требованіямъ обстоятельствъ, п доказы-
ваетъ все, что ему надобно, и неуязвимъ.
А былъ онъ, между прочимъ, крамолышкъ — одно вре
мя всѣ находили, что нужно быть крамольниками и другъ
другу смѣло указывали:
—
Вотъ у англичанъ — Хабеасъ Корпусъ, а у насъ—
циркуляры!
Очень остроумно издѣвались надъ этими различіемъ
между націями.
Укажѵтъ и, освободясь отъ гражданской скорби, сядутъ,
бывало, винтить до третьихъ пѣтуховъ, а когда оные возгла-
сятъ прпходъ утра — баринъ командуетъ:
—
Егорка, дерни что нибудь худоподъемное и отвѣча -
ющее моменту!
1
Егорка встапетъ въ позѵ и, перстъ поднявъ, многозна
чительно напомнить:
—
На святой Руси пѣтухи поютъ —
Скоро будетъ день на Святой Руси!..
—
Вѣрно! — говорятъ господа/— - О бязательно, — дол-
женъбытьдень...
И пойдутъ отдохнуть.
Хорошо. Но только вдругъ народъ началъ безпокойпо
волноваться, замѣтилъ это барпнъ, спрашпваетъ:
—
Егорка — почему народъ трепещетъ?
А тотъ, съ удовольствіемъ, доносить:
—
Народъ хочетъ жить по человѣческн . . .
Тутъ барпнъ возгордился:
—
Ага? Это кто ему внушилъ? Это я внушилъ! Пять-
десятъ лѣтъ я и предки мои внушали, что пора намъ жить
по человѣческп, ага?
И началъ увлекаться, то и дѣло гоняетъ Егорку:
—
Надергай фактовъ изъ исторіи аграранаго движенія
въЕвропѣ ...
изъ Евангелія текстовъ, насчетъ равенства,..
изъ исторіи культуры, о происхожденіи собственности —
живо!
Егорка— радъ! Такъ и мечется, даже въ мылѣ весь, всѣ
книжки раздергалъ, одни переплеты остались, ворохами бари
ну разныя возбудительныя доказательства тащить, а баринъ
его похваливаетъ
—
Старайся! При конституции я тебя въ редактора
большой либеральной газеты посажу!
И, окончательно осмѣл ѣвъ, лично внушаетъ самымъ
разумнымъ мужикамъ:
'
—
Еще, — говорить, — братья Гракхи въ Римѣ, а
потомъ аъ Англіи, въ Германіп, во Франціп
и все »то
исторически необходимо! Егорка — факты!
И тотчасъ на фактахъ -докажете, что всякій народъ
—20—
—
21—
обязанъ желать свободы, хотя-бы начальство и не желало
оной.
Мужики, конечно, рады — кричать:
—
Покорнѣйше благодаримъ!
Все пошло очень хорошо, дружно, въ любви христиан
ской и взаимномъ довѣріи, только — вдругъ мужикп спра-
шиваютъ :
—
Когда уйдете?
—
Куда,
—
А долой?
—
А долой?
—
Откуда?
—
Съ земли...
И смѣются
— • вотъ чудакъ! Все понимаетъ, а самое
простое пересталъ понимать.
Они — см ѣются, а барпнъ — сердится...
—
Позвольте, — говорить, — куда-же я уйду, ежели
земля — моя?
А мужики ему не вѣрятъ:
—
Какъ — твоя, ежели ты самъ-же говорилъ, что Гос
подня, и что еще до Іисуса Христа нѣкоторые справедливы
знали это?
Не нонпмаетъ онъ ихъ, а они — его и снова баринъ
Егорку за бока:
—
Егорка, ступай, надергай изо всѣхъ псторій...
А '['отъ ему довольно независимо отвѣчаетъ:
—
Всѣ исторіи раздерганы на доказательства против-
паго...
—
Врешь, крамолыткъ!
Однако — в ѣрно: бросился онъ въ библіотеку, смот-
рптъ — отъ книжекъ одни керешки, да пустые переплеты
остались; даже вспотѣлъ онъ отъ неожиданности этой и огор
ченно воззвалъ ко предкамъ своимъ:
—
22—
—
И кто васъ надоумилъ создать исторію столь одно
сторонне! Вотъ и наработалн... эхма! Какая это исторія,
къ чорту?
А мужики свое тянутъ:
—
Такъ, — говорятъ, — прекрасно ты намъ доказалъ,
что уходи скорѣй, а то прогонимъ...
Егорка-же окончательно мужикамЪ передался, носъ въ
сторону воротитъ и даже при встрѣч ѣ съ барпномъ фыр
кать началъ:
—
Хабеасъ корпусъ, туда-же! Лпб-бералъ, туда же...
Совсѣмъ плохо стало . Мужики начали пѣсни п ѣть и, на
радостяхъ, стогъ барпнова сѣна по свонмъ дворамъ развезли.
И вдругъ — вспомнплъ баринъ, что у него еще есть
кое что въ запасѣ: сидѣла на антресоляхъ прабабушка, ожи
дая неминуемой смерти, п была она до того стара, что всѣ
человѣческія слова забыла — только одно помнить:
—
Не давать...
Съ іпестьдесятъ перваго года ппчего кромѣ не могла
сказать.
Бросился онъ къ ней, въ болыномъ волненіи чувствъ,
припалъ родственно къ погамъ ея и взываетъ:
—
Мать матерей, ты — живая исторія.. .
А она, копечно, бормочетъ:
—
Не давать...
—
Но — какъ -же?
—
Не давать...
—
А они меня — на потокъ и разграбленіе?
—
Не давать...
—
А дать-лн силу нежеланію моему извѣстить губер
натора?
—
Не давать...
Внялъ онъ голосу исторіи живой и послалъ отъ лица
—
23—
прабабушки трогательную депешу, а самъ вышелъ къ му-
жикамъ и оповѣщаетъ:
—
Испугали вы старушку и послала она за солдатами
—
успокойтесь, ничего не будетъ, я солдатъ до васъ не
допущу!
Ну, прискакали грозные воины на лошадяхъ, дѣло зим
нее, лошади дорогой запотѣли, а тутъ дрожать инеемъ по
крылись, — стало барину лошадей жалко и помѣстилъ онъ
ихъ у себя въ усадьбѣ, помѣстилъ п говорить мужикамъ:
—
Сѣнцо, которое вы у меня не совсѣмъ иравильпо
увезли, — возвратите-ка лошадкамъ этимъ, вѣдь скотина
—
она ни въ чемъ не виновата, вѣрно?
Войско было голодное, поѣло вс ѣхъ п ѣтуховъ въ дерев-
нѣ и стало вокругъ барина тихо. Егорка, конечно, опять
на баринову сторону перекинуся и по прежнему баринъ его
употребляетъ для исторіи: купилъ новый экземпляръ и ве-
лѣлъ вымарать всѣ факты, которые способны соблазнить на
либерализму a тѣ, которые нельзя вымарать, приказалъ
наполнить иовымъ смысломъ.
Егоркѣ
—
что? Онъ ко всему способенъ, онъ даже для
благонадежности норнографіей началъ заниматься, а, все
таки, осталось у него въ душѣ св ѣтлое пятно и, харая ис-
торію за страхъ, — за сов ѣсть онъ сожалительныя стиширы
пишетъ и печатаетъ ихъ подъ псевдонимомъ: П. Б ., что
значить „побѣжденпый борецъ“ .
О, вѣстникъ утра, красный пѣтелъ!
Почто умолкъ твой гордый кличь?
Смѣнплъ тебя — какъ я зам ѣтилъ
—
Угрюмый сычъ.
Не хочетъ будущаго баринъ
И снова въ прошломъ всѣ мы днесь...
А ты, о, пѣтелъ былъ зажаренъ
И съѣденъ весь...
—
24—
Когда насъ снова къ жизни взманитъ?
И кто намъ будетъ утро пѣть?
Ахь, если пѣтуховъ не станетъ —
Проснимъ, мы вѣдь!
А мужики, конечно, успокоились, живутъ смирно и отъ
нечего дѣлать похабныя частушки сочипяютъ:
Эхъ, мать честна!
Вотъ придетъ весна, —
Малость мы поохаемъ
Да съ голоду подохнемъ!
Русскій народъ — веселый народъ...
VI.
Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ жи
ли были евреи —; обыкновенные евреи для погромовъ, для
оклеветанія и прочпхъ государственныхъ надобностей.
Порядокъ былъ такой: какъ только коренпое населеніе
станетъ обнаруживать недовольство бытіемъ своимъ — изъ
наблюдательныхъ за порядковъ пуиктовъ, со стороны пхъ
благородій раздаетъ чарующій надеждами зовъ:
—
Народъ, приблизься къ сѣдалищу власти!
Народъ привлечется, а они его совращать:
—
Отчего волненіе?
—
Ваши благородія — жевать нечего!
—
А зубы есть еще?
—
Маленько есть. . .
—
Вотъ видите — всегда вы ухитряетесь что нибудь
да скрыть отъ руки начальства!
И ежели ихъ благородія находили, что волненіе усми-
римо посредствомъ окопчательнаго выбитія зубовъ, то не
медля прибѣгали къ этому средству, если-же видѣли, что это
—
25—
не можетъ создать гармоніи отношеній, то обольстительно
добивались толку:
—
Чего-жъ вы хотите?
—
Землицы-бы. . .
Нѣкоторые, въ свпрѣпости своего непониманія интере-
совъ государства, шли дальше и клянчили: .
—
!Леформовъ-бы какихъ нибудь, чтобы, значить, зубья
ребры и внутренности наши считать вродѣ какъбы нашей
собственностью и зря не трогать!
Тутъ ихъ благородія и начинали усовѣщевать.
—
Эхъ, братцы! Къ чему эти мечты? „Не о хлѣб ѣ
единомъ“ сказано.и еще сказано — „за битаго двухъ не-
битыхъ даютъ“ !
—
А они согласны?
—
Кто?
—
Небитые-то?
—
Господи! Конечно! Къ намъ въ третьемъ году, послѣ
Успенья, англичане просились просились — вотъ какъ!
Сошлите — просятъ весь нашъ народъ въ Сибирь, а насъ
па его мѣсто посадите, мы, говорятъ, вамъ и податя акку
ратно платить будемъ, и водку станемъ пить но двѣнадцать
ведерь въ годъ на брата, и вообще... Н ѣтъ, говоримъ, за-
чѣмъ -же? У насъ свой народъ хорошъ, смирный, послушный,
мы и съ нпмъ обойдемся... Вотъ что, ребята, вамъ-бы луч
ше, чѣмъ волноваться зря, пойти-бы, да жидовъ потрепать,
а? Къ ему они?
Коренное населеніе подумаетъ, подумаетъ — видитъ
нельзя ждать никакого толка, кромѣ иредначертаннаго на-
чальствомъ, и рѣшается
—
Ну, инъ, айдати, ребя, благословясь. ..
Розворотятъ домовъ нолсотни, перебыотъ нѣсколько ев -
рейскаго народу и, уставъ на трудахъ, успокоятся въ жела-
ніяхъ, а иорядокъ — торжествуете!..
—
26—
Кромѣ ихъ благородій, кореннаго населенія и евреевъ,
для отвода волненій о угашенія страстей, существовали въ
ономъ государствѣ добрые люди, п иослѣ каждаго погрома,
собравшись всѣмъ свопмъ числомъ
—
шестнадцать человѣкъ
—
заявляли міру письменный протестъ:
„Хотя евреи суть тоже русскіе подданные, но мы убѣж -
дены, что совершенно истреблять ихъ не слѣдуетъ и симъ
—
со всѣхъ точекъ зрѣнія — выражаемъ наше порпцаніе
неумѣренному уничтоженію жпвыхъ людей. Гуманистовъ.
Ѳ п т о ѣдовъ. Ивановъ Кѵсайгубинъ. Торопыгивъ. Крикунов-
скій. Осппъ Троеуховъ. Грохало. Фигофобовъ. Кприллъ Мефо-
діевъ. Словотековъ. Капитолина Колымская. Поднолковникъ
въ отставкѣ Непейпиво. ІІр. нов. Ыарымъ. Хлопотунскій.
Прптулпхипъ. Гриша Будущевъ, семи лѣтъ, мальчикъ“ .
И такъ послѣ каждаго погрома, съ той лишь разницей,
что Грпшпнъ возрастъ измѣннлся, да за Нарыма — по слу
чаю неожиданнаго выѣзда его въ одноименный городъ —
Колымская подписывалась.
Иногда на эти протесты отзывалась нровипція:
„Сочувствую и присоединяюсь“ телеграфировали изъ
Дремова Раздергаевъ, Заторканный изъ Мямлпна тоже при
соединялся, а изъ Окурова — „Самогрызовъ и др.“, иричемъ
для всѣхъ было ясно, что „др“ — онъ выдумалъ для пущей
ѵ грожаемости, ибо въ Окуровѣ никакихъ никакихъ „др“ не
было.
Евреи, читая протесты, еще пуще плачутъ и вотъ однаж
ды, одинъ изъ нпхъ, — челов ѣкъ очень хитрый — иредпо-
ложилъ:
—
Вы зпаете что? Нѣтъ? Ну, такъ давайте передъ
будущимъ погромомъ и спрячемъ всю бумагу, и всѣ перья,
и всѣ чернила и посмотримъ — что онп будутъ дѣлать тогда
эти шестнадцать и съ Гришемъ?
Народъ дружный — сказано
-сдѣланохкупилп всю бу
-
27-
магу, всѣ перья и спрятали, а чернила — въ Черное море
вылили и — сидятъ, дожидаются.
Ну, долго ждать не пришлось: разрѣшепіе получено, по-
громъ произведенъ, лежать евреи въ болницахъ, а гуманисты
бѣгаютъ по Петербургу, пщутъ бумаги, перьевъ — н ѣтъ бу
маги, нѣтъ перьевъ, нпгдѣ, кромѣ какъ въ канцеляріяхъ ихъ
благородій, а оттуда — не даютъ!
—
Ишь вы! — говорятъ.
—
Знаемъ мы для какихъ
цѣлей вамъ это надобно! Нѣтъ, вы обойдетесь безъ этого!
Хлопотунскій умоляетъ:
—
Да — какъ-же?
—
Ну, ужъ, — говорятъ, — достаточно мы васъ про-
тестамъ обучали, сами догадайтесь...
Гриша, — ему уже сорокъ три года минуло, — плачетъ.
—
Хосю плотестовать!
А— неначемъ!
Фигофобовъ мрачно догадался:
—
На заборѣ -бы, что-ли?
А въ Ритерѣ и заборовъ нѣтъ, однѣ р ѣшеткн.
Однако, иобѣжали на окраину, куда-то за бойни, наш
ли старенькій заборчпкъ, и, только-что Гуманистовъ первую
букву мѣломъ вывелъ, вдругъ — яко -бы съ небесъ спустя«.
—
подходить городовой п сталь увѣщевать:
—
Это что-же будетъ? За этакое надписаніе мальчи-
шекъ пугаютъ, а вы солидные, будто, господа — ай-ай-ай.
Конечно, онъ ихъ не понялъ, думая, что они — литера
торы изъ тѣхъ, которые подъ 1001-ю статью пишутъ, а онп
сконфузились и разошлись — въ прямомъ смыслѣ
—
по
домамъ.
Такъ одинъ погромъ и остался не опротестованъ, а гу
манисты — безъ удовольствія.
Справедливо говорятъ люди, понимающіе пспхологію
расъ, — хитрый народъ евреи!
—
28—
VII.
Вотъ тоже — жили -были два жулика, одшъ черненькій,
а другой рыжій, но оба безталанные: у бѣдныхъ воровать
стыдились, богатые были для нихъ недосягаемы и жили они
кое-какъ, заботясь, главное, о томъ, чтобы въ тюрьму, на
казенные хлѣба попасть.
И дожили эти лодыри до трудныхъ дней: нріѣхалъ въ
городъ новый губернаторъ фонъ-деръ-Пестъ, осмотрѣлся и
приказалъ:
,,Отъ сего числа всѣ жители русской вѣры, безъ разли-
чія пола, возраста и рода занятій, должны не рассуждая
служить отечеству“ .
Товарищи черненькаго съ рыжимъ помялись, повздыхали
и всѣ разошлись: кто— -въ
сыщики, кто въ патріоты, а кото
рые половчѣе и туда, и сюда, и остались рыжій съ чернень-
кпмъ въ полномъ одиночествѣ, во всеобщемъ подозрѣніи.
Пожили съ педѣлю посл ѣ реформы, подвело имъ животы, не
стерпѣлъ дальше рыжій п говорить товарищу:
—
Ванька, давай и мы отечеству служить?
Сконфузился черненькій, опустплъ глаза и говорить:
—
Стыдно. ..
—
Мало-ли что! Мпогіе сытпѣй насъ жили, однако —
пошли-же на это!
—
Имъ, все равпо, въ арестантскія роты срокъ нод-
ходилъ...
—
Брось! Ты гляди: нынче даже литераторы учатъ
„жизни какъ хошь, все равно — помрешь“ . . .
Спорили, спорили, такъ и не сошлись.
—
29—
—
Нѣтъ, — говорить черненысій — ты
—
валяй, а ,
я лучше жуликомъ останусь...
И пошелъ по своимъ дѣламъ: калачъ съ лотка стянетъ
п не успѣетъ съ ѣсть, какъ его схватятъ, изобыотъ и — къ
мпровомѵ, а тотъ честнымъ порядкомъ оиредѣлитъ его на
казенную ппщу. Посидитъ черненькій мѣсяда два, попра
вится желудкомъ, выйдетъ на волю — къ рыжему въ гости
идетъ.
—
Ну, какъ?
—
Служу.
—
Чего дѣлаешь?
—
Ребепковъ истребляю.
Будучи въ политпкѣ нев ѣждой, черненькій удивляется:
—
Почто?
—
Для уснокоенія. Приказано всѣмъ
—
„будьте спо
койны“, — объясняете рыжій, а въ глазахъ у него уныніе.
Качпетъ черненькій головой и — опять къ своему дѣлу,
а его опять въ острогъ на прокормленіе. И просто, и со-
вѣсть чиста .
Выпустите — онъ опять къ товарищу — любили они
другъ друга,
—
Потребляешь?
—
Да. вѣдь какъ-же....
—
Не жаль?
—
Ужъ я выбираю которые ііозолотутнѣе . . .
—
А подъ рядъ — не можешь?
Молчите рыжій, только вздыхаете тяжко и — линяете,
желтымъ становится.
—
Какъ-же ты?
—
Да такъ все ... Наловятъ ихъ гдѣ нибудь, приведутъ
ко мнѣ il велятъ правды отъ нихъ добиваться, добиться-же
ничего нельзя, потому что они номнраюте... Не умѣю я,
видно...
\
—
30—
—
Скажи ты мнѣ
—
для чего это дѣлается?'— опра
шиваете черненькій.
—
Интересы государства требуютъ, —
говорите ры-
жій, а у самого голосъ дрожите и слезы на глазахъ.
Задумался черненькій — очень жалко ему товарища —
какую-бы для него дѣятельность независимую открыть?
И вдругъ — вспыхнулъ!
—
Слушай — денете наворовалъ?
—
Да вѣдь какъ-же ? Привычка...
—
Нп, такъ вотъ что — издавай газету!
—
Зачѣмъ?
—
Объявленія о резиновыхъ издѣліяхъ печатать бу
дешь...
Это рыжему понравилось, усмыльнулся.
—
Чтобы не было ребенковъ?
—
А конечно! Чего ихъ на мученія рожать?
• — Это вѣрно! Только — газета зач ѣмъ?
—
Для прикрытія торговли, чудакъ!
—
Ботрудники, пожалуй, не согласятся?
Черненькій даже свистнулъ.
—
Вона! Нынѣ сотрудники сами себя живьемъ въ пре-
міи предлагайте подписчпцамъ..
На томъ и рѣшпли: сталъ рыжій газету издавать, „при
участіи лучшихъ литературныхъ силъ“ , открылъ при конторѣ
постоянную выставку парижскпхъ издѣлій, а надъ помѣще-
ніемъ редакціп, ради соблюденія приличій, учредилъ домъ
свиданій для высокопоставленныхъ лнцъ.
Дѣла пошли хорошо, живете рыжій, толстѣете, началь
ство имъ довольно и на визптныхъ карточкахъ у него напе
чатано :
„Вдоль Поперекъ
Ивсяко“
—
31—
„Редакторъ - издатель газеты „Туда-сюда“, дирек-
торъ-учредитель „Сладкаго отдыха администраторовъ,
утомленныхъ преслѣдованіемъ законности“ . Тутъ-же тор
говля презервативами оптомъ н въ розницу".
Выйдетъ черненькій изъ острога, зайдетъ къ товарищу
чайку попить, a рыжій его — шампанскимъ угощаетъ и хва
лится:
—
Я, брать, теперь даже умываться сталъ не иначе,
какъ шампанскимъ, ей Богу!
И зажмуривъ глаза отъ восторга, умильно говорить:
—
Хорошо ты меня надоумилъ! Вотъ это — служба оте
честву! Всѣ довольны!
A черненькій тоже радъ:
—
Ну, вотъ и живи! Отечество у насъ не взыскательно.
Растрогается рыжій — приглашаете товарища:
—
Вань, айда ко мнѣ въ репортеры!
Смѣется черненькій :
—
Нѣтъ, братокъ, я, должно быта, кончерваторъ, ужъ
я останусь жуликомъ, по старинному...
Морали тѵтъ н ѣтъ никакой. Ни зерна.
—
32—
YIII.
Однажды начальство, утомясь въ борьбѣ съ инакомысля
щими и желая, наконсцъ, опочить на лаврахъ, приказало
наистрожайше:
„Снмъ предписывается привести въ наличность всѣхъ
ипакомыслящнхъ безъ стѣсненія извлекая оныхъ изъ под-
всяческпхъ прикрытій, а по обнаружепіи, искорепппть до
тла различными подходящими для того мѣрами“ .
Исполненіе сего приказа было возложено на вольнопа-
емнаго истребителя живыхъ существъ обоего пола и всѣхъ
возрастовъ Ороптія Стревенко, бывшаго капитана службы
Его Высочества короля фуэгійцевъ и властелина Огпепной
Земли, для чего и было ассигновано Оронтію шестнадцать
тысячъ рублей.
Не потому Оронтій къ сему дѣлу прнзванъ былъ, чтобы
своихъ дошлыхъ не нашлось, а потому, что былъ онъ не
естественно страховиденъ, отличался волосатостью, позво
лявшей ему ходить голымъ во всѣхъ климатахъ, а зубовъ
имѣлъ по два ряда — шестьдесятъ четыре штуки полностью,
чѣмъ и заслужилъ особенное довѣріе начальства.
Но, несмотря на всѣ эти качества, и онъ задумался
жестоко :
—
Какъ ихъ обнаружишь? Они — молчатъ!
А, дѣйствительно, житель въ этомъ городѣ былъ муш
трованный — вс ѣ другъ друга боялись, счптая провокато
рами, п совершенно ничего не утверждали, даже съ мамень
ками разговаривали въ условной формѣ и па чужомъ языкѣ:
N’est-ce pas?
—
33—
—
Maman, пора-бы обѣдать, n’est-ce pas?
—
Maman, a. не сходить-ли намъ сегодня въ кинема-
тографъ, n ’est-ce pas?
Однако, подумавъ достаточно, нашелъ таки Стервенко
способъ вскрытія тайныхъ номысловъ: вымылъ волосы пе-
рекистыо водорода, въ нужныхъ мѣстахъ побрился и сталъ
блондиномъ унылаго вида, а потомъ надѣлъ костюмъ печаль -
наго двѣта и
—
не узнать его!
Выйдетъ вечеромъ на улицу и раздумчиво ходить, а
завидя, что житель, послушный голосу природы, крадется
куда-то, — нападетъ на него съ лѣваго бока и вызывающе
шепчетъ
—
Товарищъ, неужели вы довольны этимъ существова-
ніемъ?
Сначала житель замедляетъ шаги, какъ-бы что-то вспо
миная, но чуть выдали покажется будочникъ — т ѵтъ житель
сразу и обнаружить себя
—
Городовой, дерржи его...
Стервенко тигромъ прыгалъ черезъ заборъ и сидя въ
крапивѣ, размышлялъ:
—
Эдакъ ихъ не возьмешь, закономѣрпо дѣйствуютъ,
черти !
A тѣмъ временемъ — ассигновка таетъ.
Переодѣлся повесел ѣе и началъ уловлять инымъ прі-
емомъ: подойдетъ къ жителю смѣло и спрашиваетъ:
—
Господинъ, желаете въ провокаторы поступпть?
А житель хладнокровно освѣдомляется:
—
Сколько жалованья?
Дрѵгіе-же в ѣжливо отклоияютъ:
—
Благодарю васъ, я уже ангажированъ!
—
Н-да, — думаетъ Оронтій, — поди-ка, поймай его!
Между тѣмъ, ассигновка какъ-то сама собою умаляется.
Заглянулъ было въ „Общество всесторонней утилизаціи
—
34—
выѣденныхъ яицъ“, но оказалось, что оное состоитъ подъ
высокимъ давленіемъ трехъ енисконовъ и жандармскаго ге
нерала, a засѣдаетъ однажды въ годъ, но за то каждый разъ
по особому разрѣшенію изъ Петербурга. Скучаетъ Ороптій
и отъ этого ассигновка какъ будто скоротечной чахоткой
заболѣла .
Тутъ онъ разсердился.
—
Ладно-же!
И началъ дѣйствовать прямо: подѳйдетъ къ жителю и
безъ предисловій спрашиваетъ его:
—
Существованіемъ доволенъ?
—
Вполнѣ!
—
Ну, а начальство недовольно! Пожалуйте...
А кто скажетъ — не доволенъ, того, разумѣется
—
!
—
Взять!
—
Позвольте...
—
Чего-съ?
—
Да я недоволенъ тѣмъ, что оно не достаточно твердо.
—
Да-съ? Взз...
Такимъ способомъ набралъ онъ втеченіе трехъ недѣль
десять тысячъ разныхъ сѵществъ и сначала посажалъ ихъ
куда можно, а потомъ сталь развѣшивать, но для экономіи,
за средства самихъ-же обывателей.
И все пошло очень хорошо. Только однажды главное
начальство поѣхало на охоту за зайцами, a выѣхавъ изъ
города, видптъ — на поляхъ чрезвычайное оживленіе п кар
тина мирной дѣятельпости гражданъ — другъ друга обкла-
дываютъ доказательствами внповпости, вѣшаютъ, закапыва-
ютъ, а Стервенко ходить промежду ними съ жезломъ въ ру-
кахъ и поощряетъ
—
Тор-ропись! Ты, брюнетъ, веселѣе! Эй, почтенный,
вы чего остолбнѣли? Петля готова — ну и полѣзайте, не
чего задерживать другихъ! Мадьчпкъ, эй, мальчикъ, зачѣмъ
—
35—
прежде папаши лѣзешь? Господа, не торопитесь, всѣ успѣ -
ете. . . Годы терпѣли, ожидая успокоепія, нѣ сколько минуть
потерпѣть можно! Мужикъ, куда?.. Невѣжа ...
Смотритъ начальство, сидя на хребтѣ ретнваго коня,
п думаетъ:
—
Однако, много онъ ихъ набралъ, молодчика! То-то
въ городѣ вс ѣ окна наглухо забиты...
II вдругъ видитъ — собственная его тетушка виситъ,
не касаясь ногами тверди земной — очень удйвился.
—
Кто распорядился?
Стервенко тѵтъ какъ тутъ.
—
Я, Вашество!
Тутъ пачальппкъ сказалъ:
—
Ну, брать, кажется, ты — дуракъ, и едва-ли не
зря казенныя суммы тратишь! А представь-ка мнѣ отчетъ.
Представплъ Стервенко отчетъ, а тамъ сказано:
„Во исполненіе предписанія объ искоренепіп инакомы-
слящпхъ, много таковыхъ обоего пола обнаружено и посаже
но 10,107.
Изъ ппхъ:
положено .....................................................
729 об. п.
повѣшепо.................................
541
неоправимоиспорчено ...............................
937
не д о ж и л и.................................................... 317
сами с е б я ...................................................
63„„
Итого искоренено ........................................... 1876 „ „
Насумму ................................................................ 16.884 р..
считая по семи цѣлковыхъ за штуку со всѣмъ.
А перерасходовано ............................................... 884 р.
Въ ужасъ пришло начальство, трясется и бормочетъ:
—
Пере-расхо-одъ? Ахъ, ты, фуэгіецъ! Да вся твоя
Огненная Земля съ королемъ и съ тобою вмѣст ѣ 800 рублей
не стоить! Ты подумай — в ѣдь если ты такими кусками во
—
36—
ровать будешь то я— особа въ десятеро тебя высшая— какъ
же тогда? Да вѣдь при такихъ аппетитахъ Россіи-то на три
года не хватить, а между тѣмъ, не одинъ ты жить хочешь
—
можешь ты понять? И притомъ-же 380 человѣкъ лпш -
нихъ приписано, вѣдь тѣ, которые „не дожили“, и тѣ, что
„сами себя“ — это -же явно лишпіе! А ты, грабитель, и за
нихъ считаешь?..
—
Вашество! — оправдывается Оронтій, — такъ в ѣдь
это я-же ихъ до отвращенія къ жизни довелъ.
И за это по семи цѣлковыхъ? Да еще, вѣроятно, ни
къ ему не причастныхъ сколько подложено! Всѣхъ жителей
въ городѣ двѣнадцать тысячъ было — н ѣтъ, голубчкъ, я тебя
подъ судъ отдамъ!
Дѣйствотелъно, назначили строжайшее разслѣдованіе
дѣйствій фуэгійца и обнаружилось, что повинепъ онъ въ ра-
стратѣ 916 казенныхъ рублей.
Судили Оронтія справедливымъ судомъ, приговорили его
на три мѣсяца въ тюрьму, испротили карьеру и — пропалъ
фуэгіецъ на три мѣсяца!
Не легкое это дѣло
—
начальству угодить...
—
37—
IX.
Одинъ добродушный человѣкъ думалъ-дуыалъ — что дѣ -
лать?
И рѣшилъ:
—
Не стану сопротивляться злу насиліемъ, одолѣю его
терпѣніемъ!
Человѣкъ онъ былъ не безъ характера, — р ѣшплъ, си-
дитъ и терпптъ.
А соглядатаи Игемоновы узнавъ объ втомъ, тотчасъ до-
ложили:
„Среди жителей, подлежапщхъ усмотрѣнію, нѣкоторый
вдругъ началъ вести себя неподвижно и безсловесно, явно
намѣреваясь ввести начальство въ заблужденіе, будто его
совѣыъ н ѣтъ“ .
•
Освирѣп ѣлъ Игемонъ.
—
Какъ Кого — н ѣтъ? Начальства нѣтъ? Предста
вить!
А когда представили — повел ѣлъ:
—
Обыскать!
Обыскали, лишили цѣнностей, какъ то: взяли часы
и кольцо обручальное, червонпаго золота, пломбы изъ зу-
бовъ выковыряли — золотая были; подтяжки новенькія сня
ли, пуговицы отпороли H докладываютъ:
—
Готово, Игемонъ!
—
Ну, что — ничего?
—
Ничего, а что было лшпняго — отобрано!
—
А въ головѣ?
—
И въ головѣ, будто ничего.
—
Допустите!
—
38—
Вошелъ житель къ Игемону и уже по тому, какъ онъ
штаны поддерживалъ, — узрѣлъ и понялъ Игемонъ его пол
ную готовность ко всѣмъ случайностямъ жизин, но желая
произвести сокрушающее душу внечатлѣніе, всетаки, взре-
вѣлъ гроано:
—
Ага, житель, явился?!
А житель кротко сознается:
—
Весь пршиелъ.
—
Ты что-же это, а?
—
Я, Игемоне, ничего! Просто — р ѣшплъ я побѣж -
дать терпѣніемъ...
Ощетинился Игемонъ, рычитъ:
—
Опять? Опять побѣждать?
—
Дая— зло!
—
Молчать!
—
Да я не васъ подразумеваю...
Игемонъ не вѣритъ:
—
Не меня? А кого?
—
Себя.
Удивился Игемонъ.
—
Стой! Въ чемъ зло?
—
Въ сопротивленіп оному.
—
Врешь?
—
Ей Богу...
Игемона далее потъ прошибъ.
—
Что съ нимъ? — думаетъ онъ, глядя на жителя, а
иѳдумавъ, енрашиваетъ :
—
Чего-жъ ты хочешь?
—
Ничего не хочу.
—
Такъ таки — ничего?
—
Ничего! Разрѣшите мн ѣ поучать народъ терпѣнію
личнымъ моимъ примѣромъ.
Опять задумался Игемонъ. кусая усы. Имѣлъ онъ ду
—
39—
шу мечтательную, любилъ въ банѣ париться, причемъ сла
дострастно гоготалъ, былъ вообще склоненъ къ постоянному
пснытанію радостей жизни, единственно-же чего терпѣть не
могъ, — такъ это сопротивленія и строптивости, противъ
коихъ дѣйствовать умягчающими средлсгвами, превращая
въ кашу и хрящи, и кости строптивцевъ. Но въ свободные
отъ пспытанія радости и умягченія жителей часы, — весьма
любплъ мечтать о мирѣ всего міра и о спасеніи душъ на-
шихъ.
Смотритъ онъ на жителя и — недоумѣваетъ .
—
Давно-ли еще? И — вотъ!
Потомъ, придя въ мягкія чувства, спросилъ вздох-
нувъ:
—
Какъ-же это случилось съ тобой, а?
И отвѣтилъ житель:
—
Эволюція...
—
Н-да, братъ, вотъ она жизнь наша! То то, то — дру
гое... Во всемъ педородъ. Качаемся — качаемся, а на ка
кой бокъ лечь — не знаемъ. . . не можемъ выбрать, да-а . . .
И еще вздохнулъ Игемонъ: все таки, человѣкъ и оте
чество жалѣлъ, кормился отъ него. Обуреваютъ Игемона
разныя опасныя мысли:
—
Пріятно видѣть жителя мягкимъ и укрощеннмыъ —
такъ ! Но, однако, если всѣ престанутъ сопротивляться — не
повело-бы сіе къ сокращенно суточиыхъ и прогонныхъ? А
также и наградныя могутъ пострадать.. . Да нѣтъ, не мо-
жетъ быть, чтобы онъ совсѣмъ пзсякъ
—
притворяется,
шельма! Надобно его испытать. Какъ употреблю? Въ про
вокаторы? Выраженіе лица распущенное, никакой маской
ото безлпчіе не скрыть, да и краснорѣчіе у пего, видимо,
тусклое. Въ палачи? Слабоспленъ...
Наконецъ, придумалъ и — говорить услужающимъ:
—
40—
—
Опредѣлите сего блаженнаго въ третью пожарную
часть конюшни чистить!
Опредѣлили . Чпстптъ безтрепетно житель конюшни, а
Игемонъ смотритъ, умиляется трудотерпѣнію его и ростетъ
въ немъ довѣріе къ жителю.
—
Кабы всѣ эдакъ-то?
По маломъ времени испытанія, возвелъ его до себя
и далъ переписать собственноручно имъ фальшиво состав
ленный отчетъ о приходо-расходѣ разныхъ суммъ — ііерг-
писалъ житель и — молчитъ.
Окончательно умилился Игемонъ, даже до слезъ.
—
Нѣтъ, это существо полезное, хотя и грамотное!..
Зоветъ жителя предъ лицо свое и говорить:
—
Вѣрю! Щ и и проповѣдуй истину твою, но, однако,
гляди въ оба!
Пошелъ житель по базарамъ, по ярмаркамъ, по боль-
шимъ городамъ, по маленькимъ, и вездѣ возглашаетъ .
—
Вы чего дѣлаете?
Видятъ люди — личность располагающая къ довѣрію
и кротости необыкновенной, сознаются предъ нимъ кто въ
чемъ виповатъ и даже завѣтныя мечты отрываютъ: одпнъ
какъ-бы украсть безнаказанно, другой — какъ -бы надуть,
третьему просто какъ-бы оклеветать кого нибудь, a всѣ
вмѣст ѣ
—
какъ люди исконно русскіе — желаютъ укло
ниться отъ всѣхъ повинностей предъ жизнью и обязанности
забыть.
—
Онъ имъ и говорить:
—
А вы — бросьте все! Потому сказано: „всякое су-
ществованіе есть страданіе, но въ страданіе оно обраща
ется благодаря желаніямъ, слѣдовательпо, чтобы уничтожить
страданіе — надо уничтожить желанія“ . Вотъ! Перестанемте
желать и все само собою уничтожится — ей Богу!
Люди, конечно, рады: и правильно, и просто. Сейчасъ
—
41—
aie гдѣ кто стоядъ, тамъ и легъ. Свободно стало,— тихо . . .
Долго-ли коротко-ли, но только замѣчаетъ Игемонъ, что
ужъ очень смиренно вокругъ и какъ будто жутко даже, но
—
храбрится.
—
Притворились, шельмы!
Одни насѣкомые, продолжая исполнять свои прпродныя
обязанности, неестественно размножаются, становясь все бо-
лѣе дерзкими въ поступкахъ свопхъ.
—
Однако — какая безглагольность! — думаетъ Иге
монъ, ежась и почесываясь всюду.
Зоветъ услужающаго кавалера изъ жителей.
—
Ну-ка, освободи меня отъ лишнихъ...
А тотъ ему:
—
Не могу.
—
Что-о?
—
Никакъ не могу, потому хотя они и безпокоятъ, но
—
живыя, а...
—
А вотъ я тебя сейчасъ покойникомъ сдѣлаю .
—
Воля ваша.
И такъ — во всемъ . Всѣ единодушно говорятъ — воля
ваша, а какъ опъ прикажетъ исполнить его волю — скука
начинается смертельная. Дворецъ Игемона разваливается,
крысы его заполнили, ѣдятъ дѣла и отравляясь, издыхаютъ.
Самъ Игемонъ все глубже погружается въ недѣланіе, ле-
жптъ на диванѣ и мечтаетъ о прошломъ — хорошо тогда
жилось! Жители разнообразно сопротивлялись циркулярамъ,
нѣкоторыхъ надо было смертію казнить, отсюда — поминки
съ блинами, съ хорошимъ угощеніемъ! То тамъ житель пы
тается что нибудь сдѣлать, надобно ѣхать и запрещать дѣй -
ствіе, отсюда — нрогонныя! Доложишь куда слѣдуетъ, что
„во ввѣренномъ мнѣ пространствѣ вс ѣ жители искоренены4-
—
отсюда наградныя и свѣжихъ жителей пришлютъ!
Мечтаетъ Игемонъ о прошломъ, a сосѣди, Игемопы дру-
,
РОССИЙСКАЯ
• ГО С УДАРСТВЕННАЯ
БИБЛИОТЕКА
—
42—
гихъ племенъ, живутъ себѣ какъ жили иа своихъ основахъ,
жители у нихъ сопротивляются другъ другу кто чѣмъ мо
жете и гдѣ надо, шумъ у ипхъ, безтолочь, движеиіе всякое,
а — ничего, и полезно имъ, и вообще — интересно.
И вдругъ догадался Игемонъ: .
—
Батюшки! A вѣдь подкузьмилъ меня житель-то!
Вскочилъ, побѣжалъ по своей странѣ, толкаетъ всѣхъ,
треплетъ, приказываетъ.
—
Встань, проснись, подымись!
Хоть-бы что!
Онъ ихъ за шиворотъ, а шпворотъ сгнилъ и не держитъ.
—
Черти! — крпчптъ Игемонъ въ полномъ безпокойствѣ .
—
Что вы? Поглядите на сосѣда-то!.. Даже вонъ Китай...
Молчать жители, прильнувъ къ землѣ.
—
Господи! — затосковалъ Игемонъ.
—
Что дѣлать?
И пошелъ на обмажь: наклонится къ жителю, да въ ухо
ему и шепчетъ:
—
Эй, гражданинъ! Отечество въ опасности, ей Богу,
вотъ те крестъ — въ серьезнѣйшей опасности! Вставай —
надобно сопротивляться... Слыхать, что будетъ разрѣшена
всякая самодеятельность... гражданинъ?
А гражданинъ, истлѣвая, бормочетъ:
—
От-течество мое въ Богѣ . . .
Другіе-же просто молчать, какъ обпзкенные покойники.
—
Фаталисты окаянные! — крпчитъ Игемонъ въ от-
чаяніи. —
Подымайся! Разрешено всякое сопротпвленіе...
Одинъ какой-то бывшій весельчакъ и мордобоецъ при
поднялся нѣсколько, поглядѣлъ и говорить:
—
А чему сопротивляться? Вовсе и пѣтъ ничего ...
—
Да насѣкомые-же...
—
Мы къ нимъ привыкли!
Окончательно исказился разумъ Игемоновъ, всталъ онъ
въ пупѣ своей земли и оретъ источнымъ голосомъ
—
43—
—
Все разрѣшаю, батюшки! Спасайся! Дѣлай! Все
разрѣшаю!..
ѣ ш ь другъ друга!
Тишина и покой отрадный.
Впдитъ Игемонъ — кончено дѣло!
Зарыдалъ, облился горючими слезами, волосья на себѣ
рветъ, взываетъ:
—
Жители! Милые! Что-же теперь — самому мнѣ
что-ли революцію-то дѣлать? Опомнитесь, вѣдь исторически •
необходимо, паціонально пеизбѣжно ... Вѣдь не могу-же я
самъ, одипъ революцію дѣлать, у мепя даже и полпдіп для
этого нѣту, насѣкомые всю сожрали...
А опи только глазами хлопаютъ и — хоть на колъ ихъ
сажай — не никнуть.
Такъ всѣ молча и примерли, a отчаявшійся Игемонъ
—
послѣ вс ѣхъ .
Изъ чего слѣдуетъ, что даже и въ терпѣніп должна
быть соблюдаема умѣренность.. .
X.
Наконедъ мудрѣйшій изъ жителей задумался надо всѣмъ
этимъ:
Что такое? Куда ни глянь — кругомъ шестнад
цать!
И, солидпо подумавъ, рѣшили:
—
Все это оттого, что пѣтъ у насъ личности. Необ
ходимо намъ создать центральный мыслящій органъ, со
вершенно свободный отъ всякихъ зависимостей и вполнѣ
способный возвыситься надо всѣмъ и встать впереди всего
—
вотъ какъ, папримѣръ козелъ въ стадѣ бараповъ...
Нѣкто возразилъ:
—
Братцы, а не довольно-ли уже перетернѣли мы отъ
цеятральныхъ личностей?
—
44—
Не понравилось.
—
Это, кажется, нѣчто отъ политики п даже съ граж
данской скорбью?
Нѣкто все тянетъ:
—
Да вѣдь какъ-же безъ политики, ежели она всюду
пронпкаетъ? Я, конечно, имѣю въ виду, что въ тюрьмахъ
—
тѣсно, въ каторгѣ
—
повернуться негдѣ и что необходимо
расширеніе правъ ...
Но ему строго замѣтили:
—
Это, сударь мой, идеологія и пора бросить!...
Необходимъ же новый человѣкъ п болѣе ничего . . .
И вслѣдъ за симъ принялись создавать человѣка, но
пріемамъ, указаннымъ въ свято-отческихъ предапіяхъ: плю-
ютъ на землю и размѣшиваютъ, сразу по уши въ грязи
перепачкались, но результаты — жпденькіе.
Въ судо-
рожномъ усердіи своемъ всѣ цвѣты рѣдкіе на землѣ при
топтали и злаки полезные также изничтожили — ста
раются, потѣютъ, напрягаются — ничего не выходитъ, кро-
мѣ буесловія и взаимныхъ обвпненій въ неспособности
къ творчеству. Даже стихіи изъ терпѣнія вывели усердіемъ
зной опаляетъ размокшую землю, ибо лыотъ лпвни п вся
атмосфера насытилась тяжкими запахами — дышать не
возможно.
Однако-же время отъ времени этотъ кавардакъ со
стихіями какъ-бы разъясняется и — се выходитъ на свѣтъ
Божій новая личность!
Возникаете всеобщее ликованіе, но — увы, кратковре
менное оно и быстро разрѣшается въ тягостное недоумѣ -
ніе.
Ибо — ежели на лужицкой землѣ произроететъ новая
личность, то немедля-же становится тертымъ купцомъ и, вхо
дя въ жизнь, начинаете распродавать отечество иноземцамъ
по кускамъ, отъ сорока пяти копѣекъ цѣною, вплоть до
—
45—
страстнаго желанія продать цѣлую область, купно съ живымъ
инвентаремъ н со всѣми мыслящими органами.
На купеческоѣ земл ѣ зам ѣсятъ новаго челов ѣка
—
онъ
плп дегенератомъ родится, пли въ бюрократы попасть хо
теть на дворянскпхъ угодьяхъ — какъ и прежде всегда
было — произрастаютъ существа съ намѣреніями поглотить
всѣ доходы государства, а на земляхъ мѣщанъ и разныхъ
мелкихъ владѣльцевъ ростутъ буйиымъ чертополохомъ раз
ныхъ формъ провокаторы, нигилисты, пассивисты и тому
подобное.
,
—
Но — все это мы уже имѣемъ въ колпчеств ѣ весьма
достаточном!,! — сознались другъ другу мудрые жители
и серьезно задумались:
—
Допущена нами какая-то ошибка въ техникѣ твор
чества, но — какая?
Сидятъ, размышляютъ. а грязища кругомъ такъ п хле-
щen . волною морского, о, Господи.
Пререкаются:
—
Вы, Сельредей Лавровпчъ, слишкомъ обильно и все
сторонне плюетесь...
—
А ѵвасъ, Корнишонъ Лѵкичъ, мужества на это не
хватаетъ...
А новорожденные нигилисты, притворяясь Васьками Бу
слаевыми — ко всему относятся презрительпо о орѵтъ:
—
Эй, вы, овощи! Соображай какъ лучше, а мы вамъ...
поможемъ наплевать на все...
И плюютъ, и плюготъ. . .
Скучища всеобщая, взанмоозлобленіе п грязь.
На, ту пору проходилъ мимо, отлынивая отъ урокевъ,
Митя Коротышкпнъ, по прозванію Стальной Коготь, ученикъ
второго класса Мямлинской гимназіи и знаменитый коллек-
ціонеръ иноетраиныхъ марокъ, идетъ онъ и
видигь: си-
—
46—
цятъ люди въ лужѣ, поплевываготъ въ оную и о чемъ-то глу
боко мыслятъ.
—
Взрослые, а пачкольи! — подулалъ Митя съ дер
зостью, свойственной малымъ годамъ.
Разсмотрѣлъ н ѣтъ -ли среди нихъ чего нпбудъ педаго-
гическаго п не замѣтивъ онаго, освѣдомился:
—
Вы зачѣмъ, дяденьки, въ лужу залѣзли?
Одипъ изъ жителей обидѣвшись вступилъ въ спорь:
—
Гдѣ тутъ лужа? Это просто подобіе хаоса довремен-
иаго!
—
А чего вы дѣлаете?
—
Новаго человѣка хотпмъ создать! Надоѣли такіе,
какъ ты вотъ...
Заинтересовался Митя.
—
А по чьему подобно?
Гелла двѣнаддатая
вбгкь яцмфшып
12
—
То есть — какъ? Мы желаемъ безподобяаго...
проходи.
Будучи ребенкомъ еще не посвященнымъ въ тайны при
роды, Митя конечпо, обрадовался случаю присутствовать
при такомъ важномъ дѣл ѣ и простодушно совѣтуетъ:
—
Сдѣлайте о трехъ ногахъ!
—
Это къ чему-же?
—
Онъ смѣіпно бѣгать будетъ...
—
Поди прочь, мальчикъ!
—
А то — съ крыльями? Вотъ ловко-бы! Одѣлайте съ
крыльями, ей Богу! И пусть-бы онъ учителей похищалъ,
какъ кондоръ въ „Дѣтяхъ капитана Гранта“ — тамъ, по-
ложимъ, кондоръ не учителя утащилъ, а лучше-бы учителя...
—
Малчикъ! Ты говоришь вздоръ и весьма даже вред
ный! Вспомпи молитву до и послѣ учепія...
Но Митя былъ мальчикъ фантастическій и все болѣе
увлекался:
I
—
47—
—
Идетъ учитель въ гимназію, а онъ-бы его — хонъ!
сзади за воротникъ, и понесъ-бы по воздуху куда нибудь
—-
это все равно ужъ! — учитель только ножками болтаетъ,
а книжки такъ и сыплются, и чтобы ихъ не найти никогда...
—
Малчикъ! Ступай уважать старшихъ!
—
А онъ крпчитъ женѣ сверху: прощай, возношусь
въ небеса, яко Илія и Енохъ, а она стоить среди улицы
на колѣняхъ и поетъ: воспитательчикъ мой, педагогчикъ!..
Они на него разсердились.
—
Пшелъ! Болтать пустяковину и безъ тебя есть кому,
a тебѣ еще рано!
И прогнали, А онъ, отбѣжавъ н ѣсколько, остановился,
подумалъ п спрашпваетъ:
—
Вы — взаправду?
—
Конечно-же .. .
—
А не выходитъ?
Вздохнули они угрюмо и говорятъ:
—
Нѣтъ. Отстань...
Тогда Митя отогаелъ отъ нхъ подальше, ноказалъ имъ
языкъ и дразнится:
—
А я знаю почему, а я знаю почему!
Они — за нимъ, онъ — отъ пихъ, но, привыкшіе къ
перебѣжкамъ изъ лагеря въ лагерь, догнали они его и давай
трепать.
—
Ахъ ты ... старшихъ дразнит?..
Митя — плачетъ, умоляетъ:
* — Дяденьки... я вамъ суданскую марку... у меня
дубликата... перочинный ножикъ подарю...
А они его директоромъ пугаютъ.
—
Дяденьки! Я, ей Богу, никогда больше не буду драз
ниться! И, право-же, я догадался отчего не создается но
вый человѣкъ. . .
—
Говори!
I
—
Отпустите маленько!
Отпустили, но держать за обѣ руки, онь-же имъ гово
рить :
—
Дяденьки ! Земля — не та! Не годится земля, чест
ное слово, сколько вы ни плюйте, ничего не выйдетъ!..
Вѣдь когда Богъ сотворилъ Адама по образу п подобію сво-
емѵ
—
земля-то ничья была, а теперь вся — чья нибудь,
ï --*, отчего и человѣкъ всегда чей нибудь... и дѣло вовсе
не въ плевкахъ...
Это ихъ такъ ошеломило, что они и руки опустили, а
Митя — драла да отбѣжавъ отъ нихъ . риставилъ кулакъ ко
рту и кричитъ:
—
Краснокожіе команчи! Ир-рокезы!
А онп снова единодушпо уеѣлпсь въ лѵлсу и мудрѣй -
шій изъ нихъ сказалъ:
—
Коллеги, продолжаемъ наши занятія! Забудемъ объ
этомъ мальчишкѣ, ибо, песомпѣнно, что онъ переодѣтый со
ціалистъ.. .
Эхъ Митя, милый!
2002134525