Покорение человеком Тихого океана. Юго-Восточная Азия и Океания в доисторическую эпоху - Беллвуд П.

Author: Беллвуд П.

Tags: археология этнография история древнейших времён море

Year: 1986

Similar

Археология СССР. Том 5. Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии

Народы Юго-Восточной Азии

Великий час океанов. Том 2. Атлантический океан. Тихий океан. Полярные моря

Text

_____ЛБеалвуд
Покорение
человеком
Тихого
океана
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
Юго-Восточная
Азия
и Океания
в доисторическую
эпоху
П. Беллвуд
Покорение
человеком
Тихого
океана
В
Издательство «Наука»
Главная редакция восточной литературы
Москва 1986
ББК 63.4
Б43
Peter Bellwood
MAN’S CONQUEST OF THE PACIFIC
The Prehistory of Southeast Asia
and Oceania
Auckland - Sydney — London, Collins, 1978
Редакционная коллегия
К. 3. АШРАФЯН, Г. М. БАУЭР,
чл.-кор. Г. М. БОНГАРД-ЛЕВИН (председатель),
Р. В. ВЯТКИН, Э. А. ГРАНТОВСКИЙ,
И. М. ДЬЯКОНОВ, С. С. ЦЕЛЬНИКЕР,
И. С. КЛОЧКОВ (ответственный секретарь)
Перевод с английского
В. Я. ПЕТРУХИНА, М. С. ПОЛИНСКОЙ,
В. А. ШНИРЕЛЬМАНА
Ответственный редактор
и автор предисловия
М. В. КРЮКОВ
0507000000-162
013(02)-86
28-86
Б
ББК 63.4
© 1978 Peter Bellwood.
© Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1986.
ОКЕАН И ЕГО АРГОНАВТЫ
Тихий океан никого не оставляет равнодушным. Он поражает вообра-
жение каждого, кто впервые сталкивается с ним лицом к лицу, и,
устрашив слабого, внушает сильному духом неистребимое желание дерзать
в поисках ответа на его загадки.
Тайны океана скрыты не только в его глубинах, в наше время вле-
кущих к себе ум исследователей не менее властно, чем космическое про-
странство. Большие и малые острова, разделенные многими сотнями и тыся-
чами морских миль, тоже ставят перед учеными немало вопросов. Напри-
мер, как попали на них люди, не владевшие современной навигационной
техникой и решившиеся бросить вызов стихии, отправившись в неведомые
дали на свой страх и риск?
Известный полинезийский этнограф Те Ранги Хироа называл этих
людей, своих предков, Викингами Солнечного Восхода. Их история
складывалась во многом иначе, чем история народов, населяющих другие
земли, и опять-таки прежде всего потому, что обжитые ими острова были
совершенно не похожи на иные земли. Объективные условия существова-
ния людей позволили истории произвести здесь гигантский по своим мас-
штабам и совершенно уникальный эксперимент, которому можно присвоить
кодовое название «Человек в океане». Нужно ли говорить о том, какой
огромный интерес представляет он для ученых, стремящихся познать об-
щее и особенное в закономерностях развития человеческого общества и
его взаимодействия со средой?
Но алгоритм анализа результатов эксперимента был сформулирован,
не сразу. Первыми, кто своими глазами увидел жителей далекой Океании
и познакомился с некоторыми сторонами их культуры и быта, были не
этнографы и историки, а мореплаватели. Они открывалрг для европейцев
архипелаги южной части Тихого океана и фиксировали увиденное в днев-
никовых записях, которые при всей их ценности для пауки были лако-
ничны, отрывочны и поверхностны. К сожалению, неумение правильно
понять наблюдаемое иногда приводило этих первооткрывателей к траги-
ческому исходу. Ведь даже капитан Дж. Кук, отличавшийся от многих
своих коллег широтой кругозора, не смог разобраться в истинном смысле
«склонности островитян к воровству», вступил с ними в вооруженное столк-
новение, был убит и съеден.
Пожалуй, особое место среди ранних сообщений об Океании и ее оби-
тателях занимают записки английского матроса У. Маринера, в начале
XIX в. в результате кораблекрушения оказавшегося на одном пз островов
Тонга в Полинезии и прожившего там длительное время. В записках
Маринера содержатся в высшей степени ценные сведения об образе жизни
тонганцев, еще не испытавших воздействия европейской культуры, доволь-
но подробно описывается сложная система социального устройства тонган-
ского общества; многие наблюдения англичанина подтвердились в ходе
позднейших исследований.
Вслед за мореплавателями в Океанию пришли миссионеры. Вряд ли
было бы справедливым утверждать, что все они в своёй деятельности
руководствовались корыстными политическими мотивами, хотя объектив-
3
но в немалой степени способствовали созданию условий для последующих
колониальных захватов. Среди ранних миссионеров, несомненно, были
люди, по-своему желавшие добра островитянам и тем не менее помимо
своей воли причинившие им немало зла. Казалось бы, что плохого в том,
что проповедники настойчиво распространяли среди своей паствы евро-
пейскую одежду? Они добились немалых успехов в борьбе против обычая
ходить полуобнаженными, не подозревая о том, что в условиях влажного
тропического климата платье, промокшее от дождя и высыхающее на
теле человека, может стать источником массового распространения тубер-
кулеза. Усилия миссионеров, направленные на искоренение «дурных»
правов, наряду с импортированными венерическими заболеваниями и
алкогольными напитками привели к резкому сокращению численности
населения на многих островах Океании. Тенденциозное отношение к тра-
диционным нравам и обычаям местных жителей мешало миссионерам
правильно понять особенности их культуры и социального строя. Поэтому
в ряде случаев они оказали дурную услугу человечеству, способствуя фор-
мированию ошибочных представлений о характере общества островитян.
Миссионеры, например, ввели в заблуждение одного из основоположников
современной этнографии Л. Г. Моргана, который с их слов отнес гавайцев
к числу самых примитивных народов Земли; потребовались десятилетия,
чтобы исправить эту невольную ошибку ученого.
Но начиная с середины XIX в. исследователи уже не довольствуются
информацией об Океании, полученной из вторых рук. Они сами отправ-
ляются в путь, чтобы познакомиться с жизнью ее населения непосредст-
венно на месте. Этим было ознаменовано начало нового этапа в изучении
народов Океании. К сожалению, многое в культуре островитян к этому
времени уже изменилось под влиянием колонизации. На карте региона
оставалось очень мало мест, где еще не ступала нога европейца. Одним
из таких мест была Новая Гвинея, о жителях которой ученые почти ни-
чего не знали. Было известно лишь, что папуасы, населяющие остров,
относятся якобы к особой «пучковолосой» расе, занимающей промежуточ-
ное положение между современным человеком и его животными предками.
Молодой русский антрополог Н, Н. Миклухо-Маклай интуитивно был про-
тив этой расистской теории, но не располагал фактами, способными опро-
вергнуть ее. Поэтому в 1871 г. он решил отправиться на Новую Гвинею,
чтобы изучить физический тип и культуру папуасов. Это был подлинный
научный подвиг, потребовавший от исследователя не только смелости, но
и умения преодолеть все трудности и лишения. Миклухо-Маклаю уда-
лось доказать беспочвенность причисления папуасов к низшей расе.
Самым простым и наиболее убедительным аргументом в пользу его точки
зрения был тот факт, что он сумел найти общий язык с жителями Бе-
рега Маклая, подружиться со многими из них. «Сколько мне известно,—
писал ученому Л. Н. Толстой,— вы первый, несомненно, опытом доказали,
что человек везде человек, т. е. доброе, общительное существо, в общение
с которым можно и должно входить только добром и истиной, а не пуш-
ками и водкой».
И все же вплоть до начала 20-х годов XX в. лишь отдельные архи-
пелаги Океании были охвачены этнографическими исследованиями, методи-
ка которых к тому же была еще далека от уровня современных требо-
ваний. Существенный перелом в этом отношении произошел вскоре после
того, как по инициативе сотрудников Музея Б. Бишоп в Гонолулу были
начаты систематические экспедиции для сбора этнографических данных
о населении Океании. В 50-х годах ученые впервые обратили внимание
на находки неолитической керамики близ деревни Лапита на западном
побережье Новой Каледонии, сделанные еще в 1909 г.; сегодня проблема
«керамической традиции лапита» стала одной из центральных в археоло-
гическом изучении прошлого Океании.
Накопление этнографических, археологических, лингвистических и
других материалов, в той или иной мере проливающих свет на историю
заселения островов Тихого океана, поставило перед специалистами новую
задачу — попытаться систематизировать все эти разнородные свидетель-
4
ства; согласовать выводы, сделанные на основании отдельных групп источ-
ников; охватить единым взглядом все, что к этому времени было известно
об истории данного региона. Одним из ученых, взявших на себя эту
задачу, стал Питер Беллвуд, книга которого предлагается вниманию
читателя.
Беллвуд родился в 1943 г. Учился в Кембриджском университете. Еще
в 60-х годах начинающий исследователь заинтересовался вопросами
древнейшей истории Юго-Восточной Азии и бассейна Тихого океана. Ра-
ботая преподавателем в Оклендском университете (Новая Зеландия),
Беллвуд принял активное участие в археологическом изучении различных
районов Океании, преимущественно Полинезии. Результатом его исследо-
ваний явились статьи, опубликованные в начале 70-х годов. А в 1975 г.
на страницах журнала «Каррент антрополоджп», издаваемого Международ-
ным союзом антропологических и этнографических наук, появилась
статья Беллвуда «Доистория Океании». Она представляла собой краткое
изложение основных взглядов автора, к которым он пришел как на осно-
вании собственных изысканий, так и в результате обобщения всей имею-
щейся литературы. Редакция журнала, о котором идет речь, обычно
рассылает экземпляры рукописей специалистам-экспертам и их отклики
публикует одновременно с материалом, легшим в основу дискуссии. Бла-
годаря этому мы можем судить о том, как приняли наиболее авторитет-
ные ученые работу молодого археолога из Новой Зеландии. Все пятнадцать
рецензентов, среди которых можно выделить американцев У. Солхейма II,
Р. Шатлера, К. Эмори, канадца Р. Пирсона, финна А. Коскинена, были
единодушны во мнении, что Беллвуду удалось осуществить намеченную
им цель: обобщить важнейшие результаты изучения истории Океании,
причем сделать это лаконично и четко. Разумеется, археологи и этнографы
любят спорить ничуть не меньше, чем их коллеги, работающие в других
областях, и Беллвуду пришлось в ответе оппонентам отстаивать свою
точку зрения по ряду частных проблем. Но это лишь усилило интерес к
его весьма удачной работе.
Статья 1975 г. стала своеобразным конспектом сочинения, в котором
автор получил возможность более детально обосновать свои суждения по
существу поставленных вопросов. Это — книга «Покорение человеком
Тихого океана», увидевшая свет в 1978 г.
Чем руководствовалась Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», решив познакомить советского читателя именно с
этой, а не с какой-нибудь другой книгой, посвященной истории народов
Океании? Прежде всего тем, что уже было сказано об этом труде,— его
достоинствами как первого сводного исследования, в котором широкий
круг вопросов происхождения и развития культуры региона и ее создате-
лей рассматривается на основе метода комплексного анализа источников.
Исследовательский подход П. Беллвуда близок по духу тому методу, ко-
торый свойствен советской этнографической науке и который восходит
своими корнями к знаменитой «анучпнской школе». Девизом ее последо-
вателей, среди которых следует отметить таких выдающихся ученых, как
С. П. Толстов, М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров, было всемерное использо-
вание триады — антропологии, археологии, этнографии для решения кар-
динальных проблем этнической истории. Фактически же в работах этих
ученых, как правило, привлекался еще один важный источник — данные
лингвистики. На тех же основах зиждется и исследование П. Беллвуда,
стремящегося не отдавать приоритет какой-то одной группе источников в
ущерб другой, а максимально использовать преимущества каждой из них.
Итак, первый компонент триады — антропология. Хорошо известно, что
подразделения человечества, выделяемые с учетом особенностей строения
тела человека, не совпадают полностью с этническими общностями.
Однако изучение расовых признаков и их специфических сочетаний, ха-
рактерных для древних и современных популяций, имеет весьма сущест-
венное значение для определения расового состава отдельных народов и
их групп. Поскольку расовые признаки зависят от генов, находящихся в
клетках человеческого организма, и являются, таким образом, признаками
5
наследственности, изучение степени сходства и различий между ними
может дать обильную пищу для размышлений о древней общности тех
или иных популяций, а в конечном счете и этнических общностей.
Интересным примером в этом отношении могут служить полинезий-
цы. Своеобразие их физического типа заключается не в какой-то особенно
резко выраженной черте внешнего облика, а в исключительно оригиналь-
ном сочетании признаков, свойственных другим расовым группам. От
негроидов их отличают более светлый цвет кожи, значительное выступа-
ние носа, крупные размеры лица; от европеоидов — более темный цвет
кожи и волос, слабое развитие волосяного покрова; от монголоидов — срав-
нительно сильное выступание носа. Вследствие этого антропологи резко
расходятся между собой в вопросе о том, какое же место занимают по-
линезийцы в системе человеческих рас. Советский исследователь
В. П. Алексеев считает, что полинезийцы произошли в результате смеше-
ния протоморфных вариантов австралоидов и монголоидов. Это не только
объясняет промежуточное положение полинезийцев по многим важным
признакам, но и направляет поиск исходного комплекса полинезийцев в
сторону Юго-Восточной Азии. Таким образом, антропологические материа-
лы говорят против известной гипотезы Т. Хейердала о восточных генети-
ческих связях полинезийцев и их миграции из Америки. К сожалению,
наука пока не располагает надежным инструментом для определения тем-
пов процесса разделения первоначально родственных групп. Но если
эксперименты по математическому анализу генных дистанций, подобные
проведенным П. Бутом и X. Тейлором на Новой Гвинее, увенчаются
успехом, то можно надеяться, что антропологи выработают шкалу для
измерения времени дифференциации наследственных признаков.
Второй компонент триады — археология. П. Беллвуд знает ее не по-
наслышке, его узкая специализация — именно археология. Поэтому нет
ничего удивительного в том, что из двенадцати глав настоящей монографии
добрая половина посвящена анализу археологических данных. Здесь мас-
терство Беллвуда-исследователя проявляется особенно рельефно. Велико-
лепное знание материала, точность и тонкость его препарирования, широ-
та кругозора — вот что в первую очередь привлечет внимание знатока,
а. широкий читатель воздаст должное умению автора излагать научные
проблемы доходчиво и просто. На первый взгляд стремление П. Беллвуда
нарисовать картину археологического прошлого на территории, далеко
выходящей за пределы собственно Океании, может показаться странным:
какое отношение ранний неолит лёссового плато в среднем течении
Хуанхэ имеет к заселению человеком Тихого океана? Но в том-то и
заключается достоинство книги Беллвуда, что он сумел взглянуть на
предмет своего исследования с высоты птичьего полета, а не ограничился
разглядыванием в лупу отдельных артефактов. Большое видится на рас-
стоянии, и это придает выводам автора особую убедительность.
Одна из важнейших проблем использования археологических материа-
лов для реконструкции истории - датировка. Любой археологический
предмет (как и всякий исторический факт вообще) утрачивает какую-либо
ценность, если его нельзя локализовать в пространстве и времени. Архео-
логи используют два различных типа датировки — относительную, указы-
вающую на последовательность явлений в ходе исторического процесса,
и абсолютную, позволяющую определить хронологическую глубину того
или иного явления от единой точки отсчета. В комплексном исследовании,
основанном на привлечении различных по своему характеру категорий
источников, особое значение приобретает абсолютная датировка: лишь
опа позволяет соотнести выводы, сделанные па материале разнородных
источников. Развитие археологии ознаменовалось за последние десятилетия
разработкой и внедрением в практику исследований принципиально новых
методов абсолютной датировки археологических находок; эти методы ос-
нованы на достижениях физики и химии. Наибольшую популярность при-
обрел изобретенный У. Либби метод радиоуглеродного анализа, основанный
па исчислении периода полураспада изотопа 14С. В конкретную технику
применения этого метода неоднократно вносились уточнения (отсюда —
6
так называемые «калиброванные» даты, обычно приводимые после «основ-
ных»). По мере накопления новых датированных образцов степень надеж-
ности разработанной на этой основе абсолютной хронологии, несомненно,
будет повышаться.
Наряду с археологией важнейшим источником для реконструкции
прошлого Океании является этнография. Как явствует из самого названия,
это наука об этносах, или народах; изучает она закономерности формиро-
вания, развития и взаимодействия различных этнических общностей. Но
наряду с исследованием собственно этнической специфики исторических
процессов современная этнография уделяет значительное внимание теоре-
тическим проблемам первобытного общества, а также специфической суб-
дисциплине, имеющей дело с хозяйственно-культурной типологией челове-
чества. В советской этнографической науке было разработано и успешно
применяется учение о хозяйственно-культурных типах, выделение которых
может объяснить черты сходства в культуре пародов, не родственных
между собой, но живущих в сходных экологических условиях. П. Беллвуд
использует в своей книге концепцию, весьма близкую к теории хозяйст-
венно-культурных типов (этим вопросам посвящена одна из глав книги).
Этнографические материалы могут быть использованы и для построе-
ния автономной хронологической шкалы для датировки явлений прошлого.
Речь идет о генеалогических преданиях, фиксирующих последовательность
поколений предков в пределах родственной группы. Подобные генеалогии
давно уже привлекают к себе пристальное внимание этнографов. Одним из
районов, где традиция устных генеалогий жива до сих пор, является По-
линезия, и это предоставляет исследователям возможность сопоставить
полученные таким образом хронологические выводы с данными археологи-
ческой и лингвистической датировки.
Лингвистика также служит источником наших знаний о прошлом
человечества, непосредственно примыкающим к анучинской триаде.
Язык — один из главных признаков этнической общности, поэтому родство
языков может служить надежным мерилом степени генетической близо-
сти этносов. В современной лингвистике широко используется метод лек-
сикостатистики и тесно связанный с ним метод глоттохронологии. Послед-
ний исходит из аксиоматически принимаемого постулата, согласно которому
скорость изменений в основном слое лексики во всех языках и на всех
этапах истории остается неизменной. Поэтому если воспользоваться спис-
ком слов, составленным впервые М. Свадешом (пли вариантами этого
списка), и определить по нему процентное соотношение общей лексики в
родственных языках, то появится основание для суждений об абсолютных
датах расхождений между этими языками. Метод глоттохронологии (как,
кстати, и радиокарбонный метод, используемый археологами) имеет среди
специалистов как приверженцев, так и противников. Последние указывают,
в частности, что исходный постулат глоттохронологии недоказуем и, стало
быть, полученные этим методом даты могут в одинаковой мере и отра-
жать объективную реальность, и противоречить ей. П. Беллвуд относится
к числу сторонников метода глоттохронологии. Его оптимизм в отношении
перспектив применения данного метода обусловлен, в частности, тем, что
хронологические выкладки о времени заселения Полинезии, основанные
на радиокарбонпом анализе археологических находок, прекрасно согласуют-
ся с глоттохронологическими датами. Таким образом, по мнению П. Белл-
вуда, Полинезия оказалась прекрасной лабораторией, позволяющей
оценить возможности различных методов датировки исторического процес-
са. Впрочем, как и во многих других вопросах, автор проявляет здесь
вполне уместную сдержанность. «То, что в Полинезии глоттохронология
„работает1*, не доказывает, конечно, ее применимости в других ареалах,
где ситуация усложнена большим числом межъязыковых заимствований».
Выше уже отмечалось, что исследовательский метод П. Беллвуда во
многом близок подходу к этногенетическим исследованиям, свойственному
советской этнографической науке. Но внимательный читатель, без сомне-
ния, отметит и ряд положений, свидетельствующих о приверженности ав-
тора иной научной традиции. Достаточно указать в качестве примера
7
хотя бы на подзаголовок книги «Юго-Восточная Азия и Океания в доисто-
рическую эпоху». Термин «доистория» широко используется буржуазными
учеными для обозначения того периода прошлого, от которого до нас не
дошло письменных памятников. Соответственно и народы делятся ими
на «исторические» и «доисторические» в зависимости от того, обладают они
письменностью или нет. Для советской исторической науки такое деление
неприемлемо: все народы в равной мере имеют свою собственную историю,
простирающуюся вглубь по меньшей мере до времени формирования их
этнических особенностей. Впрочем, справедливости ради следует заметить,
что в данном случае употребление автором привычной для него термино-
логии не помешает советскому читателю правильно понять основные по-
ложения книги.
Монография «Покорение человеком Тихого океана» была опубликована
несколько лет назад. За эти годы появилось немало новых данных, касаю-
щихся ряда проблем, затронутых в книге. Наиболее важные из этих новых
открытий отмечаются в комментариях к тексту. Здесь же хочется обратить
внимание лишь на один факт. Основываясь на широко известных ранее
материалах о яншао — наиболее ранней из известных нам неолитических
культур на территории Китая,— автор вместе с тем замечает: «Едва ли
культура яншао, представленная в Баньпо, является древнейшей неолити-
ческой культурой Центрального Китая; возможно, в будущем ее корни
будут обнаружены в этом районе в слоях с шнуровой керамикой».
Когда П. Беллвуд писал эти строки, он еще не внал, что именно в это
время в уезде Цысянь к северу от Хуанхэ, в ее нижнем течении, было
обнаружено и раскопано поселение, относящееся к более ранной, чем
яншао, неолитической культуре. В последующие годы следы этой куль-
туры обнаружены во многих районах бассейна Хуанхэ. Не является ли
это лучшим доказательством того, что настоящий ученый способен пред-
видеть будущее развитие науки?
Книга П. Беллвуда заканчивается его размышлениями о перспективах
изучения прошлого Океании. Хочется верить, что и сам автор, и его кол-
леги, посвятившие свою жизнь поискам ответа на еще не решенные во-
просы истории этого во многом загадочного региона, преуспеют в своих
дерзаниях.
М. В. Крюков
ВВЕДЕНИЕ
Одним из важнейших районов развития человеческой культу-
ры долгое время являлась обширная территория, простирающаяся
от островов Юго-Восточной Азии до о-ва Пасхи. За последние
200 лет относительно доистории 1 местного населения выдвига-
лось множество разнообразных гипотез и теорий, нередко только
затемняющих историческую картину. Данные, полученные на
Азиатском материке и островах Западной Индонезии, убедитель-
но свидетельствуют о том, что отдаленные предки человека жили
здесь уже два миллиона лет. Восточные же острова Тихого океа-
на были заселены земледельческими племенами всего лишь
1500 лет назад.
В настоящей книге дается общая картина доистории этого
региона в свете современных археологических, антропологических
и лингвистических открытий. Нет нужды напоминать, что чита-
тель не найдет здесь истины в последней инстанции. Ведь сов-
ременные археологические методы исследований на большей
части Юго-Восточной Азии и Океании начали применяться толь-
ко после второй мировой войны, а рассматриваемый регион вклю-
чает примерно 25 тыс. островов (правда, населенных среди них
менее 1,5 тыс.) и отличается, вероятно в течение уже многих
тысячелетий, поразительной культурной и лингвистической пест-
ротой.
Термин «доистория», используемый в книге, относится к пе-
риоду до появления письменных сообщений. В Юго-Восточной
Азии древнейшие надписи, возникшие под индийским влиянием,
и сообщение китайских источников об этом регионе восходят к
началу нашей эры. Что касается Океании, то письменные сооб-
щения об этих местах связаны уже с деятельностью европейцев
начиная с 1521 г.
Юго-Восточная Азия и Океания
Изучаемый регион, за исключением Новой Зеландии, лежит
во влажной тропической зоне. Географически он подразделяется
на Юго-Восточную Азию, материковую и островною, а также
Океанию, включающую Меланезию, Микронезию и Полинезию.
9
К материковой Юго-Восточной Азии относятся Китай 2 к югу
от р. Янцзы, Таиланд, Лаос, Кампучия, Вьетнам и западная
часть Малайзии. На юге Китая много всхолмлений и речных до-
лин, территории других названных стран пересечены высокими
горными хребтами, простирающимися в основном с севера на
юг; между ними лежат плато и текут реки, крупнейшими из ко-
торых являются Меконг, Чао-Прайя, Салуин и Иравади. В эква-
ториальных широтах осадки распределяются равномерно в тече-
ние всего года, но к северу от п-ова Малакка наблюдается мус-
сонный режим: влажный летний сезон чередуется с сухим зимним.
До расчистки лесов человеком в значительных масштабах здесь,
должно быть, преобладали влажные вечнозеленые тропические
леса с большим разнообразием растительных видов. Но в неко-
торых сравнительно сухих внутренних районах Юго-Восточной
Азии встречаются листопадные леса и открытые саванны. По-
следние, видимо, возникли частично в результате палов — выжи-
гания лесов для нужд охоты и земледелия.
К островной Юго-Восточной Азии относятся Индонезия, Фи-
липпины и Тайвань. При всей географической дробности этой
территории одна только Индонезия с огромными островами Су-
матра и Калимантан по площади почти равна всей материковой
Юго-Восточной Азии. Индонезия занимает пятое место в мире по
численности населения, составляющего более 120 млн. человек.
До сих пор в точности не выяснено, из скольких островов со-
стоят Индонезия и Филиппины, но в целом — если считать и са-
мые мелкие — их, видимо, около 15 тыс. [163, с. 38].
Геологически острова Юго-Восточной Азии располагаются на
платформе Сунда, очевидно стабильной с эпохи миоцена. Она
образует основу островов Суматра, Ява, Бали, Калимантан и
Палаван. По краю платформы — на юге Суматры, на Яве и на
о-вах Нусатенгара — тянутся молодые вулканические горы, ухо-
дящие в море Банда. Время от времени здесь происходят круп-
ные извержения вулканов, несущие разрушения на много миль
вокруг. Но на островах с умеренным количеством осадков, таких,
как Ява и Бали, вулканический пепел значительно повышает
плодородие почв, а ведь именно здесь сейчас сосредоточено огром-
ное население, живущее заливным рисоводством. Как давно за-
метил один голландец, в Индонезии «плотность населения зави-
сит от почв, а последние — результат активной вулканической
деятельности» [287, с. 262].
В Восточной Индонезии и на Филиппинах — между платфор-
мами Сунда и Сахул — сложная геологическая картина связана
с поясом нестабильности земной коры. В третичную эпоху шель-
фы Сунды и Сахула не соединялись: некоторые из лежащих
между ними причудливых островов типа Сулавеси и Хальмахеры
возникли в результате разломов и вертикальных движений коры.
Из-за значительной нестабильности в этом районе не могли об-
разовываться крупные скопления кораллов: и действительно, на
о-ве Тимор кораллы четвертичного периода встречаются на вы-
10
соте 1400 м над уровнем моря. Район между двумя шельфами
известен зоологам как линия Уоллеса; именно здесь, преодолев
множество водных барьеров, евразийские животные встречаются
с сумчатыми австралийского мира.
Островная Юго-Восточная Азия отличается жарким и влаж-
ным климатом, смягченным только особенностями рельефа. На
северо-западе Филиппин и о-вах Нусатенгара наблюдается мус-
сонный климат с ярко выраженной сезонностью; здесь, как и в
Индокитае, тропические влажные леса отступают перед саванной.
Районы расположенные вне экваториального пояса, особенно к
северу от него, временами подвергаются разрушительному воз-
действию ураганов.
Океания — зона значительного географического разнообразия.
На западе лежит Новая Гвинея, второй по величине остров мира.
Восточнее, вплоть до о-ва Пасхи, размеры островов уменьшают-
ся, а расстояние между ними увеличивается. Остров Пасхи рас-
положен в 4 тыс. км от Южной Америки и в 2,5 тыс. км от о-ва
Питкэрн, который до появления в Тихом океане европейцев был
ближайшим к нему населенным местом.
Геологически Океания делится «андезитовой линией», которая
проходит к востоку от Новой Зеландии, Тонга и Фиджи, огибает
с севера Соломоновы острова, архипелаг Бисмарка и Новую Гви-
нею и далее восточнее острова Яп и Марианских островов пово-
рачивает на север. Западнее этой линии располагаются острова,
сложенные из вулканических, метаморфических и осадочных по-
род. Полоса активного вулканизма протянулась от Новой Зелан-
дии на север через Новые Гебриды, Соломоновы острова и архи-
пелаг Бисмарка. И даже в доисторической Новой Зеландии пло-
дородные вулканические почвы заметно влияли на размеры
народонаселения, хотя в гораздо меньшей степени, чем на Яве.
К востоку от «андезитовой линии» лежат поднявшиеся со дна
моря базальтовые острова, вулканы которых извергают больше
лавы, чем пепла. Активные вулканы в этом районе расположены
только на Гавайях. Помимо вулканических островов встречаются
атоллы, которые из-за небольших. размеров и слабого развития
почвенного покрова в целом являются наименее благоприятным
местом для жизни людей. Маршалловы острова, насчитывающие
1156 островков, площадь каждого из которых в среднем 0,16 кв. км,
а совокупная площадь 180 кв. км,— это атоллы.
К востоку от Новой Гвинеи заметно уменьшается число ви-
дов фауны и флоры. Например, на Новой Гвинее встречается
более 550 видов сухопутных птиц, а на о-ве Хендерсон (вблизи
о-ва Питкэрн) их всего четыре. Кроме летучих мышей, в Поли-
незии нет эндемичных сухопутных млекопитающих, флора тоже
сильно обеднена.
На атоллах с их бедной, малоплодородной почвой могут су-
ществовать лишь немногие виды растений. Поэтому плохо приш-
лось бы первопоселенцам, если бы они не привёзли с собой
одомашненных животных и культурные растения.
И
Океания, за исключением Новой Зеландии и нескольких не-
больших островов, как Рапа и Пасхи, лежит в тропической зоне.
Количество осадков на разных островах различно. В экваториаль-
ном поясе к востоку от о-вов Гилберта они выпадают редко, а в
некоторых местах Меланезии и на Каролинских островах очень
обильны (до 4 тыс. мм в год). На климат оказывает влияние и
рельеф местности: на высокогорных островах, расположенных в
открытом океане в области пассатов, наветренная сторона отли-
чается повышенной влажностью, а подветренная — сухостью.
Вообще же в Микронезии и Полинезии меньше природного и
культурного разнообразия, чем в Меланезии и Юго-Восточной
Азии. Уже давно замечено, что природная и культурная однород-
ность, малые размеры, изоляция и короткая история заселения
позволяют рассматривать их как естественные лаборатории. Мы
знаем, чем и почему таитяне отличаются от маори, но плохо по-
нимаем причины культурной дифференциации, скажем, на Новой
Гвинее и Соломоновых островах.
Расы, языки, этнические группы и доистория
Многие археологи, изучающие древние культуры и цивилиза-
ции Старого Света, стараются реконструировать общества, кото-
рые не имеют прямых культурных, языковых или даже антропо-
логических потомков в современности. Иное дело Океания, где
почти всюду живут прямые потомки доисторического населения,
сохраняющие свои языки, правда наполненные недавними заим-
ствованиями, а также свои культуры и соматические черты.
Особенно это касается центральных горных районов Новой Гви-
неи. На территориях древних цивилизаций Юго-Восточной Азии
картина, естественно, не столь ясна, поэтому специалист, изучаю-
щий доисторию, на свой страх и риск игнорирует достижения
лингвистики, антропологии и этнографии. Зато с развитием сов-
ременных археологических исследований он может гораздо шире
привлекать данные смежных наук, не прибегая к миграционист-
ским и иным упрощенным построениям, модным в первой поло-
вине нашего столетия.
По образованию я археолог и поэтому не извиняюсь за то,
что археология в этой книге превалирует. Наряду с палеоантро-
пологией археология имеет дело с непосредственными остатками
прошлого. Лингвисты, генетики и этнографы часто высказывают
полезные предположения о прошлом, но за отсутствием письмен-
ных источников эти предположения основываются на изучении
современности.
Каковы современные языковые, антропологические и культур-
ные явления? Языки Юго-Восточной Азии и Океании объединя-
ются в несколько групп высшего порядка, называемые либо
семьями, либо филами. Наиболее распространенная семья —
австронезийская. Она охватывает огромный регион, включающий
12
Малайзию, Индонезию, Филиппины и Океанию, кроме некоторых
западных областей Меланезии, прежде всего значительной части
Новой Гвинеи. Австронезийские языки известны на юге Вьетна-
ма и на Мадагаскаре. Языки материковой Юго-Восточной Азии
входят в мон-кхмерскую, вьетнамскую, (тайскую-) кадайскую,
мяо-яоскую, а в настоящее время и китайскую семьи, языки
Новой Гвинеи и близлежащих меланезийских островов — в папу-
асскую, или неавстронезийскую, семью.
По антропологическому признаку регион делится иначе. Ме-
ланезия, так же как и Австралия, заселена австралоидами, кото-
рые окружены монголоидами, хотя границы между ними и не-
четкие. Ареал монголоидов протянулся от Юго-Восточной Азии
до Полинезии. Ясно, что языковые и антропологические показа-
тели выделенных здесь крупных группировок не совпадают.
Гораздо труднее классифицировать многочисленные общества,
имеющие различные социальные обычаи и материальную куль-
туру. Большинство доисторических обществ в изучаемом регионе
были невелики по размеру, основывались на родственных связях
и были довольно консервативными. Системы родства отличались
значительной вариативностью, и, хотя материальная культура
позволяет выделять такие крупные области, как Индонезия, Ме-
ланезия и Полинезия, я воздержусь от доказательств этого.
Вместе с тем сложность политической организации в Полинезии
в доколониальный период позволяет говорить о «полуцивилиза-
ции». Следует учитывать также, что большинство этнических
групп, т. е. групп, сознающих свое единство, определяет себя в
основном по языку. Надо иметь в виду и то, что антропологиче-
ские типы, языки и культуры не обнаруживают четких связей
друг с другом.
Я останавливаюсь на этом потому, что первые главы книги
посвящены антропологии, языкам и культурам, рассматриваемым
вне связи с археологией. Каждая из этих глав дает какую-то
информацию о прошлом, но связать все эти данные в единое це-
лое нет возможности. Антропологи делят расы на группы разно-
го иерархического порядка; предметом их исследования является
и индивид, который представляет собой уникальное сочетание
генов. Лингвисты также подразделяют языковые семьи на груп-
пы, довольно дробные, вплоть до диалекта. Этнографы начиная
с племени доходят до общин, семей и даже отдельных людей.
Для всех этих дисциплин весьма остро стоит проблема таксоно-
мических границ: антропологи имеют дело с клинальной измен-
чивостью, лингвисты — с диалектными цепями, этнографы —
с культурными градациями. Для установления резких границ
обычно требуются или длительная изоляция, или такие процес-
сы, как завоевание и экспансия, приводящие к соприкосновению
несходных явлений. Когда этого нет, антропологические, языко-
вые и культурные показатели сложнейшим образом переплетают-
ся. В некоторых районах Океании, отличающихся Географической
дробностью, подобные проблемы не возникают. Именно вследст-
13
вие изоляции сложилась языковая, антропологическая и культур-
ная однородность полинезийцев, которые являются потомками
небольшой группы пришельцев, застрявших в географическом
тупике, но и здесь трехтысячелетнее развитие привело к вариа-
тивности. Тем не менее отдельные примеры можно использовать,
по крайней мере теоретически, для изучения темпов дифферен-
циации языков и культур, когда известны время и место общего
происхождения и длительность последующей изоляции. Правда,
при этом из-за воздействия особенностей природной среды и це-
лого ряда случайных факторов на указанные процессы результа-
ты исследования не всегда могут быть достаточно надежны.
Главное внимание в данной работе уделено следующим проб-
лемам: характеру заселения Восточной Азии и Западной Индо-
незии в древнейший период человеческой истории, начавшийся
2 млн. лет назад, и проникновению австралоидов через водный
рубеж в Новую Гвинею и Австралию 40 тыс. лет назад (глава
II); происхождению земледелия в Юго-Восточной Азии и после-
дующему развитию обществ в периоды неолита и раннего метал-
ла до начала индийского и китайского влияния — 10—2 тыс. лет
назад (главы V, VI, VII); доистории отдельных областей Океа-
нии: Меланезии (глава VIII), Микронезии (глава IX), Полине
зии (глава X), а также Новой Зеландии (глава XI).
Глава I
НАСЕЛЕНИЕ
ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ
И ОКЕАНИИ
В ПРОШЛОМ
И НАСТОЯЩЕМ
В Юго-Восточной Азии и Океании обитают чрезвычайно раз-
нообразные человеческие популяции. Даже невооруженным гла-
зом видно, что эта вариативность, по крайней мере частично,
отражает как довольно сложные миграционные процессы, так и
действие генетического дрейфа, а также естественного отбора в
небольших изолированных группах на протяжении длительного
времени. Рассмотрим некоторые из этих процессов вначале пу-
тем сравнительного изучения современных популяций, а затем по
палеоантропологическим данным.
Установить хронологию развития физического типа человека
гораздо сложнее, нежели хронологию языковых процессов или
археологических комплексов. Человек сложнее, чем отдельные
виды его деятельности и создаваемые им предметы. Человеческие
расы — один из наиболее трудных объектов изучения. Расы нель-
зя рассматривать как замкнутые общности. Вид человека в це-
лом представляет собой непрерывный ряд с узлами вариативности.
Поэтому определение расы всегда оказывается абстрактным или
идеализированным. При этом значительные группы неизбежно
попадают в широкую промежуточную зону с неопределенными
границами.
Не пускаясь в пространные теоретические рассуждения, оста-
новимся лишь на некоторых моментах, которые следует иметь в
виду. Расы существуют лишь постольку, поскольку относительно
изолированные географические популяции в течение десятков или
даже сотен тысяч лет являются носителями определенных набо-
ров генов. Однако в связи с крайней сложностью генетических
кодов человека пройдет еще несколько десятилетий, прежде чем
расы можно будет полностью описать статистическими методами.
Пока что генетики способны выявлять только простейшие гене-
тические черты вроде групп крови, которые связаны лишь с
одним или несколькими генами. Но частотность таких черт на-
столько неустойчива, что они имеют ограниченную ценность для
расовой таксономии. Такие более важные фенотипические черты,
как рост, цвет кожи, особенности строения лица, которые опреде-
ляются многими генами и подвержены воздействию природного
•окружения, современная генетика еще не в состоянии учитывать.
В идеале расовая таксономия, обладающая филогенетической на-
15
дежностыо, должна опираться на частотность всех генов в пре-
делах человеческих популяций. Но это — недостижимая цель.
На современном уровне науки использование антропологиче-
ских данных для реконструкции доистории Юго-Восточной Азии
и Океании должно вестись с большой осторожностью. Однако
есть основания и для оптимизма, о чем речь пойдет ниже.
Современное население
Юго-Восточной Азии и Океании
Большие расы, часто фигурирующие в антропологической ли-
тературе, были вычленены только по фенотипическим чертам:
форме волос, цвету кожи, форме носа и т. д. Это дало основа-
ние многим авторам утверждать, что в Океании — две или не-
сколько больших рас. Например, Р. Бьясутти пишет о двух
больших расах: австралоидной и монголоидной. Австралоидная
состоит из двух ветвей: австралийской (австралийцы, тасманий-
цы, новокаледонцы) и папуасской (основное население Мелане-
зии) . Монголоиды, утверждает Р. Бьясутти, широко распростране-
ны в Восточной Азии, а в Тихоокеанском регионе они представ-
лены индонезийцами. Микронезийцы и полинезийцы объединяются
в гибридную полинезийскую расу, происходящую, по Бьясутти,
от кавказоидов и ранних монголоидов [121, т. 1, гл. 10].
К. Кун также склонен различать две большие расы австра-
лоидов и монголоидов. К первым он относит вымерших тасма-
нийцев, аборигенов Австралии, меланезийцев (которые во многих
случаях обменивались генами с монголоидами), негритосов Фи-
липпин, семангов Малаккского полуострова и андаманцев. Мон-
голоиды, по его мнению, представлены полинезийцами, микроне-
зийцами и индонезийцами, хотя все эти группы в прошлом до
некоторой степени смешивались с австралоидами [279, гл. 9, 10;
280, гл. 6].
По некоторым вопросам, в частности о том, куда отнести
полинезийцев и новокаледонцев, взгляды Куна и Бьясутти рас-
ходятся. Однако помимо этих точек зрения есть много других.
Я придерживаюсь в основном концепции Куна, так как различе-
ние двух основных рас, австралоидной и монголоидной, при уче-
те кливальной изменчивости хорошо соотносится с современными
данными лингвистики и археологии.
Австралоидное население
Низкорослые группы. К низкорослому австралоидно-
му населению относятся негритосы Андаманских островов, Филип-
пин, семанги центральной части Малаккского полуострова и пиг-
меи внутренних горных районов Новой Гвинеи. На Андаманах,
на Малаккском полуострове и на Филиппинах они фенотипически
четко отделяются от соседних монголоидов и представляют древ-
16
нейшее население, избежавшее смешения благодаря особой гео-
графической ситуации. Зато на Новой Гвинее, где не было круп-
ных миграций монголоидов, пигмеи смешивались с окружающим
более рослым австралоидным населением.
Семанги, андаманцы и филиппинские негритосы в основном
не занимаются земледелием. Последние живут в отдельных райо-
нах на о-вах Лусон, Панай, Негрос и на северо-востоке Минда-
нао. Средний рост мужчин у них достигает 147 см, цвет кожи
варьирует от темно-коричневого до почти черного. Они имеют
курчавые волосы, а по чертам лица напоминают австралийских
аборигенов. На Новой Гвинее пигмеи, подобно своим более рос-
лым соседям, занимаются земледелием и физически, генетически
и культурно не отличаются резко от окружающих папуасов. Не
все пигмеи низкорослы. В различных группах средний рост ко-
леблется от менее 150 до 157 см. Выделение группы «пигмеев»
проводилось вообще довольно произвольно, так как по росту нель-
зя определить сколько-нибудь четкой границы между пигмеями
и папуасами обычного роста. Кое-где локальные границы такого
рода есть: например, пигмеи, населяющие район оз. Паниаи в
Ириан-Джая, заметно ниже своих соседей. Но такая ситуация
могла быть плодом локальных миграций, нарушивших прежнюю
непрерывность.
Эти низкорослые группы ставят перед антропологами одну из
наиболее обескураживающих филогенетических проблем. Сущест-
вовала когда-либо в древности непрерывность негритосского типа
от Африки до Юго-Восточной Азии, которая позже была нару-
шена, или же низкорослые группы возникли в нескольких мес-
тах независимо? Некоторые антропологи придерживаются второй
точки зрения на том основании, что в горных тропических ле-
сах, бедных пищей, небольшие размеры тела способствовали вы-
живаемости [148, ч. 142; 498; 754], другие авторы объясняют по-
добное явление локальной мутацией [508; 128]. Дж. Бердселл
склонен видеть филогенетические связи между низкорослыми груп-
пами Юго-Восточной Азии, Новой Гвинеи, Австралии и Африки
Горцы Новой Гвинеи в це-
ремониальном одеянии.
Племя кере (провинция
Чимбу)
17
[129, с. 498]. Андаманцы с их курчавыми волосами и ярко выра-
-женной женской стеатопигией могли быть прямо связаны с Аф-
рикой, входя в непрерывный ареал, который когда-то включал,
видимо, Индию. Что же касается других популяций, то больше-
го внимания заслуживает гипотеза об их независимом возникно-
вении.
Так, пигмеи Новой Гвинеи представляются крайним выраже-
нием локальной вариативности показателей роста, хотя брахике-
фалия встречается у них чаще, чем у их более высоких соседей.
Во внутренних районах Новой Британии, Бугенвиля, Эспириту-
Санто и Малекулы также встречаются малорослые популяции, но,
так как последние два острова были заселены не более пяти ты-
сяч лет назад, кажется правдоподобным, что малорослость воз-
никла в Меланезии независимо и, видимо, очень быстро. Если
заселение здесь началось с небольшой австралоидной группы, то
пересеченная местность и бедность внутренних лесов белковой
пищей могли послужить основными факторами, способствовавши-
ми развитию малорослости. На Филиппинском архипелаге и
Малаккском полуострове действовали те же факторы, и негрито-
сы там сохранились лишь в отдаленных районах, тогда как более
высокорослое австралоидное население, когда-то, возможно, их
окружавшее, было поглощено прибывшими позднее монголоидами.
Меланезийцы. Фенотипически меланезийцы очень разно-
образны, что соответствует их различному филогенезу. Они зани-
мают всю Меланезию (за исключением ряда островков, заселен-
ных полинезийцами) и некоторые острова Восточной Индонезии.
Пигмеи Новой Гвинеи, о которых говорилось выше, тоже отно-
сятся к меланезийцам.
Кожа меланезийцев темного цвета (это результат, видимо,
естественного отбора в жарком влажном климате на протяжении
длительного времени), разных оттенков — от светлого до очень
темного, а на архипелаге Бисмарка и Соломоновых островах встре-
чаются даже красноватые оттенки. Волосы обычно черные или
коричневые, у пигмеев Новой Гвинеи они сильно курчавые, а у
населения других островов Меланезии — менее курчавые и более
волнпстые. Рост сильно варьирует: от 160 см на западе до
170 см — полинезийской нормы — на Фиджи, Новой Каледонии
и Новых Гебридах. На западе отмечается тенденция к долихо-
кефалии, но для фиджийцев и, что интересно, для некоторых
низкорослых популяций более типичны мезо- и брахикефалия,
характерные для полинезийцев. Такие черты, свойственные мон-
голоидам, как лопатообразные верхние резцы и эпикантус, встре-
чаются относительно редко.
Обитатели Нагорий Новой Гвинеи являются, видимо, самыми
прямыми потомками австралоидных первопоселенцев в Западной
Меланезии. Они, как уже говорилось, отличаются высоким пере-
носьем. Возможно, в этом проявилась адаптация к холодному гор-
ному воздуху, так как удлинение носовых проходов позволяло
лучше согревать вдыхаемый воздух. Меланезийцы побережья Но-
18
вой Гвинеи и других островов обычно темнее и выше ростом, чем
ясители Нагорий, и имеют резкие черты лица. Однако никто еще
не доказал наличия сколько-нибудь распространенных фенотипи-
ческих расхождений между австронезийцами и носителями па-
пуасских языков в Меланезии. Высокая частота межэтнических
браков исключает сохранение таких различий. Правда, несколько
случаев резких расхождений все же было выявлено: еще в 1876 г.
английский миссионер У. Гилл отметил, что австронезийцы (мис-
сионер назвал их малайцами), которых он посетил на юго-восто-
ке Новой Гвинеи, имели более светлую кожу, чем папуасы,
обитавшие западнее, в дельте р. Флай [523, с. 230]. Так как не-
которые из австронезийцев, появившихся в Меланезии 4 тыс. лет
назад, в значительной степени сохраняли монголоидность, нетруд-
но найти историческое объяснение наблюдениям Гилла.
Новокаледонцы и фиджийцы имеют своеобразные антрополо-
гические черты: первые из-за фенотипического сходства с австра-
лийскими аборигенами, вторые в силу своего промежуточного
положения между меланезийцами и полинезийцами [753]. Изу-
чение фиджийцев, проведенное Н. Гейблом, показало, что во
внутренних районах Вити-Леву обитают низкорослые темнокожие
люди, ближе всего стоящие к живущим западнее меланезийцам,
а прибрежное население Вити-Леву выше ростом и тяготеет к по-
линезийскому фенотипу [497]. Жители о-вов Лау на юго-востоке
Фиджи частично на самом деле являются полинезийцами в ре-
зультате браков с поселенцами, прибывшими с о-вов Тонга еще
в доисторическую эпоху. Однако остальные фиджийцы все же
отличаются от полинезийцев и более темной кожей, и тем, что
среди них чаще встречается курчавость, и некоторыми иными
чертами. Другие группы полинезийского типа обнаружены на о-ве
Танна на юге Новых Гебрид и на юге Новой Каледонии.
Монголоидное население
Индонезия. История антропологических типов Индонезии,
несомненно, очень сложна вследствие значительной древности за-
селения человеком западной ее части и прилива на протяжении
последних 2 тыс. лет индийских, китайских, арабских и европей-
ских генов. Однако появление нового населения существенно не
нарушало древней картины — клинальной изменчивости от мон-
голоидного типа на западе до меланезийского на востоке. Резких
границ в этом ареале, современный облик которого сложился в
основном примерно 2 тыс. лет назад, не наблюдается.
Население Явы, Суматры и Калимантана преимущественно
монголоидное, среднего роста, с желто-коричневой или коричне-
вой кожей и прямыми черными волосами. В старой литературе
они назывались «дейтеро-малайцами». Предполагалось, что их
появлению здесь предшествовала миграция «протомалайцев», фе-
нотип которых сохранили бонтоки и ифугао Северного Лусона,
пунаны внутреннего Калимантана, кубу Центральной Суматры,
19
батаки Северной Суматры, тенгары Восточной Явы, тоала и то-
раджа Сулавеси и некоторые народы о-ва Ниас, западной части
о-ва Суматра, западной части о-ва Флорес. Фенотипически эти
группы сохранили больше австралоидных черт, в частности тем-
нокожесть и курчавость. Указывалось также, что на западе Ти-
мора, западе Сумбы, в центральных районах Флореса и на юге
Сулавеси прослеживаются основные черты негритосского феноти-
па [789]. Вполне возможно, что эти группы являются воспоми-
нанием о ранней стадии прилива генов из преимущественно мон-
голоидной материковой Азии в преимущественно австралоидный
островной мир, но это еще не подтверждает реальности двух от-
дельных «малайских» миграций. Более вероятно, что движение
населения было непрерывным, причем возникновение на западе
«дейтеро-малайского» фенотипа могло быть результатом учас-
тившихся морских плаваний в период существования индиа-
низированных государств, начиная с середины I тысячеле-
тия н. э.
Проще говоря, индонезийская ситуация сводится к тому, что
преобладающий на западе монголоидный фенотип постепенно
исчезает в районе линии Уоллеса. На Молукках и на востоке
о-вов Нусатенггара преобладает население, являющееся, безуслов-
но, частью меланезийского антропологического и культурного
мира. Эта картина хорошо увязывается с культурной историей
Индонезии, и, видимо, теперь можно отказаться от старых тео-
рий о миграциях веддоидов и кавказоидов. Картина достаточно
хорошо объясняется расселением монголоидов в австралоидном
ареале, учитывая значительную вариативность внутри каждой из
отих групп. Конечно, ситуация таким образом искусственно упро-
щается: термины «австралоиды» и «монголоиды» идеализируют
картину, так как Юго-Восточная Азия могла служить зоной кли-
пальной изменчивости между этими идеальными типами в тече-
ние нескольких тысяч лет.
Полинезия. По сравнению с меланезийцами полинезий-
цы — весьма гомогенная раса с наибольшей вариативностью на
западе, где особенно чувствовался прилив генов с Фиджи. К со-
жалению, полинезийские группы очень невелики по размерам.
За последние 200 лет большинство из них контактировало с евро-
пейцами, межэтнические браки привели к значительным модифи-
кациям первоначального фенотипа. До появления европейцев
местное население составляло здесь около 300—400 тыс. человек.
Но впоследствии, главным образом из-за завезенных болезней,
его размеры значительно уменьшились. Проникновение европей-
ских генов в сократившийся полинезийский генофонд делает за-
труднительными обобщения, основанные на данных XX в.
В целом полинезийцы отличаются высоким ростом: рост муж-
чин составляет в среднем 169—173 см. Кожа у них светлее, чем
у большинства меланезийцев, а брахикефалия и прямые или
волнистые волосы встречаются значительно чаще. С монголоида-
ми их сближают неразвитость третичного волосяного покрова и
20
распространенность лопатообразных резцов и эпикантуса [750;
280, с. 182].
Европейские первооткрыватели Полинезии часто отмечали в
своих журналах наличие отдельных людей со светлой кожей или
рыжими волосами. С тех пор и распространилась теория о кав-
казоидных элементах в полинезийском фенотипе, хотя она никог-
да не была научно обоснована. Теперь установлено, что светлая
кожа и рыжие или светлые волосы нередко встречаются у австра-
лоидов Австралии и Новой Гвинеи. Современные полинезийцы
практически имеют черты и монголоидного, и меланезийского
австралоидного фенотипа, причем первые как будто преобладают.
Сейчас на некоторых отдаленных островах Полинезии можно
встретить множество антропологических типов, занимающих про-
межуточное положение между этими двумя.
Микронезия. Микронезийцы в основном также относятся
к монголоидному фенотипу. Но в некоторых районах, особенно
на о-вах Палау, Каролинских и Маршалловых островах, наблю-
дался прилив меланезийских генов. Недавнее исследование фено-
типических черт, проведенное У. Хауэллсом с применением ЭВМ,
выявило, что микронезийцы более сходны с меланезийцами, чем
с полинезийцами [753; 754]. Но это — довольно неожиданный
вывод, который даже сам Хауэллс принимает, видимо, с неохо-
Микронезиец с о-ва Трук.
Фото начала XX в. Укра-
шения, подвешенные к моч-
кам ушей, весят по 230 г
каждое. Белые кольца сде-
ланы из раковин, черные -
из скорлупы кокосового
ореха. На шее ожерелье из
зубов свиней или собак
21
той. В целом микронезийцы ниже полинезийцев ростом, у них
чаще встречается мезокефалия, но по другим показателям они
мало отличаются. Вообще, население Микронезии очень разнооб-
разно, и, как будет показано ниже, в отличие от полинезийцев
микронезийцы не обязательно имели единое происхождение.
Генетическое изучение океанийцев
Географически австралоиды п монголоиды располагаются по
соседству и в то же время относительно изолированы от насе-
ления, обитающего к западу от Гималаев. Поэтому они имеют
ряд общих генетических черт: отсутствие гена А2 в группах
крови системы АВО (кроме некоторых мутантов недавнего вре-
мени на Новой Гвинее) [1254, с. 647], отсутствие или редкость
резус-генов R0 и г, высокую частотность резуса R1. Недавнее
изучение с помощью ЭВМ [213, с. 11, 212] также показало, что
по группам крови австралоиды и монголоиды ближе всего имен-
но друг к другу, а не к другим расам. Но выявление генетиче-
ских различий по группам крови само по себе еще не исключа-
ет вероятности древних филогенетических связей, например,
между австралоидами и африканскими негроидами, так как тео-
ретически естественный отбор может за короткое время породить
существенные различия.
Если сопоставить отдельные океанийские популяции на уров-
не географических рас, то выявится ряд существенных сходств
и различий. Группы крови В и S у коренных жителей Австра-
лии отсутствуют, но на побережье зал. Карпентария встречается
население с группой В, которое в недавнем прошлом, видимо, кон-
тактировало с индонезийскими торговцами или меланезийцами
[810, с. 336, 254]. Обе группы имеются у населения Новой Гви-
неи, но у некоторых горных популяций группы S нет. Она так-
же отсутствует или редка у байнингов и их соседей на п-ове
Газель на Новой Британии [810]. В Австралии и на Новой Гви-
нее есть некоторые общие генетические черты, отсутствующие,
однако, в других местах Океании [809, с. 212; 786]. Так, ген п
очень часто встречается в Австралии и на юге Новой Гвинеи в
группах крови системы MNS. Если вслед за Куном включить на-
селение Новой Гвинеи и австралийцев в единый австралоидный
подвид, то обе группы будут иметь в значительной степени еди-
ное происхождение. Р. Керк, проанализировав соотношение раз-
личных генетических систем, выявленных по крови, пришел к
выводу, что австралийские аборигены более всего родственны
населению Новой Гвинеи, причем даже в большей степени, чем
айнам Японии или бушменам Африки [810]. Конечно, между
ними наблюдаются и различия, ведь Австралия и Новая Гвинея
находились в изоляции друг от друга в течение почти 10 тыс. лет.
Вместе с тем антропологическая вариативность на Новой Гви-
нее не может объясняться близким родством с Австралией, пом-
22
воженным на изоляцию. За последние 5 тыс. лет здесь появились
новые люди, говорившие на австронезийских языках; некоторые
генетики попытались выяснить, нет ли общих генетических раз-
личий между папуасами, поселившимися здесь ранее, и австро-
незийцами. Интересные различия, в частности некоторых гамма-
глобулинов (Гм) в крови, были отмечены в долине р. Маркхэм
[520; 522; 1184]: местные австронезийцы оказались ближе всего
к некоторым монголоидам Юго-Восточной Азии. Недавно обнару-
жено, что различие состава Гм отличает в целом австронезийцев
от папуасов на Новой Гвинее, хотя, как и следовало ожидать,
эта картина не является четкой из-за обмена генами. На Буген-
виле указанные различия вообще не прослежены [307, 305],
а различия между австронезийцами и папуасами на Новой Гвинее
не подтверждены данными по другим изосерологическим систе-
мам [67]. И все же это может быть одним из аргументов в
пользу лингвистической гипотезы о различном происхождении
австронезийских и папуасских языков, а в конечном счете их но-
сителей, хотя сосуществование последних на Новой Гвинее в те-
чение более 5 тыс. лет в значительной степени видоизменило
первоначальную картину генетических различий.
В настоящее время генетики ведут широкие исследования в
Австралии и Меланезии, но результаты их сходны с вышеуказан-
ными. Меньше известно об Индонезии, Микронезии и Полинезии.
Единственная сводка данных по группам крови и генным часто-
там в этих трех районах принадлежит Р. Симмонсу, который ста-
вил своей целью выяснение происхождения полинезийцев. Он
пришел к следующим выводам о серологическом сходстве раз-
личных этнических групп с полинезийцами: у американских
индейцев нет В, высокий М, высокий В2, средний Fya (группа
крови Даффи); у австралийцев нет В, высокий А; у индоне-
зийцев высокий М, у меланезийцев, микронезийцев и айнов ни-
какого сходства с полинезийцами не обнаружено.
Эти выводы интересны тем, что указывают на серологическое
сходство полинезийцев с обитателями Австралии и Америки, ко-
торые, как считают многие исследователи, не играли большой
роли в заселении Полинезии. Данные, полученные Р. Симмонсом,
показывают, что средняя частота генов в крупных популяциях
не обязательно отражает реальное филогенетическое родство меж-
ду ними; и действительно, рассматриваемые популяции отлича-
ются значительным внутренним разнообразием. Симмонс полно-
стью это сознавал. Он, как и другие генетики, учитывал также
роль естественного отбора и генетического дрейфа в таких райо-
нах, как Океания, а это может вести к быстрому изменению ген-
ных частот. Полинезийцы, по мнению Р. Симмонса, могли проис-
ходить от единой по набору генов популяции, отдельные генети-
ческие черты которой и сейчас сохраняются на Тонга, Самоа,
в Индонезии и Америке. В этом есть большая доля истины, но
сам Симмонс продолжает сомневаться. «Я думаю, ^то колебания
в процентном соотношении различных физиологических показа-
23
телей,— пишет он,— свидетельствуют о том, что невозможно
сравнивать какой-либо компонент одной расовой группы с ком-
понентом другой, находящейся за тысячи миль от нее. Если
ключ — в частотности генов, то лишь потомство даст этому дока-
зательства» [1252]. Осторожность Симмонса объясняется тем, что
знания о влиянии различных эволюционных процессов на генную
частотность постоянно возрастают.
Эволюционные процессы в Океании
Выше уже говорилось, что у каждой из основных рас в Оке-
ании есть свои генетические особенности, которые отличают ее
от других. То же относится и к менее крупным группам. Дейст-
вительно, у населения двух поселений в рамках единой культуры
также можно обнаружить существенные генетические различия.
Эти различия в генетической картине возникают вследствие та-
ких процессов, как мутация, естественный отбор, перелив генов
и генетический дрейф. Мутация действует в основном на индиви-
дуальном уровне, поэтому здесь она рассматриваться не будет.
Но действие остальных факторов обнаруживается при изучении
целых групп, особенно небольших изолированных популяций на
островах Океании.
Население Океании, и особенно Западной Меланезии, пред-
ставляет значительный ицтерес из-за небольших размеров попу-
ляций и их относительной изоляции. Если определять генетиче-
ский изолят как минимальную воспроизводящую себя группу,
внутри которой заключается более 50% браков [894], то на Но-
вой Гвинее и в Австралии генетические изоляты часто могут
насчитывать не более 100 человек. Изоляты такой величины в
особенности чувствительны к воздействию случайного генетиче-
ского дрейфа и переселения. А ведь именно в подобной обстанов-
ке человек, видимо, развивался на протяжении большей части
доистории. Многочисленные исследования в Океании, в частности
в Меланезии, позволили выявить некоторые особенности отмечен-
ных эволюционных процессов.
Естественный отбор, клинальная изменчивость и перелив генов
Естественный отбор является главным закономерно направ-
ленным процессом, связанным с эволюцией. Он осуществляется
через различия в характере воспроизводства при постоянной ге-
нетической вариативности в человеческой популяции. Новые ге-
нетические черты или комбинация черт, которыми наделен чело-
век высоких производительных способностей, имеют больше шан-
сов сохраниться, чем черты, которыми обладает человек
меньших производительных способностей. Действие естественного
отбора может фиксироваться по цвету кожи, росту и форме волос
24
и другим показателям, которые подвержены адаптивным измене-
ниям в различной природной среде.
Результатом естественного отбора является, например, темный
цвет кожи меланезийцев: за долгое время они, видимо, таким
способом приспособились к условиям жаркой и влажной среды.
Концентрация меланина в эпидермисе способствует поглощению
вредного ультрафиолетового излучения, и, по-видимому, высокая
способность темнокожего населения поглощать инфракрасное
излучение защищает его, когда температура влажного тропиче-
ского воздуха падает довольно низко [280, с. 229—235]. Это одно
из возможных объяснений. Другое, предложенное У. Лумисом,
заключается в том, что цвет кожи связан с необходимостью
синтезировать витамин D под воздействием солнечных лучей,
причем в этом смысле светлая кожа дает преимущества в высо-
ких широтах, а в тропиках наблюдается обратное явление [905].
Примером естественного отбора служит невысокий рост людей,
обитающих в некоторых тропических лесных районах, например
негритосов, о которых говорилось выше. Еще один пример — по-
явление отклоняющегося от нормы строения гемоглобина в ма-
лярийных районах Африки, Юго-Восточной Азии и Новой Гви-
неи [306; 809; 810].
Естественный отбор сказывается и на группах крови, так как
во многих случаях они демонстрируют клинальную изменчивость
в зависимости от географической ситуации [129]. Эта изменчи-
вость может быть связана с особенностями отбора в различных
природных зонах. Один лишь генетический дрейф вряд ли со-
здаст такую правильную картину изменчивости. Сейчас эту из-
менчивость трудно объяснить, она, возможно, следствие совмест-
ного действия естественного отбора и перелива генов в результа-
те брачных отношений. Несмотря на определенную генетическую
гетерогенность на Новой Гвинее, в некоторых районах острова
отмечается клинальная изменчивость [926; 1028], хотя ее значе-
ние в истории местного населения еще неясно.
Видимо, наиболее интересные явления, связанные с клиналь-
ной изменчивостью в Океании, встречаются вдоль линии, которая
проходит от Новой Гвинеи через Соломоновы острова, Новые Геб-
риды, Новую Каледонию, Фиджи, Тонга до Новой Зеландии. Со-
отношение разных генов вдоль этой линии видоизменяется посте-
пенно, хотя в некоторых местах это происходит довольно резко.
Частотность гена А постепенно нарастает, а В падает; М и R2 на-
растают, a R1 падает. Интересен вывод, который сделали на ос-
новании этих данных Р. Симмонс и Д. Гайдусек: «Правомерно
говорить о том, что между меланезийцами Новой Гвинеи и по-
линезийцами (маори) Новой Зеландии местное население Соло-
моновых островов, Новых Гебрид, Новой Каледонии, Фиджи и
Тонга может быть размещено в зависимости от соотношения раз-
ных генов в указанном порядке, и каждая промежуточная группа
обладает смешанной в различных пропорциях меланезийско-
полинезийской кровью» [1258, с. 170].
25
Эта ситуация могла возникнуть благодаря естественному отбо-
ру и переливу генов, сгладивших и сглаживающих различия меж-
ду двумя первоначально резко отличавшимися друг от друга
группами — австралоидами Западной Меланезии и частично мон-
голоидными первопоселенцами Восточной Меланезии и Полине-
зии, появившимися позднее.
Генетический дрейф и генетические дистанции
Беспорядочный генетический дрейф встречается во всех чело-
веческих популяциях, вследствие чего из поколения в поколение
происходят ненаправленные колебания генных частот [506].
В Океании беспорядочный дрейф этого типа мог повлечь сущест-
венные различия в генных частотах между изолированными, но
родственными популяциями, хотя этот эффект мог быть частично
сглажен естественным отбором, который в этих обстоятельствах
играет нивелирующую роль.
Однако в последнее время антропологов-океанистов заинтере-
совал особый тип генетического дрейфа, который не является
случайным и способен привести к значительной генетической
вариативности среди первопоселенцев. Это — эффект первопосе-
ления [356, с. 71; 1021, с. 5], который наблюдается в тех случа-
ях, когда изолированная популяция раскалывается и одна ее
часть продвигается на новую территорию, где становится тоже
изолятом. Основатели новой группы обладают лишь частью на-
бора генных частот, свойственного первичной популяции. Эффект
первопоселения, несомненно, был фактором, вызвавшим генети-
ческие различия между океанийскими популяциями. Более того,
первопоселенцы могут быть родственниками, и если среди них
мало женщин либо мужчин, то лишь немногие лица в состоянии
сделать непропорционально высокий вклад в генетический набор,
который унаследует следующее поколение. В Венесуэле с рас-
пространением мелких изолированных групп первопоселенцев
этот механизм мог вызвать к жизни новую генетическую картину
[214]. Аналогичный процесс, несомненно, сыграл большую роль
в Океании.
Открытие явления генетического дрейфа делает уязвимыми
теории, основанные на том, что суммарным сравнением генных
частот в крупных популяциях будто бы можно автоматически оп-
ределить филогенетические связи. Как уже говорилось, Симмонс
отметил это для Полинезии. Например, полное отсутствие группы
крови В в Полинезии и Южной Америке скорее всего отражает
независимый генетический дрейф и естественный отбор, а не
происхождение полинезийцев [1257].
Появление этих новых данных заставило генетиков отказаться
от общих сравнений генных частот между крупными популяция-
ми в пользу детального анализа генных частот в гораздо более
мелких группах, поселках и хуторах. Это дало неожиданные ре-
зультаты.
26
Было установлено, что у меланезийцев и южноамериканских
индейцев даже в соседних поселениях, жители которых имели
общее происхождение, встречались генные частоты, статистически
существенно различные [1257; 521; 522; 360; 489; 490], так чтр
оба поселения никак нельзя было считать репрезентативными для
общей популяции. Причины этой вариативности, видимо, связаны
с генетическим дрейфом и особенностями брачной картины, кото-
рые влияли на характер прилива генов в популяцию [1036;
1253]. Конечно, подобная дивергенция не обязательно проявля-
лась в таких особенностях, наследуемых полигенетически, как
цвет кожи или форма волос. Однако сейчас анализ генных частот
применяется для изучения более простых наследуемых черт, ко-
торые, к сожалению, весьма подвержены действию времени и
пространственной вариативности. Во всяком случае, сложность
для антропологов заключается в том, что сходства или различия
в генных частотах не могут использоваться в качестве прямых
указателей на исторические взаимоотношения между популя-
циями.
Пессимист пришел бы к заключению, что вопрос исчерпан и
гены не дают необходимой для историков информации. Однако
именно здесь-то и могут помочь ЭВМ. Анализируя одновременно
многочисленные данные, они иногда устанавливают связи, на ко-
торые исследователи могут не обратить внимания. Чтобы выяс-
нить, применимы ли генетические дистанции для исторических
построений, многие антропологи проверяли соответствие коэффи-
циентов генетических дистанций языковым и культурным раз-
личиям между небольшими популяциями. Многие из этих экспе-
риментов оказались не особенно успешными, но недавно Дж. Фрид-
лендер и его коллеги обнаружили на о-ве Бугенвиль интересное
явление [489; 752]. Похоже, что здесь генетическая вариатив-
ность частично все же соотносится с географическими, языковы-
ми и миграционными различиями. Одна из проблем, возникаю-
щих в ходе таких исследований, заключается в том, что слож-
ность данных затрудняет понимание исторического значения
выявленных связей. Экспериментальные математические методы,
входящие теперь в употребление, кажутся многообещающими.
В частности, анализ генетических дистанций в Нагорьях Но-
вой Гвинеи, проведенный недавно П. Бутом и X. Тейлором, пока-
зывает, что такого рода информация может применяться для ус-
тановления примерной давности разделения родственных групп,
подобно глоттохронологии в лингвистике [139; 896; 895]. Воз-
можности этого подхода видны на примере изучения П. Синне-
том и его коллегами семи родов, входящих во фратрию мурапин
языковой группы энга в Западном Нагорье Папуа-Новой Гвинеи
[1261]. Эти семь родов сохранили генеалогическую информацию
об их общем происхождении от единой группы, существовавшей
шесть-семь поколений назад. На основе устных преданий была
воссоздана генеалогия. Затем был проделан математический мно-
гомерный анализ 12 генетических систем, и на его основе также
27
было построено эволюционное древо. В итоге обнаружилось уди*
вительное совпадение между двумя независимыми построениями.
Эти эксперименты многообещающи, однако следует помнить,
что не все антропологи считают анализ генетических дистанций
достаточно обоснованным [129].
Что же дали нам генетические данные для изучения океа-
нийской доистории? Выше были проведены доказательства дли-
тельной изоляции Австралии и вероятных древних связей между
австралийцами и папуасами. Имеются, вероятно, значительные
генетические различия между австронезийцами и папуасами Но-
вой Гвинеи, но сейчас они сглажены сложной клинальной измен-
чивостью. То же можно сказать и о различиях, некогда сущест-
вовавших между пришельцами — предками полинезийцев и
автохтонными меланезийскими австралоидами. Генетический
дрейф и естественный отбор сильно затрудняют изучение древ-
них миграций на основе одних только генетических данных,
но исследование этих процессов у ныне живущего населения
способно многое сказать о человеческой эволюции и о том, как
могут резко различные наборы генов происходить от единой пер-
вичной популяции. Несмотря на многообещающее начало изуче-
ния генетических дистанций, историческая картина остается все
же фрагментарной, и ее следует дополнить исследованием палео-
антропологических материалов.
Находки останков доисторических людей
в Юго-Восточной Азии и Океании
Человек — единственный живой представитель семейства го-
минид, так как человекообразные обезьяны относятся уже к дру-
гому семейству — понгид. Происхождение гоминид может быть
прослежено от обезьяноподобного вида рамапитека (жившего
14 млн. лет назад), фрагменты челюстей которого найдены в
Восточной Африке и на северо-западе Индии [1102; 129, с. 209].
Около 6 млн. лет назад в Южной и Восточной Африке появились
представители рода австралопитековых. По-видимому, первые
группы рода Ното, начавшие изготавливать орудия, происходили
от одной из его ветвей. Точный ход эволюции человеческих пред-
ков в этот период еще неясен, но в Восточной Африке были
найдены ранние останки гоминид, живших там около 2 млн. лет
назад. А вместе с ними появились и первые грубые галечные
орудия. Некоторые авторы называют этих самых ранних гоми-
нид, изготовлявших орудия, Homo habilis. 1,5 млн. лет назад
Homo habilis эволюционировали в Homo erectus, мозг которых
был большего размера. К последним относятся самые ранпие из
ископаемых людей на Яве и в Китае, останки которых впервые
были найдены в 1890 г.
В этом кратком обзоре важны два момента. Во-первых, по-
скольку древнейшие стадии человеческой эволюции зафиксирова-
28
0Ь1 лишь в Африке, она и представляется прародиной; откуда
около 2 млн. лет назад человек начал расселяться в Азии. Разу-
меется, будущие открытия могут привести к пересмотру этой ин-
терпретации, особенно если на Яве и в Китае будут встречены
останки Homo habilis. Во-вторых, теперь уже общеизвестно, что
обезьяны могут делать и в определенных условиях делают ору-
дия, но человек на протяжении 2 млн. лет усложнял изготовле-
ние орудий. Ни одна обезьяна в диком состоянии не обработает
даже галечное орудие (хотя в лабораторных условиях она способ-
на на это), и африканский Homo habilis был, видимо, первым,,
кто перешагнул этот критический рубеж.
На Яве наиболее ранние гоминиды были найдены вместе с
фауной джетис, относящейся к верхнему плиоцену или нижнему
плейстоцену. Слой, в котором залегали фауна и останки гоминид,
сформировался 3—1 млн. лет назад, но более точная их датиров-
ка неясна [819; 767]. Древнейшей находкой, возраст которой бо-
лее 1,5 млн. лет, является череп ребенка из Моджокерто на Во-
сточной Яве, отнесенный к виду Homo erectus. К несколько болеа
позднему времени относятся три (а возможно, и четыре) обломка
нижней челюсти особи с массивными челюстями, которую вначале
назвали мегантроп яванский. Эти обломки были обнаружены на
Центральной Яве, в Сангиране, причем по крайней мере один из
них относится к верхней части слоя с фауной джетис Находка
мегантропа усложняет проблему классификации.
Эволюция рода Ното происходила, видимо, без резких скач-
ков. Это значит, что границы между Homo habilis и Homo erec-
tus, а также между Homo erectus и Homo sapiens определяются
больше договоренностью между специалистами, чем разрывами
постепенности. Мегантропа, обладавшего массивными челюстями,,
сопоставляли с африканскими австралопитеками, а в 1964 г.
П. Тобайяс и Г. фон Кенигсвальд сопоставили его с Homo habi-
lis из Олдовайского ущелья в Танзании, возраст которого насчи-
тывал 1,5—2 млн. лет [1376]. Но позже было высказано предпо-
ложение, что эти челюсти, несмотря на массивность, укладыва-
ются в рамки вариативности яванского Homo erectus [906], чем
дело и кончилось. Решить проблему можно будет только после
новых открытий, однако следует отметить, что в Сангиране име-
лись и другие останки гоминид из верхней части слоя с фауной
джетис, которые, несомненно, принадлежат к Homo erectus, так
что к этой категории, возможно, относятся и все находки, свя-
занные с фауной джетис.
Вместе с тем одно свидетельство позволяет предполагать по-
явление гоминид на Яве еще до стадии Homo erectus. На верх-
ней челюсти из Сангирана, относящейся ко времени джетис и,
безусловно, к Homo erectus, сохранилась специфическая симиаль-
ная особенность в виде промежутка (диастемы) между каждым
из верхних боковых резцов и клыками. У всех африканских авст-г
ралопитеков диастема отсутствует, а поскольку она he является
африканской чертой, можно предположить, что на Яве Ното

Юго-Восточная Азия с зоогеографическими
границами и археологическими памятника-
ми эпохи плейстоцена
erectus мог возникнуть независимо из австралопитековых Юго-
Восточной Азии. Но пока что это лишь слабый намек на решение
вопроса.
На Яве большинство бесспорных находок Homo erectus про-
исходят из отложений, содержащих фауну среднеплейстоценово-
го комплекса триниль, имеющего возраст 1 млн.— 300 тыс. лет.
К наиболее интересным останкам относятся почти целый череп
из Сангирана (питекантроп 8), две черепные крышки, множество-
зубов и других фрагментов [334; 149]. Для всей этой группы
объем мозга варьирует в пределах от 750 до 1125 куб. см (вклю-
чая находки зоны джетис), и, судя по реконструкции, ее призна-
ками были вытянутый череп, наиболее широкий у основания,
уплощение черепного свода, продольный гребень, массивные над-
глазничные валики, заглазничное сужение черепа, довольно про-
татное лицо с тяжелой нижней челюстью без подбородка. Зубной
свод параболический, а зубы, особенно моляры, значительно
крупнее, чем у современного человека, хотя морфологически с
ними сходны.
В сравнении с современным человеком череп Homo erectus
очень архаичен, но положение большого затылочного отверстия в
основании черепа говорит о почти вертикальной осанке. В 1892 г.
Е. Дюбуа обнаружил в Триниле бедренную кость современного
облика с паталогическим разрастанием костного вещества (экзо-
стоз). Многие годы считалось, что эта кость и несколько других
фрагментов бедер принадлежали Homo erectus, и опубликованные
в 1952 г. датировки по фтору как будто бы это подтверждали
[105]. Однако последующие исследования заставили усомниться
в происхождении этих костей [335]. Подозрителен хотя бы тот
факт, что бедренные кости из Олдовайского ущелья в Танзании
и из Чжоукоудяня под Пекином, принадлежащие, безусловно,
Homo erectus, отличаются гораздо большей архаичностью. Но
если даже проигнорировать яванское бедро, все равно останется
несомненным, что и австралопитеки, и Homo erectus были почти
прямоходящими существами. Безусловно, эволюция черепа до
этого времени шла в-ином, замедленном темпе в отличие от эво-
люции осанки и зубной системы.
Другим интересным фактом, связанным с яванским человеком,
является то, что он или его материковые родственники могли
жить одновременно с гигантскими (трехметрового роста) понги-
дами, названными Gigantopithecus blacki [1260]. Первые останки
гигантопитека были обнаружены в Гонконге, а в 1956—1958 гг.
на юге Гуанси-Чжуанского автономного района в Китае было
найдено более 1 тыс. зубов и три нижние челюсти. Останков пост-
краниального скелета пока не обнаружено, однако огромные зубы
указывают на человекообразную обезьяну, питавшуюся семенами
растений и обитавшую в открытой местности в Юго-Восточной
Азии в период между плиоценом и средним плейстоценом.
В 1946 г. Ф. Вайденрайх опубликовал интересную кнйгу, в кото-
рой высказал предположение, что эти гиганты являлись предка-
31
ми человека и он развился из них через ряд промежуточных
форм уменьшающихся размеров, представленных мегантропами
и питекантропами (Homo erectus) [1437]. Некоторые гоминидные
черты в зубной системе гигантопитека говорят о том, что в глу-
бочайшей древности линии эволюции его предков и предков че-
ловека могли быть связаны, но сам он представлял, как теперь
видно, высокоспециализированный вид, полностью вымерший.
Ископаемые останки доисторических людей в Китае в целом
аналогичны яванским. В Ланьтяне, в провинции Шэньси,
в 1963 г. обнаружена нижняя челюсть, а в 1964 г.—черепная ко-
робка [1472; 4]. Черепная коробка столь же архаична, как на-
ходки периода джетис с Явы, и ее объем равен 780 куб. см.
Вместе с ней были найдены орудия из отщепов и останки фауны
нижнего или начала среднего плейстоцена. Поэтому возраст че-
репной коробки может достигать 700 тыс. лет и более. Нижняя
челюсть, видимо, моложе, ее возраст — около 300 тыс. лет \ На
ней отсутствует третий моляр, что сейчас характерно для 30%
монголоидов [757].
Наиболее известные находки Homo erectus (или синантропа)
были сделаны начиная с 1921 г. в нижней пещере (местонахож-
дение 1) Чжоукоудянь, в 42 км юго-западнее Пекина. Большин-
ство этих останков во время второй мировой войны было утраче-
но, но, к счастью, с них успели сделать слепки. Основные
находки — это 14 черепов различной степени сохранности,
12 нижних челюстей со множеством утерянных зубов и несколько
костей посткраниального скелета. Эти формы прогрессивнее яван-
ских. Объем их черепа варьирует от 850 до 1300 куб. см, состав-
ляя в среднем 1075 куб. см [871, с. 105]. Черепа еще имеют боль-
шую ширину основания, но свод черепов выше и более округ-
лый, чем у яванских людей, а надглазничные валики и зубы
меньших размеров. В Чжоукоудяне были найдены семь бедрен-
лых костей, две плечевые и одна ключица. Их сходство с со-
временными формами говорит о почти вертикальном положении
тела при хождении. Таким образом, по физическим особенностям
местное население было более развитым, чем яванское, и, судя
по фаунистическим и пыльцевым данным, обитало в лесостепи с
умеренным климатом, что, видимо, коррелирует со вторым интер-
стадиалом в Гималаях [756; 830]. Последний не имеет четких
дат, но, по оценке, возраст пекинского человека составляет 300—
200 тыс. лет [1030; 222, с. 50] 2.
На Яве имеется лишь одна группа останков, заполняющая ла-
куну между Homo erectus и современным человеком. Это 11 че-
репных крышек и две большие берцовые кости, найденные в
1931 — 1933 гг. на предположительно верхнеплейстоценовой терра-
се на р. Соло в Нгандонге в центральной части Явы. Найденная
с этими останками фауна состоит из 25 тыс. костей млекопитаю-
щих, в том числе пантеры, носорога, гиппопотама, кабана, оленя,
буйвола, а также современного и ископаемого слонов. Все это
предполагает степную среду. Четкой датировки местонахождения
32
пет; предположение о верхнеплейстоценовом облике фауны не
меняет дела. Т. Джекоб определяет возраст находки в 100 и
60 тыс. лет [766, с. 39]. Лицевой скелет и основания черепов
отсутствуют, поэтому некоторые авторы видят в солоском и пе-
кинском людях каннибалов. Изучив черепа людей, подвергшихся
каннибализму, из Новой Гвинеи, Джекоб довольно убедительно
оспаривает положение о том, что солоский человек был канниба-
лом; Г. фон Кенигсвальд первоначально предполагал, что солос-
кие черепа могли служить чашами [1438; 768].
Многие современные авторы рассматривают солоского челове-
ка как развитую форму Homo erectus, лишь немногим более ар-
хаичную, чем европейские неандертальцы. Промежуточное поло-
жение солоского человека привело к терминологическим спорам,
его называют то Homo erectus soloensis, то Homo sapiens solo-
ensis, то Pithecanthropus soloensis. К. Кун считает, что средний
объем мужских черепов солоского человека составлял 1150 куб. см.
Кун относит солоского человека к Homo erectus, т. е. к тому же
этапу эволюции, что и пекинского человека, хотя первый датиру-
ется более поздним временем. Я, основываясь на интуиции, скло-
нен считать, что солоский человек жил, как минимум, 100 тыс.
лет назад, но, возможно, и гораздо раньше. Так как в настоящий
момент эта проблема неразрешима, можно лишь прибегнуть к
гипотезам. Две пз них заслуживают особого внимания. В соответ-
ствии с первой, древность солоского человека — не более 60 тыс.
лет. В этом случае он скорее всего представлял вымершую ветвь
[129, с. 319], так как люди современного вида жили в Индоне-
зии уже 40 тыс. лет назад, а 20 тыс. лет слишком короткий пе-
риод для эволюции на месте. Вымереть могли и более ранние
представители рода Homo erectus на Яве, но тогда неясно, как
эта линия соотносилась с другими линиями развития в других
местах. Согласно второй гипотезе, которая кажется довольно
правдоподобной, солоский человек, будучи гораздо более древним,
мог являться одним из прямых предков современного человека,
в особенности австралоидов в Юго-Восточной Азии. Так как в
плейстоцене Ява была островом, местное население, находившее-
ся в изоляции, конечно, могло иметь много архаических черт.
Но маловероятно, что оно вымерло, не оставив потомков. Видимо,
современные австралоиды Юго-Восточной Азии до некоторой
степени — потомки солоской линии, в которую вливалось доста-
точно материковых генов, чтобы она избежала превращения в
особый вид.
Homo erectus и человек современного вида в Восточной Азии
Чтобы отличить современного человека от более архаичных
представителей того же вида, таких, как Homo sapiens neander-
thalensis и Homo sapiens soloensis, его классифицируют как под-
вид Homo sapiens sapiens. Древнейшие ископаемые оётанкп чело-
века современного вида имеют возраст 60 тыс. лет, а 40 тыс.
2 Заказ № 2306
33
лет назад он уже широко распространен в Старом Свете. Проис-
хождение человека современного вида неясно; неандертальские и
солоские формы обычно не считаются его основными предками,
хотя некоторыми из своих генов он, несомненно, обязан им.
Развитие Homo sapiens от Homo erectus началось, видимо, 200—
300 тыс. лет назад, когда объем мозга превысил 1300 куб. см,
но исследователям об этом ничего не известно3.
Попробуем проанализировать, как Homo erectus соотносится
с современными австралоидами и монголоидами. Гипотеза о
частичной преемственности кажется более приемлемой, чем ги-
потеза о полной смене, потому что частичная преемственность
реальнее полного вымирания более ранних форм. В пользу пер-
вой гипотезы говорят некоторые палеоантропологические данные,
о чем речь пойдет ниже.
Монголоиды Восточной Азии и Америки — широко распрост-
раненная и очень вариативная группа. Антропологические при-
знаки, объединяющие большинство монголоидных народов,— это
темные глаза, прямые волосы и широкое, плоское лицо [757,
с. 2]. Эти признаки выработались, видимо, на протяжении дли-
тельного времени в результате естественного отбора среди до-
вольно вариативного населения, обитавшего где-то в Восточной
Азии. Уже говорилось о том, что в желтоватой коже монголоидов
содержится мало меланина, но зато эпидермис насыщен керати-
ном. Такая кожа хорошо отражает прямой солнечный свет и
препятствует проникновению ультрафиолетовой радиации в боль-
шей мере, чем кожа европейцев [280, с. 234]. Однако Восточная
Азия, за исключением территории, примыкающей к Тонкинскому
заливу, не является районом высокой солнечной радиации. Поэто-
му сопротивляемость ультрафиолетовому излучению не могла
быть единственным действующим фактором отбора. К. Брейс
предложил другую причину относительной светлокожести монго-
лоидов. По его мнению, она была вызвана употреблением одежды
в северных широтах во время последнего оледенения, что сни-
зило адаптивное значение темной кожи [280, с. 219, 148].
По современным палеоантропологическим данным, вероят-
ный район происхождения монголоидов — Северный и Централь-
ный Китай, где употребление одежды могло возникнуть очень
давно.
Конечно, очень трудно проследить происхождение монголои-
дов по антропологическим останкам. Однако в ископаемых ма-
териалах можно выявить • несколько характерных особенностей.
Это лопатообразность верхних резцов, врожденное отсутствие
третьих моляров, подбородочный бугор, сагиттальный валик,
кость инков, широкие носовые кости и платимерия (относитель-
ная уплощенность диафиза бедра) [757, с. 3]. Далеко не у всех
монголоидов есть эти особенности, к тому же и они свойствен-
ны не только монголоидам. Таким образом, можно говорить толь-
ко о тенденции: у монголоидов эти черты встречаются чаще, чем
у представителей других рас.
34
Ф. Вайденрайх, хорошо знакомый с палеоантропологическими
материалами, вначале предполагал, что по крайней мере некото-
рые группы монголоидов были прямыми потомками пекинского
человека, о чем, в частности, свидетельствовали лопатообразные
резцы и подбородочный бугор [1437, с. 84]. К. Кун решил, что
нашел подтверждение этому предположению, когда в 1962 г. на-
считал 17 общих для этих групп антропологических особенностей
[279]. Он заявил также, что смог проследить эволюцию монго-
лоидов от пекинского человека через серию средне- и верхнеплей-
стоценовых находок в Китае. Ранние формы человека современ-
ного монголоидного вида представлены верхнеплейстоценовыми
черепами из Цзыяна в провинции Сычуань и Люцзяна в Гуанси-
Чжуанском автономном районе [1471; 216, с. 752—754]. Обе эти
находки плохо датированы, но Д. Хьюз согласился с предположе-
нием К. Куна о том, что они представляют начало выделения
монголоидной расы [757, с. 7]. Более поздние останки человека в
Китае, например из верхней пещеры Чжоукоудянь, все нынеш-
ние авторы связывают с монголоидами4.
Эти данные, конечно, довольно уязвимы, особенно когда речь
идет о датировках, но все же сейчас можно, видимо, говорить,
что современные монголоиды по крайней мере в определенной
степени происходят от пекинского человека. Нет никаких данных
в пользу предположения о его истреблении и смене какими-
либо мигрантами современного вида. Однако нельзя утверждать
и того, что пекинский человек был главным источником эволюции
монголоидов. Видимо, антропологическая ситуация в Восточной
Азии в среднем или позднем плейстоцене была столь же разнооб-
разна, как и сейчас, и многие гетерогенные популяции передали
свои гены нынешней гетерогенной группе монголоидов. «Если
бы даже мы могли реконструировать запутанную картину сме-
няемости смешанных групп, участвовавших в формировании со-
временных популяций, в окончательном виде она скорее напоми-
нала бы сетку, чем дерево»,—пишет Ж. Йерно [989, с. 42].
Если обратиться к Юго-Восточной Азии, то картина будет
еще более сложной, чем в Китае, так как здесь монголоиды и
австралоиды долгое время развивались бок о бок и гибридизиро-
вались. В районах от Центрального Китая до Юго-Восточной
Азии не было существенных барьеров для локальных передвиже-
ний в меридиональном направлении, и, видимо, человек совре-
менного вида формировался здесь в обстановке клинальной из-
менчивости. Возможно, на севере шла аккумуляция монголоид-
ных черт, а на юге — австралоидных, но вряд ли между этими
Двумя регионами пролегала резкая граница.
Зная современное распространение фенотипов в Юго-Восточ-
ной Азии, Западной Меланезии и Австралии, проще всего пред-
положить, что монголоиды двинулись на юг и сменили там ав-
стралоидов, которые первоначально занимали территорию от
Юго-Восточной Азии до Новой Гвинеи и Австралии, а теперь
сохранились в Юго-Восточной Азии лишь в виде небольших
2*
35
изолированных групп негритосов. Но к подобным идеям следует
относиться с осторожностью, учитывая сложную ситуацию обмена
генами между двумя весьма вариативными расами, которые мог-
ли входить в единый ареал клинальной изменчивости. Было бы
наивно предполагать массовую миграцию однородного монголоид-
ного населения, истребившего своих австралоидных предшествен-
ников.
Гипотеза Ф. Вайденрайха, поддержанная К. Куном, сводится
к следующему: австралоиды формировались параллельно монго-
лоидам и прямо происходили от юго-восточноазиатской популя-
ции Homo erectus, представленной яванскими находками. Эта
'линия эволюции включала солоского человека и две плохо до-
кументированные находки останков черепов, сделанные Е. Дю-
буа в 1890 г. в Ваджаке на Центральной Яве. Эти черепа, отно-
сящиеся к верхнему плейстоцену или голоцену [766, с. 51], при-
надлежали Homo sapiens sapiens, хотя один череп сохранил
довольно выраженные надглазничные валики и до некоторой
степени развитой сагиттальный валик. Кроме того, имеется из-
вестный череп Homo sapiens sapiens из пещеры Ниа в Сараваке,,
который Д. Бросуелл сопоставлял с тасманийскими черепами
[157]. Полагают, что древность этого черепа — 40 тыс. лет, но
есть основания сомневаться в правильности такой датировки.
Если же она верна, то череп из Ниа принадлежал древнейшему
из известных сейчас австралоидов.
В настоящий момент гипотеза Вайденрайха — Куна о непре-
рывном развитии в ЮгогВосточной Азии кажется наиболее при-
емлемой для объяснения эволюции австралоидов. Но недавние отк-
рытия в Австралии снова подняли вопрос о смене населения,,
пусть только на локальном уровне. Древнейшие останки людей
в Австралии представлены кремацией женщины на стоянке у оз.
Мунго на западе Нового Южного Уэльса [146; 147] 5. Нет осно-
ваний сомневаться, что у Мунго найдены останки прямого предка
современных аборигенов. Однако в связи с открытием нескольких
погребений людей очень грубого архаичного типа в болоте
Кау в Северной Виктории [1370; 1371] возникли новые вопросы.
Эти люди жили 10 тыс. лет назад и, таким образом, синхронны
австралоидам типа Мунго, но они сохраняют так много особен-
ностей Homo erectus, что не могут относиться к населению того
же физического облика. Нижние челюсти у некоторых из них
еще массивнее, чем у Homo erectus с Явы, а толщина черепного
свода достигает 2 см. По ’ общему облику они не выходят за
рамки вариативности Homo sapiens, но их, безусловно, нельзя
объединять с современными австралоидами.
Хотя находки в болоте Кау относятся к довольно позднему
времени, они свидетельствуют о возможности очень раннего за-
селения Австралии солоскими людьми, которые позже на протя-
жении длительного периода были сменены и частично поглоще-
ны пришельцами-австралоидами6. Но и в этом случае трудно
объяснить, почему первые сохранились в течение 15 тыс. лет —
36
ведь женщина из Мунго жила 25 тыс. лет назад, а самое позд-
нее из погребений в болоте Кау имеет древность всего в
9 тыс. лет. Австралия остается за пределами этой книги, поэто-
му здесь достаточно отметить, что она была заселена австралои-
дами по крайней мере 25 тыс. лет назад7, позже здесь могла
произойти смена населения. Теории заселения Австралии акту-
альны вообще, а в последнее время в особенности. Находки в
болоте Кау, безусловно, доказывают, что заселение Австралии
происходило неоднократно, однако скольким именно миграциям
аборигены обязаны вариативностью своего современного антропо-
логического типа, остается неясным [128; 1369; 1754].
Однако вернемся к австралоидам Юго-Восточной Азии конца
плейстоцена и голоцена. Картина очень осложнена из-за мало-
численности раскопок и отсутствия датировок. Преобладает
мнение, что одна из главных волн распространения монголоидно-
го фенотипа, в Индонезии и на Филиппинах в особенности, вос-
ходит к неолитическому времени [1171; 815]. По современным
данным, это началось до 3000 г. до н. э. Донеолитическое на-
селение Индонезии и Филиппин было, видимо, в основном авст-
ралоидным, а создатели донеолитического хоабиньского техно-
комплекса на материковой части Юго-Восточной Азии обладали,
очевидно, смешанными австралоидно-монголоидными чертами. Эта
упрощенная схема, возможно, сильно отличается от реальной, но
пока лучше ничего нельзя предложить. Во всяком случае, ясно,
что речь не может идти о быстром «поглощении» австралоидов
монголоидами.
По мнению К. Куна, уже к началу неолита в Юго-Восточной
Азии распространилось значительное число монголоидных генов.
Но он все же считал, что основная волна монголоидов распрост-
ранилась в результате ханьской экспансии на рубеже новой эры
[279, с. 416]. В таком случае еще 2000 лет назад в материко-
вой части Юго-Восточной Азии могла сохраниться довольно круп-
ная австралоидная популяция. По-видимому, так оно и было.
Даже в китайском описании населения индианпзированного
царства Фунань в Камбодже (250 г. н. э.) содержится много
упоминаний о темной коже и вьющихся волосах [1043, с. 254],
хотя современное население Кампучии почти целиком относится
к монголоидному фенотипу. Приведенная реконструкция опира-
ется на малочисленные палеоантропологические данные, но в це-
лом вырисовывается довольно связная картина. Многие скелеты
хоабиньского времени из Северного Вьетнама, Таиланда и с
Малаккского полуострова имеют смешанный монголоидно-австра-
лоидный облик [947; 946; 378; 1181, с. 31; 1070; 1166; 1395,
с. 16—18; 1383; 766]. По-видимому, речь может идти о кливаль-
ной изменчивости с вероятным преобладанием австралоидных
черт на полуострове. Однако, за исключением факта появления
монголоидного населения в Западном Таиланде к 2Q00 г. до н. э.
[1166], у нас почти нет палеоантропологических данных о мон-
голоидной экспансии на материке в неолите. Таким образом, ос-
37
тается вернуться к предположениям, высказанным в предыдущем
абзаце.
В Индонезии и на Филиппинах монголоиды распространились
в ареале, который прежде был австралоидным. Выше уже упоми-
нался австралоидный череп из пещеры Ниа в Сараваке. Помимо
него в той же пещере было найдено несколько донеолитических
погребений, возраст которых — 17—6 тыс. лет; зубная система
останков отличалась «меланезоидными» чертами [817; 666; 648].
Погребенные из вышележащих неолитических слоев имели уже
монголоидную зубную систему. Они датируются концом II—
I тысячелетием до н. э.
Т. Джекоб детально проанализировал много палеоантрополо-
гических останков с о-вов Ява, Сулавеси и Флорес [766], хотя
только некоторые из них были увязаны с надежным археологи-
ческим контекстом. К меланезийскому и австромеланезийскому
типу Джекоб отнес скелеты и другие останки со стоянок Восточ-
ной Явы и Флореса. Стоянки относятся, видимо, к раннему не-
олиту, а палеоантропологические останки в целом — к австрало-
идной группе. Методом радиоуглеродного анализа было установ-
лено, что возраст одной из стоянок Флореса — 1600 лет до н. э.,
но это не решает вопроса о монголоидной волне, ибо на Флоресе
до сих пор обитает население с австралоидными чертами. Боль-
шее значение имеют находки в пещере Гуа-Лава около Сампун-
га на Яве, так как в этом районе сейчас преобладают монголои-
ды, однако отсутствие датировки не позволяет делать какие-либо
выводы. Зато мы можем дополнить наши данные серией из
2682 зубов, найденных в пещере Леангкаданг на юге Сулавеси.
Джекоб назвал их безусловно монголоидными. В Леангкаданге
был найден комплекс тоалских отщепов и пластин, которые да-
тируются примерно 5000 г. до н. э., однако, учитывая аналогич-
ные находки с других местных стоянок, можно предположить,
что зубы относятся к периоду не ранее I тысячелетия до н. э.
Данные Т. Джекоба позволяют считать, что в донеолитическую
эпоху индонезийское население в своей основе было австралоид-
ным, но уже в ранние периоды голоцена, вероятно, через Филип-
пины сюда начали проникать монголоиды.
На Филиппинах древнейшие человеческие останки представ-
лены передней частью черепа, найденной в одной из пещер Та-
бон на Палаване, заселенной 22—24 тыс. лет назад [475, с. 40—
44]. Данные об этой находке полностью еще не опубликованы.
В том же слое позже была найдена нижняя челюсть, которую
Н. Макинтош назвал австралоидной [925, L]. На Палаване в
пещере Дуйонг обнаружено неолитическое погребение, относяще-
еся к началу III тысячелетия до н. э. [475, с. 60], но и эти
палеоантропологические данные еще не опубликованы. В пещерах
Табон удалось вскрыть серию погребений в сосудах, относящихся
ко второй половине II тысячелетия и I тысячелетию до н. э.
По ярко выраженной скуластости и лопатообразным резцам
Н. Уинтерс определил их как монголоидные [1486] 8.
38
Таким образом, в островной части Юго-Восточной Азии ос-
танки монголоидов доисторической эпохи пока найдены только
на Филиппинах, Сулавеси и в Сараваке. Конечно, по этим слу-
чайным находкам трудно судить о реальной картине. Однако
описанные материалы хорошо увязываются с лингвистическими
и археологическими данными, свидетельствующими о том, что
предки полинезийцев и микронезийцев пришли с Филиппин или
из северо-восточной части Индонезии примерно 4 тыс. лет назад.
В их жилах текла преимущественно монголоидная кровь.
Итак, данные, полученные на островной части Юго-Восточной
Азии, могут свидетельствовать о длительном проживании австра-
лоидов на о-вах Сунды по крайней мере до 1000 г. до н. э. или
еще позже. Однако к 3000 г. до н. э. или еще раньше сюда
начали проникать монголоиды, пришедшие через Филиппины на
север Калимантана и на Сулавеси. Последняя значительная волна
монголоидов, вполне вероятно, могла распространиться на западе
Индонезии за последние 2500 лет. Что касается причины рас-
пространения монголоидов в островной части Юго-Восточной
Азии, то предположительно его можно связывать с общим ростом
народонаселения в неолите вследствие развития земледелия и
оседлости. Более поздние хозяйственные успехи индианизирован-
пых царств, несомненно, ускорили этот Процесс.
Антропологическая история Океании
Новая Гвинея была заселена более 30 тыс. лет назад, но
до сих пор там не обнаружено человеческих останков эпохи плей-
стоцена. Генетические и фенотипические данные позволяют пред-
полагать, что население Новой Гвинеи находится в тесном род-
стве с австралийскими аборигенами. Но если австралийские
аборигены развивались в длительной изоляции, то папуасы сме-
шивались с людьми, имевшими монголоидные черты и
заселившими Меланезию, Микронезию и Полинезию в послед-
ние 5 тыс. лет.
Таким образом, в истории формирования антропологического
типа в Меланезии можно выделить два основных этапа. Более
длительный первый этап, начавшийся 30 тыс. лет назад,— это
заселение Новой Гвинеи и соседних островов и первоначальное
развитие здесь австралоидов. Второй этап, который охватывает
последние 5 тыс. лет, совпал с распространением австронезий-
ских языков и расселением клинальных групп с более вы-
раженным монголоидным фенотипом. Эти группы отличались от
классических материковых монголоидов и скорее были переход-
ным типом (встречается сейчас на востоке Индонезии).
В целом эта эволюционная модель основывается на идеях
К. Куна. Но в прошлом высказывались иные точки зрения.
В 1937 г. У. Хауэллс попытался объяснить разнообразие антро-
пологических типов в Меланезии четырьмя миграциями. Первы-
ми были австралийские аборигены, заселившие Новую Гвинею,
о-ва Бисмарка и Новую Каледонию. За ними пришли негритосы,
39
затем негры, последними были небольшие миграции из Полине-
зии и Микронезии. В 1949 г. Дж. Бердселл выдвинул свою тео-
рию, сходную с гипотезой Хауэллса. По мнению Бердселла, пер-
выми пришли негритосы, с которыми связаны многие черты
папуасов, обитающих в Нагорьях Новой Гвинеи. За ними последо-
вали две другие группы, названные исследователем муррайями
(архаические кавказоиды) и Карпентариями (австралоиды). Боль-
шого влияния на Новую Гвинею они не оказали, но муррайи
оставили глубокий след в истории севера Новой Каледонии. По-
следняя, поздняя группа состояла из монголоидов. И Хауэллс,
и Бердселл считали, что антропологическая картина в Мелане-
зии — результат гибридизации этих четырех групп.
Хауэллс и Бердселл были единодушны в том, что монголои-
ды пришли последними, но в вопросе о первых трех миграциях
их мнения разошлись. Однако ни то, ни другое не подтверждает-
ся современными данными. Если не пытаться отделить негритос-
скую миграцию от австролоидной, то почти нет оснований гово-
рить о более чем двух миграциях. Некоторые антропологи, не-
гативно относящиеся к теориям миграционизма, впали в другую
крайность. «Современное меланезийское население является про-
дуктом длительных сложных изменений,— пишет Д. Суиндлер,—
причем его крайнее разнообразие, так бросающееся в глаза, было
вызвано в первую очередь такими процессами, как мутация, ми-
грация, естественный отбор, генетический дрейф и предпочти-
тельные браки... Первичные компоненты, позже смешавшиеся,
могли быть представлены, многочисленными разнотипными груп-
пами, медленно проникавшими в Меланезию из Азии и заселяв-
шими местные острова. Они смешивались с некоторыми соседни-
ми группами, но по отношению к другим сохраняли эндогамию.
Что представлял собой этот процесс: три-четыре отдельные ми-
грации или медленную инфильтрацию различных мелких групп?
Последнее кажется более правдоподобным» [1352, с. 48—49].
Суиндлер не прав, отказываясь от идеи нескольких миграций.
Археологические и лингвистические данные позволяют предпо-
лагать, что в Меланезии наблюдалось два основных периода ми-
граций, а в промежутке между ними могла происходить инфиль-
трация мелких групп. Этими двумя крупными группами были
австралоиды и более монголоидное население. В Меланезии это
население широко смешивалось с ранее пришедшими австралои-
дами, но в Полинезии и Микронезии оно сохранило свой облик.
Две последние области была заселены исключительно австроне-
зийцами, носителями значительного монголоидного наследия.
Сколько миграций было необходимо для возникновения совре-
менной картины в Полинезии и Микронезии? В Полинезии, как
показывают археологические и лингвистические исследования,
была лишь одна крупная миграция, в Микронезии, видимо, две:
одна с запада, другая с юга, но их нельзя расчленить исходя из
современного антропологического типа, распространенного здесь.
Вот почти все, что можно пока сказать о Микронезии. Что ка-
40
Сходство полинезийцев по антропологиче-
ским признакам (по М. Петрусевски)
сается Полинезии, то ранние авторы писали о миграциях двух и
более отдельных групп. Так, в 1924 г. Л. Салливен высказал
мысль о четырех компонентах формирования полинезийцев: двух
кавказоидных, одном негромеланезоидном и одном негромонголо-
идном. В прошлом представители этих антропологических типов
в разной пропорции комбинировались на разных островах.
В 1943 г. Г. Шапиро высказал предположение, что вначале ми-
грировало долихокефальное население, которое в окраинных рай-
онах Полинезии сохранялось вплоть до появления европейцев,
а затем происходила миграция брахикефального населения, став-
шего основным в Центральной Полинезии и на Гавайях. Выводы
Г. Шапиро хорошо аргументированы и до сих пор не потеряли
своей значимости. «В основе полинезийского населения,—писал
он,— лежит единый антропологический тип, что свидетельствует
о происхождении последовательных волн пришельцев из одного
источника. Принадлежность разных волн мигрантов к различным
антропологическим типам представляется весьма сомнительной»
[1208]. Этот вывод приемлем и сейчас, однако мнение о том, что
в Полинезии наблюдалось более одной миграции, теперь можно
поставить под сомнениег хотя на основе одних только антрополо-
гических данных опровергнуть его невозможно.
Недавно М. Петрусевски, используя многомерные статисти-
ческие методы, провел исследование множества фиджийских и
полинезийских черепов и выделил три основные группы. В пер-
вую вошли черепа с Фиджи, Тонга и Самоа, для которых харак-
терны промежуточные (меланезийско-полинезийские) черты, во
41
вторую — черепа с о-вов Общества и Туамоту (Центральная По-
линезия), а также, видимо, с Маркизских островов, в третью —
черепа с Гавайских островов, Новой Зеландии, о-вов Чатем, Пас-
хи (Окраинная Полинезия) и, возможно, с Маркизских островов.
Место последних в этой классификации определяется применяе-
мой статистической методикой, но в целом группы различаются
довольно четко, однако эти различия вовсе не обязательно связаны
с отдельными миграциями извне. Более правдоподобно предполо-
жение о локальной дифференциации, сочетавшейся с небольшими
передвижениями населения.
Выводы Петрусевского не неожиданны, так как в течение
длительного периода между фиджийцами, тонганцами и самоан-
цами иногда заключались браки, как и между островитянами
о-вов Общества и Туамоту. Острова Окраинной Полинезии были
более изолированы, и, возможно, население сохранило черты об-
щего древнего полинезийского фенотипа. Что касается происхож-
дения полинезийцев в целом, то лингвистами и археологами
сейчас доказано, что полинезийский треугольник был заселен
выходцами из одной или нескольких изолированных общин, оби-
тавших скорее всего где-то в районе Тонга или Футуны. Это
произошло на рубеже II—I тысячелетий до н. э. или чуть ранее.
Ниже мы остановимся на этом подробнее, однако следует под-
черкнуть, что данные антропологии и генетики не противоречат
гипотезе происхождения полинезийцев от единого, монголоидного
в своей основе населения, которое в предшествующий период
имело в Меланезии контакты с австралоидами. Как отмечал
К. Кун, «полинезийцы являются такой же частью монголоидно-
австралоидной клинальной цепи, как формозцы, филиппинцы и
балийцы, но у них отмечается больше австралоидности, чем у
некоторых из последних» [280, с. 184]. То же относится и к
микронезийцам. Теория об одной основной миграции в Полине-
зию не исключает вероятности нерегулярного прилива генов из
Америки. Однако трудно избавиться от впечатления, что Полине-
зия заселялась только единожды и заселение шло с запада.
Как случилось, что полинезийцы и восточные микронезийцы
достигли своих островов, не оказав более существенного влияния
на Западную и Центральную Меланезию и, в свою очередь, из-
бежав более сильного воздействия оттуда? Для ответа на этот
вопрос следует привлекать данные не только антропологии, но и
других наук, о чем речь пойдет ниже. Здесь же отметим, что
полинезийцы и восточные микронезийцы распространялись через
Меланезию и не входили в очень тесные генетические контакты
с меланезийцами, которые ко II тысячелетию до н. э. уже рас-
селились на восток вплоть до Новых Гебрид и Новой Каледонии.
Переселившиеся в Полинезию и Микронезию австронезийские по
языку группы в основном сохранили свою монголоидность, а те,
которые остались в Меланезии, частично, но не полностью сме-
шались с окружающими меланезийцами.
Глава II
ИСТОКИ КУЛЬТУРЫ
Последние открытия на Африканском континенте произвели
революцию в знаниях о физической и культурной эволюции че-
ловека. Юго-Восточная Азия и Китай, которые до второй миро-
вой войны были главным ареалом изучения ископаемого челове-
ка, отходят на второй план. Это, конечно, не значит, что в период
плейстоцена данный ареал был изолированным. Замедление тем-
пов исследования, возможно, в большей степени определяется
политическими факторами, чем отсутствием потенциала для даль-
нейших поисков. Ископаемые останки, обнаруженные в значи-
тельных количествах на Яве и в Китае, до сих пор плохо дати-
рованы и лишь изредка непосредственно связаны с комплексами
каменных орудий. Как было показано в предыдущей главе, го-
миниды населяли Юго-Восточную Азию не менее чем 1,5 млн.
лет; там открыты комплексы каменных орудий, возникшие по
крайней мере еще 700 тыс. лет назад. Будущие исследования,
возможно, позволят значительно отодвинуть эту дату, приблизив
ее к африканской. В Африке, как теперь установлено, род Ното
появился в процессе развивающегося производства орудий около
2 млн. лет назад.
Производство каменных орудий, описываемое в первой части
этой главы, относится к геологической эпохе плейстоцена. Эпоха
голоцена началась 10 тыс. лет назад. Эти две эпохи с трудом раз-
личаются стратиграфически или по фаунистическим остаткам,
поэтому такая периодизация весьма условна.
Не может быть точно определена и граница между плейсто-
ценом и предшествующей эпохой плиоцена, хотя в соответствии
с господствующей ныне точкой зрения эпоха плиоцена закончи-
лась 2—3 млн. лет назад, когда в океане появилась холоднолюби-
вая фауна (моллюски) [452, с. 382]. Плейстоцен не считается
теперь эпохой оледенения, так как оледенения происходили и за
несколько миллионов лет до него. Тем не менее темпы наступле-
ния и отступления ледников, видимо, возросли на протяжении
последнего миллиона лет [234; 434]. В Юго-Восточной Азии сле-
дов оледенения мало, и для установления возраста ископаемых
людей и каменных орудий наиболее важен метод относительной
датировки на основании останков млекопитающих.
43
Развитие фауны европейского плейстоцена началось в вил-
лафранкскую эпоху, три миллиона лет назад с появления слонов,
быков и настоящих непарнокопытных лошадей [734; 739]. Вил-
лафранкская эпоха, приходившаяся на верхний плиоцен и ниж-
ний плейстоцен, окончилась миллион лет назад. В Северной
Евразии фауна среднего плейстоцена появилась во время обшир-
ного оледенения в низменностях около 1 млн. лет назад, и мно-
гие из возникших тогда видов арктических животных продолжали
существовать в верхнем плейстоцене 150—10 тыс. лет назад,
до окончания эпохи последнего оледенения. В Индонезии выяв-
лены виды фауны, соответствующие виллафранкскому времени,
а также среднему и верхнему плейстоцену, но датировка их
остается предметом догадок. Более того, современная фауна могла
появиться в Индонезии уже 30 тыс. лет назад,-так что здесь
не существует фаунистических критериев, по которым можно
было бы точно определить границу плейстоцена и голоцена.
О фауне Юго-Восточной Азии речь пойдет ниже, а в этой
главе нельзя не упомянуть о последствии оледенения, имевшем
всемирное значение. Поскольку ледники в периоды пиков их рас-
пространения поглощали огромные количества воды, уровень мо-
рей падал, и обнажались, превращаясь в сушу, расположенные
на мелководье прибрежные отмели, такие, как большой шельф
Сунды в Юго-Восточной Азии. В периоды ледниковой активно-
сти уровень морей, возможно, был на 100—140 м ниже, чем в
наши дни [984; 457, с. 318; 134, с. 376; 403, с. 389; 235], а по-
скольку таких периодов за прошедший миллион лет было много,
велики и возможные обнажения почвы. Может быть, в течение
последнего пика ледниковой активности — 16—18 тыс. лет
назад — площадь суши на шельфе Сунды более чем удвоилась.
В XII—VI тысячелетиях до н. э. уровень моря постепенно повы-
шался и 5—8 тыс. лет назад, возможно, даже превысил совре-
менный уровень (хотя это и спорно) [1375; 28; 462]. Тем не
менее кучи морских раковин, очевидно датирующиеся этим пе-
риодом, найдены во внутренних районах Вьетнама и о-ва Сумат-
ра [265; 1068]. Ситуация во внутренних областях, конечно, может
определиться скорее заиливаниями или подъемами побережья,
чем высоким уровнем моря. Имеются данные о теплом периоде,
который, возможно, коррелирует с высоким уровнем моря в пе-
риод среднего голоцена на Тайване [1390; 225].
Эпоха плейстоцена в Юго-Восточной Азии
В Юго-Восточной Азии, расположенной в тропиках, оледене-
нию были подвержены только вершины гор на Калимантане и
Новой Гвинее. Тем не менее последствия оледенения на конти-
ненте не следует преуменьшать, так как не только наблюдались
сильные колебания уровня моря, но и упали на 8° С по сравне-
нию с современными средние годовые температуры даже в низ-
44
мепных тропических районах. Поэтому раньше археологи пы-
тались связывать сравнительно хорошо изученную историю
плейстоцена на Яве с четырьмя ледниковыми периодами,
зафиксированными в Гималаях [999], но пересмотр истории
плейстоцена в связи с появлением радиометрических датировок
показал ненадежность этого подхода [434]. Для нас основой
хронологии будет смена фауны и небольшое число калиево-арго-
новых датировок. Более надежной представляется корреляция
<с ледниковым периодом на Малаккском полуострове и в Централь-
ном Китае; стратиграфия Явы, геологически нестабильного
острова, возникшего в позднем плиоцене или в раннем плейсто-
цене, лучше всего увязывается при помощи фаунистических
звеньев с материковой Азией.
История человека и других млекопитающих в Юго-Восточной
Азии тесно связана с чередующимися процессами затопления и
осушения континентальных шельфов Сунды и Сахула. Вследствие
осушения Сунды при отступлении моря значительная часть Ин-
донезии соединилась с материковой частью Юго-Восточной Азии,
и, возможно, этот район в течение плейстоцена несколько раз
становился доступным для заселения людьми. Между Калиман-
таном, Явой и Суматрой на глубине до 130 м ниже уровня моря
сохранились разветвляющиеся русла двух основных речных сис-
тем [828; 313, с. 489]. Это свидетельствует о том, что некогда
существовал, а затем затонул огромный субконтинент, больший,
чем Индостан. Что касается шельфа Сахула, то нас интересует
наличие сухопутного моста в период оледенения в позднем плей-
стоцене, так как нет данных о появлении здесь человека ранее
чем 35—40 тыс. лет назад.
Богатый и разнообразный мир млекопитающих Сунды тесно
связан с фауной материковой Юго-Восточной Азии, хотя в тече-
ние последних тысячелетий раздельного существования на неко-
торых островах возникли своеобразные фаунистические ком-
плексы. Наиболее бедна фауна Бали и Палавана, так как оба они
лежат на восточной границе Сунды у самой линии Уоллеса
[963; 313, с. 462—72]. Представление о линии Уоллеса разрабо-
тано Хаксли. Эта линия — одна из известнейших в мире биоге-
ографических границ — проходит через пролив Ломбок, Мака-
сарский пролив, далее между Палаваном и центральными остро-
вами Филиппинского архипелага, между Тайванем и Лусоном.
Предполагают, что она очерчивала морскую впадину, существо-
вавшую в течение большей части плейстоцена. Если это так, она
была серьезным барьером для животных, которые не могли пла-
вать, и для человека, пока он не начал пользоваться плотами.
Линия Уоллеса составляет западную границу фаунистической
зоны Уоллесии, включающей Сулавеси, Молуккские острова и
Нусатенггара. В этой зоне по мере продвижения на восток умень-
шается число плацентарных млекопитающих Юго-Восточной
Азии, на Новой Гвинее появляется сумчатая фауна Австралазии.
Только один род сумчатых — кускус (Phalanger) — распростра-
45
пился за пределы Новой Гвинеи на запад до Сулавеси до появ-
ления человека, а на некоторые острова, например на Тимор, он
мог быть интродуцирован человеком. На Сулавеси была высоко-
эндемичная плейстоценовая фауна: маленькие слоны, два рода
слоноподобных стегодонов, кабаны, маленькие быки; большая
часть этих видов попала на острова в течение плиоцена или в
период между нижним и средним плейстоценом с Сунды, воз-
можно, по перешейкам. Особенно интересны в этом отношении
стегодоны, так как на Флоресе и Тиморе также существовали
два рода, родственные родам Сулавеси. Исходя из этого, М. Одли-
Чарльз и Д. Хойер недавно высказали предположение, что Ява,
Сулавеси, Флорес и Тимор в эпоху верхнего плиоцена или ниж-
него плейстоцена были связаны перешейками. Если это так,
значение линии Уоллеса, естественно, падает и делается вполне
вероятным наличие в Восточной Индонезии Homo erectus [30;
733; 736; 738, 624].
годы
ДО НАШИХ
ДНЕЙ
О. ЯВА
МАТЕРИКОВАЯ
ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ
НГАН-
ДОНГ
250.000
Соло
i

I
7
Homo erectus
( Сан гиран)
Homo erectus
(Сангиран)
Мегантрол
чжоукоудянь Homo erectus
ТАМ ПАН
I
КОМПЛЕКСЫ лань тяня
и террасы #ото erectus
меконг40-45м.
комплексы
НИЖНЕГО 7
плейстоцена
I
I
I
7
Эволюция человека и
каменных орудий в
плейстоцене в Юго-Вос-
точной Азии
2.000.000-
I Homo erectus
I (Моджокерто)
ОРУДИЯ ИЗ ГАЛЕК И ОТДЕЛОВ
46
Что касается Молуккских островов, то их фауна, возможно,
происходит с Сулавеси и Новой Гвинеи. Сухопутные мосты в
период кайнозоя никогда не пересекали линию Уоллеса, единст-
венными плацентарными млекопитающими, достигшими Австра-
лии и Новой Гвинеи без помощи человека, были летучие мыши
и грызуны.
К северу от линии Уоллеса, на Филиппинском архипелаге,
фауна включает некоторые из видов, встречающихся на Кали-
мантане и в Южном Китае [733; 313, с. 504, 505, 519; 816]. Эта
фауна могла появиться в островной части Юго-Восточной Азии
в ледниковое время. Ч. Лин считает, что Лусон во время второго
оледенения был соединен с Тайванем [887]. Г. фон Кенигсвальд
полагает, что перешейки суши во время второго оледенения —
миндель — обеспечили проникновение карликовых стегодонов на
Флорес, Тайвань и Филиппины [819]. Острова Филиппинского
архипелага, за исключением Палавана, окружены глубокими про-
ливами. Если последние когда-то и были сушей, то, очевидно,
подвергались тектоническим опусканиям. Вероятно, Филиппины
в течение большей части плейстоцена были отрезаны от матери-
ка, но не настолько, чтобы крупные животные, такие, как слоны,
носороги и олени, не могли их достигнуть. Нет надежных данных
о том, что человек появился на Сулавеси и островах Филиппин-
ского архипелага раньше чем 40 тыс. лет назад \ Нет данных
и о появлении человека в плейстоцене на Тайване, который, воз-
можно, в эту эпоху неоднократно соединялся с материковой
Азией.
Свидетельства заселения человеком Юго-Восточной Азии
были впервые обнаружены на Яве. Развитие фауны Централь-
ной Явы прошло пять периодов [999, с. 108; 734; 457, с. 674;
973]. Оно начиналось в плиоцене и продолжалось в течение все-
го плейстоцена. Древнейшие ископаемые Homo erectus обнару-
жены с фауной джетис, включающей некоторые виды, сущест-
вующие и ныне (более 20%), такие, как орангутан, гиббон, тигр,
пантера, буйвол, а также большое число вымерших (например,
стегодон). Так как средняя стадия развития этой фауны, как
выяснилось недавно, имеет возраст почти 2 млн. лет [767], она,
видимо, относится к верхнему плиоцену и нижнему плейстоцену
и, таким образом, может быть соотнесена с поздней виллафранк-
ской фауной Евразии. Д. Хойер предположил, что фауна джетис
может датироваться средним плейстоценом, но даты, полученные
для нее ранее, делают это маловероятным [734; 737]. С фауной
джетис каменные орудия обнаружены не были, останки ископае-
мого человека, связанные с ней, описаны в гл. I.
Археологические комплексы среднего плейстоцена
Тринильская фауна, сменившая джетис, относится, по мне-
нию специалистов, к среднему плейстоцену; с ней связана и
большая часть обнаруженных на Яве останков Homo erectus.
47
В тринильской фауне процент современных форм больше, чем в
фауне джетис (до 50). Такие виды, как стегодон и гигантская
панда (Ailuropoda), сближают ее с синхронной фауной Южного
Китая. С помощью калиево-аргонового анализа установлено, что
около 1 млн. лет назад закончился период фауны джетис и на-
чалась эпоха тринильской фауны: тринильская фауна существо-
вала на Яве еще 500 тыс. лет назад [819], но когда она смени-
лась нгандонгской фауной верхнего плейстоцена, неизвестно.
Останки яванского Homo erectus вместе с каменными орудия-
ми не обнаружены, что несколько затрудняет датировку послед-
них. Древнейшие, хорошо идентифицируемые орудия эпохи
плейстоцена обнаружены в галечнике и на террасах речных сис-
тем Баксока, Серикан, Сунглон и Гедех на юге Центральной
Явы; они относятся к так называемой патжитанской индустрии
[999; 1000; 1001; 1002; 684; 1008; 514; 66], датировка которой
не так надежна, как хотелось бы [692]. По фауне эта индустрия
может быть отнесена к концу среднего и началу верхнего плей-
стоцена [64; 65; 738; 821; 999; 1291].
К сожалению, при изучении патжитанской и других палео-
литических индустрий не использовались строго статистические
методы, полные комплексы находок никогда детально не описы-
вались. Типология, введенная X. Мовиусом в 1944 г., не была
усовершенствована, хотя сам Мовиус указывал на ее субъектив-
ность. Основные типы орудий из гальки, реже из отщепов, об-
ладающие диагностическими признаками, следующие: чоппер —
крупное орудие из гальки, обработанное техникой сколов с од-
ной стороны, или из отщепа с закругленным либо почти прямым
режущим краем; чоппинг — орудие, как правило, из гальки, об-
работанное техникой сколов с обеих сторон (вариант чоппера);
ручное скребло — плоское, оббитое техникой сколов с одной сто-
роны орудие типа долота; ручное проторубило — оббитое техни-
кой сколов с одной стороны овальное или заостренное орудие из
гальки или отщепа; ручное рубило — более развитая форма руч-
ного проторубила с двусторонней оббивкой.
В 1936 г. в галечниках р. Баксока в Патжптане было собрано
2419 изделий, выполненных по большей части из кремнистого
туфа [1001, с. 355]. Свыше 50% были отщепами, некоторые очень
больших размеров, некоторые удлиненные, напоминающие пла-
стины. Довольно значительное количество отщепов свидетельст-
вует о предварительной обработке нуклеуса, хотя эта техника
и не так развита, как леваллуазская техника эпохи среднего
плейстоцена в Европе и Африке. Большая часть остальных ору-
дий — из гальки; имеются все типы, описанные Мовиусом; чаще
всего встречаются чопперы (18% общего числа орудий). Однако
наиболее интересным типом орудий являются, видимо, ручные
рубила (6%). Мовиус, исходя из того что их производили тех-
никой продольных сколов и они отсутствовали в материковой
Восточной Азии, первоначально предположил, что ручные рубила
представляют собой независимую местную яванскую линию раз-
48
витпя орудий. Шелльские и ашельские ручные рубила, зафикси-
рованные в Европе и Африке, обычно оббиты боковыми сколами.
Недавно Г. Дж. Барстра как будто бы обнаружил в Патжитане
ручные рубила с боковыми сколами. Мовиус попытался доказать,
что ручные рубила Запада и чопперы Востока — два основ-
ных, самостоятельных типа палеолитических орудий. Хотя послед-
ние находки ручных рубил в материковой Юго-Восточной Азии не
подтверждают гипотезу о строгой границе между ареалами этих
типов, концепция Мовиуса об относительной изоляции Востока
и Запада в эпоху среднего плейстоцена до сих пор представляет-
ся оправданной.
Патжитанская индустрия является наиболее известной в тех-
нологическом комплексе отщепов и галечных орудий, широко
распространенном в Восточной Азии в среднем плейстоцене.
По сравнению с некоторыми комплексами ручных рубил Запада
они выглядят более примитивными. Но эта примитивность, пожа-
луй, обманчива, так как обитатели восточных тропиков могли
обладать большим набором достаточно эффективных деревянных
орудий, которые не сохранились. Поэтому, вероятно, неправомер-
но предположение, что на Востоке Homo erectus находился па
более низкой стадии развития, чем его родственные западные
формы. Однако, поскольку археология располагает данными
только о каменных орудиях, эти проблемы, видимо, никогда не
будут разрешены. Во всей Юго-Восточной Азии найдено множе-
ство каменных орудий эпохи среднего плейстоцена. Орудия, ти-
пологически соответствующие патжитанским, обнаружены на
о-вах Флорес и Тимор, в обоих случаях вместе с костями стего-
донов, что делает датировку плейстоценом почти бесспорной
[534; 950; 951; 952]. Однако находки датируются лишь прибли-
зительно, стегодоп в восточной части о-вов Нусатепггара мог су-
ществовать в изоляции долгое время, так что до сих пор нет бес-
спорных данных о том, что человек пересек линию Уоллеса рань-
ше чем 40 тыс. лет назад.
Проблемы, аналогичные тем, которые были выдвинуты в свя-
зи с находками на Флоресе и Тиморе, встают и в связи с фи-
липпинским островом Лусон. Там в долине Кагайян обнаружены
гальки и отщепы [818]. В выветривающемся отложении Авиден
Меса, датируемом средним плейстоценом, орудия найдены вместе
с ископаемой фауной, включающей слонов и стегодонов, а также
носорогов, быков, гигантских черепах, крокодилов, кабанов и
оленей; 93% орудий, обнаруженных на поверхности,—отщепы,
большая часть их (в одном случае — до 40%) ретуширована.
Остальные орудия — из гальки или больших булыжников. Они
оббиты с одной стороны и, подобно патжитанским ручным про-
торубилам, заострены. Зафиксировано также некоторое количе-
ство нуклеусов, имеющих форму лошадиного копыта, которые
очень типичны для наиболее ранних комплексов Австралии, по-
явившихся там около 40 тыс. лет назад. Недавно во Ьремя раско-
пок на одной стоянке в долине Кагайян каменные орудия об-
49
наружены с остатками бивня ископаемого слона. Это может
означать, что обитатели стоянок в долине Кагайян по крайней
мере в среднем или позднем плейстоцене вели охоту на крупных
животных. Находка на Филиппинах останков человека эпохи
среднего плейстоцена не будет неожиданной, хотя на основе
предварительных сообщений не стоит делать излишне оптимисти-
ческих выводов.
Из материковых индустрий, подобных патжитанской, следует
выделить тампанскую, обнаруженную на террасе р. Перак на
северо-западе Малаккского полуострова [1417; 1002]. По поводу
этой индустрии сейчас ведутся бурные дискуссии. Исследователь
этого памятника пользуется несколько иной терминологией, чем
Мовиус, однако данная индустрия также в основном включает
орудия из гальки и отщепан (из кварцитовых). На некоторых
небольших отщепах вдоль рабочего края обнаружена вторичная
ретушь. Мовиус сообщает о нескольких ручных рубилах, обби-
тых с обеих сторон. Типологически тампанская индустрия может
считаться несколько более ранней, чем патжитанская; однако
Т. Харрисон недавно высказал сомнение в том, что она относится
к среднему плейстоцену. По его мнению, возраст тампанской
индустрии не достигает 40 тыс. лет [669]. Таким образом, она
могла существовать одновременно с материковой хоабиньской
культурой, которая будет описана ниже. Позиция Харрисона пред-
ставляется вполне убедительной, и, возможно, тампанской инду-
стрии приписывают значение, которого она не имела.
За последнее десятилетие повсюду на материке были сделаны
важные открытия. Новые находки на севере и на юге Вьетнама,
в Кампучии заполнили пробел в знаниях об индустриях среднего
плейстоцена, существовавших между Малаккским полуостровом
и Южным Китаем. На горе До возле Тханьхоа на севере Вьет-
нама были собраны орудия, к сожалению не связанные с остат-
ками фауны и представляющие преимущественно базальтовые
отщепы (95% описанных орудий). 4% отщепов имеют вторичную
ретушь, есть два ручных рубила, чопперы, чоппинги, кливеры
(колуны). Из 810 орудий описаны только 30 [141; 142, ч. 3].
П. И. Борисковский считает, что эта индустрия родственна
шелльской и предшествует патжитанской. Мне представляется,
что лучше повременить с анализом материалов с горы До, пока
не будут получены новые данные2.
В Кампучии к северо-востоку от Пномпеня на трех последо-
вательных террасах р. Меконг обнаружены палеолитические ору-
дия [1176]. На верхней, наиболее ранней террасе на уровне
40—45 м над поверхностью современной реки найдены орудия из
кварца, кварцита, риорита и окаменевшего дерева, в основном из
гальки и отщепов с односторонней оббивкой краев. Поскольку
двусторонняя оббивка режущих краев рубящих орудий очень
редка, Э. Сорен предполагает общность этих орудий с тампанской
индустрией Малаккского полуострова и африканскими культура-
ми галек типа олдовайской. На этих террасах не было обнаруже-
50
но никаких остатков фауны, но Э. Сорен считает, что терраса на
уровне 40—45 м связана со вторым оледенением, т. е. началом
среднего плейстоцена. Таким образом, эта индустрия может ока-
заться древнее патжитанской. Терраса на уровне 40—45 м содер-
жит также тектиты — маленькие оплавленные метеориты непра-
вильной сферической формы, возможно, лунного происхождения,
которые остались от метеоритного дождя, поразившего Австра-
лию и Юго-Восточную Азию 600—700 тыс. лет назад (датируется
на основе калиево-аргонового анализа и скорости ядерного распа-
да [455; 231]). По мнению Сорена, тектиты обнаружены in situ;
если это так, то культура сорокаметровой террасы является пер-
вой культурой среднего плейстоцена в Юго-Восточной Азии,
имеющей приблизительную абсолютную датировку. Есть сообще-
ния о каменных орудиях на стоянках Банданчумпол и Амфоема-
етха в Северном Таиланде, возраст которых, видимо,
0,5 — 1 млн. лет; датировка основана на исследовании базальто-
вых потоков. Тектиты также встречаются в тринильской фауни-
стической зоне Явы, столь же древней, что и поздние останки
Homo erectus, хотя связь здесь неявная.
Небольшое количество орудий было найдено на нижней и
поздней террасах Меконга на уровне 20 и 25 м, однако они мало
отличаются от более ранних, хотя, возможно, и датируются
верхним плейстоценом. На террасе на уровне 35—40 м в Нхан-
геа, приблизительно в 60 км к северо-востоку от Хошимина в
Южном Вьетнаме, Э. Сорен обнаружил галечные орудия, геоло-
гически относящиеся к тому же времени, что и орудия, найден-
ные на сорокапятиметровой террасе Меконга [1181]. Эта инду-
стрия особенно интересна: она включает грубые ручные рубила
с двусторонней оббивкой; Э. Сорен считает, что они связаны с
ашельскими ручными рубилами Индии. Поскольку он ссылается
также на ручные рубила из двух других недатированных стоя-
нок Южного Вьетнама и Лаоса [1179], старые концепции об изо-
лированности Восточной Азии придется, пожалуй, несколько
переработать. В материковой Юго-Восточной Азии, в Кампучии,
также найдены костяные орудия, возможно, эпохи среднего плей-
стоцена [204]; много лет назад появилось сообщение о находке
орудий эпохи плейстоцена вместе с остатками Homo erectus в
пещерах Тамханг в Северо-Восточном Лаосе, хотя Мовиус и
оспаривает аутентичность этой находки [494; 1002, с. 536].
Последующие свидетельства развития Homo erectus в Восточ-
ной Азии — находки в Центральном Китае. Сообщение о камен-
ных орудиях из слоев нижнего плейстоцена в Сихоуду на юге
провинции Шаньси позволяет предположить, что это — самая
ранняя стоянка из обнаруженных до сих пор в Восточной Азии.
Комплексы среднего плейстоцена найдены в Ланьтяне на востоке
центральной части провинции Шэньси, в Кэхэ на юго-западе
провинции Шаньси и в знаменитом ущелье Чжоукоудянь, приб-
лизительно в 42 км к юго-востоку от Пекина [1002; 222,
с. 40—56]. На стоянке Чжоукоудянь I в большой обвалившейся
51
пещере с более чем пятидесятиметровыми напластованиями об-
наружено огромное количество неиспользованных отщепов. Ви-
димо, орудия производились на стоянке преимущественно контр-
ударным методом, поэтому отщеп, полученный при скалывании
ударником нуклеуса на каменной наковальне, имел по два удар-
ных бугорка. Орудия, как в материковой части Юго-Восточной
Азии и на Яве, делались из галек и отщепов, но рубила-бифасы
неизвестны. Пекинский человек не только делал орудия, но и мог
добывать огонь и, возможно, был очень умелым охотником. Око-
ло 70% обнаруженных костей животных принадлежат двум ви-
дам оленя — Euryceros pachyostus и Pseudaxis grayi; найдены
также кости леопарда, пещерного медведя, саблезубого тигра,
гиены, слона, носорога, кабана, лошади, косули, антилопы, овцы
и овцебыка. Однако полной уверенности, что человек охотился
на этих животных, нет, некоторые из этих видов были очень
опасны. Звери могли бывать в пещере, когда там не жили люди.
Пищей для пекинского человека служили семена древесного ло-
тоса (Celtis barbouri); дерево багряника (Cercis blackii) он ис-
пользовал в качестве топлива.
Подводя итоги вышесказанному, следует отметить, что, во-
первых, орудия, действительно относящиеся к среднему плейсто-
цену, по-видимому, произведены Homo erectus, хотя эта связь
со всей очевидностью прослеживается только на стоянке Чжоу-
коудянь, во-вторых, комплексы Юго-Восточной Азии имеют весь-
ма неясный стратиграфический контекст и некоторые из них,
особенно тампанский, а возможно, и патжитанский, теперь могут
быть датированы скорее* верхним, чем средним, плейстоценом.
Индустрии Юго-Восточной Азии содержат в основном гальки и
отщепы, в большинстве своем грубо оббитые только с одной
стороны и очень редко несущие следы вторичной ретуши. Вся
область к востоку от Гималаев не имела тесных связей с ашель-
ской и леваллуазской техникой Запада, но не совсем ясно, мож-
но ли рассматривать эту изоляцию как «отсталость». Кстати,
П. И. Борисковский предполагает, что такие связи все же суще-
ствовали [142, ч. 2, с. 8, 10]. До сих пор наиболее полный комп-
лекс, отличающийся от всех других слабо стратифицированных
комплексов каменных орудий, найден на стоянке Чжоукоудянь,
но даже здесь раскопки производились тогда, когда методика ар-
хеологических раскопок была не такой, как ныне.
Эпоха верхнего плейстоцена
(около 150 — 10 тыс. лет назад)
Черты культуры этой эпохи довольно неопределенны вплоть
до периода, начавшегося около 40 тыс. лет назад. К этому пе-
риоду относятся памятники, датируемые радиоуглеродным мето-
дом. В Северном Китае и Японии производство каменных ору-
дий развивалось под очевидным влиянием мустьерского и
52
ориньякского технокомплексов Северной Евразии, однако дости-
жения этого рода ограничены районом к северу от горного хреб-
та Циньлин. В Южном Китае, в Люцзяне, был найден упоминав-
шийся выше череп человека эпохи верхнего плейстоцена; воз-
можно, он относится к ранней популяции Homo sapiens sapiens
с некоторыми монголоидными признаками. Черепная крышка,
обнаруженная в Маба, в Гуандуне, по всей вероятности, отно-
сится к позднему среднему плейстоцену и аналогична находке
солоского человека на Яве. Некоторые памятники Южного Китая
содержат отщепы, датируемые верхним плейстоценом [3],
но тяжелые орудия из нуклеусов, имевшиеся на более ранних
стоянках Юго-Восточной Азии, видимо, отсутствуют. В общем же
в материковой части Юго-Восточной Азии рассматриваемый пе-
риод (до возникновения хоабиньского технокомплекса в XII
тысячелетии до н э., который будет описан ниже) изучен
слабо.
Наиболее важные открытия, относящиеся к эпохе верхнего
плейстоцена, сделаны в островной Юго-Восточной Азии. Черепа
солоского человека, найденные в Нгандонге, к сожалению,
не связаны с какими-либо орудиями, однако коллекции, собран-
ные в этом районе, включают отщепы и обработанные рога вы-
мершего оленя Axis Lydekkeri.
Другая индустрия, возможно относящаяся к верхнему плей-
стоцену,— в Сангиране, в центральной части Явы,— представля-
ет собой комплекс небольших отщепов из халцедона и яшмы
[684, с. 49]. Впрочем, датировка комплекса в Сангиране спорна
[65; 821]. Это скребки, острия, сверла, имеется также несколько
грубых пластин с параллельными сторонами, которые, возможно,
получены случайно, а не в результате специальной подготовки
нуклеуса. В Менгеруде в западной части Флореса и на пятпде-
сятиметровой террасе р. Валланер, в Кабенге на юго-западе
Сулавеси [1002, с. 530; 681; 684, с. 71] были обнаружены сход-
ные орудия вместе с костями стегодона [950; 951; 16]. X. Ван
Геекерен датирует Кабенге на основании фауны поздней фазы
среднего плейстоцена. На двух названных стоянках также обна-
ружены галечные орудия; в целом перед нами, вероятно, непре-
рывная линия развития, начинающаяся с индонезийских инду-
стрий среднего плейстоцена. Все памятники датированы слабо,
однако общепризнана их увязка с верхним плейстоценом.
На островах Филиппинского архипелага отщепы, подобные
тем, которые были найдены в Кабенге и Сангиране, обнаружены
в слоях, относящихся к позднему плейстоцену, на о-ве Лусон
около Манилы и возле Давао на о-ве Минданао, ручные рубила —
па юге Центрального Лусона [115, с. 246]. Значимость этих на-
ходок снижается слишком общей датировкой. Поэтому последние
открытия в пещере Табон на о-ве Палаван и в пещере Ниа в
Сараваке (на Калимантане) имеют фундаментальное значение:
судя но радиоуглеродным датам, люди в пещерах ТЬбон и Ниа
Жили около 40 тыс. лет назад.
53
Большая пещера в Ниа, занимающая 10,5 га, расположена в
известняковом холме приблизительно в 16 км от моря; раскопки
проводились в 1954—1967 гг. под руководством Т. Харрисона
[652; 653; 656; 658; 661; 662; 971; 669]. Каменные орудия об-
наружены на глубине до 3 м, но остатки костей и раковин ниже
2,5 м не сохранились. Кости животных, найденные вместе с ору-
диями, относятся к фауне низменных вечнозеленых лесов совре-
менной Юго-Восточной Азии, единственное вымершее живот-
ное — гигантский ящер (Manis palaeojavanica), обнаруженный
только в нижних слоях, имеющих возраст более 30 тыс. лет
[668]. Уже в самых ранних слоях встречаются кости орангутана,
ящера, дикобраза, дикой кошки, титра, тапира, кабана, крупного
вида оленька, диких быков [735]. Считается, что па Калиманта-
не во время последнего ледникового максимума климат был
холоднее и суше, чем сейчас, однако совершенно неясно, какое
воздействие на фауну региона оказывали эти климатические из-
менения [1095]. Поэтому очень важно, что современная фауна
на Калимантане полностью оформилась 30 тыс. лет назад.
Если считать остатки животных в пещере свидетельством того,
что ее обитатели употребляли в пищу их мясо, то наиболее
частой добычей людей были кабан, орангутан и другие обезьяны.
Кости быков, оленей и носорогов встречаются реже; иногда на-
ходят даже кости крокодилов. Свидетельств существования соба-
ки нет вплоть до эпохи неолита (до 2500 лет до н. э.) [261].
Полное отсутствие в Юго-Восточной Азии этого животного до
неолита позволяет предположить сознательную интродукцию его
человеком. Помимо млекопитающих пищей древним обитателям
пещеры Ниа служили рыба, птица, пресмыкающиеся, моллюски.
Очевидно, эти древние охотники употребляли в пищу все, что
могли добыть. Такое использование ресурсов характерно, види-
мо, для всего периода донеолитических культур в восточных тро-
пиках. Зачем человеку было ограничивать себя при таком разно-
образии пищевых ресурсов?
Последовательность индустрий в Ниа, датированная радио-
углеродным методом, составлена на основании одного из послед-
них отчетов Т. Харрисона [661]:
Находки
Небольшие отщепы, почти без следов использо-
вания. Череп человека современного вида
Оббитые с одной стороны чопперы из гальки,
по крайней мере один чоппинг-бифас, боль-
шие отщепы без ретуши, а также костяные
острия и лопаточки
Кварцитовые отщепы без ретуши, большое
число костяных острий, шильев и лопаточек
(чопперы из гальки не обнаружены)
Скорченные, сидячие и неполные погребения
Топоры и тесла со шлифованным лезвием из
уплощенной гальки, ретушированные орудия
из отщепов
Приблизительная
датировка
40 тыс. лет до н. э.
40 тыс. лет до н. э.
30 тыс. лет до н. э.
15 тыс. лет до н.э.
13—10 тыс. лет до н. э.
54
Находки
Полированные тесла лннзовидные или округ-
лые в сечении
Цодквадратные тесла, керамика, циновки, сети,
«монголоидные» зубы, вытянутые погребения
(некоторые в деревянных гробах)
Медные и бронзовые орудия
ЯКелезные орудия, китайская керамика, стек-
лянные бусины
Приблизительная
датировка
6—4 тыс. лет до н. э.
2500 лет до н.э.
250 г. до н. э.
700 г. н. э.
Отсутствие галечных орудий в комплексах последних 30 тыс.
лет представляет особый интерес, так как эта тенденция отличает
Ниа от относящихся к тому же времени хоабиньских стоянок в
материковой Юго-Восточной Азии, где нуклеусы и галечные ору-
дия сохраняют свое значение. В Индонезии и на Филиппинах в
этот период явно преобладали отщепы; возможно, это связано с
появлением Homo sapiens sapiens, хотя еще требует объяснения,
почему свидетельства о нем в основном ограничены островами.
Надо иметь в виду, что в Ниа, далеко от материка, найден древ-
нейший череп современного облика, возраст которого — прибли-
зительно 40 тыс. лет. Помимо этого в Ниа обнаружена серия
человеческих погребений, древность которых, судя по страти-
графии,— не более 20 тыс. лет. Скорченные, сидячие и несколько
неполных захоронений без керамики относятся к XV—IV тыся-
челетиям до н. э. Вытянутые погребения, кремации и «обожжен-
ные». захоронения были распространены в течение всего неоли-
тического периода, т. е. с XII в. до н. э. и до I в. н. э.
{648, 666, с. 17]. Неолитические погребения будут описаны ниже
Докерамические погребения в некоторых случаях присыпаны по-
рошком из гематита или частично обожжены до захоронения,
но полных кремаций нет — большая часть скелетов сохранилась
целиком. Погребальные ямы стратиграфически не прослежены,
с одним погребением найдено галечное орудие со шлифованным
краем, а другое, сильно скорченное, имело под головой «подуш-
ку» — бедро носорога. К докерамическому периоду принадлежат
22 полных погребения, из которых 18 скорченных и 4 сидячих,
с пятками под ягодицами. С некоторой степенью уверенности
можно Предполагать каннибализм и человеческие жертвоприно-
шения. С XIII тысячелетия до н. э. в Ниа последовательно появ-
лялись четыре типа изделий особой важности — галечные топо-
ры, или тесла со шлифованным лезвием, целиком шлифованные
топоры и тесла, двояковыпуклые или квадратные в сечении,
а также керамика.
Другая пещера, где последовательность находок аналогична
последовательности в Ниа,—Табон. Она расположена в извест-
няковом массиве западного берега о-ва Палаван, входящего в со-
став Филиппинского архипелага. Эта пещера значительно мень-
ше Ниа, и возраст индустрий каменных орудий там — 30—9 тыс.
лет [474; 475]. Ныне пещера находится у моря, но в период,
когда здесь жили люди, уровень моря был ниже; во время
55
Орудия из пещеры Табон: базальтовые чоп-
перы-а, &; отбойник из кварцита - с; ввер-
ху и в центре - сланцевые отщепы из комп-
лекса XXI тысячелетия до н. э.
максимального оледенения пещера могла отстоять от моря на
35 км. В отчетах о раскопках нет сведений о находках моллю-
сков пли рыбьих костей. В последнем отчете руководитель раско-
пок Р. Фокс сообщает о пяти последовательных комплексах от-
щепов, которые разграничиваются стратиграфическй, но тем не
менее обнаруживают определенное сходство. Только один комп-
лекс из 332 отщепов кремнистого сланца, возраст которого около
23 тыс. лет, описан статистически Фоксом [475]:
Находки Процент к общему числу
находок
Необработанные куски кремнистого сланца 2
Нуклеусы, видимо неиспользованные 22
Сколы, оставшиеся от производства орудий 53
Неретушированные отщепы (потенциальные ору- 6
дня без следов использования)
Орудия Ьз отщепов (без ретуши, но со срабо- 16
тайным краем)
Орудия из отщепов с вторичной ретушью 1
Лицевая часть человеческого черепа, видимо связанного с
этим комплексом, описана в главе I.
Судя по наличию нуклеусов и остаткам производства, ясно,
что орудия производились в пещере. Нуклеусы, однако, не под-
готовлены должным образом для того, чтобы получать отщепы,
и по этому критерию, равно как и по отсутствию настоящих пла-
стин п редкой вторичной ретуши, комплексы Табона технологи-
чески мало отличаются от других комплексов верхнего плейсто-
цена в островной Юго-Восточной Азии. Процентные соотношения
даны только для артефактов из кремнистого сланца. В отчете
Р. Фокса упомянуты обработанные с одной стороны базальтовые
чопперы, но встречаются они очень редко.
В пещере Табон совсем не найдено костяных орудий, хотя
во всех слоях встречаются кости животных в основном малых
размеров — птичьи, летучих мышей, кабаньи и некоторых ныне
вымерших видов оленей. Остатков крупных млекопитающих нет,
но, возможно, в плейстоцене этой фауны на Палаване не было
из-за его относительной изолированности.
Исследование четырех комплексов верхнего плейстоцена
островной Юго-Восточной Азии — Сангирана, Кабенге, Ниа и
Табона — показало, что в качестве орудий использовались пре-
имущественно отщепы, а не нуклеусы и гальки. Отщепы редко
скалывались со специально приготовленных нуклеусов, поэтому
настоящие пластины, видимо, случайны. Ретушь встречается
редко, частично потому, что отщепы невелики по размерам (на-
много мельче, чем, например, отщепы среднего плейстоцена) и,
возможно, предназначались для немедленного (после отделения
от нуклеусов) использования. Нет основания связывать техноло-
гические инновации в районах Филиппин и Индонезии в целом
с каким-либо сильным внешним влиянием; сомнительно по край-
ней мере, что это могло наблюдаться 10 тыс. лет назад. По су-
57
тцеству, нет ничего невозможного в том, что индустрии отщепов
сформировались на основе более ранних культур, таких, как пат-
житанская, хотя в настоящее время это лишь гипотеза. Конечно,
индустрии отщепов Юго-Восточной Азии имеют мало общего с
индустриями пластин и отщепов Северного Китая и Японии, су-
ществовавшими одновременно с ними, хотя какие-то параллели
с индустриями Южного Китая провести все же можно.
Прежде чем перейти к рассмотрению развития материковой
и островной Юго-Восточной Азии в период раннего голоцена, не-
обходимо остановиться па двух важных событиях, датируемых
совершенно определенно верхним плейстоценом,— на заселении
Австралии и Новой Гвинеи.
Австралия
Доистория Австралии не является непосредственно темой дан-
ной книги, однако некоторые ее аспекты требуют рассмотрения,
так как в эпоху позднего плейстоцена Австралия и Новая Гвинея
неоднократно составляли единый материк, пока приблизительно
6500—8000 лет назад не сформировался окончательно мелковод-
ный Торресов пролив. В Австралии обнаружено наиболее раннее
из датированных свидетельств пересечения человеком линии
Уоллеса. Неизвестно и, возможно, никогда не будет известно, как
люди попали на новый континент, но в периоды понижения уров-
ня моря маршруты могли проходить через Сулавеси и Серам на
Новую Гвинею или вдоль цепи о-вов Нусатенггара на Тимор и в
Австралию. Наиболее ранний датированный археологический па-
мятник Австралии — кремированные останки с оз. Мунго в Но-
вом Южном Уэльсе, возможно насчитывающие 32 тыс. лет;
древнейшие каменные орудия из Мунго могут иметь древность
40 тыс. лет. Теперь в Австралии известно несколько памятников
древностью более чем 20 тыс. лет [1009; 779; 39]. Эти памятни-
ки представляют индустрию, содержащую в основном односторон-
не или двусторонне оббитые гальки, сильно выпуклые, ретуши-
рованные нуклеусы с гранями, образующими угол приблизитель-
но в 90° (нуклеусы в форме лошадиного копыта), возможно
служившие тяжелыми скреблами, разнообразные, часто ретуши-
рованные отщепы, определяемые в общем как скребла.
Р. Джонс называет эту индустрию, преобладавшую в Австралии
до III тысячелетия до н. э., а в Тасмании —до контакта с евро-
пейцами, «австралийской традицией нуклеусов и скребел»
[146]. Место зарождения этой культуры в Юго-Восточной Азии
еще не установлено и, возможно, никогда не будет установлено,
ибо несколько миграционных групп могли происходить из раз-
личных регионов. Как было показано выше, нуклеусы в форме
лошадиного копыта были обнаружены в долине Кагайян на Лу-
соне, в пещере Табон, а также в Восточной Индонезии среди
разрозненных находок, сделанных на поверхности. Каменные
орудия, имеющие сходство с австралийскими, были обнаружены
58
недавно в южной час1и Сулавеси; их возраст — конец плейстоце-
на, так что ныне вопрос о происхождении австралийской куль-
туры не решен [532]. Интересно, что между Индонезией и Се-
яерной Австралией имеется сходство в использовании населением
съедобных растений [551].
Обращает на себя внимание одна аномалия — маленькие то-
поры со шлифованными лезвиями древностью примерно в 22 тыс.
лет, найденные под тремя скальными выступами около Оэнпел-
ли на территории Арнемленда [1443]. Эти топоры делались или
из необбитых галек, или из двусторонне оббитых булыжников,
у некоторых есть «талия», или неглубокие желобки, выдолблен-
ные вокруг торца, возможно, для того, чтобы легче было приде-
лать ручку. Эти топоры со шлифованными лезвиями по крайней
мере на 7 тыс. лет древнее сопоставимых с ними орудий из
Ниа или Нагорий Новой Гвинеи, хотя возраст этой техники в
Японии может достигать 25 тыс. лет [993, с. 201; 135]. В осталь-
ной части Австралии данная техника, характерная только для
Арнемленда, распространилась после 5000 г. до н. э. Описанные
орудия настолько древние, что возникает искушение считать
Арнемленд центром первоначального возникновения этой техни-
ки, а не районом, воспринявшим ее извне.
Новая Гвинея
На Новой Гвинее не обнаружено памятников возрастом свы-
ше 30 тыс. лет. Древнейшая стоянка расположена в местности
Косипе в Центральном Нагорье (2000 м над уровнем моря)
[1450]. Между прослойками пепла, имеющими возраст 19—
26 тыс. лет, обнаружено два основных типа каменных орудий на
Новой Гвинее. Один — так называемая черешковая пластина
(строго говоря, совсем не пластина) — мотыгоподобное орудие,
обычно делавшееся из отщепов или гальки. Другой — топор-тес-
ло из отщепа двояковыпуклого сечения, отдаленный предшест-
венник шлифованных меланезийских тесел типа валиковых то-
поров, по терминологии Р. Хайне-Гельдерна. Как уже отмечалось,
шлифованные топоры с «талией» обнаружены на п-ове Арнем-
ленд; что касается новогвинейских находок, то, возможно, это
древнейший в мире комплекс предположительно земледельческо-
го характера. Столь древние топоры-тесла нигде больше не встре-
чаются, черешковые пластины иногда находят в хоабипьских
памятниках материковой Юго-Восточной Азии. На основании
имеющихся данных неправомерно утверждать, что земледелие
распространилось на Новой Гвинее ранее чем 20 тыс. лет назад,
поскольку для подтверждения датировки стоянки Косипе тре-
буются дополнительные материалы, относящиеся к другим, более
ранним памятникам; топоры же с п-ова Арнемленд, учитывая
данные австралийской этнографии, конечно, не использовались
для земледелия.
59
Черешковые пластины пз Юго-Восточной Азии (а, Ь) и Нагорий Новой
Гвинеи (g—i): а — Дафук, северная часть Вьетнама (пластина со шлифо-
ванным лезвием); b — Сапйок, Таиланд; с — Ниобе (пластина со шлифован-
ным лезвием); d, е — Косине; / — Киова; g, h> i — Юку
Расселение человека на Новой Гвинее 20 тыс. лет назад, как
и его хозяйственная деятельность, в значительной мере пред-
ставляет еще загадку. Заселение Косине происходило тогда, ког-
да в более высоких широтах наступил пик оледенения. Не избе-
жали оледенения и Нагорья Новой Гвинеи. Льдом было покрыто
около 2 тыс. кв. км (по сравнению с 10 кв. км в настоящее
время) [743]. Температура в этой части Новой Гвинеи, видимо,
была приблизительно на 5° ниже современной среднегодовой тем-
пературы. Нет очевидных свидетельств того, что основная часть
Нагорий была заселена ранее 15 тыс. лет назад. Первые следы
человеческой деятельности на открытой стоянке Ванлек в долине
р. Кайронк датируются XIII тысячелетием до н. э., топоры со
шлифованным лезвием из скального выступа Кафьявана в Вос-
точном Нагорье относятся к IX тысячелетию до н. э. (личное
сообщение С. Булмер, а также [1447; 1448]). Дж. и Г. Хоуп
выдвинули предположение, что обширные высокогорные луга
Новой Гвинеи в период позднего плейстоцена могли обеспечить
пищей значительное население. Не исключено, что основная часть
Нагорий была впервые заселена в это время людьми, обладавши-
ми орудиями, приспособленными для расчистки лесов, а возмож-
но и для зачаточного земледелия. Говорили ли они на древней-
ших языках трансновогвинейской филы? Пусть эту проблему
решают будущие исследователи. Нам остается лишь добавить,
что прямых данных о наличии земледелия ранее IV тысячелетия
до н. э. не имеется.
Хоабиньский технокомплекс
материковой Юго-Восточной Азии
Вернемся к проблеме лакуны в верхнем плейстоцене в мате-
риковой Юго-Восточной Азии. Хоабиньские стоянки (в широком
понимании этого термина), занимающие огромное пространство’
от Южного Китая до Восточной Суматры, содержат орудия раз-
витой индустрии галек и отщепов, которая имеет возраст от
13 тыс. до 4 тыс. лет. Однако есть основание предполагать, что
этот технокомплекс [258; 561] сложился гораздо раньше, чем
может показаться на первый взгляд, и его возраст — 30 тыс. лет.
Трудно себе представить, чтобы к верхнему плейстоцену относи-
лись еще какие-нибудь памятники3. Хотя на этих стоянках об-
наружены следы современной фауны, фаунистические остатки в
Ниа, имеющие возраст 30 тыс. лет, дают основание относить эти
стоянки тоже к эпохе плейстоцена.
Материалы хоабиньской культуры позволяют решить пробле-
му раннего появления земледелия, керамики и шлифовки рабо-
чей части орудий. Несмотря на полвека исследований, правда
спорадических, картина остается не вполне ясной, впрочем, как
и во всей археологии Юго-Восточной Азии. Действительно, ос-
новные раскопки проводились в 1920—1930 гг., когда было от-
61
Хоабиньские орудия из северной части Вьет-
нама: а - суматралит; d — короткое рубиль-
це; / — топор бакшонского типа со шлифо-
ванным лезвием
крыто более 70 известняковых гротов в области Тонкин на севере
Вьетнама, а также в центральной и северной частях Малаккско-
го полуострова. С самого начала уровень раскопок был весьма
посредственным, описания материалов были запутаны недопусти-
мым разнообразием типологических терминов для каменных ору-
дий (см., например, [265; 312]). В 1964 г. эти материалы были
несколько упорядочены в докторской диссертации Дж. М. Мэтть-
юза [960]; с тех пор исследователи разрабатывали эту тему уже
на современном археологическом уровне.
В наши дни хоабиньские стоянки известны практически толь-
ко в известняковых массивах с пещерами и навесами. В Север-
ном'Вьетнаме и на Малаккском полуострове, где имеется не-
сколько таких массивов, сосредоточено большинство памятников.
В Южном Китае, Таиланде и Кампучии памятников хоабиньской
культуры обнаружено пока мало, в Южном Вьетнаме и Лаосе
практически нет ни одного, а на островах Юго-Восточной Азии
хоабиньские стоянки найдены только в одном месте — на северо-
востоке Суматры4. Карта распространения хоабиньской культу-
ры далеко не полностью отражает реальную картину в древности.
Многие стоянки плохо сохранились или не сохранились вовсе:
большое количество прибрежных раковинных куч могло быть за-
топлено при поднятии уровня моря 14—7 тыс. лет назад. При-
брежные кучи (например, на Суматре) представляют собой ос-
новной побочный продукт хоабивьского хозяйства, отсутствие
этих памятников на большинстве пологих прибрежных склонов
позволяет предположить, что 7 тыс. лет назад хоабиньский пе-
риод уже близился к завершению. Их отсутствие может означать
также то, что после этого рубежа образование раковинных куч
сокращалось, возможно, потому, что источником белка вместо
моллюсков стало мясо одомашненных свиней, появившихся одно-
временно с ранним земледелием.
Хоабиньский технокомплекс, определяемый только по типам
орудий, включает галечные орудия, отщепы, небольшое количе-
ство орудий со шлифованным рабочим краем и костяных орудий.
Поздние материковые стоянки содержат керамику и целиком
шлифованные топоры и тесла и, таким образом, заполняют лакуну
между хоабинем и периодом неолита. Пластины довольно редки,
и в этом отношении технокомплекс отличается от существо-
вавших в одно время с пим индонезийского и филиппинского,
где отщепы и пластины преобладают.
Пока не проведен полный статистический анализ хоабпиьских
орудий со стоянок всего ареала, невозможно детально класси-
фицировать орудия в пространстве и во времени. Во всяком
случае, дискретные признаки не выделяются [561, с. 312]. Как
и на Новой Гвинее до недавнего времени [1445; 1446], главное
значение придавалось лишь режущему краю орудий, поэтому их
формы не были четко дифференцированы. Ведь орудия и так
были пригодны для работы. В этом отношении мпдгообещающи-
ми являются последние трасологические исследования хоабинь-
65
ских орудий [142, ч. IV, с. 236—8; 561]; можно ожидать, что
обнаружатся следы от выкапывания корней и клубней, обработки
бамбука.
Тем не менее недавно было предпринято несколько попыток
классификации хоабиньских орудий, и большая часть авторов
признала следующую [960; 961; 685]:
1. Галетные орудия, оббитые с одной стороны и в разной мере
сохраняющие первоначальную корку. В эту категорию входят
миндалевидные, треугольные, дисковидные и овальные орудия.
Последние, оббитые целиком с одной стороны, часто называют
суматралитами.
2. Галечные орудия — бифасы, по форме сходные с предыду-
щим типом.
3. Усеченные галечные орудия (короткие топоры), обычно
сделанные из половины овальной гальки, расколотой поперек.
4. Топоры со шлифованным лезвием.
5. Другие формы, в том числе каменные отбойники и несколь-
ко редко встречающихся пластин, а также нуклеусы, отщепы,
большей частью не упоминаемые в отчетах.
От общих замечаний о хоабиньской культуре перейдем к крат-
кому рассмотрению районов ее распространения.
Северный Вьетнам
В 1927 г. М. Колапи, опубликовав сообщение о раскопках де-
вяти скальных навесов *в провинции Хоабинь к юго-западу от
Ханоя, ввела в археологическую литературу термин «хоабпнь-
ский» [265; 120, с. 25—53]. Ни для одного памятника стратигра-
фия не была установлена, но в пещере Шаодонг на основании
типологии орудий были выделены три фазы. Самая нижняя —
на глубине около 2м — содержала большие, грубо оббитые ору-
дия, средняя — меньшие по размерам и лучше обработанные ору-
дия со шлифованным режущим краем и, возможно, керамику
(в сообщении указывается, что она найдена «довольно глубоко»);
верхняя фаза на глубине выше 80 см — орудия, свидетельствую-
щие о дальнейшем развитии шлифовки краев и техники отщепов.
Трудно сказать, насколько ценны данные, полученные М. Кола-
пи, так как ее терминология отличается от общепринятой, лишь
некоторые орудия описаны и показаны на иллюстрациях. Отще-
пы, которые, должно быть, .встречались так же часто, как нук-
леусы и галечные орудия, почти совсем проигнорированы.
В 1927—1930 гг. М. Колани исследовала еще ряд пещер и на-
весов в соседних провинциях Ниньбинь и Тханьхоа [268];
на Первом конгрессе археологических исследований Дальнего
Востока, состоявшемся в Ханое в 1932 г., было принято деление
хоабиньской культуры на три периода:
хоабинь I (древнейший): исключительно орудия-отщепы, до-
вольно большие п грубые;
64
хоабинь II: орудия меньших размеров, лучшей выделки,
а также орудия со шлифованным краем;
хоабинь III (поздний): еще меньшие орудия, отщепы со вто-
ричной обработкой; за немногим исключением (например, наход-
ки в пещере Шаодонг), шлифованные орудия отсутствуют
[1114].
Дж. М. Мэттьюз отметил несколько слабых мест этой схемы.
Наименее вероятным он считал исчезновение орудий со шлифо-
ванным краем в конце хоабиня, как раз накануне развитого
неолита [961].
Типологическое разделение хоабиня па три периода, видимо,
уже предано забвению, в настоящее время основными показате-
лями его развития в Юго-Восточной Азии считаются шлифовка
рабочего края, появление керамики и, возможно, зарождение
земледелия. Наличие первых двух признаков характеризует па-
мятники позднего хоабиня, отсутствие их — довольно неопреде-
ленную фазу, называемую ранним хоабинем.
На стоянках, исследованных Колани, шлифовка рабочего
края встречается редко (у 1—2% всех орудий) и обнаружена,
как правило, только в верхних слоях. Керамика (в основном не
описанная) также обычно встречается в верхних слоях (в соот-
ветствии с классификацией, предложенной упоминавшимся выше
конгрессом, она относится к хоабиню II); первоначально предпо-
лагалось, что она должна быть ниже, но теперь ясно, что керами-
ка непосредственно связана по крайней мере с поздней стадией
хоабиня. Кроме того, на стоянках, раскопанных Колани, обнару-
жены костяные острия и лопаточки, каменные пестики и выдолб-
ленные ступки, морские раковины, а в пещере Чиенгсен — камни
с углублением и следами гематита, а также человеческие кости,
окрашенные им же [265, с. 25].
Недавно были опубликованы отчеты П. И. Борисковского об
исследованиях хоабиньских памятников Северного Вьетнама
[142, ч. IV], однако полученные им результаты мало добавили
к тому, что было известно с 1932 г. Для хоабиньских памятни-
ков Северного Вьетнама не установлено никаких абсолютных
дат5, поэтому мы не знаем, когда впервые появились шлифов-
ка краев и керамика, хотя орудия со шлифованным краем обна-
ружены непосредственно у материка в некоторых скальных ук-
рытиях. Не датировано также появление орудия с «талией» и
шлифованным рабочим краем по крайней мере на двух стоян-
ках: Дафук в провинции Тханьхоа [267] и Хунгмуой в провин-
ции Хоабинь [142, ч. IV], сходных с памятниками эпохи
поздпего плейстоцена в Северной Австралии. Положение ослож-
няется тем, что в хоабипе есть, видимо, региональный вариант —
бакшонский, открытый в известняковой пещере в горном мас-
сиве Бакшон А. Мансюи и М. Колани [945; 947]. В целом бак-
шонские памятники характеризуются, с одной стороны, весьма
малым количеством орудий, а с другой —очень высокой долей
орудий со шлифованным краем, некоторые из них перед шли-
3 Заказ № 2306
65
фовкой были оббиты, другие сделаны из необбитых галек. Вдо-
бавок многие галечные орудия имеют параллельные продольные
бороздки — следы затачивания костяных или бамбуковых долот
с закругленным рабочим краем [143, с. 105]. Фрагменты кера-
мики с оттисками, сделанными лопаткой, обмотанной шнуром
или оплетенной какими-то волокнами, были обнаружены на боль-
шинстве стоянок, но на некоторых, с неизученной стратиграфи-
ей, выявлены целиком шлифованные неолитические тесла; это
может свидетельствовать о том, что бакшон в значительной мере
совпадает с развитым неолитом 6. В Дабуте, в 30 км от морского
побережья, в провинции Тханьхоа, в раковинной куче размером
50X32 м и высотой 5 м были найдены бакшонские орудия со
шлифованным краем, а также окрашенные охрой скорченные и
вторичные погребения, керамика, кости животных, в том числе
собаки [1068; 142, ч. IV]. Однако наличие неолитических тесел
опять-таки позволяет предположить, что памятник относительно
поздний7. В настоящее время складывается впечатление, что
бакшон — это поздняя фаза хоабиньской культуры, во время ко-
торой по каким-то причинам особое развитие получила практика
шлифовки рабочих краев. Из-за отсутствия абсолютных датиро-
вок невозможно связать хоабиньскую (бакшонскую) культуру с
недавним открытием в Куиньване8 прибрежной раковинной ку-
чи, покрывающей площадь 7400 кв м и, как и в Дабуте, со-
держащей наслоения морских раковин мощностью до 5 м [142,
ч. V].
Уже после написания этой главы была опубликована дата
бакшонской стоянки Болум — 8040±200 гг. до н. э. [1027, с. 36],
но мне мало известны указанные материалы. Орудия, обнаружен-
ные в Куиньване, сделаны из оббитого базальта; хоабиньские
галечные орудия и орудия со шлифованным краем там практи-
чески отсутствуют. Доминируют отщепы, найдены также пестики
и ступки, черепки с отпечатками плетенки или шнура, 12 скор-
ченных сидячих погребений. П. И. Борисковский предполагает,
что памятник в Куиньване относится к тому же времени, что и
поздний хоабинь; если это так, то он представляет до сих пор
неизвестную культуру.
Изучение развития хоабиньской культуры в Северном Вьет-
наме до сих пор находится в неудовлетворительном состоянии9.
Бакшон, как уже говорилось, может представлять позднюю фазу
хоабиня, по А. Дани высказал предположение, что он во многом
хронологически совпадает с хоабинем и что техника шлифовки
рабочего края распространилась из района Бакшон [312,
с. 146]. Эту проблему невозможно решить на основании имею-
щихся данных, при отсутствии абсолютных датировок. Все фау-
нистические находки по своему облику — современные, а по-
скольку па Калимантане современная фауна встречалась еще
30 тыс. лет назад, вряд ли можно относить весь хоабиньский тех-
нокомплекс Северного Вьетнама к голоцену, как уже отметил
Дж. Голсон [550, с. 130]. Высказывалось предположение о нали-
66
яии в хоабине прочерченных рисунков на кальках и степах пе-
щер, однако данные о них скудны и нет полной уверенности, что
имеющиеся образцы созданы человеком.
Малаккский полуостров
На Малаккском полуострове исследовано по крайней мере
16 памятников, относящихся к хоабиньской культуре, по боль-
шей части в известняковых пещерах и навесах на холмах цент-
ральной и северной частей Малайзии, особенно в штатах Кедах,
Перак, Келантан и Паханг. Только два значительных памятника
расположены около побережья: пещера в Букит-Чупинге в шта-
те Перлис и раковинная куча в Гуа-Кепахе. К большому огор-
чению археологов, многие памятники повреждены или разруше-
ны собирателями гуано [1083].
Археологам известна в основном только поздняя фаза хоаби-
ня на Малаккском полуострове; есть данные о появлении кера-
мики и шлифовании рабочего края, по датировки остаются пред-
метом догадок. В гроте Кота-Тонгкат в штате Паханг в результате
раскопок в 1967 г. открыты хоабиньские орудия в слое мощно-
стью 1,5 м [1084]. Керамика, как правило шнуровая, встреча-
лась в верхнем слое мощностью 50 см, для которого характерно
значительное уменьшение числа хоабиньских орудий. Более того,
количество раковин, костей и каменных отщепов в верхних сло-
ях, начиная с уровня более раннего, чем тот, где появляется ке-
рамика, уменьшается; это может свидетельствовать о росте чис-
ла поселений под открытым небом еще до повсеместного появле-
ния керамики в ареале. Все перечисленные культурные измене-
ния вполне могли быть вызваны появлением земледелия.
Другая недавно раскопанная стоянка поздней хоабиньской
культуры — пещера Гуа-Кечил в штате Паханг — дала более под-
робную информацию [373; 374]. Слои там достигают мощности
1 м; нижний, в 25 см, содержит лишь кости и раковины без
орудий. На глубине 75—55 см обнаружены хоабиньские галеч-
ные орудия, отщепы и шнуровая керамика с простыми венчика-
ми, причем в орнаменте сетчатый узор встречается чаще, чем
параллельные линии. Шнуровая керамика, иногда изготовлен-
ная на круге медленного вращения, попадается и на глубине
55—35 см. в этом же слое найдены первые шлифованные тесла,
которые Р. Дафф относит к типу 2 (см. главу VI). В верхних
слоях появляются красноглиняные открытые чаши на круглой
ножке, преобладают полированные каменные орудия, хоабинь-
ские орудия исчезают. Начало этой фазы (Гуа-Кечил III) име-
ет радиокарбонную дату 2850±800 лет до н. э. (максимальная
Древность — 3600 лет до н. э.). Эта датировка связывается
Ф. Данном с концом хоабиньской культуры и началом развитого
неолита. В фазе III значительно уменьшается количество костей
и раковин, поэтому можно почти уверенно говорить о том, что
3*
67
люди в это время покидали пещеры и основывали земледельче-
ские поселения в долинах.
На Малаккском полуострове обнаружена еще одна стоянка —
пещера Гуа-Кха, где тщательно изготовленные хоабиньские ору-
дия и погребения без керамики располагаются в слое, располо-
женном под вытянутыми неолитическими погребениями с кера-
микой. Некоторые хоабиньские орудия из Гуа-Кха хорошо
ретушированы, часто встречаются бифасы прямоугольной и
овальной формы [1236]. Среди хоабиньских погребений есть как
скорченные, так и вытянутые. На некоторых неполных погребе-
ниях — следы огня, что, возможно, указывает на каннибализм.
В хоабиньском слое найдено не менее 25 скоплений (диаметром
до 1,3 м) костей свиней, большая часть фаунистических остат-
ков — черепа и нижние челюсти молодых особей. Этот факт мож-
но было бы принять за свидетельство доместикации свиньи, но
известно, что стада диких свиней вида бабируса до сих пор
мигрируют в определенное время года и сейчас у речных бродов
возможен их массовый забой [972, с. 203].
Более ранние раскопки несколько дополняют картину, по-
лученную при исследовании вышеупомянутых стоянок. В двух
гротах в штате Перак — Гол-Байт и Гуа-Кербау — обнаружены
хоабиньские орудия, причем по мере приближения к нижним
слоям количество керамики и орудий со шлифованным рабочим
краем уменьшается [194; 195]. Керамика из Гол-Баита орнамен-
тирована преимущественно лопаткой, обмотанной шнуром; на
шаровидных сосудах и открытых чашах — следы починки [275].
Обе стоянки содержат также сильно или слабо скорченные по-
гребения, характерные не только для хоабиньской культуры, но
также и для донеолитических слоев в Ниа и Гуа-Лава. Вместе
с тем преобладание вытянутых погребений, видимо, характерно
для последующих неолитических культур Юго-Восточной Азии,
но они иногда встречаются и в хоабиньскую эпоху.
В общем, формы орудий из стоянок, обнаруженных на Ма-
лаккском полуострове, близки северовьетнамским, но короткие
топоры встречаются лишь изредка. На некоторых стоянках мно-
го отходов производства,— видимо, там орудия изготовлялись на
месте [1082]. Типы орудий имеют некоторые региональные раз-
личия; например, односторонне обработанный суматралит часто
встречается в комплексах, обнаруженных в штате Перак (эти
комплексы географически ближе других к суматранским стоян-
кам, где данная форма доминирует), а в штатах Паханг, Келап-
тап и Кедах более часты двусторонне обработанные орудия
[1395, с. 12, 74]. Неясно, связано ли это с хронологическими
различиями, хотя на многих стоянках Малаккского полуострова
наблюдается тенденция к переходу от односторонне оббитых ору-
дий к бифасам. Оббитые мелкими сколами и шлифованные кам-
ни, костяные орудия и красная охра также встречаются доволь-
но часто. Ныне разрушенные раковинные кучи в Гуа-Кепахе
(высотой до 7 м) содержали массу раковин, хоабиньские орудия,
68
и1нур°вУю керамику, каменные терочники с углублениями, по-
гребения, в которых передняя часть черепа окрашена охрой,
большое количество уникальных топоров с «талией» и полиро-
ванных [1395, с. 65—691. Топоры напоминают северовьетнам-
ские, австралийские и новогвинейские, но стратиграфических
данных о них нет.
Таиланд
В Таиланде изучены два больших хоабиньских памятника,
крупнейший из которых — грог Саийок на р. Кваи-Ной в про-
винции Канчанабури. Стоянка была раскопана в 1960—1962 гг.
таиландско-датской экспедицией, ценность отчета которой [685]
снижается из-за отсутствия датировок: видимо, у археологов не
было для этого данных.
Орудия из Саийока сделаны из речной кварцитовой гальки,
а многочисленные отбойники и отбросы свидетельствуют о про-
изводстве орудий прямо в гроте. X. ван Геекерен и Э. Кнут вы-
делили в напластованиях три фазы. Нижняя, максимальной глу-
биной до 4,75 м, содержала преимущественно большие, оббитые
с одной стороны чопперы и нуклевидные орудия в форме лоша-
диного копыта или утюга, а также единственный двусторонне
обработанный топор с «талией» в слое на глубине 3—3,9 м. Для
средней фазы характерен большой процент типично хоабиньских
орудий — суматралитов, коротких топоров и чопперов, пересло-
енных остатками четырех неровных полов — каменных вымосток.
В верхних слоях средней фазы (1,4—1,7 м) обнаружены грубые
каменные пластины, костяные орудия и скребки из раковин.
В этом слое найдено единственное погребение. Оно вытянутое,
на уровне груди — длинная кость млекопитающего, у правого
предплечья — две морские раковины явно не местного происхож-
дения. Земля вокруг погребения окрашена красной охрой, кото-
рой, видимо, было осыпано и тело.
Хоабиньские орудия использовались в течение всего средне-
го периода интенсивного заселения грота, но исчезли в верхней
фазе, где найдены фрагменты керамики и тесла неолитической
культуры банкао, возникшей, видимо, в III тысячелетии до
н. э. В Саийоке не выявлено культуры, переходной от хоабиня
к неолиту, как на стоянке Гуа-Кечил на Малаккском полуост-
рове, и, возможно, неолитические слои здесь свидетельствуют о
миграции. Ниже неолитических слоев нет даже галечных орудий
со шлифованным краем.
Несмотря на отсутствие абсолютных дат, Саийок — важный
памятник, ибо он позволяет выявить процессы эволюции хоабипь-
ской культуры. Каменные орудия из нижних слоев явно крупнее
и грубее, чем из верхних. Можно ожидать, что нижняя дата этой
стоянки — около 40 тыс. лет. Необходимо упомянуть другой па-
мятник — Пещеру Духов на северо-западе Таиланда [560; 561].
69
Ч. Горман, раскопавший ее, обнаружил в нижних слоях хоабинь-
скип комплекс с несколькими покрытыми охрой терочниками и
немногочисленными пластинами из кальцита, изготовленными
техникой отжима. Зазубрины на краях некоторых каменных ору-
дий предполагают наличие деревянной рукоятки небольшого диа-
метра, а большое количество обугленного бамбука может свиде-
тельствовать о том, что значительная часть хоабиньских орудий
делалась из этого растения. Слои, содержащие этот материал,
определенно датируются 12 000 — 6800 гг. до н. э. Верхние слои
стоянки, датируемые примерно 6000 г. до н. э., содержат наибо-
лее ранний в Юго-Восточной Азии неолитический комплекс, ко-
торый включает керамику, шнуровую и с нарезным орнаментом,
тесла и сланцевые ножи. Хоабиньские орудия сосуществуют с
этим комплексом вплоть до запустения стоянки около 5700 г.
до п. э.
Таким образом, Пещера Духов дает пока древнейшие в Юго-
Восточной Азии даты для хоабиньской культуры и неолитических
комплексов. Датировка 9500- 7000 лет до н. э. была получена ра-
диоуглеродным методом также для хоабипьского комплекса в
пещере Онгба на западе Центрального Таиланда (см. [1356]).
Поскольку мощность слоев в пещере относительно невелика, дата
12 000 лет, возможно, относится к вершине того «айсберга», ко-
торый представляет собой хоабиньская культура.
Лаос и Кампучия
Отдельные сообщения' позволяют предположить, что пещеры
в известняковом массиве в провинции Луангпрабанг (северо-
восточная часть Лаоса) имеют большое значение для археологии.
Изданы краткие описания этих пещер — Тамханг северной, Там-
ханг южной и Тампонг [455, с. 68; 1177]. В пещере Тамханг
южной хоабиньские слои достигают мощности 3 м, в них содер-
жатся преимущественно односторонне обработанные отщепы с
большим количеством просверленных галек. Кстати, Дж. Уот-
сон упоминает о наличии просверленных галек в хоабиньских
слоях пещеры Нгуангчанг в северо-западной части Таиланда
[1431]. Галечные орудия со шлифованными рабочими краями
обнаружены в верхних слоях, а квадратные в сечении полиро-
ванные тесла — в самых верхних; и в том и в другом случае
встречается керамика со шнуровым орнаментом и с отпечатка-
ми плетения. В пещере Тампонг в промежуточном слое найдены
хоабиньские орудия, скорченное погребение, топор со шлифован-
ным краем, в верхнем — круглодонная шнуровая керамика. При
такой четкой последовательности напластований остается лишь
пожалеть, что стоянки были раскопаны до появления современ-
ной методики археологических исследований.
Гораздо более показательны результаты раскопок пещеры
Лаапгспеап в провинции Баттамбанг в западной части Кампу-
чии [997]. Здесь в нижних слоях обнаружены только отщепы
70
кремнистого сланца и роговика, хотя уверенности, что они сде-
ланы человеком, нет. Выше этих слоев встречаются хоабиньские
орудии и фрагменты керамики, шнуровой или с резным орна-
ментом. С помощью радиоуглеродного анализа они датированы
4300 г. до н. э. (калибрированная дата — около 5300 г.
до н. э.) — 830 г. н. э., хотя хоабиньские орудия приблизитель-
но после 2000 г. до н. э. встречаются реже. В слое, датируе-
мом 5000—4000 гг. до н. э., был обнаружен также обломок ка-
менного шлифованного орудия; таким образом, Лаангспеан мож-
но считать еще одной стоянкой позднего хоабиня, когда уже
появились керамика и техника шлифовки рабочего края. До сих
пор это единственная раскопанная в Кампучии хоабиньская
стоянка; можно надеяться, что в будущем в Кампучии и Лаосе
будут сделаны новые открытия.
Суматра
Давно известно, что в северо-восточной части Суматры най-
ден очевидный компонент хоабиньской культуры — раковинные
кучи (многие из которых разрушены), протянувшиеся на 130 км
вдоль берега [684, с. 82—92]. Подобные раковинные кучи, воз-
можно, существуют также на Андаманских островах [693,
с. 164]. Многие из этих куч были значительных размеров; сооб-
щается, например, что диаметр одной из них — 30 м, а высота —
4 м; несомненно, они связаны с тем же типом хозяйства, что и
Гуа-Кепах и Куиньван. Теперь все раковинные кучи расположе-
ны в 10—15 км от побережья; это позволяет предположить,
либо, что они относятся к ранней фазе голоцена, характеризую-
щейся высоким уровнем моря, либо, что суша впоследствии под-
нялась или ее площадь увеличилась за счет заиливания побере-
жья. Исследованные кучи состоят из четко выделяющихся слоев
раковин, пепла и земли; орудия в основном галечные, односто-
ронне обработанные (по X. ван Геекерену —до 90% всех ору-
дий [684]). Часто встречаются песты, ступки, красная охра, по
керамики и орудий со шлифованными краями нет. Термин
«суматралит» относится, конечно, к орудиям с этих памятников,
но в общем хоабиньском контексте он применяется только к
овальным орудиям. В действительности суматранские орудия до-
вольно разнообразны по форме: наряду с овальными встречают-
ся дисковидные, треугольные и плоские.
Южный Китай и Тайвань
В опубликованных работах северным ареалам хоабиньского
технокомплекса уделено мало внимания. В Монголии, Северном
Китае и Японии ранний голоцен представлен комплексами пла-
стин и микролитов. Теперь очевидно, что в Китае ареал хоабинь-
ских галечных орудий ограничен зоной, расположенной южнее
горного хребта Циньлин. В среднем течении Янцзы в провинции
71
Сычуань па поверхности обнаружено много орудий хоабиньского
типа, часть которых с «талией». Таким образом, это самый се-
верный из засвидетельствованных ареалов хоабиньской куль-
туры [240; 241, с. 47]. В процинциях Юньнань, а также в Гу-
аней-Чжуанском автономном районе имеется большое количество
памятников с хоабиньскими орудиями, которые в некоторых слу-
чаях обнаружены вместе со шнуровой керамикой [241, с. 47—
51; 241а, с. 14-15; 222, с. 73-77].
На востоке Тайваня у Тайдуна в трех пещерах недавно были
обнаружены стратифицированные комплексы, содержащие галеч-
ные чопперы и отщепы; их начальная дата неизвестна, конеч-
ная — приблизительно 3000 г. до н. э. [224]. Исследователи на-
зывают эту индустрию чжанбинской и предполагают, что она мо-
жет восходить к эпохе плейстоцена. Керамика не была найдена;
в общем, эта культура относится в равной мере к хоабиню и к
табонской индустрии галечных орудий на Палаване. Есть все
основания предполагать, что Тайвань был заселен в докерами-
ческую эпоху и это первые раскопанные памятники такого рода.
Поэтому позволительно сделать следующее очень важное пред-
положение. Если бы ранние исследователи хоабиньских комплек-
сов в Юго-Восточной Азии детально описали не только галеч-
ные орудия, но и все отщепы, то между хоабинем, с одной
стороны, и индустриями галечных орудий и отщепов, обнаружен-
ных в Ниа, Табоне и Кабенге,— с другой, не было бы резкой
границы, а имелись бы лишь локальные различия в рамках еди-
ной традиции.
Некоторые итоги
Как было сказано выше, памятники хоабиньской культуры
обнаружены на огромном пространстве от Южного Китая до
Суматры. Время зарождения технокомплекса не установлено,
наиболее вероятно, что хоабинь сливался с технокомплексом га-
лечных орудий п отщепов среднего плейстоцена. Хоабиньские
орудия не исчезли в какой-то определенный момент, а хоабинь —
это не хронологический период, а разрастающаяся традиция про-
изводства каменных орудий. К 6000 г. до н. э., возможно, ши-
роко распространилось изготовление керамики; техника шлифов-
ки рабочих частей орудий почти наверняка восходит к эпохе
позднего плейстоцена. Поэтому хоабинь может рассматриваться
как технокомплекс с последовательными усовершенствованиями;
его развитие, достигшее вершины примерно к 6000 г. до н. э.
(о чем свидетельствуют находки в Таиланде), относится к эпохе
неолита Юго-Восточной Азии (о неолите см. главы VI и VII).
Когда речь идет о неолите, можно уже рассматривать региональ-
ные культуры, а не общие технокомплексы. В это время быстро
нарастает темп культурных сдвигов, что связано, в частности,
с развитием земледелия, и в первую очередь с культивированием
риса; корни этих явлений, конечно, обнаруживаются в хоабине.
72
Чтобы избежать путаницы, я свел все данные о хозяйстве хоа-
бипя воедино.
Хоабиньцы, несомненно, широко использовали ресурсы моря
и суши: они занимались охотой, собирательством и рыбной лов-
лей. Какова их роль в развитии земледелия? На этот вопрос от-
ветить трудно. Единственное свидетельство о растениях — наход-
ки в докерамических слоях Пещеры Духов в Таиланде остатков
индийского миндаля, орехов бетеля, перца, тыквы-горлянки, во-
дяного ореха, мадука, плодов тунга, бобов, гороха и других
съедобных растений10. Список впечатляющий! Можно предпола-
гать, что уже существовал обычай жевания бетеля. Однако не-
известно, было разведение растений преднамеренным или расте-
ния просто давали генетические отклонения от диких форм. К со-
жалению, нет следов таких важнейших видов, как рис, ямс и
таро. На Тайване был проведен пыльцевой анализ, который по-
казал нарастание количества угля и видов, связанных с вторич-
ным растительным покровом [1390, 225]. Это единственный факт,
который можно рассматривать как свидетельство того, что тех-
ника культивации, возможно, получила развитие к 9000 г. до
и. э.и. В настоящее время, однако, недостает данных для ка-
ких-либо заключений.
Общий обзор хозяйства показывает, что большинство сохра-
нившихся хоабиньских стоянок находится во внутренних райо-
нах вблизи водных источников, хотя некогда, несомненно, суще-
ствовал и приморский компонент. Ч. Горман в результате тща-
тельных исследований обнаружил на различных стоянках
фауну, в том числе таких млекопитающих, как носороги и дикие
быки и, что особенно важно, олени и свиньи. Выше уже упоми-
налось о скоплениях костей молодых особей свиней в пещере
Гуа-Кха; в пещере Гуа-Кечил тоже найдено много костей сви-
ней вида бабируса [972]. Из приматов на стоянках найдены ко-
сти макак и лангуров, а также гиббонов. Морские, виды, особен-
но моллюски,—обычное явление на прибрежных стоянках, но
они довольно часто встречаются и во внутренних районах. Не-
которые из пещер во внутренних районах могли служить людям
сезонными укрытиями, хотя анализ пресноводных моллюсков из
Пещеры Духов, сделанный Ч. Горманом, показал, что она исполь-
зовалась круглый год. Идет ли речь об обособленных группах,
хозяйство которых было ориентировано только на прибрежные
или только на внутренние районы, либо все группы хоабиньцев
использовали в равной мере и те и другие районы? Этого мы пе
знаем.
Ранний голоцен в островной части Юго-Восточной Азии.
Технокомплекс отщепов и пластин
Развитие технологии каменных орудий на островах, входящих
ныне в состав Индонезии и Филиппин, отличалось от развития
хоабиньской технологии. Выше уже говорилось, что в эпоху верх-
73
него плейстоцена во многих островных комплексах преобладали
отщепы, эта тенденция сохранялась и в эпоху раннего голоце-
на, причем в некоторых районах важным дополнением к ней
стало производство пластин. Индустрии отщепов и пластин, ко-
торые будут описаны, датируются в основном голоценом; в Ав-
стралии в некоторых районах они сохранялись до эпохи этно-
графических наблюдений, а на островах Юго-Восточной Азии их
производство в течение неолита и эпохи металла постепенно
сокращалось. Таким образом, в целом производство отщепов и
пластин относится, видимо, к периоду между VI—V тысячеле-
тиями до н. э. и I тысячелетием н. э. Представляется малове-
роятным, чтобы эти культуры были продуктом только местного
развития; возможные источники внешних влияний будут рас-
смотрены ниже.
Вначале, пожалуй, следует уточнить значение термина «пла-
стины», иногда употребляемого неправильно. В превосходной
статье В. Дж. Морлана, посвященной доисторической Японии,
они определяются как «удлиненные отщепы с параллельными
сторонами и параллельными концами или параллельными гра-
нями на спинке» [994, с. 143]. Пластины отделялись от подго-
товленных призматических нуклеусов, иногда правильно огра-
ненных. Орудия этого типа широко распространены в культурах
позднего плейстоцена в Европе, Северной Азии и Северной Япо-
нии, где они представляют основной компонент исследованных
комплексов. Преобладание таких пластин в северных памятни-
ках очень важно, так как культуры отщепов и пластин в Юго-
Восточной Азии и Австралии имеют совершенно иной характер.
Здесь преобладают отщепы, орудий в форме пластин встречается
меньше; более того, настоящие пластины типа тех, которые про-
изводились на севере, чрезвычайно редки. Многие пластины из
найденных на юге Морлан включает в категорию «пластинообраз-
ных отщепов», которые менее симметричны, чем настоящие пла-
стины, и не имеют параллельных граней. Поэтому вообще-то
нельзя говорить об индустрии пластин, ведь многие из них, ве-
роятно, получались случайно из простых нуклеусов. К сожале-
нию, в сообщениях об археологических памятниках островной ча-
сти Юго-Восточной Азии детальные описания пластин редки.
Употребляемый в этом разделе термин «пластина» объединяет
категории «пластины» и «пластинообразные отщепы», выделен-
ные Морланом, так как в настоящее время дифференцировать
пластины, особенно найденное в Индонезии и на Филиппинах,
трудно.
Другой важный момент, касающийся южных индустрий пла-
стин и отщепов, состоит в том, что иногда эти орудия имеют
очень малые размеры. В южной части Японии, на юге Сулаве-
си и в Австралии часто встречаются настоящие микропластины
(ширина некоторых--до 5 мм) [811]. В общем, складывается
впечатление, что техника пластин происходила из одного или
нескольких внешних источников, откуда она попала в район, где
74
ранее господствовала технология отщепов. К этому интересному
обстоятельству мы вернемся позже.
Обзор технокомплексов отщепов и пластин островной части
Юго-Восточной Азии можно начать с о-ва Палаван, где приблизи-
тельно после 7000 г. до н. э., когда люди покинули пещеру Та-
бон, в расположенных недалеко от нее пещерах Гури и Дупонг
жизнь еще продолжалась. Уровень моря тогда был в общем та-
ким же, как в наши дни, и в последних двух пещерах найдены
раковины моллюсков; можно напомнить, что в позднем плейсто-
цене пещера Табон отстояла от побережья примерно на 35 км
и при ее раскопках совсем не обнаружено раковин. Пещера Гу-
ри расположена в таком же известняковом массиве, что и Та-
бон, в ней производство отщепов велось приблизительно до 2000 г.
до н. э., постепенно совершенствуясь (усилилась ретушь).
В Гури пластины отсутствуют, но в пещере Дуйонг, располо-
женной в 11 км к северу от Табона, обнаружено производство
как отщепов, так и пластин, датирующееся 5000—2000 гг. до
н. э. Пластины здесь маленькие и грубые, на них отсутствует
ретушь, но Р. Фокс сообщает о находке нескольких нуклеусов
для производства пластин. Отщепы и пластины Дуйонга синхрон-
ны позднетабонским отщепам Гури, однако неясно, каково раз-
личие между ними — культурное или только функциональное.
Фокс полагает, что здесь существовали две обособленные куль-
туры [475, с. 59], а это позволяет предположить новые миграции
на острова Филиппинского архипелага.
Пластинчатые орудия находят на Филиппинах повсюду, но,
как правило, они не датированы. В провинциях Рисаль и Бу-
лакан на Лусоне отщепы и пластины из обсидиана (2% даже
из тектита) были в больших количествах найдены в стратигра-
фических контекстах, возможно, позднего плейстоцена и раннего
голоцена; производство пластин недавно было обнаружено на
мелких островах около о-ва Самар [115; 116, с. 14; 56; 1185].
На о-вах Талауд, расположенных южнее Минданао и входящих
в состав Республики Индонезия, объединенная австралийско-ин-
донезийская экспедиция, возглавлявшаяся мною и доктором
И. Сутаясой, в 1947 г. провела раскопки, в ходе которых были
обнаружены отщепы и пластины из кремнистого сланца, дати-
рующиеся по меньшей мере 3500 г. до н. э., а возможно, и бо-
лее ранним временем. Во всех этих комплексах пластин и отще-
пов отсутствуют микролиты и орудия с притупленной спинкой;
видимо, их вообще нет на островах Филиппинского архипелага.
У северной оконечности о-ва Сулавеси, в районе Минахаса, на
берегу оз. Тондапо, образовавшегося в вулканическом кратере,
австралийско-индонезийская экспедиция обнаружила раковинную
кучу. Этот комплекс, найденный в поселке Пасо, включает озер-
ные и морские раковины, образующие стратифицированную ку-
чу диаметром приблизительно 30 м, высотой около 1,5 м; обна-
ружено много отщепов (но не пластин) из грубого пористого
обсидиана, костяные наконечники, гематит, большое количество
75
костей животных, в том числе костей свиней. Этот материал еще
детально не проанализирован, но стоянка надежно датирована:
она относится приблизительно к 6000 г. до н. э. Отсутствие пла-
стин, возможно, объясняется специфическим^ особенностями ис-
пользуемого сырья. Как было показано выше, раковинных куч
раннего голоцена в Юго-Восточной Азии сохранилось мало; ког-
да кости животных будут проанализированы более детально, сто-
янка в Пасо, возможно, даст ключ к разрешению многих про-
блем, касающихся раннеголоценового хозяйства этого района.
Приблизительно в 20 пещерах и скальных укрытиях на
юго-западе Сулавеси обнаружены, возможно, наиболее интерес-
ные в Юго-Восточной Азии отщепы и пластины. Это так назы-
ваемая тоалская индустрия [676; 677; 678; 684], для которой
характерны очень специфические формы орудий, такие, как пла-
стинообразные отщепы с притупленной спинкой и грубой рету-
шью, зазубренные треугольные наконечники с выемкой в осно-
вании, так называемые наконечники марос, костяные наконеч-
ники, сегментовидные и трапециевидные микролиты, но здесь в
отличие от Европы техника получения микрорезцовых сколов не
получила распространения. Упомянутые типы микролитов встре-
чаются вместе с более многочисленными сколами, оставшимися
от производства орудий. Примечательная черта тоалской инду-
стрии заключается в том, что ее пластины и микролиты подоб-
ны формам, существовавшим в то же время в Австралии, особен-
но на юге континента. Опираясь в основном на результаты рас-
копок П. ван Стейн Калленфелса в пещере Панганреангтудеа,
X. Ван Геекерен выделил три последовательные стадии в разви-
тии тоалской индустрии [192; 684, с. ИЗ, 114]. Грубые отщепы
и неретушированные пластины, иногда с плечиками, по его
мнению, характеризуют раннюю стадию (нижний тоал), тогда
как микролиты — среднюю, а наконечники марос, обоюдоострые
костяные наконечники и керамика — позднюю стадию (верхний
тоал). Хотя в ходе последующих исследований не обнаружено
каких-либо следов наконечников с плечиками (которые могли
быть просто результатом случайности), раскопки Я. Главера в
пещере Улулеанг [533] частично подтвердили подобную последо-
вательность стадий. Например, фрагменты гладкостенных и не-
ангобированных сосудов, геометрические микролиты и наконеч-
ники марос встречаются лишь в верхних слоях, датирующихся
временем после 3000 г. до н, э., а в средних слоях, которые,
возможно, восходят приблизительно к 5000 г. до н. э., содержится
более высокий процент пластинообразных отщепов с притуплен-
ной спинкой и скребков, сделанных из отщепов. Костяные нако-
нечники и каменные орудия с блестящим краем встречаются во
всех наслоениях. Однако выделение среднего тоала Ван Геекере-
пом не получило подтверждения: результаты раскопок, предпри-
нятых Д. Дж. Малвани и Р. П. Соеджоно на других тоалских
стоянках [1010; 1011], вносят дополнительные сомнения отно-
сительно общей последовательности стадий.
76
Таким образом, в тоалской культуре выделяется ранняя фа-
за с простыми отщепами и пластинами и поздняя фаза, в кото-
рой начиная с 3000 г. до н. о. появляются геометрические микро-
литы, наконечники марос и керамика. В нижних слоях стоянки
Улулеанг Я. Главер обнаружил также высокие и крутые скреб-
ки, сходные с орудиями ранних индустрий Австралии. Такие же
орудия, а также несколько пластин были обнаружены в сосед-
ней пещере Леангбурунг II, слои которой начали накапливаться,
возможно, с позднего плейстоцена. В настоящее время начало
тоалской культуры само по себе неясно; ранние индустрии из
Леангбурунга II и нижних слоев Улулеанга, несомненно, доволь-
но сильно отличаются от нее; видимо, следует считать, что пла-
стины с притупленной спинкой и настоящие тоалские орудия
появились в V тысячелетии до н. э. Более ранние индустрии —
это первые найденные в Восточной Индонезии комплексы, имею-
щие реальное родство с австралийской традицией нуклевидных
орудий и скребков (хотя таким сходством обладают также ору-
дия из раковинной кучи в Пасо). Можно ожидать, что будущие
исследователи обнаружат гораздо более ранние комплексы этого
типа.
Что касается хозяйства, то все остатки фауны, найденные
на тоалских стоянках, принадлежат к современным видам. Много
раковин пресноводных моллюсков, из млекопитающих два вида
сумчатых кускусов (Phalanger sp.), макаки, циветты, крысы, ле-
тучие мыши, эндемический карликовый бык (Апоа), два вида
свиней (Sus celebensis и Babyrousa sp.). Все эти виды, встречаю-
щиеся в наши дни, со временем уменьшились в размерах по
сравнению с тоалскими формами, и только свиньи вида Sus ce-
lebensis увеличились [730]. Видимо, этот факт может служить
свидетельством одомашнивания свиней12, которое почти навер-
няка произошло в Юго-Восточной Азии и на Новой Гвинее к
3000 г. до н. э., хотя по этнографическим наблюдениям Sus
celebensis не одомашнен.
Искусство тоала представлено немногочисленными образцами
пещерной живописи. В основном это обведенные красным кисти
рук; вокруг кисти (обычно левой), плотно прижатой к стене,
выдували толченый гематит. Этот начальный способ самовыраже-
ния распространен по всему миру и насчитывает свыше 30 тыс.
лет. Контуры кистей и рук встречаются, в частности, на о-вах
Тимор, Серам, Кай, Новая Гвинея и в Австралии, в трех тоал-
ских пещерах имеются также изображения кабана [678; 684].
Поскольку тоалские индустрии имеют параллели в Австралии,
сделаем краткий обзор производства орудий на этом континенте.
Пластины с притупленной спинкой, микролиты, нуклеусы, подго-
товленные для производства пластин, появились в рамках австра-
лийской традиции изготовления нуклевидных орудий и скребков
В основном в Южной и Восточной Австралии приблизительно с
4000 г. до н. э. [1009] 13. Динго, видимо, были равезены туда
примерно тогда же либо из Юго-Восточной Азии, либо из Ин-
77
дии. Сходство орудий тоала и Австралии общепризнано археоло-
гами (в частности, X. ван Геекерен предположил, что геометри-
ческие микролиты и наскальная живопись проникли в Индоне-
зию из Австралии [684, с. 125]), а вот то, что пластины и мик-
ролиты встречаются в Северной Австралии довольно редког
создает некоторую проблему. Тщательно обработанные наконеч-
ники копий, иногда сделанные из пластин, производились на се-
вере, но австралийские комплексы как на севере, так и на юге
не настолько близки к тоалу, чтобы можно было с уверенностью
говорить о прямом контакте. Поэтому неясно, откуда происхо-
дили технология пластин и динго — из Индии или из Индоне-
зии; географическая близость с Индонезией говорит в пользу
последней.
Возвращаясь к Индонезии, отметим еще один интересный
комплекс с орудиями из пластин, который был недавно обнару-
жен Я. Главером в четырех пещерах в восточной части Тимора
[527; 528; 529]. Его древность — по крайней мере 10 тыс. лет.
В одной из пещер — Лиесири — около 95% находок из камня
представляют собой отходы от производства орудий, которые
делались как из отщепов, так и из пластин. Основные формы —
ретушированные скребки и острые неретушированные ножи с
блеском по краю; блеск мог возникнуть в результате рубки или
строгания бамбука (сходный блеск по краям маленьких пластин
был недавно зафиксирован на востоке центральной части Филип-
пинского архипелага [1185] и в северной части Лусона, входяще-
го в этот архипелаг [1096]). У многих ретушированных орудий
рабочие края сильно вогнуты; видимо, это определяющая черта
всех комплексов, открытых Главером. Орудия сделаны из кремня
или кремнистого сланца; нуклеусов, подготовленных для произ-
водства пластин, нет, хотя на некоторых сохранившихся нуклеу-
сах попадаются следы отделения пластин. Как отмечалось выше,
пластины этого типа лучше определять как пластинообразные
отщепы; они составляют только около 2% всех орудий. Главер
обнаружил очень мало нуклеусов и галечных орудий и совсем
не нашел пластин с притупленной спинкой, характерных для
тоала и индустрий, распространенных на юго-востоке Австралии.
Это свидетельствует о том, что Тимор в период голоцена вряд ли
был источником прямых контактов с Австралией.
Остатки фауны, обнаруженные в пещерах Тимора и датирую-
щиеся временем не позднее 3000 лет до н. э.,— это только кости
летучих мышей и вымерших гигантских крыс. Предполагают, что
стегодон вымер к концу плейстоцена. Что касается флоры,
то орехи бетеля и канариум употреблялись обитателями пещер
Тимора, как и Пещеры Духов, в раннем голоцене; основные же
изменения на Тиморе произошли около 3000 г. до н. э., в част-
ности появились одомашненные животные и керамика. К этому
мы еще вернемся в главе VII.
К западу от Тимора, на Калимантане, находок, относящихся
к этому времени, нет. Исключение составляет пещера Ниа, кото-
78
пая, по-видимому, не входила в зону распространения технологии
пластин. Однако на Яве обнаружено несколько слабо документи-
рованных докерамических индустрий отщепов и пластин. В вос-
точной части этого острова имеется 19 пещер и гротов, видимо
принадлежавших к довольно загадочной «костяной индустрии
Самнунга», впервые открытой в пещере Гуа-Лава около Сампун-
Га в 1926 г. Методы раскопок, проводившихся в этой пещере,
были довольно примитивными, по П. ван Стейн Калленфелс доб-
росовестно описал места находок важнейших орудий [190; 692].
Из его описания явствует, что нижний слой содержал докерами-
ческий комплекс из тщательно ретушированных каменных нако-
нечников стрел с выемкой в основании, в том числе несколько
экземпляров1 с округлым основанием, корытообразных зернотерок
и шаровидных терочников-курантов, а также следы красной
охры. В верхнем слое обнаружен совершенно иной комплекс,
включавший фрагменты шнуровой керамики, тесла типа 2А (по
классификации Р. Даффа), зернотерки и песты и в самой верхней
части — несколько кусочков металла.
Основная проблема, вставшая перед археологами,— это интер-
претация большой линзы, пролегавшей между верхним и ниж-
ним слоями и включавшей только орудия из кости и рога, но
необычайно разнообразные: лопатки (возможно, долота или скреб-
ки), наконечники и шилья. Это — «костяная индустрия Сампун-
га». На стоянке обнаружены также костяные рыболовные крюч-
ки, но они не связаны непосредственно с линзой. Так как линза
не содержит керамики и каменных орудий (кроме зернотерок
и пестов), она может представлять собой только место интенсив-
ного производства орудий из кости. П. ван Стейн Калленфелс
склонен считать линзу самостоятельным «средним» периодом
культурных напластований, но мне кажется, что она — не более
чем прослойка в верхнем слое пещеры, и можно, пожалуй, при-
знать там две фазы развития [684, с. 94]: нижний докерамиче-
ский слой с наконечниками стрел и верхние неолитические комп-
лексы с теслами, костяными орудиями и керамикой. Неясно,
были в пещере орудия из отщепов или нет, так как их, видимо,
не брали во время раскопок.
В других пещерах Восточной Явы зафиксированы сходные
костяные орудия, наконечники стрел с выемкой в1 основании или
с округлым основанием, скребки из раковин, грубые отщепы и
пластины. Интересны просверленные диски из раковин, обычно
встречающиеся и на неолитических стоянках Тимора и Флореса,
вследствие чего многие из яванских стоянок не могут быть дати-
рованы временем более ранним, чем 2000 г. до н. э. Наконечники
стрел с выемками в основании на многих открытых стоянках воз-
ле Патжитана и Пунунга в южной части Явы встречаются, как
это ни странно, в комплексе с каменными теслами, от которых они
были явно отделены в слоях пещеры Гуа-Лава. Фауна всех этих
яванских стоянок современная, пещера Гунунгкантрлан к югу от
Мадиуна отличается таким преобладанием костей яванских мака-
79
ков — крабоедов, что Д. Эрдбринк отнес их к следам тотемиче-
ского культа [427]. Фауна Гуа-Лава включала бантенга, свинью,
оленя, обезьяну, носорога и слона. Вдобавок было обнаружено
несколько скорченных погребений с костяками преимущественно
австралоидной или меланезийской принадлежности, включая
одно детское с ожерельем из просверленных раковин в среднем
слое пещеры Гуа-Лава [690; 554]. Керамика была найдена толь-
ко в этой пещере, так что часть «костяной индустрии Сампунга»,
возможно, была докерамической. Что-либо более определенное
сказать трудно. Весь комплекс до сих пор остается одной из
основных проблем археологии Явы.
По-видимому, индустрия обсидиановых отщепов и редких
пластин на открытых стоянках плато Бандунг на западе Явы не
связана с вышеописанными [38; 684, с. 133—137]. В целом она
считается докерамической и включает небольшое количество ред-
ко встречающихся пластин с притупленной спинкой, треуголь-
ных и листовидных наконечников, резцов, но зафиксированный
в тоале тип зубчатой ретуши отсутствует. На Суматре древние
обсидиановые индустрии обнаружены в районе оз. Керинчи,
в пещерах Улутьянко и Тьянкопанджанг около Джамби. Раскоп-
ки, предпринятые в' 1974 г. под руководством Б. Бронсона, пока-
зали, что обсидиановая индустрия в пещере Тьянкопанджанг
докерамическая (анализ материалов еще продолжается). В верх-
них слоях этой пещеры выявлена шнуровая керамика, но она
еще не датирована. О суматранских индустриях обсидиана будет
упомянуто и ниже, тац как выяснилось, что они продолжали
существовать в эпоху неолита. К северо-западу от Суматры — на
Андаманских островах обнаружена другая индустрия отщепов и
пластин, но описавший ее П. Дутта приводит мало подробностей
и лишь сообщает, что она напоминает тоал [376, с. 183—184].
Решение проблемы, связанной с индустриями отщепов и пластин
в Западной Индонезии, несомненно, имело бы очень большое
значение, но при скудости современных данных об этом пока не
может идти речи.
Обзор технокомплексов’ отщепов и пластин в Юго-Восточной
Азии, несмотря на все указанные оговорки, позволяет, хотя и с
большой долей осторожности, сделать несколько заключений.
В настоящее время технокомплекс отщепов и пластин эпохи го-
лоцена обнаружен на Филиппинах, в некоторых районах Восточ-
ной и Южной Индонезии, в Австралии. Микропластины и гео-
метрические микролиты найдены только в Южной Австралии и
на юго-западе Сулавеси, но можно ожидать, что подобные наход-
ки будут сделаны и на Яве. Такой широкий ареал этих находок
позволяет предположить, что комплекс отщепов и пластин рас-
пространился уже в эпоху раннего голоцена; с ним каким-то об-
разом может быть связано распространение одомашненной соба-
ки. Самое раннее свидетельство о существовании собаки зафик-
сировано в1 Австралии; возможно, оно относится к IV тысячелетию
до н. э. или ранее [1971, с. 10] 14.
80
Если зарождение технокомплекса сопровождалось диффузией
технологии, следует считать, что он оказал влияние на основную
технологию островной части Юго-Восточной Азии, несомненно
местную по происхождению. Как было показано выше, техноло-
гия пластин не получила повсеместного распространения в хоа-
биньской культуре материковой Юго-Восточной Азии, возможно,
потому, что там развивалось производство более тяжелых камен-
ных орудий для создания орудий из дерева. Имеется ряд очень
существенных различий между технокомплексами хоабиня и тех-
нокомплексом отщепов и пластин; одно из них — отсутствие в по-
следнем топоров со шлифованным краем (это не относится к
Австралии). Следовательно, можно предположить, что топоры и
тесла возникли в неолите на материке, а не на островах, а также
что носители хоабиньской культуры занимались расчисткой леса
для земледелия, видимо, больше, чем их современники-островитя-
не. На островах надежные свидетельства о земледелии и одомаш-
нивании животных относятся к IV—III тысячелетиям до н. э.;
ранний период технокомплекса отщепов и пластин, возможно,
был доземледельческим.
Последним звеном в цепи наших рассуждений будет поиск
внешних аналогий пластин и микролитов. Индустрии, которые
содержат микролиты, сходные до некоторой степени с тоалской
индустрией, комплексами, найденными в Австралии, а может
быть, и с яванской индустрией, распространены на всем Индоста-
не и в! некоторых случаях датируются уже V тысячелетием
до н. э. [435, гл. 3; 531; 986]. Индийские пластины и микролиты
более разнообразны по форме, чем в Юго-Восточной Азии.
У. Ферсервис считает, что формы, распространенные в Индо-
стане, пришли из Западной Азии и Европы; если это не совпаде-
ние, евразийское влияние, видимо, действительно способствовало
широкому распространению мелких орудий этого типа в период
голоцена. Миграции морем из Индии на Андаманские острова,
Суматру и обратно были, конечно, возможны, но никаких опре-
деленных заключений на этот счет без дальнейшего скрупулез-
ного изучения проблемы сделать нельзя.
Пластиновидные отщепы и наконечники с двусторонней обра-
боткой, аналогичные некоторым австралийским образцам, суще-
ствовали в' Южной и Центральной Японии приблизительно с
30 000 г. до н. э., индустрии микропластин появились в Южной
Японии после 15 000 г. до н. э. [994], а в последующем, керами-
ческом периоде дзёмон встречаются наконечники с выемкой в
основании, подобные тоалским и яванским. Микролиты в Японии
не найдены, но это не имеет существенного значения; здесь от-
мечаются наиболее близкие параллели технокомплексу отщепов
и пластин островной Юго-Восточной Азии. В настоящее время
нельзя сказать ничего определенного о характере связей Японии
с Юго-Восточной Азией; возможности контактов, видимо, заслу-
живают дальнейшего изучения.
81
Некоторые итоги
Итак, производство каменных орудий в Юго-Восточной Азии
началось приблизительно 700 тыс. лет назад с изготовления
галечных орудий и отгцепов в эпоху среднего плейстоцена. К сожа-
лению, везде, кроме Китая, эти орудия до сих пор обнаружива-
лись вне связи с останками человека, но по косвенным данным
они почти наверняка принадлежали Homo erectus. Индустрии
этого типа встречаются также к востоку от линии Уоллеса, на
Филиппинах и на о-вах Нусатенггара, однако в этих районах их
возраст не превышает 40 тыс. лет.
ГОДЫ
ДО НАШИХ
5000
МАТЕРИКОВАЯ
ЮГО-ВОСТОЧНАЯ
АЗИЯ
1 Медь
। а бронза
ПЕЩЕРА
НИА
(САРАВАК)
ФИЛИППИНЫ
И ВОСТОЧНАЯ
ИНДОНЕЗИЯ
Керамика -рЕХНОКОМП-
10000 -
Керамика
Шлифовка
топоров(?)
Зачаточное
земледелие
(?)
БОЛЬШАЯ
АВСТРАЛИЯ
АВСТРАЛИЯ
I ЛЕ КС ПЛАСТИН
И ОТЩЕПОВ /
НОВАЯ
ГВИНЕЯ
Шлифовка
топоров
20000-
30000-
ХОАБИНЬСКИЙ
ТЕХНОКОМПЛЕКС
40000 —
Скорченные,
сидячие и
вторичные
захоронения
Орудия
из отщепов
и кости
ТАБОНСКИЕ ОРУДИЯ
ИЗ ОТЩЕПОВ
Орудия из мелких отщепов,
широко распространенные
в островной/Ого -Восточной
1 Азии
Шлифовка
топоров
ТРАДИЦИЯ
ОРУДИЙИЗ
НУКЛЕУСОВ
И
СКРЕБКОВ
Черешковые
пластины
Топоры-
тесла
Косипе
Появление человека современного <
। вида
9 Кагайян
^Флорес/Тимор(?)
Заселение
большой Австралии
I

Культурное развитие в Юго-Восточной
Азии в позднем плейстоцене и раннем го-
лоцене
82
в материковой Юго-Восточной Азии технокомплекс хоабиня,
важным элементом которого были орудия из гальки, видимо, раз-
вивался, начиная с ранних индустрий галечных орудий и отще-
пов, без перерывов; поэтому время его возникновения невозмож-
но определить точно. К концу плейстоцена стала практиковаться
шлифовка рабочего края каменных топоров и, по утверждению
ряда авторов, появилась тенденция к возникновению земледелия.
На северо-западе Таиланда керамика производилась уже в 7000 г.
до н. э., хотя, как и в Японии, наличие керамики еще не
означает появления земледелия. Дальнейшее изучение хоабиня,
возможно, будет зависеть от исследования современными архео-
логическими методами прибрежных раковинных куч, которые
могут больше сказать о человеческой деятельности, чем пещеры
и гроты, на которых до сих пор было сосредоточено внимание
археологов.
В верхнем плейстоцене индустрии галек и отщепов в остров-
ной части Юго-Восточной Азии сменились индустриями, в кото-
рых большую роль играло производство маленьких отщепов;
40 тыс. лет назад галечные орудия начали терять свое значение.
В эпоху раннего голоцена от Филиппин и Восточной Индонезии
до Австралии распространился более прогрессивный технокомп-
лекс отщепов и пластин, но серьезной смены населения не было.
Не исключено, что в указанных районах в это время появилась
домашняя собака, однако земледелие до начала расселения
австронезийцев (5000—3000 гг. до н. э.) неизвестно. Наиболее
вероятное место возникновения технологии пластин — Япония,
где их документированный возраст — свыше 15 тыс. лет. Хоабинь
и технокомплекс отщепов и пластин очень различаются техноло-
гически, орудия со шлифованными краями в последнем до сих
пор не обнаружены нигде, кроме Австралии. Переходные черты
зафиксированы в таких «промежуточных» районах, как Суматра
и Тайвань. Причины этих различий, экологические или культур-
ные, в настоящее время выделить трудно. Хоабиньцы, возможно,
жили в условиях тропического леса, но индустрии отщепов и
пластин обнаружены в таких разнообразных средах — на боль-
ших и малых островах, в лесах, саваннах .и пустынях,— что об-
общение невозможнох Видимо, техника производства пластин рас-
пространилась в ходе расселения монголоидов в Юго-Восточной
Азии; это, конечно, не относится к Австралии. Впрочем, остается
еще много проблем, которые требуют дальнейшего изучения.
Глава III
КУЛЬТУРА
ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ
И ОКЕАНИИ
За последние 450 лет европейским путешественникам и иссле-
дователям довелось познакомиться с подавляющим большинством
этнических групп, населяющих Юго-Восточную Азию и Океанию.
Если допустить, что этническая группа совпадает с языковой
(хотя и не абсолютно), то в этом ареале насчитывается около
2 тыс. этнических групп. В настоящее время этнографическая
литература только по Океании охватывает почти 20 тыс. книг и
статей; лишь в Папуа-Новой Гвинее сейчас ежемесячно публи-
куется около 300 страниц этнографических исследований. Конечно,
сделать обзор всего этого материала невозможно. Мы попы-
таемся осветить наиболее существенные аспекты современной
этнографии: ведь рассмотрение древней истории такого регио-
на, как Тихоокеанский, вне контекста современной этнической
ситуации — довольно бессмысленное занятие. Все тихоокеанские
общества, за исключением тех, которые развились на базе исто-
рически известных цивилизаций Юго-Восточной Азии и Индоне-
зии,— прямые наследники первобытных.
При описании любой культуры и любого общества необходи-
мо иметь четкое представление о системах родства, механизмах
формирования локальных групп и характере ареальной интегра-
ции, которые находят свое выражение в системе социальных ран-
гов (статусов), в' политической организации общества, в действии
механизмов обмена и данничества, в системе расселения. Архео-
лог не в состоянии абсолютно достоверно восстановить эти эле-
менты структуры исчезнувших обществ. Но уже одно только
сопоставление заметок, сделанных первыми европейцами, может
многое дать для изучения общей культурной истории региона.
Не всегда, правда, удается найти даже сведения о том, каким
было то или иное общество на заре колонизации. А ведь между
временем появления первых европейцев на тихоокеанских остро-
вах и периодом интенсивной колонизации (XIX—XX вв.) произо-
шло немало существенных изменений. Так, при изучении многих
полинезийских обществ, остававшихся не описанными до 20-х го-
дов нашего века (когда начались крупномасштабные исследова-
ния, организованные Музеем Б. Бишоп), оказалось крайне трудно
отделить заимствования от черт древней, исконной культуры.
(Некоторое исключение пока составляют недавно открытые На-
84
горья Новой Гвинеи, где в' течение некоторого времени, видимо,
€ще можно будет наблюдать жизнь обществ, не испытавших
сильного европейского влияния.) Да и первым путешественникам
ие всегда удавалось увидеть обыденную жизнь островитян:
в XVIII в. появление европейского корабля уже было событием,
которое сопровождалось множеством необычных, нерутинных
действий. Самый наблюдательный исследователь XVIII в., капи-
тан Дж. Кук, писал в) 1777 г. о посещении Тонга: «И для гостей,
л для хозяев земли это было великим событием, так что возмож-
ности увидеть обычный образ жизни туземцев нам почти не
представлялось» [76, с. 166].
Прежде чем перейти к описанию самих обществ, необходимо
остановиться на некоторых терминологических вопросах, в пер-
вую очередь связанных с системами родства. Родственные связи
индивида зависят, по крайней мере в некоторой степени, от того,
где он живет, как наследует (или приобретает каким-то иным
образом) земельные участки, социальный статус, имущество,
с кем вступает в брак, и от многого другого. В большинстве
океанийских обществ родство определяется по некоторому особо-
му принципу, хотя этот принцип следует воспринимать как норму
-поведения, а не как строгое правило. С точки зрения терминоло-
гии общества могут быть поделены на унилинейные и неунили-
нейные. В первых, преобладающих в большинстве районов Мела-
незии и Микронезии, люди обоего пола прослеживают свое
родство либо по мужской (патрилинейность), либо по женской
(матрилинейпость) линии. Группа унилинейных родственников,
способных проследить свое родство генеалогически, называется
линиджем, несколько линиджей связываются узами, закрепленны-
ми традицией, в сиб; т. е. сибы также строятся по унилиней-
ному принципу, однако унилинейные связи в них не прослежи-
ваются генеалогически. Два сиба, а иногда и несколько могут
объединяться в группировку более высокого порядка, называе-
мую фратрией, а если в обществе две фратрии, они называются
(экзогамными) половинами. Линидж — группа кровных родствен-
ников — обычно является экзогамным объединением, т. е. члены
линиджа не могут вступать в брак друг с другом. В группиров-
ках более высокого порядка кровные связи не играют такой
роли, как в линиджах, но и они, как правило, экзогамны.
Экзогамия обязательно указывает на то, что локальная тер-
риториальная группа состоит более чем из одного линиджа или
сиба, поскольку супруги всегда относятся к разным группиров-
кам. Таким образом, в принципе локальная группа в унилиней-
ном обществе состоит из членов линиджа или сиба, их супругов
и детей. Такая территориальная родственная группа называется
кланом. Клан не следует путать с линиджем, представляющим
собой кровнородственную группу 1. Однако и клан, и линидж —
это скорее этнографические модели, нежели реальность; на деле,
как будет показано ниже, отклонения от этих идеальных струк-
тур дают в конкретных обществах весьма сложные системы.
85
Неунилипейные общества преобладают в Полинезии и в Юго-
Восточной Азии. В Полинезии и в отдельных районах Тайваня
родство амбилинейно: каждый человек обладает правом выбора
считать свое происхождение по отцу, по матери или по обоим
родителям сразу. Соответственно варьирует и право на получение
земельного надела и вхождение в ту или иную социальную груп-
пу. Принадлежность ребенка к определенной социальной группе
обусловливается в какой-то мере местожительством его родите-
лей. Так, если родители живут в группе магери, ребенок также
принадлежит к этой группе. Локальная группа в таких обще-
ствах в идеале представляет собой не клан, а группу родствен-
ников-когнатов, т. е. лиц, связанных кровным родством,, как по
мужской, так и по женской линии, и свойственников — лиц, род-
ственных по браку.
Другой тип неунилинейного родства, распространенный в
Индонезии и на Филиппинах, называется билатеральным, или
билинейным (обычно используют первый термин); при установ-
лении происхождения в равной степени учитывается родственная
принадлежность обоих родителей. Дж. Мердок считает, что била-
теральные общества не имеют ни функционально значимых на-
следственных групп как таковых (в этом их главное отличие от
амбилинейных обществ), ни экзогамных групп [1013, гл. 1].
Относительно независимой единицей является малая семья, сохра-
няющая из поколения в поколение корпоративную функцию. Когда
человек меняет место обитания либо после вступления в брак,
либо по каким-то иным причинам, он попросту становится членом
той семьи, в которую уходит жить, или создает новую семью,
поселяясь на участке впервые расчищенной земли.
Таким образом, системы родства в Тихоокеанском регионе
существенно варьируют. Есть системы, которые можно квалифи-
цировать как ранговые, иерархические, причем ранг прямо не кор-
релирует с родством. В Меланезии кланы нередко делятся на
автономные подразделения, не имеющие своих вождей, а кое-где
в Микронезии такие подразделения могут образовывать сложную
иерархическую систему во главе с верховным вождем. Иными
словами, даже между Микронезией и Меланезией, где действует
общий принцип унилинейного родства, существуют немаловаж-
ные различия. Амбилинейные группы в Полинезии называются
рэмэджами; статус индивида в рамках рэмэджа в какой-то мере
определяется первородством и старшинством. Лица, занимающие
особо высокое положение в обществе, имеют индивидуальные ге-
неалогии: они прослеживают свое происхождение на двадцать по-
колений и более. Следовательно, можно говорить о том, что в По-
линезии получила развитие аристократическая система, не из-
вестная ни в Меланезии, ни в Индонезии, ни на Филиппинах. Что
касается Микронезии, то там, по-видимому, исходно была извест-
на структура, подобная полинезийской.
.В этой главе кратко описываются некоторые общества Тихо-
океанского региона. В первых двух разделах, посвященных мате-
86
лковой и островной Юго-Восточной Азии, нам пришлось пойти
на существенные обобщения, чтобы как-то сгладить те различия,
которые объясняются индийским, китайским, европейским влия-
нием, а также воздействием ислама на местные общества за
истекшие 2 тыс. лет.
Материковая Юго-Восточная Азия
В материковой Юго-Восточной Азии, к которой здесь причис-
ляются южные районы Китая, ио не причисляется Бирма, раз-
мещается восемь крупных этнолингвистических группировок:
народы, говорящие на языках мяо-яо (южные районы Китая,
северные районы Лаоса, Вьетнама и Таиланда); народы, говоря-
щие на тайских и кадайских языках; кхмерские народы; народы,
говорящие на вьет-мыонгских языках (Вьетнам); тямы (юж-
ные районы Вьетнама и Кампучии); малайцы; семанги; сенои.
Пять из этих группировок описываются в данном разделе,
а три — в разделе, посвященном народам Индонезии и Филиппин.
На приведенное этнолингвистическое деление накладывается
противопоставление горных и равнинных народов [186], которое
обусловлено и ареальными особенностями, и самой историей.
На пологих морских побережьях и речных равнинах в течение
двух последних тысячелетий обитали народы с развитой культу-
рой, хозяйство которых основано на выращивании заливного
риса. У индийцев они заимствовали религию, институт царской
власти, санскритское письмо и литературную традицию, у китай-
цев — политическую организацию, систему обмена и торговли.
Горные же народы долгое время жили в изоляции, не смеши-
ваясь даже друг с другом. Они занимались подсечно-огневым
земледелием, основной их культурой был суходольный рис. В по-
литическом отношении их общества были устроены весьма не-
сложно. Вероятно, противопоставление равнинных и горных наро-
дов уходит своими корнями в древнюю историю.
Государства Юго-Восточной Азии, находившиеся под индий-
ским влиянием, не оказали прямого воздействия на общества
тихоокеанских островов, и мы упомянем о них лишь вскользь.
В начале I тысячелетия н. э. их влияние едва ли распространя-
лось за пределы Сулавеси. На Филиппинах до VII в. китайское
и индонезийское влияние было крайне незначительным. Выска-
зывались предположения, что выращивание заливного риса, раз-
ведение крупного рогатого скота и обработка металлов — не за-
имствованные, а архаические, исконные черты культур матери-
ковой Юго-Восточной Азии. Это во многом подтверждается
новейшими археологическими данными. Что касается образова-
ния городов1 или введения письменности, то оснований относить
эти процессы к доиндийскому периоду пока нет.
Современные народы, говорящие на языках мяо-яо, рассе-
лены небольшими обособленными земледельческими группами на
Юге Китая, севере Вьетнама, Лаоса и Таиланда. В наши дни
87
Основные этнолингвистические груп-
пировки на территории Юго-Восточ-
ной Азии
культурная общность этих народов практически утрачена, что
явилось следствием их разделения на мелкие группы, вызванного
китайской и тайской экспансией двух последних тысячелетий.
До эпохи династии Хань в Китае (202 г. до н. э.— 220 г. н. э.)
мяо и яо жили в нижней части среднего течения Янцзы; все
исторически засвидетельствованные перемещения их на север
Лаоса, Таиланда и в Хайнань произошли в течение последних
500 лет. Мяо и яо говорят на языках, отдаленно родственных
китайскому и, возможно, каким-то бирманским ?. Вероятно, в' пе-
риод, предшествовавший восточночжоуской экспансии в I тысяче-
88
детии до и. э., народы мяо-яо составляли немаловажный компо-
нент этнической структуры Южного Китая. Вообще в истории
jOro-Восточной Азии они сыграли далеко не последнюю роль.
Народы, говорящие на тайских и кадайских языках, представ-
ляют интерес в связи с австро-тайской гипотезой II. Бенедикта.
Обнаружение исторических оснований этого родства было бы
существенным вкладом в историю региона. На тайских языках
говорят шаны в Бирме, тайцы3 в Таиланде, лаосцы (лао)
в Лаосе и ряд других народов, расселенных на территории вплоть
до Южного Китая. История этих народов пока не вполне ясна.
Важнейшим периодом экспансии тайцев на юг, в пределы совре-
менного Таиланда, был, по-видимому, XIII в.—время наступ-
ления монголов с севера. Область наибольшего культурного и
языкового расхождения тайских народов — север Вьетнама,
а также Гуапси-Чжуанский автономный район и провинция Гуй-
чжоу в Китае. Возможно, в первобытный период здесь как раз
и находился центр расселения — из него в течение нескольких
тысячелетий тайцы постепенно, небольшими группами, переселя-
лись на юг [263, с. 4; 841]. Если так, то они действительно
ареально близки народам кадай, говорящим на родственных язы-
ках и включающим хайнаньских ли и гэлао провинции Гуйчжоу.
Из китайских источников следует, что эти народы восходят к
лао, жившим, согласно китайской традиции, па территории со-
временных провинций Гуйчжоу, Хунань и современного Гуанси-
Чжуанского автономного района около 110 г. до н. э. Лао строи-
ли свайные жилища, изготавливали бронзовые барабаны и прак-
тиковали пещерные погребения [79].
К народам, говорящим на мон-кхмерских языках, относятся
современные моны, которые живут на небольшой территории в
устье р. Салуин в Бирме. Родственные им кхмеры подразделяют-
ся на равнинных и горных. Равнинные кхмеры Кампучии —
потомки носителей культуры заливного риса, расселившихся на
обширной территории после падения древнего государства
Фунань (это государство возникло, по-видимому, в I в. н. э. и
просуществовало до начала VII в., когда его поглотило более
крупное королевство кхмеров; наибольших размеров Фупаньское
царство достигло, вероятно, к 350 г.). Неизвестно, на каком язы-
ке говорили жители Фунапя, но весьма вероятно, чго па кхмер-
ском. Любопытно, что в одном из китайских текстов жители
Фунаня описываются как чернокожие курчавые люди, живущие
в укрепленных городах со свайными жилищами, занимающиеся
обработкой земли и выделкой драгоценных металлов (эти наблю-
дения относятся примерно к 250 г. н. э.).
Горные кхмеры, занимающиеся подсечно-огневым земледе-
лием, обитают на территории Бирмы, Северного Таиланда и
Лаоса; кое-где их расселение заходит и на территорию обитания
народов, говорящих на вьет-мыонгских языках; эта территория
протянулась цепью между долиной р. Меконг и прибрежными
районами на юге Вьетнама. Многие горные кхмеры более темно-
89
кожи, чем жители равнин, однако неясно, является ли это ре-
зультатом приспособления к условиям окружающей среды или
ассимиляции австралоидного субстрата.
Вьет-мыонгские языки, как и родственные нм мон-кхмерские,
входят наряду с языками мунда, Никобарскими, семанг и сенои
в аустроазиатскую семью. По оценке Ж. Дифло, вьет-мыонгские
и мон-кхмерские языки разошлись во II тысячелетии до н. э.
Прародиной вьетов была, вероятно, долина Красной реки на се-
вере современного Вьетнама; живя там, они со 111 г. до н. э.
по 939 г. н. э. находились под властью китайцев. Затем следует
период продвижения на юг, заканчивающийся изгнанием тямов
из дельты Меконга в XVII в. (государство Тямпа было разгром-
лено еще в 1471 г.).
Современные тямы населяют часть областей вьет-мыонгской
цепи на юге Вьетнама, а также ряд горных районов на юге Кам-
пучии. Тямские языки относятся к огромной австронезийской
семье; вероятно, они разошлись с языками народов Индонезии
и Малайзии до 1000 г. до н. э. [1362]. Во II в. н. э. на юге
современного Вьетнама возникло индианизированпое тямское го-
сударство Тямпа, которое упоминалось выше. Согласно китайско-
му источнику конца VI в., жители государства Тямпа строили
дома из обожженного кирпича и штукатурили их, кремировали
тела умерших и сбрасывали пепел в морские или речные воды.
Во главе государства стоял король.
Помимо равнинных тямов существуют еще и горные — тьру,
джарай (джараи), раде, Они живут на юге Вьетнама и Кампу-
чии. Некоторые из них сооружают длинные дома на сваях и за-
нимаются подсечно-огневым земледелием. Политические объеди-
нения редко выходят за пределы отдельного поселения; во главе
поселений в большинстве случаев стоит выборный глава и совет
старейшин. У тямов1 отмечается матрилинейность; вообще в со-
циальном отношении они сильно отличаются от других австроне-
зийцев.
Что касается лингвистической истории материковой Юго-Вос-
точной Азии, то уже с начала нашей эры и вплоть до индийской
и китайской экспансий большая часть территории к югу от со-
временной китайской границы была заселена носителями язы-
ков — предков современных мон-кхмерских и вьет-мыонгских.
В современной Малайзии негритосы-семанги говорят на языке,
родственном мон-кхмерским; экспансия тайцев и малайцев отре-
зала их от носителей других аустроазиатских языков. Австроне-
зийские языки попали на Малаккский полуостров и на юг Вьет-
нама около 3000 лет назад; в это же время на юге Китая
преобладали, по-видимому, языки, родственные тайским, кадай-
ским и мяо-яо [386]. П. Бенедикт предполагает, что тайские и
австронезийские языки состоят в отдаленном родстве, однако
его гипотеза принимается далеко не всеми лингвистами. На юге
современного Китая австронезийских языков нет, равно как нет
и никаких исторических свидетельств об их распространении
90
лесь в древности. И все же семь или более тысячелетий назад
а юге Китая вполне могли жить носители языков, отдаленно
родственных австронезийским. Естественно, что от этих языков,
вытесненных впоследствии китайским и тайскими, ничего не со-
хранилось. Поэтому можно, правда без конкретных доказа-
тельств, говорить об австронезийской прародине на юге Китая.
д пока научные данные позволяют локализовать прародину
австронезийцев в пределах островной Юго-Восточной Азии.
Островная Юго-Восточная Азия
Народы Индонезии, Филиппин и Тайваня в большинстве
своем монголоиды; они говорят на австронезийских языках, ведут
оседлый образ жизни и занимаются земледелием или рыболов-
ством. Прежде чем перейти к описанию этих народов, следует
остановиться на трех этнических группах, несхожих между собой,
но восходящих тем не менее прямо к древним австралоидам —
охотникам и собирателям. Речь идет, во-первых, об андаманцах,
во-вторых, о семангах, которые живут в джунглях Малаккского
полуострова, и, в-третьих, о филиппинских негритосах, обитаю-
щих на о-вах Лусон, Папай, Негрос и на северо-востоке о-ва
Минданао.
Никаких связей между языками названных народов не про-
слеживается: андаманцы говорят на изолированных языках, се-
манги — на языке, родственном мон-кхмерским, а филиппинские
негритосы — на австронезийских языках. Говорили ли все эти
народы некогда на едином языке, неизвестно.
Все негритосы — охотники и собиратели, а андаманцы зани-
маются, кроме того, и рыболовством. Негритосы живут локаль-
ными экзогамными охотничьими общинами, объединяющими
5—10 семей. Жилищем им служат крытые листьями навесы, рас-
положенные вокруг центральной площадки. Стоянки легко пере-
носятся на новое место; причины при этом могут быть самыми
различными: экономическая необходимость, ссоры, междоусоби-
цы, несчастные случаи, различные неудачи. Подчас причиной
может быть даже поимка какого-нибудь крупного животного:
легче перенести стоянку к месту его разделки, чем наоборот.
Охотничьи общипы управляются либо по старшинству, либо
коллегиально; все группы автономны. Пользование территорией
и землей обычно общинное, но некоторые особо цепные деревья
могут составлять личную собственность.
В прошлом все негритосы охотились при помощи лука и стрел;
семанги относительно недавно заимствовали у соседей стреломе-
тательную трубку. Андаманцы не знают собак4. Считалось, что
они не умели разводить огонь, но ведь из всех негритосов толь-
ко андаманцы издавна знали гончарное дело. В наши дни некото-
рые группы негритосов в Малайзии и па Филиппинах приобре-
тают примитивнейшие навыки обработки земли — они засажи-
91
вают расчищенные участки земли, но затем до самого сбора
урожая оставляют их без присмотра. И хотя все земледельческие
приемы, несомненно, заимствуются негритосами у соседних на-
родов, это — любопытный пример перехода от собирательства к
систематической обработке земли.
Рядом с семангами в центральной гористой части Малаккско-
го полуострова живут сенои, или сакаи, bi антропологическом от-
ношении занимающие промежуточное положение между негрито-
сами и малайцами. Как и семанги, они говорят на языке, род-
ственном мон-кхмерским языкам. Сенои обитают в поселках из
длинных свайных домов, где размещаются родственные группы,
состоящие из билатеральных малых семей; во главе поселений
стоят старейшины. Сенои выращивают суходольный рис и про-
со [342].
За исключением негритосов, все жители Индонезии, Филип-
пин и побережья Малаккского полуострова — по языку австро-
незийцы (естественно, речь не идет о народах, появившихся на
этой территории в последние два тысячелетия, и о небольших
группах папуасов' на востоке Индонезии). Население побережья
Малаккского полуострова в настоящее время исламизировано, но
джакуны, живущие в южных внутренних районах, сохраняют
традиционные верования.
Особенно сложна этническая ситуация в Индонезии — более
трехсот этнических групп, населяющих архипелаг, говорят, со-
гласно данным X. Герц, на более чем 250 языках [511, с. 24].
X. Герц различает здесь три типа обществ: 1) земледельческие
народы, испытавшие сильное индийское влияние; они занимают-
ся выращиванием заливного риса на внутренних территориях
островов; 2) мусульманские народы, обитающие в прибрежных
районах; 3) преимущественно языческие племенные группы, на-
селяющие горные районы крупных островов и восточные остро-
ва. Наибольший интерес для нас представляют последние. Эти
народы живут в центральных районах Сулавеси, на Хальмахере,
во внутренних районах Серама, в ряде областей о-вов Нусатепг-
гара, во внутренних районах Калимантана и некоторых районах
Суматры. Если не рассматривать исламизированные народы при-
брежных областей, а сравнивать только народы, испытавшие
сильное индийское влияние, и язычников, то их противопостав-
ление будет примерно соответствовать делению Индонезии К. Гер-
цом на Внутреннюю и Внешнюю [510, с. 14]. Внутренняя Индо-
незия — это густонаселенные области на Яве, юге Бали, западе
Ломбока; здесь преобладает выращивание заливного риса. Внеш-
няя Индонезия — это территории, на которых практикуется под-
сечно-огневое земледелие. На Яве, по-видимому, уже в VIII в.
была введена ирригация; и сегодня этот плодородный вулкани-
ческий остров кормит огромное население (в противоположность
куда менее густо населенным островам Внешней Индонезии).
Население Внешней Индонезии делится на множество мелких
разнородных групп [271; 898; 655; 824; 1144; 1420]. До интеп-
92
Веранда длинного дома у даяков суши (о-в
Саравак)
сивных контактов с внешним миром все эти группы занимались
выращиванием суходольного риса или клубневых и жили неболь-
шими, довольно обособленными поселениями. До начала XIX в.
горные и болотистые местности островов были заселены охотни-
ками и собирателями — кубу. Пунаны внутренних районов Кали-
мантана до сих пор объединяются в небольшие охотничьи груп-
пы и используют в пищу продукты леса, в частности крахмал
диких саговых пальм.
У народов Внешней Индонезии преобладает билатеральность;
лишь на востоке о-вов Нусатенггара и Молуккских островах об-
щества патрилинейны, а на Тиморе и близлежащих островах —
матрилинейны. Во главе относительно автономных общин стоят
старейшины или вожди, власть которых передается по наслед-
ству. Дж. Мердок считает, что в этих обществах фактически нет
унилинейности, отсутствуют большие семьи, преобладает моно-
гамный брак с амбилокальным или неолокальным поселением.
Подобные же билатеральные общества характерны для ибанов,
сухопутных даяков и других народов Калимантана, большинства
филиппинских народов, включая негритосов, андаманцев, нико-
барцев, ями с о-ва Ботель-Тобаго.
Примером может служить общество саравакских улу-ай-иба-
нов, описанных Д. Фрименом [1013, гл. 5]. Основной единицей
социальной организации у них является семья — билрк, которая
обычно состоит из супружеской пары с детьми, а также бабки
в деда — всего шесть-семь человек. Билек является субъектом
93
собственности (в том числе и на землю), которая передается из
поколения в поколение. Семья занимает отсек в длинном доме.
Один такой свайный дом до 200 м длиной способен вместить до
50 семей. Вдоль одной стороны здания расположены жилые отсе-
ки, а вдоль другой проходят коридор и открытая веранда, на ко-
торой в основном и проводят время обитатели дома. Строго гово-
ря, община, располагающаяся в одном длинном доме, не состав-
ляет единого целого, поскольку все семьи независимы; тем не
менее многие из них связаны узами отдаленного родства, и все-
ми ими руководит один выборный глава.
Подобное расселение в длинных домах распространено в
Индонезиии повсеместно, но наиболее типично оно для унили-
нейных обществ, для которых вообще характерны большие семьи.
В билатеральных же индонезийских и филиппинских обществах
преобладают небольшие дома для одной семейной пары или
большой семьи, хотя, как можно видеть на примере ибанов,
длинные дома в таких обществах тоже известны (особенно на
Калимантане).
Не подвергшиеся христианизации и исламизации народы Фи-
липпин, так же как и народы Внешней Индонезии, выращивают
суходольный рис и клубневые. На всем архипелаге преобладает
билатеральность. До испанской колонизации народы Филип-
пинского архипелага жили маленькими поселками или отдель-
ными хуторами. Так, у субанонов о-ва Минданао отдельные дома
до сих пор разделены участками обрабатываемой земли: с осво-
ением новых полей людц перемещаются на новое место. Живут
субаноны билатеральными малыми семьями. Эти семьи достаточ-
но автономны и нестабильны. Никаких более крупных родствен-
ных групп у субанонов, видимо, нет.
Другой пример — иснеги о-ва Лусон. Их поселки состоят из
2—25 свайных домов; каждый дом принадлежит одной семейной
паре. Поселок представляет собой автономную единицу, управ-
ляемую главой, статус которого определяется прежде всего бо-
гатством, а в прошлом нередко зависел и от преуспеяния в охоте
за головами. Индивид может жить в таком поселке или вообще
в любом месте, где у него имеются свойственники или родствен-
ники.
Подобные же хутора и относительно открытые социальные
группы характерны для горных районов в северной части Лусона
[387]. Местные жители занимаются поливным земледелием. Ифу-
гао, наиболее полно описанные этнографами, известны своими
великолепными террасами по склонам холмов, на которых они
выращивают рис (некоторые террасы находятся на высоте 15 м).
Плотность населения здесь достигает 250 человек на 1 кв. км,
но поселки все равно невелики — несколько свайных домов,
в которых живут семейные пары, и хранилища для риса на сва-
ях. Политическая и социальная организация развиты крайне
слабо; лидерство основывается прежде всего на богатстве и лич-
ных заслуга,х.
94
Представить себе, как жили народы Филиппинского архипе-
лага до испанской колонизации, нелегко: испанское влияние за
прошедшие века оказалось весьма значительным. Когда в 1571 г.
испанцы высадились на северо-западном берегу Лусона, они
увидели большие поселки, окруженные полями заливного риса.
Испанцы обнаружили, что местные жители владеют письменно-
стью, основанной на индийском письме, заимствованном через
Индонезию. Ф. Кисинг полагает, что большинство поселков в глу-
бине островов Филиппинского архипелага возникло именно под
влиянием испанского вторжения на побережье, хотя и до 1571г.
небольшие группы уже занимались добычей меди для китайских
торговцев во внутренних районах островов. Предположение Ки-
синга не согласуется, однако, с результатами недавних раско-
пок па территории расселения ифугао: террасы существовали
здесь задолго до прихода испанцев. По мнению О. Бейера, тер-
расы относятся к I тысячелетию до н. э. [118].
На Тайване автохтоны, говорящие на австронезийских язы-
ках, живут ныне в центральной и восточной частях острова —
западное побережье с XVII в. принадлежит в основном китайцам.
Жители Тайваня занимаются подсечно-огневым земледелием:
выращивают рис, просо, клубневые. У атаяльцев, обитающих в
северной части Тайваня, и у иайванцев, живущих на юге остро-
ва, отмечена амбилинейность: ребенка включают либо в мате-
ринскую, либо в отцовскую группу, но в течение жизни чело-
век может, если захочет, перейти в другую группу. Жилищами
атаяльцам служат дома-полуземлянки. Власть сосредоточена в
руках главы патрилинейной группы, таких групп в каждом по-
селке несколько. Пайванцы живут в крупных поселках. Они до
сих пор сохраняют пространные и длинные генеалогии, напоми-
нающие полинезийские. Для всех других автохтонов Тайваня
характерна унилатеральность — патрилинейность у бунунов и
цоу, матрилинейность у ами. Социальная стратификация крайне
слаба, за исключением разве что пайванцев, у которых она, ви-
димо, относительно недавняя.
Многочисленные изменения, происшедшие за последние
1500 лет под влиянием различных цивилизаций, затрудняют ре-
конструкцию исконного, древнего образа жизни западных авст-
ронезийцев. Тем не менее американская исследовательница
Ф. Купер-Коул считает возможным выделить ряд признаков,
которые, по ее мнению, характеризовали древние общества Фи-
липпинского архипелага: вера в могущественных духов, знаме-
ния и магию, человеческие жертвоприношения в связи со смертью
и погребением важного лица, ритуальный каннибализм, имеющий
Целью обретение силы и достоинств жертвы, татуировка (у вои-
нов-победителей), шаманизм [271, с. 291]. В 1932 г. австрийский
этнограф Р. Хайне-Гельдерн опубликовал результаты своей ре-
конструкции раннеавстронезийской культуры Юго-Восточной Азии
и Индонезии, основанной на данных археологии и' этнографии.
По мнению Р. Хайпе-Гельдерпа, австронезийцы сооружали свай-
95
ные дома, выращивали рис и просо, разводили крупный рогатый
скот, занимались охотой за головами, строили лодки с баланси-
ром и, возможно, изготавливали лубяную материю. У них могла
существовать когнатная система родства, видимо, отсутствовало
жесткое наследование социальных статусов, т. е. не было аристо-
кратии [690].
Конечно, ко всему сказанному следует подходить с некоторой
долей скепсиса — ведь нередко трудно понять, чем обусловлена
та пли иная распространенная черта культуры: общностью про-
исхождения или позднейшими заимствованиями.
Народы Океании
В Океании большой интерес для историка представляет даже
современная ситуация. Занавес над событиями древней истории
Океании стал медленно подниматься, начиная с открытия о-ва
Гуам Ф. Магелланом в 1521 г. Заключительные географические
открытия были сделаны уже в начале XIX в. Однако и при опи-
сании древней истории Океании, особенно островов Полинезии
и западной части Микронезии, где влияние европейцев стало
сказываться очень рано, возникает немало трудностей.
Меланезия
Говоря о Меланезйи — области наибольшего этнического раз-
нообразия во всей Океании,— мы будем различать Нагорья Но-
вой Гвинеи и островную Меланезию (в нее включаются и побе-
режья Новой Гвинеи). Такое противопоставление, обусловленное
географическими и экологическими факторами, не соотносится,
строго говоря, с культурным делением. Правда, горные общества
Новой Гвинеи имеют ряд общих отличительных черт, но это свя-
зано со спецификой окружающей среды и с тем, что здесь не
было австронезийского внешнего влияния. Иначе говоря, населе-
ние Нагорий Новой Гвинеи состоит из потомков древнейших па-
пуасских групп. Вопрос о том, можно ли в Меланезии четко разг-
раничить папуасов и австронезийцев, весьма важен, но пока на
него нет однозначного ответа. В ряде местностей, например на
юго-восточном побережье Новой Гвинеи, различия прослеживаются
довольно отчетливо. Первые европейцы, побывавшие здесь, отме-
чали, что австронезийцы светлее папуасов и что женщины у них
окружены большим почетом, нежели у папуасов. В других райо-
нах, где австронезийцы и папуасы тысячелетиями жили бок о
бок и смешивались друг с другом (например, на архипелаге Бис-
марка, на Соломоновых островах), различия выявить крайне
трудно. Так, на о-ве Бугенвиль папуасы и австронезийцы не про-
тивопоставлены ни культурно, ни антропологически [1034,
с. 42-43].
96
Для большинства обществ Западной Меланезии, и австроне-
зийских, и папуасских, характерно социальное равенство,
д фордж отмечает, что в Западной Меланезии община объеди-
яяет в среднем 250 человек [464]. Действительно, при укруп-
нении общин сразу же усложняются межличностные отношения
я легко могут возникнуть иерархические структуры. На Новой
Гвинее есть, правда, крупные поселения, но они, как правило,
делятся на два (или более) клана, сохраняющих относительную
независимость. В ряде местностей по течению рек существуют
поселки, насчитывающие и более 1000 человек (например, на
р, Сепик или в болотистых местностях на юге Новой Гвинеи),
но здесь их образование диктовалось оборонительными соображе-
ниями 5.
Нагорья Новой Гвинеи. В Нагорьях, протянувшихся
на 1000 км от оз. Паниаи до Каинанту, большинство населения
живет в долинах или по склонам гор, поднимающихся на высоту
1300—2300 м [153]. До 30-х годов XX в. о горных народах не
было известно почти ничего, хотя они составляют большую часть
населения всей Новой Гвинеи и живут в местностях с наиболее
благоприятными природными условиями, что способствует раз-
витию интенсивного земледелия. Здесь и самая высокая в Океа-
нии плотность населения. Но как ни парадоксально, все это со-
четается с крайне неразвитыми в политическом отношении мел-
кими и нецентрализованными обществами.
В местных обществах счет родства ведется по отцу, преоб-
ладают патри- и вирилокальные поселения, а также патрилиней-
ные родственные группы, имеющие особые наименования [1023,
с. 204]. Однако эти общества весьма гибки, индивид волен вы-
бирать, к какой группе ему принадлежать. В идеале основная
единица здесь — клан, ядром которого является группа мужчин —
родственников по мужской линии. Клан включает также неза-
мужних женщин — родственниц по мужской линии, пока они не
покидают его, вступив в брак, и жен членов клана, принадле-
жащих к другим экзогамным линиджам. На деле же многие кла-
ны включают до 50% мужчин, не связанных родством по мужской
линии, а вошедших в состав клана благодаря брачным узам и
т. п. [796]. В результате, как пишет М. де Леперванш, образу-
ется группа, объединенная скорее совместным обитанием и тру-
дом, нежели родством [873].
Кланы Нагорий принято описывать как сегментированные
группы: в большинстве обществ они подразделяются на более
мелкие единицы, члены которых могут жить локально, но могут
быть и рассеяны по всей клановой территории. Патрилинейные
сибы, составляющие ядро клана, могут, в свою очередь, группи-
роваться в половины или фратрии. У чимбу, обитающих в Восточ-
ном Нагорье, несколько фратрий объединяются в территориаль-
ные или военные союзы, которые П. Браун называет «племена-
ми» [161; 154]. Правда, примеров такой широкой интеграции
Довольно мало. Обычно в общине выделяется человек, обладаю-
4 Заказ № 2306
97
Этнолингвистическая карта Новой Гвинеи
щий выдающимися способностями. Его называют «большим чело-
веком». Состав отдельных общин, как правило, не полностью
соответствует принципу агнатного родства — в гораздо большей
мере он определяется перемещениями «больших людей» и их
окружения- Таким образом, в основе сегментированной иерархии
лежит не генеалогический принцип, и, хотя фратриальные сибы
могут восходить к единому мифическому предку, подразделения
сибов, за некоторыми исключениями, редко сохраняют родствен-
ные связи глубиной более пяти поколений.
«Большие люди» не являются ни выборными главами общин,
ни наследственными вождями; при накоплении богатств и завое-
вании авторитета они опираются на всевозможные связи, как род-
ственные, так и неродственные. «Большие люди» устраивают
пышные потлачевидные пиры, на которых присутствующих уго-
щают свининой, помогают бедным юношам уплатить брачный
выкуп. «Большой человек» может позволить себе иметь несколь-
ких жен — они ухаживают за принадлежащими ему свиньями,
возделывают его поля и самим фактом своего существования ум-
ножают его престиж [1164]. В то же время «большой человек»
не может чрезмерно эксплуатировать людей из своего окружения,
иначе он потеряет авторитет и даже может быть убит. Главное
для «больших людей» не накопление богатств, а общественное
положение; практически все общества в Нагорьях допускают лишь
такое, не очень значительное, отклонение от принципов равноп-
равия. Кое-где, например у маринг, обитающих в районе хребта
Бисмарка, нет даже «больших людей» и все решения принима-
ются коллегиально [1120, с. 286] 6.
С точки зрения социальной структуры в целом рассматривае-
мые новогвинейские общества однотипны. Тем не менее в столь
многообразном в экологическом отношении регионе неизбеж-
ны и некоторые различия. Так, меланезийцы, живущие восточ-
нее чимбу, строят преимущественно крупные поселки, а у запад-
ных народов (расселенных от территории чимбу до Стрикленд-
ского ущелья) преобладают хутора 7.
Широкое распространение имеют общинные мужские дома;
женатые мужчины ночуют в этих домах, а женщины и дети за-
нимают отдельные жилища, в которых нередко держат и свиней.
Примером двух разных типов поселения, где действует принцип
разделения мужчин и женщин на время сна, могут служить
поселки вабаг в Западном Нагорье и гахуку-гама в Восточном
Нагорье, близ Горока [154]. У гахуку-гама все мужчины посел-
ка делятся на два родственных патрилинейных подклана. Жены
членов одного подклана и их дети живут на одной половине
обнесенной забором прямоугольной территории поселка, семьи
второго подклана — на другой. Мужчины, и женатые, и холостые,
почуют в одном общинном доме, отгороженном от всей остальной
территории и недоступном для женщин и детей, ^аждая жен-
щина со своими детьми занимает отдельный дом, и муж остает-
ся в этом доме на ночь, когда захочет.
4*
99
Вабаг живут хуторами. Жилища членов четырех подкланов,
локализованных на одной территории, расположены чересполосно.
Рядом находятся огороды и церемониальная площадка. Женские
дома размещены особенно «беспорядочно», что вызвано требова-
ниями безопасности и необходимостью иметь поблизости корм
для свиней, за которыми ухаживают именно женщины. Среди
местного населения повсеместно бытует поверье, что постоянные
контакты с женщинами оскверняют мужчину, и это, видимо,
тоже способствует раздельному размещению полов.
Конечно, возможные варианты расселения в Нагорья^ не ис-
черпываются приведенными примерами, но по ним по крайней
мере можно судить о двух диаметрально противоположных прин-
ципах организации поселков.
Характерная и повсеместно распространенная черта обществ
в Нагорьях, равно как и в островной Меланезии,— организация
пышных, хотя и редких, пиров с угощением из свинины. Сви-
нина — главный источник животного белка, в особенности для
жителей гор, но свиней забивают редко, и это превращается в
сложный ритуал. Так, у цембага (этническая группа, входящая
в состав маринг и обитающая в районе хребта Бисмарка) 40%
собранных клубней уходит на откорм свиней, а забивают сви-
ней лишь раз в 8—12 лет по случаю пышных церемоний в честь
предков, которым таким образом возносится благодарность за бла-
га, дарованные ими ныне живущим. Следовательно, в течение
длительного времени количество свиней растет, а затем резко
падает. Главный забой свиней обычно приходится на конец го-
дичного торжества «каико», на которое собирается до 1000 чело-
век.
Многие этнические группы в Нагорьях живут на небольших,
четко ограниченных участках; такая территориальная изоляция
означает, что в прошлом лишь немногие пути связывали эти на-
роды с народами побережья. Один из важнейших путей прохо-
дил, по-видимому, по долине р. Маркхэм. И хотя многосторонний
обмен в целом способствовал проникновению товаров с побережья
в горы и наоборот, австронезийским поселенцам, постепенно по-
являвшимся на побережье, не удалось существенным образом
повлиять на образ жизни горцев. Гончарство известно лишь на
востоке Нагорий; искусство горцев сводится исключительно к рас-
краске тела — в отличие от этнических групп, живущих по те-
чению р. Сепик, в восточных прибрежных районах Новой Гвинеи,
и от массим, которым известна резьба по дереву и изготовление
масок.
Важнейшей культурой в Нагорьях является батат; лишь в ря-
де районов на границе с индонезийской провинцией Ириан-Джая
преобладает таро. Дж. Уотсон, разделяющий общее мнение о том,
что батат появился в этих местах после введепия его испанцами
на островах Филиппинского архипелага и в Индонезии в XVI—
XVII вв., полагает, что раньше Нагорья были заселены патрило-
кальными охотничьими группами, которые, возможно, разводили
100
Различные модели рассе-
ления, известные в На-
горьях Новой Гвинеи
в небольшом количестве таро и другие менее существенные для
них культурные растения. Введение батата, дающего богатые
урожаи на высоте 1500—2000 м, где уже не свирепствует маля-
рия и где не приживается таро, привело к настоящему демогра-
фическому взрыву, который Дж. Уотсон называет «бататовой
революцией». Нынешняя тенденция к патрилинейности и некото-
рая неустойчивость социальной организации обществ связаны,
возможно, с тем, что времени на адаптацию после «бататовой
революции» у жителей Нагорий было очень мало [1427; 1428;
1023; 687].
Гипотеза Дж. Уотсона кажется вполне убедительной, но не-
давно X. Брукфилд и П. Уайт подвергли ее не менее убедитель-
ному критическому разбору [156]. Следствием введения батата
было, в частности, перемещение населения из малярийных райо-
нов в горы и соответственно рост населения. Однако уже после
опубликования гипотезы Уотсона археологи обнаружили в до-
лине р. Ваги около горы Хаген свидетельства интенсивного ве-
дения земледелия, относящиеся примерно к 4000 г. до н. э.
Об этом речь пойдет ниже, здесь же важно отметить, что куль-
тивирование батата, навыки интенсивного земледелия и, возмож-
но, высокая плотность населения уходят в более далекое, нежели
сейчас принято считать, прошлое.
В связи с археологическими исследованиями Нагорий также
встает ряд вопросов. Археологическая реконструкция гипотети-
ческих группировок, которые могли бы соотноситься с совре-
менными этническими Группами, в таком районе, как Нагорья,
крайне затруднена. Локальные группы могут легко ассимилиро-
ваться, менять язык и культуру. Многочисленные территориаль-
ные изменения и миграции, даже относительно недавние, подчас
остаются невыясненными. Политические объединения необяза-
тельно совпадают с языковыми или культурными группировками.
Археологи могут авторитетно говорить о бытовавших некогда
механизмах обмена, но и эти механизмы не соотносятся прямо
с культурными подразделениями. Например, гахуку-гама, по
мнению К. Рида, вообще не образуют четко очерченной языковой
или социальной группы, нет у них и политического единства
[1122]. Они рассматривают себя как обособленную группу
постольку, поскольку имеется ряд очевидных различий между
ними и соседними народами: эти различия существеннее, чем
внутренние расхождения, которыми гахуку-гама позволяют се-
бе пренебречь. Рид замечает: «Можно говорить о том, что един-
ство, характеризующее племена гахуку-гама,— это единство в
пределах социально-географической территории, на которой све-
дены вместе люди, чувствующие, что их связывает между собой
нечто большее, чем то, что связывает соседей с ними. Таким об-
разом, группа может быть определена как относительная и ди-
намическая, а не как абсолютная или статическая» [1122, с. 42].
Островная Меланезия. В островной Меланезии по
сравнению с Нагорьями Новой Гвинеи наблюдается гораздо боль-
102
jnee этническое разнообразие. Это особенно заметно на западе,
где небольшие политические группировки концентрируются вок-
руг «больших людей», реже —вокруг наследственных вождей, а
разветвленная сеть обменных связей соединяет многие общины
церемониально или экономически. На Новых Гебридах, на о-вах
Банкс, Санта-Крус, Соломоновых островах и в архипелаге Бис-
марка сосуществуют матрилинейные, патрилинейные и когнатные
родственные группы; многообразие подчас просто поразительно.
На востоке Меланезии — на Новой Каледонии и Фиджи — на-
против, выдерживается патрилинейность, а политическая интег-
рация более развита и достигает больших масштабов. Ее основой
является наследование титулов й статусов.
Культурное многообразие островной Меланезии объясняется
как тем, что здесь повсеместно преобладают небольшие изолиро-
ванные социальные группы, так и историческими факторами —
ведь примерно в течение пяти тысячелетий здесь шло взаимо-
действие австронезийцев и папуасов. Попытки привести все это
многообразие к общему знаменателю едва ли могут увенчаться
успехом, поэтому мы откажемся здесь от обобщений, а приведем
лишь отдельные иллюстрации. На примере нескольких описанных
в литературе обществ и районов покажем гетерогенность остров-
ной Меланезии и постараемся выявить некоторые закономерно-
сти. При этом мы как бы будем двигаться с запада на восток.
Одним из самых влажных районов расселения меланезийцев
являются обширные болотистые территории на южном побережье
в провинции Ириан-Джая. Здесь живут гордые и независимые
асмат, описанные в 60-е годы голландским этнографом А. Герб-
рандсом [513]. На болотистом острове Коленом обитают кимам
[1207]. Большую часть года этот низкий остров бывает затоплен
дождевыми потоками, поэтому свои поселки кимам сооружают на
искусственных насыпях, поднимающихся прямо из болота. По-
селки вмещают до 700 человек, живущих в открытых дневных и
закрытых, защищенных от москитов ночных домах. Каждая де-
ревня делится на два ритуально противопоставленных друг дру-
гу сектора; каждый сектор включает две экзогамные единицы
кланового типа, называющиеся кванда. Кванда объединяет не-
сколько агнатных семейств, каждое из которых селится на отдель-
ном «клочке» суши. Лидерство принадлежит «большим людям»;
их престиж во многом определяется периодическими празднест-
вами, которые они, состязаясь друг с другом в щедрости, устраи-
вают для своего окружения. Общество кимам напоминает обще-
ства Нагорий Новой Гвинеи. Говорят кимам на папуасском язы-
ке- Деление поселков уже описывалось, когда речь шла о га-
хуку-гама; примеры такого деления будут приводиться и ниже —
оно типично для тех районов Западной Меланезии, где вообще
есть поселки.
Еще одна иллюстрация — великолепные поселки (на побережье
провинции Сеник (Папуа-Новая Гвинея), вмещающие до тысячи
человек. Эти поселки состоят из двух рядов длинных болыпесе-
103
мейных домов; каждый ряд образует патрилинейную половину
[1034, с. 52—56]. Здесь, как и в ряде районов Индонезии, соо-
ружаются свайные жилища; фасадами они обращены на площад-
ку для плясок, на которой ставится один или несколько мужских
общинных домов. Дома эти, с высокими остроконечными крыша-
ми, красиво украшенные, являются замечательным образцом
искусства тихоокеанских мастеров.
Внутреннее деление поселков представляет большой теоре-
тический интерес для археологов; может быть, со временем
удастся обнаружить древние истоки этого явления. Заслуживает
внимания и разнообразие функций отдельных поселков в ряде
районов Западной Меланезии. Так, жители долины р. Тор уст-
раивают не только постоянные, но и временные поселки (по-
следние рядом; с участками саговых пальм), а также специальные
«гостевые» поселки на границе с соседними племенами и поселе-
ния-убежища, в которых люди укрываются от колдовства и магии
[1039, с. 18]. Многие народы Нагорий Новой Гвинеи сооружают
также специальные поселки для торжеств, связанных с забоем
свиней.
До сих пор речь шла о папуасоязычных жителях Новой Гви-
неи. Австронезийцы, населяющие отдельные местности по по-
бережьям Новой Гвинеи, с точки зрения социальной организа-
ции не выделяются из общей массы новогвинейского населения;
вообще, ничто, кроме языковой принадлежности, не отличает их
от соседей. Что касается восточного побережья Новой Гвинеи,
то некоторые различия между папуасами и австронезийцами
были отмечены еще У. Гиллом, но, как бы ни были важны эти
наблюдения, различия не всегда четки.
Рассмотрим социальную организацию новогвинейских австро-
незийцев на примере двух этнических групп, обитающих на юге
Новой Гвинеи. Одна из групп патрилинейна, другая — матрили-
нейна.
Патрилинейная организация общества типична для австроне-
зийцев, населяющих западную часть юго-восточного побережья,
матрилинейная — для этнических групп восточной части этого
побережья и островов, населенных массим. Наиболее известная
патрилинейная этническая группа здесь — моту (район Порт-
Морсби). Моту сооружают свайные дома над водой. Поселки
моту делятся на несколько кварталов, каждый из которых зани-
мает один патрилинейный клан (идуху). Такие локальные
идуху группируются в более крупные нелокальные единицы, так-
же называющиеся идуху. Последние рассеяны по нескольким
поселкам. Общей генеалогии они не имеют, тем не менее вос-
ходят к одному из кварталов легендарного поселка, из которого
вышли предки моту. Идуху возглавляются наследственными вож-
дями, но стать главой всего поселка может человек, обладающий
выдающимися личными качествами [625].
Агнатные группы типа идуху известны и у австронезийцев
восточных районов Новой Гвинеи [672]; структурно эти группы
104
соответствуют патрилинейным кланам Нагорий Новой Гвинеи.
Как и в Нагорьях, родство по мужской линии не является здесь
незыблемым принципом. У моту, например, земля может пере-
даваться по наследству и когнатным родственникам (правда,
при наследовании особо ценных предметов и дефицитных мате-
риальных ресурсов принцип родства по мужской линии соблю-
дается строго). Такое положение, видимо, вообще характерно
для Меланезии, несмотря на очевидное преобладание унилате-
ральности в целом. Это свидетельствует об определенном практи-
цизме, подразумевающем учет конкретных обстоятельств.
Восточнее ареала расселения массим лежат о-ва Тробриан,
широко известные благодаря классическим трудам Б. Малинов-
ского, который работал здесь в годы первой мировой войны.
Эти острова сохранили удивительную, пусть внешнюю, первоздан-
ность, которая не оставляет равнодушным даже случайного посе-
тителя.
Поселки на Тробрианах состоят из прямоугольных односемей-
ных домов, расположенных вокруг крытых хранилищ для ямса.
Поселки делятся на кварталы, в каждом из которых живут со
своими семьями мужчины — родственники по женской линии.
Локальные матрилинейные линиджи принадлежат, в свою очередь,
к четырем нелокализованным экзогамным фратриям. Следует за-
метить, что, хотя линиджи и другие более крупные социальные
группы экзогамны, в пределах поселка экзогамия необязательна:
обычно каждый поселок включает два и более неродственных
линиджа, между членами которых возможны браки. Это относит-
ся не только к о-вам Тробриан, но и ко всей Меланезии. Таким
образом, меланезийское общество характеризуется экзогамией в
пределах родственных групп и нередко эндогамией в пределах
территориальных групп. Это — еще один фактор, способствующий
обособленному положению поселков (если только они не столь
малы, что заключение браков с жителями других поселков ста-
новится необходимостью). Генетическая изоляция, вытекающая
из такой ситуации, описана в главе I.
На о-вах Тробриан распространено авункулокальное брачное
поселение. Юноша по достижении зрелости должен переселиться
из того поселка, в котором он родился, в поселок родственников
его матери по женской линии; туда же он приводит затем свою
жену. В основном линидже поселка статус главы обычно пере-
дается по наследству, и старейшина линиджа становится главой
всего поселка. Чем больше у него жен, тем больше его богатство
и выше престиж — ведь каждая женщина имеет право на часть
Урожая, собираемого ее родственниками на землях родного по-
селка. Однако власть вождя, или старейшины, редко распростра-
няется за пределы его поселка, даже если несколько поселков
и образуют нежесткую иерархию (по имущественному критерию
и относительному статусу в системе обмена). Такая локализация
власти в пределах однородных социальных группировок типична
Для Меланезии (за исключением Новой Каледонии и Фиджи),
105
в отличие от Полинезии и Микронезии с их иерархически устро-
енными обществами.
В Центральной Меланезии (Соломоновы острова, о-ва Санта-
Крус, Банкс и Новые Гебриды) социальное устройство столь же
многообразно, как и на Новой Гвинее. Большинство жителей
Центральной Меланезии говорят на австронезийских языках,
хотя на Соломоновых островах и о-вах Санта-Крус имеются анк-
лавы пануасоязычного населения. Уже в 1891 г. появился фун-
даментальный труд по этнографии Центральной Меланезии —
автор его, миссионер Р. Кодрингтон, описал матрилинейные об-
щества на севере и на юге Новых Гебрид, на о-вах Банкс и Сан-
та-Крус, в ряде местностей южных Соломоновых островов и
патрилинейные общества в центральной части Новых Гебрид,
на о-вах Малаита, Гуадалканал, Сан-Кристобаль, Уги и Улава
(южные Соломоновы острова) [262]. Большинство обществ здесь,
как и в Западной Меланезии, невелики и обходятся без верхов-
ной власти; правда, у некоторых народов, например у лау,
обитающих на северо-востоке о-ва Малаита, существует инсти-
тут мелких вождей, происходящих из наиболее привилегирован-
ных патрилинейных линиджей [763; 262]. Лау устраивают свои
поселки на искусственных островках, насыпанных близ берега
в большой лагуне острова; аналогичные островки, встречающие-
ся, хотя и нечасто, в Центральной Меланезии, навели Дж. Пар-
сонсона на мысль о том, что их сооружали полинезийские и
микронезийские иммигранты, спасаясь от малярийных комаров
[1064; 1065]. У этой гипотезы есть свои сильные стороны, но
недавно Э. Чаунинг подвергла ее весьма убедительной критике
[248].
Из этнических групп с матрилинейной организацией общест-
ва лучше всего описаны, пожалуй, сиуаи, населяющие юго-вос-
точную часть о-ва Бугенвиль. Д. Оливер пишет, что сиуаи жи-
вут в поселках, где жилища концентрируются вокруг мужских
общинных домов [1033]. Этими поселками управляют «большие
люди», постоянно соперничающие друг с другом. В жизни сиуаи,
как и многих других меланезийцев, для которых характерна
матрилинейность, существенную роль играет вирилокальное по-
селение после брака. Это означает, что матрилинейные единицы,
как правило, не локализованы и принадлежность к такой едини-
це определяет не место поселения после брака (как у тробриан-
цев), а систему запретов, которым должен следовать человек,
место захоронения, тотемньГе связи и в определенной степени
выбор супругов.
Такая ситуация очень типична для Центральной Меланезии,
что отмечал еще в 1891 г. Р. Кодрингтон; ясно, что в подобных
обществах локальные корпоративные группы не соответствуют
описанным выше кланам. Состав локальной группы детермини-
рован когнатным родством, и нередко право собственности и зе-
мельный участок переходят от отца к сыну, хотя они принадле-
жат к разным линиджам.
106
Аналогичные процессы могут происходить и в патрилиней-
ных обществах. Это показал X. Шеффлер в своем анализе струк-
туры общества на о-ве Шуазёль. Население этого острова живет
в хуторах, которые в прежнее время обносились рвом и часто-
колом для защиты от внешних врагов. Ядро общины составляют
мужчины — родственники по женской линии. Поселение после
брака, как правило, вирилокальное. Однако многие мужчины
получают земельные участки именно благодаря вступлению в
брак, а дети могут становиться полноправными членами мате-
ринской родственной группы. Исходя из этого, X. Шеффлер
считает общество на о-ве Шуазёль амбилинейным: ребенок мо-
жет входить как в родственную группу отца, так и в группу
матери, но не в обе сразу (правда, в большинстве случаев дети
живут с отцовскими родичами) [1187]. Очевидно, многие из
меланезийских обществ, квалифицируемых как унилинейные,
устроены именно таким образом; этнографам просто не удалось
пока выявить этого. Что же касается жителей о-ва Шуазёль, то
на вопрос Шеффлера, как у них определяется родство, отвечали:
«Наши правила не слишком жестки. Главное — найти способ
жить хорошо, а все остальное — просто слова» [1187, с. 299].
Это дало основание Шеффлеру утверждать, что нормы поведения
жителей о-ва Шуазёль — всего лишь риторические приемы, с по-
мощью которых люди оправдывают свои собственные действия
и одобряют или осуждают действия других. Если это так, то
трудно себе представить, как принципу матрилинейности в бу-
дущем удастся вообще устоять против правил патрилинейного
общества.
Жители о-вов Санта-Крус связаны между собой сложной и
не совсем обычной системой обмена. В этом обмене участвуют
и полинезийцы с о-ва Таумако, входящего в группу о-вов Дафф,
и меланезийцы с о-вов Риф, Утупуа и Ваникоро [315] 8. На
о-вах Санта-Крус большинство обществ — матрилинейные, однако
имеются также патрилинейные и когнатные группы. В матрили-
нейных обществах поселение после брака вирилокальное, как
у сиуаи; поселки делятся на кварталы, в каждом из которых
живет группа мужчин — родственников по мужской линии и
имеется собственный мужской дом. Лидером становится силь-
нейший из нескольких постоянно соперничающих претендентов.
Заключение браков регулируется нелокализованными экзогам-
ными матрилинейными родственными группами (половинами или
фратриями). Во главе общин стоят «большие люди», что типич-
но для Меланезии вообще. Пояса из красных птичьих перьев
служат здесь универсальным эквивалентом. Накопление таких
поясов считается не только способом приобретения престижных
предметов, но и весьма прибыльным делом. В прежние времена
статус «большого человека» определялся также тем, сколько
наложниц он мог привести в общинный мужской дом; женщины,
обычно с о-вов Риф, выменивались па те же самые пояса из
красных перьев.
107
G точки зрения социальной структуры общества о-вов
Банкс и Новых Гебрид в целом очень напоминают общества Со-
ломоновых островов и о-вов Санта-Крус. В северной группе этих
островов на основе института мужских домов возникают иерар-
хические мужские общества, такие, например, как сукве на
о-вах Банкс. Члены общества сукве и других подобных обществ
повышают свой престиж по мере продвижения с низших сту-
пеней на более высокие. Повысить свой статус член общества
может также с помощью подарков или примитивных денег
(в качестве денег нередко выступают туго закрученные свиные
нижние клыки), которые он вручает членам общества, находя-
щимся на той ступени, на которую сам хочет подняться, или
еще выше. В подобных обществах люди, которые занимают вы-
сокое положение, умножают свое богатство, постоянно получая
подарки и примитивные деньги от членов, стремящихся поднять-
ся по иерархической лестнице. Дома, в которых живут члены
сукве, называются гамаль; они сооружаются на облицованных
камнем платформах, а внутри разбиты на отдельные помеще-
ния — для каждой ступени общества. Женщины и дети не мо-
гут входить в подобные общества. У матанават, обитающих на
севере о-ва Малекула, член иерархического общества, подняв-
шийся на более высокую ступень, приносит в жертву до 1000
свиней. У некоторых свиней матанават удаляют верхние клыки,
чтобы они не мешали росту нижних; нижние же, вырастая, мо-
гут трижды закручиваться кольцами. В прошлом при продвиже-
нии члена общества на более высокую ступень матанават при-
носили в жертву незаконнорожденного мальчика [651, гл. 1].
Подобные иерархические общества с их сложными ритуала-
ми фактически представляют собой осознанный способ регулиро-
вания тех материальных средств, с помощью которых у других
народов приходят к власти «большие люди»; богатство и личные
достоинства человека остаются и здесь важными факторами ус-
пеха.
На Новой Британии, о-вах Банкс, на севере Новых Гебрид и
кое-где на Новой Каледонии до христианизации существовали
так называемые тайные общества (тайными они были только для
женщин и детей). Посвященные собирались в уединенных местах,
и совершали особые ритуалы; надев затейливые головные уборы
и громко крича, члены общества делали вид, что в них вошли
духи, чем наводили ужас на женщин и детей. Обряд инициации
нередко был весьма жестоким. Если же какая-нибудь женщина
имела несчастье случайно увидеть этот обряд, ее могли заживо
зарыть в землю. Функции подобных тайных обществ остаются
неясными. Религиозной мотивации они практически не имели, и,
по-вицимому, их можно рассматривать как специальный инсти-
тут для соблюдения общественного порядка и укрепления статуса
мужчин в обществе. В таких обществах, как тамате и кват на
о-вах Банкс и на севере Новых Гебрид, продвинуться от низших
рангов к высшим могли только лица, обладавшие достаточным со-
108
стоянием, и, таким образом, высокому положению в тайном об-
ществе соответствовало столь же высокое положение в социаль-
ной структуре в целом.
На Новой Каледонии и на Фиджи родство почти везде патри-
линейное. Новая Каледония в прошлом никогда не имела интен-
сивных контактов с впешним миром, в связи с чем представляет
особый интерес для историков. Некоторыми чертами внешнего
облика новокаледонцы близки австралийским аборигенам; 2—
3 тыс. лет назад Новая Каледония, несомненно, была связана с
фиджи и Новыми Гебридами, однако загадочное отсутствие со-
бак и свиней, бросившееся в глаза первым европейцам, которые
побывали здесь, указывает на длительную изоляцию. Языки, на
которых говорит население Новой Каледонии, и языки о-вов
Луайоте (полинезийский язык о-ва Увеа в данной главе не рас-
сматривается) — явно австронезийские, однако никаких внешних
генетических связей для этих языков установить пока не удалось.
В центральной части восточного побережья Новой Каледонии
в первой половине нашего века работал М. Ленхардт. Вот как
он описывал поселки новокаледонцев. К круглому мужскому дому
(для мужчин одного линиджа) примыкали дом вождя и прямо-
угольные дома-мастерские. Вокруг этого центрального комплек-
са построек группировались небольшие круглые семейные жи-
лища. Центром поселка являлась расчищенная церемониальная
площадка прямоугольной формы, по ее краям росли кокосовые
пальмы и разные декоративные деревья. Середину церемониаль-
ной площадки во время ритуала занимали члены патрилинейного
линиджа (сиба) данного поселка, а по краям площадки распола-
гались группы, связанные матрилинейными узами с землевладею-
щей патрилинейной группой [870, гл. 1].
Патрилинейные группы были экзогамными; их внутренняя
иерархия определялась старшинством, которое устанавливалось
не обязательно генеалогически: в ряде случаев в одну группу
объединялись неродственные линии.
Разросшиеся кланы могли делиться на части, и новые линии
порой расселялись на новой территории; узы кровного родства в
этих случаях сохранялись благодаря распространенному здесь
членению общества на половины и фратрии. Вождем клана ста-
новился обычно самый старший мужчина (старшинство опреде-
лялось возрастом, а не первородством) старшей ветви клана.
В ряде мест, особенно на о-вах Луайоте, возникали и иерархии
политических рангов. Однако обычно при вожде имелся и совет
старейшин. Многие обязанности вождя носили ритуальный харак-
тер, считалось, что они направлены на поддержание благополучия
всего клана [629]. Проблемы землепользования находились в ве-
дении отдельного лица, так называемого «хозяина земли», воен-
ными действиями руководили жрецы и специально выдвигавшие-
ся военные вожди. Некоторым вождям удавалось завоевать ре-
альную власть. Так, в 1842 г. Тоуру, вождь с о-ва Иль-де-Пен,
подчинил себе юго-восток Новой Каледонии и заставил местных
109
жителей платить ему дань. Подданные должны были прибли-
жаться к Тоуру на четвереньках — подобный способ воздаяния
почестей напоминает традиции тонганского и других стратифици-
рованных полинезийских обществ [30, с. 27]. Таким образом,
кое-где на Новой Каледонии политическая интеграция достигала
уровня, промежуточного между западномеланезийским и поли-
незийским.
На Фиджи, как и на Новой Каледонии, преобладали и продол-
жают преобладать компактные поселки. Каждый поселок состоит
из одного или нескольких предельно крупных линиджей (явуса),
обычно включающих около 100 человек, во главе с наследствен-
ным вождем, принадлежащим к старшей ветви линиджа. Явуса —
землевладельческая единица; в явуса входят несколько матангали,
иерархизованпых по старшинству происхождения (по мужской
линии); каждая матангали, в свою очередь, состоит из нескольких
токатока разного ранга — объединений нескольких патрилинейно
связанных больших семей [1019; 1020].
Наиболее подробно социальная организация фиджийцев опи-
сана М. Салинзом [1163], работавшим на о-ве Моала, располо-
женном между о-вом Вити-Леву и группой островов Лау. Тради-
ционно о-в Моала делился на три территориально разграничен-
ных вождества; в каждое вождество входило несколько поселков;
патрилинейно связанные большие семьи занимали отдельные
кварталы поселка, расположенные вокруг центральной церемо-
ниальной площадки, на которой находились мужской дом и дом
вождя. Одна большая седаья была расселена в нескольких домах
(каждый —для малой семьи) с одним общим кухонным домом.
Несколько больших семей составляли локальную единицу (тока-
тока) с общим правом на землю. Токатока объединялись в мата-
нгали, а последние — в явуса. Один из явуса мог включать всех
патрилинейно родственных мужчин поселка, однако генеалогиче-
ские связи соблюдались не особенно тщательно, и порой отдель-
ные родственные группы формировали более крупные объедине-
ния уже не на основе родства, а на основе единого места
обитания. Все локальные явуса объединялись затем в четыре не-
локализованные единицы, также называвшиеся явуса, которые
охватывали уже весь остров Моала. Кроме того, население остро-
ва делилось на две экзогамные половины. На Фиджи, как и в По-
линезии, система генеалогических статусов способствовала скла-
дыванию в XIX в. института централизованной власти вождей и
развитию более высокой, нежели в Западной Меланезии, степени
политической интеграции.
Деление общества на явуса и статус этих последних на всех
островах Фиджи поражает своим единообразием — по крайней
мере если сравнивать фиджийскую ситуацию с западномелане-
зийской. На о-ве Вити-Леву насчитывается более 600 явуса; неко-
торые, по преданию, происходят из легендарной местности в го-
рах Каувадра на северо-востоке Вити-Леву, о происхождении
других сведений нет. Э. Гиффорд считает, что явуса, не имеющие
110
преданий о своем происхождении, ведут начало от первопоселен-
цев острова, а явуса, считающие своей родиной горы Каувадра,—
цотомки тех, кто пришел на остров примерно в 1600 г. н. э.
[517]. Пока трудно оценить, насколько верно это предположение
(мы вернемся к этому вопросу в главе VIII).
Меланезийские общества, за исключением фиджийского и но-
вокалендонского, характеризуются необычайным разноообразием
типов (при очень небольших размерах занимаемой ими террито-
рии) и крайней неразвитостью политических объединений, выхо-
дящих за рамки отдельных общин. Меланезийские общины
структурно однотипны и относительно независимы, в то время
как структура поселков и территориальная организация населе-
ния островов явно варьируют от местности к местности. Во всей
Меланезии, за исключением Фиджи и Новой Каледонии, у власти
стоят «большие люди», однако кое-где существует и институт на-
следственных вождей (кстати, недавно была описана весьма
сложная система вождества на уровне поселка у мекео, живущих
в восточных районах Новой Гвинеи [672]). При этом ни одному
из западномеланезийских вождей никогда не удавалось стать во
главе таких крупных объединений, какие известны в Полинезии
или Микронезии. Это не значит, что «большие люди» и мелкие
вожди — правители одного и того же типа или что, например,
общество сиуаи на о-ве Бугенвиль с его постоянно соперничаю-
щими между собой «большими людьми» может быть сопоставле-
но с эгалитарными обществами Нагорий Новой Гвинеи.
Меланезийские системы обмена. Меланезийский
обмен — совершенно необычное явление. Во-первых, во многих
районах Меланезии существует специализация по труду: одни
этнические группы занимаются преимущественно рыболовством,
другие — гончарством, третьи — выращиванием таро и т. д. Для
того чтобы обеспечить себя всем необходимым, общине нередко
приходится вступать в обмен с другой, подчас совершенно
чуждой.
Во-вторых, меланезийский обмен — это в большой степени ин-
дивидуальное дело; нередко он осуществляется между двумя
партнерами непосредственно или с отсрочкой во времени, причем
партнеры могут быть, а могут и не быть в родстве между
собой. Разумеется, из этого не следует, что обмен совершается
только индивидуально, известны и большие торговые партии, но в
Целом меланезийский обмен, по крайней мере на западе, отлича-
ется, скажем, от полинезийского. На небольших островах Поли-
незии с их этнически однородным населением все общины имеют,
как правило, доступ ко всем необходимым материальным ресур-
сам; внутриплеменное подобие обмена идет путем периодического
сбора и последующего перераспределения продуктов; этим обыч-
но ведает вождь. Единственное исключение составляла Новая
Зеландия, где обменом были охвачены большие территории и си-
стема характеризовалась наличием промежуточных звеньев, столь
типичных для Меланезии.
111
В целом же в Полинезии преобладает перераспределение про-
дукта (в наиболее стратифицированных обществах — гавайском,
возможно, таитянском — оно приближается к чему-то вроде сбо-
ра дани в пользу вождя). В Меланезии же перераспределение,
всегда осуществлявшееся особым центром, не выходит за сферы
влияния «больших людей»; в Западной Меланезии обмен основан,
как правило, на «партикуляристской, концентрирующейся вокруг
предприимчивых людей, но не строго централизованной сети кон-
тактов» [1198, с. 68, 89]. Несомненно, прибыль является в Мела-
незии важным мотивом обмена; идея прибыли определяет и пове-
дение «больших людей», и наличие первобытных денег, также
контролируемых «большими, людьми» 9.
Наиболее известный обменный цикл в Меланезии — система
кула в районе расселения массим. Кула очень подробно описана
в этнографической литературе, поэтому ограничимся лишь крат-
кими обобщениями. Кула основывается на системе партнерства,
при которой группа жителей одного острова на лодках добира-
ется на другой, соседний (при этом перемещения с острова на
остров никогда не происходят одновременно по всей группе,
включенной в обменный цикл). Партнеры обмениваются предме-
тами как повседневного употребления, так и неутилитарными,
например браслетами и ожерельями из раковин. Последние пере-
ходят с острова на остров строго регламентированно, что и обес-
печивает единство системы обмена. Обычно наибольшее число
партнеров по обмену имеют «большие люди», которые чаще по-
лучают во временное пользование наиболее ценные и престижные
предметы. Многие из обществ, участвующих в обменном цикле,
живут в бедной природной среде и специализируются на каком-
то одном занятии. Например, на о-вах Амфлетт, где запасы пищи
всегда очень скудны, необходимые продукты вымениваются на
горшки, которые местные жители изготавливают из глины, полу-
чаемой, в свою очередь, с о-ва Фергюсон. Кула служит тому,
чтобы необходимые предметы попадали туда, где они больше все-
го ’нужны, но эта система выполняет еще важную и сложную^
общественно-регулирующую функцию10. В целом кулу можно
рассматривать как весьма сложный ритуал, связанный с магиче-
скими представлениями и учитывающий индивидуальные ста-
тусы.
Еще один пример меланезийского обмена — большие торговые
экспедиции лакатои11, организуемые западными моту [1203].
Моту — рыболовы и гончары, живущие, как уже говорилось,
в районе Порт-Морсби. В прошлом один раз в год они совершали
плавание в залив Папуа, где выменивали свои гончарные изде-
лия на саго и новые корпусы лодок. Инициаторами таких экспе-
диций бывали обычно простые общинники12. Каждый год в кон-
це сезона юго-восточных пассатов (сентябрь — октябрь) моту
снаряжали несколько лакатои — огромных катамаранов до 20 м
в длину и 16 м в ширину, с закрытыми постройками на палу-
бе. Катамараны вмещали до 1600 глиняных горшков или до 30 т
112
саго. Суда двигались вдоль берега на северо-запад. Примерно
через три месяца они возвращались, подгоняемые северо-запад-
ным муссоном.
Поскольку в этом обмене участвовало несколько языковых
групп, существовал особый торговый язык. Моту не только
устраивали экспедиции лакатои, но и активно обменивались с
папуасоязычными группами коита и коиари, жившими в некото-
ром отдалении от побережья; со временем многие коита пересе-
лились в поселки моту [626].
В Меланезии существует также система обмена, сочетающая
далекие экспедиции, как это было принято у моту, и передачу
предметов на небольшие расстояния (как в системе кула); эта
система обмена охватывает сотни поселений, расположенных на
огромном пространстве — от западной оконечности Новой Брита-
нии, через острова пролива Витязя, до северо-восточного побе-
режья Новой Гвинеи, между районами Маданг и Моробе. В этой
системе механизмы обмена очень сложны: в нем участвуют сот-
ни общин, каждая из которых имеет свою культуру и обитает в
разных природных условиях; выращенные на внутриостровных
территориях клубневые вымениваются на рыбу, кокосовые орехи,
гончарные изделия. Посредниками в обмене выступают три груп-
пы «купцов»-мореходов: жители о-ва Билибили (в заливе Астро-
лябия), о-вов Сиасси (к югу от о-ва Умбой в проливе Витязя)
и о-вов Тами (в северной части залива Хьюон). Эти мореходы
делят всю территорию, на которой осуществляется обмен, на три
сферы. Языки сиасси и тами некогда служили лингва-франка
большинству этнических групп, участвующих в обмене. Хотя ни
одна этническая группа и не контролировала всей системы обме-
на в целом, нередко получалось, что обсидиан из наиболее уда-
ленной от побережья части п-ова Виллаумез Новой Британии, по-
степенно поднимаясь в цене, переходил с острова на остров и,
наконец, оказывался на Новой Гвинее. Обсидиан был лишь од-
ним из немногих предметов обмена; Т. Хардинг писал, что жи-
тели Новой Гвинеи обменивались живыми свиньями, собачьими
зубами, луками и стрелами, плетеными мешками, гончарными
изделиями, таро [644]; жители островов в проливе Витязя, со
своей стороны, доставляли для обмена свиные клыки, живых со-
бак, циновки, дисковидные бусы, бетель, красную охру и саго.
В основе системы лежал уже описанный выше общемеланезий-
ский механизм партнерства с обменом, опосредованным во време-
ни. Каждая группа, включенная в обмен, получала недоступные
ей иным образом вещи.
Как и в системе кула, в обменном цикле жителей островов
пролива Витязя обмен не только способствует более равномерно-
му распределению материальных ресурсов, но и выполняет регу-
лирующую функцию. Так, у сиасси «большие люди» для укреп-
ления своего престижа устраивают пышные потлачевидные пиры,
но их острова очень бедны, и только обмен дает им возможность
получить необходимое количество свиней и таро. Учитывая, что
113
сиасси в качестве посредников играют значительную роль в си-
стеме обмена, можно предположить, что именно они были инициа-
торами создания этой системы в своем районе — ведь сиасси
выгадывают от обмена больше, чем жители основной территории
Новой Гвинеи. Кроме того, лодки у сиасси и тами гораздо лучше,
чем у их соседей. Ко времени первых контактов с европейцами
описываемая система уже успела выйти за рамки чисто потре-
бительского обмена, служившего своеобразным экологическим ры-
чагом, поэтому сейчас перемещения обмениваемых продуктов не
всегда можно объяснить только экономическими и экологическими
причинами. Например, занятие гончарным делом не находится в
прямой зависимости от наличия запасов глины; при острой необ-
ходимости многие группы, участвующие в обмене, могли бы сами
изготавливать глиняную посуду, но этого не происходит потому,
что проще ввозить, чем производить. К тому же некоторые груп-
пы, специализирующиеся на гончарстве, приобрели репутацию
людей, посвященных в тайны ремесла, что обеспечивает соблюде-
ние их интересов: они могут, например, запретить женщинам,
уезжающим после замужества в другое место, заниматься гончар-
ством там. Жители других поселений хорошо знают, что наруше-
ние монополии на гончарство может повлечь за собой неприятные
последствия и стать поводом для конфликтов.
Системы обмена, объединяющие большое число равноправных
общин, члены которых зачастую и не подозревают о масштабах
этого процесса,— одна из характернейших черт меланезийского
образа жизни. Помимо. описанных выше, в Меланезии есть и
другие системы, например на Соломоновых островах и Санта-
Крус [1325; 968; 315], на южном побережье Новой Гвинеи
[723], на севере Новых Гебрид [651]. Сложная система обмена
существует на о-вах Адмиралтейства: в ней участвуют три со-
вершенно разные этнические группы, живущие одна в глубине
острова, другая —в прибрежной зоне и третья —у самого моря
[1198]. Широко распространен обмен и в Нагорьях Новой Гви-
неи: вымениваются каменные топоры, свиньи, соль, раковины,
перья и даже женщины. У цембага, например, внешние браки
нередко способствуют укреплению и родственных, и обменных
связей: цембага обменивают соль на свиней, раковины, рабочие и
свадебные каменные топоры.
Говоря об обмене, необходимо коротко остановиться на де-
нежных эквивалентах. В Меланезии, в частности в ее западной
части, вещи и услуги могут «оплачиваться» различного рода
деньгами. Примитивные деньги, как правило, изготовляются из
дефицитных материалов, поэтому их массовое производство не-
возможно. Такие деньги имеют хождение не только в сфере об-
мена. Ими может быть внесен выкуп за невесту, возмещен тот
или иной ущерб, даже убийство человека, они используются в
различных односторонних платежах, даются в залог под процен-
ты (последнее практикуют «большие люди» как один из способов
увеличения своего богатства) 13.
114
Деньгами в Меланезии могут служить и раковинные диски,
нанизанные на веревку, которые хранят свернутыми в моток (на-
пример, у толаи, живущих на Новой Британии), и пояса из
алых перьев (на о-вах Санта-Крус), и раковины каури (в Нагорь-
ях Новой Гвинеи). Валютой Новых Гебрид были свиньи, ценность
которых определялась степенью закручивания нижних клыков.
На о-ве Маэво в специальных курных домах хранились закопте-
лые циновки — чем больше был слой копоти, тем выше цен-
ность циновок. Циновки оставались на одном и том же месте,
менялись лишь их владельцы. Как показывают специальные ис-
следования, многие меланезийские денежные системы основыва-
ются на сложных представлениях о ценности и прибыли.
Материальная культура Меланезии. С точки
зрения различий в материальной культуре Меланезия может быть
разделена на три области — Нагорья Новой Гвинеи, побережья
Новой Гвинеи и островная Меланезия (до Новых Гебрид, Новой
Каледонии и о-вов Фиджи). Конечно, эти области, реально об-
разующие непрерывную цепь, трудно четко разграничить. Ряд
характерных черт присущ культурам и новогвинейских побере-
жий, и островной Меланезии (за исключением о-вов Фиджи, ма-
териальная культура которых во многом схожа с западнополине-
зийской). Это охота за головами со всеми ее атрибутами и ритуа-
лами, производство и хождение примитивных денег, изготовление
сложных масок, обычай деформации черепа (на юге Новой Бри-
тании и на юге Малекулы), изготовление трещоток из рога, ба-
рабанов, обтянутых кожей, боевых щитов, обычай жевания перца
бетеля с орехом арека14. Конечно, многие из перечисленных черт
обнаруживаются лишь в отдельных местностях побережий Но-
вой Гвинеи и островной Меланезии; кроме того, известно боль-
шое число локальных особенностей — например, использование
стрелометательных трубок на юго-западе Новой Британии
или применение простого ткацкого станка (типа юго-восточно-
азиатского) на о-вах Санта-Крус, Банкс и некоторых ближайших
островах из группы Каролинских (Микронезия).
Гончарство также распространено не повсеместно, а лишь в
отдельных районах. Варьируют и типы жилищ: круглые в ряде
местностей Нагорий Новой Гвинеи и на Новой Каледонии, прямо-
угольные, преобладающие почти везде, и, наконец, длинные, до
50 м, на побережье Новой Гвинеи в районе дельты р. Флай.
Предпринимались попытки объяснить разнообразие материаль-
ной культуры и художественных стилей перемещениями групп
населения, происходившими в разное время. Некоторые аспекты
этнической истории Меланезии будут рассмотрены в главе VIII.
В материальной культуре о-вов Фиджи меланезийские черты
сочетаются с полинезийскими. Так, в фиджийской деревянной
скульптуре предпочтение отдается не раскраске дерева (как в
искусстве меланезийцев), а более тщательному выполнению от-
дельных элементов резьбы и обработке поверхности; фиджийские
антропоморфные изображения, сосуды и палицы более всего на-
115
поминают полинезийские. Восточнее Новой Каледонии и Новых
Гебрид едва ли можно увидеть что-либо, хотя бы отдаленно на-
поминающее живую, выразительную деревянную резьбу и слож-
ные маски Западной Меланезии; фиджийское и полинезийское
искусство менее экспрессивно и броско.
Мы не будем подробнее останавливаться на материальной
культуре. Отсутствие исчерпывающих археологических данных
не позволяет интерпретировать наблюдаемое распределение черт
материальной культуры, так как сложные механизмы заимство-
вания, сохранения и утраты одних и тех же культурных черт
делают диахроническое описание миграций и взаимных влияний
практически невозможным. К тому же материальная культура от-
дельных районов и областей Меланезии описана не всегда аде-
кватно; в нашу задачу входит лишь общий ее обзор.
Микронезия
Микронезия [8; 10; 957; 1034] включает 2500 островов, общая
площадь которых составляет всего 2000 кв. км. В Микро-
незии можно выделить восемь взаимосвязанных этнолингвистиче-
ских групп: 1) чаморро (Марианские острова); 2) палауанцы;
3) япцы; 4) население восточных Каролинских островов (Пона-
пе, Кусаие и соседних островов); 5) население западных Каро-
линских островов (от Улити до Трука); 6) население островов,
лежащих в юго-западной части Микронезии (Тоби, Сонсорол,
Пуло-Анна, Мерир); 7), маршалльцы; 8) гилбертцы.
Большинство островов, населенных этими народами, представ-
ляет собой атоллы, за исключением Марианских островов, Па-
лау, островов Яп, Трук, Понапе и Кусаие. В группе Маршалло-
вых островов и о-вов Гилберта расположено несколько припод-
нятых атоллов.
Многие микронезийские общества матрилинейны; патрили-
нейность бытует на о-ве Яп и на юго-западе Каролинских остро-
вов; гилбертцы живут когнатными родственными группами, ана-
логичными полинезийским [556]. Дж. Мердок и У. Гудэнаф опи-
сали матрилинейное общество, существующее на о-ве Трук и
близлежащих островах в центральной части Каролин [1016].
16 вулканических островов расположены здесь в лагуне диамет-
ром около 65 км. На о-ве Трук—до 40 матрилинейных экзогам-
ных сибов; сибы не локализованы: они представлены также на
соседних островах — вплот!» до о-ва Лукунор на востоке и о-ва
Пулуват на западе. Поселки концентрируются вокруг локализо-
ванных матрилинейных уксорилокальных линиджей и объединя-
ются в районы, находящиеся под властью вождей, которые про-
исходят из наиболее знатных линиджей (обычно это линиджи,
обладающие самыми большими земельными угодьями).
Матрилинейные общества характерны для большинства Ка-
ролинских островов, известны они и на Палау, причем брачное
поселение здесь может и не быть уксорилокальным. В прош-
116
ом на некоторых островах имелись различия в статусе вождей;
л мНогих островах устанавливались иерархические вождества,
подобные полинезийским [875].
Центром наиболее четко оформленной социальной и политиче-
ской системы в Микронезии был и до определенной степени
остается о-в Яп. Остров делится на 8 районов, в каждом из ко-
торых живет по нескольку неродственных и фактически автоном-
ных патрилинейных линиджей. Существует иерархия этих линид-
жей; вожди района происходят из самого высокопоставленного
линиджа. Уникальность ситуации на Япе состоит в том, что на
острове есть две касты; линиджи и поселки различаются по при-
надлежности к той или другой. Браки между представителями
этих каст строго запрещены [84]. Люди низшей касты, занимаю-
щиеся ремеслами, строят свои поселки в глубине острова; выс-
шая каста живет в прибрежных районах, пользуясь трудом и
продуктами труда населения внутриостровных поселков. Вся зем-
ля принадлежит высшей касте, в жизни которой относительно
меньше общественных и религиозных ограничений. Итак, на
о-ве Яп существует не только иерархия патрилинейных линид-
жей, но и их четкое бинарное противопоставление и территори-
альное разделение. На патрилинейную организацию на Япе на-
кладывается система матрилинейных сибов, которые, по-види-
мому, не ограничены кастовыми рамками. Роль сибов в общест-
венной жизни не очень значительна — они лишь в некоторой
мере могут влиять на избрание вождей в каждом из восьми райо-
нов острова. Такое положение противоречит гипотезе о том, что
две касты острова возникли вследствие двух сепаратных мигра-
ций; пока решить проблему происхождения каст трудно.
Цепь островов в западной части Каролин (на всех этих остро-
вах общества матрилинейны), протянувшаяся на 1100 км от
Япа до Намонуито, в прошлом была одной из самых крупных во
всей Океании систем ареальной интеграции (некоторые черты
этой интеграции сохранились до наших дней). Центром системы
являлся район Гагиль на Япе; действие всей системы регулиро-
вал верховный вождь этого района. Раз в два-три года с островов
Намонуито, Пулусук и других через Волеаи и Улити посылались
в Гагиль дары и дань. Оттуда отправлялись ответные дары. Та-
ким образом, можно говорить о существовании дарообмена, кото-
рый контролировался вождем Гагиля. Некоторые исследователи
называют интегральную систему на этих островах «япской импе-
рией». Каждый матрилинейный линидж на о-ве Улити подчи-
нялся патрилинейному линиджу из района Гагиль, матрилиней-
ный линидж на Волеаи — линиджу на Улити, и так далее по
всей цепи островов до о-ва Намонуито. Приказания с Япа переда-
вались с острова на остров, а в обратном направлении таким же
способом передавалась дань: кокосовое масло, плетеные веревки
и шнур, паруса и циновки, плетенные из волоко^ пандануса
(в качестве даров и подношений духам посылались и другие
вещи). Все острова, с запада на восток, образовывали непрерыв-
117
ную иерархию, вершиной которой был Яп. Браки между пред,
ставителями высшей касты Япа и жителями других острове i>
были строго запрещены; когда жители других островов попадали
на Яп, они причислялись к низшей касте. Однако на всех остро-
вах, кроме Япа, не было эндогамной кастовой организации.
Почему именно Яп занимал такое исключительное положение?
Это остается загадкой. Ведь в культурном отношении указанные
острова гораздо ближе к о-ву Трук, откуда, по-видимому, и шл0
их заселение. Поддержанию описанной системы способствовали
также религиозные представления и страх перед колдовством,
причем на Япе явно были все возможности для раздувания этих
чувств и, таким образом, укрепления «империи».
По-видимому, первичной функцией этой системы (как и цикл;]
кула в Меланезии) было обеспечение островов, бедных расти-
тельными и животными ресурсами, всем необходимым. Эту эко
номическую функцию система выполняла вполне успешно, и.
возможно, положение того или иного острова в существовавшей
иерархии отражало степень его экономической зависимости от со-
седей [9; 874; 876]. Однако происхождение «япской империи»,
так же как и цикла кула, остается неясным. Представляется зна-
чительным тот факт, что основная часть Микронезии (Маршалло-
вы острова, о-ва Гилберта и Каролинские острова восточнее Япа)
в языковом отношении тесно связаны с Новыми Гебридами — са-
мыми восточными йз островов Меланезии, на которых известна
матрилинейная организация общества. Иерархические системы
в Микронезии сложнее, новогебридских, однако исторически свя-
зи между Микронезией и этой частью Меланезии могли сущест-
вовать.
Острова Гилберта с точки зрения социальной структуры близ-
ки полинезийским, а Марианские острова и Палау ближе к Индо-
незии и Филиппинам — по крайней мере в языковом отношении.
На Палау в прошлом имели хождение примитивные деньги из
стеклянных бус и фрагментов стеклянных колец [1044]; стекло,
служившее материалом для этих денег, по-видимому, тоже было
филиппинского или индонезийского происхождения. Аналогичные
примитивные деньги были известны и на Япе. А необычные день-
ги в виде больших арагонитовых дисков с отверстием посередине
существовали только на Япе. Камни для этих дисков, достигав-
ших 4 м в диаметре, добывались на о-вах Палау и затем на лод-
ках доставлялись на Яп [80]15.
Полинезия
Полинезия считается самой однородной в культурном отноше-
нии областью Океании. Это в общем верно, но с оговорками. Ведь
полинезийские острова в большинстве своем невелики и геогра-
фически изолированы, что создает идеальные условия для разви-
тия местных специфических черт. В полинезийских обществах,
описанных этнографами, нет выдержанной унилинейности в на-
118
довании, хотя отмечается тевденция к патрилинейности, наи-
ощутимая на о-ве Тикопиа. Если в Западной Меланезии
б°кализованный клан или его подразделения в идеале представ-
т собой экзогамную группу, состоящую из членов линиджа и
Д ойственников, то полинезийский рэмэдж или его части неэкзо-
‘ ы, а локальные группы концентрируются вокруг ядра когнат-
ых родственников обоего пола. В Меланезии, как уже говорилось,
чЛены многих общин связаны когнатным родством, однако этот
Жакт не снимает принципиальных различий между Меланезией
# Полинезией.
Наиболее полное представление об идеальном рэмэдже дают
родственные группы, бытовавшие на Новой Зеландии; на прочих
вулканических островах представлены его варианты, хотя на не-
которых из них, например на Гавайях или Самоа, от рэмэджей
уже почти ничего не осталось. Идеальный рэмэдж, как его опи-
сывает М. Салинз [1162],— это неэкзогамная, внутренне страти-
фицированная патрилинейная группа, положение индивида в
которой определяется первородством, а место локальных подразде-
лений в иерархии — положением их родоначальника в сущест-
вующей генеалогии. Полинезийские генеалогии зачастую просле-
живают с большой степенью точности историю 25 и более поколе-
ний. С помощью генеалогий конкурирующие группы и отдельные
лица могут отстаивать свои права и интересы.
М. Салинз и Р. Ферст указывают, что рэмэдж —это не просто
патрилинейная структура [1162, с. 146]. Установление родства в
Полинезии, пишет Р. Фере, осуществляется произвольно (за
исключением о-ва Тикопиа и атолла Пукапука), т. е. индивид
может, например, наследовать земельный надел либо по отцов-
ской, либо по материнской линии, либо — очень редко — по ли-
ниям обоих родителей. Описывая такую систему родства,
Р. Фере использует термин «амбилинейный», подчеркивая тем
самым, что это родство отличается от билатерального, при кото-
ром индивид наследует обоим родителям. Таким образом, рэмэдж
правильнее называть амбилинейной неэкзогамной группой с
иерархической внутренней структурой. Хотя первородство и яв-
лялось определяющим фактором при возведении в тот или иной
ранг, при этом обязательно учитывались также разнообразные
Умения и воинская доблесть, так что старший сын далеко не
всегда наследовал отцу.
Иерархическая полинезийская система в упрощенном виде
может быть представлена как пирамида. Верховный вождь (ари-
ки) избирался обычно из ветви, ближайшей к легендарному пер-
венцу мужского пола, возводившемуся, в свою очередь, к едино-
му предку, стоящему в вершине пирамиды. Полинезийские вож-
ди внушали своим подданным гораздо больше трепета, нежели
западномеланезийские. Полинезийский вождь считался вместили-
щем необычайной силы (маны) и был окружен системой табу и
почетом. Первородство и старшинство при наследовании наибо-
лее тщательно соблюдались на о-ве Тикопиа [449] и на Новой
119
ГЕНЕАЛОГИЯ
(старшие потомки указываются слева)
/\ легендарный предок
старший сын | младший сын
предок промежуточного/
рэмэджа ! *-
ГЕРР ИГОРИ- сегмент А сегмент В
АЛЬные гла$е главе
группировки с вождем а с вождем Ь
предок промежуточного
к рэмэджа!!
сегмент С
во главе
с вождем с
сегмент!)
во главе
с вождем d
территория промежуточногорэмэджа I, территория промежуточного рэмэд.г.аП,
подчиняется вождю а подчиняется вождю С
территория вождества, подчиняется вождю a
Структура полинезийского вождества
Зеландии, в других местах эти принципы были более гибкими.
В традиционной иерархической системе новозеландского общест-
ва вторым после арики был рангатира. Статус рангатира насле-
довали представители младших ветвей рэмэджа, стоявшие во гла-
ве подразделений рэмэджа (хапу).
В тропической же Полинезии, например на о-ве Раротонга и
в особенности на Самоа, центр тяжести иерархической системы
был перенесен с отдельных лиц и личных генеалогий на относи-
тельно фиксированную систему самих титулов. Так, на о-ве Ра-
ротонга из поколения в поколение передавались именно титулы
верховных вождей (арики): макеа, па, каинуку и тиномана. Эти
титулы приписывались людям с подходящими генеалогиями. Та-
ким образом, на Раротонга акценты по сравнению с традицион-
ной новозеландской системой были несколько смещены. Как бу-
дет показано ниже, еще более совершенной была система титу-
лов на Самоа. Как пишет М. Мид, «имя и иерархия имен, а не
отдельные люди составляют систем^ на этих островах» [966,
с. 11].
Остановимся подробнее на типичном рэмэдже, а для этого об-
ратимся снова к Новой Зеландии. Племя, или рэмэдж (иви),
здесь в принципе являлось территориальной единицей (еслй толь-
ко войны или переселения не нарушали его целостности), во гла-
120
которой стоял арики. Территория рэмэджа делилась на отдель-
ные районы, заселенные хапу. Хану в основе своей — патрили-
нейная вирилокальная группа, внутри которой учитывались
родственные связи до 10 поколений. Любой ребенок в хапу имел
права как на земли своего отца, так и на земли матери, даже если
ыать происходила из другой, территориально удаленной хапу.
Обычно одной хапу принадлежали земли, расположенные в
нескольких экологических зонах, так что в целом хапу была само-
обеспечивающейся единицей. В тропической Полинезии (на Таити,
Раротонга, Гавайях) острова делились на секторы —от берега
к вершине гор (на таких больших островах, как новозеландские,
подобное деление, естественно, не могло строго выдерживаться).
Территория хапу (и соответственно, центральнополинезийской
цгати) распределялась между составляющими ее семьями, все во-
просы, связанные с землепользованием, решались верховным
вождем, который в этом и в некоторых других отношениях вы-
ступал как управляющий общественным имуществом.
Таким образом, рэмэдж — удобная идеальная модель, которая,
возможно, была характерна для праполинезийского общества и
которая в наиболее чистом виде сохранилась на больших новозе-
ландских островах, где рэмэджи могли расселяться и на незаня-
тых соседних территориях, сохраняя при этом генеалогические
связи.
В прошлом на многих полинезийских островах удачливым вое-
начальникам удавалось нередко захватить власть, на которую
они не имели права по своей генеалогии, поэтому территори-
альные войны были очень часты. Конечно, так было и на Новой
Зеландии, где в результате войн многие локальные группы
становились рабами победителей. Но поскольку Новая Зеландия
достаточно велика, подобные явления, равно как переселения и
переход собственности из рук в руки, в принципе подрывающие
систему рэмэджей, происходили здесь медленнее, чем на крохот-
ных островах тропической Полинезии.
На ряде островов, в особенности на атоллах Пукапука, Он-
тонг-Джава и о-вах Токелау, ситуация была совершенно иной.
Так, на Токелау положение в обществе и власть наследуются в
идеале по патрилинейному принципу, наследование же участков
Для жилищ матрилинейное, а брачное поселение — уксорилокаль-
ное [742]. На двух указанных атоллах наследование билатераль-
ное. На атоллах обычно не было сильных верховных вождей,
а общее руководство нередко осуществлял совет старейшин.
М. Салинз считает, что жители этих коралловых островов, распо-
лагавшие весьма скудными материальными ресурсами, просто не
могли позволить себе, чтобы все эти ресурсы распределялись че-
рез ограниченное число узлов в социальной структуре. Таким
образом, каждый человек мог полагаться на самые разнообразные
связи: кровнородственные, брачные, связи в своем поколении —
это помогало ему выжить в трудных условиях. ВидимЬ, аналогич-
ным образом можно объяснить и складывание «япской империи»;
121
к такому же заключению в отношении Токелау приходит Э. Ху
пер [742]. Тем не менее атоллы Манихики, Ракаханга и Тонга,
рева, входящие в группу о-вов Кука, ко времени появления там
первых европейцев традиционно делились на рэмэджи, так что
делать какие-то общие заключения о социальной организации ца
всех коралловых атоллах пока трудно.
В последние годы вышли в свет два теоретических исследова
ния, посвященные полинезийским обществам. Автором первою
является М. Салинз, который предпринял попытку связать раз
личный уровень стратификации полинезийских обществ с эколо
гическими факторами и соответственно с ролью вождей в рас-
пределении и перераспределении продуктов и материальных ре
сурсов. Идея М. Салинза сводится к тому, что, чем болытк
масштабы перераспределения и чем чаще оно происходит, тем
выше социальная стратификация общества1в. По степени стра
тификации он делит полинезийские общества на следующие труп
пы: 1) максимально стратифицированные (Тонга, Гавайи, Са-
моа, Таити); 2а) Мангарева, Мангаиа, Пасхи, Увеа (о-ва Уол
лис); 26') Маркизские острова, Тикопиа, Футуна (о-ва Хорн);
3) минимально стратифицированные (Пукапука, Онтонг-Джава,
Токелау) [1162]. Эта гипотеза вызвала немало критических за-
мечаний, которые сводились к тому, что степень социальной стра
тификации трудно оценить объективно [485]. Тем не менее тео-
ретические предположения М. Салинза вполне правдоподобны.
Другая его гипотеза — о том, что деление на рэмэджи типично
для областей с рассредоточенными материальными ресурсами и
что оно призвано обеспечивать распределение материальных благ
среди большого числа людей, связанных родственными узами,—
на первый взгляд кажется вполне логичной, но не находит под-
тверждения на практике: материальные ресурсы могут (как, на-
пример, на Мангаиа или на Маркизских островах) быть локали-
зованы так, что население некоторой территориальной группы
будет самообеспечивающимся, но при этом все равно существует
система рэмэджей [89].
Еще более подробный анализ полинезийских обществ был
проделан И. Голдменом, исследовавшим вопрос об аристократии
в Полинезии и об изменениях в статусе первоначальной генеало-
гической верхушки, переосмысляемом в результате упорной борь-
бы за власть и ранг [535]. По мнению Голдмена, общественное
развитие Полинезии определяется соперничеством между вождя-
ми, а не спецификой окружающей среды.
В зависимости от того, как соотносятся в полинезийских об-
ществах наследуемый и приобретенный благодаря личным за-
слугам статусы, а также в зависимости от степени классового
расслоения И. Голдмен делит эти общества на три группы.
Первая группа — традиционные общества, в которых положе-
ние индивида в значительной степени определяется статусом,
приписываемым ему генеалогией, а сама генеалогия учитывает
старшинство происхождения по мужской линии. К традицион-
122
м относятся общества, существовавшие на Новой Зеландии,
атоллах Тонгарева, Манихики, Ракаханга и о-ве Тикопиа.
ляи ближе всего к идеальному рэмэджу; статусы в генеалогиче-
ких континуумах распределены равномерно, резкие классовые
азлнчия отсутствуют, территория рэмэджа относительно едина
[188]- « п
Вторая группа — открытые общества. В них по сравнению с
традиционными выше удельный вес личных заслуг в приобрете-
нии политической власти. На островах Мангаиа, Пасхи и Ниуэ
традиционные наследственные вожди сохраняли свой сакраль-
ный статус, в) то время как политическая власть и право рас-
пределения земельных наделов сосредоточивались в руках пре-
успевающих военачальников. На о-ве Мангаиа такой военачальник
мог быть провозглашен правителем. Это сопровождалось особой
церемонией, проведение которой зависело от влиятельного на тот
момент жреца; такой правитель получал возможность перераспре-
делять земельные угодья, выделяя лучшие своим родственникам
и сторонникам. В результате этого рэмэджи теряли свою терри-
ториальную целостность и рассеивались по острову [535]. В от-
крытых обществах Маркизских островов, где локализация племен
определялась особенностями рельефа, система социальных стату-
сов осталась более стабильной (американскому капитану Д. Пор-
теру, заходившему в 1813 г. на о-в Нука-Хива, не показалось,
что местные вожди обладают значительными привилегиями [1108,
с. 98]). У маркизцев была известна нехарактерная в целом для
Полинезии полиандрия [890], и вообще положение женщин было
здесь особенно высоким. Несмотря на отдельные местные разли-
чия, все открытые общества существовали на островах с весьма
неблагоприятными условиями, где материальные ресурсы, были
четко локализованы и являлись предметом споров и борьбы. Ед-
ва ли это можно считать случайным совпадением; по-видимому,
недостаток ресурсов в таких обществах был главной причиной по-
стоянных междоусобиц и конфликтов.
Третья группа — стратифицированные общества. Они харак-
теризуются сильной централизованной властью, подчас распро-
страняющейся не на отдельные рэмэджи, а на целый остров,
и четким классовым расслоением (аристократия, общинники-
землевладельцы, безземельные, нередко и рабы). Полинезийские
классы нельзя, однако, сопоставлять, скажем, с кастами, в кото-
рых неуклонно соблюдается принцип эндогамии: в Полинезии
всякий, кто обладает необходимыми личными качествами, может
изменить свое классовое положение 17. Внутри рэмэджа в боль-
шинстве стратифицированных обществ связи, объединяющие в
традиционных обществах рядовых, общинников и вождей, нару-
шаются, в результате возникают верхушечные правящие рэмэд-
Ши, стоящие над локальными когнатными группами родственни-
ков-общинников. Такой тип классового расслоения характеризо-
вал общества на Таити, Мангарева и Тонга. На Гавайях
формирование при дворе вождя сложной бюрократической вер-
123
хушки, а также появление мобильных когнатных родственных
групп в среде общинников, земельные права которых зависели
воли их правителя, привели к тому, что ко -времени прибытие
первых европейцев здесь начали складываться ранние государства.
Если определять государство как политически централизованную
территориальную единицу с классовой структурой общества, ха
рактеризуемую гетерогенностью родственных связей по горизон-
тали и по вертикали, то Гавайи — лучший, если не единственный,
пример ранней государственности в доисторической Океании.
Время покажет, прав Голдмен или нет, ведь этнография ела
вится своей способностью находить новые и новые поводы для
разногласий. По мнению М. Салинза, главным фактором общест
венного развития Полинезии были природные условия островов,
по мнению И. Голдмена — борьба за положение в обществе. Воз
можно, будущим исследователям удастся объединить обе эти
точки зрения 18.
Остановимся еще на одном полинезийском обществе — само-
анском. Ряд специфических черт выделяет его среди всех обществ
Полинезии. Сейчас большинство самоанцев живет в больших по-
селках, состоящих из нескольких относительно автономных земле-
дельческих групп — аинга. В каждой аинга людям, занимающим
высокое положение (как правило, главам семей), дается, обычно
пожизненно, некоторый титул. Носители титулов (матаи) имеют
право сидеть на определенном месте в круглом общинном доме
(фале-теле), где собираются советы (фоно) поселка или района,
управляющие всеми местными делами. В каждой аинга — свои
титулы; титулы разных аинга образуют определенную иерархию,
при этом могущественные и влиятельные аинга могут различны-
ми способами укреплять и повышать престиж своих титулов.
Титулы делятся на две взаимозависимые функциональные ка-
тегории — титулы вождей али’и и титулы тулафале. Первые тра-
диционно носили наиболее священные вожди, вторые — люди,
выступавшие при них в качестве ораторов и выполнявшие раз-
личные церемониальные функции. На фоно заседали и те и дру-
гие [524, гл. 1; 727].
В прошлом самоанские поселки объединялись в районы, в ко-
торых, как пишут Ф. и М. Кисинг, «наибольшую роль играли
конкретные общины или местности, с которыми были территори-
ально связаны старшие генеалогические ветви и высшие аристо-
кратические титулы. Так сформировались общепризнанные рай-
онные и подрайонные объединения, включавшиеся в сложную
иерархию политических, церемониальных и прочих отношений»
[792, е. 18]. Несмотря на то что поселки и местные советы были
достаточно автономны, носители высших титулов али’и могли
получить власть над очень крупными районами, причем переход
власти от одного вождя к другому нередко сопровождался воору-
женными столкновениями.
Традиционный рэмэдж, некогда существовавший на Сайоа,
претерпел большие изменения, хотя, конечно, происхождение и
124
аВо первородства всегда играли значительную роль при получе-
0И титула. Ведущие самоанские фоно дублируются советами, на
которых собираются жены матаи, и советами холостых мужчин,
ся система в целом основана на сложных взаимных проверках
0 разнообразных приемах поддержания общественного равнове-
сия, в частности между священными вождями и вождями-орато-
оами, между патрилинейными и матрилинейными родственными
Группировками, между параллельно существующими фоно [966].
Этнографы продолжают спорить о природе самоанских аинга,
0 политических взаимоотношениях и распределении политической
власти между ними. Реконструировать состояние самоанского об-
щества к началу контактов с европейцами довольно трудно. Ведь
большие поселки могли возникнуть уже после начала контактов
из отдельных хуторов, подобных тем, которые встречаются на
большинстве полинезийских островов [321]. Некоторые ученые
сомневаются в существовании социальных иерархий на Самоа в
настоящее время [401]. Но есть все основания полагать, что в
прошлом на Самоа иерархия по типу той, которая соблюдалась в
рэмэджах, играла существенную роль — в особенности иерархия,
которую возглавлял верховный вождь Туи Ману’а (486; 1394;
1459].
Разветвленные полинезийские вождества нехарактерны для
остальной Океании. Скорее всего исходная форма рэмэджа разви-
лась до начала сплошного заселения Полинезии. О ранней исто-
рии этого типа общества можно только строить догадки, посколь-
ку никаких аналогий исходной форме рэмэджа не обнаружено ни
в современной Индонезии, ни в Меланезии. Трудно даже с уве-
ренностью сказать, где зародилась эта форма общественной орга-
низации — в Восточной Океании или еще за ее пределами.
Этническая история
островной Юго-Восточной Азии и Океании
В рассматриваемом регионе (если продвигаться с запада на
восток) крупные, расположенные близко друг от друга западные
острова постепенно сменяются мелкими и обособленными, и соот-
ветственно, этнические группы, разрабатывающие обширные од-
нородные природные зоны, специализирующиеся па каком-то от-
дельном производстве и получающие избыток продукции, идущей
на обмен, сменяются этническими группами, живущими в эколо-
гически более гетерогенной среде и нуждающимися только в рас-
пределении и перераспределении локальных материальных ре-
сурсов. Соответственно в Меланезии существует система обмена,
а в тропической Полинезии обмен отсутствует, но это компенси-
руется наличием перераспределения продуктов 19. Чем дальше на
йосток, тем заметнее тенденция к политической интеграции — от
«больших людей» к вождям, от унилинейных сегментированных
Кланов к разветвленным амбилинейным вождествам, к значитель-
125
ной роли генеалогического статуса индивида. В Полинезии нет
потлачевидных пиров и первобытных денег, поддерживающих
престиж западномеланезийской верхушки, подобных земных до
казательств превосходства здесь не требуется: полинезийские вож-
ди наследуют и приобретают ману.
Объяснить все эти различия исторически очень трудно. Боль-
шинство ученых считают, что общества австралийских абориге-
нов и новогвинейских горцев все без исключения унилинейны и
патрилинейны. Скорее всего именно такими были и общества
первых неавстронезийских поселенцев в западной части Тихого
океана. С австронезийцами дело обстоит сложнее. Как свести
воедино билатеральные индонезийские общества, унилинейную
организацию меланезийцев и микронезийцев, амбилинейные си-
стемы Тайваня и Полинезии? Может быть, попытаться реконст-
руировать современные австронезийские общества путем сравни-
тельных исследований?
В этой главе уже говорилось о некоторых чертах, реконструи-
руемых для раннего западноавстронезийского общества. Конечно,
эти черты нельзя признать праавстронезийскими без дальнейших
доказательств, поскольку они явно развились в западной Австро-
незии уже после начала заселения Океании. Кроме того, имеется
большой список праавстронезийских языковых реконструкций
(см. главу IV), в который входят названия таро, ямса, риса,
хлебного дерева, банана, кокоса, свиньи, лодок с балансиром и
гончарных изделий (названия металлов отсутствуют). К этому
списку на основании данных сравнительной этнографии можно
прибавить такие понятия, как «копье», «праща», «палица», «культ
предков», «духи природы» и «духи местности», а возможно, и по-
нятие «табу» У. Гудэнаф предполагает, что реконструируемое об-
щество не имело унилинейных родственных групп и в нем пре-
обладали когнатные (билатеральные) территориальные группы
[556]. Дж. Мердок считает, что это общество пользовалось га-
вайской терминологией родства, в которой большинство связей
людей одного пола в1 одном поколении обозначаются единым тер-
мином, независимо от патрилинейности и матрилипейности. Та-
кая система терминов родства типична для обществ с билатераль-
ным наследованием [1012, с. 230—231]. С. Фрейк полагает, что
у праавстронезийцев земельные участки не были распределены
между территориальными земледельческими группами, как сей-
час во многих районах Океании [479].
Если праавстронезийское общество действительно было била-
теральным, то почему в современной Меланезии и Микронезии
преобладает унилинейная организация? Несомненно, немаловаж-
ную роль в этом сыграли длительные контакты между австроне-
зийцами и неавстронезийцами-папуасами, общества которых уст-
роены по унилинейному принципу. Однако это не объясняет,
почему многие общества Меланезии и Микронезии матрилиней-
ны, а не патрилинейны. Пока ни одному этнографу не удалось
убедительно истолковать этот факт.
126
Унилинейность можно также считать следствием высокой
плотности населения на относительно небольших островах: она
диктуется необходимостью сохранить земельные участки в руках
одной родственной группы, принадлежность к которой строже ре-
гулируется при унилинейной организации. В связи с этим можно
заметить, что в полинезийских обществах при амбилинейности
когнатного происхождения нередко особый упор делается именно
на происхождение по мужской линии. До конца неясно, дейст-
вительно ли это связано с плотностью населения. Например, на
о-вах Токелау при дефиците земельных участков постоянно рас-
тет удельный вес когнатных связей.
Итак, однозначного ответа все еще нет, а в качестве рабочей
гипотезы можно выдвинуть следующие положения.
1. Заселение островной Юго-Восточной Азии, Австралии и
Западной Меланезии неавстронезийскими народами с патрили-
нейной организацией общества. Это заселение, видимо, происходи-
ло около 30 тыс. лет назад.
2. Присутствие около 5 тыс. лет назад в островной Юго-Во-
сточной Азии австронезийцев с билатеральной формой устройства
общества.
3. Экспансия австронезийцев в Океанию, где стал развиваться
ряд унилинейных и амбилинейных форм общественного устройст-
ва. Их развитие могло быть результатом контактов с неавстро-
незийскими обществами, а могло быть связано с природными ус-
ловиями, повлиявшими на механизмы наследования земельных
участков и на распределение ресурсов. На вопрос о том, как
возникли полинезийские системы амбилинейного родства и генеа-
логических иерархий, т. е. были ли они унаследованы полине-
зийцами от австронезийского общества дополинезийского периода
или явились результатом независимого развития в праполинезий-
ском состоянии (до расселения по всем островам Полинезии),
ответа пока нет.
Глава IV
ИСТОРИЯ ЯЗЫКОВ
ТИХООКЕАНСКОГО
РЕГИОНА
По целому ряду причин (в том числе вследствие необходимо-
сти выделить только главное в имеющемся материале) мы рас-
смотрим более или менее подробно лишь австронезийские языки
Океании и островной Юго-Восточной Азии и неавстронезийские
языки, локализованные в Меланезии,— папуасские. Некоторые
аспекты языковой истории материковой Юго-Восточной Азии
были затронуты в предыдущей главе. Останавливаться на них
подробнее значило бы углубляться в слишком специальный воп-
рос, не имеющий прямого отношения к теме этой книги.
В настоящее время насчитывается около 1400 языков, на ко-
торых говорят народы Океании и островной Юго-Восточной
Азии. Это примерно четверть всех языков мира. Наличие такого
большого числа языков в данном регионе объясняется в какой-
то степени его географическими особенностями: народы, живущие
на изолированных островах, относительно мало контактируют
друг с другом. Особенно ярко это проявляется в Океании.
Что касается общей численности носителей языков, то их
немногим больше 150 млн.1 и, значит, народы данного региона
составляют значительно меньшую долю человечества, чем их язы-
ки среди языков всего мира. Подавляющее большинство из этих
150 млн. живет на крупных островах Западной Индонезии и го-
ворит лишь на нескольких языках. В Восточной Индонезии и в
Меланезии нередки случаи, когда жители соседних поселков или
небольших групп из нескольких поселков говорят на совершенно
разных языках, настолько непохожих друг на друга, что взаимо-
понимание либо затруднено, либо просто невозможно.
В этой главе дается краткий обзор истории языков Тихооке-
анского региона в свете последних лингвистических гипотез. Ги-
потезы о прошлом языков* Тихоокеанского региона разноречивы,
особенно это касается истории меланезийских языков. Но каковы
бы ни были разногласия между отдельными лингвистами, ясно,
что в настоящее время уже есть возможность строить предполо-
жения о языковой ситуации в этом регионе 10 тыс. лет назад.
Несомненно, нелегко согласовывать и соотносить данные сравни-
тельно-исторического языкознания, археологии и антропологии,
но ведь именно эта проблема является для нас существенной и
именно к ней мы будем возвращаться на протяжении всей книги.
128
Заказ № 2306
Локализация основных группировок австронезийской семьи языков
Заключения об истории языков данного региона делались ц
делаются на основании сравнительного исследования черт совре
менного языкового состояния и состояния, зафиксированного в
период первых контактов между европейцами и туземцами. До
появления европейцев ни на одном острове своей письменности
не было — разве что когда-нибудь удастся доказать, что значки
с о-ва Пасхи являются именно письмом и восходят ко времени
до 1722 г.— времени, когда Я. Роггевеном была открыта новая
страница истории острова. В государствах Юго-Восточной Азии,
находившихся под сильным влиянием индийской культуры, пись-
менность была известна с середины I тысячелетия н. э., но до-
шедшая до нас эпиграфика скудна и не позволяет получить на-
дежных лингвистических данных.
Остановимся на некоторых теоретических проблемах языко-
знания, и прежде всего на проблеме выделения и классификации
языков.
В Океании, где до недавнего времени существовали мелкие,
дробные социальные и этнические группы, лингвистам под-
час не удается четко разграничить отдельные языки, так, как,
скажем, индоевропеистам удается разграничить английский и
французский. Конечно, на изолированных островах население
чаще всего говорит на одном отдельном языке, и установление
границ такого языка не составляет особой проблемы. Такова, на-
пример, ситуация в Полинезии. Однако в Западной Меланезии и
в Индонезии положение было и остается иным. На крупных ост-
ровах контакты между поселками носили довольно ограниченный
характер. В таких случаях нередко возникали так называемые
диалектные цепи.
Рассмотрим цепочку поселков А — Я. Житель каждого от-
дельного поселка регулярно общается с жителями соседних по-
селков, но не контактирует с жителями поселков1, более удален-
ных от его родного селения. Жители поселков А и Б, говорящие
на несколько различающихся диалектах (говорах), будут доста-
точно хорошо понимать друг друга. Жители поселка А смогут
общаться и с жителями поселков В и Г, но уже с большим тру-
дом, а вот жителей поселка Я они совершенно не будут понимать.
В ситуации, обрисованной здесь, взаимопонимание между жите-
лями соседних поселков будет непрерывным, а значит, нелегко
выделить дискретные языки и очертить область их распростра-
нения.
В языкознании предпринимались попытки решить эту пробле-
му: были разработаны статистические методы количественной
оценки подобных сложных языковых «скоплений» [377; 920], но,
как того и следовало ожидать, разные лингвисты используют раз-
ные методы и соответственно приходят к разным выводам. Из
этого, в частности, следует, что приведенное здесь число языков
Индонезии и Океании — 1400 — всегда останется приблизитель-
ным и будет зависеть от того, насколько четко лингвистам уда-
ется разделить языки и диалекты.
130
Такова проблема выделения конкретных языков и разграни-
чения языков и диалектов. Перейдем теперь к вопросу о гене-
тической классификации языков. Языки, так же как народы и
культуры, неминуемо меняются с течением времени: происходят
изменения в их звуковом составе, в грамматике и лексике,
р языках развиваются новые черты, что-то утрачивается, что-то
заимствуется. При этом два коллектива, говорящие на одном язы-
ке и находящиеся в тесном контакте, обычно переживают сход-
ные изменения в языке, обнаруживают одинаковые приобретения
и утраты. С ослаблением контактов различия между языками
нарастают. Так, если какие-то жители поселка А уйдут оттуда и
образуют два новых поселка Б и В, а контакты между А, Б и В
будут ограниченными (а именно такова ситуация в Океании),
то через некоторое время диалекты А, Б и В разойдутся и по-
степенно могут превратиться в три различных языка. Так разви-
лись из латыни современные романские языки. Конечно, степень
и скорость дивергенции диалектов некогда единого языка зависят
от интенсивности контактов между носителями этих диалектов.
Реально возникает множество промежуточных случаев. Языковая
дивергенция вообще очень сложное явление, равно как и языко-
вая конвергенция 2: генетически неродственные языки могут за-
имствовать друг у друга различные черты и вследствие этого
казаться более схожими и близкими, чем на самом деле.
Несмотря на перечисленные трудности, место большинства
изученных языковых групп Тихоокеанского региона в генетиче-
ской классификации уже определено. Реальная же ситуация, ос-
ложненная, кроме всего прочего, межъязыковыми заимствования-
ми и множественным взаимным влиянием языков, делает генеало-
гическое древо языков этого региона скорее похожим на сетку,
моделирующую эволюционный процесс, чем на привычное де-
рево.
Генетическая классификация языков, выделение языковых
групп и семей основаны на сравнении и установлении соответст-
вий. Сравнение звуковых, грамматических и лексических систем
генетически родственных языков позволяет реконструировать
язык-предок, из которого они развились,— праязык. Реконструи-
руют праязыки разных периодов, разной временной глубины и
соответственно разных по объему языковых объединений. Неред-
ко реконструкцию праязыков удается довести до предела, т. е.
До реконструкции праязыка всей существующей языковой семьи,
в нашем случае — праавстронезийского. Употребление термина
«праязык» в единственном числе — условность, хотя все лингви-
сты и идут на нее. Наивно полагать, будто такую огромную язы-
ковую семью, как австронезийская, можно возвести к одному-
сдинственному языку, локализованному некогда в одной точке
земного шара. Вполне вероятно, что 5—10 тыс. лет назад языки
имели диалектное членение, как и современные языки. В таком
случае то, что лингвисты называют единым праязыком, на деле
представляло собой протяженную диалектную цепь. ’
5*
131
Лексика праязыка реконструируется на основании имеющих^
ся лексических соответствий в двух или нескольких языках-по-
томках внутри одной языковой группировки. Сходные по звуча-
нию и значению слова двух или нескольких языков, унаследован-
ные от одного праязыкового состояния, а не заимствованные из
каких-то иных языков, образуют слой совпадающей лексики. Воз-
раст совпадающих слов зависит от степени расхождения тех
языков, в которых они присутствуют. Так, для праавстронезий-
ского с высокой степенью надежности можно реконструировать
лексические единицы, соответствия которым обнаруживаются в
современных филиппинских, индонезийских и полинезийских
языках. При этом, естественно, должна быть исключена возмож-
ность заимствования.
Принципы сравнительно-исторического языкознания достаточ-
но сложны, и мы не будем касаться их здесь. Остановимся лишь
на одном методе, который широко применялся к языкам Тихооке-
анского региона и который весьма прост. Речь идет о лексико-
статистическом методе. Он основан на сравнении только лексиче-
ских (и никаких иных) языковых единиц и исходит из того, что,
чем больше совпадающей лексики содержится в любых двух язы-
ках, тем больше между этими языками общего. При сравнитель-
но-историческом исследовании каждый из языков сравнивается
поочередно со всеми остальными и для каждой пары языков
устанавливается количество совпадений. Лексические единицы
выбираются из списка в сто-двести слов. В такой список входит
так называемая общая лексика, не зависящая от культуры; это
такие слова, как ‘мужчина’, ‘женщина’, ‘небо’, ‘солнце’, су-
ществующие в языке независимо от типа общества, его социаль-
ного устройства, природных условий, в которых живут носители
языка. Вычисляется доля лексических совпадений двух языков,
и полученные процентные данные используются при построении
генеалогического древа языков.
Лексико-статистическим методом пользуется глоттохроноло-
гия, которая, как показывает само название, занимается хроно-
логией языкового развития. Одним из главных положений глот-
тохронологии является допущение, что во всех естественных
языках скорость замещения слов из «основного списка» 3 други-
ми, новыми словами постоянна. Эту постоянную скорость можно
вычислить и применить к каждому конкретному языку. К сожа-
лению, как признают многие лингвисты, скорость замещения лек-
сических единиц на деле непостоянна. Она может варьировать
от языка к языку и от одних конкретных лексических единиц к
другим.
Ряд лингвистов высказывают серьезные сомнения в
адекватности и точности данного метода. Тем не менее для по-
лучения грубой прикидки он все же может быть использован;
ниже будет показано, что для Полинезии данные глоттохроноло-
гии поразительно совпадают с данными археологии, полученными
методом радиоуглеродного анализа.
132
Как правило, лингвисты склонны предполагать, что прароди-
ла языковой семьи локализована там, где в настоящее время
наблюдается самое большое расхождение между отдельными язы-
ками этой семьи. Иными словами, те районы, где говорят на не-
большом числе близкородственных языков (такова, например,
Полинезия), были заселены относительно недавно, а районы, где
распространено множество языков с весьма отдаленной степенью
родства, заселены раньше (например, Меланезия) 4. Наиболее
последовательным сторонником такой точки зрения является
И. Дайея, который считает, что все миграции шли из районов со
сложной языковой ситуацией в районы с более простой [380].
Как будет показано ниже, такой учет сложности или простоты
языковой ситуации и мультилингвизма чрезвычайно важен.
Языковые семьи Тихоокеанского региона
В островной Юго-Восточной Азии и в Океании говорят на
языках двух важнейших группировок: на австронезийских язы-
ках (раньше их было принято называть малайско-полинезийски-
ми) и на папуасских (иногда их называют неавстропезийскими).
Австронезийские языки составляют единую семью и восходят к
праязыку, существовавшему, по-видимому, 5—7 тыс. лет назад.
С папуасскими языками дело обстоит сложнее: они составляют,
большое число отдельных семей, находящихся в отдаленном род-
стве друг с другом.
I. Папуасские языки
На папуасских языках говорит 2,7 млн. человек. Общее число
папуасских языков — 700—800, в зависимости от того, насколько
четко различаются языки и диалекты5. Подавляющее большин-
ство папуасских языков локализовано на территории Новой Гви-
неи, но папуасские анклавы имеются па севере Хальмахеры, во
внутренних районах Тимора, Алора и Пантара (Восточная Индо-
незия). Кроме того, вкрапления папуасских языков имеются на
о-вах Новая Британия, Новая Ирландия, Бугенвиль, Россел
(последний в архипелаге Луизиада), на о-вах Велья-Лавелья,
Рендова, Нью-Джорджия, о-ве Gaya и па о-вах Санта-Крус
(в группе Соломоновых островов).
Значительные расхождения между папуасскими языками поз-
воляют предположить, что они — по крайней мере некоторые из
них — происходят от языков, на которых говорили австралоиды,
заселившие Западную Меланезию 30 тыс. лет назад или ранее.
Однако расхождение между языками, многие из которых суще-
ствуют на небольших изолированных территориях, началось
позднее: если бы папуасские языки разделились уже 30 тыс. лет
назад, то сейчас между ними нельзя было бы установить уже ни-
каких соответствий. Но соответствия имеются, и на йх основании
133
Папуасские языки
уясняется, что взаимосвязанные процессы расселения и пересе-
ления носителей этих языков в большинстве своем происходили
р последние 10 тыс. летв.
Прежде чем рассматривать эти языки, обратимся к некоторым
лингвистическим понятиям. За прошедшие 15 лет сравнительно-
историческое изучение языков Новой Гвинеи сделало большой
щаг вперед. В основном исследования велись лексико-статистиче-
ским методом, хотя, как указывают специалисты, для Ноной
Гвинеи его одного недостаточно: надежная классификация язы-
ков может быть получена лишь с привлечением более тонких
методов анализа. Тем не менее в существующих классификациях
языков Новой Гвинеи используются таксоны, принятые там, где
лингвисты опираются именно на лексикостатистику,— в отличие,
например, от классификаций австронезийских языков, где широко
используются термины «семья» и «подгруппа». Группировкой
самого высокого ранга считается фила. Языки, входящие в филу,
имеют 5—12% общих лексических единиц. Вслед за филой идет
сток (stock), или ствол7. Языки, входящие в ствол, имеют 12—
18% общей лексики. За стволом следует семья, языки которой
имеют 28—45% лексических совпадений. Процентные требования
при этом устанавливаются нежестко, поскольку группировка
языков основывается не только на лексико-статистических дан-
ных.
Наиболее существенным понятием здесь является «фила».
Интересно, что практически все австронезийские языки могли бы
составить одну-единственную филу, тогда как языки Новой Гви-
неи принадлежат к нескольким филам. Родство языков’ Новой
Гвинеи устанавливается на глубине до 10 тыс. лет; на большей
временной глубине установление связей становится весьма про-
блематичным 8.
Что касается языков Новой Гвинеи и связей между ними, то
лингвисты в последнее время работали прежде всего над тем,
чтобы как-то классифицировать все известные языки. В резуль-
тате рассматриваемые языки были разбиты на 18 группировок —
шесть фил и двенадцать изолированных стволов и семей. Десять
важнейших группировок занимают большую часть Новой Гвинеи.
Из остальных восьми, локализованных на небольшой территории,
шесть расположены между филой залива Гелвипк и филой сепик-
раму, а две находятся в восточной части Новой Гвинеи. Самая
крупная группировка — это трансновогвинейская фила, на язы-
ках которой говорит 84% всех носителей папуасских языков.
Языки трансновогвинейской филы составляют 67% общего числа
папуасских языков. Некоторые языки этой филы локализованы
на Тиморе, Алоре и Пантаре (Восточная Индонезия). Другие
крупные филы — западнопапуасская, фила залива Гелвинк, фила
сепик-раму и восточнопапуасская. К последней относятся все
Папуасские языки, распространенные на островах к востоку от
Новой Гвинеи. ।
135
С. Вурм считает, что наиболее укоренившимися группировка-
ми являются фила Торичелли, ствол-фила ско, ствол-фила квом-
тари, семья-фила араи (район р. Лефт-Мэй), фила залива Гел-
винк и восточный вогелкопский ствол-фила [1479; 1480]. Воз-
можно, что развитие языков названных объединений шло in situ
со времени заселения Новой Гвинеи. Западнопапуасская фила
развилась, по-видимому, несколько позже, а трансновогвинейская
фила сложилась вследствие ряда миграций (возможно,
шедших тремя последовательными фазами) с запада на восток,
начавшихся около 10 тыс. лет пазад. За этими передвижениями
последовали миграции в обратном направлении — из района до-
лины р. Маркхэм в Нагорья. По мнению С. Вурма, в’ процессе
этих миграций, происходивших после III тысячелетия до н. э.,
папуасские языки приобрели австронезийские заимствования.
Языки восточнопапуасской филы могли распространиться с юго-
востока Новой Гвинеи в результате экспансии носителей языков,
трансновогвинейской филы. По-видимому, время происхождения
трансновогвинейской филы и время образования филы сепик-
раму совпадают.
В целом при чтении последних обзорных работ С. Вурма по
языковой истории Новой Гвинеи складывается впечатление, что
многие идеи еще не устоялись и ряд выводов может оказаться
слишком поспешным. С. Вурм высказывает предположение, что
все папуасские языки пережили сложные процессы смешения и
взаимовлияния 9, но остается неясным, откуда шли предполагае-
мые миграции — с самой же Новой Гвинеи или из более отда-
ленных районов, например из Западной Индонезии. К сожалению,
археологических данных крайне мало и они не могут быть ис-
пользованы для верификации лингвистических гипотез.
Кроме того, пока нельзя объяснить поразительное распростра-
нение языков трансновогвинейской филы, разве что оно каким-то
образом связано с развитием земледелия: ведь известно, что в
Нагорьях земледелие возникло 4 тыс. лет до н. э., если не рань-
ше. Очевидно только, что экспансия трансновогвинейских языков
не распространилась лишь на некоторые прибрежные районы.
Что же касается населения Нагорий, то в начале голоцена оно.
вероятно, было невелико и рассеяно по всей территории, так что
легко принимало чужой язык.
В Тихоокеанском регионе есть и другие языки, не относящие-
ся к австронезийским. Это языки Австралии, тасманийские и ап-
даманские языки. Мы не будем на них останавливаться, упомя-
нем только смелую гипотезу Дж. Гринберга 10, в соответствии с
которой андаманские, тасманийские и папуасские языки находят-
ся в отдаленном родстве [606]. Как должен поступать с этой ги-
потезой историк? Дж. Гринберг, например, исключает из родст-
венных связей языки Австралии. Что же касается австралийских
языков, то большинство их (за исключением языков, распростра-
ненных на севере Австралии западнее залива Карпентария), по
данным глоттохронологии, восходит на временную глубину при-
136
мерно 5 тыс. лет, но не более. Возможно, это доказательство ми-
граций населения Австралии, происходивших в период, когда на
континенте возникла техника изготовления орудий из пластин и
появились собаки (см. главу II).
Ц. Австронезийские языки
Над папуасскими языками, прочно лежащими в основании За-
падной Меланезии, могучим сводом навшсают австронезийские
языки. Все они получили распространение в течение последних
5—7 тыс. лет. Сейчас их насчитывается от 700 до 800, и па них
говорит чуть меньше 150 млн. человек, преобладающее большин-
ство которых пользуется тремя сотнями языков и живет в Индо-
незии, на Филиппинах, на части территории Тайваня, на Малак-
кском полуострове, на юге Вьетнама и на Мадагаскаре. На ос-
тальных 400—500 языках говорит лишь около миллиона чело-
век — океанийцев. Ареал распространения австронезийских язы-
ков ограничен о-вом Пасхи на востоке и Мадагаскаром на западе
и занимает более половины окружности земного шара.
Важнейшие группы в рамках австронезийской семьи языков
В настоящее время невозможно построить полное и подробное
генеалогическое древо австронезийских языков в целом, несмотря
на то что генетические связи между языками отдельных ареалов
прослеживаются достаточно четко. В рамках семьи австронезий-
ских языков можно, видимо, выделить три важнейших подразде-
ления. Первое — это языки Тайваня. Второе (в последнее время
его стали называть восточноавстронезийским) — языки южной
части о-ва Хальмахера и языки Океании (за исключением ряда
языков Западной Микронезии). Третье (известное под названием
западноавстронезийского) — языки Филиппин, большей части
территории Индонезии, юга Вьетнама, Малаккского полуострова,
о-ва Мадагаскар, о-ва Палау (Белау) и Марианских островов. Ныне
лингвисты уже не считают, что западноавстропезийские языки
образуют реальную группировку, восходящую к единому праязы-
ку, так что это понятие надо воспринимать как преимущественно
географическое. Тем не менее между большинством западиоавст-
ронезийских языков существуют тесные связи, что позволяет в
общих чертах проследить их историю 11.
Восточноавстронезийские языки, образующие четкую группи-
ровку, представлены прежде всего большим объединением океа-
нийских языков. В это объединение входят все языки Океании
восточнее р. Мамберамо в индонезийской провинции Ириан-Джая.
г^роме того, восточноавстронезийские языки есть в западной ча-
Сти провинции Ириан-Джая и на юге Хальмахеры. Возможно,
к ним можно отнести и некоторые другие языки Молуккских
°стровов. Наибольшие различия между отдельными восточно-
нвстронезийскими языками наблюдаются в Восточной Индонезии
137
ТАЙСКИЕ И КАДАЙСКИЕ ЯЗЫКИ
г-----------• ?
ПРЕДАВСТРОНЕЗИЙСКИЙ ЯЗЫК
I
ПРААВСТРОНЕЗИЙСКИЙ ЯЗЫК
? ТАЙВАНЬСКИЕ ЯЗЫКИ
(по - видимому, атаяль ские)
ПРАВОСТОЧНОАВС7РОНЕЗИЙСКИЙ ЯЗЫК-У- _ ЗАПАДНЫЕ^АВСТРОНЕЗИЙСКИЕ ЯЗЫКИ
ГЕСПЕРОНЕЗИЙСКИЕ ЯЗЫКИ
- ЯЗЫКИ ВОСТОЧНОЙ ИНДОНЕЗИИ
ПРАОКЕАНИИСКИИ (отдельные группы и языки
/\ЗЫК ^ОХАПЬ^РС^
L----* И ЗАПАДНОНОВОГВИНЕИ- У J
СКЙЕ ЯЗЫКИ
ЯЗЫКИ ЗАПАДНОЙ ИНДОНЕЗИИ ЯЗЫКИ
( о. Яву о. Калимантан, су л А ВЕСИ
о. Суматра, материковые районы
/Ого - Восточной Азии, о. Мадагаскар)
СЕВЕРНЫЕ ИНДОНЕ-
ЗИЙСКИЕ ЯЗЫКИ
ТАЙВАНЬСКИЕ ЯЗЫКИ ЯЗЫКИ ФИЛИППИН
(цоу а пайванские)(?)
Гипотетическое генеалогическое древо ав-
стронезийской семьи языков
и в Западной Меланезии (последняя вообще характеризуется чрез-
вычайно сложной языковой ситуацией).
Язык, который мы называем праавстронезийским, независимо
от того, был это действительно один язык или несколько родст-
венных, существовал 5—7 тыс. лет назад; такую датировку дает
глоттохронология. Областью распространения праязыка была об-
ширная территория, включавшая Тайвань, Филиппины, Восточ-
ную Индонезию, Новую Гвинею, архипелаг Бисмарка и Соломо-
новы острова. Локализовать праавстронезийский язык на терри-
тории материковой Юго-Восточной Азии скорее всего не удастся,
поскольку на юге Китая, по-видимому, австронезийских языков
нет, а языки Малаккского полуострова и юга Вьетнама— остров-
ного происхождения. Из большого числа островов, которые мог-
ли бы считаться прародиной австронезийцев, разные ученые вы-
бирают разные географические точки. Наиболее противоречивым
представляется нам взгляд И. Дайена, который, основываясь на
лексико-статистических данных, высказывает предположение, что
прародина австронезийцев находилась в Западной Меланезии
[381; 382]. Эта точка зрения будет рассмотрена ниже; я ее не
разделяю. В целом данные сравнительно-исторического языкозна-
ния позволяют говорить о том, что прародина австронезийцев
находилась к западу от Меланезии [567, с. 366; 1477, с. 30—31].
Существуют несомненные свидетельства антропологического ха-
рактера, которыми нельзя пренебрегать: большинство носителей
австронезийских языков — монголоидного происхождения, что
противоречит идее И. Дайена о меланезийской прародине, по-
скольку меланезийцы относятся к австралоидному типу. Конеч-
но, проблема еще далека от разрешения, но есть немало основа-
138
0Ий считать австронезийской прародиной Тайвань, о чем речь
пойдет ниже. Как бы то пи было, местонахождение прародины
не влияет на решение вопроса о последующих миграциях; ос-
новной поток носителей австронезийских языков, двинувшихся в
глубь Индонезии и в Океанию, мог хлынуть из районов, распо-
ложенных к югу от Тайваня, и прежде всего с Филиппин и из
Восточной Индонезии.
При изучении древней истории огромную роль играет рекон-
струкция праавстронезийской лексики. Несомненно, носители ав-
стронезийских языков жили в области тропиков. Э. Поли и
р. Грин считают, что их образ жизни характеризовался следую-
щими чертами. Экономика носила смешанный характер, основы-
ваясь как на земледелии, так и на рыболовстве. Охота и куль-
тивирование плодовых деревьев играли вспомогательную роль.
Древние австронезийцы выращивали таро, ямс, бананы, сахар-
ный тростник, хлебное дерево, кокосовые пальмы, ароиды
Cyrtosperma и Alocasia, саговые пальмы, возможно, рис; держали
свиней, а может быть, также собак и кур, делали глиняную по-
суду. Эти люди собирали моллюсков и раковины, знали различ-
ные способы рыбной ловли: пользовались сетями, вершами,
крючками, ядом Derris, а в море выходили на лодках с балан-
сиром. Орудия они изготовляли из камня, дерева и раковин
[1077, с. 36]. Предполагать, что праавстронезийцы знали метал-
лы, вряд ли правомерно: термины, связанные с обработкой желе-
за, распространены далеко не везде.
Значение такой реконструкции образа жизни людей, населяв-
ших какую-то область островной Юго-Восточной Азии примерно
5 тыс лет назад, несомненно. И все же остается вопрос: если
на праавстронезийском языке говорили где-то в пределах остров-
ной Юго-Восточной Азии, то кто были предки — носители этого
языка? Пусть реконструировать состояния, предшествующие пра-
австропезийскому, невозможно, но существовал же когда-то язык,
который можно назвать ранним праавстронезийским12. Очевид-
но, есть только две логические возможности: этот «предавстроне-
зийский» либо был, либо не был автохтонным языком островной
Юго-Восточной Азии. Не исключено, что носители этого языка
пришли на острова Юго-Восточной Азии с юга Китая или из
Японии.
Гипотеза о расселении с юга Китая вытекает из исследований
П. Бенедикта, высказавшего в 1942 г. предположение, что индо-
незийские языки находятся в отдаленном родстве с тайскими и
с языками мелких этнических групп на юге Китая и на севере
Вьетнама; эти языки П. Бенедикт назвал кадайскими [101].
По его мнению, тайские, кадайские и австронезийские языки мо-
гут быть объединены в австро-тайскую семью [102; 103]. Боль-
шинство лингвистов не разделяют эту точку зрения. Одной из
самых серьезных проблем здесь является то, чтр современные
тайские и кадайские языки — односложные и тоновые, тогда как
австронезийские — многосложные и тонов не имеют. До сих пор
.139
существование австро-тайской семьи не получило доказательств,
по все же, если II. Бенедикт прав, можно предполагать, что об-
щие языки—предки названных современных языков существова-
ли более 5 тыс. лет назад13.
Может быть, носители языка-предка пришли из Японии. Здесь
уже вступают в силу соображения археологического, а не лингви-
стического порядка. Они основаны на японских параллелях фи-
липпинских и индонезийских орудий периода раннего голоцена,
о которых говорилось выше. Хотя современный японский язык
не обнаруживает явных генетических связей с австронезийскими
языками, нельзя совершенно исключать возможность того, что
на островах современной Японии существовал некогда и какой-то
другой язык 14.
Западноавстронезийские языки. Самой обшир-
ной (с географической точки зрения) подгруппой западноавстро-
незийских языков является гесперонезийская. Состав ее не вы-
зывает больших разногласий между лингвистами — за исключе-
нием разве что языков Тайваня, где языковая ситуация действи-
тельно очень сложна. Хотя на современном Тайване главный
язык — китайский (в особенности это касается западной части
острова), воцарился он там лишь в начале XVII в. Лвтохтойные
австронезийские языки Тайваня подразделяются на три группы:
атаяльскую (атаяльский и се(е)дик на севере острова), цоу
(несколько языков в центральной части Тайваня) и пайванскую
(несколько языков па востоке и юге острова). Многие авторы
указывают на существейные отличия языков Тайваня, и прежде
всего атаяльских, от других австронезийских языков [383; 385;
440]. Данные компаративистики и лексикостатистики позволяют
предположить, что именно па Тайване находилась прародипа
австронезийцев, и если это действительно так, то атаяльские
языки, стоящие особняком в классификации австронезийских
языков, могут просто представлять собой группировку, которая
первой отошла от прочих языков семьи. Пайвапские языки и
языки цоу также могли достаточно рано отойти от прочих австро-
незийских. Кроме того, существует вероятность того, что они —
результат более поздних переселений гесперонезийцев на Тай-
вань. В главе VII проблемы прошлого Тайваня будут рассмат-
риваться в свете археологических данных: этот остров, о котором
мы знаем столь мало, представляет собой одну из важнейших вех
в культурной истории островной Юго-Восточной Азии.
Восточноиндонезийские языки о-вов Нусатенггара, Молу ккских
п Сулавеси весьма различны. Возможно, область их распростра-
нения могла быть важным источником дальнейших миграций
австронезийцев. Связи между отдельными языками указанных
островов до сих пор неясны (на одном только Сулавеси выявлено
около 40 языков); видимо, некоторые из этих языков, распростра-
ненные на севере (минахасское подразделение), очень близки
филиппинским языкам. Языки о-ва Сулавеси, распространенные
южнее, во многом сходны с гесперонезийскими, что и объясняет
140
йх положение в генеалогическом древе. В целом многообразие и
соответственно значимость этой географической области несо-
мненны и подтверждаются археологическими данными: уже в
III тысячелетии до н. э. здесь жили люди, знавшие гончарство,
изготавливавшие керамику и занимавшиеся земледелием.
Севернее, на Филиппинах, локализовано около 70 языков. Их
классификация на основании лексико-статистических данных бы-
ла проведена Д. Томасом и А. Хили [1362]. Временные рамки,
установленные ими с помощью глоттохронологии, позволяют
предположить, что австронезийские языки появились на Филип-
пинах относительно недавно. Степень сходства между ними выше,
чем между языками Тайваня или Восточной Индонезии. Тем не
менее нельзя утверждать, что Филиппины были заселены австро-
незийцами на тысячу лет позже, чем острова, непосредственно
прилегающие к ним с севера и с юга. Скорее передвижения язы-
ков, происходившие на протяжении последних 3 тыс. лет, стерли
прежние различия. Такое объяснение было выдвинуто Дж. Грёй-
сом [567, с. 367]. Из этого, в частности, следует, что языковые
различия надо искать прежде всего там, где есть на то истори-
ческие основания. Совершенно очевидно, что локализовать пра-
родину австронезийцев очень трудно, и Тайвань может претендо-
вать на роль прародины именно за неимением ничего более оп-
ределенного.
Филиппинские языки, а также языки Западной Индонезии
(о-вов Суматра, Ява, Мадура, Бали, Ломбок, Южного Калиман-
тана) принадлежат к гесперонезийской подгруппе. Близкородст-
венны им языки Малайзии (за исключением языков сенои и се-
манг, состоящих в отдаленном родстве с мон-кхмерскими языка-
ми), юга Вьетнама, востока Кампучии (тямские языки) и Мада-
гаскара. Все эти гесперонезийские языки близки друг другу,
и можно полагать, что они разошлись в течение последних 3—
5 тыс. лет. Малайский язык близок языкам Южной Суматры и
западной части Калимантана; видимо, он вытеснил ряд мон-
кхмерскпх языков в процессе своего распространения на мате-
рике. Тямский язык, по-видимому, сходен с малайским и языка-
ми юго-запада Калимантана. Д. Томас и А. Хили считают, что
тямский праязык обособился примерно в 1300 г. до н. э. Архео-
логические данные (см. главу VI) свидетельствуют о том, что
тямы появились на юге Вьетнама самое позднее в 600 г. до н. э.,
а может быть, и раньше.
Что касается Южного Калимантана, то носители языка ма-
аньян, несомненно, были первыми мигрантами на Мадагаскар.
Это произошло в самом начале I тысячелетия н. э. В это время
в Индонезию уже проникали индийские купцы; в мальгашском
языке есть ряд санскритских заимствований, попавших в него че-
рез индонезийские источники, а не прямым путем. В связи с
этим О. Даль предложил считать, что австронезийское заселение
Мадагаскара произошло между самым началом нашей эры и
400 г. н. э. [308].
141
Крайне неопределенным в классификациях остается положе-
ние западноиндонезийского языка энгано, носители которого жи-
вут на небольшом островке к югу от Суматры. Исследование
И. Дайена показало, что энгано не имеет тесных связей ни с од-
ним из рассмотренных выше языков. Если это верно, то энгано
может быть реликтом более ранней языковой ситуации в Запад-
ной Индонезии. Вследствие экспансии гесперонезийских языков
за последние 3 тыс. лет прежнее положение коренным образом
изменилось. Поэтому встает та же проблема, что и в связи с язы-
ковой ситуацией на Филиппинах. По-видимому, Индонезия тоже
может считаться прародиной австронезийцев, хотя это и малове-
роятно 15.
Наконец следует упомянуть еще два западноавстронезийских
языка, распространенных в Западной Микронезии: палау и ча-
морро (язык жителей Марианских островов). Они обнаруживают
отдаленное сходство с филиппинскими языками и языками севе-
ро-восточной части Индонезии, от которых, видимо, далеко
отошли за несколько тысячелетий относительной изоляции.
Восточноавстронезийские и океанийские язы-
ки. Группировка океанийских языков (всего их 400—500)
включает языки Меланезии, Полинезии и Микронезии (за исклю-
чением палау, чаморро и, возможно, япского). Языки западной
части провинции Ириан-Джая ранее не поддавались классифи-
кации, но не так давно Р. Бласт включил их в более крупное
объединение — группу восточноавстронезийских языков [136] 16.
-----Полинезийские языки
----Фиджийские языки
-----языки Центральных Новых Гебрид
-----языки Северных Новых Гебрид, о. банке
-----языки о. Мала и та, о. Сан-Кристобаль'
-----языки о. Гуадалканал, о. Нггела
-----языки основной части Микронезии
языки о-вов Луайоте
Новокаледонские языка
языки о. Нью-Джорджия
языки о. Шуазёль
языки о. Бугенвиль, о. Бука
языки о. Новая Ирландия
языки о. Новая Британия
Гипотетическое генеа-
логическое древо оке-
анийских языков
языки о-вов Адмиралтейства
языки северо-востока НовойГвинеи-
юго - запада Новой Британии
. языки провинции Милн-Бей
( Л any а - Новая Гвинея)
языки Центральной провинции
( Лапуа - Новая Гвинея) .
142
В Меланезии говорят более чем на 300 языках17. Эта область
характеризуется наибольшей языковой дивергенцией и наиболее
сложной языковой ситуацией, что порождает массу споров меж-
ду специалистами. На островах Меланезии нередки диалектные
цепи или сети диалектов, что затрудняет разграничение языков.
Значительная лингвистическая дивергенция может быть следст-
вием не только давнего разделения языков, но и длительного за-
имствования из папуасских языков, равно как и чрезвычайной
социальной и политической раздробленности, которая привела к
образованию локальных языковых групп и к билингвизму. Как
будет показано ниже, И. Дайен без каких-либо коррективов вос-
принял языковую ситуацию в Меланезии и пришел вследствие
этого к заключению, что прародина австронезийцев находилась
именно здесь. Однако скорее всего в Меланезии была необычай-
но высокой скорость расхождения языков.
Поскольку океанийские языки четко выделяются среди дру-
гих австронезийских фонетически и грамматически, можно пред-
положить, что меланезийские языки сложились в основном в эпо-
ху распада праокеанийского языка, на котором, видимо, говори-
ли в районе Новой Гвинеи примерно в III тысячелетии до н. э.
В. Мильке считает, что носители праокеанийского долгое время
сохраняли контакты с носителями языков — предков филиппин-
ских, сулавесийских и восточноиндонезийских языков [982];
с исторической точки зрения это немаловажно. Но едва ли ме-
ланезийские языки развивались после распада праокеанийского
в полной изоляции.
В 1943 г. А. Капелл выдвинул идею о более поздних последо-
вательных миграциях в Западную Меланезию (в особенности на
юго-восток Новой Гвинеи) жителей Калимантана, центральной
части Сулавеси, а также Явы или Суматры. В период между 400
и 1200 гг. н. э., как считает А. Капелл, произошли три последо-
вательные миграции [198].
В. Мильке вообще отвергает гипотезу А. Капелла [983],
К. Кретьен полагает, что была всего одна миграция [251].
Не будем выяснять, кто из этих ученых прав; сейчас имеются на-
дежные археологические данные, подтверждающие относительно
поздние миграции из Индонезии в Меланезию. По всей вероят-
ности, эти миграции оказали влияние на языковую ситуацию в
Меланезии.
Некоторые лингвисты высказывали предположение, что папу-
асские языки Меланезии вследствие своего воздействия на соот-
ветствующие австронезийские также способствовали их расхож-
дению [199; 201; 202; 293]. Хотя у этой теории, получившей на-
звание «теория пиджинизации», немало противников, доводы
А. Капелла, показавшего, что австронезийские языки восточной
пасти Новой Гвинеи и островов, входящих в состав современной
провинции Папуа-Новой Гвинеи — Милн-Бей, переняли порядок
слов папуасских языков, а многие из них — и подавляющее
большинство папуасской лексики, кажутся весьма убедительны-
143
ми. Этим австронезийским языкам противопоставляются языки
архипелага Бисмарка и Восточной Меланезии, испытавшие,
естественно, меньшее влияние со стороны папуасских языков ц
сохранившие австронезийский порядок слов18. Похоже, что зна-
чительные расхождения между меланезийскими языками дейст-
вительно отчасти обусловлены гетерогенностью папуасского суб-
страта и рядом последовательных австронезийских миграций из
островной Юго-Восточной Азии. Одни лингвисты поддерживают
эту точку зрения, а другие яростно опровергают ее, но истина
лежит где-то посередине — так же как и во многих других во-
просах древней истории Тихого океана.
На Новой Гвинее австронезийские языки существуют разроз-
ненно на небольших участках северного и юго-восточного побе-
режья. Отсутствие австронезийских языков на юго-западе и на
островах Торресова пролива является убедительным доказатель-
ством того, что австронезийцы проникли в Меланезию через се-
верное побережье Новой Гвинеи. За исключением языков восточно-
океанийской группировки, которые будут описаны ниже, языки
большей части Меланезии не поддаются какой-либо классифика-
ции, и поэтому их генеалогическое древо не представляет особого
интереса. Распад праокеанийского языка, как установлено глотто-
хронологией, произошел примерно в III тысячелетии до н. э.,
а распад правосточноокеанийского — примерно во II тысячелетии
до н. э. Небольшая группа родственных языков, локализованных
на востоке Новой Гвинеи, по-видимому, восходит к праязыку та-
кой же временной глубины, что и правосточноокеанийский, хотя
связи между восточноокеанийскими и восточноновогвинейскими
языками весьма слабы.
Существование восточноокеанийской группировки, представ-
ляющей несомненный интерес, доказано работами Дж. Грейса,
Б. Биггза, И. Дайена и Э. Поли [566; 122; 382; 1074]. Э. Поли
включает в эту группировку 30 языков (все полинезийские языки
он рассматривает как единый язык): 1) несколько языков, рас-
пространенных на юго-востоке Соломоновых островов: на о-вах Сан-
та-Исабель, Флорида, Гуадалканал, Сан-Кристобаль, Малаита;
2) языки о-вов Банкс; 3) несколько языков в центре и на севере
Новых Гебрид; 4) фиджийский, делящийся на две крупные диа-
лектные цепи; 5) полинезийские языки, составляющие закры-
тую и весьма однородную группу и состоящие в тесном родстве
с фиджийским.
Первоначальный распад правосточноокеанийской языковой
общности произошел на юго-востоке области, охватывающей Со-
ломоновы острова, Новые Гебриды, о-ва Банкс, примерно во II ты-
сячелетии до н. э. Ни одному из названных районов пока нельзя
отдать предпочтение. Фиджийский и тонганский языки раздели-
лись, по-видимому, около 1500 г. до н. э., что хорошо согласуется
с археологическими данными (см. главу VIII). Возможно, к вос-
точноокеанийским следует отнести еще один язык, стоящий особ-
няком,— ротуманский, носители которого живут на маленьком
144
острове Ротума, расположенном к северу от Фиджи19. Попытки
дополнить данный список другими меланезийскими языками
пока не увенчались успехом. Дж. Грейс считает, что языки ос-
новной части Микронезии (Nuclear Micronesia), т. е. языки Ка-
ролинских, Маршалловых островов и о-вов Гилберта, близкород-
ственны языкам Новых Гебрид [567, с. 367], но Э. Поли не счи-
тает возможным включать их в состав восточноокеанийской
группировки [1074, с. 135].
Фиджийский, дробящийся на две . диалектные цепи,— самый
близкий меланезийский «родственник» полинезийских языков20.
Примерно в 1500 г. до н. э. язык (цепь диалектов) — предок
фиджийского и полинезийских — был локализован где-то на
о-вах Фиджи, а вскоре после указанного времени произошли пер-
вые миграции в Полинезию, целью которых было, по-видимому,
освоение о-вов Тонга. Незадолго до начала новой эры на Фиджи
стали складываться две отдельные диалектные цепи — соответст-
венно западные и восточные фиджийские диалекты. В настоящее
время совпадения основного словарного фонда между двумя це-
пями составляют 58—68% [1073, с. 313; 1078]. Даже в рамках
одной диалектной цепи носители территориально удаленных диа-
лектов могут практически не понимать друг друга. Для больших
островов Меланезии такая картина вообще очень характерна21.
В ситуации, сложившейся на Фиджи, естественным барьером в
общении между носителями разных диалектов стали высокие го-
ры, протянувшиеся с севера на юг главного острова всей груп-
пы — Вити-Леву. Это и явилось важнейшим фактором в образо-
вании диалектных цепей. Цепь западнофиджийских диалектов
включает диалект о-вов Ясава, диалекты западной части о-ва
Вити-Леву и, возможно, западной части о-ва Кандаву. К восточно-
фиджийским относятся диалекты восточной части о-ва Кандаву,
восточной части о-ва Вити-Леву, о-ва Вануа-Леву и о-вов Лау.
В прибрежных районах Вити-Леву различие между двумя диа-
лектными цепями очевидно, но тем не менее отмечаются и пере-
ходные формы, т. е. здесь существуют скорее полюсы континуума,
чем отдельные самостоятельные языковые единства.
Языки Полинезии. Полинезийские острова невелики, все они
были заселены относительно недавно — позже, чем острова Ме-
ланезии, поэтому диалектные цепи отсутствуют. Полинезия — это
область высокой языковой однородности, с четко выделяемыми
языками, чрезвычайно удобными как материал для сравнительно-
го анализа. Классификация полинезийских языков разработана
С. Элбертом, К. Эмори, И. Дайеном, Э. Поли и Р. Грином [394;
416; 382; 1071; 579].
Выше уже говорилось, что язык—предок фиджийского и по-
линезийских был локализован на Фиджи около 1500 г. до н. э.
Видимо, приблизительно в 1300 г. до н. э. единый язык, который
Принято называть ранним праполинезийским, уже имел хожде-
ние в самой Полинезии, судя по всему —на островах Тонга.
К Началу I тысячелетия до н. э. носители этого языка могли пере-
145
селиться с Тонга на Самоа; затем в течение нескольких столетий
эти полинезийские колонии поддерживали взаимные контакты
но никак не общались с фиджийцами и другими меланезийцами
Период изоляции, предшествовавший дальнейшему продвижению
на восток, мог длиться 500—1000 лет. Именно за это время в
древних полинезийских языках появился ряд инноваций, которые
теперь столь четко характеризуют современные полинезийские
языки и позволяют легко выделять их среди других языков Океа-
нии. Современные полинезийские языки представлены 16 языка-
ми «полинезийского треугольника» и 14 языками так называемо!’!
Внешней Полинезии.
Прежде чем перейти к подробному рассмотрению семьи22 по-
линезийских языков, остановимся на некоторых праполинезип-
ских реконструкциях, которые позволяют судить об образе жизни
ранних полинезийцев. Праполинезийский — это язык, на котором
говорили люди, составившие первый миграционный поток, исход-
ной точкой которого была локализация раннего праполинезийско-
го языка. Как будет показано ниже, праполинезийский с доста-
точной степенью вероятности может быть локализован на Тонга
около I тысячелетия до н. э., т. е. непосредственно перед первым
заселением Самоа. В настоящее время реконструировано около
2 тыс. слов праполинезийского словаря [1422; 1076]. Несомненно,
носители праполинезийского жили на вулканическом острове,
окруженном коралловым рифом. Они держали собак, свиней, до-
машнюю птицу, выращивали хлебное дерево, бананы, кокосовые
пальмы, таро, бумажную шелковицу (Brussonetia papyrifera),
из луба которой изготавливали тану. Эти люди были искусными
рыболовами, плавали на лодках с балансиром, пользовались лу-
ком со стрелами, пращой и копьем, возможно, умели строить
укрепления. Они ставили свои дома и святилища на земляных
насыпях и каменных платформах, но еще не жили поселками.
Это лишь несколько фактов, явствующих из реконструированном
праполинезийской лексики, которая позволяет также судить о
географической среде, характере земледелия, навигационных и
метеорологических, астрономических и бытовых знаниях древ-
них полинезийцев.
Генеалогическое древо полинезийских языков свидетельствует
о том, что ранее всего были заселены о-ва Тонга; именно с них
шла затем колонизация Самоа и изолированного острова Ниуэ
(последний, согласно глоттохронологическим оценкам, заселен в
начале I тысячелетия н. э.) 23. К этому времени праполинезий-
ский распался на две дочерние ветви —тонгическую и центрально -
полинезийскую24. Развитие последней началось на Самоа, заселен-
ном как раз в этот период. Дальнейшие миграции полинезийцев
с Самоа положили начало развитию языков самоическо-внешней
подгруппы, включающей, по-видимому, языки всех полинезийских
анклавов в Микронезии и Меланезии (см. о них ниже).
Заселение Восточной Полинезии относится к I тысячелетию
н. э. Носители правосточнополинезийского существовали изолп-
146
рованно в течение нескольких столетий на одной компактной
Территории — за это время, по-видимому, и произошли многие
существенные изменения, характерные для языков Восточной
Цолинезии. Локализовать правосточнополинезийский с уверен-
ностью пока не удается; по-видимому, он бытовал на Маркизских
островах или на о-вах Общества. Э. Поли отмечает, что наличие
в маркизском языке двух четко разграниченных диалектов может
быть свидетельством относительно давнего заселения островов
[1073, с. 311]; согласно археологическим данным, Маркизы оби-
таемы около 2 тыс. лет. Вместе с тем Маркизы, как указывает
Б. Биггз, географически слишком изолированы, чтобы быть колы-
белью правосточнополинезийского [125]. Еще одна проблема свя-
зана с названием жемчужницы (Pinctada margaritifera). Э. Поли
и Р. Грин реконструируют это название в праполинезийском,
но не в правосточнополинезийском [1076, с. 22—23]. Следова-
тельно, первые жители Восточной Полинезии населяли остров,
у берегов которого не было жемчужниц; в таком случае придется
исключать из списка «претендентов» о-ва Общества и Маркиз-
ские и остановиться на о-ве Пасхи, где жемчужницы действитель-
но неизвестны. Вряд ли, однако, столь удаленная географически
точка Океании могла быть центром формирования правосточно-
полинезийского; скорее всего праполинезийское название жем-
чужницы было утрачено на раннем этапе развития языков Вос-
точной Полинезии.
Несмотря на все спорные моменты, Маркизские острова пока
можно считать наиболее вероятной прародиной восточнополине-
зийских языков. Полагают, что первая волна переселенцев на-
правилась оттуда на о-в Пасхи. Данные глоттохронологии и ар-
хеологии показывают, что этот остров был заселен до 500 г. н. э.,
т. е. удивительно рано, если учесть его географическую удален-
ность. Около 700 г. н. э. (а может быть, и несколько раньше)
восточнополинезийские языки разбились на две группы — мар-
кизские и таитические; в это же время были заселены о-ва Об-
щества. Острова Мангарева и Гавайские, по мнению Р. Грина,
были заселены носителями маркизских языков (диалектов)
[579, с. 24], но это утверждение вызывает некоторые сомнения.
Основания для выделения группировки таитических языков более
серьезны; сюда входят языки о-вов Общества, Кука (за исключе-
нием языка пукапука), Тубуаи, Туамоту и язык маори (Новая
Зеландия) 25. Все эти острова были заселены к концу I тысяче-
летия н. э. Р. Грин предполагает также, что Гавайские острова
были вторично заселены (после первого миграционного потока с
Маркизских островов) жителями о-вов Общества; кроме того,
По его мнению, язык маори и язык мориори26 (о-ва Чатем),
Ходящие в таитическую группировку, испытали и маркизское
влияние.
Есть все основания считать, что полинезийские цзыки восхо-
дят к одному праязыку (прапблинезийскому) и что они практи-
чески не испытали никакого внешнего влияния — ни из Океании,
147
ни из Америки. Нет нужды объяснять, сколь интересна для пау-
ки такая полная и длительная изоляция группы языков. Сущее
венно также, что глоттохронологическое датирование дает резуль-
таты, которые совпадают с данными археологии, и в этом отно-
шении Полинезия оказывается прекрасной лабораторией: здесь
можно оценить различные методы (ведь в областях, более слощ.
ных в языковом отношении, лингвисты склонны подвергать со-
мнению и глоттохронологические данные). То, что в Полинезии
глоттохронология «работает», не доказывает, конечно, ее приме-
нимости в других ареалах, где ситуация усложнена большим
числом межъязыковых заимствований. Даже в Полинезии языке
ряда мелких островов претерпели, по мнению Э. Поли, слишком
быстрые изменения (это, правда, не повлияло существенным об-
разом на общее адекватное соотношение между глоттохронологи-
ческими и археологическими датировками) [1074, с. 354].
Внешняя Полинезия. Жители 19 островов Внешней Полине-
зии, не связанных непосредственно друг с другом, говорят па
14 полинезийских языках. Большинство островов Внешней Поли
незии невелики, лежат они к востоку от крупных островов, вхо-
дящих в Соломоновы острова, архипелаги Новые Гебриды и Но-
вая Каледония. Эти полинезийские языки практически не по-
влияли на меланезийские языки, существующие на соседних
крупных островах; только на Новой Каледонии [726] отмечены
полинезийские заимствования (вероятно, из языка западпоп
части о-ва Увеа), восходящие к доколониальному времени. Веч
языки Внешней Полинезии включаются, по современной класси-
фикации, в самоическо-внешнюю группировку централыюполппе-
зийских языков — вместе с языками западной части «полинезий-
ского треугольника» (самоанским, тувалу, токелау, восточно-
увеапским, восточнофутунанским и пукапука).
Включение языков Внешней Полинезии в самоическую груп-
пировку подразумевает, что эти языки сложились в результат
заселения соответствующих островов переселенцами из Западпоп
Полинезии, двигавшимися «назад». Ранее многие ученые считали,
что острова Внешней Полинезии были заселены в самом начало
основного продвижения полинезийцев на восток, но лингвистиче-
ские исследования последнего времени пе подтверждают этой ги-
потезы.
Основываясь только на языковых данных, Э. Поли выделяет
три подгруппы языков Внешней Полинезии: 1) нукуоро и ка-
пингамаранги (на севере Внешней Полинезии); 2) сикйиана,
такуу, луангиуа (Онтонг-Джава), распространенные к северу от
Соломоновых островов; 3) меле-фила, западпофутунанский н
анива (Новые Гебриды) [1072]. В более поздней работе он гипо-
тетически объединяет первую и вторую группы и добавляет к
ним языки о-вов Нанумеа и Ваитупу из группы о-вов Тувалу
(1073, с. 36). Остальные языки он не включает в группы. По мне-
нию Р. Грина, в третью группу входят также все языки более
южных островов: анута, тикопиа, западнофутуанский, западно-
148
о-ва .
Грум
о.Понапе
Л
в> о
450
450 900км
" 0-ва
л и н с н и е
Р .аНунуоро
I ат.Напингамаранги
Г хг
! X
I. о-ва Нугуриа \
о.Такуу ат.Нукуману
* 0 Кусаие
о Науру,
о Ошен
оНоз ат.Онтонг-
Британия -Джава J
%,’ '• о.Сикаиана
.• 9^* «V* ’*&
п °-ва
А —3 Л: Пилени
о.Ниутао
. • о Ваитупу
оТаумако
о Беллона D
у* о Реннелл
о.Тикопиа
о Ротума
о Увеа
\ ° М !
4 % о.Маэ .
.. ' о 0.Меле-Фи ла
?• . Y 0 о-ва Футуна
оУвеа % ’•
о. Новая'^х
НалеЗония \Х - ^‘^о-ва Луайоте
Y . о-ва
\‘Футуна
оВануа-Леву •, \
оВити-Ле( ,• .£^3;'* \
CqZ.
фид*. с,
•> / 6
___________L____
К
0
/ •
Полинезийские анклавы в Мелане-
зии и Микронезии
увеанскпй, маэ, меле-фила, реннельский (о-ва Реннелл и Белло-
на) [590].
Д. Байярд сопоставил эти языки, использовав 200-словный
список М. Свадеша, дополненный 22 терминами родства и 58 от-
раслевыми терминами [68]. Таким образом, результаты его осно-
ваны па более обширных данных. Если исключить то немногое,
что опровергается недавними исследованиями Э. Поли и Р. Гри-
на, они сводятся к следующему.
1. Большинство островов Внешней Полинезии заселено в ре-
зультате нескольких последовательных миграций; некоторые ост-
рова Внешней Полинезии находились в постоянном контакте друг
с другом.
2. Хронологически- заселение Внешней Полинезии шло, веро-
ятно, в таком порядке: а) о-вов Хорн — с Самоа; о-вов Тувалу —
с Самоа и с о-вов Хорн; б) о-ва Тикопиа — с о-вов Хорн и/или
с о-вов Тувалу, атолла Нукуро — пока неизвестно откуда; в) по-
линезийских анклавов па севере Соломоновых островов — вероят-
но, с о-вов Тувалу; г) большинства островов юга Внешней Поли-
незии — с о-вов Хорн (прямым или косвенным путем).
С. Элберт считает, что Миграции с о-вов Хорн (точнее, из вос-
точной части о-ва Футуна) сыграли большую роль 'в заселении
островов юга Внешней Полинезии, а также о-вов Реннелл и Бел-
лона [395]. Д. Байярд полагает, что восточная часть о-ва Футу-
149
на была заселена около 2 тыс. лет назад, а большинство островов
Внешней Полинезии —в конце I тысячелетия п. э. Кроме того
эти и другие исследования позволяют предполагать, что заселение
островов на севере Внешней Полинезии шло с о-вов Тувалу. Ис-
точник заселения о-вов Пилени и Таумако (в центральной части
Внешней Полинезии) остается неизвестным. Необходимо даль-
нейшее изучение языков этой области; пока мы можем лишь
утверждать, что заселение шло, вероятнее всего, с о-вов Тувалу
и Хорн, а не прямо с Самоа27.
Языки основной части Микронезии. В основной части Микро-
незии (под которой понимается Микронезия без о-вов Палау и
Марианских) локализованы языки, более далекие друг от друга,
чем полинезийские. По грамматическому строю они близки к ме-
ланезийским. Как уже говорилось, Дж. Грейс указал на их сход-
ство с языками Новых Гебрид, о-вов Банкс и возможную связт,
с восточноокеанийскими языками [565; 567]; правда, характер
этой связи пока неясен. Б. Бендер выделяет в Микронезии
13 языков, из них 8 центральномикропезийских (улитп, каролин-
ский и трукский, образующие так называемую «трукскую цепь»,
или трукский континуум, пауру, понапе, косраэ (кусаие), мар-
шалльский, кирибати) и 5 периферийных (чаморро и палау, от-
носящиеся к западноавстронезийским языкам, япский и два по-
линезийских — нукуоро и капингамаранги) [100].
Хотя Б. Бендер не включает япский в число языков из основ-
ной части Микронезии, внешние связи этого языка неясны.
По мнению И. Дайена/ япский составляет отдельную ветвь ав
стронезийской семьи и занимает в ней такое же место, как
атаяльский и энгано. Через Каролинские острова — от о-ва Тоби
до о-ва Трук — протянулась непрерывная цепь языков и диалек-
тов трукского континуума. В этой цепи нет ни одной пары диа-
лектов, в которой процент совпадающей лексики был бы менее 70.
Б. Бендер делит эту цепь на западную диалектную группу (ули-
ти), центральную каролинскую группу и восточную группу,
сконцентрированную вокруг о-ва Трук, в которой отмечаются наи-
большие расхождения между диалектами. К востоку от этой цепи
локализованы понапе, косраэ, маршалльский, кирибати и изоли-
рованный науру. В кирибати очевидны заимствования из полине-
зийских языков, проникшие, по-видимому, через о-ва Тувалу.
Лексико-статистические данные позволяют предположить, что
працентральномикронезийсций (предок языков основной части
Микронезии) был локализован к востоку от Каролинских остро-
вов. По данным глоттохронологии, он может быть отнесен к
I тысячелетию до н. э. или еще более раннему времени. Но поч-
ти полное отсутствие археологических данных не позволяет со-
поставить датировки, полученные разными методами, как в слу-
чае с полинезийскими языками28.
Лингвистика против антропологии. Австроне-
зийские языки Меланезии, Полинезии и основной части Микро-
незии объединяются в лингвистической классификации в единую
150
группировку океанийских языков, восходящих к единому пра-
языку. Антропологи же считают, что носители всех этих языков
йе восходят к одному народу. Иначе говоря, полинезийский и
микронезийский типы сложились не в Меланезии, хотя там и
возник праязык нынешних полинезийцев и микронезийцев.
С. Вурм высказал предположение, что первые австронезийцы
в Меланезии были относительно светлокожими (такими, как ны-
нешние полинезийцы и микронезийцы), а более темнокожие ме-
ланезийцы продвинулись на восток вплоть до Фиджи позже, воз-
можно после того, как они переняли у насельников Западной
Меланезии искусство мореплавания [1477]. Недавние археологи-
ческие изыскания показывают, что Вурм скорее всего ошибается
и что меланезийцы успели достичь Новых Гебрид к тому времени,
когда предки полинезийцев и народов основной части Микроне-
зии попали в Океанию (более подробно об этом см. в главе VIII).
Квалифицируя полинезийские и центральномикронезийские
языки как океанийские, лингвисты должны исходить из того, что
они имеют именно океанийское происхождение. Однако ряд уче-
ных отмечают, что эти языки связаны не только с языками Ме-
ланезии, но и с языками островной Юго-Восточной Азии [784;
382]. Возможно, полинезийские и центральномикронезийские
языки испытали на раннем этапе своего развития сильное влия-
ние как других океанийских, так и западноавстронезийских язы-
ков; ныне же, естественно, «океанийское начало» в них наиболее
очевидно. Это наблюдение позволяет в значительной мере прими-
рить данные лингвистики и антропологии. Можно полагать, что
далекий источник и языков, и антропологических типов, сущест-
вующих в Полинезии и центральной части Микронезии,— остров-
ная Юго-Восточная Азия.
Лексико-статистическая классификация ав-
стронезийских языков. Основательная лексико-стати-
стическая классификация австронезийских языков была предло-
жена И. Дайеном в 1965 г. [382]. Многие заключения Дайена
расходятся с выводами других лингвистов. Работа основана на
попарном сближении 245 языков (с применением 196-словпого
базового списка). При помощи ЭВМ было обработано 7 млн. по-
словных сопоставлений. Основные заключения Дайена таковы:
1) носители праавстронезийского языка жили в Западной Мела-
незии (на Новой Гвинее, в архипелаге Бисмарка и на Соломоно-
вых островах); 2) пет оснований постулировать для австронезий-
ских языков четкое, диахронически мотивированное разделение
на западные и восточные; 3) никак нельзя локализовать праав-
стронезийский на территории материковой или островной Юго-
Восточной Азии (за исключением Тайваня или Молуккских
островов).
По классификации И. Дайена, австронезийские языки делят-
ся на 40 ветвей, 34 из которых относятся к Меланезии — области
Необыкновенного языкового разнообразия. Четыре ' языка — яп-
ский, науру, энгано и атаяльский — образуют отдельные ветви.
151
Хотя каролинский тоже образует отдельную ветвь, но есть все
основания включать его в геонезийскую группировку. Объеду
нение, которое Дайен называет малайско-полинезийским, вклю-
чает 129 языков, огромной дугой огибающих языки Мела-
незии — от островной Юго-Восточной Азии до Микронезии u
Полинезии.
В малайско-полинезийское объединение входит 6 больших язы-
ковых группировок: геонезийская (совпадающая, за небольшими
исключениями, с уже упоминавшейся восточноокеанийской), па-
лау, чаморро, тайваньские (за исключением атаяльского), молук-
кская и гесперонезийская (языки Сулавеси, Филиппин, Западной
Индонезии и Мадагаскара) 29.
И. Дайен отмечает существенные расхождения между языка-
ми Восточной Индонезии и Ириан-Джая; но в соответствии с его
же гипотезой о том, что область наибольших языковых расхож-
дений является прародиной языковой семьи, признать такой пра-
родиной можно Меланезию. Однако, как уже говорилось, мела-
незийские языки претерпели чрезвычайно быстрые позднейшие
изменения, поэтому вряд ли именно Меланезия могла быть пра-
родиной австронезийских языков.
Как бы то ни было, несомненный интерес представляют сле-
дующие выводы И. Дайена: 1) прародина австронезийских язы-
ков может быть локализована в Западной Меланезии, в районе
архипелага Бисмарка; 2) первое продвижение австронезийцев в
Океании шло в направлении Северной и Восточной Новой Гви-
неи, Новой Каледонии, о-вов Луайоте и Новых Гебрид; 3) язык —
предок малайско-полинезийских языков был распространен па
Новых Гебридах или на Новой Британии; новые Гебриды — наи-
более вероятная прародина геонезийских языков; 4) носители
малайско-полинезийских языков, по-видимому, двигались из Ме-
ланезии в Индонезию двумя отдельными потоками: а) через
Восточную Индонезию, б) через Палау или Гуам на север Су-
лавеси, на Калимантан и на юг Минданао; Тайвань, вероятно,
был заселен через Филиппины, а Западная Индонезия и районы
распространения тямских языков — через Калимантан.
В 1964 г. Дж. Мердок, использовав выводы И. Дайена, вы-
двинул довольно сомнительную гипотезу о культурном прошлом
австронезийцев. Ее суть сводится к тому, что до появления в
Индонезии австронезийцев, прибывших из Меланезии, территория
Индонезии была заселена негритосами, не знавшими земледелия
и говорившими на мон-кх^ерских или родственных им языках;
первыми из Меланезии прибыли торговцы-мореплаватели, также
не занимавшиеся земледелием; земледельческие навыки были
привнесены в Индонезию азиатскими мигрантами монголоидного
типа, которые стали затем говорить на малайско-полинезийских
языках и существенным образом повлияли на фенотип жителей
островной Юго-Восточной Азии. Гипотеза Дж. Мердока не согла-
суется с известными фактами, и мы не будем подробно разби-
рать ее здесь.
152
Нам осталось рассмотреть еще один вопрос — об абсолютном
преобладании австронезийских языков в Индонезии.
На побережьях Новой Гвинеи австронезийцам удалось бук-
вально «зацепиться», повиснув на самом краю. Основные успехи
н колонизации нынешней Меланезии были связаны с островами,
которые до этого, по-видимому, были необитаемыми. Что касает-
ся Индонезии, то австронезийские языки с временной глубиной,
вероятно, от 3 до 5 тыс. лет распространены повсеместно, за
исключением крайних восточных островов, которые соседствуют
с Меланезией. Даже негритосы Филиппин говорят на австроне-
зийских языках. Поэтому утверждение о том, что австронезийцы
полностью овладели всей островной Юго-Восточной Азией, абсо-
лютно верно. Здесь мы не будем останавливаться на том, как и
почему это произошло. Ответ на этот вопрос читатель найдет в
следующих главах.
Глава V
ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ТИПЫ
И ИХ МЕСТО
В ДОИСТОРИЧЕСКИЙ
ПЕРИОД
Ранние обитатели Западной Океании, которые заселили Авст-
ралию и Новую Гвинею более 30 тыс. лет назад, по всей веро-
ятности, были охотниками и собирателями. Использование при-
родных ресурсов земли и моря в хозяйстве . этого населения в
большой степени определялось как средой обитания, так и куль-
турными традициями и технологией. Насколько можно судить,
во влажных тропиках плотность населения была очень мала;
небольшие изолированные общины бродили по обширным тер-
риториям побережий и влажных лесов. Негритосы Юго-Восточной
Азии, видимо, сохранили некоторые черты этого образа жизни,
тогда как австралийские аборигены в большинстве своем приспо-
собились, очевидно, к иным, гораздо более сухим природным
условиям.
В этой главе будут рассмотрены не древние хозяйственные
типы охотников и собирателей Юго-Восточной Азии и Океании,
а в основном земледельческие и животноводческие системы, пре-
обладающие здесь почти повсеместно в настоящее время. В прош-
лом именно эти хозяйственные направления давали океанийцам
основную пищу, и именно они обусловили быстрый рост народо-
населения. Исходя из этого, можно предположить, что не случайно
заселение большинства безлюдных прежде районов Океании, за
исключением Западной Меланезии, началось в III тысячелетии
до н. э., вскоре после того, как в Юго-Восточной Азии появились
первые четкие данные о доместикации растений и животных.
Поэтому в настоящей главе речь пойдет о главных культурных
растениях индо-океанийского региона и их происхождении, о зем-
ледельческих системах и их происхождении, а также об одомаш-
ненных животных [96].
Как в Юго-Восточной Азии, так и в Океании характер исполь-
зования растений и животных, видимо, варьировал в зависимости
от историко-культурных и экологических факторов. Наиболее
важными и широко распространенными видами традиционной
хозяйственной деятельности, возникшими в древности, в настоя-
щее время являются выращивание риса и клубнеплодов спосо-
бами подсечно-огневого или поливного земледелия, использование
плодовых деревьев, свиноводство, охота, собирательство и рыбо-
ловство. В Юго-Восточной Азии заливное рисоводство преобладает
154
р районах с аллювиальными и вулканическими почвами (здесь
наиболее высокая плотность населения), а выращивание сухо-
дольного риса и проса — в областях с малоплодородными почва-
ми, В Меланезии разводят преимущественно клубнеплоды, а в
хозяйстве полинезийцев и микронезийцев главное место занимают
клубнеплоды и плодовые деревья.
Самым распространенным традиционным домашним животным,
безусловно, была свинья, но океанийцы разводили также собак
я кур- Козы, крупный рогатый скот и болотные буйволы были
одомашнены в Юго-Восточной Азии в доисторический период, но
5 Океанию эти травоядные не были завезены. В древности опре-
деленную роль в хозяйстве играли сухопутные охота и собира-
тельство, но, как установлено, доземледельческий образ жизни
господствовал только у населения юга Новой Зеландии, о-вов
Чатем, местами на Суматре и Калимантане, а также у негрито-
сов Малаккского полуострова, Филиппинского архипелага и
Андаманских островов. Многие народы побережья Новой Гвинеи
в значительной степени зависят от использования дикого саго,
но в большинстве описанных случаев они занимались также зем-
леделием, хотя и в незначительных масштабах. В рассматривае-
мом районе наблюдается последовательный переход от неземле-
дельческих хозяйственных систем к интенсивному земледелию,
и в этой последовательности (за исключением заливного рисовод-
ства) не отмечается каких-либо резких разрывов.
Происхождение земледелия
Происхождение земледелия — это одна из тех проблем, кото-
рые наиболее интенсивно изучаются современной археологией.
Становится очевидным, что дикие предки пшеницы и ячменя
распространялись в некоторых экологических зонах Западной
Азии в конце ледникового периода и что человек занимался ис-
кусственным отбором видов, которые к VIII тысячелетию до н. э.
морфологически уже отличались от своих диких предков. Там,
где в основе хозяйства лежала сознательная доместикация,
а также обработка земли, посадка растений и уборка урожая,
люди стали получать достаточно обильные и надежные запасы
пищи, благодаря чему к началу VII тысячелетия до н. э. воз-
никли постоянные компактные поселения, а к III тысячелетию
До н. э. появились экономические предпосылки для становления
первых мировых цивилизаций в Египте, Месопотамии и долине
Инда. Еще один центр цивилизации появился в северной части
Центрального Китая, в бассейне Хуанхэ, на основе разведения
чумизы, которое скорее всего началось еще до VI тысячелетия
До н. э. Сейчас имеются данные, на основании которых можно
считать, что в Южном Китае и Таиланде культивация риса и
Крупные поселки появились в IV тысячелетии до н. э. По дру-
гую сторону Тихого океана — в Мексике, а несколько позже и в
155
Перу — культивация местных растений возникла в VIII—VJ
тысячелетиях до н. э., причем эти американские достижения, вц^
димо, никак не были связаны с импульсами из Старого Света.
Культивация растений и постоянные поселки в основном от-
носятся к эпохе голоцена. Причины этого еще неясны, хотя в
Западной Азии климатические изменения конца плейстоцена,
видимо, способствовали благоприятному для людей расширению
ареала злаков. Что касается других районов, то пока нет дан-
ных для объяснения указанных явлений; возможно, все дело в
комбинации изменявшихся экологических и демографических фак-
торов. Маловероятно, что культивация когда-то была «изобрете-
на». Несомненно, прежде чем зародилась культивация растений,
прослеживаемая археологами, охотникам и собирателям в тече-
ние тысячелетий были известны принципы размножения растений.
В Юго-Восточной Азии методы культивации клубнеплодов,
плодовых деревьев и злаков были известны до III тысячелетия
до н. э., а в зачаточной форме они могли существовать еще в
конце последнего оледенения. На этот счет есть достаточно на-
дежные свидетельства. Нет причин считать, что земледелие воз-
никло здесь под внешним влиянием. Отметим, что многие мест-
ные растения размножаются вегетативным путем и методы их
выращивания в этом регионе имеют свою специфику. Американ-
ский географ К. Сауер, исходя из того что в Юго-Восточной Азии
большое разнообразие флоры и значительные климатические
перепады, предположил, что этот регион мог быть древнейшим в
мире центром доместикации растений. Здесь известно огромное
количество полезных для людей растений, причем многие из них
не только идут в пищу, но и дают годные для употребления во-
локна и листья. Теоретически у рыболовов и собирателей, жив-
ших в долинах рек и на морских побережьях, были идеальные
условия для того, чтобы заняться разведением таких растений,
которые можно было использовать по-разному. Расчистка лесов
и обогащение почвы вокруг поселков также способствовали про-
израстанию многих полезных светолюбивых растений, которые
привлекали внимание человека [1169]. Однако американский бо-
таник Э. Меррил выступил с резкой критикой построений К. Сауе-
ра [976, с. 271—287]. Действительно, общие выводы Сауера осно-
вывались на диффузиоиизме, который сейчас для большинства
ученых неприемлем. Хотя теория Сауера основывается больше на
рассуждениях, чем на фактах, главные его предположения и
сейчас многим ученым кажутся правомерными.
Можно ли считать, что’в Юго-Восточной Азии возник древ-
нейший в мире очаг земледелия? К этому вопросу мы вернемся
ниже.
156
Основные местные съедобные растения
jQro-Восточной Азии и Океании
Культурные растения Океании, их роль в местных хозяйст-
венных системах и происхождение издавна привлекали внимание
исследователей (см., например, [51; 958]).
Многие растения Юго-Восточной Азии и Океании, как и боль-
шинства других районов мира, сейчас морфологически значитель-
но отличаются от своих диких прародителей вследствие отбора,
производившегося человеком в течение нескольких тысячелетий.
Цлоды и клубни отбирались по размеру; некоторые виды расте-
ний, особенно хлебное дерево и банан, утеряли способность да-
вать семена и могут размножаться только вегетативно. Такие
наблюдения свидетельствуют о значительной древности земледе-
лия в Юго-Восточной Азии и Океании, что соответствует лингви-
стическим данным. В праавстронезийской лексике имелись тер-
мины для таро, ямса, хлебного дерева, банана, кокоса и, воз-
можно, риса; поэтому вполне вероятно, что каждое из перечисленных
жизненно важных растений было известно в островной части
Юго-Восточной Азии примерно 5 тыс. лет назад, возможно,
в культурной форме.
Кокосовая пальма (Cocos nucifera) — культурное растение,
повсеместно распространенное в тропических районах Юго-Восточ-
ной Азии и Океании,— широко используется человеком. До кон-
тактов океанийцев с европейцами она имела, видимо, ограничен-
ное распространение на Тихоокеанском побережье Центральной
Америки — от Панамы до залива Гуаякиль. Т. Хейердал собрал
кое-какие ботанические данные, свидетельствующие об американ-
ском происхождении культурного вида [708]. Но поскольку ди-
кий предок кокосовой пальмы неизвестен, вопрос остается откры-
тым. Вместе с тем на Новой Зеландии найдены ископаемые ра-
стения из рода кокосовых, в Аитапе на севере Новой Гвинеи
обнаружены фрагменты обугленной скорлупы кокосового ореха,
надежно датированные по радиокарбону в пределах III тысяче-
летия до н. э. [748]. В индо-океанийском регионе известно мно-
жество насекомых, паразитирующих на кокосе, а также кокосо-
вый краб [245]. Довольно любопытно, что данные о насекомых
позволяют предполагать меланезийское происхождение кокоса;
и вообще, происхождение его из индо-океанийского региона ка-
жется более вероятным, чем происхождение из Америки [976,
с. 241; 51, с. 70; 1142, с. 309—319]. Способность кокоса размно-
жаться после долгого пребывания в море также могла благопри-
ятствовать его распространению, но привлекать этот аргумент
Для объяснения распространения кокоса в доисторический период
нет необходимости.
Хлебное дерево (Artocarpus altilis) встречается в Океании по-
всюду, но его нет в Америке. Дикие сородичи этого дерева най-
Дены в Индонезии, на Филиппинах, Новой Гвинее и ^арианских
°стровах [50, с. 4; 51, с. 67—68], а его культурные разновидности
157
Происхождение и ареалы некоторых
важнейших растений Океании
имеют большое значение в хозяйстве населения некоторых мест
Микронезии и Полинезии. У хлебного дерева крупные съедобные
плоды и волокнистый луб, из которого изготовляют тапу.
Бананы, выращиваемые в Океании, относятся к двум главным
видам: Musa troglodytarum (с гроздьями, растущими вверх) и
более привычному для европейца Musa sapientum. Последний
является гибридом индийского или юго-восточноазиатского про-
исхождения. Имеются свидетельства культивации бананов в до-
колумбовой Америке, куда они, возможно, были завезены в до-
историческую эпоху из Полинезии [708, с. 67—68; 976, с. 272—
279].
В болотистых прибрежных районах Новой Гвинеи и Восточ-
ной Индонезии огромную роль в хозяйстве населения играег'са-
говая пальма (Metroxylon sp.), ареал использования которой,
видимо, когда-то достигал Фиджи. Саговая пальма — не в пол-
ном смысле этого слова культурное растение. Человек использует,
как правило, его дикие заросли, хотя кое-где встречаются и по-
садки. Саговая пальма зацветает в возрасте 8—15 лет и, затра-
тив на этот процесс запас крахмала, содержащийся в ее стволе,
погибает. Поэтому пальмы рубят до цветения и из раздробленной
158
серДЦевины вымывают крахмал. В некоторых случаях незацвет-
пальмы могут дать до 400 кг крахмала, но обычно урожай-
ность — 100—160 кг [47, с. 38—39]. Из крахмала готовят кашу,
пекут лепешки. Когда-то путем обмена он распространялся мо-
рем на огромные расстояния вдоль побережья залива Папуа,
р Новой Гвинее и Индонезии саговая пальма эндемична, так же
как, видимо, и сахарный тростник (Saccharum officinarum) [51,
с. 71], хотя это растение скорее всего не имело большого хозяй-
ственного значения в доисторический период.
Следует назвать еще два растения. Первое — бумажно-шелко-
вичное дерево (Broussonetia papyrifera), луб которого отбивали
и получали тапу (в прошлом из нее в Океании повсюду делали
одежду). Второе — арековая пальма (Агеса catechu), орехи кото-
рой смешивают с перцем (Piper betle) и толченой известью и
жуют. Эта смесь, представляющая собой вид наркотика, называ-
ется бетель. Жевание бетеля распространено от Индии до Запад-
ной Микронезии и о-вов Санта-Крус. Восточнее изготовлялся иной
наркотик: корень перечного растения (Piper methysticum) жева-
ли, затем жвачку заливали водой и получали напиток, известный
на Фиджи как янгона, а в Полинезии как кава. На Фиджи, Тон-
га и Самоа питье кавы было ритуалом, сопровождавшим многие
важные церемонии, в которых участвовали лица высокого стату-
са [1460, гл. 2—3]. Зоны распространения кавы и бетеля не пе-
рекрывают друг друга, хотя кава и используется кое-где на по-
бережье в индонезийской провинции Ириан-Джая. Бумажно-шел-
ковичное дерево, употребление бетеля и кавы почти наверняка
имеют индо-океанийское происхождение. В нижних слоях Пеще-
ры Духов в Таиланде, датированных X—VI тысячелетиями до н. э.,
обнаружены следы употребления орехов арековой пальмы и
перца.
Перечислять полезные индо-океанийские деревья и кустарни-
ки можно довольно долго. Назовем еще лишь некоторые. У встре-
чающейся в тропиках китайской розы (Hibiscus tiliaceus), распро-
странение которой вряд ли связано с деятельностью человека
[976, с. 222; 208, с. 164, 165],—съедобные коренья и волокно,
которое используется в хозяйстве. Известны и полукультурные
растения, за которыми люди ухаживали, но которые обычно не
выращивали, хотя в некоторых случаях, видимо, пересаживали
в новые места. Среди них таитянский каштан (Inocarpus edulis),
известный от Филиппин до Восточной Полинезии; несколько ви-
дов панданусовых пальм (Pandanus), широко распространенного
растения со съедобными плодами, которые можно хранить после
варки, что очень существенно для населения некоторых атоллов,
бедных природными ресурсами [50, с. 61—74]; плоды гигантской
Barringtonia asiatica, из которых повсюду в Океании получают
яд для рыбной ловли.
Следует упомянуть еще одно, довольно загадочное растение —
тыкву-горлянку (Lagenaria siceraria). Это — единственное настоя-
щее культурное растение, распространенное в доисторический пе-
159
риод, видимо до VII тысячелетия до н. э., в Азии, Океании и
Америке. Это также единственное важное в Океании культурцОе
растение, размножающееся семенами. Оно является монотипиче-
ским видом, очевидно, африканского происхождения, которое,
возможно, распространялось естественным образом — по морю
[1142, с. 320-327; 976, с. 223, 257-258; 561, с. 311]. В Океании
его выращивали в основном для изготовления сосудов, но моло-
дые тыквы могли идти и в пищу. По мнению В. Г. Чайлда, ду-
найская керамика из Центральной Европы, относящаяся к V
тысячелетию до н. э., также изготовлялась в форме тыквы-гор-
лянки [246].
Ни одно из перечисленных растений, за исключением кокосо-
вой пальмы и хлебного дерева в отдельных районах, не может
сравниться по значению с двумя группами съедобных клубнепло-
дов — ямсами и растениями типа таро (ароидами). И ямс, и аре-
нды — очень древние индо-океанийские культурные растения,
хотя в островной части Юго-Восточной Азии ареал распростра-
нения обеих групп со временем сильно сократился и их место
заняли рис и недавно интродуцированные растения.
Ямс (Dioscorea sp.), представленный в Юго-Восточной Азии и
Океании пятью основными видами, был, вероятно, окультурен
впервые в муссонных районах на севере Юго-Восточной Азии, а
вторично, видимо, на Филиппинах и Сулавеси [51, с. 65—66; 7;
287]. Д. Харрис считает, что чередование времен года способст-
вует увеличению размера клубней [646]. Сейчас ямс сохраняет
свое значение как основная культура главным образом в Мела-
незии. В хозяйстве населения большинства районов Полинезии и
Микронезии он, видимо, никогда не играл т^кой роли, как аре-
нды. Ямс не приживается в районах с большим количеством
осадков, выпадающих в течение всего года; при необходимости
его выращивают там на высоких грядах из рыхлой осушенной
почвы.
Аропды входят в семейство Агасеае. Наиболее важный из
них — таро (Colocasia esculenta), которое выращивается повсюду
в Океании, а окультурено оно было, очевидно, в экваториальной
Индонезии. Растению постоянно требуется влага, поэтому во мно-
гих районах Океании, например на Новой Каледонии, Фиджи, на
о-вах Кука, Гавайских островах и о-вах Общества, где дожди
выпадают нечасто, используется ирригация. Другой ароид —
циртосперма (Cyrtosperma chamissonis) — является главным куль-
турным растением на атоллах Микронезии и Полинезии вплоть до
южных островов Кука. Обычно его выращивают в глубоких ямах,
вырытых до уровня подпочвенных вод и частично заполняемых
гниющими органическими остатками [53, с. 121]. Создание таких
ям требует большого труда. На атолле Пукапука они занимали
несколько гектаров, а количество вынутой земли достигало, види-
мо, тысяч тонн. В Индонезии и на Новой Гвинее у циртоспер-
мы есть дикие сородичи, но выращивают ее в основном вне этой
зоны. Как отметил Ж. Барро, районы естественного произраста-
160
ния И культивации многих океанийских культурных растений не
совпадают, что относится, в частности, к хлебному дереву и ба-
нану Musa troglodytarum [51, с. 68; 54, с. 498—499]. Теперь и
ботаники, и археологи осознают важность подобных различий:
в этих случаях культурные формы возникли, видимо, вследствие
переноса растений из естественного ареала в район, где под воз-
действием новых селективных факторов появились разновидности,
которые сейчас и выращиваются.
К числу съедобных клубнеплодов относится пуэрария (Рие-
raria lobata), которая выращивается в некоторых районах Восточ-
ной Индонезии, в Нагорьях Новой Гвинеи и на Новой Каледо-
нии, а когда-то, возможно, культивировалась и восточнее — до
Самоа [1426; 52]. Это растение интересно тем, что его считают
реликтом, сохранившимся от древнейшей стадии меланезийского
земледелия. Аналогичное предположение высказывалось и отно-
сительно других, в настоящее время второстепенных культурных
растений, например кордилине (Cordyline fruticosa) и одного
вида ямса (Dioscorea nummularia). Однако подобные заключения
основываются на широком распространении названных растений
и на том, что они вышли из употребления. Поэтому гипотезу о
том, что они представляют ранний этап развития земледелия —
до введения ямса и ароидов,— следует принимать с оговорками.
Нет причины отдавать предпочтение именно этому объяснению.
Среди других растений со съедобными клубнями больше все-
го споров вызывает сладкий картофель^ или батат (Ipomoea ba-
tatas). Ботаники как будто пришли теперь к выводу, что это
американское растение, происходящее, видимо, из Центральной
или Южной Америки [50, с. 119—128; 1142, с. 343—365, 328—
342; 1032; 1488]. Батат был обнаружен в археологических мате-
риалах, относящихся к VIII тысячелетию до н. э. в Перу1, а во
II тысячелетии до н. э. он уже, безусловно, выращивался здесь
[1486, с. 12; 1032]. По-видимому, в Полинезию он мог попасть
только с помощью человека; в соответствии с гипотезой Э. Мер-
рила. его рассаду перевезли вместе с землей [976, с. 212], хотя
более вероятной представляется перевозка семян [1484; 1142,
с. 433—435]. Однако, по мнению Дж. Персглава, семена батата
выживают, долго пробыв в морской воде [1117, т. 1, с. 80]. По-
линезийскому слову «кумара» (и его вариантам) соответствует
термин «кумар» — так называют батат на чинчасуйском диалек-
те языка кечуа, распространенного в горах к северо-западу от
Куско [1142, с. 359—363]. На побережье Перу этот термин не
встречается, возможно, из-за языковых изменений, происшедших
здесь за последние 2 тыс. лет. Мне кажется, что эти два слова
могут указывать на древние связи, хотя на этот счет есть иные
точки зрения.
В Полинезии батат появился вначале, видимо, на востоке,
вероятно на Маркизских островах, более 1500 лет назад. Оттуда
полинезийцы принесли его на Гавайи, о-в Пасхи и Новую Зе-
ландию; некоторое распространение он получил также на о-вах
6 Заказ М 2306
161
Общества [352]. Ж. Барро считает, что в ранних сообщениях
батате на Новой Каледонии и Тонга возможна ошибка: его мо]
ли путать с одним из видов ямса [51, с. 66]. В других места
Океании батат отсутствовал, несмотря на то что недавно был
высказано предположение о его появлении на Новой Гвинее
доисторический период [1032], и это ставит, безусловно, интерес
ную проблему. Однако все утверждения, что батат был завезе
в Полинезию испанцами и португальцами после 1500 г. н. э
остаются недоказанными.
Имеются некоторые археологические данные о выращивали]
батата в Полинезии в древности. На Новой Зеландии начина;
с XIII в. н. э. стали появляться ограды вокруг полей и ямы
хранилища. Есть основания связывать эти находки с культива
цией батата. На Новой Зеландии, о-ве Пасхи и Гавайях архео
логи обнаружили остатки клубней батата, но, к сожалению, и:
радиокарбонные датировки не позволяют с уверенностью отнеси
их ко времени до 1500 г. н. э. [1156]. В Полинезии батат цве
тет редко, поэтому не приходится ожидать, что анализ пыльць
прояснит этот вопрос. По моему мнению, батат был завезен }
Центральную Полинезию из Америки еще в древности, видимс
около 1500 лет назад, когда шло заселение полинезийских окра
ин [1486, с. 12; 747]. Возрастание роли батата на Новой Зеландиг
и о-ве Пасхи впоследствии почти наверняка было связано с тем
что это одно из немногих полинезийских культурных растений
хорошо чувствующих себя вне зоны тропиков.
О появлении других, возможно, американских растений в По-
линезии было написано много, но более чем скромные результа-
ты этих исследований не заслуживают детального анализа.
Т. Хейердал получил такого рода свидетельства относительно не-
которых растений американского происхождения на о-ве Пасхи
[50, с. 23—35; 708, с. 51—74]. Остается неразрешенной и про-
блема американского по происхождению дикого хлопка на Гавай-
ях. Семена хлопка могут долго сохраняться в морской воде [1117,
т. 1, с. 80]. Более того, гавайский хлопок эндемичен и его про-
исхождение не обязательно связано с деятельностью человека
[940].
И все же доисторические земледельческие системы в Океании
были основаны на вегетативно размножавшихся юго-восточно-
азиатских и меланезийских плодовых деревьях и клубневых,
а они в этом ареале культивировались по меньшей мере в те-
чение 5 тыс. лет. В развитии океанийской культуры батат и хло-
пок, эти привнесенные с востока новшества, не сыграли большой
роли, поэтому несущественно, попали они в Океанию естествен-
ным путем или с помощью человека.
Только два из произрастающих в Юго-Восточной Азии злака
сыграли в доисторический период большую роль. Это — просо и
рис. В Центральном Китае в эпоху яншао, в V тысячелетии до
н. э., была, безусловно, окультурена чумиза (Setaria italica) 2.
В древности ее выращивали в Юго-Восточной Азии, а может
162
быть, и восточнее, в частности на Новой Гвинее. Сейчас она со-
храняет хозяйственное значение лишь у некоторых австронезий-
ских народов Тайваня. А в восточной части Тимора в слое, ко-
торый может быть датирован 1000 г. до н. э., археологи нашли
зерно, возможно, Setaria [529, т. 1, с. 320]. Однако, каково бы
ай было значение чумизы в древности, теперь она в Юго-Восточ-
ной Азии уступила место рису, и мы пока почти ничего не зна-
elVf о доисторической культивации проса.
Выращивание риса (Oryza sativa) в древности было ограни-
чено Юго-Восточной Азией. Океанийцы, кроме жителей Мариан-
ских островов в Западной Микронезии, этого растения не знали
[50, с. 91—92], и даже в Восточной Индонезии и на Филиппи-
нах его роль возросла в основном после начала контактов с
европейцами. Рис был впервые окультурен, видимо, в муссонном
районе (северо-восток Индии, северная часть Индокитая, юг Ки-
тая [50, с. 83—90; 63; 720, 1452]). Древнейшие археологические
данные о нем получены при раскопках поселков, относящихся к
IV тысячелетию до н. э., в провинциях Цзянсу и Чжэцзян в Ки-
тае, а также поселков Нонноктха и Банчиенг (в северо-восточ-
ной части Таиланда), обитатели которых использовали шелуху
риса для отощения керамического теста уже с 3500 г. до н. э.3.
На основании того, что рис в Океании отсутствовал, считалось,
что он был окультурен в Юго-Восточной Азии позже плодовых
деревьев и клубневых, но это не подтверждается археологичес-
кими данными. Кроме того, рис особенно чувствителен к темпе-
ратуре, длительности светового дня, облачности и интенсивности
освещения; наиболее благоприятен для него муссонный, а не
экваториальный климат. Недавно Ч. Горман высказал предполо-
жение, что рис мог быть одним из древнейших культурных ра-
стений Юго-Восточной Азии [562]. По мнению Дж. Спенсера,
рис не прижился в Океании, так как он не мог соперничать с
растениями, доминирующими здесь [50, с. 83—90]. Поэтому осо-
бенности его распространения объясняются, видимо, не столько
поздней доместикацией, сколько экологическими факторами. Во-
прос о том, где выращивался первый рис — на заливных полях
или на богаре,— будет рассмотрен ниже.
Земледельческие системы и их развитие
В Юго-Восточной Азии и Океании известны разные земледель-
ческие системы — от простейших форм подсечно-огневого земле-
делия до интенсивных монокультурных ирригационных систем.
Сейчас многие общества используют в разном сочетании и то и
Другое. Эти хозяйственные модели и будут рассмотрены в дан-
ном разделе. Особого внимания заслуживает вопрос о заливном
(в отличие от подсечно-огневого) рисоводстве, которое, по имею-
щимся данным, возникло в Юго-Восточной Азии относительно
Недавно и отнюдь не было связано с ранним продвижением авст-
6*
163
ронезийцев в Океанию. Изложение ведется в настоящем времени,
но надо иметь в виду, что одни системы хотя и существуют, но
претерпели значительные изменения, другие уже исчезли.
Семаи (сенои) внутренних областей Малаккского полуострова
и ныне ухаживают за гигантским диким ямсом, клубни которого
порой достигают двух метров в длину. Семаи собирают клубни
и семена, причем некоторые семена, уроненные возле стоянки,
прорастают [342, с. 47; 287]. Возвращаясь на старое место (се-
маи периодически меняют места стоянок), они часто находят за-
росли ямса. Хотя теперь эти люди занимаются разведением риса
и проса, место ямса в их хозяйстве; возможно, отражает какую-то
сторону их охотничье-собирательского прошлого. Охотники и со-
биратели андаманцы тоже собирают дикий ямс, у них даже су-
ществуют специальные ритуалы, призванные обеспечить его за-
щиту в период роста. Теоретическое значение этого более двадцати
лет назад подчеркнул ботаник А. Беркилл [185, с. 12]. Дикий
ямс широко используется на севере Австралии, а в пустынях на
западе континента обнаружены терочники, возраст которых — до
10 тыс. лет [564, с. 171]. В принципе такие находки могут ука-
зывать на раннее земледелие, хотя тот факт, что у этих наро-
дов оно так и не возникло, сводит на нет любую аналогию.
Наиболее широкое распространение в Юго-Восточной Азии и
в Океании получило подсечно-огневое земледелие [484; 47; 1436;
278; 510; 1329; 144; 612], которое исследователи долго рассмат-
ривали как первичную универсальную систему, предшествовавшую
развитию заливного рисоводства. Этот взгляд в целом правилен:
он учитывает, что в простейшей форме подсечно-огневое земле-
делие может практиковаться только в пределах естественной по-
росли [645; 646]. Тропические леса образуют самовоспроизводя-
щуюся закрытую систему: питательные вещества здесь не теря-
ются в больших количествах, так как леса сами по себе
задерживают выщелачивание и эрозию. Растения получают пита-
ние из почвы, развиваются и умирают, возвращая в почву то,
что получили из нее. Поскольку влага в этом цикле отчасти те-
ряется, деревья с длинными корнями могут добывать питание из
более глубоких слоев, способствуя сохранению всеобщего равно-
весия.
Земледелец прежде всего расчищает определенный участок и
сжигает на нем растительность, ибо многим культурным расте-
ниям требуется свет и они не могут выжить под пологом густо-
го леса. Процесс горения высвобождает азот и серу, улетучиваю-
щиеся с дымом, а другие питательные вещества, особенно кальции,
остаются на поверхности в виде золы. При простейших методах
земледелия растения просто втыкают в золу и верхний слой
почвы. При этом землю даже не вскапывают.
Вторжение человека, конечно, нарушает естественный цикл,
так как часть питательных веществ из почвы уходит с дымом,
часть вымывается дождями, часть поглощается людьми. Через
несколько лет урожаи падают, и участок забрасывается для вос-
164
становления естественного цикла. Этот процесс занимает много
дет. Со временем может восстановиться лес, но при частой рас-
чистке участка он зарастает травой, и земля становится бесплод-
ной. Дж. Фримен, изучавший подсечно-огневое земледелие у Ива-
нов Восточной Малайзии, показал опасность истощения почвы.
Цбаны используют землю в основном для монокультурного раз-
ведения риса, причем залежи здесь достигают 15 лет [484]. Но
ибаны, быстро растущее воинственное племя, часто дают земле
слишком мало отдыха, в результате чего появляются пустоши и
ощущается нехватка пищи. Обширные пустоши в Восточном На-
горье Папуа-Новой Гвинеи возникли, возможно, в результате
такого же истощения почвы вследствие длительного использова-
ния, а может быть, и поджогов во время войн [50, с. 45—60;
153, с. 33].
При небольшой плотности населения и длительных периодах
залежи система подсечно-огневого земледелия может и не нару-
шать естественного цикла. Как отметил К. Герц, «с экологиче-
ской точки зрения наиболее характерная положительная особен-
ность подсечно-огневого земледелия (заметно контрастирующая
с заливным рисоводством) состоит в том, что оно вливается в
первоначальную естественную экологическую систему и, если она
подлинно адаптивна, не нарушает ее общую структуру, т. е. не
создает и не поддерживает какую-то организованную по-новому
систему, обладающую новой динамикой» [510, с. 16].
При подсечно-огневом земледелии, писал К. Герц, растения,
получая питательные вещества из золы, мало зависят от плодо-
родия почв. Зато определенную роль играет топография, так как
сложившиеся почвы тропических равнин физически стабильны,
а выщелачивание их минерального содержания вызывает образо-
вание глины. Молодые почвы склонов больше подходят для под-
сечно-огневого земледелия, ибо их постоянное, хотя и медленное,
сползание вниз ведет к регулярной замене минерального состава
верхнего слоя почвы [1436, с. 79—80, 86; 1474]. Поэтому цикл
землепользования на склонах короче, чем на равнине. В речных
долинах возникает еще проблема дренажа. Видимо, до того как
человек начал контролировать разливы рек, что было связано с
заливным рисоводством, многие долины крупных рек Юго-Восточ-
ной Азии были заселены очень редко [1329, с. 27].
Некоторые черты подсечно-огневого земледелия можно проил-
люстрировать множеством примеров. На о-ве Миндоро, входящем
в состав Филиппинского архипелага, в районах расселения хану-
ноо, занимающихся подсечно-огневым земледелием, плотность
населения составляет 25—35 человек на 1 кв. км [277]. В кон-
це зимнего сухого сезона, выраженного здесь очень четко, люди
выбирают участки размером примерно около 0,4 га (такой учас-
ток может прокормить трех человек). В девственных лесах обру-
бают ветви больших деревьев, строят изгороди п вь^жпгают под-
лесок. В мае сажают маис (недавно интродуцированное растение),
и в июне основную культуру — рис, который убирают в октябре—
165
ноябре, получая урожай сам-30 — сам-40. В сентябре—октябре
для маиса и батата, которые созревают в сухой сезон, расчища-
ют дополнительные участки на успевших зарасти старых полях.
Рядом с главными культурами выращивается много других второ-
степенных растений, в том числе бобовых, способствующих воз-
вращению азота в почву. Севооборот длится 5—6 лет и часто за-
вершается посадкой бананов. Затем обычно на 10 лет и более
участок забрасывается и зарастает бамбуком.
Подсечно-огневое земледелие хануноо почти не изменяет по-
верхность земли; ныне этот тип земледелия широко распростра-
нен в горных районах Юго-Восточной Азии, Индонезии и Филип-
пин. Сходные системы (но без риса) известны во многих рай-
онах Меланезии, например у сиуаи Бугенвиля [1033]. Таро,
составляющее почти 80% пищи сиуаи, выращивается на участках
площадью до 0,5 га, освобожденных от вторичной растительности.
Эти участки расчищаются последовательно вверх по склону хол-
ма или в циклической последовательности в низменностях, уро-
жай таро снимается регулярно до полного истощения земли. Са-
жают сиуаи и хлебное дерево, плодоносящее, конечно, дольше,
чем огородные культуры. Вокруг земледельческих угодий соору-
жаются изгороди, чтобы уберечь посадки от свиней. Сиуаи забра-
сывают участки на 6 лет, чтобы дать земле отдохнуть, после чего
снова расчищают для новых посевов.
В Юго-Восточной Азии и Океании системы, подобные описан-
ной, были распространены довольно широко, но, разумеется, не
повсеместно. На Новой Гвинее, Новой Каледонии, Фиджи, в По-
линезии и Микронезии сложились интенсивные земледельческие
системы: длительное использование полей сочеталось с короткими
промежутками залежи. Это обусловило высокую плотность насе-
ления. В Нагорьях Новой Гвинеи наблюдается переход от про-
стых подсечно-огневых систем, как в районе хребта Бисмарка,
недавно описанных У. Кларком [260], к более интенсивным и
продуктивным, при которых используются дренаж, вскапывание
почвы (особенно пустошей), создание грядок и террас [259; 155;
152]. При наиболее сложных системах периоды возделывания
земли и залежи могут быть почти равными. Интересно, что на
Новой Гвинее такие системы встречаются в двух районах с высо-
кой плотностью населения — на побережье оз. Паниаи и в долине
р. Балием в индонезийской провинции Ириан-Джая, а также в
долинах рек Ваги и Чимбу в Папуа-Новой Гвинее. В этих рай-
онах батат разводится на грядах, разделенных дренажными канав-
ками. У озера Паниаи, в долинах Чимбу и Ваги эти канавки
расположены в шахматном порядке, а в долине Балием — парал-
лельными рядами. Землю, вынутую из канав во время их перио-
дических чисток, вместе с выполотой травой насыпают поверх
грядок, что также обогащает почву питательными веществами.
На хорошо осушенных участках разводят батат, а таро могут
выращивать в сырых канавах. В долине р. Чимбу участки разме-
рами около 3—4 кв. м используются в течение нескольких лет
166
лри минимальном периоде залежи. Но потом, чтобы дать земле
отдых, здесь обычно сажают казуарину, обеспечивающую почву
перегноем и азотом [154].
Энга, обитающие в провинции Западное Нагорье Папуа-Но-
вой Гвинеи, выработали иные методы разведения батата: они
вскапывают землю и насыпают круглые холмики диаметром
4 м и высотой 60 см, которые оберегают растения от ночных за-
морозков. Э. Уоддел, изучавший райапу энга в долине р. Лаи,
пишет, что таких холмиков может быть до 840 на 1 га; исполь-
зуются они постоянно, так как после сбора урожая в них всякий
раз закапывают растительные отбросы [1415]. Видимо, это са-
мая интенсивная система земледелия на Новой Гвинее. В районах
ее распространения плотность населения достигает 100 человек
на 1 кв. км.
Дж. Голсон и его коллеги, обследовавшие район горы Хаген,
утверждают, что в Нагорьях Новой Гвинеи интенсивная культи-
вация с дренажированием почвы началась по крайней мере
4 тыс. лет до н. э. Иными словами, эти интенсивные системы
стали развиваться не с появлением батата; вполне возможно, что
они первоначально связывались с выращиванием таро. Почему
они возникли в отдельных районах Нагорий? Большинство спе-
циалистов, стремясь найти ответ на этот интригующий вопрос,
обращаются к довольно четкой гипотезе, разработанной экономи-
стом Э. Бусерюп в 1965 г. [144; 155, с. 92; 1415], хотя сущест-
вуют и иные точки зрения (см., например, [294]). В соответствии
с этой гипотезой, рост населения вынуждает общество интенси-
фицировать методы земледелия. При интенсификации земледелия,
например при сокращении периода залежи или при переходе к
ирригации, люди поначалу настолько увеличивают вложение тру-
да, что реальное количество пищи, полученное за час работы,
уменьшается. Совершенно очевидно, что изменения такого рода,
пока они не станут необходимостью, будут непопулярны; это
объясняет, почему простейшее подсечно-огневое земледелие с его
высоким выходом продукции оказывается в тропиках таким ста-
бильным и долговременным. Технологические новшества типа
плуга, очевидно, способны изменить ситуацию, но для обществ,
рассматриваемых в этой книге, такое развитие в целом было не-
доступно. Поэтому, считает Э. Бусерюп, плотность населения яв-
ляется ключевой независимой переменной, и, если люди при уве-
личении плотности населения хотят сохранить снабжение пи-
щей па прежнем уровне, не расширяя свою территорию и не
Мигрируя, они должны интенсифицировать земледелие. Если же
население может мигрировать, как было на Калимантане, интен-
сификация, конечно, не является необходимой.
Эта гипотеза кажется вполне приемлемой для объяснения си-
туации в Нагорьях Новой Гвинеи. Там, где земледелие ведется
Интенсивными методами, довольно высокая плотность населения.
Э. Бусерюп резко полемизирует с теми, кто считает^ что интен-
сивная культивация обусловлена природными условиями и не за-
167
висит от плотности населения. Э. Бусерюп не пытается выяснять
причины первичного роста населения. Возможно, ими были такие
специфические факторы, как иммиграция, война, экологические
трудности пли даже отсутствие эффективного контроля за рож-
даемостью. Мы, вероятно, никогда не узнаем, какой фактор в
каждом из случаев доисторической интенсификации был ре-
шающим.
На Новой Гвинее интенсивная культивация отмечается не
только в горах, но и кое-где на побережье. Например, папуасы
кимам, обитающие на о-ве Колепом (юго-западная часть провин-
ции Ириан-Джая), где природные^ условия неблагоприятны для
жизни человека (обилие болот), устраивают искусственные огоро-
ды, укладывая слоями тростник, глину и траву. Гряды для
ямса и батата, приподнятые над водой выше, чем для таро, ча-
сто обновляются: в них в качестве удобрения добавляют гниющие
органические остатки. На отдельных пасыпях, где стоят жилые
дома, обычно выращиваются кокосы, саговые пальмы и бананы.
В целом эта система способна обеспечить существование 70 че-
ловек, но сильные наводнения, происходящие примерно раз в
семь лет, уничтожают искусственные огороды [1207]. На юге
Ириан-Джая, на заболоченном побережье, живут папуасы ма-
ринд-аним, которые также делают высокие гряды, окруженные*
дренажными канавами. В течение одного сезона они выращивают
на них ямс и таро, а потом сажают бананы, арековые и саговые
пальмы. Однако маринд-аним не только земледельцы; во время
сухого сезона они переходят во внутренние саванны, где соору-
жают временные стоянки и охотятся на валлаби, оленей, казуаров
и других животных [47, с. 16—17]. У абелам, населяющих доли-
ну р. Сепик, принят другой способ выращивания ямса: для каж-
дого клубня они роют яму до 3 м глубиной и наполняют ее поч-
вой, взятой с поверхности.
На о-вах Палау, Марианских островах, в отдельных районах
Восточной Меланезии и на ряде полинезийских вулканических
островов интенсификация земледелия принимает форму поливно-
го разведения таро [311]. Техника культивации в ямах, о которой
говорилось выше, практикуется на многих атоллах, особенно в
Микронезии. В целом подсечное земледелие на востоке Океании
играет меньшую роль, чем на западе, в том же направлении
уменьшаются размеры островов. С этим фактором, возможно, как-
то связано то, что на островах Восточной Полинезии в прошлом
была высокая плотность населения, в большой степени зависев-
шего от интенсивной культивации таро и использования плодов
деревьев, особенно кокосовой пальмы, хлебного дерева, бана-
нов и пандануса. Подсечное земледелие, преобладавшее на неко-
торых вулканических островах Микронезии и Полинезии, совер-
шенно не подходило к условиям атоллов.
Наиболее четкие данные о традиционном поливном разведе-
нии таро получены па Новой Каледонии. Здесь вдоль крутых
склонов строились контурные террасы, вдоль речных русл — сту-
168
ценчатые, а на болотах возводились гряды, в которых растения
росли в ямках, вырытых до уровня воды [46]. Ямс сажали на
□сушенных серповидных холмиках высотой до 1,5 м, иногда об-
ложенных камнем. Поливное выращивание таро известно также
на Соломоновых островах, на Новых Гебридах и Фиджи. Судя
по последним работам Л. Граубе, на о-ве Анейтьюм (Новые
Гебриды) крупные ирригационные системы существовали но
меньшей мере в течение последних 2 тыс. лет [622] 4. Недавние
раскопки в долине р. Макаху на Оаху (Гавайские острова) пока-
зали, что террасное земледелие было известно^ здесь уже в
XIV в. н. э., а заливное таро было, очевидно, главной основой
мощных вождеств, возникших на Гавайях до появления евро-
пейцев.
Б. Эллен описал две земледельческие террасы на о-ве Ман-
гаиа (о-ва Кука), а я недавно изучил ступенчатые террасы на
о-ве Раротонга, входящем в эту же островную группу [И; 98].
Террасирование (в отличие от посадок на болотах) в основном
характерно для районов с сезонными колебаниями осадков (Новая
Каледония и многие полинезийские острова). Там, где уровень
осадков высок круглый год, например на Самоа, архипелаге Бис-
марка и на севере Соломоновых островов, этот вид земледелия
отсутствует, так как здесь хватает дождевой влаги для выращива-
ния таро без искусственного полива. Неизвестно, занимались по-
ливным выращиванием таро самые ранние поселенцы в Восточ-
ной Меланезии и Полинезии или нет, но широкое распростране-
ние этой техники говорит о ее древности.
В Полинезии, бедной флорой и фауной, выживание доистори-
ческих обществ зависело в значительной степени от морских ре-
сурсов и интродуцированных растений [49]. Распространение
последних в большинстве случаев происходило беспорядочно; на-
пример, на Мапгареве до появления здесь европейцев кокосовых
пальм, очевидно, не было; на Рапе не росло хлебное дерево,
а кокосовые пальмы росли плохо; на о-ве Пасхи не было ни хлеб-
ного дерева, ни кокосовых пальм; па Новой Зеландии из-за более
холодного климата культурная флора была еще беднее. В Поли-
незии в отличие от Меланезии ямс по значению уступал таро,
но хлебное дерево было очень важным источником питания, в ча-
стности па Маркизах и о-вах Общества. На некоторых атоллах
единственными бесспорно установленными культурными расте-
ниями были кокосовая пальма и панданус; эти атоллы резко
контрастировали с высокими вулканическими островами вроде
Таити с их пышной растительностью.
У человека, знакомящегося с ранними описаниями некоторых
наиболее плодородных островов Полинезии, может сложиться
впечатление, что это райские уголки. Кстати, такими их изобра-
жают и в современных туристических проспектах. В качестве
Примера возьмем описание о-ва Раротонга, сделанное в 20-х го-
дах XIX в. миссионером Дж. Уильямсом. Подобно Таити, Раро-
тонга образован высокими горами, окруженными узкой, но пло-
169
дородной прибрежной равниной. «Первое, что бросается в глаза, —
пишет Уильямс,— это ряды величественных каштанов, про-
тянувшихся от подножия гор до моря; расстояние между ряда-
ми — до полумили. Эти промежутки разделены на небольшие
участки, здесь в ямах глубиной до четырех футов сажают таро.
Почву в случае надобности орошают. Размеры участков — при-
мерно пол-акра. Вокруг них возведены насыпи, сверху оставлены
площадки шириной 6—8 футов. В нижней части насыпи выращи-
вают таро, на скошенных склонах — капе, или гигантское таро
(Alocasia macrorrhiza), а наверху на равных интервалах сажают
невысокие прекрасные хлебные деревья... Остров опоясывает хо-
рошая дорога, которую туземцы называют ара медуа, или дорога
предков, обсаженная бананами» [1458, с. 206—207].
На таких небольших, но плодородных полинезийских островах
увеличение плотности населения, видимо, также способствовало
интенсификации земледелия. Следует, разумеется, иметь в виду,
что и растения, и уход за ними на разных островах были различ-
ны, что определялось как культурными, так и экологическими
факторами.
Земледелие на Новой Зеландии
Новая Зеландия, протянувшаяся на 12° вдоль меридиана,
в пределах зоны умеренного климата — уникальный район Океа-
нии. Полинезийские переселенцы оказались в условиях, которых
они не встречали нигде: здесь совсем не росли хлебное дерево,
кокосовая пальма, бананы, а привезенные мигрантами клубне-
плоды могли расти лишь в некоторых местах. Ямс и таро давали
урожай на севере и в закрытых частях восточного побережья
Северного острова (до пролива Куин-Шарлет-Саундз); но таро,
чтобы достичь полных размеров, здесь требовалось более года,
так как рост его сильно замедлялся вследствие заморозков. До-
стоверных свидетельств о том, что таро искусственно орошалось,
нет. Растение, видимо, сажали в углублениях шириной 60 см и
глубиной 20 см в заболоченных местах или на расчищенных из-
под леса участках. На Северном острове в небольших масштабах
выращивались также тыквы-горлянки и бумажно-шелковичное
дерево (последнее ко времени появления европейцев почти пол-
ностью исчезло).
Интересно, что из интродуцированных растений в доминирую-
щую культуру на Новой Зеландии превратился батат, который
на тропических островах Полинезии играл второстепенную роль.
На Новой Зеландии батат сажали весной, урожай собирали
осенью, так как его клубни плохо переносят заморозки. Зимой
клубни держали в закрытых полуподземных хранилищах, где
должна была поддерживаться температура не ниже 5°. Батат раз-
водили на побережье Северного острова, на севере и востоке Юж-
ного (южнее п-ова Банкс растение не приживалось). В особен-
но
ности хорошо он рос на плодородных вулканических или хорошо
орошенных аллювиальных почвах теплого севера. Повсюду, в ос-
новном на склонах гор, практиковалось подсечное земледелие.
Иногда в плодородные, но тяжелые почвы с застаивавшейся во-
дой добавляли гравий. После расчистки участка и выжигания ра-
стительности на небольших грядках, взрыхленных заостренными
палками, высаживались ростки батата. Посадка сопровождалась
пышным ритуалом, в котором участвовали жрецы. По мере на-
добности строили ветровые заслоны и вырывали дренажные ка-
навы. После сбора урожая клубни тщательно сортировали (одни —
для еды, другие — для посадки) и бережно укладывали в храни-
лища. Для археологов батат представляет большой интерес из-за
многочисленности связанных с ним сооружений, которые суще-
ствуют и до сих пор. Подробно традиционное земледелие на Новой
Зеландии рассматривается в главе XI, здесь же следует заметить,
что наиболее важную роль в рационе маори, по всей веро-
ятности, играли корни местного папоротника (Pteridium esculen-
tum) [1226], которые почти определенно давали по весу больше
пищи, чем все интродуцированные культурные растения, вместе
взятые. Из-за климатических условий население юга Южного
острова и о-вов Чатем вообще не могло заниматься земледелием.
Разведение заливного риса
До 1500 г. н. э. рис был главным растением материковой ча-
сти Юго-Восточной Азии и Западной Индонезии. Но на Сулаве-
си и островах Филиппинского архипелага большое значение име-
ли ямс и таро, и роль рисоводства резко падала по направлению
к Молуккским островам. Земледелие было в основном подсечно-
огневым, и зерна просто бросали в ямки, вырытые в земле. Но
в долинах крупных рек на материке, на Яве и Бали, на севере
Лусона рис выращивали на орошаемых полях.
При заливном земледелии рассаду, выращенную на особых
грядках, пересаживают во влажную почву террас. Потом пускают
воду (ее уровень должен достигать 30 см), а перед сбором урожая
постепенно спускают ее. Чтобы вода не была застойной, ее брали
из рек или дождевых водосборов. Сами террасы могут распола-
гаться либо на склонах, как на севере Лусона, либо на плоских
равнинах, где подача воды регулируется системой плотин. При
этом плодородие поддерживается постоянным поступлением све-
жего ила, органики и накоплением азота в некоторых видах во-
дорослей, растущих на полях. Таким образом, эта система фак-
тически самовосстанавдивающаяся. К. Герц назвал яванские
поля «искусственными, максимально самовоспроизводящимися,
непрерывными, открытыми структурами» [510, с. 28]. На терра-
сах урожаи собираются один или даже два раза в год; в сельских
районах Явы эта система поддерживает плотность населения до
2000 человек на 1 кв. км.
171
Совершенно очевидно, что для получения таких урожаев тре-
буется огромный труд. Семья может гарантировать себе пропита-
ние, только если она готова поддерживать террасы в порядке и в
первую очередь, конечно, их строить. Итак, мы снова вернулись
к гипотезе Э. Бусерюп. Сейчас на Яве занятие земледелием без
такой системы почти невозможно и рост населения идет с ее рас-
пространением. Но в редконаселенных районах Внешней Индо-
незии и Меланезии, даже там, где имелись благоприятные усло-
вия, достаточное количество воды и растворимых питательных
веществ в почве, эта система, и под влиянием европейцев, не по-
лучила большого распространения, что неудивительно [47, с. 87].
Довольно странно, что нет никаких археологических данных
о залпвпом рисоводстве в Юго-Восточной Азии5. Одна из слож-
ностей состоит в том, что ботаникам до сих пор неясно, в какой
форме возникло рисоводство — в заливной или суходольной,
а пока это не будет установлено, догадки беспочвенны. Многие
годы преобладало мнение о том, что суходольный рис предшест-
вовал заливному, но недавно Хэ Пинди высказал предположение,
что древнейший рис выращивался в Южном Китае на болотах
или простейших искусственных заливных полях [720]. Археоло-
ги, работающие в Таиланде, на основе экологических данных при-
шли к выводу, что заливной рис выращивался в Банчиенге и
Нонноктха в IV тысячелетии до н. э. [562; 714] (о древних тер-
расах см. [1330; 1441]). Но Р. Уайт считает, что заливное рисо-
водство было невозможно до распространения железа, а послед-
нее (как и буйвол) появилось в Таиланде не ранее 1500 г.
до н. э. [1452, с. 144]. В китайских письменных источниках за-
ливное рисоводство в северной части п-ова Индокитай упоминает-
ся только после 200 г. до н. э., и мы ничего не знаем достовер-
но о древности этой системы на севере Лусона 6. Таким образом,
история заливного рисоводства — весьма актуальный вопрос. Мне
кажется, что сложные террасные системы, которые и ныне встре-
чаются в Юго-Восточной Азии, могли возникнуть после начала
индианизацци 2 тыс. лет назад. Если заливное рисоводство дейст-
вительно появилось 5 тыс. лет назад, то оно, вероятно, было весь-
ма локализованным и тяготело к заболоченным местностям и
речным долинам.
Одомашненные животные
Человек взял с собой в Океанию только трех домашних жи-
вотных: свинью, собаку и курицу. Крысы, видимо, были завезе-
ны на большинство островов случайно. Их здесь часто ели, но,
насколько мне известно, никогда не разводили. Это весьма агрес-
сивное и экологически пластичное животное могло распростра-
ниться и естественным путем. Крысы были единственными живо-
родящими сухопутными млекопитающими, преодолевшими линию
Уоллеса в доисторический период и достигшими Австралии и
Новой Гвинеи [313, с. 388—389, 573].
172
У свиньи, собаки и курицы не было диких предков в Океа-
нии; это очень существенно для археологии: находки их остат-
ков в археологических слоях (за пределами их естественного
ареала) всегда свидетельствуют о деятельности людей. Меньше
всего известно о курице (Gallus gallus), происходящей от дикой
курицы из джунглей материковой Юго-Восточной Азии, Суматры
и Явы [37; 1142, с. 181—183; 313, с. 294]. Человек использовал
мясо и перья одомашненных кур; яйца, видимо, редко шли в
пищу. В Индонезии, на Таити и Гавайях хорошо известны пету-
шиные бои; возможно, это развлечение было широко распростра-
нено в доисторический период. Обычно курам позволяют само-
стоятельно добывать себе пищу, и во внутренних лесах боль-
шинства океанийских островов встречается много одичавших
популяций. Археологических данных о курах мало: куриные ко-
сти были найдены в Китае на стоянках, относящихся ко времени
до 1700 г. до н. э., в Меланезии па стоянках, возраст которых —
около 2500 лет. Археологам известно, что курица достигла о-ва
Пасхи — восточного предела австронезийских поселений в Океа-
нии (других одомашненных животных на этом острове не было).
Находок останков собак несколько больше [96]. В плейстоце-
новых отложениях Явы костей животных рода Cams не было,
хотя их обнаружили в верхнем плейстоцене в Китае. В Китае
и Таиланде собаки были, видимо, одомашнены уже к IV тысяче-
летию до н. э., имелись ли они в Юго-Восточной Азии до этого
времени, неизвестно. В островной части Юго-Восточной Азии до
2000 г. до н. э. о них почти нет свидетельств, но динго, по-ви-
димому, проникли в Австралию к 6000 г. до н. э. [1009, с. 138] 7.
Если это так, то они, несомненно, привезены человеком, и логич-
но предположить, что путь лежал через Индонезию.
Роль собак в доисторический период остается неясной, но, оче-
видно, во многих местах дело не ограничивалось помощью на охо-
те. Например, на Гавайях мясо собак употребляли в пищу. Жи-
вотных откармливали растительной пищей и забивали на пирах
до 200 особей зараз [1374]. Собак держали также дома для заба-
вы, и женщины иногда кормили щенят своим молоком. Употреб-
ление собачьего мяса было обычным явлением в Океании. Широ-
ко практиковалось производственное использование собачьих ко-
стей и шкур, особенно на Новой Зеландии, где собака была един-
ственным завезенным домашним животным.
Наиболее важным животным была свинья. О ней имеются бо-
гатейшие археологические и этнографические данные. Одомаш-
ненные свиньи относятся к виду Sus scrofa, а естественный аре-
ал распространения этого животного в доисторический период
был, видимо, ограничен материковой Юго-Восточной Азией, Су-
матрой и Явой. Другие эндемичные виды свиней на Калиманта-
не, Сулавеси, Молукках и Филиппинах никогда не были одомаш-
нены. Кости свиней из археологических памятников восточнее
Явы не только связаны с деятельностью человеку, но и могут
указывать на наличие земледелия. Если свиньи были одомашне-
173
Откармливание домашних свиней кокосовы-
ми орехами на Новой Ирландии
ны (а для такого предположения есть все основания), то их не-
обходимо было хотя бы частично кормить пищей, производимой
человеком, поэтому в хозяйстве, основанном на охоте и собира-
тельстве, держать их было просто невозможно.
Археологических данных о доместикации свиньи в Юго-Во-
сточной Азии довольно много, но, к сожалению, все они имеют
косвенный характер. В одной из своих работ я говорил о некото-
рых, связанных с этим проблемах [96], отмечу здесь лишь, что
уже к 3000 г. до н. э. одомашненные свиньи были, видимо, рас-
пространены повсюду в Юго-Восточной Азии, а восточнее достига-
ли Новой Гвинеи. В Австралию ни свиней, ни кур не завозили;
за пределы Новой Гвинеи они начали проникать, очевидно,
с 1500 г. до н. э.
Говоря о доместикации животных в рассмотренных районах,
надо иметь в виду особенности этого процесса: описанную три-
аду нельзя рассматривать так же, как евразийских стадных тра-
воядных животных. Мясо океанийской триады шло в пищу лишь
изредка, большей частью на ритуальных пирах. Повседневный
рацион на побережье чаще всего состоял из рыбы. Правда, во
внутренних районах свиньи могли быть главным источником
мяса; лучше всего изучено их экономическое значение в Нагорь-
ях Новой Гвинеи. В уникальном исследовании Р. Раппапорта о
социоэкономических функциях свиней у цембага, обитающих в
174
районе хребта Бисмарка на Новой Гвинее, приводятся весьма ин-
тересные, хотя и локально ограниченные сведения. 99% пищи
цембага (по весу) составляют растения, выращенные или собран-
ные, и лишь 1 % — мясо, в основном свинина. Свиньи действи-
тельно занимают важное место в жизни цембага. Их выхаживают
женщины; свиньи пожирают до 40% растений, выращенных цем-
бага. Свиней убивают изредка: па мясо для больных или для
свадебных трапез и трапез по случаю рождения ребенка; боль-
шинство же свиней убивают раз в 8—12 лет для престижных пи-
ров, сопровождающих особый ритуальный цикл большого соци-
ального значения [1120]. Возможно, пример цембага — край-
ность, и в доисторический период в Океании многие народы ели
свинину гораздо чаще [1407]. Вообще, использование домашних
животных в Океании могло быть весьма различным, и в этой
связи следует обратить внимание на неодинаковое распростране-
ние этих трех видов па разных островах [1399].
В доисторической Юго-Восточной Азии куры, свиньи и собаки
не были, конечно, единственными домашними животными. Во
всяком случае, в Индонезии еще до индианизации имелся круп-
ный рогатый скот и мелкий (возможно, козы). До сих пор един-
ственные достоверные данные получены Я. Главером в восточной
части Тимора. Судя по результатам его раскопок, неопределенно-
го вида козьи и быковые появились, видимо, к 1000 г. до н. э.
Существование быковых так далеко на востоке в те времена мог-
ло бы удивить, если бы не находка одомашненного крупного ро-
гатого скота (возможно, Bos indicus) 8 в Таиланде на рубеже
IV—III тысячелетий до н. э. [715; 713; 714]. Козьи в это время
имелись в Индии и Китае, но в Юго-Восточной Азии нигде архео-
логически не зафиксированы. Вопрос о доместикации буйвола
пока окончательно не решен, однако последние данные из Таи-
ланда позволяют говорить о том, что эти животные появились там
вместе с железом и заливным рисоводством около 1000—500 гг.
до н. э. [713].
Итак, рассмотрев вопросы, связанные с культивацией расте-
ний и животноводством в Юго-Восточной Азии и Океании, мы
можем обратиться прямо к археологии. Но в ходе дальнейшего
повествования будут затронуты еще два связанных с хозяйством
вопроса, о которых упоминалось в этой и предшествующей гла-
вах. Когда и почему в Юго-Восточной Азии возникло земледелие?
Почему австронезийцы так успешно распространялись в остров-
ной части Юго-Восточной Азии?
Глава VI
КУЛЬТУРЫ НЕОЛИТА
И РАННЕЙ
ЭПОХИ МЕТАЛЛА
В МАТЕРИКОВОЙ ЧАСТИ
ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ
Термины «неолитический» и «эпоха металла» применяются в
отношении двух довольно неопределенных комплексов археологи-
ческих находок в Юго-Восточной Азии. Конечно, они устарели,
и их использование влечет за собой неточности. Предпринимались
попытки заменить эти термины (см., например, [375; 1312]),
но я, учитывая зачаточное состояние археологии в указанном ре-
гионе, сохраняю их, хотя и рискую прослыть консерватором. Тер-
мин «неолитический» относится к культурам, которым неизвестны
металлические изделия, но свойственны оббитые или шлифо-
ванные каменные тесла, керамика и земледелие. Поскольку свиде-
тельства о последнем часто неопределенны, основное внимание
в этой главе будет уделено описанию каменных орудий и ке-
рамики.
Принято считать, что 'эпоха неолита в разных районах Юго-
Восточной Азии началась в разное время, по сменилась культура-
ми эпохи бронзы в самом начале I тысячелетия до н. э., а в
Таиланде, возможно, уже примерно в середине IV тысячелетия
до н. э. Обобщения пока делать трудно. Как бы то ни было,
культуры, которым посвящена эта глава, прекратили свое суще-
ствование приблизительно на рубеже нашей эры, когда наступи-
ла новая эпоха, в которую цивилизации развивались под влияни-
ем Индии и Китая. Как и все доисторические культуры, куль-
туры Юго-Восточной Азии лучше рассматривать в широком
контексте. Поэтому мы обратимся к Китаю — родине древней ци-
вилизации, а также стране, откуда, как некогда считалось, про-
исходили достижения доисторической Юго-Восточной Азии. Дан-
ная точка зрения не подтверждается исследованиями, однако не-
сомненно, что культурные связи охватывали всю Восточную
Азию, и даже беглое ознакомление с неолитическими культурами
Китая и Юго-Восточной Азии показывает, что они имели много
общих компонентов, включая специфические типы каменных те-
сел и ножей; типы керамики с такими характерными признаками,
как круглая ножка, триподы, шнуровой, штамповый и нарез-
ной орнамент; кольца и диски из камня, глины и раковин; вытя-
нутые погребения; деревянная архитектура; использование пряс-
лиц; одомашнивание собаки и свиньи.
176
Древнейшая керамика
Юго-Восточной Азии
Во всей Восточной Азии, от Японии до Малаккского полуост-
рова, древнейшая керамика почти всегда характеризовалась раз-
витым шнуровым орнаментом и оттисками плетения. Эта орна-
ментация создавалась ударами лопатки, обернутой веревкой или
плетенкой, по готовому сосуду перед обжигом; в результате полу-
чалась шероховатая поверхность, что не только могло служить
украшением, но и имело функциональное назначение (такой со-
суд легче держать). Эта орнаментация столь широко распростра-
нена, причем не только в ранних комплексах, но на протяжении
всего доисторического периода, что является почти общим при-
знаком доисторической керамики материковой Восточной Азии.
Рассмотрим сначала некоторые из первых образцов керамики,
шнуровой п с оттисками плетенки, а затем перейдем к «класси-
ческим» неолитическим комплексам.
Древнейшая керамика Восточной Азии, как и всего мира, про-
исходит из Японии. В пещере Фукуи (о-в Кюсю) найдены дати-
руемые XI тысячелетием до н. э. черепки керамики, декориро-
ванные ямочками и налепными полосками, керамика же с настоя-
щим шнуровым штампом, очевидно, получила широкое распро-
странение на Хонсю в VII—VI тысячелетиях до н. э. [760].
Было ли гончарство действительно изобретено в Японии, устано-
вить нельзя, пока не будут полнее изучены материковые районы,
прилегающие к Японии; кроме того, до сих пор нет достоверных
свидетельств о контактах между Японией и Юго-Восточной Азией.
На островах Рюкю, которые с географической точки зрения могут
служить связующим звеном между Японией и Юго-Восточной
Азией, до сих пор не обнаружено данных о контактах между эти-
ми районами в эпоху неолита [822; 1354; 1087; 1089].
Керамика, наиболее близкая древнейшей японской, возможно,
будет обнаружена в Китае \ Чжан Гуанчжи полагает, что шну-
ровая керамика могла предшествовать ранним неолитическим
культурам V тысячелетия до н. э. на лессовых почвах долины
Хуанхэ [222, с. 111—112]; существуют стоянки, очевидно под-
тверждающие эту точку зрения. Однако пока что эти материалы
мало увязываются с японскими. В Южном Китае (в Гуанси-
Чжуанском автономном районе и в провинции Гуандун) обнару-
жена шпуровая керамика, относящаяся к началу керамического
неолита, по Чжан Гуанчжи отмечает, что данные об этих стоян-
ках скудны [223, с. 225; 226, с. 436—441]. Появилось сообщение
° датировке радиоуглеродным методом раковины из пещеры
Сяньжэпьдун (провинция Цзянси) IX тысячелетием до п. э. Воз-
можно, этим временем надо датировать обнаруженную здесь шну-
ровую керамику, хотя точные обстоятельства неясны2. Вообще,
ня южпокитайских стоянках вместе со шнуровой керамикой
встречаются как каменные орудия хоабиньского т^на, так и
Шлифованные каменные орудия неолитического типа; в пекото-
177
Поселки периодов неолита и ранне-
го металла в материковой Юго-Вос-
точной Азин
рых случаях сообщается о находках скелетов с монголоидными
признаками (лопатообразные резцы).
Более определенные свидетельства о южнокитайской шпуро-
вой керамике были недавно получены при раскопках в Гонконге
и на Тайване. В поселке Шамван па о-ве Ламма (Гонконг) в
мощном гомогенном береговом отложении было обнаружено не-
сколько сменяющих друг друга типов керамики. Древнейшая
была грубой и шнуровой, археологи отнесли ее примерно к нача-
лу V тысячелетия до н. э. [40; 964; 965; 933]. Более опреде-
ленные данные получены на Тайване, где экспедиция, руково-
димая Чжан Гуанчжи, в 1964—1965 гг. обнаружила шнуровую ке-
рамику в слоях поселков Фэнбитоу и Дапэнкэн; оба датируются
периодом ранее 2500 г. до н. э. [230; 220; 221; 223; 226]. Чжан
Гуанчжи упоминает радиоуглеродную датировку — около 3700 г.
до н. э.,— относящуюся к находкам шнуровой керамики на Юж-
ном Тайване [228], но данных об этом в нашем распоряжении
мало (см. также [229]). Керамика имеет сплошной шпуровой
орнамент с насечками по венчику и в верхней части: это чаши и
округлые кувшины, некоторые с круглыми ножками, украшенны-
ми прорезями. Некоторые сосуды имели ушки для подвеши-
вания. Предметы материальной культуры, найденные с этими
фрагментами керамики, очень важны, ибо включают шлифован-
ные тесла прямоугольного сечения, иногда с уступчатым обухом,
а также сланцевые наконечники. Чжан Гуанчжи в порядке рабо-
чей гипотезы связывает тайваньскую культуру шнуровой керами-
ки с земледелием на основании пыльцевого анализа, указываю-
щего на расчистку леса в центральной части Тайваня начиная с
9000 г. до н. э., хотя две раскопанные стоянки едва ли датиру-
ются временем более ранним, чем 5000—4000 гг. до н. э., если
вообще датировка радиоуглеродным методом в материковом Ки-
тае может служить ориентиром. В настоящее время происхожде-
ние этой культуры остается неясным, хотя керамика находит ти-
повые параллели в Южном Китае и на севере п-ова Индокитай 3.
Определенно установлено, что в материковой части Юго-Во-
сточной Азии шнуровая керамика впервые появилась в позднем
хоабине в начале VII тысячелетия (Пещера Духов на северо-за-
паде Таиланда) [560]. Фрагменты керамики из второго слоя (со-
гласно радиоуглеродному анализу — около 6800—5700 гг.
до н. э.) имеют отпечатки шнура или плетенки; некоторые из
них, с отпечатками плетенки, украшены налепными полосками,
а после обжига покрыты смолой. Найденные вместе с керамикой
изделия также представляют большой интерес; это два шлифо-
ванных прямоугольных в сечении тесла и два шлифованных ши-
ферных ножа. Как датировка стоянки, так и простые формы вен-
чиков керамических изделий позволяют предположить, что они
значительно древнее сосудов из поселков культуры шнуровой
керамики на Тайване: Пещера Духов является древнейшей
из известных неолитических стоянок в Юго-Восточной Азии3а.
Как уже говорилось в главе II, шнуровая керамика была об-
179
наружена на ряде материковых стоянок позднего хоабиня. Одна,
ко хорошо датированные стоянки редки. На стоянке Гуа-Кечпл в
Малайзии слабо обожженные черепки с отпечатками шпура или
лощеные без орнамента принадлежат сосудам с круглым или
плоским дпом, они относятся к поздней хоабиньской эпохе конца
IV тысячелетия до н. э., круглые ножки появляются впервые на
красной неолитической керамике со стоянки, относящейся уже к
III тысячелетию до н. э. [373]. Аналогичная керамика была об-
наружена на стоянке Гол-Байт [275]. Шнуровая керамика найде-
на вместе с хоабиньскими орудиями в Лаангспеапе в Кампучии,
она датируется началом IV тысячелетия до п. э. [997]. В на-
стоящее время считают, что сосуды с круглой ножкой впервые
появились в Китае и оттуда распространились на Тайвань и в
Юго-Восточную Азию; это окончательно еще не доказано, во вся-
ком случае, в хоабиньской культуре и на доисторических памят-
никах Японии эта форма сосудов не прослеживается.
Все сказанное позволяет утверждать, что шнуровая керамика
появилась почти во всей материковой части Юго-Восточной
Азии не позднее 5000—3000 гг. до н. э.; но дальнейшие иссле-
дования могут отодвинуть эту дату на 2 тыс. лет назад. Шнуро-
вая керамика относится к поздней хоабиньской или бакшон-
ской культурам и, вероятно, была распространена на гораздо бо-
лее обширной территории, чем указывалось выше, и в частности
на территории нынешней китайской провинции Сычуань [240],
т. е. в районе, лежащем между севером Юго-Восточной Азии и
междуречьем Вэйхэ — Хуанхэ в Центральном Китае. Вместе с
тем, как будет показано fe следующей главе, в некоторых районах
Восточной Индонезии и Филиппин обнаружена гладкая керами-
ка, относящаяся к 3000 г. до н. э., так что можно предположить,
что она была связана с керамикой материковой Юго-Восточной
Азии (на Филиппинах и в Восточной Индонезии керамика с от-
печатками шнура и плетенки появилась только во второй полови-
не II тысячелетия до н. э.). К этому мы вернемся ниже.
Китай в доисторическую эпоху
Значение неолита Юго-Восточной Азии невозможно оценить
без некоторого знакомства с неолитическими и раннеисторически-
ми культурами Китая, предшествующими одной из величайших
цивилизаций древности. Это не значит, что Юго-Восточную Азию
можно рассматривать лишь как культурную провинцию Китая;
такой взгляд в настоящее время был бы обоснованно отвергнут.
Вместе с тем выше уже отмечались основные черты, характерные
для неолитических культур как Китая, так и Юго-Восточной
Азии; многие новшества, очевидно, быстро распространялись в
этих двух регионах.
Сейчас принято считать, что первой зрелой культурой неолита
в Китае является культура яншао на первичных лессовых почвах
в бассейне Вэйхэ и среднего течения Хуанхэ (центральная часть
180
провинции Шэньси, юг Шаньси, запад провинции Хэнань) 4 [222;
241 -а; 719; 720; 1229; 1382; 1429; 1430; 1433; 42]. В то время,
когда эта культура переживала расцвет, среднегодовые темпера-
туры были примерно на 2° С выше, чем сейчас. Ее носители за-
нимались развитым богарным земледелием: выращивали чумизу
(Setaria italica) и просо обыкновенное (Panicum miliaceum) 5.
родина обоих злаков, возможно, Китай. Данных об оросительных
системах, выращивании риса и пшеницы в яншао до сих пор не
получено; возможно, появление земледелия и оседлых поселков
на полузасушливых лессовых почвах — в основном результат
местного самостоятельного развития. Важнейшее из раскопанных
поселений культуры яншао — Баньпо в провинции Шэньси —
представляло собой комплекс домов и ям-хранилищ, размещенных
вокруг общественного здания, которое находилось в центре: все
поселение было окружено глубоким оборонительным рвом. Хотя
поселение раскопано еще не целиком, можно утверждать, что оно
состояло приблизительно из 200 единовременных домов с населе-
нием около 500—600 человек. Вне жилой застройки были распо-
ложены печи для обжига керамики, а также кладбище с вытяну-
тыми погребениями; детей хоронили между домами в сосудах.
Едва ли культура яншао, представленная в Баньпо, является
древнейшей неолитической культурой Центрального Китая; воз-
можно, ее корни будут обнаружены в этом районе в слоях со
шнуровой керамикой. На основании радиоуглеродного анализа
начало культуры яншао относится примерно к 5000 г. до н. э.,
причем параллели с расписной керамикой и этого региона,
и Ближнего Востока также указывают, что отправным моментом
развития яншао был по крайней мере конец VI тысячелетия
до н. э. [219, с. 513].
Хотя материальная культура яншао не имеет прямого отноше-
ния к нашей теме, уместно сделать общий обзор типов изделий.
Значительная часть керамики была шнуровой, однако встречают-
ся образцы с резным, налепным и расписным орнаментом (по-
следние пользуются заслуженной известностью среди историков
искусства). На некоторых черепках из Баньпо обнаружены проца-
рапанные знаки, которые можно трактовать как цифры и кото-
рые, возможно, свидетельствуют о начале китайской системы
письма. Формы сосудов очень разнообразны, наличие круглых
ножек и триподов важно для дальнейшего развития китайской
керамики. Были одомашнены собака и свинья, разводился шелко-
вичный червь, есть свидетельства о тканях из конопли. Изделия
из кости включают черешковые наконечники стрел, рыболовные
Крючки, иглы, кольца разных форм и размеров. Среди каменных
орудий — грузила для сетей, пряслица, тесла, прямоугольные и
овальные в сечении, а также сланцевые прямоугольные или сер-
повидные ножи с отверстиями. Обитатели Баньпо имели такие
Монголоидные черты, которые связывают их с древними и совре-
менными популяциями Юго-Восточной Азии; это наблюдение
представляется очень важным 6.
181
Однако значение культуры яншао заключается не столько в
том, что она имела параллели с неолитическими культурами
Юго-Восточной Азии, сколько в том, что она, возможно, представ-
ляла собой основу для следующей фазы неолита в Китае*,
которую Чжан Гуанчжи назвал луншаноидной. Использование
Чжан Гуанчжи этого термина было подвергнуто критике
(см. например, [1380]), но я тоже прибегаю к нему за неимением
лучшего. Как заявил сам Чжан Гуанчжи, это — «рабочая гипо
теза», основанная на субъективной интерпретации данных [222,
с. 130]. По мнению Чжан Гуанчжи, луншаноидные культуры
фактически представляют собой продолжение культуры яншао;
наиболее вероятно, что распространение луншаноидов было ре
зультатом миграции по обширному региону Центрального и Во
сточного Китая до территории современной провинции Гуандун п
Тайваня. В Центральном Китае луншаноидные культуры дати-
руются периодом между 4000 г. до п. э. и началом шанскою
бронзового века, т. е. в соответствии с историческими свидетель-
ствами — 1722—1514 гг. до н. э.7.
В силу широкого распространения луншаноидов их следует
связывать не с одной археологической культурой, а с группой
культур, различающихся по своим компонентам. Среди технологи-
ческих характеристик, отличающих луншаноидов от яншао,—
преобладание прямоугольных в сечении тесел и прямоугольных
каменных ножей, наличие сделанной или подправленной на гон-
чарном круге керамики самых разных форм. В долине Хуанхэ
такие черты культуры, как строительство земляных оборонитель-
ных валов, гадание по костям (лопаткам) животных и комплекс
явлений, отражающих нарастающее социальное расслоение, по-
степенно развились настолько, что в них можно видеть истоки
культуры шанской эпохи. Впрочем, эта проблема лежит вне сфе-
ры наших интересов, поскольку представляет местный аспект раз-
вития культуры. Вместе с тем луншаноидные культуры в низо'вь
ях Янцзы, в прибрежных районах на юге Китая и на Тайване
имеют огромное значение для доистории Юго-Восточной Азии
Луншаноидные культуры на юге материкового Китая вклю
чают цюйцзялин в низовьях долины Ханьшуй [1381], цинлянь
ган в провинции Цзянсу [222, с. 139], таньшишань в провинции
Фуцзянь [226, с. 448], а также, возможно, несколько поселков
раскопанных много лет назад Ф. Мальони в Хайфоне в провин
ции Гуандун [934]. Кроме того, в поселке Шамван на о-ве
Ламма в Гонконге обнаружена сделанная вручную керамика с
нарезным орнаментом, очевидно родственная луншаноидной; они
выявлена в слоях, расположенных выше тех, где впервые появ
ляется шнуровая керамика (производство шнуровой керамики н<*
прекратилось с появлением нарезной). Хотя описания этих стоя
нок различаются в деталях, может оказаться, что они представ
ляли собой довольно гомогенную группу, распространенную в
IV—II тысячелетиях до н. э. [42; 720, гл. 2] 8. Для этой группь1
поселков характерна изготовленная преимущественно вручную
182
шнуровая керамика, а также керамика со штампом и расписная,
очень разнообразная по форме, из разных сортов глины; найде-
ны сосуды на круглой ножке и триподы. По описаниям, в Север-
ном Китае чаще встречается керамика, изготовленная на круге,
а в Гонконге и на Тайване больше керамики с резным орнамен-
том, что, возможно, связано с высокой ролью этой декоративной
техники в гончарстве Юго-Восточной Азии. Тесла, как правило
прямоугольные в сечении, иногда имеют плечики или уступы;
последняя форма распространена только в прибрежных районах.
Есть также ножи прямоугольной или серповидной формы, простые
и с отверстиями, а также листовидные или просверленные нако-
нечники стрел. Погребения — преимущественно вытянутые ингу-
мации, в Шамване обнаружены отдельные свидетельства о кре-
мации. В низовьях р. Ханьшуй открыты керамические кольца,
браслеты, пряслица; последние были найдены также в Таныпи-
шани, однако неясно, насколько широко были распространены
эти предметы.
Примерно с 4000—3300 гг. до н. э. в нижнем течении Янцзы
(на территории современных провинций Цзянсу и Чжэцзян) осо-
бо важное значение имело выращивание риса9. Первое свиде-
тельство об ирригации в Китае (в долине Хуанхэ) содержится в
историческом источнике, датирующемся примерно 600 г. до
н. э., прямых свидетельств о наличии ирригации ранее указанной
даты нет нигде в Юго-Восточной Азии. Конечно, это не означает,
что в Южном Китае до того времени не существовало орошения;
история поливного рисоводства остается во многом не изучен-
ной (см. главу V). Крупный рогатый скот, овцы, козы и куры
также, возможно, были одомашнены в Китае в луншаноидное вре-
мя; свидетельств об их доместикации ранее, в эпоху яншао, нет.
Наиболее важные данные, позволяющие датировать луншано-
идные культуры, происходят из Тайваня. Культура этого остро-
ва подробно будет описана в следующей главе, выше уже упо-
миналось о найденной там шнуровой керамике, а здесь уместно
остановиться на луншаноидных поселках Тайваня. Главный из
них — Фэнбитоу на юго-западном побережье. Нижние слои отно-
сятся к культуре шнуровой керамики, выше расположены слои
(после промежутка неизвестной продолжительности, когда посе-
лок был необитаем) луншаноидного поселения. Оно существовало
на протяжении четырех последовательных, непрерывных перио-
дов, в течение которых занимало, вероятно, различную площадь —
от 20 000 до 50 000 кв. м. Хронология периодов, предложенная
Чжан Гуанчжи, такова:
1-й период — поселение с тонкой красной керамикой, относя-
щееся приблизительно к 2400 — 1900 гг. до н. э.;
2-й период — поселение с грубой красной керамикой, датируе-
мое примерно 1900—1400 гг. до н. э.;
3-й период — поселение с грубой серой керамикой и рако-
винными кучами, надежно датируемое радиоуглеродным методом
1600—800 гг. до н. э;
183
Парадная красная посуда лупшаноидноп
типа из Фэнбитоу (около 2000 г. до н. э.)
4-й период — последнее поселение с грубой красной керами-
кой, новыми раковинными кучами; имеется единственная радио-
углеродная дата — около 500 г. до п. э.
Керамика этих поселений хорошо увязывается с луншаноид-
ными культурами в Китае; она выполнена жгутовой техникой
(типичная для луншаноидов техника на материке) и отделана
при помощи лопатки и наковальни. Некоторые сосуды были под-
правлены при помощи Какого-то вида поворотного столика. По
форме многие сосуды близки известным образцам китайской нео-
литической посуды: шаровидные кувшины и бутылщ йлюда на
круглой ножке с прорезями, блюда-триподы, круглодонные и
плоскодонные чаши. Некоторые сосуды снабжены крышками.
Орнамент — шнуровой, из оттисков плетенки, нарезной, в неко-
торых случаях выполненный гребенчатым штампом. Мотивы крас-
ной и коричневой росписи — крючки, спирали и простые геомет-
рические фигуры.
В поселке Фэнбитоу обнаружены остатки деревянного прямо-
угольного дома, шиферные ножи с отверстиями, как прямоу-
гольной, так и серповидной формы, треугольные и черешковые
наконечники стрел из шифера и кости, костяные гарпуны, камен-
ное грузило с выемками, глиняные кольца, браслеты, «пуговицы»
и пряслица, «пуговицы» и крльца из серпентина, который ввозил-
ся с Пескадорских островов1, расположенных к западу от Тайва-
ня. Особенно интересен набор тесел: в него входило несколько
орудий, которые могли служить мотыгами, одни с перехватом в
середине, другие с отверстиями. Предметы, в которых легко узна-
ются тесла, имеют четырехугольное сечение, сделаны без плечи-
ков или уступов-рукоятей; у одного есть желобок, чтобы удобнее
было держать инструмент. Вытянутое погребение без сопроводи-
тельного инвентаря принадлежит монголоиду. Кроме того, па
184
Тайване было обнаружено позднее луншаноидное поселение
Инну в центральной части западного побережья; таким образом,
оказывается, что ареал луншаноидной культуры вообще ограни-
чивается западным побережьем острова. Пыльцевой анализ, про-
веденный в центральной части Тайваня, показывает заметное
увеличение пыльцы трав приблизительно с 2500 г. до н. э.,
что может означать распространение злаковых культур, вероятно,
риса и проса. Отпечатки риса на керамике встречаются в посел-
ке Инпу, датируемом I тысячелетием до н. э.; рис вполне мог
выращиваться на ранних стадиях луншаноидной культуры в
поселке Фэнбитоу, поскольку он несомненно культивировался
носителями материковых луншаноидных культур.
Луншаноидная культура на Тайване была позже, чем в ма-
териковом Китае, и это подкрепляет предположение Чжан Гуан-
чжи о том, что распространение луншаноидных культур произош-
ло в результате миграции из Центрального Китая. Чжан Гуан-
чжи, собственно, св'язывает луншаноидную культуру Фэнбитоу
с материковыми культурами цинляньгана и таньшишаня, о кото-
рых уже говорилось выше: керамика из Фэнбитоу, четырехуголь-
ные тесла, каменные ножи и наконечники стрел — все имеет па-
раллели с комплексами из слоев поселка Шамван в Гонконге,
которые, возможно, датируются позднее конца III тысячелетия
до н. э. Тем не менее вопрос о распространении луншаноидов
собственно в Юго-Восточную Азию потребует дальнейшего ис-
следования.
Этого описания достижений китайского неолита достаточно,
чтобы перейти к рассмотрению развития культуры в тропиках
материковой части Юго-Восточной Азии, причем в некоторых
случаях вновь будем возвращаться к Китаю, чтобы определить
его связи с развивающимися культурами Юго-Восточной Азии и
Австронезии.
Таиланд — самостоятельный центр нововведений
Что представляет собой материковая часть Юго-Восточной
Азии как центр неолитической революции, если исходить из
данных о неолите Китая, рассмотренных выше? Современные
Данные в общем позволяют представить себе ее культуру как в
эпоху неолита, так и в эпоху металла.
Наиболее полные свидетельства получены в последние годы
в Таиланде. Открытия, сделанные в' этой стране, ставят под сом-
нение давно устоявшееся мнение о запоздалости неолита в Юго-
Восточной Азии, якобы сменившегося около 500 г. до п. э.
Культурой металла донгшон, сильное влияние на которую оказы-
вал Китай, и могут коренным образом изменить взгляд на до-
историю Азии. Основанием для этого могут послужить материалы
Из трех памятников: это, во-первых, Пещера Духов/ во-вторых,
Поселение и могильник Нонноктха в районе Пхувианг в цент-
185
ральной предгорной зоне на севере Таиланда, в-третьих, раско-
панный недавно «жилой холм» с погребениями Банчиенг, рас-
положенный приблизительно в) 120 км к северо-востоку от Нон-
поктха.
Нонноктха представляет собой низкую насыпь из культурных
напластований мощностью 1,4 м, площадью 10X150 м. Раскопки
производились в 1966 и 1968 гг. археологами из Гавайского уни-
верситета и университета Отаго в Данидине (Новая Зеландия)
под общим руководством У. Солхейма [1304; 1305; 1307; 1310;
1311; 70; 71; 72; 713; 714]. Культурные напластования, содер-
жащие большое количество ингумаций и кремаций, видимо,
охватывают время от IV тысячелетия до н. э. до середины II ты-
сячелетия н. э. (за исключением I тысячелетия н. э.) Я буду
следовать хронологии, принятой археологами, проводившими рас-
копки, хотя не все исследователи, работавшие в этом регионе,
полностью согласны с ней 10.
Ранний период Нонноктха датируется приблизительно IV ты-
сячелетием до н. э., в этих слоях обнаружено много вытянутых
погребений, некоторые — под низкими насыпями. Многие скеле-
ты без черепов, что позволяет предположить практику охоты
за головами. Могильный инвентарь включает тонкие, прямо-
угольные в сечении тесла без плечиков и без уступчатых обухов,
нитки мелких бус из раковин, круглодонные горшки, которые,
как правило, имеют шнуровой орнамент ниже шейки, У отдель-
ных горшков круглые ножки, на некоторых — криволинейный
нарезной или расписной орнамент. Таким образом, эта посуда —
местный вариант древнейшей шнуровой керамики в Юго-Восточ-
ной Азии (с рядом местных инноваций, представленных немно-
гими расписными фрагментами).
В погребениях найдены кости, в том числе собаки, свиньи,
крупного рогатого скота и оленя. Крупный рогатый скот почти
наверняка принадлежал к одомашненным видам, возможно, зебу,
а многочисленные кости молодых телок в погребениях вместе с
человеческими скелетами позволяют предположить ритуальную
практику. Свиньи и собаки тоже, возможно, были одомашнены.
Мякина риса обнаружена в глиняном тесте некоторых древней-
ших черепков, что указывает на его разведение жителями этого
поселка. И наконец, в одном из погребений раннего периода
найдено втульчатое медное орудие, возможно, для земледельче-
ских работ, а также несколько обломков бронзовых изделий. Эта
находка отодвинула начало эпохи металла в Юго-Восточной ?зии
почти на 2 тыс. лет — примерно к рубежу IV-III тысячелетий
до н. э.
Недавно были сделаны находки, аналогичные находкам из
Нонноктха: Ч. Горман и Ч. Писит произвели раскопки поселка
Банчиенг [563]; он представляет собой холм с мощностью нап-
ластований 4,5 м, т. е. много больше, чем Нонноктха. Хотя ре-
зультаты раскопок поселка Банчиенг опубликованы еще не пол-
ностью, все же можно составить о нем общее представление.
186
Расписная керамика из Банчиенга, северо-
восточная часть Таиланда. Высота (слева
направо) 23, 36, 23 см
В поселке были выделены семь периодов, охватывающих проме-
жуток времени от 3600 г. до н. э. до 1800 г. н. э. с лакуной
в I тысячелетие н. э. (как и в Нонноктха). Два из этих семи
периодов относятся к тому же времени, что и ранний период Нон-
ноктха; в них имеются могилы, некоторое со скорченными погре-
бениями подобно хоабиньским, с керамикой лощеной, шнуровой и
нарезной; втульчатым медным или бронзовым наконечником
копья и браслетом из слоновой кости. Криволинейный резной
орнамент, известный по находкам в Нонноктха, в Банчиенге об-
наружен только в слоях, относящихся примерно ко II тысячеле-
тию до н. э., но делать какие-либо выводы на основании этого
наблюдения пока что рано. Керамика Банчиенга также изготов-
лялась из теста с примесью рисовой мякины.
В Нонноктха средний период — это время приблизительно с
3000 г. до н. э. до 200 г. н. э. В этот период сохраняются основ-
ные типы погребений и формы сосудов, а также появляются но-
вые формы сосудов, например шаровидные чаши на ножке и
неглубокие чаши на подставке, подобные некоторым луншаноид-
ным; продолжает доминировать шнуровая керамика, а криволи-
нейный резной и расписной орнамент исчезает. Сохраняются
бусины из раковин и каменные тесла, появляются обожженные
глиняные пряслица, становится больше бронзовых предметов.
В Нонноктха найдены бронзовые втульчатые топоры, бронзовые
браслеты (17 только в одном погребении), втульчатая бронзовая
алебарда, а также двустворчатые формы из песчаника для отлив-
ки топоров и мелкие глиняные тигли. Поскольку на поселении
не обнаружено шлака, можно предположить, что медь выплав-
ляли где-то в другом месте; добывали ее, вероятно, в копях в
130 км к западу или в 100 км к северо-западу. Для получения
бронзы добавляли в равных пропорциях свинец и олово, послед-
187
нее, возможно, доставлялось из Лаоса в 300 км к северо-востоку.
Этот период в Нонноктха соответствует третьему и четверто
му периодам в Банчиенге, которые продолжались с 2000 г. д()
примерно 250 г. до н. э. После 1600 г. в Банчиенге распростра-
няется расписная керамика (красная роспись по темно-желтому
фону) и керамика с резным орнаментом. Между 1200 и 250 гг.
до н. э. ее развитие приводит к появлению керамики с криво-
линейной росписью, благодаря которой в настоящее время .эти
раскопки получили известность [428; 611] (ранее опубликован-
ные термолюминесцентные датировки расписной керамики и.{
Банчиенга [151], как теперь доказано, неверны [903]). В это же
время появляются валики с резным орнаментом, возможно, для
нанесения цветного орнамента на ткань. Однако самым важным
является то, что обитатели поселка между 1600 и 1200 гг. до
н. э., вероятно, использовали железо. Найдены железный нако-
нечник копья с литой бронзовой втулкой, бронзовый браслет,
наружная сторона которого украшена витками железной прово-
локи. В Нонноктха расписная керамика и железо, видимо, не
были обнаружены. Судя по датам Банчиенга, появление железа
здесь примерно совпадает с первым использованием этого метал-
ла в Турции и Западной Азии. Пока не будет сделан полныii
отчет о раскопках, эти даты нельзя считать окончательными. Од-
нако поселок Банчиенг может оказаться наиболее значительным
в материковой части Юго-Восточной Азии.
Что касается бронзы, то в Банчиенге техника литья, холод-
ной ковки и закаливания была известна с очень раннего времени
[1442]. Д. Байярд недавно высказал предположение, что брон-
зовая индустрия в Таиланде возникла самостоятельно. Если в
Нонноктха производство бронзы действительно началось до
3000 г. до н. э., то оно предшествовало самым ранним свиде-
тельствам о бронзе в цивилизациях долины Инда (около 2500 .г.
до н. э.) и Китая (около 2000 г. до н. э.). Однако в Месопота-
мии бронзу находят начиная с урукского периода (около 3500 г.
до н. э.), в Турции предметы из кованой меди появились еще
до 7000 г. до н. э. [196], так что нельзя исключить возможность
заимствования из этого района. Вместе с тем топоры из Нон-
ноктха с округлым лезвием и втулками представляют собой мест-
ную форму, весьма распространенную в Юго-Восточной Азии.
Втульчатые топоры Центрального и Северного Китая, Сибири и
Европы имели прямые лезвия, появились они незадолго до се-
редины II тысячелетия до fe. э. (Н. Барнард считает, что техно-
логия бронзы Нонноктха имеет мало общего с шанской техноло-
гией бронзы в Китае [43]). В долине Инда и в Месопотамии
преобладали простые плоские или проушные топоры. Традиция
литья в этих районах, очевидно, пикак не связана с традицией
Юго-Восточной Азии. Возможно, находки в Таиланде свидетель-
ствуют о независимом открытии там металлургии меди и брон-
зы, хотя в настоящий момент было бы преждевременно делать
окончательные выводы и.
188
Поздний период Нонноктха начался около 1000 г. н. э.,
после перерыва в развитии. Этот период характеризовался кре-
мациями в сосудах (традиция их изготовления та же, что и в
ранние периоды), признаками использования железа в хозяйст-
ве, поливным рисоводством и пашенным земледелием. Археологи,
работавшие в Таиланде, кажется, пришли к общему заключению,
что сочетание железа, поливного рисоводства и использование
буйволов в качестве тягловой силы широко распространились
около 500 г. до н. э., а железо появилось, по всей вероятности,
значительно раньше [731; 157; 1311, с. 153] (о большой коллек-
ции черешковых железных орудий из пещеры Онгба, датирую-
щихся, возможно, концом I тысячелетия до н. э., см. также
[1318]). Этот комплекс стал составной частью культуры индиа-
низированных государств начала I тысячелетия н. э.
До сих пор находки в Нонноктха и Банчиепге остаются един-
ственными в Таиланде и во всей Юго-Восточной Азии. В резуль-
тате разведочных раскопок другого памятника — Ноннонгчик
(близ Нонноктха) — получены материалы, позволяющие частично
синхронизировать его с поздней фазой среднего периода (наход-
ки эпохи металла в пещере Онгба радиоуглеродным методом да-
тируются 2300 г. до н. э., но, возможно, это связано с нарушением
стратиграфии [ 1356]). Еще один памятник — Кокчаерон в таиланд-
ской провинции Лопбури — содержал вытянутые погребения со
шнуровой керамикой, каменные тесла и немногочисленные облом-
ки бронзовых изделий; термолюминесцентным методом этот па-
мятник датируется 1500—700 гг. до н. э. [1435; 1431; 902].
Обобщая эти данные, Д. Байярд выдвинул сложную гипотезу,
в которой, в частности, содержалась мысль о распространении
металлургии народами, говорящими на тайско-кадайских языках,
с севера Юго-Восточной Азии в бассейн Хуанхэ в Центральном
Китае. Гипотеза весьма смелая, но она опирается4 на лингвисти-
ческие факты, собранные П. Бенедиктом. Последний считает, что
слова, обозначающие металл, домашних животных и рис, были
заимствованы китайским языком до 1200 г. до н. э. из вымерше-
го потом австро-тайского языка, родственного современным тай-
ским, кадайским и австронезийским, но не являющегося их
предком [103]. Независимо от того, насколько верна теория Бе-
недикта, насколько точны ранние даты археологических находок,
результаты раскопок в) Таиланде весьма впечатляющи.
Луншаноидное влияние в Таиланде
и на Малаккском полуострове. Культура банкао
В Таиланде есть и другие памятники, о которых еще не упо-
миналось. Они расположены в западной и южной частях Таилан-
да и в северной части Малаккского полуострова. Изделий из ме-
талла там нет, керамика несколько отличается от той, которая
была найдена при раскопках Нонноктха и других северных таи-
189
Керамика Бапкао: пять верхних сосудов
относятся к раннему периоду, пять ниж-
них - к позднему
(андских памятников, а по возрасту они моложе, чем Ноннокт-
щ. Датский археолог П. Сёренсен считает, что эти памятники
представляют культуру банкао, которая, по его мнению, имеет
^уншаноидное происхождение. Возникает довольно запутанная
Ситуация: на севере Таиланда существовала автохтонная и ран-
1яя культура бронзового века, а несколько позже на юге воз-
никла неолитическая культура, имеющая, возможно, китайское
Происхождение. Принять эту гипотезу Сёренсена довольно труд-
но, все, что мы можем позволить себе bi настоящий момент,—
1то исследовать очевидные факты и избегать категоричных зак-
[ючений. Как будет показано ниже, материалы с п-ова Индоки-
*ай недостаточно определенны для того, чтобы разобраться в
1той ситуации.
5 Главный памятник культуры банкао — могильник Банкао с
вытянутыми погребениями в провинции Канчанабури (к западу
>т Бангкока). Пока опубликованы лишь материалы 44 погребе-
[ий. Поскольку ни одно из них не перекрывает другого, все они,
(олжно быть, относятся к одному и тому же времени, т. е. ко
фемени, пока места совершенных ранее погребений как-то от-
вечались или иным способом сохранялись в памяти. Радиоугле-
родный метод дает даты в хронологическом интервале от 2000
[о 1300 г. до н. э. Погребальный инвентарь включает линзовид-
гые и прямоугольные в сечении тесла без выделенного обушка,
[ебольшое количество наконечников стрел (зазубренных или с
пипами), браслеты и ожерелья из небольших просверленных ра-
ковинных дисков. В головах и в ногах множество сосудов, неко-
орые погребенные были покрыты свиными шкурами. Одно пог-
ребение содержало каменное изображение фаллоса, другое, в ко-
ором найден скелет старика,— просверленный диск и олений
юг со спиленными отростками, который, по мнению П. Сёреи-
ена, составлял часть шаманского головного убора [1316]. Кро-
[е того, в культурном слое поселения обнаружены каменные
раслеты, каменные грузила, цельные костяные рыболовные
:рючки, костяные гребни, глиняные колотушки для изготовления
апы, глиняные пряслица и сегментовЦдные каменные ножи.
Керамика была разделена П. Сёренсеном на две группы: ран-
ною и позднюю. Ранняя — разнообразной формы, включая сосуды
ножками и подставками, триподы; поздняя — преимущественно
:руглодонные и плоскодонные сосуды без подставок и ножек.
>6лыпая часть керамики со шнуровым орнаментом, отмечены
^многочисленные образцы, имеющие резной орнамент, но без
осписи. Форма сосудов самая разнообразная. Высокое качест-
о обработки многих из них позволяет предполагать, что для
х изготовления использовался медленно вращающийся гончар-
ый круг. Триподы, в частности, отличают этот памятник от
[онноктха и других связанных с ним памятников севера.
Некоторые исследователи не согласны с заключением П. Сё-
енсена о дате памятника. Новозеландский археолог Р. X. Пар-
ер, например, полагает, что все погребения датируются 500 г.
191
до н. э.—500 г. н. э. [1060]. Такими поздними могут быть два
наиболее поздних погребения, так как они содержат железные
орудия, но полное отсутствие бронзы все же свидетельствует о
том, что дата большинства погребений более ранняя. Вытянутые
погребения с подобной керамикой обнаружены в верхних слоях
пещеры Саийок и в поселении Нонгчаесао, где они находились
под полом небольшого дома на сваях. Фрагменты этой керамики,
включая триподы, были найдены также в пещере Буангбеп на
таиландской территории Малаккского полуострова. В целом куль-
тура банкао известна в настоящее время преимущественно iro
погребальным комплексам. То же относится и к родственным
памятникам Малаккского полуострова.
Все памятники Малайзии — это погребения в пещерах. Наи-
более важный — пещера Гуа-Ча в штате Келантан,— раскопан
английским археологом Г. Сиверкингом в 1954 г. [1236; 1079].
В нижних слоях пещеры найдены хоабиньские орудия, а также
скорченные и вытянутые погребения, на смену которым после»
периода запустения пришли неолитические погребения. Наиболее
ранние из них сохраняли различные хоабиньские черты, но со-
держали шнуровую керамику ручной выделки (круголодонные и
плоскодонные сосуды), которая, как и ранняя керамика из Пе-
щеры Духов и грота Гуа-Кечил, видимо, продолжала поздние
хоабиньские традиции. Тем не менее позднейшие неолитические
погребения в Гуа-Ча принадлежат культуре банкао — все они
полностью вытянутые. Сосуды изготовлены па медленно вращаю-
щемся круге, керамика преимущественно шнуровая, изредка
встречается криволинейный резной узор, напоминающий орна-
мент раннего периода Нонноктха (ср. [938, табл. X; 1311, табл.
I с.]), а также неолитическую керамику с п-ова Индокитай.
Среди сосудов из Гуа-Ча нет триподов, что характерно, по мне-
нию П. Сёренсена, для поздней стадии культуры банкао. В не-
которых погребениях найдены тесла без выделенных обушков,
линзовидные или прямоугольные в сечении, ожерелье из раковин-
ных бусин, раковинные ложки, в’ одном — цилиндрическая камен-
ная колотушка для изготовления тапы. Несколько браслетов из
нефрита и мрамора были найдены -in situ па руках, в сечении
они имели форму D или Т. Последние представляют особый
интерес и, как мы увидим позже, аналогичны находкам II и
I тысячелетий до н. э. в Гонконге и Северном Вьетнаме. Дру-
гие необычные находки в Гуа-Ча — вотивные группы и вык-
ладки из черепков (без погребений), аналогичные тем, которые
обнаружены в Нонноктха.
На севере Малайзии керамика в стиле банкао найдена во
многих пещерах. Это Букит — Тенгку-Лембу в штате Перлис
[1239], Гуа-Бархала в штате Кедах (здесь найдено около 30 три-
подов с дырочками) [1080] и Гуа-Мусанг в штате Келантан
[1079]. Ни один из этих памятников', как и Гуа-Ча, не имеет
абсолютных дат, но это упущение частично возмещено раскоп-
ками Ф. Данна пещеры Гуа-Кечил в Паханге [373; 374]; ке-
192
Шпуровая керамика и сосуды с резным узо-
ром из Гуа-Ча, в том числе две подставки
для сосудов (в центре слева)
7 Закав Л? 2306
рамика с красным ангобом, найденная здесь, видимо, выполне-
на в традиции бапкао, она появилась около 3000 г. до н. э.
среди более ранних типов шнуровой и неорнаментированной ке-
рамики. Некоторые из черенков с красным ангобом — от чаш
на круглой ножке, сделанных на медленно вращающемся круге.
В пещере Гуа-Кечил найдены также два костяных наконечника
стрел, подобных, по не идентичных наконечникам из могильника
Банкао. Судя по возрасту пещеры Гуа-Кечил и могильника
Банкао, культура банкао охватывает период от 111 до I тыся-
челетия до н. э.
Данных о хозяйстве банкао немного, но, как уже говорилось,
в могильнике Банкао зафиксированы предметы, определяемые
как колотушки для изготовления тапы, рыболовные принадлеж-
ности. Тана — явно австронезийское изобретение, доисторические
колотушки на материке известны только на юге Вьетнама и на
Малаккском полуострове, на территориях, заселенных австро-
незийцами 12. К тому же там все колотушки, судя по сообщени-
ям,— из камня, тогда как экземпляры из поселка Банкао, как
это ни странно, керамические. Пряслица предполагают прядение
и ткачество из растительных волокон или хлопка, и, хотя древ-
ность последнего в Юго-Восточной Азии не определена, хлопко-
вые ткани были известны в Мохенджо-Даро в Пакистане па ру-
беже Ш-П тысячелетий до н. э. Отсутствие определенных сле-
дов овцеводства в неолите в Юго-Восточной Азии как будто
исключает производство шерстяных тканей. Собаки и быки в
Банкао были; очень веррятно, судя по аналогиям с Нонноктха,
что они были одомашнены. Не будет невероятным предположение,
что существовало рисоводство. Характер домостроительства в
основном неизвестен, за исключением предположительно свай-
ного жилища в Нонгчаесао, упомянутого выше.
Внешние связи культуры банкао сейчас — предмет дискуссии.
II. Сёренсен выдвинул множество аргументов для обоснования ее
луншаноидного происхождения из долины Янцзы путем миграции
вверх по Янцзы и, возможно, вниз по р. Салуин в Таиланде4
[1967; 1317]. Н. Барнард также предполагает луншаноидное
происхождение культуры банкао [43], У. Лайнхен обращает вни-
мание па малайские каменные ножи, напоминающие по форме
китайские неолитические [888]. Аргументы П. Сёренсена, слиш-
ком детальные, чтобы разбирать их подробно, основаны, в част-
ности, на типологии керамики и изделиях из «шаманской» моги-
лы, упомянутой выше. Он указывает, что керамика из могильни-
ка Банкао не связана с неолитической керамикой п-ова Индоки-
тай, которая чаще украшалась нарезным орнаментом и отлича-
лась по форме, в частности здесь отсутствовали триподы. Вместе
с тем в керамике Банкао нет выемчатых круглых ножек, харак-
терных для луншаноидной посуды, так что не существует и полно-
го соответствия китайским материалам.
Сложная археологическая проблема встает в связи с концеп-
цией о миграции культуры банкао. Чисто логически эта проб-
194
лема. конечно, разрешима, но при обращении к конкретным фак-
там решение оказывается построенным на песке. Культура
банкао действительно могла быть близка луншаноидной, но
нельзя утверждать, что ее некерамические изделия чужды
неолиту Юго-Восточной Азии; керамика же ее близка к най-
денной в Нонноктха, в особенности по преобладанию шнурового
орнамента. Культура банкао, видимо, автохтонпа для Юго-Вос-
точной Азии и представляет собой вариант развития тай-малай-
ского неолита, который отличается от представленного в ранних
слоях Нонноктха. Вероятно, в этот период дальнейшее развитие
получил обмен, с чем и связано проникновение из бассейна
Янцзы триподбв, но вряд ли чего-либо еще. Комплексы из пе-
щер Гуа-Ча и Гуа-Кечил с их шнуровой керамикой близки куль-
туре банкао, что подтверждает эту точку зрения. Осуществление
обмена по большим речным путям Юго-Восточной Азии представ-
ляется весьма вероятным, а сходство неолитических культур мо-
жет свидетельствовать о его развитии. В случае с культу-
рой банкао недостает фактов для доказательства миграции из
Китая.
Аргументы в пользу преимущественно местного развития
подкрепляются данными палеоантропологии. Например, погребе-
ния из пещеры Гуа-Ча не позволяют предполагать какой-либо
смены населения в период между хоабиньской эпохой и неоли-
том [1383]. Скелеты из Банкао по антропологическим признакам
были близки современным тайцам [1166], некоторые принадле-
жат индивидам, которые, возможно, страдали бета-талассемией
(патолргия гемоглобина Е) — заболеванием, которое широко расп-
ространено в современной Юго-Восточной Азии, особенно среди
автохтонного мон-кхмерского населения [454], но отсутствует в
Китае. Итак, носители культуры банкао были, по всей вероят-
ности. автохтонами и могли иметь весьма значительные австра-
лоидные признаки, как и обитатели Гуа-Ча. Вполне возможно,
что малайские памятники были связаны с локальным передви-
жением рисоводческого населения на Малаккский полуостров,
который до прихода носителей культуры банкао был занят пре-
имущественно поздним хоабиньским населением.
Можно отметить общую изоляцию Малаккского полуострова
в период неолита и отсутствие связей с ранними австронезийски-
ми культурами Восточной Индонезии и Филиппин. Южная часть
этого полуострова почти не изучена археологически, лишь в
Танджопг-Бунге в Джохоре найдены немногочисленные линзовид-
ные и четырехугольные в сечении тесла [1396, с. 25]; доисто-
рия Суматры почти совсем не исследована. Тем не менее было бы
преждевременно предполагать отсталостц южной части полуост-
рова в эпоху неолита, что как будто бы следует из современных
Данных, вопреки прежнему мнению о том, что этот район был
ареалом миграции австронезийцев (см., например, [690]).
Отметим, что в тай-малайском неолите обнаружены элементы
культуры шнуровой керамики, датируемой, вероятно, VI—
7*
195
IV тысячелетиями до н. э. и представленной поздними хоабинь-
скими слоями в Пещере Духов, в гротах Гуа-Ча и Гуа-Кечил;
последующие (локальные) варианты зафиксированы в Ноннокт-
ха, в памятниках на севере Таиланда, имеющих тот же возраст,
а также на юге — в поселках, относящихся к культуре банкао.
И все же мы в состоянии обнаружить сходство в развитии куль-
тур п-ова Индокитай, но, прежде чем обратиться к этому райо-
ну, было бы уместно поговорить о «паршивой овце» археологии
Юго-Восточной Азии — каменном тесле.
Типы тесел Юго-Восточной Азии
Наряду с керамикой наиболее типичный предмет музейных
коллекций неолита Юго-Восточной Азии — каменное тесло. К со-
жалению, подавляющее большинство тесел не датировано, про-
исхождение практически не установлено, что, однако не помеша-
ло использовать их как материал для далеко идущих обобще-
ний, касающихся этого района, в частности, Р. Хайне-Гельдер-
пу и О. Бейеру. Последние исследования показали, что эти
обобщения не очень надежны, хотя и содержат много ценных и
убедительных сведений. Мы вернемся к ним ниже, после корот-
кого экскурса в типологию и распространение тесел, чему посвя-
щено исчерпывающее исследование новозеландского археолога
Р. Даффа [372].
Типология Даффа основана на выделении следующих призна-
ков: сечение, наличие или отсутствие обработки для крепления
рукояти. Особые формы, наиболее важные для Юго-Восточной
Азии,— тип 1А, прямоугольный в сечении, с уступчатым обуш-
ком; тип 1В, прямоугольный в сечении, обушок с плечиками;
тип 2А, прямоугольный в сечении, с не обработанным специаль-
но обушком, и тип 8, прямоугольный в сечении, с обушком, имею-
щим широкие плечики. Внутри этих типов существует много под-
типов, детально рассматривать которые нет необходимости.
Большая часть тесел обколота с одной стороны в противополож-
ность затесанным с двух сторон топорам, хотя последние находят
довольно часто, особенно овальные или линзовидные в1 сечении.
Основная форма тесла, общая для большинства районов Юго-
Восточной Азии в неолите,— тип 2А, т. е. простое четырехуголь-
ное тесло. Видимо, оно было предшественником многих поздних
форм. Выше говорилось, что тесло сочеталось с ранней шнуровой
керамикой в Пещере Духов и на Тайване; соответствующий слой
Пещеры Духов датируется приблизительно рубежом VII—VI ты-
сячелетий до н. э., найденное там орудие представляет первую,
четко определенную форму тесла, происходящего из ареала, где
использовалась хоабиньская техника шлифовки рабочего края.
Эти тесла выполнены в основном техникой оббивки крупного
нуклеуса, а затем целиком или почти целиком шлифованы.
Р. Дафф говорит об арктическом происхождении тесел типа
196
Типы каменных тесел из Юго-Восточной
Азии, по Р. Даффу: 1А - Лусон; 1В - Цент-
ральная часть Сулавеси; 2А — Ява; 2G - се-
верная часть Вьетнама; 3G — Лусон; 5D и
7D — Малаккский полуостров; 7А - Суматра;
8А - Индокитай. Мотыга типа пату — Тай-
вань
2А, но датировка Пещеры Духов позволяет вполне определенно
предположить их местное развитие.
Четырехугольное тесло типа 2А сходно с другим простым тес-
лом или топором, овальным или линзовидным в сечении, при-
надлежащим, по классификации Даффа, к типам 2F или 2G.
Это орудие стало источником многих недоразумений, потому что
некоторые авторы отнесли его к культуре мигрантов, отличаю-
щихся от изготовителей четырехугольных тесел. Но об этом речь
пойдет ниже. Попытки рассуждать о культурах и миграциях на
основании одних лишь тесел ныне почти целиков отвергнуты
специалистами. Овальные формы появляются спорадически вме-
сте с другими типами, выделенными Даффом, или без них во
197
многих регионах. Овальные в сечении тесла доминируют в
Меланезии и Австралии. Вообще же в Юго-Восточной Азии
такие тесла получали путем оббивки желвака из твердой гор-
ной породы, в результате чего изделия становились округлыми
в сечении [914], тогда как четырехугольные тесла производились
раскалыванием заготовки из породы более податливой, такой,
например, как базальт. Такие же различия прослеживаются и в
Полинезии. Иногда тесла овальной формы имеют перехват или
шейку для крепления рукояти, что тоже связано с техникой
оббивки. Такие типы найдены в Австралии, Восточной Индо-
незии и Меланезии, а также в Японии и на северо-востоке Азии.
Является ли это следствием диффузии — неизвестно.
Поздние формы, развившиеся из тесел типа 2А, были сосре-
доточены, по мнению Р. Даффа, в трех центрах. Первый —
Южный Китай, оказавший влияние на южные острова Рюкю,
Тайвань и Филиппинский архипелаг. Второй — северная часть
п-ова Индокитая; влияние его распространялось на остальные
части Индокитая, на Таиланд и северную часть Малаккского
полуострова. Третий — Сингапур и прилегающие районы; под его
воздействие подпала большая часть южных и восточных островов
Индонезии. Выделение Даффом центров нововведений целиком
основано на характере распространения тесел, а потому схема-
тично и не учитывает существования малых локальных центров.
Для первого центра — Южного Китая — характерны тесла
типа 2А (которые известны повсюду), уступчатые тесла типа
1А и тесла типа 1В со^ слабо выделенными плечиками. Типы
1Л и 1В встречаются в южных луншаноидных культурах вплоть
до Янцзы на севере, но в Центральном Китае простые бесчереш-
ковые тесла типа 2А характерны как для яншао, так и для
луншаноидных культур, хотя в последних многие тесла имеют
отверстия для крепления рукоятки. На Тайване уступчатые тесла
1А, как ни странно, отсутствуют в луншаноидных культурах,
но имеются наряду с формами типа 1В в культуре юаныпань,
которая будет описана в следующей главе. Тип 1В распростра-
нился также па южных о-вах Рюкю, но здесь он не датирован
[822, с. 231]. На Тайване есть особые башмаковидные топоры,
имеющие параллели в материковом Китае [1228], а также мо-
тыги с плечиками и мотыги в форме «пату», которые, видимо,
достаточно поздние. Термином «пату» обозначают известное ору-
жие маори (аборигенов Новой Зеландии), которое в действитель-
ности пе имеет отношения к тайваньским мотыгам. На Филип-
пинах обычны тесла типов 1А, 1В и 2А; есть там еще тесла
треугольные в сечении, а также долота, округлые в сечении, ко-
торые сходны с полинезийскими формами тесел. Из всех регио-
нов Юго-Восточной Азии Филиппины ближе всего к Полинезии,
несмотря па отсутствие большинства общих форм в промежуточ-
ных областях — Меланезии и Микронезии.
Второй центр — северная часть Индокитая — характеризуется
отсутствием типа 1А с уступчатым обушком и развитием тина
198
8 с широкими плечиками. Как и в других районах, обычны там
простые тесла типа 2. Часто встречаются формы овальные и лин-
зовидные в сечении. В Саийоке и Банкао, например, все три
формы — типы 2А, 2 и 8 — найдены вместе. К западу тесла типов
2 и 8 распространялись до китайской провинции Юньянь, индий-
ского штата Ассам и далее на северо-восток Индии [312,
с. 64]. В целом решение проблемы древних связей Индии с
Юго-Восточной Азией в настоящее время затруднено из-за почти
полного отсутствия археологических данных из Бирмы.
Третий центр — Сингапур и прилегающие районы Малаккско-
го п-ова и западной части Индонезии. Здесь широко распростра-
нен тип 2, но линзовидные в сечении, оббитые тесла пока на й-
дены только на Малаккском полуострове и на Сулавеси. На се-
вере Сулавеси обнаружено несколько тесел типа 1А с уступчатым
обушком, что свидетельствует о связи острова с Филиппинами.
Однако в указанном районе получили развитие два особых типа
тесел — остроконечные (типы 7А, В, С, по Р. Даффу) в Запад-
ной Индонезии и клювовидные (типы 7Д, Е) на Малаккском
полуострове. Одно из погребений b Гуа-Ча содержало клюво-
видные тесла, а большая часть археологических комплексов
Малаккского полуострова и западной части Индонезии включает
типы 2 и 7 [820; 684].
Выделение Р. Даффом трех центров хорошо соотносится с
распространением типов, хотя различие между типами 1В и 8
(т. е. формами с плечиками) представляется незначительным.
Поэтому южнокитайский и североиндокитайский центры в дей-
ствительности могут различаться лишь по отсутствию в послед-
нем типа 1А (с уступчатым обушком). Этот тип получил развитие
на Тайване ко II тысячелетию до н. э., тогда как формы с пле-
чиками, клювовидные или остроконечные, могли развиваться в
районах их распространения несколько позже. Каменные тесла
продолжали использоваться и в эпоху металла, а в некоторых
местах почти до современной эпохи. Существует много весьма
своеобразных типов орудий, по-вндимому местных. Это ножи
«тембелинг» па севере Малаккского полуострова [372] и топоры
с перехватом «чичивчив» с о-ва Ботель-Тобаго и Южного Тай-
ваня [822], но возраст и тех и других неизвестен.
Другой вид изделий из камня, широко распространенный в
Юго-Восточной Азии,— колотушки для изготовления тапы. Они
имеют различную форму: серповидные на Тайване и Филиппи
нах, цилиндрические на Малаккском полуострове (как экземпляр
из Гуа-Ча), колотушки с прямой спинкой на Филиппинах и во
Вьетнаме. На Сулавеси, островах Филиппинского архипелага и
на Малаккском полуострове есть необычная форма с ротанговой
Рукоятью, параллели которой, возникшие, возможно, в результа-
те доисторических контактов, известны в Мексике [889; 910;
1238; 1377]. Рассмотрев лично некоторые из мексиканских коло-
тушек, я решительно присоединился к мнению о доисторических
контактах. Одно из наиболее значительных обстоятельств, связап-
199
ных с колотушками для тапы, заключается в том, что их нахо~
дят, как правило, только в островной Юго-Восточной Азии и в
прибрежной материковой зоне, особенно в ареале австронезий-
ских языков, тогда как большинство памятников материка содер-
жит вместо них пряслица. В этом можно видеть раннее отраже-
ние устойчивой австронезийской традиции изготовления одежды
из тапы, а не из тканой материи, традиции, до сих пор не по-
терявшей своего значения в Океании.
Теория миграции, основанная на изучении тесел
В 1932 г. Р. Хайне-Гельдерн опубликовал статью «Прародина
и ранние миграции австронезийцев» [690], в которой вся доисто-
рия Юго-Восточной Азии получила новое освещение. В проблемы,
решение которых казалось малореальным, неожиданно была вне-
сена ясность, вследствие чего в течение 30 и даже более лет эта
работа господствовала в историографии предыстории Юго-Восточ-
ной Азии. В свете достигнутого ныне уровня науки общие выво-
ды Р. Хайне-Гельдерна неверны, хотя едва ли его можно крити-
ковать за это, учитывая тот обьем данных, которым он мог рас-
полагать. Как и у многих исследователей того времени, его выво-
ды основывались на довольно упрощенной теории диффузии
[692, 696].
Р. Хайне-Гельдерн начал свою реконструкцию с простого
овального или линзовидного в сечении тесла (валикового топора),
которое он считал орудием, типичным для раннего евразийского
неолита. Отчасти из-за редкости этой формы на западе Индоне-
зии и в материковой части Юго-Восточной Азии распространение
культуры валикового топора рассматривалось как следствие ми-
грации из Северного Китая или Японии через Тайвань и Филип-
пины в Восточную Индонезию и Меланезию. Первоначальные
обитатели Западной Меланезии восприняли эту культуру вместе
с папуасскими (неавстронезийскими) языками, которые, как счи-
тал Р. Хайне-Гельдерн, были принесены монголоидами (иссле-
дователь исходил из того, что эти языки бытуют среди монго-
лоидного населения северной части о-ва Хальмахера в наши
дни). Эта миграционная волна принесла также керамику, изго-
товляемую жгутовой техникой, а также, возможно, тайные союзы
и обрядовые танцы в масках. Р. Хайне-Гельдерн считал, что бла-
годаря ей произошла и «частичная неолитизация» Австралии.
Концепция культуры валиковою топора не выдержала провер-
ки временем. Соответствующие ей тесла (типы 2F и 2G, по Даф-
фу) — ранняя форма, они появились в материковой культуре
бакшон ранее тесел типа 2А в пещере Ниа. В Северной Австра-
лии они были известны более 20 тыс. лет назад. В Юго-Восточ-
ной Азии эта форма является исконной, она не связана ни с ка-
кой культурной миграцией. Более того, папуасские языки Новой
Гвинеи представляются автохтонными, и единственное, что
остается от первоначальной концепции Р. Хайне-Гельдерна,—
200
Каменные колотушки для изготовления тапы
из Юго-Восточной Азии: а - Малаккский по-
луостров; b - Сулавеси (колотушка с ротан-
говой рукоятью); с - Филиппины (колотуш-
ки двух типов: с прямой спинкой и клюво-
видный); d — Чебу, Филиппины; Ь и с даны
без масштаба
это возможное распространение керамики, изготовленной жгуто-
вой техникой, из Японии в Китай. Как будет видно из дальней-
шего, даже эта гипотеза очень уязвима.
Согласно Р. Хайне-Гельдерну, следующая миграция отмече-
на распространением плечиковых топоров (тесла с плечиками
типов 1В и 8, по Даффу) из северо-восточной части Индии в
Юго-Восточную Азию. Культура плечикового топора была связа-
на с австроазиатами (эта языковая группа ныне включает носи-
телей мон-кхмерских языков, семангов и сеноев Малаккского
полуострова, вьетов, некоторые языки Бирмы и Ассама). Они
были монголоидами неизвестного происхождения, которые про-
никли на Тайвань, Филиппины, в Японию. Однако концепция
культуры плечикового топора с течением времени также оказа-
лась несостоятельной, ныне считается, что тесла с плечиками
были, возможно, в Юго-Восточной Азии местным изобретением,
появившимся в эпоху позднего неолита. Последние раскопки в
поселке Шамван в Гонконге показали, что там тесла с плечика-
ми появились в I тысячелетии до н. э. в слоях, лежавших зпа-
201
чителыю выше тех, где встречались первые простые тесла типа
2А [964; 965].
Третья миграция, в соответствии с гипотезой Хайпе-Гельдер-
па,— важнейшая. Опа связана с культурой четырехгранного то-
пора, характеризующейся четырехугольными теслами типа 2А,
которые ранние австронезийцы (праавстронезийцы) принесли в
Юго-Восточную Азию из Китая в первой половине II тысячеле-
тия до н. э. Р. Хайпе-Гельдерп прослеживал истоки культуры
четырехгранного топора в европейских неолитических культурах
долины Дуная и подчеркивал ее тесную связь с культурой яншао.
Он считал, что для нее характерны техника пиления камня, ке-
рамика со шпуровым орнаментом и оттисками плетенки, сделан-
ная при помощи лопатки и наковальни, наконечники копий из
сланца, костяные наконечники стрел, кольца и бусы из камня
и раковин, свайные жилища, выращивание риса и проса, одо-
машнивание свиней и крупного рогатого скота, мегалитические
сооружения, охота за головами, лодки с балансиром и, возможно,
выделка тапы. Р. Хайпе-Гельдерн полагал, что культура четырех-
гранного топора смешалась с культурой плечикового топора в
районах распространения последней, однако достаточно чистая
группа носителей первой (т. е. праавстронезийцы) сумела очень
быстро добраться до южной части Малаккского полуострова, в то
время еще палеолитической, там опа создала лодки с балансиром,
на которых можно было совершать дальние плавания, и оттуда
начались первые австронезийские миграции на восток через Ин-
донезию. Эти миграции шли ио двум основным маршрутам:
один — вдоль южных островов Индонезии к Повой Гвинее, дру-
гой — через Калимантан, Филиппины, Тайвань к Японии. Далее
Р. Хайне-Гельдерн переходил к проблемам происхождения поли-
незийцев и меланезийцев, однако мы оставим эти проблемы до
специального рассмотрения.
Теория трех стадий миграции пе выдержала проверки време-
нем. Культуры валикового топора явно пе существует, пет ника-
ких стратиграфических свидетельств и о культуре плечикового
топора. Как ни странно, Р. Хайпе-Гельдерп строил свою рекон-
струкцию, в значительной мере используя данные о развитии
японского неолита, в те годы очень мало изученного. Кроме того,
он, конечно, сильно преувеличивал значение каменных тесел.
Из широко распространенного неолита Юго-Восточной Азии,
внутри которого валиковые и плечиковые топоры представляются
малозначительными местными вариантами, он четко выделяет
культуру четырехгранного топора. Однако в действительности
около 1750 г. до п. э. культура четырехгранного топора, носите-
лями которой были австронезийцы, не мигрировала, поскольку
четырехгранный топор восходит по крайней мере к VI тысячеле-
тию до н. э., а ранние австронезийцы имели мало контактов с
населением материка, и менее всего с жителями Малаккского
полуострова. Таким образом, от теории Хайне-Гельдерна придет-
ся отказаться. Некоторые из ее ошибочных положений будут
202
рассмотрены в ходе дальнейшего изложения, в частности в раз-
деле, посвященном Филиппинам. В данном случае нужно отме-
тить, что по мере накопления археологических данных к
миграционной теории нельзя уже обращаться как ко всеобъем-
лющему объяснению. Она остается полезной концепцией, но пик
ее популярности в изучении Юго-Восточной Азии миновал.
Неолитические поселки и культуры
п-ова Индокитай
На п-ове Индокитай ныне расположены такие государства, как
Кампучия, Лаос, Вьетнам. Несмотря на сто лет спорадических
исследований, он плохо изучен в археологическом отношении.
Раскопки, в основном французских археологов, проводились в
20—30-е годы XX в. Большинство поселков находится в север-
ной части Вьетнама (см. [1069 и 120, с. 54—73]). Это означает,
что пока нет возможности полностью оценить значение хорошо
датированных памятников, особенно в Таиланде и на Тайване.
Поскольку Индокитай, несомненно, важен с точки зрения доис-
тории как индонезийцев, так и австронезийцев, необходимо обоб-
щение материала; с этой целью я и рассматриваю некоторые нео-
литические поселки; поселки, на которых обнаружен металл,
будут рассмотрены позднее.
Хотя Аннамские горы препятствуют контактам, неолитические
поселки Индокитая очень однородны. Оказывается, в течение
нескольких тысячелетий населенные области были тесно связаны
друг с другом, и эти связи не нарушались сколько-нибудь зна-
чительными внешними влияниями. Основной набор находок
остается стабильным: тесла (типа 2А и 8, по Даффу), браслеты
и серьги из камня и раковин, пряслица, шнуровая и особенно
резная керамика с ограниченным набором форм, небольшое коли-
чество подвесок и других украшений.
Данные о хозяйстве в настоящее время очень ограниченны;
некоторые круглые земляные ограждения — валы в Кампучии,
по всей вероятности, являются неолитическими, что может слу-
жить свидетельством высокого уровня оседлости [937; 938; 1180,
с. 32].
Кампучия. Кампучия имеет то преимущество, что там
есть единственная датируемая стоянка в пещере Лаангспеан
[997, 998]. Мы уже рассматривали эту стоянку в связи с хоа-
биньской культурой; она интересна тем, что в ней керамика и
хоабиньские каменные орудия сосуществуют приблизительно с
IV тысячелетия до н. э. по I тысячелетие н. э. Набор керамики
невелик. Это фрагменты с горизонтальными зонами резного или
точечного орнамента, мотивы которого очень просты и встречают-
ся в неолите Индокитая повсеместно. Необычной находкой явля-
ется сосуд на ножке с точечным орнаментом, отнрсящийся при-
мерно к V в. до н. э. Тесла и украшения отсутствуют. Примерно
203
Изделия индокитайского неолита, в основном из Сомронгсена: а - камен-
ный браслет, диаметр 78 мм; b - каменное кольцо, диаметр 15 мм; с —
просверленная раковина, может быть, фрагмент браслета (45X43 мм);
d — подвеска из раковины, длина 80 мм; е — керамическая наковальня для
изготовления сосудов, максимальный диаметр 87 мм; / — керамическое
грузило для сети, длина 50 мм; g — стеатитовая серьга, диаметр 19 мм;
h — кольцо из раковины или стеатита, длина стороны квадрата 20 мм; i -
керамический валик, возможно, для нанесения узора на одежду, дли-
на 30 мм; / — керамический валик из Банчиенга, длина неизвестна; к —
костяной рыболовный крючок, длина 7 мм; I — подвеска из раковины, раз-
меры неизвестны; т — костяной наконечник, длина 80 мм; п — костяной
наконечник, длина 93 мм; о - сосуд с резным и точечным узором, диаметр
120 мм, из Лаангспеана; р — полированный каменный наконечник с отвер-
стием в черешке, из Бинька, длина 90 мм
в 30 км к юго-востоку от оз. Сап — главного внутреннего озера
Кампучии — находится один из самых таинственных поселков
Юго-Восточной Азии — Сомронгсен, который представляет собой
насыпь длиной около 350 м, шириной 200 м, с мощностью слоя
5,5 м. Археологическое значение этого поселка было отмечено
еще в 1876 г., в разное время там было заложено несколько рас-
копов. В 1902 и 1923 гг. А. Мансюи опубликовал два важных
исследования [943; 944] (недавно дальнейшие небольшие раскоп-
ки стоянки произвел Масаши Чикамори), которые составляют
основу наших современных знаний о ней. Холм Сомропгсен об-
разовался частично в результате отложения пресноводных раку-
шек, частично в результате накопления ила, принесенного рекой.
Стратиграфия включает верхний слой метровой толщины с остат-
ками современных поселений, ниже идет археологический слой
мощностью 4,5 м, состоящий из ила, скоплений раковин и вклю-
чений древесного угля. Датировка раковины (находившейся в
археологическом слое на глубине всего 1,5 м), полученная радио-
углеродным методом,— 1280±120 г. до н. э. (калиброванная
дата — около 1500 г. до н. э.). Если датировка верна, поселок
Сомронгсен имел очень долгую историю. К сожалению, мы не
обладаем информацией о стратиграфическом распределении най-
денных предметов. Некоторые бронзовые изделия были обнаруже-
ны при очень подозрительных обстоятельствах, поэтому пока не
будем говорить о них. Коллекция неолитических предметов одно-
родна и необычайно богата. В числе основных изделий — тесла
(типа 2, прямоугольные и линзовидные в сечении, и типа 8,
по Р. Даффу), браслеты и кольца из раковин Tridacna и Hip-
popus, просверленные диски из раковин, желобчатые керамиче-
ские грузила и керамические пряслица, костяные рыболовные
крючки и острия, а также много необычных украшений из кости
и раковин. Особый интерес представляют почти сомкнутые коль-
ца из известняка, видимо серый, обнаруженные также во мно-
гих доисторических поселках Индокитая. Другие важные пред-
меты — бусины из раковин или известняка, необычные керамиче-
ские наковальни (для гончарного производства?) и пестики,
блоковидные керамические затычки для мочек ушей с резным
крестовидным рисунком, которые напоминают подобные предметы
из сланца из мегалитических поселков на северо-востоке Лаоса.
Эта коллекция содержит большую часть известного в Юго-Вос-
точной Азии набора неолитических изделий (отсутствуют камен-
ные ножи или наконечники).
Вся керамика из поселка Сомронгсен сделана вручную и,
за исключением одного круглодонного кувшина со шнуровым
орнаментом, имеет резной и точечный орнамент. Формы и деко-
ративные мотивы чрезвычайно разнообразны, значительно
разнообразнее, чем в других неолитических поселках Юго-Вос-
точной Азии. Многие изделия из Сомронгсена, наверное, были
изготовлены специально для похорон, так как в поселке найдены
разрозненные человеческие кости, возможно, из йогребений, по-
205
Керамические изделия из Сомронгсена: сосу-
ды (1-4); резной керамический узор (5-21);
керамические ушные затычки с резным орна-
ментом (22-29)
врожденных наводнением. Этот памятник требует дальнейшего
исследования. Если будут найдены неповрежденные погребения,
паше представление об украшениях жителей неолитических по-
селков Кампучии, представленных ожерельями, ручными и нож-
ными браслетами, ушными украшениями, значительно попол-
нится.
Вьетнам. Большая часть данных о неолите на п-ове Индо-
китай получена в северной части Вьетнама; на юге Вьетнама и
в Лаосе обнаружено небольшое количество разрозненных и до-
вольно незначительных находок (о некоторых разрозненных на-
ходках в южной части Вьетнама см. [120; 838], в Лаосе [1173]).
Поэтому начнем с северной части Вьетнама, хотя разрозненность
находок и затрудняет последовательность изложения.
По мнению советского археолога П. И. Борисковского и вьет-
намского археолога Нгуен Фук Лонга, неслит на севере Вьетна-
ма может быть разделен на три периода: ранний, средний и
поздний [142, ч. VI, VII; 1027]. Ранний неолит соответствует
бакшонской культуре. Средний неолит, датируемый предположи-
тельно периодом между IV и V тысячелетиями до н. э., пред-
ставлен двумя стоянками: раковинной кучей в Дабуте, описанной
в главе II, согласно первоначальному сообщению Э. Патте, в ос-
новном как хоабиньская; стоянкой с отщепами и теслами (типа 2,
по Даффу) в Допгхое около города Тханьхоа. В Донгхое отщепы
из базальта покрывают территорию диаметром 1,5 км, здесь пан
дено несколько незаконченных и законченных тесел, все без
плечиков. 11. И. Борисковский и Нгуен Фук Лонг рассматривают
большую часть северовьетнамских неолитических поселков как
поздненеолитические, предположительно датируемые IV—II тыся-
челетиями до и. э. Эти даты, пожалуй, слишком удревнепы, хотя
публикаций радиоуглеродных датировок этого периода до сих
пор нет. Типичные изделия периода позднего неолита — керами-
ка, сделанная на гончарном круге, и тесла с плечиками (типа 8,
по Даффу), хотя последние почти неизвестны в бассейне Крас-
ной реки. Основное заселение дельты реки, возможно, началось
в этот период, там в последнее время были сделаны наиболее
эффектные находки 13. Опишем некоторые из них, видимо отно-
сящиеся к позднему неолиту (во многих случаях с уверенностью
классифицировать их невозможно). В южной части Вьетнама
многие поселки были исследованы в 20—30 годы XX в. француз-
скими археологами; хотя найденные изделия обычно хорошо опи-
саны, информация о стратиграфии очень мала. В Баучо, в про-
винции Куангбинь, в культурном слое песчаной дюны обнаруже-
ны тесла (типов 2 и 8, по Даффу), кремневые пластины,
несколько желобчатых точил, вероятно для затачивания тесел и
наконечников, фрагменты сосудов, возможно круглодонных,
со шнуровым и резным орнаментом. Возраст Баучо, по измене-
ниям уровня моря,—менее 4 тыс. лет [1066; 462, с. 32]. Неко-
торые фрагменты имеют орнаментальную роспись охрой, но они
слишком малы, чтобы разобрать ее мотивы. Подобные комплексы
207
дали и другие памятники этого района, еще большее количество
фрагментов красной расписной керамики обнаружено в пещере
Минькам около Баучо. М. Колани сообщает о фрагментах резной
и точечной керамики из Лаангспеана в Кампучии и из других
пещер в провинции Куангбинь; очевидно, этот тип декора наи-
более распространен в Индокитае. Расписные фрагменты из
Минькам и Баучо, очевидно, совершенно уникальны. Э. Сорок
сообщает о других неолитических пещерных стоянках в провин-
циях Нгеан и Тханьхоа на севере Вьетнама. Здесь тоже найдены
тесла (типов 2 и 8, по Даффу), а также несколько каменных
браслетов и блоковидных каменных ушных затычек, подобных
тем, что были обнаружены в Сомронгсене. Под скальным наве-
сом Чогань в провинции Ниньбинь М. Колани обнаружила «ма-
стерскую» по производству браслетов из известняка и нефрита
[266]. В большинстве этих стоянок зафиксирована обычная рез-
ная керамика, иногда с гребенчатой насечкой, как в Долине
Кувшинов в Лаосе, иногда с нанесенными штампом кружками —
обычный мотив неолитических культур юаныпань (Тайвань) и
на Филиппинах. Эти параллели нуждаются в обосновании; в ли-
тературе содержится большое количество неточных сопостав-
лений.
В северной части страны вьетнамскими археологами в послед-
нее время было успешно раскопано несколько неолитических
поселков. Самый богатый — Фунгнгуен в дельте Красной реки,
несколько севернее Ханоя. Поселок представляет собой низкую
насыпь 150X50 м с культурным слоем примерно 80 см толщиной.
Вьетнамскими археологами было раскопано свыше 3800 кв. м,
открыт комплекс из тесел (типа 2, по Даффу), топоров и мотыг
(формы с плечиками, редкие в районе Красной реки, отсутству-
ют), фрагментов каменных браслетов (некоторые с выступами,
как в Гуа-Ча в Малайзии и в Гонконге), желобчатых каменных
точил распространенного в Индокитае типа, керамики, изготов-
ленной на гончарном круге и обожженной. Для керамических
сосудов типичны круглая ножка, шнуровой и гребенчатый орна-
мент (многие украшены оттисками, сделанными резными камен-
ными штампами или лопатками). В Южном Китае керамика,
изготовленная на гончарном круге и украшенная оттисками, кото-
рые выполнены резной лопаткой, датируется концом II тысяче-
летия и I тысячелетием до н. э., а вьетнамские археологи дати-
руют Фунгнгуен приблизительно III тысячелетием до н. э.; такая
датировка возможна, но все же представляется удревненной14.
В этом и других поселках, ‘относящихся к одному и тому же
времени, обнаружены зерна риса, кости свиней, крупного рога-
того скота и кур. Согласно данным о раскопках в Таиланде,
рассмотренным выше, очень вероятно, что эти животные были
одомашнены; были найдены также глиняные обожженные фигур-
ки крупного рогатого скота, собак, свиней и кур.
Несколько южнее Ханоя расположен поселок Вандьен (ана-
логичный поселку Фунгнгуен), где было найдено свыше 275 мо-
208
Tbir, топоров и тесел (типа 2, по Р. Даффу). Здесь обнаружено
очень много браслетов; в этой связи было сделано предположе-
ние, что они играли роль всеобщего эквивалента [172, ч. VII;
234; 490, с. 593]. С учетом аналогий в Микронезии и Меланезии
эта гипотеза выглядит весьма привлекательной: она объясняет,
почему каменные кольца, слишком маленькие для того, чтобы
быть браслетами, и слишком большие для того, чтобы быть перст-
нями, так широко распространены в неолитических поселках
Индокитая. Правда, многие из подобных изделий на стоянках
Таиланда и Малаккского полуострова были обнаружены прямо
на запястьях и лодыжках погребенных, но вполне возможно, что
они выполняли функции как украшений, так и денег. То же мож-
но предположить и в отношении повсеместно распространенных
бус из камня и раковин.
Основной набор бесчерешковых тесел с плечиками, шнуровой
керамики, а также колец из камня и раковин зафиксирован в
многочисленных поселках в северной части Вьетнама [947].
К нехарактерным предметам относятся три сланцевых наконеч-
ника, аналогичные тайваньским неолитическим, один — с череш-
ком, обнаруженный возле Бинька в провинции Туйенкуанг
(см. [943]), а также фрагменты сосудов с отверстиями и насеч-
ками из поселка под утесом Маипха возле Лангшона, которые
А. Мансюи интерпретировал как курильницы для растительных
благовоний [943]. Следует упомянуть некоторые из самых заме-
чательных предметов: каменные музыкальные бруски, огранен-
ные сколами, которые, видимо, были компонентами литофонов
(литофон — род ксилофона с каменными клавишами, который
мог воспроизводить музыку в гамме, близкой индонезийскому га-
мелану). Тщательно ограненные каменные клавиши такого типа
обнаружены на юге Вьетнама, преимущественно в местности
Ндутлиенькрак в провинции Дэрлак, но, к сожалению, об их
принадлежности к неолиту можно только строить предположе-
ния. Ж. Кондоминас предположил даже, что они близки бакшон-
ской культуре, но это кажется маловероятным, учитывая разви-
тую технику оббивки [276; 142, ч. VII, с. 241].
Неолит Индокитая в целом, видимо, весьма однородное обра-
зование с локальным вариантом, представленным поселками на
Красной реке. Насколько можно судить, в других памятниках
зафиксирован основной комплекс из нескольких категорий пред-
метов, который отличается от прочих комплексов Юго-Восточной
Азии большим количеством керамики с насечками и тесел с пле-
чиками. Для неолита в Индокитае характерны также почти сом-
кнутые кольца-серьги и* блоковидные ушные затычки; правда,
Последние есть и в Гонконге. Итак, можно констатировать разви-
тие определенных черт в неолитических культурах Таиланда и
Малаккского полуострова и сходное их развитие в Южном Китае
и на Тайване. Но особенно тесных связей с развивающимися
Австронезийскими культурами Индонезии и Филиппин* как будет
Показано ниже, нет. О темпах развития культур Индокитая из-
209
вестпо мало. Очевидны черты, унаследованные от хоабиньской
культуры, а однородность неолитических поселков позволяет го-
ворить о широком распространении нововведений. Однако воз-
держимся сейчас от обобщений и перейдем к проблемам развития
культур эпохи бронзы и железа в I тысячелетии до н. э.
Культуры эпохи металла в Юго-Восточной Азии
Выше приводились данные, которые дают основание предпо-
лагать, что эпоха металла в Таиланде началась в III тысячеле-
тии до н. э. или незадолго до этого времени. Но сейчас ужа есть
материалы, которые позволяют утверждать, что широкое рас-
пространение металла в Юго-Восточной Азии началось примерно
с 1500 г. до н. э.15. Так как бронза и железо па памятниках
обычно встречались вместе, я использую термин «эпоха металла»,
не пытаясь отделить бронзовый век от железного. Нонноктха
можно, конечно, считать памятником бронзового века, если ис-
пользовать терминологию, употребляемую при описании европей-
ских памятников, по термин «бронзовый век» слишком специфи-
чен, чтобы применять его к памятникам Юго-Восточной Азии.
В середине I тысячелетия до н. э. и позднее материковая
часть Юго-Восточной Азии и п-ов Индокитай испытали влияние
донгшонской металлургии бронзы, центр которой находился, ви-
димо, на севере Вьетнама и на юге Китая. До открытия в Нои-
ноктха фактически вся доханьская бронза, известная в регионе,
была выполнена в этом стиле, характерные черты которого обна-
руживаются на разнообразных бронзовых предметах — бараба-
нах, ситулах, ритуальных топорах. Тем не менее описанию мест-
ного развития необходимо предпослать краткий экскурс в эпоху
бронзы и железа в Китае.
В Центральном Китае развитая группа культур луншань, ко-
торая следует за луншапоидпыми культурами, как считает Чжан
Гуанчжи, сменилась письменной цивилизацией, использовавшей
бронзу; эта цивилизация исторически связана с династией Шан
(традиционно датируемой приблизительно 1600—1027 гг. до п. э.).
Среди характерных черт этой цивилизации, которые не требуют
подробного рассмотрения,— развитое бронзовое литье в формах,
наиболее ранние из известных образцов китайского письма, цен-
трализованная аристократическая форма правления, очень пыш-
ные царские погребения, напоминающие царские гробницы Ура
в Месопотамии. Это первая из великих цивилизаций Китая; воз-
можно, она достигла значительного уровня урбанизации, о кото-
рой расскажет еще не раскопанный памятник с земляными вала-
ми, огораживающими пространство площадью 3,4 кв. км в Чжэн-
чжоу в провинции Хэнань. Цивилизация Шан, несомненно, под-
держивала контакты со степными обществами на западе, но,
видимо, оказывала относительно малое воздействие на неолити-
ческие общества Южного Китая.
210
Изделия из «геометрического» горизонта по-
селка на о-ве Ламма (Гонконг): а, b — втуль-
чатые бронзовые топоры; с - бронзовый на-
конечник стрелы с шипами; d, е — каменные
шлифованные наконечники стрел; / - камен-
ные кольца с Т-образным сечением; g, h —
разомкнутые нефритовые серьги; i — втуль-
чатое бронзовое копье; j — бронзовый кин-
жал
Эпоха Западного Чжоу, которая сменила шанскую, датируется
приблизительно 1027—771 гг. до н. э. Она продолжила традиции
культуры шан, по в этот период бронзовая металлургия распро-
странилась на юг до современной провинции Чжэцзян, где она
сочеталась с керамикой со штампованным геометрическим орна-
ментом. В эпоху Восточного Чжоу (770—222 гг. до н. э.) появи-
лась ирригация, а также выплавка железа (около 600 г. до н. э.
или несколько позднее). Возникли окруженные земляными ва-
лами города с регулярной планировкой — археологическое свиде-
тельство могущества государства, известного под названием Чу
(600—200 гг. до п. э.) [787; 227; 1434], расположенного в сред-
нем течении Янцзы и простиравшегося на юг до нынешней про-
винции Хунань. Как центр высокоразвитого бронзового производ-
ства, Чу сыграло определяющую роль в развитии стиля донг-
hiOH16. 1
Окончательное объединение Китая завершилось в эпоху Цинь
в 221 г. до н. э., при императоре Цинь Шихуане; позднее, в 206 г’
до н. э., утвердилась династия Хань. В 111 г. до н. э. северная
часть Вьетнама была завоевана ханьской армией и превращена
в провинцию китайской империи, но прямое вмешательство Ки-
тая в дела этого района, очевидно, началось уже в 256 г. до н. а.
[120, с. 79—82]. Видимо, распространение культуры донгшон на
севере Вьетнама в значительной мере приходится на этот ранний
период китайского влияния17. Прежде чем перейти к рассмот-
рению культуры донгшон, вернемся к керамике со штампован-
ным геометрическим орнаментом; Чжан Гуанчжи считает, чк,
она маркирует «геометрический горизонт» культурного слоя, ко-
торому предшествует луншаноидный горизонт [218; 222, с. 380—
392; 236]. В юго-западной части Китая, к югу от Янцзы, геомет-
рическая керамика была распространена очень широко (кроме
государства Чу) в течение всего I тысячелетия до н. э.; ее влия-
нием, несомненно, был затронут Тайвань, возможно, Филиппины
и Индонезия, хотя там это влияние распространилось довольно
поздно, поэтому выходит за пределы нашей темы [1300; 1306].
Чжан Гуанчжи считает ее развитие продуктом влияния культу-
ры Шан и Западного Чжоу в других неолитических районах;
к этому горизонту принадлежит очень большое количество посел-
ков. Керамика, как правило, выполнена вручную, распространенье
кругло донные сосуды с низким горлом. Изящных форм и роспи-
си, свойственных некоторым луншаноидным культурам, нет:
орнамент — регулярно повторяющиеся геометрические линии -
просто оттискивался на большей части поверхности сосудов при
помощи резного деревянного или каменного штампа. Этот геомет-
рический штампованный орнамент, несомненно, имеет аналоги;г
в керамике шан в бассейне Хуанхэ. Геометрический орнамент в
этом районе характеризует культуру раннего неолита; в период
экспансии Восточного Чжоу и Чу после 600 г. до н. э. в юго-
восточных районах китайского побережья появились бронзовые
и железные орудия.
Бронзовые предметы, обнаруженные в поздних неолитических
поселках юго-востока,—это топоры с втулками, со скошенными,
веерообразными и серповидными рабочими краями, наконечнике
стрел и копий с черешком или с втулкой, секиры и кинжалы,
а также такие случайные здесь предметы, как рыболовпы
крючки. Другие изделия, связанные с этой культурой бронзы,
известны в провинции Гуандун и Гонконге; из материалов, от-
носящихся к Гонконгу, хорошо описаны коллекции из поселка
на о-вах Ламма [442; 58; 964; 965] и Лантау [673; 1194; 333]
Среди неметаллических изделий — каменные тесла, уступчаты '
и без черешков (типы 1А, IB, 2А, по Даффу), каменные колыь1
и браслеты, некоторые Т-образные в сечении, подобно экземпля-
рам из северной части Вьетнама, Гуа-Ча и шанского Китая:
меньшие по размерам, почти сомкнутые «серьги», ланцетовидны
или треугольные шлифованные каменные наконечники, многие с
212
желобчатым основанием. На памятниках Гонконга, как и на
памятниках района Хайфень в провинции Гуандун, исследован-
ных Ф. Мальони [933; 934], обнаружено много керамики, орна-
ментированной свастикообразным штампом, который, очевидно,
восходит к мотиву китайского орнамента на бронзе. Хотя пол-
ного согласия в датировке этой посуды нет, в основном она отно-
сится к эпохе Восточного Чжоу, Д. Финн датирует ее 500—250 гг.
до н. э. Стало быть, эти памятники, где найдены бронзовые пред-
меты, украшенные геометрическим орнаментом, относятся к тому
же времени, что и донгшонские памятники, расположенные юго-
западнее.
Донгшонский стиль в бронзовой металлургии
Донгшонскпй стиль — классический пример древней бронзо-
вой металлургии в Юго-Восточной Азии; предметы, выполненные
в этом стиле, встречаются в Таиланде, Малайзии, на п-ове Индо-
китай и в Индонезии вплоть до западной границы провинции
Ириан-Джая. Индонезийская группа будет исследована в следую-
щей главе, а здесь хотелось бы подчеркнуть, что термин «допг-
шонский стиль» относится к взаимосвязанным комплексам, встре-
чающимся во всем ареале, тогда как понятие «донгшонская
культура» относится к северной части Вьетнама, а еще точнее —
к долине Красной реки и району Тханьхоа, где сделаны упоми-
навшиеся выше находки. Пока неясно, можно ли говорить о
группе культур донгшон; употребление же термина «стиль» не
предполагает общности культур во всем ареале. Многие предметы
скорее были привозными, чем производились на окраинах их
распространения.
Донгшонский стиль известен преимущественно по предметам
из бронзы; железо, обнаруженное на наиболее важных матери-
ковых памятниках, использовалось в основном в утилитарных
целях — для производства орудий и оружия, которые не украша-
лись. Наиболее известные донгшонские изделия — бронзовые ба-
рабаны с плоским верхом, выпуклым ободом, прямыми стенками
и скошенной ножкой; такие барабаны известны во всем ареале.
По техническим характеристикам эти барабаны относятся к
типу 1, по Ф. Хегеру; они были найдены в богатых погребаль-
ных комплексах в Донгшоне (давшем название культуре) возле
Тханьхоа, во Вьетхе у Хайфона во Вьетнаме, а также в Шичжай-
Шань у оз. Дяпь в китайской провинции Юньнань. Бронзовые
барабаны были распространены в Юго-Восточной Азии на про-
тяжении последних 2 тыс. лет; есть сведения об их использовании
на территории Гуйчжоу в эпоху Хань, они еще и сейчас
встречаются в Лаосе, где служат символами социального статуса
и используются в обрядах вызывания духов предков.
Итак, специфически донгшонский тип (1, по Ф. Хегеру),
Имеющий определенную форму и декор, можно считать исход-
ной формой, к которой восходили позднейшие типы. По стили-
213
стическим особенностям, китайским импортам и немногочислен-
ным радиоуглеродным датам донгшонский стиль датируется в
широких пределах — от 800 г. до н. э. до 400 г. н. э., но более
вероятно — от 500 г. до н. э. до 100 г. н. э. Вьетнамские архео-
логи недавно открыли памятники со следами бронзового произ-
водства, восходящими к 1500 г. до н. э., но об этом речь пойдет
ниже.
Декор донгшонских барабанов обнаруживает изумительное
мастерство и отражает более высокий уровень развития социаль-
ной и ритуальной жизни, чем в предшествующий период. На наи-
более ранних барабанах, детально исследованных В. Голубевым
и Б. Карлгреном [536; 787], тимпаны декорированы циркуль-
ными зонами со звездой в центре; зоны заполнены гравирован-
ным геометрическим орнаментом, а иногда — гравированными
фигурами, изображающими вооруженных людей в головных убо-
рах из птичьих перьев, а также летящими птицами, оленями,
ящерицами, рыбами, барабанами и чем-то вроде домов на сваях.
Б. Карлгрей приводит ряд мотивов, имеющих близкие параллели
на бронзах Чу, обнаруженных в Хунани и в среднем течении
Янцзы, в том числе центральную звезду, плетенку, меандр,
спираль и весьма характерный донгшонский знак — кружки,
соединенные по касательной линиями. Символы птиц и оленей
также имеют параллели в Южном Китае, а возможно, и в до-
историческом Таиланде, если принять интерпретацию П. Сёрен-
сеном оленьего рога из Банкао как части головного убора шама-
на. К. Уэйлс также предположил, что донгшонские барабаны
связаны с шаманством,л проникшим в рассматриваемый район из
Северной Азии [1416]. Параллели на бронзах Чу позволили
Б. Карлгрену отнести начало донгшонского стиля к 400 г. до н. э.
Стенки некоторых из лучших барабанов украшены фризами,
которые изображают лодки с носом в виде птичьей головы и кор
мой в форме птичьего хвоста, а на барабанах из Нгоклу и Хоавг-
ха (северная часть Вьетнама) лодки имеют каюту с барабаном
Бронзовый барабан типа 1,
по Ф. Хегеру (Национальный
музей, Пномпень). Тимпан
диаметром приблизительно
65 см
214
К' Лодка с воинами и кабина с барабаном, изоб-
В раженные на спинке барабана из Нгоклу
Ж:’ (северная часть Вьетнама)
^внутри и заполнены вооруженными людьми с головными убора-
Ши из птичьих перьев. В. Голубев полагает, что это ладьи духов,
|которые перевозят умерших в страну мертвых, а концентрические
шроцессии в верхней части барабана изображают похороны.
подкрепление своей гипотезы он ссылается на аналогичную
^символику ладьи духов, праздников в честь мертвых и художе-
ственные мотивы, схожие с донгшонскими, которые сохраняются
?у нгаджу на Калимантане [536]. О бронзовой статуэтке человека
с головным убором в виде птицы-носорога, близкой по стилю
;онгшону, найденной в селении кайянов, обитающих в централь-
гой части Калимантана, сообщает Т. Харрисон (см. [659; 120,
. 169—171]). Если В. Голубев прав, барабаны, по-видимому, ис-
пользовались главным образом в погребальном ритуале. В. Голу-
ев придавал особое значение тому, что донгшонские мотивы и
имволика широко сохраняются в современной Индонезии и в
Деланезии, но это не значит, что лишь по символике лодок и
фоцессий можно судить о функциях барабанов. Нельзя с полной
гверенностью считать, что именно декор па барабанах отражает
[х функции. Л. Безасье рассмотрел концепции различных авто-
ров об этих функциях [120]. Многие увязывают их с шаманиз-
щм, культом солнца, представлениями о борьбе стихий воды и
уши, вызыванием духов в знахарских целях. Китайские парал-
лели здесь бесполезны, так как китайская металлургия не знала
Производства бронзовых барабанов, и барабаны типа 1, по Ф. Хе-
Вру, к северу от Юньнани не обнаружены.
► Главное поселение и могильник в Донгшоне на берегах
* Сонгма в провинции Тханьхоа известно по раскопкам
I. Пажо в 1924—1928 гг., О. Джансе в 1935—1937 гг., вьетнам-
ких археологов в 1961 — 1962 гг. [773; 120, с. 83]. В 43 г. н. э.
^селение, по-видимому, было разграблено в ходе подавления
Ьсстания местных жителей китайским полководцем Ма Юанем;
рльшая часть находок относится, очевидно, ко времени, пред-
1ествующему этому событию. В ходе раскопок О. Джансе от-
рыл остатки свайных домов, черный культурный слой толщиной
215
около 60 см со многими изделиями и двумя богатыми погребаль-
ными ямами. Хотя кости в ямах не сохранились, каждая содер,
жала бронзовый барабан, бронзовые сосуды и керамику и дру.
гие, менее ценные предметы, поэтому можно предположить, что
донгшонское общество в известной мере знало социальное рас-
слоение. Если донгшонскую культуру нельзя назвать городской,
то вслед за Чжан Гуанчжи назовем ее стратифицированные
земледельческим обществом [217].
Материальная культура поселения Донгшон представляет со-
бой сочетание изделий эпохи бронзы и железа с традиционным
неолитическим комплексом, за исключением двух барабанов, де-
корированных в обычном стиле (типа 1, по Ф. Хегеру), и пред-
метов китайского импорта, в том числе ситулы на ножке и
меча. Среди бронзовых изделий — ситулы, орнаментированные
поясками с донгшонскими мотивами, миниатюрные ситулы, мини-
атюрные барабаны, миниатюрные колокольчики, миниатюрные
цздедия в виде катушки. О. Джансе называет их плевательни-
цами, которыми пользовались при жевании бетеля [773].
(Л. Безасье считает это маловероятным [120, с. 145]). Орудия и
оружие представлены втульчатыми топорами со скошенным или
серповидным лезвием, башмаковидными топорами с декором в
виде лодок или «людей-птиц» (см. также [787, табл. 9]), которые,
видимо, можно соотнести с ранними луншаноидными топорами,
тоже имеющими скошенные лезвия [1228], втульчатыми нако-
нечниками стрел и копий с двумя желобками вдоль центрально-
го ребра, втульчатыми лопатами или мотыгами, черешковыми
наконечниками стрел, кинжалами различных типов. Наиболее ин-
тересен кинжал с ручкой в виде подбоченившегося человека в
набедренной повязке, с браслетами, серьгами; его- волосы собра-
ны на макушке и заплетены в косу. Все это дает представление
об украшениях и одежде людей того времени и соответствует
впечатлению, полученному при рассмотрении неолитических
комплексов. Кинжал с антропоморфным декором, почти иден-
тичный донгшонскому, найден в провинции Хадонг, другой за-
мечательный экземпляр, с ручкой в виде фигуры женщины с вы-
сокой прической, большими серьгами, в облегающей кофте и
длинной юбке, происходит из Нуинуа около Тханьхоа [1378,
табл. III]. Другая антропоморфная фигурка, не обязательно от
кинжала, обнаружена в поселке Таокхам в Лаосе; подробнее о
ней будет сказано в другом месте. Есть сообщение об антропо-
морфном кинжале, обнаруженном на стоянке Циньюань в про-
винции Гуандун [222, с. 392]. Безусловно, эта форма имела боль-
шое значение в культуре донгшон и родственных южнокитап-
ских культурах; однако до сих пор нет убедительных данных о
ее связи с антропоморфными кинжалами железного века в Евро-
пе. Другие бронзовые предметы из поселка Донгшон — браслеты,
поясные крючки и пряжки (нередко орнаментированные зональ-
но в донгшонском стиле), квадратные и прямоугольные бляшки,
возможно нашивавшиеся на одежду. Мечи и секиры, найденные
216
Изделия донгшонской культуры: а — «миниатюрная плеватель-
ница» из бронзы; Ъ, с - втульчатые бронзовые топоры; d - че-
решковый бронзовый просверленный наконечник стрелы; е —
втульчатый бронзовый наконечник стрелы; / — каменная серь-
га в виде разомкнутого кольца; g - втульчатый башмаковид-
ный бронзовый топор из Донгшона: центральная фигурка изо-
бражает человека, играющего па кхене; животные - по-видимо-
му, два оленя и лиса; h — втульчатый бронзовый серп; i — сту-
пнеобразный керамический сосуд; / - втульчатый бронзовый
заступ или мотыга; к — втульчатый бронзовый наконечник копья
Ареал донгшонских барабанов типа 1,
по Ф. Хегеру
здесь, скорее представляют собой китайский импорт, чем продук-
цию донгшонских мастерских. Обнаружено несколько железных
наконечников копий и одно серебряное кольцо. Комплекс камен-
ных изделий включает серьги в форме почти сомкнутого кольца,
широко распространенные в Южном Китае и Индокитае, несколь-
ко топоров и бусы. В поселке были найдены стеклянные, камен-
ные и золотые бусины; стеклянные бусы, видимо, относятся к
эпохе металла в Восточной Азии и, возможно, привезены с За-
пада [1205]. Донгшонская керамика — множество шаровидных
па ножке и плоскодонных сосудов с грубым шнуровым или рез-
ным орнаментом — менее интересна; опа выполнена в неолити-
ческой традиции северной* части Вьетнама. Имеется также не-
сколько сосудов с «геометрическим» орнаментом, возможно изго-
товленных пришлыми китайскими ремесленниками, а также
керамические пряслица и желобчатые грузила для сетей, почти
идентичные грузилам из Сомронгсена в Кампучии.
Находки в поселке Донгшон дают достаточно полное пред-
ставление о донгшопской культуре. Во Вьетнаме зафиксированы
сотни других находок, относящихся к донгшонской культуре
Некоторые из недавно обнаруженных описаны Ч. ван Тотом
218
[,1378]. Известно 150 барабанов типа 1, по Ф. Хегеру, из них
свыше 70 происходят из северной части Вьетнама [120, прил. 5],
что, несомненно, является весомым аргументом в пользу вьет-
намского происхождения донгшонской культуры. Вне Вьетнама
в материковой части Юго-Восточной Азии несколько барабанов
того же типа обнаружены в Таиланде, Лаосе, Кампучии и Малай-
зии [686; 1396; 899]; в Кампонг-Сунгай-Ланг, в штате Селангор
(Малайзия), под глиняной насыпью обнаружены два барабана,
расположенные на доске, которая была датирована радиоуглерод-
ным методом 500 г. до н. э. [1081].
Гораздо севернее допгшонские барабаны были найдены в
гробницах замечательной цивилизации эпохи металла в Шичжай-
шане в китайской провинции Юньнань, датирующихся ранним
ханьским временем. Несомненно, донгшонский стиль имеет в
этом районе очень близкие аналоги, но природа их связи еще не
выяснена. В своей последней статье Дж. Уотсон предположил,
что территория современной провинции Юньнань когда-то была
центром развития допггпонского стиля, откуда барабаны, башма-
ковидные топоры и кинжалы экспортировались в остальные райо-
ны Юго-Восточной Азии [1432]. Поскольку выяснилось, что
гробницы из ТПичжайшаня датируются более поздним временем,
чем китайское завоевание царства Дянь в 109 г. до н. э., Дж. Уот-
сон считает, что донгшонский стиль вряд ли возник ранее 100 г.
до н. э. Эта точка зрения, однако, не подтвержается многочислен-
ными радиоуглеродными датировками из Юго-Восточной Азии;
более того, представляется вероятным, что правители Дянь им-
портировали барабаны, чтобы использовать их как хранилища
для раковин каури (подробнее см. [343; 344; 184, 1086; 572]).
Об искусстве литья культуры донгшон свидетельствуют декори-
рованные барабаны и ситулы, которые, возможно, отливались
вместе с декором по восковой модели,— такую гипотезу выска-
зал недавно X. Луфс [904]. Хотя па многих барабанах сохра-
нились явные швы от литья, свойственные технике литья в разъ-
емных формах, есть основания полагать, что они намеренно
воспроизводились на восковых моделях, возможно отражая кон-
серватизм традиции литья в разъемных формах. Л. Вандермеерш
также считает, что для литья барабанов использовались восковые
модели; некоторое количество весьма примечательных человече-
ских фигурок из Донгшона, включая вышеупомянутые рукоятки
кинжалов и статуэтку мужчины, сидящего верхом па спине дру-
гого мужчины и играющего па кхене — вьетнамском духовом
инструменте, скорее всего было изготовлено по восковой модели.
Как ни странно, этот метод, видимо, не был известен китайским
литейщикам до III в. и. э. [41], что, возможно, усиливает аргу-
менты в пользу предполагаемого западного влияния на металлур-
гию донгшона.
В Юго-Восточной Азии существует еще немало комплексов
эпохи раннего металла, которые, возможно, относятся к донг-
Шону, но лишены таких диагностических предметов, как бараба-
219
вы и башмаковидные топоры. Один из наиболее загадочных коань
лексов — из Сомронгсена в Кампучии. А. Мансюи в течение двух
сезонов исследования этого памятника собрал у местных жите-
лей несколько изделий из бронзы. Были они добыты на древнем
памятнике или нет, неизвестно; комплекс включал колокольчи-
ки, один с рельефом из спиралей, аналогичным изображениям
на колоколах из Долины Кувшинов в Лаосе и поселка Сахюинь
в Южном Вьетнаме, долото, наконечник стрелы, рыболовный
крючок и кольцо. Там была обнаружена литейная форма для
пшроколезвийного ножа или колуна особого вида. Но это еще
не все. В 1887—1888 гг. Сомронгсен посетил некто Л. Жамм
[772], который, по словам Э. Уормена, «оказался одним из са-
мых наглых обманщиков, когда-либо развлекавшихся археологи-
ей» [1473], в статье французского археолога Ф. Фино он по-
лучил еще более суровую оценку [445]. Жамм заявил, будто от-
крыл в этом месте много вытянутых погребений с бронзовыми
изделиями, сосуды, каменные браслеты, тесла с плечиками, боль-
шое количество костей животных, в частности носорога. Жамм
умер в конце прошлого века; в его коллекции в Нью-Йорке ока-
зались только каменные тесла, браслеты и бусы; бронзы не было
совсем. Можно было бы забыть этого фантазера и лжеца, если
бы не одно обстоятельство: ему удалось убедить в подлинности
своих находок выдающегося французского археолога Э. Карта-
льяка, который в 1890 г. опубликовал многочисленные рисунки
втульчатых топоров и наконечников копий, бронзовых колец
Т-образного сечения, а также нож и колокол (оба с донгшонским
спиральным орнаментом) и сообщил, что все эти предметы из
Сомронгсена [207]. Никто не знает, где находятся эти вещи
сейчас, но я лично склоняюсь к тому, что Жамм действительно
открыл богатый могильник эпохи неолита и металла (даже если
в целом его сообщение содержало явные преувеличения).
Другие кампучийские комплексы обнаружены на трех памят-
никах под открытым небом в районе Млупрей (на севере Кам-
пучии) [879]. В этих комплексах предметы эпохи неолита и эпо-
хи металла смешаны, а в отношении одного памятника (Ойак)
есть непроверенные сведения о скелетах с бронзовыми браслета-
ми и стеклянными бусами. Вообще же комплексы включали ка-
менные тесла с плечиками и без черешка, сланцевые ножи, ко-
лотушку для изготовления тапы (предположительно), сланцевые
и керамические браслеты (но затычек для мочек ушей, подобных
тем, которые были найдены в Сомронгсене, не было), керамиче-
ские пряслица; из бронзовых изделий — реберчатый серп, ско-
шенные втульчатые топоры, браслеты. Были там также желез-
ное долото и железный браслет, керамика, лепная и сделанная
на гончарном круге, с разнообразным шнуровым и резным ор-
наментом, который сближает ее с находками из Сомронгсена.
Однако ценность этих памятников ограниченна ввиду того, что
неизвестен контекст находок.
О происхождении стиля донгшон есть несколько гипотез, на
220
дервьш взгляд противоречащих друг другу, но, если рассматри-
вать их в комплексе, можно, видимо, приблизиться к истине. Оче-
видны параллели с искусством Чу в Китае, но они касаются
лишь мотивов стиля. Барабаны донгшонского типа не встреча-
ются севернее провинции Юньнань, формы большинства донг-
цгоиских изделий — пекитайские. Китайское влияние на форми-
рование донгшонской культуры несколько лет назад было
поставлено под сомнение Р. Хайне-Гельдерном [691], который
считал, что эта культура восходит к европейскому галыптатту или
кавказскому железному веку путем прямой миграции из Евро-
пы или Западной Азии в Юньнань около 800 г. до н. э.; эта
точка зрения может показаться чрезмерно гипотетичной, но дей-
ствительно существует значительное сходство, в том числе такое
важное, как техника литья ио восковой модели; было бы разумно
допустить хотя бы ограниченную культурную диффузию как с
Запада, так и из Китая. Однако по мере накопления археоло-
гических данных начинает распространяться мнение, что донгшон —
преимущественно местная культура, возможно имеющая вьетнам-
ское происхождение. Эту точку зрения подтверждает полученная
недавно радиоуглеродная датировка втульчатых медных топоров
со скошенным лезвием со стоянки Хаймэнькоу в Юньнани — око-
ло 1300 г. до н. э. Более того, в поселках в долине Красной ре-
ки, датируемых предположительно II тысячелетием до н. э.,
были обнаружены данные, свидетельствующие о металлургии
бронзы [1027]. Поселки с металлом на севере Вьетнама дати-
руются радиоуглеродным методом 1400 г. до н. э. К 1000 г. до
н. э. втульчатые топоры, наконечники копий, башмаковидные то-
поры, серпы и рыболовные крючки производились в таких по-
селках, как Донгдау и Гомун (около Ханоя); вьетнамские архео-
логи категорически опровергают любые предположения о внеш-
них влияниях с запада или из Китая.
Подводя итоги, отметим, что стиль донгшон, видимо, распро-
странялся из ареала культуры донгшон в северной части Вьетна-
ма. Неизвестно, как распространились барабаны — путем обмена
®з немногих мест производства или они производились в раз-
личных районах. Но поскольку большинство барабанов сделано
из бронзы с высоким содержанием свинца, можно думать, что
Ьх производство ограничено небольшим кругом мастерских во
Вьетнаме. Это подтверждается и однородностью декора. Метал-
лургия бронзы, несомненно, существовала и в других районах
ЙОго-Восточной Азии (вне Китая), но, видимо, ограничивалась
Производством более простых орудий и украшений.
Г Кто пользовался бронзовыми барабанами? Немаловажным
Представляется то обстоятельство, что па севере Вьетнама с
В57 г. до н. э. до установления китайского господства в 111 г.
Ьо н. э. сменилось два царства. Династия Тхук (257—208 гг.
Ко н. э.) и династия Чьеу (208—111 гг. до н. э.) были| основаны
Военачальниками китайского происхождения, которые, вероятно,
Стремились организовать правление по китайскому образцу, так
221
что пе приходится искать, откуда пошло покровительство искус-
ным ремесленникам. Прямых данных, подтверждающих эту точ-
ку зрения, пет, по опа представляется вероятной в свете пись-
менных свидетельств о развитии на севере Вьетнама в правле-
ние династии Тхук городов, правда в ограниченных масштабах.
Китайские хроники сообщают, что родоначальник этой династии
основал в 258 г. до п. э. царское поселение в Колоа, в 15 км
к северу от современного Ханоя [120, с. 247]. Сохранились ос-
татки этого поселения в виде тройного укрепленного городища:
наружный земляной вал огораживает неправильный овал площа-
дью 2800X2000 м, внутри которого находится ограда меньшею
диаметра, а внутри последней — укрепление с прямоуголь-
ным дворцом. Раскопок там не велось, и нет уверенности, что
этот памятник принадлежит культуре донгшон; однако Л. Бе-
засье считает, что оборонительные сооружения были заложены в
III в. до н. э. [120, с. 247]. Это городище — единственное свиде-
тельство урбанизации в эпоху донгшон, и оно, несомненно, за-
служивает тщательного изучения 18.
Традиция кувшинных погребений эпохи металла
в южной части Вьетнама и в Лаосе
В Индокитае немногочисленные памятники эпохи металла
объединяются по способу погребения кремированных пли пред-
варительно очищенных костей в кувшинах (остеологический ма-
териал сохраняется плохо). Эти редкие памятники — первые сви-
детельства обычая кувшинных погребений в материковой части
Юго-Восточной Азии, хотя такая традиция существовала намно-
го раньше на Калимантане и на островах Филиппинского архи-
пелага (см. главу VII). Позднее появление этой традиции на ма-
терике, а также атрибуция керамики (в противоположность
орудиям из камня) кувшинных погребений как принадлежащей
культуре сахюинь на юге Вьетнама позволяют предположить, что
эта группа может быть частично связана с австронезийским тям-
ским населением. Как было показано выше, тямы — единствен-
ные австронезийцы в материковой части Юго-Восточной Азии
(кроме Малаккского полуострова): они почти наверняка пришли
с островов. Кувшины Лаоса, сделанные из камня, очевидно, пред
ставляют иную линию развития.
О культуре сахюинь можно судить по двум группам памят-
ников — четырем памятникам в районе Сахюинь в провинции
Куангнтай и трем в районе Хуанлок в провинции Лонгкхапь10
Около 500 кувшинов было открыто на четырех памятниках сахю-
ипь в 1920-1930 гг. [1061; 1295; 774; 938; 120, с. 73-77]:
они были захоронены группами, сначала, по-видимому, в лодках
согласно донгшонской религиозной традиции, как считает Джан-
се [774]. Погребальные кувшины — круглодонные, высотой и
среднем около 80 см, обычно либо неорнаментированные, либ<’
222
Комплекс находок из поселка Сахюинь: а -
большой погребальный кувшин с крышкой,
высота 77 см; b—I - керамические сосуды
диаметром от 14 до 21 см с резным или точеч-
ным орнаментом; т — бронзовый сосуд донг-
шонского типа, диаметр 9 см; п - глиняные
пряслица, диаметр 3,5 см; о, s—u - каменные
серьги, из них: о, и типа «линглинг-о», диа-
метр 2-5 см; р - железная мотыга, длина
17 см; g, г - граненые сердоликовые бусины,
длина 19 и 15 см
с отпечатками шнура; некоторые имеют крышки в виде усечен-
ных конусов, иногда декорированные резными прямоугольными
меандрами. Эти кувшины содержали костные останки без сле-
дов кремации, а также небольшие сосуды, бусы из стекла и сер-
долика и немного металлических предметов. Маленькие сосуды
весьма разнообразны по форме и орнаментации; среди них есть
Круглодоппые и па ножках; они украшены горизонтальными
Лентами нарезного орнамента, чаще всего из треугольников и
Ромбов. Есть также несколько необычных «ламп» в виде катуш-
ки, а также глиняных пряслиц. Мотйвы спирали и креста па ке-
рамике отсутствуют, и она почти не имеет сходства ни с допг-
223
итонским, ни с другими материковыми комплексами, может быть,
за исключением Сомронгсепа, который плохо датирован. Вместе
с тем эта керамика очень близка керамике каланай на Филип-
пинах (о ней речь пойдет ниже), а декор нанесен иногда зуб-
чатым краем морской раковины [269, т. 2, табл. 102; 938,
табл. Ш—V], что напоминает некоторые зубчатые штампы на
Тайване и Филиппинах. Наличие красного ангоба на некоторых
сосудах из поселка Сахюинь также напоминает керамику, рас-
пространенную в центральной части Филиппинского архипелага
в эпоху металла.
Цветные стеклянные и сердоликовые бусы по форме — круг-
лые, сигаровидные и ромбоэдры. В поселке Сахюинь найдены
также почти сомкнутые стеклянные и каменные серьги, анало-
гичные обнаруженным в Сомронгсене и Донгшоне. Некоторые из
них имеют необычные конические выступы, которые определен-
но сближают их с ушными подвесками типа «линглинг-о» из
памятников на о-вах Лусон, Палаван, Ботель-Тобаго, на терри-
тории современного Гонконга и из памятников эпохи металла на
севере Вьетнама. В поселке Сахюинь найден лишь один браслет,
бронзовый, среди других бронзовых вещей — бронзовый кубок,
колокольчик и два миниатюрных бубенчика, украшенных релье-
фом из спиралей, которые очень близки находкам из Сомронгсе-
на и Северо-Восточного Лаоса. Железные изделия представлены
несколькими втульчатыми орудиями вроде лопат.
Сахюинь имеет много общего с поселками на Филиппинах,
может быть, в меньшей степени — с Сомронгсепом и в очень
ограниченной мере — с Донгшопом. То же относится к другим
памятникам культуры сахюинь, таким, как Дауджиай, Ханггон-9
и Фухоа [458; 460; 1182], которые расположены по соседству с
Хуанлоком. Наиболее важный памятник — Фухоа, исследованным
во время прокладки дороги. Здесь сохранилось около 40 повреж-
денных кувшинов, располагавшихся небольшими группами на
глубине 50—100 см. Кувшины содержали типичные для культу-
ры сахюинь комплексы: фрагменты костей, керамику с нарезным
декором, стеклянные и сердоликовые бусы, браслеты из камня,
бронзы, железа и стекла, почти сомкнутые и типа «линглинг-о»
белые нефритовые серьги, керамические и железные пряслица,
железные втульчатые кирки и серпы без втулки. Были там так-
же обожженные глиняные шарики, широко распространенные па
неолитических памятниках Юго-Восточной Азии (включая Пе-
щеру Духов), вероятно снаряды для пращи [1372, с. 37]. Ин-
тересные черты Фухоа — отсутствие каменных орудий (только
одно каменное тесло было найдено и в поселке Сахюинь), широ-
кий набор железных изделий и наличие (по отчетам) угля в
кувшинах, что позволяет предположить кремацию. За исключе-
нием некоторых особенностей декора керамики, таких, как часто
встречающийся криволинейный орнамент в форме завитков, па-
мятник, очевидно, идентичен поселку Сахюинь; он имеет радио-
углеродную датировку от 400 до 700 г. до н. э.
224
Соседний памятник Ханггон-9, содержащий идентичный комп-
лекс, датирован радиоуглеродным методом между 500 г. до н. э.
и началом нашей эры; на этом памятнике действительно сущест-
вовала практика кремации, керамика предварительно разбива-
лась, а потом помещалась в большой погребальный кувшин.
Здесь обнаружена каменная подвеска в виде головы животного
такого же типа, как в Фухоа, а также в кувшинном погребении
в пещере Табон на о-ве Палаван (Филиппины). Возраст Фухоа
и Ханггон-9 имеет большое значение для датировки появления
железа в Юго-Восточной Азии, а железные серпы из Фухоа ана-
логичны поздним чжоуским Китая [1433, с. 81], откуда и могла
распространиться техника железной металлургии (ср. [164]).
Другой памятник культуры сахюинь — Ханггон-1 в районе
Хуанлок — по-видимому, поселение, а не могильник. Этот памят-
ник был обнаружен Э. Сореном, проводившим спасательные рас-
копки во время бульдозерных работ для лесного хозяйства
[1174; 1178]; Ханггон-1 расположен на небольшом мысу между
двух ручьев. Э. Сорен полагает, что поселение занимало пло-
щадь приблизительно 350X150 м, дома располагались вокруг
открытой площадки в центре, хотя настоящих остатков домов, за
исключением нескольких локализованных скоплений находок, не
обнаружено. Среди последних — черепки керамических сосудов,
сделанных на гончарном круге, неорнаментированных или с от-
печатками лопатки, без сложного декора, характерного для по-
гребальной керамики, а также тесла (типов 2А и 8, по Даффу),
фрагменты каменных колец и формы (целые и фрагменты) из
песчаника для бронзового литья: одна — для втульчатого топора
с декоративными кольцами на втулке (точно такими, как в Нон-
ноктха) , другая — для трех почти сомкнутых колец (подобная
ей форма для одной серьги найдена на соседнем памятнике
Дауджиай, который, возможно, тоже относится к культуре са-
хюинь). Железа на памятнике Ханггон-1 не обнаружено.
В связи с этим памятником встает важная хронологическая
проблема. С одной стороны, он может быть поселением культу-
ры сахюинь I тысячелетия до н. э., с другой — параллели с то-
порами из Нонноктха позволяют предположить значительно бо-
лее раннее время его существования. Вероятность второго пред-
положения подтверждает радиоуглеродная дата, полученная для
керамики,— около 2300 г. до н. э. Я на основании имеющихся
Данных все же склонен относить его к культуре сахюинь и да-
тировать I тысячелетием до н. э.
Другие поселения, близкие по культуре поселку Сахюинь,
были недавно открыты в долине р. Донгнай близ Бьенхоа,
к 20 км к северо-востоку от Хошимина, где на поверхности пока
обнаружены керамика с нарезным орнаментом, каменные тесла
с плечиками, точила, каменные браслеты и обожженные глиня-
ные шарики. Два наиболее важных памятника — Фуоктан и
Вендо; мне посчастливилось посетить последний вместе с А. Фон-
теном в 1974 г. Он расположен, как и многие другие памятни-
8 Заказ № 2306
225
ки этого района, па небольшом холме над поймой реки; площадь
поселения была, возможно, около 50 м в поперечнике. Раскопки
на нем и на других поселениях в дельте Меконга могли бы дать
очень интересные результаты; сейчас мы можем лишь констати-
ровать, что знаем очень мало о развитии неолита и эпохи ме-
талла в одном из плодороднейших районов Юго-Восточной Азии.
Интересный факт, который, видимо, имеет отношение к куль-
туре сахюинь, состоит в том, что в районах Сахюинь и Хуанлок
обнаружено по одной плиточной могиле [1061, с. 314; 1062];
такие могилы в доисторическое время не были известны на ма-
терике (кроме одной небольшой группы на Малаккском полуост-
рове). Разумеется, нельзя утверждать, что плиточные могилы и
кувшинные погребения относятся к одной культуре, но, возмож-
но, их связывает нечто большее, чем простое совпадение. Моги-
ла возле поселка Сахюинь плохо сохранилась, в Хуанлоке же
находится впечатляющее сооружение из обработанных плит с
желобками, вокруг стоят вертикальные камни с зазубринами
неизвестного назначения.
Таким образом, в конце I тысячелетия до н. э. на материке
существовали одновременно по крайней мере две различные
культуры — донгшон и сахюинь, причем нестратифицированные
комплексы из Сомронгсена и Млупрея, возможно, образуют тре-
тью культуру20. На основании локализации, датировки и лин-
гвистических данных можно рассматривать носителей этих
культур как предков вьетов, тямов и мон-кхмеров. Имеется и чет-
вертая группа, которую весьма трудно интерпретировать с точки
зрения этнической истории, - это комплекс каменных погребаль-
ных кувшинов и мегалитов в северной части Лаоса.
Каменные погребальные кувшины и мегалиты на севере Лаоса
В истории археологических исследований мегалиты не раз
давали повод для романтического теоретизирования. Как будет
показано ниже, мегалитические памятники широко известны
ранним австронезийским обществам Индонезии и Океании. Од-
нако в большинстве районов материковой части Юго-Восточной
Азии настоящих мегалитов, т. е. памятников из больших камен-
ных глыб, нет (см. [901]); исключение составляет одна хорошо
описанная группа, о ней и пойдет речь.
Мегалитам Лаоса были посвящены два обширных тома извест-
ного французского археолога М. Колани [269], которая, несом-
ненно, является одним из самых плодовитых археологов, рабо-
тавших в Юго-Восточной Азии. Мегалиты разделяются на две
группы — мегалиты и гробницы в провинции Хуапхан на северо-
востоке и каменные кувшины с плато Траннинь в центральной
части Лаоса. В Хуапхане несколько памятников, важнейшие из
них — Санконгфан и Кеохинтан. Оба представляют собой груп-
пы тонких плит из слюдяного сланца, некоторые высотой свыше
3 м, рядом расположены погребальные ямы, накрытые большими
226
дисками из того же камня. Погребальные ямы состоят из камер,
куда ведут каменные ступеньки. В некоторых ямах на полу —
каменные плиты, может быть служившие опорой деревянного
настила, на который клали тело погребаемого (утверждать этого
нельзя, потому что сохранилось очень мало фрагментов костей и
зубов: как и на многих других погребальных памятниках Юго-
Восточной Азии, почвенные условия взяли свое). Набор изделий,
найденных внутри гробниц, вокруг них и вокруг стоящих кам-
ней, довольно ограничен; естественно, в него попало некоторое
количество вещей нового времени. К явно древним относятся сде-
ланные вручную неорнаментированные сосуды (плоскодонные,
круглодонные и на круглой ножке), бронзовые, почти сомкнутые
кольца, диски из слюдяного сланца диаметром 30-40 мм, укра-
шенные точечным звездообразным узором. Последние напомина-
ют орнаментированные затычки для мочек ушей из Сомронгсе-
на, но не имеют формы блока, у большей части — отверстие в
центре. Их назначение пока неизвестно. Отсутствие железа на
памятниках позволяет отнести их к сравнительно раннему вре-
мени, пожалуй к I тысячелетию до н. э.
Совершенно очевидно, что памятники, обнаруженные в про-
винции Хуапхан, представляют собой погребения в земле;
М. Колани сравнивает их с недавними тайскими погребениями в
провинции Тханьхоа в северной части Вьетнама, где умершие
похоронены под хижинами, окруженными стоячими камнями. На
западе Центрального Китая небольшие могилы подобного типа
появились в середине I тысячелетия до н. э., но неясно, как они
соотносятся с лаотяпскими.
Памятники Траннинь, расположенные на травянистом на-
горье (около 1000 м над уровнем моря), сосредоточены в знаме-
нитой Долине Кувшинов, где находится до 250 каменных сосудов.
М. Колани описала 13 памятников; они сделаны из местного
мягкого камня, многие имеют очень толстые днища. Большинст-
во кувшинов изготовлялось на месте, что неудивительно, ведь
самый большой кувшин весил около 14 т. Высота кувшина сред-
них размеров — приблизительно 1,5 м, диаметр тоже 1,5 м, однако
диаметр отдельных сосудов — 3 м и более. У некоторых есть
притупленный венчик, возможно, для несохранившихся дере-
вянных крышек. Среди кувшинов разбросаны каменные диски —
некоторые простые, плоские, как на памятниках в провинции
Хуапхан, другие сложной конфигурации. Эти диски не закрыва-
ли могилы, и не могли, как убедительно показала М. Колани,
служить крышками для кувшинов. У них одна сторона плоская,
а другая либо закруглена, либо состоит из рельефных концентри-
ческих кругов, либо имеет ножку, придающую диску вид гриба
(ср. [1193, с. 49]—о грибовидных дисках, недавно изготовлен-
ных в память знатных женщин о-ва Ниас в Западной Индоне-
зии). Некоторые диски украшены к тому же рельефными изо-
бражениями четвероногих животных (то ли тигров, то ли обезь-
ян) или распластанных человеческих фигур. Интересно, что эти
8*
227
предметы всегда лежали декорированной стороной вниз. Один
диск с изображением четвероногого животного на памятнике
Кеотан плотно закрывал два четырехугольных тесла; очевидно,
что диски использовались в неизвестном нам ритуале. М. Колани
предполагает, что это могли быть каменные копии донгшонских
барабанов, возможно использовавшиеся для вызывания духов или
служившие подставкой для подношений умершим.
К северо-западу от Долины Кувшинов расположено несколько
памятников, где кувшины отсутствуют, зато имеются группы
стоячих камней. На других памятниках есть и кувшины, и стоя-
чие камни; на некоторых — лишь плоские камни (М. Колани
называет их «дольменами»), которые прикрывают каменные кув-
шины. В отличие от больших каменных кувшинов стоячие кам-
ни и «дольмены» обработаны не очень тщательно. На памятни-
ке Таокхам, где нет кувшинов, один из плоских «дольменов»
закрывал сосуд, внутри которого находилась бронзовая антропо-
морфная фигурка, возможно, от ручки кинжала, с точно такими
же пропорциями тела, как у фигурок, описанных выше из Донг-
шона и Хадонга. В одном месте аналогичная плита прикрывала
сразу 6 сосудов, поставленных в два ряда.
В центре Долины Кувшинов в Бананге расположен неболь-
шой известняковый, холм с пещерой. В потолке пещеры два от-
верстия, служивших дымоходами; раскопки М. Колани обнару-
жили на полу пещеры большое количество пепла и обгорелых
человеческих костей. Это позволяет предположить, что до погре-
бения останков умерших в кувшинах трупы кремировались. В не-
которых кувшинах есть небольшое количество обгорелых костей,
но неясно, останки скольких людей помещались в каждый кув-
шин, т. е. были они индивидуальными или коллективными оссуа-
риями. Вне сомнения, весь комплекс памятников Траннинь в ма-
териковой части Юго-Восточной Азии уникален и кувшины из
нез;о лишь отдаленно напоминают кувшины культуры сахюинь.
Однако, как будет показано ниже, у него есть параллели на о-ве
Сулавеси, но еще более удивительно сообщение двух английских
исследователей — Дж. Миллза и Дж. Хаттона,— сделанное в 1929 г.
о том, что они обнаружили группу аналогичных памятников в
горах Качар на северо-востоке Индии [985]. На этих памятниках
встречаются грубые каменные кувшины, по большей части пред-
ставляющие собой углубления, выдолбленные в необработанных
валунах, хотя и есть несколько кувшинов, подобных сосудам
комплекса Траннинь. Кроме того, Дж. Миллз и Дж. Хаттон опи-
сывают «камни для сидения» — «круглые, плоские сверху, но вы-
пуклые снизу, у земли, камни, подпираемые камнями меньших
размеров». Эти «камни для сидения» напоминают «дольмены»,
найденные на юге Суматры, а также некоторые диски комплекса
Траннинь. Интересно, что на памятниках Качара были найдены
многочисленные тесла с плечиками (типа 8, по Даффу) и, не-
смотря на то что Качар и Траннинь разделены расстоянием более
чем 1200 км, между ними может существовать родство.
228
Изделия, найденные в кувшинных погребениях комплекса
Траннинь и вокруг них, а также в пещере с кремациями, более
всего сходны с вещами из Сомронгсена, меньше — с предметами
из поселков Донгшон и Сахюинь. Находки в пещере с крема1-
циями — каменные кольца и тесла с плечиками (типа 8, по
Даффу), а также многочисленные металлические изделия: брон-
зовые браслеты, бронзовые спиралевидные кольца (возможно,
серьги), бронзовые бубенчики, железные топоры, железные ножи
с черешками и железный наконечник копья — могут хронологи-
чески предшествовать кувшинам. Часто встречаются бикониче-
ские и усеченно-конические керамические пряслица — предметы,
несколько неожиданные для пещеры с кремациями; найдена так-
же необычная глиняная голова, возможно, зебу. В кувшинах
обычно находятся лишь стеклянные бусины, фрагменты костей,
черепки и кусочки железа. Множество вещей обнаружено вокруг
кувшинов; не исключено, что это жертвоприношения. Среди
них — стеклянные и сердоликовые бусы, круглые и цилиндри-
ческие (ромбоэдров, как в поселке Сахюинь, нет). На некоторых
памятниках встречаются также маленькие каменные кувшины с
крышками, орнаментированные затычки для мочек ушей такого
же типа, как в Сомронгсене, подвески в форме топориков с от-
верстиями (такие же, как на каменных статуях на юге Суматры,
о которых речь пойдет ниже), а также миниатюрные бронзовые
бубенчики, украшенные спиральным и очковидным рельефным
орнаментом и похожие на упоминавшиеся выше бубенчики из
поселков Сомронгсен и Сахюинь. Как уже отмечалось, эти бу-
бенчики со спиральным орнаментом в виде филиграни обнару-
жены на этих памятниках в комплексах предметов, относящихся,
видимо, к концу I тысячелетия до н. э. Есть сообщение, что та-
кие бубенчики были найдены в богатом комплексе, открытом в
Окэо на юге Вьетнама [939, с. 219—227], вместе с гребенчатой
керамикой, подобной той, что найдена в памятниках Бананга.
Траннинь, вероятно, можно датировать началом I тысячелетия
до н. э. На некоторых памятниках встречаются железные серпы
и топоры со скошенным лезвием; бронза, как видно, использова-
лась прежде всего для украшений, а не для производства ору-
дий и оружия. Керамика сделана от руки, часто это круглодоп-
ные сосуды и сосуды на ножке; цельные сосуды, захороненные
возле кувшинов, обычно накрыты другими, поставленными вверх
Дном, что напоминает японские позднедзёмонские и яёйские
кувшинные погребения на о-ве Кюсю [991; 992], а также кув-
шинные погребения эпохи позднего металла на центральных и
северных островах Филиппинского архипелага [1298], хотя и тут
и там такие составленные вместе сосуды иногда использовались
в погребениях некремированных останков. На керамике из комп-
лекса Траннинь преобладал резной орнамент, некоторые сосуды
были украшены волнистыми линиями и зигзагами, наносивши-
мися гребенчатым штампом аналогично орнаменту в Окэо (на
Юге Вьетнама) и на некоторых неолитических памятниках се-
229
верной части Вьетнама [948]; более отдаленными аналогиями
можно считать находки в поселке Сахюинь.
Погребальные обычаи, существовавшие на севере Лаоса,
в целом уникальны. Однако аналогичные обычаи зафиксированы
в Сомронгсене, в меньшей степени в Донгшоне и поселке Сахю-
инь. Эти параллели не лишают лаосскую культуру своеобразия.
Ее этнические и археологические истоки остаются неизвестными.
Некоторые итоги
В этой главе я попытался дать сведения о тех проблемах,
которые на современном уровне археологических знаний недоста-
точно взаимосвязаны. В период раннего голоцена в материковой
части Юго-Восточной Азии доминировал хоабиньский технологи-
ческий комплекс, при котором вошла в употребление шлифовка
рабочего края орудий и, возможно, возникло земледелие. Появи-
лась шнуровая керамика, и к V тысячелетию до н. э. она вполне
могла распространиться по Восточной Азии. В Центральном
Китае достижения неолитических культур яншао и луншань
обусловили появление цивилизации Шан в конце II тысячеле-
тия до н. э.; в тропической части Юго-Восточной Азии к началу
III тысячелетия до н. э. существовали развитые неолитические
культуры с возделыванием риса, разведением крупного рогатого
скота, изготовлением орнаментированной керамики, тесел разно-
го типа. В Таиланде к III тысячелетию до н. э. возникли уже
локальные очаги медной и бронзовой металлургии, но в основном
начало эпохи металла связано с культурой донгшон и предшест-
вующими культурами и относится ко II и I тысячелетиям до
н. э. В Юго-Восточной Азии перед археологией открывается об-
ширное поле деятельности; исследование хронологически оп-
ределенных доисторических культур там едва начинается. Но-
вейшие открытия показывают, что многие нововведения получили
распространение в Юго-Восточной Азии ничуть не позже, чем
в других районах земного шара; прежний тезис о культурном до-
минировании Китая подвергается пересмотру. Насколько нам из-
вестно, городские цивилизации в Юго-Восточной Азии не полу-
чили развития до начала интенсивного китайского и индийского
влияния (приблизительно на рубеже нашей эры), хотя условия
жизни древних обитателей Юго-Восточной Азии были не хуже,
а возможно, и значительно лучше, чем у жителей городов Шу-
мера, Китая и Египта. Создатели памятников, описанных в этой
главе, участвовали в формировании вьетской, мон-кхмерской и,
возможно, тайской этнолингвистических групп. Островная часть
Юго-Восточной Азии — основной ареал развития австронезийской
культуры, отличающейся своеобразием, начиная с неолита, не-
смотря па очевидное и глубокое ее родство с культурами мате-
рика. Жители Океании, говорящие на австронезийских языках,
происходят от носителей неолитических культур островной части
Юго-Восточной Азии.
Глава VII
КУЛЬТУРЫ НЕОЛИТА
И ЭПОХИ МЕТАЛЛА
В ОСТРОВНОЙ ЧАСТИ
ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ
Филиппинский архипелаг, Индонезия, о-в Тайвань — сердце-
вина австронезийского мира. Как было показано в главе IV,
распад протоавстронезийской языковой общности произошел где-то
на этих островах, возможно, 5—7 тыс. лет назад; там же была
подготовлена почва для распространения австронезийцев в Океа-
нию и на материковую часть Юго-Восточной Азии. Прежние ги-
потезы о том, что австронезийцы распространялись из Южного
Китая, Вьетнама и Малаккского полуострова, не подтверждают-
ся современными археологическими и лингвистическими данными.
У. Маршалл утверждает, что австронезийцы пришли на острова
Юго-Восточной Азии с материка после 1500 г. до н. э. и принесли
с собой металлургию, заливное рисоводство, традицию мегалитов.
Он также считает, что в Индонезии палеолит сменился эпохой
металла, минуя неолит [953; 954]. Нет нужды говорить, что мои
взгляды, излагаемые в этой главе, кардинально расходятся со
взглядами У. Маршалла.
Чтобы избежать терминологических осложнений, необходимо
выяснить одно важное обстоятельство. Очевидно, что родина
австронезийских народов — островная часть Юго-Восточной Азии.
Однако культурная эволюция представляет собой длительный
процесс, и вполне возможно, чго австронезийцы не сформирова-
лись полностью и одновременно на этой территории 5 тыс. лет
назад. С точки зрения простой логики первоначально должно
было существовать население, которое можно назвать праавстро-
незийцами (в таксономическом смысле); в связи с этим возни-
кают проблемы, разрешить которые пока невозможно. Нельзя
считать, что австронезийские языки были автохтонными в остров-
ной части Юго-Восточной Азии; в главе IV я высказал предпо-
ложение, что их носители мигрировали в этот район из Южного
Китая или Японии гораздо ранее, чем 5 тыс. лет назад. Эти миг-
ранты могли принести на острова технологию отщепов и плас-
тин, а также земледелие. * В результате таких миграций могло
Ускориться продвижение монголоидных народов, особенно на
Тайвань, острова Филиппинского архипелага и Сулавеси.
231
Поселки периодов неолита и ранне-
го металла в островной части Юго-
Восточной Азии
Неолитические культуры на Тайване
Тайваньские культуры шнуровой керамики и луншаноидная
были описаны в предыдущей главе, так как обе они, видимо,
возникли в материковой части Южного Китая. Вполне вероятно,
что культура шнуровой керамики была связана с носителями
древнего австронезийского языка — предка современных атаяль-
ских языков, который, возможно, возник на начальном этапе
распада протоавстронезийского; вероятно, он утвердился на остро-
вах к началу IV тысячелетия до н. э. или еще раньше. Южно-
китайские аналоги шнуровой керамики подтверждают обоснован-
ность предположений о миграции праавстронезийцев из этого
района, но противоречат гипотезе о японской прародине, хотя мы
и не можем утверждать, что распространение новой технологии
производства керамики или орудий из пластин сопровождалось
миграцией населения.
Оставим решение проблемы праавстронезийцев будущим ис-
следователям и обратимся к конкретным фактам тайваньской
археологии. Кроме упомянутых культур шнуровой керамики и
луншаноидной на Тайване известны и другие неолитические куль-
туры. Перед нами стоит еще проблема археологических соответ-
ствий лингвистическим подгруппам языков цоу и пайванских.
В северной части Тайваня поселок Дапэнкэн и раковинная
куча Юаныпань, а также еще 18 поселков относятся к культуре
юаныпань [923]. Она датируется II—I тысячелетиями до н. э.
и, подобно культурам, существовавшим в то же время на Фи-
липпинах, не имеет тесных связей с луншаноидами. Этапы раз-
вития культуры юаныпань изучены недостаточно полно, поскольку
поселок Дапэнкэн, дающий наибольшую информацию, видимо,
датируется преимущественно I тысячелетием до н. э. Тем не ме-
нее современные данные указывают на ее происхождение от
культуры шнуровой керамики Тайваня, хотя керамика юаныпань
отличается многими новыми чертами.
В керамике юаныпань не обнаружено никаких признаков жгу-
товой техники и производства на гончарном круге, она не имеет
ни шнурового, ни плетеного орнамента. Найдено несколько чаш,
но обычная форма в поселке Дапэнкэн — круглый с венчиком
кувшин на круглой ножке, с крышкой и ремневидными ручками
У горла. Глиняное тесто — с примесью кварцитового песка, об-
жиг производился при низкой температуре, скорее всего на кост-
ре. Сосуды покрыты серым или коричневым ангобом, имеют глад-
кие стенки с простым резным или штампованным орнаментом
только на горле. Некоторые орнаментальные мотивы выполнены
зубчатым штампом, другие представляют ряды кружков. Триподы
и роспись в Дапэнкэне отсутствуют, прорези в круглых ножках
очень редки. Несмотря на исчезновение шнурового орнамента
(что очень показательно), керамику культуры юаньйань можно
чывести из шнуровой, которая, как уже говорилось, присутствует
233
в ранних слоях Дапэнкэна и отделяется от последующей культу-
ры юаныпань лишь кратковременным промежутком.
Кроме керамики изделия, относящиеся к культуре юаныпань,
включают квадратные в сечении тесла, некоторые — с уступами
или с плечиками, а также треугольные шиферные наконечники
стрел (некоторые с дырочками), желобчатые грузила для сетей,
грубо оббитые каменные мотыги, каменные браслеты, пряслица
и керамические диски с отверстиями, однако полированные ка-
менные ножи луншаноидного типа встречаются редко. В раковин-
ной куче Юаныпань обнаружены кости собаки, возможно одомаш-
ненной; у погребенных нет лопатообразных резцов; это позволяет
предполагать, что обитатели памятника были более близки к
современным народам островной Юго-Восточной Азии, чем к
населению материкового Китая.
Итак, культура юаныпань была распространена в основном
на севере Тайваня, луншаноидная — на западном побережье и
южной оконечности острова. Культура восточного побережья
Тайваня, до сих пор заселенного австронезийцами, в археологи-
ческом отношении была смешанной, черты культуры шнуровой
керамики сочетались с более поздней, которую Р. Пирсон назвал
тайюань [1088; 1089]. Культура тайюань имеет общие с юань-
шань типы керамики, которая наряду с каменными гробницами
и группами вертикально стоящих камней придает ей австроне-
зийский колорит, усиливаемый непрерывным, видимо, развитием
австронезийских языков на этой территории вплоть до настояще-
го времени. Если в будущем удастся выявить более очевидные
связи между культурами тайюань и юаныпань, то можно будет
утверждать, что луншаноидная культура была привнесена на
западное побережье острова извне.
В конце I тысячелетия до н. э. культуры Тайваня подпали
под влияние южнокитайских культур геометрической керамики;
этот тип керамики, видимо, доминировал на острове, особенно на
западе и севере, до последнего времени. Но вернемся к пробле-
мам лингвистических и археологических соответствий.
Когда бы австронезийские языки ни появились на Тайване,
несомненно, что это произошло задолго до II тысячелетия до н. э.
[440, с. 79]. Культура шнуровой керамики может быть связана,
как говорилось выше, с ранними австронезийцами (предками ата-
ялоязычного населения), а последующие культуры юаныпань и
тайюань, вероятно, связаны как с атаялоязычным, так и с цоу-
язычным населением. Существует археологическая преемствен-
ность культуры шнуровой керамики и культуры юаныпань, а воз-
можно, и тайюань, хотя проблемы родства языков атаяльских и
цоу еще не решены. Нет однозначного ответа на вопрос, имеют
ли атаяльские языки и цоу общее тайваньское происхождение,
или носители языков цоу переселились на остров.
При лингвистической атрибуции луншаноидов следует помнить,
что китайское происхождение тайваньского компонента этой куль-
турной группы неоспоримо. Чжан Гуанчжи высказал предполо-
234
мнение, что его носители могли говорить на языке — предке пай-
ванских языков, которые ко времени заселения Тайваня китай-
цами в XVII в. н. э. уже распространились на большей части
побережья острова [223, с. 245—247]. Р. Феррелл считает, что
пайванские языки существовали на Тайване не так долго, как
атаяльские и цоу, возможно, они были привнесены откуда-то
извне [440, с. 73—74]. Если допустить, что они пришли из Юж-
ного Китая, то луншаноиды могли появиться в результате мигра-
ции из ранее образовавшегося на материке анклава австронезий-
ских языков (подобно носителями тямских во Вьетнаме), которые
дали таким образом начало пайванским языкам Тайваня, но на
материке полностью исчезли. В китайских хрониках упоминают-
ся народы, жившие на юге материка, которые говорили, возмож-
но, на австронезийских языках (юэ), хотя свидетельства об их
языковой принадлежности недостаточно достоверны. Р. Феррелл
считает, что носители языков юэ могли быть австронезийцами
[440, с. 3], но К. Ламберт-Карловский [840, с. 81], Т. Обаяси
[1031], У. Эберхард [386, с. 432] и К. Фицджеральд [453, с. 1]
не разделяют эту точку зрения. Я следую Ферреллу для того,
чтобы объяснить присутствие на Тайване луншаноидов, ибо на
острове нет носителей неавстронезийских языков, с которыми
могла быть связана луншаноидная культура. Конечно, возможное
соответствие луншаноидной культуры и пайванских языков не
дает оснований для утверждения, что протоавстронезийцы были
локализованы в Южном Китае; луншаноидная культура имеет
для этого слишком позднюю датировку.
Приведенные факты показывают, что Тайвань был, бесспорно,
важным пунктом распространения культурных инноваций из ма-
териковой части Азии на острова. В этой связи представляется
целесообразным подчеркнуть значение традиций шнуровой кера-
мики и культуры юаныпань, а не луншаноидной, как это приня-
то было ранее (см., например, [218, с. 374]). Обзор неолитиче-
ских культур Филиппинского архипелага и Меланезии покажет
их большую близость к культуре юаныпань, чем к луншаноид-
ной.
Культуры неолита
и эпохи металла на Филиппинах
В силу своего географического положения между Южным
Китаем и Меланезией Филиппины представляют собой большой
интерес с точки зрения доистории Океании. Острова этого архи-
пелага по сравнению с Юго-Восточной Азией довольно хорошо
изучены, благодаря, в частности, исследованиям О. Бейера
(1883—1966), который опубликовал две обстоятельные работы по
археологии Филиппин, обобщив свои исследования, начатые в
1932 г. [114, с. 129—135; 115; 116]. Во второй работе, изданной
в 1948 г., О. Бейер выдвинул концепцию о миграциях; в основе
235
этой концепции лежат мысли о незначительных типологических
вариациях тесел и идеи, высказанные в 1932 г. Р. Хайне-Гель-
дерном. Миграционные теории О. Бейера, касающиеся Юго-Во-
сточной Азии, необычайно сложны, и неудивительно, что послед-
ние раскопки их почти не подтверждают. В схеме Бейера разли-
чаются культура раннего неолита (для нее характерны круглые
или овальные тесла-топоры), отражающая три миграционные
волны в 4000—2250 гг. до н. э.; культура среднего неолита (тес-
ла-топоры с плечиками и гребнем), 2250—1750 гг. до н. э.; куль-
тура позднего неолита (ровные и уступчатые тесла типов 2 и
1А, по Даффу), 1750—250 гг. до н. э. Последняя культура смы-
кается с эпохой ранней бронзы (800—250 гг. до н. £.). Предло-
женная О. Бейером общая датировка неолита представляется
вполне вероятной, а его определение позднего неолита (как и вы-
деление культуры четырехгранного топора Р. Хайне-Гельдерном)
отражает основные аспекты неолита на островах Филиппинского
архипелага. Концепции О. Бейера о раннем и среднем неолите,
как и аналогичные концепции Р. Хайне-Гельдерна, не имеют
большого значения. К тому же О. Бейер сделал ошибочное пред-
положение, что на Филиппинах до эпохи металла керамика не
производилась.
Поздний неолит Филиппинского архипелага в описании
О. Бейера имеет много общих черт с неолитом Юго-Восточной
Азии вообще. О. Бейер, подобно Даффу (о классификации тесел
последним говорилось выше), считал, что полинезийские тесла
имеют филиппинское происхождение. В провинции Батангас на
Лусоне было обнаружено множество вещей из нефрита, и на
основании этого Бейер сделал вывод, что так называемый культ
нефрита, известный на Новой Зеландии, зародился на Филиппи-
нах (предположение, как будет показано ниже, ошибочное).
Нефритовые изделия из провинции Батангас весьма разнообраз-
ны: это иглы, долота, черешковые наконечники копий, подобные
шиферным наконечникам с Тайваня, цилиндрические и дисковид-
ные бусины, подвески в виде топорика с дырочкой, подобные
подвескам с плато Траннинь в Лаосе, браслеты, гладкие диски
и серьги «линглинг-о». Многие браслеты и бусы сделаны из ра-
ковин; на памятниках в Батангасе встречаются также стеклян-
ные бусы и изделия из бронзы (втульчатые топоры, наконечни-
ки стрел и миниатюрные бубенчики). О. Бейер очень мало сооб-
щает о стратиграфии этих находок, но благодаря превосходным
новейшим исследованиям мы имеем возможность заполнить этот
пробел.
Соотношение эпох неолита и металла на о-ве Палаван, вхо-
дящем в состав Филиппинского архипелага, весьма тщательно
прослежено Р. Фоксом [475]. Его изыскания наряду с другими
материалами о Филиппинах могут быть использованы для пост-
роения общей схемы преемственности культур. Наиболее ранний
предположительно неолитический комплекс на Палаване, правда
докерамический, происходит из пещеры Дуйонг в районе Табон.
236
Изделия из пещер Табон: a—f - уш-
ные подвески из нефрита, из них:
d-f - типа «линглинг-о»; g-j - ке-
рамические литейные формы и
втульчатые топоры
Здесь Р. Фокс открыл скорченное мужское погребение с камен-
ным теслом (типа 2, по Р. Даффу), четырьмя веслами из рако-
вин Tridacna, двумя ушными дисками и нагрудным украшением
из просверленных раковин Conus, шестью раковинами Area, в ко-
торых, видимо, хранили известь для жевания бетеля. Уголь из
погребения дал радиоуглеродную дату 2680±250 гг. до н. э.
(калиброванная дата — около 3100 г. до н. э.), а соответствую-
щий слой в пещере с аналогичными изделиями из раковин полу-
чил дату 3730±80 лет до н. э. (калиброванная дата — около
4300 г. до н. э.). Сходные изделия из раковин были обнаружены
и в других местах на Палаване и на островах архипелага Сулу;
докерамический комплекс Дуйонг по дате и характерным призна-
кам может быть увязан с австронезийским населением Океании,
в частности Меланезии. Этот вывод весьма важен, поскольку в
главе VIII, посвященной Меланезии, речь пойдет, в частности,
о том, что древнейшее население этой области также не знало
керамики, а массовая миграция населения, использовавшего ке-
рамику, началось не ранее 1500 г. до н. э.
Однако на Филиппинах древнейшая керамика появилась
около 3000 г. до н. э., видимо, в комплексе, сменившем докера-
мический комплекс Дуйонг. Гладкостенная керамика, изредка с
красным ангобом, датируется приблизительно 3000 г. до н. э.
Она обнаружена в поселке Димолит на Северо-Восточном Лусоне,
о-ве Санга-Санга в архипелаге Сулу, о-вах Талауд в Северо-Во-
сточной Индонезии [1096; 1333; 97]. В поселке Лалло в долине
Кагайян на севере Лусона также открыты керамика с красным
ангобом и каменные тесла. Подробных отчетов еще нет, но име-
ются данные радиоуглеродного анализа, датирующие стоянку
приблизительно 1600 г. до н. э. [300; 936, с. 376]. В поселке Ди-
молит открыты еще сосуды па круглой ножке с небольшими
круглыми прорезями, подобные фрагментам с памятников, отно-
сящихся к культуре шнуровой керамики на Тайване. Поскольку
в южной части Сулавеси и на Тиморе, о которых речь пойдет
ниже, гладкостенная керамика также датируется 3000 г. до н. э.,
очевидно, что традиция производства керамики, несколько отли-
чающейся от шнуровой керамики Тайваня и материковой части
Юго-Восточной Азии, к этому времени широко распространилась
на островах Филиппинского архипелага и на востоке Индонезии.
Кроме того, в поселке Димолит обнаружены остатки двух домов
с земляными полами, площадь каждого — около 3 кв. м. Срав-
нивая эти данные с материалом из раскопок Р. Фокса на о-ве
Палаван, можно предположить, что керамика там появилась около
1000 г. до н. э. (впрочем, эта дата может объясняться просто от-
сутствием данных) 4. Наиболее ранняя керамика Палавана свя-
зана с богатой традицией кувшинных погребений, просущество-
вавшей в течение всего I тысячелетия до н. э., а в некоторых
районах и до недавнего прошлого. Об этом свидетельствуют ма-
териалы кувшинного погребального комплекса Табон, который,
по мнению Р. Фокса, относится к позднему неолиту и эпохе ме-
238
талла [475]. Кувшины в пещерах, снабженные, как правило,
крышками, стояли на полу, что, естественно, затрудняет страти-
графический анализ. В кувшинах совершались вторичные некре-
мированные захоронения, кости часто покрыты красным гемати-
том. Меньшие сосуды и украшения помещались в погребальные
кувшины или закапывались вокруг них в качестве погребального
инвентаря, как в Долине Кувшинов и в комплексе Сахюинь на ма-
терике и в кувшинных погребениях на о-вах Талауд. В большин-
стве кувшинов комплекса Табон содержались останки только
одного умершего; черепа отчетливо монголоидные. Погребение в
кувшинах, однако, не было единственным способом захоронения,
имеется также небольшое число первичных и вторичных ингума-
ций. Период позднего неолита в кувшинном погребальном комп-
лексе Табон представлен двумя пещерами — Нгипетдулдуг и
Манунггул (камера А). В первой обнаружены набор бусин из ра-
ковин и камня, тесло (типа 1А, по Р. Даффу) с уступом, ра-
ковинный совочек и браслет. Пещера Манунггул (камера А),
Формы сосудов из табон-
ского керамического комп-
лекса
239
датируемая радиоуглеродным методом 800 г. до н. э., содержит
гораздо более широкий набор нефритовых бус с просверленным
отверстием, бус из других редких камней и раковин, а также не-
сколько уникальных сосудов с резпым орнаментом, расписанных
красной краской. На крышке одного из них — изображение ко-
рабля мертвых с двумя человеческими фигурами. Это изображе-
ние заставляет вспомнить символы-лодки на барабанах донгшона,
а также недавние верования племен Палавана; материалы пеще-
ры Манунггул (камера А), несомненно, представляют высокораз-
витую керамическую традицию (если выделить ее особо).
Местоположение пещеры Манунггул на отвесном и почти не-
доступном утесе способствовало сохранению ее богатого комплек-
са. Другой комплекс, близкий памятникам Нгипетдулдуг и Ма-
нунггул (камера А), обнаружен в пещере Леталета в Эль-Нидо,
у северной оконечности о-ва Палаван. Среди находок — ожерелья
из раковинных бусин и браслеты из раковин, а также прекрас-
ная керамика, в том числе неглубокая чаша на ажурной круг-
лой ножке. Р. Фокс считает комплекс Лета-Лета поздненеолити-
ческим, и, несмотря на то что в Лета-Лета и Нгипетдулдуге нет
кувшинных погребений, очевидно, что этот способ погребения
развивался на островах Филиппинского архипелага или был за-
несен туда в эпоху позднего неолита приблизительно к 1000 г.
до н. э.
Кувшинные погребения эпохи металла в комплексе Табон по-
явились приблизительно в 600—500 гг. до н. э.2. Р. Фокс делит
их на две группы. Первая принадлежит к ранней эпохе метал-
ла, для которой характерны изделия из бронзы и стекла, вто-
рая к развитой эпохе металла, в которой преобладали бронза,
стекло и железо. Вторая группа зафиксирована в Манунггуле
(камера В) и датируется радиоуглеродным методом приблизитель-
но 190 г. до н. э. Олово на Филиппинских островах не найдено,
однако наличие литейных форм для топоров указывает на суще-
ствование местного литья, возможно, с использованием олова,
ввозившегося с материка. Среди бронзовых изделий — топоры с
втулками, скошенными и округленными лезвиями, втульчатые
наконечники копий, черешковые наконечники стрел, ножи и, воз-
можно, зазубренный гарпун. Наряду с поздненеолитическими не-
фритовыми бусами найдены сердоликовые и стеклянные, харак-
терные для культуры сахюинь (хотя неизвестно, производилось
стекло на месте или нет), а также несколько золотых бусин. На
многих памятниках обнаружены нефритовые браслеты, украше-
ния типа «линглинг-о» и другие, не столь обычные нефритовые
украшения. Среди находок есть также ложки, бусы и совочки из
раковин, на поздних памятниках — черешковые ножи и наконеч-
ники копий из железа.
Керамика Табона однородна, вся сделана вручную и плохо
обожжена. Большинство сосудов гладкие, но есть и лощеные,
с красным ангобом, встречаются сосуды с резным орнаментом и
с отпечатками лопатки. Резной орнамент редок, иногда в виде за-
240
щитков и треугольников, роспись красным гематитом встречается
только на сосудах из поздненеолитической камеры в пещере Ма-
нупггул. Много круглодонных и реберчатых сосудов, круглые
ножки редки, триподов нет. Формы сосудов и шнуровой орна-
мент, особенно в неолитических кувшинных погребениях, сближа-
ют керамику комплекса Табон с поздней керамикой пещеры Ниа
в Сараваке. Сходство с керамикой каланай эпохи металла, распро-
страненной на центральных островах Филиппин, не так очевид-
но, потому что последняя не имеет шнурового орнамента. Неко-
торые погребальные кувшины комплекса Табон с усеченно-кони-
ческими крышками имеют аналогии в культуре сахюинь (юг
Вьетнама). Сахюинь, Каланай, Ниа, Табон и другие памятники,
о которых будет сказано ниже, представляют основную австро-
незийскую традицию кувшинных погребений, локализованную на
севере и востоке архипелага в конце II тысячелетия и в I тыся-
челетии до н. э. Эта традиция появилась лишь на несколько сто-
летий позднее того времени, когда началось распространение ке-
рамического производства на восток — в Меланезию. Несмотря на
то что Р. Фокс не согласен с теориями О. Бейера, он использо-
вал концепцию последовательных миграций из материковой части
Юго-Восточной Азии для того, чтобы объяснить возникновение
кувшинного погребального комплекса Табон. Так, по мнению
Фокса, керамика и обработка нефрита сначала появились на
Палаване около 1500 г. до н. э., за ними из Индокитая проник-
ла традиция кувшинных погребений, затем — бронза, стекло,
украшения типа «линглинг-о» и, наконец, железо. Южный Китай
и Индокитай, видимо, наиболее вероятные источники зарождения
традиций, распространившихся через Индонезию или через север-
ные острова Филиппинского архипелага. Однако если технология
бронзы и железа могла возникнуть лишь в результате контактов
островитян с населением Азиатского материка, то кувшинные
погребения Палавана древнее материковых на 500 лет. Кувшин-
ные погребения, по-видимому, появились в результате самостоя-
тельного развития этого ритуала в Индонезии и на Филиппинах.
К одному из вариантов этой линии развития относится культура
сахюинь на юге Вьетнама. Керамика же, несомненно, развива-
лась под влиянием шнуровой керамики Тайваня и керамики юань-
шань. Кувшинные погребения следует рассматривать как австро-
незийское нововведение, причем эта погребальная традиция про-
должалась в Индонезии, на Филиппинах, Тайване [1298] и на
о-ве Ботель-Тобаго [85] до недавнего времени. Так как керами-
ка типа лапита, которая распространилась из островной Юго-
Восточной Азии в Меланезию около 1500 г. до н. э., не была
связана с кувшинными погребениями, можно думать, что послед-
ние появились незадолго до I тысячелетия до н. э.; эта датиров-
ка надежно подтверждается материалами комплекса Табон.
241
Поздний неолит и эпоха металла
на центральных островах Филиппинского архипелага
В центральной части Филиппин, как и на Палаване, в I тьь
сячелетии до н. э. также была распространена традиция кувшин-
ных погребений. Однако на о-ве Масбате была обнаружена кера-
мика, видимо предшествующая кувшинным погребениям и очень
напоминающая керамику юаныпань с Тайваня и первую мела-
незийскую (лапита). В двух пещерах в известняковой горе Ба-
тунган У. Солхейм открыл комплекс орудий из отщепов, бесче-
решковые тесла и множества фрагментов керамики, 98% которых
неорнаментированные [1908]; немногочисленные орнаментирован-
ные черепки — с красным ангобом, украшены рядами штампован-
ных кружков, резных спиралей, прямоугольных узоров, пунктир-
ных вдавлений и заполнены известью. Эта керамика уникальна
для Филиппин, а ее сходство с юаныпаньскими сосудами Тайва-
ня и древнейшей керамикой Марианских островов и Меланезии
имеет, как будет показано ниже, особую значимость. Радиоугле-
родная дата одной из пещер Батунган — около 750 г. до н. э.,
но характер керамики позволяет предположить, что эти памятни-
ки по меньшей мере на 500 лет древнее этой даты.
Другая центральнофилиппинская культура, датируемая нача-
лом второй половины I тысячелетия до н. э., относится к эпохе
металла. Это культура каланай, тоже выделенная благодаря ра-
ботам У. Солхейма, который в 1964 г. опубликовал детальный
анализ большого керамического материала, собранного в 1922—
1925 гг. на памятниках 'Филиппин К. Гуте и им самим во вре-
мя раскопок в Каланай — пещере с кувшинными погребениями —
на о-ве Масбате [1301]. Памятники, относящиеся к культуре
каланай, в целом могут быть датированы временем от IV в. до
н. э. до XV в. н. э.; этапы развития этой культуры дифферен-
цированы еще недостаточно. У. Солхейм выделил также два дру-
гих керамических комплекса эпохи металла на Филиппинах, ко-
торые он назвал Баумалай и Новаличес. Однако существует мно-
го спорного в интерпретации этих двух поздних и не имеющих
точных дат керамических комплексов, поэтому они не будут рас-
сматриваться далее.
Керамика каланай — круглодонные кувшины, блюда на нож-
ке, иногда с прорезями, редко — триподы и крышки. Сосуды
сделаны на примитивном круге, часто имеют красный ангоб,
граненое или реберчатое тулово (граненые сосуды типа каланай
были недавно обнаружены на о-ве Самар [1392]). Орнамент в
основном нарезной, из треугольников, спиралей и прямоугольных
меандров, но без отпечатков шнура. Некоторые мотивы выполне-
ны краем раковины Area, как в комплексе Сахюинь. Культура
каланай, несомненно, связана с культурой сахюинь; несколько
сосудов, выполненных в традиции каланай, обнаружены на о-ве
Самуй в Сиамском заливе [1302]. Поскольку остров расположен
в 1100 км к западу от ареала сахюинь и более чем в 2400 км
242
Фрагменты керамики с нарезным и штампо-
ванным орнаментом из пещер Батунган
от центральных островов Филиппинского архипелага, эта наход-
ка имеет огромное значение.
Декор керамики каланай имеет сходство с орнаментальными
мотивами донгшонской бронзы. Эта керамика мало похожа на
грубую донгшонскую и керамику из комплекса Табон, которая,
как уже отмечалось, ближе к сосудам из пещеры Ниа в Сара-
ваке. Характерные изделия из пещеры Каланай — каменные тес-
ла (типа 2, по Р. Даффу), нефритовые и стеклянные бусы,
бронзовый бубенчик, железные ножи, фрагмент браслета из ра-
ковины, дисковидная подвеска из раковины Conus, такая же, как
Подвеска из погребения в пещере Дуйонг на о-ве Палаван.
Хотя для комплекса Каланай не установлено абсолютных дат,
У. Солхейм склоняется к тому, что железо, стекло, а возможно,
и ткачество появились на центральных островах Филиппинского
архипелага около 400 г. до н. э. Поселения и погребения в про-
винции Соргосон на юго-востоке Лусона, также относящиеся к
243
культуре каланай, не содержат предметов из железа и стекла
несмотря на позднюю радиоуглеродную дату — 100 г. до н. э.-^’
200 г. н. э. [476; 477]. На этих поселениях обнаружен набор те-
сел, очень близкий полинезийскому (включая тесла типов 1Д
2А и ЗА, по Даффу). Несомненно, керамика в стиле каланай
производилась на центральных островах Филиппинского архипе-
лага в течение длительного времени, и это затрудняет ее точную
хронологическую характеристику. У. Солхейм в целом ряде своих
работ утверждает, что существовала единая керамическая тради-
ция сахюинь — каланай, включающая значительную часть кера-
мики неолита и керамики, предшествовавшей эпохе индианиза-
ции. Эти типы керамики открыты при раскопках по всей Юго-
Восточной Азии — от Таиланда до индонезийской провинции
Ириан-Джая [1295; 1296; 1297; 1300; 1303; 1304; 1305; 1310].
Концепция У. Солхейма учитывает по преимуществу черты кера-
мики, свойственные всем культурам Юго-Восточной Азии, в то
время как наибольшее культурно-историческое значение имеют
параллели, связывающие комплексы Сахюинь, Каланай и Табоп.
Что касается последовательности культур неолита и эпохи
металла на Филиппинах, то совершенно очевидно, что наиболее
ранним является докерамический комплекс в пещере Дуйонг.
Затем примерно около 3000 г. до н. э. появилась традиция глад-
костенной керамики с красным ангобом, существовавшая почти
до 1500 г. до н. э. Позднепеолитическая орнаментированная ке-
рамика появилась во второй половине II тысячелетия до н. э.,
а около 1000 г. до н. э. здесь возникли кувшинные погребения.
Поздненеолитическая керамика имеет резной и штампованный
орнамент, иногда — архаичные шнуровой и плетеный, которые,
казалось бы, исчезли в более раннюю эпоху производства глад-
костенных сосудов. В эпоху орнаментированной керамики (1500—
500 гг. до н. э.) выявляются важные связи с Тайванем (куль-
тура юаныпань), Восточной Индонезией, Марианскими островами
и Меланезией (культура лапита). Керамика Океании будет рас-
смотрена ниже, в главах VIII и IX.
Культуры кувшинных погребений, традиция которых продол-
жалась и в эпоху металла примерно до 500 г. до н. э., хорошо
представлены в комплексах Табоп, Каланай и, конечно, Сахюинь
в Южном Вьетнаме, а также па островах к югу от Минданао.
Острова Талауд лингвистически и в культурном отношении
тесно связаны с Филиппинами, хотя принадлежат теперь Индо-
незии. В 1974 г. мы с И. Сутаясой вели там раскопки в трех
пещерах; я уже говорил выше о гладкостенной керамике с крас-
ным ангобом, изготовление которой началось около 3000 г. до н. э.,
и о докерамическом производстве отщепов и пластин. Культур-
ные напластования в пещерах хорошо стратифицированы и не
были потревожены; гладкостенная керамика постепенно сменяет-
ся (дату еще предстоит установить) орнаментированной, очень
близкой керамике комплексов Табон и Каланай. К более поздним
стадиям (I тысячелетию до н. э.) относятся кувшинные погребе-
244
&0Я с богатым инвентарем, включающим стеклянные, агатовые
л сердоликовые бусины, медный топор с втулкой, литейные фор-
jvtbi из обожженной глины, керамические серьги, каменные затыч-
ки для ушей и браслеты из раковин. Я не могу пока с доста-
точной уверенностью оценить значение этих находок, однако
очевидно, что кувшинные погребения типа Табон и Каланай про-
должали совершаться на о-вах Талауд. Культура на Филиппинах
л о-вах Талауд развивалась примерно в том же направлении,
что и культура других районов Индонезии.
Неолит пещеры Ниа в Сараваке
Неолит Ниа (о раскопках в этой пещере рассказано в главе II)
синхронен неолиту Табона, т. е. датируется, с середины
II тысячелетия до н. э. и до появления бронзы приблизительно
в 250 г. до н. э. Т. Харрисон датирует появление тесел (типа
2А, по Р. Даффу) 2500 г. до н. э.; если он прав, пещера мо-
жет содержать и более ранние неолитические комплексы. Неоли-
тические комплексы представлены в основном погребениями
[648]. Погребения, относящиеся к тому же времени, что и по-
гребения в Ниа, были раскопаны в пещере Магала (вход Е) в
8 км к югу от Ниа [650].
Могильник Ниа расположен у входа в пещеру. Если погребе-
ния раннего докерамического периода скорченные, то здесь, как
и в большинстве неолитических погребений Юго-Восточной Азии,
преобладают вытянутые. Эти вытянутые погребения иногда окра-
шены гематитом, на некоторых — следы огня. Умерших часто
укладывали в неглубокие ямы завернутыми в циновки или сига-
рообразные бамбуковые гробы. Одна из деревянных колод дати-
руется радиоуглеродным методом примерно 500 г. до н. э.
Наряду с ингумациями были распространены кремации и
обожженные вторичные погребения, помещавшиеся в деревянных
гробах, горшках или бамбуковых ларцах. Один горшок, орнамен-
тированный резной лопаткой, содержал кальцинированные кости,
небольшую чашу и головешку, по которой был датирован (радио-
углеродным методом) 1300 г. до н. э.; Б. Харрисон предположи-
ла, что погребения Ниа в целом относятся примерно к 1600—
400 гг. до н. э.
Погребения с инвентарем малочисленны, только в одном из
66 описанных найдена бронза. Вещевой комплекс включает костя-
ные подвески и трубчатые бусины, просверленные зубы для оже-
релий [669], диски и кольца из раковин, тесло (типа 2А, по
₽. Даффу). По форме и декору керамика Ниа [1315] очень близ-
ка керамике Табона; многие фрагменты — гладкие или с отпечат-
ками лопатки, резной или обмотанной шнуром. Резной штамп и
лопатка, которой наносился орнамент на сосуды, найденные в Ниа
к Табоне, заслуживают особого внимания, так как они исполь-
зовались одновременно и при изготовлении геометрической кера-
245
мики Южного Китая. Вдобавок в Ниа были обнаружены необыч-
ные сосуды с носиком [663] и несколько уникальных «трехцвет-
ных» сосудов, расписанных искусными узорами, например
прямоугольными меандрами, близкими орнаментальному стилю
каланай, черной и красной красками по кремовому фону. По-
скольку среди керамики Ниа много сосудов с отпечатками лопат-
ки, эту керамику можно считать прямой предшественницей «бау-
малайской» кухонной посуды, имеющей такие же отпечатки п
распространенной до сих пор на Калимантане и Палаване (хотя
У. Солхейм [1306] выводит «баумалайскую» керамику из Южно-
го Китая, мне представляется более реальным местное развитие
на Калимантане). Появление одомашненных собаки и свиньи в
неолитических слоях Ниа (см. [261; 974]), а также погребений
монголоидов — две другие важные черты этого памятника. Нео-
лит Ниа по основным показателям, видимо, близок филиппинско-
му, относящемуся к концу II тысячелетия и I тысячелетию
до н. э. Такого рода параллели с неолитом индонезийских остро-
вов, расположенных южнее, представляются не столь очевидными.
Нет явных аналогий и на п-ове Малакка [1418].
Неолитические памятники
восточной части Индонезии
На юго-западе Сулавеси, как и на островах Филиппинского
архипелага и о-вах Талауд, появление гладкостенной керамики
относится приблизительно к началу III тысячелетия до н. э. в
комплексе с поздней тоалской индустрией. Сходные результаты
дали раскопки Я. Главера на востоке Тимора [529], где гладко-
стенная керамика — округлые сосуды и чаши, иногда на низкой
круглой ножке,— появились тоже около 3000 г. до н. э. Эта ке-
рамика найдена в комплексе с раковинными браслетами, диска-
ми, бусами, а также с теслами и единственным цельным рыбо-
ловным крючком из раковины Trochus, обнаруженным в пещере
БуичериУато.
В 1500—500 гг. до н. э. на Тиморе встречается редкая кера-
мика с резными треугольниками и рядами сцепляющихся полу-
кружий; очень близкая керамика, пока не датированная, извест-
на на памятниках в юго-западной и центральной части Сулавеси
(см. ниже). Существует также некоторое сходство с орнаменти-
рованной керамикой позднего неолита и эпохи металла на Фи-
липпинах, но материал Тимора слишком малочислен, чтобы мож-
но было провести детальное сопоставление.
Я. Главер обнаружил на Тиморе свидетельства интродукции
человеком различных видов животных, что имеет огромное зна-
чение, ибо материалы подобного рода в Юго-Восточной Азии
крайне редки. Приблизительно к 2500 г. до н. э. относятся пай'
денные в Тиморских пещерах кости свиньи, ввезенной и, видимо,
одомашненной; возможно, хотя и не столь очевидно, в это же
246
время появилась собака. Около 1000 г., если не раньше, появи-
лись еще два доместицированных животных — бык неопределен-
ного вида и овца (или коза). Кости овец и коз неразличимы
из-за фрагментарности материала, но и та и другая могли оби-
тать на Тиморе в отдельности или вместе, хотя до появления ра-
боты Я. Главера никто не знал о том, что обитатели доистори-
ческих поселений Юго-Восточной Азии держали их. О существо-
вании быков, в частности зебу, известно из синхронных и более
ранних слоев раскопок Нонноктха в Таиланде, мелкий рогатый
скот пока обнаружен только в поселениях Северного Китая и Ин-
дии того же периода. Для реконструкции хозяйства доисториче-
ского общества Юго-Восточной Азии необходимы длительные ис-
следования.
Удивительно, что на Тимор около 2500 г. до н. э. были за-
везены три диких млекопитающих: с запада — циветта (Parado-
xurus hermaphroditus) и длиннохвостый макак (Масаса iris),
а с востока, возможно с Новой Гвинеи или Молуккских остро-
вов,—сумчатый кускус (Phalanger orientalis). Это один из не-
многих известных случаев перевозки доисторическим человеком
диких животных; в связи с этим, естественно, встает вопрос:
были ли в период интродукции одомашнены другие животные?
В этом отношении особую проблему представляет то обстоятель-
ство, что свинья была завезена на Новую Гвинею по меньшей
мере 6—7 тыс. лет назад.
Заслуживают также краткого упоминания прежние раскопки
пещер на западе Тимора. В двух скальных навесах, Никиники I
и Лианглелуат II [1410; 530], были обнаружены необычные
черешковые наконечники из удлиненных пластинчатых отщепов,
аналогичные тем,, которые открыл Я. Главер в Уайбобо I (вос-
точная часть Тимора), где они датируются приблизительно 300 г.
до н. э.— 1200 г. н. э. В Никиники I также обнаружены оббитые
с двух сторон тесла, очевидно, местной формы. В I тысячелетии
до н. э, на Тимор был завезен металл, с этого времени заметно
сократилось число каменных орудий.
В гротах на западе и в центральной части соседнего острова
Флорес обнаружены следы производства пластин и отщепов из
кремнистого сланца и обсидиана, а также диски с дырочками из
раковин-жемчужниц и немногочисленные фрагменты керамики с
резным орнаментом [1409]. В таком комплексе в Лиангтоге
[683; 684, с. 140], не содержавшем керамики, найдены кости
свиней и останки человеческих скелетов, которые Т. Джекоб от-
нес к австромеланезийцам; они датируются радиоуглеродным ме-
тодом 1600±525 до н. э. (калиброванная дата —1800 г. до н. э.).
По сравнению с Тимором развитие культуры на о-ве Флорес шло
замедленными темпами, но, видимо, такое впечатление склады-
вается из-за недостатка данных. На Флоресе обнаружена кера-
мика, возможно неолитическая, с нарезным и налепным орнамен-
том, такая же, как в районе залива Макклюер (Тёлук Берау)
в провинции Ириан-Джая [1154; 1299; 396; 370—373], однако
археологический контекст этих находок неясен. Кроме тоалских
стоянок на Сулавеси пока обнаружены только два памятника с
комплексами доисторической керамики. Это два открытых поселка,
расположенные неподалеку друг от друга в среднем течении
р. Карама в центральной части Сулавеси,— Минангасипакко и
Галумпанг [677; 684, с. 185—190; 193]3. Последний наиболее
важен, он был впервые исследован П. ван Стейн Калленфелсом
в 1933 г., а затем X. ван Геекереном в 1949 г. Все находки
происходят из одного слоя; это — тесла типа 2А, по Р. Даффу,
тесла с линзообразным сечением (некоторые — черешковые, дру-
гие с перехватом, подобные недатированным образцам из комп-
лекса Гуа-Кепах на Малаккском полуострове), шиферные и слан-
цевые наконечники стрел с черешками и без черешков (череш-
ковые формы сходны с образцами, найденными на Лусоне и на
Тайване). Обнаружены также каменные ножи, колотушки для
тапы, предмет из обожженной глины, видимо фаллический символ,
а также много фрагментов керамики, из которых около 6% с
резным орнаментом. Мотивы орнамента, особенно ряды сцепля-
ющихся полукружий, близки мотивам на керамике, обнаружен-
ной Я. Главером на о-ве Тимор, а также на доисторической ке-
рамике, найденной в 1969 г. Д. Дж. Малвани и Р. П. Соеджоно
в районе Марос на юго-западе Сулавеси [1010; 1011]. В своем
отчете о раскопках X. ван Геекерен заявил, что возраст поселка —
около 600 лет, но это положение было сразу оспорено О. Бейером,
предположившим, что поселок возник по крайней мере до новой
эры [117]; эта точка зрения подтверждается керамическими
аналогиями. Поселок Минангасипакко аналогичен поселку Галум-
панг. Поражает сходство керамики культур неолита и эпохи
металла на Тайване, Филиппинах, о-вах Талауд, Сулавеси, Тимор
и в Сараваке на Калимантане. Черешковые каменные наконеч-
ники также распространены в Японии, Южном Китае, на Тай-
ване, Лусоне, Сулавеси и Тиморе. В Индокитае (исключая куль-
туру сахюинь), на Малаккском полуострове и в Западной Индо-
незии аналогичных находок нет. Очевидно, в III—I тысячелетиях
до н. э. в восточных районах островной Юго-Восточной Азии
существовали родственные керамические культуры неолита и
эпохи металла.
Исходя из этого, можно проследить проникновение культур,
производивших керамику, в Океанию. Уяснению этих связей во
времени и пространстве поможет следующая общая схема разви-
тия культуры на Тайване, Филиппинах и в восточной части Ин-
донезии [97].
Эпоха неолита — ранняя стадия. Включает культуру шнуро-
вой керамики на Тайване, а также гладкостенную керамику и
керамику с красным ангобом на Филиппинах, о-вах Талауд,
на юге Сулавеси и на Тиморе. Эта культура, возможно связанная
с начальной экспансией земледельцев, говоривших на австроне-
зийских языках, датируется на Тайване приблизительно V тыся-
челетием до н. э.
248
Эпоха неолита — поздняя стадия. Включает культуру юань-
тань на Тайване, керамику комплексов Батунган и Табон (ран-
ний период) на Филиппинах, аналогичную орнаментированную
керамику Тимора и, возможно, Галумпанга. Па Тайване эта
стадия фиксируется с начала II тысячелетия до н. э., южнее —
возможно, с 1500 г. до н. э. В течение этого периода население,
начавшее производить керамику, впервые мигрировало в Мик-
ронезию и Меланезию. В конце этого периода на Филиппинах
появились кувшинные погребения.
Ранняя эпоха металла. Для этой стадии характерны кувшин-
ные погребения (в Табоне, Ниа, Каланай и на о-вах Талауд).
Сюда относятся находки изделий из бронзы и железа, стеклян-
ных и сердоликовых бусин индийского и малайского происхож-
дения (об этом см. ниже). Хронологические границы — прибли-
зительно 500 г. до н. э.— 1000 г. н. э.
Поздний период. Этот период выходит за рамки нашей темы.
Начался он, возможно, в 1200 г. н. э. с импорта китайского фар-
фора. В это время продолжалась традиция кувшинных погребе-
ний; на Филиппинах, на севере Сулавеси, о-вах Талауд появи-
лось много местных типов керамики. Культура позднего периода
сложным образом переплетается с культурами, известными эт-
нографам. Типы керамики более разнообразны, видимо, благода-
ря расширявшимся контактам с чужестранцами, особенно с ки-
тайцами и торговцами из мусульманских стран.
Неолитические поселки
в западной части Индонезии
Неолит таких больших островов, как Ява и Суматра, до сих
пор, к сожалению, почти не изучался. На Суматре в районе оз.
Керинчи и в Джамби обнаружены следы производства отщепов
и пластин из обсидиана, очевидно продолжавшегося и после по-
явления керамики (особенно в пещере Тьянкопанджанг около
Джамби). В комплексах, собранных на памятниках у оз. Керин-
чи [741], отщепы, видимо, связаны со шнуровой керамикой и
керамикой с резным орнаментом, керамическими затычками для
Мочек ушей как в комплексе Сомронгсен и гранеными сердоли-
ковыми бусинами; все они имеют параллели в культурах неоли-
та и эпохи металла в Индокитае. Однако, поскольку на одном
из памятников у оз. Керинчи были также найдены бронзовый
наручный браслет и часть тимпана от барабана (типа 1, по
Ф. Хегеру), возможно, это смешанные комплексы, относящиеся
к длительному периоду времени. Неизвестен археологический
Контекст мастерских по производству кремневых орудий, раз-
бросанных на площади около 10 км в поперечнике вокруг Патжи-
тана и Пунунга в центральной части Явы (190; 692, с. 136—
137; 1342].
Видимо, они специализировались на производстве тесел раз-
249
ных размеров, долот, а также наконечников стрел, которые по
типу близки находкам из Гуа-Лава. Эти памятники явно требуют
дальнейшего исследования.
Видимо, наши знания о доисторической Яве в ближайшем бу-
дущем пополняются благодаря реализации крупномасштабной
программы исследований, разработанной Археологическим нацио-
нальным центром Индонезии. В западной части Индонезии
горных памятниках на берегу озер Бандунг и Лелес, а также в
Клападуа, Крамачати и Танджонгприок в районе Джакарты из-
вестны комплексы, предположительно неолитические, с керами-
кой гладкостенной, шнуровой и орнаментированной гребенчатым
штампом [1347]. Другая неолитическая стоянка с гладкостенной
керамикой была раскопана в Кенденглембу на востоке Явы
[684, с. 173—184]. Тем не менее у нас еще нет сведений, ко-
торые позволили бы наметить хотя бы основные черты доисто-
рии Явы, но, видимо, культурное развитие этого острова несколь-
ко отличалось от развития восточных островов Индонезии и Фи-
липпин.
К этой довольно скудной сводке данных остается добавить по
слишком надежное свидетельство о распространении кувшинных
погребений на островах Сулавеси, Сумба и, возможно, Ява
[682, с. 80—83]. У. Виллеме давно раскопал в Сабанге в .цент-
ральной части Сулавеси поле погребальных кувшинов, но кувши-
ны оказались пустыми; подозрительна также находка на этом
памятнике черепков китайской керамики. В Мелоло на востоке
о-ва Сумба в 20—30-е .годы XX в. было исследовано гораздо
более богатое поле погребальных урн; археологи обнаружили мно-
го больших круглодонных урн, содержавших фрагментарные
некремированные вторичные захоронения, тесла (типа 2А, но
Р. Даффу), браслеты из раковин, бусины из раковин и камня и
маленькие вотивные сосуды. Некоторые из них хорошо лощенные,
в форме колбы с длинным горлом, имеют резной геометрический
и антропоморфный орнамент, заполненный белой пастой. Дати-
ровка этого поля погребальных урн спорна: X. ван Геекерен
относит его к неолиту [684, с. 191], другие авторы —к эпохе
металла (см., например, [692, с. 148]). Колбы имеют аналогии
с находками из разрушенных поселений Буни на западе Явы
[1292; 1346] (в этих поселках была обнаружена керамика, ана-
логичная керамике комплексов сахюинь — каланай и «баумалай-
ской» [1306], однако время существования этих поселков неиз-
вестно), а также на юге Суматры, которые можно отнести и ко
времени неолита, и к эпохе металла. Другое поле кувшинных
погребений обнаружено в Анджаре на западном побережье Явы,
где первичные погребения помещены в большие урны вместе с
малыми погребальными сосудами [679]. Последние немного
напоминают филиппинские сосуды из комплекса Каланай, однако
наши общие представления о доисторических кувшинных погре-
бениях Индонезии настолько скудны, что любые заключения сей-
час преждевременны.
250
Эпоха металла на западе и юге Индонезии
Культура эпохи металла (см. [682]) на о-вах Сунда, видимо,
родственна донгшонской, и в порядке рабочей гипотезы ее мож-
но датировать 1000 г. до н. э.— 500 г. н. э. (на западных остро-
вах). Однако неясно, какое воздействие оказывала впоследствии
возрастающая индианизация на местную бронзовую индустрию;
многие предметы, внешне близкие донгшонским, в действитель-
ности могут быть недавнего происхождения. Культурные истоки
производства бронзы, близкой донгшонской, также остаются не-
известными: находки на различных памятниках Индонезии ли-
тейных форм для барабанов (иных, чем тип 1, по Ф. Хегеру)
и топоров свидетельствуют о местном производстве, однако нель-
зя исключать возможность импорта с материка, а также распро-
странение торговых связей и влияний (степень которых неизвест-
на) в обратном направлении — из Индонезии в Индокитай.
Видимо, картину усложняет также прямой контакт Китая с За-
падной Индонезией после V в. н. э. Индонезийские бронзы напо-
минают донгшонские как по форме, так и по составу сплава,
в частности по высокому содержанию свинца.
Втульчатые топоры, подобные тем, которые существовали
на материке, обнаружены на всех островах архипелага, у многих
из них верхний конец завершается отчетливо выраженным «лас-
точкиным хвостом». На Яве были известны и церемониальные то-
поры, близкие донгшонским башмакообразным; на небольшом
острове Роти найдены три уникальных церемониальных топора
с низким рельефным орнаментом, в котором преобладают донг-
шонские мотивы — кружки, соединенные касательные линии, че-
ловеческие фигурки в головных уборах с плюмажами.
Барабаны типа 1, по Ф. Хегеру, зафиксированы во многих
местах Индонезии вплоть до о-вов Кай на востоке (южнее п-ова
Бомбарай в провинции Ириан-Джая); три поврежденных под ат-
мосферным воздействием тимпана, возможно того же типа,
были обнаружены на п-ове Чендравасих (в провинции Ириан-
Джая) [399]. Это самые восточные образцы, несомненно, донг-
шонских изделий, хотя в Западной Меланезии есть кое-какие
свидетельства донгшонского влияния (см. главу VIII). Индоне-
зийские барабаны в общем соответствуют классическим образцам
Донгшонского декора, включая фигуры животных, птиц и корабли
мертвых. Однако барабан типа 1, по Ф. Хегеру, с о-ва Санге-
анг, расположенного близ о-ва Сумбава, уникален: на нем изо-
бражены свайное жилище с седловидной крышей и люди в костю-
мах времени китайской династии Хань. На панели барабана —
Двое мужчин в кушанских костюмах (из Северо-Западной Ип-
Дии): один сидит верхом на лошади, другой стоит перед лошадью
и держит предмет, напоминающий булаву. Р. Хайне-Гельдерн
высказал предположение, что этот барабан был импортирован в
Индонезию из Фунани около 250 г. н. э. [694]. Два других
очень интересных барабана — один с о-вов Кай, с изображением
251
людей, охотящихся с луками на тигров и ловящих лассо оленей
другой с о-ва Салаяр, с фризами из слонов и павлинов,— также
были, очевидно, импортированы с запада, так как ни слоны
ни тигры, ни павлины не водятся на востоке Индонезии [692
с. 148; 695, с. 327—328). Две почти идентичные бронзовые фля-
ги с о-вов Суматра и Мадура, декорированные широкими низко-
рельефными спиралями, X. ван Геекерен считает родственными
донгшонским [682, с. 34—36]; почти идентичный образец обна-
ружен в Кендале в Кампучии [1378, табл. XII].
Недавние археологические исследования на Яве способствую!
более глубокому изучению эпохи металла в Индонезии; в 1970
1973 гг. Археологическим национальным центром Индонезии
были организованы раскопки очень важного памятника Лывилп
анг (или Пасир Ангин) около Богора. Он находится на вершине
холма, с которого открывается великолепный вид на окружающую
местность. Здесь вокруг большого каменного массива естествен-
ного происхождения совершались обряды жертвоприношении.
Памятник, видимо, имел культовое значение. Обнаружены обси-
диановые орудия, железные кинжалы и ножи, золотые украше-
ния, стеклянные и сердоликовые бусины и каменные топоры.
Бронзовые изделия тоже довольно многочисленны: топоры, ко-
локольчик и чаша. Керамика преимущественно гладкостенная,
но встречается шнуровая и гребенчатая. Полного описания Лы-
вилианга до сих пор нет. Радиоуглеродные датировки в настоя-
щее время могут быть приняты условно: согласно им, памятник
функционировал в I тысячелетии до н. э. и I тысячелетии н. э.
(см. [1347]). Сходные комплексы эпохи металла (при вытянутых
погребениях) были в последнее время исследованы И. Сутаясон
в районе Буни, к западу от Джакарты. Исследование их, как и
неолитических памятников, только начинается.
Замечательная находка бронзы в Индонезии — комплекс из
14 статуэток и 4 браслетов, декорированных рельефными спи-
ралями, из Бангкинанга на юге Суматры [682, с. 36—37].
Статуэтки, изображающие танцоров, напоминают антропоморф-
ные фигурки с материка, описанные выше; на них —ручные и
ножные браслеты, серьги, набедренные повязки и спиралевидные
нагрудные украшения. Многочисленные находки бронзовых и
стеклянных бусин в западной и южной частях Индонезии сви
детельствуют об очень тесных связях между Индонезией и Индо-
китаем в раннюю эпоху металла. Острова Филиппинского архи
пелага были вовлечены в эти контакты, видимо, в гораздо мень
шей степени; на Филиппинах нет бронзовых барабанов и, за
исключением северной части Лусона, мегалитов.
Мегалиты в Индонезии
Число мегалитов возрастает начиная с эпохи бронзы. Кконц>
I тысячелетия до н. э. между материковой Юго-Восточной Азиен
и Индонезией существовали очень тесные торговые связи и вза
252
лмовлияния; северо-восточная часть Индонезии и Филиппины,
где развивались родственные керамические стили и практикова-
лись кувшинные погребения, пребывали в изоляции. Возможно,
5 течение этого периода произошло заселение Малаккского полу-
острова малайцами; сведений о том, когда австронезийцы стали
селиться в западной части Индонезии, очень мало. Лингвистиче-
ские данные позволяют предположить, что их проникновение на
запад началось более 3 тыс. лет назад, однако отсутствие ин-
формации о неолите в этом районе делает дальнейшие построе-
ния беспочвенными. Преобладание монголоидного физического
типа в западной части Индонезии может быть обусловлено пе-
ре движениями населения в эпоху металла (скудные антропологи-
ческие данные были рассмотрены в главе 1). В Индонезии древ-
ние мегалиты известны на Суматре, Яве, Бали, Калимантане,
Сулавеси и Сумбаве. В Юго-Западной Малайзии (Малакка и Не-
гери-Сембилан) есть несколько аналогичных им групп столпов,
подобных недавним сооружениям келабитов Саравака [1227; 657;
901].
Р. Хайне-Гельдерн считает, что сохранившиеся «мегалити-
ческие культуры» особенно на о-вах Ниас, Флорес и Сумба,
восходят к эпохе неолита [691; 692], но ни один из этих па-
мятников не может быть определенно датирован временем до эпо-
хи металла. Однако широкое распространение мегалитических па-
мятников и статуй в Океании позволяет предположить, что их
происхождение относится к далекому австронезийскому прошло-
му, возможно к I тысячелетию до н. э. Вместе с тем традиция
их сооружения сохранялась как в Океании, так и в Индонезии,
особенно на о-ве Ниас, в горных районах Калимантана, вокруг
Котакинабалу в Сабахе, до очень недавного времени [654; 660;
664; 667; 900; 1193]. Многие мегалиты, видимо, связаны с по-
гребальными ритуалами и культом вождей; вообще в Океании
спектр их функций довольно широк и так или иначе соотносится
с представлениями о мире духов, общение с которыми осущест-
вляется при посредстве гробниц, алтарей и статуй.
Проблема происхождения мегалитов может быть поставлена
лишь в контексте их культурных функций. Поэтому пытаться
выводить все австронезийские мегалиты из одного района, напри-
мер из Китая (как это делал М. Флеминг), или связывать их со
странствованиями экзотических «детей солнца» (У. Перри
[1094]) не только некорректно, но и не нужно. Большого вни-
мания заслуживает точка зрения Р. Хайне-Гельдерна о том, что
Каменные столпы, плоские плиты, опорами для которых служили
стоячие камни, каменные сиденья, террасы и пирамиды как еди-
ный комплекс предшествуют комплексу плиточных могил и ка-
менных погребальных кувшинов эпохи металла. Безоговорочно
Принять эту точку зрения нельзя, ибо не хватает археологических
Данных. Но тот факт, что первая группа хорошо представлена
н Океании, а вторая в Индонезии, все-таки, видимо, существен.
Нас интересует в основном последняя группа.
253
Очевидно, наиболее характерная группа мегалитических мо-
нументов Индонезии находится на плато Пасемах на юге Сумат-
ры [740]. Предпринимались попытки интерпретировать мегалиты
Пасемаха как знаки элиты в классовом обществе [1085]. Ца
плато множество каменных блоков с выдолбленными углубления-
ми, каменные чаны, группы и аллеи каменных столпов, террас-
ные «гробницы» и плиточные могилы. Но наибольшее внимание
привлекают разнообразные человеческие статуи, вытесанные из
каменных блоков. Люди с браслетами на руках и ногах, в шле-
мах с шишаками сзади, в набедренных повязках, туниках, с за-
тычками в мочках ушей изображены сидящими на слонах или
буйволах. На одной статуе ожерелье из прямоугольных пласти-
нок, подобных топоровидным подвескам с плато Траннинь
(Лаос), на другой — ожерелье из граненых бусин, на третьей —
нечто вроде связки бубенчиков, перекинутой через плечо. Очень
интересен один рельеф на камне: два человека стоят по бокам
слона, у каждого на спине — барабан (типа 1, по Ф. Хегеру),
у одного в руках меч. Эти детали указывают на связь мегалити-
ческого комплекса с культурой донгшон в конце I тысячелетия
до н. э., что отчасти подтверждают и предметы, найденные в
плиточных могилах: стеклянные и сердоликовые бусины (неко-
торые — граненые), бронзовые спирали, золотая булавка, желез
ный наконечник копья.
Возможно, к этой группе памятников о-ва Суматра имеют
отдаленное отношение 10 плиточных могил из штата Перак в
Малайзии [1079, с. 151—152; 433, 1467], в которых обнаружены
стеклянные и сердоликовые бусины, фрагменты сосудов, покры-
тых лаком, вроде найденных рядом с бронзовыми барабанами на
памятнике Кампонгсунгаиланг, несколько топоров или железных
кирок с отверстиями для рукоятки, которыми могли пользовать-
ся рудокопы, добывавшие олово [899, с. 55]. Здесь плиточные
могилы датируются уже I тысячелетием н. э. Эти орудия, воз-
можно, относятся к тому же времени, что и весьма необычные
железные орудия с отверстиями для рукоятки, найденные в цент
ральной части Малаккского полуострова; они датируются при
близительно началом I тысячелетия н. э. [1237] и могут быть от-
даленной модификацией стиля донгшон.
Связаны плиточные могилы и мегалиты Малаккского полу-
острова с заселением его малайцами или нет, неизвестно, но впол-
не вероятно, что связаны. Может быть, имеет значение тот факт,
что плиточные могилы и каменные саркофаги обнаружены также
на востоке Явы и на Бали [682, с. 46—54; 1293]. Заслуживает
внимания и то, что как погребения в керамических кувшинах,
так и плиточные могилы в древности были распространены толь-
ко в австронезийском регионе, причем относились они к местные
культурам: таковы кувшинные погребения на восточных и север'
ных островах Юго-Восточной Азии и на юге Вьетнама, плиточ-
ные могилы на южных и западных островах Юго-Восточной
Азии и на Малаккском полуострове. Как было отмечено выше,
254
|самые западные из известных ныне кувшинных погребений на-
ходятся в Анджаре на западном побережье Явы; поле погребаль-
ных урн с захоронениями монголоидов недавно было раскопано
1в Гилимануке на западе Бали археологом Р. П. Соеджоно [1293].
более отдаленном родстве с ними находятся плиточные могилы,
[относящиеся к I тысячелетию до н. э., в Северном Китае и Япо-
нии и погребения в керамических кувшинах того же времени на
роге Японии; однако о диффузии, видимо, можно говорить лишь
[применительно к последнему случаю.
I. Есть еще одна хорошо описанная группа каменных монумен-
тов, находящаяся в центральной части Сулавеси, в районах Нану,
[Бесоа и Бада [1121; 827; 788]. Особенно примечательны
[здесь примитивные, но монументальные человеческие статуи, не-
которые с головными повязками, резными нагрудными украше-
Ьиями и подчеркнутыми гениталиями. С этими статуями найде-
Ены каменные кувшины, напоминающие кувшины с плато Тран-
Ьинь в Лаосе. Содержимое этих кувшинов не сохранилось;
некоторые из них украшены горизонтальными кольцевыми вы-
Ьтуиами, а один — пояском, на котором изображены человеческие
Ьица. Вместе с этими кувшинами найдены каменные диски, в том
рисле с рельефными выступами и фигурами четвероногих живот-
рых, как на лаосских дисках; возможно, некоторые из дисков
рлужили крышками.
Казалось бы, можно постулировать связь между каменными
кувшинами Лаоса и Сулавеси, однако расстояние между ними
гак велико — 3000 км, что я склоняюсь к мысли о независимом
развитии культуры в этих двух регионах. Выше говорилось, что
рогребепия в керамических кувшинах широко распространены на
Филиппинском архипелаге и на северо-восточных островах Ин-
донезии; искусно декорированные каменные кувшины с крышка-
ши изготовлялись жителями п-ова Минахаса (северная часть
Кулавеси) и района, прилегающего к оз. Тоба (север Суматры),
период, доступный наблюдениям этнографов. Небольшие погре-
альные кувшины из известняка есть в пещерах на юге Минда-
ао (в Филиппинском архипелаге), которые относятся к 500 г.
К. э. [829], причем нетрудно предположить местное развитие
керамических кувшинных погребений.
Обзор индонезийских мегалитов был краток, потому что мно-
Ное остается пока неизвестным. Это неудивительно: ведь их
лишком мало раскапывают. Неолит Западной Индонезии изучен
лохо, но не лучше обстоит дело с периодом между появлением
Дщталла и великим индианизированным царством Шривиджайя
ГП в. н. э. Несмотря на важность памятников, возможности их
рхеологического исследования, к сожалению, ограниченны.
Обратимся теперь к памятникам искусства, которые, как мы
видим, имеют определенное значение для Океании. В течение
ногих лет Р. Хайне-Гельдерн придерживался мнения, что мону-
ментальные художественные стили о-ва Ниас, северной части
усона и центральной части Сулавеси непосредственно восходили
255
к ранним мегалитическим комплексам II тысячелетия до н. э.
а более декоративные художественные стили центральной части
Калимантана, центральной части Сулавеси и искусство батаков
Суматры возникли под относительно недавним непосредственным
воздействием донгшонской культуры. Р. Хайне-Гельдерн также
считал, что донгшонский стиль господствовал в Индонезии нака-
нуне ее индианизации и что некоторые черты этого стиля продол-
жают существовать в искусстве Явы. Вопрос о донгшонском влия-
нии на искусство Индонезии важен в связи с тем, что часто
можно слышать о пережитках донгшонских мотивов в искусстве
Западной Меланезии. Мне не хотелось бы выяснять, насколько
справедливы взгляды Р. Хайне-Гельдерна, в частности, по пово-
ду влияния Позднего Чжоу на Калимантане; к проблеме дош-
шонского влияния в Меланезии мы вернемся ниже.
Бусы в памятниках эпохи металла
в Юго-Восточной Азии
Множество бусин из импортного камня и стекла обнаружено
на подавляющем большинстве памятников эпохи металла. На нео-
литических памятниках, как правило, находят бусы, сделанные
из местных материалов — камня и раковин. Однако многие буси-
ны, характерные для эпохи металла,—из цветного стекла, гра-
неного сердолика и гравированного агата — импортировались;
есть достаточно убедительные данные об их происхождении из
Индии, менее убедительные — о происхождении с юга Малакк-
ского полуострова. Самые близкие аналоги в Индии предполо-
жительно датируются 500 г. до н. э.— 1500 г. н. э.
Стеклянные бусы разнообразны по цвету и форме. Свидетель-
ств о том, что они существовали в Юго-Восточной Азии до
500 г. до н. э., нет. В прошлом многие ученые детально изуча-
ли эти предметы, но их заключения о датировке и происхожде-
нии бус довольно туманны. Тем не менее публикация А. Ламбы
1965 г. содержит очень интересные выводы, в частности о сход-
стве бус в культурах примерно двухтысячелетней давности в
Юго-Восточной Азии и Южной Индии. А. Ламба высказал пред-
положение, что существовала странствующая группа изготови-
телей бус, снабжавших столь рассредоточенные рынки [839].
Многие бусины, видимо, были сделаны непосредственно в Юго-
Восточной Азии, возможно, по южноиндийским образцам; кроме
того, битое стекло для производства бус могло импортироваться
в западную часть Малаккского полуострова с Ближнего Востока
и из Средиземноморья. Торговые связи Рима с Южной Индией
хорошо документированы, и небольшое количество полихромных
бусин в Юго-Восточной Азии может иметь римское происхожде-
ние. Надо думать, что в будущем некоторые из этих проблем
удастся разрешить путем химического анализа и датировок по
радиоактивным изотопам, сейчас же мы можем предполагать
256
возможность контактов Индии с Юго-Восточной Азией за не-
сколько столетий до появления первых древних царств (индий-
ские торговые контакты с Суматрой датируются начиная с
I—II вв. н. э. [1470]).
Происхождение экзотических каменных бусин объяснить го-
раздо легче, чем происхождение стеклянных, так как это не
требует сложного химического анализа. Бусы из красного сер-
долика, как правило граненые, очень легко опознать; многие из
них почти наверняка вывозились из Камбая в Северо-Западной
Индии [25; 1283], некоторые сферические бусы из сердолика
могли быть изготовлены и на юге Малаккского полуострова.
Граненые сердоликовые бусы обнаружены на десятках памят-
ников на о-вах Талауд; эти находки датированы 500 г. до н. э.
(временем распространения культуры сахюинь) — 1 тысячелети-
ем н. э. Бусы из агата известны в меньших количествах;
в кувшинных погребениях Табона и на о-вах Талауд обнаруже-
ны декорированные бусы из гравированного агата, имеющие
точные аналогии на некоторых индийских памятниках, относя-
щихся приблизительно к 400 г. до н. э. [349; 350]. Конечно,
эти бусины могли находиться в употреблении в течение тысячи
лет, а то и больше, так что они вряд ли могут служить хроно-
логическим индикатором. Однако их значение как показателей
дальности торговых связей в эпоху существования индиапизи-
рованных государств бесценно.
Некоторые итоги
В этой главе была предпринята попытка осветить древнюю
историю давно заселенного и географически дробного региона.
Едва ли нужно подчеркивать, как трудно в отношении его де-
лать обобщения. Основное внимание было сосредоточено на нео-
литических памятниках и памятниках эпохи металла, т. е. до
появления индианизированных государств. Конечно, эпоха метал-
ла на Филиппинском архипелаге и на восточных островах Индо-
незии продолжалась вплоть до контактов с европейцами, по здесь
ее обзор заканчивается появлением китайской керамики. Что ка-
сается доистории этих восточных островов за последнюю тысячу
лет, то некоторые районы в Восточной Малайзии и на Филип-
пинах изучались довольно подробно, но обстоятельное рассмот-
рение этих материалов слишком увеличило бы главу.
Для Океании наиболее важен период неолита, так как имен-
но тогда ранние австронезийцы мигрировали на восток. С этой
точки зрения кувшинные погребения и мегалиты эпохи металла
менее интересны. Археологические данные свидетельствуют о
том, что по мере приближения к современной эпохе возрастает
значение местных традиций. Наименее исследованы большие за-
падные острова Индонезии; эволюцию культуры в доисторической
Индонезии невозможно представить до тех пор, по^а не будет
известно больше об этом регионе.
9 Заказ № 2306
257
Глава VIII
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПОХА
В МЕЛАНЕЗИИ
К востоку от Филиппин и Молуккских островов начинаются
океанийские районы Меланезии и Микронезии. Оба района со-
стоят из множества островов, разбросанных к северу и востоку от
гигантской Новой Гвинеи (площадь которой 800 тыс. кв. км),
вместе они образуют как бы сучковатое древко, увенчанное ог-
ромным треугольным наконечником — Полинезией. Предмет на-
стоящей главы — Меланезия с ее длительной историей и слож-
ной этносоциальной ситуацией.
Докерамические поселки в Западной Меланезии
Единственная известная к настоящему времени плейстоцено-
вая стоянка на Новой Гвинее — это Косине в Нагорьях, уже опи-
санная в главе I. Возраст черешковых пластин и топоров-тесел,
найденных здесь,—видимо, 26 тыс. лет; как уже отмечалось,
примерно к этому же времени относятся первые шлифованные
каменные орудия, приспособленные для крепления к рукояти,
которые были найдены на п-ове Арнемленд в Австралии. Оба
эти района дают фактически древнейшие в мире данные об об-
работке орудий для вставления в рукоять. Хотя в Косине следов
шлифования орудий не обнаружено, оно, конечно, было известно
на Новой Гвинее к 9000 г. до н. э. Возникло же шлифование
на острове, возможно, значительно раньше.
К сожалению, между временем, к которому относится Косипе,
и последующим периодом, начинающимся 15 000 лет назад,
имеется хронологический разрыв. Многие известные сейчас стоян-
ки этого времени находятся на территории Папуа-Новой Гвинеи,
а Ириан-Джая в археологическом отношении и ныне является
фактически белым пятном. Но в Нагорьях Папуа-Новой Гвинеи
найдены надежные данные о стоянках конца плейстоцена и го-
лоцена, расположенных в основном в пещерах и под скальны-
ми выступами, протянувшимися на 150 км к востоку от горы
Хаген.
Один из самых интересных памятников — скальный выступ
Кафьявана [1447; 1448] с почти четырехметровым культурным
слоем, начало которому было положено 11 тыс. лет назад или
ранее. В его основании археолог П. Уайт обнаружил каменнук*
258
°'вЛ- Се^'Мап,^С(
^ралФеис^,^.о.Элуаэ
. "оЛавонгай ^.
(Новый Ганновер)
с. Новая Ирландия
Виллаумез _
Кандриан
пещера Балоф
*\Лезу 0-60 Нугурия
'о.Амбитл
а о.Тануу
Ло.Ьука
о.Бугенвиль

ат.Нукуману
. ат.Онтонг-Джава
Т , о.шортленад Хх
Тробрианские j
• •go-ва | • Ол
, о-ваАмфлетт <г^А. л.
I I о.Нью-* . \г о.Малаита
АЙОН МАССИМ -Ьорджия ’« ^раст°6аль
о. Гуадал канал о.Ненумбо
о.Санта-Исабель
Науру.
। 325 км ।
оз.Сентани

0.НОВАЯ ГВИНЕЯ
А и та пе
ИРИАН - ДЖА Я i ^ДУЯА гвиНЕЯ
| Ванълек •
о Новая”
[ Ирландия
^.Мантон J
Юк у • бе
К»0 вн**2 А “ бУРа. S
( КаФьЯва Ба тары'
о ЮлеХ •
НебиР •
М"'”1 р
о.Новая
♦. Британия
Косипе
уденаф
^иада
о.Бвллона<я о.Санта-Ана в,о-ва Санта-Нрус
оРеТкел» ,.оУтуПуи
о.Ваникоро t * оАнуда
. о.Тикопиа".
ЗАПАДНЫЕ О-ВА ФИДЖИ
о.Вануа-Лев'
оТавеуни^
*• <?лЛ^ту floKopo
е • о.Вакая
°Бау0 °H2QV
Каробо
( о.Мо ло
о.НанЗг -у
•’о-ва Банкс
о.Эспириту-Сантов °’-
Й • 0 Мавв0
о.Мало Ж? °Qо.«Пе н те к ост
о.Малекулс^Ъ о.Амбрим
о.Эпи С»» Тонгоа
Ре тока t Манга аси Мак ура
о.Эфате^Эруети
• о. Новая Каледония С о.Эроманга
По^танеау^. о.Увеа ® °* анна
Лапи/пЛ\ л оЛифу • °"ва футуна
MouHAow^i?t>., •’* .. *0 Анеитьюм
и - с о.Маре
Наия-Беич^ % г
Ватча * о.Пен
о Ротума .
.Вануа-Лев)
о Вити-Леву’।
. 110км
о.Матунув
Поселки культуры Лапита
Прочие поселки
325
О
ат. Ата фу °^'в,
ат.Нунуноно-
ат.ФакаофО
о.Увеа
о.Футуна .
Ч
оАлофи
’ t Мулифануа о.Уп’олу
t о.Ниуафооу оТутуила °
• у о Тафахи*^ ниуатопутапу*
oJW»?0*’.
325
о.Савойи
о-ва
Лау
650 км
а О-ва
Вавау
.‘Г о-ва Хаапай л о.Ниуэ
о.Тонгатапу
Археологические памятники Меланезии
Оббитые каменные орудия из пещеры Кафья-
вана (Нагорья Новой Гвинеи)
индустрию: несколько галечных орудий, отщепы с прямыми и
вогнутыми ретушированными краями и обломки шлифован-
ных каменных орудий. Количество галечных орудий в более
поздних слоях, доходящих почти до современности, уменьшается.
То же самое относится и к ретушированным отщепам: в недавнем
прошлом ретушь в Нагорьях была фактически неизвестна. От-
щепы Кафьявана в целом характерны для Нагорий Новой Гви-
неи, где из отщепов изготовляли «маленькие аморфные орудия
часто с крутой огранкой» [1446, с. 19], оббитые, как правило,
только с одной стороны. По мнению П. Уайта, главное в этих
орудиях — режущие края [1445], поэтому мастера не заботились
об их форме. По каким-то причинам в Нагорья Новой Гвинеи
никогда не проникала пластинчатая техника, распространившая-
ся в Австралии 6 тыс. лет назад, хотя совсем недавно на побе-
режье зал. Папуа была известна техника микропластин.
В Кафьявана в слое давностью 9 тыс. лет найдены шлифо-
ванные топоры-тесла овального сечения; возможно, они появились
(если судить по обломкам из нижних слоев) более 11 тыс. лет
назад. Термин «топоры-тесла» уместен применительно к орудиям
Нагорий Новой Гвинеи, где еще в недавнем прошлом их иногда
крепили в рукоятях разного типа [182, с. 53], поэтому строго
разделить эти орудия на отдельные классы топоров и тесел невоз-
можно. 9 тыс. лет назад в Кафьявана уже имелись и морские ра-
ковины — самый ранний предмет обмена, сохраняющий и ныне
большое значение в Нагорьях [758]. Кости свиней, найденные в
слоях Кафьявана, относящиеся к 3000 или даже 4500 г. до н. э.,
дают ценную информацию о времени появления этих животных
в Океании.
Совершенно иной комплекс раскопан С. Булмер под другим
скальным выступом — Киова [176; 177; 178; 181; 182], где об-
наружен культурный слой мощностью 5 м, накопившийся более
чем за 10 тыс. лет. Вплоть до нашего времени здесь изготовля-
лись орудия из галек и отщепов, иногда с блеском по краю, воз-
никшим от срезания растений. Примерно к IV тысячелетию до
н. э. относятся шлифованные овального сечения топоры-тесла
(как и в Кафьявана), черешковые пластины и обломок шлифо-
ванной перламутровой раковины, а также кости свиньи. Странно,
что в Кафьявана, в 30 км отсюда, нет подобных черешковых пла-
стин. Нет их и в двух других пещерах — Аибура и Батари, ра-
скопанных П. Уайтом в долине р. Ламари к востоку от Кафьява-
на [1448]. Так как культурный слой в Батари накопился за
последние 8 тыс. лет, представляется, что ареал этих орудий по
каким-то причинам не захватывал Восточное Нагорье Новой Гви-
неи. В период контактов с европейцами черешковые пластины
уже нигде не изготовлялись. Поэтому неизвестно, для чего они
использовались. Однако они часто встречались в комплексе с то-
порами-теслами. Следовательно, эти типы орудий выпЬлняли раз-
ные функции [1447, с. 48] — например, черешковые пластины
могли служить мотыгами. Выше уже отмечалось, что в Косипе
261
они появились более 20 тыс. лет назад, а на стоянке Юку, ра-
скопанной С. Булмер к северу от горы Хаген, черешковые пла-
стины найдены в слоях, имевших возраст 10 тыс. лет [181;
182; 13]. Первые топоры-тесла из Юку относятся примерно к
5000 г. до н. э., и в это время черешковые пластины здесь начали
шлифоваться по лезвию. Стратиграфическая картина, сходная с
той, что характерна для Киова, недавно обнаружена в Западном
Нагорье [252].
Тот факт, что в Нагорьях Новой Гвинеи шлифованные топо-
ры-тесла и морские раковины появились с 7000 г. до н. э.,
а свиньи — с 3000 г. до н. э., имеет огромное научное значение
(С. Булмер сообщила о находке костей свиньи в Киова, в слое,
древность которого 10 тыс. лет [181]). Древнейшие полностью
шлифованные топоры из пещеры Ниа в Сараваке в целом син-
хронны топорам из Кафьявана. На Тиморе свиньи тоже появи-
лись к 3000 г. до н. э. Естественно, что тенденции развития, от-
меченные в Нагорьях Новой Гвинеи, совпадали с теми, которые
наблюдались на более западных островах. Изучение пыльцы в
районе горы Хаген показывает, что к 3000 г. до н. э. люди здесь
уже начали расчищать леса [1113; 744]. Наряду с находками
топоров-тесел и костей свиней эти данные позволяют утверждать,
что развитие земледелия в Нагорьях началось с IV тысячелетия
до н. э.
В верхних слоях всех горных стоянок под скальными высту-
пами найден набор орудий, характерный для современных гор-
цев. За последние 5 тыс.-лет черешковые пластины в Нагорьях
постепенно исчезли. Комплексы, относящиеся к недавнему време-
ни, содержали только орудия из отщепов и топоры-тесла [1337]
(топоры-тесла имеют в основном линзовидное сечение, но совре-
менные топоры-тесла из Западного Нагорья, особенно из долин
рек Ваги и Джими, чаще всего плоско-выпуклы в сечении, т. е.
имеют форму линзы с уплощенными краями [182, с. 73]). В Кио-
ва в слоях, относящихся к последним 5 тыс. лет, найдено много
орудий из раковин и три черепка импортной керамики. После на-
чала контактов с европейцами керамика изготовлялась только на
северо-восточной окраине Нагорий. Ее производство никогда не
распространялось в глубь острова. В поселке Аибура, раскопан-
ном П. Уайтом, раковины, обломки керамики, фрагменты камен-
ных колец, кости собак и кур относятся к последним 800 годам.
Найденные здесь фаунистические остатки говорят о распростра-
нении пустошей, связанных, видимо, с земледельческими расчи-
стками. Все находки костей собак на Новой Гвинее датируются
II тысячелетием н. э., но можно предполагать, что собаки появи-
лись здесь раньше.
Таким образом, в связи с изучением развития культуры на
Новой Гвинее возникает несколько интересных проблем. Будем
надеяться, что когда-нибудь соответствующие материалы по-
ступят и из Ириан-Джая, где, как уже говорилось, систематиче-
ские археологические работы еще не проводились. Комплексы
262
орудий из отщепов, найденные в Нагорьях Новой Гвинеи и на
наиболее ранних стоянках Австралии, в принципе сходны по тех-
нологии. Черешковые пластины и шлифованные топоры-тесла
встречались как в Юго-Восточной Азии в позднем хоабипе (бак-
шоне), так и в Австралии [914; 915; 844]. Пока памятники
островной Юго-Восточной Азии имеют больше аналогов (в пе-
щерах Ниа и Табон) с памятниками Австралии, чем Новой Гви-
неи, но в будущем положение может измениться. Отметим, что со
временем роль ретушированных орудий из отщепов в Нагорьях
Новой Гвинеи уменьшилась. Это произошло, возможно, из-за рас-
пространения шлифованных орудий. Но в Австралии, несмотря
на сходное использование шлифованных орудий, набор орудий из
отщепов за последние 7 тыс. лет стал богаче. Возможно, одна из
причин этого связана с развитием земледелия на Новой Гвинее
начиная с IV тысячелетия до н. э. или ранее. В Австралии же
земледелия не было.
После работ в долине р. Ваги, проведенных недавно под руко-
водством Дж. Голсона из Австралийского национального универ-
ситета, картина развития земледелия в Нагорьях значительно
прояснилась [555; 12; 13; 1113]. Дж. Голсон начал исследования
на плантации Мантон, где более 300 га торфяного болота были в
древности осушены канавами. Некоторые из канав относятся к
300 г. до н. э. В них обнаружены остатки палок-копалок, засту-
пов, по форме напоминающих весла, а также шкурок тыквы-гор-
лянки и пандануса. Затем Дж. Голсон перешел к исследованию
другой плантации под названием Кук, где в доисторический пе-
риод было осушено около 150 га болот. Раскопки на этой планта-
ции проводились особенно тщательно. Выяснилось, например, что
в течение нескольких тысячелетий болотистая местность осуша-
лась с помощью больших длинных канав и маленьких боковых
отводков. Так люди добивались контроля за уровнем стоячей
воды, что позволяло выращивать таро. Установлено, что две боль-
шие канавы 500 м длиной, 3 м глубиной и 4,5 м шириной отно-
сятся к 4000 г. до н. э. Впоследствии вплоть до 750 г. н. э. в
разных частях болота создавались похожие канавы, они были
уже и не так глубоки, но такой же длины. Затем, видимо, на-
стал период запустения. К сожалению, до сих пор не найдено ни
остатков домов, ни орудий, связанных с этими канавами. Пред-
положение, что эти земельные участки использовались под таро,
пока ничем не доказано. Впрочем, трудно представить, чтобы
здесь 6 тыс. лет назад могли выращивать что-то другое. Поэтому
будем считать, что большие прямоугольные участки болота, окру-
женные канавами, были плантациями таро.
За последние столетия в районе плантации Кук возникла но-
вая земледельческая система. После длительного периода запу-
стения здесь снова появились большие длинные канавы, но те-
перь они окружали участки, покрытые сетью мелких, близко рас-
положенных друг от друга каналов. Эта картина типичная для
выращивания батата. Подобная разбивка участков известна в
263
других районах Нагорий, и ее появление в районе плантации
Кук неудивительно. Мы не знаем, когда здесь начали выращивать
батат, но, по мнению Дж. Голсона, до начала контактов с испан-
цами и португальцами.
В связи с канавами на плантации Кук снова встает вопрос о
возникновении интенсивного земледелия. Ясно, что такие трудо-
емкие дренажные системы не возникают внезапно, без серьезных
на то оснований. Излишне говорить, что о причинах их возникно-
вения можно только догадываться. Видимо, к 4000 г. до н. о.
система подсечного земледелия переживала кризис, и осушение
болот было призвано способствовать увеличению урожая. Дейст-
вительно, традиционные новогвинейские земледельческие систе-
мы, которые включают дренаж, высокоурожайны и позволяют вос-
Украшенная рельефными шишечками ка-
менная ступка с ручкой в виде птичьей
головки. Найдена у поселка Сосоинтену в
районе Каинанту (Папуа-Новая Гвинея)-
Длина 37 см
264
Ареал пестов и ступок на Новой Гвинее
и в архипелаге Бисмарка
станавливать плодородие почвы за очень короткие промежутки
времени. Впрочем, при нынешнем уровне знаний это объясне-
ние — всего лишь гипотеза.
Появилось земледелие на Новой Гвинее самостоятельно или
вместе с некоторыми культурными растениями было принесено
сюда ранними австронезийскими переселенцами? На эти вопросы
сейчас также нельзя дать однозначного ответа. Мне кажется, что
в какой-то форме земледелие могло возникнуть на Новой Гвинее
до появления австронезийцев. Хотя последние, вероятно, были
земледельцами, им не удалось успешно заселить Новую Гвинею.
Возможно, этого не случилось потому, что там уже обитало до-
вольно плотное папуасоязычное население со своей собственной
земледельческой техникой. Ниже мы вернемся к этому важному
вопросу.
Судя по данным, полученным Дж. Голсоном при раскопках
плантаций Мантон и Кук, еще в 4000 г. до н. э. в Нагорьях Но-
вой Гвинеи обитало многочисленное и, видимо, плотное оседлое
население 4. Эти данные расходятся с широко распространенны-
ми представлениями о демографической истории региона и позво-
ляют лучше понять историю одного из наиболее загадочных клас-
сов доисторических орудий Новой Гвинеи — каменных пестов и
ступ.
«Комплекс пестов и ступ Новой Гвинеи и о-вов Бисмарка»,
если пользоваться этим далеко не самым удачным термином, рас-
пространен в основном на востоке Новой Гвинеи, на архипелаге
Бисмарка и в северной части Соломоновых островов, в частности
па Бугенвиле [1321, с. 494]. Это — определенного рода типологи-
265
ческое единство, хотя вообще-то каменные песты и различные
сосуды широко распространены до Восточной Меланезии и Поли-
незии (см., например, [429]). Но в двух последних районах не
обнаруживается заметного типологического и стилистического
единства, если не считать особой провинции «пестовпои» в Во-
сточной Полинезии.
Комплекс пестов и ступ остается недатированным, хотя недав-
но обломок венчика ступки был найден в слоях, относящихся к
3500—1000 гг. до н. э., в поселке Ваньлек около Симбаи в про-
винции Маданг Папуа-Новой Гвинеи [180] 2. В поселке найдепы
также топоры-тесла овального сечения, сланцевые черешковые
землекопные орудия и ямки от столбов криволинейных жилищ.
Поэтому очень правдоподобно, что фрагмент ступки остался от
культуры земледельческого общества. Но ко времени появления
здесь европейцев песты и ступы, видимо, уже не изготовлялись.
По этнографическим данным, они использовались во многих рай-
онах Нагорий в церемониях как «камни власти», или «боевые
камни», а иногда их зарывали на полях в надежде, что эти пред-
меты будут способствовать повышению урожая [175; 107; 1120,
с. 123]. Обычно предполагают, что первоначальные функции ука-
занных изделий были иными.
Утверждать, что комплекс пестов и ступ имеет большую древ-
ность, нет оснований. Здесь он рассматривается потому, что во
многих районах ассоциируется, видимо, с бескерамическими
комплексами. Это, конечно, не значит, что комплекс имеет цели-
ком акерамический или нравстронезийский характер. Но если не
считать Новой Британии и Новой Ирландии, то обычно его на-
ходят в районах, куда австронезийские языки не проникали.
Ступки в основном круглые и чашевидные, от очень глубоких
до очень мелких. У некоторых — небольшой поддон, на других
снаружи по венчику располагаются ряды круглых шишечек, а на
двух образцах из Нагорий имеются отходящие от венчика ручки
в форме птицы с головой, крыльями и хвостом. Обычно песты
имели шарообразную или грибовидную головку, а многие из
них — рукоять в виде стилизованной птички [728]. Каменные бу-
лавы со сквозными отверстиями были распространены там же,
где песты и ступы. Формы булав самые разнообразные: плоские
диски, диски с бортиками, диски с шишечками, булавы в виде
подсолнечника и бомбовидные (в том же ареале известны и бое-
вые топоры) [182; 1115]. Многие из этих булав были изготовле-
ны в древности. Но их производство дожило и до нашего време-
ни. Особенно оно развито у кукукуку, обитающих в верховьях
реки Уатут в провинции Моробе. Без всякого сверла кукукуку
выдалбливают в булаве отверстия, сечением напоминающие пе-
сочные часы [133, с. 34—36].
Ступы и песты чаще всего встречаются в Нагорьях Новой
Гвинеи, особенно широко они распространены от горы Хаген до
провинций Чимбу и Восточное Нагорье [182; 916; 1469; 1116;
1191], т. е. в области с высокой плотностью населения и интеп-
266
сивным земледелием, возникшим 6 тыс. лет назад. Отсутствие
находок пестов и ступ в индонезийской провинции Ириан-Джая,
возможно, связано с тем, что там еще не проводились археологи-
ческие исследования. Другое скопление таких находок в Папуа-
Новой Гвинее локализовано в Нагорьях и на п-ове Хьюон. На
п-ове Хьюон была найдена каменная человеческая голова с вы-
сунутым языком, огромными обведенными глазами и высоким
головным убором, напоминающим дисковидные булавы с шишеч-
ками [1196]. Высказывалось предположение, что она когда-то
являлась верхней частью песта, но это кажется сомнительным.
На Новой Британии и Новой Ирландии тоже найдено много
пестов и ступ [1320; 1139], а на о-ве Бугенвиль обнаружена сти-
лизованная каменная головка птицы, возможно служившая за-
тычкой для священной флейты, а не частью песта [1022]. Види-
мо, через Бугенвиль проходит восточная граница ареала пестов
и ступ. К сожалению, об археологическом контексте этой самой
замечательной группы каменных орудий в Океании сейчас почти
ничего не известно. Что касается функций ступ, то наиболее прав-
доподобным кажется предположение Р. Булмера, который считал,
что в них толкли орехи и зерна [173]. Большинство ступ были
мелкими, и именно такая форма лучше всего подходит для
толчения орехов. Судя по этнографическим данным с о-ва
Бука, каменные песты тоже могли служить для этих целей
[1326].
В Нагорьях песты и ступы не встречались выше 2000 м,
и это говорит об их использовании до введения батата, так как
только после распространения батата стали заселяться более
высокие места.
Остается неясным также происхождение пестов и ступ 3. Во-
прос о наличии их керамических или бронзовых прототипов вряд
ли можно обсуждать до получения четких датировок (К. Шмитц
отстаивает идею индонезийских бронзовых прототипов для неко-
торых каменных ступ из Нагорий Новой Гвинеи [1191]). Изоб-
ражения птиц на пестах и ступах позволяют поставить вопрос
о них несколько шире, но для этого надо вернуться к черешко-
вым пластинам и топорам, ареал которых не ограничивается На-
горьями, а совпадает фактически с зоной распространения пестов
и ступ. В недатированных подъемных коллекциях в Кандриане,
во внутреннем районе юго-западной части Новой Британии, вме-
сте со сланцевыми нуклеусами и отщепами были найдены и об-
битые черешковые пластины из сланца [250; 1234], а на юге Бу-
генвиля — черешковые пластины вместе с отщепами из сланца
и вулканических скальных пород [1018]. На о-ве Бука и на севе-
ре о-ва Бугенвиль обнаружены оббитые и шлифованные топоры,
многие из которых имели черешки или ручки для крепления к
рукояти [1323, т. 1, с. 271 и сл.]. На Новой Британии и на юге
Соломоновых островов тоже найдены оббитые и шлифованные че-
решковые топоры [316, с. 182], причем на Соломоновых островах
еще недавно наблюдалось их производство [1136].
267
Оббитые сланцевые орудия из Кандриана
(юго-западная часть Новой Британии)
На первый взгляд, если не брать в расчет совпадений ареа-
лов рубящих орудий с черешками и ручками, с одной стороны,
и ступ и пестов — с другой, связь между ними может показаться
довольно незначительной. Однако рассмотрим уникальный камен-
ный топор, относящийся к группе орудий с черешками и ручками,
он был найден в Тоиминапо на о-ве Бугенвиль [210]. У топора
две птицеголовые ручки, ряд выпуклостей, соединяющих голов-
ки, и необычный обух, завершающийся шишечками. Такие же
птичьи головки и шишечки встречаются на ступах и пестах.
Выше уже отмечалось, что на Бугенвиле была найдена и камен-
ная птица. Хотя Тоиминапо находится на южном побережье Бу-
генвиля, топор, видимо, относится к серии орудий с черешками и
ручками, происходящей с севера Бугенвиля и о-ва Бука.
Дж. Спехт сообщает, что на о-ве Бука обнаружены два похожих
топора [1323, т. 1, с. 278], и высказывает предположение, что по
стилю топор из Тоиминапо сходен с керамикой с прочерченным

-12
Топор из Тоиминапо (о-в
Бугенвиль)
268
и налепным орнаментом, бытовавшей в некоторых частях Мела-
незии 2 тыс. лет назад. Керамические стили будут рассмотрены
ниже, здесь же следует отметить очевидную взаимосвязь между
ступами и пестами, оббитыми и шлифованными топорами с че-
решками и ручками, а также древней меланезийской керамикой.
На самой Новой Гвинее черешковые орудия появились очень дав-
но (более 20 тыс. лет назад), но керамика, ступы и песты рас-
пространились гораздо позже, возможно, в какой-то степени под
влиянием австронезийцев. Высказывалось мнение, что топор из
Тоиминапо входит в группу меланезийских и полинезийских то-
поров и тесел, испытавших влияние культур Юго-Восточной Азии
эпохи металла [1136; 1138]. Однако, как будет показано ниже,
влияние этих культур в Океании (кроме Новой Гвинеи и архипе-
лага Бисмарка) было незначительным. Что касается Новой Гви-
неи и архипелага Бисмарка, то вопрос о такого рода влияниях
остается открытым.
Итак, мы рассмотрели докерамические памятники Новой Гви-
неи, а также группу поздних артефактов, относящихся к беске-
рамическим в основном комплексам. Прежде чем говорить о ке-
рамической эпохе, следует затронуть проблему расселения людей
в Меланезии в предкерамический период. Вне Нагорий Новой Гви-
неи известно только два датированных памятника, проясняющих
этот вопрос: пещера Кукуба на юго-востоке Новой Гвинеи, где
Р. Вандервал обнаружил комплекс отщепов с выемками, датиро-
ванный 2000 г. до н. э., и пещера Балоф на Новой Ирландии,
где, по мнению П. Уайта, есть комплекс отщепов, относящийся,
возможно, к 4000 г. до н. э. [1402; 1449]. Папуасоязычные груп-
пы, расселенные на островах Меланезии вплоть до о-вов Санта-
Крус на востоке, появились здесь, видимо, до контактов с австро-
незийцами, но сейчас об этом можно только догадываться. Таким
образом, граница известных ныне докерамических памятников в
Океании на юге и востоке достигает Австралии, Новой Гвинеи и
архипелага Бисмарка [1137].
Керамические комплексы Меланезии.
Культура лапита
Расселение австронезийцев по Меланезии было отнюдь не про-
стым процессом. Первичная миграция, с которой распространи-
лись языки, родственные современной океанийской подгруппе,
могла произойти 5 тыс. лет назад. Археологических данных об
этом пока что нет, и концепция «первых австронезийцев» в Ме-
ланезии остается чисто лингвистической. Зато известно о распро-
странении здесь позже археологической культуры лапита и о
более поздних влияниях из островной части Юго-Восточной
Азии. Видимо, заселение Океании было связано всего лишь с дву-
мя-тремя миграциями компактных этнических групп из остров-
ной Юго-Восточной Азии. А очень сложная этническая картина,
269
наблюдающаяся сейчас, возникла в результате смешения различ-
ных папуасских и австронезийских культур.
Хотя в настоящее время многие папуасоязычные группы за-
нимаются гончарством, а многие австронезийцы, в особенности
на архипелаге Бисмарка и Соломоновых островах, его не знают,
очевидно, что именно австронезийцы принесли гончарное искусст-
во в Меланезию. Здесь 2500 лет назад бытовали три различные
системы орнаментирования керамики: а) ланита; б) прочерчен-
ный и на лепной орнамент; в) орнаментация с помощью отпечат-
ков лопатки. Первая система связана с определенной группой
мигрантов; что касается второй, то при ее изучении возникают
довольно сложные проблемы, которые будут рассмотрены ниже;
третья возникла на основе развития двух первых.
Культура ланита была создана многочисленными очень по-
движными группами прирожденных мореходов и колонистов.
В середине II тысячелетия до н. э. они быстро распространились
по Меланезии и заселили Полинезию, нынешние обитатели кото-
рой почти несомненно являются их прямыми потомками. Поэтому
с культурой ланита связан вопрос о происхождении полинезий-
цев. Именно носители культуры лапита были скорее всего пер-
выми из поселившихся в Меланезии австронезийцев, кто умел
изготовлять глиняные сосуды. Это станет ясным из приведенного
ниже анализа других керамических стилей. Поэтому одним из
крупнейших достижений океанийской археологии за последние
десять лет следует считать вычленение культуры лапита и при-
знание ее большого значения.
Рассмотрим вначале вопрос о распространении поселков и от-
дельных элементов культуры лапита. Впервые керамика лапита
была обнаружена католическими миссионерами в 1909 г. на о-ве
Ватом к северу от Рабаула (Новая Британия) [980; 981; 209].
Позже появились сообщения о новых находках на о-вах Тонга
[928] и о-ве Пен близ Новой Каледонии [872]. В 1952 г.
Фрагмент сосуда в стиле ла-
пита с изображением личины
из Ненумбо (Гава, один из
островов Риф)
270
э. Гиффорд и Р. Шатлер произвели первые детальные раскопки
на северо-западе Новой Каледонии на п-ове Фуэ в поселке Ла-
пита [519].
Как установлено в ходе многочисленных исследований, прово-
дившихся в последние 20 лет, распространение этой керамики
от севера Новой Гвинеи до Самоа происходило с 1500 г. до н. э.
до рубежа нашей эры, после чего она полностью исчезла. Созда-
тели этой керамики со временем, очевидно, растворились среди
других групп меланезийского населения и утратили археологиче-
ское своеобразие. Зато в Полинезии между ними и современными
полинезийцами отмечается прямая преемственность.
Керамика лапита содержала большую примесь песка или тол-
ченых раковин, имела рыхлую структуру, и ее обжиг производил-
ся на открытых кострах при температуре, видимо, ниже 850°
[1322; 547; 552; 553; 554; 593; 970]. По характеру примесей она
отличалась от большинства других типов меланезийской керами-
ки. Некоторые виды песка, очевидно, перевозились через море
туда, где подходящего песка не было, хотя об этом сейчас нет
достаточно четких данных [346; 347]. (Примесь песка с Фиджи
обнаружена в одном черепке на о-вах Хаапай из группы Тонга.)
Некоторые сосуды до обжига покрывались красным ангобом.
Иногда прочерченный орнамент выделялся путем втирания белой
извести. Впрочем, такое искусственное заполнение обычно бывает
трудно отличить от естественных наростов. Подавляющее боль-
шинство найденных черепков вообще не имеет орнамента. Мно-
гие черепки — фрагменты сферических и реберчатых кухонных
горшков с узкими шейками и короткими прямыми или скошенны-
ми венчиками. Орнаментированные черепки обычно очень не-
больших размеров, и по ним трудно составить представление о
целых сосудах. Очевидно, они происходят в основном от откры-
тых чаш или кубков, плоскодонных или круглодонных. Стенки
этих сосудов либо равномерно скошены, либо имеют резкий пере-
гиб. В целом орнамент встречается в верхней части сосудов, при-
чем часто не только с внешней, но и с внутренней стороны. Вен-
чики у сосудов лапита более сложной формы, чем у сосудов, от-
носящихся к позднейшим меланезийским керамическим тради-
циям. Обычно венчики скошены, украшены насечками и даже
снабжены налепными воротничками, изготовленными специаль-
но после окончания формовки тулова. К редким находкам глиня-
ных изделий относятся маленькие длинные ручки, возможно,
крышки и кружочки (бутылочные пробки?), а также загадочные
цилиндрические или конические изделия, служившие, возможно,
подставками для сосудов. Триподов и круговых поддонов не обна-
ружено. Почти повсюду керамика лапита изготовлялась способом
налепа, а окончательно ее обрабатывали с помощью лопатки и
наковальни. Но на о-ве Ватом зафиксирована спирально-жгутовая
техника [1322, с. 128]. Таким образом, для изготовления древ-
нейшей керамики в Меланезии использовались разные виды тех-
ники. Поэтому трудно согласиться с теми авторами, которые счи-
271
тают спирально-жгутовую технику древнейшей в Меланезии и
отрицают ее связь с техникой обработки лопаткой.
Керамика лапита выделяется прежде всего по характеру ор-
наментации. Повсюду от Новой Гвинеи до Самоа орнаменты от-
личаются значительной стандартизацией, что, безусловно, свиде-
тельствует о таком передвижении культуры, которое представля-
ло собой беспрецедентный случай в доисторическую эпоху в Океа-
нии. В разных комплексах орнаментированные черепки составля-
ют от 1 до 30% инвентаря. В большинстве своем они покрыты
сложным орнаментом, нанесенным зубчатым штампом с помощью
различных орудий, напоминающих резцы для татуировки. Такие
резцы известны в комплексах лапита, но обычно они прямые и
подобны образцам, известным в Океании этнографически. С их
помощью невозможно создать все зубчатые криволинейные узоры,
зафиксированные на керамике лапита. Керамические штампы
пока что нигде на памятниках лапита не найдены. Возможно,
для нанесения узоров использовались различные деревянные ору-
дия с рядами прямых или кривых зубьев, концы которых наме-
ренно притуплялись.
На сосудах декоративные мотивы располагаются горизонталь-
ными поясами. Они очень разнообразны: от рядов параллельных
прямых или кривых линий до удивительных по точности и слож-
ности узоров, включавших иногда антропоморфные изображения.
Наиболее характерные орнаментальные мотивы — глаза, ленты,
аркады, прямоугольные меандры, соединенные ломаные линии,
щитообразные узоры, штампованные круги и концентрические
окружности. Все они имеют геометрические очертания и распола-
гаются симметрично. В некоторых местах найдены уникальные
виды орнамента [1322, с. 130—132], но это не нарушает однород-
ности, свойственной керамике лапита.
Помимо зубчатого штампа встречаются прочерченные орна-
менты, налепы из глиняных лент или комочков и насечки на вен-
чиках. Очень часто орнаментация сосуда производилась сразу не-
сколькими такими способами. Есть данные о том, что для окон-
чательной обработки стенок сосудов применялась резная лопатка.
Зато следов использования лопатки, обмотанной шнуром, здесь
почти нет, и именно этот признак четко отличает керамику ла-
пита от любой другой материковой посуды эпохи неолита. Два
фрагмента шнуровой керамики найдено на о-ве Мало [675,
рис. 1], но, насколько известно, это единственные находки тако-
го рода в комплексах лапита. Значительная часть орнаментиро-
ванных сосудов культуры лапита была создана, очевидно, до се-
редины I тысячелетия до н. э. Позже формы сосудов упрости-
лись, а орнаментация почти полностью исчезла. А к началу I ты-
сячелетия н. э. от керамической традиции лапита почти ничего
не осталось.
По разнообразию мотивов керамика лапита близка керамике
из пещеры Каланай с о-ва Масбате в центральной части Филйп-
пинского архипелага [1296, рис. 1] и отчасти напоминает керами-
272
ку из поселка Сахюинь на побережье центральной части Вьетна-
ма. Керамика лапита появилась в Меланезии на тысячу лет рань-
те, чем возникли эти поселки. Поэтому их связь с культурой
лапита следует рассматривать лишь как отдаленно родственную.
Когда возникла керамика лапита, окончательно не установлено.
Однако она имеет четкие аналогии в синхронных глиняных изде-
лиях — юаныпаньских на Тайване и батунганских на о-ве Масба-
те, рассмотренных в предыдущей главе. Сходные черты — это
зубчатый штамп, отпечатки раковин, прочерченный орнамент,
штампованные кружки, ангоб, возможно, заполнение орнамента
известью, реберчатые формы, крышки и длинные ручки (юань-
шань), а также отсутствие росписи, отпечатков шнура и трипо-
дов. Хотя орнаментальные мотивы ближе, видимо, к поздней ке-
рамике каланай, это может отражать длительные контакты меж-
ду Меланезией и Филиппинами в I тысячелетии до н. э. Сосуды
с прочерченными узорами с о-ва Тимор, относящиеся к I тысяче-
летию до н. э., и аналогичные сосуды, видимо, того же времени
с юго-запада Сулавеси — также близкие параллели керамике ла-
пита. Можно думать, что керамика лапцта возникла где-то на
Филиппинах или на северо-востоке Индонезии между 2000 и
1300 гг. до н. э. Более точное определение места ее происхожде-
ния — задача ближайшего будущего.
Поселки культуры лапита всегда располагались на побережье
или на небольших островах недалеко от берега. Хозяйство, оче-
видно, было связано в основном с морским рыболовством и сбо-
ром моллюсков. Прямых данных о земледелии пока нет. На о-ве
Ватом в комплексе с керамикой лапита как будто бы обнаружены
кости свиней и кур, а также скорлупа кокосовых орехов [1322,
с. 125—126], а на одном из черепков, видимо, изображено свиное
рыло. Кости свиней и кур найдены на о-вах Риф и, возможно,
на Тонга, но наличие собак в культуре лапита остается недока-
занным [298]. Кости собак найдены в поселке Сикуманго на
о-ве Беллона, но этот поселок относится к самому концу перио-
да лапита. Есть основания надеяться, что при расширении иссле-
дований обнаружатся и разнообразные остатки культурных рас-
тений и домашних животных.
Одной из важных особенностей хозяйства лапита были даль-
ние межостровные перевозки некоторых вещей. Во многих посел-
ках лапита найдено небольшое количество обсидиана, главный
источник которого, судя по данным спектрографии, находился в
Таласеа на п-ове Виллаумез на севере Новой Британии [798],
откуда его везли на о-ва Ватом (240 км), Амбитл (500 км), Га-
ва, один из о-вов Риф (2 тыс. км), и Пен (2600 км) [20; 21].
Последние два примера особенно впечатляющи. Видимо, гончары
лапита были искусными мореплавателями, и память о лучших из
них сохранилась в преданиях о родоначальниках полинезийцев.
Обсидиан был найден и на о-ве Тонгатапу, но туда он мог быть
привезен с о-ва Тафахи, лежащего к северу от о-вов Тонга. По-
мимо обсидиана с юго-востока Соломоновых островов на корал-
273
-ловые острова группы Санта-Крус на расстояние до 450 км пере,
возились камни для очагов и производства орудий (в основном
сланец) [593, с. 335; 1425].
Все это говорит о том, что гончары лапита брали с собой в
странствия необходимое сырье, но, возможно, свидетельствует о
дальнем обмене между ними и другими группами населения,
австронезийскими или папуасскими. Однако, судя по археологи-
ческим данным, перевозимые материалы были малочисленны.
Поэтому при их интерпретации нужна осторожность. Как бы то
ни было, именно с культурой лапита надо связывать первичное
заселение о-вов Фиджи, Тонга и Самоа.
Помимо керамики большое значение имеют и другие элемен-
ты культуры лапита. Нечерешковые каменные тесла прямоуголь-
ного, линзовидного и плоско-выпуклого сечения стали прототипа-
ми позднейших, более развитых полинезийских форм. Зато рако-
винные изделия, включающие тесла, ножи, скребки, браслеты и
ожерелья, имеют больше сходства с позднейшими меланезийски-
ми. Из этого ясно, что носители культуры лапита не могут рас-
сматриваться только как «предки полинезийцев».
Основные поселки культуры лапита
Самой западной находкой керамики лапита является один че-
репок из Аитапе в центре северного побережья Новой Гвинеи.
Больше подобных находок на этом острове не было [548, с. 49].
Далее к востоку через 60 лет после исследований О. Мейера,
собравшего здесь первые коллекции, Дж. Спехт раскопал важный
поселок в местечке Ракивал на о-ве Ватом к северу от Новой
Британии [1322]. Видимо, этот поселок располагался на при-
брежной песчаной дюне и, судя по керамике, был заселен до се-
редины I тысячелетия до н. э. Сосуды обладали тщательно выпол-
ненным декором, включающим ряды кружков и глаз, а также
более сложные мотивы. Здесь же было найдено вытянутое погребе-
ние без черепа и скорченное полное погребение, оба безыпвеп-
тарные, а также обломки раковинных браслетов, часть рыболов
ного крючка из раковины Trochus и бесчерешковые каменные
тесла прямоугольного и линзовидного сечения.
Керамика лапита была обнаружена и в других местах на ар-
хипелаге Бисмарка — на о-ве Амбитл близ юго-восточного побе-
режья Новой Ирландии (У. Эмброуз по обсидиану датировал по-
селок на о-ве Амбитл I тысячелетием н. э.) и на о-ве Элуаэ
в группе Сент-Маттайас [1451; 20; 392]. На самой Новой Ирлан-
дии в поселке Лезу в скоплениях отбросов были найдены необыч-
ная краснолощеная ангобированная керамика, относящаяся к
500 г. до н. э., а также кости свиней, тесла из раковин Tri-
dacna, раковинные браслеты, обсидиановые отщепы и камни для
пращи [1449]. Но керамика из Лезу орнаментирована в основ-
ном налепами, а не зубчатым штампом или резьбой. Связь ее с
лапита неясна 4.
274
Далее к югу при раскопках на о-ве Сохано близ о-ва Бука
(северная часть Соломоновых островов) Дж. Спехт обнаружил
позднюю керамику лапита, датированную 500 г. до н. э. и укра-
шенную в основном прочерченными линиями, а не зубчатым
штампом [1323; 1324]. На главных островах Соломонова архипе-
лага поселков лапита еще не найдено. Но У. Дэвенпорт утверж-
дает, что на о-ве Санта-Ана имелись черепки, напоминающие
гладкую керамику лапита I тысячелетия н. э. [316]. На двух на-
селенных полинезийцами островах, Реннелл и Беллона (к югу от
Соломоновых островов), керамика лапита появляется снова
[1112]. В поселке Сикуманго на о-ве Беллона Дж. Поулсен ра-
скопал в основании низкого холма жилой горизонт, где нашел
фрагмент гладкой реберчатой чаши лапита, раковинные тесла и
ложечки, а также зубы летучей лисицы с отверстиями. Керамика
импортная, так как ее отощитель на Беллоне не обнаружен.
Дж. Поулсен полагает, что поселок, датированный 120 г. до н. э.,
видимо, свидетельствует о том, что первыми остров заселили по-
линезийцы. Этот факт имеет большое значение, так как противо-
речит гипотезе лингвистов, в соответствии с которой полинезий-
ские культуры появились в Меланезии в результате недавнего
отлива населения из «полинезийского треугольника». Правда,
нельзя исключать, что такое попятное движение началось уже в
конце I тысячелетия до н. э. Поэтому находки на Беллоне не
так уж противоречат лингвистическим построениям, как кажется
на первый взгляд.
Возможно, самые эффектные находки были сделаны недавно
Р. Грином в поселках Нанггу на о-ве Санта-Крус и Ненумбо на
о-ве Гава в группе Риф. Эти памятники датируются 1300—
500 гг. до н. э., на керамике больше разнообразных мотивов, чем
где бы то ни было. Это может свидетельствовать о зарождении
стиля лапита именно в этом районе. Здесь найдены и уникальные
для комплексов лапита фигурки людей и птиц. По сообщению
Р. Грина, площадь поселков вместе с жилищами, очагами и яма-
ми-хринилищами достигает 14 тыс. кв. м [593; 595]. Встречает-
ся и обсидиан из Таласеа (Новая Британия). Р. Грин полагает,
что поселки Нанггу и Ненумбо принадлежали занимавшимся об-
меном мореплавателям, которые обосновались там, где уже обита-
ло население, говорившее на папуасских языках (последние до
сих пор преобладают на о-ве Санта-Крус).
К востоку от группы Санта-Крус, на о-ве Ануда, была обна-
ружена преимущественно гладкая керамика, родственная лапита.
Она датирована 1000 г. до н. э.— 500 г. н. э. Вместе с ней были
найдены рыболовный крючок из раковины Turbo> тесла из рако-
вин Tridacna и Cassis, раковинные браслеты, подвески и неболь-
Пше кольца. Как и в случаях с о-вами Беллона и Реннелл, воз-
никает вопрос, не являются ли обитатели этого поселка прямыми
предками современного местного полинезийского населения. Ис-
следователи отвечают отрицательно. Полинезийцы, считают они,
появились здесь 500 лет назад после периода запустения, длив-
275
шегося с 500 г. н. э. [808; 331]. Однако это мнение окончательно
еще не обосновано 5.
На севере Новых Гебрид, на о-ве Мало, черепки орнаментиро-
ванной керамики лапита, датированные 1300—1100 гг. до н. о
были найдены Дж. Хедриком [675; 597, с. 82]. В некоторых че-
репках присутствовали отощители неместного происхождения, ко-
торые могли быть завезены сюда в обмен [345]. В центре Новых
Гебрид, на о-ве Эфате, в поселке Эруети Ж. Гаранже обнаружил
поздний керамический комплекс, датированный 350 г. до н. э. и
состоявший в основном из неорнаментированных черепков. Этот
поселок интересен тем, что выше и ниже слоя с керамикой лапи-
та здесь была найдена керамика иной традиции — с прочерчен-
ным орнаментом и налепами. Это свидетельствует о сосущество-
вании двух разных керамических традиций.
На Новой Каледонии эпонимный поселок Лапита был открыт
в 1900-1920 гг. [33, с. 122]. А в 1952 г. Э. Гиффорд и Р. Шат-
лер раскопали слой, протянувшийся почти на 400 м вдоль по-
бережья [519]. В 30% случаев на керамике здесь был орнамент
лапита. Имелись и черепки, украшенные отпечатками резной
лопатки. Набор мотивов напоминал скорее керамику Фиджи и
Тонга, чем о-ва Ватом; чувствовалось, что расстояние повлияло
на гомогенный в целом комплекс. Среди сосудов встречались бу-
тыли, а также керамические диски, служившие, видимо, проб-
ками. Другие изделия типичны для культуры лапита. Это рако-
винные браслеты, раковинная прямоугольная подвеска или часть
ожерелья с двумя отверстиями, двустворчатые грузила для сетей
с отверстиями, блесны для осьминогов из раковин каури и кусок
обсидиана. По 14С поселок датируется началом I тысячелетия
до н. э.
Еще один важный поселок лапита был раскопан в Ватча на
о-ве Пен близ южной оконечности Новой Каледонии [541; 552;
с. 75; 492]. Нижний слой здесь датирован 2000 г. до н. э., ио
эта дата, полученная по раковине улитки, кажется удивительно
ранней. Более поздний слой датирован 900 г. до н. э. В нем об-
наружена керамика с прочерченным орнаментом в иной, чем
лапита, традиции. Поселок Ватча важен в нескольких отноше-
ниях. Здесь найдены очень хорошо сохранившиеся сосуды ла-
пита, на значительной части посуды — оттиски резной лопатки,
а известь, считавшаяся искусственным заполнением орнамента,
оказалась естественным наростом. Наряду с материалами из по-
селка Лапита эти данные, возможно, помогут решить проблему
происхождения более поздней керамики с отпечатками лопатки в
Восточной Меланезии.
На о-ве Пен исследователи столкнулись с одной из археоло-
гических загадок Океании. На внутренней равнине располагается
до 300 земляных холмов. Два из них, изученные Дж. Голсоном
в 1959 г., состояли из цилиндрических известняковых конкреций
с примесью железняка и кораллов [544]. Высота одного из хол-
мов — более 3 м. Ни керамики, ни других изделий вместе с
'276
конкрециями не найдено, а роль самих конкреций неясна. Неиз-
вестно, какая часть холмов о-ва Пен содержала такие цилиндры,
но две похожие находки были сделаны в холмах па Новой Ка-
ледонии севернее Нумеа. Холмы и выкладки из латеритовых бло-
ков есть во многих других районах Новой Каледонии [32], но
группа с цилиндрами уникальна. Из конкреций и раковин были
взяты экспериментальные пробы на радиоуглеродный анализ.
Однако полученные даты дали разброс от 1000 до 6000 гг. до
н. э. [1118, с. 651], что делает их сомнительными. Нет даже
уверенности, что холмы насыпаны людьми, но, если это так,
здесь могут обнаружиться связи с культурой лапита, а возмож-
' но, холмы возвели неизвестные, еще более ранние обитатели Но-
вой Каледонии.
На о-вах Фиджи обнаружены три важных поселка лапита, все
на о-ве Вити-Леву. Древнейший расположен в Натунуку в северо-
западной части острова, где люди лапита поселились к
1300 г. до н. г. на прибрежной песчаной дюне [1215]. Орнамент
на керамике довольно сложен, что соответствует ранней дате по-
селка. Как в поселках Лапита и Ватча, здесь встречаются отпе-
чатки лопатки и прочерченные узоры. На небольшом островке
Янука, лежащем у южного побережья Вити-Леву, под скальным
выступом раскопан другой поселок. Здесь найдена керамика ла-
пита со сложным орнаментом, относящаяся к 1000 г. до н. э.
По ней Л. и Э. Бирке удалось реконструировать довольно пол-
ный набор форм орнаментированных чаш [132]. Третий поселок
расположен на песчаной дюне в устье р. Сингатока недалеко от
островка Янука. Он датирован 500 г. до п. э. [130; 132].
Сингатокская керамика почти полностью гладкая, плоскодон-
ных сосудов нет. Преобладают круглодонные гладкие кухонные
горшки с прямыми или отогнутыми венчиками. Несколько ребер-
чатых сосудов — редкие образцы посуды, украшенной зубчатым
штампом. Найдены также черепки от фляг для воды, керамиче-
ские диски, служившие, возможно, пробками, крышки с набал-
дашниками, длинные ручки и много цилиндрических изделий, слу-
живших, видимо, подставками для горшков [131; 516, рис. 18с].
Сходные цилиндры были найдены в других поселках на о-вах
Фиджи, о-ве Ватом и о-вах Тонга.
Как и в Эруети, в Сингатока представлена очень поздняя
стадия традиции лапита. Р. Грин подметил, что в восточных по-
селках лапита па о-вах Фиджи и Тонга упадок орнаментального
искусства выражался резче и происходил быстрее, чем в запад-
ных [595]. Видимо, это было связано с высокой степенью изо-
ляции, последовавшей за первоначальным заселением. Даже па
Фиджи и Тонга отдельные группы первопоселенцев, видимо, поч-
ти не поддерживали контактов друг с другом.
Среди других находок в фиджийских поселках следует отме-
тить нечерешковые тесла прямоугольного и плоско-выпуклого
сечения (Янука и Сингатока), раковинные браслеты и обломок
раковинной блесны полинезийского типа (Янука). Этот обломок,
277
а также фрагмент крючка с о-ва Ватом, предполагаемая часть
крючка с Тонга и многочисленные крючки с о-ва Ануда состав-
ляют весь известный ныне набор рыболовных принадлежностей
культуры лапита.
Многие из названных поселков были кратковременными, и по
ним трудно составить представление о механизме изменении са-
мого стиля керамики лапита. Но на о-вах Тонга имеются мате-
риалы, позволяющие судить о развитии гончарства с 1200 г. до
н. э. до, видимо, начала нашей эры. Эти материалы в основном
получены Дж. Поулсеном при раскопках древних раковинных
куч, окружавших обширную лагуну в центральной части о-ва
Тонгатапу [1109; 1110]. На Тонга керамика лапита была найде-
на везде: на о-вах Тонгатапу, Хаапай, о-ве Вавау вплоть до
Ниуатопутапу на севере [783; 326; 1155]. Но эталонная эволю-
ционная шкала получена на Тонгатапу.
Когда в 1777 г. капитан Дж. Кук побывал на о-вах Тонга,
он обратил внимание на сосуды, привезенные, видимо, с Фиджи.
О том, что сами тонганцы тогда изготовляли керамику, данных
нет. Но, основываясь на раскопках, Дж. Поулсен заключил, что
они занимались гончарством незадолго до появления европейцев.
Последующие работы Л. Граубе показали, что в поселках, изу-
ченных Дж. Поулсеном, была нарушена стратиграфия. Л. Грау-
бе привел убедительные доводы в пользу того, что найденная
там керамика относилась к периоду от 1200 г. до н. э. до на-
чала нашей эры. После этого на о-вах Тонга, Самоа и Маркиз-
ских гончарство исчезло. Сейчас датировки Л. Граубе признаны
верными, и именно к ним надо привязывать факты, выявленные
Дж. Поулсеном и Дж. Голсоном [620; 1109; 548].
В целом орнаментированная керамика из раскопок Дж. По-
улсена более всего напоминает керамику, обнаруженную па
Фиджи и Новой Каледонии. В нижних слоях черепки с орнамен-
том составляют до 12%. Из этого следует, что доля орнаменти-
рованных сосудов была еще больше, так как значительная часть
поверхности таких сосудов была гладкой. Основные ранние фор-
мы представлены шаровидными горшками с воротничковыми, ко-
роткими прямыми или отогнутыми венчиками, а также откры-
тыми чашами, иногда ребристыми. Плоскодонные сосуды, ворот-
ничковые венчики и реберчатые чаши встречаются в слоях,
относящихся ко времени до 500 г. до н. э., а гладкие шаровид-
ные горшки преобладают в более поздних слоях. Узор делался в
основном зубчатым штампом, но, как и в других поселках лапи-
та, изредка попадаются отпечатки раковин, налепы, прочерчен-
ные узоры и насечки на венчиках. Раскопки Л. Граубе в посел-
ке Вукис-Маунд показывают, что к 400 г. до н. э. орнамент
совершенно исчез. По этим раскопкам хорошо видно, что архео-
логические остатки поселков лапита на о-вах Тонга представля-
ют собой серии жилых и кухонных поверхностей, окруженных
кучами мусора. Кроме обломков сосудов на о-вах Тонга были
найдены петлеобразные ручки. Отощители на самом острове
278
Тонгатапу не обнаружены, но их, возможно, привозили с сосед-
него вулканического острова Эуа.
В поселках на о-ве Тонгатапу найден наиболее разнообразный
набор некерамических изделий культуры лапита, практически
все категории орудий из обнаруженных до сих пор. Найдены бес-
черешковые каменные тесла прямоугольного, плоско-выпуклого
И линзовидного сечения. Много тесел, резцов, стамесок и скреб-
ков из раковин. Рыболовный инвентарь включает цельный рако-
винный крючок, блесну из рыбьей кости, каменные и раковин-
ные грузила для сетей, много верхушек от раковин каури, кото-
рые, как считается, служили приманками для осьминогов.
Сходные приманки встречались в поселке Лапита. Странно, что
отсутствуют каменные грузила от приманок для осьминогов, ко-
торые имелись во всех полинезийских поселках, где использова-
лись такие приманки. Пока в комплексах лапита не будут
найдены эти грузила, нельзя категорически утверждать, что
прототипы приманок для осьминогов, использовавшихся полине-
зийцами, появились в период лапита. Среди других изделий —
костяные проколки и иглы, многочисленные оселки и терочни-
ки из кораллов и других материалов. Но больше всего в тонган-
ских поселках обнаружено украшений: раковинные браслеты и
кольца, ожерелья из квадратных и прямоугольных кусочков ра-
ковин с отверстиями, подвески из цельных перламутровых ра-
ковин, бусы из раковин, камня и кости, костяные резцы для
татуировки. Найдено несколько каменных дисков того типа, ко-
торый, судя по этнографическим данным, служил в Полинезии
для игры в шары.
До начала 1973 г. считалось, что орнаментированная керами-
ка лапита была распространена только до о-вов Тонга, а самая
ранняя керамика на Самоа была уже неорнаментированной. Но
в 1973 г. при драгировании лагуны Мулифануа у западной око-
нечности о-ва У полу в Западном Самоа было обнаружено много
керамики лапита, оставшейся, видимо, от прибрежного поселка.
Лишь 8% черепков были орнаментированы с помощью зубчато-
го штампа и прочерченных линий. Судя по примесям, керамика
была местной. Радиоуглеродная дата — 1000 г. до н. э.— позво-
ляет считать этот поселок одним из древнейших на Самоа [596;
597, с. 82].
На северных островах Тонга, входящих в группы Хаанай и
Вавау, а также на о-ве Ниуатопутапу найдена в основном глад-
кая керамика лапита. Она вряд ли старше 600—500 гг. до н. э.
Недавно на о-ве Футуна (о-ва Хорн) была обнаружена гладкая
керамика лапита конца I тысячелетия до н. э. Футунанский
язык близок самоическому. Когда в 1615 г. европейцы появились
на о-ве Ниуатопутапу, там тоже, видимо, бытовал самоический
язык, хотя сейчас местные жители говорят на языке, близком к
тонганскому [125, с. 150; 806].
।
279
Кто были создатели культуры лапита?
Установлено, что примерно к XIII в. до н. э. повсюду от
Новой Гвинеи до о-вов Тонга, между которыми 5 тыс. км, рас-
пространились носители однородной археологической культуры,
которые, судя по данным радиоуглеродного анализа, расселялись
очень быстро. А учитывая широкое распространение обсидиана,
можно утверждать, что они были искусными мореходами. Имен-
но эти «викинги Тихого океана» стали культурными героями
полинезийской мифологии.
Забегая вперед, отметим, что полинезийцы, которые, по ар-
хеологическим и лингвистическим данным, заселили о-ва Тонга
около 1300 г. до н. э., а о-ва Самоа — около 1000 г. до н. э.,
почти несомненно являлись прямыми потомками гончаров ла-
пита, развивавшихся в изоляции. В наследство от культуры ла-
пита позднейшие полинезийцы получили керамику, раковинные
скребки и тесла, прототипы полинезийского набора каменных те-
сел, резцы для татуировки, диски для игр и множество других
изделий, включая, видимо, рыболовные крючки. Довольно стран-
но, что большинство типов украшений лапита, так хорошо пред-
ставленных на Тонга, не привились далее в Полинезии, хотя
они бытовали в позднейших меланезийских культурах. Пример-
но к началу нашей эры создатели преимущественно гладкой ке-
рамики пришли с Самоа на Маркизские острова, а их потомки,
в свою очередь, в течение следующего тысячелетия заселили ос-
тальные районы Восточной Полинезии 6. Все это позволяет пред-
полагать, что по физическому типу гончары лапита напоминали
полинезийцев и что их монголоидные черты передались по на-
следству в австралоидные районы Меланезии с помощью неэк-
зогамных родственных групп, характерных для Полинезии и
сейчас.
Если судить по керамике, первичный очаг культуры лапита
находился в северо-восточной части Индонезии или на Филип-
пинах. Но при решении вопроса о происхождении создателей этой
культуры возникает следующая альтернатива. Носителями куль-
туры лапита могло быть сходное с полинезийцами население, бо-
лее тысячи лет обитавшее в Меланезии и говорившее на океа-
нийском языке (или языках). Возможно, во II тысячелетии до
н. э. оно установило контакты с индонезийскими или филиппин-
скими обществами, знавшими гончарство, и стало изготовлять
керамику лапита и торговать ею, а некоторые группы заселили
Полинезию. Такое объяснение возможно, но, на мой взгляд, есть
другое, более приемлемое: керамику лапита и ее создателей
следует выводить прямо из Восточной Индонезии или с Филип-
пин. Стилистические особенности керамики лапита могли выра-
ботаться в пределах Меланезии, но вряд ли с момента возникно-
вения древнейшей керамики в Меланезии до заселения о-вов
Тонга прошло более нескольких столетий. Создается впечатле-
ние, что гончары лапита были пришельцами в Меланезии, где
280
по меньшей мере за тысячу лет до их появления уже жили дру-
гие австронезийцы. К такому выводу приводят лингвистические
данные о расколе океанийской подгруппы. Судя по археологи-
11еским данным, первые австронезийцы могли не знать керамики.
По этой гипотезе, гончары лапита, видимо, говорили вначале
на западноавстронезийских языках. Но в середине II тысячеле-
тия до н. э. австронезийские языки еще не разошлись так силь-
но, как их нынешние потомки, и гончары лапита без больших
трудностей общались с меланезийцами, говорившими на океаний-
ских австронезийских языках. Вполне вероятно, что «язык ла-
пита» был общим предком языков современной восточноокеаний-
ской подгруппы (Восточная Меланезия и Полинезия), ибо, хотя
сейчас из-за общих фонетических, лексических и грамматических
инноваций эта группа и объединяется с другими океанийскими
языками [1074], она имеет все же больше лексических совпаде-
ний с западноавстронезийскими языками, чем другие океанийские
подгруппы. Это — один из главных выводов капитального линг-
вистического исследования И. Дайена [382]. Лингвист Э. Поли
считает, что культура лапита распространялась лишь после рас-
кола восточноокеаиийской подгруппы, но, по моему мнению, оба
события были более близки по времени.
Поначалу распространение культуры лапита по Мелапезии
было, видимо, связано с инициативой небольшой группы коло-
нистов и торговцев. Эти люди намеренно пускались на поиски
новых территорий и новых рынков в районе расселения земле-
дельческих обществ раннеавстронезийской Меланезии. К середи-
не I тысячелетия до н. э. колонизация пошла на убыль, возмож-
но потому, что все силы уходили на основание новых обществ
на больших, ранее не заселенных островных группах Фиджи,
Тонга и Самоа. Это ослабление было, конечно, лишь временным:
самые продолжительные путешествия полинезийцев происходили
в I тысячелетии н. э. Но к середине I тысячелетия до н. э. раз-
личные, сильно разошедшиеся группы носителей культуры ла-
пита оказались в изоляции. Тогда-то и начался упадок гончар-
ства. В Меланезии гончары лапита растворились среди окружаю-
щего меланезийского населения7, но их традиция производства
украшений и многие черты их гончарства оказались весьма жи-
вучи, особенно на юго-восточном побережье Новой Гвинеи и в
области расселения массим. Первопоселенцы (носители культу-
ры лапита), достигшие Тонга и позже Самоа, передали своим
полинезийским потомкам аристократическую форму правления,
монголоидные гены, некоторые черты материальной культуры,
особенно тесла, свой стиль в искусстве и, видимо, рыболовную и
Мореходную технику.
281
Комплексы, сходные с лапита, в Меланезии
В разных частях Западной Меланезии встречаются керами-
ческие комплексы, безусловно родственные культуре лапита и,
очевидно, развившиеся из нее в конце I тысячелетия до н. э.
К ним, возможно, относятся описанные выше комплексы с о-вов
Новая Ирландия и Сохано. Но лучше всего изученные и наибо-
лее широко распространенные комплексы, возникшие на основе
лапита, находятся на юго-востоке Новой Гвинеи, где обнаружено
несколько прибрежных поселков с краснолощеной ангобирован-
ной посудой. Они датированы 0—1200 гг. н. э. Главные из них —
Небира-4 в 15 км от Порт-Морсби в глубь острова и Опосиси
на о-ве Юле в 100 км к северо-западу от Порт-Морсби.
Опосиси — поселок на горе, существовавший 1—2 тыс. лет
назад. Его исследователь Р. Вандервал назвал обнаруженный в
нижних слоях комплекс культурой опосиси [1402], которая свя-
зана, видимо, с первыми австронезийскими поселенцами в этом
районе8.
Керамика сходна с лапитской, но зубчатый штамп редок.
Найдены краснолощеные ангобированные чаши с узорами, вы-
полненными отпечатками раковин и заполненными известью,
а также гладкие кухонные горшки и кувшины для воды. Неко-
торые из отпечатков раковин настолько напоминают зубчатый
штамп лапита, что вряд ли можно сомневаться в их происхож-
дении от лапита, видимо, из района, лежащего на севере Новой
Гвинеи, или с Соломоновых островов. Считать, что они пришли
с запада вдоль южного побережья Новой Гвинеи, где не было
ни австронезийских языков, ни комплексов с керамикой лапита,
нет ни малейшего основания. Остров Юле расположен почти на
западной окраине распространения австронезийских языков па
юге Новой Гвинеи.
В Опосиси найдены обсидиан с о-ва Фергюсон, каменные тес-
ла квадратного сечения (рядом на побережье Новой Гвинеи —
в поселке Апере-Венуна, относящемся к тому же времени, об-
наружены редкие тесла треугольного сечения), керамические
грузила с отверстиями, раковинные браслеты, кости свиней,
бусы из человеческих костей и костяные ложечки, служившие,
видимо, для зачерпывания извести при жевании бетеля. Культу-
ра опосиси сменяется культурой равао, по терминологии Р. Вап-
дервала. Последняя, видимо, связана с новым небольшим прито-
ком населения в этот район. Красного ангоба и отпечатков ра-
ковин на керамике нет, основа декоративной техники — лоще-
ние и прочерченный орнамент. Культура равао плавно перешла
в серию более поздних культур, развивавшихся до 1100—1200 гг.
н. э. К концу этого периода появились собаки. Некоторые виды
керамики этих поздних культур родственны находкам, сделанным
в районе зал. Коллингвуд — области расселения массим. Вероят-
но, к тому времени австронезийцы юго-востока Новой Гвинеи уже
занимались дальним обменом.
282
Стратиграфия поселка Небира-4, представленного отложения-
ми в основании крутого холма, охватывает период с самого на-
чала нашей эры до 1100 г. н. э. Керамика из Небиры в основном
красноангобированная с отпечатками раковин. Есть и несколько
окрашенных черепков. Во всех слоях встречаются обсидиан, ра-
ковинные бусы, браслеты и кости свиней [14], а на вершине
холма С. Булмер вскрыла 29 погребений, устроенных до 1200 г.
и. э. В некоторых из них были найдены просверленные клыки
кабанов, ожерелья из собачьих зубов с отверстиями, раковинные
бусы и браслеты [179], а также мелкие отщепы и нуклеусы,
в общих чертах напоминающие поздние австралийские комп-
лексы.
На о-ве Юле и в районе Порт-Морсби около 1200 г. н. э. по-
явился совершенно иной тип керамики — с прочерченным гре-
бенчатым орнаментом, причем в районе Порт-Морсби к нему,
возможно, восходит современная посуда моту. О последней речь
пойдет ниже. Здесь же отметим лишь, что преемственность ав-
стронезийского населения на юго-востоке Новой Гвинеи за по-
следние 2000 лет вполне возможна, но археологическая картина
сильно усложняется изменениями керамических стилей и очевид-
ными местными миграциями.
Меланезийская керамика
с прочерченным и налепным орнаментом
Вскоре после возникновения культуры лапита в Меланезии
появилась иная, очевидно неродственная ей керамика. Для нее
характерны прочерченные и налепные узоры, и по форме эти
сосуды мало похожи на сосуды лапита. Вместе с тем между эти-
ми двумя традициями происходил обмен орнаментальными эле-
ментами. Сейчас неизвестно, откуда берет начало керамика с про-
черченными и налепными узорами, но, как и лапита, она могла
быть принесена отдельной волной мигрантов из Индонезии или
с Филиппин.
Обращает на себя внимание один важный момент. Рассматри-
ваемая керамика в целом изготовлялась спирально-жгутовой тех-
никой, а керамика лапита — техникой налепа. С 1930 г. много
раз отмечалось, что по этнографическим данным спирально-жгу-
товой способ был наиболее типичен для австронезийцев и папуа-
сов Западной Меланезии. Часто поднимался вопрос о происхож-
дении этой техники из Японии эпохи дзёмон или из Центрально-
го Китая, где в неолите подобная техника преобладала [1195;
690; 930; 1294; 1309; 179; 1056]. Прямых подтверждений этому
нет, но интересно, что, кроме лапита, многие виды меланезий-
ской керамики с их кругло- и остродонными горшками не нахо-
дят близких аналогий в Юго-Восточной Азии, где спирально-
жгутовая техника встречалась очень редко. Это хорошо видно по
некоторым современным сосудам из района р. Сепик и с Новой
283
Каледонии. Поэтому возможно, что многие из западномеланезий-
ских керамических традиций, неродственных лапита, происхо-
дили от неизвестных еще керамических комплексов, проникших
с севера, хотя трудно согласиться с такими выводами. Я лично
наблюдал изготовление сосудов спирально-жгутовым способом в
Индонезии, на о-вах Талауд, а И. Сутаяса — на Яве [1348].
Бытующее мнение об отсутствии этой техники в доисторической
Индонезии мне представляется упрощенным.
Детальнее всего керамика с прочерченным и налепным ор-
наментом изучена археологически на о-ве Бука (север Соломо-
новых островов) и в центре Новых Гебрид. Французский архе-
олог Ж. Гаранже обнаружил на о-вах Эфате, Тонгоа и Макура
особую керамику [503; 504], которая относится к так называе-
мой культуре мангааси. Период бытования этой керамики —
700 г. до н. э.— 1600 г. п .э. Но на о-вах Тонгоа и Макура она
исчезла около 1200 г. н. э., когда здесь появилось новое насе-
ление.
Керамика мангааси изготавливалась спирально-жгутовой тех-
никой из естественно отощенной глины и не обрабатывалась ло-
паткой. Это — сферические круглодонные горшки с простыми
прямыми венчиками. Такие черты лапита, как ангоб, зубчатый
штамп и сложные формы венчиков, отсутствуют. На ранней ке-
рамике мангааси, встречавшейся вплоть до I тысячелетия н. э.
Изготовление глиняных горшков спиральпо-
жгутовой техникой. Поселок Геме (о-ва Та-
лауд, Индонезия)
284
Ручки от сосудов раннего периода из Мангаа-
си (Новые Гебриды)
включительно,— богатые резные узоры и многочисленные налеп-
ные пояса и шишечки. На о-ве Эфате в нижних слоях поселка
Мангааси найдено много ручек, в том числе зооморфных форм,
что указывает на связи с комплексом пестов и ступ из Новой
Гвинеи и с архипелага Бисмарка. Выше это уже отмечалось в
связи с описанием топора из Тоиминапо. На поздней керамике
мангааси, постепенно развившейся из ранней и широко распро-
странившейся к 800 г. н. э., ручек и налепных узоров нет, пре-
обладает прочерченный орнамент. На о-вах Макура и Тонгоа на-
ряду с поздними сосудами мангааси найдена керамика с глад-
кой поверхностью снаружи, но с накольчато-прочерченным
орнаментом внутри. Ж. Гаранже назвал ее керамикой акнау.
Происхождение этой керамики неясно, но, возможно, она изго-
товлялась в районе, уничтоженном извержением вулкана около
1400 г. н. э. Важно и то, что вместе с керамикой мангааси в по-
селке Эруети на о-ве Эфате обнаружено немного поздней кера-
мики лапита. Эти находки происходят из слоя, датированного
350 г. до н. э., но культура мангааси возникла здесь еще раньше.
С самого начала в комплексах мангааси встречались кости сви-
ней, каменные тесла линзовидного сечения, браслеты и тесла из
раковин Tridacna. Собак и кур, видимо, не было. В других ме-
стах на севере Новых Гебрид при поверхностных сборах была
285-
найдена керамика, схожая с мангааси, но наиболее близкие ана-
логии обнаружены Дж. Спехтом при раскопках на о-ве Б>ка
(север Соломоновых островов) и на крошечном островке Сохапо
неподалеку отсюда [1323; 1324; 785].
Здесь самая ранняя керамика отличалась прочерченным и на-
лепным орнаментом. Спехт назвал ее стилем сохано. Этот стиль
отмечен на о-ве Сохано и в поселке Ханган на о-ве Бука. Оп
возник к середине I тысячелетия до н. э., если не раньше,
и в конце I тысячелетия до н. э. сосуществовал с поздней кера-
микой лапита. К началу нашей эры последняя исчезла, а стиль
сохано постепенно превратился в стиль ханган, бытовавший в те-
чение I тысячелетия н. э.
Сосуды стилей сохано и ханган, датированные 500 г. до н. э.—
800 г. н. э., сделаны спирально-жгутовой техникой и в отличие от
посуды мангааси обработаны с применением лопатки и нако-
вальни. Но по примесям и круглодонным формам они, как и по-
суда мангааси, отличались от керамики лапита. Зато по орна-
менту — треугольникам, заполненным пунктиром, прочерченным
полосам и налепам — эти стили близки стилю мангааси. Для со-
хано типичны полосы штампованных кругов, заимствованные,
возможно, у лапита. Орудия, сопутствующие стилям сохано и
ханган, представлены раковинными теслами и браслетами, пилками
из игл морского ежа и стержнями от раковинных приманок для
бонито.
В период сохано были известны собаки и свиньи. К этому пе-
риоду относятся, видимо, «древнейшие находки костей собак в ме-
ланезийской археологии. Ни на о-ве Бука, ни на Новых Гебрп-
дах о других направлениях хозяйства ранних меланезийских
гончаров почти ничего не известно. Но их, очевидно, можно счи-
тать оседлыми земледельцами, которые сосуществовали с гон-
чарами лапита в течение I тысячелетия до н. э. Стратиграфиче-
ски керамика с прочерченным и налепным орнаментом лучше
всего представлена в Меланезии на о-ве Бука и на Новых Геб-
ридах, хотя она есть и на других недатированных памятниках
на севере Новой Гвинеи и на архипелаге Бисмарка. Дж. Террел
нашел ее при раскопках на юге о-ва Бугенвиль, но культурная
принадлежность этой керамики еще неясна.
В Западной Меланезии в I тысячелетии до н. э.— I тысяче-
летии н. э. доминировала керамика двух стилей. Это стиль лапи-
та и производные от него, а также керамика с прочерченным и
налепным орнаментом. После 1000 г. н. э. произошло много из-
менений, возможно связанных друг с другом, а возможно, и нет.
Мы вернемся к ним, когда речь пойдет об о-вах Фиджи и Но-
вой Каледонии, так как и там керамика с прочерченным и на-
лепным орнаментом сосуществовала с керамикой лапита. Но на
этих островах в ранний период преобладали черепки с отпечат-
ками резной лопатки, что усложняет картину.
286
Доистория Новой Каледонии и Фиджи
после периода лапита
Начиная с I тысячелетия до н. э. от Южного Китая до Фи-
липпин и восточной части Индонезии распространялась керами-
ка, орнаментированная ударами резной лопатки или штампом. Но
в Западной Меланезии этот прием либо отсутствовал, либо по-
явился очень поздно. Г. Эрвин показал, что на о-ве Шортлепд
он возник недавно [761, с. 229; 762]. На о-ве Эфате в центре
Новых Гебрид обнаружены недатированные черепки этого типа,,
видимо, недавнего происхождения [594, с. 32]. Поэтому удиви-
тельно, что на Новой Каледонии и Фиджи они появились чуть ли
не с 1000 г. до н. э. Так как черепки лапита с узором, сделан-
ным резной лопаткой, встречаются в Восточной Меланезии, преж-
де всего в поселках Лапита, Боирра и Ватча на Новой Каледо-
нии, возможно, что рассматриваемая керамика сформировалась
частично на основе лапита [620; 493], хотя сама традиция ла-
пита бытовала одновременно с ней на протяжении еще почти ты-
сячелетия. В то же время на многих черепках с отпечатками ло-
патки также есть прочерченный и налепной орнамент, со време-
нем вытеснивший отпечатки лопатки.
Как возникла керамика с отпечатками лопатки? Чтобы объ-
яснить это, надо прибегнуть к довольно замысловатой гипотезе.
Если не принимать в расчет вероятность существования на Но-
вой Каледонии докерамического периода, то первыми здесь по-
явились гончары лапита, произошло это не позднее 1000 г. до
н. э. Одновременно на Новой Каледонии поселились другие груп-
пы, уже знавшие керамику с прочерченным и налепным орна-
ментом. Эти группы заимствовали технику обработки сосудов
лопаткой у гончаров лапита, сделав ее главной, но сохранили
формы сосудов и некоторые декоративные мотивы прежней тра-
диции. На Фиджи создатели керамики с отпечатками лопатки
переселились к 700 г. до н. э. В I тысячелетии до н. э. на Но-
вой Каледонии и о-вах Фиджи наряду с керамикой лапита доми-
нировала керамика с отпечатками лопатки, но позже снова в моду
вошла керамика с прочерченным орнаментом. В разных райо-
нах темпы этих изменений были различными: на Новой Кале-
донии они происходили плавно, незаметно (впрочем, все это еще
плохо изучено), зато на о-вах Фиджи изменения совершились
Довольно резко около 1100 г. н. э.
На Новой Каледонии керамика лапита и керамика с отпечат-
ками лопатки появились примерно в одно время, если не при-
нимать в расчет дату — 2000 г. до н. э.— для керамики лапита
из поселка Ватча. В одном из поселков Найа-Бей (в 25 км к
северо-западу от Нумеа) керамика с отпечатками лопатки выде-
лывалась на протяжении I тысячелетия до н. э., и керамики ла-
нита вовсе не было. Это поселок Тон-7, раскопанный К. Смар-
том, имеет следующие радиоуглеродные даты — 905^90 — 115±
=Ь110 гг. до н. э. [552, с. 76; 1105]. Наряду с керамикой с от-
287
печатками лопатки, безусловно господствовавшей здесь, было
найдено несколько черепков с прочерченным орнаментом, причем
ряд простейших узоров напоминал стили мангааси и сохано.
В другом поселке, под названием Подганеау, недалеко от посел-
ка Лапита, в слоях, предшествовавших 250 г. н. э., обнаружена
керамика, орнаментированная только отпечатками лопатки [519].
Хотя особенности эволюции керамики на Новой Каледонии еще
слабо изучены, ее развитие в поздний период можно представить
себе следующим образом. После 250 г. н. э. гончары стали реже
прибегать к помощи лопатки. В поселках Найа-Бей ее вовсе пе-
рестали использовать, но в других местах этот технический при-
ем изредка встречался вплоть до недавнего времени. Доминирую-
щим постепенно стал прочерченный орнамент, но следует пом-
нить, что последний располагался только узкими зонами по
венчику и верхней части тулова и поэтому 90% найденных па
большинстве памятников черепков не орнаментированы. Сосуды
с прочерченным орнаментом иногда украшались и налепамп,
подобно керамике мангааси с Новых Гебрид. Они преобладали
в поселках периода 300—1600 гг. н. э. [1105; 519]. Отмечались
локальные варианты этой традиции: на севере Новой Каледонии
чаще встречался гребенчатый орнамент, который в других ме-
стах Меланезии получил большое распространение за последние
1000 лет. На Новой Каледонии на многих венчиках имелись
отверстия для подвешивания. На юго-западе острова за послед-
ние 2 тыс. лет распространились ручки и прочерченные узоры,
напоминающие по стилю мангааси [519, с. 71; 33; 533, с. 565
и сл.; 244]. Кроме того, в поселке Моиндоу на западном побе-
режье Новой Каледонии под трехметровым слоем аллювия на
глубине 6,5 м были обнаружены плоскодонные реберчатые сосу-
ды с налепными гирляндами на венчиках [33, с. 122]. Дата этой
керамики неизвестна, но она выглядит как изолированный реци-
див лапита.
В недавнем прошлом гончарство имелось только на севере
Новой Каледонии. Там с помощью спирально-жгутовой техники
выделывались круглодонные сосуды, часто покрывавшиеся смолой
Agathis и не имевшие ангоба. Узоры были прочерченными и на-
лепными. Многие сосуды украшались искусными рельефными
изображениями человеческих лиц и ящериц, похожими на рель-
ефы из долин рек Сепик и Маркхэм на Новой Гвинее. Именно
эти черты не прослежены в археологических материалах. Но
многие сосуды, зафиксированные этнографами, были без ручек
и имели на венчиках дырки для подвешивания, подобно доисто-
рическим сосудам из северной части Новой Каледонии [33]. Д()
недавнего времени на этом острове изготовлялись замечательные
нефритовые навершия булав — одни из лучших образцов обра-
ботки камня в Океании, но их доисторические прототипы архео-
логически не прослежены. На многих поздних памятниках, ха-
рактеризовавшихся керамикой с прочерченным орнаментом, най-
дены раковинные орудия, браслеты и рыболовные крючки из
288
раковин улиток. Инноваций мало, зато со времени лапита многое
утрачено.
На Нов^й Каледонии — сложная антропологическая и линг-
вистическая ситуация. Там нет того единообразия, которое от-
личало о-ва Фиджи, а археологически этот остров изучен еще
очень слабо. К 1000 г. до н. э. здесь, безусловно, имелись по-
селки создателей лапита и других керамических традиций, но
позднее остров, видимо, находился в большой изоляции. Первые
европейские путешественники не обнаружили там ни свиней, ни
собак. Археологически на Новой Каледонии и Фиджи фиксиру-
ется почти идентичная картина развития керамики. Но па Но-
вой Каледонии можно получить несравненно больше информации,
чем на Фиджи. Имелось ли здесь население в докерамический
период, остается загадкой. Выше упоминались неясные данные
о холмах из конкреций. Учитывая разнообразный состав населе-
ния на Новой Каледонии, французский геолог Ж. Авиас в
1949 г. высказал соображение о последовательном заселении ост-
рова волнами мигрантов — тасманоидов, светлокожих айноидов,
меланезийцев и, наконец, полинезийцев [32]. Это, конечно, игра
воображения, и пока следует ограничиться предположением о
нескольких переселениях из других мест Меланезии. В далеком
прошлом (но не обязательно до 1000 г. до н. э.) на Новой Ка-
ледонии появилась группа мигрантов, не знавшая гончарства, но
археологически она пока не фиксируется. На юге Новых Гебрид
в районе, сходном по языковому разнообразию с Новой Каледо-
нией и не входящем в восточноокеаническую подгруппу, Р. Шат-
лер обнаружил бескерамический комплекс, возникший не позже
500 г. до н. э. [1232; 1233]. На о-вах Танна, Футуна, Апейть-
юм (особенно на двух первых) найдено много погребений с оже-
рельями и подвесками из раковин, а также с каменными и ра-
ковинными теслами. На Футуне древнейшие из них относились
к 300 г. п. э., по их связь с предками современного полинезий-
ского населения острова пока неясна. Следовательно, данные
Р. Шатлера позволяют говорить и о каком-то ином населении,
помимо групп, занимавшихся гончарством, обитавшем в Восточ-
ной Меланезии в I тысячелетии до н. э. Эти бескерамические
группы, кем бы они ни были, австронезийцами или папуасами,
несомненно, достигли и Новой Каледонии, сделав свой вклад в
этническое разнообразие, но оставшись неуловимыми археологи-
чески. Однако нет оснований думать, что они могли когда-либо
достичь о-вов Фиджи.
На Фиджи первыми поселенцами почти несомненно были
гончары лапита, чья кровь до сих пор течет в жилах обитателей
побережий о-вов Фиджи и Лау. Видимо, вскоре после них появи-
лись и другие меланезийские группы, заселившие внутренние
районы больших островов и частично смешавшиеся со своими
предшественниками — гончарами лапита. Возможно, благодаря
этим группам сюда с Новой Каледонии попала керамика с от-
печатками лопатки, а по языку эти переселенцы могли быть
10 Заказ № 2306
289
близки с создателями культуры лапита. Так сформировалась еди-
ная цепь диалектов, от которых происходят два близкородствен-
ных языка, существующие на о-вах Фиджи и по сей день. На
о-ве Вити-Леву под скальным выступом Янука керамика с от-
печатками лопатки встречалась в слое, датированном 700 г. до
н. э., но там не было керамики лапита. Этот слой возник до по-
явления поздней керамики лапита, найденной в Сингатока и от-
носящейся к 500 г. до н. э. В Сингатока над слоем лапита ле-
жал слой, содержавший керамику с отпечатками лопатки, но без
керамики лапита. Он датирован 200 г. н. э. [130; 1049]. Здесь
обнаружены в основном шаровидные кухонные горшки с отпе-
чатками лопатки, имевшие венчики с насечками или нарезками,
найдено также несколько грубых плоскодонных блюд, служив-
ших, возможно, для выпаривания соли. Каких-либо связей между
керамикой лапита и керамикой с отпечатками лопатки на о-вах
Фиджи почти не наблюдается. Создается впечатление, что раз-
витие последней происходило за пределами Фиджи, скорее всего
на Новой Каледонии.
На о-вах Фиджи керамика с отпечатками лопатки найдена
везде: на о-ве Вити-Леву в 65 км от побережья [1050], на о-ве
Тавеуни, на о-ве Вануа-Леву и даже на о-ве Кабара в группе
Лау [1284]. На севере Вити-Леву в поселке Навату Э. Гиффорд
вскрыл слой, содержавший керамику с отпечатками лопатки;
этот слой относится к 50 г. до н. э.— 1100 г. н. э., причем в от-
дельных горизонтах орнаментированные черепки составляли бо-
лее 50% керамики. Преобладали шаровидные и реберчатые ку-
хонные горшки. Как и в других подобных комплексах на Новой
Каледонии и Фиджи, здесь изредка встречался прочерченный
орнамент. В поселке Навату были найдены кости свиней и кур,
человеческие кости, свидетельствующие о каннибализме, рако-
винные тесла и браслеты. В другом поселке, Каробо (южное по-
бережье о-ва Вити-Леву), наряду с керамикой, украшенной от-
печатками лопатки, были обнаружены остатки таитянского каш-
тана, плодов тунга и пандануса [1046]. Эволюция тесел в этих
поселках определялась формированием орудий линзовидного се-
чения. В поздний доисторический период такие тесла доминиро-
вали па большей части Меланезии. Но, как и следовало ожидать,
па о-вах Фиджи встречались и некоторые разновидности сугубо
полинезийских тесел [1051; 1052].
До 1100 г. н. э. картина эволюции на Фиджи была довольно
простой, но позже произошли резкие изменения. Помимо поселка
Навату Э. Гиффорд раскопал в 1947 г. на западном побережье
о-ва Вити-Леву поселок Вуда. Многие жители этого острова пом-
нят предание о происхождении явуса, рассказывающее о том,
как в Вуда в сопровождении своих соратников прибыл предок по
имени Лату-Насомбасомба [203; 516; 1135; с. 575]. Согласно ге-
неалогиям, это произошло в XVI в. н. э., но если учесть разрывы
в генеалогиях, то на несколько столетий раньше. Люди Лату-На-
сомбасомба двинулись в глубь острова к горе Накаувадра и осно-
290
вали явуса, распространившуюся на большей части о-ва Вити-
Леву. Несколько человек, видимо, отправились на о-в Вануа-
Леву, где некоторые этнические группы и ныне считают, что их
явуса ведут происхождение с востока о-ва Вити-Леву. По мне-
нию многих ученых, Лату-Насомбасомба и его соратники прибы-
ли на о-ва Фиджи откуда-то извне, но их точное происхождение
неизвестно. Имея в виду это обстоятельство, можно оценить на-
ходки Э. Гиффорда в поселке Вуда. Этот поселок существовал с
Ц00 г. н. э. до появления европейцев. В ранних слоях здесь
резко уменьшилась доля керамики с отпечатками лопатки, зато
несколько возросла доля сосудов с прочерченным орнаментом,
но в еще большей степени — гладких сосудов. Главные формы —
шаровидные кухонные горшки и узкогорлые кувшины для воды.
Со временем, в особенности в период появления европейцев, ста-
новилось все больше резного орнамента. Р. Грин и Э. Шоу на-
звали период с 1100 г. п. э. до появления европейцев фазой
вуда, а недавний период с разнообразной, очень искусно сделан-
ной керамикой, частично отражавшей европейское влияние
[1054], фазой ра [576; 1214].
В поселках на о-ве Тавеуни, по данным Э. Фроста, измене-
ния в керамике произошли около 1100 г. н. э. [496]. Это напом-
нило Э. Фросту картину, характерную для о-ва Вити-Леву, и он
счел возможным сделать вывод о появлении в это время на Фид-
жи новопришельцев. Сосуды с отпечатками лопатки встречались
очень редко, зато преобладающими стали прочерченный и налеп-
ной орнамент, а также узоры из отпечатков раковин. Если учесть
приведенные выше данные, то повсеместные изменения в кера-
мике лучше всего объяснять миграцией, которая произошла около
1100 г. н. э. Мигранты могли прибыть из центральных районов
Новых Гебрид, где бытовала керамика позднего этапа стиля ман-
гааси. Это были небольшие и не связанные друг с другом группы,
которые, очевидно, не повлияли сколько-нибудь существенно ни
на язык, ни на физический тип фиджийцев, хотя, конечно, внес-
ли свою лепту в местную культуру.
Каким бы ни был реальный вклад пришельцев в этническое
развитие на о-вах Фиджи, их приход, видимо, усилил враждеб-
ность между локальными группами. Раскопки Э. Фроста показа-
ли, что начиная с 1100 г. н. э. на о-ве Тавеуни было возведено
много земляных укреплений — либо на вершинах отвесных хол-
мов, где они были защищены короткими поперечными рвами,
либо на равнинах, где их окружали рвами, прорезанными дамба-
ми. Иногда в таких крепостях насчитывалось по двадцати и более
земляных насыпей, служивших основаниями жилищ. Некоторые
укрепления располагались целыми группами. Почти все они най-
дены поблизости от побережья, где были условия для долговре-
менного обитания, и лишь немногие — в отдаленных внутренних
районах. Укрепления, подобные раскопанным на о-ве Тавеуни,
встречаются на о-вах Фиджи в сотнях других мест, в особенности
на о-вах Вити-Леву [1047; 1048; 1053], Вануа-Леву и Вакаа
10*
291
11047]. На о-ве Вити-Леву их более тысячи, они сосредоточены
главным образом в юго-восточной части острова, в районах ин-
тенсивной культивации таро. В XIX в. многие из этих укрепле-
ний использовались в войнах между Бау и Рева, но, несмотря
на то что широких раскопок здесь не проводилось, можно счи-
тать, что значительная их часть возникла в доисторический
период.
Укрепления состояли из кольцевых рвов, изнутри и снаружи
к ним примыкали валы. В низменностях на о-ве Вити-Леву рвы
часто заполнялись водой. Практически во всех поселках на этом
острове имелись насыпи, иногда облицованные камнем, а иногда
связанные дамбами. Такие насыпи служили основаниями для жи-
лищ. Создается впечатление, что значительная часть фиджийцев
обитала в этих укреплениях в течение более семисот лет.
Таковы особенности развития на Новой Каледонии и Фиджи
до начала контактов с европейцами. Мы еще вернемся к ним в
связи с вопросом о наскальном искусстве и каменных изваяниях.
Теперь же рассмотрим те изменения, которые произошли в Запад-
ной Меланезии за последние 1500 лет. Первые 2 тыс. лет кера-
мического периода в Меланезии представляют собой простую кар-
тину, но, возможно, мы упрощаем ее из-за недостатка знаний.
Зато ситуация, наблюдавшаяся в последние 1500 лет, значительно
сложнее.
Влияние Юго-Восточной Азии в эпоху металла
на Западную Меланезию ,
В прошлом уже не раз высказывались мнения о влиянии
культур эпохи металла на Западную Меланезию, но свидетель-
ства об этом имели разный характер: от вполне приемлемых до
очень сомнительных. До сих пор в центральной части п-ова Чен-
дра.васих в Ириан-Джая папуасы мейбрат используют три плохо
сохранившихся тимпана от донгшонских барабанов с изображе-
ниями двенадцатикопечных звезд [399]. Но это — единственные
в Западной Меданезии предметы, являющиеся бесспорными им-
портами с запада. Менее надежны данные о донгшонском влия-
нии, полученные в поселке Квадаваре на небольшом острове на
озере Сентани на севере Новой Гвинеи [337; 338]. Несколько лет
назад местные жители нашли здесь втульчатые топоры и нако-
нечники копий, а также латунный светильник и латунный кин-
жал с железной рукоятью. Йо эти предметы нельзя считать донг-
шонскими в узком смысле слова. Возможно, речь здесь идет о
местной металлургии, возникшей за последние 1500 лет, благода-
ря индонезийским торговцам.
Выше говорилось, что комплекс ступ и пестов мог отражать
какие-то донгшонские влияния. То же относится к топорам и тес-
лам с черешками и скошенными лезвиями, встречающимся в
Меланезии. Без новых археологических данных этот вопрос бу-
292
дет открытым. Более вероятными, хотя все-таки гипотетичными,
свидетельствами влияния эпохи металлов являются каменные и
обсидиановые топоры с сильно скошенным рубящим краем, най-
денные на Новой Гвинее [1204; 689; 183; 253]. В Меланезии поч-
ти нет прямых археологических данных о сколько-нибудь сущест-
венном влиянии комплексов, увязываемых с плохо вычлененной
донгшонской культурой.
Более перспективными кажутся предположения о возможных
филиппинских влияниях. Рассмотрим обычай захоронений в кув-
шинах, известный в Меланезии только в Кейп-Родни (на юго-
восточном побережье Новой Гвинеи), па некоторых островах в
области расселения массим, включая о-ва Тробриан [911; 391],
и на юге Бугенвиля. На Бугенвиле Дж. Террел обнаружил остат-
ки кремации в толстостенном расписном сосуде неизвестной
культурной принадлежности9, а на юго-востоке Новой Гвинеи в
кувшинах хранились человеческие кости. В области рассе-
ления массим некоторые из таких захоронений делались в горш-
ках с прочерченными завитками, напоминающими допгшонские
[553, с. 581]. Однако проблема заключается в том, что кувшин-
ные захоронения в островной части Юго-Восточной Азии никак
не коррелируются с допгшонскими бронзами. Гораздо больше ана-
логий можно найти в керамике эпохи металлов последних 1500 лет
на Филиппинах. С этой точки зрения особый интерес вызывают
недавние археологические исследования на юго-востоке Новой
Гвинеи.
Речь идет о работах Б. Эглоффа в районе зал. Коллингвуд и
П. Лауэра на о-вах Д’Антркасто [389; 390; 849]. Оказалось, что
некоторые из тробрианских погребальных сосудов и многие сосу-
ды из зафиксированных подъемными сборами на о-вах Тробриан
и Д’Антркасто были завезены сюда в обмен гончарами из зал.
Коллингвуд более 500 лет назад. Еще недавно тробрианцы,
не имевшие глины для собственного гончарства, почти все сосуды
получали путем обмена кула от обитателей о-вов Амфлетт. Иначе
говоря, межостровной обмен возник лишь недавно, а в прошлом
островитяне в гораздо большей степени вели обмен с обитателями
основной территории Новой Гвинеи. В районе зал. Коллингвуд в
поселке Ванигела Б. Эглофф раскопал три искусственные насы-
пи неизвестного назначения, обнаружив в них керамику 700—
1400 гг. н. э. с каннелированным, прочерченным, пунктирным и
нанесенным отпечатками раковин орнаментом. Сосуды этого типа
и вывозились на о-ва Тробриан. Их ранние образцы представле-
ны хорошо профилированными, в частности реберчатыми, чаша-
ми часто с многочисленными треугольными выемками по венчи-
ку. Они датируются, возможно, началом I тысячелетия н. э.
В нескльких километрах от зал. Коллингвуд был найден почти
Целый сосуд этого типа на высокой ножке со сквозными прямо-
угольными отверстиями. В поселке Ванигела в начале нашего
нека были обнаружены похожие сосуды [1206; 781], причем для
них нетрудно найти аналогии в материалах, относящихся к эпохе
293
металлов на Филиппинах, особенно в комплексе керамики нова-
личес, выделенном У. Солхеймом. Более того, в Илопане на
о-ве Бука обнаружено два небольших монолита, украшенных по-
лосами выбитых треугольников, вроде орнамента на описанной
выше керамике из Ванигела [1135, рис. 2], хотя вряд ли можно
предполагать, что между этими районами существовали прямые
связи.
В поселке Ванигела были обнаружены и раковины Conus с
прочерченными спиралями и завитками, но захоронений в сосу-
дах здесь пока не найдено. Рассмотренные данные позволяют
говорить о наличии на юго-востоке Новой Гвинеи комплекса эле-
ментов, редких или вообще отсутствующих в Меланезии: погре-
бений в кувшинах, керамики филиппинского типа и специфиче-
ских узоров из спиралей и завитков (я не включаю в этот комп-
лекс находки с о-ва Бугенвиль, так как ничего не знаю о
происхождении найденных там погребений в кувшинах). Другие
находки в поселке Ванигела имеют более меланезийский облик:
костяные ложечки и иглы, раковинные браслеты и остатки оже-
релий, тесла линзовидного сечения и каменное навершие булавы
с отверстием. Вполне вероятно, что примерно 1500 лет назад на
юго-востоке Новой Гвинеи побывали торговцы из островной части
Юго-Восточной Азии. Серьезным основанием для такой гипотезы
служат собранные А. Канеллом лингвистические данные о том,
что приблизительно в этот период сюда устремились переселенцы
из центральной части о-ва Сулавеси и с Филиппин [198]. Они,
очевидно, неоднократно контактировали с местными жителями,
но сколько-нибудь крупных постоянных поселков здесь не созда-
вали. Учитывая расстояние, кажется сомнительным, что непо-
средственными участниками этих контактов были обитатели цен-
тральных районов Филиппин. Речь скорее может идти о населе-
нии Восточной Индонезии, где в будущем археологи, возможно,
майдут керамические комплексы типа новаличес.
Сосуд на ножке, возможно
родственный керамике сти^
ля новаличес из централь-
ной части Филиппин. Най-
ден в Вава, в районе зап.
Коллингвуд.
294
Таким образом, имеющиеся археологические и этнографиче-
ские данные свидетельствуют о контактах Западной Меланезии
с районами, лежащими к западу от Новой Гвинеи. Разные авторы
пытались связать их с влиянием донгшона, но, судя по более
детальным исследованиям, картина была гораздо сложнее. Изуче-
ние предметов искусства также дает туманные намеки на донг-
шон, которые неоднократно возбуждали любопытство историков
культуры.
История меланезийского искуссава чаще всего затрагивалась
искусствоведами, которые подходили к ней с позиций диффузио-
низма. Обычно они старались искать источники специфических
океанических сюжетов в шанском и чжоуском Китае, донгшона
или Индии. Чаще всего речь шла о древнекитайских прототипах.
Мне все это кажется сомнительным. Я тоже вижу несомненные
аналогии, но, судя по археологическим данным, столь дальняя
прямая диффузия была невозможна. В океанийских и восточно-
азиатских культурах есть общий устойчивый комплекс сюжетов
искусства, восходящий, возможно, к периоду, когда переселение
австронезийцев в Океанию еще и не замышлялось. Некоторые из
этих мотивов были установлены в ходе работ, проведенных под
руководством Д. Фрэзера [482]. Они были обнаружены во мно-
гих местах, включая шанский и чжоуский Китай, Суматру, Ка-
лимантан, район среднего течения р. Сепик на Новой Гвинее,.
Новую Зеландию и другие тихоокеанские острова, Британскую
Колумбию, Центральную Америку и Перу. Среди этих сюжетов
были человеческие фигуры с высунутыми языками [35], антро-
поморфные маски на фронтонах жилищ, человеческие фигуры с
«геральдическими» животными по бокам и симметричные изобра-
жения, в особенности антропоморфные. Все это надо связывать
либо с неоднократными миграциями, либо с единым восточно-
азиатским источником, существовавшим, возможно, не менее*
6 тыс. лет назад. Нет необходимости останавливаться на слож-
ности многих из этих мотивов. Как показал Чжен Чжилю, они,,
безусловно, были распространены в Юго-Восточной Азии в прото-
австронезийскую эпоху [239]. Р. Хайне-Гельдерн объединил все
эти мотивы в единый древнеокеанийский стиль и предположил,
что его истоки надо искать в неолите Северной Евразии [698].
Остается неясным, почему он исключал возможность его проис-
хождения из Китая или Юго-Восточной Азии. Возможно, источ-
ник древнеокеанийского стиля навсегда останется неизвестным,
но твердо установлено, что в Океанию этот стиль был занесен
первыми австронезийцами. Там в условиях изоляции или локаль-
ных контактов он видоизменялся, а в некоторых областях заново
расцвел в XIX в. благодаря появлению железных орудий. Боль-
шинство предметов океанийского искусства, хранящихся в музе-
ях, конечно же, далеко не первобытны, и неосторожных иссле-
дователей здесь ждут ловушки.
Древнеокеанийский стиль, выделенный Р. Хайне-Гельдерном,
надо рассматривать как отражение реального единства, лежащего
295-
в основе всего океанийского искусства. За время тысячелетней
изоляции в нем возникли локальные варианты, которые тракто-
вались историками искусства с диффузионистских позиций.
Впрочем, диффузия действительно происходила в поздние перио-
ды, мы говорили о ней в связи с Новой Гвинеей. До начала ши-
роких археологических работ некоторые историки искусства
предлагали поистине экстраординарные гипотезы. Так, в 1937 г.
Р. Хайне-Гельдерн высказал предположение, что между Маркиз-
скими островами и Китаем до 600 г. до н. э. имелись прямые
связи [691, с. 180], а позже он писал о контактах между Новой
Зеландией и народом юэ в III в. до н. э. [698]. По его мнению,
искусство маори Новой Зеландии имело неполинезийский харак-
тер: оно «было варваризованным, но таким, которое могло раз-
виться только в условиях высокой цивилизации» [691, с. 202].
Критиковать такие рассуждения можно только с общих позиций:
новозеландские маори во времени и пространстве были значи-
тельно удалены от юэ и достижениями в искусстве они обязаны
самим себе и своим австронезийским предкам.
Д. Фрэзер, развивший и детализировавший некоторые тео-
рии Р. Хайне-Гельдерна, выдвинул иные, довольно сложные объ-
яснения истории океанийского искусства [480; 481; 1327]. Он
признал древность простейшего папуасского искусства на Новой
Гвинее, характеризовавшегося использованием масок и криволи-
нейных мотивов, но для последующих австронезийских стилей он
нарисовал довольно запутанную картину разнообразных источ-
ников влияний, и кратко ее описать невозможно. Так, он считает
гавайское искусство продуктом влияний из Китая, Японии, Ин-
дии и Вьетнама (эпоха донгшона). Но последние археологиче-
ские работы исключают возможность этого.
В решении проблемы происхождения океанийского искусства
участвовали, конечно, пе только диффузионисты. Противополож-
ных взглядов придерживался К. Леви-Строс, проанализировав-
ший симметрично развернутые изображения [878, гл. 13]. По его
мнению, такие изображения возникают в разных обществах са-
мостоятельно, когда люди пытаются представить человеческое лицо
в виде двух его симметричных профилей, особенно татуирован-
ное лицо, так как его изображение в фас пе дает полного пред-
ставления о татуировке. В таком объяснении есть логика,
и все же оно представляется крайностью. Распространение сим
метрично развернутых изображений из единого древнего источ-
ника и ныне кажется вполне вероятным.
Вот к каким рассуждениям привел нас вопрос о влиянии
культур эпохи металла и донгшона в Меланезии. Вернемся те-
перь к понятию «донгшон». Многие историки искусства убеди-
тельно показали, что такие мотивы, как «лодки духов», спирали
и птицеголовые носы лодок, были довольно широко распростра-
нены в Западной Меланезии. Следы искусства, родственного изо-
бражениям на донгшонских барабанах, были зафиксированы г
районе р. Сепик, на о-ве Новая Ирландия, о-вах Адмиралтейст-
296
ва, Тробриан [1328; 36], причем в последнем случае имеются и
археологические данные. Независимо от того, были восточноин-
донезийские или филиппинские торговцы эпохи металла провод-
никами донгшопского влияния или нет, они, видимо, сыграли
заметную роль в культуре Западной Меланезии. Но восточнее
Соломоновых островов эти люди, видимо, не проникали.
Гребенчатая керамика в Меланезии
Примерно тысячу лет назад от Новой Гвинеи до о-вов Фиджи
на сосудах внезапно появился криволинейный орнамент, выпол-
ненный гребенчатым штампом. Возможно, это происходило в
более поздний период, когда в Западную Меланезию проникли
индонезийские или филиппинские торговцы. В Юго-Восточной
Азии гребенчатый узор как декоративная техника имел большое
распространение в неолите и в эпоху металлов. Особенно важно,
что в течение последних 2 тыс. лет он бытовал на Филиппинах
[516, с. 237]. Эти находки в Меланезии слишком необычны, что-
бы говорить о случайном совпадении. Ведь в более ранние пе-
риоды гребенчатого узора совершенно не было. Как мы увидим,
чем дальше к востоку, тем позже она появлялась, т. е. вряд ли
можно отрицать прямое влияние из Юго-Восточной Азии на Ме-
ланезию вплоть до Фиджи. Локальные передвижения населения
внутри Меланезии, конечно, неудивительны, однако трудно объ-
яснить, почему гребенчатая керамика была воспринята так
широко.
На западе, на о-ве Юле, около 1200 г. н. э. гребенчатая ке-
рамика сменила более ранние стили, происходившие от лапита;
Р. Вандервал предполагает, что в это время произошла новая
миграция сюда [1402]. В районе Порт-Морсби дериваты лапита
также вышли из употребления к 1200 г. н. э. Примерно в то же
время на о-ве Мотупоре появилась гребенчатая и расписная ке-
рамика. Видимо, от гребенчатой керамики произошла современ-
ная керамика моту, которая сейчас остается в основном неорна-
ментированной. Исходя из лингвистических данных, трудно пред-
ставить себе, что моту лишь недавно пришли на юго-восток
Новой Гвинеи из каких-то отдаленных мест. Видимо, население
за 2 тыс. лет видоизменило свое керамическое производство под
влиянием извне. Возможно, то же самое произошло и на о-ве Юле.
Например, в районе Порт-Морсби на протяжении 2 тыс. лет на-
блюдалась преемственность в производстве крашеной керамики,
а это — особая техника, в других местах Меланезии встречаю-
щаяся крайне редко. Возможно, стимулом к широкомасштабным
изменениям в местной керамической традиции была деятель-
ность населения, знавшего гребенчатую керамику, а также тор-
говЦев-массим, привозивших свои сосуды в район Порт-Морсби
примерно 700 лет назад [179].
Раскопки Дж. Эллена на Мотупоре дали представление и о
Других очень важных аспектах культурной эволюции моту. По-
297
видимому, около 1000—1200 гг. н. э. папуасоязычные группы из
внутренних областей юго-восточной части Новой Гвинеи проник-
ли на побережье и принудили прибрежных австронезийцев за-
няться рыболовством и обменом керамикой, что характерно для
современных моту. Поселок Мотупоре представляет собой жилую
зону и мусорные свалки, свидетельствующие об интенсивном ры-
боловстве с сетями и производстве раковинных бус. Можно пред-
полагать, что рыба, ожерелья и сосуды обменивались во внут-
ренних районах на туши валлаби, кости которых были найдены
здесь в большом количестве. Дж. Эллен считает, что моту мигри-
ровали сюда откуда-то извне, сменив более ранних австронезий-
цев, но я полагаю, что культура моту сложилась в результате
изменений в способах добывания пищи и гончарстве в усло-
виях сложных передвижений населения и влияний примерно
в 1100 г. н. э. Как ни странно, но примерно в это же время на
Новых Гебридах и Фиджи также произошли культурные сдвиги.
Впрочем, это может быть совпадением.
К востоку от Новой Гвинеи гребенчатая керамика широко из-
вестна на мелких близлежащих островах, на юге Новой Ирландии
и на севере Соломоновых островов, где Дж. Спехт проследил ее
на о-ве Бука, начиная с конца I тысячелетия и. э. [1323].
Здесь эта техника, наслоившись на традицию керамики с про-
черченным и налепным орнаментом сохано или ханган, легла в
основу современной местной керамики. Но на Новых Гебридах
она зафиксирована на археологических памятниках, и то без
даты, только на о-ве Малекула, а в других местах северной ча-
сти Новых Гебрид прочерченный и налепной орнамент дожил до
современности. Сейчас на Новых Гебридах керамика производит-
ся лишь на о-ве Эспириту-Санто, но неясно, как она связана с
местной доисторической керамикой. Ее необычной чертой являет-
ся красный ангоб [1231]. Время появления гребенчатого орна-
мента на сосудах с прочерченными и налепными узорами на се-
вере Новой Каледонии не установлено. А на Фиджи он широко
распространился в период появления европейцев или незадолго
Керамика с гребенчатым
штампом из Меланезии
(Ороурина, о-в Юле)
298
до того п поныне занимает важное место в декоре местной кера-
мики [1054].
Широкое распространение гребенчатого штампа могло быть
я случайным, но вряд ли. Продвижение этой техники на восток
на протяжении 500 или более лет, даже и не связанное с круп-
ными перемещениями населения,— факт истории меланезийской,
культуры, который нельзя оставлять без внимания.
Человеческие жертвоприношения на Новых Гебридах
В центре Новых Гебрид на о-вах Эфате, Макура и Тонгоа
керамика мангааси исчезла вскоре после 1200 г. н. э., там появи-
лось новое население, не знавшее гончарства. Как уже говори-
лось, часть гончаров мангааси переселилась на Фиджи, возможно,-
под давлением новых пришельцев, а возможно, и вследствие
извержения вулкана, в результате которого остров раскололся на
мелкие островки, входящие ныне в группу Шеперд, расположен-
ную к югу от Тонгоа. Это извержение произошло, видимо, около
1400 г. н. э. [504, с. 98-99].
Теперь обратимся к одному из самых удивительных археоло-
гических открытий, сделанных в Океании. У населения о-ва Эфа-
те существуют предания о приходе незадолго до извержения
вулкана группы знатных людей, расселившихся на Эфате, Маку-
ра и Тонгоа, куда они принесли с собой матрилинейную со-
циальную организацию [504, с. 25—26, 59—77]. Один из них,
по имени Рои-Мата, остановился со своими приверженцами на
северо-востоке Эфате. Когда он умер, его похоронили на неболь-
шом островке Ретока у западного побережья Эфате. Вместе с ним
были погребены преданные ему люди из родов, находившихся под
его влиянием, причем они добровольно принесли себя в жертву.
Кроме того, вместе со свитой были погребены и другие люди,
убитые насильственно.
В 1967 г. информаторы французского археолога Ж. Гаранже
привели его к группе небольших камней на островке Ретока, где
он и начал раскопки. Результаты оказались совершенно удиви-
тельные. В яме был обнаружен вытянутый скелет человека, ко-
торым мог быть только сам Рои-Мата. Здесь же слева от него
лежали бок о бок скелеты мужчины и женщины, справа — ске-
лет одного мужчины, а в ногах этих четырех скелетов поперек —
скелет молодой девушки. Между ног Рои-Мата кучей лежало
вторичное захоронение, возможно его жены, умершей прежде.
На поверхности земли над ямой стояли два больших камня и
находилось множество крупных морских раковин. Вокруг распо-
лагались не столь глубокие могилы 35 человек, из которых 22
были похоронены разнополыми парами. По словам Ж. Гаранже,
Женщины в этих парных погребениях «словно искали защиты у
мужчин, обхватив их за шею, талию или плечи, йереплетясь с
ними ногами и сжав их пальцы» [504, с. 76]. Это массовое за-
299
Коллективное погребение Рои-Мата (о-в Ре-
тока, Новые Гебриды)
хоронение, должно быть, сопровождалось какими-то обрядами,
о которых свидетельствуют кости свиней и разрозненные челове-
ческие кости — следы каннибализма. По-видимому, перед погре-
бением мужчины были опьянены кавой, а женщины во многих
случаях были погребены заживо и в твердой памяти.
Почти во всех могилах имелись личные украшения, в одних
больше, в других меньше, в некоторых их было даже больше,
чем у самого Рои-Мата. Поражает общий характер погребального
инвентаря, хотя ощущается индивидуальность вкусов. Ожерелья
состояли из сотен мелких раковинных бусин вперемежку с конуса-
ми из зубов кашалота, костяными цилиндриками и просверлен-
ными раковинами. В одно ожерелье входила просверленная каль-
цитовая подвеска в виде птичьей головки. На многих были на-
ручные повязки, юбки или набедренные повязки из раковинных
бусинок, нашитых на какую-то основу, на руках у многих име-
лись браслеты из изогнутых свиных клыков и раковин Trochus,
причем: у одной женщины их было не менее 34. На лодыжках,
руках и плечах лежали связки просверленных раковин каури
и др. Возможно, они входили в состав танцевальных костюмов.
В нескольких могилах имелись раковинные тесла.
Радиоуглеродная дата коллективного захоронения Рои-Мата —
1265±140 лет н. э., она хорошо увязывается с фольклорной.
Этот могильник не был единственным. Другие похожие на него
Ж. Гаранже обнаружил на о-ве Тонгоа, заселенном, по преданию,
выходцами с Эфате после извержения вулкана в 1400 г. н. э.
300
На этом острове в грех местах были раскопаны небольшие моги-
лы известных вождей с сопутствовавшими жертвоприношения-
ми, со сходными украшениями и намогильными сооружениями.
По радиоуглероду, все они датируются примерно 1400 г. н. э.
Безусловно, с приходом Рои-Мата и его людей на Новые Гебри-
ды здесь произошли заметные культурные изменения. Предания
говорят, что они приплыли с юга, но Ж. Гаранже, основываясь
на археологических данных, пишет об их северном происхожде-
нии. Эту проблему трудно решить, не имея керамики, а захоро-
нения таких масштабов в других местах Океании почти не встре-
чаются. Но на о-ве Увеа (о-ва Уоллис) зафиксировано захороне-
ние вождя, положенного на колени восьми человек, погребенных
в сидячем положении, еще два скелета располагались у его го-
ловы и ног [1106; 1413]. Имеется сообщение о человеческих
жертвоприношениях по случаю смерти вождя на о-ве Трук на
Каролинах [875, с. 367]. Кроме того, судя по этнографическим
данным, в Океании были довольно обычными захоронения одной
или нескольких жен вместе с умершим вождем [634, с. 64—65;
1462, с. 236; 941, с. 200]. Э. Типпет пишет, что на Фиджи под
несущими столбами домов он обнаружил скелеты заживо погре-
бенных людей [1373, с. 60]. Но ничего подобного грандиозному
погребению Рои-Мата в Океании не известно.
Каменные монументы и наскальное искусство
в Меланезии
В самых разных местах в Меланезии обнаружены каменные
сооружения, обычно называемые мегалитами. В большинстве
случаев речь идет об основаниях домов, могилах и церемониаль-
ных или погребальных комплексах из поставленных вертикально
камней. Лишь немногие мегалиты были изучены археологами.
В 1950 г. А. Ризенфельд провел капитальное обследование мела-
незийских мегалитов, и его книга на долгие годы останется луч-
шей сводкой источников [1135]. Но, к сожалению, он был убеж-
ден, что все каменные сооружения, даже простейшие, были
оставлены единой группой мигрантов, которых он назвал «им-
мигрантами-каменщиками». И хотя его теоретические построения
никогда всерьез не воспринимались, они все же требуют некото-
рых комментариев.
Как и многие этнологи до него, А. Ризенфельд считал, что
Меланезия заселялась волнами мигрантов, носителей разных
культур, и что эти волны можно выявить, изучая распростране-
ние отдельных элементов культуры [1157]. По его мнению, впер-
вые Меланезию заселили докерампческие папуасы, позже
«иммигранты-каменщики», пришедшие через Западную Микро-
незию, и, наконец, темнокожие меланезийцы, которые распро-
странились по крайней мере двумя волнами: одна направилась
в Восточную Меланезию, а другая, несущая обычай жевания бе-
301
теля,—в Западную [1134]. А. Ризенфельд попытался детально
реконструировать культуру своих «иммигрантов-каменщиков»:
они владели спирально-жгутовой техникой гончарства, пользова-
лись луком и стрелами, носили шапки, не знали каннибализма,
строили мегалиты, держали свиней, выращивали кокосовую паль-
му и другие культурные растения, имели тайные общества. Их
религия включала культы акулы и рыбы бонито, а такие расте-
ния, как кротон, драцена и кордилине, считались священными.
У них были мифы о белокожих сверхлюдях, змеях-творцах, не-
бесных людях и братьях-прелюбодеях. Сами «иммигранты-камен-
щики» были монголоидами и пришли в Меланезию через Индо-
незию, Филиппины и Микронезию вскоре после 800 г. н. э.
А. Ризенфельд вычленил некоторые элементы меланезийской
культуры, которые восходят к ранним австронезийцам, а именно
каменные постройки, одомашненные свиньи, кокосовые пальмы
и спирально-жгутовая техника. Иных черт археология установить
неспособна, но нет данных, что перечисленные образовывали
единый комплекс или что большинства из них не было в Мела-
незии уже к 1000 г. до н. э. В особенности это может относиться
к каменным сооружениям, которые распространились вплоть до
о-ва Пасхи и воздвигались там уже первопоселенцами около
500 г. н. э., а ведь именно каменные постройки являлись стерж-
нем аргументации А. Ризепфельда. Полное отсутствие каменных
сооружений в Нагорьях Новой Гвинеи говорит в пользу их связи
с австронезийцами. Но это не означает, что все такие сооруже-
ния были воздвигнуты в Меланезии именно носителями австро-
незийских языков, чего и не могло быть.
На основании исследования А. Ризенфельда и более новых
данных мы можем составить представление о распространении
каменных сооружений в Меланезии. Их конструкция обычно
очень проста и мало напоминает огромные храмы Восточной По-
линезии. Судя по простоте меланезийских каменных сооружений,
большую роль в их хаотическом размещении играли местные ин-
новации, и было бы неверно придавать сколько-нибудь серьезное
историческое значение спорадическому появлению таких черт,
как вымостки или основания домов. Однако есть и более специ-
фическая категория каменных сооружений.
Особенно часто встречаются круги или ряды небольших, вер-
тикально поставленных камней, хотя нам, видимо, нет надобности
прибегать для объяснения их появления где бы то ни было к
идее диффузии. Такие круги‘зафиксированы на юго-востоке Но-
вой Гвинее, в частности, Ф. Уильямсом и Б. Эглоффом в
зал. Гуденаф [1456; 388], где они связаны с круглыми вымостками
и с петроглифами в виде кругов и спиралей, очень похожими на
новокаледонские. Есть данные о том, что такие каменные круги
служили местом для собраний или могильников; внутри одного
из них Ф. Уильямс обнаружил черепа, накрытые сосудами.
На юге Бугенвиля тоже известны круги и прямоугольники из
маленьких, вертикально поставленных камней [1372], которыми
302
отмечали места погребения кремированных останков в горшках,
а иногда просто в земле10. Чтобы перекрыть вторичные погре-
бения на юге Бугенвиля, иногда устанавливались сооружения
тина дольменов — плоские камни, опорами для которых служили
небольшие плиты. Прямоугольные погребальные ограды из кам-
ней на юге Бугенвиля аналогичны погребальным оградам из рас-
ставленных в виде прямоугольника каменных плит с о-вов Тро-
бриан [31; 1037; 1038]. Это — массивные постройки со стенами
до 4 м высотой, возводившиеся для погребений (ритуал неизве-
стен). В них часто обнаруживают обломки сосудов на ножках,
привезенных из района зал. Коллингвуд и относящихся, видимо,
ко второй половине I тысячелетия н. э. Эти сооружения, напо-
минающие некоторые полинезийские монументы, имеют, несо-
мненно, местное происхождение.
В Центральной Меланезии круги из вертикально поставлен-
ных камней обнаружены на о-ве Эддистон (Соломоновы острова)
и на о-ве Малекула (Новые Гебриды), причем на последнем
есть также сложные ряды камней и дольмены [1135, с. 93]. Еслп
полагаться на несколько противоречивые описания Ч. Фокса
[472; 473], то на о-ве Сан-Кристобаль (Соломоновы острова)
найден уникальный тип погребальных сооружений. Это многочис-
ленные, обложенные камнями прямоугольные курганы под на-
званием хео площадью до 13X20 кв. м и высотой до 7 м. На вер-
шине некоторых из них находятся вертикальные колодцы, веду-
щие в подземную погребальную камеру. В камерах трупы рас-
полагались на подсыпке и обливались водой до тех пор, пока
мягкие ткани окончательно не разлагались. После этого череп
помещался под небольшим дольменом, воздвигнутым на вершине
кургана. Простые погребальные курганы, обложенные камнями,
известны и в других местах Меланезии, но описанные выше хео
о-ва Сан-Кристобаль имеют ряд особенностей. К сожалению,
недавние исследования на острове пе подтвердили сообщений
Фокса. Остается думать, что речь идет о преувеличениях в угоду
археологам, стремившимся доказать существование глобальных
миграций из Египта.
На о-вах Фиджи встречается иной тип монументальных оград,
известный на Вити-Леву как нага. Там он обнаружен только в
центральной части острова, в основном в верхнем течении рек
Сингатока и Ваинимала [452; 780]. Нага, помимо всего прочего,
использовались для мужских церемоний инициаций и обрезания;
как показало недавнее исследование Дж. Палмера, они представ-
ляли собой длинные, ограниченные стенами коридоры, разделен-
ные поперечными стенками на отдельные прямоугольные площад-
ки [1055]. Возможно, каждая площадка использовалась отдель-
ной группой родичей для собственных церемоний. На Вануа-
Леву благодаря детальному обследованию Э. Парка в восьми
случаях обнаружилось нечто подобное нага с о-ва Вити-Леву
[1058]. Это — прямоугольные коридоры длиной до 170 м, а ши-
риной до 10 м, ограниченные земляными и каменными стенами.
303
В продольных стенах много проходов с колоннами по краям, а в
торцах и вдоль степ устроены земляные платформы, облицован-
ные камнями (правда, в некоторых коридорах только две парал-
лельные стены). Сооружения на Вануа-Леву отличались от со-
оружений на Вити-Леву отсутствием поперечных стен, что при-
давало им сходство с церемониальными постройками Полинезии,
особенно с танцевальными площадками тохуа па Маркизских
островах, о которых речь пойдет в главе X.
При современном уровне археологических знаний обзор ка-
менных сооружений Меланезии в целом мало что говорит. Мож-
но упомянуть еще курганы и ряды латеритовых плит с Новой
Каледонии, расположенных в виде змей, кругов и кривых линий
[32]. Выше уже говорилось, что некоторые курганы с о-ва Пен,
возможно, связаны с культурой лапита, другие же, лучше всего
представленные на п-ове Богота на восточном побережье Повои
Каледонии, могут относиться к более позднему времени. Следует
упомянуть и фортификационные каменные стены, пересекающие
долины рек на Новой Каледонии, и каменные оборонительные
стены, окружающие поселки на о-ве Санта-Крус [990, с. 86].
В Меланезии, за исключением Фиджи, земляные крепости встре-
чаются крайне редко.
Подобно каменным сооружениям, наскальные изображения
разбросаны в пространстве и мало что дают для изучения исто-
рии. Чаще всего встречаются красные и черные росписи и кон-
турные гравировки, большинство изображений имеет антропо-
морфный и геометрический характер. Значение многих геометри-
ческих мотивов остается неясным. Изображения человеческой
руки, по-видимому, одна из древнейших форм изобразительного
творчества во всем мире. В Меланезии они встречаются от Новой
Гвинеи до Фиджи [1153; 504, рис. 51; 1045]. О росписях па Но-
вой Каледонии мне неизвестно, единственной зафиксированной
техникой здесь была гравировка. Широко распространены про-
стые антропоморфные и зооморфные (ящерицы и другие четве-
роногие) мотивы. Стиль этих изображений до сих пор почти не
изучался, но главная проблема заключается, видимо, в том, что
их невозможно точно датировать.
Есть также множество изображений, в основном гравирован-
ных, в которых доминируют круги и кривые линии. Они широ-
ко распространены в Западной Меланезии и Австралии. В Ме-
ланезии эти мотивы лучше всего изучены на Новой Каледонии,
где встречаются круги с лучами, спирали, кресты, вписанные в
окружности, и другие геометрические фигуры, контурные изобра-
жения людей, зигзаги, «цветы» и множество любопытных моти-
вов, воспроизводивших, возможно, части человеческого тела. Все
они выгравированы на скалах на большей части острова [909:
1042; 32; 242; 243]. Их разнообразие удивительно, на Новой
Каледонии гравировки на скалах представлены лучше, чем где
бы то ни было в Океании, за исключением, видимо, Маркизских
островов. Более ограниченный набор сюжетов, правда сходных с
304
• ® а с v е (^) Жф 0 р Ж '6» <1 V г
у ф t 0
иг У t аа
сс <8® 99 рт hh_____
Наскальные изображения в Мелане-
зии (bb, gg раскрашены красной и
белой красками): а-г - Новая Кале-
дония; и, аа — о-в Норманби; t,
v - о-в Лавонгай (Новый Ганновер)
bb, hh — Согери (Папуа-Новая Гви-
нея) ; w—z - район зал. Гуденаф
новокаледонскими, зафиксирован на о-ве Лавонгай (Новый Ган-
новер) (кресты, вписанные в окружности) [843], в районе зал.
Гуденаф (круги, спирали, кресты, вписанные в окружности, най-
дены в верхней части каменных кругов) [1456; 388] и в Нагорьях
Новой Гвинеи. Наличие сходных гравировок в Австралии говорит
о большой древности всей' этой группы. Но до более детальных ис-
следований никаких определенных выводов о всех видах наскаль-
ного искусства в Меланезии сделать невозможно.
Прошлое Меланезии
За современной этнической картиной в Меланезии стоят мно-
гие миллионы людей, живших в прошлом. Мы можем разделить
их на папуасов, обитающих в Западной Меланезии более
30 тыс. лет, и австронезийцев, появившихся здесь несколькими
группами на протяжении последних 5 тыс. лет. Австронезийцы
мигрировали по крайней мере двумя волнами: первая, видимо, не
имела керамики, вторая, возможно более монголоидная, чем пер-
вая [754, с. 210], принесла с собой керамику стиля лапита. Не-
ясно, была ли еще одна миграционная волна, с которой связано
распространение керамики с прочерченным и налепным орнамен-
том; я склонен считать, что не было. Отдельные группы изгото-
вителей керамики лапита продвинулись дальше и стали полине-
зийцами. Австронезийцы, осевшие в Меланезии, быстро распались
на множество локальных этнических групп, как правило, с уни-
линейной системой родства и слаборазвитым лидерством; эти
группы часто враждовали между собой. Возможно, указанные со-
циальные черты имелись у них до прихода в Меланезию, а воз-
можно, они были просто «покорены» местным населением —
папуасами. Как бы то ни было, меланезийцы в недавнем прош-
лом были наиболее разнородным населением во всей Океании,
дольше всего сопротивлявшимся проникновению европейцев.
Можно ли совместными усилиями современных археологов,
лингвистов и антропологов выяснить истину об истории мела-
незийской культуры? Без дополнительных детальных исследова-
ний данные, собранные в этой главе, основанные главным обра-
зом на археологии, не подтверждают гипотезу о многочисленных
волнах мигрантов, выдвигавшуюся этнологами прошлого, такими,
как Ф. Гребнер, У. Риверс, А. Дикон и А. Ризенфельд [1143;
336; 1157]. В наше время стало модным отвергать многие ста-
рые теории, но, думается, в* результате дальнейших интенсивных
исследований в разных областях науки некоторые их аспекты
могут оказаться полезными. С той же проблемой соотнесения но-
вых знаний со старыми идеями мы столкнемся при изучении По-
линезии, и, конечно, во многих случаях старые идеи придется
просто отбросить. Я не смог в этой главе представить более глу-
боко меланезийскую историческую этнографию, хотя и понимаю,
что сейчас она может внести досадную неразбериху в только что
реконструированную археологами и лингвистами картину.
Глава IX
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПОХА
В МИКРОНЕЗИИ
Большая часть Микронезии в археологическом отношении яв-
ляется белым пятном, и мы далеки от того, чтобы сложить бу-
маги в папку и написать на ней: «Дело завершено».
Антропологически микронезийцы в основном относятся к мон-
голоидному типу. Был, правда, приток генов из Меланезии на о-в
Яп и о-ва Палау, но это не помешало непрерывному распростра-
нению монголоидного фенотипа от Индонезии и Филиппин через
Микронезию до Полинезии. В 1938 г. один из самых замечатель-
ных исследователей Полинезии, П. Бак (Те Ранги Хироа), при-
шел к выводу, который надолго закрепился в науке в качестве
аксиомы [168], а именно что полинезийцы мигрировали на вос-
ток через Микронезию, но, поскольку на атоллах нельзя было
держать домашних животных и выращивать культурные расте-
ния (за исключением кокосовой пальмы и еще нескольких вы-
носливых растений), им пришлось получить их от меланезийцев
через Фиджи и Самоа после X в. н. э.
В течение ряда лет гипотеза П. Бака спорадически получала
подтверждения, в особенности после этнографического изучения
океанийского рыболовного инвентаря, проведенного в 1955 г.
Б. Апеллем [22; 1331]. Б. Анелль совершенно правильно заме-
тил, что цельнораковинные крючки и раковинные блесны поли-
незийцев имеют аналоги повсюду в Микронезии, чего не наблю-
дается в Меланезии. Более того, микронезийские и полинезийские
типы рыболовных снастей имелись также в Японии и Северной
Евразии. Поэтому казалось вероятным, что они были разнесены
из этих районов мигрантами, которые миновали Меланезию и
Юго-Восточную Азию.
Позже Р. Дафф выдвинул новый аргумент в пользу микро-
незийского пути заселения Полинезии, указав, что характерные
полинезийские черешковые тесла происходили с Филиппин и их
распространение шло через Микронезию [372, с. 16], где, между
прочим, тесла этого типа так и не были обнаружены. У. Хауэллс
подкрепил эту гипотезу антропологическими данными [754].
Я должен сразу заметить, что очень трудно полностью отказать-
ся от идеи микронезийского пути, ибо нет оснований отвергать
позможность передачи каких-то элементов культуры1 из Микро-
незии в Полинезию. Однако думается, что роль Микронезии в
307
Микронезия
этом отношении была невелика; видимо, непосредственные пред-
ки полинезийцев лингвистически и культурно сформировались в
Меланезии. В главе VIII было приведено несколько аргументов
в пользу данной гипотезы, когда говорилось о культуре лапита,
в главе X я снова вернусь к этому вопросу. Но некоторые до-
воды уместно представить здесь.
Гипотеза единого микронезийского пути в Полинезию сначала
казалась логичной, затем начали появляться факты, противоре-
чащие ей. Во-первых, археологи открыли меланезийскую культу-
ру лапита с прототипами полинезийских тесел. Во-вторых, линг-
висты установили, что языки Западной Микронезии (о-вов Па-
лау и Марианских) имеют индонезийское или филиппинское
происхождение, а языки Восточной Микронезии (за исключением,
видимо, япского) тесно связаны с восточноокеанийской подгруп-
пой и поэтому их истоки надо искать на Новых Гебридах или
в близких к ним районах Центрально-Восточной Меланезии.
Восточномикронезийские языки не образуют с полинезийскими
лингвистической непрерывности, хотя отдаленное родство между
ними и существует.
Какие-либо сомнения в справедливости этих аргументов отпа-
дают при рассмотрении данных о материальной культуре, собран-
ных немецким этнографом Г. Кохом на о-вах Гилберта и Тува-
лу [812; 813; 814]. Острова Гилберта расположены на юго-востоке
Микронезии, а их соседями на юге являются полинезийские ост-
рова Тувалу. По мнению Г. Коха, между этими двумя островны-
ми группами лежит резкая, хотя и не непроходимая, культурная
граница. «У обеих групп,— пишет исследователь,— очень мало
общих культурных черт, поэтому вряд ли можно говорить, что
здесь пролегали пути миграций в Океанию» [813, с. 201].
Все известные сейчас неархеологические данные позволяют
выдвинуть следующие гипотезы о доистории Микронезии:
4 1. Западная Микронезия, т. е. о-ва Палау, Марианские (а воз-
1 можно, и Яп), заселялась непосредственно либо из Индонезии,
I либо с Филиппин.
’ 2. Восточная ядерная Микронезия и Полинезия заселялись
; выходцами из одного района Восточной Меланезии, связанного,
i видимо, с культурой лапита. Общие для них орудия, например
[рыболовные крючки, могут отражать общее происхождение
j (в культуре лапита тоже оказались раковинные крючки и блес-
>ы, о чем Б. Анелль, разумеется, не знал в 1955 г.). Однако
; пока возможность японского происхождения микронезийского и
^полинезийского рыболовного инвентаря не исключена.
* 3. Хотя микронезийские культуры восходят к двум разным
^источникам, между всеми островами Микронезии и Западной
[Полинезии имелись тесные контакты, как ясно показал Г. Кох,
"говоря об о-вах Гилберта и Тувалу.
! Деление Микронезии на Восточную и Западную основано не
только на языковых различиях. В Западной Микронезии в основ-
ном вулканические острова, а в Восточной — атоллы (кроме
309
о-вов Трук, Понапе и Кусаие, входящих в группу Каролинских
островов). Как и следовало ожидать, керамика в доисторическую
эпоху производилась только в Западной Микронезии; на востоке
никаких следов ее не найдено. Рис был отмечен Ф. Магелланом
в 1521 г. на о-ве Гуам [48], возможно, его выращивали и на
других островах Марианского архипелага, но нигде более в
Микронезии его не знали. Собак и свиней на о-вах Палау [1044,
с. 29] и, видимо, на Марианских островах [1332, с. 25] не было;
на Каролинских имелись только собаки и куры, на Маршалло-
вых и о-вах Гилберта — только куры [1399, карта 1].
Теперь обратимся к археологии.
Марианские острова
Марианские острова — это цепь из 15 вулканических и высо-
ких коралловых островов, но только четыре южных — Сайпан,
Тиниан, Рота и Гуам — изучались археологами. Наиболее важные
раскопки, проведенные Э. Спером на Сайпане и Тиниане [1332;
1092] и Ф. Рейнменом на Гуаме [1127; 1128], дали относитель-
но длинную и непрерывную хронологию. Древнейшая керамика,
найденная здесь, названа Э. Спером марианской красной; она
происходила скорее всего с центральных островов Филиппинско-
го архипелага и относилась к 1500 г. до н. э. Эта керамика тон-
костенная, обычно с красным ангобом, без орнамента, некоторые
сосуды были, по-видимому, реберчатыми и плоскодонными. Не-
многие черепки из найденных па Сайпане и Тиниане были деко-
рированы заполненными известью узорами в виде рядов штампо-
ванных кругов, линий и зигзагов, сделанных чем-то вроде
зубчатого штампа. Эти фрагменты очень схожи с черепками, об-
наруженными У. Солхеймом в пещере Батунган-2 на о-ве Мас-
бате в центральной части Филиппинского архипелага [1308L
а последние восходят к началу I тысячелетия до н. э. На батуп-
ганской керамике тоже есть красный ангоб и известковое запол-
нение, схожи также элементы орнамента и формы венчиков, так
что если марианская красная не восходит к батунганской, то по
крайней мере находится с ней в близком родстве. Нет основа-
ний непосредственно связывать марианскую красную керамику с
керамикой лапита на юге, не слишком похожей на нее, но оба
типа могли иметь общий источник в островной Юго-Восточной
Азии \
На Сайпане марианская красная керамика была найдена на
открытой стоянке Чалан-Пиао в слое, датированном по раковине
1527±200 гг. до н. э. [1332, с. 66], но раковина была найдена
на глубине всего лишь 0,5 м при общей мощности культурного
.слоя почти в 2,0 м. Дата не особенно надежна, так как нет уве-
ренности, что раковина связана с кухонными отбросами. Есть
еще одна дата для марианской красной керамики, полученная У
зал. Номна на о-ве Гуам [1128],—100 г. до н. э.2. Подскаль-
310
fibiM выступом Лаулау на Сайпане марианская красная керамика
была найдена в могильных ямах с вытянутыми погребениями.
Здесь и в других местах среди иного инвентаря отмечались ра-
ковинные бусы и браслеты, тесла из раковин Tridacna, камен-
ные тесла (типа 2А, по Р. Даффу) и каменные тесла с круг-
лым сечением (тип 6, по Р. Даффу — редкий тип, отмечавшийся
также на Филиппинах и в Полинезии).
К 800 г. н. э. марианская красная керамика уступила место
неорнаментированной неангобированной керамике. По мнению
3. Спера, это означало переход к фазе латте марианской куль-
туры [1332, с. 171]. Марианские латте — замечательнейшие об-
разцы каменных сооружений в Океании. Они состоят из двух
параллельных рядов вертикально поставленных коралловых или
вулканических столбов, на которых сверху положены каменные
полушария [1365; 1366; 1332; 78]. Расстояние между рядами
обычно не превышает 4,0 м, но длина рядов достигает 22 м
(на о-ве Рота ряд состоял из 14 столбов), а высота столбов —
5,5 м (в «Доме Тага» на о-ве Тиниан). В ранних испанских хро-
никах сообщается о домах на каменных столбах. Видимо, неко-
торые из них, самые крупные, служили мужскими домами или
311
навесами для лодок. В этой связи Л. Томпсон предположила,
что назначение каменных полушарий — помешать крысам про-
никать внутрь [1366]. Как правило, столбы стояли по отдель-
ности, но встречались и их группы. В поселке Таге на Тиниане
первоначально в ряду было 18 латте, а нд Гуаме отмечались
группы, состоявшие из 30 столбов [1127]. На о-ве Рота сохра-
нилась каменоломня, где из кораллового известняка вырубали
столбы и навершия [1332], причем для выламывания камня при-
бегали к помощи огня: нагретая порода сама растрескивалась.
Наиболее ранняя радиоуглеродная дата — 900 г. н. э.— полу-
чена для латте из местечка Блю на о-ве Тиниан [1332, с. 85].
Насколько известно, латте служили до XVII в., когда испанцы
переселили на о-в Гуам всех оставшихся в живых чаморро, за
исключением горсточки, как-то удержавшейся на о-ве Рота. По
всем показателям латте возникли на Марианских островах и
представляют местную особенность. Сходные сооружения — камен-
ные свайные дома — обнаружены только на о-вах Палау и, воз-
можно, на Япе; по сути, эти свайные дома воспроизводят в кам-
не свайные жилища островной Юго-Восточной Азии.
Керамика, связанная с латте, не имеет орнамента (мариан-
ская гладкая, по Э. Сперу), она представлена открытыми чашами
и блюдами. Ангоба нет, но на некоторых черепках' прочерчен
крестовидный узор и есть отпечатки шнура. Шнуровые узоры
встречаются в Океании чрезвычайно редко. Среди сопутствовав-
шего инвентаря — каменные тесла круглого или линзовидпого
сечения, тесла из раковин Tridacna и ТегеЬга (оба типа пред-
ставлены в этнографических коллекциях из Микронезии), камен-
ные песты и ступы, возможно, для обработки риса и таро, же-
лобчатые каменные грузила для сетей, раковинные бусы и брас-
леты, а также цельнораковинные рыболовные крючки. Весь комп-
лекс относится к позднему времени, когда на большей части
Микронезии бытовал в общем единоообразный каменный и рако-
винный инвентарь. Этот комплекс был распространен довольно
широко [959]. Кроме описанных вещей в него входят раковин-
ные серьги и браслеты, ожерелья из раковинных дисков, рако-
винные пожи и скребки, скошенные песты из кораллов или вул-
канических пород и раковинный рыболовный инвентарь. Предметов
особого типологического значения в комплексе нет. Неизвестно,
имелись ли в период латте одомашненные свиньи и собаки.
При раскопках латте было обнаружено, что между рядами
каменных столбов часто располагались вытянутые погребения,
иногда без голов. Черепа, видимо, использовались для ритуаль-
ных целей. Зубы погребенных испорчены жеванием бетеля, одип
череп из местечка Блю носит следы заболевания фрамбезией,
распространенного еще до прихода европейцев почти по всей
Океании, кроме, кажется, Новой Зеландии и о-ва Пасхи [1104].
Археологические данные, полученные на юге Марианских
островов, показывают, что они заселялись, вероятно, выходцами
из островной Юго-Восточной Азии примерно тогда же, когда но-
312
сители культуры лапита проникли в Меланезию. Первопоселенцы
приплыли на о-ва Сайпан, Тиниан и Гуам, видимо, с централь-
ных островов Филиппинского архипелага в середине II тысяче-
летия до н. э., за некоторое время до возникновения там куль-
тур погребений в кувшинах. К сожалению, такие важные данные
получены только на Марианских островах. Прочие острова За-
падной Меланезии до сих пор хранят свои секреты.
Остров Яп
Антропологически япцы имеют гораздо больше австралоидных
черт, чем чаморро Марианских островов; возможно, сказалась
близость к Западной Меланезии как источнику этих генов. В пе-
риод контактов с европейцами остров, как уже отмечалось в
главе III, стоял во главе внушительной системы обменных и дан-
нических отношений, охватывавшей значительную часть Каролин-
ских островов. Первых европейских путешественников поразило
на Япе многообразие каменной архитектуры, особенно облицован-
ные и вымощенные, иногда двухъярусные, платформы, предна-
значенные для храмов и мужских домов [255; 959; 82]. Вдоль
дорог, ведущих к этим сооружениям, лежали и кое-где лежат до
сих пор ряды больших каменных дисков, игравших роль денег.
Такие же диски прислонены к фасадам террас. Эти деньги, вы-
секавшиеся из арагонита, добывали на о-вах Палау и перевози-
ли в лодках на Яп. Они применялись, видимо, при покупке на-
ложниц для мужских домов. Неизвестно, почему обитатели Япа
предпочитали воплощать свое богатство именно в каменные дис-
ки; последние, пожалуй, можно рассматривать как гигантские
реплики раковинных кружочков, связки которых играют роль
валюты в некоторых районах Западной Океании.
Археологические работы на о-ве Яп проводились в 1956 г.
Э. и Д. Гиффорд [518], которые изучили множество каменных
монументов, включая шестиугольные платформы для жилищ и
конструкции, напоминающие очень широкие латте, но без павер-
ший. Насколько можно судить, все эти сооружения довольно
поздние, ранние же фазы истории Япа представлены различными
артефактами. В течение I тысячелетия н. э. на острове изготов-
лялась керамика, подобная марианской неорнаментированной
красной керамике фазы латте. Образцы ее были обнаружены
вместе с теслами из раковин Tridacna, раковинными браслетами
и скребками, а также просверленным костяным диском, возможно
предшественником каменных денег. Все раскопанные памятники
относятся к двум последним тысячелетиям, но в будущем, воз-
можно, обнаружатся и более ранние.
К 1000 г. н. э. на Япе появилась керамика известного этно-
графам типа, которую Э. Гиффорд назвал «слоистой посудой»,
так как она расслаивалась продольно, как сланец. В недавние
годы ее производили общинники низшей касты [81]. Эта посуда
313
изготовлялась из неотощенной глины с помощью раковин каури
и бамбуковых ножей. Ни лопатки, ни наковальни не использо-
вались, не применялась и спирально-жгутовая техника. Если
учесть, что спирально-жгутовая техника на Филиппинах и в
Индонезии встречалась редко, ее отсутствие в доисторический
период на о-ве Яп и на Марианах приобретает, видимо, особое
значение. Изготовление же посуды на о-вах Палау именно таким
способом говорит о контактах с Западной Меланезией.
Поздняя слоистая керамика о-ва Яп проще и грубее более рац-
ией неслоистой керамики, родственной марианской. Ее находят
вместе с широко распространенными позднемикронезийскими ра-
ковинными комплексами, включающими тесла из Tridacna и Hip-
popus, долота из ТегеЬга, ножи, скребки и дисковидные бусины.
Как и на Марианах, на о-ве Яп производились коралловые ко-
лотушки для таро, но археологически они не прослежены.
Определенный интерес представляют и две другие этнографиче-
ские черты: керамические светильники и обычай погребения
младенцев в двух кувшинах, положенных горлами друг к другу
около дома менструаций [81; 83]. Эти черты почти наверняка от-
ражают какие-то влияния островной Юго-Восточной Азии, но
остается неясным, когда и откуда именно они сюда проникли.
Итак, по имеющимся сведениям, к началу I тысячелетия н. э.
инвентарь, подобный марианскому фазы латте, уже существовал
на Япе, хотя камень для архитектурных целей в этих районах
использовался по-разному. Вряд ли Яп оставался не заселенным
до этого времени, но обсуждать данный вопрос в настоящий мо-
мент бесполезно. Следует отметить, что свиней и собак на Япе,
видимо, никогда не было, зато кости кур обнаружены уже в са-
мых ранних поселениях.
Острова Палау
Группа Палау, лежащая на юго-западе Микронезии, состоит
из многочисленных высоких коралловых островков и атоллов,
расположенных к северу и к югу от крупного вулканического
острова Бабелтуап. Ко времени прихода европейцев здесь, как и
на более восточных островах Каролинской группы, имелось мно-
жество матрилинейных вождеств. Географическое положение Па-
лау благоприятствовало в прошлом заходу сюда подгоняемых
морскими течениями лодок с о-вов Сулавеси, Хальмахера и Мин-
данао. Возможно, именно оттуда и прибыли первые поселенцы.
На юге палауанцы поддерживали оживленные контакты с мела-
незийцами, особенно с населением Новой Гвинеи и о-вов Адми-
ралтейства. Об этом говорит не только антропологический тип.
но и такие обычаи, как протыкание носа и женская татуировка
[1044, с. 472—473; 959]. На о-вах Палау, как и на Марианских
островах, к моменту появления европейцев не было свиней и со-
бак 3, но куры были известны. В ходу были стеклянные деньги
314
в виде бусин и обломки браслетов, появившихся, судя по неко-
торым данным, на центральных островах Филиппинского архипе-
лага во II тысячелетии н. э. [463; 1044, прил. 1]. Высказывалось
предположение, что ряд этих стеклянных изделий имеет римские
или китайские истоки, но данная точка зрения так и не была
подтверждена.
.Археологию Палау мы знаем по работам Д. Осборна [1043;
1044], но еще до него здесь работали японские ученые [232].
Д. Осборн провел в 1954 г. разведочные исследования на многих
-островах; правда, его раскопки были очень ограниченными. По
данным раскопа площадью 14 кв. м он попытался создать куль-
турную хронологию для Палау. По мнению Д. Осборна, культур-
ное развитие на Палау началось 4 тыс. лет назад, но его дати-
ровки основаны на догадках. Террасы и каменные сооружения он
датирует 900—1400 гг. н. э., считая, что к 1600 г. террасы пе-
рестали использоваться. Говоря об истории культуры Палау, я буду
опираться на данные Д. Осборна, при этом скомпоную их, исходя
из несколько иных критериев.
Ко времени появления европейцев палауанцы производили
простую посуду спирально-жгутовой техникой, используя в каче-
стве отощителя толченые черепки. Обработка совершалась дере-
вянной лопаткой, неровности иногда заглаживались грибовидным
керамическим орудием, но наковальня никогда не использовалась.
Д. Осборн нашел на поверхности множество обломков таких тон-
костенных сосудов, в основном чаш и кувшинов. За пределами
Палау аналогичных изделий нет. Эта керамика, как правило, не
орнаментирована, не имеет ангоба, но на отдельных черепках
сохранились грубые следы красной краски или ангоба, на неко-
торых виден прочерченный узор, иногда заполненный гематитом.
Датированной эволюционной шкалы для них нет, но Осборн прав,
говоря о палауанском керамическом единстве.
Во всех 160 подъемных коллекциях Д. Осборна встречается
керамика с примесью толченых черепков. Только в двух случаях
(на о-вах Корор и Алуптасиэл) были обнаружены фрагменты
иной керамики — с примесью песка, причем некоторые образцы
были орнаментированы пунктирным штампом и оттисками пле-
тенки. При изготовлении этой посуды использовалась, по-види-
мому, наковальня. Несмотря на отсутствие датировок, вполне
можно предположить ее филиппинское происхождение, причем
сравнительно недавнее, судя по обнаруженным рядом стеклян-
ным деньгам.
Итак, археология не проясняет происхождения палауанцев.
Но Д. Осборну удалось обнаружить ряд весьма впечатляющих
сооружений, и прежде всего большие террасированные холмы,
на срезанной вершине которых устраивались площадки, защитные
насыпи на них при необходимости служили оборонительными
укреплениями. Ниже располагались земляные террасы, возникав-
шие в результате удаления бесплодного слоя глины, под которым
лежала плодородная почва, пригодная для выращивания таро.
315
Ширина некоторых террас достигает 100 м, но на них нет ни-
каких приспособлений для обороны. Таких террасированных хол-
мов, имевших и оборонительное, и земледельческое назначение,
в Океании больше нет нигде. Террасированные крепости Повой
Зеландии создавались иначе.
Другие палауанские памятники — каменные вымостки и плат-
формы для жилищ, сооружения из двух рядов вертикально по-
ставленных глыб с пазами наверху, вроде марианских латте,
и несколько крупных каменных антропоморфных скульптур, одна
из которых (в Аимеонге на о-ве Бабелтуап) напоминает антро-
поморфное изображение с о-ва Увеа у северо-западного побережья
Новой Британии [1131].
Это — еще один пример сходства Палау с Западной Мелане-
зией. Среди находок на поверхности в древних поселках — нече-
решковые каменные тесла, овальные и круглые в сечении, тесла
из раковин ТегеЬга и Tridacna, каменные песты, обломки рако-
винных браслетов и ножи из раковин. Рыболовецкий инвентарь,
изготовлявшийся в недавнем прошлом из черепашьих панцирей,
по-видимому, не сохранился.
Каролинские острова
Археологическая хронология еще не установлена ни для одно-
го из островов длинной каролинской цепочки. Это может вы-
звать недоумение, ведь на двух из них, вулканических островах
Понапе и Кусаие, имеются остатки монументальных каменных
сооружений, самых величественных из сохранившихся в Океании.
Руины на Понапе наряду со статуями о-ва Пасхи давали пищу
для фантастических домыслов. Еще в 1970 г. С. Моррил попы-
тался связать их с затонувшей тихоокеанской цивилизацией
[995]. Он не имел даже представления об основательном описа-
нии этих руин, сделанном П. Хамбрухом, поэтому его гипотеза
не стоит внимания. Руины Нан-Мадола на о-ве Понапе отнюдь
пе так загадочны, как утверждают авторы популярных изданий.
Нан-Мадол — это небольшой городок и ритуальный центр;
в нем находятся 92 искусственные платформы, возведенные в
мелководной лагуне на востоке Понапе. Руины были обнаружены
в 1835 г.; в 1857 г. американец Л. Гьюлик отметил, что пло-
щадь руин — половина квадратной мили, и приписал устройство
этих сооружений предкам современных понапцев [995]. Чуть
позже поляк И. Кубари, поселившийся на острове, создал пер-
вый план руин [635], на основе которого проводились дальней-
шие работы, а точнее, грабеж, связанный с именем бесцеремон-
ного англичанина Ф. Крисчена, побывавшего на острове в 1896 г.
[254; 255]. Ф. Крисчен настолько взбудоражил обитателей Нан-
Мадола, что лишь по счастливой случайности избежал смерти
после того, как изъял содержимое нескольких почитаемых гроб-
ниц. Ему, кстати, принадлежит ошибочное заключение о том,
316
что площадь комплекса 11 кв. миль, повторявшееся в литературе
вплоть до 1962 г. [150]. На деле руины занимают 70 га
(0,7 кв. км, или около 0,3 кв. мили), так что Л. Гьюлик в
1857 г. был близок к истине. Лишь в 1910 г. П. Хамбрух про-
вел весьма тщательное обследование Нан-Мадола [635; 232].
Хотя П. Хамбрух работал только с компасом и рулеткой, в его
отчете нет явных ошибок.
Платформы Нан-Мадола, прямоугольные в плане, сложены из
кораллового щебня и укреплены опорными стенами и базальто-
выми плитами. Для стен использовали либо привезенные из
северной части острова продолговатые базальтовые плиты, кото-
рые укладывали рядами вдоль и поперек, либо более грубые
блоки, промежутки между которыми засыпались щебнем. Верх-
няя часть большинства платформ представляет собой плоскую
площадку. На этих площадках когда-то, видимо, стояли каркас-
но-столбовые жилища. Во время сильных приливов пространство
между платформами затоплялось и городок покрывался сетью
каналов, напоминая маленькую Венецию.
Платформы образуют две основные группы: северная под на-
званием Мадол-Пове была жреческим и погребальным центром,
а в южной под названием Мадол-Па находились дома знати и
ритуальный центр. С одной стороны городок был ограничен по-
бережьем, с других — двумя рядами платформ, служивших вол-
норезами, между которыми были оставлены проходы для лодок.
Один мол имел длину 1400 м, а другой — 500 м. Более короткая
северная граница была, очевидно, оставлена открытой. Многие
сооружения комплекса остались фактически недостроенными.
Важнейшие платформы, использовавшиеся знатью или пред-
назначенные для церемоний, были обнесены высокими базальто-
выми стенами, достигавшими иногда 11 м. Прежде чем перейти
к описанию отдельных платформ, надо остановиться вкратце на
истории Нан-Мадола, которая отражена в фольклорной традиции.
Считается, что Нан-Мадол возник недавно, об этом говорят
незаконченные сооружения. Его начали строить, когда отдельные
вождества острова, состоявшие из матрилинейных групп, объеди-
нились под эгидой династии Сау Делеур. Через какой-то, видимо
небольшой, промежуток времени эта династия была свергнута
завоевателями с Кусаие, и на острове образовалось сначала три
независимых района, а потом пять. Эту картину и застали евро-
пейцы. Окончательно городок был покинут жителями в начале
XIX в., возможно, из-за депопуляции вследствие завезенных бо-
лезней [451]. История комплекса вряд ли продолжалась более
нескольких столетий, но связывать его строительство с европей-
ским влиянием нет оснований.
Описание важнейших сооружений комплекса начнем с юга,
где па трапециевидном островке расположена платформа Пан-
Кедира — «место объявлений»,— огражденная стенами высотой
До 5 м, в которых имеется несколько проходов. В центре плат-
формы — трехъярусное возвышение, на котором, возможно, стоял
317
деревянный храм площадью 24X10 м. Вдоль одного края этого
возвышения — ряд каменных ступок для приготовления кавы (на
о-вах Понапе и Кусаие ее не жевали, как в Полинезии)*. В трех
углах платформы располагались огражденные дворы с площад-
ками для жилищ, в которых, как считается, размещалось семей-
ство Сау Делеура и жил он сам. Здесь же находился небольшой
водоем для купания, он был прорыт до поверхности рифа, на ко-
тором возведена платформа. Большинство платформ в южной
части городка предназначалось, видимо, для домов знати. Одна
из них была отведена специальпо для выращивания жертвенных
плодов, а на другой был устроен садок для священных угрей.
318
План Нан-Мадола, сделанный П. Хамбрухом.
Слева - Мадол-Па, справа - Мадол-Пове. 33 -
36 - Пан-Кедира; 113 - Нан-Доувас
Последних кормили черепахами, которых разводили в искусствен-
ном водоеме в северной части комплекса.
Мадол-Пове состоял из многочисленных платформ, на которых,
очевидно, находились дома жрецов. С восточной стороны к ним
примыкало самое величественное сооружение — могильник знати
Нан-Доувас. Не будет преувеличением назвать его замечатель-
нейшим образцом древней каменной архитектуры Океании. Его
базальтовый цоколь площадью 60X65 м достигает высоты 1,75 м.
С востока возвышается массивная защитная стена толщиной
10,5 м и высотой 4,5 м. Сама платформа окружена стеной вы-
сотой до 8,5 м, к которой с внутренней стороны примыкает га-
319
лерея, где выставлялись трупы перед погребением. На платформ
ме находились три гробницы, сложенные из базальта (северцая
глубиной 5 м) и внутренний двор, окруженный стеной высотой
4 м. К последней также примыкали галереи, верхний край ко-
торых украшал выступающий декоративный карниз. Во внутрен-
нем дворе располагалась еще одна базальтовая гробница пло-
щадью 12X8 м и глубиной почти 3 м, раскопанная в 1896 г.
Ф. Крисченом. По преданию, эта центральная гробница принад-
лежала правителям династии Сау Делеур; перечень многочислен-
ных вещей, похищенных отсюда Крисченом [255, с. 89—90], по-
казывает, что вождей пышно провожали в последний путь.
Крисчен упоминает о «кварте круглых розовых раковинных бу-
син... восьмидесяти перламутровых черенках рыболовных крюч
ков... пяти древних паткулах, т. е. раковинных топорах разме-
ром от 2,5 футов до 6 дюймов... пяти целых раковинных брасле-
тах с изящным орнаментом... дюжине старых раковинных игл...
тридцати или сорока крупных круглых раковинах, просверленных
в середине для ношения на груди... фрагментах костей, ча-
стях черепов и обломках раковинных браслетов, паре небольших
раковинных долот, куске железа вроде наконечника копья» и.
видимо, куске обсидиана.
К счастью, говоря о находках, сделанных в Нан-Мадоле, мы
можем руководствоваться не только списком Крисчена. П. Хам-
брух дал прекрасное иллюстрированное их описание. К перечни*
Крисчена можно добавить части раковинных ожерелий, браслеты
из раковин Tridacna и Conus, тесла из раковин Tridacna и
ТегеЬга и бесчерешковые каменные тесла линзовидного сечения.
Несмотря на наличие на Понапе вулканических пород, население
этого острова (как и других в группе Каролинских островов)
Нан-Доувас. Перекрытие
гробницы на северном
участке
320
Изделия из раковин (Нан-Мадол): а — буси-
ны (х 0,8); b - браслет из раковины Tridac-
па (х 0,4); с—d — части ожерелий из раковин
(х 0,8); е - перламутровый стержень от блес-
ны, служивший, возможно, деньгами (х 0,4);
/ - браслет из раковины Conus (х 0,8) и два
обломка ручных браслетов из раковины Tri-
dacna (х 0,4)
изготовляло орудия из раковин; так же поступали жители о-вов
Бука и Новых Гебрид, расположенных южнее. По предположе-
нию П. Хамбруха, перламутровые черенки блесен могли служить
валютой.
Помимо Нан-Мадола на Понапе сохранилось много других
образцов доисторического строительства: обнесенные стенами
могильники, платформы жилищ и террасированные поселки,
имевшие, возможно, оборонное значение [317]. Но все это не идет
ни в какое сравнение с Нан-Мадолом, местом обитания знати,
где жило, возможно, до 1000 человек. На островке Леле, что ря-
дом с Кусаие, имеются сходные, но менее величественные соору-
жения, в частности большая прямоугольная платформа Пот-Фа-
лат [255, с. 171], обнесенная стенами высотой до 10 м. По пре-
данию, покоритель династии Сау Делеур, человек по имени Исох
Келекел, приплыл со своими людьми с о-ва Кусаие. Ф. Крисчен
считал, что Пот-Фалат построили пришельцы с Малаккского по-
луострова или из Японии, но к этому заявлению нельзя относиться
серьезно, учитывая, что Крисчен (вслед за И. Кубари) припи-
сывал строительство Нан-Мадола негритосам. По-моему, нет при-
чин не доверять местным преданиям, в которых ясно говорится,
что строителями были микронезийцы — местные житёли, умевшие
работать организованно.
11 Заказ № 2306 321
Атолл Нукуоро
Лтолл Нукуоро — единственный из островов Восточной Мик-
ронезии, привлекший внимание современных археологов. Его
изучением занималась Дж. Дэвидсон из Оклендского музея США
[318; 320; 327]. Хотя атолл ныне населен полинезийцами, ои
рассматривается в этой главе, потому что археологические наход-
ки, сделанные здесь, связаны в основном с микронезийцами.
Нукуоро — небольшой изолированный атолл, лежащий в 200 км
к югу от центральной части Каролинской цепи. В 1965 г.
Дж. Дэвидсон провела раскопки на территории единственного
на островке поселка, где за несколько столетий обитания чело-
века накопился трехметровый культурный слой — необычное ар-
хеологическое явление для атолла. По радиоуглеродным датиров-
кам, это место было впервые заселено в XIV—XV вв. н. э. и ос-
тается населенным поныне. Неизвестно, был ли островок необи-
таем до 1300 г., но это вполне вероятно.
Чаще всего при раскопках попадались цельные рыболовные
крючки без шипов из раковин-жемчужниц. Можно было просле-
дить их постепенные стилистические изменения. Обнаружено
также несколько фрагментов перламутровых блесен. Как и сле-
довало ожидать, в рыболовном инвентаре Нукуоро наблюдалось
смешение микронезийских и полинезийских черт. Среди украше-
ний встречались раковинные дисковидные бусины, треугольные
подвески, браслеты — все скорее микронезийского, чем полинезий-
ского типа. Тесла из раковин Terebra и Tridacna также в основ-
ном относятся к микронезийской и северомеланезийской традиции.
Несмотря на то что современные обитатели Нукуоро говорят па
полинезийском языке, найденный инвентарь полностью соответст-
вует инвентарю других атоллов Каролинской группы. Возможно,
первые полинезийские поселенцы заимствовали у соседей-микро-
незийцев материальную культуру, выработанную за долгие годы
приспособления к бедной природной среде.
Изменение формы рыболов-
ных крючков на о-ве Ну-
куоро с 1300 г. н. э. до
настоящего времени
322
Раскопки на Нукуоро были настолько ограничены, что не
дают представления о жизни древнего поселка. Все же две на-
ходки проливают свет на хозяйство его обитателей. Это кости
собаки (этнографы собак здесь не обнаружили), которые были
найдены в нижних слоях, и кости крыс — также из нижних
слоев. Крысы относились к микронезийскому виду Rattus rattus
mansorius, а не к широко распространенному в Меланезии и По-
линезии Rattus exulanus [327]. Культуру атолла Нукуоро нельзя
расчленить на микронезийские и полинезийские компоненты.
Как будет показано в главе X, навигационное искусство каро-
линцев позволяло им поддерживать контакты между всеми остро-
вами, входящими в эту цепь. Неудивительно, что на многих
островах обнаружен простой ручной ткацкий станок для плете-
ния из волокон банана и фикуса, имеющий, видимо, индонезий-
ское происхождение. Такие станки распространены до Нукуоро,
о-вов Санта-Крус и Банкс, а также многих островов Меланезии,
населенных полинезийцами [1133].
Некоторые итоги
Многочисленные данные об истории Микронезии, начиная с
ее заселения, связанного, возможно, с пришельцами с Филиппин,
получены только на юге Марианских островов. Материалы с
Япа и Палау говорят о более позднем местном развитии, которое
происходило, видимо, в последние 2 тыс. лет. Археологические
исследования Восточной Микронезии почти не дополняют общей
исторической гипотезы, изложенной в начале главы4.
Вариативность комплексов артефактов в Микронезии, во вся-
ком случае сохранившихся археологически, невелика. Конечно,
типы керамики и рыболовных крючков варьируют, но в целом
широкое использование раковин — материала очень неподатли-
вого — ограничивало творчество островитян. Каменные орудия
даже на вулканических островах редки. Микронезийские камен-
ные тесла относятся к простому типу бесчерешковых овальных
или линзовидного сечения, характерных для Меланезии (типа
2F и 2G, по Р. Даффу). Черешковых и выемчатых орудий пет.
В заключение мы можем выдвинуть следующую гипотезу:
культура Восточной Микронезии, по крайней мере частично,
обязана своим происхождением культуре лапита. Это объясни-
ло бы многие близкие аналоги с Полинезией, а также различия
между Микронезией и Полинезией, которые могли возникнуть за
последние 2—3 тыс. лет раздельного развития. Надо учитывать,
разумеется, и роль природного фактора, ведь становлепие типич-
но полинезийской культуры происходило на вулканических ост-
ровах, а восточномикронезийской — на атоллах. Вот почему ка-
менные орудия и керамика в Восточной Микронезии редки или
совсем отсутствуют. Не будет ничего удивительного, если в один
прекрасный день керамика лапита обнаружится на о-вах Трук,
Понапе или Кусаие.
11*
Глава X
ПОЛИНЕЗИЯ
В ДОИСТОРИЧЕСКУЮ
ЭПОХУ
В главе VIII говорилось, что первые обитатели Полинезии поя-
вились на о-вах Тонга в середине II тысячелетия до н. э. Эти
люди, несомненно, обладали большими надежными лодками и,
очевидно, определенными навигационными навыками. За после-
дующие 2 тыс. лет их потомки заселили остальную Полинезию
и обследовали почти каждую пядь суши в огромном треугольни-
ке, вершины которого составляют Гавайи, о-в Пасхи и Новая
Зеландия. Начнем с самого популярного, пожалуй, аспекта по-
линезийской истории.
Лодки и навигация
Балансир, придававший лодке устойчивость, был одним из
важнейших изобретений австронезийцев, предшествовавших их
расселению по Океании. В островной части Юго-Восточной Азии
балансиры помещались по обеим сторонам корпуса лодки, в Оке-
ании же почти повсюду использовался один балансир, который
крепился с наветренной стороны. Такой балансир более надежен
в бурном море, чем двойной. Лодки с одним балансиром не были
в ходу там, где острова расположены близко друг к другу — на
архипелагах островной Юго-Восточной Азии, за исключением
Андаманских и Никобарских островов и небольших индонезий-
ских островов Ниас и Ментавай. Быстроходные и маневренные
лодки — достижение самих океанийцев, которые были превос-
ходными мореходами.
Из обширного свода, созданного Э. Хэддоном и Дж. Хорнел-
лом [632; 357; 881; 358], можно узнать все об изготовлении ло-
док в Океании в ранний период контактов с европейцами. Пов-
сюду в Океании, за исключением отдельных периферийных
островов Полинезии, таких, как Мангарева и Чатем, встречались
лодки с одним балансиром, выдолбленные или с обшитым корпу'
сом. Микронезийцы сделали из лодок этого типа самые совер-
шенные в Океании суда. Высокий асимметричный клиновидный
корпус ослаблял дрейф в подветренную сторону. Треугольный
парус наклоняли то в одну сторону лодки, то в другую в зави-
симости от курса. У этих микронезийских лодок нос не отличал-
324
ся от кормы. Суда можно было направить вперед или назад,
повернув парус вокруг центральной мачты. В середине лодки
и у подветренного борта были места для пассажиров и груза.
По скорости и маневренности микронезийские лодки не имели
себе равных [881, гл. 10; 86]. Разновидности лодок этого типа
использовались также на о-вах Санта-Крус в Меланезии, а океа-
нийский треугольный парус, изобретенный, видимо, в Микроне-
зии, крепили на двойных лодках фиджийцы и новокаледонцы,
а также маилу, обитавшие на юго-восточном побережье Новой
Гвинеи.
По всем этнографическим параметрам в Меланезии весьма
сложная картина. В ряде западных районов, включая п-ов
Кейп-Йорк в Австралии, встречаются лодки с двумя балансира-
ми индонезийского типа. Население Соломоновых островов спе-
циализировалось на изготовлении дощатых лодок без балансиров,
также происходивших, возможно, из восточной части Индоне-
зии. Жители всех других островов пользовались исключительно
лодками с одним балансиром, кое-где на западе с квадратными
парусами. Вообще, в Меланезии наблюдалась значительная ва-
риативность. Так, на Новых Гебридах встречались простые лод-
ки-долбленки, иногда с насадками на бортах, а на северо-востоке
Новой Гвинеи были распространены простые долбленки, часто
даже без парусов. Зато на таком изолированном острове, как
Новая Каледония, имелись настоящие двойные лодки с одина-
ковыми концами (т. е. корма и нос не различались) и океаний-
скими треугольными парусами. Мореходы Западной Меланезии,
промышлявшие обменом, совершали свои плавания на замеча-
тельных парусных судах. Самыми лучшими в Меланезии были
фиджийские друа, соединявшие качества микронезийских лодок
с балансиром и значительно превосходившие их по размерам
двойных полинезийских лодок. Друа были двойными, но состояли
из неодинаковых корпусов: наветренный был короче подветрен-
Фиджийская друа
325
ного. Треугольный океанийский парус позволял идти вперед или
назад не разворачиваясь, обеспечивая характерную для микро-
незийских лодок маневренность; правда, асимметричные в сечении
корпусы лодок, типичные для Микронезии, не распространились
далее о-вов Тувалу. В начале XIX в. фиджийские лодки могли
перевозить до 200 человек. В период первых контактов с евро-
пейцами они быстро вытеснили обычные в прошлом двойные по-
линезийские лодки Тонга и Самоа.
В Полинезии лодками с одним балансиром пользовались поч-
ти повсеместно, только на о-ве Мангарева европейцы застали
бревенчатые плоты (с парусами), а у мориори на о-вах Чатем —
плоскодонки из связок льна или папоротника. На Новой Зелан-
дии ко времени, когда туда прибыл Дж. Кук, лодки с балансиром
и двойные лодки были вытеснены простыми долбленками. Ог-
ромные однокорцусные военные лодки, которыми славились мао-
ри, имели высокие насады на бортах, искусно украшенные резь-
бой нос и корму.
Вместе с тем во многих районах отличительным признаком
полинезийских мореходов были двойные лодки с равновеликими
корпусами, симметричными в сечении. Видимо, самыми извест-
ными из судов такого типа были огромные военные лодки и
парусные лодки с о-вов Общества, достигавшие в длину 30 м и
имевшие резную корму до 8 и более метров в высоту. В одной
такой лодке помещались 114-гребцов. Дж. Банкс описывает двой-
ную лодку, которую он увидел на Таити, возможно, фиджийско-
го типа с неравными корпусами: один —длиной 15,5, другой —
10 м [75, с. 319]. По-видимому, этот пример уникален для
Восточной Полинезии. В 1774 г. Дж. Кук видел флот, состояв-
ший из 160 двойных гребных военных лодок и сопровождавших
их 170 небольших грузовых парусных лодок. Всего, по его
подсчету, на них находилось 7760 человек. Этот флот готовился
к нападению па о-в Муреа. Обитатели о-вов Общества разработа-
ли искусство войны на море. Лодки воюющих сторон подходили
вплотную друг к другу, и воины по двое или по четверо сража-
лись на высоких помостах, причем выбывавших бойцов постоян-
но заменяли новые. Эти помосты устраивались специально для
воинов, подымались па них также, вероятно, вожди и жрецы;
гребцы же в бою пе участвовали. Именно так бораборцы побе-
дили жителей о-ва Раиатеа. Были еще особые лодки для пере-
возки мертвых и для перевозки переносных балочных платформ
марае. Флот таитян произвёл глубокое впечатление на Дж. Ку-
ка. хотя увидеть его в бою капитану так и не удалось.
У полинезийских двойных лодок обычно имелись четко выра-
женные пос и корма, курс судна изменяли поворотом руля.
В Полинезии только на лодках туамотуанцев не различались нос
и корма и использовался треугольный океанийский парус. Воз-
можно, строительство таких лодок — местная традиция, а не
привнесенная из Микронезии или Меланезии. На Тонга и Самоа
лодки, имевшие пос и корму, ^ходили под треугольным парусом
326
более архаичного типа; вообще же полинезийцы применяли
менее эффективный неподвижный парус и вертикальную мачту.
Если лодки микронезийцев были самыми маневренными, то лод-
ки полинезийцев, безусловно, самыми крупными: они могли
перевозить большие группы людей на очень значительные рас-
стояния. Как это происходило? Ни один аспект полинезийской
истории не порождал столько ожесточенных споров.
Итак, приступим к рассмотрению этого вопроса. Первые цен-
ные сообщения о полинезийском мореходстве появились только
в конце XVIII в. Наиболее лестное из них принадлежит Андиа-
и-Вареле, испанцу, побывавшему на Таити в 1774—1775 г. Ва-
реле удалось побеседовать с одним таитянским мореплавателем,
сопровождавшим его по пути в Лиму, и он узнал, что таитяне
ориентировались по солнцу, а перед тем как отправиться в пла-
вание, тщательно наблюдали за направлением ветра и волн.
Сообщения Варелы касаются только морских переходов по извест-
ным маршрутам (а не путешествий в неведомые края). Вот что
пишет Варела: «Он (т. е. мореход) выходит из гавани, обладая
запасом знаний об условиях плавания; он ведет судно в соответ-
ствии с собственными расчетами, учитывая состояние моря и
направление ветра и делая все, чтобы не сбиться с курса. В об-
лачный день ему труднее установить стороны света (по солнцу).
Если и ночь окажется облачной, он определяет курс по тем же
признакам. Так как ветер меняет направление чаще, чем волны,
мореход наблюдает за его изменениями с помощью вымпелов из
перьев и пальмовой коры и управляет парусом, держа курс в
соответствии с данными, полученными при наблюдении за морем.
В ясную ночь он правит судном по звездам, и это для него го-
раздо проще, так как благодаря многочисленности звезд он оп-
ределяет по ним местоположение не только нужных островов,
но и бухт этих островов, куда он может прямо направить лодку,
ориентируясь на звезду, которая поднимается или заходит над
бухтой. И приводит судно туда так же точно, как самый искус-
ный штурман цивилизованных народов» [286, т. 2, с. 285—286].
Эти приемы использовались при плавании с Таити па Рапа-
теа (200 км) и на более отдаленные острова, названий которых
Варела не знал. Речь, разумеется, идет об известных маршру-
тах между островами, поддерживавшими постоянные контакты.
Из описания Варелы нельзя заключить, что таитяне совершали
дальние исследовательские плавания, во время которых они
всегда могли определить свое местоположение. Этого не утверж-
дает ни один из ранних европейских путешественников, в том
числе и Дж. Кук, который во время своего третьего плавания
(1776—1780) менее лестно, чем Варела, отзывался о полине-
зийском мореходстве. В 1777 г. Кук побывал на о-вах Тонга.
«Местные лодки,—писал он,—могли делать семь узлов или миль
в час... Во время плаваний днем тонганцы определяют путь по
солнцу, а ночью —по звездам; когда же их не видно, ориенти-
руются по тому, откуда дует ветер или набегают па лодку вол-
327
ны. Если же небо затмится, а ветер и волны изменят направле-
ние... люди теряются, не могут найти порт назначения и часто
пропадают без вести» [76, ч. 1, с. 164].
Незадолго до того, как Дж. Кук сделал это наблюдение, он
побивал на о-ве Атиу (о-ва Кука) и обнаружил там пятерых
таитян, оставшихся в живых после подобного путешествия, во
время которого 15 человек погибли. «Этот случай,—замечает
он,—показывает, как происходило заселение островов в этом
море, в особенности тех, которые лежат далеко от материка и
друг от друга» [76, ч. 1, с. 87].
И Вареле, и Куку удалось побеседовать с опытными поли-
незийскими мореходами (Тупаиа, мореплаватель с о-ва Раиатеа,
сопровождал Кука во время его первого плавания); в их сооб-
щениях совершенно ясно говорится о приемах плавания по морю
и о трудностях, с которыми они сталкивались. Этим путеше-
ственникам удалось также собрать ценные сведения о географи-
ческих познаниях обитателей о-вов Общества. В 1769 г. Кук
записал со слов Тупаиа названия 130 островов, 74 из которых он
нанес на карту. Теперь определены 45 из них [340; 885]. По
мнению Дж. Льюзвейта, Тупаиа знал названия большинства по-
линезийских островов до Фиджи на западе, ему не были извест-
ны только Новая Зеландия, Гавайи, Мангарева и о-в Пасхи.
Остается, правда, неясным, как он приобрел эти знания, ведь
нет данных о том, что таитяне в период контактов с европейца-
ми плавали за пределы о-вов Общества и северо-западцой части
о-вов Туамоту. В 1797 г. они говорили миссионерам, что не
способны плавать дальше о-вов Раиатеа и Хуахине [1462, с.
203]. Следовательно, большая часть этой . информации отража-
ла народную память и сведения о случайных дрейфовых пла-
ваниях.
В 1772 г. таитяне сообщили испанцу Бенечеа [286, т. 1,
с. 306] названия 16 островов, и в этом списке значился по край-
ней мере один из островов, расположенных в южной части о-вов
Кука (Атиу). Миссионер Дж. Уильямс, первым из европейцев
прибывший на о-в Раротонга, утверждал, что население южной
части о-вов Кука и о-вов Общества знало о существовании друг
друга [1458, с. 88]. Но как только на острова ступила нога
первого европейца, местная культура стала видоизменяться. По-
линезийцы быстро переняли географические познания европей-
цев и без труда включили их в свою традицию. В 1774—1775 гг.,
через два года после посещения Таити Бенечеа, другой испанец
[286, т. 2, с. 187—194] вновь записал на Таити названия остро-
вов. Его список включал уже о-ва Общества, многие из о-вов
Туамоту, некоторые из южных островов Кука, о-вов Тубуаи,
а также местность под названием Понаму — это может быть
только о-в Южный в Новой Зеландии, о котором в 1769 г.
Дж. Куку рассказывали как о «крае нефрита» (Те Вахи Поу-
наму). Таитяне могли узнать это название только от Кука или
его людей.
328
Что же касается межостровных плаваний во время появления
европейцев, то есть надежные данные о частых контактах меж-
ду обитателями о-вов Общества и Туамоту, а также Тонга, Са-
моа и Фиджи и, возможно, о-вов Тувалу и Ротума [886; 1213,
с. 32]. Все другие группы островитян были, видимо, изолирован-
ными, особенно новозеландцы, гавайцы и рапануйцы. Иначе го-
воря, к моменту появление европейцев ни полинезийцы, ни дру-
гие народы Океании не совершали длительных исследовательских
плаваний. Но что можно сказать о более отдаленном прошлом,
когда острова заселялись впервые?
Проблема осложняется отчасти тем, что многие авторы не же-
лали поверить сообщениям Кука и Варелы. В конце XIX в. ис-
следование Полинезии вступило в «романтическую фазу», стали
часто появляться, в особенности на страницах «Журнала Поли-
незийского общества», издававшегося тогда С. Перси Смитом,
рассказы о грандиозных путешествиях из одного конца Океании
в другой. В 1898—1899 гг. вышла в свет книга Смита «Гаваики:
откуда пришли маори» [1287], и с тех пор исследовательские
плавания из Индонезии на Гавайи и в Восточную Полинезию
стали рассматриваться как очевидный факт. В 1923 г. Э. Бест
с романтическим пылом писал: «Смотрите, в течение скольких
веков азиат плавал у берегов своего континента, прежде чем об-
рел мужество предпринять шестимесячное путешествие через
Индийский океан при попутном ветре; карфагенянин осторожно
продвигался вдоль западноафриканского побережья, привязывая
свою лодку на ночь к дереву, чтобы ее не унесло, пока он спит,
европеец терял покой, когда исчезала прибрежная линия, а Ко-
лумб на ощупь пробирался через Западный океан со своей по-
лусвихнувшейся командой, молившей бога спасти их —не дать
свалиться за край Земли; полинезийский же мореплаватель, на-
гой дикарь, не знавший ни кораблей, ни металлов, выдалбливал
заостренным камнем длинную лодку из бревна, привязывал по
бортам ее несколько досок, брал жену, детей, несколько кокосо-
вых орехов и домашнюю свинью и пускался в путь по огромному
океану, чтобы заселить одинокий остров, лежащий за две тысячи
миль» [110, с. 8].
В атмосфере, созданной Смитом и Бестом, очень далекие дву-
сторонние морские плавания казались вполне возможными, хотя
многие ученые и даже сам Бест понимали важность случайных
дрейфов. В 1934 г. Р. Диксон пришел в восторг, установив 2000-
мильный предел полинезийских странствований без остановок.
Но стрелку уже качнуло назад —к здравому смыслу, к точке
зрения, высказанной Куком и Варелой. В 1924 г. Дж. Боллонс,
опытный морской капитан, писал: «Достойно изумления, как
смело сухопутный европеец отправлял полинезийцев в представ-
лявшийся тогда бескрайним океан, описывал плавания, мореход-
ные качества лодок, перевозимый груз, способ дрейфования в
плохую погоду и управление лодкой по звездам и солнцу. Все
это кажется простым, когда живешь на берегу» [138].
329
Смит и Бест и другие авторы слишком буквально восприни-
мали полинезийский фольклор, не учитывая, что многие его
образцы были собраны через сто лет после начала контактов с
европейцами. Полинезийский фольклор — не сводка достоверных
сообщений очевидцев. Но исследователи начали осознавать это
лишь после 30-х годов XX в. К 50-м годам явственно обозначил-
ся перелом. Его ознаменовала опубликованная в. окончательном
варианте в 1963 г. полемическая работа Э. Шарпа [1213].
В первом издании этой книги [1209] Э. Шарп особенно подчер-
кивал случайные, а не целенаправленные плавания, за что под-
вергся критике со стороны Дж. Парсонсона [1063], стоявшего на
традиционалистской точке зрения.
По мысли Шарпа, Полинезия заселялась в основном путем
безвозвратных плаваний, т. е. мореходами, не способными
определить пройденный путь и вернуться назад даже при же-
лании. Намеренно или нет пускались они в путь, не имеет
большого значения. Изгнанники, мореплаватели, вынужденные
дрейфовать, или добровольные эмигранты — все они могли со-
вершать плавания в одном направлении. Двусторонние плавания
происходили, конечно, между близлежащими островами, но на-
дежные сведения о плаваниях между островами, отстоящими
друг от друга на расстоянии 150 км и более, получены, как го-
ворилось выше, в районе о-вов Общества и Туамоту и Западной
Полинезии. Жители Гавайских островов, о-ва Пасхи и Новой
Зеландии, Маркизских островов, большинства о-вов Кука и мно-
гих других не поддерживали постоянных внешних связей. Между
ними могли происходить лишь плавания в одном направлении.
Главные аргументы Э. Шарпа заключались в том, что полине-
зийцы не умели определять долготу и высчитывать смещения,
порожденные подводными течениями, скорость которых дости-
гала 40 км в день, или ветрами. Иными словами, ни один по-
линезиец не мог бы определить своего местоположения в море
после нескольких дней плавания в незнакомых водах.
В 1968 г. взгляды Э. Шарпа нашли поддержку Ч. Акерблома,
который показал, что вычисление долготы и смещения от ветра
и течений было непосильной задачей для полинезийцев, более
того, им скорее всего был неведом и способ определения широты
по звездам (супруги Г. и Г. Булинье привели контраргументы в
пользу умения полинезийцев определять широту по звездам
[145]). Представления о путешествиях на большие расстояния
с возвращением назад, когда вслед за мореходами, прокладывав-
шими новые пути, плыли нагруженные всем необходимым лодки
переселенцев, явно не выдерживают никакой критики, о какой
бы части первобытной Океании ни шла речь; археологические
факты, накопленные за последние 20 лет, не позволяют пере-
смотреть вывод Ч. Акерблома.
Но это еще не все. Многие особенности плаваний океанийцев
убеждают, что их мореходное искусство достигло высокого уров-
ня и что они были бесстрашными людьми. Это искусство осно-
330
вывелось на знаниях, полученных скорее эмпирическим, чем
эвристическим путем. Можно утверждать, что заселение Поли-
незии не было связано с экипажами случайно занесенных сюда
лодок. В Полинезии течения, проходящие к северу и югу от
экватора, движутся с востока на запад со скоростью до 40 км в
день, а течение, идущее в обратном направлении, существует
только в узкой полосе между 4° и 10° с. ш. [1414]. Пассаты
дуют также с востока на запад, и только летом их иногда сме-
няют прерывистые западные ветры. Естественно, что большинст-
во плаваний, зафиксированных в Полинезии, имело направление
с востока на запад [340], хотя в Микронезии обычны дрейфы
с запада на восток, поскольку Каролинские острова расположе-
ны как раз на широте встречного течения, идущего с запада
на восток [1132]. Следовательно, чтобы попасть из Меланезии
в Полинезию, надо было идти против течения.
Насколько это было трудно, показал проведенный недавно
анализ при помощи ЭВМ [877; 95]; были обобщены данные , о
более 100 тыс. вероятных дрейфов с учетом предоставленных
Метеорологической службой Великобритании сведений о ветрах
и течениях на всем протяжении от Меланезии до американского
побережья. Допускалось, что дрейфы начинались с отдельных
островов в пределах этого района (в основном в Полинезии),
успешными считались те, которые приносили лодку на другой
остров за достаточно короткое время. Результаты этого подсче-
та показали, как и ожидалось, что наилучшим образом закан-
чивались дрейфы в западном направлении, в частности с Тонга
на Фиджи, с Самоа на о-ва Тувалу, с севера о-вов Кука на То-
келау, с Питкэрна на о-в Мангарева и в восточную часть Туа-
моту, с Рапа на Тубуаи и на юг о-вов Кука. Вероятность таких
дрейфов составляла более 20%, многие другие, вероятность кото-
рых была выше 10%, имели в целом западное направление,
отклоняясь к северу и к югу. Некоторые из населенных полине-
зийцами островов Северной Меланезии также благоприятно рас-
положены для дрейфов из Западной Полинезии.
Уже много лет назад Т. Хейердал показал, что дрейфовые
плавания в Полинезию осуществимы именно с востока. Но дости-
жения современной науки позволяют говорить о том, что заселе-
ние Полинезии наверняка происходило не с востока, и течения,
идущие от Перу к Полинезии, в действительности оставляют мало
надежды на успешный дрейф, если он не начат в 500 км ют
побережья. Последнее обстоятельство было выявлено в результа-
те анализа, проведенного при помощи ЭВМ [877, с. 47]. Были
обнаружены и другие очень важные моменты, а именно что
дрейфовать в «полинезийский треугольник» с какого-нибудь ле-
жащего вне его острова почти невозможно, а внутри его морские
переселения, которые, как теперь установлено, совершались по-
линезийцами (с Фиджи на Тонга, с Самоа на о-ва Общества и
Маркизские, с островов Центральной Полинезии на Гавайи,
о-в Пасхи и Новую Зеландию), не могли происходить путем дрей-
331
фов. Статистические данные свидетельствуют о том, что перво-
поселенцами на этих островах были мореходы-разведчики, со-
знательно державшие направление под углом 90° к ветру. Мно-
гие из этих плаваний были, видимо, однонаправленными, хотя,
если лодки шли вперед против ветра, им теоретически было бы
гораздо проще вернуться домой по ветру, поэтому отрицать воз-
можность двусторонних разведочных плаваний на короткие рас-
стояния не следует.
Мы, разумеется, никогда в точности не узнаем, как заселялись
отдельные острова Полипезии. Но несомненно, что, как только
люди обнаружили, что в регионе есть острова, лежащие недалеко
друг от друга, начались плавания туда и обратно, при этом мо-
тивы были самыми разными. Контактные зоны Океании описаны
Д. Льюисом, выявившим несколько таких больших зон в Мик-
ронезии, Западной Полинезии и районе о-вов Общества — Туа-
моту, и гораздо более мелких в других областях [881, карта 2].
Некоторые меланезийцы, особенно папуасоязычное население
юго-восточных окраин и обитатели о-вов Санта-Крус, были ис-
кусными мореходами, хотя обычно они плавали в пределах,
обусловленных потребностями местного обмена. В Полинезии
межостровной обмен имел меньшее значение, чем в Микронезии,
и здесь дальние плавания предпринимались ради завоеваний,
престижа, а также в целях использования природных ресурсов
необитаемых атоллов и песчаных отмелей [340]. Те же мотивы
характерны и для Микронезии, где на Каролинских островах
находился крупный контактный ареал с центром на о-ве Яп.
Именно из Микронезии получены наиболее подробные сведе-
ния о том, как совершались плавания в оба конца между извест-
ными пунктами. В доисторическую эпоху каролинцы были, оче-
видно, способны плавать с центральных островов на Марианские
острова, покрывая расстояние до 700 км, и возвращаться назад.
Недавно Т. Глэдвин и Д. Льюис детально изучили микронезий-
скую технику мореходства, особенно на центральных островах
Каролин [526; 881]. В наше время каролинские капитаны обуча-
ются в специальных мореходных школах, где получают практи-
ческие знания и навыки, позволяющие им совершать плавания
на другие острова. Конечно, эти острова уже известны по пред-
шествующим плаваниям, и теперь плавания предпринимаются
но только с целью открытия новых островов, хотя в прошлом
знания и навыки могли приобретаться именно для этого. Каро-
линские мореходы отправлялись в путь в определенный сезон
и прокладывали курс по звездам, по природным и искусственным
ориентирам на родных островах [717; 1458, с. 97]. В море они
тщательно наблюдали за направлением волн и характером пере-
сечения течений (особенно у Маршалловых островов), восходом
и закатом солнца, запоминали расположение рифов, направление
полета птиц в сумерках, учитывали характер облачности и раз-
личные другие природные явления. Но, как заметил Т. Глэд-
вин, объем теоретических знаний каролинцев был ограничен
332
лишь районом Каролинских островов. То же можно сказать и о
мореходах Маршалловых островов. Другими словами, в географи-
чески ограниченных пределах мореходная техника работала пре-
восходно. Некоторые из приемов были известны, надо думать,
еще мореплавателям культуры лапита, которые во II тысячеле-
тии до н. э. проникли через Меланезию в Западную Полинезию.
Но было бы, конечно, слишком смелым предполагать, что этих
приемов и знаний хватало для безостановочного плавания из
одного конца Океании в другой и обратно. Зоны постоянных
контактов, видимо, мало изменились со времен лапита.
Стремление осваивать новые острова в разные времена то
разрасталось, то ослабевало; ко времени прихода европейцев оно,
видимо, почти замерло. Судя по полинезийскому фольклору, мно-
гие разведочные плавания и переселения происходили в конце
I —начале II тысячелетия н. э., как будет показано ниже, для
таких районов, как Гавайи, Новая Зеландия и о-ва Кука; это
подтверждается археологически. Уже после того как глава была
сдана в издательство, с о-ва Мауи (Гавайские острова) на Таити
отправилась двойная двухмачтовая лодка под названием «Хоку-
леа». Общие размеры ее —18X4,5 м, ширина каждого корпуса —
1 м, глубина — 1,5 м, палуба — 3 X 2,5 м, водоизмещение — бо-
лее 11,3 т. Корпусы были сделаны из современных материалов,
а оснастка и паруса — из каната и циновок. Экипаж состоял из
15 человек. Груз — местные продукты питания и домашние жи-
вотные: собака, свинья, две курицы и традиционные растения
для посадки. Все, кроме таро, было доставлено на Таити в
удовлетворительном состоянии. Курс лежал частично против
ветра, но через 35 дней, покрыв расстояние в 5000 км, лодка
успешно причалила к берегам Таити. Хотя результаты плавания
еще не получили детальной оценки (это было двустороннее пла-
вание: лодка отправилась назад на Гавайские острова), совер-
шенно ясно, что плавание «Хокулеа» сделало весомый вклад в
изучение полинезийского мореходства.
Откуда пришли полинезийцы?
Полинезийцы, заброшенные в неведомые края, дали пищу для
непомерно разросшихся теоретизирований об их происхождении.
На протяжении двухсот с лишним лет выдвигались многочислен-
ные, путаные, противоречивые теории самого различного уров-
ня—от научных до шарлатанских и даже безумных. Так как
большинство этих теорий было недавно рассмотрено Э. Хауэрдом
[749], я не стану утомлять читателя излишними подробностями,
а остановлюсь на некоторых интересных моментах и одном по-
учительном выводе. Последний заключается в том, что, пока в
50-е годы (с некоторым запозданием) не приступили к делу
археологи, решение вопроса о происхождении полинезийцев не
сдвинулось с мертвой точки. Более чем столетниё споры, осно-
333
ванные на ошибочных представлениях и случайных, поверхност-
ных этнографических сведениях, привели к нулевому, в сущно-
сти, результату. Когда в 1947 г. на сцене появился «Кон-Тики»,
положение в полинезийской этнологии было гораздо более за-
путанным, чем в 1847 г.
В конце XVIII столетия —в золотом веке полинезийских ис-
следований — преобладало мнение, что полинезийцы пришли с
запада и были родственны народам Микронезии, Индонезии,
Филиппин и Мадагаскара, т. е. тем народам, которых мы теперь
объединяем как носителей австронезийских языков [75, ч. 1,
с. 372; ч. 2, с. 37; 286, ч. 2, с. 256—257; 1462] \ Серьезных
отступлений от этой точки зрения за долгие годы было немного,
и не случайно в конце концов она оказалась правильной. У пер-
вых исследователей не было предубеждений, и они имели счастье
видеть Южные моря во всей их первозданности до губительного
воздействия колониализма.
Миссионеры в начале XIX в. в целом были согласны с путе-
шественниками, но они. высказали ряд ошибочных положений;
эти ошибки, вроде бы незначительные, сбили с толку поздней-
ших исследователей. Дж. Уильямс допускал юго-восточноазиат-
ское происхождение полинезийцев, но считал, что надо учитывать
и некоторое индийское влияние, хотя и не объяснял, имеет
он в виду саму Индию или Индонезию [1458, гл. 29]. У. Эллис,
допуская, что и полинезийцы, и американские индейцы пришли
из Азии, полагал, что первые пересекли Берингов пролив, а за-
тем благодаря благоприятным ветрам и течениям отправились
назад от берегов Америки и заселили Полинезию через Гавайи.
Подчеркивая трудности плаваний в Тропической Полинезии с
запада на восток, У. Эллис предвосхитил некоторые теории
Т. Хейердала.
В идеях, опубликованных до 1850 г., можно обнаружить исто-
ки почти всех хорошо известных теорий последующих лет.
В 1837 г. появилась, как уже говорилось, даже теория о зато-
нувшем континенте [749, с. 49], но, на мой взгляд, этот год
был более замечателен тем, что в состав американской научной
экспедиции, работавшей весьма систематически в Полинезии в
1838—1842 гг., был включен двадцатилетний Г. Хейл. Отчет
Хейла, опубликованный в 1846 г. [634], является одним из
высших достижений океанистики XIX в.
Исходя из лингвистических данных, Г. Хейл поместил поли-
незийскую прародину на Молукках, в частности на о-ве Буру.
Отсюда полинезийцы заселили Фиджи, а с Фиджи меланезийцы
вытеснили их на Самоа и Тонга. Около 3 тыс. лет назад люди
двинулись с о-вов Самоа на Новую Зеландию и о-ва Общества.
Чуть позже произошло переселение с Тонга на Маркизские остро-
ва, а еще примерно 1500 лет назад маркизцы заселили Гавайи.
На о-в Раротонга люди пришли с Самоа и о-вов Общества, на
о-ва Мапгарева и Рапа — с о-ва Раротонга. Г. Хейл согласился
с позднейшим мнением Кука о том, что острова Южных морей
334
заселялись в результате дрейфовых плаваний, но подчеркнул
значение периодических западных ветров, чего не сделал У. Эл-
лис. Конечно, сейчас ясно, что некоторые предположения Хейла
о миграциях были ошибочными, а некоторые традиционные да-
тировки неверными. Но как системная реконструкция его работа
превосходит труды многих последующих исследователей.
Во второй половине XIX в. изучение происхождения полине-
зийцев велось замедленными темпами. В печати появлялись раз-
ные точки зрения, включая и такую, которая выводила поли-
незийцев из общества, якобы развившегося на Новой Зеландии
[749, с. 53--54]. Постепенно ученые стали все больше внимания
уделять преданиям самих полинезийцев. В конце XIX в. было
общепризнанным, что полинезийцы — вымирающая раса. И это
неудивительно, так как их число резко сократилось после прихода
европейцев. На этом фоне возник болезненный романтизм, сосед-
ствующий с существенными разногласиями среди ученых.
Несомненно, что ко времени появления европейцев полине-
зийцы еще хранили предания о своем происхождении. Но, к со-
жалению, никто их систематически не записывал — путешест-
венники приезжали ненадолго и полинезийских языков не знали.
Когда в середине XIX в. начался серьезный сбор фольклора,
в нем уже было множество позднейших наслоений, причем не
только мотивы из Библии [57], но и сведения, полученные от
самих полинезийцев, которые в это время совершали дальние
плавания. Достаточно просмотреть журналы Дж. Кука, чтобы
убедиться, как радостно встречали в 1769 г. на Новой Зеландии
Тупаиа с о-ва Раиатеа, который умел рассказывать о своих
путешествиях. Об одном случае такого наслоения уже говорилось
выше. В первые годы после появления европейцев новые геогра-
фические названия среди полинезийцев распространялись подобно
пожару. Дело в том, что задолго до 1800 г. полинезийцы стали
служить матросами на европейских кораблях, а отдельные евро-
пейцы селились на побережье островов. Лавина новых сведений
существенно изменила не только географические представления,
но и весь строй полинезийских преданий. Когда в конце XIX в.
началось серьезнее изучение полинезийского фольклора, сами по-
линезийцы уже не знали, что в нем было доевропейского, а что
нет. Гавайское общество, которое описывал У. Эллис в 1830 г.,
ушло от доисторических предков гораздо дальше, чем представ-
лял исследователь [795].
Фольклор полинезийцев — слишком обширная тема, чтобы все-
сторонне представить ее в книге, посвященной в первую очередь
археологии (о фольклоре и генеалогиях см. подробно [164; 1335;
907; 1099; 1145; 1149; 1339; 57; 98]). Чтобы не прослыть без-
надежным пессимистом, замечу, что многие предания, особенно
содержащие генеалогические сведения, могут иметь значительную
историческую ценность. Примеры, подтвержденные археологиче-
ским материалом, будут приведены ниже. Я убежден, что фоль-
клор вообще нельзя считать правдивым или лживым, сама его
335
природа и общественные функции таковы, что он никогда не да-
вал правдоподобного представления о полинезийской доистории, не
стоит этого ожидать и в дальнейшем. Интересные случаи пре-
увеличения выявил Дж. Стер [1334], изучивший устные предания
на о-вах Самоа и Раротонга.
Особого внимания заслуживают работы двух серьезных фоль-
клористов — С. Перси Смита и А. Форнандера, работавших в пос-
ледней четверти XIX в. Форнандер считал полинезийцев белыми
кавказоидами (ариями, по терминологии того времени), на кото-
рых большое влияние оказала месопотамская цивилизация и ко-
торые в Южной Индии смешались с дравидами [466]. Они дви-
нулись в Индонезию, но были вытеснены оттуда с наступлением
индийской цивилизации в I—II вв. н. э. Тогда они переселились
на Фиджи и в Полинезию, где к 600 г. н. э. обжили Гавайи и
другие острова. Некритическое в целом использование топони-
мов и полинезийский фольклор, искаженный влиянием библей-
ского учения (о чем Форнандеру было неизвестно), увлекли его
далеко в сторону от здравой основы, заложенной Г. Хейлом.
Как уже говорилось, С. Перси Смит впервые опубликовал
«Гаваики» в 1895—1896 гг., но и позже несколько раз повторял
свои идеи [1287; 1289]. Он ближе, чем А. Форнандер, подошел
к истине, используя в основном фольклор о-ва Раротонга (Фор-
нандер большую часть информации собрал на Гавайях). Перси
Смит возводил полинезийцев к кавказоидному населению Индии,
которое переместилось в Индонезию около 400 г. до н. э. При-
близительно в 50 г. н. э. полинезийский легендарный герой Мауи
отправился изучать Полинезию, а около 450 г. н. э. через
Фиджи были заселены о-ва Тонга и Самоа. Позднее другая волна
полинезийцев (Перси Смит назвал их маори-раротонганцы) от-
правилась с Фиджи через Самоа и в 650—900 гг. заселила осталь-
ную Полинезию. Эта вторая волна принесла с собой рабов-нег-
роидов из Индонезии и Меланезии, которых Перси Смит отожде-
ствил с манахуне Таити и Гавайев. И Перси Смит, и Форнандер
указывали еще на один этап активного мореходства, уже внутри
Полинезии,—XIII—XIV вв. Это, видимо, соответствует действи-
тельности, судя по фольклорным и археологическим данным, по-
лученным в Центральной Полинезии. В самом деле, используя
данные генеалогии для хронологических подсчетов, Смит пред-
ставил историю Центральной и Восточной Полинезии прибли-
зительно так, как она пишется в свете современных знаний,
хотя и отстаивал миф о предках-кавказоидах из Индии (идею о
месопотамском и индийском происхождении полинезийцев разде-
лял также Э. Бест [111]).
На мой взгляд, Хейл и Перси Смит внесли наибольший вклад
в изучение Полинезии в XIX в., хотя я и подверг последнего
некоторой критике в разделе о морских плаваниях. Перси Смит
и его предшественники, видимо, не расходились в том, что По-
линезия была заселена одной группой народов, а именно поли-
незийцами, хотя Перси Смит и предпринял попытку расчле-
336
нить их на два потока. Однако в первой половине XX в. многие
его последователи своими теориями этнических и расовых волн
внесли в изучение полинезийской истории хаос.
Началось это в 1895 г., когда, основываясь на лингвисти-
ческих данных, Дж. Фрэзер предположил, что впервые Полине-
зию заселили две черные расы из Индии, а позже также из
Индии пришли кавказоидные полинезийцы [483]. С первыми
Фрэзер связывал возведение каменных сооружений на о-вах
Понапе и Пасхи на том основании, что «повсюду — в Индии,
Вавилонии, Египте — черные расы проявляли любовь к гигант-
ской архитектуре». Такие теории не были необычными для
того времени, но на смену им пришли еще более нелепые.
В 1907 г. Дж. Макмиллан Браун выдвинул одну из самых стран-
ных теорий, основанную на домыслах, предубеждениях, путаных
рассуждениях и ошибках [158; 159; 160]. Он был уверен, что
Полинезию первоначально заселили кавказоидные народы, гово-
рившие на архаических арийских языках и пришедшие в лед-
никовый период из Японии на о-в Пасхи по сухопутной пере-
мычке. Затем до VI в, до н. э. из Северной Азии в Полинезию
приплыли кавказоиды, строители мегалитов, не взявшие с собой
женщин и не знавшие керамики. Наконец, еще позже из Индо-
незии прибыли новые кавказоиды, знавшие земледелие.
В 1924 г. Дж. Макмиллан Браун развил свою теорию в совсем
уж абсурдном сочинении об о-ве Пасхи. Этот остров, писал он,
некогда служил местом погребения великих вождей полинезий-
ской империи, располагавшейся на материке, который впослед-
ствии затонул. Эти удивительные полинезийцы, помимо всего
прочего, создали большую часть доисторической американской
цивилизации. В 1927 г. Дж. Макмиллан Браун выпустил третью
работу в двух томах, где развивал свою теорию о затонувшем
материке и описывал, как полинезийцы после погружения ма-
терика в море нашли прибежище среди дикарей Меланезии и
Индонезии. Работы Макмиллана Брауна сейчас вызывают беско-
нечное изумление и крайнее замешательство.
К счастью, по вполне очевидным причинам никто не прини-
мал Макмиллана Брауна всерьез. В 1911 и 1912 гг. У. Черчилль
на основании лингвистического анализа отверг гипотезы об ин-
доевропейском (арийском) и семитском происхождении полине-
зийцев [256; 256а]. Он ограничился выведением полинезийцев из
Индонезии, откуда они двигались двумя потоками. Первый (про-
тосамоанский), состоявший из двух отдельных миграций, про-
двинулся около 2 тыс. лет назад через Меланезию, причем миг-
ранты заселили практически всю Полинезию, а второй (тонга-
фити), пройдя предположительно через Микронезию, наложился
на предшествующий (протосамоанцев) примерно к XIII в. н. э.
Черчилль полагал, что пришедшие еще позже малайцы оттесни-
ли полинезийцев на восток, заимствовав многое из их языка.
Поэтому он не признавал существования единой малайско-поли-
незийской (австронезийской) языковой семьи.
337
С. Перси Смит, У. Черчилль, а также Р. Уильямсон [1459
т. 1], видимо, были в целом единодушны, признавая два поли!
незийских передвижения в Полинезию и не придавая большог()
значения возможному неполинезийскому расовому субстрату
Фрэзэр и Браун придерживались более крайних взглядов на это^
вопрос, и их довольно путаные теории о волнах в 20-е годы по-
лучили, к несчастью, поддержку со стороны краниологии. Выще
уже рассматривались идеи Л. Салливена о негроидной, кавказо-
идной и монголоидной волнах в Полинезии. В 1920 г. сходная
теория была выдвинута Р. Диксоном [351], но он в гораздо боль-
шей степени, чем Салливен, делал упор на монголоидный ком-
понент. Вряд ли стоит здесь углубляться во все эти подробно-
сти, но мне кажется очевидным, что к 1925 г. лингвисты, фоль-
клористы и антропологи выдвигали не согласовывавшиеся друг
с другом теории. Требовался человек, который смог бы сделать
обобщение.
Успешный, казалось бы, синтез осуществил Р. Линтон (теперь
его взгляды считаются ошибочными). В 1923 г. он закончил де-
тальный обзор материальной культуры Маркизских островов и
высказал мнение о ее полинезийском происхождении. При этом
он учел этнологический, антропологический и отчасти фольклор-
ный материал. На основе антропологических выводов Линтона
Диксон постулировал заселение Полинезии сначала меланезий-
скими негроидами, затем кавказоидами, которые прошли через
Микронезию и смешались с негроидами, и, наконец, индонезий-
цами (предположительно монголоидами), которые еще более ус-
ложнили картину смешения рас, но сумели донести свой тип в
довольно чистом виде до окраинных островов Гавайев и Новой
Зеландии. Как и другие упоминавшиеся концепции, теория Лин
тона была намного сложнее, чем я ее здесь излагаю, и, подобно
остальным, привлекла мало сторонников. В безмятежное время
до развития археологии каждому хотелось иметь свою собствен-
ную теорию.
Через несколько лет после Р. Линтона выступил со своей бо-
лее простой теорией Э. Хэнди. В ее основе, как и в основе тео-
рии Смита, Черчилля и Уильямсона, лежало представление о
двух потоках [640; 641; 642]. Первый (Хэнди назвал его индо-
полинезийским), шедший от веддов, индусов и населения Юго-
Восточной Азии, был в целом кавказоидным; с ним в Полине-
зии распространилась вера в божества Тане, Ту и Ронго. Вто-
рой поток переселенцев (по Хэнди — тангалоа-полинезийский)
хлынул около 600 г. н. э., * преобладание в нем буддистов свя-
зывало его с этническими группами в Южном Китае. Тангалоа
был другим широко распространенным полинезийским божест-
вом, а его приверженцы в результате этой последней миграции
стали вождями на Самоа, о-вах Общества (в районе Опоа на
о-ве Раиатеа) и на Гавайях. В других местах их влияние, не-
видимому, было невелико, но на о-вах Общества и на Гавайях
они оттеснили потомков первых переселенцев во внутренние
338
районы, и те позже стали известны как манахупе. Однако, по
Мнению Дж. Кука и Дж. Банкса, в конце XVIII в. термин «ма-
рахупе>> на Таити относился к обыкновенным общинникам,
а К. Луомала сумела позже показать, что Хэнди неправомерно
сВязывал это название с первым потоком переселенцев [907].
Анализ К. Луомала был опубликован только в 1951 г.,
а в 1938 г. П. Бак выступил со своей теорией двух потоков
[168], сходной с теорией Хэнди. П. Бак полагал, что полинезий-
цы имели смешанное кавказоидно-монголоидное происхождение
и что они мигрировали из Индонезии через Микронезию двумя
волнами. Первая позже растворилась во второй (доминирующей)
аристократической волне, укрепившейся на о-ве Раиатеа (о-ва
Общества). Пожалуй, несправедливо, что именно эта работа, вы-
шедшая в 1938 г., чаще всего связывается с именем П. Бака,
ведь в 1944 г. он опубликовал гораздо более основательный труд,
где уточнены отдельные положения. Ниже я вернусь к нему.
Сейчас совершенно ясно, что ученые первой половины XX в.,
оживленно обсуждая, сколько миграций было в Полинезии и
откуда они направлялись, не сумели выработать сколько-нибудь
убедительную теорию о происхождении полинезийцев. Одни рас-
сматривали полинезийцев как относительно однородную группу,
другие выискивали среди них негроидов, кавказоидов и монголо-
идов, и почти все говорили о том, что было не менее двух чет-
ких слоев. Среди тех, кто сумел опровергнуть устоявшиеся взгля-
ды, был этнограф Р. Пиддингтон.
В 1939 г. Пиддингтон обрушился на получившие широкое
распространение идеи диффузионизма и концепцию, в соответст-
вии с которой культуры изменяются только под внешним влия-
нием [1098]. По его мнению, концепция культурного ареала
(район распространения какого-либо элемента или комплекса
прямо соответствует его возрасту), предложенная впервые аме-
риканским этнологом Э. Сэпиром, была неверно использована
исследователями Полинезии для обоснования будто бы четко раз-
личных периодов заселения. Еще в 1916 г. Сэпир высказал пре-
достережение, на которое никто не обратил внимания. «Пред-
ставление о культурном слое, будто бы состоящем из большого
количества независимых друг от друга элементов, передвигаю-
щихся без существенной утраты содержания, словно они находят-
ся в герметически закупоренной бутылке, из одного конца мира
в другой, невозможно и противоречит всему историческому опы-
ту»,—писал он [1167, с. 49].
Р. Пиддингтон следующим образом резюмировал свой обзор
Полинезийской исторической этнологии: «Самое наибольшее, на
что способна историческая этнология, это предложить множество
альтернативных решений, не оставляя надежды на выяснение,
какое из них самое верное. Это обнаруживается при беглом взгля-
да на исторические рассуждения, продолжавшиеся более 40 лет
и породившие лишь крайне противоречивые теории о происхож-
дении полинезийской культуры и безосновательные аналогии ее
339
с культурами других этнографических районов. Если когда-щ^
будь что-то и прольет свет на проблему происхождения полине-
зийцев, так это будет скорее археология, чем этнология» [1098
с. 335].
В 1944 г. П. Бак дал детальный анализ культуры Центральной
Полинезии [169, с. 473—477] и оспорил упрощенную теорию
двух слоев, выдвинутую Э. Хэнди. При этом он опирался на те
же положения, что и Э. Сэпир в приведенной выше цитате
Другими словами, элементы культуры могли возникнуть в самой
Полинезии, а не приплыли с какой-то экзотической прародины в
герметически закупоренной бутылке. Теория самого Бака, изло.
женная в этом труде, была, пожалуй, лучшей для своего време-
ни, она базировалась на обширнейших, основательно изученных
данных о фольклоре и материальной культуре. Он разумно воз-
держался от категорических утверждений относительно проис-
хождения и хронологии, настаивая только на том, что первые
поселенцы, не имевшие еще культурных растений и домашних
животных, пришли в Полинезию через Микронезию. Это была
единственная крупная миграция в Полинезию извне; исходя из
появившихся у него антропологических данных и особенностей
культуры, Бак считал меланезийский путь невозможным. Эти
ранние мигранты заселили всю Полинезию, кроме о-ва Пасхи,
а некоторые из них смогли создать на о-ве Раиатеа социально
дифференцированное общество с развитым жречеством (и покло-
нением божеству Тангароа). Это общество, имевшее сильных
вождей, сумело подчинить себе Таити и другие острова архипе-
лага Общества и в конце концов распространило свое влияние
на остальную Восточную Полинезию, включая о-в Пасхи, что
произошло путем миграций в XII—XIV вв. Тонга и Самоа, од
нако, не подверглись воздействию культуры Раиатеа, культурные1
растения и домашние животные попали на этот остров с Фиджи
через Самоа до того, как он стал господствующим в Восточной
Полинезии.
Позже идея П. Бака о микронезийском пути миграции нашла
поддержку Э. Спера [1331], а затем У. Хауэллса и Р. Даффа,
хотя новейшие археологические и лингвистические данные все
более ей противоречат. Но 20 лет назад она была очень популяр-
на и продержалась до начала 60-х годов, когда этнологическим
теоретизированиям пришел конец. В 1952 г., например, Р. Хай-
не-Гельдерн писал о трех слоях в Полинезии: ранняя волна из-
готовителей валикового топора достигла Новой Зеландии; на ру-
беже I в. до н. э. и I в. н. э. произошла следующая миграция
из района Филиппин и Тайваня через Микронезию, и, наконец,
последней была индо-буддийская волна, следы которой он видел
в некоторых аристократических обычаях [695]. В 1961 г.
К. Шмитц выдвинул еще одну теорию двух слоев [1190]. По его
мнению, первая, южноавстронезийская, волна пришла из Во-
сточной Индонезии в Меланезию, где смешалась с предшествую-
щим неавстронезийским населением, образовав «австромеланоп;ц
340
Гавайские о-ва
о-ба Тувалу
ат. Тонгареба
Маркизские о-ба
о-ба Токелау
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ
ат Ра кака к га
Самоа
ЗАПАДНАЯ
О. Футуна
о. Маникики
ат. Пу капука
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ
О-ба Тонга о. Ниуэ
ОКРАИННАЯ
о-ва Общества
о. Ту а мот у
о-ваКука
ЦЕНТРАЛЬНАЯ
о-ва Ту бу а и
............... о.
\Pana
О. ;
Мангарева\______
о. Паски
| Новая
j Зеландия
ОКРАИННАЯ ОКРАИННАЯ
Членение полинезийской культуры (по
Э. Барроузу)
ную» культуру, носители которой и заселили Полинезию. Позже
через Микронезию в Полинезию попала другая самостоятельная
волна, названная им североавстронезийской. Теорию К. Шмитца,
будь она выражена в менее крайней форме, можно было бы увя-
зать с той картиной развития в Меланезии, которую рисуют со-
временные лингвисты и археологи.
В 1960 г. уже большинство специалистов приняли идею о
едином происхождении полинезийской культуры. Лингвисты и ар-
хеологи потеснили этнологов, что было закономерным. Но мне
бы не хотелось, чтобы у читателя создалось впечатление, будто
я намеренно порочу историческую этнологию; она сыграла зна-
чительную роль, подготовив поле деятельности для полинезий-
ской археологии, и, несмотря на заблуждения, была нормальным
продуктом своего времени. Одно достижение исторической этно-
логии стало, как мне всегда казалось, фактически основой со-
временной полинезийской археологии. Это схема, опубликован-
ная в 1938 г. Э. Барроузом [187].
Э. Барроуз решил детально изучить распространение харак-
терных этнографических особенностей (и социальных, и мате-
риальных) во всей Полинезии. Он выяснил, что различия в их
распространении позволяют выделить две главные культурные
области — Западную Полинезию и Центрально-Окраинную Поли-
незию. В Западную Полинезию входят Тонга, Самоа и соседние
группы; в Центральную — Гавайи, о-ва Общества, южная часть
о-вов Кука, Тубуаи и Туамоту; в Окраинную — Маркизские ост-
рова, о-в Пасхи и Новая Зеландия. Современные исследователи
341
предпочитают объединять Центральную и Окраинную Полине-
зию под общим названием — Восточная Полинезия, и ниже я
часто буду использовать этот термин в культурно-историческом
смысле. Э. Барроуз выделил еще одну группу, которую назвал
промежуточной Полинезией. В нее он включил атоллы северной
части о-вов Кука, Токелау и о-ва Тувалу. Как отметил позже
Э. Вайда, немногочисленное население этих атоллов не имело сид
сопротивляться влияниям, приходившим как с востока, так и с
запада Полинезии.
Хотя деление, введенное Э- Барроузом, основывается на эт-
нографических критериях, оно имеет большое значение и для со-
временных археологов, изучающих доисторическое прошлое По-
линезии. Барроуз был прав, предположив, что западнополинезий-
ские культуры развивались независимо от центрально-окраинных
и наоборот. Некоторые изделия, широко распространенные в
Центрально-Окраинной Полинезии, в Западной практически от-
сутствовали. Это черешковые тесла, простые раковинные рыбо-
ловные крючки, каменные песты и вырезанные из камня и де-
рева человеческие фигуры. Техника изготовления тапы, строи-
тельства домов и лодок, терминология родства и религия в обеих
областях также различались. Еще более важен с археологиче-
ской точки зрения тот факт, что храмы Центрально-Окраинной
Полинезии состояли из открытых дворов с платформами и колон-
нами (их обычно называют марае), тогда как храмы Западной
Полинезии представляли собой большие дома, иногда на земля-
ных или каменных платформах. Схему Барроуза нельзя воспри-
нимать как абсолютную:* в Центрально-Окраинной Полинезии,
например, иногда встречались дома богов, а на западе—череш-
ковые тесла и резные человеческие фигуры. Но деление на за-
пад и восток до сих пор сохраняет большое научное значение.
Э. Барроуз подверг также сомнению теории нескольких слоев;
распространение культурных элементов, по его мнению, отража-
ет скорее процессы диффузии, местного развития и забвения, чем
существование разновременных культурных слоев, накладывав-
шихся друг на друга. Он считал, что полинезийцы имели единое
происхождение, но утверждал, что восточные полинезийцы на-
ходились под сильным влиянием из Микронезии, а западные —
из Меланезии. Как будет показано ниже, в пользу этого мнения
говорит большое сходство восточнополинезийских рыболовных
крючков с микронезийскими [22].
Совершив экскурс в историческую этнологию, можно обра-
титься к более спорному вопросу о контактах между Америкой
и Полинезией. До 1950 г. им занимались многие специалисты,
большинство которых воздерживались от утверждения о массо-
вых трансокеанских контактах в любом направлении [1029;
354; 412; 163; 695; 746]. Некоторые ученые, не боявшиеся рис-
кнуть своей репутацией, высказывали предположение, что поли-
незийцы плавали в Америку, а не наоборот. Т. Хейердал, один
из самых замечательных людей, интересовавшихся доисториче-
342
ской Полинезией [771], отверг все существовавшие теории и
представил полинезийцев миллионам читателей во всем мире.
Т. Хейердал в молодости провел год на Маркизских островах
и пришел к убеждению, что полинезийцы имеют американское
происхождение. Когда он предположил, что люди из Перу и Эк-
вадора плавали в Полинезию на бальсовых плотах, чему благо-
приятствовали преобладающие ветра и течения, его ученые друзья
заявили, что бальсовые плоты быстро дают течь и тонут.
Этот аргумент не убедил Хейердала, и в 1947 г. [701] он с то-
варищами построил в бухте Кальяо бальсовый плот «Кон-Тики»
типа тех плотов, которые, как сообщали хроники начала XVI в.,
курсировали вдоль берегов Эквадора и Северного Перу. Отбук-
сированный на 80 км из бухты Кальяо, плот плыл по ветру и
течению 101 день, пока не разбился у атолла Рароиа в архипе-
лаге Туамоту. Многие смеялись, Хейердал получил мировую из-
вестность, я же полагаю, что он доказал важное положение —
южноамериканские индейцы могли добираться до Полинезии..
В 1952 г. Т. Хейердал опубликовал подробное обоснование
своей теории [702; 706; 708]. Как и некоторые его предшествен-
ники, он считал, что полинезийцы не могли мигрировать через
Меланезию и даже через атоллы Микронезии, и соглашался с
У. Черчиллем в том, что полинезийские языки неродственны
малайским. В действительности Хейердал попал в обычную для
науки доархеологической эпохи ловушку — раз Меланезия и По-
линезия ныне различаются по культуре и антропологическому
типу, значит, они всегда были совершенно особыми мирами. Он
принял и традиционные датировки, в соответствии с которыми
миграции полинезийцев происходили в течение последнего ты-
сячелетия, но отметил, что отсутствие санскритских слоев в по-
линезийских языках свидетельствует против появления полине-
зийцев из Юго-Восточной Азии. Вместе с тем Хейердал, видимо,
разделял мнение о первичном доамериканском происхождении
населения этого района.
По мнению Хейердала, впервые Полинезия была заселена
белокожими кавказоидами, пришедшими из Южной Америки
около 800 г. н. э. Возможно, они обнаружили меланезийцев,
появившихся здесь еще раньше (первую волну), но не исклю-
чено, что позже отправились в Меланезию и привезли оттуда
рабов (Хейердал был, очевидно, убежден в полной отсталости
меланезийцев). Эти кавказоиды, происходившие, возможно, из
Северной Африки, переселились в Америку и основали там раз-
ные цивилизации, а затем осели в Боливии, в районе Тиауана-
ко,— родине одной из классических южноамериканских цивили-
заций. Оттуда их вытеснили, и они со своим вождем Кон Тики
Виракоча, впоследствии обожествленном как всесоздатель, ушли
через Перу на север в Южный Эквадор, а затем уплыли в Ти-
хий океан, чтобы никогда не возвращаться. Эти кавказоиды об-
жили большинство районов Полинезии и оставили свое изобра-
жение в статуях о-ва Пасхи.
343
Позже, в XII—XIII вв., на Гавайские о-ва из Британской
Колумбии приплыли предки современных полинезийцев, изгнан,
ные натиском племен сэлишей. Хейердал отождествлял этих по-
линезийцев с индейцами квакиутль, считая, что они приплыли
из района пролива Хекате у берегов Британской Колумбии, так
как это слово напоминало ему название восточнополинезийской
прародины — Гаваики.
Для обоснования своих доводов Т. Хейердал использовал бо-
танические данные: в добавление к более приемлемым батату и
дикому хлопчатнику он пытался включить в список американских
интродукций в Полинезию кокосы, тыкву-горлянку, ямсовые бобы
(Pachyrrhizus) и собак. Хейердал собрал невероятное количество
этнографических аналогий между Полинезией и Америкой, многие
сомнительной ценности, и, отбросив лингвистические проблемы,
заявил, что язык Тиауанако вымер, а более поздние инки, чей
язык (кечуа) был абсолютно неродствен полинезийским, в Поли-
незию не переселялись.
Неудивительно, что литература 50-х годов изобиловала анти-
хейердаловскими выступлениями. Р. Хайне-Гельдерн обнаружил
у Хейердала принципиальную логическую ошибку: если полине-
зийцы не могли приплыть в Полинезию с запада против ветра,
то как же им удалось привезти из Меланезии в Восточную По-
линезию такие культурные растения, как таро, ямс и банан,
а также свиней и кур? [695]. Ведь сам Хейердал признавал ин-
до-малайское происхождение этих растений. Другой пылкий от-
клик последовал со стороны Р. Саггза в 1960 г. [1338, гл. 16];
мы расскажем о нем позже, когда речь пойдет о современном
состоянии археологии о-ва Пасхи и Перу. Т. Хейердал, может
быть, не попал в цель, но с гипотезой о контактах Америки и
Полинезии не так-то просто разделаться.
После работ Хейердала разброд в области теорий происхож-
дения полинезийцев продолжался недолго: на основе археологиче-
ских данных начала формироваться современная точка зрения.
В 1960 г. Р. Саггз использовал эти данные, чтобы обосновать
свою гипотезу о происхождении полинезийцев из Юго-Восточно-
го Китая, откуда они якобы были вытеснены шанской экспан-
сией [1338]. Сейчас эта гипотеза нуждается в серьезном пере-
смотре, но общее направление было верным. В 1967 г. Р. Грин
использовал накопившиеся знания о поселках лапита в Мелане-
зии и Западной Полинезии для того, чтобы поместить прароди-
ну полинезийцев в Восточной Меланезии [581]. (О современных
взглядах на проблему происхождения полинезийцев см. [955;
438; 540; 94]).
Доистория Западной Полинезии
В главе VIII говорилось о том, что носители культуры лапи-
та в XII в. до н. э. обосновались на Тонга, а в конце II тыся-
челетия до н. э. отправились оттуда на Самоа. После 400 г. до
344
Н^МАРНИЗСНИЕО-BAl
О-ВА ОБЩЕСТВА
-- о-о.Эйао-------йа—
‘ XЦ’ва~т‘‘* ~ лД'-л-
~------"ХанС y\-^$LZ=
L,o.У।а-Пу&долина '
------— Ханауи<'\/ .А --
— - -- ------ , х^>>-о.Хива-Оа
------ ~^о Т axyamazz:
- =?.^--------- 1
=— .
^упити-^^^у.-^- - „. .----
о.Бово-Бора.у^1'- --------
=^.P^^tj^£.°XyaxuHe .. . ..
~м а рае
~ ! анитапцдтеа'
X-
. - ----о.Муреа
• • .t агп-Тетиавоп' •
:долина Опуноху— —
100 нм ——-------------
I г.о.Фату-Хива:
И»Окм
иарае'Махаиатеа'.
ГАВАЙСКИЕ.О-ВА
ir~zz_dozo. Ненер:500км:
Островные группы и археологические памят-
ники Полинезии
и. э. на Тонга и Самоа керамика лапита утратила орнамент и к
началу нашей эры совершенно перестала производиться. В I ТЬ11
сячелетии до н. э. культура лапита этих двух районов послу
ла фундаментом для полинезийских обществ, которые застали
первые европейские исследователи. Перейдем к рассмотрению
этой линии развития.
Не возвращаясь к описанию культуры лапита, проанализир\
ем последующее развитие потомков ее носителей на Самоа ’и
Тонга. В этих районах, несмотря на их географическую близость
и постоянные контакты между ними, возникли различные куль-
туры.
Самоанцы были, по-видимому, главными инициаторами за-
селения Восточной Полинезии. Ко времени появления европей-
цев на Тонга и Самоа сложились довольно разные общества и
материальная культура, причем тонганцы, видимо, упорнее цеп-
лялись за свое лапитоидное наследие.
В наших знаниях о Тонга существует досадный пробел: ниче-
го не известно о I тысячелетии н. э. Раскопками еще не удалое г»
связать этот период воедино, а соответствующего фольклора и,
очевидно, наземных сооружений не обнаруживается. Остается
только сожалеть об этом пробеле, так как именно в этот период
шло формирование тонганского общества, которое застал Дж. Кук
во время второго и третьего плаваний [76]. В 1777 г. тонганское
общество было одним из наиболее стратифицированных в Поли-
незии. Кук наблюдал, как простые общинники сгибались, чтобы
коснуться ног вождя во .время его шествования, и просовывали
голову между его ступнями, когда он сидел, а миссионеры с суд-
на «Дафф» видели в 1797 г., как вождь, подплывая к европей-
скому кораблю, подминал своей двойной лодкой лодчонки про-
стых общинников [1462, с. 234—235]. В основе организации об-
щества на Тонга лежали типичные для Полинезии рэмэджи, но
ко времени появления европейцев усиление борьбы за престиж
превратило это общество в стратифицированное, по классифика-
ции И. Голдмена [535, гл. 12].
По традиции [515; 257] старшая правящая линия на Тонга
была представлена династией Туи Тонга, генеалогия которой
восходила к 950 г. н. э. и которая начиная с 1200 г. н. э. уп-
равляла из своего района Муа на Тонгатапу не только всей тон-
ганской группой, но и некоторыми частями Самоа. Примерно к
середине II тысячелетия н. э. светская власть перешла к дина-
стии Туи Хаа Такалауа, а Линия Туи Тонга до середины XIX в.
сохраняла некоторую сакральную власть. Около 1600 г. светская
власть от Туи Хаа Такалауа перешла к династии Туи Каноку-
полу, и последняя сохраняет ее до сих пор в лице короля Тау-
фа-Ахау Тупоу IV. Устные предания также свидетельствуют о
том, что воины Тонга в прошлом покорили о-ва Увеа (о-ва Уол-
лис), Футуна (о-ва Хорн) и Ротума, и они, видимо, были самы-
ми активными мореплавателями в Западной Полинезии. Во вре-
мена появления здесь Дж. Кука они все еще плавали на Самоа
346
п привозили оружие, циновки и керамику с Фиджи, хотя обита-
тели этого архипелага, по-видимому, вселяли в них страх.
Археологически последние два тысячелетия на Тонга отно-
сятся к бескерамическому периоду. С ним связано большое ко-
личество наземных сооружений, но и по фольклорным, и по ра-
диоуглеродным датировкам они не выходят за рамки последнего
тысячелетия. Древнейшим считается массивное сооружение из
трех камней, называемое Хаамонга-а-Мауи, которое находится
на востоке Тонгатапу; предание говорит, что его возвел Туи
Тонга XI примерно в 1200 г. н. э. как символ тесной связи двух
своих сыновей. Оно состоит из двух обтесанных, вертикально
поставленных коралловых блоков, каждый, по У. Маккерну, ве-
сом 30—40 т, с глубокими вырезами наверху, в которые уложен
поперечный камень. На последнем сверху имеются углубление
и желобки, служившие, по словам нынешнего короля Тонга, для
определения равноденствия по звездам. Рядом располагалось еще
несколько больших вертикальных коралловых плит неизвестного
назначения.
Другие наземные сооружения на Тонга представлены в основ-
ном насыпями. Детально они были описаны в 1929 г. У. Маккер-
ном [928], который разбил их на три группы: насыпи для от-
дыха вождей — эси (Дж. Кук считал, что последние использо-
вались также для питья кавы); насыпи (иногда с ямами), где
вожди развлекались ловлей голубей; погребальные курганы. По-
следние Маккерн также подразделил на три группы: небольшие
холмики над могилами простых общинников; круглые земляные
курганы с расположенными внутри гробницами из коралловых
плит (фиатока) для вождей; большие прямоугольные погребаль-
ные курганы, обычно ступенчатые и облицованные камнем (лан-
ги), для членов династии Туи Тонга.
Во время второго и третьего плаваний Дж. Кук описал насы-
пи типа эси и фиатока, причем отметил, что на последних иног-
да ставились дома, куда помещали тела покойников, а также раз-
ные деревянные фигуры. Позднее Дж. Уилсон наблюдал другую
насыпь типа фиатока, поднимавшуюся над коралловой погребаль-
ной камерой, сверху был поставлен дом. Судя по ранним сооб-
щениям, эти сооружения, видимо, использовались и как места
погребения вождей, и как дома богов, в которых совершались
религиозные обряды [1462, с. 241]. Некоторые сооружения, кото-
рые видел Кук, были облицованы деревом или каменными пли-
тами. Однако, как подчеркнула Дж. Дэвидсон, ни один из ран-
них наблюдателей не упоминает термин «ланги», что, возмож-
но, говорит о его недавнем возникновении [326]. Большинство
ланги (28 из 45 зафиксированных) расположено на Топгатапу
вокруг церемониального центра Туи Тонга в Муа. Наиболее жи-
вописные из этих сооружений имеют до пяти невысоких ступе-
ней, выложенных из обтесанных коралловых плит. Замечатель-
ная Паэпаэ-о-Телеа, которую традиционно относят к XVI в.,
имеет две террасы из обтесанных плит до 1,3 м толщиной, с вре-
347
данной ступенькой на уровне земли. Некоторые из угловых кам-
ней обтесаны в форме сиденья.
Позже Дж. Дэвидсон обследовала многочисленные насыпи
о-вов Вавау на севере Тонга, а в 1964 г. раскопала два земляных
кургана в Ателе на о-ве Тонгатапу [322]. Оба были возведены
примерно 1000 лет назад, и в каждом находилось более 100 вы
тянутых или слегка скорченных погребений в ямах, засыпанных
белым песком. Некоторые были, очевидно, завернуты в черный
саван из таны. В результате своих исследований Дэвидсон приш-
ла к выводу, что классификация, предложенная Маккерном, прак
тически непригодна для полевых работ и ее можно использовать
лишь при наличии дополнительной археологической или фольк-
лорной информации, получить которую удается нечасто2.
Судя по описаниям Дж. Кука и Дж. Уилсона, в период ран-
них контактов с европейцами расселение на Тонга не было ком-
пактным: отдельные жилища стояли среди огородов, обнесенных
заборами с аккуратными воротами. Между домохозяйствами про-
ходили дороги и тропки. Встречались, видимо, и локальные кон-
центрации домов вокруг мест обитания вождей, но поселков как
таковых, видимо, не было, что соответствует общей картине рас-
селения в доисторической Полинезии. Только на Тонгатапу на-
ходился большой церемониальный центр в Муа [928, с. 92
101; 585, с. 16], где на берегу внутренней лагуны располагались
окруженные оградой жилища семейств Туи Тонга и Туи Хаа
Такалауа. Площадь этого огороженного пространства составляла
примерно 400x500 м. От остальной территории острова его от-
деляли глубокий ров и вал; внутри было много платформ для
домов вождей, их семей и приближенных, а также жрецов.
В центре находилась большая прямоугольная открытая площад-
ка (малае), а внутри ограды и вне ее располагалось несколько
массивных гробниц типа ланги. Как рассказывается в преданиях,
Муа стало местом пребывания семейства Туи Тонга в XI в.,
а оборонительные сооружения были созданы около 1400 г.
В XVII в. с юга был пристроен другой большой укрепленный
комплекс для семьи Туи Канокуполу. Насколько мне известно,
Муа — единственное древнее земляное укрепление на Тонга.
В период ранних контактов с европейцами в тонганской ма-
териальной культуре сохранились некоторые черты лапитскою
наследия, там преобладали простые бесчерешковые тесла, сохра-
нялись длинные пронизки в ожерельях [782], почти не было ры-
боловного инвентаря из раковин, если не считать редких блесен,
возможно проникших довольно поздно из Восточной Полинезии.
Вполне вероятно, что описанные этнографами тонганцы являют
ся прямыми потомками своих лапитских предшественников, тем
более что ни фольклорные, ни археологические материалы не да-
ют оснований говорить о разрыве в эволюции тонганской куль-
туры.
Если Тонга — плоские коралловые острова, то Самоа —вы-
сокие вулканические. Доисторическая культура Самоа, видимо,
348
послужила истоком рассеянных островных культур Восточной
Полинезии. Самоа вполне могли быть Гавайками — традиционной
прародиной, закрепившейся в памяти многих восточных полине-
зийцев. Возможно, не случайно один из островов Западного Са-
моа называется Савайи (это самоанский вариант слова «Гава-
йки»).
Западные острова архипелага Самоа принадлежат независимо-
му государству — Западному Самоа, восточные — владению США
Восточное Самоа. Большая часть археологической информации
получена в Западном Самоа в результате работ, проведенных
там в 1962—1967 гг. группой археологов под руководством
р. Грина и Дж. Дэвидсон [599; 600]. Западному Самоа принад-
лежат два крупнейших острова в архипелаге — Савайи и У полу.
Выше говорилось, что у лагуны в Мулифануа на о-ве У полу
недавно были найдены фрагменты орнаментированной керамики
лапита, но, к сожалению, не в слое. Они датируются 1000 г. до
н. э. и, очевидно, подтверждают наличие носителей культуры ла-
пита на Самоа. Однако стратиграфическая колонка, полученная
Грином и Дэвидсон для Западного Самоа, начинается только с
300 г. н. э., а в этот период самоанская керамика была уже не-
орнаментированной. В начале н. э., как и на Тонга, она вообще
вышла из употребления, и с этих пор археологические остатки
на Самоа представляют собой в основном цоколи домов и других
сооружений, а также некерамический инвентарь. Поэтому доисто-
рию Самоа можно разделить па два периода — керамический
(1000 г. до н. э.— 200 г. н. э.) и бескерамический (200 г. н. э.—
этнографическое настоящее).
Керамическая фаза известна в основном из двух мест на о-ве
Уполу: в Сасоаа, в долине Фалефа и в Ваилеле к востоку от
Апиа (Дж. Дженнингз недавно сообщил еще о двух памятниках
на северо-западе Уполу [776]). Район Ваилеле характеризуется
многочисленными земляными насыпями, видимо служившими ос-
нованиями для жилищ. Они занимают почти 1 кв. км. Некоторые
из этих насыпей были частично раскопаны и керамики не дали,
но две были на старых культурных слоях (в этот ранний период
насыпей еще не возводили), содержавших керамику, тесла и да-
тирующихся по 14С 300 г. до н. э.— 200 г. н. э. Сходный ма-
териал из слоя, подстилавшего заброшенное домохозяйство
XIX в., был получен в поселке Сасоаа, расположенном в 3 км
от побережья в долине Фалефа. А в 6 км от побережья в той
Же долине был собран дополнительный материал, говорящий о
наличии на острове по крайней мере к началу нашей эры до-
вольно многочисленного населения.
Вся керамика, из Ваилеле и Сасоаа неорнаментировапная,
за исключением редких венчиков с насечками, восстановленные
формы в основном представляют собой простые круглодоппые
чаши, которые, несмотря на первоначальные споры [540; 549;
591], теперь единодушно считаются поздними упрощенными реп-
ликами более ранних форм лапита. Примеси целиком состоят из
349
местного самоанского песка; отмечается четкая линия эволюции
от красивой тонкой керамики, лучше всего представленной ?
Сасоаа, к грубой толстостенной, обычной в Ваилеле. Особенна
важны найденные вместе с керамикой каменные тесла. Как п
на Тонга, они не имеют черешков и квадратными и плоско-вьь
пуклыми сечениями продолжают традицию культуры лапищ
Тесла овального сечения, иногда встречающиеся на Тонга, на Са*
моа уже исчезли, зато появились тесла нового типа, треугольные
в сечении, имевшие огромное значение в Восточной Полинезии
Как подчеркнул Р. Грин, эти изменения типов тесел на Самое
могли быть связаны с переселением людей через «андезитовую
линию», проходящую между Тонга и Самоа [600, с. 142]. Так
как Самоя находятся в океанийском геологическом районе, гДе
преобладают базальтовые скалы, можно предположить, что оби-
лие этих мягких, поддающихся обработке базальтов способстюь
вало развитию более угловатых форм тесел, типичных для Самоа
и Восточной Полинезии в целом (кроме Новой Зеландии).
Ранний самоанский набор тесел является фактически исход
ным и очень напоминает ранние тесла, найденные на Маркизских
островах и о-вах Общества в Восточной Полинезии [588]; ранние
самоанские комплексы сближает с ранними комплексами Восточ
ной Полинезии также отсутствие в них раковинных украшешь'1
и наличие каменных грузил, использовавшихся при ловле ось-
миногов [599, с. 134—135; 1111]. Эта культурная преемствен
ность между Самоа и Восточной Полинезией и отсутствие 2 тыс.
лет назад культурного сходства между Тонга и Самоа побудили
Р. Грина заявить, что «процесс формирования полинезийцев на-
чался на Тонга... но формирование древнейшего подлинно поли-
незийского комплекса завершилось на Самоа и других островах
Западной Полинезии» [591, с. 84—85; 582]. Другими островами,
которые имел в виду Грин, были, видимо, Увеа и Футуна, при
чем на последнем, как уже отмечалось, имелась поздняя керами
ка лапита.
К концу керамической фазы население с Самоа или соседних
островов (но не с Тонга) отправилось на поиски места поселения
в Восточную Полинезию, и к этому мы еще вернемся. Но послед-
ние 2 тыс. лет на Самоа (как и па Тонга) — особый бескерамиче
скип период доистории, завершившийся к началу XIX в.
Бескерамический период истории на Самоа известен в основ-
ном по наземным сооружениям: каменным и земляным насыпям
террасам и нескольким земляным укреплениям. На севере о-ва
Уполу в долинах Фалефа и Луатуапуу, а также в районе Вайле
ле было обследовано и частично раскопано множество таких со-
оружений. Обычно они встречались группами в долинах и пред
горьях, но некоторые располагались на довольно больших высо-
тах. Среди них были земледельческие террасы, мощные терраса
или платформы для жилищ с овальными ободами, оставшимися
от стен, и небольшое количество земляных укреплений. Одно та-
кое укрепление, возведенное в долине Луатуануу на отвесное
350
скале длиной около 700 м, имело террасы и два параллельных за-
щитных вала на нижних подступах. На некоторых террасах най-
дены ямы, возможно служившие для хранения плодов хлебного
дерева (сходные ямы обнаружены в керамических слоях в Ваи-
леле). Радиоуглеродные даты свидетельствуют о том, что какая-
то часть этого памятника могла быть построена еще в 400 г. н. э.
В таком случае это укрепление — древнейшее в Полинезии. Ведь
в двух центрах, прославившихся строительством крепостей,— на
фиджи и Новой Зеландии — данный процесс начался не ранее
Ц00 г. н. э.
Очевидно, расселение на Самоа в доисторический период не
было нуклеарным, хотя ранние авторы ошибочно полагали, что
компактные поселки, отмечавшиеся с 1830 г., встречались и в
глубоком прошлом [1162; 321]. Сейчас выяснилось, что на Са-
моа, как и во многих других частях Полинезии, эти поселки воз-
никли после появления европейских мореплавателей, торговцев
и миссионеров, причем этому процессу способствовала и депопу-
ляция. Доисторические постройки были равномерно рассеяны по
прибрежным и внутренним, более плодородным районам. В соот-
ветствии с ранними европейскими источниками, проанализиро-
ванными Дж. Дэвидсон [321], основными типами сооружений
были жилые дома и общественные здания, в частности большие
общинные дома (фале теле), построенные на приподнятых плат-
формах разных размеров, а также открытые площадки для цере-
моний, известные (как и на Тонга) под названием «малае»,
и дома богов — «фале аиту». Жилища и общественные здания
обычно имели скругленные углы, а иногда вообще были круглы-
ми, причем по раскопкам в Сасоаа известно, что эти формы вос-
ходят к керамическому периоду. Дома богов описаны плохо, но в
раннем миссионерском источнике Дж. Дэвидсон [321, с. 66]
обнаружила упоминание, возможно, именно о таком доме с дву-
мя трупами, лежавшими на катафалке в виде лодки, и деревян-
ной статуей, находящейся внутри. На о-вах Савайи и Уполу
археологи выявили множество звездообразных насыпей из земли
или каменных блоков, на которых, возможно, также размещались
Дома богов. Правда, в раннем источнике есть указание, что одна
Насыпь в форме звезды в
Ваито-о-мули (о-в Савайи)
351
из них служила местом, где вожди ловили голубей для гадааа?1
[321, с. 67]. Выше говорилось, что некоторые насыпи на Тонгц
использовались именно для этих целей. Но на Самоа, видимо, ае
было крупных погребальных курганов тонганского типа 3, и ни аа
Тонга, ни на Самоа не встречалось открытых храмов (марае)
игравших столь важную роль в Восточной Полинезии. ’
К сожалению, датировать эти наземные сооружения очень
трудно, в особенности из-за отсутствия керамики, хотя устаноь-
лено, что многие из уже исследованных относятся к последнему
тысячелетию. Но в процессе перестроек и с течением времени бо\
лее ранние сооружения скрывались из виду или уничтожались
Одна из самых великолепных групп насыпей на Самоа располо-
жена в районе Палаули на юго-востоке о-ва Савайи. В центре ес
стоит огромная, сложенная из каменных блоков пирамида с пло-
ской вершиной, известная как Пулемелеи [1199]. Площадь ее
основания — 60x50 м, в высоту она достигает 12 м. Со всех сти-
рон к вершине ведут слегка углубленные пандусы и вымостки,
вокруг располагаются множество других платформ, дороги ц
каменные стены, как и подобает в главном церемониальном цент-
ре. На вершине Пулемелеи найдены ямки для столбов и овал из
небольших каменных пирамидок, но назначение всего сооружения
неизвестно. Возможно, на его вершине когда-то стояли главные
общественные здания, в частности фале теле. Пулемелеи в сво-
ем нынешнем виде является, видимо, крупнейшей из сохранив-
шихся в Полинезии искусственных насыпей.
Ко времени появления европейцев общество самоанского типа,
описанное выше, вероятно, уже сложилось. Как уже отмечалось,
совет старейшин и присуждение титулов в ходе открытых выбо-
ров отличают его от остальных полинезийских обществ. Но ран
ние европейские сообщения о Самоа крайне немногочисленны,
и период до начала записей миссионеров, ведущихся с 30-х го-
дов XIX в., известен плохо. В последние годы много спорили о
самоанской системе родства и политической структуре. М. Са-
линз и М. Эмбер полагали, что родственные группы распадались
на локализованные и независимые общины, владевшие землеь
[1162; 400; 401; 1458, с. 454], но Дж. Фримен считает, что они
были ближе к нормальному полинезийскому типу (во главе с вер-
ховными вождями) [486]. Разумеется, археология не может пре
лить свет на все эти проблемы, но, показывая, что для доистори
ческой эпохи было типично рассеянное расселение полинезийско-
го типа, она, видимо, подтверждает, что в прошлом когнатнаи
социальная структура фактически играла большую роль, чем во
время появления европейцев. С этим согласны и М. Эмбер [4021
и И. Голдмен [535, гл. II].
Опираясь лишь на археологические и экологические данные,
трудно объяснить своеобразное развитие самоанской социально11
и политической организации; многое могло быть обусловлено дея
тельностью отдельных личностей, а не долговременными тендсп
циями социального развития. В доисторический период самоанп1’1
352
были непоседливым народом: почти бесспорно, что именно они
первоначально заселили Восточную Полинезию, в наши дни са^
моанцы — одна из наиболее развитых полинезийских народностей
в Океании, оказавшая в прошлом сильное сопротивление евро-
пейскому господству.
О позднем этапе доистории в остальных частях Западной По-
линезии практически ничего не известно. Во многих местах обна-
ружены дома богов и открытые малае, а на о-вах Ниутао (о-ва
Тувалу), Алофи, Увеа и Ануда имеются вертикально стоящие
камни, характерные для многих восточнополинезийских культо-
вых сооружений [187, с. 77—78; 808, с. 28]. Из этого ясно, что
деление Полинезии па Восточную и Западную, предложенное
Э. Барроузом, в этом смысле нельзя принимать абсолютно. Не-
давно Р. Грин обобщил данные о типах ранних поселений в За-
падной Полинезии и на полинезийских островах Меланезии и от-
метил наличие на некоторых островах (Футуна, Атафу в группе
Токелау, Тикопиа4, Нукуоро и Каппнгамаранги) крупных ком-
пактных поселков [585]; однако не всегда ясно, появились ли
они после начала контактов с европейцами или еще в доисториче-
скую эпоху.
Теперь мы можем обратиться к последней области, заселен-
ной австронезийцами,— к Восточной Полинезии.
Ранняя восточнополинезийская культура
(300- 1200 гг. н. э.)
Хотя в последние годы появилось довольно много археологи-
ческих данных об о-вах Самоа и Тонга, количество информации
о Западной Полинезии не идет ни в какое сравнение с тем, что
поступает из Восточной Полинезии. С Маркизских и Гавайских
островов, с о-ва Пасхи, с юга о-вов Кука и с Новой Зеландии
получены значительные археологические серии, причем благодаря
изначальной однородности восточнополинезийской культуры их
нетрудно увязать друг с другом.
В целом полинезийская культура выкристаллизовалась, прой-
дя через ряд фильтров. Древнейшие полинезийцы поселились на
о-вах Тонга до 1200 г. до н. э., а вскоре после этого заселили и
Самоа. Через 500—1000 лет относительной изоляции на Самоа
первопоселенцы отправились в какой-то район Восточной Поли-
незии. Ясно, что за время изоляции в Западной Полинезии про-
изошло много существенных культурных изменений, которых не
знали синхронные культуры Меланезии. Частично именно эти
изменения легли в основу полинезийского языкового и этногра-
фического единства, которое обнаружили первые европейцы. Ко-
нечно, этим нельзя объяснять развитие всей полинезийской куль-
туры, так как она, видимо, в большой степени являлась наслед-
ницей культуры лапита, которая позже в Меланезии в условиях
сильного культурного соперничества значительно видоизмени-
12 Заказ № 2306
353
лась. Тем не менее концепция о двух последовательных фильт-
рах — на Тонга и на Самоа — подходит, очевидно, и для всей
Полинезии, и для ее восточного ареала.
Но не все острова Восточной Полинезии заселялись независи-
мо с Самоа. В Восточной Полинезии наблюдаются некоторые
языковые особенности и такие этнографические черты, как рако-
винные рыболовные крючки, черешковые тесла, каменные песты,
открытые святилища с дворами и платформами, которые несвой-
ственны Западной Полинезии. Было бы заблуждением считать,
что эти особенности вновь и вновь самостоятельно возникали в
разных местах и что их сходство вызвано чистой случайностью.
Можно предположить, что существовал еще один фильтр, на этот
раз в самой Восточной Полинезии, где за несколько веков изоля-
ции эти особенности культуры развились независимо от влияния
из Западной Полинезии. Таким фильтром, судя по современным
данным, могли быть Маркизские острова, которые я бы назвал
восточнополинезийским центром первичной дивергенции [88].
В течение I тысячелетия н. э. были заселены все основные
районы Восточной Полинезии, о которых есть данные. Повсюду,
где проводились соответствующие раскопки, комплексы раннего
периода отличались определенной однородностью, что позволило
мне сгруппировать их в раннюю восточнополинезийскую культу-
ру. В этих комплексах встречались и своеобразные изделия, от-
сутствовавшие на Тонга и Самоа, и многие вещи, которые, оче-
видно, свидетельствовали о западнополинезийском происхожде-
нии. Выше говорилось, что раковинные украшения, типичные
для культуры лапита на Тонга, на Самоа отсутствовали; за неко-
торыми исключениями, их не было и в Восточной Полинезии.
Древнейшие восточнополинезийские тесла, подобно самоанским
ir тонганским, не имели черешков (хотя черешки развиваются
очень быстро). А их сечения, прямоугольные, трапециевидные,
треугольные и плоско-выпуклые, указывают на прямую преем-
ственность от культуры о-вов Самоа [418; 588]. К этнографиче-
ским чертам, связывающим Западную и раннюю Восточную По-
линезию, относятся также блесны, использовавшиеся при ловле
осьминогов, раковинные тесла и долота, раковинные ножи, резцы
для татуировки и керамика [1111; 582, с. 104]. Вместе с тем укра-
шения из китового уса, костяные стержни, каменные песты и ра-
ковинный рыболовный инвентарь специфичны для ранней Восточ-
ной Полинезии. Последний так важен для археологии, что на нем
следует хотя бы коротко остановиться.
В Восточной Полинезии древние рыболовные крючки пред-
ставлены двумя основными группами: крючки для наживки и
крючки с блеснами, которые без всякой наживки тянулись на
веревке за движущейся лодкой у поверхности воды. Первые в
древности изготовлялись в основном из раковин, кости пли камня
(каменные встречались, видимо, только на о-вах Пасхи и Пит-
кэрн), а этнографам известны их образцы из черепашьих панци-
рей, дерева (для ловли акул и наждак-рыбы) и скорлупы коко-
354
Рыболовный инвентарь из Восточной Полинезии: a—d, j, к - цельные и
составные крючки для наживки; е - ранний тип маркизского вращающего-
ся крючка из раковины жемчужницы; / - перламутровая блесна из Хане
(Маркизские острова); g, h- перламутровые жала от крючков с блеснами
с Гавайев и с о-ва Бора-Бора; i - приманка гавайского типа для ловли
осьминога (показано местоположение грузила, блесны из каури и жала);
I — цельный раковинный крючок с блесной с атолла Пукапука (показан
способ соединения отдельных частей)
совых орехов. Они могли быть цельными или составными. В пос-
леднем случае стержень и жало изготовлялись отдельно и
прикреплялись основаниями. Блесны обычно имели форму рыбки
из перламутровой раковины или какой-либо другой раковины
светлых тонов (на Новой Зеландии из раковины Haliotis). Крюч-
ки второго типа состояли из такой блесны и загнутого жала из
перламутровой раковины, щитка черепахи или кости, связанных
вместе у основания. Крючки с блеснами применялись для ловли
плавающих у поверхности прожорливых рыб, таких, как бонито,
и их часто называли «защепы для бонито».
В Центральной Полинезии, в особенности на Маркизских
островах, о-вах Общества и Кука, в доисторический период крюч-
ки делались из перламутровых раковин, причем крючки для на-
живки были цельными и имели форму круга (так называемые
вращающиеся крючки) или полуовала (колющие крючки). Так
как раковины трудно поддаются обработке, шипы здесь изготов-
лялись редко (лишь на некоторых островах вроде Пукапука и
12*
355
кое-где в Микронезии). На Гавайских островах, на о-ве Пасхи и
Новой Зеландии раковины почти не использовались, крючки здесь
делались из кости. Кость тверже раковин, и в этих трех районах
из нее вырезали крупные составные крючки для наживки (в Цент-
ральной Полинезии таких крючков не было), а также цельные
крючки. Из кости легче было вырезать шип. Но крючки с блесна-
ми редко изготовлялись из кости, на Новой Зеландии первопо-
селенцы научились делать их из камня, а рапануйцы вообще от
них отказались. Гавайцы же вернулись к использованию для
этих крючков перламутровых раковин.
В Океании крючки, в особенности для наживки, необычайно
разнообразны, и это не случайно. Ф. Рейнмен в своих превосход-
ных статьях [1126; 1129; 1264] показал, почему крючки должны
были представлять собой нечто большее, чем просто изогнутые
стержни. Нет надобности повторять здесь все выводы Ф. Рейн-
мена, следует отметить лишь, что он особо подчеркивал сложность
морской экологии и повадок рыб, а также специфику сырья, иду-
щего на производство крючков. Например, из раковин легче было
изготовить круглые крючки для наживки, а из кости проще было
делать полуовальные крючки с шипами. Загнутые внутрь крючки
лучше всего подходили для рыбы, которая клюет, а выгнутые
наружу — для прожорливых рыб. Шипы оказывались особенно
ценным приспособлением для лова глубоководных рыб, так как
помогали долго удерживать рыбу на крючке.
Интересен характер распространения раковинного и костяно-
го рыболовного инвентаря. В Восточной Полинезии крючки для
наживки и крючки с блеснами для ловли бонито встречаются
практически повсюду. Они также широко известны в Микронезии,
особенно на Каролинских островах, причем местные их типы свя-
заны с восточнополинезийскими, ибо они зафиксированы также
на о-вах Тувалу и Токелау. Но их почти совсем нет в Западной
Полинезии, кроме крючков с блеснами для ловли бонито, найден-
ных этнографами на Самоа и Тонга, но это, видимо, недавние
заимствования. В Меланезии раковинные крючки для наживки и
крючки с блеснами есть на Соломоновых островах и на востоке
Новой Гвинеи, но по типу они лишь отдаленно напоминают во-
сточнополинезийские. Другие линии местного развития цельных
раковинных крючков на Новой Каледонии, в восточной части
Австралии, в Калифорнии и на севере Чили, видимо, мало свя-
заны с Полинезией, хотя какую-то роль могла сыграть и диффу-
зия. Рыболовные крючки могли «путешествовать» в желудках
рыб [845]. Рыболовные крючки с северного побережья Чили
особенно близки полинезийским и образуют те же классы цель-
ных и составных крючков с наживкой и крючков с блеснами
[1455].
В Юго-Восточной Азии этнографически зафиксированы, оче-
видно, только крючки с шипами. Здесь, как и на большей части
Меланезии, рыболовы больше полагались на верши, установлен-
ные на мелководье, лов сетью и травление.
356
Детали подобного картографирования можно почерпнуть в ка-
питальной работе Б. Анелля [22], по предложению которого во-
сточнополинезийские типы восходят к японским, проникшим
сюда через Микронезию. В неолите в Японии и Северной Азии
были известны костяные крючки для наживки, часто с шипами,
но в Японии не было крючков с блеснами, которые обнаружены
только в некоторых местах Северной Евразии и в Океании.
Г. Скиннер также допускал, что в полинезийской культуре име-
ются северотихоокеанские элементы; по его мнению, такие вещи,
как шиферные ножи, грузила для сетей и лесок, гарпуны (пос-
ледние археологически известны на Новой Зеландии, Маркиз-
ских островах и на о-ве Мангарева), возможно, распространи-
лись с севера [1277].
Все это позволяет сделать весьма важный вывод. Даже сейчас
далеко не все специалисты согласны с тем, что истоком полине-
зийской культуры послужила культура лапита. Я склонен при-
знавать большую роль культуры лапита, к которой относятся
несколько найденных раковинных крючков и блесен, описанных
в главе VIII. На мой взгляд, они вполне могут считаться исход-
ными для полинезийских и микронезийских типов. То же касает-
ся тесел, хотя Р. Дафф и попытался вывести черешковые восточ-
нополинезийские типы прямо с Филиппин через Микронезию
[365; 372]. Но он не учел того, что в Микронезии, так же как
в Меланезии и Западной Полинезии, эти типы отсутствовали.
Р. Грин опроверг аргументы Даффа, показав, как черешки
восточнополинезийских тесел могли развиться независимо от юго-
восточноазиатских импульсов [588]. Все же и теперь нельзя не
считаться с возможностью диффузии, хотя бы и небольшой,
в Восточную Полинезию из такого района, как Япония, возмож-
но, через Микронезию, причем эта диффузия происходила неза-
висимо от распространения культуры лапита и культур Западной
Полинезии.
Развитие восточнополинезийской культуры началось, видимо,
на Маркизских островах. Эти неровные, опоясанные скалами
острова без рифов по полинезийским критериям малоплодород-
ны. Большинство древних поселков концентрировалось на дне
глубоких и узких, напоминающих ущелья долин, а самые ранние
поселки найдены на побережье и под скальными выступами.
В 1956 и 1957 гг. Р. Саггз произвел здесь первые настоящие рас-
копки и в береговых отложениях у залива Хаатуатуа на о-ве
Нуку-Хива обнаружил ранний комплекс, который он отнес к ру-
бежу I в. до н. э. и I в. н. э. и связал с предшествовавшими
комплексами Восточной Меланезии и Западной Полинезии.
В комплекс входили раковинные крючки для наживки и крючки
с блеснами, бесчерешковые тесла, раковинные орудия для очист-
ки овощей, несколько неорнаменткрованных черепков, кости сви-
ней и собак. По мнению Р. Саггза, это свидетельствовало о пер-
вичном заселении Маркизских островов с запада целенаправлен-
ными, хорошо оснащенными экспедициями [1340, с. 60—65; 1341].
357
В этом Саггз был до определенной степени прав, но недавние
раскопки в Хаатуатуа, проведенные И. Синото [1262; 1265], пока-
зали, что Саггз во время раскопок не сумел различить несколько
периодов заселения, и вследствие этого памятник был потерян
для науки. До сих пор остается неясным, были Маркизские
острова заселены к началу нашей эры или нет.
Благодаря исследованиям Синото мы располагаем надежной
хронологией для Маркизских островов, полученной им при рас-
копках открытого поселка недалеко от побережья в долине
Хане на о-ве Уа-Хука [1268]. Синото также получил дополни-
тельные данные при раскопках на побережье и под скальными
выступами в долинах Ханауи и Ханатекуа на севере о-ва Хива-
Оа. В 1968 г. мне посчастливилось работать на этих памятниках
вместе с японским археологом. Синото разделил доисторическую
эпоху Маркизских островов на четыре фазы. Для нас наибольший
интерес представляют две первые: фаза I (первичное заселе-
ние) — 300—600 гг. н. э. и фаза II (дальнейшее развитие) —
600—1300 гг. н. э.
В додине Хане изделия фазы I были связаны с остатками
прямоугольных домов столбовой конструкции и каменными вы-
мостками. Домов округлых форм на Маркизских островах до сих
пор не обнаружено, хотя они были широко распространены на
Самоа (по данным Саггза, дома со скругленными торцами были
найдены в Хаатуатуа, но эти данные весьма неопределенны).
Сами изделия представляют собой простые тесла самоанских ти-
пов, но более разнообразные благодаря наличию нескольких че-
решковых экземпляров, а также раковинные долота, терки для
кокосовых орехов, костяные и раковинные иглы для татуировки,
нагрудные подвески из просверленных перламутровых раковин
и небольшие просверленные раковинные диски, которые, возмож-
но, были частью головного убора. С самого начала встречались
и перламутровые рыболовные крючки, в фазе I в основном
круглые. Для изготовления крючков иногда использовались так-
же кости дельфина. Крючки с блеснами относились к раннему
восточнополинезийскому типу и, как правило, имели небольшой
отросток у основания жала. В долине Хане было найдено и не-
сколько черепков грубой неорнаментированной керамики, напо-
минающей хаатуатуанскую. Производство керамики на Маркиз-
ских островах быстро прекратилось, возможно еще до окончания
фазы I. Анализ примесей, проведенный недавно У. Дикинсоном
и Р. Шатлером [347], выявил совершенно поразительную вещь:
два маркизских черепка (один из долины Хаатуатуа, другой из
долины Хане) имели примесь песка из дельты Рева на о-ве Вити-
Леву (Фиджи). Если это так, то ранняя маркизская культура
почти несомненно имеет западное происхождение, и тогда остает-
ся признать выдающиеся мореходные способности полинезийцев,
живших 2 тыс. лет назад.
Другие изделия фазы I в долине Хане включают грузила от
блесен для ловли осьминогов, похожие на находки в Ваилеле на
358
Самоа, костяные предметы — возможно, булавки для плащей,
а также небольшие и очень важные для археологии ожерелья, сде-
ланные из обработанных и просверленных зубов кашалота. В те-
чение фазы II форма этих изделий, очевидно, видоизменялась,
хотя и незначительно. На смену вращающимся крючкам посте-
пенно приходили колющие, появилось несколько новых типов ин-
вентаря: гарпуны, особые украшения из зубов кашалота, рако-
винные ножи и каменные песты.
До сих пор речь шла о раннем восточнополинезийском комп-
лексе на Маркизских островах, возникшем к началу IV в. н. э.
и, следовательно, древнейшем из известных в Восточной Поли-
незии. Ниже мы снова вернемся к вопросу о приоритете, а здесь
отметим лишь, что ранний маркизский комплекс нельзя безогово-
рочно выводить прямо с Самоа. Рыболовный инвентарь, украше-
ния и черешковые тесла указывают на определенный этап разви-
тия вне Самоа, но сейчас мы не знаем, где он происходил — на
самих Маркизах или на каких-либо других островах.
Судя по исследованиям кухонных остатков, проведенным
П. Керчем [804], в фазе I большое значение в хозяйстве ранних
поселенцев на Маркизских островах имели рыба, дельфины, че-
репахи и морские птицы, но в фазе II, видимо, в основном из-за
хищнического использования их роль быстро упала. Зато в фазе
II и позднее возросло значение земледелия и собирательства мол-
'люсков. П. Керч не согласен с выводами Р. Саггза и высказыва-
ет предположение, что свиньи, собаки и крысы появились только
в конце фазы I. В любом случае тенденции развития хозяйства
на Маркизских островах сходны с тенденциями, выявленными на
Гавайях и Новой Зеландии, где прибрежные поселки, население
которых использовало различные местные ресурсы, постепенно
уступили место прибрежным и внутренним поселкам, жители ко-
торых занимались в основном земледелием, что, несомненно, со-
провождалось ростом плотности населения. Почти наверняка пер-
вопоселенцам было известно земледелие, но пока население было
невелико, а природных ресурсов вполне достаточно, люди не
считали нужным заниматься расчисткой лесов и выращиванием
растений. Взяться за этот тяжелый труд их вынудило изменение
соотношения между величиной населения и запасами природных
ресурсов. Если руководствоваться реконструкциями роста насе-
ления в других частях Полинезии [619], то это могло произойти
в течение одного-двух столетий.
Комплекс в долине Хане остается эталоном ранней восточно-
полинезийской культуры. Своим существованием он в какой-то
степени обязан природным условиям на Маркизских островах,
которые обусловили локализацию поселков, а тем самым и обра-
зование на небольших площадях глубоких многослойных отло-
жений. На довольно обширных пространствах о-вов Общества и
Гавайев к настоящему времени удалось добиться гораздо более
скромных успехов, и все же полученные данные позволяют со-
ставить о них общее представление.
359
Главным памятником ранней восточнополинезийской культу-
ры на о-вах Общества является могильник, расположенный на ко-
ралловом острове в лагуне о-ва Маупити, где в 1962—1963 гг.
было раскопано 16 погребений с инвентарем [423]. Погребения
были вытянутыми и скорченными, а инвентарь включал тесла
(сходные с теми, что были найдены в долине Хане, но доля
черешковых тесел была выше — до 25 %), перламутровые блесны
и цельные раковинные крючки (также очень близкие маркиз-
ским), обработанные подвески из зубов кашалота, просверленную
подвеску из целой перламутровой раковины, просверленный ра-
ковинный диск. Все эти находки имеют близкие аналогии в фа-
зах I и II ь Хане, хотя, судя по радиоуглеродным датировкам
(800—1200 гг. н. э.), памятник на Маупити, видимо, по времени
соответствует фазе II.
После 1973 г. Синото раскопал в Ваитоотиа на о-ве Хуахине
еще один памятник с инвентарем того же типа, что и в долине
Хане и на о-ве Маупити [1270]. (О недавних находках, в частно-
сти украшений в форме шпулек, на о-ве Муреа см. [512].) На-
ряду с теслами, рыболовными крючками и другими изделиями из
раковин здесь были найдены булавы типа пату из китовой кости
и дерева, известные и новозеландским маори, а также нечто,
напоминающее простое культовое сооружение, — вертикальная
базальтовая плита, стоящая на основании из кораллового извест-
няка. В нижнем слое этого поселка обнаружены остатки двух де-
ревянных хранилищ на каменных и деревянных сваях, остатки
плетенки, скорлупа кокосовых орехов, кожура тыквы-горлянки и
черенки пандануса. По радиоуглероду этот поселок можно датиро-
вать 850—1150 гг. н. э., но Синото, исходя из типологических по-
казателей, предпочитает несколько более ранние даты 5.
Эти ранние комплексы о-вов Общества удивительно близки к
известным могильникам на Новой Зеландии в Уаирау-Бар в про-
винции Марлборо. О доисторической эпохе на Новой Зеландии
речь пойдет в главе XI. Здесь мы отметим лишь то, что ориен-
тировка и инвентарь погребений на о-ве Маупити, очень напоми-
нающие картину в Уаирау-Бар, позволяют предполагать первич-
ное заселение Новой Зеландии прямо с о-вов Общества 6.
К VII в. н. э. на Гавайских островах также появились комп-
лексы, близкие к комплексам, найденным на Маркизских остро-
вах и о-вах Общества7. В Беллоуз-Бич на о-ве Оаху в слоях
обитания, относящихся к 600—1000 гг. н. э., обнаружены рыбо-
ловные крючки, тесла и раковинные терки для кокосовых орехов
раннего восточнополинезийского типа, а также кости свиньи, со-
баки и крысы [1090; 805]. Сходный комплекс, связанный со сме-
нявшими друг друга домами с закругленными углами и датиро-
ванный 600—1200 гг. н. э., был пайден в устье р. Халава на о-ве
Молокаи [802; 807]. И в поселке Халава, и в Беллоуз-Бич были
обнаружены отщепы из базальтового стекла, которые могут да-
тироваться по микрослоям иризации (подобная методика приме-
няется для датирования обсидиана). Полученные даты подтверди-
360
Изделия с о-ва Маупити (о-ва Общества): вверху - подвески из зуба каша-
лота, внизу - блесна и крючок для наживки из раковин, а также раковин-
ный диск с отверстиями
ли радиоуглеродную хронологию поселков [56; 805]. Нельзя с
уверенностью говорить о прямом родстве домов в Халава с ана-
логичными жилищами, имеющими округлые основания, на Самоа,
так как эта форма на Маркизских островах не встречалась. Меж-
ду тем в более поздний период постройки с закругленными угла-
ми, как будет показано ниже, преобладали на о-ве Пасхи и на
о-вах Общества.
В 50-х годах в районе Кау на юге о-ва Гавайи велись рас-
копки двух важных памятников: под скальным выступом Ваиа-
хукини и в береговых отложениях в Саут-Пойнте. В обоих па-
361
мятниках было найдено множество рыболовных крючков, которые
подверглись детальному типологическому анализу с помощью ста-
тистических методов [421]. Для радиоуглеродного датирования
было взято всего 59 образцов, но результаты их определений дали
широчайший разброс. Все же можно считать, что основной ниж-
ний слой в Ваиахукини датируется приблизительно 750—1250 гг.
н. э., а нижний слой в Саут-Пойнте — не ранее 1000 г. н. э.
[424; 589].
В указанных памятниках было обнаружено более 2600 целых
или сломанных рыболовных крючков, в основном для наживки;
что касается крючков с блеснами для ловли бонито, то они хотя
и встречались, но значительно реже, чем в Центральной Полине-
зии. Большинство крючков были костяными. Крючки из перла-
мутровых раковин зафиксированы только в ранних слоях. Как
уже отмечалось, многие гавайские костяные крючки делались
из двух частей (иногда стержень был деревянным) и имели ана-
логи на о-ве Пасхи и Новой Зеландии. Как и на Маркизских
островах, древние цельные крючки для наживки относились в
основном к вращающемуся типу, колющие распространились поз-
же. Были найдены также каменные грузила, по форме напоми-
нающие бобы кофе, для приманок, на которые ловили осьмино-
гов. На Маркизских островах они встречались в фазе II. Типоло-
гический анализ ясно показывает, что на ранних крючках, как
цельных, так и составных, имелись желобки и прорези для соеди-
нения частей и привязывания лески, на поздних же (после
1300 г. н. э.), как правило,, были утолщения. Однако эта типоло-
гическая последовательность, очевидно, специфическая особен-
ность о-ва Гавайи, так как ранние крюки из Беллоуз-Бич и Ха-
лава уже имели утолщения.
Ранний восточнополинезийский комплекс на Гавайях заметно
отличается от комплексов на Маркизских островах и о-вах Об-
щества, хотя Р. Грин [579], К. Эмори и И. Синото [423] ут-
верждали, что Гавайи впервые были заселены с Маркизов. Если
гавайские цельные крючки для наживки и крючки с блеснами
сходны с центральнополинезийскими, то шипы и составные крюч-
ки здесь иные. Кроме того, обработанные подвески из зубов ка-
шалота [295], костяные бусины-шпульки и просверленные рако-
винные кружочки на Гавайях вообще не встречались. Может
быть, здесь еще будут найдены и более ранние памятники, но
нельзя исключать и такую возможность, что сами Гавайские
острова могли быть первичным центром расселения в Восточной
Полинезии. В настоящее время приоритет Маркизских островов
полностью еще не доказан.
В связи с этим возникает вопрос: можно ли вообще когда-
нибудь построить модель раннего восточнополинезийского рас-
селения? Совершенно ясно, что, чем глубже в древность, тем
больше сближаются различные комплексы, пока не достигают ги-
потетического единства в первичном центре расселения. Основа-
тельная дифференциация комплексов происходила лишь тогда,
362
когда острова были уже давно заселены (небольшие первоначаль-
ные различия на разных островах могли возникнуть уже в ре-
зультате «эффекта основания» [1408]), поэтому мы не в состоя-
нии четко картографировать миграции. Маркизские острова
представляются сейчас первичным центром расселения потому,
что отсюда получены самые ранние радиоуглеродные даты и
здесь наилучшие условия сохранности археологических остатков.
Но каким бы верным ни казалось определение исторического ме-
ста Маркизских островов, ситуация такова, что открытие в дру-
гом месте может целиком изменить картину.
Самая последняя и наиболее популярная схема заселения Во-
сточной Полинезии предложена Синото. Хотя я и использую
ее, но целиком не принимаю по причинам, указанным выше.
Приоритет Маркизских островов, как уже говорилось, полностью
еще не доказан, дальнейшего изучения, как будет показано ниже,
заслуживают гипотезы двойной миграции на Гавайи и Новую Зе-
ландию. Поэтому сейчас схему Синото можно принять только в
порядке рабочей гипотезы.
Вернемся снова к тому, что я назвал ранней восточнополине-
зийской культурой. Лучше всего ее инвентарь представлен на
Маркизских островах и на о-ве Маупити, комплекс находок на
Гавайях менее полон. Комплекс Уаирау-Бар связан, видимо,
с заселением данной территории перед тем, как эта куль-
тура распалась на локальные варианты. Судя по моим соб-
ственным исследованиям, на о-ве Аитутаки [98], на юге о-вов
Кука эта культура возникла к началу X в. н. э. В какой-то
форме она, несомненно, распространилась и на о-ве Пасхи, хотя
там инвентарь раннего периода плохо известен. Об остальных
районах Восточной Полинезии мы знаем очень мало, хотя
Р. Грин на основании изучения рыболовных крючков и предпо-
лагает заселение о-ва Мангарева с Маркизских островов, возмож-
но, около 1000 г. н. э.
Заселение Полинезии
(по И. Синото)
363
В моем определении эта культура не имеет четких границ.
Ее членение на локальные полинезийские культуры, которое за-
стали первые европейцы, побывавшие здесь, началось, несомнен-
но, сразу же после того, как отдельные острова Восточной Поли-
незии были заселены из первичного центра дивергенции. Термин
«ранняя восточнополинезийская культура» я использую для того,
чтобы объединить относительно гомогенные комплексы, бытовав-
шие здесь до 1200 г. н. э., так как после этого, судя по досто-
верным археологическим и фольклорным данным, изоляция зна-
чительно усилилась. Однако нельзя забывать, что культурное раз-
витие в Восточной Полинезии — непрерывный процесс и его
деление на временные интервалы предпринимается лишь для
удобства исследования. Нам не известны ни какие-либо инозем-
ные вторжения, ни заметные изменения в хозяйстве (за исключе-
нием изменений в хозяйстве Новой Зеландии), которые бы могли
лечь в основу выделения таких интервалов.
В период бытования ранней восточнополинезийской культуры
происходило ее дальнейшее развитие: на Маркизских островах
исчезла керамика, возросла доля черешковых тесел, произошло
типологическое изменение формы рыболовных крючков, умень-
шилась важность подвесок из зубов кашалота и костяных прони-
зок. Сколько-нибудь заметных изменений в хозяйстве не произо-
шло, если не считать вероятного возрастания роли земледелия в
связи с сокращением природных ресурсов. Свиньи, собаки и кры-
сы, несомненно, имелись в первичном центре дивергенции, но о
курах данных нет. Предстоит решить одну важную задачу —
заполнить зияющую лакуну между древнейшим комплексом с
Маркизских островов и его предположительным родоначальником
на о-вах Самоа.
Позднейшая доисторическая эпоха
Восточной Полинезии (1200 — 1800 гг.)
Археологические, лингвистические и этнографические данные
позволяют утверждать, что последние шесть веков доистории По-
линезии были временем интенсивной культурной дифференциа-
ции островов восточной ее части. К настоящему времени нако-
пилось немало этнографических сведений по материальной
культуре Восточной Полинезии, но в нашу задачу не входит
освещение того, как острова различаются между собой по техни-
ке резьбы по дереву, одежде,'играм, приемам плетения и многим
другим чертам культуры, практически недоступным археологиче-
ской оценке. Археология и сама по себе может дать многое: она
позволяет сопоставить типы тесел и рыболовных крючков, жилищ
и святилищ, способы резьбы по камню и т. д. Конечно, археоло-
гический анализ затрудняется отсутствием гончарных изделий
(в Восточной Полинезии они представлены только на Маркиз-
ских островах и относятся к самому раннему периоду). Не совсем
ясно, почему оседлые и крупные земледельческие общества оста-
364
вили гончарство, ведь сырье для него есть на всех островах,
кроме атоллов. Даже тонганцы не переняли гончарное дело у
своих соседей— фиджийцев после исчезновения керамики лапи-
та. Печение и жаренье полностью вытеснили из полинезийской
кухни варение. Для хранения воды стали использоваться дере-
вянные сосуды, скорлупа кокосовых орехов, сосуды из бамбука
т. п. Можно выдвигать новые и новые предположения, объяс-
няющие утрату гончарства в Полинезии, но ни одно из них нель-
зя обосновать до конца.
Интереснейшее явление поздней полинезийской культуры—
каменные святилища, или марае. К раннему периоду восточнопо-
линезийской культуры относится лишь базальтовая стела в Ваи-
тоотиа на о-вах Общества; возможно, она — предтеча более
поздних и более сложных сооружений. Замечательные каменные
платформы, датируемые I тысячелетием н. э., обнаружены на
о-ве Пасхи; аналогичные сооружения имелись, видимо, в Цен-
тральной Полинезии, хотя прямых свидетельств этого не сохра-
нилось. Что касается Восточной Полинезии в целом, то скорее
всего первопоселенцы устраивали святилища вроде тех, что в
Западной Полинезии называют домами богов. Однако еще до
расселения восточных полинезийцев из единого центра по отдель-
ным островам эти дома явно приобрели дополнительную функ-
цию, превратившись в хранилища священных реликвий, а цент-
ром отправления всех ритуалов стали либо вертикально постав-
ленные камни, либо небольшая каменная платформа (или две
такие платформы). Такое место, видимо, и стало называться
аху (праполинезийское *ahu означает ‘громоздить’, ‘класть одно
на другое’ [1422, с. 2]). Ко времени европейской колонизации
простейшие святилища с таким названием бытовали на Новой
Зеландии и на севере Маркизских островов (рапануйцы тоже на-
зывали свои святилища аху, но устраивали их иначе, чем маори
и маркизцы).
На юге Маркизских островов, на о-вах Общества, Туамоту,
Тубуаи, Кука аху были более сложными: в торцах прямоуголь-
ной площадки, засыпанной песком или тщательно выложенной
камнем, а иногда огороженной стенами, либо воздвигались ряды
вертикальных тесаных камней, либо устраивались сложные комп-
лексы террас. На всех этих островах слово «аху» обозначало
площадку для ритуалов, а слово «марае» — все святилище. Со-
временные археологи термин «марае» относят ко всем культовым
каменным сооружениям Восточной Полинезии. На Новой Зелан-
дии и в Западной Полинезии марае (на Тонга и Самоа — ма-
лае) — это открытая площадка в центре поселения. Похоже, что
в Центральной Полинезии в позднее время (скорее всего после
1000 г.) светское марае и священное аху были слиты воедино.
На одном и том же острове отдельные святилища могут сущест-
венно различаться по структуре, но определить, какая из этих
структур наиболее древняя, пока не удается (о марае см. [413;
419]).
365
Изучение тесел не менее информативно, чем исследование
святилищ. Ранние тесла, найденные при раскопках в долине Хане
и на о-ве Маупити, сильно варьируют по таким параметрам, как
сечение и черешковая часть. Похоже, что их создатели пробовали
много вариантов. Около 1300 г. происходит стабилизация: каждый
остров начинает производить только свой, строго определенный
тип тесел. Классификация полинезийских тесел позднего време-
ни, разработанная Р. Даффом [365; 441], верна и для тесел Юго-
Восточной Азии. Некоторые из азиатских тесел (плечиковые,
клювовидные) в Полинезии отсутствуют, но тип 1, по Р. Даффу
(квадратного сечения, черешковое), и тип 2 (квадратного сече-
ния, бесчерешковое) распространены как в Полинезии, так и на
Филиппинах, на Тайване и на юге Китая. Для Полинезии ха-
рактерны тесла треугольного сечения (типы 3 и 4), более редки
тесла с черешком сбоку (тип 5). Тесла плоско-выпуклого сечения
в Восточной Полинезии вышли из употребления к 1200 г., и их
полностью заменили тесла квадратного и треугольного сечения.
Гавайцы стали специализироваться на изготовлении тесел типа
1А, маори — на изготовлении бесчерешковых, напоминающих мо-
лоток, типа 2В, часто изготавливавшихся из твердого андезита,
которого нет на островах тропической Полинезии; на о-вах Обще-
ства, Туамоту, Тубуаи и на юге о-вов Кука получили распростра-
нение черешковые тесла типа ЗА, а на Маркизских островах —
черешковые тесла типа 4А. Итак, несмотря на тенденцию к спе-
циализации тесел, в Центральной Полинезии преобладали тесла
типа ЗА, хотя существовали и некоторые другие типы. Р. Дафф
подчеркивает важность типа 1А с рельефными ушками в обушко-
вой части. Небольшое количество таких тесел найдено на о-вах
Общества, Тубуаи, Кука и на Новой Зеландии. По мнению
Р. Даффа, этот тип распространился с о-вов Общества в XII—
XIII вв.
Восточнополинезийские тес-
ла: а - тип 1А, по Р. Даф-
фу, южная часть о-вов
Кука; Ъ - тип ЗА, по Р.
Даффу, о-ва Общества; с -
тип 4А, по Р. Даффу, Мар-
кизские острова; d — тип
4D, по Р. Даффу, о-в Пасхи
366
Рассмотрим археологические данные, полученные на отдель-
ных архипелагах. Острова в центре характеризуются постоянст-
вом, интенсивностью взаимных контактов и существенной куль-
турной общностью, а периферийные острова (Гавайские, Мар-
кизские, Пасхи, Новая Зеландия), будучи более изолированными,
имеют ряд специфических культурных черт.
Маркизские острова
Первые европейцы, посетившие Маркизские острова, нашли
там крепких и здоровых людей. Капитан Дж. Кук отмечал, что
«жители этих островов все без исключения принадлежат к пре-
красной и здоровой расе» [77, с. 372—373]. Условия окружаю-
щей среды — ограниченность природных ресурсов, частые засу-
хи — способствовали развитию относительно эгалитарного обще-
ства, сумевшего оградить себя от голода. Маркизцы селились в
узких, отделенных друг от друга долинах. В каждой долине
имелись свои вожди и жрецы, но вождей, под властью которых
объединялись бы несколько долин, по-видимому, не существова-
ло. Соседние поселки нередко враждовали между собой; еще в
XVIII в. бесконечные войны, каннибализм и ритуальные челове-
ческие жертвоприношения были обычным делом. Некоторые ев-
ропейцы [77, с. 372—373] описывают горные укрепления, ограж-
денные земляными насыпями и рядами кольев; внутри таких
укреплений располагались возвышения (они представляли собой
площадки для сражения), с которых обрушивали на врага ме-
тательные снаряды. За исключением Маркизских островов, Новой
Зеландии и о-ва Рапа, на других островах укреплений такого
типа не отмечено.
О Маркизских островах рассказывали многие европейцы, по-
бывавшие там. Особенно интересны описания П. де Кироса
(1595 г.), Дж. Кука (1774 г.), Маршана (1791 г.), миссионеров
с судна «Дафф» (1797 г.), Портера (1823 г.), И. Ф. Крузенштер-
на, Ю. Ф. Лисянского и Лангсдорфа (1804 г.). Ценные сообщения
о социальном устройстве и материальной культуре жителей Мар-
кизских островов оставили жившие там некоторое время Э. Ро-
бартс, миссионер У. Крук и писатель Г. Мелвилл. Однако об-
стоятельные научные описания появились только в 20-е годы
нашего века.
Доистория Маркизских островов изучена весьма подробно.
Острова уже давно привлекли к себе внимание археологов оби-
лием каменных сооружений и статуй. Все то, что сохранилось,
относится к позднейшему периоду доистории, поскольку все ран-
ние памятники перестраивались последующими поколениями;
возможно, есть какие-то памятники и раннего времени, но найти
их пока не удалось, поэтому наши знания о каменном строитель-
стве на Маркизах до 1300 г. крайне скудны.
По схеме Й. Синото, поздний период доистории Маркизских
островов делится на фазу III (период распространения культуры,
367
1300—1600 гг.) и фазу IV (классический период, 1600—1800 гг.>
[1268]. Существенных изменений в изделиях в это время не
произошло, однако получили более широкое распространение
тесла типа 4А, исчезли подвески из зубов кашалота, уступив
место (в фазе III) украшениям с пронизками цилиндрической
формы, сходным с маорийскими. Цельные рыболовные крючки
круглого типа были вытеснены колющими. Как и на Гавайских
островах и о-вах Общества, крючки для ловли бонито утратили
боковой шип. В фазе III по непонятной причине исчезли собаки.
Косвенным показателем роста населения может быть канниба-
лизм. Недавно в долине Ханапетео (о-в Хива-Оа) был раскопан
памятник фазы IV. Здесь преобладают рыболовные крючки ко-
лющего типа, найдены подвески в виде зуба кашалота, сделанные
из раковин каури [1280]. Во время появления европейцев зуб
кашалота был уже престижным объектом, и подвески из него
носили только люди, занимавшие высокое положение в обществе
[1108, с. 83]8.
Большие каменные сооружения, столь характерные для Мар-
кизских островов в XVIII в., появились в фазе III, а более про-
стые каменные вымостки найдены уже при раскопках в долине
Хане. Большие жилища, описанные первыми европейцами, побы-
вавшими на островах, ставились на высокие прямоугольные
платформы (паэпаэ), которые достигали в длину более 30 м. Жи-
лище состояло из внешней веранды, сложенной из камня,
и внутреннего помещения, пол которого посыпался гравием. Не-
редко веранда и внутреннее помещение разделялись уступом,
выложенным плитками красного туфа. Крутой задний скат кры-
Типы оснований жилищ,
Маркизские острова. В боль-
ших жилищах (нижний ри-
сунок) внутренняя поло-
вина основания приподнята
и выложена плитами крас-
ного туфа
368
Маркизское тохуа: 1 - длинный дом; 2 - жен-
щины и дети; 3 - гости; 4 - дом воина; 5 -
дом жреца; 6 - вход; 7 - длинные барабаны;
8 - старики
ши доходил до основания дома, касаясь паэпаэ, а передний более
отлогий скат опирался на балку на высоте примерно 2 м от паэ-
паэ. Рядом с жилищем иногда сооружалась высокая каменная
платформа, на которой располагался домик мертвых (это особен-
но типично для о-ва Хива-Оа). К дому вождя примыкал ряд
строений (жилища советников, воинов, старейшин), а также два
сооружения церемониального назначения — ме’аэ и тохуа. В юж-
ной части Маркизских островов слово те’ае означает то же, что
в других местах шагае, т. е. храм. Ме’аэ состояли из сложного
асимметричного комплекса террас, на которых устраивались паэ-
паэ для домов жрецов и для хранилищ священных реликвий.
Известно, что дома жрецов имели форму обелиска и достигали,
например на Хива-Оа, 20 м в высоту [639, с. 231].
На севере Маркизских островов, в особенности на о-ве Нуку-
Хива, храмы были проще; как правило, они представляли собой
дом на одной насыпной площадке. Как уже было отмечено, та-
кие сооружения назывались аху. Замечательное описание одного
из них — в долине Таипиваи на о-ве Нуку-Хива — можно найти
У Г. Мелвилла: «Здесь и там во мраке, полускрытые завесой
листвы, высились идолопоклоннические алтари из огромных по-
лированных плит черного камня, свободно положенных одна на
Другую, достигавшие двенадцати и даже пятнадцати футов в вы-
соту. Сверху на этих пьедесталах были сооружены примитивные
открытые святилища, обнесенные тростниковой загородкой,
за которой можно было видеть свежие, загнивающие, гниющие
и сгнившие приношения в виде кокосовых орехов и плодов хлеб-
ного дерева и разлагающиеся останки недавно закланных жертв»
[975, с. 102]. По-видимому, Мелвилл описывает не собственно
369
дом, а огороженную площадку; но в начале XIX в. были описаны
и другие дома богов, внутри которых иногда располагались изо-
бражения самих богов. В Восточной Полинезии, за исключением
•северной части Маркизских островов и Гавайев, такие дома богов
неизвестны. Говоря о полированном камне, Мелвилл, вероятно
подразумевает, что это дело рук человека. Однако скорее всего
камни были отполированы водой. На Маркизах вообще не знали
той обработки камня, с которой были знакомы жители о-ва Пасхи
и ряда других островов.
По Р. Линтону и Э. Хэнди, ме’аэ делились на два типа —
погребальные и церемониальные [639; 891]. Первые располага-
лись, как правило, в уединенных местах; на них часто устраива-
лись специальные облицованные камнем ямы для захоронения
костей. Вторые, примыкавшие к жилищу вождя, обычно сочета-
лись с тохуа — специфическим маркизским сооружением. Тохуа
состояли из прямоугольных площадок, иногда террас на склоне
холма. Вокруг этих площадок возвышались платформы разной
величины для зрителей и знатных гостей. П. Бак дал прекрасную
гипотетическую реконструкцию церемонии, проходившей на од-
ной из таких тохуа [168, с. 163—168], но мы снова обратимся
к Г. Мелвиллу: «Посередине была поляна, а на ней — площадка
для хула-хула, одного из фантастических местных ритуалов. Она
представляла собой длинную террасу — пай-пай — с двумя вы-
сокими алтарями по концам, охраняемыми плотным рядом жут-
ких деревянных идолов, и с бамбуковыми навесами, тянущимися
по длинным сторонам площадки и открывающимися внутрь этого
просторного четырехугольника. Толстые стволы столетних деревь-
ев, росших посередине и бросавших на него свои густые тени,
были окружены небольшими возвышениями и обнесены оградой,
образуя своего рода кафедры, с которых священнослужители мог-
ли взывать к своей пастве» [975, с. 102—103].
Тохуа, описанная Мелвиллом, находилась на о-ве Нуку-Хива,
в долине Таипиваи; вообще, о-в Нуку-Хива был центром скопле-
ния наиболее крупных сооружений такого типа. В 1957 г. на
месте тохуа Вахангеку’а, одной из самых больших тохуа в доли-
не Таипиваи, американский археолог Р. Саггз провел разведоч-
ные раскопки. Тохуа располагалась на искусственной террасе в
склоне горы и занимала площадь 170X25 м. От нижней части
склона холма она была отгорожена трехметровой стеной, сло-
женной из огромных камней. Сама площадка была окружена
мощными платформами — паэпаэ, на многих из которых имелись
насыпные сооружения с уступами, которые служили, видимо, ос-
нованиями домов. Р. Саггз подсчитал, что на сооружение од-
ной только главный террасы ушло около 9000 куб. м земли
[1338, с. 124]. Это гигантское сооружение воздвигалось явно
в течение нескольких веков и было закончено незадолго до появ-
ления на островах европейцев.
Р. Саггз с огромным энтузиазмом начал раскопки целого ряда
каменных сооружений на о-ве Нуку-Хива, но не смог датировать
370
их из-за отсутствия сопутствующих изделий и образцов для
радиоуглеродного анализа9. Поскольку каменные сооружения
достаточно долго остаются на поверхности земли, их археологи-
ческая датировка составляет всегда особенную трудность.
В 1968 г., работая вместе с И. Синото на о-ве Хива-Оа, я попы-
тался получить максимум информации о каменных сооружениях,
не прибегая к раскопкам. Начало такой методике было положено
М. Келлум-Оттино во время подробного осмотра каменных соору-
жений в долине Хане на о-ве Уа-Хука [793]. Я произвел мен-
зульную съемку всех каменных платформ, стен, террасы и ям-
хранилищ в долине Ханатекуа на о-ве Хива-Оа. Из материалов
о каждом конкретном объекте никаких существенных выводов
сделать не удалось, однако обнаружился ряд закономерностей
общего порядка [91]. Во-первых, совершенно очевидно, что до-
лина делилась на три части. Нижняя часть была отведена глав-
ным образом под кокосовые пальмы и другие деревья; домов было
очень мало. Возможно, там находились две небольшие тохуаг
ныне разрушенные. В средней части было много жилищ, примы-
кавших к обнесенному каменной стеной укреплению, а при них
небольшие огороженные посадки хлебных деревьев и ямы
для хранения заквашенных плодов хлебного дерева — запасов
на случай неурожая. Здесь же располагалось самое большое
ме’аэ.
Концентрация населения в центре долины, видимо, объяснялась
стремлением людей обезопасить себя от океанских приливов.
В верхней части, довольно узкой, находились в основном террасы
для разведения клубневых растений. Дома не группировались в
отдельные поселки, а располагались на расстоянии метров пяти-
десяти друг от друга. Такая нецентрическая модель расселения
характерна для всех островов этой группы.
В Ханатекуа я поставил целью определить численность насе-
ления долины по плодородию почв и затем, используя получен-
ные показатели, оценить население Маркизских островов на
1800 г. Можно предположить, что его численность была чуть бо-
лее 30 тыс., хотя в более ранних работах приводятся другие циф-
ры. Как бы то ни было, к 1900 г., т. е. за столетие, число жи-
телей катастрофически сократилось — до 4 тыс. Таково следствие
появления на островах европейцев.
Следует остановиться еще на одном достижении древних
маркизцев — искусстве сооружения больших антропоморфных
каменных скульптур. Статуи, часто вырезавшиеся из красного
туфа и достигавшие 2,5 м в высоту, располагались на плат-
формах, в святилищах или перед ними — последнее особенно ха-
рактерно для о-вов Нуку-Хива и Хива-Оа.
Эти статуи, изображающие приземистых толстогубых существ
с выпученными глазами и раздутыми ноздрями, которые сидят,
скрестив руки на животе, несомненно, вершина полинезийского
искусства резьбы по камню. Конечно, каменные колоссы
с о-ва Пасхи затмевают их; аналогичные статуи имеются только на
371
о-ве Раиваваэ в группе Тубуаи. (Во всей остальной Полинезии
каменные статуи были очень небольшими.)
В 1956 г. Э. Фердон и Т. Хейердал исследовали наиболее из-
вестные группы статуй — в долине Таипиваи на о-ве Нуку-Хива
и в долине Пуамау на Хива-Оа [710, с. 117—151]. Данные радио-
углеродного анализа позволяют датировать эти статуи началом
XVI в., т. е. довольно поздним временем. Т. Хейердал сравнил
эти фигуры с крупными статуями из Сан-Агустина в Колумбии
и пришел к выводу, что Маркизские острова и Раиваваэ испыта-
ли колумбийское влияние около 1500 г. Отмеченное Т. Хейерда-
лом сходство действительно есть, однако неясно, чем, собственно,
большие статуи Маркизских островов отличаются от меньших по
размерам деревянных и каменных фигур с других островов Поли-
незии. Например, маленькое деревянное изображение бога рыбо-
ловства с о-ва Раротонга — вполне точная их параллель.
На Маркизских островах, как и во всей Полинезии, немало
наскальных рисунков. Здесь и схематические изображения лю-
дей, и личины с выпученными глазами, и распростертые челове-
ческие фигурки, и собаки, и рыбы. Они выполнены в той же ма-
нере, что петроглифы Гавайев и особенно о-ва Пасхи, а кое-какие
аналоги им встречаются вплоть до Новой Каледонии. Системати-
ческого изучения многочисленных петроглифов не проводилось,
не предпринималось также попыток установить их хронологию,
поэтому мы не будем останавливаться на них здесь.
Центральная Полинезия
Под этим названием объединены о-ва Общества, Тубуаи,
Туамоту и южные острова из группы Кука. Достоверно известно,
что к моменту появления в Полинезии европейцев все эти острова
были близки в культурном и языковом отношении, и это позво-
ляет выделить их как единую культурную область в рамках Вос-
точной Полинезии. Такое выделение было впервые обосновано в
1938 г. Э. Барроузом [187]; он включил в Центральную Полине-
зию также Гавайи, которые мы рассматриваем отдельно.
Языки Центральной Полинезии составляют таитическую груп-
пу восточнополинезийских языков (см. главу III); соответствую-
щий праязык распался, по-видимому, не ранее тысячи лет назад.
Вероятнее всего, носители праязыка жили на о-вах Общества,
однако окончательно доказать это пока не удается, хотя можно
считать, что южные острова из группы Кука и о-ва Тубуаи были
заселены только в конце I тысячелетия н. э.
Культурное единообразие островов Центральной Полинезии
было установлено П. Баком [169]. На о-вах Туамоту П. Бак
останавливается очень бегло, вероятно, из-за недостатка данных
(хотя испанцы, побывавшие на Таити в 1774—1775 гг., отмечали,
что таитяне считали своими данниками 14 островов на северо-
западе Туамоту, в том числе атоллы Апатаки, Рангироа, Фака-
рава и Анаа; оттуда они получали кокосы, рыбу, перламутровые
372
раковины, циновки, собак, некоторых птиц). Баку удалось обна-
ружить много предметов материальной культуры, характерных
для островов Центральной Полинезии и практически неизвестных
за ее пределами. В их числе — специфические терки для кокосов,
десты, деревянные скамейки, накидки, гонги с прорезями, тесла
(типа ЗА, по Даффу) и т. д. П. Бак считает, что особенно тесные
контакты существовали между населением южных островов из
группы Кука и о-вов Тубуаи; своеобразным перекрестком служил
о-в Мангаиа.
Многие выводы Бака не оказались неожиданными. Острова,
о которых идет речь, расположены довольно близко друг от дру-
га; существует немало свидетельств дрейфовых плаваний, осо-
бенно с о-вов Кука на о-ва Общества. Миссионер Дж. Уильямс
был потрясен, узнав, что на о-ве Раротонга между 1797 и 1823 гг.
побывала одна таитянка, рассказавшая жителям о капитане
Дж. Куке, о металлических орудиях европейцев, о Иегове и
Иисусе Христе (сам Уильямс прибыл на этот остров в 1823 г.).
Восхищенные раротонганцы устроили даже святилище Иеговы и
Иисуса Христа [1458, с. 73—75]. Существует много достоверных
фактов об обширных географических познаниях таитян.
Это не означает, конечно, что в течение всей доисторической
эпохи контакты носили регулярный характер; так, южные остро-
ва из группы Кука и о-ва Тубуаи имеют различия в материаль-
ной культуре (особенно это касается устройства марае). Единст-
венным архипелагом, где постоянно поддерживались межостров-
ные контакты, были о-ва Общества; здесь все острова
расположены близко друг от друга (даже Таити и Хуахине,
лежащие на расстоянии 180 км, находятся в пределах видимо-
сти). Жители маленьких островков Мауке, Митиаро и Атиу на
юге о-вов Кука также поддерживали регулярные контакты и
объединялись под главенством Атиу.
Перейдем к рассмотрению отдельных групп островов; начнем
с о-вов Общества, названных П. Баком «пупом Полинезии».
Острова Общества. Эти острова делятся на Подвет-
ренные (в их числе о-ва Раиатеа, Тахаа, Бора-Бора, Хуахине)
и Наветренные (в числе которых Таити и Муреа). Все они вул-
канические, с необычайно красивой природой. Ко времени появ-
ления здесь европейцев острова были заселены представителями
единой этнической группы. Современные ученые уверены, что
здесь бытовало одно из самых стратифицированных обществ,
в котором существовало социальное расслоение — на могущест-
венных вождей (арии), вождей низшего ранга и землевладельцев
(раатира) и, наконец, общинников (манахуне). Хотя это обще-
ство, по-видимому, было организовано по принципу обычного по-
линезийского рэмэджа со сложными генеалогическими связями
между его членами, ко времени контактов с европейцами таитя-
не успели большинство этих связей утратить. Билатеральными
группами общинников, живших в определенной местности, управ-
ляла, как и на Гавайях, относительно эндогамная группа вож-
373
дей. В 1777 г. Кинг писал об о-ве Хуахине: «Не было, пожалуй
ни одного случая, когда простолюдин возвысился бы среди них
благодаря своим достоинствам или способностям; сословия разде.
лены и отличаются одно от другого» (цит по [77, с. 1386—1387])
Как раз в то время вождем Хуахине был десятилетний мальчик
а вождю Таити исполнилось только девять лет.
По мнению И. Голдмена, общинник мог занять высокое поло-
жение в социуме, либо отличившись в военных действиях, либо
войдя в общество ареоев.
Последнее — чрезвычайно любопытный социальный институт,
достигший наибольшего развития именно на о-вах Общества
но имеющий параллели и на Маркизских островах, на юге о-вов
Кука, Туамоту и Тубуаи. Известно, что общество было органи-
зовано в XVI в. на о-ве Раиатеа и посвящалось богу Оро. Мест-
ные вожди благосклонно относились к членам этого общества
которые путешествовали из местности в местность, с одного
острова на другой, исполняя песни и давая представления. Чле-
ны общества практиковали детоубийство. Женщин, входивших в
него, П. Бак сравнил с европейскими актрисами, которые не мо-
гут себе позволить иметь детей. По-видимому, в обществе дейст-
вовало правило промискуитета, столь возмущавшее первых евро-
пейских наблюдателей. По мнению ряда авторов, организующее
начало принадлежало здесь культу плодородия.
Большая часть того, что известно об ареоях, содержится в
ранних описаниях. В 1769 г. Дж. Банкс писал, что членов обще-
ства, имевших детей, либо вообще изгоняли из него, либо при-
нуждали отдать ребенка кому-то на воспитание или убить.
В 1774 г. Дж. Кук наблюдал, как от берегов о-ва Хуахине от-
плыло 60 лодок ареоев, направлявшихся в гости к своим собрать-
ям на Раиатеа. Дж. Уилсон рассказывал о том, что один из вож-
дей умертвил восьмерых детей, для того чтобы остаться ареоем.
Многие плантации на Таити устраивались подальше от берега —
это должно было уберечь их от набегов ареоев.
Мы не будем пересказывать все наблюдения первых путешест-
венников, но к некоторым все же обратимся — ведь люди, запи-
савшие их, видели своими глазами одну из самых прекрасных
культур старой Полинезии.
В 1769 г. о-в Таити был разделен на несколько независимых
вождеств. Дж. Кук по ошибке счел вождя местности Паре вож-
дем всего острова. Паре обладал правом пользоваться любыми
богатствами атолла Тетиароа. В 1769 г. Дж. Банкс видел, как
от Тетиароа отплыло 25 лодок, груженных рыбой для Паре.
Среди всех островов Общества традиционно выделялся о-в Раиа-
теа; Дж. Куку рассказывали о былом могуществе этого острова,
а А. Варела слышал в 1774 г., что о-в Таити был заселен выход-
цами с Раиатеа. Дж. Уилсоп сообщал, что большим влиянием на
Таити пользовались жрецы с Раиатеа. У. Эллис писал в 1830 г.,
что, по преданию, великий бог Оро и первые люди появились на
свет в священной местности Опоа, где и поныне сохранилось ма-
374
j>ae Тапутапуатеа, одно из главнейших святилищ Полинезии.
Однако к 1767 г. вожди Раиатеа утратили реальную власть,
# остров стал управляться наместниками верховного вождя сосед-
него острова Бора-Бора.
Могущество и внешний блеск таитянских вождей (как и вож-
дей Тонга и Гавайев) были невероятными. Только вожди могли
носить особый пояс из красных или желтых перьев; они руково-
дили всеми ритуалами, связанными с человеческими жертвопри-
ношениями; перед ними должны были обнажать верхнюю часть
тела подданные (в отличие от тонганцев, таитяне не падали ниц
перед вождем). Любой дом, в который входил вождь, за исклю-
чением его собственного, становился табу и поэтому подлежал
-сожжению. Вожди контролировали распределение земель и не-
редко собирали подати, значительная часть которых, впрочем,
быстро возвращалась общинникам в виде даров и угощения на
пирах 10. Если вождь вступал в союз с простой женщиной, все
их потомство уничтожалось. При равном союзе старший сын с
рождения наследовал титул отца, а до достижения им зрелости
отец выступал в роли регента. Только вожди могли часто упо-
треблять в пищу свинину. После смерти вождя его тело мумифи-
цировали. Естественно, все эти привилегии касались только слоя
могущественных вождей (арии); раатира же, облеченные некото-
рой властью, составляли скорее слой землевладельцев и выступа-
ли как советники арии.
Верховные вожди представляют интерес для этнографов,
в частности потому, что в их руках сосредоточивались большие
богатства и они распоряжались рабочей силой. На Таити мате-
риальное следствие этого — величественные храмы и военный
флот, составляющие вообще прерогативу стратифицированных
обществ с высокой плотностью населения. Как отмечал
Дж. Банкс, «величайшая гордость жителя Отахеите [Таити] —
величественное марае». Сам он смог увидеть (вскоре после завер-
шения строительства) крупнейшее из святилищ — марае Махаиа-
теа, воздвигнутое женщиной-вождем Пуреа в местности Папара.
Банкс был восхищен этим марае. «Нас поразила огромная пира-
мида,— писал он,— подлинный шедевр туземной архитектуры...
По величине и искусству исполнения это нечто невероятное»
175, т. 2, с. 303].
Основание Махаиатеа составляло 81X22 м; пирамида из И
ступеней, каждая высотой 1,2 м, выложенных квадратами вулка-
нической породы, поднималась на 13,5 м и стояла в конце обне-
сенной стенами площади длиной 115 м. Сколько труда потребо-
валось на добычу и доставку камня, не говоря уже о его обра-
ботке! Теперь этот памятник практически разрушен; впрочем,
уже во времена Дж. Банкса земля под пирамидой начала оседать,
так что разрушение отчасти было вызвано естественными причи-
нами. К счастью, в 1797 г. был сделан рисунок, позволяющий су-
дить об этой пирамиде (правда, вместо стены на этом рисунке
изображен забор). Измерения, проведенные тогда же, расходятся
375
с данными Банкса. Реальная высота пирамиды была, по-видимо-
му, 15,5 м.
Подробно таитянские святилища были описаны в 1933 г
К. Эмори 1407], который показал различия между марае Навет-
ренных и Подветренных островов. Среди первых он выделил три
типа. Марае первого типа, «внутриостровные», сооружались ца
Таити и Муреа, в глубине этих островов; на краю площадки
иногда обнесенной стенами, располагалось небольшое аху, на ко-
тором были вертикально поставлены коралловые или базальто-
вые блоки. Второй тип — промежуточный между первым и треть-
им, «прибрежным», для которого характерны ступенчатое аху ц
расстановка вертикальных камней не на самом аху, а только на
площадке. Марае Махаиатеа — самое большое святилище такого
типа.
К. Эмори считал, что первый тип — древний, а третий — са-
мый поздний. В XVIII в. сооружались уже все три типа святи-
лищ, что, по-видимому, было социально обусловлено. Марае
третьего типа строились вождями в самых удобных прибрежных
местностях, а более простые сооружались менее привилегиро-
ванными членами общества в глубине острова. На основанип
описаний У. Блая (1792 г.) и Дж. Кука (1777 г.) было сделано
заключение, что «прибрежные» марае со ступенчатыми аху пред-
назначались для вождей высокого ранга и могли получить рас-
пространение в XVIII в. вместе с культом Оро. Более простые
марае имеют параллели на о-вах Туамоту и Гавайях, тогда как
марае «прибрежного» типа известны только на о-вах Таити п
Муреа.
Марае Подветренных островов не столь разнообразны и ха-
рактеризуются весьма простыми аху (известны только два сту-
пенчатых аху). Площадки почти никогда не обносились стенами.
Знаменитое марае Тапутапуатеа — центр поклонения Оро —
именно такого типа. Его аху, выложенное коралловыми плитами
высотой до 4 м, занимает площадь 40X7 м. Радиоуглеродный
анализ раковин из подсыпки аху позволяет датировать его
XVII в. [1263, с. 49]. В поселке Маэва на о-ве Хуахине нахо-
дится удивительное скопление из 25 таких марае; часть их была
недавно восстановлена сотрудниками Музея Б. Бишоп.
Из описаний конца XVIII в. можно узнать о функциональном
назначении марае. К вертикально стоящим камням, нередко по-
крывавшимся материей, прислонялись участники церемоний; этп
камни также представляли духов предков. Аху посвящалось бо-
гам, изображениями которых служили, по-видимому, резные де-
ревянные доски (уну) или вертикальные каменные плиты.
Марае таитянского внутри-
островного типа
376
Сцена, зарисованная Дж. Уэббером на марае
Таити во время третьего плавания Дж. Кука.
На заднем плане видно аху с черепами и
резными уну. На переднем плане — прине-
сенный в жертву человек
На марае располагались также дома жрецов с закругленными
углами, деревянные возвышения для жертвоприношений, ямы
для жертвоприношений и маленькие переносные дома богов, слу-
жившие хранилищами священных предметов (в том числе чело-
веческих черепов). Тела знатных вождей и принесенных в жерт-
ву людей погребали на марае, но нередко тела жертв просто
оставляли там непогребенными (каннибализма на Таити не зна-
ли). К числу каменных сооружений о-вов Общества относятся
также «рогатые» платформы для стрельбы из лука (одно из лю-
бимых развлечений вождей) и укрепленные низким бордюром
основания домов. Традиционные таитянские дома замечательны
своей длиной, достигавшей 130 м; дома вождей и знати были за-
круглены на торце.
Несмотря на все эти очевидные доказательства пышности и
блеска, которыми были окружены вожди, археологи не могут по-
хвастаться обилием данных, которые бы пролили свет на разви-
тие культуры о-вов Общества. Выдвигался ряд гипотез, основы-
вавшихся на неархеологических данных и до сих пор не нашед-
ших подтверждения. По мнению Э. Хэнди, о-ва Общества были
первоначально заселены представителями эгалитарного общества,
которое он назвал старотаитянским [642]. Затем около VII в. н. э.
новая волна поселенцев — слой арии — принесла аристократиче-
ский строй со свойственной ему сложной системой социально
престижных градаций. Теория П. Бака, выдвинутая им в 1944 г.
[169, с. 521], была сходна с теорией Э. Хэнди. Разница заключа-
лась в том, что П. Бак настаивал на одной миграции, после ко-
377
торой арии сосредоточились на о-ве Раиатеа; затем их тип обще„
ства распространился на соседние острова, включая Таити. До^
машних животных и культурные растения они получили й.ч
Меланезии, через о-ва Самоа. И П. Бак, и Э. Хэнди подчеркивали
совершенно особый статус о-ва Раиатеа, и это естественно, если
вспомнить, что они опирались на источники XVIII в. Однако
К. Луомала показала, что сообщения о политическом господстве
о-ва Раиатеа ненадежны, а предположение о завоевании такого
большого острова, как Таити, и вовсе не основательно [907
с. 62]. Возможно, Раиатеа был центром распространения новых
религиозных тенденций, но никак не светской власти.
На о-вах Общества археологами были исследованы жилища
и несколько прибрежных раковинных куч. Раскопки раковинных
куч в начале долины Опуноху на о-ве Муреа [581] позволили
дойти до слоев, относящихся к 1100 г.11. Найденные там изделия
хотя и отличаются от находок в Маупити, выполнены в том же
стиле.
Тесла, обнаруженные в Опуноху, в основном черешковые, от-
носятся к типам 4А и ЗВ, по Р. Даффу (тесла Маупити более
разнообразны и в большинстве своем бесчерешковые). Такие
предметы ранней восточнополинезийской культуры, как подвески
из зубов кашалота и раковинные диски, на о-ве Муреа не обна-
ружены; правда, это может объясняться отсутствием погребений.
Когда исчезли подобные украшения — точно неизвестно. Такие
находки в долине Опуноху, как раковинное долото, терка из
скорлупы кокосового ореха, крючки для ловли бонито, продол-
жают линию раннеполинезийской культуры; это позволяет по-
лагать, что культура о-вов Общества развивалась плавно и не-
прерывно.
Археологические исследования поселений, особенно исследо-
вания, проведенные на о-ве Муреа, чрезвычайно важны для ре-
конструкции таитянского общества. Перед началом контактов с
европейцами на о-вах Общества не было компактных поселков;
так же как и во всей остальной Полинезии, жилища были раз-
бросаны вдоль побережья и в долинах рек между участками об-
рабатываемых земель; кое-где они группировались вокруг жили-
ща вождя и марае. В долине Опуноху Р. Грин с коллегами об-
следовал несколько сот построек, расположенных в 2—3 км от
побережья12. Там были обнаружены земледельческие террасы,
многочисленные марае, небольшие прямоугольные жилые дома
и общинные дома побольше, закругленные с торца. Среди
марае встречаются, если использовать терминологию К. Эмори,
и «внутриостровные», и «прибрежные», но они столь разнообразны,
что Р. Грину пришлось разработать новую классификацию — он
выделил 12 типов марае [575]. Большая часть находок датирует-
ся XVIII в., следовательно, к прибытию европейцев все эти по-
стройки функционировали. Один из закругленных в плане домов
относится к XIII в.; возможно, в то время и началось освоение;
долины.
378
Основываясь на данных этноистории и археологии, Р. Грин
предположил, что в долине жило по крайней мере два очень
крупных рэмэджа. Грину удалось весьма убедительно связать
обнаруженные каменные сооружения с социальной иерархией,
свойственной этим рэмэджам. Так, по мнению Грина, одно из
замечательных марае «прибрежного» типа, со ступенчатым аху,
соотносится с родом вождя самого высокого ранга. По-видимому,
не случайно это марае располагалось в самой густозаселенной
части долины. Другие марае, более простые, Грин связывает с
менее значительными генеалогическими группами в рамках рэ-
мэджа (мата’эина’а) или с отдельными семейными группами.
Мата’эина’а строили закругленные в плане общинные дома и
такие же жилища для вождей, а рядовые общинники жили в не-
больших домах прямоугольной формы.
Естественно, что сооружения, находившиеся в пользовании
простых социальных единиц, например отдельных семей, встре-
чаются значительно чаще, чем постройки, связанные с более
крупными частями рэмэджей. Так, в числе марае только одно
занимает высшее место в существовавшей иерархии; за ним сле-
дуют восемь других, соотносимых с менее значительными частя-
ми рэмэджа, и сорок семь, служивших святилищами для отдель-
ных большесемейных групп.
Конечно, сложность конструкции или размер каменного соору-
жения не обязательно соответствуют рангу того, кто его воздвиг,
однако для большинства сооружений, исследованных Р. Гри-
ном, это верно и хорошо соотносится с этноисторическими дан-
ными.
Туамоту. К востоку от о-вов Общества лежит цепь низких
атоллов, протянувшихся с северо-запада на юго-восток почти на
1300 км. Самые крупные из атоллов этой цепи сконцентрированы
на северо-западе, довольно близко от Таити. Чем дальше на юго-
восток, тем мельче острова и тем удаленнее они друг от друга.
Ко времени появления европейцев большинство юго-восточных
островов было либо необитаемо, либо заселено очень немногочис-
ленными группами островитян. Один из атоллов, Моруроа, при-
обрел в наше время печальную известность, став местом атомных
испытаний. Восточнее лежит о-в Мангарева, на котором в силу
его относительной изоляции в доисторическое время развилась
культура, несколько отличная от туамотуанской.
Археология Туамоту — это прежде всего раскопки марае, пре-
красные описания которых составил К. Эмори [408; 410; 414].
Никаких жилищ или хозяйственных сооружений не обнаружено,
но для бесплодных атоллов, население которых всегда было очень
малочисленным и редким, это неудивительно. Исключение состав-
ляет о-в Мангарева. Некоторое время назад Р. Грин обнаружил
там рыболовные крючки и другие изделия, восходящие к 1200 г.,
и решил, что Мангарева был заселен с Маркизских островов.
Этого же мнения придерживается К. Эмори [410, с. 50], хотя,
учитывая географическое положение острова, можно предполо-
379
Марае Махина-и-те-ата, о-в Такароа (о-ва
Туамоту). Длина 10 м
жить, что культура Мангарева одинаково близка маркизской и
туамотуанской.
Марае о-вов Туамоту в основном соотносятся с «внутриост-
ровными» марае Таити; на них располагались низкие аху с вер-
тикальными каменными плитами (обычно тремя), выстроенными
в ряд. Площадки редко выкладывались камнем или обносились
стенами; на площадке также располагались вертикально постав-
ленные плиты. На атоллах Татакото, Факахина и Фангатау не-
которые из них по форме отдаленно напоминают антропоморф-
ные фигуры. Как это ни поразительно, очень похожие обтесан-
ные блоки встречаются на марае одинокого атолла Тангарева
(Пенрин), лежащего на 1800 км северо-западнее!
На архипелаге Туамоту найдены и специфические марае.
Например, на атолле Реао сооружались высокие аху, на верху
которых устанавливалось множество вертикальных камней;
рядом с этими аху иногда располагались аху поменьше; вся
площадка марае была обнесена стеной. От марае о-ва Мангарева
сохранилось, увы, очень мало, но на соседнем атолле Тимоэ
К. Эмори обнаружил замечательный образец святилища, не
окруженного стенами, с двухступенчатыми аху.
То, что марае Туамоту в целом схожи с таитянскими, не оз-
начает, конечно, что все острова архипелага Туамоту были засе-
лены с Таити. Однако К. Эмори считает, что марае Туамоту и
Таити имели примерно одни и те же функции [414].
Острова Тубуаи. Эта группа весьма обособленных
островов лежит к югу от о-вов Общества. Четыре острова этой
группы — Риматара, Руруту, Тубуаи и Раиваваэ — отстоят друг
от друга примерно на 200 км. Фактически они образуют «единую
цепь с южными островами Кука, и эта единая цепь с очень ред-
кими звеньями протянулась с северо-запада на юго-восток на
380
2500 км. Как уже говорилось, в позднейший период доистории
южная часть о-вов Кука и Тубуаи действительно составляли
культурный континуум. На всех этих островах преобладали тесла
типа ЗА (по Р. Даффу). Лежащие рядом острова могут быть
объединены и по сходству марае. Например, очень похожи марае
на Мангаиа и Руруту; к ним можно было бы прибавить и
о-в Риматара, если бы нам было что-нибудь известно о нем.
Особняком стоит о-в Рапа, расположенный на расстоянии 500 км
от всех остальных о-вов Тубуаи; на этом острове много своего,
особенного, например террасные укрепления.
Доистория островов, составляющих названную культурную
цепь, за исключением о-ва Рапа, известна в основном по их
марае. Наиболее простые конструкции встречаются на Тубуаи и
Раиваваэ; на Руруту и в южной части о-ва Кука они гораздо
сложнее. Марае на Раиваваэ представляли собой прямоугольные
площадки, выложенные камнем и обнесенные вертикально пос-
тавленными камнями до 4 м высотой. Эти камни служили свое-
образной оградой. Аху на марае не было. К одному из таких
марае, под названием Унурау, вела дорога длиной 150 м, также
огороженная каменными плитами. В самом начале по обеим сто-
ронам дороги возвышались две каменные статуи. Раиваваэ
вообще знаменит большими каменными сооружениями, дости-
гавшими в высоту 2,7 м; после о-ва Пасхи это самый известный
своими статуями остров Полинезии. Члены норвежской архео-
логической экспедиции раскопали в 1956 г. на Раиваваэ одно из
марае и обнаружили отдельные части нескольких статуй, которые
явно были когда-то перенесены с одного места на другое.
Марае о-ва Тубуаи обычно огораживались с трех сторон;
они еще проще, чем марае о-ва Раиваваэ, и на них тоже
нет аху.
РУРУТУ прославился найденной на нем деревянной статуей
божества, одним из самых замечательных образцов деревянной
скульптуры Полинезии. Теперь она находится в Британском му-
зее. В 1821 г. шторм занес нескольких жителей этого острова
на о-ва Общества; Дж. Уильямс отправил их домой и вместе
с ними послал двух христиан с Раиатеа, поручив им обратить
жителей Руруту в христианство. На Раиатеа они вернулись с
деревянной статуей божества, которая впоследствии была выстав-
лена Лондонским миссионерским обществом на всеобщее обоз-
рение. Дж. Уильямс так описывает эту статую: «Особый интерес
представляет изображение Аа — важнейшего бога народа Руруту.
Снаружи оно усеяно маленькими изображениями божков. В спи-
не его находится дверка, открыв которую обнаруживаешь, чта
и внутри он заполнен фигурками божков; там их оказалось 24...
Рассказывают, что Аа был предок, заселивший остров и обо-
жествленный после смерти» [1458, с. 37—38].
Почему жители Руруту не знали великих таитянских богов
Та’ароа и Оро? Возможно, это объясняется обособленностью Ру-
руту.
381-
Некоторые марае Руруту похожи на марае о-ва Тубуаи [419],
но многие другие значительно сложнее, особенно марае заме-
нательного доисторического поселения Витариа, расположенного
на северо-западном побережье острова. Это поселение исследо-
вано П. Вереном [1411]. Витариа во всех отношениях исключи-
тельный археологический памятник Полинезии; он образован ц0
меньшей мере 60 постройками, протянувшимися несколькими
параллельными цепочками на полкилометра. П. Верен считает,
что ему удалось раскопать лишь половину памятника, и не
исключено, что когда-нибудь мы увидим древние улицы и пло-
щади всего поселения. Объяснить происхождение Витариа очень
трудно, особенно учитывая, что такие поселения в Полинезии
встречаются вообще крайне редко, разве что его создание было
связано со строгой локализацией всевозможных материальных
средств и с постоянными междоусобицами (тем не менее не по-
хоже, чтобы это поселение было как-то укреплено). Поскольку
на Руруту обнаружены и другие поселения, подобные Витариа,
их происхождение можно объяснить и спецификой местной куль-
туры.
Все постройки Витариа — закругленные в плане, их каменные
•основания располагаются на прямоугольных земляных террасах,
выложенных камнем. Поселение в том виде, в котором оно сох-
ранилось, явно относится к позднейшему периоду доистории, но
при раскопках под одной из построек Верен дошел до слоя,
датируемого 1050 г. Между домами были расположены марае
(не менее 14), некоторые — прямо на террасах жилищ. Эти вы-
ложенные камнем прямоугольные площадки с аху или без них
были окружены базальтовыми плитами. На террасах многих до-
мов также стояли вертикальные каменные плиты, к которым,
возможно, прислонялись сидевшие люди.
Все изделия, найденные в Витариа, позднего центральнопо-
линезийского типа: тесла типа ЗА (по Р. Даффу), каменные пес-
ты, цельные рыболовные крючки из раковин. Удочек для ловли
бонито не обнаружено. К сожалению, П. Верен не смог опре-
делить хронологию изменений в предметах материальной куль-
туры и в структуре марае; впрочем, это остается невыясненным
и для многих других районов Центральной Полинезии.
Обратимся теперь к изолированному острову Рапа, лежащему
за пределами тропиков. Ко времени появления европейцев здесь
не было ни кокосов, ни хлебного дерева, ни свиней, ни собак,
ни кур. Население острова занималось прежде всего выращива-
нием заливного таро на типично полинезийских террасах, очень
распространенных в южной части о-вов Кука, на Тубуаи и на
Гавайях. О древней культуре Рапа известно мало; жители острова
не изготавливали ни тесел типа ЗА (по Р. Даффу), ни рыболов-
ных крючков из раковин, характерных для всей Центральной
Полинезии. Тесла о-ва Рапа совершенно особые: одни могут быть
отнесены к типу 1 (с выступом у обуха), другие — к типу 2
(с обухом, покрытым насечками). Практически нет никаких дан-
.382
них о марае и жилищах на о-ве Рапа. Известно лишь, что жите-
ли этого пустынного и бедного природными ресурсами острова
часто воевали друг с другом и достигли высокого уровня в со-
оружении укреплений. Междоусобные войны были типичны не
только для о-ва Рапа, но и для о-ва Мангаиа, Маркизских остро-
вов, о-ва Пасхи. Тем не менее из всех восточных полинезийцев
только жители о-ва Рапа да еще маори достигли совершенства в
строительстве земляных укреплений.
Крепости о-ва Рапа заметно возвышаются над островом; их
центральные башни окружены более низкими террасными укреп-
лениями в виде колец и радиусов. Некоторые из террас и башен
выложены камнем. Если они были чересчур отвесны, путь наверх
облегчали выступающие вперед камни. Центральные башни вряд
ли использовались как жилища— для этого они слишком малы;
по-видимому, в них находились вожди, руководившие обороной.
На нижних террасах, очевидно, располагались жилища. В кре-
пости Моронго-Ута, расчищенной норвежской экспедицией в
1956 г., нижние террасы были разделены стенами на отдель-
ные жилые участки, каждый из которых был к тому же огоро-
жен снаружи. В некоторых местах во внутренних стенах имелись
небольшие ниши для миниатюрных марае, на которых были рас-
ставлены крохотные базальтовые призмы,— трогательные места
поклонения одной небольшой семьи.
Дождливая погода и поспешность, с которой велись раскопкиг
помешали норвежской экспедиции обнаружить в Моронго-Ута
следы самих жилищ. Но реконструкция всего памятника, сделан-
ная членами экспедиции, кажется вполне приемлемой. Несомнен-
но, закругленные в плане дома — это домысел, и неизвестно,
были ли они в доисторический период на о-ве Рапа. На памят-
нике обнаружены тесла описанных выше типов и каменные пе-
сты, датируемые 1650—1800 гг. по данным радиоуглеродного
анализа. Другая неукрепленная стоянка на о-ве Рапа относится
к 1300 г. Это самая ранняя из уже раскопанных стоянок. Пока
неясно, когда и откуда был заселен о-в Рапа, хотя наиболее ве-
роятным источником его заселения являются о-ва Тубуаи.
Южная часть островов Кука. Здесь речь пойдет о
четырех из девяти островов: Раротонга, Аитутаки, Мангаиа и
Атиу. Все они вулканические, но Мангаиа и Атиу, так же как
и Руруту, окружены коралловыми рифами. С этнографической
точки зрения это наиболее известные острова, они подробно опи-
саны П. Баком, а еще раньше миссионером У. Гиллом. На ра-
ротонганские предания опирался С. Перси Смит в своем фунда-
ментальном труде о миграциях полинезийцев [1287]. На этих
островах сотрудниками Музея Кентербери в Крайстчерче (Новая
Зеландия) проведено много раскопок. Мне также довелось участ-
вовать здесь в раскопках, организованных Оклендским универ-
ситетом [93; 98].
Согласно преданиям, записанным С. Перси Смитом, южная
часть о-вов Кука была заселена в 800—900 гг. П. Бак в одной
383
из своих работ, опубликованных в 1944 г., утверждает, что они
были заселены не ранее 600 лет назад полинезийцами с о-вов
Общества, в начале периода господства о-ва Раиатеа. По моим
данным выходит, что С. Перси Смит ближе к истине. В 1970 г.
я раскопал прибрежную раковинную кучу в Уреиа на о-ве Аиту-
таки, обнаружив там тесла типа 4А (по Р. Даффу) и крючки
из раковин, датируемые 950 г. Это самый ранний памятник на
о-вах Кука, следовательно, они могли быть заселены с о-вов
Общества в позднейшую фазу ранней восточнополинезийской
культуры, т. е. на много столетий позднее заселения Маркиз-
ских островов. Тем не менее культура о-вов Кука (как и Тубуан)
прекрасно соотносится с культурой конца I тысячелетия н. э.
на о-вах Общества.
Южные острова Кука в культурном отношении ближе к Са-
моа, чем другие восточнополинезийские острова; неудивительно,
что в раротонганских преданиях говорится о заселении острова
самоанским вождем Карика. Около 1300 г. Карика вместе с та-
итянским вождем Танги’иа прибыл на Раротонга. От них и ведут
происхождение наиболее знатные вожди острова [1458]. Некото-
рое время назад в тайнике возле Аваруа — главного поселения
о-ва Раротонга — были найдены характерные самоанские тесла
(тип 4Е, по Р. Даффу); в 1972 г. при раскопках этого памятни-
ка мне удалось обнаружить тесла, которые, по-видимому, соот-
носятся с раскопанным там же прямоугольным жилым домом,
прилегающей к нему кухней и сделанными из раковин рыболов-
ными орудиями восточнополинезийского типа; все находки да-
тируются 1250—1450 гг/ Тесла самоанского типа найдены только
при раскопках данного тайника; прочие тесла из Аваруа отно-
сятся к обычному центральнополинезийскому типу ЗА (по Р. Даф-
фу), который стал доминировать на острове, по-видимому, около
1400 г. Таким образом, археологические данные подтвердили
предание; вероятно, около 1300 г. культура этого восточнополи-
незийского острова испытала некоторое самоанское влияние.
И хотя в целом оно было очень незначительным, появление
самоанцев положило начало одному из знатных родов.
Работая в южной части о-вов Кука, я смог получить много
интересных данных. Достаточно сказать, что все изделия имеют
параллели на других островах Центральной Полинезии. Что ка-
сается поселений и типов марае, то известно, что первые посел-
ки на таких хорошо исследованных археологически островах, как
Раротонга и Аитутаки, располагались на побережье. Небольшие
группы первопоселенцев кормились, очевидно, продуктами моря
и прибрежных земель. На о-ве Раротонга в прибрежных болоти-
стых районах почти наверняка выращивалось таро. На Раротон-
га и Атиу жители держали свиней, на Аитутаки — кур. На дру-
гих островах домашних животных вообще не было, что противо-
речит гипотезе о крупномасштабном и целенаправленном засе-
лении островов (хотя на них, может быть, были завезены все
необходимые культурные растения).
384
Древние поселения на о-ве Аитутаки
С ростом населения росло число жилищ и марае; они начали
располагаться вдоль экотойов — границ между зонами разных
природных ресурсов. На Аитутаки природные ресурсы распреде-
лены почти концентрически; здесь плодородные почвы, годные
для обработки, лежат в глубине острова, песчаные почвы, бла-
гоприятные для выращивания кокосовых пальм,— на побережье.
Расселение на острове было очень рациональным — вдоль гра-
ницы плодородных и песчаных почв, что сводило до минимума
все важнейшие хозяйственные маршруты. Тот же принцип рас-
селения действовал и на о-ве Раротонга, где границей между
богатой природными ресурсами прибрежной зоной и внутриост-
ровными горами и долинами служила цепочка поселений, распо-
лагавшихся вдоль выложенной камнем дороги Ара-Метуа («Тро-
пы предков»). На неплодородном острове Мангаиа главной
13 Заказ № 2306
385
отраслью хозяйства было разведение заливного таро относитель-
но далеко от берега, в болотистой местности; большинство домов
концентрировалось вокруг этих участков таро. Именно скудость
природных ресурсов обусловливала частые междоусобицы на Ман-
гаиа: победители получали право распоряжаться землей, которую
они раздавали своим сторонникам. Побежденные вынуждены были
добывать пропитание, используя ресурсы дикой природы, кото-
рые обычно они оставляли без внимания. Но на Аитутаки —
низком и плодородном острове — побежденные не имели и такой
возможности, поэтому им, видимо, приходилось покидать его.
На маленьких островах вроде Аитутаки население сначала
росло очень быстро: этого требовала необходимость скорейшей
обработки всей земли. Дальнейшая стабилизация населения мог-
ла быть следствием войн, инфантицида и даже сознательного
ограничения рождаемости. На более крупных и гористых остро-
вах, таких, как Раротонга, рост населения вел к освоению внут-
ренних долин. Например, в долине Маупгароа на западе о-ва
Раротонга во время раскопок 1968—1970 гг. были найдены 78
платформ, на которых стояли жилые дома, и следы марае; все
сооружения образуют четыре компактные группы, одна из кото-
рых расположена на горном хребте, нависающем над долиной.
Эти четыре группы сооружений были воздвигнуты между 1600
и 1823 гг.; по данным радиоуглеродного анализа, первое неболь-
шое поселение было разбито на краю долины около 1300 г.
В 1823 г. миссионер Дж. Уильямс записал на о-ве Раротонга
предание, в котором говорится, что некогда жители побережья
были изгнаны в долину Маунгароа своими более удачливыми
соседями. Заселение долины Маунгароа — пример изменения по-
пуляции под действием роста плотности населения. Вынужденная
компактность поселений была обусловлена как необходимостью
обеспечивать оборону, так и стремлением использовать все обра-
батываемые участки для выращивания культурных растений
(а жилища размещать на скалах, на других бесплодных землях,
на искусственных террасах). Такие поселения характерны для
маленьких островов, но в более поздний период они встречаются
и на больших вулканических островах. Памятники в долине
Маунгароа сохранились потому, что они (как и памятники в
долине Опуноху) лежат на границе расселения двух общин.
В Маунгароа обнаружены Т-образные и прямоугольные каменные
основания жилищ и весьма разнообразные марае — террасные,
плоские, с площадками и без них, с различным расположением
вертикальных каменных плит. Марае на о-ве Раротонга имеют
много специфических особенностей, и лишь некоторые из них
напоминают таитянские.
Относительно изолированное положение островов способство-
вало развитию многих локальных тенденций; так, на о-ве Аиту-
таки обнаружены своеобразные марае — площадки с базальтовы-
ми глыбами, поставленными параллельными рядами, обычно без
аху. На о-вах Мангаиа и Атиу марае представляют собой про-
386
стые земляные насыпи, выложенные коралловыми плитами.
В южной части о-вов Кука никаких закономерностей в устрой-
стве марае проследить не удается; более того, марае свидетель-
ствуют о чрезвычайном культурном многообразии, что противоре-
чит фактам лингвистики и материальной культуры.
Из этого не следует, что межостровные связи не могут быть
прослежены археологически; известно, например, что между по-
стройками ареоев с примыкающими к ним марае на Мангаиа и
на Руруту, а также на Мангаиа и на Аитутаки много общего.
Одно из марае на о-ве Раротонга очень похоже на марае о-ва
Рангироа (о-ва Туамоту). Эти примеры, как и другие, могут
свидетельствовать об эпизодических межостровпых контактах,
относящихся к позднейшему периоду доистории. Но их недоста-
точно для определения истории культуры каждого отдельного
острова, которая связана с общей эволюцией населения и дол-
говременными тенденциями развития.
Таинственные необитаемые острова
По всей Полинезии разбросаны мелкие изолированные ост-
рова, на которых обнаружены следы доисторических поселений.
Ко времени появления здесь первых европейских путешествен-
ников все эти острова были уже необитаемы. Хотя в культурном
отношении они и не образуют единого целого, мы рассмотрим
их вместе. Наиболее известный из таинственных островов Поли-
незии — Питкэрн, прославившийся тем, что на него в 1790 г.
высадились мятежники с судна «Баунти». В то время на острове
находилось по крайней мере три каменные платформы, на кото-
рых или возле которых располагались каменные статуи, ныне
полностью разрушенные (сохранился лишь один фрагмент). На
Питкэрне обнаружены свиные кости, каменные рыболовные
крючки, камни с петроглифами и весьма разнообразный набор
каменных тесел (больше всего они напоминают маорийские тесла
архаического периода). Статуи и каменные рыболовные крючки
очень напоминают рапануйские; возможно, Питкэрн в доисто-
рический период заселялся не одной миграционной волной.
И. Синото, недавно побывавший на Питкэрне и соседнем с ним
острове Хендерсон, пришел к выводу, что острова были впервые
заселены около 1100 г. [1263].
Западнее, в группе о-вов Кука, расположены два ныне нео-
битаемых атолла — Палмерстон и атолл Суворова. О-ва Кермадек
были, по-видимому, заселены в XIV—XV вв. с южных островов
из группы Кука [98].
Даже на крохотном острове Норфолк найдены каменные ору-
дия, сходные с маорийскими [370]. Среди о-вов Феникс и
Лайн есть ряд других атоллов, которые ко времени появ-
ления первых европейских путешественников были наобитаемы.
Особенно интересны Молден и Фэннинг. На Молдене об-
наружены основания домов, марае и выложенные камнем
13*
387
захоронения; все это указывает на заселение острова с атолла
Тонгарева (Пенрин). Раковинные рыболовные крючки и выложен-
ная камнем площадка, найденные на о-ве Фэннинг, также сви-
детельствуют о заселении его с Тонгарева; правда, К. Эмори и
Б. Финни считают, что остров были заселен тонганцами.
Все острова, о которых шла речь, действительно могут счи-
таться необитаемыми: в историческое время они, по-видимому,
никогда не служили даже временным пристанищем рыболовам с
близлежащих более крупных островов (что было типично для
Маркизских островов, Туамоту, о-вов Общества и Кука).
Почему острова оказались необитаемыми? На экваториальных
атоллах могло не хватать питьевой воды, но почему опустели
Питкэрн и Норфолк? Может быть, здесь оседали только море-
ходы-мужчины, не оставившие потомства, или острова заселя-
лись лишь временно — мореплавателями, сбившимися с пути в
океане и после передышки снова отправлявшимися на поиски
родной земли? Может быть, возникали эпидемии, следствием ко-
торых были демографическая неустойчивость, кровавые стычки,
заканчивавшиеся массовыми убийствами (ведь именно вследствие
этого на о-ве Питкэрн резко сократилось число английских моря-
ков с «Баунти»)? Может быть, произошло массовое самоубийство?
Причины могут быть самыми разными...
Для полноты картины рассмотрим также северную часть
о-вов Кукд, где расположены такие атоллы, как Пукапука, Ма-
нихики, Ракаханга и Тонгарева (Пенрин), заселенные во время
появления в Океании европейцев. Пукапука — самый восточный
из западнополинезийских островов, его жители говорят на самои-
ческом языке, а культура составляет промежуточное звено меж-
ду западной и восточной. Три других атолла по культуре отно-
сятся уже к Восточной Полинезии. Археологические исследова-
ния проводились только на атолле Тонгарева (Пенрин):
в 1929 г.—П. Баком [165], в 1972 г.—мною [93; 92]. На атолле
обнаружены выложенные камнем и галькой основания жилищ,
каменные емкости, использовавшиеся для хранения рыбы, а мо-
жет быть, для выпаривания соли, а также многочисленные марае,
некоторые с большими кучами пережженного ракушечника —
остатками очагов, где запекалось черепашье мясо для праздне-
ств. Большинство марае прямоугольные, некоторые — круглые
в плане, а одно имеет форму человеческого тела. Это марае,
огороженное камнями примерно в метр высотой, единственное
в своем роде во всей Океании.
Первые поселения на атолле Тонгарева (Пенрин) датируются
1200 г. Значительная часть каменных сооружений относится к
более позднему времени. В 1853 г., когда на атолле оказался
первый европеец — Э. Ламой, спасшийся после кораблекруше-
ния, многие марае еще функционировали [842]. Через некоторое
время после прибытия Ламона варварские набеги торговцев
живым товаром привели к катастрофическому сокращению чис-
ленности населения острова.
388
Гавайские острова
Гавайи —цепь островов протяженностью 3 тыс. км. В доисто-
рические времена люди населяли лишь треть этой длинной
цепи — от крупного вулканического острова Гавайи до крохотно-
го островка Некер. Важнейшими обитаемыми островами были
Гавайи, Мауи, Молокаи, Ланаи, Оаху и Кауаи. Во времена по-
явления в Океании первых европейцев Гавайские острова были
чуть ли не самыми населенными островами Полинезии — на них
жило около 200 тыс. человек.
Когда в 1778 г. капитан Дж. Кук прибыл на Гавайские остро-
ва, он обнаружил там четко стратифицированное общество, кото-
рым управляли могущественные вожди. К сожалению, у Кука
не было тогда местных переводчиков, и многие его наблюде-
ния грешат неточностью.
По Куку, острова находились во власти четырех главнейших
вождеств, расположенных на о-вах Гавайи, Мауи, Оаху и
Кауаи. Сильнейшими были первые два. Прибытие первых евро-
пейцев ускорило те процессы, которые, по-видимому, все
равно бы произошли: в 1795 г. вождь Камехамеха с о-ва
Гавайи победил своих главных противников с Мауи и Оаху и
получил власть над всеми островами, кроме Кауаи. К 1810 г.
он уже был властителем единого Гавайского королевства.
Культ вождей, описанный Дж. Куком, весьма напоминает
тонганский или таитянский — это и человеческие жертвы, и обя-
зательное высокомерие вождей, и преклонение перед ними про-
стых общинников. Вожди облачались в великолепные плащи и
шлемы, украшенные красными и желтыми перьями.
В те времена, когда на Гавайских островах побывал Дж. Кук,
на каждом острове, по описанию И. Голдмена, существовала
эндогамная группа вождей, в которой ради сохранения чистоты
крови допускался даже брак между родными братом и сестрой.
Вожди управляли классом общинников, живших локальными
билатеральными родственными группами, социальная диффе-
ренциация внутри этого класса была очень слаба. Самую низшую
ступень социальной иерархии занимала группа париев13. Об-
щинники могли владеть землей, но по малейшему капризу вождя
лишались ее (отобранные участки вождь раздавал своим приб-
лиженным и родственникам). Конечно, это была деспотическая
система феодального типа, характерная для большинства архаи-
ческих цивилизаций,— ранний вариант государственной системы
[535]. По-видимому, И. Голдмен несколько увлекся аналогией с
гавайским обществом начала XIX в.; возможно, общество до Кука
было основано на родстве в большей степени, чем кажется Голд-
мену. Ведь за 40 лет (между посещением островов Дж. Куком
и У. Эллисом) столько изменилось [795]!
Тем не менее заключения И. Голдмена о гавайском обществе
весьма привлекательны. Он считает, что переход от традиционной
полинезийской организации общества к прообразу гавайской го-
389
сударственности произошел приблизительно между 1100 и 1450 гг.,
что подтверждается археологическими данными.
По преданиям, Гавайские острова были заселены с о-вов Об-
щества, прежде всего с Таити (по-гавайски Кахити), 30—40 по-
колений назад, т. е. в начале II тысячелетия н. э. [398; 415;
170]. В течение многих лет ученые довольствовались этими сведе-
ниями, но в 60-е годы XX в. были получены археологические
данные, которые показали, что наиболее вероятным источником
заселения Гавайских островов были Маркизские острова, и,
таким образом, о-ва Общества отодвинулись на второй план.
Если раньше считалось, что наиболее ранние изделия маркиз-
ского, а более поздние — таитянского происхождения, то недав-
но Р. Корди были выдвинуты весьма убедительные аргументы
против идеи о двух источниках гавайской культуры [282].
Оказалось, что так называемые «таитянские» рыболовные
крючки относятся к самому раннему времени. Следователь-
но, источник заселения Гавайев был один, но локализовать
его точно пока не удается, хотя скорее всего им были, как уже
говорилось, Маркизские острова.
Гавайские изделия более позднего времени хорошо соотносят-
ся с находками в ранних памятниках — до 1000 г. Около 1000 г.
на Гавайских островах начинают преобладать тесла типа 1А
(по Р. Даффу). В большинстве памятников обнаружено также
множество таких орудий, как терочники, коралловые пилки,
костяные орудия, блесны из раковин каури для ловли осьмино-
гов, грузила рыболовных сетей и т. д. Никаких существенных
изменений в развитии всех этих орудий обнаружить не удается.
Только в поздних памятниках найдены нагрудные подвески из
зубов кашалота (леи-нихо-палаоа), встречающиеся исключитель-
но на Гавайях (аналогию им можно усмотреть в ранневосточно-
полинезийских подвесках из зубов кашалота, встречающихся в
Центральной Полинезии и на Новой Зеландии) [295].
Но наибольший интерес для археологов представляют на
Гавайских островах не артефакты, а древние святилища, посе-
ления и системы полей. Здесь уже целиком изучено несколько
долин, заселенных в доисторический период, и это дает очень
многое для понимания истории гавайского общества.
На побережье и в долинах Гавайских островов встречаются
остатки древних сооружений — террасы домов, каменные свя-
тилища (здесь они назывались не марае, а хеиау), каменные и
земляные погребальные насыпи [1353], каменные ограды полей,
выложенные камнем дороги и многое другое. Гавайские острова
в отличие от многих других островов не окружены коралловыми
рифами, и у их берегов водится относительно мало рыбы. Поэ-
тому гавайцы издавна научились строить сложные воронкооб-
разные ловушки для рыбы и огороженные каменными стенами
заводи. Такие заводи могли занимать до 200 га прибрежной ла-
гуны 14. Недалеко от берега огораживались также специальные
места для выпаривания соли.
390
Гавайцы занимались поливным земледелием 15, выращивая на
укрепленных каменными стенами земледельческих террасах таро;
на о-ве Кауаи обнаружен замечательный ирригационный канал
(так называемый «ров менехуне»), одна сторона которого выло-
жена тщательно вытесанными камнями. Как ни странно, это
единственное место на Гавайских островах, где использованы
тщательно вытесанные камни: хеиау сооружались из необрабо-
танных каменных глыб. На Гавайских островах обнаружены так-
же огороженные каменными глыбами поля для выращивания
батата, кучи убранных с поля камней и каменные основания
жилищ.
Гавайские хеиау сложны и разнообразны — их террасы, сте-
ны и платформы комбинируются по-разному, так что трудно
найти два одинаковых святилища. Прежде чем говорить о хеиау
больших островов, обратимся к находкам на островах Некер и
Нихоа, первый из которых расположен в 500 км запад-
нее Кауаи, второй — на расстоянии 250 км. от Кауаи. Длина
каждого из островов — около 1 км. Во времена появления здесь
первых европейцев островки были необитаемы; на них практиче-
ски нет питьевой воды, очень скудны природные ресурсы, но
тем не менее некогда оба они явно были густо заселены.
Острова — настоящий музей древней гавайской культуры. Неяс-
но, кто жил на них — мореплаватели, занесенные сюда дрейфом,
изгнанники, путешественники или добровольные поселенцы.
Нихоа фигурирует в гавайских преданиях (Некер во времена
посещения Гавайских островов первыми европейцами не был
известен гавайцам).
Бесплодная, каменистая земля о-ва Некер буквально усеяна
единообразными хеиау одинаковой конструкции; это признак то-
го, что остров были заселен единой родственной группой, а не
случайными путешественниками. Хеиау представляют собой
сооружения из двух террас со строго заданным расположением
вертикально стоящих камней. По мнению К. Эмори, 28 хеиау
из 33 относятся именно к такому типу [405]. В XIX в. на одном
из хеиау было найдено несколько замечательных каменных ста-
туй, изображавших стоящих мужчин с опущенными руками и
круглыми улыбающимися лицами. К. Эмори считает, что они
сходны с некоторыми маркизскими статуями; по всей видимости,
сходство это обусловлено общим культурным происхождением,
а не прямым влиянием одних островов на другие.
В одной из пещер на о-ве Некер были обнаружены тесла
типа 1А (по Р. Даффу), крючки и насадки для ловли осьмино-
гов, чаши из местного песчаника; по радиоуглеродному анализу,
древесные остатки в этой пещере датируются концом XVIII в.
[422].
Вполне возможно, что небольшая группа людей каким-то об-
разом была занесена на остров несколько столетий тому назад —
около 1400 г., если верить датировкам, полученным на о-ве
Нихоа. Лодки этих мореплавателей могли потерпеть полное кру-
391
шение, а новых построить было не из чего. Эти люди и их
потомки могли продержаться здесь, в полной изоляции, некото-
рое время, исчезнув, быть может, незадолго до появления евро-
пейцев. Каждое новое поколение, видимо, сооружало свои хеиау,
которые из-за полного отсутствия внешних влияний строились по
образцу предшествующих — так можно объяснить наличие столь
большого числа единообразных святилищ.
Сооружения, обнаруженные на о-ве Некер, имеют большое
значение для археологии в силу своей древности — самые ранние
относятся к XV в. Местные хеиау совершенно не похожи на свя-
тилища всех Гавайских островов, которые перестраивались так
часто, что не сохранили своего исконного облика. Нигде, кроме
о-ва Некер, на хеиау нет вертикально стоящих каменных плит.
По замечанию К. Эмори, хеиау о-ва Некер очень похожи на
гпутрпостровные таитянские марае и марае Туамоту. Неясно,
к маркизским (как считает К. Эмори) или к таитянским святи-
лищам восходят гавайские хеиау. Во всяком случае, по ним
можно судить о том, что некогда гавайская культура была весьма
Олизка к центральнополинезийской.
На Нихоа хеиау представляют собой более сложные террас-
ные сооружения. Несколько хеиау похожи на святилища о-ва Не-
кер, но значительная часть ближе к общегавайским, с тем только
отличием, что на Нихоа в параллельных рядах больше каменных
«колонн». Для одного из памятников Нихоа неясной остается да-
тировка — радиоуглеродный анализ дает разброс от 800 до
1500 г. [419, с. 88]. Вероятно, Нихоа, как и Некер, был заселен
с о-ва Кауаи, только несколько позднее.
Хеиау на больших Гавайских островах существенно отлича-
ются от марае остальной Полинезии, разве что они несколько
похожи на святилища о-ва Раротонга и южной части Маркиз-
ских островов. Интересно, что хеиау, впервые описанное евро-
пейцами (речь идет о святилище Ваимеа на о-ве Кауаи, которое
увидел в 1778 г. Дж. Кук), очень похоже на таитянское; к сожа-
лению, от него ничего не сохранилось. Дж. Уэббер сделал рису-
нок, на котором изображена выложенная камнем и обнесенная
стеной площадка; на одном конце ее расположена невысокая
платформа, на ней — пять плетеных фигур богов и две резные
деревянные доски, аналогичные трем другим, стоящим на самой
площадке. На досках вырезаны человеческие лица, поверх до-
сок — подобия головных уборов. Изображения эти очень схожи
с вытесанными из кораллового известняка идолами с атолла
Тонгарева (Пенрин), но трудно судить, случайное это совпаде-
ние или нет. На платформе (или за ней) находится башня для
прорицаний. Некогда она, по-видимому, была покрыта тапой;
па эту башню поднимался жрец, который «общался» с богами.
Подобные башни Дж. Кук видел на всем побережье о-ва Кауаи,
но нигде больше на Гавайских островах их нет. Некоторую ана-
логию, может быть, представляют напоминающие обелиски дома
жрецов на маркизских ме’аэ.
392
На площадке святилища Ваимеа Дж. Уэббер изобразил так-
же возвышение для подношений богам, странный деревянный
столб, украшенный резьбой (верхняя часть столба представляет
собой нечто вроде высокого головного убора), один дом и верти-
кально стоящий камень. Наличие последнего особенно удивитель-
но, так как нигде на больших Гавайских островах таких камней
нет. Дом на площадке, нарисованный художником к тому же
отдельно, был 12 м длиной; в нем находились две деревянные
статуи. Дж. Кук отмечает, что на площадке хеиау погребали
людей, принесенных в жертву, и вождей.
На о-ве Гавайи Дж. Кук видел совсем иное хеиау: на нем
стояла высокая платформа, на верху которой были выставлены
на шестах человеческие черепа. За оградой располагались три
дома, платформа для подношений духам, несколько деревянных
статуй и яма для даров. Это хеиау напоминает святилище Хале-
о-Кеаве, увиденное в 1823 г. У. Эллисом в Хонаунау на запад-
ном берегу о-ва Гавайи. Недавно святилище Хале-о-Кеаве было
отреставрировано и открыто для посетителей.
Хале-о-Кеаве располагалось на краю одного из самых удиви-
тельных гавайских сооружений, известного как Град спасения,
или Пу’ухонуа; в свое время он был обнесен массивной стеной
до 4 м высотой. У. Эллис пишет, что в отверстия на верху сте-
ны были вставлены изображения, а внутри находились три хеиау.
При восстановлении одного из хеиау — Алеалеа — выяснилось,
что его перестраивали семь раз, пока наконец первая маленькая
платформа не превратилась в массивную, площадью 40x20 м и
высотой 2,4 м. Согласно преданию, Пу’ухонуа был сооружен око-
ло 1450 г., хотя археологически эта датировка не проверялась.
По описанию У. Эллиса, Град спасения был местом, куда сте-
кались беженцы: здесь им была гарантирована защита жрецов.
Уже это свидетельствует о том, что на Гавайях существовала
сильная власть, способная поддержать правопорядок и даже за-
щитить гонимых — справедливо и несправедливо — от мщенйя.
Несколько сооружений подобного рода встречается кое-где еще
на Гавайях и на других островах Полинезии. Идея спасительного
убежища была, видимо, изначально присуща полинезийской
культуре. Но из всех таких сохранившихся пристанищ Пу’ухо-
нуа — самое великолепное.
Хеиау на о-вах Гавайи и Оаху хорошо описаны в литерату-
ре. На островах есть и маленькие платформы или небольшие,
обнесенные стенами площадки, и огромные комплексы с много-
ярусными террасами и различными строениями.
Из описаний Дж. Кука известно, что гавайцы жили в разбро-
санных на большой площади домах и значительно реже — в цен-
трализованных поселках, включавших до 200 домов. Как и мно-
гие полинезийские острова, Гавайские острова делились на
общинные угодья, тянувшиеся от берега в глубь острова; каж-
дая такая территория включала участок равнинной местности,
участок побережья и какую-то часть горной местности. Эти тер-
393
риториальные единицы, называвшиеся ахупуа’а, напоминали
куски круглого пирога, нарезанного из центра к краям. В идеале
землями одной ахупуа’а пользовалась одна община, состоявшая
из нескольких родственных семей.
В последние годы были проведены крупномасштабные архео-
логические работы с целью изучения характера расселения и
землепользования на Гавайских островах. На о-ве Мауи, в Па-
лауэа, П. Керч исследовал береговую часть одной ахупуа’а
[803]. Там он обнаружил группу жилищ, относящихся к поздне-
му периоду доистории; расстояние между жилищами составляло
10—20 м; по-видимому, в них жило несколько родственных се-
мей. Среди этих построек находились, видимо, мужские дома,
односемейные жилища, различные хранилища и рабочие пло-
щадки. Рядом располагались хеиау и небольшое святилище;
по мнению П. Керча, они являлись своеобразным церемониаль-
ным центром для всех семей, живших на территории этой аху-
пуа’а.
На о-ве Оаху была исследована внутриостровная часть одной
из ахупуа’а, в долине Макаха [583; 587; 837]. Длина этой доли-
ны—около 7 км, ширина —1—2 км. Она расположена в наибо-
лее засушливой местности Оаху, где выпадает очень мало осад-
ков. Здесь, очевидно, в условиях богарного земледелия выращива-
лись сезонные культуры — таро, батат, тыква, сахарный тростник.
Обработка земли велась в основном на низких террасах, устроен-
ных по склонам холмов для предотвращения эрозии. Между тер-
расами располагались полукруглые или прямоугольные каменные
платформы жилищ. Кое-где обнаружены обнесенные стенами,
хорошо вымощенные площадки или террасы, на которых разме-
щались постоянные жилища, святилища и хеиау. В середине
долины располагалось самое крупное хеиау — Канеаки, ныне
восстановленное. Исследования показали, что это хеиау пере-
страивалось шесть раз и из небольшой террасы, построенной
около 1550 г., переросло в святилище. По данным радиоуглерод-
ного анализа, некоторые участки долины были освоены уже в
110 г. н. э.
В верхней части долины Макаха, где осадков выпадает боль-
ше, практиковалось поливное земледелие: на террасах, укреплен-
ных камнями, выращивали таро. Террасы орошались естествен-
ными источниками пли специально подведенными грунтовыми
водами. Общая площадь террас — около 9 га, некоторые занима-
ют до 1000 кв. м. В верхней части долины обнаружены также
площадки и основания домов, а также каменные сооружения,
имевшие, по-видимому, сакральное значение. Интенсивное освое-
ние верхней части долины началось около 1400 г. н. э.
Данные, полученные в долине Макаха, хорошо согласуются с
результатами других исследований. Так, в долине Халава па се-
веро-востоке о-ва Молокаи [610] выращивание таро в условиях
искусственного орошения началось около 1500 г. н. э. В засушли-
вом районе Лапакахи на северо-западе о-ва Гавайи около 1300 г.
394
н. э. было основано прибрежное поселение, которое существенно
расширилось в период между 1400—1600 гг. В Лапакахи есть
земли, абсолютно непригодные для земледелия,— они тянутся
двухкилометровой полосой между прибрежными поселениями и
внутриостровными участками богарного земледелия, которые
были разгорожены на прямоугольные поля размером 10X30 м.
Исторически засвидетельствовано, что здесь выращивался батат;
во время раскопок временных жилищ были обнаружены запасы
клубней. Выше, в более влажных районах, могли также выращи-
ваться хлебные деревья, бананы и таро. По-видимому, их куль-
тивация началась около 1400 г. Датирование здесь велось мето-
дом исследования базальтового стекла. Этот метод — одно из
главных достижений археологии на Гавайях — по точности пре-
восходит радиоуглеродный анализ и весьма прост в применении.
Приведенные здесь сведения об огражденных стенами полях
и террасах для выращивания таро на первый взгляд могут по-
казаться ненужными или излишними. Тем не менее на их осно-
вании гавайские археологи пытаются строить гипотезы о куль-
турном развитии островов. Так, ускорение заселения и использо-
вания долин (1100—1300 гг.) соотносится с переходом от тради-
ционного общества к стратифицированному (если пользоваться
терминологией И. Голдмена). В 1969 г. Т. Ньюмен предложил
делить доисторию Гавайских островов на четыре периода: засе-
ление, раннее подсечно-огневое земледелие, позднее подсечно-
огневое земледелие и земледелие на постоянных участках [1024].
Между первым и четвертым периодами существенно выросло на-
селение, увеличились расслоение и специализация общества,
земледелие начало преобладать над использованием продуктов
моря, под воздействием человека постепенно изменилась природ-
ная среда. Конечно, все эти процессы носили долговременный
характер, и на их основании трудно четко разграничить указан-
ные четыре периода. В позднейший период доистории действи-
тельно стало преобладать поливное земледелие, но ведь оно было
известно уже первым гавайцам [1486—1488] 16.
Последний по времени (1974 г.) обзор гавайской доистории
принадлежит Р. Корди [283; 284]; в обзоре подчеркивается раз-
личие между влажными наветренными и засушливыми подвет-
ренными районами островов. Подобное различие особенно ощути-
мо на больших островах, таких, как Гавайи. Корди выделяет три
периода гавайской доистории: первоначальное заселение (неболь-
шие постоянные поселения во влажных наветренных местностях
и в засушливых подветренных местностях с хорошими источни-
ками питьевой воды); адаптация (заселение засушливых подвет-
ренных местностей, таких, как долина Макаха и Лапакахи);
усложнение социальной организации (формирование вождеств)
после 1600 г. во многом вследствие роста населения на фоне ис-
тощения природных ресурсов.
Естественно, все суждения о прошлом Гавайев остаются ги-
потетическими; многие требуют пересмотра и дополнительной
395
проверки. Но гипотезы, которые представляются наиболее досто-
верными, находят подтверждение за пределами Гавайев —они
согласуются с другими фактами полинезийской истории. Напри-
мер, первые внутриостровные поселения на о-вах Раротонга и
Муреа, так же как и Гавайские, восходят к 1300 г. Несомненно,
можно говорить и об общеполинезийских тенденциях — особенно
это касается таких аспектов, как рост численности населения и
-связь численности населения с усложнением земледельческих и
социальных систем.
Говоря о Гавайских островах, нельзя не упомянуть о разно-
образии наскальных рисунков, среди которых и антропоморфные
изображения, и распростертые «люди-птицы», и собаки, и гео-
метрические узоры [59].
А теперь обратимся к одному из самых загадочных полине-
зийских островов — о-ву Пасхи.
Остров Пасхи
Загадка Полинезии... Именно здесь обнаружены самые вели-
чественные во всей Океании каменные сооружения и статуи,
но именно здесь древняя культура полностью погибла, прежде
чем ее успели как-то зафиксировать европейцы. Конечно, кое-
какпе записи были сделаны, но все они столь ненадежны и про-
тиворечивы, что питают подчас самые невероятные гипотезы —
вплоть до нелепых и всем надоевших выдумок об остатках зато-
нувших континентов или р пришельцах из космоса. К счастью,
не все, что написано об о-ве Пасхи, носит такой псевдонаучный
характер; исследования франко-бельгийской экспедиции 1934—
1935 гг. и норвежской экспедиции 1955—1956 пг. (во главе с
Т. Хейердалом) были подлинно научными и дали прекрасные ре-
зультаты 17.
О-в Пасхи, даже по полинезийским масштабам, очень мал и
удален от всех других островов. Он лежит почти в 2000 км от
ближайшего к нему острова Питкэрн и почти в 4000 км от бере-
гов Перу и Чили. Остров имеет форму треугольника; общая дли-
на его — 25 км. На острове расположено несколько потухших
вулканов, а в кратерах трех из них — Рано-Арощ Рано-Као и
Рано-Рараку — образовались пресноводные озера.
По данным европейцев, побывавших здесь в XVIII в., остро-
витяне держали домашнюю птицу, но не знали ни свиней, ни со-
<бак. На острове в это время* выращивали батат, ямс, таро, ба-
наны, сахарный тростник, тыкву-горлянку и бумажную шелкови-
цу; все эти культуры (за исключением южноамериканского или
индийского батага) попали на остров с запада. Остров лежит вне
зоны тропиков, так что кокосы и хлебное дерево на нем не рас-
тут. На озерах, расположенных в кратерах вулканов, произрастал
тростник тотора (Scirpus riparius), из которого делали кровли
и который использовали при строительстве лодок; росли там и
такие растения, как Polygonum acuminatum и Cyperus vegelus.
396
Остров Пасхи
Все они, как и деревце торомиро (Sophora toromiro), в поздней'
ший период доистории служившее единственным источником
древесины на острове, происходят из Южной Америки.
На основании южноамериканского происхождения перечислен-
ных растений и батата Т. Хейердал пытается доказать связь
между о-вом Пасхи и Южной Америкой [706; 708]; он считает
достоверным сообщение о том, что в 1770 г. на острове выращи-
вался южноамериканский чилийский перец. Критика этой кон-
цепции дана выше, и мы не будем повторять ее здесь. По мне-
нию К. Эмори, причастность человека к появлению на о-ве Пасхи
южноамериканских растений возможна, но маловероятна, а сооб-
щение о выращивании на острове чилийского перца недостоверно
[420]. Никто из первых путешественников, оставивших записки
об о-ве Пасхи, не упоминает важнейших американских культур —
кукурузы, бобовых, больших тыкв. Таким образом, остается один
лишь батат, но ведь он мог быть естественным интродуцентом.
Остановимся кратко на исторических, этнографических и ар-
хеологических фактах. Мещду 1722 и 1862 гг. на о-ве Пасхи по-
бывало немало европейцев; но все они задерживались здесь не
более одного-двух дней, и никто из них не знал рапануйского
397
языка. В течение этого времени культура острова приходила в
упадок, сокращались природные ресурсы, уменьшалась числен-
ность населения. В 1862 г. на острове произошло страшное бед-
ствие: около тысячи рапануйцев были захвачены работорговцами
и увезены в Перу. Из них 900 человек в скором времени умер-
ли, а остальные, хотя и были репатриированы благодаря вмеша-
тельству Англии и Франции, успели заразиться оспой. Лишь
15 человек добрались до родного острова, принеся с собой страш-
ную болезнь. К 1877 г. на острове осталось всего 110 местных
жителей — многие умерли от оспы, многие уехали на Таити, где
нанялись сельскохозяйственными рабочими на плантации. Если
учесть, что в середине XVIII в. население острова составляло
около 3 тыс. человек, то история рапануйцев предстает как один
из ужаснейших примеров геноцида. Вместе с жителями острова
гибла и их культура. Первый европейский поселенец (это был
французский миссионер) появился на острове в 1863 г. К 80-м
годам прошлого века — времени первых подробных этнографиче-
ских изысканий — традиционная культура о-ва Пасхи практиче-
ски прекратила свое существование, и нам остается благодарить
судьбу за то, что хоть что-то сохранилось.
Первым европейцем, увидевшим остров, был голландец
Я. Роггевен; произошло это в первый день пасхи 1722 г. Рогге-
вен, пораженный богатством и плодородием острова, выразил
надежду, что его «можно превратить в рай земной, если только
правильно обрабатывать и засевать земли; пока же это делается
лишь постольку, поскольку жители вынуждены трудиться, чтобы
прокормить себя». Он обратил внимание на уши островитян:
мочки были оттянуты и имели прорезь для украшений (на самом
деле это был не только рапануйский, но и общеполинезийский
обычай, неизвестный только на о-ве Мангарева и Гавайских
островах). Голова каждой из ныне знаменитых статуй была ук-
рашена «корзиной» из камней (возможно, речь идет об узле, или
так называемой головной шишке); Я. Роггевен высказал предпо-
ложение, что это были комья глины с галькой18. Он заметил
также, что жители острова возжигают огонь перед некоторыми
из возведенных ими колоссов; затем, «усевшись на корточки и
склонив голову на грудь, опускают и поднимают руки». Возмож-
но, такие моления были вызваны именно появлением голландцев
на огромных кораблях. Но если так, мольбы рапануйцев остались
неуслышанными: не менее 12 жителей острова были убиты, пока
Роггевен находился на острове.
Роггевен обратил внимание, что лодки островитян были сде-
ланы из множества скрепленных вместе мелких дощечек; в это
время на острове уже не было больших, крепких деревьев. По-
видимому, к 1722 г. на острове произошло существенное вырож-
дение окружающей среды — по данным современных палеобота-
нических исследований, первопоселенцы застали на нем густые
леса [707]. К началу XVIII в., видимо, пришло в упадок и ис-
кусство сооружения огромных статуй.
398
Общий культурный спад усугубился уже после появления ев-
ропейцев. Испанская экспедиция во главе с Гонсалесом прибыла
на остров в 1770 г. Испанцы увидели голые, невозделанные зем-
ли без единого высокого дерева. Некоторые общинники жили в
пещерах; по разным оценкам, население острова составляло в
то время от 900 до 3000 человек, а в более раннее и более
счастливое время, в соответствии с недавней оценкой [917],
на острове проживало до 10 тыс. человек!
Испанцев тоже поразили необычайные статуи с пучками на
макушке, причем они разглядели на этих пучках человеческие
кости. Видели они и большую плетеную фигуру, из тех, что
устанавливались рядом со статуями во время поминальных пир-
шеств (паина); любопытно, что такая же плетеная фигура при-
влекла внимание Дж. Банкса во время празднества на Таити
в 1769 г.
Испанцы инсценировали формальную церемонию присоедине-
ния острова к своей державе; во время этой процедуры рапануй-
цы несколько раз выкрикнули имя верховного божества Макема-
ке, а затем поставили рисуночные «подписи» под официальным
документом. Одна из этих подписей очень напоминает пиктогра-
фическое изображение «человека-птицы» в письменах XIX в.
В 1774 г. на острове побывали Дж. Кук, Г. и М. Форстеры.
Куку остров показался настолько пустым и бесплодным, что он
решил не задерживаться на нем больше одного дня. Людям Кука
удалось найти близ берега запасы только стоячей воды. На остро-
ве в это время, по-видимому, жило только 700 человек, из них
две трети составляли мужчины. Многие статуи уже лежали на
земле; кстати, из описания испанцев неясно, в каком состоянии
были статуи в 1770 г. Г. Форстер записал, что загадочные статуи
изображали умерших вождей, именами которых они назывались.
Ему же принадлежит описание крытых соломой домов в форме
лодок. Г. Форстер был убежден, что жители острова — полине-
зийцы.
К 1786 г., когда на остров прибыл Лаперуз, население успе-
ло вырасти до 2 тыс. человек и все островитяне жили в полном
довольстве. Видимо, незадолго до прибытия Кука в общественной
жизни острова произошли какие-то серьезные изменения, причем
большинство женщин и детей вынуждены были оставаться в
укрытии, что и сказалось на оценке численности населения Ку-
ком. Лаперуз провел на острове всего 10 часов, но за это время
один из членов его экипажа сделал несколько рисунков — это
лучшие зарисовки о-ва Пасхи. Тогда же были описаны статуи,
аху и три типа домов (один из лодкообразных домов имел в
длину 108 м). С 1786 г. и вплоть до 60-х годов XIX в. сколь-
нибудь существенных сообщений или заметок об острове не было
сделано. В 1864 г. миссионер Э. Эйро впервые выступил с сооб-
щением о таинственных письменах (ронго-ронго), вырезанных на
деревянных дощечках, которые островитяне храниди в своих до-
мах. В это время уже никому на острове смысл ронго-ронго не
399
Зарисовка, сделанная Д. де Ванси на о-ве
Пасхи в 1786 г.
был известен; ниже мы вернемся к этой загадке о-ва Пасхи.
В 1866 г. появилось первое сообщение о необычном обряде, свя-
занном с культом «чоловеКа-птицы». Каждая племенная группа
выделяла по одному слуге, они переправлялись на островок
Моту-Нуи, расположенный в 1,5 км от юго-западной оконечности
о-ва Пасхи. Там слуги дожидались появления перелетных темных
крачек, откладывавших яйца на этом островке. Слуга, которому
удавалось первым найти яйцо, подавал сигнал наблюдателям на
большом острове, и тогда его господин переселялся на несколько
месяцев в священное уединенное место — видимо, он выступал
при этом как воплощение великого бога Макемаке. Подобный
ритуал повторялся ежегодно до 1867 г.19.
Только в 80-е годы прошлого века стали известны некоторые
предания, повествующие о происхождении рапануйцев. Вождем
первопоселенцев, согласно одной версии, записанной У. Томсоном
[1368, с. 526], считался Хоту Матуа, прибывший сюда 57 поколе-
ний назад с какой-то далекой выжженной земли. По другой ле-
генде, он прибыл с запада намного позже [978]; признать прио-
ритет какой-либо из версий пока трудно. Мне кажется, что все
известные предания о Хоту Матуа одинаково ненадежны, так же
как предания о другом предке рапануйцев, Туу-ко-иху, или пре-
дания о «длинноухих» и «короткоухих» [425]. Возможно, в осно-
ве преданий лежат какие-то исторические факты, но о них пока
ничего не известно. У Дж. Макмиллана Брауна, попытавшегося
обобщить все известные рапануйские предания, получилась кра-
400
сивая этнографическая небылица [159]; Т. Хейердалу предания
послужили ценным материалом при написании его научно-попу-
лярной книги «Аку-Аку». Ничем не подкрепленные предания
еще больше запутывают и без того сложную историческую кар-
тину20. Прояснить ее может только археология, и ниже я буду
говорить именно об археологических данных, не касаясь легенд.
Структура общества, увиденного на о-ве Пасхи первыми ев-
ропейцами, была проще таитянской; Г. Форстер даже счел рапа-
нуйское общество чисто эгалитарным. На самом деле жизнь об-
щества того времени определялась отношениями небольших неза-
висимых друг от друга племен, постоянно враждовавших прежде
всего из-за скудных природных ресурсов. Ситуация вполне ти-
пичная для экологически бедного полинезийского острова; точно
так же обстояло дело на Маркизских островах и на о-ве Мангаиа.
Политическая власть принадлежала воинам, составлявшим к
XVIII в. весьма неустойчивую социальную группу. Традицион-
ные верховные вожди — арики, представленные семейством Ми-
ру, ко времени прибытия первых европейцев сохранили лишь
формальную власть, сводившуюся к тому, что им воздавали по-
чести на церемониях и празднествах. По мнению И. Голдмена,
рапануйское общество было открытым [535]; первоначальные
рэмэджи, объединенные общими правами на землю, со временем
распались и утратили единство расселения. Причиной тому были
частые междоусобицы и перемена власти. Если вспомнить о ра-
пануйском культе священного «человека-птицы», социальная си-
туация может показаться весьма сложной, однако тангата-ману,
или «люди-птицы», принадлежали скорее всего к правящей воен-
ной верхушке и, таким образом, легко вписывались в дуальное
разделение знати на вождей (арики) и военачальников.
Сейчас принято считать, что первопоселенцы прибыли на
о-в Пасхи с Маркизских островов [979, с. 238; 1338, с. 186; 61;
419]; достоверных данных на этот счет нет. Рапануйский язык
отделился от других восточнополинезийских языков, по-видимо-
му, до 500 г. н. э.— это чрезвычайно ранняя дата, если учесть
обособленность острова. Археологические материалы согласуются
с лингвистическими: на острове нет пестов и черешковых тесел,
появляющихся в Центральной Полинезии около 1000 г. н. э. Са-
мыми распространенными у рапануйцев были простые квадрат-
ные бесчерешковые тесла; кроме того, использовались несколько
необычные, треугольного сечения тесла с желобком на обухе
(тип 4D, по Даффу). По всей вероятности, остров действительно
был заселен в очень раннюю эпоху, а затем вплоть до 1722 г.
находился в изоляции. Следовательно, все необычные аспекты
рапануйской культуры объясняются особенностями внутреннего
развития.
Первый обзор памятников о-ва Пасхи был сделан в 1886 г.
У. Томсоном, который, сам того не желая, запятнал свое доброе
имя, разрушив ряд ценных памятников в надежде 'обнаружить
там клады или новые данные. В 1914 г. английская экспедиция
401
во главе с К. Раутледж провела на острове более подробные ис-
следования [1159; 1160]. К сожалению, большинство материалов
экспедиции было затем утеряно. В 1934—1935 гг. на острове ра-
ботала франко-бельгийская экспедиция во главе с А. Метро и
А. Лавашери, занимавшаяся изучением этнографии острова ц
описанием рапануйских петроглифов. Систематические археоло-
гические раскопки были начаты в 1955—1956 гг. норвежской экс-
педицией во главе с Т. Хейердалом [709]. Затем на острове по-
бывало несколько американских исследователей, в том числе
У. Маллой из Вайомингского университета (США), ранее рабо-
тавший в составе экспедиции Хейердала21. Результаты, получен-
ные всеми этими учеными, весьма разнообразны; ниже мы оста-
новимся на некоторых из них.
Берега о-ва Пасхи буквально усеяны остатками аху, которых
насчитывается более 300. Аху соотносятся с центральнополине-
зийскими марае, при этом само слово вошло в обиход уже после
того, как о-в Пасхи был заселен. Аху, на которых установлены
каменные статуи, обычно представляли собой прямоугольные ка-
менные платформы, расположенные на одной из сторон расчи-
щенной прямоугольной площадки (обычно без стен). На самом
большом, ныне разрушенном аху Тонгарики длина центральной
платформы составляла около 45 м, а общая длина площадки —
около 160 м. На центральной платформе этого аху располагалось
самое большое число статуй — 15. К 1860 г. все они уже были
повалены (от одной статуи уцелело лишь основание).
Несомненно, многие аху не раз перестраивались и расширя-
лись. В позднее время, когда статуи уже лежали на земле, аху
стали использоваться исключительно для захоронений. В позд-
нейший период доистории острова сооружались также специаль-
ные погребальные аху, на которых никогда не было статуй,—
это аху в форме лодок и аху полупирамидальной формы, описан-
ные Раутледж. Аху, украшенные монументальными статуями,
восходят к начальным периодам доистории острова.
На основании раскопок 1955—1956 гг. члены норвежской экс-
педиции разделили доисторию острова на три периода: ранний
(400—1100), средний (1100—1680) и поздний (1680—1868).
О раннем периоде известно мало, о двух других — больше. Зна-
менитые на весь мир статуи о-ва Пасхи создавались именно в
средний период.
Сейчас только два рапануйских аху можно без всякого сомне-
ния отнести к раннему периоду. Одно из них, аху № 2 в Винапу,
исследовано экспедицией Т. Хейердала. Площадь центральной
платформы этого аху —36X4 м, высота — 3 м. Грань, обращен-
ная к берегу, выложена вертикальными каменными плитами,
за которыми была насыпана галька. С противоположной стороны
к аху примыкал длинный земляной скат (пандус). Расчищенная
площадка с двух сторон была обнесена земляным валом. По дан-
ным радиоуглеродного анализа, вал датируется 850 г. Считалось,
что к раннему периоду относится и соседнее аху (аху № 1 в
402
Винапу), но в прекрасной работе Дж. Голсона [546], пересмот-
ревшего данные Хейердала, показано, что это сооружение сред-,
цего периода.
Второе из ранних аху находится в Тахаи; оно аналогично аху
в Винапу и датируется 700 г. [34]. Платформа этого аху выло-
жена обтесанными каменными плитами. По этим двум аху можно
судить о том, что святилища восточнополинезийского типа соору-
жались на о-ве Пасхи уже в 700 г. (пока это самая ранняя в
Полинезии дата) и что полинезийцы уже умели вырубать и те-
сать камень. Трудно судить, что здесь собственно рапануйское,
а что — общеполинезийское, ведь рапануйцы до недавнего вре-
мени использовали одни и те же конструкции, хотя на большин-
стве других полинезийских островов легко внедрялись новые
формы. Культура о-ва Пасхи, развивавшаяся, подобно культуре
о-ва Некер, в полной изоляции, была, в сущности, чрезвычайно
консервативной.
К раннему периоду относятся и некоторые другие аху. В ран-
ний период статуи на платформах не ставились, они появились
лишь в углах некоторых площадок. Экспедиция Т. Хейердала об-
наружила в карьере Рано-Рараку необычную коленопреклонен-
ную статую, однако вряд ли можно утверждать, что эта статуя
именно раннего периода. Столь же сомнительна ранняя датиров-
ка «прибора для наблюдения за Солнцем» — речь идет о четырех
небольших отверстиях, проделанных в породе, в священном посе-
лении Оронго. На наш взгляд, трудно согласиться с тем, что это
сооружение раннего периода, и к тому же имевшее астрономиче-
скую функцию. Правда, У. Маллой нашел аналогичные отвер-
стия рядом с платформой аху Хури-а-Уренга (среднего периода);
существенно также, что и оба аху раннего периода, и ряд других
аху ориентированы на точки солнцестояния [1007].
Но все-таки неясно, для чего сооружались аху раннего перио-
да; я думаю, что они выполняли целый ряд функций и лишь по-
степенно, в средний период и позднее, стали превращаться ис-
ключительно в места погребений и увековечения памяти вождей.
Кроме нескольких аху к раннему периоду относится, возмож-
но, прямоугольное основание дома, обложенное по периметру кам-
нем22. Оно обнаружено П. Маккоем [918] при раскопках окрест-
ностей потухшего вулкана Рано-Као. Там же найдены следы об^-
работки обсидиана. Весь поселок датируется 1000 г. Возможно,
прямоугольные жилища были более ранними, чем жилища в фор-
ме лодки, распространившиеся с середины среднего периода. Од-
нако известно, что уже в средний период камни из основания
домов, имевших форму лодки (такие крытые соломой жилища
на фундаментах из просверленных некрупных камней описаны
и этнографами), вторично использовались как строительный ма-
териал для аху, а значит, дома этого типа могли быть известны
на острове с раннего периода.
В средний период более ранние аху перестраивались и на них
устанавливались массивные каменные бюсты. По мнению норвеж-
403
ских ученых, принимавших участие в экспедиции, переход от
раннего периода к среднему был резким. Однако недавно уда-
лось установить, что переход этот был постепенным, так что дата
1100 г., считающаяся границей двух периодов, достаточно услов-
на. Аху среднего периода с боковыми скатами — «крыльями» ц0
обе стороны каменной платформы и со статуями на ней — дати-
руется 1000—1600 гг. [34]. В это время в скатах аху стали появ-
ляться погребальные камеры, а на площадках устраиваться вы-
ложенные плитами небольшие гробницы для погребений после
кремации. Аху раннего периода не служили местом погребений,
и такое изменение функций святилища представляется сущест-
венным.
Вершиной мастерства среднего периода можно считать аху
№ 1 в Винапу (Винапу I), сооруженное около 1500 г. Платформа
этого аху со стороны, обращенной к берегу, имеет стену из не-
обычайно аккуратно вытесанных и подогнанных камней2;
На обоих аху в Винапу стояли обращенные к берегу каменные
бюсты —шесть на аху № 1, девять на аху № 2. Вообще, камен-
ные статуи (одна или несколько) украшали около сотни аху
острова.
Всего на о-ве Пасхи обнаружено 600 больших статуй, из них
150 остались незаконченными — молчаливое свидетельство неиз-
вестной катастрофы, положившей конец работе каменотесов24.
Карьеры, в которых велась работа, расположены в районе крате-
ра вулкана Рано-Рараку. Здесь из местной породы — андезитово-
го туфа вырезались каменные гиганты, которых затем обтесывали
каменными теслами. По находкам в карьерах видно, что статуи
высекались прямо в скале, а для того чтобы скульпторам было
удобно работать, создавались специальные проходы. Статуи со-
единялись с массивом скалы узким гребнем вдоль спины, кото-
рый отрубался по окончании работы, и статуи тогда на веревках
спускались вниз. Около 70 статуй так и остались стоять внутри
кратера или рядом с ним — сейчас они почти до самого верха
засыпаны песком и щебнем. Установленные в стоячем положе-
нии под горой фигуры окончательно отделывались. Здесь на ли-
цах статуй вырезались глаза, а некоторые статуи украшались
нарезкой, изображавшей татуировку и набедренные повязки.
Высокое мастерство древних ваятелей вызывает подлинное вос-
хищение: ведь статуи вытесывались и из вертикальных, и из
горизонтально лежащих пород, а высота самой большой из не-
законченных статуй — не менее 20 м. Кое-где найдены разбитые
(возможно, в результате несчастных случаев) статуи; какие-то
мастера, вероятно, погибали во время работы, и число таких
жертв никогда не удастся выяснить.
Фигуры, окончательно отделанные у подножия вулкана, пере-
таскивались по разровненным дорогам к аху и устанавливались
на них. Шишки, венчавшие головы статуй, вытесывались отдель-
но, в карьере, расположенном в кратере вулкана Пуна Пау. В те-
чение многих лет оставалось загадкой, как же все-таки передвП'
404
гали эти огромные статуи с места на место. Высказывались са-
мые нелепые предположения: статуи якобы спускали вниз на
специальных канатных дорогах или удачно «подобранные по вре-
мени» извержения вулканов выбрасывали статуи из кратеров в
нужное место и т. д. Пока самой разумной представляется гипо-
теза У. Маллоя [1004]. По его мнению, каждая статуя уклады-
валась лицом вниз на своего рода большие раздвоенные салазки,
предохранявшие ее от соприкосновения с землей (точками опоры
служили острый подбородок и выступающий живот статуи). Пе-
редвижение совершалось с помощью сложной системы рычагов,
при этом использовали сошки. Когда статую в горизонтальном
положении доставляли наконец в нужное место (это случалось
далеко не всегда: до сих пор на дорогах острова лежат обломки
нескольких статуй, не достигших, видимо, своего назначения),
к голове прикрепляли каменную шишку («пучок»). Затем всю
конструкцию приводили в вертикальное положение при помощи
рычагов и пандусов и ставили на место. Конечно, подробно опи-
сать весь этот процесс здесь невозможно, поэтому мы отсылаем
читателя к содержательным работам самого Маллоя [1004; 1007].
Самая большая из статуй, когда-либо украшавших рапануй-
ские аху, имеет высоту 11,5 м и весит около 100 т25. По расче-
там У. Маллоя, 30 человек в течение года трудились над ее
созданием, 90 человек за два месяца перемещали ее на расстоя-
ние 6 км от карьера и еще 90 человек в течение трех месяцев
приводили ее в вертикальное положение. Естественно, что в ка-
кой-то момент создание и водружение статуй на аху внезапно
прекратилось: за несколько столетий лесные богатства острова
должны были полностью истощиться (вспомним, что в XVIII в.
лесов на острове уже не было). Помимо упомянутого гиганта из-
готовлялись и другие огромные статуи, оставшиеся невоздвигну-
тыми. Выше уже говорилось, что в карьере сохранилась незакон-
ченная статуя высотой 20 м; у самого подножия вулкана норвеж-
ская экспедиция обнаружила статую высотой 11,4 м. Еще одна
гигантская статуя, найденная там же, была повреждена при от-
делочных работах. Часть этой статуи затем ушла в землю, и ка-
кое-то время спустя новое поколение каменотесов вырезало из
ее огромной головы другую статую, так что взорам современных
археологов предстало совершенно удивительное зрелище.
Все статуи о-ва Пасхи единообразны в стилистическом отно-
шении, и никаких тенденций развития проследить по ним не уда-
ется. Большинство статуй изображает длинноухих людей, и лишь
у нескольких уши нормальной величины. Пожалуй, не стоит на-
поминать читателю о таких типичных чертах каменных изобра-
жений, как тяжелый, нависающий лоб, огромный нос и острый
подбородок. Все статуи, установленные на аху, представляют со-
бой бюсты; руки каменных гигантов с необычайно длинными
пальцами сложены под грудью. Такое положение рук вполне ти-
пично для полинезийского искусства в целом, а вот погрудные
изображения — факт чисто местного развития. Норвежская экс-
405
педиция обнаружена у подножия Рано-Рараку одну старую, изо.
бражавшую человека на корточках — поза, характерная дЛ;(
полинезийской пластики других островов, но не для о-ва Пасхи
Гипотеза, что такие статуи послужили прототипом для погрудных
изображений, стратиграфическими данными не подтверждается
И все же несомненно, что деревянные статуи о-ва Пасхи анало-
гичны другим полинезийским статуям, а гиганты, воздвигнутые
на аху,— всего лишь результат интенсивного развития местного
стиля. Высказывается предположение, что форма голов статуй
может указывать на бытовавший некогда обычай деформации че-
репа или на заболевания, вызванные дисфункцией эндокринной
системы, но едва ли древнее искусство было до такой степени
реалистичным [159, с. 16].
Возможно, в средний период жители острова были одержимы
желанием запечатлеть в камне своих умерших вождей или богов.
Г. Форстер пишет, что статуи изображали именно вождей,
но вполне вероятно, что первоначально они служили изображе-
ниями богов, так же как и вертикальные каменные плиты на аху
с центральнополинезийских святилищ. К. Эмори считает, что
статуи могли постепенно вытеснить и заменить более простые
вертикальные стелы [413; 419], причем такая замена была во
многом стимулирована тем, что М. Салинз называет «расцветом
эзотерического начала» [1161]. По мнению Салинза, истощение
окружающей природной среды и постоянное ограничение сфер,
в которых могли бы найти приложение силы и энергия общества,
ведут к росту эзотерического начала в культуре этого общества.
Независимо от того, верна или нет точка зрения Салинза, можно
констатировать, что создание статуй началось внезапно, продол-
жалось в течение нескольких столетий и затем столь же резко
прекратилось.Радиоуглеродное датирование карьеров Рано-Рара-
ку дает 1200—1500 гг., и, значит, все статуи острова были созда-
ны примерно за 300 лет.
В средний период сложились основные типы рапануйских
жилищ — характерные дома в форме лодки с просверленными
каменными бордюрами и круглые в плане дома с каменными
стенами, сложенными без раствора, и, вероятно, с соломенной
крышей. Строения второго типа могли служить для защиты об-
рабатываемых участков земли. Жилища располагались как по
отдельности, так и группами. У. Томсон утверждает, что видел
большой поселок, целиком состоявший из каменных домов, про-
тянувшихся цепочкой на 1,6 км [1368]. Ничего этого не сохрани-
лось. Ясно, однако, что в доисторическое время на острове су-
ществовали крупные компактные поселения. Наиболее известным
из них является Оронго, расположенное вблизи кратера вулкана
Рано-Као.
Поселение было создано в XVI в., однако еще в ранний пе-
риод на его месте была небольшая стоянка. Поселение состоит
из 48 овальных жилищ, расположенных ступенями на склоне
вулкана. Узкие, похожие на туннели входы ведут в эти темные
406
жилища, стенами которых служат вертикально поставленные
каменные плиты толщиной в 2 м и высотой 1,5 м. Поскольку
поселение расположено на открытом, холодном месте, крыши мно-
гих домов утеплены снаружи слоем земли. Тесно примыкающие
друг к другу дома выстроены в ряд или сгруппированы вокруг
открытых площадок. В жилищах Оронго нередко устраивалось по
нескольку внутренних помещений; в одном из них была обна-
ружена статуя, похожая на статуи с аху. Она высечена из
твердого камня, который не встречается на вулкане Рано-Рараку.
На спине статуи — рельефные изображения пояса, «человека-
птицы», двухлопастных весел. В настоящее время эта статуя
украшает вход в лондонский Музей Человека.
На скалах близ Оронго встречается немало изображений
«людей-птиц», и эти изображения напоминают рельеф «человека-
птицы» на спине описанной статуи. Птицы похожи скорее на
фрегатов, чем на темных крачек, а странные антропоморфные су-
щества иногда держат в руках птичье яйцо. За неимением более
удачного объяснения можно предположить, что эти петроглифы
высечены в память о прославленных «людях-птицах», считавших-
ся земным воплощением бога Макемаке. (Т. Хейердал полагает,
что статуя из Оронго изображает самого Макемаке.) Вообще,
петроглифы о-ва Пасхи, и не только те, которые относятся к
среднему периоду, удивительно разнообразны. Помимо «человека-
птицы» здесь можно увидеть изображения обычных птиц, рыб,
черепах, человеческих лиц с огромными глазами, серповидных
нашейных украшений (реи миро), вульвы и т. д. Некоторые
изображения повторяются в подписях договора 1770 г. и зага-
дочном рапануйском письме ронго-ронго. Параллели большинству
изображений обнаруживаются на других островах Полинезии —
например, человеческие лица на Маркизских островах, «люди-
птицы» на Гавайях. Все эти изображения — лишь один элемент
замечательного наскального искусства, которое, в сущности,
совершенно не изучено археологами: пока не найдено никаких
надежных методов датирования наскальных изображений. На о-ве
Пасхи петроглифы встречаются повсюду, а в особенно уединен-
ных местах, таких, как пещеры или внутренние помещения до-
мов в Оронго, сохранились и наскальные рисунки.
Артефакты среднего периода имеет смысл соотносить с арте-
фактами позднего периода. По данным экспедиции Т. Хейердала,
поздний период начался с 1680 г. —в рапануйских генеалогиях
это одна из возможных дат начала войны между загадочными
«длинноухими» и «короткоухими». По преданию, «длинноухие»
укрепились на востоке острова, за полосой рвов, вырытых вдоль
п-ова Поике. Рвы они якобы заложили хворостом, чтобы, зама-
нив туда «короткоухих», заживо сжечь их. Но «короткоухим»
удалось пробраться в тыл врага и уничтожить «длинноухих» их
же собственным оружием — в живых остался только один.
«Ров Поике» представляет собой совершенно удивительное
сооружение. Это система из 26 отдельных рвов, 5 м шириной
407
и 3—4 м глубиной каждый. Рвы, протянувшиеся в длину на 3kms
разделяются площадками-проходами. Возможно, это вовсе не обо-
ронительное сооружение, а творение самой природы26. К. Эмори
отмечает, что рвы могли использоваться как укрытия от ветра
при выращивании бананов, сахарного тростника и таро [416].
Однако экспедиция Т. Хейердала на основании радиоуглеродного
анализа и степени поглощения влаги обсидианом установила,
что раскопанный ею ров использовался в XVII в. [432]. Если
предание о военных действиях, происходивших здесь, не просто
легенда, можно остановиться на компромиссном решении и счи-
тать, что во время сражения одна из сторон использовала в ка-
честве оборонительной линию уже существовавших здесь земле-
дельческих траншей.
В поздний период полностью прекратилось сооружение статуй.
Новые аху строились только для погребений. Видимо, участились
военные столкновения, начали истощаться природные ресурсы,
а приблизительно между 1770 и 1860 гг. наступила кульминация
трагедии — падение статуй. В этот период довольно неожиданно
появились матаа — обсидиановые наконечники копий (с череш-
ками) — еще одно свидетельство усиления междоусобиц на
острове.
Каменные гробницы устанавливали на аху еще в среднем
периоде. Но только в поздний период появились собственно за-
хоронения на аху: тела, пролежавшие некоторое время на откры-
том воздухе, на деревянных носилках, затем укладывали прямо
на аху и погребали под грудой мелких камешков. Практикова-
лись также захоронения в гробницах и погребальных камерах,
сооружавшихся под поваленными статуями. С течением времени
некогда величественные аху стали превращаться в бесформенную
груду камней, костей и обломков поваленных статуй. Что касает-
ся скелетов из погребений позднего периода, то все они относят-
ся к полинезийскому антропологическому типу [1017].
В поздний период по-прежнему строились такие жилища, ко-
торые были известны в среднем; при этом круглые дома соору-
жались гораздо реже, чем раньше, а пещерные поселения, на-
против, все чаще. Возможно, именно в этот период (не исклю-
чено, однако, что это могло быть и раньше) появились каменные
постройки с выступающей вверх башней, внутри которой и рас-
полагалось само помещение. В этих необычных сооружениях,
известных под названием тупа, устраивали погребения, рыбацкие
святилища, но чаще всего они служили жилищами.
Артефакты среднего и позднего периодов хорошо вписываются
в общую картину полинезийской материальной культуры. В эти
два периода рапануйцы пользовались каменными теслами, костя-
ными и каменными рыболовными крючками, каменными чашами,
орудиями из обсидиана, терочниками, базальтовыми ножами.
Ни одно из этих орудий не имеет южноамериканских паралле-
лей, и, напротив, таких важных для района Анд ремесел, как
гончарство, обработка металла, изготовление каменных орудий
408
с помощью отжимной ретуши, у рапануйцев не было. Комплексы
артефактов с о-ва Пасхи, конечно, имеют и местную специфику,
но то же самое можно сказать об изделиях со всех других по-
линезийских островов. Кстати, даже такие «особенности» рапа-
нуйского искусства, как оттянутые мочки ушей и головные шиш-
ки статуй, находят многочисленные параллели на других остро-
вах Полинезии.
Теперь, когда мы вкратце рассмотрели археологические дан-
ные, стоит подробнее остановиться на проблеме южноамерикан-
ского влияния на о-в Пасхи — ведь именно эта проблема прежде
всего и побудила Т. Хейердала начать работу на острове. Выше
упоминалась гипотеза Хейердала о двух миграционных потоках
из Америки в Полинезию: первый поток составляли белые евро-
пеоиды, изгнанные из области Тиауанако (современная Боливия
и юг Перу), второй — «полинезийцы» из Британской Колумбии.
Побывав на о-ве Пасхи, Хейердал изменил прежнюю точку
зрения и пришел к заключению, что в ранний период остров был
заселен племенами из Тиауанако, поклонявшимися Солнцу и богу
Макемаке. В конце раннего периода о-в Пасхи, по-видимо-
му, был оставлен жителями, а в начале среднего периода на
него прибыли новые поселенцы с территории современного Перу,
принесшие с собой культ «человека-птицы» и культ предков
(отсюда и статуи па аху). В средний период на острове появи-
лись собственно полинезийцы, вероятнее всего с Маркизских
островов. Две группы поселенцев сосуществовали до наступления
позднего периода, когда полинезийцам наконец удалось уничто-
жить выходцев из Южной Америки и сформировать общество,
просуществовавшее до XVIII в.
У Т. Хейердала, несомненно, есть ценные наблюдения. И все
же, отправляясь на о-в Пасхи, он, кажется, был заранее настро-
ен на то, чтобы доказать существование европеоидного субстрата
в Полинезии, - и, к своей радости, доказал. Дело в том, что
археология и этнография Южной Америки и Восточной Полине-
зии располагают таким количеством фактов (нередко противоре-
чивых, различных по значимости и достоверности), что любой
мало-мальски начитанный человек может довольно убедительно
доказать наличие американо-рапануйских связей, и полностью
опровергнуть его аргументы никому не удастся. Едва ли следует
считать, что Хейердал ошибается во всем, но то, что удалось
выяснить после 1956 г., делает его гипотезу все менее и менее
вероятной.
За последние годы опубликовано немало работ, в которых
опровергается гипотеза Хейердала. Пересказ этого неминуемо
вызовет у читателя скуку. В поисках южноамериканских парал-
лелей Т. Хейердал проработал все доступные тогда археологиче-
ские данные. Мы коснемся лишь нескольких аспектов проблемы,
представляющих наибольший интерес.
Во-первых, жители о-ва Пасхи говорят на полинезийском язы-
ке, и говорят, по-видимому, давно — по крайней мере с 500 г.
409
Пресловутые числительные неполинезийского происхождения,
записанные испанцами в 1770 г.,— недоразумение, объясняемое
незнанием и полным непониманием рапануйского языка [977].
Ни одного слова южноамериканского происхождения в рапануй-
ском нет.
Во-вторых, анализ скелетов, обнаруженных в погребениях
острова (все они, правда, относятся к позднему периоду), одно-
значно указывает на их полинезийское, но никак не перуанское
происхождение.
В-третьих, все артефакты о-ва Пасхи, как уже говорилось,
либо типично полинезийские, либо могут быть возведены к по-
следним и представляют собой их логическое развитие. Т. Хейер-
дал утверждает обратное, но следует заметить, что он знает о
полинезийских артефактах далеко не все. На о-ве Пасхи нет и
не было орудий южноамериканского типа.
В-четвертых, гипотеза Хейердала о культе Солнца, якобы
практиковавшемся в ранний период, основана, видимо, на не-
оправданно романтической интерпретации каких-то не слишком
надежных археологических данных. Далее, статуи о-ва Пасхи
не больше похожи на произведения из Тиауанако, чем на поли-
незийские статуи. Примитивная техника изготовления монолит-
ных скульптур ограничивает вариации форм. Что же касается
положений, в которых изображены каменные люди, то одни и
те же позы повторяются повсеместно в скульптуре Юго-Восточ-
ной Азии, Океании и Америки. Возможно, это наследие какой-то
необычайно древней культуры.
Некоторые черты рапануйской культуры (двухлопастные вес-
ла, наскальные изображения плачущих глаз, типы каменных
жилищ, символические изображения «человека-птицы», обсидиа-
новые наконечники матаа) являются скорее всего результатом
местного, внутреннего развития. Какие-то случайные совпадения
с южноамериканской культурой вполне возможны, но столь же
легко обнаруживаются совпадения с полинезийской культурой.
Чтобы у читателя не возникло впечатления, что все сказан-
ное продиктовано подсознательным предубеждением против теорий
Хейердала, остановимся теперь на тех положениях, с которыми
можно согласиться.
Батат действительно происходит из района Анд, но неизвест-
но, попал он на о-в Пасхи прямо или опосредованно, через
какой-то другой полинезийский остров. Кроме того, не исключе-
но, что он мог быть естественным интродуцентом. Т. Хейердал
отмечает также, что на о-ве Пасхи было известно южноамерикан-
ское озерное растение Polygonum acuminatum, по палеоботани-
ческим данным появившееся на острове в то время, когда нача-
лась расчистка лесов человеком. Однако трудно с уверенностью
говорить о том, что оно введено на острове именно в это
время.
Какие-то типы каменных жилищ о-ва Пасхи могут быть пе-
руанскими по происхождению, но и здесь нельзя исключить
410
вероятность независимого развития. Такое развитие стимулиро-
валось, в частности, гибелью лесов; в ранний период дома
строились из дерева.
Аху раннего периода, выложенные тесаным камнем, соответ-
ствуют сооружениям из тесаного камня в Тиауанако классиче-
ского периода (около 600 г.). Особенно тщательно выполненное
аху № 1 в Винапу соотносится по времени со схожими камен-
ными сооружениями перуанских инков (около 1500 г.). Все это,
конечно, может оказаться случайным совпадением, но мне, свои-
ми глазами видевшему главнейшие памятники инков, кажется,
что предположение Хейердала относительно Винапу I безогово-
рочно отвергать нельзя. Аху № 1 в Винапу действительно мог-
ло быть построено под влиянием инкского искусства, однако это
единственное из трехсот аху о-ва Пасхи, по поводу которого
можно строить такие предположения.
Этим пока исчерпываются аргументы в поддержку гипотезы
Хейердала, да и они не слишком сильны. Недавно были проана-
лизированы те положения гипотезы, которые касаются перуанско-
го влияния, и они оказались во многом ошибочными 1847].
Прибрежные народы Тиауанако не знали мореплавания. Ближай-
шая к Тиауанако область, где строились плоты для морских
плаваний, расположена почти па 1000 км севернее — в Южном Эк-
вадоре.
И все же, если бы мне лично пришлось прямо отвечать на
вопрос о том, достигали ли когда-нибудь южноамериканские
индейцы берегов о-ва Пасхи, я бы ответил утвердительно.
Очень важно получить новые, более серьезные доказательства
возможных связей между Южной Америкой и всей Восточной
Полинезией в целом Оставим решение этой проблемы будущим
исследователям и перейдем к еще одной загадке о-ва Пасхи.
В 1864 г. миссионер Э. Эйро сообщил своим попечителям о
деревянных дощечках с надписями, хранившихся в домах рапа-
нуйцев. Никто из жителей острова не знал, как они читаются.
Несколько дощечек сохранилось до наших дней. По ним можно
выделить около 120 знаков, многие из которых основаны на изо-
бражениях человека и «человека-птицы». Рапануйское письмо
называется ронго-ронго; его строки идут попеременно справа на-
лево и слева направо — бустрофедоном.
Предпринимался целый ряд попыток расшифровать эти рапа-
пуйские надписи, но пока без особого успеха. Некоторые из
значков ронго-ронго совпадают со знаками-подписями под
испанским договором, заключенным в 1770 г., а значит, возводить
рапануйское письмо к какому-либо экзотическому источнику не
обязательно.
А. Метро считал, что ронго-ронго было чисто пиктографиче-
ским и служило мнемоническим средством [978, с. 399—405].
Знаки письма он рассматривал как орнаментальные или священ-
ные символы. По-видимому, в XIX в. употребление ронго-ронго
было именно таким, но ведь к этому времени смысл письма мог
411
быть просто утрачен, когда последние знавшие его жрецы по
гибли в перуанском рабстве.
Недавно советские и немецкие ученые проделали большую
работу по дешифровке ронго-ронго и, кажется, достигли кое-к^
ких результатов. Немецкий исследователь Т. Бартель показал,
что 120 знаков ронго-ронго образуют 1500—2000 комбинации
[62; 189]. По его мнению, письмо исходно носило идеографиче-
ский, а не пиктографический характер, некоторые же знаки были
фонетическими. Бартель полагает, что на табличках записаны
имена богов, мифы о творении мира, литургические песни, ка-
лендарные сведения, генеалогии и даже перечень других табли-
чек. Возможно также, что на каких-то табличках говорится о
статуях, аху и о происхождении рапануйцев. По мнению Т. Бар-
теля, о-в Пасхи был заселен сначала жителями Маркизских
островов, а затем около 1400 г.—людьми Хоту Матуа, прибыв-
шими с о-ва Раиатеа и принесшими с собой письмо ронго-ронго.
Отдельные выводы Бартеля сугубо лингвистические, и мы не
будем касаться их здесь. В целом возникает ощущение, что он
несколько увлекается успевшей уже устареть теорией полинезий-
ского прошлого. Это не означает, что его более общие положе-
ния неверны. Вполне возможно, что ронго-ронго — действительно
письмо, хотя даже Т. Бартель исключительно таковым его не
признает27.
Загадка ронго-ронго породила массу предположений. По самым
невероятным из них, таинственное письмо берет начало в Паки-
стане или на затонувшем Тихоокеанском континенте. В соответ
ствии с гипотезой Т. Хейердала, письмо восходит к южноамери-
канским письменностям. Однако Бартель указывает, что в доко-
лумбовой Южной Америке, по-видимому, вообще не было
письменности, а письменность более позднего времени никак не
соотносится с ронго-ронго. Это наводит на размышления и по
поводу древности самого рапануйского письма. Вопрос о времени
его происхождения представляется весьма существенным. Не
исключено, что появление ронго-ронго было стимулировано озна-
комлением с европейским письмом. Что касается направления
строк, то бустрофедон, использовавшийся рапануйцами,— простей-
ший способ непрерывного письма на большой поверхности. По
мнению К. Эмори, рапануйское письмо возникло на основании
подражания европейскому и важным толчком к его созданию по-
служил текст испанско-рапануйского договора о присоединении
острова [416] 28. Письмо, по-видимому, было призвано «фикси-
ровать» в конкретной форме священные заклинания и молитвы —
таким образом как бы закреплялись заключенная в них мана и
ритуальная значимость. С К. Эмори можно согласиться,
к тому же его гипотеза не противоречит точке зрения Т. Бартеля:
возможно, что жрецы — создатели письма унесли с собой в мо-
гилу и его смысл. За 90 лет, прошедших между первым появ-
лением на острове испанцев и набегами перуанских работоргов-
цев, вполне могла развиться подобная имитация письма.
412
Существенно также, что в доисторические времена на остро-
ве вряд ли могли возникнуть серьезные стимулы для появления
настоящей письменности, а если бы она все же возникла, сле-
довало бы ожидать, что она сохранится в виде каменных надпи-
сей. Но ничего подобного на о-ве Пасхи не обнаружено.
Итак, мы подошли к концу доисторического периода на о-ве
Пасхи, который начался с появления горстки первопоселенцев.
Число поселенцев росло, они возводили свои замечательные па-
мятники, губили окружающую их природную среду, сражались,
разрушали уже созданное. И в наши дни первые рапапуйцы
продолжают волновать умы тех, кто пытается разрешить их за-
гадки. Конечно, в таком виде история о-ва Пасхи может пока-
заться довольно тривиальной — никаких флотилий Виракоча или
инков, никаких затонувших континентов. Но, может быть, поиски
подобной экзотики -- следствие современных заблуждений и пре-
вратного представления о доистории как таковой? Почему вызы-
вают интерес одни только миграции? Разве не менее удивитель-
но, что кучке полинезийцев удалось добиться столь многого свои-
ми собственными силами, что, отрезанные от всего мира и воору-
женные только собственным умом и энергией, отвагой и жаждой
созидания, они создали такую замечательную культуру? Немало
ученых прошлого придерживалось мнения, что все хорошее и
заслуживающее внимания может происходить лишь из несколь-
ких культурных ареалов, причем большинство этих предполагае-
мых ареалов было населено европеоидами. Археологов никогда
не увлекали подобные предвзятые идеи, но теперь, видимо, на-
стало время широко заявить об этом. Культура Океании — до-
стижение самих океанийцев, а не продукт трансплантации на
острова какой-нибудь высокоразвитой средиземноморской цивили-
зации.
Глава XI
ДОИСТОРИЯ
НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ
Несмотря на изолированное географическое положение Новой
Зеландии, острова ее — интереснейшая с исторической точке: зре-
ния область. По площади (250 тыс. кв. км) Новая Зеландия
больше всех других полинезийских островов, вместе взятых; это
единственная в Полинезии земля с умеренным климатом.
В археологическом отношении Новая Зеландия изучена гораздо
лучше всех других островов.
Эта земля, по-видимому, была заселена полинезийцами между
750 и 1000 гг. н. э. Три главных острова — Северный, Южный
и Стюарт — протянулись между 34° и 47° ю. ш. на 1300 км.
Климат здесь меняется от теплого и умеренно теплого до уме-
ренно прохладного, и разнообразие погодных условий на остро-
вах обусловливает сложную структуру хозяйства. Кокосы, бана-
ны и хлебное дерево на Новой Зеландии не растут вообще,
а таро, ямс и тыква-горлянка в небольшом количестве выращи-
ваются только на о-ве Северный. Бумажная шелковица тоже
встречается только кое-где; уже в то время, когда здесь побы-
вал Дж. Кук, тапа была редкостью и использовалась разве что
как украшение, но не как материал для обычной одежды. Куда
важнее оказалось для маори другое растение — южноамерикан-
ский батат, или, как называют его сами маори, кумара. Но и его
в прежние времена выращивали далеко не везде, в основном
вдоль побережья о-ва Северный и на севере о-ва Южный (при-
мерно до района нынешнего Крайстчерча). Свиней и кур перво-
поселенцы то ли вообще не привезли с собой на Новую Зелан-
дию, то ли не смогли развести, так что доисторическая мао-
рийская экономика была куда беднее экономики тропических
островов (об адаптации маори к условиям окружающей среды
см. [594]).
В 1949 г. два новозеландских географа, Дж. Льюзвейт и
К. Камберленд, гипотетически разделили Новую Зеландию на
три области. Северная область Ивитини («множество племен»)
занимает большую часть района Уаикато и побережье современ-
ных статистических районов Таранаки и Ист-Кост (до зал. Хок)
о-ва Северный. Здесь теплый климат, обширные плодородные зем-
ли и большие бухты. В XVIII в. эти земли кормили 80% насе-
ления Новой Зеландии. На юг от них лежит область Ваэнгануи —
«переходная»,— включающая юг о-ва Северный, а также север-
414 •
А Залежи обсидиана
I Kaeo
2 Хуруики
3 о.Грейт-Барр' ер.
4 п-ов Коромандел.
5 о.Мэр .
120 0
U, 1 1 । I
120 420км
-I I
0 120 км
I I I I I .1
Археологические памятники Новой
Зеландии
ное и северо-восточное побережье о-ва Южный. Это область бо-
лее холодного климата; тем не менее и здесь выращивали батат.
В XVIII в. эта область была способна прокормить около 15%
новозеландского населения. Третья область, Те Вахи Поунаму
(«крап нефрита»), не подходила для земледелия, и там жили
небольшие, разбросанные группы собирателей.
В древности Новая Зеландия была лесным краем; только на
о-ве Южный тянулась гряда высоких гор, да в глубине о-ва Се-
верный дремало несколько действующих вулканов, окрестности
которых, сплошь покрытые андезитовыми выбросами, были почти
бесплодны. В остальном же о-в Северный был покрыт тропиче-
скими ливневыми лесами, в которых водились птицы, произра-
стали ягоды и было немало съедобных растений. Многие районы
о-ва Южный тоже были заняты лесом, но на юге острова эко-
логически благоприятные черешчатоплодные породы уступали
место более редким зарослям. В районе Кентербери, видимо,
некогда росли под пологом ливневого леса густые и высокие
травы, среди которых и обитали ныне вымершие птицы моа.
Огонь, который принесли с собой люди, выжег и эти леса, и лу-
жайки, на которых кормились моа.
Из многочисленных съедобных растений, встречающихся на
Новой Зеландии, лишь несколько, как можно судить, были дей-
ствительно важны для человека. Вблизи поселков нередко сажа-
ли деревья карака (Corynocarpus laevigatus), дававшие съедоб-
ные ягоды. Массивное корневище кордилины (Cordyline termina-
lis — по-видимому, интродуцент) годилось в пищу после
двухдневного запекания в земляной печи, приводившего к кара-
мелизации содержавшегося в нем крахмала. Но главным источ-
ником питания маори был, вне всякого сомнения, папоротник
(Pteridium esculentum). Корневище папоротника, очень волокнис-
тое, пекли и толкли; съедобный крахмал, высвобождавшийся из
жестких волокон, высушивали и хранили на деревянных возвы-
шениях (фата). Хранение съестных припасов составляло для
жителей Новой Зеландии с ее сезонной переменчивостью погоды
важную проблему. Папоротник хорошо растет на не слишком
влажной и не слишком иссушенной почве; особенно много папо-
ротника было в теплых районах о-ва Северный — там его даже
специально выращивали, толкли и затем доставляли готовый
продукт в другие местности, подчас расположенные довольно да-
леко. Папоротник сажали на участках, освободившихся после
сбора урожая батата, а также на специально расчищенных и
выжженных землях. Корневище папоротника сохранялось в зем-
ле во время палов, и выращивать его бессменно на одном и
том же месте можно было гораздо дольше, чем другие культу-
ры, так как он меньше истощал почву.
Несомненно, из интродуцентов таро уступало батату, который
к тому же был для маори и ритуальным растением. Батат да-
вал меньшие урожаи, чем папоротник, и выращивать его было
труднее, но его вкусовые качества ценились очень высоко. Наи-
416
более благоприятны для батата легкие, рассыпчатые почвы; он
прекрасно рос на вулканических почвах о-ва Северный и на
аллювиальных почвах тоже, хотя их структуру — особенно в
районе Уаикато — приходилось улучшать: на тысячи гектаров
было внесено огромное количество карьерного песка и гравия
[1357]. К тому же в умеренном климате Новой Зеландии вос-
становление почв при переложном земледелии шло куда медлен-
нее, чем в области влажных тропиков: земля должна была от-
дыхать более десяти лет. Для того чтобы клубни батата сохра-
нили всхожесть в условиях новозеландской зимы, требовались
надежные подземные хранилища, защищавшие их от мороза (эти
хранилища очень интересны в археологическом отношении).
В областях Ивитини и Ваэнгануи батат сажали весной и
убирали осенью, корневища же папоротника убирали в начале
лета. Рыболовство и сбор морских моллюсков кормили маори
круглый год. Изредка в пищу употребляли собак. В течение
зимы маори занимались собирательством и охотой на птиц, но
главными в пх рационе в это время были заготовленные впрок
съестные припасы. За осенним сбором урожая следовал период
праздников и пиров [1405, с. 77—78].
К моменту первой высадки капитана Дж. Кука на Новой
Зеландии в 1769 г. сильное и воинственное население страны
составляло, видимо, 100—150 тыс. человек [1107; 1216], делив-
шихся на 40 племен. К этому времени материальная культура
и экономика маори успели претерпеть существенные изменения.
История без археологии
Прежде чем перейти к прозе современной археологии, пере-
листаем поэтические страницы ранних описаний, полных преда-
ний и романтических легенд. Первые европейцы, появлявшиеся
на Новой Зеландии, часто задавали маори вопросы об их прош-
лом, но мало кто записывал ответы на эти вопросы. В 1769 г.
Дж. Банкс услышал от маори, что их прародина называется
Хеавайе и что лежит она к северу от Новой Зеландии, среди
множества других островов. Это, конечно, же, легендарная земля
Гаваики, столь широко известная в Восточной Полинезии. К со-
жалению, в течение почти 70 лет после этого никто не интере-
совался прародиной маори, а за это время значительно расши-
рилось общение маори с другими полинезийцами. В конце 30-х го-
дов XIX в., когда возник серьезный интерес к фольклору,
сведения, которые маори сообщали европейцам, были крайне
противоречивы, в них было много услышанного со стороны, они
несли на себе печать миссионерского обучения, и в них ощуща-
лась тоска по всему исконно полинезийскому, быстро уходящему
в прошлое. Мы уже никогда не узнаем, что бы могли расска-
зать о своем происхождении маори в XVIII в.
Тем не менее коротко остановимся на исторических фактах,
которые можно извлечь из маорийских преданий, прежде всего
14 Заказ № 2306
417
из тех, которые хранили жрецы в течение нескольких поколений
после посещения Новой Зеландии Дж. Куком. Многие предания
сообщают о предках, приплывших в первых лодках, каждая из
которых имела свое название. Г. Хейл узнал в 1840 г. от местных
жителей, что первые маори прибыли на четырех лодках, называв-
шихся «Таинуи», «Те Арава», «Хороута» и «Такитуму», которые
пристали к берегам области Ивитини [634, с. 146]. Дж. Хемлин
в 1842 г. записал названия «Таинуи», «Арава», «Мататуа» и
«Кураафаупо», отметив при этом, что маори не знают времени
прибытия этих лодок [638]. Он приводит также нортлендское
предание о том, что земли Новой Зеландии были впервые обна-
ружены человеком по имени Купе, который считается первоот-
крывателем, но не первым поселенцем. Тогда же Дж. Грей позна-
комился с преданиями, согласно которым Новая Зеландия была от-
крыта неким Нгахуэ, а затем мореплавателями, прибывшими на
шести лодках, называвшихся «Таинуи», «Мататуа», «Такитуму»,
«Курахаупо», «Токомару» и «Матафаоруа» [609]. Из всего этого
вырисовывается уже относительно стройная картина. В середине
XIX в. европейцам довелось впервые услышать и предания об
огромных нелетающих птицах моа, кости которых обнаружива-
лись в некоторых местностях и служили маори, обитавшим на
востоке о-ва Северный, материалом для изготовления рыболовных
крючков.
До конца XIX в. европейцам не раз удавалось записать сход-
ные предания о первых лодках. Из сохранившихся генеалогий
становилось ясно, что вревдя основного заселения островов прихо-
дится на XIV в. [1230]. В конце XIX в. уже не вызывало сомне-
ний, что первооткрывателями Новой Зеландии были Купе и Нга-
хуэ и что острова заселили мореплаватели, прибывшие с «фло-
том» из семи лодок (ср. [1420; 1026; 637, с. 29—37]).
Но история маори не ограничивается сведениями об этом
«флоте». Уже в 1866 г. Дж. Уилсон [1463; 1464] писал, что Но-
вая Зеландия была заселена еще до прибытия знаменитых лодок;
первопоселенцы, которых он назвал «народом Мауи», не занима-
лись обработкой земли. Они обосновались на о-ве Северный и го-
ворили на языке маори. Затем их вытеснили «маори с Гаваики»,
приплывшие на легендарных лодках. По мнению Дж. Уилсона,
этих лодок было 11; он также упоминает записанное между
1836 и 1841 гг. предание о 22 лодках, каждая из которых имела
свое название. Неудивительно, что после этого осторожный У. Ко-
ленсо написал в 1868 г.: «Во всех этих мифах и преданиях едва
ли найдется и крупица правды; тем не менее некоторые ученые
европейцы безусловно верят им. А ведь даже сами новозеланд-
ские жители не делают этого. Названия лодок и имена вождей —
это образы, переложенные на язык Новой Зеландии и возникшие
уже после самих событий» [273, с. 404; 1379].
Но Коленсо удалось убедить очень немногих — может быть,
потому, что предания представлялись тогда единственным клю-
чом к тайнам прошлого, ведь археология делала лишь первые
418
шаги. А раз предания должны были служить для раскрытия про-
шлого маори, их следовало упорядочить. Эта основательная рабо-
та была проделана С. Перси Смитом [1288], опубликовавшим в
1915 г. переводы преданий, записанных около 1865 г. в фаре ва-
нанга (школе знаний) в Ваирарапа на юге о-ва Северный. Ре-
зультатом этой работы стала следующая хронология (на которой
в немалой степени сказалась собственная концепция автора):
1. Открытие островов Купе, приплывшим с о-ва Раротонга, око-
ло 925 г.; постоянных поселков нет. 2. Первые поселения танга-
та-фенуа («людей земли») — гетерогенной группы меланезийцев
и полинезийцев из Западной Полинезии, говоривших на полине-
зийском языке (тангата-фенуа обосновались сначала на о-ве Се-
верный, затем около 1175 г.—на о-вах Чатем). 3. Появление
полинезийцев под предводительством Той и Фатонга (около
1125 г.), несколько позже — еще одной группы под предводитель-
ством Манана. 4. Прибытие знаменитого «флота» с Таити (около
1350 г.).
Хотя подробно о лодках с Таити С. Перси Смит не говорит,
их, как бы уже по традиции, насчитывается семь: «Таинуи», «То-
комару», «Курахаупо», «Те Арава», «Мататуа», «Аотеа» и «Та-
китиму» (или «Такитуму»). Остальные названия, записанные в
разных местностях Новой Зеландии, стали связывать с другими
периодическими миграциями; ученым так и не удалось достичь
согласия в вопросе о характере последних. Хронология С. Перси
Смита долгое время оставалась общепризнанной, но в последнее
время она была оспорена. Все предания, особенно связанные со
знаменитым «флотом», были тщательно разобраны во время дли-
тельной дискуссии, которая велась на страницах «Журнала По-
линезийского общества» с 1956 по 1969 г. Вероятность существо-
вания флотилии из семи лодок была подвергнута сомнению.
Дж. Робертону, известному исследователю маорийской истории
и легенд, пришлось отказаться от старой точки зрения; но он
продолжал настаивать на том, что предания о лодках «Таинуп»
и «Те Арава» могут все же служить надежным основанием для
суждений о прошлом [1145]. Э. Шарп, главный оппонент Дж. Ро-
бертона, высказал предположение, что все предания о лодках
отражают лишь историю внутренних перемещений населения Но-
вой Зеландии. Позднее Д. Симмонсу удалось вполне обоснованно
доказать историческую ненадежность преданий [1245] и, таким
образом, окончательно опровергнуть хронологию С. Перси Смита.
Тем не менее время прибытия Купе соотносится с археологиче-
ски установленным временем заселения Новой Зеландии, а время
прибытия «флота» совпадает с началом классического периода на
о-ве Северный. Предания, несомненно, содержат кое-какие впол-
не надежные исторические сведения; возможно, ошибочными и
неверными следует считать не сами предания, а их интерпрета-
цию европейскими учеными.
Это видно и из истории тангата-фенуа, народа предположи-
тельно меланезийского типа, заселившего, по мнению С. Перси
14*
419
Смита, о-в Северный после прибытия Купе. Э. Бест без особых
на то оснований поднял вопрос о меланезийских поселенцах —
маруиви, или моуриури,— на о-ве Северный, которые были за-
тем якобы частично ассимилированы, частично вытеснены поли-
незийцами маори, стоящими на более высоком уровне развития
[108, см. также 362]. У этой точки зрения нашлись сторонники;
совсем недавно А. Киз выдвинул вполне научное обоснование ме-
ланезийских и западнополинезийских миграций на Новую Зелан-
дию [800]. Отбрасывая старые ненаучные суждения о превосход-
стве полинезийцев, А. Киз подчеркивает, что некоторые элементы
материальной культуры маори имеют меланезийские прототипы.
Однако, несмотря на черты сходства маорийской и меланезийской
культур, гипотеза о прямой меланезийской миграции на Новую
Зеландию кажется маловероятной. Дж. Уильямс и Г. Скиннер
аргументированно возражают против гипотезы Беста и называют
ее «мифом о маруиви» [1457; 1273].
Начало археологических раскопок
Пока историки спорили между собой, сидя в кабинетах, более
энергичные археологи приступили к раскопкам. С 1838 г. на
Новой Зеландии находили кости моа и записывали предания об
этих птицах. В 1847 г. были проведены первые на Новой Зелан-
дии раскопки: геолог У. Мантелл нашел в Ауамоа, на севере рай-
она Отаго, кости моа [949]. В 1859—1860 гг. в Каикоура были
найдены скелет человека и яйцо моа, позже проданное в Англии
за 120 ф. ст. [759]. В 1869 г. геолог Юлиус фон Хает произвел
первые раскопки доисторической стоянки в устье р. Ракаиа в рай-
оне Кентербери [630]; он ввел распространенный ныне термин
«охотники на моа». В устье р. Ракаиа фон Хает раскопал кости
моа, земляные печи, каменные орудия и несколько кусков обси-
диана, вывезенных с о-ва Мэр в заливе Пленти. Он высказал
предположение, что маори на самом деле не знали моа и что
сохранившиеся предания говорят не о моа, а о казуарах, которые
стали известны предкам маори во время их продвижения по тер-
ритории Новой Гвинеи. Моа же должны относиться к гораздо бо-
лее раннему периоду: они были современниками европейских ма-
монтов и пещерных медведей, т. е. говоря языком современной
науки, восходили к эпохе позднего плейстоцена. Охотники на моа
были, по его мнению, полинезийскими автохтонами с Тихоокеан-
ского континента, заселившими Новую Зеландию тогда, когда
она представляла собой единую территорию, не разделившуюся
еще на острова, т. е. задолго до появления маори. Они не шли-
фовали своих каменных орудий, не использовали нефрита, не
знали каннибализма. А их собак фон Хает считал одичавшими.
В 1872 г. фон Хает взялся за изучение пещеры с костями
моа близ Крайстчерча [631]. Новые находки — шлифованные ка-
менные орудия, деревянные опорные столбы — заставили его не-
420
сколько пересмотреть свои прежние взгляды. В слое, относя-
щемся к периоду охотников на моа, не было обнаружено ни
одной раковины — они появились только в поздних, явно мао-
рийских слоях, где, напротив, полностью отсутствовали кости
моа. Фон Хает обратил на это внимание. Многие, в том числе
помощник Хаета А. Маккей, выступили с критикой его первона-
чальной гипотезы. Маккей, в частности, считал, что моа были
уничтожены маори, прибывшими на Новую Зеландию около
1350 г. [927]. Маккея поддержали другие ученые [759; 361], и к
1879 г. фон Хаету пришлось признать, что охотники на моа были
всего-навсего первыми маори (ср. общий обзор раннего периода
новозеландской археологии [319; 371]).
После работ фон Хаета, который был для своего времени
очень аккуратным и вдумчивым исследователем, наступил явный
спад новозеландской археологии. До 20—30-х годов XX в. археоло-
гических исследований было крайне мало; в Отаго велись доволь-
но беспорядочные раскопки, которые зачастую губили памятники.
Лишь исследования Г. Скиннера проводились на достаточно вы-
соком уровне. Одна из его заслуг — разграничение «южной»
(о-в Южный и о-ва Чатем) и «северной» (о-в Северный) куль-
тур. Первую Г. Скиннер считал полинезийской, во второй же он
усматривал соединение полинезийских и меланезийских черт
(в особенности в художественных стилях; ср. [1274; 1275; 1276]).
Хотя прямое меланезийское влияние на Новую Зеландию оста-
валось недоказанным, Скиннеру удалось увидеть глубинное раз-
личие между двумя культурами Новой Зеландии.
А теперь перейдем к данным современной археологии. Осно-
вополагающая работа — книга Р. Даффа «Маорийская культура
периода охотников на моа» — была опубликована в 1950 г. Опи-
раясь, в частности, на свои раскопки замечательного погребения
Уаирау-Бар в Марлборо, Дафф заключил, что доистория Новой
Зеландии является целиком и полностью полинезийской и что
культуре маори, увиденной в 1769 г. Дж. Куком, предшествовала
культура охотников на моа (Дафф использовал термин фон Ха-
ета). Последние прибыли на Новую Зеландию с о-вов Общества
около 1000 г. Как считает Р. Дафф, эта культура «незаметно и
неосознанно переросла в культуру маори — попросту преврати-
лась в нее; на обособленном острове Южный этот процесс шел
несколько медленнее» [364, с. 194].
Культура маори, по мнению Даффа, развилась прежде всего
в южной части Ивитини, оттуда распространилась по всему
острову Северный и северной части о-ва Южный. Маори периода
охотников на моа не знали земледелия, военного искусства, не
строили крепостей и не изготавливали оружия. Р. Дафф прибег-
нул к гипотезе о «флоте» из семи лодок, прибывшем на о-в Се-
верный около 1350 г., с которым на о-в Северный пришло искус-
ство обработки земли — необходимый стимул для дальнейшего
развития культуры маори. Гипотеза Даффа не потеряла своего
значения и в наше время, хотя некоторые ее положения, в част-
421
ности касающиеся земледелия и военного дела, были пере-
смотрены.
В 1959 г. Дж. Голсон «переформулировал» Даффа [539], на-
звав всю доисторию новозеландской восточнополинезийской куль-
турой и разделив ее на два периода — архаический и классиче-
ский, пли классический маорийский. Эта терминология, ставшая
общепринятой, используется ниже.
Только Дафф и Голсон предложили периодизацию, относя-
щуюся ко всей Новой Зеландии. Для района Окленда и для о-ва
Южный впоследствии были разработаны отдельные более подроб-
ные классификации. Выделение всего двух периодов в истории
культуры является существенным упрощением действительного
хода культурного развития, но такая простота иногда полезна.
Происхождение маори
Некоторые находки и гипотезы
Дж. Голсону и другим современным археологам гипотеза о
последовательных миграциях казалась малопрпемлемой. Сейчас
принято считать, что Новая Зеландия была заселена одним ми-
грационным потоком, а все дальнейшее ее культурное развитие
стимулировалось только изнутри. Появление в более позднее вре-
мя новых поселенцев, пристававших на своих лодках к разным
точкам новозеландского побережья, не могло оказать существен-
ного воздействия на уже установившуюся культуру; земледелие,
военное дело и некоторые виды оружия, вероятно, были извест-
ны на Новой Зеландии изначально.
Архаический период представлен рядом артефактов, очень
близких к находкам в памятниках Маупитп и Ваитоотпа на о-вах
Общества и в ранних слоях памятника Хане на Маркизских
островах. Эти памятники, как и ранние новозеландские, относятся
приблизительно к 1000 г. н. э.; скорее всего первые маорийские
поселенцы прибыли на Новую Зеландию из Центральной Поли-
незии. Точнее определить прародину маори не удается, поскольку
в принципе для Восточной Полинезии характерна высокая сте-
пень культурного единства. Однако Р. Грин предполагает, что
перламутровая блесна, найденная на стоянке архаического перио-
да Тапруа на п-ове Коромандел (о-в Северный), маркизского
происхождения [580] и что в X-XI вв. на северо-восточнохм по-
бережье о-ва Северный существовало поселение маркизцев.
И. Синото, основываясь на подобии ряда артефактов, также счи-
тает, что такое поселение существовало [1265]; в то же время
многие новозеландские памятники, в особенности Уаирау-Бар,
скорее сходны с памятниками Маупити (о-ва Общества). Возмож-
но, примерно одновременно Новая Зеландия была заселена сразу
несколькими группами полинезийцев; такое предположение не
противоречит гипотезе о непрерывном, внутренне стимулирован-
422
ном развитии ее культуры в дальнейшем. Данные радиоуглерод-
ного анализа однозначно указывают на то, что после заселения
Новой Зеландии все ее побережье было освоено очень быстро;
артефакты, обнаруженные в разных местностях, позволяют гово-
рить о единообразии материальной культуры. Памятники, отно-
сящиеся к 1000—1100 гг. имеются повсеместно, и выделить самое
раннее поселение не удается.
Люди и птицы моа
Первопоселенцы, прибывшие на Новую Зеландию, не нашли
там многих привычных тропических растений, но их поразило
обилие пернатых. К сожалению, им недолго пришлось наслаж-
даться богатством авифауны: птицы вымирали невероятно бы-
стро, виной чему были и природа, и сами люди. К XVII в. на
грани исчезновения оказались нелетающие бескилевые птицы моа
и орлы (Harpagornis moorei), питавшиеся ими. В доисторический
период исчезли также гигантские дрофы (Aptornis otidiformis),
нелетающие гуси (Cnemiornis calcitrans), лебеди (Chenopis sum-
nerensis), лысухи (Palaeolimnas chatamensis), ястребы (Circus
eylesi) и вороны (Palaeocorax moriorum).
Отряд моа включал 6 родов и 20—22 вида; эти птицы были
очень важны в хозяйстве первопоселенцев. Кости моа, так же как
и кости лебедя, часто шли на изготовление рыболовных крючков
и украшений. Виды моа объединяли маленьких птичек размером
с киви п гигантов до 3 м высотой (Dinornis maximus). Ко време-
ни заселения Новой Зеландии еще существовали все 6 родов моа;
самыми распространенными были моа (Eurapteryx) — птицы
средней величины. Высказывалось предположение, что моа были
довольно пугливыми отшельниками, откладывавшими лишь по
одному яйцу; в таком случае их земной рай был очень быстро
разорен людьми и собаками.
Д. Симмонс считает, что большинство моа жили в лесу или
на опушке леса и питались в основном плодами черешчатоплод-
ных деревьев [1243]. Буковые леса, покрывавшие часть о-ва
Южный, не могли прокормить сколько-нибудь значительного
числа моа. На о-ве Северный популяции моа, по-видимому, тоже
были невелики, потому что еще до появления здесь человека че-
решчатоплодные породы стали уступать место широколиствен-
ным. На стоянках архаического периода на о-ве Северный обна-
ружено очень мало костей моа, а на некоторых их нет вовсе. Это,
кстати, породило п многие возражения против термина «охотни-
ки на моа».
По-видимому, самые многочисленные популяции моа водились
в лесах и на лугах восточной части о-ва Южный еще до появле-
ния человека. Наиболее крупные виды моа, вероятно, жили на лу-
жайках и лугах: трудно представить себе, как огромные Dinor-
nis maximus продирались бы сквозь густые заросли! ливневых ле-
сов Новой Зеландии, а ведь кормились они всегда именно на
423
опушках. Когда леса Кентербери были опустошены и вообще све-
дены человеком (это произошло в период 1100—1350 гг.), число
моа резко снизилось — значит, одних только лугов для них было
явно недостаточно. Пока же леса существовали, земли на по-
бережье Кентербери и Отаго кормили большое число людей и
птиц.
Но могут ли только люди (даже вместе со своими собаками)
нести ответственность за исчезновение моа? Д. Симмонс считает,
что нет. Генетический фонд моа, полагает он, исчерпался уже в
позднем плейстоцене, когда они оказались сконцентрированы на
небольших участках леса [1244]. Так что человек лишь завершил
разрушительную работу природы.
Архаический период на о-ве Южный
Архаический период, соответствующий периоду охотников на
моа (по Р. Даффу),—это время начала заселения Новой Зелан-
дии носителями ранней восточнополинезийской культуры. На
о-ве Северный около 1300 г. на него наложился классический
период. На большей же части о-ва Южный архаический период
длился до начала европейской колонизации. Термины «архаиче-
ский» и «классический» используются для обозначения именно
культур, а не временных промежутков.
Наиболее интересным памятником архаического периода явля-
ется узкая отмель в устье р. Уаирау в Марлборо на о-ве Южный.
Этот памятник был раскопан Дж. Эйлзом и Р. Даффом в 1939—
1952 гг. [364]. Хотя применявшийся метод раскопок и не позво-
ляет реконструировать точный план поселения, ясно, что там
находились раковинные кучи, земляные печи, ямы, назначение
которых неясно (маловероятно, чтобы они служили для хране-
ния батата), и погребения. Погребения располагались в наиболее
удаленной от берега части поселения; некоторые из них необы-
чайно богаты.
Наиболее показательны в этом отношении мужские погребе-
ния; умерших хоронили в вытянутом положении. Нередко в мо-
гилу помещали проколотое яйцо моа, служившее, видимо, сосу-
дом для воды. Семь наиболее богатых захоронений образуют еди-
ную группу. Женщин чаще хоронили в скорченном положении;
инвентарь этих могил крайне скуден \ В ряде погребений от-
сутствуют черепа; некоторые .тела явно были эксгумированы и
затем захорюнены снова; кое-где вынимались кости, использо-
вавшиеся в дальнейшем в ритуалах или шедшие на изготовление
украшений для родственников умершего. В могилу иногда клали
кости моа; в одном погребении обнаружен деревянный гроб —
видимо, часть лодки. Радиоуглеродный анализ позволяет датиро-
вать памятник 1125 г.
Вещи из захоронений представляют огромный интерес. Их
дополняют разнообразные изделия, найденные при раскопках
424
КАМЕННЫЕ ТЕСЛА
СОСТАВНЫЕ РЫБОЛОВНЫЕ
КРЮЧКИ
костяные раковинная каменные блесны
блесны блесна
КА ТУШКИ
у.
ПОДВЕСКИ
перламутра- костяные
бая блесна крючки
_ ГАРПУНЫ
тру Бочки из
птичьейкости
сланцевые нота
ъзтгла
КОСТЯНЫЕ ИГЛЫ И ШТАМПЫ дротик
О
наконечник
Колья для ловли
птиц
штампы для
татуировки
ПОГРЕБЕНИЕ.
проколотое
лицо мои
Изделия архаического периода новозеланд-
ской истории |
всей территории памятника. Было обнаружено не менее 120 ци-
линдрических пронизок для ожерелий, вырезанных из костей моа
(Eurapterux), китовой кости, раковин Dentalium и даже челове-
ческих костей. Некоторые ожерелья сделаны из мелких акульих
зубов и из зубов кашалота; последние либо просто просверлива-
ли, не меняя их формы, либо обтачивали, придавая им форму ко-
лышка. Подвески-колышки принято называть имитациями, так
как они редко изготовлялись из настоящих зубов кашалота,
чаще — из костей птицы моа или человеческих костей. Всего в
памятнике Уаирау-Бар найдена 131 такая подвеска. Сходные
типы украшений обнаружены в памятниках, относящихся к
тому же времени, на Маркизских островах и о-вах Общества.
В Уаирау-Бар найдены и изделия из китового ребра, напоми-
нающие застежки для плаща, иглы и шилья из птичьих костей,
костяные и каменные иглы для нанесения татуировки, костяные
копья и гарпуны. Но наиболее впечатляющие находки — тесла;
всего их обнаружено здесь 207, причем в одном очень богатом
мужском погребении — не менее 14 тесел. Некоторые очень боль-
шие тесла, по-видимому, никогда не были в употреблении — их
либо изготавливали специально для погребения, либо использова-
ли в ритуалах. Большинство тесел сделано из аргиллита, выходы
которого есть на о-ве Д’Юрвиль и близ Нельсона. В Уаирау-Бар
представлены все типы тесел (по Р. Даффу), известные на Но-
вой Зеландии, за исключением типа 2В, относящегося к класси-
ческому периоду.
Наиболее распространенными были черешковые тесла 1А и
4А, а также тесла 2F без черешка; одно из тесел типа 1А до-
стигает длины 45 см.
В Уаирау-Бар найдены цельные рыболовные крючки из костей
моа и тюленьих клыков, крючки для наживки, состояв-
шие из каменного или костяного черешка и костяного жала. От
составных крючков с блеснами найдено всего два жала (в более
поздних памятниках этот тип встречается чаще). Несомненно
сходство маорийского рыболовного инвентаря с инвентарем Мар-
кизских островов и о-вов Общества. Отсутствие на Новой Зелан-
дии перламутровых раковин обусловливало изготовление блесен
из камня и кости.
Памятник Уаирау-Бар исключительно богат; вероятно, здесь
погребались вожди из многих соседних местностей. Памятники
сходного характера расположены на небольшом расстоянии друг
от друга по всему восточному побережью о-ва Южный; есть сре-
ди них и более крупные, чем Уаирау-Бар: поселок в устье р. Ра-
каиа занимал около 20 га, поселок в устье р. Уаитаки - около
60 га. Во всех этих ранних поселках обнаружены предметы, от-
носящиеся к тому же типу, что и вещи из Уаирау-Бар. Помимо
этого найдены не представленные в Уаирау-Бар так называемые
«шевронные амулеты», каменные диски-подвески и «гибридные
катушки» из камня, возможно имеющие параллели в памятни-
ках о-вов Кука [367, гл. 4].
426
На основании археологических данных и анализа музейных
экспонатов Д. Симмонс делит архаический период на о-ве Юж-
ный на три фазы — раннюю, среднюю и промежуточную [1242;
1248], за которыми следует поздний период, т. е. собственно
классический архаический период. Ранняя фаза (1000—1200 гг.)
представлена находками в Уаирау-Бар, в памятниках Уаита-
ки, Поунауэа и Папатоуаи (о двух последних см. [897]). В это
время начинается освоение относительно богатой природной сре-
ды; утрата земледелия компенсируется изобилием фауны. Мате-
риальная культура этого времени — ранневосточнополинезийско-
го типа, представленного наиболее ярко в Уаирау-Бар и Маупити.
Специализация в обработке камня связана с изготовлением
шильев в районах проливов Кука и Фово и с изготовлением очень
тонких кварцитовых пластин в Отаго. Основываясь на многофак-
торном статистическом анализе, Б. Лич предположил, что техни-
ка изготовления таких пластин проникла в восточнополинезий-
ский ареал извне [858]; однако, имея в виду полинезийское
искусство изготовления тесел, можно говорить и о местном раз-
витии этой техники. Кварцитовые пластины обнаружены в основ-
ном в районах Отаго и Саутленд; там же встречаются шлифован-
ные сланцевые ножи — возможно, также явившиеся результа-
том местного развития.
В средней фазе (1200—1400 гг.) на востоке о-ва Южный рез-
ко сокращаются площади лесов и численность птиц моа; при
этом население острова достигает чуть ли не максимума, а перво-
степенную роль в хозяйстве начинают играть продукты моря
(включая морских млекопитающих). В этой фазе преобладаю-
щими становятся тесла типов 1а и 4А; на юге продолжают из-
готавливаться каменные пластины и сланцевые ножи; впервые от-
мечается использование нефрита. На смену цельным рыболовным
крючкам с блеснами приходят составные — прежде всего крючки
с деревянным черенком и костяным жалом (некоторые жала за-
зубрены). Каменные черенки крючков с наживкой для ловли бар-
ракуд (Thyrsites atun) сменяются костяными, а последние — до-
вольно простыми крючками с деревянным черенком и вставным
жалом, известными под названием «тычки для барракуд». К кон-
цу средней фазы, по-видимому, исчезают некоторые типы украше-
ний — циллиндрические пронизки и подвески в виде зубов каша-
лота.
Промежуточная фаза (1400—1800 гг. на юге, 1400—1550 гг.
на севере) — это*время истощения природных ресурсов и умень-
шения численности населения. В хозяйстве начинают преобладать
рыболовство и сбор моллюсков. В южных памятниках этого пе-
риода преобладают тесла типа 2А (по Р. Даффу) и неклассифи-
цированные тесла с плечиками, из рыболовных орудий — «тычки
для барракуд» и крючки с зазубренными жалами, как цельные,
так и составные. Полностью исчезают гарпуны, сланцевые ножи
и кварцитовые пластины. В целом эта фаза — печальное следст-
вие злоупотребления человеком природными ресурсами (следует,
427
однако, сделать скидку и на неблагоприятные изменения клима-
та, о которых будет сказано ниже).
Последний период на о-ве Южный совпадает с классическим
периодом на о-ве Северный; он начинается около 1550 г. с при-
ходом в район Кентербери — Марлборо племени игаи-таху из во-
сточной части о-ва Северный. На северном побережье о-ва Се-
верный, т. е. в области Ваэнгануи, начинают разводить батат,
устраивать ямы-хранилища для него и строить земляные укреп-
ления; в южную же часть о-ва Южный (Мурихику) все эти
новшества проникают лишь после 1769 г., когда был введен обыч-
ный картофель. Д. Симмонс считает, что около 1769 г. Дж. Кук
внедрил картофель в районе Куин-Шарлет-Саундз, а отту-
да маори Кентербери принесли его в Мурихику [1242]. Совер-
шенно очевидно, что классический период на о-ве Южный был
временем распространения ряда новшеств.
Хозяйство, поселения и обмен на о-ве Южный
Судя по тому, что на о-ве Южный земледелие появилось толь-
ко в поздний период (исключением является юг области Ваэн-
гануи), большинство поселений здесь не были долговременными
Основой экономической жизни острова были сезонные перемеще-
ния населения. Крупные памятники на восточном побережье —
по-видимому, места сезонных поселений, прежде всего зимних.
Дома и различные хранилища в таком случае должны были быть
постоянными. Из описаний Дж. Кука следует, что население сни-
малось с мест довольно часто, оставляя на неопределенное время
дома и прилежащие участки.
Пока что конкретных археологических данных, свидетельст-
вующих о зимнем заселении тех или иных стоянок, не получено;
недавние исследования костей перелетных птиц и годичных колец
на раковинах показали, что некоторые небольшие стоянки в
районе Саутленд служили местом летних поселений [712; 290;
291; 292]. Лето, по-видимому, было временем наибольшего рас-
сеяния населения; именно летом могло произойти дальнейшее
продвижение в бедные земли современных Фьордленда [288] и
центральной части Отаго. В некоторые местности в Отаго, напри-
мер в Отурехуа (стоянка, датируемая приблизительно 1100 г.)
и в Хоксберн (стоянка датируется 1500 г.), добытчики камня
приходили, по всей вероятности, не один раз. Особенно частыми
были походы за кварцитом, который использовался для изготов-
ления различных орудий. Большинство же стоянок в глубине
острова было оставлено, когда не стало лесов и птиц моа [18].
А около 1550 г. прекратилось изготовление режущих орудий из
кварцита.
Приходится с грустью признать, что сведения о расположении
поселков и стоянок очень скудны — прежде всего из-за низкого
уровня развития археологии до 50-х годов XX в. Сообщения о
428
ранних раскопках, в целом оставляющие желать лучшего, содер-
жат разве что упоминания об основаниях жилищ. Интересный
план поселения получен при недавних раскопках памятника ар-
хаического периода в устье р. Хифи (на северо-западе о-ва Юж-
ный) [1453]. В результате раскопок на площади 20X20 м были
обнаружены небольшая раковинная куча, несколько сменявших
друг друга земляных печей, расположенных полукругом, и три
небольшие каменные вымостки, на которых, по-видимому, обра-
батывали камень или дерево (никаких следов кровли над этими
площадками нет). На всей территории памятника найдены следы
от опорных столбов, но какой-либо системы в их расположении
не видно. Памятник датируется 1600 г. или еще более ранним
временем; в нем обнаружены кости моа, комплекс изделий, ха-
рактерный для архаического периода, и большое количество об-
сидиана с о-ва Мэр.
Другой уникальный памятник расположен в долине р. Дарт
возле оз. Уакатипу; из его краткого описания [1250] следует,
что он включает 20 небольших насыпей (примерно 2X1 м), ко-
торые вымощены гравием и камнем и соединены дорожками, вы-
ложенными камнем. Радиоуглеродный анализ позволяет дати-
ровать этот памятник 1500 г. Его раскопки могли бы дать много
интересного; похоже, что здесь обрабатывался нефрит из место-
рождения Уакатипу.
Судя по всему, сезонные передвижения населения на о-ве Юж-
ный в архаический период были как сухопутными, так и водны-
ми — по рекам и вдоль берега по океану. Такая мобильность на-
селения способствовала развитию обмена, существование которо-
го подтверждается раскопками самых ранних памятников (в пе-
риод между 1500 и 1800 гг. обмен, видимо, замирает вследствие
падения численности населения). Так, обсидиан с о-ва Мэр и из
Таупо именно в результате обмена распространился вплоть до
Блаффа, что на южной оконечности о-ва Южный.
На о-ве Южный были месторождения нефрита — знаменитого
зеленого камня, столь высоко ценившегося в классический пе-
риод. Из него изготовляли полированные тесла, украшения и во-
енные палицы. В архаический период нефрит использовался мало,
хотя несколько нефритовых изделий обнаружено в памятниках
возле устья рек Уаирау, Ракаиа и Хифи. Если последний можно
отнести к классическому периоду (хотя и с некоторой долей со-
мнения), то два первых, безусловно, архаические, и любопыт-
но, что в них нефрит, нак и другие камни, оббит, а не обпилен.
Вероятно, пиление камня практиковалось только в классический
период.
Основные месторождения нефрита расположены в долинах
рек Арахура и Тарамакау в Уэстленде; к северу от оз. Уакатипу
и на территории современного Милфорд-Саундза — менее значи-
тельные [364]. Может быть, именно уэстлендские месторождения
побудили информанта капитана Дж. Кука назвать в 1770 г.
о-в Южный «краем нефрита» (Те Вахи Поунаму). В Поутини
429
племя нгаи-таху в недавнем прошлом располагалось на зиму воз-
ле месторождений Арахура и Тарамакау [364; 289] и, очевидно,
добывало там нефрит для обмена.
Кроме того, по всей Новой Зеландии расходился аргиллит,
добыча которого велась в ряде месторождений в районе Нель-
сон и на о-ве Д’Юрвиль. В архаический период тесла изготов-
ляли из аргиллита, а в классический — из нефрита. Кварцит из
Отаго шел в Мурихику, где из него делали пластины. Хотя на
Новой Зеландии и процветал обмен, маловероятно, чтобы в мао-
рийском обществе архаического и классического периодов могли
появиться путешествующие купцы. Путешествовали не люди,
а вещи, и взаимообмен между отдельными людьми и соседними
поселками напоминал, видимо, меланезийский обмен, описанный
этнографами (см. главу III).
Наскальное искусство на о-ве Южный
На Новой Зеландии, как и во всей остальной Полинезии,
было развито наскальное искусство, причем около 95% из при-
мерно 400 образцов найдены на о-ве Южный, большинство из
них — в богатых известняком районах Кентербери и Отаго (в пос-
леднем в основном на севере). Рисунки обнаружены на ска-
лах, каменных навесах, а не в глубоких и труднодоступных пе-
щерах, что типично для наскального искусства Европы и Авст-
ралии.
Рисунки на о-ве Южный наносились сухими красками, как пра-
вило красными и черными. В стилистическом отношении они
однородны. На них изображены люди, животные (собаки, рыбы,
птицы, в том числе моа) и загадочные существа — танифа. Наи-
более знаменитые изображения танифа, перекочевавшие в наши
дни на марки, пепельницы и прочие сувениры для туристов, об-
наружены на скальном навесе в Опихи на юге Кентербери. Там
есть и контурные, и закрашенные (частично или полностью)
рисунки. Танифа показаны либо в профиль, либо как бы рас-
простертыми на земле. По мнению некоторых исследователей,
распростертые птицеподобные существа — это «люди-птицы». В це-
лом большинство новозеландских наскальных рисунков очень
напоминает гавайские, и никаких следов неполинезийского влия-
ния обнаружить здесь не удается.
Назначение наскальных рисунков на о-ве Южный остается не-
понятным; едва ли они имели какое-то сакральное значение. Не-
сомненно, это искусство прекратило свое существование за не-
сколько веков до появления первых европейцев; памятники дати-
руются исключительно 1000—1500 гг. После этого времени леса
на востоке о-ва Южный практически исчезли, внутриостровные
районы, в которых как раз и сосредоточено наибольшее количе-
ство наскальных рисунков, перестали привлекать к себе древних
художников, а население, судя по малочисленности более поздних
430
Образцы наскальных рисунков на о-ве Южный: а — рыба, юг Кентербери;
b — «человек-птица», Френчменз-Галли, юг Кентербери; с — моа, Тимпенде-
ан, север Кентербери; d - фигура человека, окруженная шевронным орна*
ментом, север Отаго; е — фигура человека, вероятно, держащего пату, се-
вер Отаго; / - фигура человека, юг Кентербери; g - люди в лодке, юг Кен-
тербери; h - собака, север Кентербери; i - собака (?), север Отаго; / -со-
бака, юг Кентербери
памятников и стоянок, резко сократилось. К. Камберленд дал
яркое, хотя и преувеличенное, описание разрушительных послед-
ствий гибели лесов: «Жуткие остатки лесов и кости погубленных
птиц на века усеяли весь остров; никакие палы не могли унич-
тожить этот безобразный хлам. В половодье реки переносили
эти обломки и отбросы дальше... Река Уаимакарирп занесла сло-
ем песка и гальки, проникших на глубину 12 футов, все земли
(не менее 25 тысяч акров) близ нынешнего Крайстчерча... по-
гребла стоявший там лес и поселения охотников на моа, а с ними
и все то, что могло бы рассказать о них» [304].
Население о-ва Южный уменьшалось, а на о-ве Северный тем
временем развивалась новая молодая культура, известная под
названием классической маорийской.
Архаический период на о-ве Северный
Почти все архаические памятники на о-ве Северный, так же
как и памятники на о-ве Южный, расположены на побережье;
не исключено, правда, что небольшие поселения существовали и
в глубине острова, в районах озер Уаикато и Таупо. Памятники
о-ва Северный тоже свидетельствуют о сезонном, подвижном хо-
зяйстве древних маори, но здесь есть своя специфика: в ряде
районов явно культивировался батат. Р. Дафф в 1956 г. выска-
зал предположение, что в архаический период земледелие отсут-
ствовало; батат был введен мореплавателями, прибывшими с
легендарным «флотом». Однако опровержение «теории флота»,
равно как и раскопки последнего времени, заставляет пересмот-
реть это предположение 2.
Новая Зеландия лежит почти на границе ареала культивации
батата. Батат с относительно малым успехом мог выращиваться
никак не далее южной границы Ваэнгануи [853]. Собранные клуб-
ни батата необходимо оберегать от холода. Идеальные условия
зимнего хранения — температура 12—16° и высокая влажность.
В конце доисторического периода для хранения батата устра-
ивали прямоугольные земляные ямы, которые сверху засыпались
толстым слоем земли, и конусообразные ямы поменьше, которые
закрывались крышками. Эти сооружения подробно описываются
ниже, так как они наиболее типичны именно для классического
периода. Тем не менее на п-ове Коромандел обнаружены храни-
лища обоих типов, относящиеся к XII—XIII вв. [539; 1059; 592;
328; 329]. Высказывалось предположение, что на самом юге о-ва
Северный и на о-ве Д’Юрвиль могли выращиваться таро и батат
[617; 1439]. Вполне вероятно, что батат был известен на Новой
Зеландии с самого начала ее заселения.
В связи с общепринятым мнением об ухудшении климата Но-
вой Зеландии после 1300 г. [854] встает ряд проблем. Если ис-
ходить из того, что ухудшение климата началось именно в это
время, то выходит, что ранее батат не нуждался в подземных
432
хранилищах, ведь он был введен в Ивитини еще до 1000 г.,
когда климат был мягче. Д. Йен заметил недавно, что такая
техники хранения довольно сложна и не могла возникнуть за
один день [1485]; если первым растениям, ввезенным на о-в
Северный, удалось выжить, то климат в начале заселения должен
был быть существенно теплее. Из этого следует, что хранение
батата в укрытых ямах развилось в Ивитини в конце архаиче-
ского периода в связи с ухудшением климата. Это согласуется с
археологическими данными. Развитие техники подземного хране-
ния способствовало в существенной мере распространению куль-
туры классического периода начиная с XIV в.3. Ниже мы еще
вернемся к этому вопросу.
Трудно перечислить все последствия ухудшения климата на
о-ве Северный. На о-ве Южный вырождение природной среды
было связано прежде всего с человеческим фактором; сколько
лесов уничтожили люди на о-вё Северный в архаический период,
неизвестно, однако возможно, что расширение масштабов выруб-
ки и как следствие эрозия почв привели к росту осадочных от-
ложений на побережье острова [923]. Недавние раскопки в Уаи-
рарапа подтвердили разрушительный характер подобных измене-
нии, спровоцированных человеком.
В наши дни Уаирарапа — холодная и ветреная область на юге
о-ва Северный. В архаический же период, в 1100—1400 гг., это
был цветущий край, где, видимо, выращивали батат [864]. Поля
были разгорожены на прямоугольные участки стенками из кам-
ней, вынутых из той же самой почвы. После 1400 г., когда по-
гибали леса и происходила эрозия почв, обработка земли начала
постепенно замирать. Климат становился суровее, и люди поки-
дали многие береговые стоянки.
Уаирарапа — пример неудачной попытки развития земледелия
в климатически маргинальной зоне, хотя трудно сказать, в чем за-
ключается вина человека, а в чем — неблагоприятное влияние
климата.
В более теплых районах о-ва Северный резких климатических
изменений, по-видимому, не произошло. Тем не менее возможно,
что в условиях общего ухудшения климата в конце архаического
периода часть исконного населения Ивитини могла уступить на-
тиску более сильных групп. И в этом может быть скрыто еще
одно объяснение успешного распространения классической мао-
рийской системы хозяйства, в котором такую большую роль иг-
рали ямы-хранилища для батата.
На о-ве Северный ситуация, видимо, была сложнее, чем на
о-ве Южный, но какую роль здесь сыграло земледелие, сказать
трудно. Большинство памятников о-ва Северный соотносится с
такими же поселками рыболовов, охотников и собирателей на
о-ве Южный. Правда, по размерам ни один из поселков не может
сравниться с береговыми поселками о-ва Южный. Благодаря ис-
следованиям У. Шоукросса о хозяйстве одного из йоселков о-ва
Северный известно довольно много [1223; 1224].
433
Этот памятник — Маунт-Кэмел — находится на северной
оконечности острова близ залива Хоухора. Поселок, располагав-
шийся на небольшом возвышении, занимал 1,5 га. У. Шоукросс
вскрыл около 100 кв. м жилой поверхности и обнаружил скоп-
ление земляных печей, а также доказательства того, что жители
поселка Маунт-Кэмел занимались разделкой туш животных, обра-
боткой рыбы, изготовлением рыболовных крючков и украшений
из кости и из зуба кашалота. Особенно много найдено цельных
костяных крючков, тесел архаического типа, украшений (цилинд-
рические пронизки, подвески из зубов кашалота, трубочки из
птичьих костей). Все изделия относятся к 1150—1260 гг. У. Шоу-
кросс нашел также черенки от крючков с блеснами, иглы (штам-
пы) для нанесения татуировки.
Было исследовано около 21 тыс. костей рыб, тюленей, дельфи-
нов, собак, крыс и моа. Моллюски составляли крайне незначи-
тельную часть рациона жителей поселка, хотя, возможно, ими
питались на других сезонных стоянках. Самой распространенной
рыбой в водах Ивитини был морской карась (Chrysophrys aura-
tus), которого ловили на наживку цельными крючками и сетью.
Практиковалась также ловля рыбы на блесну. Так ловили, на-
пример, кахаваи (Arripis trutta). Статистический анализ костей
позволил У. Шоукроссу предположить, что некоторых карасей
разделывали прямо на берегу, а затем тушки уносили и съедали
в другом месте. Моа тоже разделывали на месте и на стоянку
приносили уже без ножек. Кости довольно крупных карасей
указывают на то, что жителей Маунт-Кэмела окружала еще не
истощенная природная среда. Мелкими карасями кормили собак.
Следующим, наиболее существенным этапом статистического
анализа была оценка веса мяса по каждому отдельному биоло-
гическому виду. У. Шоукросс не только определил этот вес, но
и, исходя из него, оценил количество энергии, которую получал
человек при потреблении в пищу рыб и животных того или иного
вида. По количеству особей наиболее многочисленными были
рыбы, но наибольшее количество мяса давали тюлени. Маунт-
Кэмел был явно местом летнего поселения; У. Шоукросс считает,
что тюленье мясо — в том количестве, которое было доступно для
добычи в районе Маунт-Кэмела,— могло прокормить семью из
пяти человек в течение двенадцати теплых полугодий.
Анализ памятника Маунт-Кэмел — прекрасный пример иссле-
дования, способного послужить образцом для всей археологии
архаического периода. Тем не менее статус Маунт-Кэмела (в от-
личие от других архаических памятников о-ва Северный) не-
ясен. Можно ли считать его типичной архаической стоянкой?
Различались ли стоянки по назначению, сезонности заселения,
размерам? Насколько существенны были такие факторы, как на-
выки обработки земли и сезонные миграции? На все эти вопросы
еще предстоит ответить. Пока известен план только одного па-
мятника на о-ве Северный — Таируа [1285; 779]. При раскопках,
проведенных на площади 24X6 м, обнаружена стоянка, датируе-
434
очажные камни
яма от опорного основание печи
и столба
</% скопление тесел раковинная куча
План стоянки Таируа. Архаический период
(п-ов Коромандел)
мая 1100 г., с четкой локализацией земляных печей, со специ-
альным местом для разделки мяса, местом для изготовления
тесел, раковинными кучами, кучкой обсидиановых отщепов и с
жилищами. Общая площадь стоянки составляла, по-видимому,
около 25 кв. м, что гораздо меньше площади Маунт-Кэмела.
Артефакты, обнаруженные при раскопках на о-ве Северный,
очень похожи на соответствующие изделия с о-ва Южный. Раз-
личия незначительны: так, на п-ове Коромандел для изготовления
рыболовных крючков использовались раковины Cookia sulcata
[777], а в восточной части Ивитини на побережье были распро-
странены блесны с отверстиями, просверленными в середине
[580]. Существуют некоторые различия в форме крючков, воз-
можно связанные с тем, что в водах о-вов Северный и Южный
водятся разные виды рыб. Сланцевые ножи и кварцитовые пла-
стины на о-ве Северный вообще не были известны. Аргиллит из
района Нельсон и с о-ва Д’Юрвиль, несомненно, был знаком жи-
телям о-ва Северный с глубокой древности.
Проблему обмена на о-ве Северный во многом проясняет ана-
лиз найденных при раскопках образцов обсидиана. Пионером ис-
следований, основанных на датировке по накоплению влаги в об-
сидиане, стал в начале 60-х годов Р. Грин [578]. Наибольшего
успеха в выявлении источников обсидиана удалось достичь в
последнее время с помощью методов эмиссионной спектроскопии
435
[598], атомно-адсорбционной спектрофотометрии и пламенной
фотометрии [26], рентгенофлюоресцентной спектроскопии
[1423; 1424] и измерения плотности [1125]. Недавно Г. Уорд
установил, что в северной части о-ва Северный существовало не
менее 45 месторождений обсидиана. Ареально они группируются
следующим образом: в районе Нортленд (Каео и Хуруики), на
о-ве Грейт-Барриер, на п-ове Коромандел, в Роторуа, Мараетаи,
Таупо и на о-ве Мэр.
Раньше других были освоены залежи обсидиана на о-ве Мэр;
этот обсидиан был предметом обмена па о-ве Северный. Затем на-
чалась добыча обсидиана из Таупо, выменивавшегося (в мень-
ших количествах, чем обсидиан с о-ва Мэр) на територпп
вплоть до Блаффа. Обсидиан с о-ва Мэр — лучший на Новой
Зеландии; он имеет характерный прозрачно-зеленый оттенок.
Время открытия других месторождений обсидиана неизвестно;
ясно только, что многие из них начали разрабатываться в клас-
сический период. Виды обмена и его «география» еще ждут ис-
следования. Если обсидиан с о-ва Мэр путешествовал повсюду в
больших количествах, то обсидиан из других месторождений
имел куда меньшее распространение. Обсидиан играл значитель-
ную роль в межплеменном обмене дарами; в классический период
некоторые племена по политическим причинам не могли разра-
батывать месторождения, расположенные в непосредственной
близости от их территории [26]. В целом обсидиан с о-ва Мэр
преобладает во всех ранних памятниках — даже в тех, которые
располагались рядом с другими месторождениями (ср. памятни-
ки на оз. Таупо и о-ве Грейт-Барриер [855; 856]).
Остановимся на внутренней хронологии архаического периода
на о-ве Северный. Для района Окленда Р. Грин предложил вы-
делять три фазы: заселение, освоение и развитие [584]. При
переходе от одной фазы к другой росла степень оседлости, услож-
нялась структура поселков, повышалась значимость культивации
земли и постепенно вымирала авифауна. По мнению Р. Грина,
в архаический период сбор моллюсков в основном велся у скали-
стых берегов, а в классический период — на более богатых пес-
чаных и илистых берегах. Деление Р. Грина принимается далеко
не всеми (см. критику в [615]), но никакой другой хронологии
пока не предложено.
Классический период
Между 1300 и 1500 гг. в области Ивитини существовала куль-
тура, для которой были характерны сооружения земляных укреп-
лений, широкое распространение ям-хранилищ для батата и
своеобразный набор артефактов. Несколько позже эта культура
проникла и в область Ваэнгануи. По-видимому, границей террито-
рии этой культуры служила область культивации батата. Сви-
детельства о ее распространении в Те Вахи Поунаму относятся
436
лишь к концу XVIII в., когда уже весьма ощутимым было евро-
пейское влияние, сказывавшееся, в частности, во введении обыч-
ного картофеля.
Новая культура, о которой идет речь,— это зародившаяся в
Ивитини классическая маорийская культура. Ивитини и Ваэнга-
нуи очень сходны в культурном отношении, но около 80% всех
классических памятников находятся в Ивитини, где земли более
плодородны. Высокая степень сходства памятников этого периода
показывает, что классическая культура распространялась из од-
ного источника.
Что определило развитие и распространение классической
культуры? Ни один из новозеландских памятников, известных
археологам, не позволяет ответить на него однозначно. Конечно,
оба периода — архаический и классический — имеют общие чер-
ты. Это и навыки зимнего хранения батата, и способ изготовле-
ния отдельных видов орудий. Но различий куда больше, и их
нельзя ни свести к простой адаптации, ни объяснить новыми
внешними миграциями.
Мне кажется, что, несмотря на ряд черт, безусловно объеди-
няющих архаический и классический периоды, между ними име-
лись и существенные различия. Но территория, на которой на-
чался переход от одной фазы к другой, археологически не
изучена. По-видимому, культура классического периода распрост-
ранилась вследствие внутренних миграций населения и завоева-
ний — этот путь более вероятен, чем путь культурной диффузии
нового и предположительно более привлекательного образа жиз-
ни (каковым, кстати, классический образ жизни мог и не быть).
Все эти предположения отнюдь не оригинальны. Еще в
1956 г. Э. Шарп писал, что предания о «флоте» отражают исто-
рию внутренних миграций населения Новой Зеландии [1210].
Л. Граубе и Д. Симмонс, развивая эту мысль, недавно высказа-
ли мнение, что предания о «флоте» повествуют о внутренних
миграциях населения с территории современного Нортленда в
прибрежные районы Ивитини, расположенные к югу от Окленда,
т. е. в Таранаки и район залива Пленти. Д. Симмонс говорит о
трех отдельных миграциях. Первую (около 1300 г.) он связыва-
ет с террасными земляными укреплениями, вторую (около
1450 г.) — с земляными укреплениями, обнесенными круглым
рвом. Третья миграция, как он считает,— это перемещения не-
скольких групп населения, также происходившие между 1300 и
1450 гг. [1246; 1247]. Д. Симмонс соотносит предания о родона-
чальниках племен, приплывших на отдельных лодках, с проис-
хождением племен Ивитини классического периода, и его идеи,
несомненно, заслуживают серьезного внимания. Кстати, все ис-
следованные маорийские укрепления относятся именно к класси-
ческому, а не к архаическому периоду и датируются временем
после 1300 г.
Выводы Л. Граубе очень близки к заключениям Д. Симмонса
[619]; он также предполагает, что распространение классической
437
культуры шло с северо-востока Нортленда, и связывает его с
преданиями о лодках «Таинуи» и «Те Арава». В XV в. проис-
ходят основные перемещения населения; все прочие предания о
«флоте» описывают именно этот период. Особо следует выделить
перемещение племен ава с северо-запада Нортленда в Таранаки
и в район залива Пленти: по мнению Л. Граубе, только в этих
трех местах встречаются характерные укрепления, обнесенные
кольцевым рвом [618; 619; 620].
Гипотезы Л. Граубе и Д. Симмонса о том, что между 1300 и
1500 гг. произошли существенные перемещения населения из
Нортленда на юг и юго-восток острова, кажутся весьма убеди-
тельными и правдоподобными.
Артефакты, характерные для классического периода
Артефакты классического периода известны и по описаниям
первых путешественников (о коллекции, собранной во время пер-
вого плавания Дж. Кука, см. [1222]), и по материалам му-
зейных коллекций; археологические раскопки последнего времени
во многом расширили имеющиеся у нас материалы и позволили
уточнить многие датировки, что очень существенно. Подробный
анализ артефактов классического периода впервые сделан
Дж. Голсоном [537; 539]. В настоящее время сдвиги, сопровож-
давшие переход от архаики к классике, кажутся довольно резки-
ми, но следует иметь в виду, что будущие находки смогут под-
твердить постепенность многих изменений. Некоторые предметы
материальной культуры классического периода были изготовлены
из природных материалов, встречающихся в заболоченных мест-
ностях; другие известны лишь по коллекциям первых этнографов.
В этих случаях выяснить их архаические прототипы, как прави-
ло, не удается.
В классический период существенно изменились тесла: для
архаического периода было характерно их многообразие, для
классического — преобладание тесел типа 2В (бесчерешковые,
отполированные по всей поверхности); полностью исчезли ору-
дия ритуального назначения, замечательные образцы которых об-
наружены в погребении в Уаирау-Бар. Стандартизация и массо-
вое производство тесел типа 2В на Новой Зеландии относятся к
тому же времени, когда в Центральной Полинезии преобладаю-
щими стали тесла типа ЗА. Как материал для изготовления те-
сел все чаще начал использоваться нефрит.
Изменился и рыболовный инвентарь (так же как на о-ве
Южный), цельные крючки были вытеснены составными с зазуб-
ренным жалом [1225]. Практически исчезли архаические гарпу-
ны и крючки с блеснами. Правда, в коллекциях этнографов пред-
ставлены деревянные крючки с вставкой из раковины и раковин-
ной блесной, на которые ловили каховаи, но при раскопках
таких крючков пока не обнаружено. Широкое распространение
438
Изделия классического периода: а - тесло (тип 2В, по Р. Даффу); b - ка-
менный пест для обработки дикого льна; с - каменное грузило рыболовной
сети; d—f - ручные палицы из камня или китовой кости (пату, вахаика и
котиате); g — костяная булавка для плаща; h — хеи-тики из гагата (неф-
рита) ; i - поющая раковина; / - костяной штамп для нанесения татуиров-
ки; к - подвески из китового зуба (реи-пута); I - деревянная или костяная
флейта; т - носовая флейта из камня, дерева или кости; п - двусоставной
рыболовный крючок (деревянная блесна, костяной наконечник); о, р-
костяные наконечники копий для охоты на птиц; q — приманка для ловли
каховаи (полоска, вырезанная из раковины Haleotis, прикреплена к дере-
вянной блесне; наконечник костяной); г-приманка для ловли барракуды,
укрепленная на деревянной блесне с костяным наконечником
получила ловля рыбы сетью (сети достигали длины 900 м)
[75, т. 1, с. 444].
Заметные изменения произошли в стиле украшений. Единич-
ные подвески, которые носили на шее или в ушах, вытеснили
ожерелья. В самом конце архаического периода внезапно исчезли
цилиндрические пронизки и подвески в виде зубов кашалота.
Классические украшения делались из кости, зубов кашалота
или из нефрита; в этнографических собраниях особенно часто
встречаются подвески реи-пута из зубов кашалота и хеи-тики из
нефрита. Еще Дж. Кук и Дж. Банкс видели эти украшения на
маори. Хеи-тики, наиболее известные по собраниям XIX в., не-
редко делались из старых нефритовых тесел, вышедших из упот-
ребления после введения металлических орудий [1275; 616].
Еще одну значительную группу артефактов классического пе-
риода составляют палицы, в особенности пату — палицы лопато-
образной формы. Лопатообразные палицы, изготовленные из
нефрита, назывались мере, вырезанные из китовой кости и укра-
шенные резьбой — котиате и вахаика. Резким ударом пату мож-
но было мгновенно снести полголовы. Возможно, именно бой на
пату наблюдал в 1772 г. лейтенант Ру; один из соперников ли-
шился верхней части черепа до самых глаз [932, с. 395].
В классический период появились такие виды деревянного ору-
жия, как палицы таиаха, тефатефа, поуфенуа, неизвестные в
архаический период (ср. [1; 92]). Из архаического периода до
нас дошли только простые пату из китовой кости [1, с. 69—72].
Подобные же палицы найдены в Ваитоотиа на о-вах Общества;
возможно, что на Новой Зеландии, о-вах Чатем и на о-ве Пасхи
представлена без каких-либо особых изменений исходная ранне-
восточнополинезийская форма оружия. Однако обилие военных
укреплений и многообразие типов оружия, характерные для мао-
рийской классики, несомненно, свидетельствуют о подъеме воен-
ного духа, гораздо менее выраженного в архаический период.
Чисто классическими, не имеющими прототипов в архаике,
являются музыкальные инструменты (флейты и «поющие рако-
вины»), известные преимущественно по этнографическим собра-
ниям. Отсутствие прототипов может объясняться исключительно
неполнотой имеющихся археологических данных. Несколько лет
назад в болотистой местности возле мыса Каури, неподалеку от
Тауранга (район зал. Пленти) [1217], У. Шоукросс обнаружил
уникальный набор деревянных гребней — 330 фрагментов, со-
ставляющих не менее 187 целых гребней [1216; 1217]; гребни
были спрятаны в небольшом, выложенном досками тайнике на
краю болота; освящение гребней, несомненно, связано с маорий-
ским культом человеческих голов. Там же обнаружено более
13 тыс. обсидиановых отщепов, которые, видимо, служили для
нанесения насечек или для обрезания волос; некоторые из отще-
пов были завернуты в ткань, вложены в калебасы или в деревян-
ные сосуды. Исследования показали, что гребни с закругленным
верхом появились позже гребней, ограниченных сверху прямой
440
линией, хотя в целом никаких резких переходов от одного стиля
к другому не наблюдается. На нескольких гребнях искусно вы-
резаны человеческие лица, но большинство либо никак не офор-
млено, либо украшено нарезками или шишечками, образующими
абстрактный узор. Любопытно, что никаких хронологических
различий в манере украшения гребней проследить не удается:
наиболее изысканно украшенные гребни — свидетельство индиви-
дуального мастерства, а не смены стиля.
Коль скоро зашла речь о гребнях, следует сказать и о других
деревянных изделиях классического периода. Конечно, до наших
дней дошло очень немногое; тем не менее находки на дне озер
Хорофенуа (возле Левина) и Уаикато (Мангакауре), а также
этнографические коллекции [1; 99] позволяют судить о класси-
ческих деревянных изделиях, среди которых великолепные образ-
цы резьбы по дереву, земледельческие орудия, сосуды, оружие,
лодки и весла, ограды, опорные столбы, балки жилых домов,
ящики для погребений, рукояти тесел, ножей и резцов, черенки,
составных рыболовных крючков, колотушки, которыми отбивали
корневища папоротника, и многое другое.
Маорийское искусство резьбы по дереву, в котором столь важ-
ное место отводилось орнаментам в виде завитков и спиралей,
практически не имеет параллелей во всей остальной Полинезии
(только изображения людей у маори ничем не отличаются от
прочих полинезийских). Ранее предполагалось, что сходные мо-
тивы можно выделить в искусстве Китая и Британской Колумбии
[697, 698; 35], но сейчас кажется все более вероятным, что мао-
рийская техника — результат внутреннего развития. Недавно
Д. Мид высказал предположение, что характерный маорийский
стиль развивался в начале классического периода и, возможно,
был связан с осознанием нового общественного порядка п новых
форм землевладения [969]. По мнению Мида, архаический стиль
должен напоминать стиль керамики лапита, для него характерны
те же декоративные пояски-полоски, только больше завитков.
Наиболее известный образец архаического стиля резьбы по де-
реву — дверная притолока, найденная в болоте в местности Каи-
таиа; по стилю она во многом перекликается с так называемыми
«шевронными подвесками», тоже возводимыми к архаике.
На о-ве Северный, видимо, нет архаических наскальных ри-
сунков; все немногочисленные изображения лодок и спиралевид-
ные узоры восходят к классическому периоду.
Существенно отличаются от архаических классические погре-
бения. Простых общинников хоронили в скрюченном положении
в земле, а для знатных людей устраивали вторичные погребения
в пещере. Вторичные потаенные погребения естественны для об-
щества, где враги покойного могли предать его кости поруганию,
скажем пустив их на изготовление рыболовных крючков. В клас-
сический период появились дощатые ящички для костей;
в Нортленде такие ящички украшались резьбой. Замечательный
образец пещерного погребения был обнаружен недавно на остров-
441
ке на оз. Хауроко, которое лежит на крайнем юго-западе о-ва?
Южный [1244; 1385]. Погребение сохранилось именно благодаря
такой территориальной удаленности и изоляции. Там найден
скелет женщины, захороненной в сидячем положении на носил-
ках из палок. Сохранился окутывавший тело плащ из льняной
ткани, отороченный птичьими перьями и украшенный собачьим
воротником. Погребение восходит в XVII в. и, строго говоря, не
относится к классическому периоду. Тем не менее способ захоро-
нения можно считать типичным для позднейшего периода до-
истории маори.
Более известна маорийская техника мумификации татуирован-
ных голов — изначально этой чести удостаивались только вожди
и прославленные воины (лишь они имели право татуировать
лицо). После 1815 г., когда татуировка перестала быть привиле-
гией вождей и когда на Новую Зеландию стало проникать все
больше европейских скупщиков экзотических редкостей, искусст-
во это утратило свой былой смысл [1040].
Поселения и хозяйство классического периода
Если об архаических поселениях можно сказать лишь, что
они были разной величины и не имели оборонительных укрепле-
ний, то о классических известно куда больше. Земляные укреп-
ления (па) заметно выделяются на фоне ландшафта, их площадь
нетрудно измерить. Па были, по-видимому, ключевыми элемента-
ми структуры классических поселений Ивитини и Ваэнгануи;
к ним примыкали небольшие неукрепленные сезонные поселки,
где размещались временные жилища, хранилища для батата, на-
коплялись раковинные кучи и другие следы пребывания и дея-
тельности человека 4.
Классификация па предлагалась рядом ученых; новейшая и
наиболее полная принадлежит Л. Граубе [619], по мнению кото-
рого на Новой Зеландии было от 4 тыс. до 6 тыс. па (большин-
ство находилось на территории Ивитини). Внутренняя площадь
укрепленных поселений (включая террасные) была различной —
от 0,1 до 50 га. В наиболее удобных местах на 1 кв км прихо-
дилось одно укрепление, а иногда и больше. В зависимости от
типа оборонительных сооружений Л. Граубе делит их на три
типа: террасные па; па на мысах, огороженные коротким попе-
речным рвом; па, обнесенные кольцевым рвом.
Первый тип объединяет довольно разнородную группу укреп-
лений, поднимающихся по склонам холмов ступенчатыми терра-
сами. Крупнейшее па этого типа — Отатара в районе зал. Хок;
его площадь чуть меньше 50 га. Много замечательных террасных
па было вырублено в склонах потухших вулканов в районе совре-
менного Окленда. Происхождение этих па не совсем ясно; первые
путешественники ничего не говорят о них в своих описаниях, и,
возможно, далеко не все из этих памятников действительно но-
сили оборонительный характер. При раскопках таких террас
442
обнаружены хранилища батата и следы жилищ. Возраст и про-
исхождение их неизвестны; по всему острову Северный их встре-
чается немало, и Л. Граубе считает, что их появление было свя-
зано с образованием более крупных поселений в самом начале
классического периода [615, с. 95], но это предположение еще
не получило подтверждения. Как уже говорилось, Д. Симмонс
связывает эти па с первой из постулируемых им миграций, но и
ее нельзя считать окончательно доказанной.
Совершенно очевидно, что расположение крепостей второго
типа зависело не от культурных, а от топографических факторов.
Узкие и крутые мысы легко было защитить небольшим рвом или
несколькими рвами и насыпями. Па второго типа встречаются и
в Ивитини, и в Ваэнгануи; как правило, они невелики и хорошо
укреплены. Наиболее подробные описания, сделанные в XVIII в.,
дают представление именно о таких па. Дж. Кук и Дж. Банкс
описали в 1769 г. па в Меркьюри-Бей, а в 1772 г.— в Бей-оф-
Айленс.
Дж. Банкс насчитал 20 внутренних огороженных палисадов,
к каждому из которых примыкало от 1 до 14 домов. Примерно
0,2 га внутри крепости были засажены тыквами-горлянками и
бататом.
Сохранилась карта того времени, на которой показан план
крепости, описанной Ру (карта воспроизведена в [794; 797; 614]).
Подступ к рву скрыт внешним палисадом, сам ров защищен бое-
вой площадкой, входы в крепость расположены весьма хитроум-
но. На открытой внутренней площадке крепости (марае) находи-
лось подобие арсенала и стоял дом вождя, в котором также хра-
нилось оружие. На краю па помещались сушилки для корневищ
папоротника и отхожие места; последние повсеместно встречают-
ся в поселках классического периода на Новой Зеландии, но ни-
где за ее пределами не известны. Возможно, карта, о которой
идет речь, не совсем точна, ибо, по другому описанию, относя-
щемуся к тому же времени, в центре па располагались также
хранилища для пищевых продуктов и сетей. Любопытно, что ни
Кук, ни Ру ничего пе говорят о хранилищах для батата, которых
они просто не заметили.
В последние годы были проведены раскопки ряда па второ-
го типа; наиболее интересные результаты получены Э. Фокс при
раскопках укрепления Тиримоана в районе зал. Хок, где обна-
ружены дом площадью 11,8X4 м, подземные хранилища для
батата и два слоя укреплений [470].
Третий тип в классификации Л. Граубе — па, укрепленные
кольцевым рвом и валом. Обычно они располагались на прямо-
угольной, специально расчищенной площадке (в более холмистых
местностях — на террасах), окруженной как минимум с двух
сторон защитным рвом и валами. Иногда в наиболее опасных
местах устраивались двойные укрепления. Па этого типа никогда
не занимали площади более 2 га. Из всех новозеландских па они,
пожалуй, самые характерные, и в их устройстве более сильно
443
Две боевые площадки, реконструированные
. на основании раскопок крепости Отаканинп
(бухта Каипара)
сказалось действие человеческого фактора: люди сознательно
укрепляли свои поселения, а не просто использовали особенности
ландшафта.
О па третьего типа довольно много известно по раскопкам,
в особенности в районе бухты Каипара [90; 92; 929] (укрепле-
ния Отаканинп и Уаионеке) и Тауранга (укрепление Каури-
Пойнт) [17; 543]. Па Отаканини занимает площадь 1,8 га на не-
большом острове в южной части бухты Каипара; предварительное
террасирование и сооружение хранилищ для батата началось
здесь еще в XIV в. Около 1500 г. укрепленная территория была
разделена на внутреннюю крепость и прилегающий вспомога-
тельный участок. Крепость была защищена массивной боевой
площадкой, устроенной на искусственном откосе; опорные стол-
бы площадки были на 2 м врыты в землю. В XVI в., вероятно
с появлением здесь новых племен (нгати-фатуа), укрепления
были перестроены: крепость обнесли рвом и валом, на котором
устроили уже две боевые площадки. Во внутренней части крепо-
сти раскопок не проводилось, но по большим раковинным кучам,
расположенным за оградой, можно сделать некоторые предполо-
жения о хозяйственной жизни па. По-видимому, оно было засе-
лено круглый год, но сезонная численность населения в нем была
различной.
444
Укрепление Каури-Пойнт устроено почти так же. В раннем?
слое (около XIV в.) обнаружены остатки древних огородов и не-
скольких ям-хранилищ. Чуть позже им на смену пришли про-
стые террасы. Затем вокруг был сооружен ров, защищавший па
с двух сторон (с двух других сторон укрепление было защищено
скалами). Позже рвы заполнились раковинными кучами; но с
появлением новой угрозы, видимо, был создан новый ров с при-
легающим валом, охватывавший лишь половину прежней терри-
тории. Затем укрепление было обнесено еще одним рвом —
со стороны, откуда скорее всего и следовало ждать нападения.
Во внутренней части па располагалось множество сообщавшихся
погребов-хранилищ. У. Амброуз считает, что в определенные пе-
риоды времени па представляло собой просто укрепленное место
для хранения припасов [17].
В Уаионеке обнаружено еще одно сходное укрепление, пер-
вый, большой ров вокруг которого был выкопан, вероятно, около
1600 г., а второй, меньший,— во время первых контактов с евро-
пейцами. Из всех этих данных явствует, что террасные укрепле-
ния предшествовали рвам и валам и что в позднейшее время
площадь па стала значительно меньше. Однако это не дает осно-
вания делать заключения ни об изменениях численности насе-
ления, ни об интенсивности военных действий.
До сих пор речь шла о па, расположенных на суше. Помимо
них на озерах и в заболоченных местностях (Уаикато, равнины
Хаураки, оз. Хорофенуа) сооружались необычные и в археологи-
ческом отношении о^ень интересные укрепления. Вот что писал
в 1872 г. Р. Тейлор с сооружениях на оз. Хорофенуа: «Сначала
в дно озера вгоняли длинные сваи по периметру будущего укреп-
ления, затем внутрь укладывали большие камни, а между ними
насыпали всякий мусор и щебень. Поверх всего этого шли чере-
дующиеся слои глины и гравия. Когда сооружение это достигало-
необходимой высоты, на нем ставили дома, а всё па окружали
обычным ограждением» [1358].
Реконструкция жилого
дома, сделанная на осно-
вании раскопок в районе
оз. Мангакауаре
445
Самые большие па такого типа (их описания см. также в
[1; 1225; 1361]) встречаются в Уаикато. Строились они чаще
всего на болотистых берегах небольших торфяных озер и зани-
мали обычно площадь менее 0,5 га; опорные сваи их уходили в
глубину до 3 м. Основание представляло собой слои песка (при-
везенного из других местностей) и глины, перемежавшихся слоя-
ми мусора (угля, раковин, разлагавшихся растительных остат-
ков). Ограждения — они сохранились, несмотря на болотистую
местность,— состояли из нескольких (самое большее — шести)
параллельных рядов заборов или валов, располагавшихся с той
стороны, откуда ожидалось нападение.
Такие па раскопаны по берегам озер Нгарото [1219] и Ман-
гакауаре [90; 99], причем для памятника у оз. Мангакауаре
можно реконструировать план укрепления. Оно стояло на забо-
лоченном краю озера и занимало около 0,2 га. Его укрывали
массивные бревенчатые частоколы, вкопанные в землю на глуби-
ну 3 м, а со стороны берега, т. е. в наиболее слабом месте,
стояли двойные укрепления. В этом па явно происходили какие-
то военные действия. При раскопках внутренней территории па
обнаружены обломки оружия и украшений, а также человече-
ские костп (последние могут быть свидетельством ритуального
каннибализма). Кто победил в том сражении — осажденные или
нападавшие, неизвестно.
Внутри этого па находилось марае, функционально схожее с
марае, описанным лейтенантом Ру. В открытой части па находи-
лись очаги, а полукруг из шести, а может быть, и более домов
примыкал к ограждению крепости со стороны озера. Лучший из
этих домов (6X2,2 м) был построен из досок (сохранившихся в
озерных отложениях) и был, вероятно, покрыт соломой. Стропи-
ла крыши соединялись с несущими столбами врубкой «в обло».
хорошо описанной в этнографической литературе [446]; конец
шипа при этом не обрезался. Другие дома были меньше; возмож-
но, различались легкие летние дома из стволиков древовидного
папоротника и тонких досок, с льняными циновками на полу,
и зимние — с толстыми стенами, многочисленными очагами, да-
вавшими необходимое количество тепла, и подстилками из валеж-
ника и веток на полу.
Такое сезонное деление жилищ подтверждается анализом по-
требляемых ягод и семян; однако оно не было абсолютным —
скорее, интенсивность использования тех или иных жилищ меня-
лась в зависимости от времени года.
Стоянка Мангакауаре была заселена круглый год, но летом
часть населения покидала ее, отправляясь возделывать батат п
папоротник или ловить рыбу и добывать продукты моря (пример-
но за 40 км от стоянки). Обнаруженные на дне озера разнооб-
разные изделия из дерева свидетельствуют о широком круге
занятий населения па. В подобных па, разумеется, нельзя обна-
ружить ни погребов-хранилищ, ни оборонительных рвов; в этом
отношении они непоказательны.
446
Рассмотрим теперь поселения классического периода в целом.
На о-ве Северный классические поселения были распространены
на более обширной территории, чем архаические; и хотя боль-
шинство поселений по-прежнему располагалось в пределах деся-
тикилометровой прибрежной полосы, были освоены и некоторые
внутренние районы, например Уаикато и Роторуа. В структуре
поселений па выполняли разные функции: одни служили центра-
ми племен и племенных союзов, другие представляли собой про-
сто небольшие укрепленные хутора; в одних жили круглый год,
другие же служили просто укрепленными хранилищами припа-
сов. Различались па и по местоположению; самые большие на-
ходились среди плодородных полей и возле больших бухт, бога-
тых рыбой и моллюсками. На территории многих па обнаружены
огромные раковинные кучи — свидетельство того, что в рационе
жителей этих укреплений преобладали морские продукты — в от-
личие от рациона архаического периода, когда в хозяйстве су-
щественную роль играли лесное собирательство и охота на птиц.
Возможно, па были укрепленными центрами, в которые сте-
калось в случае холодов или опасности население, обитавшее в
обычное время в мелких сезонных поселках, разбросанных по
большой территории. Одна или несколько семей могли занимать
План и разрез хранилища
батата в крепости Танифа
(Уаикато), реконструкция
447
в течение ряда сезонов стоянку на берегу озера или хутор,
в котором стояли жилые дома и погреба-хранилища, иногда на-
ходились своеобразные мастерские, а также погребения. Хутора
такого типа, расположенные на небольших террасах, были обна-
ружены не так давно на холме Хэмлин неподалеку от современ-
ного Окленда [323] и на о-ве Мотутапу в заливе Хуараки [324;
328; 864; 865].
Многие районы Ивитини изобилуют такими мелкими посел-
ками; до недавнего времени считалось, что обнаруженные там
ямы — это следы подземных жилищ.
Первые европейцы, побывавшие на Новой Зеландии, ничего
не пишут ни о ямах, служивших подземными хранилищами,
ни о ямах-жилищах. Этнографические же данные подтверждают,
что еще относительно недавно маори пользовались большими пря-
моугольными и колоколообразными подземными хранилищамп.
Прямоугольные ямы, достигавшие до 10 м в длину, иногда
имели крышу, опиравшуюся на ряды стоек, с коньком и ската-
ми; последние уходили концами в землю. Крышу утепляли, за-
сыпая толстым слоем грунта. Несомненно, столь крупные ямы
могли служить жилищами; в некоторых обнаружены даже очаги.
Исследуя большой, не защищенный никакими укреплениями
комплекс таких сооружений в Каури-Пойнт, Р. Грин пришел к
заключению, что ямы могли служить и хранилищами съестных
припасов, и жилищами [577].
Последующие раскопки, однако, не подтвердили предположе-
ний о подземных жилищах маори; по данным У. Амброуза, ямы
представляли собой именно погреба-хранилища, а очаги в них
устраивали для ежегодного окуривания против плесени [17; 18].
После окуривания из очагов выгребали угли и золу и заполняли
их глиной. В качестве рабочей гипотезы можно выдвинуть пред-
положение, что ямы, в которых, кстати, иногда находят только
жилой мусор, могли служить временными жилищами уже после
того, как переставали быть хранилищами. Э. Фокс, автор объеми-
стого труда, посвященного маорийским подземным сооружениям,
также считает, что они были в основном хранилищами [469].
Любопытно, что в больших погребах иногда сбоку устраивались
маленькие закрома, в которых, видимо, хранились семенные
клубни.
На о-ве Северный (особенно на плодородных вулканических
почвах современных районов Нортленд и Окленд) сохранились
до наших дней древние подя с выбранными из почвы кусками
лавы, сложенными в кучи или образующими «межевые ограды».
Поля эти очень напоминают гавайские. Там, где в земле не было
камней, не было, естественно, и «межевых оград», но кое-где
сохранились следы дренажных канав. Маори умели поддерживать
плодородие почвы, сжигая на полях валежник.
Из записок первых путешественников известно, что площадь
обрабатываемых земель при одном поселении достигала 280 га.
Земля делилась на небольшие прямоугольные участки; какие
448
именно культуры выращивали на них — неизвестно. Уже тогда
были замечены региональные различия на о-ве Северный. Зал.
Хок описывается как цветущий и мирный край, почти без па,
а не менее богатый район залива Пленти поражал европейцев
обилием укреплений. На п-ове Коромандел и в районе Куин-Шар-
лет-Саундз. имелись крепости, но земля там не обрабатыва-
лась. Дж. Банкс оставил описание святилища в зал. Хок, пред-
ставляющего собой небольшую площадку, выложенную по пери-
метру камнями; внутри площадки на лопате висела корзина с
корневищами папоротника [75, т. II, с. 34]. На Новой Зеландии
не было ничего похожего на восточнополинезийские марае, хотя
кое-где (в особенности в районе Роторуа) встречаются ряды вер-
тикально стоящих камней.
Рассмотрим теперь вопрос о происхождении и фазах разви-
тия культуры классического периода. Пока что все попытки вы-
работать его внутреннюю периодизацию были безуспешны; отно-
сительно внутреннего развития классической культуры единого
мнения нет. Несколько более ясно само происхождение этой куль-
туры. Л. Граубе полагает, что древние маори были вынуждены
покинуть Нортленд и двигаться на юг из-за нехватки расчищен-
ных земель [619]. Недавно Э. Вайда еще раз показал, сколь важ-
ной причиной межплеменных споров был вопрос об обрабатывае-
мых землях [1403; 1405, с. 113]. Поскольку во влажных субтро-
пических лесах Нортленда расчищать земли было весьма нелегко,
сильные племена стремились изгнать своих менее удачливых со-
седей, а те либо двигались на юг, либо принимались за расчистку
новых участков. Л. Граубе исходит из того, что в XIV—XV вв.
происходил интенсивный рост численности населения, который
и стимулировал движение племен из современного района Норт-
ленд на юг. Существенно, что Л. Граубе считает важным факто-
ром не само по себе перенаселение, а нехватку земель, удобных
для обработки. Еще во времена появления на Новой Зеландии
первых европейцев земли Ивитини были покрыты густым лесом.
Возьмись маори за сплошную вырубку лесов, численность их вы-
росла бы еще больше. Но междоусобицы и перемещения на юг
были куда более простым способом поддержания демографиче-
ского равновесия, чем расчистка всех земель.
С 1800 г. наступило время серьезнейших культурных измене-
ний. Изменения эти, уже явно давшие о себе знать к 1840 г.,
связаны с появлением на Новой Зеландии металлических орудий,
мушкетов, новых культурных растений, свиней и, конечно,
с прибытием китобойных судов и миссионерских групп. Наибо-
лее известные ранние описания относятся именно к этому време-
ни, поэтому особенно ценны немногочисленные записи 1769—
1772 гг., на которые мы часто ссылались выше.
।
15 Заказ № 2306
449
Острова Чатем
Эти острова, весьма интересные для историков и археологов,
работающих в Полинезии, были открыты в 1791 г.; тогда на них
в полной изоляции жило около 2 тыс. человек [ИЗО; 1273;
1279]. Они не обрабатывали землю и не знали домашних живот-
ных. На о-вах Чатем никогда не было моа. Жители островов
(мориори) вырубили большую часть лесов и таким образом по-
лучили возможность собирать с довольно больших территорий
урожаи папоротника. Судя по ранним описаниям, у них не было
ни постоянных поселков, ни даже постоянных жилищ: первые
путешественники увидели лишь «беседки» под деревьями. В на-
стоящее время ученые Университета Отаго ведут здесь раскопки,
и, возможно, им удастся обнаружить нечто, напоминающее куль-
туру маори Мурихику. Но даже и в этом случае мориори оста-
нутся в истории как единственные в Полинезии охотники и со-
биратели, полностью отрезанные от внешнего мира.
Острова Чатем были заселены около 1100—1200 гг.; мате-
риальная культура мориори сходна с культурой жителей
о-ва Южный. На о-вах Чатем обнаружены все типы архаических
тесел, цилиндрические пронизки, подвески в виде зубов кашало-
та, ожерелья из акульих зубов, копья и гарпуны. Крючки (цель-
ные и составные) напоминают новозеландские; блесны, по-вйди-
мому, полностью отсутствовали. Судя по всему, о-ва Чатем были
заселены в архаический период с о-ва Южный, а затем после-
довало время длительной изоляции, которая, однако, была непол-
ной (на о-вах Чатем найдены классические тесла типа 2В и два
орудия из обсидиана с о-ва Мэр [859]). Обнаруженный в одном
из памятников двойной ряд вертикально стоящих камней, воз-
можно соотносится с восточнополинезийскими марае5.
Глава XIГ
ПРОБЛЕМЫ
ОЖИДАЮЩИЕ РЕШЕНИЯ
Теперь, когда мы закончили наше путешествие через 2 млн.
лет доистории, не стоило бы пренебрегать последней возмож-
ностью вернуться к основным проблемам, с которыми мы встре-
тились. Ясно, что предстоит еще изучение многих районов,
причем методы исследования будут совершенствоваться. И тогда
наши знания о доисторическом периоде обогатятся. Несомненно,
произойдет это в ближайшем будущем. Однако некоторые осно-
вополагающие проблемы всегда будут возбуждать споры.
Две из этих проблем, взаимосвязанные, касаются распростра-
нения монголоидного населения и австронезийских языков на
значительной части рассматриваемого региона. Это наиболее яр-
кие страницы доисторического прошлого островной Юго-Восточ-
ной Азии и Океании, где оба процесса, хотя и не были идентич-
ными, находились в тесной связи друг с другом. Почему эти
процессы не проходили столь же успешно на Новой Гвинее и в
Западной Меланезии?
Попробуем построить гипотезу, объясняющую успешное рас-
пространение монголоидов и австралоидов. Начнем с того, что
было 40 тыс. лет назад. Исходя из данных, изложенных в гла-
ве I, можно предполагать, что уже тогда на севере Восточной
Азии началась дифференциация предков современных монголои-
дов, а на юге — дифференциация австралоидов. На территории
современной материковой Юго-Восточной Азии эти группы
разделялись популяциями промежуточного типа. Судя по архео-
логическим данным из Северной Евразии, люди позднего плейсто-
цена, в том числе предки монголоидов, были охотниками и соби-
рателями, обитавшими в областях с богатой фауной. Их большая
численность и развитие хозяйства обусловили образование круп-
ных сезонных поселений, в которых возникли зачатки ранжиро-
ванной формы социальной организации. На юге в период оледе-
нения австралоидное население Явы, вероятно, заняло также
зоны лесостепи и саванны с высокой плотностью биомассы,
но данных о каких-либо приспособлениях, обеспечивавших
успешную охоту, пока нет. Видимо, в позднем плейстоцене Ин-
донезию населяли охотники и собиратели; плотность населения
была невелика и так же устойчива, как хозяйственная система.
Если, как считают некоторые исследователи, монголоиды
15*
451
Центрального и Северного Китая успешно вели хозяйство и их
численность постоянно росла, то монголоидные гены отсюда
могли проникнуть в южные популяции. Нет археологических ос-
нований постулировать крупномасштабную миграцию охотников,
пользовавшихся метательным оружием, но можно говорить о
распространении техники пластин и отщепов из Японии на Фи-
липпины и в Восточную Индонезию. Какое-то движение населе-
ния на юг в начале голоцена представляется вполне вероятным.
Отдаленным и неизбежным результатом этого передвижения не-
больших групп населения было сужение ареала кливальной из-
менчивости, лежавшего между монголоидами и австралоидами,
и начало преобладания монголоидов.
В конце плейстоцена вследствие постепенного подъема моря
некоторые, расположенные в низких местах области платформы
Супда были затоплены. Мелководье, которое вообще отличается
высокой плотностью биомассы (рыба, моллюски), позволило лю-
дям, называемым поздними хоабиньцами, перейти к полуоседло-
му существованию, о чем свидетельствуют немногие сохранив-
шиеся с тех пор раковинные кучи. А рост оседлости, как показал
на этнографических данных Д. Хэррис [647], создает тенденцию
к росту населения. У охотников и собирателей большие проме-
жутки между родами обусловлены длительностью кормления ре-
бенка грудью, необходимостью переносить младенцев на болыйие
расстояния, детоубийством. Полуоседлое существование на сильно
сократившейся территории снижало влияние этих факторов,
и дети стали рождаться чаще.
Таким образом, теоретически возможно, что в конце плейсто-
цена в северной части платформы Сунда стала возрастать чис-
ленность клинального населения. Население росло, а суша в ре-
зультате наступления моря сокращалась. 14—7 тыс. лет назад
под воду ушло более 3 млн. кв. км платформы Сунда. На первый
взгляд кажется, что подъем уровня моря на протяжении 7 тыс.
лет происходил слишком медленно, чтобы повлиять на хозяйство
древнего человека, однако следует учитывать три важных мо-
мента. Во-первых, в некоторых местах ширина шельфа Сунда
достигала более 800 км, и даже при равномерном подъеме уров-
ня моря береговая линия могла кое-где сокращаться на 1 км за
6 лет. Во-вторых, этот подъем происходил неравномерно, и в
отдельных областях его скорость могла временно значительно
увеличиваться. В-третьих, северо-восточные части шельфа могли
опуститься примерно на 50 *м вследствие тектонических процес-
сов [633, с. 338], хотя неизвестно, насколько эти процессы
хронологически совпадали с подъемом уровня моря.
Как бы то ни было, остается несомненным, что из-за наступ-
ления моря прибрежное население платформы Сунда должно
было двигаться. Некоторые группы, вероятно, на протяжении
жизни одного поколения меняли места обитания несколько раз.
Не временная ли нехватка земли вызвала относительное перена-
селение и вынудила людей приступить к систематической обра-
452
ботке почвы? Возможно, мы никогда не получим ответа на этот
вопрос, ведь состояние природных ресурсов и плотность населе-
ния в ныне затопленных районах так и останутся неизвестными.
Однако гипотеза о влиянии демографического фактора на разви-
тие земледелия во многих районах мира применима, видимо, и к
Юго-Восточной Азии (см. [96], а также [55, с. 562]).
Если эта гипотеза верна, то Юго-Восточную Азию следует
считать ранним и независимым очагом доместикации растений,
по времени совпадающей, вероятно, с доместикацией злаков в
Западной Азии. Далее, если земледелие затем широко распро-
странилось по материковой Юго-Восточной Азии и Южному
Китаю, вызывая дальнейший рост монголоидного населения,
то пространственный промежуток между монголоидами и австра-
лоидами еще более сузился. К 5000 г. до н. э. архипелаги Юго-
Восточной Азии обрели свои современные очертания, и австро-
незийцы, научившиеся строить совершенные лодки, стали про-
никать через Тайвань на Филиппины и в Восточную Индонезию.
Разумеется, преобладание монголоидного фенотипа у австроне-
зийцев вовсе не означает, что можно отождествлять процессы
расселения австронезийцев и монголоидов. Последние, несомнен-
но, начали распространяться задолго до того, как сформирова-
лась лингвистическая общность австронезийцев, представляющая
хронологически относительно позднее явление.
К концу I тысячелетия до п. э., когда появились железные
орудия и заливное рисоводство, монголоиды, видимо, полностью
заселили Юго-Восточную Азию, а полинезийцы почти достигли
о-ва Пасхи. Однако было бы упрощением объяснить распростра-
нение по Океании монголоидных австронезийцев, исходя исклю-
чительно из роста населения, связанного с земледелием. Еще
недавно на таких крупных островах, как Калимантан и Суматра,
была низкая плотность населения. Было бы неверно не прини-
мать в расчет стремление первопоселенцев открывать неведомые
края, хотя научно это доказать трудно.
В Индонезии и на Филиппинах австронезийские языки одер-
жали убедительную победу. Ведь даже филиппинские негритосы
и недавно обнаруженные на юге Минданао пещерные жители —
тасадаи — говорят на австронезийских языках. Но на Новой
Твинее этого не произошло; там папуасы сохранили свою само-
бытность, австронезийцы же смогли укрепиться лишь кое-где на
северном и юго-восточном побережье. На мой взгляд, лучше все-
го это объясняется тем, что папуасы перешли к земледелию еще
до появления австронезийцев. В результате здесь возникло доста-
точно многочисленное население, способное противостоять про-
никновению пришельцев. Нагорья Новой Гвинеи — географиче-
ский изолят, и это тоже, видимо, сыграло свою роль, как и рас-
пространенная в прибрежных районах Новой Гвинеи малярия.
Необходимо, конечно, объяснить, почему на Новой Гвинее зем-
леделие возникло независимо от Юго-Восточной Азии. Однако
при наличии данных о земледелии в Нагорьях Новой Гвинеи с
453
4000 г. до п. э. мы обязаны считаться с вероятностью независи-
мого развития, даже если это не так просто объяснить.
Еще одна важная проблема связана с происхождением поли-
незийцев. Выше уже отмечалась роль меланезийской культуры
лапита в их формировании, что хорошо увязывается с археоло-
гическими и лингвистическими данными. Недавно У. Хауэллс
выдвинул доводы в пользу раннего продвижения полинезийцев
через Микронезию [754; 755], но мне они не кажутся убедитель-
ными. Как бы то ни было, теперь все понимают, что предков
полинезийцев следует искать среди носителей ранних австроне-
зийских культур островной Юго-Восточной Азии и можно по
крайней мере не тратить время на чтение сочинений о сбивших-
ся с пути египтянах и бледнолицых культурных героях. Однако
остается одна сложность — неувязка археологических и лингви-
стических данных. Археологические данные свидетельствуют о
том, что во II тысячелетии до н. э. предки полинезийцев быстро
переселились из Восточной Индонезии в Полинезию. А в соответ-
ствии с лингвистическими данными полинезийские языки восхо-
дят к единому источнику, который около 3000 г. до н. э. нахо-
дился в Меланезии. Здесь — очевидное противоречие, и надо
надеяться, что в ближайшее время оно будет устранено.
Другая важная проблема, связанная с полинезийцами,— про-
исхождение сложных форм их социальной организации; надо
сказать, что эта проблема актуальна и для Микронезии. В Ме-
ланезии и в островной Юго-Восточной Азии такие системы со-
циальных рангов не встречаются, однако широкое распростране-
ние в Полинезии концепций аристократизма означает по мень-
шей мере их протополинезийскую древность. Возможно, они
были свойственны уже предкам полинезийцев и жителей Восточ-
ной Микронезии, однако мы не знаем, были они принесены из
Юго-Восточной Азии или возникли позже в самой Океании где-то
в области прародины восточных океанийцев. Первое кажется
более правдоподобным, так как на Тайване встречаются социаль-
ные системы, родственные полинезийским.
Некоторые авторы стремились показать, что полинезийские
вождества возникли в самой Океании. Так, Р. Раппапорт считал,
что они были порождены необходимостью совершенствовать сис-
тему управления на небольших островках с плотным и растущим
населением [1119, с. 168]. В пользу этого говорит тот факт, что
на Таити, Гавайях и Тонга, где велика абсолютная численность
населения и высока его плотность, процесс формирования знати
шел особенно интенсивно. Это характерно для всех ранних циви-
лизаций. В такой ситуации возникает нужда в вождях, правите-
лях будущих государств, которые контролировали бы землеполь-
зование, поддерживали порядок, обеспечивали соблюдение зако-
нов и руководили распределением произведенных продуктов.
Однако скептик может спросить, почему же в Меланезии и
островной Юго-Восточной Азии, где не было развитых вождеств,
встречались большие популяции и высокая плотность населе-
454
ния. Дело в том, что относительно эгалитарные общества могут
возрастать до очень крупных размеров, и папуасы Новой Гви-
неи обходятся пока «большими людьми» в качестве распоряди-
телей да системой свободной конкуренции. Поэтому я считаю,
что надо придавать большее значение полинезийской аристокра-
тии, а не высокой плотности населения на мелких островах, хотя
я еще не могу определить это значение.
Указанные проблемы очень важны; для их решения потре-
буется мобилизация всех методов, которыми располагает совре-
менная археология. Несмотря на обширные лакуны в наших зна-
ниях, объем накопленных сведений о культурной истории Юго-
Восточной Азии и Океании уже довольно велик. Но стоит от-
влечься от истории культуры и перейти к изучению самого
процесса развития, ставя вопросы «почему» и «как» вместо «где»
и «когда», как перспективы исследования становятся поистине
неограниченными.
КОММЕНТАРИЙ
Введение
1 Термин «доистория» (prehistory) широко используется в работах за-
падных археологов. Традиционно в западной науке труд историка связывает-
ся прежде всего с изучением письменных источников, а под доисторией по-
нимается период до появления первых письменных источников. Однако
этот термин имеет существенный методологический порок, ибо ведет^ к ут-
рате формационного критерия: к доисторическим причисляются и общест-
ва древнейших людей, и некоторые раннеклассовые общества (например,
в Америке и Африке), если они известны нам только по археологическим
источникам. В советской науке принят термин «первобытная история», ко-
торый относится лишь к доклассовому периоду в развитии общества, при-
чем самая поздняя его стадия, эпоха классообразования, уже не является
первобытной в строгом смысле слова; в советской науке она получила наз-
вание предклассового периода. Именно к этой эпохе относятся развитые
общества бронзового века в Юго-Восточной Азии и предгосударственные
структуры в Полинезии, о которых идет речь в книге.
2 В советской науке Южный Китай принято относить к Восточной,
а не Юго-Восточной Азии. Но по своим физико-географическим и клима-
тическим условиям, особенностям развития на ранних этапах истории эта
территория действительно больше тяготеет к Юго-Восточной Азии.
Глава I
1 Датировка ланьтяньских находок не является строго установленной.
Ясно лишь, что они не древнее 1,5 млн. лет и не моложе 0,5 млн. лет.
2 Недавно китайские исследователи провели новые работы в пещере
Чжоукоудянь, уточнив стратиграфию и получив более надежную хроноло-
гию. Судя по палеомагнитным датировкам, древнейшие останки человека
здесь имеют возраст 460 тыс. лет. В последние годы близкие к синантропу
останки того же возраста были обнаружены на берегу р. Янцзы в провин-
ции Аньхой, а зубы Homo erectus найдены в провинциях Хэнань и Хубэй.
Еще более древняя находка происходит из Юаньмоу в Юньнани, где в
1965 г. были зафиксированы два человеческих зуба. Первоначально счита-
лось, что их возраст - 1,7-1,6 млн. лет. После дополнительных исследова-
ний было установлено, что их древность - 1—0,5 млн. лет. Как бы то ни
было, представители вида Homo erectus были широко расселены по терри-
тории Китая и обладали некоторыми чертами, впоследствии типичными
для монголоидов: лопатообразные резцы, отсутствие третьих моляров на
нижней челюсти и т. д.
3 Вопрос о предках человека современного вида в мировой палеоантро-
пологии окончательно не решен. Известный специалист по палеоантрополо-
гии Юго-Восточной Азии Т. Джекоб считает, что здесь Homo sapiens возник
на основе архантропов (Homo soloensis). Правда, между архантропами и
Homo sapiens в Юго-Восточной Азии сохраняется разрыв в 200 тыс. лет,
456
который еще предстоит заполнить. Зато в Восточной Азии в последние де-
сятилетия были найдены останки палеоантропов, и там между ними и
Homo sapiens, видимо, устанавливается некоторая генетическая связь.
4 Недавно в пещере Цзэнпиянь в Гуанси-Чжуанском автономном райо-
не Китая были найдены останки 18 человек, как будто бы имевших южно-
монголоидные черты. Они датированы концом X тысячелетия до н. э.
А еще раньше, в позднем палеолите, в пещере Тунтяньянь (Гуанси-Чжуан-
ский автономный район) обитали люди, по антропологическому типу зани-
мавшие промежуточное положение между монголоидами и австралоидами.
Аналогичными особенностями отличались и черепа хоабиньцев Вьетнама.
По мнению Н. Н. Чебоксарова, южные монголоиды занимают в таксономии
промежуточное положение между классическими монголоидами и австра-
лоидами. Это согласуется с гипотезой П. Беллвуда о том, что Южный Ки-
тай и северная часть Юго-Восточной Азии были зоной, где обитали пред-
ставители переходных антропологических типов. Вместе с тем в пашей ли-
тературе имеется и иная точка зрения. Так, В. П. Алексеев считает, что
переходные формы возникли относительно поздно в результате смешения
вначале резко различных австралоидных и монголоидных популяций.
5 Радиоуглеродная дата кремации, обнаруженной у оз Мунго,—
30 780±520 лет.
6 Палеоантропологические находки эпохи позднего палеолита в Ав-
стралии пока что немногочисленны, поэтому их интерпретация вызывает
споры. Одни специалисты, и среди них П. Беллвуд, считают, что в этот пе-
риод австралийское население делилось на две группы, одна из которых
отличалась грацильностыо, а другая обладала весьма массивными чере-
пами. В соответствии с этой гипотезой современные аборигены происходят
якобы от смешения представителей указанных групп. Другие исследовате-
ли полагают, что речь может идти лишь о вариативности внутри единого
антропологического типа. Этой точки зрения придерживается, в частности,
П. Браун, который показал, что многие особенности черепа, найденного в
болоте Кау, связаны с его искусственной деформацией. Если же не учиты-
вать связанные с нею изменения, то различия между группами, по мнению
Брауна, будут определяться прежде всего размером черепов, а не морфо-
логией. И «грацильные», и «массивные» черепа морфологически хорошо
вписываются в общую картину вариативности, считает исследователь.
7 В настоящее время археологи-австраловеды считают, что Австралия
была заселена еще на заре позднего палеолита, т. е. 50-40 тыс. лет назад.
8 На Филиппинах южные монголоиды появились в голоцене - 7—
8 тыс. лет назад.
Глава II
1 В долине Кагайян на севере Лусона были найдены стоянки древ-
ностью от 400 до 100 тыс. лет, что свидетельствует о гораздо более раннем
появлении человека па островах Филиппинского архипелага.
2 П. Беллвуд преуменьшает значение находки на горе До, этого древ-
нейшего памятника эпохи палеолита во Вьетнаме. П. И. Борисковский ста-
тистически обработал и описал 825 орудий с горы До и привел веские ар-
гументы в пользу датирования этого памятника ранним палеолитом.
В настоящее время во Вьетнаме известно еще несколько ранпепалеолити-
ческих памятников (Куануен, Танмай, Выонзу и др.).
3 С 1968 г. вьетнамские археологи открыли около 100 стоянок дохо-
абиньского времени, расположенных в основном в провинции Випьфу,
и отнесли их к культуре шонви (33—11 тыс. лет назад). Судя по несколь-
ким погребениям, носители этой культуры обладали негроавстралоидными
антропологическими чертами. Чаще они обитали на открытых стоянках,
реже - в пещерах, где найдено много костей разнообразных животных,
причем не только современного типа, а также раковин моллюсков. Для
культуры шонви были характерны крупные, односторонне, обработанные
галечные орудия. Отщепы и пластинки встречались редко, шлифовка от-
сутствовала. В ряде случаев, например в пещере Конмонг, отложения
457
культуры шонви располагались сразу под хоабиньским слоем. Аналогии
культуре шонви имеются в ряде комплексов Южного Китая и Таиланда.
По мнению вьетнамских археологов, хоабинь генетически прямо связан с
культурой шонви.
4 В целом хоабиньская культура относится к эпохе раннего голоцена.
Несмотря на то что многие более поздние неолитические культуры Юго-
Восточной Азии ведут происхождение от хоабиньской культуры, они отно-
сились к другой эпохе и по облику отличались от классической хоабинь-
ской. Поэтому автор не прав, называя их также хоабиньскими. Наиболее
западный из таких комплексов обнаружен в Даоджали-Хадинге в Северо-
Восточной Индии.
5 В последние годы для хоабиня во Вьетнаме получена серия радиоуг-
леродных дат, позволяющая датировать его 8865-7125 гт. до н. э.
6 По радиоуглероду бакшон датируется 8345-5630 гг. до н. э.
7 Дабут датируется по радиоуглероду концом VI тысячелетия до н. э.
8 Для Куиньвана сейчас есть две радиоуглеродные даты — 2835 и
2780 гг. до н. э. По мнению вьетнамских ученых, этот поселок относится к
одной из археологических культур среднего неолита.
9 П. Беллвуд недооценивает работы вьетнамских археологов, прове-
денные в 60-70-е годы XX в., которые значительно расширили наши зна-
ния о хоабине и бакшоне. В частности, многие из поставленных Беллву-
дом проблем могут быть решены с учетом новых данных, полученных
вьетнамскими учеными.
10 Определения бобовых, как теперь установлено, являются малона-
дежными и требуют проверки. Строгих данных о земледелии в хоабине
сейчас нет.
11 Трактовка пыльцевых диаграмм с Тайваня неоднозначна. Во-первых,
полученные данные могут свидетельствовать не о вырубке лесов, а об из-
менении климата. Во-вторых, выжигание лесов могло осуществляться не
только для нужд земледелия, но и в ходе загонных охот. Древнейшие
даты для шнуровой керамики на Тайване пока что не позволяют относить
ее к периоду ранее IV тысячелетия до н. э. Так что о более раннем появ-
лении неолитического населения на острове можно только догады-
ваться.
12 Вывод автора сомнителен, так как в условиях первичной домести-
кации размеры животных повсюду имели тенденцию к уменьшению, а не
к увеличению.
13 Археологи-австраловеды обычно датируют эту границу рубежом
IV—III тысячелетий до н. э.
14 По современным данным, древнейшие находки костей собак в Ав-
стралии датируются II тысячелетием до н. э., в Юго-Восточной Азии -
концом VI тысячелетия до н. э. (материалы раковинной кучи Дабут).
В более поздний период кости собак были широко представлены во
Вьетнаме на памятниках, относящихся к III-II тысячелетиям до н. э.
Глава III
1 В советской этнографической литературе сиб называют родом, клан-
родом или общиной, а линидж - мелким родовым подразделением.
2 Вопрос о родстве языков мяо-яо с какими-либо другими языками
до сих пор не решен. В эпоху Чжоу и Хань их носители обитали в
основном в долине р. Янцзы и участвовали в создании государства Чу
в I тысячелетии до н. э. Их проникновение на юг произошло лишь не-
сколько веков назад.
3 В англоязычной литературе принят термин «сиамцы», однако здесь
дается более принятый в советской литературе «тайцы».
4 Собаки были завезены к ним из Индии в середине XIX в.
5 Крупные поселки, о которых упоминает автор, возникли на Новой
Гвинее вследствие большой роли в местном хозяйстве рыболовства и до-
бычи саго. Это создавало гораздо более высокий экономический потенциал.
458
чем у других папуасских групп, и служило основой для значительной кон-
центрации населения в отдельных поселках.
6 Вопреки утверждению автора, у маринг также существует институт
«больших людей».
7 Первая классификация мест обитания в горах Папуа-Новой Гвинеи
была разработана К. Ридом в 1954 г. Он выделил два их основных типа:
скопления по 10-15 домов (village) и группы из нескольких домов (ham-
let). Позже эта классификация была принята многими специалистами по
Океании, приводит ее и П. Беллвуд. В настоящем издании первый тип
фигурирует как «поселок», второй — как «хутор», что соответствует тер-
минологии, принятой в советской литературе.
8 Острова Утупуа и Ваникоро входят в группу Дафф и населены поли-
незийцами. Последние обитают и в западной части о-вов Риф.
9 Автор приписывает обитателям Меланезии отношения, свойственные
капиталистическому обществу. Первобытный обмен того типа, о котором
говорит Беллвуд, имел целью не прибыль, а завоевание высокого автори-
тета. Его достигали, завязывая отношения обмена и взаимопомощи с воз-
можно большим числом людей, что было для «больших людей» важней-
шим источником власти.
10 Обмен кула был впервые описан в 20-е годы XX в. польским иссле-
дователем Б. Малиновским, который рассматривал его как статичное и су-
губо первобытное явление. На самом деле уже к началу XX в. данная
система значительно видоизменилась - усилилась ее ритуальная сторона,
причем произошло это не без влияния европейцев. О-ва Амфлетт стали
центром гончарного производства лишь в последние 500 лет. До этого в
данном районе имелись другие, более мощные гончарные центры, а ареал
обмена имел иные границы.
11 Лакатои - местное название лодок. А экспедиции, о которых упоми-
нает П. Беллвуд, назывались хири.
12 Экспедиции хири были сложным мероприятием, требующим суще-
ственных материальных затрат и окруженным строгой системой табу.
Поэтому их инициаторами и руководителями, вопреки утверждению П. Бел-
лвуда, были «большие люди». Даже само участие в экспедициях было до-
ступно далеко не каждому.
18 Говоря о примитивных деньгах, следует подчеркнуть, что строгой
системы цен здесь нет и разные категории денег используются в разных
сферах обмена и выплат.
14 Эта смесь, называемая бетелем, является широко распространенным
в северо-западной части Меланезии наркотиком.
15 Каменные деньги доставлялись на Яп также с Гуама, причем они
ценились в два раза выше, чем каменные диски с о-вов Палау, так как
путь до Гуама в два раза длиннее (до Палау - 250 миль, до Гуама —
500 миль) и привезти их оттуда было сложнее.
16 П. Беллвуд чересчур упрощает идеи М. Салинза. У последнего речь
идет о том, что характер стратификации определяется не только окружаю-
щей природной средой, но и уровнем технического развития. Кроме того,
Салинз считает, что степень стратификации прямо связана с наличием из-
лишков: чем выше уровень технической оснащенности, а следовательно,
чем больше излишков производится, тем чаще и шире их перераспределе-
ние, тем глубже социальная дифференциация.
17 Социальная мобильность в Полинезии была не так велика, как
представляется П. Беллвуду. Место в родственной структуре, особенно
право первородства, являлось здесь немаловажным фактором, изначально
определявшим место индивида в обществе и его образ жизни. Конечно,
человек мог изменить свой родственный статус с помощью таких инсти-
тутов, как брак, адопция, псевдородство и т. д., что давало ему определен-
ные шансы для дальнейшего социального продвижения. Однако это про-
исходило нечасто, и в целом в ряде наиболее развитых районов Полинезии
отмечалась тенденция к превращению знати в настоящую касту.
18 М. Салинз и И. Голдмен, по сути дела, писали об одних и тех же
процессах, хотя акцент делали на разные аспекты. В марксистских иссле-
459
дованиях принято считать, что классообразование было вызвано ростом
производительных сил и совершенствованием производственных отноше-
ний. И то и другое влекло за собой дифференциацию труда, которая и
обусловила раскол общества на классы.
19 В некоторых районах Полинезии практиковался дарообмен, а кое-
где, например на Гавайях, существовало даже некоторое подобие ярмарок,
на которые собирались представители различных общин, специализирова-
вшихся в производстве тех или иных вещей. И все же обмен в Полинезии
не был столь распространен, как в Меланезии. Правда, как пишет сам
П. Беллвуд в главе XI, для Новой Зеландии дарообмен был весьма типи-
чен. Видимо, это - наследие древней полинезийской культуры, для которой
обмен был характерной чертой.
Глава IV
1 Здесь и далее даются оценки на 1977 г.
2 Под термином «конвергенция» объединены два понятия: собственно
«конвергенция», сказывающаяся, в частности, на заимствовании большого
массива материальных грамматических показателей и базовой лексики,
и «языковая интерференция». Процесс, определяемый вторым понятием,
распространен гораздо более широко, нежели собственно «конвергенция»,
примеры которой крайне редки и во многих случаях сомнительны (см.
прпмеч. 9 и 18 к этой главе).
3 Речь идет о списке М. Свадеша.
4 П. Беллвуд формулирует один из главных тезисов неолингвистики.
Прародина обычно действительно может быть локализована в районе наи-
более существенного языкового многообразия, но в таком случае это мно-
гообразие должно быть связано с ранним расхождением языков (точкой
отсчета при этом является праязыковое состояние). Если расхождения меж-
ду языками значительны, однако датируются более поздним временем,
то рассматриваемая территория может быть признана центром позднейшей
(промежуточной) иррадиации, но не исходной прародиной. Подобная си-
туация характерна для Океанйи и островной Юго-Восточной Азии. Для
этих и подобных им регионов существенно также противопоставление ло-
кализации праязыка в наиболее глубоком временном срезе и его локализа-
ции накануне распада. П. Беллвуд не разграничивает эти два состояния.
5 Оценка числа языков, приводимая у всех исследователей, занимав-
шихся данным вопросом, явно завышена; это объясняется тем, что прини-
маются во внимание и при грубой прикидке считаются отдельными языка-
ми диалекты, говоры и даже подговоры одного языка. Кроме того, во многий
классификациях учитываются дублеты лингвонимов.
6 Неизученность истории папуасских языков существенно повышает
риск смешения этнической истории данного региона с его языковой исто-
рией. Датировку 10 тыс. лет следует принимать с большой осторожностью,
поскольку не установлено регулярных соответствий между папуасскими
языками; эта датировка лингвистически голословна. Утверждение П. Белл-
вуда о наличии четко выявленных языковых корреспонденций явно преж-
девременно; есть основания предполагать, что приведенная им датировка
преувеличена и что распад папуасских языков происходил позже (см. так-
же примеч. 8).
7 В русской терминологии принято употреблять понятие «ствол».
8 Вполне вероятно, что папуасские языки также восходят к одному ис-
точнику, который, однако, труднее установить, во-первых, в связи с не-
изучепностью вопроса, а во-вторых, в связи с большей по сравнению с пра-
австронезийским состоянием временной глубиной.
9 Автор не упоминает здесь мелано-папуасских («смешанных») язы-
ков, в которых австронезийская и неавстронезийская лексика в сопостави-
мом соотношении представлена даже в основном списке. К языкам с не-
ясным происхождением относятся языки о-вов Флорес (мангараи, нгад’а,
ли’о и др.), юго-восточнопапуасские маисин, магори, оума и др., языки о-вов
Санта-Крус. Во всех этих языках преобладают папуасские грамматические
460
показатели и существенна меланезийская лексика (до 50—70% списка
М. Свадеша). Каков бы ни был окончательный вывод относительно проис-
хождения этих языков, ясно, что они локализованы в зоне интенсивных и,
возможно, нетипичных контактов.
10 Так называемая индо-тихоокеанская гипотеза.
11 В настоящее время большинство лингвистов признают, по крайней
мере в качестве рабочего варианта, классификационную схему австроне-
зийских языков, разработанную Р. Бластом в конце 70-х — начале 80-х го-
дов:
I. Тайваньские языки, подразделяющиеся на атаяльскую, пайван(ь)скую
и цоу группировки.
II. Малайско-полинезийские языки:
J. Западные малайско-полинезийские языки (условное объединение,
основанное прежде всего на противопоставленности прочим таксо-
нам схемы);
2. Центральные и восточные малайско-полинезийские языки:
а) центральная группа (восточная граница проходит на юге/
в центральной части Молуккских островов),
б) восточная группа, включающая южнохальмахерские и западноно-
вогвинейские языки (с возможным последующим делением) и
океанийские языки.
В схему не включен япский язык, статус которого остается неясным. Пра-
австронсзийский датируется Р. Бластом приблизительно V тысячелетием
до н. э., первое разделение, по его мнению, произошло тысячелетием позже.
12 II. Беллвуд различает преязыковое (pre-Austronesian, pre-Polynesian
и т. д.) и праязыковое (proto-Auslronesian и т. д.) состояния. Поскольку в
русской традиции наиболее принят термин «праязык» (хотя одновременно
существует менее распространенный термин «протоязык»), мы передаем
термины первого типа как «раннее праязыковое состояние», «ранний пра-
язык», а термины второго типа — как собственно «праязык».
13 В принципе структурные различия между языками не могут слу-
жить препятствием для установления соответствии. Исследования П. Бе-
недикта, С. Е. Яхонтова, И. И. Пейроса показали, что обычно односложное
тайское слово соответствует второму слогу австронезийского слова. Имею-
щийся материал, вообще говоря, скуден и несистематизирован, поэтому
трудно сказать, случайны наблюдаемые совпадения или они обусловлены
рапнпми контактами носителей праавстронезийского и пратайского языков.
Оценка временной глубины, приведенная П. Беллвудом, согласуется с
временной оценкой праавстронезийского состояния, однако ничего не дает
для истории австро-тайских контактов.
14 Большое число работ последних лет, в которых рассматриваются
японско-австронезийские сближения, позволяет считать вполне вероятным
наличие в японском языке австронезийского субстрата. Вопрос об австро-
тайском родстве продолжает, как показано выше, оставаться дискуссион-
ным. И. И. Пейрос и С. А. Старостин выдвинули гипотезу о возможных
контактах австронезийских языков с сино-тибетскими.
15 См. примеч. 4 к этой главе.
16 Оценка числа языков, по-видимому, несколько завышена, ибо не-
достаточно изучено диалектное членение языков (ср. примеч. 5 к этой
главе).
17 См. примеч. 11 к этой главе.
18 Упоминаемые структурные различия между языками непоказатель-
ны и неактуальны для истории языков и древних языковых контактов; они
могут быть следствием независимого развития (как, например, в кельтских
языках, где редукция падежной системы, происходящая за счет фонети-
ческих изменений, и утрата или перемещение некоторых грамматических
показателей приводят к резкому изменению порядка слов - от SVO к VSO)
или позднейшей интерференции. Гетерогенность папуасского субстрата,
на которой настаивает автор, также может быть подвергнута сомнению
(см. примеч. 9 к этой главе).
461
19 Работы Э. Поли, опубликованные в 1979—1982 гг., подтверждают опи-
сание ротуманского как языка, составляющего отдельную группу в австро-
незийской семье; по-видимому, на меланезийский субстрат в ротуманском
языке накладывается мощный полинезийский пласт (в языке имеется и
микронезийский компонент).
20 Иногда фиджийский классифицируется как мелано-полинезийский
язык.
21 Тем не менее фиджийская ситуация - наиболее «чистый», показа-
тельный и во многом уникальный случай.
22 Слово «семья» употребляется здесь нетерминологически.
23 Язык ниуэ, судя по его словарю, испытал и более позднее восточно-
полинезийское влияние.
24 В русской литературе встречается также термин «ядерно-полинезий-
ские» языки.
25 Внутренняя классификация восточнополинезийских языков, вероят-
но, неокончательна. Требуются дополнительные исследования, связанные
как с языковой, так и с этнической историей.
2в Мориори - мертвый язык, плохо документированный по сравнению
с другими полинезийскими языками.
27 Относительно заселения Внешней Полинезии действительно много
неясного; однако можно предполагать, что большинство полинезийских
анклавов (особенно в Меланезии) заселялось вследствие множественных
миграций.
28 Классификация микронезийских языков, приведенная П. Беллвудом,
равно как и другие имеющиеся схемы, основана преимущественно на гео-
графическом принципе, который в данном регионе выдерживается сравни-
тельно легко (в Микронезии нет больших островов). Как уже указывалось,
неясен статус япского языка; чаморро, традиционно включаемый в запад-
ноавстронезийскую группировку, может, по мнению ряда исследователей,
быть отнесен и к океанийским языкам. Определение языка науру как изо-
лята во многом объясняется недостатком фактических сведений. Хотя на-
дежных фонетических и лексических соответствий между микронезийски-
ми языками нет, их структурное сходство (грамматические системы) впол-
не очевидно.
29 Автор коротко пересказывает широко распространенную в 70-е годы
негативную точку зрения на лингвистическую сторону классификации
И. Дайена, останавливаясь в основном на его исторических выводах. С на-
коплением фактов об отдельных языках и языковых группах критический
пыл противников И. Дайена несколько спал. Приводимая в коммент.
11 к этой главе схема Р. Бласта во многом согласуется со схемой И. Дайена.
Глава V
1 Сообщения о находке в Перу в пещерах каньона Чилька батата, от-
носящегося якобы к VIII тысячелетию до н. э., малонадежны. Древнейшие
бесспорные находки культурного батата на побережье Перу датируются
второй половиной III тысячелетия до н. э.
2 Теперь установлено, что разведение чумизы началось в долине Хуан-
хэ в дояншаоскую эпоху в VI тысячелетии до н. э.
3 Хронология этих поселков остается спорной, и, судя по новым дан-
ным из Таиланда, нет оснований считать, что они возникли ранее конца
III тысячелетия до н. э. В островной части Юго-Восточной Азии рис по-
явился не позднее рубежа I в. до н. э. и I в. н. э., о чем свидетельствует его
находка в пещере Улулеанг на о-ве Сулавеси. Но скорее всего рисоводст-
во возникло здесь намного раньше, так как, по лингвистическим данным,
развитое рисоводство наблюдалось еще у протоавстронезийцев.
4 Теперь установлено, что древнейшие террасы, обнаруженные на
о-ве Анейтьюм, не предназначались для ирригационного земледелия, кото-
рое возникло там лишь в последние 1000 лет. Сколько-нибудь надежных
данных о более раннем появлении ирригации в Океании пока нет.
462
5 Судя по последним археологическим данным, террасное земледелие
распространилось в островной части Юго-Восточной Азии лишь в послед-
ние 500 лет. Но в лексике общезападноавстронезийского языка, который
распался на рубеже III и II тысячелетий до н. э., имелись такие термины,
как «дамба» и «желоб для орошения». Это дает основание предполагать,
что ирригационное земледелие возникло в островной части Юго-Восточной
Азии 4 тыс. лет назад. Тогда же, по мнению некоторых археологов, оно
могло появиться н в материковой части Юго-Восточной Азии.
6 Недавно на севере Лусона были изучены земледельческие террасы
XVI-XVIII вв. н. э.
7 Древнейшие надежные находки костей динго в Австралии датируют-
ся II тысячелетием до н. э. В это же время собаки впервые попали и в
Океанию. В Юго-Восточной Азии дикие предки собак отсутствовали. Они
появились там либо из Индии, либо из Восточной Азии.
8 Как теперь установлено, древнейшие домашние быковые в Таилан-
де были представлены не зебу (Bos indicus), а гаялами, т. е. одомашнен-
ными гаурами, или балийским скотом, происходящим от бантенга.
Глава VI
1 Керамика с налепным орнаментом, сходная с древнейшей керами-
кой Японии, сейчас обнаружена в Южной Корее. На древнейших местных
неолитических памятниках, относящихся к VI тысячелетию до н. э., это
наиболее распространенный тип керамики. В СССР в нижнем течении Аму-
ра недавно раскопан поселок Гася, где древнейшая керамика датируется
концом XII тысячелетия до н. э.
2 Связь этой раковины с поздненеолитическим слоем, где обнаружена
керамика, остается неясной. Вместе с тем недавно в Гуанси-Чжуанском
автономном районе в пещере Цзэнпиянь был изучен слой с оббитыми и
шлифованными каменными орудиями, а также красной керамикой со шну-
ровым и резным орнаментом. Слой датируется 9040 г. до н. э. Стратиграфи-
ческая картина в пещерах Сяньжэньдун и Цзэнпиянь сложна. Тем не
менее, по мнению ряда археологов, нижние слои этих стоянок можно от-
носить к раннему неолиту, синхронному бакшону Северного Вьетнама.
3 В последнее время на основании этих находок Чжан Гуанчжи выде-
лил культуру дапэнкэн, предшествующую появлению развитых рисоводов
на о-ве Тайвань. Датировка этой культуры остается неопределенной,
но скорее всего речь идет о IV - середине III тысячелетия до н. э. Пока нет
прямых доказательств, что ее носители занимались земледелием. И уж сов-
сем нет.никаких оснований говорить о земледелии на Тайване И тыс. лет
назад. Сейчас на побережье Южного Китая идут раскопки раковинной
кучи Фуготунь, датированной по радиоуглероду 4360-3510 гг. до н. э. Там
обнаружена уже развитая керамическая традиция. Предполагается, что
носители этой культуры дали начало культуре дапэнкэн на Тайване.
За Более ранними неолитическими памятниками являются бакшонские
стоянки на севере Вьетнама, где были обнаружены и шнуровая керамика,
и топоры с подшлифованными лезвиями.
4 В настоящее время китайским ученым удалось обнаружить более
древний дояпшаоский пласт культур крашеной керамики (Лаогуаньтай,
Пэйлиган, Цпшань), имевших также относительно развитой земледельче-
ский облик. Их носители занимались разведением чумизы в VI-V тысяче-
летиях до н. э.
5 Наличие проса обыкновенного (Panicum miliaceum) в Китае в период
яншао проблематично, так как оно представлено там лишь одной малона-
дежной находкой.
8 Этот факт — один из аргументов в пользу того, что какие-то из пред-
ков яншаосцев могли иметь южное происхождение.
7 В своих последних работах Чжан Гуанчжи высказал иную точку
зрения (и она сейчас находит все больше сторонников): многочисленные,
так называемые луншаноидные культуры выросли главным образом на
местном субстрате в Южном Китае, хотя некоторые их черты свидетельст-
463
вуют об этнокультурных контактах. Вопреки утверждению П. Беллвуда,
луншаньская культура (мяодигоу II) возникла в Центральном Китае лишь
во второй половине III тысячелетия до н. э.; и в настоящее время остается
все меньше оснований говорить о прямых генетических связях между ян-
niao и луншанем.
8 Так называемые луншаноидные культуры были распространены до
границы, разделяющей современные китайские провинции Фуцзянь и
Чжэцзян. К югу отсюда начинался иной мир, породивший позднее юэ.
К нему-то и относятся называемые автором поселки в провинциях Фуцзянь
и Гуандун, а также культуры Гонконга.
9 Теперь известно, что в низовьях Янцзы рисоводство существовало
уже во второй половине V — начале IV тысячелетия до н. э. Оно было свя-
зано с культурой хэмуду.
10 Появившиеся в последние годы данные свидетельствуют о том, что
первоначальная хронология, которой руководствуется автор, оказывается
слишком заниженной. Нет оснований считать, что поселок Нонноктха воз-
ник ранее второй половины III тысячелетия до н. э.
11 Некоторые археологи, работавшие в последние годы в Таиланде,
считают, что бронзолитейное производство распространилось здесь лишь
на рубеже III и II тысячелетий до н. э., а производство железа — с середи-
ны I тысячелетия до и. э.
12 Каменные колотушки для изготовления материи из луба были свой-
ственны и культуре дапэнкэн на Тайване.
13 Недавно вьетнамский археолог Нгуен Ван Хао разделил вьетнам-
ский неолит на четыре фазы, датировка которых опирается на несколько
радиоуглеродных дат. Первая фаза соответствует бакшону и датируется
концом IX - началом VI тысячелетия до н. э. Ко второй фазе относятся
10 поселков на северо-восточном побережье и близлежащих островах, ко-
торые датируются V тысячелетием до н. э. Для третьей фазы характерны
более крупные поселки, расположенные в речных долинах и на побережье
и относящиеся к культурам катбео (IV — середина II тысячелетия до н. э.),
дабут (IV - первая половина III тысячелетия до н. э.), куиньван (первая
половина III тысячелетия до*н. э.). На этом этапе происходит микролити-
зация орудий, которые сохраняют древнюю бакшонскую форму. Появля-
ются трапециевидные тесла. Хозяйство ориентируется на морские ресурсы.
К четвертой фазе вьетнамского неолита относятся такие культуры, генети-
чески связанные с вышеотмеченными, как халонг, тхатьлак и баучо. Имен-
но в этот период появляются древнейшие плечиковые орудия - тесла и
мотыги.
14 Радиоуглеродная дата поселка Фунгнгуен - 1455 г. до н. э., но один
из поздних поселков, относящийся к этой культуре, датируется 950 г.
до н. э. Поэтому многие вьетнамские археологи датируют культуру фупгн-
гуен II тысячелетием до н. э., но некоторые считают возможным относить
ее начало к III тысячелетию до н. э. Это - древнейшая культура во Вьет-
наме, с которой связывается бронзолитейное производство.
13 См. примеч. И к этой главе.
16 Небезынтересно отметить, что население государства Чу и сосед-
них с ним государств У и Юэ было родственно предкам вьетнамцев.
17 Сейчас доказано, что культура донгшон сформировалась в Северном
Вьетнаме к началу I тысячелетия до н. э. Многие ее элементы имеют
местное происхождение. Сложнее обстоит дело с бронзовыми барабанами,
наиболее архаичные из которых найдены недавно в восточной части про-
винции Юньнань. Эти барабаны, датируемые VII в. до н. э., не имеют орна-
мента. Позднее их сменили орнаментированные барабаны, распространив-
шиеся не только в Южном Китае, но и на севере Вьетнама.
18 Становление государственности во Вьетнаме представлено автором
неверно. Уже в бронзовом веке предки вьетнамцев, лаквьеты, создали пред-
государственное образование — племенной союз Ванланг. По соседству с
ними, на севере Вьетнама и частично в Южном Китае, обитали родст-
венные им аувьеты, один из вождей которых, по имени Тхук Фан, в сере-
дине III в. до н. э. захватил столицу Ванланга и стал править под именем
464
Ан-Зыоига/ В конце III в. до н. э., сопротивляясь агрессивным устремле-
ниям китайского полководца Чжао То (по-вьетнамски Чьеу Да), родствен-
ные племена лаквьетов и аувьетов объединились в государство Аулак. По-
терпев неудачу в прямой агрессии, Чжао То решил пойти на хитрость.
Он послал своего сына Чжун Ши (Чонг Тхюи) в зятья к Ан-Зыонгу. Как
повествует легенда, выведав важные военные секреты противника, Чжун
Ши помог отцу присоединить Аулак к его царству Намвьет. Это произошло
в 179 г. до н. э. Чжао То и фигурирует у Беллвуда в качестве основателя
династии Чьеу. Таким образом, роль китайцев в возникновении древней-
шего вьетнамского государства оыла вовсе не так велика, как полагает
П. Беллвуд. Упоминаемое им городище Колоа является древнейшей кре-
постью на территории Вьетнама.
19 В настоящее время памятники культуры сахюинь известны не толь-
ко на побережье, но и в горах центральной части Вьетнама. Кроме того,
сходные поселки обнаружены во внутренних районах Кампучии.
20 Недавно вьетнамские археологи выделили в юго-восточной части
Вьетнама еще одну культуру - доктюа, ареал которой лежит к югу от ареа-
ла сахюинь в дельте р. Донгнай. Она имеет четыре фазы и датируется
II—I тысячелетиями до н. э. Начиная с третьей фазы здесь было известно
бронзолитейное производство.
Глава VII
1 Р. Фокс считает, что керамика впервые появилась на Палаване в
позднем неолите, около 1500 г. до н. э.
2 В долине Кагайян на севере Лусона найдена металлическая игла,
датированная концом III тысячелетия до н. э. Но широкое распростране-
ние бронзы на Филиппинах началось с 800-700 гг. до н. э.
3 В 70-е годы Я. Главер производил раскопки на юге Сулавеси в пе-
щере Улулеанг. Там в слое, относящемся к первой половине III тысячеле-
тия до н. э., появились керамика, геометрические микролиты и выемчатые
наконечники. Хозяйство определялось охотой и сбором диких растений и
моллюсков. Не исключено, что уже была одомашнена свинья. Было земле-
делие или нет, неясно. В одном из очагов Главер обнаружил множество
остатков культурного риса и по стратиграфическим данным отнес его к
IV тысячелетию до н. э. Но по радиоуглероду этот очаг был датирован ру-
бежом I в. до н. э. и I в. н. э.
Глава VIII
1 В 1977 г. в Западном Нагорье, к северу от р. Ваги, археологи начали
изучать эволюцию раннеземледельческой системы, сходной с той, что су-
ществовала в районе плантации Кук. К раннему периоду (IV ^тысячеле-
тию до н. э.) здесь относятся остатки земледельческих сооружений на скло-
нах хребта Мугумамп, однако в отличие от населения района плантации
Кук местные жители начали осушать болота лишь 400 лет назад. Совер-
шенно иначе развивалась культура в Восточном Нагорье, которое изуча-
лось в 70-е годы. Там гораздо дольше сохранялись отсталые общества охот-
ников и собирателей; о высокой плотности населения говорить не прихо-
дится. Древнейшие (из известных сейчас) данные о местном земледелии
и свиноводстве относятся ко второй половине II тысячелетия н. э., когда
здесь появились канавы, насыпи, свинарники, керамика и т. д.
2 Фрагмент ступки был недавно обнаружен в Восточном Нагорье в
слое, датированном 1500-1000 гг. до н. э.
3 Исследование, проведенное недавно Д. Ньютоном, показало, что
описанный комплекс сформировался скорее в Нагорьях Новой Гвинеи и
не связан с какими-либо влияниями из Юго-Восточной Азии.
4 Керамика пз поселка Лезу, относящаяся к своеобразной посуде с
прочерченнььм и налепным орнаментом, датируется второй половиной
I тысячелетия до н. э. Ближайшие аналоги обнаружены в некоторых по-
16 Заказ № 2306
465
селках на Новых Гебридах (Меле, Лелепа, Мангааси и др.). Эта керамиче-
ская традиция частично бытовала одновременно с лапита.
5 П. Керч и П. Розепдел, специально изучавшие археологический
комплекс с о-ва Ануда, считают, что древнейшая из найденной здесь ке-
рамики отличается от классической керамики лапита и более всего тяго-
теет к керамическим традициям Юго-Восточной Меланезии, развивавшимся
одновременно с лапита, но неродственным ей (керамика о-вов Беллона, Сан-
та-Ана, некоторых комплексов Новых Гебрид, Новой Каледонии и Фид-
жи). Гипотеза о связи этих комплексов с протополинезийцами сомнитель-
на, так как древнейшая керамика Полинезии, безусловно, относится к
традиции лапита.
6 П. Беллвуд не ставит вопрос о том, почему у полинезийцев со време-
нем исчезло гончарство. Но он интересовал многих ученых. Ответ на него
дал недавно новозеландский исследователь Дж. Кларидж, показавший, что
в Полинезии нет подходящего для развития гончарства сырья: на Тонга
отсутствуют нужные отощители, на Самоа нет высококачественной глины,
а на Маркизских островах и о-вах Общества необходимое сырье вообще
отсутствовало.
7 Слабость этой концепции П. Беллвуда состоит в том, что до сих пор
каких-либо следов населения в докерамический период в основной части
Меланезии, за исключением ряда докерамических комплексов в северо-
западной ее части, не обнаружено.
8 Речь идет о нижнем слое поселка Опосисп; этот слой относится к
первой половине I тысячелетия н. э.
9 По радиоуглероду это погребение датировано XII в. н. э.
10 Исследования Дж. Террела на юге о-ва Бугенвиль позволяют дати-
ровать эти мегалитические захоронения, очевидно связанные с выделением
«больших людей», началом II тысячелетия н. э.
Глава IX
1 По мнению У. Солхейма,* одновременно с носителями культуры лапи-
та, распространявшейся из Индонезии в Меланезию, в Океанию проникла
другая группа населения, связанная с выходцами из Центральной Японии.
Группа прошла через Западную Микронезию, перед этим вступив в кон-
такт с обитателями Тайваня и Филиппин, а затем повернула на восток и
двинулась вдоль северного побережья Новой Гвинеи. Традиции этой волны
мигрантов сохранились в культуре меланезийцев от района р. Сепик до
Новых Гебрид.
2 Недавно на о-ве Гуам раскопан поселок Тарагуе с мощным культур-
ным слоем (более 6 м), нижний слой которого датирован 1500 г. до н. э.
3 При раскопках на о-ве Нгулу, расположенном между о-вами Яп и
Палау, были обнаружены кости собаки, свидетельствующие о том, что в
доколониальный период у жителей западной части Каролинских островов
собаки имелись. Заселение о-ва Нгулу произошло в конце I тысячелетия
до н. э., причем с самого начала здесь было известно гончарство. Населе-
ние острова активно контактировало с обитателями Япа и Палау.
4 Изучение Микронезии значительно активизировалось уже после того,
как была написана книга Беллвуда. Достаточно сказать, что с 1977 по
1982 г. там было проведено более 150 археологических исследований
(с 1945 по 1977 г.-всего 15). Они проводились в основном на о-вах Палау,
Яп, Трук, Понапе, Кусаие и на Маршалловых островах. Ранние памятни-
ки были открыты и в Восточной Микронезии. Например, на о-ве Понапе
выявлены следы земледельческой деятельности, относящиеся к III-IV вв.
н. э., когда здесь разводили циртосперму (Cyrtosperma) - растение, кото-
рое получило широкое распространение в разных районах Микронезии к
началу европейской колонизации. Древнейшая часть культурного слоя в
поселке Лех-эп-Лух на о-ве Понапе датируется началом IV в. до н. э.; пред-
полагается, что выращивание циртоспермы началось еще в этот период.
К X в. н. э. относятся сложные архитектурные сооружения на Понапег
связываемые с ирригационным земледелием. Другое значительное исследо-
466
вапие было проведено па атолле Капингамаранги на востоке Каролинских
островов, в 200 км от атолла Нукуоро. История развития местной культу-
ры оказалась иной, чем на Нукуоро. Во-первых, атолл Капингамаранги
был заселен еще 1000 лет назад, т. е. раньше, чем Нукуоро, а во-вторых,
здесь были обнаружены иные типы орудий, свидетельствующие о длитель-
ном развитии в изоляции. Предполагается, что заселение атолла произо-
шло не прямо из Полинезии, а с юга — с островов Внешней Полинезии.
Археологические работы начались и на Маршалловых островах. Здесь
на атолле Маджуро было раскопано поселение Лаура, возникшее на рубе-
же I в. до н. э. и I в. н. э.
Глава X
1 Впервые близость полинезийских и малайских языков подметил ис-
панский энциклопедист Эрвас-и-Пандуро в конце XVIII в. Позже незави-
симо от него этот взгляд обосновал немецкий ученый А. Шамиссо, участ-
ник русской экспедиции в Южные моря. Он-то и ввел понятие «малайско-
полинезийская языковая семья».
2 П. Керч, работавший недавно на Тонга, отмечает, что визуально
лишь насыпи для ловли голубей с легкостью выделяются из массы других
насыпей. Что же касается фиатока и ланги, то их не всегда удается разли-
чить даже археологическим путем, так как грандиозные погребальные со-
оружения на Тонга создавались для тех, кто обладал реальной властью.
Поэтому в поздний период верховных светских вождей иногда хоронили
более пышно, чем лиц, имевших титул туи тонга.
3 Все древние погребения, обнаруженные до сих пор на Самоа, распо-
лагались в мелких ямах под полами жилищ или рядом с жилищами.
4 Недавние раскопки на о-ве Тикопиа позволили установить, что его
первоначальное заселение произошло в начале I тысячелетия до н. э.
группами, производившими лапитоидную керамику. Это были охотники,
рыболовы и земледельцы, которые, кроме того, держали свиней, собак и
кур. К концу I тысячелетия до н. э. местное производство керамики пре-
кратилось, зато появилась керамика типа мангааси, явно ввозившаяся с
севера Новых Гебрид, откуда на о-в Тикопиа поступал и обсидиан. Вооб-
ще, до 1200 г. н. э. внешние связи местного населения ориентировались в
основном на северные районы Новых Гебрид и южные острова из груп-
пы Санта-Крус. Лишь начиная с 1200 г. н. э. на о-ве Тикопиа стали рас-
пространяться полинезийские черты культуры (каменные дома, тесла,
блесны и т. д.).
5 В 1977 и 1981 гг. И. Синото продолжал исследования на о-ве Хуахи-
не. Среди находок, сделанных в эти сезоны, наибольший интерес представ-
ляют остатки крупной лодки с балансиром, достигавшей в длину, видимо,
20 м, а также весел п отдельных частей лодок разной степени готовности.
Очевидно, еще в ранпеполинезийскпй период местные жители занимались
строительством лодок, что являлось особенностью их хозяйственной дея-
тельности и в те времена, когда здесь побывал Дж. Кук. Синото обнаружил
на о-ве Хуахине также остатки мастерских по изготовлению каменных те-
сел, изделий из панцирей черепах, по обработке раковин-жемчужниц
и т. д. Это производство было налажено таким образом, что можно предпо-
лагать существованпе обмена с другими общинами. Итак, уменьшение
роли обмена в Полинезии по сравнению с Меланезией, о чем не раз писа-
ли этнографы, произошло, видимо, сравнительно недавно и не является
исконно полинезийской чертой. На о-ве Хуахине И. Синото удалось найти
и остатки древнейшего на о-вах Общества деревянного лука.
8 В 1978 г. производились раскопки на о-вах Керма дек, расположенных
на одинаковом расстоянии между Тонга и Новой Зеландией. Выяснилось,
что они были заселены в конце I тысячелетия н. э. выходцами из цент-
ральной части Восточной Полинезии, возможно с о-вов Общества. Весьма
вероятно, что именно через о-ва Кермадек шло заселение Новой Зеландии.
7 Недавно около болота Кауаинуи были обнаружены более древние
поселки, относящиеся к 300-600 гг. н. э.
16*
467
8 В фазе III керамика на Маркизских островах исчезла. Но к фазе IV
относится несколько редких черепков, как доказано, от сосудов, попавших
сюда с Фиджи или Тонга.
9 Некоторые ме’аэ все же удалось датировать 1300, 1390, 1720 и 1730 гг.
По мнению II. Синото, они были построены в XIV—XV вв., а перестроены
в более позднее время.
10 Далеко пе все материальные ценности, поступавшие в распоряже-
ние вождей, возвращались общинникам. Значительная их часть, присваи-
вавшаяся вождями, шла на содержание многочисленной челяди, монумен-
тальное строительство, создание престижных ценностей и т. д. Иными сло-
вами, можно говорить о существовании важного механизма нарастания
имущественной и социальной дифференциации.
11 К. Эмори считает, что долина Опуноху начала заселяться с XIII в.
н. э., но до XVII в. она оставалась малонаселенной. Основные археологи-
ческие памятники, обнаруженные там, относились к XVII —началу XIX в.
12 В долине Опуноху найдены 81 марае, 56 святилищ, 5 платформ для
собраний, одна платформа для крупного общественного здания и 160 ос-
татков жилищ.
13 Речь идет о трех довольно обособленных социальных слоях: благород-
ных (алии), общинниках (макааинана) и рабах (каува). Переход из одного
слоя в другой был чрезвычайно затруднен, в частности, из-за эндогамии.
На этом основании в буржуазной литературе эти слои неверно называются
классами, однако настоящее классовое общество к началу европейской ко-
лонизации здесь так и пе сложилось. Поэтому П. Беллвуд не прав, говоря
ниже о системе феодального типа применительно к Гавайям.
14 Детальное исследование, проведенное У. Кикучи, показало, что на
Гавайских островах имелось четыре типа искусственных прудов и заводей
для содержания и разведения рыбы. По его мнению, они возникли до
XIV в. н. э. Основные пруды были призваны обслуживать потребности зна-
ти в свежей рыбе. За ними наблюдали особые чиновники, и, кроме того,
они охранялись системой религиозных запретов.
15 Помимо поливного земледелия гавайцы знали и неполивное, перелож-
ное. Как показали исследования в районе Лапакахи, они умело сочетали
обе системы.
16 Древнейшие ирригационные сооружения начали возводиться на Га-
вайях с XIV в., но крупные каналы появились лишь накануне появления
европейцев. А древнейшие жилища вождей датируются XV—XVI вв. н. э.
Иваче говоря, судя по археологическим данным, предклассовое общество
формировалось на Гавайях в первой половине II тысячелетия н. э.
17 Не менее интересные сведения были получены советскими геолога-
ми, побывавшими па о-ве Пасхи в 1972 г.
18 Статуи о-ва Пасхи высекались из слоистых пород, которые со вре-
менем подвергались выветриванию, в результате чего отдельные частицы
выпадали, а другие преобразовывались в глинистый минерал каолинит или
монтмориллонит. Вот почему Я. Роггевен решил, что статуи сложены из
глины и гальки.
19 II. Беллвуд неверно интерпретирует социальные взаимоотношения,
сложившиеся на острове. На самом деле речь идет не о «слугах» и «госпо-
дах», а о простых воинах и вождях родо-племенных подразделений.
20 Предания о-ва Пасхи уже давно изучаются советским фольклори-
стом И. К. Федоровой, которая считает, что в некоторых из них, несомненно,
нашла отражение живая реальность. В частности, в «длинноухих» опа ви-
дит прибывших на о-в Пасхи ареоев.
21 В 1962 г. археологическими исследованиями на о-ве Пасхи занимал-
ся француз Ф. Мазьер; в 1968 г. здесь был основан Центр по изучению
о-ва Пасхи, который с тех пор регулярно проводит исследования. В резуль-
тате к настоящему времени детально изучено 66% площади острова и
11 913 археологических памятников. В частности, удалось выяснить, что не
только побережье, но и некоторые внутренние районы острова были плот-
но заселены. Например, в центре острова на склонах Маунга Tepe-Вака на
площади 20 кв. км найдены фундаменты 300 домов, овальные площадки,
468
окруженные невысокими стенками, несколько аху и мастерские по обра-
ботке камня.
22 Остатки древнейшего датированного жилища на о-ве Пасхи отно-
сятся к VIII в. н. э.
23 Как показали исследования советских геологов, способность рапа-
нуйцев обтесывать камень до сих пор сильно преувеличивалась. Плиты,
из которых складывались аху, никто не тесал. Это был типичный природ-
ный туфовый плитняк, называемый здесь маеа пупура.
24 По подсчетам советских ученых, сейчас на поверхности о-ва Пасхи
насчитывается не более 435—440 статуй. Гипотеза о катастрофе не очень
убедительна: многие из недоделанных статуй при ближайшем осмотре ока-
зались браком.
25 Эта цифра малоправдоподобна. На самом деле статуи изготовлялись
не из базальта (объемный вес 3-3,2 г/куб. см), а из туфа, туффитов и
даже пемзы (объемный вес, как правило, менее 1,4 г/куб. см). Поэтому вес
большинства статуй не превышал 5 т, и лишь 30—40 из них весили более
10 т. Это решает и поставленную выше проблему транспортировки, которая
оказывается значительно легче, чем обычно предполагают.
26 Геологические исследования показали, что «ров Поике» в основе
своей действительно имел естественное происхождение: он возник на месте
лавового потока.
27 Советские ученые Н. А. Бутинов и 10. В. Кнорозов считали кохау
ронго-ронго иероглифическим письмом, Т. Бартель — «эмбриописьмом»,
а по мнению известного историка письма И. Е. Гельба, вообще следует го-
ворить не о письменности, а о неких магических рисунках. Несмотря на
усилия, предпринимаемые представителями разных стран, кохау ронго-
ронго до сих пор считается недешифрованным.
28 Приведенный аргумент сомнителен, так как у рапануйских вождей,
впервые видевших европейский письменный документ, подписание его не
вызвало никаких затруднений, и они поставили под ними значки, харак-
терные для кохау ронго-ронго. Следовательно, последнее возникло еще до
появления европейцев. По предположению И. К. Федоровой, письменность
появилась на о-ве Пасхи в XVI—XVII вв., в период формирования госу-
дарственности, когда здесь господствовали ареои.
Глава XI
1 Дж. Дэвидсон отмечает, что в ранний период могилы мужчин и жен-
щин по богатству не отличались друг от друга. Зато уже в ранний период
в одних районах встречались богатые могильники, а в других - бедные.
2 Пока что древнейшие данные о земледелии на Новой Зеландии дати-
руются XII в. н. э.
3 В районе зал. Паллисер прослежен процесс совершенствования тех-
ники хранения земледельческих продуктов. В ранний период урожай хра-
нили в небольших круглых или овальных ямах, а позже появились глубо-
кие ямы (руа) и прямоугольные, заглубленные в землю амбары. На п-ове
Коромандел появление этих усовершенствованных хранилищ датируется
ХП-ХШ вв.
4 Иного мнения придерживается Д. Орчистон. В доколониальный пе-
риод, считает он, крепостей было немного и они служили временными убе-
жищами от вражеских набегов. Лишь в XIX в. эти крепости превратились
в места постоянного обитания крупных коллективов.
5 В 70-е годы Д. Саттон произвел разведку и ограниченные раскопки
на о-вах Чатем. Он изучил четыре раковинные кучи, представлявшие со-
бой остатки поселков XVI в. н. э. Некоторые из нпх являлись временными
сезонными стоянками. Но по крайней мере в одном случае речь могла идти
о долговременном, возможно круглогодичном, поселении. Там были обна-
ружены остатки прямоугольных домов и расположенные рядом захороне-
ния людей. Основные ресурсы были представлены морскими животными,
прежде всего тюленями. Д. Саттон выделил в истории острова две фазы.
469
Первая началась в VIII—IX вв., когда сюда попали выходцы с Новой Зе-
ландии. Возможно, в первой половине II тысячелетия н. э. на острова при-*
бывали и новые поселенцы из Новой Зеландии. Но с 1500 г., который фик-
сирует начало второй фазы, остров оказался в значительной изоляции.
К первой фазе относятся богатые погребения и остатки поселков, по мате-
риальной культуре напоминающие Новую Зеландию архаического периода.
Вторая фаза ознаменовалась упрощением материальной культуры и обед-
нением погребального инвентаря. Социальная структура, известная по этно-
графическим источникам, тоже отличалась простотой и напоминала со-
циальную структуру, типичную для охотников и собирателей.
В. А. Шнирелъман
(комментарии к главе IV подготовлены М. С. Полянской)
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ
А — Anthropos
А А — American Anthropologist
AJPA — American journal of physical anthropology
AP — Asian perspectives
APAMNH — Anthropological Papers of the American Museum of Natu-
ral History
APAO — Archaeology and physical anthropology in Oceania
APAS — American and Pacific Archaeology Series
BAIM — Bulletin of the Auckland Institute and Museum
BEFEO — Bulletin de 1'Ecole francaise d’Extreme-Orient
BIEAS—Bulletin of the Institute of Ethnology. Academia Sinica
BMFEA — Bulletin of the Museum of Far Eastern antiquities
BPBMB — Bernice P. Bishop Museum Bulletin
BPBMM—Bernice P. Bishop Museum Memoir
В PBMOP— Bernice P. Bishop Museum Occasional Paper
В PBMSP — Bernice P. Bishop Museum Special Piblication
BSEI — Bulletin de la Societe des Etudes indochinoises
BSGI — Bulletin du Service Geologique de 1’Indochine
CA — Current anthropology
CMB — Canterbury Museum Bulletin
DMB — Dominion Museum Bulletin (Wellington)
DMM — Dominion Museum monograph (Wellington)
EM — Etudes melanesiennes
FMJ — Federation Museums journal
JEAS — Journal of East Asiatic studies
JFMSM — Journal of the Federated Malay States Museum
JHKAS—Journal of the Hong Kong Archaeological Society
JMBRAS—Journal of the Malaysian Branch of the Royal Asiatic So-
ciety
JPNGS—Journal of the Papua New Guinea Society
JPS — Journal of the Polynesian Society
JPAI (JAI) — Journal of the Royal Anthropological Institute
JRSNZ — Journal of the Royal Society of New Zealand
JSO —Journal de la Societe des Oceanistes
MSGI — Memoir du Service Geologique de 1’Indochine
NZAAM—New Zealand Archaeological Association Momograph
NZAAN—New Zealand Archaeological Association Newsletter
NZJS — New Zealand Journal of Science
OUMPA — Otago University Monographs in Prehistoric Anthropology
(ранее — Studies in Prehistoric Anthropology, Departament
of Anthropology, University of Otago)
PAR — Pacific Anthropological Records
PJS — Philippine Journal of Science
PPS — Proceedings of Prehistoric Society
RAM — Records of the Australian museum
RAIM — Records of the Auckland Institute and Museum
471
RCM — Records of the Canterbury Museum
RFM —Records of the Fiji Museum
ROMA — Records of the Otago Museum, Anthropology
RPNGM — Records of the Papua New Guinee Museum
SMJ — Sarawak Museum Journal
SWJA — Southwestern Journal of anthropology
TNZI — Transactions of the New Zealand Institute
TRSNZ — Transactions of the Royal Society of New Zealand
UISPP — Union International des Sciences Prehistoriques et Proto-
historiques
WA — World Archaeology
WBKL — Wiener Beitrage zur Kulturgeschichte und Linguistik
ВДИ — Вестник древней истории. M.
ВИ — Вопросы истории. М.
НАА — Народы Азии и Африки. История, экономика, культура.
М.
Сб. МАЭ — Сборник трудов Музея археологии и этнографии. М.—Л.
СВ — Советское востоковедение. М.
СЭ — Советская этнография. М.—Л., М.
ТИЭ — Труды Института этнографии АН СССР им. Н. Н. Миклу-
хо-Маклая
БИБЛИОГРАФИЯ *
1. Adkin G. L. Horowhenua. Wellington: Polynesian Society, Memoir. 1948,
26.
2. Adkin G. L. An adequate culture nomenclature for the New Zealand area,
JPS. 1960, 69.
3. Aigner J. Pleistocene archaeological remains from South China, AP. 1973,
16.
4. Aigner J. S., Laughlin W. S. The dating of Lantian man and his significan-
ce for the analysing trends in human evolution, AJPA. 1973, 39.
5. Aitken R. Ethnology of Tubuai, BPBMB. 1930, 70.
6. Akerblom K. Astronomy and navigation in Polynesia and Micronesia. Stock-
holm: Ethnographical Museum Monograph. 1968, 4.
7. Alexander J., Coursey D. G. The origins of yam cultivation, in: Ucko P. and
G. W. Dimbledy (eds.). The domestication and exploitation of plants and
animals. London, 1969.
8. Alkire W. H. Cultural adaptation in the Caroline Islands, JPS. 1960, 69.
9. Alkire W. H. Lamotrek atoll and inter-island socio-economic ties. Illinois
Studies in Anthropology. 1965, 5, Urbana.
10. Alkire W. H. An introduction to the peoples and cultures of Micronesia.
Addison-Wesley Modular Publications. 1972, 18.
11. Allen B. Wet field taro terraces in Mangaia, Cook Islands, JPS. 1971, 80.
12. Allen J. Prehistoric agricultural systems in the Wahgi Valley — a further
note, Mankind. 1970, 7.
13. Allen J. The first decade in New Guinea archaeology, Antiquity. 1972, 46.
14. Allen J. Nobira 4: an early Austronesian site in central Papua, APAO.
1972, 7.
15. Allen M. Rank and leadership in Nduindui, northern New Hebrides, Man-
kind. 1972, 8.
16. Almeida A. de., Zbyszewski G. A contribution to the study of the prehi-
story of Portuguese Timor lithic industries, APAS. 1967, 1.
17. Ambrose W. Further investigations at Kauri Point, NZAAN. 1962, 5.
18. Ambrose W. The unimportance of the inland plains in South Islands pre-
history, Mankind. 1968, 6.
19. Ambrose W. Archaeology and rock-drawings from the Waitaki gorge,
central South Island, RCM. 1970, 8.
20. Ambrose W. 3000 years of trade in New Guinea obsidian, Australian Natu-
ral History, September 1973.
21. Ambrose W., Green R. C. First millennium В. C. transport of obsidian
from New Britain to the Solomon Islands, Nature. 1972, 237.
22. Anell B. Contribution to the history of fishing in the southern seas. Up-
psala: Studia Ethnographica Upsaliensia. 1955, 9.
23. Anell B. The Polynesian cities of refuge, Orientalia Suecana. 1956, 5.
24. Apple R. Hawaiian archaeology: trails, BPBMSP. 1965, 53.
25. Arkell A. J. Cambay and the bead trade, Antiquity. 1936, 10.
♦ В настоящем издании библиография приводится в том виде, в каком
она дана в оригинале.
473
26. Armitage G. C., Reeves R. D., Bellwood P. S. Source identification of ar-
chaeological obsidians in New Zealand, NZJS. 1972, 15.
27. Armstrong W. E. Rossel Island. Cambridge, 1928.
28. Ashton P. S. The Quaternary geomorphological history of western Male-
sia and lowland forest phytogeography, in: [29*].
29. Ashton P. and M. (eds.). The Quaternary era in Malesia. University of
Hull, Department of Geography, Miscellaneous series. 1972, 13.
30. Audley-Charles M. G., Hooijer D. A. Relation of Pleistocene migrations
of pygmy stegodonts to islands arc tectonics in Eastern Indonesia, Natu-
re. 1973, 241.
31. Austen L. Megalithic structures in the Trobriand Islands, Oceania. 1939,
10.
32. Avtas J. Contribution a la prehistoire de TOceanie: les tumuli des plateaux
de fer en Nouvelle Caledonie, JSO. 1949, 5.
33. Avias J. Poteries canaques et poteries prehistoriques en Nouvelle Cale-
donie, JSO. 1950, 6.
34. Ayres W. S. Radiocarbon dates from Easter Island, JPS. 1971, 80.
35. Badner M. The protruding tongue and related motifs in the art styles of
the American Northwest Coast, New Zealand and China, WBKL. 1966, 15.
36. Badner M. Some evidences of Dong-Son derived influence in the art
of the Admiralty Islands, in: [43], 1972, vol. 3.
37. Ball S. C. Jungle fowls from the Pacific Islands, BPBMB. 1933, 108.
38. Bandi H. G. Die obsidianindustrie der Umgebung von Bandung in Westja-
va, in: Siidseestudien. Basel: Museum fur Volkerkunde, 1951.
39. Barbetti M., Allen H. Prehistoric man at Lake Mungo, Australia, by
32000 years В. P., Nature. 1972, 240.
40. Bard S. M., Meacham W. Preliminary report on a site at Sham Wan,
Lamma Island, Hong Kong, AP. 1972, 15, 2.
41. Barnard N. Review article, in: Monumenta Serica. 1963, 22, fascicle 2.
42. Barnard N. The first radiocarbon dates from China. Revised edition. Mo-
nograph on Far Eastern History. 1975, 8.
43. Barnard N. (ed.). Early Chinese art and its possible influence in the Pa-
cific Basin. 3 volumes. New* York, 1972.
44. Barnes J. A. African models in the New Guinea Highlands, Man. 1962,
62.
45. Barnett H. G. Being a Palauan, New York. 1960.
46. Barrau J. L’agriculture vivriere autochthone de la Nouvelle Caledonie.
Noumea: South Pacific Commission, 1956.
47. Barrau J. Subsistence agriculture in Melanesia, BPBMB. 1958, 219.
48. Barrau J. Plant exploration and introduction in Micronesia, South Pacific
Bulletin. 1960, 10, part 1.
49. Barrau J. Subsistence agriculture in Polynesia and Micronesia, BPBMB.
1961, 223.
50. Barrau J. (ed.). Plants and the migrations of Pacific peoples. Honolulu,
1963.
51. Barrau J. Histoire et prehistoire horticoles de I’Oceanie tropicale, JSO.
1965, 21.
52. Barrau J. Witnesses of the past: notes on some food plants of Oceania,
Ethnology. 1965, 4.
53. Barrau J. L’humide et le sec, in: [1406].
54. Barrau J. La region indo-pacifique comme centre de mise en culture et
de domestication des vegetaux, Journal d’Agriculture Tropical et de Bo-
tanique Appliquee. 1970, 17, 12.
55. Barrau ). L’Asie de Sud — Est, berceau cultural, Etudes Rurales 53-56.
1974.
56. Barrera W. M., Kirch P. V. Basaltic glass artefacts from Hawaii, JPS. 1973,
82.
* Здесь и далее в квадратных скобках указан номер, под которым из-
дание приведено в данной библиографии.
474
57. Barrere D. Revisions and adulterations in Polynesian creation myths, in:
[716].
58. Barrett C. J. Tai Wan reconsidered, JHKAS. 1973, 4.
59. Barrow T. E. Material evidence of the bird-man concept in Polynesia, in:
[716].
60. Barth F. The southern Mongoloid migration, Man. 1952, 52.
61. Barthel T. Review of: [709], AA. 1963, 65.
62. Barthel T. 1971 Pre-contact writing in Oceania, in: [1201].
63. Bartlett H. H. Possible separate origin and evolution of the ladang and
sawah types of tropical agriculture, Proceedings 9th Pacific Science Con-
gress, vol. 4, 1962.
64. Bartstra G. J. Short account of the 1973 investigations on the Palaeolithic
Patjitan culture, Java, Indonesia, Berita Prasejarah. 1974, 1.
65. Bartstra G. J. Notes about Sangiran, Quartar. 1974, 25.
66. Bartstra G. J. Contributions to the study of the Palaeolitic Patjitan Cultu-
re, Java, Indonesia, Part I. Leiden. 1976.
67. Baumgarten A., Giles E.f Curtain С. C. The distribution of haptoglobin
and transferrin types in northeast New Guinea, AJPA. 1968, 29.
68. Bayard D. T. The cultural relationships of the Polynesian Outlier. Un-
published M. A. thesis, University of Hawaii. 1966.
69. Bayard D. T. Excavations at Non Nok Tha, northeastern Thailand, 1968:
an interim report, AP. 1970, 13.
70. Bayard D. T. An early indigenous bronze technology in north-east Thai-
land: its implications for the prehistory of east Asia. Expanded version of
paper presented at 28 Congress of Orientalists. Canberra, January 1971
(mimeo).
71. Bayard D. T. A course towards what? Evolution, development and change
at Non Nok Tha, northeastern Thailand. Unpublished Ph. D. thesis, Uni-
versity of Hawaii. 1971.
72. Bayard D. T. Non Nok Tha: the 1968 excavations, OUMPA. 1972, 4.
73. Bayard D. T. Early Thai bronze: analysis and new dates, Science. 1972»
176.
74. Beaglehole E. and P. Ethnology of Pukapuka, BPBMB. 1938, 150.
75. Beaglehole J. C. (ed.).The Endeavour Journal of Joseph Banks 1768—1771.
2 volumes. Sydney, 1962.
76. Beaglehole J. C. (ed.). The Journal of Captain James Cook: the voyage of
the Resolution and Discovery 1776—1780. 2 volumes. Cambridge, 1967.
77. Beaglehole J. C. (ed.). The Jouranl of Captain James Cook: the voyage
of the Resolution and Adventure 1772-5. Cambridge, 1969.
78. Beaty J. The mystery of the Marianas latte stones, Pacific Discovery, 1962»
15, part 1.
79. Beauclair 1. de. The Keh Lao of Kweichow and their history according
to Chinese records, Studia Serica 5. 1946.
80. Beauclair I. de. Stone money of Yap Island, BIEAS. 1963, 16.
81. Beauclair I. de. On pottery of Micronesia, Palauan lamps and Mediterra-
nean lamps in the Far East, BIEAS. 1966, 21.
82. Beauclair I. de. On religion and mythology of Yap Island, Micronesia,
BIEAS. 1967, 23.
83. Beauclair I. de. Infant burial in earthenware pots and the pyramidal gra-
ve on Yap, BIEAS. 1967, 24.
84. Beauclair I. de. Social stratification in Micronesia: the low-caste people
of Yap, BIEAS. 1968, 25.
85. Beauclair I. de. Jar burial on Botel Tobago, AP. 1972.
86. Bechtol C. Sailing characteristics of Oceanic canoes, in: [545].
87. Bellwood P. S. Excavations at Skipper’s Ridge, Opito bay, Coromandel
Peninsula. North Island of New Zealand, APAO. 1969, 4.
88. Bellwood P. S. Dispersal centres in East Polynesia, with special reference
to the Society and Marquesas Islands, in: [603].
89. Bellwood P. S. Varietes of ecological adaptation in the southern Cook Is-
lands, APAO. 1971, 6.
475
90. Bellwood P. S. Fortifications and economy in prehistoric New Zealand,
PPS. 1971, 37.
91. Bellwood P. S. A settlement pattern survey, Hanatekua Valley, Hiva Oa,
Marquesas Islands, PAR. 1972, 17.
92. Bellwood P. S. Excavations at Otakanini Pa, South Kaipara Harbour,
JRSNZ. 1972, 2.
93. Bellwood P. S. Prehistoric contacts in the Cook Islands, Mankind. 1974, 9.
94. Bellwood P. S. The prehistory of Oceania, CA. 1975, 16.
95. Bellwood P. S. Review of: [877], Journal of Interdisciplinary History, 1975,
VI/1.
96. Bellwood P. S. Prehistoric plant and animal domestication in Austronesia,
in: Sieveking G. de G., I. H. Longworth and D. E. Wilson (eds.). Prob-
lems in economic and social archaeology. London, 1976.
97. Bellwood P. S. Indonesia, the Philippines and Oceanic prehistory. Paper
presented at IXе Congres U. I. S. P. P., Nice, September 1976.
98. Bellwood P. S. Archaeological research in the Cook Islands, PAR. 1977.
99. Bellwood P. S. Archaeological research at Lake Mangakaware, Waikato,
1968-70. NZAAM. 1977.
100. Bender B. Micronesian languages, in: [1201].
101. Benedict P. K. Thai, Kadai and Indonesian: a new alignment in South-
eastern Asia, AA. 1942, 44.
102. Benedict P. K. Austro-Thai, Behavior Science Notes. 1966, 1.
103. Benedict P. K. Austro-Thai studies, Behavior Science Notes. 1967, 2.
104. Bennett IV. C. Archaeology of Kauai, BPBMB. 1931, 80.
105. Bergam P. A. M., Karsten P. Fluorine content of Pithecanthropus and of
other species from the Trinil fauna, KoninkHjke Nederlandse Akademie
van Wetenschappen, Proceedings Series B. 1952, vol. 55.
106. Bematzik H. A. Akha und Meau. Innsbruck, 1947.
107. Berndt R. M. Contemporary significance of prehistoric stone objects in
the eastern Central Highlands of New Guinea, A. 1954, 49.
108. Best E. Maori and Maruiwi, TNZI. 1915, 48.
109. Best E. Maori storehouses ^jid kindred structures, DMB. 1916, 5.
110. Best E. Polynesian voyagers, DMM. 1923, 5.
111. Best E. The origin of the Maori. JPS. 1923, 32.
112. Best E. Maori agriculture, DMB. 1925, 9.
113. Best E. The Pa Maori, DMB. 1927, 6.
114. Best E. Fishing methods and devices of the Maori, DMB. 1929, 12.
115. Beyer H. O. Outline review of Philippine archaeology by islands and pro-
vinces, PJS. 1947, 77.
116. Beyer H. O. Philippine and East Asian archaelogy and its relation to
the origin of the Pacific Islands population. National Research Council
of the Philippines. Bulletin. 1948, 29.
117. Beyer H. O. A tribute to van Stein Callenfels, JEAS. 1951.
118. Beyer H. O. The origin and history of the Philippine rice terracers, Pro-
ceedings 8th Pacific Science Congress. 1955, vol. 1.
119. Beyer H. O. The relation of tektites to archaelogy. Proceedings 4th Far
Eastern Prehistory and the Anthropology Division of the 8th Pacific
Science Congress combined, 2nd fascicle. 1956, section 1.
120. Bezacier L. Le Vietnam; de la prehistore a la fin de 1’occupation chinoi-
se. Paris, 1972.
121. Biasutti R. Le razze e i popoli ’della terra. 3rd revised edition. 4 volumes,
1959.
122. Biggs B. G. Direct and indirect inheritance in Rotuman, Lingua. 1965, 14.
123. Biggs B. G. The past twenty years in Polynesian linguistics, in: [716].
124. Biggs B. G. The languages of Polynesia, in: [1201].
125. Biggs B. G. Implications of linguistic subgrouping with special referen-
ce to Polynesia, in: [605].
126. Bijlmer H. J. T. Tapiro Pygmies and Pania mountain Papuans. Leiden,
1939.
127. Birdsell J. B. The racial origin of the extinct Tasmanians, Records of the
Queen Victoria Museum. 1949, 2.
476
128. Birdsell J. В. Preliminary data on the trihybrid origin of the Australian
Aborigines, APAO. 1967, 2.
129. Birdsell J. B. Human evolution. Chicago, 1972.
130. Birks L. Excavations at Sigatoka dune site, Fiji, Fiji Museum Bulletin.
1973. 1.
131. Birks L. and H. Early pottery objects from Fiji. JPS. 1968, 77.
132. Birks L. and H. Dentate stamped pottery from Sigatoka, in: [970].
133. Blackwood B. Technology of a modern stone age people in New Guinea,
Pitt Rivers Museum, Occasional Papers in Technology. 1950, 3.
134. Bloom A. L. Glacial-eustatic and isostatic controls of sea level since
the last glaciation, in: [1393].
135. Blundell V. Bleed P. Ground stone artefacts from late Pleistocene
and early Holocene Japan, APAO. 1974. 9.
136. Blast R. A. Eastern Austronesian: a note, University of Hawaii, Working
Papers in Linguistics. 1974, 6, no. 4.
137. Blast R. A. Austronesian culture history: some linguistic inferences and
their relations to the archaeological record, WA. 1976, 8.
138. Bollons J. Polynesian navigators: a seaman’s view, New Zealand Herald,
May 24, 1924.
139. Booth P. B., Taylor H. W. An evaluation of genetic distance analysis of
some New Guinea populations. Paper given at Australian Institute of Abo-
riginal Studies Conference. Canberra, May 1974.
140. Booth P. B., Vines A. P. Blood groups and other genetic data from Bis-
marck Archipelago, New Guinea, APAO. 1968, 3.
141. Boriskovsky P. I. Problems of the Palaeolithic and of the Mesolithic of
South East Asia, APAS. 1967, 1.
142. Boriskovsky P. I. Vietnam in primeval times. Published in 7 parts in So-
viet Anthropology and Archaeology. 1968—1971 vols. 7(2); 7(3); 8(1);
8(3); 8(4); 9(2); 9(3).
143. Boriskovsky P. I. New problems of the Palaeolithic and Mesolithic of
the Indochinese peninsula, APAO. 1971, 6.
144. Boserup E. The conditions of agricultural growth. London, 1965.
145. Boulinier G. and G. Les Polynesiens et la navigation astronomique, JSO.
1972, 28.
146. Bowler J. M., Jones R., Allen H., Thorne A. G. Pleistocene human remains
from Australia: a living site and human cremation from lake Mungo,
western New South Wales, WA. 1971, 2.
147. Bowler J. M., Thorne A. G., Polach H. A. Pleistocene man in Australia:
age and significance of the Mungo skeleton, Nature. 1972, 240.
148. Brace C. L. A non-racial approach towards the understanding of human
diversity, in: [989].
149. Brace C. L., Nelson H., Korn N. Atlas of fossil man. New York, 1971.
150. Brandt J. H. Nan Matol: ancient Venice of Micronesia, Archaeology.
1962. 15.
151. Bronson B., Han M. A thermoluminescence series from Thailand, Anti-
quity. 1972, 46.
152. Brockfield H. C. Local study and comparative method, Annals of the As-
sociation of American Geographers. 1962, 52.
153. Brookfield H. C. Ecology of Highland settlement, AA. 1964, 66(4), part 2.
154. Brookfield H. C., Brown P. Struggle for land. Melbourne: Oxford, 1963.
155. Brookfield H. C. with Hart D. Melanesia: a geographical interpretation of
an island world. London, 1971.
156. Brookfield H. C., White P. Revolution or evolution in the prehistory of
New Guinea Highlands, Ethnology. 1968, 7.
157. Brothwell D. R. Upper Pleistocene human skull from Niah caves, Sara-
wak, SMJ. 1960. 9.
158. Brown J. M. Maori and Polynesian: their origin, history and culture.
London, 1907.
159. Brown J. M. The riddle of the Pacific. London, 1924. 1
160. Brown J. M. Peoples and problems of the Pacific. 2 volumes. London,
1927.
477
161. Brown P. Chimbu tribes: political organisation in the Eastern Highlands
of New Guinea, SWJA. 1960, 16.
162. Brown P., Brookfield H. C. Chimbu settlement and residence, Pacific
Viewpoint. 1967, 8.
163. Bryan E. H. Discussion, in: [468].
164. Buck, Sir Peter. The value of traditions of Polynesian research, JPS.
1926, 35.
165. Buck, Sir Peter. Ethnology of Tongareva, BPBMB. 1932, 92.
166. Buck, Sir Peter. Ethnology of Manihiki and Rakahanga, BPBMB. 1932,
99.
167. Buck, Sir Peter. Mangaian Society, BPBMB. 1934, 122.
168. Buck, Sir Peter. Vikings of the sunrise. New Zealand, 1938.
169. Buck, Sir Peter. Arts and crafts of the Cook Islands, BPBMB. 1944, 179.
170. Buck, Sir Peter. Arts and crafts of Hawaii, BPBMSP. 1957, 45.
171. Buck, Sir Peter. The coming of the Maori. Wellington, 1958.
172. Buist A. G. Archaeology in North Taranaki, New Zealand, NZAAM. 1964,3.
173. Bulmer R. N. H. Edible seeds and prehistoric stone mortars in the High-
lands of East New Guinea, Man. 1964, 64.
174. Bulmer R. N. H. The role of ethnography in reconstructing the prehistory
of Melanesia, in: [604].
175. Bulmer R. N. H. and S. Figurines and other stones of power among the
Kyaka, JPS. 1962, 71.
176. Bulmer S. Prehistoric stone implements from the New Guinea Highlands,
Oceania. 1963-4, 34.
177. Bulmer S. Radiocarbon dates from New Guinea, JPS. 1964, 73.
178. Bulmer S. Pig bones from two archaeological sites in the New Guinea
Highlands, JPS. 1966, 75.
179. Bulmer S. Prehistoric settlement patterns and pottery in the Port Mo-
resby area, JPNGS. 1971, 5(2).
180. Bulmer S. Notes of 1972 excavations at Wanlek. Working Papers. De-
partment of Anthropology, University of Auckland. 1973, 29.
181. Bulmer S. Settlement and economy in prehistoric Papua New Guinea,
JSO. 1975, 31.
182. Bulmer S. and R. N. H. The prehistory of the Australian New Guinea
Highlands, AA. 1964, 66(4), part 2.
183. Bulmer S., Tomasetti W. A stone replica of a bronze socketed axe from
the Eastern Highlands of Australian New Guinea, RPNGM. 1970, 1.
184. Bunker E. C. The Tien culture and some aspects of its relationship to the
Dong-Son culture, in: [43], vol. 2.
185. Burkill I. H. Habits of man and the history of cultivated plants in the
Old World, Proceedings of the Linnean Society of London. 1953, 164, 1.
186. Burling R. Hill farms and padi fields. Prentice Hall, 1965.
187. Burrows E. G. Western Polynesia: a study of cultural differentiation.
Ethnologiska Studier. 1938, 7.
.188. Burrows E. G. Breed and border in Polynesia, AA. 1939, 41.
189. Butinov N. A., Knorozov Y. V. Preliminary report on the study of the
written language of Easter Island, JPS. 1957, 66.
190. Callenfels P. V. van Stein. Les ateliers neolithique de Punung et Patjitan,
in Hommage du Service Archeologique des Indes Neerlandaises au ler
Congres des Prehistoriens d’Extreme — Orient a Hanoi. 1932.
191. Callenfels P. V. van Stein. The Melanesoid Civilisations of East Asia,
Bulletin of the Raffles Museum, Series. B. 1936, 1.
192. Callenfels P. V. van Stein. Mededeelinginen het Proto-Toaliaan, Tijdsch-
rift voor Indische Taal- Land- en Volkenkunde. 1938, 68.
193. Callenfels P. V. van Stein Prehistoric sires on the Karama River, JEAS.
1951, 1.
194. Callenfels P. V. van Stein, Evans I. H. N. Report on cave excavations in
Perak, JFMSM. 1928, 12.
195. Callenfels P. V. van Stein, Noone H. D. A rock-shelter excavation at
Sungai Siput, Perak, in: [237].
478
196. Cambel H., Braidwood R. J. An early farming village in Turkey, Scienti-
fic American. 1970, 222.
197. Cambell B. G. Human evolution. Heinemann, 1967.
198. Capell A. The linguistic position of southeastern Papua. Sydney, 1943.
199. Capell A. Oceanic linguistics today, CA. 1962, 3.
200. Capell A. Comments, CA. 1964, 5.
201. Capell A. A survey of New Guinea Languages. Sydney, 1969.
202. Capell A. The Austronesian Languages of Australian New Guinea, in:
[1201].
203. Capell A., Lester R. H. Local divisions and movements in Fiji, Oceania.
1942-2, 11-12.
204. Carbonnel J.-P., Biberson P. Industrie osseuse et presence humaine dans
le gisement pleistocene inferieur du Phnom Loang (Cambodge), Academic
des Sciences, Comptes Rendues Serie D. 1968, 267.
205. Carbonnel J.-P., Delibrias G. Premieres datations absolues de trois gise-
ments neolithiques cambodgiens, Academic des Sciences, Comptes Rendues
Serie D. 1968, 267.
206. Carbonnell V. M. Variations in the frequency of shovel-shaped inci-
sors in different populations, in: Brothwell D. (ed.). Dental Anthropology.
1963.
207. Cartailhac E. Las bronzes prehistoriques et les recherches de M. Ludovic
Jammes, L’Anthropologie. 1890, part 1, 6.
208. Carter G. F. Plant evidence for early contacts with America, SWJA. 1950,
209. Casey D. A. Ethnological Notes, National Museum Melbourne, Memoir.
1936, 9.
210. Casey D. A. Some prehistoric artefacts from the Territory of New Guinea,
National Museum Melbourne, Memoir. 1939, 11.
211. Cassels R. Human ecology in the prehistoric Waikato, JPS. 1972, 81.
212. Cavalli-Sjorza L. L. The genetics of human populations, Scientific Ame-
rican. 1974, 231.
213. Cavalli-Sforza L. L.r Barral I., Edwards A. W. F. Analysis of human
evolution under random genetic drift, Cold Spring Harbour Symposium
on Quantitative Biology, 1964, 29.
214. Chagnon N. A., Neel J. V. et al. The influence of cultural factors on the
demography and pattern of gene flow from the Makiritare to the Yano-
mama Indians, AJPA. 1970, 32.
215. Champness L. T. et al. N study of the population near Aiome, New Gui-
nea, Oceania. 1960, 30.
216. Chang К. C. New evidence on fossil man in China, Science. 1962, 136.
217. Chang К. C. Major problems in the culture history of Southeast Asia,
BIEAS. 1962. 13.
218. Chang К. C. Prehistoric and early historic culture horizons and tradi-
tions in South China, CA. 1964, 5.
219. Chang К. C. Relative chronologies of China to the end of Chou, in: Eh-
rich R. (ed.). Chronologies in Old World Archaeology. Chicago, 1965.
220. Chang К. C. Preliminary notes on excavations in Formosa 1964-5, AP.
1966, 9.
221. Chang К. C. The Yale expedition to Taiwan, Discovery, 1967, 2, part ii.
222. Chang К. C. The archaeology of ancient China, Revised edition. Yale,
1968.
223. Chang К. C. Fengpitou, Tapenkeng, and the prehistory of Taiwan. Yale
University Publications in Anthropology. 1969, 73.
224. Chang К. C. Review atricle, on Changpinian: a newly discovered prece-
ramic culture from the agglomerate caves on the east coast of Taiwan,
by Wen-hsun Sung, AP. 1969, 12.
225. Chang К. C. The beginnings of agriculture in the Far East, Antiquity.
1970, 44.
226. Chang К. C. Neolitic cultures in the coastal areas of Southeast China, in:
[43], vol. 2.
227. Chang К. C. Major aspects of Ch’u archaeology, in: [43], vol. 1.
479
228. Chang К. C. Radiocarbon dates from China: some initial interpretations,
CA. 1973, 14.
229. Chang К. C. and collaborators. Man in the Choshui and Tatu river val-
leys in central Taiwan, AP. 1974, 17.
230. Chang К. C., Stuiver M. Recent advances in the prehistoric archaeology
of Formosa, Proceedings of the National Academy of Science. 1966, 55.
231. Chapman D. R. On the unity and origin, of the Australasian tektites,
Geochimica et Cosmochimica Acta. 1964, 28.
232. Chapman P. Japanese contributions to Micronesian archaeology and ma-
terial culture, in: [1483].
233. Chappell J. Stone axe factories in New Guinea Highlands, PPS. 1966, 32.
234. Chappell J. Changing duration of glacial cycles from lower to upper Pleis-
tocene, Nature. 1968, 219.
235. Chappell J. Aspects of .late Quaternary paleogeography of Australian —
East Indonesian region. Paper given at Australian Institute of Aboriginal
Studies Conference. Canberra, May 1974.
236. Chard C. Check-stamped pottery in northern and eastern Asia, Procee-
ding 9th Pacific Science Congress. Vol. 3, 1963.
237. Chasen F. N.t Tweedie M. W. F. (eds.). Proceedings of the Third Congress
of Prehistorians of the Far East. Singapore, 1940.
238. Chauvet S. L’ile de Paques et ses mysteres. Paris, 1935.
239. Ch’en Ch’i-lu. The aboriginal art of Taiwan and its implication for
the cultural history of the Pacific, in: [43], vol. 2.
240. Cheng Te K’un. Archaeological studies in Szechwan. Cambridge, 1957.
241. Cheng Te K’un. Archaeology in China: Prehistoric China. Cambridge,
1959.
241a. Clwng Te K’un. New light on prehistoric China. Cambridge, 1966.
242. Chevalier L. Nouveaux petroglyphes du Nord Caledonien, EM. 1958-9,
12-13.
243. Chevalier L. Nouveaux petroglyphes du Sud Caledonien, EM. 1963-5, 18-
20.
244. Chevalier L. Les elements de prehension de la poterie caledonienne, EM.
1966-70, 21-5.
245. Child R. Coconuts. London, 1964.
246. Childe V. G. The dawn of European civilisation. 6th edition. London, 1957.
247. Chowning A. Proto-Melanesian plant names, in: [50].
248. Chowning A. The real Melanesia: an appraisal of Parsonson’s theories,
Mankind. 1968, 6, 12.
249. Chowning A. An introduction to the peoples and cultures of Melanesia,
Addison — Wesley Module in Anthropology. 1973, 38.
250. Chowning A., Goodale J. C. A flint industry from southwest New Britain,
Territory of New Guinea, AP. 1966, 9.
251. Chretien C. D. Word distribution in southeastern Papua, Language. 1956,
32.
252. Christensen O. A. Hunters and horticulturalists: a preliminary report of
the 1972-4 excavations in the Manim Valley, Papua New Guinea, Man-
kind. 1975, 10(1).
253. Christensen O. A. A tanged blade from the New Guinea Highlands, Man-
kind. 1975, 10(1).
254. Christian F. W. On the outlying islands, TNZI. 1897, 30.
255. Christian F. W. The Caroline Islands. London, 1899.
256. Churchill W. The Polynesian wanderings. Washington, 1911.
256a. Churchill W. Easter Island: the Rapanui speech and the peopling of
southeast Polynesia. Washington, 1912.
257. Claessen H. A survey of the history of Tonga: some new views, Bijdragen
tot de Taal- Land- en Volkenkunde. 1968, 124.
258. Clarke D. L. Analytical archaeology. London, 1968.
259. Clarke W. C. Extensive to intensive shifting cultivation: a succession
from New Guinea, Ethnology. 1966, 5.
260. Clarke W. C. Place and people. Canberra, 1971.
261. Clutton Brock J. Niah’s Neolithic dog, SMJ. 1959, 9.
480
262. Codrington R. H. The Melanesians. Oxford, 1891.
263. Coedes G. The making of South East Asia. London, 1967.
264. Coedes G. The Indianised states of Southeast Asia. Canberra, 1968.
265. Colani M. L’age de la pierre dans la province de Hoa-Binh (Tonkin),
MSGI. 1927, 14, fascile 1.
266. Colani M. Notice sur le prehistoire du Tonkin: station de Cho-Ganh,
atelier, BSGI. 1928, 17, fascile 23-37.
267. Colani M. Quelques stations hoabinhiennes: note preliminaire, BEFEO.
1929, 29.
268. Colani M. Recherches sur le prehistorique indochinoises, BEFEO. 1930,
30.
269. Colani M. Megalithes du Haut-Laos, 2 volumes. Publications de lecole
franchise d’Extreme-Orient. 1935, 25, 26.
270. Colani M. Emploi de la pierre en des temps recules: Annani — Indonesie —
Assam. Publication des Amis du Vieux Hue. Hanoi, 1940.
271. Cole F. C. The peoples of Malaysia. New York, 1945.
272. Colenso W. An account of some enormous fossil bones, of an unknown
species of the class Aves, lately discovered in New Zealand, Tasmanian
Journal of Natural Science, Agriculture, Statistics, 1846, 2.
273. Colenso ИЛ On the Maori races of New Zealand, TNZI. 1868, 1.
274. Colenso W. On the vegetable foods of the ancient New Zealanders before
Cook’s visit, TNZI. 1880, 13.
275. Collings H. D. Neolithic pottery from Sungai Siput, Perak, in: [237].
276. Condominas G. Le lithophone prehistorique de Ndut Lieng Krak, BEFEO.
1952, 45.
277. Conklin H. C. An ethnoecological approach to shifting cultivation, Tran-
sactions of the New York Academy of Sciences, 2nd Series. 1954, vol. 17.
278. Conklin H. C. The study of shifting cultivation, CA. 1961, 1.
279. Coon C. S. The origin of races. London, 1962.
280. Coon C. S. The living races of man. London, 1966.
281. Coon C. S., Andrews J. M. Studies in the anthropology of Oceania and
Asia, Papers of the Peabody Museum of American Archaeology and Eth-
nology. 1943, vol. 20.
282. Cordy R. H, The Tahitian migration to Hawaii ca. 1100—1300 A. D.—an
argument against its occurrence, NZAAN. 1974, 17.
283. Cordy R. H. Cultural adaptation and evolution in Hawaii: a suggested
new sequence, JPS. 1974, 83.
284. Cordy R. H. Complex rank cultural systems in the Hawaiian Islands:
suggested explanations for their origin, APAO. 1974, 9.
285. Corney B. G. The voyage of Captain Don Felipe Gonzalez to Easter Is-
land 1770-1. Hakluyt Society Series 2. 1908, vol. 13.
286. Corney B. G. (ed.). The quest and occupation of Tahiti by emissaries of
Spain during the years 1772—6. 3 volumes. 1913-19.
287. Coursey D. G. The civilisations of the yam, APAO. 1972, 7.
288. Coutts P. J. F. The Maori of Dusky Sound: a review of the historical
sources, JPS. 1969, 78.
289. Coutts P. J. F. Greenstone: the prehistoric exploitation of bowenite from
Anita Bay, Milford Sound, JPS. 1971, 80.
290. Coutts P. J. F. Growth characteristics of the bivalve Chione stutchburyi,
New Zealand Journal of Marine and Freshwater Research. 1974, 8.
291. Coutts P. J. F., Higham C. F. W. The seasonal factor in prehistoric New
Zealand, WA. 1971, 2.
292. Coutts P. J. F., Jurisich M. An archaeological survey of Ruapuke Island,
OUMPA. 1972, 5.
293. Cowan H. K. J. On Melanesian and the origin of Austronesian, CA. 1965r
6.
294. Cowgill G. L. On causes and consequences of ancient and modern popu-
lation changes, AA. 1975, 77.
295. Cox J. H. 1967 The lei niho palaoa. in: [716].
296. Cox J. H. Hawaiian petroglyphs, BPBMSP. 1970, 60.
297. Cox J. H., Davenport W. Hawaiian sculpture. Honolulu, 1974.
481
298 Cram L. Prehistoric fauna and economy in the Solomon Islands, in: Cas-
tell R. W. and G. I. Quimby (eds.). Maritime adaptations of the Pacific.
The Hague, 1975.
299 Cranstone B. A. L. Melanesia: a short ethnography. London, 1961.
300. Crocomber R. G. and M. (eds.). The works of Ta’unga. Canberra, 1968.
301. Cumberland К. B. Aotearoa Maori: New Zealand about 1780, Geographi-
cal Review. 1949, 39.
302. Cumberland К. B. Man in nature in New Zealand, New Zealand Geograp-
her. 1961, 17.
303. Cumberland К. B. ’Climatic change’ or cultural inference? in: McCas-
kill M. (ed.). Land and Livelihood, Christchurch. 1962.
304. Cumberland К. B. Moas and men: New Zealand about A. D. 1250, Geo-
graphical Review. 1962, 52.
305. Curtain С. C. On genetic markers in Oceania, CA. 1976, 17.
306. Curtain С. C. et al. Thalassemia and abnormal hemoglobins in Melane-
sia, AJPA. 1962, 20.
307. Curtain С. C. et al. The ethnological significance of the gammaglobulin
(Gm) factors in Melanisia. AJPA. 1971, 34.
308. Dahl О. C. Malagache et Maanyan. Oslo, 1951.
309. Dahl О. C. Proto-Austronesian. Scandinavian Institute of Asian Stu-
dies Mdnograph. 1973, 15.
310. Dahlgren E. W. Were the Hawaiian Islands visited by the Spaniards be-
fore ... 1778? Stockholm, 1916.
311. Damm H. Methoden der Feldbewasserung in Ozeanien, Siidseestudien.
Basel, 1951.
312. Dani A. H. Prehistory and protohistory of eastern India. Calcutta, 1960.
313. Darlington P. J. Zoogeography: the geographical distribution of animals.
New York, 1957.
314. Davenport W. Red feather money, Scientific American. 1962, 206.
315. Davenport W. Social structure of Santa Cruz Island, in: Goodenough W. H.
(ed.). Explorations in cultural anthropology. McGraw-Hill, 1964.
316. Davenport W. Preliminary excavations on Santa Ana Island, eastern So-
lomon Islands, APAO. 1972, 7.
317. Davidson J. M. Preliminary archaeological investigations on Ponape and
other eastern Caroline islands. Micronesia, 1967, 3.
318. Davidson J. M. An archaeological assemblage of simple fishhooks from
Nukuoro Atoll. JPS. 1967, 76.
319. Davidson J. M. Midden analysis and the economic approach in New Zea-
land archaeology, RAIM, 1967, 6.
320. Davidson J. M. Nukuoro: archaeology on a Polynesian Outlier in Mic-
ronesia, in: [1483].
321. Davidson J. M. Settlement patterns in Samoa before 1840, JPS. 1969, 78.
322. Davidson J. M. Archaeological excavations in two burial mounds at
’Atele, Tongatapu, RAIM. 1969. 6.
323. Davidson J. M. Salvage excavations at Hamlin’s Hill, N 42/137, Auckland,
New Zealand, RATM. 1970, 7.
324. Davidson J. M. Excavation of an ’undefended site’, N 38/37, on Motutapu
Island, New Zealand. RAIM. 1970, 7.
325. Davidson J. M. Polynesian Outliers and the problem of culture replace-
ment in small populations, in: [603].
326. Davidson J. M. Preliminary report on an archaeological survey of the
Vava’u Group. Tonga, in Cook Bicentenary Expedition in the South-
west Pacific. Royal Society of New Zealand Bulletin. 1971, 8.
327. Davidson J. B. Archaeology on Nukuoro Atoll, BAIM. 1971, 9.
328. Davidson J. M. Archaeological investigations on Motutapu Island, New
Zealand, RAIM. 1972, 9.
329. Davidson J. M. A radiocarbon date from Skipper’s Ridge (N 40/7),
NZAAN. 1974, 17.
330. Davidson J. M. Radiocarbon date for Rahopara pa (N 38/20) at Castor
Bay, Auckland, NZAAN. 1974, 17.
482
331. Davidson J. M. Cultural replacements on small islands: new evidence
from Polynesian Outliers, Mankind. 1974, 9.
332. Davidson J. M. The excavation of Skipper’s Ridge (N 40/7), Opito, Coro-
mandel Peninsula, in 1959 and 1960, RAIM. 1975, 12.
333. Davis S. G., T re gear M. Man Kok Tsui, archaeological site 30, Lantau
Island, Hong Kong, AP. 1960, 4.
334. Day M. H. Guide to fossil man. London, 1965.
335. Day M. H., Molleson T. I. The Trinil femora, in: Day M. H. (ed.). Human
evolution. London, 1973.
336. Deacon A. B. Malekula. London, 1934.
337. De Bruyn J. V. New archaeological finds at Lake Sentani, Nieuw Guinea
Studien. 1959, 3.
338. De Bruyn J. V. New bronze finds at Kwadaware, Lake Sentani, Nieuw
Guinea Studien. 1962, 6.
339. Dening G. M. East Polynesian prehistory. Unpublished M. A. thesis, Mel-
bourne University. 1960.
340. Dening G. M. The geographical knowledge of the Polynesians and the na-
ture of inter-island contact, in: [545].
341. Dening G. M. The Marquesan journal of Edward Roberts, 1797—1824.
Canberra, 1974.
342. Denian R. K. The Semai. New York, 1968.
343. Dewall M. von. The bronze culture of Tien in southwest China, An-
tiquity. 1967, 41.
344. Dewall M. Decorative concepts and stylistic principles in the bronze art
of Tien, in: [43], vol. 2.
345. Dickinson W. R. Temper sands in Lapita style potsherds in Malo, JPS.
1971, 80.
346. Dickinson W. R., Shutler R. Temper sands in prehistoric pottery of
the Pacific Islands, APAO. 1971, 6.
347. Dickinson W. R., Shutler R. Probable Fijian origin of quartzose temper
sands in prehistoric pottery from Tonga and the Marquesas Islands, Scien-
ce. 1974, 185.
348. Diffloth G. Austro-Asiatic languages, Encyclopaedia Britannica, 15th edi-
tion, Macropaedia. 1974, 2.
349. Dikshit M. G. Etched beads in India. University of Poona Press. 1949.
350. Dikshit M. G. The beads from Ahichchhatra, U. P., Ancient India. 1952, 8.
351. Dixon R. B. A new theory of Polynesian Origins, Proceedings of the Ame-
rican Philosophical Society. 1920, 59.
352. Dixon R. B. The problem of the sweet potato in Polynesia, AA. 1932, 34.
353. Dixon R. B. Contacts with South America across the southern Pacific,
in: [775].
354. Dixon R. B. The long voyages of the Polynesians, Proceedings of the
American Philosophical Society. 1934, 74.
355. Dobby E. H. G. Southeast Asia. London, 1961.
356. Dobzhansky T. Biological evolution in island population, in: [468].
357. Dodd E. Polynesian seafaring. Lymington, 1972.
358. Doran E. Outrigger ages, JPS. 1974, 83.
359. Douglas G. Check list of Pacific Oceanic islands, Micronesica. 1969, 5.
360. Dowell M. F., Booth P. B., Walsh R. J. Blood groups and hemoglobin va-
lues amongst the Ewa Ge and Orokaiva peoples oi the Northern District
of Papua, APAO. 1967, 2.
361. Downes T. W. New light on the period of the extinction of the coa (ac-
cording to Maori record), TNZI. 1915, 48.
362. Downes T. W. Maruiwi, Maori and Moriori, JPS. 1933, 42.
363. Duff R. The evolution of native New Zealand culture: moa-hunters,
Morioris and Maoris, Mankind. 1947, 3.
364. Duff R. The moa-hunter period of Maori culture. 2nd edition. Welling-
ton, 1956.
365. Duff R. Neolithic adzes of eastern Polynesia, in: [487].
366. Duff R. Excavations of house pits at Pari-Whakatau pa, Claverly, RCM.
1961, 7.
483
367. Duff R. The Waiara swamp search, RCM. 1961, 7.
368. Duff R. Aspects of the cultural succession in Canterbury — Marlborough,
with wider reference to the New Zealand area, TRSNZ (general). 1963, 1.
369. Duff R. Archaeology of the Cook Islands, in: [1483].
370. Duff R. Stone adzes from Raoul, Kermadec Islands, JPS. 1968, 77.
371. Duff R. A historical survey of archaelogy in New Zealand, APAS.
1968, 2.
372. Duff R. Stone adzes of Southeast Asia, CMB. 1970, 3.
373. Dunn F. C. Excavations at Glia Kechil, Pahang, JMBRAS. 1964, 37.
374. Dunn F. C. Radiocarbon dating of the Malayan Neolithic, PPS. 1966, 32.
375. Dunn F. C. Cultural evolution in the late Pleistocene and Holocene of
Southeast Asia. AA. 1970, 72.
376. Dutta P. C. The kitchen middens of the Andaman archipelago, in: Sen D.
and A. K. Chosh (eds). Studies in Prehistory. Calcutta, 1966.
377. Dutton T. E. The peopling of central Papua. Pacific Linguistics, Series B.
Monograph 9. 1969.
378. Duy N., Quyen N. Q. Early Neolithic skulls in Quynh-Van, Nghe-An,
North Vietnam, Vertebrate Palasiatica. 1966, 10.
379. Dyen I. Review of [308], Language. 1953, 29.
380. Dyen I. Language distribution and migration theory, Language. 1956, 32.
381. Dyen I. The lexicostatistical classification of the Malayo-Polynesian
languages, Language. 1962, 38.
382. Dyen I. A lexicostatistical classification of the Austronesian languages,
International Journal of American Linguistics, Memoir. 1965, 19.
383. Dyen 1. Formosan evidence for some new Proto-Austronesian phone-
mes, Lingua. 1965, 14.
384. Dyen I. The Austronesian languages and Proto-Austronesian, in: [1201].
385. Dyen I. The Austronesian languages of Formosa, in: [1201].
386. Eberhard W. The local cultures of south and east China. Leiden, 1968.
387. Eggan F. Some aspects of bilateral social systems in the northern Phi-
lippines. in: [1489].
388. Egloff B. The rock carvings and stone groups of Goodenough Bay, Pa-
pua, APAO. 1970, 5.
389. Egloff B. Collingwood Bay and the Trobriand Islands in recent prehistory.
Unpublished Ph. D. thesis, Australian National University. 1971.
390. Egloff B. Archaeological research in the Collingwood Bay area of Papua,
AP. 1971, 14.
391. Egloff B. The sepulchral pottery of Nuamata Island, Papua, APAO. 1972,7.
392. Egloff B. Archaeological investigations in the coastal Madang area aud
on Eloaue Island of the St. Matthias Group, RPNGM. 1975, 5.
393. Einzig P. Primitive money. 2nd edition. Oxford, 1966.
394. Elbert S. H. Internal relationships of Polynesian languages and dialects,
SWJA. 1953, 9.
395. Elbert S. H. A linguistic assessment of the historical validity of some of
the Rennellese oral traditions, in: [716].
396. Ellen R. F., Glover I. C. Pottery manufacture and trade in the central
Moluccas, Indonesia, Man (new series). 1974, 9.
397. Ellis W. Polynesian researches: Polynesia, 1831. Edition reissued by
Charles E. Tuttle. 1969.
398. Ellis W. Polynesian researches: Hawaii, 1842. Edition reissued by Char-
les E. Tuttle. 1969.
399. Elmberg J. E. Further notes on the northern Mejbrats (Vogelkop, western
New Guinea), Ethnos. 1959, 24.
400. Ember M. The non-unilineal descent groups of Samoa, AA. 1959, 61.
401. Ember M. Political authority and the structure of kinship in aboriginal
Samoa, AA. 1962, 64.
402. Ember M. Samoan kinship and political structure: an archaeological
test, AA. 1966, 68.
403. Emery К. O., Niino H., Sullivan B. Post-Pleistocene levels of the East
China Sea, in: [1393].
404. Emory К. P. The island of Lanai, BPBMB. 1924, 12.
484
405. Emory К. P. Archaeology of Nihoa and Necker Islands, BPBMB. 1928 53.
406. Emory К. P. Stone implements of Pitcairn Island, JPS. 1928, 37.
407. Emory К. P. Stone remains in the Society Islands, BPBMB. 1933, 16.
408. Emory К. P. Tuamotuan stone structures, BPBMB. 1934, 118.
409. Emory К. P. Archaelogy of the Pacific Equatorial Islands, BPBMB, 1934,
123.
410. Emory К. P. Archaeology of Mangareva and neighbouring atolls, BPBMB.
1939, 163.
411. Emory К. P. Additional notes on the archaeology of Fanning Island,
BPBMOP. 1939, 15, no. 17.
412. Emory К. P. Oceanian influence on American Indian culture: Nordenski-
old’s view, JPS. 1942, 51.
413. Emory К. P. Polynesian stone remains, in: [281].
414. Emory К. P. Tuamotuan religious structures and ceremonies, BPBMB.
1947, 191.
415. Emory К. P. Origin of the Hawaiians, JPS. 1959, 68.
416. Emory К. P. East Polynesian relationships, JPS. 1963, 72.
417. Emory К. P. Review of [709], AA. 1963, 28.
418. Emory К. P. East Polynesian relationships as revealed through adzes, in:
[1483].
419. Emory К. P. A re-examination of East Polynesian marae: many ma-
rae later, in: [603].
420. Emory К. P. Easter Island’s position in the prehistory of Polynesia, JPS.
1972, 81.
421. Emory К. P., Bonk W. J., Sinoto Y. H. Hawaiian archaeology: fishhooks.
BPBMSP. 1968, 47.
422. Emory К. P., Sinoto Y. H. Radiocarbon dates significant for Pacific
archaeology. Pacific Science Association Information Bulletin. 1959, 11,
no. 3, supplement.
423. Emory K. P., Sinoto Y. H. Early eastern Polynesian burials at Maupiti,
JPS. 1964, 73.
424. Emory K. P., Sinoto Y. H. Age of the sites in the South Point area, Ka’u,
Hawaii, PAR. 1969, 8.
425. Englert S. Island at the centre of the world. London, 1970.
426. Epstein T. S. Capitalism, primitive and modern: some aspects of Tolai
economic growth. Manchester, 1968.
427. Erdbrink D. P. Mesolithic remains of the Sampung stage in Java: some
remarks and additions, SWJA. 1954, 10.
428. Esterik P. van. A preliminary analysis of Ban Chiang painted pottery,
northeast Thailand, AP. 1973, 16.
429. Etheridge R. Additions to the ethnological collections, chiefly from the
New Hebrides, RAM. 1916-7, 11.
430. Evangelista F. H. O. Beyer’s Philippine Neolithic in context of postwar
studies in local archaeology, in: [1489].
431. Evangelista F. Type-sites from the Philippine Islands and their sig-
nificance, in: [604].
432. Evans C. The dating of Easter Island archaeological obsidians, in: [710].
433. Evans I. H. N. On slab built graves in Perak, JFMSM. 1928, 12.
434. Evans P. Towards a Pleistocene time scale. Geological Society of London
Special Publication. 1971, 5, supplement, part 2.
435. Fairservis W. A. The roots of ancient India. New York, 1971.
436. Falla R. A. The moa, New Zealand’s Nature Heritage. 1974, 1, part 3.
437. Ferdon E. N. The ceremonial site of Orongo, in: [709].
438. Ferdon E. N. Polynesian origins, Science. 1963, 141.
439. Ferdon E. N. Surface architecture of the site of Paeke, Nukuhiva, in:
[710]. . .
440. Ferrell R. Taiwan aboriginal groups: problems in cultural and linguistic
classification. Monograph 17 of the Institute of Ethnology, Academia Si-
nica. Taipei, 1969.
441. Figueroa G., Sanchez E. Adzes from certain islands of eastern Polynesia,
in: [710].
485
442. Finn D. J. Archaeological finds on Lamma Island. Ricci Publications,
University of Hong Kong. 1958.
443. Finney B. Recent finds from Washington and Fanning Islands, JPS.
1958, 67.
444. Finney B. New perspectives on Polynesian voyaging, in: [716].
445. Finot L. Ludovic Jammes, prehistories BEFEO. 1928, 28.
446. Firth R. Wharepuni: a few remaining Maori dwellings of the old style,
Man. 1926, 26.
447. Firth R. A note on descent groups in Polynesia, Man. 1957, 57.
448. Firth R. Economics of the New Zealand Maori. Wellington, 1959.
449. Firth R. Succession to chieftainship in Tikopia, Oceania. 1960, 30.
450. Firth R. Bilateral descent groups: an operational viewpoint, in: Schape-
ra I. (ed.). Studies in kinship and marriage, Royal Anthropological Insti-
tute Occasional Paper. 1963, 16.
451. Fischer J. L. Abandonment of Nan Matol (Ponape), Micronesica. 1964, 1.
452. Fison L. The nanga, or secret stone enclosure of Wainimala, Fiji, JAL
1885, 14.
453. Fitzgerald С. P. The southern expansion of the Chinese people. Canberra,
1972.
454. Flatz G. Hemoglobin E in southeast Asia, in: Felicitation volumes of
Southeast Asian Studies. Bangkok, 1965.
455. Fleischer R. L., Price P. B. Fission track evidence for the simultaneous
origin of tektites and other natural glasses, Geochimica et Cosmochimica
Acta. 1964, 28.
456. Fleming M. Observations on the megalithic problem in eastern Asia,
BIEAS. 1963, 15.
457. Flint R. F. Glacial and Quaternary geology. New York, 1971.
w 458. Fontaine H. Renseignements nouveaux sur la ceramique du champ de
jarres funeraires de Dau-Giay, BSEI. 1971, 46.
459. Fontaine H. Enquete sur le neolithique du bassin inferieur du Dong-
Nai, Archives geologiques du Viet-Nam. 1971, 14.
460. Fontaine H. Nouveau champ de jarres dans le province de Long-Khanh,
BSEI. 1972, 47.
461. Fontaine H. Deuxieme note sur le ’neolithique’ du bassin inferieur du
Dong-Nai, Archives geologiques du Viet-Nam. 1972, 15.
462. Fontaine H., Delibrias G. Ancient marine levels of the Quaternary in
Vietnam, JHKAS. 1973, 4.
463. Force R. W. Palauan money, JPS. 1959, 88.
464. Forge A. Normative factors in the settlement size of Neolithic cultivators
(New Guinea), in: Ucko P. J., R. Tringham and G. W. Dimbleby (eds.).
Man, settlement and urbanism. London, 1972.
465. Forge A. Style and meaning in Sepik art, in; Forge A. (ed.). Primitive
art and society. Oxford, 1973.
466. Fornander A. An account of the Polynesian race. 2 volumes. London,
1878-80.
467. Forster G. A voyage round the world... during the years 1772, 3, 4 and 5.
2 volumes. London, 1777.
468. Fosberg F. R. (ed.). Man’s place in the island ecosystem. Honolulu, 1963.
469. Fox A. Prehistoric Maori storage pits: problems in interpretation, JPS.
1974, 83.
470. Fox A. Tirimoana pa. Te Awanga, Hawkes Bay: interim report, NZAAN,
1975, 17.
471. Fox A. Prehistoric Maori fortifications. Auckland, 1976.
472. Fox С. E. Further notes on the heo of the Solomon Islands, JPS» 1919, 28.
473. Fox С. E. The threshold of the Pacific. London, 1924.
474. Fox R. Excavations in the Tabon Caves and some problems in Philippi-
ne chronology, in: [1489].
475. Fox R. The Tabon Caves. Manila: National Museum Monograph 1. 1970.
476. Fox R., Evangelista A. The Bato Caves, Sorgoson Province, Philippines,
JEAS. 1957, 6.
477. Fox R., Evangelista A. The cave archaeology of Cagraray Island, Albay
486
Province, Philippines, JEAS. 1957, 6.
478. Fox R., Flory E. H. The Filipino people (map). Manila, 1974.
479. Frake C. 0. Malayo-Polynesian land tenure, A A. 1956, 58.’
480. Fraser D. Primitive art. New York, 1962.
481. Fraser D. Early Chinese artistic influence in Melanesia? in: [43], 3.
482. Fraser D. (ed.). Early Chinese art and the Pacific Basin. New York 1967.
483. Fraser J. The Malayo-Polynesian theory, JPS. 1895, 4. ’ ''
484. Freeman J. D. Iban agriculture. London. Her Majesty’s Stationery Office^
Colonial Research Studies. 1955, 18.
485. Freeman J. D. Review of [1162], Man. 1961, 61.
486. Freeman J. D. Some observations* on kinship and political authority in
Samoa, AA. 1964, 66.
487. Freeman J. D., Geddes W. R. (eds.). Anthropology in the South Seas.
New Plymouth, 1959.
488. Friedlaender J. L. Anthropological significance of gamma globulin
(Gm and Inv) antigens in Bougainville Island, Melanesia, Nature. 1970,
228.
489. Friedlaender J. L. Isolation by distance in Bougainville, Proceedings
of the National Academy of Science. 1971, 68.
490. Friedlaender J. L. The population structure of south-central Bougainville,
AJPA. 1971, 35.
491. Friedlaender J. S. et al. Biological divergences in south-central Bougain-
ville, American Journal of Human Genetics. 1971, 23.
492. Fr'unigacci D. Fouilles archaeologiques a Vatcha (pres de Vao), He des
Pins, EM. 1966—70, 21—25.
493. Frimigacci D. La Poterie imprimee au battoir en Nouvelle Caledonie:
ses rapports avec le Lapita. Paper presented at IXе Congres U. I. S. P. P.,
Nice, September 1976.
494. Fromaget J. Les recentes decouvertes anthropologiques dans les forma-
tions prehistoriques de la Chaine Annamitique, in: [237].
495. Fromaget J. La stratigraphic des depots prehistoriques de Tam Hang, in:
[237].
496. Frost E. L. Archaeological excavations of fortified sites on Taveuni, Fiji,
APAS. 1974, 6.
497. Gabel N. A racial study of the Fijians. University of California: Anthropo-
logical Records. 1955, 20.
498. Gajdusek D. C. Factors governing the genetics of primitive human popu-
lations, Cold Spring Harbour Symposium on Quantitative Biology. 1964. 29.
499. Gajdusek D. C. Psychological characteristics of stone age man, Enginee-
ring and Science. 1970, 33.
500. Gallus A. Expanding horizons in Australian prehistory, Melbourne: Twen-
tieth Century. 1970, 24.
501. Garanger J. Recherches archeologiques dans le district de Tautira, JSO.
1964, 20.
502. Garanger J. Archaeology and the Society Islands, in: [716].
503. Garanger J. Incised and applied-relief pottery, its chronology and de-
velopment in southeastern Melanesia, and extra areal comparisons, in:
[604].
504. Garanger J. Archeologie des Nouvelles Hebrides. Paris: Office de la Rec-
herche Scientifique et Technique Outre-Mer. 1972.
505. Garanger J., Lavondes A. Recherches archeologique a Rangiroa, archipel
des Tuamotus, JSO. 1966, 22.
506. Garn S. M. Human races. Springfield, Illinois, 1961.
507. Garvan J. W. Negritos of the Philippines. WBKL. 1963, 14.
508. Gates R. R. The Melanesian dwarf tribe of Aiome, New Guinea, Acta Ge-
neticae Medicae Gemellologiae. 1961, 10.
509. Gathercole P. Preliminary report on archaeological fieldwork on Pitcairn
Islands, January — March 1964. Unpublished manuscript.
510. Geertz C. Agricultural involution. Berkeley, 1963.
511. Geertz H. Indonesian cultures aud communities, in: McVey R. (ed.). In-
donesia, Yale University Press. 1963.
487
512. Gerard В. Moorea, Afareaitu situ 1, Bull, de la Societe des Etudes Ocea^
nionnes. 1975, 16(5).
513. Gerbrands A. A. Wow-Ipits. The Hague, 1967.
514. Ghosh A. K. Ordering of lower Palaeolithic traditions on South and
South-east Asia, APAO. 1971, 6.
515. Gifford E. W. Tongan society, BPBMB. 1929, 61.
516. Gifford E. W. Archaeological excavations in Fiji, University of Califor-
nia: Anthropological Records. 1951, 13, part 3.
517. Gifford E. W. Tribes of Viti Levu and their origin places, University of
California: Anthropological Records. 1952, 13, part 5.
518. Gifford E. W. and D. S. Archaeological excavations in Yap, University of
California: Anthropological Records. 1959, 18, part 2.
519. Gifford E. W., Shutter R. Archaeological excavations in New Caledonia,
University of California: Anthropological Records. 1956, 18, part 1.
520. Giles E., Ogan E., Steinberg A. G. Gamma-globulin factors (Gm and
Inv) in New Guinea; anthropological significance, Science. 1965, 150.
521. Giles E., .Walsh R. J., Bradley M. Microevolution in New Guinea and the
role of genetic drift, Annals of the New York Academy of Science. 1966,
134.
522. Giles E., Wyber S., Walsh R. J. Microevolution in New Guinea — additio-
nal evidence for genetic drift, APAO. 1970, 5.
523. Gill W. W. Life in southern isles. London, 1876.
524. Gilson R. P. Samoa from 1830 to 1900. Melbourne, 1970.
525. Giteau M. Apei\u sur le civilisation du Fou-Nan, France - Asie. 1958, 15.
526. Gladwin T. East is a big bird: navigation and logic on Puluwat atoll.
Harvard, 1970.
527. Glover I. Radiocarbon dates from Portuguese Timor, APAO. 1969, 4.
528. Glover I. Prehistoric research in Timor, in: [1009а].
529. Glover I. Excavations in Timor. 2 volumes. Unpublished Ph. D. thesis,
Australian National University. 1972.
530. Glover I. Alfred Buhler’s excavations in Timor— a reevaluation, Art and
Archaeology Research Papers 2. London, 1972.
531. Glover I. Late stone age^ traditions in South-East Asia, in: Ham-
mond N. D. (ed.). South Asian archaeology. London, 1973.
532. Glover I. Island Southeast Asia and the settlement of Australia, in:
Strong D. E. (ed.). Archaeological theory and practice. London, 1973.
533. Glover I. Ulu Leang Cave, Maros: a preliminary sequence of post-Pleis-
tocene cultural development in South Sulawesi, Archipel. 1975, 11.
534. Glover 1. and E. A. Pleistocene flaked stone tools from Timor and Flores,
Mankind. 1970, 7.
535. Goldman I. Ancient Polynesian society. Chicago, 1970.
536. Goloubew V. L'age du bronze au Tonkin, BEFEO. 1929, 29.
537. Golson J. New Zealand archaeology 1957, JPS. 1957, 66.
538. Golson J. Field archaeology in New Zealand, JPS. 1957, 66.
539. Golson J. Culture change in prehistoric New Zealand, in: [487].
540. Golson J. Archeologie du Pacifique Sud, resultats et perspectives, JSO.
1959, 15.
541. Golson J. Rapport sur les foulles effectues a 1’ile des Pins (Nouvelle Ca-
ledonie) de Decembre 1959 a Fevrier 1960, EM. 1959-62, 14—17.
542. Golson J. Archaeology, tradition and myth in New Zealand prehistory,
JPS. 1960, 69.
543. Golson J. Investigations at Kauri Point, Katikati, NZAAN. 1961, 4.
544. Golson J. Report on New Zealand, western Polynesia, New Caledonia and
Fiji, AP. 1961, 5.
545. Golson J. (ed.). Polynesian navigation. Wellington: Polynesian Society
Memoir 34. 1963.
546. Golson J. Thor Heyerdahl and the prehistory of Easter Island, Oceania.
1965, 36.
547. Golson J. Archaeological prospects for Melanesia, in: [1483].
548. Golson J. Lapita pottery in the south Pacific. Paper given at Wenner —
Gren Symposium on Oceanic Culture History, Sigatoka, Fiji. August 1969.
488
549. Golson J. Archaeology in Western Samoa 1957, in: [599].
550. Golson J. Both sides of the Wallace Line: Australia, New Guinea and
Asian prehistory, APAO. 1971, 6.
551. Golson J. Australian Aboriginal food plants: some ecological and cultu-
re-historical implications, in: [1009а].
552. Golson J. Lapita ware and its transformations, in: [604].
553. Golson J. Both sides of the Wallace Line: New Guinea, Australia, Island
Melanesia and Asian prehistory, in: [43], vol. 3.
554. Golson J. The Pacific islands and their prehistoric inhabitants, in:
Ward R. G. (ed.). Man in the Pacific Islands. Oxford, 1972.
555. Golson J., Lampert R. J., Wheeler J. M., Ambrose W. R. A note on carbon
dates for horticulture in the New Guinea Highlands, JPS. 1967, 76.
556. Goodenough W. A problem in Malayo-Polynesian social organisation, AA.
1955, 57.
557. Goodenough W. Migrations implied by relationships of New Britain dia-
lects to central Pacific languages, JPS. 1961, 70.
558. Gorbey K. Climatic change in New Zealand archaeology, NZAAN.
1967, 10.
559. Gorbey K. Review of [603], NZAAN. 1971, 14.
560. Gorman C. F. Excavations at Spirit Cave, north Thailand: some interim
interpretations, AP. 1970, 13.
561. Gorman C. F. The Hoabinhian and after: subsistence patterns in Southeast
Asia during the late Pleistocene and early Recent periods, WA. 1971, 2.
562. Gorman C. F. Modeles a priori et prehistoire de la Thailande, Etudes Ru-
rales. 1974, 53-6.
563. Gorman C., Charoenwongsa P. Ban Chiang: a mosaic of impressions from
the first two years, Expedition. 1976, 18(4).
564. Gould R. A. The archaeologist as ethnographer: a case from the Western
Desert of Australia, WA. 1971, 3.
565. Grace G. W. Subgrouping of Malayo-Polynesian: a report of tentative
findings, AA. 1955, 57.
566. Grace G. W. The position of the Polynesian languages within the Austro-
nesian (Malayo-Polynesian) language family. International Journal of
American linguistics. Memoir. 1959, 16.
567. Grace G. W. Movements of the Malayo-Polynesians 1500 В. С,-
500 A. D.: the linguistic evidence, CA. 1964, 5.
568. Grace G. W. Austronesian lexicostatistical classification: a review artic-
le, Oceanic Linguistics. 1966, 5.
569. Grace G. W. Effect of heterogeneity on the lexicostatistical test list: the
case of Rotuman, in: [716].
570. Grace G. W. Classification of the languages of the Pacific, in: [1406].
571. Grace G. W. Languages of the New Hebrides and Solomon Islands, in:
[1201].
572. Gray B. China or Dong-Son, Oriental Art. 1949-50, 2.
573. Gray don J. J. et al. Blood groups in Pygmies of the Wissellakes in Net-
herlands New Guinea, AJPA. 1958, 16.
574. Green R. C. Pitcairn Island fishhooks in stone, JPS. 1959, 68.
575. Green R. C. Moorean archaeology: a preliminary report, Man. 1961, 61.
576. Green R. C. A suggested revision of the Fijian sequence, JPS. 1963, 72.
577. Green R. C. An undefended settlement at Kauri Point, Tauranga district,
Historical Review, Whakatane Historical Society. 1963, 11.
578. Green R. C. Sources, ages and exploration of New Zealand obsidian,
NZAAN. 1964, 7.
579. Green R. C. Linguistic subgrouping within Polynesia: the implications
for prehistoric settlement, JPS. 1966, 75.
580. Green R. C. Sources of New Zealand’s East Polynesian Culture: the evi-
dence of a pearl-shell lure shank, APAO. 1967, 2.
581. Green R. C. The immediate origins of the Polynesians, in: [716].
582. Green R. C. West Polynesian prehistory, in: [1483].
583. Green R. C. (ed.). Makaha Valley historical project: interim report 1,
PAR. 1969, 4.
489
584. Green R. C. A review of the prehistoric sequence in, the Auckland Pro-
vince. 2nd edition. Dunedin, 1970.
585. Green R. C. Settlement pattern archaeology in Polynesia, in: [603].
586. Green R. C. Investigations at Castor Bay Point pa, Takapuna, New Zea-
land, NZAAN. 1970, 13.
587. Green R. C. (ed.). Makaha Valley historical project: interim report 2,
PAR. 1970, 10.
588. Green R. C. Evidence for the development of the early Polynesian adze
kit, NZAAN. 1971, 14.
589. Green R. C. The chronology and the sites at South Point, Hawaii, APAO.
1971, 6.
590. Green R. C. Anuta’s position in the subgrouping of Polynesia’s languages,
JPS. 1971, 80.
591. Green R. C. Revision of the Tongan sequence, JPS. 1972, 81.
592. Green R. C. Additional evidence for the age of settlements at Sarah’s
Gully, Coromandel Peninsula, NZANN. 1972, 15.
593. Green R. C. Lapita pottery and the origins of Polynesian culture. Austra-
lian Natural History. June 1973.
594. Green R. C. Adaptation and change in Maori culture, in: Kuschel G.
(ed.). Ecology and biogeography in New Zealand. The Hague, 1974.
595. Green R. C. Sites with Lapita pottery: importing and voyaging, Mankind.
1974, 9.
596. Green R. C. Pottery from the lagoon at Mulifanua, Upolu, in: [600].
597. Green R. C. New sites with Lapita pottery and their implications for an
understanding of the settlement of the western Pacific. Paper presented
at the IXе Congres U. I. S. P. P., Nice, September 1976.
598. Green R. C., Brooks R. R., Reeves R. D. Characterisation of New Zealand
obsidians by emission spectroscopy, NZJS. 1967, 10.
599. Green R. C., Davidson J. M. (eds.). Archaeology in Western Samoa.
Vol. 1, BAIM. 1969, 6.
600. Green R. C., Davidson J. M. (eds.). Archaeology in Western Samoa.
Vol. 2, BAIM. 1974, 7.
601. Green R. C. and K. Religious structures (marae) of the Windward Socie-
ty Islands, New Zealand Journal of History. 1968, 2.
602. Green R. C., Green K., Rappaport R. A., Rappaport A., Davidson J. M.
Archaeology on the island of Mo’orea, French Polynesia, APAMNH. 1967,
51, part 2.
603. Green R. C., Kelly M, (eds.). Studies in Oceanic culture history, Vol. 1,
PAR. 1970, 11.
604. Green R. C., Kelly M. (eds.). Studies in Oceanic culture history. Vol. 2,
PAR. 1971, 12.
605. Green R. C., Kelly M. (eds.). Studies in Oceanic culture history. Vol. 3,
PAR. 1972 13.
606. Greenberg J. H. The Indo-Pacific hypothesis, in: [1201].
607. Gregg D. R. Holocene stratigraphy and moas at Pyramid Valley, North
Canterbury, New Zealand, RCM. 1972, 9.
608. Gressitt J. L. (ed.). Pacific basin biogeography: a symposium. Honolulu,
1963.
609. Grey, Sir George. Maori mythology. New Zealand, 1965 (первое изда-
ние - 1855).
610. Griffin P. B., Riley T., Rosenduhl P., Tuggle H. D. Archaeology of Hala-
wa and Lapakahi: windward valley and leeward slope, NZAAN. 1971, 14.
611. Griffin R. S. Thailand’s Ban Chiang: the birthplace of civilisation? Arts
of Asia, November — December 1973.
612. Grigg D. B. The agricultural systems of the world. Cambridge, 1974.
613. Groube L. M. Settlement patterns in New Zealand prehistory. Unpubli-
shed M. A. thesis, University of Auckland. 1964.
614. Groube L. M. Archaeology in the Bay of Islands 1964-5. Dunedin, 1964.
615. Groube L. M. Models in prehistory: a consideration of the New Zealand
evidence, APAO. 1967, 2.
616. Groube L. M. A note on the Hei Tiki, JPS. 1967, 76.
490
617. Groube L. M. Research in New Zealand prehistory since 1956, in: [1483].
618. Groube L. M. From Archaic to Classic Maori, Auckland Student Geogra-
pher. 1969, 6.
619. Groube L. M. The origin and the development of earthwork fortification
in the Pacific, in: [603J.
620. Groube L. M. Tonga, Lapita pottery, and Polynesian origins, JPS. 1971, 80.
621. Groube L. M. Review of [801], Journal of Pacific History. 1973, 8.
622. Groube L. M. Archaeological research on Aneityum, South Pacific Bulle*
tin. 1975, 25(3).
623. Groube L. M., Chappell J. Measuring the differences between archaeolo-
gical assemblages, in: Renfrew C. (ed.). The explanation of culture chan-
ge. London, 1973.
624. Groves С. P. The origin of the mammalian fauna of Sulawesi (Celebes),
Zeitschrift fur Saugertierkunde. 1976, 41.
625. Groves M. Western Motu descent groups, Ethnology. 1963, 1.
626. Groves M. et al. Blood groups of the Motu and Koita peoples, Oceania.
1958, 28.
627. Gudschinsky S. The ABC’s of lexicostatistics (glottochronology), in:
Hymes D. (ed.). Language in Culture and society. New York, 1964.
628. Guiart J. L’organisation sociale et coutoumiere de la population autochto-
ne de la Nouvelle Caledonie, in: [46].
629. Guiart J. Structure de la chefferie en Melanesie du sud. Paris, 1963.
630. Haast, J. von. Moas and moa hunters, TNZI. 1871, 4.
631. Haast, J. von. Researches and excavations carried on, in, and near the
Moa — bone Point Cave, Sumner Road, in the year 1872, TNZI. 1874, 7.
632. Haddon A. C., Hornell J. The canoes of Oceania. 3 volumes, BPBMSP.
1936-8, 27, 28, 29.
633. Haile N. S. Quaternary shorelines in West Malaysia and adjacent parts
of the Sunda shelf, Quaternaria. 1971, 15.
634. Hale H. United States Exploring Expedition 1838-42: ethnography and phi-
lology. Philadelphia, 1846.
635. Hambruch P. Ponape: die Ruinen, in: Thilenius G. (ed.). Ergebnisse der
Siidsee — Expedition 1908—1910. Vol. II. B7-3. Ponape, 1936.
636. Hamel J. The Maoris and plants, New Zealand’s Nature Heritage. 1974,
1, part 7.
637. Hamilton A. The art workmanship of the Maori race in New Zealand.
Wellington, 1896-1901.
638. Hamlin J. On the mythology of the New Zealanders, Tasmanian Journal
of Natural Science, Agriculture, Statistics. 1842, 1.
639. Handy E. S. C. The native culture in the Marquesas, BPBMB. 1923, 9.
640. Handy E. S. C. Probable sources of Polynesian culture, Proceedings 3rd
Pacific Science Congress. Vol. 2. 1928.
641. Handy E. S. C. The problem of Polynesian origins, BPBMOP. 1930, 9.
642. Handy E. S. C. History in the Society Islands, BPBMB. 1930, 79.
643. Hanson F. A. Rapan lifeways. Boston, 1970.
644. Harding T. G. Voyagers of the Vitiaz Straits. Seattle, 1967.
645. Harris D. R. The origins of agriculture in the tropics, American Scien-
tist. 1972, 60.
646. Harris D. R. The prehistory of tropical agriculture: an ethnoecological
model, in: Renfrew C. (ed.). The explanation of culture change. London,
1973.
647. Harris D. R. Settling down: an evolutionary model for the transformation
of mobile bands into sedentary communities. Paper given at Evolution of
Social Systems Seminar. London, May 1974.
648. Harrisson B. A classification of stone-age burials from Niah Great
C’ijvo QAJT 4QA7 4^
649. Harrisson B. A Niah stone-age jar-burial Cu dated, SMJ. 1968, 16.
650. Harrisson B. and T. Magala — a series of Neolithic and Metal Age burial
grottos at Sekaloh, Niah, Sarawak, JMBRAS. 1968, 41, part 2.
651. Harrisson T. Savage civilisation. London, 1937.
491
652. Harrisson T. The Great Cave of Niah: a preliminary report, Man. 1957, 59.
653. Harrisson T. Niah: a history of prehistory, SMJ. 1958, 8.
654. Harrisson T. Megaliths of central and western Borneo, SMJ. 1958, 8.
655. Harrisson T. The peoples of Sarawak. Kuching, 1959.
656. Harrisson T. New archaeological and ethnological results from Niah Cave,
Sarawak, Man. 1959, 59.
657. Harrisson T. Megaliths of central Borneo and western Malaya, compared,
SMJ. 1961-2, 10.
658. Harrisson T. 100,000 years of stone age culture in Borneo, Journal of
the Royal Society of Arts 1963, 112.
659. Harrisson T. Imun Ajo’: a bronze figure from interior Borneo, Artibus
Asiae. 1964, 27.
660. Harrisson T. Inside Borneo, Geographical Journal. 1964, 130.
661. Harrisson T. Nlah Caves, Sarawak, APAS. 1967, 1.
662. Harrisson T. The prehistory of Borneo, AP. 1970, 13.
663. Harrisson T. Prehistoric double spouted vessels excavated from Niah Ca-
ves, Borneo, JMBRAS. 1971, 44, part 2.
664. Harrisson T. Megalithic evidences in East Malaysia, JMBRAS. 1973, 46,
part 1.
665. Harrisson T. Tampan: Malaysia’s Palaeolithic reconsidered, in: Bartst-
ra G. J. and W. A. Casparie (eds.). Modern Quaternary research in sout-
heast Asia. Rotterdam, 1975.
666. Harrisson T. The Upper Palaeolithic in Malaysia (Malaya and Borneo)
and adjacent areas: gateways to the Pacific? Paper presented at IXе Con-
gres U. I. S. P. P., Nice, September 1976.
667. Harrisson T. and B. The prehistory of Sabah. Kota Kanabalu, 1971.
668. Harrisson T., Hooijer D. A., Lord Medway. An extinct giant pangolin and
associated mammals from Niah Cave, Sarawak, Nature. 1961, 189.
669. Harrisson T., Lord Medway. A first classification of prehistoric bone and
tooth artefacts, SMJ. 1962, 10.
670. Haudricourt A. G. Problems of Austronesian comparative philology, Lin-
. gua. 1965, 14.
671. Haudricourt A. G. Les arguments geographiques, ecologiques et semanti-
ques pour 1’origine des Thai, in Readings in Asian topics, Scandinavian
Institute of Asian Studies, Monograph 1. 1970.
672. Hauoja E. Mekeo chieftainship, JPS. 1971, 80.
673. Heanley С. I. M., Shellshear J. L. A contribution to the prehistory of Hong
Kong and the New Territories, in Praehistorica Asiae Orientalis. Hanoi,
1932.
674. Hebert B. Contribution a 1’etude archeologique de 1’ile d'Efate et des
lies avoisinantes, EM. 1963—5, 18—20.
675. Hedrick J. D. Lapita style pottery from Malo Island, JPS. 1971, 80.
676. Heekeren H. R. van. Rapport over de ontgraving van de Bola Batoe,
nabij Badjo (Bone, Zuid — Celebes), Oudheidkundig Verslag. 1941-7 Ban-
dung, 1949.
677. Heekeren II. R. Rapport over de ontgraving te Kamasi, Kalumpang
(West Centraal Celebes), Oudheidkundig Verslag. 1949. Bandung, 1950.
678. Heekeren H. R. Rock paintings and other prehistoric discoveries near
Maros (South West Celebes), Laporan Tahunian, 1950.
679. Heekeren H. R. Notes on a proto-historic urn-burial site at Anjar, Java,
A. 1956, 51.
680. Heekeren H. R. The urn cemetery at Melolo, East Sumba (Indonesia),
Berita Dinas Purbakala 3. Djakarta, 1956.
681. Heekeren H. R. The Tjabenge flake industry from South Celebes, AP.
1958, 2.
682. Heekeren H. R. The Bronze-Iron Age of Indonesia. The Hague, 1958.
683. Heekeren H. R. A Mesolithic industry from the Toge Caves, Flores, in:
[766].
684. Heekeren H. R. The Stone Age of Indonesia. 2nd edition. The Hague, 1972.
492
685. Heekeren H. R. van, Knuth E. Archaeological excavations in Thailand.
Volume 1: Sai Yok. Copenhagen, 1967.
686. Heger F. Alte Metalltrommeln aus Siidost-Asien. Leipzig, 1902.
687. Heider K. Speculative functionalism: archaic elements in New Guinea
Dani culture, A. 1967, 62.
688. Heider K. Archaeological assumptions and ethnographic facts, SWJA.
1967, 23.
689. Heider K. The Dong — Son and the Dani: a skeuomorth from the West
Irian Highlands, Mankind. 1969, 7.
690. Hene Geldern R. von. Urheimat und friiheste Wanderungen der Austro-
nesier, A. 1932, 27.
691. Heine Geldern R. von. L’art prebouddhique de la Chine et de 1’Asie
du sud-est et son infuence en Oceanie, Revue des Arts Asiatiques.
1937, 11.
692. Heine Geldern R. von. Prehistoric research in the Netherlands Indiens,
in: Honig P. and Verdoorn F. (eds). Science and Scientists in the Nether-
lands Indies. New York, 1945.
693. Heine Geldern R. von. Research in South-east Asia: Problems and sug-
gestions, AA. 1946, 48.
694. Heine Geldern R. von. The drum named Makalamau, India Antiqua.
Leiden, 1947.
695. Heine Geldern R. von. Some problems of migration in the Pacific,
WBKL. 1952, 9.
696. Heine Geldern R. von. Correspondence, JPS. 1958, 67.
697. Heine Geldern R. von. Some tribal art styles of Southeast Asia: an expe-
riment in art history, in: Fraser D. (ed.). The many faces of primitive
art. Prentice Hall, 1966.
698. Heine Geldern R. A note on relations between the art styles of the Maori
and of ancient China, WBKL. 1966, 15.
699. Henry T. Ancient Tahiti, BPBMB. 1928, 48.
700. Heyen G. H. Primitive navigation in the Pacific, in: [545].
701. Heyerdahl T. The Kon-Tiki expedition. London, 1950.
702. Heyerdahl T. American Indians in the Pacific. London, 1952.
703. Heyerdahl T. Aku-Aku. London, 1958.
704. Heyerdahl T. General discussion, in: [709].
705. Heyerdahl T. The concept of rongo-rongo among the historic population
of Easter Island, in: [710].
706. Heyerdahl T. Discussions of Transoceanic contacts: isolationism, diffu-
sionism, or a middle course? A. 1966, 61.
707. Heyerdahl T. The prehistoric culture of Easter Island, in: [1483].
708. Heyerdahl T. Sea routes to Polynesia. Edited by K. Jettmar. London, 1968.
709. Heyerdahl T., Ferdon E. N. (eds.). Reports of the Norwegian Archaeologi-
cal Expedition to Easter Island and the East Pacific. Vol. 1: Archaeology
of Easter Island. School of American Research and Museum of New-Mexi-
co, Monograph 24, part 1. Santa Fe, New Mexico, 1961.
710. Heyerdahl T., Ferdon E. N. (eds.). Reports of the Norwegian Archaeolo-
gical Expedition to Easter Island and the East Pacific. Vol. 2: Miscellaneus
papers, School of American Research and Kon-Tiki Museum, Monograph
24, part 2. Stockholm, 1965.
711. Heyerdahl T., Skjolsvold A. Notes on the archaeology of Pitcairn, in:
[7Ю].
712. Higham C. F. W. The role of economic prehistory in the interpretation
of the settlement of Oceania, in: [603].
713. Higham C. F. W. Initial model formation in terra incognita, in: Clar-
ke D. L. (ed.). Models in archaeology. London, 1972.
714. Higham C. F. W. Aspects of economy and ritual in prehistoric northeast
Thailand, Joural of Archaeological Science. 1975, 2.
715. Higham C. F. W., Leach B. F. An early centre of bovine husbandry in
Southeast Asia, Science. 1972, 172.
716. Highland et al. (eds.). Polynesian culture history: essays in honor of
Kenneth P. Emory, BPBMSP. 1967, 56.
493
717. Hilder В. Primitive navigation in the Pacific, in: [545].
718. Hjarno J. Maori fish-hooks in southern New Zealand, ROMA. 1967, 3.
719. Ho P-T. The loss and the origin of Chinese agriculture. American
Historical Review. 1969, 75.
720. Ho P-T. The cradle of the East. Chicago, 1975.
721. Ho R. Physical geography of the Indo-Australasian tropics, in Symposium
on the Impact of Man on Humid Tropics Vegetation. Unesco Science
Co-operation Office for Southeast Asia. 1960.
722. Hocart A. M. The dual organisation in Fiji, Man. 1915, 15.
723. Hogbin H. I, Native culture of Wogeo, Oceania. 1935, 5.
724. Hogbin H. I. Native trade around the Huon Gulf, JPS. 1947, 56.
725. Hogbin H. I., Wedgewood С. H. Local grouping in Melanesia, Oceania.
1953, 23, 24.
726. Holly man K. Polynesian influence in New Caledonia: the linguistic as-
pect, JPS. 1959, 68.
727, Holmes L. D. Samoan village. New York, 1974.
728. Holtker G. Die Steinvogel in Melanesien, in: Siidseestudien. Basel, 1951.
729. Hooijer C. R. Indonesian prehistoric tools: a catalogue of the Houbolt
collection. Leiden, 1969.
730. Hooijer D. A. Man and other mammals from Toalian sites in south wes-
tern Celebes. Verhandelingen der Koninklijke Nederlandische Akade-
mie van Wetenschappen, Afdeling Natuurkunde, Tweede Sectie. 1950,
46, 2.
731. Hooijer D. A. Fossil evidence of Australomelanesian migrations in Malay-
sia? SWJA. 1950, 6.
732. Hooijer D. A. Australomelanesian migrations once more, SWJA. 1952, 8.
733. Hooijer D. A. The pleistocene vertebrate fauna of Celebes, AP. 1958, 2.
734. Hooijer D. A. Pleistocene dating and man, Advancement of Science.
1962, 18.
735. Hooijer D. A. Further ‘Hell’ mammals from Niah, SMJ. 1963, 11.
736. Hooijer D. A. Indo-Australian pygmy elephants, Genetica, 1967-8, 38.
737. Hooijer D. A. The middle Pleistocene fauna of Java, in: [831].
738. Hooijer D. A. The Stegodori from Flores, Koninklijk Nederlands Akade-
mie van Wetenschappen, Proceedings. Series B. 1969, vol. 72.
739. Hoojer D. A. Quaternary mammals west and east of Wallace’s Line, in:
Bartstra G. J. and W. A. Casparie (eds.). Modern Quaternary research in
Southeast Asia. Rotterdam, 1975.
740. Hoop A. N. van der. Megalithic remains in South Sumatra. Zutphen, 1932.
741. Hoop A. N. van der. A prehistoric site near Lake Kerinchi, Sumatra, in:
[237].
742. Hooper A. Socio-economic organisation of the Tokelau Islands, 8th
Congress of Anthropological and Ethnological Sciences. Vol. 2. Tokyo —
Kyoto, 1968.
743. Hope G. S., Peterson J. A. Glaciation and vegetation in the high New
Guinea mountains, in: Suggate R. P. and M. M. Cresswell (eds.). Quater-
nary Studies. Wellington, 1975.
744. Hope J. H. and G. S. Palaeoenvironments for man in New Guinea. Paper
given at Australian Institute of Aboriginal Studies Conference. Canberra,
May 1974.
745. Hopkins M. Hawaii: the past, present and future of its island-kingdom.
London, 1862.
746. Hornell J. Was there Pre-Columbian contact between the peoples of Ocea-
nia and South America? JPS. 1945, 54.
747. Hornell J. How did the sweet potato reach Oceania? Journal of Linnean
Society. 1946, 53.
748. Hossjeld P. The Aitape Calvarium, Australian Journal of Science. 1964,
27.
749. Howard A. Polynesian origins and migrations: a review of two centuries
of speculation and theory, in: [716].
750. Howells W. W. Anthropometry and blood types in Fiji and the Solomon
Islands, APAMNH. 1933, 33, part 4.
494
751. Howells W. W. The racial elements of Melanesia, in: [281].
752. Howells W. W. Population distances: biological, linguistic, geographical
and environmental, CA. 1966, 7.
753. Howells W. W. Anthropometric grouping analysis of Pacific peoples,
APAO 1970 5
754. Howells w' W. The Pacific islanders. New York, 1973.
755. Howells W. W. Cranial variation in man. Papers of the Peabody Museum,
Harvard University. 1973, vol. 67.
756. Hsu J. The climatic conditions in north China during the time of Sinan-
thropus, Scientia Sinica. 1966, 15.
757. Hughes D. R. Osteological evidence suggestive of the origin of the Mon-
goloid peoples, APAS. 1967, 1.
758. Hughes I. Recent Neolithic trade in New Guinea. Unpublished Ph. D.
thesis, Australian National University. 1971.
759. Hutton F. W. The moas of New Zealand, TNZI. 1891, 24.
760. Ikawa-Smith F. On ceramic technology in East Asia, CA. 1976, 17.
761. Irwin G. J. Man-land relationships: an investigation of prehistoric settle-
ment in the islands of the Bougainville Strait, APAO. 1973, 8.
762. Irwin G. J. Carved paddle decoration of pottery and its capacity for in-
ference in archaeology: an example from the Solomon Islands, JPS;
1974, 83.
763. Ivens W. The island builders of the Pacific. London, 1930.
764. Jacob T. Recent Pithecanthropus finds in Indonesia, CA. 1967, 8.
765. Jacob T. The sixth skull cap of Pithecanthropus erectus, AJPA. 1967,
25.
766. Jacob T. Some problems pertaining to the racial history of the Indone-
sian region. Utrecht, 1967.
767. Jacob T. The absolute date of the Djetis beds at Modjokerto, Antiquity.
1972, 46.
768. Jacob T. The problem of head hunting and brain eating among Pleisto-
cene men in Indonesia, APAO. 1972, 7.
769. Jacob T. New hominid finds in Indonesia and their affinities, Mankind.
1972, 8.
770. Jacob T. Early populations in the Indonesian region. Paper given at Aust*
ralian Institute of Aboriginal Studies Conference. Canberra, May 1974.
771. Jacoby A. Senor Kon-Tiki. Chicago, 1967.
772. Jammes L. L’age de la pierre polie au Cambodge d’apres de recentes de-
couvertes, Bulletin de Geographie Historique et Descriptive. Paris, 1891.
773. Janse 0. R. T. The ancient dwelling-site in Dong — Son (Thanh — Hoa.
Annam). Archaeological Research in Indo-China. Vol. 1. 1958.
774. Janse 0. R. T. Some notes on the Sa-Huynh complex, AP. 1959, 3.
775. Jenness D. (ed.). The American aborigines, their origin and antiquity.
Reprint. New York, 1972.
776. Jennings J. D. (ed.). Excavations on Upolu, Western Samoa, PAR. 1976, 25.
777. Jolly R. W. G., Murdock P. Further excavations on site N40/2, Opito Bay,
NZAAN. 1973, 16.
778. Jones K. Excavations at Tairua (N44/2) 1958—64: a synthesis, NZAAN.
1973, 16.
779. Jones R. Emerging picture of Pleistocene Australians, Nature. 1973, 246.
780. Joske A. B. The nanga of Viti Levu, Internationales Archiv fur Ethno-
graphic. 1889, 2.
781. Joyce T, A. Note on prehistoric pottery from Japan and New Guinea,
JRAI. 1912, 42.
782. Kaeppler A. L. Eighteenth century Tonga: new interpretations of Tongan
society and material culture at the time of Captain Cook, Man (new se-
ries). 1971, 6.
783. Kaeppler J. L. Pottery sherds from Tungua, Ha’apai, JPS. 1973, 82.
784. Kahler H. Comments, CA. 1964, 5.
785. Kaplan S. A style analysis of pottery sherds from Nissan Island. Solomon
Island Studies in Human Biogeography 2. Chicago, 1973.
495
786. Kariks J., Walsh R. J. Some physical measurements and blood groups of
the Bainings in New Britain, APAO. 1968, 3.
787. Karlgren B. The date of the early Don-Son Culture, BMFEA. 1942, 14.
788. Kandern W. Megalithic finds in central Celebes. Ethnographic Studies in
Celebes. Vol. 5. Goteborg, 1938.
789. Keers W. An anthropological survey of the eastern Little Sunda Islands.
Koninldijke Vereeniging Indisch Institut, Mededeling 74. 1948.
790. Keesing F. M. The ethnohistory of northern Luzon. Stanford, 1962.
791. Keesing F. M. The Isneg: shifting cultivators of the northern Philippi-
nes, SWJA. 1962, 18.
792. Keesing F. and Elite communication in Samoa. Stanford Anthropolo-
gy. Series 3. 1956.
793. Kellnm-Ottino M. Archeologie d’une vallee des Iles Marquises: evolu-
tion des structures de Phabitat a Hane, Ua Huka. Publication de la Societe
des Oceanistes 26. Paris, 1971.
794. Kelly L. G. Marion du Fresne at the Bay of Islands. Wellington, 1951.
795. Kelly M. Some problems with early descriptions of Hawaiian culture, in:
[716].
796. Kelly R. C. Demographic pressure and descent group structure in the
New Guinea Highlands, Oceania. 1968, 39.
797. Kennedy J. Settlement in the Bay of Islands 1772, OUMPA. 1969, 3.
798. Key C. A. The identification of New Guinea obsidians, APAO. 1969, 4.
799. Keyes I. W. Cultural succession and ethnographic features of D’Urville
Island, JPS. 1960, 69.
800. Keyes 1. W. The Ngatimamoe: the western Polynesian-Melanesoid sub-
culture in New Zealand, JPS. 1967, 76.
801. King J., Epling P. J. The dispersal of the Polynesian people. Working
Papers in Methodology 6. Institute for Research in Social Studies, Uni-
versity of North Carolina. 1972.
802. Kirch P. V. Halawa dune site (Hawaiian Islands): a preliminary report,
JPS. 1971, 80. t ,
803. Kirch P. V. Archaeological excavations at Palauea, south-east Maui,
Hawaiian Islands, APAO. 1971, 6.
804. Kirch P. V. Prehistoric subsistence patterns in the northern Marquesas
Islands, French Polynesia, APAO. 1973, 8.
805. Kirch P. V. The chronology of early Hawaiian settlement, APAO. 1974, 9.
806. Kirch P. V. Ethno-archaeological investigations in Futuna and Uvea
(western Polynesia): a preliminary report, JPS. 1976, 85.
807. Kirch P. V., Kelly M. Prehistory and ecology in a windward Hawaiian
valley: Halawa Valley, Molokai, PAR. 1975, 24.
808. Kirch P. V., Rosendahl P. H. Archaeological investigation of /knuta, in:
Yen D. E. and J. Gordon (eds.). Anuta: a Polynesian Outlier in the Solo-
mon Islands, PAR. 1973, 21.
809. Kirk R. L. Population genetic studies of indigenous peoples of Australia
and New Guinea, in: Steinberg A. G. and A. G. Bearn (eds.). Progess in
Medical Genetics. Vol. 4. New York, 1965.
810. Kirk R. L. Genetic evidence and its implications for aboriginal prehisto-
ry, in: [1009а].
811. Kobayashi T. Microblade industries in the Japanese Archipelago, Arctic
Anthropology. 1970, 7.
812. Koch G. Die materielle Kultur der EHice-Inseln. Berlin, 1961.
813. Koch G. Materielle Kulture der Gilbert-Inseln. Berlin, 1965.
814. Koch G. The Polynesian-Micronesian ’culture boundary’, Abstracts of
Papers, 11 th Pacific Science Congress, vol. 9, section X—2: Ethnology.
1966.
815. Koenigswald G. H. R. von. Evidence of a prehistoric Australomelanesoid
population in Malaya and Indonesia, SWJA. 1952, 8.
816. Koenigswald G. H. R. von. Fossil mammals from the Philippines, Procee-
dings 4th Far-Eastern Prehistory and the Anthropology Division of the
496
8th Pacific Science Congresses combined, part 1, second fascicle, secti-
on 1. 1956.
817. Koenigswald G. H. R. von. Remarks on the prehistoric fauna of the Great
Cave, SMJ. 1958, 8.
818. Koenigswald G. H. R. von. Preliminary report on a newly-discovered
stone age culture from northern Luzon, Philippine Islands, AP. 1958, 2.
819. Koenigswald G. H. R. von. Das absolute Alter des Pithecanthropus erec-
tus Dubois, in: [831].
820. Koenigswald G. H. R. von. Classification of some stone tools from Java
and New Guinea, APAS. 1968, 2.
821. Koenigswald G. H. R. von, Ghosh A. K. Stone implements from the Trinil
beds, Koninklijk Nederlands Akademie van Wetenschappen, Proceedings
Series B. Vol. 76, 1973.
822. Kokobu N. The prehistoric southern islands and east China Sea areas,
AP. 1963, 7.
823. Krieger H. W. Island peoples of the western Pacific: Micronesia and
Melanesia. Washington, 1943.
824. Kroeber A. L. Peoples of the Philippines. 2nd edition. New York, 1928.
825. Krupa V. Polynesian languages: a survey of research. Janua Linguarum,
Series Critica. 1973, 11.
826. Kruskal J. B., Dyen I., Black P. The vocabulary method of reconstructing
languages trees: innovations and large-scale applications, in: Hod-
son F. R. et al. (eds.). Mathematics in the archaeological and historical
sciences. Edinburgh, 1972.
827. Kruyt A. C. L'immigration prehistorique dans les pays Toradjas occiden-
taux, in Hommage du Service Archeologique des Indes Neerlandaises au
ler Congres des Prehistoriens d’Extreme — Orient a Hanoi, Janvier 1932.
Batavia, 1932.
828. Kuenen Ph. H. Marine Geology. New York, 1950.
829. Kurjack E. B., Sheldon С. T., Keller M. E. The urn burial caves of sout-
hern Cotobato, Mindanao, Philippines, Silliman Journal. 1971, 18, part 2.
830. Kurten B., Vasari Y. On the date of Peking Man, Societas Scientarum
Fennica, Commentationes Biologicae. 1960, 23, no. 7.
831. Kurth G. (ed.). Evolution and Hominisation. 2nd edition. Stuttgart, 1968.
832. Kuykendall R. S. The Hawaiian kingdom 1778—1854. University of Ha-
waii Press. 1938.
833. Ladd E. J. Alealea temple site, Honaunau: salvage report, APAS. 1969, 3.
834. Ladd E. J. The Great Wall stabilisation: salvage report, APAS. 1969, 3.
835. Ladd E. J. Hale-o-Keawe temple site, Honaunau: presalvage report,
APAS. 1969, 3.
836. Ladd E. J. (ed.). Makaha Valley historical project. Interim report 4,
PAR. 1973, 19.
837. Ladd E. J., Yen D. (eds.). Makaha Valley historical project. Interim re-
port 3, PAR. 1972, 18.
838. Lajont P. B. Note sur un site neolithique de la province de Pleiku,
BEFEO. 1956, 48.
839. Lamb A. Some observations on stone and glass beads in early South-
east Asia, JMBRAS. 1965, 38.
840. Lamberg-Karlovsky С. C. Ethno-history of South China: an analysis of
Han-Chinese migrations, BIEAS. 1962, 13.
841. Lamberg-Karlovsky С. C. Ethno-history of South China: an analysis of
T’ai migrations, BIEAS. 1967, 23.
842. Lamont E. H. Wild life among the Pacific islanders. London, 1867.
843. Lampert R. J. Standing stones and rock art: two sites on New Hanover,
Mankind. 1967, 6.
844. Lampert R. J. A preliminary report on some waisted blades found on
Kangaroo Island, South Australia, Australian Archaeological Association
Newsletter. 1975, 2.
845. Landberg L. Tuna tagging and the extra-Oceanic distribution of cur-
ved, single-piece shell fishhooks, American Antiquity. 1966, 31.
17 Заказ № 2306
497
846. Langdon R. The Lost Caravel. Sydney, 1975.
847. Lanning E. P. South America as a source for aspects of Oceanic cultu-
res, in: [603].
848. Lauer P. K. Amphlett Islands pottery trade and the Kula, Mankind.
1970, 7.
849. Lauer P. K. Pottery traditions in the D’Entrecasteaux Islands of Papua.
Unpublished Ph. D. thesis, Australian National University. 1970.
850. Lavachery H. Contribution a I’etude de 1’archeologie de Pile de Pitcairn,
Bulletin de la Societe des Anmricanistes de Belgique. 1936, 19.
851. Lavachery H. Les petroglyphes de Pile de Paques. Anvers, 1939.
852. Lavachery H. Steles et pierres levees a File de Paques, in: Siidseestudien.
Basel, 1951.
853. Law R. G. Pits and kumara agriculture in the South Island, JPS. 1969, 78.
854. Law R. G. The introduction of kumara into New Zealand, APAO. 1970, 5.
855. Law R. G. Archaeology at Harataonga Bay, Great Barrier Island, RAIM.
1972, 9.
856. Law R. G. Tokoroa moa-hunter site, NZAAN. 1973, 16.
857. Laycock D. C. Sepik languages: checklist and preliminary classification.
Pacific Linguistics. Series B. 1973, 25.
858. Leach B. F. The concept of similarity in prehistoric studies, OUMPA.
1969, 1.
859. Leach B. F. Obsidian in the Chatham Islands, NZAAN. 1973, 16.
860. Leach B. F. and H. M. Radiocarbon dates for the Wairarapa, NZAAN.
1971-2, 14.
861. Leach H. M. Subsistence patterns in prehistoric New Zealand, OUMPA.
1969, 2.
862. Leach H. M. A hundred years of Otago archaeology: a critical review,
ROMA. 1972, 6.
863. Leach H. M. Pre-European, New Zealand’s Nature Heritage. 1974, 1.
864. Leahy A. Excavations at site № 38/30, Motutapu Island, New Zealand,
RAIM. 1970, 7.
865. Leahy A. Further excavations at site № 38/30, Motutapu Island, New
Zealand, RAIM. 1972, 9.
866. Leahy A. Excavations at Hot Water Beach (№ 44/69). Coromandel Penin-
sula, RAIM. 1974, 11.
867. Lebar F. M. (ed.). Ethnic groups of insular Southeast Asia. Vol. 1: Indo-
nesia, Andaman Islands and Madagascar. New Haven, 1972.
868. Lebar F. M., Hickey G. C., Musgrave J. K. Ethnic groups of mainland
Southeast Asia. New Haven, 1965.
869. Lee I. Captain Bligh’s second voyage to the South Sea, 1791-3. London,
1920.
870. Leenhardt M. Notes d’ethnologie neo-caledonienne. Paris: Institut d’Eth-
nologie, Travaux et Memoirs. 1930, 8.
871. Le Gros Clark W. The fossil evidence for human evolution. Chicago, 1964.
872. Lenormund M. H. Decouvert d’un gisement de poteries a File des Pins,
EM. 1948, 3.
873. Lepervanche M. de. Descent, residence and leadership in the New Guinea
Highlands, Oceania. 1968, 38.
874. Lessa W. A. Ulithi and the outer native world, AA. 1950, 52.
875. Lessa W. A. An evaluation of early descriptions of Carolinean culture,
Ethnohistory. 1962, 9.
876. Lessa W. A. Ulithi: a Micronesian design for living. New York, 1966.
877. Levison M., Ward R. G.f Webb J. W. The settlement of Polynesia: a com-
puter simulation. Minneapolis, 1973.
878. Levi-Strauss C. Structural Anthropology. New York, 1963.
879. Levy P. Recherches prehistoriques dans la region de Mlu Prei. Publica-
tion de L’Ecole Francaise d’Extreme-Orient. 1943, 30.
880. Lewis A. B. The Melanesians. Chicago, 1951.
881. Lewis D. We, the navigators, Canberra, 1972.
498
882. Lewthwaite G. R. Human geography of Aotearoa about 1790. Unpublished
M. A. thesis, University of Auckland. 1949.
883. Lewthwaite G. R. Man and land in Tahiti: Polynesian agriculture through
European eyes, Pacific Viewpoint. 1964, 5.
884. Lewthwaite G. R. Man and the sea in early Tahiti: a maritime economy
through European eyes, Pacific Viewpoint. 1966, 7.
885. Lewthwaite G. R. Tupaia’s map, Association of Pacific Coast Geographers
Yearbook. 1966, 28.
886. Lewthwaite G. R. The geographical knowledge of the Pacific peoples, in:
Friis H. R. (ed.). The Pacific basin. New York, 1967.
887. Lin С. C. Geology and ecology of Taiwan prehistory, AP. 1963, 7.
888. Linehan W. A Neolithic link between north Pahang, Malaya, and the
Sino-Malayan border, APAS. 1968, 2.
889. Ling Shun-Sheng. Stone bark cloth beaters of South China, Southeast
Asia and central America, BIEAS. 1962, 13.
890. Linton R. The material culture of the Marquesas Islands. BPBMM. 1923,
8, no. 5.
891. Linton R. Archaeology of the Marquesas Islands, BPBMB. 1925, 23.
892. Linton R. Marquesan culture, in: Kardiner A. (ed.). The individual and
his society. New York, 1939.
893. Linton R. The tree of culture. New York, 1956.
894. Littlewood R. A. Isolate patterns in the Eastern Highlands of New Gui-
nea, JPS. 1966, 75.
895. Littlewood R. A. Physical Anthropology of the Eastern Highlands of
New Guinea. Seattle. 1972.
896. Livingstone F. B. Blood groups and ancestry: a test case from New Gui-
nea, CA. 1963, 4.
897. Lockerbie L. From moa-hunter to Classic Maori in southern New Zea-
land, in: [487].
898. Loeb E. M.t Broek J. О. M. Social organisation and the longhouse in
South East Asia, AA. 1947, 49.
899. Loewenstein J. The origin of the Malayan metal age, JMBRAS. 1956, 29,
part 2.
900. Loojs H. H. E. Some remarks on ’Philippine megaliths’, Asian Studies.
1965, 3.
901. Loojs H. H. E. Elements of the megalithic complex in Southeast Asia:
an annotated bibliography. Canberra, Australian National University,
Oriental Monograph Series 3. 1967.
902. Loojs H. H. E. A brief account of the Thai-British archaeological expedi-
tion, APAO. 1970. 5.
903. Loojs H. H. E. Thermoluminescence dates from Thailand: comments, An-
tiquity. 1974, 48.
904. Loojs H. H. E. Dongson drums and heavenly bodies, in: Barnard N. (ed.).
Ancient Chinese bronzes and Southeast Asian metal and the other archaeo-
logical artefacts. Melbourne, 1976.
905. Loomis W. F. Skin pigment regulation of vitamin biosynthesis in man,
Science. 1967, 157.
906. Lovejoy С. O. The taxonomic status of the Meganthropus mandibular
fragments from the Djetis beds of Java, Man (new series). 1970, 5.,
907. Luomala K. The Menehune of Polynesia and other mythical little peop-
le of Oceania, BPBMB. 1951, 203.
908. Luomala K. Moving and moveable images in Easter Island custom and
myth. JPS. 1973, 82.
909. Luquet G. H. L’art neo-caledonienne. Paris: Institut d’Ethnologie, Tra-
vaux et Memoirs 2, 1926.
910. Lynch F. X., Ewing J. F. Twelve ground stone implements from Minda-
nao, Philippine Islands, APAS. 1968, 2.
911. Lyons A. P. Sepulchral pottery of Murua, Papua, Man. 1922, 22.
912. McAlister J. G. Archaeology of Oahu, BPBMB. 1933, 104.
913. McCarthy F. D. Norfolk Island: additional evidence of a former native
occupation, JPS. 1934, 43.
914. McCarthy F. D. A comparison of the prehistory of Australia with that of
Indochina, the Malay Peninsula and Archipelago, in: [237].
915. McCarthy F. D. Waisted hammers from the Mackay district, Queensland»
RAM. 1949, 22.
916. McCarthy F. D. Some prehistoric and recent stone implements from New
Guinea, RAM. 1949, 22.
917. McCoy P. C. Review of: [425], JPS. 1971, 80.
918. McCoy P. C. Excavation of a rectangular house on the east rim of Rano
Kau volcano, Easter Island, APAO. 1973, 8.
919. McCulloch B. A relevant radiocarbon result, NZAAN. 1973, 16.
920. McElhanon K. A. Classifying New Guinea languages, A. 1971, 66.
921. McElhanon K. A., Voorhoeve C. L. The Trans-New Guinea phylum: explo-
rations in deep level genetic relationships. Pacific linguistics, Series B.
1970, no. 16.
923. McFadgen B. G. The significance of archaeological research, NZAAN.
1974, 17.
924. Macintosh N. W. G. A preliminary note on skin colour in the Western
Highland natives of New Guinea, Oceania. 1960, 30.
925. Macintosh N. W. G. Radiocarbon dating as a pointer in time to the arri-
val and history of man in Australia and islands to the north-west, Pro-
ceedings 8th International Conference on Radiocarbon Dating. Vol. 1.
Wellington, 1972.
926. Macintosh N. W. G., Walsh R. J., Kooptzoff O. The blood groups of the
native inhabitants of the Western Highlands, New Guinea, Oceania.
1958, 28.
927. McKay A. On the identity of the moa-hunters with the present Maori
race, TNZI. 1974, 7.
928. McKern W. C. Archaeology of Tonga, BPBMB. 1929, 60.
929. McKinlay J. R. Waioneke 1968-9, NZAAN. 1971, 14.
930. MacLachlan R. R. C. Native'pottery from central and southern Melane-
sia and west Polynesia, JPS. 1938, 47.
931. McNab J. W. Sweet potatoes and Maori terraces in the Wellington area,
JPS. 1968, 78.
932. McNab R. (ed.). Historical records of Now Zealand. Vol. 2. Wellington,
1914.
933. Maglioni R. Archaeological finds in Hoifung, part 1, Hong Kong Natu-
ralist. 1938, 3, no. 3-4.
934. Maglioni R. Archaeology in South China, JEAS. 1952, 2.
935. Maher R. F. Archaeological investigations in central Ifugao, AP. 1973, 16.
936. Malinowski B. Argonauts of the western Pacific. New York, 1961 (пер-
вое издание - 1922).
937. Malleret L. Ouvrages circulates en terre dans d’Indochine meridionale,
BEFEO. 1958-9, 49.
938. Malleret L. Quelquos poteries de Sa-Huynh dans leurs rapports avec di-
vers sites du sud-est de 1’Asie, AP. 1959, 3.
939. Malleret L. L’archeologie du delta du Mekong. Volume 2: La civilisation
materielle d’Oc-eo. Publication de I’ecole fran^aise d’Extreme-Orient. 43.
1960.
940. Mangelsdorf P. C., MacNeish R. S., Willey G. R. The origins of agricultu-
re in Middle America, in: Wauchope R. (ed.). Handbook of Middle Ameri-
can Indians. Vol. 1. Austin, 1964.
941. Maning F. E. Old New Zealand. New Zealand. 1948 (первое издание -
1863).
942. Mansuy H. Stations prehistoriques de Somron Seng et do Longprao
(Cambodge). Hanoi, 1902.
943. Mansuy H. Gisements prehistoriques environs de Langson et de Tuyen-
quang, Tonkin, BSGI. 1920, 7, fascicle 2.
944. Mansuy H. Resultats de nouvelles recherches effectuees dans le gise-
500
ment prehistorique de Somrong Sen (Cambodge), MSGI. 1923, 10, fas-
cicle 1.
945. Mansuy H. Stations prehistoriques dans les cavernes du massif calcaire
de Вас-Son (Tonkin), MSGI. 1924, 11, fascicle 2.
946. Mansuy H. Resume de 1’etat de nos connaissances sur la prehistoire et
1’ethnologie des races anciennes de FExtreme-orient meridional. Paris
1931.
947. Mansuy H., Colani M. Neolithique inferieur (Bacsonien) et neolithique
superieur dans le Haut Tonkin, MSGI. 1925, 12, fascicle 3.
948. Mansuy H., Fromaget J, Stations neolitiques de Hang-gao et de Khe-tong
(Annam), BSGI. 1924, 13, fascicle 3.
949. Mantell W. On moa beds, TNZI. 1872, 5.
950. Maringer J., Verhoeven Th. Die Oberfliichenfunde aus dem Fossilgebiet
von Mengeruda und Olabula auf Flores, Indonesien. A. 1970, 65.
951. Maringer J., Verhoeven Th. Die Steinartefacte aus der Stegodon-Fos-
silschicht von Mengeruda aus Flores, Indonesien. A. 1970, 65.
952. Maringer J., Verhoeven Th. Steingerate aus dem Waiklau-Trockenbett
bei Maumere auf Flores, Indonesian. A. 1972, 67.
953. Marschall W. Metallurgie und friihe Besiedlungsgeschichte Indonesien,
Ethnologica. N.F. 1968, 4.
954. Marschall W. On the stone age of Indonesia, Tribus. 1974, 23.
955. Marshall D. S. The settlement of Polynesia, Scientific American. 1956,
195.
956. Mason L. Suprafamilial authority and economic progress in Micronesian
atolls, Humanites. 1959, 95.
957. Mason L. The ethnology of Micronesia, in: [1406].
958. Massal E., Barrau J. Food plants of the South Sea Islands. South Pacific
Commission Technical Paper 94. 1956.
959. Matsumura A. Contributions to the ethnography of Micronesia. Journal
of the College of Science, Imperial University of Tokyo. 1918, vol. 40.
960. Matthews J. The Hoabinhian in South-East Asia and elsewhere. Un-
published Ph. D. thesis, Australian National University. 1964.
961. Matthews J. A review of the ’Hoabinhian’ in Indochina, AP. 1966, 9.
962. Maude H. E. Discussion, in: [468].
963. Mayr E. Wallace’s Line in the light of recent zoogeographic study, in:
Honig P. and F. Verdoorn (eds.). Science and scientists in the Nether-
lands Indies. New York, 1945.
964. Meacham W. Sham Wan: a cultural record. Arts of Asia, May-June 1973.
965. Meacham W. Notes on the early Neolithic in Hong Kong, JHKAS. 1973, 4.
966. Mead M. Social organisation of Manu’a. New York, 1969 (впервые опуб-
ликовано - BRBMB 1930, 76).
967. Mead M., Dobzhansky T., Tobach E., Light R. E. (eds.). Science and the
concept of race. New York, 1968.
968. Mead S. M. Material culture and art in the Star Harbour region, eastern
Solomon Islands. Royal Ontario Museum, Ethnographical Monograph 1.
1973.
969. Mead S. M. The origins of Maori art: Polynesian or Chinese? Oceania,
1975, 45.
970. Mead S. M., Birks L., Birks H., Shaw E. The Lapita pottery style of Fiji
and its associations. Polynesian Society Memoir 38. 1973.
971. Medway Lord. Niah animal bone II, SMJ. 1959, 9.
972. Medway Lord. Excavations at Gua Kechil, Pahang; IV: animal remains,
JMBRAS. 1969, 42, part 2.
973. Medway Lord. The Quaternary mammals of Malesia: a review, in: [29].
974. Medway Lord. The antiquity of domesticated pigs in Sarawak, JMBRAS.
1973, 46, part 2.
975. Melville H. Typee. Oxford, 1959.
976. Merrill E. D. The botany of Cook’s voyages, Chronica Botanica. 1954, 14.
977. Metraux A. Numerals from Easter Island, Man. 1936, 36.
978. Metraux A. Ethnology of Easter Island, BRBMB. 1940, 160.
501
979. Metraux A. Easter Island. London, 1957.
980. Meyer O. Funde prahistorischer Topferei und Steinmesser auf Vuatom,
Bismarck Archipel, A. 1909, 4.
981. Meyer 0. Funde von Menscben- und Tierknoclien, von praliistoriclier
Topferei und Steinwerkzeugen auf Vatom, Bismarck Archipel, A. 1910, 5.
982. Milke W. Beitrage zur ozeanischen Linguistik, Zeitschrift fur Ethnologie.
1961, 86.
983. Milke W. Comparative notes on the Austronesian languages of New
Guinea, Lingua. 1965, 14.
984. Milliman J. D., Emery К. O. Sea levels during the past 35 000 years, Scien-
ce. 1969, 162.
985. Mills J. P., Hutton J. H. Ancient monoliths of North Cachar, Journal and
Proceedings of the Asiatic Society of Bengal N.S. 1929, 25.
986. Misra V. N. Bagor: a late Mesolithic settlement in northwest India, WA.
1973, 5.
987. Mohr E. C. J. The relation between soil and population density in the
Netherlands Indies, in: Honig P. and F. Verdoorn (eds.). Science and
scientists in the Netherlands Indies, New York, 1945.
988. Molloy В. P. J. Evidence for post-glacial climatic changes in New
Zealand, Journal of Hydrology (New Zealand). 1969, 8.
989. Montagu M. (ed.) The concept of race. New York, 1964.
990. Moresby J. Discoveries and surveys in New Guinea and the D’Entrecas-
teaux Islands. London, 1876.
991. Mori T. Archaeological study of jar-burials in Eneolithic Japan, Procee-
dings 4th Far-Eastern Prehistory and the Anthropology Division of the
8th Pacific Science Congresses combined, part 1, fascicle 2, section 1.
Quezon City, 1956.
992. Mori T. The archaeological significance of the jar-burial in Neolithic
Japan, Proceedings 9th Pacific Science Congress. 1963, vol. 3.
993. Morlan R. The preceramic period of Hokkaido, Arctic Anthropology.
1967, 4.
994. Morlan V. J. The preceramic period of Japan: Honshu, Shikoku and
Kyushu, Arctic Anthropology. 1971, 8.
995. Morrill S. Ponape. San Francisco, 1970.
996. Morwood M. J. A functional analysis of obsidian flakes from two archaeo-
logical sites on Great Barrier Island and one at Tokoroa, RAIM. 1974, 11.
997. Mourer C. and R. The prehistoric industry of Laang Spean, Province Bat-
tambang, Cambodia, APAO. 1970, 5.
998. Mourer C. and R. La coupe a pied annulaire de Laang Spean, Phnom
Teak Trang, Province de Battambang, Cambodge, Bulletin de la Societe
Prehistorique franchise. Comptes Rendues des Sciences Mensuelles. 1971,
68. part 5.
999. Movius H. L. Early man and Pleistocene Stratigraphy in southern and
eastern Asia. Papers of the Peabody Museum. 1944, 19, part 3.
1000. Movius H. L. The lower Palaeolithic cultures of southern and eastern
Asia. Transactions of the American Philosophical Society N. S. 1948, 38,
part 4.
1001. Movius H. L. Lower Palaeolithic archaeology in southern Asia and the
Far East, in: Howells W. W. (ed.). Early Man in the Far East. American
Association of Physical Anthropology. 1949.
1002. Movius H. L. Palaeolithic archaeology in southern and eastern Asia, ex-
clusive of India, Cahiers d’Histoire Mondiale. 1955, 2.
1003. Mulloy W. The ceremonial centre of Vinapu, in: [709].
1004. Mulloy W. A speculative reconstruction of techniques of carving, tran-
sporting and erecting Easter Island Statues, APAO." 1970, 5.
1005. Mulloy W. Preliminary report of the restoration of Ahu Huri a Urenga
and two unnamed ahu at Hanga Kio’e, Easter Island. Easter Island Com-
mittee, International Fund for Monuments Inc. 1973, Bulletin 3.
1006. Mulloy W. A solstice oriented ahu,on Easter Island, APAO. 1975, 10.
1007. Mulloy W. Investigation and restoration of the ceremonial centre of
502
Orongo, Easter Island. Part 1. Easter Island Committee, International
Fund for Monuments Inc. 1975,.Bulletin 4.
1008. Mulvaney D. J. The Patjitanian industry, Mankind. 1970, 7.
1009. Mulvaney D. J. The prehistory of Australia. Penguin, 1975.
1009a. Mulvaney D. J., Golson J. (eds.). Aboriginal man and environment in
Australia. Canberra, 1971.
1010. Mulvaney D. J., Soejono R. P. The Australian-Indonesian expedition to
Sulawesi, AP. 1970, 13.
1011. Mulvaney D. J., Soejono R. P. Archaeology in Sulawesi, Indonesia, An-
tiquity. 1971, 45.
1012. Murdock G. P. Social Structure. New York, 1960.
1013. Murdock G. P. (ed.). Social structure in Southeast Asia. New York: Vi-
king Fund Publication in Anthropology 1960, 29.
1014. Murdock G. P. Genetic classification of the Austronesian languages:
a key to Oceanic culture history, Ethnology. 1964, 3.
1015. Murdock G. P. Ethnographic atlas. Pittsburgh, 1967.
1016. Murdock G. P., Goodenough W. H. Social organisation of Truk, SWJA.
1947, 3.
1017. Murrill R. I. Cranial and postcranial remains from Easter Island. Uni-
versity of Minnesota Press. 1968.
1018. Nash J., Mitchell D. D. A note on some chipped stone objects from South
Bougainville, JPS. 1973, 82.
1019. Nayacakalou R. R. The Fijian system of kinship and marriage, JPS.
1955, 64.
1020. Nayacakalou R. R. The Fijian system of kinship and marriage, JPS.
1957, 66.
1021. Neel J. V. Genetic structure of primitive human populations, Japanese
Journal of Human Genetics. 1967, 12.
1022. Neich R. A prehistoric stone bird from Bougainville and its relation-
ships to northern Solomons implements, Dominion Museum Records in
Ethnology. 1971, 2$.
1023. Nelson H. E. Disease, demography and the evolution of social structure
in highland New Guinea, JPS. 1971, 80.
1024. Newman T. S. Cultural adaptations to the island of Hawaii ecosystem:
the theory behind the 1968 Lapakahi project, APAS. 1969, 3. ч
1025. Newman T. S. Two early Hawaiian field systems on Hawaii Island, JPS.
1972, 81.
1026. Ngata Л. T. The past and future of the Maori. Christchurch Press, 1893.
1027. Nguyen P. L. Les nouvelles recherches archeologiques au Vietnam, Arts
Asiatiques. 1975, vol. 31.
1028. Nijenhuis L. E., Gugten A. C. van der, Butter H., Doeland J. W. Blood
group frequencies in northern West Guinea, AJPA. 1966, 18.
1029. Nordenskiold E. Origin of the Indian civilisations in South America, in:
[775].
1030. Oakley K. Framework for dating fossil man. 3rd edition. London,
1969.
1031. Obayashi T. Comments, CA. 1964, 5.
1032. O'Brien P. J. The sweet potato: its origin and dispersal, AA. 1972, 74.
1033. Oliver D. L. A Solomon Island society. Harvard, 1955.
1034. Oliver D. L. The Pacific Islands. New York, 1961.
1035. Oliver D. L. Ancient Tahitian Society (3 volumes). Honolulu, 1974.
1036. Oliver D. L., Howells W. W. Microevolution: cultural elements in phy-
sical variation, AA. 1957, 59.
1037. Ollier C. D., Holdsworth D. K. Survey of a megalithic structure in the
Trobriand Islands, Papua, APAO. 1968, 3.
1038. Ollier C. D., Holdsworth D. K., Heers G. Megaliths at Wagaru, Vakula,
Trobriand Islands, APAO. 1970, 5.
1039. Oosterwal G. People of the Tor. Assen, 1961.
1040. Orchiston D. W. Preserved human heads of the New Zealand Maori,
JPS. 1967, 76.
503
1041. Orchiston D. W. Buller River artefacts in the Australian Museum, Syd-
ney, NZAAN. 1971, 14.
1042. Oriol T. Decouvertes recentes de sites petroglyphiques en Nouvelle-Ca-
ledonie, EM. 1948, 3.
1043. Osborne D. The Palau Islands, Archaeology. 1958, 11.
1044. Osborne D. The archaeology of the Palau Islands, BPBMB. 1966, 230.
1045. Paine R. W. Some rock paintings in Fiji, Man. 1929, 29.
1046. Palmer J. B. Excavations at Karobo, Fiji, NZAAN. 1965, 8.
1047. Palmer J. B. Archaeological sites of Wakaya Island, RFM. 1967, vol. 1, 2.
1048. Palmer J. B, Sigatoka research project: preliminary report, NZAAN.
1967, 10.
1049. Palmer J. B. Recent results from the Sigatoka archaeological program,
in: [1483].
1050. Palmer J. B. Caves and shelter sites at Vatukoula, Fiji, NZAAN. 1968, 11.
1051. Palmer J. B. Adzes with triangular cross-section from Fiji, NZAAN.
1969, 12.
1052. Palmer J. B. Fijian adzes with butt modification, APAO. 1969, 4.
1053. Palmer J. B. Ring ditch fortification on windward Viti Levu, Fiji, APAO.
1969, 4.
1054. Palmer J. B. Fijian pottery technologies, in: [604].
1055. Palmer J. B. Naga ceremonial sites of Viti Levu hill country, RFM. 1971,
vol. 1, 5.
1056. Palmer J. B. Pottery in the South Pacific, in: [43], vol. 3.
1057. Park G. N. Palaeoclimatic change in the last 1000 years, Tuatara. 1970,18.
1058. Parke A. L. Some prehistoric Fijian ceremonial enclosures on the island
of Vanua Levu, Fiji, APAO. 1971-2, 6.
1059. Parker R. H. Aspect and phase on Skipper’s Ridge and Kumarakaiamo,
NZAAN 1962 5.
1060^ Parker R, H. Review of [1319] JPS. 1968, 77.
1061. Parmentier H. Depots de jarres a Sa Huynh (Quangngai, Annam),
BEFEO. 1924, 24.
1062. Parmentier H. Vestiges megalithiques a Xuan-Loc, BEFEO. 1928, 28.
1063. Parsonson G. S. The settlement of Oceania, in: [545].
1064. Parsonson G. S. Artificial islands in Melanesia: the role of malaria in
the settlement of the Southwest Pacific, New Zealand Geographer. 1965,
22.
1065. Parsonson G. S. The problem of Melanesia, Mankind. 1968, 6.
1066. Patte E. Le kjokkenmodding neolithique du Bau Tro a Tam-Toa pres de
Dong Hoi (Annam), BEFEO. 1924, 24.
1067. Patte E. Etude anthropologique du crane neolithique de Minh Cam
(Annam). BSGI. 1925, 13, fascicle 5.
1068. Patte E. Le kjokkenmodding neolithique de Da But et ses sepultures.
BSGI. 1932, 19, fascicle 3.
1069. Patte E, L’Indochine prehistorique, Revue Anthropologique. 1936, 46.
1070. Patte E. Les ossements du kjokkenmodding de Da-But (province de
Thanh Hoa), BSEI. 1965, 40.
1071. Pawley A. K. Polynesian languages: a subgrouping based on shared in-
novations in morphology, JPS. 1966, 75.
1072. Pawley A. K. The relationships of Polynesian Outlier languages, JPS.
1967, 76.
1073. Pawley A. K. Grammatical reconstruction and change in Polynesia and
Fiji, in: Wurm S. A. and D. C. Laycock (eds.). Pacific linguistic studies in
honour of Arthur Capell. Sydney, 1970.
1074. Pawley A. K. On the internal relationships of Eastern Oceanic langua-
ges. in: [605].
1075. Pawley A. K. Austronesian languages, Encyclopedia Britannica, (15th
edition), Macromedia 2. 1974.
1076. Pawley A. K., Green K. Lexical evidence for the Proto-Polynesian home-
land, Te Reo. 1971, 14.
504
1077. Pawley A. К., Green R. C. Dating the dispersal of the Oceanic langua-
ges, Oceanic Linguistics. 1975, 12, 1.
1078. Pawley А. K., Sayaba T. Fijian dialect divisions: Eastern and Western
Fijian, JPS. 1971, 80.
1079. Peacock В. A. V, A short description of Malayan prehistoric pottery,
AP. 1959, 3.
1080. Peacock В. A. V. The Kodiang pottery cones, FMJ. 1964, 9.
1081. Peacock В. A. V. A preliminary note on the Dong-son bronze drums
from Kam pong Sungai Lang, FMJ. 1964, 9.
1082. Peacock В. A. V. Recent archaeological discoveries in Malaya 1962-3,
JMBRAS. 1964, 37, part 2.
1083. Peacock В. A. V. The prehistoric archaeology of Malayan caves, Malayan
Nature Journal. 1965, 19.
1084. Peacock В. A. V. Early cultural development in South-East Asia with
special reference to the Malay peninsula, APAO. 1971, 6.
1085. Peacock J. Pasemah megaliths: historical, functional and conceptual
interpretations, В IE AS. 1962, 13.
1086. Pearson R. Dong-Son and its origins, BIEAS. 1962, 13.
1087. Pearson R. Recent radiocarbon dates from Ryukuy sites and their chro-
nological significance, APAS. 1967, 1.
1088. Pearson R. The prehistoric cultures of East Taiwan, APAS. 1967, 1.
1089. Pearson R. Archaeology of the Ryukyu Islands. University of Hawaii
Press. 1969.
1090. Pearson R., Kirch P. V., Pietrusewsky M. An early prehistoric site at
Bellows Beach, Waimanalo, Oahu, Hawaiian Islands, APAO. 1971, 6.
1091. Pei Те Hurinui. Maori genealogies, JPS. 1958, 67.
1092. Pellett M., Spoehr A. Marianas archaeology, JPS. 1961, 70.
1093. Pelliot P. Le Fou-nan, BEFEO. 1903, 3.
1094. Perry W. J. The megalithic culture of Indonesia, Manchester, 1918.
1095. Peterson R. M. Wurm II climate at Niah Cave, SMJ. 1969, 17.
1096. Peterson W. Summary report of two archaeological sites from north-
eastern Luzon, APAO. 1974, 9.
1097. Pickersgill B., Bunting A.H. Cultivated plants and the Kon-Tiki theory,
Nature. 1969, 222.
1098. Piddington R. O. (ed.) Essays in Polynesian ethnology. Cambridge, 1939.
1099. Piddington R. O. A note on the validity and significance of Polynesian
traditions, JPS. 1950, 65.
1100. Pietrusewsky M. An osteological view of indigenous populations in Po-
lynesia, in: [603].
1101. Pietrusewsky M. Application of distance statistics to anthroposcopic data
and a comparison of results with those obtained by using discrete traits
of the skull, APAO. 1971, 6.
1102. Pilbeam D. Notes on Ramapithecus, the earliest known hominid, and
Dryopithekus, AJPA. 1966, 25.
1103. Pilbeam D. The evolution of man. London, 1970.
1104. Pirie P. The effects of treponematosis and gonorrhoea on the population
of the Pacific Islands, Human Biology in Oceania. 1971-2, 1.
1105. Polach H. A., Stipp J. J., Golson J., Lovering J. A. ANU radiocarbon
date list II, Radiocarbon. 1968, 10.
1106. Poncet Monseigneur. Notes sur un ancien village fortifie et un tombe
royale de 1’ile Wallis, EM. 1948, 3.
1107. Pool D. I. The Maori population of New Zealand. Unpublished Ph. D.
thesis, Australian National University. 1964.
1108. Porter D. A voyage in the South Seas 1812-14. London, 1823.
1109. Poulsen J. A contribution to the prehistory of the Tongan Islands. Un-
published Ph. D. thesis, Australian National University. 1967.
1110. Poulsen J. Archaeological excavations on Tongatapu, in: [1483].
1111. Poulsen J. Shell artefacts in Oceania: their distribution and significan-
ce, in: [603].
505
1112. Poulsen J. Outlier prehistory: Bellona. A preliminary report on field
work and radiocarbon dales, part 1: archaeology, APAO. 1972, 7.
1113. Powell J. M. The history of agriculture in the New Guinea Highlands,
Search: Journal of the Australian and New Zealand Association for the
Advancement of Science. 1970, 1.
1114. Praehistorica Asiae Orientalis. Premier Congres des Prehistoriens
d’Extreme — Orient. Hanoi, 1932.
1115. Pretty G. L. Stone objects excavated in New Guinea, Man. 1964, 64.
1116. Pretty G. L. Two stone pestles from western Papua and their relation-
ships to prehistoric pestles and mortars from New Guinea. Records South
Australian Museum. 1965, 15.
1117. Purse glove J. W. Tropical crops: dicotyledons. 2 volumes. London, 1968.
1118. Rafter T. A., Jansen H. S., Lockerbie L., Trotter M. M. New Zealand ra-
diocarbon reference standards. Proceedings 8th International Conference
on Radiocarbon Dating. Vol. 2. Wellington, 1972.
1119. Rappaport R. A. Aspects of man’s influence upon island ecosystems: al-
teration and control, in: [468].
1120. Rappaport R. A. Pigs for the ancestors. New Haven, 1967.
1121. Raven H. C. The stone images and vats of central Celebes, Natural His-
tory. 1926,' 26.
1122. Read К. E. Cultures of the Central Highlands, New Guinea, SWJA. 1954,
10.
1123. Reed A. H. and A. W. (ed.). Captain Cook in New Zealand. Wellington,
1969.
1124. Reed W. A. Negritos of Zambales. Manila, 1914.
1125. Reeves R. D., Armitage G. C. Density measurements and chemical ana-
lysis in the identification of New Zealand archaeological obsidians, NZJS.
1973, 16.
1126. Reinman F. Fishing: an aspect of Oceanic economy. Fieldiana: Anthro-
pology. 1967, vol. 56, no. 2.
1127. Reinman F. Guam prehistory: a preliminary report, in: [1483].
1128. Reinman F. Radiocarbon dates from Guam, Marianas Islands, JPS.
1968, 77.
1129. Reinman F. Fishhook variability: implications for the history and dis-
tribution of fishing gear in Oceania, in: [603].
ИЗО. Richards R. A population distribution map of the Morions of the Chat-
ham Islands, circa 1790. JPS. 1972, 81.
1131. Riebe L Anthropomorphic stone carving on Uvea Island, JPS. 1967, 76.
1132. Riesenberg S. Table of voyages affecting Micronesian islands, Oceania.
1965, 36.
1133. Riesenberg S., Gayton A. H. Caroline Island belt weaving, SWJA. 1952, 8.
1134. Riesenfeld A. Who are the Betel People? Internationales Archiv fur Et-
hnographic. 1947, 45.
1135. Riesenfeld A. Megalithic culture of Melanesia. Leiden, 1950.
1136. Riesenfeld A. Some probable bronze age influence in Melanesian cultu-
re, Far Eastern Quarterly. 1950, 9.
1137. Riesenfeld A. Was there a Palaeolithic period in Melanesia? A. 1952, 47.
1138. Riesenfeld A. Bronze age influence in the Pacific, Internationales Ar-
chiv fiir Ethnographic. 1954-5, 47.
1139. Riesenfeld A. Prehistoric stone objects from New Britain, Man. 1955, 55.
1140. Riesenfeld A. Shovel-shaped incisors and a few other dental features
among the native peoples of the Pacific, AJPA. 1956, 14.
1141. Rigg T., Bruce J. A. The Maori gravel soil of Waimea West, Nelson,
New Zealand, JPS. 1923, 32.
1142. Riley C. R., Kelley J. C., Pennington C. W., Rands R. L. Man across the
sea. Texas, 1971.
1143. Rivers W. H. R. The history of Melanesian society. 2 volumes. Cambrid-
ge, 1914.
1144. Robequain C. Malaya, Indonesia, Borneo and the Philippines. London,
1954.
506
1145. Roberton J. В. W. Genealogies as a basis for Maori chronology, jps
1956, 65. ’
1146. Roberton J. B. W. The role of tribal tradition in New Zealand prehisto-
ry, JPS 1957, 66.
1147. Roberton J. B. W. The significance of New Zealand tribal tradition
JPS. 1958, 67.
1148. Roberton J. B. W. Correspondence, JPS. 1959, 68.
1149. Roberton J. B. W. The evaluation of Maori tribal tradition as history,
JPS. 1962, 71.
1150. Roberton J. B. W. The early tradition of the Whakatane district, JPS.
1966, 75.
1151. Roberton J. B. W. A culture nomenclature based on tradition, JPS. 1969,
78.
1152. Robinson J. T. The origin and adaptive radiation of the Australopithe-
cines, in: [831].
1153. Roder J. Rock pictures and prehistoric times in Dutch New Guinea, Man.
1939, 39.
1154. Roder J. Felsbilder und Vorgeschichte des MacCluer-Golfes, West-Neu-
guinea. Dannstadt, 1959.
1155. Rogers ,G. Archaeological discoveries on Niuatoputapu Island, Tonga,
JPS. 1974, 83.
1156. Rosendahl P. and D. E. Yen. Fossil sweet potato remains from Hawaii,
JPS. 1971, 80.
1157. Rosenstiel A. Historical perspective and the study of Melanesian cultu-
re, Oceania. 1953-4, 24.
1158. Roth H. L. Crozet’s voyage to Tasmania, New Zealand, the Ladrone Is-
lands and the Philippines. London, 1891.
1159. Routledge C. S. The Mystery of Easter Island. 2nd edition. London,
1919.
1160. Routledge C. S. Survey of the village and carved rocks of Orongo,
Easter Island, by the Mana Expedition, JAL 1920, 50.
1161. Sahlins M. D. Esoteric efflorescence on Easter Island, AA. 1955, 57.
1162. Sahlins M. D. Social stratification in Polynesia. Seattle, 1958.
1163. Sahlins M. D. Moala. Ann Arbor, 1962.
1164. Sahlins M. D. Poor man, rich man, big man, chief: political types in
Melanesia and Polynesia, Comparative Studies in Society and History.
1963, 5.
1165. Sahlins M. D. Tribesmen. Prentice-Hall, 1968.
1166. Sangvichien S., Sirigaroon P., Jorgensen J. B., Jacob T. Archaeological
excavations in Thailand, volume 3, part 2: the prehistoric Thai skeletons.
Copenhagen, 1969.
1167. Sapir E. Time perspective in aboriginal American culture. Ottawa: Geo-
logical Survey, Department of Mines, Memoir. 1916, 90.
1168. Sartono S. Discovery of another hominid skull at Sangiran, central
Java, CA. 1972, 13.
1169. Sauer С. O. Agricultural origins and dispersals. New York, 1952.
1170. Saurin E. Stations prehistoriques du Qui-Chau et de Thuong-Xuan
(Nord Annam), in: [237].
1171. Saurin E. Etudes geologiques et prehistoriques, BSEI. 1951, 26.
1172. Saurin E. Sur un moule de hache trouve a Nhommalat (Laos), BEFEO.
1951-2, 45.
1173. Saurin E. Station neolithique avec outillage en silex a Nhommalat,
BEFEO. 1952, 46.
1174. Saurin E. Stations prehistoriques a Hang-Gon pres Xuan-Loc (Sud
Viet-Nam), BEFEO. 1963, 51.
1175. Saurin E. Cambodge, Laos. Viet-Nam, AP. 1966, 9.
1176. Saurin E. Le paleolithique du Cambodge oriental, AP. 1966, 9.
1177. Saurin E. Le mobilier prehistorique de Fabri-sous-roche de Tam Pong
(Haut Laos), BSEI. 1966, 41.
1178. Saurin E. Nouvelles observations prehistorique a Pest de Saigon, BSEI.
1968, 43.
507
1179. Saurin E. Station prehistorique a ciel ouvert dans le massif du Pah
Xieng Tong (Laos), APAS. 1968. 2.
1180. Saurin E. Les recherches prehistoriques au Cambodge, Laos et Viet-Nam
(1877-1966), AP. 1969, 12.
1181. Saurin E. Le paleolithique des environs de Xuan-Loc (Sud Viet-Nam),
BSEI. 1971, 46.
1182. Saurin E. La champ de jarres de Hang Gon, pres Xuan-Loc (Sud Viet-
Nam), BSEI. 1973, 60.
1183. Scarlett J. Bones for the New Zealand archaeologist, CMB. 1972, 4.
1184. Schanfield M. S., Giles E., Gerschowitz H, Genetic studies in the Mark-
ham Valley, northestern Papua New Guinea, AJPA. 1975, 42.
1185. Scheans D. J., Hutterer K. L., Cherry R. L. A newly discovered blade
tool industry from the central Philippines, AP. 1970, 13.
1186. Scheffler H. A further note on the Mangaian kopu, AA. 1963, 65.
1187. Scheffler H. Choiseul Island social structure. University of California
Press. 1965,
1188. Scheffler H. Review of [629], AA. 1965, 67.
1189. Schmitt R. C. New estimates of the pre-censal population of Hawaii,
JPS. 1971, 80.
1190. Schmitz C. A. Das problem der Austro-Melaniden Kultur, Acta Tropica.
1961, 18.
1191. Schmitz С. Л. Steinerne Schalenmorser, Pistille und Vogelfiguren aus
Zentral-Neuguinea, Baessler Archiv. 1966, 14.
1192. Schmitz C. A. Oceanic art: myth, man and image in the South Seas.
New York, 1971.
1193. Schnitger F. W. Forgotten kingdoms in Sumatra. Leiden, 1964 (первое
издание - 1939).
1194. Schofield W. A protohistoric site at Shek Рек, Lantau, Hong Kong, in:
[237].
1195. Schurig M. Die Siidseetopferei. Leipzig, 1930.
1196. Schuster C. Prehistoric stone objects from New Guinea and the Solo-
mons, Mankind. 1946, 3.
1197. Schutz А. Л The languages Of Fiji. Oxford, 1972.
1198. Schwartz T. Systems of areal integration: some considerations based on
the Admiralty Islands, of northern Melanesia. Anthropological Forum.
1963, 1.
1199. Scott S. D. Reconnaissance and some detailed site plans of major mo-
numents of Savai’i, in: [599].
1200. Scott S. D. Excavations at the ’Sunde Site’, № 38/24, Motutapu Island,
New Zealand, RAIM. 7.
1201. Sebeok T. (ed.). Linguistics in Oceania. 2 volumes. Current trends in
linguistics, volume 8. The Hague, 1971.
1202. Seidenfaden E. Review of [270], Journal of the Thailand Research So-
ciety. 1944, 35.
1203. Seligmann C. G. Melanesians of British New Guinea. Cambridge, 1910.
1204. Seligmann C. G. Noto on an obsidian axe or adze blade from Papua,
Man. 1915, 15.
1205. Seligmann C. G., Beck H. C. Far Eastern glass: some western origins,
BMFEA. 1938, 10.
1206. Seligmann C. G., Joyce H. C. On prehistoric objects in British New
Guinea, in: Thomas N. W. (ed.). Anthropological essays presented to
Edward Burnett Tylor. Oxford, 1967.
1207. Serpenti L. M. Cultivators in the swamps. Assen, 1965.
1208. Shapiro H. Physical differentiation in Polynesia, in: [281].
1209. Sharp C. A. Ancient voyagers in the Pacific. Wellington, 1956.
1210. Sharp C. A. The prehistory of the New Zealand Maoris: some possibili-
ties, JPS. 1956, 65.
1211. Sharp C. A. Maori genealogies and canoe traditions. JPS. 1958, 67.
1212. Sharp C. A. Maori genealogies and the Fleet, JPS. 1959, 68.
1213. Sharp C. A. Ancient voyagers in Polynesia. Auckland, 1963.
508
1214. Shaw E. A re-analysis of pottery from Na vatu and Vuda, Fiji. Unpub-
lished M. A. thesis, University of Auckland. 1967.
1215. Shaw E. The decorative system of Natunuku. Fiji, in: [970].
1216. Shawcross F. W. Stone flake industries in New Zealand, JPS. 1964, 73.
1217. Shawcross F. W. An archaeological assemblage of Maori combs JPS.
1964, 73.
1218. Shawcross F. W. An investigation of prehistoric diet and economy on
a coastal site at Galatea Bay, Now Zealand, PPS. 1967, 33.
1219. Shawcross F. W. The Ngaroto site, NZAAN. 1968, 11.
1220. Shawcross F. W. Archaeology with a short, isolated time-scale: New
Zealand, WA. 1969, 1.
1221. Shawcross F. W. Ethnographic economics and the study of population
in prehistoric New Zealand: viewed through archaeology. Mankind.
1970, 7.
1222. Shawcross F. W. Cambridge University collection of Maori artefacts,
made on Capitain Cook’s first voyage, JPS. 1970, 79.
1223. Shawcross F. W. Energy and ecology: thermodynamic models in ar-
chaeology, in: Clarke D. L. (ed.). Models in achaeology. London, 1972.
1224. Shawcross F. W. Some studies of the influence of prehistoric human
predation on marine animal population dynamics, in: Castell R. W. and
G. I. Quimby (eds.). Maritime adaptations of the Pacific. The Hague,
1975.
1225. Shawcross F. W., Terrell J. E. Paterangi and Oruarangi swamp pas,
JPS. 1966, 75.
1226. Shawcioss K. Fern root and the total scheme of 18th century Maori
food production in agricultural areas, JPS. 1967, 76.
1227. Sheppard H. M. Megaliths in Malacca and Negri Sembilan, FMJ. 1962, 7.
1228. Shih Chang-Ju. Six types of stone celts and the prehistoric culture of
China, Proceedings 9th Pacific Science Congress. Vol. 3. Bangkok, 1963.
1229. Shih H. P. et al. Hsi-an Pan-p’o. Peking, 1963.
1230. Shortland E. A short sketch of the Maori race. TNZI. 1868, 1.
1231. Shutler M. E. Pottery making in Espiritu Santo, AP. 1971, 14.
1232. Shutler M. E. and R. A preliminary report of archaeological excavations
in the southern New Hebrides, AP. 1966, 9.
1233. Shutler R. E. A radiocarbon chronology for the New Hebrides, Procee-
dings 8th International Congress of Anthropological and Ethnological
Sciences. Vol. 3. Tokyo — Kyoto, 1970.
1234. Shutler R. E., Kess C. A. A lithic industry from New Britain, territory
of New Guinea, with possible areal and chronological relationships,
BIEAS. 1969, 27.
1235. Shutler R. E., Marek J. C. On the dispersal of the Austronesian horti-
culturalists, APAO. 1975, 10.
1236. Sieveking G. de G. Excavations at Gua Cha, Kelantan. Part 1, FMJ.
1954, 1, 2.
1237. Sieveking G. de G. The iron age collections of Malaya, JMBRAS. 1956,
29, part 2.
1238. Sieveking G. de G. The distribution of stone barkcloth beaters in prehis-
toric times, JMBRAS. 1956, 29, part 3.
1239. Sieveking G. de G. The prehistoric cemetery at Bukit Tengku Lembu,
Perlis, FMJ. 1962, 7.
1240. Simmons D. R. Chatham Island archaeological survey, NZAAN. 1964, 7.
1241. Simmons D. R. The sources of Sir George Grey’s Nga Mahi a Nga Tupu-
na, JPS. 1966, 75.
1242. Simmons D. R. Little Papanui and Otago prehistory. ROMA. 1967, 4.
1243. Simmons D. R. Man, moa and the forest, TRSNZ. 1968, 2.
1244. Simmons D. R. The lake Hauroko burial and the evolution of Maori
clothing. ROMA. 1968, 5.
1245. Simtnons D. R. A New Zealand myth, New Zealand Journal of History.
1969, 3.
1246. Simmons D. R. Economic change in New Zealand prehistory, JPS.
1969, 78.
509
1247. Simmons D. R. Regional traditions and culture history, NZAAN. 1971, 14.
1248. Simmons D. R. Suggested periods in South Island prehistory, RAIM.
1973, 10.
1249. Simmons D. R. ’Godstick’ head from Katikati, RAIM. 1973, 10.
1250. Simmons D. R. Radiocarbon dates from the Dart Valley region, NZAAN.
1973, 16.
1251. Simmons R. T. Report on blood group genetic surveys in eastern Asia,
Indonesia, Melanesia, Micronesia, Polynesia and Australia in the study of
man, A. 1956, 51.
1252. Simmons R. T. Blood group genes in Polynesians and comparisons with
other Pacific peoples, Oceania. 1962, 32.
1253. Simmons R. T. Blood group genetic patterns and heterogeneity in New
Guinea, Human Biology in Oceania. 1973, 2.
1254. Simmons R. T. et al. Studies on Kuru V: a blood group genetical survey
in the Kuru- region and other parts of Papua-New Guinea, American
Journal of Tropical Medicine and Hygiene. 1961, 10.
1255. Simmons R. T. et al. Blood group gene frequencies in natives of Cape
Gloucester, western New Britain, and the Gazelle Peninsula, eastern New
Britain, AJPA. 1964, 22.
1256. Simmons R. T. et al. Blood groups genetic data from the Maprik area
of the Sepik District, New Guinea, Oceania. 1964-5, 35.
1257. Simmons R. T. et al. Blood group genetic variations in natives of the
Caroline Islands and in other parts of Melanesia, Oceania. 1965-6, 36.
1258. Simmons R. T., Gajdusek D. C. A blood group genetic survey of child-
ren of Bellona and Rennell Islands (B. S. I. P.) and certain northern New
Hebridean islands, ARAO. 1966, 1.
1259. Simmons R. T., Gajdusek D. C., Nicholson M. K. Blood group genetic
variation in inhabitants of western New Guinea, AJPA. 1967, 27.
1260. Simons E. L., Ettel P. C. Gigantopithecus, Scientific American. 1970, 222.
1261. Sinnett P. et al. Blood, serum protein and enzyme groups among Enga
speaking people of the Western Highlands, New Guinea, with an estimate
of genetic distance between clans, APAO. 1970, 5.
1262. Sinoto Y. H. A tentative prehistoric cultural sequence in the northern
Marquesas Islands, French Polynesia, JPS. 1966, 75.
1263. Sinoto Y. H. Polynesia, 1963-4, AP. 1966, 9.
1264. Sinoto Y. H. Artefacts from excavated sites in the Hawaiian, Marquesas
and Society Islands: a comparative study, in: [716].
1265. Sinoto Y. H. Position of the Marquesas Islands in east Polynesian pre-
history, in: [1483].
1266. Sinoto Y. H. Sources of New Zealand’s Eastern Polynesian Culture: evi-
dence of the cloak-pin, APAO. 1968, 3.
1267. Sinoto У. H. A pendant found in Huahine, Society Islands, NZAAN.
1969, 12.
1268. Sinoto Y. H. An archaeological based assessment of the Marquesas Is-
lands as a dispersal centre in East Polynesia, in: [603].
1269. Sinoto Y. H. Polynesia. 1970-2, Far Eastern Prehistory Association New-
sletter. 1973, 2.
1270. Sinoto Y. H., McCoy P. C. Report on the preliminary excavation of an
early habitation site on Huahine, ’Society Islands, JSO. 1975, 31.
1271. Skinner H. D. Evolution in Maori art, JRAI. 1916, 46.
1272. Skinner H. D. Culture areas in New Zealand, JPS. 1921, 30.
1273. Skinner H. D. The Morioris of the Chatham Islands, BPBMM. 1923, 9t
no. 1.
1274. Skinner H. D. Origin and relationships of Maori material culture and
decorative art, JPS. 1924, 33.
1275. Skinner H. D. The Maori lei tiki. 2nd edition. Dunedin, 1966.
1276. Skinner H. D. Cylindrical headdresses in the Pacific region, in: [716].
1277. Skinner H. D. The north Pacific origin of some elements of Polynesian
material culture, APAS. 1968, 2
510
1278. Skinner H. D. Comparatively Speaking. Dunedin, 1974.
1279. Skinner II. D., Baucke W. C. The Morioris, BPBMM. 1928, 9. no. 5.
1280. Skjolsvold A. The stone statues and quarries of Rano Raraku, in: [709].
1281. Skjolsvold A. The ceremonial enclosure of Те Rae Rae with brief notes
on additional marae, in: [710].
1282. Skjolsvold A. Excavations of a habitation cave, Hanapete’o, Hiva Oa.
Marquesas Islands, PAR. 1972, 16.
1283. Sleen H. G. W. van der. Ancient glass beads with special reference to
the beads of east and central Africa and the Indian Ocean, JRAI. 1958, 88.
1284. Smart C. D. An outline of Kabara prehistory, NZAAN, 1965, 8.
1285. Smart C. D., Green R. C., Yaldwin J. C. A stratified dune site at Tairua,
Coromandel, Dominion Museum Records in Ethnology. Wellington, 1962,1.
*1286. Smith C. S. An outline of Easter Island archaeology, AP. 1962, 6.
1287. Smith S. P. Hawaiki: the whence of the Maori. Printed in JPS 1898-9
volume 7-8. 3rd edition published by Whitcombe and Tombs. Wellington,
1910.
1288. Smith S. P. Lore of the Whare Wananga. Part II: Те Kauwaeraro. Poly-
nesian Society Memoir. 1915, 4.
1289. Smith S. P. The Polynesians in Indonesia, JPS. 1921, 30.
1290. Snell C. A. R. D. Human skulls from the urn-field of Melolo, East Sum-
ba, Acta Neerlanica Morphologicae Normalis et Pathologicae. 1948, 6, no. 3.
1291. Soejono R. P. Preliminary notes on new finds of lower palaeolithic im-
plements from Indonesia, AP. 1961, 5.
1292. Soejono R. P. Indonesia, AP. 1962, 6.
1293. Soejono R. P. On prehistoric burial methods in Indonesia. Bulletin of
the Archaeological Institute of the Republic of Indonesia. 1969, 7.
1294. Solheim W. G. II. Oceanian pottery manufacture, JEAS. 1952, 1, no. 2.
1295. Solheim W. G. II. Introduction to Sa-Huynh, AP. 1959, 3.
1296. Solheim W. G. II. Further notes on the Kalanay pottery complex in the
Philippine Islands, AP. 1959, 3.
1297. Solheim W. G. II. Sa-Huynh related pottery in South-east Asia, AP.
1959, 3.
1298. Solheim W. G. II. Jar burial in the Babuyan and Batanes Islands and
in central Philippines, and its relation to jar burial elsewhere in the Far
East, Philippine Journal of Science. 1960, 89, part 1.
1299. Solheim W. G. II. Review of [1154], JPS. 1962, 71.
1300. Solheim W. G. II. Pottery and the Malayo-Polynesians, CA. 1964, 5.
1301. Solheim W. G. II. The archaeology of central Philippines. Manila, 1964.
1302. Solheim W. G. II. Further relationships of the Sa-Huynh-Kalanay pot-
tery tradition, AP. 1964, 8.
1303. Solheim W. G. II. Southeast Asia, AP. 1966, 9.
1304. Solheim W. G. II. Recent archaeological discoveries in Thailand, APAS.
1967, 1.
1305. Solheim W. G. II. Southeast Asia and the West, Science. 1967, 157.
1306. Solheim W. G. II. Two pottery traditions of late prehistoric times in
Southeast Asia, in: Drake F. S. (ed.). Symposium on historical, archaeolo-
gical and linguistic studies on Southern China, Southeast Asia, and the
Hong Kong region. Hong Kong, 1967.
1307. Solheim W. G. II. Early bronze in northeastern Thailand, CA. 1968, 9.
1308. Solheim W. G. II. The Batungan Cave sites, Masbate, Philippines, APAS.
1968, 2.
1309. Solheim W. G. II. Possible routes of migration into Melanesia as shown
by statistical analysis of methods of pottery manufacture, APAS. 1968, 2.
1310. Solheim W. G. II. Reworking Southeast Asian prehistory, Pandeuma.
1969, 15.
1311. Solheim W. G. II. Northern Thailand, Southeast Asia, and world pre-
history, AP. 1970, 13.
1312. Solheim W. G. II. An earlier agricultural revolution, Scientific Ameri-
can. 1972, 226.
511
1313. Solheim W. G. Remarks on the early Neolithic in South China and
Southeast Asia, JHKAS. 1973, 4.
1314. Solheim W. G. IL Reflections on the new data of Southeast Asian pre-
history: Austronesian origins and consequences, AP. 1975, 18, pari 2.
1315. Solheim W. G. Il, Harrisson B., Wall L. Niah ’Three Colour Ware’ and
related prehistoric pottery from Borneo, AP. 1959, 3.
1316. Sorensen P. The shaman grave, in: Felicitation volume of Southeast
Asian studies, volume 2. Bangkok, 1965.
1317. Sorensen P. The Neolithic cultures of Thailand (and north Malaysia)
and their Lungshanoid relationships, in: [43], vol. 3.
1318. Sorensen P. Prehistoric iron implements from Thailand, AP. 1973, 16.
1319. Sorensen P., Hatting T. Archaeological excavations in Thailand, volu-
me 2: Ban Kao. Copenhagen, 1967.
1320. Specht J. Mortars and pestles in New Britain, JPS. 1966, 75.
1321. Specht J. Archaeology in Melanesia: a suggested procedure, Mankind.
1967, 6.
1322. Specht J. Preliminary report of excavations on Watom Island, JPS.
1968, 77.
1323. Specht J. Prehistoric and modern pottery industries of Buka Island,
T.P.N.G. 2 volumes. Unpublished Ph. D. thesis, Australian National Uni-
versity. 1969.
1324. Specht I. Evidence for early trade in northern Melanesia, Mankind.
1972, 8.
1325. Specht J. Of menak and men: trade and the distribution of resources
on Buka Island, Papua New Guinea, Ethnology. 1974, 13.
1326. Specht J. Stone pestles on Buka Island, Papua New Guinea, Mankind.
1974, 9.
1327. Speiser F. Art styles in the Pacific (translation of 1941 original), in:
Fraser D. (ed.). The many faces of primitive art. Prentice Hall, 1966.
1328. Spiegel H. Soul boats in Melanesia: a study in diffusion, APAO. 1971, 6.
1329. Spencer J. E. Shifting cultivation in Southeast Asia, University of Ca-
lifornia Press. 1966.
1330. Spencer I. E., Hale G. A. Origin, nature and distribution of agricultural
terracing, Pacific Viewpoint. 1961, 2.
1331. Spoehr A. Time perspective in Micronesia and Polynesia, SWJA. 1952, 8.
1332. Spoehr A. Marianas prehistory. Fieldiana: Anthropology. 1957, vol. 48.
1333. Spoehr A. Zamboanga and Sulu. Ethnology Monographs 1, Department
of Anthropology, University of Pittsburgh. 1973.
1334. Stair J. B. Early Samoan voyages and settlements, JPS. 1895, 4.
1335. Stokes J. F. G. An evaluation of early genealogies used for Polynesian
history, JPS. 1930, 39.
1336. Strathern M. Axe types and quarries (Mt. Hagen), JPS. 1965, 74.
1337. Strathern M. Stone axes and flake tools: evaluations from New Guinea,
PPS. 1969 35.
1338. Suggs R. C. The island civilisations of Polynesia. New York, 1960.
1339. Suggs R. C. Historical tradition and archaeology in Polynesia, AA. 1960,
62.
1340. Suggs R. C. The archaeology of Nuku Hiva, Marquesas Islands, French
Polynesia, APAMNH. 1961, 49, part 1.
1341. Suggs R. C. The derivation of Marquesan culture, JRAI. 1961, 91.
1342. Sukendar H. Catatan penggaliaii perbengkelan neolitik dekat Sembun-
gan (Punung), dan berbagai temuannya, Berita prasejarah. 1974, 1.
1343. Sullivan A. Scoria mounds at Wiri, NZAAN. 1974, 17.
1344. Sullivan R. Race types in Polynesia, AA. 1924, 26.
1345. Summers C. Hawaiian archaeology: fishponds, BPBMSP. 1964, 52.
1346. Sutayasa I. M. Notes on the Buni pottery complex, northeast Java, Man-
kind. 1972, 8.
1347. Sutayasa I. M. The study of prehistoric pottery in Indonesia, Nusanta-
ra. 1973, 4.
1348. Sutayasa I. M. Potting the simple way, Hemisphere. 1974, 19, part 4.
512
1349. Suzuki M., Sakai T. Shopel-shaped incisors in Polynesia, AJPA. 1964, 22.
1350. Swadesh M. Linguistics as an instrument of prehistory, in: Hymes D.
(ed.). Language in culture and society. New York, 1964.
1351. Swadesh M. Diffusional cumulation and archaic residue as historical
explanation, in: Hymes D. (ed.). Language in culture and society. New
York, 1964.
1352. Swindler D. R. A racial study of the West Nakanai. Philadelphia, 1962.
1353. Tainter J. The social correlates of mortuary patterning at Kaloko, north
Kona, Hawaii, APAO. 1973, 8.
1354. Takamiya H. Archaeological work in the Ryukyu Islands 1961-5, APAS.
1967, 1.
1355. Tattersall I. Man’s ancestors. London, 1970.
1356. Tauber H. Copenhagen radiocarbon Dates X, Radiocarbon. 1973, 15.
1357. Taylor N. H. Soil science and New Zealand prehistory, New Zealand
Science Review. 1958, 16.
1358. Taylor R. On New Zealand lake pas, TNZI. 1872, 5.
1359. Teeter К. V. Lexicostatistics and genetic relationships, Language.
1963, 39.
1360. Terrell J, Galatea Bay: the excavation of a beachstream midden site on
Ponui Island in the Hauraki Gulf, New Zealand, TRSNZ. 1967, 2, no. 3.
1361. Teviotdale D., Skinner H. D. Oruarangi pa, JPS. 1947, 56.
1362. Thomas D., Healey A. Some Philippine language Subgroupings: a lexi-
costatistical study, Anthropological Linguistics. 1962, 4, no. 9.
1363. Thomas W. L. The variety of physical environments among Pacific
Islands, in: [468].
1364. Thomas W. L. The Pacific basin: an introduction, in Friis H. R. (ed.),
The Pacific basin: a history of its Geographical exploration. New York,
1967.
1365. Thompson L. The archaeology of the Marianas Islands, BPBMB. 1932, 100.
1366. Thompson L. The function of latte in the Marianas, JPS. 1940, 49.
1367. Thomson J. T. Ethnographical considerations on the whence of the
Maori, TNZI. 1871, 4.
1368. Thomson W. J. Te Pito te Henua, or Easter Island, U. S. National Mu-
seum Annual Report for 1889.
1369. Thorne A. G. The racial affinities and origins of the Australian Abo-
rigines, in: [1009а].
1370. Thorne A. G. Mungo and Kow Swamp: morphological variation in Pleis-
tocene Australians, Mankind. 1971, 8.
1371. Thorne A. G., Macumber P. G. Discoveries of late Pleistocene man at
Kow Swamp, Australia, Nature. 1972, 238.
1372. Thurnwald R. Stone monuments in Buin, Oceania. 1934-5, 5.
1373. Tippett A. R. Fijian material culture, BPBMB. 1968, 232.
1374. Titcotnb M. Dog and man in the ancient Pacific, BPBMSP. 1969, 59.
1375. Tjia H. D. Holocene eustatic sea levels and glacioeustatic rebound, Ab-
stracts of the 9th Congress of the International Union for Quaternary Re-
search. Christchurch, 1973.
1376. Tobias P. V., Koenigswald G. H. R. von. A comparison between the 01-
duvai hominines and those of Java, and some Implications for hominid
phylogeny, Nature. 1964, 204.
1377. Tolstoy P. Diffusion: as explanation and an event, in: [43]. vol. 3.
1378. Tran van Tot. Introduction a 1’art ancien du Viet-Nam, BSEI. 1969, 44.
1379. Travers W. T. L. Notes upon the historical value of the ‘Traditions of
the New Zealanders’, as collected by sir George Grey, К. С. B., late Go-
vernor-in-Chief of New Zealand, TNZI. 1871, 4.
1380. Treistman J. M. China at 1000 В. C.: a cultural mosaic, Science. 1968,
161.
1381. Treistman J. M. ‘Ch’ii-chia-ling’ and the early cultures of the Han-
shui Valley, China, AP. 1968, 11.
1382. Treistman J. M. The prehistory of China. New York, 1972.
513
1383. Trevor J. C., Brothwell D. R. The human remains of Mesolithic and Neo-
lithic date from Gua Cha, Kelantan, FMJ. 1962, 7.
1384. Trotter M. M. Prehistoric rock shelter art in New Zealand, APAO.
1971, 6.
1385. Trotter M. M. Investigation of a Maori cave burial on Mary Island,
Lake Hauroko, RCM. 1972, 9.
1386. Trotter M. M. A moa-hunter site near the mouth of the Rakaia river,
South Island, RCM. 1972, 9.
1387. Trotter M. M. (ed.) Prehistory of the southern Cook Islands, CMB.
1974, 6.
1388. Trotter M. M., McCulloch B. Prehistoric rock art of New Zealand. Wel-
lington, 1971.
1389. Tryon D. T. Linguistic evidence and aboriginal origins, in: [1009а].
1390. Tsukada M. Late Pleistocene vegetation and climate in Taiwan (For-
mosa), Proceedings of the National Academy of Science. Washington,
1966, 55.
1391. Tuggle H. D., Griffin P. B. (eds.). Lapakahi, Hawaii: archaeological
studies, APAS. 1973, 5.
1392. Tuggle H. D., Hutterer K. L. (eds.). Archaeology of the Sohoton area,
southwestern Samar, Philippines. Leyte-Samar Studies. 1972, vol. 6,
part 2.
4393. Turekian К. T. (ed.). The late Cenozoic glacial ages. New Haven, 1971.
1394. Turner G. Samoa. London, 1884.
1395. Tweedie И7. M. F. The stone age in Malaya, JMBRAS. 1953, 26, part 2
(no. 162).
1396. Tweedie M. W. F. Prehistoric Malaya. 3rd edition. Singapore, 1970.
1397. Uberoi S. Politics of the Kula Ring. 2nd edition. Manchester, 1971.
1398. Updike J. Fanning Island, in: Updike J., Pigeon feathers and other sto-
ries. Penguin, 1965.
1399. Urban M. Die Haustiere der Polynesier. Gottingen, 1961.
1400. Usinger R. L. Animal distribution patterns in the tropical Pacific, in:
Gressitt J. L. (ed.). Pacific basin biogeography, Honolulu, 1963.
1401. Vandermeersch L. Bronze kettledrums of South-east Asia, Journal of the
Oriental Society. 1956, 3.
1402. VanderWal R. Prehistoric studies in central coastal Papua. Unpublished
Ph. D thesis, Australian National University. 1973.
1403. Vayda A. P. Maori conquests in relation to the New Zealand environ-
ment, JPS. 1956, 65.
1404. Vayda A. P. Polynesian cultural distribution in new perspective, AA.
1959, 61.
1405. Vayda A. P. Maori warfare. Polynesian Society Maori Monograph 2.
1960.
1406. Vayda A. P. (ed.). Peoples and cultures of the Pacific. New York, 1968.
1407. Vayda A.P.. Leeds A., Smith D.B. The place of pigs in Melanesian sub-
sistence, in: Garfield V. E. (ed.). Proceedings of the 1961 annual spring
meeting of the American Ethnological Society. Seattle, 1961.
1408. Vayda A. P., Rappaport R. A. Inland cultures, in: [468].
1409. Verhoeven T. Ein Mikrolithenkultur in Mittel- und West-Flores. A. 1953,
48.
1410. Verhoeven T. Der Klingenkultur der Insel Timor. A. 1959, 54.
1411. Verin P. L’ancienne civilisation de Rurutu. Office de Recherches Scienti-
fiques et Techniques Outre-Mer, Memoir 33. Paris, 1969.
1412. Verstappen H. Th. On4 palaeoclimates and landform development in
Malesia, in: Barstra G. and W. A. Casparie (eds.). Modern Quaternary
research in Southeast Asia. Rotterdam, 1975.
1413. Villaret B. Decouvertes archeolbgiques aux lies Wallis, JSO. 1963, 19.
1414. Voitov V. I., Tumarkin D. D. Navigational conditions of sea routes to
Polynesia, APAS. 1967, 1.
1415. Waddell E. The mound builders. Seattle, 1972.
514
1416. Wales H. G. Q. Prehistory and religion in South-east Asia. London,
1957.
1417. Walker D., Sieveking A. The Palaeolithic industry of Kota Tampan,
Perak, Malaya, PPS. 1962, 28.
1418. Wall L. Earthenwares: prehistoric pottery common to Malaya and Bor-
neo, SMJ. 1962, 10.
1419. Wallace B. J. Village life in insular South East Asia. Boston, 1971.
1420. Wallace J. H. Manual of New Zealand history. Wellington, 1886.
1421. Walls J. У. Argillite quarries of the Nelson mineral belt, NZAAN. 1974,
17.
1422. Walsh D. S., Biggs B. G. Proto-Polynesian wordlist 1. Auckland,
1966.
1423. Ward G. K. Obsidian source localities in the North Island of New Zea-
land, NZAAN. 1973, 16.
1424. Ward G. K. A paradigm for sourcing New Zealand obsidians, JRSNZ.
1974, 4.
1425. Ward G. K., Smith I. E. Characterisation of chert sources as an aid to
the identification of patterns of trade, south-east Solomon Islands:
a preliminary investigation, Mankind. 1974, 9.
1426. Watson J. B. A previously unreported root crop from the New Guinea
Highlands, Ethnology. 1964, 3.
1427. Watson J. B. Hunting to horticulture in the New Guinea Highlands,
Ethnology. 1965, 4.
1428. Watson J. B. The significance of a recent ecological change in the Cent-
ral Highlands of New Guinea, JPS. 1965, 74.
1429. Watson W. China. London, 1961.
1430. Watson W. Early civilisation in China. London, 1965.
1431. Watson W. The Thai-British archaeological expedition, Antiquity.
1968, 42.
1432. Watson W. Dongson and the kingdom of Tien, in Readings in Asian
topics, Scandinavian Institute of Asian Studies Monograph 1. Copenhagen,
1970.
1433. Watson W. Cultural frontiers in ancient East Asia. Edinburgh, 1971v
1434. Watson W. Traditions of material culture in the territory of Ch’u, in:
[43], vol. 1.
1435. Watson W., Loofs H. H. E: The Thai-British archaeological expedition:
a preliminary report on the work of the first season 1965-6, Journal of
the Siam Society. 1967, 55.
1436. Watters B. F. The nature of Shifting cultivation, Pacific Viewpoint.
1960, 1.
1437. Weidenreich F. Apes, giants and man. Chicago, 1946.
1438. Weidenreich F. Morphology of Solo Man. APAMNH. 1957, 43, part 3.
1439. Wellman H. W. Maori occupation layers at D’Urville Island, New Zea-
land, New Zealand Journal of Geology and Geophysics. 1962, 5.
1440. Wheatley P. Impressions of the Malay Peninsula in ancient times. Sin-
gapore, 1964.
1441. Wheatley P. Agricultural terracing, Pacific Viewpoint. 1965, 6.
1442. Wheeler T. S., Maddin P. The techniques of the early Thai metalsmiths,
Expedition. 1976, 18(4).
1443. White C. Man and environment in northeast Arnhem Land, in: [1009а].
1444. White J. Maori customs and superstitions. Published as second part of
Gudgeon J. W., The history and doings of the Maoris. Auckland, 1885.
1445. White J. P. Ethno-archaeology in New Guinea: two examples, Mankind.
1967, 6.
1446. White J. P. Typologies for some prehistoric flaked stone artefacts of the
Australian New Guinea Highlands, APAO. 1969, 4.
1447. White J. P. New Guinea: the first phase in Oceanic settlement, in: [604].
1448. White J. P. Old Tumbuna. Terra Australis 2, Department of Prehistory,
Research School of Pacific Studies, Autsraiian National University. Can-
berra, 1972.
515
1449. White J. P. Carbon dates for New Ireland, Mankind. 1972, 8.
1450. White J. P., Crook K. A. W., Buxton В. P. Kosipe: a late Pleistocene
site in the Papuan Highlands, PPS. 1970. 36.
1451. White J. P., Specht J. Prehistoric pottery from Ainbitle Island, Bismarck
Archipelago, AP. 1971, 14.
1452. Whyte R. 0. The Gramineae, wild and cultivated, of monsoonal equato-
rial Asia. 1: Southeast Asia, AP. 1972, 15.
1453. Wilkes 0. R., Scarlett R. J. Excavation of a moa-hunter site at the
mouth of the Heaphy River, RCM. 1967, 8.
1454. Willems W. J. A. Preliminary report on the excavation of an urn-burial
ground at Sa’bang, central Celebes, in: [237].
1455. Willey G. An introduction to American archaeology. Volume 2: South
America. Prentice Hall, 1971.
1456. Williams F. E. Papuan petroglyphs, JRAI. 1931, 61.
1457. Williams H. W. The Maruiwi myth, JPS. 1937, 46.
1458. Williams J. A narrative of missionary enterprises in the South Sea Is-
lands. London, 1838.
1459. Williamson R. W. The social and political systems of central Polynesia.
3 volumes. Cambridge, 1924.
1460. Williamson R. W. Essays in Polynesian ethnology. Ed. by R. 0. Pid-
dington. Cambridge, 1939.
1461. Wilson D. M. Ancient drains, Kaitaia swamp, JPS. 1921, 30.
1462. Wilson J. A missionary voyage to the southern Pacific Ocean 1796—
1798. Undated reprint published by Praeger. New York, 1799.
1463. Wilson J. A. The story of Te Waharoa. Reprinted by Whitcombe and
Tombs. Christchurch, 1907.
1464. Wilson J. A. Sketches on ancient Maori life and history. Aukland, 1894.
1465. Wingert P. S. Primitive art. New York, 1965.
1466. Winiata M. Leadership in pre-European Maori Society, JPS. 1956, 65.
1467. Winstedt R. O. Slab-graves and iron Implements, JMBRAS. 1941, 19.
1468. Winters N. J. An application of dental anthropological analysis to the
human dentition of two Early Metal Age sites, Palawan, Philippines, AP.
1974, 17.
1469. Wirz P. Uber die alten Steinmorser und andere Steingerate des nordost-
lichen Zenlral-Neuguinea und die heilige Steinschale der Minembi, Siid-
seestudien. Basel, 1951.
1470. Wolters O. W. Early Indonesian commerce: a study of the origins of
Srivijaya. Ithaca, 1967.
1471. Woo Ju-Kang. Tzeyang Palaeolithic man: earliest representative of mo-
dern man in China, AJPA. 1958, 16.
1472. Woo Ju-Kang. The skull of Lantian man, CA. 1966, 7.
1473. Worman E. Somrong Sen and the reconstruction of prehistory in Indo-
china, SWJA. 1949, 5.
1474. Wright A. C. S. Some terrace systems of the western hemisphere and
Pacific islands, Pacific Viewpoint. 1962, 3.
1475. Wright R. V. S. Imitative learning of a flaked stone technology — the
case of an orangutan, Mankind. 1972, 8.
1476. Wurm S. A. Australian New Guinea Highland languages and the distri-
bution of their typological features, AA. 1964, 66, no. 4, part 2.
1477. Wurm S. A. Linguistics and jthe prehistory of the south western Paci-
fic. Journal of Pacific History. 1967, 2.
1478. Wurm S. A. The Papuan linguistic situation, in: [1201].
1479. Wurm S. A. Linguistic research in Australia, New Guinea, and Oceania,
Linguistics. 1972, 87.
1480. Wurm S. A. The classification of Papuan languages, and its problems,
Linguistic Communication. 1972, 6.
1481. Wurm S. A., Laycock D. C. The question of language and dialect in
New Guinea, Oceania. 1961. 32.
1482. Yate W. An account of New Zealand. London, 1835.
1483. Yawata Sinoto Y. H. (eds.). Prehistoric culture in Oceania. Honolulu,
1968.
516
1484. Yen D. E. The sweet potato in the Pacific: the Propagation of the plant
in relation to its distribution, JPS. 1960, 69.
1485. Yen D. E. The adaptation of the kumara by the New Zealand Maori,
JPS. 1961, 70.
1486. Yen D. E. The development of agriculture in Oceania, in: [604].
1487. Yen D. E. The origins of Oceanic agriculture, APAO. 1973, 8.
1488. Yen D. E. The sweet potato and Oceania, BPBMB. 1974, 236.
1489. Zamora M. D. (ed.). Studies in Philippine anthropology. Quezon City,
1967.
1490. Zimmerman E. C. 1963 Nature of the land biota, in: [468].
ТРУДЫ РУССКИХ
И СОВЕТСКИХ АВТОРОВ
ПО АРХЕОЛОГИИ
И ЭТНОГРАФИИ ОКЕАНИИ
И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ
Австралия и Океания (история и современность). М., 1970.
Австралия и Океания: История, география, культура. М., 1974.
Австралия и Океания: История, экономика, этнография. М., 1978.
Б. А. Александров. Океания. М., 1947.
В. Д. Аракин. Индонезийские языки. М., 1965.
С. А. Арутюнов. Проблемы историко-культурных связей тихоокеанского
бассейна.- СЭ. 1964, № 4.
В. М. Бахта. Аотеароа. М., 1965.
А. Белов. По Австралии и островам Великого океана. Пг., 1923.
А. А. Бернова. Население Малых Зондских островов. М., 1972.
П. И. Борисковский. Первобытное прошлое Вьетнама. М.- Л., 1966.
П. И. Борисковский. Древний каменный век Южной и Юго-Восточной
Азии. Л., 1971.
В. В. Бунак, С. А. Токарев. Проблемы заселения Австралии и Океании.-
Происхождение человека и древнее расселение человечества.- ТИЭ.
Н. сер. Т. 16. М., 1951.
Н. А. Бутинов. Короткоухие и.длинноухие на острове Пасхи.-Советская
этнография. 1960, № 1.
Н. А. Бутинов. Папуасы Новой Гвинеи. М., 1968.
Н. А. Бутинов. Полинезийцы островов Тувалу. М., 1982.
Н. А. Бутинов, Ю. В. Кнорозов. Предварительное сообщение об изучении
письменности острова Пасхи.— СЭ. 1956, № 4.
Вопросы филологии стран Юго-Восточной Азии. М., 1965.
Г. Гарт виг. Человек и природа на островах Великого океана. М., 1876.
Д. В. Деопик. Возникновение государства во Вьетнаме.- СВ. 1958, № 4.
Е. В. Иванова. Тайские народы Таиланда. М., 1970.
Ископаемые гоминиды и происхождение человека. М., 1966.
История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антропосоцио-
генеза. М., 1983.
История первобытного общества. Эпоха первобытной (родовой) общины.
М., 1986.
Р. Ф. Итс. Этническая история юга Восточной Азии. Л., 1972.
В. Р. Кабо. Происхождение и ранняя история аборигенов Австралии. М.,
1969.
В. Р. Кабо. Становление классового общества у народов Океании.- ПАА.
1966, № 2.
В. Р. Кабо. Юго-Восточная Азия и ее место в формировании австралои-
дов.- Вопросы антропологии. 1965, вып. 21.
А. М. Кондратов. Великаны острова Пасхи. М., 1966.
М. О. Косвен. Осколок первобытного человечества (очерк культуры племе-
ни кубу на острове Суматра). М.- Л., 1927.
Ф. П. Кренделев. Остров Пасхи (геология и проблемы). Новосибирск, 1976.
Ф. П. Кренделев, А. В. Кондратов. Безмолвные стражи тайн. Новосибирск,
1980.
В. П. Крупа. Полинезийские языки. М., 1975.
518
М. В. Крюков, М. В. Софронов, И. Н. Чебоксаров. Древние китайцы: пробле-
мы этногенеза. М., 1978.
Б. Кудрявцев. Письменность острова Пасхи.— Сб. МАЭ. Вып. И, Л., 1949.
Культура и быт народов стран Тихого и Индийского океанов.- Сб. МАЭ.
Вып. 23. М.- Л., 1966.
Культура пародов Австралии и Океании.- Сб. МАЭ. Вып. 30. Л., 1974.
Культура пародов зарубежной Азии и Океании.- Сб. МАЭ. Вып. 25. Л.,
1969.
С. Кучера. Китайская археология 1965-1974: палеолит - эпоха Инь. М.,
1977.
И. Б. Лебедева. Фиджи. История и современность. М., 1981.
М. Г. Левин, Н. Н. Чебоксаров. Древнее расселение человечества в Восточ-
ной и Юго-Восточной Азии.- ТИЭ. Н. сер. Т. 16. М., 1951.
А. А. Леонтьев. Папуасские языки. М., 1974.
Малые народы Индокитая. М., 1983.
Малые народы Индонезии, Малайзии и Филиппин. М., 1982.
Ю. В. Маретин. Основные типы общины в Индонезии.- Проблемы истории
докапиталистических обществ. М., 1968.
Б. Марков. Искусство острова Пасхи. СПб., 1914.
И. М. Меликсетова. Новая Каледония: Прошлое и современность. М., 1968.
Н. Н. Миклухо-Маклай. Собрание сочинений. Т. 1-5. М.- Л., 1950-1954.
Н. Н. Миклухо-Маклай. На берегу Маклая. М., 1961.
Мифы, предания и легенды острова Пасхи. М., 1978.
А. И. Мухлинов. Происхождение и ранние этапы этнической истории вьет-
намского народа. М., 1977.
На берегу Маклая (этнографические очерки). М., 1975.
Народы Австралии и Океании (сер. «Народы мира. Этнографические очер-
ки»). М., 1956.
Народы Юго-Восточной Азии (сер. «Народы мира. Этнографические очер-
ки»). М., 1966.
Новое в изучении Австралии и Океании. М., 1972.
Новые тенденции в развитии Австралии и Океании. М., 1971.
Община и социальная организация у народов Восточной и Юго-Восточной
Азии. Л., 1967.
Д. А. Ольдерогге. Параллельные тексты некоторых иероглифических таблиц
с острова Пасхи.- СЭ. 1947, № 4.
Проблемы изучения Австралии и Океании. М., 1976.
Проблемы истории и этнографии народов Австралии, Новой Гвинеи и Га-
вайских островов. М.— Л., 1962.
Проблемы этнографии и этнической истории народов Восточной и Юго-
Восточной Азии. М., 1968.
Прошлое и настоящее Австралии и Океании. М., 1979.
Л. И. Пучков. Население Океании: Этнографический обзор. М., 1967.
П. И. Пучков. Формирование населения Меланезии. М., 1968.
П. И. Пучков. Этническая ситуация в Океании. М., 1983.
Н. П. Равва. Полинезия: Очерк истории французских колоний (конец
XVIII-XIX в.). М., 1972.
Ранняя этническая история народов Восточной Азии. М., 1977.
Я. Я. Рогинский. О происхождении полинезийцев (по антропологическим
данным).-Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии.
С. А. Семенов. Ранние археологические памятники Вьетнама.- ВДИ.
1950, № 4.
В. М. Солнцев, Ю. К. Лекомцев, Т. Т. Мхитарян, И. И. Глебова. Вьетнам-
ский язык. М., 1960.
Страны и народы Востока. Вып. 3. География, этнография, история. М.,
1964.
Страны и народы Востока. Вып. 6. Страны бассейна Тихого океана. Кн. 1.
М., 1968.
Страны и народы Востока. Вып. И. Страны и народы Центральной, Восточ-
ной и Юго-Восточной Азии. М., 1971.
519
Страны и народы Востока. Вып. океана. Кн. 2. М., 1972. 13. Страны и народы бассейна Тихого
Страны и народы Востока. Вып. океана. Кн. 3. М., 1975. 17. Страны и народы бассейна Тихого
Страны и народы Востока. Вып. океана. Кп. 4. М., 1979. 20. Страны и народы бассейна Тихого
Страны и народы Востока. Вып. 24. Страны и океана. Кн. 5. М., 1982. Страны и народы Юго-Восточной Азии. М., 1979. Страны Южных морей. М., 1980. народы бассейна Тихого
Типы традиционного сельского жилища народов и Центральной Азии. М., 1979. Юго-Восточной, Восточной
Д. Д. Тумаркин, Вторжение колонизаторов в «край вечной весны»: Гавай-
ский народ в борьбе против чужеземных захватчиков в конце XVIII —
начале XIX в. М., 1964.
Д. Д. Тумаркин. Гавайский народ и американские колонизаторы. 1820-
1865 гг. М.3 1971.
С. А. Токарев. Общественный строй меланезийцев.- Этнография. 1929,
кн. 8, № 2.
С. А. Токарев. Родовой строй в Меланезии.- СЭ. 1933, № 2-6.
С. А. Токарев. Происхождение общественных классов на островах Тонга.—
СЭ. 1958, № 1.
Я. В Чеснов. Историческая этнография стран Индокитая. М., 1976.
М. А. Членов. Население Молуккских островов. М., 1976.
В. А. Шнирельман. Происхождение скотоводства. М., 1980.
В. А. Шнирельман. Собиратели саго.— ВИ. 1983, № 11.
В. А. Шнирельман. Классообразование и дифференциация культуры (по
океанийским этнографическим материалам).- Этнографические иссле-
дования развития культуры. М., 1985.
Этническая история народов Азии. М., 1972.
Этническая история народов Восточной и Юго-Восточной Азии в древности
и в средние века. М., 1980.
Языки Юго-Восточной Азии. М., 1967.
Языки Южного Китая и Юго-Восточной Азии. М., 1963.
ОГЛАВЛЕНИЕ
М. В. Крюков. Океан и его аргонавты 3. Введение 9. Юго-Восточная Азия
и Океания 9. Расы, языки, этнические группы и доистория 12.
Глава I
НАСЕЛЕНИЕ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ И ОКЕАНИИ В ПРОШЛОМ И НАСТОЯ-
ЩЕМ 15.
Современное население Юго-Восточной Азии и Океании 16. Генетическое
изучение океанийцев 22. Эволюционные процессы в Океании 24. Находки
останков доисторических людей в Юго-Восточной Азии и Океании 28.
Глава II
истоки КУЛЬТУРЫ 43.
Эпоха плейстоцена в Юго-Восточной Азии 44. Археологические комплексы
среднего плейстоцена 47. Эпоха верхнего плейстоцена (около 150—10 тыс.
лет назад) 52. Хоабиньский технокомплекс материковой Юго-Восточной
Азии 61. Ранний голоцен в островной части Юго-Восточной Азии. Техно-
комплекс отщепов и пластин 73. Некоторые итоги 82.
Глава III
КУЛЬТУРА ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ И ОКЕАНИИ 84.
Материковая Юго-Восточная Азия 87. Островная Юго-Восточная Азия 91.
Народы Океании 96. Этническая история островной Юго-Восточной Азии
и Океании 125.
Глава IV
ИСТОРИЯ ЯЗЫКОВ ТИХООКЕАНСКОГО РЕГИОНА 128.
Языковые семьи Тихоокеанского региона 133. I. Папуасские языки 133.
II. Австронезийские языки 137.
Глава V
ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ТИПЫ И ИХ МЕСТО В ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕРИОД 154.
Происхождение земледелия 155. Основные местные съедобные растения
Юго-Восточной Азии п Океании 157. Земледельческие системы и их раз-
витие 163. Земледелие на Новой Зеландии 170. Разведение заливного
риса 171. Одомашненные животные 172.
521
Глава VI
КУЛЬТУРЫ НЕОЛИТА И РАННЕЙ ЭПОХИ МЕТАЛЛА В МАТЕРИКОВОЙ ЧАСТИ
ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ 176.
Древнейшая керамика Юго-Восточной Азии 177. Китай в доисторическую
эпоху 180. Таиланд — самостоятельный центр нововведений 185. Лупшано-
идное влияние в Таиланде и на Малаккском полуострове. Культура бан-
као 189. Типы тесел Юго-Восточной Азии 196. Неолитические поселки и
культуры п-ова Индокитай 203. Культуры эпохи металла в Юго-Восточной
Азии 210. Традиция кувшинных погребений эпохи металла в южной части
Вьетнама и в Лаосе 222. Некоторые итоги 230.
Глава VII
КУЛЬТУРЫ НЕОЛИТА II ЭПОХИ МЕТАЛЛА В ОСТРОВНОЙ ЧАСТИ ЮГО-
ВОСТОЧНОЙ АЗИИ 231.
Неолитические культуры на Тайване 233. Культуры неолита и эпохи ме-
талла иа Филиппинах 235. Поздний неолит и эпоха металла па центральных
островах Филиппинского архипелага 242. Неолит пещеры Ниа в Сарава-
ке 245. Неолитические памятники восточной части Индонезии 246. Неоли-
тические поселки в западной части Индонезии 249. Эпоха металла на за-
паде и юге Индонезии 251. Мегалиты в Индонезии 252. Бусы в памятниках
эпохи металла в Юго-Восточной Азии 256. Некоторые итоги 257.
Глава VIII
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПОХА В МЕЛАНЕЗИИ 258.
Докерампческие поселки в Западной Меланезии 258. Керамические ком-
плексы Меланезии. Культура лапита 269. Комплексы, сходные с лапита,
в Меланезии 282. Меланезийская керамика с прочерченным и налепным
орнаментом 283. Доистория Новой Каледонии и Фиджп после периода ла-
пита 287. Влияние Юго-Восточной Азии в эпоху металла на Западную Ме-
ланезию 292. Гребенчатая керамика в Меланезии 297. Человеческие жерт-
воприношения на Новых Гебридах 299. Каменные монументы и наскальное
искусство в Меланезии 301. Прошлое Меланезии 306.
Глава IX
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПОХА В МИКРОНЕЗИИ 307.
Марианские острова 310. Остров Яп 313. Острова Палау 314. Каролинские
острова 316. Атолл Нукуоро 322. Некоторые итоги 323.
Глава X
ПОЛИНЕЗИЯ В ДОИСТОРИЧЕСКУЮ ЭПОХУ 324.
Лодки и навигация 324. Откуда пришли полинезийцы? 333. Доистория За-
падной Полинезии 344. Ранняя восточнополинезийская культура (300—
1200 гг. н. э.) 353. Позднейшая доисторическая эпоха Восточной Полинезии
(1200-1800 гг.) 364.
522
Глава XI
ДОИСТОРИЯ НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ 414.
История без археологии 417. Начало археологических раскопок 420. Про-
исхождение маори 422. Архаический период на о-ве Южный 424. Хозяй-
ство, поселения и обмен на о-ве Южный 428. Наскальное искусство на
о-ве Южный 430. Архаический период на о-ве Северный 432. Классический
период 436. Острова Чатем 450.
Глава XII
ПРОБЛЕМЫ, ОЖИДАЮЩИЕ РЕШЕНИЯ 451.
Комментарий 456. Список сокращений 471. Библиография 473. Труды рус-
ских и советских авторов по археологии и этнографии Океании и Юго-
Восточной Азии 518.
Беллвуд П.
Б 43 Покорение человеком Тихого океана: Юго-Восточ-
ная Азия и Океания в доисторическую эпоху. Пер.
с англ. Предисл. М. В, Крюкова.— М.: Наука. Глав-
ная редакция восточной литературы, 1986.
523 с. сил. («По следам исчезнувших культур Востока»).
Питер Беллвуд, известный австралийский археолог, специа-
лист по древней истории Тихоокеанского региона, рассматривает
вопросы археологии, истории, материальной культуры народов Юго-
Восточной Азии и Океании. Особое внимание в книге уделяется
истории заселения и освоения человеком островов Океании.
Монография имеет междисциплинарный характер. В своем ис-
следовании автор опирается на новейшие данные археологии,
антропологии, этнографии, лингвистики.
« 0507000000—162 _ л
Б ~0i3(02>-86 28~86
ББК 63.4
Питер Беллвуд
ПОКОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКОМ
ТИХОГО ОКЕАНА
Юго-Восточная Азия и Океания
в доисторическую эпоху
Утверждено к печати редколлегией серии
«По следам исчезнувших культур Востока»
Редактор И. В. Королева
Младшие редакторы И, С. Вербицкий,
Н. Н. Соколова
Художник Г. И. Шир
Художественный редактор Э. Л. Эрман
Технический редактор Л. Е. Синенко
Корректор Н. Б. Осягина
ИБ № 15489
Сдано в набор 31.01.86
Подписано к печати 22.07.86
Формат бОхЭО1/^. Бум. типографская № 1
Гарнитура обыкновенная новая
Печать высокая. Усл. п. л. 33,0
Усл. кр.-отт. 33,0. Уч.-изд. л. 38,18
Тираж 15000 экз. Изд. Хе 5934
Зак. № 2306. Цена 2 р. 70 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука»
Главная редакция восточной литературы
103031, Москва К-31, ул. Жданова, 12/1
2-я типография издательства «Наука»
121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 6.
ГЛАВНОЙ РЕДАКЦИЕЙ
ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ИЗДАТЕЛЬСТВА «НАУКА»
выпущена книга
В. Р. К а б о. Первобытная
доземледельческая община. 23 л.
Фундаментальное сравнительно-этнографическое ис-
следование первобытной общины охотников и собира-
телей посвящено типичным охотничье-собирательским
обществам Австралии, Тасмании, Юго-Восточной Азии,
Центральной и Южной Африки, Южной и Северной
Америки. Отдельные главы рассматривают первобыт-
ную общину по данным археологии палеолита, а также
общества, находящиеся в процессе перехода от при-
сваивающей экономики к производящей.
ГЛАВНОЙ РЕДАКЦИЕЙ
ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ИЗДАТЕЛЬСТВА «НАУКА»
готовится к изданию книга
П. И. Пучков. Этническое развитие Австралии. 12 л.
Автором предпринято комплексное исследование
проблем этнического развития Австралии. На основе
новейших статистических материалов дается обстоя-
тельный анализ этноязыковой и расовой ситуации в
стране. Центральное место в монографии занимает ис-
следование этнических процессов: внутриэтнпческой
консолидации англо-австралийской нации, ассимиля-
ции различных иммигрантских групп, этнического раз-
вития австралийских аборигенов.
ЗАКАЗЫ НА КНИГИ ПРИНИМАЮТСЯ ВСЕМИ МАГА-
ЗИНАМИ КНИГОТОРГОВ И «АКАДЕМКНИГИ», А ТАК-
ЖЕ ПО АДРЕСУ: 117192, МОСКВА В-192, МИЧУРИН-
СКИЙ ПРОСПЕКТ, 12, МАГАЗИН 3 («КНИГА —
ПОЧТОЙ») «АКАДЕМКНИГИ»
ГЛАВНОЙ РЕДАКЦИЕЙ
ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ИЗДАТЕЛЬСТВА «НАУКА»
готовится к изданию книга
А. Ю. Рудницкий. 200 лет австралийской истории.
Концепции национального развития. 13 л.
В монографии рассматриваются особенности исто-
рического пути Австралии, их влияние на идеологию
общества, эволюция исторической мысли страны, борь-
ба идей. Характеризуется творчество крупнейших авст-
ралийских историков У. Хэнкока, Б. Фитцпатрика,
М. Кларка. Анализ особенностей национального разви-
тия позволяет автору выявить несостоятельность тео-
рий «австралийской исключительности».
ЗАКАЗЫ НА КНИГИ ПРИНИМАЮТСЯ ВСЕМИ МАГА-
ЗИНАМИ КНИГОТОРГОВ И «АКАДЕМКНИГИ», А ТАК-
ЖЕ ПО АДРЕСУ: 117192, МОСКВА В-192, МИЧУРИН»
СКИЙ ПРОСПЕКТ, 12, МАГАЗИН № 3 («КНИГА —
ПОЧТОЙ») «АКАДЕМКНИГИ»