L
Фрэнк СТЮАРТ
Мир тюленя
ЛЕНИНГРАД
ГИДРОМЕТЕОИЗДАТ • 1978
28.68 С88
Frank S. STUART
A SEAL’S WORLD
New York, 1972 (fifth printing)
Перевод с английского Л. А. Зельмановой Научный редактор канд. биол. наук А. С. Соколов
С 88 Стюарт Ф.
Мир тюленя. Пер. с англ. Л. А. Зельмановой. Под ред., послесл. и коммент. А. С. Соколова. Л., Гидрометеоиздат, 1978 г.
160 стр., 16 илл.
Американский писатель Фрэнк Стюарт в живой бел* летризованной форме описывает условия обитания и жизненный цикл одного из самых интересных морских млекопитающих — тюленя. Основная фабула книги — необычные приключения юного гренландского тюленя, проделавшего за первые три года своей жизни путь длиной в 10 000 миль.
Не ограничиваясь «миром тюленя», автор рассказывает также о белых медведях, песцах, китах, о загадочной жизни обитателей глубин, об охотничьих обычаях эски-мосов, о становлении и разрушении полярных льдов, о течениях Северного Ледовитого океана, о миграциях рыб — и о многом другом.
Рассчитана на широкий круг читателей.
20806-143
С 069(02)-78 75-78	28.68
© Перевод на русский язык, рисунки, оформление и фотографии. Л., Гидрометеоиздат, 1978 г,
СИРОТА ВО ЛЬДАХ
Владения Короля Холода сверкали в лунном свете. Покрытые снегом льдины, мерцая, словно усыпанные драгоценными камнями, плыли по черной воде поа свист и завывания северного ветра. В торосах, серебряных с освещенной стороны и черных с теневой, зияли ультрамариновые ниши
с колоннами чистого хрусталя: сверху свисали сверкающие сталактиты, а снизу поднимались ледяные грибы на тонких жемчужных ножках. Все двигалось, колыхалось, покачивалось; лунные блики вспыхивали и гасли и снова внезапно разливались морями серебра, чтобы вновь исчезнуть и засиять опять.
Пронзительно и беспокойно закричал детеныш ^гренландского тюленя, как будто чуял что-то тревожное в поднимающемся шторме. Его крик подхватили другие тюленята. Мартовская ночь наполнилась тоненькими криками детенышей, грохотом и треском льда, плеском волн.
На северо-западе небо было окрашено в красноватопурпурные тона. Оно то разгоралось, то бледнело и разгоралось вновь, словно кузница полярных богов. В остальной же части неба горизонт был желто-белым — там лунный свет, отражаясь от пакового льда, бросал ртблески на громады облаков.
Но вот луну закрыло облако, и во внезапно наступившей тьме белые гребни огромных волн с ревом разбились, рассыпавшись фосфоресцирующими брызгами. Ледяные поля, едва заметно белеющие во мраке, стали тереться
одно о другое с шуршанием и скрежетом, и раздался хор тюленьих голосов: белые и серо-белые детеныши принялись ползать по льду, ища матерей, чтобы спрятаться под их теплыми боками.
Тюлененку, которого мы назовем Странницей, потому что за первые три года жизни ей суждено было проделать путь длиной более десяти тысяч миль, в эту ночь арктического буйства не исполнилось еще и двух недель. Тело ее, длиной около трех футов, было покрыто двухслойным мехом; верхний слой, белоснежный и мягкий, с шерстинками длиной в два-три дюйма, только еще начинал сходить с головы и ласт; из-под него проглядывал
3
подшерсток, с короткими, не более дюйма, ворсинками, густой и — на этой стадии развития — кудрявый.
Странница была круглая, как шар. Под ее двойным меховым одеянием скрывался толстый слой жира, который она накопила, питаясь материнским молоком. Эта пища тюленьих детенышей, по виду похожая на густые сливки, содержит в двенадцать раз больше жиров и в четыре раза больше белков, чем коровье молоко.
Мгновение Странница лежала неподвижно у края лунки, пристально глядя в воду, и если бы не блестящий черный нос и темные глаза, с тревогой устремленные вниз, ее можно было бы принять за снежный ком. Но тут снова налетел ветер, льдина, на которой лежала Странница, закачалась еще сильнее, и в испуге тюлененок испустил пронзительный крик — нечто среднее между лаем, мяуканьем и блеяньем.
Внезапно из лунки вынырнула тюлениха и быстро — ибо промедление нередко может стоить жизни — огляделась вокруг, проверяя, не грозит ли откуда опасность. После этого она ненадолго задержала свои влажные глаза на Страннице и затем бесцеремонно, но беззлобно столкнула ее в воду, выскочила из лунки, подобно черной торпеде, и поползла по льду к своему собственному детенышу. Пока Странница хныкая выкарабкивалась наверх, в лунке показались еще две матери, облепленные мелкими кристалликами льда, который уже начал затягивать воду в лунке.
Тут появилась мать Странницы, и белек кинулся к ней и ткнулся в седловидную отметину, смутно видневшуюся на ее сером меху. В ответ на эту пылкую детскую радость мать резко толкнула белька головой. Тюленихи-матери стали болезненно раздражительны: выкармливая детенышей молоком вот уже около двух недель, сами они все это время почти ничего не ели. А теперь еще этот воющий ветер и такие странные сотрясения льдины... Инстинкт самосохранения гнал тюленей с неверного льда в безопасные глубины, и в то же время они не могли оставить без внимания крики перепуганных детенышей.
Мать бессознательно толкнула Странницу еще раз. Затем повторила удар, но на этот раз с целью — и наказывая, и в то же время подталкивая детеныша к темной линии, обозначавшей край ледяного поля: там бурлило и вздымалось во мраке море. Но тюлениха опоздала: течение бросило ледяное поле на подводную отмель, и с жутким грохотом льдина треснула, как стекло. Тюлени за
4
скользили по льду, детеныши — с воплями, матери — в свирепом молчании, цепляясь за лед своими мощными когтями. А их привычный мир продолжал рушиться.
Ледяное поле уходило далеко вглубь, особенно в средней своей части; над поверхностью его, словно башни, высились десятифутовые торосы. Но теперь, от чудовищного удара о дно, все это сооружение распадалось. Северный ветер гнал лед в одном направлении, непреодолимая сила течения — в другом. Не только это поле, но и сотни других полей, плывших дотоле вдоль кромки пакового льда, оказались вовлечены в медленное и неумолимое движение, выталкивавшее, выжимавшее, громоздившее их на пак.
Тюленьи детеныши, слишком еще неопытные, чтобы искать спасения в яростных волнах, пытались, цепляясь за лед когтями, добраться до середины поля, где лед продолжал ломаться и тороситься. Матери же свирепо пихали их к воде. Но затем одна за другой, охваченные страхом, они повернули прочь и, бросив детей на попечение суд^ы, со скоростью бегущего человека устремились к бурлящему морю. Всплеск — и вот уже их нет; такие неловкие и неуклюжие на льду, здесь, в морских глубинах, они обрели гибкость и заскользили быстрее рыб, с легкостью увертываясь от ударов острых, зазубренных льдин.
Мать Странницы, призвав на помощь всю свою ловкость, с отчаянным упорством пыталась тащить за собой детеныша. Однако на качающейся льдине это было не так легко, как в воде. Тут на льдину со страшным грохотом налетел другой ледяной остров, и беспомощные юные тюлени разразились паническими воплями. И тогда мать Странницы молнией метнулась к лунке, через которую перед тем выбралась на льдину.
Увы, на прежнем месте лунки уже не было — ее сдавило во время мощной подвижки льда. Край поля начинал зловеще дыбиться, и тюлениха-мать с ворчанием скользнула во мрак.
Встревоженный исчезновением матери, белек повернулся, чтобы последовать за ней. Но тут лед под Странницей закачался, и на ее пути внезапно выросла белая стена. С пронзительным криком тюлененок заметался* из стороны в сторону. Но страх мешал ему сделать то. что подсказывал инстинкт самосохранения. То тут, то там из тьмы подступали ледяные глыбы, нависая над маленьким барахтающимся тельцем. Тогда, ища уютный и теплый материнский бок, детеныш стал ползать по льду, подобно собаке
5
с перебитыми лапами. Шли минуты, минуты складывались в часы; наконец наступил полярный рассвет, а мать так и не вернулась.
В конце концов ужас Странницы перед треском и грохотом, стоявшими вокруг, перед глухими ударами и сотрясениями льдины сменился усталостью и безразличием к тому, что происходило вокруг. Совсем обессиленная, она неподвижно улеглась под прикрытием двадцатифутового тороса, вздымавшегося в середине поля; здесь лед был такой мощный, что выдерживал натиск окружавших льдин.
Когда над беспорядочно вздыбленными белыми торосами занялся тусклый свет, Странница увидела другого белька; его расплющенное тельце вмерзло в ледяной гроб. Еще одному детенышу размозжило голову глыбой льда, отколовшейся от верхушки тороса. Повсюду лежали мертвые бельки; большинству из них не было и недели, и они просто не знали, что такое опасность. Уцелевшие детеныши жалобно кричали, зовя исчезнувших матерей, но крики их оставались без ответа. Ни одна тюлениха не вернется, пока не закончится торошение.
Странница вопила так же громко и упорно, как все. Она была сильным, хорошо упитанным детенышем, рожденным от крупных и здоровых родителей, и однажды уже пробовала плавать, хотя и по-щенячьи. Но в это утро ни к ней, ни к другим тюленятам, находившимся на обломке ледяного поля, матери не вернулись.
Ветер все усиливался. Бледное арктическое солнце тускло осветило танцующие ледяные поля, и стало видно, сколь многих детенышей унесла смерть в эту ночь. Тюленята продолжали гибнуть и при свете дня — их попытки спастись были слишком беспомощны. На одних рушились торосы, под другими разверзался лед. Когда на ледяное поле налетали другие льдины, тюленят толчком сбрасывало в море, и они или тонули, так как плавали еще плохо, или оказывались раздавленными глыбами льда.
Вскоре после рассвета прилетела стая больших птиц — белых чаек. Они то скользили над водой между льдинами, то планировали на фоне бледного, кое-где голубевшего неба, по которому быстро неслись облака. Затем птицы устремились вниз; они были совершенно белые, чернели лишь клювы, ноги да глаза, обведенные красной каймой. С резкими, пронзительными криками чайки уселись на искалеченные тела мертвых тюленят и принялись жадно клевать их; клювы их стали алыми. Тюленята, оставшиеся в живых, не обращали внимания ни на птиц, ни на своих
6
мертвых собратьев. Они беспрерывно кричали, перекрывая вой ветра и треск торосящихся льдов,— эти призывные звуки прежде всегда приносили им тепло, пищу и безопасность.
К середине дня ветер начал стихать, и появилась первая тюлениха-мать. Пробравшись к полю среди сжимающихся льдов, она высунула голову из воды в поисках удобного места для высадки, но тут на нее надвинулась льдина размером с добрых полакра, и тюлениха снова ушла под воду. Через пять минут она показалась вновь, на этот раз в совершенно другом месте, нырнула опять, снова вынырнула и неожиданным резким движением выбралась на ледяной остров. Она поползла по льду, вспугнула по пути птиц, заставив их прервать кровавое пиршество, и двинулась мимо Странницы к другому детенышу. Тот мгновенно замолк. Пять минут спустя на лед выбралась вторая тюлениха, затем еще одна...
При виде каждой из них Странница поднимала rd5io-ву. Раз или два она начинала неуверенно ползти к тюленихам, совершая те странные движения, которые и навели людей на мысль о существовании русалок — беспомощных на берегу, но в воде превращающихся в совершенство. Однако тюленихи игнорировали выжидательно глядящего на них щенка — проползали мимо, как будто его и не было, отталкивали, если он случайно оказывался у них на пути, безразличные к его крикам — вначале раздраженным, потом жалобным, потом снова настойчивым.
Весь этот день Странница медленно ползала по льдине, движимая неистовой жаждой молока — ее привычной пищи, несущей с собой тепло и уют. Новые очертания поля сбивали ее с толку: там, где вчера был лед, сегодня плескалось море, а на месте гладких пологих спусков теперь высились торосы. Странница поискала было ту лунку, через которую ее мать выбиралась на льдину, но лунка исчезла. К исходу дня она попыталась было найти тепло возле других детенышей, но маленькие бельки раздраженно отползали прочь или, играя, пытались укусить ее.
Когда снова спустилась темнота, ветер совсем утих и торошение прекратилось. Но ничто уже не могло помочь матери Странницы, которая лежала на дне моря, раздавленная обломками льдины. Она предприняла попытку к бегству на мгновение позже, чем другие. Суровая Природа карает за подобные ошибки.
7
РАЗРИСОВАННЫЙ ДЕТЕНЫШ
После смерти матери Странница
Г|П	оставалась на обломке ледяного
\ I	\ поля еще несколько суток. Внача-
\\^	\	ае она хныкала, видя, как кормят
\	Л 1 других детенышей, и иногда пыта-
\	)а\ лась пристроиться к соскам какой-
нибудь тюленихи, но ее тут же отбрасывали в снег. Однако постепенно она стала свыкаться с этой новой жизнью, без пищи и без матери, ползала по льду и играя кусала других детенышей. Она чувствовала себя очень уютно под толстым слоем подкожного жира. И все это время Странница впитывала в себя те внешние впечатления, что в сумме своей выливаются в некую магнетическую силу, которая всегда будет приводить ее сюда, в Горло Белого моря.
После мартовского шторма установилась великолепная ясная погода. Ледяные поля, расстилавшиеся под безоблачным бледно-голубым небом, медленно дрейфовали вдоль разводий, мысов и заливов кромки пакового льда, неся на себе такое бесчисленное множество тюленей, что казались сплошной темной массой. За день ветер и течение уносили поля на несколько миль к северу. Они перемещались быстрее или медленнее в зависимости от своих размеров и осадки; некоторые поля за короткий сезон размножения проделывали путь в двести миль.
Осиротевший детеныш все чаще подползал к кромке льдины и всматривался в открытую воду. Поверхность ее непрестанно бурлила: тысячи тюленей фыркали, плескались, гонялись друг за другом, а затем все разом исчезали под водой, и движения их были так согласованны, что казалось, будто они участвуют в какой-то водной игре со строгими правилами.
Вот над кромкой поля показалась блестящая голова тюленихи. Выбравшись на льдину, она начинает искать своего детеныша и, обнюхав по пути одного-двух чужих бельков, находит его, ложится на бок и подставляет ему соски. Время от времени она впадает в дрему. Однако через каждые несколько минут просыпается, поднимает голову и бдительно осматривается по сторонам. Когда тюлененок, насытившись, прикорнет возле, она лениво
8
похлопает его передним ластом, разглаживая мех. Пока детеныш совсем маленький, из моря иногда приходит супруг тюленихи, с красивыми веерообразными отметинами, темнеющими на спине и боках, и ложится возле своей подруги. Все это трио являет собой прелестную семейную группу. Гренландские тюлени моногамны и сохраняют привязанность друг к другу.*
Когда детеныш становится постарше, отец присоединяется к группе из дюжины самцов, и они плавают или лениво лежат на льду, греясь на солнце. Время от времени они почесываются и, щурясь, умиротворенно смотрят на море, отдыхая от постоянных пронзительных криков, оглашающих детные залежки. Их усатые сонные морды дышат довольством. Потом самцы все вместе уходят со льдины в море, глубоко погружаются под воду, а вынырнув, затевают сложную игру, ныряя и гоняясь друг за другом. Этими занятиями заполнено почти все их время. Иногда они спят на воде, удерживаясь на плаву движениями задних ласт, столь же бессознательными, как дыхание.
Странница наблюдала за ними очень внимательно. Не раз она делала рывок к воде, копируя взрослых,— и останавливалась у самого края поля. Она уже плавала однажды вместе с матерью, и ощущения, испытанные тогда, вошли в ее тело. Глядя на других тюленей, она то выгибалась дугой, то распрямлялась, имитируя движения сходящих в воду взрослых. Чем дольше она наблюдала за плавающими, тем больше росло в ней волнение. Оно билось в крови, словно пульс, все тяжелее, все громче и невыносимее^ Подняв мордочку, она смотрела и смотрела на сверкавшую в лучах солнца рябь или пристально следила за плывущей под поверхностью тенью, быстро поворачивая голову вслед за ней.
За несколько дней до того мать сбросила Странницу в воду. Очутившись в холодных объятиях моря, детеныш пронзительно закричал и, пыхтя, беспомощно забарахтался, а мать тем временем медленно плавала рядом. Когда первый страх прошел, Странница поспешно и суетливо задвигала ластами и инстинктивно сделала маленький нырок. Испуганная сгустившейся темнотой, она снова выскочила на поверхность и увидела, как мать быстро поднырнула под нее и исчезла в глубине. Но на первый раз со Странницы было довольно, и она с усилием выкарабкалась на лед.
Она не могла помнить эти впечатления, но ее тело не забыло того, чему научилось. Она посмотрела вниз. Там
й
плескалось и волновалось море. Оказавшись у самого края, она попыталась отползти назад, поскользнулась на льду — и с громким плеском упала в воду.
И тут на смену неуклюжему ползанию пришло быстрое грациозное скольжение в волнообразном ритме; страх и медлительность уступили место упоению скоростью. В действительности Странница плавала довольно неуклюже, отягощенная своей толстой белой шубкой, только еще начинавшей линять. Но для существа, до тех пор знакомого лишь с твердой почвой, эта свобода, эта невесомость и легкость движений означали поистине второе рождение. В воде для нее началась другая жизнь — жизнь русалки. Все в Страннице преобразилось. Дело было не только в том, что тело ее внезапно стало таким легким. На суше зрение тюленей далеко от совершенства.* Здесь же глаза Странницы корректировали преломление света в различных слоях воды и с телескопической четкостью видели то, что находилось в глубинах; и эти глубины оказались полны интересных, волнующих предметов. Вибриссы — осязательные волоски на носу,— бесполезные на льду, теперь пошли в ход; внешние сигналы, заставляя их колебаться, передавались чувствительным нервным окончаниям в корнях волосков. Они сообщали Страннице о колебаниях и температуре воды, о близости льда или других тюленей. Они фиксировали также объем пузырьков воздуха, перемещавшихся перед волнами, что помогало определить размеры и направление движения волн.
Странница весело поплыла прочь от ледяного поля, составлявшего дотоле весь ее мир. Тюлени всех возрастов, от шести-, восьмилетних ветеранов до подобных ей самой всклокоченных детенышей, наполовину сбросивших белый мех, внезапно выныривали позади, уходили на глубину впереди, кружили вокруг нее, словно призывая присоединиться к их радостным играм. Она увидела, как один тюлень плывет головой вниз, хвостом вверх, и стала ему подражать, а потом легким толчком вновь поднялась на поверхность.
Из глубины' плыл лохматый детеныш ее возраста. Верхний меховой покров уже сошел с его темной головы и ласт и местами со спины. Детеныш робко поглядывал на Странницу. Ее охватило любопытство, ибо этот тюлень отличался от всех остальных. На его спине, у основания хвоста, между задними ластами, была прикреплена блестящая металлическая пластинка, светившаяся и мерцавшая, словно третий глаз. На ней были выбиты слова «ЗООЛ.
10
МУЗЕЙ, ОСЛО» и номер. Вдобавок по серому меху на спине, где детская шерстка уже слиняла, шла широкая красная полоса. Она была проведена от шеи до самого хвоста, а от середины спины по обоим бокам спускалась еще одна полоса.
У всех живых существ страх перед незнакомцем, чужаком есть инстинкт, укоренившийся так же глубоко, как половое влечение или голод. Даже человека этот инстинкт толкает на войну с иноземцами. Когда маленький разрисованный тюлень попадался навстречу другим тюленям, они рассыпались в стороны, освобождая ему дорогу. Дело в том, чю три дня назад его маркировала группа норвежских ученых; теперь, если он встретится зверобоям, они не станут убивать его, а запишут номер, выбитый на пластинке, и место, где его встретили. Метки смущали других тюленей, они избегали его, поэтому детеныш чувствовал себя неуютно; все его попытки завязать общение со своими собратьями были тщетны. Но Странница, движимая неутолимой любознательностью, которая впоследствии будет вовлекать ее в столь многочисленные приключения, повела себя иначе — она поднырнула под незнакомца и поднялась наверх позади него, чтобы снова увидеть этот третий глаз. Пластинка блеснула перед Странницей, детеныш развернулся, и она снова ринулась к хвосту незнакомца, чтобы еще разок взглянуть на это сияние.
Так началась игра: они скользили по воде голова к хвосту, ныряли, кружились под водой, и вновь возвращались L солнцу, и снова уходили в глубину, огибая плавучую ледяную глыбу, словно одно слитное тело. Игра состояла в том, что Странница преследовала блестящую пластинку, а разрисованный детеныш, изогнувшись всем телом, пытался развернуться к ней головой. Вскоре пластинка станет привычной для Странницы, но эта игра еще долго будет оставаться самой любимой их игрой.
Неожиданно незнакомец нырнул и исчез. Не желая расставаться с ним, Странница нырнула вслед. Это было ее первое глубоководное погружение. Задние перепончатые ласты, такие неуклюжие на льду, теперь превратились в два мощных движителя. Раскачиваясь в горизонтальной плоскости и ударяя то одним, то другим ластом с расправленными перепонками, она плавно пошла вниз, перед каждым новым ударом складывая перепонки и отводя ласт назад. Ее передние ласты для большей обтекаемости были
11
прижаты к телу; иногда она пускала их в ход, чтобы выправить курс или восстановить равновесие.
Прежде чем уйти под воду, Странница сделала глубокий выдох. Она погружалась все глубже и глубже, и частота пульса, составлявшая на поверхности около ста пятидесяти ударов в минуту, то есть вдвое больше, чем у человека, все уменьшалась и наконец достигла десяти ударов, что резко сократило расход запаса кислорода в ее крови. Столь резкое замедление циркуляции крови приглушило жизненные процессы в организме маленькой ныряльщицы, и однако ее движения не стали от этого менее энергичными и мощными.
В зеленоватой мгле, царившей здесь, на глубине пятидесяти футов, взору Странницы открылась волшебная площадка для игр. Подножия некоторых ледяных полей уходили еще глубже, и два юных тюленя принялись играть, прячась в нишах ледяных склонов. Другие тюлени проносились мимо, словно тени, с невероятной скоростью: вибриссы оповещали их о препятствиях, словно радары. Затем оба детеныша снова помчались наверх. Вынырнув на солнечный свет, они сделали глубокий вдох, и сразу же их физиологические функции восстановились во всей своей полноте и вновь обрели нормальный ритм.
Все это было так удивительно! Странница неподвижно лежала на воде, трепеща от великолепия жизни. Впервые она вкусила то наслаждение, которое приносит быстрая, четкая, слаженная работа здорового организма. Перед ней было незнакомое ледяное поле. Другой, совершенно новый мир открылся ей! Через мгновение оба детеныша вскарабкались на льдину, проползли мимо кормившихся тюленят и разлеглись, щурясь на солнце. Странница подняла голову и коснулась удивительной блестящей пластинки на спине приятеля. Она не боялась этой пластинки. Она мало чего боялась в жизни, и даже когда смерть подступала к ней совсем близко, обычно и не подозревала об этом.
Детеныш-самец радостно катался по льду. Животные недолго помнят своп невзгоды, и он уже забыл о том, что последние дни был парией. В эти минуты в мозгу юных созданий подсознательно фиксировалось определенное впечатление; и когда в последующие годы им доводилось встретить сверкающее ледяное поле, по форме напоминавшее то, на котором они находились сейчас, они подолгу смотрели на него в недоумении.
12
Минул день, прошла ночь и еще день, вновь наступила ночная мгла, а эти двое оставались вместе. Но ими начало овладевать какое-то беспокойство и неудовлетворенность. Голод мучил их все сильнее, но они не знали, как утолить этот голод. Вот уже две недели они совсем ничего не ели и жили только за счет толстого слоя подкожного жира. Двигались они теперь гораздо больше, и чувство голода становилось уже нестерпимым. Они не знали, что предпринять, и просто старались плавать еще быстрее, нырять еще глубже, гонялись друг за другом или предметами, дрейфовавшими в воде.
Хотя взрослые тюлени по-прежнему избегали детеныша, помеченного широкой красной полосой, тюлени помладше охотно приближались к нему, видя, что это делает Странница. Вскоре около двадцати детенышей сбились в стайку. На многих еще сохранились остатки детского наряда. Они стали все вместе носиться по волнам. Но ни один них не гонялся за тюленем с блестящей пластинкой — кроме Странницы.
Весеннее солнце день ото дня светило все сильнее, нагревая поверхностный слой воды, и в ледяных полях на уровне моря появились глубокие вымоины. Тюлени играли в теплой воде, в которую постоянно вливались потоки талых вод с поверхности льда. Чуть глубже вода была бодряще холодной.
Пришел день, когда солнце начало светить почти по-летнему. Проходя сквозь прозрачный и чистый воздух, солнечные лучи заливали лед ослепительно белым сиянием. Тепло, какого они еще не испытывали в своей короткой жизни, кружило головы юным тюленям, и они принялись нырять и гоняться друг за другом среди разрушающихся льдов с удвоенной энергией. В разгар этого буйства Странница заметила, что ее друг внезапно затих и пристально куда-то смотрит. Любое животное мгновенно понимает, что такой взгляд говорит об опасности, и Странница посмотрела в ту же сторону.
Сквозь облака плыл пароход, окутанный валившим из трубы дымом. Он вползал носом на массив льда, подавал назад, а затем вновь атаковал лед. Пароход двигался беззвучно, и появление его не пробудило бы в Страннице никаких чувств, если бы не тревога во взгляде товарища. Он с плеском нырнул в воду.
В то же мгновение она последовала за ним. Вначале вода была прозрачной, потом потемнела. Тюленята погрузились глубже, чем когда-либо раньше, и медленно поплы
13
ли вперед. На этот раз они пробыли внизу очень долго. Не однажды Странница начинала идти наверх, вопрошающе оборачиваясь к своему товарищу, но тот упорно держался на той же глубине, и каждый раз она возвращалась к нему. Она не знала, чего он боялся,— не знала, что люди с такого же судна поймали и разрисовали его и прикрепили к его коже металлическую пластинку.
Другие тюлени не обратили на мираж никакого внимания и продолжали играть так же беспечно, как прежде. На самом деле зверобойное судно находилось очень далеко. Но резкие изменения плотности слоя воздуха над судном, вызванные вторжением теплой воздушной массы, вызвали искривление световых лучей, отчего и создалось впечатление, будто пароход плывет в облаках.
Долгое время два юных тюленя медленно, словно утопленники, дрейфующие в глубинах, продвигались между подножиями ледяных полей. Быть может, потому, что длительное пребывание под водой было сопряжено с дополнительным расходом энергии, голод напоминал им о себе особенно настойчиво. Они беспокойно смотрели наверх, вглядывались вниз, озирались вокруг.
Но вот Странница заметила, что ее товарищ направился по новому пути. Там толклась целая туча крошечных, почти бесцветных креветок, и разрисованный детеныш глотал их. Странница, всегда готовая включиться в любую новую игру, описала кривую и, войдя в облако креветок, принялась хватать их ртом. И сладостная дрожь, пронизавшая ее, вытеснила все чувства, кроме одного,— восхищения тем, что она научилась есть.
ОТПЛЫТИЕ
пературе и какому-то
Когда оба тюленя вынырнули наконец на поверхность, мираж исчез и в небе больше не видно было плывущего судна.
Они впервые самостоятельно нашли себе пищу. Правда, пока они еще не умели распознавать воды, где должны обитать ракообразные, по цвету, дрейфу, тем-особому ощущению их присутствия.
Вероятно, тюлени мигрируют на период выведения потом-
14
ства в Белое море потому, что именно в это время здесь великое множество рачков, незаменимых для детенышей, приобретающих первые навыки самостоятельного добывания пищи.
Приобщение этих двоих к пище, иной, чем молоко, пробудило в них новые ощущения и реакции. Они прочесывали воду, хватая ее ртом, даже если не чувствовали в ней вкуса пищи. Они подражали маневрам других тюленей, наслаждаясь ощущением, которое уже утратило для взрослых свою новизну. Эта пара плавала совсем рядом — один следовал всего в нескольких дюймах от весело подрагивавшего хвоста приятеля.
После исчезновения матери Странница приняла голодное существование со свойственной животным покорностью. Теперь же, отведав креветок, она вкусила от древа познания, и голод заставлял ее страдать и вызывал раздражение. В конце концов она пристроилась к одному тюлененку постарше, открыла новое место, изобиловавшее пищей, и впервые за все время после встречи с разрисованным детенышем охотно рассталась бы с ним. Но он неотступно следовал за ней, впрочем, еды здесь было достаточно для всех.
Вода в этом месте обладала теми же специфическими свойствами, как и там, где Странница впервые попробовала твердой пищи; и впоследствии, едва лишь учуяв запах такой воды, она поводила носом, напрягала зрение и, найдя то, что искала, удовлетворенно открывала пасть. Так Странница постигала первые уроки жизни.
Теперь она входила в группу, насчитывавшую около двадцати тюленей, и таких групп было множество. Каждая группа играла или отдыхала особняком, хотя было немало и таких тюленей, которые переходили из одной группы в другую. Большинство взрослых тюленей уплыли в дальние продовольственные экспедиции, чтобы откормиться после длительного голодания в период рождения детенышей, выкармливания и последовавших за этим брачных игр. За это время они уменьшились в обхвате почти на фут, многие матери потеряли более четверти своего первоначального веса.
В отсутствие взрослых детеныши почувствовали себя на свободе. Почти у всех бельков завершилась линька, и они облачились в красивые серые шелковистые шубки. Теперь они могли обследовать все ледяные поля и даже бывшие лежбища отцов — запретные места, откуда преж
15
де юных нарушителей границы прогоняли свирепым ворчанием. Тюленята проводили в игре дни и ночи, состязаясь друг с другом, имитируя преследование, разыгрывая приключения на льду и под водой. Солнце день ото дня светило все ярче и грело все сильнее, и они жили все более полной жизнью. Отъевшись на рачках, они ощутили прилив новых сил и ныряли еще глубже, плавали еще быстрее, играли еще более бурно. Как в теплых краях день ото дня вырастают травы и деревья покрываются листвой, так и здесь, среди льдов, подрастают животные, и птицы, и рыбы; вместе с ними вырастает и день, и с каждым днем они берут от жизни все больше.
Однажды, когда дул пронизывающий ветер, сталкивая меж собою льды, сюда, в залив, вдававшийся в кромку пака, примчались сотни резвящихся одно- и двухгодовалых подростков — серых тюленей *. Оседлав вершины волн или плавно скользя под ними, сероспинки неслись, словно стая морских гончих. То тут, то там из волн высовывались их кареглазые морды, а затем все разом изящным маневром вновь исчезали в воде. Как будто забавляясь, они окружили стайки щенков, и те, только что казавшиеся такими быстрыми и элегантными, теперь стали смахивать на мешки с опилками. Взбудораженные скоростью и безудержным движением, сероспинки, некоторые размером со взрослого тюленя, принялись выделывать фантастические номера и резвились все неистовее. Они пулей вылетали из глубин, так что малыши в ужасе кидались прочь; преследовали друг друга с невероятным азартом; целиком выпрыгивали из воды, подобно гигантским лососям, и с великим шумом падали обратно.
Два дня юные гренландские тюлени провели бок о бок с серыми тюленями, которые не выказывали к ним никакой враждебности, разве что иногда бросались на них с шутливой свирепостью. Но затем площадка для игр у кромки льдов внезапно преобразилась. Тюленята сбились в группы поплотнее, и, словно вняв некоему безмолвному сигналу, повернули прочь от сероспинок и направились на северо-запад. Они совершили несколько вылазок, каждый раз возвращаясь назад, но потом поплыли вдоль кромки льдов еще быстрее, чем прежде. Они двигались без отдыха и днем, и ночью и назавтра проплывали немного больше, чем вчера. Однажды тюлени повстречали незнакомых детенышей, которые не играли и не прыгали, а ровно и целеустремленно плыли вперед и вперед, пока не скрылись из виду.
16
Юные гренландские тюлени неуклонно продвигались к северо-западу, с легкостью делая три-четыре мили в час. Они не знали, куда плывут и почему. Среди них не было ни одного взрослого тюленя, который бы руководил ими. И однако, сбившись в группы от шести до двенадцати пловцов, они бесшумно неслись вперед, не глядя по сторонам, не отвлекаясь на поиски пищи. Подобно крысам, послушно следующим за дудочкой Музыканта-невидимки, они следовали велению инстинкта. Через четыреста миль пути тюлени достигли восточного побережья Финмаркена и встретили тут один из огромных рыбных косяков, обитающих в здешних водах.
Это была мойва. Тюлени врезались в перепуганные стаи, хотя были еще слишком юны, чтобы нападать всерьез. Многие из них бросились на рыб, которые не сумели вовремя увернуться или оказались в стороне от стаи, но это было не настоящим нападением, а скорее жестокой игрой, некоей тренировкой — научившись опережать движения рыб, впоследствии тюленята уже цр окажутся беспомощными перед лицом голода.
Странницу с ее непоседливым характером утомило однообразное путешествие, и теперь она с головой окунулась в развлечения. Она уже умела плавать не хуже рыб и всегда обгоняла их во время игры в преследование. Что это там за рыба в глубине? И Странница устремлялась вслед за нею, и зрачки ее расширялись, когда рыбу окутывал мрак глубин. Что это за непонятный предмет, убегающий от нее? И она пускалась за ним вдогонку, даже не подозревая, что сама уже не раз становилась объектом преследования.
День за днем Странница и разрисованный детеныш резвились в залитой солнцем воде, укрепляя свои мускулы, развивая навыки, жизненно необходимые для дальнейшего существования. Однажды, плывя под самой поверхностью воды, Странница увидела на поверхности утку-крякву, которая, завидев рыбу, то и дело опускала голову в воду. Странница метнулась к ней, и утка, с диким криком взлетев в воздух, молниеносно исчезла из виду. Разрисованный детеныш подхватил эту шутку, и с тех пор они высматривали водоплавающих птиц, чтобы вспугнуть их.
Однажды пошел обложной дождь, усеявший всю поверхность моря крохотными ямками, и снова тюленей словно кто-то тихо позвал. Этот неясный голос пришел с севера, куда в определенное время направляются все
2 4834
тюлени северного полушария. И хотя детеныши никогда не были там, куда манил этот голос, они вняли ему. Сквозь шипение пены морской донесся тайный зов, такой настойчивый, что противиться ему было невозможно. Эмигранты второго поколения знают этот властный зов: кроме того, что помнит мозг, есть память крови, которая отвечает: «Я иду!»
В разгар игр тюленята внезапно замерли, как будто прислушиваясь. Сотни карих русалочьих глаз обратились к северу, однако не увидели там ничего, кроме бескрайнего моря. И они вновь принялись играть, еще неистовее, чем прежде, прыгая по волнам, катаясь на спинах,— но вскоре опять устремили глаза в сторону севера, вопрошающе поглядывая друг на друга.
Странница и разрисованный детеныш глядели друг на друга особенно пристально. Они постоянно играли вместе, чаще всего — в свою излюбленную игру с преследованием металлической пластинки. Они утратили всякую память о своих матерях, и каждый воспринимал другого как некую неотъемлемую часть жизни — как море, где они родились, или воздух, которым дышали; их соединяла дружба, совершенно лишенная полового влечения. И теперь, когда морем завладел дождь, пришедший с севера, и шквалистый ветер с шипением гнал перед собой волны, эти двое глядели друг на друга, словно надеясь найти утешение.
Вместе с дюжиной других тюленей они повернули к северу и поплыли под дождем, а за ними последовали и остальные группы. Вновь началась миграция, в том же неспешном, но неуклонном ритме. Отталкиваясь то одним ластом с расправленными перепонками, то другим, они словно бы прогуливались, но так лишь казалось — тела их скользили в воде, как торпеды, поглощая милю за милей.
Вскоре все море окрест заполнилось тюленями. Они то плыли на полной скорости все вместе, бок о бок, то делали рывок вперед и, перевернувшись на спину, продолжали плыть так же легко и быстро, как в нормальном положении. Время от времени целые группы тюленей разом выпрыгивали из воды, а затем вновь мчались вперед в прежнем темпе. По пути к ним постепенно присоединялись другие мигрирующие группы, и вскоре тюлени выстроились в некое подобие треугольника, в вершине которого шел вожак. Все повторяли его действия: если он менял направление, меняла направление и вся плывущая армада, если он останавливался, останавливались все.
18
Тюлени плыли, следуя изгибам кромки льда: сначала они шли вдоль нее на север, затем повернули к северо-западу. На бледном небе появилось солнце, осветившее темное море.
Странница уже научилась находить вкусных рачков и, откормившись на этой пище, теперь вся лоснилась и была полна той особой прелести, которая отличает юных самок. Иногда она пускалась в погоню за какой-нибудь маленькой рыбкой, и та, извиваясь, кидалась прочь, мерцая, словно металлическая пластинка разрисованного детеныша.
В одном месте тюлени видели кайр, которые с пронзительными криками носились над своими соперниками по рыбной ловле. Затем тюленье войско по гигантской дуге понеслось сквозь полярное море к Шпицбергену. Там, в холодных сверкающих водах, Странница едва не нашла свою смерть.
В воде сновали тучи крошечных созданий, привлеченных осадками, смытыми волнами с отдаленной суши. Разрисованный детеныш и его приятельница набросились на них и так наелись, что впали в дремоту. Слишком еще неопытные, чтобы, по тюленьему обычаю, выставить часовых, детеныши сонно плыли, безотчетно следуя за дрейфующими скоплениями пищи. Вскоре трое из них уснули, в том числе и Странница. Удерживая себя на плаву слабыми движениями задних ласт, они дрейфовали с течением, не испытывая никакого страха, ибо до сих пор им приходилось сталкиваться с опасностью только на льду.
Внезапно Странница проснулась и увидела поднимающуюся из глубины тень раза в четыре длиннее ее самой. Другой детеныш, в метре от нее, спокойно спал, почти стоя в воде. Когда Странница со свойственным ей любопытством поднырнула под спящего, чтобы разглядеть приближающуюся тень, она увидела, как в изогнутой пасти тускло блеснули острые зубы и тут же прозрачная вода окрасилась кровью. Челюсти гренландской акулы перекусили спящего детеныша пополам, так что тот только вскрикнул и пустил пузыри. Акула изогнулась всем своим гигантским телом. Плечо Странницы царапнуло что-то грубое и шершавое, и тут же ее коснулся трепещущий ласт умирающего товарища. Судорожно рванувшись, она обратилась в бегство и увидела на секунду стеклянно уставившийся на нее холодный, огромный глаз чудовищной акулы.
19
ПОД ЛЕДЯНОЙ КРЫШЕЙ
to	Метнувшись в сторону, Странница
Pi	полетела сквозь темную воду,
11	и каждый ее нерв пронизывал
\	X ужас. Акула величиной с кито-
\\\\	| бойкую лодку гналась за ней,
L	зажав в челюстях	перекушенного
UlJ	почти надвое тюленя. Обычно
медлительные и	ленивые, эти
морские убийцы	на коротких
дистанциях способны развивать очень большую скорость. Странница могла обогнать любую рыбу, но такого сильного преследователя ей еще не доводилось встречать: в ее стихии немногим удается извлечь урок из подобного опыта, потому что первый опыт чаще всего оказывается последним. Она ощущала, как акула рассекает воду совсем близко от нее. Не будь пасть акулы занята первой жертвой, одного укуса акульих зубов хватило бы, чтобы раздробить позвоночник Странницы и рассечь ее внутренности. Повинуясь какому-то инстинкту, тюлень сделал резкий рывок назад и нырнул. И сразу огромная тень исчезла — такие крупные акулы не умеют быстро разворачиваться.
Странница помчалась прочь, и хотя она избавилась от погони, но страх не покинул ее — перед глазами продолжало стоять это чудовище с плоской головой, громадным зеленым глазом и усеянными зубами челюстями в несколько футов шириной. Судорожно извиваясь, вконец выдохшись, последним отчаянным усилием беглянка достигла поверхности. Там все было как прежде. Молодые тюлени спали или сонно шевелились в воде. Они не знали, что одного из них унесла смерть. Акула напала бесшумно. Лишь несколько детенышей, находившихся поблизости, слышали предсмертный крик их товарища, тут же оборвавшийся, потому что тюлененок мгновенно исчез под водой. Акулы всегда хватают свою добычу именно таким образом. Они утаскивают ее под воду почти без всплеска, уходят на глубину и там ее поедают. Вскоре неподалеку так же беззвучно исчезает еще один тюлень, и снова ничто не говорит о присутствии акулы. В этот солнечный день пропала дюжина юных тюленей. Стая акул была занята привычным делом — убивала и пожирала свои жертвы, испытывая при этом не больше эмоций, чем 20
тюлени, нападающие на рыбный косяк, или человек, который ест цыпленка.
За это солнечное арктическое лето, которое тюленье стадо провело в водах Шпицбергена, охотясь, развлекаясь и бездельничая, численность его уменьшилась. Одних съели акулы или другие хищники. Другие умерли от старости. Третьи исчезли по каким-то другим причинам.
Остальные же тюлени были по-прежнему беспечны, веселы и счастливы. Течения приносили сюда из Арктического бассейна и Северной Атлантики всевозможных морских животных — от огромных китов до микроскопических планктонных организмов, которыми питаются эти гиганты. Странница росла в тесном соседстве с ними. Этот волшебный мир постоянно окружал ее. Большинство планктонных животных были настолько малы, что могли бы пройти сквозь самый плотный шелк, но иногда Страннице приходилось плыть через такие их скопления, что море казалось покрытым зеленым или розовым ковром. *
В море одна-единствепная рыба способна выметывать за год несколько миллионов икринок. Однако сами икринки и развивающиеся из них личинки в основном погибают, так что зрелости достигает лишь ничтожная их горстка. Личинки несколько недель снуют в воде взад и вперед, временно пополняя собой мир планктона. Эти пляшущие, словно пылинки, создания невидимы для человеческого глаза; вода, которая кажется нам совершенно чистой, на самом деле кишмя кишит ими. Но, не будь планктона, в морях исчезла бы всякая жизнь, ибо если некоторые морские животные и не питаются планктоном, то они существуют за счет тех, кто поедает планктон.
Миллионы квадратных километров океанского дна устланы мощным слоем ила, почти целиком состоящего из цветных скелетов отмерших планктонных организмов; они удивительно изящны по форме и напоминают причудливо переплетенные снежные кристаллы. Одни из них походят на яркие остроконечные звезды, другие —на сросшиеся алмазы. Третьи обрамлены как бы крохотными волосками, которые удивительно походят на тоненькие сияющие лучики, исходящие от звезд в морозные ночи. Извлекая из воды растворенный в ней углекислый газ и преобразуя его с помощью солнечного света, планктон растет и размножается. Без планктона море изменило бы свое естество, стало бы пустым, безжизненным и даже, быть может, ядовитым.
Состав и численность планктона подвержены сезонным изменениям. В определенные времена года, особенно вес
21
ной и в начале лета, когда солнце прогревает воду, происходит «вспышка» планктонной жизни, словно извергающейся из миллионов подводных вулканов. Ни в одном океане мира нет такого места, где бы в это время вода не кишела планктоном. Наибольшие скопления планктона образуются на окраинах полярных морей, где тают льды. Этой морской пылью пронизано все море, от поверхности до дна, от горизонта до горизонта. В летние месяцы планктон расцвечивает и суровые воды Шпицбергена, и в них расцветает морская жизнь. Сюда приходят на откорм тюлени, ныряют и играют здесь; сюда приплывают киты, похожие на 'затонувшие горы; здесь откармливаются прочие бесчисленные создания. Тем временем хищники, и среди них человек, ждут своего часа, и когда все эти животные отъедятся на планктоне, начинается кровавая резня.
Странница росла, и набиралась опыта, и постигала уроки моря. Один цвет воды говорил о присутствии пищи, другой — предупреждал об опасности. Такой-то ветер приносит туман, а туман способствует охоте. Эта тень внизу — акула, и от нее нужно немедленно удирать. Блестящее металлическое чудовище, направляющееся в Адвент-бей в окружении целой тучи глупышей,— медлительно и безобидно, и вокруг него так приятно носиться с разрисованным детенышем. Это или туристский пароход из Осло, или угольщик, везущий груз со шпицбергенских шахт.
В синеве неба парили серовато-зеленые чайки. Черные кайры, белые чайки, гагарки и моевки, покинув галдящие птичьи базары на дальних утесах, направлялись далеко в море. Эти птицы — рыбаки, но рыбаки трусливые: они пытались соперничать со стремительными тюленями, но когда те выскакивали па поверхность, птицы с криком взмывали в небо.
Птичьи утесы привлекали внимание Странницы своим цветом. Птичий помет, разлагающийся в условиях Арктики очень медленно, образует своего рода почву, которая покрывается ковром мха ярчайше зеленого цвета, пестрящим желтыми лютиками, блестящими камнеломками и золотыми маками, танцующими на ветру. В этом суровом мире, где есть лишь два цвета: белый —льда и синий — моря, любой другой оттенок чарует глаз, и маленький серый детеныш часами плавал возле утесов, любуясь мхом. Иногда же, подгребая передними ластами, чтобы удержаться у скалы, Странница лежала на качающихся волнах, высунув на поверхность лишь нос, и наблюдала, как в брызгах, рассыпающихся над ее головой, вновь и вновь загорается радуга.
22
Однажды утром, уже в конце лета, пришел шторм, поднявший сильное волнение, и Странница с товарищами, оставив все прочие занятия, принялись играть в волнах. Они то взлетали на шипящие гребни воли, то бесконечно скользили вниз, во впадины, которые становились все глубже и глубже, все зеленее и зеленее. Самые большие волны, гладкие и округлые, шли по три-четыре подряд, громоздясь одна на другую и вскидывая вверх свои пенящиеся гребни, пока какая-нибудь из них не побеждала в этой борьбе, и тогда ввысь взлетали столбы пены. Совершая вместе с волнами гигантские взлеты и падения, тюленята носились как безумные. Ни один прием плавания не мог бы сообщить им такую скорость. Камнем лететь вниз и оставаться невредимым, взлетать вверх быстрее, чем птица в воздух, быть игрушкой волн, которые могут раздавить ледяную гору и которые, однако же, так ласковы к ним,— верх наслаждения для тюленя. Тюлени сновали в воде, точно пылинки, пляшущие в столбе солнечного света. А когда солнце село, по верхушкам волн н/ сотни миль вокруг разлились потоки отраженного света, тронув их кармином. Разорванные полосы облаков расцветились голубым и фиолетовым, красным и оранжевым, и желтым, и синим, и зеленым, а под ними прыгали и скакали тюлени.
Шторм держался три дня и три ночи, и от всех этих упражнений Странницу охватил голод. К тому времени она уже разбиралась в переменчивых морских пейзажах и знала, какой из них сулит пищу, а какой — тревогу. Вместе с разрисованным детенышем и еще двумя тюленями она поплыла к северо-западу в поисках течения, которое несло бы с собой скопления нежных маленьких рачков. Начавшись как случайный поиск пищи, это плавание вылилось в длительную экспедицию. Перемещаясь от одного пятна креветок к другому, молодые тюлени все дальше и дальше уходили к северу. Вначале им встречались колонии других тюленей всех возрастных групп. Затем они стали попадаться реже, потом и вовсе исчезли, а путешественники все плыли и плыли на север, играя по пути в свои привычные игры или лениво греясь на солнце.
Однажды вечером Странница погналась за рыбой. Играя со стремительной серебристой тенью, она погружалась все глубже и глубже. Теперь она была превосходной ныряльщицей и легко загнала свою добычу под подножие ледяного массива. Они плыли в этом перевернутом мире, заходя в ниши и выходя из них, огибая угрюмые белые башни; когда же свет почти исчез, Странница целиком
23
положилась на свои вибриссы, воспринимавшие колебания воды, вызываемые движениями рыбы.
Тюлени иногда попадались в сети на глубине девятисот футов. Известен по крайней мере один эксперимент, в ходе которого тюлени погружались более чем на тысячу футов. Никто не знает, какова предельная глубина, которой они могут достичь, но все их анатомическое строение приспособлено для поразительно долгого пребывания под водой. Хотя обычно, охотясь за рыбой, тюлени остаются на глубине не более пяти минут, известно, что они могут находиться под водой более получаса.
Странница так увлеклась погоней за рыбой, что полностью утратила чувство направления. Она все время двигалась зигзагами, следуя маневрам рыбы, предпринимавшей отчаянные усилия уйти от преследования. Имей Странница побольше опыта, она бы почуяла опасность, ибо лед, нависавший над ее головой, был совсем не похож на тот, что ей доводилось видеть прежде. Более взрослых животных все неизвестное настораживает. Но она была молода. Среди тех ледяных полей и айсбергов, под которыми она обычно играла, всегда имелись просветы открытой воды или отдушины, а ледяная крыша была подточена водой или расколота трещинами. Здесь же лед был ровен, как потолок. Он не имел выступов, уходящих вниз. В нем не было трещин. Он тянулся сплошь, вправо и влево, вперед и назад, и свет не проникал сквозь него.
Рыба, за которой погналась Странница, принадлежала к тому виду, которым питаются тюлени постарше. Странница еще не смогла бы съесть такую рыбу, но инстинкт уже приказал ей пуститься в погоню. Как она подчинилась этой команде, так и рыба отозвалась на свой собственный инстинкт, повелевший ей опуститься сюда, где она была в безопасности, потому что ни один тюлень не отважился бы последовать за ней.
Когда запас кислорода в крови Странницы начал подходить к концу и по ее телу побежали сигналы опасное!и, она тревожно огляделась вокруг. Рыба, словно почувствовав, что тюленю теперь не до нее, скользнула прочь. Тактильные органы говорили Страннице, что у нее над головой твердое препятствие. Охотник попал в западню. Тюлень нарушил границу, оказавшись в том месте, которое по законам Морской охоты считалось убежищем рыбы. Если он не сможет быстро найти выход из западни, наступит его черед умереть.
24
Ибо то была «тюленья пустыня», как зовут ее эскимосы. Морские течения здесь слишком слабы, чтобы взломать лед. Ледяной массив смерзся в огромный щит, и в нем не было ни одной трещины или щели, через которую можно было бы пробиться назад, к воздуху. Движения Странницы становились все более вялыми. Инстинктивно стараясь держать голову кверху, она кружила и кружила над черной крышей льда, куда не пробивалось ни малейшего проблеска света. Целеустремленные толчки и изящные движения Странницы постепенно прекратились, и медленное течение начало кружить и переворачивать ее, словно намокшее бревно.
АРКТИЧЕСКИЙ ДРОВЯНОЙ
СКЛАД
Подводное течение, крутя, несло бесчувственное тело тюленя во тьме. Время от времени удар о ледяную крышу на какое-то мгновение возвращал Страннице сознание, и она начинала слабо сопротивляться. Потом вновь обмякала, голова и хвост опуска
лись, и лишь попав в следующий водоворот, она опять немного распрямлялась. Наконец едва живое, совершенно безучастное тело тюленя вынесло в узкую, как нож, трещину, в которой тихо плескалась вода.
Инстинкт самосохранения сигнализировал органам Странницы об изменениях, происшедших в окружающей воде, и она забила ластами, пытаясь выплыть наверх, сначала слабо, а потом все сильнее. Острая боль, словно
ножом, пронзила все ее тело, и оно скорчилось, согнулось пополам. Странница погрузилась слишком глубоко и пробыла под водой слишком долго, и оттого, что она так быстро поднялась на поверхность, в ее крови образовались пузырьки азота *. Тюлени, как и люди, в таких случаях нередко погибают, но то, что могло бы погубить Странницу, теперь спасло ей жизнь. Тело ее забилось в судорогах, и именно эти конвульсии буквально катапультировали ее наверх, высвободив из ледяного каньона.
•Вылетев на воздух, она лежала на воде, сжимаясь
25
и распрямляясь под действием судорожных сокращений мышц. Потом она затихла и лишь слабо шевелила ластами, чтобы удержать нос над водой. Странница лежала так очень долго, не пробуждаясь к жизни, не сознавая, где она и что с ней. Она держалась на плаву благодаря тому инстинкту, который нередко спасает диких животных, когда все их силы уже исчерпаны. Наконец тело Странницы напряглось, и она как будто пришла в себя. Она подгребла к краю трещины, с усилием выбралась на твердый лед, отползла на несколько фугов и провалилась в сон.
Весь снег возле того места, где лежала теперь Странница, был истоптан голодным белым медведем и полярной лисицей — песцом, который потихоньку крался за ним. Медведь побывал здесь не более пяти минут назад, и если бы он вернулся по своим следам, то вышел бы прямо на тюленя. Но в животе у него урчало от голода, и он брел все дальше и дальше. А Странница тем временем спала как убитая.
Проснувшись при рассеянном свете заходившего солнца, она мгновенно ощутила беспокойство и принялась осматриваться в поисках моря. Она лежала на прочном льду, недалеко от темной трещины, через которую ее вынесло наверх. Охранительный инстинкт подсказал ей, что сейчас двигаться по открытой белой равнине рискованно и лучше дождаться темноты, которая укроет ее от любого охотника — будь то человек или зверь. Быть может, ее насторожили и следы медведя.
Когда наступила темнота и налетел пронизывающий ветер, Странница подняла голову. Наблюдения, сделанные ею в светлое время, говорили, что нужно повернуть к югу. Трудно объяснить, каким образом, но она взяла прямой и точный курс на единственное узкое разводье на многие мили вокруг.
Создание, чьей естественной средой до сих пор было море, теперь руководствовалось множеством новых нервных импульсов. Оглядевшись вокруг, Странница поспешно направилась к той единственной точке горизонта, где небо было темнее,—это значило, что там находится вода; в остальной части небо было светлым —там отражался блеск бесконечной ледяной пустыни. Странница медленно огибала фантастические торосы и наметенные ветром снежные сугробы. Несколько раз она делала большой крюк, хотя тому не было никаких видимых причин. Быть может, тюленя настораживало легкое сотрясение льда или воздуха,
26
которое могло означать, что впереди под снегом скрывается трещина.
Когда сквозь бегущие облака проглянула бледная луна, Странница неуклюжими, но быстрыми и почти бесшумными бросками заскользила от одного сугроба к другому, ища укрытия в их тени. Через какое-то время она легла отдохнуть. Затем, внимательно оглядевшись по сторонам, вновь поползла вперед, оставляя за собой спиралевидный след. Ей предстоял долгий путь, а поверхность льда была неровной и зазубренной. Шерсть, а вскоре и кожа на ластах местами стерлись, и за нею оставались темные пятна крови. Странница делала около мили в час, время от времени отдыхая. Наконец она достигла кромки льда. Пауза. Пристальный взгляд на воду, на лед—все ли спокойно. Затем всплеск — и Странница снова очутилась в своей родной стихии! Еще мгновение назад неуклюже волочившаяся по льду, она превратилась в летящую тень. Жизненная сила вернулась к ее мускулам, и каждый нерв зарядился мощью волнующихся вод. Странница /пулей вылетела из воды, тут же нырнула опять и, вновь ощутив себя частицей беспокойного моря, помчалась под поверхностью, извиваясь, как рыба, а потом двинулась на юг вдоль узкого разводья, упорно высматривая своих товарищей, ибо в одиночестве тюлени всегда чувствуют себя неуютно.
Разводье кончилось, и Странница оказалась в открытом море, где сталкивались меж собой ледяные глыбы. Ночью засвистел шторм. Почти параллельно поверхности моря несся мелкий колючий снег, буравивший тяжелые волны. Странница плыла ровно и быстро. Она была очень голодна, устала, но больше всего ей хотелось вновь увидеть себе подобных. В этой водной пустыне, какой ей еще никогда не приходилось видеть, она продвигалась быстро и точно, инстинктивно делая поправку на ветровой снос и корректируя курс, когда путь ей пересекало течение скоростью несколько узлов, огибавшее длинный выступ льда. Ее словно вел некий магнит, указывавший путь назад, к главному стаду тюленей.
Она плыла и плыла. Но вот луна села в море, и в то же мгновение Странница увидела, что снизу на нее плывет белое чудовище. Этот призрак, в двенадцать раз длиннее тюленя, футов пять в обхвате, покрытый неровной броней льда, легко мог бы проломить борт стального судна. Это было все, что осталось от стапятидесятифутовой ели, выросшей в сибирской тайге. Водами весеннего паводка,
27
стекающего в Енисей с площади более миллиона квадратных миль, ее вырвало с корнем, и, прыгая, подобно лососю, она прошла вниз по течению две тысячи миль. Выйдя в Карское море, ель обогнула остров Уединения, прокладывая себе путь среди плавучих льдов, и оказалась в Северном Ледовитом океане. Там ее подхватило Арктическое течение, и она отправилась с ним в долгий путь, на котором видела и сияние солнца, и свет луны, и мрак полярной ночи. Пройдя близ Северного полюса, ель повернула к югу и, достигнув пустынных берегов Шпицбергена, отстоящих на четыре тысячи миль от ее родины, застряла там. Иногда она накрепко вмерзала в лед. Потом летнее солнце или огромные валуны, принесенные северо-западным штормом, снова высвобождали ее из плена.
Коснись эта ель Странницы, она переломила бы ей позвоночник, словно прутик. Но маленькая путешественница без всякого страха нырнула под дерево. Однако когда, проплыв под ним, Странница снова вынырнула на поверхность, то прямо перед собой, в подошве двадцатифутовой волны, увидела еще одно чудовище, даже больше, чем первое. Едва она успела нырнуть, как оба ствола с грохотом столкнулись меж собой.
Плывя на глубине шести футов, Странница смотрела, как прямо у нее над головой огромные волны швыряют, словно спички, целый косяк стволов. Они подпрыгивали и скользили в воде в каком-то безумном танце. Вот один из них встал торчком, кланяясь остальным с торжественностью пьяного, а затем обрушился вниз, взметнув тучу водяных брызг, заслонившую собой луну. Добрая сотня стволов, сбившись в кучу, плыла по волнам, выстреливая в небо ледяные осколки, острые, словно кинжалы. Вот два ствола, соединившись вместе, встали во весь свой величественный рост над гребнями волн, нырнули и так же вместе снова поднялись из воды. Неподалеку от них с десяток стволов кружились в черном водовороте вспененных волн, вращаясь, словно спицы гигантского колеса.
Течение, увлекшее с собой эти странные морские создания, отнесло Странницу вправо, и она поплыла изо всех сил. Она состязалась с ними в скорости, не отдавая себе отчета в том, сколь опасно это занятие. Но только таким образом и можно было уйти от опасности. Пробираться через эту раскачивающуюся танцевальную площадку, где слепые замороженные чудовища совершали при свете луны свой таинственный ритуал, значило бы навлечь на себя гибель. Плыть под самой поверхностью было бы
28
рискованно, потому что ее могло ударить стволом, выплывающим снизу. Уйти поглубже Странница не хотела — в ней еще жил страх, испытанный в ледяной ловушке. Поэтому она понеслась вперед, подныривая под деревья и обгоняя их под водой, пока всплески, скрежет и треск не остались позади.
Вскоре рассвело. Скупой осенний свет печально лился на мыс, о который с грохотом, подобным пушечной канонаде, разбивались волны. Странница с легкостью вошла в прибрежное течение, и ей открылось удивительное зрелище. На этом ледяном берегу, где деревья никогда не вырастают больше чем на два фута, в фантастическом беспорядке громоздились стволы деревьев в двадцать — сорок футов длиной, напоминая дровяной склад, раскиданный землетрясением. Скопище стволов, сквозь которое пришлось пробираться Страннице, уже было тут. Штормовые волны забросили их далеко на сушу, и теперь, защищенные от гниения арктическим холодом, они обречены были лежать здесь, в ожидании своих сородичей, которых год за годом приносит сюда течение от далеких берегов Сибири.
И надо всем этим нагромождением возвышались обломок дубового киля и деревянная носовая статуя со старинного судна. Горделиво рисуясь на фоне арктического неба, статуя взирала на бревна, словно богиня, принимающая своих оледеневших подданных.
День за днем продвигаясь к югу, Странница проходила мимо тех ледяных полей, на которых во время своего путешествия на север видела стада тюленей. Многие поля теперь опустели, и лишь кое-где из воды выныривали лоснящиеся головы тюленей, с любопытством смотревших на нее. Это заставило путницу еще прибавить скорость и подожгло лихорадку миграции, уже начинавшую понемногу разгораться в ее крови.
Однажды Странница встретила какое-то странное существо. Внезапно появившись со стороны солнца, оно быстро направилось прямо к ней, издавая ровный шум. Это была моторная лодка, а в ней — человек с ружьем в руках. Странница никогда прежде не видела ни людей, ни такого удивительного рыбоподобного создания. Ее охватила тревога и в то же время — ужасное любопытство.
Бах! И пуля, просвистев возле уха Странницы, срезала кусок с бревна, плывшего в воде. На этот раз Странница не стала медлить и тут же нырнула. Кружа глубоко под
29
водой, она наблюдала за лодкой, дрейфовавшей наверху. Раздосадованный неудачей, охотник вглядывался в воду. Не видя Странницу, он решил, что подстрелил тюленя и тот затонул. Вскоре лодка с ревом ушла прочь.
Холодные пальцы зимы уже протягивались к югу, заставляя отступать все живое. Разводья в паковом льду начинали покрываться молодым льдом. В некоторых местах вода казалась маслянистой из-за ледяных кристаллов; они быстро срастались, покрывая большие пространства воды тонким, эластичным льдом. Время от времени налетал снег, и от этого толщина льда еще увеличивалась, а льдины смерзались между собой. Став толще, лед потерял гибкость, и этот прочный панцирь гасил энергию волн, двигавшихся под ним. Иногда ветер взламывал его, но лед смерзался вновь, еще быстрее, чем прежде. Солнце всходило теперь ненадолго и с каждым днем склонялось все ниже к горизонту, грея все слабее и светя все более тускло.
Странница часто выбиралась на молодой лед, темный и прозрачный там, где ветер сдул с него снег. Поверхность льда была неровной, вздыбленной и липкой от соли, которая выступала на ней при замерзании воды. Только что образовавшиеся льдины имели форму шестиугольных пластин диаметром в несколько дюймов. Когда они, кружась в воде, сталкивались меж собой, края их загибались кверху. Вскоре они смерзлись вместе, напоминая мозаичный пол. Эти массы льда сплачивались в поля; их взламывали штормы и затем вновь соединяли морозы. Иногда за сутки толщина льда увеличивалась на дюйм и даже больше.
Через несколько дней молодой лед заносило снегом, и под его тяжестью ледяные поля оседали в воду все глубже и глубже, так что в конце концов их края оказывались вровень с поверхностью моря.
Вскоре Странница воссоединилась со своим стадом, но не нашла ни разрисованного детеныша, ни тех двух тюленей, вместе с которыми уплыла когда-то на север. По временам она делала слабые попытки отыскать их.
Первые вестники зимы посеяли среди тюленей беспокойство и пробудили желание пуститься в обратный путь к Белому морю, где они появились на свет полгода назад. Отдельные отряды, от шести до двадцати пловцов, уже покинули стадо и весело помчались вперед, радуясь ненастью, которое разожгло в их крови жажду странствий. Вскоре группы путешественников увеличились до со
30
рока—пятидесяти тюленей, а затем стали еще много* численнее.
Но Странница оставалась на месте. Она все более упорно высматривала разрисованного детеныша и тех двоих, с кем пришла сюда. В один прекрасный день все трое вернулись, гладкие и веселые. Они резвились и прыгали вокруг Странницы, а она плавала вместе с ними. Снова началась игра с блестящей пластинкой, потускневшей от времени, но все такой же притягательной. Странница и разрисованный детеныш прыгали по волнам, катались на их пенящихся гребнях, погружались в зеленые глубины.
Однажды с облачного неба неожиданно обрушился метеоритный ливень. Не успели тюлени нырнуть, как море вокруг закипело и забурлило. Со страшным свистом сквозь воздух неслись сгустки огня — раскаленные докрасна большие шары и белые искры. Целая россыпь таких искр вошла в тело юного тюленя, с которым играл разрисованный детеныш. Убитый мгновенно, он погрузился в море.
Остальные тюлени тенями скользнули в воду. Уже погружаясь, они услышали громовые раскаты, а затем оглушительный шум, похожий на грохот волн в береговых пещерах. Такие небесные феномены всегда повергают животных в панику, и тюлени стрелой полетели в глубины. Тело их мертвого товарища какое-то время еще продолжало медленно погружаться, как будто следуя за ними.
СТРАХ И ПОГОНЯ
Метеоритный ливень вспугнул тюленей, еще остававшихся в этих водах, как вспугивает купальщик стайку пескарей, и заставил их устремиться к юго-востоку. Тревога быстро улеглась, но импульс, толкнувший тюленей к бегству, вынуждал спешить. Вскоре их многосотенный отряд пристроился
в хвост величественной племенной процессии, неспешно шествовавшей обратно к Белому морю. Среди волн, куда ни кинь взгляд, виднелись блестящие головы тюленей.
Глаза их сияли как звезды. На усах, словно алмазы,
31
сверкали капельки воды. Тюлени то и дело кувыркались в воде, кружились, ныряли и выскакивали наверх, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. Одни плыли стоя в воде, другие на спине, третьи выпрыгивали из воды и, перекувырнувшись, снова падали в море. Они походили на племя русалок — быть может, предков этих русалок видели триста пятьдесят лет назад Томас Хиллз и Роберт Рейнер, охотившиеся здесь, когда судно Генри Гудзона совершало плавание в Баренцевом море.
Тюлени продвигались той обходной миграционной дорогой, что неизбежно выводит к Белому морю всех животных, которые собираются на тамошних лежбищах в период выведения потомства. Они не спешили. Если бы мы нанесли их путь на карту, он был бы запутан, как кусок брошенной веревки. Однако ни одна его петля, ни один отрезок не был случайным.
Они шли рыбными дорогами океана, которые ведут не только вправо или влево, но и вверх, и вниз, притом нередко на значительную глубину. Границами дорог служат места, сравнительно бедные рыбой. Дороги эти изменяются от сезона к сезону, а иногда от года к году. Ими следуют бесчисленные косяки рыб. Иногда косяки эти так велики, что кажутся бесконечными, иногда же они проносятся так быстро, что их невозможно проследить взглядом. Там, где цветет планктон, тучами носятся растительноядные, пасущиеся на этих обильных морских лугах. Снизу им грозят полчища хищников, поднимающихся за добычей из глубин, сверху — морские птицы, самолеты, рыболовецкие флотилии; это человек добывает пищу, корм для скота, китовый ус для корсетов, тюлений мех, шкуры, удобрения, жиры, клей и рыбью кожу — прекрасный материал для поделок. Отовсюду в воду всматривается враг, и каждого, кто выдаст себя неосторожным движением, подстерегает смерть.
Животное по имени человек непрестанно прощупывает эти кишащие жизнью воды, пытаясь выследить рыбные дороги. Ученые изучают сезонные миграции рыбных косяков и скорость роста рыб, анализируют содержимое их желудков, метят и затем отпускают в море тысячи рыб и платят вознаграждение тем, кому удается проследить их далекие путешествия. Они тщательно исследуют влияние на рыб разных фаз Луны, гравитационных сил, солнечных пятен. В лабораториях, сверкающих стеклом и сталью, установлена специальная аппаратура для изучения рыб. Здесь ведутся бесчисленные эксперименты в условиях, близких
32
к естественным. Так, например, через бассейн с морской водой пропускаются слабые электрические разряды, нечувствительные для человека, и тотчас же целые стан рыб определенного вида бросаются от катода к аноду. Быть может, миграции рыб определяются слабыми колебаниями электрического поля в морях. Так ли это, нам неизвестно.
Но что бы ни заставляло этих обитателей моря, объединяясь в серебряные косяки, мчаться по своим расцвеченным планктоном дорогам, тюлени следовали теми же путями. Пересекая полярный океан, они охотились на крошечных рачков, танцующих в воде, сновали среди похожих на прозрачных змеек мальков, чье присутствие выдавали лишь черные точечки глаз.
Однажды тюлени играли среди медуз. Одни из них походили на звезды, другие имели форму блюдца или кувшина. Третьи напоминали раскрашенные колокольчики или какие-то диковинные цветы. Медузы мерцали всеми цветами радуги, а у некоторых в передней части тела светились цветные огоньки, которые они то «включали», то «выключали». У одних были «усы», у других мясистые «хвосты». И все они плыли, или раскачивались, или как будто карабкались вверх и вниз по невидимым ступенькам. Среди медуз, то не обращая на тюленей никакого внимания, то вдруг стремительно бросаясь от них прочь, двигались какие-то крупные рыбы странной окраски.
На своем пути по океанским дорогам тюлени то и дело сталкивались с жизнью обитателей океана, их играми и песнями. Жители моря имеют голоса — забавно тоненькие или низкие, грозные. Поскольку звук распространяется в воде гораздо быстрее п лучше, чем в воздухе, шумы разносятся под водой очень далеко. Люди записали голоса моря. Оказывается, одни виды рыб гудят, подобно авиационным двигателям, другие рассыпают барабанную дробь, третьи тарахтят, как отбойный молоток, вгрызающийся в бетон. Есть рыбы, голоса которых напоминают гудение автомобильного рожка или шум движущегося автобуса. Некоторые рыбы ровно два раза в секунду испускают звуки, походящие на свистки парохода. Одних побуждают издавать звуки любовь или ярость, других — голод или страх.
Рыбы удивительно разнообразны по форме. Есть рыбы круглые, а есть ромбовидные; некоторые смахивают на черные веревки, висящие в воде; у одних рыб глаза расположены в верхней части головы, у других органы, выпол
3 4834
33
няющие функцию зрения, размещаются в нервных оконча-ниях хвоста.
Все эти создания ныряли по каким-то своим таинствен ным делам, преследовали добычу или спасались от преследования, галдели, тучами сновали туда и сюда или неподвижно висели в воде в последней степени изнеможения или отяжелев от обжорства, занимались любовными играми или метали икру; некоторые рыбы начинали двигаться все медленнее и медленнее, пока не впадали в загадочное оцепенение, подобное смерти. И среди них резвились, охотились и спали тюлени.
Однажды, погрузившись на предельную для тюленей глубину, стайка этих морских гончих достигла вершин подводных гор и, плывя над ними, встретила целые стада других мигрантов, следовавших своими подводными фарватерами. Потом тюлени увидели заросли медленно колеблемых водой растений; стебли их, покрытые мясистыми цветными бугорками, тянулись на сотни ярдов. Среди них колыхались мириады крохотных рачков, креветок и морских пауков с бесчисленным множеством уродливых и тонких, словно волоски, ножек. На одной подводной вершине жили губки, похожие на странные цветы бледно-желтых и розовых оттенков. Вот появилась стайка глубоководных рыб; прокладывая себе путь среди этих цветов, они обламывали лучи морских звезд, заглатывали моллюсков. Покачивающаяся в воде медуза схватила одного из налетчиков и тут же принялась поглощать его. Потом, толчками продвигаясь сквозь воду, из глубин медленно выплыло чудовище—электрический скат, или торпедо; неповоротливость этих рыб вполне компенсируется их способностью парализовать жертву смертоносным электрическим разрядом. Полдюжины змеевидных рыб проскользнули мимо зарослей губок-цветов и, настигнув рыбок с остроконечными колючими спинками, проглотили их. За «змейками» следовала рыба-торпедо, проглатывая их одну за другой. Уже скользя в утробу более крупного хищника, «змейки» все еще продолжали поедать свою добычу.
Тюлени развернулись и помчались к поверхности моря, тяжело вздымавшегося под покровом арктической ночи. Вынырнув из воды, тюлени увидели призрачное слабое свечение*—остров света, разлившегося на милю вокруг. То проходил косяк сельди, миллионы рыб, тесно прижатых друг к другу; словно чешуйчатое тело Нептуна ворочалось во сне, поднимая водяную шдь н кадавая шорох, подобный дыханию.
34
Неделя шла за неделей, и за это время многие из тюленей стали добычей хищников. Остальные продолжали двигаться вперед, следуя тем же самым маршрутом, которым шли все предшествующие поколения тюленей. Они неуклонно мчались к Белому морю. Когда им встречались опасные хищники, тюлени сворачивали в сторону, делая большой крюк. Иногда ilm приходилось поворачивать назад, но через недолгое время, описав круг, они подсознательно снова возвращались на прежний путь. Если же убийц нельзя было обойти, тюлени слепо шли на прорыв, расплачиваясь за это жизнью. Тогда подводный мир окрашивался кровью, а уцелевшие неслись дальше на полной скорости, еще более целеустремленно, чем прежде.
Странница давно уже сбросила последние остатки своей белой детской шубки и облачилась в прелестный мягкий серый мех. Спина ее была темной, а нижняя часть тела — светлой. Вскоре после завершения линьки на ее меху кое-где начали появляться темные пятна. С каждой неделей этих пятен прибавлялось, и они становились все темнее. Однако пока еще трудно было бы обнаружить какие-то различия между Странницей и самцами ее возраста, разве что разрисованный детеныш был несколько крупнее; отсутствовали и какие-либа сексуальные проявления. Странница и разрисованкьй детеныш играли как товарищи, иногда ненадолго ссорились, а когда им приходилось разлучаться, искали друг друга. Если эти двое и выказывали предпочтение друг другу перед всеми остальными, то только в одном — в своей излюбленной игре с металлической пластинкой.
Иногда, находясь на поверхности, тюлени видели разноцветные ленты, опоясывающие беспокойную ширь полярного океана: это полярное сияние озаряло небо желто-зеленым свечением, перемежавшимся красными, голубыми и фиолетовыми вспышками. И когда тюлени выпрыгивали из воды, изгибаясь дугой, на их спинах играли все краски неба; когда же они ныряли, за ними, казалось, тянулись вглубь красные и желтые нити.
Прошло несколько недель, и тюлени стали все дольше и дольше оставаться на поверхности, будто что-то высматривая. Ничего не увидев, они снова все вместе уходили в глубины, но вскоре опять возвращались наверх и беспокойно поглядывали друг на друга. Наконец все стадо собралось на поверхности, движимое неким общим импульсом, и то, чего они ждали, произошло. Начался танец тюленей.
35
Мелькая черными тенями в черноте ночи, юные тюлени скакали в воде, как никогда прежде. В этом морском танце они то мчались вниз, то устремлялись вверх, а потом с безудержной скоростью неслись по поверхности. Они родились на свет весной, когда есть не только ночь, но и день; в разгар полярного лета им светило незаходящее солнце, а теперь уже многие недели они не видели света и вся их жизнь проходила во мраке. И вот где-то на севере, за пределами видимого им мира, вновь начал нарождаться свет. Они чувствовали его приближение. Не в силах остановиться, тюлени вылетали из воды, как на крыльях.
Утомленные танцем, с десяток молодых тюленей выбрались отдохнуть на небольшое поле. Оставляя за собой длинные мокрые следы, они проползли по свежему снегу и, вконец обессиленные, растянулись на нем. Слишком еще неопытные, чтобы выставить часовых, они лежали в умиротворенной дремоте, вкушая блаженство той беззаботности, которой уже не дано наслаждаться более взрослым тюленям. И потому они ничуть не встревожились, когда игравшие неподалеку в воде тюлени внезапно затихли.
Черный горизонтальный хвост — больше, чем все тело тюленя,—с шумом рассек воду и, обрушившись на молодого тюленя, лежавшего на краю поля, смахнул его в воду, мгновенно покрывшуюся пузырями и закипевшую в водовороте. Из вспененной воды стремительно вынырнула огромная округлая голова и на секунду показались два похожих на обвисшие уши грудных плавника. Зажав сбитого тюленя в мощных челюстях, чудовище встряхнуло свою жертву и раздавило ее.
Другие тюлени, перепуганные этим зрелищем, не отважились нырнуть — двадцатипятифутовый кит-косатка был быстрее и проворнее любого из них. Кит был безумно голоден (однажды из желудка такого кита-убийцы извлекли остатки тринадцати дельфинов и четырнадцати тюленей). В панике тюлени бросились к середине своей маленькой льдины.
В следующее мгновение треугольный спинной плавник, подобный черному пиратскому парусу, прорезал воду и исчез. Вонзившись в воду, словно копье, косатка поднырнула под ледяное поле. Тюлени и шевельнуться не успели, как голова кита, словно таран, ударила льдину снизу, и она раскололась, подобно стеклу, а беспомощных тюленей раскидало в стороны. Затем, напрягшись всем телом, кит
36
принялся ломать и крушить лед, пока все его жертвы не скатились в воду.
Странница пошла на глубину, бешено работая перепончатыми задними ластами. Но тут она наткнулась на тюленя, в которого в этот самый момент вонзились гигантские зубы, прокусив его насквозь. Тогда она метнулась в сторону, под белое скользкое брюхо кита. До сих пор Странница жила в мире, где царили веселье и дружба; лишь однажды она испытала незабываемый страх. Но теперь, когда она мельком увидела уставившиеся на нее глаза косатки, зажавшей в челюстях ее товарища по играм, эта пора в ее жизни кончилась. Наступила взрослая пора, со всеми ее опасностями.
Странница панически заметалась из стороны в сторону, несколько раз мимо нее пулей пронеслись ее товарищи. Все вокруг наполнилось шумом борьбы и погони. Со всех сторон на Странницу надвинулись тени, ибо косатки охотятся стаями и маневрируют чрезвычайно ловко и искусно. Они не кидаются слепо на своих жертв, а окружает их и методично собирают в группы, иногда загоняя своими дьявольскими уловками до полного изнеможения. Косатки могут гнать группу тюленей через полярные воды целыми днями и даже неделями. Если они завидят впереди выступ пакового льда, они будут умышленно теснить преследуемых к нему, отрезая пути к бегству. Если выбившиеся из сил беглецы попытаются отдохнуть на ледяном поле, киты расколют его. Даже огромные гренландские акулы и гигантские кальмары при виде косаток спешат уйти от них на глубину — и не всегда успевают. Если у этих чудовищ и есть в море враг — человеку он неизвестен. Косатки знают только одно — носиться по морям, убивая и калеча; сами же они остаются при этом неуязвимыми.*
Странница летела как стрела. Сначала она видела других тюленей, тенями носившихся рядом. Потом в их гущу врезалось чудовище, и вода окрасилась кровью. Спустя какое-то время Странница осталась в одиночестве, но гигантские тени еще продолжали преследовать ее. Она не отваживалась остановиться даже для того, чтобы поесть. Тюлени могут очень долго обходиться без пищи, но стремительные броски китов, эта гонка сквозь неведомые воды, гонка не на жизнь, а на смерть, к тому же в одиночестве,— все это привело ее в совершенное изнеможение.
Кончилась эта ужасная погоня, и уже никто более не преследовал Странницу, но она все продолжала мчаться. < Наконец ласты отказались служить ей, и она стала
37
медленно всплывать наверх. Странница была до крайности изнурена и подавлена, большие коричневые глаза потускнели и ввалились в опушенные мехом глазницы. Всем животным обычно присуще чувство направления, но когда ими долго владеет паника, они утрачивают его. Это чувство покинуло полуживое тело юного тюленя, будто в нем сломалась какая-то пружина.
Странница потерялась.
СРЕДИ ЧУЖАКОВ
Странница мчалась через Баренце-пП	во море на запад. Совсем одна,
\ I	\ вДали от родного стада, она мог-
\\^	\ ла полагаться только на свой
\	инстинкт, но его направляющая
\	И сила молчала перед неопытностью
UU и страхом. Вся кровь волновалась в ней: в это время, как и ее собратья, она должна была бы плыть к Белому морю. Но, увы, она взяла курс на запад и теперь поспешно продвигалась этим неверным путем.
В тот день, когда Странница почувствовала, что погоня прекратилась, она была на грани голодной смерти. Погрузившись в зеленые воды, она упорно высматривала привычную ей пищу — рачков. Но их здесь не было. Странница рыскала по сторонам, мучимая голодными спазмами, как вдруг путь ей пересекла стая небольших рыбок. Повинуясь инстинкту, опа развернулась с быстротой кошки и, схватив одну из рыбок поперек спины, перекусила ее пополам. Странница проглотила голову рыбы, а затем, извиваясь всем телом, пустилась вдогонку за второй половиной, медленно погружавшейся вниз, и проглотила ее тоже. Трепет скользкого тела рыбы вызвал в Страннице приятное ощущение, и опа продолжила охоту. Гренландский тюлень — один из самых ловких пловцов в море. Миг — и Странница очутилась среди рыб. Перекусив одну из них пополам, она проглотила хвост и тут же подхватила голову, начавшую опускаться вниз. Она носилась в бледно-зеленых водах, вертясь и изгибаясь, отрабатывая новые приемы преследования, и все ее движения были проникнуты истинно кошачьей грацией. Так Странница вступила
38
в новую важную фазу своего развития. Это веселое создание, всю свою прежнюю жизнь питавшееся только рачками, теперь, как все годовалые тюлени, по необходимости превратилось в убийцу.
Процессы обмена протекают в организме тюленей очень быстро, и вскоре новая пища преобразовалась в энергию и тепло, и сердце Странницы забилось быстрее. Она ударила ластами и опять схватила проплывавшую мимо рыбу, чтобы снова испытать это сатанинское наслаждение своей силой, все прибавлявшейся по мере того, как она насыщалась; кажется, всем живым существам свойственно наслаждаться страхом, который они внушают. Странница была в одиночестве, когда открыла для себя это ощущение, и потому, потеряв всякую меру, наслаждалась им, вместо того чтобы запяться делами, обычными для тюленей ее возрастной группы. В ней разыгралась необузданная охотничья страсть, и ей было все равно, убчвать ли рыб или просто обращать их в паническое бегство. Т^, кто утверждает, что диким животным это несвойственно, должно быть, мало их наблюдали.
Как это нередко бывает и с людьми, способность внушать страх пробудила обостренное чувство опасности в ней самой. Прежде Странница никогда не испытывала подобного чувства. Если ей и случалось столкнуться с опасностью, она тут же забывала об этом. Теперь же, научившись вызывать страх, она сама начала жить в постоянном страхе. В условиях одинокого существования эта ново-обретенная подозрительность нередко спасала Страннице жизнь, но нередко она принималась плыть на предельной скорости и тогда, когда никто ее не преследовал; таково наказание, которому жизнь подвергает всех, кто слишком рано становится взрослым.
Однажды, когда Странница была на поверхности, на горизонте показался узкий красноватый луч света, прорезавший тьму полярной ночи. Увы, это был всего лишь мираж. Солнце еще пряталось за горизонтом, и этот луч был его отражением. Само же солнце появилось только через сутки. С этого времени день начал быстро прибавляться.
Упорно продвигаясь вперед, Странница вскоре приблизилась к острову Ян-Майен. Здесь она встретила нескольких дельфинов. Гораздо крупнее нее, черные сверху и белые снизу, они были похожи на маленьких косаток, и поначалу она испугалась их. Но те стрелой пронеслись мимо, даже не взглянув на Странницу. Дельфины выпрыг
39
нули из воды все разом, как будто беря невидимый барьер, а потом круто нырнули под гребень волны, оставив за собой сверкающий голубовато-зеленый след. Над дельфинами летела стая моевок с белыми грудками и синими спинками. Они то и дело окунались в воду за маленькими рыбками, спугнутыми охотившимися на них дельфинами, а потом быстро скользили над водой, неподвижно расставив крылья с белыми кончиками, без всяких усилий держась наравне со своими партнерами по охоте, плывшими внизу. Тысячи маленьких гагарок, балансируя на крыльях, неслись по волнам, словно участники морской регаты. От горизонта до горизонта неспешно катились огромные валы. Одинокий глупыш скользил по волнам; плавно опускаясь вдоль склонов водяных холмов к нх подножию, а затем бесшумными взмахами крыльев вновь поднимаясь к вершине, он пристально вглядывался в воду, мчавшуюся внизу.
Ночи были темные и холодные, но днем солнце пригревало все сильнее, хотя температура воздуха еще держалась на два-три градуса ниже нуля даже в полдень и вода была бодряще холодной. Кругом был плавучий лед, и Странница часто выбиралась на ледяное поле отдохнуть и понежиться на солнышке. Она уже забыла, что когда-то жила в тюленьем стаде. Одиночество стало теперь ее естественным состоянием, хотя иногда она поднимала голову и недовольно ворчала, как будто скучая по ком-то. Но вскоре что-нибудь возбуждало ее любопытство, и она плыла на разведку такая же веселая, как прежде.
Однажды в темную беззвездную полночь северную часть неба охватило красное зарево. На следующее утро возник мираж — в небе отчетливо были видны плывущие ледяные глыбы. Через какое-то время в небе опять появилось странное видение — открытая вода, хотя в действительности в той части горизонта был сплошной мощный паковый лед.
В ту ночь Странница лежала на ледяном поле. Вдруг она резко подняла голову и огляделась вокруг. До нее донесся отдаленный звук. Это был голос тюленя. Она услышала его впервые с тех пор, как отбилась от стада. Ей действительно не приходилось слышать это требовательное «ма-а-а» с того далекого времени, когда она была бельком. Однако этот тоненький звук, принесенный за многие мили отсюда ночным ветром, пробудил в ее девственном сознании трепетное предчувствие материнства. В ту же
40
секунду раздался всплеск, и, мощными ударами рассекая воду, Странница устремилась туда, откуда пришел зов.
Несколько раз Странница поднималась на поверхность, чтобы снова услышать эти слабые звуки, и с каждым разом они становились все громче. Вся дрожа от возбуждения, она подплыла к узкому разводью, переходившему в лагуну. Вода здесь текла очень быстро, и дюжина тюленей, наполовину высовываясь из подернутой рябью воды, играла в стремнине. Когда Странница черной торпедой выскочила на поверхность, они остановились, словно внезапно выключенные электрические игрушки. В ужасе остановилась и она.
Это были гренландские тюлени, то есть тюлени того же вида, что и она сама, с такими же черными седловидными отметинами на боках. Но они были чуть меньше ее, какие-то другие, незнакомые. Тюлени дрейфовали с быстрым течением, неподвижно лежа на воде, и наблюдали за ней. Странница настолько растерялась, что готова была повернуть прочь, но тут позади нее раздался пронзительный хор бельков, столпившихся на льду в ожидании молока и тепла. Сделав гребок ластами, она медленно заскользила по воде. Темные фигуры, лежавшие на ее пути, не двигались. Сильно толкнувшись ластами, она поднырнула под них и ушла под ледяное поле, находившееся позади незнакомцев. Не знание руководило ею —она подчинялась какому-то необъяснимому желанию, возникшему в ее мозгу.
Действуя так, будто она проделывала это уже тысячи раз, Странница нашла проход во льду у себя над головой и, извиваясь, стала протискиваться через него наверх. У входа он был широким, но дальше сделался узким, как труба, чуть шире ее плеч. Пробираясь по нему кверху, она наконец уперлась головой в толстый слой льда. Тогда Странница начала скрести лед острыми и крепкими, как гвозди, когтями передних ласт. Потом выдохнула из легких немного воздуха, отчего лед подтаял, и, упираясь в стенки прохода задними ластами, стала вращать свое тело, словно дрель, и выдавливать лед наверх. Ледяная крыша треснула. Странница положила передние ласты на край отверстия и быстро осмотрелась вокруг. Убедившись, что опасаться нечего, она с усилием вытащила себя на лед. Тут же перед ней замаячили смутные тени бельков, издававших беспокойные блеющие звуки.
Гренландские тюлени не делают во льду отдушин, но в период выведения потомства они пробивают лунки —
41
проходы, чтобы в момент опасности детенышам не нужно было ползти к воде через все ледяное поле. Тюлени проделывают их в тех местах, где лед молодой и тонкий. Но иногда такие лунки обнаруживали в ледяных полях толщиной более трех футов. Тюлени то и дело выныривают из лу'нки и опускаются туда вновь, причем одной лункой пользуется несколько тюленей сообща. Лунки затягиваются льдом, но тюлени разбивают его снизу, и при этом из ледяных осколков, скапливающихся по краям лунок, постепенно образуется маленький кратер. Точно такие же края были и у той лунки, возле которой лежала сейчас Странница.
Целая толпа белоснежных детенышей смотрела на нее с отчаянным призывом, а одни из них, самый бесстрашный, требовательно толкнул ее в бок. Уклоняясь от этой непрошеной близости, она легонько оттолкнула его. Белек завопил, и она растерянно уставилась на пего. Но тут из лунки, свирепо шипя, стремительно выскочила мать, и детеныш кинулся к ней. И Странница, этот годовалый тюлень, дрожа всем телом, метнулась прочь. Вокруг ползали детеныши, просительно крича. Но теперь она боялась их. Резко свернув, Странница пересекла поле и скатилась в море. Оно приняло ее, как и всегда, с холодной отеческой лаской, равнодушное и безопасное.
Вскоре это стадо гренландских тюленей перестало казаться Страннице чужим и враждебным. Однако она держалась как приемыш, которого терпят из милости. Когда, какой-нибудь тюлень делал движение к ней, то вместо того, чтобы завязать с ним игру, она поворачивала прочь. Если ей случалось приблизиться к рыбе или скоплению вкусных рачков одновременно с другим тюленем, она сворачивала в сторону, как будто завидев что-то более интересное. Когда тюлени лежали на залитом солнцем льду так тесно, что почти сплошь покрывали его, Странница тихо выгребала вдоль кромки поля, пока не находила менее населенное место, и лишь тогда выбиралась на лед. Она пользовалась отверстиями во льду, только если поблизости не было других тюленей. Иногда она играла в море неподалеку от группы резвящихся тюленей, ища их общества, но не отваживаясь присоединиться к ним.
День за днем Странница исподволь наблюдала жизнь стада в период выведения потомства. На плавучих льдинах ползали сотни маленьких пушистых бельков, издавая свои бессмысленные крики, высматривая матерей или с детской яростью играя со снежными комьями. На открытой воде
плавали и резвились взрослые, то и дело поглядывая на детенышей. Несколько раз в сутки они возвращались на лед, укладывались на бок и лежали, мирно щурясь на солнце, а бельки, теребя и толкая их, предавались молочной оргии. Время от времени матери переворачивались грациозным движением и заботливо подставляли детенышам другой сосок. Тюленя га рождаются тощими, но о г жирного материнского молока быстро становятся круглыми, как снеговики, зато матери, еще недавно упитанные, так же быстро худеют и становятся раздражительными.
Между тем ледяные корабли, медленно, но неуклонно увлекаемые главной ветвью Арктического течения, дрейфовали вдоль кромки пакового льда. Усеянные белоснежными тельцами детенышей, они проплывали, покачиваясь на волнах, мимо заснеженного побережья — плавучие ясли, совершающие счастливое путешествие.
За время своего пребывания в ян-майенском /стаде Странница усвоила еще один важный жизненный урок. Находясь на льду, тюлени часто спали, однако через каждые несколько минут пробуждались, поднимали головы и быстро оглядывались по сторонам. Потом опускали головы и засыпали опять —если, совершая этот ритуальный подсознательный акт, успевали проснуться всерьез. Если же они усматривали сквозь дрему что-то тревожное или необычное либо улавливали какие-то особые нотки в воплях детенышей или мычании взрослых, их тусклые глаза мгновенно оживлялись, расслабленные тела напрягались.
Странница переняла эту привычку, прежде не свойственную ей. Поначалу она просыпалась, вздрагивая от испуга, но скоро эти полупробуждения стали для нее так же обычны, как и для других тюленей, и так же, как и они, она никогда не просыпалась до конца, если ничто не вызывало тревогу. Отдыхая после своего грандиозного морского путешествия, Странница сонно лежала на льду, иногда по двое-трое суток подряд. Под любым сухопутным животным снег подтаивает от тепла, выделяемого его телом, но под тюленями снег не тает: толстый слой подкожного жира изолирует их горячую кровь от холодного льда и полностью сохраняет все тепло, которое вырабатывает тело.
Однажды, окидывая море полусонным взглядом, Странница увидела далеко в небе черное пятно и тотчас встревожилась. Когда же этот предмет с жутким ревом стал снижаться на нее, широко расставив жесткие крылья, она
43
скользнула в лунку и ушла под лед. Самолет прошел над самыми головами тюленей. Два человека на его борту определяли местонахождение тюленьей колонии и оценивали ее численность. Затем самолет полетел назад, к зверобойному судну, которое направлялось к детным залежкам, чтобы начать массовую бойню.
Но ночью погода изменилась. Долгим солнечным дням пришел конец. Шторм, налетевший с северо-запада, принес с собой плавучие льды и теперь теснил и прижимал их к кромке пака. Если бы не мощные двигатели и прочный стальной корпус, зверобойное судно неминуемо было бы раздавлено. Большой винтовой пароход, превратившись из преследователя в преследуемого, обратился в бегство, и ветер, водяные горы и льды, словно свора охотничьих псов, погнали его к югу.
Тем временем Странница пустилась на поиски пищи, на что она никогда не отваживалась, пока рядом были чужаки. Она уплыла очень далеко, быстро продвигаясь вдоль гигантского выступа льда, протянувшегося в восточном направлении; этот мыс каждую весну образуется в кромке пака к северо-востоку от Ян-Майена под действием полярного течения. Странница миновала несколько ясельных колоний гренландских тюленей, простиравшихся насколько хватал глаз. Они были населены созданиями, похожими на нее и все же чем-то отличными, и это неуловимое отличие вселяло в нее беспокойство и тревогу.
Случайно отбившись от своего стада, которое регулярно совершает миграции между Шпицбергеном и Белым морем, Странница прибилась теперь к тому стаду гренландских тюленей, которое мигрирует между северо-восточной частью Гренландского моря и Ян-Майеном, причем часть этих тюленей добирается даже до Исландии. Они восприняли ее приход совершенно равнодушно: хотя ян-майенские тюлени и мельче беломорских, но отдельные особи иногда настолько различаются по размерам и окраске меха, что до определенного времени в их годовом жизненном цикле чужак может оставаться незамеченным. И все же они, казалось, почувствовали в Страннице чужака и не вполне приняли ее. Из-за этого она постоянно ощущала какую-то неуверенность, хотя теперь воспоминания об ее собственном племени ушли в глубины памяти. Однажды ночью ей приснилось, будто она гоняется под водой за разрисованным детенышем, пытаясь поймать его удивительный третий глаз. Тело Странницы задергалось,
44
совершая плавательные движения, она проснулась и какое-то мгновение с болезненной настойчивостью высматривала приятеля среди этих безразличных и холодных к ней чужаков.
БЕЛЫЕ ГИГАНТЫ
Прежде чем картина, увиденная ею во сне, изгладилась из воображения, Странница нырнула в воду и поплыла через узкое разводье к морю, нетерпеливо оглядываясь вокруг. Вода словно смыла все волнения и успокоила ее. Изящными, легкими гребками она поплыла вперед, покрывая
милю за три минуты. Потом перевернулась вниз головой и поплыла так же легко и быстро, вглядываясь в глубину
в поисках пищи.
Неожиданно вода потемнела. Странница вернулась в обычное положение, огляделась и увидела, что привычно бледная, почти бесцветная в своей прозрачности вода приобрела ярко-зеленый травяной оттенок. На несколько акров окрест море расцветили плавучие диатомеи; их было столько, что вода подернулась студенистой пленкой. Все новое и необычное всегда вызывало в Страннице прилиз игривости и веселости, и она принялась носиться в сверкающей зелени вод, то выпрыгивая в воздух и ныряя вновь, то мчась на полной скорости по поверхности, оставляя за собой гладкий кильватерный след V-образной формы. Потом она стремительно высадилась на глыбу зеленого льда, и та закачалась под ней, сверкая, словно изумрудный •гелиограф. Странница развалилась на льдине —с нарочитой неуклюжестью, как будто призывая ледяного партнера по играм сбросить ее назад в воду.
Так оно и случилось! Но в следующее мгновение она снова оседлала льдину — только для того, чтобы тут же соскользнуть вниз, цепляясь за лед всеми своими когтями. Через секунду она обогнула глыбу дважды, взметнулась в броске и теперь уже победно повисла на ней. Небрежным изящным движением тюлень обхватил льдину ластами, и постепенно та перестала раскачиваться.
ДБ
Это утро не располагало к праздности, и Странница не стала долго торжествовать победу над изумрудной глыбой. Вскоре она соскочила со льдины, оттолкнув ее прочь, и пошла на погружение. Опускаясь все глубже и глубже, она вдруг увидела рыбу и схватила ее. С добычей в зубах Странница направилась наверх, к солнечному свету, и там затеяла новую игру: попыталась оседлать ледяную глыбу, не выпуская из челюстей рыбу. Но это оказалось так легко! С восхитительной быстротой, свойственной диким животным, она овладела искусством достигать равновесия. Странница лежала на льдине, поедая добычу под теплыми лучами солнца, умиротворенно жмурясь, и в памяти ее автоматически фиксировался тот факт, что желание поохотиться за рыбой возникло у нее одновременно с появлением в воде цветных пятен. Так, через игру, природа открыла ей еще один из своих секретов.
Воды полярных морей приобретают яркую окраску благодаря скоплениям диатомей, поднимающимся наверх с глубинными водами, которые замещают поверхностные воды, когда те, охлаждаясь от таяния льда, становятся тяжелее и опускаются вниз. Планктон окрашивает подводные части ледяных полей в кроваво-красный или ярко-желтый цвет. На поверхности воды появляются коричневые и зеленые, красные и желтые пятна размером от нескольких ярдов до мили. Благодаря вертикальному перемешиванию океанских вод запас этих микроскопических созданий в поверхностных водах постоянно пополняется; не будь их, множество форм животной жизни моря было бы обречено на голодную смерть.
Подкрепившись рыбой, Странница покинула льдину и вскоре оказалась в залитой солнцем ледяной бухте, где зеленая вода врезалась в кромку пака, окрашивая его в зеленый цвет. В такой воде тюленьим детенышам достаточно только открыть рот, чтобы проглотить тьму-тьмущую крошечных дрейфующих рачков. В этом месте не было пока ни одного тюленя, но ясельные поля неуклонно несло сюда, а тем временем вертикальные потоки доставляли к поверхности все новые и новые запасы рачков — той пищи, которая должна дать тюленьим детенышам первые навыки самостоятельного кормления. Бельков прекращают кормить молоком недели через две после рождения, но к первым самостоятельным поискам пищи они приступают лишь в четырех-пятинедельном возрасте. Когда тюленихи покидают своих отпрысков, скорее всего они
46
не знают, куда принесет через месяц ясельные поля. Однако поля эти всегда достигают скоплений планктона точно по расписанию — как раз к тому времени, когда детеныши научаются плавать и уже готовы к переходу на самостоятельное кормление.
Странница была еще слишком молода, чтобы заботиться о детенышах и пище для них. Плывя впереди тюленьего стада, она часами играла в залитых солнцем зеленых волнах. Однажды она отдыхала, «тоя в воде, легко опершись передними ластами о край ледяного поля и уставив вдаль полусонный взгляд, как вдруг на паковом льду показались три фигуры.
Первой, бесшумно и вкрадчиво ступая, шла медведица, в несколько раз крупнее тюленя. За ней, так же тихо, двигался ее годовалый детеныш. А позади —- на почтительном расстоянии, но явно ощущая себя членом этой компании — рыжей тенью крался песец. Они были далеко от Странницы, и потому их появление нисколько ее не встревожило: она находилась в своей родной стихии и в любую лушуту могла нырнуть. Белые гиганты в сопровождении своего молчаливого спутника скрылись из виду, зайдя за гряду торосов, почти не отличавшихся от них цветом. Они направлялись прямо к тюленьим яслям. Странница не могла предчувствовать, чем грозит их появление: она просто ощутила облегчение оттого, что медведи исчезли из глаз.
И все же, повинуясь какому-то предостерегающему импульсу, Странница оттолкнулась от льдины и быстро поплыла назад. Зелень вод и сияние солнца внезапно потеряли для нее всю свою прелесть, и она поспешно заскользила под водой, время от времени всплывая к поверхности, чтобы быстро оглядеться вокруг, высунув из воды лишь нос и глаза, и тут же нырнуть обратно.
На ясельных полях все было, как обычно. Детеныши ползали по льду, а их матери и отцы играли или праздно лежали в воде. Здесь было уютно, здесь царил мир. Странница выползла на лед и собралась вздремнуть. Однако ей было как-то не по себе, и она каждую минуту поднимала голову и осматривалась, а потом опять надолго погружалась в тревожный сон.
Неподалеку от Странницы лежал годовалый тюлень, которого она давно приметила, потому что своим поведением он отличался от нее самой и всех остальных своих сородичей. Когда этот тюлень спал, он не поднимал голову — только слабо шевелился и прислушивался. То же самое
47
было и в воде: охотился ли он за рыбой или играл с дру* гнми тюленями, он, казалось, не смотрел по сторонам, а лишь слушал. Звуки, сопровождавшие водную игру, подсказывали ему, чем ответить на действия партнера, когда тот нырял перед ним и шел вниз со скоростью тридцати футов в секунду.
Была у этого годовалого и еще одна особенность: несколько раз он пытался завязать игру со Странницей. Другие тюлени лишь терпели ее и держали на расстоянии. Годовалый же был единственным, кто не выказывал к ней антипатии, и потому, ложась поспать на льду, она всегда старалась устроиться поблизости от него.
Сейчас он поднял голову более резко, чем обычно, и прислушался. Что-то явно его встревожило. Единственный из всех тюленей, он услышал некий звук, скорее почувствовал, чем услышал,— легчайший шорох, сопровождавший движения медведицы, которая с величайшей осторожностью кралась за торосом, огибая его.
Теперь лишь полоса воды шириной ярдов десять отделяла старую медведицу от ледяного поля, где лежали тюлени. Она посмотрела на льдину, примеряясь к ней. До кромки пака оставалось всего лишь несколько метров, но на этом небольшом пространстве не было ни малейшего выступа, за которым можно было бы укрыться. Медведица беззвучно заворчала, оглянувшись на своего большого, неуклюжего детеныша и песца, который лежал на животе, льстиво и вместе с тем кровожадно оскалившись. Выждав, пока взрослые тюлени улеглись и заснули, уткнув головы в снег, белый гигант пополз вперед. Остальные двое лежали тихо, словно мертвые.
Белый мех делал медведицу совершенно незаметной для тюленей — на суше зрение у них несравненно слабее, чем в воде. Однако каждый раз, когда кто-нибудь из них шевелился, она застывала в неподвижности, так что ее можно было принять за сугроб, и прикрывала свой черный нос белой лапой. Одни только глаза да нос, чернея на белом фоне снега, выдают охотящихся медведей, и в ходе длительной эволюции они научились этому трюку, делающему их почти невидимыми.
Медведица обладала поистине бесконечным терпением — она словно знала, что спешить незачем, что добыча все равно от нее не уйдет. Когда какой-нибудь тюлень шевелился, она останавливалась как вкопанная и прикрывала морду лапой. Когда же все успокаивалось — ползла вперед на брюхе, бесшумно, как облако.
48
Достигнув кромки воды, медведица остановилась, и в следующее мгновение эта туша весом в полтониы словно растворилась в воде, как тает в ней соль.
Сияло солнце, кругом ползали белоснежные тюленята. То тут, то там взрослые тюлени вскидывали головы, вслушивались, оглядывались по сторонам и снова погружались в сон. Море было пусто. Но, вглядевшись в прозрачную воду, можно было бы заметить белую тень, скользнувшую под ледяное поле. Вскоре она показалась на поверхности с другой стороны поля, недалеко от того места, где лежала Странница. Из воды, будто пузырь, вынырнул черный нос: медведи, обладая удивительно развитым обонянием, больше доверяют своему носу, чем глазам, ибо зрение у них далеко не совершенно. Странница в смутной тревоге подняла голову, и нос тотчас же исчез в воде; она снова уснула.
Медведица нащупала лапой кромку льда, вцепилась в него острыми и длинными, как кинжал, когтями и, без единого звука всплыв на поверхность, стала выби^ться на льдину, бесшумно, словно призрак.
Странный годовалый тюлень, услышав сквозь сон некий шорох, неуловимый для других, стремглав кинулся в воду. Когда медведица одним чудовищным прыжком, взметнув за собой целый столб воды, вымахнула на лед и занесла над спиной Странницы свою лапу, несколько взрослых тюленей мгновенно бросились в воду, издав дружный всплеск. Странница рванулась в сторону, и, промахнувшись всего на дюйм, мощная, как кувалда, медвежья лапа ударила по твердому, словно сталь, льду, глубоко вонзившись в него когтями.
Между тем медвежонок и песец уже плыли к ледяному полю. Странница и несколько других тюленей, рассыпавшись в стороны, точно стайка пескарей, проскользнули мимо них и устремились в глубины моря.
Ловким прыжком медведица настигла белька, одним ударом лапы перебила ему хребет, а потом, повернувшись к другому бельку, прокусила ему шею. Тем временем медвежонок и песец уже выбрались на поле. Песец уселся на краю льдины и, высунув красный язык, ждал вожделенной добычи, подчиняясь нерушимому иерархическому принципу. Но молодой медведь тут же включился в резню. Его магь подбросила тюлененка в воздух и, ловко поймав его пастью, пронзила насквозь гигантскими зубами.
Один белек, капризно хныкая в растерянности и испуге, подполз к краю льдины, с сомнением посмотрел на пле-
4 4834
49
щущиеся внизу волны и повернул назад. Медвежонок неслышно подкатился к нему, а песец бочком подполз к медведю, чтобы подобрать остатки его трапезы — жир и кровь.
Эти песцы сопровождают медведей, удаляющихся в своих странствиях по дрейфующему льду на сотни миль от суши, и подбирают за ними объедки. Полярным летом медведи движутся в основном в сумерки, когда глаза бесполезны и они могут полностью использовать все преимущества, которые дает им необычайно острое обоняние. Но иногда голод вынуждает их охотиться и средь бела дня, и, напав на колонию тюленей, они убивают их столько, сколько смогут, часто гораздо больше, чем нужно, чтобы насытиться.
Два дня Странница не отваживалась вернуться к полю. Все это время она держалась рядом с годовалым тюленем, чей острый слух спас ей жизнь. Ее соседство как будто было ему приятно, и он охотился и играл в воде вместе с ней. К исходу второго дня эти двое рискнули подойти к своему полю.
Оно выглядело в точности так же, как прежде. Однако годовалый упорно не хотел приближаться к нему вплотную. Тюлени медленно гребли поодаль, обследуя льдину со всех сторон. Она казалась пустынной. Здесь не было больше ни одного белька, ни одного взрослого тюленя; медведей как будто тоже не было. И все же Странница и годовалый не решались подплыть поближе.
Тут на поле что-то зашевелилось. Похоже было, будто кто-то воткнул в сугроб светло-рыжий плюмаж и теперь он легонько колышется на ветру. Другой тюлень не стал бы к нему приближаться — но Странницу охватило всегдашнее любопытство. Она подплыла к полю, однако тут же развернулась и понеслась обратно. Затем снова вернулась. Движения рыжеватого предмета завораживали ее: она никогда еще не видела ничего подобного. Предмет находился довольно далеко от края поля, и, чтобы рассмотреть его поближе, надо было высадиться на лед. Ветер дул в сторону предмета, поэтому Странница не могла учуять никаких тревожных запахов. Она внимательно огляделась. Казалось, ничто не говорило об опасности. Плюмаж продолжал медленно двигаться. Положив передние ласты на край льдины, тюлень еще раз обвел все вокруг пристальным взглядом, а затем начал карабкаться на лед.
Песцы, как и все лисицы, часто играют на любопытстве других животных, заманивая их в ловушку. Вот и сейчас, 50
еще сытый по горло, песец пустил в ход старый испытанный трюк — помахивал хвостом и легонько встряхивал им, спрятавшись за сугробом. Оба медведя, также отяжелевшие от обжорства, припали ко льду за. торосом в нескольких ярдах от песца, готовые к прыжку.
Тюлень лишь наполовину выбрался на поле, как вдруг на него внезапно выскочил молодой медведь; он промахнулся, и Странница в ужасе скатилась обратно в воду. Безмолвная тишина огласилась тявканьем песца. Медведица ринулась к воде мимо своего детеныша, тот мгновенно последовал за ней. Медведи далеко уступают тюленям в скорости, и потому они прыгнули в воду вертикально, чтобы обогнать тюленя в свободном погружении, ускоренном тяжестью их тел Вскоре две огромные белые фигуры пристроились в хвост к Страннице. Почувствовав, как сотрясается позади нее вода, рассекаемая телами преследователей, она, вместо того чтобы, путая следы, вильнуть в сторону, в панике устремилась вниз, в быстро сгущавшийся мрак глубин.
НОВЫЙ МЕХОВОЙ НАРЯД
Странница погружалась вниз Г|П	в такой зловещей тьме, какой ей
1 I	\	еще никогДа не приходилось внук	\	деть. Крепко зажмурив глаза, сжав
\	ноздри, она опускалась все глуб-
\	| \ же и глубже. Легкие ее опустели,
(JU и теперь жизнь в ней поддержи-X вал кислород, растворенный в крови. Во все время погружения крупные нервные узлы, расположенные в корнях вибрисс на носу и бровях, регистрировали колебания воды, возбуждаемые телами преследователей, и посылали обессилевшим мускулам тюленя отчаянные команды: «прибавить скорость». Преодолевая все возраставшее сопротивление воды, Странница скользила вниз. Но вот силы покинули ее, перед глазами внезапно померк свет, и погружение прекратилось. Такой глубины Странница не достигала ни разу в жизни. Легкие ее сжались под давлением прилегающих внутренних органов, ткани, выстилающие дыха-тельнбе горло и легкие, до предела насытились пузырьками
51
воздуха, а все ее тело как бы сплющилось. Странницу перевернуло кверху брюхом, на мгновение она зависла в воде, потом медленно начала всплывать.
Медведи давно потеряли Странницу из виду. Когда се вынесло на поверхность, тело пронзила резкая боль — это в крови высвободились пузырьки азота. Точно такое же близкое к агонии состояние она уже испытала однажды, когда заблудилась подо льдом. Странница лежала на воде, сотрясаемая конвульсиями. Если бы сейчас появились медведи, она не смогла бы сдвинуться с места. В ее остекленевших глазах, словно в тусклом зеркале, отразились фигуры белых гигантов, вкрадчивой поступью удалявшихся прочь, но тело осталось безучастным к тому, что видели глаза. Странница находилась с подветренной стороны, иначе медведи учуяли бы и убили ее, как только она показалась на поверхности.
Странница пришла в себя поразительно быстро: едва она сделала несколько глубоких вдохов, как боли прекратились и сердце вновь забилось в своем обычном ритме. Не обладая памятью в том смысле, в каком ее понимает человек, она тотчас же забыла все свои страхи. Но хотя сейчас льдина была пуста и все тревоги остались позади, инстинкт, который оберегает диких животных, предостерег Странницу от возвращения на ледяное поле, где она дважды подверглась нападению. Если бы год или даже пять лет спустя она встретила поле подобных очертаний, то ни за что не стала бы высаживаться на него.
Странница принялась обследовать разводья в поисках исчезнувшей тюленьей колонии и того годовалого, с которым подружилась. Плавая среди знакомых ей ледяных полей, она увидела на одном из них дюжину тюлених, чьих детенышей съели медведи. Возле тюлених не было ни одного самца, ни одного детеныша. Льдина, на которой они лежали, находилась в миле от того места, где разыгралась трагедия. Мех их успел обсохнуть за то время, что они лежали здесь, но морды были влажны от слез. Они не ощущали горя, не помнили, что произошло, однако время от времени какая-нибудь из самок робко трогала другую передним ластом. Быть может, то был чисто автоматический жест, слепое подражание тем движениям, которыми они так часто ласкали своих детенышей, исчезнувших теперь непонятно куда. Так они лежали, притихшие и невеселые, безотчетно проливая слезы, совершая ласкающие движения, никому более не нужные.
52
В сотне ярдов от этого поля в сияющей на солнце воде играли несколько годовалых, и среди них тот тюлень-слухач. Когда Странница вынырнула из воды позади него, притворяясь, будто хочет укусить, он узнал ее и как будто обрадовался. Он узнал ее по манере плыть, подобно тому как мы узнаем по походке догоняющего нас друга. Годовалый нырнул в сторону и, изящно описав под водой круг, выскочил позади Странницы.
Вскоре тюленьему сообществу предстояло распасться. Это еще не было миграцией: тюлени не спеша плыли вдоль кромки пака в поисках скоплений планктона или рыбных косяков. Сначала они держались независимыми группами около двадцати особей каждая, однако потом четко разделились на две «компании». Большая из них двинулась на северо-запад, другая же, к которой примкнула Странница, взяла немного южнее.
Но теперь, когда все вокруг, казалось, дышало счастьем и покоем, когда Странница, дружелюбная по натуре, чувствовала себя так уютно оттого, что рядом с нею все время было другое существо ее возраста,— начались новые треволнения. С нее стал клочьями сходить мех. Прекрасная гладкая серая шубка, разрисованная красивыми темными пятнами, сменилась каким-то жестким покровом ржавокоричневого цвета. Пушистый воротник, обрамлявший шею Странницы, весь вылез, обнажив ороговевшую, темную и морщинистую кожу. В этом новом обличье она чувствовала себя очень неловко.
Все стадные животные сразу же замечают изменения, происходящие в них самих или в других членах стада. Странность всегда подпадает под тот беспощадный закон природы, согласно которому все раненые и больные изгоняются из стада или стаи, дабы они не заразили остальных или не стали обузой.
У тюленей ян-майенского стада большинство сезонных физиологических изменений происходит несколько позже, чем у беломорских представителей гренландских тюленей. Поэтому, когда у Странницы началась линька, они еще были одеты в свои серые шубки, блестевшие под лучами солнца. Заметив изменения, происшедшие со Странницей, они стали держаться еще более холодно и отчужденно, чем прежде. Один лишь годовалый пока по-прежнему подпускал ее к себе. Она нетерпеливо высматривала его, а когда находила, была печальна, смиренна и тревожна, ибо вид ее становился все более непригляден. Поначалу се общество, казалось, не вызывало у него неудовольствия, но
53
постепенно и он стал относиться к ней так же враждебно, как и другие, и, огрызаясь, отгонял прочь.
Напуганная всеобщей враждебностью, возраставшей с каждым днем, Странница наконец выбралась на большое ледяное поле и легла, подставив спину горячим лучам солнца. Потом принялась бешено скрести когтями верхнюю часть головы, а затем добралась до середины спины, где шерстинки уже вылезли и щекотали кожу, и сбросила их.
Иногда тыльной стороной переднего ласта с пятью лучами, похожими на пальцы, она чесала нос или утирала непрестанно струившиеся из глаз слезы. Так, день за днем, ночь за ночью, лежала она на льду, всеми оставленная и заброшенная. Товарищ по играм тоже покинул Странницу. Она видела, как он носится в воде вместе с другими тюленями, но у нее не было ни малейшего стремления присоединиться’ к нему. Жизнь, казалось, угасла в ней. Она не ощущала никакой боли и только спала или дремала под палящими лучами солнца, не испытывая ни чувства голода, ни желания двигаться. Мех ее приобрел грязно-коричневый цвет и почти совсем облез с головы, передних ласт и вдоль средней линии спины. Странница впала в какое-то оцепенение.
В один прекрасный день на льдину медленно вскарабкался товарищ Странницы. Мех его теперь тоже потерял свою шелковистость и изменил цвет вокруг головы. Как и она, он был отвергнут своими собратьями и изгнан, чтобы жить — или умереть,— пока снова не станет таким же, как они. Годовалый полз, оскользаясь на льду, и, поскольку Странница, лежавшая в полузабытьи, даже не пошевелилась, натолкнулся на нее и тут же в ужасе откатился прочь. То, что этот странный годовалый и охотился, и играл по слуху, то, что он не выказывал антипатии при-шелице из чужого стада, имело одну простую причину: он был слеп.
Это случилось давно. Однажды под водой за тюленем погнался медведь и, настигнув его, выцарапал когтями глаза и располосовал морду. Со временем раны зарубцевались, и тюлень научился находить себе пищу и ловить рыбу вслепую, руководствуясь лишь сигналами о колебаниях воды, воспринимаемых вибриссами. Есть фотографии тюленей с заросшими глазницами; и эти слепые тюлени выглядят сильными и упитанными. То, что им удается выжить,— еще одно доказательство поразительной приспособляемости всего живого.
54
Разбуженная прикосновением годовалого, Странница бросилась на него и куснула так, как это часто делают тюлени. Тогда он сразу узнал ее — он мог бы узнать ее и раньше, по запаху, но был еще слишком напуган своим изгнанием из стада; кроме того, в период линьки все чувства тюленей сильно притупляются.
С этого дня Странница начала выходить из транса. Она пробудилась оттого, что теперь была не одна. Под жаркими лучами солнца ее товарищ погрузился в грезы, она же очнулась от них. Вскоре начался период линьки и у других годовалых, и они тоже вылезли на лед, несчастные, обтрепанные, неприглядные, и впали в спячку. Казалось, они готовы были вечно лежать здесь в одиночестве и забвении, никому не нужные без своего прекрасного меха.
С каждым днем тюлени становились все более и более вялыми, а Странницу между тем охватывало все возраставшее возбуждение. Она ползала по льдине, упиваясь новыми ощущениями. В это время в диких животньД происходят изменения более глубокие, чем просто смена меха. Странница будто заново родилась на свет. Еще недавно она лишь украдкой скребла места, где шелушилась кожа. Теперь же она принялась весело выдергивать жесткие коричневые волосы, как будто стремясь поскорее явить миру скрывавшуюся под ними новенькую пепельно-серую шубку, шелковистую и глянцевитую, словно птичье крыло. На ней уже было гораздо меньше темных юношеских пятен, и Странница словно выставляла напоказ свое красивое, гладкое и ладное тело, одетое в такой прекрасный наряд.
Пришел день, когда она снова нырнула в море. После долгих недель полной апатии вода принесла ей никогда еще не испытанное наслаждение, и она черной молнией понеслась вперед. Через какое-то время Странница выползла на лед. Она принесла в зубах рыбу и попыталась поделиться ею с годовалым, подвинув к нему кусок и толкнув его в бок. Но тот еще находился в такой глубокой спячке, что не мог есть, и Странница не без удовольствия прикончила рыбу сама.
Наконец наступил день, когда годовалый снова поплыл вместе со Странницей, и на нем было новое меховое одеяние, ничуть не хуже, чем у нее.
Казалось, солнце с удвоенной силой изливает свои лучи на искрящуюся воду. Странница и годовалый, возрожденные к жизни, тепло и добротно одетые, прыгали
55
и гонялись друг за другом, ввинчивались в воду и пробкой выскакивали наверх, предаваясь веселью вместе с Природой, переживавшей сезон обновления.
Все это время, особенно по ночам, тюленье стадо было охвачено возбуждением. То и дело к нему присоединялись тюлени в новых нарядах, покидавшие лежбище. Ежегодный процесс обновления меха пробуждал в них нечто такое, что властно требовало высвобождения. Однажды ночью море сплошь покрыли тюленьи головы, напоминающие собачьи; когда наступил рассвет, тела тюленей усеивали поверхность моря так густо, что им едва хватало места, чтобы стоять в воде торчком. Море буквально бурлило от их тел, и на ледяных полях тоже не было ни одного свободного местечка. В своем сверкающем новом одеянии тюлени непрестанно карабкались на лед и ныряли в воду, будто совершая некий ритуал попеременного поклонения морю и льду. Море шевелилось, словно кипящая вода в котле.
Затем это движение, охватившее все вокруг, сколько мог видеть глаз, медленно перешло в морской танец, неистовый и в то же время упорядоченный. Бесконечные, широкие, темные волны тюленьих голов чередовались со светлыми морскими волнами. И вот ряды молодых тюленей медленно двинулись вперед. Несколько старых тюленей обогнали их и поплыли впереди, рассыпая водяную пыль. Черные седловидные отметины на их новом меху вспыхивали в лучах солнца, когда они, красуясь, ритмично изгибались всем телом. На какое-то мгновение ряды тюленей замерли на месте, но затем, словно повинуясь некоему тайному импульсу, танцоры внезапно ожили и стали раскачиваться вверх-вниз, непроизвольно следуя взлетам и падениям вздыбленных штормом волн. Они поднимались все вместе, почти стоя в воде и высовываясь из нее по плечи. Когда же опускались, над водой виднелись лишь черные головы, стремительно мчавшиеся вперед, в таком тесном строю, что почти касались одна другой. Но вот возбуждение достигло высшего накала, и фланги тюленьих рядов, выстроившихся от горизонта до горизонта, начали отклоняться назад, центры же их выдвинулись вперед, так что теперь каждый ряд представлял собой дугу в несколько миль длиной. Казалось, они напряженно чего-то выжидают. Затем тюлени из каждого последующего ряда прыгнули вперед и скользнули по мокрым спинам передних пловцов, выставляя напоказ свои красивые новые наряды. Темные волны тюленей распались, и они принялись скакать
56
в воде, то выпрыгивая наверх, то падая вниз с дружным всплеском.
Странница, восторженно сияя влажными карими глазами, действовала в едином ритме со всеми. Она выпрыгивала из воды, изгибаясь дугой, показывала свою шубку, вновь падала вниз — и все это повинуясь инстинкту. Слепой годовалый держался с ней бок о бок. То был обряд посвящения. Странница вскоре забудет о нем, но каждый год в такое же время она будет танцевать этот танец и демонстрировать свой новый меховой наряд. Всякий раз, когда тысячи пловцов, падая в воду, издавали оглушительный всплеск, барабанный бой, звучавший в крови Странницы, достигал наивысшей силы, пронизывая предельно натянутые нервы. Это было нечто большее, чем сезонная выставка новых меховых моделей Природы. Тюлени доводили себя до экстаза не случайно — тем самым они получали заряд энергии, необходимый для тоге, чтобы пуститься в миграционное путешествие в две тысячи/миль длиной.
Странница совсем выбилась из сил. Если бы эта бешеная, все ускоряющаяся пляска наконец не прекратилась, ей, казалось, осталось бы только умереть. И в это время один тюлень вырвался вперед. Он находился в центре первого изогнутого назад ряда тюленей, в той именно точке, где ряд вот-вот готов был распасться. Когда этот тюлень понесся по воде в облаке сверкающей пены, его новый наряд на мгновение ярко вспыхнул.
Животное издало громкий призывный звук, словно ветер, пронесшийся от горизонта до горизонта. Тюлени на флангах подались назад, так что шеренги приняли V-образ-ную форму, и все стадо легко и быстро заскользило вперед.
Каждый год в это время тюлени выбирают себе вожака. Так говорят эскимосы — а они знают едва ли не все о тюленьем народе, чьи пути пролегают мимо их берегов. Они называют вожака Королем Тюленей.
Старый Улисс, избранный своим народом, чтобы вести его на путях миграций, понесся по волнам, и десятки тысяч тюленей устремились вслед. Весенний танец обновления закончился.
ПЛЫВИ, ОХОТНИК, ПЛЫВИ!
Прошло много недель. В один пП	погожий летний день тюленье
\ I	\ стадо, быстро продвигавшееся
\\	к югу* Д°стигло Восточной Грен-
\	ландии и поплыло вдоль вздыма-
\	11 ющнхея стеной берегов фиордов
0U и подпирающих небо гор. Здесь - jF подросшая Странница, переполненная до краев жизненной силой, нашла себе партнера по играм — ледяные глыбы, усеивавшие море. Мощное течение с неистовой силой теснило льды к югу. Словно стая птиц, летящих за вожаком, плыли морские гончие за Королем Тюленей среди глыб льда, швыряемых волнами и обдаваемых пеной. Это было так весело, это была сама жизнь — увертываться от высящихся стеной белых громад, смотреть, как Король Тюленей, идущий впереди, выпрыгивает из воды во всю длину своего тела, и радостно подражать ему. Солнце вспыхивало на сверкающей спине вожака, когда, изогнувшись дугой, он взлетал вверх и снова падал в воду. И все тюлени повторяли его движения и выпрыгивали в воздух, и обрушивались назад, в пронизанную светом воду, струившуюся под ними. И когда эти тысячи послушно вздымаЛйсь вверх и с громким плеском падали вниз, тела их сверкали в тучах брызг.
Путешествие не подчинялось какому-либо расписанию. Король Тюленей неожиданно сворачивал с курса, выбирался на кромку ледяного поля, а через десять минут уже заканчивали высадку все путешественники. Они ложились так тесно, что с близкого расстояния большие ледяные острова выглядели сплошь серыми. Растянувшись на льду, тюлени грелись под солнцем, скребли себя когтями, потягивались, катались по льду, а тем временем ледяные поля медленно скользили к югу под треск и грохот налетавших на них льдин.
Странница и слепой годовалый, примкнув к группе из двадцати тюленей, находившихся в том же беззаботном возрасте, лениво играли в пятнашки. Но вдруг они заметили, что более взрослые тюлени дружно покинули ледяное поле. Поле это, вмерзшее между двумя выступами огромного массива льда, было самым солнечным, самым привлекательным из всех. Расположенное слегка наклонно, оно 58
притягивало к себе тепло летнего солнца. С безрассудством молодости тюлени наперегонки помчались к нему. Странница опередила всех и поползла по льду, выбирая место для отдыха. Вслед за ней высадился слепой годовалый, а за ним остальные. Пасти их были открыты, как будто они смеялись над этими старшими, которые прохлопали самое лучшее место. Они беспечно улеглись поспать на солнышке, тесно прижавшись друг к другу. Взрослые тюлени, лежавшие в отдалении на более крупных полях, то и дело поднимали головы в непреходящей тревоге, годовалые же, подставив свои тела ласковому солнцу, крепко спали, не ведая вечных страхов взрослых.
Они не видели маленького узкоглазого человека в одежде из тюленьих шкур, стоявшего вдалеке, наблюдая за ними. Его появление в этом месте было так же неизбежно, как появление тюленей. Как опытный рыбак знает, где выпрыгнет из воды форель, как знает лисица, где пробежит кролик, так и этот эскимос-охотник знал, где и в какой день расположатся на отдых мигрирующие тюлени. Он ждал их здесь уже два часа и теперь продолжал ждать, бесстрастно наблюдая. Один только раз охотник затрясся в беззвучном смехе — когда мимо промчалась группа ластоногих юнцов и взрослые тюлени встревоженно подняли усы, глядя, как те высаживаются на покинутое поле.
Спрятавшись за торосом, он поставил перед собой небольшие легкие сани и привязал к ним спереди кусок шкуры белого медведя. К торбасам из тюленьей кожи он приладил меховые подошвы, чтобы ходить по снегу бесшумно. К левому бедру привязал кусок тюленьей шкуры, доходивший до колена, а другим куском обмотал левый локоть. Наконец он лег па снег, укрывшись за белым меховым экраном, для сонного взгляда тюленя совершенно невидимым на фоне снега. Лежа на левом боку, па подложенных тюленьих шкурах, охотник беззвучно пополз вперед, толкая перед собой сани. Он двигался точно против солнца: если бы оно было позади или сбоку от него, то, увидев странным образом перемещающуюся тень, тюлени заподозрили бы неладное.
Движения охотника были крайне медлительны. Он знал, что, двигаясь вот так, крадучись, только через час сможет подобраться к своим жертвам на расстояние броска гарпуна. Он продвигался медленно, но верно, с непостижимым терпением, свойственным тем, для кого охота — единственный источник существования. Все его оружие
59
составляли нож и гарпун — точно такой же, с каким выходили на охоту его предки тысячи лет назад. Гарпун, лежавший на санях, был образцом совершенного мастерства — плод долгих, неспешных часов, проведенных над ним при свете жирника. На отполированное деревянное древко, полое внутри, был насажен заостренный наконечник из тюленьей кости. К наконечнику была прикреплена зазубренная бородка, причем таким образом, что, когда она вонзалась в тело жертвы, вместе с нею соскакивал и наконечник. К бородке был привязан гладкий линь из тюленьей кожи около сорока футов длиной, искусно уложенный в бухту, подобно часовой пружине.
Молодые тюлени спали, а маленький ловкий человек упорно полз вперед, беззвучно шевеля толстыми губами — быть может, он произносил заклинания или слова охотничьей песни. Он полз бесшумно, как облако тумана. Подтягивал колени, затем упирался в снег обутыми в мягкий мех ногами, медленно распрямлял тело — скорее охотящееся животное, чем человек. Маленькая гагарка опустилась пониже, чтобы посмотреть на него, но тут же резко взмыла вверх. Если бы это видели годовалые тюлени, лежавшие на льдине, поведение птицы послужило бы им предупреждением и они ушли бы в воду. Но ни один из них не поднял головы.
Охотник продвигался вперед, беззвучно шевеля губами в лад своим мыслям. Его тесная каменная хижина наполнится вкусным запахом варящегося на огне тюленьего мяса, мягкие и плотные тюленьи кишки пойдут на нижнее белье, а из жил жена сделает нитки. Из мелких тюленьих костей можно будет выточить иголки, крупные кости — выварить и изготовить из них остов для нового каяка; из остальных же костей он смастерит полозья для саней, ножи, наконечники для гарпунов — не выбросит ни кусочка. Потом охотник подумал о нежном, словно крем, тюленьем жире со слабым привкусом ореха — но прежде чем есть жир, надо будет заправить несколько жирников, чтобы они разгоняли тьму и холод долгой полярной ночи. Глаза эскимоса сузились, созерцая новые тюленьи шкуры,—он обтянет ими каяки, сделает торбаса, подстилки, одежду. Даже самые маленькие лоскутки пойдут в ход. Он срастит их в гарпунные лини или отдаст своим толстым детишкам — сосать и жевать.
Он шел убивать. Если он промахнется пли спугнет тюленей и они покинут эти берега, он, и его жена, и его
60
дети, его собаки, и все его племя будут обречены на гибель.
На берегах Арктики, там, где некогда стояли поселения, можно встретить груды человеческих костей: оии говорят о том, что тюлени оставили эти места. Лишившись основного источника существования, эскимосы пытались прожить охотой на моржей, нарвалов, медведей, лисиц, волков. Они расставляли ловушки с мясом, в котором были спрятаны костяные иголки, и животные проглатывали их и умирали оттого, что иголки пропарывали им кишки. Но ничто не могло заменить эскимосам тюленьего мяса и жира. Жирники оплывали и гасли. Голод толкал эскимосов к людоедству. Взметывалась вверх рука с зажатым в ней ножом и отрубала конечности человека и мякоть. Люди нападали друг на друга и убивали, их становилось все меньше, и наконец последний оставшийся в живых в ужасе падал на землю среди зловонных человеческих костей, чтобы умереть в одиночестве.	/
В этих обезлюдевших местах стоит такая мертвящая тишина, что с ней не сравнится даже безмолвие снежных пустынь. Современные исследователи, натыкаясь на такие каннибальские кладбища, спешат их покинуть. Это как бы лишнее напоминание о том, что, когда уходят звери, животное по имени человек обречено на смерть.
Эскимосы, взращенные на тюленьем мясе, знают это, как никто другой.
В шестидесяти ярдах от тюленей охотник остановился. Слепой годовалый поднял голову, прислушался, потянул носом воздух. Но охотник лежал с подветренной стороны, и потому тюлени не могли учуять его, в то время как он своим по-первобытному обостренным обонянием ощущал запах рыбы, исходивший от них. Прошло довольно много времени, прежде чем слепой тюлень опустил голову. Охотник лежал не двигаясь, но усмехался, предвкушая следующий этап этой старой игры. И несколько минут спустя он наступил. Слепой тюлень, который лишь притворился спящим, вскинулся снова. Никакого движения. Успокоенный, он улегся и заснул.
Эскимос знал, что встревожило животных,—скрип полозьев по снегу. Он взял свой гарпун, на костяной ручке которого были вырезаны сцены охоты на тюленей. Затем надел смотанный линь на руку и, оставив сани, начал медленно подкрадываться к тюленям. Вот ои выбросил вперед руку, подтянул колени, распрямил тело. Все это делалось
61
до крайности медленно. Его движения напоминали невероятно замедленные движения пловца.
Странница подняла голову. Оца беспокойно огляделась, и взгляд ее приковал к себе оездыханный меховой ком неподалеку от нее. В воде благодаря особенностям рефракции она могла бы разглядеть на таком расстоянии даже яростно бившуюся жилку на шее человека, лежавшего, уткнув лицо в снег. Но не на суше. Этот странный предмет не двигался. Одетый в тюленьи шкуры, он чрезвычайно походил на тюленя.
Правая рука человека стиснула древко гарпуна. Левая рука, окаменев от напряжения, зажала горсть снега. Суставы пальцев под рукавицами побелели. Он прикусил язык, и рот его наполнила соленая кровь. Но он не отважился проглотить ее, потому что тюлени услышали бы этот звук. Странница улеглась.
Некоторое время спустя человек снова двинулся вперед. Он старался оказаться между тюленями и водой, так, чтобы, когда он встанет, они лежали бы к нему спиной, головой к середине поля. Тюлени в такой ситуации обречены. Слепой годовалый, а за ним и Странница снова подняли головы.
Охотник понял — речь идет о жизни и смерти. Так четко понимают подобные вещи только жители Арктики. Эскимос был еще слишком далеко от цели, чтобы метнуть гарпун или забежать между тюленями и морем. Однако уже и другие тюлени зашевелились, задвигали плечами. Лицо человека было вжато в снег, но его воображение видело то, чего не могли видеть глаза. Положение становилось отчаянным, и он пустил в ход последнюю уловку. Прижав ладони к бокам и изогнув руки, он сгорбил спину и поднял голову и плечи с помощью одних только мускулов — точная копия прислушивающегося тюленя. Удерживаясь в этой позе, подсказанной долгим охотничьим опытом, он сотрясался от смеха. Глядя на тюленей, охотник напряг мускулы своего плоского сурового лица, открыл рот и издал звук, изображающий недовольное мычание молодого тюленя. Этот звук, исторгнутый существом, поразительно похожим на тюленя и одетым в тюлений мех, был точен. Тюлени было уже собрались ползти прочь, но, услышав звук, остановились — и охотник снова издал негромкое мычание. Оно не таило в себе никакой угрозы, подобный звук тюлени слышали в своей жизни тысячи раз. Существо опустило голову и плечи тем волнообразным движением, которое для всякого тюленя означает только
62
одно: причин для тревоги больше нет. И, совсем как человеческие создания, копирующие своих ближних, они улеглись таким же точно образом.
Две минуты спустя меховая фигура бесшумно двинулась вперед.
Охотник приблизился к тюленям на расстояние броска гарпуна. Еще два ярда — и можно было бы врезаться в их гущу и броситься на них с ножом. Но он побежал к воде, чтобы преградить тюленям дорогу к отступлению. Тюлени поползли от него, и тут в воздухе просвистел гарпун и вонзился в шею одного тюленя. Животное в ужасе замычало. На запястье левой руки человека по-прежнему была надета петля линя, правая же его рука занесла нож.
Странница, слепой годовалый и еще дюжина тюленей, извиваясь, поползли в глубь поля, а вслед за ними из последних сил двинулся и раненый тюлень. Остальные же, располагавшиеся ближе к воде, соскользнули в море и исчезли из виду. Тогда охотник, с губами, красными от крови, сочившейся из прикушенного языка, подбежал к тюленям и, вопя и размахивая руками, стал отгонять своих жертв от воды.
Он совершил роковую ошибку. В охотничьем пылу он выскочил на полоску голубоватого молодого льда. Лед выдержал бы охотника — он чувствовал лед инстинктом, как тюлени чувствует воду; к тому же на его торбасах были меховые подошвы. Но произошло то, чего он не мог даже вообразить: перепуганные тюлени развернулись и бросились в контратаку!
Никто не учил этому годовалых, они никогда не видели, чтобы так делали их сородичи, но сами, вслепую, избрали подобную тактику. Все разом они навалились на тонкий голубой лед в самом слабом месте — там, где он смыкался с основным массивом, и под объединенной тяжестью их тел, весивших около полутонны, лед проломился со страшным треском. Охотник завертелся волчком, взмахнул руками п прыгнул, спасая свою жизнь. Но прыжок оказался коротким, и человек исчез в воде. Одновременно с ним прыгнули в морс тюлени. Вместе с ними ушел под воду и загарпуненный тюлень и медленно поплыл вниз, в глубину, вслед за своими товарищами. На взволнованной поверхности моря остались лишь обломки льда.
Эскимос всплыл к поверхности, уцепился за кррмку льдины, ко дед обломился под его руками, и человек ушел под воду. Скова всплыв наверх, ок выбросил руку на дед
tt
и попытался закинуть на него ногу — но тут линь, охватывавший петлей запястье охотника и все еще соединявший его с раненым тюленем, внезапно натянулся. Лед опять обломился, и, медленно буксируемый тюленем, охотник пошел вниз, отчаянно пытаясь высвободить руку из петли. Его одежда намокла и отяжелела. Какое-то время он плыл, увлекая за собой тюленя, а потом тюлень повлек его за собой. Крупные пузыри, вырвавшись изо рта человека, устремились к далекой поверхности и собрались у кромки поля, так и не лопнув по пути.
Странница, не испытывая более страха, описывала вокруг человека круги и спокойно наблюдала за ним. Его руки и ноги бессильно повисли, как у тонущей куклы. Когда линь захлестнулся вокруг тела человека, прижав его руку к бедру, Странница молнией метнулась прочь. Вдруг линь резко рванулся — это умирающий тюлень сделал последнюю попытку избавиться от гарпуна — и туго затянулся на шее человека. К поверхности снова понеслись пузыри. Медленно и причудливо помахивая рукой и ногой, скользил он вниз, вслед за подбитым тюленем.
БОЛЬШОЕ СРАЖЕНИЕ
Молодые тюлени спускались к югу вдоль побережья, догоняя осторожных взрослых, которые покинули ледяные поля, как только маленькая гагарка, увидев охотника, взмыла вверх. Смерть товарища огорчила годовалых не больше, чем огорчило бы падение листа с дерева. Тюлени заметили фиорд,
показавшийся им гостеприимным, и все стадо вошло в него. Фиорд был очень глубок, но близ входа в него находилась подводная отмель. Недалеко от этого подводного холма
тюлени увидели колонию моржей, животных футов десять длиной, невероятно толстых, с встопорщенными усами, но миролюбивых на вид. Одни из них рылись бивнями в иле,
выкапывая двустворчатых моллюсков, другие лежали на льду, подставив спины солнцу, и наблюдали, как тысячи тюленей, разделившись на два потока, проходили мимо них. Один морж открыл пасть и заревел.
64
От входа к вершине фиорд сужался, теснимый утесами. Скалы оглашали пронзительные крики и щебет тысяч птиц. Они усеивали все выступы скал, а в воздухе носилось такое множество пернатых, что казалось, будто бушует снежный буран. Моевки/ глупыши, кайры и гаги вопили, ссорились, дрались, скользили над самой водой или мчались по воздуху, громко хлопая крыльями. Солнечные лучи, падавшие на утесы под необычным углом, согревали воду в устье фиорда и даже в глубоководной его части, вызывая регулярные сезонные миграции моллюсков, что и привлекло сюда тюленей, моржей и птиц. Они превратили эту трещину в бесплодном побережье в шумную метрополию жизни, где царило вавилонское смешение языков — гудение, лай, свист, крики, визги.
Пернатые жители этих мест питаются рыбой; из помета, дождем сыплющегося вниз с птичьих гнездовий, в некоторых щелях и выемках скал образовалась плодородная почва. Температура этой почвы, прогреваемой низким полярным солнцем, выше температуры окружающего воздуха. Во всех таких местах уже лихорадочно цвела арктическая флора. Бутоны цветов, лишенных запаха, раскрывались с какой-то взрывной силой — они не могли ждать, пока сойдет снег, ибо тогда короткого полярного лета не хватило бы для завершения вегетации. Пятна высоких лютиков, изящных колокольчиков, красных и желтых камнеломок, синих горечавок, белых и желтых маков словно сошли сюда, в арктическую пустыню, с полотна художника-футуриста.
Вершина фиорда была блокирована гигантским ледником. Стаявшая с поверхности ледника в начале лета вода обнажила гляциальные отложения на его краях и образовала болотца, где теперь росли морошка и белый мох.
Птицы постоянно охотились возле утесов под прикрытием мыса. Нередко в поисках рыбных косяков они улетали далеко в море и носились там, уставя немигающий взгляд в колышущуюся воду. Возле ледяных полей порхали маленькие снежные овсянки — пуночки, выводя свои одиночные трели, такие нежные на фоне криков, издаваемых этим скопищем драчунов. Короткими ночами, когда солнце лишь самым краешком садилось в воду, в небе полыхало дивное зарево красок — золотых, алых и пурпурных. Облака цвета индиго обрамляла золотая кайма; небо над ними становилось зеленым, потом синим и наконец темнело.
б 4834
65
Однажды, когда Странница и годовалый охотились неподалеку от входа в фиорд, они приблизились к моржовой отмели. Странницу привлеки сюда птицы, которые явно нашли какую-то еду. Она не знала, что любопытство подчас ведет к гибели. Юные тюлени плыли, лениво шевеля ластами, как вдруг Странница увидела тюленя какого-то неизвестного ей вида, почти вдвое крупнее ее самой, который проплывал под береговым обрывом, по, завидев их, повернул обратно к морю. Странница, полная любопытства, последовала за черной спиной гиганта, а за нею — и слепой годовалый. Большой тюлень то и дело оглядывался на них, затем прибавил скорость. Он шел вдоль берега фиорда над глубокой водой, ведя их в скалистую бухту сквозь узкий проход, находившийся против моржовой отмели. Но когда наша пара, следуя за незнакомцем, подошла к нему слишком близко, это ему не понравилось; он с угрозой обернулся, и Странница увидела, как кожа над его носом раздулась, словно капюшон у змеи перед броском *. Оба преследователя метнулись к утесам, а тюлень беззвучно нырнул и уплыл в сторону моря.
Это новое место было чрезвычайно интересно. Странница со своим спутником обследовали темные ниши, вымытые в скале водой, резвились, гоняясь друг за другом, а дородные моржи с удивленным выражением на усатых мордах опускались сквозь прозрачную воду, чтобы поискать на дне моллюсков, или поднимались наверх, к солнцу,— полежать на сверкающих ледяных полях.
Все вокруг дышало первозданным покоем. Но в природе покой не бывает вечным. Ком белого меха, не замеченный играющими тюленями, бесшумно пересек мыс и погрузился в море. Выставив из воды лишь кончик черного носа, медведь поплыл к ледяному полю, дрейфовавшему над моржовой отмелью. Он терпеливо выжидал своего часа. Все моржи находились под водой, кроме одной самки, которая кормила детеныша, прижимая его к себе передним ластом. Она лениво плыла, стоя в воде, а медведь поджидал ее за льдиной, к которой она направлялась. Вскоре моржиха вытолкнула своего детеныша на льдину, помогая себе головой и плечом. Он немного отполз - от края, и мать, оглядев поле и убедившись, что все спокойно, погрузилась в воду.
Медведь вымахнул на лед и убил малыша, укусив его в шею,— тот не успел даже вскрикнуть. Медведь закачал головой, быстро оглядываясь. Должно быть, он давно голодал, потому что был страшно худ; только с отчаяния 66
он мог решиться на такое нападение. Облизав кровь на губах, он с жадностью посмотрел вниз, но не отважился тут же приступить к еде, хотя желудок властно требовал пищи. Медведь зажал моржонка в зубах и, бесшумно скользнув в воду, направился к берегу.
И тут рядом с ним воду разрезала голова моржихи. Морда ее с двухфутовыми бивнями, похожими на обвисшие усы, исказилась в гримасе, и животное издало сдавленный вопль, негромкий, но невероятно свирепый и яростный. Медведь беззвучно огрызнулся, обнажив зубы, сжимавшие мертвого моржонка, и быстро поплыл прочь.
Но этот хриплый, полузадушенный вопль был услышан животными, плававшими глубоко под водой. Тотчас же тут и там из воды выскочили огромные головы. Морды моржей, обычно имеющие комичное выражение, внезапно приобрели грозный вид; вспенив воду, они кинулись вдогонку за медведем. Старый самец весом с добрую тонну бросился ему наперерез, и, наполовину поднявшись из воды, выставил вперед бивни, подобные саблям. Медведь нырнул, все еще упорно продолжая держать моржонка. Но, увернувшись от этого смертельного удара, он тут же напоролся на бивни другого моржа — тот напал из-под воды. Вода вокруг покраснела. Маленькие медвежьи глазки вспыхнули злобой, и он устремился к поверхности. Едва он показался над водой, свирепо оглядываясь вокруг, моржи взяли его в кольцо, а один из них нырнул и боднул его в бок. Медведь дико взревел от боли — морж способен пробить головой лед толщиной в четыре дюйма. Разжав челюсти, медведь выпустил мертвого детеныша и, молниеносно взметнувшись в прыжке над поверхностью, бросился на старого самца, который первым преградил ему путь. Вода яростно забурлила, раздался пронзительный вопль, и самец завертелся на месте, судорожно подергивая передними ластами, парализованными укусом медвежьих зубов. Медведь победно оскалился, но в ту же секунду мать убитого детеныша ударом бивня разворотила ему шею. Громадная голова медведя поникла, зубы судорожно клацнули, и тут другой морж, поднявшись из-под воды, пропорол ему брюхо.
Те, кто нападает на безобидных гигантов — моржей, делают это себе на погибель. Этот белый медведь никогда больше не будет голодать: он пошел ко дну. На поверхность выскочило несколько пузырей, и вскоре вода успо коилась. Недалеко от того места, где ушел под воду медведь, лежал умирающий самец, мучительно кашляя. Оси-
ротевшая мать, подхватив своего мертвого детеныша, посмотрела на него в явном замешательстве, потом предоставила его волнам.	х
Странница и ее товарищ в ужасе ушли под воду, едва только началось сражение. Битва титанов происходила возле выхода из бухты, и они оказались в ловушке: позади были высокие утесы, а впереди — мычание и рев, неистовый водоворот и невообразимый страх.
Прошло довольно много времени, прежде чем годовалый осторожно двинулся к выходу. И медведь, и моржи исчезли. Казалось, все живое покинуло бухту. Тюлени крадучись выскользнули из нее и бесшумно устремились вверх по фиорду. Никто их не преследовал, и это не было бегством — все страхи уже через мгновение испарились, и на пути к своим сородичам они как ни в чем не бывало играли в нишах скал.
Пока тюленье стадо оставалось в фиорде, ему не досаждали никакие враги. Арктическое лето в этом укромном уголке вошло в полную силу. Незаходящее солнце грело так сильно, что с болотец по краям ледника начали прилетать комары. Среди цветов жужжали пчелы, а однажды на скалу выпорхнула изящная коричневая бабочка и с прелестным простодушием захлопала крылышками.
Иногда в фиорд заходили плавучие льды, которые постоянно приносило с собой течение, идущее с севера вдоль берегов Гренландии. Время от времени налетал дождь, и тогда тюлени затевали экстравагантные игры. Они длинными прыжками выскакивали из воды, как будто подставляя себя дождю, становились в воде торчком и открывали пасти.
Тюлени сильно похудели и стали еще ленивее, чем прежде. Собираясь большими группами у входа в фиорд, они вылезали на плавучие льдины и грелись на солнце, наслаждаясь летней праздностью и переваривая пищу, добытую во время охоты. Остальное же время проводили под водой, ныряя за рыбой через каждые десять — пятнадцать минут.
Когда игра заводила тюленей далеко в глубь фиорда, они видели над собой ледяную стену, освещенную лучами летнего солнца. Сравнительно теплая вода, непрестанно омывавшая снизу подножие ледника, постепенно съедала ег0 — и теперь над водой нависал гигантский ледяной козырек. Тюлени особенно любили играть под этим козырьком. Выстроившись в ряд, они мчались вперед, выскакивали из воды, неслись навстречу другому ряду тюленей,
68
все так же держа строй, ныряли, прыгали, кувыркались. В определенные часы дня солнечные лучи высвечивали часть ледяной стены и, отражаясь от нее, пронизывали воду восхитительным зеленым светом, приводившим пловцов в подлинный экстаз.
Однажды с ясного неба пошел дождь. Встала сияющая радуга и, осветив уголок ледяной стены, бросила на малахитовую воду фиорда красные и желтые, оранжевые и фиолетовые блики. С громким плеском тюлени прыгали в этом буйстве красок, пока не кончился дождь. Когда это чудо исчезло, их энергия иссякла, и вскоре в заводи, бледно-зеленая поверхность которой пестрела коричневыми пятнами тюленьих голов, наступила тишина. И тут сверху внезапно раздался грозный звук: по стене льда, нависшей над головами тюленей, прошла дрожь. Эту дрожь можно было ощутить даже в воде, вдали от ледника.
РОЖДЕНИЕ АЙСБЕРГА
После этого предупреждающего звука на миг все стихло, а затем раздался оглушительный взрыв. Огромный участок фронта ледника начал сползать вниз с высоты около сотни футов и с грохотом обрушился в море.
Когда айсберг скрылся под водой, ввысь взметнулись десятки чудо
вищных фонтанов. Из бурлящих глубин донесся страшный скрежет, потом в воздух на высоту нескольких сот футов выстрелили тучи брызг, тут же водопадом обрушившихся
вниз.
Оторвавшийся айсберг убил на месте нескольких тюленей. Остальных, и среди них Странницу, расшвыряло по заводи. Некоторых тюленей волна подкинула высоко вверх и разбила о скалистые утесы. Страннице повезло: ее отбросило по направлению к выходу из фиорда; она едва не задохнулась в водовороте, но все же осталась невредимой.
Спустя некоторое время айсберг вновь появился над водой. Возвратившись из кипящего ада глубин, он возвы-
69
силен над поверхностью на добрых шестьдесят футов. Со склонов его, изо всех его полосой и трещин извергались потоки воды. Он тяжело раскачивался с боку на бок, как будто раздумывая, в какую сторону упасть. Ближайшие к нему тюлени нырнули и стремительно помчались прочь, спасаясь от новой атаки чудовища. Раздался страшный треск — это внутри айсберга разрушилось несколько пещер,— и ледяная гора тяжело опрокинулась. Какое-то время она неистово раскачивалась и наконец остановилась посреди кипящей поверхности заводи. Нескольких умирающих и мертвых тюленей прибило к ее берегам.
Эта огромная ледяная гора, весом в сотню тысяч тонн, оторвалась от ледника под действием летнего солнца и давления напиравшего на нее льда. Потоки воды все еще стекали с нее, стоял несмолкающий треск — то высвобождался заключенный внутри айсберга воздух и разрушался лед во внутренних полостях и трещинах, образовавшихся на его поверхности при падении в море.
Тюлени нырнули в воду, подальше от айсберга. Потеплевшее было море стало холодным. Вершина ледяной горы вспыхивала в лучах солнца, словно маячный огонь. Внезапно темное ее подножие ударилось о берег фиорда, точно линкор, идущий на таран, и дало трещину. Закружившись от удара, гора застонала и загудела, и море с ревом ворвалось в ее пещеры.
Тюлени уже покинули заводь, которая так долго служила им площадкой для игр. Построившись компактными миграционными шеренгами, они быстро пустились вниз по фиорду и вышли в открытое море. Те, кто остался лежать на дне этой трещины в суровом берегу, были забыты. Никого не заботило и то, что будет с ранеными тюленями, которые еле плелись далеко позади.
Стадо помчалось в юго-западном направлении, вместе с течением, которое несло с собой бесчисленные ледяные поля. Иногда одинокая белая чайка проплывала над ними в бледной голубизне неба или недвижно парила вдалеке, издавая протяжные, меланхолические крики, похожие па звук флейты.
Однажды тюлени увидели, как из воды выпрыгнул кит. Он старался стряхнуть с себя паразитов, облепивших его тело; фонтан брызг, поднятый им, можно было бы увидеть с грот-мачты судна, находившегося в десяти милях.
Немного погодя тюлени снова увидели кита, только теперь он дремал, лежа на воде. Со старым левиафаном явно творилось что-то неладное. Весь он был какой-то
70
вялый и обмякший, и его маленькие глубоко сидящие налитые кровью глазки смотрели с такой злобой, что тюлени сделали большой крюк, обходя его.
В тот момент, когда они поворачивали в сторону, чайка, скользившая над самой водой, легко опустилась на дугообразную спину кита. Кит в испуге взмахнул своим горизонтальным хвостом и ушел в воду. Тюлени видели, как он погружался в глубину, словно огромный тонущий корабль. Потом он исчез из виду. Чайка взмыла вверх и повисла в воздухе, высматривая рыбу в волнующейся воде.
Некоторое время спустя, когда тюлени играли возле плавучего ледяного поля, что-то стремительно вырвалось из воды, разведя тяжелые волны, покрытые белой пеной. Это был тот самый старый кит; в его открытую пещероподобную пасть вливалась вода вместе со всем находившимся в ней планктоном. Вода тут же излилась обратно, но планктон осел на восьмифутовых пластинах в пасти чудовища. Кит проглотил его, прибавив еще две тонны к той пище, что уже была у него в чреве *, и снова улегся на воду. Похоже было, что левиафан отравился: он беспомощно лежал среди моря, кишевшего пищей, но есть уже не мог. Планктон омывал его гороподобные бока, бесконечно малый в сравнении с этой умирающей тушей — но живой.
Внезапно кит снова отчаянно вскинулся, глубоко нырнул и поплыл прочь от тюленей, двигаясь с таким трудом, будто был смертельно ранен. >
Странница плавала глубоко под водой в нескольких милях от побережья, выискивая пищу. Вдруг сбоку от нее что-то замерцало, и она стрелой помчалась туда. Мерцающий предмет петлял из стороны в сторону, бросался то вверх, то вниз, но она неотступно следовала за ним. Была какая-то жестокая красота в этом балетном дуэте, разыгравшемся в зеленых глубинах. Тюлень и рыба совершали прихотливые зигзаги, и казалось, будто они не спешили сократить разделявшую их дистанцию. Затем изящным броском Странница метнулась вбок и схватила рыбу. Лениво перевернувшись на спину и придерживая судорожно дергающуюся добычу передними ластами, она принялась за еду.
Тут Странница заметила впереди огромную тень. Будь она постарше, она развернулась бы и как можно быстрее уплыла прочь. Неизвестные тени, встречающиеся в глубине моря, иногда имеют зубы — которые способны сокрушить
71
кости,— роговые клювы или тридцатифутовые щупальца, которые обвивают тело жертвы, Словно стальными канатами. Но Страннице суждено было жить — и рано, или поздно умереть — в соответствии со своими ограниченными возможностями. И хотя тень насторожила ее, Странница поплыла вперед, изготовив веерообразные задние ласты для удара, чтобы в случае опасности быстро набрать скорость и уплыть прочь.
На вершине подводного холма, недалеко от гористого побережья, лежало тело мертвого кита, слабо колеблемое волнами, отчего казалось, что он живой. Кит уже пролежал здесь некоторое время и местами был объеден. Вокруг него толклись тучи крабов, рыб и других созданий. Одни внедрялись в отвратительную мертвую плоть и покидали ее с «набитыми ртами». Другие обосновались на теле мертвеца, прикрепившись к нему присосками, клешнями или отростками. Глаза, губы и язык уже исчезли, кожа была обкусана и обгрызена. И среди этого пира кровожадно сновали убийцы, привлеченные сборищем трупоедов.
Странница поднялась к гигантской спине кита, держась на расстоянии от толпы мусорщиков. То, что она увидела, напугало ее, но, хотя Странница и опасалась приближаться к ним, она не склонна была уходить отсюда. Когда она медленно плыла вверх вдоль склона холма, впереди показались три пятнадцатифутовые тени, копошившиеся в мутном облаке объедков. Это были акулы, настолько объевшиеся, что двигались уже через силу. Но, побуждаемые инстинктом убийства, они повернулись и медленно поплыли навстречу Страннице. Она кинулась прочь, повинуясь инстинкту, впервые пробужденному той акулой, которая царапнула ей плечо, когда она была еще детенышем.
На этот раз никто ее не преследовал. Кровожадная троица тяжело качнулась и, в изнеможении развернувшись, снова вонзила свои чудовищные зубы в бок мертвого кита. А позади акул копошилась, толклась и качалась туча мародеров.
КАЯКИ
Однажды летним днем стадо гчП	нашло укромную бухту со множе-
уЧ	\	ством ровных и удобных	льдин,
\\	\	на которых хорошо	было	греться
Д	\ на солнце. Большинство тюленей
\	) I	выбралось из воды,	чтобы	отдох-
Х^	ДО	нуть, поскрестись	и подремать,
однако годовалым это малоинтересное занятие было не по нраву. Они принялись играть в воде, но слишком уж расшумелись. Взрослые беспокойно зашевелились и, свесив усы, неодобрительно смотрели на них сонными глазами—так старая собака хмуро глядит на расшалившегося щенка.
Это не произвело на Странницу и ее друзей никакого впечатления. Сначала они решили посмотреть, нет ли здесь морского окуня, который уже давно им не попадался. Но даже самые быстрые броски и самые крутые нырки оказались безуспешными — рыбы не было. Тогда они стали носиться наперегонки, выскакивая из воды перед самым носом у дремавших взрослых, чем приводили их в раздражение. Потом годовалые разделились на небольшие группы и отправились на разведку.
Как обычно, Странница и слепой годовалый держались вместе. Как обычно, они были еще более безрассудны, чем большинство их сверстников. Слепой годовалый не мог видеть свою подругу, но, казалось, каким-то шестым чувством ощущал приятное соседство Странницы. Она то и дело смотрела, рядом ли он, и он тоже поворачивал к ней свою покрытую шрамами невидящую морду, на* которой было написано дружелюбие. Они шумно носились вокруг мыса, когда Странница вдруг увидела в море каких-то странных незнакомцев.
Семенная группа похожих на китов созданий играла в воде. Она состояла из дюжины взрослых, раза в три крупнее тюленей, и подростков. Это были нарвалы. Взрослые имели серо-белый покров, пятнистый, словно у леопардов. У старых самцов был один-единственный зуб, переход дивший в закрученный спиралью костяной бивень. С расстояния в четверть мили Странница наблюдала, как три старых морских единорога занимались чем-то вроде фехтования. Сначала они кружили друг за другом, подняв свои рога, словно в приветственном салюте. Затем,
73
с клацаньем скрестив их, принялись наносить мощные удары и парировать ответные выпады.
Пока это явно была игра. ОдйЬм лишь прикосновением тяжеловесного бивня нарвалы могли бы выколоть глаз или пропороть жесткую шкуру противника. Каждый раз сокрушительный удар казался неизбежным, однако в каком-то дюйме от соперника нарвал отворачивал рог. Остальные самцы были неподалеку и критически наблюдали за ними. Тем временем их жены и дети лениво поглядывали на сражающихся пли ныряли под воду по каким-то своим делам. Когда их короткие округлые головы неожиданно выскакивали из воды, на мордах у них было написано удивление — как могут их защитники так долго заниматься этим спортом, столь не вяжущимся с их солидной внешностью.
Странница и нарвалы одновременно увидели вдалеке каких-то незнакомых стройных морских зверей. На пришельцах были тюленьи шкуры, пропитанные тюленьим жиром, что делало их водонепроницаемыми. Их остовы из тюленьих костей скользили по воде легко и быстро. В три раза длиннее тюленя, но чрезвычайно узкие, они двигались без единого всплеска, не оставляя на воде даже ряби.
Это были эскимосские охотничьи каяки.
Осадка этих стремительных лодок была чуть более ладони человека. Узкие, как лезвие ножа, они были целиком, кроме люка, обтянуты непромокаемыми тюленьими шкурами. На носу каждого из них был укреплен белый щит, за которым прятался человек. Охотники гребли одним веслом, бесшумно опуская его в воду то с левого, то с правого борта каяка. Эскимосы с их короткими, словно у карликов, ногами, как будто самой природой предназначенные для этих мелкосидящих лодок, удерживали их в равновесии, как удерживает свою машину велосипедист.
Палубы каяков находились вровень с водой. Края люка в каждой лодке были точно пригнаны к ногам гребца. Непромокаемый капюшон, переходивший далее в фартук, так туго обтягивал лоб, щеки и подбородок, что врезался в мягкую плоть, зато был абсолютно водонепроницаем; так же герметично были обтянуты и края люка.
В охотничьем азарте, при сильном волнении или от мстительного удара моря неустойчивый каяк иногда переворачивается и заключенный в нем охотник оказывается в воде вниз головой. Но ни одна капля воды не может проникнуть ни в лодку, ни под одежду. Все, что грозит охотнику,—это намочить незащищенную часть лица. Уда
74
ром весла он снова выпрямляет себя и свою скорлупку.
В этой части Гренландии, где можно выжить, только постоянно занимаясь охотой, каждый четвертый эскимос гибнет на охоте. Вся их жизнь зависит от того, добудут они себе пищу или нет. И потому эти люди, сидя в своих мягко скользящих каяках, были напряжены, как скрадывающие добычу звери.
Нарвалы заметили их, и в секунду поверхность моря опустела, лишь тяжело плеснула вода там, где их чудовищные тела ушли вниз. Так же быстро покинули свои дальние наблюдательные посты и тюлени. Слепой годовалый инстинктивно отреагировал на предостерегающий звук, который издала Странница, и нырнул вслед за ней. Только погрузившись в воду, они почувствовали себя в безопасности. Через несколько минут Странница высунула голову из воды и кинула окрест быстрый взгляд.
Картина изменилась. Все то время, пока животные были под водой, эскимосы гнали свои легкие, словно лист, лодки длинными, мощными гребками, все быстрее и быстрее перебрасывая весло с одного борта на другой. Каяки неслись с задранными носами, кормой почти уйдя под воду. Но теперь, миновав то место, где играли нарвалы, они застыли в неподвижности. В ожидании.
Держась поодаль и, очевидно, никем не замеченная, потому что ни один человек не поворачивал головы, Странница наблюдала за пришельцами. Было что-то угрожающее в том, как быстро они появились здесь. Странница застыла на месте, тихонько стоя в воде. Потом позади нее на поверхности появилась голова слепого годовалого. Длинные тяжелые волны зыби катились под жаркими лучами солнца. Спокойно пролетела мимо полярная крачка. Потом сквозь сияющую бесконечность пронесся длиннохвостый поморник и тоже скрылся из глаз. Ни один человек, ни одна лодка не сдвинулись с места. Словно сплавные бревна, они то взлетали вверх, то опускались вниз на длинных волнах зыби.
Неожиданно вода словно взорвалась. Поверхность разрезала огромная, пятнистая, как у леопарда, спина и исчезла. Нарвалы — млекопитающие. Они должны под* ни меться за воздухом.
«Крайдуверре!» — как вздох, пронесся над морем шепот охотника, ближайшего к нарвалу. Двумя глубокими гребками он послал свою лодку туда, где скрылся нарвал, и остановился, удерживая ее в равновесии. Его гарпун с наконечником, к которому был прикреплен аккуратно
75
Смотанный в бухту сорокафутовый линь, лежал в углубле-нии на палубе лодки. Когда этот человек был на воде, он не упускал случая поупражняться и каждые несколько минут метал свой гарпун или легкое, словно птица, копье, в любой плавающий предмет. Плохому гарпунеру здесь не выжить.
Охотники снова застыли; казалось, будто они нарисованы на фоне моря и льда. Положив весла на воду, они неуловимыми движениями рук удерживали в равновесии свои неустойчивые кожаные лодки. Время шло. Два тюленя сонно лежали на воде, лениво шевеля ластами, чтобы оставаться на плаву.
Внезапно на поверхности показались еще две огромные спины и мгновенно скрылись в воде. Оба кита были на расстоянии, недоступном броску гарпуна, но охотники кинулись туда с быстротой молнии. Затем остановились как вкопанные.
Спина поменьше всплыла точно перед одним из каяков. Рука человека метнула гарпун, и он вонзился в ускользающую плоть. Бородка наконечника осталась в теле кита, а древко поплыло прочь. Эскимос быстро прикрепил к линю, соединенному с зазубренной бородкой, надутый поплавок из тюленьей кожи и выбросил его за борт, а затем так бешено рванулся вперед, что вода за лодкой закрутилась в водовороте. Линь туго натянулся, поплавок ушел под воду и исчез.
Радуясь, что напряженному часовому молчанию пришел конец, охотники с неистовыми пронзительными воплями погнали свои лодки туда, где был брошен гарпун. Там они остановились в ожидании, с гарпунами наизготовку. Минут через пять поплавок выскочил наверх. Лодки кинулись к нему. Спустя еще минуту позади поплавка всплыл и нарвал. В то же мгновение в него вонзилось еще несколько гарпунов, и он вновь исчез в воде, утащив с собой поплавки. Но раненому зверю было не под силу удержать под водой эти наполненные воздухом шкуры, и почти тотчас же он снова всплыл наверх.
На этот раз в него воткнулось еще больше гарпунов. Нарвал бился в кроваво-красной воде, пытаясь разбросать своих мучителей. Но вскоре ослаб и затих. С криками, с песнями люди в каяках сгрудились вокруг тела кита с огромным плоским хвостом и поникшим костяным рогом.
Два охотника, которые первыми загарпунили кита, подошли к нему вплотную. Весла положили поперек лодок,
76
чтобы придать им устойчивость, и тогда один из охотников перегнулся через борт и, вонзив в тушу нож, сделал надрез на спине мертвого животного, отделяя кожу от слоя жира. Осторожно нагнувшись вниз, он прижался ртом к отверстию и стал надувать шкуру. А тем временем его друзья кричали, пели и смеялись от радости. Наконец напарник протянул ему шнурок, и он накрепко перетянул отверстие. Если бы он не сделал этого, драгоценная туша затонула бы через несколько минут. Теперь же, надутую воздухом и поддерживаемую вдобавок поплавками, ее можно было отбуксировать между ледяными полями к берегу, находившемуся в нескольких милях отсюда,— если, конечно, не поднимется шторм. А если стихии и разбушуются, эти плосколицые охотники будут сражаться с ними так же ловко, как сражались с нарвалами. Каждый из охотников готов был рискнуть жизнью, лишь бы доставить к берегу это чудовище и получить бесценное мясо, шкуру, жир, кости, сухожилия.
Флотилия каяков, подпрыгивающих на волнах, развернулась и понеслась по морю, чтобы взять на буксир мертвого нарвала. Гребцы возбужденно размахивали гарпунами. Одни смеялись, другие громко пели традиционные охотничьи песни. Целый час эти говорливые люди молчали и теперь наконец отводили душу. Как утверждают этнологи, эскимосы — самый ^счастливый и здоровый народ на Земле: за месяц они смеются больше, чем их цивилизованные братья за целый год. Хотя эскимосы в охоте так же безжалостны, как звери, охота и вообще жизнь для них игра. Большинство из них ни за что на свете не согласились бы покинуть свою родину; если же это случается — они неистово рвутся обратно. Они весело смеются над белыми торговцами, называющими себя цивилизованными людьми,— ну не смешно ли, что те так волнуются из-за сущих пустяков?
Эскимосы не знают нашего ужаса перед войнами и нищетой. Не имея никаких законов, которые можно было бы нарушать, они не имеют и комплекса вины; для них существуют только два наказания — публичное порицание и смерть. Никто не может быть наказан, пока вин5 не будет признана абсолютно всеми, пусть даже это произойдет после нескольких лет дискуссий. Частной собственностью у эскимосов считаются лишь те вещи, которые сделаны собственным трудом. Все остальное — общее, поэтому соперничать из-за имущества просто нет смысла.
77
Если бы кто-либо из охотников общины затеял ссору из-за своей охотничьей доли, на негк посмотрели бы как на сумасшедшего. Первый гарпунер, поскольку от его удачливости выгадывают все, может претендовать на лучшую порцию мяса и костей. Остальное разделывается и делится поровну. Когда мясо уже варится в котлах, хозяйки, по обычаю, стоя у входа в хижину, зазывают к себе всех, кто может их услышать. Сухожилия, кости, жир и внутренности также подлежат разделу. Шкуру решением общины отдают тому, кто нуждается в ней больше всех. Разделочные работы, изготовление общественных орудий труда и охоты, приготовление пищи и уборка — все эти обязанности также распределяются между членами общины. Самый достойный человек, который пользуется в общине наибольшим влиянием — хотя ни один ее член не обладает какой-либо реальной властью над другими,— имеет больше всего добровольных приверженцев, то есть, по понятиям эскимосов, «друзей». И в их число обычно входит несколько слепых или беспомощных людей, которые нуждаются в поддержке. Быть главой такой группы может только тот, кто зарекомендовал себя хорошим охотником и мудрым и находчивым человеком,— как говорят эскимосы, «тот, кто умеет помочь лучше всех». Для этих людей естественно, как дыхание, доверить распределение работ и руководство ими тому, кто умеет помочь лучше всех.
Гарпунер, поразивший нарвала, был именно таким человеком. Широченная улыбка сияла на его лице, словно солнце, когда он изящно вел свой каяк впереди отряда эскимосов, спешивших с буксирными концами наготове к надутой воздухом туше кита. Этот человек был не только охотник — он был еще и поэт. Как и многие эскимосы, он умел выражать свои мысли несравненно богаче, чем большинство цивилизованных людей: его словарь превышал десять тысяч слов. Эскимосский язык словно создан для поэтов: каждое слово их замечательного словаря имеет сотни различных флексий, и каждая флексия имеет свое, совершенно определенное и точное значение. Этот охотник не умел писать, он слагал поэмы-песни на традиционные эскимосские мотивы. Он уже представлял себе, как . сидит в своей хижине и маленьким каменным инструментом вырезает рисунки на огромном закрученном спиралью роге, который он добыл. Его толстые губы вторили мыслям. Голодный, измученный, он
78
улыбался, словно довольный ребенок. Жизнь есть нечто большее, чем пища, и охотник знал это.
Когда флотилия уже выстроилась, один из охотников, направляя лодку быстрыми, мощными ударами весла, стал пробираться между каяками к своему другу. Он бросил ему несколько слов, устремив веселый взгляд черных, как ягода терновника, глаз, туда, где еще виднелись две тюленьих головы. Только абсолютно здоровые глаза, привычные к расстояниям, могут видеть так далеко. Он внимательно наблюдал за тюленями с самого полудня. Его сосед выдохнул только одно слово, и над зыбью от лодки к лодке побежал шепот. Полдюжины каяков отделились от флотилии и быстро, словно волчки, развернулись. Охотники пригнулись за белыми щитами и бесшумно заскользили на своих стремительных лодках, выстроившись в один длинный ряд, с охотником, который увидел добычу, посредине. Похожие издали на безобидные бревна, они поплыли вперед, к своим новым жертвам.
Странница, заметив приближающиеся лодки, поначалу проявила к ним лишь ленивый интерес. Слепой годовалый услышал осторожные шлепки весел задолго до того, как они стали доступны слуху его подруги. Но ни он, ни она нисколько не встревожились.
Белые щиты медленно скользили по морю, но на взгляд Странницы они ничем не отличались от обломков льда, усеивавших Море. * Иногда зыбь закрывала каяки. В такие минуты охотники гребли изо всех сил, и их легкие лодки едва не взлетали в воздух; но когда волна опускалась, охотники опять застывали на месте, лишь потихоньку подгребая веслом. Тюлени не умеют точно определять расстояние, когда находятся на поверхности. Хотя Странница и почувствовала какую-то томительную тревогу, она всего лишь быстро огляделась вокруг — и успокоилась.
Ближайший охотник подошел к тюленям почти на сорок ярдов. Его рука уже сжала древко гарпуна, но тут слепой годовалый услышал дыханье человека и беззвучно исчез под водой. Странница тотчас же последовала за ним. В каяках не произнесли ни слова. Главный охотник показал рукой в нескольких направлениях, и лодки’ заскользили каждая в свою сторону. Для эскимосов лодка не есть нечто неодушевленное. Каждый каяк, каждый камень, каждый обломок льда имеют душу, которой можно повелевать, если знаешь верное магическое слово. На протяжении всей своей жизни эскимосские охотники ищут такие слова и отрабатывают звуки и жесты команд.
79
Пять минут никто из них не двигался. Быть может, главный охотник пытался вступить а общение с духом моря, который прятал от него добычу,— и, быть может, вообразив, что услышал ответ на свои мысли, он снова сделал повелительный жест. Два каяка скользнули на новые места.
В зеленую толщу вод, куда погрузились Странница и ее товарищ, не проникали звуки, не доходила дрожь воды, которые предупредили бы их об опасности, и вскоре оба тюленя всплыли на поверхность. Краешком глаза Странница увидела движение руки охотника и мгновенно нырнула. Но слепого годовалого зрение не могло выручить. Он почувствовал смертельный удар в спину и камнем пошел вниз, наполовину парализованный. Один бок у него отнялся и движения замедлились, как будто окружавшая его вода внезапно сгустилась. Пытаясь сбросить с себя это оцепенение, он судорожно дернулся и медленно поплыл на боку параллельно поверхности.
Охотник бросил гарпун так стремительно и под таким крутым углом, что линь, прикрепленный к зазубренной бородке, обмотался вокруг белого щита каяка. Когда пронзенная гарпуном жертва метнулась под лодку, линь внезапно туго натянулся, от толчка узкий каяк опрокинулся вверх дном и весло выпало из рук охотника. Оставаясь в люке лодки, с головы до ног укрытый кожаным фартуком, края которого были закреплены на палубе, охотник очутился в ледяной воде.
ИЗ ГЛУБИН
Если бы охотнику удалось удержать весло, одним сильным гребком он вернул бы лодку в нормальное положение. Но весло уплыло. Он ударил по воде коротким древком своего гарпуна, которое оставалось у него в руках. Каяк наполовину поднялся из воды, но затем вновь опрокинул-
ся. Через секунду охотник повторил свою попытку, отча-
янно раскачав лодку, однако она упрямо отказывалась
выровняться.
80
Но этот человек был одним из немногих, у кого на такой случай есть про запас хитрая уловка. Бросив гарпун, он принялся грести руками в воде, как собака роет землю у входа в нору кролика. С поразительной ловкостью он приподнялся над водой и постепенно добился того, чего вряд ли добился бы кто-нибудь другой. Каяк на две трети поднялся из воды, охотник, казалось, схватился за воздух и выровнял лодку. Долго сдерживаемый воздух с сильным свистом вырвался из его груди. Два других охотника уже подоспели к товарищу, готовые прийти ему на помощь, если бы он не сумел выбраться из воды сам.
Слепой годовалый, отчаянно борясь за свою жизнь, утащил под воду поплавок. Теперь и поплавок, и тюлень всплыли к поверхности. Позвоночник годовалого был пронзен наконечником гарпуна, и мускулы его сковал паралич, приглушив все реакции; он лежал на воде почти без сознания. Слепой тюлень не мог видеть, что люди окружили его, а неправдоподобно чуткий слух почти совсем отказал ему. Он чувствовал лишь одно — долгие и утешительные прикосновения дружелюбного моря к его боку. Потом до его слуха слабо донесся какой-то звук, столь же безобидный, как пение ветра. Звук этот исходил от эскимоса, остановившегося на мгновение с занесенным гарпуном, чтобы ласково и дружески попросить дух тюленя не сердиться на него за то, что он собирался сделать. Если бы дело обернулось по-другому и охотник захлебнулся бы под каяком, опрокинувшимся от толчка, он винил бы тюленя не больше, чем соленую воду, погубившую его.
Быть может, эта первобытная погребальная песнь задела в теле умирающего животного какой-то чувствительный нерв. Тюлень повернулся незащищенным брюхом кверху, как делают уставшие животные, выбирая более удобное положение для сна. Среди охотников пронесся одобрительный шепот. Рука человека, занесшая над ним гарпун, опустилась, и перед слепыми глазами тюленя вспыхнула искра света. Затем его мертвое тело упокоилось на родной груди моря, где он появился на свет и вырос.
Эскимосы улыбнулись друг другу радостно и спокойно То, что тюлень сам подставил себя удару, было хорошим знаком. Подтягивая шелковистое тело тюленя к корме каяка его убийцы, они тихонько запели. Один из их собратьев умер, чтобы они могли жить, и они ценили эту жертву более, нежели многие христиане — жертву на кресте. Удерживая в равновесии свои каяки легкими греб
6 4834
81
ками и продолжая петь, охотники повернули к силуэтам, черневшим на фоне арктического неве, и вскоре исчезли.
Странница, спасаясь от эскимосской флотилии, нырнула в воду, извиваясь всем телом, и погружалась до тех пор, пока не потускнел свет в зеленой воде. Несколько раз она оглядывалась вокруг, ища слепого годовалого, а затем продолжала плыть дальше. Она не поднималась на поверхность, пока не пришел предел ее терпению. Когда же она всплыла, кругом было пусто и спокойно. Ледяные поля раскачивались вверх и вниз на волнах зыби, море тихо плескалось об их бока, шелестел ветер. Слепого годовалого здесь не было, а Странница хотела играть. Она нырнула опять, чтобы поискать его под водой. Потом вспомнила о нарвалах и принялась высматривать их, но и они исчезли. Наконец, почувствовав себя как-то неуютно, что свойственно стадным животным, когда они слишком долго остаются одни, Странница поспешила назад, в ту дальнюю бухту, где остановилось на отдых тюленье стадо.
Тюлени еще были там. Теперь спали даже годовалые. То на одном, то на другом поле животные поднимали головы и осматривались по сторонам. Ближайший к Страннице тюлень обратил на нее взгляд, внезапно ставший внимательным и тревожным, но потом снова опустил голову. Она выбралась на лед позади него — на тюленьих лежбищах, как бы они ни были переполнены, всегда остается место для одного тюленя. Несколько раз Странница оглядывалась вокруг, ища своего пропавшего партнера по играм. Но вскоре дремота, навеянная видом спящих, окутала дымкой все ее тревоги, и, положив голову на снег, она уснула.
Час спустя тюлени двинулись в путь, как будто подчиняясь некоей безмолвной команде. Еще мгновение назад они лежали рядами, словно жертвы массовой резни,— и вот уже вода забурлила от их тел и ледяные поля опустели. Тысячи тел скользнули в воду, издав дружный всплеск. Король Тюленей шел впереди, а за ним тянулось необозримое море тюленьих голов, так похожих на собачьи. Тюлени не спешили. Завидев привлекательное место, останавливались. Временами же неслись по серому, вздыбленному ветром морю так быстро, как будто даже предельная скорость, которую они могли развить, была слишком вялым ответом той силе, что гнала их вперед. Иногда они проходили мимо гораздо более крупных серых тюленей. Сходство их с гренландскими тюленями было не больше, чем сходство между различными видами птиц, и все же Стран
82
ница узнала бы своих серых собратьев, даже если бы встретила их на другой стороне земного шара.
Наконец, после долгих дней морского путешествия, стадо устремилось в бухту, кишевшую морскими птицами. Глупыши, поморники, чайки-моевки, чистики и кайры парили над тюленями, сердито глядя на этих пиратов, вторгшихся в их рыболовные угодья.
В этот день Странница показала одному юному тюленю новую игру. Тучи глупышей сопровождали лодку, в которой два человека выгребали на другую сторону бухты. На буксире у лодки плыла доска с нарисованной на ней сельдью. Тюлени видели, как птицы, нырявшие одна за другой, чтобы клюнуть доску, ломали о нее шеи и их тут же втаскивали в лодку. Лодка ушла, и тюлени, лениво плавая на поверхности, стали смотреть, как эти большие птицы пикируют со сложенными крыльями в воду и хватают проплывающих там рыб.
Один глупыш с набитым рыбой клювом качался на волнах, похожий на маленькую белую лодку. Странница нырнула, потом всплыла позади птицы и укусила ее, играя,— хотя, будь она голодна, она могла бы схватить птицу, утащить ее под воду, утопить и съесть. Ее товарищу эта забава пришлась по нраву, он тоже укусил глупыша, и отяжелевшая от обжорства и ужаса птица судорожно взмахнула крыльям» и, бросив на тюленей рассерженный взгляд красных глаз, с трудом поднялась в небо.
...К этому времени отношение ян-майенского стада гренландских тюленей к Страннице неуловимо изменилось. Она чувствовала себя одинокой, от этого часто бывала раздражительной и иногда бесцеремонно толкалась среди тюленей постарше, ища себе партнера для игр. Тюлени обычно держатся возрастными группами, и такие вторжения каждый раз навлекали на Странницу сердитые взгляды и укусы. То, что она не входила ни в какую группу, еще усиливало неприязнь к ней. Гонения снова пробудили в Страннице страх перед сородичами, он передался им и вызвал подозрительность. Для нее наступил трудный переходный возраст — между детством с его несерьезными проказами, на которые можно не обращать внимания, и начальной порой взрослой стадии, в которой животное может быть буйным и агрессивным. Племенной инстинкт заставлял тюленей постарше держать юных выскочек на расстоянии.
На смену прекрасной погоде пришел внезапный ливень, окутавший все вокруг непроницаемой завесой. Тюлени
83
играли в волнах, изрытых ямками от капель дождя, но Странница, отлученная от остальных,^развлекалась в одиночестве. Дождь перестал, и какое-то время стоял штиль. Затем налетел шторм: ветер достиг шестидесяти миль в час и высоко взбросил волны на берег. Под давлением миллионов тонн воды в морском дне образовалась трещина, и посреди бела дня под разорванными облаками океан внезапно конвульсивно содрогнулся, как будто мир раскололся пополам.
К счастью для тюленей, это подводное землетрясение было весьма слабым. На какое-то мгновенье из моря вырос гигантский водопад — это было временное изменение уровня воды, вызванное оседанием подводной скалы. Затем стена воды понеслась к береговым утесам. Несколько тюленей оказались заброшены далеко на скалы. Другие, плывя против этой странной волны, умудрялись удерживаться в отдалении от берега, хотя их относило назад. В тылу передовой волны пошли волны поменьше, с полуминутным интервалом. А потом из глубин начали всплывать наверх существа, никогда прежде не виданные тюленями.
Странница в ужасе бросилась прочь, увидев бородатое чудовище в шесть раз больше ее самой, с плоскими зеленоватыми тарелками вместо глаз. Оно было полупрозрачным — Странница видела, как пульсируют, и вздуваются, и выпячиваются его внутренние органы под колеблющейся оболочкой. Нечто вроде морских водорослей раскачивалось под его головой и животом. Эти черные веревки, напоминающие спутанные волосы утопленника, обладают способностью парализовать и убивать рыб одним прикосновением; затем щупальца отправляют добычу в пасть, спрятанную где-то в «бороде». Еще мгновение назад рыба мчалась сквозь воду; в следующее мгновение она уже едва виднеется в облаке пищеварительных органов этого создания, перекатываясь там, как живая, что выглядит особенно жутко.*
Когда подводное чудище исчезло, оттуда, куда оно погрузилось, начали всплывать целые группы и цепочки пузырей размером с голову Странницы, по форме отдаленно напоминающие рыб. Они переливались в лучах солнца, проникавшего под воду, красным, синим, зеленым и желтым, словно игрушечные воздушные шарики. Выплыв на воздух, пузыри почти мгновенно взрывались, оставляя после себя лишь разноцветные разводы. Еще несколько часов после этого море источало зловоние.
84
НЕИСЧИСЛИМОЕ ВОИНСТВО
Чем дальше шло лето, тем вражда	дебнее относилось к Страннице
1ч	стад0* Ее как будто и не тРогали»
11	н0 полУчалось так, что она оста-
\\^	\ У валась в стороне от всех дневных
\) и ночных занятий стада. Ей /а! дозволялось лишь плыть в хвосге W у стада, на некотором расстоянии от него.
В один туманный день большая группа тюленей направилась в открытое море. Странница последовала за ними, повторяя групповые маневры, как будто все еще оставалась членом их компании. Это путешествие явно было не просто «экскурсией». Группа упорно держалась мягкой серой дымки морского тумана, покачивавшейся над волнами. Иногда тюлени искали морского окуня. Никто не прогонял Странницу, когда она пристраивалась во фланг к длинной цепочке тюленей и принималась помогать им загонять рыбу в центр сужающегося круга.
После долгого путешествия тюлени завидели впереди новый выступ побережья и повернули вдоль него к югу. В погожие дни они плыли особенно быстро. С каждым днем пути Странница чувствовала все возрастающую неприязнь к себе со стороны своих спутников. Теперь ей уже не позволяли принимать участие в охотничьих маневрах. Даже если она плыла за тюленями на почтительном расстоянии, они прибавляли ходу, чтобы избавиться от нее. Изгнанница следовала за ними в таком отдалении, что дважды теряла их из виду, и бешеная гонка по волнам выматывала ее до предела.
Однажды вечером низкие красные лучи закатного солнца ослепили Странницу. После отчаянной погони она наконец увидела вдали черные пятнышки и припустилась за ними еще быстрее, но они не становились ближе. В тот день тюлени огибали огромный мыс, и Странница, испугавшись, что опять потеряет их из виду, прибавила скорость и повернула к северу, к дальней точке мыса, чтобы догнать стадо. Но тюлени направились на юго-запад — плывя назад к своему племени, они делали большой крюк. И теперь с каждым отчаянным движением ласт она
85
оказывалась все дальше и дальше от них. Больше она их не видела.	%
Утомленная лихорадочными поисками, Странница отдыхала, лежа на волнах, как вдруг сквозь воду откуда-то издалека пришел еле уловимый рокот. Затем он усилился. Спустя какое-то время пятно, видневшееся вдали, приобрело очертания моторной лодки. Странница нырнула — однажды она уже подверглась нападению такой лодки. Рокот мотора стих. Через некоторое время она высунула голову на поверхность, чтобы глотнуть воздуха и оглядеться. Тут же раздался выстрел из ружья. Пуля рассекла поверхность воды в дюйме от ее головы, и она снова нырнула. На этот раз Странница выплыла наверх в миле от этого места.
Эскимос, свесившись через борт лодки, дрейфовавшей по волнам, сердито вглядывался в воду. Он осыпал проклятием свое ружье, обманувшее его. Первобытный эскимос, достаточно бескорыстный, чтобы воздать должное ловкости тюленя, восхищенно засмеялся бы и с легким сердцем продолжил охоту. Но этот наполовину цивилизованный эскимос, видно, решил, что, купив моторную лодку и ружье, он купил и успех. Возмущенный техникой, которая так подвела его, он повернул назад, мрачный и озабоченный.
Этот случай преподнес Страннице еще один жизненный урок. Впоследствии, едва ощутив колебания воды или завидев моторную лодку, как бы далеко она ни была, Странница тотчас же ныряла и долго плавала под водой. Все живое должно учиться.
День за днем, ночь за ночью искала она исчезнувшее стадо. Иногда она погружалась па большую глубину в надежде встретить там тюленей. По ночам Странница видела вертикальные перемещения морских организмов: после заката солнца мириады живых созданий начинали всплывать к поверхности. Незнакомцы имели более темную окраску, чем обитатели верхних слоев, у большинства которых окраска серебристая. Некоторые из пришельцев фосфоресцировали: когда они проносились в воде, преследуя жертву или спасаясь от хищника, тела их вспыхивали через определенные интервалы. У одних были длинные, змеевидные, как у угря, тела, у других — чудовищно огромные головы, третьи были наполовину прозрачны, с просвечивавшим костяком. От крупных животных Странница кидалась прочь; мелкие сами стремительно сворачивали с ее пути, едва она приближалась к ним.
86
Она так и не нашла тюленей, которых искала, и вскоре новые впечатления вытеснили их из памяти.
Теперь Странница спешила вперед, подчиняясь некоей властной команде, зазвучавшей в ее крови. На всем пространстве полярных морей тюлений род, к которому принадлежала Странница, пускался в свое ежегодное странствие. Инстинкту миграции нельзя противиться, но нельзя и постигнуть его. Странница повиновалась ему так же безропотно, как прилив — Луне. Затерянная среди островов северного побережья Америки, она, как и тюлени ее родного стада, которые были сейчас у северных берегов Европы, подчинилась инстинкту. То, что между нею и родным стадом лежало полмира, не имело никакого значения.
Чем дальше продвигалась Странница, тем сильнее становился импульс. Казалось, сами волны подталкивали ее вперед. Волнующееся море было пусто от горизонта до горизонта, лишь иногда над ней проносились птицы.
Время от времени одинокой путнице попадались тюлени, отличавшиеся от нее по виду. Несколько раз она предпринимала нерешительные попытки пристроиться к незнакомцам. Сначала они встречали ее безразлично, но потом безразличие сменялось злобой, и она уплывала прочь.
Импульс, толкавший ее вперед, приобрел над Странницей такую власть/ что‘она уже не могла останавливаться даже для отдыха. Тело отчаянно пыталось найти то, о чем мозг не знал ничего. Одно только быстрое продвижение вперед приносило некоторое облегчение. Вода здесь была слишком теплой, и она безотчетно скучала по уюту забитых тюленьими телами ледяных полей.
Так прошла не одна неделя.
Наконец наступили радостные дни. Однажды Странница неожиданно вышла на косяк морских окуней и кинулась за ними, как кидается игривый щенок за выводком цыплят. Она бросалась рыбам наперерез, пикировала на них сверху и подныривала снизу, отрезая путь к отступлению. Некоторые окуни ускользнули прочь; стая уменьшилась до полудюжины рыб, затем до трех, и наконец осталась только одна рыба. К тому времени игра уже прискучила Страннице и, налетев на рыбу, она перекусила ей спину. Потом выбралась на льдину поесть на солнышке и легла, испытывая бессознательное удовлетворение от того, что вокруг снова такие льдины, которые больше всего ей по душе.
87
Странница блаженствовала здесь несколько часов, лежа почти без движения. Потом оглядел^ волнуемое зыбью море, закрыла глаза, еще раз огляделась, покаталась с боку на бок, купаясь в лучах солнца, поскреблась. В самом воздухе этого дня было что-то такое, чего она не испытывала уже несколько недель,— удовлетворение от путешествия, восхитительно приятное ощущение вновь ставшей прохладной воды.
Внезапно Странница подняла голову. На горизонте показалось какое-то темное пятнышко; оно становилось видно, когда волны вдали поднимались, когда же они опускались — пятнышко вновь исчезало из виду. Издав короткий сдавленный лай, Странница быстро сползла в воду, неглубоко нырнула, а вынырнув, заскользила по волнам, подобно плоскому камешку, пущенному через пруд.
То были тюлени. Но они находились еще слишком далеко, чтобы разглядеть, что это за тюлени, и не было никакой возможности узнать, как они примут ее, ведь другие группы так упорно гнали ее от себя. Однако, когда, усталая после стремительного заплыва, Странница поравнялась с ними, тюлени приняли ее как равную и охотно расступились перед ней. Она вошла в самую гущу стада, чтобы было не так заметно, что она пришлая.
Вскоре вдали, там, откуда приплыли эти тюлени, Странница увидела еще одно коричневое пятно. Вне себя от возбуждения, она не в силах была решить, остаться ли с первой группой дружественных пришельцев или помчаться навстречу еще более многочисленному отряду. Те, к кому она присоединилась, целеустремленно шли вперед, повернув к незнакомке блестящие головы и мерцая русалочьими глазами. Когда Странница неожиданно поднырнула под них и, всплыв наверх далеко позади, понеслась, выпрыгивая из волн, навстречу второй группе, передовая партия взвилась в прыжках и эскападах. Взметнувшиеся в воздух тела тюленей были удивительно похожи на восклицательные знаки.
На Странницу напало необузданное веселье. Со второй группой она плыла недолго, зная, что позади идет третий и еще более многочисленный отряд. Началось нечто вроде игры в пятнашки — проходя понемногу с каждой новой партией, она кидалась назад, чтобы встретить следующую. После долгого одиночества ей доставляло невыразимое удовольствие встречать все новые и новые отряды тюленей,
88
все более и более многочисленные. Все принимали Странницу. Никто не кусался, никто не прогонял ее.
Первые пришельцы плыли дюжинами, потом тюлени стали прибывать сотнями, и наконец ряды их вытянулись во всю ширь моря. Это привело Странницу в еще большее восхищение и, нырнув, она оказалась в самом центре тюленьей армады.
Она встретила третье великое стадо гренландских тюленей — западное племя, которое летом обитает в обширном районе, начинающемся у берегов Лабрадора и моря Баффина и кончающемся много севернее, но где точно — неизвестно. Теперь, ранней осенью, движимые инстинктом миграции, тюлени мчались к югу с Лабрадорским течением, заполнив море насколько мог видеть глаз. Чтобы достигнуть конечной цели своего путешествия, этой плавучей армаде требуется целая неделя. Они шли тем путем, которым с незапамятных времен следовало их племя, и путь этот насчитывал две тысячи миль, а может быть, и более.
Вскоре Странница оказалась в окружении ровесников. Деление на возрастные группы обычно для миграционных путешествий. Взрослые плыли вместе, двухлетний молодняк, к которому она принадлежала, занимал в процессии свое определенное место, а тюлени помладше — свое. Продвигаясь к югу с течением, стадо то разделялось, то соединялось вновь. Миновав изрезанное побережье, тюлени пересекли открытое море и затем пошли вдоль высоких утесов новой земли.
Несколько дней держалась солнечная погода, но однажды ночью началась низовая метель. На следующее утро над далекими горными вершинами появились как бы клубы дыма. То вздымался в небо снег, сдуваемый осенним штормом с горных пиков. Клубы стремительно росли. С высоких белых вершин внезапно донесся ревущий звук и вскоре смолк. Потом он возник снова, опять умолк и пришел вновь. Это налетал порывами северный ветер. Через несколько часов внезапно поднялся мощный юго-западный ветер и в считанные минуты оттеснил ветер с севера. Однако затем ветер южного румба, словно по мановению жезла, был смят ревущим нордом, задувшим так устойчиво и с такой силой, что мог бы сбить с ног человека. Несколько часов подряд этот ветер обрушивался на горы, разравнивал море, потом вздыбил на нем гладкие холмы и, украсив их белыми барашками, погнал к югу.
89
Он стих так же внезапно, как налетел. На минуту наступило полное безветрие. Огромные валы бесшумно скользили под рваными облаками. Потом снова поднялся сильный и ровный северный ветер и одел волны зеленой и белой пеной.
Тюлени играли во вздымающихся водяных холмах так неистово, словно их безудержная энергия никак не могла найти выход. Как дети человеческие носятся на коньках, как ласточки пикируют в воду со сложенными крыльями, как бабочки, едва ли не взорвав свои коконы, впервые взмывают к солнцу,— так гонялись теперь по волнам и эти тюлени. Они то стремглав летели вниз, в гладкие ложбины между волнами, то взлетали вверх с гребнями, и когда волны лавиной обрушивались вниз, падали вместе с ними, удваивая собственную скорость.
Шторм взломал только что образовавшийся лед и разогнал его. Но едва ветер стих, как лед снова сплотился в бухтах, еще теснее, чем прежде. Над головами тюленей, громко хлопая крыльями, полетели к югу перелетные птицы — нырки и крохали, огромные стаи диких уток, а вскоре после них — взрослые чайки. Птичий выводок этого года некоторое время еще оставался на берегу, бестолково и пронзительно крича, но вскоре снялся и молодняк и устремился вслед за взрослыми — в сторону уходящего солнца. Поодаль от берега, там, где плыли тюлени, течение еще несло с собой ледяные горы, отторгнутые летним теплом от далеких ледников. Во многих айсбергах водой вымыло огромные арки, и они напоминали разрушенные соборы, но не заброшенные и забытые, а гордо плывущие по волнам.
Стадо день за днем продвигалось к югу, а молодые тюлени еще оставались у гористого берега. Однажды ночью они увидели в лунном свете белого медведя, сидевшего на ледяном поле. Одинокий моряк играл в какую-то игру, крутя своими белыми лапами; потом его ледяной корабль скрылся из виду.
Странница к этому времени, казалось, уже стала полноправным членом нового племени и чувствовала себя так, словно родилась в нем. Она забыла слепого годовалого, как забыла и мать, которая произвела ее на свет, и разрисованного детеныша, с которым играла на первом году своей жизни. Все это ушло, как вчерашний дождь: с глаз долой — из сердца вон. Она никогда не думала о том, что будет есть, а почувствовав голод, всегда могла найти
90
пищу. Настоящее, с его играми и отдыхом, составляло все ее существование.
Приближалась зима, и земля, мимо которой проплывали тюлени, выглядела пустынной. Но иногда с угрюмых береговых утесов за ними наблюдали чьи-то глаза. Однажды, когда юные тюлени носились у входа в залив, на молодой припайный лед спустились два человека в меховых одеждах. Темный лед, припорошенный снегом, местами был еще очень тонкий и скользкий. Когда люди двинулись по нему, он прогнулся, и они побежали трусцой, стараясь как можно быстрее переносить вес тела с одной ноги на другую. Пробежав так немного, люди остановились там, где лед был потолще, и, присев на корточки, принялись долбить его пешнями, разбрызгивая вокруг ледяные осколки. Они проделали два отверстия: одно всего лишь несколько дюймов в диаметре и рядом с ним — другое, побольше.
Один человек, держа гарпун с очень длинным древком, встал над меньшим отверстием, нацелив в него свое оружие. Другой лег на лед лицом вниз и накрыл голову тюленьей шкурой, оставив лишь щелочку для глаз. Пристально вглядываясь в воду, он посвистел, а затем издал протяжный звук, похожий на мычание тюленя. Тем временем его напарник осторожно опустил в воду наконечник гарпуна, к которому была прикреплена на лине вырезанная из кости приманка *в форме рыбы. Охотник стал подергивать линь, и приманка замерцала в воде. С редкостным терпением, час за часом, занимались они своим коварным делом.
К исходу дня Странница увидела, как что-то заманчиво вспыхнуло в чистой зеленой воде. Она поплыла туда подо льдом, чтобы обследовать это загадочное мерцание, тем более, что ее привлекли несколько упитанных белых креветок, сновавших возле приманки. Это была не рыба, хотя предмет этот двигался, я как рыба, и формой своей походил на маленькую изящную белую рыбку. Скользнув подо льдом, Странница поднялась к поверхности, чтобы рассмотреть удивительный предмет поближе.
Она увидела что-то вроде головы тюленя и услышала тюлений крик. Когда человек, лежавший на льду, заметил, как ее тело скользнуло к меньшему отверстию, он издал короткий звук, и второй человек резко метнул вниз свой длинный гарпун.
91
СЕТЬ
При звуке человеческого голоса Странница метнулась в сторону, и гарпун, вместо того чтобы глубоко вонзиться ей в спину, лишь проткнул плечо. Наконечник выскользнул, оставив в ее меховом одеянии кровоточащую рану, и Странница помчалась прочь. Когда, насмерть перепуганная,
она выскочила из-подо льда, всполошились и все остальные
молодые тюлени и, тотчас же покинув залив, направились на юг, вслед за своим племенем.
Несколько дней после этого Странница чувствовала себя неважно, но вскоре рана зажила. Странница примкнула к группе из шести двухгодовалых, ведомой тюленем, на спине у которого виднелись два параллельных шрама — следы медвежьих когтей. Новые товарищи были более умелыми охотниками, и она научилась от них незнакомым дотоле охотничьим приемам.
Огромные стаи крупной трески, испускавшей зеленовато-серебристое сияние, бросались врассыпную, когда их настигали тюлени, но как бы быстро они ни плыли, как бы ни изворачивались — не могли тягаться с преследовавшими их танцующими тенями.
Некоторые из этих рыб были едва ли не больше самой Странницы. Как только тюлень догонял рыбу, он вонзал зубы в блестящую оливковую спину и, выташив судорожно трепещущую добычу на ледяное поле, потрошил брюшко и прочие нежные части. Остальное подбирали воздушные или морские мусорщики, а тюлень вновь принимался за охоту, побуждаемый, по всей видимости, не чем иным, как жестоким азартом погони.
Охотясь вместе с меченым двухгодовалым тюленем, Странница узнала, что сайда, не уступающая размерами крупной треске, имеет еще более восхитительный вкус и что охотиться за ней еще интереснее, чем за треской. Треска, уходя от погони, ныряла на глубину и потом резко делала «свечку», сайда же поворачивала на мелководье и продолжала бегство до последнего, а потом выбрасывалась на отмель. Преследователь возвращался в море, а жертва, конвульсивно сокращая и распрямляя тело, нередко добиралась до воды и спасалась.
92
Присматриваясь к действиям меченого тюленя, Странница поняла, что в таких случаях нужно не уходить обратно, а оставаться возле отмели, описывая быстрые круги, чтобы преградить беглянке дорогу с мелководья. Это было состязание равных, потому что если тюлень пытался поймать рыбу, взяв ее в кольцо, сайда могла вымотать его вконец и сбежать, а если тюлень преследовал рыбу напрямик, она выбрасывалась на отмель и все равно оказывалась недоступной для преследователя. Быть может, сайда казалась тюленям особенно вкусной оттого, что погоня за этими стремительными созданиями требовала дополнительной затраты энергии, а может быть, просто потому, что заставляла ликовать все их мускулы и давала ощущение беспредельного могущества и ловкости. Когда тюленям удавалось схватить эту рыбу, жизнь становилась особенно прекрасной.
Иногда их пищу составляла сельдь или мойва, иногда — каракатица, но чаще всего — нежные рачки. Когда тюленье стадо мигрирует, оно поедает несметные количества пищи; по подсчетам специалистов, каждый год у этих берегов тюлени уничтожают свыше двухсот миллионов особей одной только трески.
Однажды вечером, при тусклом свете садящегося солнца, плывущей тюленьей армаде пересекла путь безмерно огромная немертина. Это похожее на червя создание темно-зеленого цвета,-плывшее волнообразными движениями, было раз в шесть длиннее любого гренландского тюленя. Скорее всего оно было слепо, но ему помогали ориентироваться щели по бокам головы .и мембраны, похожие по форме на плавники. У немертины был весьма кровожадный вид, и, хотя она, казалось, не обратила на тюленей ровно никакого внимания, они буквально полезли друг на друга, чтобы дать ей дорогу. Миновав тюленей, она неожиданно нырнула, а когда всплыла снова, в ее раздувшейся пасти медленно исчезало какое-то извивающееся в напрасной борьбе существо внушительных размеров. Плывя все теми же волнообразными движениями, немертина с усилием проталкивала свою жертву в глотку, раскачивая ее над собой; и уже после того, как она целиком проглотила еще живую добычу, можно было видеть, как, медленно подергиваясь, жертва дюйм за дюймом передвигается вдоль пищевода чудовища.*
Однажды днем путешественникам повстречались два левиафана, дрейфовавшие на воде. Это была китиха с детенышем, пристроившимся к ее соскам, расположенным
93
в выемке возле основания хвоста. Мать плыла осторожно, чтобы ее малышу было удобно кормиться. А «малыш», размером чуть ли не вполовину св&й колоссальной родительницы, безостановочно вливал в свою огромную пасть целые ниагары молока. Странница, нырнув вглубь подальше от китихи, увидела огромные бледные пятна на ее брюхе, подобном днищу корабля, плавники, величиной превосходившие тюленя, и блестящий глаз кормящегося китенка, сосредоточенно занимавшегося своим делом, раскачиваясь взад-вперед. Потом эти два колосса, испугавшись чего-то без всякой видимой причины, уплыли прочь.
Течение несло тюленей со скоростью нескольких узлов, и день ото дня, по мере того как они все ближе подходили к конечной точке своего пути на юг, их охватывало все большее возбуждение. Ныряя за рыбой или отдыхая на ледяных полях, стадо вело идиллическую жизнь. И все же, как всегда, среди тюленей незримо присутствовала смерть. Ее нес то белый медведь, то косатка, то человек. С каждой неделей численность тюленьего сообщества уменьшалась.
Маленькая группа, с которой плыла Странница, приблизилась к окаймленной льдами бухте. Полные волнения, тюлени вошли в ее воды, чтобы попробовать их на вкус и нюх, на слух и на глаз. Волны омывали их спины. Здесь, между двух мысов, напоминавших клешни краба, было местечко, сулившее рыбу, и тюлени направились туда.
Бах!
Меченный медведем тюлень перекувырнулся, как от сильного удара. Из уха его, расплываясь по воде, полилась тонкая струйка крови, и он начал медленно тонуть, как тонут мертвые.
От скалы отделилось облачко дыма, и стал виден человек, с ружьем в руках прыгнувший к воде.
Остальные тюлени уже успели нырнуть. Странница сделала это раньше всех, но, так как никто за ней не гнался, вскоре успокоилась. Через полчаса она уже исследовала бурлящее подвогчое течение, движущееся от суши. Эта вода имела странный запах и несла с собой темные тучи ила. Затем неожиданно в ней показалась стайка маленьких серебристо-белых рыбок, порхавших в воде, словно бабочки. Странница кинулась им вслед, сначала за одной, потом за другой, нырнула, заставив одну из рыбок взмыть вверх, опередила ее и снова погнала вниз. Изгибаясь всем телом в такт стремительным зигзагам рыбы, Странница настигла ее — и тут вдруг почувствовала,
94
как что-то больно царапнуло ей нос. Перепуганная этим прикосновением, Странница перекувырнулась и метнулась было в глубину, но тут какая-то черная петля захлестнула ее морду н, рванув тюленя вверх, заставила вернуться назад по своим же следам.
Странница попала в сеть. Грубые веревочные щупальца опутали ее тело. Она испробовала все известные ей приемы бегства, но все было тщетно.
Пропитанное дегтем чудовище, пленившее Странницу, не спешило довершить свое дело. Оно следовало какой-то странной тактике нападения, не свойственной ни одному животному. Оно не кусало, не терзало тело жертвы, не пыталось ее проглотить. Оно холодно и спокойно опутало ее тенетами колеблемых водой, таких, казалось бы, мягких и податливых и все же совершенно непреодолимых веревок. Смертельный страх вызвал у Странницы, от природы доброй и мягкой, прилив дикой ярости, и она принялась кусать веревки. Но они туго натянулись и, врезавшись ей в пасть, до крови рассекли нежные губы. Странница выплюнула веревки. Один ласт попал в ячею сети. Пытаясь высвободить его, Странница сделала отчаянный рывок, но в ответ на это сеть резко натянулась и отбросила ее назад сильным ударом в морду. Она метнулась вниз — и попала прямо в карман сети, который плотно обхватил ее, словно проглотил заживо. Резкими, судорожными рывками, не свойственными водоплавающему животному, Странница выбралась из кармана и кинулась кверху, но оказалась в самой вершине сети, которая вдруг начала сужаться, уплотняться, натягиваться, потому что ее рывками тащили наверх.
Странница отчаянно сражалась со стягивающимися веревками; но именно теперь, когда ей так необходимы были силы, глаза ее затуманились, мышцы расслабились, и она беспомощно упала на дно сети. Странница слишком долго пробыла под водой, и запас кислорода в крови иссяк. Силы совсем оставили ее. Через несколько мгновений ей предстояло быть вытащенной наверх, подобно старому мокрому тряпью в веревочной корзине.
Целая туча креветок, неистово работая своими крошечными ножками-веслами, проникла сквозь ячеи сети и теперь толклась над бесчувственным телом тюленя. Такова ирония судьбы — тюлени едят живых креветок, а креветки едят мертвых тюленей. В нетерпеливом ожидании они танцевали в воде.
95
МИР ПОД ВОЛНАМИ
Когда сеть, похожая на мокрый W	клубок змей, поднялась на поверх-
I I	\	ность> Странница сделала несколь-
\ X.	\ ко глубоких, поспешных вдохов,
\	X \ и жизнь мгновенно вернулась к ее
’ ь\ безвольному телу. Она увидела UU двух двуногих животных, тащив-ших ее наверх, помогая друг другу, и, развернувшись, молнией метнулась к краю сети и вылетела из нее, прежде чем люди успели понять, что она жива. Сеть уже была вынута из воды, и ее крепко держал в руках человек; от рывка Странницы пропитанные дегтем веревки лопнули. Когда тюлень выскочил из сети и скользнул в воду, человек издал гневный крик.
Страннице приходилось и прежде спасаться от таких двуногих созданий, но никогда еще она не оказывалась так близко к ним, никогда не ощущала такую беспомощность перед ними, никогда не знала, что их руки могут причинить такую боль. И, ко всему, она никогда прежде не слышала от них таких громких криков. Этот взрыв враждебности, раздавшийся всего лишь в футе от ее чувствительных ушей, вселил в Странницу ужас перед людьми. Еще несколько недель после этого, когда она ощущала какое-либо подозрительное движение воды или слышала какой-то необычный звук, Странницу охватывала тревога, хотя она и не могла помнить детали происшествия с сетью.
Огромное сообщество мигрирующих тюленей было уже близко к конечной цели своего путешествия. У пролива Белл-Айл, севернее Ньюфаундленда, они разделились на две флотилии. Одна взяла курс на залив Св. Лаврентия, тогда как другая, промчавшись вдоль побережья острова, повернула к Большой Ньюфаундлендской банке. Странница находилась во второй группе. Она еще не оправилась от испуга после смертельной схватки с сетью и потому двигалась сквозь суровые просторы зимнего моря с осторожностью, стараясь избегать каких-либо приключений.
Тюлени преследовали тресковые стада. Но, достигнув подводного плато, которое на протяжении пятисот миль простирается вдоль юго-восточного побережья Ньюфаундленда, они обнаружили там косяки других рыб.
96
Никогда прежде Страннице не приходилось видеть подводный пейзаж, подобный здешнему. В этом месте Большую банку отделяет от поверхности всего лишь пятьсот— шестьсот футов, и солнечный свет, проникающий далеко в глубину, порождает изобильную жизнь. Новооб-ретенная робость отступила перед любопытством, которое пробудили в Страннице обитатели этих Meet. Плавая в глубинах, она разглядывала дрейфовавших в воде бесхвостых созданий, состоявших, казалось, из одной головы, слепых червей, рыб с загадочными глазами и еще каких-то непонятных серебристых и темных существ, но держалась она настороже, опасаясь, как бы кто-нибудь из них не напал на нее.
Однажды, когда на воду спустился густой туман и на глубине было очень темно, Странница повстречала целое скопище крошечных фосфоресцирующих созданий, подобных звездам на ясном небе, которые испускали колеблющийся свет, то затухавший, то вновь разгоравшийся. Как только они прошли мимо, появилось множество каких-то животных величиной с тюленя. Головы их были снабжены органами, излучавшими тусклый свет, который то ослабевал, то вспыхивал вновь. Странница быстро скользнула в сторону: огни эти ясно говорили о кровожадных намерениях их владельцев.
Перевернувшись на спину, Странница лениво скользила невдалеке от подводного холма, как вдруг над ней проплыла тоненькая рыбка, около фута длиной. От ее хвоста и задних плавников отходили три тонких, похожих на веревки, луча, длиннее, чем все тело рыбы. Один из них коснулся переднего ласта Странницы. Она почувствовала такую же боль, как от гарпуна эскимоса, и изо всех сил бросилась прочь. Маленькая рыба повернула ей вслед свою слепую голову, но преследовать не стала.* Несколько дней Страннице напоминала о ней крошечная ранка, пронзавшая болью весь ласт, которого коснулась рыба.
Прожорливость созданий подводного мира часто бывает обратно пропорциональна их размерам. Тюлени, которые умерщвляют рыбу мгновенно, кусая ее в наиболее уязвимое место, выглядели почти благородно в сравнении с некоторыми из этих маленьких убийц. Были среди них темные небольшие рыбки, не более трех дюймов длиной, которые держались возле вершины подводного холма. У них были гладкие, обтекаемые, верткие тела и круглые веселые глаза. Однако, когда они открывали свою длинную пасть, обнаруживались устрашающе загнутые назад
7 4834
97
зубы. Они не только нападали на других животных, но непрестанно преследовали друг доуга. В этой охоте по принципу слови любого, или поймают тебя» размеры не имели значения: одна из рыб, сделав резкий, судорожный рывок, хватала за голову другую, чуть ли не вдвое больше ее самой, вонзала в нее свои убийственные зубы и затем медленно втягивала в себя. Жертва заталкивалась в желудок меньшего агрессора целиком и, лежа там, свернувшись клубком, умирала Тем временем победитель, чей эластичный желудок раздувался так, что становился в три раза шире своею обладателя и длиннее его, вяло плыл, открыв свою ужасную пасть, и, хотя физически был неспособен вместить в себя что-либо еще, совершал постоянные кусающие движения, как будто ничто не могло утолить его голод.*
Иногда Странница достигала вершины подводного холма, но вода там местами была настолько насыщена взвешенными частицами ила, что, едва приблизившись к этому мутному облаку, она испуганно кидалась прочь. Когда она всматривалась в такое облако, ее вибриссы трепетали, улавливая неясные сигналы, которые выдавали происходившую у вершины холма тайную жизнь — суровую борьбу, любовное ухаживание, убийства, бегство и преследование; это-то все и заставляло ил непрестанно расходиться клубами во все стороны.
В облако то входили, то покидали его какие-то создания; некоторые из них были похожи и на животных, и на растения сразу. Своими заостренными красноватыми телами, над которыми колыхался пучок щупалец, они напоминали морковь. Но у этих существ были глаза — большие выпуклые глаза, по одному с каждой стороны, там, где щупальца соединялись с «хвостом», и, когда они проплывали мимо, в этих глазах проглядывали и алчность, и страх.**
Здесь были креветки-каннибалы, большие и маленькие, которые охотились друг на друга, и еще какие-то создания, похожие на корни дерева со змеевидными мускулистыми стволами-щупальцами, которые извивались, выискивая добычу.*** Эти существа никогда не появлялись близ поверхности. Холод первозданного мира, где царит туманная мгла, где живут существа чудовищных форм, мучимые неутолимым аппетитом,— такова была их родная стихия.
Однажды Странницу окутало облако ила, взметнувшееся из глубин, как дым при взрыве. В середине его бешено крутился свирепый старый кашалот со странной,
98
точно срезанной головой. Сквозь пелену ила Странница увидела зажатого в его пасти гигантского кальмара. Кит охотился в иловых облаках и то ли вытащил кальмара из его укрытия, то ли перехватил его, когда тот охотился в воде. Пещероподобная пасть кита была открыта, и его конические зубы — весом в несколько фунтов каждый — сжимали одно из щупалец кальмара. Внезапно жертва перешла в наступление. Вокруг головы кита обвились тридцатифутовые мускулистые щупальца кальмара, усеян* ные рядами присосок, оканчивающихся роговыми кольца* ми, и зубчатые края присосок проникли в непробиваемую, казалось бы, кожу кита. С помощью этого мощного и надежного оружия кальмар пытался найти у кита уязвимое место.
Кит сражался, перемещая зубы вдоль чудовищной руки, зажатой в его пасти, стараясь добраться до тела монстра, яростно уставившегося на него.
Кальмару не удалось нащупать ничего, кроме жесткой кожи кита. Но, прикрепляя и перемещая присоски, он потерял силы. Тогда кальмар переменил тактику, и одно из его бесконечных щупалец поползло по голове кита, ища язык, ухо или мягкий беззащитный глаз.
Пятидесятитонный кит описал в воде гигантское колесо, увертываясь от этого слепящего объятия. Бешено работая челюстями, пытаясь перекусить твердое, как ствол каучукового дерева, щупальце кальмара, он пустил в ход всю свою невероятную силу, чтобы освободиться от чудовищных присосок, вонзившихся ему в голову, и дотянуться до уязвимого тела кальмара.
Совершив внезапный маневр, кальмар вцепился в глазницу кита. Как будто его щупальце могло теперь видеть эту жизненно важную точку, к глазу кита поползли еще несколько извивающихся щупалец. Даже то щупальце, что было зажато в челюстях кита, судорожно пыталось высвободиться, чтобы принять участие в атаке, а роговой клюв кальмара, похожий на клюв попугая, уже выпрямился и раскрылся, готовый принять то, что вырвут щупальца. Продолжая бой, размахом своим достойный Гаргантюа, противники кружились и кружились в оЪлаках ила; безрукий сражался против десятирукого. Дюйм за дюймов первое щупальце кальмара, где группа присосок собралась в нечто вроде вооруженного гвоздями кулака, подбиралось к глазу кита.
Кальмар спешил убить — но погиб сам. Нащупывая невидимый глаз, страшные присоски чуть расслабились —
99
и мощным рывком головы кит втащил в пасть тело жертвы. Раздался жуткий звук, вода вокруг потемнела от чернильной жидкости *, выпущенной кальмаром, и неистовые щупальца обвисли. Затем бессильно упали и остальные щупальца, и весь кальмар ярд за ярдом начал исчезать в глотке кита.
Он был съеден — от щупалец до клюва, весь целиком. Но и кашалот не вышел из боя невредимым. Вокруг его челюстей и выше через всю голову шли параллельные ряды широких и очень глубоких ран. Одна из этих жутких полос проходила всего в дюйме от глаза кита. Эти шрамы останутся навсегда, даже если кит проживет сотню лет.
Странница была далеко от места битвы. Когда титаны сражаются в глубинах, все более мелкие животные стараются уйти как можно дальше. В радиусе четверти мили вокруг кашалота, медленно и победоносно кружившего в чернильном облаке, излившемся из тела мертвого кальмара, не было ни рыбы, ни краба, ни креветки; а под тяжелым брюхом кита клубились во мгле холодные, покинутые всем живым облака ила.
ДЕТСКИЕ ЯСЛИ В АЛМАЗАХ
С месяц тюлени беззаботно играли у Большой банки, но пришел день, когда их снова охватило беспокойство. Весь этот день они то и дело высовывали головы из воды и пристально смотрели друг на друга, насторожив усы, усеянные капельками тумана, сверкающими, словно алмазы. Странница
потеряла всякий интерес к глубинам. Волнующиеся про-
сторы холодного моря, к которому тюлени плыли две
тысячи миль, теперь казались им чужими, и они начали посматривать в сторону севера, откуда пришли сюда.
И вот несколько групп взрослых самок двинулись на север. Они уже десять месяцев вынашивали детенышей и совсем скоро должны были родить, и однако скользили по волнам все с тем же неизменным изяществом. Казалось, они плыли еще более легко и спокойно, чем прежде, плавно
100
покачиваясь на волнах. Когда их блестящие головы стали исчезать из виду, сотни других самок снялись с мест и пустились им вслед. Прежде чем наступил вечер, все беременные самки исчезли.
Остальные члены стада в беспокойстве переходили с места на место. На рассвете следующего дня на север стремительно двинулось огромное войско самцов. Молодые тюлени, оставшись одни, уставились друг на друга. Но затем Странница и еще несколько наиболее крепких и зрелых подростков тоже повернули на север. Вскоре снялись с места и все остальные члены стада. К вечеру косяки трески вновь обрели свободу — в их владениях не осталось ни одного преследователя.
В первый же день обратного пути по морской дороге Странница повстречала знакомый айсберг, который видела несколько месяцев назад. Этого монстра, с остроконечными башенками наверху, с тремя огромными арками на склонах, несло к югу течением, против которого плыли путешественники. Тюлени обладают довольно хорошей зрительной памятью, и Странница, отделившись от остальных, раза три обогнула фантастический ледяной корабль и даже высунулась по плечи из воды, чтобы получше разглядеть его. Она покинула его, только когда замыкающие тюлени уже почти скрылись из виду. Набрав скорость, она догнала их и мчалась до тех пор, пока снова не оказалась в авангарде молоднйка. *
Однажды ночью откуда-то издалека до Странницы донеслись едва слышные звуки. Точно такие же звуки она слышала год назад, когда после своих одиноких странствий выплыла к ян-майенскому стаду гренландских тюленей. Странницу и теперь охватило неистовое возбуждение — быть может, потому, что тогда, в ее одиночестве, .этот далекий звук так глубоко затронул все ее существо. Она бешено забила по воде ластами. Каждый ласт, каждая из его длинных перепонок, казалось, обрели самостоятельное существование и гребли сильнее, чем когда-либо прежде. Странница стрелой летела впереди всех, и вода, бурлила, рассекаемая ее телом, словно носом глиссера.
Порыв ветра неожиданно усилил звуки—то были вопли голодных тюленят. Под сиявшей в небе огромной полной луной Странница понеслась на этот звук. И почти сразу же увидела впереди страну чудес: медленно движущиеся ледяные поля, растянувшиеся от горизонта до горизонта громадным полукругом. Белый, как сахар, свежевыпавший снег сверкал в лунном свете голубыми искрами.
101
На ближайших ледяных полях Странница уже могла разглядеть бельков, круглых, словно целенькие снеговики, с темными пятнышками глаз и черными кляксами носов.
Вид яслей пробудил в теле Странницы новое ощущение. По размерам и формам она была уже почти взрослой самкой—тело ее за время долгих странствий округлилось и налилось силой. Вскоре она узнает трепет и боль первого соития и зачнет одного из таких вот меховых комочков, чьи крики, обращенные к ней в той же мере, что и к любому другому созданию женского пола, звучали так настойчиво и призывно.
Тело Странницы затрепетало в безотчетном узнавании, когда она вскарабкалась на ближайшее поле и пристально взглянула на белых детенышей. Природа, иногда такая щедрая на красоту, украсила их голубую ледяную колыбель кружевами из морской пены и блестками звездного света.
На рассвете сквозь дымку пробилось огненное солнце и превратило снежные кристаллы в рубины. Затем они поблекли, стали бесцветными, а когда туман рассеялся, заискрились, словно бриллианты. Пока Арктика меняла свои декорации, бельки ползали, издавая требовательные голодные крики.
Матери кормили их каждое утро и вечер, а нередко и днем. В остальное время тюленихи спали на льдинах, а детеныши лежали рядом, уткнувшись в материнский бок.
...Иногда тюлениха-мать спит на спине, раскинув ласты, и тогда ее детеныш неуклюже подражает ей; с трудом улегшись на круглую спину, он пытается вытянуться, отчаянно стараясь не скатиться на бок. Ему никак не заснуть, потому что нужно удерживать равновесие, и он беспокойно трет шею или пробует умыть мордочку и в конце концов беспомощно валится на бок. Подавленный трудностями жизни, белек кричит тоненьким голоском, на который его мать даже не открывает глаз. Он трясет головой от жалости к самому себе, заливается слезами и утирает глаза плоскими маленькими ластами. На него не обращают внимания, и он ползет поиграть к другому детенышу или храбро пытается вскарабкаться на маленький ледяной торос, но раз за разом скатывается к его подножию. Наконец он поднимается по этому опасному склону на фут или два, но тут же — чему опять виной его детская округлость — скатывается вниз и больно расшибает свой черный нос.
102
Эти ледяные торосы для детеныша не только чудовища, с которыми надо сражаться, или партнеры по игре, которых можно поколотить или поворчать на них, но нередко и защитники — на то время, когда мать отлучается со льдины. Оставшись один, детеныш уютно устраивается под боком тороса, чтобы взрослые в спешке не наступили на него, перекатывается на спину, складывает ласты на груди и так спит часами, то и дело смешно дергая ластами.
Странница внимательно наблюдала за бельками, стараясь делать это исподволь, чтобы не рассердить матерей. Часами лежа на воде, она следила за каждым движением бельков. Когда матери покидали льдину, она частенько выбиралась на ледяное поле, но никогда не прикасалась к игравшим вокруг детенышам. Иногда она клала ласты на край льдины, так что над водой виднелись лишь нос да глаза, и подолгу смотрела на детенышей. Бельки неуклюже ползали, матери кормили их или плавали, самцы плескались в воде.
Тюленьи ясли казались уголком мира и счастья в этой чудесной ледяной стране.
Однажды в небе раздалось гудение и рев, и металлические крылья, сияя на солнце, описали несколько кругов над тюленьими яслями, а потом исчезли. На следующее утро тюлени с испугом увидели несколько двуногих созданий, шедших к ним по льду. Они перепрыгивали со льдины на льдину, преодолевая разводья. Странница, завидев людей, скользнула в воду; то же сделали и все остальные взрослые тюлени. Она кругами пошла на глубину, но через несколько минут любопытство заставило ее подняться наверх, чтобы понаблюдать за пришельцами.
Люди установили небольшой складной стол. Одни из них накаляли железо паяльной лампой, другие расхаживали среди тюленят, отбирая их. Некоторые бельки поползли прочь, иные же легли, крепко прижав передние ласты к телу и инстинктивно втянув головы под эластичную кожу шеи, так что подкожная жировая прослойка образовала валик. Они закрывали глаза и не двигались, когда к ним прикасались и поднимали со льда. Отобрав бельков, люди несли их к операционному столу.
Когда детеныша клали на стол, какое-то время он оставался без движения, но затем открывал глаза, чтобы посмотреть, что происходит. Один человек крепко его держал, а другой на несколько секунд прижимал к густому белому меху на спине возле шеи докрасна раскаленное
103
железо, проводил им назад и вперед, чтобы убрать сожженный мех, и наконец выжигал Л очищенном от меха участке кожи светло-коричневое клеймо размером с половину ладони человека. Некоторые бельки не сопротивлялись. Другие начинали шипеть и кусаться; тогда их легонько щелкали по носу, и, впервые познав жестокость этого мира, они переставали сопротивляться.
Закончив клеймение, люди заносили записи в книгу и зажимами прикрепляли к ласту белька пластинку из нержавеющей стали с выбитым на ней номером. Лишь изредка при этом выступала капля крови. Вся операция занимала несколько минут. Эти люди не рисовали красные полосы на спинах бельков, как делают в Европе. Американские ученые считают, что клеймо — достаточно надежная метка.
Потом детеныша снимали со стола, относили на тридцать—сорок шагов в сторону и клали на снег. Некоторые из Этих маленьких жертв человеческой жажды познания ползли обратно к операционному столу и толклись у ног тех, кто так странно обращался с ними. Сначало это смешило людей, но когда бельки, путавшиеся у них под ногами, начали им мешать, меченых стали бесцеремонно отталкивать ногами.
Пометив всех детенышей на одном поле, операторы переходили к следующему. В этот день были помечены клеймом и нумерованными пластинками десятки детенышей. А их встревоженные матери тем временем носились взад-вперед по разводьям, наблюдая за происходящим; они были слишком напуганы, чтобы выбраться на льдину и защитить своих детей, которые издавали пронзительные голодные крики, подняв головы к безмятежному весеннему небу.
Когда люди уходили достаточно далеко, тюленихи одна за другой вылезали на лед, торопливо кормили своих детенышей и снова возвращались в море. Их, по-видимому, не отпугивали ни запах паленого меха и обожженной кожи, ни блестящие металлические пластинки. Что же до самих малышей, то, предавшись молочной оргии, они тут же забывали обо всем, что с ними произошло.
Ученые клеймили детенышей для того, чтобы зверобои, которые с такой легкостью убивают бельков ради шкурок, заметили меченых и пощадили их. Они надеялись также, что если эти тюлени будут убиты уже взрослыми, зверобои пришлют металлические пластинки (за неболь
104
шое вознаграждение) в научный институт по указанному на них адресу. Возможно, это позволит ученым узнать о том, как и где странствовали тюлени, родившиеся здесь, во льдах к северу от Ньюфаундленда, и найти ключ к разгадке неясных пока еще моментов в жизни тюленей. Некоторые из приключений, описанных в этой книге, были воссозданы благодаря тем сведениям, которые дошли до ученых именно таким путем.
Странница давно уже забыла разрисованного детеныша; с которым плавала в первый год своей жизни, но метки и блестящие пластинки, которые появились теперь на детенышах, пробудили ее зрительную память, и она принялась поспешно ползать от белька к бельку, пристально разглядывая каждого, как будто что-то искала. Некоторые матери гневно оборачивались на нее, и она уползала прочь.
Все тюленье сообщество было взбудоражено вторжением людей. Самцы и самки беспрестанно поднимали головы. Наконец те тюлени, которые прятались под водой, рискнули вернуться на поверхность; оглядевшись вокруг, они ныряли, будто убегая от чего-то, и, только обследовав ледяное поле со всех сторон, выбирались на него. Лишь толстые маленькие бельки, меченые и немеченые, играли так же безмятежно, как прежде.
Но с юга уже спешил к ним сквозь льды охотник, больше любого кита и более опасный, чем самая кровожадная акула.
КРОВАВЫЙ ДЕНЬ
Через несколько дней волнение, вызванное посещением ученых, улеглось. Большинство самок теперь ощенились; лишь несколько животных еще не разрешились от бремени. Погода, до того такая^ солнечная и приветливая, вдруг переменилась. Небо окутали угрюмые облака, и пронзительный ветер,
вздыбив море между льдинами, яростно швырял клочья пены. Такую погоду тюлени любят больше всего, и они
сотнями играли там, где течения, завихряясь между высту-
105
пами ледяных полей, образовывали водовороты. Небо все темнело и темнело.	х
Но вот далеко на юге появилось облако дыма. Вна чале оно ничем не отличалось от других облаков, разве что было гуще. Но оно неуклонно росло и вскоре незаметно приблизилось к тюленьим яслям. Старый восьмилетний самец поднял голову и уставился вдаль. Он слышал или ощущал через лед ритмичную вибрацию, слабую, но все же гораздо более ощутимую, чем та, которая создается волнением или ветром. Окружавшие его тюлени тоже застыли, напряженно вслушиваясь. Повинуясь инстинкту, затихли и детеныши. Старый тюлень выгнул тело, вытянул морду и рывком пополз к краю поля. У кромки льда он остановился, всматриваясь в ту сторону, где находилось судно, а затем исчез в воде. Остальные тюлени последовали его примеру. Они не спешили. Они были не слишком встревожены, просто в воде тюлени чувствуют себя свободнее, чем на льду.
Вибрация усилилась. Дым придвинулся ближе. Через некоторое время на белом фоне льда стала видна черная точка. Судно все приближалось, пробивая путь во льдах. Йз единственной его трубы валил дым. Усиленный ледовой обшивкой нос с чудовищным грохотом крушил лед. Длинные трещины во всех направлениях рассекали льдины. Судно сначала взбиралось носом на лед, затем подавало назад и, снова взяв разбег, бросалось в атаку. Мачты, похожие на гигантские антенны, кренились то вперед, то назад. На верхушке одной из них была укреплена белая бочка, в которой стоял наблюдатель.
Судно было очень далеко, однако при виде его боль-щинство взрослых тюленей, лежавших на полях, нырнули в море. На льду осталось лишь несколько матерей; одни торопливо докармливали своих детенышей, другие в тревоге ползали около них.
Чудовище все приближалось, неуклюже карабкаясь по льду. Тюлени, сновавшие в воде, наблюдали за ним скорее с любопытством, чем со страхом.
Внезапно судно приостановило разбег и содрогнулось всем корпусом. Люди закричали, и судно остановилось совсем. Оно стояло в пробитом канале, яростно дымя: его винт сломался, ударившись о большую одиночную глыбу льда. Винт был заключен в стальную раму, которую, в случае повреждения, можно снять с вала, взять на борт, заменить винт и поставить все сооружение на место. Капитан и механик спорили между собой, а в это время люди,
106
толпившиеся на палубах, в нетерпении указывали на тюленей, видневшихся вдали. Механик советовал капитану вернуться на открытую воду и там произвести ремонт. Но капитан отвечал перед своими хозяевами за то, чтобы этот рейс был прибыльным.
Он проделал сотни миль, чтобы добыть шкурки бельков, и теперь, подойдя так близко к огромной их колонии, не мог повернуть обратно.
Капитан вгляделся в небо, становившееся все мрачнее, и вслушался в ветер, делавшийся все более пронзительным. Приближался шторм. Он сплотит льды, и судно уже не сможет вновь войти в них. Задержись оно на день — и все будет потеряно. Сумеет ли оно вовремя отступить в безопасную открытую воду, оставшуюся далеко позади? Успеет ли он уйти отсюда прежде, чем льды, принесенные штормом, закроют дорогу назад? В ежедневном решении подобных дилемм состоит суть опасного промысла тюленей.
Капитан принял решение. Его судну не грозит никакая опасность, оно лишь немного повреждено. Когда он сказал о своем решении механику, тот резко повернулся, приоткрыл было рот, собираясь возразить,— и закрыл его. Капитаны зверобойных судов — крутые люди. Они не любят, чтобы их приказания обсуждались. Мгновение спустя стальное чудовище огласилось криками — это матросы приветствовали-решение капитана. Они приготовили толстые палки около пяти футов длиной с острыми железными крючьями — некая комбинация лодочного багра и остроги. Раздались слова команды. Около тридцати человек спустились на лед и разделились на несколько партий. Они были обуты в сапоги до колен, одеты в теплые одежды и потому выглядели очень толстыми; на руках у них были рукавицы, на головах — кепи; только на двоих «денди» были шапки из тюленьего меха. Выстроившись цепочкой, они пошли по льду к разным частям тюленьей колонии. Люди продвигались с осторожностью; ведущий каждой группы прощупывал путь палкой. Трещины могли быть прикрыты снегом; угодив в одну из них, пришлось бы весь день охотиться в мокрой одежде на, убийственном ледяном ветру. Охотники перебрасывались веселыми словечками, и то и дело раздавались взрывы смеха.
Странница давно уже была в воде. Когда люди приблизились, туда же последовали все остававшиеся на льду взрослые гюлени — кроме двух. Человек, возглавлявшим
107
цепочку, поднял ружье и выстрелил три раза подряд. Одна тюлениха беспомощно растянулась н^ льду около своего детеныша. Слишком маленький, чтобы ужаснуться виду бездыханного тела матери, он кинулся к ней и как ни в чем не бывало пристроился к ее соскам. Другая подстреленная тюлениха, последняя из не разрешившихся от бремени самок, через несколько минут должна была родить. Она получила две раны и теперь лежала, слабо дергаясь в агонии.
Люди на поле разбились на пары и неторопливо, молча принялись работать. Зверобой из первой пары, держа свое орудие обеими руками, обрушил его на голову белька. Затем ударил другого. Еще одного. Одного умелого удара бывает достаточно, чтобы убить белька, не повредив его шкурку. Пока убийца методично продвигался среди бельков, не сознававших опасности, его напарник освежевывал мертвых с ловкостью мастера — надрез ножом, один сильный рывок, и шкура снималась, словно пальто. Он прикреплял шкуры к линю, переброшенному через плечо и волочившемуся позади. Еще надрез—и на ремне у него появилась печень белька. Зверобои говорят, что парная печень белька — эпикурейское лакомство, равного которому не найдешь в самом дорогом ресторане. На каждой шкуре раздельщик оставлял один передний ласт. Часть из этих лакомых кусочков съест команда судна, остальные будут проданы по возвращении в порт как деликатес, а деньги, согласно старинному обычаю, поделят между матросами.
Неожиданно убийца остановил уже занесенное орудие на полпути. Белек, ползавший между его обутыми в сапоги логами, был меченый — на его белом меху виднелось красное пятно, выжженное учеными. Охотник отшвырнул белька, перешел к следующему и, обнаружив, что тот тоже меченый, злобно выругался. Тюленьих детенышей следует метить так, чтобы клеймо было хорошо заметно, иначе охотник, в лихорадочном пылу убийства, обнаружит его слишком поздно. Пощаженные бельки откатились прочь.
Убийца остановился, стер пот со лба и вместе со своим напарником наклонился над убитой самкой. Буркнув друг другу несколько слов, они начали быстро работать. Сначала сняли шкуру с матери. Затем извлекли из ее чрева неродившегося детеныша, освежевали его, вырвали печень; на снегу осталась дымящаяся груда мяса.
Вскоре после того, как охотники темными цепочками рассыпались по льду, в воздухе появились чайки, на бело
108
снежном оперении которых темнели лишь глаза да клювы. Когда началось свежевание, птицы уселись на лед, словно женщины, стоящие в очереди к мяснику. Не успевали охотники отойти от туш, как птицы вскакивали на них и принимались терзать еще трепетавшую плоть. Нередко у них не хватало терпения подождать, пока раздельщик обработает белька, и, подскочив к туше, они возбужденно клевали ее. На лед спланировала большая чайка-бургомистр, и птицы в испуге кинулись прочь от нее. В полыньях глупыши дрались за кровь и жир, стекавшие в воду.
Когда охотники шагнули дальше, чтобы продолжить резню, они увидели обезумевшую от страха тюлениху-мать. Продвигаясь по льду волнообразными движениями, она добралась до своего детеныша и попыталась носом столкнуть его в воду. Зверобой двинулся на нее, и тут эта самка сделала нечто такое, на что тюлени отваживаются крайне редко,— она бросилась на них, разинув пасть. И мать, и детеныш были тут же убиты. Но в последний момент тюлениха успела прокусить зубами прочную кожу его сапога, отхватив кусок икры. Раздельщик подпрыгнул и с проклятиями схватился за ногу. Отчаянно ругаясь, он освежевал свои жертвы и заковылял за напарником, яростно работая ножом и оставляя за собой растущие груды мяса.
Внезапно небо заволокли низкие тучи, как будто прикрывая завесой залитый кровью лед. В неожиданно наступившей тьме люди резко подняли кверху белые лица. Охотники постарше встревоженно взглянули в сторону судна. Долгий порыв ветра с пронзительным свистом рассек воздух, словно огромный разделочный нож. Люди снова, еще быстрее, чем прежде, двинулись вперед, оставляя за собой алые следы смерти.
Одни животные убивают ради пищи, другие — удовольствия ради. Только животное по имени человек устраивает резню ради выгоды. Тюленьи детеныши уничтожаются потому, что женщинам нравится их прелестный мех, и потому, что, откормленные материнским молоком, тюленята жирнее, чем более взрослые животные. Большинство, тюленьих шкурок выделывается в Лондоне, откуда они распродаются по всему миру. Мех новорожденных гренландских тюленей продается в естественном виде или окрашивается под оцелотовый, бобровый или норковый мех. Их шкурки используются также для изготовления обуви, спортивных курток и как отделочный материал. Шкура более взрослых тюленей идет на тысячи разных
109
поделок, а жир пускают на изготовление мыла, лекарственных препаратов, кормов и предметов парфюмерии
Никто не знает, сколько тюленей всех видов забивается за год. В прошлом одно зверобойное судно привозило из рейса 20—22 тысячи шкур гренландских тюленей. В одном только ньюфаундлендском стаде за десятидневный охотничий сезон, бывало, уничтожалось более полумиллиона тюленей. Однако если детные залежки разбросаны или если погода не благоприятствует охоте, суда привозят всего лишь две или три сотни шкурок. Этот опасный промысел уносит множество человеческих жизней; гибнут и суда, иногда по нескольку в год.
Еще около четырех тысяч лет назад китайцы высоко ценили котиковый мех. В основе греческой легенды о Золотом Руне, возможно, лежит реальная экспедиция, предпринятая торговцами мехом. Когда-то во многих странах облачаться в котиковый мех дозволялось лишь тем, у кого в жилах текла королевская кровь; и даже сегодня статус пэров английского двора оговаривает количество и сорт меха, который тот или иной пэр может использовать для церемониальных одеяний. И до сих пор о материальном благополучии цивилизованной женщины зачастую судят по мехам, которые она носит.
Торговля мехом принесла процветание многим семьям, таким, как, например, Асторы. В Лондоне, Лейпциге, Нью-Йорке, Монреале, Сент-Луисе, Париже, Копенгагене, Сиэтле и других городах дельцы из всех стран каждый год устраивают огромные меховые аукционы. Но мировые запасы меха истощаются. Как истреблены во многих районах Мирового океана киты, как полностью уничтожена морская корова, так вскоре будут уничтожены все животные, имеющие волосяной покров, и в том числе гренландские тюлени,— во всяком случае поголовье этих животных стремительно уменьшается. В результате эскимосы и другие народы, для которых охота на тюленей —• единственный источник существования, оказываются перед угрозой гибели.
Но зверобои с судна, которое находилось сейчас во льдах к северу от Ньюфаундленда, были простыми матросами, и все эти проблемы нимало их не заботили. У них была одна цель — добыть возможно больше шкурок бельков, и они энергично делали свое дело в сгущавшейся тьме.
Внезапно на судне, стоявшем в отдалении, уныло и настойчиво завыла сирена, приказывая охотникам воз
110
вращаться. Капитан наблюдал за небом и позволял им работать до тех пор. пока, по его мнению, не было опасности. Но теперь поднялся яростный ветер, вызвавший подвижку льда, и небо, и без того уже мрачное, так почернело, что он вынужден был отозвать охотников. Под надрывный вой сирены он нетерпеливо ждал их возвращения, чтобы уйти из этого опасного места.
Люди выпрямились. Они проверили крепость длинных веревок с тяжелым грузом окровавленных шкурок, вложили свои ножи в ножны и устало побрели к судну. И в это самое мгновение пронзительно завыл ветер и все вокруг заволокла плотная пелена мокрого снега, мчавшегося со скоростью пули. Казалось, будто он летит и сверху вниз, и снизу вверх. Кровавые повелители природы превратились в пигмеев. Рев сирены относило прочь. Спотыкаясь и падая под натиском встречного штормового ветра, зверобои шли, не видя ни судна, ни друг друга. И, что еще хуже, теперь они не видели трещин между льдинами, занесенных снегом. То и дело раздавались всплески и испуганные вопли, но эти слабые голоса, не громче, чем крики тюленьих детенышей, тут же гасли, поглощаемые снежным вихрем.
Капитан, честно служа тем, кто ему платит, дал сигнал отбоя на полчаса позже, чем следовало. Слишком поздно.
ЛЕДЯНАЯ ЛОВУШКА
Тюлени оказались бессильны перед судном Через несколько часов тысячи освежеванных шкур были брошены в его железное брюхо Весь лед окрест был окрашен красным и покрыт жестоко выпотрошенными дымящимися останками. Но. какими бы маленькими и беспомощными ни выглядели
тюлени перед всемогущим судном, их слабость не шла ни в какое сравнение с теперешней беспомощностью судна перед всемогущей стихией.
Ослепленный снежной лавиной, один из людей, волочивший за собой тяжелый груз шкур, ступил в невидимое
111
разводье. Веревка обмоталась вокруг него; он не мог видеть своего товарища, он не мог вцдеть даже лед, с которого упал,— ничего, кроме снежнык вихрей. Позвав на помощь, он услышал позади себя всплеск — его товарищ тоже оступился в замерзающую воду. Как большинство матросов, они не умели плавать...
Вслепую, спотыкаясь на каждом шагу, остальные охотники вышли наконец к судну. Но когда провели перекличку, двоих не досчитались. Люди вглядывались в белую круговерть, и сирена выла над их головами, как будто само судно молило о том, чтобы его увели из этих льдов. Капитан ждал и ждал. Он догадывался, что эти двое погибли,— но вдруг они живы? Как покинуть их в этом белом аду? Когда наконец его одетая в рукавицу рука перевела ручку машинного телеграфа на «полный вперед», он, быть может, уже знал, что его судно обречено.
Он был пожилым человеком, командовал многими судами, но ни одно из них не сражалось так отважно, как это, и сердце его переполняла гордость. Крак! Судно наткнулось на льдину. Она раскололась, но другая льдина, нажав на нее сзади, заставила трещины сойтись и оттеснила первую льдину к судну, когда оно отходило назад, чтобы нанести новый удар. Дым повалил из трубы, когда судно всем своим весом яростно навалилось на подступающую к нему белую кромку. Льдина вздрогнула, раскололась с чудовищным треском, и судно вошло в канал. Облепленные снегом люди, повисшие на шканцах, разразились радостными криками, решив, что они выбрались изо льдов. Капитан обнажил в усмешке прокуренные зубы — он знал, что это не так.
Однако он знал и то, что, пока судно слушается руля, оно может бороться. Он был одним из тех людей, которые, пока они в состоянии двигаться, никогда не сдаются; он был одним из тех, кто никогда не упустит случая померяться силами с морем. Крак! Капитан снова двинул свое судно на лед, и он опять раскололся и разошелся в стороны. Один такой же удар — и можно будет достичь открытой воды.
Но тут из белого вихря на судно надвинулись еще два ледяных гиганта. Теперь оставался только один шанс на удачу. Это даже нельзя было назвать шансом, ибо никаких реальных шансов не осталось, но если бы переменился ветер, появилась бы призрачная надежда на спасение. Рука капитана снова перевела ручку телеграфа.
112
Судно тронулось вперед, круша сравнительно слабый лед, и подошло к огромному выступу в массиве льда, где оно могло бы найти хоть какое-то укрытие — если бы удалось удержаться там. Вдруг оно ударилось обо что-то с такой силой, что мачта сломалась, словно прутик, и упала на палубу. Снизу донесся жуткий треск, корпус содрогнулся, люди попадали с ног и покатились по палубе. Ледяной язык, хотя он и треснул, выдержал удар. И сразу же массив льда навалился на другое поле, заставив его обрушиться на израненную корму.	4
Словно туманный горн, прозвучал голос капитана, приказывавшего команде спуститься на лед с буксирными линями. Маленькие черные фигурки посыпались с бортов, и буксирные лини, которые уже были наготове, заскользили за ними. В то время как они карабкались вниз, судовой колокол, приведенный в движение ветром и льдом, торжественно загудел: «Боо-м-м-м... боо-м-м-м... боо-м-м-м...» Лицо капитана передернулось от этого зловещего звука, и он выкрикнул команду. К колоколу подбежал матрос и попытался остановить его язык, но он продолжал издавать протестующие, хотя и приглушенные, звуки, и тогда матрос обмотал его свитером. Команда завела буксирные лини, машины глухо застучали, судно судорожно задрожало и врезалось носом в надвинувшуюся на него льдину, словно топор.
И тут же глыбь льда, выжатая снизу, вздыбилась над планширом, и отломившийся от нее кусок весом в полтонны обрушился на палубу. Затем лед стал* громоздиться на судно пластами, и в конце концов стальной борт оказался проткнут — так наконечник прогулочной трости протыкает попавшуюся в ловушку крысу. Это судно, как и большинство зверобойных судов, было построено с таким расчетом, чтобы оно могло выдержать торошение льда. Но когда торосы напирают в настоящий шторм, самые прочные изделия рук человеческих ломаются, как игрушки. Всего лишь год или два назад в этих водах за четыре дня погибло три судна. Каждый зверобой рискует погибнуть, когда отправляется в эту весеннюю пору на север убивать бельков.
Судно еще держалось на плаву, но двигаться уже не могло, и глыбы льда, теснимые штормом, окружили его, словно шайка убийц. Внезапно капитан отдал приказ покинуть судно. Швыряемое из стороны в сторону неистовым натиском торосов, судно невольно лезло на лед, но теперь оно было бессильно против него.
8 4834
113
Снегопад поутих, и хотя ветер еще резал, словно ножом, сквозь пелену снега уже проглядывали мрачные облака. Буксирные лини лежали на льду, будто мертвые змеи. Люди сгружали вещи на лед, передавая их по цепочке: одежду, котелки, консервы, одеяла, бочки с жиром, мешки картофеля, бочки с мукой, брезент для палаток, матросские сундуки — и шкурки, которые всего лишь час назад покрывали тела бельков. Тем, кто не знаком со льдом, неторопливые действия матросов показались бы глупой бравадой.
Торосящийся лед наваливался на корму, полз на палубы, обрушивая на судно удар за ударом. Медленно, с судорожными усилиями, оно карабкалось на лед, накренившись так, что на палубе стало невозможно удержаться на ногах. Большинство людей были уже на льду. Снег почти перестал, лишь изредка вздымались белые вихри. Но дневной свет начал угасать, и вскоре на льды спустилась мгла.
Наконец на палубе появился капитан, одетый в синее форменное пальто. Он прижимал к себе сейф с вахтенным журналом и судовыми документами. Он мог бы передать его вниз и высвободить тем самым руки, чтобы легче было передвигаться по скользкой палубе. Но он скорее предпочел бы сломать себе шею, чем выпустить документы из рук. Люди гордились своим капитаном и не предлагали ему помощи. На последних нескольких ярдах он потерял равновесие и прыгнул в снег со стоявшей уже почти, вертикально палубы, но приземлился на ноги.
Спокойно, с достоинством оглядевшись из-под нахмуренных бровей, капитан выбрал место для палаток с подветренной стороны тороса. Затем приказал разжечь примусы, сварить какао и настроить радиопередатчик, чтобы послать в эфир координаты лагеря. Если Арктика думала, что может осилить этого человека, она ошибалась. И все же она нанесла ему еще один коварный удар.
Со страшным скрежетом глыба льда пропорола стальной борт. Люди на льду оторвались от своих занятий и обернулись. С невыносимой медлительностью лед обнажил внутренности судна. Затем раздался взрыв, и из пламени вырвались огромные языки горячего пара, окутавшие лед молочным облаком. Корма продавила лед, нос задрался, и последняя еще остававшаяся целой мачта сломалась о торос. Сильно накренившись на левый борт, судно начало скользить кормой в воду, и море ворвалось в него.
114
Под напором льда судно медленно ушло под воду. Из глубин поднялись пузыри воздуха, лопнув со звуком, подобным всхлипу, а за ними всплыли сотни шкурок бельков и закружились в водовороте.
Только после этого капитан отвернулся. Люди деланно засуетились, стараясь не смотреть на своего капитана. Какое-то мгновение он стоял спиной к тому месту, где только что исчезло судно, зажав под мышкой документы,— все, что осталось от его корабля. Потом тяжело зашагал по льду туда, где разбивали лагерь.
Капитану предстояло укрыть людей от шторма, распределить запасы провизии, проследить за тем, чтобы каждый получил порцию горячей нищи, оказать первую помощь раздельщику, которого укусила тюлениха, и матросу, которому раздробила руку упавшая мачта. Он должен был позаботиться о том; чтобы передатчик посылал сигналы бедствия, должен был пустить ракеты, чтобы их могли заметить в ночи с других зверобойных судов, должен был сделать последние записи в судовом журнале.
Но капитан не думал обо всех этих обязанностях. Перед ним стояло худое, изможденное лицо жены одного из пропавших моряков — она приходила к причалу проводить мужа. Впервые он потерял человека. Он Подыскивал в уме слова, которые скажет ей, объясняя то, чего не видел и о чем ничего не знал.
Капитан обернулся и сердито прикрикнул на группу матросов — натягивать брезент так, как они, было бы позволительно бойскаутам, но не морякам. Спустя минуту в ночное небо с громким шипением взвилась первая сигнальная ракета, окрасив поднятые вверх лица людей в мертвенно-зеленый цвет.
А в нескольких милях от них взрослые тюлени из детных залежек ныряли среди ледяных полей или кормили тех немногих оставшихся в живых бельков, которые были достаточно большими, чтобы уплыть от палачей. Но Странница уже стрелой летела сквозь пену волн туда, где сталкивались меж собой льдины. Она была еще слишком молода, чтобы ощутить утрату, и потому сожалела о бельках не более, чем о прошлогоднем снеге.
В ОДИНОЧЕСТВЕ К ЮГУ
Группа тюленей, спасшихся от нашествия охотников, несколько часов ждала, пока к ней присоединятся остальные, а затем двинулась вдоль кромки льдов, стремясь уйти как можно дальше от возможных преследователей.
Пока бельки были еще маленькие, тюлени держались идиллическими
семейными группами: отец, мать и детеныш.* Но потом самцы начали отделяться от своих семей — отдыхали на ледяных полях, подальше от самок и детей, плавали все вместе, в некоем подобии масонского союза. Вскоре они
целыми группами стали уходить вдоль кромки льда и уже не возвращались. Все больше и больше взрослых самцов отправлялись им вслед, и в конце концов в колонии остались лишь матери, бельки и подростки. Теперь и они стремились разделиться на группы.
Странница начала замечать уже знакомые ей признаки враждебности к себе двухлеток. Испуганная этим — ведь ее уже не однажды изгоняли из тюленьих стад,— теперь она старалась держаться в стороне от сверстников. Опять с головы ее стал сходить мех.
На нее напала крайняя робость и непреодолимая сонливость. Однажды она весь день устало плавала в поисках уютного поля, на котором можно было бы удобно устроиться. Но ни одна из знакомых льдин не казалась ей безопасной. Именно потому, что она уже побывала здесь со своими товарищами, льдины не могли послужить для Странницы уединенным прибежищем, где бы ее не тревожили другие тюлени. И она плавала и плавала, двигаясь нехотя, словно по принуждению.
Далеко впереди она увидела участок льда, черный от тысяч тюленьих тел. Почувствовав импульсивное желание спрятаться в этой безразличной толпе, она осторожно приблизилась к лежбищу. Тут и там поднялись головы, но никто не выказал враждебности. Нырнув, она поплыла под водой к краю льдины и, поднявшись на поверхность, принялась смотреть, где удобнее выбраться на лед. Большинство тюленей казались спящими. Некоторые скреблись или вяло двигались. Обратив на Странницу тусклый, апатичный взгляд, они не проявили к ней никакого интереса.
116
Она спокойно поползла между ними, хотя это было трудно — так тесно они лежали.
Тюлени линяли. У взрослых самцов процесс линьки почти завершился, и на совершенно новом одеянии лишь кое-где оставались клочья грязно-коричневого меха. Взрослые самки были еще на полпути к окончанию линьки. У них появился новый мех на голове, вокруг передних ласт и на спине, но на остальной части тела еще сохранялся старый коричневатый мех. И среди них были две самки возраста Странницы, у которых появились лишь первые признаки линьки вокруг головы и по средней линии спины. Она умиротворенно улеглась около них.
День за днем мех потихоньку сходил с ее головы, и вместе с ним слезала темная, твердая, словно кора, кожа. Потом линька охватила все тело; старый мех уступил место новому пушистому меху темно-пепельного цвета, а характерные юношеские пятна стали значительно бледнее, чем прежде. Странница заметно выросла: теперь она достигала почти пяти футов в длину. Изящная, словно у гончей, голова, большие карие глаза, сильное, ладное молодое тело — она стала настоящей красавицей. Пришел день, когда, обновленная, она понеслась по воде и, нырнув вниз, оказалась рядом со своими старыми товарищами по играм, так же как и она, облаченными в новые наряды.
Они тут же поплыли прочь от Странницы. После линьки она стала отличаться'от нйх слишком явно — и размерами тела, и совсем другими, чем у них, отметинами на меху. Они охотились и играли вместе со Странницей не один месяц, а теперь вдруг обнаружили в ней что-то настораживающее, чужое. Она робко поплыла поодаль от них, подчиняясь мгновенно сработавшему инстинкту самосохранения. Ей уже и раньше приходилось сталкиваться с враждебным отношением к себе, а в мире диких животных враждебность нельзя оставлять без внимания. Те, кто игнорирует ее, обычно расплачиваются за это жизнью: ощутив враждебность, они должны уйти, и побыстрее. Робость Странницы обратила подозрительность тюленей в страх, а страх, как это всегда бывает, перешел в злобу. Когда Странница была помладше, она льнула к своим гонителям, как слабое зависимое существо. Теперь, на пороге зрелости, она стала более осторожной. Полная новых сил после линьки, Странница развернулась и стала удаляться от них столь же энергично, как и они от нее. Она уплыла в более глубокие воды и не возвращалась два дня. После этой отлучки она показалась своим прежним товарищам еще более
117
чужой, и они встретили ее злобными укусами. Терпение ее лопнуло, и она снова уплыла в< них, на этот раз навсегда.
Через полчаса и сверстники, и их враждебность были забыты, и Странница ровно и быстро поплыла к югу. Но вскоре с нею стало происходить что-то странное. Инстинкт звал ее вернуться обратно к своему собственному стаду, и тело, отзываясь на этот инстинкт, отдалось во власть моря. Но ее стадо находилось далеко, в водах Северной Европы, а она плыла в противоположном направлении.
И все же Странница упорно плыла вперед и вперед, увлекаемая лихорадкой миграции, начинающейся вслед за порой выведения потомства. Через несколько дней одиночество начало беспокоить ее, и она постоянно искала общества; но Странница уже слишком далеко продвинулась к югу, чтобы встретить хоть кого-нибудь из тюленей западного стада, которые к этому времени собрались возле кромки льда, откуда должны были устремиться в более северные воды.
На своем пути Странница встречала множество загадочных существ. От одних она уплывала стремительной тенью, других — креветок и рыб — жадно поедала. Через некоторое время чувство одиночества притупилось. Она уже не раз пересекала необъятные просторы океана в одиночестве. Навыки, приобретенные в прежних путешествиях, вернулись к ней и направляли ее путь, но знакомые контуры кромки льда остались позади, и она чувствовала себя все более неуверенно и неуютно среди этих странных морских равнин, не зная, как вернуть привычное окружение.
Продвигаясь к югу мимо залива Св. Лаврентия, Странница вскоре достигла побережья с чрезвычайно изрезанной береговой линией и множеством островов. Огромные приливные волны, разбивавшиеся о них, подхватили и закачали ее. Если бы сейчас рядом со Странницей были другие тюлени, она с радостью оседлала бы эти белогривые волны и играла с товарищами у подножий бесчисленных острых утесов, о которые бился прибой. Но по мере продвижения к югу воздух становился все теплее, и это столь непривычное для арктического тюленя тепло заставляло Странницу плыть все поспешнее; она не останавливалась, ни чтобы осмотреться по сторонам, ни даже чтобы поиграть с пойманной рыбой, и быстро и свирепо хватала на лету лишь ту добычу, которая оказывалась непосредственно на ее пути.
118
Однажды случилось нечто, приостановившее этот безоглядный полет к югу. Скользя вдоль побережья, Странница неожиданно вошла в воды, кишевшие судами: это бостонские пароходы выходили из Массачусетского залива. Они напомнили ей плавучее чудовище, разогнавшее тюленьи ясли, и это воспоминание заставило Странницу нырнуть в глубину. Страх прибавил ей скорости. Вернувшись на поверхность, только когда ей настоятельно потребовался воздух, она пошла вдоль мыса Кейп-Код и почти сразу же в растерянности остановилась. Похоже было, ^то она преодолела некий невидимый барьер,— ибо очутилась в каком-то странном незнакомом мире.
Нигде на всем земном шаре нет такой резкой разграничительной линии между двумя областями океанской жизни, как у Кейп-Кода. Вода, поднимающаяся сюда с юга, из района Мексиканского залива, была теплой, словно парное молоко. Странница нырнула, но вода кругом кишела незнакомыми существами, и она стрелой понеслась наверх, подальше от них. У самой поверхности моря дрейфовала флотилия медуз под названием «португальский военный кораблик» *. Их прозрачные наполненные газом паруса в три дюйма высотой светились розовато-голубым, а яркосиние щупальца свисали с наветренной стороны на несколько футов в глубину, словно дрифтерные сети. Одна медуза зажала в облаке эТих щупалец большую мертвую рыбу и крепко держала ее возле своих многочисленных ротовых отверстий.
Вид этой рыбы побудил Странницу снова скользнуть вглубь, что, быть может, спасло ей жизнь. Одно прикосновение ядовитых щупалец этих обитателей субтропиков грозит серьезными последствиями даже для человека; того же, кто запутается в них, может избавить от гибели только случай. Нырнув, Странница увидела, что среди щупалец каждой медузы бесстрашно играют крошечные рыбки. Эти маленькие иждивенцы, живущие объедками со стола хозяев и повсюду сопровождающие их, защищены не только от смертоносных стрекал, но также и от посягательств других животных. Вероятно, эта мелюзга чем-то полезна медузе, ибо эволюция определила назначение каждого существа.
«Португальские кораблики» северного и южного полушарий держат свои паруса под противоположными углами; и в том, и в другом случае определенное положение парусов помогает медузам более успешно охотиться ц проги-
119
востоять ветрам и течениям, которые иначе унесли бы их из родных вод.	х
Оставив эту опасную сказочную флотилию позади и продолжая неуклонно продвигаться вперед, вместо того чтобы вернуться назад — увы, она не могла соотнести свои действия с предчувствиями и опасениями,— Странница очутилась среди незнакомых рыб, чьи окраска и размеры встревожили ее. Неприятно теплая вода вызывала физическое недомогание. Чувствуя себя несчастной, она плыла то по поверхности, то под водой, но везде — наверху ли, в теплых ли глубинах — ей было одинаково плохо.
Через некоторое время вода снова похолодала, хотя еще и не стала столь же освежающей, как в арктических морях. Странница вошла в «холодную стену» — поток воды, который отжимает Гольфстрим от побережья Соединенных Штатов; если бы он отошел и уступил место более теплому соседнему течению, в Нью-Йорке было бы почти так же тепло, как во Флориде.
Несмотря на то, что вода стала прохладнее, Странница день ото дня встречала все больше незнакомого. Иногда она приближалась к берегу. Но то, что она видела там, пробуждало в ней охранительные инстинкты; клубы дыма в небе, далекие суда, какие-то непонятные предметы и звуки слишком пугали ее, чтобы ей захотелось подойти поближе.
Однажды утром, когда над морем висела легкая пелена дождя, Странница пошла на глубину поохотиться на рыб — ее одолевал голод. Она давно была в пути и заметно отощала. Глубоко внизу она увидела скалистое морское дно; между ноздреватыми камнями колыхался песок. Вдоль дна поспешно плыла группа маленьких креветок, и Странница кинулась вниз. Она увидела две скалы, прижатые друг к другу течением и наполовину занесенные песком. Между ними была узкая, словно нож, расщелина, у входа в которую грудой лежали панцири крабов. В них не было ни одного краба; панцири были высосаны так чисто, будто там никогда и не бывала живая плоть. Некоторые из них заполнял песок. Странница приблизилась к этим панцирям, чтобы обследовать их, как она всегда обследовала все новое, если оно не внушало ей страха. Но они ничем не выдавали своей тайны.
Странница заскользила вдоль скал, и тут длинная темная рука, похожая на хобот слона, высунулась из расщелины и обхватила ее тело. Не успела она рвануться, чтобы высвободиться из этого отвратительного холодного
120
объятия, как к первой руке присоединились еще две, пытаясь обхватить ее и втащить в расщелину между скал. Она мельком увидела в щели выпуклые осьминожьи глаза, уставившиеся на нее, и черный роговой клюв, чьей мощи хватило бы, чтобы одолеть крепчайший панцирь омара; он высовывался из еще одной грозди щупалец, устремившихся к ней.
ДРУЖЕСТВЕННЫЕ СОЗДАНИЯ
Самка осьминога использовала эту расщелину в скале не только как уЧ	\ охотничью засаду; она превратила
\k v\ ее в фантастические морские ясли. \	\ Вначале щель между скалами,
\	11 наверное, казалась ей слишком
ZfU большой, хотя на самом деле щель была так узка, что было просто непонятно, как такое крупное и мощное существо может протиснуться в нее. Поэтому осьминожиха притащила сюда и уложила на дно щели несколько больших крабьих панцирей, отчего размеры щели сильно уменьшились. В оставшемся пространстве она отложила яйца, и теперь ее страшные глаза неусыпно наблюдали за всеми, чье приближение могло нести угрозу ее потомству.
Осьминожиха отложила на скалу позади себя около пятидесяти тысяч яиц в виде длинных гроздей, напоминающих виноградные. Когда не нужно было охотиться и ничто не предвещало вражеского вторжения, осьминожиха просовывала одно щупальце под гроздья яиц, расправляла его на конце, так что оно превращалось в подобие гигантской ложки, а затем поднимала, переворачивала и гладила яйца. Потом она тщательно омывала-их водой, пропуская ее через свое тело, чтобы не дать морским паразитам угнездиться на яйцах. После нескольких недель неустанных материнских забот из этих яиц должны были выклюнуться детеныши; именно это и спасло жизнь Страннице.
Осьминоги в период выведения потомства теряют в весе и слабеют, как курица, высиживающая яйца. Эти
121
животные, наводящие ужас на всех обитателей глубин, такие заботливые матери, что нередко умирают от истощения вскоре после того, как детеныши вылупятся из яиц. Самка, схватившая Странницу, также была очень ослаблена, потому что она не позволяла себе выйти из щели на охоту, оставив яйца без присмотра, а животные, которыми обычно питаются осьминоги, давно уже не проплывали мимо ее жилища.*
При виде Странницы тело осьминожихи, обычно грязно-зеленое, приобрело зловещую темно-красную окраску, и она инстинктивно высунула из щели несколько из восьми своих щупалец, снабженных двумя рядами присосок. Но она была слишком слаба сейчас, к тому же из-за меха, покрывавшего твердую кожу тюленя, присоски не смогли мгновенно прикрепиться к ней, и, сделав судорожный рывок, Странница выскользнула из чудовищных объятий. С бешено колотящимся сердцем она понеслась прочь, стараясь запутать преследователя и то и дело оглядываясь назад. Но преследователя нигде не было. Осьми-ножиха уже втянула свои хоботоподобные щупальца в трещину. Ярость ее улеглась, тело из мутно-красного постепенно опять стало мутно-зеленым. Казалось, она вся опала после этой схватки. Безуспешно подождав, не проплывет ли поблизости какая-нибудь другая добыча, она повернулась к гроздьям яиц и снова принялась нянчить и ласкать их.
Странница плыла под водой вдоль побережья. Ее любопытство ничуть не уменьшилось. Всего лишь полчаса назад оно привело ее буквально в пасть смерти, и вот уже каждый нерв Странницы снова был охвачен жаждой очередных приключений. Лениво скользя почти над самым дном недалеко от побережья, она увидела битву пигмеев, армию лилипутов, атаковавших подводную линию Зигфрида: огромное скопище морских звезд напало на колонию устриц.
Иногда за год с устричных банок близ побережья Коннектикута удаляют пятьдесят тысяч бушелей морских звезд; но это всего лишь часть того войска, которое заполоняет здесь морское дно. Странница дрейфовала в нескольких футах над полем боя, наблюдая за финалом этого маленького подводного сражения: морские звезды атаковали большую устрицу, размером несколько дюймов в поперечнике, которой в течение двенадцати лет удавалось избегать повседневных опасностей существования в этом мире.
122
Теперь она была единственной еще оставшейся в живых из десяти миллионов своих «близнецов». Крабы, медузы, морские звезды, моллюски, губки, черви, балянусы, бесчисленные болезнетворные микробы — все берут с них дань. Огромное множество представителей семейства устриц поедает человек. Сотци устриц погребает под собой во время штормового волнения песок.
Много врагов нападало на устрицу-долгожителя. Однажды улитка морское сверло пробурила своим острым язычком отверстие в мощной раковине ветерана. Потом другой морской охотник, проплывавший мимо, решил полакомиться сверлильщиком и съел его. Устрица заделала отверстие, выделив изнутри строительный материал. Но сегодня пришел конец и ей, последней из десяти миллионов «близнецов», и Странница стала тому свидетелем.
Пятилучевая морская звезда вместе с полком своих сородичей промаршировала со скоростью шести дюймов в минуту сквозь джунгли и сахары морского дна и вскарабкалась на бронированную спину устрицы. Укрепив присоски двух своих ножек на одной створке раковины и трех — на другой, она напрягла их. Устрица может выдержать неожиданный натиск, но против длительной атаки ей не устоять. Ворота замка медленно раскрылись. Ни на секунду не ослабляя чудовищную хватку, морская звезда извергла из ротового отверстия желудок и, накрыв им беспомощную обитательницу раковины, начала переваривать ее. Как и человек, она поедает устриц живьем.
Поверхность моря близ устья реки Гудзон кишела судами и лодками, и это заставило Странницу сделать большой крюк. Спустя некоторое время она увидела впереди какое-то странное создание. Грандиознее любого айсберга, оно скользило по воде, почти не уступая в скорости гигантской акуле. Странница вильнула от него в сторону, но оно не обратило на нее никакого внимания. Темное снизу, белое в надводной части, с двумя длинными щелями в носовой части, похожими на глаза, оно величественно рассекало волны, оставляя за собой летящий шлейф дыма и длинные пенистые следы на воде.
Поскольку это создание не преследовало Странницу, оно не встревожило ее, а, наоборот, заинтересовало. Она подплыла к нему поближе. Когда же она поравнялась с лайнером, с борта его дождем посыпалось что-то такое, что любое морское животное приняло бы за икру,— это стюард выбросил за борт крошки хлеба, оставшиеся от завтрака.
123
В любом обитателе моря зрелище икрометания возбуждает необычайный интерес. Туча л>ыб кинулась к кильватерной струе в надежде полакомиться белыми нежными икринками. За ними последовали их естественные враги, и среди них .Странница. Столь же всесильная против этих мусорщиков моря, как судно против нее самой, она скользнула в глубину и, настигнув рыбу, схватила ее зубами.
Рыба билась и трепетала в челюстях тюленя. Странница не была голодна — она ела всего лишь полчаса назад, но, возбужденная сопротивлением жертвы, она встала в воде стоймя и, держа добычу в передних ластах, принялась потрошить ее брюшко. Дважды судорожно дернувшись с силой, почти невероятной для такого маленького существа, рыба обмякла, и жизнь покинула ее.
Странница не видела, как поверхность моря футах в пятидесяти один от другого рассекли два спинных плавника, подобных треугольному парусу, и устремились ей навстречу. В последнюю минуту она услышала какой-го звук и исчезла в воде, как будто кто-то потянул ее вниз. Первая из двух косаток, летевших со скоростью моторной лодки, щелкнула зубами двухдюймовой ширины с таким звуком, с каким захлопывается капкан. Косатка промахнулась, но челюсти ее сомкнулись так близко от спины Странницы, что рыба, которую она держала, ударила прямо в белую глазницу кита. Другой кит нырнул под первого, но тоже промахнулся буквально на волосок, и Странница ринулась вниз, в глубины.
Она неслась, петляя, как заяц, убегающий от собак. Косатки мчались следом. Каждым своим нервом они предвкушали хруст ее позвоночника и вкус крови, которыми почти всегда вознаграждаются их охотничьи набеги. Они гнали Странницу объединенными усилиями; увернувшись от одного кита, она оказывалась на пути у другого. Сердце ее дико колотилось, налитые кровью глаза почти ничего не видели. Внезапно дно стало подниматься.
Киты тут же описали гигантский разворот, потому что их размеры не позволяли им последовать за своей добычей на отмель, и, забыв о Страннице, которую только что преследовали, понеслись обратно — охотиться за всем, что могли завидеть их ненасытные глаза. Но Странница этого не знала и продолжала бегство. Когда сердце ее готово было лопнуть, ее подняло волной и швырнуло вперед. Волна откатилась, гремя галькой. Тюлень ока
124
зался на отмели и судорожно забарахтался, пытаясь уйти от волн.
Раздался пронзительный крик человека. Вся мокрая, словно большая собака, обессилевшая и перепуганная, Странница с трудом подняла глаза и увидела перед собой неясное желто-розовое пятно. Оно излучало то, что доступно ощущению всех животных,— любовь.
Вид этой золотоволосой девочки никак не напоминал ей ни эскимосских охотников, ни зверобоев — единственных представителей этого вида животных, с которыми ей приходилось сталкиваться до сих пор. Это было первое двуногое создание, настроенное к ней дружески. Странница была перепугана преследованием и искала безопасного укрытия. Поэтому, дернувшись напоследок, она легла к ногам дружественного создания и умиротворенно закрыла глаза, не в силах больше шевелиться.
Девочка, боясь двинуться, чтобы не спугнуть тюленя, издала воркующий звук — и материнский, и детский вместе — и тихо, но настойчиво позвала своего друга, шедшего вдоль пляжа.
САРАБАНДА НА ДНЕ МОРСКОМ
открылись человеческом
Глаза Странницы и остановились на существе, которое стояло над ней, удерживаясь от соблазна потрогать ее. Человек, которого позвала девочка, быстро шел по пляжу, направляясь к ней. Он был высокий, мускулистый, загорелый. От него тоже исходила некая друже-не вызвавшая в Страннице никакого
ственная эманация, i
страха. Люди возбужденно переговаривались над ней,
а она тем временем, сделав несколько глубоких вдохов, вновь обрела силы. Страх перед недавней погоней тоже прошел. Слуху ее снова стал доступен шум прибоя, с шипением набегавшего на отмель, словно зовя ее назад. В залитом солнцем небе плыли белые облака. Она сильно
чихнула, и из глаз ее хлынули слезы; при виде этого люди взорвались смехом.
125
В испуге Странница развернулась, выгнулась и двинулась вниз по отмели, волнообразно изгибаясь. Пришедшая с моря волна побольше подняласыыад ней, и когда волна упала вперед, взметнув облако пены, Странница скользнула в нее. Как будто демонстрируя людям, стоявшим на берегу, свое искусство плавания, она заскользила по набегающим волнам с вершины на вершину, сделала сальто, перевернулась на спину и, снова перекатившись на живот, штопором выскочила из воды, словно лосось, покачалась на волнах, и, пырнув, исчезла из виду.
Случай изменил курс Странницы Спасаясь от косаток, она помчалась на север — туда, откуда плыла так долго. Все еще страшась тех вод, где ее едва не настигла смерть, она держала теперь путь назад в свой родной холодный мир. Странница была в бедственном положении. Несколько недель трудного путешествия, когда она постоянно вынуждена была держаться настороже, потому что не могла рассчитывать на коллективную бдительность стада, измотали ее. Рыбы и ракообразные, обитавшие в здешних широтах, хотя и относились к гем же видам, к которым она привыкла в полярных водах, не приносили сытости: здесь они были не такие жирные, как на севере. Однако теперь Странница чувствовала безотчетное успокоение — ведь она держала путь по направлению к своей расе, а не прочь от нее. Она быстро скользила вперед, не останавливаясь ни днем, ни ночью.
Иногда Странница, казалось, была единственным живым существом в необъятных раскачивающихся просторах, иногда же вода кишела разными созданиями. Несколько раз она видела пароходы и тогда поспешно уходила под воду — они напоминали ей о трансатлантическом лайнере, кильватерная струя которого привлекла косаток, напавших на нее. Но одной ветреной ночью Странница превозмогла свое отвращение к кораблям.
Медленно поднимаясь на поверхность после погружения, она увидела над собой колеблемый волнами черный линь, висящий в воде; он был хорошо виден в лунном свете, проникавшем сквозь воду. К линю через определенные интервалы были прикреплены крючки, и на них прыгало и дергалось множество рыб. В основном эго была треска, а Странница, как бы она ни была сыта, никогда не могла устоять перед соблазном погоняться за треской. Она скользнула к одной из них, но, к ее удивлению, рыба не бросилась прочь, а продолжала дергаться,
126
оставаясь головой к линю. Странница куснула ее, и рыба забилась на крючке, потом обвисла и затихла. Тогда она пошла вверх по линю, кусая по пути то одну, то другую рыбу. Она никргда не видела прежде, чтобы треска ждала, пока ее укусят. Рыбы дергались и прыгали, но даже и не пытались бежать. Продвигаясь вдоль линя траулера, Странница обкусала сотни рыб, попавшихся на крючок.
Линь был заякорен и через определенные промежутки снабжен поплавками; когда Странница поднялась на поверхность возле одного из этих поплавков, чтобы глотнуть воздуха, она увидела совсем рядом с собой чернильно-черное на фоне неба судно, качавшееся на волнах. Рыбаки в это время выбирали другой линь. Когда голова Странницы рассекла воду и высветилась серебром на склоне волны, один моряк заметил ее. Он тихонько сказал об этом другому рыбаку, и, облокотившись на шканцы, они стали наблюдать за тюленем. Они поняли, чем он занимался, и подстрелили бы его, будь на борту ружье. На палубу поднялись другие рыбаки, и Странница снова нырнула в воду и медленно поплыла во мраке, откусывая куски мяса с рыбьих боков и выплевывая их обратно в воду. Вскоре все лини были выбраны на судно, и она уплыла прочь.
Когда Странница вновь поднялась на поверхность, она с восторгом учуяла поднимающийся шторм. Молнией взлетела она вверх, к вершинам волн, и стрелой понеслась вниз, а затем встала в воде в ожидании пенистой волны, которая закрутит ее волчком и обдаст мерцающими брызгами.
Но тут Странница увидела совсем рядом с собой дико пляшущий на волнах траулер. Вдруг рядом с ним раздался всплеск. Это волна смыла за борт человека. Нырнув на всякий случай, Странница увидела футах в десяти под собой тонущего человека. Пытаясь вернуться к поверхности, он быстро пятился назад в карикатурном подобии прогулки. Голова его свесилась набок, потом упала вниз; медленно разводя руками в стороны, он делал ногами огромные шаги. То казалось, будто он быстро бежит вверх, и голова его уже почти касалась поверхности, то он снова опускался и покорно шагал вниз, и вниз, и вниз.
Странница следовала за человеком на безопасном расстоянии, наблюдая, как медленно и странно размахивает он конечностями. Потом он повернулся кругом, словно бы эта ходьба задом наперед утомила его, и начал быстро скользить вперед и вниз на коленях. Затем он неожиданно
127
встал в воде, закружился волчком и вновь начал свой ужасный сольный танец. Кланяясь и^ергаясь, он заскользил вниз, прочь от своей спутницы-русалки.
СРАЖЕНИЕ ЛЕВИАФАНОВ
Странница давно уже вышла из щенячьего возраста со свойственной ему слабостью и недостаточной координацией движений. Она выглядела вполне оформившейся, сильной и зрелой. Мех ее был теперь почти сплошь серым, лишь кое-где еще оставались темные юношеские пятна. Но дело было
не только в згой характерной окраске: все ее тело излучало нечто такое, что ясно говорило о приближающейся зрелости. Это сквозило в изящной и привлекательной посадке ее головы и в робком, но призывном выражении коричневых глаз. На свой мир волнующихся вод она взи-
рала как на солнечное царство, которое повсюду принадлежит молодым, стоящим на пороге зрелости.
Изменения произошли не только во внешнем облике Странницы; они охватили и физиологию — тело ее становилось взрослым, и каждый нерв, каждую жилку пронизывало настойчивое требование чего-то нового. Ей было около двух с половиной лет, и родовой инстинкт, столь же мощный, как инстинкт жизни, звал ее домой. Впервые он не просто порождал беспокойство и волнение, но служил путеводной нитью. Когда она неслась к северной оконечности Гренландии, что-то подобное магниту заставляло ее забирать к востоку. Среди холмистой морской равнины не было никаких ориентиров, но когда, охотясь за рыбой, Странница отклонялась на запад, ее охватывало беспокойство, и она успокаивалась лишь тогда, когда опять брала курс к северным берегам Европы.
На какое-то время тюлень оказался в неприятно теплом потоке воды. Затем вода стала холоднее. В этом районе Лабрадорское течение, движущееся к югу, встречалось с Гольфстримом, текущим на север; отсюда соединенный поток поворачивал к востоку, в направлении далекого дома Странницы. Освеженная и ободренная, она
128
ИЛЛЮСТРАЦИИ
В книге использованы фотографии А. М. Ильенко, Ю. И. Назаренко, Л. А. Попова, А. С. Соколова, Ю. К. Тимошенко, В. М. Храброго
Тюлениха и новорожденный — утельга и зеленец.
2ЛМ
Ежедневное взвешивание детенышей на станции «Торос». («Интересно, Насколько я прибавил за сегодняшний день?»).
Вот они — детские ясли.
Что-то испугало малыша..
И так по нескольку раз в день и даже ночью.
«Не моя ли это мама?».
Белек.
Хохлуша.
Так выглядят детные залежки с птичьего полета. Черные точки — взрослые самки, детенышей не видно на белом снегу.
Серка.
Тюлениха возмущена: детеныш ни за что не полез бы в воду, если бы не присутствие людей.
Взрослая самка гренландского тюленя — утельга.
На этом снимке видна типичная крылановая окраска взрослого гренландского тюленя.
«Монастырь» самцов.
Это плывет обыкновенный тюлень.
В ожидании матери.
продолжила путь вместе с течением. Чем дальше, тем более бурным становилось море. Это боролись между собой два великих океанских течения. Однажды утром путешественница увидела впереди такие страшные водовороты, что тут же повернула прочь. Отсюда она пошла по большой дуге; через Северную Атлантику, к югу от Гренландии и Исландии в направлении северного побережья Британских островов.
Однажды после полудня туман над морем рассеялся, открыв безоглядную морскую ширь, похожую на шелковое покрывало, слабо колеблемое волнами. Под голубым безоблачным небом расстилался пустынный мир воды. И посреди этого простора столбиком стояла Странница, подставив солнечному теплу голову и плечи.
Далеко впереди она заметила белое пятно — это на воде сидела птица. Когда волна поднимала Странницу, птица становилась видна, когда же она опадала — птица исчезала из глаз. Каждый раз, п.дкимаясь на волне, Странница смотрела на птицу. Оказавшись на гребне волны в очередной раз, тюлень снова увидел птицу... и вдруг она исчезла!
Странница скатилась со своего трона на вершине волны и, не помня себя, помчалась к тому месту, где только что была птица. То, что произошло, находилось в явном противоречии с естественными законами, непреложными для всякого* тюленя. Птица не взлетела. И не нырнула. Она сидела на вершине волны — ив следующий миг ее уже не было там. Ни один тюлень не мог бы, увидев такую невероятную вещь, не разузнать, в чем дело. Странница чуть ли не летела по волнам, стремясь поскорее достигнуть того места, где только что была и исчезла птица. Так она стала свидетельницей сражения левиафанов, которые, к счастью, обратили на нее не больше внимания, чем дерущиеся люди — на мышь, путающуюся у них под ногами.
Птицу утащил под воду и съел один из китов-косаток, объединившихся, как они это часто делают, в группу, чтобы загонять под воду животных, которых они не могут уничтожить в одиночку. Киты уже несколько дней прочесывали океан, но единственной их добычей были морские птицы и рыбы, которые не только не утоляли голод, а напротив, лишь разжигали его. На того счастливца, который так ловко утащил под воду морскую птицу, бросились все остальные косатки, так что на мгновение могло показаться, что сейчас завяжется кан-
О «м
129
нибальское сражение. Но в ту же самую секунду одна из них увидела внизу добычу, которая могла насытить их всех.	х
Это был кит-полосатик с черной спиной и белым брюхом. Тело его имело пятьдесят футов в длину’— вдвое больше любого из китов-косаток; пасть была так велика, что, казалось, он мог бы легко перерезать косатку надвое. Но в действительности он был беззащитен. Инстинктивно косатки знали, что этот кроткий великан, питающийся лишь рачками и небольшими рыбами, не устоит перед их групповой атакой. Но алчность, с которой эта шестерка убийц устремилась в погоню, была усилена, помимо ощущения численного превосходства над этим гигантом, еще одним обстоятельством. Вместе с китом был его детеныш, не крупнее любой из косаток и не более опасный, чем ягненок.
Будь старая китиха-мать одна, у нее хватило бы и сил, и стойкости, чтобы избавиться от этой чудовищной своры. Отступая с боем, она могла бы нанести одному из нападающих смертельный удар хвостом, и тогда компаньоны разорвали бы его на куски, а она тем временем уплыла бы прочь. Но с вей был детеныш, и это оставляло мало шансов на спасение.
Вожаком убийц был старый самец; о возрасте его говорили размеры изогнутых передних плавников и треугольного спинного плавника — они достигали пяти футов каждый. Благодаря особой форме плавников его мощное тело могло развивать огромную скорость и совершать быстрые маневры. С первозданной яростью этот ветеран бросился к пасти кита. Безудержная атака многотонной туши имела обычную в таких случаях цель: нанести полосатику смертельную рану, добравшись до его языка,— ведь у китов неподвижные губы.
Усатый кит — теплокровное животное; кожа его лишена чешуи; конечности его — пятнлучевого строения; он имеет скелет, сердце, легкие, кровеносные сосуды и мозг, развитый по меньшей мере так же хорошо, как у лошади или собаки. Он способен чувствовать боль и страх.
Усатые киты — чрезвычайно любящие родители, и в ответ на атаку этот левиафан мгновенно развернулся, чтобы защитить своего отпрыска. И как раз вовремя. Четверо убийц окружили юного полосатика: один из них пытался схватить его за хвост, чтобы лишить возможности двигаться, а в это время другой старался приподнять его верх
130
нюю челюсть и обнажить язык, чтобы остальные могли вырвать его. Косатки действовали быстро и уверенно, совсем как футбольная команда, и вполне управились бы со своим делом за какую-то секунду, если бы не китиха-мать. Она двинулась против них, как линкор против эсминцев. И когда она разгоняла этот квартет, один из его участников едва избежал сокрушительного удара ее мощного хвоста.
По пути китиха задела хребтом старого вожака убийц; удар был так силен, что его нижняя челюсть чуть не выскочила из пасти. Он закружился на месте, и его маленькие глазки налились кровью. Но был еще шестой агрессор — самка, меньшая из всех, едва ли больше китенка, в ужасе жавшегося к матери. Коварная самка держалась в стороне от схватки, наблюдая, но когда китиха-мать повернулась, она подплыла сзади и вонзила .в нее зубы у основания хвоста. Зубы ее прошли сквозь толщу мышц и сомкнулись.
Китиха судорожно рванулась всем телом, и косатка, укусившая ее, отлетела прочь футов на двадцать. Но она сделала свое дело. Единственная часть тела, с помощью которой мать-китиха могла активно обороняться, оказалась повреждена.
Китиха понеслась со всей скоростью, на которую был способен ее детеныш; какой-то момент казалось, что она отбила совместную атаку убийц и разогнала их. Двое были ранены. Если бы удар, который она нанесла вожаку, был несколько точнее направлен, он надолго вышел бы из игры и жертвы успели бы спастись бегством, поскольку остальные, лишившись руководства, вряд ли возобновили бы атаку. Но вожак уже оправился и с удвоенной скоростью кинулся за полосатиками по тянувшемуся за китихой пузырящемуся следу. Вплотную за ним шла вся пятерка.
На этот раз на детеныша напали все шестеро. Белочерные тела закружились в неистовом водовороте. Один из убийц ухватил детеныша за хвост и держал его, а в это время другой укусил его за голову. Остальные, толкая друг друга, кинулись к нему, чтобы тоже отхватить себе по куску, но тут в их гущу врезалась мать-китиха. Они бросили детеныша и кинулись на нее. Одна косатка нырнула под китиху и попыталась укусить ее, но наполовину парализованный хвост полосатика нанес косатке сокрушительный удар, и, полетев вниз, в глубину, та скрылась из виду. Однако силы были слишком неравны. Вожак косаток
131
вцепился в губу полосатика и изо всех сил поплыл в противоположную от нее сторону. Неспособная кусаться, огромная китиха медленно > безвольно потащилась за ним. Другая косатка глубоко вонзила зубы ей в горло. Выгнув спину, китиха стряхнула с себя их обеих. Но она была слишком серьезно ранена, чтобы продолжать битву с этими тиграми моря, которым могла противопоставить лишь одно оружие — вес своего тела. Она кидалась из стороны в сторону, тараня вслепую, увертываясь от зубов, пытавшихся вонзиться в нее сразу в нескольких местах. Истекающая кровью, обессиленная, почти без воздуха в легких, китиха медленно поплыла наверх сквозь зеленую дымку, предоставив своего детеныша его судьбе. Косатки окружили его, разжали челюсти и добрались до языка. Через минуту он был мертв, и тело его начало погружаться. Косатки следовали за ним, отрывая от его головы куски мяса. Затем все участники сражения медленно скрылись в глубине.
СЕРЫЙ НАРОД
Странница держалась в стороне от этого подводного сражения. Едва только завидев косатку, она повернула назад и ушла на глубину. Через несколько минут все звуки битвы остались позади, однако она продолжала плыть еще около получаса. Странница
уже достаточно знала косаток.
Когда страхи улеглись, она поплыла тем путем, кото-
рым испокон веков следуют тюлени; однако в ней нарастало какое-то беспокойство. Ничто не могло его утишить. Оно повлекло ее на восток, вдоль подводного хребта, который тянется от Исландии до Фарерских островов и отделяет Атлантический океан от Норвежского моря. Солнце вставало и садилось, луна прибывала и убывала, снова превращаясь в узкий серебряный серп, висевший над морем, а Странница все плыла и плыла. Иногда ей грозили опасности, но она уже не была более тем импульсивным детенышем, как некогда. Она не стала
1U
менее любопытной, чем прежде, но была теперь более осторожной.
Начиналась зима. Одной штормовой ночью Странница выплыла к скале, высившейся над фосфоресцирующими бурунами подобно гигантскому зубу. Она услышала грохот волн, бьющихся о гранитные стены, задолго до того, как увидела их. Достигнув скалы, она нырнула и подплыла к ней так близко, что, казалось, волна вот-вот швырнет ее прямо в лицо этой угрюмой громаде. Но, как всегда, в последний момент Странница ускользнула от опасности, используя подъемную силу воды.
Это был Роколл — неприступная крепость, омываемая холодным морем. Ее охраняла армия птиц, которые стояли на покатой вершине или маршировали по ней, взмывали в воздух и парили вокруг, словно патрулируя остров, Склоны его были слишком круты, чтобы Странница могла выбраться на них, и она поплыла дальше, на восток.
Однажды утром, при тусклом свете декабрьского солнца, она приблизилась к острову серых тюленей, находящемуся к северо-западу от Шотландии. По морю, усеянному белыми барашками, катилась чудовищная зыбь; волны были бы еще выше, если бы их вершины не срезал ветер, способный сбить с ног человека. Но на этой одинокой скале, со всех сторон окруженной морем, обросшей балянусами, не было ни. одного человека. Она была сплошь покрыта серыми со стальным отливом телами тюленей, лежавших так тихо и покойно, словно они были мертвые.
Странница, носившаяся в пене волн, знала, что они не мертвы, и кровь бурлила в ней от радостного волнения — кончилось ее одиночество. Но здешние тюлени были крупнее ее, с более округлыми головами, с более толстыми шеями, и тела их были лишены той изящной обтекаемости, которая свойственна гренландским тюленям. Странница позволила волнам поднести себя поближе к гранитному столбу, о который разбивались тучи брызг, и, удерживаясь на некотором расстоянии от него движениями ласт, наблюдала за незнакомцами.	>
Они лежали недвижно, не только не ссорясь, но и не обращая друг на друга никакого внимания. Время от времени какой-нибудь тюлень поднимал голову и издавал печальный крик, сливавшийся с шумом прибоя. Эти тюлени находились в последней стадии линьки — у серых тюленей линька происходит в другое время, чем у их
133
арктических собратьев,— и местами скалы сплошь покрывали опавшие волоски. Будь сейчас лето, когда тюленьи скалы день и ночь оглашаются блеяньем, и лаем, и криками, Странница не отважилась бы высадиться на сушу. Но нынче незнакомцы не обращали на нее никакого внимания, лишь несколько тюленей проводили ее сонным взглядом. Она скользнула в укромную бухту между островами и одиночной скалой и, улучив момент, когда море немного утихло, выбралась из его владений.
Час за часом лежала она на суше, отдыхая в умиротворении. Хотя ближайшие тюлени находились в сотне футов от нее, Странница вновь почувствовала себя частицей тюленьего сообщества. Однако на этот раз все было по-другому, чем прежде, когда ей случалось присоединяться к незнакомому племени. Теперь она не испытывала никакого желания смешаться с ними. Она не ползала среди них. Она не хотела ни играть, ни охотиться вместе с ними, и когда во второй половине дня полдюжины тюленей кинулись в воду, она осталась где была. После нескольких месяцев одиноких странствий ей достаточно было знать, что поблизости есть другие тюлени.
К исходу дня шторм утих, оставив после себя бледное и чистое небо да валы, катившиеся по морю от горизонта до горизонта. Никогда прежде Странница не ощущала такого покоя. Другие тюлени обращали на нее не больше внимания, чем обратили бы на бревно, вынесенное на берег морем. Они спали. Некоторые из них лежали высоко на скалах, гораздо выше, чем могла бы подняться Странница. У одних тюленей мех был цвета водорослей, у других — пятнистый, у третьих — совсем светлый. В их расположении можно было уловить попытку сгруппироваться: одни лежали бок о бок, другие — голова к голове. Они часто зевали, потягивались и снова засыпали. Иногда какой-нибудь тюлень переползал в полусне на более удобное ложе.
Однажды, к испугу Странницы, какой-то тюлень заворчал, зарычал и, издав низкий звук, похожий на завывание ветра в береговой пещере, нырнул в воду; затем выскочил наверх, пыхтя и отдуваясь, и стал подниматься по крутому склону скалы, пытаясь удержаться на ней с помощью мощных когтей на передних ластах. Однако вода смыла его, и он лениво заскользил в море. Вскоре он вернулся, выбрался на сушу и пополз на то же место, которое занимал раньше. Его гладкий зад приподнимался, когда он неуклюже полз по камням. Он поворчал, два или три
134
раза раздраженно поднял свою усатую голову, потом улегся и заснул.
Странница оставалась здесь несколько дней. Воды кишели рыбой, и она плавала сама по себе, охотилась на минтая, сайду или скумбрию и наслаждалась своей уединенной трапезой, а затем возвращалась на сушу, на то же самое место, где лежала до того. Однажды утром, поднявшись на поверхность после погружения, она увидела мотобот, бесшумно дрейфовавший по волнам с выключенным двигателем. В нем было трое людей, и один из них играл на губной гармошке древний островной напев под названием «Чайка с Подводной Земли». Когда голова тюленя прорезала воду, другой человек тихим, но требовательным шепотом сказал музыканту, чтобы он продолжал играть.
Говоривший был натуралистом и знал, что музыка привлекает тюленей. Странница была слишком осторожна, чтобы подплыть к лодке поближе, хотя незнакомые звуки манили к себе. Каждый нерв звал ее нырнуть, но, не в силах нарушить волшебное очарование, она в нерешительности застыла на месте, наполовину высунувшись из воды.
Натуралист направился сюда для того, чтобы сделать некоторые наблюдения над тюленями в период линьки. Увидев здесь арктического тюленя, так далеко от его родных мест, он пришел* в волнение, хотя и знал, что иногда их встречают на Британском побережье. Медленно и осторожно — наученный досадными неудачами, не раз постигавшими его, когда он фотографировал животных в полях, лесах и на скалистых островах,— он поднял камеру. Лодочник-кельт любовно провел губами по своему инструменту и задумчиво заглянул в русалочьи глаза Странницы.
Щелк! Она мгновенно нырнула в глубину. Натуралист запечатлел се на снимке; она тоже запечатлела в своей зрительной памяти облик этого медлительного двуногого животного — роговую оправу очков вокруг его глаз, волосы и пиджак из грубого твида в средней стадии линьки. Подобно всем истинным ученым, она не испытала никаких эмоций и лишь отметила, что своими повадками этот экземпляр резко отличается от той рыбы, за повелением которой она наблюдала нынче утром.
Вернувшись к скалистому острову, Странница обнаружила, что многие из его обитателей исчезли. У них закончилась линька, и они устремились в море, чтобы
135
откормиться после длительной голодовки и оправиться от спячки. С каждым днем все больше тюленей направлялось сквозь зимние волны к дальним охотничьим угодьям.
Но Страннице хорошо было и здесь. Она наблюдала за бесконечными приливами и отливами — медленным и ровным дыханием материнской груди моря. Или, подставив спину брызгам, осыпавшим ее, разглядывала сквозь прозрачную воду оранжевые водоросли, раскачиваемые волнами, поднимала голову, смотрела на море, где играли серые тюлени, и благодарно впитывала в себя острый запах животных, которые еще оставались на островке.
Потом пришел неистовый шторм, не утихавший двое с половиной суток. Волны обрушивались на остров, с пушечным громом ударяясь о скалу, где лежали тюлени. Ветер немилосердно завывал, натыкаясь на выступы скалы, и нес с собой градины. Они мчались так быстро, что казалось, будто это стрелы со стальными наконечниками. На третье утро, когда высветилось желтое небо с разбросанными там и сям облаками, ветер улегся. Лишь тяжелые валы зыби катились по морю из края в край, через весь мир.
При виде их последние серые тюлени кинулись в воду и исчезли в дымке, окутавшей море на юго-западе. Странница осталась одна и, хотя не принадлежала к этому стаду, смотрела им вслед еще долго после того, как последняя темная голова скрылась из виду. Она не могла последовать за ними — эти тюлени ушли совсем не в ту сторону, в какую надо было плыть ей. Несколько часов Странница оставалась на скале, наблюдая за зыбью и слушая грохот прибоя. В ее крови снова ожил инстинкт дома.
Она неохотно сдвинулась с места и проползла несколько ярдов, отделявших ее от моря. Как будто зовя к себе, одна волна побольше послала к ней струю чистой воды, омывшую скалу возле самого носа Странницы. Устало вздохнув, она скользнула в воду. И вода заботливо приняла ее, одела голову в алмазную корону из брызг и украсила ее путь цветами из пены. Русалка снова вернулась в мир, которому принадлежала.
Тут же мощное течение, чей путь пролегал между островом и одиночной скалой, яростно швырнуло тюленя прямо на острый камень, но в ярде от него Странница закружилась в воде, словно бросая вызов всем силам
136
моря, поджидающим ее на двухтысячемильном пути по открытому океану. Она кинулась вперед, навстречу течению, которое не могла бы одолеть даже лодка с четырьмя гребцами, потом вытянулась во всю длину своего изящного тела и понеслась вместе с водой назад к скале, чтобы повторить маневр.
Летя по холмам и долинам моря, Странница помчалась на северо-восток, как будто все растения и все животные этого холодного океана звонили и звонили в колокола, указывая ей путь домой.
СТРАННИЦА ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Хотя она никогда раньше не ПЛ	бывала в этих морях, должно
\ I	\ быть, она так же хорошо разли-
\\.	\	чала <свою» дорожку, как разли-
\	1 чает путник, идущий по равнине,
\	) 1 красную дорожку восходящего
/fl) солнца. По мере того как падала температура и увеличивалось тем-* ное время суток, достигнув в конце концов семнадцати часов, Странница испытывала все большее удовлетворение. Поземок, первый за многие месяцы теплой погоды, привел ее в такое возбуждение, что она легла боком на волну и принялась хватать ртом летящие снежинки.
Увидев, что волны набегают на какое-то побережье, плоское, темное и открытое, Странница повернула вдоль него к северу. Очень скоро ей открылись фиорды и острова. Огромные скалистые склоны вздымались ввысь из темно-голубой воды. Она вошла в один из фиордов-и плыла вверх по нему, пока над ней не нависли одетые в снега угрюмые горы.
Темная вода стала здесь молочно-белой от ручьев, сте'-кавших с ледника. Это была восхитительная вода. Но Странница не могла останавливаться и быстро направилась назад, в море. Выйдя из фиорда, она продолжила свой путь, держа на север.
Странница пересекла северный полярный круг. Иногда она встречала дружелюбных тюленей, но проходила мимо
137
не задерживаясь. Она вышла к группе гранитных гор, преграждавших ей путь, и проскользнула между ними с мощным приливным течением, даже не остановившись поиграть в нем, хотя в любое другое время не удержалась бы от такого соблазна. Течение булькало, и хихикало, и хватало ее за мех — но тщетно.
Это было гнездо бурь. Каждый день-другой сюда прилетали два великих ветра — то зюйд-вест, осыпавший океан дождем, то норд-вест, срывавшийся вниз с островов, взметая снежные вихри.
Отсюда Странница повернула на восток и пошла вдоль северной оконечности Норвегии, несясь на полной скорости и немного сбавляя ее лишь в полдень, когда тьму полярной ночи, уже вступившей в свои права, на короткое время рассеивали отражавшиеся от облаков лучи солнца, прячущегося за горизонтом.
Внезапно шхеры кончились, и вскоре, в час слабого, призрачного света, Странница увидела смутные очертания плоского безлесного побережья, так похожего на берега, где живет ее племя. При виде бледного неба, нависавшего над ним, кровь заструилась по жилам Странницы с такой силой, что сердце се едва не разорвалось. И, устремившись туда летящей тенью, она снова оказалась среди льдов.
Путница поспешно вскарабкалась на ледяное поле и принялась кататься и барахтаться в покрывавшем его снегу. Она пролежала здесь несколько часов, нежно баюкаемая черным сверкающим морем. Впервые за долгое время одиночества и отчуждения Странница наконец отдыхала всем своим существом.
Звёзды изливали мерцающее сияние на ее мех, темневший на девственной белизне снега. Она не шевелилась. Казалось, она стала частью этой льдины, чем-то неотъемлемым от волнующихся во мраке полярной ночи морских просторов.
После десятитысячемильного странствия, обогнув половину полярного мира, Странница наконец нашла путь в родные места. Так юные ласточки, едва покинув свои гнезда, чтобы отправиться в первый полет, сами, без помощи взрослых, находят путь из одного полушария в другое; так мчатся через моря косяки рыб, следуя древними миграционными путями.
Кромка пакового льда проходила теперь отнюдь не там, где оставила ее Странница три года назад. За эти годы температура воздуха и поверхности моря на линии 138
Белое море — Гренландия повысилась, и кромка пака отодвинулась к северу, что привело сюда новых для этих мест рыб. Человека такие изменения могут сбить с толку, но тюленей — никогда. В каждый сезон выведения потомства они направляются туда, где находится в этом году кромка пака, и, куда бы она ни переместилась в их отсутствие, никогда не приходят к ней слишком рано или слишком поздно.
Пока Странница отдыхала на льдине, ветер переменил свое направление и задул с юго-запада. При первых же порывах ветра, донесшихся с этого нового направления, она подняла голову и нашла ветер. Затем соскользнула в воду и поплыла точно ему навстречу. Откуда-то издалека до нее долетел шум тюленьих яслей; это была скорее легчайшая вибрация воздуха, чем реальные звуки, и все же она уловила их. Они говорили со Странницей на первом языке, который когда-то услышали ее уши; и их ритм был созвучен биению ее собственного сердца.
Плывя между ледяными полями, она миновала стайку играющих гренландских тюленей, но не удостоила их даже мимолетного взгляда. Робость, с которой Странница некогда приближалась к тюленьим колониям, осталась в прошлом. Выбравшись на поле, она оказалась среди самок, находившихся в последней стадии беременности. Они мельком взглянули на стройную пришелицу, потом опустили головы и вновь принялись спокойно ждать родов. Во взгляде их не было страха. Они встретили Странницу с таким безразличием, будто она отсутствовала не три года, а пять минут.
С другого поля послышались крики новорожденных тюленят. Она нетерпеливо поплыла к ним, но была прогнана матерями. Они не желали подпускать эту любопытную девственницу к своим отпрыскам.
Странница вошла в узкое разводье между двумя массивами льда, и в это время с одного из них прямо перед ее носом плюхнулся в воду тюлень. Когда он нырнул, она увидела серебряный блик, вспыхнувший в лунном свете у основания его хвоста,— блик, которым не может сиять мех ни одного тюленя. Странница, повинуясь своему обычному любопытству, нырнула вслед за ним, чтобы разглядеть, что же это такое.
Опа погружалась, не уступая ему в скорости. Во все нарастающем возбуждении она плыла за ним, неотрывно глядя на это странное мерцание. Оно было похоже на третий глаз, подмигивавший ей. И оно было похоже на
139
мерцание рыбьей чешуи. Странницу была не в силах прекратить это преследование. Когда он развернулся, она вильнула в сторону и снова зашла ему в тыл, а он тем временем прилагал неистовые усилия, чтобы оказаться к ней головой.
Она нашла разрисованного детеныша.
Она не узнала его, а он — ее. Большая красная полоса на его спине давно уже исчезла, но металлическая пластинка с номером осталась, выделяя его среди всех прочих тюленей. И осталось еще что-то, кроме нее. Весь первый и наиболее насыщенный впечатлениями год их жизни они играли именно так — она преследовала блестящую пластинку, а он пытался развернуться и оказаться к ней головой. Эта игра запечатлелась где-то в глубинах их памяти. На протяжении двух лет, прошедших с тех пор, когда они в страхе растерялись, в жизни каждого из них чего-то не доставало. И тому, и другому не хватало любимой игры. За время разлуки они изменились до неузнаваемости, но каждый из них с восторгом вернулся к игре в преследование, в которую не пытался играть ни один другой тюлень.
Извиваясь, они пошли сквозь воду. Сначала они инстинктивно повторяли свои детские движения, но потом удвоили скорость и принялись носиться, словно выпущенные из лука. Все быстрее, быстрее, наверх, всплеск — и снова вниз, в страну чудес. Как бы быстро он ни плыл, она не отставала; он разворачивался с быстротой угря, но она делала это еще быстрее, и каждый раз его глаза, дикие от возбуждения, встречались с ее глазами, и это еще сильнее разжигало их кровь.
Потом Странница нырнула под тонкую льдину, вышла наверх с другой стороны, где играла стайка тюленей, и исчезла, прежде чем он успел отреагировать на этот новый поворот игры.
Это не обескуражило его. Он пулей понесся по воде, перекувырнулся в возбуждении, встал столбиком и залаял.
Странница, в одиночестве скользившая по воде, услышала этот короткий и резкий лай, призывавший ее, и что-то шевельнулось в ней. Когда тюлень лает в море, это означает призыв к брачным играм; и хотя она не знала почему, этот звук преобразил все ее существо.
РУСАЛОЧЬЯ СВАДЬБА
Брачный призыв, впервые обра-Пп	щенный к ней и ни к кому друго-
И/	МУ> взволновал Странницу больше,
I I	\ чем какой-либо другой звук, слы-
1	шанный ею прежде.
Xx^V^JX 1J Она уже знала все звуки, которые 4* можно услышать на лежбищах,— они означали тревогу или голод, «^ЯК.—раздражение или удовлетворение, наконец, предупреждение об опасности. В период юности Страннице не раз доводилось слышать лай, которым самцы призывали своих подруг, плававших в отдалении, но она придавала ему не больше значения, чем тысяче других голосов моря.
Теперь же она была готова к тому, чтобы воспринять этот лай в подлинном его значении. Хотя гренландские тюлени, как правило, спариваются в боЛее позднем возрасте, но за три года скитаний, наполненных исключительными приключениями и беспрестанными тревогами, за три года вынужденной самостоятельности тело ее закалилось и приобрело вполне взрослые формы. Щенячья игра в преследование и бегство обрела новое значение. Все внимание Странницы неожиданно сосредоточилось на меченом тюлене— она могла бы отличить его от сотен других самцов брачного лежбища.
У него была крупная тупорылая голова темного цвета, резко контрастирующего с гладким серым мехом шеи. Через спину, спускаясь на бока, шла черная седловидная отметина, и точно такая же отметина уже проступала на гладком мехе Странницы. И у него были большие и смелые глаза.
Она скользила в одиночестве сквозь холодные и ласковые воды, так непохожие на воды всех тех морей, в которых ей пришлось странствовать, как вдруг прямо перед ней вынырнул великолепный самец, так неожиданно, что ей пришлось резко затормозить, чтобы избежать столкновения. Он изогнулся, словно макрель, посмотрел на нее и, в точности как меченый, вертикально встав в воде, залаял.
Этот крупный самец-вожак призывал ее не только голосом, но всей своей приглашающей позой. Прежде чем Странница успела повернуть назад или нырнуть, он окунулся и снова встал перед ней. Когда же она попыталась
141
скользнуть в сторону, он прыгнул ей наперерез, опять окунулся и в третий раз встал пс^Ьд ней, загораживая дорогу. Это было похоже на танец. Каждый раз он выныривал так резко, что наполовину выскакивал из воды. Этот тюлень, вдвое старше Странницы и на редкость мощного телосложения, был прекрасным пловцом, и к тому же ему уже доводилось играть в брачные игры. Каждый раз, когда она пыталась уплыть прочь, он преграждал ей путь так неправдоподобно быстро, что иногда казалось, будто он находится в двух местах сразу. Странница всегда охотно отзывалась на игру, но сейчас се охватило невиданное волнение. Ей еще никому и никогда не приходилось подчиняться, и все ее тело пронизывала дрожь. Казалось, самец не прилагал никаких усилий, чтобы отрезать ей путь к отступлению, у него даже оставалось время, чтобы попытаться привлечь ее своими движениями. Он кувыркался, описывал вокруг нее круги, беря се в кольцо, переворачивался то на спину, то на бок, окунался и в то же мгновение выпрыгивал из воды, отдуваясь и лая. Видя, что ей не уйти, Странница в ярости бросилась па него и укусила в шею так, что хлынула кровь. Он даже не попытался защититься или ответить ей тем же; будто и не заметив случившегося, он тут же, изгибаясь всем телом, кинулся наперерез Страннице, чтобы помешать ей уйти.
Тогда, в каком-то восторженном исступлении, она издала резкий лай, в котором прозвучали и ужас, и покорность одновременно.
Словно две стрекозы, едва касаясь воды, они полетели к ледяному полю. Она выскочила на лед, и он тотчас же последовал за ней. Но тут позади него из воды появился меченый тюлень, примчавшийся со скоростью ракеты. Он был почти на фут короче своего соперника, младше его, слабее, но ярость придала ему и силы, и отваги. Еще оставаясь наполовину в воде, он вонзил зубы в сверкающее мокрое плечо вожака, и тот опрокинулся навзничь, не успев столкнуть меченого со льдины. Секунда — и они начали наносить друг другу удары передними ластами, вооруженными мощными когтями; изловчившись, вожак до крови укусил своего соперника в голову.
И вдруг сражение прекратилось. Странница исчезла. Противники уставились друг на друга, но уже через мгновение меченый тюлень снова прыгнул вперед. Однако его соперник был слишком мудр и знал по опыту, что не стоит тратить себя на борьбу, в которой единственной наградой будет сладость победы. Он соскользнул в воду и помчался
142
вперед, отыскивая взглядом гладкую и гибкую самочку, а победитель, властелин пустого замка, стоял на льду и лаял, и вид у него при этом был весьма дурацкий.
Странница, перепуганная и в то же время окрыленная, обогнула выступ льда и понеслась к лежбищу детенышей. Там она выбралась из воды и легла отдохнуть, на всякий случай расположившись подальше от других тюленей.
Время от времени она начинала беспокойно ползать по льду, то и дело поглядывая туда, откуда приплыла, или всматриваясь в тюленей, игравших неподалеку. Но не видела ни вожака, ни меченого тюленя. Иногда она принималась ползти к воде, словно собираясь отправиться поискать их. Потом засыпала и снова видела, как великолепный самец наполовину выпрыгивает из воды, окунается, будто кланяясь, берет ее в кольцо, загораживая путь,— воплощение мощи и скорости. Она видела меченого тюленя — как он преследует ее, как свирепо атакует и опрокидывает на лед своего противника, превосходящего его и ростом, и весом.
К вечеру Странница сошла со льда и направилась к разводью, туда, где разыгралась битва из-за нее. После часа напряженных поисков она вернулась на льдину, где лежали детеныши, и растянулась там. Она так устала, что мгновенно заснула и, пока спала, ни разу даже не подняла голову.
Как правило, тюлени рождаются ночью; быть может, это один из способов сохранения вида, выработавшихся в процессе эволюции: к тому времени, когда становится светло, детеныши уже не столь беспомощны. Эта ночь была лунной, и когда Странница проснулась, уже перед самым рассветом, то увидела неподалеку от себя нескольких крохотных лохматых малышей, десятка два детенышей постарше, находившихся в разных стадиях детской линьки, и матерей, отдыхавших или занятых кормлением.
Вдруг беременная самка, лежавшая вблизи Странницы, издала тяжелый стон, совершенно не похожий на обычные тюленьи звуки. Некоторое время она лежала очень тихо, но затем застонала опять и болезненно изогнулась. Внезапно она приподнялась надо льдом, расставив задние ласты, и на свет божий появился белый детеныш, заключенный в тонкую прозрачную пленку. Мать тотчас же склонилась над ним в защитительной позе. Она осторожно сняла с него пленку, и новорожденное существо, тощее и мокрое, покрытое желтовато-белым взлохмаченным мехом, издало свой первый звук — тоненькое мычание. Тогда
143
мать снова нагнула голову и мощным движением языка облизала влажное тельце, от головы дй> задних ласт. Детеныш зашевелился. Мать подняла голову, затем вновь опустила ее и еще раз облизала детеныша, разглаживая встрепанный мех и заодно согревая его, ибо у новорожденных тюленят подкожный жир практически отсутствует; если бы не материнское тепло, ограждающее от арктического холода, они были бы обречены на гибель.
Странница легко сползла со льдины и заскользила по воде. Она уплыла так далеко, что звуки тюленьей колонии перестали доноситься до нее, и пока она плыла, небо из черного стало фиолетовым. Через некоторое время она повернула назад и направилась туда, где судьба вновь свела ее с меченым тюленем. Он был здесь. Она нырнула, помчалась под водой и всплыла позади него; он повернулся, и на мгновение на его меху вспыхнул этот третий глаз.
Началась игра — но теперь каждый взгляд, каждый жест был полон нового смысла. Они плыли так быстро, что невозможно было понять, кто кого преследует, и скорость, казалось, удваивала их силы. Оглянувшись на своего спутника, Странница выскочила на ледяное поле, улеглась у самого его края и, вся трепеща, устремила глаза вниз. Он примчался стрелой, перевернулся на спину, потом опять на живот, издавая при этом протяжные вздохи. Затем неожиданно нырнул, выпрыгнул из воды почти во весь свой рост, упал вниз, обдав Странницу брызгами, и сделал несколько быстрых сальто подряд. После этого он описал на воде круг, с такой скоростью, что шлейф пены, тянувшийся за ним, образовал почти правильную окружность. Странница стремительно метнулась вперед, и казалось уже, что она вот-вот соскользнет в воду — но у самого края льдины она остановилась и повернула назад. Он описал еще один круг, она опять поползла к воде, но, когда он кинулся ей навстречу, снова отползла назад.
Тогда, в еще более невероятном темпе, он вновь начал демонстрировать свое совершенство, каждым движением своих мускулов заявляя, что нет на свете такого быстрого и ловкого пловца, как он. И Странница, проявив неожиданную искушенность в любовной игре, начала зазывно раскачиваться на льду вперед и назад у него на глазах. Потом остановилась, напрягла свою глянцевитую шею и, отклонив голову и плечи назад и высоко подняв хвое г, выгнула все тело так, что оно опиралось на лед лишь самой серединой живота. Она надолго застыла в этой напряженной позе, а ее партнер метался в воде возле самой
144
льдины. И все это время они не отрывали друг от друга лихорадочного взгляда.
Потом, расслабив плечи, Странница уронила передние ласты на* лед и сделала несколько круговых движений. Движения ее были неспешны и являли собой непревзойденный образец мускульной красоты. Меченый тюлень встал в воде прямо под ней и издал хриплый гортанный лай, в котором прозвучало безудержное возбуждение. И тогда, разом потеряв все свое спокойствие, Странница вновь принялась ползать вперед-назад. Напряженно вытянув шею, она наблюдала, как он приближается к ней.
Внезапно самец пулей вылетел на лед. И в вихре игры нашли наконец выход все их чувства — осязание, и обоняние, и зрение, и слух, и вкус,— и в том же безотчетном порыве он увлек ее за собой в море. Почти беззвучно русалка и ее возлюбленный исчезли в воде.
Только теперь началась лучшая глава повести о Страннице.
10 4331
ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА
Пожалуй, можно согласиться с мнением тех, кто считает, что лишь по недоразумению наша планета называется Землей, а не Океаном: около 3Д ее поверхности покрыты водой. Удивительно ли, что человечество все больше и больше устремляет взоры па Мировой океан, помышляя о полном использовании его богатств...
Как известно, в Мировом океане возникла жизнь. Робкая и слабая в момент становления, в результате своего развития она дала колоссальное разнообразие существ, ныне населяющих моря — от поверхности до самых глубоководных впадин. В конце концов из океана жизнь была выплеснута и на сушу, на которой природа создала не менее сказочный и многоцветный букет существ.
Океан и ио сей день населен огромным числом видов животных и растений, в совокупности образующих сообщества, взаимоотношения внутри которых складывались не один миллион лет. В эти сообщества исконных обитателей океана вошли некоторые самые высокоорганизованные наземные животные из млекопитающих — моржи и тюлени, киты и дельфины. Именно они, вторичповодные животные, заселив и освоив океан, стали органически неотъемлемой и весомой частью этих сообществ.
Ныне в Мировом океане обитает более 100 видов морских млекопитающих. Еще на заре своего становления люди сталкивались с тюленями и китами и использовали их для своих нужд; для некоторых народностей они испо-кон веков были основным источником существования. Животных, своей смертью дарующих жизнь, обожествляли, о них складывали легенды, их воспевали в песнях, забытых в наш рациональный век...
Сейчас, когда у человека пробудился интерес к морским млекопитающим не только как к объекту промысла, но и как к животным, открывающим «секреты» своего успешного существования во враждебной нам водной среде, как к «интеллектуалам» моря, люди как-то забыли о ластоногих, отдав все свои симпатии ловким и сообразительным дельфинам. Этот пробел в известной мере восполняется книгой Фрэнка Стюарта.
«Мир тюленя» — увлекательный рассказ о жизни одного из представителей ластоногих — о гренландском тюлене.
Ф. Стюарт создает удивительно поэтичный образ Странницы, одной из легендарных сирен Мирового океана, 146
не отступая при этом от строго проверенных научных фактов. На примере жизни Странницы, за первые три года своей жизни проделавшей полное приключений морское путешествие в несколько тысяч миль, автор показывает мир тюленя во всем его многообразии, и этим значительно повышается познавательная ценность книги.
Большая заслуга автора состоит в том, что он сумел в беллетризованной форме показать взаимоотношения обитателей океана — жизнь во всей ее совокупности — и не выйти при этом за рамки достоверных научных фактов. Странница живет не сама по себе — она член стада тюленей со всеми сложившимися в нем связями, которые выработались у вида в процессе эволюции; Ф. Стюарт сумел донести до читателя этот специфический колорит жизни тюленей.
Читатель знакомится со Странницей почти с момента рождения и узнает о тех изменениях, которые претерпевает растущий организм, узнает, как у молодого тюленя постепенно накапливаются жизненные навыки и как животное в процессе познания окружающего мира реагирует на события, происходящие в подводном царстве. Наконец, автор показывает отношение человека к тюленям, к животному миру океана, приковывая внимание читателей к одному из животрепещущих вопросов современности.
Выбор автором в герои своей книги гренландского тюленя не случаен — человек издавна промышляет этот вид. Поэтому о жизни гренландского тюленя мы знаем, пожалуй, больше, чем об остальных видах ластоногих. Ф. Стюарт умело использовал эти познания. Нам остается лишь добавить те сведения, которые он обошел вниманием, а также сообщить читателям те факты, которые стали известны лишь в самые последние годы.
Ластоногие — это один* из двух десятков современных отрядов класса млекопитающих. Отряд ластоногих подразделяется в свою очередь на три семейства — моржей, ушастых тюленей и настоящих, или безухих, тюленей. Больше' всего видов в семействе настоящих тюленей—18 из 32, входящих в отряд; к этому семейству относится и гренландский тюлень.
Свое название — безухие тюлени — семейство получило из-за полного отсутствия у животных наружного уха — ушной раковины, одного из характерных признаков млекопитающих. Настоящими же тюленями они названы, надо
147
полагать, за то, что в своей организации имеют больше приспособлений к водному образу жйЬни, чем представители других семейств.
Все настоящие тюлени в общем похожи по своему внешнему виду, но отличаются размерами тела. Так, морской слон может весить до 4—5 т, а самый маленький тюлень — кольчатая нерпа — иногда не превышаете 50 кг. Гренландский тюлень в этом отношении занимает промежуточное положение, но все же он ближе не к гигантам, а к мелким видам: вес упитанных взрослых особей доходит до 150 кг, при этом шкура с жиром — промышленники называют ее «хоровиной» — весит до 70 кг.
Странница во время ее удивительного путешествия встречается с тюленями, похожими на нее и в то же время чем-то неуловимо от нее отличающимися. Дело в том, что в Арктике существуют три географически обособленные популяции гренландского тюленя — беломорская (бассейны Белого, Баренцева и Карского морей, воды архипелагов Земли Франца-Иосифа и Шпицбергена), ян-майен-ская (воды между Исландией, островом Ян-Майен, Шпицбергеном и юго-восточным побережьем Гренландии) и ньюфаундлендская (воды Ньюфаундленда, залив Св. Лаврентия, западное побережье Гренландии, восточная часть Канадского архипелага).
Тюлени ян-майенского стада по морфологии и размерам мало отличаются от тюленей беломорской популяции. В водах Шпицбергена могут встречаться тюлени из обоих стад. Наиболее выраженные отличия имеют тюлени ньюфаундлендской популяции, выделяемой в самостоятельный подвид. Ян-майенскую же популяцию относят к беломорскому подвиду. Как мы теперь знаем, Странница относится к тюленям беломорского подвида, поскольку родилась во льдах Белого моря.
Много новых и интересных сведений о жизни гренландского тюленя в Белом море в период размножения получено советскими учеными, организовавшими во второй прловине 60-х — начале 70-х годов научные дрейфующие станции «Торос». Советские зоологи были первыми учеными, длительное время наблюдавшими интимную жизнь тюленей.
Так, выяснилось, что гренландские тюлени не такие уж строгие моногамы, как некоторые другие виды настоящих тюленей. В период размножения у них не создается пар и около самок с детенышами (у нас на Севере самок называют «утельгами») не видно самцов («крыланов»).
148
Обычно у самцов образуется на каждой стороне тела по одному длинному кор’ичнево-черному пятну, выделяющемуся на общем белесом или светло-желтоватом фоне; оба пятна сливаются в области лопаток и расходятся по бокам тела, напоминая собой рисунок сложенных птичьих крыльев, за что самцы и получили свое название (следует добавить, что и самки имеют такой же рисунок, но он не столь контрастен).
В ожидании периода спаривания крыланы образуют неподалеку от мест выкармливания детенышей плотные залежки, метко названные промышленниками «монастырями». Ближе к окончанию молочного кормления самки оказываются готовыми к спариванию, и только тогда самцы покидают «монастыри». Их сонливое и малоподвижное состояние сменяется бурной активностью. Мирно уживавшиеся до этого крыланы теперь приходят в крайнее возбуждение, устраивают драки между собой, порой дело доходит до настоящего кровопролития. Победитель остается около самки, их брачная жизнь продолжается едва ли более суток; весь же процесс спаривания в стаде занимает не более двух недель. Когда же этот период заканчивается, самцы покидают детные поля и образуют новые залежки — линные. В жизни стада наступает очередной цикл — линный период. Вскоре к самцам присоединяются неполовозрелые тюлени, а потом и самки, окончившие выкармливание детенышей.
Щенка у гренландского тюленя, вопреки существовавшему ранее мнению, происходит в очень сжатые сроки — в течение одной недели (у беломорской популяции она приходится на конец февраля — первые числа марта). Новорожденные покрыты пышным белым меховым покровом с зеленоватым оттенком — промышленники называют их «зеленцами» (это название вошло и в научную литературу). Лишь через три — пять дней окраска детеныша становится чисто белой—это «белек», ценный меховой товар...
Самки сильно привязаны к детенышам и в первые дни после щенки подолгу остаются с ними на льдинах. Кормление— молоко у тюлених густое и весьма питательное: жирность его составляет 30—40%—происходит несколько раз в сутки. Во время кормления самка лежит на боку, и детеныш легко находит один из двух ее сосков. К концу первой недели детеныш накапливает под кожей до 10 кг жира, а вес его доходит до 18 кг (новорожденный в среднем весит 8 кг).
149
Белый пушистый волос, защищающий белька от холода, пока он находится на льдине> удерживается дней десять; затем он теряет белизну, сереет и начинает выпадать, иногда целыми участками, и тогда становится видным новый, более темный и короткий волосяной покров. Наступает следующая возрастная стадия — это уже не белек, но еще и неперелинявший зверь. Остатки былой красивой шубки пучками торчат на разных участках его тела. «Хохлуша» называют такого детеныша промышленники — никуда не годный меховой товар.
На стадии хохлуши, примерно в двадцатидиевном возрасте, самки перестают кормить детенышей. К этому времени тюлененок весит около 30 кг. Такие темпы роста объясняются, как уже говорилось, высокой питательностью молока и частым кормлением. В первые дни детеныш потребляет в сутки до 4,5 л молока, по мере роста белька эта «норма» увеличивается до 6 л. Поэтому неудивительно, что средний суточный привес детеныша составляет 1,5-2,5 кг!
Пока хохлуша превращается в полностью перелинявшего щенка, она ничем не питается с неделю, а иногда и больше, существуя за счет подкожного жира. Естественно, что детеныш теряет в весе, но это не отражается на состоянии молодого организма.
По достижении стадии «серки» детеныши — теперь их можно назвать сеголетками — сходят в воду и приступают к самостоятельной жизни. По своей окраске серки почти не отличаются от годовалых и даже трехлеток, но их мех более густой и мягкий. Поэтому Странница вправе была гордиться своей новой блестящей шубкой — недаром модницы так любят наряжаться в манто из серочьего меха...
Мы рассказали так подробно об этом периоде жизни тюленей лишь потому, что наше первое знакомство со Странницей начинается с момента гибели се матери — незадолго перед тем, как Странница впервые сходит в воду. К тому же некоторые сведения об образе жизни тюленей ученые уточнили позднее, чем была опубликована эта книга,— первое ее издание вышло в свет в 1954 году.
Некоторые специалисты по морским млекопитающим считают, что гренландский тюлень в своем развитии прогрессировал больше, чем другие виды настоящих тюленей. Как мы знаем, гренландский тюлень проплывает огромные расстояния во время миграций и безошибочно возвращается к местам размножения, погружается на сравнительно
150
большую глубину; наконец, он обладает способностью к эхолокации, с помощью которой может, по-видимому, отыскивать пищу в условиях долгой полярной ночи или на такой глубине, куда не проникает свет. Описанная Ф. Стюартом история слепого тюленя как раз и подтверждает тот факт, что зрение играет отнюдь нс первую роль в отыскании пищи — это анализатор ближнего действия. Морфологические особенности глаза ластоногих таковы, что обеспечивают им восприятие окружающих предметов с одинаковой точностью как па воздухе, так и в воде. Но способность далеко видеть в воде ограничена главным образом ослаблением и поглощением света водной толщей. Экспериментально установлено, что, хотя глазу ластоногих и свойственна некоторая дальнозоркость, дальше 10—15 м они не могут различать мелкие объекты.
Советские зоологи, работавшие под руководством известного специалиста по ластоногим Л. А. Попова на дрейфующей станции «Торос», впервые записали в естественных условиях звуки, которые гренландские тюлени издают под водой. Оказалось, что тюлени, обладая превосходным слухом, хорошо разбираются в голосах моря, могут ловить добычу на слух в полной темноте. Оказалось также, что, подобно дельфинам, они могут, лоцируя объект, уверенно находить его по отраженным сигналам. Таким образом, в ориентации,, добывании пищи, обнаружении опасности, отыскании особей своего вида и во многих других случаях у гренландского тюленя принимают участие не только зрение, органы осязания, но и развитая способность к эхолокации. Однако, возможно, что не у всех ластоногих эхолокация развита в одинаковой мере. Исследования в этом направлении продолжаются.
В свете этих новых данных становится очевидным, что приспособления гренландского тюленя к обитанию среди льдов, во мраке полярной ночи более широки, чем представлял себе автор книги. Это и естсстественно: наука движется вперед, получая все новые и новые факты.
И только из этих же соображений следует уведомить читателя, что сегодня пересматривается и наше отношение к одному из представителей китообразных — косатке, хищнические наклонности которой так красочно описывает автор. Вот уже много десятков лет косатка имеет «дурную репутацию» и «путешествует» с ней из книги в книгу под именем «кита-убийцы», «тигра морей», которые наводят ужас на все живое в море. Именно в силу этой скверной репутации косатки только в последнее время начали появ
151
ляться в океанариумах. Но вместо того, чтобы демонстрировать свои кровожадные наклонности, они оказались чрезвычайно послушными и мирными животными, совершенно не проявляющими агрессивности к человеку. По сообразительности и способности к обучению косатки, по мнению тех, кто имел с ними дело, даже превосходят дельфинов. Что же касается описанного сражения косаток с гигантом океана — китом-полосатиком, то до сего времени наука не располагает на этот счет достоверно установленными фактами.
Видимо, следует как можно тщательнее проанализировать и состав пищи косаток, поскольку, по мнению большого знатока китообразных акад. В. Е. Соколова, данные о чрезвычайной прожорливости косаток иногда носят фантастический характер. Из книги в книгу кочует один и тот же пример, упомянутый и Ф. Стюартом: в желудке шестиметровой косатки обнаружили остатки 14 тюленей и 13 дельфинов. По скромным подсчетам, их общий вес должен составлять не менее 600—700 кг; весьма мало вероятно, чтобы желудок косатки мог вместить такое количество пищи. Однако нельзя отмахнуться и от того факта, что в рацион питания косатки все же входят и теплокровные животные.
Но вместе с тем нельзя не отметить, что косатки — в общем-то редкие звери, они не стали самым многочисленным видом среди китообразных, хотя, казалось бы. имеют к этому все возможности: они обладают высокой скоростью плавания, великолепной маневренностью и огромной силой, имеют на вооружении грозные зубы и проявляют большую сообразительность. Тут есть над чем задуматься! Однако сейчас мы вряд ли можем утверждать что-либо категорически: слишком еще мало знаем мы о косатках. Косатка, если можно так выразиться, представляет собой скорее загадку океана, чем его страшное зло.
В книге достаточно хорошо показано, что животных, ведущих хищный образ жизни, в океане много. Сами хищники в свою очередь служат пищей другим, более крупным хищникам. Так складываются установленные в процессе эволюции очень сложные пищевые цепи. Вспомните фразу из книги Ф. Стюарта: «Лови любого, или поймают тебя!» От такого поголовного обжорства становится жутковато! Вот съедят все друг друга и море опустеет! Однако в этой кажущейся неразберихе существует отшлифованное во времени и хорошо пригнанное экологическое равновесие, коле
152
бания которого в силу слаженности пищевых взаимоотношений, или, если угодно, их упорядоченности, весьма невелики. И как это ни парадоксально звучит, но хищники разных рангов отнюдь не уничтожают все живое подряд — они поедают, как правило, наиболее обильно размножившиеся виды, поддерживая таким образом на должном уровне численность животных того сообщества, куда этот хищник входит не только как неотъемлемый, но и необходимейший член. Кстати, ле является ли косатка своеобразным регулятором численности дельфинов и тюленей?
Морские млекопитающие, представляя собой достаточно весомую часть животного мира океана и одно из конечных звеньев пищевой цепи, оказывают существенное влияние на постоянство круговорота органических веществ в океане и поддерживают существующее в нем экологическое равновесие. Любое вмешательство извне, особенно связанное с неумеренным изъятием каких-либо промысловых животных, в конечном итоге скажется на экологическом равновесии (не следует забывать, что этому равновесию сегодня угрожает еще и загрязнение океана). Нещадная эксплуатация китов, тюленей, моржей, морских котиков и других морских млекопитающих неоднократно приводила к тому, что добыча многих видов резко сокращалась, а сами животные оказывались под угрозой исчезновения. Вот почему все чаще, раздаются призывы к защите редких и исчезающих видов, к охране природных богатств Мирового океана.
Однако нельзя впадать и в другую крайность — ратовать за полное прекращение любого промысла. Ведь совершенно ясно, что человечество не может существовать без использования богатств животного мира океана, будь то устрицы, кальмары, разные виды рыб или морские млекопитающие. Дело все в том, как разумно использовать эти богатства, как удовлетворять потребности человечества в живых ресурсах моря, не нарушая при этом экологического равновесия, существующего среди обитателей океана. И в этом отношении поучительна история промысла гренландского тюленя, которому уделено немало страниц в книге Ф. Стюарта.
Можно считать доказанным, что еще доисторический человек вел регулярный промысел этого тюленя. Разбирая «кухонные остатки» того времени, ученые обнаружили среди прочих и кости гренландского тюленя. В течение тысячелетий ппибрежные племена и народности существовали главным образом за счет промысла гренландского
153
тюленя. Вид этот был многочислен и широко распространен — кости гренландского тюленя со следами обработки человеком находят и на берегах Балтики. Вспоминая страницы книги, па которых Ф. Стюарт рассказывает о том, как охотится коренное население Севера, мы можем себе представить, насколько тяжелым и рискованным был этот промысел; и только сильные духом и крепкие физически люди могли рассчитывать на успех. Но риск был оправданным: от удачной охоты нередко зависела жизнь самого охотника и его соплеменников. Имея примитивное снаряжение, охотник мог промышлять зверя только для собственных нужд... Еще в середине прошлого века добыча гренландского тюленя не превышала 40 тысяч животных в год.
Но меняются времена, меняются и люди... Быстрыми темпами развился промышленный способ добычи морских животных, естественно, теперь он уже не был связан только с удовлетворением насущных потребностей охотника и членов его семьи. На вооружение были взяты и ледокольные корабли, позволившие без особого риска проникать в недоступные прежде места скоплений тюленей.
При этом промысел велся самым варварским образом: трюмы набивались только наиболее ценным сырьем — шкурой с подкожным слоем жира — Коровиной; все же остальное бросалось тут же, па месте, где шла разделка.
Бесконтрольный промысел, жестокая международная конкуренция, постоянно растущий спрос на мех привели к тому, что уже к середине нашего столетия запасы гренландского тюленя оказались чрезвычайно подорванными.
И тем не менее после второй мировой войны темпы промысла беломорской популяции гренландских тюленей стали угрожающе нарастать, достигнув максимума к началу 50-х годов. За один только 1951 год было добыто почти 200 тысяч голов.
С этого года, несмотря на мощную технику и огромную армию зверобоев, промысел начал падать, что говорило о полном истощении запасов, а возможно, даже и об угрозе исчезновения гренландского тюленя как вида.
Однако тюленя продолжали промышлять, прикрываясь иногда рассуждениями о том, что гренландский тюлень — опасный хищник, который уничтожает колоссальное количество трески и этим как бы вступает в «конкуренцию» с человеком. Но, как показали исследования последних десяти лет, основу питания гренландского тюленя составляют различные' ракообразные, головоногие моллюски
154
и рыба, в первую очередь мойва, сайка, а также сельдь. Значение же трески в питании тюленей сильно преувеличено. Только изредка исследователи обнаруживают в желудках тюленей мелкую треску.
Советский Союз одним из первых предпринял меры по охране гренландского тюленя. С 1965 года был полностью запрещен судовой промысел и резко ограничен прибрежный, который ведется местным населением (запрещается добывать самок на детных залежках, а также линных зверей). Были предприняты определенные меры и в международном масштабе: созданная советско-норвежская комиссия по тюленям на своих ежегодных сессиях принимает согласованные решения о лимитах разумного изъятия тюленей из беломорского и ян-майенского стад.
Несколько позже заключают между собой соглашение о регулировании промысла тюленей в водах Ньюфаундленда Канада и Норвегия, а с 1972 года устанавливается и твердый лимит добычи.
Советские ученые занимаются изучением биологии гренландского тюленя, ведут учет его численности. В длительное плавание ежегодно уходят экспедиции на судах научно-исследовательских институтов.
Меры, принятые по охране гренландского тюленя, уже дают себя знать: на сегодняшний день отмечается рост беломорской и ян-майенской популяций.
Но защита животных должна выражаться и в другом: в культуру нашего повседневного поведения должна войти непримиримость к бессмысленному и варварскому уничтожению животных и всей природы в целом, должно войти чувство ответственности за все, что происходит вокруг нас. Мы не можем оставаться равнодушными свидетелями истребления природных богатств нашей планеты.
И книга Ф. Стюарта, исполненная любви к животным и тревоги за них, сослужит в этом отношении добрую службу.
КОММЕНТАРИИ
Стр. 9. Гренландские тюлени далеко не строгие моно-гамы (см. Послесловие).
Стр. 10. Тюлени одинаково хорошо видят как в воздухе, так и в воде (см. Послесловие).
Стр. 16. Обитающий в Северной Атлантике другой представитель настоящих тюленей — серый тюлень крупнее гренландского: длина его тела доходит до 3 м, а вес — до 300 кг. Хотя окраска тела у взрослых и сильно варьирует, но основной ее фон, как правило, серый (брюхо более светлое), с равномерно разбросанными пятнами темно-бурого цвета. У одно-, двухлеток окраска не столь яркая и пятна выделяются не столь резко. Взрослые тюлени обычно придерживаются прибрежных районов, неполовозрелые же особи могут уходить и в открытое море, ведя бродячий образ жизни. По-видимому, таких бродяг-«сероспинок» и встретила Странница на своем пути.
Стр. 25. В крови и тканях водолазов и аквалангистов азот растворяется тем в большей степени, чем на большей глубине они работают,— ведь при погружении человек дышит сжатым воздухом, давление которого равно давлению окружающей среды. Поэтому человек подвержен кессонной болезни. В крови же и тканях китов и тюленей азота содержится столько, сколько обычно растворяется его во время дыхания на поверхности при нормальном атмосферном давлении. Поэтому морским млекопитающим кессонная болезнь не грозит.
Стр. 37. Судя по последним данным, кровожадность косаток сильно преувеличена (см. Послесловие).
Стр. 66. Странница встретилась с другим арктическим настоящим тюленем — хохлачом, длина тела которого доходит до 2,8 м, а вес — до 300 кг. Свое название он получил за кожный вырост на передней части головы самцов, который может раздуваться при возбуждении, 156
Значение этого выроста в жизни тюленя еще не выяснено. Хохлач, как и гренландский тюлень, совершает большие миграции, переходя от мест размножения (воды Ньюфаундленда и Ян-Майена) на места линьки и нагула (воды Гренландии, Исландии, Фарерских островов, Ньюфаундлендские банки), где в изобилии водятся головоногие моллюски и рыба.
Стр. 71. Содержание плотно наполненного желудка одного из крупнейших китов — финвала весит около 1 т, у более крупных особей — до 2 т. Но чтобы наполнить желудок таким количеством пищи, киту приходится много часов фильтровать воду, отцеживая из нее рачков.
Стр. 84. По-видимому, автор имеет здесь в виду крупных представителей головоногих моллюсков — кальмаров, живущих на больших глубинах и достигающих огромных размеров.
Стр. 93. Известно около 1000 видов немертин, объединяемых в особый тип животных. Внешне они похожи на червей, к типу которых их до недавнего времени и относили. Немертины обитают главным образом в море, но имеются и пресноводные формы. Длина их тела колеблется от 2 см до 15- м. У немертин имеется грозное оружие — хоботок (у некоторых видов с ядовитыми железами), который в обычном положении втянут внутрь тела и выбрасывается наружу в момент нападения. По-видимому, в книге описана встреча с немертиной линеусом,— именно ее можно назвать «безмерно огромной*, поскольку она может достигать в длину до 30 м. Однако хорошо плавает, делая при этом волнообразные движения, о которых говорит автор, немертина церебратулюс, но ее огромной не назовешь.
Стр. 97. Здесь и далее Странница встречается с многочисленными представителями придонных, а также глубоководных обитателей подводного мира, видовое разнообразие которых весьма богато. Следует учесть, что животные описываются автором несколько расплывчато, поскольку мы видим их как бы глазами Странницы.
Непосредственно здесь описана, вероятно, одна из скорпеновых рыб. Скорпеновые распространены в тропи
157
ческих и умеренных морях, встречаются они и в арктических водах. Эти рыбы, имеющие на концах плавников острые как иголки шипы, опасны н^только для животных, но и для человека. При уколе ядовитым шипом, например рыбы бугорчатки или крылатки, мгновенно возникает острая сильная боль. В тяжелых случаях может наступить паралич. Для полного выздоровления иногда требуется несколько -месяцев. Очевидно, именно такая рыбка и нанесла Страннице болезненный укол.
Стр. 98*. Трудно сказать, каких конкретно рыб имеет здесь в виду автор.
Из хищных глубоководных рыб весьма прожорлив хаулиод, обладающий крупными зубами. Не менее внушительны зубы у представителей живоглотовых, обитающих на глубинах 250—300 м во всех океанах. Они могут заглатывать добычу, превышающую размерами самого хищника, так как стенки их тела и желудка способны сильно растягиваться. Из них наиболее известен черный живоглот, или хиазмод. Живоглотовые служат пищей другим крупным промысловым рыбам, например тунцам.
Стр. 98**. По-видимому, речь идет о кальмарах.
Стр. 98 ***. Очевидно, здесь автор описывает глубоководные виды актиний.
Стр. 100. Чернильная жидкость кальмаров и некоторых других головоногих моллюсков вырабатывается в особом органе и в случае опасности выбрасывается в воду. Эта «дымовая» завеса скрывает удирающего кальмара от врага. Гигантский кальмар может выбросить столько чернильной жидкости, что образуемое облако распространяется на сотни метров вокруг.
Стр. 116. Судя по последним данным, гренландский тюлень не образует подобных семейных групп (см. Послесловие).
158
Стр. 119. Физалия, или португальский военный кораб лик, относится к кишечнополостным животным, в число которых входят гидроиды, медузы, кораллы и актинии. Физалию часто принимают за медузу, хотя в действительности этот гидроид — сифонофора, представляющая собой колонию животных. Ожоги, причиняемые стрекательными клетками щупалец физалии, могут быть очень болезненны. Часто под колоколом сифонофор и медуз находят защиту мальки рыб. Эта связь малька и кишечнополостных более полезна рыбке, находящейся под защитой жгучих щупалец. Однако при неосторожном движении зазевавшаяся рыбка может стать добычей сифонофоры или медузы.
Стр. 122. Охраняя яйца, самка осьминога не покидает своего убежища и не питается в течение 2—4 месяцев. Судя по наблюдениям над самкой, содержавшейся в аквариуме, она совершенно отказывается от пищи и отбрасывает от гнезда даже ту еду, которая прежде считалась у нее самой лакомой. Так что скорее всего осьминожиха схватила Странницу не из желания перекусить, а из опасения за свое потомство.
СОДЕРЖАНИЕ
Сирота во льдах........................... _»
Разрисованный детеныш...........................
Отплытие......................................
Под ледяной крышей...........................
Арктический дровяной склад .....................
Страх и погоня ...............................
Среди чужаков ................................
Белые гиганты.................................
Новый меховой наряд ..........................
Плыви, охотник, плыви!........................
Большое сражение..............................
Рождение айсберга.............................
Каяки.........................................-.
Из глубин ....................................
Неисчислимое воинство.........................
Сеть..........................................
Мир под волнами ..............................
Детские ясли в алмазах........................
Кровавый день ......... ......................
Ледяная ловушка . . . ........................
В одиночестве к югу...........................
Дружественные создания .......................
Сарабанда на дне морском......................
Сражение левиафанов ..........................
Серый народ...................................
Странница возвращается........................
Русалочья свадьба ............................
Послесловие редактора.........................
Комментарии...................................
3 8
14 20 25 31 38 45 51 58 64 69 73 80 85 92 96
116
121
125
128
132
137
140
146
156
ФРЭНК СТЮАРТ
Мир тюленя
Редактор А. Лущик. Художник Е. Городная. Художественный редактор Б. Денисовский. Технический редактор Л. Шишкова. Корректоры: В. Гинцбуре, Г. Римант.
ИБ № 155. Сдано в набор 14.11.77 г. Подписано к печати 21.06.78 г. Формат 70X90732, бумага типографская № 2 и мелованная. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 6,44 с вкладкой. Уч,-изд. л. 9,9. Тираж 150 000 экз. Индекс ПЛ-3. Заказ № 4834. Цена 1 руб. Гндрометеоиздат. 199053. Ленинград, 2-я линия, д. 23. Типография нм. Анохина Управления по делам издательств, полиграфии  книжной торговли Совета Министров Карельской АССР» Петрозаводск, ул, «Правды»» 4.
1 руб-
Сейчас, когда у мировой общественности пробудился интерес к морским млекопитающим не только как к объекту промысла, но и как к животным, открывающим «секреты» своего успешного существования во враждебной нам водкой среде, как к «интеллектуалам» моря, люди совсем забыли о ластоногих, отдав все свои симпатии ловким и сообразительным дельфинам. И этот пробел в известной мере восполняется книгой Фрэнка Стюарта. «Мир тюленя» — увлекательный рассказ о жизни одного из представителей ластоногих — о гренландском тюлене. Это одна из первых и наиболее полных книг, посвященных тюленям.
ГИДРОМЕТЕОИЗДАТ • 1978