ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА От ранних государственных образований до древних империй
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА
РЕДКОЛЛЕГИЯ
академик РАН член-корреспондент РАН доктор исторических наук академик АН Таджикистана член-корреспондент РАН доктор исторических наук доктор исторических наук доктор исторических наук доктор исторических наук
Г.М.БОНГАРД-ЛЕВИН (председатель)
М.А.ДАНДАМАЕВ
Е.И.КЫЧАНОВ
Б.А.ЛИТВИНСКИЙ
М.Б.ПИОТРОВСКИЙ
Р.Б.РЫБАКОВ
А.В. СЕДОВ
Т.В.СТЕПУГИНА
В.А.ЯКОБСОН
От ранних государственных образований до древних империй
£
Под редакцией А.В.Седова
Издательская фирма
«Восточная литература» РАН Москва • 2004
УДК 94(3) ББК 63.3(0)31
И90
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГИФ) согласно проекту № 03-01-00415
Издательство благодарит за содействие в издании книги Институт практического востоковедения (г. Москва)
История древнего Востока : От ранних государственных образований до И90 древних империй / Под ред. А.В. Седова ; Редкол.: Г.М. Бонгард-Левин (пред.) и др. ; Ин-т востоковедения. — М. : Вост, лит., 2004. — 895 с. : ил., карты. — ISBN 5-02-018388-1 (в пер.).
Публикуемая монография— продолжение обобщающего междисциплинарного исследования ранних этапов политической, социокультурной и этнической истории древних цивилизаций Азии и Северной Африки, основанного на новейших открытиях в области древней истории, археологии, лингвистики и литературоведения. В «Истории древнего Востока» (в 2-х ч.), опубликованной в 1983 и 1988 гг., анализировались процессы зарождения древнейших классовых обществ и первых очагов рабовладельческой цивилизации. В данной книге исследуется история стран Востока от ранних государственных образований до древних империй, изложены накопленные к настоящему времени знания об истории древних цивилизаций.
ББК 633(0)31
ТП-2004-1-276
ISBN 5-02-018388-1
© Российская академия наук
Институт востоковедения
Издательская фирма «Восточная литература», 2004
Данная работа — плод усилий прежде всего ученых одного из научных подразделений Института востоковедения РАН, Отдела истории и культуры Древнего Востока, в содружестве с коллегами из Кабинета Древнего Востока Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН. Над созданием этого тома трудились также отечественные востоковеды из ведущих отечественных учебных центров — Института стран Азии и Африки МГУ им. М.В. Ломоносова, Санкт-Петербургского государственного университета и Государственного университета Новгорода Великого.
Книга излагает историю стран Ближнего Востока, Иранского нагорья, Средней Азии, Индостана и Китая начиная с древнейших времен до создания на их территории великих держав. Большое внимание в работе уделяется культуре этих стран, этногенезу их народов. Глава 1 — «Древнейшая Индия», — написанная д.и.н. Е.В. Антоновой, посвящена началу цивилизации на Индостанском полуострове. Глава!— «Индия в ведийский период»— принадлежит перу д.и.н. А.А. Вигасина. Глава 3 — «Древнейший и древний Китай» — написана д.и.н. К.В. Васильевым и дополнена разделами «Культура древнего Китая» (автор — д.и.н. Т.В. Степугина) и «Искусство древнейшего и древнего Китая» (автор — К.А. Вязовикина). Предисловие и Глава 4 — «Ассирийская держава. Новоассирийский период» — написаны д.и.н. В.А. Якобсоном. Глава 5 — «Малая Азия, Армянское нагорье и Закавказье в первой половине I тысячелетия до н.э. (Урарту, Фригия, Лидия)» была создана д.и.н., проф. И.М. Дьяконовым. Написанная более десяти лет назад, она была заново отредактирована редколлегией. Глава 6 — «История Израиля и Иудеи в эпоху первого храма. Первая половина I тысячелетия до н.э.» — написана д.и.н. И.Р. Тантлев-ским. Глава? — «Нововавилонская держава. Вавилония в X1I-IX вв. до н.э.» — и глава 10 — «Ахеменидская держава»— принадлежат перу члена-корреспондента РАН М.А. Дандамаева. Глава 8 — «Мидийское царство» — и глава 11 — «Ахеменцдское искусство» — написаны к.и.н. И.Н. Медведской. Глава 9— «Степи Евразии и Древний Ближний Восток в киммерийско-скифскую эпоху» — является плодом совместной работы д.и.н. М.Н. Погребовой и д.и.н. Д.С. Раевского (с использованием материалов Э.А. Грантовского). Д.и.н., проф. Б.А. Литвинский и д.и.н. И.В. Пьянков являются авторами главы 12— «Средняя Азия в ахеменцдское время» (разделы «Военное дело в Средней Азии ахеменидского времени», «Города, крепости, сельские поселения», «Занятия населения» и «Религия» написаны Б.А. Литвинским, остальной текст главы — И.В. Пьянковым). Указатели к тому составлены Г.Ю. Колгановой.
Первая часть «Истории Древнего Востока» вышла из печати в 1983 г., вторая — в 1988-м, а подготовка самого издания началась намного раньше. Происшедшие после этого в нашей стране события и коренные перемены задержали продолжение этого издания на полтора десятка лет, прежде всего по финансовым причинам. Теперь, когда финансовые возможности для выхода в свет дальнейших частей издания появились, редакция оказалась перед лицом трудностей уже не финансового порядка, но связанных с содержанием этих частей. И дело не только в том, что бурное развитие востоковедения потребовало серьезной доработки, а иногда и коренной переработки материалов, подготовленных двадцать и более лет тому назад, или написания отдельных глав заново, так как иных авторов этих материалов уже нет в живых, а некоторые покинули нашу страну. Дело еще и в том, что марксизм перестал в нашей стране быть «единственно верным учением». Необходимо сразу же сказать, что это обстоятельство отнюдь не «упраздняет» уже существующие части нашей книги. Ведь наши востоковеды, в том числе и авторы первых книг этого издания, в большинстве своем не были ортодоксальными (т.е. нерассуждающими) марксистами и тем более не придерживались той донельзя упрощенной, вульгарной версии марксизма, которая навязывалась им сверху. Но это же большинство, как и большинство наших коллег за рубежом, сознательно или бессознательно, открыто или молчаливо исходило из постулата, что в истории народов, культур и языков существуют некие закономерности, и что эти закономерности могут быть в той или иной степени познаны, и именно поэтому история имеет право называться и быть наукой. В противном случае историк — не ученый, а архивариус и/или антиквар. Так что авторы первых книг выполнили свою работу вполне добросовестно и на самом высоком
тогдашнем уровне. Но в тогдашних условиях они не могли открыто излагать свои теоретические взгляды, да и сами эти взгляды были еще не оформлены, и оформление это продолжается до сих пор. Происходившая в 70-80-е годы дискуссия об «азиатском способе производства» вовсе не была схоластическим упражнением, как представляется теперь иным журналистам. В ходе этой дискуссии делались попытки сформулировать основные понятия истории древнего мира и принципы ее периодизации. Тогда участникам дискуссии не удалось прийти к единому мнению, нет его и до сих пор. Видимо, срок для единого мнения еще не настал или оно вообще невозможно. Но договориться о некотором наборе общепринятых терминов и понятий необходимо, без этого историки перестают понимать друг друга. Кроме того, необходимо понять, что даже в таких науках, как физика или биология, не существует единой общепринятой основной теории, и ученые, работающие в этих науках, вынуждены пользоваться частными теориями исходя из того, какая именно теория оказывается работоспособной для того или иного конкретного случая. Предмет истории неизмеримо более сложен, чем предмет любой другой науки, и потому теоретический эклектизм здесь необходим и долго еще останется необходимым. Марксизм сильно скомпрометирован в нашей стране теоретическим убожеством его советского варианта и страшными последствиями его навязывания в теории и применения на практике. Но на Западе он всегда оставался и остается до сих пор вполне респектабельной социологической теорией, одной из многих, столь же респектабельных, с которыми мы тоже знакомы и которые мы можем использовать. У каждого из авторов этого тома есть свои теоретические взгляды, но все эти авторы так или иначе являются членами «невидимого колледжа» Игоря Михайловича Дьяконова, начинателя и фактического руководителя работы над первой и второй книгами. Поэтому существенные теоретические расхождения между ними невозможны. Вместе с тем от советских времен осталась и все еще жива страсть к «простым и ясным, все сразу объясняющим» теориям, примером которых могут послужить все еще очень популярные среди дилетантов теории Л.Н. Гумилева. Они уже неоднократно анализировались специалистами, неизменно приходившими к выводам об их полной несостоятельности. Работы Л.Н. Гумилева не цитируются и практически даже не упоминаются профессионалами-востоковедами, а его приверженцы за пределами нашей науки представляют собой не какое-либо подобие научной школы, а скорее нечто вроде религиозной секты. Так что писать еще одно опровержение нет смысла, с верой спорить бесполезно. Но предупредить читателя-непрофессионала, разумеется, необходимо, тем более что разгул паранаучных «теорий» стал в последние годы сущим бедствием. В нем принимают активное участие авторы, украшенные учеными степенями и даже высокими академическими титулами, как, например, академик-математик Фоменко и его приверженцы. Они пытаются ниспровергнуть общепринятую историческую хронологию, а заодно изобретают самодельные этимологии имен собственных, не имея ни малейшего понятия о языках и о лингвистике. Их построения многократно и убедительно опровергались, но доводы их не интересуют: по существу, мы и здесь имеем дело с некоей паранаучной сектой, а их сочинения, навлекающие позор на российскую науку, выходят огромными тиражами
и в роскошном оформлении. По всем этим причинам приходится поместить здесь предисловие, излагающее некоторые основные теоретические принципы и формулирующее основные понятия и термины и для данного тома, и для предыдущих книг, а также уделить некоторое место разъяснению принципов и методов исторической хронологии (последнее — не для специалистов, разумеется, а для читателей-неспециалистов).
I
Вообще говоря, понятие «древность» не совпадает с принятой в Европе хронологией и тем более не совпадает с хронологическими системами, принятыми в других культурах. Согласно принятому у нас счету, каждый год обозначается как «такой-то год нашей (или „до нашей") эры», он же «от (или ,,до“) Рождества Христова» или «христианской (дохристианской) эры». Существуют и другие способы летоисчисления: «от Сотворения мира», принятый иудаистами и некоторыми христианскими конфессиями (конкретная дата «сотворения мира» определяется разными конфессиями по-разному, так как подсчеты по разным вариантам Библии дают разные результаты, один из них применялся в России до реформ Петра Первого; понятно, что этот способ является «абсолютным» и не имеет никакого «до»); «от Хиджры», т.е. от переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину, а также ряд других (они будут упомянуты ниже). Эра — это способ счета лет начиная от какого-либо реального или предполагаемого события. Ясно, что все применяемые эры никак не зависят друг от друга, никак не согласованы между собой и для правильного перевода дат из одной эры в другую, для правильной датировки событий далекого прошлого (т.е. для создания абсолютной хронологии) необходимо понимать древние способы датировки и найти способ (а еще лучше — несколько взаимопроверяемых способов) их сопоставления и создания абсолютной шкалы исторического времени.
Представление о времени — это, возможно, первое и самое важное отличие человека от животного. Именно на основе этого представления устанавливаются причинно-следственные связи, что и является началом мышления. Именно из этого представления возникает понимание неизбежности смерти каждого живого существа и все связанные с этим эмоциональные и мыслительные процессы. А на этой основе возникает представление человека о самом себе, о прошлом и будущем, возникают мифология, эпос и религия, календарь, летоисчисление и история. Календарь и летоисчисление оказываются необходимыми для планирования и учета, и потому возникают довольно сложные и весьма совершенные календарные системы, основанные на астрономических наблюдениях. Календарные записи встречаются уже в самых ранних письменных памятниках, но для их правильного понимания необходимо вкратце ознакомиться с древнейшими способами датировки и понять, как удается извлекать абсолютные даты из древних памятников.
В этом деле очень многое зависит от случайных обстоятельств, например от принятого там и тогда в той или иной древней стране способа счета лет, от обы
чая и способа датировать документы и, наконец, но не в последнюю очередь, от количества сохранившихся и дошедших до нас документов. По всем этим параметрам первое место занимает древняя Месопотамия, почему и вся хронология древнего Ближнего Востока устанавливается через посредство хронологии Месопотамии. Здесь время первоначально считали по поколениям, затем (в Южной Месопотамии)— по годам правления энси, или царя. Составлялись Царские списки, куда последовательно заносились цари данного государства с указанием, сколько лет правил каждый из них. Документы датировались текущим годом правления царя. На севере, в Ассирии, счет годов и датировка документов производились по именам особых чиновников-эпонимов, каждый из которых занимал этот пост ровно один год и заносился в особые списки, содержавшие полный перечень всех эпонимов в хронологическом порядке, и при этом иногда отмечались важнейшие события того или иного года. Каждый эпоним воздвигал также памятную стелу со своим именем. В Ассирии такой способ счета сохранялся до самой гибели этого государства. В Вавилонии же способ датирования со временем изменился. Теперь каждый год получал особое наименование по важнейшему событию предшествовавшего года, например: Год, когда (такой-то) воцарился, или: Год, когда (такой-то царь) построил (такой-то) канал или храм или одержал (такую-то) победу. Наряду со списками царей стали составляться и списки этих «датировочных формул». Как списки эпонимов и их памятные стелы, так и списки царей и «датировочных формул» дошли до нас, но, к сожалению, нс полностью и со вкравшимися при переписке или преднамеренными искажениями. Понятно, что и в таком виде они являются важнейшими историческими источниками, но главная проблема состоит в том, как соотнести все эти материалы с нашей системой летоисчисления. Здесь на помощь пришла астрономия. Так, в ассирийском списке эпонимов упоминается солнечное затмение, которое, согласно астрономическим расчетам, имело место 15 июня 763 г. до н.э., что и позволило увязать месопотамскую хронологию с нашей. Имеются в месопотамских текстах и данные о наблюдениях других астрономических явлений (например, гелиакального восхода Венеры), но эти наблюдения не могли быть точными. С учетом всех возможных погрешностей допустимая ошибка для I тысячелетия до н.э. составляет не более чем 10 лет в ту или иную сторону. Для II тысячелетия до н.э. она составляет около 50 лет, а для III тысячелетия до н.э. примерно 120— 150 лет. Соответственно, применяются три хронологические системы— короткая, средняя и длинная, отличающиеся друг от друга на указанные величины. В нашей стране принята средняя хронология, согласно которой, например, вавилонский царь Хаммурапи правил в 1792-1750 гг. до н.э. Поскольку для других государств древнего Ближнего Востока хронологические опорные точки для большей части периода древности практически отсутствуют, даты для них устанавливаются по синхронизмам с известными событиями или лицами в Месопотамии. Для древней Индии дело с хронологией обстоит совсем плохо, поскольку индийцы хронологией почему-то не интересовались, во всяком случае, не оставили нам хронологических записей, а синхронизмы с Ближним Востоком известны здесь только для очень ранней и очень поздней древности. Напротив, от
древнего Китая осталось достаточно много исторических сочинений и астрономических наблюдений, так что его хронология, за исключением самого раннего периода, достаточно надежна.
Что касается хронологических эр, т.е. систем непрерывного счета лет начиная от какого-либо реального или предполагаемого (например, сотворения мира) события, то первая попытка такого счета, продержавшаяся всего несколько десятков лет, была сделана еще во II тысячелетии до н.э. в Месопотамии. Но долговечные эры появляются лишь в следующем тысячелетии. Наиболее известной из них является Селевкидская эра, счет по которой идет с 312 г. до н.э. Она употребляется некоторыми восточными христианскими церквами до сих пор и потому просто и точно сопоставляется с нашей эрой. Важное значение имеет также эра Диоклетиана (с 284 г. н.э.). Она тоже употребляется в наше время коптской церковью в Египте. У евреев в древности и в средние века употреблялись одновременно несколько эр: от Сотворения мира, от разрушения Иерусалима, Селевкидская эра и некоторые другие, включая, например, исламскую. Существуют средневековые еврейские рукописи, датированные сразу по нескольким эрам, что и решает окончательно вопрос о соотношениях этих эр и об их непротиворечивости. Эр от Сотворения мира известно несколько, ибо все они были вычислены «задним числом» по оригинальному тексту Библии и по ее переводам, где хронологические сведения несколько различны. Что же касается эры от Рождества Христова (т.е. нашей эры), то дата этого события была вычислена лишь в V в. н.э. и с ошибкой примерно в шесть-семь лет. Так или иначе, все способы летоисчисления не противоречат друг другу, равно как и летоисчислениям древней Европы, например принятому в древней Греции счету годов по Олимпиадам начиная с первой или принятой в древнем Риме эре «от основания Рима». Эти европейские эры, в свою очередь, подкрепляются дошедшими до нас списками афинских архонтов-эпонимов и римских консулов (и те и другие известны также из древних надписей и других источников, и потому невозможно усомниться в их подлинности), что и позволяет признать их адекватность. Но существуют и физические способы датировки, среди которых центральное место занимает радиоуглеродный анализ. Этот анализ позволяет определять абсолютный возраст органических материалов с очень большой точностью. Объективность и точность получаемых этим методом данных подтверждены обнаруженными в последние десятилетия живыми деревьями возрастом более 5 тыс. лет и анализом их годичных колец. Таким образом, была получена калиброванная шкала, с которой и сравнивают результаты всех радиоуглеродных анализов. Кроме всех вышеперечисленных существуют еще лингвистические (анализ языка текстов и глоттохронология — методы, позволяющие прослеживать и датировать изменения в языке), палеографические (анализ изменений, которые обязательно происходят в любой письменности), искусствоведческие (анализ художественного стиля и технических приемов) и другие методы датирования. Комплексное применение всех возможных в каждом отдельном случае методов и дает нам уверенность в правильности полученных результатов.
II
Термином «цивилизация», употребляемым в самом общем смысле, обозначается такая стадия развития общества, на которой возникает классовое общество и государство со всеми их основными атрибутами. Этот же термин употребляется и в более конкретном смысле, когда говорят о географически и исторически конкретных человеческих обществах. Конкретная цивилизация охватывает, как правило, множество различных и имеющих разное происхождение, но обладающих сходными культурами народов, т.е. под цивилизацией понимается определенный тип культуры. Культура же понимается здесь как органическая совокупность общественных условий и способов создания, распространения и сохранения духовных и материальных ценностей, а также самих этих ценностей, созданных данным народом (этносом). Иначе говоря, культура есть то, что отличает человека от животного и наследуется не генетически, а через подражание и обучение, т.е. в процессе социализации. Так, люди, подобно всем живым существам, кроме микроорганизмов, размножаются половым путем. Но только у людей существуют брак, любовь, секс, отделенный от деторождения, связанные со всем этим ритуалы, приличия и моральные предписания, а также отступления от них, осуждаемые общественным мнением или даже караемые. Люди, как и все живые существа, питаются, но только у людей существует приготовление пищи, кулинария, гастрономия, застольный этикет и опять-таки связанные со всем этим приличия и моральные предписания. Можно поэтому сказать, что культура есть все то, что не есть природа, и это — самое правильное и исчерпывающее определение, хотя наука логика отрицательные определения запрещает; культура, подобно Богу, лучше всего может быть определена апофатически. Необходимо еще добавить, что культура— не оценочное понятие, и потому такие, например, отвратительные для нас явления, как каннибализм или пьянство, тоже относятся к культуре (культура— это не обязательно «хорошо», и словечко «некультурный» относится к разговорной речи, а не к научной терминологии). Культура, следовательно, существует уже на стадии первобытности. Цивилизация же возникает лишь на таком уровне развития общества, когда оно становится способным производить достаточно средств существования, чтобы содержать усложнившуюся и разросшуюся культуру со всеми ее атрибутами— государством, аппаратом управления, войском, служителями религиозных культов, писцами, учеными, художниками и т.д. Раньше всего такая возможность появилась именно на Древнем Востоке в долинах великих рек субтропической зоны, а также примыкавшей к ней южной части зоны умеренного климата. Именно здесь природные условия позволили обеспечить резкий подъем производительности труда. Следовательно, на заре цивилизаций географический фактор играет очень важную роль. Им определяется характер хозяйства (для первичных цивилизаций — ирригационное земледелие), а в некоторых случаях даже государственная идеология и форма государственного устройства (например, в Египте). Но не следует и преувеличивать роль географического фактора. Так, например, вопреки все еще распространенной точке зрения, необходимость искусственного орошения не стала причиной создания крупных территориальных государств. В до
линах великих рек не было тогда возможности создать единую, управляемую из одного центра систему ирригации, там существовали только многочисленные местные системы, которые (кроме систем, находившихся на одном канале) не зависели друг от друга. Равным образом следует признать устаревшей и бессодержательной позаимствованную из марксизма концепцию «восточной деспотии», т.е. ничем не ограниченной царской власти на Древнем Востоке: древневосточные тексты (кроме египетских) уделяют гораздо больше внимания обязанностям царя, чем его правам, а борьба между гражданскими общинами и царями — один из важнейших факторов всей древневосточной истории (опять-таки кроме египетской).
В последнее время идут оживленные дискуссии о том, как лучше изучать историю— по стадиям, т.е. как единый процесс, делящийся на определенные стадии, которые разные народы проходят с различной скоростью, зависящей от целого ряда объективных условий, или по цивилизациям, существующим каждая свой срок и никак не зависящим друг от друга. Более модным в настоящее время стал второй подход, поскольку первый считается чисто марксистским. Однако стадии исторического процесса придумал не Маркс, они являются эмпирическим фактом. Эмпирическим фактом является также существование отдельных цивилизаций, проходящих через эти стадии исторического процесса и не имеющих какого-либо предопределенного срока существования. Кроме того, первичные цивилизации возникают независимо друг от друга, но нс независимо от окружающих культур. В дальнейшем они вступают в многообразные контакты также и друг с другом, и эти контакты являются необходимым условием их последующего развития. Без таких контактов, без взаимного обмена культурными достижениями развитие прекращается. Справедливость этого утверждения хорошо видна на примере древней цивилизации Центральной и Южной Америки. Будучи географически изолированной от других цивилизаций, она, несмотря на ряд замечательных достижений, двигалась как бы по кругу. Исходя из всего сказанного выше, следует сделать вывод, что при изучении истории необходимо сочетание обоих подходов — стадиального и цивилизационного.
Но прежде всего следует определить основные понятия: что такое цивилизация и сколько всего насчитывается цивилизаций. Но этим вопросам между историками существуют большие разногласия. Здесь нет возможности дать подробный разбор необъятной литературы по проблемам цивилизаций, поэтому упомянем лишь наиболее популярных как среди историков, так и среди широкой публики авторов: О. Шпенглера, А. Тойнби и С. Хантингтона. Все они дают не совпадающие друг с другом перечни цивилизаций, а у А. Тойнби эти перечни различны в разных его работах. Кроме того, составляя свои перечни, каждый автор крайне субъективен и не исходит из какого-либо единого, объективного и последовательно применяемого критерия. По этой причине все предложенные ими перечни не операциональны, т.е. не могут быть положены в основу каких-либо логических построений. О. Шпенглер очень оригинально характеризирует взаимоотношения между культурой и цивилизацией, определяя цивилизацию как последнюю стадию «состарившейся» или даже «умирающей» культуры, когда
продуктивность сменяется бесплодием, становление— косностью, деяние (как акт самовыражения)— работой, творчество— спортом и политикой. При этом каждая культура есть в некотором роде живой организм, существующий лишь определенное время и биологически несовместимый (как мы бы это сформулировали в наше время) с другими, не допускающий никаких заимствований, а культурного прогресса не существует. Он называл свою теорию «коперниковским переворотом» в изучении истории, но нетрудно увидеть, что все это — критика современной О. Шпенглеру европейской культуры, критика с позиций реакционного неоромантизма (нс случайно эта теория была столь популярна среди германских нацистов). Очевидно, что она неверна даже и в отношении европейской культуры, знавшей за прошедшее с тех пор столетие и блистательные взлеты, и жестокие провалы. Тем более она неверна в отношении других культур, однако у псе и до сих пор еще есть множество эпигонов, особенно среди литераторов и журналистов. Эпигоном ее был и Л.Н. Гумилев (претендовавший тем не менее па оригинальность): он тоже утверждал, что любая культура или цивилизация (он применял эти термины как синонимы) существует строго определенный срок, а затем гибнет и что разные культуры несовместимы. При этом он, разумеется, хорошо знал, что, например, китайская и индийская культуры (цивилизации) имеют непрерывную более чем трехтысячелетнюю преемственную историю, но утверждал, что «на самом деле» там имеет место последовательная смена разных культур. А тот факт, что золотой век русской культуры был создан людьми мульти культурным и (только два примера из великого множества: Ломоносов создал теорию русского стихосложения, творчески переработав немецкую просодию, а Пушкин свои первые стихи написал по-французски), Л.И. Гумилев просто игнорировал. Термины «культура» и «цивилизация» употреблял как синонимы также и А. Тойнби, и он тоже считал, что культура (цивилизация) имеет определенный срок существования и что культурные заимствования невозможны, обходя неудобные факты таким же способом. В действительности же, как показал IO.M. Лотман, любая культура может существовать лишь в диалоге, обмене культурными достижениями с другими культурами, а культурная изоляция неизбежно ведет к вырождению культуры. Как показывает история человечества, культуры погибают лишь насильственной смертью, что бывает чрезвычайно редко. Обычно же преемственность в той или иной степени сохраняется, а за гибель культуры часто принимают гибель государства или перемены языка и стиля.
Исходя из всего сказанного выше, можно считать, что цивилизация есть комплекс однотипных культур классовых обществ, возникших, с выходом из первобытности, на очень обширных территориях вокруг одного или двух-трех первоначальных центров. Создателями и носителями таких однотипных культур всегда являются этносы различного происхождения, говорящие па различных и часто неродственных языках. Всего в мире существуют и всегда, с самого начала существовали следующие цивилизации: Ближневосточная, Европейская (первоначально— античная), Индийская, Дальневосточная, цивилизация Черной Африки и цивилизация Доколумбовой Америки. Существовали также и «несостояв-шиеся» цивилизации, вроде, например, Индской (Мохенджо-Даро и Хараппа).
По линиям соприкосновения соседствующих цивилизаций возникают промежуточные культуры, и некоторые из них сыграли и играют важную роль в истории, например эллинизм, махаянический буддизм, христианство и ислам. Однако длительное пребывание в таком промежуточном положении невозможно, и в конце концов носители этих культур оказываются вынужденными определить свою цивилизационную принадлежность, сохраняя при этом все или большую часть культурных приобретений, пусть даже и в неизбежно измененном виде, и нередко распространяя эти приобретения на всю свою цивилизацию. Так в Европу с Ближнего Востока пришло христианство.
Итак, история Древнего Востока есть начало мировой истории, именно на Древнем Востоке берут свое начало такие важнейшие явления мировой истории, как город, государство, письменность, наука, философия, литература, право, все существующие ныне религии, одним словом — все составные части любой современной культуры. Оттуда же (и даже из времен первобытности) происходят многие предрассудки, суеверия, обычаи и особенности менталитета отдельных людей и целых народов. Мы — наследники не только достижений людей Древнего Востока, но и их бедствий и заблуждений. Именно первым цивилизациям Востока принадлежат те важнейшие культурные достижения человечества, которые сделали возможным его дальнейшее развитие и в значительной степени предопределили характер и направление этого развития. Понятно, что все это было подготовлено достижениями предыдущего периода— первобытнообщинного, когда были освоены земледелие, животноводство, начатки металлургии и других ремесел, возникли представления о календаре и многое другое. Все это, разумеется, было усовершенствовано в период древности, но Древний Восток сделал сюда добавления решающей важности. К их числу относятся, во-первых, изобретение, усовершенствование и широкое распространение письменности. Человечество обрело, таким образом, бессмертную коллективную память, способную вместить практически неограниченный объем информации. Раньше знания передавались из уст в уста и хранились в индивидуальной памяти обладателей этих знаний. Однако индивидуальная память имеет ограниченные возможности, а цепочка изустной передачи знаний может легко прерваться из-за гибели их обладателя по тем или иным причинам. Теперь же стало возможно бесконечное накопление знаний, в связи с чем возникла новая профессия открывателя, накопителя, хранителя и распространителя знаний, разделившаяся затем на группы конкретных профессий. Но дело не только в бесконечном количественном накоплении знаний. Появление и развитие письменности привело к качественным изменениям в характере знаний и даже в самом мышлении. Именно отсюда берет свое начало абстрактное мышление, нашедшее свое выражение в систематизации знания (появление всевозможных справочников и компиляций) и в математике (позиционные системы записи чисел поначалу без нуля, а затем и с нулем, до которого додумались индийские математики, создание различного рода вычислительных таблиц и т.п.). Можно наблюдать первые проявления свободной игры ума— получение удовольствия от умственной деятельности без всякой прагматической цели. Так, древние вавилоняне умели решать квадратные уравнения, но невозможно указать такую практическую задачу, для решения которой это могло
бы понадобиться. В результате во всех цивилизациях появляется осознающая себя и гордящаяся собой умственная элита общества, занявшая в нем не менее важное место, чем доблестные воины и умелые мастера. Глубокое уважение к знанию — характерная черта всех древних цивилизаций. Образ «культурного героя», снабдившего людей знаниями, которые он открыл или похитил у богов, присутствует в любой древней мифологии. Для этих же мифологий типично превращение реальных исторических лиц в божественных мудрецов. Наконец, в связи с изобретением письменности появляется новое общественное учреждение — школа, а также хранилище знаний — библиотека. Древнейшие письменности были очень сложны, изучение их осуществлялось путем переписывания и заучивания большого комплекса текстов— так называемого школьного канона. Заимствовались они вместе с этим школьным каноном, благодаря чему и распространялся ареал цивилизации, создавшей данную письменность и данный канон: Китая— на весь Дальний Восток, Месопотамии— на всю Переднюю Азию. Все современные письменности и календарные системы происходят с Древнего Востока.
Вторым важнейшим достижением первичных цивилизаций следует признать опыт организованного коллективного труда значительных человеческих коллективов. Хотя коллективный труд применялся и во времена первобытнообщинного строя (например, для сооружения курганов и мегалитических построек), только цивилизации сделали коллективный труд основой своего существования. Именно коллективный труд свободных людей (а не труд рабов, как об этом написано в старых учебниках и как до сих пор полагают отдельные литераторы) создавал оросительные системы, храмы, гробницы, дворцы и городские стены. С коллективным трудом связано появление новых профессий — организаторов, планировщиков, управителей, учетчиков. Принцип организации совершил переворот и в военном деле: война из массовой драки или серии поединков превратилась в схватку единообразно экипированных и построенных в четкие боевые порядки воинов, что резко увеличило силу любого военного отряда, а ополчение превратилось в войско. И здесь появились новые профессии — профессии воина и полководца.
Наконец, именно на Древнем Востоке возникли все существующие до сих пор формы политической организации: гражданская община, государство и его основные типы (государство-город, территориальное государство, империя), формы правления (республика и монархия). Там же возникли и существующие до сих пор формы общественного сознания — религиозные и философские учения.
Итак, повторим еще раз, цивилизации — это особые типы культуры значительных человеческих масс на значительных пространствах. Каждая цивилизация охватывает собой многочисленные этносы и этнические общности, имеющие, как правило, разное происхождение, и многочисленные государства. Государства же охватывают на первых порах либо часть этноса, либо целый этнический и культурный регион или являются многоэтничными с одним господствующим этносом (империя). Основной тип государства для ранней древности — номовое государство (город-государство). Оно охватывает собой территорию одной гражданской общины, состоящую из одного (реже двух-трех) город
ского центра и сельскохозяйственной округи. Городом мы будем называть населенный пункт со свободным населением, где осуществляется концентрация, перераспределение и реализация прибавочного продукта. Это и есть основная или, как теперь принято говорить, системообразующая функция города (предлагаемое определение города разработано совместно О.Г. Большаковым и В.А. Якобсоном). Город, следовательно, появляется только вместе с цивилизацией и с государством. Прочие его функции (религиозный, культурный, политико-административный, торгово-ремесленный центры) проистекают из названной выше основной функции. Номовое государство всегда имеет небольшие размеры и совпадает с гражданской общиной, хотя предшествующие государству союзы племен и «вождества» могут быть весьма обширными. Новорожденное государство нуждается в непрерывном увеличении объема используемого для его нужд прибавочного продукта. Между тем, после резкого первоначального скачка производительности труда благодаря освоению ирригационного земледелия производительность труда в дальнейшем почти не растет вплоть до I тысячелетия до н.э., когда было освоено производство железа. Более того, она снижается из-за истощения и засоления орошаемых земель (Египет и здесь— исключение). Увеличивать поборы с трудового населения тоже оказывается невозможным, ибо оно и так получает лишь необходимый физиологический минимум средств существования. Наиболее простым и «естественным» выходом из положения является грабеж, т.е. отнятие накопленного прибавочного продукта у соседнего города-государства, а также захват рабов— своего рода концентрата прибавочного продукта. Это можно осуществить лишь с помощью войны, и поэтому войны, которые ранее были лишь эпизодическими, становятся постоянным фактором жизни древнего общества, а вокруг городов появляются оборонительные стены. Более надежным способом увеличения абсолютного объема прибавочного продукта является расширение территории государства и, соответственно, увеличение количества населения. Это достигается насильственным объединением нескольких (или многих) родственных по культуре и языку общин (номовых государств). Не следует упускать из виду в качестве побудительной причины завоевательных войн также и честолюбие правителей. Таким образом (а не, как уже говорилось, из-за несуществовавшей потребности в централизации оросительных систем) возникает территориальное государство. Был еще и третий способ увеличения объема прибавочного продукта— контроль над международной торговлей посредством установления его над торговыми путями и торговыми городами, что дает возможность взимать пошлины и облагать налогами доходы от торговли. Это, разумеется, тоже предполагало войну. Попытки создания территориальных государств начинаются еще в III тысячелетии до н.э., но встречают упорное сопротивление со стороны городов-государств. Ведь каждое из таких номовых государств имело одинаковые права и основания стать метрополией и лишь силой удерживалось на положении провинции. Поэтому существование территориальных государств в III-II тысячелетиях до н.э. — скорее исключение, чем правило. Особый случай представлял собой древний Египет. Здесь особые географические условия (собственно Египет— это узкая полоска обитаемой земли по берегам огромной реки, проложившей путь через всю страну, а какие-
либо естественные границы между общинами отсутствовали) очень рано привели к созданию мощного территориального государства в масштабе всей нильской долины. Альтернативой этому было бы взаимное истребление первоначальных номовых общин. Столь раннее появление сильно централизованного территориального государства, фактически — прыжок из первобытнообщинного строя, было, как заметил А.О. Большаков, причиной ряда весьма своеобразных явлений в египетской культуре и в ментальности египтян (у народов других речных цивилизаций этот путь занял тысячелетия, и они успели привыкнуть). В I тысячелетии до н.э. начинаются попытки объединить все три способа увеличения прибавочного продукта, поступающего в распоряжение государства и его правящей верхушки. Так создаются государства, выходящие далеко за пределы одного этнокультурного региона, объединяющие в своем составе множество этносов, нередко находящихся на различных ступенях общественного развития. Это — империи, или мировые державы. Первой в истории человечества империей была Ассирийская держава. Составные части таких держав должны в идеале экономически дополнять друг друга (торговля должна идти главным образом внутри империи), а имперский мир — обеспечивать безопасность и устойчивость внутренних экономических связей. Империи, конечно, складываются стихийно, а внутренняя прочность их зависит от того, насколько удачно подобрались их составные части и насколько сильны внешние враги. А это, в свою очередь, зависит от географических условий и политических обстоятельств. Идеальным местом для создания империи было Средиземноморье, стык Европейской и Ближневосточной цивилизаций, где и возникла Римская империя. Своего рода «черновиком» средиземноморской империи была Афинская морская держава, а Пунические войны были войнами за то, кому— Карфагену или Риму — создавать эту империю. Победа Карфагена в этих войнах изменила бы, вероятно, всю этническую, языковую, политическую и культурную историю и Ближнего Востока и Европы. Империя может, разумеется, погибнуть от внешнего нападения, и потому важно, чтобы, по крайней мере до тех пор, пока она не встанет прочно на ноги, у нее не было сильных соседей. Но внутренний ее распад неизбежно начинается тогда, когда более или менее выравнивается уровень экономического и культурного развития ее составных частей. Тогда эти составные части из партнеров становятся соперниками, а правящая элита на местах перестает нуждаться в поддержке со стороны имперского центра, не хочет больше эту поддержку оплачивать и восстает против него; либо, во избежание таких восстаний, имперская верхушка сама соглашается на раздел империи. Из империй древности такой «естественной смертью» умерла только Римская империя. Империи древности имели довольно сложную административную структуру. Они состояли из метрополии, т.е. территории того народа, который создал империю и где находилась центральная администрация, а также провинций или областей, непосредственно подчиненных центральной администрации. Кроме того, обычно по окраинам империи располагались вассальные области (царства), где продолжали существовать традиционные местные органы власти. Эти области могли входить в состав провинций и фактически подчиняться наместникам провинций либо сохранять формальную самостоятельность, но находиться под контролем наместника
ближайшей провинции. Империя обеспечивала своим провинциям и вассалам имперский мир, свободу торговли на огромных территориях и защиту от «варварской» периферии. Культура метрополии, если империя существовала достаточно долго, постепенно распространялась и на другие части имперской территории, образуя местные варианты этой культуры и обеспечивая таким образом определенную степень культурного единства. Имперские власти, как правило, вполне лояльно относились к местным религиозным культам, от имени имперских властей совершались жертвоприношения в местных храмах (разумеется, все это было возможно лишь в эпоху до победы догматических религий, а с их победой ситуация сильно усложнилась). Все это до поры до времени обеспечивало известную заинтересованность разноплеменного и разноязычного населения в сохранении империи. Но, как уже сказано выше, такая заинтересованность не может быть вечной.
III
Для правильного понимания того, каким образом происходило в древности возникновение этносов и государств, необходимо иметь в виду, что ранняя древность не знала национальной, религиозной и культурной розни. Прежде всего отметим, что человек этого времени лишь очень смутно сознавал свою этническую принадлежность. Решающей для него была принадлежность к определенной общине, а всякий принадлежащий к чужой общине был потенциальным и во многих случаях реальным врагом. Но это, как правило, не возбуждало вопроса о том, «кто лучше». В литературе древней Месопотамии, например, мы не встречаем брани по адресу других народов, даже тех, с кем постоянно велись войны, например эламитов. Единственное исключение составляют кутии: у создателей первых цивилизаций существовало все-таки пренебрежительное отношение к народам, находившимся еще на уровне первобытнообщинного строя. Из-за того, что было множество самостоятельных общин (номовых государств), говоривших на одном и том же или на весьма близких языках, язык не был отличительной особенностью конкретной общины, хотя и могла осознаваться общность происхождения и культуры различных общин. Так, в той же Месопотамии общины (города-государства), говорившие на одинаковых или разных языках, но имевшие общую культуру, общий пантеон и общий культовый центр, вели между собой войны и заключали союзы, отнюдь не руководствуясь при этом этнической принадлежностью врагов или союзников. Это же обстоятельство облегчало и взаимную ассимиляцию, а побежденные общины лишь в редчайших случаях уничтожались: происходило слияние, и возникал новый этнос. Любой из современных или древних этносов возник в свое время в результате слияния (по различным причинам) нескольких (иногда — многих) этносов-предков («чистокровность» существует только в животноводстве и в националистических бреднях). Но слияния языков при этом не происходило, один из языков всегда брал верх, вытесняя остальные вследствие численного, политического или культурного преобладания его первоначальных носителей или по религиозным причинам (так
арабский язык вытеснил многие древние языки Ближнего Востока), по причинам удобства (так языки кочевников нередко вытесняли языки оседлого населения), а также и по некоторым другим причинам. Но вытесненные языки не исчезают бесследно, следы их сохраняются в языке-победителе в виде заимствованных слов, а иногда в виде особенностей грамматики и даже фонетики. Обнаружение этих следов (своего рода лингвистическая палеонтология)— важный источник по истории любого этноса. Необходимо еще заметить, что язык может передаваться от одного этноса к другому также и без физического слияния этих этносов. Культура же любого этноса есть результат сложного взаимодействия культур-предков, саморазвития и взаимного обмена с соседними культурами. Чем больше составляющих компонентов, чем активнее обмен, тем интереснее и жизнеспособнее культура, а культурная изоляция, порождаемая стремлением к «культурной чистоте», неизбежно приводит к застою и в конечном счете к вырождению культуры. Существует и представляется весьма правдоподобной точка зрения, согласно которой все важнейшие изобретения на заре человечества (использование огня, обработка камня, лук, ткацкий станок, изготовление керамики и др.) были сделаны только один раз и затем быстро распространились по всему тогдашнему миру. Этому, разумеется, способствовало отсутствие межплеменной и межкультурной вражды, готовность к восприятию «чужих» культурных достижений. Таким образом, происхождение любого этноса должно рассматриваться в трех отдельных и не зависящих друг от друга аспектах: генетическое (биологическое) происхождение, происхождение языка и происхождение культуры. При этом следует помнить, что язык того или другого этноса может и не быть языком одного из этносов-предков, а получен, так сказать, по эстафете от совсем иного языка, без прямых контактов с его первоначальными носителями. Все сказанное выше и объясняет тот факт, что на родственных языках могут говорить народы, принадлежащие даже к различным расам: на индоевропейских языках говорят белокурые, белокожие и голубоглазые норвежцы и черноволосые, чернокожие и темноглазые сингальцы (жители Шри-Ланки), а на семитских языках — негроидные эфиопы и европеоидные арабы и евреи.
Межэтническая и межкультурная вражда появляется в поздней древности с возникновением нового типа государства— империи, т.е. такого многоэтнич-ного государства, где существует противопоставление между народом, создавшим империю, и покоренными народами. Теперь на одном полюсе существует своего рода национальное чванство («мы всех победили, значит, мы лучше всех»), а на другом — комплекс национальной ущемленности («они нас победили, но мы все равно лучше их, нам просто не повезло»). С этого времени вопрос «кто лучше?» норовит занимать центральное место в межэтнических и межкультурных взаимоотношениях даже и за пределами империй. Различие между имперским и доимперским периодом становится очень наглядным при сравнении двух замечательных древнегреческих историков, Геродота и Плутарха. Геродот посетил Ближний Восток вскоре после того, как греки выиграли войну против Персии (заметим, что в этой войне некоторые греческие города-государства держали сторону Персии). Свободные и независимые греки не имели никаких
причин для того, чтобы испытывать комплекс неполноценности, но зато, казалось бы, имели достаточно причин для того, чтобы испытывать комплекс превосходства. Однако в отношении Геродота к народам и странам, которые он посетил, видно лишь благожелательное любопытство, и слово «варвары» он употребляет не как презрительную кличку, а в его первоначальном смысле, т.е. как общее обозначение негреческих народов. Именно эта благожелательная объективность Геродота вызвала крайнее раздражение у жившего на пять веков позднее Плутарха. Он обозвал Геродота «персолюбом» и даже написал специальный трактат— «О злокозненности Геродота». Плутарх жил в иные времена— времена, когда Греция находилась под властью Римской империи,— и тяжело переживал это национальное унижение, но, разумеется, не осмеливался называть римлян «варварами». Свои знаменитые «Сравнительные жизнеописания» он и написал для того, чтобы показать, что греки ничуть не хуже римлян.
Ранняя древность не знала также и религиозной розни. Дело в том, что боги древних политеистических религий были олицетворениями сил природы, общественных явлений или даже абстрактных понятий, и потому у всех народов это были, в сущности, одни и те же боги, только с разными именами на разных языках. Так примерно они и воспринимались, и каждый человек легко отождествлял любого чужого бога с соответствующим своим. Если же иной раз аналогии не находилось, и это никого не смущало: существует бесчисленное множество богов, и именно этого бога я до сих пор не знал, теперь приму к сведению. Каждый человек, разумеется, поклонялся богам своей страны, но, приехав в чужую страну, поклонялся тамошним богам или, вернее, называл богов принятыми там именами и совершал принятые там обряды, а «недостающие» боги легко заимствовались из других пантеонов. Именно поэтому вторгшиеся в Грецию персы первым делом принесли жертвы греческим богам, отловив для этого нескольких греческих жрецов. Затем они, разумеется, разграбили храмы греческих богов. Можно поэтому сказать, что в ранней древности существовала единая синкретическая политеистическая религия. Завоеватели обычно включали местных богов в свой пантеон либо усваивали местный пантеон и дополняли его своими богами. Ранняя древность не знала попыток навязывания своих богов другим народам — ни путем проповеди, ни тем более насильственно. Однако это не следует, как иногда делают, называть «терпимостью». Терпимость —• это когда терпят то, что неприятно. Люди же этого времени рассматривали наличие у разных народов разных или различно называемых богов как само собой разумеющееся. (Древней Руси очень повезло, что покорившие ее татаро-монголы были еще язычниками, и потому наличие у разных народов разных богов они считали, как уже сказано, само собой разумеющимся, а когда завоеватели стали мусульманами, их отношения с Русью уже прочно сложились, да и силы у Орды были уже не те. Иначе Русь была бы, скорее всего, исламизирована.) Религиозная же рознь возникает с появлением в поздней древности новых, догматических религий, каждая из которых утверждала (и до сих пор утверждает), что есть только одна правильная вера— «наша», а приверженцы других религий суть приспешники зла или в лучшем случае заблудшие, и их надлежит обращать на путь истинный если возможно, то добровольно, через проповедь, а если невозможно — то и си
лой. При этом еретик, т.е. человек, в целом придерживающийся данной религии, но отклоняющийся в некоторых деталях от официального учения, считается более опасным, чем даже иноверец: ведь последнего до известной степени извиняет его невежество, в то время как еретику была явлена истина, но он злонамеренно от нее отклоняется.
Возникновение догматических религий (религий спасения) было огромным и необходимым шагом вперед в духовном развитии человечества, но этот шаг достался человечеству не даром: появились такие неизвестные ранней древности явления, как ханжество, фанатизм, религиозные войны и казни еретиков. Первыми религиозными войнами в истории человечества были Маккавейские войны в Иудее, о которых будет рассказано в соответствующей главе. Именно тогда впервые выяснилась невозможность взаимопонимания между политеистами и монотеистами. Политеисты Селевкиды, в чью империю входила тогда Иудея, совершенно искренне не понимали, почему иудеи не могут, продолжая поклоняться своему Богу, приносить также и жертвы Зевсу Олимпийскому, и воспринимали их отказ делать это как злостное упрямство и неуважение к властям, вследствие чего принимали жестокие карательные меры и в конце концов запретили иудейский культ. А монотеисты иудеи столь же искренне удивлялись, почему Селевкиды этого не понимают, и воспринимали их попытки заставить иудеев это делать как гнусную тиранию, на которую они ответили восстанием и свержением власти Селевкидов. Интересно, что при персидском владычестве ничего подобного не было. Персидские цари сами были почти монотеистами, с Библией были незнакомы, а Яхве рассматривали как Бога Небесного, некую ипостась Ахурамазды, и посылали в Храм свои жертвы. Во времена римского владычества имперские власти тоже присылали жертвы в Храм и всячески старались нс дразнить «фанатиков». Но культ императора, столкнувшийся к тому же с ростом мессианских настроений среди иудеев, и тут сыграл роковую роль. Две Иудейские войны привели к гибели Иудеи, Иерусалима и Храма. Невозможность или крайняя затруднительность взаимопонимания между приверженцами различных догматических религий принесла в дальнейшем человечеству множество бед.
IV
Характерной чертой периода цивилизаций является, как уже было сказано, возникновение города и государства— новой формы общественного устройства, пришедшей на смену первобытным родо-племенным структурам. Переходным этапом к этой новой форме было превращение родовой общины в соседскую. В ходе этого превращения, которое само представляло целую эпоху, семейнородовые связи между людьми были оттеснены на второй план связями экономическими, политическими и идеологическими. Разделение труда, имущественное неравенство, зарождение сословий привели к столь сильному усложнению общества, что управлять им прежними способами стало невозможно. Первобытное общество управлялось обычаем и моральным авторитетом его вождей. Каждый член такого общества в процессе воспитания (социализации) как бы автоматиче
ски узнавал основные правила общежития, а некоторые из них дополнительно сообщались при совершении обряда инициации, но и эти правила были одинаковы для всех. Теперь же общество разделилось на сословия и классы, а также и на более мелкие группировки (например, профессиональные) с различными и трудносовместимыми интересами и вследствие этого с различными представлениями о правилах общежития. Сохранять целостность и внутренний мир в таком обществе было трудно, для этого требовались теперь профессионалы и специальные учреждения, состоящие из профессионалов, а харизматические вожди становятся царями или магистратами республик. Эта новая структура общества и есть государство. Оно осуществляет следующие основные функции: законодательную (формулирует и обеспечивает принудительной силой некоторый минимальный набор основных правил общежития); занимается хозяйственно-организаторской деятельностью (объем этой деятельности в различных государствах древности различен), ведет войны, поддерживает религиозные культы и традиционную структуру общества. Наиболее типичной для древности формой государственного устройства была монархия, но существовали также и республики. К концу древности, однако, республики были повсеместно вытеснены монархиями. Модная еще недавно и до сих пор имеющая хождение теория «восточной деспотии», т.е. абсолютной власти древневосточного царя, должна быть, как уже говорилось, отброшена по причине ее бессодержательности и несоответствия действительности. Цари на Древнем Востоке были еще в значительной мере племенными вождями, обязанными в одинаковой степени заботиться обо всех членах общества, особенно же о сирых и убогих. Единственным исключением здесь, по указанным выше причинам, является Египет, где царь всегда был богом и потомком бога. В остальных же древних обществах можно наблюдать то скрытую, то явную борьбу царской власти с общинами, в которой цари далеко не всегда берут верх. Живучесть общины, просуществовавшей в различных формах до нашего времени, и ее нередкое противостояние государству объясняется тем, что община есть прямая наследница первобытной стаи и в этом смысле представляет собой явление природы, государство же есть явление культуры, вследствие чего они плохо ладят между собой. Точнее говоря, в номовом государстве община и государство совпадают. С появлением территориального государства общины постепенно утрачивают самоуправление, но очень долго сохраняют память о своих прерогативах и пытаются их отстаивать. Представление о гражданстве в древности всегда предполагает гражданство в определенной общине, а не в территориальном государстве. И широко распространенное представление о том, что основное различие между Западом и Востоком состоит в более длительном сохранении общины на Востоке, нуждается в значительных уточнениях. В действительности община гораздо дольше и целостнее сохранялась на Западе — в виде античного полиса. И даже в Римской империи городские общины (и городское гражданство) продолжали сохраняться. На Востоке же, где территориальное государство возникло значительно раньше, оно повсюду в той или иной степени деформировало общинные структуры, вплоть до их практического исчезновения в Египте. Но повсеместно же община вновь и вновь возрождалась как наиболее
естественная форма социальной организации, несмотря на все усилия государства, а иногда и при его содействии — как наиболее удобное учреждение для взимания податей и повинностей* Именно в этом своем последнем качестве община и сохранилась на Востоке до нашего времени. На Западе же полисы были в конце концов поглощены империями и длительное время сохранялись лишь формально (испрашивая разрешение у императора даже на постройку городской бани), а затем и вовсе перестали существовать, но очень скоро были заменены общинами новых вольных городов (в Священной Римской империи) и городских коммун (в Италии и во Франции), впрочем, здесь сохранилась сельская община. Следует еще отметить, что все государства надо разделять на первичные и вторичные. Первичными мы будем называть такие государства, которые возникают лишь в результате внутреннего развития, а вторичными — такие, которые возникают не только в результате внутреннего развития, но и под влиянием примера соседей. Понятия «первичное» и «вторичное» не являются здесь оценочными, но лишь указывают на особую роль этих двух факторов. Вторичное государство, таким образом, возникает несколько быстрее, чем оно возникло бы в данном обществе под влиянием одного только внутреннего развития, и по этой причине сохраняет пережитки первобытнообщинного строя (например, племенные структуры, которые невозможно обнаружить в первичных государствах Месопотамии или Египта). А этим, в свою очередь, объясняются некоторые особенности дальнейшей истории вторичных государств, и в частности их непрочность (например, распад Израильского царства на два отдельных царства— Израильское и Иудейское).
V
Выше уже упоминалось о двояком подходе к изучению истории древности и вообще истории, т.е. о цивилизационном и стадиальном подходах. Основные проблемы цивилизационного подхода были сформулированы и вкратце рассмотрены выше. Этот подход позволяет выявить и в той или иной степени объяснить индивидуальные особенности древних цивилизаций и конкретных обществ. Но полнота исследования требует также и исследования общих закономерностей исторического развития, т.е. стадиального подхода. Как уже было сказано выше, наличие определенных стадий общественного развития не является чьей-то выдумкой или тем более иллюзией, но представляет собой эмпирический факт. Этот факт сам по себе требует объяснений, но и учет этого факта в историческом исследовании позволяет правильно понимать многие явления, которые при ином подходе остаются просто необъяснимыми либо списываются на случайность или волю Провидения. Случайность в истории, разумеется, присутствует. Еще А.С. Пушкин говорил, что, если отвергать случайность, история была бы чем-то вроде астрономии, которая, как известно, в принципе способна предсказать движение любого небесного тела на любой срок вперед, а также вычислить его движение на любой срок в прошлом. Что же касается воли Провидения, то это — вопрос веры и поэтому обсуждению не подлежит. Но если мы исходим из того,
что существует наука история, нам необходимо обнаружить в ней некие общие закономерности. В естественных науках обнаруженные закономерности проверяются и подтверждаются или опровергаются экспериментально. История, как и другие общественные науки, имеет дело с объектами неизмеримо более сложными, чем объекты естественных наук. К тому же эксперименты с прошлым невозможны, а эксперименты с будущим, т.е. попытки повлиять на будущее, требуют крайней осторожности, ибо человечество стало чрезвычайно могущественным, но способностью предвидеть хотя бы в самых общих чертах результаты своей деятельности так и не обзавелось и поэтому может натворить непоправимых бед. Следует, однако, заметить, что в истории (как и, например, в физике) возможен мысленный эксперимент. Одним из примеров такого мысленного эксперимента в истории являются утопические и антиутопические произведения литературы, и в частности научная фантастика (чтение хорошей научной фантастики полезно для историка). В каждодневной же своей работе историк проверяет реальность обнаруженных им закономерностей по их объяснительной силе, т.е. по тому, в какой степени они помогают понимать и систематизировать конкретные факты истории. Применительно к нашему предмету можно, видимо, говорить о некоторых общих закономерностях.
Такие закономерности в истории реально существуют, они обладают различной силой, различной направленностью и различным характером, они очень сложным образом взаимодействуют («интерферируют») между собой и со всевозможными случайностями. Происходящие в природе и социумах закономерные процессы время от времени достигают точки бифуркации, когда дальнейшее развитие может идти по двум (или больше) различным направлениям, а реальный выбор направления определяется нередко незначительными и случайными факторами. Но когда выбор осуществился, дальнейшее развитие (до новой точки бифуркации) идет (в общем и целом) с железной закономерностью. То, что на свет появился Наполеон Бонапарт, величайший полководец всех времен и народов, да к тому же еще и административный гений, и то, что он появился там и тогда, где и когда все это и произошло, разумеется, случайность. То, что все революции заканчиваются личной диктатурой — видимо, закономерность. То, что Великая Французская революция завершилась диктатурой именно Наполеона, — опять-таки случайность (он мог и не дожить, погибнуть в сражении или угодить на гильотину) и в то же время — закономерность, как и то, что эти два факта в очень значительной степени определили собой всю дальнейшую историю Европы, включая даже историю литературы и искусства, а значит— и историю мира. Наука история (повторим еще раз) тем и отличается от всех других наук, что ее предмет неизмеримо сложнее, чем предметы всех прочих наук, в том числе и гуманитарных. В частности, и потому, что выявить точки бифуркации и релевантные факторы выбора конкретного направления, как правило, чрезвычайно трудно, хотя иногда они очевидны. Так, случайная смерть Александра Македонского в возрасте 33 лет изменила, видимо, характер всей последующей истории, то же самое произошло и в результате уже упоминавшейся победы Рима в Пунических войнах, но сколько в истории случаев менее очевидных и совсем неочевидных... Если же говорить о закономерностях более или менее кон
кретных, то общество древности можно охарактеризовать как общинно-гражданское, т.е. как общество, где правящим классом являются полноправные свободные граждане, объединенные в общины. Распространенное до сих пор определение этого общества как рабовладельческого следует считать устаревшим. Рабовладение почти нигде в древности не играло решающей экономической роли, а рабовладельцами могли быть неполноправные или чужеземцы и даже сами рабы. С другой стороны, рабство и рабовладение не исчезают с концом древности и существуют до сих пор. Переход к следующей стадии (или формации) был связан не с гибелью рабства, а с гибелью свободы, с превращением граждан в подданных. В целом период древности следует делить на два подпериода — раннюю древность и позднюю древность. Для ранней древности характерны следующие основные черты:
1.	Полноправные свободные граждане объединены в соседские общины. Этим общинам принадлежит право собственности на землю, находящее свое выражение в различных формах— от периодических переделов земли или общего пользования всей или частью общинной земли до контроля над ее отчуждением. Сами эти свободные составляют единое сословие или разделены на сословия второго порядка. Соседская община состоит из большесемейных общин или парных семей (нередко встречается и полигамия) и пользуется в той или иной мере самоуправлением (народное собрание, старейшины, выборные магистраты).
2.	Существует общинная социальная психология взаимной помощи и коллективной ответственности, круговой поруки.
3.	Религии ранней древности представляют собой политеистические ритуали-стические религии, в которых этика находится на втором плане (грех понимается прежде всего не как этический проступок, а как нарушение ритуала, нарушение неких табу, пусть даже и невольное). Эти религии называют также естественными, поскольку они являются прямым, хотя и сильно переосмысленным продолжением первобытных верований и представлений. Переход от первобытности к ранней древности, видимо, оставил след в мифологиях многих древних народов в виде мифов о смене поколений богов и о борьбе светлых богов с мрачными хтоническими чудовищами, о победе порядка над хаосом.
4.	Государство ранней древности представляет собой государство-город (но-мовое государство) или территориальное государство.
Для поздней древности характерны следующие перемены:
1.	Общинная земельная собственность распадается и в значительной степени или полностью вытесняется частной собственностью на землю.
2.	В составе территориального государства или империи соседские общины (кроме храмовых городов) утрачивают самоуправление и превращаются в чисто административные и фискальные единицы.
3.	Возникает новый тип государства— упомянутые выше империи (особо крупные империи в науке называют также мировыми державами).
4.	Происходят важные перемены в социальной и индивидуальной психологии — рост индивидуализма, появление новых представлений о человеческой личности. Эти новые представления находят свое выражение, в частности, в праве: кровная месть, основывающаяся на принципе коллективной вины и коллек
тивной ответственности, заменяется наказанием по судебному приговору, основывающемуся на принципе индивидуальной вины и индивидуальной ответственности.
5.	Возникают и распространяются новые религии и философские учения, в которых центральную роль играет этика. Эти новые религии именуются мировыми, поскольку они, как правило, переходят общинные и этнические границы. Их именуют также религиями спасения и религиями откровения. Первое наименование связано с тем, что эти религии ставят во главу угла проблему личного взаимоотношения между человеком и божеством и достигаемого посредством такого взаимоотношения спасения от зла. Второе наименование указывает на то, что новые религиозно-философские учения имеют, как правило, реальных исторических основоположников, чьи высказывания (более или менее подлинные) составляют основу священного писания этих религий. Наконец, наличие этих священных писаний позволяет определять такие религии как догматические. Все эти религии возникают, разумеется, не на пустом месте. Они, как и религии ранней древности, восходят так или иначе к религиям-предшественницам, но складываются в полемике со своими предшественницами, которые в результате оказываются сильно преобразованными, иногда до почти полной неузнаваемости.
Ранняя и поздняя древность иногда рассматриваются в современной науке как самостоятельные стадии. Поздняя же древность именуется нередко «осевым временем». Этот термин означает, что именно это время (охватывающее примерно I тысячелетие до н.э. и первые века н.э.) определило собой направление всего дальнейшего хода истории. Именно в это время сложился современный тип человека как неповторимой, самоценной и суверенной личности, а не почти безличной составной части племени, рода, сословия, государства. В сущности, это была перемена не менее важная и радикальная, чем становление человека разумного. Но произошла она неизмеримо быстрее и была не биологической, а психологической: Homo sapiens — Человек разумный — стал также Человеком этическим. Начиная с этого времени все религиозные и философские учения во главу угла ставят этические проблемы, формулируют этические идеалы и настаивают на том, что мир должен быть изменен в соответствии с этими идеалами, что в конце концов и произошло на исходе древности, хотя результат и получился существенно иным, чем тот, о котором мечтали тогдашние пророки, проповедники и философы. По этой причине позднюю (имперскую) древность иногда рассматривают как самостоятельную формацию. По-видимому, это неверно, ибо на обеих стадиях древности основным классом общества остается все тот же класс свободных полноправных граждан. Конец древнего общества, как уже говорилось выше, связан не с гибелью рабства, а с гибелью свободного гражданства. Понятно, что это был длительный процесс, занявший многие века и в разных частях тогдашнего цивилизованного мира происходивший не одновременно. Можно, однако, указать некоторые даты, отмечающие важнейшие этапы этого процесса. Приведем их для двух краев тогдашней ойкумены. В конце III в. до н.э. в Китае один из вождей крестьянского восстания, Лю Бан, сверг последнего императора династии Цинь, устранил всех соперников и сам сделался императором Китая, основателем новой династии (Старшая Хань). Своим ука
зом он даровал всем свободным главам семейств младшую степень знатности, сделав их таким образом составной частью государственно-бюрократической системы. Через четыре века практически то же самое, но в соответствии с местными социальными и политическими условиями было проделано на Западе, в Римской империи. Император Каракалла своим эдиктом 212 г. даровал римское гражданство всем свободным жителям империи. Так гражданство перестало быть привилегией, и все граждане превратились в подданных. Необходимо еще раз подчеркнуть, что все эти процессы происходили в разных обществах по-разному и в течение длительного времени. Но результат во всех случаях был один и тот же: существенные перемены в структуре общества, в способах управления обществом и в социальной психологии. Теперь высшим слоем общества является военно-бюрократическое сословие, состоящее на службе у государства (за жалованье, за земельные пожалования или за то и другое вместе), в ряде случаев присваивающее себе также и некоторые прерогативы государства (налоги, повинности, суд). Все это и означает, что наступила новая историческая фаза — Средневековье. Эту стадию можно также именовать феодальной, но не следует забывать, что характерная для Западной Европы иерархическая структура вассальных отношений не является обязательным признаком феодализма и не присуща большей части других стран. Но и в Европе такая структура возникла не случайно, что и подтверждается удивительно похожей структурой, возникшей на другом конце Евразийского материка — в Японии.
VI
Тесные связи между основными цивилизациями на всем протяжении их существования иллюстрируются многими примерами, приведенными уже в тексте этого Предисловия. Можно привести еще множество таких примеров— от любопытных, но более или менее очевидных до весьма неожиданных. К первым из них относится, например, двуглавый орел, геральдический символ, впервые возникший у древних хеттов, а затем ставший символом (не гербом!) Византии, а еще позднее — гербом династии Габсбургов, а также Московского княжества, Российского царства, Российской империи и — после перерыва— Российской Федерации. Об одном из примеров, относящихся ко второй группе, стоит рассказать более подробно. В первой части нашей «Истории Древнего Востока» рассказывается о любопытном шумерском документе, который в современной науке носит название «Шумерский царский список». Он был составлен (или, во всяком случае, завершен) при Первой династии Иссина, и современные исследователи более или менее единодушны в определении его назначения: он представляет собой идеологическое обоснование единой царской власти во всей Месопотамии. Для этой цели авторы «Списка» перечисляют существовавшие в Месопотамии параллельно династии правителей различных городов-государств как существовавшие последовательно и составлявшие непрерывную (кроме времени Всемирного потопа) преемственность. Власть («царственность»), следовательно, всегда была единой и лишь меняла свою резиденцию, т.е. города были столицами поочередно, и некоторые — не по одному циклу. Изменение резиденции, согласно
«Списку», имело насильственный характер. Вавилонский царь Хаммурапи, однако, объявил в Прологе к своим знаменитым Законам, что Вавилон является вечным обиталищем «царственности». Это идеологическое нововведение имело большой успех, и престиж Вавилонского царства был чрезвычайно высок вплоть до времени Селевкидов, несмотря на периоды политического упадка. Даже ассирийцы, завоевав Вавилонию (об этом будет рассказано в этом томе), не решились превратить ее в провинцию своей империи, как они обычно поступали с захваченными странами. Вместо этого ассирийские цари стали короноваться также и вавилонской короной, объединив, таким образом, две страны личной унией. По-видимому, именно этим они подорвали основу своей империи. Персидские цари, включившие Вавилонию в свою державу, тоже титуловали себя царями Вавилона. Последним, кто получил вавилонскую корону, совершив древний обряд «касания рук Владыки-Мардука», был Александр Македонский, намеревавшийся сделать Вавилонию центром своей державы, а Вавилон — ее столицей. Вавилония и далее, вплоть до новейшего времени, неизменно оставалась самой важной частью всех переднеазиатских империй до Оттоманской включительно, и не только из-за ее экономического значения, но также и из-за связанного с ней престижа. Но идея верховенства получила тем временем дальнейшее развитие, превратившись из идеи верховенства города в идею верховенства царства, идею вселенской власти. Согласно библейской Книге Даниила (датируется примерно III—II вв. до н.э.), власть над миром последовательно принадлежит вавилонянам, персам, грекам и римлянам. С победой христианства эта идея была перенесена в Европу и там превратилась в историко-политическую концепцию translatio imperii, т.е. переноса верховной власти. Эта идея стала идеологическим обоснованием империи Карла Великого и Священной Римской империи германской нации. За эту идею, давно уже ставшую фикцией, упорно держались императоры вплоть до того момента, когда Наполеон заставил их довольствоваться впредь более скромным титулом австрийского (позднее — австро-венгерского) императора. С этой же фикцией связана и идея Москвы — Третьего Рима и еще одна идея, о которой не хочется даже вспоминать.
Связь времен видна, таким образом, и в большом и в малом. Можно, если угодно, назвать это сохранением традиций. За верность традициям во что бы то ни стало ратуют сейчас многие. Но необходимо понимать, что, неуклонно следуя традициям, люди и сейчас жили бы на деревьях или в пещерах... Из сказанного вовсе не следует, однако, что традиции вредны. Просто необходимо соблюдать золотую середину. При засилье традиции культуру постигает застой, а при засилье новаторства культура теряет основу. В этом, видимо, и состоит главный урок истории.
ПРОТОГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ
Ш Ж НА ТЕРРИТОРИИ ИНДОСТАНА Ж X	И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА
Глава 1
Одна из древнейших цивилизаций сформировалась в середине III тысячелетия до н.э. или несколько ранее в долине Инда. Ее открытие и дальнейшее изучение — из числа тех, что перевернули сложившиеся представления о ходе истории на Древнем Востоке. Оказалось, что на территории древнеиндийской цивилизации, которая считалась «молодой» по сравнению с другими древневосточными цивилизациями, в Ш-П тысячелетиях до н.э. существовали многочисленные поселения, в том числе хорошо спланированные города с монументальными сооружениями, обитатели которых обладали высокоразвитым ремеслом и искусством, письменностью. Они вели оживленный обмен и торговлю с государствами Месопотамии; они основывали поселения в столь отдаленных областях, как север современного Афганистана.
Настоящий раздел отличается от других, составляющих' эту книгу: здесь читатель не найдет имен правителей, описаний военных походов, политической истории. Причина— характер источников, которые представлены памятниками материальной культуры, обнаруженными при раскопках археологами. Вещественность этих памятников отнюдь не означает, что они не несут признаков культуры в широком смысле слова, что они не могут восприниматься, в частности, как свидетельства мировосприятия людей, их представлений об окружающем мире, их реакций на природу и себе подобных. Вещи своими материалами, формами, способами обращения с ними их создателей говорят о породившей их культуре. В отличие от древних письменных текстов эти вещественные тексты повествуют, если попытаться их прочесть, о тех сторонах жизни людей, которые не могли быть зафиксированы письменно. Идеальная для проникновения в мир
древних ситуация — использование свидетельств письменных и материальных, археологических текстов, дополняющих друг друга. К сожалению, известные письменные тексты хараппской цивилизации, большие усилия для дешифровки которых предпринимались и продолжают предприниматься, в частности, отечественными исследователями, крайне лаконичны и немногочисленны, а их содержание ограничивается, как есть основания полагать, календарной и ритуальной сферами.
Название реки «Инд» послужило основой наименования страны — «Индия», под которой в древности понимали пространства к востоку от Инда, где в настоящее время находятся государства Пакистан, Индия, Непал, Бангладеш. До относительно недавнего времени (несколько более ста лет назад) первыми создателями цивилизации на Индийском субконтиненте считались пришельцы-арии. Общепринятым было мнение, что в письменных текстах не сохранилось сведений о великой предшествующей культуре. Сейчас можно сказать, что они все же распознаются, хотя и с трудом. В частности, в «Географии» Страбона со ссылкой на грека Аристобула говорится об обширной, покинутой жителями из-за изменения русла Инда стране (Страбон, XV, 19). Такие сведения единичны, и источники, характеризующие культуру Хараппы, или цивилизацию долины Инда, добыты и продолжают добываться в ходе археологических раскопок.
История изучения. Цивилизация Хараппы в отличие от большинства других древних цивилизаций стала исследоваться относительно недавно. Первые ее признаки обнаружены в 60-е годы XIX в., когда близ Хараппы — в Пенджабе были найдены образцы столь характерных для этой цивилизации печатей-штампов. Они обнаружены при сооружении дорожных насыпей, для каковой цели использовались огромные массы древнего культурного слоя. На печати обратил внимание офицер инженерных войск Д. Каннингхэм, впоследствии первый глава Археологической службы Индии. Его считают одним из основателей индийской археологии. Однако лишь в 1921 г. сотрудник Археологической службы Р.Д. Ба-нерджи при исследовании буддийского памятника в Мохенджо-Даро («Холм мертвых») обнаружил здесь следы значительно более древней культуры, которую он определил как доарийскую. В это же время Р.Б. Сахни начал раскопки Хараппы. Вскоре главой Археологической службы Дж. Маршаллом в Мохенджо-Даро были начаты систематические раскопки, результаты которых произвели столь же ошеломляющее впечатление, что и раскопки Г. Шлимана в Трое и материковой Греции: уже в первые годы найдены монументальные сооружения из обожженного кирпича и произведения искусства (в том числе известная скульптура «царя-жреца»). Относительный возраст цивилизации, следы которой стали встречать в различных регионах севера полуострова, был определен благодаря находкам характерных печатей в городах Месопотамии, сначала в Кише и Лагаше, потом и в других. В начале 30-х годов XX в. дата бытования цивилизации, существование которой не распознавалось в древних письменных текстах ее соседей, было определено как 2500-1800 гг. до н.э. Примечательно, что, несмотря на новые методы датирования, в том числе радиокарбонный, датировка хараппской цивилизации периода расцвета в настоящее время ненамного отличается от
предложенной более 70 лет назад, хотя калиброванные даты предполагают ее ббльшую древность.
Оживленные дебаты вызвала проблема происхождения этой цивилизации, распространявшейся, как вскоре стало ясно, на обширной территории. На основании существовавших тогда сведений естественно было предположить, что импульсы или прямые воздействия, способствовавшие ее возникновению, шли с запада — из региона Ирана и Месопотамии. В связи с этим особое внимание уделялось району индо-иранского пограничья — Белуджистану. Первые находки были сделаны здесь еще в 20-е годы XX в. М.А. Стейном, но широкомасштабные исследования предпринимались после Второй мировой войны и приобретения независимости государствами субконтинента.
До возникновения независимых государств археологические исследования хараппской культуры были ограничены в основном центральным регионом «Большой долины Инда» (термин, предложенный М.Р. Мугхалом), где располагаются крупнейшие города— Мохенджо-Даро и Хараппа. Затем в Индии интенсивные исследования проводились в Гуджарате (крупные раскопки— Лотхал и Суркотада), Раджастане (здесь особенно важны раскопки Калибангана), Пенджабе. Масштабные работы во второй половине XX в. проводились там, где прежде протекала р. Хакра-Гхаггар. Здесь было обнаружено около 400 поселений с напластованиями от дохараппской до постхараппской культур.
В 50-60-е годы были получены данные об энеолитических (халколитических) культурах, керамика которых обладала сходством с находками, известными на территории Ирана, Афганистана, юга Туркменистана. Предположения о влиянии из этих регионов, послужившем причиной возникновения сначала предхарапп-ских культур, а потом и самой Хараппы, в дальнейшем были скорректированы. То, что представлялось свидетельством миграций, стало восприниматься как результат взаимодействий, влияний, оказывавшихся благотворными, поскольку местное население обладало способностью не просто воспринимать их, но и трансформировать, исходя из собственных традиций. Особую роль в понимании процессов возникновения цивилизации долины Инда сыграли раскопки в Пакистане, в частности поселения неолита— бронзового века Мехргарха на р. Болан, проводившиеся французскими исследователями.
Для сохранения и будущих исследований памятников хараппской цивилизации имеют значение предпринятые ЮНЕСКО в 60-е годы прошлого века попытки спасения от почвенных вод и засоления одного из важнейших городов — Мохенджо-Даро. В результате были получены новые данные, уточнившие и дополнившие уже известные.
Территория распространения хараппской цивилизации. Долина Инда лежит в северо-западном углу обширного субконтинента, в настоящее время основная се часть находится на территории Пакистана. Она входит в зону культурной интеграции, ограниченную с севера Амударьей, на юге — Оманом, простирающуюся на 2000 км к северу от тропика Рака. Климат во всей зоне континентальный, реки имеют внутренний сток.
С севера субконтинент ограничен высочайшей горной системой Гималаев и Каракорума, откуда берут начало крупнейшие реки полуострова. Гималаи иг-
рают важную роль, встречая летний муссон, перераспределяя его ход, конденсируя избыток влаги в ледниках. Важно, что горы богаты деревом, в том числе ценных пород. С юго-запада и юго-востока полуостров омывается Аравийским морем и Бенгальским заливом. Индо-Гангская низменность образует полумесяц шириной 250-350 км, ее протяженность от Аравийского моря до Бенгальского залива— 3000 км. Пять притоков Инда орошают равнину Пенджаба-Пяти-речья — это Джелам, Ченаб, Рави, Беас и Сатледж. Западная часть долины Ганга и область между Гангом и Джамной (Доаб)— место формирования классической культуры Индии, Арьяварта (Страна ариев). В районе Карачи отложения Инда образуют шельф протяженностью 200 км. Сейчас долина Инда— голая низменность с руслами высохших рек и песчаными дюнами, хотя еще при Моголах ее покрывали густые леса, изобиловавшие дичью.
К югу от равнины лежат возвышенность и горы Виндхья, южнее — засушливое плоскогорье Декан, обрамленное с запада и востока горными цепями — Западными и Восточными Гатами. Большинство рек плоскогорья текут с запада на восток, исключение представляют только две из значительных— Нармада и Тапти. Географическое продолжение полуострова— остров Цейлон. Прибрежная часть узкая, с немногочисленными хорошими портами. Общая протяженность субконтинента от Кашмира до мыса Коморин — около 3200 км.
На северо-западе значительную часть Пакистана занимают горы и долины Белуджистана. Это район, сыгравший важную роль в сложении цивилизации долины Инда.
Источники использовавшихся в древности полезных ископаемых находились как за пределами (о чем специально будет говориться ниже) субконтинента, так и на нем самом. Вероятно, медь поступала, в частности, из месторождений между Кабулом и Курратом, из Белуджистана и Раджастана (месторождение Ганеш-вар-Кхетри). Одним из источников олова могли быть месторождения в Бенгалии, не исключено, что оно шло и из Афганистана. Золото и серебро могли поступать из Афганистана и с юга Декана. Полудрагоценные и поделочные минералы доставляли из Хорасана (бирюза), с Памира, из Восточного Туркестана, с Тибета, из Северной Бирмы (лазурит, нефрит). Месторождения поделочных камней, из которых так любили делать бусы, находились на субконтиненте.
Климат, в целом тропический муссонный, отличается в то же время разнообразием. В индо-иранской пограничной области он аридный и полуаридный с преимущественно летними осадками. В Восточном Синде в год выпадает 7 мм осадков. На севере, в Гималаях, зимы холодные, на равнинах они мягкие, а лето жаркое, температура до +43°. На плоскогорье Декан колебание температур в разные сезоны менее резкое.
Географическое положение Индийского субконтинента определяет специфику его климата, а значит— и особенности хозяйства. С октября по май дожди редки, за исключением районов западного побережья и отдельных областей Цейлона. Пик жары приходится на апрель, к концу которого выгорает трава и с деревьев опадают листья. В июне наступает сезон муссонных дождей, длящийся около двух месяцев. В это время деятельность за пределами жилищ затруднена, тем не менее оно воспринимается индийцами, как европейцами —
весна, время оживления природы. Сейчас, как отчасти и в древности, практикуются два вида посевов — раби, с использованием искусственного орошения, при котором урожай собирали в начале лета, и хариф, при котором урожай собирали осенью. Прежде плодородие почв регулярно восстанавливалось разливами Инда и условия ведения хозяйства были благоприятные для земледелия, разведения скота, рыболовства, охоты.
Природа субконтинента отличается своеобразной суровостью — люди страдали и страдают от жары и наводнений, эпидемических заболеваний, свойственных жаркому и влажному климату. В то же время природа послужила мощным стимулом сложения яркой и самобытной культуры.
Древнейшее прошлое. Древнейшее прошлое Индийского субконтинента не является предметом детального освещения в настоящей главе, тем более что палеолит на этих территориях изучен недостаточно. Тем не менее следует упомянуть предположения (впрочем, нуждающиеся в дальнейших подтверждениях) о том, что люди обитали, по крайней мере на территории Пакистана, уже около 2 млн. лет назад. С большей уверенностью можно говорить об ашельских комплексах, возраст которых оценивается в 500-60 тыс. лет. Выявленная для этого периода соанская индустрия объединяет признаки, присущие ашельским и мустьерским орудиям и орудиям из галек. По всему полуострову обнаружены следы охотников, собирателей и рыболовов среднего каменного века— мезолита. Они пользовались луком и стрелами, орудиями из микролитов, копьями, рыболовными крючками. Мезолитические культуры в разных районах имеют своеобразные черты.
В неолитическое время, по-видимому, большую часть полуострова населяли охотники и собиратели. Очевидно, не они положили начало хараппской цивилизации, основой которой было развитое земледелие и скотоводство. Долгое время скудость археологических материалов позволяла лишь гадать об истоках цивилизации. Сложность ситуации усугублялась тем, что на аллювиальной равнине с высоким уровнем грунтовых вод древнейшие слои оказываются недоступными. Например, в одном из крупнейших городов хараппской цивилизации, Мохенджо-Даро, материк лежит почти на 12 м ниже окружающей равнины. Около Мохенджо-Даро с 2000 г. до н.э. до сего дня накопилось около 8 м отложений.
Неолит и халколит. А. Бэшем писал о цивилизации долины Инда: «Эта великая цивилизация очень мало заимствовала у Ближнего Востока, и нет оснований полагать, что ее создали пришельцы» [Бэшем, 1977, с. 21]. Действительно, расположенная на значительном расстоянии от других цивилизаций, она отличалась ярким своеобразием. В то же время, как показывают все более умножающиеся сведения, она возникла и существовала не только за счет собственного развития, но и благодаря тесным контактам с древневосточным миром, разнообразие которых становится все более явным.
Хараппская цивилизация была земледельческой, но то, что известно о возникновении производящего хозяйства на Востоке, не позволяет предположить, что злаки и большинство животных могли быть одомашнены на основной ее территории — аллювиальной равнине. Земли, где они могли быть одомашнены,
искали на соседних территориях, в первую очередь в Белуджистане. Пакистан входит в третий, Центральноазиатский центр Н.И. Вавилова, где, по его предположению, могли быть доместицированы пшеница, такие бобовые, как горох и чечевица, масличные растения, а также, вероятно, хлопок.
Некоторые новые моменты в изучении предыстории хараппской цивилизации были выяснены в 70-е годы XX в., когда были начаты раскопки поселения Мехр-гарх, находящегося в долине Качи на берегу р. Болан и частично разрушенного ею. Знаменательно расположение его— неподалеку от Боланского перевала, одного из главных, соединяющих Западную и Центральную Азию с Южной. Разновременные следы обитания (от неолита до бронзового века) обнаружены на площади более 200 га. Неолитические напластования имеют мощность около 7 м, нижние относятся к бескерамическому периоду. Жилые дома небольшие, стандартной планировки, сооружались из сырцового кирпича, покрытого глиняной обмазкой. В углу располагался очаг. Обнаружены хранилища, состоявшие из небольших помещений. Во второй половине VII тысячелетия до н.э. появилась керамическая посуда. В напластованиях второй половины VI тысячелетия до н.э. найдены многокомнатные хранилища (по всей вероятности, коллективные) с обугленными зернами и их отпечатками. Высказывалось предположение, что в это время в земледелии могло использоваться искусственное орошение.
В обнаруженных на поселении неолитических погребениях примечательно относительное обилие инвентаря: здесь найдены вместилища из необожженной глины, камня, а также плетеные, обмазанные битумом; костяные и каменные орудия, в том числе шлифованные, кости домашних животных, разнообразные украшения из морских раковин, камня, в частности лазурита и бирюзы, что предполагает существование обменных связей. На обряды, значение которых остается неясным, указывают захоронения детенышей мелкого рогатого скота. Уже в докерамических слоях обнаружены медные бусы. Данные погребений указывают, по мнению исследователей, на существование дифференциации по полу, возрасту и/или социальному статусу.
Обитатели Мехргарха поры бескерамического неолита сеяли пшеницу и ячмень нескольких видов. Посев, как можно предполагать, производился осенью. Земля обрабатывалась мотыгами, урожай собирали с помощью жатвенных ножей с вставленными в прямую основу мелкими каменными пластинками, зерно мололи на каменных зернотерках. Использовали также плоды ююбы и финиковой пальмы.
Начав с разведения коз, вскоре стали разводить овец и крупный рогатый скот, возможно, зебувидного облика, которые были в хозяйстве и у носителей хараппской культуры.
Местоположение Мехргарха, его близость к ведущим на запад путям и общий облик культуры (архитектурные сооружения, погребальная практика, антропоморфная пластика и т.д.) дают основание для сближений с явлениями культур, которые известны в области Загроса, далеко к западу. Однако сходство в области материальной культуры носит слишком общий характер для того, чтобы можно было говорить о миграции в Белуджистан из некоего определенного района. Быть может, новые данные с промежуточных территорий позволят прояснить
7. Мехргарх. План неолитического поселения
происхождение этого яркого, но пока обособленного поселения. В настоящее время можно предполагать как восприятие отдельных элементов культуры из западных регионов, так и существование местной среды, готовой к восприятию воздействий потому, что в них ощущалась настоятельная потребность.
На уровне современных сведений Мехргарх— самое выразительное неолитическое раннеземледельческое поселение неподалеку от долины Инда, давшее материал, позволяющий предполагать, что оно— одно из тех, которые стояли у истоков хараппской цивилизации. Ситуация меняется в халколите (V-IV тыс. до н.э.), в эпоху, от которой в Белуджистане и в самой долине Инда дошло значительное число поселений. Мехргарх снова дал важные материалы, свидетельствующие о состоянии культуры в эту эпоху. Удалось установить, что в середине V — начале IV тысячелетия до н.э. люди обитали в многокомнатных домах площадью 20x15 кв. м с небольшими помещениями. Мастерские группировались в одном месте, что указывает на существование специализированного ремесла. Уже в начале IV тысячелетия до н.э. или, согласно другому мнению, на полтысячелетия позднее керамика изготавливалась на круге медленного вращения, на смену которому в следующем тысячелетии пришел более совершенный круг. Кремово-оранжевую поверхность сосудов покрывали темно-красной росписью, сначала геометрической, потом фигуративной (изображали животных и птиц, антропоморфные существа). При обжиге посуды в керамических горнах удавалось получать высокие температуры. Это достижение было связано и с развитием медеплавильного производства. Из меди в это время делали шилья, ножи, топоры, булавки. С распространением меди, как полагают, связано сокращение количества каменных изделий (применялись микролиты и пластины); обнаружены слитки меди, как и в хараппское время, сферической формы. В эту пору пользовались украшениями из различных минералов, раковин и даже золота. Материалом служил и столь распространенный на соседних территориях стеатит, использовавшийся также позднее, в хараппское время. В конце IV тысячелетия до н.э. появляются печати-штампы из обычной и слоновой кости, камня.
Из глины в Мехргархе, как и в других халколитических поселениях Белуджистана, делали фигурки сидящих женщин, которых со временем стали изображать в пышных прическах, с ожерельями и браслетами.
Халколитические культуры Белуджистана относятся к культурам расписной керамики, на изучении которой часто строятся гипотезы о происхождении тех или иных культур, связях между ними. Во второй половине IV тысячелетия до н.э. на севере распространяется керамика «стиля Кветты», сосуды которой наряду с листьями пипала, изображениями животных, рыб и птиц орнаментировались геометрическими фигурами в виде крестов и полукрестов с зубчатыми краями. Орнаментальные мотивы имеют сходство с теми, что обнаружены на сосудах анауской культуры Южного Туркменистана (период Намазга III), что наряду с близостью облика антропоморфных статуэток и печатей послужило основанием для предположения о миграции населения из Туркменистана в Белуджистан. Сейчас эти сходные явления склонны рассматривать как результат разнообразных контактов, среди которых и перемещения отдельных групп людей, но отнюдь не массовые миграции.
2. Мехргарх. Комплекс неолитического времени
В халколитических поселениях Белуджистана обнаружены постройки из сырцового кирпича, орудия из камня и меди, в том числе предметы вооружения, глиняные фигурки женщин с налепными деталями и украшениями и фигурки животных. Полагают, что на протяжении этого и отчасти более раннего периодов люди определили отношения человек-вода-почва и освоили методы примитивной ирригации. Есть мнение, что обитатели Мехргарха умели проводить каналы.
В IV—III тысячелетиях до н.э. в керамических изделиях, печатях, погребальных обрядах в равнинных и горных районах Белуджистана прослеживаются как своеобразные, так и общие черты, позволяющие предполагать существование взаимодополняющих форм хозяйствования, земледелия и подвижного скотоводства.
Хотя многое в предыстории хараппской цивилизации продолжает оставаться неясным, исследования последних десятилетий дают все больше материалов для понимания этапов, предшествовавших сложению этого феномена в его зрелых формах. Среди них— культура Кот-Диджи, получившая название от поселения, расположенного на берегу Инда, в 40 км от одного из крупнейших городов хараппской цивилизации — Мохенджо-Даро. Нижние слои этого поселения исследовавший его Ф.А. Хан отнес к дохараппским, верхние — к хараппским. Керамика с черной, красной, реже — белой росписью встречается не только здесь, но и в Северном Белуджистане, Джалипуре — около Хараппы, в Калибангане. Этот культурный феномен распространен на обширной территории и по имеющимся калиброванным датам на 800 лет предшествует периоду зрелой Хараппы. В поселениях этого типа обнаружены вещи, которые в других стратиграфических условиях могли быть сочтены хараппскими, — большинство форм сосудов и элементы их декора, стеатитовые печати, признаки письменности, кубические гирьки. Ряд исследователей склонны на основании этих сходств именовать культуру Кот-Диджи не дохараппской, а раннехараппской. Таким образом, начало процесса, достигшего кульминации около середины III тысячелетия до н.э., должно быть отнесено ко второй половине IV тысячелетия до н.э. Следует заметить, что высказывалось мнение и о сосуществовании культур Кот-Диджи и Хараппы на определенном этапе, после чего первая оказалась вытесненной более мощной хараппской. К подобным феноменам принадлежит культура Амри, относимая исследователями к раннехараппскому времени.
Один из крупнейших исследователей дохараппских и хараппской культур, У. Ферсервис, полагал, что носители культур типа Кот-Диджи и Амри (Синд, Пакистан) в предхараппское время достигли высокого уровня хозяйственного и социального развития. Они обитали в деревнях, которыми управляли старейшины, и в городах, окруженных стенами, в Кот-Диджи построенными из известняковых блоков и необожженного кирпича. В поселениях предполагают существование построек культового характера. Обнаружены признаки специализированных производств и развитого обмена. В обществах реализовались симбиотические отношения пастухов и земледельцев, городов и деревень.
В Северном Белуджистане выделены халколитические культуры зхоб и квет-та, для которых характерны своеобразные стили росписи сосудов, фигурки «бо
гини-матери» и горбатых быков зебу из глины, каменные и медные орудия и оружие.
На юге Белуджистана известны поселения яркой культуры кулли-мехи, ранняя фаза которой относится к дохараппскому периоду. Обнаружены жилые постройки из кирпича на каменных фундаментах. В Ниндовари, площадь которого, как полагают, составляла 25 га, найдены постройки предположительно административного и религиозного назначения, хранилище для зерна с вероятными свидетельствами совершения здесь ритуальных действий— фигурками антропоморфных существ и животных. Поселение лежит в долине, где практиковалось террасное земледелие. Для этой культуры характерны сосуды с черной и красной росписью, изображающей стилизованных животных и растения.
В Калибангане на Сарасвати к дохараппскому времени относится укрепленное поселение с правильной планировкой.
Хараппская цивилизация. Хронология хараппской цивилизации основана на свидетельствах ее контактов в основном с Месопотамией и радиокарбонных датах. Время ее существования делится на три этапа— ранняя, развитая, или зрелая, и поздняя Хараппа, соответственно 2900-2200, 2200-1800 и 1800-1300 гг. до н.э. Калиброванные даты удревняют начало ее существования, относя его к 3200 г. до н.э. Ряд исследователей отмечают, что калиброванные даты вступают в противоречие с месопотамскими датировками. Некоторые исследователи (в частности, К.Н. Дикшит) полагают, что поздний период существования хараппской цивилизации продолжался до 800 г. до н.э., т.е. времени появления здесь железа. Сейчас можно считать общепринятым мнение, что завершение существования цивилизации не было одномоментным и в отдельных районах она существовала до середины II тысячелетия до н.э. и далее.
Долгое время в науке бытовало представление о хараппской цивилизации как о чем-то единообразном и мало менявшемся на протяжении столетий. Это представление — результат недостатка сведений и недоучета археологами на определенном этапе исследований фактов, свидетельствующих об особенностях взаимоотношений хозяйственной деятельности людей и природной среды, особенностей хозяйственной деятельности и культуры в самом широком смысле слова. В последние десятилетия археологами выделено несколько зон, характеризующихся специфическими признаками материальной культуры, — восточная, северная, центральная, южная, западная и юго-восточная. Тем не менее близость материальных элементов цивилизации, по крайней мере в период ее расцвета, предполагает существование культуры, носители которой в разных областях поддерживали тесные контакты между собой. Как были организованы их сообщества? Почему вообще сложилась столь обширная общность? Почему, как полагают (хотя новые данные могут это опровергнуть), относительно быстро возникают крупные города? Какую роль в цивилизации играла торговля? Судя по тому, как меняются представления об этой культуре под влиянием новых открытий, ее образ все еще весьма далек от ясности.
Главные районы распространения хараппской цивилизации— долина Инда в Синде с прилегающими низменностями, среднее течение Инда, Пенджаб и прилегающие районы, Гуджарат, Белуджистан. На пике развития Хараппа за
нимала необычайно обширную для ранней цивилизации территорию— около 800 000 кв. км, значительно превосходящую территорию ранних государств Месопотамии и Египта. Вероятно, не все территории были заселены одновременно и осваивались с одинаковой интенсивностью. Можно предполагать, что освоение долины Инда происходило и с территории Белуджистана, именно обитатели этого региона могли заложить основы хараппской цивилизации. Вместе с тем появляется все больше материалов, свидетельствующих о существовании доха-раппских обитателей в долине Инда. Гуджарат приобретает важное значение лишь на позднем этапе, тогда же осваивается Макран (его побережье удобно для судоходства), признаки хараппской цивилизации указывают на постепенное распространение ее носителей на юг (в частности, в Каче наряду с местной керамикой появляется хараппская) и восток. В климатическом отношении эти зоны различаются: на равнине Пакистана ощущается влияние летних муссонов. На побережье Макрана климат средиземноморский. В Белуджистане в долинах рек с постоянными или сезонными водотоками располагаются небольшие оазисы, на склонах гор — пастбища. В некоторых районах (долина Кветты), где уровень осадков относительно высок (более 250 мм в год), в ограниченных масштабах возможно неполивное земледелие. В этом районе существуют месторождения различных минералов, меди; недавно в Чагайских горах обнаружен лазурит, однако вопрос об использовании этого месторождения в древности до сих пор остается открытым.
Белуджистан важен как относительно хорошо изученный регион, где динамика распространения поселений прослеживается с эпохи неолита (Мехргарх). В начале III тысячелетия до н.э. население на севере и в центральной части становится редким и только на юге продолжает существовать культура кулли. Возможно, что причина— в нарушении старых хозяйственных связей населения горных зон и долин. В это же время возрастает население долины Инда, хотя относительное запустение Белуджистана не означает, что лишь из этого региона был приток населения, более того— весьма вероятно, что по разнообразным и пока неясным причинам в области хараппской цивилизации пришли люди и из других соседних регионов. Примечательно, что хараппские поселения находились и на краю долины Инда, на путях, ведущих в Иран и Афганистан.
Возникновение столь обширной цивилизации— результат экономической и культурной интеграции, при которой сохранялись региональные особенности. Преемственность развития с соседними районами и с дохараппскими культурами долины Инда прослеживается по многим признакам. В конце концов сформировалась совершенно своеобразная культура. Важнейшие ее черты— широкое освоение долин крупных рек, появление больших городов (свидетельство существования сложноструктурированного общества или обществ), обмен на далекие расстояния, развитие ремесел и высокохудожественного искусства, возникновение письменности, существование сложных религиозных представлений, календаря и т.д. Вряд ли продуктивно полагать, что «идея цивилизации» была принесена в долину Инда извне, из Месопотамии или Ирана. Напротив, все имеющиеся данные говорят о ее глубоких местных корнях, хотя нельзя не учитывать роль контактов с другими культурными образованиями, мера предполагаемого воздействия которых, однако, остается неясной. Так, А. Дани полагал, что в сосед
нем Иране три района играли чрезвычайно важную роль в формировании Хараппы— это юго-восток (Бампур, Тепе Яхья и побережье), регион Гильменда, посредника в перенесении северо- и юго-восточноиранских культурных элементов, и район Дамгана на северо-востоке. Оттуда связи распространялись через Афганистан и Белуджистан. Дальше еще придется говорить, какую роль в истории Хараппы играли отдаленные связи.
Центральная часть хараппской цивилизации располагалась в долине Инда, огромной реки с изменчивым руслом, глубина и ширина которой летом в результате таяния снегов и муссонных ливней удваиваются. Его воды приносят плодородные отложения, но непостоянство реки создавало и продолжает создавать большие трудности для освоения земель. В Синде, где находится один из крупнейших городов хараппской цивилизации, Мохенджо-Даро, в прибрежных районах господствовали буйные заросли тростника и влаголюбивых растений, далее простирались леса, в которых в древности обитали рептилии, носороги и слоны, тигры, кабаны, антилопы, олени. До относительно недавнего времени, как говорилось выше, эти места изобиловали дичью. Многих представителей местной фауны и флоры носители хараппской культуры изображали на своих изделиях.
Другой важнейшей территорией цивилизации был Пенджаб, где находится город, давший имя всей культуре,— Хараппа. Природная ситуация здесь близка той, что существует в Синде, флора и фауна мало отличаются от синдских. В районе Исламабада возможно дождевое земледелие. На холмах и в горах, обрамляющих Пенджаб и прилегающие районы, распространены леса. Есть основания предполагать, что в древности в Пенджабе, в особенности в соседнем Раджастане, немалую роль играли подвижные формы скотоводства.
Географические условия Гуджарата близки характерным для Южного Синда. В недавнее время обнаружены признаки существования здесь дохараппских поселений.
Данные антропологии, по мнению некоторых исследователей, говорят о неоднородности антропологического типа носителей хараппской цивилизации. Среди них были представители средиземноморского и альпийского типов, согласно некоторым исследователям происходившие с запада, монголоиды из горных районов и протоавстралоиды, предполагаемое автохтонное население. В то же время В.П. Алексеев полагал, что основным был тип длинноголовых узколицых европеоидов, темноволосых и темноглазых, родственный населению Средиземноморья, Кавказа, Передней Азии. Не исключено, что о полиэтнично-сти носителей хараппской культуры говорит разнообразие погребальных обрядов самой Хараппы, Мохенджо-Даро, Калибангана, Рупара, Лотхала, Белуджистана. Примечательно появление в поздней Хараппе трупосожжений в урнах (одновременных погребениям в Свате).
В хозяйстве в связи с разнообразием экологических условий доминировали две его формы — земледелие и животноводство и подвижное скотоводство, играли свою роль также собирательство и охота, использование ресурсов рек и моря. По мнению Б. Суббарао, в ранней истории Индии могут быть выделены три этапа, с которыми связаны преобладающие формы хозяйствования, — дохарапп-ский, хараппский и постхараппский. На первом этапе на северо-западе находи
лись культуры оседлых земледельцев и скотоводов, на остальной территории — охотников и собирателей. На втором этапе существовала городская цивилизация, общины архаических земледельцев-скотоводов и охотников-собирателей. В пост-хараппское время широко распространились оседло-земледельческие культуры, область которых включала Центральный Индостан, ощутивший сильное влияние хараппской цивилизации.
Дождевое земледелие практиковалось на землях, достаточно увлажнявшихся муссонными дождями. В предгорных и горных областях для удержания воды сооружали каменные насыпи, а для устройства посевных площадей — террасы. В долинах рек в древности, хотя на этот счет нет безусловных данных, паводковые воды накапливали путем создания дамб и плотин. О проведении каналов сведений нет, что понятно из-за мощных слоев отложений. Основными земледельческими культурами были пшеница и ячмень, чечевица и горох нескольких видов, лен, а также такая важная культура, как хлопок. Основной урожай, как полагают, до середины III тысячелетия до н.э. собирали летом (раби). Позже в некоторых районах стали практиковать и урожай хариф, при котором посев производился летом, а жатва— осенью. В этот поздний период распространяются просо, привнесенное с запада, и его разновидности. Начинают возделывать рис— отпечатки обнаружены в Рангпуре и Лотхале, возможно его разведение в Калибангане. На западе Уттар-Прадеша выявлены промежуточные от дикорастущей к культурной формы. Высказывалось мнение о начале разведения здесь риса в V тысячелетии до н.э., несколько ранее, чем в Китае. Полагают, что в начале II тысячелетия до н.э. эта важная культура все шире распространяется в Южной Азии, хотя ее происхождение продолжает оставаться не совсем ясным.
Новые формы земледелия позволили отойти от характерной для Хараппы практики выращивания зимних злаков, благодаря чему на старых территориях вводились в оборот новые зоны, а также осваивались земли на востоке.
2 концу IV — началу III тысячелетия до н.э. база жизнеобеспечения становится более разнообразной, чем прежде. Шире эксплуатируются ресурсы морских побережий и рек, в некоторых поселениях рыба и моллюски использовались больше, чем другая животная пища (пример — Балакот).
Как уже говорилось, животноводством занимались еще неолитические обитатели территорий, так или иначе охваченных позднее цивилизацией Хараппы. В разных местах преобладали различные виды скота, на хорошо обводненных аллювиальных землях доминировал крупный скот, хотя разводили и мелкий. Вне аллювия картина была обратной. В аллювиальных долинах, в первую очередь в долине Инда, численность крупного скота была очень значительной — местами до 75% всех использовавшихся животных (Джалипур около Хараппы).
Важные перемены происходят в начале II тысячелетия до н.э.: в поселении Пирак в северной части долины Качи, недалеко от Мехргарха, обнаружены не только кости верблюда и осла, но и самые древние свидетельства разведения в Южной Азии лошади.
Для обработки земли использовали примитивный деревянный плуг, в который впрягали быков, но очевидно, что небольшие участки особенно мягких почв обрабатывали мотыгой, орудием типа палки-копалки и бороны. В Калибангане
3. Хараппские поселения (карта): I—сухое русло р, Гхаггар; II — поселения: 1 — Хараппа; 2 — Бара: 3 — Рупор; 4 — Баргаон; 5 — Амбкхери;
6 — Аламгирпур; 7 — Сисвал; 8 — Калибанган;
9 — Кот-Диджи; 10 — Амри; 11 — Мохенджо-Даро; 12 — Чанху-Даро; 13 — Периано-Гхундай;
14 — Рана-Гхундай; 15 — Кили-Гхул-Мухаммед; 16 — Сиах-Дамб; 17 — Анджира; 18 — Ноль;
19 — Мехи; 20 — Кули; 21 — Шахи-Тумп; 22 — Суткакендор; 23 — Балакот; 24 — Аллахдино; 25 —Десалпур; 26 — Суркотада; 27 — Лотхал; 28 — Рангпур; 29 — Телод; 30 — Бхагатрав; 31 — Роджди
4. Мохенджо-Даро. План «цитадели»
обнаружены следы перекрестной пахоты — еще одно свидетельство высокоразвитого земледелия. Не исключено применение севооборота.
Очевидно существование разных способов хозяйствования; есть основания предполагать, что они играли взаимодополняющую роль. В то же время нет данных о том, каким образом регулировались отношения между, например, по преимуществу рыболовами и земледельцами или животноводами.
Исследование динамики распространения культуры Хараппы затруднено из-за малой доступности ранних напластований. Системы взаимосвязанных поселений разного размера и функций также выявляются с трудом из-за скрытости многих поселений, в первую очередь мелких, под слоями наносов. Несмотря на трудности изучения динамики расселения, в этой области достигнуты определенные успехи. Так, полагают, что более трети поселений культуры типа амри в Синде в хараппское время были покинуты, но остальные продолжали существовать в юго-западной части.
Большинство поселений небольшие, от 0,5 до нескольких гектаров, это — сельские поселения. Население было в основном деревенским. В настоящее время обнаружено более 1000 поселений. Известно четыре крупных поселения (помимо двух давно известных, Хараппы и Мохенджо-Даро, Ганверивала и Ракхи-гархи в Пенджабе), площадь которых насчитывает многие десятки гектаров, хотя точно обжитую территорию определить бывает трудно. Так, раскапывавшийся в Мохенджо-Даро холм DK имеет площадь 26 га, в то время как общую площадь определяют в 80 и даже в 260 га, холм Е в Хараппе — 15 га, хотя здесь находятся и другие всхолмления.
Для ряда крупных поселений выявлена трехчастная структура — части получили условные названия «цитадель», «средний город» и «нижний город». В Дхо-лавире обнаружен еще и четвертый район застройки. И крупные, и некоторые относительно небольшие поселения имели обводные стены, окружающие территорию подпрямоугольной формы. Их строили из обожженного кирпича и сырца (в Хараппе, Мохенджо-Даро и некоторых других поселениях), камня и других доступных материалов. Предполагают, что главное назначение обводных стен не оборонительное, они должны были служить средством защиты от наводнений. Быть может, их сооружение было следствием стремления ограничить территорию обитания определенных социальных организмов. Так, в Банавали, Суркотаде и Калибангане территория была разделена стеной на две части. Есть мнение, что собственно фортификация была необходима лишь на окраинах хараппской тер-

ритории, на аванпостах, созданных на чужих землях. Регулярная застройка ха-раппских поселений резко отличает их от хаотичной планировки городов других цивилизаций Древнего Востока и может способствовать реконструкции особенностей социальной организации, все еще остающейся далекой от ясности.
В благоприятных для изучения условиях удается установить, что поселения располагались группами — «кластерами». Вызывает удивление немногочисленность поселений в окрестностях Хараппы. Скопление поселений обнаружено в 200 км к югу от Хараппы, у Форт Аббаса. Раннехараппское поселение Гоманва-ла имело площадь 27,3 га, быть может, почти такую же, как современная ему Хараппа. Другое скопление обнаружено выше по течению Гхаггара в Раджастане— это Калибанган, Сисвал, Банавали и др.; здесь вскрыты и дохараппские слои (комплекс Сотхи-Калибанган, имеющий сходство с Кот-Диджи). С началом Хараппы в системе Хакра-Гхаггар происходят существенные изменения: число поселений увеличивается в четыре раза и достигает 174. В кластере у Форт Де-равара самым крупным было Ганверивала (81,5 га), расположенное в 300 км от Мохенджо-Даро и Хараппы.
В 320 км от Хараппы, на Дршадвати находится поселение Ракхигархи, площадь которого предполагают в 80 га, хотя раскопки его не производились.
В Гуджарате хараппские поселения небольшие. В поздней Хараппе здесь было более 150 поселений, среди них много маленьких и сезонных. Выделяется приморский Лотхал — предполагаемый порт, осуществлявший торговлю медью, сердоликом, стеатитом, раковинами, поддерживавший связи с охотничье-собира-тельскими общностями и, быть может, теми, кто занимался специализированным скотоводством.
В последнее время высказано предположение, что на территории хараппской цивилизации от предшествующего ей периода до позднего существовало 7 или 8 крупных поселений — «столиц», окруженных городками и деревнями. В строгом смысле это не были центральные поселения, так как они могли находиться и на окраинных территориях, осуществляя контакты между разными в экологическом и хозяйственном отношении зонами.
Особенности крупных поселений целесообразно рассматривать на примере давно изучаемого Мохенджо-Даро. Точные размеры его неизвестны из-за накопившихся отложений, но показательно, что следы построек были обнаружены в 2 км от предполагаемой границы города. В период расцвета максимальное число жителей определяют в 35-40 тыс. человек. Мощность культурного слоя очень значительна— фрагменты глиняных сосудов обнаружены на глубине от 16 до 20 м от уровня современной поверхности, при этом материк не был достигнут. И сейчас хорошо видно древнее деление города на две части — «цитадель» и «нижний город», разделенные незастроенным участком. Строительным материалом служили обожженный и сырцовый кирпич, дерево. По всей вероятности, обожженный кирпич применяли из-за его способности противодействовать разрушительному воздействию влаги.
Сооружения «цитадели» находились на пятиметровой кирпичной платформе. Здесь раскопано два крупных сооружения не вполне ясного назначения, которые, скорее всего, предназначались для собраний (предположение о том, что од-
5. Мохенджо-Даро. Реконструкция плана дома
но из них могло быть резиденцией высокопоставленного лица, маловероятно). Одно из них площадью 70x22 м с толстыми стенами имело вестибюль, другое — зал площадью около 900 кв. м — было разделено на четыре части рядами столбов.
Здесь же обнаружено основание сооружения, верхняя часть которого была деревянной. По распространенному мнению, это было обширное, площадью 1350 кв.м, общественное зернохранилище, в основании которого проделаны глубокие вентиляционные каналы. Подобное зернохранилище было обнаружено и в Хараппе у подножия «цитадели»; здесь его площадь — 800 кв. м.
Наконец, на «цитадели» располагался «большой бассейн», сооруженный позднее прочих построек. Его площадь— 11,70x6,90 м, глубина — 2,40 м. С узких сторон к нему вели деревянные, обмазанные битумом лестницы. Для водонепроницаемости была сделана известковая и битумная обмазка. Бассейн наполнялся из располагавшегося рядом колодца, а опорожнялся при помощи желоба в одной из стенок. Его окружала галерея, от которой сохранились столбы. Предполагают, что он мог служить для ритуальных омовений, которым придавали большое значение. Свидетельство этого — существование и в жилых домах «ванных комнат».
«Нижний город» был занят жилой застройкой. Блоки домов разделялись прямыми, расположенными под прямым углом улицами и улочками. Значительная высота стен — до 6 м — вызвала отвергнутое сейчас мнение о том, что дома не были одноэтажными: высота стен, как и большая глубина регулярно располагавшихся колодцев (по одному на каждые три дома), — результат перестроек.
Помещения с плоскими перекрытиями группировались вокруг дворов, площадь самого большого блока, состоявшего из двух частей, соединенных крытым переходом,— 1400 кв.м; судить о его принадлежности высокопоставленному лицу нет оснований. Вообще же площадь домов достигала 355 кв. м, и они состояли из 5-9 комнат.
Благоустройство было необычайно развитым для древности. В домах находят ванные комнаты и туалеты. Под мостовыми проложены облицованные обожженным кирпичом канализационные каналы, на определенном расстоянии друг от друга располагались отстойники.
Относительно недавние доследования Мохенджо-Даро позволили проследить изменения в принципах его застройки. В период развитой Хараппы она была тесной, с осевыми широкими улицами. Дома были как небольшими, так и крупными, их планы отличались разнообразием. Следы ремесленной деятельности не обнаружены. Позже число маленьких построек возрастает, планировка становится более унифицированной. Ремесленная зона приближается к жилой. Наконец, на позднем этапе цивилизации жилища образуют изолированные группы, обнаружены следы ремесленного производства. Канализационная система приходит в упадок, что указывает на кризисное состояние организации городской жизни.
Ремесла и искусство. Для традиционной культуры древности, к каковой относится хараппская, разделение на ремесло и искусство вряд ли правомерно. Творения ремесленников, предназначались ли они для повседневной жизни или для обрядов, нередко отмечены высоким мастерством. Вместе с тем среди вещей каждой категории есть лучше и хуже сделанные, есть и грубые, для изготовления
6. Хараппская цивилизация. Глиняные сосуды
которых не требовалось большого мастерства. Различия в качестве изделий указывают на существование профессионалов высокого класса, резчиков по камню, ювелиров, скульпторов. В разных поселениях обнаружены мастерские, где изготавливали посуду, украшения (в том числе из раковин) и др. Произведения ха-раппских мастеров отличаются глубоким своеобразием, и попытки обнаружить аналогии им в других регионах, в частности в Месопотамии, как правило, сводятся к небольшому числу вероятных импортов из долины Инда и труднодоказуемым сходствам отдельных изобразительных мотивов.
Итак, производство орудий, утвари, строительных материалов было высокоразвитым и специализированным. Один из важных показателей — уровень металлообработки. Примечательна немногочисленность предметов вооружения, хотя найдены медные и бронзовые кинжалы и ножи, наконечники стрел и копий. Орудия труда в значительной мере связаны с обработкой дерева (это топоры, долота, тесла), с домашним хозяйством (иглы, проколки). Из меди и серебра, редко — свинца делали сосуды. Было известно литье в открытых формах, холодная и горячая ковка; некоторые изделия отливали в технике утраченного воска. Использовали сплавы меди с мышьяком, свинцом и оловом, причем примечателен большой процент— около 30 — оловянистых бронз. Украшения (браслеты и бусы) делали из камня, раковин, меди, серебра, редко— золота. Браслетов, как и в более позднее время, носили много; по всей вероятности, этот обычай имел ритуальный характер. В особых случаях использовали сосуды из меди и даже золота.
Из употребления не вышли и каменные орудия, причем с течением времени уменьшается разнообразие типов, растет качество сырья и технология обработки. Из мягких сортов камня делали сосуды, в том числе фигурные, имевшие ритуальное назначение, из различных минералов— бусы, печати. Материалы как для металлических, так и для каменных изделий нередко доставлялись издалека.
Еще один показатель высокоразвитого ремесла— керамическое производство. Посуду изготавливали на круге быстрого вращения и обжигали в двухъярусных горнах. Формы разнообразны и в целом стандартны— чаши, кубки, блюда, жаровни, сосуды с заостренным дном и подставки, сосуды для изготовления молочных продуктов. Сохраняется, хотя и угасает, традиция расписывать сосуды: роспись черная по красному фону, геометрическая и фигуративная — изображения животных, растений, рыб. Хотя керамика хорошего качества, сосуды тяжелые и отличаются от более изящных изделий дохараппского времени, что случается в керамическом производстве не только древних культур, когда оно становится массовым.
Из глины лепили женские статуэтки, реже — мужские фигурки, в том числе персонажей в рогатых головных уборах. Они, несомненно, связаны с мифологическими представлениями и ритуалами. Эти фигурки довольно условны, с на-лепными деталями, передающими части тела и многочисленные украшения. Из глины и камня делали весьма выразительные фигурки быков, иногда впряженных в повозки, диких и домашних животных. По крайней мере некоторые из них могли быть игрушками.
Большим жизнеподобием отличаются небольшие каменные и металлические скульптуры мужчин и женщин, хорошо передающие антропологический тип по
7. Хараппская цивилизация. Металлические изделия
крайней мере части носителей хараппской цивилизации. Наибольшей известностью пользуется фрагмент скульптурного изображения бородатого мужчины в диадеме, в одеянии, украшенном рельефными трилистниками. Прищур его глаз напоминает положение век медитирующего человека.
Настоящими шедеврами были изготавливавшиеся в основном из стеатита печати-штампы, предназначавшиеся, как показывают найденные отпечатки, для опечатывания товаров, хотя очень вероятно, что их воспринимали и как амулеты и талисманы. Они плоские, квадратные или прямоугольные, на обороте — выступ с отверстием. Немногочисленные образцы— круглые; цилиндрических печатей, столь характерных для Месопотамии, Ирана и других областей Передней Азии, практически нет. Как и на сосудах, изображали в основном растения, животных («тур», так называемый единорог, горбатый бык, тигр, крокодил, змеи, фантастические полиморфные существа). В Мохенджо-Даро таких изображений около 75%. Изображения углубленные, выполнены с большим мастерством и пониманием форм тел, передаваемых близко к натуре. Как правило, животные изображены спокойно стоящими около предметов, которые трактуют как кормушки или условные символы. Кроме того, обнаружены образцы и с изображениями антропоморфных существ мужского и женского пола в различных позах, в том числе напоминающих йогические. Они представлены участниками ритуалов. Помимо изображения на печатях могли помещать краткую надпись. Есть печати с условными геометрическими фигурами.
Изображения на печатях связаны с праздниками и ритуалами — кормление животного, угощение змеи, поклонение дереву, в ветвях которого могла изображаться богиня, бракосочетание богов в антропоморфном и зооморфном облике. Судя по имеющимся материалам, в брачных мифах главную роль играла богиня. Изображения, похожие на наносившиеся на печати, встречаются на медных пластинках неизвестного назначения. Существовали призматические каменные и глиняные предметы, принадлежность которых к категории печатей подвергается сомнению, возможно, они играли роль амулетов. Печати могли служить знаками собственности, но не возникает сомнений в том, что они служили и ритуальным целям, были чем-то вроде амулетов, и изображения на них содержат информацию о мифологических представлениях и обрядах. Исследования У.Ф. Фогт печатей Мохенджо-Даро не дало основания судить о социальной дифференциации среди населения.
Именно на исследовании печатей и связанных с ними изделий основаны работы по дешифровке протоиндийской письменности.
Письменность и язык. Изучение системы письменности и языка хараппских текстов пока не завершено; значительную роль в исследованиях сыграли отечественные исследователи (группа под руководством Ю.В. Кнорозова). Выводы, к которым они пришли, излагаются здесь на основании работы М.Ф. Альбедиль «Протоиндийская цивилизация. Очерки культуры» (М., 1994). Сложность понимания текстов заключается в том, что они написаны неизвестным письмом на неизвестном языке, при этом отсутствуют билингвы. Известно около 3000 текстов, лапидарных (по преимуществу 5-6 знаков) и монотонных. Письмо было
8. Хараппская цивилизация. Фигурка «жреца» из Мохенджо-Даро
9. Мохенджо-Даро. Глиняная модель повозки
иероглифическим (около 400 знаков), писали справа налево. Предполагают, что тексты носили сакральный характер.
Выяснилось, что ранние тексты наносили на каменные пластины, потом — на каменные, реже металлические печати. Не исключают существования скорописи. При интерпретации знаков использовали пиктограммы современных народов Индии, в первую очередь дравидоязычных.
Исследователи полагают, что они расшифровали общий смысл большинства надписей и выявили формальную структуру грамматической системы. Сопоставление со структурой языков, гипотетически существовавших в долине Инда, привело к исключению всех, кроме дравидийских. В то же время ученые считают недопустимым механическую экстраполяцию фонетики, грамматики и лексики исторически зафиксированных языков на протоиндийский. Опора делается на изучение самих текстов, а дравидийские элементы используются как «поправочный коэффициент». Перевод основан на смысловом толковании знака, которое определяется методом позиционной статистики. Обращались и к санскриту, в результате чего удалось выявить соответствие 60 астрономических и календарных наименований и структурное соответствие в наименовании годов 60-летнего хронологического цикла Юпитера, известного лишь в санскритском варианте.
Предполагают, что текстовой блок состоял из имени владельца печати в уважительной форме, пояснений календарно-хронологического характера и указания на период действия печати. Есть предположение, что печати должностных лиц принадлежали им временно, определенный срок.
Судя по дешифровкам текстов, солнечный земледельческий год начинался с осеннего равноденствия. В году было 12 месяцев, наименования которых отражали явления природы, выделялись «микросезоны». Астрономический год основывался на четырех неподвижных точках— солнцестояниях и равноденствиях. Почитались новолуния и полнолуния. Символом зимнего солнцестояния, начала года, как предполагают, был тур. Существовало несколько подсистем счисления времени — лунная (охотничье-собирательская), солнечная (земледельческая), государственная (гражданская) и жреческая. Кроме того, существовали календарные циклы — 5-, 12-, 60-летние; они имели символические обозначения. Таковы предположения отечественных исследователей протоиндийских текстов.
Проблема обмена и торговли. Долгое время в науке о древности бытовало представление о большей или меньшей замкнутости и самодостаточности древних общественных образований, в частности хараппских. Так, У. Ферсервис писал, что торговля играла большую роль в Шумере, несколько меньшую — в Египте, а хараппская цивилизация пребывала в состоянии изоляции и торговые отношения были случайными, а не систематическими. Позже, в 70-е годы прошлого века, отношение к роли обмена и торговли в древности резко изменилось, особенно в зарубежной науке. Реконструкции не только хозяйства, но и социального устройства древних бесписьменных или не имевших информативных письменных текстов обществ стали проводиться с учетом роли обмена, причем не на локальном уровне, а на далекие расстояния. Сейчас некоторые исследователи придают роли торговли в сложении и существовании хараппской ци-
10. Хараппская цивилизация. Глиняные фигурки
вилизации очень большое значение. В частности, ряд индийских ученых полагают, что торговцы сыграли большую роль в формировании городов и идеологических представлений, а причиной упадка городов они считают нарушение торговли со странами к западу от Хараппы. Упадок торговли в позднем периоде исследователи (в том числе К.Н. Дикшит) связывают с ослаблением центральной власти, вследствие чего торговые пути стали небезопасными. Изменение политической ситуации в Месопотамии, приход к власти Хаммурапи вызвали ослабление городов Южной Месопотамии, торговые пути стали переориентироваться на запад, в Анатолию и Средиземноморье. Источником меди стал Кипр, а не, как прежде, Оман и соседние с ним территории.
Существование связей носителей хараппской цивилизации с близкими и отдаленными соседями не может вызывать сомнений в первую очередь потому, что долина Инда, ее коренная территория, подобно Месопотамии, бедна полезными ископаемыми, в которых люди нуждались и которые использовали. С территории субконтинента поступали минералы и раковины, широко использовавшиеся в различных производствах. Из более отдаленных областей доставляли медь (эксплуатировались ее месторождения в Иране, в частности в Кермане, и Афганистане) и золото. Олово, как позволяют судить имеющиеся сейчас сведения, поступало из Центральной Азии (один из предполагаемых источников — Ферганская долина, другой расположен на юго-западе Афганистана), лазурит — из Бадахшана (если не из Чагайских гор), бирюза— из Ирана. Уже в неолитическом Мехргархе явно прослеживаются связи с Ираном, откуда доставляли широко использовавшиеся минералы— кристаллический гипс («алебастр» археологической литературы) и стеатит. Появление позднехараппских поселений в предгорьях Гималаев может быть связано именно с потребностью цивилизации в минеральном сырье — в одном из поселений найдены следы производства разнообразных бус, явно предназначавшихся для обмена.
Уже в конце IV тысячелетия до н.э. в месопотамских текстах стали появляться наименования южных стран — Дильмун, Маган, Мелухха. По поводу их локализации в науке велись и продолжают вестись дебаты. Вероятно, на протяжении III—II тысячелетий до н.э. под ними понимали разные территории. Однако ясно, что Дильмун и Маган были промежуточными между Месопотамией и Ме-луххой — предполагаемой долиной Инда. Дильмун (Бахрейн) всегда играл посредническую роль, в то время как настоящие источники столь ценившейся меди, дерева, минералов не всегда были известны обитателям Месопотамии, и их источником могли считать пункт, откуда они их получали, — Дильмун. Благодаря находкам последних лет стало ясно, что одним из важных поставщиков меди в Месопотамию был Оман. Стандартные слитки меди весом около 6 кг типичны для находок такого рода от Сирии до Лотхала. Примечательно, что пик сведений об этом обмене приходится на период расцвета Хараппы, около начала II тысячелетия до н.э. Печати хараппского типа найдены в Уре, Умме, Ниппуре, Телль Асмаре, на островах Персидского залива, Бахрейне и Файлаке, на побережье Аравийского моря. В Омане обнаружена надпись хараппским письмом. Носители другой культуры, кулли, также были связаны с западными областями — типичные для нее изделия обнаружены в Абу-Даби.
//. Хараппская цивилизация. Печати
В Лагаше в конце III тысячелетия до н.э. жили хараппские торговцы с семьями. Высказывались и предположения о существовании месопотамских колоний на территории Хараппы, хотя прямых данных на этот счет все еще недостаточно. Всеобщее удивление вызывает крайне небольшое количество характерных для цивилизации Месопотамии вещей на хараппской территории. Обычно это связывают с тем, что они могли изготавливаться из недолговечных материалов; среди вероятных импортов упоминают ткани. Возможно, отсутствие чужеземных вещей— следствие твердой приверженности «хараппцев» своим традициям: исследователи вспоминают, что в домах индийских купцов и в XIX в. редко можно было встретить вещи иностранного производства.
Морской путь, скорее всего, использовался — известны изображения парусных судов, которые строили из дерева и тростника. Плавание было каботажным, моряки не выпускали из виду берег. Есть мнение, разделяемое, правда, не всеми исследователями, что портом был Лотхал в Гуджарате, где обнаружено сооружение, похожее на док. В Лотхале найдена печать, характерная для региона Персидского залива.
Обмен с близкими территориями мог быть непосредственным, с отдаленными — опосредованным. В то же время симптоматично обнаружение настоящей хараппской колонии в Северном Афганистане, неподалеку от слияния Кокчи и Амударьи. Полагают, что Шортугай был «торговым пунктом» на пути, связывавшем Хараппу с территорией Туркменистана и другими соседними областями. Один из вероятных объектов интересов «хараппцев»— лазурит, а возможно, и олово. Обитатели Шортугая принесли из Индии чечевицу и сезам, местными возделываемыми ими культурами были виноград, пшеница, рожь и люцерна; они разводили зебу и буйволов из родных им мест. На поселениях анауской культуры Южного Туркменистана обнаружены печати хараппского типа, изделия из слоновой кости, есть признаки, характерные для хараппских изделий, в формах и декоре керамических сосудов.
Сухопутные маршруты пролегали на север через горные перевалы, в обход пустыни Деште-Лут в долину Диялы, вдоль речных долин внутри своей территории, возможно по побережью — хараппские поселения найдены на побережье Макрана. Вряд ли для далеких странствований использовали повозки, запряженные быками, модели которых из глины и бронзы найдены в разных поселениях. Но уже в период развитой Хараппы стали использовать двугорбых верблюдов, как предполагают, одомашненных в Центральной Азии, данные о чем получены в Южном Туркменистане, где верблюд, по существующим предположениям, был приручен еще в IV тысячелетии до н.э.
В обменных операциях применяли в основном кубической формы каменные гирьки весом 8, 16, 32, 64, 160, 200, 320, 640, 1600, 3200, 6400, 8000 г. Использовали и конические, шарообразные, бочкообразные гири. Применяли также линейки с мерными делениями.
Дискуссионным остается вопрос о месте внешней торговли в хозяйственной жизни «хараппцев». Была она существенной или периферийной частью экономики? Представляла ли она собой более или менее регулярный обмен или была планируемой торговлей? Каким образом реализовались в ней продукты внут
реннего обмена? Направлялась ли торговля «государственными администраторами» или профессиональными агентами?
Как и при изучении других сфер хараппской культуры, ответ на эти вопросы зависит от реконструкции социального строя в целом, понимание которого далеко от ясности. Тем не менее вряд ли правомерны заключения о том, что торговля и производство товаров мало отличались от современных.
Общественное устройство. Исследователи крупных хараппских поселений с того момента, когда стала ясна их структура, высказывали, на основании деления этих поселений на две или более части, предположение о разделении общества на знать— обитателей «цитаделей» и остальную массу населения. Некоторые исследователи трактуют надписи на глиняных браслетах как титулы. М. Уилер видел аналогию общественной организации Хараппы в городах-государствах Месопотамии, а идею городов считал принесенной из Шумера. Многие исследователи писали о хараппской «империи» с централизованной властью и эксплуатируемым сельским населением. Предполагали и существование нескольких классов— олигархии, воинов, торговцев и ремесленников (К.Н. Дикшит), правителей, земледельцев-торговцев, рабочих (Б.Б. Лал), к которым некоторые добавляли и рабов. М.Ф. Альбедиль писала о возможности существования в протоиндийском обществе высокоцентрализованной политической структуры. В то же время она допускала сильную роль локальных центров, в которых центральная власть отчасти дублировалась на местах. Некоторые исследователи справедливо сосредоточивают внимание на специфике хараппского общества, в частности на месте жречества в общественной жизни, которое было иным, чем в Месопотамии с ее организованными храмовыми хозяйствами. Тем не менее есть причины полагать, что по крайней мере на каких-то этапах, в особенности в период развитой Хараппы, могла существовать сильная правящая верхушка, состоявшая из жрецов. На основании предложенной в отечественной науке дешифровки документов протоиндийской письменности можно предполагать функционирование храмов и жречества и даже наличие политических лидеров.
Итак, данные не позволяют проводить прямые параллели между общественной организацией Месопотамии или Элама и той, что была у носителей хараппской цивилизации. До сих пор, несмотря на значительный объем раскопок, не обнаружены признаки существования правителей и лиц, концентрировавших в своих руках значительные материальные ценности, отлагавшиеся, в частности, в погребениях, как это было в Месопотамии или Египте. Симптоматична слабая проявленность в обществе воинской функции. Судя по всему, в храмах не концентрировались значительные богатства. Не обнаружены или не выявлены документы хозяйственного содержания.
В то же время есть факты, указывающие на существование имущественного неравенства, на присутствие в обществе групп, занимавших разное социальное положение и выполнявших разные функции. Накопление ценностей предполагают, в частности, клады, обнаруженные в Хараппе, Мохенджо-Даро и других местах.
У. Ферсервис, учитывая особенности хараппской цивилизации, обратил внимание на большое количество недолговременных поселений и значительную роль разведения скота, который мог выступать как символ богатства. Поселения в определенном районе играли разную роль — среди них были по преимуществу сельскохозяйственные и те, в которых преобладали ремесленное производство и обмен. Эти поселения были взаимосвязаны. Он высказал предположение, что формой организации был не город-государство или единое государство, а вожде-ства. Согласно его гипотезе, хараппские вождества были основаны на родственных связях и подобны тем, которые известны на Гавайях, в Северо-Западной Америке, Юго-Восточной Азии и Западной Африке.
Степень развития городов, ремесел и хозяйства, сложение его специализированных форм, земледелия и скотоводства предполагали необходимость регулирования отношений между представителями разных сфер деятельности. Циркуляция «примитивных ценностей», прослеживаемая, в частности, на примере изделий из лазурита, привела других исследователей к предположению о сложении образований типа вождеств уже на раннем этапе Хараппы. В дальнейшем предполагается возникновение государства, в котором власть уже не была связана с генеалогическим рангом, а производственные отношения отрываются от отношений на основе родства.
Применение концепции вождества (chiefdom) для реконструкции общественного строя догосударственных обществ Востока вызвало возражения. В качестве альтернативы ей была предложена другая модель, основанная на исследовании акефальных обществ Восточных Гималаев (в отечественной науке ее разработка принадлежит IO.E. Березкину). Тип хозяйства — орошаемое земледелие и скотоводство. Признаки таких обществ, часть которых может улавливаться на археологическом материале, выражены в облике поселений. Это тесно застроенные деревни без монументальной архитектуры со многими мелкими святилищами, существование различий в имущественном положении, преодолимых благодаря специальному институту перераспределения типа потлача, специализированное ремесло, торговый обмен, получение экзотических престижных вещей посредством торговли на далекие расстояния. Это не вождества, но и не группы замкнутых деревенских общин. Общинные и родовые институты при этом были слабы, а личность благодаря индивидуальной собственности на средства производства была независимой. Общественная жизнь регулируется в ходе массовых церемоний и празднеств, во время которых складывались сложные системы отношений, охватывающих всю область обитания этноса. В деревнях действовали советы уважаемых мужчин. Нельзя исключать, что общество носителей хараппской цивилизации без слоя элиты и с общественными сооружениями, требовавшими относительно небольших затрат труда, скорее могло быть подобно описанным, но более масштабным.
Следует отметить, что и прежде и, что особенно примечательно, теперь, с появлением новых данных, высказываются мнения о существовании государства.
Религиозно-мифологические представления и обряды. О мифах, верованиях, обрядах, как и вообще о духовной жизни «хараппцев», судить сложно в первую очередь из-за малой информативности письменных памятников, даже если при
знать точность их интерпретации. Источниками служат в первую очередь изображения на печатях и других вещах, образцы глиняной, каменной, металлической скульптуры, следы отправления обрядов. Храмы — одни из главных свидетельств почитания богов — не существовали или не определяются. Одно из оснований для реконструкций — сравнение известных данных с представлениями и обрядами предполагаемых исторических преемников носителей хараппской цивилизации или, как склонны думать многие исследователи, родственных им по языку дравидоязычных народов Индии.
Изображавшиеся на печатях и металлических табличках животные: горбатый индийский бык, бык-гаур, буйвол, животное, похожее на быка, но изображаемое с одним рогом («единорог»), тигр, носорог, крокодил, слон, редко— кролик, птицы, фантастические многоглавые животные, по предположению отечественных исследователей, служили символами, некоторые из них— сторон света и/или сезонов. Изображали также деревья — пипал, ашваттху. Дерево иногда изображается поднимающимся из кольцевидной оградки — вероятно, оно служило объектом поклонения, воплощая представление о «мировом дереве» (оградки такого облика обнаружены при раскопках). В позднейшее время почитаемые деревья украшали, в частности, для того, чтобы иметь детей. Важную роль играли жертвенные ритуалы.
Известны изображения антропоморфных существ женского и мужского пола, встречающихся, в частности, в сценах поклонения им. На одной печати изображен рогатый мужской персонаж, поза которого, по мнению Дж. Маршалла, напоминает ту, в которой изображали Шиву. Е. Дьюринг Каспере указывала на изображения рогатого и хвостатого персонажа с луком, свидетельствующие, по ее мнению, о существовании охотничьих обрядов. Женские существа, изображения которых известны и в мелкой пластике, обычно связывают с образами «богинь-матерей». Видимо, таких мифологических существ было много, они, по крайней мере отчасти, были связаны с культами плодородия, представлениями о жизни и смерти. Среди богов предполагают предшественников Сканды, богов-творцов, духов— предшественников якшей, гандхарвов, апсар. Существовали обряды священного брака, возможно осуществлявшиеся сезонно.
Исследования Ю.В. Кнорозова, М.Ф. Альбедиль и других отечественных ученых позволяют предполагать почитание небесных светил, основанное на глубоких познаниях в области астрономии и наблюдениях явлений природы.
Известные скульптуры мужчин и женщин изображали скорее всего жрецов и исполнительниц обрядовых танцев. Есть сведения, что обряды осуществляли в открытых дворах; в Калибангане на «цитадели» обнаружено что-то вроде алтарей огня около платформы. Найдены подиумы с признаками жертвоприношений крупного скота. Очень вероятно существование обрядов шаманского типа и соответствующих представлений. С древними представлениями, присущими охотникам, могут быть связаны образы охотников на быка; любопытно изображение прыгающих через буйвола людей (У. Ферсервис предположил возможность критского влияния на это выполненное в необычном линеарном стиле изображение, что требует новых подтверждений). Культовыми объектами были кониче
ские и цилиндрические камни — нечто вроде лингамов и кольцевидные предметы — возможные предшественники йони.
У многих исследователей нет сомнений в глубоком воздействии религиозной практики и представлений носителей хараппской культуры на позднейшие, принесенные ариями. К ним, в частности, относят практику йоги.
Вообще трактовка свидетельств хараппской религии, как и общественного строя, зависит от позиции исследователя: если предполагать, что общество было организовано иерархически, а цивилизация представляла целостное образование, можно говорить о пантеоне, жречестве с иерархией и т.д. Если же полагать, что организация общества была архаической, то придется говорить о разнообразии представлений и религиозной жизни, пусть и обладающих определенной общностью.
Итак, хараппская цивилизация предстает сейчас как достаточно динамичная, облик которой менялся на протяжении многих столетий. Для реконструкции протекавших в ней процессов привлекают данные палеоэкономики, теории информации и др. Построенные на них предположения, безусловно, заслуживают внимания, хотя корректировка их в результате появления новых данных весьма вероятна.
На раннем этапе культура, регион которой весьма широк, не предстает гомогенной — признаки своеобразия материальной культуры заставляют думать, что они отражают особенности в области традиций, хозяйственной жизни, этноса и языка. Высказывают предположение, что циркуляция информации в широком смысле слова осуществлялась на уровне родственных связей представителями отдельных сообществ. Можно предполагать конкуренцию между различными общественными группами, обладавшими разным статусом, при этом складывались условия для развития групп высокого статуса. На стадии развитой Хараппы картина меняется. Интенсифицируется производство, в том числе сельскохозяйственное, также резко возрастает роль ремесла и, вероятно, обмена. Высказано предположение, что в городах было сосредоточено до 50% населения. Разнообразие хозяйственных, культурных и этнических зон, между которыми поддерживались отношения, могло привести к сложению большой централизованной системы.
Меняются отношения между регионами. В Белуджистане жизнь сохранилась на относительно немногих поселениях, в том числе сосредоточенных на стратегически важных путях в Иран и Афганистан. В то же время есть основания говорить об усилении роли морской торговли и обмена или торговли, которая осуществлялись по побережью Макрана, а также южного прибрежного региона. Создание системы прямой торговли на далекие расстояния вызвано стремлением избавиться от «посредников». Период зрелой Хараппы — время территориальной экспансии на юг и восток, осуществлявшейся, насколько позволяют судить данные, не путем военной силы, а за счет экономического роста и способности поддержания сбалансированных социальных отношений. В то же время знаменательно существование укреплений в больших и небольших городах (в небольшом Суркотаде на «цитадели» найдены метательные ядра).
В период развитой Хараппы важную роль играют отношения не только родства (что можно предполагать для по преимуществу все-таки «сельской цивилизации»), но и те, которые определялись профессиональной принадлежностью, статусом и/или рангом, причем не столько наследуемым, сколько приобретенным, т.е. достигнутым в результате деятельности человека. Контакты строятся как непосредственно, так и через посредников, они становятся более безличными. Об этом свидетельствует и распространение письменности.
Завершающий период хараппской цивилизации и постхараппская ситуация. Во время еще недостаточно точно определенное, около второй четверти — середины II тысячелетия до н.э., целостность культуры и весь ее облик претерпевают изменения. Признаки этого проявляются в запустении крупных центров, в различиях эволюции керамических комплексов крупных поселений (Хараппы и Мохенджо-Даро), сложении разнообразных локальных стилей. Утрачивается регулярность планировки поселений, ухудшается техника строительства, исчезает письменность, выходит из употребления стандартная система мер и весов. Тем не менее в сфере сельского хозяйства преемственность сохраняется, как и в прослеживаемых элементах быта и религиозных верований. По мнению исследователей, в первую очередь индийских, они могут сохраняться вплоть до недавнего времени или современности. Признаки позднехараппской культуры прослеживаются в Пенджабе, Гуджарате, Уттар-Прадеше. В Харьяне и окрестностях Дели, по некоторым сведениям, существовало около 500 позднехараппских поселений, причем обитатели некоторых выращивали рис. Есть сведения, что позднеха-раппские археологические комплексы сосуществовали с так называемой серой расписной керамикой (Painted Gray Ware, PGW), речь о которой пойдет ниже.
Как и при изучении других ранних цивилизаций, исследователи завершающего периода существования Хараппы и ее конца нередко исходили из распространенных в исторической науке их времени общих положений. Так, предполагаемое ими исчезновение обширной цивилизации рисовалось как результат ее разрушения пришельцами, в данном случае— ариями. Как указание на это рассматривали существование оборонительной стены на холме Хараппы и скелеты якобы погибших людей в Мохенджо-Даро. В то же время на поселениях практически не обнаруживали признаков их насильственного захвата.
Новые, скрупулезно собранные данные с территории самой хараппской цивилизации и из соседних областей позволяют наметить черты более сложной картины. Среди возможных причин называют природные катаклизмы— сильные наводнения или, наоборот, иссушение системы Гхаггара в Пенджабе, откуда население могло переместиться в междуречье Ганга-Ямуны. Если исходить из предположения об отсутствии в цивилизации государственного аппарата, достаточно очевидно, что столь обширное образование, существование которого зависело не только от собственных ресурсов, но и от связей с более или менее отдаленными регионами, было относительно хрупким, и его единство нс могло быть продолжительным. Исследователи в последние десятилетия настаивают на непригодности упрощенных моделей (одна из которых— вторжение масс пришельцев) для осмысления происходивших в первой половине II тысячелетия до н.э. перемен на севере Индийского субконтинента, в Центральной Азии и Иране.
При рассмотрении изменений в поздней Хараппе нельзя исключать возможности широкомасштабных воздействий, перемен в исторической ситуации на обширных территориях Азии. Как уже говорилось, в первой половине II тысячелетия до н.э. меняются направления торговых связей между Месопотамией и окрестными странами. С возникновением государства Хаммурапи торговые связи переориентируются на запад. Не исключено, что и эти процессы сыграли роль в нарушении традиционного баланса, сложившегося в долине Инда и в прилегающих к ней областях Центральной Азии.
Во второй четверти II тысячелетия до н.э. в Центральной и Южной Азии имеют место процессы, которые в археологическом выражении предстают как нарушение преемственности развития существовавших здесь культур. Люди покидают свои поселения, в которых жизнь продолжает лишь теплиться. Исчезают крупные города. Налицо картина разрушения прежних связей и формирования новых. Осваиваются прежде малозаселенные области. Признаки инокультурных явлений в разных областях становятся все более частыми.
Широко распространено мнение, что язык носителей хараппской культуры принадлежал к протодравидийским. Предполагаемый пояс распространения дравидийских языков в древности — Белуджистан, Синд, Раджастан, Мальва и Махараштра, а также Пенджаб и долина Ганга (отметим, что дравидоязычное население, по мнению некоторых исследователей, могло обитать и на юге Ирана, и на юге Туркменистана). Согласно языковым свидетельствам, дравиды рано вошли в контакт с пришельцами-ариями, столкнулись с ними, быть может, до того, как те достигли севера субконтинента.
Около середины II тысячелетия до н.э. складывается величайший комплекс религиозных текстов, Ригведа, созданный этими пришельцами. Они были подвижными скотоводами и земледельцами, значительно уступавшими в области развития материальной культуры «хараппцам». Несколько поколений исследователей предпринимали попытки проследить путь индоариев и ариев с их предполагаемой прародины в Центральную и Южную Азию и Иран, связывая его, в частности, с характерной серой, или лепной, керамикой «степного» облика (распространенной в степном поясе Евразии и в Казахстане). Попытки эти, хотя давшие интересные результаты, все же пока не увенчались успехом потому, что события, имевшие место в интересующем нас регионе во II тысячелетии до н.э., были чрезвычайно сложными, а процессы— многообразными и их детали или не отражаются в археологических памятниках, или, скорее, пока не распознаются исследователями.
Принимая во внимание то обстоятельство, что арии, по крайней мере отчасти, были подвижными скотоводами и что есть признаки их долговременного «знакомства» с носителями хараппской цивилизации, правомерно обратить самое пристальное внимание на общности, ведшие такой образ жизни на тех территориях, откуда могли прийти арии. В связи с этим возникает вопрос об этнической принадлежности по крайней мере отчасти подвижных общностей на северо-западной границе хараппской цивилизации на поздней стадии развитой и поздней Хараппы, т.е. в начале— середине II тысячелетия до н.э. В Центральной Азии в конце III и во II тысячелетии до н.э. существует чрезвычайно яркая археологи
ческая культура, получившая условное название «Бактрийско-маргианский археологический комплекс». Характерные для нее вещи — медно-бронзовое оружие, бытовые предметы, перегородчатые печати, предметы культа — обнаружены на обширной территории, далеко выходящей за пределы территории позднейших Бактрии и Маргианы. Найдены они и в Белуджистане, в Сибри около Мехргарха и в Кветте, где характерные для этой культуры вещи составляли часть погребального инвентаря. В настоящее время трудно сказать, связаны ли эти памятники с миграцией групп населения: оставили ли их сезонно кочевавшие скотоводы или в район Боланского прохода— важного пункта на путях обмена — устремились обитатели Центральной Азии, стараясь установить контроль над этими путями. Представляется, что с еще большей осторожностью можно предполагать в носителях комплексов такого рода индоариев.
Признаки контактов с отдаленными северными областями, севером Афганистана, северо-востоком Ирана, югом Туркменистана и Таджикистана обнаруживают в памятниках II тысячелетия до н.э. долины Свата. Наилучшим образом они изучены по могильникам, распространенным от Инаят Куйла у пакистаноафганской границы на западе до Инда на востоке и от Читрала на севере до р. Кабул на юге. Обнаруживается некоторое сходство в захоронениях, формах керамических сосудов, изделиях из металла. Эти могильники и поселения принадлежали земледельцам и скотоводам. Их жилища сооружались из камня и глины, реже — сырцового кирпича. В могильниках наряду с останками полных скелетов обнаружены трупосожжения в урнах. На позднем этапе была известна лошадь. Население принадлежало к нескольким антропологическим типам — средиземноморскому, протоавстралоидному и монголоидному. Такие явления, как применение кремации и использование лошади, как и связи с регионами к северу и северо-западу, дали основания для идентификации этой культуры как принадлежавшей индоариям или предкам одного из народов Восточного Афганистана и Северного Пакистана, дардов (К. Йеттмар).
На основании данных Ригведы было высказано предположение о возможной области расселения ариев периода сложения гимнов в Северо-Восточном Пенджабе. Здесь и в соседних областях искали свидетельства их присутствия.
Предпринимались попытки отождествления с ариями носителей нескольких археологических культур севера субконтинента. Одна из них — культура джху-кар, существовавшая в Синде во второй половине II тысячелетия до н.э. Керамика ее несколько отличается от позднехараппской, появляется роспись черного и красного цвета, своеобразные печати-штампы, характерные бронзовые топоры и булавки. Сейчас полагают, что эта культура — местный вариант позднехараппской, отмеченный влиянием со стороны Белуджистана.
Б.Б. Лал в 50-е годы прошлого века высказал предположение о принадлежности ариям так называемой культуры серой расписной керамики, выявленной в Пенджабе, Харьяне, Северном Раджастане и на западе Уттар-Прадеша, основанием для чего послужила территория ее распространения и предполагаемая датировка: конец II — начало I тысячелетия до н.э. Носители этой культуры строили жилища из плетенок, обмазанных глиной, или из сырца, разводили буйволов, свиней, лошадей, сеяли рис. Помимо захоронения останков практикова
лась и кремация, что соответствует представлениям о погребальном обряде ари-ев. Однако эта атрибуция вскоре была подвергнута сомнению. Оказалось, что серая расписная керамика не столь характерна для выделенных комплексов — она составляет всего около 10% и встречается на поселениях разного времени, в том числе хараппского типа. Само возникновение такой керамики связывают со специфическим обжигом, свидетельствующим о распространении технологии использования железа. Отмечалось также, что она не встречается на предполагаемом пути продвижения ариев, а хозяйство ее носителей имеет скорее восточное, чем западное происхождение.
Предполагали принадлежность ариям и культуры охристой керамики, отличающейся плохим обжигом и охристой поверхностью. Она распространена в Хастинапуре. Сейчас полагают, что эта культура— местная и относится к позднехараппскому времени. Еще одна культура II тысячелетия до н.э. — культура медных кладов, признаки которой встречаются от Западной Бенгалии и Ориссы до Гуджарата и Харьяны и от Уттар-Прадеша до Андхра-Прадеша. Для нее характерны изделия из почти чистой меди — плоские топоры-кельты, мечи с антенными навершиями, гарпуны, наконечники копий, антропоморфные фигурки, отлитые в одно- или двусторонних формах. Предполагают, что носители этой культуры были охотниками и воинами, некоторые орудия предназначались для расчистки джунглей; земледелием они не занимались. Происхождение этой культуры остается неясным, не исключено, что она принадлежала мигрантам с территории Хараппы. Есть мнение, что она принадлежала предкам современных мунда.
Все более расширяется круг памятников, позволяющих думать, что на исходе II тысячелетия до н.э. на территории хараппской цивилизации в связи с появлением носителей нового языка не возник культурный вакуум. Проникновение ариев не было одномоментным событием, оно происходило в целом постепенно, вероятно, они заимствовали многие элементы культуры местного населения. Столкновения между ними и местными обитателями, очевидно, имели место, но происходили они не обязательно на ранних этапах проникновения. В заключение можно согласиться с Ф.Р. Оллчином и другими исследователями в том, что «индоарианизация» Индии была динамическим процессом в преемственно-культурном развитии, продлившемся несколько столетий.
Роль хараппской цивилизации в истории Индии до сих пор по-настоящему трудно определить, хотя вслед за многими исследователями ее можно расценивать как чрезвычайно важную. Среди сохранившегося наследия выделяют формы традиционного образа жизни, социальной структуры, значительный массив религиозных представлений и обрядов. Предполагают, что чстырехварновое деление и система каст сформировались под влиянием неарийских этнокультурных субстратов.
Глава 2
ИНДИЯ
В ВЕДИЙСКИЙ ПЕРИОД
Литературные источники
Период конца II — первой трети I тысячелетия до н.э. обычно именуется ведийским, так как основными источниками для его изучения служат древнейшие памятники религиозной литературы Индии — веды. Само слово «веда», родственное русскому «ведать», означает священное знание. В понятие «веды» обычно включают четыре основных сборника — самхиты (Ригведа, Яджурведа, Сама-веда и Атхарваведа), а также примыкающие к ним так называемые поздневедийские сочинения.
Самхиты содержат гимны, напевы, жертвенные формулы и заклинания. Наиболее ранняя из них — Ригведа («Веда гимнов»). Судя по упоминаемым в ней географическим названиям, Ригведа была создана арийскими племенами уже на территории Северо-Западной Индии и, возможно, Афганистана. Указаний на более восточные и южные области в Ригведе почти нет — горы Виндхья вовсе не упоминаются, а о реках Ганге и Ямуне говорится редко и лишь в самых поздних гимнах. Исходя из выводов сравнительного языкознания (в частности, из сопоставлений ведийских памятников с Авестой и арийской лексикой в текстах из Передней Азии), а также из археологических материалов, появление ариев в Индии не может быть отнесено ко времени ранее середины II тысячелетия до н.э. В то же время место вед в истории индийской культуры таково, что их окончательное оформление нельзя отнести ко времени позднее первой трети I тысячелетия до н.э. По-видимому, основную часть гимнов Ригведы следует датировать концом II тысячелетия до н.э. и относить составление единого сборника к рубежу II—I тысячелетий до н.э. Создание других самхит произошло, очевидно, несколько позже, что не исключает глубокой древности вошедших в них материалов — отдельных мотивов или даже целых текстов.
Ригведа содержит 1028 гимнов разной величины (от 1 до 58 стихов), общее количество стихов— 10 642. Древними редакторами она была разделена на 10 циклов—мандал. Мандалы со II по VII традицией приписываются отдельным риши (мудрецам, основателям жреческих родов, таким, как Вишвамитра, Атри, Бхарадваджа, Васиштха и др.). Эта традиция находит опору в самих гимнах, в тексте которых сочетаниями звуков иногда обыгрываются имена этих риши. «Фамильные мандалы» обычно считаются древнейшей частью Ригведы. IX мандала содержит только гимны, обращенные к богу (а также священному напитку) Соме. Они расположены по формальным признакам — в зависимости от стихотворных размеров и по порядку убывания числа стихов в гимнах. Вероятно, эта мандала представляет относительно позднее собрание гимнов, хотя сами гимны Соме могут быть весьма древними. Принципы выделения I, VIII и X мандал неясны. X мандала по языку и содержанию — самая поздняя часть Ригведы и представляет собой пестрый конгломерат текстов, добавленных к уже законченному собранию.
Самаведа по своему содержанию лишена самостоятельного значения, поскольку лишь 75 «напевов» ее (саман} не являются повторением гимнов Ригведы. Яджурведа («Веда жертвенных формул») сохранилась в пяти редакциях, из которых четыре (Катхака, Капиштхала-Катха, Тайттирия и Майтраяни) именуются Черной Яджурведой, а пятая — Ваджасанея-самхита— Белой. Белая Яджурведа состоит из двух тысяч «формул» (яджус), в значительной мере заимствованных из Ригведы и Атхарваведы и расположенных в соответствии с порядком их чтения при совершении ритуала. Черная Яджурведа помимо стихотворных формул содержит составленные в прозе объяснения ритуала и в этом отношении близка поздневедийской литературе брахман.
С точки зрения содержания наряду с Ригведой наиболее интересна Атхарва-веда. Она сохранилась в двух редакциях— Шаунакия и Пайппалада. Шаунакия (или Вульгата) состоит из 20 книг (канда\ включающих 731 заклинание общим объемом около 6 тыс. стихов. Примерно % часть ее текста представляет собой не стихи, а ритмизованную прозу (XV книга целиком, большая часть XVI и некоторые другие). Около % части Атхарваведы совпадает с Ригведой, причем в основном заимствуются гимны из X, а также I и VIII мандал (гимны-заклинания, стоящие в самой Ригведе особняком). В I—XII книгах Атхарваведы тексты объединяются по формальному признаку (по количеству стихов), а в XIII—XVIII книгах— тематически (в XIV — свадебные, в XVIII — похоронные и т.д.). Старинные комментарии нередко игнорировали XX или XIX и XX книги, возможно не принадлежавшие первоначальному собранию. Из 143 заклинаний XX книги 128 заимствованы из Ригведы. Вторая редакция Атхарваведы — Пайппалада (или Кашмирская) нередко значительно отличается от Вульгаты; она состоит из 6500 стихов, и около % части ее совершенно оригинально.
Большинство текстов Ригведы и Атхарваведы связано с совершением тех или иных жертвенных ритуалов. Впрочем, некоторые из гимнов и заклинаний, хотя и использовались при обрядовых действиях, не были составлены именно с этой целью. По содержанию они весьма разнообразны. Гимны Ригведы обычно об
ращены к тому или иному божеству и содержат его восхваление, а также просьбу (последняя не всегда выражена прямо, но иногда подразумевается в тех эпитетах, которыми наделяется божество). Встречаются также космогонические гимны, гимны-заговоры и заклинания, гимны-загадки.
Атхарваведа состоит в основном из заклинаний, но нередки в ней и обычные гимны, сходные или совпадающие с Ригведой. Это — заговоры против злых духов и болезней, молитвы о долгой жизни, обретении детей, власти или богатства. Религия Атхарваведы обнаруживает ряд черт, позволяющих говорить о сравнительно позднем оформлении памятника (почитание абстрактных божеств, таких, как Скамбха-Опора, Кала-Время и пр.). Упоминания риса и тигровой шкуры свидетельствуют о том, что ко времени создания Атхарваведы арии уже значительно продвинулись к югу и востоку от Пенджаба.
Однако основное различие между Ригведой и Атхарваведой лежит не в области хронологии. Они освещают два разных аспекта ведийской религии. Ригве-да— памятник высокой жреческой поэзии, связанной с великими жертвоприношениями (шраута), в частности с возлиянием сомы. Предполагают, что ее основой послужили тексты, читавшиеся во время празднования начала нового календарного цикла — Нового года. Атхарваведа в большей степени ориентирована не на крупные жертвоприношения общественного характера, а на домашний, неофициальный ритуал (грихъя), она содержит тексты, созданные не только в жреческой (брахманской) среде. Возможно, именно этот, более «народный» характер Атхарваведы долгое время препятствовал причислению ее к «троице священного знания», «трем ведам» (траи). Если неарийские элементы выявляются даже в языке и мифологии Ригведы, то анализ Атхарваведы с этой точки зрения обещает еще более плодотворные результаты.
Важным историческим источником является сам ведийский язык, поскольку исследование его помогает установить территорию первоначального расселения ариев и возможный путь их продвижения в Индию. Лексика вед, эпитеты, просьбы к богам и восхваления дарений, содержащиеся в гимнах, общий характер ведийской религии позволяют составить представление о хозяйстве, социальном и политическом строе создавших их племен. При этом, однако, необходимо учитывать известную традиционность описаний и вытекающую отсюда архаизацию отношений. В нескольких гимнах Ригведы содержатся исторические предания, например о славной битве предводителя племени Бхаратов, царя Су-даса, с племенами Куру и их союзниками.
Конечно, первостепенным источником являются веды для истории религии, мифологии и в целом культуры индоариев. Поскольку каждое событие повседневной жизни в древности сопровождалось специальными магическими обрядами и чтением соответствующих заклинаний, Атхарваведа содержит обширный материал о быте, обычаях и верованиях индийцев.
Гимны Ригведы представляют собой поэтические тексты, созданные на особом, сакральном языке во время озарений, связанных, очевидно, с экстатической практикой. Они вызывают ряд картин, соединенных не столько логическими, сколько ассоциативными связями. Тексты их насыщены метафорами, символами,
намеками на нечто хорошо известное исполнителям и слушателям. Ведийские штудии давно уже стали одной из особых и детально разработанных отраслей индологии, но интерпретация самхит доныне представляет множество сложных проблем. При анализе вед исследователи исходят как из сравнительного материала (и прежде всего наиболее близкого — Авесты), так и из средневековых комментариев, самым значительным из которых является написанный Саяной в XIV в.
В состав поздневедийской литературы входят памятники так называемой «брахманической прозы» — брахманы, аранъяки, упаншиады. Брахманы посвящены преимущественно истолкованию символики жертвенного ритуала и объяснению связи между ритуальным действием и текстом жертвенных формул (мантр). В брахманах господствует представление об одушевленности всех вещей, о всеобщей взаимосвязанности, благодаря чему возможно магическое воздействие на Космос посредством особых церемоний и священных слов, произносимых при жертвоприношении. Знание сокровенной их сути составляет прерогативу жрецов — брахманов, которые приобретают таким образом власть над миром, над людьми и богами. Составители этих поздневедийских текстов центральное место уделяют отождествлениям явлений и понятий различных уровней: абстрактного и конкретного, природного и общественного, божественного и человеческого. Основой подобных сопоставлений может служить магия чисел (например, совпадение количества частей или слогов в словах, обозначающих разные предметы), близость звучания слов (так называемая «народная этимология», обычно не имеющая никакого отношения к действительному происхождению лексики), миф (иногда подлинный, но чаще— придуманный специально для данного случая).
Брахманы содержат и пересказы старинных легендарно-мифологических преданий, частично раскрывающие глухие намеки ведийских гимнов: например, о Всемирном потопе, о царе Пуруравасе и небесной деве (апсаре) Урваши, о том, как Шунахшепу его отец намеревался принести в жертву, и многие другие. В религии поздневедийского периода происходит дальнейшее развитие тех черт, которые заметны уже в Атхарваведе. В частности, на первый план выдвигаются обожествляемые общие понятия (как Речь и Вера) и преимущественно Творец— Праджапати, отождествляемый с космическим принципом — Брахманом. Последний выступает и как конкретный мифологический персонаж — бог Брахма.
С брахманами сходны араньяки («лесные книги»), содержащие, однако, еще больше спекулятивных рассуждений. Завершением этого жанра ведийской литературы служат упанишады, нередко называемые в индийской традиции словом веданта, т.е. «конец веды». Появление упанишад связывают с практикой обучения эзотерическим доктринам в обителях лесных отшельников. В то же время не подлежит сомнению, что эти тексты продолжают традиции умозрительного истолкования ритуала в брахманической прозе.
Брахманы в целом несколько позднее самхит и могут быть условно датированы первой третью I тысячелетия до н.э. Создавались они в Северной Индии на территории между Сатледжем и верхним течением Ганга. Примерно к VI в.
до н.э. относятся и наиболее ранние упанишады, начиная с Брихадараньяки и Чхандогьи, хотя произведения этого жанра продолжали составлять и многими столетиями позже.
Произведения, входящие в состав поздневедийской литературы, складывались в кругах жрецов — брахманов и нередко в самих цитатах из самхит обнаруживают принадлежность к той или иной «школе» ритуала. Согласно традиционной классификации ведийских текстов, к Ригведе примыкают две брахманы — Айтарея и Каушитаки — вместе с дополняющими их араньяками и упанишада-ми. Несколько брахман принадлежат Самаведе (Панчавимша, Джайминия и др.). Наиболее обширная брахмана (в английском переводе составившая пять томов) относится к Белой Яджурведе. Это — Шатапатха-брахмана («Брахмана ста путей»), сохранившаяся в двух редакциях, Канва и Мадхьяндина. Заключительные главы ее составляет древнейшая из упанишад — Брихадараньяка. К Атхарваведе причисляется лишь Гопатха-брахмана, текст очень поздний и мало связанный с самхитой.
Поздневедийская литература интересна главным образом с точки зрения религии и культуры, поскольку она, с одной стороны, позволяет на огромном материале исследовать особенности архаического мировоззрения, а с другой — содержит основы важнейших религиозно-философских концепций древней Индии. Сведения поздневедийских текстов об экономике, социальной и политической структуре Индии отрывочны и в большинстве случаев крайне лаконичны. Вследствие того что произведения ее посвящены ритуалу или умозрительным построениям, они не могут достаточно полно и равномерно отразить все стороны жизни общества.
Колоссальный объем лексики ведийских текстов позволяет в общих чертах представить различные стороны материальной культуры и быта. В своеобразной системе понятий находят отражение важнейшие социальные и политические институты. Наконец, особенно важным представляется вопрос о целях создания этих памятников. Решение проблемы о причинах их появления, их общественной значимости должно способствовать пониманию сути породившей их эпохи.
Наряду с поздневедийской литературой источниками по данному периоду являются произведения, именуемые в индийской традиции итихаса («былое») и пурана («древнее»). Принадлежащие к этому жанру Махабхарату и Рамаяну обычно называют эпическими поэмами, хотя и форма их, и содержание имеют известные отличия от эпоса других народов. Махабхарата состоит примерно из 100 тыс. двустиший-ииок (в критическом издании несколько меньше— около 78 тыс.) и разделена на 18 разных по объему книг. Иногда поэму Харивамша («Родословие Хари», т.е. Вишну) рассматривают как обширную девятнадцатую ее книгу. Основной сюжет Махабхараты — лишение власти потомков царя Панду (Пандавов) их двоюродными братьями из рода Куру — Кауравами и возвращение царства после кровопролитной братоубийственной битвы на поле Куру (Курукшетре). Однако не более половины текста посвящено изложению непосредственно основного сюжета. Махабхарата изобилует вставными эпизодами как повествовательного, так и стихотворно-дидактического характера. Часто эти
эпизоды являются вполне самостоятельными произведениями, вставленными в поэму посредством различных «рамочных» конструкций. Некоторые из них содержат мифы, древние легенды и предания. Дидактические части представляют собой философские трактаты в стихах (например, знаменитая Бхагавадгита) или наставления.
Рамаяна почти в четыре раза короче Махабхараты и является более цельным произведением, содержащим меньше отступлений, вставных эпизодов и дидактики. Текст ее почти целиком посвящен изложению основного сюжета— похищения Ситы, жены царевича Рамы, демоном Раваной и последующего ее возвращения. Рамаяна традиционно считается «первой поэмой» (кавъя), и, действительно, ее стиль часто близок классической индийской поэзии.
Махабхарата дошла в сотнях рукописей (преимущественно позднего Средневековья — XV-XVIII вв.), передающих десятки версий поэмы, значительно отличающихся друг от друга объемом, содержанием, последовательностью изложения и вариантами чтения. Принято выделять две основные группы версий — северную (которая, в свою очередь, подразделяется на северо-западную и центральную) и южную, представленную рукописями на малаялам, телугу и грантха. Также многочисленны и версии Рамаяны, подразделяемые на три группы, из которых лишь две — бенгальская и западноиндийская — могут быть определены географически. Как для всякого памятника устного творчества, для Махабхараты и Рамаяны принципиально невозможно установить «подлинный», «авторский» или «первоначальный» текст. Записи восходят к разным сказителям, а исполнение являлось творческим процессом, при котором неизбежны вариации изложения (вариации, впрочем, по определенным правилам и с помощью более или менее устойчивых, «формульных» оборотов).
В связи с этим невозможно определить и дату составления каждой поэмы, но правомерно говорить лишь о широких хронологических пределах ее оформления и записи. Упоминания отдельных эпизодов поэм или их названий встречаются в памятниках индийской литературы примерно с середины I тысячелетия до н.э. Древнейший перечень книг Махабхараты относится к началу н.э. Она уже была записана, но еще не в той форме, в какой дошла до нас. Некоторые детали (например, упоминание гуннов) свидетельствуют о том, что доступный нам текст мог быть зафиксирован не ранее середины I тысячелетия н.э. С гуптской эпохи появляются многочисленные изображения героев и сюжетов эпоса. В целом время оформления обеих поэм условно определяется в границах середины I тысячелетия до н.э. — середины I тысячелетия н.э. Относительная хронология поэм неясна. Обычно считается, что основной сюжет Рамаяны мог быть несколько более древним, но окончательное оформление ее произошло позже, чем Махабхараты.
Разным временем должны датироваться отдельные книги Махабхараты и Рамаяны. Из семи книг Рамаяны, например, первая и последняя считаются наиболее поздними. Отдельные эпизоды внутри книг представляют самостоятельные произведения, существовавшие задолго до создания поэмы в целом, а некоторые сюжеты мифов и легенд могут восходить к глубочайшей древности, притом не только арийской (или индоевропейской), но и местной (доарийской).
Махабхарата и Рамаяна многослойны не только в аспекте «чистой» хронологии. По содержанию и по форме они представляют собою конгломерат разных элементов: архаичных мифов и военных сказаний, легенд и притч, трактатов и басен, обширных перечней имен богов, народов, городов, генеалогий, мест паломничества и т.п. Они не только принадлежат к разному времени и разным народам Индии, но и создавались в различной социальной среде. Первоначально героико-эпическая поэзия была связана с военной аристократией — кшатриями, она развивалась параллельно со жреческой, ведийской литературой. Однако дошедшие до нас своды, несомненно, отражают позднейшую, брахманскую редакцию эпоса.
Как во всяком эпическом произведении, отражение действительности в Махабхарате и Рамаяне весьма сложное, и следует постоянно учитывать то, что история в них тесно сплетается с мифом. Ядро эпического повествования, видимо, относится к рубежу П-1 тысячелетий до н.э. Сказания Махабхараты часто отражают социальную и политическую обстановку, очень близкую той, которую можно восстановить по ведийским источникам. В ведийской литературе упоминаются и некоторые из персонажей эпоса, которые могли иметь исторические или полуисторические прототипы (Джанамеджая, Парикшит). Однако материальная культура и Махабхараты и Рамаяны (цветущие города, пышные дворцы) должна быть отнесена к концу I тысячелетия до н.э. — началу н.э. Махабхарата изобилует анахронизмами (например, упоминания о Риме, Антиохии и «городе греков»— Александрии, якобы покоренных Пандавами, должны относиться к первым векам н.э.). В области духовной культуры происходит такое же смешение разных напластований, и если на политической карте Махабхараты племена «героического века» Куру и Панчала соседствуют с греками и гуннами, то в религиозной ее картине культы ведийских богов уживаются с индуистской триадой, Скандой и Дургой.
В историографии неоправданно большое место занимает проблема историчности основного сюжета Махабхараты, битвы между Пандавами и Кауравами на Курукшетре. Поскольку в ведийской литературе есть упоминания об эпических героях и о поле Куру, но нет сведений о великой битве на этом поле, можно предполагать, что во всяком случае она не имела ни масштабов, ни значения, придаваемых ей эпосом. Эпические поэмы важны прежде всего как собрание памятников древней устной словесности (причем разных племен и народов Индии), как воспроизведение преимущественно кшатрийских военных сказаний, освещающих индийское общество, государство, культуру и религию иначе, чем ведийские (брахманские) источники.
Во многих отношениях с Махабхаратой и Рамаяной сходны так называемые пураны. Сама индийская традиция признает это сходство, иногда причисляя эпические поэмы (прежде всего Махабхарату) к пуранам. Пураны — также обширные произведения, включившие в себя весьма разнородный материал и ставшие священными книгами индуизма. Обычно называют восемнадцать больших пуран (из них наиболее важны Вишну, Ваю, Матсья, Бхагавата, Агни) и несколько десятков малых (упапуран). Некоторые пураны вишнуитские, другие шиваитские. Оформление их происходило в основном в I тысячелетии н.э., но отдельные час
ти пуран могут выходить за эти хронологические рамки и относиться как к последним векам до н.э., так и к первой половине II тысячелетия н.э. Согласно самой индийской традиции, ядро пуран составляют космогония, теогония и генеалогии царей. Значительная часть мифологии пуран неарийского происхождения.
Для рассматриваемой нами эпохи особый интерес вызывают многочисленные упоминания племенных наименований и генеалогий правителей, происхождение которых возводится к эпическим героям или персонажам мифологии. В этих преданиях о древности сохранилась информация о племенах и народах «героического века», примерно совпадающего с ведийским периодом. Однако пураниче-ские генеалогии не могут рассматриваться в качестве достоверного источника. Слишком часто они искажались придворными панегиристами в угоду своим царственным патронам из местных династий значительно более позднего времени.
Археологические культуры
Индии П — начала I тысячелетия до н.э.
Обзор литературных источников — как ведийских, так и эпических — показывает, что они дают лишь самое общее представление об эпохе, продолжавшейся несколько столетий в Северной Индии. По самому своему характеру эти памятники не позволяют реконструировать последовательность событий в истории отдельных областей. Богатство сведений по духовной культуре— мировоззрению, мифологии, ритуалу — сочетается со скудостью данных о материальных основах и социальных условиях жизни людей. В этой связи особенно важное значение приобретают археологические исследования, активно ведущиеся на территории Индии в последние десятилетия.
В северо-западном регионе Индии в середине II тысячелетия до н.э. происходит постепенный упадок индской цивилизации. Исчезает письменность и характерные для городов бронзового века монументальные сооружения. Раскопки позднехараппских центров показывают растянувшийся на века процесс запустения городов и основания на их месте деревенских поселений. Если в южных областях распространения цивилизации эти перемены происходили в основном мирно, то в районах Синда, Пенджаба и Харьяны явственно заметно внешнее давление и следы миграций, сопровождавшихся разрывом культурных традиций. На развалинах Чанху-Даро, например, находят материальные остатки культуры джхукар, связанной с Белуджистаном. В более северных областях, в районе Пи-рака, можно констатировать появление племен, пришедших, видимо, из Средней Азии. Культура гандхарских могильников IX-VII вв. до н.э. находит аналогии в Южном Таджикистане. Переселения различных племенных групп из Восточного Ирана, Афганистана и Средней Азии следовали волна за волною и во II, и в начале I тысячелетия до н.э. Судя по керамике, речь идет о разных этнических группах, но уровень их социально-экономического развития был, очевидно, сходен. Костные останки свидетельствуют о скотоводческом быте. Известно было и земледелие— из злаковых культур выращивался главным образом ячмень. Продвижение по обширным территориям облегчалось благодаря использованию колесных повозок.
12. Предметы культуры «медных кладов»
13. Хастинапура. Образцы серой расписной керамики
В более восточных областях Северной Индии была распространена так называемая «культура медных кладов». Давшие название этой культуре медные изделия представлены характерными мечами с антеннообразными рукоятками, гарпунами, наконечниками копий с шипами, кольцами, возможно, служившими мерилом стоимости. С ними ассоциируется керамика охристого цвета. Наряду с «желтой» керамикой встречается также серая, черно-красная с белым рисунком или черным орнаментом по красноватому фону. Качество ее изготовления и обжига обычно невысокое.
Основная область распространения культуры медных кладов и желтой керамики — район между Гангом и Ямуной и еще более восточные области по долине Ганга— Бихар, Западная Бенгалия. Находки подобного типа встречаются и несколько южнее, например в Нохе (Раджастан). Памятники этой культуры датируются главным образом первой половиной II тысячелетия до н.э. — таким образом, они хронологически совпадают с хараппскими и позднехараппскими. Есть данные о связях между регионами распространения той и другой культур. В долине Ганга поселения нередко располагались неподалеку от месторождений меди, и, по всей видимости, именно отсюда металл вывозился в хараппские города. Однако в самих поселениях культуры желтой керамики типично харапп-ских предметов практически не находят, и вполне возможно, что связи городов долины Инда с более восточными областями носили односторонний характер. Во всяком случае, культура медных кладов и желтой керамики относится к более низкой ступени общественного развития, нежели индская цивилизация.
Твердые почвы в долине Ганга представляют значительные сложности для обработки, а повышенная влажность способствовала появлению густых тропических лесов. Поселения II тысячелетия до н.э. были весьма небольшими, с тонким культурным слоем. Видимо, в эпоху «медных кладов» не сложилось еще традиций прочной оседлости. Несмотря на знакомство носителей этой культуры с металлом, в их хозяйстве большое значение сохранили изделия из камня— характерны, в частности, обильные находки микролитов. Важнейшими отраслями оставались охота и рыболовство. Вероятно, с помощью мотыги местные племена выращивали злаковые культуры: ячмень, рис, в некоторых районах — пшеницу. На занятия скотоводством указывают терракотовые фигурки домашних животных.
Другой важнейшей областью развитого неолита и энеолита являлся Западный Декан. Наиболее известные культуры региона: Ахар (первая половина II тысячелетия до н.э.), Малва (середина II тысячелетия до н.э.), Джорве (вторая половина II— начало I тысячелетия до н.э.). Между основными археологическими культурами удается обнаружить некоторую преемственность, и потому можно утверждать, что корни энеолита и ранней бронзы на этой территории уходят в эпоху неолита.
Энеолитические поселения в Западной Индии находились в непосредственной близости от провинциальных центров позднехараппской культуры (таких, как Даймабад), поддерживали с ними связи и, очевидно, могли испытывать некоторое влияние своих северных соседей, стоявших на более высокой ступени социально-экономического развития.
Наиболее известные поселения культуры Малва— Навдатоли, Насик, Нева-са— располагались по берегам рек, и, видимо, их хозяйство было связано с примитивной ирригацией. Жилые дома по остаткам фундамента реконструируются как прямоугольные в плане. Были и крупные мазанковые хижины с конической крышей. Население занималось выращиванием главным образом ячменя, в некоторых местах — пшеницы, кое-где был известен рис. Встречаются каменные орудия труда (шлифованные топоры) и медные изделия (мечи, кинжалы). Черно-красная керамика изготавливалась преимущественно на гончарном круге. В Невасе найдены остатки шелкового шнурка— древнейшее свидетельство о шелководстве в Индии в ХШ в. до н.э.
Недавние раскопки в Инамгаоне показывают наличие в самом конце II тысячелетия до н.э. ирригационных сооружений— каналов, а также насыпей для предохранения от наводнений. Археологи определяют один из кварталов поселения как принадлежавший ремесленникам-профессионалам.
Для южной части полуострова Индостан во II тысячелетии до н.э. приходится говорить преимущественно о неолите. Находят, впрочем, некоторое количество изделий из меди: мечи, ножи, наконечники копий — главным образом в слоях второй половины II тысячелетия до н.э. Часть из них напоминает произведения североиндийского ремесла, например мечи с антеннообразной рукояткой. Первое тысячелетие до н.э. представлено прежде всего культурой мегалитов. В Брах-магири раскопано кладбище из нескольких сот захоронений, обнесенное каменными плитами.
В Южной Индии хорошо засвидетельствовано скотоводство, находки конских удил говорят об использовании лошади. Земледелие — разведение ячменя, пшеницы, ююбы — прослеживается довольно слабо. Развитой бронзы этот регион не знал. В Халлуре обнаружены следы знакомства с железом в слоях конца II тысячелетия до н.э., однако широкое использование этого металла относится к значительно более позднему времени. Культура индийских мегалитов исчезает лишь с наступлением «исторического периода» — в конце I тысячелетия до н.э., когда в этих регионах уже правят царские династии Сатаваханов, Икшваков и др.
Первые находки из железа в Северной Индии относятся также к концу II тысячелетия до н.э. (Атранджикхера). Они связаны с культурой серой расписной керамики (а также с культурой черно-красной керамики в восточных областях — Западной Бенгалии, Бихаре, Уттар-Прадеше). Ареал распространения культуры серой расписной керамики, известной в настоящее время по раскопкам на нескольких сотнях памятников, охватывает прежде всего Харьяну, междуречье Ганга и Ямуны, Восточный Пенджаб, а также Северо-Восточный Раджастан (район Уджайна). Наиболее ранние памятники в Пенджабе, Кашмире и Харьяне датируются последней третью П и началом I тысячелетия до н.э. Культура эта постепенно распространялась в восточном и юго-восточном направлениях, большинство поселений относится к VIII-VII вв. до н.э.
На северо-западе слои с серой расписной керамикой порой (в Бхагванпуре, Сангхале) непосредственно следуют за позднехараппскими, и, таким образом,
носители той и другой культуры какое-то время жили бок о бок. В более восточных районах по течению Ямуны и Ганга культуре серой расписной керамики предшествовала другая — медных кладов и желтой керамики.
Культура серой расписной керамики известна по находкам в таких центрах, как Бхагванпур на берегу р. Сарасвати (совр. Гхаггар), Атранджикхера, Хасти-напура, Рупар, на территории современного Дели (Пурана-кила — видимо, древняя Йндрапрастха), Ахиччхатра, Каушамби. Поселения эти не имели характера городских. Речь идет о небольших деревеньках, расположенных обычно на берегу реки на расстоянии 10-12 км друг от друга. Средний размер их около 2-3 га, но есть и крупные — до 13 га. Очевидно, о последних можно говорить как о центрах управления определенными территориями.
Дома представляли собой глинобитные хижины, круглые или прямоугольные в плане. Строительная техника была следующей: в земле укрепляли толстые стволы бамбука, а между ними натягивался веревочный каркас. Затем тростниковая плетенка обмазывалась глиной, для прочности смешанной с рисовой шелухой. Внешне мало отличались от рядовых домов и более значительные сооружения, состоявшие из дюжины помещений (комнат и кладовых)— вероятно, резиденции правителей поселения. Такие сооружения, как насыпь, обнаруженная в Атранджикхере, требовали коллективных усилий — очевидно, труда всех общинников. Судя по размеру очагов и кухонной утвари, семьи, как правило, были большими — 7-10 человек. Рядом с глинобитными постройками находят обожженные кирпичи — прямоугольные и клинообразные. Можно предполагать, что они использовались при строительстве алтарей. Имеются и другие свидетельства совершения обрядов жертвоприношения.
Домашняя утварь, как и весь быт населения, представляется весьма скромной. Предметом роскоши может считаться сама серая расписная керамика, давшая название всей культуре. Она изготавливалась из тонко отмученной глины на гончарном круге и расписывалась черными геометрическими узорами: спиралями, свастиками и крестами, пересекающимися и концентрическими кругами (нанесенными с помощью циркуля). Керамика стандартизирована по формам и размерам — кувшины для питьевой воды, блюда с полукруглым основанием и пр. Подобная изящная и тонкая посуда составляет, однако, не более 1/10 керамического материала. Наряду с нею встречается и более грубая серая керамика без росписи, красная, черно-красная и коричнево-красная. Самые ранние образцы выполнены вручную, без гончарного круга.
На местах раскопок культуры серой расписной керамики встречаются изделия из металлов. В Бхагванпуре и других поселениях последней трети II тысячелетия до н.э. это медные орудия труда и оружие: наконечники копий, мотыга, топор. В Атранджикхере и более поздних памятниках (с XI-X вв. до н.э.) встречается и железо: гвозди, булавки, ножи и т.п. Следует отметить также предметы, изготовленные из кости, из рогов оленя, а также стеклянные бусы и браслеты. Небольшие терракотовые фигурки изображают людей и домашних животных (лошадь, бык, баран).
Всякие суждения о характере социально-экономического развития племен, создавших данную культуру, имеют предварительный характер уже по той при
чине, что поселения раскапывались преимущественно шурфами, без вскрытия сколько-нибудь широкой территории (за исключением Бхагванпура). Но уже имеются сведения о занятиях земледелием и скотоводством. Помимо ячменя и пшеницы распространялось возделывание риса, а находки одновременно зерен риса и пшеницы дают возможность предполагать получение двух урожаев в год. Характерно, что среди костных останков преобладают кости крупного рогатого скота. Лошадь запрягали в колесную повозку, и есть основания предполагать культ коня. Охота и рыболовство, скорее всего, сохраняли значение лишь как вспомогательные отрасли хозяйства. Для периодизации истории культуры серой расписной керамики могут иметь значение, в частности, следующие наблюдения: в последней трети II тысячелетия до н.э. на поселениях этой культуры нет следов использования железа. Оно появляется с XI-X вв. до н.э., но и позже — примерно до VII в. до н.э. — не имеет особенно важного производственного значения. Через какое-то время после широкого распространения железа в VII-VI вв. до н.э. начинается принципиально новая эпоха, связанная с урбанизацией и появлением монеты. Но тогда складывается и новая археологическая культура чернолощеной керамики, с которой серая расписная керамика лишь пережиточно сосуществует в середине I тысячелетия до н.э. Чернолощеная керамика охватывает всю область распространения своей предшественницы, но ареал ее значительно шире— до низовьев Ганга и Ориссы, с одной стороны, и до Западного Декана и юга полуострова Катхиавар — с другой (включая также район Амара-вати на юго-востоке).
Расселение ведийских ариев. Экономика
Как уже говорилось, географические названия, упоминаемые в Ригведе, однозначно указывают на Северо-Западную Индию как район расселения ариев. Речь идет, например, о таких реках, как Кубха-Кабул, Синдху-Инд, Асикни-Ченаб (Акесин — у античных авторов). Области, расположенные восточнее Пенджаба, были известны значительно меньше. Ганг упоминается лишь однажды, да и то в поздней части Ригведы.
Другие самхиты и памятники брахманической прозы не только отражают более позднюю эпоху, но и созданы на другой территории. В центре внимания их авторов находится район между Индом и Гангом. Часто говорится здесь о реках Сарасвати и Дршадвати, о земле Курукшетре, расположенной в центральной части Северной Индии. Составителю Айтарея-брахманы жители Каши, Кошалы, Видехи— областей в среднем течении Ганга— кажутся «народами Востока» (прачья). Долина Ганга была известна вплоть до устья— уже в Атхарваведе упоминается находящаяся там страна Анга. Но даже более западная, чем Анга, Магадха рассматривается в поздневедийской литературе как земля чуждая, где брахманам не следует жить. Районы современной Западной Бенгалии и даже Бихара, очевидно, еще не были освоены и «арьянизированы».
В древневедийской литературе существовало понятие «Срединной области» (Мадхьядеша), отличающейся особой чистотой жертвенного ритуала и сакраль-
ного языка. В Шатапатха-брахмане говорится, что само Слово (Вач) родилось именно здесь. Границы Мадхьядеши обычно определялись между горами Винд-хья на юге и Гималаями на севере, рекой Сарасвати на западе и местом слияния рек Ямуны и Ганга на востоке. Это довольно точно соответствует той территории, где оформлялась поздневедийская культура. Если для певцов Ригведы район Гандхары, например, был одним из центральных, то для составителей упани-шад Гандхара— уже далеко на западе. И напротив, Видеха, совсем неизвестная авторам гимнов, область периферийная даже для ранних памятников брахманической прозы, является тем районом, где разворачивается действие диалогов упанишад. В ведийской литературе можно обнаружить недвусмысленные упоминания о переселении ариев в восточном и юго-восточном направлениях. Результатом этих миграций явилось распространение индоарийских языков, постепенное освоение долины Ганга и смещение основных центров формирования древнеиндийской культуры.
Процесс расселения индоарийских племен порою изображался в историографии как разрушительное завоевание, сопровождавшееся порабощением туземного населения. Основания для подобной концепции весьма шатки. Наиболее существенным служит то, что в гимнах Ригведы ариям и арийским богам противостоят враждебные дасью. Религии ведийских ариев— как и их иранских собратьев — свойствен дуализм. Борьба между главным богом-воителем Индрой и его противником — змеем, драконом (Даса, Вритра, Шамбара и т.п.) олицетворяет установление мирового порядка. Победа Индры означает торжество света над тьмой и смену календарных сезонов. Битвы, изображаемые в гимнах, происходят главным образом в сфере мифологии, хотя и земные арии помогают уничтожению сил тьмы и зла, одолевая своих врагов.
Противники племен, создавших Ригведу, естественно, характеризуются отрицательными чертами. Они не приносят жертв и не совершают обрядов, не поклоняются богам (адева) и лишены духовной силы (абрахман), не соблюдают ведийских обетов (аврата). В последнем случае употребляется и синонимичное выражение анъяврата, т.е. «соблюдающие иные обеты». Аналогичным образом надлежит интерпретировать, конечно, все подобного рода эпитеты. Дасью не просто «безбожные» — они поклоняются другим богам, совершают иные обряды и т.д. Иначе говоря, мы имеем дело с обобщенным образом противников ариев (когда речь вообще идет о земных, а не мифических существах). И эти дасью не принадлежали к той религиозной общности, в которой создавалась Ригведа, — вряд ли указанные выше эпитеты позволят сделать выводы более содержательные, чем это несколько тавтологическое утверждение.
Неоднократно делались попытки показать, что противники ариев — аборигены, отличавшиеся от светлокожих индоевропейцев по расе. Особое значение придавалось таким встречающимся в Ригведе определениям, как кришнатвач — «черная кожа», анас — «безносый» (т.е. будто бы плосконосый) и мридхравач — «тот, чья речь враждебна». Однако сейчас исследователи склоняются к совершенно иным интерпретациям названных терминов. Кришнатвач толкуется как «темное покрывало» ночи, которое спадает с земли благодаря победе богов над своими противниками. Слово анас — в полном соответствии с традиционными
ПО
комментариями— вообще не содержит корня нас («нос») и не указывает на какую-либо антропологическую черту. Наконец, было бы натяжкой последний эпитет трактовать как «тот, чья речь непонятна» (типа «немец»). Возможно, речь идет не о языке бытового общения, а о сакральном языке, и тогда слово «мридхравач» должно быть поставлено в один ряд с такими, как «приносящий иные жертвы» и «поклоняющийся иным богам».
Особый интерес вызывает появление в ведах такой категории людей, как вратъи, отличающиеся от ариев по религии и образу жизни, но близкие к ним по языку и достойные обращения в ведийскую веру. В литературе последних лет вратьев рассматривают как од ну из групп индоарийских племен, расселявшихся по долине Ганга раньше, нежели народ, создавший Ригведу. Черты доригведий-ской культуры удается проследить у современных племен кафиров и дардов на северо-западе Индостана. Появление индоевропейцев в Южной Азии не было единовременным событием— так называемым «арийским завоеванием». Речь идет о весьма длительном процессе. Создатели Ригведы представляли лишь одну из волн в этих этнических перемещениях, и вполне вероятно, что отношения между собою разных групп индоевропейцев — в том числе и ригведийских ариев — были не менее сложными, чем с местным населением. Нет никаких оснований полагать, будто сходство расового облика и близость языков сами по себе обеспечивали «арийскую» солидарность, а с другой стороны, провоцировали военные конфликты с аборигенами.
Точка зрения о том, что арии разрушили городскую цивилизацию бронзового века в долине Инда, должна быть оставлена даже по чисто хронологическим соображениям. Хараппа и Мохенджо-Даро пришли в запустение до появления ариев в Пенджабе. Те военные столкновения, которые упоминаются в гимнах Ригведы, велись между племенами, стоявшими на сходной стадии общественного развития. Нередко можно видеть, что с обеих сторон сражались племена и предводители, имена которых указывают на их индоевропейское происхождение. Некоторая «воинственность» ранневедийской поэзии должна объясняться скорее характером социально-политического строя ариев в данный период, нежели противоборством рас.
Социальная и этническая терминология Ригведы отличается крайней неопределенностью. Один из наиболее часто встречающихся и характерных для этого памятника терминов — джана — означает «народ, люди». Несколько раз в тексте употребляется понятие «пять народов» (панчаджана). Среди конкретных племен (или племенных союзов), упоминаемых в Ригведе, чаще других называются такие, как Друхью, Яду, Турваша, Ану, Пуру, Криви, Тритсу, Бхарата. Но поскольку речь о них идет в разных гимнах Ригведы, возможно, и существовали они не в одно и то же время, и сами наименования могли отчасти дублировать друг друга.
Слово «джана», несмотря на ясную этимологию (от глагола джан — «рождаться»), отнюдь не обязательно должно означать именно родо-племенной коллектив. Речь может идти обо всех, кто подчиняется единому предводителю, вождю (последний именуется «пастырем народа»— гопа джанасья). Выражение «пять народов» может быть устойчивым архаичным словосочетанием. Делались
попытки интерпретировать его как указание на четыре стороны света и центр. Уже в поздневедийских текстах оно комментировалось самым фантастическим образом — то находили здесь четыре варны с добавлением племени нишадов, то обнаруживали различные разряды живых существ (боги, предки, змеи, полубо-жественные небожители — гандхарвы и апсары, а также люди).
В литературе брахман конкретные племенные наименования иные, чем в сам-хитах. Из примерно сорока названий, встречающихся в самхитах, в брахманах сохраняется лишь пятнадцать. В то же время появляются три десятка новых, многие из которых не имеют индоевропейской этимологии. Уже это отчетливо характеризует происходившие в первой трети I тысячелетия до н.э. перемены, в частности процесс культурной ассимиляции. Центральным для поздневедийской литературы являлся район по верхнему течению Ганга, область, именуемая Куру-Панчала. Здесь формировались основы древнеиндийской цивилизации, и отсюда распространялись культурные влияния — не только на восток или юг, но и на северо-запад, откуда шла первоначальная миграция.
Трудно сказать, каково соотношение этих знаменитых племен — Куру и Панчала— с теми, что упоминаются в Ригведе. Куру встречается в гимнах лишь эпизодически, в составе сложных слов типа имени «Слава Куру». Судя по тому, что в Шатапатха-брахмане встречается персонаж Крайвья Панчала, возможно, что этноним Панчала связан с ригведийским Криви. Конечно, древние «народы» Ригведы не исчезли, но вряд ли следует думать и о простой смене племенных названий. Освоение Мадхьядеши приводило к существенным переменам и в хозяйственном укладе, и в Общественном строе, и в межплеменных отношениях — распаду прежних и созданию новых союзов и общностей. Каково бы ни было происхождение поздневедийских Куру и Панчалов, они сильно отличались от тех индоариев, в среде которых создавалась Ригведа.
Интересно, что в источниках относительно редко говорится о Куру и Панчала в отдельности — очевидно, они составляли объединение. Это же объединение порою трактовалось и как Бхараты (в Белой Яджурведе). Несколько восточнее Куру-Панчалов находилось другое объединение — Каши-Кошала. Характер того и другого союза определить нелегко, но есть основания думать, что весьма важную роль играли не чисто политические, а культовые связи. Во всяком случае, традиция говорит о том, что у Каши-Кошала было множество «царей» — раджей, но лишь один общий верховный жрец — пурохита.
Как известно, основной сюжет древнеиндийского эпоса— Махабхараты — также связан с племенами Куру и Панчалов, с потомками Бхараты, с центральным районом Северной Индии. «Поле Куру»— Курукшетра, где разворачивалась великая битва Бхаратов, считалось священным и в поздневедийской литературе. Повествования об эпических героях находят параллели даже в Ригведе и, очевидно, содержат какие-то отголоски древнейших устных преданий — о генеалогиях племен, родов и династий.
Археологические раскопки, упомянутые прежде, показывают, что те политические центры, в которых происходит действие Махабхараты, в начале I тысячелетия до н.э. действительно были связаны определенным единством — это область распространения культуры серой расписной керамики. Территориально
и хронологически с культурой серой расписной керамики в основном совпадает и та древнеиндийская цивилизация, которая находит отражение в памятниках поздневедийской литературы.
Единство складывающейся цивилизации было относительным— в самой брахманической прозе неоднократно подчеркиваются и диалектные различия (главным образом между «западными» и «восточными» народами), и особенности тех и других в осуществлении священных обрядов. Тем не менее можно сказать, что наиболее существенные черты позднейшей индийской культуры определились именно в ту эпоху. В литературе последних лет справедливо подчеркивается, что цивилизация древней Индии имела не только индоарийское происхождение, она возникла при значительном участии местных субстратов. Влияние языков дравидийских и мунда прослеживается уже в Ригведе, но особенно в поздневедийских текстах. Дело не ограничивается только лексикой, связанной с местной флорой и фауной, речь идет о заимствованиях в различных областях материальной и духовной культуры. Формирование индийской цивилизации происходило в условиях синтеза целого ряда этнических традиций.
В то же время часть племен и народностей Индостана оставалась на ее периферии или за ее пределами. Речь идет в основном о местных племенах, стоявших на более низкой ступени социального развития. В поздневедийской и эпической литературе встречается множество наименований тех этносов, которые рассматривались как чуждые и враждебные «ариям», — это пулинды и шабары, иногда также чандалы, кираты, андхры и многие другие. Они получают обобщающее определение «дасью». Последнее трактовалось тогда скорее как «лесной разбойник», нежели просто «противник». Понятие же «арий» с тех пор прилагается к основному населению Индо-Гангской равнины, занятому сельским хозяйством и осуществляющему ведийский культ.
Даже беглое знакомство с гимнами Ригведы показывает большое значение, которое в жизни ариев и их представлениях о мире придавалось скотоводству. Молитвы к богам нередко завершались просьбами о приумножении стад. Крупный рогатый скот считался, очевидно, мерилом богатства. Нередко упоминаются пастбища и стойла. В состав священных книг включались заклинания против болезней домашних животных. В жертву богам приносили молоко, топленое масло, простоквашу и различные виды молочной каши (часто с топленым маслом или творогом). Богато представлена в ведах фразеология, связанная с разведением скота. Вождя называли буквально «коровьим пастухом» (гопа), состоятельного человека — «обладателем коров» (гомат), войну — «поисками коров» (гавишти), род — «коровьим загоном» (готра) и т.д. В ведийской поэзии широко представлены соответствующие образы, сравнения и метафоры: потоки рек текут как стадо коров, бегущее к водопою. Индра — это неутомимый бык, способный оплодотворить множество коров. Он ведет борьбу со своими противниками с целью освободить похищенные теми стада коров.
Значительно реже встречаются упоминания о других домашних животных, но разведение коз и овец достаточно хорошо засвидетельствовано. Речь идет и об одежде, изготовленной из шерсти (урна-руно), и об употреблении молока и мяса мелкого рогатого скота. Отраженные в ряде гимнов страхи перед волками явно
навеяны скотоводческим бытом. В качестве тягловых животных использовались преимущественно волы, ослы и мулы. В боевые колесницы впрягали коней. Эта их важнейшая роль в военном деле лежала в основе того культа коня, который являлся характерной чертой ведийской религии.
Традиционная терминология и образность, мифологические сюжеты Ригведы, очевидно, способствуют известной архаизации той картины жизни индоариев, которая складывается при чтении памятника. Видеть в ариях только кочевые пастушеские племена у нас нет оснований. Даже в ранних частях источника, в так называемых «фамильных мандалах», упоминается обрабатываемая земля (урвара), противопоставляемая пустоши (кхила). Возможно, даже использовалась примитивная система орошения полей посредством колодцев, искусственных протоков и прудов — соответствующие обозначения известны в языке Ригведы. Вспашка почвы производилась не только с помощью простой мотыги (кха-нитра), но и плугом. Последний обозначается преимущественно термином лан-гала, очевидно заимствованным у местного населения. Не вполне ясно, идет ли речь о простой сохе или уже известен был плужный лемех с металлическим наконечником. Наиболее вероятным кажется применение лемеха, изготовленного из твердых пород дерева. Даже позднее о лемехе из дерева удумбара говорит Шатапатха-брахмана. Пахарь, ведущий борозду с помощью упряжки тучных волов, не менее характерный образ для поэзии Ригведы, чем пастырь со стадом коров. Покровителем земледельческого труда считался бог Пушан.
Из злаковых культур чаще всего в гимнах упоминается ява. По всей видимости, речь должна идти о ячмене. Выращивались и масличные — а именно сезам. Ведийским богам приносили в жертву очищенные и неочищенные зерна, особую смесь ячменя и сезама, напитки с мукой, кашицу или мучные изделия, жаренные на масле. Для размола зерен служили пестик и ступка. В качестве повседневного питья приготавливался опьяняющий напиток— сура. Вероятно, в старину это слово обозначало ячменное пиво, хотя впоследствии так называли рисовую водку. Встречаются упоминания о спелых плодах, но вряд ли можно на этом основании говорить о садоводстве — речь могла идти и о дарах леса. Большое значение (в том числе и в религиозном культе) имел медовый напиток, но, судя по всему, речь также идет лишь о сборе дикого меда.
Для поздневедийского периода с еще большей уверенностью можно говорить, что земледелие являлось основной отраслью хозяйства. Значительно шире, чем в самхитах, в брахманах представлена сельскохозяйственная терминология, связанная как с выращиванием, так и с обработкой зерна. Мы встречаем упоминания о срезании колосьев посредством серпов, обмолоте снопов, провеивании с помощью корзин, хранении зерна в мешках и муки в специальных сосудах. Довольно много сведений о различных земледельческих культурах. Среди зерновых необходимо отметить помимо ячменя пшеницу (начиная с поздних самхит) и рис. Вероятно, в отдельных районах в зависимости от природных условий предпочтение отдавалось той или иной культуре. Рис выращивался нескольких сортов.
Особенно важно то, что последний можно чередовать с ячменем, собирая таким образом два урожая в год. Об этом прямо говорится в Тайттирия-самхите: «дважды в год поспевает зерно». Несмотря на то что рис, по всей видимости, не
был особенно урожайным, это существенно увеличивало сборы зерновых, могло способствовать росту населения и накоплению излишков продовольствия. Впрочем, не стоит представлять сельское хозяйство того времени в излишне идиллических тонах. Неурожаи и голод, очевидно, были нередким явлением. По крайней мере в литературе брахман неоднократно говорится о голоде: голод — это смерть, голод — тьма, голод — враг людей и т.п.
Помимо зерновых выращивали бобовые, сезам, овощи (огурцы, ююба), технические культуры (в источниках упоминаются льняные ткани). В упанишадах неоднократно,говорится о тропических фруктах, таких, как манго. И природа, и хозяйственный уклад, отраженные в брахманической прозе, отличаются от того, что можно видеть в Ригведе.
Создатели поздневедийской литературы жили преимущественно в деревнях и занимались сельским хозяйством. Противопоставление деревни (грома) необработанной земле (аранъя) ассоциировалось для них с противоположностью культуры и дикости, даже жизни и смерти. Впрочем, леса находились поблизости от распаханных полей. На опушках деревенские жители пасли скот, в лес ходили охотиться, собирать плоды и топливо для очага. Лес казался опасным из-за хищных животных и разбойничавших дикарей. Народная фантазия населяла его множеством демонических существ. Любопытно отраженное в брахманах представление о вратпьях. Панчавимша-брахмана, например, говорит, что они не знают ни благочестия, ни земледелия. Данная оценка отчетливо показывает то значение, которое составитель придавал земледелию как одной из определяющих характеристик той ведийской культуры, к которой он сам принадлежал.
Немалое место в хозяйстве сохранило и скотоводство. Скот принадлежал отдельным семьям, хотя обычно его выгоняли на общие пастбища. Упоминаются специальные пастухи — «коровьи, козьи, овечьи». Навоз сушили и широко использовали как топливо и удобрение, а также при священных церемониях домашнего ритуала. Дойку коров производили дважды и трижды в день. Молоко, простокваша, творог, масло шли на жертвоприношения и в пищу. Очевидно, поэтому в брахманах говорилось: «Корова— кормилица всего этого (мира)». По торжественным случаям — во время жертвенного ритуала, праздников, приема почетного гостя — питались и мясом. Несмотря на ряд табу, связанных с употреблением мяса, прежде всего говядины, обычай вегетарианства еще не сложился.
Нетрудно заметить, что скоту придавалось большое значение в брахманах. Это выражалось в таких формулах, как «скот — это дом» или «богатство — это скот». Легендарное повествование о разделе наследства между потомками Ману свидетельствует о том, что реальное богатство действительно заключалось не в земле, а в домашних животных. Свободной земли еще было много, необходимо было лишь расчистить ее от леса. Кроме того, пахотная земля долгое время рассматривалась как — до известной степени — общее достояние. Развитие частной собственности ярче всего выражалось в увеличении поголовья домашнего скота, принадлежавшего отдельной семье.
Отмеченная уже неопределенность терминологии Ригведы вызывает разноречивые суждения о том, было ли в то время уже известно железо. В гимнах неоднократно упоминается металл, называемый аяс. Зубами бога Агни, сделанными
из аяс, называет поэт языки пламени жертвенного костра. Это заставляет предполагать, что аяс — желтого или рыжего цвета, т.е. медь или бронза. Иногда в этом значении слово употреблялось и позднее. Атхарваведа, например, говорит, что начищенный сосуд из аяс блестит как золото. Из драгоценных металлов было известно золото, которое использовалось для изготовления украшений и амулетов. Оно называлось, в частности, суварна (букв, «прекрасного цвета»). Очевидно, в силу того что золото не подвержено коррозии, с ним связывались магические представления о бессмертии.
О ремеслах в эпоху Ригведы известно мало. Профессионалами могли быть главным образом оружейники и ювелиры. Для создания боевых колесниц требовались искусные плотники (такшан)ь специалисты по изготовлению колес со спицами и тому подобные мастера. Мы встречаем упоминания в гимнах о различных видах стрел — с оперением, с наконечниками металлическими или из особым образом обработанного оленьего рога, о чешуйчатых панцирях, сделанных из кожи или из веревочных петель. Относительно сложные технические приемы в этих отраслях производства заставляют предполагать общественное разделение труда. Напротив, изготовление тканей и одежды, используемых в быту, явно оставалось занятием женщин в каждой семье.
В ритуале широко применялись деревянные сосуды, разного рода ковши и ложки, но в быту посуда была обычно глиняной. Встречаются упоминания горшков из обожженной и необожженной глины, с крышками и без крышек, с ручками для подвешивания над очагом, больших кувшинов для воды и т.д. Поскольку речь идет о традиционно сакрализованных предметах, брахманическая проза рисует, видимо, несколько архаизированную картину материальных условий жизни. Даже в поздневедийской литературе встречается представление о том, что богам полагаются сосуды, изготовленные вручную, а асурам — противникам богов — на гончарном круге. Вряд ли это можно отнести к бытовой керамике того времени.
Уже в Белой Яджурведе проводятся различия между двумя видами аяс — красным и черным. Если первый может означать медь или бронзу, то последний — явно железо. Слово «аяс», таким образом, становится общим наименованием металла. «Черный аяс» встречаем мы и в Шатапатха-брахмане, отличающей его от просто аяс — очевидно, меди. Упоминаются и другие металлы, прежде всего свинец. В Атхарваведе свинцу приписываются магические свойства, изделия из него использовались в качестве амулетов.
В поздневедийской литературе есть специальный термин для горшечника-профессионала, и можно предполагать наследственность занятия этим ремеслом. Большое значение придавалось ритуальной чистоте, в частности чистоте занятий, источников существования. С этой точки зрения земледелие и разведение скота рассматривались как дела благочестивые и безупречные — напротив, ремесленники считались «нечистыми», некоторым из них прямо запрещалось присутствовать при ведийских жертвоприношениях. В широком смысле к ремесленникам (или «мастерам») причисляли и других профессионалов, очевидно не ведших своего земледельческого хозяйства, — врачей и брадобреев, акробатов и прачек, танцоров и изготовителей благовоний.
Сведений о торговле в Ригведе очень мало. Она имела меновой характер, причем обычной мерой стоимости были коровы. В коровах давалась оценка при любых крупных платежах: от свадебных даров до виры — возмещения за убитого (др.-инд. вайра). Постепенно появляется и иной эквивалент — золотые шейные украшения (нишка). Так можно, в частности, относиться к сообщениям о том, что цари одаривали певцов многочисленными нишками-гривнами.
В поздневедийской литературе отражено дальнейшее развитие торговли. Встречаются специальные обозначения купцов, которые, к примеру, «за соль выменивают металл (аяс)». Есть термины для жадных ростовщиков. Нишки остаются предметом престижа и мерой стоимости наряду с коровами. Но для торговых операций использовались более мелкие и практичные меры, а именно золото на вес, начиная с самых малых долей. Уже тогда появляются те наименования золотых крупиц (кршинала) или слитков (шатамана — «сто мер»), которые хорошо известны в санскритской литературе более позднего времени.
Но в целом надо сказать, что богатство и в поздневедийское время редко могло быть накоплено в результате успешной коммерции. Сами термины купли-продажи довольно часто встречаются в источниках только в связи с ритуальным обменом. По-настоящему состоятельны, очевидно, были лишь те, кто обладал властью, правами распоряжаться имуществом и трудом своих соплеменников.
Социальные отношения
Самые ранние памятники древнеиндийской литературы содержат многочисленные упоминания терминов родства — таких, как мать и отец, свекор и свекровь, деверь, золовка и многих других. Большая часть их по происхождению восходит ко временам значительно более древним, чем эпоха появления ариев в Индии. Свадебный гимн Ригведы отражает важнейшее значение, придававшееся семье. Несомненно, семья и была основной ячейкой ведийского обще�