ОПЫТЫ И НАБЛЮДЕНИЯ ПРИРОДЫ
-7-
А. С. Серебровский
БИОЛОГИЧЕСКИЕ
ПРОГУЛКИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1923 ПЕТРОГРАД

Гп'.~№4410. Гяавппг. № 10188. Москва. Напеч. 1^.000 экі.
«Мосполнграф». 1-я Образцовая типография. Пяпшцкая, 71.

— Движенья нет,—сказал мудрец брадатый.
Другой смолчал и стал пред ним ходить—
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалпіи все ответ замысловатый.
Но, господа, занятный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред памп соіпце ходит,
Однакож прав упрямый Галилей.
А. С Пушкин.

Зачем написана эта книга?..
Мне легче ответить, почему она написана.—
В мире есть уголок, где к убогой речушке по
склонам сбежались . осиновые перелески, где
овражки попрятались среди убогих полей... Там
когда-то спелая рожь покрывала меня своим
золотистым шелестом, а синие хохлатки наполняли
детскую душу первой весенней радостью. Там
брыкучая тля на маленькой березке открыла ын?
беспредельную глубину Космоса—и оттуда
дальний зов экспресса увлекал меня в каменные
объятия города, к чистым источникам науки.
И теплая благодарность этим первым
руководителям в моем знакомстве с письменами природы —
и медленной тле, и трепетнокрылой аммофиде,
мистическому тритону и безмолвным весенним
цветам, и сотням других — заставила меня
написать эти беглые страницы. И я написал, их,
переживая все пережитое в этом уголке мира, в
надежде помочь тому, кто задумается над теми же
чудесными письменами.
Я не стремился к систематичности и к
равномерности, останавливался подробнее на том, что
больше занимало или смущало меня, и оставлял
в стороне даже целые области,—напр., воду,—хотя

о.
испытатель природы и не должен проходить мимо
них. Я включил сюда и многое такое, что еще н?
может считаться «общепризнанным», а кпе что из
общепризнанного подверг сомнению.
Мне хотелось выпуклее передать одно—передать
то, что наша наука не есть величественный храм
с застывшими колоннадами, где надо ..только бла-
готовейно молиться, а'буйная схватка,'где
упрямая й-дерзкая человеческая мысль шаг за щагом
отнимает -у мира таинственное и, вырвав очеред-
нУю-тайну, изумленно находит за ней десять
новых тайн. Эгу хлопотливую работу, в которой
каждое-сегодня-опрокидывает :то, во что верило
вчера,-предчувствуя, что счастливое завтра, идя
вперед, опрокинет и его веру, где ни на. час не
дт»ют покоя истлевшему двести лет назад старику
Мальпиги, и сами не ищут покоя,—эту сущность
нашей науки я и хотел показать,.пользуясь всегда
лищь- таким матерья'лом, который наверное под-
гернется впм под ноги, едва вы выйдете за город.
И ;& буду удовлетворен, если моя книга •
увлечет й: вас броситься в гущу этой схватки, в
которой -и победители, и побежденные одинаково
идут • к- победе,' где искренние > ошибки иногда
оказываются плодотворнее верного заключения, а
одпо -верное1 заключение сметает; сотни ошибок и
открывает поистипе безбрежные горизонты.
Л. СерёброоЬкий.
Кпслйгіка—^Аникопо
Д915-1922 г,іу

ВЕСНА.
„Сперва утешала меня самая распукглка
древесных лис: of, так—младая и неясная
зелень листочков и приятнейшая
разноцветность оных; а потом веселил зрение
мое самый цвет всех плодовитых дерев,
соединенный с бесчис. еннымп и разными
цветами, рассеянными натурою по
бархатным коврам, распростертым по земле. Я
любовался ими и любовался положением
мест вокруг жилища коего. Все они были
прекрасны, все мне милы, все утешали
зрение и услаждали чувствования сердца
моего,—и д не мог довольно навеселиться
ими.Пете пташек, налетевших в
превеликом множестве в сады и рощи мои, а
особливо восхитительные крики соловья,
слышимые повсюду, и гремящие по
вечерам во всех садах моих и рощах,
увеличивали еще болше приятность ощущения
моих. И сколь многие мипуіы была шш
наполнены тогда!" ¦
Записки Андрея Тимофеевича Болотоса.
Весна 17во года.
Каждый год, в мерном беге своем, ближе
подходит земля к своему старому солнцу, обращая
к нему северное полушарие. Тогда здесь ломают
реки свои мертвые льды, и наступает наша весна.
Как-то; вдруг, почти неожиданно,. туман-снегоед
залегает по лесам, что-то шелестит, каплет,
журчит. А когда ветер развеет клубы тумана, земля
оказывается уже обнаженной, теплой, и кто-то

БИОЛОГИЧЕСКИЕ -ПРОГУЛКИ.
торжественно вытаскивает из под прелой листвы
первый цветок.
Верой в неизбежность весны крепка северная
душа в ¦ декабрьском сумраке, торжеством по^е-
див;пей веры властно входит весна в наши души,
когда сбудется, наконец, долгожданное. Что то
просыпается в человечьей душе в эти дни, что-то
глубокое, озновное, еще немного звериное — ра-
дозтный остаток дальнего прошлого, хочется
снова стать светлым зверем, бродить без цели по
зазеленевшим лугам, проламываться сквозь чащи
кустарников, лачить по болотам, топям мох >вьш,
хочется отыскать в дебрях самого лохматого,
страшного лешего и схватиться с ним мертвой
хваткой.-
Словно сладкий, пенно-розовый сок, что
настойчиво прет из бзрезового пня по весне,
начинают, бродить в душе вошние силы, ища, требуя
выхода/Тогда в е, кто могут, уходят в поля,
в леса жить'обшей жизнью с воскресшей землей,
дышать ее влажными творческими и дарениями...
Блаженни взалкавшие жизни, ибо ничто не
насытит их, блаженни возжаждавшие счастья,
знания, творчества, ибо неутолимая жажаа—вечный
их удел. Жить и мыслить—кто богаче сумевшего
мыслить и жить?
Пойдемте же и мы к тихим апрельским далям
свободно дыша-ть их влажным ароматом, следить
быстро бегущий поток времени и жизни. Еще
слишком рано в мире, еще не все пробудились.
Луга позеленели уже, но цветов еще мало:
одуванчики, гусиный лук, фиалЕси кое-где. По
овражкам еще притаился последний снежок, особенно
под северными, склонами. Туда не проникли еще
по-настоящему теплые солнечные лучи—там еще
мертво и безжизненно. Холод и смерть — тепло и
жизнь... Это далеко не случайное сопоставление.

ВЕСНА
?
Трудно даже прздставигь себе, в какой „рабской."
зависимости находится ,у тепла жизнь.
Достаточно вспомнить, что и возможна то жизнь лишь в
узких температурных границах, обычно между 0°
и 40°. Миллионы лет, когда земля остывала от
температуры расплавленного состояния до
современной температуры, — жизаь была невозможна.
Остынет земля еще немного,—жизнь снова будет
невозможна, и снова потекут миллионы
безжизненных лет. Краткий миг на фоне долгой истории
остывания земли—наша жизнь. И как чутко
прислушивается она к колебаниям температуры!
Подует с полуночи, — зябко попрячутся твари,
будут мед пенно, неловко ворочаться. Поднимется
температура,—и все проявления жизни ускорятся:
ускоряется рост,
питание, ¦¦ биение
сердца,
сокращение мускулов и
т. д., и т. д. Мир
оживет, зазвенят
мухи в воздухе,
полетят
бабочки...
Эге! Вот одна
уже Лети Г. Это Кра- Риз. 1. Крапивница обыкновенная.
пивница5),
просидевшая всю зиму где-нибудь под корой дерева,
под пнем, в каком-то особом, не то жив ш, не то
мертвом состоянии, ничем не питаясь, не
двигаясь (рис. 1 и 2). Только теперь начнется
спаривание и откладЕ;а яиц—почти через 3/* года после
вылупления из куколки.
Она и ее ближайшие родичи: траурница, павлиний
глаз, репейница, адмирал, изображенные на рис. 2,
') Vanessa urticae Ь. из семейства Nymphalidae-

Рис. 2. Бабочки-представительницы^ семейства~"'крапивніщ. 1—-2
Крапивница обыкновенная. 3. Адмирал. 4. Павлвш'и глаз. 5.
Репейница. 6. Трауршіцч.

Рис.'3. Различные нзйонопня окраски траурницы, визвашше «с
кусственным охлаждение» куколок.

12
биологический прогулки
могут послужить, пожалуй, одним из лучших
примеров зависимости организмов от.температуры.
Опыты целого ряда исследователей покачали, что
воспитанием куколок этих бабочек в различных
температурах можно очень сильно изменить окраску
бабочек, которые выйдут из этих куколок. Па
рисунке 3 представлены фотографии обыкновенных
траурниц (ср. рис. 2, фиг. 6), выведенных из
сильно охлажденных куколок. И бледно-палевая
широкая кайма крыльев и синие язычки вдоль
этой каймы у таких охлаждавшихся в стадии
куколки бабочек оказываются измененными до
неузнаваемости. Если бы такая форма попалась
бы нам в природе, мы, конечно, приняли бы ее за,
особую уклоняющуюся форму' или, как говорят,
аберрацию.-Этот интересный пример"показывает
нам, что. когда мы говорим, что у траурницы
рисунок такой и такой-то, то при этом мы мысленно
имеем в виду бабочку, выведшуюся лишь при-
более или менее определенных, часто
встречающихся и поэному признаваемых нами за
«нормальные» условиях.
А вот и другая, весенняя, бабочка—желтая кру-
шинница J) (рис. 4). Ее легко поймать; Если вы не
удовлетворитесь одним экземпляром, ачзоберете
несколько, то наверное заметите, что, собственно
говоря, наловили различных бабочек — одни из
них ярко-желтого цвета, другие—бледные,
желтовато-зеленые, хотя во всем остальном совершенно
похожие на первых. Что это — два разных вида
или нет? Нет, ярко желтые — это самцы, бледно-
желтые— самки 2). Перед нами, так нм образом,
. •) Gonopterix rhamni Ь. из семейства- Белянок (Pieridae).
Названия семейств насекомых оканчиваются на idae.
8) Обычно самцов обозначают „знаком Марса' — <у, а
самок— „знаком Венеры* 9. Во множественном числе знака
удваиваются (^ 9$).

ВКСНА
13
один вид бабочек, но представленный в двух
формах, в зависимости от пола бабочек. Такие
случаи называются обычно «диморфизмом». В
данном случае диморфизм, связан с полом, почему
может Тбыть назван «половым диморфизмом», в
отличие от других случаев, с полом не
связанных.
Конечно, почти всякий вид имеет две формы—
мужскую и женскую, й даже тогда, когда $ $ и
Рис. 4. Крушнпшща и ее гусеница на ветке крушішы.
$9 внешне ничем друг от друга не отличаются,
различным оказывается их внутреннее строение—
устройство половой железы, у 99 образующей яйца,
у $ (J — семя. Но не это подразумеваем мы под
«половым диморфизмом», а более заметные
различия самцов и самок, затрагивающие органы, пря-

14
ВііолоГйчеСкие прогулки
мого отношения к размножению не имеющие:'
окраску, устройство крыльев и т. д. Это явление
очень распространено.
Вот мимо летит еще один пример—белая
бабочка с большими-и яркими оранжевыми
пятнами на передних крыльях сверху. Это Зорька г)у
вернее,—самцы зорек (рис. 5). Эти яркие пятна-1
украшения $$, и вам вряд ли придёт в голову,
что эти грацяозныі бабочки и их простенькие
белые подруги без всякого следа оранжевого
цвета—один и тот же вид. А между тем это
именно так и есть, и оранжевокрылая Зорька
родилась от простенькой
jg&?^ ^-*ь белой матери, также не
имевшей этих пятен.
В чем же причина
такого различия $ #
от 99? Какова .его
цель, смысл? Увы!—о
причинах мц еще по,
чти ничего не знаем-
а <смысла» у этих
красивых пятен $ <?',
кажется, никакого нет, как нет никакого смысла
и цели у всего прекрасного мира нашего. Бросьте
камень—он опишет в воздухе изящную
правильную дугу и упадет .на землю. А зачем
понадобилась камню его изящная дуга? Вы улыбаетесь?
Ни з і чем? Конечно, ни за чем. Да здесь и
спрашивать о цели нельзя—шдает по законам
механики. И заря за лесом расписана в свои
неподражаемые краски безо всякой цели" й смысла —
по законам оптики..Так же и Зорьку, раскрасили;
вечные силы, и. в ее_ярких пятнах может и >не
U5K-.' * * .;.-л-«.;
Рис. 5. Зорька.
1 Euchloe cardsimines L. из того я:с семейства Ееляні к (Р16-
гігічеу

Г.ЁСПА
15
быть никакого . «зачем». И : когда мы не можем
обнаружить «смысла» у какого-либо
биологического явления, не следует уж очень-то напрягать
свою фантазию.
- Впрочем, не.будем дума:ь, что в природе
вообще нет никакой целесообразности, и.что на наш
упрямый вопрос „зачем?11- ответом всегда будет
молчание. Напротив, совершенно напротив!
Оглянитесь лищь вокруг и .вы, наоборот, увидите
столько, целесообразности, что удивитесь, как вы
не. замечали ее раньше (если вы ее,
действительно, не замечали).
, Рассмотрите хотя бы. ту. же Зорьку с нижней
стороны. Сложите ее крылья за спиной и
вдвиньте передние крылья несколько назад, между
задними'. Яркая окраска скрылась, и виден лишь
пестро бело-зеленый рисунок нижней стороны
задних крыльев и переднего уголка передних крыльев.
Так именно держит бабочка свои крылья в покое,
н-нам . сразу . становится понятна „цель" такой
окраски1). Она рассчитана на то, чтобы, скрыть
бабочку от.взора ее преследователя в то время,
когда она. сидит. -Проследите в самом деле за
Зорькой, когда -она сядет на,-цветок; Вот она_села,-
сложила крылья; и.;..; прошла, из вида. Мы. можем,
уже. спрашивать,. заче# нужна Зорьке окраска ее:,
нижней стороны.. Конечно, и здезь осталось
великое „почему".- Окраска вызывается сложными фи-,
экологическими процессами,-образованием,
пигмента (красящего, вещества), или. особым
устройством чешуек крыла, отражающих те: или иные
цветовые.лучи. Но. на-ряду.с.,,почсмуа здесь стало
•) ТЗсобенно интересно, чтб уголок нижней поверхности пе-.
ррдішх крыльев, который не может быть спрятан между
задними крыльями, окрашен подрЗно задним крыльям, тогда как-
вся остальная;ишк.н)яя поверхность передних крыльев лишена.
Bforo мраморного' бсло-зелепого рисунка."

16
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
и „зачем". Мы не можем не заметить,'что окраска
приобрела некоторое значение, именно стала
полезной, выгодной для бабочки. На эту выгодность
и следует обратить внимание, так как она
затрудняет возможность объяснения этой окраски
случайностью. „Случайно" окраска могла, конечно,
стать выгодной. Но если эту „случайность" мы.
начнем встречать на каждом шагу,—позволительно
будет усомниться в ее случайности. А-полезная
окраска действительно встречается на каждом
шагу. И примеров ее — сколько хотите. Вот на
этом же лугу перепархивают на солнце какие-то
бабочки (рис. 6). На лету их заметить легко, но когда
они садятся в траву,—
они тоже скрываются
из глаз. Эго веснянки1),
„ночные бабочки",
потому что по своему
строению они
относятся к группе бабочек,
Рис. 6. Бабочва-веснянка. У „ „ „_„_
ство которых летают
ночью („ночницы"). Но
веснянки летают днем. По строению они сильно
отличаются от дневных бабочек, хотя бы- от той
же Зорьки. Прежде всего уже внешний вид:
веснянки никогда не складывают крылья за спиной,
не прячут передних крыльев между задними, а,
напротив, задние прикрывают передними. И
смотрите—неужели это случайность? У веснянок
задние- крылья окр шены в яркий, желтый цвет, а
передние—в бурый. Изменился способ,
складывания крыльев,—и яркая окраска перешла с перед-
') Brephos parthenias L. Из сей. Веснинов, Brephidae.
Русское название „веснянки" прилагается л к совершенно иным
насекомым, сетчато-крылым; во избежание путаницы повтому
полезно знать датииские названия.

ВЕСНА
17
них крыльев на задние, а скрывающая или, как
говорят, „покровительственная окраска" перешла
с.нижней цоверхностя задних крыльев на верхнюю
поверхность передних. А что эта окраска
действительно „покровительственная", не трудно
убедиться: бабочка, сидящая на земле,.
освещенной солнцем, удивительно подходит к ней по своей
окраске.
Впрочем, далеко не все насекомые имеют
покровительственную окраску. За примером не далеко
ходить—вот божья коровка, Ивашка-красная
рубашка. Возьмите ее в руки и рассмотрите—черная
голова и грудь с белыми отметинами, яркие
оранжево-красные надкрылья с 7 чериыми точками
на обоих—это самая обычная „семиточечная божья
коровка"1). Вы видите,—она измазала ваши пальцы
желтой, скверно пахнущей жидкостью. Это — ее
кровь, которая в. минуты опасности выступает из
сочленений ног, в чем нетрудно удостовериться.
За эту кровь божьих коровок терпеть не могут
насекомоядные птицы и по возможности не
трогают их: желтая кровь ядовита, обжигает рот,
вызывает воспаление. И вот божья коровка словно
вывеску устроила на своих надкрыльях—написала
оранжевой краской, что у нее ядовитая кровь.
Птицы издали замечают эту вывеску,, и божьи
коровки остаются благоденствовать... Не может
быть сомнения в том, что окраска божьих коровок
полезна для них. Ведь если бы они были
окрашены «как другие», то птица могла бы не
отличить .их и клюнуть. Пусть даже она выплюнула
бы потом эту противную пищу—побывать в
птичьем клюве хотя бы и «временно»—не большое
О Ooccinclla'septempunotata из'сем. Coccinellidae. IToxaata
га нее С. quinquepimctata, іольки меньше, с 2 черными пят*
нами на надкрыльях.
Биологические прогулки. 2

18
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
удовольствие: лучше, от него избавиться. И божья
коровка избавляется своей окраской.
Впоследствии мы увидим, что не только оранжевый цвет
надкрылий, но и черные пятна на них, и белые
отметины на груди и голове—тоже имеют свое
значение... Пестрой окраской природа записала на
ней длинную историю обороны божьей коровки
от насекомоядных птиц.
Вот мы ив лесу. Еще так прозрачен
апрельский лес. Пересыпают
зяблики свои
серебристые песенки по
березкам. Четки в небе
голубом их тонкие,
тонкие ветви с
лопнувшими уже почками.
Дубы еще не
распустились, некоторые из
них . сохранили даже
сухую листву с осени.
«Дуб и дубица»,
как.говорят местами
крестьяне. Впрочем, до сих
пор толком, не
выяснено, почему одни
дубы сбрасывают на зиму
свои листья, другие—
нет. Существует,
однако, любопытная
попытка объяснения
этого явления. Предполагается, что наши места
заселены дубом из двух мест—один путь заселения
шел с юга, другой—с севера. Северный дуб,
спускаясь в наши места, встречал климат более
мягкий, с более длинным вегетационным периодом,
т.-е. временем года, в течение которого возмо-
т
Рнс. 7. Береза. Слева ветка с
мужскими н женскими сережками.
Сирава ветка с плодами (летом)..

ВЕСНА
19.
жен рост растений. Поэтому северный дуб
успевал закончить свое лето и подготовиться к
осеннему листопаду. Наоборот, южный дуб вступал
в область более сурового климата, с более
коротким вегетационным, периодом. И к осени, к
моменту листопада, он не успевал окончить
образование пробковых прослоек в черешках листьев,
где происходит отламывание листа. Ударяли
морозы,—и дуб оставался на всю зиму увешанный
обмерзлыми бурыми листьями. Верно ли такое
объяснение, нет ли,—покажет будущее, когда
будет более точно
выяснена
биология и физиология
дуба, в которой
еще много
темного. Почему,
напр., дубы так
поздно
распускаются? Уже на
исходе апрель,
уже весна, а они
еще спят крепким
сном. А между
тем другие де-
?lB,biL У'Же *d С* Рио-8- 0лиа- Слваа ввТіа со м«Рыми
пуоКаЮТСЯ. ¦ НОТ плодами я о мужскими и женскими цве-
березки^они уже теми,
проснулись и
одели свой весенний убор. Даже—смотрите—они уже
цветут, уже совершается таинство цветения. Ведь
эти изящнейшие в мире сережки, которыми
убраны их тонкие, пониклые ветви,—не девичий наряд!
Ударьте по ним ладонью,—на ладонь высыпется
масса тончайшей желтой пыли: березы цветут...
Эга пыль—мужская пыльца, необходимая для опы-
2*

20
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
лёния, оплодотворения]) женского зародыша-
зародыша семени.
Но где же эти женские цветки? Их нужно
искать поблизости, на тех же ветках берез. Вот
на веточке рядом торчит вверх тоненькая зеленая
чешуйчатая палочка. Если внимательнее
рассмотреть ее,—видно, что из-за каждой чешуйки
выглядывают нежные, красные ниточки. Это и есть
женское соцветие—красные ниточки: это—рыльца,
безмолвно, бесстрастно дожидающиеся, когда
прилетит к ним нежная желтая пыльца.
Тих и спокоен праздник цветения берез! Ни
страсти, ни любви, влекущей сердца одно к
другому, — неподвижным растениям не нужна ни
страсть, ни любовь. Им все равно не сдЕинуть с
места своих весенних ветвей, все равно не сделать
ни единого движения навстречу друг другу. Но
«любовь»: берез " особенно тиха и безмолвна. Не
слышно немолчного жужжания насекомых,—да их
и нет здесь совсем. Пыльца переносится ветром.
Её образуется здесь такое множество, что почти
все женские цветки оказываются, в конце концов,
оплодотворенными, и березы не нуждаются для
опыления в помощи насекомых; Поэтому-то и
цветы их такие—более чем скромные. Им не нужен
пьянящий мед, ароматом своим призывающий на
брачный пир всякого мимо ¦ летящего. Не нужны
и яркие, бросающиеся в глаза, украшения и флаги,
которыми убирают свои цветы другие растения,
жадные до посетителей-насекомых.
<) Опылением называется перенос пыльцы на рыльце
пестика женского цветка. Оилодотвореннен—дальнейшая стадия,
когда пыльца, попаншан на рыльце, прорастает и пускает
внуірь завязи тонеш.кпй отросточек. Опыление и
оплодотворение не связаны неразрывно. Так, при опылении цветка
пыльцой, напр., другого вида растения, может и не последовать
оплодотворения.

ВЕСНА
21
Вот и орешник тоже,—вы, может"быть, и не
заметили, что и он цветет, даже, отцветает, уже.
Буро-желтые сережки па концах ветвей - вот и
все (рис. 9). А женские цветы даже не так легко
найти и при желании. От обыкновенных почек они
отличаются лишь своими тонкими* красными
ниточками—рыльцами, высовывающимися из конца „поч
ки"-цветка (вернее, соцветия, так как в каждой
такой €цочке> заключено
несколько женских цветков).
И здесь опыление
происходит при помощи весеннего
ветра. Как видите, и
растения пользуются для своих
нужд силами мертвой
природы. Это не исключительно
человеческое право.
Почему же у этих
деревьев—у березы,
орешника, осины—опыление
происходит без помощи
насекомых? На этот вопрос
трудно ответить вполне
уверенно. Может быть, тут
играет роль слишком
ранний срок цветения этих
деревьев,—в это время бывает
еще слишком мало
насекомых. Тем более, что эти деревья образуют целые
леса: в таком лесу на всех деревьях можно
было бы насчитать миллиарды цветов! Где же
достать в тихом апрельском мире так.ую армию
насекомых, которая 'смогла бы опылить все цветы?
Может быть, конечно, тут играют роль и. какие-
либо иные обстоятельства. Понаблюдайте,
подумай re—заг яд ки природы не менее интересны, чем
человеческие загадки.
Рис. 9. Орешник или
лещина. Вверху сирава ветка,
с мужскими в женскими
цветами.

12
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Столь же интересен и другой вопрос, —
может быть, стоящий в связи с только что
разобранным— вопрос о биологическом значении
разделения полов в цветах этих сережковых
растений. Ведь мы так привыкли говорить: „цветок
состоит из завязи с пестиком, из тычинок с
пыльниками, из лепестков"... и т. д. А здесь как
будто настойчиво проведено отделение тычинок от
завязей, мужских половых элементов—от женских.
В чем смысл этого разделения? Возможно
объяснение такого рода: разделение полов должно
уменьшать возможность самоопыления, т.-е.
опыления завязи пыльцой того же самого цветка,
того же самого растения. При опылении ветром
раздельнополых цветов всегда имеется возможность,
что к данному женскому цветку прилетит пыльца
с какого-нибудь соседнего дерева, особенно в
лесу, где деревья так тесно обнялись, сплелись друг с
другом своими ветвями. А устранение
самоопыления, повидимому, очень полезно многим
растениям, так .как потомство, полученное при
самоопылении, часто бывает значительно слабее потомства,
полученного от перекрестного опыления, т.-е. при
опылении цветка пыльцей другого экземпляра.
Что самоопыление действительно «не
желательно:», растению,—говорит нам масса особых
приспособлений, которыми растения стараются устранить
его.
Сорвемте, напр., несколько баранчиков J)..Если
заглянуть в их желтые венчики,—видны пять
тычинок, своими пыльниками закрывающие почти
весь зев венчи ка (рис. 10). Но почти также часто в зеве
виднеется как будто зеленая булавочная головка—
') Баранчпкп, или первоцвет—Primula officinalis из сем.
первоцветных (Primulaceae). Название семейств расіений обычно
оканчивается на „—сеае" •

ВЕСНА
23
рыльце пестика, а тычинки спрятаны глубоко в
трубке венчика. Особенно хорошо видно это,
если разорвать венчик вдоль. В одних цветах
пестик очень короткий, так что его рыльце
приходится приблизительно на середине длины
венчика. Тычинки у этих цветов помещаются,
наоборот, очень высоко,
в самом зеве. У
второго типа цветов
положение рыльца и
тычинок как раз
обратное: рылі це
приходится почти в
зеве, а тычинки на
половине длины
трубки венчика. Перед
нами, таким
образом, опять
прекрасный пример
диморфизма. Один и тот
же вид, Primula
officinalis, представлен
цветами двух типов.
Однако это отнюдь
не половой
диморфизм, так как
различие цветов не
связано с
различиями половыми. Цветы
обоих типов в
смысле пола совершенно
одинаковы: гермаф-
родитны, т.-е.
обоеполы.
Зато и значение этого диморфизма для нас
совершенно ясно. Благодаря ему пыльники и
рыльца в каждом цветке оказываются довольно далеко
Рис. 10. Первоцпет или баранчики.
Цветущее раптение и продольные
разрезы цвэтов двух типов.

24
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
отодвинутыми друг от друга, что затрудняет
самоопыление..', Однако вообще 'опыление от этого
раздвигания нисколько не страдает: посетив
цветы, напр., первого типа, с коротим пестиком,
насекомое испачкает в пыльцу то место своего
тела, которое затем, при посещении цветка
второго типа, придет в соприкосновение уже с
рыльцем. В этом же цветке короткие тычинки высы-
пят свою пыльцу на новое место тела насекомого,
которое, при посещении цветов первого типа,
коснется рыльца короткого
пестика. Опыление
произошло, самоопыление
затруднено—что и
требовалось.
Ясно? А между том
здесь так много еще
непонятного, .
неразгаданного... Почему
самоопыление ослабляет
потомство? Всегда ли так
бывает?—Целый ряд
вопросов. И как раз именно то,
что так бывает не всегда,
наиболееизагадочно, иза-
путываетнас. За примером
Рис П. Фиалка удивительная, недалеко ходить. Здесь
же, в лесу, мы встретим
в большом количестве
фиалку, которую Линней назвал «фиалкой
удивительной» *). Простенькое, маленькое
растеньице,—а действительно полно удивительных не-
ожиданностей (рис. 11). Найдите его душистые
цветы и рассмотрите, как следует. Цветок как
цветок: лиловый венчик, приятный запах издали
') "Viola mirabilis, из сем! \lolaceae.

ВЕСНА
25
манит насекомых. Прилетают они, пьют из шпорца
нижнего лепестка душистый мед—все как быть
должно: целый ряд приспособлений для того,
чтобы приманить насекомых, которые бы
произвели перекрестное опыление, дабы потомство
(семена) получились сильными и здоровыми... Вот
тут-то и фокус: эти цветы почти никогда не
приносят плодов, они бесплодны и существование
их почти не нужно, если не имеет какого-либо
иного назначения, нам еще непонятного. Надо
полагать, конечно, что в свое время эти цветы
приносили плоды, и тогда существование их
оправдывалось. Но теперь это ненужный, красивый
балласт. Растению эти цветы не нужны, судьба
их—исчезнуть. Но пока они еще не исчезли и в
виде изящных рудиментарных органов доживают
последнюю главу своей истории... Но этим не
исчерпываются сюрпризы этого растения. У него,
оказывается, существует другой тип цветов. Эти
цветы вырастают после того, как завянут первые г)
па тех же самых растениях, так что это явление
не может быть названо диморфизмом, в том
смысле, как, напр., половой диморфизм,
диморфизм баранчиков и т. д. Эти вторые цветы
нескоро и найдешь—они лишены венчика и, вообще,
как бы недоразвиты. Они не нуждаются для
опыления ни в услугах насекомых, ни в помощи
ветра. Эти цветы всегда самоопыляются и дают
нормальные семена, нарушая все наше
представление о вреде самоопыления. Вдобавок цветы
устроены так, чго перекрестное опыление для них
О Развитие цветов 'этого второго типа относится уже к
козцу мая. Но при тщательных поисках ложно найти
отдельные экземпляры и раньше. Цветы первого типа вырастают
из пазух прикорневых листьев. После них вырастают
невысокие стебли, на которых уже развиваются цветы второго
типа, при чем цветок обычно как бы лежит на листе.

20
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
даже невозможно, пыльники тесно прижимаются
к рыльцу, и пыльца непосредственно из
пыльников попадает на него1). Дейстьительно
«удивительная» фиалка: приманивает насекомых, не
нуждаясь в их услугах. Принимает ряд мер для
устранения возможности самоопыления, а сама
систематически самоопыляется,—правая рука не
знает, что делает левая.
Перед нами раскрывается уголок истории
длинного ряда изменений, которые претерпела
«удивительная фиалка». Говоря о ненужности для
продолжения ее рода цветов первого типа (с
венчиками), мы умышленно говорили «почти». Дело в
том, что эги цветы иногда дают плоды—их даже не
очень трудно найти,—хотя число семян от этих
цветов очень мало в сравнении с числом семян,
приносимых клейстогамными цветами. Но это
показывает все-таки, что раньше все цветы первого
типа давали семена. Но потом, с течением времени,
по каким-то неясным для нас причинам, эти цветы
перестали приносить плоды, стали бесплодными.
Взамен их, чтобы спасти фиалочий род, появились
другие цветы... Проирходит какая-то смена
способов размножения. Зачем? Почему? Пока не ясно.
Посмотрим, еще другие цвегы. В апрельском
лесу цветов много: хохлатки, медуницы, люіич-
ные ветренницы, лютики (золотистый и кассубский),
баранчики, фиалки, весенний сочевичник. и др.
Все они пользуются тем, что еще рано, что еще
светло в лесу. Еще не закрыто ясное небо
широколиственным зеленым шатром, и полной чашей пьют
первенцы весны золотистую небесную благодать.
Выкопайте сине-лиловую хохлатку2)—корень ее—
толстая плотная луковица (впрочем, небольшая,
«) Такие цветы называются „клеЛстогаынымн".
s) Cprydalis solida, сем. Дымянковых, Fumariaceae.

ВЕСНА
87
как невелико и все растение). Выкопайте гусиный
лук, другие цветы, и у них найдете, если не
луковицы, то толстые мясистые корневища" В этих
корневищах и
луковицах
разгадка раннего
вешнего
цветения их
обладателей.
Толстый корень—
раннее
цветение,
.особенность строения
и особенность
биологии тесно
связаны друг
с другом. Еще
с осени
накоплены в
подземных частях

растения—подземных кладо-
вых-запасы
питательных -
веществ. На
зиму жизнь
замирает... Но
только вешние, дни
повеют над
миром, —
дремавшие силы
пробуждаются. И
тратя
накопленные богатства, спеша, быстро поднимают свои
. головки эти цветы .и скромно украшают первые
шаги нашей тихой северной весны.
Рис. 12. Гусіівы" лун.

28
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Но и эти тихие апрельские цветы—какое широкое
поле для. наблюдений! Целая книга, прекрасная
книга, «содержание всех строк которой одинаково
значительно >. Нужно лишь подойти к ней не так,
как делает это большинство—или прищурив глаза
от яркого солнца, или с колбасой, выпивкой и
засаленной бумагой. Нужно приучить себя вникать в
загадочные письмена природы, научиться читать
ее пожелтевшие от времени страницы. Кто достиг
этого,—а .
достигается это очень
легко, былобы
желание,—тот знает,
сколько тихой
радости может
доставить любой
обрывочек, клочек
нашего старого
мира...
Вот, напр.,
желтенькие цкеты
куриной слепотыили
лютичной ветрен-
ницы *). Целыми
площадками
расположились они
под кустами, (рис.
18). Никогда не
найдете вы ни
одной ветренницы где-нибудь на открытом лугу, на
пашне. Какими-то неразрывными узами связана
она с древесной растительностью. Вырубаются
леса, распахиваются пашни,—исчезают и
ветренницы. Зато там, где поселился лесок,—наверное
найдется и это растение. Почему так? Тут целый
Р.іс. 13. Веіренни ;а лютиковая.
*) Anemone ranunculoides, из сем. Лкмнховых,11апипси1асез.е.

ВЕСНА
29
ряд вопросов. Но уже давно замечено, что
большинство (громадное) растений располагается на
земле не как попало,а «сообществами», группами
видов определенного состава. Есть лесные
сообщества, луговые, водные и т. д. И обыкновенно
растение, напр., лесного сообщества, быстро
погибает, попав в чужую компанию, — его задушат,
сотрут с лица земли. Самые разнообразные
условия определяют, почему данное растение растет
в том или ином сообществе—свет, влажность,
температура, почва «и другие физические и
химические условия. Но, кроме них, играют важную роль
и чисто биологические отношения,—борьба за
существование, соседство более мощных растений
и т. д. К этому мы еще вернемся позднее.
Так или иначе, но ветренницы—лесные
обитатели. Здесь они чувствуют себя прекрасно,
занимают сплошь целые площади. Если раскопать
землю вокруг них, видны их длинные корневища,
идущие в различных направлениях. Каждая группа
ветренниц обыкновенно состоит из потомства
одного родоначальника. Корневище, оказывается,
служит ветренницам в качестве органа
размножения. Оно ветвится, разрастается с одного конца,
а с другого постепенно отмирает. В результате,
веточки оказываются отделившимися одна от
другой,—получается несколько отдельных растений.
Произошло размножение, и притом размножение
бесполое (половым размножением называется
такое, когда дочерний организм развивается из яйца,
или оплодотворенного, как в большинстве случаев,
или неоплодотворенного, как в случаях
«девственного размножения»). Но та же ветренница
размножается и половым путем, образуя из яйца,
скрытого в завязи, молодое потомство—семена. Почему
ветренница не удовлетворяется одним способом
размножения, зачем ей понадобились непременно

30
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
оба? Надо полагать, что это не спроста, так как
явление это очень распространено не только у
растений, но и у животных. Следует отметить, во
всяком случае, что при размножении бесполом^
посредством корневища, растение завоевывает
ближайшие, соседние участки земли. Напротив,
семена обычно приспособляются к широкому
распространению по лицу земли при помощи ветра
или животных. Таким образом, оба способа
размножения взаимно дополняют друг друга. Беспо.
Рис. 14. Бесполое размножение растения при "помощи корневища
лое размножение, кроме того, часто оказывается
более могущественным, так как при нем
отделяется от материнского «куста» уже вполне
сформировавшееся, взрослое растение. При
размножении семенами этого нет, семена часто оказываются
беспомощными, слабыми. Но зато бесполое
размножение, повидимому, не может длиться бесконечно..
В конце концов, как думают, оно приводит, по
каким-то неразгаданным еще причинам, к ыро-

ВЕСНА
31
ждению, ослаблению и гибели. Чтобы не
погубить нить жизни, растению приходится
прибегнуть к половому размножению, пройти снова
сквозь яйцо, так сказать, пролезть сквозь
игольное ушко.
Вот ради этой-то необходимости ранней веспой
и рассыпается по лесу желтыми цветочками ве-
тренница. В этих цветочках, в глубине их завязей,
ютится таинственный источник живой воды, снова
и сноваосвежающейветренничийрод, укрепляющей
его на новую безмолвную борьбу со всякими
невзгодами и случайностями.
Рассмотрите" цветок ветренницы. Вы увидите
прежде всего 5 золотистых лепестков. Впрочем,
собственно, это вовсе не лепестки, а чашелистики,
принявшие на себя роль почти исчезнувших
лепестков, а вместе с ролью—и внешний вид. В
громадном большинстве случаев их бывает 5, но
иногда попадаются и уродцы с 6-ью лепестками, а
еще реже с 7-ью и даже больше. Не отталкивайте
пренебрежительно этих уродцев—перед нами
великое явление изменчивости, организмов, явление,
сделавшее "возможным постепенное изменение
одних форм организмов в другие. Ему обязано своим
существованием все многообразие органического
мира. И мы с вами—тоже...
Конечно, примеров' изменчивости можно найти
тысячи повсюду. Хотя бы у той же самой
ветренницы—никогда не, найдешь двух растеньиц, вполне
тождественных: размер, форма листьев и т. д., все
подвержено изменчивости. Но в данном случае
изменчивость касается количества, и поэтому
особенно легко бросается в глаза, становясь к тому же
прерывистой: ведь 5, 6, 7...—это прерывистый ряд^
так как число лепестков не может быть
промежуточным между'5-ю и 6-ю, или 6-ю и 7-ю, и т.д.,
т.-е. с дробями.

32
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Перед нами, таким образом, образование новой
формы, так как ветренницы с 6 лепестками и ве-
тренницы с 5 лепестками—разные формы. Почему
возникла эта новость, мы еще но знаем, но мы
можем наблюдать, как она передается потомству.
Наблюдать передачу по наследству при половом
размножении—на прогулке нельзя, но бесполую
передачу наблюдать можно. Мы уже видели, что
ветренницы растут площадками. Каждая такая
площадка—целая большая семья. Если
внимательно ее рассмотреть, то можно заметить, что в
некоторых семьях уродцев совсем нет, а в других
наоборот бывает помногу. Раз появилась в семье
6-лепестная форма, она размножается, и среднее
бесполого потомства 6-лепестных форм будет уже
несколько,—числовое уклонение сделается
довольно обычным.
Оставим ветренницу. Соберем несколько
экземпляров медуниц х). На них мы также прекрасно
можем наблюдать изменчивость. В окраске цветов?—
спросите вы. Нет, как раз в окраске венчиков
перед нами другое явление. Правд?, они окрашены
очень разнообразно, во всевозможные" цвета от
розового, через лиловые, до лазурно-синего и от
синего, через голубой, до белого (последняя группа
переходов попадается реже первой). Но это только
возрастная варьяция. Если вы обратите внимание на
все соцветие, то. увидите, что цэоты различной
окраски располагаются в известном порядке:
самые молодые, сидящие рядом с бутонами,—розовые,
затем идут постарше-фиолетовые; затем, синие,
самые старые. После них сидят уже побледневшие}
иногда белые. Но иногда этих последних не бывает,
они отваливаются. Следовательно, перед, нами по-
*) Pulmonnaria officinalis и P.angustifolia, пзсем. Boraginaceaei
У медуниц можно наблюдать такой же диморфизм цветов,
который мы наблюдали, у первоцвета (ср. рис. 10 и 15).

ВЕСНА
ЗП
степенное изменение окраски цветов в течение
индивидуальной его жизни, а в одинаковом
возрасте различные цветы могут быть и вполне
подобными. Имеет ли это изменение какой-либо биоло-
гическгій смысл—сказать затруднительно. Но
физиологическая причина явления для нас ясна: мы
имеем дело с постепенным изменением реакции
Ри:. 15. Медуница лекарствен- Рис. 16 Медуница узколистная,
ная. Цветущее растение,
прикорневые листья, разрезы
цветов двух типов.
клеточного содержимого, изменяющего и цвет
красящего вещества, вроде того, как меняется
цвет лакмуса в зависимости от реакции той среды,
в которой он находится: в кислой среде лакмус—
розовый, в щелочной—синий, в промежуточной—
лиловатый. Ослабление же голубой окраски цветов
Биологические прогулки.1 ^

34
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
вызвано, вероятно,, разрушением, исчезнованием
красящего вещества.
Изменчивость медуниц лучше всего можно
наблюдать на форме их листьев, их опушений.
Ботаники считают, что в наших лесах встречается две
формы медуниц, два различных вида: медуница
лекарственная (рис. 15) и медуница узколистная (рис. 16),
отличаемые одна от другой таким образом:
Мед. лекарственная. Мед. узколистная.
Прикорневые листья вдруг Прикорневые листья посте-
сужены в длинный, узко-кры- пенно сужены в крылатый
латыВ черешок, черешок,
сердцевидно-яйце- эллиптически-ланцет-
видные или яйце*ланцетные, пые или ланцетные.
На цветущих стеблях нижние На цветущих стеблях листья
листья прододговато-яйцевид- ланцетные или продолговато-
ные, несколько ннзбегающие. ланцетные, нижние у
основания немного суженные,
верхние—подустеблеобъемлющие.
Волоски покрывают стебель Волоски покрывают стебель
реже. гуще.
Венчик позднее—сине-фиоле- Венчик позднее—чисто-синий,
товый, реже—чисто-синий,
в в трубке под пучками волос-
трубке, под пучками волос- ков—голый или волосистый,
ков—голый.
Чашечка при плоде—вздутая, Чашечка при плоде — почти
наверху слегка шаре, чем цилиндрическая.
у основания.
Растет среди кустов, в лесах, Растет среди кустов, иногда
Часто в глубине лесов. на полянах, в глубь лесов не
заходит.
Различия, как видно, довольно определенные.
Однако в действительности далеко не так легко

ЙЁСНА
35
сказать по отношению к данному экземпляру, к
которому виду он относится.
Наиболее постоянным отличием обоих видов
служит первый признак—'форма прикорневых
листьев. Все же прочие изменяются, варьируют
очень широко. Поэтому не редкость встретить
среди медуниц лекарственных экземпляры, очень
похожие на медуницу узколистную, и обратно.
Наконец, довольно часто встречаются помеси ме-
Рис. 17. Лютие кассубскпй. Рис. 18. Лютик золотистый.
жду обойми видами, получившиеся от семян,
развившихся из семяпочки одного вида,
оплодотворенной пыльцой другого вида. Эти помеси обладают
частью признаков одного вида, частью признаков—
другого, в различных комбинациях, что приводит
собирателя в великое смущение. Он прилагает все
усилия к тому, чтобы решить, к.которому виду
отнести эту «переходную форму», и не может.
з*

36
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Перед нами, таким образом, два молодых вида,
не успевших еще как следует обособиться один от
другого. Не только мы легко путаем их—они сами
еще «путают» друг друга, образуют между собой
помеси.
Таких «молодых» видов очень много в природе.
Вот, напр., еще пара: два наших самых обычных
лесных лютика. Лютик золотистый (Ranunculus, auri-
comus, рис. 18) и Лютик кассубский (R. cassubicus,
рис. 17). Оба они настолько близки друг к другу,
.что ботаники толком даже не сговорились, считать
ли их за.отдельные виды или лишь за
разновидности. Некоторые так и принимают, что
существует вид «Лютик золотистый» (R. auricomus),
который имеет две разновидности (varietas): а)
типическую (v. typicus) и b) кассубскую (v. cassubicus).
Различить обе формы можно таким образом:
Лютик.золотистый. Лютик кассубский.
У основания стебля несколько У основания стебля один боль-
листьев, из них кекоторые шой, округлый лист,
цельные, округлые, с городка- '
ыи, а некоторые разрезные
большей покрытый
частью голые или почти го- короткими волосками,
лые.
Столбик от основания за- Столбик от основания прямой
гнут крючком. и лишь кверху загнут
крючком.
15—50 cni. высоты. 30—60 ст. высоты.
Зацветает несколько позже. Зацветает несколько раньше.
Опытный глаз сумеет найти и другие отличия,
трудно передаваемые словами. Но обе эти формы
дают так много переходных форм, что
определяющий их часто сталкивается с непреодолимыми
затруднениями. Необходимо ясно понять, что

ВЕСНА
37
«определить» такие экземпляры, т.-е. отнести их к
той или другой форме лютика, не только трудно,
но и невозможно. Пусть, напр., мы имеем длинную
прямую линию, о одного конца толстую, а к
другому постепенно истончающуюся. Мы легко можем
назвать один'конец «толстым», другой—«тонким»
Но если мы возьмем кусочек этой прямой линии
где-нибудь посередине, мы не сможем назвать ее
ни толстой, ни тонкой. И это не оттого, что нам
трудно определить тонка ли линия или толста, а
потому, что это невозможно* она не толста и не
тонка, а является постепенным переходом между
толстой и тонкой. Мы можем назвать ее «средней»,
но это ни к чему не поведет, так как опять будет
невозможно отграничить «среднюю» от «тонкой» и
«среднюю» от «толстой».
Таким же образом обстоит дело и с лютиками.
Перед нами целый ряд, даже «пучек» очень
близких форм, дающих между собой помеси. Наиболее
крайние формы мы- называем «кассубским
лютиком» и «золотистым лютиком», но границ (т. сказ,
«внутренних» границ, отделяющих одну форму от
другой) они не имеют. И все затруднения при
наших попытках определить данный экземпляр
созданы нами самими. Мы создали понятие «вида»,
а природа с нашими понятиями не считается и
создает такие формы, которые втиснуть в рамки
«вида» (или—все равно—разновидности, или
наоборот—рода, семейства...) оказывается
невозможным.
Оба наши лютика еще слишком «молоды», еще
слишком недавно произошли они от общей родо-
начальной формы и еще не успели обособиться
друг от друга. Но пройдут тысячелетия, десятки
тысячелетий своей мерной поступью. Все немного
изменится в нашем мире, и оба лютика, вероятно
также изменятся, каждый в своем направлении.

38
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Может быть, они разойдутся настолько, что уже
перестанут давать друг с другом помеси. Может
случиться (как, действительно, нередко
случается), что промежуточные формы почему-либо
исчезнут, вымрут,—тогда будущие ботаники-
будут легко определять эти будущие лютики и
назовут их, измучившись определять всякие
переходные формы, «хорошими видами», как и
теперь называют виды, не образующие
промежуточных форм.
Не довольно ли беседовать о растениях? Ведь в
апрельском лесу и животной жизни много, хотя,
может быть, и не такой заметной. Но
вы,.вероятно, уже не раз слышали быстрое шуршание бурой
листвы в кустарниках. Это — ящерицы. Их много
вокруг, но поймать их не так просто. Однако
изловчитесь и поймайте все-таки. Вот она! Ах!
Хвост?! Фу, жалость какая, у нее оторвался хвост!
Это всегдашняя история. Стоит неосторожно
схватить ящерицу за хвост, и он, извиваясь, останется
в наших руках, а ящерица стремглав умчится в
какую-нибудь нору. Ценой жестокого уродства
спасена жизнь! Впрочем, повидимому, это уродство
не так жестоко. Пройдет немного времени, и новый
хвост вырастет взамен утраченного! (Часто в лесу
попадаются такие кургузые ящерицы с еще не
совсем отросшим хвостом.).Странно это. Какие-то
непонятные нам силы, дотоле дремавшие,
просыпаются и начинают постройку утраченной части. Нас
не удивляет, что, напр., остриженные волосы
отрастают вновь—они растут непрерывно. Другое дело—
хвост у ящерицы. Пока он цел, он не растет. Но
стоит ему отломиться, его рост пробуждается. Что
это за силы? Почему они начинают работать лишь
п ле отпадения хвоста? Почему на место отпав-
ш го хвоста вырастает снова хвост, а не что-нибудь

ВЁСНЛ
39
другое J). Увы, загадка восстановления органов
(так наз. регенерации*) еще далеко не разгадана.
Но позему отламывается хвост? Раньше думали,
что хвост просто-на-просто очень хрупкий.
Оказалось,—ничуть не бывало. Если ящерица умерла,
то ей на хвост можно привесить груз, во много
раз превышающий вес всей ящерицы, и разрыва
хвоста не происходит. Можно даже осторожно
поднять за хвост и жирую ящерицу. Но стоит
теперь ущипнуть ее за хвост, и он мгновенно
отскочит, в чем легко может убедиться всякий
желающий. Следовательно, хвост отламывается не
внешними силами, а силами самой ящерицы, так
сказать «по ее желанию», впрочем,
бессознательному (см. немного ниже). Такую способность
отбрасывать части своего тела называют аутотомией.
Ее легко наблюдать также у наших раков, в.драке
обычно отламывающих собственные клешни, если
за них ухватится грозный противник. И там
аутотомйя сопровождается регенерацией. Несомненно,
что перед нами крайне любопытное явление не
только с физиологической, но и с биологической
стороны. Ведь ясно, что аутотомйя есть
(биологически) средство ко спасению, жертва частного в
пользу целого. Но так же ясно, что аутотомйя
без последующей регенерации была бы
обоюдоострым оружием. И естественный отбор вряд ли бы
выработал аутотомию у животного, лишенного
способности к регенерации. Рак, навеки
лишившийся клешней,—несчастный рак. Да и у
ящерицы, навсегда лишившейся хвоста, навсегда
пропал бы этот' оригинальный спасательный орган.
') Читателя, может быть, удпвит последний, несколько
парадоксальный вопрос. Но дело в том, что известны и такие
случаи, когда вместо удаленного органа вырастает другой,
иной орган. Так, у некоторых раков вместо удаленного глаяа
иногда вырастает умщ.

40
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
И вот перед нами сложнейшее использование
целого ряда физиологических
возможностей—(развитие способности к регенерации) с целью уйти из
пасти врага—лишний шанс в борьбе за
существование.
Но ящерице мало ее способности удирать от
врага, ухватившего ее за хвост. Хорошо, если он
ее ухватит за хвост. А если еще за что-нибудь?
На этот случай она снабжена и другим орудием
защиты—своей окраской. Мы уже видали примеры
покровительственной окраски (примеры мимикрии)
у насекомых. Но она распространена почти во всех
группах животных, в частности и у ящериц.
Посмотрите, в самом деле, на ящерку,
притаившуюся среди бурой прошлогодней листвы. Какое
сходство тонов! Отведите на миг глаза в сторону
и посмотрите вновь на ящерицу. Вы ее теперь не
сразу и заметите. А ящерка может долго* долго
сидеть совершенно неподвижно на месте, имитируя
(подражая) папочку, сучок, вообще какой-то
растительный "остаток. Вряд ли она «понимает», что
она должна сидеть неподвижно для того, чтоб ее,
при ее покровительственной окраске, трудно было
заметить. Невидимому, она не понимает этого, как
не сознает целесообразности своих действий всякое
животное, в том числе и человек, когда они при
виде опасности «останавливаются, как вкопанные,
затаив дыхание». Это—бессознательный,
«инстинктивный» поступок того же сорта, что и
отламывание хвоста. А что последний
поступок—бессознателен, доказать очень легко: если отрезать
ящерице голову и после этого ущипнуть ее за хвост—
хвост отломится, хотя, конечно, безголовая
ящерица ничего ни соображать, ни понимать не может.
Каким образом возникла эта окраска ящерицы,
столь похожая на опавшую листву, в которой
ящерица живет? Возникла ли она уже после того,

ВЕСНА
41
как ящерица стада жить среди листьев, после
того, как сложился ее образ жизни, или,
наоборот, биология ящерицы сложилась под влиянием
уже существовавшей окраски? Или, может быть,
и окраска, и биология вырабатывались
одновременно, параллельно? Вот ряд вопросов, невольно
возникающих при взгляде на ящерицу, неподвижно
застывшую среди бурой листвы. Каждая из
перечисленных возможностей имеет многое за себя,
многое против. Но и до сих пор вопрос о
происхождении покровительственной окраски не решен
окончательно. Может быть, потому, что он
слишком важен, и ученые не могут удовольствоваться
решением, допускающим сомнения и возражения.
А важен он потому, что неразрывно связан с
обширным вопросом о приспособленки организмов
к окружающим условиям их существования. Ведь
покровительственная окраска есть тоже
приспособление к определенным окружающим условиям.
Поэтому вопрос о происхождении этой окраски
сводится к гораздо более обширному: что к чему
приспособляется—образ жизни к организации
животного или организация к образу жизни? Огала
ли ящерица коричневой с тех пор, как поселилась
среди бурых листьев, или она поселилась среди
листьев потому, что была коричневой? Подобные
вопросы будут возникать у нас еще много раз в
дальнейшем. Ответы на них очень трудны, и
поэтому будем внимательно запоминать относящиеся
сюда факты. А их множество всюду. Мы можем
легко заметить, как окружающая обстановка
накладывает определенный отпечаток почти на всех
ее обитателей. Возьмем хотя бы ту же бурую,
опавшую листву—последнее воспоминание о
минувшем лете. Казалось бы—тлен, доживающий
последние сроки. Но как он запечатлелся в окраске
его обитателей! Окраску ящерицы мы уже видели.

12
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Вот скачет мимо бурая лягушка (Rana fusca).
Взгляните на нее без предубеждения,—какая
удивительно нежная богатейшая гамма
сизо-коричневых тонов, от бархатисто-шоколадного по бокам
головы до синевато-серого, имитирующего пятна
плесени на гниющих листьях! Откуда заимствовала
жизнь эти краски? У смерти, сестры своей, у
мертвой листвы. Раскопайте листву и посмотрите
внимательнее на всю меньшую братию
проживающую здесь1).
¦ Коричневые пауки, коричневые щелкуны (Agrio-
tes), шоколадные маленькие кузнечики с
необыкновенно далеко назад выступающей пер?днеспин-
кой (Tettix bigutatus), буроватые жучки-щитники
(Gassida nebulosa), несколько бурых и, коричневых
клопов, среди них большой краевик (Syrrhomastes
marginatus), серые и коричневые многоножки,—вот
длинный ряд форм, окраска которых несомненно
стоит в связи с окраской опавших листьев. Правда,
есть здесь и не коричневые формы, напр., божьи
коровки и некоторые другие, ярко окрашенные,
жуки, но их окраску мы уже истолковывали
раньше. Есть еще темные формы: черные,
бронзовые (мелкие долгоносики рода Аріои,
разнообразные мелкие жужелицы и проч.), но и их
окраска среди бурой листвы и теней от бурых
листьев не очень-то заметна. '
Поэтому трудно допустить, что все эти мелкие
твари, так хорошо, благодаря своей окраске,
скрывающиеся среди сухой листвы, собрались сюда
случайно, и что это совпадение окрасок как
случайное не заслуживает особенного внимания.
Конечно, возможно, что оно действительно
случайно, но это нужно доказать, а пока мы не
<) Раскапывать листву необходимо ранней весной, иначе
все ее обитатели уже разбредутся по белу свету.

ВЕСНА
43
имеем оснований проходить мимо этого
явления.
Что всего интереснее это то, что большинство
обитателей этой весенней бурой листвы—временные
ее гости, лишь зимовавшие здесь и только на зиму
собравшиеся сюда. Пока они не успели еще
разбрестись отсюда, но пройдет недели 2—3, и сухая
листва опустеет. Быстроногие, кузнечики Tettix
ускачут в болотистые низины, клоп-краевик
улетит на открытые места (мы еще встретимся с ним
впоследствии), щелкуны тоже улетят в поля,
Аріоп'ы отправятся своей неторопливой походкой
на соседние клеверные луга и посевы и т. д.
Здесь, в безжизненной листве, они проводят
лишь зиму—с биологической точки зрения очень
короткий срок, ибо в зимние дни бедна
событиями их сонная жизнь."Возможно ли в таком
случае допустить, что окраска этих обитателей
листвы приспособлена специально к окраске
листьев, окружающих их в течение этого
короткого периода их бытия? Ведь, если эта окраска
будет противоречить интересам ее обладателей в
остальные дни их жизни, то полезность ее
окажется весьма сомнительной. А образование
признаков сомнительной полезности встречает крупные
препятствия. Приходится считать более вероятным,
что бурая окраска обитателей сухой листвы
вызвана какими-либо иными условиями их биологии,
и что уже бурые формы стали собираться: на зиму
в бурую листву. В этом случае приспособление к
жизни в листве как бы существовало раньше, не
играя, однако, никакой роли (так как та же
коричневая окраска, напр., среди зелени, уже
нисколько не полезна) или играя роль
приспособления к чему-либо другому. Но в то же время это
приспособление дало -возможность животному
изменить свою биологию (поселиться среди бурой

44
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
листвы) без всякого вреда для себя и даже'может
быть с пользой. И в этих новых условиях
прежняя окраска стала играть новую роль1).
Конечно, все сказанное только «возможно» и
«вероятно». Чтобы решить окончательно этот
важный вопрос эволюции, ¦ необходимо еще долго
работать.
Рассмотрим поближе насекомых, найденных нами
в опавшей листве. У клопа-краевика (Syrrhomastes
marginatum, рис. 19) интересна не только его
«покровительственная окраска». Посадите его на
палец 2). Клоп доползет до конца паліца, раскроет
крылья, чтобы лететь, и вы
**^х\ /у *- в этот момент увидите ярко-
/Ч/\ оранжевое пятно на верхней
VvL/ поверхности его брюшка. В
Sshiu.? ! покое оно скрыто под «защит-
„¦-^Щ,_л | ного цвета.» крыльями и лишь
-Л -"і¦-.(-*'.¦ г "і' ¦- ' на-лету заметно.
V-ч '..¦' і Роль этого яркоокрашенно-
1 '^J '• го оранжевого пятна, надо
полагать, такая же, как и оран-
РИС. 19. Клоп-краевик. Ж6ВЫЙ «ВеТ НВДКрЫЛИЙ у божь-
еи коровки (сравни
предыдущее примечание) — сообщать
врагу о ядовитости добычи. Но божья коровка
смело пользуется этой кричащей вывеской и на-
') Такой тип приспособления французский ученый Кено
называет «предварительным приспособлением».
а) При этом он ие преминет испачкать вам палец вонючей
жидкостью подобно божьей коровке. Эта жидкость воняет еще
хуже. Но это не кровь клопа. Жидкость эта выделяется
особыми железками при основании брюшка. Крайне любопытно,
что у двух различдых насекомых одна и та же
цель—доставить врагу неприятность—достигается двумя способами,
сходными ао внешности (вонючая жщкость), но глубоко
различными по существу. Впрочем, подобное явление широко
распространено в царстве животных.

ВЕСИЛ
45
лету и в покое. Краевик же в покое пользуется,
повидимому, более надежной покровительственной
окраской, и лишь на-лету, когда
покровительственной .окраской пользоваться все равно нельзя, клоп
прибегает к своему оранжевому пятну.
Небольшой, незаметный клоп, каких много...
Но сколько вопросов задает он испытующей
человеческой мысли! Почему не удовлетворяет его
покровительственная окраска, удовлетворяющая
многих других? Или, может быть, его не удовле-
Рнс. 20. Жуки-щелвуны (лпшш рядом показывают
натуральпую величину).
творила его предупредительная оранжевая окрас
ка, и он заменил ее покровительственной? И как
именно «не удовлетворила», ведь клоп—не дама,
осматривающаяся перед зеркалом, ведь он никогда
своей коричневой спины и оранжевого пятна и уви-'
дать не может? И как может произойти эта смена
окрасок? Которая из них возникла раньше? А тем,
кто найдет этого клопа в конце лета, он будет
ставить вопрос за вопросом все далее и далее.

46
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Простимся пока с краевиком. Рассмотрите
щелкуна [Agriotes lineatus и др., рис. 20). Необыкновенно
любопытна способность этих жуков подпрыгивать,
лежа на спине; любопытна прежде всего тем,
что прыжок, производимый у. других животных
обычно при главном участии задних ног, здесь
производится без всякого участия ног вообще.
Все .строение этих жуков, особенно в области
груди, очень сильно изменено ради этого приспо-
Рнс. 21. Строение лрыгательного приспособления
жуков-щелкунов. 5. Вид груди щелкуна снизу: по—
«пружинный» отросток перйдн?-груди, я—ямка на
ср?дне-груди. 6. Вид жука, готового к прыжку
сбоку: пружина уперлась в край ямки, мускулы
напряжены. 7. Прыжок: пружина соскользнула в ямку.
собления (рис. 21). От передне-груди отходит
назад длинный отросток, входящий в углубление
между средними ногами. Грудь очень велика,
удлинена и т. д. Специалист-жуковед знает целую кучу
особенностей в строении этих жуков, вызванных
их способностью «щелкать». Первоначально
щелкун : упирается своим отростком в край этого
углубления и сильно напрягает свою мускулатуру.
Тогда конец отростка вдруг соскальзывает с края

ВЕСНА
47
ямки и сильно ударяет в ее дно. Тело резко
изгибается, и щелкун подскакивает кверху. Так
он щелкает до тех пор, пока не добьется своего—
станет на ноги. Обычно считают, что в этом и
заключается цель щелчков. Но такое объяснение
не очень, надежно. Правда, на гладком столе
щелкуну, положенному на спину, перевернуться
на брюшко—задача трудная. Но где в природе
случается ему упасть на спину, на таком гладком
месте? Да нигде. А между комочками земли, в
траве он всегда сумеет стать на ноги без всякой
эквилибристики: в этом очень легко убедиться.
Так вряд ли ради подобных редкостных случаев
стала бы награждать природа щелкуна его
аппаратом.
Однако—возьмите щелкуна между двумя
пальцами, слегка сожмите—он сейчас ж? начнет
старательно щелкать. Вот это другое дело! Нам сразу
становится ясным значение любопытного
устройства щелкуна. Это—особый способ самозащиты—.
схвати его кто-нибудь алчной пастью, попробуй!
Он в этой пасти (конечно, эта пасть будет:
принадлежать какой-нибудь жужелице или малой
пташке) так щелкнет, что рад • не будешь: скулу
свернет! Это один из способов спасаться от врага,
напр., при невозможности удрать от него.
Посмотрите в самом деле, как медленно, неуклюже
ползет щелкун — смотреть скучно. Да и некуда ему
спешить — питается он растениями, а былинка от
него не убежит. А хорошие-то ноги требуют
хорошей мускулатуры, которую нужно к тому же
разместить, прикрыть, питать... без особой нужды
в такие расходы нечего влезать. И раз есть такая
способность, которая дает возможность не
нуждаться в быстрых ногах как в органах
самозащиты,— следует на ногах съэкономить.

48
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Другое дело хищники, — им без быстрых ног —
как без рук. В скорости передвижения они должны
безусловно преобладать над своей добычей: ведь им
на-бегу нужно еще маневрировать вокруг жертвы,
выбирать ее слабые, уязвимые места и в них
разить. Смотрите, как стремглав удирают пауки,
жужелицы и их собратья по профессии, когда мы
начинаем раскапывать листву. Поймайте
жужелицу(рис- 22). Трудное дело. Как она работает
своими ногами! «Честный хищнйк> никого не
обманывает, как говорилось в старину: он не
притворяется тихоней... Его добыча
" ,-г- лить то, что сумеет он догнать.
\ \»V""/ Но в лесу мы без особого тру-
* хЩ і Да найдем и тайных разбойни-
^^^Г ков—паразитов. Особеншу в хо-
Г^ийК "¦ рошем осиновом лесу. ; Здесь
I ШШ j \ легко можно натолкнуться на
А;Щш%\ I какие-то странные, розовые ра-
< і х$р ) \\ стения — густые, однобокие ки-
д у х сти мясистых цветов, торчащие
г { из-под прелой мертвой листвы.
/ \ Это знаменитый" Петров креста),
' v- зарывший в сырой лесной земле
Рис. 22; Скакун. Сра- тайну своего молчаливого бытия
внк пропорции іулбъп- (рис. 23). Вырвем ее у него. Рас-
ща и ног с пропор- копаем зеМЛЮ - ВОКРУГ,—ПОДОбнО
„ ще^унов. сытой, бледной 3^е УХОДИТ В
глубь 'земли бело-жёлтый стебель
и... кончается вздутием, сидящим на корне де
рева. Если разобраться в направлении корешков,
выходящих из этого вздутия, то можно заметить,
что они сплетаются с корнями дерева и
присасываются к ним, внедряясь в них., И здесь в лоне
') Lathrea squammaria из сем. Норичниковых, Scrophula
гіасеае.

ВЕСНА
49
земли-кормилицы незримо идет упорная
убийственная борьба между двумя неподвижными
противниками, не знающими, не чувствующими друг
друга. Только в период цветения выдает Петров
Рис. 23."Петров крест.
крест тайну подземной драмы, выставляя на
поверхность земли свои сытые розовые
кисти—-воспоминание о далеком прошлом. Все же остальное
время он мирно изнуряет древесные корни, уйдя
Лиологич?скл? прогулки. *

50
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
с, лика »ейли. Обратите внимание на то, как
изменилось это растение под влиянием паразитизма!
Что осталось от его зеленой листвы, от внешнего
вида нормальных самостоятельно живущих
растений? Вместо золеных листьев, ассимилирующих в
своих крохотных зеленых лабораториях
углекислоту воздуха — красновато-лиловые, толстые
чешуйки. Стебель «жирный», толстый, и вне времени
цветения и на стебель-то не похож: точно что-то
неразвившееся, ненастоящее, упрощенное. Да,
жизнь на чужой счет — страшная вещь! Она
суживает организм, отучает его от многого,
необходимого при самостоятельной жизни,
упрощает его, заставляет забыть многое, чему учит
свободная жизнь. Пища получается от хозяев-
Петров крест перестает ассимилировать
углекислоту воздуха. Отпадает эта деятельность,
ненужными становятся чудесные лаборатории с их
приспособлениями — хлорофиллом, надземными
листьями и т. д.,—и скупая жизнь стирает все
ненужное с лица земли. В этом железный закон
экономии. Ведь все эти лишние органы требуют
лишнего расхода литательных веществ, идущих
на построение и поддержание их, постоянного
расхода, ничем не окупающегося. Освобождение
от этих ненужных расходов дает организму
экономию сил, делает его менее требовательным,
в более сильном случае—аскетом. А ведь всякий
аскет богат и свободен, ибо богатство и свобода
достигаются минимумом расходов и потребностей.
А богатство силами, ресурсами— крупный шанс
в борьбе за существование: сильные выживают,
слабые гибнут в неравной борьбе... Горе
побежденным!
Дальше—больше. Безжалостная логика жизни
определяет дальнейший путь изменений организма
под влиянием изменившейся деятельности. Не ну-

ВЕСНА
61
жен нашему паразиту хлорофилл, — не нужен и
свет, не нужен и стройный стебель, поднимающий
жаждущие света листья навстречу радостному
небу. Да и вообще—зачем нужны надземные части?
По правде сказать—ненужны совсем. Жизнь
стирает и
их,—исчезают и они.
Лишь на время
короткого
цветения в тихие
апрельские дни
выставляет
Петров крест на
свет белый свои
розовые
кисти—для
опыления цвеіов.
Прочее же
время живота
своего в мире
проводит он в
мягких темных
покоях
земли-кормилицы. Зем ¦
ля — самый
надежный
защитник. Там
значительно
ослаблена всеобщая
война, меньше
врагов там
рыщет, меньше
случайностей,-
ни корова тебя мимоходом не съест, ни
проходящий ботаник не заметит.
Однако как же развилась у предков Петрова креста
способность питаться на чужой счет? Подождем не-
4*
Рис. 24. Полевой хвощ. А. Побеги,
образующие споры. Б. Золеные, питающие побеги.

52
БИОЛОГИЧЕСКИЕ П^ОГ^ЛКі
много—в дальнейших наших прогулках мы найдгм
многое, что поможет нам решить этот вопрос.
Рис. 25. Килймиты каменноугольного
периода.
Вот мы и вышли
из леса. Как странно,
однако: в лесу, среди
деревьев и
кустарников, было тай много
цветов, а здесь, на
лугу-—лишь зеленая
травка, да желтые
одуванчики... Кое-
где лиловеют
фиалки, но как беден
ещё апрельский луг.
Еще слишком рано
в мире, еще не все
проснулись. Но не
падайте
верой—грянут иные дни, и
прекрасным праздником
зацветут июньские
луга... Будет иная
радость!
Перейдемте через
поле и спустимся к
ручью. Приглядитесь
снова к попутным
цветам: на пашнях
их все-таки много,
хоть и невзрачны
они. Вот даже и не
цветок, а какой-то
странный толкачик
бурый торчит из
земли. Станьте
почтительно : перед этим

ВЕСПА
53
бурым толкачиком—перед нами осколок дряхлой
старины-^грустный потомок величавой, погибшей
растительности каменноугольной формации: хвощ
(рис. 24). Предки его, каламиты (рис. 25), в те
почти недоступные воображению века высоко
вздымали свои грубые кроны в «каменноугольных»
лесах... Тихо, мертво было в них: ни птиц, ни
пестрых бабочек, ни трудолюбивого стука топора...
Была мощная, неискушенная жизнь, но не было
счастья, не было мысли. Та жизнь теперь
тонкими следами оттиснута во мраке слоев каменного
угля. Мир же теперь иной—теперь в апреле
цветут цветы, захлебывается песней поднебесный
жаворонок, тихо идет вспаханным полем человек
и, глядя на бурый толкачик, вспоминает погибшее
величие каменноугольной формации...
Мир стал сложнее; вот сорвите маленькие
анютины глазки, или «трехцветную фиалку» (Viola
tricolor) (рис. 26), которая, впрочем, не всегда
бывает трехцветной; часто ее венчик окрашен лишь
в 2 цвета: белый и желтый. Эта форма даже носит
особое название «полевая» (Violа , tricolor arvensis).
Но так же часто встречается и трехцветная форма
(так называемая форма vulgaris), в окраске которой
в большей или меньшей степени принимает
участие фиолетовый цвет, показывающий, что анютины
глазки действительно очень близкие родственники
настоящим фиалкам. Впрочем, все-таки,
трехцветная фиалка^ отщепенец: И не только по окраске—
это едва ли не единственный вид из всего обильного
видами рода фиалок (Viola), который способен расти
на вспаханных полях. Никогда в полях не найдете
вы других фиалок—они принадлежат или к
луговым, или к лесным сообществам. Почему это?
Неужели же здесь играет какую-нибудь роль
окраска венчика? — Конечно, нет! Но «трехцветная
фюлка» обладает и некоторыми другими особен-

54
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ностями: напр., она является однолетним
растением, тогда как остальные фиалки—многолетники.
Опытный человек найдет и другие различия. Но
любопытно,' что такие- малозаметные внешние
отличия сопутствуют-
ся резкими
различиями в биологии. С этой
точки зрения особенно
любопытно сравнить
обе формы трехцветной
фиалки —
«обыкновенную» и «полевую». Вы,
может быть, не сразу
и обратили бы
внимание на различие
(внешнее) между этими
формами. А между тем
«обыкновенная» форма
гораздо реже растет на
полях и часто целыми
массами покрывает
луга или лесные поляны.
А «полевая» форма,
наоборот, — типичная
обитательница пашни.
Не во внешних,
очевидно, различиях суть
дела. Где-то там, в
глубине этих скромных
созданий покоится эта
разница, недоступная
нашему взору. Мы
даже пока толком понять
не можем, в чем
должно быть это коренное различие, делающее
невозможным или затруднительным обитание.данной формы
на лугу и легким—на пашне или обратно. Ма-
Рис. 26. Фиалка трехцветная. Цве
тущее растение, пестик и
треснувший зрелый плод.

ВЕСИЛ
55
ленькая тайна, одна из сотен других,
разбросанных в нашем громадном мире. Вот еще одна,
подобная же—крохотное растеньице мыгиехвостик1),
причисляемый к громадному семейству
Лютиковых (Ranunculacoae) и почти единственный изо
всего семейства забравшийся на вспаханное поле
(рис. 27). Все остальные2)
заселяют массами луга,
леса, болота, воду,
достигают порой мощных,
размеров—и бессильно
отступают перед бурной
жизнью на вспаханном
поле. И только мыше-
хвостик, едва ли не самый
маленький член всего
семейства, переступил
роковую грань межи —
и благоденствует.
Очевидно, не. всегда
мощь и сила помогают в
жизни. Любопытно
отметить, что, подобно
трехцветной фиалке, и мы-
шехвостик отличается от
СВОИХ рОДИЧеЙ СВОеЙ КО- Рис. 27. Мышохвостив. На
рОТКОЙ ЖИЗНЬЮ. Он ОДНО- разрезе цветка видно очепызы-
летен. И, ДОЛЖНО быть, тянувшееся вверх цветолоао.
это-то и помогло • ему
завоевать вспаханное поле, где располагаться
надолго не всегда удобно.
Да, много, много еще загадок в старом мире. Чем
больше их разгадываешь, тем больше оказывается
*) Myosurus minimus.
2) Другим исключением является посевная живокость,
Delphinium coDSolidum, тоже живущая среди посевов (цветет
в июле).

5?
биологические прогулки
их еще не разгаданных,—глубина мира неисчерпае-,
ма, даже для могучей человеческой мысли. Каждый
миг отнимает она у мира новые тайны, впивается
в него, ввинчивается, а мир все также полон
прекрасных загадок, влекущих, зовущих к нему.
Вот слышите—светло и счастливо льется с
небес песня жаворонка. Он в безграничной вышине
поет, на солнышке сверкая—«весна пришла к нам
молодая, и я пою привет весне!». А зачем или
почему он поет? Что творится в его трепетном,
возбужденном сердечке в этот блаженный миг?
Солнце ли его опьянило своей сверкающей
благодатью, изнемогает ли его душа иод светлым
бременем нахлынувшего счастья, вспомнил ли он в
этой поднебесной выси минувшие ржаные
шелесты, убаюкавшие в былом первые дни его
быстротечной жизни? Или—это только чудеснейший
автомат, которому законами мира от начала веков
предопределено трепыхаться своими крылышками
в солнечном потоке, издавая горлом сложные
звуки, разносящиеся вокруг, доходящие до ушей
обещанной ему природой жаворонихи или
извещающие другую пару: «здесь поселились мы, не
селитесь близко!>. Кто знает? Каждую весну
переполняют его маленький трепетный организм
какие-то неразгаданные силы, и, покорный их
властному велению', взмывает он в небо и поет,
сыплет на землю свой звонкий бисер,—и каждый
раз, вместе с весной тухнут и эти светлые силы...
Не та ли эта сила, что заливает и человеческую
душу верой в пробуждение весны, жаждой
жизни?—Ignoramus. Так жадно хочется подойти с
беспощадный анализом и к этой серебряной
песне, и жаль, разрушить любимую сказку,
неразрывно соединиищую в какое-то скорбно-радостное
трио—солнечную весну, поднебесную песню и
нашу тихую, пробуждающуюся родину...

ВЕСТА
57
Теперь сойдемте в овраг. Здесь особенно резко
заметно значение направления склонов. Южный
склон желтеет цветами мать-и-мачехи, он
глинистый, обрывистый. А северный склон сильнее
залужен, но
травка на. нем /$]&>
еще совсем ма
ленькая, ицве ^г^,ц ... &и % / \
тов почти нет. ^^1 1С Vi44t т^Ж 'I V

Мать-и-мачеха—самый
первый . весенний
цветок (рис. 28),
похожий на
одуванчик (ср.
рис. 29). Он и
так-то
расцветает при
первой
возможности, да
вдобавок еще
селится часто на
южных
обрывах, - где снег
сбегает еще в
начале апреля;
тут же
расцветает и мать-
и-мачеха. Она
даже'не дожидается появления-листьев — листья
вырастают уже потом.
Это, впрочем, довольно распространенный
вешний обычай—цвести до распускания листьев или
одновременно с распусканием их. Однако нужно
давать себе ясный отчет в условности этого вы-
жения: «раньше». Ведь цветение есть расход
жизненных ресурсов, накопленных листьями. По-
Рис.
28. Мать-и-мачеха. Цветущиеиобеги
и побеги с листьями.

58
биологические: прогулки
этому цве іти раньше того, как листья накопили или
нача ли накоплять запас строительного материала,—
ни одно растение не в состоянии. И выражение
«растение цветет раньше появления листьев», в
сущности
неправильно. Но это
явление
встречается
исключительно у
многолетних растений,
у которых цветы
расходуют
запасы, накопленные
прошлогодними
листьями. А листья,
развившиеся ¦
после цветов, также
будут запасать
строительный
материал для цветов
будущего года.
Предположим
на миг, что
цветок каким --либо
образом мог бы
прокормиться
собственными
силами, без помощи
листьев. Могли бы
в.этом случае листья появиться после цветов? Нет.
Нет, потому что тогда листья оказались бы
совершенно ненужными. Ведь все их назначение в
том и заключается, чтоб дать возможность
растению жить и оставить потомство, т.-е. дать цветы
и плоды. Ради цветов и плодов листья и
существуют. А раз цветок мог бы дать плоды без
помощи листьев, листья оказались бы ненужны-
Рис. 29. Одуванчик с цветами а плодами.

ВЕСИЛ
59
ми и—как все ненужные органы — исчезли бы с
течением времени. Таким образом и о этой точки
зрения цвегение раньше появления листьев
невозможно.
Жизнь на глинистых обрывах полна
своеобразного интереса.
Точно для соблюдения какого-то равновесия
природа написала на этой скучной глине одну из
самых увлекательных страниц своей великой
книги, поселив здесь в изобилии различных
одиночных пчел и ос, с их порой изумительными
инстинктами забот о потомстве. Но тот, кто
захочет прочигать эту страницу, должен запастись
двумя вещами: большим количеством свободного
времени и неограниченным количеством терпения.
Здесь часто приходится часами неподвижно
сидеть на солнцепеке, настойчиво следить за сложной
жизнью малых сих, стараясь не нарушать ее
течения резкими движениями, говором. Поэтому,
при беглом осмотре во время. обычной экскурсии,
эти глинистые откосы кажутся голыми и скучными,
лишенными жизни, и все сложнейшие явления
бытия этих жалоносных перепончатокрылых, их
постройки, экономические взаимоотношения:
паразитизм, сожительство, нахлебничество—остаются
незамеченными. Только тому, кто сможет одиноко
приходить сюда, кто сможет уделить этим
обрывам ряд безмолвных часов, проведенных в тихом
созерцании или осторожных экспериментах, —
обрывы дадут порой больше; чем какие-либо
другие места, дадут нерукотворную радорть
проникновения в интимные тайны природы. Но при
этих условиях наблюдатель легко встретит и
обыкновенные вещи и более или менее редкие.
Рассказать о них здесь мы, конечно, не можем,
почему и отсылаем читателей, напр., к пре-

GO
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
красной книге А. Фабра «Инсті.нкт и нравы
насекомых».
Насекомые—почти единственные обитатели этих
глинистых обрывов. Но встречаются здесь и
птицы, и одну из них мы легко заметим:'это
потешные чаканы-каменки. С криком перелетит
такой молодец с места на место, сядет на какой-
нибудь камень и будет время от времени быстро
и деловито приседать—странный и совершенно
непонятный инстинкт. Раз инсіинкт имеется,
значит он в свое время выработался, развился.
Были, надо полагать, и основания для этого.
Исчезли ли эти основания, стал ли этот инстинкт
пережитком,—кто знает. Но мы в наше время
можем только о улыбкой смотреть на эти
реверансы в овраге и восклицать вместе с Кузьмой.
Прутковым: «Глядя на мир, нельзя не
удивляться!».
Но не будем бессильно опускать глаза. Нет
границ человеческой мысли — победоносно, шаг
за шагом, идет она вперед. Нет конца пути —
«хоть ум людей и смел, лишь первую страницу
едва прочел он в книге мирозданья». Но и первая
страница оказалась пучиной, которой может
упиться душа. И одна мысль о том, что еще много-
много таких страниц, которые можно прочитать,
так же переполняет сердце трепетом, как и
красота апрельского мира...
Вот мы спустились на дно оврага, к самой
воде, к, тихому ручью, пробирающемуся здесь
меж влажных берегов, заросших свежей зеленью,
кустами. Вода—прозрачная, бесцветная, а сколько
сестрой жизни несет ее прохлада! Какой звон стоит
над цветущими кустами ин! Кажется, весь вешний
мир насекомых собрался здесь: здесь и пчелы
всевозможных видов и родов: — и обыкновенная

fifiCHA
?1
домашняя, и обитательницы глинистых оврагов,
множество мух и мушек, мелких жучков. Все они
собрались сюда на праздник, на пир и свадьбу
ивовых
кустов.

Рассмотрите ^поближе
желтые
сережки — это
мужские
цветы,
наподобие
березовых и
ореховых (рис. 30).
Только
тычинки здесь
ярче
окрашены, более

метны—почему и вся
сережка
золотится на
солнце, а издали
весь куст—в
легком,
прозрачном
золоте. П ищите
женские
цветы— их надо
искать уже на
ДРУГОМ ку- Р«с 30. Цветы пвы. 1. Ты шнковая сережка.
сте__ивы как 2. Пестичная сережка. 3. Отдельный тычиноч-
' , .. ный цветок. 4 и 5. Отдельный пестичный цветок.
говорят,
двудомных одни
кусты мужские, другие кусты женские. Некоторое
разделение полов мы видели уже у берез, у
орешника—там одни сережки были мужские, другие

62
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
женские. Но там и те, и другие были на одних
растениях. Здесь половое расчленение пошло еще
глубже. Мужской куст никогда не даст женских цветов
и обратно (хотя в виде исключений такие случаи
наблюдались несколько раз). Во всем остальном
кусты мужские и женские совершенно одинаковы. И
вне времени цветения и плодоношения невозможно
различить пол кустарника. Но где-то глубоко в
основе всего существа куста, безмолвно нависшего над
тихим ручьем, таится незримо нашему глазу какое-
то глубокое, глубокое различие. И в вешние дни
это различие вдруг сказывается, чтоб снова
исчезнуть до следующей весны. Да, есть в
природе много вещей, видеть которые мы не
можем. Не потому, что ивовый куст нельзя
рассмотреть—слава богу, созерцай на здоровье. Но
это интимное начало незримо. Нужно его
постигать как-либо иначе. Может быть, тончайшим
химическом анализом, может быть, другими
средствами. Но остается неразгаданная загадка, «чудо
природы»: то что мы воспринимаем, как совер
шенно тождественное, оказывается глубоко
различным. Пускай это сделает нас осторожнее в
суждениях о сходстве и различии.
Но пусть загадка разделения пола у ив остается
для нас загадкой—дальше начинает действовать
«логика жизни». С фактом двудомности ив
приходится считаться прежде -всего самим ивам. Ведь
чем дальше проведено разделение полов, тем
труднее, вообще говоря, происходит опыление цветов.
Ивы не образуют сплошных лесов, часто растут
одинокими деревьями или кустами придорожными.
Можно ли при таких условиях надеяться на
то, что ветер сделает свое дело и перенесет
ивовую пыльцу с тычинок на зеленые пестики, да
еще в достаточном количестве? Трудно.
Приходится прибегать к другим средствам. И ивы ис-

ВЕСНА
СЗ
пользовали, подобно множеству других растений,
вместо мертвой, силы ветра живую силу
насекомых. Да, вся масса насекомых, вьющихся над
ивовым кусгом— свободная братия—- работники
опыления. Но работники даром не работают—им
нужна плата. Посмотрите на пчел, нагруженных
желтой пыльцой, устало, но неутомимо творящих
свою работу. Эти желтые «калошки»-—их дневной
заработок, судьба которого в свое время попасть
в склады в недрах ульев. И растению приходится
вырабатывать массу «лишней» пыльцы, идущей
не на опыление, а на расплату с опылителями.
Но одной пыльцой свободную братию не
заставишь опылять ивовые кусты. Ведь нужно
заставить их, перепачканных пыльцой, перелететь на
женские цветы. А там пыльцы-то ведь нет. А
бесплатно ничего не делается. И вот на брачный
стол к общему благополучию выставляют хмельные
меды, нектары сладкие.
Стоит задуматься над всем этим. Здесь, что ни
деталь, то торжество всесильной логики вещей,
заставляющей нас признать, что ее законы
обязательны не только для человеческой мысли, но
и для тех сил, которые управляют эволюцией
организмов. Прошло время, когда эти силы
писались с большой буквы, то ввиде Всемирного
Разума,' то ввиде Творца и т. п. Теперь мы знаем,
что их имя—естественный отбор, нечто, правда,
невещественное, но и нисколько не метафизическое.
Тем более удивительно, что этому невещественному
нечто присущи те же законы логики, что и
гордой победами человеческой мысли.
Любопытно взглянуть на отношения цветущей
ивы и насекомых несколько с иной стороны. Мы
только что видели, что громадные запасы пыльцы
и меда вырабатываются ивой для приманки
насекомых. Можно было бы подумать, что растение

64
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
прекрасно «понимает» не только потребности
насекомых, но и их организацию,- и «знает», чем
можно их приманить. Я имею в виду способность
насекомых видеть и обонять. Само растение
лишено этих способностей и, конечно, ничего не
может «знать>. А между тем оно вырабатывает
пыльцу и мед, явно рассчитанные на то, чтоб
насекомые их увидали или издали заметили по
запаху. Не обладай насекомые зрением или
обонянием,—ничего бы из всей этой истории не вышло.
Иными словами, кто то, зная то-то и то-то,
придумал ловкую комбинацию. А между тем никто
ничего не знал и никто ничего не придумывал и
не устраивал. Перед нами прозто результат того,
что ученые называют «выживанием организмов
наиболее приспособленных к ¦ существованию в
данных условиях», подобно тому, как, ничего
не зная и не придумывая, земля вертит .-я вокруг
своей оси, подставляя солнцу то одну, то другую
сторону, равномерно обогреваясь и тем давая
возможность органическому миру украшать ?е
древнее чело.
Предположим, чго устройство глаз насекомых
несколько изменится—ну, хотя бы они перестанут
различать светло-желтый цвет от зеленого, а
тсмно-желіый, оранжевый будут различать
хорошо. Тогда они не будут посещать кустов ив со
светло-желтыми пыльниками и предложат свои
услуги кустам с ярко-желтыми сережками. Что
получится? Светло-желтые не дадут потомства,
ярко-желтые будут размножаться еще лучше
прежнего. А побежденные постепенно вовсе исчезнут.
Получится впечатление, как будто кто-то,
узнавший про изменение глаз насекомых, сообразил
во-время изменить и окраску пыльников ив. Экий
хитрый! Кто же он такой? Никто—логика вещей,
изменяющая параллельно две части мира нашего

Я8СИЛ
«S
несмотря на то, что эти две части друг на друга
никак не могут непосредственно подействовать в
смысле взаичоизменения (глаз пчелы—пыльник).
Рис. 31. Мухи семейства жужжал. 4 и 6—личияки, 5 и 7
куколка. 7—куколка муха, торчащая из куколки бабочки, в которой
паразитировала дичинка (6-ая). 8 — врыло.
Примеров этого сколько хотите, самых
остроумных. Вот один из них нежно звенит в солнеч-

66
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ном блеске над мокрым дном оврага, парит непо?
движно в воздухе, потом стремглав переносится в
другое место и снова неподвижно повисает в одной
точке пространства — неподвижно, потому что
крылья его работают безумно быстро, исчезая из
глаз. Это «жужжало», Bombilio discolor (рис. 31). По
полету это несомненная муха. Только мухи
достигают такой изумительной способности летать и
висеть в воздухе. Но вот жужжало подлетело к
цветку, повисло перед ним в воздухе и пьет
своим длинным хоботком, торчащим далеко
вперед. Посмотришь—нападает сомнение, не шмель
ли это? Окраска совершенно шмелиная, как и весь
внешний вид толстой мухи, покрытой густой
шерстью. Но это обман, это в:е же муха. Смело
ловите и рассмотрите ее паспорт—два крыла,
трехчленистые короткие усики. Пеі'.ед нами муха
в боярской шубе шмеля. Что это за маскарад?
Ученые назвали его «подражанием», «миметизмом»
и объясняют таким образом. Щмель1) хорошо
защищен (в данном случае своим жалом), и не
всякая птица его решится клюнуть. Жужжало8),
наоборот, ничем не защищено. Очевидно, что ему
выгодно быть похожим на шмеля. Птица может
смешать его со шмелем и оставить в покое, не тронув.
Опять перед нами тот же биологический
принцип: действие на расстоянии, незнакомый
физическим наукам. Окраска шмеля—окраска мухи—
глаз птицы действуют друг на друга, друг друга
не касаясь. Звенящая в апрельском воздухе муха
и не подозревает того, что существует в мире
шмель, что существует птица. О первым она
никогда н? сталкивается, а с птицей если и
столкнется, то лишь в свой последний час. И звеня
.') .И вообще-то животное, которому подражают.
2) И вообще то животное, которпе подражает.

ВЕСИЛ
G7
в „апрельском воздухе, она не касается ни шмеля,
нр птицы, а между тем её эволюция течет под
влиянием, между прочим, глаза птицы и окраски
інм?ля. Изменись тот или другая—неизбежно и
вполне определенно должна будет измениться
муха—или исчезнуть...
. На берегах ручья, на сырых местах, особенно
там, где близок лес, много цветов. Иногда целые
площади сплошь зажелтели странными
растеньицами. Это
селезеночник1). Издали видны его
бледно-желтые цветы. Вы
наклоняетесь ближе —
обман! Это листья, став-'
щие желтыми-желтыми,
листья, сближенные
наверху плоской розеткой
и окружившие вместо
лепестков маленькие, еле
заметные цветочки.
Вернее не «вместо», а в
подмогу, так как у
селезеночника есть и лепестки
и чашечка, как быть
должно, но они так
незаметны, что никакого на^
сеКОМОГО не смогут при- р 32. Селезеночник.
манить. И вот листья,—
зеленые листья, задача
которых ассимилировать углекислоту воздуха и
тем питать растение, взяли на себя и другую
функцию (работу): стали приманивать насекомых
своим желтым одеянием. Они уже и форму свою
сильно изменили—сравните их с остальными ли-
O.Chrysosplaeniura altemifolium из сем. ¦ Камнеломковых
(Saxifragaceae).
5*

68
ВНОЛОГНЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
стьями селезеночника,—и, может быть, через
некоторое время (как бесконечно продолжительно это
«некоторое время» \) листі я эіи совсем оставят
свою прежнюю деятельность, расиьетятся еще
ярче, и их деятельность сведется лишь к
привлечению насекомых... на пир цветов. Произойдет
семена функций»: листья, исполнившие сначала
одн^ работу, станут исполнять другую.
Маленький болотный
цветок! И мимо тебя
идет тот великий
путь эволюции,
который помог четы-
рехногому
животному, бегавшему по
равнинам земли, —
подняться гордым
орлом ь безбрежные
высоты или
неуклюжим увалі.нем уйти
в пучину вод. И на
іебе положена
дивная печать бе;)Ымян
ного творчества, пе-
реполниншего наш
мир с тех пор. как
где-то, когда-то,
может быть в
голубоватой подводной тишине,задалась первая жизнь, за-
ча >ась тихч и неіримо, чтоб никогда не потухнуть,
чтоб подарить миру мысль и красоту. Ибо что
мир без крас «ты? А красота лишь для мысли.
А мысль лишь у жизни.
Раньше, еще в лесу, мы собирали желтые цветы
вет.іенн'иц и искали среди них уродливые
экземпляры с 6—7 лепестками. Здесь, на дне оврага пб
растет близкий родственник гетрен-
Рис. 33. Чистяк.
мочежинам

ЙЕСНА
69
ницы—чистяк, лютичный чиетяк (Ficaria ranunca-
loides) с такими же ярко-желтыми цветками.
Только все растение коренастее, а цветы с
большим количеством лепестков (рис. 33.). Вот вопрос,
не лишенный интереса; скажите: сколько
лепестков у чистяка? Ответ вовсе не так прост, так как у
различных собранных нами цветков окажется
различное число лепестков — 6, 7, 8, 9 и даже
еще меньше и еще больше. У ветренницы мы
некоторые цветки (с 5 лепестками) считали нор-
мал ними,
6-лепестные—ненормальными,уклоняющимися, уродливыми; конечно, только потому,
что пятилепестные ветренницы встречаются
несравненно чаще остальных.
Не то у чистяка. Впрочем, вернее, то же самое,
то же непостоянство числа лепестков,—но здесь
это непостоянство достигло значительно большей
степени. А вместе с тем понятие «ненормальныйэ
и «уродливый» теряют свой смысл и должны быть
заменены понятием «сррдний» и «крайние». Если
мы соберем большое количество цветков и
сосчитаем число лепестков в них. а потом получим
среднее арифметическое, то получим большей частью
цифру около 8. Эго и есть то «пормальное», вернее,
наиболее обыкновенное количество л>песіков,
каким было 5 у ветренницы, и которое там срачу
бросалось в глаза, а здесь может быть определено
помощью рассмотрения большого количества цветов.
Чем сильнее уклоняется число лепестков от
найденного нами среднего, тем реже встречаются
такие цветки. Этот факт очень легко проверить
самому. Он легко передается графически в видн так
назыкаемой «кривой изменчивости». Кривуюизмрнт,
чивости можно построить таким образом (рис. 34).
Сосчитаем, сколько из собранных нами цветков
имеют 6 лепестков, сколько 7 и т. д. Напр., у
нас могут получиться такие результаты.

70
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
5. лепестков—у' 0 растений"
6
7
8
9
10
11
2
13
25
8
1
0
Нарисуем горизонтальную линию и назовем ее
«осью абсцисс», и пересекающуюся с ней
вертикальную. Ее назовем «осью ординат.»
•С
(-
¦в;
с
s:
3
ОСЬ. ЯБСЦИСС
t 1 >
ЧИСЛО
ЛЕПЕСТКОВ
Рис. 34. Кривая изменчивости числа лепестков чистяка.
Отложим на оси абсцисс—как показано па
рисунке — число лепестков, а на оси ординат — число
экземпляров, у которых это число наблюдалось.
Поставим точку так, чтобы она пришлась над меткой
«6 лепестков» и на уровне «2 цветков». Это
обозначит, что «6 лепестков найдено у двух цветков».
Вторую точку поставим над точкой «7 лепестков»
и на уровне метки 113 цветков», и так далее, поль-

виоііл
71
зуясь числами'составленной только что таблички.
Если соединить точки линией, у нас и получится
варьяционная кривая или кривая изменчивости. Так
кал ни один организм никогда не бывает
совершенно похож на другой, то, собственно говоря, каждый
признак можно выразить именно такой кривой. И
это гораздо правильнее, так как, когда мы говорим,
что у ветренницы пять лепестков, а у чистяка—
8, мы, собственно говоря, имеем в виду лишь
вершину кривой, выражающей изменчивость числа
лепестков.у этих растений. А на самом деле
простой вопрос о числе или размере какого-либо органа
требует всегда гораздо более сложного ответа,
так как приходится принимать во внимание
всеобщую изменчивость. Под влиянием
многообразных причин непрерывно меняется лик мира.
Медленно-медленно, но непрерывно. Но изменение
части мира, как мы видели, сейчас же требует
изменения других частей, биологически
связанных с изменившейся. И вечно движется многойз-
менчивый мир, стремясь к какому-то несбыточному
равновесию, непрерывно нарушаемому его же
собственными изменениями. И чуткому уху всюду
слышно неощутимое волнение, возмущения и
бури—во всех самых тихих заводях, где только
творится жизнь. А жизнь всюду...,.
Вот в маленькой луже, в омутке .ручья—там
сейчас праздник весеннего воскресения. Подойдите
неслышно-неслышно к воде и осторожно
загляните в её прозрачную глубь. Тихо-тихо, со дна
поднимается маленький полосатый тритон (Molge
taeniatus, рис. 35). Поднялся к поверхности,
выставил аз воды самый кончик мордочки и неподвижно
застыл, неуклюже растопырив лапы. Ясно видно—
тихо колеблется кожа под его горлом,—тритон
вдыхает влажный весенний воздух. А вдоль его спины,
вдоль хвоста тихо веет высокий зубчатый гребень.

72
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Это—самец. А вот и самочка-она куда
скромнее своего Случайного друга. Без особого труда
найдете вы, вероятно, и другой вид тритонов:
сгребенчатого тритона» (Molge cristatus, рис. 36),
мистическое чудовище пресных вод, переносящее
наше воображение в минувшие эры жизни земли, в
эпохи господства на земле гигантских земновод-
Рлс. 35. Полосатые тритоны. Слева самец, внизу самка, на
листьях вверху справа вкривкн.
ных и рептилий. Оранжевое, пятнистое брюхо,
трагический черный гребень вдоль тела (у самца).
Он гораздо крупнее, могучее своего собрата по
омуту. Это—два резко различимых, «хороших»
вида из рода тритонов, и эта «хорошесть>
указывает на длинный ряд веков, тяготеющий над
плечами этих существ, ряд веков, раздавивших своей
пятой все промежуточные формы между этими двумя

ВЕСНА
73
Рве. 36. Гребенчатый тритон.
видами;,. (Впрочем, некоторые из этих
промежуточных форм живы и ныне, но в нашей
местности их. нет.)
Тритоны дышат. Но резкое ваше движение—и
одним взмахом хвоста скрываются они в зелено*

74
БИОЛОГИЧЕСКИЕ Ш- ОГУЛКИ
ватой глубине, среди зарослей хары, осоки и
других водяных растений. Если вы хотите
полюбоваться яркими красками тритонов—ловите их
теперь же. Пройдет солнечный апрель, запоет
май свою благоуханную песню—тритоны уже
сбросят свой пышный брачный наряд, поблекнут,
как первая весенняя радость. Лишь теперь, в
апрельские дни, гордо веют они своими
зубчатыми гребнями, сверкают оранжевыми пятнами
брюха,—все пройдет и увянет, гребни станут
маленькими, малозаметными. Опять перед тритонами
встанут будние дни, а перед нами опять загадка...
К чему рядятся, в самом деле, эти подводные
твари в свои брачные дни? Неужели же затем,
чтоб прельщать красотой своего оранжевого брюха
или горделивого гребня маленькую скромную
самочку? Нет, это невероятно. Слишком много
человеческого предполагаем мы в их холодных
душах. Мы допускаемое только то, что трито-
нихе доступны представления о красоте, но и что
эти ее представления приблизительно тождественны
с нашими человечьими понятиями. Если нам
кажется, что тритоны к
весне'^похорошели—значит, и по-тритоньи] они тоже ^похорошели. Мало
того мы допускаем," что тритоішхи отдают свои
симпатии именно сильнее похорошевшим самцам,
(иначе эти самцы ничего бы не\ выиграли и не
оказались бы ¦«победителями»)и т..д.,.ит..д. Одним
словом, «тритон ёсмь и ничто человеческое мне
не чуждо». Не слишком ли это смело?
Но факт остается фактом. Каждую весну, к
новому дню творения, просыпается наша ^старая
земля',—и каждую весну яркими взволнованными
цветами- убираются мрачные тритоны,:' особенно
тритонььсамцы. Тогда самочки мечут икру,.самцы
оплодотворяют, ее... Вешний праздник, окончен, и
¦снимаются .брачные уборы. .Что-то, >какие-.То йутгёя-

ВЕСНА
75
ные силы, таящиеся в самых недрах тритоньего
естества, вспыхивают каждую весну, потрясают
весь медлительный организм и снова тухнут,
как вешние зори. Что это за силы? Имеют ли они
свое биологическое «зачем* или неколебимо
покоятся лишь на физиологическом «почему»?
Связаны ли они просто-на-просто с производством
семени, необходимого для оплодотворения икры, и
все «похорошеіше» вешних тритонов есть лишь
фикция, лишь чисто-человеческая оценка
явления? «Тритоны меняются», да, конечно, это факт.
Но «тритоны похорошели» лишь с нашей точки
зрения, как хорошеет для нас весь мир весной,
и тогда искать смысла и цели похорошения было
бы бессмысленным и бесцельным трудом.
Ну, пора домой. Апрельские зори прохладны.
Ясное, бледное небо, длинные тени по косогору
и тихая, алая кровь за лесом. >. Как хорош вечер,
как щемяще-прекрасно преддверие ночи! Зачем?'—
не спрашивайте. Бесцельно красив мир, бесцельно
богат и многообразен он, и красота его в нем
самом. Такова и его жизнь. Итти, не думая,
стезей проселочной, открыв внимающую- душу пред
ликом вечера—в этом не меньше блаженства, чем
настойчивой, упругой мыслью ввинчиваться в
малые и -великие тайны Мира нашего, упорно
перелистывать замоховевшие страницы Его
великой книги, вечно юной, не знающей конца, вечно
старой, не знавшей начала...
¦Земля и небо поют ему славу.

ЛЕТО.
Роняет жгучей день
натруженные руки;
В звенящей синеве повисли
ястреба,
Чуть зыбдется река, переливая
звуки,
И чуть колышатся согбенные
хлеба...
Гудят, звенят пьяные луга!..
Те долгожданные дни, что медленно шли
издали, вея солнечными крыльями, наконец,
пришли. Порой терялась надежда, даже чудилось, что
минуют они, чго и это лето будет неудачным:
зарядили дожди! А утром как-то вдруг запели,
захлопотали деловитые пичуги, пахнуло с лугов
пряной бодростью,—и понял мир, что пришло и
грянуло лето. И как поток, стесненный тупой
плотиной, накопивший ждущие силы, вдруг
полилась, понеслась бешено-радостная жизнь, звеня
тысячами малиновых звонов, благоухая аромаіами
трав,—и залила солнечные дали... «В солнце—звуки
и мечты, ароматы и цветы все слились в
согласный хор, все сгглелись в один узор».
И хочется пройти по спеющему лугу, шелестя
цветами, и лечь в их душистое лоно, отдавшись
всепоглощающему ощущению летнего дня. Ле.кать,
ленясь отклонить ласково-льнущую былинку,
бездумно созерцая, полузакрыв глаза, устало-синее
небо с незримыми кругами ястребов, и перебирать

пит
77
четки родных стихов. Да, солнце пахнет травами,
свежими купавами, купальницами, убравшими
дубравы... Правда, купальницы, не пахнут,-но не
все ли равно, раз колдует небесное солнце? Не
все ли равно, когда у»е нет желаний, когда
бесшумно ласкаются волны Нирваны, погружая в
созерцание бесконечного...
Е ;ть чго-то торжиственно-красивое в том, что,
умирая, человек устремляет свой потухающий
взор в бесконечность. Пускай это—чисто
физиологическое явление, не имеющие внутреннего
содержания, но, как образ, это красиво. Науке часто
бросают в лицо упрек (особенно іе, кто с наукой
незнаком), что ее постоянный анализ убивает все
возвышенное, всякую эстетику и лишает
человеческую душу непосредственного ощущения
мировой красоты.
«Простой-де человек ляжет в траву, утонет
его взор в беспредельности неба, и ему
хорошо, хорошо станет. А ученый ничего этого не
заметит, а начнет, выяснять, что вот у него
ослабели мышцы в глазу, перестали растягивать сумку
хрусталика, а другие мышцы поставили глаза
параллельно друг другу, и все там маленькие
мышцы теперь отдыхают от суетной
работы,-оттого и приятно. И вместо Красоты останутся
только латинскі е названия мышц, такие длинные, что
длиннее самой мышцы.—напр., museulus orbicularis
interims, и вольте радоваться, а сама-то
она—полтора сантиметра длины.
«Дай тут наука не останавливается. Оказывается,
что и небо то вовсе не синее, и дерет я не
зеленые, и дрема не алая, что tee богатые краск.—
только наше впечатление, и на деле ничего этого
и нет, а есть там только какие-то колебания
мирового эфира, о котором даже и неизвестно толком.

78
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
есть он или нет.. Вот тебе и красота летнего дня.
От такой красоты душа завянет».
Неглубокие корни у такой души, оттого она п
завядает. Не может она распахнуться так, чтоб
обнять весь мир своей радостью, чтоб и дрожание
воздушных частиц и песня вечернего соловья
потрясали бы ее единоравно. Не такова душа,
очарованная миром. Благоговейно будет она
созерцать простенький невзрачный световой луч,
идущий к ней из беспредельности холодных пустынь
со скоростью 300.000 верст в секунду, луч, идущий
так уже сотни лет. Потеряет ли этот луч свое
величие, если окажется, что он и не синий, и. не
красный, а только способен вызывать в нашем
глазу впечатление цвета? Не задумаемся ли мы
глубоко над этим странным взаимодействием
смертного глаза и бессмертного луча, нашедшего
свою смерть в кассиевом пурпуре сетчатки? Бросим
ли мы это презрительное «какое-то там
впечатление», как презрительно кидает душа, засохшая,
узнав, что зелен не лист, а наше впечатление? Нет, не
угаснет наша радость, не уснет мысль, а пытливо и
твердо станет перед новыми чудесами, неощу-
щавшимися прежде. Так же будем мы пить красоту
и удивляться поразительному, как и раньше,
только найдем эту красоту и поразительное там, где
раньше замечали только «какое-то там колебание»
и «какое-то там впечатление».
Вон,, в лазури еле зримая точка медленно
плавает, рисуя круги. Еле зримый человеческим
глазом парит ястреб и своим взглядом шарит в густой
траве, в кустах, отыскивая мелких тварей. Трудно
даже себе представить острі ту такого зрения! Так
не похоже оно на наше, теряющее мышь в трив?
на расстоянии нескольких аршин. И, быть может,
тут разнипа^не только в остроте зрения, повиди-
мому, есть "и 'качественная разница. Нёко'тбрыё

ЛЕТО
79
ученые пришли к убеждению; что, напр., куры
различают лишь красные, оранжевые и желтые
тона, а остальных не видят. Следовательно,
разница может быть и в самом свойстве воспринимать
световые ощущения Даже нашим глазом при
различных заболеваниях можно воспринимать один
и.тот же луч то «зеленый», как при нормальном
зрении, то «желтым», то сероватым — при разных
случаях цветной слепоты; Иногда даже глаз
совершенно не различает красок и видит только
более светлые и более темные места, что бывает
и с вполне нормальным зрением в сумраке.
И как прирожденному, дальтонисту нельзя
объяснить, что такое красный или зеленый цвет, так
мы не можем понять, каким кажется мир
ястребиному глазу, сильно отличающемуся по своему
устройству от нашего.. Мы знаем, что наш так
называемый нормальный глаз, видит резкую разницу
между лучем, колеблющимся 600.ooo.000.ooo.000
раз в секунду или 5oo.O0O.OOO.ooo.ooo раз в секунду,
и мы называем первый луч зеленым, а второй—
желтым. Мы можем также установить, что глаз
дальтониста одинаково видит эти лучи, а что глаз
курицы различает. Но видит ли курица зеленый
луч зеленым, а не каким-либо совершенно
особым, — мы совершенно не знаем, но должны
предполагать, что птица видит краски по-своему, по-
птичьему.
Поймайте любую мушку, что вьется вокруг, или
кузнечика и посмотрите им в глаза. Увидите два
громадных глаза, покрытых нежной-нежной
сеточкой. Это «сложный "глаз», каждая ячейка сеточки
которого уже является глазом. Таких элементов
в сложном глазу может быть много сот, даже
тысяч. Это—раз. Д, кроме того, на лбу между слож:
ными глазами есть зачем-то еще, большей частью;
три простых глазка.. Вот л .попытайтесь представ.

ао
ВИОЛОГИЧВСКИЕ ПРОГУЛКИ
вить себе, каким кажется наш мир этому
существу с его «тысяча и одним» глазам? Особенно
если вспомнить, что, напр., мураььи удирают со
всех ног от синего, фиолетового и
ультрафиолетового, незримого нами, цвета и перетаскивают
своих беспомощных личинок в темноту или в
красный цвет, даже самый яркий, который они,
очевидно, не отличают от темноты... Конечно,
представить себе это невозможно. Возможно лишь
понять причину этого,
почему < дни цвета
ощущаются, другие нет.
Дело в том, что на
зрительный нерв действует не
самый луч. Луч озаряет
зрительный пигмент,
находящийся в глазу, и
разрушает его, и уже
продукты разрушения
раздражают нерв, а так как,
повидимому, различные
пигменты могут
разрушаться различными
лучами, то глаз и может ошу-
щагь лишь те лучи,
которые способны
разрушать пигменты этого
глаза.
Таким образом, уже
химическое различие
пигментов должно влиять иа качество зрения, и у
рпз іичных животных мир зрительных ощущений
будет весьма различным. Да и не только
зрительных. Вот вы кстати поймали; кузнечика. А знаете
ли вы, что он сл> шает ногой? Ну, все-таки, правда,
не ногой, а органом слуха, но этот орган
помещается у него, бог знает где,—на ноге (рис, 37).
Рис .37. Передняя ножка
кузнечика со слуховым органон
на голени.

ЛЕТО
St
Правда, очень тонкое, микроскопическое
исследование показало, что между устройством нашего
уха\и уха кузнечика есть-таки сходство и довольно
серьезное, что заслуживает глубокого внимания,
если вспомнить,.,что общие предки насекомых и
человека жили ранее всех геологических периодов,
сохранивших в себе ископаемых. И хотя уши
позвоночных и кузнечика развились из
совершенно различных зачатков, в них имеются черты
принципиального сходства. И там, и здесь есть
нечто напоминающее рояль или, вернее, арфу—
много-много струн, к каждой из которых
подходит по тоненькому нерву. А так как на каждый
звук способны откликаться не все струны, а лишь
определенные, то и раздражается-то один нерв,
то другой, что и дает возможность различать
звуки. Но опять мы можем довольно уверенно
сказать, что мир звуков насекомого существенно
отличается от нашего, так как, напр., уже собаки
и крысы, имея ухо построенным очень похоже на
наше, неспособны различать чистые тона, а
различают лишь шумы.
Да, у каждого животного мир его ощущений—
свой особый, почти непонятный другому,
зависящий от устройства его органов чувств. И мы
можем лишь благодарить судьбу за то, что
обладаем нашими глазами, нашими ушами,
способными доставлять нам такое богатство
разнообразных ощущений, передавать многообразие нашего
мира. Впрочем, не надо забывать, что нашим,
человеческим органам чувств доступно далеко не
все многообразие мира. Для любой собаки
окрестности наполнены богатейшим разнообразием
запахов, чуждых нам. Пчелы способны удивительно
ощущать направления, способны, думают,
запоминать точку пространства, если даже окружающая
обстановка изменена^ Бабочки саособны за много
Пиологнческие прогулки.
6

82
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
верст ощущать свою самку совершенно неведомым
нам образом—прочтите таинственный «Вечер Сатур-
ний», взволноі анно и волнующе описанный Фабрим!
В учебниках эні ом> логии даже встречаются отделы:
«органы неизвестных чувств»... Магнитная стрелка
непрестанно сообщает нам о возмущі ниях, а иногда
о проносящихся над нею магнитных бурях,—а мы
ощущаем в эти миги лишь покой... Мир
несравнимо богаче мира
наших ощущений. Но не
бу.чем слишком
сетовать—мы и так
неисчерпаемо богатиі.
Слуховые с рганы куз-
нечиков легко увидеть.
Конечно, тилько
увидеть. Рассмотреть,
наоборот, очень трудно,
для этого необходима
долгая и кроіютлиьая
работа с микроскопом.
Но общий вид «ушей»
легко доступен и
невооруженному взэру.
Обратите внимание на
маленькие пузырьки
по обеим сторонам
передних голеней в
самой верхний, их части
(рис. 37). Чго? Ничего
не видите? Тогда вы, вероятно поймали не
кузнечика, а кобылку. Дело в том, что сущесткуют
дне группы насекомых, которых мы обычно
называем одним именем, но которые довольно силі но
отличаются друг от друга. Это: 1) сіранчевые
(Acrididae) и 2) кузнеч'иловые (Lxuutidi >)• И те, и
другие скачут сейчас до лугу. Маленькие много-
Рис. 33. Стро?нпо,органа слуха у
саранчовых. Бледно-серая бпра-
банная перепоив», натянутая па
упр\гое кольцо К утолщепням ич-
р?понви подходят слуховые нервы.

ЛЕТО
83
численные кобылки относятся к саранчевым, а
крупные зеленые кузнецы—ко 2-ой группе.
Впрочем, рост—различие «не характерное<. И д. угнх
странях и срі-ди сарапчевых изіь великаны (хоя
бы та же самая перелетная саранча), и среди
кузнечиков—карлики. Но срішшпе анатомию іі.ш хотя
бы непшюн) міі] филошю тех и других и ны сразу
заметите разницу, напр., в следующих пунктах:
Кузнечики. Сарапчевые.
1. Усики очень тонкие и длин- 1. Усики толще л короче, ча-
ные, длинее '/г туловища сто сплк/Щі няыі-, члеников
со множеством члешп.ов. ье более 25.
2. У О длинный яйцеклад. 2- Яйцеклад обычно очень ко-
)откш1.
3. Лапки 0 4-члениковые. 3' Ла,1КИ 3-члениковые.
. л -4. Орган слуха по бокам 1-го
4. Орган слух на голенях. брюшного сегмента ірис. 38).
5. Обычно хищники. 5. Обычно растительноядные.
Последний признак морфологически уже не так
легко заметить: его нужно поверить
биологически, наблюдая их жизнь. При этом вы найдете
еще целый ряд различий в обране жиши. в
откладке яиц, в спо обах издавать звуки;
некоторые из этих различий даже затруднишься отнести
к морфол ігическим или биологическими,—шшр.,
способ складывания крыльев. Но и чисто
морфологических и анатомических различий можно
найти еще длинный ряд, иногда мало заметных, но
очень серьезных, с точки зрения науки. А многие
различия, хотя их очень трудно передать сло-
вими, настолько типичиы, что раз-другуй раз-
*) Не путать термина „ножка" и „лапка". Лапка,
вто—последний оі дед ножки, сосгойЩій hj нескольких мелких
члеников.
в»

84
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
личив кузнечика от кобылки, вы будете в
состоянии уже с первого взгляда, издали, по
характеру полета, прыжка и пр. различать тех и
других. Вместе с тем перед вами ясно выступят 2
Рос. 39. Представитель сарапчевых пли кобылок.
группы насекомых, объединенных чем-то общим,
хотя в каждой из них будут попадаться виды,
сильно отличающиеся друг от друга, и не только
виды, но и группы видов, т.-е. роды. Для обо-
Рис. 40. Представитель кузнечиков (самка).
значения таких групп родов, объединенных
общими признаками, уже давно был предложен
распространенный ныне термин «семейство». Таким
образом, теперь различают семейство кузнечпко-

ЛЕТО
85
дых и семейство саранчевых, латинские названия
которых оканчиваются на idae (как и вообще
семейств животных).
Но несмотря на целый ряд различий нетрудно
отметить целый ряд общих признаков,
отличающих кузнечиков, и кобылок от остальных.
Поэтому мы имеем право объединить эти семейства в еще
более общую группу «прыгающих прямокрылых»,
причислив к ним ещі» 3-е, близкое семейство
сверчков. И этих «прыгающих» противопоставить
«бегающим прямокрылым» (тараканам, уховерткам и др.)
в качестве подотрядов одного отряда прямокрылых
(Orthoptera). Мы создаем, таким образом,
последовательный ряд все более и более обширных групп:
вид, обнимающий группу особей;
род, обнимающий группу видов;
семейство, обнимающее группу родов;
отряд, обнимающий группу семейств.
В случае надобности между этими
основными «таксономическими единицами> различные
ученые вставляют промежуточные
таксономические единицы: разновидности, подроды,
.подсемейства, подотояды *). Установление подобных
групп очень полезно для исследователей, так как
обобщает разрозненные факты и очень облегчает
обзор многообразия живых существ., Но тем не
менее мы должны ясно отдавать себе отчет в том,
что в действительности существуют только особи,
а все наши систематические группы в
значительной степени искусственны. Это не значит, конечно,
что объединение нескольких форм в одну группу
лишено внутреннего содержания. Как мы сейчас
*) Напр., некоторые ученые делят прямокрылых на
-бегающих» н «прыгающих», а другие считают вго подразделение
не заслуживающим серьезного внимания и делят отряд
прямокрылых сразу на семейства. См. ниже.

86
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
увидим, это объединение имеет глубокий научный
интерес. Но тем не менее часто совершенно
невозможно решить, правильнее ли считать данную
группу «семейством» или «подсемейством», или,
наоборот, «отрядом». Раньше, напр., да и теперь,
многие энтомологи считаяи «к\-знечиков»
семейством подотряда «прыгающих». Но с течением
времени исследователи пооткрывали такую массу
видов и родив кузнечиков, что пришлось их
разбить на целый ряасемейств, а термин «кузнечики»
возвести уже в степень подотряда, изменив
окончание назвшия Lucustidae в Lociistodea. А так как
кузнечики составляют группу одинаково
«выразительную», как и саранчевые и снерчки, то
приходится и саранчевых, и сверчков тоже считать
уже не семействами, а подотрядами (впрочем и
в этих группах оказалось очень много видов).
Вместе с тем понятие «прыгающие», являющееся
частью понятия «прямокрылых», оказалось уже
между «отрядом» и «подотрядом»,—новая рубрика.
Наш русский энтомолог Н. Кузнецов принимает,
напр., такую систему отряда прямокрылых:
Отряд.
ілые.
мокрь
Пря
Ряд.
Бегающие.
Прыгающие.
Подотряд.
Уховертки.
Hemimerodea.
Тараканы.
Богомолы.
Палочники и
листовндки.
Саранчевые.
Кузнечпковые.
Сверчковые.
Семейство.
9 семейств.
1 семейство ')¦
11 семейств.
6 семейств.
12 семейств.
9 семейств.
15 семейств.
7 семейств.
') Henimerodea состоят всего из одного паразитного виіа,
кото! ый. іеы не менее, так сильно отличается от всех
остальных прямокрылых, что ни к одиому подотряду его причислить
невозможно.

лито
87
Но другие энтомологи не согласны считать
уховерток, тараканов за подотряды, предпочитают
считать их семействами, а семе Пет ва Кузнецова
низводят на ступень подсемейств и т. д.
В чем же д»іло? Кто же из ученых'прав, кто
виноват? Да, собственно говоря, никто не виноват,
и особенно серьезного значения этот спор не имеет,
так как дать точное определение терминам «се-
меьство*, «отряд» и т. п.—швозможно.
В прежние' годы, до Даряшіа, когда люди
видели только, что группы различных порядков
существуют, но не понимали еще, что это значит —
этот спор имел больше значения. Предполагали,,
что «творец», создавший все существа, имел не-
сколіко планов творения, а планы подразделил
на «подпланы» и т. д. Поэтому казалось
возможным разгадать идеи творения, разгндать. какие
идеи легли в основу создания типов, классов,
отрядов, семейств...
Теперь, благодаря идеям дарвинизма, мы
разрешили эту задачу, и решение было найдено
совсем в другой области. Мы знаем теперь, чю
все живущие ныне «певчие кузнечики»,
причисляемые к одному виду Locusta cantans, в свое время—
очень давно—произошли от обших предков. А еще
раньше жили кузнечики, данпіие начало всем
видам рода Locusta. Еше глубже в пучине .времен
жили предки всех кузнечиков, еше
раньше—предки всех прыгающих. А в сумраке Девпна
сохранились следы странных гигантских насекомых,
достигавших порой до аршина в размахе крыльев,—
и этих гигантов приходиіся считать предками
всех ныне живущих прямокрылых и бли.іких к
ним форм, а, можит быть, и всех, насекомых,
вообще.
Таким образом, каждая таксономическая
единица объединяет группу форм, имевших когда-

88
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
либо общих предков, и единственным сколько-
нибудь строгим критерием для определения того,
что такое род, семейство или отряд, могло бы
служить время, когда этот общий предок жил.
Но при этом станет вполне понятным, что в
различных случаях можно насчитать очень различное
число последовательных таксономических ступеней,
а не 5—6, принимаемых обычно (вид, род,
семейство, отряд, класс, тип). При этом мы встречаемся
еще с новым затруднением. Если мы возьмем, напр.,
отряды млекопитающих, то увидим, что они
появились на земле сравнительно недавно. Отряды
насекомых обособились друг от друга гораздо
раньше, когда едва появились млекопитающие
вообще. И, приняв за таксономический критерий
время возникновения, мы должны были бы или
насекомых разбить на большое количество
.отрядов и классов, или, наоборот, сильно понизить
таксономическое значение групп высших
животных, приняв, напр., всех млекопитающих за одно
семейство. Ввиду крайнего неудобства такой
справедливой систематики, мы миримся с тем, что на-,
inn, напр., семейства в различных группах живот-,
ных имеют различное значение. Наша систематика
таким образом, во-первых, облегчает изучение
органического мира, а, во-вторых, схематически
указывает родственные отношения между видами.
У кузнечиков мы снова встречаемся с
явлением аутотомии (помните вешнюю ящерицу?). Если
вы резко схватите кузнечика за одну из его зад-,
них ног—она останется у вас в руках. Убив его
предварительно эфиром, можно попробовать
оторвать у него эту ногу,—вы увидите, что это
далеко, не так легко, во всяком случае, не легче, чем
оторвать остальные ноги. А у живого кузнечика
передние и средние ноги не отламываются, а
задние отскакивают легко. И в природе не редкость

ЛЕТО
8 У
встретить таких искалеченных
кузнечиков,—отломанные ноги у них не вырастают вновь.
Вспомнив, что мы писали по поводу аутотомии
у. ящериц, мы можем заметить -как бы
противоречие. Там мы старательно доказывали, что ауто-
томия без регенерации—подарок небольшой, и
естественный отбор вряд ли выработает такую
вредную способность. А тут как раз и
оказывается, что у кузнечиков способность к
регенерации отсутствует, а аутотомия наблюдается в
полной мере.
По этому поводу можно рассказать не
лишенный . интереса факт. Доказывая необходимость
одновременного существования аутотомии и
регенерации, наш биолог В. А. Фаусек ') писал, что
было бы очень интересно подробнее исследовать
аутотомию у кузнечиков, так как здесь мы имеем
некоторое противоречие закону, основанному на
большом числе фактов. При этом он указал, что
у насекомых главная часть жизни проходит в
личиночном состоянии, а взрослая стадия, сведенная
у некоторых, видов всего до нескольких минут,
нужна лишь для оплодотворения и откла"дки яиц,
и поэтому у взрослых насекомых даже одна
аутотомия, спасая насекомое даже лишь 1 раз,—и то
скорее полезная способность, чем вредная.
Любопытно, писал он, было бы исследовать. способны
ли к регенерации личинки кузнечиков.
Вопрос ныне исследован—и регенерация
найдена! И явление это оказалось довольно
распространенным: не только у кузнечиков, но и у
взрослых бабочек, комаров и пр. ноги отваливаются
чрезвычайно легко,—но способность к регенерации
их имеется лишь у гусениц и личинок.
') Рекомендую вниманию читателей его прекрасную книгу
«Биологические этюды». Посмертное изд.

90
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Таким образом, перед нами согласованное
развитие, о .одной стороны, такого основного свойства
организмов, как регенерация, и сложного,
обставленного длинным рядом морфологических
приспособлений процесса отламыгания ног. Но Фау-
сек утверждает, что согласованно с ними же
развивается и способность чувствовать боль.
Действительно, поведение . низших животных
совершенно не указывав, на то, чтоб они
чувствовали боль. Может показаться, пожалуй, сіран-
ным, как это можно не чувствовать боли. По
крайней мере, нам, людям, способность чувствовать
боль кажется совершенно неотъемлемой
способностью тела, и мы даже забываем о различных
обезболивающих веществах, лишающих нас этой
способности. Подобное обезболивание мы
считаем чем-то искусственным, случайным. Но наука
уже давно показала, что і опрос этот гораздо
серьезнее. Помимо обезболивающих веществ, можно,
напр., перерезыванием особых чувствующих нервов
уничтожить болечувствитёльность. Собака с
перерезанными некоторыми нервами может обглодать
собственною живую ногу, ничего не почувствовав,
хотя нормальная собака боль отлично чувствует,
и еели, напр.. начать ей резать брюхо, она
выразит свое чувство .очень энергично. А если
осторожно отрезать брюшко занятому.^едой шершню,
он почти не обратит на это внимания и будет
продолжать еду, а муравей старательно будет
таскать личинок, хотя часы его жизни сочтены.
Стрекоза, ег-ли ей умело предложить кончик ее
же собственного брюшка, примется закусывать
им, и т. д.
Совершенно очевидно, что у этих насекомых
чувство боли отсутствует, так как при подобных
адских операциях заведомо чувствующие боль
животные ведут себя совершенно иначе, а искус-

ЛЕТО
91
ственно-анестезированные животные ведут себя
очень похоже. Удивительного в этом, впрочем,
ничего нет. Чувство боли есть совершенно такое
же чувство, как зр ние, слух. В нашей коже есть
специальные органы болевой чувствительности,
рассеянные в ней во множестве, и есть
специально болечувствующие нерны. Остальные же места
нашего тела боли совершенно не чувствуют. И
если^мы легко допускаем существование слепых и
глухих животных, то также должны допустить
возможность существования и лечувствуг ших
боли, хотя с первого взгляда нам это и кажется
стрінным.
Фаусек указал на причину, которая должна
согласовать свойство регенерации, аутотомии и
болевой чувствительности. Раз у высших животных
способность к регенерации пропадает, организм
должен избегать ран, разрывов и прочих
повреждений, в частности и тех, что возникав>т при
аутотомии. И болерая чувствительность дает ему
знать, где в его теле происходит слишком
сильное сжатие, растяжение, где грозит колючее
острие.
— Больно!—это значит, берегись, организм,
тебе грозит порча.
Вернемся, однако, к окружающему нас миру.
Клонит к лени полдень жгучий,
Замер в листьях каждый явук,
В розе пышной и пахучей,
Нежась, спит блестящий жук.
Клонит к лени... — какая музыка! А кругом
цветы, цветы, горицвет алый, желтые
козлобородники, ромашки, силенка усталая,—вся лугпвая
братья, о каждом из которых можно и хочется
так много порассказать; о каждом отдельно и обо

92
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
всех вместе. Вот клейкий горицвет (Lychnis "Viscaria),
облепленный трупами крохотных насекомых,
нашедших свою смерть на его клейких
междоузлиях—трагическая черта, через которую не
смеют переступить даже всесильные муравьи; против
них-то, повидимому, и направлен этот клей,
защищающий цветы с их пыльцой и медом от разбойных
нападений муравьиных
ватаг. Разберите, кстати,
устройство его цветка (рис.
41): пятизубчатая чашечка,
пятилепестный венчик, пять
столбиков, 10 тычинок, пя-
тигнездная (до половины)
занязь — упорное пяіерное
строение, в большей или
меньшей степени
свойственное всему обширному
семейству гвоздичных (Сагуо-
phyllaceae). Здесь же рядом
другой его представитель,
кукушкин цвет (Lychnis flos
cuculi), отличающийся
нежными глубоко-рассеченными
лепестками, делающими
цветок по внешности совер-
_іенно непохожим на цветок
горицвета (рис. 42). Но
рассмотрите строение его
внимательнее, и вы встретите
ту же упорную пятерку, доказывающую (вместе с
рядом других признаков) несомненное родстло
обоих видов,—вот вам прекрасный образчик
«важных» и <менее важных» признаков, хотя менее
важные могут часто сильнее исказить внешность,
чем важные подчеркнуть внешнее сходство (или
обратно—менее важные признаки могут создавать
Рис. 41. Горпцвет- дрема
(вверху отдельно лепесток).

ЛЕТО
93
внешнее сходство кита и акулы, а важные
говорить о глубоком различии:
млекопитающее—рыба). Но что значит этот странный термин «важный»?
Он неудачен—суть в том, который признак возник
раньше.
Древние признаки,
иногда •
оставшиеся лишь в
виде следов,
для нас-"более
важны: онилуч-
ше
устанавливают род :твен-
ные отношения
между
различными видами.
Это как бы
«отчества» и даже
«фамилии» в

противоположность новым
признакам —
«именам».
Посадив растение
под колпак или
перенеся его
высоко на гору,
мы совершенно
исказим его,
придадим ему
массу новых
признаков, но
в следах древних мы все-таки прочтем его родство.
То же пятерное число найдем мы и в цветке
гвоздики (Dianthus deltoides, рис. 43, D. superbus
рис. 44), у смолевок (Silene nutans рис. 45) и ряда
других обитателей летнего луга. Обратите вннма-
Рис. 42. Горпцвет-кусушкив цвет.

У1
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ние на лепестки упомянутых растений. У всех
этих, ролов есть как бы какое-то стремление к
образованию рассеченных- лепестков. В каждом
роде можно найти виды с мало рассеченными
или двухлопастными
лепестками и с
лепестками, пренрашенны-
мй в Оахриму. Таковы
пары:
Рве. 43. Гвоздика
травянка («низу
отдельно лепесток).
и;. 44. Гвоздика пышная.
Lychnis visMria
Dianthus deltoides
Sikne procumbdns (рис.
45).
L'^hnis flos cucull
Dianthus superhus'
Silene fimonata <)J
>) < Pi) l Silene в нашпх містат представ іен ввдамн предн',11
раіс'чзинооги. СаиыИ рассеченный — S. nutans (рис. 46). a S.
lim-iridta,c прж >азиым;і, превращенными в бахрому
лепестками живет в лесах Кавказа.

ЛЕТО
95
Выгодно ли растению иметь бахрому вместо
лепестков или никакой выгоды в этом нет,—мы
решительно не зшем и скорее должны
предположить, что ее нет. Но важно отметить, что crcej-
ние роды семейства гвоздичных: гвоздика (Dian-
thus), горицвет (Lychnis), смолевка (Silene)
обнаруживают как бы стремление образовывать бахром-
чато-лепестные формы. Так как подобная сильная
рассеченность лепе-
стков представляет
собой довольно
редкое явление, то из
этих фактов можно
сделать несколько
заключений, важных
для понимания ве
лик >го процесса эво-
люціш. Прежде
всего под іеркнем, что
можно почти не
сомневаться, что родо-
начальные . формы
всех трех родмв
имели лепестки
нормальные. Отсюда
следует, что рассе-
чеано лепесгные
виды возникли в
каждом род і более или
менее самостоятельно от нормально - л?пестных
предков, по мере эіюлюции рі»да. Следовательно,
даіее, три родственных, соседних рода—гвоздика,
горицвет и.смолив «а—обнаружили некоторый
параллелизм двыюцчи. Подобный параллелизм
эволюции в последнее время обратил на себе ¦ со-
бенное внимание биологов, и русский ботаник
Н. И. Вавилов установил даже закон гомолошч-
Риз. 45. Смолевка распростертая.
Вверху отдельный лепесток.

УС
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
пых рядов. Этот закон констатирует, что, имея
близкие роды А, В, С, некоторых род А распался
в своей эволюции на
виды а5 а2 а3...,
можно ожидать найти
и в роде В и С и
т. д. виды Ц b2 b3...
Cj C2 С,... И Т. Д.,
среди которых виды
Ь, и Cj будут
напоминать вид а2, виды
Ь2 и с2 обнаружат
такое ж?
соответствие с видом а2 и т. д.
Эти ряды
соответствующих видов в
соседних родах,
ряды соответствующих
разновидностей в
соседних видах и т. д.
Вавилов и называет
гомологичными
рядами. Что эта
гомология не иллюзия,
показывает случай,
когда, на осноьании
изучения рода
пшениц, Вавилов
предсказал
существование новой формы
ржи, которая вскоре
и была найдена на
Памире.
Вопрос- о ¦
причинах такого
параллелизма эволюции
является в настоящее
Рис. 46. Смолевка поникшая.

ЛЕТО
97
время одним из самых многообещающих
вопросов биологии,' так как здесь как бы улавливается
проявление известной механики эволюции. Ведь,
несомненно, что то, что краткости ради называлось
стремлением близких родов образовывать
гомологичные виды, а близких видов образовывать
гомологичные разновидности,—это стремление
ничего метафизического в себе не заключает, а
является именно отражением механики эволюции,
механики возникновения новых форм, механики
мутаций и т. д.
Вот еще цветок, в котором число 5 в большом
ходу —колокольчик. У него 5-зубая чашечка,
5-зубный венчик, 5 тычинок. Но бросается в глаза
и важное различие: лепестки венчика срослись в
колокол, и венчик, и чашечка сидят на завязи,
в то время как у гвоздичных завязь находится
внутри цветка, т.-е. выше чашечки и венчика.
Характерно также и очередное расположение
листьев, тогда как у гвоздичных
листорасположение супротивное. Это признак довольно
глубокий, так как он указывает на какую-то основную
разницу в способе роста и сказывается не только
в расположении листьев, но и в ветвлении, и в
устройстве соцветия, супротивно ветвящегося у
гвоздичных, очередно—у колокольчиков. Иногда
супротивность или очередность характерна для
целыу семейств. Впрочем, в других случаях она
маскируется, и часто, напр., нижние листья
расположены супротивно, а кверху супротивность
нарушается.
Собрав несколько цветков колокольчиков и
рассмотрев их тычинки, вы познакомитесь с
распространенным и важным явлением. В хорошо
распустившихся цветах тычинки оказываются
уже увядшими, а между, тем только в это время
созревает по-настоящему пестик и- становится
Пітолпгнческяе прогулки. '

98
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
годным к опылению. Это вполне ясное
приспособление к устранению возможности самоопыления,
т.-е. опыления пестика пыіьцой того же самого
цветка. Тако} более раннее созревание тычинок,
свойственное целому ряду форм, называется
«протандрией» — в противоположность более редкой
«протогинии», когда раньше созревают пестики.
По счастью, отличный пример и этого
приспособления растет тут же в лице подорожника (Plan-
tago media). У него в соцветии цветы распускаются,
начиная снизу, и вы видите на самом верху зону
еще не распустившихся бутонов, ниже—зону с
маленькими белыми пестиками, высунувшимися
из бутонов, а ещч ниже—зону с созревшими
тычинками, которые, таким образом, развиваются в
самых старых цветах.
У подорожника мы почти не находим венчика—
он маленький, пленчатый и, конечно, не может
выполнять той роли, которую обычно исполняет
венчик—ярким своим цветом привлекать
опыляющих насекомых. В свое время у селезеночника
мы видели замену лепестков прицветниками.
Здесь мы встречаем несколько иное решение
задачи. Заметность достигается здесь скоплением
всех цветов в головку и окрашенностью тычинок.
Можно думать, что этим достигается известная
экономия строительного материала—принцип
необыкновенно распространенный в органическом
мире, где широко брошен лозунг: «ничего
лишнего, только необходимое!» (собираясь на
экскурсию вспоминайте этот лозунг!). В самом деле,
вместо того, чтоб для каждого цветка создавать
специально привлекающий аппарат,
подорожник скопляет их вместе и достигает цели без
всякой затраты материала, лишь более удачным
расположением того, что есть: все за одного и
один за всех.

ЛЕТО
99
Тот же способ широко использован и в
обширнейшем семействе сложноцветных,
представителями которых пестреет луг,—желтые
козлобородники, ястребинки,' ромашки. Вы знаете, конечно,
что их «цветок» на самом деле вовсе не цветок,
а. целое соцветие, состоящее из скученных
мелких цветков. У
козлобородников и ястребинки
все цветы
приблизительно одинаковые, так назы
ваемые язычковые. У
ромашки уже имеется
дифференцировка:
средние цветочки потеряли
свои венчики, и их
главная задача—образовывать
пыльцу и семена.
Наоборот, боковые: цветы
сохранили свои яркие
язычки, привлекающие
насекомых (и охраняющие
молодые плодоносные
цветы), яо они начинают
утрачивать способность
производить семена.
Цветок, созданный
исключительно в целях
размножения, утратилсвою
главную способность и
превратился в кричащую
вывеску.— еще пример
«смены функций».
Окончательного своего
развития достигает это:
направление эволюции в цветке василька, красных
собратьев которого — Centaurea Jacea, phrygia и
«tenolepis легко найти тут же на лугу (рис. 47). У
Рис. 47. Луговой василек.
3. Цветы с тычинками и ue-
стиком из внутренних частей
соцветия. 4. Бесплодный
краевой цветов.

100
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
него краевые цветы совершенно бесплодны и в
них даже не образуется ни тычинок, ни
пестиков.
Замечательный пример такого же искажения
роли органов встречаем мы в ястребинке
(многочисленные виды рода Шегасіит). За последние
годы усиленно занялись исследованием вопросов
наследственности и, между прочим, получением
новых помесей путем скрещивания различных
видов между' собой. В этой области были
установлены некоторые правила, совокупность которых
составляет так называемый «менделизм>. В
природе ястребинки дают громадное количество
помесей, и если вы когда-либо будете определять
эти растения, то переживете много горьких минут,
так как сплошь и рядом ваше растение
оказывается помесью и не поддается определению.
Когда стали производить опыты (впервые—сам
творец менделизма—Грегор Мендель) с ястребин-
ками, результаты стали получаться совершенно
неожиданные, уклоняющиеся от установленных
менделевских правил и неподдающиеся
объяснению. Только впоследствии'дело разъяснилось.
Оказалось, что у ястребинок, несмотря на вполне
нормальное устройство цветов, несмотря на
существование приспособлений для привлечения насекомых
и опыления, зародыши сплошь и рядом
развиваются не из оплодотворенных яиц, а из соседних
клеток, никакого отношения к оплодотворению и
к яйцам вообще не имеющих! Клетки, служащие
у большинства растений для охраны яйца, из
которых построены покровы зародышевого
мешка, вдруг сами начинают плодиться и
размножаться и дают зародыш и семя даже не парте-
ногенетически,—там хоть развивается неоплодо-
творенное яйцо,—а, как говорят, апошмнчески,
минуя всякий половой процесс.

ЛЕТО
101
Подобные явления—а они оказались довольно
распространенными — сильно спутывают наши
установившиеся представления о необходимости,
важности оплодотворения, да и вообще о
причинах развития. Когда яйцо начинает развиваться
после оплодотворения,—это хотя и непонятно
пока, но, по крайней мере, похоже на понятность,—
.мы можем высказать по этому поводу ряд более
или менее правдоподобных гипотез, и опыты с
искусственным оплодотворением помогают нам в
этом. Но когда клетка «ни с того, ни с сего»
начинает развиваться и дает новый организм, да
притом еще клетка, назначение которой совсем
иное,—тут уже рождается недоумение. Если это
так просто, если любая клетка может дать
зародыш !), то к чему городить огород с цветами,
оплодотворением, перекрестным опылением,
привлечением насекомых и т. д., и т. д. Действительно,
как будто огород городить незачем, а между тем
нагорожен он повсеместно. Где же наш принцип
«ничего лишнего, только необходимое»?
Вопрос серьезный и глубокий, и научная мысль
последние годы особенно упорно бьется, силясь
разрешить его. Но пока он не решен, и в
качестве временного итога мы можем вывести
заключение, что многие организмы могут выработать в
себе способность обходиться без оплодотворения,
но еще только немногие достигли этою
совершенства. Но, с другой стороны, считать половой
процесс лишь печальной необходимостью мы тоже
не имеем никакого права. Ибо имеются веские
доводы в пользу того, что оплодотворение н
скрещивание, создавая новые комбинации
признаков, облегчают видам сохранение их в вечно
1) У бегонии действительно почти любая клетка оторванного
листа может развиться в новый организм.

102
.БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
изменчивых условиях мира, требующих от-
организмов новых и новых свойств.
Нетрудно понять, что если вид способен в
данной местности образовывать, большое число рас
и разновидностей, то он имеет больше шансов
выиграть в борьбе за жизнь. Ведь изменчивость
захватывает не только внешние признаки, измен;
чивы все свойства организма. Поэтому в
засушливый год, напр., одни разновидности, одни
линии окажутся более выносливыми, в мокрый и
холодный выживут другие и, пронесут вперед
знамя вида. И в то время, как. вид постоянный,
о незначительной изменчивостью, будет
естественно отыскивать такие места, где бы и условия
существования отличались постоянством, вид
изменчивый может смело кидаться в самую гущу
быстро бегущего потока жизни. Несмотря на
непрерывную изменчивость условий, несмотря на
то, что каждый день будет предъявлять ему новые
и новые, часто явно противоречивые требования, —
он не убоится потока их и восторжествует над
константными видами. Оттого, может быть,
наиболее распространенными оказываются именно
наиболее изменчивые, легко смешивающиеся, дающие-
помеси виды. Наоборот, виды константные
загнаны в труднейшие места земли, в глубины
океанские, в тину, в землю и прочие тихие углы,
где медленно движется время и медленно меняются
события. Там некоторые виды тихо живут уже в
течение бесконечно долгого времени, в течение
нескольких геологических периодов, — но выйти
оттуда они не смеют: этим консернаторам не
место в кипучей борьбе мира.
.При таком значении изменчивости станет
понятным, что половой процесс—если он
действительно повышает изменчивость—может получить
громадное значение, и все приспособления для

103
А. Поповник.
А
А
В
В
Иван-да-Марья.
13. Истод.
Короставник.
Свербига.
Луговой василек.
,2.
А. Лютик
многоцветковым.
13. Лютик ыног.
Незабудка.
С. Лютик сдкиіі.
Л. Поповник.
13. Тыйн.
Горнцвет-дреиа-
С. Иоповяик. ¦¦_
Горицвет (вверху.).
Л. Лютик многоцв.
В. Тмин.
A. Кошачья лавка.
Подорожник
средний.
B. Клевер красный.
Кульбаба осенвяя.
Рис. 48. Объяснение в тексте (стр. 104)-'

104
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
него не будут уже казаться странными и
неокупающимися». Но пока мы вполне уверенно не
¦можем признать за половым процессом такого
влияния,—вопрос этот не решен окончательно,
это еще «очередная задача».
Насколько чутко прислушиваются растения к
изменчивым условиям существования, легко
увидеть, окинув взором окрестный луг. Если его
поверхность неровна, если он расположен на
склоне или пересечен ложбинами и пр., вы
увидите, что разные участки луга окрашены
преобладающими цветами в тот или иной цвет.
Склоны одной крутизны сплошь запиты кровью
горицвета, а там, где наклон меняется, меняется
и цвет луга, и луг белеет от поповника. Снова
меняется наклон луга, и золотом разливается
лютик, и т. д.
На рис. 48 изображено несколько схематических
профилей лугов, снятых с натуры; рядом с ними
указаны доминирующие виды, цветение которых
сообщает окраску той или иной части луга.
Профили 2-Й, 3-й и 4-й относятся к одному и тому же
лугу в его различных местах, при- чем 3-й и 4-й
сняты одновременно, а- 2-й несколько ближе к
весне. Профиль 5-й взят перпендикулярно
направлению склона, так что по его ложбинкам в
дождь и весной стекает вода. Это только
примеры,—вы нх можете легко дополнить
собственными наблюдениями. В данном случае обращено
внимание на угол крутизны, но с нею связан
целый ряд условий—почва, влажность, инсоляция
и т. д. Играет роль и то, куда обращен
склонна север, юг, восток или запад, и тысячи других
причин, и поэтому отнюдь нельзя сказать, что
данный вид предпочитает определенный уклон:
в различных местах это будет различно. Напр.,
на лугу, изображенном на профиле 1-м, на склоне

ЛЕТО
105
А доминирует Leucanthemum—поповник. Несколько
дальше, при несколько ином направлении склона,
этот же вид доминировал уже на участке В, а
на участке А рос уже в меньшем количестве, и
почти все экземпляры были еще нераспустивши:
мися, хотя на участке В цветение было в полном
разгаре.;.
Этот случай, может быть, еще лучше показывает,
что такое, казалось бы, незначительное
обстоятельство, как крутизна, может уже существенно
менять условие произрастания, и на одном каком-
либо лугу участки, различающиеся чем-либо
преимущественно, из года в год, занимаются теми
или иными видами. Каждый выбирает себе такое
место, где он лучше может развиваться и откуда
он может вытеснить остальные, спорящие с ними
виды.
Глядя на луг во все стороны, обратите
внимание на одно интересное обстоятельство. Если вам
"его не подсказать, вы, может быть, не заметите его
хотя ваши глаза отлично его видят (правда, при
соответствующей погоде.) Это очень любопытно и
поучительно,—можно ясно видеть что-либо и не
замечать. А для натуралиста это обстоятельство
имеет громадное значение, так как сплошь и
рядом интересные и важные вещи многие годы
многими исследователями просто упускались из
вицу, не замечались,—а нам, их потомкам, все
это известно с малых лет, и мы даже не понимаем,
как это старички проглядывали такие очевидности.
Знающий человек видит столько же, сколько и не
знающий, но замечает во сто раз больше.
А явление, о котором я хочу упомянуть, это—
гелиотропизм цветов. Если вы посмотрите на луг,
обернувшись лицом к солнцу,—увидите, что цветы
как бы отвернулись от вас. Обернетесь назад,—
увидите, что и цветы смотрят на вас. Конечно, до

106 НИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
вас лично им никакого дела нет,—они, не видя,-
смотрят на солнце. И так как это явление можно
наблюдать в течение почтя взего дня, то, значит,
цветы-следят за солнцем, поворачивают свои
головки вслед за ним. Правда, если солнце светит
слишком ярко, цветы начинают отворачиваться
¦-SSS5IE
Рис. 49. Схоыи механизма гелиогропического
поворота цветка навстречу лучам солнца,
изображенным в пидр стрелок. На 1-м до поворота, на
2-м после поворота. Затененная сторона
цветоножки (А<В') растет быстрее освещенной (АВ).
(«положительный гелиотропизм» переходит в
«отрицательный гелиотропизм»), иные даже закрываются
и поникают, но. в общем большинство обращено
к солнцу (особенно хорошо видно это-бывает на
поповниках и козлобородниках, Tragopogon pratensis).
Солнце—источник земной жизни, растениям не-

ЛЕТО
10?
обходим свет, и стремление растения подставить
свои цветы перпендикулярно лучам света, т.-е.
наилучшим образом осветить их, .легко можно
свести на сознательное отношение растения а
этом случае. Искушение велико, особенно если
принять во внимание, что подобное же отношение
обнаруживают и многие животные. Но не следует
поддаваться искушению; длинный ряд опытов
говорит в пользу того, что перед нами .хотя и
сложный, но механический акт, в частности у
растений сводящийся к различной скорости роста
освещенной и затемненной стороны: первая
замедляет свой рост, а, последняя, наоборот, растет
быстрее (вспомните длинные нити, в которые
вытягиваются растения в полной темноте), и тем
самым поворачивают цветок к солнцу ірис. 49).
Изгибание останавливается тогда, когда способная
изгибаться часть стебля будет со всех сторон
освещаться симметрично, и когда все стороны ее
будут расти с одинаковой скоростью.
Жажда света у некоторых растений приводит к
некоторым специальным приспособлениям.
Сорвите, напр., цветок лютика (Ranuculus). Лепестки,
его, образующие плоскую чашу, так изогнуты,
что, отражая солнечные лучи, они собирают ¦ их,
как в фокусе, на находящихся в центре цветка
завязях. Тонкие измерения обнаружили в этой
точке несколько повышенную температуру. Это
уже новая функция венчика. К своей обычной
роли—привлекать опыляющих насекомых—он
прибавил повую,и это начало возможной .смены
функций, примеры которой мы наблюдали у
селезеночника и василька. Если когда-нибудь венчик.лютика
превратится исключительно в нагревающий
прибор, исследователи будут удивляться: как это
возникло такое странное приспособление. Ведь
собирать лучи венчик может, лишь достигнув известно-^

108 БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
го совершенства строения (блестящая поверхность
лепестков лютика, может быть, служит той же
цели). Значит, пока он не достиг совершенства,
он был бесполезным органом. Что же сохраняло
етот ненужный орган?
Подобное недоумение постоянно возникает, когда
мы задаемся вопросом об истории образования (в
филогении, т.-е. в течение долгого ряда
поколений) какого-либо органа. И неясность пути
.часто служила козырем в руках антидарвинистов:
хоть орган и не нужен, но он стремится к
развитию на основании известного начертанного плана,
и весь дарвиновский принцип полезности тут не
при чем. Вот, напр., прилетел шмель на цветок.
Задавали ли вы себе вопрос, как могли
возникнуть крылья? Ведь лететь шмель может только
на достаточно совершенных крыльях (вспомните
историю авиации). Но ясно, что сразу
совершенными они не могли быть, и ясно, что раньше у
дальних предков шмеля на спине были органы,
похожие на крылья, но на которых нельзя
было летать. Значит, они были бесполезными
придатками? Почему же они не исчезли? Где же
наш принцип «ничего лишнего, только
необходимое^ Значит, бесполезный орган шмели все-
таки развивали, стремясь полететь, как упорно
совершенствовал свои «крылья» человек, стромясь
к небу?
Палеонтология не дает нам ответа на этот
вопрос. У древнейших насекомых каменноугольной
и девонской эпохи были крылья, вполне
достаточные для полета. Но вы понимаете, что вопрос
теоретически так важен, что мы должны добиться
хотя бы вероятного ответа. Его мы находим в
принципе смены функций и предполагаем, что раньше
крыло служило для. другой цели, напр., для
дыхания, подобно жаберным пластинкам некоторых

ЛЕТО
109
личинок. Конечно, это не доказательство, а лишь
возможное объяснение. Но оно основано, на том,
что крыло насекомых непрерывно меняет свои
функции. Вот- летит стрекоза,—все 4 крыла ее
одинаковы служат лишь для полета. У шмеля
они уже издают звуки, и когда вы растревожите
гнездо шмелей или пчел, они, не взлетая, сначала
просто издают угрожающие звуки - крыльями.
Крыльями же стрекочут и кузнечики, но у них
крылья имеют и еще одну функцию—носителей
окраски: передние часто несут
покровительственную окраску, а задние—предостерегающую,
особенно у кобылок с ярко-красными крыльями.
Такая же роль носителей окраски свойственна
крыльям бабочек, все еще летающих на крыльях.
Но уже у кузнечиков. передние крылья отчасти
утрачивают роль органов летания. У жуков
передние крылья уже вовсе утратили ее и
затвердели и охраняют крылья задней пары, а когда
задние крылья исчезают, надкрылья - прикрывают
уже тело и часто (напр., у многих долгоносиков)
срастаются друг с другом в сплошной панцырь.
Наконец, и задние крылья превращаются у мух в
маленькие - маленькие органы, так называемые
жужжальцы, назначение которых так и не
выяснено до сих пор.
Да ведь, собственно говоря, и при развитии
лепестков произошла смена фушсций. Ботаники уже
давно разгадали (даже не ботаники-специалисты,
а поэт-ботаник—Гёте), что лепестки суть
видоизмененные листья, потерявшие свою исконную
способность образовывать хлорофилл и усвоять
углекислоту и получившие свойство образовывать
пигменты и ими привлекать насекомых; начало
подобного же пути вы найдете и у листьев Иван-
да-Марьи (Melampyrum nemorosum). А, повидимому,
еще прежде привлечения насекомых лепестки

119
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
просто охраняли нежные внутренние части цветка
от превратностей окружающего мира.
Так или иначе, но красотой цветущего луга
мы обязаны главному назначению венчиков —
привлекать насекомых. Если вы последите •
некоторое время за любым шмелем или пчелою, то
увидите, что они не как попало перелетают с
цветка на цветок, а летают обычно по какому-
нибудь определенному виду—то по клеверу,-то
по горицвету и т. д., иногда, впрочем, посещая
вперемежку 2—3 вида. Чем они руководятся при
этом, зрением или обонянием, — трудно решить.
Фриш рядом любопытных опытов стремился
доказать, что на: более да'леком расстоянии пчелы
руководятся зрением, а вблизи уже обонянием,
различая, цветы по запаху. .Однако нельзя сказать,,
чтобы данный, вид шмеля летал по
какому-нибудь определенному, виду растений — в разные
дни вы унидите его на различных цветах; он
переходит с одного вида на другой в зависимости
от того, где в тот день можно, лучше набрать меду').
Опять.мы вернулись к вопросу о зрительных
способностях насекомых, с которым оказалась
связанной эволюция растений.
• Глубоко интересно силой воображения заставить
себя перенестись в чужой мир образов, красок и
звуков. Мы так привыкли созерцать мир нашим
человеческим глазом, что невольно присваиваем
особенности нашего зрения объективному миру.
И отрешаясь от привычной нам точки зрения, мы
как бы освобождаем наше духовное зрение.
Но даже не в этом дело. Натуралисты издавна
заметили интереснейшие факты окраски животных
') Этот интересный вопрос психологии шмеля разобран в
книге В. Вагнера „Биологические основы сравнительной
психологии".

•ЛЕТО
111
и растений, требовавшие объяснений. С
некоторыми случаями мы уже познакомились на первой
прогулке,— вспомните зорьку, божью, коровку,
обитателей мертвой листвы, прочтите философию
птичьих гнезд, увлекательно разобранную Уолле
сом. На зеленом лугу ьокруг вас вы найдете
массу зеленых насекомых—гусениц, тлей, клопов,
кузнечиков. И уже издавна ученые создали ряд
более или менее остроумных гипотез и теорий
для объяснений этих и подобных им фактов.
Тзория покровительственной окраски говорит,
1) что слабо защищенные животные приобретают
окраску,. делающую их незаметными среди
окружающей обстановки, дабы легче было укрываться
от врагов, и 2) что хищники прибретают такую же
окраску," чтобы: незаметно подбираться к врагам.
Правило Тайера объясняет при этом, почему брюхо
животных окрашено всегда почти светлее .спины:
интенсивность окраски обратна распределению
теней и способствует незаметности. Теория
предостерегающей окраски объясняет случаи необыкновенно
яркой и пестрой окраски многих ядовитых и
несъедобных животных. Когда выяснилось, что среди
этих ярких животных, попадаются вполне
съедобные, — создалась гипотеза Бэтсовой мимикрии,
утверждавшая, что съедобным животным выгодно
походить на несъедобных: сходство спасает их
от преследования. Но оказалось, что и ядовитые
и несъедобные животные как бы подражают друг
Другу, в их окраске много общего; тогда возникло
объяснение Мюллеровой мимикрии, показавшее,
что несъедобным выгодно иметь одну обшую
вывеску, чтобы легче было приучить птиц не
трогать их. Наконец,.гипотеза пугающей окраски
вместе с пугающими движениями (гипотеза Фаусека)
объяснила яркую окраску драчливых самцов,
исключения из тайеровского закона, когда, напр.,

112
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
у барсука брюхо ярко-черное, и другие случаи,
остававшиеся долгое время загадочными.
Наконец, и окраска цветов тоже была объяснена
необходимостью привлечения опыляющих
насекомых, и, таким образом, усилиями длинного ряда
исследователей было создано красивое здание
теории окрасок.
И вдруг это здание заколебалось сверху до низу!
Заколебалось от маленького указания, что все эти
окраски разобраны с точки зрения человеческою
глаза. Но ведь не от нашего же взора спасается
тля или гусеница, не от него прячется кукушка
в свою ястребиную шкурку. А другой глаз будет
и видеть по-другому, и, может быть, то, что нам
кажется ярким и бросающимся в глаза, для него
будет незримым, а незримое или мало заметное нам—
для него будет очевидным. И. тогда рухнет все
здание... Поэтому сейчас внимание ряда ученых
привлечено к этому вопросу. Одни из них
принялись за опыты, чтобы доказать, что развитие окраски
совершается- по строгим законам физиологии,
нисколько не сообразуясь сспользой> (теория
ортогенеза Эймера), а другие экспериментаторы занялись
Сложными исследованиями того, какие цвета
видят различные животные. И сложность
обнаружилась необыкновенная, так как оказалось,
естественно, что различные животные видят совершенно
различно—куры видят красный, оранжеьый,
желтый цвет и не видят остальных. Кошки путают
все цвета с соответственно-яркими оттенками
серого цвета и соответственно - яркие цвета путают
между собою. Муравьи не обращают никакого
внимания на красный цвет и убегают от синего,
фиолетового и ультрафилетового, а пчелы видят
красный цвет отлично...
Исследования эти поставлены на строго научную
почву сравнительно недавно, и на этих путях

лито
ПЗ
непочатый край новостей и неожиданностей и
широкие-широкие горизонты, хотя, может быть,
полученные результаты и будут • потом испра-'
влены или опровергнуты. А вместе с тем, когда
физиология и зоопсихология -крикнули - «а король-
то ведь голый!»—,встрепенулись и некоторые
биологи. И некоторые очень опытные'из них
признались, что кто за 20, кто за 30 лет наблюдений
никогда не видали, напр., чтобы птицы в
большом количестве поедали бы дневных бабочек...
Факт этот (если только это факт) получает вместе
с тем громадное значение и в связи с этим зовет
к труду молодых исследователей. Ведь если
действительно птицы почти не трогают хотя бы
дневных бабочек, этим последним нет никаких
оснований вырабатывать ту или иную окраску
напоказ птицам (иных врагов, от которых могла бы
Спасти покровительственная или предупреждаю-,
щая окраска, у бабочек нет). Ведь по принятому
сейчас громадным большинством ученых дарви--
новскому объяснению эволюции,покровительствен-'
ная окраска только в том случае может в ряду
поколений, выработаться, если она полезна
организму, и если она доставляет ему известные
преимущества по сравнению с другими в борьбе за
существование. А раз, напр., дневной бабочке шк
чти безразлично, как она окрашена— птицы ее,
все равно, почти не трогают, — то нет основания
для работы естественного отбора (по окраске).
Правда, теоретически можно отвести это
возражение. Можно, напр., сказать: естественный отбор
создал в прежние времена предостерегающую или
защитную окраску дневным бабочкам, и она
настолько хорошо в наши дни действует,'что они
совершенно гарантированы от нападения птиц.
Можно даже привести в подкрепление некоторые
опыты, когда предлагали птицам яркоокрашенных

114
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
бабочек, а птицы отказывались от них. Но все-
таки это будет уже добавочная гипотеза для
укрепления первой гипотезы, а такие нанизанные
друг на друга гипотезы теряют и убедительность
и привлекательность. Значит, нужно работать
дальше.
Таково искание истины, таков путь вперед: дух
созидающий — в то же время разрушающий дух.
Столетиями трудились люди, напрягая руки и
мысль, создавая стройные контуры Реймского
собора, создавая тяжелые громады рыцарских
замков, и с гордостью и благоговением смотрели
люди па свои создания. Л в то яге вр?мя
столетиями трудились они, напрягая руки и мысль,
придумывая дикий тротил, высверливая или отливая
мрачные пушки. И когда наступало время,
человек разрушал своими пушками и незыблемость
рыцарских замков и даже вдохновение Реймского
собора... Но как ни тягостны утраты, они не
возвращают человека вспять, и непрерывно, и все
стремительнре идет он вперед, создавая то
Пушкина или Ньютона,.то беспроволочный телеграф или
небоскреб. «Вперед и выше — все вперед и выше!»
В этом вечном разрушении смелых идей, замены
их еще более смелыми и волнующими и также
подлежащими разрушению, есть какой-то
глубокий параллелизм между человеком и жизнью. Не
то ли дело творит вокруг нас во все часы и миги
буйная летняя жизнь? Легкой поступью идет она
по звенящему лугу, призывая к бытию тысячи
тварзй—и тысячи тварей тут же губя, чтобы
завтра снова создавать прекрасные формы, уже
обреченные на смерть.
Да, странное, жестокое дело творит жизнь в эти
дни, но прекрасное. Из небытия, из мертвых газов
и солей создает она живую материю, из крохотных
беспомощных яиц выращивает миллионы новых

ЛЕТО
115
жизней, выбрасывая ихна обагренные кровью поля
вселенской битвы. Тщательно охраняя их в лоне
ли бархатной земли, в колыбелях ли сна,
одевает их в защитные одежды, снабжая тысячами
остроумнейших приспособлений для избежания
опасностей, для отпугивания врагов, для
отыскания пищи. Взращивает драгоценнейшие
механизмы, перед самым простым из которых смешной
вздор вся наша техника. Каждая угловатая
лягушка в эти дни силится покорить мир, каждая
мошка, тля, ржа и гнус плодятся и
размножаются, каждый по способностям. В сотни, тысячи
раз богатеет мир жизнями; но жестока жизнь, и
ее правая рука не знает, что творит левая. И
вспоив, вскормив, защитив одной рукой, другой
тут же ввергает она их в кипящую геенну борьбы
и безясалостно начинает уничтожать, давя,
разрушая, ломая свои хрупкие чудеса.
Зачем же эта великая бойня, кому нужно это
безумие?.
О цели не спрашивайте: нет цели у мира!
Камень брошен с горы, и его удел катиться вниз,
прыгая и сотрясаясь, ударясь о камни и увлекая
их мертвые грани в поток движения. Такова наша
жизнь. Где-то, когда-то, давно-давно тому назад
зачалась жизнь в лоне морей, и все свершившееся
с тех пор определилось уже в момент безвестного
зачатия, когда возникли первейшие свойства
живого вещества: расти и рамножаться. И долго еще
суждено нам итти цветущими путями, озирая
бушующий мир сквозь видимый солнечный смех
и незримые, неведомые слезы...
Но к чему уныние? В мире столько же смертей,
сколько и рождений. И разве мы не молоды?
По звенящему лугу пробежать, срывая на бегу
упругие головки ромашек, и, запыхаыпись,
остановиться на опушке молодого березняка. Разве

110 ШЮЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
же мы не молоды, чорт возьми! Какие-нибудь
40 —50 тысячелетий лежит на плечах всего
человечества. Любой таракан, порхающий сейчас по
цветам на опушке, старик по сравнению с нами,
а и он порхает себе, оживляемый солнцем.
Много счастливых часов провел я здесь среди
тихих молоденьких березок. Длинную повесть
рассказывали мне их шелестящие листья,
пучеглазые сеноеды, цикадки, тли,—длинную, зовущую
повесть борьбы и гибели, побед и достижений.
Не думайте, что на маленькой березке ничего
нет. Впрочем, она не такая уже и маленькая, на
ней висят уже первые сережки. Строго говоря,
сообразить ее возраст не так легко. Росла на этом
месте старая береза много лет. Ее срубили, и от
пня разраслась буйная поросль вытянувшихся в
стройную компанию молодых березок. Вот и
разбери, сколько их тут и сколько им лет. Когда
росла старая береза, было ясно: одна береза и
столько-то ей лет от роду. Березу срубили,
сгубили, но срубили-то ведь только ствол с ветками,
а воя подземная половина дерева осталась
неприкосновенной и отрастила несколько новых стволов.
Что же, одна береза осталась или их стало
несколько! И что же, выросли новые деревца или
осталась старая береза? Пожалуй, правильнее
будет сказать, что растение попрежнему одно и
осталось старым> возобновив, регенерировав только
утраченные органы: питающие листья и
поддерживающий их ствол и цветы—органы
размножения. Но тогда со счетом лет выйдет большая
путаница; ведь в наших местах лес сводят
правильно через каждые 30—40 лет, и «каждый раз
на месте пней вырастает молодняк. Происходит
как бы обмолаживание растения, и оно, давая
новые стволы, а затем и новые корни, живет уже
в течение, может быть, нескольких столетий, по-

ЛЕТО
117
добно. постоянно чинимому мифическому Тезееву
кораблю1).
Раз заговорив на эту тему, обратим внимание
на то, что всякий организм представляет собой
тот же Тезеев корабль, от которого сохраняется
только форма, а материал постоянно меняется. И
мы с вами то ж?. Мы ежедневно принимаем в себя
все новые и новые белковые и иные молекулы, а
непрерывно из нас выделяются продукты
разрушения нашего тела. В частности, ежедневно
выделяется 20—25 грамм белка, и отсюда нетрудно
подсчитать, что если б даже все наше тело состояло
из одного белка, то и тогда лет в 10 происходил
бы полный обмен того материала, из которого мы
состоим. Во всяком случае, вы и тот ребенок, из
которого вы выросли, может быть, не имеете ни
одного общего атома во всем теле. Не значит ли
это, что тот ребенок и вы являетесь, в сущности,
совершенно различными организмами, как
совершенно различными являются две порции
мороженого, приготовленные в одной и той же
мороженице и. имеющие общей только форму? Или мы
похожи на какое-нибудь общество, которое
действует, развивается, меняет устав, издает журналы
или свергает самодержавие, несмотря на то, что
состав членов его непрерывно меняется, несмотря
на то, что через 100 лет в его составе изменяется
все, кроме формы и названия.
Мы отвлеклись в сторону. Вернемся к нашим
березкам.
«) Некоторые сомневаются, впрочем, в том, чтобы таіспи
образом можно было продлить жизнь дерева, за его
нормальные пределы; указывают, что очень старые 'деревья пе дают
корневых побегов. Однако, невидимому, они не правы, так
как не только, корни, но даже отдельные участка стебля
(черенки) могут бесчисленное число раз отращивать п корни,
и стебли; напр., бананы и сахарный тростник уже тысячелетия
разводятся исключительно черенками, а картофель—клубнями.

118
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Не лишен значения и вот какой факт: если
срубить взрослую березу, уже плодоносившую, то
она действительно как бы молодеет. Выросшие от
пня молодые побеги первое время имеют
совершенно особую крупную листву и первые годы
никогда не дают цветов и снова должны
достигнуть некоторой зрелости приблизительно на том
же возрасте, как и выросшие из семян. (Впрочем,
здесь" возможны громадные колебания, так как и
сеяные березы, в зависимости от условий
произрастания, начинают плодоносить на 20—30-м году,
а на опушках иной раз ужа на 10 м.) Это говорит
как бы в пользу того, что вновь выросшее деревцо
есть новый организм. Но, конечно, это спор лишь
о словах, суть же в том, что при бесполом
размножении и при регенерации стираются всякие
грани между материнским и дочерним
организмом, грани «особи», и оказывается невозможным
решить, где кончается заживление раны и где
начинается размножение, тем более, что всякое
размножение связано с нанесением материнскому
организму хотя бы микроскопической, хотя бы
секундной раны, которую нужно заживить.
Помните, весной мы любовались безмолвными
сережками, которыми убраны были апрельские
березки, и находили в пазухах листьев другие
сережечки, маленькие и невзрачные. G тех пор
ушла весна. Пылившие паникадила сделали свое
дело, опылили женские сережки и засохли. Не
правда ли, просто и ясно: сделали свое дело и
засохли? Но «просто» это лишь потому, что уж
очень, привычно, а на самом деле это довольно
любопытно: на здоровом дереве засыхают и
отваливаются органы, хотя ничего' особенного с ними
не случилось, ничем они не болели, ни коварный
жучок их не подъел. Почему же 'они засохли и
на земле лежат теперь их-полусгнившие остатки?

ЛЕТО
lid
Ботаник легко объяснит, в чем дело: скажет, что
после созревания пыльцы в ножке сережки у
основания начинает образовываться пробковая
ткань, через которую не проникают соки из
ветвей, почему сережка и засыхает, а по хрупкому
слою пробки и отламывается, как осенние листья.
Ясно. Но не станем скрывать, что это объяснение,
хотя и совершенно достоверное,. не удовлетворяет
нас вполне. Мы невольно ищем смысла явления,
слишком уж приучила нас природа к тому, что
всюду в ней целесообразность управляет
событиями. К тому же и смысл явления нам отчасти
очевиден: сделавшие свое дело сережки
бесполезны березе. Значит, долой их. И они гибнут,
убитые тонким слоем пробки, как тонким
пчелиным жалом убиваются сделавшие свое дело трутни.
Конечно, ни дерево, ни пчела-палач, пе имеющие
никакого представления об оплодотворении,
ничего не понимают. Идет ряд процессов, ряд
действий и ведет к целесообразному результату. На
каждом шагу замечаем мы, что вез ненужное
отметается, будут ли это трутни, или листья
осенью, или листья Петрова креста. Всюду, где
только появляется ненужность в природе, она
исчезает, уничтожается под влиянием... вот тут-то
и вопрос, под влиянием чего она исчезает.
Понятно, что сохранение Петровым крестом
ненужных ему листьев было бы для него лишним
расходом сил. Понятно, что прожорливые трутни
поели бы много лишнего меда из зимних запасов.
К таким случаям нетрудно приложить формулу:
«Организмы, освободившиеся случайно от
ненужных органов, выиграли в борьбе за жизнь, и поле
битвы осталось за ними, а их случайное свойство
передалось потомкам». Но относительно березовых
сережек было бы величайшей натяжкой прилагать
эту формулу. Представьте две березы, развесистые,

120
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
кудрявые. Из них одна сбросила ненужные
сережки, а на другой они остались. Какой пылкой
фантазией нужно обладать, чтобы утверждать,, что
Рио. 50. Ветка березы с плодами.
их победа в жизненной борьбе определится
несчастными сережками! Неужели на весах счастья,
где на чаши Орошены рост, способность к усвое-

лето
121
нию питательных веществ, мощь корневой системы
и кроны, способность противостоять засухе и
морозу, гладу, мору, трусу и нашествию
иноплеменных,— маленькие сережки окажутся мечом
Алариха?
Если это и может когда-нибудь случиться (в
случае полного равновесия между борющимися),
то в виде редчайшего исключения. Что же, мы
зашли втупик? Нет. Наоборот, мы пришли к
возможности углубить наше представление о
приспособляемости. Организм вырабатывал
способность сбрасывать не сережки, а вообще все части,
требующие питания и не приносящие никакой
пользы. Станет ли лист плохо работать, — береза
сбросит его даже, среди лета, так как расход на
поддержание его жязни уже не окупается, станет
ли целая ветка давать мало дохода, - засыхает и
она. Так же приблизительно сбрасываются осенью
листья, когда, благодаря холоду и пр., растению
ужо трудно питаться; так же сбрасываются
сережки и пр. Каким образом организм «узнает» о
том, что данный орган стал ему бесполезен, мы
не всегда достаточно ясно знаем, но те случаи,
когда мы разгадали этот механизм, только
повышают наш интерес к вопросу... И если мы чего-
нибудь не понимаем, мы не станем делать
малодушных допущений, что в организме существуют
какие-то тайные силы разумности и т. п. Мы
смело скажем: «не знаем>, и также смело
добавим: <еще не знаем». Мы не убоимся пустоты, не
станем, ее затыкать чем попало, лишь бы заткнуть.
Не боявшиеся пустоты уничтожили много пустот.
. Много поучительного расскажут нам и женские
сережки, тихо зреющие на тонких ножках. Если
вы соберете пригоршню их, то, вероятно, найдете
несколько больных с неровностями или бурыми
пятнами от засохших чешуек. Разломав их на

122
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПГОГУЛКИ
ладони, вы найдете маленьких белых червячков,
укрывшихся здесь от шумного мира, иногда
куколок и молодых жуков 1). Это все семейство
долгоносика из рода семяедов (Аріоп),
многочисленные виды которого живут в семенах и стеблях
различных растений (рис. 51). Большинство видов очень
строго в выборе хозяина, и березовый семяед,
кажется, нигде, кроме березы, не живет, да и из
всей березы скромно выбрал лишь женские
сережки. Здесь проходит почти вся его тихая жизнь,
все развитие от яичка до imago,
и выходит он отсюда лишь за
тем, чтоб отложить яички на
новых сережках, да на зиму.
Скучная история,—скажете вы.
Может быть. Но природа всегда
расскажет что-нибудь
интересное, нужно только уметь
задавать ей вопросы.
Спросим так: почему
березовый долгоносик, почти
единственный обитатель березовых
сережек, все-таки так редок?
Случается, что его даже найти
трудно, хотя все благоприятствующие
условия налицо: берез — целые
леса, сережек — миллионы,
конкурентов почти нет (мне лично приходилось
наблюдать в березовых сережках еще лишь одну
маленькую гусеницу). Что же мешает ему
размножаться по возможного предела, т.-е. чтоб все
сережки были поражены им?
Рассматривая «систему из березы и
долгоносика», мы не понимаем этого. Размножение долго-
'). 13 зависимости от времени лета вы найдете то личинок,
то куколок, то одни следы пребывании. Но в начале июля
личинки, куколки и жуки попадаются одновременно.
Рис. 51. Жук семяед.
(Аріоп). Черточка
рядом—его
действительная величина.

ЛЕТО
123
носика нисколько не вредит березе, даже если бы
он поедал ежегодно все сережки. Конечно,
систематическое уничтожение семян поведет, в конце
концов, к прекращению березового рода. Через
длинный ряд лет березы состарятся, а так как
молодых берез не будет, то смены новым
поколением не произойдет, и для долгоносика разразится
кризис. Но вспомним, что березы живут по 200—300
лет, вспомним, что вмешательство человека делает
их еще более долголетними, — мы поймем, что
кризис этот разразится лишь через много столетий.
Следовательно, мы можем установить несомненный
вывод: не продовольственный вопрос тормозит
размножение долгоносика. Так же несомненен и
другой вывод, что и конкуренты тут не при чем.
Если даже дальнейшие наблюдения найдут
новых обитателей сережек, факт остается фактом:
громадное количество сережек ежегодно остается
неиспользованным.
Даже совершенно здоровая мирно зреющая
сережка—И' та оказалась биологической загадкой!
Со времен Дарвина многократно и многообразно
провозглашалось, что весь мир переполнен жизнью
и использован, что «местов нету», как говорят
кондуктора, и поэтому идет свирепая борьба за
жизнь1). А оказывается, что есть громадные
запасы, в которых могли бы развиваться миллионы
жучков, и они пропадают втуне, хотя тут же
рядом свирепая борьба несомненно ведется. Мало
того, жестокая борьба загнала многих насекомых
в такие скучные места, как сухие бревна, шерсть,
') Приведу одно из последних мнений выдающегося
русского биолога В.іад. Вагнера: „Наблюдение над жизнью
животных прежде всего устанавливает перед глазами
наблюдателя факт величайшего значения, а именно, что, несмотря ла
кажущийся простор, жить тесно: все места заняты („Б>:ол.
основ, сравн. психол." И, 257. Курспв подлинника).

121
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
переплеты книг, где нужно три года жевать
всякую дрянь, прежде чем удастся превратиться во
взрослое насекомое. А вкусные сережки
пропадают втуне.
Может показаться немного смешным, говоря о
вселенской борьбе за существование, указывать
на несведенные березовые сережки. Но сережки
лишь пример. Осмотревшись вокруг, мы наберем
таких примеров кучу: орехи, жолуди тоже в
изобилии падают на землю и часто гибнут, а
живущие в них баланусы сравнительно редки. Правда,
сгнивший жолудь дал пищу тьме бактерий, так
что, в конце концов, жизнь его использовала, но
это ничуть не объясняет нам, почему баланусы
не живут в каждом жолуде: пищи для них
непочатый край, а вызвать нехватку ее они могут
лишь через несколько веков.
Все это—примеры. Но найдя маленькую лазеечку,
с несомненностью указывающую наличность
неиспользованных запасов, мы "уже в праве усомниться
в том, действительно ли «местов нету».
Действительно ли растительность нашего мира не может
прокормить еще в 10, 100 раз больше обитателей?
Кто измерил чашу?
Вопрос этот, как видите, далеко не так прост,
как может показаться сначала. И непосредственно
с ним связан другой, не менее глубокий—какие
причины обрекают один вид быть редким, а
другому отдают весь мир. А при этом известно еще,
что по отношению к целому ряду животных и
растений даже в данной местности нельзя сказать
обыкновенны они или редки, настолько «год на
год не находит». В иные годы майских жуков
гибель, в иные почти нет. В иные годы березовых
долгоносиков масса—на вашей знакомой березке
почти все сережки поражены,—а через 2—3 года
не найдешь на ней же ни одного. И т. д. Почему

лито
125
так? Можно глубокомысленно сказать, что одни
годы оказываются благоприятными, а другие нет.
Но это лишь констатирование того же факта, а не
объяснение. Можно указать на влияние дождей,
температуры, засухи, мороза и т. д. Это уже
более серьезное указание, им можно объяснить
целый ряд фактов: грибные годы и безгрибные,
распространение грибных заболеваний растений
и т. п. Долгое время таким объяснением и
удовлетворялись. Но пот.ш изучение вредных насекомых
показало их правильную периодичность. Саранча,
напр., в южпой России достигала массового
развития через каждые 12 лет 1),.а на Кавказе—через 4.
Такой правильной периодичности метеорология не
знает, и, следовательно, особенности года здесь
не при чем. На сцену выплыл новый фактор-
паразитизм.
Потратьте немного времени, вскройте десятка
2 — 3 березовых сережек, зараженных Аріоп'ом —
результаты вознаградят вас. Рассматривая
внимательно личинок долгоносиков, вы найдете на них
еще более мелких полупрозрачных личиночек,
словно прилипших к своему хозяину. Перед вами
молчаливая, беспощадная борьба. Но исход ее
уже предрешен—личинка семяеда будет высосана
до конца, а личинка паразита благополучно
превратится в куколку, здесь же, возле
полувысохшего трупа. При некоторой настойчивости вы
найдете и этих тонких стройных куколок, ясно
отличающихся от куколок апиона. А набрав
побольше больных сережек (в 20 числах июня) и
') В ю-зап. России саранчевыміг годами были:
1800—1801 1859-1862
1811—1812 1874-1876
1823-1824 1886—1887
1834—1836 1898—1899
1846—1848

126 БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
положив их дома в баночку, вы через несколько
дней получите и молодых жуков, и крохотных
блестяще - зеленых, перепончатокрылых. В лупу
видно характерное, бедное жилкование их крыльер,
Рис. 52. Хальциды (1,2) и сверлозадий наездник (3).
Личинка 1-го паразитирует на личинке 2-го, а личинки 2-го и 3-го
паразитируют на Гессенской мухе. Черточки, окруженные
пунктиром, представляют естественную величину.
по которому сразу можно определить их
принадлежность к могущественной группе «Блестящих
наездников» (Chalcidoidea, рис. 52 и 54 ').
') Если вы когда-либо „косили" сачком по траве или
ветвям, то, конечно, знаете хадьцид. Их громадное число видов,
и почти нее они паразшы насекомых. Очень близка к халь-
цидам труппа тоже паразитных „сверлозадых наездников"
(Proctotrypoidea), таких же ничтожных величиной и великих
своим биологическим значением. Внешне эти группы легко
различимы —хальциды большею частью блестяще-зеленые, а
свердозадые—черные.

ЛЕТО
127
Раньше ученые полагали, что паразитизм
является чем-то более или менее случайным, не
имеющим особого значения в экономии природы.
Но изучение биологии насекомых это
представление совершенно перевернуло. Теперь можно
считать несомненным, что из нескольких миллионов
видов насекомых почти все являются активно
или пассивно участниками паразитизма: они по-
4 1 1 1 1——| ! у у.
годы
Рис. 53. Волны жизни (объяснение см. стр. 129).
делены на 2 группы, из которых одна
паразитирует на другой. Число паразитов из одной только
группы перепончато крылых исчисляется
десятками тыгяч уже описанных видов! Вместе с тем
выяснилась и их громадная, интереснейшая роль
в экономии мира, заставившая совершенно иначе
смотреть на какую-нибудь ничтожную хальцнду.
В этом отношении ее судьба сходна с судьбой

128 шіолопічесіши прогулки
бактерий, из ничтожества возведенных на
пьедестал властителей природы.
Паразиты (насекомые) регулируют размножение
хозяев, тем самым регулируя и собственное раз-
Рис. 54. Хальциды: вверху паразит личинок гессенской мухи;
внизу паразит личинок наездника, паразита гусениц непарного
шелкопряда.
множение. Их благополучие определяется
благополучием хозяев, а благополучие хозяина
определяется неблагополучием паразита. Перед нами,
таким образом, замкнутая система,. находящаяся
в положении колеблющегося равновесия. Размно-

ЛЕТО
12!)
жился хозяин,—улучшаются условия для
размножения и паразита. Он начинает размножаться
усиленнее и истребляет хозяина. Хозяин стал
редок,—наступает продовольственный кризис и для
паразита, и он гибнет сам, а оснобожденный
хозяин снова начинает размножаться. Получаются
периодические волны: то много хозяев и мало
паразитов, то наоборот. Можно даже изобразить
эти волны графически, как на рис. 53, где
толстая линия изображает периодические колебания
хозяина,' а тонкая линия — такие же
периодические колебания паразита. Такое представление о
роли паразитов объясняет нам правильную
периодичность саранчи, озимой совки и многих других
вредных насекомых, объясняет, почему иной раз
мы не можем найти березового долгоносика, а в
иной год найдем его во множестве.
Нам остается сделать интересный и смелый
вывод. Раз имеется замкнутая система,
паразит-хозяин (незамкнутой она может оказаться тогда,
когда один хозяин имеет много различных
паразитов, а каждый его паразит может жить на
различных, хозяевах. Это—гораздо более сложный, но
и гораздо чаще встречающийся случай), то хозяин
никогда не может размножиться выше известного
предела '). Если же в природе имеется пищи
больше, чем потребно для пропитания хозяина в годы
его наибольшего размножения, то эта пища уже
не увеличит размножение хозяина и останется
неиспользованной. Следовательно, если бы весь наш
мир зарос березовыми рощами, и если бы внезапно
исчезли из миравсе животные,кроме 2-х—березового
семяеда и его паразита-хальциды,—количество их
осталось бы тем же, что и сейчас, а несчетные бо-
') Сейчас мы имеем в виду іишь таких серьезных
паразитов, как наездники и им подобные, убивающих свою жертву.
,- ...„ 9_

130
ПИОЛОГПЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
гатства припадали бы даром! Конечно, это только
смелый теоретический вывод из имеющихся фактов.
Возможно, что дальнейшее изучение вопроса (а
изучение роли паразитов насекомых только что
началось) усложнит и запутает его. Тем больше
интереснейших результатов таит будущее! Но
будем верить, что мир наш еще далеко не
исчерпан.
Откроем следующую страницу этой
захватывающей главы. Она написана здесь же, на
березовых листьях и ветках. Даже при беглом их
осмотре вы найдете на них. массу зеленых и
бурых тлей. Эти „презреннейшие" насекомые (тля!)
существуют, кажется, для того, чтобы
иллюстрировать Линнеевскую истину—natura in minimis ma-
xime miranda. Маленькие, беспомощные, почти
неподвижные, сидящие полжизни, а то и всю
жизнь, на одном черешке и листике, скучные
существа. А сколько увлекательных страниц,
сколько труда и внимания отдали им серьезные,
взрослые люди, ученые, дорожащие — для труда —.
каждой минутой быстробегущего времени! И не
даром.
Но прежде всего обратимся к ним с тем же
вопросом, с каким мы обращались к березовому
долгоносику. Среди тлей вы легко найдете
„больных"—вздутых, утративших тлиное подобие,
подсохших, побуревших. Это уже и не больные, а
мертвецы,-высохшие шкурки, в которых сейчас
покоятся куколки паразитов, высосавших своих хозяев и
ждущие часа освобождения. Не редкость увидеть
на такой мумии и маленькую круглую дырочку-
убийца уже улетел на свободу. Да и самих
наездников нетрудно встретить. За ними интересно
понаблюдать: на тонких ногах подбираются они к
тлям и, улучив момент, подгибают свое брюшко
вниз, пропускают между ног вперед и быстрым

ЛЕТО
131
движением всаживают острие яйцеклада в сочное
брюшко тли. На миг равнодушие покидает тлю,
и иногда она довольно курьезно отбрыкивается
ногами, и вероятно, чувствительно, так как
получив удар, наездник (вернее, наездница) быстро
отлетает в сторону. Но страшное дело сделано—
жертве подписан смертный приговор.
И по правде сказать, тли довольно несчастные
существа—они окружены врагами. Список
паразитов, специально живущих на них, и хищников,
тоже более или менее специально охотящихся за
ними, очень велик. Его даже интересно привести.
Заимствую его из прекрасной книги о тлях
нашего энтомолога А. К. Мордвилко, много
занимавшегося изучением тлиной жизни 1).
Враги тлей из мира насекомых.
Премокры- 1. Двуххвостки (Уховертки) специалисты по тлям,
лые: живущий в галлах.
Клопы: 2. Маленькие клопики Anthocoris, живущие, повп-
дпиоиу, исключительно тлями.
.Сетчато- 3. Личинка цветочниц (Chrysopa) названы Рео-
крылые: ыюрон львами тлев, они питаются
исключительно тлями, особенно древесными.
Жуки: 4. Однии из самых страшных врагов тлей
являются божьи коровки, весь путь жизни которых,
от яйца до жука, устлан трупами тлей.
Мухи: 5. Виды Вгетіа являются наружными
паразитами и хищниками-истребителями тлей.
6. Семейство сирфид: страшными хищниками,
специализировавшимися на тлях, являются целые
• роды.
7. Имеются истребители: тлей п в группе Muscodea.
Перепонча- 8. Среди наездников - браконпд целое сеяейство
токрыдые: Aphidiidae состоит из внутренних паразитов
тлей.
8. Род Ргаоп. •
9. Одиночные осы охотятся за тлями.
*) А. К. Мордвилко „К биологии и морфологии тлей", стр
399-452,
9

БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
'Сели вы хотя раз посмотрите, как неумолимо-
медлительно ползет среди тлей личинка сирфиды
(рис. 64),
вырывая то справа,
то слева жертву
и пролагая среди
них
незаживающий 'путь, если
понаблюдаете, —
чего нет легче, —*
какие страшные,
пулеметные
опустошения
производят среди тлей
личинки божьих
коровок,
цветочниц (рис. 55),
иногда в сутки
] очищающие целые
А ветви, — перед
вами невольно
встанет вопрос, как же,
все-таки при
таких условиях
могут
благоденствовать тли? А что, в
известной степени,
они
благоденствуют, убедиться не

менеелегковокружающей нас
природе; после
муравьев едва ли не
первое место принадлежит тлям,-живущим чуть ли не
на всех растениях и часто в громадных количествах.
Правда, сила размножения тлей изумительна,
и потомство одной тли могло бы за лето возрасти до
Рпс. 65. Цветочница (Chrysopa).
а—взрослое насекоио? (норм, вел.), b —
личинка (увеличена), с, d, e,
f—коконы и куколки (увеличены), g—янчкп на
листе (нора, величина), h—отдельное
яичко (увеличенное).

ЛЕТО
133
биллионов. Этой одной причины недостаточно,
так как не одна скорость размножения определяет
распространенность вида. Учение о паразитах
подсказывает нам еще один интересный путь для
искания ответа.
Выделив из приведенного списка хищников, мы
увидим, что все они имеют своих паразитов1). В
личинках уховерток найдены паразитные личинки
мухи Eoeselia antiqua. Паразиты Anthocoris неизвестны,
но на других клопах уже найден в последнее время
целый ряд паразитных наездников икруглыхчервей.
На личинках цветочниц паразитирует целое
подсемейство сверлозадых—Helorini. На божьих коровках
найден целый ряд паразитов изгруппы сверлозадых,
хальцид и наездников-браконйд2). На сирфидах
паразитируют сверлозадые из семейства Ceraphronidae.
На одиночных осах, наконец, паразитирует целая
масса всяких мух, ос и наездников.
Таким образом, можно думать, что все хищники,
питающиеся тлями, оказываются
урегулированными в своем размножении. Их максимальное
развитие определяется уже не тлями-хозяевами,
а паразитами. И если в какой-либо момент тлей
окажется больше, чем нужно для прокормления
и максимального развития всех тлиных хищников
вместе взятых,—тли спасены! Излишек может уже
беспрепятственно размножаться, не рискуя
улучшить, себе на шею, положение хищников.
Но, кроме хищников, тли ведь имеют и своих
паразитов.
Здесь мы встречаемся с новой любопытной
комбинацией. Оказывается, что и паразиты тлей уре-
') Впрочем, это только очень вероятно. Наблюдения в этой
области еще недостаточны, но она вполне заслуживает
дальнейших исследований.
я) Рекомендую книжку Порчинского „Наши божьи коровки",
изд. Департамента земледелия Бюро прикладной ?нтохологин.

134
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
гулированы своими собственными паразитами
(паразитами 2-й степени, или сверхиаразитами.
Относительно Вгешіа это, правда, гадательно, так
как прямых указаний мы не имеем. Но на
родственницах ее по семейству, и именно на тех,
которые в качестве вредных насекомых
(знаменитая гессенская, муха) подверглись тщательному
исследованию, паразиты уже найдены—из хальцид
и проктотрупид (рис. 52 и 54) ^).
Относительно. перепончато крылых паразитов
тлей, именно браконид семейства Aphididae, уже
достоверно известно, что на них паразитирует
одна орехотворка и некоторые сверлозадые и халь-
циды. А браконида Ргаоп является хозяином
хальциды Pachycrepis clavata.
Значит, и паразиты тлей им не так страшны.
Природа ставит тлям только одну
задачу—размножаться как можно скорее, так, чтобы при
максимальном размножении их врагов все-таки осталась
бы хотя одна тля,—и тлнный род навсегда
обеспечен, так как потомство этой тли может уже
безбоязненно заселять мир s). Размножение это
идет могуче, и уже нередки передовые
столкновения между тлями и их пищей. Вспомните
страшные опустошения, произведенные филоксерой в
виноградниках (взаимно-регулирующей парой
оказалась уже виноград-филоксера). Да и в наших
садах иногда деревья жестоко страдают от тлей,
и если бы человек не вмешивался,. мы, вероятно,
«) Да еще какое паразиты! Паразит личинка гессенской
мухи Polygnotus откладывает в тело .личинки яйцо, которое
начинает там... размножаться, и из отложенного таким обра-
сом одного яйца получается не одно взрослое насекомое, а
10-12!
. *) Вопрос этот слишком сложен и не является еще
решенным окончательно. Тем важнее подчеркнуть его -громадное
теоретическое значение и привлечь к вену внимание
исследователей.

ДЕТО
135
увидали бы тоже взаимную регуляцию яблони
и тли и т. п.
Итог такой: одно растение размножается, пока
не использует всех рессурсов земли. Система
«растение—растительноядное животное> уже
регулируют друг друга и могут привести к тому, что
часть рессурсов земли останется неиспользованной
(овцы. и верблюды могут превратить в пустыню
целые области, как человек опустошил свою
колыбель—Месопотамию, превратив ее, некогда
пышную страну, в пустыню)...
Позволим фантазии немного увлечь нас. При
включении в систему 3-го члена, хищников и
паразитов растительноядных форм, растения
освобождаются от регуляции и вновь заполняют все
доступные ему места (береза — березовый семяед—
паразит). Включение 4-го члена, паразитов
хищников и сверхпаразитов освобождает вновь
растительноядные формы, которые вновь схватываются
с растениями... Вспомнив, что найдены уже
паразиты 3-й и 4-й степени; вспомнив, что могут быть
хищники 2-го порядка (ястреб, истребляющий
насекомоядных птиц), что один паразит может
жить на нескольких хозяевах, а в иных условиях
может стать оверхпаразит'ом, и т. д., и т. д.,- мы
можем вызвать бледный образ той удивительной
игры регуляторов, которые скрывают тайну
«редкости» и «обычность» видов, которые определяют
лик окружающей нас природы.
Мы стоим у моря жизни... Море это
встревожено, по его простору бродят неровные волны, и
это взволнованное море—не только метафора.
Перед нами действительные волны видовой жизни,
то вздымающиеся к призывному небу, то
падающие в пучину смерти... Искрами сверкают на
солнце брызги бабочек, бронзовок... Как мощные
шквалы налетают временами с плавней Дуная, с

I3G
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Кубани непроглядные тьмы саранчи, неумолимым
приливом, медленно приплескивая, заливают
зеленые леса губительные полчища гусениц страшной
монашенки, непарного шелкопряда... Все
пожирают, истребляют, — на миг грозят сожрать всю
радостную зелень... И разбившись о могучее
сопротивление регуляторов, уплывают вспять, в
загадочные тайники природы, чтобы вновь копить
силы для борьбы с ослабленными паразитами...
И бегут, бегут мучительные годы, обагренные
бесцветной кровью, рябятся величавые волны
видовой борьбы легкой зыбью борьбы
индивидуальностей. У края вечного моря стоим мы, созерцая
маленькую березку с брыкающейся тлей, со
сладкими капельками на брюшных ее трубочках, в
которых странно отобразился великий
волнующийся мир. У края вечного моря стоит гейпов-
ский Дурак — и ждет ответа... Он ничего не
дождется, если будет только ждать. Нужно работать,
нужно требовать ответа,—даром ничто не дается,
нужны искупительные жертвы.
Много сказок расскажут клейкие березовые
листочки.
Слишком интересна жизненная история тлей,
чтобы можно было ее пропустить — хотя, "вероятно,
она вам уже знакома. Существует любопытное
соотношение в органическом мире; особенно в
царстве животных: чем сложнее устроено животное,
тем проще его жизненный цикл—и обратно. И
эта законность справедлива и для отдельных
типов. Самая «скучная» история жизни у
позвоночных—из яйца вырастают $ или 5,
.спариваются, кладут яйца и снова из яиц вырастают
либо $ либо 9і и т. д. до бесконечности.
Среди насекомых одной из наиболее простых
организаций обладают тли, и у них есть уже
сложный цикл развития.

ЛЕТО
137
Среди. кольчатых червей какими-то
упрощенными, недоразвитыми считают коловраток, даже
обзывают иногда личинками, получившими
способность размножаться (неотения), и у них есть
любопытный цикл развития.
Из ракообразных самыми упрощенными
оказываются дафнии. А сколько теперь о них написано
книг! Даже среди простейших и то самыми
скучными» оказываются высокоорганизованные
инфузории, а скудные устройством амебы и
паразитические споровики удивляют ученый "мир
сложностью своих превращений.
Чего только не вписала природа в биологию
тлей (рис. 56). Тли размножаются партеногенети-
чески. В течение целого лета и целого ряда
поколений самки рождают партеногенетически
только самок. А потом почему-то вдруг начинают
рождать самцов, оплодотворяющих специально
для них рожденных же самок, способных к
оплодотворению. Из оплодотворенного яйца выходит снова
самка—всегда самка, как и у дафний и у
коловраток. И притом эта самка тлей часто вовсе не похожа
на родителей, а иной раз не похожа и на бабушку.
Партеногенетические потомки этой новой тли
могут снова оказаться непохожими ни на одно
из указанных поколений и вдобавок, вместо
скучного сидения на родительском дереве, расправляют
крылья (которых нет у матери) и улетают в новый
свет за счастьем, на растение другого вида, иной
раз на его корни под землю. Потомки
путешественницы опять на нее не похожи. А у них
снова рождаются крылатые путешественницы, но
непохожие на прежних. Этим новый свет уже не
мил, их влечет забытая родина предков. И
путешественница летит обратно и там производит на
свет два сорта яиц: большие и мелкие, из
которых выходят уже самцы и самки, замыкая цикл.

лип
5! V.
Рис. 56. Хиіиеиая тля. 1. Крылатая самЕа. 3. Крылатый самец. 5,
Первое поколение на сливе. 6. Второе поколение на сливе. 8. Четвертое
поколение па хмеле. 9. Шестое поколение на хмеле.

ЛЕТО
1о9
Пять (а то и больше) сменяющих друг друга
поколений, несколько непохожих один на другой
типов, половое размножение, партеногенез, смена
растений, миграция, производство то
исключительно самок, то и самок и самцов, различие
между самцами и самками (половой диморфизм),—
целый словарь иностранных слов! А тут еще
живорождение, паразитизм на растениях,
симбиоз о муравьями, отношение к врагам и
паразитам, а в последнее время внутри тлей
нашли, повидимому, тоже симбиотирующие с ними
дрожжи.
В связи с такими особенностями жизни тлей
стоит еще длинный ряд основных вопросов
биологии—вопрос об определении пола (рождаются
то сайки исключительно, то самцы и самки),
¦влияние на пол оплодотворения и партеногенеза,
вопрос о влиянии внешних условий на пол (можно
искусственно изменить, способ размножения тлей
и получать то исключительно самок, то и самцов),
вопрос о влиянии внешних условий на организм
(низкой температурой некоторым ученым удалось
отрастить тлям крылья), вопрос об атрофии (у пар-
теногенетического поколения часто
недоразвиваются половые органы, а у полового поколения —
кишечный канал) и т. д., и т. д.
В тле, как в фокусе, пересекается целый поток
идущих из бесконечности лучей, а сама тля—малая
точка.
Правда, говоря здесь о тлях, мы говорим о
сборном понятия, отдельные виды могут иметь менее
богатую биографию, подобно березовой тле. Но,
право, мы не сгустили красок. Каждый год
приносит столько нового и удивительнбго, в историю
тлей вписываются такие неожиданные страницы,
что переоценить значение тлей для биологии
трудно. И много-много часов можно провести в

140
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Рис. 57. История жизни
хлебной ржавчины. 1.
Подушечки с уредоспорами, 2.
С телейтоспорамц на. диете
ржи.
безмолвном очаровании,
слушая медленную повесть
тлей.
Изучайте эту . повесть!
Нужно много труда,
внимания и любви, чтобы
разгадать странные знаки,
которыми написана она, чтобы
проследить безвестные
пути, которыми перебираются
крылатые путешественницы
с одного растения на другое,
с солнечных вершин в
темные тайники подземелий,
или чтобы разгадать загадку
тлиного пола. Нужна масса
наблюдений и опытов,
полных остроумия и упорства,
чтобы распутать запутанное
влияние внешних условий
на тайные силы маленького
организма—осколка
вселенской жизни, или разобраться
в совершенно необъяснимом
при наших теперешних
знаниях, явлении чередования
различных поколений, при
котором сын и внук
нисколько не похож на отца,
а десятое или двадцатое
поколение повторяет его в
точности.
Последняя проблема
станет еще интереснее, если мы
увидим, что подобное же
явление широко
распространено в природе и дает часто

ЛЕТО
141
совершенно неожиданные параллели. Сорвите
пучок злаков возле себя и вы познакомитесь еще с
одной группой организмов, жизнь которых полна
такого же легендарного интереса и может быть
также названа величайшим чудом природы.
На сорванных листьях вы, наверное, найдете,—
если лето не очень сухое,—маленькие, желто-бурые
подушечки в виде продольных черточек (рис. 57).
Вероятно, и их вы часто видели, но не замечали,
да и кому нужны, кому интересны эти пятнышки
на листьях. А между тем это знаменитая хлебная
ржавчина *). К сожалению, простым глазом вы
ничего интересного не увидите: подушечку можно
сковырнуть ногтем и заметить тогда немного
рыжей пыльцы — только и всего. Рассмотреть ее
можно лишь в микроскоп; но я все-таки расскажу
ее историю,—историю этого замечательного
паразитического грибка. Узнав ' ее, вы, может быть,
заметите то, чего раньше не замечали: что каждый
лист, каждая былинка покрыта разнообразными
пятнышками и налетами, принадлежащими
бесчисленным видам паразитических грибков, о
которых как-то слишком мало знают и говорят.
В микроскоп мы могли бы рассмотреть, что в
толще листа злака во всех направлениях тянутся
тоненькие бесцветные нити—гифы грибка,
совокупность которых называется «мицелий>. Этот
мицелий и есть сам паразит. Он. врастает своими
веточками в клетки листа и сосет их содержимое,
т.-е. просто питается теми питательными
веществами, которые растение' собирает для своих
нужд, так-как оно .непрерывно силится
восстановить поедаемую клетку. Кое-где гифы вылезают
из листа наружу. Кончики их вздуваются, напол-
') Puccinia gremlins нз отряда ржавчинных грибов (Uredi-
nales).

142
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
няются оранжевыми каплями жира, покрываются
оболочкой и потом отваливаются. Но это не
отмершие части грибка, а его потомство, споры (рис. 58).
Сейчас мы увидим, что у хлебной ржавчины
несколько сортов спор; эти для отличия
называются летними спорами. Эти споры и есть та
рыженькая пыльца, которой покрыта подушечка.
Они разносятся ветром,, попадают на листья ржи
и прорастают в новые гифы, дающие мицелий.
Так, исключительно бесполым путем грибок ираз-
Ряс. 53. История жизни хлебной ржавчины. Разрез через
подушечку на листе злака. Видна лопнувшая кожица листа и
образующиеся под ней летние споры (уредоспоры).
множается, и половой акт ему совершенно не
нужен. Спор он образует массу, так как масса же их
пропадает без толку: ведь ветер может отнести
споры и неведомо куда, а не на лист ржи или
пшеницы и нескольких других злаков, на которых
только эти споры и могут • прорастать. Так грибок
размножается все лето, заражая новые и новые
растения, и в дождливые годы может принести
хлебам серьезный вред.

ЛЕТО
143
К осени подушечки чернеют. Они не
«испортились», а просто вместо летних спор с капельками
жира внутри стали образовываться другого сорта
споры — зимние, с толстой черной оболочкой,
состоящие, собственно говоря, из двух
спор (рис. 59). Эти споры вместе с
новой внешностью получают
совершенно новые свойства, хотя в
породившем их мицелии никаких
изменений не заметно, и вначале зимние
споры возпикают рядом с летними,
а свойства их глубоко различны.
Зимние споры па
листьях - злаков
уже не
прорастают. Они должны
обязательно
перезимовать, может
быть, даже
промерзнуть, и после
этого прорастают
сами собой в
сырой земле. То, что
из них вырастает,
нисколько не
похоже на
породивший их мицелий,
живший в листе
ржи (рис. 59). Это
крохотная
ниточка, от нее отходит
четыре уже совсем
тоненьких и коротких веточки, концы которых снова
вздуваются и дают уже третий вид спор,
получивших название базидиоспор (так как сама вешняя
ниточка называется базидией). Споры эти
отваливаются и уносятся ветром. Куда? Подумайте,
Ряс. 59. История жпзпн хлебной
ржавчины. 1. Несколько летних и одпа
двойная зимняя спора на концах гифа. 3.
Две базндия, выросшие из знми?іі споры,
и базидиоспоры на них.

144
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПГОГУЛКН
сколько нужно было труда и внимания, чтобы
проследить, что базидиоспоры от сырой земли уносят-
Рис. 60. История жизни хлебной ржавчины. Листья барбариса,
посаженные ржавчиной, а— пикнпдни. в—эцпднн.

ЛЕТО
146
ся на... листья барбариса. Эту задачу можно было
бы смело назвать неразрешимой, если бы она уже
не была разрешена упрямым человеческим гением.
Базидиоспоры способны прорастать только на
листьях барбариса. На листьях злаков они
погибнут так же,-как ив сырой земле. А на барбарисе
из них развивается опять что-то совершенно
особое, да не только «что-то», а два чего-то. Настолько
особое, что не только мы, но и
специалисты-ученые очень долго
считали грибок
барбариса
особым видом
грибка, даже дали ему
отдельное
название (рис. 60). В
листьях
барбариса развивается
мицелий и
образует под
поверхностями листа
«плодовые тела>
в виде
маленьких подушечек
двух сортов: од
ного сорта над
верхней
поверхностью, а другого—под нижней (впрочем, иногда
верхние бородавочки развиваются и внизу, так
что объяснить разницу влиянием поверхности
нельзя).
На рисунке (рис. 61) изображено, что мы увидели
бы, если бы стали рассматривать эти бородавочки
под микроскопом. И в верхних, и в нижних, как
видите, опять образуются споры: внизу круглые
эцидиоспоры (уже четвертый сорт), а
вверху—конидии (уже пятый сорт спор!). Переполненные
Рве. 61. История .жизни хлебной
ржавчины. Поперечный разрез, через лист
барбариса с ннквидиями (п) на верхней
(в) стороне листа и эцидняии (о) на
нижней (и) стороне.

146
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
опорами бородавочки лопаются, и споры
разлетаются по белу свету. Судьба конидий неизвестна,
неизвестно, куда должны они попасть, чтобы
прорасти. Исследователи, сколько ни пытались,
не выяснили пока. Пробовали, проращивать их
искусственно (в растворе сахара и некоторых
солей),—вырастают короткие мицелии, но погибают,
не дав ответа. И некоторые микологи (микология-
наука о грибах) полагают, что теперь конидии уже
не играют никакой роли, что в прежние времена
они служили для размножения, а теперь это
рудиментарные органы, еще не успевшие исчезнуть
окончательно.
Зато судьба эцидиоспор разгадана. Чтобы не
погибнуть, они должны попасть на листья злаков
и замкнут^» цикл жизни. После долгих странствий
мы вернулись к началу, пройдя через пять
различных сортов спор и три непохожих друг на
друга грибка. Поистине чудесное
растение—маленькая закорючка, способная не хуже тлей
поставить втупик умнейшего человека. Смотрите,
сколько загадок.
1. Один и тот же грибок живет в 3 разных
видах. Что же остается в нем «тем же самым», раз
и внешность, и физиология, и способ размножения
резко меняются?
2. Паразитирует на ржи и барбарисе. Как
возникла в нем эта способность? И почему его
хозяева, обладающие такими замечательными и
сложными приспособлениями для всего решительно,
не могут избавиться от этого врага?
3. Почему грибку понадобился такой сложный
цикл развития? Почему он не удовлетворяется
одним хозяином.
¦. ¦ ¦ 4і Живя на злаках он не удовлетворяется
почему-то одним способом размножения, а образует 2
вида спор, из которых одни в состоянии прорастать

ЛЕТО
Н7
на злаках же, а другие к этому совершенно
неспособны и требуют перемены условий.
5. Живя на-злаке, он образует сначала (летом)
один сорт спор, а потом (осенью) другой. Какие
изменения произошли в мицелии, часто в отдельных
веточках его. Или тут влияют внешние условия?
6. Живя на барбарисе, образует одновременно
2 вида спир. А так как плодовые тела с
конидиями могут возникать и рядом с эцидиями, то
значит, в самом мицелии возникают какие-то
внутренние различия, от внешних условий уже не
зависящие?-
7. Отчего зависит разница между мицелиями,
живущими в барбарисовых листьях и в листьях
злаков. От различия в пище или вообще от
условий жизни?.
А самое любопытное, это то, что вся история
с барбарисом—излишняя ро'скошь. Ведь в наших
местах барбарис — большая редкость, растет лишь
в садах, а хлебной .ржавчины сколько хочешь.
И вообще она может жить й там, где барбариса
вовсе нет. Даже нет его родственников (из
семейства барбарисовых у нас дико ничто не
растет).
Следовательно, приходится допустить, что
хлебная ржавчина может при нужде отлично
обходиться и без барбариса (полагают, что летние
споры мог.ут перезимовывать). Тогда сложнейший
цикл сведется к совершенно простому: мицелий
злака—летние споры; мицелий злака и т. д. Что
же такое перед нами? Распространяется ли
ржавчина в новые страны," где нет барбариса, и в связи
с этим приспособляется к новым условиям? Или,
наоборот, завоевывает она барбарис—нового
хозяина; хотя еще может обходиться и без него?
Как видите, пожалуй, это. самый интересный
вопрос,. затрогивающий минувшую и будущую
ю*

148
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
историю пукцинии. К сожалению, микологи еще
молчат, — ничего не могут ответить; вопрос ждет
еще новых исследователей из молодых, полных сил
и энтузиазма поколений. Они будут счастливее
нас. Они будут знать такие вещи, которые еще и
не снятся нашим мудрецам. Вместо семи загадок
ржавчины они найдут семьюдесятью раз семь и
разгадают то, что мы не умеем прочесть. Все
тайны, основные загадки жизни — отражены в ее
мельчайших проявлениях, записаны черточками
и точками на листьях трав. Научиться читать
эти знаки, значит обрести
источник неиссякаемой
радости. И если вы увидите
большого бородатого
человека, растянувшегося
смешно на лугу с лупой в руках,
углубленного в
рассматривание какого-то вздора до
полного забвения
окружающего,—не смейтесь над ним!
Это величайший счастливец:
он умеет читать книгу
природы. И он читает ее, забыв
все окружающее.
Теперь, взглянув вокруг себя, на листья и
травинки, вы увидите то, чего раньше не замечали.
Вы увидите, что нет ни одного листа, на котором
не было бы точки - пятнышка, штучки
какой-нибудь (рис. 62). И все это кусочки растительной
ткани, убитые или поврежденные паразитическими
грибками, имя же им легион. Это — гигантская
армия паразитов, наполняющая своими спорами
весь летний воздух, в дождливые дни стремительно
завоевывающая новые и новые растения, хотя
обычно и не нанося им большого вреда. Они мелки,
незаметны, не привлекают нашего внимания, но мно-
Рис. G2. Лист клевера со
следами грибных
заболеваний.

ЛЕТО
149
гие, взглянувшие на них со вниманием, уже до
гроба не могли оторвать от них очарованного взора г).
И нам остается лишь завидовать тем, у кого есть
микроскоп,—без микроскопа этот мир недоступен.
Но мы найдем что рассмотреть, и не имея
микроскопа, на тех же листьях. Соберите ¦ букет
любого растения или листьев любого дерева и
внимательно осмотрите их. іЗы убедитесь, что
на листьях каждого вида растений можно найти
какие-то полупрозрачные дорожки, часто
причудливо изогнутые, извитые, утолщающиеся к
одному концу. Это, так сказать, подземные ходы,
которые проводятся во время минной войны,
прорытые в толще листа. Их так и называют—мины
(рис. 63). В самом толстом конце мины, если ее
вскрыть или посмотреть на свет, очень часто можно
найти или крохотного червячка, или крохотную
куколку (если мина пуста, значит, ее хозяин уже
покинул ее), и при этом самых разнообразных
насекомых. Если вы умеете различать личинок
насекомых, то увидите, что одни совершенно безноги —
личинки мух, другие с 6 ногами—личинки жуков,
третьи со многими ногами—гусеницы, бабочек.
Впрочем, считая только ноги иногда и ошибетесь,
так как у минрров иногда ноги атрофированы
почти нацело. Если это мушиные мины, то
вместо куколок вы найдете курьезные, часто
блестящие боченочки, особого вида коконы, свойственные
только мухам.
"Я нарочно подчеркиваю, что на каждом виде
растения вы найдете мины. До конца, правда,
этот вопрос не выяснен еще, но несомненно, что
если не все, то громадное число видов — пора-
') Среди русских ученых одно из первых мест в этой
области принадлежит М. Воронину, рассказавшему нам целый
рад грибных жизней. Некоторые из его учеиых работ чіпаются
как сказки.

ЛЕТО
151
ного вида, а также живут паразитические грибки
и т. д. И эта кажущаяся' хаотичность фактов
незаметно укладывается в стройную систему. Мы
видим, что всякое растение взвешено, исчислено и
разделено между длинным рядом форм,
питающихся за его счет.
Перед нами, таким образом, словно маленькое
общество, объединенное вокруг данного
растения,— общество с различными классами
обитателей, связанных между собою сложными
экономическими взаимоотношениями (рис. 64). В центре
стоит растение, добывающее продовольствие для
тлей, гусениц, паразитных грибов, семяедов,
опыляющих насекомых. А на этой группе
потребителей живут хищники и паразиты, на них паразиты
хищников и паразитов и т. д. И это далеко не
случайная компания. У нас есть основание
считать, что состав этого общества складывался в
течение множества веков, и многие успели
связаться такими крепкими связями друг с другом,
что совершают параллельную эволюцию: когда
хозяин образует новые разновидности и виды, то
соответственно распадается на новые виды и его
паразит. На наших растениях из рода Vaccinium—
бруснике, чернике и голубике, происшедших,
несомненно, от общих предков, живет
соответственно три очень близких вида паразитического
грибка склеротинии, несомненно, тоже
происшедших от древнего паразита родоначальной вак-
цинии. Этот'глубоко интересный случай изучен
Ворониным и С. Г. Навашиным, но он далеко
не единственный, а более или. менее
вероятных случаев очень много. Они показывают нам,
что растение и пестрая свиті его
потребителей 'оказываются часто довольно прочной
единицей, — единицей, из. которых складываются
сообщества.

152
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Вернемся, однако, к березовым минам. На
молодых березках можно найти целую коллекцию
Рис. 64. Схема
взали о
отношена н р аст епил
н его с п у т н и-
к о в: на корнях
личинка жука и тля, в
стебле куколка жука
или моли, на листьях
галлы, пины, грибки
и яички цветочницы;
возле мины сидит
хальцида — паразит
минера, на завязи
жук - семяед, среди
семяп его личинка
и. на ней личинка
паразита. Среди тлей
на цпет?ножке
личинка сирфпды, а ниже—личинка . божьей воровки. К гусенице
подлетает ее наездник, к цветку—пчела.

ЛЕТО
153
различных мин, и, пользуясь более и менее
характерными признаками, вы легко выделите
несколько типов мин. Одни, напр., вьются
прихотливо зигзагами, постепенно расширяясь, и
в них просвечивают довольно правильно
расположенные точки — экскременты личинок. Правда,
каждая мина вьется по листу по-своему, но тип
ее сразу отличается от другого типа мин,
занимающих Одну цельную площадь, часто почти
всего листа, и где просвечивают экскременты в
виде сплошных черных нитей, завитых узором.
Третьи мины—маленькие, в виде четырехуголь-
ничков, ограниченных прямыми линиями жилок.
В центре такой мины снизу, всегда есть дырочка,
и часто можно найти висящий под этой
дырочкой удлиненный мешочек—в нем-то и сидят гу-
сенички. Вскрыв и остальные мины, вы найдете
ее обитателей. Некоторые, как, напр., долгоносик-
скакун (Orchestes), живут здесь и в стадии личинки,
и в стадии куколки; здесь.же вы найдете и
неизбежных хальцид. Другие живут в минах лишь
часть жизни, а потом, достаточно подросши,
вылезают и ведут часто совершенно иной образ
жизни, с иными инстинктами.
Ведь жизнь в минах тоже связана с
определенными инстинктами. Прогрызать мину, ведь это
приблизительно то же самое, что и устраивать
себе гнездо. Недаром у каждого вида свой
особый тип мин, который часто сразу можно узнать.
Что в нем характерного, не всегда легко передать
словами. Даже, собрав мины одного насекомого,
можно заметить большую . разницу между ними.
То мина подходит к краю листа и долго на
большом протяжении жмется-, к нему, заходя во все
зубчики. То, наоборот, идет по совершенно
прямой линии через весь лист, пересекая довольно
толстые жилки и подчеркивая тем, что жилки

154
биологические прогулкі:
ей—не указка в постройке мины, а через два
миллиметра начинает точно следовать пути
второстепенной жилки и ее ветвей.
Но постройка мины отражает инстинкты минера.
И изменчивость мин отражает изменчивость
инстинктов. Пользуясь такими вещественными
отражениями психической деятельности животных,
современные зоопсихологи вслед за Влад.
Вагнером пробили важную брешь в неприступной
крепости «Инстинкта», долго остававшейся совер-
ц.енно но поддающейся анализу. Теперь
выяснилось, что деятельность инстинктов подчинена
совершенно таким же законам изменчивости, как
и любой морфологический признак. А это дает
нам уже большое право заключить, что колебание
инстинкта отражает колебание какого то
морфологического или физиологического признака —
всего вероятнее, конечно, устройства нервной
системы.
Если вы извлечете обитательницу мины на свет,
она очень быстро погибнет — высохнет. Жизнь
внутри листьев, в зеленых влажных тайниках,
создает совершенно особые условия существования
и требует специальных приспособлений, а вместе
с тем и допускает наличность таких свойств,
которых жизнь • на вольном свете не допустила
бы. К числу таких свойств, допустимых в
условиях минной жизни, принадлежит и нежность
кожи, неспособной предохранять .тело от
высыхания. Тут играет роль не только величина
животного—на листьях открыто размножаюіся тли,
младенцы которых еще меньше обитателей мин
и еще нежнее на вид, — однако тли не
высыхают, а большинство минеров высыхает довольно
быстро.
Таким образом нежность кожи является своего
рода приспособлением минеров; к условиям их

ЛЕТО
155
существования. И судя по той настойчивости, с
которой эта особенность возникает всегда в
подобных случаях, можно предположить, что она
имеет какое-либо положительное значение для
животного. Всего вероятнее, что она
позволяет животному дышать всей поверхностью кожи
(так же нежны и легко высыхают
большинство водяных личинок, личинки, живущие в
цветах и семенах, вообще внутри растений, в
земле).
Эго приспособление полно значения. Во-первых,
надо вспомнить, что минеры принадлежат к
различным группам насекомых — жуки, мухи,
бабочки,— многие представители которых отлично
могут противостоять высыханию. Таким образом,
нежность покровов отнюдь не есть изначальное
свойство минеров (и вообще обитателей влажных
мест), и, следовательно, в различных группах
возникли сходные признаки под влиянием общих
условий существования. Это явление одного
порядка с зеленым цвотом обитателей лугов, с буро-
коричневой окраской обитателей сухой вешней
листвы, а из более широких всемирных примеров
сюда же можно отнести песчано - Аелтый цвет
обитателей пустынь, белый—обитателей дальнего
севера, прозрачность жителей открытого моря и
слепоту пещерных обитателей. Это общее
правило—соответствие строения требованиям
окружающих условий, которое налагает свою печать
на организацию иногда так сильно, что
приводит к резко выраженным явлениям схождения
признаков, конвергенции^ благодаря которой кит
попал было в рыбы, а дельфины для многих и до
сих пор остаются среди акул.
Не менее интересна и другая сторона вопроса.
Каким образом возникает это общее
приспособление? Можно очень легко объяснить это, сказав,

15G
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
что в организме есть способность целесообразно
изменять свое строение сообразно требованиям
жизни.
Такое объяснение убивает необходимость
исследовать вопрос дальше, и мы будем стараться
обойтись без него, даже если это и приведет нас
к сознанию неполноты наших сведений. Прежде
всего формулируем наш вопрос точнее, помня,
что «правильно спросить, значит наполовину
ответить». Мы допустили, следовательно, что
предки наших минеров имели кожу,
защищавшую их от высыхания на открытом воздухе,
а кожа современных минеров утратила эту
способность. Когда же и почему произошла эта
потеря?
Теоретически можно дать несколько возможных
ответов, исходя из соображений, высказываемых
различными школами ученых. Мы наметим такие
всзможности.
1. Можно думать^ что изменение кожи-
произошло под прямым влиянием внешних условий
при переходе личинок от открытой жизни к
жизни во влажном помещении. Такое
объяснение всего- ближе, стояло бы к взглядам Жоф-
фруа Сент-Илера, впервые, лет 100 назад,
определенно выдвинувшего влияние внешних
условий в качестве одного из главных деятелей
эволюции.
2. Можно предположить, что минеры перешли
к скрытой жизни внутри листьев вне всякой
зависимости от свойств своей кожи—скрываясь от
врагов или разносимых ветром грибных болезней
и т. д.—и уже здесь утратили защитительные
свойства кожи под влиянием того, что это свойство
осталось без употребления, подобно тому, как
нежнеет кожа «белоручек>,—и что с течением
времени эта нежность кожи стала наследственной.

ЛЕТО
157
Такое объяснение согласовалось бы со
взглядами Жамарка, указывавшего в своей блестящей
книге «Философия зоологии» (1801 г.; имеется
хороший русский перевод) на роль
упражнения и неупражнения в эволюции органического
мира.
3. Иное объяснение дали бы современные
дарвинисты, привлекая новейшие выводы
зоопсихологии. Они сказали бы, что среди предков
минеров наблюдались случайные изменения как в
строении кожи, так и в инстинктах,
определяющих образ жизни. Комбинаций этих изменений
могло бы быть примерно четыре:
нежная кожа и открытая жпзнь;
нежная кожа п жизнь в минах;
плотная кожа и открытая жизнь;
плотная кожа п жизнь в минах.
Первая комбинация была бы нежизнеспособной,
и такие организмы погибли бы. Четвертая
комбинация хотя и была бы жизнеспособной, но имела
бы признаки,-не соответствующие потребностям.
А две средние комбинации были жизнеспособны
и удовлетворяли экономическому принципу:
«ничего лишнего, только безусловно необходимое»,
почему и сохранились.
4. Наконец, можно предположить, что под
влиянием внутренних причин, каких именно, мы пока
не знаем, кожа предков минеров начала из
поколения в поколение нежнеть, еще при жизни на
воле; начала нежнеть вне всякой зависимости от
внешних условий и даже в разрез с требованиями
жизни, но и не случайно. И тогда, чтобы не
погибнуть, животные должны были забраться во
влажные недра листьев. Эго было .бы
иллюстрацией ко взглядам ученых, считающих, что орга-

158
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
низмы из поколения в поколение неукоснительно-
изменяются в том или ином направлении под
влиянием физиологических
причин.
Кто и в какой, степени
прав—обсуждать здесь было
бы слишком долго.
Подумайте лучше сами, а
главное понаблюдайте и
соберите факты и
доказательства.
Еще один интересный во
многих отношениях объект
вы найдете среди молодых
березок, кустов и на
соседнем лугу — это целая
ММ.,
Ш
^ щ У
Рис. 65. Погремок. Корни с присосками среди корне»
дуговых трав.
группа видов семейства Норичниковых. Это Иван-
да-Марья (Melampyrum nemorosum и pratensis),
Погремок (Rhinanthus Crista gallii, рис. 65), Мытник

ЛЕТО
159
(Pedicularis palustris), Очанка (Euphrasia officinalis)
и Очанка красная (Odoiititestrubra).
Вы видите целую группу родов, обладающих
общим свойством — паразитизмом. Может
показаться . совершенно неожиданным это название.
Но если вы осторожно раскопаете их корни, то
увидите, что концы некоторых вздуты шишечками
и приросли к корням соседних "трав. При помощи
этих шишечек паразиты высасывают соки из своих
соседей. В то же время эти паразиты не
обнаруживают еще никаких признаков, свойственных
настоящим паразитам, попрежнему они обладают
и листьями, и хлорофиллом, и настоящими
корнями. Но опыты, поставленные очень тщательно,
выяснили что и Погремок, и Иван-да-Марья,
лишенные возможности высасывать соки . соседей,
развиваются гораздо хуже. Иван-да-Марья впрочем
не очень нуждается в живых соках. Она
удовлетворяется и уже мертвыми гниющими остатками
растений (т.-е. сапрофитным способом питания).
Погремок, Мытник уже сильнее связаны
паразитизмом. Теперь нам нужно вспомнить, что и
Петров крест, который мы рассматривали весной
(рис. 23), принадлежит к ближайшим
родственникам Норичниковых, иногда даже приссединяется
к этому семейству,—и нам станет до известной
степеви понятным, как мог образоваться такой
изуродованный паразитизмом облик, какой
свойственен Петрову кресту.' Он возникал долгим
путем постепенных изменений через сапрофитизм,
случайный паразитизм, необязательный1)—и
пришел к обязательному паразитизму. А параллельно
с этим медленно исчезал хлорофилл, исчезали
1) Необязательным пли факультативным паразитизмом
называют такой, без которого паразит может при нужде
обходиться и вести непаразитный образ жизни.

1G0
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
листья и надземные побеги. Интересно было бы
выяснить, когда возникла эга способность
высасывать органические
соки, — тогда ли еще,
когда не
существовало разделения на
роды Погремка, Марьян-.
ника, Очанки,
Мытника, Петрова креста и
т. д. и существовали
лишь общие их
предки, . а возникшие от
этих предков
перечисленные роды в разной
степени сохранили или
усовершенствовали
полученный талант. Но,
невидимому,вопрос этот
еще более интересен,
так как оказывается,
что и в соседних
семействах тоже сплошь и
рядом встречается са-
профитизм • или
паразитизм на-ряду с вполне
нормальными
растениями. И у нас невольно
возникает вопрос, не
есть ли это опять
пример параллельного
сходного развития соседних
семейств.
По одной из новых
систематик,
родственные отношения Норич-
Ряо. 66. Заразиха на кпрнях кле- НИКОВЫХПреДСТаВЛЯЮТСЯ
вера. в таком виде:

лкто
Ш
Семейства, подсемейства: представители и отношение к
паразитизму.
а. Пасленовые Табак, Дурмап, Картофель и др.
аутотрофы, т.-е. самостоятельно
питающиеся.
/Ложно-паслеповые Коровяк, аутотроф.
б. По-
рични-' •'''¦вияо-зіівныв Львиный зев, Льнянка, Норичник,
¦г ' ~у Вероника и пр.—аутотрофы.
¦ковые.
\ Ногремковые Погремок, Мытник, Иван - да-
Марья, Очанка — полу паразиты.
Негров крест—паразит.
с. Пузырчатковые Пузырчатка, Жирянка—
насекомоядные.
А. Заразиховые Заразиха—паразиты.
е. Гесснкриевые Гесснерпя, Кохлерия и др. аупю-
торфы, иногда эпифиты, с
чешуйчатыми подземными побегами и
другими интересными
особенностями строения іегетатпвных
ормнов (рис. 67.1..
Г. Еигнониевые Тропические деревья, лианы и
многолетние травы— аутотрофы.
Точным образом восстановить родственные
отношения мы не можем за отсутствием
палеонтологических данных. Но изучение современных
представителей указывает на близкое и
несомненное родство Норичниковых с Пузырчатковыми, За-
разиховыми и Гесснериевыми.
И мы ясно замечаем у этих семейств какое-то
общее стремление к переходу на казённое содер-.
жание. На разных ветвях этого родословного
дерева, упорно возникают сапрофиты, паразиты,
насекомоядные растения, создавая впечатление какой-то
исторической необходимости, которая упорно
толкает всю эту массу форм (ибо не только
семейство, но даже отдельные перечисленные роды
обнимают часто сотни видов) в одном
определенном направлении — в сторону изменения способа
Лполоппестшл ittv>r\vtrciL
11

162 БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ms*
питания. И это „измененное питание" ведет к
незримой борьбе, непрестанно идущей на солнечном
лугу. Ее незаметно снаружи, не видно никаких
различий между погремком и соседними травами,—
мирно цветут
они рядом, но
•мир этот лишь
для тех
любителей
природы, которые по
праздникам
приезжают
сюда
проветриться. Им,
усталым, нужен по*
кой, и
покойным кажетсяим
мир. «Клонит к
лени...»—какая
музыка! Но не
дадим ей
обмануть нас. Мы не
устали, не
нуждаемся в неге
и отдыхе—есть
еще порох в пороховницах. И-мы хотим пройти
по всем побоищам мира, не закрывая глаз.
Войдемте теперь в лес, в призрачный храм леса.
Как здесь сумрачно сразу после сверкающих
далей—сумрачно и как-то тихо. Там лишь вверху
важно шелестят листвяные своды, словно старики
вспоминают полузабытые дни. А внизу все
неподвижно, опутано какой-то паутиной, липнущей
к лицу, словно говорящей, что здесь не принято
двигаться и ходить. Как изменился лес с тоП
поры, когда цвели фиалки! Тогда это был
передовой отряд весны, бурливший жизнью. Когда
Рис. 67. Кохлерня пз семейства Гесснерис
вых со своеобразными луковицами.

ЛЕТО
1(53
луга были еще пусты и скучны, здесь уже царили
медуницы и ветренницы желтели морем,
лиловели хохлатки. Гудели шмели по цветам и
пчелы всех видов; распевали быстрые птицы... А
сейчас все изменилось. После разноцветного луга,
после хаоса лесной . опушки здесь так тихо — и
невольно понижаешь голос. Даже неловко аукаться.
й цветов почти не видно—выглянет разве какой-
то, точно пыльный лесной чистец из-под кустов
(Stachis silvatica) или герань выглянет из кучи
своих' узорных листьев. (В тенистых лесах
некоторые виды трав вовсе не образуют цветов, а
размножаются "нсключителі но побегами и
корневищами.) Пора лесных цветов канула, они дружно
цвели, когда еще голыми стояли деревья, или чуть
зеленели и кпгда солнце заливало своим бодрящим
светом подножие дерев. А когда они проснулись
и раскинули свои зеленые своды,—внизу стало
темно как в сумерки, и как в сумраке угасла
бодрая жизнь. Не случайно меняется наше
человеческое настроение от игры света. В скудных
светом покоях не бывает весело. Ввечеру чуткую
душу одевают грезы, и строите становится
настроение. Медленно мечтается, глубже думается,
хочется слушать тихую, душевную музыку. А
когда внесут яркую лампу или выйдешь в
солнечную зиму, одетую хрусталими мороза,— даже
смешно станет, что когда-то грусть могла владеть
душой, и заговорит воля к жиіни.
Трудно отчетливо понять, каким именно путем
свет действует на наше настроение—усложняет ли
разнообразие зримого, или непосредственно
возбуждает наш организм. Но это его действие
отражает глубокую и широкую истину—жизнь, всякая
жизнь, идет быстрее и энергичнее на свету.
Даже еще шире — на свету увеличивается
электропроводность некоторых проводников, ускоряется
U*

164
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
течение многих химических процессов. Хлор с
водородом, медленно реагирующие в темноте,
взрывают на свету, освобождая запасы энергии.
Освещен аая растительная клетка начинает всасывать,
пропускать в себя энергичнее некоторые соли,
начинается ассимиляция углерода в зеленых
листьях... Слишком сильный све г, наоборот, уже так
потрясает живое вещество, что оно может
погибнуть—этим пользуются для убивания вредоносных
бактерий: их просто сильно освещают. Если
посмотреть смело в лицо солнцу,—мы слепнем нане-
сколько минут, потому что в глазах наших быстро
разрушается необходимый для зрения кассиев
пурпур, — слепнем, пока он не восстановится
вновь.
И в темноте жизнь совсем иная, чем на свету.
Нельзя, впрочем, сказать, что во тьме нет жизни.
Раскопайте землю под собой и прелую листву,—
найдете массу малых жизней, .идущих в полном
мраке. Есть здесь и растения, грибы—напр., в виде
тонкой сети нитей или даже паутинок, тянущихся
в гнилой листве, в жирной поверхностной 'земле;
здесь же живут и слепые дождевые черви,
открывшие науке глаза на многое,, «не снившееся мудре-
вам»... г) Правда, большинство растений гибнет
не только в темноте, но даже и при недостатке
света, и поэтому борьба за свет в растительном
мире стоит на первом плане.
') Напомню, что дожд?вой червь принадлежит к
«Кольчатым чсрвям> (Annelides), изучение которых имело громадное
значение для уяснения вопроса о происхождении всех
вышестоящих форм от насекомых до позвоночных и др. Дождевые
черви обладают громадной живучестью: не'болыпоВ. кусов
червя не уипрает п вырастает снова в целого. Поэтому они
послужили объектом для массы важнейших опытов с
регенерацией и с трансплантацией, т.-е. пересаживанием частей
животного ' от одного к другому п пр;

ЛЕТО
165
Прислушайтесь — вы в центре этой борьбы.
Не слышно ни стонов, ни бряцанья оружия и
торжества победителей. Но если вы внимательно
посмотрите вокруг, вы сразу все увидите. Вам
должно броситься в глаза одно маленькое,
казалось бы, обстоятельство, — что деревья не все
одинакового размера, не одинаковой толщины
(рис. 68). Одни могучие, крепкие, вознесли свои
вершины к синему небу. Другие слабее, ниже,
хотя все-таки вынесли свои вершины из лесного
сумрака в зеленое море. Иные, наконец, еще слабее,
с массой сухих сучков на тощем стволе, а многие из
них уже совсем засохли. А между тем ведь,
благодаря периодическим вырубкам наших лесов, все эти
деревья вероятно одного возраста. Почему же
такая разница? Ответ короткий — слабые
задушены сильными. Это—азбука природы, отвергнуть
которую сумел только челоьек, да и то лишь
отчасти, подменив естестьенную силу
искусственной.
Деревья гибнут без света, а так как в лесу
вначале вырастает слишком много молодых
деревцов, то значительная доля их обречена на
неизбежную гибель, и систематическое уничтожение
этих обреченных, происходящее непрерывно по
мере возрастания леса, называется бездушным
термином: «естественное изреживаниенасаждений».
Гибнут те, кто хоть немного отстал в росте. Над
ними сейчас же сомкнётся густой зеленый свод,
такой ласковый для угнетенного зноем пешехода
и несущий неумолимую гибель тому дереву, над
которым он сомкнулся. Почему же отстало
деревце в росте? О, этому может быть тьма причин.
Позднее проросло его семя, больше молодых
побегов дал. пень его родительницы, подъел ему
корень, хоть немного, подземный житель или
сожрали листву безобразные гусеницы, попал он

¦L,^^ »¦ >#
Рис. 68. Борьба деревьев в лесу.

ЛЕТО
107
в младенчестве в густую траву- или просто на
худшую почву, чем у соседа,—одним словом
прихворнуло деревце, а сосед в это время и обогнал
его и развесил свои листья над беднягой,
завладел большим количеством освещаемой
поверхности, в переводе на точный язык. Немного
большей—но с этого и началась вся бескровная, но
смертная борьба. Более счастливый сосед стал
крепнуть, рост его усилился, и с годом-годом
начал он обгонять неудачника — а этому с годами
начало перепадать все меньше и меньше света.
Через несколько лет сосед уясе был головою выше
него, перекинул через него ветви и сомкнул их с
таким же счастливцем. Судьба неудачника уже
решена—его удел лишь скудное существование и
неизбежная смерть впереди, — а рядом уже снова
сдавлены и начинают слабеть некоторые из его
соседей...
Ничего не произошло как будто—так же
величаво и медленно переговариваются о чем-то
вершины, так же тихо и прохладно в лесу, как в
храме,—а между тем случилось непоправимое—
жизнь убита, убита собратьями! Всюду, везде во
все часы и минуты идет это братоубийство,
внутривидовая борьба, уносящая столько жертв, что
перед нею самая кровопролитная
война—лазоревая сказка. «Естественное изреживание> леса
может повести к уничтожению 95% деревьев!» 2)
>) Такпво же приблизительно естественное выпирание, напр.,
людей. Из каждых 100 годившихся до 25 лет дожиіает 42, до
50 дет—30, до 100—0,066; ко процесс этот существенно
отличен от естественного изреживанив, так как тут нелостаток
пищи (соотв. света) не играет никакой роли. Деревья леса,
будучи посажены ва более обширной площвдп, все доживут до
старост, иди во всякой случае процент погибших будет
несравним, с 95%, хотя они будут подвержены віем тем
случайностям, от которых преждевременно гибнут люди.

168
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Войны людей и драки петухов тоже, конечно,
дополняют гекатомбы, приносимые, «борьбе за
существование», но не будь на земле ни
драчунов, ни солдат, будь даже весь мир населен
только ласковыми фиалками и незабудками,—страшная
борьба на земле ничуть не утратила бы своей,
остроты, так как ее источник не в злом умыоле-
а в прогрессивном размножении, в том, что
рождается существ чересчур много! Мы знаем уже,
что не всегда гибнут жизни от недостатка пищи,
часто и от изобилия врагов. Но в нашу эпоху
борьба за рессурсы (пища, свет, место) среди
растений достигает полной силы. И в этом царстве
каждый шаг устлан трупами умерших от
истощения, так как рождается слишком много,
претендентов на престол жизни.
Но где же трупы?... Мы уже давно идем но
полю битвы, ужб давЕіо придавлены призраком
смерти, а нашли только одну высохшую тлю, да
шкурку личинки березового семяеда.
Да, это правда, на путях жизни, несмотря на
гекатомбы жертв, почти нет трупов. То, что мы
зовем мертвой природой, очевидно, к делу не идет,—
она не умерла, а не жила вовсе. Куда же
исчезают тела павших? Посмотрим. Больше всего
их, пожалуй, именно здесь, в лесу—сухие веточки,
бурелом, опавшие, умершие листья. Если это и
не трупы целых организмов, то частей его,—и в
большом сложном организме его. части также
борются между собой, побеждают и гибнут1). На
каждом дереве внизу вы видите засохшие ветви:
они убиты в угоду целому, подобно тому, как
<) Впервые эта идея «борьбы частей в организме» вполне
явственно формулирована германский зоологом Вильгельмом
Ру в 1881 г.

ЛЕТО
169
осенью убиваютоя все листья3). Судьба этих
трупиков одинакова с судьбой всех остальных, и
внимательно посмотрев себе под ноги, мы легко
прочтем эту судьбу. Вот, например, история сучка,
свалившегося с убившего его родительского дереіа.
Сначала он лежит совсем свежий на вид, тут же
много других с уже потрескавшейся гнилой
корой, отставшей черными лоскутками, разломанные
поперек, затем вдоль. Постепенно сучки
становятся все более трухлявыми, хрупкими, черными,
а из-под опавшей листвы мы можем достать
такие, что они будут рассыпаться сами собой.
Среди них много заплесневелых, покрытых какими-то
желтыми и белыми бородавочками, до • которых
иные не решаются дотронутся: ну, их, как бы
чего не вышло, тогда рад не будешь. Но мы
будем рады! Если помните хлебную ржавчину, то
вероятно, поймете, что это тоже различные грибы.
Точнее, самый-то грибок, его мицелий находится
внутри трухлявого сучка, наружу выставлены лишь
«плодовые тела>. Разломив сучек, можно иногда
рассмотреть и тончайшие ниточки мицелия (в
гнилых пнях ветви мицелия достигают иногда
значительной толщины, выставляя и плодовые
тела соответственных размеров— общеизвестные
опенки и др. грибы). Вся эта куча
разнообразнейших и интереснейших сапрофитов, мимо которых
обычно и совершенно напрасно проходят только
потому, что сих не едят»,—один из отрядов
великой, армии могильщиков и санитаров, занятых
уничтожением трупов, разрушением их в труху.
Такова же судьба и опавших листьев. Ее
прочитать даже еще легче. Сучки были в беспорядке
*)' Допускают, впрочем, что к осени все живое вещество на
листьев уползает внутрь ветвей и сбрасываются лишь клет-
чатБОвые постройки аиста. Вопрос втот выяснен недостаточно.

170
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
разбросаны, и мы словно собирали разбросанные
листы книги, на которых не помечены страницы,
подбирали ряд переходов от совершенно
здорового сучка к совершенно сгнившему и на
основании логических выкладок пришли к
заключению, что такой должна быть история сучка. А
мертвые листья сам^й природой сложены в
книгу, год за годом, страница за страницей. И,
раскапывая гниющую листву, мы увидим, как
зеленый или свеже опавший лист постененно
обращается в черно-бурую массу перегноя, где
невозможно уже разобрать отдельных листьев, а лишь
намеки на слоистость. Уже в верхних слоях
начинают попадаться плесени, мицелии других
грибов, корни растений,—остатки погибших жизней
снова призываются к жиз ш в виде соков,
которые гифы высасывают из гниющей листвы, а
корни растений из уже ибразовавшейся почвы (грибы,
как сапрофиты, всасывай т и соли и ограни ческие
вещества, а корни деревьев—только соли). И
вместе, с водой эти вещества, выведенные-было из
круга жизни, снова входят в нее. поднимаются по
стволам деревьев снова в зеленые листья и
сучки, замкнув простейший круговорот. Но вы уже
заметили, что этот круговорот может осложниться;
остатки листьев дерева могут попасть в гриб,
лишенный способности самостоятельно производить
органические вещества.—способность, свойственная
лишь зеленым растениям, да некоторым видам
бактерий. Но круг может еще усложниться—в грибе
могут завестись грибяые комарики или даже
некоторые бабочки и съесть его,: эти насекомые могут
попасть в голодные рты птиц, а птицы попасть на
стол к человеку; а после омерти чело-ека- съедят
личинки мух, и т.д., н т. д. до бесконечности...
Так остатки трупов снова и снова идут па
постройку живых организмов, поочередно попадая.

ЛЕТО
m
то в животных, то в растения. И один из
моментов этого круговорота мы нашли, раскапывая
гнилую листву. Стоило покопаться, хотя мы и
перепачкались немного. ПомЕште, мы были здесь
раннею весной. Тогда мы нашли здесь целую кучу
любопытных-обитателей, зимовавших в
лесу,—теперь они давно уже все разбежались и
разлетелись отсюда. Правда, и теперь есть здесь жители:
многоножки, ближайшие родственники насекомых,
пауки, хищные жучки. А раз есть хищники,
значит, и есть добыча. Но все же той весенней
компании нет—до осени.
Зато сейчас здесь идет буйная
жизнь-незримая. Сейчас, когда тепло и сыро, здесь усиленно
гниют листья и сучки. Иногда гниение это идет
так энергично, что, подсунув руку под влажные
листья, можно ощутить вместо скользкой
мокроты приятное тепло,—а развитие тепла, это—один
из первых показателей жизни. Здесь сейчас
полчища бактерий живут и разрушают остатки
листопада.
Часто мы отворачиваемся от гниющего и
брезгливо говорим, «бррр...», ц очень довольны, когді
вокруг чисто и посыпано песком. И нам часто и,
в голову не приходит, что без гниения скоро
невозможна была бы жизнь. Трупы растений и
животных не . жили бы, не разрушались, а
оставались, бы валяться на земле. Правда, ими могли
бы еще питаться животные, но ведь животные
далеко, не весь труп могут усвоить, переварить:
часть ичи остается не съеденной, или
выбрасывается в виде испражнений. И вот эти-то остатки
оказались бы безнадежно выброшенными из
круговорота жизни вместе с теми запасами .азота
которые содержатся в них в виде
непереваренных органических веществ. Зеленые растения этот
азот уже не- могут снова всосать в себя и доля;-

172
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ны свою потребность в азоте пополнять из
солей почвы (главная масса азото-содержащих солей
в почве представлена селитрой). А этот источник
быстро иссякает, как только прекращается
деятельность бактерий, которые одни только
способны превращать в соли азот воздуха и азот
органических остатков. Прервись деятельность азото-
связывающих бактерий 1), иссякнут быстро запасы
селитры в почве, и бесплодная земля
перестанет рождать растения. А вслед за ними сейчас же
погибнут и животные. И цветущий мир быстро
превратится в бездушную пустыпю, где одинокий
ветер будет перекатывать с места на место
высохшие трупы последних обитателей земли.
Мы замкнули величайший по своему значению
путь: «растение — живот іг е — бактерии —
растение»,— путь, которым с древнейших эпох земли
передвигаются массы вещества, творящего жизнь.
И как-то сразу стали на место и веющий
прохладой лес, и грохочущий дымный город—венец
человека, и дохлая собака в овраге. Все получило
глубокий и мудрый смысл.
Многое можно откопать из-под прелой листвы
в лесу... Но сейчас мы вернемся к лесу с его
глухой борьбой. Мы увидали, что внутривидовая
борьба,—борьба за существование между особями
одного и того же вида дает право жить на
данном участке земли лишь определенному числу
особей. В лесу это число нетрудно подсчитать,
можно вывести средние числа деревьев, напр., на
десятине. И гибель отставших указывает нам на
то, что большего числа деревьев на десятине
расти не может, не хватит рессурсов, главным
образом, света. Но что же за странное противо-
речие: в том же лесу под деревьями все сплошь
<) Эта роль бактерий впервые открыта и изучена русский
бактериологов Виноградова*.

ЛЕТО
173
заросло кустами орешника, бересклетов,
жимолости и иных членов «подлеска»? Значит, не все
рессурсы использованы? Да, очевидно. И это факт
величайшего значения. Если особи одного вида
или близких видов займут сплошь какую-нибудь
площадь и уже не в состоянии будут
увеличиваться в числе (на этой же площади),—это вовсе
не значит, что на этом участке уже никто не
может жить. Виды, более или менее сильно
отличающиеся потребностями, могут па том же участке
размножаться совершенно свободно. Когда
подлесок переполнит лес, остается еще много места и
рессурсов для трав. Когда и травы переполнят
свободное пространство, тут же - можно посолить
массу сапрофитных грибов, потом тьмы-тем
бактерий... При желании эту картину можно и еще
усложнить, но мы сделаем вывод: чем
разнообразнее организмы, тем больше может их жить в
одном месте, и путь непрерывного увеличения
разнообразия, которым идет органический мир в
своей истории, есть в то же время путь
непрерывного обогащения мира жизнью.
Вместе с тем по лику земли организмы
распределяются не как попало, а известными согласными
группами, отдельные виды которых связаны между
собой сложнейшими отношениями, часть которых
мы разбирали на стр. 151. Совокупность этих
видов, живших совместно, называется сообществом.
Каждое из них живет своей особой, своеобразной
жизнью. И та разница, которая чувствуется при
переходе с луга в лес, из леса на пашню, с пашни
к болоту, потому и выражена так резко, что мы
при этом переходим из сообщества в сообщество3).
') Прочтите отличные книжки: Сукачев, В. Л\, «Введение в
учение о раститесьных сообществах», 1915. Изд. ПанафиднноП,
Г. Ф. Морозов, «Лес, как растительное сообщество», Госуд. Изд.

174
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Оглянитесь вокруг себя и постарайтесь увидать
из-за деревьев лес, лесное сообщество.
Посмотрите на травы вокруг: все они обладают каким-
то специфическим видом, характерными
признаками: более крупными листьями, преобладанием
зелени над цветами, общей сочностью. Мало здесь трав,
опыляемых ветром, зато много орхидных с их
сложными приспособлениями для опыления при
помощи насекомых. Нет среди лесных растений
целого ряда «приспособлений», свойственных многим
растениям иных сообществ, вроде приспособлений
от высыхания. В лесу живут особые виды птице
их особыми инстинктами (постройка гнезд на
деревьях из древесных. материалов). Это вовсе не
маленькое, так сказать, само собой разумеющееся
отличи?. Лесная птица, лишенная леса, не сумеет
свить себе гнездо и скорее потеряет способность
размножаться, чем устроит себе гнездо из
былинок и конского волоса, хотя луговая птица
прекрасно воспользуется этими материалами. Грибные
паразиты, живущие в лесах, при перемене хозяев
(напр., изученные Ворониным и Навашиным Selo-
rotinia heteroica) пользуются обитателями того же
самого сообщества. Тут же живут многочисленные
лесные насекомые, жизнь которых настолько тесно
связана с лесом, что с уничтожением леса исчезают п
они. Лесными же обитателями оказываются по
преимуществу и лишайники,покрывающие деревья.хо-
тя от самого дерева они почти и не пользуются
ничем и т. д. Лесная флора и фауна не есть
таким образом сборище случайных видов; часто
можно бывает ясно указать, почему данный вид
и Флеров, А. и Федченко, В., «Пособие к изучению
растительных сообществ Средней России». Иад Сабашпиковы*.
Здесь имеются программы наблюдевиіі за жизнью соіб-
шеств.

ЛЕТО
175
должен жить в лесу и не сможет жить в другом
сообществе.
И общая жизнь в лесу особая, лесная. Дольше
по весне лежит здесь снег, увлажняя землю.
Потом радостно вспыхивает период весеннего
цветения лесных трав; потом наступает влажное
затемнение с грибами и богатым разрастанием зелени.
А к осени начинается листопад, устилающий
землю покровом, которого нет в иных
сообществах. Так проходит в течение года жизнь лесного
сообщества, подчиненная своим законам, отличная
от жизни луга, болота, оврага. И кажется, что в
застывшие формы вылилась лесная жизнь, и год
за годом, век за веком идет она, повторяясь, сред»
строгой колоннады стволов.
Но этот дух вековечности, однообразных дней,
охватывающий душу в лесу, наша постоянная
ошибка, которую мы делаем всегда, подходя к природе с
мерилом времени наших быстробегущих минут...
Застывшим кажется звездное небо, ибо незримы нам
стремительные, бесшумные полеты сі ?тил среди
бесконечных пустынь. Сонными и бессмертными
кажутся нам горы с их вечными снегами; забыв
про течение веков, мы не видим прошлых пальм
или морских волн, колыхавшихся на тех местах...
Так же, слушая матовый говор вершин,
забываем мы, что чутко стоят вокруг враги леса,
раскинули свои лагери на лугах, па полянах,
залегли по болотам. А они стоят, непрерывно
готовые к бою, лицом к лицу, и неслышно,
незримо идет все время упорная борьба сообществ,
в пучине которой тонет и борьба видов, я
будничная борьба индивидуальностей1).
.') Впрочем, это справедливо относительно внешней стороны
явления. В действительности же мы имеем лишь борьбу
индивидуальностей, из которой слагается уже п борьба виден,
и борьба сообществ.

17fi
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Лучше всего, очевиднее всего, ощущается она,
когда вмешательство внешних сил резко нарушает
равновесие. Происходит ли обвал на зеленом
берегу реки, иссякает ли родник, поивший ручеек
в сыром овраге, или заносится луг песком в
паводок, — рушатся
годами
установленные
отношения, и воцаряется
изменчивый Хаос.
Ту же катастрофу
вносит шумный
человек в тихую
жизнь природы.
В зыбкие осенние
дни приходят
бодрые делом люди
к обнаженному
лесу и, шурша
опавшей листвой, —
последними
цветами осени,
—совершают свое
человеческое дело.
Штабели дров,
кучи хвороста,
смятые кусты,
щепки, сор сменяют
строгие колонны
лесного храма.'И
чистый снег
спешит покрыть их своим чистым покровом... Только
кое-где сиротливо остаются торчать уродливые
вытянутые дубки, оставленные словно на посмешище,
напоминая в серые зимние ночи пророков мщения.
А с весной закипает бой. Доверчиво идут из-
под земли ничего незнающие ростки лесных
Рис. 69. Золотая розга.

ЛЕТО
177
растений, и вместо зеленого сумрака — потоки
света, знойное дыхание и смолистый запах
нагретой щепы обжигают их, первые же дни. В
апреле это еще не чувствуется,, только
вольготнее разрастаются вешние светолюбы, но, с
развитием весны, начинают уставать лесные травы, и
победоносным потоком устремляются сюда
чужеземцы. Прежде всего разрастаются те лесные
обитатели, которых родина,
главным образом, другие
сообщества. Золотая
розга, напр. (Solidago Virgo
aurea, рис. 69), лучше всего
растущая по редким
кустарникам, дорогам,
межам, но очень часто
заходящая в леса, здесь
обыкновенно не образует
цветов и оказывается как бы
угнетенной.Теперь же она-
выбрасывает свою
золотую кисть вверх и
начинает душить своих
соседей, год назад душивших
ее самое. ТакИМИ Же ар- Ряс. 70 Лапчатка ^-лепестковая.
хангельскими трубами
оказываются солнечные лучи для целого ряда
других лесных форм—лютиков (Ranunculus polyanthemos,
acer, repens), клевера (Trifolium pratense, Tr. medium,
T. repens), четырехлепестковой лапчатки (Potentilla
tormentilla, рис. 70 :), зонтичной ястребинки (Hie-
racium umbellatum) и др. А .среди этих, новых
растений начинает путаться разрастающийся
пышнее и пышнее подмаренник (Callium Mollugo).
«) Эго растение очень-интересно с эволюционной Точки
зрения. У всех многочисленных остальных лапчаток и
громадного количества остальных «розоцв?тных>,. в которым
Биологические прогулки. 12

178
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
В следующие годы уже начинается хаос...
Выйдите в летний полдень из молчаливо-спокойного
леса на вырубки,—и вас охватит ощущение
какого-то вихря жизни, отблеска зеленой стихии.
Жгучий смолистый зной неподвижного воздуха,
запах раскаленного дерева, грохот кузнечиков,
паутинные сети среди напряженных
растопыренных кустов, пневых.
отпрысков с их громадными
молодыми листьями. Так и
чувствуется, что в них снизу
вдавливаются питательные
соки, и вырубки изнемогают
от силы собственной жизни.
Тут же взвились султаны
Иван-чая, словно розовой
пеной обрызгавшие
пространства, желтые могучие
воробейники (Lysimachia
Vulgaris), полчища громадных
шершавых колокольчиков,
поднялись стеной рядом с
_, ,. громадными зонтами дуд-
Рис. 71. Лапчатка гусиная. ^квв (Angelica Silvestris) И
перистой валерьяной
(Valeriana officinalis, корни которой при разломе пахнут
валерьяновой кислотой). Неудержимо разрастаются
целые моря Иван-да-Марьи. И уже не плети, а
принадлежат лапчатки, имеется 5 лепестков. У
лапчаток в частности колебание числа лепестков (изменчивость)
ничтожно, так что возникновение 4 - лепесткового впіа
может служить очень вероятным примером мутации:
внезапным изменением образовалась 4-лепестная форма, и
этот признак начал передаваться по наследству. Это тем
более интересно, что никак нельзя допустить, чтобы растению
было значительно полезнее иметь 4 лепестка, а не 5. Ь
Пермской губ. очень часты четырехлеиестковые гусиные
лапчатки, у нас—имеющие 5 лепестков ц>ис. 71),

ЛЕТО
179
волны среди них подмаренника, горошков,
перекидывающихся с куста на куст... И в этом хаосе,
насыщенном запахами, всюду трепет и жизнь, писк
в чаще, быстрое порхание птиц, щебетание в выси,
жужжание ыух и пчел, шорох и звон, суета,—это
сомкнутыми рядами идут беспощадные завоеватели
на стойких защитников лесной родины...
В чем же дело, отчего эта смена форм?
Выяснение этого вопроса и составляет одну из великих
задач учения о сообществах и ботанической
географии. Эта смена—итог очень сложной игры
многих разнообразных факторов. Мы можем,
конечно, ограничиться утверждением, что различные
виды приспособлены к различным условиям, и
со сменой условий должны сменяться и ¦¦'виды.
Но злоупотребление словом «приспособлено» часто
сильно усыпляет испытующую мысль, так как
часто прикрывает незнание научным термином и
как бы превращает его в знание. Поэтому мы не
удовлетворимся этим общим, хотя и безусловно
верным объяснением и попытаемся разобраться
поглубже в сути дела.
Поток лучей, хлынувший на почву, после
вырубки леса, уже может сам губительно отразиться
на <нелюбящих> свет и тепло обитателях леса,
иссушая их листья, не приспособленные к
защите от высыхания, слишком нагревая их. Всякий
организм подчинен всеобщему физиологическому
закону оптимума. Так, напр., растению нужен
свет. Без света оно неспособно питаться, и есть
некоторый минимум света, при котором оно
начинает питаться. Если усиливать свет, питание его
будет итти все лучше и лучше, но до известного
предела, когда питание его идет наилучшим,
оптимальным образом. Дальнейшее усиление света
сначала перестает улучшать питание, потом
начинает ухудшать его, .начинает вредить, а при
12*

180
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
известном максимуме губит растение. Точно так
же для жизни' растения необходимо тепло. При
0° у многих растений совсем нет проявлений
жизни, начинающихся лишь при известном
минимуме. Начиная отсюда дальнейшее повышение
температуры ускоряет все жизненные процессы,
приблизительно в 2—3 раза на каждые 10°
повышения t°. При известной оптимальной
температуре растение достигает наибольшей скорости
своих жизненных процессов, а дальнейшее
повышение t° уже расстраивает деятельность
организма 1), и за известным максимальным пределом
оно гибнет.
Растению нужна влага. Высохшие растения
гибнут. Но и безмерное увлажнение их тоже
губит растение и т. д.
И вот оказывается, что оптимум силы света,
температуры, влаги и пр. не есть нечто
однообразное для всех растений,—оказывается, что
у каждого растения есть свой оптимум всех этих
величин. Сообразно с этим распределяются
растения по земле. Растение с высоким оптимумом
силы освещения и температуры захиреет в лесу,
а с высоким оптимумом влаги захиреет на лугу.
А растение и светолюбивое, и влаголюбивое будет
страдать и в лесу (от темноты), и на лугу (от
сухости), а будет процветать на влажных низинах.
Если посадить рядом светолюбивое и тенелюбивое
растение в лесу, первое будет находиться в
условиях ниже оптимума, а второе в оптимальных. Если
теперь срубить лес и освободить путь солішу,-
светолюб попадет в оптимальные условия, а для
4) Дело в том, что различные процессы в
.растении—питание, дыхание, испарение, рост и т. д.—изменяются при
повышении температуры не совсем одинаково. Повтоиу, ccjh
при некоторой температуре, они шли согласованно, то при
дальнейшем повышении эта гармония расстраивается.

ЛЕТО
18]
тенелюба условия уже перевалят за оптимум. И
если в начале шансы в борьбе за существование
были на стороне тенелюба, теперь они. переходят
в руки светолюба.
Последнее обстоятельство и оказывается
большею частью решающим — борьба с соседями. Без
этой борьбы растение может расти и в очень мало
подходящих условиях, может: расти и
размножаться. Попадают растения и на крыши, и в
водосточные желоба, и на стены—и растут! Многие
садовые цветы отлично живут на клумбах, пышно
цветут, пока человек вокруг них выпалывает
траву. Но стоит запустить клумбу на
год-другой, вырастет бурьян,—и цветы неминуемо
погибнут. Лишь очень редко дичают некоторые, так
как они не могут выдерживать борьбы с соседями
собственными средствами, без помощи человека.
То же и здесь. Вместе с павшими деревьями
исчезло то постоянное покровительство, которое
деревья оказывали лесным травам, и борьба быстро
вычеркнула из списка жизни целый ряд лесных
форм (воронец, Actea spicata, удивительная фиалка,
хохлатка, вороний' глаз? копытень, Mercurialis ре-
rennis) или низвела их до приниженного
состояния, в то время, как те, кто влачил жалкое
существование в лесу, теперь разрастаются.
Но с годом-годом выше встает молодая пневая
поросль, уже переросла своими вершинами и
султаны Иван-чая и буйные горошки,—и начинает
отливать волна иноземцев. Снова вид за видом
отступают они или в бледное подполье, или на
другие участки битвы, а под старыми знаменами
начинают снова собираться воспрянувшие лесники.
Сочно забелел ландыш, глянул вороний глаз,
поднялась свечкой ароматная лгобка... Атака отбита,
но не все попрежнему. Лес уже не тот. Если
хорошенько подсчитать, то окажется, что поре-

182 БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
дели тяжелые ели, гуще поднялся осинник, больше
расплодилось всяких кустов...
Не думайте, однако, что эта борьба сообществ5)
идет только при вмешательстве человека. Она —
всюду, непрерывная, упорная, не всегда видимая,
но всегда яіестокая. Заболачиваются пруды,
высыхают болота, залужаются пашни, разрастаются
леса,—и каждое из этих простых сочетаний слов
есть итог длинного процесса, итог многих
смертей и многих рождений.
Вот посмотрите на этот березнячек в овражке.
Я давно знаю его, и его история—маленький
эпизод великой bellum omnium contra omnes-2). Каждый
год издавна усыпал он окрестные места своими
окрыленными семенами, но не посылала ему
судьба одоления над врагами. Падали семена на
пашню, и молодые березки гибли, перевернутые
плугом. Падали на. травяные склоны широкой
долинки — и гибли бесплодно в непроходимых
дерновинах луговых трав. Падали на дно оврага,
где тихо пробирался ручеек в зарослях таволги,—
и там тоже гибли...
Сначала помог крот. Он провел длинную
цепочку, изрисовал вавилонами луг саженей на 10
и насыпал дюжину кучек, а сам куда-то ушел
потом. Каждая кучка засыпала по нескольку
березовых семян, и пока луговые соседи взбирались
на эти кучки,—молодые березки достигли уже 3 лет;
на каждой кучке выросло по 2—3 березки, и трава
с ними не справилась. Так и подросли они
веселыми кучками, растянувшись причудливым узором
по лугу. Но на этом дело и остановилось.
') Изменение состава леса ведь тоже есть борьба
сообществ—напр., «хвойного леса» с «лиственным лесом», так как
между втпми двумя «лесами» существует громадная
флористическая и фаунпстическая разница.
2) Битвы каждого со всеми.

ЛЕТО
183
Потом пришла помощь снизу. Там ручеек из
года в год размывал берег и понемногу
обваливал.. Шла мочежинка к\ этому ручью по логу
сверху вниз, и по ней сбегала вода весной и
после дождей. И вот—годы ли стали дождливее,
или еще почему, но однажды весной вдруг
пополз луг книзу, и длинными змейками побежали
по лугу тонкие трещины. А на следующий год—
снова,, а там снова. Хоть издали и незаметно, но
трещинки глубокие. И много их.
Фронт был прорван. И через год уже изо всех
трещинок полезли молодые березки, а особенно
по тем местам, где ехавший вниз участок наполз
на нижележащий. Здесь березки сразу
выглянули густой щетиной,—и участь луга была
решена... Через несколько лет уже все небо будет
принадлежать березам, и светолюбы-травы должны
будут отступить.
Уже через несколько лет на завоеванном участке
оказались кусты орешника, жимолости. Попало
откуда-то волчье лыко. Поселился лесной конек,
зяблик... Быстроногие муравьи натащили
громадную кучу под одной березкой, появились лесные
травы. Придет кто сюда—лесок, как лесок. Только
если посмотришь внимательно на расположение
деревьев, видишь, что они выстроились длинными
рядами. Вот все, что напоминает о прошлом.
Вечно зыблется лик природы. Растут и
рассыпаются горы, веками усыхают моря, меняется
течение рек. Сменяются климаты, ландшафты,
гибнут . и побеждают" сообщества. И в этом вечно
текущем потоке изменений, всечасно угрожаемые
и уничтожаемые, борются за свое существование
обитатели земли, непрерывно приспособляясь к
новым условиям и безнадежно стремясь к
окончательному приспособлению... Едва успеет луговая
былинка оградить свое скудное существование

184
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
от палящего солнца и прожорливой кобылки,—уже
надвигается на нее тяжелой стеной победоносный
лес с влажным дыханием своих полутемных
глубин, скользкими, страшными улитками, с иными
тлями и ржавчинниками, с иными подземными
губителями. Снова нет надежды на благоденствие,
снова трупы, трупы, трупы,—и нужно снова или
отступать или бросить то, что достигнуто тяжелыми
жертвами, и искать новых приспособлений, новых
сроков и друзей. А между том прочтен приговор
и лесу, срублены и распилены деревья, распахана
вокруг земля, и опять жгучее солнце, ежегодное
кувыркание перед лицом слепого плуга, ежегодное
вытаптывание скотом... Ежегодный покос.
Такова жизнь.

ОСЕНЬ.
— Парфенпй,слышишь? Крик
вдали:
То Ивиковы журавли!
Жуков:кий.
Шута ргі.
Гераклит.
ndv-а pst *).
Долго-долго, весну и лето, творила земля.
Тогда она устала от этого жгучего счастья и
тихими, безмолвными аккордами подступила к ней
осень. В пышный, холодный танец свила она
последние краски земли и безжизненно, но ярко
и- жгуче горели они несколько недель.
А когда первые поцелуи мороза засеребрились
в ее волосах,—пришла моя любовь...
Впрочем—кому дело? Это было давно, в то время,
о котором мне грустно вспоминать, и о котором
я вспоминаю каждую осень, когда желтенькая
кульбаба рассыпается по буреющим лугам.
Взяв бы я бандуру,
Тан зыграв, що знав...
Ildvia pst—
И каждую осень в бледной синеве угасающих
небес пролетают, медленно вея крыльями,
трехугольники журавлей. Также, вот, летели они и
«тогда>, давно, также летели и в седой древности,
запечатлевшейся в тысячелетней легенде об Иви-
') Пантарей, т.-е. все течет.

186
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ковых журавлях. Также летели и бесконечные
тысячелетия назад, в те дни, утонувшие
безвозвратно в пучине времен, от которых не осталось ни
легенд, ни воспоминаний, ничего, кроме каких-
нибудь . замоловевших гранитных обломков или
неясных знаков в земной коре.
Как бесконечно древна наша земля, над которой
сейчас молчаливо угасает осеннее небо! Ведь
вот —сколько сменилось дней с тех пор, как летели
Ивиковы журавли? Вся всемирная история с ее
возносившимися блеском и распадавшимися
грудами обломков человеческими государствами, с
тысячами войн и десятками революций, с горами
людских трупов и бездонными морями людских
слез..., а журавли все также совершают свое
странное путешествие, и не один зоолог не
отыщет никакой разницы между сегодняшними
журавлями и свидетелями убийства Ивика...
В древних египетских пирамидах, в
усыпальницах фараонов находят иногда засохших улиток,
которые попали туда в дни постройки пирамид,—
и ни улитки эти, ни сами высохшие фараоны
ничем не отличимы от их живущих ныне
потомков, несмотря на весь длинный ряд годов, мерной
поступью прошедших над жизнью.
А ведь было время, когда не было на земле
ни людей, ни журавлей, ни улиток, когда пусто
было на суше, и лишь- странные трилобиты
выходили на влажные отмели пустой суши, когда
жили те древние предки, от которых медленными
изменениями, медленно произошли все мы,
обитатели нынешней земли.
Сколько же раз наша всемирная история могла
бы уложиться в ряд между днями трилобитов и
нашими днями? А ведь трилобиты, если
сравнивать их с первым проблеском жизни на земле,
ничем существенно не отличаются, хотя бы даже

ОСЕНЬ
187
и от нас, и вся история земли от трилобитов
до нас, вероятно, такой же быстро мелькнувший
момент, по сравнению со всей историей жизни
на земле. Продолжительность этой истории наш
ум отказывается себе представить, как бессилен
он обнять своими крыльями и безбрежный мир,
в холоднык пустынях которого сотни лет может
лететь световой луч, проносясь в одну секунду
300.000 километров. А ведь жизнь на земле
началась лишь в самый последний период ее бытия,
когда достаточно понизилась ее температура, когда
сгустились пары воды, и- образовались моря,
когда первый безжизненный прибой стал глухо
биться в безжизненный берег, о серые гнейсовые
сланцы...
Да, мы живем в бесконечном мире,—и мир наш
вечен. Бесконечен и Вечен. И вечно будет.
Этим гордым выводом мы обязаны науке. Еще
так недавно, почти вчера, почти безраздельно
царило в людском сознании бескрылое
представление о земле, которую 7.000 лет тому назад создал
бог единым своим словом, покрыл ее твердью
или видимым небом, по которому заставил ходить
вокруг земли для ее освещения и согревания
солнце, луну и звезды,—и разным звездам дал
разную славу...'
Еще недавно, эта неподвижная, бесхвостая земля,
покрытая синим хрустальным колоколом, давила
смелую мысль и кидала в пламя костров тех
немногих, кто задыхался в этой 7000-летней клетке.
И смелая мысль неодолимого знания разрушила
голубую тюрьму. Пять веков, назад скромный
Коперник сдвинул неподвижную землю с ее
самодовольного центра, и она плавно и быстро понеслась
вокруг своего солнца,- ставшего вдруг далеким и
гигантским центром планетной системы. Сто лет
спустя Галилей нашел, наконец, в науке ту точку

188
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
опоры, которую безнадежно искал Архимед, — и
земля стремительно завертелась вокруг своей оси.
Недолго удержалось на месте и сияющее солнце
и вместе со всей своей планетной системой
ринулось куда-то в пустую даль, безнадежно стремясь
к иным солнцам, безнадежно удаленным от него.
На миллионы солнечных систем распался млечный
путь, глянули из бездны и хаоса тусклыми очами
таинственные провалы «угольных мешков», — и
грани мира раздвинулись и исчезли, и
бесконечной песчинкой, атомом затерялась в пустыне его
многокровавая земля с ее великой наукой.
Рухнула легенда 7000-летней земли. Рухнула
легенда и о днях творения. Скромные геологи
докопались до дряхлых, спутанных и
безначальных страниц «Истории Земли», на которых
каменными письменами оказались записаны сотни и
тысячи тысячелетий. И еще более состарили землю
биологи, которым пришлось укладывать в эти
сотни тысячелетий медленную эволюцию жизни—
не желающую в них укладываться.
Пета ргГ...
И когда-то здесь колыхалось беспредельное море
Юрской эпохи, когда-то его сменило море Меловое.
А сейчас вокруг тихо засыпает осенняя жизнь, и
желтенькая кульбаба рассыпалась по буреющим
лугам. И какие тихие, упокоенные дали! Ни
яркого жгучего солнца, ни грандиозных
контуров—только тихие березовые да осиновые
перелески, синеватый дымок над мельницей, от
которой смутно доносится смутный шум. Зеленоватые,
сероватые, буроватые цвета всех оттенков — вот
наша родина, с нищей красотой которой бессильны
сравняться дивные красоты Юга. А этот
опустевший луг!
Какое бесконечное счастье иметь в душе
родину, как бесконечно богат тот, у кого в лучшем

ОСЕНЬ
1S9
уголку души хранится запечатленным образ
какой-нибудь аолынной былинки на меже, тихая
сеть осеннего березняка, синеватый дымок над
водяной мельницей...
Но молиться этим далям, слушать безмолвную
печаль полей можно лишь в одиночестве, чтобы
ни, одно неосторожное слово не спугнуло овсянку
на полынном кусту, чтобы не хрусгнула хрупкая
вечность,'легкой поступью идущая в тишине.
А сейчас—будем бодры духом, как бодр
осенний хрустальный воздух, будем заставлять мир
открывать нам свои тайны. За тем прислала нас
в эти поля вечнозовущая мысль.
И, право, наши тайны, как и наши красоты,
не мельче южных, о которых в толстых книгах,
с роскошными таблицами в красках, сообщили
нам путешественники;
Вот посмотрите, на меже торчит грубый черно-
бурый султан конятника (Rumex confertus).
Подойдите к нему и внимательно осмотрите. Вероятнее
всего, что ничего особенного вы и не заметите-
на нем. Но если потрясти этот султан над
газетным листом, то некоторые из его свалившихся
на бумагу черно-бурых семян вдруг... поползут
по бумаге, и тогда обнаружится, что это не
семена, а личинки и взрослые клопы!
Покровительственная окраска их и форма достигают здесь
действительно поразительного совершенства, и
если бы этот клоп жил где-нибудь в дебрях
страны Ньям-ньям или на вершине недоступной
горы Попокатепетль, о нем бы несомненно
говорилось во всякой популярной книжке, рядом с
знаменитой бабочкой - калиммой. Но так как он
живёт на нашей меже, в двух шагах от дома, то
никто его н не знает, хотя в определителях
клопов рядом с его именем стоит скучная отметка
«обыкновенен». Зовут этого клопа Syrhomastes mar-

190
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
ginatus,—и о нем мы уже довольно много говорили,
когда нашли его ранней весной, раскапывая листья
в лесу. Тогда он казался нам прекрасно
приспособленным к окраске бурых листьев, и мы только
невольно сомневались в правильности такого
толкования значения его окраски, принимая во
внимание тот незначительный срок, который Syrhomastes
проводит в опавшей , листве. Теперь ' мы нашли
истинное значение его окраски, и перед нами уже
встает снова тот «проклятый» вопрос, на который
мы столько раз наталкивались: не потому ли клоп
Syrhomastes стал забираться в бурую листву, что
он сам бурого цвета? Но довольно об этом.
Вон, в небе, наши «Ивиковы журавли», такие
свободные, маленькие-маленькие в высоте и такие
мудрые—выстроились правильным треугольником
и загадали своим треугольником загадку
пытливой человеческой мысли.. Что означает это
расположение, какова его причина, каков смысл? И по
правде сказать, до сих пор эта задача
окончательно не решена. Полагают, что таким способом
журавли облегчают себе полет, что такой клин
легче рассекает воздух, что могучим взмахом своих
крыльев каждый впереди-летящий образует
воздушную волну, на которую опирается летящий
сзади него, притом летящий на строго
соразмеренном расстоянии кзадй и выше. Тяжелее всего при
этом приходится переднему, и время от времени
впереди летящий журавль сменяется, чтобы
отдохнуть в хвосте стаи. Так пробуют объяснить смысл
журавлиного треугольника, но так ли оно в
действительности, сказать довольно затруднительно,
тем более, что у других птиц принят иной порядок
в стае, то цугом, то косым рядом, то просто
гурьбой. Конечно, вполне возможно, что различные
птицы в различной степени успели и сумели
приспособиться к. перелетам, с различной экономией

ОСЕНЬ
191
расходуют свои силы. Ведь хотя мы и видим в
природе на каждом шагу удивительную
приспособленность, но было бы грубой ошибкой считать,
что все существующее отлично приспособлено, и
уже Дарвин с полной определенностью
утверждал, что, несмотря на всюду заметную
приспособленность, во многих случаях
приспособленность эта не полна и не совершенна. Ничего
удивительного в этом, конечно, и нет, особенно если
вспомнить, что приспособления возникают в
результате длинного накапливания случайных
уклонений, оказывающихся полезными,—как, по
крайней мере, полагают правоверные дарвинисты^ до
сих пор еще, особенно в этом пункте, нисколько
не поколебленные. Понятно, что в одних случаях,
у одних видов птиц этих полезных случайных
уклонений могло накопиться больше, в других
случаях—меньше, и даже большой вопрос, может
ли их накопиться достаточно. Когда мы говорим:
«это—совершенное приспособление» или «это
приспособление недостаточно совершенное»,—мы тем
самым вносим в вопрос довольно грубый
антропоморфизм. Как бы нам ни казался какой-либо
орган идеально приспособленным, всегда можно
вообразить еще лучше приспособленный орган, и
в природе, повидимому, так оно и происходит:
какой бы мы организм ни рассматривали, он
всегда кажется достаточно приспособленным к
жизни (и уже факт его существования доказывает,
что он действительно достаточно приспособлен),
а через эпоху этот организм сменяется иным,
который кажется нам еще лучше
приспособленным (за исключением, может быть, редких
случаев). И поэтому, пожалуй, лучше будет, если
мы вообще бросим говорить о том, что где-либо
достигнуто идеальное приспособление. И те же

192
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
самые журавли, быть может, через века и века
будут лететь еще более совершенным строем.
Вопрос только в том, как происходит это
совершенствование. Пробовали ли журавли сознательно,
осмысливая свои опыты, лететь так или иначе,
гурьбой, в один ряд, углом и т. д. и, наконец,
сознательно же «выбрали» свой нынешний,
волнующий нас треугольник. Или же все это
происходило помимо их воли,.вне их сознания, по
формулам дарвинизма: по формуле «изменчивости»
одни стаи летели так, другие несколько иначе,
третьи еще иначе, расходуя свои силы с
различной экономией. По формулам «борьбы за
существование» (Дарвин) или «выживание наиболее
приспособленных» (Спенсер) стаи, расходовавшие
силы наиболее экономно, благополучно достигали
обетованных земель, а другие гибли от истощения
сил, падая в море или бессильно останавливаясь
перед его синим пределом. И, наконец, по
формуле «наследственности,» долетевшие
благополучно до обетованной земли передавали по
наследству форму своей стаи потомкам, передавали
с различной точностью, т.-е. снова по формуле
изменчивости.
Для такого решения вопроса необходимо
доказать, что построение стаи происходит чисто
инстинктивно, без участия сознательной воли (еще
не доказано), что этот инстинкт варьирует
подобно всем остальным свойствам (доказано для
целого ряда инстинктов, в частности постройки
гнезд птицами и др.), что эти мелкие уклонения
инстинкта могуть передаваться по наследству (не
доказано; в последнее время опровергается
наследование даже многих мелких морфологических
уклонений).
Летите же, свободные птицы, летите и осенью,
и весной, и не давайте уснуть человеческой

ОСЕНЬ
193
мысли, пока она не решит задачу вашего
треугольника.
Впрочем, не в одном треугольнике задача. Ясна
ли самая сущность перелета? Почему улетают они
сейчас, спасаясь от сурового дыхания близкой
зимы, еще можно понять. «Скоро, увы, проходят
дни счастья», скоро реки и болота замерзнут, поля
опустеют и уснут под снегом, и с своей волчицею
голодной выйдет на дорогу волк,—проще говоря,
нечего будет есть. И ясно, что останься журавли
на зиму у нас,—они жестоко пострадали бы от
голода и холода, а улетая, они спасаются. Не всем
птицам грозит голод в равной мере. Клесты и
зимой находят себе пищу—выковыривают зёрна из
шишек, висящих всю зиму на соснах и елях.
Воробьи, вороны слетаются к жилью человека,
копаются в навозе и отыскивают-таки себе
пропитание даже в лютую стужу,—и на зиму они не
улетают. (Впрочем, в Архангельской губернии
воробей тоже перелетная птица, и весной там,
вероятно, с такой же радостью передают друг
ДРУГУ- „воробьи прилетели!", как мы сообщаем
Друг другу о прилете грачей.) В них не
просыпается это неразгаданное внутреннее чувство,
заставляющее перелетных птиц улетать на юг,
порой даже еще в такое время, когда корму всюду,
казалось бы,' достаточно, заставляющее спдящую
в клетке птицу исступленно метаться и биться о
прутья, когда там, за окном начинает убираться
природа осенними красками.
Отчего же улетают перелетные птицы—от холода
или голода? Этот простой вопрос вовсе не так
просто решить. Конечно, зимой холодно, но ведь
тем не менее у нас зимуют добрых 3—4 десятка
видов птиц; значит, не так уж трудно птицам
приспособиться к нашим морозам. Конечно, зимой
голодно, но ведь находят же себе пищу те, кто
Виотогическпв прогулки. I''

194
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
остается зимовать, хотя и начинают иногда
зимой питаться не той пищей, которой питались
летом.
Очевидно, трудно дать общий ответ о причине
осеннего отлета, и для каждой категории птиц,
и, может быть, для каждого вида, приходится
выяснять его отдельно. Легче всего, конечно, понять,
почему улетают, вернее, почему должны улетать
водяные птицы,—воды зимой замерзают, по земле
эти птицы двигаются очень скверно, и их
моментально придущил бы и хорек, и лнса, и человек,—
зимой водяным птицам у нас и жить негде и есть
нечего. Туго пришлось бы и насекомоядным
птицам, так как им зимой есть тоже было бы нечего.
Правда, некоторые насекомоядные птицы зимой
переходят на зерновую пищу, но для того, конечно,
птица должна иметь соответствующие
приспособления, прежде всего более или менее сильный
клюв, которого не бывает у типичных
насекомоядных птиц, как, напр., у ласточки. У нее
устройство клюва, маленького с огромным расщепом
отлично прилажено к ловле насекомых, как
сачком, на всем лету быстрокрылой птицы. В этом
приспособлении клюва ласточки к его функции—
ловле насекомых, конечно, большая польза для
ласточки, но такая специализация кроет в себе
и серьезные вредные стороны, потому что этот
клюв уже не годен для другого сорта пищи—ни
расклевать таким клювом ничего нельзя, ни
раскусить зернышка. И прекрасно справляясь со
своей специальной задачей, клюв ласточки
ставит ее в полную зависимость от наличия
насекомых. Меньше стало насекомых—другие птицы
могут перейти на иную пищу, а ласточка
должна или погибнуть с голоду, или лететь в
дальние края, где круглый год ночь лимоном н
лавром пахнет.

ОСЕНЬ,
195
Но, конечно, все то, что мы сейчас сообразили,
еще не ответ,—мысль хочет ввинтиться еще глубже.
Конечно, специализация насекомоядного клюва
должна повлечь необходимость перелета. Но ведь
и обратно, отлет птицы ежегодно в теплые края
предоставляет клюву беспрепятственную свободу
к специализации. И опять решить вопрос о том,
как в действительности шла эволюция-, хотя и
крайне интересно, но и необыкновенно сложно.
Нужно детально выяснить биологию птицы,
экономические пружины всех ее инстинктов, ее
палеонтологическую историю и, для сравнения, историю
близких ей форм. И тут еще вдруг может
вклиниться такая любопытная подробность, как,
например, особенность перелетов овсянки-дубровника,
перелетающего ежегодно из Средней России в
Китай, или пеночки - таловки, перелетающей в
Китай же даже из Скандинавии, — удивительные
неожиданности, объясненные нашим птицеведом
М. А. Мензбиром, изучившим историю расселения
этих птиц, которые, как оказалось, вышли в нашу
фауну, в свое время, из Китая и Восточной
Сибири путем медленного расселения все далее на
запад, расселения, таинственно запечатлевшегося
в их перелетных путях.
Да, подлинно таинственный инстинкт! Как бы мы
с цифрами и книгами в руках ни объясняли, что-
д? по самому строению, своего, клюва острокрылая
наша косатка не может оставаться у нас на зиму,
но когда эзд, самая косатка, что с веселым писком
реяла вчера в закатном: зареве, сегодня вдруг
исчезает, когда в синем; небе медленно клекоча
появляется знакомый треугольник,—невольно душу
наполняет трепет. Что, какие силы влекут этих
птиц за тысячи верст, какая сила объясняет
молодым птенцам, что-де надо напрягать , все своп
последние силы и лететь куда-то, лететь туда, где

196
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
этот птенец, два-три месяца тому назад увидевший
белый свет в родном болоте, и не бывал никогда
даже мысленно? Когда мы видим, как начинает
метаться и биться у пас на дворе больной, хромой
журавль, услыхав в небе матовый клекот стаи, мы
невольно начинаем чувствовать глубокое
потрясение души, ибо много еще в мире таких! вещей,
которые еще и не снятся нашим мудрецам и
которые через 100—200 лет ребенок будет, читать в
дешевой потрепанной книжке... И будет там
напечатав с картинками, как сто лет .тому назад ученые
и неученые ломали себе голову и , волновались,
произнося слово «инешнктй, как строили гипотезы
и накапливали материал, и как камень за камнем
этот материал 'складывался в здание Науки,- и как
мысль человеческая шла вперед и выше, все вперед
и выше...
В осенней природе есть многое другое, так или
иначе похожее на перелеты птиц. Даже в жизни
человека—посмотрите, как, ярки и одиноки
пышные астры у опустевших террас покинутых,
заколоченных дач. Дачники уехали. Жили-жили целое
лето, мерзли и Мокли или изнывали от скуки и
жары, мучились: в дачных поездах—и потом вдруг,
один за другим, в течение какой-либо недели
уехали обратно в город, бросив пышные астры и
Настурции, табаки и бархатки молча доцветать у
заволоченных дач. Конечно, ничепоі таинственного здесь
нет, здесь действует просто—человеческий разум:
захолодало, осень раскисла, пора детям учиться.
Так же «просто» и сознательно происходит ,сам:
переезд иди, по крайней мере, происходил раньше;
кухарка ходит на деревню нанимать ¦ знакомого
Кузьму с ет пегой кобылой, Кузьме і сообщают
адрес папиной квартиры на Дворянской улице, а
горничная Маша садится сверху воза с лампой >в
одной руке и букетом, завернутым внизу в сырую

ОСЕНЬ
197
бумагу,—а другой. Так, что хотя внешне переезд
дачников и похож на перелет птиц, да в одном
случае руководит инстинкт, а в другом; разум. И
если кого это объяснение удовлетворяет, то мы
им н? завидуем, потому что оно пахнет знаменитым
горбуновским «то ядро, а то бомба, пошел к черту!».
Опадает листва у деревьев. Тоже все это
понятно и сто- pas объяснялось в элементарных
учебниках,—осенью почва остывает, растение не :мож?т
всасывать достаточное количество соков, а
испарение воды листьями все-таки происходит... Я уже
вижу, как вы со скучающим видом устремляете
глаза в успокоенные дали осени... Действительно,
все это уже навязло в зубах, все уже достаточно
известно... и нет более отвратительной манеры
.считать что-іпцбо уже ясным и объясненным и поэтому
потерявшим интерес! Нет более тяжкого
преступления перед* наукой, перед неукротимой
человеческой мыслью, каи вешать избитый ярлык на
избитое явление и равнодушно проходить мимо.
Задачи природы тем и отличаются от задач
человеческих, что они но имеют, своего окончательного
решения. И только недомыслие может сказать,
глядя на листопад:—то іж? тут удивительного,
это вполне ясное приспособление растения к
климату. Но человеческую мысль .даже равнодушием
задушить нельзя!
Осенний /листопад—одно из тех явлений, на
кстором оттачивалась научная мысль, и на
котором как знаки опавших листьев запечатлелись
этапы развития нашего представления о мире. Одним
из первых, вероятно, представлений, вызванных
листопадом, было представление об осеннем
умирания'природы, и помертвелые осенние листья,
холодно шуршащие под ногами, подарили
человечеству- немало бессмертных перлов поэзии. И
покоренная этим непосредственным впечатлением уми-

198
1ШОЛ0ГНЧКСКИЕ ПРОГУЛКИ
рандя еще неопытная наука; поддакивала ему:
листья- умйрающ от холода, о'т неблагоприятных
осенних условий..
Но наука не стоит на' месте, но довольствуется
первы|м впечатлением и начинает отыскивать
детали там, где, казалось бы, к нечего отыскивать.
Видали ли вы банный березовый веник? Видали? А
обратили ли вы внимание на то, что иной дюжий
бородач с исступлением хлещет себя березовым
веникам, и веник очень мало от. этого страдает. И
хотя к раскрасневшемуся телу и прилипает
«банный лист», но много еще этого банного листа
остается на венике.
А попробуйте сейчас тряхнуть березовую ветвь,—
с какой легкостью свалятся с нее поблекшие
листья!.. И я не знаю, в бане ли или на осенней
опушке, но какой-нибудь ботаник впервые
подметил это явление, сов оставил силу
прикрепления к ветви дросцю мертвого .листа и. силу
прицеп ления к ветви лиргоа оеепнего- Сопоставил н —
понял, что напю нелосредстденное представление
ошибочно, чтоі дедо,—жакі всюду в природе — во
сто крат сложнее и глубже. И долго, вероятно,
сделав это открытие, ходил .очкастый человек по
лесу, дергал зеленый лист, дергал лист желтый,
снова зеленый—и пожимал плечами, и задумчиво
смотрел в тихую Даль, где медленно проносилась
паутина.
Теперь все ужо знают, что осенний листопад—
«приспособление». Но те, кто имеют право
называться учеными, не успокоились д стали глубже
изучать это приспособление. Легко ведь
сказать — дерево приспособилось к осени
образовывать в листьях разделительный слой. Но ведь не
в календарь жо заглядывает дерево—«ах, сентябрь,
пора образовывать разделительный' слой, а я было
совсем заболталось с этой рябиной об ее кружевах».

ОСЕНЬ
199
Так или иначе, но нужно же выяснить, почему в
известный момент начинает образовываться этот
разделительный- слой и нее то, что предшествует
листопаду. И если биолог, изучающий смысл
явлений, удовлетворен, любознательность его
сотрудника-физиолога только; раздразнена: перед ниім
поставлена задача. И. начинает он свои
бесконечные «перекрестные вопросы природе», свой опыты.
Вытаскивает стеклянные трубочки, термометры.
Начинает охлаждать .растение, то целиком, то по
частям—.корни сильнее, стебли и листья слабее,
или наоборот. Налипаем затемнять растение или
освещать ело, то просто-,' то какими-нибудь особыми
лучами, —. ультрафиолетовыми там или иными. И
стоя в свеіглоожонной лаборатории перед каким-
либо маленьким деревцом, покрытым замысловатым
колпаком, долго, задумчиво кусает он бороду,
задумчиво смотрит на термометр и постукивает
фальцами ло столу.
Наконец, многое становится ясным. Не все, но
многое. Выясняется. громадная роль, которую в
явлении листопада играет испарение. Выясняется,
что скорость вісасывапия воды корнями очень
сильно зависит от температуры: простым
охлаждением корней, даже до температур выше нуля
можно заставить растение увянуть. Выясняется,
что хотя и испарение тоже зависит от тедгяераг
туры, но несколько слабее, и поэтому охлаждение
всего растения сильнее сказывается на
поступлении йоды, чем на ее испарении, и растение
начинает обезвоживаться, почему в черешках листьев
начинает развиваться особая ткань (рис. 72).
Правда, в этом пункте многое остается еще неясным, но
главное доказано,—листопад "является следствием
физических причин, результатом осеннего
охлаждения.-

200
БИОЛОГИЧЕСКИЙ! ПРОГУЛКИ
Между биологом и физиологом начинается
жестокий спор. Биолог утверждает, что «ближайшей
причиной листопада является опасность
чрезмерного испарения» (Кернер. «Жизнь растений», т. I,
стр. 349), физиолог возмущается таким
употреблением слова «причина» и говорит, что причиной
является изменение температуры.' Сталкиваются не
пс- 72. Листопад у конского каштана: черешки н листочки
отламываются в месте образования „разделительных слоев".
только два словоупотребления, но и два
миропонимания, вернее—два оттенка научного
миропонимания. От этого жестокого столкновения наука только
выигрывает. Она получает хорошо обоснованный
вывод, прошедший сквозь огонь и воду научной
критики. «Листопад есть приспособление растений
к условиям существования в нашем климате, так

ОСЕНЬ
201
как в нем могут существовать только те
широколиственные породы, которые приобрели свойство
на осеннее охлаждение отвечать рядом процессов,
ведущих к листопаду». Итак —найден биологиче-
ческий смысл и вскрыта физиологическая причина
явления. На минуту все успокаиваются, и,
обывательские головы,, причастные к знанию, начинают
монотонно повторять «листопад есть... и т. д.». А
пока раздается «листопад есть...» где-то далеко^
далеко, на Мадейре или в Занзибаре, где никакого
осеннего листопада не бывает, задумчивый
человек 'стоит, пород персиковым! деревом, много лет
тому назіад привезенным сюда из Европы,—и
недоумевает: тепло, небо ясно, цветет все вокруг и
благоухает, а чужеземный северный гость среди
благоухающей' природы вдруг начинает ронять
свои листья, словно вспоминая) что оде-то там,
далеко-далеко, сейчас пышными красками
расцветает золотая осень, и медленным золотым дождем
начинает ниспадать лиственный убор... И
задумчивый человек на Мадейре' недоумевает—да, да,
ясно: хотя перед ним всего лишь единственный
дереик, но сомнения нет—персик начинает
сбрасывать листья, начинается листопад, у которого как
будто нет уже ни биологического смысла, ни внешт
ней фцзиологичеокой причины. Значит, есть что-то
еще, что не снилось мудрецам и что, будет «так
понятно» через ^несколько лет успокоенным
головам, которые тогда будут повторять: «листопад
есть... приспособление... причины внешние...
причины; внутренние... и т. д.».
Да, загадки .природы не имеют .окончательного
ответа. Неизменно, неуклонно движется
человеческая мысль вперед к чарующему безнадежному
«концу», который с каждым шагом становится все
более и более далеким, все более и более унося ¦ в
бесконечность границы познаваемого мира и мира

202
Г.НОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
познаний. Будем ж©, будем же помнить б?ссмертг
цые слова Гете, что в книге
природы—единственной книге—содержание всех отрок, всех знаков
равно значительно, может быть, равно бездонно.
Нет ничего, что уже объяснено! и подлежит сдач?
в архив как лишившееся уже интереса,—каждое
«так!» родит, как эхо на Рейне, десятки вопросов
«как?» «как?»...
История листопада типична, характерна для
того лущи, котором движется наша наука.
Наивное представление, первое элементарное оібъясне-
ние, сменившееся после Дарвина, объяснением
смысла, объяснением «биологическим», вызвавшим
в виде реакции стремление найти объяснение
физиологическое. Борьба этих течений1, укрепление
обеих позиций и, наконец, слияние, синтез обоих
объяснений: биологическим смыслом ж
физиологической причиной. Но; и это, конечно, не «наконец»,
и в тот момент, когда казалась, что'многое
объяснено, начинают открываться какие-тч) новые
явления, «причины. внутренние», дающие на, момент
возможность одним кричать оі том, что-де наука'
смотрит лишь по поверхности, а самоо-де
существенное со всеми своими дарвинизмами да
механизмами проглядела,—и заставляет других еще
задумчивее покусывать бороду, обещая развернуть
перед /изумленной человеческой мыслью такие
горизонты, до завоевания которых мы, может быть,
не успеем дожить...
Ildvta рзТ.
Отметим одну идею, которая с каждым годом
приобретает все более выдающееся значение, идею,
что в органической природе целый ряд явлений
отражает собою изменение отношения скоростей.
Эта тяжеловесная фраза значит вот что. При
некоторых условиях, скажем, летом скорость
поступления воды; в растение стояла в том или ином от-

QCEHb
203
ношении к скорости испарения. Осенью это
отношение скоростей изменилось—и мы видим
отражение этого в целом ряде осенних явлении.
Весной произойдет еще более резкое изменение этого
отношения (скорость поступления воды
значительно превысит скорость ее испарения), и это даст
целый ряд весенних явлений..
Другой пример того же самого дает нам
золотая осень—іисчезновение зеленой одраеки листьев.
У желтеющих лисиъе;в это ножелтениеі зависну
оттого, что зеленый хлорофилл разрушается, и
остается другое, желтое вещество. Хлорофилл
принадлежит к числу веществ, необыкновенно легко
разрушающихся даже просто от освещения. Но
летом скорость образования хлорофилла быілаі равна
иди даіж? превышала скорость распада
хлорофилла—д лист оставался зеленым. Осенью это
отношение двух скоростей изменилось,—скорость распада
превысила скорость новообразования, или,; быть
может, вернее, скорость образования уменьшилась
Сильнее, чем скорость распада, и зеленая окраска
стала исчезать. Желтое вещество тоже образуется
и раюдадается с известной скоростью. Hq здесь
это отношение изменилось еще слабо, и поэтому
желтый іцкгМ?нт стал преобладать над зеленым.
Относительно красного пигмента (антоциана)
дело обстоит еще резче. Летом скорость его
образования в листьях равнялась 0, или почти 0. Но
до мере понижения температуры в листьях стали
скопляться некоторые вещества, сильно,
способствующие образованию антоциана. И благодаря
этому скорость образования антоциана сразу сильно
возросла. И поэтому, хотя и антоциан тоже легко
разрушается, но сейчас скорость его разрушения
очіень мала pro сравнению со, скоростью
образования, и красная ікровь засверкала на/ листьях
деревьев, да и неі только деревьев. А так как

204
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
скорости химических и физических процессов
зависят от очень многих причин (температура;
наличие тех или иных веществ и т. д.), часто
различных в различных растениях, что даже
одинаковое изменение одной из этих причин (напр.,
осеннее понижение температуры) изменяет отношение
различных скоростей у различных видов в очень
различной степени. И поэтому, хотя еще так
недавно все деревья были окрашены более или
менее сходно, сейчас наступает удивительное,
чарующее разнообразие, которое такими красивыми
словами говорит нам о великой истине—о .том, что
химическая и физическая жизнь каждого' вида
орпанизмов так или иначе отличается от
химической и физической жизни других организмов. И
раскрытием этой истины паука последних лет
гордится совершенно справедливо.
Осенние ашстья умерли—убиты самим деревом и
безжалостно сброшены им: с себя. На короткие
предсмертные дни разрушающийся хлорофилл
окрашивает их в те чудные цвета, которыми так
прекрасно богата наша золотая осень. Какая красивая
смерть у этих листьев! Неужели же это только
бесстрастное «изменение отношения скоростей» и
ничего более. Мысль почему-то не хочет мириться
с этим «сухим» объяснением, невольно кажется, что
вот а последними' силами собралась; умирающая
осень и устроила зачем-то пъгпгяый праздник,—и
во всяком случае неужели эти дивные краски не
имеют цели, смысла?
Биологи .за последнее время усиленно
отыскивали этот смысл, биологическое значение осенней
окраски листьев, и кое-что успели выяснить
чрезвычайно интересное, хотя и еще довольно
неопределенное. Особенно важна и интересна, повиди-
йому, роль красного антоциана'; ему приписывают
роль защиты хлорофилла от ярких лучей, роль на-

ОСЕНЬ
205
гревателя, поглощающего ;самые теплые, красные
лучи солнечного спектра, и т. д. Тем, кто пожелал
бы подробнее познакомиться с успехами науки в
этом вопросе, можно указать книгу Полянского
«Сезонные явления в природе». Конечно, очень вз-
роятно,.что и осенняя окраска желтых листьев
имеет свой смысл, но его, нужно найти.
Во' всяком случае среди осенних красок много
своего рода философских.
Стукните палкой по молодой березке, Бдасилъно
"пссыпятся с нее блеклые листья. Но если вы
внимательно приглядитесь к этому золотому
дождю, то наверное найдете среди них... бабочку с
такими ж? «желто-засохглиюі» крыльями, с
изогнутыми передними углами (на них лиловая черта).
Это—дрефана (рис. 73).
Конечно, вблизи вы ее сразу
заметите. Но ла нее так
легко но обратить внимания,
когда она на подобие листа
косо падает в траву. Здесь
мы опять встречаем полное
соответствие инстинкта, в рис. 7з. Дрефана.
данном случае повадки
полета, с окраской, то-есть,. с признаком организации.
В самом деле, если сорвавшись с дерева бабочка
взвилась бы вверх, ее гораздо легче было бы
заметить. Но когда она падает на землю совершенно
так жіе, как лист, только, может быть, чуть дальше
другие! листьев, нужно: уже заранее ожидать
встречи с ней, чтобы обратить на нее внимание.
И вы, вероятно, много раз видели, как она падает
с дерева, но не замечали. Видели—но не
замечали.
Дрефана (Drephana) в осеннем березняке (даже
ранней осенью и в конце лета) очень обычна. Но
надо заметить, что вообще бабочек с с*сенней окрас-

206
іШОЛОПіЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
кой довольно' много, особенно среда пядениц1).
Многих из них можно встретить на прогулке, если
ударять палкой по кустам и деревьям. Впрочем,
осенняя окраска встречается не только) у пядениц,
а почти во всех группах бабочек. 'В- этом опять
проявляется общий закон покровительственной
окраски, отражающей наиболее распространенную
в данное время- и в 'данном: месте окраску, й, глядя
на коллекцию осенних бабочек, -невольно кажется,
что золотая осень как в зеркале (отразилась на
этих крыльях, - покрытых нежной пыльцой. Какое
изумительное богатство тонов и оттенков,
черточек, вдтцыінекі, заікдрючев, — всего того, чем так
богаты умирающие листья, на которых заметны
плесень, ржавченики, выгрызенные различными
листоедами) дырки и -т. д., и т. д. Что в* это не
случайное совпадение, доказывается уже обилием
этих «осенних» видов. Англичане даже
подсчитали, что из 50 бабочек, летающих осенью в
Англии, 42 окрашены «по-ооеннему».
Но если значение этой окраски ясноі, гто
происхождение ее еще очень темно. Здесь прежде
всего интересно отметать, чщ осенняя окраска
листьев и бабочек при всем оптическом іСХОДствз
не имеет ровно ничего общего с химической и
физической стороны, к никакого разрушения
хлорофилла' у бабочек нет. Образование окраски здесь
и там идет совершенно различными путями, ,и если
мы спросим, какая сила или какой фактор мог
эти Два чуждые друг другу пути привести в один
') Пяденицы, Geometridae, это обширное семейство часто
довольно мелких бабочек, имеющих характерную десятиногую
гусеницу, сильно изгибающуюся при ползании, когда она
словно .мерит четвертью, пядью". У большинства остальных
бабочек гусеницы имеют 16 ног; впрочем, как> раз у Дрефаны
их 14 —самая задняя пара брюшных ножек малоразвита:
интересно было бы выяснить причины и значение таких га-
ыенений в числе *ног.

ОСЕНЬ
207
и тот же Рим!, мы должны ответить, что этим
фактором явился глаз, но пла'з да бабочки, а какого-
нибудь е? врага, вероятнее "всего, глаз
насекомоядной птицы. Были в мире листья, были в мире
бабочки,—окраска тех и других шла сівоим путем
эволюции. Но появился пде-ло в мире глаз птицы,
и путь эволюции окраски бабочек изогнулся и
пошел параллельно эволюции окраске листьев. И
если бы почему-либо через 1.200.000 лет осенние
листья стали бы в преобладающей степени
красными, можно было бы быть уверенным, что среди
осенних ¦ листьев порхали бы такие же красные
бабочки, как красные рыбы плавают среди
коралловых рифов.
Но ближе путь этой эволюции попр?жнему
загадочен. С одной стороны, здесь перед нами едва
ли н? лучший пункт приложения правоверного
дарвинис'гическогрі объяснения: сходство! бабочки
о листом определяется бесчисленными; мелкими
признаками, и изменчивость этих признаков
делает бабочку то более, то менее похожей на лист,—
то более, то менее заметной,— то более, то менее
подверженной опасности,—то хуже, то лучше
приспособленной. А .наилучше приспособленные среди
гекатомб трупов собратий шествуют вперед по
беспредельному пути эволюции..
Но этр! же, объяснение вістречает цеігый ряд
возражений, на которые мы должны ответить, и
на которые мы не всегда можем дать полный ответ.
Прежде всего для того, чтобы сходство бабочек
с листьями могло усовершенствоваться, оно уже
должно было быть, хотя и в несовершенном виде,
и нужно найти примеры и этой несовершенной
окраски. Этот пункт сравнительно легко
согласовать.. Труднее ответить, почему данный вид
приобрел ему лишь свойственную окраску. Ведь
окраска осенних листьев положительно беско-

208
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
нечно разнообразна и ПО общему тону, и по
рисунку, и по тем пятнышкам и крючечкам,
которыми пестрят эти блекнущие листья. И если мы
возьмем какой-либо вид—хотя бы эвгонию
осеннюю (рис. 74),—можно, не беря особого грзха на
душу, утверждать, что она могла бы бесконечно
варьировать по своей окраске и быть все-таки
одинаково хорошо защищенной. А между тем и
форма ее, я окраска, хотя и варьируют, конечно,
но в общем настолько характерные, что вовсе не
надо быть очень опытным энтомологом, чтобы без
труда узнать эвгонию осеннюю среди многих
других бабочек. Есть, очевидно, какая-то1 сила,
которая замыкает ее варьяцию в известных рамках,
которая двигает эволюцию окраски по вполне
определенному пути, хотя с
точки зрения пользы этих
путей могло бы быть
очень много. И если, как
Рис. 74. Эвговия осенняя.
установлено ужо для
ряда исследованных
животных и растении,
случайные мелкие уклонения не
всегда передаются по
наследству, то значение этоіга фактора,
направляющего изнутри эволюцию окраски эвгонии в ту, а
не в иную сторону, должно еще возрасти. И по
отношению к этим мелким уклонениям вопрос,
пожалуй, наиболее интересен. На крыльях «осенних»
бабочек имеются различные темные черточки, как
бы отражающие грибные заболевания на листьях.
Как бы эти черточки ни располагались, как бы ни
варьировало их расположение,—в громадном
большинстве случаев это будет совершенно одинаково
полезно, и ^естественному отбору'нечего будет
выбирать более приспособленных среди менее
приспособленных. И если, тем не менее, эти мелкие

ОСЕПЬ
209
значки раололагакзшся все-таки у каждого' вида
болея или менее (постоянным образом,—сюда уже
не приходится приплетать великий принцип
естественного отбора в таком упрощенном виде, а
нужно отыскивать прикосновение какого-то
другого, вероятно, не менее великого .принципа
эволюции.
Раз уж мы взяли в качестве примера эвгшшю
осеннюю (Eugonia autumnalis), остановимся еще
несколько на этой замечательной бабочке. Она
замечательна прежде всего тем, что трижды меняет
свою' покровительственную окраску. Ее гусеница,
буровато:коріичнева.я в еврей окраске ц повадках,
отлично подражает коричневым веточкам,
подобно многим другим гусеницам-пяденицам.
Окукливается эта гусеница, в отличие от громадного'
большинства других пядениц, не в земле-' и не
под ко;рой, а среди листьев, связанных довольно
слабо и неплотно. И в отличие -от-'громадного
большинства! других ночных бабочек—и пядениц
в том числе—ее куколка не коричневая, а
зеленая, в чем нельзя не видеть той же гармонии
покровительетвенноВ окраски и перед чем нельзя
не остановиться в задумчивости и удивлении. И
из этой зеленой куколки выходит бабочка,
подражающая осенней листве своей окраской, и
формой. Какая же бесконечно долгая эволюция могла
накопить такое болыцое .число различных
приспособлений. И как много раз, очевидно,
проходит под нашей землей осень!
Эвгедая осенняя говорит нам несколько
молчаливых слов и еще по одному вопросу,—о том, что
между эволюцией формы (или окраской, взе равно)
и эволюцией инстинкта должна быть очень тесная
связь; эволюция их идет, очевидно, совершенно
одинаковым путем, и что, повидимому, вполне
правы те зоопсихологи, которые считают, что в основе
Биологические прогулки. 1*

210 БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
инстинкта должны лежать морфологические
признаки нервной системы, эволюцией которых и.объ-,
ясняется эволюция инстинкта.
Такое понимание инстинкта в отношении
рассматриваемой бабочки, очень хорошо ¦ приложило.:
Мы уже говорили, что.способ ее окукления
(инстинкт) отличается от родственных ей бабочек. Ее.
куколка висит свободно среди, листьев, прикрытая
лишь очень рздкой паутинной сеткой. Почему здесь
наблюдается такое уклонение инстинкта, мы.
совершенно не знаем. Но нам нетрудно заметить его
тесную связь с морфологическими признаками
куколки. Куколка эвгонии зеленая. Если бы она была
зеленая, и гусеница окукливалась в земле или под
корой, это было бы совершенно «бессмысленно»': а
несомненно, что эвгаида долгим путем приобрела
сбою исключительную для ночной бабочки окраску
куколки и приобрела ее не случайно. Но с другой
стороны гусеница потеряла свойственный другим
пяденицам инстинкт прятаться при окуклении.
Конечно, она не «знает» о том, какого цвета' вылупится
из нее куколка, и поэтому изменение ее инстинкта,
должно было или теста рука об руку с изменением:
окраски куколки, хотя, вероятно, несколько и
Предшествовало изменению окраски, так как вообще
способ окукления ночных бабочек обнаруживает
гораздо большее разнообразие, чем окраски куколок..
.Да... Необъятная громада земли своей осью
наклонена к эклиптике. Поэтому, обегая вокруг своего,
солнца, подставляет она его лучам то один, то
другой полюс, и этого оказывается достаточным, чтоб
наполнить наши осенние месяцы необъятной
глубиной содержания. Взглянем же с благодарностью
на эти пожелтевшие листья—листы великой
книги природы.
Впрочем, они не все желты. Вот дуб, он совсем,
почти' зеленый, как был летом. Какой-то- он, во-

ОСЕНЬ
211
обще, «тугой», растет медленнее -чуть ли не всех
остальных деревьев, весной не дождешься, когда он
начнет развертывать свои красноватые листочки,
осенью все уж желтеют, а он все еще стоит иокдао-
ему, не желая следовать примеру большинства.
Все это, повидимому, рееультат одной его
особенности—слабости испарения по сравнению с
другими лесными породами (а это, в свою очередь,
зависит от свойств его листьев). Раз медленно
испаряется вода, медленнее происходит питание
дерева, так как медленнее поступают в него
питательные соки. Летом движение соков в значительной
степени зависит от! скорости испарений. От
медленности питания медленнее идет и рост, а вместе
с тем и осеннее охлаждение не так. резко понижает
обмен воды в растении, к даже из охлажденной
почвы корни-успевают подавать еще достаточное
количество воды,—листы и сохраняются дольше, и
даже образование разделительного слоя в
черешках очень замедляется. Увы, это довольно
неудачное свойство дуба, пожалуй, один из довольно
ярких примеров плохой присодсооленноети дуба к
"нашим климатическим условиям. Дуб часто просто,
не успевает сбросить листья, и заморозки
убивают их раньше, чем разделительный слой успеет
образоваться, — и мертвые убитые морозом листья
остаются висеть на дубах; до весны. '
Это обстоятельство, зависящее, как мы видели,
от серьезных внутренних свойств дуба, лишает его
возможности распроіегріанитьс.я далеко на север.
Широколиственные породы у нас, так сказать,
обязаны раздеваться на зиму. Те, кто не умеет
сбрасывать листья, — вечнозеленые широколиственные
породы—совсем не доходят до наших краев, их
северная граница распространения проходит
значительно южнее. Дуб сшособвдстъю сбрасывать
листья обладает, хотя и запаздывает (по крайней
14»

21-й
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
перо, некоторые экземпляры успевают сбросить
листву), и поэтому дуб доходит на север до
Петрограда—Во л огды—Вятки—Перми.
Бороды деревьев, обнажающиеся еще легче
(клен, ольха и др.), иду г на север еще дальше,
за Петрозаводск,: а соврем леща облетающая береза
вместе с осиной заходят еще гораздо дальше..
Конечно, причина, определяющая северную
границу распространения данного дерева, вовсе не
заключается в сроке опадания листвы. Эти причины
очень сложны и [многообразны, и изучению их
посвящена целая наука «географии растений», но
внешнее проявление этих особенностей вида,
позволяющих ему распространяться больше или меньше на
север, между прочим выражается довольно: рэль-
ефко и в сроках листопада: обладание .способностью.
сбрасывать листья раньше позволяет виду
завоевывать себе более северные области. И обратно,
большая усшо'йдавдетъ в ислареиии позволяет другим
породим, тому же дубу, забираться в такие
области:, куда железными законами бытия закрыт
доступ березе.. В области Средиземного моря
некоторые формы дуба забираются на голые скалы, взчно*
сохраняя свою зеленую листву, одетую тут густым
покровом .войлока. Берез там нет... А на севере
диком'среди болотистых тундр стелятся
приземистые березы, согбенные и придавленные условиями
жизни, но все же живущие здесь, где ни один
дуб но может существовать.
В наших местах дуб доявился тоже недавно,
несколько десятков тысячелетий, уже после
ледникового периода. Вообще говоря, и в наши дни
области распространения растений (и животных,
конечно,) и? остаются' постоянными —«ТОЙ виды
захватывают все новые области, другие отступают.
С .ледникового же периода многие виды успели
продвинуться на громадные расстояния.

осень
213
В частности, на'ш дуб постепенно пришел к нам
из южной Европы, из которой кай из центра-
распространения пришло и большинство наших
широколиственных пород, из которых некоторые, как
лила, вяз, длим, дуб, остролистный клен и др.,
уже довольно далета проникли на, северо-восток,
другие же, как бук, граб, плющ, как
неприспособленные к нашему климату, не смогли дойти до
нас и остановились на юго-западе России.
Наоборот, іівіоійные породы заселили Европейскую
Россию из другого центра, бывшего где-то в
области Алтая. ^Оттуда именно вышла в нам; наша ель,
забелившая громадную область. Сибирская пихта,
сибирская лиственница ,и кедр также широко
распространились по северу Евразии (Европа-Азия),
зайдя,1 однако, в Евр. Россию не так далеко:
сибирская пихта добралась' до линии Архангельск-
Вологда—Казань, сибирская
лиственница—приблизительно тоже, а кедр дошел лишь до полпути
между.Пермью и Вяткой.
Что ж]е касается наших самых родных пород—
березы, осины и сосны, то их нельзя причислить
ни к Южно-европййскому, ни к Алтайскому центру.
Вероятно, эти .виды и в ледниковую эпоху, каж и
ныне, обрамляли южную границу арктической
области, отступали всем фронтом к югу, когда
расширилось великое обледенение, и снова фронтом же
шли по следам отступавшего льда.
С какой бнЬтротой может совершаться
распространение таких пород, как дуб? Теоретический
родрчет можно сделать так: разделить расстояние,
на которое отлетают падающие с дуба жолуди, на
число лет, через которое выросший из жолудя
дубок даст новые жолуди. Это будет как бы
ежегодный шаг дуба. Конечно, это будут очень прибли^
зительны? величины, ра&личные для различных
пород.

ш
ВИ0ЛОП1ЧКС КИЕ ПРОГУЛКИ
Высчитано, напр., что бук, таким образом, может
ігроднигаться на 8—9 сажен в год, сосна -только
на 3 сажени, а рябина раженёй на 70. Путь в 1.000
верст, таким образом, сосна прошла бы
приблизительно в 200.000 лет... Мы приводим эти цифры
только для того;, чтобы показать, какие
любопытные вопросы стайит иногда себе биология, но,
конечно, решает эти вопросы она вовсе не такой
упрощенной арифметикой. На самом же деле
распространение видов в одних случаях может происходить
гораздо быстрее, в других случаях—несравненно
медленнее. Для того, чтобы убедиться в этом,
достаточно взглянуть на опушку леса и вспомнить
многозначительные слова «борьба сообществ». На
любой опушке стоят грудь с грудью дес с лугом,—
И могуіг пройти очень долгие годы, и ни один
из врагов не сможет продвинуться ни на шаг
вперед, но и не уступить ни пяди завоеванной
территории. Но так или иначе, распространение
какой-либо лесной породы без вмешательства
человека Происходит необыкновенно медленно, и если
нам ничего не стоит представить себе переезд из
Италии в Москву, то, когда мы говорим, что дуб
ройгросггранился; к|нам из Южной Европы, мы
Должны говорить топотом,—такие гигантские
процессы, такие безбрежные времена тревожим мы
нашими словами.
Вот что написано на листах дуба., Впрочем, здесь
не только одно гигантское, — обратите внимание,
напр., на эти занятные орешки, словно маленькие
чуть подрумяненные яблочка (рис. 75). Вам они,
конечно, отлично известны, как известно и то, что
они образованы маленькими перепончатокрылыми
насекомыми—орехотворками і Но самих
орехотворок—этих изящных каким-то особым изяществом
насекомых—вы, вероятно, никогда не видали.
Впрочем, отдельные экземпляры различных видов, этого

Рве. 75. Различные типы дубовых галлов, вызываемые орехогвор-
sasiii из рода Aphilothrix (1 и 7), Cynii s (2, 3, 4, 5, 6, 8, 9, 10),
JJeuroterus (И—13) н Spathegaster (14),

216
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
громадного семейства без особого труда можно
выводить из галлов (орешков) на различных
растениях и даже из тлей, в которых паразитирует
несколько, видов .орехотворок.
Стоя перед молодым дубком, можно собрать
целую коллекцию различных орешков, то гладких
зеленых, то подрумяненных, то морщинистых о
красными и белыми складками, то совершенно
неожиданной формы, напоминающие маленькие шелком
шитые путевочки с утолщенными краями. Чем
вызвано, чем объясняются: это разнообразие? Ответ
очень «прост»: том, что каждый вид орешков
соответствует особому виду орехотворки. Впрочем,
таксе объяснение, конечно, вовсе не есть
объяснение, а только1 констатирование факта, так как
остается совершенно непонятным, почему две
орехотворки, которые только при внимательном
рассматривании в сильную лупу да при помощи
толстенных немецких книп можно различить,—почему
эти два насекомых образуют орешки, часто
совершенно непохожие друг на друга. Заметим,
впрочем, с самого начала, что мы не совсем верно
сказали, «как могут эти орехотворки», так как
галлы образуются не взрослыми насекомыми, а
личинками. В последнее время это твердо
установлено наблюдениями над некоторыми видами,
которые откладывают в лист яички, очень долго
лежащие без заметного развития. Если бы. галл
вызывался, как думали раньше, какими-либо
выделениями, ядом, впрыскиваемым самкой при
откладке яичка, то галл должен был бы образовываться
или начинать образовываться непосредственно
после откладки яичек. А между тем отложенное яичко
может дрлгое время лежать в листе ищ,гиі в Щочке без
какого-либо влияния на растение, и только когда
яйцо начнет развиваться в личинку, или • даже

ОСЕНЬ
217
когда личинка уже вылупится,—тогда лишь
начинает расти на листе галл.
Личинки различных орехотворок еще меньше
отличаются друг от друга, что можно легко увидеть,
вскрыв несколько различных видов орешков: всюду
вы найдете внутри орешка более или менее
центрально расположенную твердую капсулу, а в ней—
крохотного белого червячка. Коиеяяо, у каждого
вида орехотворки и личинка стоя особенная, іно
отличия эти очень тонки и так сказать «учёны».
Тем поразительнее тот факт, что каждая из этих
столь похожих друіі на друга личинок вызывает
образование вполне определенного сорта орешков.
Каждому виду орехотворок' свойственен настолько
характерный вид орешков, что в большинстве
случаев узнать название орехотворки проще при
помощи орешков, чем при помощи изучения
взрослого насекомого.
До современному состоянию наших знаний
галлы возникают на растениях: под влиянием того
раздражения, которое производит личинка, сидящая
в ткани листа (не только листа: галлы
образуются и на ветках;, и на (цветах, и на плодах,і и, даже
на подземных корнях). Долгов время наблюдатели
не могли решить, какой природы это
раздражение—физической ли, оттого, что личинка грызет
ткань растения, или химической, оттого, что
личинка выделяет в ткань какие-либо химические
вещества. В настоящее время может считаться
доказанной химическая природа раздражения, и
главным доказательством этого служат те случаи, когда
гйлл начинает образовываться прежде, чем личинка
вылупится,—тут, очевидно, физическое
раздражение личинкой еще не могло начаться, а
химические выделения выходят из яиц в большем или
меньшем количестве с самого начала развития
яйца,

218
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Таким образом, выводы таковы: каждый вид
орехотворки выделяет в окружающую растительную
ткань своеобразное -.химическое вещество (мы уж
подчеркивали недавно, что за последнее время
наука установила с несомненностью, что все виды
Рііс 76. Различные галлы, вызванные различными насекомыми;
тлями и хермесами (1—4), мухами (7 — 9) и бабочкой (5—6).
организмов отличаются друг от друга прежде всего
химически). Это своеобразное у каждого вида
вещество, действуя на растение, изменяет его
нормальный .вид и вызывает, ненормальное,
своеобразное для каждого вида разрастание ткани,
образующей галл.

ОСЕНЬ
219
Если вы знакомы с той громадной важности и
громадного интереса отраслью науки, которое
называется «учением о внутренней секреции»,
сделавшим громадны© успехи за' последнее десятилетие,
то вам невольно бросится в глаза сходство
образования галлов с теми любопытными явлениями,
которые происходят в животных организмах. под •
влиянием жизнедеятельности некоторых из их
желез : щитовидной, зобной, половых, надпочечной,
поджелудочной и т. д. Каждая из этих желез
выделяет ц окружающую ад ткань (этой тканью
является здесь кровь) характерные вещества, иногда
даіж? Hjo очень сложные, как' напр., «адреналин»,
выделяемый надпочечной железой, или более
сложный «иодотирин», выделяемый щитовидной
железой; и под влиянием; ?ших веществ в разных
местах организма происходят сложные и
характерные изменения, которые, впрочем, настолько нам
знакомы, что мы их.считаем за нормальнее
явление, так как эти. железы отсутствуют только в
болезненных случаях. Так, напр., мужская борода
вырастает под влиянием раздражения,
производимого выделением одной маленькой
трудно-находимой железки, которую открывшие ее немецкие
ученые назвали «pupertatsdmse», что по-русски можно
перевести довольно неуклюжим именем «железы
возмужалости».
Долго©. время' внутренняя секреция считалась
особенностью животных. Но недавно известный
ботаник Габерланд < открыл нечто подобное и у
растений. Оказалось, напр., что лубяные волокна
выделяют какие-то вещества, сильно действующие
щ окружающие их клетки, заставляя их усиленно
размножаться. Таким образом, теперь внутреннюю
секрецию можно считать общебиологическим
фактором, и, наиболее резкую разницу между животными
и растениями можно. уловить в данном вопросе

220
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
лишь о том, что у животных влияние желез
внутренней секреции сказывается часто совсем
в-другом конце тела, а у растений—в соседних
тканях. Но, конечно, эта разница, вовсе не
«принципиальная», а зависит оттого, что у животных
имеется кровеносная система, разносящая
выделения этих желез (так ваз. «гормоны») по всему телу,
а у растений такой сильно1 действующей
циркуляции соков нет. Да к тому же внутренняя секреция
у растений открыта только вчера, и, может быть,
дальнейшие исследования смогут открыть действие
внутренней секреции у растений там, где мы
сейчас пока бродим в потьма,х. Укажем, напр., что
развитие-семян вызывает образование плода, и, в
громадном большинстве случаев образование' плода
начинается только тогда, когда произойдет
опыление и начнет развиваться зародыш. Если вы
сорвете жолудь, то увидите в тонкой блестящей
оболочке крупное семя—жолудь. Но-сам жолудь
сидит в дубовой чашечке, очень славной на вид.
которую ботаники называют «плюска» (почему и
сама группа растений, к которой принадлежит дуб
Называется семейством плксконоеных). Эта плюска
растет и развивается вместе с самим жолудем, хотя
она соединена с ним только сравнительно
тоненьким соединением, -видимым в центре плюски, если
из нее выломить жолудь. Плюска развивается
только в том случае, если развивается желудь, и
несомненно оттого, что жолудь оказывает на плюску
какое-то влияние, вероятно тоже в' виде
химического раздражения.
Вернемся, однако, к нашей орехотворке (рис. 77).
Мы далеко еще не исчерпали глубины ее истории.
Начать с того, что орехотворка, вышедшая из
личинки, сидящей сейчас в орешке, будет сильно
отличаться от той орехотворки, которая отложила
яичко, давшее начало личинке. Затем, сколько бы

ОСЕНЬ
221
мы аи выводили из зтих орешков орехотворок, мы
не получим ни одного самца. Старый упорный
исследователь Гартиг собрал только одного вида
орешков 28.000 и получил из них больше 10.000
Рис. 77. Орехотворки. Вверху — розбнная орехотворка (Rho-
dites rosae), внизу—дубовая (Cynips folii). Самка откладывает
яичко я почку.
насекомых, да аналогичным образом исследовал
еще 27 видов орехотворок, потратив на это
несколько лет труда, и все-таки получил одних лишь
самок. Значит, у орехотворок мужской пол исчез

222 биологические прогулки
совсем! Старый упорный Гартиг, однако, не
поддался так легко соблазну такого вывода и
потратил еще массу труда и энергии. Оказалось, что
полученные им самки партеногенетически
откладывали яички иногда совсем в другие места
растения (наш обычный вид, дающий круглые, слегка
подрумяненные орешки, откладывает эти, партено-
генетические яйца в корни дуба), где возникают
галлы совсем другого вида, и из,них выводятся
насекомые также другого строения (однако
принадлежащие к тому же самому виду! Что такое вид?)
и уже состоящие из самцов и самок. Эти самки
кладут уже оплодотворенные яички, из которых
и выводятся личинки, образующие (вернее,
вызывающие образование) тех орешков, которые висят
сейчас перед нами.
Наука должна пока, признаться, что она
совершенно не понимает ни физиологических причин,
ни биологического значения всего этого
таинственного кадри ля... У нас имеется груда
великолепных фактов, несколько остроумных гипотез... И.
может быть, где-нибудь шалит сейчас мальчик,
который, возмужав, превратится в нового
упорного, ГартИ'Га, воспитает .100.ооо орехотворок й
перевернет-таки слипшуюся страницу книги
природы.
И, однако, тот соблазнительный вывод,
которого, не сделал Гартиг, сделан другим
исследователем и притом не легкомысленно, а на
основании богатейшего материала наблюдений.
Ее ЛИ; вы найдете у дороги куст шиповний,—
внимательно осмотрите его.
И если вам дано не только видеть, но и
замечать, то вы найдете на ветвях
шиповника'странного вида лохматые образования, словно шарики
из мха, или наросты, покрытые густой щетиной
острых тонких шипов (рис. 78). Это тоже галлы ope-

Осень , 223
хотворок. Мохнатый принадлежит орехотворке Kho-
dites rosae, шиповатый-^Rhodites Маугі. (Есть и еще
несколько видов.) У первого из них нормальная для
орехотворок смена женского - партеногенетическо-
го и двуполого-полового
поколения почему - то
изменилась, и нужно- вывести очень
большое число самок,
воспитав несколько поколений,
чтобы кое-когда, как бы
случайно, получить и самцов.
Великое разделение природы' на
два пола здесь почему-т^
изживает себя1). Самцы
оказываются ненужными, и поток
жизни вида проходит мимо
них, нисколько не страдая,
попрежнему богато покрывая
кусты роз мохнатыми бадегуа-
рами (так называются эти
галлы). Что это значит,—мы не
•знаем. Могучий микроскоп: и
упорный труд исследователей,
добравшихся до таких глубин
биологии организмов, как
«овогенез» И «еггермогенез» (про- Рис. 78. Бедегуар на вет-
цеосы образования яиц и спер- <р°зыі вызвашшй ро-
^ г ч ^ _г ' заннои орехотворкой.
матозоидов), открывают нам ¦
краешек этой пелены. Но здесь
мы¦ должны отказаться -от обсуждения этого
вопроса.
Если собрать 'несколько беДегуаров и дома
вскрыть их, то внутри можно найти несколько
камер, я в каждой камере по личиночке: И если
і) У некоторых видов орехотворные самцы до сих пор не
открыты* а у некоторых, очевидно, отсутствуют вовсе.

224:
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
в лупу внимательно рассмотреть этих личинок,
то почни всегда можно различить несколько
сортов их. Собрав бедегуары в корэбку, можно вы-
Рис. 79. Вверху б?дегуар, разрезанный поперек; видны отдельные
камеры. Внизу три сорта личинок, найденных в одной бедегуаре.
На 3-ей видна сбоку маленькая личивка паразита.
вести из них орехотворок,—и выведется их целая
компания, при удаче даже 3—4 вида. В чем дело?
На этот раз дело довольно, просто,
воспользовавшись уютным убежищем бедегуара, в него нало-

ОСЕНЬ
225
жили свои яички и другие орехотворки. Вышедшие
из них личинки частью (у одних видов) питаются
за счет бедегуара, частью (у других видов)
доедают самих личинок хозяев, переходя таким
образом к паразитизму, свойственному нескольким
видам орехотворок, живущих в тлях, и столь
широко распространенному в необъятной группе
близких к орехотворкам наездников.и хальцид, которых
можно почти наверное встретить в том же самом
беденуаре (рис. 79). Тогда можно видеть, что даже
лохматый или колючий клубок, в центра которого
в твердой камере лежит личинка орехотворки, не
сдаас ее ¦ от. страшного врага-наезднива, шторый
всюду следует за ней, к от которого спасение
невозможно. Все эти укромные1 местечки и внешние
препятствия способны спасти животное только от
тех врагов, которые питаются ими, так сказать
«походя», которые могут их склевать, если они
попадутся им на глаза, а1 если не попадутся, та они
клюнут какую-нибудь гусеничку или тлю,
сидящую на ветке. Но наездники обыкновенно
специализировались на данном насекомом, бесповоротно
связав с ними свою судьбу. И если из числа
орехотворок выживают только те, до которых но смог
добраться наездник, то и из числа наездников
выживают только те, "которые добраться до своей
жертвы сумели. Так железным кольцом скованы
жизнь и эволюция жертвы и жизнь и эволюция
наездника, ив то врэмя рак у одной все более и
более совершенствуется защита, у другого также
непрерывно совершенствуется нападение.
Такова та драма, которую может рассказать
разрезанный вдоль бедегуар, в.одной из камер
которого, тесно прижавшись друг в другу, лежат две
маленьких беленьких личинки. Драма,
подарившая миру столько удивительных приспособлений
и стоившая миру стольких миллиардов жизней.
Биологические прогулки. 15

226
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
Чтение этой маленькой странички библии природ
ды х) продолжает с каждым годом открывать все
новы© и новые горизонты, невольно заставляющие1
думать, что этим горизонтам, как дали звездных
небес, не будет конца. И'знакомство с историей
изучения орехотворок едва ли н? интереснее
самих этих насекомых- На путя этой истории, на
заре биологии; мьс подходим к имени Редв 2),
знаменитому экспериментатору семнадцатого
столетия, впервые доказавшему своими опытами, что
самозарождение мух в гниющем мясе—миф, что
гниющее мясо остается свободным от червей, если
оно лежит в банке, завязанной кисеей. И этот же
оамый блестящий биолог, давший такой могучий
толчок биологии, ровно 250 лег тому назад, в
1668 году, когда на святой Руси низовью казаки
Стеньки Разина выезжали на простор речной
волны,--в э'то время; Реди произвел свод первые
наблюдения над дубовыми орешками и пришел к
выводу, что это—органы дуба, при помощи
которых дуб ррдщг насекомых. Если бы этот взгляд
принадлежал не Реди, мы просто прошли бы
мимо него, как н? обращаем мы внимания и теперь
на ту кучу ерунды, которую составляют сведения
о природе у "/іоо наших современников. Но когда
Реди, сражавшийся со сторонниками идеи
произвольного самозарождения мух| в |\шсе', считаем виол-'
не естественным, что дуб родит орехотворок, мы
должны считать это уже не ерундой, а отблеском
той самой зари биологии, - занимавшейся тогда над
') Biblia Naturae—название громадной кппги Сваммеріама,
появившееся В свет в 1753 году, где эют старый наблюдатель
описал и изобразил, упоенный восторгом перед миром, 'все,
что ему пришлось наблюдать в этом мире вплоть до
устройства рта плотяыоВ вши. Свамыердам родился в 1637 году
и умер в 1630.
*) Род.'в 1626 г., ум. в 1697.

ОСЕНЬ
227
миром мысли и -'наблюдения и впервые назвавшей
братьями деревья и зверей, цветы и насекомых,
впервые увидавшей в них единоравную
бьющуюся Жизнь.
Родившийся двумя годами. позже Реди —тоже
итальянец, Мальпиги, сыгравший еще более
видную роль в том сдвиге, который испытала в XVII
веке биология, и впервые введший в технику
биолога:., скальпель, иглы и мацерирование '-(наука
соединила с именем его название мальпигевых
сосудов—своеобразные придатки кишечника
насекомых, 1а в ічэогь Реди назвала одну из стадий
многосложного! жизненного цикла печеночной
глисты; — редией. Таковы гордые монументы этих
давно уснувших биологов! *) Мальпиги проверил
наблюдения Реди и отверг их. Он видел сам, как
орехотворка ужалила лист, положив туда яичко, и
как от этого ужаливания вздулся'на лист© галл.
Мальпиги умер в 1694 году, когда только
начинал ходить в школу маленький одшшадцатилет-
ний Реомюр, ставший потом одним из
замечательнейших наблюдателей жизни насекомых—в числе
которых были и орехотворки, И Реомюр доказал,1
что причиной галла является не жало и нэ яд
орехотворки, а раздіражени?, вызываемое самой
личинкой. Камень за камнем!
Однако идемгга дальше. Перед галлами
орехотворок-можно'простоять полжизни, и все-таки не
исчерпать-Дону шеломом. Когда-то, еще летом,
придавленные величием Космоса, отображенного В
Maty К сожалению, эти памятники не всегда напоминают нал
о том, о чем они должны напоминать. И многие ли, следящие в
микроскоп за курьезными редкими или любующиеся
божественными цветами магнолии, или с трудом старающиеся запомнить
латинские названия растений Lobelia, Aldrovandia, Gessneria,
Bauhinia, Cisalpinia, чувствуют треск старых пергамевтных
страниц бессмертных трудов этих авторов?
15*

228
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
леньких тлях, мы невольно отметили странную
связь между простотой, упрощенностью строения
(коловраток среди червей, тлей среди клопов,
дафний среди раков, ржавчинников среди грибов) и
сложностью, я глубиной жизненной истории.
Орехотворки — маленькие, с упрощенным устройством
крыльев, а то и вово? лишенные их, медленно
п|одзіающка по родному дереву,—они, тоже могут
показаться нам упрощенными или, даже
несовершенными, и систематики, действительно, помещают их
среди первых групп перепончато - крылых. Может
быть, они и правы, но мы хотим только отметить,
о какой громадной осторожностью надо
пришпиливать к организмам эти обманчивые слова
«совершенный», «несовершенный», которые мы так часто
употребляем, и при употреблении которых часто
вовсе не даем себе отчета в том, что такое
«совершенство» и «несовершенство».
. Вот там, на склоне—видите?—еще одна жергва
этого словоупотребления, мухомор, которого
вместе с остальными сородичами даже в
университетах разжаловали в «низшие, растения», должно быть,
за то, что эти сородичи загадали ботаникам такую
загадку, над которой бьются самые талантливые
ученые и пока еще не добились окончательного
ответа.
Правда, если мы начнем рассматривать мухомор,
то ой покажется нам устроенным проще других,
растений. Мы даже с некоторой неуверенностью
назовем его растением. В самом деле, как мы
отличаем животных от растений? Животные обла-
дают самостоятельными движениями (хотя и
далеко не все), лишены способности усваивать
солнечную энергию и питаются поэтому или
растениями,; или растительноядными животными же.
Растения, наоборот,, в состоянии усваивать солнечную
энергию (хотя и не все), неподвижны (хотя и не

ОСЕНЬ
229
все), зелены, имеют листья, стебли и т. д., хотя
тоже не все, .конечно..
Ни. к той, ни к другой группе наш мухомор ле
подходит, попадая как раз в .это «не веіе»,1 и живя
за счет разлагающихся растительных остатков,
почему самая главная часть гриба и не попала вам
в руки, а осталась в земле, в виде разветвленных
нитей мицелия. А то, что вы держите в руках,
Рве. 80. Первое изображение клеточного строения
растений. Из книги Не?мпн Грю, 1672 года.
есть только часть гриба, его орган размножения,
называемый довольно смутно «плодовым телом».
Вот здесь-то и начинаются грибные загадки,
к сожалению, соів?рпіенно недоступные без
микроскопа. Если рассматривать в него тонкие разрезы
какого-нибудь «высшего» растения, то можно
увидать там более или менее. правильное
расположение различных клеток, образующих ткани, сосуды
и все то, что теперь известно всем в достаточной
степени,—одним словом, в микроскоп можно
рассмотреть внутреннее строение растения, часто очень
изящное и очень"(Сйожное (рдо. 80). Не то у гриба—

230
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
всі? его плодовое тало состоит из бесконечного
количества няней (лиф), спутанных в одну сплошную
массу, в которой не разберешь никакого, порядка1),
и которая, однако... совершенно: неожиданно
образует необыкновенно правильно построенный гриб
о пеньком, шляпкой, да еще с таким правильно
устроенным из тонких радиальных пластинок
исподом, которому позавидует и иное-«высшее»
растение; хотя оно, правда, устроено гораздо сложнее
и имеет изящные цветы' с ¦ бесконечными
приспособлениями для перекрестного'• опыления, которое
вам уже достаточно известно, и; без -которого
многие высшие растения; не могут образовать семян.
И вот яуг-то оказывается вдруг, что «низшему»
грибу никаких этих-душистых цветов с бабочками
п? надо и не надо никакого перекрестного
опыления ; он,, оказывается, способен - размножаться и
продолжать, свой род без всяких этих тонкостей.
У «базидиальных» грибов, к которым принадлежит
мухомор, половой процесс совершенно отсутствует,
и вместо того', чтоб приобретать удивительные
приспособления к опылению, они приобрели едва ли
не менее удивительную способность вовсе
обходиться без полового процесса, без которого не
может обходиться громадное большинство и «высших»,
и «низших» и животных, и растений. Это ли но
идеальное решение жизненного вопроса! А что он
решен так, видно из того, что, несмотря на
бешеную борьбу за существование, раздирающую наш
мир, каждую ос;ень алые головки мухомора
появляются здесь и там из-под земли и, крича своим
алым цветом: «Эй, проходи, не трогай меня, я
ядовит!», рассеивают в тихом осеннем воздухе
миллионы своих ничтожных по размерам.спор. И кто
.') Впрочем, у множества низших растений клетки
располагаются в такие же правильные ряды и слои, как и у высших.

ОСЕНЬ
231
знает, сколько уж тысячелетий сохраняют свой му-
хсморий род эти грибы при .помощи спор, с тех
пор, как они так радикально решили величайшую
проблему жизни и изгнали, из своего обихода
половой, процесс? Бытьi может, много дольше, чем
царствуют на земле многосложные «высшие»
позвоночные,, тратящие столько сил на половой вопрос.
Когда впервые ботаники установили отсутствие
полового процесса у базидиалыгых грибов, они
отнеслись к этому с большим недоверием^. Много было
потрачено трудов; и написано отличных
сочинений,' — к (вопрос дажіе запутался. Тщательными
иссліедоваіщя'ми были 'открыты при образовании
спор явления большого теоретического значения,
которые некоторыми ботаниками признаются за
последние остатки лолоівого процесса, за следы его
исчезновения, некоторыми признаются за
подобие'полового процесса, а .некоторыми и вовсе ни
за что не признаются, кроме как за продукт
«упрямства» человеческой мысли. Но даже, если и
согласиться/ с |геми, кто считает эти явления, о которых
рассказывает микроскоп, за следы полового
процесса, некогда свойственного базидиальным грибам,
то это ничуть не уменьшает того глубокого
интереса, какой возбуждает в нас попытка
организмов совершенно отделаться отполового вопроса',
путем ли исчезновения самцов, как у некоторых
орехотворок, где редкие самцы Ehodites rosa& являются
тоже своего рода следами бывших когда-то здесь
половых отношений, —путем ли тех способов, к
которым прибегли «высшие» из «низших»
растений—базидиальные грибы, научившиеся обходиться
одними базидиоспорами.
• Базидиослорами называются по некоторым
особенностям своего образования те самые споры,
которые высыпаются из-под шляпки грибов, и
которые легко собрать, если сломить почти-зрелую

232
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
шляпку и положить ее на несколько дней на
бумагу. Если вы сломили шляпку подссинника или
белого гриба с губчатым исподом, то через день-
два бумага под шляпкой окажется покрытой
равномерным слоем тончайшей пыли. Если же гриб имел
ислод шляпки, радиальный, наподобие мухомора,
то на бумаге споры расположатся по радиусам,
Рис. 81. Горизонтальный разрез испода шляпки белого гриба.
запечатлев строение гриба. И в каждой такой споре,
несмотря на ее ничтожные размеры, оказываются
тоже запечатленными все свойства мухомора. И ни-;
когда из споры подоеинника не вырастет мухомор
или обратно; хотя, даже рассматривая спору в
самый сильный микроскоп, вы не скажете, на кого
больше похожа эта спора—на мухомор или на по-
доеинник. Она престо не похожа ни на того, ни на
другого, как не похожа ни на елку, ни на собаку,
и только когда-нибудь, вероятно, еще нескоро, ка-.

ОСЕНЬ
233
кой-либо пытливый и упорный химик разгадает
эту загадку базидиосдоры.
Ах, эти базидиоепоры!, Я очень извиняюсь за
то, что так много говорю о базидиоспорах, которые
следует рассматривать только в микроскоп. Но>,
извинившись, я все-таки скажу о них еще несколько
слов, настолько эти крупинки живого вещества
полны интереса, настолько отразилась в них вся
таинственная Жизнь. И. таю как ф,. о Ием я хочу
рассказать, видно лишь в микроскоп, то пусть
прилагаемый рисунок будет пояснять рассказ (рис. 81).
Этот рисунО'К изображает собою то, что мы
увидали бы,; приготовив тонкий с|рез с испода шляпки
белого гриба. Мы увидали бы хаос
переплетающихся гиф, перерезанных нами в различных
направлениях,—хаос, из которого удивительным образом
рождена гармония, так как сплетение гиф
оставляет свободными правильные трубочки, видимые
снизу шляпки и перерезанные на нашем срезе по*
перек. Как видно на рисунке, концы некоторых
гиф, получивших назвали© базидий (отсюда
«базидиоепоры», «базидиальны? грибы»), выставляются
в просвет этих трубочек и образуют базидиоепоры.
Почему одни гифы оказываются способными
образовывать споры, а другие нет,—мы не знаем, но так
или иначе концы базидий оказываются на это
способными, и тут-то и начинается само© чудо. Из
кончика; ,гифы (рис. 82) начинают вытягиваться
четыре тоненьких рожка. Конец гифы не содержит
в себе ничего, кроме полужидкой плазмы и ядра,
и почему вдруг эта плазма начинает вытягиваться
в четыре правильных рожка, мы абсолютно не
понимаем /иока^. Мы только можем пока смотреть—
и видеть, как вытягиваются эти четыре рожка (а во
всем грибе не четыре, а несколько миллионов).;
В это время начинает делиться ядро в. конце
базидий. Делится раз, два—получается четыре ядра

234 биологические прогулки
рядом, что тоже довольно необычайно, так как
большей частью деление ядра, сопровождается, делением
клетки гиф. Пока ядра делятся, те же непонятые
нами силы продолжают действовать, и на концах
рожков вздуваются
маленькие шарики:
таинственно
уготовало, лоно, которое
.примет в себя
дочерние ядра..И в
самом деле 4 ядра
вдруг начинают
раздвигаться, медленно
подходят каждое к
своему рожку и...
слоено
подталкиваемые кем-то,
начинают . с силой
протискиваться в тесные
каналы рожков (рис.
82, в центре). Еще
немного, я процесс
совершился: в
.каждом из шариков на
концах рожков
оказывается по ядру.
Шарики одеваются
плотной узорной
оболочкой и
отваливаются, — базидиоспо-
ры созрели.
Процесс1 совершился... На пространстве какой-
нибудь сотой части миллиметра прошли непонят-
ныіе нами явления, действовали, неуловленные
нами силы, двигались с какой-то забавно -
поразительной целестобразноетью ядра, каждое из
которых в миллион }аз меньше буравечной го-
Рис. 82. Схематический рисунок
образования базпдиоспор. В
центре—ядро, протискивающееся в ба-
зидноспору (см. текст).

ОСЕНЬ
235
ловки! И. тог, на чью долю выпадет
величайшее . счастье созерцать все щ <оиеходящ>з:& здесь,
испытывает непередаваемое и многим
непонятное волнение, которое сжимает, горло,.ибо в этой
точке, как в фокусе, ..отражается в. эти миги
весь .наш великий и. необъятно .- .прекрасный
мир, потому что здесь двигают Ничтожные ядра
бязидиоепор, те же силы, что когда-то бросили
небесные тела в. пучину да .безначального
"движения.
Хоть ум людей и смел—лишь первую страницу
Едва прочел он в книге мирозданья.,.
Вда1 о чем может рассказать ядовитый красноголо-
вый мухомор. Каждый ^од, чуть дрогнет в воздухе
первая августовская свежесть, .появляются эти вех'и
времени—и, словно прикладывают' красную печать
к смертному .приговору лету. В них словно
бесстрастными глазами проглядывает бесстрастный
закон, правящий жизнью природы—закон
периодичности., Когда-то в древние- дни, .удрученный
безнадежностью,. Экклезиаст написал: «Бывает нечто,
о HeiM'jroBopHT: «смотрите, вот?тоновое». Hoj еоп было
уже в веках, 'бывших прежде нас». ,0н ошибся, этот
©тарик,—жизнь; мира неповторяема. Но вместе с
могучими словами Ildvta ;sT - тоскливый, итог;
Экклезиаста явился едва ля не одним из первых
широких обобщений, миропонимания. И это
безнадежное «ве? уже было», на протяжении тысячелетий
боролось' с грустно надеющимся «все течет», пока
лишь в девятнадцатом столетии черзз лзтеоское
«Immer weiter» (вечно вперед!) и, наконец, через
дарвинизм эволюция окончательно не победила
идею постоянства, пока не : соединила «все течет»
иод; видом изменчивости,: со .«вае: уже было»,, под

236
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
видом наследственности и не возглавила
безбрежной картиной поступательной эволюции.
— Immer weiter!
Старик Экклезиаст оказался неправ в своем
пессимизме, но в значительной степени прав в своем
наблюдении. Ибо хотя мир и движется вечно
вперед, но движется не прямолинейно, а все время
возвращаясь к только что бывшему, периодически-
повторяя его, хотя и не повторяя буквально. Так,
ежегодно вращаясь вокруг своего старого солнца,,
наша земля несется вместе с ним в н?иэгаданную
даль, к мерцающей вдали безымянной звезде,
никогда не проходя дважды по одному пути.
Суточная и годичная периодичность так
примелькалась нам, что уж не останавливает на себе
напюго внимания. И листопад, и перелеты птиц,
и смена сна и бодрствования кажутся нам уже
вполне «натуральным» явлением, которого и
объяснять нечего. Но теперь мы уже знаем, что и это
все требует объяснения. Посаженный на жаркой
Мадейре персик периодически ¦ через год сбрасывает
свои, листья. Сидящий в темной коробочке таракан
обнаруживает суточные колебания своей
подвижности, как и сидящая в темной комнате сова, как
растущее в темной комнате при постоянной
температуре растение, выведенное даже из семени и,
таким образом, никогда «не видевшее» света,
обнаруживает суточное колебание 'силы роста. Сосна
цветет через каждые три года, яблоня через год,
женский яичник отделяет :по яйцу каждый месяц.
Через 3 — 4 минуты наша грудь вдыхает воздух (у
разных животных этот период.очень различен,
замедляясь необыкновенно у погруженных в зимнюю
едячку животных;), и 1—'2- раза в {минуту
сокращается мышца сердца, тоже изменяя этот период от
температуры или от содержания уллекислоты в крови.
Даже вынутое из тела бьется оно, и даже ничтож-

ОСЕНЬ
237
ный микроскопический кусочек сердечной мышцы
в соленом растворе продолжает долго и
бессмысленно биться.
А вот под ногами у вас—одуванчик, не
желающий подчиняться ?тому .закону.. Ему доложено
судьбой цвести каждую весну. А он вот не дождался
будущей весны и расцвел вторично в осеннее
безвременье. Да и не только один одуванчик, многие
растения расцветают вторично осенью. Даже
хозяйственная яблонка, и та иной раз «даст маху»
и вдруг в сентябре распустит два-три цветка, а то
и много, явно обрекая их на погибель или во
всяком случае на бесплодие. Значит, законы
периодических явлений не так легко фррмулировать,
но мы не будем долго на этом останавливаться.
.Лишь несколько слов о периодичности. Многие
растения, ну, хоть та же береза, цветут раз в год.
Весной, переполненная сахаром, она распускает
свои цветы и очень быстро усдевает
израсходовать весь запас сахара. Летом его в березе
почти нет, но. зато образуется большой запас
крахмала, по своему химическому 'составу, как
.известно, очень близкого к сахару. . Когда
наступает зима с ее морозами, и жизнь внешне
замирает, в березе совершается важный процесс: под
вішянием холода крахмал превращается в сахар, и
уже в феврале-марте начинается первое
передвижение соков, заставляющее набухать
почки,—передвижение вначале очень медленное, а потом, когда
весна согреет землю, все с большей и. большей
скоростью, приводящей, наконец, к развертыванию
листьев. Здесь перед нами вскрывается одна из причин
периодичности: наличие ряда химических
процессов, которые совершаются не вдруг, а с некоторой
скоростью. Пока береза из углекислоты да воды
наготовит крахмала, да пока этот крахмал перейдет
из листьев в ствол, да пока крахмал превратится в

238
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
сахар,—пройдет известный срок, после чел» береза
приступает в цветению, расходует запасы сахара и
опять начинает новый период: пока наготовит
крахмала, да пока::.!-и т.-д.
Вот й осеннее поле—.скучное, опустевшее жнивье.
Все, что1 за лето вырастила здесь мать-земля, все
убрано и увезено на - гумно, остались одни
«корешки».
Но, чтобы вы не подумали, будто на' пустом
жнивье нечего смотреть*Нагнитесь и сорвите
остаток ржаного стебля и рассмотрите его; ведь это
тоже чудо природы,—как такая тоненькая
трубочка могла стоять вертикально,- да еще держать
на вершине своей тяжелый колос, сгибающий-
соломину дугою, перед каждым ветерком?
Сосчитайте, во сколько раз поперечина соломины меньше
всего стебля. Да раз в 300—400.-Попробуйте,-ка-
построить Такую башню, чтобы она не завалилась!
Да, ипженерное искусство природы- поразительно.-.
И; главное, интересно то, что природа как будто
великолепно'знает все теоретические тойко'зти'
инженерного дела — и «знала» их и тогда,.когда
предки инженеров лазили в обезьяньем виде по
деревам, и даже несравненно раньше. Теперешние:
инженеры во всеоружии математики высчитали,'
что если, напр., дано-известное количество
материала (напр.,"столько,-сколько пошло на постройку
стебля ржи), к если ггри помощи этого материала
нужно поднять на из'вестную высоту' колос, то
для того, чтобы это сооружение держалось прочно,
нужно из всего имеющегося материала прйгото^
вить не плотный стержень, проволоку, а пустую
внутри трубку. Все это инженеры теперь
высчитали, а у дрироды, оказывается, -все его уже давно
проведено в жизнь! Под микроскопом видно, что
у растений имеется спепдальная очень прочная

ОСЕНЬ
Й39
«механическая ткань», и оказывается, что
расположение ее в растениях великолепно соответствует
требованиям механики;1).
Трубчатый стебель у растений, растущих
самостоятельно вверх, можно встретить очень часто.
Даже на жнивье вы найдете несколько
примеров,—напр., у пикульника (Galeopsis Ladanum),
который ьы здесь обязательно найдете. Очень может
быть, что найдете ¦« очень близкое к пикульнику
Тоже (Губоцветное растение — яснотку стэблеобъ-
емлющую (Lamium amplexicaule), названную
таким неудобопроизносимым именем по свеим
почковидным, охватывающим стебель, парным листьям.
У:этой яснотки встречается такое же
удивительно© явление, какое мы еще весной наблюдали у
фиалки удивительной, — «клейстогамные» цветы,
т.-е. маленькие, нераепускающиеся цветочки,
которые в-таком закрытом положении сами себя
опыляют,, заставляя нас пока еще ломать голову над
объяснением этого явления, делающего
бессмысленным и ненужным существование настоящих цветов
и варушающе? наше установившееся и
подтвержденное многочисленными наблюдениями
убеждение, что самоопыление как будто вредно
отзывается на будущих поколениях (недаром же громад-
ноё количество видов принимает Есе меры к
устранению самоопыления) к тому-же...
Заяц! Заяц! Заяц! Заяц! Вон,¦ смотрите,
покатил,—только мелькает'белая отметина сзади. Нет,
говорят, зверя трусливее заяца... Впрочем, мы не
будем очень доверять тому, что. «говорят». Ведь это
говорят т? самые, кто называет лису «хитрой»,
¦ . х) .0 этим вопросом очень любопытно и интересно
познакомиться поближе по учебникам ботаники или биологии
(0:Тертвиг> „Клетка и. ткани"), где приводятся удивительные
примеры такого „научного" расположения механической
ткани в различных частях растений и в костях жцеотных.

240
БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ
гиену—«подпой», тигра—«кровожадным», собаку—
«благородной» и т. Д., распределяя каждому по
ложке из гущи человеческих пороков и
добродетелей. От этого способа оценки свойств животных
пора отделаться, таж как он никакой пользы не
принесет и даже принес довольно много вреда.
И мы попробуем быть объективнее. Увидав нас,
заяц спасается бегством. У животных имеются
различные способы спасаться от опасности—клыки,
рога, копыта, быстры© ноги, покровительственная!
окраска, вонючая жидкость, острые иглы. Из этого
арсенала у зайца имеются великолепные ноги;
естественно, что он и пускает их в дело в
нужную минуту, совершенно независимо оттого, храбр
ли он или труслив или вовсе не испытывает ни
удушья трусости, ни приливов отвага.
Этот рыжевато-серый длинноухий заяц
называется заяц-русак (Lepus vulgaris иди Lepus timi-
dus). Вы, может быть, несколько удивитесь, узнав;
что зайце© можно насчитать около 40 различных
видов. Второй наш заяц-беляк отличается
довольно резко от русака и считается особым видом
(Lepus variabilis). Различия их таковы:
Русак.
Длина до 65 сангин.
Ухо длиннге головы.
Хвосг длиною почтіі с
голову, сверху черный, сни:іу
белый.
Цв^т шерсти то более сзрый,
особепяо зіімо і, то более
бурый или рыжеватый ')¦
Вес около 5-6 ьгр., иногда
до 7—8 и даже до 9.
Беляк.
Несколько меньше до 60 с
Ухо короче головы.
Хвосг длиною с '/а головы,
све іху, как и снизу, белыіі
пли лишь с прииесыо бціых
волос.
Цвет шер'-тл леточ
буровато-серый, зимой—бе ый.
Вес до 6 кгр., в виде
исключения до 7,5 кгр.
') Недавно В. Шульпем на основании опытов с кроликами
предложено интересное объяснение сезонных изменений
окраски шерсти; шерсть,растущая на холоду,получается окрашенной,
а растущая в тепле—белой. Вырасгающаяв марте шерсть
оказывается темной (летняя окраска), а в сент,—белой (зимн. окраска).

ОСЕНЬ
241
Зайцы очень широко распространены по свету,
а русак, в частности, живет на протяжении почти
всей так называемой палеарктичестай области.
Зоологи разделили весь земной шар на несколько
областей но характеру населяющих их животных.
Европа и Азия, за исключением: крайнего севера и
крайнего юга Азии, и северный берег Африки
имеют много сходных животных и соединены в одну
так наз. палеарктическую область.) Беляк тоже
широко распространен в палеарктике (и в Северной
Америке), но занимая северную полосу ее и, кроме
того, в виде островов встречаясь на высоких
горах Альп и Пиринеев. И хотя этого
высокоальпийского зайца и называют иногда особым
именем Lepus alpinus, но это несомненно тот же
самый беляк. Вместе с некоторыми горными
животными и высокогорными растениями он служит
живым свидетелем давно-минувшего: некогда,
давно-давно, в ледниковую эпоху, когда Великий
ледник доходил до Тулы и даже еще южнее опускал
свои языки, когда снеговая шапка Альп
спускалась несравненно ниже, у подножья снегов, у
подножия Альп жили беляки и многие иные животные
и растения. Но когда победило солнце, и стало
теплеть, граница ледников стала отступать: одна
граница пошла вслед за ледником на север
Европы, другая стала подниматься выше на горы.
А вместе с нею тронулся и беляк: одни беляки
распространились на север, другие пошли в горы.
Теперь эти высокогорные беляки отделены от своих
северных собратий широкой полосой, где беляк пе
Естреічается вовсе, где живет один русак. (В Альпах
русак поднимается до 1.500 метров, а беляк живет
между 1.000 — 2.600 метров, только изредка
спускаясь ниже (до 1.000 м.).
На далеком севере, однако, беляк начал
образовывать уже новый вид. Мы видели уя:е, что русак
Биологические прогулки. 16

242
БИОЛОГИЧЕСКИЕ-ПРОГУЛКИ
к зиме хотя и светлеет, но не становится белым.
Беляк яге резко меняет свою летнюю буровато-серую
окраску на чисто-белую зимнюю. А далеко на
севере некоторые беляки уже утратили навсегда свою
способность летом одевать буровато-серый наряд,—
там он И|? был бы бесполезен и-даже вреден, и
естественный.отбор наложил уже свое veto на этот
маскарад. Ученые зоологи называют этого вечно-
белого зайца сцежным—Lepus glacia-lis.
..Несколько особых черт строения приобрел и
заяц, живущий в Шотландии, и, очевидно, его
уединенное положение на острове,- как и
альпийского беляка, приведет к возникновению нового
вида.
В юго-западной Европе и, в северо-западной
Африке живет еще один заяц — кролик, Lepus cuni-
ciilus, отличающийся, кроме некоторых черт
строения, и инстинктом рытья земли. Пятьсот лет тому
назад этого кролика моряки завезли ;на остров Сан-
Паоло (в 1-119 году). Кролик там размножился не.-,
обычайно, и за эти 500 лет уединенной островной
жизни так изменился, что его теперь считают
особым видом и назвали в честь знаменитого
английского зоолога Геке ли—Lepus Huxleyi.
Такие же особые виды зайцев живут и по.южным
краям палеарктической области: по северному
побережью Средиземного моря в Греции и др.
местах намечаются новые формы русака, в Египте
уже обособились египетский заяц (Lepus aegipticus)
и буланый заяц (L. isabellinus), отразившие ніі
своей окраске близость Великой пустыни, а
алжирский заяц (Lepus kabylianus) уже совсем стал
приобретать песчаную окраску.
Много местных зайцев обосновалось и в странах
центральной Азии, где границами между ними
служат уже не моря, а снеговые хребты Крыши
мира: так, в западной ' части нагорных степей,

OCFIIU.
243
включая наш Туркестан, обособился вид,
названный Северщовым Lepus Lehmanni, а в восточной
части—стенной заяц, Lepus tolai, описанный
знаменитым Далласом. В уединенном Тибете открыто
уже несколько своих зайцев (L. oiostolus, L. pal-
lipes и L. tibetanus). К югу от них, уже за
Гималаями, живет индийский рыжехвоетый заяц (L. ш-
i'icaudatus и(ли ,L. macrotis, т.-е. болыпеухий), и,
наконец, в Японии обитают два зайца, один из
которых обосооилсл, довидимому, от сибирского
беляка (хотя и роет норы наподобие кролика), а
другой—очень близок к русаку и, повидимому,
отделился от него, зайдя на Японские острова.
Впрочем, все эти систематические вопросы требуют еще
дальнейшей разработки.
Мы остановились на этих деталях потому, что
изучение географического распространения группы
родственных видов дает всегда, богатый материал
для изучения» вопросов видообразования в живой
природе1). Мы уже со школьной скамьи
заучиваем теперь основы дарвинизма, знаем, что часто
новые виды образуются медленными изменениями
в зависимости от тех или иных условий.
Но изучив хотя бы один род, но зато в
деталях, мы уже не только теоретически, но и
практически ощутим, как в
медленный-медленный процесс видообразования вклинивается и
геология с ее мертвенным ледниковым периодом,
загнавшим беляка на альпийские высоты, и безбреж-
ноо. море, оторвавшее от остальной массы. зайцев
шотландских или японских. Вклинивается здесь
и метущийся человек, развезший зайцев по лицу
земли1 и чуть было не погубивший кроликами
австралийского земледелия. Вклиниваются и
сверкающие вечные снега и жгучие пески Сахары,
<) Ср. книгу Талиева «Опыт изучения процесса
видообразования в живой природе». Харьков.
16*

244
биологически? прогулки
так или иначе запечатлевающиеся в эволюции
заячьего рода. Поэтому, если вам встретится
человек, полжизни своей отдающий возне с
заячьими чучелами и шкурками — не зовите еще его
«сухим педантом», не узнав ближе, насколько
глубоко подходит он к своим сухим шкуркам.
Быть может, перебирая ,их, он охватывает
безграничной мыслью века и периоды, пустыни и
тундры, сказочную' Японию и далекие,
затерявшиеся в океане островки, к которым .когда-то
приставали смелые мореплаватели... и охватывая их
своей мыслью, кладет камень за камнем.
Ужо вечереет. Коротки осенние дли. Помните,
каким ключом била еще жизнь в этот час 2-Е
месяца тому назад? Тогда солнце еще заливало,
землю теплым золотом своих лучей и властно
управляло миром; а сейчас земля стремительно
уносится от солнца в дальнюю половину своей орбиты,
северный полюс все сильнее поворачивается в
голодное пространство межпланетных пустынь, и
медленно замирает жизнь земли... Впрочем, это не
совсем верно,—в южном полушарии сейчас
расцветает весна.
Уже вечереет, пора кончать нашу прогулку,
пора возвращаться в каменные объятия города.
Видите вон там, над горизонтом'как будто светлое
белое зарево? Что это? Луна? Нет, разве луна
восходит здесь, — да и вон он, тонкий двурогий
серп над лесом. Что же это за зарево?
Ну да, конечно, это Город. Там уже вспыхнуло
электричество. В электрическом свете движутся
там неумолчным потоком люди, с зубовным
скрежетом проносятся огненноглазые трамваи, звеня
стеклами. С мягким ревом катятся автомобили,
мимо сияющих магазинов* мимо зеркальных витрин,

ОСЕНЬ
245
цветами дальних тропиков глядящие в осеннюю
мглу города. Город—гордость и ужас
человечества—пе хочет мириться с велениями природы, не
хочет жить ее ритмом, чувствовать ее чувствами,
не хочет безмолвно засыпать на зиму. -
Пока человек Оыл еще бесхвостым зверем,
затерянным в лесах,—природа давила его, властно
держала в своих суровых руках, как, впрочем, и
теперь ещо держит какую-нибудь деревушку,
захваливая ее сугробами снега на зиму, отрезая
осенней распутицей и весенним половодьем от всего
великого мира, выгоняя палящими лучами на
жгучую июльскую страду.
Но множился человек, все гуще и гуще заселял
землю, все выше поднимал свою большую голову,—
и когда все звери и птицы покорно засыпали на
ночь, он дерзновенно заживал огонь и
просиживал ночи у весело потрескивающего костра. Когда
белым саваном одевала природа на долгую зиму
благословенные дали,—человек упрямо натапливал
жаркую комнату и длинным лучом света из окна
дразнил бушующую вьюгу. Из недр земли извлек
он черные"запасы солнечной энергии, втуне
лежавшие там миллионы лет, словно дожидаясь
рождения мысли,—и глухой осенью, ночью, когда там,
там за городом покорно умирала золотая осень,
в каменном городе гордо вспыхнули белые солнца,
бросив туманному небу белое зарево. В стеклянных
оранжереях божественно расцвели алые и иные
цветы, слышавшие плеск "Средиземного моря и
шелест Индийского океана, — и с ними глянули
цветы, которых не знал еще мир до человека. Когда
застыли скованные льдом реки, покоренная
молния, пробегая, по проволоке, повлекла по улицам
трамваи, забило могучее городское сердце, тяжким
гулом разносясь по полям и лесам, пугая их
близкой гибелью.

246
вііолоічіческіій- прогулки
Там, за горизонтом под белым заревом лежит
он, Вечный Город, растет и ширится, ; изрыгая
пламя.'и рождая мысль, никому не покорный и
веелокоряющий, вырвавшийся из радостных, но
тяжелых оков природы. Идем туда! Пусть пугливо
отступило от него поле, отступили осиновые пере-
'лсоки. Пусть, щелкая зубами, на север ушел
матерой волк, юркнула' куда-то лиса, прижав уши,
удрал-ускакал заяц. Идем туда! Благословенны
осенние дали вспоившей нас родины.
Благословенна и тихая речушка со смутно слышимой
мельницей, и небо, и звезда, чуть вспыхнувшаія в
бледном небе. Благословенны и весна, и лето, и осень,
'п зима—и'.зима,.-и осень... Но путь наш один—
вперед. Там, в бешеном, неукротимом городе
сковано дивное оружие мысли, там зреет
всемогущество человеческое, которому станет покорно все—
рано или поздно. Станут покорны к воды, и
воздух, доля и леса станут расцветать по мановению
его руки.
Вечно зыблется лик природы... И все глубже
и глубже врезается в нее стальная человеческая
мысль, воскрешая бывшее и разрешая грядущее,
отвергая всякие оковы и озаряя мир силой знания.
Все течет, все изменяется, клубами возвращаясь
в исходу и снова устремляясь вперед в
неизвестные, недостигнутые дали, потрясаемые откровением
Города,.
Идем с ним...
rmmer weiter!..