БИБЛИОТЕЧКА ВОЕННЫХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
А. КУЧКИН
СЕМИ СМЕРТЯМ
НЕ БЫВАТЬ
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР
Москва — 1961
Р2
К95
Герой этой книги Данила Чирков — не вымышлен-
ное лицо. Этот человек жил, ему выпало счастье бо-
роться за дело революции в годы гражданской войны.
Чирков родился в селе Топорнино, Уфимской гу-
бернии. Сын бедногд крестьянина, он с малых лет
узнал голод, холод, жизненные тяготы.
В 1917 году Чирков вступил в партию большевиков.
На своей родине, в Уфимской губернии, он активно
участвовал в борьбе с белогвардейцами и интервен-
тами. Смелый, мужественный, искусный разведчик, он
действовал в тылах противника, проявляя исключи-
тельную изобретательность, и немало способствовал
успеху этой борьбы.
Автор, будучи начальником политотдела 2-й армии
в годы гражданской войны, хорошо знал многих бой-
цов из отряда, в котором служил Чирков. Знал и Да-
нилу Чиркова. Рассказы Чиркова, воспоминания его
боевых товарищей, документы тех лет и личные впе-
чатления автора положены в основу этой книги.
Литературная обработка И. Н. Крамова
Кучкин Андрей Павлович
Семи смертям не бывать
М., Воениздат, 1961. 184 с.
Редактор Руткина К. К.
Художественный редактор Гречихо Г. В.
Художник Чернышев П. М.
Технический редактор Соломоник Р. Л. Корректор Пушкарева Е. П.
Сдано в набор 25.Xl.60	Подписано к печати 12.4.61.
Формат бумаги 70Х921/32 53/4 печ. л.-6,72 усл. печ. л. уч.-изд. л. 6,75
Г-74614
Изд. № 4/1902	Зак. № 1455
2-я типография Военного издательства
Министерства обороны Союза ССР
Ленинград, Д-65, Дворцовая пл., 10
Цена 26 коп.
ЧЕВЕРЕВЦЫ
Лето 1918 года. Один из труднейших перио-
дов в жизни молодой Советской республики.
Пылает в огне боев Урал. Победной по-
ступью прошла революция по городам и селам
сурового необъятного края. Но, оправившись
от первых поражений, враг повсюду собирает
силы. В Оренбургских степях рыскают сотни
казачьего атамана Дутова. Снежным комом,
пущенным с гор, катятся по железнодорож-
ным магистралям эшелоны восставших чехов.
От Симбирска и дальше на восток движутся
хорошо вооруженные части врага. Навалились
на Самдру, выбили оттуда еще не окрепшие
отряды Красной Армии. Прыжок через реку
Белую — и чехи занимают Уфу.
5 июля 1918 года вооруженные силы крас-
ных оставили город, отступили на пароходах
вниз по рекам Белой и Каме.
Перед эвакуацией города губисполком,
руководящий оборонрй, вызвал Александра
Чеверева. Командир отряда, успешно действо-
вавший против белоказаков, получил новое
1
3
боевое задание. Он назначался в арьергард
отступающих сил и должен был охранять
Бельско-Камский бассейн от внезапных нале-
тов врага.
Чеверев посадил свой отряд на маленький
пароходик «Зюйд» и добрался до Дюртюлей,
торгового села на левом берегу реки Белой.
Юрко бегает «Зюйд» по реке, с мостика
зорко смотрит капитан: не дымят ли пароходы
противника? И по берегу в сторону Уфы ко-
мандир ежедневно высылает разведку. Нужно
вовремя предупредить штаб красных, обосно-
вавшийся в Николо-Березовке, о подходе
врага.
Встретили чеверевцев в Дюртюлях насторо-
женно. Что за люди, не будут ли грабить, не
сядут ли нахлебниками на шеи крестьян?
Но вскоре недоверие исчезло.
В первые же дни Чеверев сурово наказал
одного бойца, обидевшего девушку-татарку.
В другой раз выпустил на свободу несправед-
ливо обвиненного во враждебных действиях
против Красной Армии местного муллу. Ниче-
го особенного, конечно, в этом не было, про-
сто поступил Чеверев так, как и должен посту-
пать коммунист. Но весть о справедливом ко-
мандире далеко разнеслась по округе. Потя-
нулись к Чевереву крестьяне со своими жало-
бами и думами. Присмотревшись к чеверев-
цам, просили принять их в отряд.
На первых порах всего около ста человек
было в чеверевском отряде. Тут сошлись люди
решительные, крепкие духом, преданные ре-
волюции. Не было той силы, которая заста-
вила бы их свернуть с избранного пути.
4
Они-то и составили ядро, вокруг которого рос
отряд.
Прошло некоторое время, и чеверевцы уже
насчитывали в своих рядах до полутора тысяч
человек.
Все ближе к Уфе подходила теперь раз-
ведка чеверевцев, все большую ярость врага
вызывал отряд, засевший в его тылу.
Именно тогда и родилась в отряде слава
Данилы Чиркова. Впрочем, никто не называл
его здесь Данилой. В глаза и за глаза все ла-
сково его звали Данилкой.
Стройный, гибкий, с густой шевелюрой над
выпуклым чистым лбом, Данилка выглядел
совсем юным. А между тем и по годам, и по
жизненному опыту он был уже человеком зре-
лым, многое повидавшим и испытавшим.
Если предстоял опасный и трудный поход
в тыл врага, командир всегда посылал Да-
нилку. Он не раз побывал в Уфе и Бирске, ис-
колесил всю округу. И не было случая, чтобы
вернулся Данилка, как говорится, с пустыми
руками. Сведения, принесенные им, помогали
чеверевцам бить врага.
Случалось, что Чирков исчезал надолго,
и чеверевцы уже не надеялись увидеть его
в живых. Но, побывав в лапах врага, не раз
заглянув в глаза смерти, Данилка вырывался
на свободу, возвращался в отряд, как всегда,
подобранный, полный энергии, готовый снова
отправиться в поход.
В такие дни вокруг него толпились бойцы,
жадно выспрашивая обо всем, что довелось
ему пережить во вражеском тылу.
Данилку полюбили за отчаянную смелость,
за удачливость. Казалось, для него не су-
5
ществует препятствий. Он вселял в бойцов
веру в победу. Рассказы о замечательном раз-
ведчике передавались от одного к другому.
Слава Данилки Чиркова росла.
ПОЕДИНОК
Командующим 2-й армией Блохиным по-
ставлена перед чеверевским отрядом за-
дача — очистить Нижне-Бельский район от
мелких кулацких банд, рыскающих по дерев-
ням, чинящих расправу над коммунистами,
убивающих красноармейцев. Тактика у бан-
дитов обычная: налетят с шумом-гамом на
беззащитную деревню, разграбят, а то и подо-
жгут крестьянские дома, убьют местных акти-
вистов и исчезнут при малейшем признаке
опасности. Укроются в глухом лесу или раз-
бредутся по домам — ищи потом ветра в поле.
Чтобы покончить с бандитами, нужны силы
немалые. Полуторатысячного чеверевского от-
ряда, плохо вооруженного и наспех обучен-
ного, недостаточно. Но и отвлекать регуляр-
ные части, с фронта нельзя. Получив приказ
Блохина, Чеверев призадумался: где взять
подкрепление? Есть в Мензелинске отряд
интернационалистов — бывших военноплен-
ных мадьярг чехов, сербов, перешедших на
сторону Советской власти. Хорошо бы полу-
чить от них помощь, договориться о совмест-
ных действиях.
Телефонной связи с Мензелинском нет. Путь
туда лежит по местам, где бандиты пока еще
чувствуют себя привольно. Нужно к интерна-
ционалистам послать человека надежного,
решительного, смелого, знающего местные
6
условия и к тому же ловкого. К счастью, та-
кой человек в отряде есть.
— Ты у меня вроде министра внешних сно-
шений,— пошутил Чеверев, давая Данилке
задание.
— Ну что ж,— согласился Данилка,— ми-
нистр так министр.
Дело на первый взгляд простое — не то
что разведка в белый тыл. Мензелинск не-
далеко, ехать придется по отвоеванным у бе-
лых местам. А бандиты все же не вражеская
контрразведка. Для опытного разведчика про-
тивник не слишком опасный.
— Ты смотри не зарывайся, не к теще на
блины едешь,— предупредил Данилку Чеве-
рев, почувствовав излишне легкомысленное на-
строение разведчика.
— Есть, не зарываться,— вытянулся перед
командиром Чирков.
Данилка проверил оружие, надел чистую
рубаху и новый пиджак. Подумав, сменил
и фуражку: достал из фанерного чемоданчика,
где хранились разные вещи, необходимые для
походов в тыл врага, неношеную, а старую
спрятал. В дороге лучше всего иметь вид ис-
правного молодого хозяина, едущего за покуп-
ками в город,-— в случае встречи с кулаками
легче будет прикинуться своим.
Полученный от Чеверева документ, пред-
лагающий Советам по пути в Мензелинск
«оказывать содействие тов. Чиркову», Да-
нилка спрятал в боковой карман пиджака. По-
прощался с Чеверевым, сел на телегу, поудоб-
нее устроился на свежем сене. Пожилой кре-
стьянин-возница, взявшийся отвезти Чиркова
7
в Мензелинск, пере-
крестился, негромко
сказал:
— Ну, с богом.—
И телега тронулась
вдоль освещенной
солнцем улицы села.
Веселое настрое-
ние, с которым соби-
рался Данилка в
Мензелинск, не по-
кидало его и в пути.
Все нравилось ему:
и резко пахнущее свежее сено, на котором
он лежал, и мягкое покачивание телеги, и
мерный стук лошадиных копыт, и степенный
возница, беззлобно понукающий лошадь: «Но,
но, богова скотинка!»
Миром веяло от раскинувшихся по обе сто-
роны дороги полей. И не хотелось верить, что
где-то недалеко идут бои и льется кровь.
Тарахтящая телега спугивала с придорож-
ных кустов стаи разноцветных бабочек. Они
поднимались в воздух, петляли, летели рядом,
затем снова исчезали в кустах. Кажется, лег-
кая, беззаботная,, безопасная жизнь — порхай
себе и порхай. Но вот изо ржи вылетела се-
ренькая птичка, на лету ловко схватила
бабочку и потом, как бы празднуя победу,
толчками стала подниматься ввысь.
«Жаворонок... Как ловко бабочку-то сожрал.
Вот тебе и безмятежная жизнь! Нет ее, везде
борьба»,— сквозь дрему думал Данилка.
В телеге укачивало, как в люльке. Он и не за-
метил, как уснул.
Приснился Данилке знойный полдень в поле.
Ь
Он, еще вихрастый мальчишка, сгребает со-
лому, увязывает в снопы, вилами подает на те-
легу. Работа ему не под силу: дрожат руки,
напряглись, вот-вот выпустят вилы. Но за ним
наблюдает со стороны хозяин. Стоит ему
заметить, что Данилка не справляется с
делом, и сейчас же получай расчет. Кажется,
разламывается спина. «Упаду... Упаду»,—
думает Данилка и просыпается от резкого
толчка.
В то бурное время люди привыкли к неожи-
данностям. Вечером маленький городишко за-
сыпает в полной уверенности, что белые оста-
новились здесь прочно, надолго. А просы-
пается утром и видит, как ветер полощет
на старой пожарной каланче красный флаг.
Вчера по улицам города расхаживали офи-
церы, требовательно поглядывая на солдат:
четко ли, по уставу отдают честь? А сегодня
валит гурьбой дружная компания партизан
с красными лентами на фуражках, и не пой-
мешь, кто среди них командир, а кто подчи-
ненный,— все одинаково держатся.
Сколько раз Данилка, перейдя линию
фронта, еще чувствуя тепло дружеских руко-
пожатий, сразу же попадал в стан врага. Час
назад был среди своих, а сейчас на него смот-
рят настороженно, недоверчиво, и надо об-
думывать каждый жест, каждое слово, чтобы
рассеять подозрение и чем-нибудь случайно
не выдать себя.
Данилка привык к таким переходам. Он
умел мгновенно оценить обстановку и действо-
вать в соответствии с ней. Но, проснувшись
в телеге от резкого толчка, Данилка в первую
секунду растерялся. Несколько солдат окру-
9
жили телегу, а прямо перед ним стоял офицер
а тыкал наганом в лицо.
Откуда здесь белые? По всем данным, они
должны быть в десятках верст от Дюртюлей.
Но об этом раздумывать некогда.
— Руки вверх!— требовательно и, как по-
казалось Данилке, немного испуганно орет
офицер.
На поясе Данилки, у бедра, висит кольт.
В кармане удостоверение, подписанное Чеве-
ревым. Эх, попался Данилка. Что же делать?
Мысль мечется в поисках выхода.
Это была разведка белых, высланная к Дюр-
тюлям. Скрываясь то в лесах, то в высокой
ржи, она подошла почти к самой деревне.
А где-то позади этого высланного вперед от-
ряда ползла к чеверевцам смерть.
Несколько часов офицер просидел с солда-
тами во ржи, ожидая, не проедет ли кто из
Дюртюлей. Ближе подходить к деревне ему не
хотелось — опасно. Лучше всего захватить
кого-нибудь из партизан или, на худой конец,
крестьянина из деревни, выпытать у него все
об отряде. Главное — узнать численность от-
ряда Чеверева. Сведения, которыми распола-
гали белые, были разноречивы. Кулаки из со-
седних деревень утверждали, что у Чеверева
больше тысячи партизан. Но этому не верили
в штабе белых. «Паникуют,— говорили там.—
Боятся Чеверева. У страха глаза велики».
Как на зло, дорога из Дюртюлей, петляю-
щая в полях, была пустынна. Но вот наконец
вдали показалось облачко. Трусцой бежит ло-
шадь. Тарахтит телега, поднимая пыль.
Выскочив изо ржи, солдаты остановили те-
легу. И вот перед офицером стоит невысокого
1U
роста ладный малый в новом пиджаке и в но-
вой фуражке. Из-под полы пиджака торчит
в кобуре кольт.
На возницу офицер не обращает внимания:
невелика птица, сразу видно. А вот этот па-
рень наверняка тот, кто ему и нужен. Вишь,
как сразу схватился, потянулся к кольту, но
быстро обмяк, понял, что сопротивляться бес-
полезно. Офицерские глаза сверлят Чиркова.
— Снимай кольт!— приказывает офицер.
Парень неловко отстегивает пояс и снимает
с него тяжелый кольт.
— Куда едешь?— спрашивает офицер.
Он, видимо, ждет, что парень будет запи-
раться, врать, вывертываться. Но тот с суетли-
вой готовностью лезет в карман, достает от-
туда какую-то бумажку, протягивает ему и
терпеливо молчит, пока офицер не торопясь
ее изучает.
— В Мензелинск послали,— наконец произ-
носит Данилка с готовностью, словно подбад-
ривая офицера: спрашивай, мол, пожалуйста,
а я на все отвечу, как на духу.
— Зачем послали?— все еще недоверчиво
спрашивает офицер.
— Для связи.
— С кем должен связаться?
— Тут видишь какое дело... Отряд наш от-
ступает из Дюртюлей. Так вот меня и послали
сказать об этом, предупредить Мензелинск.
Курьер я. В голосе Данилки искренняя угодли-
вость, как у приказчика, пытающегося всучить
покупателю залежалый и не очень качествен-
ный товар. Офицер продолжает быстро, дело-
вито допрашивать. Чувствуется, что его радует
И
удача. Не попадись этот малый, трудно при-
шлось бы ему. Пойди добудь все те сведения,
которые сейчас выкладывают ему.
— Сколько человек в отряде?— спрашивает
офицер.
Данилка сосредоточенно, словно прикиды-
вая в уме, размышляет.
— Человек полтораста, должно быть,
есть,— наконец произносит он.
— Как вооружены?
— Э, плохо,— говорит с осуждением Да-
нилка.— Один пулемет, да и патронов мало.—
Он сокрушенно вздыхает.— Люди уходят из
отряда. Разве без оружия можно? По нас-то
из пушек садят, а мы...
— Что, не нравится?— удовлетворенно улы-
бается офицер.
— Да кому охота помирать? Хоть белый,
хоть красный. Что тут говорить...
Несколько секунд офицер молчит, очевидно
решая, как ему поступить с Чирковым.
— Ты коммунист?— спрашивает он у Да-
нилки.
— Что? Да нет, какой коммунист,— трясет
головой Данилка.— Беспартийный.
— Доброволец?
— Да нет же. Мобилизованный. Кому
охота добровольно голову подставлять?
— Врет он,— убежденно говорит стоящий
рядом солдат.— У Чеверева все добровольцы.
Головорезы как есть. Пустить его в расход,
и точка.
— Говорю, мобилизованный,— бурно вры-
вается в разговор Данилка.— Вот возьмете
меня к себе — пойду тоже. Кто мобилизует,
12
туда и должен идти. На то и власть,-— убеж-
денно заканчивает он.
Офицер улыбается. Расспросить бы подроб-
нее этого простака, да нельзя задерживаться
здесь, под самым боком у Чеверева. При-
дется в штаб отправить. Пусть поговорят там
с ним «по душам».
— Ладно,— решает он.— Отвезут тебя в.
Бакалы. Там и мобилизуют.
И он подмигивает солдатам. У тех на лицах
улыбки. Да, в Бакалах «мобилизуют». Не об-
радуешься.
По-прежнему тянутся вдоль дороги мирные
золотистые поля, по-прежнему томит и наве-
вает дрему жаркий полдень. Так же трусит
рысцой лошадка, и телега тарахтит, отмеривая
версту за верстой. Может, померещилась Да-
нилке эта нежданная-негаданная встреча на
дороге? Да нет, не померещилась. Рядом
с ним, свесив с телеги ноги и дымя цигаркой,
сидит солдат-конвоир. Стоит Данилке пошеве-
литься, как солдат поворачивается к нему.
Глаза у него внимательные, злые. Это он уго-
варивал офицера отправить Данилку в рас-
ход. «Кулацкий сынок, должно быть, набрал-
ся злости на нашего брата,— решает Данил-
ка.— С этим ухо надо держать востро».
Данилка лежит на сене, прикрыв веки, как
будто дремлет. Но мысль работает напря-
женно, четко. С каждым поворотом колеса все
ближе к Бакалам. А там, в штабе, спасения
не будет. Данилка знает: в Бакалах — смерть.
Он внимательно изучает своего конвоира —
его скуластое, широкое лицо, сильные руки,
13
сжимающие винтовку. Из-под фуражки паклей
торчат светлые волосы. Солдат жмурится на
солнце, довольный, должно быть, что все
дальше отъезжает от Дюртюлей. Данилка бес-
шумно лезет в карман за кисетом. Солдат не-
медленно поворачивается к нему, насторо-
женно следит за его рукой. Да, стреляный,
видно, воробей. Этого легко не проведешь.
В голенище правого сапога Данилка перед
самым отъездом из Дюртюлей засунул малень-
кий браунинг. Чеверев отобрал его у пленного
чешского офицера, подарил разведчику. С тех
пор Данилка не расстается с этой изящной
блестящей вещицей, такой безобидной на пер-
вый взгляд.
Во время допроса он ждал, что его обыщут
и отнимут браунинг. И он говорил, говорил,
только бы отвлечь мысли офицера от обыска.
Теперь этот маленький браунинг — единствен-
ная надежда на спасение. Надо вырваться во
что бы то ни стало. Пока не поздно предупре-
дить отряд о нависшей опасности.
Кто ездил по проселочным дорогам, тот
знает, как влияет на путника безоблачное
небо, раздольный простор полей. Мир и ти-
шина с каждым шагом коня, кажется, так
и входят в душу. Данилка с надеждой следит
за своим конвоиром. Человек же он, хоть и ку-
лацкий сын. Может, и его смягчит, утихомирит
дорога.
— Косить пора, эхма,— вздыхает Данилка.
Помолчав, солдат отзывается:
— Чего захотел! А у самого небось ни
двора ни кола нет.
— У кого, может, и нет, а я не жалуюсь,—
спокойно парирует Данилка.
14
— Коли было бы, не служил бы у красных
на побегушках.
— Неволя пуще охоты,— миролюбиво гово-
рит Данилка.
Он пытается завязать разговор, втянуть
конвоира в безобидную словесную перепалку,
вызвать к себе доверие. Но тот, насмешливо
покосившись на него, цедит сквозь зубы:
— Да ладно тебе врать-то. Думаешь, не
вижу, кто ты такой есть? Вот в Бакалы при-
едем, там и ври. Их благородия брехунов лю-
бят. Сразу уши развесят. А мне не вкручивай.
Видал я вашего брата, перевидал. За версту
узнать могу.
— Ну и что, узнал?— с вызовом спрашивает
Данилка.
— А то нет. Была б моя воля, не возился
бы с тобой. Налево кругом — и прямым сооб-
щением к богу шагом марш! — И он прихло-
пывает цепкой рукой по винтовке, с веселой
злостью оглядывает Данилку.— Лежи, говорю,
смирно, не шевелись. Чего по карманам ла-
зишь?
— Карман не чужой.
Солдат, наклонившись, неожиданно быст-
рым движением ощупывает карманы Да-
нилки.
— А ну, выверни вот этот!— приказы-
вает он.
Данилка нехотя выворачивает карман.
На сено вываливаются кисет и зажигалка.
Взяв зажигалку, солдат осматривает ее.
— У кого украл, а?
— «Ах, гад!»,— думает со злостью Данилка.
Он молчит, боится сорваться, внутри все таки
15
клокочет. «Ничего, стерплю, и не то терпеть
приходилось»,— пытается унять он себя.
Данилка лежит на сене, запрокинув голову.
В небе чередой бегут облака. Поваляться бы
сейчас, ни о чем не думая, где-нибудь у про-
хладной реки на берегу. Да нет, не вовремя
размечтался. Приподнявшись, он ловит искоса
брошенный на него злой взгляд.
— Чего ерзаешь?! — прикрикивает на него
конвоир.
Сколько еще осталось до Бакал? Данилка
с надеждой смотрит на солнце. Стемнеет ли
до того, как они приедут? Пожалуй, нет, до-
берутся еще засветло. Лошадь неутомимо тру-
сит рысцой. Хоть бы сломалось колесо, что ли,
или произошло что-нибудь, что задержало бы
их. Видно, эта проклятая телега сработана на-
вечно.
Дорога свернула вправо, и сразу же за по-
воротом показались шагавшие навстречу люди.
Они шли тесной группкой, поднимая пыль бо-
сыми ногами — сапоги несли в руках, переки-
нув через плечо. Шли быстро, весело перего-
вариваясь между собой. Их бодрые, оживлен-
ные голоса далеко разносились в тишине лет-
него полдня.
Поравнявшись с телегой, они остановились,
с любопытством осмотрели сидящих в ней. Те-
лега тоже остановилась. Конвоир встрево-
женно щелкнул затвором, спрыгнул на землю.
Толкнул прикладом возницу в спину:
— Чего остановился? Давай погоняй!
— Подпруга ослабла, подправить надо,—
хмуро сказал возница. Он не торопясь слез с
передка, стал возиться с подпругой.
16
Данилка тоже попробовал сойти на землю,
но солдат прикрикнул:
— Сиди, не шевелись!
Подумав секунду, Данилка все же соскочил
с телеги, беззлобно ухмыльнулся:
— Ноги затекли, поразмяться малость...
Чей-то радостный голос прервал его:
— Он самый и есть. То-то смотрю, знако-
мый вроде. Данилка! Братцы, смотрите, наш,
топорнинский!
Пешеходы, весело галдя, окружили Чир-
кова. Протягивали ему руки, заглядывали
в глаза.
— Точно, наш. Вот где довелось повстре-
чаться. Ну, здравствуй!
Это были Данилкины земляки, возвращаю-
щиеся из немецкого плена. Сразу же посыпа-
лись вопросы о Топорнино. Наперебой рас-
спрашивали Данилку о женах, детях.
— Ну хватит, поговорили,— прервал завя-
завшийся разговор солдат.— Чего стали? Не
видите, арестованного везу? Давай, давай,
проваливай!
Мужики ошеломленно замолчали. Устави-
лись с недоумением на Данилку. Тот криво
усмехнулся, сказал:
— Вон как с нашим братом теперь говорят...
Красные мобилизовали, а теперь к белым по-
пал. А мне что белые, что красные — один
черт. Надоело, братцы, хоть ложись да поми-
рай. Нет житья — и все тут. Намучился на
войне, домой пришел — и тут не слаже. При-
неволили: давай, говорят, иди к нам. Это крас-
ные, значит. А теперь эти: зачем пошел, су-
дить будем! Ну и судите, ну и черт с вами.
Петля нашему брату, вот и все.
2 А. Кучкин
17
Выкладывая все это односельчанам, Да-
нилка старался понять, как отнесутся они к
его словам. Сложное то было время. Встре-
тишься с человеком, и сразу начинаешь ду-
мать, кто он: друг или враг, кому верой и
правдой служит, с кем идет? Жизнь научила
Данилку осторожности. Поэтому он и не спе-
шил раскрыться перед земляками: кто знает,
как отнесутся они к его словам?
Слушая его, мужики мрачнели, недобро по-
глядывали на солдата.
Один из них, невысокий, с черной как смоль
бородкой, негромко сказал солдату:
— Отпусти его, служивый. Это наш, топор-
нинский, парень. На войне отмучился, а вы
снова жилы тянете. Не бери греха на душу,
отпусти...
Солдат сделал шаг в сторону. Теперь все то-
порнцнцы, тесно сбившиеся вокруг Данилки,
стояли перед ним. Взяв винтовку наперевес,
словно собираясь колоть штыком, он, выпучив
глаза, заорал:
— Что? Агитацию разводить? Большевики?
Мало, видно, вас, собак, на фронте поубивало!
Данилка почувствовал, как вздрогнули стоя-
щие рядом с ним земляки. Теперь они с откро-
венной ненавистью смотрели на солдата. Не-
высокий, с бородкой, сказал:
— Чего орешь? Отпусти подобру-поздорову.
И сам иди с миром. Слышь? Отпусти...
— Я те отпущу. А ну, давай в сторону. От-
ходи, говорю, пока жив. Ну, стрелять буду.
Жизни вам не жалко? Отходи!
Солдат совсем вышел из себя. Он потрясал
своей винтовкой и в самом деле мог начать
стрелять.
18
Мужики топтались на месте, переглядыва-
лись. Видимо, никому не хотелось погибнуть от
глупой пули возле самого дома. Пожилой кре-
стьянин, тяжело вздохнув, сделал шаг в сто-
рону.
— Эк, повело его. Лает, как кобель,— от-
ходя, пробормотал он.
— Последний раз говорю: отходи!— снова
крикнул солдат.
В эту секунду Данилка, пригнувшись, вы-
хватил из-за голенища браунинг. Раздался
выстрел, за ним второй, третий. Солдат, поша-
тываясь, сделал шаг вперед, выронил вин-
товку, рухнул в мягкую пыль.
Несколько лет назад в Рыбинске Чирков был
свидетелем такого эпизода. Как-то он шел по
одной из улиц невдалеке от Волги. Навстречу
ему из-за угла выбежал человек в студенче-
ской фуражке. Увидев Данилку, он подался
было назад, но затем пробежал мимо, и Да-
нилка услышал его тяжелое, как у загнанной
лошади, дыхание. Пробежав с “десяток шагов,
человек снова остановился, заглянул в один
двор, потом в соседний и, бросив на Данилку
какой-то затравленный и, как показалось ему,
просящий взгляд, исчез во дворе.
В этот миг вывалились из-за угла три жан-
дарма. Вид у них был еще более загнанный и
усталый. Все трое утирали платками обильно
катившийся из-под фуражек пот. Чувствова-
лось, что они бегут из последних сил. Повер-
тевшись на угду и оглядев пустынную улицу,
они бросились к Чиркову:
— Эй, парень, тут пробегал один. Видел?
— Пробегал, видел...
— А где он, куда побежал?
2*
19
— Да вон туда,— Данилка показал на на-
чинавшийся невдалеке переулок.
Жандармы взяли с места рысью. Данилка
проследил, как они миновали двор, где
скрылся беглец.
Еще минута — и все трое завернули бы в пе-
реулок, но тут из двора выскочил на улицу
человек в поддевке. Он громко свистнул. Жан-
дармы оглянулись. Человек поманил их и ука-
зал во двор. Три стража закона побежали
назад.
Теперь для Данилки, пожалуй, лучше всего
было исчезнуть, но, не в силах побороть любо-
пытства и какой-то непонятной ему самому тре-
воги за судьбу спрятавшегося, он остался на
месте. А когда жандармы забежали во двор,
подошел еще ближе и встал за деревом, откуда
хорошо было видно все, что там происходило.
В глубине двора высился сарай. Человек
в поддевке подвел к нему жандармов, посту-
чал в запертую дверь, крикнул громко:
— Открой! Эй, открой!
Обождал — и снова еще громче:
— Принимай гостей, эй, хозяин!—И, рас-
смеявшись, постучал в дверь ногой.
В сарае было тихо. Потолкавшись у двери,
жандармы стали на разные голоса пригла-
шать запершегося там человека выйти. На все
их призывы ответом было молчание. Убедив-
шись, что ни угрозы, ни посулы не действуют,
жандармы приволокли к сараю бревно и стали
высаживать им дверь.
Данилка видел, как под тяжелыми ударами
бревна трещат и раскалываются старые, про-
гнившие доски. Жандармы, действуя бревном
как тараном, ожесточенно били в дверь. Нако-
20
нец она упала. Вынув пистолеты, они гуськом^
подбадривая друг друга, нырнули в сарай.
Тотчас же оттуда послышался выстрел. За-
тем Данилка услышал громкий стон, что-то
падало, рушилось внутри сарая. Потом стало*
тихо, и в проеме двери показалось окровав-
ленное лицо студента. Скрутив руки назад, два
жандарма выталкивали его из сарая во двор.
Студенческой фуражки на нем уже не было.
Светлые длинные волосы были растрепаны,
одежда изорвана.
Во дворе жандармы повалили его на землю,
связали руки поясом. Один из них вернулся
в сарай вместе с человеком в поддевке, исчез-
нувшим куда-то во время стрельбы и теперь
снова появившимся во дворе. Сгибаясь под тя-
жестью ноши, они вынесли из сарая третьего
жандарма. По тому, как болталась его голова,
как безвольно свисали и волочились по земле
руки, видно было, что он мертв.
К этому времени возле двора, где все про-
исходило, стояла уже толпа. Все тянулись по-
смотреть на мертвого жандарма и лежащего
на земле человека со связанными руками.
В толпе говорили, что это студент Козлов,,
«политический». Данилка не понимал, что оз-
начает это слово. Он жадно вслушивался ь
разговоры. Все происшедшее глубоко потря-
сло его.
Долго потом перед его глазами стояло окро-
вавленное лицо студента и убитый жандарм.
Он смутно чувствовал, что во всем этом пора-
зившем его событии есть какой-то глубокий,
пока еще непонятный ему смысл. Что заста-
вило студента защищаться с таким ожесточе-
нием? Что означает слово «политический»?
21
Прошли годы, прежде чем Данилка смог отве-
тить на эти вопросы. Он понял, что такое на-
стоящая борьба, не знающая ни жалости, ни
страха, не останавливающаяся ни перед ка-
кими жертвами. В этой борьбе нельзя было
щадить ни себя, ни врага.
Обо всем этом вспомнил Данилка, увидев
распростертого в дорожной пыли солдата, уби-
того им.
Труп солдата молча оттащили в рожь. То-
порнинцы, попрощавшись с Данилкой, напра-
вились в деревню. А Чирков с возницей, снова
усевшись в телегу, свернули на проселочную
дорогу и кружным путем возвратились в Дюр-
тюли.
Узнав от Чиркова обо всем случившемся,
Чеверев тут же отправил небольшой отряд по
следам белой разведки. Через несколько часов
чеверевцы вернулись в Дюртюли с пустыми
руками — разведчиков и след простыл.
Следовало ждать атаки. До сих пор вокруг
Дюртюлей происходили небольшие стычки
с появляющимися внезапно то здесь, то там
кулацкими бандами. Теперь командование бе-
22
лых, очевидно, всерьез бралось за чеверевский
отряд.
Незадолго до этих событий в Дюртюлях по-
явилась группа рабочих с Благовещенского
завода, занятого чехами. Они пришли с ору-
жием, был у них и свой командир. Благове-
щенцам хотелось сохранить самостоятельность
своего отряда.
— Мы будем воевать сами,— говорили
они.— Мы с одного завода и в бою друг друга
не выдадим.
— Но ведь разрозненные отряды легче раз-
бить,— убеждал их Чеверев.
— Если потребуется, мы вам всегда помо-
жем. Но пусть у нас останется свой командир.
Чеверев понимал, что такая позиция благо-
вещенцев ослабляет отряд. Но до поры до вре-
меци-терпел, давая им возможность одуматься.
— Сами придут и в отряд попросятся,— го-
ворил своим боевикам Чеверев.
В то время, должность командира еще
была выборной, и редко кто из партизанских
вожаков понймал необходимость железной во-
инской дисциплины. Чеверев не только пони-
мал, но и умел потребовать соблюдения та-
кой дисциплины.
Александр Михайлович Чеверев — один из
тех самородков-героев, которых в годы рево-
люции выдвинул из своей среды народ. Эти
люди никогда и нигде не учились военному
делу. Но они прошли хорошую школу жизни
и смогли повести за собой массы, а, как пока-
зал опыт, в то время это было важнее, чем
знания, приобретенные в классах военных
школ и академий.
Нет ничего исключительного в биографии
23
Александра Чеверева. Его отец в юности ушел
из казачьей станицы в Оренбург и поступил
на завод рабочим. Здесь и родился Александр.
Подрос — отдали в школу, но из школы ис-
ключили за какую-то незначительную провин-
ность. Начались годы скитаний. Много изъез-
дил и исходил он дорог, работал грузчиком в
Астрахани, был бурлаком. Потом попал в
Донбасс, стал шахтером. За эти годы насмот-
релся на людское горе, понял, что нельзя ми-
риться с такой жизнью. В Чите, куда перебра-
лась его семья, он сблизился с подпольной
большевистской организацией, вступил в пар-
тию. Вскоре его арестовали. Он бежал и вы-
нужден был покинуть Читу.
Позднее все же пришлось Чевереву отве-
дать тюремной похлебки. В Оренбурге его по-
садили на полгода «за богохульство», как гла-
сил обвинительный акт.
В первые дни революции Чеверев в своей за-
писной книжке пишет: «Рабочий — это все.
Ради интересов рабочего класса я готов по-
жертвовать жизнью». Его высокую фигуру в
солдатской гимнастерке видят в казармах, на
заводах, на стихийно возникавших митингах.
В сентябре 1917 года Чеверев едет на Демо-
кратическое совещание в Петроград. Там он
встречается с выдающимися революционными
деятелями, впервые слышит Ленина. Возвра-
тившись на Урал, он с несокрушимой энергией
выступает против Временного правительства,
защищающего интересы буржуазии.
После победы Октябрьской революции Чеве-
рева посылают устанавливать советскую
власть в Стерлитамак. Он разъясняет рабо-
чим и солдатам необходимость активных дей-
24
ствий. Большевистская фракция Стерлитамак-
ского Совета во главе с Чеверевым берет
в свои руки власть.
В конце 1917 года в Оренбургских степях
появились казачьи сотни белого атамана Ду-
това. Уральский пролетариат немедленно от-
кликнулся на возникшую угрозу. Создаются
вооруженные дружины рабочих и выступают
из Уфы на фронт.
Чеверев приходит в губком партии с просьбой:
— Пошлите на фронт. Хочу отбить у Ду-
това родной Оренбург.
Ему поручают сформировать отряд. С этого
момента и до самого конца гражданской
войны Чеверев в армии: в Оренбургских сте-
пях, на Урале, в Сибири, на Кавказе — везде,
где было трудно, где возникала угроза для
Республики. Не раз он был ранен, но могучий
организм быстро восстанавливал силы, и Че-
верев снова возвращался в строй.
Он не щадил себя, рвался в самую гущу
боя, всегда был на переднем крае. Того же
требовал и от своих товарищей. Не терпел
трусливых, любителей тихой жизни. Таким
лучше не попадаться на его пути.
Был такой случай. Незадолго до того, как
чехи заняли Уфу, Чеверев по заданию коман-
дования армии с небольшим отрядом отпра-
вился в село Топорнино, где кулаки подняли
мятеж. На «Зюйде» тихо подошли ночью
к селу, с рассветом без боя вошли в него и
арестовали главарей восстания. Вместе с ними
был посажен под стражу начальник продо-
вольственного отряда, стоявшего в Топорни-
но,— высокий подтянутый человек с хорошей
25
военной выправкой. Когда Чеверев вызвал его
для разговора, он сразу набросился на него:
— За что меня арестовали? Вы ответите за
свои действия!
— Подожди, подожди, не волнуйся,— пре-
рвал его Чеверев.— Ты где был во время
восстания, когда кулаки убивали коммуни-
стов?
— В Топорнино, собирал хлеб.
— Сколько бойцов было в твоем отряде?
— Пятнадцать конных.
— К тебе наши люди обращались за по-
мощью? Говорили, что ты должен выступить
против восставших?
Начальник отряда смешался и, уже сбавив
тон, ответил:
— Это в мои обязанности не входило. Мое
дело собирать хлеб.
— Вот как ты рассуждаешь! Хорош гусь! —
гневно сказал Чеверев.— Товарищей убивают
кулаки, а он в это время собирает хлеб. Если
свергают Советы, как ты можешь стоять в сто-
роне и наблюдать? Для кого же ты тогда хлеб
собираешь?
— Но ведь не везде Советы свергнуты.
— Я вижу, ты жалеешь, что не везде сверг-
нуты.
— Прошу меня не оскорблять. За это вы
ответите!
— Молчать, подлец!— не выдержал Чеверев.
Он строго покарал предателя.
Таков был Чеверев — непреклонный в ис-
полнении своего революционного долга, муже-
ственный человек, на которого можно было
положиться в самую трудную минуту.
Обычно накануне боя Чеверев был особенно
26
деятелен. Он умел заражать бойцов своей
энергией. Так было и перед атакой белых на
Дюртюли.
Днем Чеверев собрал бойцов. Он решил сло-
мить сопротивление благовещенцев и объеди-
нить отряды. Высказался он резко, прямо: хо-
тят того или нет товарищи из Благовещенска,
но они ослабляют дисциплину, вносят разлад
в жизнь отряда, а значит, действуют на руку
врагу.
Возражать против этого было трудно. Тут
же, во время митинга, и произошло объедине-
ние отрядов.
Весь отряд был разбит на три группы. Одна
из них расположилась в центре, две другие —
по флангам. Едва боевики залегли, как невда-
леке показалась группа людей, на первый
взгляд человек около тридцати, бегущих
прямо на цепь. По ним хотели открыть огонь,,
но вовремя разобрались: это были крестьяне
из соседней деревни. Они сообщили о том, что
к Дюртюлям приближаются чехи, и потребо-
вали, чтобы им выдали винтовки и приняли
в отряд. Крестьян отослали на «Зюйд», где они
и получили оружие.
Если бы не помощь крестьян из башкирских
деревень Султанбеково, Иванаево, Аргамак,,
...трудно пришлось бы на этот раз чеверевцам.
В самый разгар боя, когда, казалось, не
удастся удержать Дюртюли, они появились со
своими старыми охотничьими ружьями, с бер-
данками. В селе они уничтожали врага из-за
угла.
Долгое время бой шел в центре села
у церкви. Отряд, отступивший под натиском
противника, распался на отдельные группы,
27
с ожесточением отбивающиеся от наседаю-
щего врага. На пристани в это время шла
борьба за пароход. Чехи наступали по
берегу, стремясь захватить «Зюйд» и открыли
по нему пулеметный огонь. Положение спасло
единственное трехдюймовое орудие чеверев-
цев, не только косившее наступавших на при-
стань чехов, но и подбадривающее сражаю-
щихся в центре села.
В рубке парохода лежал раненый боец Мас-
лов, которого принесли сюда товарищи. Когда
чехй стали обстреливать пароход, Маслов от-
толкнул от себя сестру Хамитову, делавшую
ему перевязку, взял винтовку и в одном белье
появился на линии огня.
В эти часы Чеверев и Данилка были
у церкви. Здесь решалась судьба Дюртюлей.
У Данилки было несколько гранат, которые он
сумел сберечь и теперь расходовал расчетливо,
неторопливо. Когда враги атаковали окопав-
шихся возле церкви боевиков, в них полетели
гранаты. Оставив на улице Дюртюлей не-
сколько десятков трупов, чехи и белогвар-
дейцы к исходу дня отошли от села.
Дорого обошелся врагу налет на Дюртюли.
Враг не ожидал, что встретит здесь такое со-
противление, и, понеся большие потери, отсту-
пил. Но теперь, конечно, следовало ждать нот
вой и более опасной атаки.
ОТЕЦ
Борода почти до пояса. Блестит голое темя.
Шестьюдесятью годами нелегкой жизни со-
гнута стана. Но глаза, окруженные лучиками
морщин, еще светятся по-молодому, хитровато
и настороженно ощупывают людей.
28
Это —Отец, представитель старшего поколе-
ния в отряде Чеверева. Однажды он появился
в деревне, где стоял отряд, со старой охотни-
чьей винтовкой за плечами и с тех пор делит
с чеверевцами тяжкую боевую страду.
— Ты бы, Отец, пожалел себя. Пусть мо-
лодые повоюют. А твое дело на печи лежать
да кости греть,— попробовал пошутить как-то
Васька Сутин, отрядный балагур.
На первый раз старик промолчал. А когда
Сутин пристал к нему снова, сгреб его, не го-
воря лишнего слова, в охапку и через раскры-
тое окно выбросил из избы.
Узнав ближе старика, бойцы полюбили его.
А старик сразу же выделил Данилку Чирко-
ва — то ли за душевное тепло, на которое так
щедр был Молодой боец, то ли за смелость, а
скорее всего потому, что почувствовал в нем
родственную душу охотника, жадную к стран-
ствиям и опасности.
Зная о привязанности Данилки к Отцу, Че-
верев часто отправлял их в разведку вдвоем.
Но на этот раз Чирков должен был пойти на
выполнение задания один. Путь предстоял дол-
гий, трудный, и командир решил, что он будет
не под силу старику.
Прослышав об этом, Отец пришел к коман-
диру, снял шапку.
— Ты чего шапку снял? Не перед барином
стоишь, одень! — прикрикнул на него Чеверев.
Старик продолжал стоять с шапкой в руках.
— Обижаешь, товарищ командир. Коли не
нужен в отряде, прямо скажи, я уйду.
— Кто сказал, «не нужен»?—повысил го-
лос Чеверев.— Не по летам горяч, Отец, как
бы не влопался.— И, заглянув в глаза ему,
29
добавил:— Злобу-то свою спрячь, не кипятись,
разведчику не положено. Не то сорвешься где
не надо, провалишься.
— Земля-то, чай, везде твердая, выдержит.
Не провалюсь,— надевая шапку, уже веселее
отвечал Отец.
— Препятствовать не буду. Если настаива-
ешь, можешь идти с Чирковым,— разрешил
командир.
В эту разведку собирались особенно стара-
тельно. Чистили сапоги и одежду. Данилка по-
брился перед осколком зеркала. А старик
долго расчесывал металлическим гребешком
бороду. Попрощавшись с товарищами, ушли
пыльной проселочной дорогой — спокойно,
неторопливо, будто отправлялись в город на
воскресный базар.
Давно уже не был Данилка в городе. После
деревни с ее ветхими домиками и единствен-
ной грязной улицей Бирск показался ему мно-
голюдным, шумным. Восседая гордо на про-
летках, проезжали мимо офицеры, мелькали
тут и там сытые, самодовольные лица нынеш-
них хозяев города — лавочников, купцов, чи-
новников. Глядя на них, Данилка думал: «Ско-
ро собьем с вас спесь. Конец вашему царст-
вию пришел».
Выработав еще в пути план действий, раз-
ведчики наскоро попрощались у церкви. Усло-
вились встретиться здесь же утром следую-
щего дня.
Данилка смешался с уличной толпой. Он
бродил по центру города, глазея по сторонам,
останавливаясь перед витринами магазинов.
С виду он походил на деревенского парня, рас-
терявшегося в непривычной сутолоке города.
30
Заглянув в зеркало, вывешенное у парик-
махерской, и увидев в нем лицо простоватого,
неотесанного сельского увальня, он остался до-
волен. Чтобы не обращать на себя внимания,
лучше всего прикинуться дурачком. Данилка
знал это по опыту. Заходя в лавки, прицени-
ваясь к хомутам, ведрам, граблям и прочему
москательно-скобяному товару, за которым
обычно приезжают крестьяне в город, он все
больше входил в роль. Он даже начал гово-
рить не так, как обычно, а глуше и как бы
проглатывая слова. В лавке кланялся и терпе-
ливо ждал, пока хозяин обратит на него вни-
мание. В общем, всем своим видом являл сми-
рение и простодушную угодливость. По тому,
как покровительственно и нагловато разгова-
ривали с ним приказчики в лавках, Данилка
видел — верят. Это наполняло его озорным
весельем, желанием «отчебучить» что-нибудь,
поиздеваться над надутыми спесивыми хозяй-
чиками и их челядью. Но тут же он останав-
ливал себя — не время, нельзя.
На базаре Чирков выбрал чайную почище,
сел за свободный столик и заказал себе чаю,
баранок. То и дело звенел колокольчик на
двери, и в чайную входили возбужденные ба-
зарной толчеей люди. Расторговавшиеся кре-
стьяне заказывали холодец, селедку, вынимали
принесенную с собой водку. Владельцы лавок
разворачивали узелки со всякой снедью, при-
пасенной дома, и долго, отдуваясь, пили чай.
По углам жалась базарная голь. Среди этого
пестрого люда были и солдаты «народной ар-
мии» в новеньких гимнастерках, сбывающие в
базарных рядах краденое обмундирование и
мыло. Они устраивались за столиками шум-
31
ними компаниями и тут же пропивали вы-
ручку.
По соседству с Чирковым расположились
три артиллериста. Знакомство состоялось бы-
стро. Не прошло и нескольких минут, как Да-
нилка со своим чайником перекочевал за со-
седний столик.
Расспросив Данилку, кто он и откуда, сол-
даты стали уговаривать его записаться в ар-
мию.
— Ты, парень, дурак, вот кто ты,— напирал
на него сосед справа, артиллерист с веснушча-
тым круглым, бабьим, лицом.— Иди к нам,
сыт, одет будешь. Теперь знаешь какое время?
Возле земли не проживешь. Вот стану я к тебе
на постой, ты меня корми, пои да скажи спа-
сибо, что с твоей женой спать не лег. Потому
что кто я такой? Я — солдат. Понял? То-то.
Не зевай.
Данилка запивал баранки чаем, почтительно
внимал откровениям подвыпивших артиллери-
стов и время от времени спрашивал:
— А кормят у вас хорошо? Гимнастерки,
что же, насовсем получаете?
Артиллеристы подсмеивались над ним:
— Эх, простота!
— Смотри,— тыкал ему в нос гимнастерку
сосед.— Сукно. Не то что на тебе. Тебе хре-
бет гнуть надо, надорвешься, пока зарабо-
таешь. Чего зеваешь, иди к нам.
— А возьмут?— нерешительно спрашивал
Данилка.
— Возьмут. Иди в штаб. Там добровольцев
принимают.
— Спасибо, братцы,— благодарил Данилка
за совет.
32
Как бы между прочим, он узнал, какой ча-
сти артиллеристы, где стоят, давно ли при-
были в город. Проведя в Бирске всего не-
сколько часов, он уже начинал понимать, что
опасения Чеверева не напрасны. Белые под-
брасывают в город свежие части. Надо попы-
таться узнать для чего.
— Ты времени не теряй, действуй, вали
прямо в штаб,— поощрял его сосед с бабьим
лицом.
Выйдя из чайной, Данилка стал разыски-
вать штаб. Снова он блуждал по городу, но
теперь уже с определенной целью: побывать у
солдатских казарм. «Случайно» он попадал в
расположение артиллерийских батарей, кава-
лерийского эскадрона и всюду рассказывал о
том, что хочет записаться добровольцем в ар-
мию, просил совета, расспрашивал, как пройти
к штабу. Один прапорщик, видно из интелли-
гентов, долго пожимал ему руку:
— Молодец! Герой!
А когда Данилка отошел, сказал наблюдав-
шему с усмешкой всю эту сцену старому слу-
жаке-унтеру:
— Вот оно. Встает все-таки матушка Русь.
— Так точно, встает,— вытянувшись, отве-
тил унтер.
Только к концу дня Данилка попал наконец
в штаб. У входа в темно-красное кирпичное
здание, где раньше размещалась женская
гимназия, ему пришлось долго объяснять ча-
совому, для чего он пришел сюда. Наконец
солдат внял настойчивым просьбам «добро-
вольца», исколесившего, по его словам, уже
весь город в поисках штаба, где он сможет
3 А. Кучкин	33
«записаться в армию». Данилка с некоторой
робостью переступил порог здания. Впервые
он оказывался в самом осином гнезде.
В полутемном коридоре Данилку толкали
пробегавшие мимо молоденькие офицеры
с озабоченными лицами. Важно прошагал
полковник, отвечая на приветствия кивком го-
ловы. На секунду Данилка представил себе,
что бы произошло, если бы кто-нибудь из этих
людей узнал, кто он и для чего сюда пришел.
Он старался держаться у стены, соображая,
как лучше поступить, чтобы не вызвать подо-
зрений и не слишком обращать на себя внима-
ние. До него доносились обрывки разговоров
о каком-то доме, который нужно было осво-
бодить для прибывающих в город войск.
Данилка задержался около офицеров, Оза-
боченно обсуждавших эту тему. Очевидно, вла-
делец дома, купец, противился реквизиции.
Вдруг Данилка услышал за спиной чей-то
голос:
— Эй, сапог, тебе что здесь нужно?
Обернувшись, он увидел маленького, верт-
кого человечка, с темными сверлящими глаз-
ками, с темной щеточкой усов под длинным,
свисающим носом.
Прищурившись, офицер рассматривал со
злобной усмешкой запыленные сапоги Да-
нилки, его пузырем свисающие на колени
брюки и старый картуз, который он держал в
руках. Хорошо знакомым . барским высокоме-
рием пахнуло на Данилку. Кровь ударила
в голову. С какой радостью он встретился бы
с этим господином не здесь, а где-нибудь один
на один или в бою. Данилка сдержался*
хриплым от волнения голосом тихо сказал:
34
— В армию хочу. Доброволец, ваше благо-
родие.
— Небось дома жрать нечего, добровольна
от голодухи сбежал, так?
Данилка промолчал, спокойно глядя в тем-
ные глазки офицера, и, когда тот, повернув-
шись на каблуках, ушел, в сердцах рванул
дверь, перед которой стоял. Уже войдя в ком-
нату, подумал: «Э, была не была!»
За столом, прямо перед Данилкой, сиделг
согнувшись над бумагами, тучный офицер. Он
поднял голову, недоуменно осмотрел вошед-
шего и, сняв пенсне, недовольно спросил:
— Тебе что здесь нужно?
Выслушав объяснения, вздохнул и, снова
сгорбившись над столом, ворчливо бросил:
— Дурак. Работать мешаешь. Пошел вон.
Данилка, пятясь задом и кланяясь, выва-
лился из комнаты.
Еще некоторое время он толкался по кори-
дорам, ловя обрывки фраз, прислушиваясь к
разговорам и словоохотливо объясняя всем»
кто его спрашивал, для чего он пришел сюда.
Наконец он очутился в комнате, где высокий
худой офицер с маленькой головкой на длин-
ной шее, не глядя на него, быстро спросил:
— Ты кто?
— Я-то?— спросил Данилка.
— Отвечай, не тяни.
— Карпушин. Степан Карпушин.
Офицер почесал ногтем мизинца за ухом:
— А как ты попал сюда?
В голосе офицера Данилке послышалась
угроза.
— Из деревни, пешком пришел,— глухо от-
ветил он.
3*
35
Расставшись с Данилкой, Отец направился
к своему односельчанину Федору Пискунову,
по прозвищу Пискля. Жил Пискля недалеко
от базара в деревянной лачуге, занимался из-
возным промыслом. У него обычно останавли-
вался Отец, приезжая из деревни в город.
В маленькой комнатушке было тесно, спать
гостю приходилось на полу, зато базар ря-
дом — удобно. Да и любил Отец поговорить с
Писклей, вспомнить прошлое. В давние годы
они вместе мыкали горе в деревне, потом вме-
сте ушли на заработки, работали на строи-
тельстве железной дороги. Отец, поругавшись
с десятником, запускавшим руку в карман ра-
бочих, вернулся домой. А Пискля еще долго
скитался по строительствам, накопил деньжо-
нок, купил лошадь. Хотелось ему завести из-
возный промысел, разбогатеть. Но вот уже по-
седела борода у Пискли, а владеет он пока
одним худосочным мерином да громоздкой
неприглядной пролеткой на непомерно боль-
ших колесах. Отец, издавна не сочувствовав-
ший стремлению Пискли выйти в люди, что на
языке его друга означало разбогатеть, подшу-
чивал над ним:
— Эх ты, Илья-пророк. На такой колесни-
це, как у тебя, далеко не уедешь. Разве это
колесница? Это же похоронные дроги.
Пискля не обижался:
— Ничего, я тебя еще на «дутиках» прокачу.
«Дутики»—пролетка на дутых шинах — из-
давна была его заветной мечтой.
В то время, когда Отец входил во двор, Пи-
скля запрягал своего Воронка. Сегодня он за-
держался с выездом. Всю ночь его гоняла по
городу кутившая компания, вернулся он домой
36
лишь под утро, не выспался да к тому же ма-
ло получил от кутивших офицеров «на чай».
Пискля был не в духе, но, увидев Отца, ра-
достно улыбнулся, шагнул ему навстречу:
— Ба-а! Сам Пономарь пожаловал. Сколь-
ко лет, сколько зим!
Фамилия Отца была Пономарев. Отсюда и
прозвище, полученное им еще в детстве.
— Непрошеный гость хуже татарина, так,
что ли, Федя?— спросил Отец.
— Что ты, что ты! Ну, здорово, Пономарчик!
Подолом рубахи Пискля вытер губы. Две
седые бороды прилипли друг к другу.
— Здорово, здорово, Пискунчик,— отвечал
Отец.— Ну, как живешь? Все на своих дрогах
возишь?
— Вожу. Что ж делать? А ты как?
— Да плохо. Лошаденку-то мою—ау, сол-
даты забрали. Вот пришлось' в город ехать.
Хочу поискать да похлопотать, чтоб вернули.
— Да хоть и найдешь, так не вернут,— сра-
зу помрачнев, сказал Пискля.— Пиши пропа-
ло. Эх ты, туда их в качель, заберут, пожалуй,
и мою. Чувствую, что к тому идет. Но-о-о, ты...
И он ударил Воронка, вымещая на нем свою
досаду и злость. Заберут у Пискли Воронка —
ему хоть по миру иди. Воронок обиженно
мотнул головой, шарахнулся из оглобель и
скрылся в конюшне.
Отец даже другу не решался сказать об ис-
тинной цели приезда в город. Наскоро переку-
сив, он ушел из дома, сказав, что отправляет-
ся на поиски пропавшей лошади.
— Какой части, милый?—спрашивал старик
у солдат, попадавшихся ему на пути.
— Тебе, отец, зачем знать, какой я части?
37
— Да вот, милый, лошаденку-то у меня уве-
ли из ваших, служивые. Ну, я ее и разыски-
ваю. Говорили мне, в какой части надо искать,
да я запамятовал. Память-то слаба стала. Вот
ты скажи, какая у тебя часть, может, я и вспо-
мню, может, она самая и есть.
Внешность Отца как нельзя более подходила
к роли крестьянина, потерявшего единствен-
ную кормилицу — лошадь. Его седая борода,
рваный пиджак и сношенные сапоги внушали
доверие и жалость. Солдаты, в большинстве
из крестьян, старались помочь старику сове-
том. Они и называли номер части, и расска-
зывали, как ее найти.
— Бог тебя спасет, родимый!—благодарил
Отец за советы и, постукивая палкой, шел по
указанным адресам.
Порой ему хотелось отшвырнуть палку, пус-
титься бежать, как бывало бегал он в прошлые
приезды сюда. Но он сдерживал себя, покрях-
тывая, мерил улицу за улицей стариковским
шагом. Натыкаясь на офицеров, прятал за ку-
стистыми бровями дерзкие глаза.
К вечеру на улицы города высыпали люди.
Мимо Отца двигалась сытая толпа. Сзади по-
слышалась чужеземная речь. Кто-то сильной
рукой отстранил его с дороги, и мимо, вреза-
ясь в толпу, прошли два иностранных офицера
в мундирах, обхватывавших фигуру в талии, в
нерусского образца фуражках на голове.
В руках офицеры держали тоненькие стеки.
«Чехи,— определил Отец.— Вишь, с кнути-
ками ходят». Старик прибавил шагу. Он не
мог оторвать глаз от розовых бритых затыл-
ков офицеров, расталкивающих толпу впереди
него.
38
Ненависть, которую сегодня весь день пря-
тал и усмирял старик, словно заворочалась в
груди. Ему непреодолимо захотелось заглянуть
в глаза этим двум чужеземным пришельцам,
чувствующим себя здесь как дома. В эту ми-
нуту Отец забыл и Чеверева, и Данилку, и со-
веты их соблюдать осторожность. Он выпря-
мился и пошел за офицерами, крепко припеча-
тывая шаг палкой. «Ох, гады, смотри, шеи
разъели, нечисть проклятая!» — думал старик.
Офицеры свернули к двухэтажному дому и
встали у ворот. Мимо них жирными утками
проплыла стайка барышень — похоже, купече-
ских дочек. Офицеры проводили их внима-
тельным долгим взглядом, о чем-то громко
переговариваясь.
— Вишь, сколько похоти в глазищах. Кобе-
ли!— бормотал в бороду Отец. Он остановился
напротив офицеров и в упор их рассматривал.
В вечерней толпе фигура рослого старика с
окладистой бородой бросалась в глаза. Один
из иностранцев, косо посмотрев на него, ска-
зал что-то своему товарищу, затем, протянув
руку к старику, показал ему: убирайся, мол,
отсюда вон. В эту секунду полный ненависти
взгляд старика скрестился со взглядом офи-
цера.
— Своей нечисти мало, так еще вы пожало-
вали,— громко сказал Отец.
Не думал он, что чехи поймут его. Увидев
побледневшее лицо офицера, Отец спохватил-
ся, но было уже поздно. Похлестывая стеком
по голенищу, офицер подошел к нему, затянул-
ся папиросой и, выдохнув дым в лицо старику,
вдруг схватил его за бороду и дернул вниз.
Поневоле Отец отвесил ему поклон.
39
В мгновенно собравшейся толпе кто-то захо-
хотал. Дрожа от гнева, Отец, словно сквозь
пелену, видел перед собой расплывающееся в
довольной улыбке бритое щекастое лицо офи-
цера. Подняв двумя руками палку, он с силой
опустил ее на это лицо. Раздался женский
визг. Кто-то радостно крикнул:
— Так его и надо!
На Отца навалились какие-то штатские,
военные, вырвали палку, скрутили руки. По-
дошел второй офицер-чех и, размахнувшись
стеком, полоснул его по лицу.
Если бы знал Данилка, что происходит с
Отцом, не шатался бы он по коридорам штаба,
не стоял бы с простоватым видом перед офице-
рами, бросился бы со всех ног на улицу, чтобы
вызволить старика из беды.
Старика Пономарева Данилка любил по-сво-
ему, не как другие в отряде. Он никому не при-
знался бы в этом, считая, что не время сейчас
говорить о каких-то личных чувствах и пере-
живаниях, но дело в том, что старик не только
своим внешним видом, но и манерой держать-
ся, сочетанием строгости и даже суровости с
душевной мягкостью и теплом в отношениях с
людьми напоминал ему отца.
Данилка рано лишился отца. С тех пор в его
памяти часто всплывало темнокожее худое ли-
цо, черная борода, большие руки, ласково тре-
павшие иногда Данилку по голове. Отец был
молчалив, замкнут. Мать рассказывала, что в
молодости он был песенником, заводилой сель-
ских вечеринок и игр. Но Данилка уже не уви-
дал таким отца. Нужда рано сломила его. В
первые годы после женитьбы он попытался вы-
биться из нищеты, брался за любую работу,
40
хотел сколотить деньжонок, подправить ста-
рую, покосившуюся избу, купить корову и ло-
шадь,— словом, стать хозяином. Но сколько
он ни батрачил на сельских кулаков, нанима-
ясь к ним то в конюхи, то на сенокос, то на
уборку хлеба, вырваться из нужды не смог.
Как-то отец снял в аренду клочок земли. С ве-
ликой надеждой он вспахал и засеял эту зем-
лю. Засуха побила весь урожай. Данилка по-
мнил, каким потемневшим, словно состарив-
шимся, вернулся однажды отец с поля. Он
долго сидел на лавке, подперев голову рука-
ми, а Данилка издали с непонятной ему са-
мому тревогой следил за отцом, впервые боясь
подойти к нему.
В это лето кончилось Данилкино детство. У
отца нечем было расплатиться за арендован-
ную землю. Пришлось матери наняться в прач-
ки к барину, а Данилка пошел на заработ-
ки: копал вместе с отцом колодцы в соседней
деревне, был погонщиком лошадей у моло-
тилки, пас коров.
Сверстники Данилки еще особенно не заду-
мывались, как достаются хлеб и щи, которые
выставляет мать на стол, а Данилка уже хоро-
шо знал им цену. С гордостью он приносил до-
мой заработанные медяки и отдавал отцу. Тот
брал их, словно стесняясь немного, и, положив
руку на голову сына, говорил:
— Смотри, мать, вот и кормилец подрос.
В школе Данилка проучился всего одну зи-
му: не в чем было ходить, пришлось бросить
учение. Уже юношей он сам овладел грамотой,
пристрастился к чтению, хорошо писал. А дет-
ские годы ушли на непосильный труд. Однаж-
ды голод даже выгнал Данилку за милостыней.
41
В тех местах, где он жил, это называлось «хо-
дить в куски».
Когда мальчик немного подрос, отец отвез
его в город, где работал у богатого купца в
приказчиках его дальний родственник дядя
Степан. Для своих родственников из деревни
дядя Степан всегда служил примером преус-
певающего человека. В городе у него был ма-
ленький’домик, заставленный комодами, шка-
фами, фикусами. На окнах висели клетки с
певчими птицами. Дядя Степан был бездетный
и больше всего на свете любил птиц. Пока
отец, горбясь на стуле, рассказывал ему о
своих злоключениях и о деревенских новостях,
он чистил клетки, потом важно уселся на
стул и, строго посмотрев на Данилку, стояв-
шего у двери, подозвал:
— Ну-ка, пострел, пойди сюда.
Данилка видел, как робеет отец перед дя-
дей Степаном, говорит каким-то глухим голо-
сом, старается держаться в углах комнаты,
где поменьше света, горбится, прячет под стол
свои изношенные сапоги, и ему было обидно за
отца. Он хмуро смотрел на родственника, вос-
седавшего под своими клетками, и, когда тот
подозвал его, подошел нехотя, опустив голову.
Дядя Степан взял пальцем его за подбородок,
поднял опущенную голову, строго заглянул в
глаза:
— А ты, постреленок, не смотри зверем.
Старших уважай.— Твердый палец больно
впивался в Данилкин подбородок.
Так началась для него новая жизнь. Проща-
ясь, отец наказывал слушаться дядю Степана,
ходить с ним в церковь.
— Может, в люди выйдешь. Смотри, как дя-
42
дя Степан живет. Тоже, можно сказать, на пу-
стом месте начал. Будешь трудиться — и ты
достигнешь.
И отец тяжело вздыхал, виновато топтался
перед Данилкой, гладил его по голове.
На следующий день дядя Степан отвел Да-
нилку в большой магазин, где торговали фура-
жом и хлебом и отдал «в мальчики». Данилка
должен был обслуживать покупателей, носить
тяжелые мешки, подметать огромное полутем-
ное помещение магазина. Набегавшись за день,
он к вечеру сваливался замертво и сразу же
засыпал. Спал он в темной каморке, рядом с
комнатой для приказчиков, где стояло девять
кроватей. Случалось, что вечером подгулявшие
приказчики поднимали его с постели, посыла-
ли в магазин за водкой. Первое время Данил-
ка безропотно все выполнял, бегал и днем,, и
вечером в магазин, старался всем угодить. Но
однажды, заболев, он не смог встать, когда за
ним вечером пришел старший приказчик. Вы-
сокий детина с лохматой головой больно ото-
драл его за ухо. Данилка всю ночь проплакал
от обиды и боли. А когда снова настал вечер
и снова нужно было бежать за водкой, Данил-
ка наотрез отказался.
— Ах, пащенок, ну попомнишь же ты ме-
ня!— пригрозил ему старший приказчик.
С тех пор он часто награждал Данилку под-
затыльниками или, пребольно стиснув ухо, при-
говаривал:
— У-у, пащенок, старших уважай.
Данилка видел, как приказчики пьют, обме-
ривают покупателей, норовят обмануть друг
друга; как они лебезят перед хозяином, а за
спиной поносят его, ловко обкрадывают и хо-
43
зяин, чувствуя это, ненавидит их. Как же по-
сле этого уважать этих людей, хоть они и
старшие?
Обида и злость накипали в Данилкиной ду-
ше. Но когда приехал отец и Данилка бросил-
ся к нему, стал жаловаться на свою жизнь, тот
только вздохнул:
— Терпи, брат.
Никогда больше Данилка уже не жаловался
отцу. Он понял, что никто не заступится за не-
го: ни придавленный нищетой отец, ни мать,
ни равнодушный ко всему, кроме собственно-
го благополучия, дядя Степан. Нет, не на кого
было рассчитывать Данилке, кроме как на са-
мого себя.
Летом Данилка все-таки сбежал из лавки.
Несколько месяцев он колесил по России, под-
носил багаж богатым пассажирам на железно-
дорожных станциях, на пристанях. Потом в
Нижнем Новгороде поступил в лавку к хлебо-
торговцу Извольскому. Сообщил домой о себе,
чтобы успокоить родных. Долгое время не бы-
ло ответа. Наконец пришло письмо, и он
узнал, что произошло дома в его отсутствие.
Отец, пристрастившийся к вину, запил. Не
вытерпев нужды, он повесился —«удавился»,
как писал под диктовку матери кум Матвей.
В то лето, когда не стало отца, Данилке ис-
полнилось четырнадцать лет.
Он вернулся на родину, в Топорнино, посту-
пил на лесопильный завод кочегаром. Но рабо-
та оказалась не под силу. Помыкавшись дома,
он снова пустился в странствия. Объездил пол-
России, многое повидал и испытал. И чем стар-
ше становился, тем чаще вспоминал отца, ду-*
44
мал о его незадачливой судьбе. С годами боль
не утихала, а становилась острее.
Может быть, потому, что молчаливый, угрю-
мый с виду старик, появившийся в чеверевском
отряде, чем-то напомнил ему отца, а может
быть, и потому, что Данилка ощутил почти род-
ственное тепло, с каким относился к нему По-
номарев, он прцвязался всей душой к старику.
Ему доставляло особую радость раздобыть
для него табак, сварить картошку и пригласить
к столу, отправиться с ним в лес на охоту или
вместе пойти в разведку: эти походы особенно
сближали.
В разведке Данилка, более опытный, ловкий,
быстро соображающий, брал на себя самую
трудную часть задачи. Зная вспыльчивый ха-
рактер Отца, он старался не оставлять его од-
ного, если старику предстояла встреча с вра-
гом.
Но на этот раз, когда на улице Бирска шум-
ная толпа окружила Отца, Данилки не было
рядом.
В эту минуту он стоял в одной из комнат
штаба, стараясь не выдать себя каким-нибудь
неосторожным, случайным словом. Данилка
чувствовал, как опасность черной тучей нави-
сает над ним.
Тощий офицер внимательно просмотрел до-
кументы, предъявленные ему Данилкой. Это
были подлинные документы на имя Степана
Карпушина, одного из чеверевских боевиков,
погибшего недавно в бою. Нехотя, словно со-
мневаясь в чем-то, возвратил их Данилке.
Чирков не мог знать, что подозрительность
45
контрразведчика объясняется прежде всего
тем, что сегодня утром он получил циркуляр,
предупреждающий, что под видом доброволь-
цев в армию и тыл белых красными засыла-
ются лазутчики и диверсанты. Циркуляр
предписывал особо тщательно проверять до-
бровольцев, если окажутся такие, и при ма-
лейшем подозрении сажать их под арест.
В другом случае контрразведчик не стал бы
тратить время на Данилку. Но полученные им
распоряжения заставляли быть внимательнее.
Тем более что малый, переминавшийся перед
ним с видом глуповатой простоты, определенно
был не так-то уж прост и глуп.
Офицер попытался вызвать Данилку на раз-
говор. Расспросив о деревне, где тот жил, и да-
же о том, нет ли у него невесты, которую жаль
ведь бросить, он неожиданно в упор спросил:
— А зачем к нам пожаловал? Красные ведь
помещиков грабят, землю обещают дать, а у
нас вместо земли — вот!—и офицер поднес к
носу Данилки шиш.
В первое мгновение Данилка даже опешил.
Минуту назад беседа текла мирно, чуть ли не
дружески. И вдруг эти злобные, сверлящие
его глаза и нарочито грубый жест. Но он тут
же понял игру, которую вел с ним офицер.
Усыпить внимание, затем резким толчком вы-
вести из равновесия, заставить в запальчиво-
сти забыть об осторожности — это был обыч-
ный прием белых контрразведчиков, и Данилка
уже был с ним знаком.
Он терпеливо выждал, пока шиш, сложен-
ный из холеных офицерских пальцев, уберут
из-под его носа. Он даже не улыбнулся и не
попытался отстраниться от руки офицера, буд-
46
то все происходящее нисколько не удив-
ляло и не смущало его. Малейшее непроду-
манное движение или слово могло- повести к
провалу. Данилка с туповатым видом смотрел
на офицера, потом, вдруг оживившись, словно
осененный какой-то мыслью, сказал:
— А говорят, как белые придут, так всех,
кто у помещиков землю брал, на суку вздер-
нут. Верно это аль нет?
— Определенно, вздернем.
— Ну вот... А я почему сюда пришел? При-
ехал в деревню Ванька Терехин, тети Насти
сын, тоже у вас, у белых, может, знаете его?
Говорил, что сукно дадут, кто добровольно
идет, оденут, обуют. Вот,— Данилка показал
вытертую полу пиджака,— пообносился.
Офицер, выслушав это признание, сердито
отвернулся. Подумав, громко крикнул:
— Сидоренко!
В комнату тотчас вошел солдат, обшарил
Данилку плутоватыми глазами, равнодушно
отвернулся.
— Вот отведи этого,— офицер кивком голо-
вы показал на Данилку,— на Николаевскую^
сдай лично Гусельникову, скажи, что доброво-
лец, жаждет подвигов, так что пусть сразу же
идет в дело. С первым же отрядом. А пока
держать в казарме, в город не выпускать. По-
нял?— спросил офицер.
Сидоренко уже с большим интересом по-
смотрел на Данилку.
— А чего же не понять? Понял, так точно.
Ну, пошли.
Чирков с облегчением переступил порог ком-
наты, чувствуя на своей спине офицерский
взгляд.
47
Замысел контрразведчика разгадать было
нетрудно. Прямых оснований для ареста нет,
можно только провозиться зря. Но и выпускать
из своих рук подозрительного малого — ох до
чего не хочется. Вот для таких тонких ситуа-
ций и существует Гусельников. Ему только
намекни, а уж он сделает все как надо. Под-
ставит, например, под пулю в первом же
бою — и делу конец.
Но эта отдаленная перспектива не слишком
волновала сейчас Чиркова. Он не сомневался,
что сумеет обвести своего конвоира и вырвать-
ся на волю. Как? Это покажет будущее. Но
он твердо знал, что должен уйти от него.
Из всего, что Чирков успел узнать сегодня в
городе, у него складывалось твердое убежде-
ние: белые стягивают войска, готовят какую-
то крупную операцию. Может быть, еще раз
попытаются выкурить чеверевцев из их
гнезда.
Именно этого и опасался Чеверев. Для того
и послал разведчиков в город: чтобы точно
знать обстановку и в случае нужды заранее
приготовиться к встрече с врагом.
Уже стемнело, когда Данилка в сопровожде-
нии Сидоренко вышел на улицу. Над городом
низко нависали облака, дул ветер, поднимая с
мостовой и с тротуаров пыль.
Казалось, что не два — три часа — много-
много времени прошло с тех пор, как он, упро-
сив часового, вошел 6 штаб. Данилка с на-
слаждением вдыхал сырой и прохладный ве-
черний воздух, с интересом осматривался
вокруг.
48
Сидоренко шел рядом, тоже посматривая по
сторонам. Очевидно, он не спешил на Никола-
евскую к Гусельникову, радуясь возможности
пройтись по городу. Он искоса то и дело
поглядывал на Данилку и наконец спро-
сил:
— Куришь?
Данилка поспешно вытащил из кармана пач-
ку папирос, предусмотрительно купленную се-
годня на рынке.
— Ишь ты, папиросы,— небрежно прогово-
рил Сидоренко. Желтыми от махорочного ды-
ма пальцами он вытащил из пачки две штуки:
одну положил в карман гимнастерки, другую
закурил.
— Да вы себе все оставьте, — предложил
Данилка.
Сидоренко повертел пачку в руках, нехотя
отдал Данилке:
— На, бери. Знай мою доброту. Идем.
Но, не пройдя и нескольких шагов, он снова
остановился у магазина, заглянул внутрь, по-
топтался в нерешительности. Затем, не устояв,
вошел внутрь, пригласив знаком Данилку сле-
довать за собой. В магазине хозяин, малень-
кий круглый человечек, встретил Сидоренко,
как старого знакомого. Оба о чем-то пошепта-
лись в стороне. Потом Сидоренко долго рас-
сматривал блестящую цепочку для часов, по-
торговавшись, купил ее и спрятал в карман,
предварительно бережно завернув в платок.
Сделав эту покупку, Сидоренко явно пове-
селел. В следующий магазин он зашел уже без
колебаний, и Данилка охотно последовал за
ним. Здесь Сидоренко стал примерять сапоги,
и Данилка тоже попросил себе пару сапог,
4 А. Кучкин	49
натянул их и, приценившись, стал ожесто-
ченно торговаться с приказчиком.
Сидоренко, с интересом наблюдавший, как
бойко Данилка торгуется, вмешался:
— Ты чего рядишься? Все равно денег нет.
— Почему нет? — обидчиво возразил Да-
нилка.— У кого и нет, а у меня завсегда есть.
— Может, и есть. Только для чего тебе сапо-
ги? Гусельников выдаст новые. Или хочешь
взять в запас?
— Да нет, какой запас. —Данилка улыб-
нулся.— Это я так, по привычке. Для меня
поторговаться — все равно что в баню схо-
дить. Люблю — страсть!
Как и ожидал Данилка, это заявление Сидо-
ренко выслушал с явным сочувствием. Быва-
лому, лет за тридцать, солдату с плутоватыми,
быстрыми глазами нравилась коммерческая
жилка в людях. Он почувствовал в своем
подопечном родную душу и, выйдя из мага-
зина, уже напрямик спросил:
— Значит, при деньгах?
Чирков ответил деловито:
— Да есть немного. По нынешнему времени1
без денег только глупый будет.
— Что верно, то верно,— охотно согласился
Сидоренко.
— Вот я в деревне накупил гусей, здесь про-
дам, да с прибылью. Вот я и при деньгах. Так?
— Так-то так. А гуси-то твои где?—недо-
верчиво спросил конвоир.
— На базаре дядька один из нашей деревни
расторгует. Сообразительный мужик — сила!
В город возьмет рубль, а обратно три везет.
Сидоренко со знанием дела оценил:
50
— Это подходяще.— Затем, помолчав, спро-
сил задумчиво:— Значит, оборот делаешь?
— А как же. По нынешнему времени деньги
в оборот надо пускать. Конечно, кто коммер-
цию понимает.
— А ведь плакала твоя коммерция,— ска-
зал Сидоренко.
— Это как?— встрепенулся Чирков.
— А вот так. Дядька твой на базаре растор-
гуется и уедет к себе в деревню. А ты тем вре-
менем будешь у Гусельникова в казарме си-
деть.
Данилка примолк.
— Да нет, так нельзя. Никак нельзя. Это
что же...— наконец сокрушенно выдавил он из
себя.
Договориться с Сидоренко, как и думал Да-
нилка, не составило труда. Условились, что
сходят сейчас на базар, отыщут дядьку, кото-
рый должен поджидать Данилку в чайной,
возьмут у него деньги.
Сидоренко как бы между прочим сказал:
— В казарме тебя все равно обчистят за ми-
лую душу.
— Меня-то? Ну нет, не обчистят!— уверенно
возразил Данилка.
— Да ты Гусельникова не знаешь. Обе-
рут — и не пикнешь. Здесь, парень, ухо востро
надо держать. Вокруг такие волки — загры-
зут!
— Что же делать?— уже немного расте-
рянно спросил Данилка.
Покладистый конвоир покровительственно
улыбнулся:
— Ладно. На первый случай помогу.
Деньги пускай у меня хранятся, а, когда
4*
51
пообживешься, поймешь что к чему, тогда и
возьмешь. Вот так.
Данилка, как нельзя более довольный раз-
витием событий, едва удержался, чтобы не
выдать радости. Неохотно и хмуро, как и подо-
бало в подобном случае, спросил:
— А расписку дашь?— но тут же, заметив
недовольство конвоира, поправился:— Это
я так... Вижу, что не обманешь.
«Эх, кажется, пересолил»,— с тревогой по-
думал Данилка. Сейчас все зависело от того,
удастся ли ему заманить конвоира на базар.
Но Сидоренко, далекий от подозрений, ви-
димо, целиком был поглощен предстоящей
операцией. И в свою очередь беспокоился, как
бы Данилка не передумал и не отказался пере-
дать ему деньги.
Все дальнейшее произошло очень быстро.
Торопливо обойдя уже опустевшие базарные
ряды, Чирков в сопровождении конвоира на-
правился в чайную. Пока он с озабоченнььм
видом осматривал набитую людьми чайную,
Сидоренко, действительно встревоженный,
приговаривал:
— Эх, парень, плакали твои денежки.
Уехал твой компаньон. Как пить дать.
— Что значит — уехал?— кипятился Да-
нилка.— Э, нет. Да я, знаешь, я его из-под
земли достану. Нет, брат, от меня не уйдешь.
Убедившись, что здесь нет того, кто им ну-
жен, пошли через площадь во вторую чайную,
светившуюся окнами издалека. Здесь Данилка
сидел сегодня днем с солдатами. Отсюда он и
хотел бежать.
В этой чайной Данилка бывал не раз
и в прошлые приезды в город. Он знал, что из
52
большой комнаты, где сидят посетители за сто-
ликами и пьют чай, можно пройти через чер-
ный вход во двор, а оттуда, перемахнув через
невысокий забор, выбраться в темный кривой
переулок. А там... Радостное чувство свободы
на секунду захлестнуло его.
Войдя в чайную, Чирков, выражая всем
своим видом растерянность и беспокойство,
осмотрел сидящих за столиками. Затем, обер-
нувшись к Сидоренко, смятенно пробормотал:
«Он, наверное, там, у хозяина» — и, не дож-
давшись ответа, ринулся через комнату, чуть
не сбив полового с подносом. Через минуту он
уже был во дворе, легко перемахнул через за-
бор. Темный и узкий переулок пахнул на него*
яблоневым сладким запахом. Вокруг были
сады.
Пробежав с версту, Данилка свернул на
улицу, такую же безлюдную и темную. Попет-
ляв так часа два, он залез в большой сад на
окраине города и крепко проспал под раски-
дистой яблоней до утра.
Ранним утром Данилка уже вертелся у цер-
кви, где договорился встретиться с Отцом.
Стараясь затеряться среди нищих, старушек
и прочего убогого люда, пришедшего к заут-
рене, он нетерпеливо поглядывал по сторонам,
надеясь издали увидеть приметную фигуру
Отца. Ему не терпелось поскорее выбраться
из города, оказаться подальше от контрраз-
ведки, тощего офицера с маленькой головкой
и обманутого Сидоренко, рыскающего, навер-
ное, сейчас где-цибудь неподалеку в поисках
беглеца. Нужно было как можно скорее по-
пасть в отряд, рассказать Чевереву обо всем,,
что удалось узнать. При мысли об этом Да-
53
нилка начинал ругать Отца. Где он мог задер-
жаться? Прошло еще некоторое время, и Да-
нилка уже с беспокойством думал о старике.
Прождав час, он решил перейти с много-
людного места у церкви на соседнюю улицу.
Оттуда можно было наблюдать за всем, что
происходит на площади перед церковью. Там
он простоял еще некоторое время, а Отец все
не шел.
Рядом с Данилкой, у забора, остановился
расклейщик афиш, низкорослый худой человек
с большой кистью в руках. Порывшись
в сумке, висевшей на боку, вынул неболь-
шой листок и, смазав забор клеем, попытался
пришлепнуть его к забору, но ветер вырывал
его из рук. Расклейщик в сердцах стукнул по
листку ладонью, убедился, что он держится, и
пошел дальше Данилка еще из-за его плеча
начал читать отпечатанный текст. Тревожное
предчувствие сразу же охватило его. Пробе-
жав первые фразы приказа, призывающего на-
селение бороться со шпионами красных, Да-
нилка уткнулся взглядом в строки, оповещаю-
щие о поимке и расстреле шестидесятилетнего
старика, подосланного красными в город. Об
этом писалось с возмущением: вот, дескать, до
чего дошли большевики, и стариков не щадят,
используют для шпионажа. Данилка снова,
уже медленнее, прочитал весь приказ. Сомне-
ний не оставалось: здесь говорилось об Отце.
К приказу подходили какие-то люди, наскоро
пробегали его и шли дальше. Данилку тол-
кали, кто-то заглядывал ему в лицо. Но он не
замечал ничего. Не впервые он терял близких
людей. Но смерть Отца особенно потрясла
его.
54
55
Над головой что-то треснуло и с грохотом
покатилось, словно чугунный шар по железной
крыше. Хлынул дождь. Улицы мгновенно опу-
стели. Данилка вышел на дорогу, по которой
вошел вчера с Отцом в город. Попросился на
первую попутную телегу. Все это он делал
почти механически. Перед глазами стояло за-
росшее бородой, темнокожее, родное лицо
Отца.
Дождь вскоре кончился, ветер разогнал
тучи, выглянуло солнце и подсушило на дороге
грязь.
Невдалеке от города навстречу проехала ар-
тиллерийская батарея, и за нею прошла рота
солдат. К Бирску подходило подкрепление.
Возможно, завтра же эти солдаты двинутся
по реке Белой, чтобы уничтожить отряд Чеве-
рева — эту «дюртюлинскую язву», как назы-
вали чеверевцев в штабе белых.
Теперь как будто уже ничто не могло поме-
шать Данилке добраться до Дюртюлей. Но
все же, перехватив взгляд проезжавшего мимо
офицера, он соскочил с телеги и углубился
в лес. Пожалуй, безопаснее было идти дальше
перелесками и оврагами.
На душе у Данилки было невыразимо тяже-
ло. Он вспоминал, как рвался Отец в разведку,
как радостно собирался в путь, и упрекал себя
за то, что не уберег Отца, отпустил его в го-
род одного. А мог ли он поступить иначе? Сно-
ва и снова обдумывал все случившееся. Нет,
иначе нельзя было. Он поступил так, как
нужно. Но эти мысли не успокаивали.
Пройдя лесом несколько верст, Данилка
снова приблизился к дороге и двигался вдоль
нее, чтобы сократить путь и скорее попасть
56
в Дюртюли. Поднялся на заросший травой
пригорок. Солнце стояло над головой, освещая
зеленые поля, лес, блеснувшую вдалеке ленту
реки. В траве «митинговали» кузнечики. После
всего пережитого Данилке хотелось растя-
нуться на земле, подставить лицо солнцу, поле-
жать в тишине, вдыхая запах перегретой
земли и трав.
Он остановился и в эту минуту увидел ле-
жавшего в трех шагах от него солдата в форме
народоармейца. Солдат лежал на животе, по-
ложив рядом винтовку, и смотрел на Данилку.
Несколько секунд Данилка и солдат молча
изучали друг друга.
— Эй, малый,— лениво проговорил сол-
дат,— у тебя спички есть?
Данилка вынул из кармана спички, протя-
нул солдату. Тот раскрыл кожаный щеголь-
ской портсигар, протянул Данилке:
— Садись, закуривай.
Данилка сел, взял из портсигара папиросу*
закурил.
— Бирский сам?— спросил солдат.
— Нет, топорнинский. В Бирск на базар хо-
дил.
Солдат усмехнулся:
— Кто воюет, а кто по базарам ходит...»
Что ж пустой обратно идешь?
— А что нынче купишь? С нашим кошель-
ком теперь лучше на базар не суйся. Ни к чему
подступиться нельзя. Нынче кому жизнь?
У кого лавка на базаре, тому и жизнь. Жи-
руют кровососы. А нашему брату, прямо
скажу, хана пришла.
Обычно Данилка остерегался пускаться
в такие разговоры с незнакомыми людьми.
57
Кто его знает, что за человек перед ним? Хоть
и в содатской форме, а пойди сразу определи,
что под формой скрывается. Но на этот раз
он не сдержался, дал выход кипевшей внутри
злости.
Солдат, выслушав его, затянулся дымом,
помолчал, потом с хрипотцой в голосе сказал:
— Ну и дурак.— Он выпустил дым колеч-
ком, молча проследил, как колечко растаяло
в воздухе, маленькими глазками с ненавистью
посмотрел на Данилку. На его круглом блед-
ном лице проступил румянец.— Чему позави-
довал — лавке на базаре. Вот из-за таких, как
ты, сволочей вся жизнь перевернулась.
Он приподнялся, сел, смяв окурок, со зло-
стью отшвырнул его в сторону.
— Эх, будь моя воля, всех бы вас, сволочей,
передушил.
«Чего его, подлеца, разобрало!—тревожно
подумал Данилка.— Пьян он, что ли? Еще
драться полезет. Дернул меня черт за язык».
Смерив взглядом солдата, его широкие плечи,
большие сильные руки, Данилка поднялся, от-
ряхнул штаны, примирительно сказал:
— Ну, я пойду. Засветло домой надо до-
браться.
— Садись!— приказал солдат.
Данилка сел. Солдат вынул портсигар, взял
у Данилки спички, закурил папиросу и поло-
жил портсигар вместе со спичками в карман.
Уже спокойно сказал:
— Вот такая же, как ты, сволочь папаню
моего загубила.
Данилка промолчал.
— Лавку разграбили, папаню насмерть за-
58
били. А за что? За что, спрашиваю?— он на-
двинулся на Данилку.— Позарились на чужое
добро. Своего нажить не смогли, лапотники,
голь голопузая. Ну, пошел вон!
Данилка встал, отошел на несколько шагов,
услышал за спиной:
— Эй, голопузый!
Обернулся. Солдат, положив винтовку к себе
на колени и щелкнув затвором, смотрел на
него с издевкой:
— Ну, чего стал? Идешь и иди. Ну...
«Выстрелит как пить дать»,— решил Да-
нилка. Он спокойно смотрел в глаза солдату,
лихорадочно соображая, что делать. Бежать?
Самое простое. Но как уйдешь от пули в от-
крытом поле? Так же, как и солдат, он знал,
что никто не услышит выстрела, а если и услы-
шит, не обратит внимания. Здесь в последнее
время слишком привыкли к стрельбе. Данил-
кина судьба, а значит, и судьба отряда, кото-
рый он должен был предупредить о готовя-
щейся карательной экспедиции, зависела сей-
час от человека, сидящего с винтовкой в де-
сяти шагах от него.
— Ты что, парень?— спросил Данилка как
можно спокойнее.— Чего балуешь? Этак нена-
роком и выстрелить можно. Смотри! У нас
в деревне тоже так один баловством зани-
мался вроде тебя. А потом возьми да и выст-
рели. Брата наповал убил. Говорят, на землю
брата позарился, да не по его вышло.
В тюрьму попал. Так что и ты смотри, как бы
не того...
Говоря так, Данилка медленно шел к сол-
дату, зорко следя за малейшим его движением.
59
Положив винтовку на землю, солдат припод-
нялся, собираясь встать. В эту секунду Да-
нилка, преодолев прыжком расстояние, отде-
лявшее его от винтовки, наступил на нее ногой.
Сильный удар в живот и режущая боль заста-
вили его присесть. Он увидел над собой разъ-
яренное лицо солдата, бросившегося на
него.
С детства Данилка не отличался физиче-
ской силой. В мальчишеских драках он побеж-
дал чаще ловкостью. Но сейчас сознание пере-
несенных за последний день унижений, боль
.за Отца, мысли об отряде придали ему силы.
Он увертывался от цепких лап, тянущихся
к его горлу, слышал хриплое дыхание врага.
То и дело он оказывался на земле, под тяже-
лым телом, но, вывертываясь ужом, уходил,
разрывая кольцо схватывавших его железным
обручем рук.
Два человека, тяжело дыша и ругаясь, еще
долго катались по траве. И когда наконец
один из них встал, второй остался лежать, рас-
кинув руки, обратив к небу свое крупное, со
щелками глаз лицо.
Стараясь не смотреть на лицо солдата, Да-
нилка быстро расстегнул на нем нагрудный
карман гимнастерки, достал оттуда документы
и спрятал в пиджак. Больше всего ему хоте-
лось поскорее отойти от трупа. Он слышал,
как гулко стучит в груди сердце. К горлу
подступала тошнота.
Захватив винтовку, Данилка спустился
с пригорка, полем дошел до ближнего леса.
Здесь он, заметив место, закопал винтовку.
Все это он делал почти механически.
60
Ночью добрался Данилка до Дюртюлей, не
ожидая утра, разбудил Чеверева, подробно
рассказал о разведке в Бирске. Выслушав раз-
ведчика, командир тут же стал готовиться
к встрече с врагом. Судя по всему, на этот раз
белые решили нанести решительный удар по
отряду, уничтожить «дюртюлинскую язву»,
разъедающую белый тыл.
Как выяснилось потом, Чеверев верно оце-
нил обстановку. «Дюртюли должны быть
взяты!»—таков был строжайший приказ
уфимского штаба белочехов. Из Бирска дви-
нулись на Дюртюли два добровольческих
полка, несколько рот чехов, кавалерийский
эскадрон. Это воинство было подкреплено ар-
тиллерийской батареей. Чеверев мог выста-
вить со своей стороны до двух тысяч штыков.
В ту же ночь, когда пришел Чирков в отряд,
закипела работа. Чеверев поднял бойцов, рас-
сказал о данных, полученных разведкой.
— Готовьте, братва, встречу чехам?—пре-
дупредил он боевиков.
Мирно спавшее ночное село тут же превра-
тилось в гудящий голосами, потревоженный
боевой лагерь. Чеверевцы чистили оружие, го-
товили к бою единственную пушку, рыли на
окраине села окопы. Боевикам помогали кре-
стьяне. Чеверев, объезжая позиции, благода-
рил рывших окопы бородачей:
— Вот спасибо, отцы! Окопы хорошие. Разо-
бьем здесь чехов.
— А как, товарищ Чеверев, насчет оружия?
Винтовочку хоть одну на двоих,— просили
его бородачи.
Будь у Чеверева оружие, он смог бы увели-
чить свой отряд чуть ли не вдвое. Но ни одной
61
свободной винтовки в отряде не было. Чеверев
с часу на час ждал пароход из Николо-Бере-
зовки, который должен был подбросить давно
обещанные командованием 2-й армии вин-
товки и боеприпасы.
Но случилось так, что чехи, сделав глубокий
обход по правому берегу реки Белой, оказа-
лись в тылу отряда, захватили стоящий у при-
стани пароход с оружием для Чеверева и взор-
вали его. Так неудачно началась для чеверев-
цев эта встреча с врагом.
В тот же день Чеверев получил посланное
с крестьянином письмо от генерала, командо-
вавшего карательной экспедицией белых. Вос-
питанник военных академий, издеваясь над
военной безграмотностью простого рабочего,
нигде не учившегося полководческому искус-
ству, писал: «...Уходи или сдавайся в плен. Не
сделаешь ни того ни другого — будешь разбит
в пух и в прах... Попадешь мне в руки — ме-
ста живого не оставлю на твоем теле!»
С тем же крестьянином, который принес это
послание, Чеверев отослал генералу ответ:
«Генерал! Ты большой чудак и... дурак!
Неужели ты думаешь, что я без боя отдам
тебе Дюртюли? Нас не застращаешь... Угроз
не боюсь. Жду в гости. Чеверев».
После обмена этими «дипломатическими но-
тами» начался ожесточенный бой за Дюртюли.
Ранним утром 8 августа село было окру-
жено. Главные силы белых наступали вдоль
тракта, проходящего через центр Дюртюлей.
Первая атака врага была успешно отбита
чеверевцами, засевшими в вырытых накануне
окопах. Единственная пушка — Петрушка, как
ласково называли ее боевики,— вела меткий
62
огонь по наступающим цепям. К исходу дня
поле перед окопами было усеяно трупами про-
тивника. Но и в отряде были большие потери.
Вот когда нужен был резерв, для которого вез
оружие захваченный чехами пароход.
На следующий день белые перестроили бое-
вые порядки, собрали ударный кулак, ввели
в бой свежую часть. Наступали пятью цепя-
ми. Сзади, угрожая расстрелом тем, кто по-
бежит, шли чехи. Атака следовала за атакой.
Противник хотел любой ценой выбить чеве-
ревцев из окопов. Но в середине дня поредев-
шие ряды чеверевцев неожиданно поднялись
в контратаку. Боевиков вел пылкий и безза-
ветно храбрый Хохрин. Натиск был настолько
силен, что белые отступили до деревни Ива-
неево. Этот успех сильно приободрил чеве-
ревцев.
Данилка Чирков, ни на час не покидавший
окопов, участвовал в хохринском броске, за-
нимал оставленное врагом Иванеево. Здесь
он столкнулся с раненным в плечо Чевере-
вым. Командир, увидев Данилку, бросился к
нему:
— Давай на левый фланг. Передай Басы-
нину, чтобы шел к нам сюда на помощь.
Данилка точно и быстро исполнил распоря-
жение командира. Басынин повел свою роту
в обход противника. Но в это время обста-
новка изменилась. Смолкла неутомимая Пет-
рушка: артиллерист Шмелев, вторые сутки
не отходивший от орудия, был ранен в голо-
ву. Белые снова пошли в атаку, и на этот раз
главные силы отряда вынуждены были от-
ступить.
63
Этот бой навсегда остался в памяти тех,
кто принимал в нем участие. Чеверев с горст-
кой храбрецов, среди которых был и Чирков,
сдерживал рвущегося вперед противника.
Силы были неравные. И все же никто до по-
следних минут не терял надежды сломить
врага.
Вскоре стало ясно, что удержать Дюртюли
не удастся. Командир дал приказ отходить к
реке Белой, садиться на пароходы. Боевики,
унося раненых, медленно отступали к при-
стани. Наседавшие белые стреляли из пуле-
метов и винтовок.
Данилка вместе с Чеверевым сел на паро-
ход «Зюйд» последним. По пароходу била
пушка. «Зюйд» медленно отошел вниз по
реке.
ТРОФЕИ
События, которых хватило бы в другое
время на несколько месяцев неторопливой
жизни, укладывались теперь в часы и дни,
полные лихорадочной деятельности и борьбы.
Время пустилось вскачь. То, что приходилось
переживать тогда, при других обстоятельст-
вах могло бы заполнить целую человеческую
жизнь — так быстро менялась обстановка,
так глубоки и разнообразны были чувства,
волнующие людей.
Только что боевики Чеверева дрались в
Дюртюлях, отвлекая на себя с фронта регу-
лярные части врага и завоевывая своими сме-
лыми действиями симпатии колеблющихся
крестьян. И вот они уже в Сарапуле. Отряд
и после потерь, понесенных в последнем бою,
жив!
64
Чеверев разместил своих боевиков в быв-
шем реальном училище, наладил внутрен-
нюю службу. Потом взялся за переформиро-
вание. В отряд влились остатки потрепанного
в боях Коммунистического батальона. Чеве-
рев охотно принял этих крепких, проверен-
ных в деле бойцов.
Теперь у Чеверева в отряде четыре пехот-
ные роты и два эскадрона кавалерии. В клас-
сах бывшего реального училища, где стоят
чеверевцы, слышится русская, башкирская^
татарская, латышская, мадьярская, удмурт-
ская речь. «Все равно как в интернациональ-
ном полку»,— говорит Чирков.
Наступил день, и Чеверев посадил своих
пехотинцев и кавалеристов в теплушки. С пес-
нями эшелон двинулся на фронт.
Снова боевая привычная обстановка. Сно-
ва свистят вокруг пули. Чеверевцы участ-
вуют в боях за Ижевск. Здесь в сложной
обстановке постоянно меняющегося фронта
особенно важно иметь хорошо поставленную
разведку. Теперь в отряде за это отвечает
Данилка Чирков.
— Будет, находился по белым тылам, —>
сказал как-то командир Чиркову. — Надо и
других научить, пусть и они походят. Под-
бери хороших, надежных ребят. Дам тебе
коней. Будет у нас конная разведка.
Чирков согласился охотно:
— Я давно говорил, что нужно открыть
курсы разведчиков.
— Курсов не надо. Сразу налаживай ра-
боту. Пусть люди учатся в деле. Вот тебе и
вся инструкция. Приступай!
5 А. Кучкин
65
Чирков с рвением взялся за новое задание.
Отобрал смелых, находчивых людей, расска-
зал им о приемах работы разведчика. Вско-
ре он с гордостью принес Чевереву первую
составленную им сводку о расположении и
составе вражеских сил.
Разведчики Чиркова не только .ходили в
тылы. Они собирали продовольствие для от-
ряда, несли службу по охране железнодорож-
ных мостов. Где необходима помощь, туда и
бросал Чеверев разведчиков Чиркова. И они
никогда не подводили.
Данилку самого тянуло побродить по ты-
лам противника. Иногда это желание стано-
вилось прямо-таки непреодолимым, и в такие
дни он был мрачным, все валилось у него из
рук. Вновь бы стать рядовым разведчиком,
не торопясь, продумав все детали, собраться
в опасный поход, попрощаться с товарищами,
выслушав их напутствия и пожав руки, ис-
чезнуть в лесу! Чем сложнее задача развед-
чика, тем больше соблазна. Как ни увле-
кался Чирков на первых порах своими коман-
дирскими обязанностями, душа разведчика
рвалась на простор. Что лучше: сидеть в ма-
ленькой задымленной комнате, выслушивать
донесения, допрашивать, отправлять в раз-
ведку других людей или самому пробираться
сквозь линию фронта, уходить от опасности,
ловко обводя надутых, чванливых врагов?
Когда побываешь во вражеском тылу, выр-
вешься из лап неминуемой, казалось, смерти,
о! как дорога тогда свобода, какой по-осо-
бенному прекрасной кажется жизнь!
Было это в то время, когда отряд Чеверева
уже влился в дивизию Азина-
66
Однажды Азин вызвал Чиркова и дал за-
дание отправить разведку в тыл белых. С той
стороны фронта доходили смутные сведе-
ния об оживленном передвижении частей
противника. Очевидно, следовало ожидать
наступления. Необходимо было срочно полу-
чить данные, позволяющие ясно представить
картину происходящего. Азин, вообще при-
дававший большое значение разведке, на этот
раз особо подчеркнул важность задания. Он
хотел, чтобы Чирков отправил за линию
фронта самых опытных и надежных людей.
— Разрешите мне самому пойти? — обра-
тился Чирков к Азину.
— Брось чудить. Что у тебя людей нет, что
ли? Пошли поопытнее, вот и все.
— Люди есть, и не хуже меня. Но самому
пойти хочется. Засиделся я, каким-то каби-
нетным чиновником стал. — Чиркой, волнуясь,
заходил по комнате. — Разрешите, товарищ
комдив, я пойду?
— Приспичило, значит,— усмехнулся Азин.
— Дальше некуда. Поразмяться надо.
Азин встал:
— Да, ты прав, пожалуй, браток. Надое-
дает канцелярия. Думаешь, мне не надое-
ла?— он стукнул кулаком по папке с доне-
сениями и приказами. — Была б моя воля,
бросил бы все бумажки...
Дотянувшись рукой, он снял со стены саб-
лю с золотым эфесом и, вынув ее из ножен,,
сильно взмахнул, рассекая воздух. Рассмеяв-
шись, ловко бросил обратно в ножны.
— Тянет, браток, тянет в поле....
В каждрм движении Азина чувствовалась
сила и, казалось, неистощимая энергия. Под-
5*	67
нижный, легкий, в светлой рубашке, перехва-
ченной красным поясом, в светло-синих с
лампасами брюках, он весь был олицетворе-
нием порыва, смелости.
Дивизию Азина называли железной. В тя-
желых боях с хорошо вооруженными бе-
логвардейскими частями она заслужила вы-
сокую честь носить это имя. Плохо одетые,
подчас некормленые азинские полки внушали
ужас врагу. С яростью шли в атаки бойцы
дивизии, и с ними всегда был их командир —
быстрый, как вихрь, не знающий страха и
беспощадный к врагу — железный Азин.
В перерывах между боями Азин часто сам
отправлялся в разведку. Переодевшись в
форму белого офицера, он проникал во вра-
жеские тылы, разъезжал по дорогам, примы-
кающим к фронту Не раз сведения, добытые
им, помогали громить врага. Однажды Азин
проник в занятую белыми Казань и взорвал
там электростанцию. В дивизии бойцы рас-
сказывали о том, как как-то раз Азин отпра-
вился в разведку на автодрезине и, нагнав
отступающие части белых, обстрелял их из
пулемета. Знали бойцы, что по предложению
командира была проложена дорога в лесу, по
которой части дивизии сумели выйти в тыл
белогвардейскому корпусу у Михайловского
завода, неожиданно обрушиться на него и
разгромить.
Сам командир, а за ним и все в дивизии
особенно высоко ценили смелых разведчиков.
Отпрашиваясь у Азина в разведку, Данилка
надеялся, что комдив сочувственно отнесется
к его просьбе. Чтобы быть достойным вожа-
ком и по праву распоряжаться судьбами дру-
68
гих людей, нужно самому заглянуть в лицо
смерти, пройти, как говорят, огонь, воду и
медные трубы — это было принципом Азина,
Чеверева и других командиров дивизии. Чир-
ков свято верил в справедливость этих
мыслей.
По складу своего характера он вообще
предпочитал деятельность разведчика любой
другой, в том числе и командирской. Данилка
считал, что нет дела почетнее и опаснее раз-
ведки. Вот почему он был так настойчив в
своих просьбах и не сомневался, что в конце
концов Азин отпустит его.
И не ошибся. Обняв Данилку за плечи и
вместе с ним шагая по комнате из угла в
угол, Азин говорил:
— Ну что ж, видно, тебя не удержишь. Раз
невмоготу, давай собирайся.
И Азин подробно проинструктировал Да-
нилку, намечая маршрут разведки и ее за-
дачу. В тот же вечер Данилка стал соби-
раться в путь. Наскоро передал дела своему
заместителю, старательному служаке, прила-
гавшему много усилий, чтобы содержать в
порядке канцелярию. Потом, натопив баню,
вымылся. Перед походом Данилка становил-
ся подобранным, немногословным. Он чувст-
вовал себя уже по ту сторону фронта. Даже в
его походке, обычно неторопливой, вразвалку,
появлялось что-то новое, стремительное,
охотничье.
О том, куда он идет и с каким заданием,
никто, кроме Азина и Чеверева, не знал. Это
была необходимая предосторожность. Его и
не спрашивали об этом. Знали, что собрался
Чирков в разведку, пожимали молча руку.
69
Наскоро попрощавшись с друзьями, ранним
утром он отправился в путь.
За плечами висел большой короб, напол-
ненный отрезами ситца, бусами, серьгами,
нитками, лентами и прочей дешевой галанте-
реей, в то время весьма редкой и высоко це-
нимой деревенскими красавицами.
В своих многолетних скитаниях по России
Данилка испробовал множество профессий.
Пришлось ему недолгое время быть и коро-
бейником, ходить с коробом за плечами по
глухим дередням Владимирской губернии,
торгуя всякой мелочью, вроде той, которую
и сейчас он прихватил с собой в путь.
Чиркова скитания обогатили неоценимым
опытом. Он узнал не только деревню, но и
город, повидал людей разных сословий и зва-
ний. Он мог быть своим не только среди недо-
верчивых, замкнутых, туго идущих на сближе-
ние с городским человеком сибирских и ураль-
ских крестьян, но и среди рабочих, солдат,
торгового люда, жителей городской окраины.
Мало ли людей, подобных Данилке, обра-
щали свой опыт, знания и талант на то, что-
бы приспособиться, выйти в люди, стать
хозяином. Может, и Данилку ждала такай
судьба, если бы он не встретился с людьми,
открывшими ему глаза на многое. Этих лю-
дей он всегда вспоминает с благодарностью
и любовью.
Никогда не забудет Данилка большую па-
лату госпиталя, плотно заставленную койка-
ми. В большое окно с утра бьет яркое весен-
нее солнце, освещая изможденные, желтые
70
лица. Кого здесь только не встретишь! И пен-
зенского белобрысого паренька, и могучего,
как Тарас Бульба, украинца с берегов Днеп-
ра, и окающего волжского рыбака, и питер-
ского рабочего, и московского студента.
С утра стоит в палате шум: кто-то стонет,
кто-то громко жалуется на жизнь, кто-то на-
певает, радуясь близящемуся выздоровле-
нию, солнцу, весне.
Данилкина койка у окна. Ему хорошо вид-
но отсюда, как набухают на деревьях почки
и просыхает, готовясь рожать, земля. Да-
нилке весело. Позади фронт, окопы, липкая
грязь, орудийный гул, вши, жидкая похлебка
и смерть. Рана заживает, и скоро снова при-
дется надеть измятую, испятнанную тяжелую
шинель. Но о будущем думать не хочется.
Чему быть — того не миновать. А сегодня хо-
рошо, все радует Данилку: и набухающие поч-
ки, и солнечное тепло, и ласковый взгляд все-
общей любимицы Кати — медицинской сестры.
Рядом с Данилкой лежит солдат — стро-
гое, в морщинах лицо, внимательный взгляд
серых умных глаз. Все величают его почти-
тельно по имени-отчеству — Афанасий Михай-
лович. Есть в этом человеке что-то внушаю-
щее доверие, уважение.
В обед Афанасий Михайлович пододвигает
Данилке свою тарелку с кашей: «Ешь!» Сам
он ест очень мало и неохотно. Видно, одоле-
вает его болезнь. Но он не жалуется. Иногда
Данилка, просыпаясь ночью, замечает при
свете ночника устремленный в потолок взгляд
соседа. О чем он думает? Данилке хотелось
бы узнать, но спросить не решается. Зато со-
сед выспрашивает Данилку о его жизни. Ни-
71
кто еще не слушал его с таким интересом и
вниманием. И Данилка рассказывает об
отце, о дяде Степане, о приказчиках в лавке,
о жизни бурлацкой вольницы, о петербург-
ских и московских ночлежках — словом, обо
всем, что ему пришлось повидать и прочувст-
вовать за недолгую жизнь. Слушая Данилку,
Афанасий Михайлович словно оживал. Да-
нилка только потом понял, что в эти часы со-
сед вспоминал и свою молодость, такую же
неустроенную, скитальческую, как и его.
Как-то Афанасий Михайлович спросил Да-
нилку:
— Ну, парень, а дальше как жить будешь?
Данилка пожал плечами, усмехнулся:
— Как-нибудь проживем.
— Это верно... Как-нибудь проживешь.
В словах соседа послышался упрек. Данил-
ке захотелось понять мысли Афанасия Ми-
хайловича, и, чтобы вызвать его на разговор,
он сказал:
— А чем я лучше других?
Но сосед ничего не ответил. Молча и от-
чужденно он отвернулся к стене. Данилка и
сам не понимал почему, но его глубоко это
задело. С тех пор он особенно внимательно
присматривался к соседу. Он чувствовал, что
Афанасий Михайлович знает что-то такое, что
необходимо узнать и ему.
Как-то ночью под храп, доносившийся с
соседних коек, Афанасий Михайлович расска-
зал Данилке о рабочих кружках на Семени-
ковском заводе в Петербурге, о 9 января, о
людях, которые хотят изменить плохо устро-
енную жизнь.
В представлении Данилки это были бога-
72
тыри, особые люди, совсем не такие, как он.
Вот было бы счастье, если бы ему довелось
повидать кого-нибудь из них!
Данилка и не подозревал, что такой чело-
век рядом с ним.
Постепенно узнавал он о жизни Афанасия
Михайловича. Однажды, сидя на койке соседа
и вслушиваясь в его глуховатый голос, Да-
нилка узнал, что Афанасий Михайлович сидел
в тюрьме, бежал из нее и скрывался. Долгое
время ему пришлось жить под чужой фами-
лией, по подложному паспорту. Его преследо-
вали жандармы. Но у Афанасия Михайловича
было много товарищей, которые помогали ему
скрываться. Это были товарищи по партии.
Так Данилка впервые узнал о большевиках.
Он стал жадно выспрашивать Афанасия
Михайловича. И чем больше он слушал и
узнавал, тем сильнее его тянуло к этим лю-
дям. Он понимал, что теперь уже не сможет
жить по-старому. То, что он узнал, заставило
его иначе, чем прежде, взглянуть на себя и
свою жизнь.
Афанасий Михайлович как-то сказал Да-
нилке:
— Моя песенка спета. Я отсюда не выйду.
А у тебя, парень, все впереди. Присматри-
вайся к жизни да на ус наматывай. Хочешь
человеком прожить, не гнись, не ползай на
животе, не пресмыкайся. Живи с поднятой
головой, смело смотри в глаза людям. Знай,
что и ты человек, не только баре. И достоин
лучшего, чем то, что имел до сих пор. — По-
молчав, он добавил: — Найди товарищей.
Один в поле не воин. Есть хорошие люди.
Присматривайся, лепись к ним.
73
Данилка слушал эти слова затаив дыхание.
Он понимал, что это и прощание с Афанасием
Михайловичем, и найутствие в новую
жизнь.
Вскоре он выписался из госпиталя. Прежде
чем окончательно распрощаться с большим
четырехэтажным зданием госпиталя, где он
пробыл почти месяц, Данилка постоял на
улице, освещенной весеннцм солнцем, среди
снующих, занятых людей. Он пытался найти
окно, за которым лежал Афанасий Михайло-
вич. Хотелось рассказать этому человеку, как
глубоко он запал в Данилкино сердце. Но
словами об этом не скажешь. Об этом должна
будет сказать отныне вся Данилкина жизнь.
Весело оповещая о своем приходе, на улице
села появляется коробейник. Потряхивая каш-
тановой шевелюрой,
улыбаясь во весь
большой рот, он рас-
кладывает на чьем-
нибудь крыльце свое
богатство. Из коро-
ба, как фокусник из
чудесной шкатулки,
он вынимает то свер-
кающий красками
платок, то узорча-
тый ситец на пла-
тье, то маленький
ящик из морских
ракушек, то нитки
для вышивания, то
Иголки, то кольцо
74
€ огромным, переливающимся на солнце кам-
нем. Коробейник задорно расхваливает свой
товар. Обступившие женщины зачарованно
смотрят ему в руки, ловко выхватывающие из
короба то одно, то другое. Кто-то уже приме-
ривает платок, бежит в избу за деньгами.
Сзади, посмеиваясь, переминаются мужики,,
подошедшие на зазывной голос коробейника.
— Эй, купец, табачком не богат? — раз-
дается из задних рядов голос.
Коробейник богат и табачком. Расторго-
вавшись, он заносит свой короб в чью-нибудь
избу, куда сразу же набиваются люди. Всем
хочется поговорить с бывалым, многое пови-
давшим человеком. Особенно теперь, когда все
живут слухами, жадно ловят каждую новость.,
На столе появляется бутылка с мутным само-
гоном. Постепенно завязывается разговор о
том, что происходит на белом свете, о ценах
на хлеб, на ситец, о войне. Мужики осторожно
прощупывают коробейника: что за человек,
можно ли доверять? И, убедившись, что этот
веселый, улыбающийся, громкоголосый па-
рень не какой-нибудь городской пройдоха,
только и думающий о том, как нажиться да
обобрать, а, можно сказать, свой, неопасный,
душа нараспашку, начинают говорить откро-
венно, выкладывать все, что наболело на
душе.
С разными людьми сталкивался в деревнях
и селах Данилка. Были среди них прижими-
стые хозяйчики, спрятавшие свой хлеб в ямы,
притаившиеся, ждущие, чья возьмет, чтобы
потом потихоньку пристроиться к победившим
и снова пустить корни; были матерые кулаки,
отправившие своих сыновей в белую армию,
75
связанные с бурлившим, враждебным Совет-
ской власти богатым уральским казачеством;
были и бедняки, понимающие, что пришел их
час. Данилка чутьем угадывал, с кем гово-
рит, умел вовремя сказанным словом по-
тушить недоверие, вызвать на откровен-
ность.
Случалось, кипит душа от гнева и злобы,
сжимаются невольно кулаки, кровь ударяет
в голову, а надо терпеливо выслушивать из-
лияния какого-нибудь прохвоста, поверяю-
щего свои заветные мысли о том, как, бог
даст, одолеют смуту, утихомирят голытьбу.
Только однажды, не стерпев, Данилка, с
ненавистью глядя в маленькие, потонувшие
в мясистом лице, хитрые глаза, холодно, спо-
койно сказал — словно отрезал:
— Скоро вас, живоглотов, возьмем к ног-
тю. Азин вас и причастит, и грехи отпу-
стит.
И, глядя, как отпрянул звероватый чело-
век с окладистой бородой, громко расхохо-
тался:
— Что, идол, глаза вылупил? Не ждал?
Этот случай чуть не имел печальных по-
следствий. Бормоча ругательства, кулак, вы-
слушав Данилку, исчез и через несколько
минут вернулся с двумя такими же угрюмы-
ми, накаленными злобой бородачами, как и
он сам. Но Данилки уже и след простыл. На-
скоро одевшись и захватив короб, он, как
только кулак вышел из избы, выскочил за
ним и задами выбрался из села, ушел в лес.
Только отойдя далеко от села, Данилка пере-
вел дух. Нет, это была непозволительная
76
роскошь — позволить себе хоть однажды вы-
плюнуть в лицо врагу все, что клокотало в.
нем.
Переходя из села в село, шатаясь по база-
рам, встречаясь с крестьянами, солдатами,
бабами, охотно вступающими в разговор с
веселым парнем, Данилка постепенно, по кру-
пицам собирал ценнейшие сведения. Память
у него была крепкая. Он легко запоминал
номера воинских частей, фамилии офицеров,
командующих ими, названия населенных
пунктов. Кое-что для верности записывал, а
бумажку прятал в надежное место — в ворот-
ник пиджака, каждый раз распарывая его и
затем аккуратно зашивая по шву.
В одной деревне Чирков столкнулся с под-
выпившим солдатом. Полк, в котором служил
солдат, несколько дней назад прибыл на этот
участок фронта. Солдатам обещали перед на-
ступлением выдать новое обмундирование
вместо заношенной, истрепанной формы, кото-
рую они носили до сих пор. И вот солдат
щеголял в новых сапогах.
Из мельчайших подробностей и, казалось
бы, незначительных штрихов постепенно скла-
дывалась довольно ясная картина происходя-
щего. Тыл белых на большом участке жил на-
пряженно, лихорадочно, по дорогам передви-
гались военные обозы, подвозились боепри-
пасы. Данилка пытался прощупать район со-
средоточения войск — он не сомневался, что
белые собирают ударный кулак для наступ-
ления,— но это ему не удавалось сделать, не
хватало данных. Надо бы еще побродить, по-
слушать да выспросить, но приближался
день, когда он, по уговору с Азиным, должен
77
вернуться. В этот день Азин будет ждать его
в штабе дивизии. Задерживаться нельзя: све-
дения, уже собранные им, нужны штабу.
Азин строго предупредил, чтобы он вернулся
в срок. Поколебавшись, все же Данилка ре-
шил, что приказ нарушать не имеет права.
Если комдив найдет нужным, пошлет его
снова в разведку. А сейчас пора собираться
в обратный путь.
Чирков решил нанять в деревне подводу,
чтобы скорее добраться до фронта. Никто не
соглашался везти его в этом направлении —
другое дело, если бы он ехал поглубже в
тыл. Данилка долго ходил из дома в дом, уго-
варивая хозяев. В одной избе, побогаче и
почище других, он неожиданно наткнулся на
офицера, сидящего вместе с хозяином за сто-
лом, уставленным бутылками, тарелками с
огурцами, картошкой, мясом. Воинских ча-
стей в деревне не было, и Данилка, озадачен-
ный неожиданной встречей, замялся на пороге
избы. Но отступать было поздно. Офицер и
хозяин молча, выжидательно смотрели на
него. Овладев собой, Данилка шагнул в ком-
нату.
— Здравствуйте, господа хорошие,— не-
много развязно приветствовал он сидящих за
столом.
— Ну, здравствуй, коли не шутишь,— не-
охотно ответил хозяин.
Офицер продолжал молчать и изучающе
осматривал Данилку с головы до ног.
Чирков поспешно изложил свою просьбу.
Не подвезет ли, мол, хозяин, он мог бы хоро-
шо заплатить. А то устал со своим коробом
ходить пеши, ноги ведь не казенные.
.78
Данилка подкупающе улыбался. Но те двое
за столом продолжали угрюмо на него
смотреть. Наконец офицер встал и, подойдя
вплотную к Данилке, дыша на него самого-
ном, спросил:
— Подвода нужна? А куда ехать соб-
рался?
Данилка, как только вошел в избу, понял,,
что офицер неминуемо спросит его об этом.
Он видел, что тот пьян, задирист, недоволен
тем, что ему помешали допить самогон, и с
ненавистью оглядывает его с головы до ног.
Нужно сохранить самообладание и ничем не
выдать опасений. Впрочем, роль, которую ему
предстояло сейчас сыграть, была продумана
давно.
Глядя в переносицу офицера, Чирков твер-
до произнес:
— Куда еду — сказать не могу.
Офицер с погонами капитана, отступив, на
шаг, потребовал:
— Предъявите документы!
— Для этого мы должны остаться вдвоем,—
в свою очередь твердо потребовал Чирков.
В подкладке его пиджака было зашито удо-
стоверение, которое уже не раз ему прихо-
дилось пускать в ход во время своих путе-
шествий по вражеским тылам. Оно принадле-
жало опытному контрразведчику белых. Да-
нилке оно досталось после того, как схвачен-
ный в тылу Красной Армии контрразведчик
был доставлен в чеверевский штаб. Теперь,
пришло время снова воспользоваться им.
Хозяин избы, внимательно вслушивающий-
ся в разговор Данилки с капитаном, встал и
нехотя вышел во двор. Как только он вышел,
7&
Данилка вспорол подкладку пиджака, достал
«аккуратно сложенную вчетверо бумажку и
протянул капитану. Тот, отойдя к окну, жад-
но впился в нее глазами. Пока капитан изучал
бумажку, Данилка успел осмотреть подтяну-
тую фигуру старого матерого служаки. Ему
хорошо был знаком этот тип офицеров, щего-
лявших своей выправкой, пьяниц и бабников,
умевших прикинуться рубахой-парнем. Но
знал он, что под этой личиной часто скрывает
свою действительную суть злобный, наблюда-
тельный и опасный враг.
Капитан подошел к Чиркову, вернул ему
бумажку:
— Извините, господин подпоручик. Осто-
рожность никогда не мешает, особенно в при-
фронтовой полосе. Этот район кишит шпио-
нами красных.
— На вашем месте я поступил бы точно
так же,— примирительно произнес Чирков.
— Давайте познакомимся. Шабельский,
Константин Петрович,— представился капи-
тан.— Ваша фамилия мне уже известна, гос-
подин подпоручик. Когда-то я служил вместе
«с вашим однофамильцем. Полковник Зубков
не ваш ли родственник?
— Нет, в нашем роду полковников пока не
числится,— улыбнулся Чирков.
Еще несколько часов назад Данилка бойко
торговал всякой мелочью из своего короба,
пуская в ход обычные прибаутки, перекрики-
ваясь с обступившими его бабами. Как бы
удивились они, если бы увидели сейчас раз-
битного и грубовато-веселого коробейника, с
достоинством поддерживающего разговор с
офицером.
SO
Для того чтобы сойти за подпоручика, Да-
нилка должен был обладать известными на-
выками в обращении. Он умел говорить с гос-
подами, научился еще в приказчиках. С офи-
церами он тоже понаторел в общении на
фронте в годы империалистической войны. Но
все же ему, конечно, ни при каких обстоя-
тельствах не удалось бы скрыть свое просто-
народное происхождение. Поэтому, пользуясь
документами Зубкова, Данилка разыгрывал
роль человека простого, начавшего службу в
солдатах и получившего чин за боевые заслу-
ги — в русской армии это случалось к концу
войны.
— Если не возражаете, пойдемте ко мне,—
любезно, видимо, желая загладить недавнюю
грубость, предложил капитан.
— Вы разве не здесь живете?
— Нет, я рядом, зашел сюда по делу.
В избе, куда привел Чиркова капитан, си-
дел рослый детина с глазами цвёта переспе-
лой вишни и шапкой курчавых волос. Он был
в офицерской форме с погонами поручика.
Шабельский отрекомендовал своего спут-
ника:
— Подпоручик Зубков.
Офицер с недоумением воззрился на Да-
нилку. Шабельский рассмеялся:
— Ничему не следует удивляться в наше
время, господа. Еще Козьма Прутков ска-
зал: «Если увидишь на клетке слона надпись
«Тигр» — не верь глазам своим». Или что-то
в этом роде. Давайте лучше раскинем ска-
терть-самобранку. Подозреваю, что наш гость
не откажется от стаканчика. Не так ли, под-
6 А. Кучкин
81
поручик? — И Шабельский в предвкушении
уже далеко не первого сегодня стаканчика
потер руки и заговорщически подмигнул Да-
нилке.
Поручик вышел из комнаты и вскоре вер-
нулся с двумя бутылками самогону. В мгно-
вение ока на столе появилась обычная дере-
венская закуска: грибы, огурцы, сало. Ковы-
ляя, не глядя ни на кого, в комнату вошла
старуха с кипящей сковородкой в руках.
В сердцах швырнув сковородку с яичницей на
стол, она вышла, пробормотав что-то не
слишком лестное для своих постояльцев.
Шабельский свистнул ей вслед:
— Ведьма. Как бы отравы не подмешала.
Но тут же, положив себе на тарелку чуть не
половину яичницы, он с аппетитом принялся
за нее.
Усердно подливая самогон в стакан, стоя-
щий перед Данилкой, и сам то и дело прикла-
дываясь к стакану, Шабельский занимал
гостя разговором на самые мирные, бытовые
темы. Лицо его постепенно наливалось бурой
краской, но он не пьянел. Чувствовалось, что
этот человек умеет и любит пить.
Вспомнили довоенную спокойную жизнь,
Москву, где долгое время служил капитан,
знаменитый московский ресторан «Славян-
ский базар», славящийся какой-то особенной
ухой и расстегаями. Кудрявый поручик боль-
ше молчал и, угрюмо закусывая огурцом, то
и дело мельком оглядывал Данилку. Видимо,
вдохновенные воспоминания капитана о ро-
скошной жизни в Москве, ресторанах, ухе и
необыкновенно расторопных официантах мало
82
увлекали его. Данилка понимал, что он дол-
жен поддержать разговор. Неизвестно, из ка-
ких глубин памяти выплыли вдруг сведения,
почерпнутые у приказчиков, любящих посма-
ковать различные подробности из жизни
господ. С видом знатока он похвалил салат
«оливье», который изготовлялся по особому
рецепту поваром-французом в ресторане мо-
сковского летнего сада «Эрмитаж». Щеголь-
нув салатом, Данилка дал понять, что ему
тоже не чужды удовольствия вольготной жиз-
ни, и это было отмечено Шабельским. Капи-
тан, конечно, не зря завел этот, как будто
безобидный, разговор: он прощупывал своего
собеседника.
Это была опасная тема,— того и гляди, по-
скользнешься. Данилка разгадал тактику ка-
питана, но от этого было не легче. Соревно-
ваться с ним в рассказах из офицерской жи-
зни он долго не мог. Ничего не стоило ляпнуть
что-нибудь невпопад. Нужно было перехватить
инициативу и заставить капитана отвлечься
от столь милых его сердцу воспоминаний.
— Честно говоря, господа, я, как человек
простой, предпочитаю любым ресторанным
разносолам одно блюдо, которое так хорошо
умела готовить моя мать...
Произнося эти слова, Данилка обращался
к кудрявому поручику, продолжавшему молча
пить и закусывать. Ему хотелось вовлечь в бе-
седу эту загадочную и, кажется, не сулящую
добра личность и в свою очередь постараться
прощупать ее. Но поручик никак не реагиро-
вал на Данилкины слова. Он снова молча раз-
лил мутную жидкость по стаканам. Зато ка-
питан с живейшим интересом отнесся к тому,
6*	83
о чем говорил Данилка. Узнав, что речь идет
о сибирских пельменях, он зажегся. Очевидно,
сведения Шабельского о богатствах русской
кухни были неисчерпаемы. Глядя светлыми
внимательными глазами, резко выделявши-
мися на налитом бурой краской худощавом
лице, он рассказал, как однажды на спор
съел чуть ли не ведро сибирских пельменей и
с тех пор сохранил самую нежную память о
гостеприимных сибиряках. Закончив о пельме-
нях, он в упор спросил Данилку:
— А вы сибиряк?
— Нет, я из этих мест, с Урала,— ответил
Данилка.
— Завидно... Хорошо знаете местные усло-
вия?
— Неплохо...
— Это чувствуется.
— В чем же?— полюбопытствовал Данилка.
Капитан пожал плечами:
— Не могу вам объяснить. Знаете, у меня
нюх,— и он выразительно сморщил нос.— Го-
ворят, лингвисты по говору определяют, из ка-
ких человек мест. А я нюхом чую.
Данилка с тревогой ждал, что последует за
этим многозначительным сообщением. Капи-
тан, встав, молодцевато зашагал по комнате.
Видимо, ему хотелось показать, что он полно-
стью владеет собой, несмотря на выпитый са-
могон. Твердо ступая, он обогнул стол и оста-
новился за спиной Данилки.
— Вы верите в свою звезду, подпоручик?
Данилка ответил с искренней убежденно-
стью:
— Верю.
— И правильно делаете. У каждого чело-
84
века есть звезда, у одного — счастливая^
у другого — нет. Не знаю, как у вас, но у меня
определенно счастливая звезда. Вот, например^
встретились мы с вами. Случай? Да, случай.
Но наворожила этот случай моя звезда.
— Почему же именно ваша, а не моя?—
спросил Данилка.
— Да потому, что не знаю, как вам, а мне
определенно повезло, что я встретил вас.
Трудно было понять, на что намекает капи-
тан. Во всяком случае, ощущать его присут-
ствие за своей спиной было неприятно. Да-
нилку тянуло встать, повернуться лицом к ка-
питану. Но он остался сидеть на стуле.
— У меня тоже есть причина благодарить
судьбу за нашу встречу.
И тут вдруг угрюмый поручик впервые рас-
крыл рот.
— Я слышу признания в любви,— с какой-
то натянутой улыбкой сказал он.
Капитан, так же подчеркнуто твердо и молод-
цевато шагая, обогнул стол, сел на свое место.
— Подпоручик Зубков отправляется в тыл
красных со специальным заданием,— по-дело-
вому сухо и даже немного торжественно со-
общил он.
Кудрявый детина усмехнулся. Шабельский
поднял стакан:
— За успех вашего предприятия, дорогой
коллега!
Выпив самогон, он снова наполнил стаканы.
— Пока пьем, мы живем. Будем пить и ве-
селиться, господа, ибо никто не поручится, что
завтра мы сможем так же приятно провести
время.
85
И капитан проследил, как Данилка выпил
свой стакан до дна.
Нужно было как-то ответить словоохотли-
вому капитану, и Данилка сказал:
— Люблю веселых людей. Очень хорошо,
что мы имеем возможность посидеть так
в своей компании. Для меня это последняя
возможность побыть среди своих. Я скажу
прямо, господа, мне особенно приятно прове-
сти последние часы перед встречей с красными
с такими достойными представителями рус-
ского воинства, как вы.
Эта речь потребовала от Данилки величай-
шего усилия. Он почувствовал, как мелкие ка-
пельки пота выступили на лбу и висках. Ска-
зывалось, видимо, напряжение двух часов,
проведенных в обществе офицеров. Данилка
понимал, что за наигранной веселостью капи-
тана что-то таится. С ним вели игру, вели ис-
кусно, не торопясь, не выпуская инициативу
из рук. Пожалуй, лучше всего под каким-ни-
будь предлогом уйти. Данилка встал, но мол-
чаливый поручик грубовато остановил его,
спросив:
— Когда собираетесь переходить линию
фронта?
Данилка улыбнулся:
— Простите, поручик, на этот вопрос по
долгу службы ответить не могу.
— Правильно. Осторожность — основа ус-
пеха.— Шабельский встал, подошел к окну,
выглянул наружу. Затем, резко распахнув
дверь, словно для того чтобы проверить, не
подслушивают ли их, вышел в сени. Вернув-
шись, плотно прикрыл за собой дверь, сказал
Данилке:
86
— Садитесь. Надо поговорить.
Данилка сел. Шабельский не торопясь Заку-
рил, выпустил струю дыма к потолку и, следя»
как она тает в воздухе, спросил:
— Вам приходилось бывать у красных?
Данилка, помеДлив, ответил нехотя:
— Приходилось.
— Вот видите, я же говорил, что рам бог
свел нас в этой дыре. Вот что, подпоручик, хва-
тит играть в прятки.— И Шабельский, точно
выбирая слова, быстро изложил суть дела.
Оказалось, что офицеры совсем неслучайно
забрели в деревню невдалеке от фронта. Ут-
ром им предстояло выйти отсюда в том же
направлении, что и Данилке. Они получили
задание перейти линию фронта, проникнуть в
глубокий тыл красных. Где-то там они дол-
жны были встретиться с людьми, ожидаю-
щими их прихода, и вручить им инструкции
от белого командования. Данилка слушал ка-
питана, боясь упустить слово.
— Если не возражаете, мы можем линию
фронта перейти вместе,— говорил Шабель-
ский.— Вы, подпоручик, как человек опытней,
знающий местные условия, поможете нам на
первых порах.
— Если только могу быть полезен... От
всей души.
Теперь становилось понятным все: и присут-
ствие офицеров в деревне, где не было войск,
и повышенный интерес, проявленный ими
к Данилке. Ясно, что они, как люди мало зна-
комые с местными условиями, рады восполь-*
зоваться его помощью, конечно, чтобы потом,,
когда минет в нем нужда, любой ценой изба-
виться от него.
87
Шабельский вынул карту, и Данилка пока-
зал, в каком месте, по его мнению, лучше
всего перейти линию фронта. Было решено
двинуться в путь завтра на рассвете. Наметив
маршрут, офицеры стали жадно расспраши-
вать о порядках в тылу красных. Их интере-
совали цены на хлеб и другие продукты. По-
ручик, очевидно в отличие от капитана про-
фессиональный разведчик, особенно интересо-
вался работой железных дорог и тем, как при-
обрести билет.
Постепенно входя в роль наставника, Да-
нилка охотно отвечал на вопросы. Теперь на-
ступила его очередь загадочно поглядывать на
своих спутников.
— Не думаете ли вы, господа, переходить
фронт в офицерской форме?— улыбаясь, спро-
сил он.
— Если б это было возможно...— тоже
улыбаясь шутке, сказал Шабельский.
Он вытащил из угла большой баул и вы-
тряхнул из него две пары брюк, пиджаки,
картузы — словом, два полных комплекта
штатской одежды.
— Что ж вы медлите?— спросил Данилка.—
Чем скорее вы натянете на себя все это об-
мундирование, тем лучше. Вполне возможно,
что за нами уже следят. Они сумели расста-
вить своих людей везде.
Данилка не мог отказать себе в удовольст-
вии попугать офицеров. Поручик проворчал в
ответ, что не так-то просто было достать под-
ходящую одежду: вчера в поисках этой рвани
облазили всю деревню. А Шабельский нехотя
уволок баул снова в угол и, быстро скинув
88
с себя офицерскую форму, облачился в про*
сторный пиджак, брюки и сапоги. Переоделся
и поручик. Очевидно, костюм, в который он
влез, прежде принадлежал рабочему. Поручик
имел в нем вид степенного мастерового. Но
Шабельский в своем пиджаке, под которым
угадывалась его офицерски подтянутая фи-
гура, выглядел нелепо. Он и сам чувствовал
это, нервничал, то и дело поглядывал на Да-
нилку и наконец спросил:
— Ну, что скажете, подпоручик, так пойдет?
Данилка заставил капитана повертеться пе-
ред ним.
— Достаньте где-нибудь дегтя, смажьте са-
поги. Затем руки. Разве у рабочих такие
руки?
Капитан озабоченно осмотрел свои белые
руки. Выскочив из избы, он пропадал где-то
8&
около часа и вернулся с густо намазанными
дегтем сапогами. Руки были старательно из-
мазаны в машинном масле.
— Я и сам собирался это сделать. Но, По-
жалуй, чем раньше, тем лучше,— недовольно
проговорил он.
Ранним утром следующего дня капитан по-
дошел к Данилке:
— Вот что, подпоручик, вы понимаете, что,
покуда мы вместе, я вынужден принять на
себя руководство всей группой, как старший
по званию. Вы не возражаете? Нет? Очень хо-
рошо. Попрошу никуда не отлучаться, ни с кем
не разговаривать. Это необходимые меры пре-
досторожности.
Капитан был сух, даже враждебен. Оче-
видно, он испытывал потребность одернуть не-
сколько зарвавшегося наставника. Данилка
понял это и в душе усмехнулся. Шабельскому
он ответил так же сдержанно и сухо:
— Лучшее, что мы можем сделать в смысле
предосторожности,— это скорее покинуть де-
ревню, и по возможности — незаметно.
Через час разведчики выехали на подводе,
которую нанял Шабельский, и к вечеру были
уже у линии фронта.
В деревне, где они остановились переноче-
вать, Шабельский исчез, но вскоре вернулся
с бутылкой самогону и торжественно водру-
зил ее на стол.
За окном было темно, где-то рядом лаял и
бешено метался на цепи пес, за стеной пла-
кал маленький ребенок, и мать, сама чуть не
плача, успокаивала его.
Шабельский подошел к окну, выглянул
90
в ночную тьму, вернувшись к столу, выпил
самогону и проговорил с тоской в голосе:
— Боже мой, какая дыра!
Капитан был явно не в духе. В тон ему Да-
нилка ругнул штабников, предпочитающих от-
сиживаться в теплых местечках.
Хмуро выслушав его, капитан сказал:
’— Молодой человек! В ваши годы я думал
только о том, как попасть в какое-нибудь
стоящее дело и заработать Георгия. Вот с та-«
кими, как вы, мы и проиграем войну.— По-
смотрев на Данилку, он тут же примиряюще
добавил:—Ну, ну, не сердитесь. Поживете
с мое, тогда и посердиться, и поплакать мож-
но. А сейчас ваше дело держать хвост трубой.
Заговорили о том, кто в каком полку был
на германском фронте. Шабельский как бы
между прочим поинтересовался фамилиями од-
нополчан.
— Нестерова знали?—спросил он.— Мы
с ним вместе начинали еще в японскую. По-
том он, если не ошибаюсь, служил в том же
полку, что и вы?
Данилка, хорошо знавший офицеров своего,
полка, слыхал и о Нестерове, и о Шумилине,
тоже знакомом капитана. Все на редкость
было удачно. И все же он чувствовал: какие-то
смутные подозрения по-прежнему одолевают
его спутников.
Он стал многословно рассказывать о про-
зорливости и ловкости азинских контрразвед-
чиков и о том, какие предосторожности прихо-
дится соблюдать в тылу красных на каждом
шагу. Данилка видел, что эти рассказы про-
изводят впечатление, и, слушая их, развед-
91
чики проникаются уважением к его знаниям
и опыту.
Глядя на серьезные лица офицеров, Да-
нилка с усмешкой думал: «У вас языки хо-
рошо подвешены, да и у нас не хуже. На кри-
вой нас не объедешь. Слушайте, слушайте, я
еще и не такое вам распишу».
От Данилкиных рассказов Шабельский еще
больше помрачнел. Укладываясь спать, с кис-
лой улыбкой поблагодарил Данилку:
— Спасибо, подпоручик, помогли скоротать
вечер.
Он долго курил в темноте, ворочался,
вздыхал.
На следующий день рано утром трое раз-
ведчиков перешли линию фронта. К полудню
они оказались на лесной опушке около лепя-
щейся у холма деревни. Здесь поручик, по
своему обыкновению молчавший всю дорогу,
сказал:
— Слушайте, Зубков, как вы полагаете, не
лучше ли нам расстаться? Так сказать, вы —
направо, мы — налево. Боюсь, что такой груп-
пой мы будем слишком заметны.
Этого и опасался Данилка. Если сейчас он
разойдется с офицерами, они исчезнут в при-
фронтовой полосе — пойди потом разыщи их.
У разведчиков был адрес явки в глубоком
тылу, но выудить его не удалось. Отпустить
их нельзя ни в коем случае. «Это мои тро-
феи,— думал Данилка.— Я должен доставить
их в азинский штаб».
Но показать, что предложение поручика не
устраивает его, Данилка не мог. Это только
усилило бы подозрения офицеров, и тогда их
92
наверняка не удержать. Наоборот, он должен
охотно согласиться с поручиком.
— Ну что ж, разойдемся,— сказал Да-
нилка. Все трое сидели на лесной опушке, под-
ставив лица едва пригревавшему солнцу.—
В этих местах я уже бывал и предупреждаю:
мужики здесь звери. Попадетесь им в лапы —
не завидую. Либо сами замучают, либо стащат
в азинский штаб. Тут красные распропаган-
дировали их под корень. Так что мой совет:
обходите села стороной, ночуйте в лесу, ста-
райтесь не попадаться на глаза.
Шабельский поежился:
— Б-р-р... Перспективна. Ночью в лесу, на
мокрой земле.
Поручик строго посмотрел на него:
— Забудьте об удобствах. Вы не на ку-
рорте как-никак и не на даче. Теперь не до
жиру, быть бы живу.
Шабельский поморщился:
— Спасибо, что напомнили. А я-то по за-
бывчивости решил, что мы идем по грибы.
И он остервенело чиркнул спичкой, закурил.
— Ну-ну, не будем ссориться,— прими-
рительно сказал Данилка.— Провести ночь
в лесу — это еще не самое неприятное из того,
что ждет нас.
Капитан вопросительно взглянул на него.
— По совести говоря,— продолжал Да-
нилка,— лично я тяжелее всего переношу го-
лод. А ведь может случиться так, что придется
поголодать, пока доберемся до города. Глупо,
конечно, и деньги есть, и купить можно в де-
ревне, а приходится пробавляться картошкой,
и то если удастся нарыть ее где-нибудь ночью
93
на огороде. А в деревню днем лучше и носа
не кажи!
— Ну, это вы преувеличиваете,— недо-
вольно пробормотал поручик.
— А что, на войне как на войне. Придется
посидеть на голодной диете. Впрочем, вам-то
это наверняка на пользу. У вас слишком рас-
кормленный для нынешнего времени вид,—
язвительно проговорил капитан, явно беря ре-
ванш за прочитанную ему поручиком но-
тацию.
— Что касается меня,— сказал Чирков,— то
я собираюсь переночевать сегодня у одного
знакомого лесника. Крепкий мужик, да и
деньги любит.
Офицеры молчали. Данилка встал.
Ну что ж, идти так идти. Будем про-*
щаться...
Это, безусловно, был удачный ход. Готов-
ность Данилки немедленно расстаться с офи-
церами как будто успокоила их. Теперь они
должны были подумать о том, что теряют све-
дущего и нужного попутчика. Данилка с тре-
вогой ждал, что скажет капитан.
Шабельский остановил его:
— Погодите... Пожалуй, вот что... А что,
если мы до этого вашего любящего деньги
лесника дойдем вместе? Переночуем, а дальше
уже двинемся поодиночке.
Чирков обрадовался, но, сдержавшись, по-
качал головой:
— Не знаю. Одного-то меня примет.,
А всех — не знаю. Может, побоится...
Шабельский отмахнулся:
— Ну если деньги любит, то договориться
всегда можно. Пошли, господа!
94
Трое молча двинулись в путь. Старались
идти лесом. Днем сделали привал, закусили
последним оставшимся хлебом и крутыми яй-
цами. Дальше предстояло пересечь дорогу, по
которой, Данилка знал, обычно шло оживлен-
ное движение. Но еще раньше, чем они до-
шли до дороги, навстречу им вынырнули из
леса пятеро верховых. Всадники неторопливо
двинулись в сторону пешеходов.
Очевидно, они собирались проехать мимо:
внешний вид идущих через поле разведчиков
не внушал никаких подозрений. Но один из
верховых, подъехавший поближе, неожиданно
громко и весело закричал:
— Товарищ Чирков! Здорово!
Верховые с карабинами за плечами, с шаш-
ками на боку подъехали вплотную. Спешив-
шись, они окружили Чиркова, оживленно здо-
роваясь с ним. Это были старые знакомые из
чеверевского отряда, воевавшие вместе с Чир-
ковым еще с Дюртюлей.
Шабельский, побледнев, молча наблюдал за
всем происходящим, начиная, по-видимому,
догадываться, с кем сведа его судьба.
Взгляды Данилки и Ша вельского встрети-
лись. Капитан быстро резким движением опу-
стил руку в карман, выхватил пистолет, но
стоявший рядом чеверевец схватил его за
руку. Шабельский разжал пальцы и пистолет
упал к его ногам.
Бывает так: повадится в какую-нибудь
глухую, затерянную в лесах деревню волк.
Сколько ни охотятся за ним — не могут пой-
мать хитрого матерого хищника. Стащил из
95
хлева овцу, в Следующую ночь — поросенка,
затем очередная жертва — коза. Стонет де-
ревня. Но недаром говорят в народе: сколько
веревочке ни виться, а все ж конец будет. По-
пался волк в капкан. Хочет вырваться, ме-
чется из стороны в сторону, глаза красные от
бешеной злобы. Так бы и перегрыз горло об-
ступившим его крестьянам. Но крепко держит
капкан за лапу. Не уйдешь!
Вот на такого волка в капкане были по-
хожи офицеры после того, как их обыскав и
обезоружив, повезли на подводе в штаб ди-
визии. Они метали на Данилку, ехавшего
сзади верхом, взгляды, полные откровенной
ненависти. Но Данилка их не замечал. Он был
озабочен тем, как бы поскорее добраться до
штаба и допросить разведчиков. Он не сомне-
вался, что они смогут дать сведения, сущест-
венно дополняющие те, что должен был сооб-
щить Азину он сам.
Поздним вечером подъехали к штабу. Окна
его были освещены. Издалека слышалось
ржание лошадей, ждущих у коновязи своих
хозяев. Данилка с волнением вслушивался
в эти звуки. Как всегда в минуты возвраще-
ний из разведки, его переполняло чувство
любви к своим боевым товарищам. Возбужден-
ный, с радостной улыбкой на лице, Данилка
влетел в штаб. Отвечая на ходу на громкие
приветствия, он прошел к Азину. Открыв
дверь комнаты, Чирков увидел комдива, гор-
бившегося над картой вместе с начальником
штаба.
— А вот и Чирков. Я же говорил, что вер-
нется в срок,— басовито гудел Азин, быстро
пересекая комнату навстречу разведчику.,
96
Чирков по всей форме отрапортовал ком-
диву.
Через несколько минут в комнату ввели аре-
стованных. Азин в своей яркой шелковой ру-
бахе, перехваченной в талии узким поясом*
стоял посреди комнаты, внимательно рассмат-
ривая вошедших.
Чирков коротко рассказал о своей встрече
с офицерами и о переходе через линию
фронта. Выслушав его, комдив уже более за-
интересованно посмотрел на разведчиков, сто-
явших у двери.
— Проходите, проходите, не стесняйтесь,—
приглашал он их.
Тяжело передвигая ноги, будто они были из
чугуна, офицеры прошли на середину комнаты.
— Однако робки вы, как невесты,— пошутил
Азин.— Что ж головы повесили? Любите ка-
таться— любите и саночки возить.
Офицеры молча, переминаясь с ноги на
ногу, следили за комдивом. Азин смерил их
взглядом, махнул рукой.
— Эх вы, господа...— с иронией произнес
он.— А еще претендуете на победу и власть...
Уже брезжил рассвет, когда Данилка за-
кончил свой подробный рассказ о результатах
разведки. Азин жадно слушал его. Сведения,
добытые Данилкой, помогали составить до-
вольно ясную картину подготовки белых к на-
ступлению.
Офицеры-разведчики дополнили рассказ
Чиркова своими показаниями. Комдив, выслу-
шав их, очертил на карте район сосредоточе-
ния войск противника.
Но особую ценность имели адреса явок, ко-
торыми должны были воспользоваться развед-
7 А. Кучкин	^7
чики в тылу красных. Переданные в ЧК, эти
сведения помогли разоблачить крупный шпион-
ский центр, свивший гнездо в прифронтовой
полосе.
Это были особенно напряженные, трудные
дни для 2-й армии и азинской дивизии. В ру-
ках белогвардейцев Ижевск. Они стремятся
расколоть фронт. Положение осложняется и
тем, что белогвардейцы, захватив Ижевск, по-
лучили большой оружейный завод. Перед Ази-
ным поставлена задача — вернуть город. «Да-
ешь Ижевск!» — таков приказ штаба армии.
Дивизия готовится к упорным боям.
Белогвардейцы тоже не дремлют. Вокруг
города роют окопы, возводят проволочные за-
граждения. Густо расставлены пулеметы и
орудия. Контрреволюционеры, поднявшие вос-
стание в Ижевске, знают: возьмут красные го-
род— пощады им не будет. За пролитую
кровь придется ответить перед судом народа.
«Ижевск стал неприступной крепостью»,—
так говорят белогвардейцы. Они хотят успо-
коить «именитых» граждан — купцов, фабри-
кантов, лавочников. Они хотят вселить уверен-
ность в ряды солдат — защитников города,
среди которых много обманутых крестьян.
Да, Ижевск действительно стал крепостью.
Но разве это неприступная крепость? Бойцы
дивизии Азина твердо знают: город будет со-
ветским. Пусть хоть в пять рядов стоят прово-
лочные заграждения, пусть опоясывают город
окопы, но Ижевск будет взят!
К дивизии Азина приковано сейчас внима-
ние всей 2-й армии, всех бойцов, политработ-
98
ников, командиров. И азинцы чувствуют это.
Они часто видят на своих позициях нового ко-
мандующего армией Шорина и члена Реввоен-
совета Гусева. Да и комдив проводит больше
времени в частях и подразделениях, чем
в штабе. Близится решающий штурм.
Чеверевский отряд преобразован в 4-й Со-
ветский полк азинской дивизии. Еще недавно
чеверевцы, обосновавшись на станции Агрыз,
один на один мужественно сдерживали напор
превосходящих сил ижевцев. В отряде не хва-
тало патронов, снарядов, винтовок, пулеметов.
Боевики были одеты во что придется — в пе-
струю смесь военных гимнастерок и шинелей,
гражданских пальто и пиджаков. Теперь по-
ложение изменилось. Дивизия Азина прибыла
хорошо оснащенная, и чеверевцы сказали
с облегчением:
— Дождались и мы наконец подмоги. Те-
перь дело пойдет!
Вернувшись с трофеями из разведки, Чир-
ков застал своих боевых товарищей за упор-
ной подготовкой к штурму города. Приближа-
лась первая годовщина Октябрьской револю-
ции, и дивизия собиралась ознаменовать
праздник взятием города. Составлялся план
атаки, наносились на карту укрепленные рай-
оны и огневые точки противника. В эти дни
приходилось много потрудиться разведчикам.
Они прощупывали оборону врага, отыскивая
слабые места в линиях укреплений. Разведчи-
кам удалось обнаружить поставленные про-
тивником минные поля.
Чирков сразу же включился в подготовку
к штурму. День и ночь он пропадал на пере-
довых позициях, изучая местность, по которой
7*
99
бойцы дивизии должны были пойти на штурм.
У него складывалось убеждение, что ижевцы
не ожидают удара в лоб и поэтому особенно
старательно укрепляют фланги. Он поделился
своими наблюдениями с Азиным и Чеверевым.
Последующей разведкой было установлено,
что Чирков не ошибся в своих предположе-
ниях. Данные, полученные разведкой, и были
положены в основу плана атаки. Азинцы дол-
жны были атаковать противника в лоб.
Накануне штурма Чеверев и Чирков были
вызваны в штаб дивизии. Комдив ознакомил
их с приказом, согласно которому Чиркову с
его группой разведчиков предстояло открыть
бой. Задача была сформулирована кратко —
внезапным налетом прорваться в тыл против-
ника, вызвать панику и отвлечь, внимание.
Группа разведчиков должна была пройти че-
рез болото, Это направление было предлО’
жено Чирковым.
Болото считалось непроходимым. На этом
участке белые, естественно, считали, что они
в безопасности. И действительно, через бо-
лото не удалось бы провести крупное подраз-
деление. Но небольшой отряд ловких и сме-
лых разведчиков, как утверждал Чирков, мо-
жет пройти.
Темной осенней ночью разведчики подошли
к болоту. Позади осталось боевое охранение
азинцев. А в версте от него полк и батальоны
бесшумно занимали исходные позиции для
атаки. Вслушиваясь, как тоскливо завывает
в поле ветер, трудно представить, что в эту
минуту где-то поблизости идет оживленное
движение больших воинских колонн.
Болото обследовано разведчиками, постав-
100
лены вешки, по которым нужно ориентиро-
ваться, переходя его вброд. Шаг или два в
сторону — и можно провалиться в засасываю-
щую, вязкую тину. Она схватит и не отпустит.
Уклоняться в сторону от указанной вешками
дороги опасно: подстерегает гибель.
Нельзя ни разговаривать, ни курить: малей-
ший шум или мелькнувший огонек могут вы-
дать разведчиков. А если схватит и потянет
тина—молчи, не выдавай товарищей. Что бы
ни случилось—ни звука, ни стона. Это первое
условие, обеспечивающее успех.
Бесшумными тенями движутся разведчики
через болото. Чирков впереди. Неторопливо,
ощупывая ногами кочки, он прокладывает
путь.
Вот что-то булькнуло позади. Что там? Но
останавливаться нельзя. Вперед, только впе-
ред!
На животах выползли из болота. Где-то не-
далеко должно быть боевое охранение белых.
Да, так и есть. Доносятся голоса — разгова-
ривают двое. Разведчики подползают на близ-
кое расстояние к солдатам. Еще минута — и
оба солдата сидят связанные. От неожиданно-
сти и испуга они потеряли голос, заикаются,
не могут связать слова. Но постепенно, уви-
дев, что их не собираются убивать, приходят
в себя. Оба охотно отвечают на вопросы. По-
лучив от солдат нужные сведения и узнав па-
роль, разведчики двинулись дальше, к зем-
лянкам.
Сладок предутренний сон. Покинув холод-
ные и сырые окопы, спят ижевцы в землянках,
С этой стороны никто не ждет нападения. Бо-
лото— надежный защитник. Но вдруг тишину
101
разрывает выстрел. Рвутся гранаты. Начи-
нается паника. Из землянок выскакивают
солдаты и попадают под губительный огонь.
Разведчики расстреливают мечущегося в па-
нике врага.
К месту боя уже спешит подкрепление.
В штабе белых, очевидно, решили, что азин-
цы пытаются прорвать здесь оборону. Как и
предполагал Азин, белые клюнули на при-
манку. В то время когда растерявшиеся офи-
церы погнали к болоту батальоны, Чирков со
своими разведчиками уже отходил обратно.
И вот тут, на исходе ночи, цепи азинцев
с возгласами «Даешь Ижевск!» пошли в
атаку.
Бойцы ножницами резали проволочные за-
граждения, лавиной обрушивались на окопы.
Ожесточение боя было велико. В окопах би-
лись прикладами, душили друг друга руками.
Вот занята первая линия обороны. Но атакую-
щие не останавливаются. Вперед! Вперед!
Дальше! Дальше! Только к вечеру опреде-
лился полный успех красных. Ижевская твер-
дыня пала. В день годовщины Октября, 7 но-
ября 1918 года, 2-я армия сообщила об этой
победе в Москву Владимиру Ильичу Ленину.
В тот же день из Москвы пришел ответ:
«7 ноября 1918 г. Командующему 2-й ар-
мией.
Приветствую доблестные красноармей-
ские войска со взятием Ижевска. По-
здравляю с годовщиной революции.
Да здравствует Социалистическая крас-
ная армия!
Ленин».
102
Полк Чеверева, отличившийся при штурме
города, был награжден Красным знаменем.
Радостно было сознавать Чиркову, что
в этой победе есть доля и его труда.
СЕМИ СМЕРТЯМ НЕ БЫВАТЬ
Как-то еще на фронте империалистической
войны, под Перемышлем, Чирков услышал
рассказ о солдате, возомнившем себя неуяз-
вимым для немецкой пули. Этот солдат, если
верить рассказу, с первого дня войны ходил в
атаки, добывал по заданию штаба «языков»,
штурмовал укрепленные города — и ни одна
пуля даже не оцарапала его. Уже давно все,
кто начал воевать вместе с ним, лежали в
земле или залечивали раны в госпиталях.
А он, словно какой-нибудь офицер, отсижи-
вающийся в укрепленном блиндаже, был жив-
здоров. Однажды после особенно кровопро-
литной атаки, когда почти весь полк остался
в поле, не вернулся назад и солдат. Видно, и
его нашла, наконец, смерть. Но нет. Вечером,
когда окончательно стемнело, он приполз
с поля в свой окоп, плюхнулся мешком на дно.
Весь день он пролежал среди трупов, прики-
дываясь мертвым, чтобы не выдать себя не-
мецкому снайперу, а когда стемнело, вернулся
к своим. С тех пор изменился солдат. До этого
был тихим, а теперь громко заговорил. Словно
подменили его. «Меня, братцы, пуля не бе-
рет,— говорил, посмеиваясь, он,— я заговорен-
ный». И чтобы доказать, что это действительно
так, ходил в рост по окопу, напрашивался
в разведку и каждый раз, возвратившись на-
зад, смеялся и с вызовом смотрел на всех: де-
103
скать, вот вам, не верите, что заговоренный»
так и черт с вами, а я все-таки жив!
Долго продолжалось так, пока не вызвали
однажды солдата в штаб фронта,— видно, и
туда дошла слава о нем. Дали ему задание
раздобыть во что бы то ни стало «языка». И
где же? На самом трудном участке, там, где
вот уже месяц, как ни билась разведка, не
могла ни одного, даже самого плохенького»
немца взять в плен.
Выслушав приказ начальства, солдат только
ухмыльнулся, быстро собрался в разведку, за-
хватил мешок — и был таков. Всю ночь в той
стороне, куда уполз солдат, стояла мертвая
тишина. И только под утро, против обыкнове-
ния— немцы в это время всегда спят,— раз-
далась вдруг беспорядочная стрельба. Чего
всполошились немцы, по кому палили они, что
произошло в ночной темноте,— кто скажет?
Только не вернулся назад солдат. Ждали его
день, ждали второй и только на третий пере-
стали ждать.
В этом месте рассказчик, поведавший Да-
нилке всю эту историю, сделал паузу.
— Да ведь что говорят,— уже шепотом за-
кончил он,— жив солдат. Ходит, переодевшись
в немецкую форму, по тылам, где стрельнет
немца, а где удушит. А назад возвращаться
не хочет. Я, говорит, не желаю, чтобы офи-
церы командовали мной. Я сам по себе буду.
И сколько ни охотятся за ним немцы, не мо-
гут поймать.
Этот рассказ надолго поразил Данилкино
воображение. Все ему мерещился солдат, бро-
дивший по немецким тылам. Он даже пред-
ставлял его внешний вид: маленький, верткий,
104
жилистый, нос пуговкой, совсем как один Да-
нилкин друг-приятель. Тот тоже никогда не
унывал, а когда приходилось туго, только по-
смеивался и говорил: «Живы будем — не по-
мрем. Нас голыми руками, брат, не возь-
мешь!»
Почему-то всегда, вспоминая о солдате, Да-
нилка начинал думать и о себе. В памяти
всплывали разные случаи из его жизни.
Однажды — это было на шумной волжской
пристани — разгружали баржу. Данилка бе-
жал с мешком зерна на плечах по скользким
и узким мосткам, переброшенным с баржи на
берег. На полпути он поскользнулся и сва-
лился в воду. Накануне один грузчик, тоже
молодой и неопытный, свалившись с мешком
в воду, сломал себе ногу и едва не утонул:
вытащили его на берег полуживого. А Да-
нилка отделался ушибом, вылез из воды це-
лехонек да еще и мешок с зерном выта-
щил. Подрядчик, вместо того чтобы прогнать
его, как всегда поступал в таких случаях,
только строго посмотрел и вычел полтинник
из заработанных им денег — только и всего.
А вот другой случай. Было это в Москве,
куда Данилка попал незадолго до войны.
Жил он тогда в «Ржановской крепости» —
огромном доме, принадлежавшем купцу Ржа-
нову. Это была знаменитая московская тру-
щоба, населенная голытьбой, мелким ремес-
ленным людом, спившимися чиновниками, ра-
зорившимися купчиками, словом, настоящее
дно. Ютилось здесь по нескольку человек в
каждой каморке, платили за жилье гроши. Но
из этих грошей складывался у хозяина круп-
ный куш. Дом буквально кишел жильцами,
105
поселявшимися здесь иногда на одну ночь или
застревавшими на годы.
Данилка целый день бродил по Москве в
поисках работы и вечером, усталый, возвра-
щался в Ржановку, как называли трущобу ее
жители, валился на койку с одним жела-
нием — как можно скорей уснуть. Но разве
уснешь, когда со всех сторон крик, пьяная ру-
гань, скандал. Ржановка вечером завивала
горе веревочкой: пила водку, горланила, дебо-
ширила.
Как-то ночью Данилка услышал крик в
соседней каморке. Кричала женщина. Впере-
межку с криком доносились звуки ударов и
злобная ругань. Не вытерпев, Данилка соско-
чил с койки и вышел в коридор. Возле откры-
той двери в соседнюю комнату стояли не-
сколько человек и равнодушно смотрели на то,
что там происходило. В Ржановке существо-
вал неписаный закон, запрещающий вмеши-
ваться, когда муж или сожитель брался
«учить» свою дражайшую половину. Данилка
заглянул в комнату. Увидев распростертую
на полу женщину и огромного роста парня в
поддевке, пинавшего ее ногой, он мгновенно
забыл о всех ржановских законах. Ринувшись
в комнату, оттолкнул парня от женщины. На-
чалась драка. Парень, на голову выше Да-
нилки, косая сажень в плечах, выхватил нож.
Ничто, казалось, уже не удержит руку с но-
жом, занесенную над Данилкой. Но в эту се-
кунду женщина на полу, приподнявшись,
сильно дернула парня за ногу, и тот свалился
на нее. Нож выпал у него из рук. Близко на
этот раз была беда и снова прошла мимо.
А сколько раз на фронте смерть смотрела
106
Данилке в глаза! Сколько людей погибло ря-
дом! Только что ели кашу из одного ко-
телка — и вот уже нет человека. Прошумит
беда над Данилкиной головой и — пройдет
мимо. Сколько раз уходил Данилка из цепких
белогвардейских лап, уходил в последнюю ми-
нуту, когда, казалось, уже ничто не сможет
спасти его. Может быть, поэтому Данилка так
крепко верит в свою судьбу. Может быть, по-
этому ему так часто вспоминается фронтовой
рассказ о солдате, смело бросившем вызов
смерти.
Как бы ни приходилось туго, Данилка нико-
гда не опускал головы. Нет, не может быть,
чтобы был когда-нибудь конец всем Данилки-
ным мечтам и надеждам, его молодой, горячей
жизни.
Обычно, отправляя Данилку в разведку, Че-
верев предупреждал, что дело предстоит слож-
ное, задача трудная, но зато и почетная, так
что никак нельзя ударить лицом в грязь. И на
этот раз — это произошло еще до того, как
чеверевцы влились в дивизию Азина,— вызвав
Данилку, чтобы вручить ему секретное письмо,
с которым он должен был пробраться в заня-
тую белыми Уфу, Чеверев сказал несколько
уже хорошо знакомых Данилке слов о важно-
сти поручения.
Впрочем, на этот раз Чеверев ничем не по-
грешил против истины. Дело действительно
было трудное. Задание было дано сверху, из
штаба армии, где хорошо знали Данилку и не-
редко прибегали к его помощи, когда нужен
был смелый и находчивый человек.
Получив от Чеверева зашифрованное
письмо, Данилка сам смастерил себе двойные
107
подметки на сапогах, завернул письмо в бе-
ресту и спрятал в подметку. В Уфе он дол-
жен был отыскать пчеловода Алешина, боль-
шевика-подпольщика, и передать ему шиф-
ровку. С теми сведениями, которые он получит
от Алешина, Данилке надлежало как можно
скорее вернуться назад.
Из села он вышел на рассвете. Отойдя с де-
сяток верст, пристроился на попутную под-
воду. Так, то пешком, то на попутных подво-
дах, он продвигался вперед и утром следую-
щего дня оказался в Шарыпово.
Шарыпово — большое село — было забито
военными обозами и солдатами «народной ар-
мии». Они группами разгуливали по улице, зе-
вая от нечего делать. На Данилку никто не
обратил внимания — солдаты больше интере-
совались женской половиной сельского насе-
ления,— и он преспокойно проехал на подводе
на другой конец села. Здесь возница остано-
вился, чтобы напоить лошадей.
В тот момент, когда Данилка, спрыгнув
с подводы, разминал затекшие от долгого си-
дения ноги, на него пристально смотрел
с крыльца богатого дома рослый человек
с одутловатым, бледным лицом.
Данилка не заметил ни этого взгляда, ни
того, как человек поспешно нырнул с крыльца
в дом и вышел со вторым, таким же рослым
и одетым в такой же армяк, как и первый.
Оба они сошли по ступенькам вниз и прибли-
зились к Данилке. И только тут Данилка уви-
дел их. Он сразу понял, чем грозит ему эта
неожиданная встреча. Два мужика в армяках,
богатые подводчики, знали его еще со времен
волостного съезда в Топорнино. Там Данилка
108
обидел их, и они, затаив обиду, промолчали^
но, конечно же, хорошо запомнили это.
Сейчас, столкнувшись взглядами с Данил-
кой, подводчики сделали вид, что не знают его-
и не интересуются им. Оба мгновенно отвели
глаза в сторону и, повернувшись спинами
к Данилке, не спеша вернулись в дом. Именно
это намеренное безразличие окончательно
убедило Данилку, что добра от этой встречи
ждать нечего. Что же делать? Попытаться сбе-
жать на подводе из села — догонят в поле и
под шумок прикончат. Нет, бежать нельзя.
Данилка по опыту знал, что бегство далеко
не всегда лучший способ избавиться от опас-
ности. Иногда обстоятельства складываются
так, что нужно идти навстречу опасности.
Решение созрело быстро. Свернув в первый
попавшийся переулок, Данилка у крайней из-
бы зашел во двор и скрылся в хлеву, якобы
по нужде. К счастью, ни во дворе, ни в хлеву
никого не было. Быстро выкопав ямку, Да-
нилка-положил в нее браунинг, прикрыл плат-
ком и забросал землей и соломой. Вернулся
во двор, зашел в избу. Спросил у хозяйки, не
найдется ли молока на продажу.
Через несколько минут в избу, где перед
кружкой с молоком сидел за столом Данилка,,
вошли подводчики. За их широкими спинами
толпились солдаты, прибежавшие ловить боль-
шевика.
Данилке скрутили руки —он и не сопротив-
лялся — и всей гурьбой повели по улице села.
Подводчики время от времени забегали
вперед, злорадно заглядывали в глаза: что,
мол, струсил? Это тебе не волостной съезд!
Данилка встречал их злобные взгляды весело
109
и даже подмигнул им разок, на что в ответ
подводчики стали толкать его в спину здоро-
венными кулаками.
«Только бы сразу не расстреляли,— думал
Данилка.— Отпираться на допросе бессмыс-
ленно: не поверят, да и не захотят разбирать-
ся — стоит ли тратить время. Поставят к
стенке на всякий случай — и точка. Нет, нужно
схитрить, повести себя так, чтобы белые пона-
деялись, что смогут получить от меня ценные
сведения». Он по опыту знал, что на допросе
его обязательно будут пугать сначала страш-
ными пытками, а потом пообещают помило-
вать, если он будет отвечать на вопросы.
Много лет назад Данилка поймал как-то в
лесу синицу и, держа ее в кулаке, помчался
в деревню, чтобы показать птицу друзьям.
110
Пока он бежал, теплый комочек в кулаке ле-
жал неподвижно, не шевелясь. В деревне Да-
нилка осторожно разжал пальцы. Синица си-
дела втянув голову, взъерошенная, жалкая.
Казалось, уже никогда она не сможет поднять
крылья. Данилка разжал пальцы больше.
И вдруг мгновение — и нет синицы, а Данилка
недоуменно смотрит в пустой кулак.
Вот так же и он — притворится мертвой
птичкой. Пусть только почуют крылья волю.
А уж он-то сумеет выбраться из кулака.
Его привели к большой избе. Подводчики
попытались было сунуться за ним, но их в дом
не пустили. Шумная орава солдат и сбежав-
шихся крестьян потолкалась немного под ок-
нами и разошлась. Тем временем Данилка
стоял перед офицером, сидевшим, накинув на
плечи шинель, за столом. На все вопросы офи-
цера он, чуть не плача, бубнил в ответ:
— Не могу, ваше благородие, сказать. Как
узнают большевики, что я сказал, не жить мне
на свете. Под землей найдут и прикончат.
Нет, не могу.
— А не можешь, так и разговор короткий.
Тебе не все равно от чьей пули погибать, ду-
бина?
Но Данилка, испуганно глядя на офицера*
твердил:
— Нет, не могу.
— Ты Чеверева знаешь?
— Знаю.
— А сколько у него людей, знаешь?
Данилка мотал головой:
— Нет, не могу.
Наконец офицеру надоели эти препиратель-
ства. Отшвырнув ногой табурет и скинув
111
€ плеч шинель, он возбужденно заходил по
комнате.
— Ничего, ты заговоришь, дубина. Тебе
развяжут язык. И не такие у нас становились
разговорчивыми. Вот только сейчас рук о тебя
марать не хочу. Ну, будешь говорить?
Данилка молчал, словно соображая, что де-
лать.
Открыв дверь, офицер громко позвал:
— Эй, Парамонов!
В комнату тотчас же вошел солдат с вин-
товкой.
— Отведи этого болвана в баню»
И уже вслед Данилке крикнул:
— У Курочкина заговоришь!
В бане, маленьком строеньице, стоящем на
задах двора, было полутемно. Свет едва про-
бивался сюда сквозь грязное оконце. Данилка
с наслаждением вытянулся на топчане, а со-
провождающий его солдат сел на табурете
у двери, поставил винтовку между ног, заку-
рил.
Теперь нужно было ждать появления ка-
кого-то Курочкина, судя по всему, «специали-
ста» по допросам.
Данилка искоса рассматривал солдата—
.маленького, тщедушного человечка с сонным,
помятым лицом, дымившего огромной цигар-
кой. Негромко спросил.
— Эй, земляк, махорочки не найдется?
Солдат в ответ только пыхнул дымом. В бане
стояла тишина. Слышно было, как возятся
в углу мыши. Солдат вздыхал, дремотно по-
качиваясь на табуретке. Данилка порылся в
кармане, вытащил смятую рублевку. Снова не-
громко позвал:
112
— Эй, земляк...
Солдат не шевелился.
— Выручи... Курить — смерть охота...
Он встал и протянул солдату рублевку. Тот,
не выпуская винтовки из рук, хмуро взял про-
тянутую бумажку и отсыпал Данилке в руку
щепоть табаку.
Данилка свернул цигарку и тоже задымил.
Скоро маленькую баньку до потолка затянуло
сизым дымом. На дворе стемнело, свет еле-еле
сочился сквозь грязное стекло. Лицо солдата
белело в трех шагах смутным пятном. Данил-
ка громко спросил:
— Эй, друг, что ж Курочкин не идет?
Солдат промолчал, а на повторный вопрос
Данилки хрипло сказал:
— Придет. Уехал по делам, а как явит-
ся, сразу придет. Он это дело любит — с ва-
шим братом поговорить...
Солдат засмеялся. Данилка снял пиджак,
свернул и подложил под голову. Улегшись,
громко сказал:
— Как Курочкин придет, разбуди. А я по-
сплю пока.
— Он-то разбудит. Враз вскочишь,— про-
ворчал солдат.
Снова стало тихо, заскреблись в углу мыши.
Данилка лежал спиной к солдату, вниматель-
но рассматривая в гаснущем свете дня оконце.
Рама окна была ветхая: чуть толкни — выско-
чит. В крайнем случае можно обмотать руку
пиджаком и кулаком высадить. Пролезть че-
рез оконце, хоть и маленькое оно, тоже можно.
Словом, тюрьма здесь не слишком надежная.
Вот только охрана под боком. Данилка и не
заметил, как с этими мыслями заснул.
8 А. Кучкин
ИЗ
Проснулся как от толчка. Увидел через
Стекло звездное небо. Ночь. Сколько же он
проспал: час, два, три? За спиной мерно поса-
пывал солдат.
Медлить нельзя ни минуты. Того и гляди,
явится Курочкин. Для такого «допроса», кото-
рый собирались учинить ему, самое время —
ночь.
Данилка неслышно приподнялся, встал, взял
в руки пиджак. Глаза, привыкшие к темноте,
различили фигуру человека, сидящего на полу
и спящего, положив голову на табурет. Вин-
товка стояла рядом. Он взял винтовку и пере-
ставил ее подальше. Солдат, всхрапнув, заво-
рочался, и в эту секунду Данилка накинул ему
на голову пиджак и изо всей силы несколько
раз стукнул кулаком по затылку. Солдат дер-
нулся, обмяк и кулем повалился на пол.
Данилка метнулся к оконцу, наложил на
раму пиджак и, упершись плечом, высадил ее,
только жалобно звякнуло стекло. В лицо пах-
нуло ветерком, свежей ночной прохладой. Он
быстро выбрался наружу, обогнул баньку и,
сделав несколько шагов, больно стукнулся о
что-то твердое. Скрипнуло колесо, негромко
заржала лошадь. Это была телега. Вокруг
стоял военный обоз. Кто-то приподнялся на те-
леге, спросил сонным голосом:
— Кто там?
Данилка кинулся в сторону. Вслед ему ле-
тел крик:
— Стой! Стой!
С телег соскакивали солдаты. Громко ржа-
ли лошади. Выстрелы вспугнули ночную ти-
шину.
114
Наскочив на скирды, Данилка с ходу за-
рылся поглубже в солому, притих. Где-то со-
всем рядом шныряли по разбуженному селу
люди, перекрикивались, иногда стреляли. Так
продолжалось всю ночь. Только под утро уго-
монилось село.
Весь день Данилка просидел в скирде, му-
чаясь от жажды и голода. Нечего было и ду-
мать о том, чтобы высунуться наружу. Вокруг
все время ходили, слышались голоса, скрипе-
ли телеги. Судя по разговорам, которые яв-
ственно доносились до него, белые готовились
сняться с места. Это хорошо, только не стали
бы перед отъездом разбирать солому на корм
скоту. Данилка с тревогой прислушивался к
голосам и движению вокруг него. Время от
времени он вылущивал из колосков по не-
скольку зерен и медленно разжевывал их.
Иногда впадал в забытье, и тогда мерещилось
что-то далекое. Вспомнилось, как по субботам
мать пекла на неделю хлеб. Перед глазами
вставало лицо матери с морщинами на лбу, со
вздернутым, как у ребенка, носом, с темными
печальными глазами. «Не кончишь добром,
сынок,— шептали выцветшие материнские гу-
бы,— все носит тебя по свету. Прибился бы к
дому, женился, детишек завел...»
Ночью заскрипели телеги. Обоз снимался с
места. Обозные громко понукали лошадей.
Совсем рядом послышались пьяные голоса,
что-то тяжелое упало на солому, и через се-
кунду послышался храп. Очевидно, пьяный
шел мимо, уткнулся носом в солому и, свалив-
шись, тут же уснул. Потом послышались чьи-
то спотыкающиеся шаги. Данилка затаив ды-
хание вслушивался, как человек неуверенно
8*	115
ходил вокруг скирд, ругаясь и через каждое
третье слово вспоминая какого-то Мишку. На-
щупав спящего мертвецким сном в соломе,—
это, очевидно, и был исчезнувший неизвестно
куда Мишка — он стал трясти его и поднимать
на ноги. Пьяный только мычал в ответ и ва-
лился обратно на солому. На секунду возня
стихла, затем послышались те же петляющие
шаги. Звякнула дужка ведра, и по недоволь-
ному громкому фырканью Данилка понял, что
Мишку вытрезвляют по всем правилам, обли-
вая холодной водой. По-видимому, лекарь и
сам не меньше нуждался в лечении тем же
способом. Он громко хохотал, ругался и гре-
мел ведром. Наконец все стихло. Пьяные сол-
даты ушли. Перед рассветом Данилка, проде-
лав в соломе дыру, выглянул. Вокруг было
пусто, село еще спало. Данилка выбрался из
соломы и впервые за сутки глубоко вздохнул.
Перед глазами плыли круги, ноги подгибались
от слабости. Он присел и, немного передохнув,
пошел задами на край села. Отыскав хлев, где
зарыл свой браунинг, тихонько пробрался
туда. Как ни опасно было задерживаться в
селе — ведь где-то тут, рядом, жили выдавшие
его подводчики,— но Данилка и подумать не
мог, что уйдет отсюда без оружия. Вырыв
браунинг и бережно обтерев платком, Данил-
ка обрадовался ему, как живому существу. Те-
перь браунинг, не раз выручавший его в беде,
был с ним.
До Уфы Данилка добрался благополучно и
ранним солнечным утром въехал в город на
телеге. Он весело озирался по сторонам. Ма-
116
ленькие, скособоченные домишки окраины ка-
зались ему в это утро особенно уютными. Как
были они далеки в своей мирной тишине и
устоявшейся жизни от всего того, что довелось
пережить Данилке по пути в Уфу. За окнами,
на которых стояли горшки с цветами, угады-
валась простая налаженная жизнь с обычны-
ми человеческими радостями и печалями.
И Данилку вдруг потянуло к этим простым
радостям, в тишину домиков с цветами на ок-
нах. Он представил себе, как в этот ранний
час мог бы сидеть в комнате за столом рядом
с кипящим самоваром и чья-то заботливая
рука наливала бы ему чай... Представил — и
усмехнулся. До того этот привидевшийся ему
человек, распивающий по утрам чаи из само-
вара, был не похож на Данилку. Нет, Данил-
ка, пожалуй, и дня не смог бы пробыть в этих,
домах с низкими потолками, с маленькими
окнами, с комнатами, заставленными шкафа-
ми, сундуками, фикусами и кроватями. Нет,,
ничья рука не смогла бы удержать его здесь —
потянуло бы на волю, к товарищам, к жизни
беспокойной, опасной, неуютной, но милой
сердцу Данилки.
Из подворотни домика вышел мальчишка в
большом отцовском картузе, в рваной руба-
шонке и любопытными глазами посмотрел на
Данилку. А тому и картуз, и рубашонка, и
бледная рожица мальчугана напомнили дав-
нее детство.
— Дяденька, подвези! — без всякой надеж-
ды крикнул мальчишка вслед подводе. Данил-
ка потянулся было остановить телегу, но хо-
зяин, взявшийся подвезти его, что-то бормоча
в бороду, стегнул лошадь. Телега затарахтела
117
по булыжнику. Они подъезжали к централь-
ным улицам города.
Расплатившись с бородатым угрюмым под-
водчиком, Данилка дальше отправился пеш-
ком. Он помнил наказ Чеверева — не расспра-
шивать прохожих о том, как найти улицу и
дом, где живет Алешин.
Адрес, записанный на бумажке Чеверевым,
он вытвердил наизусть еще в начале пути, а
бумажку разорвал и выбросил. Поплутав по
городу, Данилка нашел наконец нужную ули-
цу. Вот и дом номер 14.
Каменный одноэтажный дом с заколочен-
ным наглухо парадным входом. Данилка во-
шел во двор и, минуя собачью конуру, возле
которой метался и рвал цепь злой мохнатый
пес, поднялся на крыльцо. Позвонил, дернув
за торчащий из двери металлический штырь.
Где-то вдалеке звякнул колокольчик. Дверь
неожиданно распахнулась. Перед Данилкой
стоял невысокого роста еще крепкий старик
с белой небольшой бородкой и подстриженны-
ми в кружок седыми волосами. Он был в бе-
лой полотняной рубахе без пояса, спускав-
шейся до колен. От всей фигуры старика веяло
чистотой и приветливостью. Так и казалось,
что сейчас вслед за ним выбегут внучата, с
которыми нянчится этот старичок-боровичок.
Ясными, словно промытыми в десяти водах,
глазами он смотрел на Данилку.
В первое мгновение Данилка решил, что
ошибся адресом: до того этот человек, стояв-
ший перед ним, не был похож на большевика-
подпольщика. Но отступать было поздно. Да-
нилка неуверенно осведомился, здесь ли про-
живает пчеловод Алешин. Старик посмотрел
118
на него внимательно и в свою очередь спро-
сил:
— А что надо, милый?
— Я от Савоськина за медом,— произнес
Данилка, как наказывал ему Чеверев.
— А меду-то нет, расторговались,— друже-
любно ответил старик.
Это и была та фраза, которой должен был
ответить Алешин.
— А коли меду нет, так бражкой медовой
не богаты?
Старик посторонился, жестом пригласил
зайти. Он ввел Данилку в чистую большую
горницу. Сразу же бросилась в глаза тарелка
с аккуратно нарезанными сотами, полными ме-
ду. Захотелось впиться зубами в эти мягкие,
пахучие соты. Данилка вдруг почувствовал,
что страшно устал, изголодался и пропылился
за эти дни, пока добирался до Уфы. Поесть
бы, помыться да поспать. Он с трудом отор-
вал глаза от тарелки.
— Вы и есть Алешин? — спросил он ста-*
рика.
— Я самый. Никодим Петрович Алешин.
А тебя как звать?
Знакомство состоялось. Старик вышел и че-
рез минуту вернулся с кружкой молока и
ломтем хлеба. Пододвинул к Данилке тарел-
ку с сотами:
— Ешь, подкрепляйся. А потом поговорим.
Данилка отодвинулся от стола, чтобы не
задеть кружку и не пролить молоко, снял с но-
ги правый сапог, вынул из кармана малень-
кую отвертку и отвинтил шурупы, скрепляю-
щие две подметки. Вынув из своего тайника
завернутое в бересту письмо, бережно протя-
119
пул Алешину. Тот взял его и вышел из ком-
наты. Данилка, как был в одном сапоге, при-
двинулся к молоку и хлебу и наклонился над
столом.
Весь остаток дня он проспал в маленькой
комнатке без окон, служившей в прежние вре-
мена, по-видимому, чуланом. Сейчас здесь
стояла железная кровать, на которой, надо
полагать, уже не раз находили прибежище и
отдых временные постояльцы Алешина.
В доме было тихо. Старик ушел куда-то и
вернулся только под вечер. За чаем он рас-
спросил Данилку об отряде и о Чевереве, ко-
торого знал.
Да, не вязался этот чистенький седенький
дед с образом подпольщика, который сложил-
ся у Данилки с давних пор. Но стоило ли
удивляться этому? Время меняло жизнь, ме-
няло людей. Разве еще недавно Данилка мог
думать, что так вдруг нежданно-негаданно из-
менится его судьба! Или взять, например,
Азина. Был офицером царской армии — стал
красным командиром. Вот и дед — возился с
пчелами, продавал мед, жил потихоньку, а те-
перь у него на квартире большевистская явка.
Данилка с почтением взирал на седины ста-
рика, слушал его негромкий голос.
— Денек-другой поживешь у меня,— гово-
рил Никодим Петрович,— отдохнешь, ото-
спишься и — обратно. Только вот что, па-
рень.— Старик почесал ногтем указательного
пальца переносицу, помолчал.— Будешь си-
деть в той темной комнатке, и оттуда ни шагу.
Не дай бог, увидит кто. Тут, понимаешь, какая
карусель... Следят за мной, вьются вокруг до-
ма какие-то хлюсты, прямо в окна вчера за-
120
глядывали. Тебя-то никто не видел, как ты
пришел?
— Да нет, кажется, никто.
— Ну, бог даст, обойдется. Только неспро-
ста-то вьются. Задерживаться тебе здесь не
следует. Составим ответ Чевереву — и езжай
назад.
Старик попивал из блюдца чай, подливал
Данилке, утирал платком испарину со лба.
В этот вечер старик рассказал Данилке о
двух своих сыновьях, покинувших Уфу вместе
с красными. С тех пор о них ни слуху ни духу.
Живы они или нет? Если живы — обязательно
воюют где-то. Ребята боевые, отсиживаться в
тихом углу не будут. Очевидно, старик наде-
ялся, что человек, пришедший оттуда, где дол-
жны быть сейчас его сыновья, знает их. Он
описывал их внешность и выжидательно смо-
трел на Данилку. Нет, как ни напрягал Да-
нилка память, не мог припомнить, встречал ли
он сыновей старика.
Весь следующий день Данилка не выходил
из комнаты. А поздно вечером, когда, потушив
свет, старик и Данилка укладывались спать,
кто-то тихо постучал три раза в окно кухни.
Старик пошел отпирать дверь и вернулся с вы-
соким человеком. Пока зажигали лампу, при-
шелец топтался нетерпеливо у стола. Комна-
та осветилась, и Данилка увидел молодое ши-
рокое лицо с выступающими скулами и раско-
сые темные глаза, сразу же впившиеся в него.
Крепко пожав руку Данилке, парень спросил:
— Ты-то и есть Чирков? Тут о тебе расска-
зывают такое! Думал, богатыря увижу, пле-
чи — во, руки — во,— парень показал, какие
именно плечи и руки, он полагал, должен иметь
121
Данилка, и рассмеялся.— А ты, оказывается, и
в форточку пролезешь, если сильно приспичит,
я? Ай, молодец, молодец!
Непонятно было, к чему относится эта пох-
вала: то ли к тому, что он знал уже о раз-
ведчике, то ли к тому, что сейчас увидел. Но
это не имело значения. Данилка, любивший
веселых, шумных людей, сразу же почувство-
вал симпатию к парню. Через несколько ми-
нут они сидели рядом на кровати в маленькой
комнате, куда попросил их перейти Никодим
Петрович. Старик перенес сюда лампу, плот-
но прикрыл дверь.
— Ведь сказано было не ходить ко мне. На
примете я — это тебе известно?
— Знаю, знаю. Тебе просили передать: за-
колачивай дом, на время перейдешь ко мне.
У меня пока все в порядке. Чисто. Поживешь
у меня.
Парень быстро повернулся к Чиркову, вынул
из внутреннего кармана пиджака письмо:
— А это отдашь Чевереву. Лично. В руки.
Тут все сведения, которые просил штаб. Че-
верев переправит кому нужно. Ну, желаю сча-
стливо добраться. Завтра пораньше и отправ-
ляйся. Тут задерживаться нельзя — засекли
нашего старика.— Секунду подумав, он спро-
сил:— Может, сейчас ко мне пойдем ночевать?
Недалеко.
— Ладно, не шуми. Тут переночуем, а завт-
ра видно будет,— сказал старик.
Парень быстро попрощался, до боли сжал
Данилке руку и, чуть не опрокинув на ходу
лампу, вышел.
Данилка тут же спрятал письмо в подметку,
122
накрепко завинтил шурупы. Засыпая, он слы-
шал, как за стеной кряхтит и что-то бормочет
Никодим Петрович.
Спал он неспокойно, ворочался, просыпался^
выходил в соседнюю комнату посмотреть, не
рассвело ли. Под утро заснул крепко и открыл
глаза от света, ударившего в лицо. Дверь в
соседнюю комнату была распахнута. Данилка
вскочил с кровати и увидел Никодима Петро-
вича, стоявшего над ним. Старик строго смот-
рел на Данилку.
— Не хотел тебя будить, думал, пусть вы-
спится парень перед дорогой. Да нехорошо у
меня. Одевайся живее.
Пока Данилка натягивал сапоги, старик рас-
сказал ему, что сейчас к дому подходил
какой-то хлюст, что-то вынюхивал, стучался
в дверь, да он не открыл. Следил за ним через
окно. Тот потоптался и ушел. Но не верится,
чтобы надолго.
Он сунул Данилке кусок хлеба, завернутый
в бумагу.
— Вот, возьми, поешь потом. А сейчас иди!
— А вы как же, Никодим Петрович? Оста-
ваться и вам нельзя.
— Иди, иди, некогда разговаривать. Ну,
будь здоров. С богом!
Старик вывел Данилку на крыльцо и насксг-
ро объяснил, как выбраться задами на сосед-
нюю улицу. Данилка прошел между ульями,
стоявшими в строгом порядке на пасеке возле
дома, и скрылся в кустах сирени, огоражива-
ющей участок старика. Перед ним были огоро-
ды, через которые он должен был пройти. Он
оглянулся. Никодима Петровича на крыльце
уже не было, а к дому подходили трое — впе-
123
реди развинченной походкой быстро шел ка-
кой-то молодой человек, а за ним едва поспе-
вали два солдата. Чирков видел, как они под-
нялись на крыльцо и солдат кулаком забара-
банил в дверь.
«Эх, пропал старик»,— с досадой и закипав-
шей в душе злобой подумал Данилка. Солдат
барабанил кулаками в дверь. Пробираясь че-
рез кусты, удаляясь от дома, Данилка слышал
этот стук.
Долго потом Данилка вспоминал Никодима
Петровича, пытался разными окольными путя-
ми узнать что-либо о нем, но никто ничего о
старике не знал. Известно было только, что
белые арестовали и замучили многих уфимских
большевиков-подпольщиков. Вряд ли и старик
остался цел.
Через некоторое время, попав в Уфу, Чирков
первым делом отправился на тихую улицу, где
стоял дом с пасекой. Когда он был здесь в
прошлый раз, во дворе цвели цветы, глянцеви-
то блестела под солнцем зелень. Сейчас он уви-
дел через низкий заборчик оголенные кусты
сирени — осенний ветер сбил листву. По всему
двору валялись ульи, рассохшиеся, грязные.
Какой-то незнакомый человек озабоченно хо-
дил между ними, пиная то один, то другой но-
гой и, выбрав наконец подходящий, стал сно-
ровисто раскалывать его топором на дрова.
Чирков, поколебавшись,— он понимал, что
лучше не делать этого,— все же крикнул через
забор:
— Эй, друг-приятель!
124
Человек, оторвавшись от своего занятия,
хмуро посмотрел на него:
— Что нужно?
— Тут один старичок жил, медом торговал...
— Ну, жил...
Острые глаза из-под кустистых бровей вни-
мательно ощупывали Данилку.
— А ты что — родственник ему или как?
— Какой родственник! Медку хотел купить.
А вы медом не торгуете?
Человек, ничего не ответив, повернулся
круглой полной спиной к Данилке, снова за-
махал топором.
Да, видно, не миновал Никодим Петрович
подвалов белой контрразведки. Не думал в
эту минуту Данилка, что и ему вскоре придет-
ся побывать там.
...С горных вершин Урала в уфимскую до-
лину спускались партизаны, или, как их назы-
вали в народе, красные орлы. Недаром они
заслужили высокую честь называться так. Бес-
страшные бойцы — рабочие южноуральских
заводов и казачья беднота из Оренбургских
степей — прошли тысячи верст с боями, отра-
зили бесчисленные атаки белых, сплотившись
в крепкое, как сталь, ядро.
Тысячи их рвутся в Советскую Россию через
заслон, выставленный на пути белым казачест-
вом и чехами. Утомленные и потрепанные в бо-
ях, они должны прорвать фронт, чтобы соеди-
ниться с Красной Армией. Идут они по непри-
ятельской территории, и каждый день — бой,
раненые, убитые. И все же каждый день — еще
один рывок вперед.
125
В штабе 2-й армии получена из Москвы «сек-
ретка», адресованная руководителям ураль-
ских партизан, испытанным вожакам красных
орлов. В «секретке» указывается путь, по ко-
торому они должны идти. Это путь на соедине-
ние с Красной Армией. Это путь спасения.
Нужно срочно вручить письмо Блюхеру и Ка-
ширину. Но как разыскать их? Ведь нахо-
дятся они где-то в тылу белых, за линией
фронта. Как бы там ни было, но разыскать
их нужно. И вот снова снаряжается в путь
Чирков.
В штабе армии, где Данилка получал зада-
ние, какой-то незнакомый командир, вручая
ему письмо для Блюхера и Каширина, испы-
тующе посмотрел на разведчика:
— Вы понимаете, что теперь в ваших руках
тысячи жизней?
Данилка ответил:
— Понимаю.
Но в душе обиделся. Он вообще не любил
внушений, нотаций, громких слов. И если вы-
слушивал спокойно и с беззлобной покорно-
стью обычное напутствие Чеверева, то только
потому, что то был Чеверев — верный друг, а
правильнее сказать, старший брат Данилки.
А чего не выслушаешь от старшего брата, да
еще если любишь его!
Правда, Данилка тут же понял, что обидел-
ся зря. Не обязан же был этот незнакомый ко-
мандир знать, что стоящий перед ним молодой
боец больше времени провел за последнее вре-
мя в белом тылу, чем среди своих, что не в пер-
вый и не во второй, а, может быть, в десятый
раз несет он через линию фронта, секретные
письма, адресованные партизанам и подполь-
126
щикам. Вот и сапоги с двойной подметкой дав-
но уже подготовлены Данилкой. Сейчас он
упрячет в свой тайник и полученное от коман-
дира письмо.
— Ну, прощайте!—протягивая ему руку,
улыбаясь, говорит командир.
— Не прощайте, товарищ, а до свидания!—
уже с улыбкой, крепко пожимая протянутую
ему руку, отвечает Чирков.
Снова, но на этот раз минуя Шарыпово, где
счастливо ушел однажды от расправы, Данил-
ка добрался до Уфы.
Сведения, полученные им здесь, были разно-
речивы. Пожалуй, наибольшее доверие внуша-
ли данные, которыми располагал один больше-
вик-железнодорожник. Он сказал Чиркову, что
по его наблюдениям белогвардейские части со-
средоточиваются на станции Иглино, недалеко
от Уфы. Здесь белые, должно быть, готовят
встречу красным орлам, собирают ударный ку-
лак. Железнодорожник считал, что в районе
Иглино и развернутся бои. Покинув Уфу, Да-
нилка на паровозе, куда пристроил его желез-
нодорожник, доехал до Иглино.
Он привык видеть на станциях толпы ме-
шочников, осаждающих поезда, мужиков, бе-
гающих с растерянными лицами по платформе,
баб, уговаривающих плачущим голосом пу-
стить их в вагон. На станции Иглино не было
этой обычной мечущейся толпы.
Платформа была заполнена военными, из
теплушек солдаты выводили лошадей, разда-
вались слова команды. Мимо Данилки прохо-
дили подтянутые, озабоченные офицеры. Види-
мо, сюда подбросили свежие, еще не потрепан-
ные в боях части.
127
Прежде чем двинуться дальше, нужно было
найти подходящее место, где можно перейти
линию фронта. Данилка решил потолкаться в
Иглино, присмотреться к тому, что здесь про-
исходит. Инстинктом разведчика он почуял,
что сможет раздобыть сведения, за которые
ему скажет спасибо Блюхер. Вот где бы при-
годился Данилке его короб со всяким галанте-
рейным товаром. Иглино — торговое местечко.
Здесь привыкли к коробейникам, запасающим-
ся ца иглинских базарах товаром. Никого
бы не удивил и не привлек внимания разбит-
ной малый, предлагающий солдатам кольца,
платки или бусы для невест и жен. Но короба
нет. Данилка бродил по улицам, останавливал
солдат. Спрашивал, не знают ли они Степана
Бусыгина,— это, дескать, его брат. Получил от
него письмо, пишет, приезжай в Иглино, а точ-
но как найти — не написал. Это был старый
прием, уже не однажды испробованный Да-
нилкой. Степана Бусыгина никто не знал. Завя-
зывался разговор, и Данилка исподволь выпы-
тывал, давно ли солдат в Иглино, надолго ли.
Если видел, что простачок попался, то, как
бы между прочим, спрашивал номер части, где
служит солдат.
Не знал Данилка, что в тот день, когда он
попал в Иглино, белая контрразведка решила
провести операцию по «очистке» города. Так
называлась на языке контрразведчиков очеред-
ная кампания арестов, когда хватали и броса-
ли за решетку всякого мало-мальски подозри-
тельного человека. Искали шпионов, партизан,
подпольщиков. Страх перед красными орлами
не давал офицерам покоя. В каждом бедно
одетом человеке им чудился партизан или под-
128
польщик. Много ни в чем не повинных людей
пострадало тогда в Иглино. Но среди аресто-
ванных были и большевики.
Чирков, бродивший по улицам Иглино и за-
говаривавший с солдатами, обратил на себя
внимание белогвардейских ищеек, рыскающих
по городу. Некоторое время за ним следили.
Данилка, не подозревая об опасности, продол-
жал поиски «брата». Он остановил солдата и
только собрался рассказать историю о письме,
как перед ним неожиданно вырос человек в
штатском костюме. Офицерская выправка сра-
зу же подсказала Данилке, с кем он имеет
дело.
Расспросив Данилку, что он делает в городе
и кого разыскивает, офицер сказал:
— Очень хорошо. Я как раз знаю Степана
Бусыгина. Тебе здорово повезло. Ну что ж,
пойдем, отведу тебя к брату.
Через час Данилка сидел в переполненной
камере тюрьмы, снова и снова перебирая в
уме все подробности ареста.
При обыске у него забрали деньги, подлож-
ные документы на имя Петра Бусыгина и,
главное, браунинг — неопровержимую улику в
глазах белых. Задержавший его контрразвед-
чик ни на секунду не отходил от него, пока не
сдал следователю в большом кирпичном доме,
где помещалась контрразведка. Данилка так
и не нашел подходящего случая где-нибудь
незаметно «потерять» браунинг. Говорил же
ему Чеверев, что не надо брать с собой ору-
жия. Не послушал его Данилка и сейчас
горько сетовал на себя.
Но больше всего его удручало то, что у него
Vs А. Кучкин	129
письмо к Блюхеру и Каширину. Он не думал,
что может погибнуть,— Данилке вообще такая
мысль никогда не приходила в голову. Но вот
то, что он не сможет доставить письмо, неот-
ступно преследовало его. То и дело он посмат-
ривал на сапог, в подметке которого лежало
письмо, радовался тому, что оно не обнаруже-
но при обыске, и вспоминал слова, сказанные
ему при прощании в штабе,— о судьбах людей,
зависящих теперь от него. Не оправдал дове-
рия. Зачем остался в Иглино? Лучше бы он не
рисковал. В самом деле, ведь самое важное —
письмо. Только о нем и надо было думать.
Увлекся, как это часто с ним бывало. Недаром
Чеверев всегда предупреждал: «Не увле-
кайся, не суйся куда не надо!»
Отругав себя, Данилка стал уже более
трезво обдумывать свое положение. Выход он
видел теперь в одном — в побеге. Еще ничего
не потеряно, главное — письмо при нем. И не
из таких положений выкручивался, может
быть, удастся выкрутиться и сейчас. Нечего
предаваться поздним сожалениям: что сдела-
но, того не воротишь. Данилка впервые, хотя
уже и находился несколько часов в камере,
внимательно осмотрелся вокруг. Небольшая
комната с деревянным полом и маленьким
окошечком под потолком. На нарах, на полу —
везде сидят и лежат. Едва мерцает керосино-
вая лампа. Лиц почти не видно. Кто-то хра-
пит, кто-то тихим басом говорит в углу. Да-
нилка встал, подошел к группке, окружавшей
рассказчика. На него никто не обратил вни-
мания. Он присел на корточки рядом. Тут го-
ворили о земле, о помещике, о наделах. Это
были бородатые степенные крестьяне, аресто-
130
ванные, как понял Данилка, за самовольный
захват земли у помещика. Они были угнетены
происшедшим, держались вместе и, конечно,
не помышляли о побеге. Данилка отошел от
них, подсел к человеку рабочего вида, оди-
ноко дымившему цигаркой, и спросил, выво-
дят ли арестованных на прогулку. Пыхнув ему
в лицо дымом, человек отвернулся, пробормо-
тав что-то невнятное. Только потом Данилка
понял причину такого отношения к нему. В
камеру время от времени подсаживали прово-
катора, который вступал со всеми в разговор,
старался выудить различные сведения, инте-
ресующие контрразведку. Поэтому к каждому
новому здесь относились с недоверием. Все
это Данилка узнал лишь на второй день, когда,
присмотревшись, камера приняла его в свое
братство. А пока он недоумевал и огорчал-
ся — на него косились, а некоторые просто
поворачивались к нему спиной, когда он пы-
тался с ними заговорить.
Ночью его вызвали на допрос. Следователь
ласково заглядывал ему в глаза, угощал папи-
росами, уговаривал признаться во всем— все
равно, мол, придется выложить все начистоту,
так не лучше ли это сделать сразу, не затруд-
няя ни его, ни себя... Намек был понятен. Тут
тоже, конечно, есть свой «специалист» по до-
просам, вроде Курочкина в Шарыпово. А мо-
жет быть, сам этот ласковый господин, улы-
бающийся сейчас Данилке, и будет загонять
ему иголки под ногти? Следователь мял папи-
росу, нервничал, и было видно, что он сдержи-
вает себя.
В ответ на все вопросы и намеки следовате-
ля Данилка, добродушно и приветливо улыба-
‘/,9*	131
ясь — мол, я парень простой, я с полной готов-
ностью мог бы для вашего удовольствия во
всем признаться, но совесть не позволяет
врать,— твердил одно: он торгует мелочишкой,
то там купит, то здесь продаст, а в Иглино
приехал за товаром. Хотел здесь материи кое-
какой найти — в деревнях сейчас большой
спрос.
— А это зачем?— кивал следователь на ле-
жащий на столе браунинг.
— Это? Для защиты. Сейчас без этого об-
дерут как липку. Время-то какое? Каждому
ты виноват, каждый с тебя получить
желает.
— Ну хватит, не звони!—оборвал его следо-
ватель.— Думаешь, дураков нашел? Ты, я ви-
жу, хитер, да и мы не лыком шиты.
Прекратив заигрывать, следователь злобно
уставился на Данилку:
— Документы-то у тебя поддельные. Бу-
дешь запираться — шкуру спущу. Признаешь-
ся, все расскажешь — катись на все четыре
стороны. Подумай...
Только под утро Данилка вернулся в камеру
после допроса. Лечь было негде, он бессильно
опустился на пол среди распростертых и скор-
чившихся фигур. Из носа теплой струйкой бе-
жала кровь. Ныло тело, разламывалась от
боли голова. Он ощупал лицо — на скуле сочи-
лась кровью ссадина. Били его долго, стараясь
только не поломать кости, чтобы можно было
снова допрашивать и, если будет отпираться,
снова бить. Распухшими, плохо слушающими-
ся руками Данилка проверил, целы ли ребра.
Целы. Захлебываясь от ярости, он вспоминал
132
все подробности сегодняшней ночи, пухлые ру-
ки следователя, его сладкую улыбку и сказан-
ные на прощание слова: «Это только цветочки,
а ягодки впереди». «Сбегу, все равно сбегу,—
думал Данилка.— Только бы не забили до
смерти». Он утирал кровь, иногда всхлипывая
от бессильной злобы, и все повторял: «Сбегу!
Сбегу!»
На следующий день его опять вызвали на
допрос. И опять все повторилось — улыбки, ру-
гань, побои. Больше всего Данилка боялся,
что с него снимут сапоги. Он знал, что в белых
застенках существует свой особый род пыт-
ки: резиновыми жгутами бьют по голым пят-
кам. Но сапоги не трогали. На этот раз следо-
ватель торопился — работы было много. Всю
ночь по коридорам тюрьмы арестованных вели
на допрос, обратно волочили в камеры изби-
тых, совершенно измученных людей.
После допроса Данилку втолкнули в темную
камеру. Он упал на кого-то, тот заворочался
во сне и сбросил его с себя. Долго ползал по
спящим, ворочающимся людям, пока не оты-
скал свободное место, где можно' было, под-
жав ноги, спокойно полежать. Кто-то спраши-
вал о чем-то, потом, вздыхая, предложил ему
табачку. Данилка молча закурил. Разговари-
вать не хотелось. Он лежал с закрытыми гла-
зами. Вытянуться бы сейчас да выпить кружку
холодной воды. Весь день он пролежал на на-
рах, где уступили ему место товарищи. Придет
ночь, откроется дверь — и солдат снова пове-
дет его на допрос... Но в эту ночь за ним не
пришли.
Ночью Данилка не спал, прислушивался, не
скрипнет ли дверь. Вокруг храпели, разгова-
10 А. Кучкиу	133
ривали во сне, ворочались, тяжело вздыхали.
Рядом посапывал носом совсем еще молодень-
кий паренек. Весь день он заботливо ухаживал
за Данилкой, обмыл ему ссадины и царапины
на лице, скатал свой пиджак и положил под
голову. А сам спит сейчас на полу в заношен-
ной, грязной рубахе. Так и не уговорил его Да-
нилка взять обратно пиджак, подстелить под
себя.
Забрали паренька на улице с прокламация-
ми, били и еще будут бить. А он упрямый — не
жалуется. Все старается кому-нибудь помочь,
услужить.
Лежа на спине и глядя в темноту, Данилка
вспоминал прошлое. Он был в возрасте этого
спящего рядом паренька, когда впервые попал
в тюрьму. На Волге, возле Рыбинска, подра-
лись пьяные бурлаки. Это были тяжелые, угрю-
мые люди, отчаявшиеся изменить как-нибудь
свою невыносимо тяжелую жизнь. Выпив, они
зверели, лезли друг на друга с кулаками, пу-
скали в ход и ножи. Данилка, приставший не-
задолго до того к бурлацкой артели, сначала
растерянно наблюдал, как ожесточенно дерут-
ся бурлаки. Он не понимал, откуда эта злость
друг против друга у людей, которые еще вчера,
надрываясь, вместе тащили баржу, вместе ели
из одного котелка. Потом он пробовал разнять
дерущихся, чуть не плача уговаривал, упраши-
вал, пытался вырвать из крепких рук ножи.
Вместе со всей артелью он и попал в тюрь-
му— набежала полиция, стала хватать без
разбору всех. Данилка просидел тогда в тюрь-
ме недолго. Но на всю жизнь запомнился ему
и затхлый воздух тюремной камеры, и угрюмое
молчанке протрезвевших бурлаков.
134
На допрос Данилку больше не вызывали.
Прошла еще одна ночь. На следующую рас-
пахнулась дверь камеры, и на пороге выросла
фигура тюремного надзирателя С фонарем в
руке. За ним у входа в камеру толпилась охра-
на. Надзиратель, светя фонарем на бумажку,
громко выкрикивал фамилии и после каждой
приговаривал:
— Выходи!
Камера заворочалась. Кто-то из темного уг-
ла встревоженно спросил:
— С вещами?
Надзиратель, очевидно хвативший за ужи-
ном стаканчик-другой и, против обыкновения,
настроенный весело, сказал:
— Чего себя утруждать? Давай налегке.
В толпящейся за ним охране послышались
смешки.
Вызвали семь человек. Четвертым по списку
был паренек, схваченный с прокламациями.
Он твердо пожал на прощание руку Данилке.
Надзиратель вызвал еще двух и громко произ-
нес:
— Бусыгин!
Прошло несколько секунд, прежде чем Да-
нилка сообразил, что вызывают его. Он чис-
лился в тюремных списках Бусыгиным — по
подложному паспорту.
Надзиратель, подняв над головой фонарь и
осветив камеру, нетерпеливо заорал:
— Бусыгин есть?
Данилка встал:
— Есть!
— Ты чего копаешься? Давай не задержи-
вай!
10*
135
Данилка вышел. Дверь камеры захлопну-
лась, и арестованных повели к выходу во двор.
В углу двора уже толпилось человек трид-
цать. Их окружала охрана. Солдаты курили,
переговаривались хриплыми голосами. Арес-
тованные стояли плотной массой, молча, пое-
живаясь от ночной свежести. В свете луны Да-
нилка увидел небритые, осунувшиеся лица ок-
ружавших его людей. Кто-то вздохнул:
— Хана, братцы.
Спокойный, твердый голос откликнулся:
— Не причитай! И без тебя тошно.
Паренек, сосед по камере, державшийся ря-
дом с Данилкой, придвинулся к нему еще бли-
же, шепнул:
— Давай вместе...
Данилка нащупал в темноте и сжал его хо-
лодную руку.
Вышел офицер, раздалась команда, откры-
лись ворота тюрьмы. Арестованные и окружав-
шая их охрана двинулись к выходу. Данилка
с трудом передвигал ноги: во всем теле он
чувствовал ломоту и боль. И то ли бодрящий
ночной воздух, то ли отвлекавшие и будора-
жившие мысли, но, чем дальше он шел, тем
меньше ощущал боль. Ноги ступали тверже,
глубже вдыхали воздух легкие.
Он озирался по сторонам, стараясь понять,
куда их ведут. Может быть, переводят в дру-
гое помещение — тюрьма переполнена. Но это
предположение сразу же отпало. Их вели в
поле, начинавшееся невдалеке от тюрьмы.
Кончились строения. Слева от дороги, по ко-
торой шли арестованные, тянулся молодой ле-
сок, справа — поле. Рядом с Данилкой шел
солдат из тюремной охраны. Данилка попытал-
136
ся незаметно протиснуться подальше от сол-
дата, ближе к леску, мимо которого их вели. Но
в эту минуту охрана повернула арестованных
в поле. Луна вынырнула из облака, и Данилка
увидел огромный овраг, пересекающий поле
недалеко от дороги.
Сильно и глухо застучало в груди сердце. На
секунду охватило бессилие перед совершаю-
щимся. Данилка жадно глотнул воздух, отре-
шенно, словно прощаясь, посмотрел на поле и
начинающийся за оврагом сумрачный, старый
лес.
Спотыкаясь о кочки, он брел по полю. В па-
мяти одно за другим с непостижимой быстро-
той всплывали лица — матери, отца, дяди Сте-
пана, приказчиков из хлебной лавки, бурлаков,
жителей московской трущобы, Афанасия Ми-
хайловича, Чеверева... Далеко ты сейчас, до-
рогой друг Александр Михайлович!
Он представил себе, как с него, убитого, сни-
мут крепкие сапоги, как, похваляясь добычей,
наденет их на себя один из этих идущих сбоку
солдат. Обида жгла душу. Где-то там, за эти-
ми старыми лесами, за полями, ждут его тыся-
чи людей. Еще никогда не хотелось ему так
жить, бороться, мстить врагу, пробираться вот
такими сырыми холодными ночами во враже-
ский тыл, ощущать радость победы, знать, что
товарищи любят и гордятся им.
Луна на секунду зашла за облако, стало
темно. Данилка с надеждой посмотрел на не-
бо. Из-за леса ветер гнал легкие облака. Они
весело бежали наперерез луне, словно прибыв-
шая в последнюю минуту подмога. Помогут
ли? Данилка усмехнулся. Ему вспомнился
фронтовой рассказ о солдате, заговоренном от
137
пули. А может, он тоже заговорен? Сколько
раз смерть заглядывала ему в лицо! И он
встречал ее черный, пустой взгляд не отводя
глаз.
Недалеко от оврага остановились. Солдаты
засуетились. Офицер громко отдавал команду.
Арестованных выстроили цепочкой на краю ов-
рага. Данилка слышал громкое дыхание стоя-
щих рядом людей. Кто-то глубоко вздохнул.
Кто-то хрипло выдавил из себя:
— Сволочи!
И снова, уже громче:
— Сволочи! Убийцы! За нас отомстят!
Цепочка на краю оврага зашевелилась. Не-
сколько человек наперебой выкрикивали про-
клятия в лицо солдатам. Те быстро выстраива-
лись в цепь. Теперь они стояли друг против
друга — обреченные на смерть, замученные, в
изношенных Пиджаках, в истлевших в тюрьме
рубахах и сытые, ощетинившиеся винтовками
и все же нервничающие палачи.
Данилка, весь напружинившийся, цепкий,
стоял вполоборота к оврагу и смотрел в небо,
на облака. Он не заметил, как рядом с ним
очутился паренек, сосед по камере, только по-
чувствовал, что кто-то привалился к нему пле-
чом. Взглянув на паренька, он шепнул:
— Бежим!
В следующую секунду он увидел вскинутые
винтовки солдат, офицера, стоявшего сбоку
возле солдат с поднятой рукой, бледное лицо
паренька. Легкое летучее облачко набежало
на луну, тень легла на землю. Данилка рва-
нулся в овраг, кубарем покатился вниз.
Падая, он услышал, как затрещали наверху
залпы. Что-то тяжелое ударило в спину. По
138
склону оврага быстро катился труп одного из
тех, кто стоял только сейчас рядом с ним.
Оказавшись на дне оврага, Данилка припод-
нялся, посмотрел наверх. На кромке оврага
ясно были видны темные фигуры солдат. Они
стреляли вниз, в трупы, застрявшие на склоне.
Видимо, офицер приказал солдатам для вер-
ности расстрелять еще несколько обойм.
Данилка лежал не шевелясь. Внезапно он
ощутил режущую, как ожог, боль в голове. В
глазах поплыли красные круги, потом все по-
меркло.
Воля творит чудеса. Она решает успех вся-
кого большого дела, когда препятствиям и
барьерам, кажется, нет конца.
В годы гражданской войны были периоды,
когда только маленьким пятачком лежала во-
круг Москвы освобожденная советская земля.
С востока и запада на нее надвигались полчи-
ща Колчака, Деникина, казачьих атаманов.
Им уже чудился малиновый, победный звон
колоколов в московских церквах. Им уже ме-
рещились золотые маковки московских колоко-
лен. Они готовились к кровавому празднику
на площадях столицы.
Но несгибаемая воля к победе помогла в те
дни выстоять, не отступить перед напором вра-
га. Воля, спаявшая в единое целое всех — от
вождя в Кремле до бойца в передовой цепи.
...Огромным волевым усилием Данилка за-
ставил себя поднять голову. Небо над ним уже
посветлело, но на дне оврага было темно. И
все же он увидел маленький бесшумный ру-
чеек, бегущий в нескольких шагах от него.
139
Эти несколько метров он полз долго, может
быть час, каждый раз останавливаясь и пере-
жидая, пока немного утихнет режущая боль
в голове. Наконец добравшись до ручья, при-
пал пересохшим ртом к свежей, прозрачной
струе.
Напившись, ощупал на голове рану. Кровь
запеклась коркой, от прикосновения к которой
острой иглой пронзала бол'ь. Хотелось лежать
возле ручья, пить и пить ключевую, пахнущую
травами и землей воду. Вместе с водой в него
вливались силы. Сделав еще несколько глот-
ков, Данилка ползком стал взбираться по
склону оврага наверх. Он хватался за невысо-
кие кусты, покрывающие склон, и, помогая
себе коленями, подтягивался вверх.
Когда он выбрался на кромку оврага, было
уже совсем светло. Перед ним лежало поле.
А за полем метрах в трехстах начинался лес.
Позже Данилка не раз пытался и не мог
вспомнить, как он добрался до леса. Помнил
только, что солнце, вставшее над головой, сле-
пило глаза, страшно хотелось пить. В лесной
тени он отлежался на сыром мху и двинулся
дальше, в тишину чащи. Ему чудился запах
140
человеческого жилья, запах дыма, который ве-
тер нес в лицо.
В маленькую, одиноко стоящую в лесной
глуши избенку, в которой жил объездчик леса
Трофим Денисюк, кто-то постучал. Денисюк
выглянул в окно — никого нет. Вышел и уви-
дел человека, лежащего у крыльца. Поднял
его, внес в избу, положил на кровать.
Всю ночь незнакомец бредил, а на утрог
очнувшись, недоверчиво и изучающе уставился
на Денисюка.
— Ты, парень, не бойся, смотри смело, тут
свои,— успокоил его объездчик.
Незнакомец приподнялся на кровати, взгля-
нул на свои босые ноги:
— Где сапоги?
Денисюк поставил у изголовья кровати са-
поги.
— Я говорю, не бойся. Доверься мне. Не
подведу.
Если бы Данилка знал, что ночью в бреду
он все время вспоминал о письме и называл
Блюхера и Каширина, он бы и вовсе пал ду-
хом. Стоило выдержать пытки в застенках
белых и едва не погибнуть, чтобы выдать
тайну первому встретившемуся незцакомому
человеку! Сейчас Данилка был бессилен поме-
шать этому человеку воспользоваться его
тайной. Объездчик мог предать, убить Данил-
ку или уничтожить письмо.
Но разведчик и не подозревал, что выдал
свою тайну в бреду. И Денисюк тоже пока ни-
чего не говорил об этом. Он ни о чем не рас-
спрашивал Данилку. Днем исчез на час, при-
141
нес какие-то травы из лесу, обмыл Данилке
рану на голове, приложил траву, перевязал
чистой тряпкой. Все это он делал молча. Да-
нилка недоверчиво следил, как бесшумно,
ловко ходит по небольшой избенке этот рос-
лый, крупный человек с открытым добрым ли-
цом.
С самого начала их знакомства его насторо-
жили просьбы объездчика довериться. «Вти-
рается в доверие. С чего бы? — думал Да-
нилка.— Что ему от меня нужно?» И он пы-
тался понять, что за человек Денисюк.
Объездчик ловил настороженные взгляды
Данилки, улыбался молча и понимающе. Ве-
чером он присел возле него, сказал решитель-
но и просто:
— Ну, вот что, парень. Довольно играть в
молчанку.
И он рассказал обо всем, что узнал нака-
нуне ночью,— и о письме, и о Блюхере и Ка-
ширине. Закончив, поднял сапоги, повертел в
руках:
— А письмо-то, наверное, здесь...
Отпираться было бессмысленно. Данилка
ожидал, что будет дальше. Объездчик тоже
смотрел на Него выжидающе.
— Понимаю, не доверяешь,— сказал он.—
Верно, как доверишься? Не знаем мы друг
друга.— Он улыбнулся.— Давай знакомиться,
парень. Авось все же заговоришь.
Великое множество людей повидал и узнал
Данилка за свою короткую жизнь. Он на-
учился разбираться в людях. И опыт подска-
зывал ему: нельзя не верить тому, что расска-
зывает о себе Денисюк. И чем больше слушал
Данилка, тем больше проникался к нему до-
142
вернем. Да, кажется, это был именно тот че-
ловек, которого он так хотел теперь встретить
в лесу.
Ранним утром следующего дня Денисюк
отправился в путь. В подкладке шапки он
уносил письмо Блюхеру и Каширину. Объезд-
чик уже давно был связан с партизанами. Он
брался доставить письмо по назначению. На
прощание сказал Данилке:
— Не сомневайся. Через два дня письмо
будет у них.
Прошла томительная неделя. Вернувшись,
Денисюк сказал, что передал письмо в вер-
ные руки. А все же неспокойно на душе у Да-
нилки. Дошло ли письмо до Блюхера? Что
скажет он Чевереву, вернувшись назад?
И вот однажды утром Данилка услышал
отдаленный гром орудий. Впервые он сполз с
кровати, едва передвигая ноги, вышел на
крыльцо. Где-то невдалеке шел бой.
— Слышишь? — спросил Денисюк. Он стоял
на крыльце, вслушиваясь в разгорающийся
шум боя.
— Слышу,— сказал Данилка.— Наши!
В этот день красные орлы, выйдя из леса, за-
вязали бой за Иглино и к вечеру овладели им.
Два месяца продолжался этот беспример-
ный по трудности поход от Оренбурга на се-
вер, на соединение с Красной Армией.
Первого июля 1918 года выступили из Орен-
бурга несколько небольших отрядов общей
численностью до полутора тысяч бойцов. Им
предстояло пройти по вражеской территории,
принимая бои, прорываясь через заслоны. Но
143
предстоящие трудности не остановили этих
сильных духом, не знающих страха людей.
Один из руководителей красных орлов,
Блюхер, вспоминает об этом походе: «По до-
роге в полосе пятьдесят — шестьдесят кило-
метров мы рассылали надежных агитаторов,
которые привлекали в наши ряды всех рево-
люционно настроенных трудящихся, желав-
ших с оружием в руках защищать Советскую
власть. К нам вливались бойцы добровольно;
шли одиночки и организованные группы. В от-
ряд вливались рабочие приисков, небольших
заводов, сел, станиц. По пути движения наши
отряды значительно выросли... Шли мы осто-
рожно, не зная, что делается рядом. Но у нас
была твердая уверенность, что дело
В. И. Ленина непобедимо, что где-то есть
главные силы Красной Армии, с которыми
нам нужно соединиться».
В Белорецке отряды, вышедшие из Орен-
бурга, соединились с двумя другими отряда-
ми. Вместе с ними двинулся на север и ба-
тальон интернационалистов, в который входи-
ли бывшие военнопленные немцы, мадьяры,
румыны. Выступив из Белорецка, красные
орлы насчитывали в своих рядах уже до де-
сяти тысяч бойцов.
Из Белорецка головные части вышли в на-
чале августа. Путь их лежал по малонаселен-
ному горному району. Предстояло перевалить
через несколько хребтов Южного Урала и че-
рез его основной хребет Ала-Тау. На всем
протяжении пути колонну преследовали ка-
заки. Они налетали то с флангов, то с тыла,
стараясь окружить и уничтожить отряды по
частям. Но слово «окружили» не вызывало
144
среди бойцов паники. Занимая круговую обо-
рону, отбиваясь от налетов, красные орлы
продолжали двигаться вперед.
Под селом Петровское они наголову разби-
ли крупные силы белочехов и неожиданно
появились в районе Богоявленского завода.
Здесь начались особенно ожесточенные атаки
белых, оценивших в полную меру угрозу, ко-
торую представляли для них красные орлы.
«Белые решили ликвидировать наш отряд в
районе железной дороги,— вспоминает Блю-
хер.— С этой целью они создали вокруг нас
несколько отрядов, которые двигались кон-
центрически со всех сторон и одновременно
нападая. С юга двигались казачьи части и
«добровольческие» полки генерала Ханжина,
преследовавшие нас от самого Верхне-Ураль-
ска...»
Но, подобно весеннему потоку, красные ор-
лы стремительно и неудержимо прорывались
через все преграды. Выдержав несколько тя-
желых боев под Зилимом и Ирныкшами и
форсировав реку Сим, они сосредоточились в
двадцати километрах южнее Иглино. 29 авгу-
ста Иглино было взято.
Еще одна ожесточенная схватка с подбро-
шенными из Уфы и Бирска полками белых,
еще один рывок через реку Уфимка — и 13 сен-
тября красные орлы встретились с передовы-
ми частями армии. Так завершился этот ге-
роический, славный поход.
Не дав отдохнуть красным орлам, командо-
вание армии поставило перед ними задачу
взять Красноуфимск, ликвидировать угрозу
Кунгуру. Развернувшись на широком фронте,
отряды красных орлов, объединенные в 4-ю
145
Уральскую дивизию, двинулись освобождать
Урал.
В эти знаменательные дни Чиркова не было
среди бойцов, штурмующих укрепленные ли-
нии белых. Он лежал в походном госпитале.
Врачи хлопотали вокруг Данилки: запущен-
ная рана на голове плохо поддавалась ле-
чению.
Стало известно о переданной Блюхеру
«секретке», оказавшей влияние на исход боев
под Иглино. Вокруг Данилки постоянно сто-
яли группкой раненые бойцы, и ему приходи-
лось снова и снова рассказывать о всем пере-
житом в последние недели: об иглинской
тюрьме, о расстреле у оврага и сторожке
объездчика в лесу.
Хорошо было Данилке среди товарищей.
Но что ни день, то больше тянуло в родной
отряд к чеверевцам, где, наверное, уже не на-
деются увидеть его в живых. Он представлял
себе, как встретится с Чеверевым, как закроют-
ся они в комнате, чтобы спокойно, не торо-
пясь, поговорить по душам,—так всегда бы-
вало, когда Данилка возвращался после опас-
ных, трудных походов по вражеским тылам.
Каким дружеским теплом окружали в такие
дни его в отряде! Это была самая высокая и
самая желанная награда за все перенесенное
им, за его труды.
Как ни сопротивлялись врачи, а Данилка
настоял на своем: выписался из госпиталя и
с забинтованной головой пустился в путь.
Нужно было ехать в Агрыз. Сюда пере-
брался из Сарапула полк Чеверева. Ехал Да-
нилка в теплушке и. высадившись в Сарапуле,
почувствовал, что не может стоять: кружится
146
голова, трудно дышать. Зря поддались его на-
стойчивым и каждодневным просьбам врачи и
выписали из госпиталя. Недолеченная рана
начала гноиться, и вместо полка Данилка, так
и не повидав никого из своих, снова оказался
в госпитале.
Разметавшись на койке, Данилка бредил.
Лицо его осунулось, обросшие щетиной щеки
впали, под глазами лежали синяки. Казалось,
организм не выдержит смертельной борьбы.
В эти дни проведать Данилку пришел Че-
верев. Осторожно ступая, он подошел к боль-
ничной койке, опустился на стул. Не в харак-
тере Чеверева эти осторожные, тихие движе-
ния. Он ходил размашисто, говорил громко.
А здесь словно другим стал — на строгом лице
непривычная растерянность. Жалко ему дру-
га, но боится это показать. Как бы ни было
тяжело — нельзя распускаться. Это первое
правило Чеверева и чеверевцев. Пусть Данил-
ка увидит, как всегда, суровое лицо коман-
дира, услышит требовательный командирский
голос.
Но Данилку трудно обмануть. Как ни бод-
рится Чеверев, а в хорошо знакомом лице, в
не знающих страха глазах Данилка видит
растерянность. Не надо никаких слов — и без
слов он чувствует любовь друга.
Наклонив свою большую голову к Данилке,
Чеверев долго просидел возле него. И то ли
случайно, то ли действительно приход друга
прибавил ему сил, но с этого дня Данилка на-
чал поправляться. Молодой организм поборол
болезнь. Снова — уже в который раз!—вы-
рвался Данилка из лап смерти.
— А я, братцы, заговоренный, меня смерть
147
не берет,— смеясь, говорил Данилка товари-
щам.
— Да, друг, служить тебе, как медному ко-
телку, без износу,— отвечали ему бойцы.
МЯТЕЖ
В самый разгар боев на Урале, в декабре
1918 года, Александр Михайлович Чеверев
был отозван с фронта и послан учиться в
Москву.
— Дать /бы Чевереву теоретическую подго-
товку, он смог бы командовать большим со-
единением, хорошим бы начдивом был,— го-
ворил командарм Шорин.
Подчиняясь приказу командующего 2-й ар-
мией, Чеверев сдал полк и отправился в воен-
ную академию. Не хотелось расставаться с
фронтом. Да ничего не поделаешь. Приказ
есть приказ.
Но проучился он недолго.
Член Реввоенсовета 2-й армии С. И. Гусев,
близко знавший Чеверева, писал о нем:
«Пребывание его в академии было непродол-
жительным, что-то около 2-х месяцев, а затем
он бежал от мертвящей схоластики препода-
вания, царившей там. «Артиллерию начинают
с персидского или греческого катапульта,—
жаловался он мне.— На черта мне катапульт,
ежели гражданская война разгорается с каж-
дым днем. Дьявол их забери вместе с их ка-
тапультом».
И Чеверев вновь вернулся в ряды Красной
Армии».
Командарм удивился, увидев его:
— Да ты же в Москве должен быть!
148
— Кончил учиться. Невмоготу сидеть за
партой, пока здесь дерутся. Прошу, товарищ
Шорин, дайте назначение. Хочу опять в свой
полк.
Чеверев был назначен командующим бри-
гадой, в которую входил и его бывший полк.
И вот он снова на коне, снова ночами сидит
над картой. А вокруг — родные лица боевых
товарищей, верных друзей.
Данилка Чирков снова выполняет задания
Чеверева. Правда, теперь уже не приходится
надолго уходить в тылы белых: кончился пе-
риод оборонительных боев. Красная Армия
гонит и бьет врага.
Чеверев несколько раз пытался представить
Чиркова R награждению орденом Красного
Знамени. И каждый раз Чирков наотрез отка-
зывался:
— Не надо этого, Александр Михайлович.
Я служу революции не за ордена.
— Так ведь штаб армии требует, чтоб
представил тебя к награде!
— Нет, не хочу.
Москва и Питер нуждались в хлебе. Там
начался голод. Чеверев со своим отрядом со-
бирает зерно, отправляет эшелоны с драго-
ценным грузом в Москву.
Это была короткая передышка в боевой, за-
полненной большими сражениями и коротки-
ми схватками жизни. А потом— опять фронт.
В конце этого богатого событиями года Че-
верева отправили на подавление кулацких мя-
тежей в повстанческие уезды. Но с ним уже
149
нет Чиркова. Разминулись пути командира и
разведчика. После разгрома Колчака Чирко-
ву пришлось переменить свою военную спе-
циальность. Теперь, когда Советская власть
победила на Урале и в Сибири, отпала
нужда в разведчиках, пробирающихся в тыл
врага.
Воспользовавшись передышкой, Данилка
взял на короткое время отпуск, проведал жи-
вущую в Топорнино мать.
— Отвоевал свое, сынок. Остался бы до-
ма,— уговаривала она его.
— Рано, мама, на печь забираться. Враг
разбит, но не уничтожен.
И снова уехал Данилка в Красную Армию.
Там он был назначен командиром ударной
группы в одной из частей войск вооруженной
охраны.
На этот раз действовать приходилось со-
всем в другой обстановке, чем прежде. То
там, то здесь появлялись кулацкие банды,
вспыхивали восстания. Нередко их возглавля-
ли опытные офицеры, бежавшие от расплаты.
Борьба продолжалась. Хоть и не похожий на
прежний, но это был настоящий фронт.
В конце 1920 года Чирков женился на
Клавдии Молиной, связистке, служившей в
одной с ним бригаде. Свадьбу отпраздновали
в узком кругу друзей, скромно, по-походному.
Вместо вина пили кумыс.
В своих воспоминаниях Клавдия Молина
пишет:
«Нас в батальоне было три девушки-свя-
зистки. Еще в Стерлитамаке обмундировали
нас в большие не по росту шинели. Но это
еще полбеды. Самое ужасное было то, что вы-
150
дали нам огромные сапоги, совсем не по но-
гам, и те изодрались. На рапорт Чиркову о
том, что нужно обуть нас, получили категори-
ческий отказ да еще и нотацию: «Вы сидите
больше в теплом помещении, а бойцы в хо-
лоде, так вот крепкая обувь отдана им. Вы по-
лучите, когда прибудет другая партия обуви».
Бойцы любили своего командира за спра-
ведливость, честность и за заботу о них.
Особенную любовь снискал Чирков у баш-
кир, которых немало было в его отряде. Тот
только мог завоевать уважение у них, кто не
прятался от пуль, не боялся огня и вместе
со всеми бойцами делил опасности и трудно-
сти борьбы. У башкир одно непременное тре-
бование к своему вожаку: он должен во всем
служить примером.
— Сирков начальник хараша. Малат-
са! — говорили красноармейцы-башкиры рус-
ским.
— Чирков? Бик хайбат! 1 — отвечали рус-
ские башкирским товарищам.
Дружеские отношения с красноармейцами-
башкирами, которые Чирков сумел наладить
в своем отряде, сыграли большую роль во
время мятежа в Башкирии.
Чирков появился в районе мятежа в самый
разгар событий. Но с именем его особенно
тесно связан последний этап борьбы.
В армии Колчака были и башкирские во-
оруженные части. Их руководители, или «во-
жди», как они сами называли себя, надеялись
1 Очень хорошо.
151
получить автономию для Башкирии из рук
Дутова или Колчака.
Но победы Красной Армии на Урале за-
ставили их окончательно понять всю вздор-
ность этих надежд. Предвидя неминуемый
разгром Колчака, «вожди» заявили о своем
переходе на сторону Советской власти. В
сложной и трудной обстановке тех лет Моск-
ва пошла на сотрудничество с этими людьми.
Так появился первый Башкирский револю-
ционный комитет. Бывшим сподвижникам Ду-
това и Колчака была предоставлена полная
возможность искупить свою вину. Но матерые
враги, лелеявшие планы отделения Башкирии
от России, не сложили оружия. Они лишь из-
менили формы борьбы.
Прикрываясь коммунистическими лозунга-
ми, используя доверенную им власть, нацио-
налисты, пробравшиеся в Башкирский рево-
люционный комитет, стали исподволь уничто-
жать большевиков и советских активистов.
Везде, где только можно было, они ставили
своих людей — из числа тех, кто был заме-
шан во враждебных действиях против Совет-
ской власти в период господства Колчака.
Чтобы привлечь на свою сторону массы
башкирских крестьян, националисты призыва-
ли их захватывать земли переселенцев — в
большинстве русских и татар. Они провоциро-
вали столкновения между национальными
группами в республике и требовали выселе-
ния инородцев с обработанных и обжитых
ими земель.
Ставка националистов была на то, что пра-
вительство и Центральный Комитет партии в
Москве, поглощенные борьбой с Деникиным,
152
а позже с поляками, ослабят контроль за
происходящим на Востоке страны.
Во главе националистов из ревкома встал
один из самых хитрых и опасных врагов За-
кий Валидов. В январе 1920 года в деревнях
Башкирии появились листовки, призывающие
крестьян поддерживать армию Валидова, иду-
щую к ним «для уничтожения коммунистов».
В то же время в Стерлитамаке, где были рас-
положены центральные учреждения респуб-
лики, валидовцы арестовали ряд честных
коммунистов и неугодных им политических
деятелей. Сделано это было под предлогом
ликвидации контрреволюционного заговора.
Стерлитамак захватили преданные Валидову
войска.
Раскрыв таким образом свое подлинное ли-
цо и свои далеко идущие замыслы, валидовцы
просчитались. Они не соразмерили сил и ока-
зались перед лицом растущего сопротивления
крестьянской бедноты. Мятеж в Стерлитама-
ке лопнул как мыльный пузырь. Командова-
ние Туркестанского фронта, отвечающее за
революционный порядок на территории Баш-
кирии, решительно потребовало выпустить из
тюрем арестованных. В воззвании к населе-
нию командующий Туркестанским фронтом
М. В. Фрунзе писал, что враги усиленно рас-
пространяли среди башкир слух, что якобы
«центральная Советская власть и ее местные
представители хотят уничтожить автономию
Башкирской республики». М. В. Фрунзе разо-
блачал происки националистов и их попытки
раздуть в республике пожар национальной
вражды.
Во время январского путча националистов
И А. Кучкин	153
истинный вдохновитель его Закий Валидов
был в Москве и тайно руководил оттуда дей-
ствиями своих сподвижников. Но он сумел
остаться в стороне, когда дело дошло до рас-
платы за преступления. Вернувшись из Мос-
квы в Башкирию, Валидов продолжал
борьбу.
Весной 1920 года валидовцы снова спрово-
цировали столкновение башкирских и русских
крестьян. На этот раз Валидову уже не
удалось спрятаться за спины единомышлен-
ников. Он был вызван для объяснений в
Москву.
Отсюда Валидов направил в Стерлитамак
инструктивное письмо, ясно говорящее о ха-
рактере затеянных им авантюр. Поучая гла-
варей националистического подполья, он пи-
сал: «Мы от татар и русских коммунистов от-
делимся и организуем азиатскую башкирскую
коммунистическую партию или же восточную
БКП. До покидания своих ответственных пос-
тов всех солдат по одному распустите с ору-
жием по домам, а после скажете: дезерти-
руют — и составите список дезертиров. Рас-
пустите всех курсантов. Всех работников в
кантонах организуйте так, чтобы они сами
бросили работу и ушли».
Таковы были планы политического аван-
тюриста. Но Башревком, состоявший из вали-
довцев, был бессилен выполнить инструкции
своего главаря. Убедившись, что они не
имеют поддержки со стороны масс, ревкомов-
цы летом 1920 года бежали из Башкирии. Бе-
жал из Москвы и Валидов. Вскоре его следы
обнаружили в Средней Азии. Он стал одним
из главарей среднеазиатского басмачества, а
154
впоследствии — платным агентом немецкого
фашизма.
Собравшийся вслед за бегством ревкома
первый Всебашкирский съезд Советов вскрыл
контрреволюционную сущность валидовщины.
Но последствия провокаторской деятельности
националистов еще долго давали о себе знать.
В конце 1920 года в Башкирии вспыхнули
кулацкие восстания, активизировалось на-
ционалистическое подполье. На поверхность
снова всплыли бывшие колчаковцы, не теряв-
шие надежд захватить власть и оторвать
Башкирию от России. Шайки бандитов, терро-
ризируя население, рыскали по деревням и се-
лам. Башкирия глухо бурлила, вспыхивая то
здесь, то там мятежами.
Вот в этот трудный для республики период
и приехал сюда Чирков.
В то время когда Чирков со своей частью
прибыл в район, борьба была в разгаре. Пов-
станцы действовали наскоком, появлялись то
здесь, то там и, получив отпор, исчезали, будто
проваливались сквозь землю.
Весь фронт борьбы с мятежниками был по-
делен на боевые участки. Чиркова назначили
помощником начальника второго боевого уча-
стка. В центре участка была деревня Баймак.
Несколько раз она переходила из рук в руки,
и каждый раз Чирков шел в передовых цепях,
штурмующих деревню. Сказывалась выучка
командиров-чеверевцев — собственным приме-
ром воодушевлять бойцов.
Рубились в схватке башкир с башкиром, но
11*	155
один — сознательный защитник завоеваний ре-
волюции, а другой — обманутый.
Лазутчики повстанцев пытались увлечь за
собой и красноармейцев-башкир из чирков-
ского отряда. Но их националистическая про-
паганда не имела успеха. Крепкая дружба
связывала Чиркова и русских бойцов с бойца-
ми-башкирами. Это было серьезное испытание
интернационального братства красных воинов,
и они с честью выдержали его.
Заняв Баймак и укрепившись в нем, Чирков
твердой рукой навел порядок в селении. Неко-
торые из повстанцев, скрывшиеся от суда, за-
нялись грабежом и разбоем. Через несколько
дней после того, как Баймак был взят, Чирков
рапортовал командованию: «В Баймаке вос-
становлена мирная жизнь».
Тем временем невдалеке, в Темясово, шли
многочисленные переговоры с вожаками пов-
станческих отрядов, начинающих осознавать
обреченность своего дела. Многие крестьяне,
вовлеченные в мятежи, поняли, что они обма-
нуты, что их интересы далеки от интересов ку-
лаков и помещиков, которые боролись за от-
нятую у них землю, за спрятанный в закромах
хлеб. Этим людям Советская власть действи-
тельно не несла ничего хорошего. Но меньше
всего была заинтересована в возвращении ста-
рых порядков основная масса башкир. Убе-
дившись, что их руками пытаются загребать
жар враги народа, мятежники складывали
оружие.
По соглашению, заключенному с повстан-
цами, тот, кто добровольно сложит оружие,
может беспрепятственно вернуться к мирной
жизни. Большинство охотно шло на это. Но
156
часть наиболее матерых врагов по-прежнему
скрывалась в лесах.
В конце декабря сложил оружие кавдиви-
зион мятежников — одна из самых опасных
повстанческих частей. Выступая перед строем
разоружившихся башкир, комбриг Семенов
сказал:
— Ваши вожаки натравливали башкир про-
тив русских. Эти контрреволюционеры хотят
вашей и нашей крови. Им еще не надоело кро-
вопролитие. Долой эту сволочь!
Эти слова дошли до сердец крестьян, втя-
нутых в кровавую междоусобицу. Они встре-
тили их громким «ура».
После митинга кавдивизион был отправлен
в Кана-Никольск. В Темясово рстались лишь
вожаки кавдивизиона, пытавшиеся оказать
сопротивление при разоружении.
В середине января Чирков получил предпи-
сание командира бригады Семенова срочно
выделить из своего отряда две роты — одну
для хозяйственных работ, другую для несения
службы в местных органах ЧК. Все же осталь-
ные части сгруппировать и направить в Стер-
литамак, где находилось тогда правительство
Башкирии. Одновременно Семенов просил
прислать небольшую группу, человек два-
дцать, для охраны арестованных командиров
кавдивизиона.
17 января Чирков с небольшим отрядом при-
был в расположение штаба бригады в Темя-
сово. Здесь ему поручили препроводить аре-
стованных в Стерлитамак.
Получая это задание, Чирков, конечно, не
мог знать, какое новое тяжелое испытание
предстоит ему.
157
Башкирская изба. Два крохотных оконца —
как два мышиных глаза. Когда комбриг под-
нимается со скамьи, кажется, что вот-вот он
заденет головой закопченные доски потолка.
На низких скамьях сидят четверо — началь-
ник боевого участка Мельников, военком Ко-
стылев, командир эскадрона Лепин и Чирков.
Комбриг, рослый человек с черной бородкой,
ходит из угла в угол по комнате. От его тя-
желых шагов гнутся прогнившие половицы,,
звенят стаканы на расшатанном столе.
Как будто обо всем переговорено. По-
дробно обсудили маршрут, которым Чирков
повезет арестованных, наметили пункты для
остановок. Можно ехать. Чирков поднимается,
пожимает руки товарищам. Мельников дру-
жески хлопает его тяжелой ручищей по плечу:
— Счастливо добраться!
Лепин, сдержанно, как обычно, желает доб-
рого пути. Семенов спрашивает:
— Все ясно? Смотри не упусти бандитов.
Случится что — ответишь головой.
Плохая у Семенова привычка пугать людей.
Комбриг, почувствовав обиду Чиркова, пы-
тается загладить неловкость шуткой. Он на-
двигает Чиркову на глаза толстую меховую
шапку, похожую на опрокинутый вверх дном
башкирский казан. Стукнув по шапке рукой,
приговаривает:
— Не ершись. Ишь какой сердитый. Ну,
бывай здоров!
И провожает Чиркова в сени. Махнув на
прощание рукой, Данилка сбегает с крыльца.
В докладе Башкирскому обкому партии, на-
писанному по горячим следам тех знамена-
тельных событий, Семенов сообщал:
158
«Я приказал Чиркову выделить конвой для
сопровождения арестованных, задержанных
при разоружении кавдивизиона. Среди них
были некоторые командиры эскадронов и при-
служники ярого националиста Унасова, кото-
рых по просьбе населения нужно было изоли-
ровать и выслать из пределов кантона. Чирков
был мною предупрежден, что арестованные
очень важные, предупредите конвоиров, что
они способны на побег. Кроме того, разбежав-
шиеся бандиты могут узнать о сопровождении
арестованных и дорогой отбить их. Будьте
осторожны! А если побегут, то не останавли-
вайтесь перед употреблением оружия».
За день до отъезда мятежники, прежде не
скрывающие своей злобы, то и дело вызываю-
щие для объяснений кого-нибудь из команди-
ров бригады, внезапно утихомирились. Им
объявили, что они будут отправлены в Стерли-
тамак. Комбриг ожидал бунта, но мятежники
смиренно приняли приказ.
В ночь отъезда, выйдя из избы, где их со-
держали под стражей, они спокойно и безро-
потно уселись в сани. Правда, один из них по-
пытался затеять разговор по-башкирски с ох-
раной, но конвоиры ничего не ответили. Молча
двинулся в путь по скрипучему снегу неболь-
шой отряд.
Впереди несколько верховых, за ними сани.
На санях—арестованные укутались от моро-
за в меховые дохи. Сидят неподвижно.
Только из-под бровей блестят насторожен-
ные, внимательные глаза.
Сзади тоже верховые-башкиры из отряда
Чиркова. На всадниках через плечо — корот-
кие карабины. Сбоку — шашки. Едут молча,
159
покачиваясь в седлах. Холодно. А впереди
большой путь.
О чем думают сейчас эти застывшие в санях
в покорном безмолвии люди? Вспоминают ли
свои опустошительные набеги на деревни и
села, свою полную опасностей, но по-преж-
нему заманчивую для них жизнь бандитской
вольницы, не ведающей закона, не подчиняю-
щейся власти, знающей только право силь-
ного? Может быть, мерещатся им степи, за-
рева пожаров, поднимающиеся ночами над го-
ризонтом, дымные пепелища, быстрые марши
конницы и схватки? Вспоминают ли они кровь
и жертвы исстрадавшейся Башкирии, гото-
вятся ли к ответу за свои злодеяния, сожалеют
ли о содеянном или копят злость, лелеют пла-
ны мщения, намечают новые жертвы? А мо-
жет, просто дремлют, не думая и не вспоминая
ни о чем?
Глядя на укутанных в дохи мятежников, та-
ких мирных сейчас, трудно поверить, что еще
совсем недавно эти люди были грозной силой,
страхом и несчастьем для своего народа. Кто-
кто, а Чирков, едущий на своем низкорослом
выносливом коньке позади отряда, чтобы весь
он был на виду у него, знает хорошо — это
так.
Не будь этих людей с их ненасытной зло-
бой, мир и тишина давно бы встали над горо-
дами и селами уставшей от распрей земли.
Данилка задумывается. Теперь, когда уже ви-
ден конец войне, мысли его все чаще возвра-
щаются к мирной жизни. Может, причиной
тому то, что он скоро должен стать отцом?
Данилка почему-то стыдится этих мыслей. Он
ни за что не признался бы никому, что иногда
160
помимо воли уносится в мечтах в тихое после-
военное время. Нет, рано еще мечтать о ти-
шине. Вокруг — война.
Так и сейчас: поддавшись на секунду на-
плывшим на него мечтам, он встряхивается,
пришпоривает лошадь.
Луна выплыла из-за деревьев, встала над
зубчатыми верхушками, светит на сугробы, на
молчаливых всадников, на неподвижные фи-
гуры в санях. С присвистом выводят свою
песню полозья. Фыркают заиндевевшие кони.
Ночное безмолвие, мерный скрип саней
усыпляют. Кажется, дремлют всадники, дрем-
лют арестованные в санях.
Но это только кажется.
Во время гражданской войны в Башкирии
выработался особый тип главаря мятежников.
Дикий всадник, прекрасно владеющий ору-
жием, неприхотливый в быту, способный на
длительные лишения, он был опасным врагом.
Жестокий в бою, он мог творить кровавую
расправу и в мирных селениях. Был он хитрым
и изворотливым, когда этого требовали обстоя-
тельства. Малокультурный, а чаще и вовсе
не знающий грамоты, он становился умелым
демагогом, как только возникала необходи-
мость обманом, посулами или угрозами увлечь
за собой крестьян.
Много раз этим людям удавалось уходить
от справедливой расплаты. Они давали клят-
венные заверения в своей верности Советской
власти и при первой возможности нару-
шали их.
Чирков уже столкнулся с такими людьми
в Баймаке. Оставшись без своего разбежав-
шегося войска, они как будто присмирели и
161
даже пошли на сотрудничество. Некоторые из
них предлагали свои услуги для карательных
набегов на повстанческие деревни. Но Чирков
наотрез отказался от подобной «помощи». Он
вовремя разгадал провокационный характер
этих планов. Покрутившись в Баймаке и
увидя, что втереться в доверие не удается,
баймакские главари мятежников ушли в леса.
Арестованные командиры кавдивизиона
были из числа таких же закоренелых и цепких
врагов.
Поэтому и решено было отправить их
в Стерлитамак, подальше от района недавних
жарких схваток, где еще не остыли страсти. Но
по этой же причине арестованные, не теряв-
шие надежды вырваться на свободу с помо-
щью своих сподвижников, любыми средствами
хотели избежать отправки.
Они ухитрились передать верным друзьям:
«Требуйте, чтобы нас оставили здесь. Угро-
жайте восстанием». Но друзья уже не могли
помочь. Угрозы только убеждали в необходи-
мости скорее вывезти арестованных из Темя-
сово.
Убедившись, что на этот раз ни обманом,
ни хитростью на свободу выбраться не
удастся, мятежники решили бежать.
— Все равно погибать,— говорил Садык,
низкорослый угрюмый человек, старый вали-
довец, имевший особые причины опасаться
суда в Стерлитамаке.— Там всех расстреляют.
Для этого туда и везут.
— Если б хотели расстрелять, могли бы и
здесь,— неуверенно возражали другие.
— Здесь боятся. Узнают об этом башкиры,
снова начнутся волнения.
162
Сговорились бежать по дороге в Стерлита-
мак. Когда въедут в лес, Садык остановит
сани, попросится по нужде.
— А дальше ждите сигнала. Как только
крикну — разбегайтесь в разные стороны.
Ночь — в лесу не переловят. Там недалеко
овраг — спрячемся. А если и поймают кого-
нибудь, так остальные уйдут.
Вот почему так блестят глаза под меховыми
шапками и малахаями главарей мятежников и
так внимательно всматриваются они в дорогу.
Скоро ли лес?
Дорога вбегает в лес. Огромные вековые
сосны, обсыпанные снегом, обступили, сжали
ее. Становится сумрачно — луна едва видна
из-за деревьев. Потихоньку, чтобы не заметил
конвой, арестованные распахивают дохи. Надо
приготовиться.
Тишину нарушает голос едущего в передних
санях Садыка. Он просит, чтобы остановили
сани, неуклюже сходит на снег. За ним тя-
нутся и другие, разминают затекшие от дол-
гого сидения ноги, медленно бредут к соснам.
Конвоиры, пользуясь остановкой, достают ки-
сеты, закуривают. В темноте мирно попыхи-
вают огоньки их цигарок.
И вдруг отчаянный поросячий визг. Это по-
дал сигнал Садык.
Внезапный и странный в ночном лесу крик.
Всадники цепенеют, стараясь понять, что
произошло. На это и рассчитывают мятежники.
Черные фигуры, под соснами побросав дохи,
мгновенно исчезают в лесу.
— Стой! Стой! — пытается остановить бе-
глецов Чирков.
Всадники спрыгивают с лошадей, стаски-
163
вают с плеч карабины, пускаются в погоню.
Звуки голосов заглушает беспорядочная
стрельба.
Пытаясь во что бы то ни стало скрыться, мя-
тежники все дальше уходят в лес. Началась
погоня по глубокому снегу в темном лесу.
Так начался заключительный эпизод борьбы
с мятежниками. Оставшиеся на свободе нацио-
налисты, чувствующие, как ускользает из-под
ног почва, попытались дать последний бой.
На этот раз им снова приходилось действо-
вать под маской друзей и сторонников Совет-
ской власти. Верные методам своего бежав-
шего главаря Валидова, они лишь ждали слу-
чая, чтобы затеять новую провокацию и за-
ставить своих разбежавшихся сторонников
снова взяться за оружие. Когда в Темясово
стало известно о происшедшем в лесу, они
решили: вот этот случай. И цепкими руками
опытных политиканов ухватились за него.
Собравшись в это утро в избе Сагитова, од-
ного из главарей националистов, они быстро
наметили план. Действовать решили без про-
медления. Были среди них и члены вновь из-
бранного местного ревкома, они отправились
к Семенову. Остальные разошлись по избам,
чтобы, прячась от коммунистов, злобствуя и
извращая факты, на свой лад рассказать
крестьянам о том, что случилось в лесу.
Только под утро Чирков вернулся обратно
в Темясово. Отяжелела голова, ныло тело. Хо-
телось спать. Решил, что с докладом Семенову
164
обождет час-другой — комбриг, очевидно, еще
не проснулся. А пока немного отдохнет.
Он присел на кровать, голова потянулась
к подушке, через минуту Данилка спал, даже
не сняв сапог.
Проснулся он от голоса, раздавшегося над
его ухом:
— Чирков! Вставай, товарищ Чирков!
Вскочив и протерев глаза, Данилка не сразу
сообразил, где он. В комнате толпились воору-
женные красноармейцы, и один из них, разбу-
дивший его, сказал:
— Собирайся. Пойдем к комбригу.
— Идите. Я умоюсь, приду сам,— с досадой
ответил Данилка.
— Пойдем... Ты арестован.
— Что?!
— Приказ. Ты арестован.
Данилка от неожиданности снова присел на
кровать. Мелькнула странная мысль: уж не
спит ли он?
— Вы что, шутки шутите, ребята? — неуве-
ренно спросил он.
— Какие шутки! Комбриг велел привести.
Путаница какая-нибудь. Там выяснишь.
— Хорошо. Пойдем!
Конвоиры ввели Чиркова в кабинет к Семе-
нову. Комбриг порывисто поднялся навстречу,
приказал конвоирам выйти. Обернувшись
к Чиркову, укоризненно покачал головой:
— Нарубил ты дров, товарищ Чирков.
— Говори яснее, я не понимаю! — резко по-
требовал Чирков.
— Нет, сперва ты говори. Расскажи, как
дело было. Ты понимаешь, что ты натворил?
165
— Выполнил твой приказ.
— Не юли. Не пытайся скинуть с больной
головы на здоровую.
В первую секунду Данилка даже опещил.
Ударила кровь в голову, застучала молоточком
в висках.
— Так вот ты какой, товарищ Семенов...
Комбриг пристально посмотрел на Данилку,
начал что-то говорить, но запнулся. Сел на та-
бурет, закурил, устало сказал:
— Ладно. Садись. Рассказывай. Выклады-
вай все, как на духу. Не ври.
Трудно сказать, был ли искренен комбриг
в своих нападках на Чиркова в эти первые ми-
нуты их встречи или только прощупывал его,
предвидя возможный поворот событий.
Он молча слушал, пока Данилка подробно
рассказывал обо всем, что произошло: как
въехали в лес, как арестованные попытались
бежать, как охрана вынуждена была пустить
в ход оружие и семнадцать трупов остались
лежать в снегу.
— Да, заварил ты кашу,— выдавил нако-
нец из себя Семенов. Он встал, прошелся
по комнате.— Ты знаешь, что говорят в рев-
коме?
— Что? — встрепенулся Данилка.
— Говорят, что ты сам, без всякого повода,
расстрелял людей.
Так вот в чем дело! Теперь все становилось
ясно. Данилка знал, что в ревкоме есть люди,
еще недавно боровшиеся на стороне восстав.-
ших. Их ввели в ревком для того, чтобы успо-
коить страсти, гарантировать безопасность
разоружившимся бандитам. Не удивительно,
166
что они клевещут на него. Но как мог ком-
бриг, его товарищ, поверить им!
— Я знаю, кто говорит в ревкоме. Ты тоже
знаешь этих людей...
— Знаю. Да не в этом дело... Очень жаль,
Чирков, но я вынужден арестовать тебя.
Данилка вскочил возбужденный, красный:
— Этого я тебе, комбриг, никогда не забу-
ду. Пошел на поводу у контры, поверил своло-
чам...
— Молчать! — возвысил голос Семенов.—
Ты что — угрожаешь?
Вызвав конвой, жестко бросил:
— Арестованного увести!
Положение создалось действительно труд-
ное. Слух, пущенный в Темясово, быстро
пополз по деревням всей округи. «Расстреляли
людей без суда,— говорили шептуны, переходя
от одного к другому.— Вот как большевики
держат слово. Смотрите, завтра и с нами то
же будет». Участники мятежа, разоруженные
и отпущенные на свободу, настороженно вслу-
шивались в провокационную болтовню.
Возбуждение росло, волнами докатываясь
до ревкома. А там были люди, жадно ловя-
щие всякую возможность обострить обста-
новку, а заодно и отомстить Чиркову — еще
свежи были у них воспоминания о Баймаке,
при взятии которого он отличился.
Валидовцы, пробравшиеся в ревком, рас-
сылали своих агентов в деревни и села.
«Расскажите людям, кто истинный защитник
их интересов,—наказывали они.— Пусть гото-
вятся и ждут сигнала. Будем бороться с боль-
шевиками до конца». В ревкоме они требо^
вали крови Чиркова.
167
— Надо расстрелять Чиркова, чтобы успо-
коить массы.
Особенно упорно уговаривали они Семе-
нова:
— Если не накажешь Чиркова, ни за что
поручиться не можем. Смотри, как бы не на-
чалось все сначала.
Угрозы и резкие обвинения обрушились и на
голову Семенова: зачем без ведома ревкома
отправил арестованных в Стерлитамак?
Семенов ссылался на чрезвычайные полно-
мочия, но это только подогревало страсти.
Комбрига, удачно руководившего боевыми
операциями против повстанцев, ненавидели не
меньше Чиркова. От него настойчиво добива-
лись, чтобы он отдал под суд товарища. Рас-
чет был ясен: этот поступок подорвал бы авто-
ритет Семенова и Советской власти в массах.
«Вы дали слово никого не карать за участие
в восстании, а сами расстреляли семнадцать
человек! — говорили ему.— Где гарантия, что
завтра мы не услышим о новых жертвах?» —
«Но ведь их бы и пальцем не тронули, если б
они не попытались бежать. Нельзя этого за-
бывать, товарищи! Не виноват Чирков! Каж-
дый из вас на его месте вынужден был бы по-
ступить так же»,— защищался Семенов.
«Пойди теперь докажи, что не виноват, когда
все только и говорят, что Чирков саблями по-
рубил арестованных».— «Кто это говорит —
повстанцы, бандиты?» — «Да хоть бы и пов-
станцы. Ты смотри в корень, Семенов. Некогда
теперь дискуссии разводить. Мы тут разгова-
риваем, а там сабли точат...»
Три дня заседал ревком. Много было выска-
зано резких слов, угроз и проклятий. «Пусть
168
одна голова погибнет, хоть и лучшая, чем
сотни, а то и тысячи в братоубийственной
войне»,— говорили враги, пробравшиеся в рев-
ком. Они не жалели слов, чтобы добиться свое-
го, пускались на всякого рода хитрости, взы-
вали к революционной совести и сознательно-
сти. Их фальшивые доводы начинали казаться
кое-кому убедительными. Только что утихоми-
рившийся район, казалось, снова может вспых-
нуть пожаром гражданской войны. Этой угро-
зой шантажировали, и наименее стойкие начи-
нали поддаваться.
«Мы не мещане, а революционеры,— рассу-
ждали они.— Мы должны исходить из расчета.
Что выгоднее для революции? Пожертвовать
одной головой и добиться мира с повстанцами,
возвратить их в общую советскую семью или
же спасти эту голову, но потерять сотни дру-
гих?» — «Мы воюем с врагами, а не со сво-
ими!»— возражал Семенов. «Ну да, с вра-
гами,— отвечали ему.— Но иногда, чтобы побе-
дить врага, нужно пожертвовать своим».
Пока ревком заседал, контрреволюционная
пропаганда все шире распространялась среди
башкир. Слухи, один фантастичнее другого,
ползли по деревням. «Все башкирские земли
будут отобраны и переданы русским, башкир
выселят из Башкирии в Туркестан». Кто-то
усердно распространял эту ложь.
Ревком, занятый спорами, никак не боролся
с провокационными слухами. Не была про-
тивопоставлена этой лжи встречная волна
разъяснений и агитации. Повстанцы все
громче и громче начинали бряцать ору-
жием.
— Медлить нельзя,— говорил комбригу
12 А. Кучкин	169
Сагитов.— Видишь, что происходит? Надо при-
нимать решение.
Говоря это, Сагитов охотно соглашался, что
Чирков не виновен и поступил так, как
должно.
— Бывают моменты в революции, когда тре-
буются жертвы для пользы самой же револю-
ции,— ораторствовал он.
Сагитов хорошо знал, что эта аргументация
лишь затрудняет принятие решения. Как от-
править на смерть товарища, если знаешь,
что он не виновен! И все-таки слабые подда-
вались уговорам Сагитова. В ревкоме продол-
жались споры. А это и было на руку вали-
довцам.
Вести, одна тревожнее другой, приходили
из дальних и ближних деревень. И каждая из
них усиливала тревогу, расшатывала уверен-
ность Семенова.
«Того и гляди, все усилйя последних меся-
цев пойдут прахом. Снова война, снова кровь.
Что же делать? Как избежать кровопролития?
Неужели пойти на сделку с совестью, отдать
Чиркова? Неужели прав Сагитов и этого тре-
буют интересы революции? Но разве можно
верить в искренность Сагитова?»
И еще: что скажут товарищи из обкома
партии в Стерлитамаке, если он, Семенов, за-
служенный комбриг, не справится с поручен-
ным ему делом и снова вспыхнет мятеж?
Семенов не был трусом, водил свою бригаду
в лихие атаки, не боялся смерти. Но подви-
гами своими он любил прихвастнуть. Резкий,
а часто и грубый с подчиненными, он рисовал-
ся своей удалью и считал, что за заслуги ему
должны прощать все. В штаб и в обком он
170
писал обширные докладные о своих успехах
и без должной скромности приписывал глав-
ную роль в победах бригады себе. Он надеял-
ся, что эти докладные будут способствовать
продвижению по службе.
Отсутствие скромности часто толкало его
на необдуманные поступки. Вот и сейчас —
вместо того чтобы посоветоваться с товари-
щами из Стерлитамака, Семенов решил «не
выносить сор из избы».
Чем больше накалялись страсти в Темясо^
во, тем мрачнее становился комбриг. Один не-
осторожный шаг — и опять мятеж, польется
кровь, погибнет его репутация удачливого
командира.
«Нет, надо взять себя в руки, надо действо-
вать»,— внушает себе Семенов. Перед его
глазами стоит кряжистая фигура властолюби-
вого и речистого Сагитова. Этот примазав-
шийся националист знает, чего хочет. Ока-
жись он прав сейчас в деле с Чирковым, то-
го и гляди, еще придется Семенову где-нибудь
ходить под его началом.
Эти мысли и сомнения целиком захваты-
вают комбрига. Он уже не в состоянии трезво
оценить обстановку.
Бессонной ночью Семенов вспоминает не-
давние споры по поводу Брестского мира. Эсе-
ры упрекали его, что, выступая за мир с нем-
цами, он невольно протягивает руку тем, кто
хочет погубить революцию. А партия тогда
сознательно шла на жертвы, покупая пере-
дышку, спасая тяжелой ценой революцию. Не
всегда победишь наскоком. Тактика должна
быть гибкой.
Из этих правильных мыслей рождается не-
12*	171
ожиданный вывод, успокаивающий бунтую-
щую совесть комбрига. Он ищет и находит в
них оправдание для своего созревающего уже
решения. «Нет, правы ревкомовцы: прихо-
дится лавировать и идти на жертвы,—
решает он.— Не сегодня-завтра начнется за-
варуха, и тогда, наверное, не только Чиркову
не сносить головы, но заодно и всем нам.
Можно ли допустить до этого? И так слиш-
ком много времени потеряно. Чирков созна-
тельный коммунист, проверенный товарищ.
Он поймет.
Комбриг внезапно решает: попробую объ-
ясниться с ним начистоту.
За столом на табуретках сидят двое.
Один — молодой, гибкий — напряженно вы-
прямился, уставился гневным взглядом в си-
дящего напротив. А тот привалился крупным
телом к столу, склонил свою большую голову.
Комбриг курит, глубоко затягиваясь дымом.
На столе горкой лежат окурки. Разговор идет
уже не первый час.
Обычно напористый в споре, не слушающий
возражений собеседника, Семенов сейчас сдер-
живает себя, старается говорить тихо. Стран-
ная мысль пришла в голову комбригу: угово-
рить Чиркова добровольно согласиться на рас-
стрел. Начал он издалека, с рассказа о том,
что в Баймаке снова появились банды мятеж-
ников. Отсюда и плетет он паутину своих до-
водов. Он знает, чем можно пронять Чиркова,
и не торопясь подыскивает слова.
Но чем больше он говорит, тем яростнее
возражает ему Данилка. Приходится снова и
снова повторять самые убедительные слова.
172
— Мы оба с тобой коммунисты,— говорит
Семенов.— Оба не раз рисковали головой ра-
ди общего дела.
— Если потребуется, я и сейчас жизни не
пожалею.
— Знаю. Вот поэтому и хочу, чтобы ты по-
нял меня. Выхода нет. Это неизбежность...
— Не тяни!— перебивает его Чирков.— Это
я уже слышал. Я требую, чтобы дело было пе-
редано в высшую инстанцию!
— Ты как считаешь: пока будет разбирать-
ся высшая инстанция, бандиты обождут?
Каждую минуту может вспыхнуть мятеж.
И все из-за тебя.
— Зря стараешься, комбриг. Хочешь, чтобы
погладили тебя по головке, облегчили душу?
На сознательность бьешь? Думаешь, что Чир-
ков сам подпишет себе приговор? Нет, не жди,
н£ дождешься. Только помяни мое слово: за
все еще ответишь, Чиркова тебе не простят.
Семенов побледнел, встал. Разговор окончен.
Поздним вечером, после того как Чиркова
увели, в избу к Семенову постучали. Вошел
начальник боевого участка Мельников, воз-
бужденный, взволнованный. Семенов еще не
спал, снова и снова припоминая свой разго-
вор с Чирковым. Он обрадовался приходу то-
варища: было перед кем излить душу. Но
Мельников первый начал разговор:
— Неладное мы затеваем, комбриг.
Семенов выжидательно уставился на Мель-
никова. Он знал, что Мельников говорит мало,
предпочитает молчать, но если уж говорит, то
слов на ветер не бросает. Мельников любил
173
не торопясь, обстоятельно все обдумать,
прежде чем высказать свое мнение. Но, вы-
сказав, уже твердо стоял на своем.
На заседании ревкома Мельников не при-
сутствовал и о сути споров, разгоревшихся
там, узнал со стороны. Поначалу и он согла-
шался с обвинениями, предъявленными Чир-
кову. Но, зная, кто хочет его смерти, внутрен-
не сопротивлялся требованиям этих людей.
— Если ты считаешь, что одна жертва ус-
покоит мятежников, значит, не так уж велика
опасность восстания. Значит, достаточно им
почувствовать нашу твердость, и они отступят.
Не раздуваем ли мы размеры опасности? По-
думай, комбриг. Иногда достаточно протянуть
палец, чтобы отхватили руку. Отдашь Чирко-
ва — только масла в огонь подольешь. Надо
обезвредить главарей, сеющих смуту, а не ид-
ти у них на поводу.
— Прямолинейно рассуждаешь, Мельников.
Плохой ты политик.— Семенов овладел собой
и покровительственно поглядывал на хмуро
слушающего его начальника боевого участ-
ка.— Нужно любыми средствами избежать
конфликта. Не найдем мы общего языка с
крестьянами — революции конец. Дальнейше-
го напряжения войны мы не вынесем.
— Верно, нужно идти в союзе с крестьяна-
ми. Только не могу понять, при чем тут Чир-
ков? Забили тебе мозги, комбриг. Я тебе вот
что скажу.— Мельников встал, надел шап-
ку.— Красивыми словами не оправдаешься.
Ты по-простому, по-нашему посмотри. Зря
губишь человека.
— Что ж ты предлагаешь — выпустить
Чиркова на свободу?
174
— Зачем выпускать? Отправь в Стерлита-
мак, пусть там разберутся по справедливости
и решат, что с ним делать.
— Постой, куда ты?— остановил Семенов
уходящего Мельникова. Он чувствовал необ-
ходимость еще поговорить с ним, в чем-то оп-
равдаться, что-то внушить ему. Но Мельников
только махнул рукой.
— Упрямый. Знаю тебя. Чего словами иг-
раться? Все равно тебя не убедишь. Вот тебе
мое последнее слово: отправь Чиркова в Стер-
литамак!
Не один Мельников был возмущен готовя-
щейся расправой. Весть о приговоре, вынесен-
ном Чиркову, дошла до красноармейцев, до
башкир из его отряда, приехавших из Байма-
ка в Темясово вместе с ним. Все знали об аре-
сте Чиркова. Но думали, что это недоразуме-
ние, не виновен же он ни в чем, выпустят. Но
однажды утром в длинную башкирскую избу,
где ночевали красноармейцы, ворвался боец
чирковского отряда Диньмухамедов. Недоб-
рая новость, принесенная им, подняла всех на
ноги. Из избы на улицу вылилась возбужден-
ная толпа. Кое-кто прихватил с собой оружие.
Но революция уже научила этих людей орга-
низованным действиям.
— Делегацию послать!— выкрикнул кто-то
громко. Десятки голосов подхватили:
— Делегацию!..
Пятеро бойцов отправились к Семенову.
Ввалились в избу, где стоял штаб, разгоря-
ченные, шумные и выплеснули в лицо комбри-
гу всю одолевавшую их тревогу.
Семенов по-начальнически строго сказал:
175
— Говорите толком, чего хотите? И по од-
ному, а не вместе!
Вперед выступил небольшого роста боец, от-
чеканил:
— Мы требуем освобождения Чиркова!
Сзади его поддержали:
— А то придем с пулеметами и освободим.
Высказав все, делегаты стали сдержаннее.
Семенов пропустил мимо ушей угрозы. В дру-
гом случае он мог бы и арестовать делега-
тов — комбриг был крут и суров. Но сейчас
лучше было избежать осложнений. Ничем не
выдавая своего волнения,— а приход делега-
тов сильно встревожил его — Семенов спро-
сил:
— Кто сказал, что Чиркова хотят расстре-
лять?
Бойцы ответили хором:
— Все говорят. Слух идет.
— Передайте товарищам, что Чиркову не
грозит никакая опасность. Слухи о его рас-
стреле распространяют наши враги.
Это было сказано убедительно, веско. Деле-
гаты облегченно вздохнули.
Чем руководствовался Семенов, делая это
заявление? Потом он объяснял, что считал не-
обходимым любой ценой успокоить бойцов.
В своем докладе в Башкирский обком пар-
тии Семенов впоследствии писал:
«Расстрел Чиркова должен был произвести
удар по психологии масс... Толпа, видевшая
долгое время кровь, опьяненная этой кровью,
обезумевшая от пережитых ею событий, мог-
ла успокоиться, только увидев эту жертву.
Других выходов из этого положения нет. При
боевой обстановке я иначе поступить не мог,
176
этого требовала и политическая, и военная об-
становка.
Вместе с полевым штабом и товарищами
Сагитовым и Мурзабулатовым я выехал из
Темясово, поручив исполнение сего дела воен-
кому Костылеву и комэску Лепину, указав им
при этом, что Чиркова похоронить все же как
коммуниста, отдав ему воинские почести».
Бывает так: сбился человек с верного пути,
не нашел в себе сил выстоять в трудную ми-
нуту и начинает катиться под уклон. И трудно
уже ему остановиться. Одна ошибка тянет за
собой другую. В какую-то минуту просветле-
ния оглянется он вокруг и задумается: братцы,
куда же я попал? Но хоть караул кричи, а сде-
ланного не воротишь. Недаром в народе гово-
рят: коготок увяз, всей птичке пропасть.
Не устояв перед напором валидовцев, Семе-
нов громоздил ошибку на ошибке. Недостава-
ло политической зрелости и стойкости комбри-
гу, изменил ему классовый пролетарский ин-
стинкт. Стали как-то особенно заметны его не-
достатки — показная удаль, непомерная жаж-
да славы, неспособность проанализировать об-
становку. Не внял комбриг голосу Мельнико-
ва, обманул бойцов. И, чувствуя, что творится
в Темясово неладное, попросту бежал.
Это бегство только подчеркивало и усугуб-
ляло вину комбрига.
Вызвав к себе перед отъездом военкома, Се-
менов поручил ему привести приговор в испол-
нение. Но Костылев отказался наотрез. Был
вызван Лепин. Он тоже пробовал отказаться,
но комбриг резко оборвал его, сказал, что
если он не выполнит приказ, то будет как из-
менник и дезертир расстрелян вместе с Чир-
177
новым. Эта угроза подействовала. Лепин,
всегда тушующийся перед грубым напором
Семенова, согласился выполнить приказ.
В десять часов вечера Семенов с группой
командиров и бойцов выехал из Темясово.
Красноармейцы, видевшие, как отъезжал от-
ряд, решили:
— Повезли Чиркова в Стерлитамак.
А Данилка в эту минуту мерил шагами
свою маленькую комнатку. Тесно ему здесь,
как в клетке.
Разве мог когда-нибудь подумать он, что
ему придется сидеть под замком не в тюрьме
врага, не в колчаковском бандитском застен-
ке, а у своих. Выгляни в окно — у дверей из-
бы стоит охрана: боец в фуражке с красной
звездой. Данилка знает этого парня. Несколь-
ко дней назад они сидели на завалинке, из
одного кисета доставали табак, не торопясь
беседуя, сворачивали цигарки. Данилка отры-
вается от окна, снова меряет комнату из уг-
ла в угол.
Не дают покоя мысли. Как примириться с
тем, что враги, с которыми он вчера боролся,
сегодня решают его судьбу. Не о смерти ду-
мает Данилка в эти часы, а о том, как вы-
рваться на свободу, вывести на чистую воду
изменников, пробравшихся в ревком. Нет, не
смерть страшна. Страшно уйти из жизни окле-
ветанным.
С чистой совестью может оглянуться Данил-
ка на свою жизнь. Ничем не погрешил он про-
тив революции, против боевого братства чеве-
ревцев. Нет, никогда не поверят ни Чеверев,
ни Азин, ни товарищи из отряда клевете вра-
178
га. Не поверят, а сомнение все же заронится.
Он знает: враги постараются очернить его,
чтобы оправдать свои гнусные действия. Кто
вступится за него? Кто расскажет о том, как
было, до кого дойдет правда об этих часах?
Нет, не смерть страшна. Страшно бессла-
вие, которое падет на его голову.
В этих мыслях проходят часы. Мелькают
перед Данилкой какие-то картины прошлой
жизни, и над всем встает серьезное, печальное,
каким было при расставании, лицо жены.
...На востоке приподнялось черное покры-
вало, чуть обнажив светлую полоску — пред-
вестницу зари.
В избах темно. Кое-где вспыхивает догора-
ющий огонек, зажженный на ночь, чтобы не
выморозило избу. Спят башкиры-крестьяне,
спят бойцы. Улица мертва.
Но вот послышались шаги. Хрустит под но-
гами снег. Идут двое. Один впереди, другой
позади, в затылок первому. Оба спешат вы-
браться из деревни. Ныряют из переулка в
переулок. Вышли за околицу и невольно за-
медлили шаги. Оба хотят отдалить приближа-
ющийся страшный момент.
Перед рассветом Лепин пришел за Чирко-
вым. Данилка заглянул в глаза ему — все
сразу понял. Молча оделся, сказал:
— Идем!
Молча прошли вдвоем деревню.
Хочется Лепину сказать что-то Данилке, но
не находит слов. Разве слова нужны? Нужно
было отказаться от черного дела, выплюнуть в
лицо Семенову свой протест, выстоять перед
его угрозами. Но не сумел — подмял его ком-
179
бриг. Сколько раз пасовал Лепин перед чу-
жой волей!
Нет, не зря остановил на нем свой выбор
Семенов. Слабая душонка, трусливый, измя-
тый жизнью человек.
Идут двое, каждый думая о своем.
Мелькнула у Данилки мысль о побеге, но
показалась нелепой. Нет, невозможно это. От
кого бежать? От товарищей? Но неужели сей-
час— смерть! Тяжело погибать, чувствуя, что
мог бы еще принести пользу революции. Но
разве своей смертью он не помогает общему
делу? Сознание этого на несколько минут как
будто приносит удовлетворение. Да, раз так
нужно# он готов умереть.
Пусть только узнают друзья, что он не опо-
зорил свое имя, не предал их. Данилка говорит:
— Лепин! Узнай, где сейчас Чеверев, напи-
ши ему всю правду. Пусть знает, как умер
Чирков. С чистой совестью, как и жил. Еще
напиши жене, Клаве...
Лепин глухо отзывается:
— Напишу...
Но снова бунтует сердце. Нет, нет, только
врагам нужна его смерть! А революции нужна
его жизнь.
Светлая полоса над горизонтом становится
шире. Сейчас выглянет солнце, засверкает
искристый, чистый снег. С каждым шагом все
горше мысли, все острее боль.
— Лепин! — снова говорит Чирков.— Стре-
ляй в голову, чтоб не мучиться. Не тяни.
Лепин молчит, Чирков медленно идет, упер-
шись взглядом в светлеющий горизонт. Долго,
бесконечно долго тянется время. Он оборачи-
вается к Лепину, кричит:
180

дро-
же
му-
— Да стреляй
наконец, трус! Не
чай меня!
Подняв наган
жащей рукой, Лепин
выстрелил. Секунду он
стоял, глядя, как мед-
ленно падает на снег
Чирков. Потом повер-
нулся, кинулся в де-
ревню. Добежав до штаба, без сознания сва-
лился на пол.
Но не суждено было погибнуть Данилке и
на этот раз. Только прошумела над ним
смерть и снова прошла мимо.
Чудо? Да, похоже на чудо. Но впоследствии
все объяснилось довольно просто. Нетвердой
рукой поднимал наган Лепин, глаза застила-
ли слезы жалости к товарищу. Как и просил
Данилка, Лепин стрелял в голову. Пуля уда-
рила у виска, повыше уха. Данилка упал, ис-
текая кровью. Но был жив.
Днем потерявшего сознание Чиркова пере-
везли в деревенскую баню, положили на пол.
Никто не заметил, что еще теплится жизнь в
неподвижном теле. Как и предписал Семенов,
его готовились похоронить с воинскими поче-
стями.
Днем из Стерлитамака примчался курьер с
181
пакетом для военкома Костылева. Вскрыв па-
кет, Костылев прочел приказ приостановить
расстрел Чиркова. Узнав об угрожающей
Чиркову расправе, обком партии поспешил
вмешаться. Телефонная связь с Темясово бы-
ла нарушена — письмо отправили с нарочным.
А он опоздал. Прочитав письмо, Костылев
пошел попрощаться с товарищем. Обнажив
голову, переступил порог бани. Подошел к
Чиркову, нагнулся над ним, стер с лица кровь.
В этот миг он заметил, будто дрогнули веки
Чиркова. «Почудилось»,— решил Костылев. И
все же пригнулся ниже. Снова дрогнули веки.
Неужели правда? Он приложил ухо к сердцу
Чиркова и тут же опрометью бросился из ба-
ни. Ворвался в штаб с криком: «Чирков
жив»!
Многим это казалось выдумкой, пока не
доставили Данилку в больницу и врач не под-
твердил: жив!
В больнице с Данилки долго не могли снять
одежду. Все обледенело на нем. Пришлось
сапоги и брюки разрезать ножом. Меховую
шапку тоже снимали медленно. Она пропита-
лась кровью и будто приросла к волосам.
— Счастье его, что он быд в этой шапке,—
сказал врач.— Она спасла ему жизнь.
Пробив толстый мех, из которого была сде-
лана шапка, пуля, обессиленная, застряла в
голове.
Данилка лежал без сознания несколько
дней. Сильный молодой организм отчаянно бо-
ролся со смертью. Вскоре Данилка начал по-
правляться.
В это время узнал Чирков, как много у не-
го настоящих друзей. Он снова был в семье
182
боевых товарищей, он ощущал тепло друже-
ского участия, и это придавало силы. Врачи
не надеялись, что встанет Чирков с больничной
койки. Но недаром, видно, говорили Данилке
чеверевцы: служить тебе, брат, без износу, как
медному котелку.
Весной Данилка вышел из больницы.
Казалось, в далекое прошлое отодвинуты со-
бытия недавних дней. Жизнь неудержимо идет
вперед. Не так уж много времени прошло с
тех пор, как отгремела в этих краях война,—
и вот уже только стреляные гильзы, которыми
играют мальчишки, напоминают о ней.
Но так только кажется. Пусть, бросив вин-
товку, засевает мирный пахарь поле, в сердце
его живет великое, грозное, незабываемое вре-
мя, призвавшее его под ружье.
В Башкирии Данилка задержался недолго.
Хотелось ему отыскать тех скорых на распра-
ву ревкомовцев, тех притаившихся врагов, ко-
торые судили его, да уже и без него настигла
их заслуженная кара. Не ушли националисты-
валидовцы от суда народа.
Война кончилась, борьба завершилась пол-
ной победой.
Счастлив тот, кто, оглядываясь на прожитое
в эти годы, мог, как и Данилка, сказать: «Нет,
не посторонним наблюдателем прошел я по
жизни. Есть в победе народа частица и моего
труда».
Жена Чиркова — Клавдия Молина — вспо-
минает:
«После подавления восстания в 1921 году
Чиркова отправили лечиться в Москву (он
ведь дважды был под расстрелом). Я его со-
провождала, и после продолжительного лече-
183
ния мы остались в Москве. Здесь он работал
в ВЧК. Но здоровье его было сильно подо-
рвано во время войны, и работа в ВЧК, осо-
бенно в тот период (раскрытие эсеровских и
других вражеских организаций), была ему не
под силу. В 1923 году его перевели в Уфу».
Несколько лет работал Чирков в Уфе, за-
тем уехал на родину, в Топорнино. Попробо-
вал здесь обзавестись хозяйством, получил на-
дел земли, но вскоре понял: это не для него.
В ту пору Чирков писал: «Глупо я сделал, что
обзавелся своим, хотя и плохим, но хозяйст-
вом и имел посев хлеба. В настоящее время
решил окончательно покончить со всякой соб-
ственностью и передать посевную землю в об-
щество крестьян».
Так он и сделал.
Все чаще тяжелая болезнь — последствие
нескольких ранений заставляла лечиться Чир-
кова в больницах и санаториях. Не хотел сда-
ваться боевой разведчик, не сиделось ему без
дела, надеялся снова вернуться в строй. Но
этим надеждам не дано было осуществиться.
В 1936 году Данила Евстигнеевич Чирков
умер.
28 февраля 1960 г.