/
Author: Гиленсон Б.А.
Tags: история социализм история сша переводная литература издательство наука американская литература
Year: 1975
Text
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Серия «Из истории мировой культуры»
Б. А. ГИЛЕНСОН
СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ
ТРАДИЦИЯ
В ЛИТЕРАТУРЕ США
О
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва 1975
Книга состоит из очерков о писателях США
(Уитмен, Беллами, Хоуэллс, Рид, Стеффенс, Дю-
буа и др.), в творчестве которых нашли свое яркое во-
площение идеи солидарности, коллективизма, пафос
борьбы за переустройство американского общества на
подлинно справедливых социалистических началах.
Автор показывает, как плодотворное воздействие пере-
довых идей, обогащавшее писателей как в идейном,
так и в художественном отношении, обусловило жиз-
ненность социалистической традиции в литературе
США.
Ответственный редактор
доктор филологических наук
А. С. РОММ
г7"^=239 42_75 нп
054(02)—75
© Издательство «Наука», 1975 г.
ВВЕДЕНИЕ
Социалистическая традиция в литературе США. На пер-
вый взгляд выдвижение такой темы может показаться
неправомерным или надуманным. Ведь речь идет о стране
с глубоко укоренившимися буржуазными традициями и
устоями, стране, о которой еще в 1890 г. Ф. Энгельс
писал: «...Америка в общественном отношении... является
оплотом того, что филистер называет «индивидуализмом» \
И тем не менее подобная постановка проблемы не
только возможна, но и необходима. Она диктуется спе-
цификой исторического пути, пройденного США, отмечаю-
щими двухсотлетие существования. Диктуется особенно-
стями ее духовной жизни, культуры и искусства. И здесь
широкий исторический аспект позволяет проследить две
тенденции, две традиции, во многом полярные, нашедшие
свое отражение в литературе.
Одна из них питалась верой в «американскую исклю-
чительность», в особый характер американского пути,
в то, что в условиях буржуазной демократии могут быть
реализованы высокие, вдохновленные просветительством
идеалы «отцов-основателей», зафиксированные в консти-
туции, Декларации независимости и Билле о правах,
идеалы свободы, равенства и счастья. Эта вера, при всей
своей устойчивости и притягательности, была в конце
концов буржуазной иллюзией, великим американским ми-
фом, как ее стали позднее называть.
Другая традиция была связана с поисками иного, не-
капиталистического, пути для Америки, пути, обеспечи-
вающего создание общества подлинной, а не мнимой со-
циальной справедливости.
Эти две традиции, две тенденции формировались в
конкретно-исторических условиях.
Когда первые переселенцы из Европы, спасаясь от ре-
лигиозных гонений, приплывали в Америку, они вдохнов-
3
лялись заманчивой картиной «земли обетованной». Аме-
рика была Новым Светом, континентом щедрых, неосвоен-
ных богатств, неким Эдемом, «страной свободных и
смелых», счастливо избавленной от феодальных пережит-
ков Старого Света. Война за независимость, принесшая
свободу колониям, казалось, открыла перед Америкой са-
мые радужные перспективы.
Эти оптимистические надежды были особенно сильны
в первые десятилетия XIX в.: Джефферсон уповал на
содружество небогатых фермеров на свободных землях,
Линкольн воплощал героику аболиционистской эпохи.
Правда, в Америке сохранялось рабство, а капиталисти-
ческий прогресс сопровождался безжалостным истребле-
нием коренного населения континента — индейцев. Но ил-
люзии относительно американской исключительности были
еще живучими.
Именно в это время возник термин «американская
мечта». Он достаточно широк, весьма расплывчат в своих
границах, но прочно вошел в критическую, философскую
и историческую литературу. Джеймс Траслоу Адаме в
книге «Американский эпос» (1931) так, например, объяс-
няет этот термин: «...американская мечта — это мечта о
стране, в которой перед каждым человеком открываются
возможности, соответствующие его способностям и заслу-
гам» 2. В этом обществе якобы достигается полное равен-
ство и стираются социальные градации, каждый свободно-
рожденный американец может заработать миллионы и
стать президентом. «Американская мечта» — это символ
высших возможностей, которые дает личности буржуазно-
демократическая система.
Что же касается «массового» американца, не склонно-
го к философской абстракции, то для него «американская
мечта» просто явилась синонимом престижности, богат-
ства, материального преуспеяния, того, что в США име-
нуют словом «успех». Апологетика бизнеса, предприимчиво-
сти, деловой инициативы проникла в литературу, вызвав
к жизни специфический для Америки жанр — деловую
повесть. «Никакая другая страна не могла бы произвести
на свет Хорейгаио Олджера»,— пишет прогрессивный пуб-
лицист Гилберт Грин3, имея в виду популярнейшего в
конце XIX в. автора, одного из первых поставщиков «мас-
сового чтива», буквально заворожившего миллионы своих
соотечественников, особенно юных, сентиментальными сю-
4
жетами о бедном подростке, обычно рассыльном или чи-
стильщике сапог, который в силу врожденной доброде-
тели и трудолюбия становился богатым. Уже тогда массо-
вая беллетристика начала специализироваться на
«житиях» миллионеров, воротил бизнеса, предлагая чита-
телям их идеализированные имиджи. Восхождение к вер-
шинам успеха, удачливость, «сладкая жизнь» этих людей
призваны были иллюстрировать американские возмож-
ности.
Однако по мере исторического развития американско-
го общества выходили на поверхность и углублялись при-
сущие ему противоречия, заложенные в самой природе
частнособственнических отношений. А вместе с этим про-
цессом блекла, утрачивала свою притягательную силу,
превращалась в иллюзию и «американская мечта».
Это стало особенно очевидным после гражданской вой-
ны (1861—1865). Наступил «позолоченный век», рай для
нуворишей и спекулянтов. Рожденная «пионерской» эпо-
хой идея свободного развития личности в обществе сво-
бодной конкуренции оказалась несостоятельной в усло-
виях стремительного роста трестов и монополий. В конце
века стало ясно, что власть в стране забирает плутократия.
Государство выполняет волю не народа, а сильных мира.
Испано-американская война 1898 г., захватническая цо
своей сущности, означала вступление страны в империа-
листическую стадию. Война нанесла удар по «последним
могиканам буржуазной демократии».
Наиболее дальновидные американцы ощущали: со
страной случилось что-то непоправимое. Уильям Дин Хо-
уэллс писал о перерождении республики в плутократию,
Марк Твен — о «новой монархии» денежных королей и
баронов, Джек Лондон — о террористической «железной
пяте» монополий.
А «американская мечта»? По мере того как принципы
джефферсоновско-линкольновской демократии подверга-
лись искажению, она все в большей мере приспосабли-
валась для целей идеологического камуфляжа. Аккуму-
лированные в ней высокие лозунги и принципы стано-
вились расхожей, но лишенной подлинного смысла
политической фразеологией, украшением очередной бур-
жуазно-реформистской программы. В кризисные полосы
американской истории выдвигалась броская, спасительная
формула: Вильсон возвещал «новую свободу», Рузвельт —
5
«новый курс», Кеннеди — «новые рубежи». Джонсон в
разгар вьетнамской войны обещал построить «великое об-
щество».
Достижения Америки в научно-технической области
не исключали, а порой и подчеркивали остроту встав-
ших перед ней в XX в. проблем, классовых, социальных,
национальных, таких, как безработица, расизм, угне-
тение меньшинств, скандальные разоблачения коррупции
верхов.
Именно в XX в. в устах буржуазных идеологов все
настойчивей звучит горькое признание: «американская
мечта» превратилась в американский миф. В 1931 г., ког-
да США пребывали в состоянии глубокой депрессии, кри-
тик Эдмунд У ил сон писал: «Старый американский идеал
или легенда о бедном юноше, становящемся миллионером
(он сменил бедного юношу, становящегося президентом),
утратили сегодня свой притягательный блеск... Эта ро-
мантическая легенда была отражением романтической эпо-
хи, которая провозгласила равные возможности, открыв
талантам дорогу. Но реальностью общества миллионеров
стали уродства капитализма»4. С горечью констатируя
процесс потери «американской мечты», потонувшей в
какофонии страха, умиротворенности и компромисса,
Уильям Фолкнер уже в середине 50-х годов писал о
«громких и пустых словах», лишенных какого бы то ни было
смысла, таких словах, как свобода, демократия, патрио-
тизм: «произнося их, мы, наконец-то разбуженные, от-
чаянно пытаемся скрыть потерю от самих себя» 5.
Именно эта девальвация идеалов — а если быть точ-
ным, то даже опошление, вырождение буржуазно-демо-
кратических идеалов — привела к тому, что в 60-е годы
в США был создан специальный «Комитет по реализа-
ции американской мечты». Вышел сборник, красноречиво
озаглавленный «Американские мечты, американские кош-
мары» (1971). В нем весьма недвусмысленно прозвучала
мысль о том, что мечта обернулась обманом, стала кош-
маром. Радикальный критик Максуэлл Гайсмар прямо
назвал ее «господствующим мифом», культивируемым
средствами массовой информации. Как не вспомнить здесь
проницательного сатирика Синклера Льюиса, изобразив-
шего в романе «Гидеон Плениш» деятельность некоей
Комиссип по определению значения слова «демократия»
для целей пропаганды.
6
Но двухсотлетняя история США свидетельствует не
только об упрямой живучести буржуазных иллюзий, чья
бесплодность особенно явственно обнаруживается в пору
острейших национальных кризисов. У американского на-
рода есть и другая, имеющая глубокие корни традиция
классовой, антимонополистической борьбы за социалисти-
ческую перспективу. История США знает немало замеча-
тельных страниц (порой утаенных или сознательно недо-
оцененных буржуазными исследователями) этой героиче-
ской борьбы: выступления рабочих против рабства и
создание в 80-е годы организации «Рыцари Труда», Хей-
маркетское дело (1887) и Пульмановская забастовка
(1894), бурный взлет социалистического движения в нача-
ле века и классовые бои, возглавленные организацией
Индустриальные рабочие мира (ИРМ), рождение Компар-
тии США, мужественная работа коммунистов в пору
«красных тридцатых», их стойкость в разгар маккар-
тизма.
Об этой традиции писал В. И. Ленин в «Письме к
американским рабочим» (1918): «В американском народе
есть революционная традиция, которую восприняли луч-
шие представители американского пролетариата, неодно-
кратно выражавшие свое полпое сочувствие нам, больше-
викам» в. В новой программе Компартии США прямо
говорится об «источниках и традициях американского
коммунизма», определяемых национально-историческими
условиями: «Мы наследники долгой и славной традиции.
И если единомышленники у нас есть во всем мире, корни
нашего движения уходят в американскую почву» \
Эти истоки относятся еще к 30—40-м годам прошлого
столетия, когда утописты-социалисты в Америке, увидев
первые горькие итоги буржуазного прогресса, стали заду-
мываться о возможности некапиталистического пути.
Позднее свою приверженность к идеалу братства людей,
социалистическому в своей сущности, выразил Уолт Уит-
мен. Процветающую Америку, в которой восторжествова-
ли справедливость и равенство, нарисовал Беллами
в знаменитом романе «Взгляд назад». У. Д. Хоуэллс не
только прямо писал об иллюзорности «политической де-
мократии», которой он противопоставлял «экономическую
демократию», но и называл себя социалистом. В XX в.
многие ведущие писатели Америки, в разной мере конеч-
но, не всегда последовательно устремляют свои взоры к
7
социализму: в их числе Д. Лондон и К. Сэндберг,
Т. Драйзер и Ш. Андерсон, С. Льюис и Э. Синклер,
Л. Стеффенс и У. Дюбуа, Д. Рид и А. Р. Вильямс. Для
них буржуазно-демократическая система, частнособствен-
нические отношения уже не являются незыблемыми и
вечными; их мысль устремляется к новым социалистиче-
ским горизонтам.
История рабочего движения и антимонополистической
борьбы масс в США, находившая свое отражение в лите-
ратуре, служит опровержением тех буржуазных идеологов
(Д. Аарон, Д. Белл и др.), которые утверждают, будто
социалистические идеи никогда не могли привиться на
американской почве, будучи иностранными, привнесен-
ными извне, а потому несовместимыми с традиционно
американским индивидуализмом. Еще более определенно
высказываются известные буржуазные историки Чарлз и
Мери Берд в своем труде «Американский дух» (1942):
для них путь Америки особый, исключительный, свобод-
ный от острых социальных противоречий, присущих Ев-
ропе, а потому марксизм — это всего лишь «иностранная
доктрина», чуждая национальной традиции. Что же каса-
ется таких антикоммунистически настроенных идеологов,
как Б. Вулф, К. Росситер, Д. Шеннон и им подобные,
то они, дабы дискредитировать революционное движение
в Америке, выдвинули лживый тезис о «советском гене-
зисе американского коммунизма» 8.
Эта точка зрения оспаривается не только марксистами.
Так, Эптон Синклер писал: «Даже в пору расцвета инди-
видуализма наших пионеров находились американцы, ко-
торые мечтали о разумно организованном обществе, осно-
ванном на справедливости. У нас были наш Брук Фарм
и множество других колоний почти сто лет назад. У нас
есть наше американское социалистическое движение с та-
кими лидерами, как Альберт Брисбейн и Горэс Грили,
Уэнделл Филиппс, Френсис Уиллард и Эдуард Беллами —
и так вплоть до Джина Дебса и Джека Лондона. Они
были истинными американцами, обращавшимися к своим
соотечественникам на их родном языке» 9.
Джозеф Норт, критик-коммунист, в своей автобиогра-
фической книге «Нет чужих среди людей» пишет:
«...идея социализма пустила корни во всех странах, в том
числе и в моей, и нигде в мире нельзя на нее поставить
иностранное клеймо» 10. «Социалистическое движение в
8
Америке существовало за сто лет до русской револю-
ции»,— подчеркивает Майкл Голд в статье «Писатель в
Америке» п. Даже такой далекий от марксизма литерату-
ровед, как Фей Блейк, признает: «Интерес к социализму
имеет глубокую традицию в среде американских интел-
лектуалов начиная с сороковых годов прошлого века,
с ранних социалистических коммун, подобных Новой Гар-
монии и Брук Фарм» 12.
В чем же проявилось воздействие социалистических
идей на писателей США? гхаковы формы и сферы такого
влияния в специфически американских условиях? Прежде
чем перейти к непосредственному анализу творчества пи-
сателей, стоит хотя бы в сжатом виде остановиться на
самой проблеме в ее общетеоретическом значении, тем
более что она практически обойдена буржуазным литера-
туроведением 13.
Одной из специфических особенностей литературного
развития в США было то, что в творчестве выдающихся
национальных художников слова социальная критика по-
роков частнособственнического общества отличалась осо-
бой остротой и силой. Во многом это объяснялось тем,
что в США беды и язвы капиталистического развития
обнаруживались с исключительной резкостью и глубиной.
Не случайно именно в Америке появляется такая специ-
фическая жанровая разновидность, как роман протеста.
Некоторые исследователи пишут о правомерности выделе-
ния целой линии художественного развития, которую на-
зывают литературой протеста.
Посвятив этой проблеме антологию критических ста-
тей, озаглавленную «Социальный бунтарь в американской
литературе» (1968), ее составители Р. Вудворд и Д. Кларк
утверждают: «Существенно, что в основной своей массе
серьезная литература в Америке несла дух критики, не-
довольства, бунта... Тема социального возмущения одна
из главных, наверно, даже самая важная для американ-
ской литературы» 14. Правда, признавая это, буржуазные
исследователи пытаются представить дело так, будто по-
добная критика носит у писателей США (исключая край-
не левых) исключительно реформистский характер, на-
правлена против отдельных пороков, имеет своей целью
усовершенствование, улучшение господствующей систе-
мы как единственно возможной, не затрагивая ее су-
щества.
9
Конечно, литература протеста была всегда неоднород-
ной в идейно-художественном плане. Но наиболее дально-
видные писатели США, связанные с рабочим и социа-
листическим движением, уже стремились выйти за преде-
лы буржуазно-собственнического мира. Наличие у них
социалистической перспективы не только углубляло их
социальную критику, придавая ей решительность и бес-
компромиссность. Неверно видеть в их творчестве лишь
пафос отрицания. Социалистическая альтернатива капита-
листическому миропорядку позволяла им давать художе-
ственное воплощение тем живым, революционным силам
американского общества, которые выступали за его ко-
ренную перестройку.
Воздействие социалистических идей на писателей было
сложным и многообразным процессом, охватившим как
идейно-тематические, так и эстетические сферы их твор-
чества.
Рабочее и социалистическое движение, антимонополи-
стические выступления масс, переживавшие на отдельных
этапах подъемы и временные спады, тем не менее оста-
вались важнейшим фактором исторического развития
США. Они не только стимулировали обращение писате-
лей к новым для них сферам действительности — к изо-
бражению жизни трудящихся, противоборства труда и
капитала, героя бунтаря, революционера, но и позволяли
им в новом свете увидеть, казалось бы, традиционные
темы и проблемы. Сама новая действительность, новые
общественные отношения, оказавшиеся в поле зрения ху-
дожников слова, требовали и новых эстетических средств
для своего воплощения. Социалистические идеи играли и
играют свою действенную роль как в идейном, так и в эс-
тетическом обогащении литературы.
Было бы неверно представлять социалистическую тра-
дицию в виде слабого ручейка на фоне широкого потока
американской литературы, т. е. рассматривать ее как яв-
ление узкое, ограниченное, включающее в себя лишь пи-
сателей типа Джона Рида, Джо Хилла, Майкла Голда,
открыто и прямо выражающих свои революционные убеж-
дения. Необходимо учитывать всю ту широкую художе-
ственную сферу, на которой сказывалось воздействие со-
циалистических идей (в частности, творчество больших
писателей-реалистов), воздействие, порой сложное, опо-
средованное, но тем не менее ощутимое.
Ю
В то же время не следует упрощать ту связь, кото-
рая существует между мировоззрением и художественным
методом. Необходимо не только исследовать то, как усвое-
ние социалистической идеологии, хотя бы частичное, оп-
ределяло сдвиги в мировоззренческой позиции писателен,
не только систематизировать их прямые высказывания
общественно-политического характера. Важно проследить,
как это воздействие сказалось на их художественной
практике, на жанрово-эстетической сфере их творчества.
Реальный опыт литературного развития в США, да и
не только в США, постоянно напоминает нам о тех объ-
ективных трудностях, которые нередко возникают в про-
цессе эстетического воплощения таких сфер действитель-
ности, как труд, производство, классовая борьба, в процес-
се художественного создания, во всей его подлинности,
нового героя, революционера, носителя нравственного
идеала, положительного примера. Эти трудности не мино-
вали и больших мастеров слова. Действительно, «Желез-
ная пята» Джека Лондона уступает в изобразительной
силе его «Мартину Идену», роман Шервуда Андерсона
«По ту сторону желания» несет следы неслаженности и
схематизма, а Эрнита из одноименной повести Драйзера
не столь психологически полнокровна, как другие его ге-
роини — Керри Мибер, Дженни Герхардт, Роберта Олден.
И это придает особую значительность тому обстоя-
тельству, что в пору «красных тридцатых» американские
писатели, испытавшие воздействие коммунистического,
рабочего и антифашистского движения, добились не толь-
ко значительных идейных, но и художественных достиже-
ний. Эстетическим новаторством отмечены лучшие
произведения десятилетия — эпически монументальные
«Гроздья гнева» Стейнбека, «лирический эпос» Хемин-
гуэя «По ком звонит колокол», экспериментальная по сво-
ей структуре трилогия Дос Пассоса «США», пьесы Одетса
с их поэтичностью и музыкальностью, «Сын Америки»
Ричарда Райта с его острым драматизмом и психологиз-
мом, автобиографический цикл Томаса Вулфа с его мощ-
ной лирико-эмоциональной стихией, а также лучшие об-
разцы пролетарского романа.
В последнее время в США в противовес эпохе «холод-
ной войны» и маккартизма, когда прогрессивное литера-
турное наследие подвергалось замалчиванию или откро-
венной фальсификации, дает себя знать новая, позитивная
и
тенденция. Критики и историки литературы проявляют
возросший интерес к творчеству писателей социалистиче-
ской, радикальной ориентации. В этом по-своему сказа-
лось общее изменение духовного климата в США 60-х —
начала 70-х годов под влиянием антивоенного и негри-
тянского движения, разрядки напряженности в мире15.
Советские исследователи (А. А. Беляев, В. Н. Бого-
словский, А. А. Елистратова, Я. Н. Засурский, М. О. Мен-
дельсон, Н. И. Самохвалов, А. И. Старцев и др.) внесли
ощутимый вклад в изучение данной проблемы. Однако во
всем своем объеме она еще освещена явно недостаточно.
В рамках настоящей работы невозможно, естественно,
проследить все этапы в развитии социалистической тра-
диции в американской литературе, начиная от романтиче-
ской эпохи и до современности. Некоторые вопросы (твор-
чество Д. Лондона, Т. Драйзера, К. Сэндберга, окружение
Д. Рида, социалистическая литература начала века и др.),
хотя и важные для характеристики проблемы, но весьма
полно разработанные, не рассматриваются. Изложение не-
которых вопросов дается суммарно, со ссылкой на имею-
щиеся публикации.
Книга строится как серия портретов отдельных писа-
телей (Уитмена, Беллами, Хоуэллса, Борна, Рида, Стеф-
фенса, Э. Синклера), сочетающихся с разделами обзорного
характера. Все это звенья единой цепи, вехи той социа-
листической традиции, которая вот уже более столетия
составляет живой и действенный элемент литературного
развития в Америке.
1. РОМАНТИКИ И УТОПИЧЕСКИЙ СОЦИАЛИЗМ
...30—40-е годы XIX в. в Америке — эпоха Купера и Мел-
вилла, Готорна и Торо, время расцвета романтизма. Эпо-
ха, получившая в критике название «американский ре-
нессанс».
Художественный взлет, принесший столь щедрые пло-
ды, по-своему отражал то неуемное кипение сил, ту бур-
лящую энергию, которые обнаружило молодое государ-
ство, еще недавно вступившее на путь независимого раз-
вития. Фронтир (граница) отодвигался на Запад, шло
интенсивное освоение еще не занятых, свободных земель,
все, казалось, открывало благодатное поле деятельности
для людей энергичных и предприимчивых. Молодое бур-
жуазное общество пребывало в состоянии роста, станов-
ления.
Но противоречия капиталистического прогресса уже
вышли на поверхность. В конце 30-х годов разразился
первый серьезный экономический кризис. Рост промыш-
ленного производства обнажил контраст между трудом и
капиталом. Демократия обернулась беспринципным со-
перничеством политических клик. Язвы рабства стали не
переносимыми, что вызвало протесты аболиционистов, ко
торые приобретали все большую настойчивость.
Постепенно надежды сменялись разочарованием.
В среде художественной интеллигенции стали распростра-
няться различные проекты и планы, связанные с поиска-
ми иного, более разумного и правильного пути для Аме-
рики. Эта атмосфера оказалась особенно благоприятной
для распространения идей утопического социализма, преж-
де всего Роберта Оуэна (1771 — 1858) и Шарля Фурье
(1772-1837).
Их роль как предшественников научного социализма
велика. По словам Энгельса, теоретический социализм
«стоит на плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна — трех мыс-
13
лителей, которые, несмотря на всю фантастичность и весь
утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех
времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное
множество таких истин, правильность которых мы дока-
зываем теперь научно» *. Проницательно, с огромной силой
убеждения они показали несправедливость и антигуман-
ность капиталистического строя, который стремились за-
менить новой системой, справедливой и гармоничной,
обеспечивающей подлинное равенство людей, всесторон-
нее развитие каждой отдельной личности. Достижение та-
кого общества было для них не итогом политической,
классовой борьбы, а результатом целенаправленной про-
паганды их идей. Особая роль в реализации этих идей
отводилась деятельности утопических коммун и общин.
Утопический социализм нашел многообразное отраже-
ние в западноевропейском романтизме. Жорж Санд,
разделявшая взгляды Пьера Леру, ученика Сен-Симона,
ратовала за союз людей из народа и просвещенных дво-
рян, которые усвоили дух гуманности и милосердия
(«Грех господина Антуана», «Мельник из Анжибо»). Бе-
ранже воздал хвалу творцам утопического социализма в
знаменитом стихотворении «Безумцы». Сенсимонизм
вдохновлял Гюго в «Отверженных», где его Жан Вальжан,
превратившись в фабриканта Мадлена, осуществлял свои
благодеяния по отношению к рабочим. Романтическая гре-
за о наступлении «золотого века» на земле, навеянная
Годвином, воплотилась в «Освобожденном Прометее»
Шелли.
Идеи утопического социализма нашли в Америке рев-
ностных сторонников среди писателей и публицистов, со-
ставлявших левое крыло литературно-философского тече-
ния, известного под именем трансцендентализма. Роман-
тическая критика капиталистической цивилизации
сочеталась у них с призывом к духовно-нравственному
освобождению личности от вульгарно-деляческой буржу-
азной практики, к пересозданию самой человеческой при-
роды на началах братства.
Американские последователи европейских утопистов
стремились не столько к дальнейшему развитию их тео-
рий, сколько к их практической проверке. Америка в
этом смысле была удобным экспериментальным, опытным
полем. На североамериканском континенте оставалась еще
сравнительно дешевая, свободная земля, на которой мож-
14
но было организовывать коммуны, а в самой среде аме-
риканцев была устойчива та общинно-коммунальная тра-
диция, которая сохранилась от эпохи первых пуритан-
ских поселений. Наконец был чрезвычайно силен дух
пионерства, предпринимательства.
«Истоки и традиции американского коммунизма,— чи-
таем мы в новой программе Компартии США,— уходят
своими корнями в первые годы существования нашей
страны, в утопические колонии начала XIX в., в комму-
нистические клубы, основанные на нашей земле перед
гражданской войной под влиянием марксистских идей» 2.
Еще в 1824 г. в Америке возникла просуществовав-
шая два года первая оуэнистская колония — «Новая гар-
мония», а сам Роберт Оуэн трижды посещал Соединенные
Штаты и выступал на заседании конгресса с изложением
своей программы преобразования мира 3.
Особенно сильный резонанс имели две его речи в аме-
риканском конгрессе — 25 февраля и 3 марта 1825 г. Об-
ращаясь к конгрессменам и самому президенту, Оуэн при-
звал их сделать выбор между «нищетой и невежеством»,
с одной стороны, и «изобилием, добрыми чувствами и
самой полной искренностью во всех вещах» — с другой.
Целью Оуэна было «изменить условия человеческого
существования и обеспечить непрерывный рост благосо-
стояния всех штатов, равно как и гарантировать счастли-
вую жизнь каждому гражданину в отдельности». Много
сделал по практической реализации планов Оуэна в Аме-
рике его сын Роберт Дейл Оуэн (1801—1877), организо-
вавший несколько оуэнистских колоний.
Уже тогда, в 20-е годы, последователь Оуэна публи-
цист Томас Скидмор, этот, по словам У. 3. Фостера, «са-
мый знаменитый среди радикалов своего времени», в сво-
ей книге «Права людей на собственность» (1828) разви-
вал теории своего учителя, рисуя картину кооперативного
общества, в котором люди трудятся сообща, осуществляя
принцип «кто не работает, тот не ест» 4.
Острый экономический кризис, обрушившийся на Аме-
рику в конце 30-х годов и заметно ухудшивший положе-
ние масс, оказался новым стимулом для реформаторов.
В 40-е годы призывы к переустройству общества на ра-
зумных и справедливых началах и различные реформист-
ско-утопические проекты нашли сочувственный отклик в
среде художественной интеллигенции.
15
Так, Орестес Браунсон (1803—1876), священник, ра-
зочаровавшийся в своей деятельности и ставший публи-
цистом, поборником социальной справедливости и после-
дователем Р. Оуэна, предсказывал неизбежность социаль-
ной революции. В 1840 г. в журнале «Бостон Куотерли»
он поместил статью «Эссе о трудящихся классах», в ко-
торой привлек внимание общественности к жестокой эк-
сплуатации девушек-работниц на текстильных фабриках
Новой Англии. Он призывал разрушить «власть трестов
над правительством» и подчинить его трудящимся.
В 1844 г. О. Браунсон писал уже об индустриальной
системе, превратившей бывшего крепостного в наемного
рабочего и расчистившей путь для «современного феода-
лизма». Это прозорливое сопоставление капиталистических
и феодальных порядков станет весьма ходовым в Америке
несколько позднее, в 80—90-е годы XIX в., в частности
у Беллами, Хоуэллса и Твена.
40-е годы XIX в. иногда называют фурьеристским пе-
риодом в истории социализма в США5. На это время
падает расцвет деятельности Альберта Брисбейна (1809—
1890), этого, по словам В. Л. Паррингтона, апостола
фурьеризма. Выходец из богатой семьи, Брисбейн учился
в Берлине, потом увлекся утопическим социализмом, сна-
чала Сен-Симоном, а затем Фурье, у которого брал уроки
во время пребывания в Париже (1832—1834). Впослед-
ствии в «Автобиографии» он так писал о произведенном
на него впечатлении: «Я познал идею, неведомую мне
прежде, идею о том, сколь достоин и привлекателен руч-
ной труд людей». В 1839 г. Брисбейн выпустил свою
книгу «Социальное назначение человека». Познакомив с
ней Горэса Грили, радикального журналиста, редактора
газеты «Нью-Йорк трибюн», Брисбейн обратил его в
фурьеристскую веру. С 1842 г. Грили ввел в своей газете
постоянную рубрику, названную «Ассоциация или прин-
ципы истинной организации общества»; в ней системати-
чески освещалась деятельность американских фурьери-
стов, ратовавших за то, чтобы «исключить нищету и все
ее последствия из жизни человечества» 6.
Особенно активным автором этой колонки был сам
Брисбейн, горячо защищавший права людей труда; его
выступления и речи имели общеамериканский резонанс.
Как и многие другие американские фурьеристы, Брисбейн
был убежден, что люди труда, созидатели всех матери-
16
алышх богатств, имеют право владеть этими богатствами.
Он утверждал, что труд, который обычно считается моно-
тонным, на самом деле благороден и достоин уважения.
Вместе с тем Брисбейн делал упор на мирный, эволю-
ционный путь, на «союз, гармонию и примирение всех
интересов».
Что же касается Грили, то он однажды заявил: «Если я
недостаточно озабочен рабством в Чарльстоне или Новом
Орлеане, то это потому, что я вижу, сколь развито оно
в Нью-Йорке» 7. Неутомимо пропагандировавший ассоциа-
цию (так называли систему Фурье), Грили не только
привлек к сотрудничеству в своей газете видных писате-
лей — Джорджа Рипли (1802—1880),Чарлза Дана (1819—
1898), Маргарет Фуллер (1810—1850), но и принимал
личное участие в организации фурьеристских фаланг, ко-
торые стали повсеместно создаваться в Америке. Ч. Дана,
один из редакторов журнала «Гарбинджер», опубликовал
около 250 статей в защиту фурьеризма. Вслед за Грили
к движению ассоциаторов примыкает Парк Годвин (1816—
1904), автор фурьеристского памфлета «Конструктивная
и мирная демократия», один из первых американских
социалистов, прозорливо писавший о том, что «слепая
конкуренция» чревата появлением гигантских монопо-
лий. По словам историка Ч. Сазерана, в 1840-е годы
«большая часть лучших американских писателей сража-
лась своими перьями на стороне социализма» 8.
Неутомимым сторонником идей Фурье был соратник
Ч. Дана критик и музыковед Джон Дуайт (1813—1893).
Уильям Эллери Чашганг-старший (1780—1842), унитари-
анский священник, незадолго до смерти обратил свои взо-
ры к утопическому социализму. Их статьи и выступле-
ния содержали острую критику частнособственнической
системы, осуждение наемного труда, эксплуатации жен-
щин и детей, равно как и убеждение, что «народу сле-
дует полагаться только на себя в деле защиты своих
прав».
Одним из крупнейших начинаний ассоциаторов стала
колония Брук Фарм (1841—1847); в числе колонистов
были Теодор Паркер, У. Э. Чаннинг-младший, О. Браун-
сон, Ричард Дана и др. Все они были коренными аме-
риканцами, излагавшими свои взгляды на родном языке,
в то время как в некоторых других колониях преобла-
дали еще не успевшие ассимилироваться в Новом Свете
17
выходцы из Европы. Целью Брук Фарм, как явствовало
из устава колонии, было «способствовать великим задачам
человеческой культуры». В 1845 г. в Брук Фарм было
перенесено издание журнала «Фаланга», основанного
Брисбейном двумя годами раньше. Вскоре он стал выхо-
дить под названием «Гарбинджер» (1845—1849), в числе
его редакторов были Ч. Дана и Джордж Рнпли. Тираж
журнала достигал 1000 экземпляров, на его страницах
обсуждались проблемы социальных наук, литературы, ис-
кусства, в той или иной мере связанные с социальными
реформами.
Колонисты Брук Фарм были, пожалуй, первые интел-
лектуалы-отшельники в истории американской литерату-
ры. Душой Брук Фарм был Джордж Рипли. Вот как
описывал Ван Вик Брукс с присущим ему живописным
даром быт колонии: «В широком вестибюле жилого зда-
ния Рипли разместил свою библиотеку; со временем, од-
нако, колония потребовала новых вложений, и книги были
проданы Теодору Паркеру. Рипли, сей мудрый кормчий,
твердой рукой направлял свой утлый челн. Он вставал
до рассвета, надевал синий комбинезон и грубые сапоги,
доил коров, выгребал навоз, чистил башмаки колонистам,
уходящим в город, отправлял на рынок телеги с овощами,
руководил полевыми работами, составлял деловые письма,
выступал по воскресеньям с лекциями о Канте и Спи-
нозе или собирал в ясный зимний вечер колонистов и,
держа их на морозе, разглагольствовал о созвездиях и
туманностях. Ему энергично помогала жена, София Рип-
ли... Каждый день часов по десять она шила, стирала,
скребла полы, вызывая бурное негодование всей родни.
Школа в колонии была организована превосходно. Мате-
матику и философию преподавал Рипли. Миссис Рипли
вела уроки истории и читала по-итальянски Данте. Чарлз
Дана руководил занятиями греческим и немецким. Уроки
музыки давал застенчивый, обаятельный Дуайт... Геоло-
гия и ботаника преподавались на открытом воздухе. Каж-
дый волен был выбирать себе предметы, которые хотел
бы изучать, «руководствуясь при этом своими склонно-
стями». Молодежь носила блузы из сурового полотна или
охотничьи рубашки с застежкой на поясе и берет с ки-
сточкой; дамы одевались в муслиновые платья, украшен-
ные лентами и цветами» 9. Художественная и педагоги-
ческая практика этих людей была весьма плодотворна,
18
а сам Брук Фарм остался как памятпый эпизод в исто-
рии американской культуры.
фурьеристские колонии, которые в отличие от оуэни-
стских являлись не микромоделями, а уже готовыми эле-
ментами будущего общества, были столь же многочис-
ленными, сколь и недолговечными; одновременно ассоциа-
торы подвергались острым нападкам, а то и травле со
стороны консервативной прессы.
Начавшееся столь бурно движение почти иссякло к
концу 40-х годов. Как отмечал У. 3. Фостер, утопиче-
ские колонии и движения, появлявшиеся в капун граж-
данской войны, были обречены на гибель, поскольку пред-
ставляли собой «искусственные создания посреди широко-
го капиталистического моря» 10.
По-разному сложились судьбы его участников. Аль-
берт Брисбейн, проживший долгую жизнь, провел послед-
ние десятилетия полузабытым, время от времени высту-
пая со статьями в пользу фурьеризма, но оставаясь равно-
душным к новому подъему социалистического движения.
Горэс Грили стал в дальнейшем одной из ведущих фигур
аболиционизма. Для Ч. Даны и П. Годвина фурьерист-
ская эпоха оказалась наиболее плодотворной; в дальней-
шем они занялись журналистикой — Дана в качестве ре-
дактора «Нью-Йорк сан», Парк Годвин как сотрудник
«Нью-Йорк ивнинг пост».
И все же время утопических надежд и самый пример
первых американских социалистов надолго остались в па-
мяти соотечественников. Р. У. Эмерсон, выдающийся фи-
лософ и писатель, писал о своем глубоком уважении к
благородным идеям социалистов, которые были для него
новым классом людей, одушевленных, с чисто пуритан-
ской страстностью, идеалом общественного процветания п.
Историк Джон Нойес выражал убеждение, что «изменяет-
ся душа народа, пережившего увлечение социализмом»,
что «дух социализма остается в жизни нации» 12.
Впрочем, тяга американцев к этим своеобразным «ро-
бинзонадам», как формам внебуржуазного существования,
никогда не иссякала. Еще в 1906 г. Эптон Синклер ор-
ганизовал коммуну Геликон-Холл, недолго просущество-
вавшую. В ней жили писатели, художники, в том числе
Синклер Льюис. Но особенно знаменательны тенденции
новейшего времени. Налицо стремление радикальной мо-
лодежи вырваться за пределы истеблишмента, бросить
19
вызов идеалам. Своеобразным островком «богемного» про-
теста был долгое время Гринвич-Вилледж — квартал худо-
жественной интеллигенции, находившийся рядом с феше-
небельной Пятой авеню. Но эти формы протеста обнару-
живали свою иллюзорность, а некоторые внешние прояв-
ления бунтарства, например экстравагантные одежды,
становились модой и интегрировались буржуазным истеб-
лишментом.
Осознание молодежью бесперспективности подобного
анархического бунта стимулирует ее растущий интерес
к подлинно научной идеологии — марксизму, в котором
она ищет устойчивых положительных ценностей.
Что же касается утопического движения 30—40-х го-
дов XIX в., то оно не могло не найти отзвука у целой
плеяды писателей-романтиков, таких, как Купер, Готорн,
Мелвилл и Торо. Правда, все они стояли несколько в
стороне от фурьеристского движения. Но именно оно по-
зволило им, очень разным художникам, углубить свою
критику капиталистического прогресса, побуждало заду-
мываться над возможными формами подлинно справедли-
вого общественного устройства.
Утопические искания 40-х годов не прошли мимо вни-
мания Фенимора Купера (1789—1851); в поздние годы
у писателя нарастало ощущение огромной пропасти меж-
ду ним и его страной. Горькие размышления Купера о
путях развития американского общества весьма полно от-
разились в его весьма сложном по замыслу романе «Кра-
тер» (1847). Его позиция была противоречивой: осмеивая
погоню за долларами, захватившую его соотечественни-
ков, продажность вульгарных демагогов, опошливших вы-
сокое понятие «народовластия», негодуя на то, что он
назвал в «Моникинах» «великим моральным затме-
нием», Купер оставался в рамках буржуазно-демократиче-
ских понятий, питая недоверие, а то и просто неприязнь
к утопическим, «уравнительским» теориям и экспери-
ментам.
В «Кратере», романе синтетической жанровой струк-
туры, оригинально соединились увлекательная «морская
история», робинзоновская утопия и аллегория, прямо об-
ращенная к современной Америке. Жизнь главного героя
Марка Вулстона, история основанной им на необитаемом
острове колонии, едва не ставшей «современным Эде-
мом»,— все это содержало прозрачные намеки на исто-
20
рический путь, пройденный американским обществом. Од-
нако развитие колонии, почти достигшей гармонии «как в
сфере общественных, так и личных интересов», оказалось
подорванным изнутри вторжением духа наживы, «обоже-
ствлением идола коммерции» 13. В манере наиболее острых
социально-критических произведений, романа «Моникины»
и книги «Американский демократ», Купер, рисуя фигуры
законника, журналиста и священника, прибывших на
остров, осуждает столь ненавистную ему буржуазную
прессу и господствующие в "политике нравы.
Герой Марк Вулстон, ставший жертвой интриг со сто-
роны демагогов, выражает близкие самому Куперу мысли
о том, что народ «просто дает немногим ловким управ-
ляющим ту самую власть, которую он, исполненный тще-
славия, приписывает себе». В. Л. Паррингтон писал: «Ку-
пер питал недоверие не к народу, а к тем, кто, стре-
мясь к собственной выгоде, старался встать во главе
народа» 14.
В то же время гибель колонии в финале в резуль-
тате извержения вулкана воспринималась как символиче-
ский горький прогноз писателя относительно перспектив,
ожидающих его страну. «Кратер» явился своего рода анти-
утопией, отразившей пессимистическое миросозерцание
позднего Купера. Оспаривая представления об Америке
как о «земле обетованной», утратив веру в ее особый,
исключительный путь, Купер одновременно отрицатель-
но относился к теориям американских фурьеристов, в ко-
торых ему виделись призывы к уравниловке, опасность
того, что «индивидуальные особенности окажутся подо-
гнанными под одну мерку» 15.
Наиболее интересным непосредственным художествен-
ным откликом на эпоху фурьеристских экспериментов
стал «Роман о Блайтдейле» Натаниэля Готорна (1854).
Он был написан писателем уже в пору зрелости, в свете
приобретенного жизненного опыта. Готорн трезво оцени-
вал увлечения юности, в частности пору своего кратко-
временного пребывания в колонии Брук Фарм. Это было
для него, рафинированного интеллигента, жившего чисто
книжными интеллектуальными интересами, полезным при-
общением к «материальному миру» и «трудовому брат-
ству». Несмотря на скорое разочарование Готорна в
фурьеризме, брукфармский опыт наложил отпечаток на
его последующие идейные и нравственные искания.
21
Обстоятельства его кратковременного пребывания в
среде колонистов подвергаются художественной трансфор-
мации в романе Готорна, произведении типично роман-
тическом, в котором реальное причудливым образом спле-
тается с иллюзорным, фантастическим.
В романе встречаются картины и описания, хорошо
знакомые колонистам: старая ферма, леса, поля и луга,
ее окружающие. За главными персонажами романа легко
угадываются возможпые прототипы: в Зенобии узнают
Маргарет Фуллер, выдающуюся трансценденталистку, по-
борницу женского равноправия, натуру необычайно
одаренную, яркую и независимую; в Присцилле усматри-
вают сходство с женой Готорна, Софией Ппбоди. Хол-
лингсворт с его фанатической одержимостью идеей ис-
правления преступников вызывает в памяти священника
Теодора Паркера, одного из членов кружка Эмерсона.
В центре произведения — история интеллигента Ко-
вердейла, фигуры в известной мере автобиографической,
который, отправляясь на ферму Блайтдейл, стремится
«показать человечеству пример жизни, основанной на
принципах лучших, чем те лживые и жестокие принципы,
которые во все времена управляли жизнью человечества».
При этом действие разворачивается в двух планах —
реально-бытовом и аллегорико-символпческом. Главные
герои, Холлингсворт и две женщины, влюбленные в него,
Зенобия и Присцилла, кажутся то живыми людьми, то
носителями вечных нравственно-этических начал.
В романе с его иносказательным подтекстом, насы-
щенном сложными драматическими коллизиями, конста-
тируется неудача эксперимента, предпринятого в Блайт-
дейле. Ковердейл вспоминает о нем с очевидной иронией,
как о незрелой попытке «обновления мира» 16. Ведь герои
романа предстают как жертвы своих собственных стра-
стей, нередко эгоистических и разрушительных по отно-
шению к ближним; они явно не созрели нравственно для
построения идеального коллективистского общества. На-
блюдая своих коллег, предчувствуя недолговечность их
предприятия, Ковердейл размышляет о том, что «люди с
яркой индивидуальностью похожи на сучья, а потому их
нелегко связать в одну вязанку» 17. В «Романе о Блайт-
дейле» экспериментаторов-фурьеристов критикуют не за
их цели, благородные и высокие, а за утопизм, наивность,
непрактичность их методов и проектов перестройки самой
22
природы человека, проектов, игнорирующих многообразие
и противоречивость жизни.
Другой великий романтик, Герман Мелвилл (1819—
1891), также держался в стороне от движения трансцен-
денталистов, а буйная, смелая фантазия уносила его, ка-
залось, бесконечно далеко от политической злободневно-
сти в мир ромаитико-мистических грез и аллегорий.
И все-таки споры и дискуссии, сопутствовавшие фурье-
ристскому движению, находили своеобразный отзвук в его
книгах. Заманчивая руссоистская идиллия, изображенная
в ранних повестях Мелвилла «Тайпи» (1846) и «Ому»
(1847), образы «естественных людей», беспечных и счаст-
ливых, живущих на лоне щедрой природы тихоокеанских
островов,— все это приобретало у него характер общест-
венного идеала, остро противопоставленного «цивилизо-
ванному варварству» и современному ему колониализму 18.
Писатель-демократ Мелвилл имел в виду конкретные
преступления белых колонизаторов, англичан и францу-
зов, грабивших туземцев, принесших им болезни, разо-
рявших их посевы, и особенно ненавистных ему миссио-
неров, сеятелей «невежества, лицемерия и ненависти ко
всем другим вероисповеданиям». Мелвилл, например, пря-
мо писал о моральном превосходстве тайпийцев над свои-
ми соотечественниками, погрязшими в пороках, жестоко-
стях, извращениях, которые «пышным цветом расцветают
в болезненной атмосфере пашей цивилизации» 19.
Правда, для писателя было очевидно, что уклад тайпи
со всем его патриархальным очарованием уже безнадеж-
но принадлежит прошлому. И все же мечта Мелвилла о
внеклассовом обществе оказалась созвучной настроениям
его соотечественников в те годы. Повестью заинтересова-
лись колонисты Брук Фарм, например Джордж Рипли,
которого привлекло описапие уклада жизпи у тайпийцев.
У некоторых из его единомышленников даже возникли
планы перенесения фурьеристских колоний на острова
Тихого океана, столь красочно описанные Мелвиллом.
Еще отчетливей связь с современностью, в частности
отклики на революцию 1848 г. в Европе, находим мы в его
повести «Марди» (1849), произведении сложном, стили-
стически многослойном и неровном. Если первые главы
«Марди» представляют собой реалистический путевой
дневник героя-рассказчика Таджи, то в дальнейшем пре-
обладают аллегории, а порой пышная, но туманная сим-
23
волика. Сам Мелвилл в письме к издателю объяснил свой
переход к новой художественной манере тем, что он был
«стеснен необходимостью брести вслед за скучной дейст-
вительностью» 20.
В фантастических сценах «путешествия без карты»
главного героя по островам сказочного архипелага Мар-
ди Мелвилл использует прием фантастико-сатирического
обозрения в духе Лукиана, Рабле и Свифта, чтобы обру-
шиться на пороки современной ему Америки и Европы.
Изображение отдельных островов дает возможность осу-
дить конкретные социальные явления: религиозный фана-
тизм (Марамма), крепостничество (Медия), милитаризм
прусского типа (Диранда), угнетение ирландцев (Одо).
Путешественники посещают Порфиру (Европу), Колум-
бу (Южную Америку), Ориенду (Азию) и Хамору (Аф-
рику), и всюду они наблюдают социальное зло: в Доми-
норе (Англия) их поражает народная нищета, Вивенце
(Америка) — рабство. Что касается общественного идеала
писателя, то он просвечивает в описании сказочного ост-
рова Серении, живущего по законам Амы (Христа) и при-
верженпого идеалу всеобщего братства в духе христиан-
ского социализма. Однако для Мелвилла он скорее отвле-
ченный теоретический пример, чем достижимая практи-
ческая цель.
«Революцией одного человека» назвал как-то Синклер
Льюис уолденский эксперимент Генри Торо (1817—1862).
И хотя Торо занимал упрямую позицию сторонника оди-
ночных действий, его было бы неверно расценивать как
анархиствующего индивидуалиста, чудака, не принимав-
шего любые государственные институты, технический
прогресс, равно как и безусловного апологета примитив-
ных «руссоистских» форм жизни. Взгляды Торо, выска-
занные и в его прославленном «Уолдене», этом своеоб-
разном памятнике утопических исканий 1840-х годов, и в
его статьях и очерках, убеждают в том, что их автор,
безусловно, заглядывал за пределы частнособственниче-
ского миропорядка. Правда, Торо никогда не употреб-
лял слова «социализм» и вряд ли был знаком с социали-
стической литературой. Завороженные эксцентричностью
отдельных поступков уолденского отшельника, исследова-
тели порой недооценивают того, что писатель в сущности
мечтал о подлинной свободе и равноправии для всех лю-
дей, о раскрепощении человеческой личности, освободив-
24
шейся от антигуманных общественных и экономических
условий капиталистического мира. Не разделявший кол-
лективистских принципов и методов вдохновителей Брук
Фарм, он высказывал свои утопические представления о
путях достижения этого идеала. Как и другие романтики,
например Эмерсон, он ставил во главу утла нравствен-
ное совершенствование каждой отдельной личности; это
он считал отправным пунктом для последующей широкой
социальной реформы. Избрав жизнь в лесу, добровольное
отшельничество, уклоняясь" от всяких коллективных дей-
ствий, Торо хотел показать своим соотечественникам
лишь пример «справедливой, хорошей жизни», но отнюдь
не сделать ее неким всеобщим образцом для подражания.
Предвосхищая У. Морриса, замечательного английско-
го писателя-социалиста, а отчасти и своего соотечествен-
ника У. Д. Хоуэллса, автора утопических романов, Торо
высказывал убеждение, что подлинное творческое наслаж-
дение может принести лишь созидательный труд, свобод-
ный от погони за долларами. Его нападки на современ-
ные технические достижения, будь то железная дорога
или телеграф, не были реакцией ретрограда; они диктова-
лись его симпатиями к труженикам, страдающим от капи-
талистического гнета. «Думали ли вы когда-нибудь о том,
что за шпалы уложены на железнодорожных путях?» —
спрашивал он в «Уолдене». Его ответ невольно вызывает
в памяти «Железную дорогу» Некрасова: «Каждая шпа-
ла — это человек, ирландец или янки. Рельсы проложили
по людским телам, засыпали их песком и пустили по ним
вагоны» 21. Любопытно, что к той же теме уже много лет
спустя, в 30-е годы, вернулся Арчибальд Маклиш в сти-
хотворении «Кладбище у шпал». Это монолог мертвых,
тех, что «проложили сталь в самую толщу гор»; теперь
их могилы отмечены телеграфными столбами.
Торо восставал не против технического прогресса как
такового, а против той цены, которую приходится за него
платить. Поэтому для него наилучшим правительством
было то, которое «меньше всего правит», а наилучшим
законом тот, который гарантирует наибольшую свободу
гражданам. Отметим при этом, что общественные воззре-
ния Торо эволюционировали: в последние годы жизни,
когда в стране усилилось аболиционистское движение, он
стал пересматривать свою непротивленческую концепцию.
Приветствуя подвиг Джона Брауна, он склонялся к не-
25
обходимости активного противодействия социальному
злу — рабству.
Как можно заметить, всех четырех писателей-роман-
тиков сближает активное неприятие капиталистического
прогресса, закрепляющего противоположность бедности и
роскоши, возвышение одних за счет других. Мелвилл,
Торо, Готорн, а также Купер (в цикле романов о Кожа-
ном Чулке) стремятся противопоставить существующим
антигуманным отношениям не столько конкретную об-
щественную форму или организацию, сколько нравствен-
но-этический идеал, систему духовных ценностей, в осно-
ве которых лежат принципы свободы личности, равнопра-
вия людей, их материального и духовного процветания.
Не остался глухим к спорам о социальном преобразо-
вании мира и уже упоминавшийся Ральф Уолдо Эмерсон
(1803—1882), философ, эссеист, один из лидеров транс-
цендентализма, сыгравший выдающуюся роль в культур-
ной жизни Америки. Страстный почитатель Платона, он
словно бы бежал от реального, практического мира,
уносясь в сферы чистых философских спекуляций. Со-
временники огорчали его своей приземленностью, увле-
ченностью сиюминутными заботами; как гуманист, он
ратовал за духовное возрождение человека, ибо верил в
равенство людей, в их общую духовную природу. Его не
покидало горькое сознание, что человек в современном
мире, в котором господствует дух практицизма, дегради-
ровал, превратился в «машину, добывающую деньги»,
в «придаток к имуществу» (статья «Американский уче-
ный»). Он чувствовал, что в воздухе носятся новые идеи,
а в обществе зреют надежды на лучший порядок вещей.
Как и для молодого Уитмена, Америка была для Эмерсо-
на «страной будущего, страной начинаний, проектов, пла-
нов, ожиданий».
Вместе с тем, будучи лично знаком с многими ре-
форматорами, он с неодобрением воспринимал их проек-
ты: утопические колонии оказались не только искусствен-
ными, доказавшими свою неэффективность созданиями
(здесь он был близок к взглядам Уитмена); они пред-
ставлялись ему попытками навязать людям некую новую
форму регламентации и «узды» (здесь он солидаризиро-
вался с точкой зрения Торо). Эмерсон не был намерен
«перебираться из нынешней тюрьмы в другую, более об-
ширную». В этом сказались индивпдуализм Эмерсона,
26
неодобрение им коллективных действий и усилий. Но
вместе с тем гуманист и аболиционист Эмерсон воздавал
должное личному благородству первых социалистов, ве-
личию их целей. В статье «Богатство» Эмерсон роняет
многозначительное замечание о том, что социализм «сослу-
жил добрую службу», поскольку показал возможность для
всех людей «пользоваться плодами наук и искусств»22.
В статье «Молодой американец» есть слова о «благоде-
тельном социализме»: Эмерсон называет его «добрым при-
знаком», значительнейшим ^идейным движением 1840-х го-
дов. Свидетельством новых веяний было для Эмерсона и
появление утопических коммун в Америке. Но, оставаясь
на идеалистических позициях, Эмерсон делал акцент на
духовном освобождении личности, на моральном возрож-
дении американцев в рамках сохранившихся неизменны-
ми социально-экономических отношений.
Романтики оказали решительное воздействие на весь
последующий путь американской литературы. В ней по-
лучили дальнейшее развитие такие излюбленные ими мо-
тивы, как неприятие капиталистической цивилизации,
бунт одинокой личности против сковывающих норм част-
нособственнического общества, поиски различных форм
внебуржуазного существования. Сама поэтика романтизма
обогащала словесное искусство нового, XX в. У Хемингуэя
и Фолкнера, Томаса Вулфа и Фицджералда, Апдайка и
Сэлинджера, конечно же очень разных художников, мно-
гие излюбленные романтиками приемы и формы получи-
ли творческое преломление: здесь ирония и гротеск, сим-
волика и аллегория, культ природы и пронизывающее
повествование субъективное, лирическое начало. Все это
способствовало формированию идейно-стилевого течения,
которое можно условно назвать романтической разновид-
ностью реализма; другое, контрастное к нему течение,—
социологическая разновидность реализма — с особой на-
глядностью представлено творчеством Синклера Льюиса,
Дос Пассоса, Элтона Синклера.
Судьба романтического наследия убеждает в преемст-
венности традиций, нерасторжимой связи времен. Так,
прочные нити протянулись от Эмерсона к Уитмену. Его
поэзию «конкордский мудрец» назвал «самым самобыт-
пым из всего, что доселе создавала Америка»,
2. ПЕВЕЦ СОЛИДАРНОСТИ
В 1855 г. в Нью-Йорке появилась необычная книга: то-
ненький сборник стихов, отпечатанный на грубой бумаге.
Имя автора отсутствовало на титульном листе, а называ-
лась книга «Листья травы». Странное на первый взгляд
производили впечатление и стихи: лишенные заголовков,
без рифм, они больше походили на прозу. Тут же вос-
производился портрет автора — молодого человека с от-
крытым лицом, в шляпе и белой рубашке. У него была
какая-то ординарная, даже типическая внешность — сред-
ний, рядовой американец.
Книгу встретили дружной бранью и издевательствами.
Ее расценили как вызов хорошему тону и благопристой-
ности. Эмерсон был в числе немногих, кто почувствовал
ее революционный, пророческий смысл. Настоящее при-
знание пришло к Уолту Уитмену уже на склоне лет, пос-
ле того как за океаном (судьба, характерная для аме-
риканских писателей XIX в., вспомним Купера, Эдгара
По, Мелвилла) им увлеченно зачитывались.
Сегодня автор «Листьев травы» — классик, признан-
ный и неоспоримый. Его изучают, почти канонизируют,
на родине о нем накоплена богатейшая критическая ли-
тература. И все же одна проблема, существенно важная
для понимания природы его творчества, мало освещается
американскими уитменоведами: это отношение великого
поэта к социалистическим идеям своего времени.
В 1840-е годы, когда в США ширилось движение
фурьеристов, Уолт Уитмен был молодым журналистом,
сотрудником «Бруклин игл». Он не мог, конечно, не знать
об утопическом социализме, но к методам фурьеристов
относится с недоверием, считая их эфемерными и непрак-
тичными; он говорил, что фурьеристы «лучше пропове-
дуют высшую доктрину человеческого равенства, нежели
реализуют ее на практике» 1. Позднее, в 50—70-е годы,
га
Уитмен фактически прошел мимо получившего распрост-
ранение в США марксизма 2. Сложным было его отноше-
ние к рабочему движению. Выходец из трудовой среды,
Уитмеп не мог не принять близко к сердцу надежды и
чаяния тружеников. Ощущал он и ту силу, которую не-
сут с собой пролетарии и фермеры, о чем говорит его
ранняя статья «Американские рабочие против рабства»
(1847). Сочувствуя трудящимся и их целям, поэт выска-
зывался отрицательно по отношению к революционному
насилию, будь то стачки Ъли создание профсоюзов. Ви-
димо, свою антипатию к буржуазному политиканству он
распространял и на деятельность рабочих организаций.
Из его бесед с другом и душеприказчиком социали-
стом Горэсом Траубелом явствовало, что, не одобряя со-
циалистической доктрины классовой борьбы, Уитмен вме-
сте с тем солидарен с высшими, конечными идеалами
социалистов. «Я внутренне убежден,— говорил он,— что
социализм — это следующий этап, который нас ожидает.
Ипогда он меня отпугивает, и в то же время он кажется
мне нашей единственной надеждой». Отметая упреки в
известной ограниченности своих воззрений, Уитмен неиз-
менно называл себя радикалом: «...изымите радикализм
из «Листьев травы», и вы думаете, в них останется что-
либо стоющее?»3 Свою гуманистическую программу,
устремленную к всечеловеческому, бесклассовому, гармо-
ническому обществу, Уитмен считал более широкой, чем
конкретные программы отдельных партий и сект4.
Ему, поэту, был особенно близок английский социа-
лист Уильям Моррис (1834—1896), автор знаменитого ро-
мана «Вести ниоткуда» с его социалистическим идеалом
человека гармонического, освободившегося от порабоща-
ющей власти вещей, познавшего радость свободного труда
на лоне природы. «Разве все мы в конце концов не со-
циалисты?» — говорил как-то Уитмен Траубелу. Называя
себя порой «социалистом», Уитмен имел в виду, конечно,
не приверженность к конкретной политической партии и
ее программе; это понятие отождествлялось у него с ве-
рой в светлое будущее, с тем чувством братской любви ко
всем людям мира, которые отличали его миросозерцание.
Впрочем, Уитмен не был теоретиком, политиком и
экономистом; его жизненная философия отчетливей все-
го присутствует в его стихах. А как поэт он тяготел к
общечеловеческому, «космическому»; в этом состоял внут-
29
ренний пафос его творчества. Самый могучий поэтиче-
ский голос аболиционистской эпохи, Уитмен дал в «Лис-
тьях травы» художественное выражение чаяниям, надеж-
дам, а отчасти и иллюзиям широких трудовых масс,
которые в канун войны Севера и Юга верили в близкое
торжество демократии, в реализацию высоких принципов
Декларации независимости и Билля о правах.
Да, Уитмен — певец «американской мечты» как веры
в воплощение демократического идеала. Но его «Листья
травы», если оценивать их исторически, как провидение
будущего, утверждают те нравственно-этические и обще-
ственные нормы, которые, мы знаем, достижимы лишь за
пределами буржуазного мира. Прав советский исследова-
тель А. Старцев, подчеркивающий, что, «втискивая свой
идеал в исторические рамки развития буржуазной демо-
кратии» в США, Уитмен его обескрыливал и что в своем
стремлении к общественному идеалу поэт в сущности
«апеллирует к пному, бесклассовому обществу, к социа-
листическому порядку» 4. «Огромной пророческой фигурой
при входе в новый мир» называет его Луначарский8.
Как гуманист Уитмен не принимал господствующую
философию индивидуализма с ее культом борьбы за су-
ществование, во имя успеха, возвышения одних за счет
других. Не принимал, хотя проскальзывают в его стихах
и полемически заостренное самовозвеличивание, и эго-
центрические крайности. Его «Листья травы» — это преж-
де всего апофеоз счастливого труда многих людей, гимн
в честь раскрепощенной личности, сливающейся с при-
родой и становящейся ее хозяином. Стихи Уитмена уст-
ремлены к будущему, которое окутано у пего романтиче-
ской поэтической дымкой.
Лирический герой Уитмена — простой, массовый аме-
риканец. Возможно, он излишне всеобщий, недостаточно
индивидуализировал, а в самой любви поэта к челове-
честву, ко всем без исключения людям есть некоторая
отвлеченность, всеядность (на что справедливо указывал
в свое время К. Чуковский). Но среди множества амери-
канцев всех возрастов и профессий, живущих в стихах
поэта, ему особенно дорог человек труда. Он опора и ос-
нова подлинной демократии.
В упомипавшейся ранней статье Уитмена «Американ-
ские рабочие против рабства» голос поэта слит с устрем-
лениями широких масс трудящихся — миллионов рабо-
30
чих, фермеров и ремесленников своей страны; он восста-
ет не только против невольничества, но и других форм
классового господства одних людей над другими. «Проро-
ческое» начало в творчестве Уитмена пе только светлая,
оптимистическая устремленность в завтрашний день; он
был поэтом-провозвестником также и потому, что прови-
дел те новые темы, мотивы, самые художественные фор-
мы, освобожденные, раскованные, которые возобладали в
поэзии XX в. Он по-своему запечатлел, как посреди дев-
ственной «куперовской» Америки прерий и лесов растет
другая, индустриальная Америка заводов, технических
чудес и современных городов.
Ее контуры уже просвечивали в литературе.
В 1840-е годы, в пору расцвета фурьеризма, город как
средоточие социальных контрастов становится объектом
изображения, сначала в ранних, еще незрелых романах о
рабочем классе — «Фабричная девушка» (1847) Ариэля
Иверса Каммингса, «Свет и тени рабочего поселка. Рас-
сказ о Лоуэлле» (1849) Аргуса и другие, затем в более
цельных произведениях Сильвестра Джадда, Джорджа
Липпарда и Ребекки Хардинг Дэвис, автора известной
повести «Жизнь на литейных заводах». В целом же в
трактовке рабочей темы в те годы был силен сентимен-
тально-религиозный элемент, а сами труженики предста-
вали как жертвы нищеты, вызывающие сострадание и жа-
лость. Но все же это была еще «периферия» большой
литературы.
Только у Уитмепа тема труда прозвучала по-настоя-
щему весомо и достойно. Он сделал работу, созидание
предметом огромного эстетического интереса («Поэма о
топоре»). Он заявил о себе как поэт города, техники,
созидательной человеческой деятельности и сделал это с
вызывающей решительностью. В своих стихах он поэтизи-
ровал повседневное, будничное, то, что считалось неэсте-
тичным, чего чуралась поэзия. «Поклон и почет» поэта
были обращепы к «позитивным наукам, точному знанию»,
математику и геологу («Песня о себе»). Под его пером
возникал образ Америки строящейся, набирающей силы:
Огромный склад воздвигается быстро в городе,
Шесть рабочих, два посредине, двое и двое по концам, осто-
рожно несут тяжелую балку,
Длинный ряд каменщиков с лопатками в правой руке
31
воздвигают ходко боковую стену двести футов длине ю.
Наклоны гибких спин, непрерывный стук лопаток о кирпичи,
Кирпичи, один за другим, искусно кладутся и ложатся под
ударом в.
Этот короткий поэтический отрывок не только содер-
жит сугубо прозаические реалии; в нем передана сама
технология трудового процесса. Характерны и герои его
стихов: мостовщик с трамбовкой, репортер с блокнотом,
маляр с кистью, мальчик-бурлак, гуртовщик, разносчик
под тяжестью короба.
С большой убежденностью тема труда, созидания зву-
чит в его «Песне о выставке». В предисловии к новому
изданию поэмы, приуроченной к выставке в Филадельфии
(она посвящалась 100-летию США), Уитмен писал, что
видит в ней триумф американского рабочего класса. Не
без полемической заостренности он предлагает музе оста-
вить Элладу, Ионию, мир эстетизированной красоты, ибо
«новое царство вольнее, бурливее, шире» ожидает ее:
... Муза! Я приношу тебе наше здесь и наше сегодня,
Пар, керосин и газ, экстренные поезда, великие пути сообщения,
Триумфы нынешних дней: нежный кабель Атлантики,
И тихоокеанский экспресс, и Суэцкий канал, и Готардский
туннель, и Гузекский туннель, и Бруклинский мост.
Всю землю тебе приношу, как клубок, обмотанный рельсами
и пароходными тропами, избороздившими каждое море,
Наш вертящийся шар приношу...
Но вряд ли справедливо видеть в поэзии Уитмена
лишь сладкогласные песнопения техническому прогрессу.
От него не ускользнули внутренние противоречия, обна-
жавшиеся в обществе, разделенном на богатых и бедных.
Его тревожил поднимающийся «дракон наживы», «мани-
акальная жажда богатства», распространявшаяся в США.
В широком плане Уитмен указывал дорогу поэтам-урба-
нистам XX в., например Верхарну, для которого знаме-
нательной приметой времени стало рождение могучих
«городов-спрутов», не только как средоточие заводов,
бирж, магазинов, зрелищ. Мы помним, что в верхарнов-
ских урбанистических фресках прочерчивался конфликт
труда и капитала, например, в таких знаменитых стихах,
как «Трибун» и «Восстание». А потом эта тема города
32
зазвучит у Сэндберга (в «Стихах о Чикаго»), и у Ерюсо-
ва, автора знаменитого «Каменщика», давшего также
оригинальные образцы «научной поэзии» («Мир электро-
на»), и, конечно же, у Маяковского; последний не только
воздавал в «Бруклинском мосту» хвалу техническому ге-
нию человека, он помнил о том, что с него «в Гудзон
безработные бросались вниз головой».
В произведениях Уитмена, воспевающих труд, внлетеп
мотив слияния человека а природой. К нему часто обра-
щались романтики. Но у них герой зачастую вступал в
противоборство с природой, он покорял девственные леса,
сражался с морской стихией. У Уитмена не было этой
конфликтности; его лирический герой выступает и как хо-
зяин земных недр, повелитель природных сил, и как час-
тица, элемент мироздания, широко открытый всему зем-
пому, живому. Он порой достигает космических размеров,
охватывая другие миры и системы.
В таких стихах ощутим мистико-пантеистический на-
лет. Но в основе их — здоровая идея, стихийный исто-
ризм (без всяких оговорок принимает поэт реальность с
большой буквы), ибо весь он «пропитан материализмом».
Жизнеутверждающее начало в его поэзии вдохновля-
лось верой в грядущее торжество всех великих возмож-
ностей, заложенных в человеке. В будущем виделся ему
апофеоз всечеловеческого братства.
Заветнейшей мечтой Уитмена была мечта о равенстве
всех людей. Такой представлял он демократию с большой
буквы; очевидно, ее содержание не умещалось в понятии
демократии буржуазной.
В этой лучшей Америке, хотел верить поэт, пробу-
дится «новое чувство, глубокая симпатия к людям, и осо-
бенно к бедным»; отсюда проистекало его убеждение, что
социализм — «наша единственная надежда» 7. Но это не
было прекраснодушное сочувствие к обездоленным; поэт
стремился внушить каждому «великую гордость человека
за самого себя». «Кто бы ты ни был, я руку тебе на
плечо возлагаю, чтобы ты стал моей песней»,— вдохно-
венно восклицал Уитмен. Упрямо, как рефрен, повторяют-
ся в стихотворении «Тебе» эти слова «Кто бы ты ни
был»)
Уважение к любому человеку, признание ценности
каждой человеческой жизни, хотя и несколько абстракт-
ное, соединялось у Уитмена с редким талантом — быть
2 Б. А. Гиленсон
33
соцрИЧас/гным к людским страданиям и бедам. Уитмену
^Pfccyme перевоплощение: он становится то загнанным со-
^аКами беглым рабом, то бедной вдовой, не спящей по
*°Чам то женщиной, ждущей любовника, то раздавлен-
ном 'пожарным, лежащим с переломанными ребрами
(«Песня о тебе»). Своеобразные нити тянутся от Уитмена
Н велико^У гуманисту XX в. Альберту Швейцеру, отстаи-
^а^щему в чем'то сходный этический принцип: «Уважение
]{ Нсизни»-
утверждая человеческое равноправие, Уитмен выхо-
дя за рамки трансценденталистской доктрины «равных
Перед богом» людей с ее религиозной отвлеченностью.
Поэт бь^1 певЦ°м вселенского товарищества. Слова «това-
рищ» и «солидарность» являлись для него поистине свя-
Ценным^- ^го знаменитое стихотворение «Для тебя, демо-
кратия» ~~~эт0 восхваление дружбы и братства людей,
«сллоче0ных любовью товарищей, дерзновенной любовью
£cjnI у Шелли, поэта, во многом созвучного Уитмену
с*оим лучезарным оптимизмом, светлое завтра воплоща-
лась в поистине ликующих картинах «золотого века» че-
Довечес*ва (например, в «Освобожденном Прометее»), то
flj^ уиТмена «выход» в будущее, в мир активного, счаст-
ливого творческого созидания, был запечатлен в поэти-
ческой'гРезе ° «Городе ДрУлей», воспетом в знаменитом
сТихотв°Рении «Приснился мпе город», ставшем его сим-
волом *еРы:
пленился мне город, который нельзя одолеть, хотя бы
напали на него все страны вселенной,
одне снилось, что это был город Друзей, какого еще
никогда не бывало,
р» превыше всего в этом городе крепкая ценилась
любовь,
тж ^ждый час она сказывалась в каждом поступке
жителей этого города,
г» ^аждом их слове и взгляде 8.
Ов возвращается к этому образу «города друзей самых
Ьерны*» в *Песне о топоре»; его сердце переполняется
Любовь*0 ко всемУ МИРУ» он счастлив от сознания своей
^лиянВ0СТИ с <<пеРвым встречным». В поэме «Рожденный
^а По*аноке>> есть такие стРочки:
^4
Я спою песнь товарищества,
Я докажу, что в одном должны объединиться многие,
Кто, если не я, может постичь любовь с ее радостями
и печалями,
Кто, если не я, может стать поэтом товарищества?
«Камерадо, я даю тебе руку!» — восклицал он в
«Песне большой дороги». В известном «Письме к русско-
му» он выразил свою мечту о том, чтобы «поэзия и поэ-
ты стали интернациональны и объединяли все страны,
какие есть на земле, теснее и крепче, чем любые дого-
воры и дипломатия» 9.
Не эти ли и подобные им строки были особенно со-
звучны настроению Толстого, с интересом воспринявше-
го поэзию Уитмена? Толстого, который в «Войне и мире»
в известной сцене обмена приветствиями между Петей
Ростовым и незнакомым ему немцем выразил свою за-
ветную мысль о братском союзе всех людей. «И да здрав-
ствует весь свет» — эти слова приветствия так проком-
ментированы в романе: «...оба человека эти с счастливым
восторгом и братской любовью посмотрели друг на друга,
потрясли головами в знак взаимпой любви и, улыбаясь,
разошлись...» 10
Конечно, как уже говорилось, автору «Листьев травы»
было свойственно порой индивидуалистическое «ячество».
«Я славлю себя п воспеваю себя»,— восклицал он в одном
из стихотворений. «Я божество и внутри и снаружи»,—
читаем мы совсем уж, казалось, нескромные строки. И од-
новременно, словно бы опровергая себя, Уитмен слагал
поэтические апофеозы массам, миллионам людей, соеди-
ненным в братском порыве. Амерпканские уитменоведы
склонны видеть в этом неразрешимое противоречие. Но
гиперболическое самоутверждение, культ личности во
всех ее духовных и плотских проявлениях, отражали веру
Уитмена в то, что идеальная демократия даст невидан-
ный простор человеку. Лирический герой поэта, на наш
взгляд, обретал свою силу, осознавал свою значимость и
достоинство не в индивидуалистическом противостоянии
себе подобным, а через причастность к судьбе других лю-
дей и растворенпость в их делах п боли. Как поэт Уит-
мен стихийно провидел ту гармонию личного и коллек-
тивного, индивидуального и общего, которая станет мо-
2* 35
раль^ой Н0Рм°й человеческих отношений в социалистиче-
ском миРе*
Маяковский, которого в пору молодости привлекали
гиперб°лизм и эксцентризм стилистики Уитмена, был пре-
жде всего близок к автору «Листьев травы» своим пафо-
сом коллективизма. И в то же время поэтическое мыш-
ление Маяковского, певца социалистической революции,
лишено надклассово-гуманистических черт, его коллекти-
визм носит отчетливо революционный, классовый харак-
тер «Я счастлив, что я этой силы частица»,—восклицает
uodti «причащаясь» к «великому чувству по имени класс».
Там» гДе У Уитмена — «всеядная» сопричастность ко всем
без исключения людям, у Маяковского — обретающая
продетарско-интернационалистский характер мечта о том,
«чтоб вся на первый крик «товарищ» оборачивалась
земля».
Новаторское содержание и поэтика Уитмена, его про-
роческие прорывы в будущее, «космизм», обращенность
ко всем народам земли и едва ли не ко всему миро-
зданию, черты, недопонятые и недооцененные в полной
мере его современниками, как раз и определили могучую
силУ ег0 В03Депствия на поэзию XX в., когда космиче-
ское мироощущение становится не романтической грезой,
а реальностью. Уитмен, как уже говорилось,— предтеча
мн0гих поэтов нашего столетия; в этом еще предстоит
разобраться исследователям. Он стал для многих приме-
ров художника-новатора, стимулируя тот процесс бурно-
го обновления поэтических форм, который охватил
евр0пейскую и американскую поэзию на переломе двух
ст0летий — и Верхарна, и французских символистов,
и латиноамериканских поэтов во главе с Рубеном Дарио,
и зачинателей американского «поэтического ренессанса».
Уитмеп воспринимался как поэт революционный, не
Т01ько потому, что бросал вызов традиционной поэтике,
но и потому, что его стихи несли могучий заряд бунтар-
ка. Поэтому он давал и продолжает давать мощные им-
шдьсы передовой, левой американской поэзии XX в.: они
ойУтиМЫ и У ранних социалистических поэтов 900-х го-
пор, в том числе у поэтов, связанные организацией Ин-
дустриальные рабочие мира (ИРМ), и в неоконченной
п'0эме Джона Рида «Америка 1918». К образу Уитмена
обращались поэты п публицисты из малоизвестного, но
интересного радикального журнала «Севен артс» (1916—
36
1917), яркого выразителя антимилитаристских настрое-
ний в США в пору первой мировой войны. Горячим пок-
лонником Уитмена был критик социалистических убежде-
ний Рэндольф Борн (о котором пойдет речь в специаль-
ном разделе книги). Желанным автором на страницах
прогрессивного журнала «Мэссис» (1911—1917) был Го-
рэс Траубел, социалист, биограф и друг Уитмена; он слов-
но бы передавал эстафету его идей повому поколению
американских писателей левых убеждений. Знаменитый
рабочий лидер Элла Рив Блур (1862—1940), большая по-
клонница поэта, видевшая его в детстве в Кемдене,
вспоминает: «Мое самое любимое стихотворение Уитме-
на — «Таинственный трубач» — всегда казалось мне про-
рочеством о наступлении нового мира, о котором столь
многие из нас всегда мечтали, для которого работали и
который стал реальностью вместе с победой русской ре-
волюции» п.
Уитменовская тема солидарности сильно прозвучала и
в «Новой песне» Ленгстона Хьюза, и в ставшем хресто-
матийным стихотворение Арчибальда Маклиша «Слово к
тем, кто говорит товарищ», и особенно в пронизанной
духом пролетарского интернационализма поэзии Майкла
Голда. С особой отчетливостью действенность уитменов-
ской традиции видна в творчестве Карла Сэндберга. Два
имени, Уитмен и Маяковский, как свидетельствует Джо-
зеф Норт, поистине витали над поэзией «красных три-
дцатых». Здесь связь времен особенно ясно ощутима.
В уитменовском ключе пишет прогрессивный поэт
Фред Филд, автор сборника «Предтечи». Ему близка ши-
рокая гуманистическая интонация автора «Листьев тра-
вы». Он посвящает одно из стихотворений Горэсу Трау-
белу, кумиру своей юности. В то же время светлый, оп-
тимистический пафос поэзии Филда, вера в грядущее
братство людей основаны на убеждении в неизбежном
торжестве того исторического пути, начало которому по-
ложил Октябрь.
И сегодня традиция Уитмена не иссякла в Америке,
об этом говорит творчество замечательного прогрессивно-
го поэта Уолтера Лоуэнфелса (о нем пойдет речь ниже),
которому не только близка поэтика Уитмена, его широ-
кая ораторская интонация, но, и это главное, его миро-
ощущение, оптимистические, коллективистские, интерна-
ционалистские черты «доброго седого поэта».
37
ЗнаМецателЬно, что именно социалистическая устрем-
ленность уИТМеид была тем первостепенным идейным
фактором который определил успех его поэзии в нашей
стране, с интересоМ принятый в России в конце XIX в.
ТургеневЬш д толстым, а позднее поэтами-символиста-
ми (пре^д^ ВСего Бальмонтом), Уитмен обрел исключи-
тельную популярность в пеРвые годы после Октябрьской
революц^и грот сТ0хийный порыв к социалистическому
завтра, к ГрЯдущемУ братству всех людей, пронизываю-
щий «Лцстья Травы», оказался удивительно созвучным
настроенцям тех кт0 воочию увидел рождепие нового
мира. Некоторые стихи Уитмена, такие, как «Европа»,
переделывались в духе революционных событий и ин-
сценировались- 0дца из таких инсцепировок с успехом
шла на сцене ДворДа пролетарской культуры в Петрогра-
де. О сильпом в11ечатлении, которое произвели на него
тогда «огненные бунтарские песни» Уитмена, вспоминает
А. С. Новиков-Прибой.
^ '918 г. одной из первых книг, изданных в молодой
Советск0н республике в руководимом М. Горьким изда-
тельство «Парус», был томик стихов Уитмена в перево-
дах КорПея х}уКовского. С него в сущности начинается
история советской уитменианы. В предисловии к следую-
щему изданию ЛуяачаРскии писал: «Мощь и грандиоз-
пая кр£Сота ™тМенизма заключается... в коммунизме,
в коллоКтивизМе...» 12
^ту Мысль Луначарский развивал в ряде своих статей
и выстуПлени£ в 20-е — начале 30-х годов, называя ав-
тора «Листьев травы» «по духу родоначальником проле-
тарской П0Эзии». 0я считал7 что Уитмену «очень сильно
подражают некоторые наши пролетарские писатели» 13. Это
влиянце заметно, на наш взгляд, например, у А. Гастева,
С. Обрадовича jj других представителей литературной
группы «Кузница»; оно проявляется и в их увлечении
свобод^ш стихом. и в своеобразном «космизме», «плане-
тарное^» и в романтическом пафосе, и в расширении
ипдивцду^льног0 «я» до размеров класса и народа.
^огДа в 1932 г. была переиздана очередная книга сти-
хов Уитмена Луначарский к своему цитированному уже
предисловию,д0бавил несколько строк, и в частности сле-
дующее; «Своеобразным путем, но в том же направлении
шел в jiy^nmx своих вещах и В. В. Маяковский. Здесь
больше^ дорога эпоса и лирики пролетарских поэтов» м.
Впрочем, традиций* Уитмена оказалась близка и неко-
торым другим советским поэтам, например Андрею Воз-
несенскому и особенно Эдуарду Межелайтису. «Ниагаре
межелайтевской лирики», по определению критика Алек-
сандра Макарова, свойственна и известная космичность,
и философская монументальность, характерные для авто-
ра «Листьев травы», о котором литовский поэт писал в
одном из стихотворений: «И родился на земле Уитмен,
как начало будущих начал». Итогом поездки Межелайти-
са по США в начале 60-х годов явилось, в частности,
его стихотворение «Ниагарский водопад, или прогулка с
Уолтом Уитменом», где он спорит с теми, кто хочет за-
гнать стихи в «прокрустово ложе», уподобляя поэзию рит-
му водопада. Его заключительные строки перекликаются
со стихотворением Уитмена «Одного я пою».
Вот строки Уитмена:
Одного я пою, всякую простую, отдельную личность
И все же Демократическое слово твержу, ^
слово en masse.
3. ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ
Изучение истории американской литературы позволяет
обнаружить интересную закономерность: время от време-
ни, в какие-то наиболее драматические моменты нацио-
нальной истории, в периоды обострения социальной борь-
бы, выходили книги, потребность в которых настойчиво
ощущалась и которые словно бы аккумулировали в себе
смутное недовольство и жажду перемен. Это не был обыч-
ный успех модного бестселлера. Выход таких книг, как
«Хижина дяди Тома» Бичер Стоу, «Джунгли» Эптона
Синклера, «Американская трагедия» Драйзера, «У нас это
невозможно» Синклера Льюиса, становился событием не
только литературной, но и общественной жизни. В этом
ряду должен быть назван и утопический роман Беллами
«Взгляд назад». С момента его триумфального появления
зимой 1888 г. он перепечатывается с завидной частотой,
о нем не утихают споры, затрагивающие весьма актуаль-
ные литературные и идеологические проблемы К
Когда в 1935 г. Колумбийский университет обратился
к трем видным деятелям — философу Джону Дьюи, пре-
зиденту Американской исторической ассоциации Чарлзу
Берду и редактору старейшего литературного ежемесяч-
ника «Атлантик» Эдуарду Уиксу — с предложением со-
ставить список из 25 книг, оказавших наибольшее влия-
ние на умонастроения и дела людей во всем мире за истек-
шие полвека, то все трое единодушно поставили на первое
место «Капитал» Маркса, а на второе — роман Беллами
«Взгляд назад».
Его автор Эдуард Беллами (1850—1898), сын священ-
ника, получил юридическое образование в университетах
Европы, но отказался от карьеры адвоката. Как и многие
ипсатели США, он пришел в литературу из газеты: в те-
чение более 10 лет занимался журналистикой в малень-
ком провинциальном городке Спрингфилде, писал статьи
ярко выраженного радикального содержания.
40
Еще в возрасте 22 лет на выпускном вечере в кол-
ледже Чикопи фоллс Беллами произнес обличительную
речь против социального неравенства и «подчинения бед-
няков господствующим классам». Назвав социализм «еще
не открытой страной», он добавил: «Но человечество уве-
рено в ее существовании, и мы должны ее найти» \ Уже
первые выступления молодого журналиста в газете
«Спрингфилд юниен» свидетельствовали, о его критиче-
ском отношении к Америке «позолоченного века»; в это
время он пишет о «феодализме новейшего времени», о но-
воявленных «королях» индустрии и коммерции, об ужа-
сах детского труда в США, о том, наконец, что амери-
канская демократия формальна и иллюзорна. В конце
70-х годов он вводит в своей газете специальную рубрику
«Стачки». «Мечта социалистов,—читаем мы в одной из
статей молодого Беллами,— как раз состоит в том, чтобы
распространить демократию на сферу экономики» 3.
В это же время складывается морально-этический иде-
ал Беллами, нашедший отражение в его романе, идеал
коллективизма и взаимопомощи; у него сложилась опре-
деленная система взглядов, которую он назвал «религией
солидарности». Его растущий интерес к социальным про-
блемам отразился в историческом романе «Герцог Сток-
бриджский. Роман из времен восстания Шейса» (1879):
в нем изображалось известное фермерское восстание в
1786 г. Это произведение, по словам В. Л. Пар-
рингтона, «отличало сочувствие к фермерам, которые под-
нялись на борьбу в силу материальной нужды»4.
Роман «Взгляд назад», сделавший Беллами знамени-
тостью, отразил грозовую атмосферу 80-х годов, времени,
когда Америку сотрясали классовые бои. Хеймаркетская
трагедия, казнь рабочих лидеров в Чикаго в 1887 г. про-
извели сильнейшее впечатление на американскую об-
щественность. Противоречия между трудом и капиталом в
Америке обнажились с неожиданной остротой.
Это было время, когда ощущение того, что «американ-
ская мечта» об «особом пути» страны стала горькой ил-
люзией, вызывало жажду всеобщих перемен. Английский
социалист Эдуард Эвелинг и его жена Элеонора, дочь
Карла Маркса, совершившие в 1886 г. поездку в США,
где выступали с лекциями, были поражены распростране-
нием «подсознательного социализма». Они писали о том,
что «американский народ ждет того часа, когда он смо-
41
жет наконец услышать на своем родпом языке, что такое*
социализм», и высказывали надежду, что книга, посвя-
щенная этой проблеме, новая «Хижина дяди Тома» капи-
тализма «увидит свет» 5.
Утопический роман Беллами, представивший миллио-
нам его соотечественников общество, социалистическое в
своих основах, явился такой книгой. Вместе с тем, буду-
чи произведением национально-американским, книга Бел-
лами вписывается в мировую традицию литературной
утопии.
Ее развитие убеждает, например, в том, что у ппсате-
лей-утопистов конструирование «второй действительности»
нередко связано с острой критикой современного состоя-
ния общества, а само появление утопий зачастую совпада-
ет с полосами социально-исторических кризисов и перело-
мов. В процессе своего развития утопическая литература,
уходящая корнями в фольклор, выработала целый ряд ус-
тойчивых сюжетных «ходов» (сны, видения, посещение не
известных ранее островов, земель, даже других планетг
обнаружение затерянных манускриптов, встречи с при-
шельцами из иных миров и т. д.), причем главпым худо-
жественным приемом был контраст существующего с кон-
струируемым идеальным обществом. Широко исполь-
зовался и метод диалога между героем-современником et
«чичероне», проводником по новому миру. Утопическому
сознанию, особенно до XIX в., были присущи известный
антиисторизм, склонность к созданию универсальных
схем, решающих все проблемы, в силу чего общество бу-
дущего, являясь как бы венцом исторического процесса,
представало в некоей застывшей форме. Иллюстратив-
ность, «заданность», ориентация на то, чтобы показать в
наглядной форме социально-политический идеал, опреде-
лили и специфику и те трудности, которые коренились в
утопическом жанре. Очерчивая идеальное общественное
устройство, писатель отрывался от действительности, пе-
реносясь зачастую в мир умозрительных и статичных схем,
действующие лица превращались в бледпые силуэты лю-
дей, а публицистико-политический элемент преобладал
над художественно-изобразительным 6.
У истоков утопии стоит Платон, автор книг «Государ-
ство», «Законы», диалогов «Тимей» и «Критий», но поисти-
не классический образец этого жанра дал Томас Мор,
автор «Утопии». Он, а также и другие утописты XVI—*
42
XVII вв., создатели классических Произведений в этом
жанре, Кампанелла («Город Солнца»), Бэкон («Новая Ат-
лантида»), Сирано де Бержерак («Государства Луны»),
Дени Верас («История севарамбов») были не только
художниками, но и предлагали новые социально-полити-
ческие идеи. Позднее, в XVIII—XIX вв., социально-утопи-
ческие искания выделяются в особую область политиче-
ской мысли, а собственно утопический роман XIX—XX вв.
(У. Д. Хоуэллс, А. Франс, Г. Уэллс и др.) выполняет
функцию художественной пропаганды.
Что же касается Беллами, то он был и художником,
и социальным реформатором, а форма романа нужна ему
была для того, чтобы возможно нагляднее представить
свой план как своеобразное руководство к действию.
В этом он был истинным американцем. «Взгляд назад»
был знаменитейшим, но не единственным утопическим
романом в США. Предшественники Беллами в этом жанре
Дж. Тэкер («Путешествие на луну», 1836), М. Гриффит
(«Каупертаун», 1836), А. Д. Кридж («Утопия, или исто-
рия исчезнувшей планеты», 1884) в разных вариантах
пропагандировали такое социальное устройство, которое
основано па общенациональной собственности, коопера-
ции и принципах взаимопомощи. В отличие от ранних уто-
пий, в которых будущее представало в виде прекрасно-
душной грезы, роман Беллами был пронизан ощущением
того, что общество справедливости близко, не за горами:
и это было знамением времени, кануна XX в., когда стало
особенно очевидно, что капиталистический миропорядок
изживает себя, что ему на смену должен прийти социа-
лизм. У Беллами отчетливо проявилась специфическая
черта многих американских утопий: практичность, дело-
витость, конкретность. Его соотечественники не часто от-
крывали новые земли, переселялись в сказочные страны
и па другие планеты: по большей части они конструиро-
вали свои проекты на американской почве. Все это опре-
делило своеобразие сюжета и образного строя в романе
Беллами7.
Писатель использовал мотив летаргического сна. Его
главный герой Джулиэн Уэст, молодой человек из состоя-
тельной семьи, житель Бостона, заснув в устроенных им
подземных хоромах в 1887 г., просыпался в 2000 г. в об-
становке «новой цивилизации человеческого братства»,
в гостеприимном доме доктора Лити. Доктор Лити играл
43
роль чпчероне, проводника по Новому Nfnpy; художест-
венный эффект достигался с помощью излюбленного пи-
сателями-утопистами приема контраста. Прошлое, которое
«репрезентировал» Уэст, представало во всей своей абсурд-
ности; будущее, Новый Мир, напротив, обнаруживало
свои неоспоримые преимущества.
Устами своих героев писатель изобличал пороки капи-
тализма, порождающего нищету, кризисы, унижение тру-
дящегося человека. В Новом Мире, основанном на эконо-
мическом равенстве и осуществившем принцип «от каж-
дого по труду, всем поровну», эти пороки навсегда иско-
ренялись. Все средства производства переходили в руки
государства, превратившегося в общенациональный трест.
Техника достигала сказочно высокого уровня, истощаю-
щую конкурентную борьбу сменяли отношения братства и
взаимопомощи. В Новом Мире преодолевалась противопо-
ложность между физическим и умственным трудом, уста-
навливалось равноправие между мужчиной и женщиной,
вводилось всеобщее образование и т. д.
Что же питало социальпо-экопомическую мысль Бел-
лами? Хотя, по-видимому, Беллами не изучал Маркса
специально, однако идеи основоположника научного ком-
мунизма могли до него дойти и через «вторые руки».
Беллами штудировал сочинения немецких социалистов,
был знаком с членами «Лиги эмансипации», основанной
Вейтлингом, а ознакомившись с работой Чарлза Нордхоф-
фа «Коммунистические общества в Соединенных Штатах»
(1875), охарактеризовал ее как «один из самых цепных
вкладов в американскую литературу».
Наконец, Беллами внимательно прочел книгу амери-
канского социалиста Лоуренса Гронлунда (1846—1899)
«Кооперативная республика» (1884). Ее автор, используя
труды Маркса, доказывал, отдав, правда, дань реформист-
ским иллюзиям, несправедливость существующего поряд-
ка вещей, прежде всего системы наемного труда, и при-
зывал к национализации крупной собственности. Конеч-
но, Беллами, питавший типично американскую «нелюбовь
к теории», не был научно мыслящим социалистом,
отзываясь на различные, в том числе на пришедшие из
Англии фабианские, реформистские теории, каких было
немало в те годы 8.
Вообще картина будущего в романе Беллами при мно-
гих проницательных прозрепиях было в чем-то наивпа.
М
Ужо современникам бросались в глаза и отдающая неко-
торым мещанством фетишизация технических удобств и
усовершенствований, и удручающее однообразие людей,
живущих в Новом Мире, и скучноватая бесконфликтность
их бытия. Для Беллами, как и некоторых других утопи-
стов, жизнь в будущем, достигнув идеала, словно бы оста-
новилась. Подчеркнутое внимание Беллами к аксессуарам
комфорта вызывало упреки в том, что писатель угождает
мещанским вкусам. Его утилитаризм заметен и в той
весьма незавидной роли;- которая уготована в обществе
будущего литературе и искусству. Поскольку в 2000 г.
наступает абсолютная гармония, исчезают драмы и конф-
ликты, писателям остается создавать легкие, развлека-
тельные, оживляющие досуг произведения.
Воспитание нового человека, гармонично физически и
духовно развитого, т. е. проблема, волновавшая поколе-
ния мыслителей, представлялось Беллами, стоявшему на
позициях прямолинейного детерминизма, довольно нехит-
рым делом. Игнорируя сложность человеческой природы,
Беллами считал, что достаточно людей поместить в разум-
ную, здоровую социальную среду, как они превратятся в
некие эталоны совершенства, и все проблемы, нравствен-
но-этические, психологические, разрешатся самп собой.
Даже «странности любви», если верить Беллами, неумоли-
мо подчинялись логике экономических отношений, проис-
ходила некая естественная селекция, гармонический под-
бор людей по парам, наиболее соответствующим друг другу
в духовном и физическом смысле 9.
Наконец, подобно просветителям, Беллами уповал на
силу убеждения, обращенного как к высшим, так и низ-
шим классам, верил в возможность безболезненной эволю-
ции. Здесь всего очевиднее сказывались либерально-
реформистские иллюзии Беллами. От доктора Лити Джу-
лиэн Уэст узнавал, что переход к новому строю был мир-
ным и что «последователи красного флага» «не только
не способствовали его установлению, а лишь мешали
этому» 10.
Роман был написан рукой журналиста, обладающего
несомненным даром популяризатора. Четкость и доступ-
ность заключенной в книге главной идеи, обстоятельные
тезисы доктора Лити, опровергавшего «прописные исти-
ны», бытовавшие в капиталистической Америке, сами его
доводы в пользу преимуществ новой системы не могли не
45
импонировать читателям. Писатель доходчиво разъяс-
нял экономические категории, не утомляя, однако, чита-
теля теорией, отвлекаясь вовремя в сторону, чтобы напом-
нить о быте или переживаниях своего героя.
Контрастное сравнение двух миров оказывалось свое-
образной двигательной пружиной в разговорах доктора
Лити и Джулиэпа Уэста. Этот контраст достигал необы-
чайной резкости в финале романа, когда Уэст, заснув,
переносился обратно в Бостон 1887 г. На этот раз, прово-
дя героя по улицам Бостона XIX в., Беллами заставлял
его с особой остротой почувствовать те пороки и зло, ту
пропасть между богатством и бедностью, которые прежде
ускользали от его самодовольного взора.
Придя в дом своей невесты Эдит, он бросает в лицо
респектабельному бостонскому обществу слова: «Я был на
Голгофе, я видел человечество, распятое на кресте» и.
Его не хотят слушать и с возмущением изгоняют. Теперь,
увидев современную Америку с позиций обретенного со-
циального идеала, он открывает для себя истину, такую
простую и неопровержимую: «Человеческая глупость, а не
человеческое жестокосердие — главная причина всемир-
ной нищеты» 12. Пробуждение Уэста возвращает его к
светлой реальности Нового Мира, где он обретает и лич-
ное счастье в любви дочери доктора Лити Эдит, которая
оказывалась внучкой его невесты Эдит Бартлетт. Так по-
вествование оживлялось любовной историей, выдержанной,
правда, в сентиментальпо-слащавом духе. Наконец, остро-
умные притчи (о розе, о дилижансе), включенные в
повествование, придавали наглядность теоретическим
идеям книги.
Появление романа вызвало широкие отклики. Если
критики из консервативного лагеря и нашли его «глубоко
разочаровывающим», то господствующими были голоса
одобрения и восторга.
Описывая впечатление, произведенное книгой «Взгляд
назад», публицист Линн Бойд Портер прибег к такой кра-
сочной метафоре: он нарисовал картину темницы с заклю-
ченными, в которую проник «благословенный луч»: «Один
из заключенных поднялся на ноги со вздохом радости.
Чья-то благородная душа проникла сквозь эти стены, ото-
двинув огромный камень. Я не видел этого человека, но
кто-то произнес его имя: «Беллами»... Новый свет позво-
лил мне увидеть много. Я узнал, что в тюрьме есть две-
46
ри, чьи запоры, хотя и заржавевшие, можно все-таки
сдвинуть» 13.
В 1890-х годах в США даже возникло политическое дви-
жение — партия национализаторов, целью которой было
претворение в жизнь планов Беллами по передаче всех
средств производства в руки государства. Но при этом
Беллами не был обычным буржуазным реформатором, что
видно из его речи, произнесенной в декабре 1889 г. и об-
ращенной к элите бостонского общества. В ней он под-
черкивал, что, поскольку богатство — это и есть «власть
в ее наиболее концентрированной форме», в обществе со-
циального неравенства «обусловленные конституцией рав-
ные права граждан, политические и перед законом, пред-
ставляются смехотворными».
Роман Беллами дал неожиданный стимул к разного
рода футурологическим изысканиям. Каково будущее Аме-
рики? Эта тема стала оживленно дискутироваться в ли-
тературе. В конце 80-х — начале 90-х годов появилось
несколько десятков утопических романов, часть из кото-
рых развивала идеи Беллами (С. X. Стоун, С. Шиндлер,
«альтрурийские» романы У. Д. Хоуэллса). Одновременно
некоторые литераторы консервативного толка (А. Додд,
К. Вильбрандт, Р. Михаэлис и др.) выступили с антиху-
дожественными пасквилями, пытаясь оклеветать социали-
стическое будущее. Например, в сатирической утопии
Анны Бауман Додд «Республика будущего» (1891) пред-
метом осмеяния был своеобразный культ техники у Бел-
лами: писательница показывала, как люди передвигаются
с помощью пневматических кнопок, регистрируются в оте-
лях механическими клерками-роботами, вместо посещения
ресторанов получают капсулы с готовой пищей. Общество
будущего представало у Додд как царство скучного и пло-
ского однообразия — что было следствием доведенной до
абсурда уравниловки. У Дж. Робертса, автора другого ро-
мана, «Взгляд внутрь» (1893), люди 2000 г. фигурировали
в нарочито карикатурном виде: они трудятся без энтузи-
азма, предаваясь лепи и пьянству, их инициатива умерщ-
влена отсутствием поощрения, что ставит на одну доску
активных и нерадивых. Эти и им подобные сочинения
по-своему предвосхитили более поздние антисоциалисти-
ческие утопии О. Хакслп, Д. Оруэлла, Е. Замятина.
Почти одновременно с книгой Беллами в литературе
США появилась такая разновидность утопии, как ромап-
47
предупреждение, заостренный против опасных тенденций
общественно-политического развития.
Джоакин Миллер в романе «Разрушение Вавилона»
(1886), написанном в романтической манере и не без при-
меси цветистой риторики и мелодраматизма, повествовал
о Нью-Йорке, новоявленном Вавилоне, средоточии вызы-
вающих пороков, в котором посреди «умирания духа и
тела» царят «возбуждение, безумие, с.чи^я, дьявольская
жажда власти, наслаждений и золота*. В копце концов
упрямая неуступчивость верхоз приводит к возмездию:
народ-творец, но не хозяин материальных ценностей раз-
рушает построенный им же город. Финалом романа ста-
новится грозная, окрашенная в апокалиптические тона
сцена всеиспепеляющего пожара, означающего «конец Ва-
вилона».
Прямым полемическим откликом па роман Беллами
с его идеей мирного перехода к социалистическому об-
ществу стал роман Игнатиуса Донелли «Колонна Цезаря»
(1890), действие которого происходит в Америке 1988 г.
Как и Беллами, он констатирует в ней грандиозный рас-
цвет техники, однако социальный итог подобного развития
печален, поляризация богатства и нищеты достигает остро-
ты, чреватой взрывом грозной силы. Донелли открыто
предупреждает власть имущих о том, сколь пагубно рав-
нодушие к «страданиям их ближних». В итоге те, кого
впоследствии Джек Лондон увековечит под именем «лю-
дей бездны», создают подпольное Братство Разрушения.
Явно сгущая краски, Донелли изображает народное вос-
стание как «кровавый и ужасный урок», поскольку оли-
гархия не только ввергла людей в фактическое рабство,
но л ожесточила их, «сумела извратить их честные и доб-
рые души».
В обоих этих произведениях просвечивал идеал в духе
социалистической утопии. Один из героев Миллера мечтал
о построении города, в котором «все станут трудиться для
блага ближнего» 14. Донелли изображал мирную и процве-
тающую африканскую страну Уганду, в которой реализо-
вались некоторые принципы популизма, «добродетель на-
всегда восторжествовала, а порок окончательно изобличен
и сокрушен» 15.
Эту линию романа-предупреждения мы находим не
только у Джека Лопдопа («Железная пята») и Синклера
Льюиса («У нас это невозможно»). Современный амерп-
48
канский политический роман также нередко строится по
данной схеме. Отталкиваясь от реальных фактов, их
авторы переносят действие в недалекое будущее. Здесь мы
находим «предупреждение» об опасности военно-фашист-
ского переворота (Ф. Нибел и Ч. Бейли «Семь дней в
мае», 1963), о появлении в качестве представителя «тре-
тьей силы» фашистского демагога (Ш. Маркмен «Выбо-
ры», 1970), о столкновении между СССР и США в резуль-
тате технической ошибки (Ю. Бердик и X. Уилер «У ро-
ковой черты», 1962), об ужасах термоядерной войны
(Н. Шуте «На берегу», 1957) и др.
Интересной художественной полемикой с Беллами стал
роман «Вести ниоткуда» (1891) Уильяма Морриса (1834—
1896), знаменитого английского писателя-социалиста.
Моррис был творческим антиподом Беллами, он критико-
вал его не без полемического запала. Поэтичность и ро-
мантизм Уильяма Морриса, этого, по словам Энгельса,
«социалиста чувства», контрастировали с рационализмом
и практицизмом его американского коллеги. В мире буду-
щего, нарисованном Беллами, Моррису пришлись не по
душе черты уравниловки, элементы дегуманизированного
техницизма, равно как и излишне строгая регламентация
и дисциплина общественной жизни. Если в романе амери-
канского писателя перед нами высокоорганизованное, на-
сыщенное техникой, разумно функционирующее общест-
во, то будущее в романе Морриса «Вести ниоткуда» ро-
мантичней, живописней и красочней.
Вообще же дискуссии и споры вокруг романа Белла-
ми были столь остры 16, что писатель выпустил специ-
альную книгу, беллетризированный трактат «Равенство»
(1897); он был сюжетно связан с предшествующим рома-
ном. В нем действовали уже знакомые читателям
герои — Джулиэн Уэст, его жена Эдит, доктор Лити; со-
бытия развертывались в 2000 г. в Новом Мире. Писатель,
отвечая своим оппонентам, уточнял, конкретизировал
картину социалистического общества. В книге «Равенство»
Беллами полемизировал с теми, кто утверждал, что соци-
ализм противопоказан Америке и ее традициям.
В сентябре 1888 г. в Бостопе возник клуб Беллами,
начавший издавать газету «Национализатор». Вскоре ана-
логичные клубы появились и в других крупных городах.
Клубы стали центрами пационализаторов, развернули
агитацию среди «культурного п консервативного класса»
49
в пользу мирной перестройки общества. В начале 90-х го-
дов национализаторы выросли числепно и представляли
уже влиятельную политическую силу в общеамериканском
масштабе. Выдвинув задачу создания подлинно демокра-
тического, народного государства, национализаторы пред-
лагали осуществлять процесс обобществления постепенно,
мирным путем по отдельным отраслям промышленности
и хозяйства. Однако к моменту выхода трактата Беллами
«Равенство» движение национализаторов шло уже на
убыль; это произведение не имело такого успеха, как его
роман.
И если сам Беллами называл национализаторство аме-
риканским социализмом, а свой роман «Взгляд назад»
считал пригодным для внутреннего употребления, то ог-
ромный успех этого произведения за пределами США17
объясняется в конце концов интернационалистским ха-
рактером тех социалистических идеалов, которые он при
всех своих противоречиях выражал.
Роман Беллами пользовался огромным успехом во всем
мире, в частности в Германии. Клара Цеткин, сделав-
шая перевод книги в 1914 г., писала, что она «дает много
трудящимся массам». В Англии идеи Беллами находили
сочувственный отклик у Шоу, Уэллса, супругов Веббов.
В Канаде даже возникла Кооперативная республиканская
партия, базировавшая свою программу на теориях Белла-
ми. Ассоциация Беллами, созданная в Нидерландах
в 1932 г., продолжает свою деятельность и поныне.
Был популярен Беллами и в России. Лев Толстой,
прочитав это произведение, записал в дневнике: «Очень
замечательная вещь» — и содействовал его переводу1в.
В рабочих революционных кружках книгой Беллами зачи-
тывались так же, как романом Чернышевского «Что де-
лать?», «Оводом» Войничи «Спартаком» Джованьоли. Зна-
менитая «Притча о бочке» — фрагмент из книги Беллами
«Равенство», одно из самых наглядных и веских доказа-
тельств неразумности частнособственнического строя —
была издана в виде отдельной брошюры в Петрограде в
1918 г. В самих Соединенных Штатах роман не утратил
своей притягательности и в XX в.; по свидетельству Фи-
липпа Фонера, историка-марксиста, при всех своих недо-
статках он «долгое время был для многих американцев
первым учебпиком социализма» 19,
4. АМЕРИКА И АЛЬТРУРИЯ
В своей статье «Рабочее движение в Америке» (1887)
Ф. Энгельс характеризует тот «переворот», который про-
изошел в обществе в США в 80-е годы: развитие клас-
совой борьбы поколебало представление о том, что «соци-
ализм — растение, ввезенное извне и не способное пустить
корпи на американской почве». Это время, по словам
Ф. Энгельса, стало началом движения «рабочего класса в
национальном масштабе» К В 1887 г. произошло Хеймар-
кетское дело: казнены ложно обвиненные в «терроризме»
шесть рабочих лидеров. Впервые в истории страны бур-
жуазия открыто выступила как террористическая сила
против своих политических противников.
В 1890-е годы Америка была взбудоражена мощными
фермерскими выступлениями. Как и Хеймаркетское дело,
испано-американская война 1898 г., обозначившая вступ-
ление США в империалистическую стадию развития, про-
извела глубочайшее впечатление па общественность.
В конце 90-х годов большая группа писателей (М. Твен,
У. Д. Хоуэллс, Ф. Норрис, К. Сэпдберг и др.) вступает
в Антиимпериалистическую Лигу. Социалистические идеи
в это время поистипе оказались тем ферментом, который
животворил, обогащал принципы реалистического анализа.
Это сказалось прежде всего в эволюции двух жапрово-
тематических линий.
Беллами стимулировал развитие жанра социально-уто-
пического, фантастического романа, в частности у Твена
(«Янки при дворе короля Артура»), У. Д. Хоуэллса
(«альтрурийская» дилогия), Д. Лондона («Железная пя-
та»), Э. Синклера (утопические элементы в «Джунглях»).
Однако в начале века эта утопическая тенденция уже исся-
кает. Не грезы о будущем, а реальная борьба за социа-
листическое преобразование мира становится предметом
51
художественного отражения. Эта тенденция дает себя
знать в том, что на первый план выдвигается реалисти-
ческий роман, нередко включающий в себя публицистиче-
ские, социологические элементы, прямо и смело отзы-
вающийся на противоречия и язвы современного общества.
Общественное брожение, которое переживала Амери-
ка в 1880-е годы, не могло оставить равнодушным Марка
Твена, безусловно центральную литературную фигуру кон-
ца века. И он отдал дань увлечению социальными про-
гнозами, выпустив небольшой очерк-утопию «Удивитель-
ная республика Гопдур» (1875), отразившую полити-
ческую позицию писателя в 70-е годы. Но если в это
время мы находим у него отдельные «охранительные»
высказывания в пользу «собственности» и «порядка», тре-
вогу в связи с забастовками и выступлениями масс, то в
80-е годы происходит заметная радикализация его взглядов.
22 марта 1886 г. Твен произнес свою знаменитую речь:
«Рыцари Труда — Новая Династия», которая стала заме-
чательной вехой в истории американской литературы. От-
зываясь на деятельность влиятельной в ту пору рабочей
организации — «Благородною Ордена Рыцарей Труда»,
защищавшей интересы трудящихся, Марк Твен страстно
и горячо обрушился на господствующую в Америке со-
циальную несправедливость, высказав убеждение, что
«фальшивая знать уберется прочь, а законный владелец
вступит во владение своим домом» 2. Правда, Твеп уповал
лишь на силу демократической процедуры, на победу ра-
бочего класса, этого «нового короля», с помощью всеоб-
щего избирательного права. Кроме того, в этом смелом
выступлении Твена имелись пекоторые ошибочные суж-
дения относительно «социалистов, коммунистов и анар-
хистов».
Грозовая атмосфера 1880-х годов по-своему отразилась
в его романе-сказке «Янки при дворе короля Артура»
(1889). Обращенный к далекой истории, роман был про-
низан живым дыханием современности: сатира Твена ме-
тила не только в титулованную знать давно минувших
времен, но и в новоявленных «королей нефти, индустрии,
денежного мешка», в тех, кто олицетворял «новый фео-
дализм» (выражение, весьма популярное в эти годы).
Твен провозглашал право народа на революцию, защищая
в качестве политического идеала широкую концепцию на-
родовластия.
52
Одно из первых издапип рОмапа было спабжопо ил-
люстрациями художника Чарлза Берда, содержавшими
весьма прозрачные намеки. Так, лицу одного из феодаль-
ных крепостников было придано сходство с Джеем Гул-
дом, архимиллионером, известным своей жестокостью.
Отрывки из романа Твена читались на рабочих митингах
и собраниях; особой популярностью пользовалась глава 36
«Политическая экономия шестого века», в которой шла
речь о цепах, зарплате, тяжелом положении трудя-
щихся л.
И все же исполненный негодования против долларовой
капиталистической цивилизации Марк Твен не выходил
за рамки общедемократических представлений. В первое
десятилетие нового века, совпавшее с последним перио-
дом его творчества, Твен буквально обрушивает на Аме-
рику сатирические удары огромной силы. Но будущее
представляется ему мрачным, господствующее зло — поч-
ти извечным, космическим в своих масштабах (трактат
«Что такое человек?», повесть «Таинственный незнако-
мец»). Подъем социалистического движения, оказавшего
в эти годы столь мощное воздействие на таких его со-
братьев по перу, писателей следующего поколения, как
Джек Лондон, Карл Сэндберг и Эптон Синклер, факти-
чески оставил его равнодушным. Сущность его позиции
определялась известными словами В. И. Ленина о послед-
них могиканах буржуазией демократии4.
Знаменательно, что именно в год Хеймаркетской тра-
гедии появился рассказ Октава Тане (1850—1934, псевдо-
ним Элис Френч) «Жена коммуниста» (1887), в котором
впервые в американской литературе был дан образ рево-
люционера, непримиримого противника существующего
порядка. Графиня Арно и Вильям Бейли олицетворяют в
рассказе два мира, противостоящих друг другу; и хотя
писательница явно устраняется от выражения своего от-
ношения к героям рассказа, фигура рабочего вожака от-
личается несомненной выразительностью.
Привлекает его внешний облик («высокий человек,
с удивительной легкостью носивший свое крупное тело»,
«упрямый подбородок», «кроткие голубые глаза»), не мо-
жет оставить равнодушным его моральное мужество, бес-
компромиссность, служение высокой цели — «отнять
власть у раздувшегося капитала и передать ее народу» 5.
Пожалуй, ость в образе Вильяма Бейли известный палст
53
фанатизма. И в то же время писательница оттспяет в ха-
рактере революционера исключительное личное бескоры-
стие. Бейли — прообраз тех рабочих-вожаков, коммуни-
стов, которые станут героями американской литературы
«красных тридцатых».
Но, пожалуй, с особой наглядностью наступление но-
вой эпохи в литературной жизни США отразилось в твор-
честве Уильяма Дина Хоуэллса (1837—1920).
«...4 ноября 1887 г. в американской литературе про-
изошла революция»,— пишет критик Джордж Бекер6.
В этот день Уильям Дин Хоуэллс, уважаемый литератор
кабинетного типа, человек, чуравшийся всего грубого и
резкого, отправил протестующее письмо в редакцию
«Нью-Йорк трибюн» по поводу казни рабочих лидеров в
Хеймаркете: оно по праву ассоциируется со знаменитым
«Я обвиняю» Э. Золя.
К этому времени он был автором популярных семей-
но-бытовых романов («Их свадебное путешествие», 1872;
«Случайное знакомство», 1873; «Предвзятое заключение»,
1875; и др.); в его произведениях царил спокойный, ров-
ный свет, неторопливо развертывались не столь уж зна-
чительные, по преимуществу любовные коллизии в среде
состоятельных американцев, коротающих досуг на курор-
тах или в заокеанских вояжах, под теплым небом Ита-
лии. Правда, уже роман «Возвышение Сайласа Лафэма»
(1884), герой которого — честный делец, не способный со-
перничать с нуворишами новой формации, показал, что
Хоуэллс начинает ощущать царящее в Америке неблаго-
получие.
Что же касается выступления Хоуэллса в защиту
жертв Хеймаркета, то оно прозвучало резким диссонан-
сом в обстановке мещанской истерии, направленной про-
тив «анархии и террора», и знаменовало начавшийся от-
ход писателя от «ничтожных литературных фетишей про-
шлого». В своем рапнем творчестве Хоуэллс был связан
с так называемой традицией утонченности, с группой
буржуазных писателей, ориентировавшихся на английские
образы, считавших неэстетичным изображение темных,
мрачных сторон жизни, использование простонародного
языка. Эти писатели (Э. К. Стедман, Т. Б. Олдрич,
Р. Г. Стоддард и др.), многие из которых преподавали
в университетах Новой Англии, получили прозвище «бра-
минов», или « бостонцев».
54
Событие в Хеймаркете не только потрясло Хоуэллса,
опо способствовало развитию критических воззрений писа-
теля на Америку и отходу от «бостонских» канонов.
«Историческая действительность такова,— заявлял он с
горечью,— что свободная республика убила пять человек
за их убеждения» 7. Начиная с этого момента Хоуэллса
не покидает тревожная мысль о том, что демократия в
США неумолимо перерождается в плутократию.
В 80—90-е годы он, правда несколько эклектически,
начинает усваивать социалистически пдеи. Этому способ-
ствовали дружба с Беллами и участие в движепии нацио-
нализаторов. Рецензируя роман «Взгляд назад», Хоуэллс
охарактеризовал его как «дозу социализма в чистом виде»,
подчеркнув наглядность и действенность художественно-
го метода Беллами. Прочитав книгу американского социа-
листа Лоуренса Гронлунда «Кооперативная республика»,
Хоуэллс писал, что она является ".выражением надежд и
чаяний интеллектуальной прослойки».
С конца 80-х годов он знакомится с идеями фабиан-
цев, ратовавших за мирный, постепенный переход к со-
циализму, а также со знаменитым романом «Вести ниот-
куда» (1891) Уильяма Морриса и его эстетическими
работами, в частности с трактатом «Об искусстве и
социализме». Ему была близка вера Морриса в грядущее
торжество красоты и свободного творческого труда в об-
ществе социальной справедливости. По словам американ-
ского литературоведа Уэйна Моргана, Хоуэллс «никогда
не смотрел на социализм как на иностранную теорию» 8.
Начиная с 70-х годов сперва в «Атлантик мансли», за-
тем в регулярной колонке «Из кабинета редактора»
в «Харперс мегезин» Хоуэллс начинает формулировать
свою теорию реализма, направленную против традиции
утонченности и писателей, эпигонов романтизма. Важ-
ную роль сыграло для Хоуэллса усвоение опыта совре-
менных ему европейских ппсателей-реалистов — Золя, Иб-
сена, а также русских мастеров, прежде всего Льва Тол-
стого 9. Первый пропагандист творчества Толстого в США,
посвятивший ему до тридцати статей, обзоров, рецензий,
Хоуэллс в предисловии к «Севастопольским рассказам»
писал: «Он помог мне познать самого себя...» Толстой
был для него примером реалиста, правдоискателя, кото-
рый убедил его в том, что «настоящее искусство сегодня
то, которое служит человечеству» 10.
55
Хотя Хоуэллс и испытывал весьма разнородные влия-
ния таких художников и мыслителей, как Беллами и
Гронлунд, Моррис и Толстой, его общественный идеал
нес явно социалистическую окраску. Главным для Хоуэл-
лса был принцип равенства всех людей, носивший не толь-
ко «просветительскую» окраску. Прогресс означал для него
освобождение от материальной нужды, а потому ему от-
четливо виделась недостаточность формальных буржуаз-
ных политических свобод. В статье «Природа свободы»
(1895) он высказывал убеждение, что свобода личности
немыслима без достижения ею экономической независи-
мости; поэтому официально провозглашенные свободы сло-
ва, печати, вероисповеданий оказываются иллюзорными,
поскольку над одним человеком «тяготеет страх, что дру-
гой человек может лишить его средств к существова-
нию» и.
Но, конечно же, не одни теоретические идеи питали
Хоуэллса. Его разочарование в американской демократии
усиливалось не только под влиянием прочитанной ради-
кальной литературы; важной вехой в его жизни стал пе-
реезд в конце 80-х годов в Нью-Йорк, где он мог воочию
увидеть картины народной нужды, безработицы. Это при-
вело его к формулированию нового эстетического кредо:
«Искусство поистине начинает осознавать, что, если оно не
подружится с нуждой, его подстерегает гибель» 12.
В серии так называемых нью-йоркских романов, напи-
санных в конце 80-х — начале 90-х годов и определив-
ших наиболее плодотворную полосу его творчества, в та-
ких, как «Энни Килберн» (1888), «Превратности погони
за богатством» (1890), «В мире случайностей» (1893),
появляются повые идейно-художественные элементы. Эти
произведения знаменуют отход Хоуэллса от камерной, се-
мейной проблематики, расширение социального кругозора
писателя, раскрывающего в ряде случаев коренной для
Америки конфликт богатства и нищеты.
В «Энни Килберн» впервые у Хоуэллса пока еще, прав-
да, не развернуто, по уже дано противопоставление двух
Америк. «Я думаю, в воздухе, в атмосфере носится что-то
такое, что пе позволяет нам жить по-старому, если в пас
есть хоть капля совести и гуманности» 13,— говорит ге-
роиня, пачинающая помогать беднякам. Эту невозможность
жить по-старому олицетворяет в романе священник Джу-
лиус Пек, в сущности первый хоуэллсовский герой, ре-
56
пштелыю не приемлющий господствующий порядок
вещей.
Еще определеннее социальные мотивы звучат в романе
«Превратности погони за богатством» (1890), отмеченном,
но словам одного из американских критиков, «толстов-
ской панорамностью». Когда спустя 20 лет Хоуэллс
написал предисловие к этому произведению, то отметил,
что «начал нащупывать путь к вопросам более значи-
тельным и достойным, пендели превратности любви, о ко-
торых писалось во всяком романе тех лет» м. И действи-
тельно, Хоуэллс существенно обогатил и расширил
привычный для себя тип романического повествования,
показав в конфликтах и борьбе старую американскую
аристократию и социалиста Линдау, представителей худо-
жественной интеллигенции и воротил большого бизнеса,
нуворишей, богачей и бедняков Ист-Сайда.
В центре романа (его фоном служит Нью-Йорк, быст-
ро растущий город, исполненный контрастов) — история
создания журнала «Неделя за неделей», руководимого лов-
ким дельцом Фулкерсоном, к редактированию которого
привлечен бостонский журналист Бэзил Мэрч. Журнал
существует на средства миллионера Дрейфуса, типичного
выскочки, фермера, разбогатевшего в результате открытия
на его земле месторождения газа. Дрейфус пытается на-
править по стезе бизнеса и своего сына Конрада, кото-
рый сближается с радикальными кругами. Когда Мэрч
приглашает в качестве сотрудника журнала социалиста
Линдау, это вызывает резкое противодействие Дрейфуса,
требующего увольнения человека, являющегося убежден-
ным противником капитала.
Одним из кульминационных моментов ромапа стано-
вится забастовка трамвайщиков; во время ее разгона по-
лицейский дубинкой избивает старика Линдау; Конрад
бросается ему на помощь и гибнет от пули блюстителя по-
рядка. Тяжелораненый калека Линдау умирает; Дрейфус,
потрясенный происшедшим, примиряется со своим врагом
перед его кончиной.
Знаменательно, что в предисловии к своему роману
Хоуэллс прямо пишет о том, что введение в книгу темы
стачки, в оспове которой было реальное событие, позво-
лило ому поставить проблемы, «более серьезные и благо-
родные», чем это можно было сделать в рамках «привыч-
ных любовных сюжетов».
57
Прежде всего Хоуэллс облпчае? власть имущих, ту
силу золота, которую олицетворяет вульгарный и бес-
чувственный Дрейфус. Деляческая практика определяет
весь склад и образ мыслей этого человека, погоня за дол-
ларами делает его рабом собственной страсти. Правда,
Хоуэллс хотел избежать того, чтобы его герой превратил-
ся лишь в однолинейное воплощение зла. Под влиянием
пережитого — смерти сына — он спешит к постели уми-
рающего Липдау, затем вместе с семьей уезжает в Евро-
пу, отказавшись от владения журналом; однако это «пере-
рождение» Дрейфуса показано слишком прямолинейно.
Свидетельством прямого воздействия социалистических
идей на писателя явилось и появление фигуры Линдау,
главного антагониста Дрейфуса. Уже не священник, а со-
циалист, участник революции 1848 г. в Германии, поте-
рявший руку в гражданской войне между Севером и
Югом, стал одним из главных положительных героев ро-
мана. С непривычной для Хоуэллса силой и бескомпро-
миссностью звучат грозные обвинения, вложенные писа-
телем в уста Линдау: «Вы думаете, что я пожертвовал
своей рукой для того, чтобы спасти эту олигархию тор-
гашей и обманщиков, эту аристократию железнодорожных
магнатов и игроков на бирже, погонщиков рабов в шахтах
и собственников рабов на заводах» 15. Его формулы очень
точны, порой афористичны, когда оп говорит о миллионах,
пахнущих слезами и кровью, о «дьявольском духе кон-
куренции, втягивающем нас в непрерывную борьбу инте-
ресов, разжигая в нас самые низкие страсти» 1в.
Подобно Беллами, Хоуэллс ощутил разрыв между вы-
сокими принципами Декларации независимости и истин-
ной сущностью американской демократии. Недаром Лин-
дау с горечью констатирует, что свободный народ прев-
ратился в «раба капиталиста, раба монополии, раба
корпорации». Известная изолированность Линдау — не
результат просчетов Хоуэллса, а отражение слабостей со-
циалистического движения в США в 80—90-е годы XIX в.
Характерно, что в «нью-йоркских», или «экономиче-
ских», романах Хоуэллса появляются образы представи-
телей состоятельных слоев, задумывающихся над положе-
нием бедняков, социальпым неравенством и «выламываю-
щихся» из своего класса. Таковы Энни Килберн, которая
после знакомства со священником Пеком обращается в
новую веру; журналист Бэзил Мэрч, фигура в чем-то ав-
58
тобпографпческая, под воздействием Лппдау пропикшийся
симпатией к обездолснпым; наконец, Конрад, сып Дрей-
фуса, который отказывается разделять торгашескую фило-
софию своего отца, выступает в защиту забастовщиков и
гибнет.
Они предваряют ту тему морального прозрепия, пере-
хода на позиции трудящихся, которая получит развитие
у Лондона (образ Морхауза в «Железной пяте»), у Эпто-
па Синклера, а позднее, в литературе «красных тридца-
тых», станет особенно острой и весомой (у Ш. Андер-
сона, У Фрэнка, К. Одетса и др.).
Идущая от Беллами «утопическая» липия продолже-
на Хоуэллсом в его «альтрурийской» дилогии, двух внут-
ренпе и сюжетпо связапных романах, «Путешественник
из Альтрурии» (1894) и «Через игольное ушко» (1907),
в которых социалистические воззрения писателя сказа-
лись с большей отчетливостью.
В первом из них искусно соединяются утопия и топ-
кая социальпо-философская сатира. При этом центр тя-
жести у Хоуэллса перенесеп пе на изображение будуще-
го, а па критику современности, на разоблачение всей
идеологической надстройки капитализма, обнаружившей
свою несостоятельность в сопоставлении с гумаппыми и
справедливыми отношениями в Альтрурии. Этот тезис реа-
лизуется с помощью несложного сюжетного хода: мистер
Хомос, выходец из Альтрурии, страны, где осуществлена
социальная справедливость, появляется в летпем фешене-
бельном отеле, этом микрокосмосе американского буржу-
азного общества. Он поражает его обитателей своим демо-
кратическим поведением и непривычным образом мыслей:
помогает слугам и лакеям, делает вместе с ними «гряз-
пую» физическую работу, вместо официантки берет поднос
и т. п., вызывая педоумение окружающих.
Повествование, лишеппое внешнего драматизма, насы-
щено столкновениями различных точек зрения, строится
как цепь эпизодов, по преимуществу споров мистера Хо-
моса, чем-то напоминающего паивного «естественного че-
ловека» просветительской эпохи, с обитателями отеля. Все
они: банкир, дама-благотворительпица, «общественница»
мисс Мейкли, профессор политической экономии, наконец,
писатель — это люди, мыслящие исключительно в духе
господствующей идеологии и готовые ревностно защищать
сложившийся порядок. И хотя в их обрисовке заметно
59
сатирическое заострение, все они отнюдь не кажутся са-
монадеянными глупцами. Напротив, они типичные пред-
ставители своей среды.
Банкир с наибольшей откровенностью излагает фило-
софию делячества, называя Америку «страной бизнесме-
нов», американцев «коммерческим народом», а деньги
«американским фетишем». Для филантропки мисс Мейк-
ли, в которой невежество сочетается с крайней самоуве-
ренностью, разделение общества на богатых и бедных
есть отражение некоего непреложного и разумного миро-
порядка. Писатель Туэлмаут — явный апологет «традиции
утонченности», поставщик «розоватой», романтизирован-
ной беллетристики на потребу «культурным классам», ко-
торые не желают встречать бедняков не только в жизни,
но и на страницах услаждающих их сочипений.
В роман, правда, не столь решительно, но уже входит
тема другой, трудовой Америки, той, которую откровенно
третируют богатые бездельники типа мисс Мейкли. Как
противовес этим людям в кпиге выведено семейство фер-
меров Кемпов, жилище которых посещают обитатели оте-
ля, дабы удостовериться в трогательной гармонии между
бедняками и власть имущими. В ответ на льстивые увере-
ния мисс Мейкли молодой Кемп бросает ей слова, испол-
ненные неодолимой правды: «Я не верю, что мы живем в
одной и той же стране. Для нас Америка — одно, для
вас — совершенно другое» 17.
Действие романа направляется самой логикой идейных
споров между Хомосом, альтрурийцем, и его оппонентами.
Шаг за шагом читателя подводят к убеждению, насколько
несправедливы порядки в Америке по сравнению с теми,
что господствуют в Альтрурии. С особой наглядностью
альтрурийские принципы суммируются в пространной за-
ключительной речи мистера Хомоса (глава XI), своеобраз-
ной идейной кульминации романа.
Рассказ мистера Хомоса о том, как осуществился пере-
ход к этому справедливому общественному строю, напоми-
пает о том, что Хоуэллс, конечно же, внимательно про-
читал роман Беллами: здесь немало общего. Альтрурия
прошла стадию средневековья, знала разрушительные
войны, процесс накопления богатств в руках немногих,
получивший название «аккумуляции», рост монополий,
пришедших на смену свободной конкуренции. И когда
Хомос описывает прошлое Альтрурии, его слушателям,
60
беднякам из соседних мест, кажется, что речь идет о се-
годняшней Америке!
Но в то самое время, когда противоречия между бо-
гатством и бедностью достигают в Альтрурии особой остро-
ты, а тираническая власть монополий становится невыно-
симой, сказываются целительные возможпости всеобщего
избирательного права.
Достижение идеального общества мирным путем, без
насилия и пролития крови, рассматривается писателем
как одно из значительнейших достижений альтрурийцев,
которые даже учредили особый праздник — День эволю-
ции.
Если у Беллами весьма подробно описаны социально-
политические и экономические формы в его Новом Мире,
то Хоуэллс прежде всего художник, а не социальный ре-
форматор, предлагающий не столько конкретный план,
сколько нравственно-этический идеал. Альтрурия — это
воплощенный «золотой век», пора гармонического расцве-
та природы и человека. Даже климат изменеп в интересах
общества. Труд превратился из обязанности, из «дела-
ния денег» в радость, в счастливое, творческое созида-
ние. Как и у Беллами, в Альтрурии, осуществившей чая-
ния великих утопистов — Томаса Мора, Фрэпсиса Бэкона,
Кампанеллы, произошел переход к высшему принципу
всеобщего экономического равенства. В отличие от Бел-
лами, рисовавшего высокоорганизованное, урбанистическое
общество, насыщенное громоздкими техническими усовер-
шенствованиями, Хоуэллса, как и Упльяма Морриса, вле-
чет своеобразная сельская утопия.
Образ Альтрурии конкретизируется во втором художе-
ственно бледном утопическом романе «Через игольное
ушко» (1907), сюжетно связанном с «Путешественником
пз Альтрурии». В нем центр тяжести переносится не на
критику американской действительности (хотя она и здесь
присутствовала), а на обстоятельное описание Альтру-
рии, данной как непосредственная реальность.
В первой части романа, насыщенной скучноватыми
подробностями светской жизни, повествовалось о пребы-
вании в Америке мистера Хомоса, который знакомится с
богатой вдовой, аристократкой Эвелет Стрейндж, и увозит
ее в Альтрурию. Содержание второй части составляли
письма Эвелет, которые она отправляет из Альтрурии на
родину.
61
В Альтрурип — и в этом главная .мысль романа —
неукоснительно осуществляется принцип, важнейший в
этической системе Хоуэллса: кто не работает, тот не ест.
Труд носит всеобщий характер, хотя он легок и непро-
должителен; при этом отсутствие паразитических прослоек
позволяет накопить необходимое количество материаль-
ных благ. Население, покинув большие города, живет в
поселках, занимается земледелием и садоводством; люди
ощущают себя членами единой большой семьи. Здесь
Хоуэллс близок к Моррису.
Когда моряки американского корабля, приплывшего в
Альтрурию, пораженные порядками в этой стране, отка-
зываются вернуться на родину, вместе с ними на альтру-
рийской земле оказывается группа богатых людей из Аме-
рики, семейство Троллов.
В самом имени этих людей заключался, на наш взгляд,
памек на троллей, неприятных сказочных существ из дра-
мы Ибсена «Пер Гюнт», живущих по принципу: «будь
самим собой доволен». Самодовольные Троллы из романа
Хоуэллса убеждены, что их деньги и богатство всесиль-
ны, а потому желают вести прежнее паразитическое су-
ществование. Однако альтрурийцы после долгих усилий
заставляют их подчиниться законам своей страны. Все
они переживают благотворный процесс «альтруризации»:
мисс Тролл, утонченная аристократка, с увлечением за-
нимается домашним хозяйством, ее муж работает в саду,
а лорд Мур — на строительстве дороги. Испытав облаго-
раживающее воздействие труда, эти люди решают обосно-
ваться в Альтрурии, а мистер Тролл намеревается отдать
оставшееся в Америке богатство на общественные нужды.
Обе книги иллюстрировали излюбленный тезис Хоуэл-
лса (и в этом он был солидарен с Беллами), что в чело-
веческих пороках повинна не испорченпая природа лю-
дей, а обстоятельства. В Альтрурии Хоуэллс видел реше-
ние моральной проблемы, глубоко его волновавшей,—
преодоления эгоизма, индивидуализма и эгоцентризма.
В 1912 г. в предисловии к переизданию своей дилогии
об Альтрурии Хоуэллс высказывал убеждение в том, что
«решение экономических проблем на нашей многостра-
дальной земле возможно с помощью соревнования, а не
конкуренции» 18.
Хоуэллс не избежал некоторых общих слабостей, при-
сущих утопическому роману: его идеальные люди, обита-
62
тели Альтрурии, несли печать какой-то удручающей оди-
наковости. Хоуэллса сближало с Беллами и, напротив,
отличало от Морриса и отрицание революционного пути,
убеждение в якобы неограниченных возможностях всеоб-
щего избирательного права.
Однако реформизм Хоуэллса был не столько поли-
тической программой, сколько выражением широкой веры
в исторический прогресс, который должен привести к не-
избежной замене капитализма социализмом. В 1898 г.
в журнале «Литерери дайджест» появилась без подписи
статья «Хоуэллс-социалист». В ней, в частности, приводи-
лись некоторые высказывания писателя, данные редакто-
ру газеты «Америкой фэбиен ньюс». Упоминая о силь-
нейшем влиянии на него этики и философии Толстого,
Хоуэллс считал ее далеко не всегда практичной. Он гово-
рил о себе: «Идея насилия меня отталкивает. Я против
использования его в тех случаях, когда этого можно из-
бежать». Однако Хоуэллс считал, что абсолютизировать
«непротивление» не следует и что в «крайних случаях
слабые должны быть защищены сильными» 19.
Хотя в позднем творчестве Хоуэллса заметен спад со-
циально-критических мотивов (романы «Их свадебное пу-
тешествие», 1899; «Сын Ройяла Лэнгбрита», 1904; мемуа-
ры «Годы моей юности», 1916; и др.), в своей публици-
стике писатель не устает отстаивать передовые идеалы.
В начале 90-х годов он в центре борьбы против засилия
трестов, расовой дискриминации, будучи вместе с Марком
Твеном энергичным участником Лиги антиимпериалистов,
осуждает политику «большой дубинки» на Кубе, в Мекси-
ке; эта антивоенная линия творчества Хоуэллса отчетли-
во видна в блестящей антимилитаристской сатире — рас-
сказе «Эдита». До конца дней не покидало писателя глу-
бокое недовольство положением дел у себя на родине.
За несколько недель до кончины, в апреле 1920 г., на стра-
ницах своего журнала «Харперс мегезин» он опубликовал
очерк, осуждавший прокатившуюся по США волну репрес-
сий против «красных».
Хоуэллс был первым американским писателем, откры-
то —а это требовало мужества — называвшим себя социа-
листом; Беллами, например, по тактическим соображениям
отмежевывался от «сторонников красного флага». Хоуэллс
же высказывал убеждение, что «постепенпо рабочие су-
меют оказать столь сильное давление, что политикам при-
63
дстся ввести социалистические требования в свою програм-
му». Знакомство с идеями социализма позволило Хоуэллсу
сделать предметом критики не частные, отдельные пороки,
а зло частнособственнического общества как системы.
В то же время замечание Хоуэллса, как-то назвав-
шего себя «социалистом в теории и аристократом на прак-
тике», не раз служило поводом к несправедливому отож-
дествлению его с «салонными социалистами», каковых
немало подвизалось в буржуазных гостиных. На самом
деле этими словами, которые не следует понимать бук-
вально, Хоуэллс лишь самокритично объяснил заметный
разрыв между радикализмом своих общественных воззре-
ний и ограниченностью своего художественного метода,
а также, возможно, и недостаточностью жизненной прак-
тики.
Его книги, по словам критика С. Коммаджера, «со-
держали в себе критическое, но не воспламеняющее на-
чало» 20. Это явственно видно, если сопоставить описание
забастовки у Хоуэллса в «Превратностях погони за богат-
ством» и у Драйзера в «Сестре Керри». В сущности
Хоуэллс не сумел зримо передать драматизма события,
а Драйзер заставил читателя сопереживать происходя-
щее вместе со своим героем Герствудом. Это тонко под-
метил критик Ф. О. Матиссен: «Хоуэллс, подобно своему
Марчу, намеренно наблюдал забастовку со стороны. Драй-
зер по сути дела пропустил ее через себя» 21.
И все же Хоуэллс предварил новый этап в развитии
американского реализма. Авторитетнейший критик, он
приветствовал первые шаги в литературе таких своих
младших современников, как Крейн, Норрис, Драйзер.
Во многом они пошли уже дальше Хоуэллса, обладая сме-
лым, «воспламеняющим темпераментом».
У. Д. Хоуэллс как бы связал социалистическую тра-
дицию на переломе веков. В пачале XX в. социализм
перестал быть лишь темой теоретических дискуссий, он
стал уже практическим лозунгом классовых выступлений
трудящихся. Социальная критика в литературе обрела
большую глубину и масштабность. То зло, о котором по
большей части спорили и рассуждали в уютных гостиных
респектабельные герои Беллами и Хоуэллса, предстало
уже как живая и трагическая реальность, запечатленная
в книгах того нового поколения художников, которые
пришли им на смену.
5. ПУТЬ РЭНДОЛЬФА БОРНА
XX век открыл перед писателями новые горизонты.
В стране набирало силы массовое антимонополистическое,
антитрестовское движение. С каждыми президентскими
выборами социалистическая партия увеличивала число
своих сторонников.
Общественный подъем в эти годы оказал решительное
воздействие и на развитие американской литературы.
Мягкие, пастельные тона, «безопасная» тематика писате-
лей, сторонников «традиции благопристойности»,— все это
стало анахронизмом. Не салоны бостонских аристократов,
а индустриальная Америка с ее суровыми контрастами
властно притягивала к себе художников слова. Новые
эстетические принципы жизненной правды, документаль-
ности, фактографической достоверности стали поистине
знамением времени. Успех писателей-натуралистов был
своеобразной реакцией на «бостонские» каноны. Хэмлин
Гарленд, например, сделал объектом своего внимания тя-
желую жизнь и труд фермеров (сборник новелл «Главные
проезжие дороги»). Стивен Крейн вторгся в такую за-
претную с точки зрения «респектабельности» сферу, как
«дно» жизни и падение женщины («Мегги— девушка с
улицы»), Фрэнк Норрис, явивший, по словам Ван Вик
Брукса, «образец социального мышления», создал в «Спру-
те» новое для американской литературы эпическое полот-
но, запечатлев схватку фермеров со всесильным железно-
дорожным трестом.
Но поистине пионерскую роль в литературе сыграл в
это время Драйзер. Его знаменитая «Сестра Керри»
(1900) стала вызовом не только воинствующему пурита-
низму и ханжеству. Это был удар по официальному опти-
мизму, культивирующему веру в успех, за который, одна-
ко, приходилось расплачиваться моральными уступками.
Позднее, в «Финансисте» и «Титане», он бесстрашно всту-
3 Ь Л. Гилеш-oti
G5
пил в джунгли каупервудовской Америки, создав класси-
ческую фигуру дельца, символизирующую мир большого
бизнеса.
И вместе с тем тогда, в первые десятилетия XX в.,
в творчестве Драйзера уже намечалась тема другой Аме-
рики: об этом свидетельствовали и сцена забастовки трам-
вайщиков в «Сестре Керри», и ранний рассказ «Рурк и
его избиратели», и пьеса «Девушка в гробу», в центре
которой образ народного вожака Фергюсона, и наконец те
сцены «Титана», в которых народные массы Чикаго вы-
ступают против Каупервуда.
Показательно и другое. В начале 1910-х годов Драйзер
по совету своих друзей-социалистов стал готовить к печа-
ти сборник «Идиллии бедных», а социалистическая газета
«Нью-Йорк колл» перепечатала его очерк «Люди во мра-
ке», посвященный нью-йоркским обитателям ночлежек, из-
гоям общества. Сближение Драйзера с рабочей Америкой
произойдет позднее, в 30-е годы. Но тогда, в начале века,
социалистическое движение привлекло к себе Эптона
Синклера, Джека Лондона, Карла Сэндберга, Эрнеста
Пула. Позднее в рядах социалистической партии состоял
молодой Синклер Льюис. Социалистами называли себя
Юджин О'Нийл, Шервуд Андерсон, Флойд Делл.
В отличие от Беллами и Хоуэллса, писателей кабипет-
пого склада, литераторы драйзеровской школы черпали
свой материал из самой гущи американской жизни. Не-
редко они обращались к оружию публицистики и социоло-
гии, многие работали в газетах, писали репортажи. В на-
чале века выступили «разгребателн грязи» во главе с
Линкольном Стеффенсом, либеральные публицисты, жур-
налисты, социологи.
Джек Лондон пришел в литературу, пройдя суровую,
трудовую школу. Прочитанные им работы Маркса и неко-
торых радикальных социологов помогли ему сформулиро-
вать те выводы, к которым был уже подведен всем своим
опытом рабочего человека. Об этом он написал в очерке
«Как я стал социалистом». Вообще при всей своей жадно-
сти к чтению, Джек Лондон не наблюдал жизнь со сторо-
ны, а познавал изнутри. В героях его произведений, воле-
вых, сильных, отразилась личность их создателя.
Уже зиамепитые «Люди бездны» (1903), этот насы-
щенный цифровыми выкладками и фактами репортаж об
ужасающем положении обитателей лондонского Ист-Сай-
66
да, предварили ту «социологическую разведку» больших
тем, которая станет привычной для Э. Синклера и
Т. Драйзера, Ш. Андерсона и Д. Стейнбека. Развенчание
неукротимого ницшеанца Вулфа Ларсона в «Морском
волке» (1904) делало закономерным переход Лондона к
революционной публицистике (сборники «Революция» и
«Борьба классов»), хотя писатель так до конца и не из-
жил ложные концепции социальпого дарвинизма и биоло-
гизма.
«Железная пята» (1907) —произведение сложной жан-
ровой структуры — стала решительным выражением со-
циалистических убеждений Лондопа. Утопическая линия,
идущая от Беллами и Донелли, соединилась в нем с со-
циально-критической; в итоге получился роман-предуп-
реждение о будущем Америки и одновременно взволно-
ванное повествование о современности. Его главный герой
Эрнест Эвергард — довольно типичная для лондонской ха-
рактерологии фигура, сильный человек, несший в себе и
новые черты. Борец, несгибаемый народный вожак, он на-
рисован широкими, романтическими мазками. При изве-
стном схематизме, даже плакатности ему нельзя отказать
в монументальности; Эвергард стал важным звеном на
пути создания образа революционера в литературе США.
Правда, утопизм романа предопределил известную
условность, приблизительность нарисовапных в нем кар-
тин. Панорама народного восстания выписана не во всем
удачно; перед нами — взрыв доведенных до отчаяния «лю-
дей бездны». Пройдет десятилетие, и соотечественник
Лондона Джон Рид, побывавший в Петрограде осенью
1917 г., запечатлеет в «Десяти днях, которые потрясли
мир» революцию народа во всей ее конкретности.
Как и Джек Лондон, поэт Карл Сэндберг пришел в ли-
тературу, пройдя суровые жизненные университеты, был
шахтером, разнорабочим, солдатом! Вступив в социали-
стическую партию, он стал ее функционером, занимался
повседневной организационной партийной работой, высту-
пал на страпицах социалистической прессы. В его публи-
цистических выступлениях настойчиво звучит мысль, что
для социалиста классовая борьба «не книжное понятие»,
а подлинная реальность человеческих страстей, пота и
слез.
В двух своих сборниках «Стихи о Чикаго» (1914) и
«Молотильщики» (1918) Сэндберг пе только предоставил
3* 67
слово новому герою поэзии — человеку труда, дорожному
рабочему, горняку, лесорубу, продавцу рыбы. Продолжа-
тель Уитмена Сэндберг выразил новую тему в органич-
ной для нее форме свободного стиха, грубоватого, порой
нарочито шероховатого.
«Большой индустриальный поэт Америки», как назвал
его Маяковский, он был певцом растущего современного
города, его заводов и скотобоен и, конечно, тех, кто там
трудится («Землекопы», «Ил;линойский фермер» и др.).
Его герой обретал черты бунтаря, борца («Динамитчик»,
«Памяти достойного»). В годы войны поэт был среди тех,
кто клеймил милитаризм («Убийцы», «Флажки»), в зна-
менитом «Троесловии» Сэндберг приветствовал Октябрь,
принесший надежду измученным народам.
На гребне рабочего движения в начале века появляют-
ся десятки романов, запечатлевших классовую борьбу
пролетариата (Л. Скотта, Э. Бренхольца, Д. Кука, С. Глас-
пелл и др.). Лучшим из них был «Гавань» (1915) Эрне-
ста Пула, удостоенный Пулитцеровской премии; в романе
была изображена стачка нью-йоркских рабочих.
В советской критике получила достаточно обстоятель-
ное освещение литература, связанная с социалистическим
движением в начале века, в частности творчество Джека
Лондона, Карла Сэндберга, социалистический роман и
массовая поэзия х. Менее известна и изучена фигура за-
мечательного критика Рэндольфа Борна (1886—1918) 2.
«...В 1913 или 1914 году появился критик, чрезвы-
чайно меня заинтересовавший. В его проницательных
статьях был слышен живой голос. Он широко смотрел на
вещи, его способность проникать в сущность явлений,
казалось, была обострена и прояснена жизненным опы-
том. Это была яркая, оптимистическая, чуткая к прек-
расному критика, местами даже поэтическая по своему
стилю» 3. Так писал Драйзер о Рэндольфе Борне.
Верно, что стиль — это человек. Борн был необыкно-
венной, яркой личностью. Судьба немилостиво обошлась с
ним. Драйзер вспоминает о встрече с Борном, «устрашаю-
щего вида карликом», у него «искривленное туловище, тон-
кие ножки, широкая грудь, длинные руки, глубоко ушед-
шая в костлявые плечи голова». Но когда он начал гово-
рить, Драйзер словно забыл о его впешности: «...Засвер-
кал чуткпй и обезоруживающий разум, изведавший
страдания, окрыленный ими. Я пережил поистине незабы-
68
ваемый час...»4 Его ум неутомимо геперировал идеи.
Те, кто были его друзьями, Ван Вик Брукс, Уолдо Фрэнк,
Льюис Мамфорд, единодушно пишут о его огромном лич-
ном обаянии, бескорыстии, пытливом, ищущем уме.
О его неприязни ко всем формам социальной несправед-
ливости.
Борн родился в интеллигентной семье, в его роду были
священники и юристы; с ранних лет он пристрастился к
чтению, но, пожалуй, девятая святых» оставалась для
него музыка, находившая отзвук в его тонком внутреннем
мире. Впрочем, иптересы у него были самые широкие.
И это проявилось уже в пору учебы в Колумбийском
университете, который он называл своим «духовным
домом».
Деятельность Борна совпала с общим подъемом де-
мократической социалистической критики в США, кото-
рая стремилась поддержать все живое и оригинальное, что
рождалось в горниле острых художественных споров.
А тем временем консервативпая университетская наука
и критика, устремленная в прошлое, к образцам классиче-
ским и апробированным, упрямо отгораживалась от совре-
менности.
В 1901 г. на страницах социалистического журнала
«Кэмрид» формулировалась следующая задача, стоящая
перед художниками слова: «Запечатлеть социалистиче-
скую мысль, так как она отражается в литературе и
искусстве... развить эстетический импульс в социалисти-
ческом движении» 5.
Какие же проблемы волновали критиков-социалистов?
Особым вниманием пользовались произведения Джека
Лондона, Эптона Синклера, Карла Сэндберга и других пи-
сателей, последовательно антикапиталистической тенден-
ции. Уолт Уитмен, и это знаменательно, рассматривался
как один из предтеч социалистической литературы. Шли
споры вокруг творчества Л. Н. Толстого: его социальный
критицизм и реализм приветствовали, но философия не-
противления не находила поддержки в радикально наст-
роенных литературных кругах. Приезд Горького в США
явился мощным стимулом, способствовавшим углублению
интереса к его произведениям б.
Рецензируя «Фому Гордеева» Горького, «Спрута»
Норриса, «Джунгли» Э. Синклера, Джек Лондон с боль-
шой проницательностью усмотрел в этих произведениях
60
принципиально новый дух в искусстве. А поэт Эдвин
Маркхэм, автор знаменитого стихотворения «Человек с
мотыгой», выражал убеждение: «...мы стоим на пороге
расцвета литературы не только у нас в стране, но и в
других странах. У нее будет более широкая основа, чем у
литературы прошлого, она даст более глубокую концеп-
цию жизни» 7. Правда, па многих ранних выступлениях
радикальпых критиков лежала печать прямолинейности,
известного схематизма и социологизма, проистекавших из
упрощенного понимания связи между литературой и эко-
номической структурой общества.
Новый этап был ознаменован появлепием радикально-
го журнала «Мэссис» (1911 — 1917), который стал цент-
ром всего подлинно активного и живого, что было в аме-
риканской культуре. Вокруг редакции сформировался
широкий авторский актив писателей — от Джона Рида,
Арта Янга, Рэндольфа Борна до Шервуда Андерсона, Юд-
жина О'Нинла, Карла Сэндберга. Журнал провозглашал
своей задачей «непрекращающуюся атаку на устарелые
системы, мораль, предрассудки, на тот обветшалый духов-
ный груз, защищаемый мертвецами, который должен быть
заменен новыми ценностями» 8. Критика намеревалась
«поражать цель острой рапирой, а не грубым топором».
Поэт Артуро Джиованитти назвал журнал «Мэссис» «хро-
никером парастающей революции». В статье «Молодые
голоса Америки» (1917), написанной в пору вступления
США в войну, Ромен Роллаи высоко оценил антимили-
таристскую позицию журнала, деятельность «горсточки
независимых умов», смелых выразителей «оппозиции». Он
особо выделил такие ее черты, как «свободу, ясность
мышления, мужество, юмор» 9.
Наиболее видным критиком «Мэссис», а затем сменив-
шего его «Либерейтора» был Флойд Делл (р. 1887), ко-
торый, еще в юности сблизившись с рабочим движением,
вспомипал: «Мне кажется, что, приобщившись к социа-
лизму, я обрел сильнейший интеллектуальный стимул. Он
дал мне направляющую идею, которая объяснила мое от-
ношение к миру и к обществу» 10. На страницах «Мэссис»
Делл отстаивал искусство жизиенпой правды, он, в частно-
сти, поддерживал Драйзера, автора «Сестры Керри», «по-
разительной книги», открывшей новый этап художествен-
ного развития в Америке. С большой энергией защищал
он роман «Гений», когда на него ополчилась буржуазная
70
критика, обвиняя писателя в аморальности. Дел л также
поддержал литературный дебют Шервуда Андерсона и его
роман «Марширующие люди», одним из первых он обра-
тил внимание на художественный талант молодого Джона
Рида. Позднее, в 1928 г., Делл издал антологию рассказов
Джона Рида «Дочь революции», к которой написал пре-
дисловие.
Перу Делла принадлежит и первая американская мо-
нография об Эптоне Синклере. В книге «Интеллектуаль-
ное путешествие. Апология интеллигенции» (1926) он ха-
рактеризовал те духовные истоки, которые сформировало
современное ему поколение писателей-радикалов; он, в ча-
стности, обратил внимание на ту роль, которую сыграл в
этом плане роман Беллами «Взгляд назад».
Среди своих собратьев, критиков и журналистов Борн
выделялся ярким и самобытным талантом, проницатель-
ным умом.
Еще в пору учебы в Колумбийском университете он
сближается с социалистически настроенными студентами
и преподавателями, принимает участие в работе Социали-
стического общества колледжей. Он с жадностью погло-
щает новейшую философскую, историческую, социологи-
ческую литературу. Его мысль устремляется за пределы
«ужасной капиталистической системы». По словам его
биографа Л. Филлера, как раз в это время происходит его
«интеллектуальное и духовное обращение в социализм»,
а в переписке Борна этих лет появляются упоминания о
приверженности к «религии социализма», т. е. теории,
«целью которой является наиболее совершенное общество
на земле».
В ранней книге «Юность и жизнь» (1913) он характе-
ризует социализм как «философию, дающую глубокую ин-
терпретацию современности, освещающую будущее и пред-
лагающую четкий план действий». В это время он уже
знаком с тремя «коренными положениями» Маркса —
«экономической интерпретацией истории, классовой борь-
бой, эксплуатацией рабочих капиталистами». В его ста-
тьях звучит мысль о необходимости преодоления узости
«политической демократии» и установления «промышлен-
ной демократии», т. е. общества социалистического в сво-
их основах. Вспомним, что к этому убеждению приходили
уже на исходе века наиболее дальновидные американские
писатели, например Уильям Дин Хоуэллс.
71
Это был канун первой мировой войны, время бурпйГО
взлета радикального двпжепия. Одним из его центров был
Гринвпч-Вилледж, знаменитое в ту пору средоточие нью-
йоркской художественной богемы, по преимуществу бун-
тарей-интеллектуалов. Появлялись на свет новые журна-
лы, клубы, театральные объединения, колонии художни-
ков. Казалось, в самой атмосфере носилось ощущение
грядущих перемен.
Борн (как и молодой Рид,, также вращавшийся в кру-
гах Грипвич-Вилледжа) явился одним из самых ярких
выразителей этих оптимистических надежд. Он был убеж-
ден, что молодежь, сверстники — это люди свободной мыс-
ли, не отягощенные грузом буржуазных предрассудков,
па плечи которых должна быть возложена задача не част-
ных реформ, а глубокой перестройки всей системы.
В книге «Молодежь и жизнь» он высказывал надежду
на «изменение социального порядка», «преодоление от-
живших философий и экономических норм». Он задался
знаменитым толстовским вопросом: «Так что же нам де-
лать?» и отвечал на него в духе великого русского писате-
ля: «Облегчать тяжелую ношу, которую несет ближний».
Для интеллектуала наиболее полезным было бы обраще-
ние к радикальной журналистике. Она позволила бы сде-
лать свои идеалы достоянием широкого круга людей, «на-
ходиться в самом пекле сражения, на передовой линии
огня» п.
Однако Борп никогда не был, конечно, научно мысля-
щим марксистом. Его, как и некоторых его коллег, спра-
ведливо можпо было бы назвать «социалистами чувства».
При этом он пе претепдовал на роль политического борца,
признавая «плохое знание жизни рабочих». Да и себя
он чаще называл радикалом, чем социалистом. Многое в
его воззрениях питалось идеями, почерпнутыми у Шоу,
Уэллса, Всблсна, чрезвычайно популярных в Америке в
те годы.
Натура активная, Борп пе мог замыкаться в мире
книг. Его влекла жизнь. Он жаждал дела, действенных
контактов с людьмп. В это время он все острее ощущал
неудовлетворенность университетской наукой с ее акаде-
мизмом.
В 1913—1914 гг. Борн совершил поездку в Европу, по-
бывал во Франции, Англии, Германии, встречался с писа-
ть тшчи. кптттпкпчтт. философами. Интересовало его и рабо-
72
чее движение; при этом реформистско-лнберальная поли-
тика некоторых лидеров европейской социал-демократии,
уповавших лишь на парламентские средства борьбы, вы-
зывала у него откровенную неприязнь: «Фабианцы сдела-
ли социализм слишком респектабельным,— писал он из
Англии,—...но лично я гораздо решительней, чем они,
и приветствую любую действенную акцию, когда речь
идет о спасении общества...» 12 На берегах Альбиона его
поразили и резкий контраст между богатством и бедно-
стью, и либеральное словоблудие иных интеллектуалов,
прятавшихся от острых вопросов в тенетах бесконечных
дискуссий. Все это, по его же словам, лишь «способствова-
ло укреплению его радикализма».
В это время Борн начинает интересоваться борьбой
рабочих. Забастовки служат для него свидетельством «со-
циальной солидарности пролетариев». С вниманием сле-
дит он за знаменитой стачкой текстильщиков л Патерсо-
не (1913), репортаж о которой пишет Джон Рид. Потря-
сением становится для него известие о расстреле бастую-
щих горняков па принадлежащих Рокфеллеру шахтах в
Колорадо весной 1914 г. Критик Карл Ван Дорен вспоми-
нает об одном из заседаний литературного общества при
Колумбийском университете, на котором Борн читал на-
писанную в «уитменовской манере» поэму «Саботаж».
В ней он отождествлял себя с «рабами», подавленными
капиталистической машиной. Он также сочувствовал
ИРМ. Биограф Борна Луис Филлер свидетельствует: «Его
симпатии к борьбе рабочих не угасли, они окрашивали
его мировоззрение вплоть до последних дней жизни» 13.
А когда разразилась война и лидеры европейской социал-
демократии поспешили выразить свои верноподданниче-
ские и «патриотические» чувства перед лицом «общего вра-
га», их предательство явилось тяжелым ударом для Борна.
В эти годы Борна увлекла новая идея — обновления
духовной жизни Америки. Ключ к этому виделся ему в
широкой реформе образования. Свои надежды он возлагал
на молодежь, горячую, динамичную, способную сокру-
шить закостеневшие общественные институты. Недаром
его называли «пророком молодого поколения». Главным
врагом Борна был «интеллектуальный склероз», тот самый,
с которым позднее так неутомимо воевал Линкольн Стеф-
фенс. В своих статьях Борн доказывал необходимость пе-
рестройки системы образования в университетах и.
73
Но, конечно, самой острой проблемой в эти годы оста-
валась для Борна война; постепенно раскрывался перед
ним ее классовый характер. В этом отражался общий про-
цесс «полевения» Борна. В пору своих педагогических
увлечений оп истово поклонялся Джону Дьюи как деяте-
лю в области образования, так и философу-прагматисту.
Но когда в годы войны Дьюи поддержал шовинистиче-
скую истерию, Борн порвал с ним. Дело выходило за
пределы личных отношений: Борн подверг развернутому,
критическому анализу философию Дьюи в своей статье
«Сумерки идолов». В прагматизме видел он оправдание по-
литического конформизма и оппортунизма.
После вступления США в войну в апреле 1917 г. поло-
жение Борна и его единомышленников становится особен-
но тяжелым. Требовалось гражданское мужество, чтобы
выдержать демагогические обвинения в антипатриотизме,
в том, что они чуть ли не пособничают «бошам». Некото-
рые журналы, ранее публиковавшие его статьи, например
«Нью рипаблик», теперь возвращали Борну рукописи.
В своей книге «1919» Дос Пассос, рисуя портрет Рэн-
дольфа Борна, так передает сущность потрясения, пере-
житого американскими радикалами: «Вместо новой свобо-
ды — всеобщая воинская повинность, вместо демокра-
тии — война до победного конца, вместо реформы — выру-
чайте моргаповы займы». О самом Борне в это время он
так писал: «Друзья избегали показываться с Борном, отец
молил его не позорить семьи. Радужная будущность ре-
формированной демократии лопнула как проколотый
мыльный пузырь» 15.
В 1916 г. Борн опубликовал под своей редакцией
сборник статей, посвященных проблемам мирного урегу-
лирования конфликта, начав как пацифист, Борн перехо-
дит па антимилитаристские позиции.
В 1916—1917 гг. Борн — автор и сотрудник журнала
«Севен артс» («Семь искусств»), который явился в ту
пору средоточием литераторов, стоявших на антивоенных
и демократических позициях. Там печатались Джон Рид,
Уолдо Фрэнк, Шервуд Андерсон, Джеймс Оппепгейм, Ban
Вик Брукс, Поль Розенфелд. Это было интересное, смелое
издание, просуществовавшее, однако, около года: его за-
крыли, в основном за публикацию антивоенных статей
Борна. В манифесте нового издания говорилось: «Нага
символ веры заключается в том, что мы живем в начале
периода возрождения... В такие эпохи искусство переста-
ет быть частным делом... Оно не только выражает нацио-
нальную жизнь, но и способствует ее развитию... «Севен
артс» не только предоставляет свои страницы мастерам
искусств, он стремится, чтобы они воздействовали на об-
щество» 16.
Журнал сразу же заметили в Европе. Ромен Роллан
возлагал на него большие надежды. В статье «Писате-
лям Америки» (1916) он призывал его «защищать сво-
боду, политическую и интеллектуальную», следуя гума-
нистическим заветам Уитмена 17. И действительно, образ
автора «Листьев травы» незримо присутствовал во всех
выступлениях журнала, ему посвящались статьи, стихи.
В то время как мир был ввергнут в катастрофу брато-
убийственной бойпи, Уитмен воплощал дух интернациона-
лизма и гуманизма.
Борн успел опубликовать в «Севен артс» одну из
главных своих статей — «Война и интеллигенция». В ней
он открыто выразил свою ненависть к империалистиче-
ской бойне, к конформизму, осудил тех интеллектуалов,
которые безропотно служат преступному правительству.
За двадцать лет до брехтовской драмы «Матушка Кураж
и ее дети» он предостерегал о губительных последствиях
капитуляции перед злом мира. Антимилитаристским ду-
хом были пронизаны и другие его статьи в «Севен
артс» — «Крах американской стратегии», «Военный днев-
ник», «Сумерки идолов». Ван Вик Брукс называл его
«неутомимым бойцом, появлявшимся всюду, где шла бит-
ва за социальную революцию».
После кончины Борпа в его бумагах осталась
неопубликованная рукопись, озаглавленная «Государство».
Это горячее и страстное выступление, заставляющее вспом-
нить Торо, автора «Гражданского неповиновения»,— сви-
детельство углубившегося социального критицизма Бор-
на. Буржуазное государство предстает у Борпа как ин-
струмент классового господства, как террористическая сила,
обретающая зловещие контуры «железной пяты». Оно пре-
следует пацифистов, социалистов, всех «еретиков» и не-
довольных, требуя всеобщего единомыслия и повиновения.
В этих условиях «революционный пролетариат все в боль-
шей мере оказывает сопротивление этой унификации...
Его авангард, Индустриальные рабочие мира, беспощадно
подавляется, несмотря на то что его деятельность — это
75
симптом, а отпюдь не причина конфликта. Эти преследо-
вания лишь усиливают враждебность рабочих и усугуб-
ляют раскол вместо того, чтобы его смягчить» 18. В то же
время, как это явствует из письма Борна к Бруксу, его
тревожил разброд в рабочем движении, а также отсутст-
вие единства в рядах социалистов по вопросу о войне;
ведь часть из них встала на позиции поддержки пра-
вительства. И если Торо уповал в свое время на стой-
кость независимого противостоящего обществу индивиду-
ума, то Борн возлагает надежды па интеллектуалов,
на людей радикального образа мыслей.
Он нащупывает контакты и с рабочими организация-
ми. По словам Брукса, у Борна зрела идея «наступатель-
ного и оборонительного союза между молодой интелли-
генцией и пробудившимися представителями рабочих
групп». В последний период жизни у него заметно нараста-
ло разочарование в буржуазно-демократических идеалах и
он обращал свои взоры к новым горизонтам. Для него ста-
новится все более очевидным: «политической демократии
плутократической Америки» противостоят теперь «осво-
бодительные идеи социалистической России», вызывающей
у него все большую симпатию 19. По свидетельству Брук-
са, Борн «понимал тот естественный эмоциональный, по-
зитивный призыв, который исходил от революционной Рос-
сии»20. К осени 1917 г. относятся его контакты с аме-
риканскими левыми социалистами, которых он называет
«большевиками». «Журналы, для которых я пишу, закры-
ты насильственным образом,— сообщает он в одном из пи-
сем. — Мои мысли явно не предназначены для печати» 21.
В это время за Борном устанавливается полицейская слеж-
ка. Как свидетельствует его биограф Моро, «Борн симпа-
тизировал русской революции, а также красным в раз-
вернувшейся гражданской войне. Те же чувства испыты-
вал он к борющейся Ирландии» 22.
Демократические, социалистические убеждения Борна
во многом определяли и его эстетические позиции. Эта
связь, ясно им осознанная, прослежена в автобиографи-
ческой заметке «История литературного радикала», где
Рэндольф Борн прозрачно скрыт под именем молодого
человека Миро. Долгие поиски подводят его к убежде-
нию, что «литературная пропаганда» может и должна
стать «на службу радикальным идеям». Формулой веры
для Борпа, по словам ого биографа Л. Филлера, были
«реализм, симпатия к угнетенным, антивикторианизм».
Он был чужд прямолинейному детерминизму некоторых
радикальных критиков. Но зависимость литературы от со-
циально-экономической структуры общества ясно им осо-
знавалась.
Борн ратовал за новую, свободную литературу, способ-
ную стимулировать прогрессивное развитие общества и оз-
доровить его духовную жизнь. В январе Д916 г. Борн пи-
сал на страницах журнала «Нью рипаблик»: «Рабочее
движение в нашей стране нуждается в философии, лите-
ратуре, конструктивном социалистическом анализе и кри-
тике отношений между трудом и капиталом...» 23 Мысль
о большой литературе, отвечающей потребностям време-
ни, никогда не оставляла Борна: она пронизывает его
высказывания по конкретным литературным вопросам,
оценки писателей и произведений.
Человек ищущий, чуткий ко всему новому, он был
врагом затхлости и бескрылого академизма. С первых же
шагов Борн вступил в спор с официальной университетской
наукой, подымавшей на щит «бостонцев» и других эпи-
гонов европейской литературы. За два десятилетия до
Драйзера, Синклера Льюиса и других он выступил про-
тив консервативной группы так называемого неогумани.з-
ма, возглавленного Ирвингом Бэббитом (статья «Само-
убийство критики», 1911).
Принципиальную значимость имеют выступления Борна
в защиту всего того ценного, живого, что было создано
американскими писателями XIX в. Важно помнить, что
в те годы недооценка национальной культуры, ориента-
ция на европейские образцы были обычными явлениями
в среде академической, университетской науки. С ней
Борн полемизировал в статье, названной «Наше культур-
ное смирение». В «смирении перед европейскими цивили-
зациями» видел Борн «главную препону, мешающую соз-
дать истинную, подлинно национальную культуру»24.
Солидаризируясь с Ван Вик Бруксом, он писал о необ-
ходимости всемерного изучения «полезного прошлого»,
т. е. широкой национальной гуманистической традиции.
Пока еще в общем виде Борн уже предвосхищал ту проб-
лематику, которая позднее привлечет Ван Вик Брукса,
Паррингтона, Матиссена.
Главным врагом американской литературы Борн счи-
тал отнюдь пе «натурализм» (на который ополчились
77
копсервативпые критики, ведя в сущности атаку против
искусства жизненной правды, а «традицию благопри-
стойности». Поэтому он выдвигал в качестве централь-
ных фигур литературного процесса в XIX в. Уитмена,
Эмерсона, Торо и Твена, которые «выражали дух подлин-
ной Америки, ее идеалы и национальные особенности»,
воплощая «неодолимую традицию жизненности и мораль-
ной свободы, которая помогает созидать будущее».
Позднейшие исследования показали, что эта традиция
была шире и сильнее, чем это представлял тогда Борн.
Литературные явления прошлого в свете истории, в ре-
зультате работ исследователей обрели новую значимость.
Открывались новые имена, переосмыслялось наследие не-
которых мастеров. В 20-е годы американцы впервые осоз-
нали величие Мелвилла, в 30-е — силу антикапиталистиче-
ского протеста у Хоуэллса, Лондона, Рида. Потребовалось
немало времени, чтобы за Твеном, который рассматривал-
ся по преимуществу как юморист, закрепилась репутация
сурового сатирика. Важно помнить, что именно Борн про-
чертил ту магистральную линию, которая определила выс-
шие достижения национальной литературы.
В своих статьях и рецензиях Борн воевал с консерватиз-
мом и мертвой кпижностью. Новые, живые явления в ли-
тературе находили в нем не только проницательного ин-
терпретатора, но и неутомимого защитника. Викто-
рианская робость, мелкотравчатость, следование стериль-
ным догмам «хорошего топа» — все это таило в себе пре-
пятствия для развития реалистической литературы (статья
«Ловушки для неосторожных»).
Как и многие деятели американской культуры, напри-
мер Хоуэллс и Генри Джеймс, Борн с надеждой обра-
щался к опыту русской классической литературы,
к Льву Толстому, Тургепеву, Чехову. В статье «Вечный
смысл Достоевского» им уловлена динамика художествен-
ного развития, отразившаяся в эволюции читательских вку-
сов у его соотечественников. Когда-то американцам импони-
ровал Диккенс с его несколько статичной концепцией лич-
ности. Достоевский, по мысли Борна, знаменовал шаг впе-
ред, он открыл неведомые прежде тайпики души, обнажил
внутренний мир человека во всей его сложпости и по-
разительной противоречивости. И Борн был убежден, что
Достоевский, верно и серьезно понятый, может стать «мо-
гучим стимулом развития творческого сознания в Аме-
78
рике». Рост авторитета русской литературы в США явил
ся для него свидетельством «расширения и углубления
американского воображения». «Наша высокая оценка До*
стоевского и других современных русских писателей,—
резюмировал Борн,— свидетельство того, как далеко мы
ушли в своем духовном развитии» 25.
Художником национального масштаба, сумевшим за-
печатлеть Америку в процессе становления и роста, был
для Борна Драйзер. От проницательного взгляда Борна
не ускользнула известная философская противоречивость
автора «Каникул уроженца Индианы». Но Драйзер при-
тягивал его своей смелостью и честностью. Вторгаясь в
сферу интимного, Драйзер бросал вызов тем пуританским
канонам, которые довлели над поколениями американских
писателей, когда речь шла об изображении человеческой
природы. Ему претили ханжество и лицемерие собствен-
ников, которые под флагом защиты «нравственности»
налагали узду на творческую свободу художника, по-
давляли его критическую мысль (статья «Пуританип рвет-
ся к власти»). Он вступил в спор с известным консер-
вативным критиком Стюартом Шермапом, который в пе-
чально известной статье «Варварский натурализм
Драйзера» повел настоящую атаку на автора «Гения»
(статья «Культ общепризнанного»). Статью Борна «Искус-
ство Теодора Драйзера» отличала убежденность крити-
ка в том, что писатель несет своими книгами долго-
жданное обновление литературы.
Как критик Борн не замыкался в национальных рам-
ках. Оп приветствовал новые социально-критические,
революционные тенденции, которые нарастали в мировой
литературе в 1910-е годы. И здесь он не был одинок.
В 1914 г. Сипклер Льюис опубликовал статью «Отно-
шение романа к социальным противоречиям наших дней.
Закат капитализма», широкий критический обзор; в поле
зрепия автора попала важнейшая тенденция современ-
ной апгло-американской литературы, она отражалась в
романах Лондона и Синклера, Уэллса и Голсуорси и мно-
гих других писателей.
В сходном направлении развивалась мысль Борна.
Рецензируя ромап английского пролетарского писателя
Р. Трессела «Филантропы в рваных штанах» (1914),
Борн особо отметил художественную смелость автора,
вторгшегося в малоизученную сферу — жизнь рабочих;
79
при этом он опирался на личный опьгт. Сожалея, что
автобиографический жанр не получил пока достойного
развития в Америке, Борн был, однако, уверен, что у него
есть будущее. И он не ошибся. В 30-е годы, в пору
взлета пролетарского романа, появился целый ряд про-
изведений, в которых отразился жизненный путь их
авторов, выходцев из рабочей среды: «Еврейская бедно-
та» М. Голда, «Обездоленные» Д. Коироя, «Дочь земли»
А. Смедли, «Некто в сапогах» Н. Олгреиа и др.
Новая тематика, мир классового конфликта, запечат-
ленные в литературе, способствовали ее жанровому обо-
гащению. Она приобретала отчетливо документальную
окраску, вбирая в себя публицистические, очерковые при-
емы. Это новое качество художественного развития было
уловлено Борном в статье «Социологическая литература».
«Король Уголь» Эптона Синклера был решительной
приметой «социологического романа», ставшего, по убеж-
дению Борна, знамением времени. Он отзывался на боль-
ные вопросы общества и обладал отчетливой пропа-
гандистской установкой; само изображение «промышлен-
ного рабства» у Синклера отличалось несомненной убе-
дительностью и силой. Но книги этих писателей страдали
схематизмом, материал иллюстрировал заранее данный
тезис, а психологический мир их героев оказывался явно
обедненным. Уже тогда Борн был озабочен вопро-
сом, столь актуальным для передовой литературы,— ху-
дожественным воплощением новой, революционной темы,
предвосхищая те критические споры, которые разгорелись
в пору «красного десятилетия».
Тем отрадней был для критика успех Мартина Андер-
сена-Нексе, автора «Пелле-завоевателя». В этом романе
его привлекла пе только «беспристрастно-безжалостная
оценка жизни», но и лиризм, окрашивающий повество-
вание. Ярким представителем новой литературы был для
Борна Горький. В рецензии «В мире Максима Горького»
он рассматривал две первые части его автобиографической
трилогии — «Детство» и «В людях», отмечая силу писа-
тельского реализма и отчетливо выраженную симпатию
к своим героям.
И здесь обращает на себя внимание одна замечатель-
ная тенденция. Писатели, одушевленные социалистически-
ми идеями, оставляли глубокий след в развитии нацио-
пальпой культуры, сохранялись в памяти поколедий,
80
\
Так было с первыми поборниками утопического социализ-
ма в Америке — с Уолтом Уитменом, Эдуардом Беллами,
Джеком Лондоном, а позднее с Джо Хиллом, Джоном Ри-
дом, Теодором Драйзером. Так было и с Рэндольфом Бор-
ном. Он умер 32 лет, в самом начале пути, многое не успел
сделать, но многое успел предвосхитить.
Так воспринимали его современники. Поэт Джеймс
Оппенгейм в стихотворении его памяти пишет о Борпе
как о человеке, заглянувшем в будущее. Дос Пассос так
отозвался о нем: «Есл^ правда, что у человека есть дух,
то дух Борна остался на земле». Уолдо Фрэнк называл
его «атлетом духа». В 1930 г. Льюис Мамфорд призывал
осознать «подлинное величие Рэндольфа Борна как живо-
го человека и как символа», продолжить начатое им дело.
Но он притягивает не только как личность. Борн был
одним из предтеч прогрессивной критики 30-х годов. Он
одним из первых использовал термин «пролетарская лите-
ратура», о котором столь остро спорили в пору «красных
тридцатых». Именно тогда, в 30-е годы, Лига американ-
ских писателей учредила медаль его имени. И позднее,
в 60-е годы, в пору широкого антивоенного движения, осо-
бенно в среде студенчества и молодежи, пример Борна,
непримиримого антимилитариста, приобрел новую зна-
чимость.
6. ЭПТОН СИНКЛЕР - «СОЦИАЛИСТ ЧУВСТВА»
В одной из последних книг Эптона Синклера, его «Авто-
биографии* (1962), воспроизведена оригинальная фотогра-
фия: 84-летний писатель, бодрый, худощавый старик в
клетчатой рубашке, стоит рядом с превышающей его соб-
ственный рост пирамидой, сложенной из томов, им
написанных.
За семьдесят лет своей творческой жизни, необычайно
активной и насыщенной, он обращался ко всем сферам
американской жизни, выступал практически во всех жан-
рах: писал романы, драмы, повести, памфлеты, газетные
статьи, пропагандистские трактаты, социологические эссе,
биографии и автобиографии, киносценарии, составлял ан-
тологии. Его произведения были переведены почти на
60 языков. Это был один из наиболее читаемых в мире
авторов. В его архиве — более полумиллиона страниц ру-
кописей; его эпистолярное наследие с трудом поддается
учету: можно говорить о десятках тысяч писем. Среди
адресатов, с которыми он переписывался, до 1300 извест-
ных деятелей политики и литературы, науки и искус-
ства. В их числе Франклин Делано Рузвельт и Уинстон
Черчилль, Альберт Эйнштейн и Ромен Роллан, Анри Бар-
бюс и Сергей Эйзенштейн, Бернард Шоу и Герберт Уэллс
и множество других.
Эптон Синклер (1878—1968) словно бы держал руку
на пульсе мировых событий и проблем: это был не писа-
тель кабинетного типа, подолгу выпашивающий свои за-
мыслы, а нетерпеливый хроникер, спешащий по горячим
следам творящихся в мире событий. Стали уже хрестома-
тийными слова Шоу из его письма к автору «Джунглей»:
«Когда меня спрашивают, что случилось в течепие моей
долгой жизни, я ссылаюсь не на комплекты газет и не на
авторитеты, а па романы Эптона Синклера» \
82
Парадоксально, однако, что известпость Синклера
в кругах читательских разительно контрастировала с пре-
небрежительным отношением к нему серьезной академи-
ческой критики. Для нее он был социологом, журналистом,
вторгшимся в мир изящной словесности, к тому же безжа-
лостно принесшим эстетические критерии в жертву пря-
молинейной пропагандистской установке. Когда в 1930 г.
группа литературных и общественных- деятелей (в нее
входили Бернард Шоу, Джон Дьюи, Альберт Эйнштейн
и др.) выдвинула кандидатуру Синклера па Нобелевскую
премию, против решительно выступил известный литера-
туровед консервативного толка Артур Куип. Для А. Куина
и его коллег Эптон Синклер был плоским проповедником
скучно-пуританского будущего (как считал Уолтер Липп-
ман), поставщиком популярной «беллетризованной социо-
логии», равнодушпым к прекрасному.
Синклер во многом отличался от привычного типа ли-
тератора. Ван Вик Брукс относил его к особой категории
писателей-публицистов. Важно понять специфику его
творчества, определяемую во мпогом открытой тенденциоз-
ностью его книг, их пропагандистской установкой. Бернард
Шоу считал, что Синклер— «писатель-борец, с социаль-
ным подходом», для которого перо — оружие, а «лите-
ратурные приемы интересны не сами по себе, но как
средство донести до читателя свои идеи» 2. Поясняя свою
мысль, Шоу пишет: Сипклер «не Генри Джеймс, а скорее
всего Даниэль Дефо».
Эптон Синклер — представитель той новой тенденции,
которая явственно обозначилась в литературе на пере-
ломе веков. XX столетие, эпоха революционных потря-
сений и социальных кризисов поставили перед мастерами
слова новые задачи. Возрастает общественная активность
писателей, которые уже не ограничиваются чисто худо-
жественной деятельностью. Как результат прямого, непос-
редственного отклика литературы на острейшие общест-
венные вопросы, убыстряется процесс активного вторже-
ния в нее философии, социологии, политики.
В драматургии линию интеллектуального театра, остро
идейного, дискуссивного, просветительского, представляет
Бернард Шоу. В близком к нему идейно-эстетическом
плане творит Бертольд Брехт, «социалистический про-
светитель». Герберт Уэллс наряду с бытописательскими
романами развивает жанр романа публицистического, на-
83
поминающего порой беллетризованный трактат, в кото-
ром пропагандирует свои теории переустройства мира.
Высокой интеллектуально-философской насыщенностью
отличается творчество Анатоля Франса, Томаса Манна.
Идеи экзистенциализма находят свое художественное вы-
ражение у Камю, Сартра. Современная литература вооб-
ще оказывается весьма восприимчивой к модным мо-
рально-философским теориям: это видно и в театре «аб-
сурда», и в различных формах романа-притчи. Но особен-
но близок Э. Синклер к Шоу и Уэллсу. У них действи-
тельно много общего: необычайная плодовитость, общест-
венная активность, вера в силу социальных реформ и вы-
ступления на стороне прогресса. Но главное — это, конеч-
но, их приверженность к социалистическому идеалу.
В своем творчестве Э. Синклер отразил тот широкий,
общий для XX в. процесс, когда чистая беллетристика
«врастала» в смежные области общественной мысли, а пи-
сатели стремились не только воздействовать на чувства,
по и на умы своих читателей. Литература явно обре-
тала «просветительское» качество, хотя, конечно, далеко
не всегда защищаемые в ней концепции отличались ис-
тинностью.
На этом фоне Эптон Синклер выделялся своей при-
верженностью не столько к отвлеченной философии, сколь-
ко к социологии, экономике. Это был писатель специфи-
чески американский, деловитый, практичный.
В его работах о литературе, и это существенно, мало
говорится о специфике писательского труда в плане эсте-
тическом. Он делает заметный акцент именно на идейно-
воспитательпой функции словесного искусства. Он при-
зывает к действию, к осуществлению конкретных со-
циальных реформ. Его несомненная сила — в изобличении
общественных пороков. Его критика базируется на умело
подобранных фактах. Но он еще и реформатор, предлага-
ющий позитивную программу. Здесь он значительно менее
убедителен.
«Литература протеста» — это характернейшее для Аме-
рики художественное и общественное явление — имеет в
лице Эптона Синклера типического представителя. Но
Синклер занимает в ней и особое место. Социальная кри-
тика обретает в его произведениях такую решительность
и силу, ибо Синклер преодолевает столь свойственное мно-
гпм его соотечественникам ощущение некоей извечности
84
царящего п мпре зла, неизменяемости его социальных ОС-
нов. Существующему порядку вещей, или системе, как лю-
били говорить в пору макрейкерства, оп противопостав-
ляет, пусть не всегда решительно и четко, социалистиче-
скую альтернативу.
Эптон Синклер пришел в литературу в начале века,
в пору, отмеченную подъемом рабочего, социалистическо-
го и антитрестовского движения, широкими выступления-
ми в пользу реформ. Фей М. Блейк, автор книги
«Стачка в американском романе», писал: «В период, пред-
шествовавший первой мировой войне, социалистические
идеи получили свежий импульс, их влияние возросло...
Художник, выражавший свое неприятие капиталистичес-
ких ценностей, обращал взоры к социализму как возмож-
ному выходу» 3.
Когда увидели свет «Джунгли» (1906), Эптон Син-
клер был уже автором множества легковесных произве-
дений, которые он «продуцировал» в пору юности, борясь
с нуждой, а также нескольких серьезных романов: «Ко-
роль Мидас», «Дневник Артура Стирлинга», «Манасса».
В «Джунглях» уже проявилась свойственная ему особен-
ность— стремление показать социальное зло в его наи-
более резких, драматичных формах. В романе шла речь
о судьбе приехавших в США литовцев, иммигрантов, т. е.
той части рабочего класса, которая была объектом наи-
более откровенной эксплуатации. Позднее, в «Короле Угле»
Синклер обратился к горькой участи шахтеров.
Романы Эптона Синклера весьма интересны с позна-
вательной точки зрения. И если его герои и кажутся
упрощенными как психологически очерченные индивиду-
альности, то зато весьма разработана характеристика об-
щественно-экономических условий, их окружающих.
В «Джунглях» сделан акцент на производственной «техно-
логии», на той сфере, которой обычно как «неэстетиче-
ской» неохотно касалась литература. Этот сугубо прозаи-
ческо-деловитый рассказ Синклера по-настоящему увле-
кает читателя.
И здесь Синклер показывает себя истинным американ-
цем. Ведь и его соотечественников, собратьев по перу
(Уитмена, Лондона, Драйзера, С. Льюиса), притягивала
деловая, практическая сторона жизни. Заслугой Эптона
Синклера стало его смелое вторжение в мир промышлен-
ного производства; об этом свидетельствовали описания
85
груда шахтеров в «Короле Угле» и добычи «черпого зо-
лота» в «Нефти».
Сердцевипа «Джунглей» — это знаменитое, хрестома-
тийное описание чикагских боен. Бойни у Синклера — это
символ, концентрированное воплощение той системы «про-
мышленного рабства», которую писатель заклеймил с по-
мощью метко найденной метафоры — джунглп. В них гос-
подствуют волчьи законы, которые приводят к гибели
семью Юргиса. Перед ннм,# а затем и перед другими
синклеровскимп героями, нелегко постигающими социаль-
ную правду, в конце концов, открывается светлая пер-
спектива. Придя на митинг социалистов, слушая пламен-
ную речь оратора, он обретает в социализме новую жизнен-
ную веру. Однако самый духовный перелом героя слабо
мотивирован, он декларируется, а не раскрывается во всей
сложности именно как процесс рождения нового сознания.
Новый Юргис весьма бесплотен. Этот недостаток станет
для Синклера характерным.
Конечно, за многие годы, прошедшие с момента выхода
«Джунглей», условия труда и быт рабочих, описанные
Синклером, во многом изменились. Но его роман не уста-
рел. Нельзя не согласиться с Харвеем Суодосом, который
в 1961 г. писал на страпицах журнала «Атлантик», со-
поставляя «Джунгли» с другой выдающейся книгой,
«Жерминаль» Золя: «Оба произведения были плодом
творчества писателей, которые, вооружившись записными
книжками, отправились исследовать новую территорию.
Они возвратились к письменному столу, но не умиротво-
ренные, а, напротив, исполненные возбуждения, гнева и
надежды, узнавшие цену, заплаченную бесчисленными
тысячами людей, созидавшими то, что мы называем циви-
лизацией. Загрубевшие шахтеры Северной Франции у Золя
и иммигранты в мясном городке Чикаго у Синклера ни-
когда не сотрутся в нашей памяти. Они занимают свое
место в истории...»4 И в иных исторических условиях
книга Синклера, по убеждению Суодоса, обладает непре-
ходящей значимостью: «Джунгли» должны с «новой си-
лой завладеть воображением совершенно нового поколе-
ния читателей».
Джек Лондоп назвал «Джунглп» «Хижиной дяди Тома»
рабов наемного капитала. С «Хижиной дяди Тома» срав-
нивали и «Взгляд назад» Беллами. Позднее—«Гроздья
гнева» Стейнбека.
86
«Джунгли» и последовавшие за ним произ-
ведения Э. Синклера, написанные в той же манере,
с наглядностью явили сильные и слабые стороны «со-
циологического романа», базировавшегося на некоторых
определенных идейно-художественных принципах. Созда-
нию книги предшествовала социологическая «разведка»,
писатель превращался в репортера, «разгребателя», соби-
рателя фактов, бьющих в выбранную цель. Правда, иногда
эти пласты по-репортерски поданного фактического ма-
териала буквально загромождали повествование, а герой
отодвигался на второй план, выполняя функцию связую-
щего этот материал элемента (например, Аллеи Моптегю
в «Столице» и в «Менялах»). Как заметил советский кри-
тик Сергей Динамов, порой Эптон Синклер «в обличитель-
ном рвении нарушал пропорции реального» 5.
Как борец за справедливость, он был нетерпелив, по-
рывист. Подобно чуткому сейсмографу, он отзывался на
первые толчки общественных потрясений. Его симпатии
и антипатии выявлялись обычно решительно и открыто;
есть, однако, в его книгах и сентиментальность, и мо-
тив мученичества (в образах Юргиса, Джимми Хиггенса,
Поля Аткинса в «Нефти», Сакко и Ванцетти в «Босто-
не»), и вера в светлый завтрашний день; он как-то
справедливо отозвался о своих романах, увидев в них
«содержание Шелли, выраженное в форме, присущей
Золя».
Как правило, главные герои в романах Синклера, вок-
руг которых развертывается действие, показаны в дви-
жении, в процессе идейно-нравственного развития, осво-
бождения от иллюзий и обретения нового миропонимания.
Такова главная типология синклеровскпх персона-
жей: Аллан Монтегю, Юргис, Тирсис, Сэмюэль, Сильвия,
Хал Уорнер, Джимми Хиггинс, Бенни Росс, Руди Мессер
и многие другие. Правда, писатель обычно фиксирует
лишь первую стадию — их переход па сторону трудящих-
ся, в то время как дальнейший путь остается вне поля
зрения романиста.
При этом в трактовке характеров Синклер исходил из
несколько прямолинейно интерпретируемого им принципа
детерминизма: его герои прямо «репрезентировали» опре-
деленные социальные силы, «иллюстрировали» действие
экономических законов; это приводило к известной схе-
матизации образов, к преобладанию в них данных круп-
87
ным планом социально-классовых черт и к нивелировке
индивидуально-личного.
Эптон Синклер представлял ту линию в литературе
(к ней могут быть отнесены также Дос Пассос, Синклер
Льюис), которая показывала «экономического человека».
На другом полюсе оказывались писатели психологической
школы, рассматривающие личпость, нередко словпо бы
выключенную из социально-общественных связей.
Этот социологический уклоп в книгах Синклера, од-
нако, компенсировался несомненным искусством писателя
построить увлекательный сюжет. Его книги были дина-
мичны, полны жизни, движения, а потому любимы чита-
телями. Правда, в весьма заурядном, неотшлифованном
стиле Синклера (прибегавшего порой к помощи стеногра-
фисток) заметно то, что Ван Вик Брукс назвал как-то
«фатальной бойкостью пера».
В сущности «социологический роман» Эптона Синкле-
ра можно считать одной из разновидностей того «социа-
листического тенденциозного романа», о котором Энгельс
писал еще в 80-е годы прошлого века. Он, по словам
Энгельса, выполняет свое назначение, «правдиво изобра-
жая реальные отношения, разрушая господствующие ил-
люзии о природе этих отношений, расшатывая оптимизм
буржуазного мира, вселяя сомнения по поводу неизмен-
ности существующего» 6.
Знаменательно, что наряду с социологическим ро-
маном в творчестве Синклера, которому отнюдь не чуж-
ды проблемы искусства, любви, брака, получил развитие
и другой тип романа, выдержанного в романтическом
духе, с уклоном в семейно-моральную проблематику:
«Дневник Артура Стирлинга» (1903), «Сэмюэль Иска-
тель» (1910), «Испытания любви» (1911), «Сильвия»
(1913), «Замужество Сильвии» (1914). В них, однако,
несмотря на увлекательный сюжет, Синклер не был столь
оригинален, как в «Джунглях» и «Короле Угле». Наме-
чается в его творчестве и публицистическая линия; при
этом на первых порах он выступает как реформатор,
предлагавший наивные, в духе либерализма и христиан-
ского социализма, проекты перестройки общества (напри-
мер, в трактате «Индустриальная республика», 1907, по-
священном Уэллсу).
Но всего убедительней был Эптон Синклер там, где он
переходил из мира романтики и отвлеченно-умозритель-
88
ных конструкций на почву реальности и выступал как
обличитель. В романах «Столица» (1907) и «Менялы»
(1908), произведениях художественно бледных, объектом
разоблачения стали безумная роскошь, паразитизм и ра-
сточительство нью-йоркских верхов.
Эту линию продолжает роман «Король Уголь» (1917),
в котором реальные исторические события, забастовка в
Колорадо весной 1914 г. художественно переосмысляют-
ся; это произведение тацоке вызывает ассоциации с «Жер-
миналем» Золя. Как и в «Джунглях», Синклер точен
в воспроизведении производственных процессов, на этот
раз шахтерского труда, а его симпатии отданы рабочим,
жертвам «наемного рабства».
Своеобразие романа в том, что события во многом
даны через восприятие главного героя, фигуры для Син-
клера новой: это не ищущий интеллигент и не страдаю-
щий пролетарий, а богач, который «отслаивается», пусть
временно, от своего класса, проникается сочувствием к
трудящимся. И его Хал Уорнер — жизненней, реальней
своих предшественников, таких, как Аллан Монтегю из
«Столицы» и «Менял».
Зпаменательно, что в «Короле Угле» пролетарии пред-
стают уже не как жертвы, подавленные нуждой, а как
люди, отстаивающие свои права. Среди них выделяются
несколько рельефных, выразительных фигур: это Майк
Секориа, старик Джон Эдстром, профсоюзный вожак Ол-
сен. На фоне суровых, безрадостных будней шахтерско-
го поселка развертывается любовная история Хала и Мэ-
ри Барк, «красной Мэри», работницы ирландки, пылкой,
мужественной девушки, с чутким отзывчивым сердцем,
которую знаменитый датский критик Георг Брандес, счи-
тая заметной художественной удачей Синклера, назвал
«Валькирией рабочего класса» 7.
Заметно, что в «Короле Угле» писатель не верит в
одни лишь призывы к милосердию, обращенные к силь-
ным мира. Изображенная в нем острая коллизия классо-
вой борьбы, стачка, напомнила о той новой теме, кото-
рая все настойчивей захватывала не только «периферию»
литературного процесса, как это представляют себе
критики консервативного толка, по и «большую» лите-
ратуру.
Изображение классовой борьбы не обедняло, а, напро-
тив, обогащало возможности литературы, позволяло рас-
89
крывать судьбу личности в широких социальпых связях,
расширяло те привычные рамки романа, которые сложи-
лись в XIX в. Нищета и страдания масс, промышленное
производство стали такими же полноправными темами,
заслуживающими внимания, как любовь, путешествия,
приключения, издавна привлекавшие писателей. Рабочий
обрел права гражданства в качестве литературного героя
наряду с представителями среднего класса, наступила, по
словам С. Льюиса, «эпоха простого человека». Менялась
и сама трактовка пролетария в искусстве. На смену бед-
няку, униженному, вызывающему лишь сострадание, при-
ходил бунтарь, борец, хотя на первых порах он изобра-
жался схематично и однолинейно. Обратившись к конф-
ликту труда и капитала, Эптон Синклер выразил
ту новую тенденцию в литературе, которая приобретала
все большее значение уже в канун первой мировой вой-
ны. Синклер Лыоис в статье «Отношение романа к со-
циальным противоречиям наших дней. Закат капитализ-
ма» (1914) писал, что «каждый мыслящий писатель на-
ших дней за индивидуальной драмой своих героев видит
фон обостряющейся борьбы, которая угрожает самому
существованию общественной системы, именуемой капи-
тализмом» 8. В числе этих писателей наряду с Э. Синк-
лером он называет Лондона и Драйзера, Норриса и
Херрика, Голсуорсп и Уэллса и многих других.
Правда, именно в эти годы обнаружилось, сколь не-
четки позиции Эптона Синклера: он вышел из социали-
стической партии, поддержал на первых порах войну про-
тив «кайзеровского деспотизма»; в дальнейшем он при-
знал это ошибочным. Надо помнить, однако, что его
взгляды всегда отличались эклектизмом, что он не был
научно мыслящим марксистом, а в его сознании «сосуще-
ствовали» теории Беллами, эволюционизм Спенсера, из-
вестный идеализм, проистекавший из убеждений во все-
могуществе эмоционального призыва. Позднее, в после-
октябрьские годы, стала заметна недооценка Э. Синклером
партии нового типа, классовой, революционной активности
трудящихся.
Природа внутренних противоречий, присущих Э. Сип-
клеру, художнику и идеологу, была верно уловлена
В. И. Лениным в его статье «Английский пацифизм и
английская нелюбовь к теории». Анализируя брошюру
Э. Синклера «Социализм и война» и ответ на нее правого
90
социалиста Блэчфорда, В. И. Ленип применил емкую фор-
мулу, назвав Синклера социалистом чувства, без теорети-
ческого образования 9.
В этом смысле значепие Эптона Синклера проясняет-
ся в свете исторической перспективы. Отвечая тем, кто
упрямо доказывал, что социалистические идеи «противо-
показаны» американцам, что опи, будучи занесенными
извне, якобы вступают в неразрешимый конфликт с тра-
диционно-национальным духом индивидуализма, враждеб-
ного коллективизму, Эптоп Синклер, как уже подчерки-
валось во введении, писал об американском социалистиче-
ском движении, выдвинувшем целую плеяду националь-
ных лидеров от Альберта Брисбейна и Горэса Грили до
Дебса и Лондона ,0.
И сам Эптон Синклер был фигурой, характерной для
Америки. Он папомипал пиоперов американского социа-
лизма, фурьеристов, устроителей первых общин и коло-
ний, своей жаждой социальной справедливости, пылом
реформатора. И вместе с тем Синклер знаменовал новый
этап в развитии социалистической традиции. Это верно
подметил еще Джек Лондон в своем известном отзыве о
романе «Джунгли», сопоставивший его с романом «Взгляд
назад». У Беллами оп увидел прекрасные теории, у Синк-
лера — «пот, и кровь, и стоны, и слезы» п.
Десятилетие, последовавшее за окопчапием первой ми-
ровой войны, оказалось весьма плодотворным для Синк-
лера как художника. В это время оп сблизился с ле-
выми, радикальными кругами. События в России, где в
1917 г. произошла социалистическая революция, привлек-
ли его пристальное внимание.
Его знаменитый роман «Джимми Хиггинс» (1919) был
первым в литературе США художественным откликом на
русскую революцию. В целом писатель убедительней, чем
в «Джунглях», проследил рост, развитие героической лич-
ности, показав псторию рядового американского рабочего,
функционера социалистической партии. Узнав о победе
большевиков в России, он видит в этом событии воплоще-
ние своих давних чаяний: «Джимми был на седьмом не-
бе,— читаем мы у Синклера.— Он просто ног под собой
не чуял от счастья. Наконец-то впервые в истории соз-
дано пролетарское государство...» 12
Исполнены драматизма заключительные главы рома-
на. Ставший солдатом, Хиггпнс склонен верить в то, что,
91
сражаясь с кайзером, спасает демократию и помогает
государству Советов. Сначала оп воюет с немцами во
Франции. Потом его посылают с экспедиционными вой-
сками в Советскую Россию. Там на фронте под Архан-
гельском под влиянием революционной агитации больше-
вика Калинкина Хиггинс прозревает; арестованный аме-
риканской контрразведкой, под пытками, он ощущает себя
солидарным с борющимся и страдающим человечеством.
Правда, и в обрисовке Хпггинса сказывается старая бо-
лезнь Синклера — склонность к подмене публицистикой
живого наглядпого изображения (в том числе и в финале
романа), равно как и очевидная акцентировка мотива му-
ченичества.
В целом же роман Э. Синклера, получивший востор-
женные оценки Дебса, Роллана, Брандеса и других, за-
печатлевший рост революционного сознания простого,
рядового американца, был созвучен произведениям Бар-
бюса, Нексе, его соотечественника Джона Рида. Позднее,
в автобиографической книге «Записки из жизни рабочего»
У. 3. Фостер вспоминает, что фигурой главного героя
писатель «обессмертил живой и значительный тип, зна-
комый любому участнику профсоюзного и революционно-
го движения» 13.
Свидетельством расширения социальных горизонтов
писателя явились поиски им новой художественной фор-
мы, оперативной и действенной. Так рождаются его пуб-
лицистико-социологические памфлеты14. Они выстраива-
ются в целую серию — «Мертвая рука», которая свиде-
тельствует о том, насколько Синклер пошел дальше «мак-
рейкеров».
В этих памфлетах Синклер атакует общественное зло
широким фронтом: обличает зависимость церкви от фи-
нансовых интересов («Выгоды религии», 1918) и подкуп
«свободной» прессы («Медная марка», 1920), деградацию
писателей в результате подчинения доллару («Искусство
Маммоны», 1922) и опошление искусства, превращение
его в коммерческую псевдокультуру («Деньги пишут»,
1927). Не оставляет он без внимания и такую сферу
национальной жизни, как образование («Гусята», 1922;
«Гусиный шаг», 1923).
Своими памфлетами Эптон Синклер не только будора-
жил читателей, он прокладывал пути художественно-до-
кументальной, очерковой литературе, дал первые образцы
02
пового жанра, представляющего сплав социологии и пуб-
лицистики. Этот жанр получил особое развитие в 30-е го-
ды, в пору резкого «взрыва документализма»,— у Драй-
зера, Колдуэлла, Андерсона, Фрэнка и др.
Работа над памфлетами обострила социологическое чу-
тье Синклера, понимание им экономических пружин аме-
риканского общества. И в серии романов, написанных
Синклером в послевоенное десятилетие, заметен рост его
писательского мастерства. В них индивидуальные судьбы
героев развертываются* на широком общественном фоне,
в то время как каждый из романов Синклера — и в этом
он отчасти напоминал Золя — становится своеобразным
путешествием в какой-то особый мир, будь то полиция
и тайная антирабочая агентура («100%»), индустрия
«черного золота» («Нефть»), механизм судопроизводства
(«Бостон»). Показательно появление в «Нефти» револю-
ционера Поля Аткинса, который словно бы принимает
эстафету у Джимми Хиггинса. Однако как художествен-
ный образ он явно бледен; Синклеру вообще больше уда-
вались образы жертв, вызывающих сострадание, чем бор-
цов. Но важно и другое: Поль Аткинс, как и Эрнита в
одноименной повести Драйзера, был одной из первых по-
пыток создать фигуру коммуниста в литературе США.
В «Бостоне» (1928) заметен уже переход со-
циологического романа в новую жанровую разновид-
ность, которая становится в последний период творчест-
ва Синклера доминирующей,— в современный историче-
ский роман. И это для писателя было новым творче-
ским поворотом; ведь в прежних произведениях Синкле-
ра не было подлинно исторических личностей, а реальные
обстоятельства лишь просвечивали, представали в не-
сколько завуалированном виде: в «Короле Угле» — заба-
стовка в Колорадо в 1914 г., в «100%» —дело ТомаМу-
ни, в «Нефти» — аферы с «черным золотом» в президент-
ство Гардинга. В «Бостоне» давалась богатая социальная
панорама американского общества, вовлеченного в борьбу
вокруг процесса над Сакко и Ванцетти. Весь этот мате-
риал цементировался с помощью фигуры, характерной
для синклеровской типологии, представителя власть иму-
щих, который отходит от своего класса (вдова умершего
главы богатейшего рода Торнуэллов — Корнелия).
В 20-е годы Эптон Синклер становится самым чита-
емым в Советской России американским писателем; и это
93
имело глубокие основапия. Прочные нити связывали его
с русской литературой, которая привлекала его своим гу-
манистическим пафосом и силой обличения. Он хорошо
знал Гоголя, Тургенева, Достоевского, но особенно дорог
был ему Лев Толстой; вскоре после выхода «Джунглей»
он послал книгу в Ясную Поляну с дарственной над-
писью. Прочитав роман, Толстой сделал в дневнике такую
запись: «Удивительная кпига. Автор — знаток жизни ра-
бочих. Выставляет недостатки всей этой американской
жизни. Не знаешь, где лучше». И добавлял: «Следовало
бы его издать по-русски...» 15
В 1960 г., когда весь мир отмечал 50-летие со дпя смер-
ти автора «Войны и мира», Эптон Синклер отправил
в газету «Правда» статью, в которой взволнованно писал
о том, как много значил для него пример Толстого, писа-
теля и гражданина, правдоискателя1в. Тяготение к Тол-
стому-обличителю во многом объясняет саму природу
творчества Синклера. Это ощутил и Ромен Роллан, другой
горячий поклонник русского гепия, который в своем отзы-
ве о «Джимми Хиггинсе» писал: «Нет романа, более близ-
кого искусству и душе Толстого».
В 1912 г. завязалась переписка Синклера с Горьким;
двух писателей связывали дружеские отпошения.
В 1923 г. Горький, активно способствовавший публика-
циям Синклера в России, сообщал ему: «100%» издано
«Всемирной литературой», как и «Джимми». «Джим-
ми» — прекраспая вещь и очепь хорошо читается в Рос-
сии. Вы пишете все лучше — поздравляю Вас от ду-
ши» 17. Луначарский называл Синклера «одним из наи-
больших любимцев нашей публики». И заявлял: «Произ-
ведения его расходятся у нас в песметном количестве
экземпляров» 18.
Осенью 1920 г. в интервью, данном Луизе Брайант,
вдове Джона Рида, Н. К. Крупская высоко отозвалась
о романе Синклера «Джимми Хиггинс», который вскоре
выслал ей ряд своих произведений. В личной библиоте-
ке В. И. Ленина в Кремле хранятся экземпляры шести
романов Синклера с дарственными надписями автора.
В письме к В. И. Ленину от 5 января 1921 г. А. Лу-
начарский выразил убеждение, что Ленин прочтет роман
«Джимми Хиггинс» с удовольствием19. Известно, что
В. И. Ленин и Н. К. Крупская познакомились с «Хиг-
гинсом» в английском оригинале. Перевод же был сделан
94
по инициативе Луначарского. Сценарий, написанный по
роману «Джимми Хиггинс» известным советским писате-
лем И. Бабелем, экранизировался на Одесской киносту-
дии в 1929 г. А спектакль по произведению с успехом
шел на сцепе украинского театра «Березиль»; заглавную
роль блестяще исполнил выдающийся украинский актер
Амвросий Бучма 20.
В свою очередь Эптон Синклер с симпатией следил
за развитием литература, кино, театра в новой России.
В письме в Москву к А. Б. Халатову, директору Гос-
издата, в апреле 1932 г. Эптон Синклер сообщал: «Вот
уже пятнадцать лет я обдумываю роман, рисующий дея-
тельность американцев в русской революции. Я хорошо
знал Джона Рида, а также Альберта Риса Вильямса, Хэла
Вэра и других моих старых друзей. Я не мог бы напи-
сать о русских, но могу показать американцев в России.
Я думаю, это важная тема и надеюсь однажды послать
вам эту книгу» 21. Э. Синклеру, однако, не удалось реали-
зовать этого замысла. Позднее, в 1931 г., когда знамени-
тый советский кинорежиссер Сергей Эйзенштейн (он при-
обрел всемирпую известность после триумфального успе-
ха его «Броненосца «Потемкина») прибыл в Голливуд,
Эптон Синклер вступил с ним в контакт и содействовал
экспедиции советских киноработников в Мексику.
Последующий путь Эптона Синклера, «социалиста
чувства», подтвердил точность и емкость ленинской харак-
теристики. Противоречивость, неровность творческой
эволюции, колебания проявились у Синклера в последние
десятилетия его жизни с особой силой. Кризис, потряс-
ший Америку в 1929 г., а затем полоса длительной де-
прессии вызвали у писателя явное замешательство. Его
романы, паписанные в эти годы («Маунтен сити», 1930;
«Римские каникулы», 1931), явно уступают в художест-
венной силе прежним книгам; они бледны, маловырази-
тельны. Обнаружили свою наивность и рецепты Синкле-
ра по мирному преобразованию американского общества,
сказавшиеся в известпом плане ЭПИК (1934). А защита
иллюзорной идеи классового сотрудничества в романе
«Кооперация» (1936) привела к появлению произведения
откровенно слабого. Впрочем, как это уже не раз бывало
в прошлом, общественный подъем середины 30-х годов
стимулировал творческое возрождение писателя. Лучшие
95
книги позднего Элтона Синклера вдохновлялись его дей-
ственной ненавистью к фашизму.
Конечно, в повести «Они не пройдут» (1937), этом
раннем отклике на испанские события, заметны и ско-
ропись, и лежащая на поверхности заданность, и яв-
ная наивность батальных сцен. Но повесть была удиви-
тельно своевременна, она горячо пропагандировала идею
единого антифашистского фронта. Не без схематичной
прямолинейности, но верно по существу Эптон Синклер
показал те сдвиги в умонастроении американцев, которые
вызывала нарастающая «коричневая» угроза.
Бурные социальные потрясения 30-х годов все настой-
чивей убеждали писателя в том, сколь неотрывна судьба
людей от широкого исторического потока. Он уже не ог-
раничивается «площадкой Америки», в его творчество
входит широкая европейская панорама. Знаменитая эпо-
пея о Ланни Бэдде становится своеобразной хроникой
века.
Это огромное полотно, в котором вымысел сплавлен с
реальными фактами, стаповится для Синклера новым
опытом «современного исторического романа», образцы
которого явили «Бостон» и «Автомобильный король».
В серии о Ланни Бэдде отчетливо проявилось то тяготе-
ние к эпической широте и размаху, к циклизации рома-
нов, которые отличают американскую литературу XX в.
(вспомним Драйзера и Дос Пассоса, Синклера Льюиса и
Фолкнера, Вулфа и Фарелла).
Безусловно, первые части эпопеи Синклера, пронизан-
ные антифашистским духом, представляют интерес с по-
знавательной точки зрения. На страницах серии дейст-
вуют Рузвельт, Трумэн, Гопкинс, главари «третьего
рейха», министры и генералы, дипломаты и писатели,
развертываются в живых сценах важнейшие мировые со-
бытия, например конференции в Версале и Генуе, фа-
шистский переворот в Италии, кризис 1929 г., приход
Гитлера к власти в 1933 г., жизнь нацистского государ-
ства в 30-е годы, увиденная «изнутри», и др. При этом
сам Ланни Бэдд как художественный образ маловырази-
телен и отчасти стереотипен: его подвиги разведчика, его
успех у женщин, его удачливость и «голубизна» выдают
в нем того образцового героя, идеального американца,
в обрисовке которого заметны порой шаблоны Голливуда
и массовой литературы. Ланни Бэдд не «красный», а «ро-
90
зовый», хотя и считает себя социалистом. Его антифа-
шизм тоже весьма умеренный: оп жертвует деньги, зара-
ботанные в качестве эксперта-посредника по продаже
картин, на борьбу с фашизмом.
К сожалению, в заключительных двух частях эпопеи
Эптон Синклер отдает дань «холодной войне». В послед-
ней части эпопеи «Возвращение Ланни Бэдда» имеются
выпады против СССР и коммунизма. В итоге Ланни Бэдд
превращается в ревностпого поборника западных идеалов,
в защитника Америки, «прекрасной страны свободы», от
«подрывного» идеологического наступления «крас-
ных» 22.
Заметное на рубеже 40—50-х годов движение Синкле-
ра «от бунта к конформизму», если употребить это став-
шее крылатым выражение критика Максуэлла Гайсмара,
нанесло ему как художнику очевидный ущерб (в таких
книгах, как «Чаша ярости», «Что случилось с Дидиму-
сом», и др.).
И все же престарелый писатель не отрекся от своего
прошлого. В 1959 г. он заявляет: «Я сегодня такой же
социалист, каким был всегда...» Для него остается не-
приемлемой система, основанная на крупной частной соб-
ствеппости, на прибылях; не будучи, конечно, маркси-
стом, он ратует за социализм в его «демократическом ва-
риапте». За две недели до кончины в последнем интервью,
данном журналисту-коммунисту Джозефу Норту, писа-
тель просил передать советским людям: «...продолжайте
делать то, что вы делаете. Вам будет благодарно за это
все человечество. Ваша работа грандиозна» 23.
Эптон Синклер был художником, сыгравшим опреде-
ленную роль в генезисе социалистического реализма в
литературе США. Обратившись к положению рабочих, по-
казав их труд во всей конкретности, обнажив саму меха-
нику капиталистической эксплуатации (в «Джунглях»,
«Короле Угле», «Нефти» и др.), он прокладывал дорогу
пролетарскому роману 30-х годов. И вместе с тем замет-
по, что писатели «красного десятилетия» пошли дальше
Синклера.
Синклер, как уже говорилось, фиксировал, как прави-
ло, первый этап духовного и идейного роста своего героя,
его обращение в новую социалистическую веру. Его
дальнейший путь, революционная деятельность остава-
лись, как правило, за пределами писательского внимания.
4 Б. А. Гиленсон
97
В этом смысле уместно сопоставить два романа — «Авто-
мобильный король» Э. Синклера и «Глубинный источ-
ник» А. Мальца, действие в которых развертывается в
Детройте, на заводах Форда. Эптон Синклер явно в своей
стихии, разоблачая Форда, обнажая его социальную де-
магогию. Когда же он касается деятельности представи-
теля нового поколения — Тома Шатта, рабочего активи-
ста, то говорит о ней совсем бегло, конспективно. За-
метно, что она ему мало знакома. Альберт Мальц ставит
в центр романа фигуру коммуниста Принси; он показы-
вает его широко, многогранно, проникает в его внутрен-
ний мир. Рабочие у Синклера по преимуществу бедняки,
жертвы эксплуатации, вызывающие сочувствие, сострада-
ние; в литературе «красных тридцатых» уже появляется
во весь рост фигура пролетария-борца, человека, испол-
ненного чувства собственного достоинства.
И все же его пионерская роль в разработке рабочей
темы очевидна. Он не только сделал предметом изобра-
жения обширные сферы действительности, считавшиеся
неэстетическими, неинтересными,— промышленное про-
изводство, труд пролетариев, их быт, конфликт рабо-
чих и предпринимателей. Вместе с Синклером Льюисом,
Джоном Дос Пассосом он представлял особую «социоло-
гическую» разновидность реализма. Он внес свой вклад
в становление и развитие «литературы факта» и такого
его важнейшего жанра, как роман документальный, пуб-
лицистический. Он по-своему выразил внутреннюю тен-
денцию современной прозы, тяготеющей к максимальной
правдивости, достоверности,— взаимопроникновение в
ткань произведения документально-публицистических и
беллетристических элементов. Эти процессы, выраженные,
наверное, более топко, органично, мы наблюдаем у амери-
канских писателей публицистического склада (Т. Капоте,
Н. Мейлера, Дж. Болдуина и др.). Да и не только аме-
риканских.
Наследие Эптона Синклера не некая литературная пе-
риферия. Его общественная деятельность писателя-прав-
доискателя, дух и смысл его книг — все это делает его
фигуру классической для литературы США.
7. НЕПОБЕЖДЕННАЯ ПЕСНЯ
Летом 1918 г. Джон Рид прибыл в качестве корреспон-
дента прогрессивного журнала «Либерейтор» в Чикаго,
где в федеральном суде начался процесс почти над сот-
ней членов Индустриальных Рабочих Мира, самой боевой
в ту пору организацией американских трудящихся. Вме-
сте с Ридом находился Арт Янг, известный радикальный
художник, также сотрудник «Либерейтора». По ходу про-
цесса он делал зарисовки судей, подсудимых, адвокатов.
Эти иллюстрации удачно дополнили текст очерка, кото-
рый писал Рид. Он назвал его «Социальная революция
перед судом».
Те, кого судили в Чикаго, кого служители Фемиды
именовали немецкими агентами, «угрозой обществу и
порядку», кого намеревались сгноить в тюрьмах, воплоща-
ли честь и совесть трудового народа Америки. У этих
людей, как писал Рид, были лица солдат и борцов,
они несли на себе «рубцы-следы, которые оставляет тя-
желая работа и ненависть общества». С гордостью носили
они красные, членские карточки ИРМ, «единственной ор-
ганизации, которая поет». В песнях ирмовцев жил дух
их певца Джо Хилла, казненного в 1915 г.
«В ИРМ ^побят и почитают своих певцов,— писал
Рид.— По всей стране рабочие распевают песни Джо Хил-
ла... Я встречал людей, которые несли у себя на сердце,
в кармане рабочей одежды малепышй пузырек с горсточ-
кой пепла Джо Хилла... Я пе знаю другого такого объеди-
нения американцев, которое бы так чтило своих певцов...» 1
Позднее, в конце 30-х годов, когда ИРМ почти прекрати-
ла свое существование, ее официальный орган «Уан биг
юниеп мансли» писал: «Рабочее движение обязано ИРМ
тем, что благодаря ему осозпало роль песни в борьбе за
освобождение» 2. Да, среди многих жппров американской
литературы — один из наиболее интересных и малоиссле-
4* 99
дованных — политическая песня протеста. Сама история
Америки, ее наиболее драматические и яркие эпизоды
запечатлены в народной песне.
Джон Стейнбек как-то очень верно сказал: «Песни
трудящихся всегда были ярчайшим выражением их стрем-
лений, той формой, которую нельзя было уничтожить.
Можно сжигать книги, подкупать газеты, запрещать пе-
тиции и памфлеты, но нельзя запретить людям петь» 3.
Каждая значительная фаза социальной борьбы масс нахо-
дила и осознавала себя в песне. Свои песни были у ра-
бочей организации «Рыцари труда» и участников Пульма-
новской забастовки 1894 г., у сторонников единого нало-
га Генри Джорджа и Народной партии, активной в по-
следнее десятилетие XIX в. Позднее почти каждая круп-
ная стачка или острая схватка между трудом и капита-
лом находила отзвук в песне.
Целая эпоха в истории политической песни связана
с деятельностью ИРМ. Организация эта была создана в
1905 г. па копгрессе в Чикаго и противостояла гомпер-
совской АФТ, представлявшей квалифицированных, высо-
кооплачиваемых рабочих, «белых аристократов труда».
Несмотря на анархо-сипдикалистские ошибки, программа
ИРМ была действенной, революционной. Ирмовцы, или
«уоббли», как их называли, ратовали за создание Еди-
ного большого союза пролетариев посредством прямых на-
сильственных действий (их чаще пропагандировали, не-
жели практиковали на деле). В канун и период первой
мировой войны ИРМ была застрельщиком крупнейших
стачек в Лоуренсе (1912) и Патерсоне (1913). Голос ее
агитаторов и вожаков раздавался всюду, где развертыва-
лась борьба против бесчеловечных уповий труда, нищен-
ской заработной платы и бесчинств охранников. Позиции
ИРМ были особенно прочны на Западе, в среде неквали-
фицированных рабочих, иммигрантов, лесорубов, горпяков
и портовиков.
Но не только с политической борьбой была связана
деятельность ИРМ. В ее недрах зарождалось новое ре-
волюционное искусство. На зпамени организации были
начертаны слова: освобождение, образование, организа-
ция. Как и литература чартистов в Англии, революцио-
неров 1848 г. Германпи, коммунаров во Франции, поэзия
ИРМ стала значительным этапом в развитии рабочей ре-
волюционной политической лирики на Западе. Начиная
100
с 1909 г. ИРМ ежегодно выпускает «Маленький крас-1
ный песенник»; с 1912 г. в нем начинают появляться
стихи Джо Хилла. Материалы песенника носили ярко
выраженный агитационный, пропагандистский характер.
Один из лидеров ИРМ, знаменитый рабочий вожак
Билл Хейвуд, говоря о новом пролетарском искусстве,
заметил: «...я думаю, что оно будет вызвано к жизни
революцией. Я думаю, что оно будет гуманней, чем ис-
кусство буржуазное. В нем будет присутствовать социаль-
ный дух... Высшим идеалом художника станет создание
песни, которую запоют рабочие, создание драмы, которую
массы пролетариев смогут исполнять непосредственно на
улицах» 4. Песни стали неизменными боевыми спутника-
ми американских пролетариев в их классовых выступ-
лениях в эти годы. Известный журналист Рэй Станнард
Бэйкер 1ак писал о знаменитой стачке в Лоуренсе в
1912 г.: «Это движение в Лоуренсе было необычным,
поющим движением. Впервые мне довелось видеть стач-
ку, которая пела! Я не скоро забуду тот поразительный
подъем и энтузиазм, который охватывал людей различ-
ных национальностей на митингах забастовщиков, когда
юни переходили на общепонятный язык песни» 5.
А в 1913 г. произошло событие, которого не зпала
американская драма. На сцене Медисон Сквер-гардена,
крупнейшего нью-йоркского зала, состоялось драматиче-
ское представление, режиссером которого был Джон Рид.
Оно воспроизводило события забастовки на ткацких фаб-
риках в Патерсоне, причем роли исполняли сами участ-
ники этой стачки 6. Позднее, в первые годы Октябрьской
революции, на площадях многих русских городов, под
открытым небом родились новые формы революционного
искусства — массовые, многотысячные представления, не-
редко воспроизводившие эпизоды классовой борьбы.
ИРМ издавало более шестидесяти периодических из-
даний: газет, журналов, альманахов, выходивших на рус-
ском, шведском, испанском, итальянском, еврейском, ли-
товском и других языках, на которых говорили их чита-
тели 7.
У ИРМ были свои художники, карикатуристы, гра-
фики. Нередко популярные стихи и песни печатались в
виде листовок, снабженных броскими иллюстрациями или
карикатурами. Особой популярностью пользовались пла-
каты, выражавшие в образах, наглядных, четких, перед-
101
ко сатирически заостренных, основные идеи, политиче-
скую философию ирмовского движения, они призывали
к пролетарскому единству, обличали своекорыстие капи-
тала, ненасытную алчность профита и т. д.
В литературе ИРМ прежде всего в поэзии отразились
главные этапы и события этого движения: крупнейшие
стачки в Лоуренсе и Патерсоне, т. е. «битва за свободу
слова» в начале 10-х годов, антимилитаристские выступ-
ления в годы войны, кампания в защиту арестованных
п томящихся в тюрьмах ирмовцев, солидарность с Ок-
тябрьской революцией.
Конечно, массовая поэзия ИРМ была неоднородным
явлением. Появлялось немало стихов декларативных, ху-
дожественно слабых. Большинство поэтов ИРМ не было
профессионалами, они не имели необходимого образова-
ния, писали стихи в свободное время после тяжелого ра-
бочего дня. Показательно, что ирмовЦы почти не создава-
ли прозаических произведений: для этого у них просто
не было необходимых условий, времени.
И все же глубоко значителен этот взлет художест-
венной, творческой активности масс в той живительной
атмосфере, с которой был связан расцвет ИРМ накануне
первой мировой войпы. Бытовало мпожество песен, на-
писапных апопимными авторами из рабочей среды. Не-
которые популярные песни перерабатывались. Вся лите-
ратурная, т. е. в сущности, песенная продукция ирмов-
цев имела фольклорные истоки, была одной из форм на-
родного творчества. И хотя политическая тема, бесспорно,
главенствовала в поэзии ИРМ, певерно видеть в ней лишь
пекую иллюстрацию к текущим лозунгам. Не была она и
однотонной, а ее жанровый диапазоп отличался широтой:
ирмовцы любили и призывную патетпку, и насмешку,
и юмор, и пародию, и лирическую интонацию.
Так, популярностью пользовалось стихотворение ир-
ландского социалиста Джеймса Конелла «Краспый флаг»,
паписанное им во время стачки лондонских докеров
1889 г. В Америке ирмовцы пели его на мелодию «Ме-
риленд, мой Мериленд». «Гимпом американского рабочего
движения», по словам одного пз критиков, стала песня
впдпого поэта-«уобблп» Ральфа Чаплппа «Солпдарпость
навсегда». В широких и торжествеппых строфах гимпа
поэтически формулировались основпые требования рабо-
чих. Для Ральфа Чаплина (1887—1961) время пребыва-
102
пия в рядах ЙРМ связано с наибольшей творческой ак-
тивностью; он выпустил два значительных поэтических
сборника «Когда падают листья» (1917) н «Решетки и
тени» (1922), писал очерки, выступал в качестве худож-
ника п был редактором одного из ведущих ирмовских
изданий газеты «Солидерити». Другой поэт ИРМ, Чарлз
Эшли, печатал своп стихи и очерки в радикальных жур-
налах 10-х годов, в частности в «Мэссис» и «Либерей-
торе»; в дальнейшем он вступил в ряды компартии.
Талантливым поэтом ИРМ был Артуро Джиованитти
(1884—1959), итальянец по происхождению, активный
участник классовых битв; во время знаменитой стачки
в Лоуренсе он был арестован и брошен в тюрьму. Там
он написал свою знаменитую поэму «Шаги», которую кри-
тики сравнивают с уайльдовской «Балладой Редингской
тюрьмы». Луис Антермейер, радикальный поэт и критик,
паходивший в творчестве Джиованитти «удачную сораз-
мерность между пропагандой и искусством», писал о «Ша-
гах»: «Это поразительная вещь, которой может гордить-
ся наша литература» 8. Поэт выразил чувства своего ли-
рического героя с помощью оригинального ритмического
рисунка. В широких, набегающих, подобно волнам, стро-
фах поэмы передай ее эмоциональный накал, безысход-
ность и отчаяние, охватывающие узника одиночной ка-
меры:
Я слышу шаги над головой всю ночь напролет.
Они приближаются и уходят. И снова они приближаются
и уходят.
И так всю ночь напролет.
Их приближенье — вечность в четыре шага, и вечность
в четыре шага —
их удаленье. А в промежутках — молчание, ночь,
бесконечность 9.
В 1914 г. Джиованитти обнародовал сборник «Стрелы
в воздухе», пронизанный революционными настроениями
и оптимизмом. В нем он сумел соединить столь свойст-
венную ему романтическую приподнятость и патетику с
бытовой достоверностью в том, что касается рабочих. По-
стоянный автор «Мэссис», а затем «Либерейтора», Джио-
ванитти был одним из первых американских поэтов, при-
ветствовавших Октябрь.
ЮЛ
Буржуазпые критики обычно «не замечаю1*» Поэзии
ИРМ, ей ист места в академических и учебных курсах
истории американской литературы. Если о ней и идет речь
в специальных работах, то как о некоем экзотическом
явлении, не связанном с основным художественным тече-
нием в США. А между тем многие песни ирмовцев стали
фольклором, а сама борьба «уоббли» оставила заметный
след в американской литературе, например в романах
Эптона Синклера и Дос Пассоса. Из рядов ИРМ вышла
драйзеровская Эрнита, героиня одноименной повести. Ко-
лоритная фигура несгибаемого бунтаря против капитала,
«уоббли» Янка в пьесе Юджина О'Нийла «Косматая обе-
зьяна» — свидетельство симпатий драматурга к ирмовско-
му движению.
Джо Хилл был не только талантливейшим поэтом-са-
мородком, вышедшим из рядов ИРМ. Он стал символом
самого движения. Его скромное наследие, всего около
двух десятков песен, имело общеамериканское звучание.
И одна из причин этого в том, что Хилл был выразите-
лем настроений и чувств многих своих соотечественников.
И сама его поэзия во многом вырастала из народного
творчества. Это определяло ее долговечность.
Джо Хилл (настоящее имя Джоэль Хегглунд) родил-
ся в Швеции в 1879 г. в многодетной семье бедного же-
лезнодорожного кондуктора, в которой господствовали ре-
лигиозные, весьма консервативные воззрения. Отец, музы-
ка пт-самоучка, играл на самодельном органе, и любовь к
музыке передалась сыну. Позднее он писал, что она «была
у пего в крови»; также самостоятельно он научился играть
на аккордеоне, гитаре и скрипке, своем любимом инстру-
менте. Тогда в детстве, по свидетельству его сестры Эстер,
Хплл стал сочинять песни-дразнилки. После смерти отца
10-летпему Хпллу пришлось пойти работать; он трудился
па капатпой фабрике, потом кочегаром, пока в 1902 г.
пе покинул родину и уехал в Соединенные Штаты. Там
он в полной мерс вкусил нелегкую долю иммигрантов,
прибывших в поисках счастья из Старого Света.
Сначала он жил в Нью-Йорке, в его беднейшем квар-
тале Бауэри: служил в салуне, был уборщиком, очищав-
шим плевательницы, а порой развлекал посетителей, брен-
ча на расстроенном рояле. Потом подался на Запад. На-
чалась полоса скитаний: был и сельскохозяйственным ра-
бочим па уборке пшеницы, и докером, и горняком.
104
Пробовал даже организовать коммуну, а в свободные часы
сочинял стихи и песни. В это время он изменил свое имя
п превратился в Джозефа Хиллстрома. В кругу близких
и друзей его звали просто Джо Хилл.
Известность пришла к нему вместе с созданием зна-
менитой песни о Кэйси Джонсе, скэбе, рабочем, изменив-
шем своему классу. Образ Кейси Джонса не был выду-
ман Хиллом: он бытовал в рабочем песенном фольклоре.
Но Хилл придал знакомой фигуре рельефность, остроту.
Непосредственным толчком к созданию песни послужили
события на Тихоокеанской железной дороге, где в 1912 г.
началась забастовка и администрация прибегла к услу-
гам штрейкбрехеров. Их и заклеймил Хплл в своей песне.
Слова как-то удивительно легко соединились с мелодией,
ныне всемирно известной. Текст песпи печатался в виде
отдельных листовок, которые раздавали стачечникам; она
помогла им сплотить ряды. Листовки эти попали к моря-
кам в Сан-Франциско и Лос-Анжелес, и благодаря им
песня пошла гулять по свету. И задорная, запоминаю-
щаяся музыка о машинисте Кэйси Джонсе, которому нет
места на небе из-за его штрейкбрехерства, вдруг начина-
ла звучать на шумных улицах Сингапура или в портах
далекой Австралии:
Рабочие на «Эс-Пи-Лайн» волнуются опять,
Но Кэйси Джонс, наш машинист, не хочет бастовать.
Его котел давно течет и не в порядке ось,
Подшипники скрипят, весь паровоз хоть брось...
Кэйси Джонс, трудись как окаянный,
Кэйси Джонс, паграду получай,
Кэйси Джонс медалью деревянной
Награждается за службу «Эс-Пи-Лайн» 10.
К этому времени Джо Хилл был уже членом ИРМ,
оп вступил в нее в 1910 г. в Сан-Педро в Калифорнии.
Нередко Джо Хилл брал уже готовый сюжет из бытовав-
шего в песенном фольклоре произведения, как это было в
«Кейси Джонсе», и его переипачивал. На известный мо-
тив английской военной песни «Долог путь до Типперерп»
оп создал песню «Долог путь до миски супа». Песпя
«Бродяга» была написана на мотив популярпой в годы
гражданской войны 1861 — 1865 гг. песни «Шагай, шагай,
ребята маршируют», а песня «Аллилуйя, босяк опять» —
105
это переработка стихов, распространенных в среде «хобо»,
как называли бродячих рабочих. Сама форма стихов Джо
Хилла была незатейлива, доходчива и истинно народна.
Пользовался он характерными для фольклора приемами
параллелизма, «зачинами», любил интонацию, непринуж-
денную, ироничную. Зачастую Хилл «проверял» действие
своих стихов на массовой рабочей аудитории, которая
становилась его соавтором. Взобравшись на импровизиро-
ванный помост где-нибудь на уличном перекрестке, он
начинал исполнять новую песню, прислушиваясь к реак-
ции рабочей толпы, которая иногда по ходу корректиро-
вала своего певца или давала ему советы.
Хплл был свободен от «планетарпости», декларативно-
сти, от того «восклицательного топа» (если употребить
меткое выражение Н. Г. Чернышевского), которыми гре-
шили иные образцы ранней массовой рабочей поэзии. Не
менее популярной, чем рассказ о скэбе Кейси Джонсе,
была песня «Проповедник и раб», пародия на один из
гимнов Армии спасения, зло иронизирующая над теми, кто
потчует голодных рабочих сказками о счастливой жизни.
Лирический герой стихов Джо Хилл автобиографичен.
Рабочая жизнь была поэту знакома. Он не раз стоял в
цепях пикетчиков. Отбыл тридцать дней в тюрьме по
обвинению в бродяжничестве. Сражался с полицейски-
ми. В начале 10-х годов включился в «фри спич файт»,
т. е. в борьбу за свободу слова. Это была общенародная
кампания, возглавленная ИРМ. Обычно оратор поднимал-
ся на трибуну (как правило, трибуной служили ящики
из-под мыла) и начинал речь. Полиция стаскивала его.
Тогда место арестованного «уоббли» запимал новый про-
пагандист, который начинал с того места, на котором
прервали его товарища. В конце митинга набиралась це-
лая партия транспортируемых в полицейский участок
уличных ораторов.
Неверно, однако, видеть в Джо Хилле лишь пропаган-
диста, зарифмовывавшего лозунги классовой борьбы. Ко-
гда один из функционеров ИРМ заявил, что каждая пес-
ня должна «представлять собой лекцию» и тем самым за-
менять специальную экономическую литературу, Хилл воз-
ражал против подобного упрощенного, утилитарного под-
хода к искусству. В письме редактору журнала «Солиде-
рити» он в следующих словах выразил свое эстетическое
кредо: «Памфлет, как бы он ни был хорош, никогда нр
106
йудет прочитан более одного раза; песню же чувствуют
сердцем, ее многократно исполняют. Но я считаю, что
если поэт способен выразить в песне несколько ясных,
здравых истин, дать факты в юмористическом ключе, ли-
шив их сухости, то он сумеет увлечь большое число ра-
бочих, которые недостаточно образованны или просто ин-
дифферентны, для того чтобы прочесть памфлет или пере-
довицу на экономическую тему» И.
«Одним из самых великих пропагандистов посредст-
вом песни» назвал В. *И. Ленин Эжена Потье, автора
«Интернационала» 12. Такими «пропагандистами посредст-
вом песни» были и лучшие поэты-песенники ИРМ.
С каждым годом песни Хилла приобретали все более
широкую известность. Бэрри Стэвис, много сделавший для
изучения биографии Хилла и его времени, пишет: «К осе-
ни 1913 года едва ли можно было найти среди рабочих
мужчину, женщину или ребенка, которые не знали бы
песен Джо Хилла. Их пели в пикетах. Их пели безработ-
ные в самые мрачные дни кризиса. Многие не знали
имени автора, но песни Джо Хилла прочно вошли в их
жизнь» 13. Известны слова одного из биографов Беран-
же о том, что этот поэт, родившийся после изобретения
книгопечатания, вполне мог бы без него обойтись. Это
замечание применимо также и к Джо Хиллу.
Стихи Джо Хилла, включавшиеся в «Маленький крас-
ный песенник», не столько знакомили с новым, сколько
помогали запомнить уже известное. Джо Хилл был не
просто популярен, он был любим. В его стихах, лишен-
ных однотонности, не только призывная патетика, но и
шутка, ироническая интонация, крепкое жаргонное сло-
вечко, гротеск, а главное обилие живых деталей из ра-
бочего быта. Хилл почувствовал и отлично передал (на-
пример, в «Мистере Блоке», «Сиссоре Билле», «Джоне
Голдене») ту истинно национальную, сатирическую, юмо-
ристическую стихию, которая всегда животворила амери-
канскую литературу.
Родившись в песне, встают и обретают нарицатель-
ную значимость образы большой обличительной силы. Вот
Джон Голден, многоопытный стряпчий, мастер перегово-
ров, могущий «сладить со стачкой». Вот «тощий» Билл,
бедняк, перекати-поле, люмпен, безнадежно обработанный
расистской пропагандой. Фигура эта была достаточно ха-
рактерной для Америки; Джон Рид увековечил, например,
107
его в рассказе «Мак-американец». Вот, наконец, «Мистер
Блок», еще один тип рабочего, оглупленного гомперсов-
скпмп россказнями о классовом мире:
Я вам его представить
вес ж должен как-никак:
Стремится он прославить
«наш полосатый флаг».
Он с головой дубовой,
она ему не впрок,
Рабочий бестолковый,
Зовется мистер Блок 14.
Имена Блока и «тощего» Билла приобрели нарицатель-
ный смысл: их образы оживали в многочисленных кари-
катурах, нередко образующих серии, которые создавались
художниками ИРМ. А среди них было немало талантли-
вых мастеров рисунка, например Роберт Майнор, Райан
Уокер; позднее они сотрудничали в коммунистической
прессе.
Путь Джо Хилла был оборван в самом начале: он
пал жертвой реакции, использовавшей против поэта испы-
танный полицейский прием — ложное обвинение в уголов-
ном преступлении. В январе 1914 г. в городе Солт-Лейк-
Сити в штате Юта неизвестные лица, по всей вероят-
ности гангстеры, ворвались в лавку торговца Моррисо-
на, известного своими связями с полицией, и убили его
вместе с сыном. Оставшийся в живых младший сын Мор-
рисона не мог опознать убийц, одетых в маски. По об-
винению в убийстве был арестован Джо Хилл; против
него не было никаких прямых улик, но он принадлежал
к боевой революционной организации рабочего класса, ко-
торая давно уже вызывала злобу местной реакции. Пре-
бывание Джо Хилла в рядах ИРМ и было его главной
«виной». Более двадцати месяцев Хилл томился в тюрь-
ме. Следствие и процесс велись в нарушении многих
юридических норм; адвокаты, от услуг которых Хилл бы-
стро отказался, откровенно подыгрывали обвинению 15.
А между тем в стране развертывалась интенсивная
кампания в защиту поэта. В нее включились ИРМ, АФТ,
многие рабочие организации не только в США, но и в
Европе. Когда Хилл был приговорен к смерти, поднялась
буря протестов. В дело вмешался шведский посол Экен-
грен. Сам президент Вудро Вильсон, учитывая настрое-
ние общественности, дважды обращался к губернатору
108
штата Юта Спраю с просьбой пересмотреть дело Хилла,
но безрезультатно.
В январе 1915 г. Джо Хилла посетила в тюрьме Эли-
забет Гарли Флинн, 25-летняя активистка рабочего дви-
жения, вдохновившая в свое время Драйзера на созда-
пие очерка «Жанна д'Арк из Ист-Сайда». Всего час гово-
рили они в присутствии надзирателя, но встреча эта
оставила неизгладимый след в душе Хйлла. Вскоре после
этого свидания поэт записал знаменитое стихотворение
«Мятежница девушка». Все оно построено на противопо-
ставлении, на коптрасте двух миров: бриллианты и ро-
скошь женщин света бледнеют перед высшим богатством,
золотым сердцем революционерки:
Носит Девушка платье простое,
Загрубелые руки у ней,
Бьется сердце ее золотое
В такт с сердцами рабочих парней,
И враги все недаром страшатся
Ее смелых шагов боевых,
Ведь, Мятежница Девушка наша
Благородней их11в
Между Флинн и Хиллом завязалась переписка. Это
была большая, серьезная дружба двух товарищей по клас-
совой борьбе. Флинн много сделала, чтобы мобилизовать
общественное мнение на спасение поэта. В газете «Соли-
дерити» она писала о посещении в тюрьме Хилла: «Еще
не было движения, которое оставило бы свой отпечаток
на всемирной истории без песни, никогда не было побеж-
дающего движения без песни... Хозяева считают своих
рабочих «бессловесной подгоняемой кнутом скотиной», ин-
стинктивно чувствуют опасность со стороны забастовщи-
ков, которые объединяются не в безмолвной апатии,
а смеясь и распевая... Они ненавидят песню, они боятся
ее, они с радостью раздавили бы eel Вот почему онп
упрятали нашего Джо Хилла в тюрьму... Я призываю
вас — помогите Джо Хиллу «раздувать пламя недовольст-
ва», «бороться и петь немного дольше» 17. Поэт послал
последнее «прощай» Флинн за несколько часов до казни.
Перед лицом смерти раскрылось все благородство Джо
Хилла. Он просил, чтобы средства, собранные на его за-
щиту, шли на общее рабочее дело. В тюрьме поэт воо-
109
чию ощутил великую силу рабочего единства, ту, что он
славил в своих стихах. Как известно, Джек Лондон под-
писывался в письмах: «Ваш во имя революции». В конце
многих писем Хил л а стоит: «Ваш во имя Единого боль-
шого союза». Адвокат Хилтоп, отстаивавший интересы Хил-
ла на заключительной фазе процесса, писал ему: «...я вос-
хищен Вашей мужественной, отважной позицией, ибо по-
настоящему храбрых людей немного». Встречая смерть,
Хилл телеграфировал друзьям, «уоббли»: «Не плачьте обо
мне. Организуйтесь». Этой убежденностью пронизаны его
жизнь и его творчество. Лейтмотив стихотворения
«Встань, рабочий!» в его рефрене:
Восстаньте, пленники мученья!
Боритесь за освобожденье,
Рабам от рабства избавленье
Даст Союз Большой 18.
Так проходит через американскую литературу идея
солидарности. Уитмен славит всечеловеческое братство.
Беллами и Хоуэллса вдохновляют в обществе будущего
взаимопомощь и альтруизм, противостоящие разобщенно-
сти и конкурентной борьбе, порожденным частнособствен-
нической системой. Поэзию Джо Хилла и всю литерату-
ру ИРМ одушевляет пафос содружества людей в его ре-
волюционно-классовом, интернационалистском выражении.
С большой силой зазвучит он у многих писателей в пору
«красных тридцатых».
19 ноября 1915 г. ранним утром Джо Хилл был выве-
ден на тюремный двор и посажен на крашеный табурет.
Он просил не завязывать ему глаза. Перед ним выстрои-
ли пять наемных стрелков. В винтовки было вложено
пять патронов, четыре боевых и один холостой. Каждый
из стрелявших мог втайне надеяться, что холостой доста-
нется именно ему. Врач прикрепил к груди Хилла выре-
занное из бумаги сердце. Его и поразили четыре пули.
На траурной церемонии, состоявшейся в Чикаго, зву-
чали песпи поэта, говорили о бессмертии Джо Хилла, было
прочитано «Завещание», которое Хилл написал перед
казнью и в которой он просил:
Чтоб ветры весело в полях
Развеяли цветам мой прах,
Чтоб увядающий цветок
Опять воскреснуть к жизни мог 19.
НО
Со смертью Хилла начинается вторая жизнь этого че-
ловека, ставшего легендой.
Историк Вернер Иепсен пишет: «То обстоятельство, что
подобпая легенда могла родиться и обрести такую жизне-
стойкость, является грустным комментарием к нашей прак-
тике взаимоотношений в промышленности. Эта легенда пи-
тается чувством отчаяния и разочарования рабочих»20.
И это справедливо. Почти за традцать лет до гибели
Хилла Хеймаркетское дело потрясло американцев. Позд-
нее вся страна была ^взбудоражена процессом Сакко и
Ванцетти. В десятках произведений, романах, стихах,
пьесах, не говоря о множестве специальных историко-
социологических исследованиях, увековечена судьба двух
итальянцев, ставших жертвами классового предвзятого
суда. Кампания в защиту рабочего лидера Тома Муни,
эта «американская дрейфусиада», прпковала внимание
многих мастеров культуры. Даже такой далекий от лево-
го движения человек, как либеральный критик Генри
Менкен, горячо выступал в защиту Муни: для него про-
цесс над рабочим лидером был выражением глубо-
кой порочности, разъедающий американскую систему.
В 50-е годы, в разгар «холодной войны», казнь Розен-
бергов вызвала не только протесты во всем мире. Появи-
лись десятки художественных откликов на это событие.
Легенда о Джо Хилле обладает поистине удивитель-
ной силой. Американские трудящиеся хранят память о
нем, потому что Джо Хилл воплощает их стремления,
идеалы — непокорство, дух бунта, социальный протест,
свойственные лучшей части рабочего класса.
Жизнь Джо Хилла, поэта, пролетария, становится дей-
ственным образцом. И здесь вспоминаются слова В. И. Ле-
нина о воспитательном воздействии, которым обладает
героический пример. Живой, непосредственный рассказ о
таких революционерах, как Бабушкин, писал он, «будет
лучшим чтением для молодых рабочих, которые будут
учиться... как надо жить и действовать всякому созна-
тельному рабочему» ".
В самом начале 20-х годов Ральф Чаплин выпустил
краткпй биографический очерк о Джо Хилле. Эптон
Синклер включил тексты ирмовских песен в свою пьесу
«Поющие тюремпые соловушки», написапную в защиту
«уоббли», томящихся в тюрьмах. Ее герой Ред Адаме,
воспевающий братство пролетариев, пмеет своим прото-
Ш
типом Джо Хилла. Эта пьеса ставилась в 20-е годы в
Гринвнч-Вилледж.
В фольклорном сборнике Карла Сэндберга «Мешок
американских песен» (1927) Джо Хилл был назван «круп-
нейшим поэтом-песенником и единственным художником,
песни которого в наши дни исполняются боевыми отря-
дами американского пролетарского движения» 22.
В 1925 г. молодой поэт Альфред Хейз написал сти-
хотворение «Джо Хилла видел я во сне». Несколько лет
спустя Эрл Робинсон положил его слова на музыку. Так
родилась знаменитая песня о Джо Хилле. Своего лучше-
го исполнителя она нашла в лице Поля Робсона. Песня
сыграла особую роль в увековечении памяти Джо Хил-
ла, она как-то органически воплотилась в неповторимом
голосе певца. Когда в Лондоне Робсон пел ее перед без-
работными уэльскими шахтерами, то аудитория, как сви-
детельствует очевидец, «была ошеломлена силой и красо-
той робсоновского исполнения». Ныне ее знают во всем
мире.
Наступили «красные тридцатые». В это время общест-
венного подъема и недовольства песни Хилла обрели но-
вую значимость. Песня «Пирог в небе», высмеивающая
Армию спасения, стала особенно популярной в среде без-
работных. Само выражение «пирог в небе» не только
выражало настроения людей в эпоху депрессии, голод-
ных, разоренных кризисом; оно стало речением и, по мне-
нию одного из исследователей, оказалось «самым ценным
вкладом, внесенным «уоббли» в американский словарь».
Появился ряд исследований, посвященных Хиллу и
поэзии ИРМ. Образ Хилла привлек внимание еще одного
поэта — Кеннета Петчена, автора знаменитого стихотво-
рения «Джо Хилл слушает молитву» (1935): это поэти-
ческий рассказ о последних минутах «менестреля рабоче-
го класса», который под дулами винтовок вспоминает
всю свою жизнь. Образы Джо Хилла, как, впрочем, и дру-
гих героев ИРМ — Билла Хейвуда и Уэсли Эвереста, воз-
никают на страницах созданной в 30-е годы трилогии
Джона Дос Пассоса «США».
В послевоенные годы во времена маккартизма вокруг
имени Джо Хилла разгорелась острая полемика. Уоллес
Стегпер напечатал в 1948 г. в «Нью рипаблик» статью,
в которой «обосновывал вину» Хилла за якобы совершен-
ное им убийство и попутно обвинял ИРМ в том, что оно
т
памсренно превратило его в мученика и использовало в
своих целях. Статья вызвала резкую отповедь левых кру-
гов. Группа «уоббли» в знак протеста пикетировала ре-
дакцию журнала, напечатавшего клеветническую статью.
Был создан комитет «Друзья Джо Хилла». Тогда Уоллес
Стегнер выпустил роман «Проповедник и раб», содержа-
щий художественную версию своего домысла. В ответ
появилась пьеса Барри Стэвиса «Человек» который никог-
да не умирал» (1951); в пей изображался заговор против
поэта, инспирированный* магнатами медной промышлен-
ности. В финале пьесы друг Хилла Эд Роуэн произно-
сил пророческие слова: «Они убили тебя, Джо, по твой
голос никогда не будет заглушён. Джо Хилл никогда не
умрет, ибо нельзя уничтожить рабочий класс» 23. Время
подтверждает справедливость этих слов.
О той роли, которую сыграл Джо Хилл в его жизни,
рассказывает солдат Джек Мэллой из романа Дж. Джонса
«Отсюда в вечпость» (1951). Школу ИРМ проходит Эдди
Спаас, одни из героев романа Александра Сакстопа «Боль-
шая Среднезападная»: он горячий поклонник песеп Джо
Хилла.
Известный историк-марксист Филипп Фонер, обратив-
шись к материалам процесса над поэтом, пишет свое ис-
следование «Дело Джо Хилла» (1964). Год спустя он из-
дает сборник писем Хилла со своими комментариями.
Резко возрос интерес к поэту у пего на родине, в Шве-
ции, где было создано «Общество Джо Хилла», вышло
несколько сборников его стихов, был снят о нем худо-
жественный фильм. А в 60-е годы, в пору подъема негри-
тянского и антивоенного движения в США, поэты-«фолк-
пики» (Пит Сигер, Джоап Баэз, Дин Рид) словно бы
приняли эстафету из рук Хилла.
Дух и идеи народного поэта, говорит Гиббс Смит, ав-
тор нового, богатого по материалу исследования о Джо
Хилле (1969), и сегодня вдохновляют забастовщиков и
пикетчиков в Америке.
В книге Смита воспроизведен снимок, сделанный во
время демонстрации борющихся за свои права сельскохо-
зяйственных рабочих в Калифорнии. На одном из пла-
катов слова поэта: «Не плачьте обо мне, организуйтесь!..»
ИЗ
8. НАВСТРЕЧУ НОВОМУ МИРУ
24 января 1918 г. Таврический дворец в Петрограде.
III Всероссийский съезд Советов. Только что выступил с
докладом Председатель Совнаркома В. И. Ленин. Он на-
помнил делегатам, что Советская власть существует 2 ме-
сяца 15 дней, на пять дней дольше Парижской Коммуны.
Сделаны первые шаги, осуществлены первые мероприятия.
В конце заседания председательствующий объявляет,
что слово имеет американский товарищ Джон Рид, кото-
рый присутствует на съезде вместе с друзьями — социа-
листом Борисом Рейнштейном п прогрессивным журнали-
стом Альбертом Рисом Вильямсом.
И вот Джон Рид на трибуне. Он взволнован, на пид-
жаке алеет красный бант. Когда в зале стихает овация,
Рид произносит свою первую фразу по-русски, с акцентом:
«Товарищи, я пришел сюда дать клятву великой русской
революции...» После нового взрыва аплодисментов пере-
ходит на английский язык. Он говорит о счастье от созна-
ния того, что в России рухнул буржуазный миропорядок
и пролетариат взял власть в свои руки. Последние слова
его речи вновь звучат по-русски: «Сейчас я отправлюсь
в страну закоренелой реакции, в страну капитала. И я обе-
щаю вам, что расскажу американскому пролетариату прав-
ду обо всем, что происходит в революционной России».
И Рид исполнил свою клятву. Он запечатлел увиден-
ное и пережитое в своих статьях, очерках и знаменитой
книге «Десять дней, который потрясли мир». В предисло-
вии к ней В. И. Ленин писал: «Эту книгу я желал бы
видеть распространенной в миллионах экземпляров и пе-
реведенной на все языки, так как она дает правдивое и
необыкновенно живо написанное изложение событий, столь
важных для понимания того, что такое пролетарская ре-
волюция, что такое диктатура пролетариата» \
114
Пожелание Ленина осуществилось. Книгу Рида читали
рабочие Парижа и сицилийские крестьяне, датские рыба-
ки и ткачи Лодзи, берлинские студенты и рикши Токио.
Книга, рассказавшая о пробуждении революционных масс
России, сама будила мысль миллионов своих читателей 2.
Ее автор — писатель нового типа. В нем, сыне бурного
революционного XX в., органично слились мысль п дейст-
вие3.
Сквозь всю историю литературы начиная с «Одиссеи»
п «Эпеиды» проходит тема путешествий, скитаний, чело-
век стремится познать мир, открыть для себя его тайпы.
Долгое время разные страны и народы, разделенные ог-
ромными пространствами, кажутся изолированными друг
от друга. XX век не только «сократил любые расстояния».
Он с особой отчетливостью обнажил ход исторпческого
процесса и его направление, сделал явственной взаимо-
связь социальных потрясений в разных концах планеты,
неодолимый ход мирового революционного процесса. Но-
вые, массовые средства информации сблизили народы.
В литературе стала отходить на второй план, тускнеть
некогда традиционная фигура путешественника. Родился
новый герой, журналист, глазами которого показана
жизпь.
В XX в. заметно возрастает гражданская, обществен-
ная активность писателя. Происходят многообразные про-
цессы сближения чистой беллетристики с журналисти-
кой, с документально-публицистическими жанрами. Появ-
ляется новый, по выражению Михаила Кольцова, тип
«газетного писателя», для которого политика и искусство
нераздельны.
История революционной литературы нашего столетия
дает многочисленные примеры формирования писателя но-
вого типа, писателя-борца. В годы гражданской войны
происходит становление Фурманова и Фадеева. Револю-
ционная Россия становится важнейшей школой для Ярос-
лава Гашека, творца бессмертного Швейка. На междуна-
родных конгрессах звучит страстный голос Барбюса. За
штурвалом самолета гибнут Сент-Экзюпери и Нурдаль
Григ. Колесит по миру «неистовый репортер» Эгон Эрвин
Киш. Под Мадридом на передовой линии огня в качест-
ве военных журналистов находятся Михаил Кольцов и
Эрнест Хемингуэй, а в рядах интербригадовцев воюют
Ральф Фокс, Джон Корнфорд, Людвиг Ренн, генерал
115
Лукач — Матэ Залка. Не померкнет массовый подвиг со-
ветских писателей в годы Отечественной войны.
Джон Рид, этот поистине журналист на баррикадах,
воплощает лучшие традиции революционной литературы.
На его долю выпало идти магистральными дорогами эпо-
хи, чувствовать пульс истории. И потому, наверное, зор-
кий, острый наблюдатель происходившего, он был писа-
телем, все глубже и органичнее вторгавшимся в жизнь.
В его лучших произведениях — «Восставшей Мексике» и
«Десяти днях, которые потрясли мир» — лирический ге-
рой-повествователь — это человек, находящийся в гуще
событий, активно сопереживающий со своими героями,
отдающий свои симпатии революционным массам.
Творчество Рида и автобиографично, и социально на-
сыщенно. Он пишет «о времени и о себе». Поэтому в его
книгах, его репортажах п публицистике неизменно ощу-
щаешь дыхание истории.
Внешняя канва жизни Джона Рида, если охватить
пору его юности, мало чем отличается от обычного пути,
которым шли его сверстники, американцы из состоятель-
ных семей. Человек, похороненный в Москве на Красной
площади в октябре 1920 г., родился в 1887 г. в Портлен-
де на берегу Тихого океана в красивом большом доме
судебного исполнителя, известного своей честностью и
прямотой; учился в привилегированной подготовительной
школе в Мористауне, затем четыре года (1906—1910) про-
вел в Гарварде, считавшемся университетом для состоя-
тельной, аристократической молодежи.
Он вступал в самостоятельную жизнь с ясно выра-
женной целью — познавать мир и писать об увиденном
и пережитом. После кратковременного дебюта в журнале
«Америкен мегезин», куда его направил знаменитый Лин-
кольн Стеффенс, в те годы наставник и духовный отец
юного поэта, перед Ридом гостеприимно раскрылись двери
ведущих нью-йоркских редакций. Его стихи и очерки, от-
меченные свежестью взгляда и юношеским темперамен-
том, обратили па себя внимание. Но Рид не стал бы
Ридом, если бы не дал уберечь себя от услужливых соб-
лазнов и той золотой клетки, в которую не раз манили
его дельцы газетно-журнального мира.
Талантливый литератор, он обладал живым воображе-
нием, чувством слова, умел писать «запоем», мог проси-
живать почи за ппшущей машинкой. Человек земной, жиз-
116
пелюбивый, он мечтал о славе, о любви. Личность творче-
ская, он неизменно находился в поиске. Но, наверное, глав-
ной внутренней потребностью его натуры была потребность
в правде. Он не хотел принимать на веру господствующие
догмы, отвлеченные теории вызывали у него неприязнь.
С жадностью вбирал он жизненный опыт, осмысляя его с
решительной самокритичностью. Поразительно, что в нем,
казалось бы баловне судьбы, с юных лет проявилось чув-
ство сострадания к жертвам общественной несправедливо-
сти, нетерпимость ко всем формам социального зла и офи-
циальной лжи.
Юность Рида была связана с Гринвич-Вилледжем. Это
был квартал литераторов, артистов, художников, мятеж-
нон нью-йоркской богемы. В канун первой мировой вой-
ны Грпнвич-Вилледж переживал расцвет: его обитатели
жили в атмосфере бурных споров и ожидания перемен.
Они решительно сокрушали привычные верования, него-
довали на засилье доллара и тиранию трестов, предска-
зывали неотвратимое обновление всего уклада жизни.
В Грпнвич-Вилледже формировался радикализм молодого
Рида, там, по его же словам, «осмеливались вслух рас-
суждать на темы, запретные для всего мира», спорили
о новых формах искусства, модных философских теориях
вроде фрейдизма и интуитивизма Бергсона, о свободной
любви, феминизме. Но главной проблемой было переуст-
ройство общества на началах справедливости.
Особой популярностью пользовался литературный са-
лон Мейбел Додж. Среди его завсегдатаев были
Билл Хейвуд, Джон Рид, литераторы, политики. Там,
в кружке, по словам Ван Вик Брукса, родилась идея
«союза между рабочим классом и писателями нового по-
коления».
Джон Рид был в числе тех, кто ратовал за объединение
усилий радикально, критически настроенных журналистов
с «приходящими на смепу более решительными сторонни-
ками социализма» 4.
И все-таки не споры гринвич-вилледжских бунтарей,
а жизнь формировала Рида. Он как-то, быть может и не
формулируя этого серьезно, высказал Линкольну Стеф-
фенсу свое писательское кредо: «Я должен увидеть все
сам, своими глазами». За окнами его холостяцкой квартир-
ки сверкал и шумел Нью-Йорк, удивительный, манящий
город, который захватил его воображение и посвятил в
117
свой тайны. В Нью-Йорке он «впервые паписал о том,
что видел, испытав буйную радость творчества» 5.
Воздавая должное Риду, политическому борцу, рево-
люционеру, иногда упускают из виду вклад, который он
внес в развитие художественно-документальной литера-
туры.
А между тем Рид пробовал свои силы в разных жан-
рах: писал стихи, поэмы, одноактные пьесы, рассказы,
статьи, очерки, книги репортажей. Но высшие достижения
Рида лежат в сфере литературы факта, которая завоевы-
вает все более прочные позиции в искусстве XX в. и кото-
рую в США называют «фэкшп» (faction). Оп особенно
много сделал в наиболее оперативном жанре — очерке,
даже в его крупных произведениях заметна рука репор-
тера, очеркиста. Они бессюжетны, кажутся смонтирован-
ными из более мелких элементов — отдельных сцен, очер-
ков, коротких повелл. Себя он считал поэтом, видел в поэ-
зии свое главное призвание. Значит ли это, что журна-
листика, политика мешала поэзии, как па этом настаивают
некоторые американские исследователи? Думается, что это
мнимое противоречие, ибо и в статьях, и в очерках он
оставался художником, мыслил образами.
Новеллы, которыми он дебютировал, «Капиталист»,
«Куда влечет сердце», «Еще один случай неблагодарности»
и другие, посвящены Нью-Йорку, городу трущоб и ночле-
жек, людям «дна». Они вырастают из частного факта,
эпизода, которые Рид словно бы выхватывает из потока
городских будней. В этих новеллах, однотипных по струк-
туре, построенных как беллетристически обрамленное ин-
тервью Рида со своими героями, чувствуются журналист-
ские приемы.
Рид не только стремится наблюдать своих героев со
стороны, но вступает с ними в живой контакт. Скупая,
лаконичная деталь, характерная речь героя, полное отсут-
ствие комментирующего голоса автора — все это придает
его новеллам характер весьма точного, объективного сним-
ка действительности. Но Рид умеет выделить из потока
фактов главные, типические. Внешне жесткая, холодно-
ватая проза Рида уже несет в себе заряд социального
критицизма. Его новеллы обнажают изнанку американ-
ского благополучия, они вводят читателя в мир изгоев
и жертв общества. О развитии его критических воззре-
ний на буржуазное общество свидетельствуют такие его
118
зрелые новеллы, как «Мак-американец», «Дочь револю-
ции», а также ряд новелл, написанных в годы мировой
войны и пронизанных антимилитаристской направленно-
стью («Глава рода», «Так принято» и др.).
Знаменитая стачка текстильщиков в Патерсоне в
1913 г., очевидцем которой становится Джон Рид, откры-
вает для него новый мир, новую тему. Он приобщается
к классовой борьбе пролетариев, отдает им свои симпа-
тии. Его очерк «Война в Патерсоне» (1913), посвящен-
ный этому событию, выделяется на фоне ранних произ-
ведений Рида: в пем уже ощутимы та раскованность,
преодоление объективизма, та атмосфера борьбы, драмати-
ческого накала, которая лучше всего отвечала «взрывча-
тому» темпераменту Рида. А самый рассказчик предста-
ет не просто как повествователь, но и как активный
участник событий.
Но, может быть, в судьбе Рида заключен важный урок:
революционными писателями не рождаются, ими стано-
вятся. Патерсон еще не означал, что Рид принял участие
в борьбе рабочего класса, хотя он уже сделал первый и ре-
шающий шаг в этом направлении.
Важной вехой в становлении Рида-революционера ста-
ла Мексика. Если кто-нибудь из американских писателей
был рожден для того, чтобы написать о мексиканской
революции, то им был Рид. Четыре месяца провел он с
армией крестьянского вожака Панчо Вильи. Подружился
с веселыми и вспыльчивыми «компанерос». Делил с ними
ночлег и стол. Танцевал искрометную «Кукаречу». Уча-
ствовал в штурме Торреона. Рисковал жизнью6.
Не одип Джон Рид в качестве корреспондента отпра-
вился в эту страну, охвачеппую пламенем крестьяпского
восстания. Там было немало других американских журна-
листов. Но только его репортажи, собранные впоследствии
в книге «Восставшая Мексика» (1914), увлекательной,
красочной, словно бы напоенной южным солнцем,— не по-
тускнели от времени, вошли в историю американской ли-
тературы.
В «Восставшей Мексике» проза Рида, прежде жесткая,
скупая, неожиданно засветилась целой радугой романти-
ческих красок. Синева неба, белизна глинобитных хижин,
раскаленная желтизна пустыни, пестрые плащи пеонов,
южная, щедрая красота мексиканского пейзажа — эти об-
разы придают книге особый цветовой фон.
119
В пе меньшей мере поразили читателя своей подлин-
ностью батальные сцены книги. Редьярд Киплинг, приз-
нанный мастер изображения войны, прочитав корреспон-
денции Рида, присланные с полей сражения в Мексике,
заявил: «С Джона Рида начинается репортаж». В книге
Рида война ощущалась непосредственно, во всей грозной
реальности, с кровью, страданиями раненых, визгом шрап-
нели, смертельной усталостью — без той ложноромапти-
ческой псевдогероики, которая была характерна для кор-
респонденции его коллег. Рид словно бы переносил чита-
теля в эпицентр событий, заставлял его слышать гром
боя, видеть происходящее глазами солдат. Это отчетливо
заметно в сцене штурма Торреона, ставшего сердцевиной
книги.
«Восставшая Мексика» стала решительной вехой на
пути Рида к «Десяти дням». Особое искусство Рид проя-
вил в создании массовых сцен, исполненцых динамики и
движения, в которых действует его новый герой — рево-
люционный народ. Это солдаты, идущие в поход, и их
жены и дети, следующие за армией со своим нехитрым
скарбом в товарных вагонах, или это пеоны, встречаю-
щие их в пути, пестрый, но монолитный человеческий
поток, текущий, подобно реке, в своей неодолимости. Эти
люди показаны на привале и в атаке, в бою и в часы
отдыха.
Так возникал в книге собирательный образ мексикан-
ского народа, поднявшегося на революционную борьбу.
Он складывался из многообразных эпизодов и сцен, из
отдельных, словно бы случайно выхваченных «людей из
толпы». Но этот на первый взгляд пестрый, хаотичный
материал не подавляет: он выразителен и характерен.
В книге сказалось присущее Риду искусство отбора типи-
ческих явлений из разнородного потока фактов, что яви-
лось результатом его верной социальной, классовой оцен-
ки событий. Как типичны, многозначительны эти безы-
мянные «люди из толпы», нередко с такой проницатель-
ностью выражающие народную точку зрения на происхо-
дящее. Ночуя в асьенде, он слышит выразительный
разговор бедняков пеонов о церкви: «У попов нет ни сты-
да, ни совести, раз они при нашей бедности берут деся-
тую часть всего, что мы имеем» 7. Безымянный, изможден-
ный от голода старик рассуждает: «Революция — это
хорошо! Когда она победит, мы с божьей помощью никог-
120
да, никогда не будем голодать» fi. Этот важнейший ридов-
ский прием получит свое дальнейшее развитие в «Десяти
днях, которые потрясли мир».
Рельефен образ народного вожака Панчо Вильи, обри-
сованный многогранно. Рид делает экскурс в его прошлое,
показывает Вилью в бою, в момент смертельной опас-
ности, и на привале, в общении с компанерос, мы узна-
ем о его заветной мечте — сделать Мексику счастливой и
убеждаемся в том, как {юбят его солдаты. Рид не идеа-
лизирует своего героя: Вилья неграмотен, грубоват, по-
крестьянски угловат, простодушен. Но этот пеон, поднятый
на гребень истории, вобрал в себя здравый смысл и та-
лантливость народа. Образ Вильи, вождя крестьянско-де-
мократического крыла революции, оттеняется у Рида очер-
ченной с сатирическим нажимом фигурой Каррансы, ли-
дера либеральных кругов, самовлюбленного человека,
склонного к позерству. Позднее, в книге об Октябре, Рид
даст столь же острые, язвительные портреты русских
меньшевиков.
Рид был непохож на своих коллег, буржуазных жур-
налистов, ловцов сенсации, охотящихся за выигрышным
броским материалом. Его проза не только подкупала своей
взволнованностью, искренностью. Взгляд на события «из-
нутри», солидарность с восставшими массами дали ему
верное понимание смысла и зпачения крестьянской рево-
люции. Есть немало общего в изображении народной вой-
ны у Рида и Серафимовича («Железный ноток»), Вс. Ива-
нова («Партизанские повести») и Бабеля («Конармпя»):
это сходство имеет типологический характер, объясняется
известной общностью исторических условий. В целом же
в «Восставшей Мексике» были видны зерна того револю-
ционного эпоса, каким стали его «Десять дней» 9.
В Патерсоне перед Ридом был лишь один эпизод клас-
совой борьбы. В Мексике на его глазах развертывалось
пародное восстапие против угнетателей. А когда по возв-
ращении в США он узнал о трагедии в Ладлоу, в Коло-
радо, расстреле бастовавших угольщиков наемными охран-
никами, уничтожившими зимний лагерь из палаток, в ко-
торых ютились забастовщики со своими семьями, он
поспешил на место событий. Как следователь, он собирал
документы и факты, которые затем легли в основу его
очерка «Война в Колорадо» (1914). Это было решитель-
ное обвинение, брошенное в адрес «железной пяты» моно-
121
полпй. Все явствснпей открывалась перед Ридом глубокая'
пропасть, разделявшая две Америки. И сам писатель все
больше отходил от того класса, к которому принадлежал
по рождению.
Четыре месяца спустя после событий в Ладлоу в Ев-
ропе разразилась мировая война. Тогда в обстановке все-
общей растерянности Рид выступил со статьей спокойной
и трезвой: «Война торговцев». В это время он уже назы-
вал себя социалистом. Патерсон, Мексика, Ладлоу дали
ему неоценимый опыт социального анализа. Он не позво-
лил себя оглушить шовинистической пропаганде; уже в
первых очерках он обнажил империалистическую, мили-
таристскую подоплеку чудовищной бойни. В этом убедила
его поездка в Европу осенью 1914 г. Он побывал в Англии,
Франции, Германии, столицах воюющих государств и в
прифронтовой полосе. И больше, чем зрелище братских
могил и разрушений, поразило его другое: покорная без-
ропотность, с которой обманутые люди шли на убой, в то
время как социал-демократы, вчера еще шумно деклари-
ровавшие свои антивоенные принципы, послушно превра-
тились в социал-патриотов. Тем притягательней был для
него пример тех, кто нашел в себе гражданское мужество
пойти против течения. В их числе были Карл Либкнехт,
Ромен Роллан.
Весной 1915 г. Рид вторично отправился в Европу:
побывал в Греции, Сербии, России, Болгарии, Турции.
Итогом этой поездки стала книга «Война на Восточном
фронте» (1916), построенная как серия путевых очерков,
исполненных горечи и боли. Рид-романтик, каким он был
в «Восставшей Мексике», уступил место хладнокровно-су-
ровому наблюдателю, запечатлевшему безысходную тра-
гедию «убиваемых пародов». Правда, в этой книге, не-
сколько фрагментарной и рыхловатой, не было той креп-
кой цементированности, внутренней цельности, которые
отличали полотно о мексиканской революции. Это был как
бы монтаж страшных «путевых картин», открывшихся
Риду: он писал о беженцах, согнанных с насиженных
мест, об умирающих в госпиталях, разрушенных городах,
о страшном трупном запахе, висящем над полями сра-
жений.
В' книге был заметен недостаток обобщений. Казалось,
пороховой дым, стлавшийся по полям Европы, зрелище
страданий и бедствий заслонили от Рида перспективу.
122
Рид вернулся в Америку убежденным антимилитари-
стом. А когда в апреле 1917 г. США вступили в войну,
это означало для него не только крушение надежд на
«миролюбие» Вильсона, но и веры в американскую де-
мократию. Отныне Джон Рид клеймит «вильсоновско-
уолл-стрптовскую войну», агитирует против воинской по-
винности. В ответ «патриоты» подвергают травле «анти-
патриота» Рида. Двери крупных журналов, некогда печа-
тавших талантливого писателя, теперь наглухо для него
закрыты.
Он печатается на страницах единственно прогрессив-
ного в ту пору, антимилитаристского журнала «Мэссис»,
в том самом, где был опубликован его очерк «Война в Па-
терсоне».
Это было время нелегких, порой мучительных раздумий
для Рида, о которых свидетельствует его оставшаяся не-
оконченной, исповедальная автобиография «Накануне
тридцатилетия». В ней он подводил итоги прожитому и
увиденному и вглядывался в «неясные очертания будуще-
го». Сочувствуя трудящимся «всем сердцем», Рид не
скрывал тревоги относительно перспектив революционной
борьбы. Видя разобщенность рабочего класса Америки и
Европы, предательство социал-демократии, он сомневает-
ся в способности пролетариата «осуществить мирную или
какую-нибудь иную революцию». И все же пока ещб смут-
ное предчувствие грядущих перемен не покидало Рида,
он писал о том, что из «демократии родится новый мир,
который будет богаче, лучше, будет прекраснее сущест-
вующего».
Тем большей радостью было для Рида известие о па-
дении царизма в России. И уже тогда, весной 1917 г.,
в своих статьях он прозорливо расценил это событие лишь
как первую фазу революции, которая должна привести
к более глубоким социальным преобразованиям. Летом
1917 г. в качестве корреспондента «Мэссис» он отправ-
ляется в Петроград. Он прибыл туда вскоре после разгро-
ма корниловского мятежа.
Россия открыла самый плодотворный этап в его биог-
рафии.
В Петрограде он сделал решающий в жизни выбор —
открыто принял сторопу большевиков. И уже пе как
наблюдатель, сочувствующий, а участпик русской рево-
люции.
123
Он едет в окопы 12-й армии под Ригу. Присутствует
на рабочих митингах и конференциях в канун Октября.
Бывает в большевистском штабе — Смольном. Вслед за
первыми цепями красногвардейцев входит в Зимний вско-
ре после его падения. Слушает Ленина, провозглашаю-
щего с трибуны II съезда Советов декреты о мире, о зем-
ле, о власти. Затем сотрудничает с большевиками, рабо-
тая в качестве переводчика в Бюро революционной про-
паганды при Наркоминделе.
Его жизнь после возвращения в Америку весной
1918 г. стала вдохновенным исполнением клятвы, данной
им на III съезде Советов. Смысл происходящих в России
событий он определил словами: «Я видел рождение но-
вого мира».
И здесь он не был одинок. Тогда, в ночь с 7-го на
8-е ноября 1917 г., вслед за цепями красногвардейцев,
ворвавшимися в Зимний дворец, резиденцию Временного
правительства, прошли четыре американских корреспон-
дента: Джон Рид, Альберт Рис Вильямс, Луиза Брайант,
Бесси Битти.
Они были первыми, кто рассказал своим соотечествен-
никам правду об Октябре, Ленине, Советах10. Их оружием
был очерк, публицистический, социологический, докумен-
тальный, боевая газетная статья. Очерки образовывали
циклы, из них вырастали книги. С их деятельностью свя-
зан взлет художественно-документальной литературы.
Эти люди действовали в духе лучших национальных
традиций. Они прорывали «блокаду правды», как назвала
одна из западных газет тот своеобразный пдеологический
карантин, которому подверглась молодая Советская рес-
публика с первых же недель существования. Среднему
бэббитообразному американскому обывателю внушали
чувство страха, ему прививали «антибольшевистский ком-
плекс», связанный с понятиями «большевики», «красные»,
«революция»... Пресса монополий методично фабриковала
стандартные шаблопы «антибольшевистской мифологии».
Джопу Риду, А. Р. Вильямсу, Луизе Брайант, Бесси
Битти и другим друзьям повой России было нелегко.
Их штрафовали, им угрожали. Их выбывали в разпые
комиссии вроде комиссии сенатора Овермспа, которая в
феврале 1919 г. вела свои расследования, вылившиеся в
нелепое судилище над Октябрем и его идеями. И они
выступали на митингах и собраниях, с церковных и уни-
124
верситетских кафедр, они писали везде, где осмеливались
печатать правду о России,— от самых левых изданий типа
«Революшнери эйдж» до умеренно-либеральных типа
«Нейшп» и «Нью рипаблик».
В эти годы тема Октября занимает важное место в
прогрессивной американской литературе.
В книге «Ленин. Человек и его дело» (1919) Аль-
берт Рис Вильямс (1883—1962) первым в Америке ри-
сует многогранпый образ вождя Октября. Ленин для Виль-
ямса (и об этом будут писать и Брайант, и Майнор, и
Стеффенс) прежде всего величайший реалист, гпбкий и
решительный, непреклонный и дальновидный, способный
безошибочно оценить самую запутанную ситуацию, отыс-
кать верный путь в самом трудном положении.
В 1921 г. выходит новая книга Вильямса «Через рус-
скую революцию», которая по праву стоит рядом с «Де-
сятью днями» Джона Рида; эти очень близкие по духу
произведения по-своему дополняют друг друга. Если Рид
дает «сгусток истории», драматическую кульминацию ок-
тябрьских событий в Петрограде, «сердце восстания», то
Вильямс, проделавший путь в 12 тыс. километров от
Москвы до Владивостока, показывает размах революции,
захватившей самые глухие утолки страны. Художествен-
ная манера Вильямса внешне проста, деловита, но отнюдь
не бесстрастна. Он располагает события в исторической
последовательности, разъясняет смысл отдельных фактов
и образов авторскими комментариями, но делает это не-
навязчиво.
Победа большевиков рассмотрена Вильямсом в широ-
кой исторической перспективе. Через всю жизнь пронес
Вильямс любовь к нашей стране, многолетнее пребыва-
ние в СССР сделало его выдающимся знатоком «совет-
ского образа жизни».
«Шесть месяцев в Красной России» (1918) — так наз-
вала свою книгу Луиза Брайант (1890—1936), прогрес-
сивная журналистка, жена и единомышленник Джона
Рида, находившаяся вместе с ним в революционной Рос-
сип. Драматизированные сцены — взятие Зимнего, улич-
ные бои и городе, похороны жертв революции па Крас-
ной площади в Москве — перемежаются у нее с псторпко-
публицпстическими экскурсами и зарисовками деятелен
революции. Предмет ее особого интереса — это русские
женщины-революционерки, особенно Коллонтай. С симпа-
125
тией пишет Врайант о руководителях Октябрьского вос-
стапия — Подвойском, Антонове-Овсеенко, Дыбенко.
Итогом ее второй поездки по России (1920—1921) ста-
новится книга «Зеркала Москвы» (1923), состоящая
из серии портретов деятелей революции (Луначарского,
Калпнипа, Дзержинского и др.)- В нее вошел очерк о Ле-
нине, основапный на личных впечатлениях; Брайант с вол-
нением писала о простоте, доступности, ясном уме, по-
разивших ее в вожде Октября.
Бесси Битти (1886—1947), журналистка и публицист,
также из «группы Рида», приехавшая в Петроград ранней
весной 1917 г., была свидетелем первых шагов Советской
власти. Ее книга «Красное сердце России» (1919) — рас-
сказ о пребывании автора в революционном Петрограде,
отмеченный симпатией к нашей стране. Многое в России
вызывало восхищение Битти: героизм красногвардейцев,
гуманность революции, забота новой власти о детях,
рождение новых отношений товарищества между людьми.
«Мне довелось пережить знаменательный час,— суммиро-
вала она свои наблюдения.— И я знала, что он был ве-
ликим...» п
Пребывание в России в пору революции, встречи с
В. И. Ленипым оставили глубокий след в жизни Реймон-
да Робипса (1873—1954), руководителя американской мис-
сии Красного Креста в России в 1917—1918 гг.; об этом
рассказывается в книге журналиста Уильяма Харда «Под-
линная история Реймонда Робинса» (1920). Богач, биз-
несмен, он, человек трезвого, проницательного ума, отре-
шившийся от предвзятости, увидел, что русская револю-
ция совершена не кучкой заговорщиков, а массами, руко-
водимыми большевиками, выражающими их волю.
«Миллионер, который любил Ленина», как прозвали Ро-
бинса в США, конечно, не стал ни большевиком, ни марк-
систом. Но то, что он наблюдал в России, тот полити-
ческий опыт, который он оттуда вынес, позволили ему
по-новому взглянуть на «американскую систему», «чрева-
тую безжалостпым ужасом безработицы и нужды», и стать
поборником ее реформы в духе «альтруизма и свободной
кооперации» ,2. До копца своих дней Робине ратовал в
пользу сотрудничества между пародами двух стран.
В 1918—1920 гг. в США появляются книги, содер-
жащие достаточно объективную картину того, что проис-
ходит в России. Это книги Э. Пула (1880—1950), авто-
126
pa известного романа «Гавань», «Темный народ» (1918)
и «Деревня» (1918), построенные как серии очерков о рус-
ском крестьянстве в пору революции. В 1917 г. Пул нахо-
дился в России и мог убедиться, что страна становится
«центром революционной бури». В иной публицистической
манере были написаны книги профессором Э. Россом «Рос-
сия на подъеме» (1919) и «Русская большевистская рес-
публика» (1921), в которых также воссоздавалась панора-
ма массовой народной революции, сломавшей старую прог-
нившую систему. Другом нашей страны становится публи-
цист Пакетов Гиббен (1880—1927), автор книги «Рекон-
струкция в России» (1925), которого в США даже при-
влекали к суду за «проболыпевистские симпатии». В ряде
статей и выступлений писатель и общественный деятель
Джером Дэвис (р. 1891) подчеркивал «гуманистическую»
деятельность большевиков. Среди друзей Советской Рос-
сии и противников интервенции была и Элен Келлер
(1880—1968), известная общественная деятельница.
Октябрь, Ленин оказали решающее воздействие на на-
строения целой группы левых рабочих лидеров, револю-
ционных публицистов, например на Эллу Рив Блур, Уилья-
ма 3. Фостера и Роберта Майнора. Прогрессивный худож-
ник и журналист, сотрудник «Мэссис» Р. Майнор (1884—
1952) прибыл в Россию в 1918 г.; встречи с Лениным
помогли ему самокритично пересмотреть некоторые за-
блуждения анархистского толка, а позднее стать созна-
тельным революционером, одним из руководителей амери-
канской коммунистической партии и ее главного органа —
газеты «Дейли уоркер».
Таково было окружение Рида. Роль, которую он сыг-
рал в эти годы, трудно переоценить. Своим творчеством,
личной судьбой он олицетворяет ту новую эпоху мировой
литературы, начало которой было положено Октябрем.
Вернувшись в США в мае 1918 г., Джон Рид ездит
по стране, читает лекции, выступает на митингах, терпе-
ливо разъясняя сущность «большевистского эксперимен-
та». Его выступления в прессе в 1918—1919 гг. не были
чисто пропагандистскими. Это был своеобразный пролог
к знаменитой книге «Десять дней, которые потрясли мир».
Это новаторское произведение часто рассматривают
как ценнейший исторический, иллюстративный документ.
Это справедливо, конечно. Но не менее важно увидеть в
этом «сгустке истории», книге, не укладывающейся в при-
127
вычные жанровые рамки, художественное мастерство
Рида, провидевшего важнейшие идейно-эстетические иска-
ния XX в. История, творимая массами, была героем его
произведения. Темперамент, страсть, способность видеть
мир в образах позволили ему дать живой художественный
образ великого исторического перелома. Интерес к позна-
нию социального смысла происходящих событий, трезво
исследовательскпй склад ума и романтический, мятежный
характер Рида, поистине «лед и пламень», составлявшие
натуру автора «Десяти дней»,— все это счастливо вопло-
тилось в его удивительной книге.
Сама тема диктовала смелую, новаторскую художест-
венную форму. Рид хотел, чтобы читатель увидел проис-
шедшее, поверил в него, опираясь на документы, понял
его смысл. Это и определило наличие в «Десяти днях»
трех планов — изобразительного, публицистического и до-
кументального. Произведение занимает «пограничную
зону» между литературой художественной и публицисти-
ческой: это оригинальный, новаторский сплав. В «Десяти
днях» во весь рост встал Рид-художник. Под его пером
вновь ожили и обрели силу образы русской революции:
Петроград в канун штурма Зимнего; Смольный, штаб вос-
стания, «центр бури»; вечерний Невский, запруженный
людьми; колонны красногвардейцев, растекающиеся по
коридорам Зимнего дворца; женщины и дети, идущие на
защиту своего красного Питера от банд Керенского; на-
всегда врезающаяся в память сцена похорон на Красной
площади. Точными, экономными, вдохновенными словами
выписан незабываемый образ: Ленин на трибуне II съез-
да, «необыкновенный народный вождь, вождь исключи-
тельно благодаря своему интеллекту» 13. Неоценим вклад
Рида в мировую Ленипиапу.
Как и в «Восставшей Мексике», мимолетные сцены,
образы «людей из толпы», словно бы случайные разго-
воры, выражающие на самом деле народпьтй глас, народ-
пую точку зрения на события,— весь этот пестрый мате-
риал на самом деле располо&ен целесообразно, внутрен-
не упорядочен. Как правило, он подчинен принципу
контраста, столь характерному для манеры Рида в «Деся-
ти днях», и помогает художественно оттенить столкнове-
ние двух миров, двух классов. Контрастирование пронизы-
вает образпую систему книги: Ленину противопоставлен
Керенский, колеблющийся, утративший контроль над со-
128
бытиями, впадающий в откровенпую истерику; Смольно-
му, «излучающему энергию как заряженная током дина-
момашина»,— Зимний; Военно-революционному комите-
ту — Комитет спасения, прибежище контрреволюционе-
ров м.
Огромная заслуга Рида в том, что он показывает слож-
ный процесс созревания новых идей, захвативших массы.
Такова одна из сильнейших сцен книги, митинг солдат бро-
недивизиона в Михайловском манеже. Один за другим под-
нимаются ораторы, большевики и меньшевики, стремясь
склонить солдат на свою сторону: «Мне никогда не при-
ходилось видеть людей, с таким упорством старающихся
понять и решить. Совершенно неподвижно стояли они,
слушая ораторов с каким-то ужасным, бесконечно напря-
женным вниманием, хмуря брови от умственного усилия.
На их лицах выступал пот» 15. Понять и решить, сде-
лать выбор — это были новые идейные задачи, которые
поставила революция едва ли не перед каждым челове-
ком. И здесь восторжествовала правда большевиков.
Этот процесс иллюстрируется на многих эпизодах.
Один из них стал поистине хрестоматийным. Безымян-
ный солдат спорит со студентом-меньшевиком. Солдат
малограмотен, он говорит трудно, противопоставляя изо-
щренной «аргументации» своего оппонента всего одну
фразу, которую он повторяет с непоколебимым упрямст-
вом: «Есть два класса: буржуазия и пролетариат». Его
ответы наивны, он усвоил пока азы революционной тео-
рии. Но он уже сделал свой выбор, как и другой сол-
дат, у Казанского собора, который кричит: «К черту Ке-
ренского! Не хотим его! Хотим Ленина!..» 16
Наряду с изобразительным планом в книге присут-
ствует план документальный: это вмонтированные в по-
вествование тексты речей, призывов, декретов, объявле-
ний, сухие социологические выкладки. Наконец, в стиле
книги есть и публицистический элемент, голос очевидца:
ото прямые высказывания самого автора, оценивающе-
го происходящее, помогающего читателю от частного фак-
та, события прийти к верным выводам, заключениям.
В «Десяти днях» сказался многогранный талант Рида-
очеркиста, публициста, документалиста, драматурга и, ко-
нечно же, поэта, автора уитменовского по духу, по раз-
маху поэмы «Америка 1918». И пусть в «Десяти днях»
нет стихов: здесь клокочет поэтический темперамент Рида!
5 Б. А. Гилеесон
129
Стиль книги, словно бы написанной на одном дыха-
нии, пронизан метафорами, метко выражающими сущность
социальных процессов. Так возникает образ России, кото-
рая «корчилась в муках, вынашивая новый мир», и «по-
глощала печатный материал с такой же ненасытностью,
с какой сухой песок впитывает воду»; Смольный «сверка-
ет огнями и жужжит, как улей»; армия «бурлила, как
морской прилив». О делегатах II съезда сказано, что они
несли по России «пылающие факелы революции». Как
лейтмотив проходит сквозь книгу тема народного восста-
ния, которое сравнивается с «подземным огнем», с лавой,
«рвущейся на поверхность». «Неистовый репортер» Эгон
Эрвин Киш сказал об этой книге: «Правда, преломлен-
ная через революционный темперамент» 17.
После выхода «Десяти дней» Рид много сил отдает
революционной работе, становится членом редколлегии
левого еженедельника «Коммунист», организует левое
крыло, отколовшееся от социалистической партии, зара-
женной реформизмом. Осенью 1919 г. Рид становится од-
ним из организаторов Коммунистической партии США.
Знаменитый писатель, он жил жизнью профессиональ-
ного революционера: нуждался, скрывался от полиции
под чужим именем. Осенью 1919 г., после путешествия,
драматичного и отчаянно рискованного, Рид тайно про-
брался в Россию, чтобы работать в Коминтерне и писать
новую книгу. Он хотел посвятить ее России 1920 г. Она
должна была стать частью большого эпического замысла
о русской революции, одной из частей которого были
«Десять дней». «Он на себе познал, что значат недоеда-
ние, стужа, тифозные теплушки; он ездил по стране, до-
бирался до самых глухих углов, собирая материал для
так и оставшейся ненаписанной книги, он полюбил народ,
с которым «вдвоем голодал».
Рид не раз встречался в Москве с Лениным, которому
нравился этот прямой, мужественный американец, рабо-
тал в комиссиях II конгресса Коминтерна, был на съезде
народов Востока в Баку. Творческие планы переполняли
его, он стоял на пороге больших начинаний, когда смерть
от тифа сразила его на боевом посту. Он умер в октябре
1920 г., не дожив пяти дней до своего тридцатитрехлетия.
Американские критики консервативного толка вроде
Б. Вулфа, Д. Уолкера и Р. О'Коннора, авторов тенден-
циозной книги «Потерянный революционер» (1967), пы-
130
таются представить Рида одинокой, не типичной для США
фигурой, прекраснодушным романтиком, «завороженным»
революцией, который, не умри он молодым, неизбежно бы
в ней «разочаровался».
Факты решительно опровергают эти «тезисы». Автор
«Десяти дней» вырос на американской почве, нашел себя
в русской революции, с его именем связано важнейшее
звено в развитии социалистической традиции в литера-
туре США. Художник-новатор, основоположник социали-
стического реализма в литературе США, Джон Рид про-
видел важные художественные тенденции XX в. Сам пред-
ложенный им принцип сплава «чистого» документа,
а также публицистического комментария с художествен-
ным повествованием получил широкое развитие у целого
ряда американских писателей, особенно в 30-е годы, на-
пример у Стейнбека в «Гроздьях гнева», у Дос Пассоса
в трилогии «США», в некоторых образцах пролетарского
романа и др.
Рид многого не успел сделать, но само направление
его художественных поисков глубоко значительно18.
Поэт, драматург, очеркист, историк, оп стремился найти
новую синтетическую форму, в которой ярко, органично
воплотилась революционная эпоха.
Плодотворен художественный опыт Рида, ставшего гла-
вой целой школы художественной документалистики в
США (М. Голд, А. Р. Вильямс, М. Куин, Д. Норт). При-
тягательной силой обладает и самый его пример писа-
теля, гражданина и бойца. Проживший короткую жизнь,
Рид явил пророческий пример для мастеров культуры
Запада. Он стал коммунистом, и по его пути пошли по-
том Лппкольн Стеффенс, Теодор Драйзер, Уильям Дюбуа.
Не иссякло «ридовское направление» в литературе США,
с особой силой заявившее о себе в пору «красных три-
дцатых». Тогда, в первые послекризисные годы, в США
были созданы клубы Джона Рида, объединявшие револю-
ционно настроенных литераторов.
В принципиальном споре о том, каково назначение пи-
сателя, как соотносится художественность и идейность,
«пропаганда» и «искусство», Джон Ряд высказался самой
своей жнзпмо. У него будут учиться не только мастерству
репортажа, очерка, публицистики. Его судьба всегда бу-
дет напоминать, что писатель должен быть гражданином,
правдоискателем и сыном своего времени.
5*
9. «Я ВЫБИРАЮ ПУТЬ ЛЕНИНА»
2 апреля 1919 г. в одном из залов американского кон-
гресса собралась на очередное заседание сенатская комис-
сия по иностранным делам. На повестке дня стоял один
вопрос: обсуждение выводов специальной миссии, воз-
главленной Уильямом Буллитом, которая только что вер-
нулась из России. Миссия была секретной. Она была по-
слана в Москву, чтобы разведать истинные намерения
большевиков, выяснить, желают ли они и па каких усло-
виях мира с Западом, а также установить, насколько про-
чен новый режим. В Москве члены миссии были приня-
ты В. И. Лениным, позднее они имели встречи с Г. В. Чи-
чериным и М. М. Литвиновым.
Среди членов миссии наряду с кадровыми дипломата-
ми находился Линкольн Стеффенс (1866—1936), «амери-
канский журналист номер один», опытнейший политиче-
ский публицист, личный друг самого президента Виль-
сона, человек проницательного ума и безупречной честно-
сти 1. И хотя в своих статьях он не раз изобличал глу-
бокие язвы Америки, и прежде всего коррупцию государ-
ственного аппарата, за ним закрепилась репутация либе-
рала, верящего в силу реформ господствующей системы
как единственно возможной.
Стеффенс не раз бывал за границей — в Мексике, Ев-
ропе. Встречался с выдающимися политическими деяте-
лями своего времени. Но этой поездке в Россию, беседе
с В. И. Лениным суждено было сыграть поворотную роль
в его судьбе.
Многоопытный журналист, наблюдательный и трезвый,
он за те несколько недель, которые провел в Москве хо-
лодной блокадной зимой 1919 г. в составе миссии Булли-
та, сумел увидеть и понять многое. Во время заседания
комиссии, отвечая на вопросы сенаторов, он заявил: «Раз-
рушительная фаза революции в России завершилась. На-
132
чалась созидательная» 2. И далее: «Советское правитель-
ство отразило привычки, психологию и условия жизни
русского народа. Народ един со своим правительством и
оказывает ему поддержку» 3. Подобные взгляды, конечно
же, шли вразрез с господствовавшими в Америке пред-
ставлениями о большевистской России как о страпе, раз-
дираемой «агонией разрушения» и «анархии». Бесспорно,
влияние Стеффенса сказалось на общих выводах комис-
сии. В ее отчете, в частности, говорилось: «...в настоя-
щий момент в России только социалистическое правитель-
ство сможет утвердиться, не обращаясь к иностранным
штыкам... Никакой действительный мир не может быть
установлен в Европе и во всем мире, пока не будет за-
ключен мир с революцией. Это предложение Советского
правительства представляет возможность заключить мир с
революцией на справедливых и разумных основаниях и,
быть может, единственную возможность» 4.
С огромным уважением говорил Стеффенс сенаторам
о Ленине. Для него он был «человек идей, ученый и су-
ровый реалист» 5.
Элла Уинтер, жена Стеффенса, вспоминает: «...в 1919
году в Париже, когда я впервые встретила Стеффенса, оп
рассказал мне о своей беседе с Лепиным. Стеффенс как
раз вернулся из Москвы, куда ездил с миссией Буллита...
В то время мало кто знал об этих «ужасных», делаю-
щих революцию большевиках. Линкольн Стеффенс был
проницательным наблюдателем. Он с большим интересом
отнесся к своей первой встрече с Владимиром Ильичем.
По возвращении в Париж он сказал — и с тех пор эти сло-
ва стали крылатыми: «Я был в будущем, и оно прокла-
дывает себе путь» в.
В это время Стеффенсу было 52 года. За плечами
был большой путь журналиста. Путь исканий.
Выходец из состоятельной семьи, Стеффенс получил
отличное образование: учился сначала в университете в
Беркли (Калифорния), потом слушал различные гумани-
тарные курсы (философию, этику, психологию) в универ-
ситетах Берлина, Гейдельберга, Сорбонны. Вернувшись
на родину в 1892 г., стал журналистом. Около десяти лет
он работал в газетах Нью-Йорка, писал репортажи о де-
лах на Уолл-стрите.
В 1901 г. он переходит в журнал «Мак Клюр меге-
зин». А через год имя Стеффенса становится известным
133
всей Америке. Начинается исключительно плодотворный
период в его деятельности, который совпал с наступле-
нием новой эпохи в истории американской журналистики.
Вместе с «Мак Клюр мегезин» на арену выходит целая
серия «массовых» журналов: «Кольерс», «Космополитен»,
«Эврибодис», «Арена». Вместо прежних, несколько акаде-
мичных, специальных изданий, рассчитанных на узкий
круг интеллектуалов, появились журналы, дешевые, бро-
ско оформленные, насыщенные литературным, политиче-
ским, социологическим материалом. Их тиражи резко воз-
росли. Активно влиявшие на читательские умы, они были
первыми предвестниками того, что сегодня называют мас-
совыми средствами информации 7.
Их расцвет был связан с движением «разгребателей
грязи».
Самый термип «макрейкеры» ввел в обиход прези-
дент Рузвельт. В апреле 1906 г., выступая перед группой
политиков, он обрушился на журналистов, авторов разоб-
лачительных статей, окрестив их «макрейкерами», т. е.
«разгребателями грязи». Он имел в виду одного из героев
аллегорической поэмы «Путь паломника» Джона Беньяна,
английского писателя XVII в.: тот проводит время, ко-
паясь в грязи, в поисках драгоценных камней и ничего не
замечает вокруг себя, не хочет видеть в жизни ничего
светлого. Термин вошел в обиход; его с видимым удоволь-
ствием подхватила копсервативная пресса.
Правда, отношение Т. Рузвельта к «макрейкерам» не
было однозначным. Ловкий политик, он порой заигрывал
с «разгребателями», учитывая настроения широкой обще-
ственности, но вместе с тем чутко следил за реакцией
большого бизнеса, с которым ни в коей мере не желал
вступать в прямой конфликт.
И действительно, в начале 90-х годов Америка была
ошеломлена выступлениями целой плеяды журналистов,
прославившихся своими разоблачениями коррупции, про-
дажности, злоупотреблений, гпили во всех звеньях госу-
дарственного и общественного аппарата. Своеобразным
прологом «макрейкерского» движения стали статьи Джо-
сайи Флинта Уилларда, писателя у нас малоиз-
вестного. Выходец из состоятельной среды, Уиллард отка-
зался от респектабельной карьеры, захваченный жаж-
дой приключений, исколесил чуть ли не полмира, но всего
более влекла его жизнь «дна» общества, бытописателем ко-
134
fopofo он сделался. В своих очерках он доказал нера-
сторжимую связь между преступным миром и блюстите-
лями порядка. С легкой руки Уилларда самый термин
«графт» — подкуп — стал широко использоваться в аме-
риканском политическом словаре.
Как подчеркивает в своем исследовании «Макрейке-
ры» (1972) критик Фред Кук, «разгребатели грязи» в
первое десятилетие XX в. представляли весьма влиятель-
ную силу и сыграли заметную роль в осуществлении ряда
прогрессивных реформ. В. Л. Паррингтон так характери-
зовал их деятельность: «Ум и совесть Америки были взбу-
доражены так сильно, что в стороне не остались даже
самые низкие, инертные слои общества... Наступило вре-
мя тщательной уборки, когда снимают старую паутину и
начинают убирать пыль, толстым слоем лежащую на ста-
ринной мебели» 8.
«Разгребатели» ввели в практику такую жанровую раз-
новидность, как разоблачительный очерк, конкретный и
строго документальный, который с той поры стал играть
заметную роль в истории прогрессивной американской
журналистики. Главным для «макрейкеров» были точно
описанные факты, сколь неприглядными бы они ни были:
иногда небольшой статье или очерку предшествовали ме-
сяцы «расследовательской» работы.
Каждый из «разгребателей» облюбовал себе свою сфе-
ру. Айда Тарбелл, автор книги «История Стандарт Ойл»
(1904), выросшей из серии статей, предала гласности тай-
ные махинации, послужившие основой несметных богатств
этой нефтяной империи. Рэй Станнард Бэкер сделал до-
стоянием общественности нечестные дела тех продажных
рабочих «вождей», которые, вступив в сговор с хозяе-
вами, превратили политику в выгодный бизнес. В серии
статей Дэвида Грехема Филлипса «Предательство сената»
приводились неопровержимые факты, из которых явство-
вало, что «народные избранники» находятся на содержа-
нии у большого бизнеса. Впечатление от этих откровений
сравнивали с землетрясением 1906 г., уничтожившим Сан-
Франциско. В «шоковое» состояние поверг своих читате-
лей Сэмюел Хопкинс Адане, когда в цикле статей «Вели-
кий американский обман» поведал о преступных фальси-
фикациях при изготовлении лекарств. От «макрейкеров»
не ускользнули такие явления, как торговля «живым то-
варом» и изнурительпып труд детей па фабриках, про-
135
дажа в наем заключеппых в тюрьмах частным лицам и
компаниям, спекуляции на бирже, жертвой которых стали
тысячи держателей акций.
Признанным лидером «макрейкеров» был Линкольн
Стеффенс. Он был не только самым крупным, талантли-
вым журналистом среди «разгребателей», но и указал
на одну из самых опасных язв американского обще-
ства — продажность государственного и муниципального
аппарата.
Именно статья Стеффепса «Дни Твида в Сен-Луи»
(1902), напечатанная в «Мак Клюр мегезин», считается
началом макрейкерства. Твид, один из боссов демокра-
тической партии в Нью-Йорке, вошел в историю как
взяточник, его имя стало нарицательным как символ кор-
рупции. Стеффенс показал, что Твид — фигура типиче-
ская, многоликая, что его близнецы заправляют делами
во всей Америке. Статьи, посвященные выявлению кор-
рупции в Сен-Луи, Миннеаполисе, Чикаго и других цент-
рах, составили знаменитую книгу Стеффенса «Позор го-
родов» (1904).
Статьи ути, внутренне связанные, строятся по опре-
деленной схеме, напоминающей слегка беллетризирован-
ное обвинительное заключение. Сначала формулировался
обвинительный тезис, затем следовала емкая характери-
стика «подсудимого», в роли которого выступал тос или
иной город, пораженный коррупцией. Далее в спокойной,
неторопливой, доказательной манере излагалась суть пре-
ступления. Приводились цифры, факты, показания свиде-
телей и очевидцев. Это позволяло Стеффепсу установить
связь политической машины не только с организован-
ным преступным миром, но и с респектабельными бизне-
сменами и другими «столпами общества». Продажность,
приходил к выводу Стеффенс, поразила все американское
общество, законы купли-продажи распространились и на
политическую сферу. Делец, выколачивающий прибыль,
и «народный избранник» следуют одинаковым нормам по-
ведения: ведь «политика — это тот же бизнес».
Постепенно крепло в нем убеждение, что зло не в от-
дельных «плохих» людях, а в «системе» с большой бук-
вы: «Всякий раз, когда я стремился докопаться до ис-
точников политической коррупции городской верхушки,—
суммировал он свои выводы,— потоки грязи разливались
в самых ттеожидаппых паправлеппях п проникали в спле-
136
тения вен и артерий так глубоко, что не было такой
части политического тела, которая оставалась бы незара-
женной» 9. Источником этой грязи был большой бизнес:
он диктовал свою волю всем звеньям аппарата — от мел-
ких муниципальных чиновников до сенаторов в Вашинг-
тоне.
Однако увлеченный вместе со своими единомышлен-
никами расчисткой «авгиевых конюшен» американского
капитализма, Стеффенс сохранял еще в ту пору либе-
ральные иллюзии. Свои* надежды он связывал с искоре-
нением «моральной слабости», с созданием «честного» са-
моуправления и укреплением гражданского чувства своих
соотечественников. Следующая книга Стеффенса «Борьба
за самоуправление» (1906) отразила новый «разгреба-
тельский» опыт писателя и развитие его критических
взглядов на американскую демократию, его тревогу по по-
воду того, что она подвергается неумолимому перерожде-
нию.
И Стеффепс констатирует: республика превращается в
плутократию. Ее представительные органы выражают не
волю народа, а служат интересам денежного мешка. Эта
книга Стеффенса знакомила с драматическими перипе-
тиями нелегкой борьбы честных реформаторов-судей, ли-
беральных журналистов, политиков с многоликой «Си-
стемой». Писатель фиксировал различные эпизоды этого
драматического единоборства. В следующей книге Стеф-
фенса «Строители» (1909) перед читателями проходили
те его современники, которые проявили немалое граждан-
ское мужество в борьбе с боссами, подкупленными поли-
тиками, с давлением большого бизнеса. Это честный мэр
Марк Фаган, не поддавшийся на подкуп, судья Бен Линд-
сей, занявшийся перевоспитанием малолетних преступни-
ков, судья Урен, поборник народного референдума. Но они
предстают как донкихотствующие одиночки.
Естественно, что сама логика идейных исканий не мог-
ла не подвести Стеффенса к размышлениям о возможной
альтернативе капиталистическому пути. Подъем социали-
стического движения в Америке не мог пройти мимо его
внимания. Однако отношение к нему было в ту пору у
Стеффенса противоречивым.
«Что касается социализма,— писал он сестре,— то я
социалистически мыслящий человек, но все еще не со-
циалист» 10. Социалисты были для него «героями-альтру-
137
истами». С особым уважением относился он к Юджину
Дебсу, выдающемуся лидеру рабочего и социалистическо-
го движения в США, неоднократно баллотировавшемуся
на пост президента. Преданность делу трудящихся, бес-
корыстие, безупречные личные качества завоевали ему ог-
ромное уважение в радикальной писательской среде, а его
образ нашел отражение в американской литературеп.
В свою очередь Дебс высоко ценил деятельность Стеф-
фенса, в письме к которому писал: «Все созданное вами
вдохновлялось разумом, сердцем и совестью общественно
мыслящего человека. И если уж вы пе социалист, то я не
знаю, кто им является» 12. Бесспорно, что сами идеалы
социалистов, идеалы общества, в котором люди равны,
уничтожена противоположность между богатством и бед-
ностью, установлено подлинное народовластие, были близ-
ки Стеффенсу. Но идея революционной борьбы его отпу-
гивала. Тогда, в канун первой мировой войны, он все еще
считал, что тех же целей можно добиться с помощью
эволюции, реформ, в рамках обычной демократической
процедуры, «легальным» способом, при поддержке всего
общества.
Именно эта вера побуждала Стеффенса на осуществле-
ние ряда реформистских экспериментов. Сначала в 1908 г.
он пытается создать «образцовое правительство» в Босто-
не, потом в 1911 г. вмешивается в процесс рабочих ли-
деров братьев Мак-Намара, обвиненных в терроризме,
предложив свой утопический план «классового примире-
ния». Оба этих эксперимента кончаются неудачей.
В конце первого десятилетия XX в. движение «раз-
гребателей», многие из которых подверглись атакам жел-
той прессы, пошло на спад. Ряд «макрейкеров», утратив
былое критическое рвение, превратился в апологетов ста-
тус-кво. Лишь Стеффенс пЪшел вперед. Для него «проход»
через «макрейкерство» явился важнейшим звеном в его
идейных исканиях. В канун мировой войны Стеффенс был
уже глубоко озабочен неэффективностью реформизма, на
котором покоилась вся его общественно-политическая ли-
беральная концепция. Со всей решительностью встает пе-
ред ним вопрос, в какой мере правомерен, эффективен
революционный путь переустройства общества.
Он хочет уяснить для себя законы и «механику» ре-
волюционного процесса, для итого едет сначала в охвачен-
ную крестьянским восстанием Мексику в 1916 г., а ЗсЬ
138
тем, весной 1917 г., в Россию, только что сбросившук)
царизм.
Эта первая поездка в Россию позволила ему сделать
вывод об антинародном характере политики Керенского,
показала размах массового движения за мир и истинную
демократию, раскрыла силу такой подлинно народной
формы политической власти, как Советы. Тогда, в апреле
1917 г. Стеффенс впервые увидел Ленина, произносивше-
го речь с балкона дворца Кшесинской.
В Петрограде Стеффенс смог убедиться в том, что «на-
дежды всего народа связывались с Советом». Описывая
Петроградский Совет, Стеффенс подчеркивал благородство
масс, их высокие устремления; он видел, что там «рож-
дается русский суверенитет». Эта же мысль звучит в очер-
ке Стеффенса «Полночь в России», который он напеча-
тал после возвращения из России в «Мак Клюр мегезин»
в мае 1918 г. Действие в этом очерке, мало у нас
известном, развертывается в одной из петроградских гости-
ниц. Всю ночь по улицам идут толпы, протестующие про-
тив войны. В номер к Стеффенсу приходит революцион-
ный солдат, который на вопрос журналиста о настрое-
ниях отвечает: «...да, задавленные, невежественные, они
услышали шепот, тайные слова, сказанные пропагандиста-
ми: скоро революция... И представьте себе, однажды в око-
пах, в грязных, холодных, мокрых окопах, мрачных и без-
надежных, они увидели свет, они услышали радостный
клич этой революции» 13. Не «стадо», не «толпа», как ее
презрительно называли некоторые коллеги Стеффенса,
а пробудившийся народ заполнил в ту весеннюю ночь
улицы Петрограда, чтобы протестовать против тайных до-
говоров, против «войны до победного конца». Эти люди,
по словам Стеффенса, воплощали «такое благородство,
справедливость, честность и великодушие, которые я ни-
когда не встречал».
Вернувшись в Америку, Стеффенс воспринял сообще-
ния об Октябрьской революции как «добрую весть». По-
зднее, летом 1918 г., он осудил развязанную американ-
цами антисоветскую интервенцию. Постепенно испарялись
его вера в «миролюбие» Вильсона и надежды на спра-
ведливое послевоенное устройство.
Когда в феврале-марте 1919 г. уже в составе мис-
сии Буллита Стеффенс вторично приехал в Россию, его
одолевали трудные вопросы. После левоэсеровского мяте-
139
Жа в июле 1918 г., покушения на В. И. Ленипа, раз-
вязанного белогвардейцами террора, революция вынужде-
на была принять ответные меры для своей защиты. Как
и многих западных интеллигентов, Стеффенса волновала
в ту пору проблема революционного насилия, и он со
всей прямотой высказал свои сомнения на этот счет
В. И. Ленину. Их разговор носил острый характер.
Позднее, в «Автобиографии», описана эта встреча в
Кремле, приведена аргументация Ленина, который, отве-
чая Стеффенсу, подчеркивал, что суровые меры, пред-
принятые большевиками, были вынужденными, явились
ответом на насилия, чинимые их врагами. Ленин говорил,
что исторический путь к коммунистическому обществу
полной свободы сложен и нелегок. Необходимо, говорил
Ленин, иметь в виду генеральную линию, главный курс,
от которого возможны временные отклонения в сторону,
диктуемые исторической необходимостью 14. Эта диалек-
тика Ленина, стратега и тактика революции, произвела
на Стеффенса глубочайшее впечатление. Не раз мысленно
возвращаясь к словам Ленипа, размышляя над ними, он
убеждался в их правоте.
Главным, что вынес Стеффенс из беседы с В. И. Ле-
ниным, было то, что факты, события необходимо оценивать
в их движении, развитии, с точки зрения исторической
перспективы. Вот почему тогда, оказавшись в Петрогра-
де и Москве, в условиях страшной блокадной зимы, Стеф-
фенс увидел не только трудности, голод и разруху, но и
рождение нового миропорядка. Слова Стеффенса о «путе-
шествии в будущее», сказанные по возвращении из Рос-
сии, многим казались тогда парадоксальными, а время
подтвердило их правоту.
Нужны были и проницательность, и мужество, чтобы
сделать такой вывод. «Испытание революционной Рос-
сией», по словам Стеффенса, определяло два лагеря в
рядах радикальной западной интеллигенции 15. Ведь было
немало и таких визитеров в новую Россию, которые, уви-
дев трудности, сетовали на «разруху» и «хаос», спешили
объявить о своем «разочаровании» в революции.
Для Стеффенса происходящее было свидетельством
того, что «мир идет вперед под воздействием сил, откры-
тых Марксом». Успех русского «эксперимента» не был
случаен, он определялся тем, что «Ленин создал прави-
тельство, наиболее соответствующее социальным усло-
Ш
впям России» ,б. В действиях большевиков Стеффенса,
привыкшего наблюдать хаотичность частнособственниче-
ского производства, поразила неукротимая, целенаправ-
ленная энергия. И вместе с тем Стеффенс, этот убежден-
ный реформатор в прошлом, ясно видел теперь, что новое
рождается не безболезненно, а в неизбежном противобор-
стве со старым.
Осенью 1923 г. он отправляется в свою третью, шес-
тинедельную поездку по России. Тяжелая блокадная по-
ра военного коммунизма, с которой он столкнулся четы-
ре года назад, отошла в прошлое. В письме Стеффенса
из Москвы своему другу калифорнийскому журналисту
Фремонту Олдеру от 5 октября 1923 г. мы читаем: «У
большевиков достаточно средств, чтобы приводить в поря-
док, украшать, планировать, строить... Москва гудит. Рос-
сия начинает жить смело, с улыбкой» 17. С пристальным
вниманием вглядывался Стеффенс в новое поколение,
свободное от привычек и морали старого мира. Россия
становится для него «оазисом надежды в мире отчая-
ния».
В малоизвестном у нас очерке «Нэпманы» (1923), на-
писанном после возвращения из России, Стеффенс вкла-
дывает в уста жены одного из новоявленных частников
горькие сетования по поводу того, что в новой России
у собственника, торговца нет будущего. «Коммунисты
ждут, когда подрастет новое поколение,— жалуется она,—
и похоронят нас и вместе с нами наши привычки, обы-
чаи, идеи, идеалы...» 18
К середине 20-х годов Стеффенс убежден, что «рож-
дается новый порядок» 19. И добавляет: «Старый либера-
лизм умер. Его убила война. Ленин указал путь» 20.
Уроки Октября, освещенные ленинской мыслью, впер-
вые художественно осмысляются Стеффенсом в малоиз-
вестной у нас книге «Красный Моисей» (1925): в биб-
лейской легенде увидел Стеффенс прозрачное иноска-
зание, иллюстрирующее ход исторического процесса.
Особенно значительно теоретическое введение в книге,
в котором писатель вновь возвращается к памятному раз-
говору в Кремле с Лениным зимой 1919 г.: «Ленин,—
читаем мы у Стеффенса,— оказался значительно более
глубоким историком, чем европейские либералы, и более
дальновидным революционером, чем те революционеры,
которые, уверовав в конечную цель революции — демо-
141
кратию и свободу, ойшдалй их скорого п безболезнен-
ного осуществления, а потому отшатывались от револю-
ции. Ведь она начиналась, как и все революции, чтобы
пройти через пормальные стадии и формы революцион-
ного процесса» 21.
В начале 20-х годов Стеффенс пишет свои небольшие
притчи, представляющие переработки отдельных эпизо-
дов библии. Отмеченные то юмором, то горьким сарказ-
мом, они пронизаны размышлениями о жизни, о смысле
и характере исторического процесса. В них Стеффенс
предстает как противник консерватизма и конформизма,
окостенелых догм. В притче «Путь дьявола» звучит мысль
о поступательном движении человечества, о народных
восстаниях как движущей силе прогресса.
Книга «Красный Моисей» и притчи предварили выход
«Автобиографии» (1931) Стеффенса, главного его про-
изведения, носившего во многом итоговый, исповедальный
характер. Почти шесть лет труда, «сомнений, страданий,
отчаяния» вложил он в эту кпигу. Работая над пей, он
любил повторять, что «люди дела» обязаны, состарив-
шись, сформулировать, выразить те жизненные выводы,
к которым они пришли. Он стремился показать со всей
откровенностью, сколь устойчивы были в нем представле
ния и предрассудки той среды, в которой он рос и вос-
питывался, как нелегко было от них отрешиться. Важ-
нейшим рубежом в своей жизни он считал поездку в
Россию в 1919 г., ставшую для него «психологической
революцией», потребовавшую такой же перестройки миро-
воззрения, как и теория относительности Эйнштейна. «Ав-
тобиография» писалась им «в свете русского эксперимен-
та».
Жанр мемуаров всегда имел богатые традиции в аме-
риканской литературе 22, которая дала несколько класси-
ческих образцов автобиографического повествования, на
которые Стеффенс мог опираться. Это автобиографии
Франклина, Марка Твена и Генри Адамса.
Знаменитая «Автобиография» Б. Франклина (1706—
1790) была простым, непритязательным рассказом о том,
как юноша-бедняк шаг за шагом шел по пути к успе-
ху, овладевал знаниями, наукой, содействовал делу про-
гресса и просвещения, находя признание у благодарных
сограждан. В ней был отчетливо выражен дидактический
элемент. Пытливый, требовательный и самокритичный,
142
Франклин рассматривал свой жизненный опыт, адресо-
ванный молодежи, как образец самоусовершенствования и
неуклонного следования выработанным нравственным
принципам. Духовные порывы, сомнения, эмоции, внут-
ренняя борьба — все эти стороны личной жизни Франкли-
на, человека редкой самодисциплины, полностью исклю-
чены из его рассказа; надо всем господствует холодный
разум, практицизм, культ буржуазных добродетелей — бе-
режливости, расчета, трудолюбия. Франклин, явивший со-
бой классический образец «селф мейд мен», был достой-
ным сыном рационалистического XVIII столетия. Но, ко-
нечно же, «Автобиография», с ее демократизмом, пафосом
труда, неутомимого искания, несла в себе и другое на-
чало. Она свидетельствовала о неограниченных возможно-
стях простых людей, создавших новое общество на раз-
валинах феодального мира.
«Автобиография» Твена писалась в нарушение привыч-
ных приемов мемуаристики: хронологическая последова-
тельность действия не соблюдалась, вместо обычного по-
вествования перед нами развертывалась причудливая
цепь зарисовок, очерков, забавных или грустных историй,
эпизодов или портретов отдельных лиц, встретившихся на
пути писателя. В «Автобиографии» Твен выступает во
всеоружии своего универсального таланта и очеркиста-
памфлетиста, мастера бытового анекдота и желчного са-
тирика.
В мемуарах Твена видны два пласта материала, две
сферы жизни: прошлое и настоящее. С видимым удоволь-
ствием и мягким юмором повествует Твен о годах своей
юности в Ганнибале, первых шагах на стезе провинциаль-
ной журналистики, о хороших, добрых людях, которые
встречались тогда на его пути. Напротив, когда речь шла
о современности, о новоявленных рыцарях наживы, мо-
шенниках-плутократах и политиках-демагогах, всех этих
гулдах, кларках, карнеги, Твен становился насмешливым
и злым.
В «Автобиографии» определенно отразилось миросо-
зерцание позднего Твена: острейшее, нарастающее недо-
вольство современной Америкой, ощущение краха былых
надежд. Франклин и Твен запечатлели две полярные
эпохи национальной истории: радужную зарю буржуазного
развития и начало его кризиса. Как просветитель Франк-
лдл верит в гармоппчсское развитие человека, в единство
ИЗ
личных и общественных интересов. Взгляд позднего Тве-
на на мир исполнен горечи, Америка, которую он наблю-
дает, вызывает в нем глубокий пессимизм.
Своеобразны по форме мемуары Генри Адамса (1838—
1918), писателя, философа и дипломата, принадлежащего
к старинной аристократической семье. Они названы «Вос-
питание Генри Адамса» (1906), причем герой-повествова-
тель (рассказ даже ведется от третьего лица) выступает
не как активный участник событий, а как комментатор,
размышляющий над происходящим. Интеллектуал, ари-
стократ духа, Генри Адаме отворачивался от Америки
«позолоченного века» с ее вульгарным практицизмом и
скорбел об утрате культурных ценностей, приносимых в
жертву стяжательским интересам. Противоречия капита-
лизма он связывал с кризисом цивилизации вообще. Тех-
нический прогресс представлялся ему проявлением гос-
подствующего в мире хаоса, когда машины подчинили се-
бе человека, способствуя лишь распаду духовных ценно-
стей.
Неверно, однако, представлять Адамса неким старо-
модным джентльменом, противопоставлявшим пугающей
его «машинной цивилизации» некие вечные духовные
ценности, которые олицетворялись для него в средневе-
ковой готике. Он интересовался и новыми идейными вея-
ниями и, по свидетельству его биографа Дж. Левенсона,
знакомясь с трудами Маркса, пришел к выводу, что
«не обязательно любить социализм, чтобы увидеть логиче-
скую необходимость для общества развиваться в данном
направлении» 23.
В «Автобиографии» Стеффенс не повторял своих пред-
шественников. Он шел новыми путями и по характеру
материала, и по его подаче. Это определялось прежде все-
го личностью самого героя-повествователя, эпохой, им за-
печатленной. Активный участник важнейших историче-
ских событий первой трети XX в., Стеффенс по-своему
отозвался на знаменитую герценовскую формулу: «отра-
жение истории в человеке». Правда, рассказывая о «вре-
мени и о себе», он выдвигал на первый план «время»,
социально-культурную среду, общественную, «внешнюю»
сторону своей деятельности, крайне сдержанно касаясь
всего интимного, личного, бытового. Как человек Стеф-
фенс значительно ярче предстает в своей двухтомной пе-
реписке (1938).
144
В «Автобиографии», написанпой в строгой манере,
оживляемой то юмором, то иронией, Стеффевс демонст-
рирует весь свой талант беллетриста и философа, пуб-
лициста и историка, что объясняет многослойную струк-
туру книги. В ней живые сцены, сюжетные эпизоды че-
редуются с портретами государственных и политических
деятелей, с историческими экскурсами. Все это сопровож-
дается авторскими комментариями, наблюдениями, мо-
рально-философскими сентенциями, фиксирующими упор-
ную аналитическую работу Стеффенса, стремящегося
подчинить поток фактов обобщающей «генерализующей»
идее.
В «Автобиографии», состоящей из пяти частей, описа-
ны юные годы Стеффенса в Калифорнии и его журнали-
стский дебют в Нью-Йорке, эпоха «макрейкерства» и ре-
формистских экспериментов, дело рабочего лидера Мак-
Намары и первая мировая война, Мексика и Россия, Вер-
саль, миссия Буллита и панорама послевоенной Европы.
Весь этот обширный, разнообразный материал строго
организован, подчинен внутренней теме — истории иска-
ний и идейного роста Стеффенса, который, сталкиваясь
с жизнью, «переучивается» и освобождается от иллюзий.
Эта тема определяет саму структуру книги: субъективный
элемент, всего полнее присутствующий в наиболее «лич-
ной» первой части — «Мальчик на лошади», описании
детства и юности, постепенно ослабевает. По мере того
как раздвигается социальная панорама, все больший
удельный вес обретает политическая публицистика и фи-
лософия.
В четвертой части «Автобиографии» — «Революция»,
посвященной Мексике, России, Версальской конференции,
Стеффенс, отвлекаясь от всего эмпирического и частного,
приходит к решающим наблюдениям и выводам, утверж-
дая справедливость революционного пути. Здесь впервые
входит в его книгу тема народа (в описании Петрогра-
да весной 1917 г.), обретает законченность искусство со-
здания портрета (фигуры Каррансы, Керенского, Виль-
сона). При этом Стеффенс делает акцент на их полити-
ческих взглядах, а решающим критерием их оцепки ста-
новится то, насколько глубоко понимают они происходя-
щие события. Слабость их как буржуазно-либеральных
идеологов вырисовывается из сопоставления этих деяте-
лей с политическим вождем нового типа — В. И. Лениным.
145
Если Вильсон, например, в период Версаля проявляет
нерепштелшрсть, колебания, сбивается с пути, Ленин дей-
ствует согласно дальновидному и верному плану. Вождь
Октября для Стеффенса — это «социалист высшего типа,
который считал, что социализм — это не только вера, но
и программа действий».
Осознание писателем краха либерализма, тот факт, что
он явился свидетелем великого исторического перелома,
делает в четвертой части особенно рельефным контраст
двух миров, двух систем, двух типов политиков, подлин-
ных революционеров и либералов. Отношение последних
к революции сравнивается с реакцией пассажиров, кото-
рые ожидали дачного поезда, в то время как мимо них
промчался экспресс дальнего следования.
В «Автобиографии» Стеффепс показал процесс нравст-
венного перелома, характерный для многих представи-
телей западной интеллигенции после первой мировой вой-
ны. Сколько было их, по меткому выражению Ромена
Роллана, «очарованных душ», переживших затем «проща-
ние с прошлым»! Художественная литература запечатле-
ла все сложное многообразие этого нравственно-психоло-
гического процесса. Здесь и жесточайшее разочарование,
приводившее к отчаянию героев литературы «потерянного
поколения», героев Ремарка, Хемингуэя, Олдингтона,
Фолкнера, и обретение «ясности» у барбюсовского Си-
мона Полена, и открытый переход в лагерь революцио-
неров у нового поколения в «Очарованной душе» Рол-
лана.
«Автобиография» — классическое произведение амери-
канской литературы. В ней проявилось мастерство Стеф-
фенса-стилиста; работая над книгой, он стремился к тому,
чтобы его проза «пелась». Повествование пронизывали мет-
кие формулы и сентенции: «мораль есть предмет купли-
продажи, зависящий от профессии»; «реформа — ненор-
мальная вещь»; «одно чувство, когда видишь, другое, ког-
да веришь» и т. д.
Появившись в разгар депрессии, она имела сильный
общественный резонанс, став, по свидетельству даже та-
кого враждебного коммунизму идеолога, как Д. Аарон,
«учебником революции, способствовавшим переходу мно-
гих писателей и интеллигентов па прокоммунистические
и просоветские позиции» 24. Переизданная в 1969 г., она,
по словам рецензента Дж. Кеплена, оказалась созвучной
Щ
проблемам сегодняшней Америки, «отвергающей былую
либеральную успокоенность, не приемлющей традицион-
ные формы» 25.
«Автобиография» Стеффенса — важное звено в той
традиции революционной мемуаристики, которая получи-
ла столь энергичное развитие в XX в. Тогда появился
целый ряд книг, в которых повествуется о судьбах раз-
ных людей, пришедших к коммунизму. Среди произведе-
ний такого рода заслуживает внимания «Книга Билла
Хейвуда» (1929), написанная У. Хейвудом. Созвучным по
духу книге Хейвуда было и автобиографическое повество-
вание «Страницы из жизни рабочего» (1939) Уильяма
3. Фостера, в которой живо и впечатляюще показан путь
героя в революцию. Для него, как и для Стеффенса и
Хейвуда, Октябрь, поездка в Россию в 1921 г. и участие
в работе III конгресса Коминтерна явились решающими
обстоятельствами, способствовавшими превращению бун-
таря в марксиста.
Свидетельством животворности социалистических идей
является и автобиография ветерана американского рабо-
чего движения Эллы Рив Блур «Нас много» (1940). Ус-
воив с юных лет основы социалистической теории, она
стала поборницей женского равноправия, а затем членом
ИРМ, вожаком знаменитых стачек в Калумете и Ладлоу,
в 1921 г. встретилась на III конгрессе Коминтерна с
В. И. Лениным, позднее, в 30-е годы, стала в ряды ан-
тифашистов.
Эта традиция в автобиографическом жанре не иссяк-
ла и в послевоенные годы. Об этом напоминают книги
«Своими словами. Жизнь бунтарки» (1955) и «В Олдер-
соновской тюрьме» (1962) Элизабет Гарли Флинн, ве-
терана рабочего движения; это ее на заре века Драйзер
назвал «Жанной д'Арк из Ист-Сайда». Темпераментно на-
писанное жизнеописание Джозефа Норта «Нет чужих сре-
ди людей» (1958) переносит читателя в саму атмосфе-
ру «красных тридцатых». Норта сближает со Стеффенсом
способ подачи материала: и здесь в центре — рассказ о
событиях, пережитых Нортом, о людях, с которыми он
встречался. Но это не бесстрастно-протокольное произве-
дение; его автор — человек, прямо причастный к судьбам
своих героев, на что указывает название книги.
Путь к передовому миропониманию запечатлен в ме-
муарах художника Рокуэлла Кента «Это я, о господа»,
147
й «Автобиографии» у У. Э. Б. Дюбуа, виднейшего пегрп-
тянского писателя, педагога, национального лидера.
Что касается «Автобиографии» Стеффенса, то он не
считал свое жизнеописание завершенным. Он не успел
написать задуманный им эпилиг к своим мемуарам, в ко-
тором, опираясь на весь опыт послевоенного десятилетия,
хотел обстоятельнее рассказать о том, как он обрел новое
миропонимание.
Этим эпилогом стала его. публицистика 30-х годов.
Экономический кризис в США в 1929—1933 гг., по-
трясший капитализм, и успехи первых пятилеток в
СССР — все это довершило крушение реформизма Стеф-
фенса. Честный человек, презиравший «интеллектуаль-
ный склероз», обладавший редкой способностью к бес-
компромиссной самокритике, Стеффенс в 1932 г. в журна-
ле «Нью рипаблик» напечатал статью, озаглавленную
«Обанкротившийся либерализм». В ней он прямо писал
о том, что путь большевиков «настоящий», что либераль-
ное кредо, на самом деле, «противоестественно, ненаучно
и непрактично» 26.
Вдумываясь в сущность тех процессов, которые проис-
ходили в далекой России, Стеффенс обнаруживал трез-
вость и проницательность. Он пришел к признанию ил-
люзорности западной «политической демократии» и отдал
свои симпатии «более важной экономической демократии,
которую основывают и которой овладевают в Советской
России...» 27
Вообще убеждение в том, что «капитализм рушится»,
что дети вырастут уже в «новом лучшем мире», а свет-
лое будущее не за горами, озаряет последние годы писа-
теля. Он встречается со студентами, читает лекции в шко-
лах и колледжах. В своей автобиографической книге «Нет
чужих среди людей» Джозеф Норт вспоминает, как в на-
чале 30-х годов Стеффенс, придя в редакцию левого жур-
нала «Нью Мэссис», говорил, обращаясь к молодым писа-
телям: «Нет, разгребать грязь — этого теперь недоста-
точно... Вы счастливее меня. У вас есть компас. У меня
его не было. Репортер должен уметь направить, указать
цель» *\
В последние годы, уже тяжелобольной, Стеффенс слов-
по бы переживает вторую молодость. Он не только про-
должает активно писать, но и ведет практическую работу,
завязывает контакты с рабочим движением в Калифор-
148
йии. В глазах буржуазных газетчиков оп «краспый»,
Стеффеыса почти перестают печатать буржуазные изда-
ния.
Его позиция гуманиста и антифашиста находит отра-
жение в целом ряде выступлений. Он возвышает голос
протеста против суда над негритянскими юношами в Скот-
тсборо, одпим из первых налаживает сотрудничество с
американским антифашистским комитетом, призывает
своих соотечественников р бдительности по отношению к
«коричневой» опасности. Он пишет о коммунистах как о
самых решительных противниках нацизма.
Свое политическое кредо он формулирует в письме,
адресованном митингу в Калифорнии, организованному
компартией осенью 1934 г. В нем он заявляет о своем
намерении «указать всем нашим соотечественникам аме-
риканцам единственное научное средство искоренения
всех наших зол». Далее следует пояснение: «Это — ком-
мунизм. Коммунизм для Соединенных Штатов, поскольку
только он способен искоренить продажность, невежество,
нищету и перепроизводство, порок и угрозу войны» 2*.
Он обретает нового героя. Это уже не либерал-ре-
форматор «макрейкерской» эпохи. Это революционер, сое-
динивший «мысль и действие», подобный Джону Риду.
Это неподкупный рабочий лидер, подобный Гарри Брид-
жесу.
В 1935 г. Стеффенс стал коммунистом. Когда летом
1936 г. его посетили в Кармеле (Калифорния) Ильф и
Петров, путешествовавшие в ту пору по Соединенным
Штатам, Стеффенс был тяжело болеп. Он говорил о своем
желании спова посетить Москву, чтобы перед смертью
увидеть новый мир. Стеффенс даже обсуждал с Ильфом
и Петровым детали своего путешествия30.
Оп умер в августе 1936 г., работая над статьей, в ко-
торой обращался к американцам с призывом бороться с
фашизмом, только что развязавшим военную интервен-
цию и мятеж в Испании. Вся жизнь Стеффенса, честного
мыслителя, была неуклонным поиском истины. Одна из
самых последних записей, им сделанных, явилась своеоб-
разным подведением итога: «Я выбираю путь низших
классов, то есть путь Ленина, большевиков, России»31.
10. НОВЫЙ ГЕРОЙ «КРАСНЫХ ТРИДЦАТЫХ»
Знаменитый фильм Чарли Чаплина «Огни большого горо-
да», вышедший на экраны в 1931 г., в разгар депрес-
сии, поразившей Америку, начинается ставшей уже хре-
стоматийной сценой: происходит открытие нелепо-помпез-
ного монумента, названного Процветание и Прогресс.
Когда спадает покрывало, глазам зрителей предстает зре-
лище, исполненное иронико-символического смысла: меж-
ду двумя фигурами Силы и Закона, у подножья статуи
Процветания спит жалкий бродяжка Чарли. Это была
прозрачная и многозначительная аллегория: в Америке
наступили «новые времена».
Кризис 1929 г. поразил до основания здание капита-
лизма. «Самодовольная Америка», как ее назвал Синклер
Льюис, была ошеломлена. Она становилась недовольной.
Миллионы людей, лишившись работы, были выброшены
на улицу. Страну сотрясали стачки, проходили «голодные
походы» трудящихся. Провозглашенный Рузвельтом «но-
вый курс» по-своему отразил жажду всеобщих перемен !.
Прогрессивный публицист Гилберт Грин пишет о «ве-
ликих сдвигах в народе», который «поднялся против дей-
ствительного врага — монополий» 2. В послекризисное де-
сятилетие рабочее движение, вступив в новый этап, ста-
ло более зрелым и боевым. Укрепился авторитет компар-
тии не только в среде трудящихся, но и у творческой
интеллигенции.
30-е годы часто называют «голодными», «злыми»,
«грозовыми», но, пожалуй, чаще и справедливей всего
«красными тридцатыми». И действительно, это драмати-
ческое время словно бы окрашено в красный цвет рево-
люции.
В истории каждой национальной литературы есть эпо-
хи удивительно яркие и плодотворные. Для литературы
США такой неповторимой эпохой были 30-е годы3.
150
В это время впервые в национальной истории миллио-
ны американцев, в том числе и многие мастера культу-
ры, обратились к научному социализму, видя в нем ключ
к познанию мира, природы бурных социальпо-экономи-
ческих потрясений. По словам Малькольма Каули, марк-
сизм «давал писателям единую цель в годы депрессии» 4Г
он, как свидетельствует отнюдь не радикальный литерату-
ровед Честер Эйзингер, «носился в воздухе», «вдохновлял
и привлекал, потому что он давал альтернативу культу-
ре, рассыпавшейся в прах» 5.
Эти высказывания по-настоящему весомы, ибо речь
идет о цитадели капитализма, о стране с укоренившейся
традицией «нелюбви к теории».
Еще в 1929 г. писатель-коммунист Майкл Голд об-
ратился к своим молодым коллегам по перу с крыла-
тым призывом: «Идите влево!» И литература «левела».
Острота антикапиталистической критики усиливалась уст-
ремленностью писателей к социалистическому идеалу. Это
было время резкого взлета социального романа и драмы.
Заметных успехов добилась левая поэзия. Резко возрос
престиж марксистской критики.
Конечно, не следует забывать, что революционное дви-
жение 30-х годов привлекло в свои ряды целый ряд пи-
сателей, оказавшихся попутчиками (Д. Фаррел, Г. Хикс,
Д. Фримен, Д. Дос Пассос и др.). Некоторые их громкие
политические декларации были лишь эмоциональным от-
кликом на кризис, на картины безработицы и страданий
масс. Те трудности исторического развития, которые обна-
ружились в конце десятилетия, привели иных литераторов,
лишенных четкого мировоззрения, в замешательство.
Нельзя, однако, согласиться с теми критиками кон-
сервативного толка, которые пытаются представить дело
так, что финал десятилетия — это «крах иллюзий», «дра-
ма разочарований» и т. д. А между тем в конце 30-х го-
дов проявляется иная, позитивная тенденция: как выра-
жение всего того ценного, что было накоплено за это вре-
мя, наблюдается взлет литературы критико-реалистиче-
ской направленности. В это время увидели свет «Гроздья
гнева» (1939) Стейнбека и «По ком звонит колокол»
(1940) Хемингуэя, «Деревушка» (1940) Фолкнера и «Ли-
сички» (1939) Хеллман, «Глубинный источник» (1940)
Мальца, «Сын Америки» (1940) Райта и «Джонни полу-
чил винтовку» (1940) Трамбо.
«5*
Вряд ли пайдется другой такой период в истории аме-
риканской литературы, вокруг которого велась бы столь
острая борьба, как вокруг наследия «красных тридцатых»,
борьба, отражающая, и весьма наглядно, идеологические
тенденции в жизни послевоенной Америки. Долгое время,
особенно в пору «холодной войны» и маккартизма, тон за-
давала консервативная критика, стремившаяся дискреди-
тировать эту эпоху, отмеченную якобы массовым «грехопа-
дением» писателей 6.
Вместе с тем с середины 60-х годов в условиях об-
щественного подъема в стране стала пробиваться новая
тенденция, связанная с пересмотром наследия «красных
тридцатых»: многие критики либеральной и радикальной
ориентации, отнюдь не сочувствующие марксизму, нахо-
дят в литературе 30-х годов тот критический пафос, ко-
торый созвучен сегодняшней цротестующей, взбудора-
женной Америке7.
Принципиальную позицию занимает передовая марк-
систская критика США. Джозеф Норт, Джон Говард Лоу-
сон, Филипп Боноски много делают для того, чтобы вос-
питать добрую память о «бурных тридцатых» 8.
Серьезным вкладом в идейную борьбу вокруг про-
грессивного наследия стал выход выпущенной под редак-
цией Джозефа Норта книги «Нью Мэссис. Антология бун-
тарских тридцатых» (1969). В предисловии к ней извест-
ный критик Максуэлл Гайсмар ведет доказательную поле-
мику с теми консервативными исследователями, которые
стремятся «полностью исключить тридцатые годы из на-
ционального сознания», представляя эту эпоху как «вре-
мя обмана и разочарований, неудач и крушений надежд,
политического заговора и агитпропа» 9.
Растущий интерес к 30-м годам выражается не только
в появлении все новых критических работ, но и в переиз-
даниях произведений этой эпохи 10.
Каждая литературная эпоха имеет свое лицо. Твор-
чество писателей в эти годы оказалось особенно тесно,
непосредственно, прямо связано с общественно-политиче-
ской жизнью страны. Укрепились контакты литераторов
с действительностью. Это стимулировало настойчивые по-
иски ими новых средств и форм выражения, обновление
традиционных жанров.
Знакомство с марксизмом, пример Советского Союза и
его культуры и, конечно же, сам реальный опыт, накоп-
152
ленный писателями в 30-е годы, давший им, как писал
Майкл Голд, «новую жизненную философию, новый угол
зрения на материал»,— все это способствовало расширению
их горизонтов, углублению социального критицизма. А это
в свою очередь сказалось в новой концепции человека.
Недаром некоторые критики писали, что в 30-е годы по
сравнению с 20-ми произошло смещение писательского
интереса «от Фрейда к Марксу».
В 20-е годы, отмеченные увлечением психоанализом,
внимание многих мастеров слова концентрировалось на
изображении внутреннего мира личности, которая нередко
выключалась из широких, общественных, социальных свя-
зей. Литература 30-х годов в целом делала акцент на со-
циальной психологии, на профессиональных классовых
чертах героя, ее притягивал человек в сфере трудовой
деятельности, общественной активности, находящийся в
процессе духовного, нравственного роста. Правда, и это
особенно заметно на ранних образцах пролетарского ро-
мана, зависимость человека от социальной среды понима-
лась некоторыми писателями слишком прямолинейно, что
вело к упрощенной трактовке психологических проблем
личности. В этом проявлялся свойственный американской
радикальной мысли экономический детерминизм. Некото-
рые критики даже писали, что в 30-е годы в литературе
действовал «экономический человек:». Однако эти недостат-
ки постепенно преодолевались. В то же время в литера-
туре «грозовой декады» заявил о себе новый герой —
рабочий вожак, коммунист, буржуа, порывающий со сво-
им классом, аполитичный интеллигент, становящийся ан-
тифашистом, представитель «черной Америки», защищаю-
щий свое достоинство.
Обретают большую масштабность тематические и гео-
графические горизонты литературы. Писатели, по словам
Майкла Голда, совершают «второе открытие Америки».
Целые сферы действительности, считавшиеся неэстетиче-
скими, малоинтересными для художника,— жизнь и труд
фермеров, рабочих, судьба безработных, «людей дна»,
конфликт между трудом и капиталом, массовые народ-
ные выступления — все это впервые стало объектом пи-
сательского внимания.
Наряду с «другой Америкой» в литературу входит и
образ «другой Европы». В 30-е годы проблема «чужой
революции» приобретает исключительную актуальность.
153
Отсюда проистекал интерес к социалистическому ctpofc-
тельству в СССР (у Т. Драйзера, А. Р. Вильямса,
Э. Уилсона, Л. Хьюза, У. Фрэнка и др.)» к антифа-
шистской борьбе в Германии (вспомним об образах нем-
цев-антифашистов в пьесах Л. Хеллман «Стража на Рей-
не», Э. Хемингуэя «Пятая колонна», К. Одетса «Пока
я жив»), к революции в Испании.
«Красные тридцатые» — важнейшая веха в развитии
социалистической традиции в литературе США. Именно
эта эпоха с особой отчетливостью позволяет увидеть, что
процесс воздействия социалистических идей на литера-
туру охватывал чрезвычайно широкий спектр явлений. Он
сказывался не только в творчестве писателей отчетливо
революционной ориентации, но и у тех реалистов, кото-
рые в разной мере, не всегда последовательно отзыва-
лись на общественно-политические проблемы «.грозового
десятилетия».
И этот общий поворот «влево» выразился прежде все-
го в возросшей гражданской активности писателей, в их
тяготении к совместным, коллективным действиям. Зна-
чительность этого процесса становится очевидной, если
вспомнить, что вся история американской культуры дает
немало примеров того, как трагически складывались судь-
бы писателей, поэтов, художников, ощущавших свое одино-
чество, неприкаянность в мире торжествующих бэббитов.
Но история Америки знала и другую тенденцию: в пе-
риоды общественного подъема, в часы национальных кри-
зисов американские мастера культуры, настойчиво осозна-
вая свою гражданскую ответственность, стремятся дейст-
вовать сообща. Об этом напоминают выступления писате-
лей-аболиционистов против рабства, участие Твена, Хоуэл-
лса и других в рядах Антиимпериалистической лиги,
антимилитаристская позиция группы писателей на стра-
ницах журнала «Севен Артс» в 1916—1917 гг., борьба
Джона Рида и его единомышленников против «блокады
правды», наконец, развернутая многими мастерами куль-
туры общенациональная кампания за спасение Сакко и
Ванцетти.
XX век, до предела обнаживший социальные конф-
ликты, позволил увидеть, сколь нерасторжима связь ху-
дожника и общества.
Английский критик Дэвид Дейчис назвал 30-е годы
«политическим десятилетием». Уже в 1929 г. в Нью-Йор-
154
ке возник ио инициативе коммунистов первый клуб Джо-
па Рида; вскоре они стали появляться в других городах,
их общее число достигло 35. Клубы объединяли револю-
ционно настроенных писателей и рабочих, занимающихся
художественной деятельностью.
Позднее уже на значительно более широкой, общеде-
мократической основе была создана Лига американских
писателей. Ее первый конгресс в апреле * 1935 г. широко
обсуждал пути развитая революционной литературы.
Председателем Лиги стал Уолдо Фрэнк. В центре второго
конгресса летом 1937 г. находились задачи антифашист-
ской борьбы.
На конгрессе Хемингуэй, вернувшийся из Испании,
произнес свою единственную политическую речь — «Пи-
сатель и война».
Общеамериканский резонанс приобрели писательские
выступления в защиту политических заключенных, жертв
антинегритянского процесса в Скоттсборо, а также в под-
держку коммунистических кандидатов Фостера и Форда
на президентских выборах 1932 г. Когда в 1932 г. на
страницах левого журнала «Нью Мэссис» был организо-
ван симпозиум «Как мы пришли к коммунизму», в нем
наряду с коммунистом Майклом Голдом приняли участие
такие видные писатели, как Уолдо Фрэнк и Шервуд Ан-
дерсон, а также известный критик Эдмунд Уилсон. Но пи-
сатели уже не ограничиваются заявлениями и деклара-
циями. Знаменательно их стремление войти в самую гущу
жизни, познать «другую Америку» изнутри.
В 1931 г. группа литераторов во главе с Драйзером
посетила Харлан в штате Кентукки, место стачки шах-
теров, и провела детальное обследование их жизненных
условий. Итогом этой поездкР1 стала документальная кни-
га «Говорят горняки Харлана» (1932). События в Испа-
нии многие американские писатели восприняли как не-
посредственно их касающиеся: они сражаются в рядах
интербригад (А. Бесси, Э. Рольф, С. Нельсон, Дж. Лард-
нер и др.), работают военными корреспондентами (Э. Хе-
мингуэй, Л. Хьюз, Д. Норт), приезжают в Испанию, чтобы
воочию увидеть происходящее (Т. Драйзер, Д. Паркер,
М. Каули и др.).
Новый герой литературы отразил тот особый психо-
логический климат, который отличал эпоху «красных трид-
цатых». Об этом хорошо писал критик Малькольм Кау-
155
ли. «В это время говорили не «я», а «мы», не «мое»,
а «наше» п. Пафос солидарности, коллективных действий
одушевлял не только писателей, но и героев их произве-
дений.
Сегодня на Западе философы и социологи много пи-
шут о «некоммуникабельности» людей, их одиночестве,
«непроницаемости» их внутреннего мира. И это, конечно,
не только модная схема, но выводы из развивающегося
процесса отчуждения личности в условиях капитализма.
С пионерской эпохи американец воспитывался на своеоб-
разном культе частной инициативы, предприимчивости.
Индивидуализм, центробежные тенденции — характер-
ные черты американизма. В США литература оказалась
особенно восприимчивой к экзистенциалистским теориям.
Одинокий герой, «посторонний», будь то волевой каупер-
вудовский хищник, яростно сражающийся за место под
солнцем, или, напротив, человек-одиночка, лишенный кор-
ней, обрубивший связи с обществом,— излюбленная пи-
сателями литературная фигура. Сколько раз художники
слова показывали, как этого одинокого героя размалыва-
ла «система», какой ценой моральных издержек рас-
плачивался он за свое эфемерное преуспеяние! Таковы
лопдоновский Мартин Иден, изуверившийся во всем, драй-
зеровский Клайд Гриффите, которого жажда богатства
приводит на электрический стул, наконец, хемингуэев-
ский Гарри Морган, выражающий свое прозрение в став-
ших уже хрестоматийными словах: «Человек один не мо-
жет ни черта».
Тема человеческой солидарности, восходящая к Уит-
мену, Беллами, Хоуэллсу, обретает в 30-е годы исклю-
чительно сильное звучание. И она вдохновляется самой
эпохой, открывшей историческую силу массовых выступ-
лений. Настроение многих писателей было выражено поэ-
том Арчибальдом Маклишем в стихотворении, которому
дан крылатый заголовок: «Слово к тем, кто говорит: то-
варищ». Маклиш славит «братство не только по крови»,
потому что «голод и гнет — зародыши братства»:
Братство! Нет слова, которое сделало братом,
Братство только смелый с бою берет;
Ценою опасности, риска и не иначе 12.
156
Хемингуэй взял в качестве эпиграфа к роману «По
ком звонит колокол» слова из Джона Донна, английского
поэта XVII в. Эпиграф начинается словами: «Нет чело-
века, который был бы, как Остров, сам по себе: каждый
человек есть часть Материка, часть Суши...» И далее:
«...смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един
со всем Человечеством...» 13 В этом ощущении причаст-
ности очень многих героев литературы «красных тридца-
тых» к судьбам других людей отразилась эта драмати-
ческая и грозовая эпоха. *
В 30-е годы социалистический реализм становится на-
правлением в американской литературе. А между тем не-
которые консервативные критики в США, например Мор-
ган Химмелстайн, всерьез рассуждают о том, что новый
метод, «будучи изобретен в Москве», был якобы «навязан»
левым критикам, которые стали его «практиковать» на
американской почве. Оспаривая эту точку зрения, необ-
ходимо исследовать генезис и становление нового метода
в американской литературе, исходя из специфических
особенностей историко-литературного развития в США.
Острейшие противоречия империализма в США опре-
делили силу социального пафоса лучших произведений
критического реализма. В то же время немногие писа-
тели поднимались до революционных выводов, в их числе
были Рид, Стеффенс, Драйзер, Кент, Дюбуа.
Исключительная сила давления буржуазной идеоло-
гии на мастеров культуры, равно как и отмеченная еще
Марксом и Энгельсом англо-американская «нелюбовь к
теории», во многом объясняют неровность творческой
эволюции, необычайно широкую амплитуду их идейно-
художественных колебаний. Эпоха «красных тридцатых»,
в частности, дает немало примеров того, как писатели
сближаются с прогрессивным движением (Р. Райт,
К. Одетс, У. Фрэнк, Д. Стейнбек и др.), создают отдель-
пые значительные произведения, в которых по-своему
отражаются особенности нового метода, однако не могут в
дальнейшем удержаться на завоеванных позициях.
Проблему нового метода в литературах капиталисти-
ческих стран, прежде всего в Америке, необходимо ре-
шать во всей ее сложности, избегая неправомерного обед-
нения, сужения материала.
Становление нового метода в США определялось раз-
витием в литературе темы антимонополистической борь-
157
бы масс, первыми попытками, начиная с середины XIX в.,
запечатлеть фигуры американских пролетариев. Этапом,
принципиально важным для генезиса социалистического
реализма, становится начало XX столетия, отмеченное
взлетом литературы, вызванной к жизни рабочим и со-
циалистическим движением (творчество Д. Лондона,
Э. Синклера, К. Сэндберга, Д. Хилла, массовая рабочая
поэзия ИРМ).
Новаторский характер социалистического реализма об-
наруживается в творчестве Джона Рида, автора «Десяти
дней, которые потрясли мир». Черты нового метода скла-
дывались и в той художественно-документальной литера-
туре (А. Р. Вильямс, Р. Майнор и др.), в которой Ок-
тябрь осмыслялся как качественно новая эпоха всемир-
ной истории. В 20-е годы «ридовское направление» не
получило в США широкого развития; в основном оно свя-
зано с Майклом Голдом, отразившим некоторые особен-
ности раннего этапа развития нового метода.
В 30-е годы социалистический реализм, ставший уже
направлением, представлен в творчестве целой группы пи-
сателей, стоящих на новой идейно-эстетической платфор-
ме (Драйзер, Стеффенс, Мальц, Голд, Лоусон, Майк Куин
и др.). Прав был американский критик Гейлорд Ле-
рой, который в своей книге «Марксизм и современная
литература» (1967) писал: «Хотя достижения социали-
стического реализма в нашей стране не столь уж зна-
чительны, и у нас есть известные результаты в этой
области. Что бы ни говорили о пролетарской литературе
30-х годов, одно бесспорно: ее художественная значимость
больше, нежели это представляют себе критики 50 —
60-х годов... Поскольку у нас продолжается борьба за
социализм, у нас есть основа для литературы социали-
стического реализма» 14. Вместе с тем идейно-эстетиче-
ские принципы нового метода оказывали в это десятиле-
тие свое воздействие и на мастеров критического реализма.
В 20-е — начале 30-х годов, т. е. до того, как по-
явился самый термин социалистический реализм, левые
критики США пользуются такими понятиями, как проле-
тарская литература, пролетарский роман, имея в виду
искусство, одушевленпое революционными идеями. Боль-
шую роль в этом смысле сыграла дискуссия на первом
конгрессе Лиги американских писателей (1935), на кото-
ром большинство ораторов поддержало Уолдо Фрэнка,
158
возражавшего против вульгарно-социологического, утили-
тарного подхода к революционному искусству.
Хотя в эти годы и появлялись 1шиги поверхностные,
схематичные, отражавшие неопытность их авторов, не-
редко выходцев из рабочей среды, в целом пролетарский
роман отличался широтой тематики; в нем отчетливо про-
являлось документальное начало, связь с социальной исто-
рией. Например, шесть романов было посвящено собы-
тию, взбудоражившему всю Америку,— забастовке тек-
стильщиков в Гастонии^в 1929 г. На нее, в частности,
откликнулся Шервуд Андерсон своим романом «По ту
сторону желания».
Процесс «второго открытия Америки», в котором ак-
тивную роль играли пролетарские писатели, был связан
с постепенным преодолением схематизма, «лобовой» тен-
денциозности и прямолинейной плакатности. Углубление
психологического анализа, все более органическое, худо-
жественное осмысление материала наблюдается в лучших
образцах пролетарского романа 30-х годов, о котором
обычно с пренебрежением пишет консервативная критика.
Наряду с документальностью его отличал автобиогра-
физм, как выражение личного опыта писателей, многие
из которых были выходцами из рабочей среды, знакомой
им «изнутри».
Таковы «Дочь земли» (1929) Агнес Смедли, «Еврей-
ская беднота» (1930) Майкла Голда, «Обездоленные»
(1933) Джека Конроя, книги, запечатлевшие искания мо-
лодого пролетария, нащупывающего путь к социальной
правде.
Майкл Голд (1894—1967), стоящий у истоков про-
летарского романа «красного десятилетия», сыграл здесь
выдающуюся роль. История становления юного Майки,
с детских лет познающего нелегкие истины, рассказана
Голдом с подкупающей искренностью: роман, лишенный
однотонности, строится как цепь новелл, эпизодов, сцен,
окрашенных то грустью и лиризмом, то юмором.
Заметным событием в литературе «красного десятиле-
тия» стал выход романа Джека Конроя «Обездоленные»
(1933), произведения автобиографического звучания, ге-
рой которого Ларри Донован — простой рабочий, обрисо-
ванный писателем без ложной идеализации; на его долю
выпадают скитания и тяжелый труд (кстати, показанный
с увлекательной конкретностью), он нелегко, но неумо-
159
лнмо продвигается к революционной правде. Художествен-
ные просчеты Конроя — членение повествования на фраг-
ментарные сцены, увлечение фактами — все это отра-
жало также и трудности роста пролетарской литерату-
ры, и не только в Америке. Не случайно Горький при-
зывал молодых писателей, рисующих «интеллектуальный
рост рабочих и крестьян», показывать «эмоциональный
процесс этих превращений» 15.
И все же, вторгаясь в сферу производства, классо-
вого конфликта, будучи разведчиками новых тем, про-
летарские писатели нередко добивались ощутимых худо-
жественных результатов. Интересным опытом так назы-
ваемого коллективного романа, героем которого были ра-
бочие на заводе, стала «Земля изобилия» (1934) Р. Кенту-
элла; в романе использовался популярный в эти годы
прием симультанного действия. А. Халпер в романе «Сло-
волитня» (1934) увлекательно и живо запечатлел работу
типографии; при этом интерес к технологии производства
не помешал ему нарисовать запоминающиеся, колорит-
ные образы хозяев и рабочих. Джозефина Джонсон, ав-
тор повести «Однажды осенью» (1934), сумела рассказать
о трудной жизни фермеров в тонкой, лиричной манере.
Важной темой пролетарского романа стала стачка, пря-
мой конфликт труда и капитала. При этом ъключение
героя в социальную борьбу позволяло показать его в
многообразных общественных связях, в отношении к ко-
ренным общественно-политическим проблемам.
Важным событием в художественной жизни страны
стал выход антологии «Пролетарская литература в Сое-
диненных Штатах» (1935). Она подвела итог целому эта-
пу идейно-теоретической борьбы, в частности против вуль-
гарно-упрощенческих взглядов на природу литературного
творчества. Антология показала, как писали ее состави-
тели М. Голд, Д. Норт, П. Питере и другие, что револю-
ционные писатели — что «не некая секта», что они пред-
ставляют «живой, деятельный элемент американской ли-
тературы». В антологии было представлено более 60 ав-
торов, прозаиков, поэтов, драматургов, критиков.
Конечно, создание художественно полнокровного ха-
рактера, носителя нравственного примера, борца, комму-
ниста было сложной идейно-эстетической задачей: порой
такие образы превращались — не только у пролетарских
писателей, нередко неопытных, но и у больших масте-
160
ров слова — в «рупоры идей», схематические фигуры
(у С. Льюиса в романе «У нас это невозможно», Дж. Стейн-
бека в «Битве с сомнительным исходом», Э. Райса в
«Между двух миров», Л. Хеллман в «Настанет день»),
выступали как героические одиночки (Дин Фер в «Стач-
ке» М. X. Ворса, Том Мур в «Зарабатывать свой хлеб»
Г. Лампкин). Тем значительней эстетические достижения
в решении этой задачи (у А. Мальца, Л. Хеллман, Р. Рай-
та и др.). И если в литературе начала века трудящиеся
представали нередко как «люди бездны», как вызываю-
щие сострадание жертвы эксплуатации (у У. Д Хоуэл-
лса, Э. Синклера), то в 30-е годы (у Р. Кентуэлла,
А. Мальца, в «Гроздьях гнева» Дж. Стейнбека и др.)
появляется фигура пролетария, исполненного чувства соб-
ственного достоинства, бросающего вызов несправедливо-
му порядку вещей.
Наиболее удачные образцы пролетарского романа, поя-
вившиеся к концу 30-х годов, опровергают мнение кон-
сервативной критики о том, что эта литература якобы
неизбежно суха, «социологична», «глуха» к психологи-
ческим проблемам личности. Опровергая эту точку зре-
ния, Майкл Голд писал в связи со спорами вокруг «Сы-
на Америки» (1940) Ричарда Райта: «В большом доме
труда, конечно, есть место для всех категорий искусства
и литературы — от агитационной листовки до книги в пла-
не Достоевского, и не только место, но и потребность» 16.
Роман Райта, «свидетельство зрелости пролетарской
литературы» (М. Голд), продемонстрировал принципиаль-
ность и смелость писателя, избежавшего шаблонного ре-
шения негритянской темы. Он выбрал в качестве героя
«плохого» негра, преступника и с редкой психологиче-
ской глубиной показал влияние на него, пария и изгоя
общества, порочной социальной среды. Фигура Биггера
Томаса, показанная во всей сложности, противоречиво-
сти и внутренней борьбе, несколько заслонила от вни-
мания критиков образ адвоката-коммуниста Бориса Макса.
А ведь этот усталый седой человек, сражающийся на суде
с предвзятостью и ненавистью,— первое живое лицо, в ко-
тором Бпггер ощутил и участие, и желание понять его.
Во многом благодаря Борису Максу Биггер, этот пато-
логический индивидуалист, начинает прозревать, проби-
ваться сквозь пелену страха и недоверия, его парализо-
вавших. Именно тогда, в 30-е годы, в пору своей бли-
L/i6 Б. А. Гнленсон
161
зости к рабочему движению, оказавшуюся самой плодо-
творной в его творчестве, Райт видел и негров-борцов,
подобных Сэгу и Джонни, коммунистам, сыновьям ста-
рой негритянки Сью из новеллы «Утренняя звезда».
В ряду с лучшими антивоенными книгами (А. Бар-
бюса, Р. Олдингтопа, Э. Хемингуэя, Э.-М. Ремарка и др.)
занял свое место роман Дальтона Трамбо «Джонни полу-
чил виптовку» (1940), произведение огромного внутрен-
него накала, страстного антимилитаристского звучания.
В этой художественно оригинальной книге предмет изоб-
ражения — не батальные сцены, не война как таковая,
а ее страшный итог, ее жертва. «Монологический» ро-
ман, лишенный авторских комментариев, он представляет
волнующую исповедь несчастного, искалеченного в бою
Джо Бопхэма, его внутренний голос. Но Трамбо не только
сострадает своему герою, превратившемуся в «думаю-
щую вещь»: в финале ослабевает некоторый присущий
роману налет пацифизма и выдвигается принципиально
важная для передовой литературы «красного десятиле-
тия» барбюсовская тема духовного прозрения, роста че-
ловека, осознающего кто виновники его трагедии.
Одной из коренных нравственных проблем литературы
этой эпохи стала проблема выбора пути, определения
своего места в великом конфликте противоборствующих
сил эпохи. Необходимость выбирать, решать, по какую
сторону баррикад находиться, встает перед героями Аль-
берта Мальца, начиная с его ранних пьес. Уже в сборнике
новелл «Такова жизнь» (1938), вводящем читателя в мир
«другой Америки», действуют не только жертвы социаль-
ной несправедливости, но и те, в ком рождается протест.
Новелла, давшая сборнику название,— это уже пред-
дверие романа «Глубинный источник» (1940). В нем и
последующих произведениях Мальца (романы «Крест и
стрела», «Путешествие Саймона Маккпвера», «Длинный
день в короткой жизни», повесть «Однажды в январе»)
обнаруживается «драматургическая» природа его метода.
Мальц, как правило, ставит своих героев перед лицом ре-
шающего нравственного, морального испытания, причем
непосредственное действие охватывает довольно краткий
срок. С помощью ретроспективных экскурсов писатель
восстанавливает прошлое своих героев, их пути до того
момента, когда им приходится принимать важнейшее ре-
шение. Сквозь книги Мальца проходит «глубинный» для
162
него мотив нравственной стойкости, несгибаемости чело-
века, умеющего не поступиться своей совестью. Эту стой-
кость несет главный герой романа «Глубинный источ-
ник» коммунист Принси: нет в нем ни схематизма, ни
плакатности, он по-человечески глубок и психологически
достоверен.
Новизна трактовки человеческого характера ощутима
в 30-е годы и у мастеров критического реализма. В этом
отражалась общественно-политическая атмосфера «грозо-
вого десятилетия». Прав Джон Говард Лоусон, который
пишет: «Идеи Ленина оказывали воздействие на искус-
ство и жизнь 30-х годов сложным, еще не до конца изу-
ченным образом. Наверно, его главная заслуга состояла
в том, что он вернул нам чувство истории. Интерес к
истории в 30-е годы — отнюдь не удел одних лишь ис-
следователей. Он характерен для всех видов искусств» 17.
Говоря о «чувстве истории», Лоусон называет таких пи-
сателей, как Дж. Стейнбек, Д. Дос Пассос, Ф. Скотт
Фицджералд, Т. Вулф, У. Фолкнер. К этому перечню
можно было бы добавить и некоторые другие имена:
Э. Хемингуэй, Э. Синклер, У. Фрэнк, С. Льюис, Ш. Ан-
дерсон, Э. Колдуэлл. Разные, сложные художники, они
шли своими дорогами. Но каждый из них не мог не ото-
зваться, по-своему конечно, на идеи «красного десятиле-
тия».
В процессе эстетического освоения новых для них сфер
жизни, что было сложным, противоречивым процессом,
социальный роман 30-х годов (у Хемингуэя, Стейнбека,
Дос Пассоса, Фрэнка и др.) обрел новые по сравнению
с предшествующим десятилетием идейно-художественные
черты, большую широту, масштабность.
Углубившийся историзм в творчестве ряда критиче-
ских реалистов связан с настойчивым осознанием ими не-
разрывности «судьбы человеческой и судьбы народной».
Человек предстает не как изолированный атом, он вклю-
чен в поток исторических событий. Это определяет, на-
пример, обращение к приему так называемого симуль-
танного действия (у Дос Пассоса, Кентуэлла, Райса).
Конечно, воздействие социалистических идей сказывалось
на творчестве этих больших художников не всегда пря-
мо, порой в сложных, опосредствованных формах.
Показательно, что Уильям Фолкнер (1897—1962), на-
меренно сторонившийся политических споров «красных
6* 163
тридцатых» (лишь однажды он заявил о поддержке рес-
публиканской Испании), именно в эти годы активно
работал над своим главным произведением — трилогией о
Сноупсах. Симптоматично введение в трилогию, в ее зак-
лючительный том — «Особняк», образа коммунистки
Линды. Фолкнер не случайно сделал Линду глухой, ото
символическая деталь, говорящая о противоречивом отно-
шении писателя к революционерам. Но именно Линда —
главный антагонист Сноупса и сноупсовщины. Для Фолк-
нера светлая, драматическая фигура Линды — это своеоб-
разный выход из, казалось бы, замкнутой Йокнепатофы
в большой мир социальной борьбы, что придает всему
повествованию историческую перспективу.
Показательна и позиция такого «неполитического» пи-
сателя, как Скотт Фицджералд (1896—1940), который в
своих лучших романах 20-х годов не только показывал
бесшабашный угар «золотой молодежи», но и ощущал
внутреннюю фальшь их гедонистических идеалов. В 30-е
годы он проявляет интерес к марксизму. Видимо, знакомст-
вом с марксистской литературой, дающей представление об
обществе как об экономическом организме, можно объ-
яснить включение острого, публицистического комментария
по поводу «сладкой жизни» Николь в романе «Ночь неж-
на» (1934), равно как и углубившийся критицизм по
отношению к «очень богатым людям» 18. Наконец, не ли-
шена символики заключительная сцена в неоконченном
романе «Последний магнат» (1940) — коммунист Бриммер,
профсоюзный вожак, наносит «нокаутирующий» удар ки-
номагнату, миллионеру Монро Стару.
Не был глух к общественным интересам и Томас Вулф
(1900—1938); его движение «влево» особенно заметно в
последние годы жизни (1935—1938), когда он заявляет
об осуждении фашизма и его расовой доктрины, солида-
ризируется с борьбой испанских республиканцев, сотруд-
тшчает в «Нью Мэссис». В это время он говорит о
своих симпатиях к социализму, к трудовому народу, от-
носит себя к «революционерам», сторонникам изменения
господствующей системы, хотя и мирными средствами.
Это расширение горизонта Вулфа сказывается в той
самой эволюции, которую проделывают Юджин Гант и
Джордж Уэббер, герои его романов. Развитие писателя
особенно заметно в заключительном томе «Домой возвра-
та нет», в котором уже вырисовывается богатая пано-
164
рама Америки. Знаменитое письмо Уэббера Фоксу Эдвард-
су становится декларацией гуманистической веры писа-
теля, убежденного в том, что «величайшие враги челове-
чества» — «страх, пенависть, жестокость, бедность, ни-
щета» — могут быть побеждены в результате «полной
перестройки ныне существующего общества» 19.
Эрскин Колдуэлл (р. 1903), связанный в эти годы с
левыми силами, сотрудничавший в «Нью Мэссис» и «Дей-
ли уоркер», не только рисовал глухое южное захолустье
с его невежеством, разгуяом линчевателей, нищетой нег-
ров и белых бедняков. Его позиция не была бесстраст-
ной, как это подтверждают его очерковые книги, посвя-
щенные Югу («Некоторые американцы», «Вы видели их
лица»). В них прямо осуждаются господствующие на
Юге условия. Вместе с тем у Колдуэлла уже появляют-
ся образы негров, которые не желают мириться с уни-
жением и гнетом. Таков Клем из рассказа «Перед восхо-
дом солнца», не покоряющийся своему хозяину, расисту
Арчу Гуннарду, и гибнущий от рук линчевателей. Таков
Кристи Тэкер («Конец Кристи Тэкера»), защищающий
ценой собственной жизни свое достоинство. Нова трактов-
ка Кэнди Бичема из одноименной новеллы, молодого, силь-
ного, длинноногого, кажущегося каким-то фольклорным
героем, что подчеркивается и сказовой интонацией по-
вествования.
Образы негров-борцов — принципиально новая особен-
ность литературы «красной декады». Таковы Лонни, рабо-
чий вожак из пьесы Дж. Скляра и П. Питерса «Груз-
чик» (1934), герои сборника Ричарда Райта «Дети дяди
Тома», лирический герой поэзии Хьюза, гордо заявляю-
щий: «Я тоже Америка»,— а также Берт Норвуд, сын бе-
лого и негритянки, из его новеллы «Мулат», человек но-
вой формации, образованный, с высоким чувством собст-
венного достоинства, который, будучи не в силах ми-
риться с вызывающим деспотизмом отца, полковника
Норвуда, убивает его.
Общий для многих писателей 30-х годов поворот к
общественно-политической проблематике явственно заме-
тен у Синклера Льюиса. Если в романе «Энн Виккерс»
(1933) внутренняя тема — бесплодие буржуазного рефор-
мизма, то роман «У нас это невозможно» (1935), сое-
динивший политический памфлет с утопией, привлекал
внимание американцев к опасности фашизма в его «оте-
165
чественном варианте». Эволюция его героя — Дормэса
Джессэпа, интеллигента, журналиста, вырастающего в ак-
тивного борца против нацизма, отразила тему, принци-
пиально важную для антифашистской литературы 30-х го-
дов. В этих ромапах Льюиса появляются и образы ком-
мунистов (Перл Маккег, Джесси Ван Тайль, Карл
Паскаль), хотя в их трактовке есть неверные акценты.
30-е годы — время интересных художественных по-
исков и экспериментов, свидетельством чему является
трилогия Джона Дос Пассоба (1896—1970) «США», со-
зданная в пору сближения писателя с левыми кругами.
Опираясь на опыт Рида, высоко им ценимого, исполь-
зуя некоторые приемы кинематографа, в частности филь-
мы Эйзенштейна, Дос Пассос стремится включить своих
героев в широкий поток событий, в «контекст» истории
США первой трети XX в. Этот замысел реализуется с
помощью введепия двух стилистико-изобразительных пла-
нов: беллетристического (в котором одновременно развер-
тываются события жизни 12 главных образов трилогии)
и документально-публицистического (состоящего из «ки-
ноглаза», «экрана новостей» и «портретов»). При этом
симпатии Дос Пассоса отданы противникам капиталисти-
ческого мира (образ Бена Комптона, портреты Джона Ри-
да, Пакстоиа Гиббена, Билла Хейвуда и др.). Однако и
в этом лучшем произведении Дос Пассоса имеются не-
достатки: фатализм, увлечение фактографией, слабое
раскрытие внутренней жизни героев, обычно пассивных
жертв обстоятельств. Пример Дос Пассоса, перешедшего
в конце 30-х годов на реакционные позиции,— наглядно
показывает, как политическое ренегатство влечет за со-
бой полный крах художника, что признают даже кон-
сервативные критики.
Горячие симпатии, проявленные в начале 30-х годов
Шерв/дом Андерсоном (1876—1941) к «другой Америке»,
его живые контакты с трудящимися, нашли отражение
в романе «По ту сторону желания» (1932), художествен-
ном отклике на забастовку в Гастонпи. В центре этого
произведения, во многом противоречивого, неровного, про-
низанного фрейдистскими мотивами, обращают на себя
внимание во многом новые для писателя акценты в об-
разе интеллигента Реда Оливера. Он стремится вырвать-
ся из тюрьмы одиночества, тянется, правда, импульсив-
но к борющимся рабочим.
166
Уолдо Фрэнк (1889—1967), крупный художник с фи-
лософско-социологическим уклоном, отозвался на пробле-
мы «грозовой декады» своим романом «Смерть и рождение
Дэвида Маркенда» (1934). В нем писатель выразил, по
его словам, «обновленное чувство Америки», обратившись
к столь важной для литературы 30-х годов теме буржуа,
«отслаивающегося» от своей среды и ищущего дорогу к
народу. Герой этого произведения — круппый делец, по-
рывающий со своим «делом», семьей, мучительно ищущий
смысла жизни, социальной правды. Дэвид Маркенд не
только индивидуум, но и олицетворение своего класса.
Его жизненная и нравственная одиссея символизирует
«смерть» буржуазного сознания и «рождение» нового че-
ловека через приобщение его к живым силам борюще-
гося пролетариата. Произведение несло фаустовскую тему
поисков смысла жизни, однако оно не было до конца
цельным, осложнялось туманными аллегориями и фрей-
дистскими мотивами.
Если вторжение Джона Стейнбека (1902—1968)
в мир классовой борьбы в романе «Битва с сомнитель-
ным исходом» (1936) не было во всем удачным, то в
«Гроздьях гнева» (1939), выросших из личных впечат-
лений Стейнбека, проделавшего тернистый путь вместе с
оклахомскими «оки», писатель в полной мере раскрылся
как художник, горячий, смелый. Среди характерной стейн-
бековской типологии в этом произведении выделяются
две фигуры, для писателя во многом новые, Матери и
Тома Джоуда. С образом Ма Джоуд связана горьков-
ская тема материнства, столь громко прозвучавшая как в
прогрессивной литературе Запада XX в. (у Роллана, Нек-
се, Чапека, Брехта и др.)» так и у передовых писателей
США 30-х годов, например у Голда, Конроя, Райта. Если
Ма поначалу озабочена лишь сохранением единства сво-
ей семьи, то постепенно она приходит к мысли о необ-
ходимости протянуть руку другим беднякам: «Помогать
надо, такая уж у людей потребность»,— говорит она,
и эти слова становятся как бы формулой ее поведения.
И Том Джоуд движется к пониманию того, что он «час-
тица души общей», и, прощаясь с матерью, провозгла-
шает: «Поднимутся голодные на борьбу, я буду с ними.
Где полисмс л замахнется дубинкой, там я буду» 20.
Идея солидарности, перехода от «я» к «мы», пе
провозглашается риторически, декларативно, чем грешили
«7
иные книги 30-х годов. Слова Тома Джоуда — «Человеку
в одиночку жить не годится» — находят опору в самой
образной системе, в сюжетных коллизиях романа. Уилсо-
ны помогают Джоудам в трудное время болезни и смерти
деда. Кейси, выручая Тома, идет в тюрьму. Сообща пере-
носят тяжелый дождливый сезон Джоуды и Уэйнрай-
ты. Роза Сарона дает грудь умирающему от голода бед-
няку.
Своеобразной кульминацией литературы «красных
тридцатых» стала испанская' эпопея. Особенно ярко воз-
действие антифашистской борьбы сказалось на творчест-
ве Э. Хемингуэя (1899—1961). В эти годы не только рас-
ширились идейные горизонты писателя, он вырос, обо-
гатился как художник. В его творчество приходит новый
герой, борец, антифашист, человек, жертвующий личны-
ми во имя общих интересов. Таковы Филипп Ролингс
из «Пятой колонны», герои очерков «Американский боец»,
«Испанские шоферы», сценария «Испанская земля», вол-
нующей эпитафии «Американцам, павшим за Испанию».
Хемингуэй воздает мужеству коммунистов («Ночь перед
боем»), революционеров («Никто никогда пе умирает»).
Прежде питавший антипатию к политике, он теперь не
скрывает своего сочувствия этим людям: в ряде новелл
и очерков испанского периода — и это новое в манере
Хемингуэя — начинает звучать «комментирующий» голос
автора. И вместе с тем писатель безукоризпеппой правди-
вости, Хемингуэй видел не только героизм антифашистов,
но и будничную сторону войны, помнил, что и респуб-
ликанцы отнюдь не застрахованы от промахов и оши-
бок («Мотылек и танк», «Все храбрые»).
Роберт Джордан из романа «По ком звонит колокол»
(1940) характерен для того, кого мы называем «хемин-
гуэевский герой»: та же мужественность, достоинство,
немногословие, подкупающая сдержанность в выражении
своих чувств. Однако есть в нем и качественно новые
черты. В отличие от своих предшественников (Джейка
Барнса, лейтенанта Генри), у которых позиция траги-
ческого стоицизма заметно сковала их внутреннюю, ду-
ховную жизнь, Джордан глубже, богаче и интеллекту-
ально и эмоционально. Джордан и Мария нашли друг
друга в драматические часы их жизни, их чувства обо-
стрены и усилены смертельной опасностью и близостью
разлуки. Для Джордана любовь к Марии не отдушина
168
среди ужасов войны, она органично связана с его миро-
ощущением.
При всем неповторимо хемингуэевском своеобразии
«Колокола» в романе обнаруживаются черты, сближающие
его с передовой литературой «красного десятилетия».
В «Колоколе» Хемингуэй яснее, отчетливее, чем прежде,
осознает, сколь сопряжена судьба героя с грозными пот-
рясениями века. Это объясняет наличие в романе своеоб-
разного историко-идеологического плана, сосредоточен-
ного в размышлениях и внутренних монологах Джордана.
В широком смысле он вызывает ассоциации с публици-
стическими главами романа Стейнбека «Гроздья гнева».
Джордан — и это тоже новая особенность в творчест-
ве Хемингуэя — человек растущий, ищущий. Демократ по
убеждениям, ненавидящий фашизм, он пробивается к бо-
лее зрелому революционному миропониманию. Правда, он
колеблется, ему присуще некое «гамлетовское» начало,
так до конца и не преодоленные сомнения относительно
права революции на самозащиту и беспощадность к вра-
гам. У Джордана и коммунистов, дисциплину которых
он принял, общий враг — фашизм, но пока еще разные
конечные цели. Гражданская война предстает в романе
во всем своем трагизме; при этом Джордана, как и само-
го Хемингуэя, тревожит то, что в ходе войны допуска-
ются ошибки, просчеты, акты ненужной жестокости (сце-
на убийства фашистов анархистами).
И Хемингуэй, с неприязнью относившийся к полити-
ке, отождествляемой в его представлении с буржуазным
политиканством, вкладывает в уста Джордана такие
слова: «...ты дрался за всех обездоленных мира, против
всех угнетателей, за все, во что веришь ты, и за новый
мир, который раскрыли перед тобой» 21. Знаменательно,
что Хемингуэй, неизменно защищавший индивидуалисти-
ческие концепции мира, пишет о своем герое, что он
был исполнен «братской близости» со своими товарища-
ми по борьбе, радостного чувства «долга, принятого па
себя перед всеми угнетенными мира» 22.
Если образы партизан из отряда Пабло удивительно
рельефны, а партизанский вожак Эль Сордо кажется
скульптурно вылепленным, в то время как все они, спе-
цифически национальные характеры, представляют обоб-
щенно испанский народ, то образы коммунистов в романе,
а также советских людей не во всем точны, даны как
7 Б. А. Гвленсов
геэ
бы со стороны. Соотнося роман с историческими собы-
тиями, указывая на отдельные неточности, надо помнить,
что перед нами художественное произведение. Именно
это упускали из виду некоторые участники разгоревше-
гося по выходе книги в 1940 г. острого спора.
Найдя эстетическое выражение своей философии сто-
ицизма, Хемингуэй создал свой неповторимый стиль, ко-
торый можно было бы определить: мужественная просто-
та. За внешней сдержанностью выражения угадывается
накал человеческих страстей и чувств. Однако самый хе-
мингуэевский метод «айсберга» несколько трансформиру-
ется, психологический мир героев становится более види-
мым за счет увеличения роли внутренних монологов и
размышлений, а также усиления авторского вмешательст-
ва в повествование. Обратившись в «Колоколе» к рево-
люционным событиям, позволившим ему поставить веч-
ные проблемы любви, смерти, смысла жизни, Хемин-
гуэй обогатил свою поэтику, отрешился от известной на-
рочитой скованности и бесстрастности, свойственных не-
которым его ранним произведениям, обрел более свобод-
ную манеру.
Книги об Испании, написанные Хемингуэем, а также
писателями, сражавшимися в рядах интербригад, А. Бес-
си, Э. Рольфом, С. Нельсоном, исполнены трагического
оптимизма и интернационалистского пафоса. Они и се-
годня — одна из самых ярких вех литературы «красно-
го десятилетия».
11. «ТЕЧЕНИЕ,
КОТОРОЕ НИКОГДА НЕ ПРЕРЫВАЛОСЬ»
Уже первые послевоенные годы показали, что сама об-
щественная атмосфера в Америке крайне неблагоприятна
для художественного развития: появились мрачные при-
знаки «холодной войны», поднимал голову маккартизм,
усилился антикоммунизм. В литературе распространялись
настроения пессимизма, упадка, конформистские веяния.
Если 30-е годы называли «красными», то 50-е годы вошли
в историю под именем «запуганных» !.
В этих нелегких условиях, как утверждают американ-
ские критики консервативного толка (Д. Аарон, Д. Браун
и др.), традиции «грозового десятилетия» якобы безна-
дежно иссякли. Сами 30-е годы стали объектом яростных
нападок. И все же даже в 50-е годы, как справедливо писал
Сидни Финкельстайн, не прекратилась живая связь вре-
мен: «Литература «пролетарских красных тридцатых»,
так часто рассматриваемая как временное отклонение от
магистрального пути, была особенно сильным и значи-
тельным компонентом того течения, которое никогда не
прерывалось» 2.
И в послевоенный период писатели социалистической
ориентации (Л. Лоренс, А. Бесси, Д. Норт, Д. Г. Лоусоя,
М. Голд, У. Э. Б. Дюбуа, У. Лоуэнфелс и др.), несмотря
на все трудности, продолжают идти избранным путем.
В эти годы приобрела особенно актуальное звучание
тема правственной стойкости, выбора достойного пути.
Она проходит сквозь лучшпе послевоенные книги Альбер-
та Мальца. Вилли Вегпер, герой его романа «Крест и
стрела» (1944), «стопроцентный ариец», медленно и очень
нелегко прозревает, шаг за шагом, на личном опыте пос-
ле гибели близких осознает бесчеловечность «нового поряд-
ка» и спою причастность к его преступлениям. И эта про-
будившаяся совесть, внутреннее несогласие с тем, что тво-
рится вокруг, толкают его на отчаянный «страшный шаг»,
7* т
на тот самоубийствеппый вызов, который он бросает «ко-
ричневому» режиму. То же чувство совести заставляет
рабочего Томаса Макпика из романа «Длинный день в
короткой жизни» (1957), человека, случайно попавшего в
тюрьму, принять нелегкое решение: он отказывается от
сговора с полицейскими, предлагающими ему свободу,
и остается в тюрьме, чтобы в качестве свидетеля помочь
негритянскому юноше Уилсону, против которого сфабри-
ковано ложное обвинение. В повести А. Мальца «Однаж-
ды в январе» (1966) шесть беглецов из страшного концла-
геря Освенцим, люди разных национальностей, образую-
щие своеобразное интернациональное братство, только что
вырвавшиеся из когтей смерти, задают себе мучитель-
ный вопрос, правильно ли они поступили, избрав дорогу
антифашизма, могли бы они повторить все сначала. И все
они, кроме одного, отвечают: да, это был единственно
достойный путь.
Не иссякла и традиция так называемого стачечного
романа, хотя некоторые буржуазные критики поспешили
объявить, что тема противоборства труда и капитала, ак-
туальная для 30-х годов, якобы сошла на нет в после-
военный период. Однако это не так. Борьба рабочего
класса — в центре романов Филиппа Боноски «Долина в
огне» (1952) и «Волшебный папоротник» (1959), Алек-
сандра Сакстона «Большая среднезападная» (1948)
и «Паутина, светящаяся во тьме» (1957), трилогии Лар-
са Лоренса «Семена», ставшей вехой в развитии социали-
стического реализма в литературе США. Обратившись к
остродраматическому эпизоду классовой борьбы 30-х го-
дов, Ларе Лоренс показал события в маленьком городке
углекопов Реата в штате Нью-Мексико, где во время за-
бастовки происходит случайное убийство шерифа и начи-
нается судебный процесс, проходящий в обстановке анти
коммунистической истерии. Более двухсот действующих
лиц романа, представителей всех слоев (среди них выде-
ляются фигуры вожаков стачки, коммунистов Рамона
Арсе, Хэма Тернера, руководителя совета безработных
мексиканцев Транквилино де Вака), образуют в совокуп-
ности микромодель всего американского общества.
Опровергая тезисы консервативных критиков о том,
что схематизм, прямолинейность и плоская фотография
якобы неизбежные спутнпкп «рабочего романа», Ларе
Лоренс еще раз доказал, что жизнь, борьба трудящихся,
172
показанные во всей сложности, могут быть благодарным
материалом для художника. «Семена» — произведение
многослойной, богатой стилевой структуры: в нем и объ-
ективное повествование «от автора», и внутренний моно-
лог, и «поток сознания», и интроспекции, философские и
лирические отступления; Лоренс вводит элементы детек-
тива, судебной хроники, стилизует повествование «под
документ».
Тема верности своим убеждениям, духу «красных
тридцатых» — ведущая в творчестве Альвы Бесси, бывшего
пптербригадовца в Испании; в 1947 г. он был в числе
десяти деятелей Голливуда, ставших жертвой судебного
произвола маккартистов. Испанская и антимаккартист-
ская тема органически сплелись в его романе «Антиаме-
риканцы» (1957). Параллельно и контрастно разверты-
ваются в нем во многом типичные для американского
общества судьбы двух главных героев: процветающего
буржуазного писателя и радиокомментатора Фрэнсиса
Лэнга и журналиста, коммуниста Бена Блау. Действие
развертывается в двух исторических плоскостях, в 1938—
1945 гг. и в 1947—1948 гг. во время антикоммунистиче-
ского процесса.
«Грехопадение» Лэнга перед судилищем маккартистов
внутренне мотивировано: на короткое время сблизился он
в 30-е годы с левым движением, побывал в Испании,
в 1939 г. вышел из компартии, не разобравшись в слож-
ных событиях того времени. Человек неустойчивый и сла-
бый, он отрекается от своего прошлого, свидетельствует
против своего бывшего друга Блау. Бен Блау — характер,
полярный Лэнгу: выходец из буржуазной среды, он по-
рвал с ней, вступил в компартию, в годы войны сражался
как мужественный солдат-антифагапст. Брошенный в
тюрьму маккартистами, он не изменяет своим убеждени-
ям; в его судьбе заметны автобиографические черты.
Те же мотивы и в книге Бесси «Инквизиция в раю»
(1964), этом остроумно облеченном в сценарпую форму
рассказе о работе Бесси в Голливуде, о позорном суде
над пим и его товарищами. Тогда па процессе, отвечая
повоявлеппым инквизиторам, преследовавшим бывших
участппков аптпфатпистской борьбы в Испатптп, Бесси за-
явил: «...я хочу, чтобы запеслтт в протокол, что пе только
поддерживаю Испапскую республику, но и считаю, что
мпе повезло и я удостоился величайшей чести сражать-
173
ся добровольцем в рядах Интернациональной бригады в
1938 г.» \
Все это отнюдь не значит, что писателей революци-
онного мировоззрения привлекает лишь сфера социально-
политической, классовой борьбы. В современных услови-
ях одна из актуальных задач, стоящих перед прогрессив-
ными писателями,— защита подлинно человеческих цен-
ностей в «массовом» обществе. Об этом напоминает
роман Альвы Бесси «Символ». (1966).
Если политические мотивы не выражены в «Символе»
так прямо, как в прежних книгах Бесси, то в этом про-
изведении писатель демонстрирует свое возросшее ма-
стерство психолога. Роман — о возвышении и правствен-
ной гибели актрисы Ванды Оливер; ее жизнь во многом
напоминает псторию Мерилин Монро. Излюбленные прие-
мы Бесси, дробящего повествование па отдельпые кад-
ры, сп£ны, развивающиеся в разных времеппых плоско-
стях, здесь обогащаются. В «Символе» три структурно-
стилевых плана: это «Эпизоды», в которых от лица автора
повествуется об основных этапах жизни героини; «Моно-
логи»,— ее достаточно откровенные исповеди; «Диало-
ги» — разговоры между героиней и ее лечащим врачом-
психиатром, выясняющим причины ее нарастающей де-
прессии и внутреннего разлада.
История героини, брошенной родителями, воспитанной
в приюте, ставшей знаменитой модельершей, а затем и
звездой экрана, идолом масс, иллюстрирует моральную
цену успеха в Америке. На судьбе Эммелины Смит, пре-
вратившейся в Ванду Оливер, Бесси показывает механизм
«массовой культуры», формирование тех стереотипов и
«имиджей», которые навязываются миллионам потребите-
лей. Волею дельцов от кинодела за Вандой прочно закреп-
ляется этот «имидж» — легкомысленной, веселой, разбит-
ной девчонки, ставшей эталоном женской привлекательно-
сти и вызывающего секса. Ей уготована одна роль,
варьируемая во всех ее героинях,— роль секс-бомбы.
Актриса, которой поклоняется вся Америка, оказыва-
ется внутренне несвободной, стремится к серьезной ак-
терской работе, а выпуждепа выполпять волю своих хозя-
ев. В глазах могуществеппых продюсеров опа лишь «соб-
ственность фпрмы», «товар», припосящий прибыль.
Ощущение одиночества, личные неурядицы толкают Ван-
ду на отчаянный шаг — самоубийство.
174
бажное место занимает в послевоенной литературе
тема национально-освободительной борьбы негритянского
парода. Среди писателей, подходящих к ее освещению с
марксистских позиций, первое место, бесспорно, принад-
лежит У. Э. Б. Дюбуа (1868—1963), выдающемуся поли-
тическому и общественному деятелю, педагогу, ученому,
писателю. Последний период его долгой, «прометеевской»,
по выражению одного из критиков, жизни оказался осо-
бенно плодотворным. В это время он завершил свое глав-
ное художественное произведение — трилогию «Черное
пламя». Являясь своеобразным «подведением итогов», она
состоит из романов «Испытание Мансарта» (1957), «Ман-
сарт строит школу» (1959) и «Цветные миры» (1961),
воссоздающих широкое полотно национально-освободи-
тельного движения негритянского народа начиная с эпохи
Реконструкции (т. е. с 70-х годов XIX в.) до середины
50-х годов XX в. Сам Дюбуа определил смысл своего по-
вествования таким образом: «Вся трилогия представляет
собой изложение в художественной форме истории амери-
канских негров за восемьдесят лет...» 4
В этой формуле Дюбуа: «История в художественной
форме» — объяснение своеобразия произведения. В нем
сказались универсальные интересы автора, не только бел-
летриста, но и публициста, ученого, социолога и истори-
ка. В текст вводится материал социально-исторического,
политического характера; характеристика героев несколь-
ко прямолинейная, без полутонов, однако Дюбуа нельзя
отказать в искусстве увлекательного рассказа.
Весь этот многослойный социально-политический ма-
териал по-своему «цементировался» фигурой, во многом
автобиографической, главного героя Мануэля Мансарта,
негритянского просветителя и общественного деятеля,
прожившего жизнь поучительную и многотрудную.
Сам Дюбуа явно «левее» своего героя, склонного за-
щищать путь постепенных, осторожных реформ. В чем-
то Дюбуа близок к доктору Бургхардту, лидеру «Ниагар-
ского движения», редактору радикального негритянского
журнала «Крайсис».
В жизненной истории Мансарта отражаются те нелег-
кие пути, которыми, порой заблуждаясь, ошибаясь, шла
к обретению истины передовая негритянская интеллиген-
ция. В ранние годы Мансарт (как и сам автор) поддер-
живал утопические проекты создания негритянской орга-
175
пизацин мелких фермеров. В дальнейшем уповал на «всб^
побеждающую силу науки и знания», на воспитание
«цветной» интеллектуальной элиты. Лишь в пору кризи-
са 1929—1933 гг. Мапсарт впервые приблизился к негри-
тянской проблеме с экономической точки зрения; стал
штудировать труды Маркса. Все настойчивей начинает он
связывать решение негритянской проблемы с общей борь-
бой угнетенных и с классовыми выступлениями проле-
тариата.
Эта фаза в эволюции героя запечатлена в финаль-
ной части трилогии «Цветные миры»; в ней охвачен важ-
нейший период с 1936 до середины 50-х годов. Уже в
старости, известным ученым и педагогом, ректором кол-
леджа, Мансарт отправляется в поездку по Европе и
Азии. Она расширяет его кругозор и позволяет по-ново-
му взглянуть на проблемы, стоящие перед его народом.
Мапсарт включается в движение сторонников мира, ему
открывается тщета его былых либерально-просветитель-
ских иллюзий. «Он сам постепенно втягивался в более
важные и широкие движения — в борьбу за мир, за со-
циализм, за уяснение подлинного смысла жизни. Если он
и его народ являются частью более широкого мира, то
имеет ли оп право выключать из этого мира и себя и
свой парод»5. В сферу его интересов теперь включены
пробуждающаяся Африка и Азия, страны социализма. Он
заявляет о своей солидарности с Россией, «страной, ко-
торая первой осуществила подлинное равенство рас». Его
кончина в окружении съехавшихся детей, внуков и родст-
венников носит символический смысл: с Мансартом ухо-
дит в прошлое целая эпоха в истории негритянского на-
рода. «Наша задача,— говорит один из его близких,—
продолжить начатое им дело и добиться того, чтобы оно
послужило будущему — и не только будущему нашего
цветного народа здесь в Америке, но также и будущему
всего человечества» в.
Нельзя, конечно, ставить знак равенства между Ман-
сартом и автором романа; он продолжает путь от той
черты, на которой остановился Мансарт. Как и Драйзер,
он определяет свой приход в ряды компартии осенью
1961 г.: «Логика моей жизни». Первым ее произнес в
1944 г., став коммунистом, Пабло Пикассо.
Но, может быть, с особой силой жизненность социа-
листической традиции проявилась в послевоенные годы в
176
творчестве замечательного прогрессивного поэта Амери-
ки— Уолтера Лоуэнфелса (р. 1897). Один из критиков
назвал его «Уитмен нашего времени». Он самый значи-
тельный, талантливый продолжатель уитменовскон тради-
ции в современной поэзии. Лоуэнфелс немолод, перешаг-
нул за седьмой десяток, но его поэзия с большой силой
выразила то чувство надежды, с которой связапа повая
веха в истории американской литературы.
Опа началась на рубеже 60-х годов. Страну потрясали
бурпые негритянские выступления. Приобрело првидан-
пый размах студенческое, молодежное движение. Широ-
чайшие слои американского общества оказались вовлечен-
ными в кампанию протеста против войны во Вьетнаме.
В ответ оживились крайне правые силы — ультра, берчи-
сты и т. д.
Путь Лоуэнфелса драматичен и поучителен. Сын тор-
говца, он начал с того, что помогал отцу в его молочной.
В начале 20-х годов уехал в Париж, примкнул к амери-
канским экспатриантам — художникам, литераторам. В их
числе были молодые Хемингуэй, Дос Пассос, Фиц-
джеральд, Малькольм Каули, Генри Миллер. В Париже
Лоуэнфелс стал поэтом, начал печататься в журналах
авангардистского толка. В его стихах преобладали мод-
пые мотивы — сумерек, заката, смерти. В 1934 г. он вер-
пулся на родину. Это стало поворотом в его судьбе.
Америка эпохи «депрессии» поразила его. Как и мно-
гие его коллеги, Лоуэнфелс начал изучать марксистскую
теорию. Он чувствовал: нельзя жить по-прежнему, писать
по-старому.
В 1937 г. он выпустил сборник стихов «Сталь» —
о гражданской войне в Испании и классовых боях в ста-
лелитейной промышленности. После этого на мпогие годы
расстался с поэзией, стал редактором коммунистической
газеты «Дейли уоркер» в штате угольщиков и сталели-
тейщиков Пенсильвании. 18 лет работал он на этом
посту.
Позднее консервативные критики выдвинули версию,
согласно которой «политика «убила» в Лоуэпфелсе поэта.
Вернувшись к стихам в середине 50-х годов, Лоуэнфелс
так отвечал своим оппонентам: «...я поэт— пе вопреки
моим политическим убеждениям. Мои политические убеж-
дения — та первооснова, из которой вырастает моя
поэзия» 7.
177
Пора, когда Лоуэнфелс трудился в качестве партий-
ного журналиста, оказалась внутренней подготовкой по-
следующего нового поэтического взлета. Газетчик, репор-
тер, он, казалось, вливал свой поэтический жар в бое-
вую, оперативную публицистику. Но он пе только писал:
посещал шахты и заводы, на которых варят сталь, стоял
в пикетах бастующих, подписывал бесчисленные петиции
в пользу жертв полицейского произвола. Уговаривал, ор-
ганизовывал, боролся.
Герои его очерков, люди • труда, были для него «на-
деждой демократии». И неизменно живыми, человечески-
ми существами. Политические лозунги никогда не засло-
няли от него конкретной реальности. «Это была непре-
станная борьба с самим собой и с другими,— вспоминал
Лоуэнфелс.— Я стремился показать в рабочей, политиче-
ской газете человеческий аспект классовой борьбы» 8. Од-
нажды он услышал упрек: «Как может наша газета по-
казывать шахтеров, танцующих в разгар стачки?» Но
Уильям 3. Фостер поддержал его: «Конечно же, люди
продолжают жить, даже женятся и во время забастовки» V
Свою автобиографию Лоуэнфелс назвал «Несколько
жизней». Сначала была жизнь типичного парижского
«экспатрианта», затем, партийного журналиста. С середи-
ны 50-х годов он вернулся к стихам. На пороге шести-
десятилетия.
В 1954 г. в его дом нагрянули агенты ФБР, он был
арестован вместе с другими лидерами компартии на осно-
вании закона Смита. Был разгар маккартизма и «охоты
за ведьмами»; ему инкриминировались «подрывные мыс-
ли» и пропаганда «насильственного свержения» прави-
тельства. Позднее высшая судебная инстанция признала
нелепость таких обвинений.
В тюрьме Лоуэнфелс создал свои известные «Сонеты
любви и свободы». Так началась третья жизнь Лоуэнфел-
са — большого поэта Америки. Лоуэнфелс избрал стихо-
творную форму, мастером которой был Петрарка; в началь-
ных строках, писал он позднее, «формулировалась пробле-
ма, выводы содержались в заключительных стихах». В сбор-
нике звучало жизнеутверждение и вера «в радость завт-
рашнего дня». Это было любимое выражение Лоуэнфелса:
Здесь в камере дежурит ночь бессменно,
Но я услышал с воли твой привет,
И льется сверху ясный, звездный свет
178
Ко мне сюда, проникнув через стену.
Весна в тюрьме зачахнет постепенно
Так приговор суда звучит,— но нет:
«Будь верен правде*,— это твои завет,
Как чайки взлет, как брызги белой пены 10.
Тогда же вышла и его небольшая книжка «Заклю-
ченные»; это были стихи, обращенные к его друзьям по
маккартистскому застенку Юджину Деннису, Элизабет
Гарли Флинн, Бену Девису, Стиву Нельсону; особый
цикл составляли исполненные нежной любви стихи, по-
священные жене — Лилиан. Эпиграфом к одному из сти-
хотворений взял он слова Гёте: «Лишь тот достоин жиз-
ни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».
Другому было предпослано высказывание Денниса: «Лич-
но мне, конечно же, дорога моя индивидуальная свобода.
Но еще дороже мне свобода всего американского народа».
Эту маленькую книжку горячо приветствовал Луи Арагон.
С той поры Лоуэнфелс много работает, выпуская кни-
гу за книгой. Это стихи, разнообразные по настроению,
философско-медитативные, острополитические, пейзаж-
ные. Поражает и богатство поэтических форм, которыми
он пользуется: здесь классический рифмованный стих, со-
неты, «вер либр» в манере Уитмена, даже ритмизирован-
ная проза.
В сборнике «Многие смерти» (1964) (отдельные сти-
хотворения, в него вошедшие, создавались еще в париж-
ский период) преобладают сумеречные настроения, моти-
вы гибели. В его стихах возникают образы Рембо, Аппо-
линера, Харта Крейна, в горькой судьбе которых повин-
но общество. Но есть в этом сборнике и иная, утверж-
дающая нота. Она связана с образами тех, кто погиб не
напрасно: его подлинные герои — это Роза Люксембург,
это Джордано Бруно, повторяющий на смертном костре:
Вы, те, кто меня осудили,
Страшитесь больше, чем я,
Осужденный вами а.
Сборник «Воображаемой дочери» (1964) написан рит-
мизированной прозой. И это характерно для эстетической
позиции Лоуэнфелса, у которого особенно в последних
сборниках стихи как-то незаметно «переливаются» в про-
179
зу. Он не устает повторять: поэт — это не только искус-
ный версификатор; это прежде всего художник, прони-
кающий в самую сердцевину своей эпохи.
Перед нами своеобразный поэтический дневник. В нем
поэт, умудренный годами, доверительно делится с чи-
тателем сбоим жизненным опытом, который выливает-
ся в афористические формулы. И не случайно его назы-
вают сегодня «поэтом молодости и оптимизма». Он поис-
тине пе подвластен тому, что Маяковский назвал как-то
«самой страшной из амортизации — амортизации сердца и
души». И это не легковесное бодрячество, а тот единст-
венно верный взгляд на жизнь, который, наверно, дости-
гается опытом: «Мне кажется, что нет ничего безумнее
слов «все кончено», когда каждому известно, что это
только начало новой страницы».
Уитменианство Лоуэнфелса не только в том, что он
близок автору «Листьев травы» своим ритмпко-стилисти-
ческим строем; главное сходство — в их общем, оптими-
стическом поэтическом мироощущении. Ему близки ора-
торская интонация Уитмена, его обращение к широчай-
шей аудитории, оптимизм, интернационализм «доброго
седого поэта», его коллективизм. Близок Лоуэнфелс Уит-
мену и своим космизмом, планет арностью; он поэт эпохи
великих научных свершений, когда человек вышел в кос-
мос. Для Лоуэнфелса любовь к человечеству — внутренняя
пружина поэзии, а «единственная смерть — это быть од-
ному». Он верит, что «старый уитменизм» трансформиру-
ется, проникнется идеей «новой солидарности», которая
«сплотит людей в результате исчезновения капиталисти-
ческого принципа отчуждения и разобщенности». Еще
в 1960 г. Лоуэнфелс выпустил антологию произведений
Уитмена, посвященных гражданской войне,— стихов, днев-
никовых записей, отрывков из писем.
Сохранение мира, жизни, борьба против атомной смер-
ти — один из глубинных мотивов его поэзии. Он пронизы-
вает многие его стихи, в том числе сборник «Не убий»,
тепло встреченный в США, особенно молодежью. А дру-
гой, пе менее известный его сборник «Песня о мире»,
снабженный прекрасными иллюстрациями Антона Реф-
режье, включает в себя переведенные Лоуэнфелсом стихи
Элюара, Гильепа, Мистраль, Незвала. Не случайно имен-
но он был инициатором и вдохновителем антологии «Где
Вьетнам? Отвечают американские поэты» (1967). Там
180
были собраны антивоенные, антимилитаристские стихи
почти 90 поэтов, представляющих цвет американской поэ-
зии, в их числе Лоуэлл, Левертов, Гинсберг, Макграт,
Блай и другие, маститые, молодые, социально активные
и те, кто вчера еще хотел быть «над схваткой».
В последние годы открылась еще одна важнейшая
грань в творческой деятельности Лоуэнфелса. Он стано-
вится притягательным центром всех живых, прогрессив-
ных сил американской поэзии, выступая в качестве ре-
дактора и составителя многочисленных антологий. Среди
них «Поэты сегодняшнего дня» (1964), «Надписи на сте-
не» (1969), «Время революции. Поэты третьего мира»
(1969), уже упоминавшаяся антология «Где Вьетнам?»
(1967). В этих антологиях, находящих дорогу к широко-
му читателю, в одном ряду стоят поэты негры и белые,
индейцы и пуэрториканцы (например, в сборнике «Из
пасти акулы»), среди которых немало «забытых» буржу-
азной критикой. Впечатляюща его антология «Грозное
предостережение. Американская поэзия протеста» (1969);
она, как и некоторые другие, напоминает, что радикаль-
ная традиция американских поэтов никогда не прерыва-
лась. В 1970 г. к 100-летию со дня рождения В. И. Ле-
нина Лоуэнфелс составил сборник «Кто такой Ленин?
Отвечают американцы». Перед нами широкая панорама
художественных и публицистических свидетельств: здесь
очерки о Ленине (Д. Рида, А. Р. Вильямса, Л. Стеффен-
са), высказывания о Ленине (Ю. Дебса, Э. Келлер и др.),
стихи, ему посвященные, среди которых и несколько при-
сланных специально для данного сборника.
Лоуэнфелс — убежденный поборник социалистических
идеалов. Он поэт ярко выраженной политической ориен-
тации. При этом, однако, он отклоняет «левые», плоско
утилитарные представления о назначении поэзии как ору-
дия «лобовой» пропаганды: «Я пишу книги не для того,
чтобы организовывать людей. Я пишу книги для того,
чтобы помочь людям идейно дорасти до сознания того,
что организация необходима» 12.
Его последняя книга «Революция во имя человека»
(1973), это собрание фрагментов, написанных ритмизи-
рованной прозой, представляет широкую идейно-эстетиче-
скую программу. Политическая убежденность, по мысли
Лоуэнфелса, должна быть для художника глубоко орга-
нической, должна стать внутренним содержанием его про-
181
изведения, а не неким искусственным элементом. «Если
вы художник такого уровня, как Брехт, то ваши полити-
ческие убеждения подобны отметкам тактов на нотах
Моцарта: никто не замечает тактов, когда слушает му-
зыку. И люди говорят: «Вы называете его политиком,
а ведь он настоящий поэт!» 13
Политика для поэта — это не риторические деклара-
ции, а широкая философская концепция мира, вера в не-
одолимость прогресса, в вечное движение и обновление
жизни. Он приветствует «поющее завтра» и «радость
завтрашнего дня». Поэт тот, кто обладает «перископиче-
ским зрением», кто в сегодняшнем различает грядущее.
Кто умерщвляет в себе «вчерашнее» во имя будущего.
Время, эпоха движут его пером. Язык поэта — «инстру-
мент борьбы». Своим творчеством он помогает провидеть
«новое общество», новые формы человеческих отношений.
Те, что принесет с собой «поющее завтра».
Социализм — это «передовое движение в процессе все-
мирного созидания». А отсюда проистекает главный вы-
вод: «Социалистическая перспектива дает художнику наи-
лучшую возможность выразить свое время» 14.
Поэзию Лоуэнфелса отличает исторический оптимизм.
Она вся дышит предчувствием светлого завтрашнего дня.
И эта перспективность, ей присущая, отнюдь не прекрас-
нодушная поэтическая греза. Мы убеждены, что в самой
действительности поэт провидит тенденции, дающие осно-
вания для оптимизма и надежды.
Для литературного развития в Америке, вступившей
в 70-е годы, характерен сдвиг от изображения широкой
социальной панорамы к анализу нравственно-этических
проблем отдельной личности, порой словно бы выключен-
ной из широких общественных связей и рассмотренной
сквозь призму фрейдистско-экзистенциалистских схем.
Литературная панорама, отмеченная переплетением и
противоборством реалистических и модернистских тенден-
ций, достаточно пестра и противоречива. В плане ху-
дожественном заметно обращение многих писателей к ми-
фологии и символике, к нарочито усложненной стилисти-
ке. На этом фоне примечательны обнадеживающие при-
знаки: это в первую очередь поворот целого ряда
крупнейших писателей (Н. Мейлер, Т. Капоте, Д. Болдуин,
Д. Чивер и др.) к важной общественной, социально-кри-
тической проблематике.
182
Не иссякло и то глубинное течение в американской
литературе, которое одушевлено передовыми идеями.
Об остром конфликте мексиканцев, сборщиков фрук-
тов и овощей в Калифорнии, с местными плантаторами
повествует роман Дэвида Чандлера «Стачка в зеленой до-
лине» (1970). Тот же калифорнийский материал положен
в основу романа Энн Фейрберн «Этот человек Картрайт»
(1970), в центре которого — местный журналист, прони-
кающийся сочувствием к борьбе сельскохозяйственных
рабочих. Моральные проблемы, стоящие перед одним из
вожаков стачки на машиностроительном заводе, раскры-
ваются в романе Тома Дьюлека «Выгодная позиция»
(1970). В мрачные шахты Кентукки, к шахтерам, сражаю-
щимся с хозяевами, переносит нас роман Джеймса Ли
Верка «Навстречу яркому солнцу» (1970).
Как писала недавно влиятельная буржуазная газета
«Интернешенел геральд трибюн» (7 февраля 1973 г.),
в США сейчас наблюдается подлинный подъем «литера-
туры чикано». Движение «чикано», американцев мек-
сиканского происхождения, возмущенных дискриминаци-
ей, стало в США вторым по мощности и размаху после
движения негров выступлением национальных мень-
шинств. Проявляясь нередко в активных формах проте-
ста, забастовках, демонстрациях, бунтах, оно вызвало
подъем национального самосознания, культуры и литера-
туры. В настоящее время на Юго-Западе США, особенно
в Калифорнии, появляются газеты, журналы и небольшие
издательства «чикано», из их среды выходят писатели,
социологи (их ныне около 130), в произведениях кото-
рых отражаются жизнь, труд и культурно-исторические
традиции их народа. В их книгах, в частности, опровер-
гаются лживые шаблоны буржуазных литераторов, кото-
рые изображают «чикано» как людей «лепивых», безыни-
циативных, «лишенных жизненной цели» и т. д. Так,
прозаик доктор Моралес выпустил книгу «Я истекаю
кровью» (о борьбе мексиканцев американского происхож-
дения с полицией). Ее последовательно отклоняли 18 бур-
жуазных издателей, пока Моралес не создал собственное
издательство, где и опубликовал свое произведение. Ин-
тересен поэт Алустрия, который видит в поэзии оружие,
способное пробудить дух «чикано» во имя «полной реор-
ганизации общества на основе уважения ко всем расам,
классам и национальным культурам». Примечательна и
|83
книга активиста движения «чикано» Оскара Зеты Ако-
сты «Бунт униженных» (1973), герой которой, адвокат
и журналист, фигура во многом автобиографическая, му-
жественно сражается с буржуазным «правосудием» за
права своего народа. Действие в книге, близкой по форме
к дневнику, иногда судебной хронике, имеющей конкрет-
ную документально-историческую основу, развертывается
в населенном «чикано» квартале Лос-Анжелеса в 1968—
1972 гг. Написанная еще неопытной рукой, книга вместе
с тем примечательна своим' национальным колоритом,
изображением жизни «чикано»; вся она дышит духом
протеста и возмущения.
Сохраняют свою жизненность и традиции прогрессив-
ной драмы 30-х годов. Один из активных участников теат-
рального движения той эпохи Джордж Скляр в публици-
стической драме «А кругом люди...» (1967) обращается к
антирасистской теме. Барри Стэвис, тяготеющий к исто-
рическому материалу (он автор пьес об интербригадов-
тмх в Испании, о Джо Хилле), в драме «Харперс Ферри»
(1967) воскрешает образ мужественного аболициониста
Джона Брауна. Традицию мемуаров, принадлежащих перу
революционеров, участников рабочего движения (вспом-
ним о книгах Стеффенса, Хейвуда, Флинн, Норта и др.),
продолжил Чарлз Рубин, автор книги «Курс моряка Ру-
бина» (1973). Рубин — видный деятель профсоюзного
движения, один из лидеров моряков и портовых грузчи-
ков Восточного побережья.
Значительна роль марксистской критики, представлен-
ной работами Джона Говарда Лоусона, Майкла Голда,
Сидни Финкельстайна, автора ряда интересных исследо-
ваний, направленных против модных эстетико-философ-
ских буржуазных школ («Реализм в искусстве», «Экзи-
стенциализм и проблема отчуждения в американской ли-
тературе» ), обнажающих буржуазно-апологетическую
сущность концепции «массовой культуры» («Смысл и бес-
смыслица Маклюэна»). Ряд богатых по материалу книг,
во многом базирующихся на архивных материалах, напи-
сал историк-марксист Филипп Фонер. Интереспо работа-
ет в последние годы критик Максуэлл Гайсмар. По-преж-
нему активен публицист Джозеф Норт.
Новая тенденция, наметившаяся в американской лите-
ратуре 70-х годов,— интерес к рабочей теме, к повседнев-
ной жпзпп трудящегося человека, Об этом свидетельству-
ем
ют и роман Джона Гарднера «Никелевая гора» о суровых
буднях людей, работающих на американском севере, и по-
весть Джеймса Болдуина «Если бы Билл-стрит могла го-
ворить», исполненная лиризма в изображении быта «цвет-
ного» предместья, поэтизирующая чистые чувства двух
любящих сердец и дух коллективизма, наконец, книга
С. Теркела «Работа», представляющая по форме 130 ин-
тервью с рабочими: перед нами как бы коллективный
портрет рабочего класса. Герои Теркела не страдают от
материальной нужды, как это было в 30-е годы; многие
из них выражают недовольство отупляющим автоматиче-
ским трудом, потогонной системой, они стремятся к иной,
более осмысленной, полнокровной жизни.
Важно учитывать и некоторые общие процессы, ха-
рактерные для духовного климата Америки в последние
годы, о которых писал в своем известном философско-
соцпологическом исследовании «Зеленая поросль Амери-
ки» (1970) Чарлз Рейч 15. По мысли Рейча, послевоенное
поколение принесло с собой дух протеста против господ-
ствующей философии индивидуализма, «корпоративно-го-
сударственной системы», отмеченной чертами «дегумани-
зации» и «отчуждения», против конформистских идеалов
истеблишмента. Настроения бунта и недовольства на-
шли свое выражение в самых разных сферах, будь то
художественные пристрастия, манера одеваться, образ
жизни. Правда, видимо не без влияния Маркузе, Рейч
связывает свои надежды на обновление Америки исклю-
чительно со студенчеством, молодежью, в то время как
рабочий класс представляется ему убаюканным времен-
ным «просперити».
В книге Рейча не получила должного отражения но-
вая тенденция — духовный, идейный рост молодежи ра-
бочей, студенческой. Она все больше разочаровывается
в «битническом» бунтарстве, испытывает тягу к маркси-
стской философии. Даже буржуазные социологи говорят
о «ренессансе Маркса», «втором пришествии Маркса».
Историк Герберт Аптекер, директор Нью-йоркского
центра марксистских исследований, свидетельствует: «Ни-
когда за последние 20 лет не было столь серьезного и
широкого интереса к марксизму, социализму, который
проявляется сейчас в американских колледжах и универ-
ситетах, научных учреждениях и среди лиц свободных
профессий» 16.
135
*
Проделанный нами исторический экскурс от Брук
Фарм до Лоуэнфелса, конечно же неполный и краткий,
убеждает в том, что социалистические идеи, сначала в
утопическом варианте, потом в научном, марксистском
выражения, играли свою неоспоримую роль на всех эта-
пах развития американской литературы. Социалистиче-
ские идеи способствовали не только идейно-тематическо-
му, но и эстетическому обогащению литературы. В поле
зрения писателей оказывались новые сферы действитель-
ности, жизнь «другой Америки», они стремились к худо-
жественному воплощению образа героя, носителя нравст-
венного примера. А параллельно шел процесс рождения
новых жанровых, художественных форм.
Уолт Уитмен, «певец солидарности», стихийно устрем-
ленный к социалистическому идеалу всечеловеческого то-
варищества, был великим новатором стиха. Беллами явил-
ся основоположником социальной утопии в американской
литературе. Обратившись к теме двух Америк, Хоуэллс
выходил за рамки узкого семейно-нравоописательного
романа, стимулируя становление жанра романа социаль-
ного. Эптон Синклер, обычно недооцениваемый как ху-
дожник, утверждал новый жанр «социологического рома-
на», способствуя сближению и взаимопроникновению ху-
дожественной прозы и социологии, журналистики. Он же
дал первые образцы так называемого современного исто-
рического романа.
Джо Хилл, «трубадур пролетариата», сделал агита-
ционную, призывную песню фактом большого искусства.
Рэндольф Борн поднял на качественно новую ступень
престиж и роль художественной критики. Известна пио-
нерская роль Драйзера, пришедшего на склоне лет к при-
знанию правды коммунизма, в становлении искусства
жизненной правды в США. Джон Рид, писатель нового
типа, соединивший в себе художника и борца, создал но-
ваторский революционный эпос — «Десять дней, которые
потрясли мир». Линкольн Стеффенс обогатил автобиогра-
фический жанр. Лучшие книги, выросшие на гребне об-
щественного подъема «красных тридцатых», такие, как
трилогия Дос Пассоса «США», романы Томаса Вулфа,
драмы Одетса, «Гроздья гнева» Стейнбека, «По ком зво-
нит колокол» Хемингуэя, отмечены выдающимися худо-
т
жественными достоинствами. Свое лицо у таких писате-
лей социалистической ориентации, активно работавших
в послевоенный период, как Уильям Дюбуа, Альва Бесси,
Ларе Лоренс, Уолтер Лоуэнфелс.
Прав был критик Ф. О. Маттисен, писавший: «Марк-
систские принципы лежат в основе многих наиболее глу-
боких социальных идей нашего века и направлений в его
культуре. Ни один образованный американец не может
позволить себе быть с ними незнакомым» 17. Эти процессы
требуют всестороннего исследования.
Буржуазные идеологи пытаются противопоставить как
нечто взаимоисключающее демократическую и социалис-
тическую традиции американской культуры. На самом
деле, и об этом хорошо пишет Филипп Боноски 18, они
тесно между собой связаны. И когда они сливаются, до-
полняя и обогащая друг друга, подобный союз дает пре-
красные плоды, как это было в пору «красных тридца-
тых».
Как бы ни были сложны повороты истории, как бы ни
был многообразен литературный процесс в его конкрет-
ном выражении, мы вооружены пониманием их общей
перспективы. Пройденный путь и революционный опыт
нашего века убеждают в том, что реальное воплощение
народной мечты о свободе и счастье возможно лишь на
путях социалистического развития.
КОММЕНТАРИИ
Введение
1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 37, стр. 373.
2. У. Т. Adams. The Epic of America. Boston, 1931, p. 404.
3. Г. Грин. Забытый враг. М., 1958, стр. 48.
4. Edmund Wilson. The Shores of Light. N. Y., 1952, p. 526.
5. Писатели США о литературе. М., 1974, стр. 302.
6. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 37, стр. 58.
7. США. Экономика, политика, идеология, 1971, № 2, стр. 99.
8. Оценивая эти и им подобные труды, прогрессивный американ-
ский историк Джеймс Вайнстейн подчеркивает, что они «нагне-
тают, а отнюдь не рассеивают тот идеологический туман, кото-
рым окутано американское социалистическое прошлое. По боль-
шей части это результат присущей нашим историкам предвзя-
тости, их стремления преуменьшить ранние социалистические
движения, отрицать существование значительной и серьезной
антикапиталистической традиции» (Studies on the Left, 1963,
vol. 3, N 4, p. 108). Следует отметить особый вклад советских
историков-американистов в изучение вопросов, связанных с ра-
бочим и социалистическим движением в США. Он нашел свое
воплощение в коллективном труде «История рабочего движения
в США в новейшее время» (т. 1—2. М., 1970—1971), удостоен-
ном в 1974 г. Государственной премии.
9. U. Sinclair. Anthology. N. Y., 1947, p. 280.
10. Д. Норт. Нет чужих среди людей. М., 1959, стр. 104.
11. Прогрессивные деятели США в борьбе за передовую идеологию.
М., 1955, стр. 309.
12. Fay М. Blake. The Strike in American Novel. Metuhen. N. Y.,
1972, p. 90.
13. В трудах консервативных критиков и историков (Д. Аарон,
Л. Триллинг, Т. Дрейпер и др.) легко обнаружить тенденци-
озные искажения, обусловленные их общей антикоммунисти-
ческой установкой. Представители «академического», универ-
ситетского литературоведения (У. П. Трент, К. Ван Дорен,
Р. Спиллер, У. Тори и др.) либо игнорируют, либо бегло ка-
саются интересующей нас проблемы, считая ее «периферий-
ной», малосущественной. В работах критиков демократиче-
ской ориентации (В. В. Брукс, В. Л. Паррингтон, Ф. О. Матти-
сен и др.) вопросы социалистической традиции хотя и не оста-
ются без внимания, но решаются на отдельных, частных приме-
рах.
14. The Social Rebel in American Literature. Ed. by R. H. Woodward
and James Clark. N. Y., 1968, p. VII.
188
15. Особый интерес исследователей вызывает эпоха «красных трид-
цатых». Ей посвящены критические сборники (под ред. Д. Мед-
дена), антологии (Д. Порта, Г. Суодоса и др.), а также ряд мо-
нографий о ведущих писателях этого десятилетия (К. Одетсе,
Л. Хеллман, Дж. Фарреле, Дос Пассосе и др.). Показательно
появление нового биографического труда о Джоне Риде, напи-
санного Барбарой Гелб (1У73), а также биографии Л. Стеффенса
(1У74), принадлежащей перу Дж. Кеплена. Опубликован ряд ин-
тересных работ о Джо Хилле (Ф. Фонера), литературе ИРМ
(Дж. Корнблу), «макрейкерах» (Дж. Кука). Богатый, во многом
новый фактический материал собран в монографии Ф. Блеика
«Стачка в американском романе» (1972). Видный критик Мак-
суэлл Гайсмар призывает «исследовать преемственность между
различными поколениями американского радикализма» (Ameri-
can Dialog, Summer, 1966, p. 8). Активно выступают в защиту
социалистической традиции критики-марксисты: С. Финкел-
стайн, М. Голд, Дж. Норт, Ф. Боноски, Дж. Г. Лоусон.
1. Романтики и утопический социализм
1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 498—499.
2. США. Экономика, политика, идеология, 1971, JMs 2, стр. 99. «Со
времен гражданской войны и даже за десять лет до нее,— пи-
шет У. 3. Фостер,— марксисты открыто и активно распростра-
няли социалистическое учение, и их речи тепло воспринима-
лись рабочими» (Прогрессивные деятели США в борьбе за пе-
редовую идеологию. М., 1955, стр. 115).
3. Новые факты о деятельности американских оуэнистов содер-
жатся в кн.: /. U. С. Harrison. Robert Owen and the Owenites in
Britain and America. L., 1969. Марксистская точка зрения на этот
вопрос содержится в труде прогрессивного историка Оукли
Джонсона (Oakley Johnson. Robert Owen in the United States.
N.Y., 1969).
4. См.: С. Nordhoff. The Communist Societies of the United States.
N. Y., 1955.
5. «...Фурьеризм американцев,— пишет советский исследователь
И. И. Зильберфарб,— был неким универсальным, социально-ре-
формистским учением, переплетавшимся с туманными социаль-
но-христианскими произведениями религиозных сект»
(И. И. Зильберфарб. Социальная философия Фурье. М., 1964,
стр. 320).
6. Цит. по кн.: W. Н. Hale. Horace Greeley. Voice of the people.
N. Y., 1950, p. 92.
7. Ibid., p. 103.
8. C. Sotheran. Horace Greeley and other pioneers of American So-
cialism. N. Y., 1915, p. XII.
9. В. В. Брукс. Писатель и американская жизнь, т. 1. М., 1967,
стр. 186—187.
10. W. Z. Foster. History of the Communist Party of the USA. N. Y.,
1952, p. 23.
11. The Complete Writings of Ralph Waldo Emerson, vol. II. N. Y.,
1929, p. 1050.
12. J. Noyes. History of American Socialism. Philadelphia, 1870, p. 24.
189
13. /. Cooper. The Crater of Vulcan's Peak.— J. Cooper. Works, vol. 20,
p. 424.
14. В. Л. Паррингтон. Основные течения американской мысли, т. 2.
М., 1962, стр. 274.
15. Цнт. по ст.: /. McCloskey. Coopers Political Views in the «Cra-
ter».— Modern Philology, 1955, vol. 53, N 2, p. 116.
16. N. Hawthorne. The Blithdale Romance. N. Y., 1962, p. 41.
17. Ibid., p. 89.
18. Показательно, что газета американских коммунистов «Дейлн
уоркер» не раз публиковала на своих страницах отрывки из
«Тайпи» Мелвилла, носившие антиколониалистский характер и
оказавшиеся созвучными нашей совремеииости.
19. Н. Melville. Typee. London, 1944, р. 51.
20. И. Melville. The Letters. New Haven, 1960, p. 300.
21. Г. Д. Торо. Уолден, или Жизнь в лесу. М., 1962, стр. 61.
22. R. W. Emerson. Essays and Journals. N. Y., 1968, p. 407.
2. Певец солидарности
1. Цит. по кн.: N. Arvin. Whitman. N. Y., 1938, p. 238.
2. См. И. И. Черкасов. Из истории распространения марксизма в
США (1848—1865).—«Новая и новейшая история», 1958, № 3.
Знал ли Уитмен о Карле Марксе, неизвестно. Но имя основопо-
ложника научного коммунизма было знакомо многим американ-
цам. В 1848 г. его посетили фурьерист Альберт Брисбейн и ради-
кальный журналист Чарлз Дана. В 50-е годы по приглашению
Горэса Грили Маркс сотрудничает в «Нью-йоркской трибуне».
Соратник Маркса Джозеф Ведермейер, его литературный агент
в Америке, играл активную роль в президентской кампании
1860 г. в пользу республиканского кандидата Авраама Линколь-
на. С пристальным вниманием следил Маркс за деятельностью
Джона Суинтона.
3. Цит. по кн.: A. Arvin. Whitman, p. 248.
4. А. Старцев. От Уитмена до Хемингуэя. М., 1972, стр. 35.
5. А. В. Луначарский. Собрание сочинений, т. 4. М., 1964, стр. 327.
6. У. Уитмен. Избранные произведения. М., 1970, стр. 154—155. Да-
лее стихотворения У. Уитмена приводятся по этому изданию.
7. Н. Traubel. With Walt Whitman in Camden. N. Y.f 1915, p. 115.
8. К. Чуковский. Мой Уитмен. M., 1966, стр. 89.
9. Там же, стр. 205.
10. Л. Н. Толстой. Война и мир, т. 1. М., 1941, стр. 203.
11. Е. R. Bloor. We are many. N. Y., 1940, p. 23.
12. К. Чуковский. Мой Уитмен, стр. 257.
13. А. В. Луначарский. Собрание сочинений, т. 4, стр. 327.
14. Там же, т. 5, стр. 388.
15. Цит.по кн.: А. Макаров. Эдуардас Межелайтис. М., 1966, стр. 166.
3. Путешествие в будущее
1. Из работ последнего времени см.: A. Morgan. Edward Bellamy.
N. Y., 1944; S. Е. Bowman. The year 2000. N. Y., 1958;
S. Е. Bowman. Edward Bellamy abroad. N. Y., 1962. Много писали
о Беллами в России в дореволюционные годы. См. также:
Б. А. Гиленсон. Роман Э. Беллами «Взгляд назад» и его роль в
190
литературной и общественной борьбе в США.— «Американской
ежегодник, 1972». М., 1972.
2. Цит. по кн.: A. Morgan. Edward Bellamy, p. 371.
3. Ibid., p. 108.
4 В. Л. Паррингтон. Основные течения американской мысли,
' т. III. M., 1963, стр. 377.
5. Цит. по кн.: S. Е. Bowman. The year 2000, p. 95.
6. Эти трудности жанра справедливо отметил Э. Золя, приступая
к работе над серией утопических романов — «Четвероеванге-
лие»: «Опасности наскучить публике, создать искусственное,
мертвое произведение — поскольку я выхожу за пределы реаль-
ной жизни, подлинной правды» (Э. Золя. Собрание сочинений,
т. 20. М., 1966, стр. 714).
7. Любопытно, что поначалу Беллами намеревался написать «сказ-
ку о социальном процветании», действие которой происходило
в Швейцарии в 3000 г. Затем он приблизил время на целых ты-
сячу лет, перенеся действие в Америку, максимально привязав
повествование к реальности.
8. См.: V. Я. Rhodes. Utopia in American Political Thought. Tucson,
1967.
9. В статье «По Беллами» (1931) Н. К. Крупская писала о романе:
«Насчет техники там очень много говорилось, но бедна была до
крайности жизнь того будущего общества, которое там изобра-
жалось,— не было там борьбы, не было коллектива» (Н. К. Круп-
ская. Педагогические сочинения в десяти томах, т. IV. М., 1959,
стр. 410).
10. Е. Bellamy. Looking Backward. N. Y.f 1942, p. 206.
11. Ibid., p. 267.
12. Ibid., p. 270.
13. Цит. по кн.: W. Taylor. The Economic Novel in America. N. Y.,
1942, p. 206.
14. 7. Miller. The Destruction of Gotham. N. Y., 1886, p. 186.
15. /. Donelly. Caesar's Column. N. Y., 1960, p. 310.
16. См. Б. А. Гиленсон. Литературно-общественная борьба в США
вокруг романа Беллами «Взгляд назад».— В кн.: Литература и
общество. Петрозаводск, 1972.
17. Большой фактический материал о мировой известности Белла-
ми собран в кн.: S. Е. Bowman. Edward Bellamy abroad. N. Y.,
1962.
18. См. Я. Я. Гусев. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого,
т. 1. Мм 1958, стр. 728.
19. Ф. Фонер. История рабочего движения в США, т. 2. М., 1958,
стр. 52.
4. Америка и Альтрурия
1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Собрание сочинений, т. 21, стр. 345, 346.
2. М. Твен. Собрание сочинений в 12 томах, т. 10, стр. 684.
3. Ряд новых данных о злободневности романа приводит амери-
канский твеновед Г. Н. Смит (см. Я. N. Smith. Twain's Fable of
Progress. 1966). Радикальпый журпалпст Сильвестр Вакстер,сто-
ронник Беллами, писал о том, что Твен «исполнен симпатии к
правам простых людей, ненависти и негодования к угнетению
бедняков, забитых и слабых богатыми, могущественными и гор-
191
дыми». Еще более определенно высказывался У. Д. Хоуэллс,
близкий друг Твена, который уподоблял Хэнка Моргана, встав-
шего на защиту крепостных артуровских времен, Джону
Брауну. Он считал, что «фантастическая история артуров-
ских времен слишком напоминает нашу печальную современ-
ность».
4. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 409.
5. Американская повелла XIX в., т. 1. М., 1958, стр. ,554.
6. G. W. Becker. Howells. The Awakening of Conscience.—«College
English», 1958, N 7, p. 203. В советской американистике (Т. Мо-
тылова, Н. Самохвалов, Я. Засурский) пересмотрено бытовавшее
долгое время несправедливое, «одностороннее представление о
Хоуэллсе как о «нежном реалисте». Особого внимания заслу-
живает работа А. А. Елистратовой «Вильям Дин Гоуэллс и Ген-
ри Джеймс» (в кн.: Проблемы литературы США. ИМ ЛИ, М.,
1964). См. также: Б. Гиленсон. У. Д. Хоуэллс и социалистиче-
ское движение.— Уч. зап. Уральского ун-та (серия филол.,
вып. 15. Свердловск, 1970).
7. College English, 1958, April, p. 203.
8. H. W. Morgan. American Writers in Rebellion. N. Y., 1965.
9. См.: Б. А. Гиленсон. У. Д. Гоуэлс и Л. Н. Толстой.— В кн.:
Л. Н. Толстой. Горький, 1963.
10. Harper's Magazine, vol. LXXVIII, Dec. 1888 - May 1889, p. 136.
И. Цит. по кн.: H. W. Morgan. American Writers in Rebellion, p. 67.
12. Цит. по кн.: R. L. Hough. The Quiet Rebel. 1959, p. 57.
13. W. D. Howells. Annie Kilburn. N. Y., 1889, p. 269.
14. Цит. по кн.: Ф. О. Маттисен. Ответственность критика. М., 1972,
стр. 347.
15. W. D. Howells. A Hazard of New Fortunes, vol. I. N.Y., 1891,
p. 255-256.
16. Ibid., vol. II, p. 91.
17. W. D. Howells. Traveller from Altruria. N.Y., 1894, p. 133.
18. Цит. по: College English, 1958, April, p. 290.
19. W. D. Howells. A Century of Criticism. N. Y., 1962, p. 64.
20. Ibid., p. 234.
21. Ф. О. Маттисен. Ответственность критика, стр. 348.
5. Путь Рандольфа Борна
1. См. работы В. Н. Богословского, В. М. Быкова, Р. Д. Орловой о
Джеке Лондоне; Я. Н. Засурского о Теодоре Драйзере;
И. А. Пашкина, А. М. Зверева, О. Ф. Мироновой о Карле Сэнд-
берге; И. К. Журавлева о социалистическом романе и массовой
поэзии начала XX в. Мы рассмотрим лишь творчество таких пи-
сателей, как Джо Хилл, Р. Борн и Эптон Синклер.
2. О Рэндольфе Борне также писали Я. Н. Засурский (см. раздел
в его кп.: «Американская литература XX века». М., 1966) и
И. К. Журавлев «Рэндольф Борн — литературный критик» (сб.
Вопросы зарубежной литературы и филологии, вып. 1. Алма-
Ата, 1971).
3. Цит. по кн.: В. В. Брукс. Писатель и американская жизнь. М.,
1971, стр. 173.
4. Там же, стр. 174.
5. American Writers' Congress. N. Y., 1935, p. 54.
m
6. См И. Журавлев. Творчество М. Горького б оценке сбпналвстй-
ческой критики США (1901—1917).— «Русская литература», 1968,
№ 2
7. The Comrade, 1901, October, p. 14.
8. Echoes of Revolt. The Masses, 1911—1917. Ed. by W. L. O'Neill.
' Chicago, 19G6, p. G.
9. P. Роллан. Собрание сочинений, т. 14. М., 1958, стр. 387.
К)! F. Dell. Homecoming. N. Y., 1933, p. 147.
11. Цит. по кн.: The Social Rebel in American Literature. N. Y., 1968,
p. 27.
12. Цит по кн.: L. Filler. Randolph Bourne. Washington, 1943, p. 45.
13. Ibid'., p. 51.
14. P. Борн много писал по вопросам воспитания и педагогики, под-
держал начинание Уильяма Уирта, создавшего в Гари в штате
Иллинойс школу нового типа.
15. Д. Дос Пассос. 1919. Л., 1933, стр. 82.
16. The World of Randolph Bourne, p. XXV.
17. P. Роллан. Собрание сочинений, т. 14, стр. 310.
18. The World of Randolph Bourne, p. 257.
19. R. Bourne. The History of literary radical. N. Y., 1956, p. 248.
20. R. Bourne. History of a literary radical and other papers. With Int-
roduction by V. W. Brooks. N. YM 1920, p. XXIX.
21. The World of Randolph Bourne, p. 313.
22. /. Moreau. Randolph Bourne. Legend and Reality. Washington,
1966, p. 161.
23. The World of Randolph Bourne, p. XXIX.
24. R. Bourne. History of a literary radical and other papers, p. 39.
25. Ibid., p. 190.
6. Эптон Синклер — «социалист чувства»
1. Цит. по кн.: 9. Синклер. Крушение мира. М., 1947. Предисловие
Б. Иванова, стр. 6. Свой вклад в изучение творчества Э. Синкле-
ра внесли В. А. Богословский, С. С. Динамов, И. К. Журавлев,
Я. Н. Засурский и др. Основные факты биографии Э. Синклера
содержатся в книге Ф. Делла (F. Dell. Upton Sinclair. A Study in
Social Protest. N. Y., 1928). Однако наилучшим источником оста-
ются сами произведения писателя — его автобиография (1962),
избранные письма (1961), публицистические произведения. Биб-
лиография литературного наследия писателя содержится в не-
давно изданной в США работе «The Literary Manuscripts of Up-
ton Sinclair», by R. Gottesman & С L. P. Silet. Ohio, 1972.
2. U. Sinclair. My Lifetime in Letters. N. Y., 1961, p. 61.
3. Fay M. Blake. The Strike in American Novel. Metuchen. N. Y.t
1972, p. 90.
4. Atlantic, 1961, December, p. 100.
5. Печать и революция, 1928, № 5, стр. 134.
6. К. Маркс и Ф. Энгельс о литературе. М., 1958, стр. 70.
7. U. Sinclair. King Coal. N. Y., 1925, p. XI.
8. С. Льюис. Собрание сочинений, т. 6. М., 1965, стр. 417.
9. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 26, стр. 270.
10. Высказывания Э. Синклера о социализме см. специальный раэ*
дел в кн.: Upton Sinclair Anthology. N. Y., 1947.
11. U. Sinclair. My Lifetime in Letters. N. Y., 1961, p. 20—21.
193
12. S. Синклер. Джимми Хяггййс. М., 1957, стр. 160. . ^
13. W. Z. Foster. Pages From Workerss Life. N. Y., 1939, p. 280.
14. В это время в американской литературе происходит своеобраз-
ный «взрыв докумепталнзма». В 1919 г. Драйзер выпускает
книгу публицистики «Бой, барабан», выходит коллективный
сборник статен социологического характера «Цивилизация в
Соединенных Штатах» (1922) под редакцией Гарольда Стирнса.
С философско-эссенстскими книгами, посвященными судьбам
культуры в США, выступает Уолдо Фрэнк («Наша Америка»,
1919; «Новое открытие Америки», 1929).
15. Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого, т. II.
М., 1960, стр. 573.
16. «Правда», 21.XI 1960 г.
17. Переписка Горького с зарубежными литераторами.— Архив
Горького, т. VIII. М., 1960, стр. 307.
18. А. В. Луначарский. Неизданные материалы.—Литературное на-
следство, т. 82. М., 1970, стр. 325.
19. См. Ленин и Луначарский.— Литературное наследство, т. 80. М.,
1971, стр. 293.
20. См. Б. А. Львов-Анохин. А. М. Бучма. М., 1959, стр. 24—27.
21. Harry Geduld <£ Ronald Gottesman. Ed. Sergei Eisenstein &
Upton Sinclair. The Making & Unmaking of Que Viva Mexico.
Bloomington, 1971, p. 313. В этой книге имеются новые материа-
лы о взаимоотношениях Э. Синклера и С. Эйзенштейна.
22. U. Sinclair. The Return of Lanny Budd. N. Y., 1953, p. 554.
23. Daily World, 7.XI 1968, p. 6.
7. Непобежденная песня
1. Д. Рид. Восставшая Мексика. Рассказы и очерки. М., 1959,
стр. 488.
2. Цит. по кн.: P. S. Foner. The Case of Joe Hill. N. Y., 1965, p. 9.
3. Цит. по кн.: /. Greenway. American Folk Songs of Protest N. Y.,
1953, p. VII.
4. Цит. по кн.: Proletarian Writers of the Thirties. 1968, p. 244.
5. Б. Стэвис. Человек, который никогда не умирал. М., 1964,
стр. 17—18.
6. Об этом событии вспоминают в своих автобиографических кни-
гах Б. Хейвуд («Книга о Билле Хейвуде»), Э. Г. Флинн («Свои-
ми словами»).
7. Литература ИРМ исследована далеко еще не в полной мере.
Ценную подборку материалов по данной теме представляет ан-
тология: Rebel Voices. An J. W. W. Anthology. Ed. with introduc-
tion by Joyce L. Kombluh. Ann Arbor. Univ. Michigan Press, 1964.
8. Louis Untermeyer. American Poetry since 1900. N. Y., 1923, p. 279.
9. Поэты Америки. XX век. М., 1939, стр. 221.
10. Песни Джо Хилла. М., 1966. стр. 32.
11. The Letters of Joe Hill. N. Y., 1965, p. 16.
12. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 22, стр. 274.
13. Б. Стэвис. Человек, который никогда не умирал, стр. 29.
14. Песни Джо Хилла, стр. 15.
15. См. Ф. Фонер. Дело Джо Хилла. М., 1970.
16. Песни Джо Хилла, стр. 90.
17. Б. Стэвис. Человек, который никогда не умирал, стр. 62—64.
194
18. Песни Джо Хилла, стр. 79.
19. Там же, стр. 92—93.
20 Цит по кн.: М. Gibbs Smith. Joe Hill. Sault Lake City. Univ. of
Utah Press, 1970, p. 291.
21. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 83.
22! С. Sandburg. The American Songbag. N.Y., 1927, p. 222. В этом
сборнике собран ряд народных песен, переработанных Джо Хил-
лом.
23. Б. Стэвис. Человек, который никогда не умирал, стр. 157.
8. Навстречу новому мвцу
1. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 40, стр. 48.
2. Со второй половины 50-х годов начинается новая волна изда-
ний книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».
В 1958 г. в ГДР шла ипсценировка по книге Рида, а в 1965 г. она
была успешно осуществлена в Московском театре драмы на Та-
ганке, а позднее в Брно в ЧССР. В 1968 г. театрализованное
представление по мотивам книги Рида было осуществлено в
Уругвае. В 1972 г. пражский национальный театр осуществил
постановку оперы украинского композитора М. Корминского
«Десять дней, которые потрясли мир». До того это произведение
с успехом шло на сцене Донецкого театра оперы и балета.
3. О Джоне Риде накоплена обширная литература. За последние
годы вышло несколько книг историко-литературного и биогра-
фического характера (Т. Гладкова, И. Киреевой, И. Крамова,
Е. Драбкиной, С. Дангулова. Б. Гиленсона, А. Старцева). Под-
робнее см.: Джон Рид. Биобибл. указ. М., ВГБИЛ, 1967. Знамена-
тельно, что за последнее время наметился интерес к Риду на
его родине. В 1973 г. вышла биографическая книга Барбары
Гелб «Столь краткое время. Джон Рид и Луиза Брайант».
В 1975 г. увидела свет обстоятельная биография Джона Рида,
написанная Робертом Розенстоуном.
4. В. В. Брукс. Писатель и американская жпзнь, т. И. М., 1971,
стр. 128.
5. 7. Reed. An Anthology. M., 1966, p. 189.
6. Позднее Рид вспоминал: «...я поладил с этим яростно сражав-
шимися людьми и с самим собой. Я жил полной жизнью и от-
крыл себя заново. Я писал так. как мне уже.никогда не писать».
7. Д. Рид. Восставшая Мексика. Расказы и очерки. М., 1959, стр. 46.
8. Там же, стр. 47.
9. В фильме Бена Хекта «Впва, Вилья!» (1934), сделанном на осно-
ве книги Рида, поезд олицетворяет революционный ураган. Во
многих мексиканских ромапах о революции 1910—1917 гг. этот
образ занимает важное место (см. В. И. Кутейщикова. Мекси-
канский роман. М., 1971, стр. 167—170). В 1972 г. режиссер Поль
Ледюк поставил мексиканский фильм «Джон Рид. Восставшая
Мексика», основанный на книге. В центре ого — образ самого
американского писателя, человека мужественного, исполненного
симпатии к восставшим. Фильм получил высокую оценку в про-
грессивной печати.
10. Деятельность соратников Джона Рида освещается в ряде работ
С. А. Дангулова, Е. Я. Драбкиной, И. В. Киреевой, а также в
195
книге Б. А. Гиленсона «Октябрь в литературе США. 1017—
1920 гг.» (1968) и ряде его статей. Поэтому мы ограничиваемся
суммарным изложением материала.
11. В. Beatty. The Red Heart of Russia. N. Y., 1919, p. 324.
12. Raymond Robins Impressions as Told by William Hard. N. Y., 1920,
p. '233.
13. Д. Рид. Десять дней, которые потрясли мир. М., 1958, стр. 116.
14. Обратим внимание на типологическое сходство в разных произ-
ведениях, отражающих Октябрьскую революцию. В поэмах «Две-
надцать» Блока и «Хорошо!» Маяковского огромную роль играет
принцип контраста.
15. Д. Рид. Десять пней, которые потрясли мир, стр. 141.
1«. Там же, стр. 169.
17. Э. Э. Киш. Репортажи. М., 1964, стр. 17.
18. Даже такой консервативный историк, как Джордж Кеннап, вы-
нужден признать: «Репортажи Рида о событиях его времени
превосходят все другие свидетельства с точки зрения художест-
венной силы, проникновения в материал, богатства деталей.
О них будут помпить даже тогда, когда все другие произведения
окажутся забытыми» (G. F. Kennan. Russia Leaves the War. Prin-
ceton, 1956, p. 68—69).
9. «Я выбираю путь Ленина»
1. Американская критика редко обращается к наследию Л. Стеф-
(йенса. Лишь в 1974 г. появилась первая крупная работа о нем,
биография, написанная Джустином Кепленом. Несколько ранее
вдова писателя, прогрессивная журналистка Элла Уинтер, выпу-
стила антологию «Мир Линкольна Стеффенса» (1962); в Мюнхе-
не вышла монография о нем В. Брандеса (1967), использовав-
шего некоторые материалы из американских архивов. В СССР
о Стеффенсе писали А. И. Старцев, Р. Д. Орлова, И. В. Киреева,
А. Ф. Головенченко, Б. А. Гиленсон.
2. Bullit Mission to Russia. N. Y., 1919, p. 114.
3. Tbid., p. 113—114.
4. Tbid., p. 54.
5. Ibid., p. 118.
6. Цит. по кн.: С. Дангулов. Двенадцать дорог на Эгль. М., 1970,
стр. 194.
7. Интересный материал об этой эпохе в истории американской
журналистики содержится в ряде монографий: P. L. Mott. Ame-
rican Journalism. N. Y., 1950; W. Davenport. J. Dereieux. Ladies,
Gentlemen and Editors. N. Y., 1960: P. L. Mott. A History of Ame-
rican Magazines, 1885—1905, vol. TV. Harvard, 1957.
8. В. Л. Паррингтон. Основные течения американской мысли, т. 3.
М., 1963, стр. 482.
9. L. Steffens. The Struggle for Self-Ooverment, N.Y., 1906, p. 3.
10. L. Steffens. Letters, vol. 1. N. Y., 1938, p. 202.
11. Джек Лондоп посвятил ему рассказ «Мечта Дебса», Джон Рид —
очерк «С Джином Дебсом в день Четвертого июля». Синклер
Льюис встречался с, Дебсом в 20-о годы, памеревался сделать его
героем романа, посвящеппого рабочему дппжеппю. Пол пмепем
Кандидата он выведен в романе Э. Синклера «Джимми Хиггинс».
12. L. Steffens. Letters, vol 1, p. 202.
196
13. The World of Lincoln Steffens. N. Y., 1962, p. 46.
14. L. Steffens. The Autobiography. N. Y., 1931, p. 797—798.
15. L. Steffens. Letters, vol. II, p. 536.
16. Ibid., p. 626—627.
17. Ibid., p. 632.
18. The World of Lincoln Steffens. N. Y.. 1962, p. 169.
19. L. Steffens. The Letters, vol. II, p. 628.
20. Ibid., p. 681.
21. The World of Lincoln Steffens, p. 87.
22. Как известно, к мемуарной литературе относятся книги весьма
широкого художественного диапазона — от чисто беллетристиче-
ских повестей вроде автобиографических трилогий Льва Толсто-
го или М. Горького, «исповедальных» книг, исполненных глубо-
кой психологической наполненности, таких, как «Исповедь» Рус-
со, до сочинений, входящих в сферу исторической прозы («Ме-
муары» Сен-Симона). Грани между документалистикой и «чи-
стой» беллетристикой оказываются весьма подвижными, что
было замечено еще В. Г. Белинским, который писал: «...мемуа-
ры, совершенно чуждые всякого вымысла, ценимые по мере
верной и точной передачи ими действительных событий, самые
мемуары, если они мастерски написаны, составляют как бы по-
следнюю грань в области романа, замыкая ее собою» (В. Г. Бе-
линский. Полное собрание сочинений, т. 10. М., 1956, стр. 316).
Интересные соображения о мемуарной литературе в связи с раз-
витием психологического анализа в прозе мы находим у Л. Я.
Гинзбург в кппге «О психологической прозе» (Л., 1971, стр. 137—
282).
23. /. Levenson. The Mind and Art of Henrv Adams. N. Y., 1957, p. 392.
24. D. Aaron. Writers on the Left. N. Y.. 1961. p. 127.
25. New York Times Book Review, 31. VIII 1969, p. 1.
26. New Republic, 17. IV 1932, p. 15.
27. Lincoln Steffens Speaking. N. Y., 1937, p. 254.
28. Д. Норт. Нет чужих спели людей. М., 1958, стр. 138.
29. L. Steffens. Letters, vol. II, p. 1051.
30. См. И. Ильф и Е. Петров. Одноэтажная Америка. М., 1937,
стр. 248.
31. Lincoln Steffens Speaking. N. Y., 1937, p. 173.
10. Новый герой «красных тридцатых»
1. Советские историки, проявляющие большое внимание к этой
эпохе (В. Мальков, Д. Наджафов, Н. Сивачев, Г. Севостьянов и
др.), раскрыли значение «нового курса» Рузвельта, показали ог-
ромную роль народных масс в социально-политической борьбе.
См., например: В. Л. Мальков. «Новый курс» в США. М., 1973.
2. Гилбепт Грин. Забытый враг. М., 1958, стр. 43.
3. Подробнее см.: Б. А. Гиленсон. Американская литература 30 х го-
лов в XX в. М.. 1974. а также ряд публикаций по данной теме.
Поэтому мы рассматриваем весь обширный и разнообразный
материал лишь с одной точки зрения — становления нового ге-
роя.
4. М. Cowley. Think Back On Us. A contemporary chronicle of the
1930-s. London — Amsterdam, 1967, p. 391.
197
5. Proletarian Writers of the Thirties. Ed. by D. Madden. Southern
Illinois Univ. Press, 1968, p. 182.
6. Так, А. Кейзин («На родной почве», 1942) сурово выговаривал
прогрессивным писателям за то, что они, став «орудиями» в ру-
ках коммунистов, превратились в «дешевых пропагандистов»;
Лео Гурко («Злое десятилетие», 1947), гипертрофируя недостат-
ки левых писателей, приписывал им следование «пролетарским
формулам» и «религиозный догматизм», а Ф. Хоффман («Совре-
менный американский роман», 1956) подвергал атакам тех кри-
тических реалистов (С. Льюиса, Э. Хемингуэя, Д. Стейнбека
и др.), которые обратились к социальной проблематике.
7. Налицо попытки значительно более объективной оценки лите-
ратуры «грозового десятилетия», в частности ее художественных
достоинств. Об этом свидетельствуют статьи Г. Хикса «Тридца-
тые годы. Переоценка» (1963), М. Каули «30-е годы были вре-
менем надежды» (1964), антология Г. Суодоса «Великая депрес-
сия и американские писатели» (1966), сборник статей М. Каули
«Вспоминая о нас. Современная хроника 1930-х годов» (1967),
книга статей «Пролетарские писатели 30-х годов» (1968) под ре-
дакцией Д. Меддена, монографии Дж. Рабкпна «Драма и поли-
тика в американском театре 30-х годов» (1964), У. Френча «Со-
циальный роман в конце эры» (1966) п др.
8. Political Affairs, 1959, May, p. 7.
9. New Masses. An Anthology of the Rebel Thirties. Ed. with a Pro-
logue by Joseph North. N. Y., 1969, p. 5.
10. В 60-е годы в США вновь увидели свет некоторые популярные
в ЗО^е годы романы («Обездоленные» Д. Конроя. «Еврейская бед-
нота» М. Голда, трилогия о Стадсе Лонигане Д. Фаррела, «Ав-
тобиография» Л. Стеффепса и др.). Отметим также иптерес к ре-
волюционным тенденциям в литературе США, особенно 30-х го-
дов, со стороны американистов ГДР (К. Вирцбергер, Э. Брюнинг,
К. Шонфельдер); ценный материал собран в монографии Э. Брю-
нинга «Американская драма тридцатых годов» (1966).
И. N. Y. Times Book Review, 13.XII 1964, p. 4.
12. Пер. И. Кашкина. Цит. по кн.: Слышу, поет Америка. М., 1959,
стр. 112-113.
13. Э. Хемингуэй. Собрание сочинений, т. 3. М., 1968, стр. 107.
14. Gaylord Le Roy. Marxism and Modern Literature. Temple Univ.
Press, 1967, p. 37. Термин «пролетарская литература», «пролетар-
ский роман» в США бытовал до середины 30-х годов, т. е. до
того времени, когда компартия в свете решений VTT конгресса
Коминтерпа, преодолев некоторые сектантские ошибки, высту-
пила за создание единого фронта на широкой антифашистской
основе и за объединение всех прогрессивных демократических
сил в литературе.
15. М. Горький. Собрание сочинений, т. 27. М., 1954, стр. 322.
16. Daily Worker, N. Y.. 17.IV 1940, p. 7.
17. New World Review. 1970, Winter, p. 216.
18. См. Ф. Скотт Фицджералъд. Ночь нежна. М., 1971, стр. 87.
19. Т. Wolfe. Yon Can't Go Home Again. N. Y, 1942, p. 741.
20. Д. Стейнбек. Гроздья гнева. М., 1940, стр. 461.
21. Э. Хемингуэй. Собрание сочинений, т. 3. М., 1968, стр. 359—360.
22. Там же, стр. 361.
198
11. «Течение, которое никогда не прерывалось»
1. Эти вопросы освещаются в книгах и статьях И. И. Анисимова,
Т. Н. Денисовой, А. А. Елистратовой, Я. Н. Засурского, Д. В. За-
тонского, Г. П. Злобина, А. М. Зверева, И. М. Левидовой,
Ю. Я. Лидского, М. О. Мендельсона, Р. Д. Орловой, А. И. Старце-
ва, М. П. Тугушевой и др. См. также: Основные тенденции раз-
вития современной литературы США. М., 1973.
2. С. Финкелъстайн. Экзистенциализм в американской литературе.
М., 1967, стр. 306.
3. А. Бесси. Инквизиция в раю. М., 1968, стр. 179.
4. У. Дюбуа. Испытание Мансарта. М., 1960, стр. 5.
5. У. Дюбуа. Цветные миры. М., 1964, стр. 449.
6. Там же, стр. 454.
7. Political Affairs, 1970, January, p. 62.
8. The Portable Walter. Ed. by R. Gover. N. Y., 1967, p. 43.
9. Ibid., p. 22.
10. Иностранная литература, 1955, № 3, стр. 166. Пер. М. Зенкевича.
И. The Portable Walter, p. 71.
12. Mainstream, 1963, May, p. 51.
13. W. Low en] els. The Revolution Is to be Human? N.Y., 1973, p. 27.
14. Political Affairs, 1970, January, p. 65.
15. С Reich. The Greening of America. N. Y., 1970.
16. Проблемы мира и социализма, 1966, № 10, стр. 31.
17. F. О. Matthiessen. The Responsibilities of the Critic. N. Y., 1952,
p. 11.
18. Cm. Political affairs, 1972, September, p. 36.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение «*
1. Романтики и утопический социализм 13
2. Певец солидарности 28
3. Путешествие в будущее *®
4. Америка и Альтрурия 51
5. Путь Рэндольфа Борна 65
6. Эптон Синклер — «социалист чувства» 82
7. Непобежденная песня 99
8. Навстречу новому миру 114
9. «Я выбираю путь Ленина» 132
10. Новый герой «красных тридцатых» 150
П. «Течение, которое никогда не прерывалось» . . . 171
Комментарии 188
Борис Алежсандрович Гпленсон
СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ США
Утверждено к печати
редколлегией научно-популярной литературы Академии наук СССР
Редактор издательства Е. И. Володипа
Художественный редактор В. А. Чернецов
Технический редактор Н. Н. Плохова. Корректор В. А. Шварцер
Сдано в набор 2Ц\ 1975 г. Подпис. к печ. 8/ГХ 1975 г. Формат 84xl08'/j2.
Бумага типографская Nt 2.. Усл. печ. л. 10,5.
Уч.-изд. л. 11,2. Тираж 19000. Т-14935. Тип. зак. 1995.
Цена 68 коп.
Издательство «Наука». 103717 ГСП, Москва, К-62, Подсосенский пер., 21
2-я тип. издательства «Наука». 121099,' Москва, Г-99, Шубинский пер., 10.
68 коп.
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«НАУКА»
ГОТОВЯТСЯ
К ПЕЧАТИ:
БАРГ М. А. История и Шек-
спир. 10 л. 65 к.
О Шекспире написаны десятки
книг, но его исторические воз-
зрения изучены еще крайне не-
достаточно. В книге речь идет
не только о трактовке Шекспи-
ром истории Англии, но и о
его взглядах на взаимоотноше-
ния человека и общества, на
проблему власти и т. п. Автор
стремится обрисовать истори-
ческую концепцию Шекспира,
а также характерные черты
общественного сознания елиза-
ветинской эпохи, выявить осо-
бенности английской культуры
того времени.
Книга рассчитана на широкий
круг читателей.
Для получения книг почтой заказы
просим направлять по адресу:
117464 МОСКВА, В-464, Мичуринский
проспект, 12, магазин «Книга — поч-
той» Центральной конторы «Академ-
книга»;
197110 ЛЕНИНГРАД, П-110, Петроза-
водская ул., 7, магазин «Книга — поч-
той» Северо-Западной конторы «Ака-
демкнига» или • ближайшие магази-
ны «Академкнига».
Адреса магазинов
«Академкнига»:
480391 Алма-Ата, ул. Фурманова, 91/97;
370005 Баку, ул. Джапаридзе, 13:
320005 Днепропетровск, проспект Га-
гарина, 24; 734001 Душанбе, проспект
Ленина, 95; 664033 Иркутск, 33, ул.
Лермонтова, 303; 252030 Киев, ул. Ле-
нина, 42; 277012 Кишинев, ул. Пушки-
на, 31; 443002 Куйбышев, проспект
Ленина, 2; 192104 Ленинград, Д-120,
Литейный проспект, 57; 199164 Ленин-
град, Менделеевская линия, 1; 199004
Ленинград, 9 линия, 16; 103009 Моск-
ва, ул. Горького, 8; 117312 Москва,
ул. Вавилова, 55/7; 630090 Новоси-
бирск, Академгородок, Морской прос-
пект, 22; 630076 Новосибирск, 91,
Красный проспект, 51; 620151 Сверд-
ловск, ул. Мамина-Сибиряка, 137;
700029 Ташкент, ул. К. Маркса, 29;
700029 Ташкент, Л-29, ул. Ленина, 73;
700100 Ташкент, ул. Шота Руставели,
43; 634050 Томск, наб. реки Ушайки,
18; 450075 Уфа, Коммунистическая ул.,
49; 450075 Уфа, проспект Октября,
129; 720001 Фрунзе, бульвар Дзер-
жинского, 42; 310003 Харьков, Уфим-
ский пер., 4/6.
ИЗДАТЕЛЬСТВО-НАУКА